Время на прочтение: 16 минут(ы)
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/aus01.jpg)
‘Аполлонъ’, No 1, 1909
OCR Бычков М. Н.
въ которой говорится о странныхъ мечтаніяхъ Миши Трубникова, о купальщиц разбитой тарелк и желтой дам
На оныхъ изображены персоны.
(Изъ аукціонныхъ публикацій)
ГОСУДАРЬ мой. Всякій поступокъ долженъ имть свои причины. Чмъ прикажешь извинить вчерашнее твое поведеніе? Сервизъ, изъ коего ты разрознилъ рыбную смну, стоилъ мн 500 рублей ассигнаціями, но ты знаешь, что не убытокъ возмутилъ меня. Наденька и я съ тревогой ожидаемъ твоихъ объясненій, такъ какъ припадокъ твой охотне считаемъ мгновеннымъ затменіемъ разума, чмъ дерзостью.
Остаюсь преданнымъ слугой твоимъ
Уже не слишкомъ раннее утро тусклаго, мятельнаго петербургскаго дня и письмо на толстой срой бумаг, надписанное почеркомъ тонкимъ и строгимъ — Милостивому Государю Михаилу Ивановичу Трубникову въ красный домъ противу Вознесенья, въ собственныя руки — разбудили молодого человка въ большой квадратной комнат, соединяющей въ себ нкоторое притязаніе на роскошь и заброшенность почти нежилого помщенія. Было ему на видъ лтъ пятнадцать. Тонкія черты его не были лишены пріятности, хотя ихъ нсколько портили коротко и неровно подстриженные волосы и блдность лица.
Смущенно скомкалъ онъ полученное письмо, сунувъ его подъ подушку, почти не читая. Тяжелая растерянность охватила его. Безпокойный блескъ глазъ говорилъ о какихъ то тайныхъ, мучительныхъ тревогахъ. Еще не совсмъ отошли ночныя виднія, каждую ночь одни и т же въ этой комнат, a письмо съ досадной живостью напомнило ему вс событія вчерашняго дня и за ними длинной цпью другихъ дней тоскливыхъ и тягостныхъ. Все смшивалось и все томило и скучный наставительный голосъ князя Григорія, и розовое личико. Наденьки, въ которую онъ еще недавно считалъ себя влюбленнымъ, и завшанная купальщица на стн въ дядиномъ кабинет, и разговоры съ Пахотинымъ тягостные и влекущіе, и вечеръ въ рестораціи, и она, своей улыбкой переполнившая чашу всхъ мучительствъ и сомнній, обольстительное навожденіе, лукавая прелестница, отъ которой остались посл вчерашняго обда одни черепки, но странными чарами живая теперь навсегда въ безпокойныхъ снахъ, въ сумеречныхъ видніяхъ, колдунья въ желтыхъ шелкахъ, съ тайнымъ намекомъ трехъ мушекъ, носящая пышное и роковое имя — она, Маркиза Помпадуръ.
— A вы бы, сударь, вставали, — со сдержаннымъ осужденіемъ сказалъ, наконецъ, Кузьма, потому что Миша, натягивая одяло на голову, длалъ отчаянную попытку отвратить несносную минуту вставанья, въ чемъ старый слуга, справедливо, находилъ непорядокъ.
Какъ-бы пойманный на мст преступленія, Миша началъ одваться съ покорной поспшностью, не ршаясь даже поставить на видъ Кузьм непочищенныхъ сапогъ и нерасправленнаго мундирчика. Почтительная наглость избалованнаго лакея угнетала его и приводила въ раздраженіе, которое онъ, впрочемъ, всми силами старался скрыть, равнодушно задавая вопросы о по год и длахъ несложнаго дядинаго хозяйства, надъ коимъ былъ онъ теперь поставленъ временнымъ господиномъ.
