Послднія событія на Балканскомъ полуостров подвергли значительному испытанію давнія симпатіи русскихъ къ единоплеменнымъ народностямъ. Казалось, что насталъ конецъ прежнимъ надеждамъ на возможность прекращенія когда-либо спора ‘славянъ между собою’, и братоубійственная война схоронила вс шансы новаго объединенія молодыхъ юго-славянскихъ государствъ въ дружномъ развитіи культуры и просвщенія, подъ стягомъ конституціонно-демократическихъ началъ. Побужденія корысти, переходъ къ завоевательной политик, стремленія къ гегемоніи въ ущербъ интересамъ ближайшихъ сосдей заслонили вс прочіе духовные запросы, и славянская идея утопала въ жестокомъ кровопролитіи омраченныхъ недобрыми чувствами братьевъ-соперниковъ. Въ извстной части русскаго общества, дйствительно, поторопились отказаться отъ вчера еще любовно опекаемыхъ ‘братушекъ’, въ Москв закрылось славянское благотворительное общество, въ Петербург, въ правыхъ газетахъ, посыпались ‘реприманды’ по адресу воюющихъ сторонъ. Но едва ли эта торопливость въ желаніи ‘отмахнуться’ отъ своихъ вчерашнихъ ‘милыхъ чадъ’ зависла исключительно отъ того, что между ними произошла распря. Тутъ, можетъ быть, причина боле глубокая. Рухнули прежніе устои, на которыхъ держалась славянская идея въ ея первоначальномъ освщеніи славянофильскими традиціями, въ ея связи съ тми тремя ‘китами’ — самодержавіе, православіе, народность,— на которыхъ упирался нашъ дореформенный строй, и къ поддержк котораго призывались и братья-славяне, одаряемые разными субсидіями и пособіями благотворительными обществами. Но славянская идея, къ счастью, иметъ и другія основанія. Она можетъ возродиться съ другими лозунгами, если навстрчу ей пойдутъ другіе элементы русскаго общества, врящіе въ силу демократическихъ началъ, заложенныхъ въ основу государственнаго устроенія у сербовъ и у болгаръ, несмотря на тенденцію иностраннаго правителя, получившаго царскій титулъ. Отчасти это движеніе въ пользу иного обоснованія славянской идеи у насъ уже началось. Оно не получило надлежащей оцнки у представителей прогрессивной прессы едва ли не въ силу простого не доразумнія: запугали отдльныя фразы, смшеніе разнородныхъ участниковъ новаго дла, и не вникли въ его суть. Мн кажется, что это движеніе заслуживаетъ боле серьезнаго отношенія. Дло въ слдующемъ.
Прошлой осенью въ Петербург возникло, какъ извстно, Общество Славянскаго Научнаго Единенія (открытіе состоялось 4-го ноября 1912 г.), подъ предсдательствомъ неутомимаго и энергичнаго проф. В. М. Бехтерева, съ не мене разностороннимъ и въ роли общественнаго дятеля маститымъ проф. М. М. Ковалевскимъ, въ качеств предсдателя Общественно-Экономическаго Отдленія Общества, и другими лицами. Начало дятельности Общества совпало съ первой Балканской войной объединенныхъ въ союз славянъ и грековъ противъ турокъ, а выходъ въ свтъ перваго печатнаго труда Общества — совпалъ, увы, съ раздорами и новой междоусобной войной вчерашнихъ союзниковъ {См. ‘Славянскій вопросъ въ его современномъ значеніи. Рчи и статьи.’ СПБ. 1913 г.}. Проф. Бехтеревъ, въ своей вступительной стать къ сборнику, оттняетъ, что ‘счастливымъ образомъ’ Общество открыло свою дятельность, когда ‘южное славянство возстало, какъ одинъ человкъ, за исконныя права на Балканскомъ полуостров’, очевидно, не предугадавъ возможность новой войны. Авторъ выдвигаетъ— ‘возглашенные среди славянъ на Пражскомъ създ идеалы равенства, братства и свободы’ — и, отстраняя политику, оттняетъ значеніе ‘моральнаго союза’, который способенъ возвысить славянство не только политически, но и культурно.
