О Бонапарт и Бурбонахъ.
(Продолженіе.)
(Продолженіе впередъ.)
——
О Бонапарте и Бурбонах, Шатобриан Франсуа Рене, Год: 1814
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Разсмотримъ вншній ходъ его правленія, ту политику, которою онъ гордился, и которую онъ опредлялъ сими словами: Играть въ людей, вотъ вся политика. Безумецъ проигрался, а Франція расплачивается.
Начиная съ его континентальной системы, ребяческой или безумной, видимъ, что войны его прикрывались только симъ предлогомъ. А его настоящая цль была другая: онъ хотлъ быть властелиномъ твердой земли, говоря о свобод морей. И умлъ ли онъ привесть въ исполненіе свою безразсудную систему? Отъ двухъ великихъ ошибокъ, по которымъ, какъ будемъ говорить дале, неудались его намренія противъ Испаніи и Россіи, не отперъ ли онъ противъ воли своей гавани Средиземнаго и Балтійскаго моря? не выдалъ ли Англичанамъ колоніи цлаго свта? не открылъ ли имъ въ Перу, въ Мексик, въ Бразиліи торгъ гораздо важнйшій въ сравненіи того, до котораго не хотлъ допустить ихъ въ Европ? Это такъ врно и справедливо, что война его ни только не разорила, но обогатила Англичанъ. Европа пользуется только нкоторыми излишествами Англинскихъ произведеній, главные народы въ Европ довольствуются своими собственными мануфактурами для первыхъ потребностей жизни. Напротивъ того, въ Америк народы имютъ во всемъ нужду отъ перваго одянія до послдняго, и на десять миліоновъ. Американцевъ расходится боле Англійскихъ товаровъ, нежели на тридцать миліоновъ Европейцовъ, не говорю о привоз серебра изъ Мексики въ Индію, о Монополіи въ продаж какао, хины, кошенили и о другихъ прибыльныхъ торгахъ, которые обращались для Англичанъ въ новый источникъ богатства. Но есть ли бы и удалось Бонапарту запереть гавани Испаніи и Бальтики, надлежало еще запереть порты Греціи, Царяграда, Сиріи, Варваріи, предпринять такое дло было то же, что обязаться покорить вс предлы свта. А между тмъ, какъ он приступилъ бы къ новымъ завоеваніямъ, покоренные уже народы, не имя свободы для мны своихъ произведеній, свергли бы его иго и отперли ихъ порты. По всему видно, что онъ имлъ ложныя понятія о вещахъ, предпріятія млочныя отъ намреній исполинскихъ, недостатокъ въ разсудк и въ здравомъ смысл, мечты безумнаго или бшенаго человка.
Его войны, его обращеніе съ Европейскими Кабинетами теряютъ обманчивый блескъ свой при малйшемъ примчаніи. Человкъ великъ не тми длами, которыя предпринимаетъ, но которыя исполняетъ. Всякой можетъ задумать въ мечт покорить міръ, одинъ Александръ совершаетъ великое дло. Бонапартъ управлялъ Испаніею, какъ своею областію, высасывая изъ нее кровь и золото. Этого не довольно, онъ хочетъ еще царствовать на трон Карла IV. Чтожъ он, длаетъ? Съ начала по самой коварной политик онъ сетъ раздоръ въ Королевской фамиліи, потомъ увозитъ ее, противъ всхъ законовъ божественныхъ и человческихъ, врывается въ землю того врнаго народа, который при Трафальгар за него сражался, на зло народному духу, убиваетъ Священниковъ, оскорбляетъ гордость Кастильскую, противъ себя вооружаетъ потомковъ Цида и великаго Полководца. Тотъ часъ Саррагосса совершаетъ торжественный обрядъ своего собственнаго погребенія, и сокрывается подъ своими развалинами, Пелажскіе Христіане бгутъ съ горъ Астурійскихъ: новый Мавръ изгнанъ. Эта война оживляетъ въ Европ духъ народовъ, озабочиваетъ Францію защищеніемъ лишней границы, творитъ для Англичанъ сухопутное воинство, черезъ четыре столтія снова приводить ихъ на поля Поатьерскія, и приноситъ имъ сокровища Америки.