Миша наскоро окончилъ несложный свой туалетъ, даже не пригладивъ смшно торчащіе кустики волосъ, обезображенныхъ небрежной рукой лицейскаго цирульника Ефимыча, Кузьма подалъ ему на исцарапанномъ поднос убогій завтракъ, помахавъ метелочкой по диванамъ и столу, исполнилъ обрядъ уборки комнатъ и, наконецъ, уплелся на людскую половину, что то ворча себ подъ носъ о непорядкахъ. Жареная картошка съ селедкой и вчерашнее пересушенное въ мочалку мясо отбивали аппетитъ. Во рту было гадко, вялость посл тяжелаго сна не пропадала. По привычк Миша сталъ ходить по комнатамъ — ихъ было пять, и каждая страннымъ убранствомъ своимъ походила одна на другую. Казалось хозяинъ ихъ, сдлавъ удачный набгъ на дворецъ Бахчисарайскаго султана, не зналъ куда помстить награбленныя богатства и заполнилъ вс комнаты свои оттоманками, мягкими коврами, парчевыми занавсями съ полумсяцемъ и арфами, цвтными фонарями, золочеными саблями и кинжалами, словомъ, всмъ, что даетъ обстановк названіе ‘восточной’. Затйливыми ширмами съ огненными птицами и золотыми драконами были тщательно заставлены вс принадлежности домашняго обихода, обденный столъ, кровать, умывальникъ, чтобы ни одинъ изъ презрнныхъ сихъ предметовъ не выдавалъ, что это мирное обиталище почтеннаго, правда, холостого чиновника 5-го класса, a не легкомысленный пріютъ для какихъ-нибудь нескромныхъ утхъ молодого повсы. Такова была фантазія Мишинаго дяди Дмитрія Михайловича Трубникова, въ квартир котораго проводилъ онъ одиноко свои рождественскіе каникулы, преслдуемый странными, часто самому ему непонятными мыслями, мечтами и даже видщими. Тихо раздвигая свшивающіяся надъ каждой дверью занавси, переходилъ Миша изъ комнаты въ комнату, останавливался y замерзшихъ оконъ за которыми густо валилъ снгъ и, въ пустынномъ переулк, спшно пробгалъ рдкій прохожій, представляя своей закутанной фигурой, какой стоитъ на улиц морозъ, и уже сладкая, знакомая томность раннихъ сумерекъ и пустыхъ комнатъ овладла имъ.
У Вознесенья изрдка звонили. Еще разъ постоявъ y окна, Миша тихо, тихо, какъ-бы прокрадываясь по мягкимъ коврамъ, прошелъ вс комнаты, помедлилъ y послдней двери, оглядлся и вошелъ. Это была большая комната съ четырьмя диванами по стнамъ, называвшаяся почему то кабинетомъ. Съ притворной небрежностью Миша побродилъ по комнат, потрогалъ замысловатые чубуки, стройнымъ рядомъ выставленные въ бронзовой подставк, погрлъ руки y жарко натопленной печи, и только развалившись въ шелковыхъ подушкахъ дивана, наконецъ, поднялъ глаза. На противоположной стн висла завшенная купальщица. Узжая, дядя закололъ двумя концами окружающихъ ее занавсокъ, сказавъ со смшкомъ ‘это для тебя еще рано’. Только голова въ голубомъ внк въ полуоборотъ и кончикъ голаго плеча были видны на зеленоватомъ неб. Сначала Миша не поддавался власти этихъ ласковыхъ глазъ, равнодушно даже что то посвистывалъ и твердо убждалъ себя, что все это чушь и дребедень, но незамтно для себя онъ уже скоро не отрывался отъ задорнаго и слегка, какъ будто, удивленнаго лица купальщицы. Все тло сдлалось сухимъ, какъ въ лихорадк, и только шелкъ подушекъ холодилъ пріятно и нжно. Такъ пролежалъ онъ на низкомъ диван до самой темноты. Почти сливались очертанія мебели и едва-едва смутно выступало розовое плечо и лицо задорное и вмст съ тмъ печальное и напряженное.
Вдругъ ему показалось, что портретъ пошевелился.
Совсмъ слегка дрогнули углы губъ, и Миша узналъ вчерашнюю улыбку желтой дамы, взглянувшей на него въ ту минуту, когда онъ въ смущеніи тыкалъ ножемъ рыбную котлету. Стыдъ окрасилъ его щеки. ‘Погоди же, проклятая колдунья’ — прошепталъ онъ съ злобной горечью, вспомнивъ о вчерашнемъ позор и разбитой тарелк.
Порывисто вскочилъ онъ и трепетной рукой сорвалъ занавску
Плотная туника покрывала все тло ея, кром кончика плеча, и еще явственнй различилъ онъ насмшливую улыбку. Быстро, едва задерживая шаги, чтобы не побжать, вышелъ Миша изъ кабинета. Нжный, какъ звонъ тысячи серебряныхъ колокольчиковъ, смхъ преслдовалъ его изъ темноты комнатъ.
Кузьма храплъ въ передней. На ходу натягивая шинель, Миша бросился на улицу.
— Ба! Куда? A я вчерашній вечеръ…— Улыбающійся, весь въ снгу стоялъ въ подъзд Пахотинъ, хлопалъ рука объ руку и захлебываясь уже что то разсказывалъ, ни мало не обращая вниманія на растерянный видъ пріятеля.