Попытка внести ‘научный духъ’ въ ршеніе стараго восточнаго вопроса и приглашеніе какъ бы освятить имъ славянскую идею въ современномъ ея пониманіи и является новымъ моментомъ въ развитіи этой идеи. Изъ рчи почтеннаго профессора не совсмъ ясно, въ чемъ именно должна заключаться сущность идеи славянскаго научнаго единенія, такъ какъ онъ справедливо ставитъ въ первую голову общечеловческое значеніе современной культуры и, тмъ паче, единство научной дятельности у всхъ народовъ. Дале онъ говоритъ о научныхъ създахъ и обществахъ,— объединяющихъ въ себ вс народы, говорящихъ на одномъ язык (французы — но только Франціи, но также Швейцаріи, Бельгіи, Эльзаса, Лотарингіи) или на разныхъ нарчіяхъ одного языка (нмцы Швейцаріи, Австро-Венгріи, Германіи и т. д.). Но общеславянскаго языка, какъ извстно, нтъ, а счесть ‘нарчіями’ шесть самостоятельныхъ языковъ даже у южныхъ славянъ не представляется возможности. Такимъ образомъ, для объединенія научныхъ дятелей — славянъ препятствіемъ служитъ многоразличіе славянскихъ языковъ, и на създахъ пришлось бы прибгнуть къ нкоторымъ компромиссамъ въ пользу преобладающаго значенія того языка, на которомъ или богаче литература по данному вопросу, или говоритъ большинство собравшихся на създ.
Съ иной стороны подошелъ къ вопросу о ‘славянскомъ научномъ единеніи’ М. М. Ковалевскій, указавшій на значеніе сравнительнаго изученія славянскаго права для освщенія бытовыхъ порядковъ русскаго крестьянства. Но въ данномъ вопрос бытовыя и правовыя условія жизни южныхъ и западныхъ славянъ разсматриваются, какъ матеріалъ для тхъ или иныхъ научныхъ построеній. Сравнительный методъ, словъ нтъ, оказалъ огромныя услуги но только историко-экономическимъ и юридическимъ наукамъ, но также, а можетъ быть, и въ особенности, филологическимъ и историко-литературнымъ изслдованіямъ. Достаточно вспомнить работы хотя бы покойнаго академика Александра Н. Веселовскаго, широко пользовавшагося для своихъ изслдованій по изученію русскихъ былинъ, русскихъ духовныхъ стиховъ, легендъ, сказокъ, и т. д. матеріаломъ народнаго творчества южныхъ славянъ, но также и новогреческимъ эпосомъ, и народной поэзіей румынъ, и фольклоромъ всхъ странъ и народовъ. Больше общности, конечно, представляютъ образцы народнаго творчества однородной группы единоплеменныхъ народностей. Но, напримръ, поучительна параллель къ сербскому эпосу о битв на Коссовомъ пол нкоторыхъ мотивовъ и во французскихъ chansons de geste. Во всякомъ же случа необходимость пользоваться, какъ матеріаломъ для научныхъ выводовъ, тми данными, которыя собираются у разныхъ славянскихъ народностей, не опредляетъ сущности славянской идеи и не указываетъ принципа, который долженъ лечь въ основу ‘научнаго единенія славянъ’. Можетъ быть такого принципа и вовсе нтъ, но есть другое, а именно — желаніе представителей разныхъ славянскихъ народностей просто сплотиться, по ощущаемому сродству племенного происхожденія, по сосдству разселенія, по общности нкоторыхъ политическихъ и государственныхъ интересовъ, такъ какъ несомннно для насъ выгодна дружба съ молодыми славянскими государствами Балканскаго полуострова, которымъ мы помогали встать самостоятельно на ноги, наконецъ, въ силу естественной большей близости въ духовныхъ навыкахъ, воззрніяхъ и даже, можетъ быть, темперамента (за нкоторымъ ограниченіемъ, конечно, общаго различія между южанами и сверянами). Противъ этого нечего возражать, и можно только привтствовать групповое единеніе, служащее однимъ изъ звеньевъ къ боле широкому общечеловческому культурному объединенію, безъ племенныхъ и расовыхъ различій.
Проф. М. П. Чубинскій указываетъ другой мотивъ, но уже не для ‘научнаго единенія’, а, вообще, въ оправданіе живого интереса, который должна возбудить въ насъ судьба южныхъ славянъ, особенно въ послднюю турецкую войну: ‘въ теченіе боле четверти вка балканскіе народы живутъ… въ условіяхъ прочнаго, непоколебимаго конституціоннаго режима и серьезныхъ гарантій гражданской свободы и правъ человка… Если бы меня спросили, что значатъ побды этого оружія (союзниковъ противъ турокъ), я бы сказалъ, что это побды разумной національной идеи и свободнаго, истинно-культурнаго режима’. Этотъ примръ долженъ быть поучителенъ и для насъ. Не споримъ. Это новая и дйствительно поучительная сторона славянской идеи, если разумть подъ ней совокупность духовныхъ и общественныхъ интересовъ славянскаго міра. Но эта идея, въ толкованіи проф. Чубинскаго, какъ будто бы не исключительно славянская. Между тмъ, въ дальнйшихъ статьяхъ сборника, за исключеніемъ содержательнаго очерка г. Семиза, къ которому мы ниже вернемся, мы встрчаемъ отголоски бывшихъ воззрній славянофильства, съ которыми пора было бы покончить разъ навсегда. Опять намъ говорятъ, что — ‘Европа подмнила (курс. нашъ) культуру цивилизаціей, и въ этомъ вся ея ошибка. Этимъ она обрекла себя на культурную смерть…’ Человчество нуждается въ насъ (славянахъ) не какъ въ европейцахъ, а именно какъ въ славянахъ, преодолвшихъ Европу..