Не прибгая въ симъ хитростямъ, достойнымъ Боргіи, Бонапартъ подъ нкоторымъ предлогомъ, не столь грубымъ, но столь же предосудительнымъ, могъ бы по крайней мр объявить войну Королю Испанскому, выдать себя за покровителя Кастилійцевъ, притсненныхъ Княземъ Мира, польстить Испанской гордости, пощадить чинъ Священный, чтобы дойти врне до своей цли. Но онъ говорилъ въ бшенств: Не Испанцы мн надобны, а Испанія, и земля не приняла его. Бургосскій пожаръ произвелъ Московскій, и завоеваніе Алгамбры довело Рускихъ до Лувра. Великій и страшный урокъ!
Т же ошибки въ поход на Россію въ Октябр 1812 года….. Онъ идетъ въ Москву одною дорогою безъ магазиновъ, безъ способовъ врныхъ. Входитъ священный градъ Полтавскихъ побдителей пылаетъ, и Бонапартъ съ мсяцъ времени дремлетъ на пепл и развалинахъ. Кажется, что онъ забылъ перемны годовыхъ временъ и жестокость климата, стоитъ, лаская себя надеждою на обманчивый мир, до того не знаетъ сердца человческаго, что предполагаетъ возможнымъ, чтобы тотъ народъ, который для спасенія своего народнаго бытія, жертвовалъ Столицею, могъ подписать миръ на дымящихся развалинахъ домовъ своихъ. Генералы громогласно вызываютъ его изъ Москвы. Онъ удаляется, но удаляясь, злится, какъ младенецъ, и грозитъ скоро возвратишься съ другою арміею, въ которой одно передовое войско будетъ состоятъ изъ 300.000 человкъ. Богъ посылаетъ гнвъ Свой: все гибнетъ, къ намъ возвращается одинъ человкъ.
Безумствуя въ управленіи, злодйствуя политик, чмъ могъ сей иностранецъ привлекать Французовъ? Его военною славою. Онъ лишенъ и того. Правда, видимъ въ немъ великаго мастера выигрывать баталіи, но кром сего мастерства, послдній изъ Генераловъ знаетъ лучше свое дло. Онъ не иметъ понятія объ отступленіи и о завладніи мстомъ, он не терпливъ, не выжидаетъ слдствій, ибо оно бываетъ плодомъ долговременнаго соображенія военнаго, уметъ только одерживать побды, какъ было уже сказано, ударомъ людей, всмъ жертвовать для успха, не заботясь о пораженіи, переморить половину солдат своихъ маршами не по сил человческой. Какая ему нужда? У него готова конскрипція, и пушечное мясо. Говорили, что он довелъ до совершенства военную науку, а нтъ сомннія, что он обратилъ искусство къ его младенчеству. Въ дл военномъ у просвщенныхъ народовъ верх искусства состоитъ конечно въ томъ, чтобы умть защитить обширную землю съ малочисленною арміею, укрыть нсколько миліоновъ покойныхъ гражданъ за шестьюдесятью, или восьмьюдесятью тысячами воиновъ, такъ чтобы земледлецъ въ мирныхъ трудахъ своихъ едва зналъ, что дерутся въ нсколькихъ миляхъ отъ его хижины. Римскую Имперію оберегали сто пятьдесятъ тысячъ воиновъ, и Цесарь имлъ только въ Фарсаліи нсколько легіоновъ. Пускай побдитель міра защищаетъ теперь наши отеческіе кровы. Куда двалась его прозорливостъ? какимъ дивнымъ образомъ та Франція, которую Лудовикъ XIV окружилъ крпостями, которую Вобанъ заперъ, какъ прекрасный садъ, открыта со всхъ сторонъ нападенію непріятелей? Гд гарнизоны ея пограничныхъ крпостей? Ихъ нтъ. Гд пушки съ ея валовъ? Все обезоружено, все до послднихъ кораблей въ Брест, Тулон и Рошьфорт. Естьли бы хотлъ Бонапартъ отдать насъ въ руки союзныхъ державъ, естьли бы он продалъ насъ, естьли бы тайно измнилъ Франціи: то могъ ли бы он дйствовать иначе? Въ годъ и четыре мсяца дв тысячи миліоновъ наличныхъ денегъ, четыреста тысячъ людей, воинскія и крпостныя орудія, снаряды и проч., все поглощено