въ которой говорится о роковой встрч, Мишиной неловкости, о балет и многомъ другомъ
КОНЧИЛСЯ второй актъ ‘Торжество Клектомиды или лнивый обольститель’. Сдлавъ прощальный пируэтъ, Истомина улетла въ розовыя кулисы. Кордебалетки улыбались каждая своему обожателю Пахотинъ неистовствовалъ. Сорвавшись со своего мста въ тринадцатомъ ряду, онъ подбжалъ къ оркестру, безцеремонно растолкавъ нсколькихъ штатскихъ старичковъ, и хлопалъ, перевсившись черезъ барьеръ, пока пухленькій амуръ изъ веселой толпы воспитанницъ лукаво не погрозилъ ему золоченной стрлой. Тогда онъ возвратился на свое мсто потный и торжествующій, мало стсняясь насмшливыхъ улыбокъ гвардейскихъ франтовъ и дамъ, наводящихъ на него изъ бель-этажа язвительные лорнеты.
— Цыдулька моя возымла дйствіе. Знатную протекцію себ я составилъ. Ты замтилъ ли, какъ она сложена? Только шестнадцатый годъ пошелъ, a князь Василій увряетъ будто…
Пахотинъ говорилъ громко и хвастливо Миша слушалъ его, восхищаясь и завидуя. Онъ то краснлъ отъ стыда, что къ ихъ разговору прислушиваются любопытные сосди, то блднлъ отъ волненія, когда слова его друга становились слишкомъ нескромными и увлекательными.
— Полно, полно. Что ты, — смущенно бормоталъ онъ, вмст и боясь и желая продолженія соблазнительныхъ рчей.
— Да что. Я теб такое покажу! Подемъ сегодня съ нами ужинать. У меня карета припасена, прямо отсюда и подемъ, — уговаривалъ Пахотинъ пріятеля и нагибаясь разсказывалъ шепотомъ послднія подробности, такъ что старичекъ, сидвшій спереди не удержался, громко крякнулъ и потянулъ ухо въ ихъ сторону.
Миша вспомнилъ, что y него въ карман шесть рублей, которыхъ должно хватить къ тому-же до конца праздниковъ, и ршительно отказался Пахотинъ обидлся и ушелъ курить.
Пышная зала съ нарядной публикой съ золотомъ и свтомъ томила Мишу. Разсказы Пахотина, нимфы и амуры въ полупрозрачныхъ одеждахъ, открывающихъ розовое трико, обманно манящее воображеніе, модницы въ ложахъ съ открытыми для жадныхъ взоровъ шеями и руками, самый воздухъ сладкій и теплый, исполненный соблазна, — все сливалось въ одно томительное желаніе.
— Благодарствуйте, — съ чопорной улыбкой сказала двица въ сирецевомъ плать, когда Миша поднялъ оброненную афишку и весь пунцовый на нсколько секундъ заградилъ ей проходъ Она съ изумленіемъ посмотрла ему прямо въ глаза, не понимая его смущенія.
— Благодарствуйте, — еще разъ произнесла она и слегка отодвинула его локоть, мшавшій пройти. Миша долго стоялъ какъ въ столбняк, хотя онъ даже не разглядлъ красива ли она или нтъ. Сосди посматривали на него пренебрежительно — онъ отдавилъ имъ вс ноги, оказывая неловкую услугу барышн
— Что я теб покажу. Пойдемъ-ка. Пойдемъ-ка, — вновь тормошилъ его Пахотинъ, таща за руку изъ залы, хотя музыканты уже готовились начать прелюдію, a капельдинеры тушили свчи.
Въ узенькомъ корридор прогуливались, толкались и волочились. У третьей ложи съ лвой стороны было какъ то особенно тсно. Около колонокъ толпилось нсколько улановъ и штатскихъ. Дамы, проходя, оглядывались презрительно. Миша еще черезъ головы разглядлъ высокій съ блыми перьями токъ изъ сраго мха.
Пахотинъ ловко протолкнулъ его впередъ. На ступенькахъ къ лож стояла дама. На ней было платье темно-розоваго бархата, драгоцнное колье ослпляло и мшало разглядть камни подробне, сережки — крупный жемчугъ въ золотыхъ полумсяцахъ — свшивались почти до плечъ. Черные слегка вьющіеся волосы и нжная смуглость лица говорили о южной родин дамы. Пудра, ярко накрашенныя губы и глаза, тонко подведенные голубой краской, преднамренной искусственностью своей придавали лицу невыразимую соблазнительность. Она была стройна и тонка, какъ мальчикъ. Казалось, она не обращала никакого вниманія на глазющую публику. Срые, темные глаза ея были равнодушны и печальны. Какъ королева, она спустилась со ступенекъ, подобравъ тяжелый подолъ въ золотыхъ звздахъ, толпа разступилась передъ ней съ шепотомъ. Медленно прошла она по корридору и скрылась въ дамской уборной
— Кто эта? — толковали въ кучк мужчинъ. Точно никто не зналъ.
