Л. А—въ.
‘Встникъ Европы’, No 7, 1869
Novellen von Karl Вchner. Reudnitz 1869. (Разсказы, K. Бюхнера), Полонский Леонид Александрович, Год: 1869
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Novellen von Karl Вchner. Reudnitz 1869. (Разсказы, K. Бюхнера).
Это три повсти молодого писателя, встрченныя съ сочувствіемъ нмецкою критикою. Тутъ есть и трагедія, и юморъ, а боле всего живости и простоты. Сами по себ он, конечно, не очень занимательны, и мы упоминаемъ о повстяхъ К. Бюхнера собственно потому, что беремъ ихъ въ примръ для нкоторой замтки. Замтка эта будетъ о напыщенности, ходульности нмецкаго литературнаго языка. Подъ именемъ ходульности мы разумемъ не обиліе эффектныхъ фразъ, которымъ отличается литература французская и которая зависитъ не отъ литературныхъ условій, а просто отъ національнаго вкуса. Нмецкій литературный языкъ ходу ленъ, напыщенъ не но притязательности, не по франтовству, а самымъ наивнымъ образомъ, прямо но преданію. Англичане пишутъ разговорнымъ языкомъ, французы тоже пишутъ разговорнымъ языкомъ, обыкновенными словами, только заставляютъ ихъ скакать и граціозничать. Нмцы же пишутъ совсмъ особымъ языкомъ, другими словами, чмъ говорятъ. Между нмецкимъ литературнымъ не только слогомъ, но и самымъ языкомъ и языкомъ, который употребляется нмцами въ разговорахъ — большая разница. Разница эта особенно поражаетъ, когда въ повсти, роман и въ особенности въ драматическихъ произведеніяхъ вы встрчаете разговоры. Эти разговоры происходятъ не на обыкновенномъ, а на совсмъ особомъ язык. Нмцы къ этому различію привыкли, или, лучше сказать, никогда отъ него не отвыкали, но ухо иностранца эта фальшь поражаетъ очень непріятнымъ образомъ. Еще въ пьесахъ ‘высокаго полета’ вы ее не такъ замчаете, но въ обыкновенной нмецкой комедіи, comdie de murs, она положительно мшаетъ, предубждаетъ васъ противъ всего, что творится на сцен. Какъ только мы заслышите на каждомъ шагу эти ‘bereits’, ‘zweckmssig’, ‘vorenthalten’ и т. п., такъ на васъ и поветъ самою непріятною дюжинною фальшью, потому что нмцы, въ дйствительности, говорятъ вовсе не такъ. Переводчики, разумется, передлываютъ все это, придерживаясь въ передач разговоровъ употребительныхъ формъ своего языка, оттого вс разговоры — замтьте, собственно — выходятъ гораздо лучше въ переводахъ нмецкихъ пьесъ и романовъ, чмъ въ оригинал.
