О дружбе
О дружбе
С французского.
Жуковский. Исследования и материалы. Выпуск 1
ИЗДАТЕЛЬСТВО ТОМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА, 2010
О дружбе, Сюар Жан-Батист-Антуан, Год: 1804
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Я очень давно живу на свете, слышал много худого на счет любви, но по сие время не могу понять, за что недовольны ею люди. Что касается до меня, то я усердный ее почитатель! Целый свет без памяти хвалит дружбу: я ни слова! но искренно желаю, чтобы господа знатоки растолковали мне пояснее, что такое дружба? Сенека описывает ее весьма красноречиво — но этот самый Сенека запрещает нам слишком печалиться о потере друзей наших, и велит как можно скорее на место старых выбирать новых. Покойный Монтень менее равнодушен. Лафонтен еще нежнее. Но все они описывали единые действия дружбы, а я желал бы знать ее причины.
‘Любовь родится вдруг, уверяет Лабрюер, дружба мало-помалу. Сколько ума, добродушия, привязанности, услуг, снисхождения потребно для того, чтобы в течение многих лет сделать гораздо менее, нежели сколько одно прекрасное личико, или одна прекрасная ножка могут сделать в минуту!’
Любовь решительна: известно, чего она требует. В желаниях дружбы гораздо менее определенности. Вы дружны с этим человеком! Спрашиваю, почему выбрали вы именно его, а не другого? Потому ли, что он к вам чувствителен, или что вы сами чувствительны к нему? Потому ли, что имеете в нем нужду, или, что почитаете самого себя для него нужным? Нравится ли вам его ум, или может быть он сам восхищается умом вашим? Но прежде всего скажите, можно ли выбирать друга, как выбираешь любовницу? Последнее могу утверждать по опыту: мне шестьдесят лет, но я гораздо надежнее влюбиться по выбору, нежели найти себе друга по расчету.
Пятнадцати лет я очень был дружен с одним молодым человеком. Мы воспитывались в одном доме, учились одним и тем же наукам, вместе проказничали, сходно мыслили, в ссорах с товарищами вступались один за другого, любили одни и те же предметы, словом: он был я, а я был он. Выходим из училища: другу моему, знатному родом, открылась дорога к почестям, а я, бедняк и человек неименитый, остался в тесном, весьма неблестящем кругу моего семейства. Связь наша продолжалась по-прежнему, мы всякий день видались и, надобно сказать, видались с удовольствием, но скоро заметил я, что мы не имели материи для разговора: и он и я были те же, я не завидовал, он не гордился, но мысли наши переменились, привычки сделались иные, мы были не в ссоре, но розно, словом сказать: мой друг перешел на сторону Версаля, а я остался просто в Париже.
Лет через десять познакомился я с другим человеком, одних лет, одинакового состояния со мною. Умы, характеры, склонности наши были удивительно сходны но, по несчастью, и он и я были слишком довольны своим жребием, ни в чем не имели нужды, ничего не требовали один от другого, короче: он уважал меня, я уважал его, всякий день сходились и расходились мы с полным удовольствием, но я удивлялся чрезмерному нашему спокойствию в дружбе, которую можно было назвать — равнодушием.