— Испанка. Графъ H. вывезъ, — сказалъ кто-то неувренно.
— Неправда, та была толстая.
— Похудла.
— Съ чего бы ей худть?
Вс смялись возбужденно. На проходящихъ красавицъ даже не смотрли. И правда, вс женщины посл нея казались грубыми, непривлекательными и одтыми бдно и безъ вкуса
Когда Миша входилъ въ полутемную залу, помраченный, взволнованный, на сцен уже танцовала Истомина, расплетая желтую вуаль, поднимаясь на носки, кружась, изнемогая и маня, лнивый Гульямъ лежалъ на одинокомъ лож, a девять музъ, ссорясь въ сторонк, готовили побду своей любимиц.
Во время дйствія Миша не разъ украдкой посматривалъ на третью ложу съ лвой стороны.
Дама сидла совершенно одна, облокотясь въ небрежной поз на барьеръ. Развернутый веръ закрывалъ нижнюю половину лица и только глаза, какъ бы исполняя докучливую работу, равнодушно наблюдали возню, происходившую на сцен.
Въ эту минуту Клектомида уже соблазнила лниваго Гульяма и поднявшись онъ выражалъ въ быстромъ танц пламень страсти, Клектомида — свою радость, а вс участвующіе (девять музъ, амуры, нимфы, пейзане и пейзанки, турки и Аврора), кружась въ grande valse finale, — общее удовлетвореніе. Наконецъ, кавалеръ упалъ на одно колно и подавъ руку балерин, помогъ ей взлетть ему на плечо, вс застыли въ живописныхъ позахъ Занавсъ медленно опустился, скрывая блаженство торжествующей Клектомиды и ея нершительнаго возлюбленнаго
Въ корридор Миша потерялъ Пахотина. Онъ не помнилъ, въ какой сторон оставилъ свою шинель, и машинально пошелъ налво. Лакей уже накинулъ дам синюю на соболяхъ шубку и, прокладывая ей дорогу, толкнулъ Мишу весьма неучтиво. Тотъ гнвно оглянулся и встртился съ ней лицомъ къ лицу. На одну секунду она пріостановилась подъ его почти безумнымъ взглядомъ. Ему показалось, что совсмъ слегка, углами губъ она улыбнулась. Это была та же проклятая улыбка Миша отступилъ на шагъ, отдавилъ чей-то подолъ и оступившись, полетлъ черезъ три ступеньки головой внизъ. Когда онъ поднялся, дамы уже не было. Два лакея, взявшись за бока, хохотали, указывая на него пальцами. Сконфуженный, потирая ушибленное мсто, Миша поспшилъ спрятаться въ толп и найти свою шинель.
Гвардейцы въ тяжелыхъ бобрахъ громко сговаривались куда отправиться. Дамы, выставляя изъ подъ шубъ ножки въ золоченныхъ туфляхъ, жеманно пищали. У подъзда гарцовали съ факелами два жандарма. Дворники бгали и выкрикивали кареты.
— Иванъ съ Галерной, — кричалъ кто-то пронзительно
— Завтра, милая, завтра
Кого то подсаживали, кому-то цловали ручку, изъ быстро захлопнувшейся дверцы кареты вывалилась записка и офицеръ ловко поймалъ ее на лету. Миша пробирался сквозь веселую толпу, одинокій и сумрачный. На площади онъ едва перелзъ черезъ сугробы, навалившіеся за вечеръ. Отбиваясь отъ назжающихъ ванекъ, онъ вышелъ на Невскій.
— Пади, пади, — раздался свирпый крикъ и Миша едва усплъ броситься изъ подъ кареты въ снгъ.
У тусклаго фонаря онъ ясно разглядлъ въ промелькнувшемъ окн дв соединенныя поцлуемъ тни.
въ которой заключены скучныя, но необходимыя разсужденія на мосту
МИША шелъ уткнувшись въ воротникъ и засунувъ руки въ карманы. Охваченный тяжелымъ волненіемъ, онъ не замчалъ ни мороза, ни снга, задавшагося, казалось, цлью засыпать весь городъ по самыя крыши, ни улицъ, которыя онъ быстро проходилъ одну за другою, поворачивая за углы, возвращаясь назадъ, опять идя прямо, какъ бы предавшись какой-то посторонней сил, благой и премудрой. Наконецъ онъ остановился на высокомъ мосту надъ канавкой.