Когда произошла эта пресловутая подмна культуры цивилизаціей въ Европ — никто, конечно, сказать не можетъ. Величайшіе мыслители, поэты, художники, ученые, которыхъ далъ человчеству Западъ, духовнымъ наслдіемъ которыхъ онъ понын силенъ, отнюдь не свидтельствуютъ о такой подмн. А что цивилизація — въ смысл проведенія желзныхъ дорогъ, умлой обработки земельныхъ богатствъ, всякаго рода производствъ, постройки водопроводовъ и удобныхъ жилищъ, и т. д., наконецъ, и аэропланы, и автомобили, и, къ сожалнію, даже пулеметы, и усовершенствованныя орудія,— всмъ нужны, кто же противъ этого станетъ спорить? Важно для всякой народности сохранить свою индивидуальную особь — это тоже безспорно, но я не вижу, почему нельзя быть ‘европейцемъ’ и въ то же время оставаться самимъ собою, а, по моему, такъ это даже и нужно. Достоевскій ставилъ въ укоръ народамъ Запада, что они прежде всего являются: французъ— французомъ, англичанинъ — англичаниномъ, нмецъ — нмцемъ, и т. д., а потомъ уже идетъ пріобщеніе къ общечеловческому. ‘Повидимому,— писалъ Достоевскій (‘Дневн. Писат.’ за 1873 г.) — каждый изъ нихъ (представителей западно-европейскихъ народностей) стремится отыскать общечеловческій идеалъ у себя, своими собственными силами, и потому вс. вмст вредятъ сами себ и своему длу’. ‘Идея общечеловчности все боле и боле стирается между ними’. Между тмъ,— дескать, у русскаго человка есть ‘инстинктъ общечеловчности’. Я не думаю, чтобы Достоевскій былъ безусловно правъ во всхъ своихъ разсужденіяхъ о западныхъ народностяхъ и славянств, и, съ другой -стороны, нисколько не нахожу предосудительнымъ отыскивать общечеловческій идеалъ у себя, т. е. восходить отъ частнаго, конкретнаго, къ общему, но во всякомъ случа Достоевскій оригинально повернулъ вопросъ о національной исключительности, выдвинувъ въ первую голову идею, или даже ‘инстинктъ’ общечеловчности. Затмъ онъ также стоитъ твердо на положеніи, что — ‘одинъ только есть цементъ, одна почва, на которой все сойдется и примирится,— это всеобщее духовное примиреніе, начало которому въ образованіи’. Отсюда до лозунга ‘научнаго единенія’!— одинъ шагъ. Въ этомъ направленіи и должна развиваться славянская идея, не тревожа прахъ похороненныхъ представленій о мнимомъ ‘гніеніи Запада’, ‘подмны культуры цивилизаціей’ и т. п., и о томъ, что славяне должны спасать духовное существованіе Запада. Достаточно заботиться о собственномъ спасеніи и, конечно, о сохраненіи народныхъ особей, выказавшихъ свою способность въ національномъ самоопредленіи и культурномъ развитіи. Съ этой точки зрнія весьма полезно можетъ быть установленіе боле тсныхъ отношеній между славянами и подъ стягомъ ‘научнаго единенія’.