въ лсахъ Германіи и въ степяхъ Россіи. Въ Дрезден Бонапартъ надлалъ множество ошибокъ забывая, что злодйства караются иногда въ другомъ мір, но проступки не остаются никогда безъ наказанія въ здшнемъ свт. Онъ не вдаетъ ничего о длахъ Кабинетовъ, отъ упрямства стоитъ на Эльб, претерпваетъ въ Лейпциг пораженіе, и отвергаетъ честный миръ, ему предложенный. Въ отчаяніи и въ ярости онъ выходитъ въ послдній разъ изъ чертоговъ Королей нашихъ, по справедливости и неблагодарности истребляетъ огнемъ селеніе, гд т самые Короли имли нещастіе его выкормить, дйствуетъ противъ непріятелей съ упорствомъ, но безъ плана, претерпваетъ послдній ударъ, обращается въ новое бгство, и освобождаетъ наконецъ столицу просвщеннаго народа отъ своего ненавистнаго присутствія. Перо Француза отрекается представлять ужасы его полей сраженія, раненый человкъ для него тяжелое бремя: пускай умретъ — скоре конецъ длу. Груды порубленныхъ воиновъ, откинутыхъ въ уголъ безъ разбору, остаются иногда по цлымъ суткамъ и по недлямъ безъ перевязки ранъ, обширнйшіе госпитали не вмщаютъ уже нсколькихъ сотъ тысячей больныхъ, на число ихъ не довольно ни лкарей, ни помощи. Никакихъ мр и предосторожностей не взято палачемъ Франціи и нтъ ни аптекъ, ни лазаретовъ, ни даже инструментовъ для операцій. Въ Московскомъ поход, за недостаткомъ корпіи, перевязывали раны сномъ, недостало сна, раненые померли. Триста тысячь воиновъ, цвтъ и слава Франціи, бродили какъ тни по снгамъ въ пустыняхъ, опираясь не на оружіе, котораго носить не имли уже силы, а на еловые сучья, не имя другаго одянія, кром окровавленныхъ шкуръ съ лошадей, бывшихъ послднею ихъ яствою. Старые полководцы, съ замерзлыми волосами и бородою доходили до такого униженія, что ласкою вымоляли у солдата бдную кроху отъ послдняго куска его: такъ томилъ ихъ голод, цлые эскадроны съ людьми и лошадьми замерзали въ ночное время, и на другое утро мертвецы стояли еще на поляхъ оледенлые. Единственными свидтелями страданія нашихъ солдатъ въ сихъ пустыняхъ была стая хищныхъ врановъ, которые, летая за воинствомъ, пожирали послдніе остатки его. Весною найдено было въ Россіи боле ста шестидесяти тысячъ труповъ, на одномъ костр сожжено до восьмидесяти тысячъ. Моровая язва, неизвстная въ арміяхъ съ того времени, какъ начали воевать съ немногимъ числомъ людей, возвратилась съ конскрипціей, съ миліонами набранныхъ солдат, съ потоками человческой крови. А гд былъ тогда истребитель нашихъ отцовъ, нашихъ братій, нашихъ сыновъ, когда он пожиналъ такимъ образомъ цвтъ Государства? Бжалъ, сокрывался въ Тюльерійскомъ дворц, и отогрвая руки передъ огнемъ камина, говорилъ: Здсь тепле, нежели на берегахъ Березины. Ни слова въ утшеніе супругамъ и матерямъ, въ слезахъ его окружавшимъ, ни слова сожалнія, ни знака чувствительности, ни раскаянія, ни признанія въ своей безразсудности не видно и не слышно было. Льстецы говорили: ‘Къ щастію, во время ретирады Императоръ не терплъ никакого недостатка, ни голода, ни стужи, ни безпокойства, сидя въ теплой карет: это великое утшеніе.’ — И онъ среди двора своего являлся веселымъ, торжествующимъ, гордымъ, съ царскою на плечахъ мантіею, со шляпою на голов под стать Генриху IV, величаясь на трон и затверживая Императорскую осанку по наставленію актера Талма, но пышность его служила къ тому, чтобы он казался еще ненавистне, и вс алмазы на его корон не могли сокрыть той крови, которою онъ былъ облитъ.