Снгъ густой сткой заплеталъ дома и, казалось, кругомъ разстилалась глухая площадь, на которой бгали, кружились, сплетались существа, то угрожающія и злобныя, то манящія и ласковыя. Облокотясь на парапетъ, Миша прислушивался къ причудливой ихъ игр. Снгъ замелъ почти весь мостъ съ высокими статуями и нжно ложился на плечи, голову и руки.
Такъ стоялъ онъ, вглядываясь въ мятель, пока не почувствовалъ острой боли въ отмерзающихъ пальцахъ.
Тогда Миша попрыгалъ на середин моста и, прячась отъ втра, обернулся къ противоположной сторон. Сквозь снгъ свтился второй этажъ углового дома по набережной. Танцующія пары проходили одна за другой въ освщенныхъ окнахъ.
Какъ зачарованный, не могъ оторваться Миша отъ праздничнаго зрлища. За полузамерзшими стеклами, призраками казались ему легко скользившія, присдавшія и кружившіяся пары. Въ плавныхъ движеніяхъ ихъ передавалась и не слышная музыка, и нжныя улыбки, и томные вздохи, и вс он казались ему веселыми, нарядными и влюбленными.
— Кавалеры стараются изрядно, но дамы ужъ слишкомъ заглядываются на насъ. Разв вы не находите такое поведеніе ихъ не совсмъ приличнымъ? Высокій незнакомецъ въ мховомъ картуз, неизвстно откуда взявшійся, стоялъ совсмъ рядомъ съ Мишей, тоже пристально вглядываясь въ окна, и говорилъ такимъ тономъ, будто только одну минуту тому назадъ прервали они длинный разговоръ, который онъ и возобновилъ опять этимъ обращеніемъ.
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/aus02.jpg)
— Вы думаете они замчаютъ насъ? — спросилъ Миша, оборачиваясь къ нему.
— Замчаютъ ли они насъ? Какая невинность! Для кого же по вашему мннію тогда вс эти пышности? — воскликнулъ тотъ съ веселымъ смхомъ, который чмъ-то не понравился Миш.
Нсколько минутъ они помолчали. Незнакомецъ заговорилъ первый, вкрадчиво касаясь плеча Мишинаго.
— Дорогой принцъ, я знаю, что не простой мальчишескій капризъ ваши меланхолическія настроенія, но неужели нтъ никакихъ средствъ противъ вашихъ печалей? Неужели я, въ преданности котораго, надюсь, вы не сомнваетесь, не могу ничмъ помочь вамъ?
Миша прервалъ его весьма нетерпливо
— Прежде всего, сударь, вы очевидно введены въ заблужденіе, называя меня почему то принцемъ, a во-вторыхъ позволю себ замтить, что никогда я не имлъ даже случая, гд либо съ вами встрчаться, a не только давать вамъ право задавать вопросы, которые кажутся мн боле чмъ странными.
И порывисто повернувшись, онъ намревался покинуть неучтиваго собесдника.
— Штрафъ, штрафъ, — воскликнулъ тотъ съ такой простодушной веселостью, что Миша невольно остановился, заинтересованный его рчью — Я плачу штрафъ. Я нарушилъ ваше инкогнито. Я преступилъ мудрое правило не замчать чужого раздраженія. Конечно, сударь мы никогда не встрчались съ вами и даже самое имя ваше мн неизвстно, какъ и вамъ мое. Только по этому я приплелъ случайно попавшійся на языкъ титулъ. Только поэтому. Но пустая обмолвка моя вдь не помшаетъ же намъ провести эту ночь вмст, такъ какъ ни я, ни вы, кажется, не имемъ пока ни малйшей охоты возвращаться въ наши конуры. — И онъ вдругъ засмялся такъ пронзительно, что Миша опять сдлалъ нетерпливое движеніе, которое сразу успокоило страннаго шутника, и онъ продолжалъ, хотя и не безъ усмшки.
— Итакъ, мы проведемъ эту ночь, печально вздыхая о нашемъ бдственномъ положеніи. Мечтательно будемъ наблюдать съ моста сквозь тусклыя стекла чужое веселье. Тамъ y дома еврейскаго банкира на набережной бдный поэтъ, прислонясь къ столбу и заведя глаза къ двумъ окнамъ второго этажа, еще разъ со слезами повдаетъ мн трогательную повсть о прекрасной Джессик и жестокомъ жид. Не такъ-ли?
— О какомъ жид толкуете вы? — пробормоталъ Миша, достаточно спутанный и заинтересованный безсвязной болтовней, смыслъ которой совершенно ускользалъ отъ него.