Нужны създы, обмнъ мыслями и книгами, нужно общеніе, боле внимательное, чмъ это происходитъ теперь, отношеніе къ духовной производительности соплеменныхъ народностей, о которыхъ въ широкой публик существуютъ лишь весьма туманныя представленія, и только война привлекла вновь взоры къ тому, что творится на Балканскомъ полуостров. Сама эта война, при объединеніи раньше разрозненныхъ сосдей, противъ общаго врага, дйствительно, показалась многимъ какимъ-то чудомъ, такъ какъ объ антагонизм и соперничеств молодыхъ державъ мы больше знали, чмъ объ ихъ солидарности въ сознаніи общей для всхъ опасности. Въ этомъ отношеніи несомннный интересъ представляетъ обстоятельный очеркъ г. Семиза — ‘Сербскій народъ наканун войны’, выходящій за предлы намченной въ заголовк темы. Авторъ стоитъ на точк зрнія такъ называемой ‘реальной политики’, доказывая, что только на почв экономическихъ интерсовъ возможно соглашеніе двухъ народовъ — сербовъ и болгаръ. Кстати сообщается и въ какой мр могутъ быть съ ними согласованы тоже экономическіе интересы грековъ и румынъ. Отмтивъ, что ‘для того, кто слдилъ за развитіемъ югославизма, выступленіе юго-славянъ въ союз съ греками противъ Турціи не есть ‘чудо’, а долго подготовлявшійся сознательный актъ’, авторъ указываетъ дале, что только ‘въ союз (и не для спеціальной цля — войны съ турками) — спасеніе балканскихъ народовъ, такъ какъ условія, въ коихъ они до сихъ поръ жили, сдавливали ихъ самостоятельное развитіе и жизнь. Только союзъ будетъ гарантіей мира и преградой вожделніямъ странъ, жаждущихъ территоріальныхъ расширеній…’ Когда будетъ возстановлено ‘Равновсіе на Балканахъ’ (см. брошюру г. Милоевича, ‘Равновсіе на Балканахъ’, переводъ съ сербскаго, СПБ. 1913), когда будетъ обезпечена экономическая независимость Сербіи установленіемъ новыхъ границъ, проф. Беличъ (‘Сербы и болгары въ Балканскомъ союз’, СПБ. 1913) гарантируетъ намъ возобновленіе юго-балканскаго союза, который представится — ‘ручательствомъ и для Европы, что на Балканахъ установленъ окончательный порядокъ, и что большихъ столкновеній на Балканскомъ полуостров больше не будетъ’.
‘Посл неуспха поэтическаго панславизма и ортодоксальнаго славянофильства,,— пишетъ г. Семизъ въ в. ук. стать,— въ тотъ моментъ, когда наступило полное разстройство между славянами, когда поссорились между собою Поляки и Русскіе, Поляки и Русины, Хорваты и Сербы, Сербы и Болгары, сталъ появляться неославизмъ, неославизмъ, который отбросилъ всякую мысль о преобладаніи той или другой религіи, того или другого племени, но поставилъ себ принципъ — автономію и федерацію всхъ равноправныхъ славянскихъ племенъ. Это федералистическое и демократическое, въ то же время позитивное и реальное пониманіе славянской солидарности дало плодъ’. Ну, настоящій ‘плодъ’ еще впереди, когда состоится окончательное примиреніе и соглашеніе между враждующими теперь сторонами. Но, конечно, мы отошли отъ старыхъ и не лишенныхъ наивности воззрній, хотя бы Алекся Толстого, который рисовалъ картину, какъ явятся къ намъ въ столицу братья-славяне и съ поклономъ скажутъ русскому самодержцу:
‘Наша кровь едина,
И въ теб мы съ давнихъ лтъ
Чаемъ господина!’
Этого никогда не случится, да и вовсе не нужно. Принципъ неославизма’, въ формулировк г. Семиза, несравненно боле плодотворенъ, и мы готовы ему поврить, что — ‘работа сербскихъ литераторовъ становится [боле] интенсивной, что ихъ ‘знакомство съ великими славянскими и неславянскими литературами’ способствуетъ ихъ собственнымъ успхамъ на избранномъ поприщ работы… Пророчествовать всегда рискованно, и авторъ, къ сожалнію, не избгъ этого риска въ своихъ дальнйшихъ утвержденіяхъ, но намчаемый путь работы безусловно правильный, и отъ него можетъ быть лишь въ выигрыш и ‘славянская’ идея, которую мы разсматриваемъ лишь, какъ частичное выявленіе общаго принципа для всякой народности — сохранять свою индивидуальность и при наличности ‘инстинкта общечеловчности’, которому все же принадлежитъ первое мсто.