Увы! поля сраженій и ужасы битвъ передъ нами! Уже не въ пустыняхъ онъ заключаются, заключаются въ нашихъ предлахъ, въ нашей столиц, которую Нормандцы за тысячу лтъ передъ симъ осаждали безъ успха, и которая, къ утшенію народной гордости, имла только побдителемъ Кловиса, бывшаго потомъ Королемъ ея. Привесть непріятеля въ свою землю, не есть ли величайшее преступленіе въ мір? Передъ нашими глазами погибли остатки нашихъ поколній, передъ нашими глазами помирали стада конскриптовъ, стада блдныхъ, изнеможенныхъ, старыхъ солдатъ, опираясь на столбы улицъ, едва удерживая въ рук оружіе, которымъ обороняли отечество, а другою рукою прося милостыни, передъ нами по рк Сен плыли барки, и на дорогахъ тснились повозки, нагруженныя больными и ранеными, безъ всякаго призрнія. Одна изъ сихъ колесницъ, оставляющая за собою слдъ крови, изломалась, съ нее попадали конскрипты безъ рукъ, безъ ногъ, прострленные пулями, изколанные копьями, кричавшіе отъ боли и просившіе мимоходящихъ доколоть ихъ. Бдные страдальцы, похищенные изъ хижинъ своихъ до наступленія совершеннаго возраста, уведенные въ ихъ сельскомъ одяніи на поле брани, и какъ пушечное мясо выставленные прямо на удары непріятельскіе для истощеній пушечнаго огня, бдные плачущіе страдальцы упадая подъ выстрлами, кричали: о мать моя! о мать моя! Жалобный вопль, жалобное стованіе на слабый возраст отрока, увлеченнаго изъ мирнаго отеческаго дома, и вдругъ изъ рукъ своея матери попавшаго въ руки своего жестокаго Государя! И за кого вс кровопролитіи, вс муки? За ненавистнаго тирана, за Корсиканца, за иностранца, столь щедраго на ту кровь, которой нтъ капли въ его жилахъ, на кровь Французскую.
Ахъ! когда Лудовикъ XVI щадилъ нкоторыхъ злодевъ, которыхъ смерть могла обезпечить тронъ его и насъ избавить отъ бдствій, когда онъ говорилъ: ‘Не хочу жизнію одного изъ моихъ подданныхъ искупить себя отъ погибели,’ когда онъ писалъ въ своемъ завщаніи: ‘Поручаю моему сыну, естьли случится ему къ нещастію быть Королемъ, помнить, что онъ иметъ обязанность принесши себя въ жертву для щастія своихъ подданныхъ, что онъ долженъ забыть всякую ненавистъ и всякое мщеніе, а особливо все, что относится къ тмъ горестямъ и бдствіямъ, которыя терплю, что онъ можетъ только сдлать народы щастливыми, царствуя по сил законовъ когда онъ произносилъ на эшафот: ‘Французы! молю Бога, да не мститъ Онъ народу за пролитую кровь Королей вашихъ!’ то 6ылъ истинной Король Французскій, Король законный, отецъ и глава отечества.
Видя, какъ Бонапартъ оказалъ себя малымъ въ бдствіяхъ, не льзя врить, чтобы его щастіе было дломъ его разума: кто былъ твореніемъ нашего могущества, того мы почитали твореніемъ собственнаго его генія. А его наружное величіе проистекло изъ великихъ сил, нами врученныхъ ему съ Государственнымъ его саномъ. Онъ принялъ вс побдоносныя воинства, образованныя нашими искуснйшими полководцами, которые погибали, и можетъ быть погибнутъ до послдняго жертвами тиранской его зависти, принялъ въ управленіе многочисленный народ, возвеличенный побдами, торжествами и порывами народной свободы: ему только стоило ударить ногою о богатую землю нашего отечества, и она высыпала передъ нимъ сокровища и воиновъ. Онъ нападалъ на утомленные и несогласные народы, побждая ихъ по очереди, заливая каждый изъ нихъ волнами народнаго многолюдства Франціи.