— О, въ прекрасную Джессику влюблены вс бродячіе, печальные поэты, какъ мы, съ блаженной памяти временъ господина Шекспира. Но я ничего не утверждаю. Можетъ быть, таинственная испанка будетъ предметомъ сегодняшнихъ импровизацій или даже вчно очаровательная Маркиза Помпадуръ, часто не дающая спать воображенію нкоторыхъ молодыхъ людей.
— Откуда вы знаете объ этомъ? — крикнулъ Миша въ гнвномъ ужас.
— Вотъ вы и выдали себя, мой другъ, — дотрогиваясь до Мишиной шинели засмялся онъ. — Впрочемъ, тутъ нтъ ничего удивительнаго. Поэты любятъ мечтать о невозможномъ.
— О невозможномъ — повторилъ Миша съ глубокимъ вздохомъ.
— Но, дорогой принцъ, — заговорилъ незнакомецъ неожиданно серьезно. — Вдь именно невозможнаго хотли вы. Нашъ уговоръ былъ именно промечать эту ночь о невозможномъ. Да замолчите-же вы! Надоли. Тсс-съ, — закричалъ онъ, замахавъ руками по направленію освщенныхъ оконъ. И вдругъ, какъ будто по условленному знаку, вс они разомъ погасли, и снгъ окуталъ тусклой своей пеленой танцующихъ, самый залъ набережную, все, что освщалось яркимъ огнемъ залы.
Миша пораженный молчалъ. Незнакомецъ продолжалъ свою рчь ласково.
— Да и стоигь ли желать чего нибудь кром невозможнаго? Стоитъ-ли даже терять время, чтобы сказать ‘я хочу возможнаго, земного, простого’, нтъ, дорогой принцъ это только роковая ошибка — ваша печаль, что не сойдетъ къ вамъ плнительная купальщица, чтобы замкнуть кругъ ограниченный и глухой и не оставить никакихъ просторовъ для нашихъ мечтаній. Госпожа Помпадуръ вроятно, охотно бы исполнила вс ваши желанья, но вдь вы сами истребили ее какъ только она попробовала воплотиться и выйти изъ своего фаянса. Впрочемъ не буду вспоминать этого непріятнаго, почему то, вамъ случая, — поспшилъ закончить онъ примирительно, чувствуя опять неудовольствіе своего собесдника.
Миша упорно молчалъ. Незнакомецъ опять заговорилъ съ воодушевленіемъ, мало стсняясь этой неучтивостью.
— Вы даже не можете себ представить какая бы скучная путаница про изошла, если бы вс наши мечтанія сбылись. Благородная профессія поэтовъ была бы упразднена. Вс пылкіе, блдные отъ томности любовники соединились бы и прекратились бы веселыя ночи вздоховъ, печальныхъ свиданій черезъ окна, робкихъ клятвъ слезъ, серенадъ, переодваній, погони, мрачныхъ разлукъ, всего, что поютъ поэты и что въ сущности только постоянная мечта о невозможномъ. Хмурьтесь, плачьте, дорогой принцъ, но не измняйте нашимъ профессіональнымъ обязанностямъ. Мы поэты — намъ надлежитъ быть не слишкомъ веселыми. Положимъ, послдній совтъ для васъ вполн безполезенъ. Вы добросовстны въ этомъ отношеніи какъ десять поэтовъ, которые готовятся излиться въ элегіяхъ, стансахъ или даже грянуть грозной балладой.
Но наконецъ истощился весь запасъ словоохотливости даже y него и оба они замолчали — Миша безнадежно и обидчиво, незнакомецъ насмшливо и ожидающе.
Мятель унималась и только по временамъ поднятыя втромъ пролетали безчисленными стройными рядами снжныя искры, какъ мягкія волны, и опять успокаивались спадая Снгъ же падалъ медленными, тяжелыми, ровными хлопьями и неясно выступали рдкіе фонари улицъ.
— А, вотъ и баронъ, — воскликнулъ незнакомецъ, ужъ давно безпокойно, какъ будто, кого то поджидающій.
Дйствительно въ ту же минуту на мостъ вступилъ еще человкъ, роста ниже средняго, въ цилиндр и модной шуб. Онъ не только вжливо поклонился Миш, сурово обратившемуся къ нему на возгласъ, но даже попытался расшаркаться по бальному уставу и едва не упалъ поскользнувшись поддержанный первымъ незнакомцемъ, который весело представилъ его.