Открылась революция. Все, что называлось просто обществом, просто знакомством, было разрушено. Я, как и многие другие, остался один или, что все равно, глаз на глаз с пожилою родственницею. Мы были привязаны друг к другу привычкою, теперь живем под одною кровлею и думать надобно, что вместе проведем и остаток дней своих. Тридцать лет почитаю себя ее другом: могу сказать, что мне единственно обязана она малым остатком своего имущества, расстроенного революциею, она, с своей стороны, в ужасное время Робеспьера подвергалась за меня более десяти раз явной погибели, со всем тем, чудесное дело! во все двадцать пять лет нашей связи не случалось ни разу, чтобы она исполнила какую-нибудь прихоть мою не нахмурясь, или чтобы я сам за каждое сделанное для нее удовольствие не отплатил часом или двумя ворчания! — Как началась наша связь? Родственница моя имела заботы, в которых никто лучше меня не мог ей сделать пособия, имела огорчения, которые никому, кроме меня, не могли быть открыты и понятны, словом сказать, во мне нашла она поверенного, утешителя, наставника, и в это самое время занемог я жестокою болезнью, здоровье мое расстроилось надолго, я ослабел, чувствовал тысячи недостатков, другим неприметных, но тяжких, она умела их замечать, угадывать, предупреждать, короче, мы сделались необходимы один для другого, желали соединиться сколь можно теснее и не подумали о некоторых противоречиях характеров, которые, будучи замечены мимоходом, казались сначала маловажными, но видимые вблизи, поразили нас тем с большею силою: обязанность быть неразлучными, сделала их для нас ощутительнее. Мы находились в принужденной зависимости друг от друга, и частными возмущениями старались утешать себя в той горькой неволе, от которой не могли и не хотели избавиться. Недостатки наши, будучи всегда налицо и в действии, усилились, и теперь привычки наши столь же несходны, как и нравы, а желания в беспрестанном раздоре и противоречии, например, я хотел бы обедать поздно и ложиться рано — смотрю: кушанье поставлено в час, и подруга моя изволит сидеть до трех часов ночи, предлагаю играть в триктрак, но мне подают карты — бранюсь и принужден забавляться в пикет. Хочу выехать, она остается — бранюсь и велю отложить карету. Тут каждый из нас с сердитым видом начинает доказывать, что он снисходительнее и учтивее, взаимные доказательства учтивости обращаются в жаркий спор, и тот, который переспорит, обыкновенно бывает недовольнее. Нет женщины на свете, которой бы счастье было для меня дороже счастья моей родственницы: но она единственная женщина, к которой никогда не бываю снисходителен, а я единственный мужчина, о котором она заботится с истинною нежностью, и которого всякую минуту бесит своим брюзгливым нравом. Всякое желание мое исполнено, за то и всякое движение пересужено или осмеяно. Задумаюсь — она в ужасных хлопотах глядит мне в глаза, расспрашивает, грустит, угадывает причину моей печали, и всяким образом старается меня развеселить, зато не даст мне выпить чашки чаю, не попрекнув меня в прихотливости, не пересчитав по пальцам тех блюд, которые подавали мне за обедом и которые совсем некстати есть такому старому хрычу, как я. С своей стороны просидев целую ночь за ее делами, прихожу к ней поутру с сердитым лицом, ворчу, называю ее беспечною, беспорядочною, предсказываю, что она разорится вконец, и что я — обрадуюсь этому от всего сердца. Она пугается, новая история! мне досадно, что она по-пустому себя беспокоит, ей досадно, что я так спокоен, спорим, бранимся, я ухожу, хлопнув дверью, через минуту возвращаюсь, как будто ничего не случилось, и вижу ее за работою. Когда бы по несчастью была она молода и хороша лицом, тогда сохраняла бы долее на меня досаду, или плакала, тогда и я принужден бы был жаловаться, чтобы получить прощение, или приходил в отчаяние, чтобы утешить ее, тогда б мирились мы гораздо чаще, два дня в неделю обожали друг друга и остальные пять ненавидели. Теперь напротив мы беспрестанно бранимся, не ссорясь, забываем, чтобы не иметь труда прощать, распри наши, нимало не нарушают обыкновенного порядка, привычка уменьшила их неприятность, а праздность сделала их привлекательными: они придают некоторое движение нашей жизни, которая вся наполнена взаимными попечениями нашими друг о друге. Я верно чувствовал бы недостаток, когда бы не играл против воли в пикет с моею родственницею, и не бранил ее кошки, она с своей стороны была бы недовольна своим днем, когда бы, изготовив по вкусу моему обед, не назвала меня сто раз сумасбродом, лакомкою, старым прожорою. Пусть будет один из нас ангелом: поверьте, что и тогда найдется в нем для другого миллион недостатков, но право не могу вообразить, что сделается с тем, который переживет своего товарища и будет принужден остаться одиноким на свете.
1. О дружбе. — ВЕ. 1808. No 6. С. 87-94. [Подпись: ‘С французского’]
= Suard J.B.A. De l’amiti // Mlanges de littrature. Publis par J.B.A. Suard. T. 2. Paris, 1804. P. 166-173.
Перевод очерка из ‘Литературной смеси’ Ж.-Б.-А. Сюара (1732—1817), французского писателя, журналиста и литературного критика. Это не единственный перевод из ‘Литературной смеси’, выполненный Жуковским: нами выявлено, по меньшей мере, еще два перевода (‘О выгодах славы’ и ‘О щастии’) — все эта переводы были напечатаны Жуковским без указания авторства, за исключением очерка ‘О скупости’ (ВЕ. 1808. No 8. С. 262-271).