Впрочемъ, это такое дло, что оно не можетъ быть выяснено иначе, какъ примромъ. И вотъ для примра доказательнаго, мы нарочно выбрали самую новую книжку, писателя, котораго слогъ особенно живъ и простъ. Выписываемъ нсколько фразъ изъ перваго разговора, который попадается намъ на глаза для справки. Разговоръ происходитъ между двицею и молодымъ человкомъ, которые собираются писать вмст романъ. Разумется, выходитъ романъ между ними самими и притомъ совершенно такъ, какъ въ разсказ Франчески ди-Римени, у Данте, когда посл чтенія вдвоемъ ‘онъ дрожа цлуетъ губы’. Полина. ‘Что же мы возьмемъ?’ Германъ. ‘Я озабочусь доставленіемъ нсколькихъ повстей, которыя вамъ понравятся. Таковыя могутъ служить образцомъ.— Я привлеку къ совту мою тетушку, она освоена со старйшею литературою. Полина. ‘Хорошо, Германъ. Но о нашемъ предпріятіи вы должны молчать’. Германъ. Наврное, фрейлейнъ, я не скажу ршительно ничего. Впрочемъ мы, тмъ временемъ, станемъ думать о содержаніи…… Полина. ‘Мы будемъ писать вмст, чего я не знаю, вы знаете, и наоборотъ’. Германъ. ‘Когда мы придемъ къ соглашенію насчетъ содержанія, то было бы, быть можетъ, цлесообразно, чтобы по крайней мр начало писать каждому отдльно. Потомъ мы бы прочли вмст наши начала, и ршеніе, которое изъ нихъ лучше, оставалось бы предоставленнымъ вамъ’. Полина. ‘Это должна быть любовная исторія…..’ Это было очень цлесообразно. Германъ. ‘Конечно, такъ какъ въ Вертер. Но мы бы все-таки окончили разсказъ счастливо, разумется посл того, какъ влюбленные претерпли бы много неблагопріятностей.’ Полина. ‘Нтъ, любезный Германъ, они должны умереть’ Слдуютъ подробности погребенія. ‘Славно! Поистин славно’! сказалъ Германъ. ‘Но почему же влюбленнымъ не должно быть предоставлено встртиться въ жизни’?— Неправда ли, какъ натянуто, какъ тяжело? Мы нисколько не утрировали выраженіи, а просто отказались передлывать ихъ, какъ но необходимости поступаютъ переводчики. При этомъ мы, конечно, все-таки не могли передать того груза, котоpый представляется неупотребительными въ разговор формами глаголовъ.
Отчего зависитъ это несходство нмецкаго литературнаго языка съ языкомъ живымъ, разговорнымъ? Неужели великіе писатели, выработавшіе до такого величія естественныя, неисчерпаемыя богатства нмецкаго языка, не догадались сблизить литературный языкъ съ разговорнымъ? Съ русскимъ литературнымъ языкомъ здсь сравненія быть не можетъ, у насъ Карамзину легко было сдлать это сближеніе, потому, что у насъ изъ разговорнаго языка создался языкъ литературный, то, что къ литературному языку примшалось неестественнаго, легко было устранить. Между тмъ, на Запад, а преимущественно именно въ Германіи, языкъ разговорный возникъ изъ языка литературнаго понятно, что послдній всегда смотрлъ на себя, какъ на законодателя перваго. Но почему же все-таки такое сближеніе осуществилось въ Англіи и Франціи гораздо боле, чмъ въ Германіи? Едва ли мы ошибемся, сказавъ, что причиною этого явленія было боле раннее развитіе во Франціи и особенно въ Англіи парламентскаго или публичнаго слова. Ораторы, принужденные влагать живое слово обыкновеннаго языка въ литературныя формы, стали посредниками между языкомъ литературы и языкомъ общества. Возьмите мольеровскія комедіи, языкъ ихъ не устарлъ, но устарлъ ихъ слогъ, слогъ ихъ книжный, изъ котораго изгнаны вс неологизмы и фамильярныя, вульгарныя выраженія, хотя бранныя слова встрчаются на каждомъ шагу, но и то слова строгоклассическія, съ полнымъ нравомъ гражданства: pemiard, tratre, butor и т. д., такія, какими въ просторчіи едва ли и въ модьеровское время ругались. (Замтимъ, что въ нмецкихъ пьесахъ и до сихъ поръ бранятся совсмъ неупотребительными словами).
Если замчаніе наще врно, то слдуетъ ожидать, что развитіе политической жизни въ Германіи произведетъ вліяніе и на литературный слогъ и языкъ, сообщивъ первому боле живости, изгнавъ изъ него длинные, книжные, несносные періоды, съ глаголомъ черезъ страницу, остатки латинства, а второй совершенно сольется съ языкомъ разговорнымъ, покинувъ щепетилпость и изысканность, съ которыми идетъ рука объ руку жеманство и фальшь.