— Господинъ баронъ прошу любить и жаловать. Большой филозовъ, покровитель искусствъ и человкъ весьма разсудительный. Надюсь, съ его помощью мн удастся скоре убдить васъ въ вашемъ призваніи довольствоваться благородной профессіей печальнаго поэта, мечтающаго по цлымъ ночамъ о прелестяхъ разбитой маркизы и не желать сдлаться самодовольнымъ шелопаемъ, услаждающимъ себя ограниченными и грубыми утхами съ какой-нибудь двкой.
— Шутъ, — прервалъ его баронъ, впрочемъ скоре все-таки одобряющимъ голосомъ
— Ловлю васъ на слов и напоминаю наше условіе, — отвтилъ тотъ, какъ бы задтый за живое и весьма неуважительно хлопнулъ собесдника по цилиндру, надвинувъ его на самый баронскій носъ, на что его милость только весело разсмялась, еще разъ воскликнувъ Шутъ.
— Мы еще поговоримъ съ вами, любезнйшій, — оборачиваясь опять къ Миш, многозначительно оборвалъ незнакомецъ и съ прежней живостью заговорилъ.
— Однако прежде чмъ начать веселую ночь печальныхъ приключеній, я думаю, не худо будетъ слегка подкрпиться. Къ тому-же ‘Розовый Лебедь’ не заставитъ насъ длать особеннаго крюка. Ваше мнніе, баронъ?
— Шутъ, — крикнулъ тотъ почти злобно, но будто пропустивъ мимо ушей обижавшее его слово, незнакомецъ подхватилъ обоихъ собесдниковъ подъ руки и потащилъ ихъ не прерывая болтовни, съ моста въ переулокъ, заваленный сугробами.
въ которой описано все что случилось въ ‘Розовомъ Лебед’, a также появленіе Ночного Принца.
ВЪ ‘Розовомъ Лебед’ было свтло, тепло и достаточно оживленно потому что, хотя ставни и были уже закрыты, но постители и не думали еще расходиться. Особенно шумно было въ одномъ углу, гд пировало нсколько студентовъ, поснимавшихъ мундиры и то и дло затягивавшихъ латинскую псню, которую, слышную за два дома на улиц, можно было принять за отдаленный вой волчьей стаи. Впрочемъ, когда наши путники приближались къ рестораціи, кром студенческой псни оттуда несся еще невообразимый гамъ свалки, такъ какъ именно въ эту минуту услужающіе выводили, стараясь соблюсти вжливость одного изъ забуянившихъ постителей два студента вступились за него и вытащили изъ-подъ стола свои шпаги, другіе унимали ихъ и тянули свою пснь, хозяинъ, стараясь успокоить всхъ, кричалъ всхъ громче, а оркестръ изъ гитары, двухъ скрипокъ, барабана и арфы игралъ во всю.
Только что спустившись въ погребокъ, незнакомецъ какъ то сразу вмшался въ скандалъ и черезъ минуту прекратилъ шумъ. Только вытолкнутый пьяница кричалъ изъ сугроба за дверью:
— Погодите. Будетъ вамъ на орхи. Я тоже знаю кое что про ваши фокусы и подмигивающимъ валетомъ меня не удивишь. Выходите-ка сюда, господинъ Цилерихъ, выходите-ка.
Какъ будто придавая какое то значеніе пьяной болтовн, незнакомецъ быстро взбжалъ по лстниц, постоялъ нсколько секундъ на улиц, притворивъ за собой дверь, и больше уже ничто не нарушало благочинія, если не считать того, что оркестръ по временамъ, по знаку хозяина, яростно принимался разыгрывать польку изъ ‘Лонжюмоскаго Почталіона’, a студенты затягивали свои куплеты, обрывая ихъ второй строчкой.
При свт Миша впервые разглядлъ своихъ спутниковъ.
Тотъ, который назывался барономъ, оказался еще совсмъ молодымъ человкомъ очень розовымъ, очень упитаннымъ и очень блокурымъ. Волосы его были тщательно расчесаны и завиты на височкахъ. Одтъ онъ былъ изысканно и изъ подъ щегольской шубы, оттороченной срымъ мхомъ, выглядывали шелковый съ розами жилетъ, тонкія кружева, модныя пуговицы и лорнетка слоновой кости.
Другой тоже былъ не старъ, хотя и названіе молодого къ нему не подходило. Насмшливый тонкій ротъ не по стариковски свжимъ казался, глаза изъ-подъ тяжелыхъ вкъ блестли весело, но желтый, сливающійся съ низкой лысиной лобъ весь въ морщинахъ, рдкіе волоса на височкахъ, выкрашенные и уже полинявшіе, узловатыя руки, все это придавало ему видъ старческаго убожества. Скромная и поношенная, но опрятная одежда его ничего не говорила. На острой макушк имлъ онъ подъ картузомъ маленькую зеленаго бархата ермолку
— Такъ, — хлопнувъ ладонью о столъ, началъ онъ, усаживаясь. — Такъ благо-родные господа. Наконецъ-то мы можемъ познакомиться поближе Какъ вы находите, молодой человкъ, нашего барона? Да и вообще нашимъ обществомъ вы, кажется, не совсмъ довольны?