Когда Богъ посылаетъ на землю исполнителей небеснаго мщенія, передъ ними вс пути очищаются, съ талантами посредственными они имютъ успхи чрезвычайные. Родясь среди междоусобныхъ браней, истребители извлекаютъ ихъ главныя силы изъ тхъ бдствій, которыя вывели ихъ на свтъ, изъ того ужаса, который распространяется отъ воспоминанія сихъ золъ, передъ ними покорствуютъ народы, ибо они повелваютъ именемъ бдъ минувшихъ. Небо допускаетъ ихъ до власти унижать и развращать людей, истреблять честь у осквернять души, всего требовать и на все отваживаться, царствовать ложью, злочестіемъ и страхомъ, говорить всми языками, омрачать вс умы и взоры, заводить самый разсудокъ въ заблужденіе, славишься великимъ умомъ, когда они злодйствуютъ самымъ обыкновеннымъ образомъ (ибо превосходство во всхъ родахъ неразлучно съ добродтелью), увлекая за собою обманутые народы, торжествуя съ чернію, побдами безславя имя свое, съ пламенникомъ въ рук, съ ногами въ крови, они стремятся еще на край свта какъ безумцы, гонимые тмъ Богомъ, въ Котораго не вруютъ.
Напротивъ того, когда угодно Провиднію не карать, а спасти Царство, когда Оно посылаетъ не бичей, а служителей своихъ, когда оно опредляетъ мужамъ, орудіямъ Его воли, чистую славу, а не порочную громкость. Оно не только не облегчаетъ для нихъ пути, какъ для Бонапарта, но и ставитъ передъ ними преграды, достойныя ихъ добродтелей. Такъ всегда отличается тиран отъ освободителя, истребитель народовъ отъ великаго Полководца, человк, посланный на разрушеніе, отъ человка, посланнаго для порядка. Тотъ владетъ неизмримыми способами, къ успху ведущими, а послдній иметъ въ рукахъ самыя слабыя средства. Не трудно узнать по симъ первымъ чертамъ духъ и посланіе опустошителя Франціи.
(Здсь слдуетъ изображеніе Бонапарта, напечатанное въ 10 книжк Встника, потомъ автор продолжаетъ такъ:)
На естьли мы отречемся отъ Бонапарта, кто заступитъ его мсто? Король.
Обязанности, неразлучныя съ Королевскимъ достоинствомъ, такъ извстны всмъ Французамъ, что никто изъ нихъ не потребуетъ объясненія, Король приводитъ имъ тотчасъ на мысль законную власть, порядокъ, миръ, свободу опредленную и монархическую. Память древней Франціи, древніе обычаи, Христіанская вра, семейственные нравы, навыки младенческаго возраста, колыбель и гробъ, все иметъ связь съ именемъ Короля, столь священнымъ, оно не страшитъ, а напротивъ того успокоиваетъ насъ. Король, судія, отецъ, эти слова заключаютъ въ себ для Француза одн и т же понятія. Онъ не знаетъ, что такое Императоръ, ему не извстна мра, форма, граница власти, приносимой симъ чуждымъ титломъ. Но ему извстно, что есть Монархъ, потомокъ Святаго Лудовика и Генриха IV, глава, котораго отеческая власть опредлена уставами, умрена нравами, смягчена и удобрена временемъ, какъ питательное вино, рожденное отъ земли отечественной и вызрвшее на солнц Франціи. Перестанемъ убгать истинны: не будетъ для насъ ни спокойствія, ни щастія, ни блаженства, на твердости въ нашихъ законахъ, мнніяхъ, имуществахъ, докол Бурбонская фамилія не возвратится на престол. Нтъ сомннія, что древность, будучи гораздо насъ благодарне, возвеличила бы именемъ Божественнымъ то поколніе, которое, начинаясь съ Короля храбраго и осторожнаго и оканчиваясь Королемъ мученикомъ, имло въ теченіе пяти столтій сорок три Монарха, изъ которыхъ только одинъ былъ тиранъ. Единственный примръ въ Исторіи свта и вчный предметъ гордости для нашего отечества! Честь и правота сидли на трон Франціи, какъ на другихъ тронахъ сила и политика.
[Шатобриан Ф.Р. де] О Бонапарте и Бурбонах: (Продолжение) // Вестн. Европы. — 1814. — Ч.75, N 12. — С.299-314.