Кстати о Достоевскомъ и его ршеніи ‘восточнаго вопроса’: нельзя не вспомнить, что онъ до нкоторой степени предугадалъ осложненія, которыя могутъ внести претензіи грековъ. ‘Въ международномъ город,— писалъ Достоевскій, имя въ виду Константинополь,— помимо покровителей Англичанъ, все-таки будутъ хозяевами греки — исконніе хозяева города. Надо думать, что греки смотрятъ на Славянъ еще съ большимъ презрніемъ, чмъ нмцы (увы, кажется, вполн врно! . Б.). Но такъ какъ славяне будутъ и страшны для грековъ, то презрніе смнится ожесточеніемъ…’ Въ дальнйшемъ Достоевскій не угадалъ: ‘Воевать между собой, объявлять другъ другу войну (Достоевскій имлъ въ виду какъ разъ болгаръ) они, конечно, не смогутъ, потому что ихъ все же не допустятъ до того покровители, по крайней мр, въ смысл серьезномъ’. Оказалось, что ‘покровители’ допустили, и это, конечно, тяжкій грхъ прежде всего русской дипломатіи. Но именно въ интересахъ соблюденія равновсія на Балканахъ Достоевскій настаивалъ на томъ, что ‘Константинополь долженъ быть нашъ’ и по политическимъ и даже по церковнымъ соображеніямъ. Кажется, онъ во всякомъ случа долженъ быть чьимъ-то чужимъ, т.-е. не греческимъ, не болгарскимъ, не славянскимъ. Онъ можетъ оставаться и турецкимъ.
Вдь, въ конц-концовъ, не вмшайся въ дло и теперь румыны и турки наперекоръ даже постановленію Великихъ державъ, не отбери турки обратно Адріанополь, еще неизвстно, чмъ бы кончилась ‘братоубійственная’ война, и сколько бы еще погибло на пол болгаръ и сербовъ. Одно лицо, хорошо освдомленное въ длахъ на Балканскомъ полуостров, увряло меня, что ссора болгаръ и сербовъ ничего не значитъ: это дло южнаго темперамента. Доказательствомъ отсутствія коренной вражды между болгарами и сербами въ народной масс служатъ, между прочимъ, письма раненыхъ и плнныхъ болгарскихъ воиновъ, опубликованныя въ газетахъ ‘Политика’, ‘Трибуна’, ‘Пьемонтъ’ и др. Несмотря на иное настроеніе въ правящихъ сферахъ и нкоторыхъ интеллигентскихъ кругахъ, эти факты представляются намъ особенно отраднымъ явленіемъ. Вотъ образчикъ такихъ писемъ: отъ лица цлой группы болгаръ, пользовавшихся уходомъ въ Пилокской больниц, пишетъ преподаватель Старозагорской школы, болгаринъ, М. Ганчевъ, благодарность администраціи больницы. Между прочимъ, онъ сообщаетъ, что посщавшіе ихъ сербы ‘проклинали необходимость братской войны’, и сами они пришли къ заключенію, что эта война была ‘тяжелой, величайшей ошибкой’. ‘Спасеніе Балканскихъ народовъ, особенно сербовъ и болгаръ, въ Балканской федераціи’ {За сообщеніе этого письма, напечатаннаго въ сербской газет ‘Политика’, приносимъ благодарность Д. И. Селизу.}. Это не единичное мнніе отдльнаго лица, а коллективное обращеніе. Но хотя бы, пока, подобнаго рода заявленія исходили лишь отъ отдльныхъ группъ, важно отмтить наличность стремленія къ новому возсоединенію.
Не будемъ преувеличивать значенія отмченныхъ фактовъ. Соперничество, конечно, есть, но дйствительной вражды все же нтъ: сегодня дерутся между собой изъ-за раздла, а завтра могутъ снова, какъ одинъ человкъ, встать, чтобы идти противъ общаго врага. Но такъ какъ предоставленные самимъ себ сербы и болгары могутъ опять и повздорить и подраться, то выходитъ, что настоящими миротворителями между ними являются все же турки. И ихъ нужно оставить, въ маленькомъ количеств, конечно, только чтобы напомнить о своемъ существованіи для острастки грекамъ. Могъ ли думать о такой роли въ будущемъ турокъ — Байронъ, когда онъ погибалъ въ войн за освобожденіе Греціи почти сто лтъ тому назадъ? Романтизмъ — великій вдохновитель на геройскіе подвиги, но опасный совтчикъ въ длахъ общественнаго устроенія. Поэтому намъ боле внушаютъ доврія вышеизложенные принципы ‘неославизма’, и мы желали бы врить, что, дйствительно, когда установлено будетъ политическое равновсіе, закрплены условія экономическаго благосостоянія, отстранена опасность возможности новаго покоренія, новаго иноземнаго ига, тогда, при ‘автономіи и федераціи всхъ равноправныхъ славянскихъ племенъ’, и славянская идея станетъ исключительно лозунгомъ культурнаго единенія для совмстной работы въ интересахъ всего человчества.