Понятное возбужденіе, вызванное въ русскомъ обществ ‘дломъ’ закаспійскаго генерала, далеко еще не улеглось, какъ уже несутся новыя извстія о подвиг того же характера, пожалуй, еще боле яркомъ. На этотъ разъ мстомъ дйствія являются уже не ‘чудные уголки’ подвдомственной генералу Усаковскому окраинной области, а центръ Россіи, гор. Кострома. Вотъ что пишутъ по этому поводу въ мстной подцензурной газет ‘Костромской Листокъ’ {Заимствуемъ изъ ‘Южнаго Обозрнія’ отъ 15 дек.}:
‘Жизнь нашего города въ послдніе дни преподноситъ неожиданные сюрпризы, которые и безъ того уже запуганаго и загнаннаго обывателя въ конецъ ошеломляютъ и вызываютъ вполн справедливыя нареканія и стованія. ‘Сюрпризы’, прежде не выходившіе изъ стнъ ресторановъ и гостиницъ, завоевываютъ себ мсто въ общественныхъ собраніяхъ и мстныхъ учрежденіяхъ, какъ, напр., театръ, почта и т. п. Мы сообщали уже o происшествіи въ ‘Московской’ гостиниц. Вслдъ за этимъ мы получили, письмо о подобномъ же случа въ мстномъ почтовомъ отдленіи и, наконецъ, къ крайнему нашему сожалнію, должны отмтить возмутительный фактъ, имвшій мсто 5 декабря въ городскомъ театр, глубоко взволновавшій все общество. Суть дла въ слдующемъ. Въ одномъ изъ антрактовъ въ городскомъ театр по адресу прогуливавшейся съ юношей молодой двушки однимъ изъ присутствовавшихъ была допущена какая-то пошлость. Вспыхнувшій отъ нанесеннаго двушк оскорбленія, юноша потребовалъ отъ оскорбителя извиненій, но, встртивъ вмсто этого издвательство, глумленіе и попытку быть выдраннымъ за уши, далъ нахалу пощечину.
‘Посл этого разыгралась безобразная сцена, когда чрезъ фойе и на лстниц театра бжалъ за юношей съ обнаженнымъ оружіемъ получившій пощечину, послднему, однако, не удалось догнать юношу, скрывшагося домой. Фактъ этотъ вызвалъ глубокое волненіе среди присутствующихъ въ театр, при чемъ нкоторые ршительно заявляли, что безъ оружія въ карман теперь нельзя никуда показаться’.
Такимъ образомъ, здсь рчь идетъ уже не о единичномъ насиліи: тутъ уже терроризированъ цлый городъ. Продолженіе этой изумительной исторіи, однако, еще поразительне. Въ той же газет напечатано извстіе о томъ, что, посл происшествія въ театр, къ одножу изъ представителей мстнаго общества, подъ предлогомъ дловыхъ объясненій, явились въ квартиру четыре офицера и нанесли ему грубое оскорбленіе. ‘Случай этотъ,— прибавляетъ газета,— стоящій въ связи съ цлымъ рядомъ прямыхъ безчинствъ, имвшихъ мсто за послднее время, какъ въ отношеніи беззащитныхъ стариковъ, такъ и двушекъ изъ почтенныхъ семействъ, глубоко ввволновалъ и возмутилъ мстное общество’. Другія газеты даютъ боле точныя указанія и коментаріи. Оказывается, что ‘четыре героя’, такъ храбро расправляющіеся со стариками, явились къ отцу того самаго юноши, который заступился за двушку въ театр, съ чудовищнымъ требованіемъ: ‘прислать сына въ офицерское собраніе для порки (!) или — драться на дуэли’.
Итакъ, здсь мы имемъ дло не съ однимъ закаспійскимъ генераломъ, а съ цлой группой военныхъ, съ цлымъ ‘офицерскимъ собраніемъ’ (неужели это правда?). Если вскрыть взгляды, которые сказались въ этомъ почти невроятномъ инцидент, то получится слдующій своеобразный кодексъ поведенія:
1) Всякій офицеръ иметъ невозбранное право отпускать по адресу любой двушки разныя ‘пошлости’ и оскорбительныя замчанія, при чемъ никто изъ близкихъ не въ прав заступиться за оскорбленную.
2) Если же кто-нибудь за нее заступится, то г. костромской офицеръ иметъ право надрать ему уши, а заступникъ не въ прав прибгнуть къ самооборон физическими средствами.
3) Если онъ все-таки прибгнетъ къ самооборон, и отпускающій пошлости офицеръ потерпитъ при этомъ уронъ, то послдній долженъ обнажить оружіе и убить противника.
4) Если и это не удалось, то уже офицерское собраніе (!) беретъ дло въ свои руки, и его посланцы избиваютъ беззащитныхъ стариковъ родственниковъ…
Этотъ силлогизмъ кажется намъ до того поразительнымъ, что мы ждали опроверженія, мы ждали, что въ газетахъ появится разъясненіе въ томъ смысл, что хоть офицерское собраніе тутъ ни при чемъ. Вдь единственно разумный и единственно достойный выходъ для людей, поннмающихъ, что значитъ слово честь, состоялъ лишь въ немедленномъ очищеніи своей среды отъ проявленій хулиганства. Все послдующее въ этомъ безобразномъ происшествіи явилось естественнымъ послдствіемъ непристойнаго поведенія офицера, оскорбившаго двушку. Въ этомъ и только въ этомъ, на взглядъ всякаго не ослпленнаго человка, могло соотоять истинное оскорбленіе ‘корпораціи’. Честь корпораціи не въ кулак и не въ полос желза. Эта честь въ томъ, чтобы никто не могъ обвинить члена корпораціи въ безчестномъ поведеніи, роняющемъ достоинство всякаго порядочнаго человка. Разъ это можно сказать о данномъ член корпораціи,— она уже оскорблена именно своимъ товарищемъ. И неужели общество офицеровъ въ Костром держится иного взгляда? Неужели оно полагаетъ, что позоръ непристойнаго поведенія искупается успшной дракой, а возстановленіе чести корпораціи достигается тмъ, что вся она выражаетъ солидарность съ виновникомъ пошлаго скандала и требуетъ у отца выдачи сына на позоръ и истязаніе въ своемъ ‘собраніи’.
Недавно въ ‘Руси’ было напечатано письмо генерала Кирева по поводу Ковалевскаго дла. ‘Онъ — не нашъ,— пишетъ ген. Киревъ въ этомъ письм,— разъ навсегда — не нашъ!’ {‘Русь’. Заимствуемъ изъ ‘Ниж. Листка’, отъ 21 дек. 1904 г.}. Хотлось бы думать, что этотъ голосъ не останется одинокимъ, что и въ военной сред есть умы, не ослпленные столь чудовищно извращенными понятіями о сословной чести, и есть сердца, способныя биться негодованіемъ на подвиги Ковалевыхъ закаспійскихъ и Ковалевыхъ костромскихъ…
У насъ теперь много говорятъ, много пишутъ, много надются и много благодарятъ за общаніе возстановленія ‘полной силы закона’, для всхъ доступнаго и для всхъ равнаго… Мы ждемъ съ величайшимъ интересомъ, въ какой форм и скоро ли почувствуютъ на себ эту ‘силу закона’ т господа, которые полагаютъ, что оружіе дано имъ для того, чтобы безнаказанно оскорблять русскихъ двушекъ и избивать въ ‘отечеств’ безващитныхъ стариковъ. Вдь иначе — это уже полное разложеніе элементарныхъ гражданскихъ понятій, своего рода — ‘военная анархія’.