— Да, нтъ. Право, нтъ, — при свт потерявъ всю ршительность своей грубости, возражалъ Миша — Конечно, согласитесь сами, наше знакомство состоялось нсколько неожиданно и странно Но я очень радъ, очень радъ. Моя фамилія Трубниковъ.
— Вы все еще упорствуете? Ну, пусть будетъ по вашему.
— Какъ-же вы хотли-бы, чтобы я назывался? — робко возразилъ Миша, будто самъ не совсмъ увренный въ своемъ имени
— Ваше Высочество, — началъ баронъ, изящно нагибаясь — Я очень цню вашу затю. Я восхищенъ, но Цилерихъ грубъ и матеріаленъ. Онъ знаетъ нсколько штукъ уличнаго шарлатана и думаетъ себя всемогущимъ. Доврьтесь мн. Я умю цнить тонкія чувства.
— Браво, браво, баронъ. Вы отличный дипломатъ, но ссориться со мной я вамъ не совтую
— Если вы не замолчите, я вышвырну васъ, какъ послдную собаку. Мои полномочія, — пронзительно закричалъ баронъ.
— Плевать я хотлъ на ваши полномочія. Моя находка, — прервалъ его старикъ и сдлалъ хищное движеніе, какъ бы желая оттащить Мишу въ свою сторону.
— Почтенные господа, потише. Въ моемъ заведеніи десять лтъ не было такого шума. Не ссорьтесь, ради Господа, — подкатился на возвышающіеся голоса собесдниковъ толстый запыхавшійся хозяинъ. — Дома разберете ваши ссоры. Пейте вино. Сейчасъ Степанида споетъ — ‘Врныя примты’, наимоднйшій романсъ. Не ссорьтесь, почтенные господа.
Музыканты потснились на своемъ возвышеніи, и двое цыганъ, низко кланяясь и привтливо кивая знакомымъ, выбжали, звеня серебряными подковами. Цыганъ не молодой, необычайной толщины, въ бломъ съ позументами кафтан, даже какъ будто не плясалъ, a такъ просто, стоя на мст, пошевеливалъ плечами, повертывалъ въ рукахъ шляпу, изрдка причикивая и притоптывая одной ногой выходило же прекрасно, ловко, живо, благородно. Взвизгивая и руками всплескивая начала Степанида.
‘Ахъ, зачмъ, поручикъ,
Сидишь подъ арестомъ,
Въ горькомъ заключеньи
Колодникъ безшпажный’.
Цилерихъ казался живо заинтересованнымъ. Онъ подпвалъ цыганк, хлопалъ рукой по столу въ тактъ и только иногда взглядывалъ на Мишу, которому нагибаясь черезъ столъ баронъ шепталъ. — Одно слово, Ваше Высочество, одно слово и все будетъ исполнено. Не только высшею мудростью соединены мы, но и постоянною готовностью во всемъ, не щадя живота, помогать взалкавшему брату. Доврьтесь мн. Откройте ваши желанья.
Миша разглядывалъ блую съ отточенными ногтями руку барона, на лвомъ мизинц замтилъ онъ черный перстень
— Вы и ваши друзья массоны? — спросилъ онъ вмсто отвта.
— Видимость, только видимость, — нагибаясь еще ниже отъ Цилериха заговорилъ тотъ, — не все-ли равно ‘Петръ къ Истин’, ‘Владиміръ къ Порядку’? Все это только оболочка. ‘Ночного Принца’ ищемъ мы, и находимъ, и служимъ. Въ исполненіи воли его послдняя истина. Избранный не долженъ противиться Лицо барона не мнялось, розовое въ блокурыхъ локонахъ
Цыганка кончила, красной шалью размахивая, соскочила съ возвышенья и обходила зрителей съ тарелкой. Смясь она отбивалась, когда кто нибудь изъ студентовъ старался слишкомъ упорно задержать ее, схвативъ за талію. Подойдя на знаки Цилериха къ столу, она заговорила, улыбкой показывая блые зубы
— Щедрый баринъ, счастливый. Дай ручку, погадаю.
Миша тупо и пристально смотрлъ на женщину. Изъ подъ платка выбились черныя косы. Смуглое лицо съ накрашенными губами наклонилось къ нему
— Что смотришь, красавчикъ, ручку пожалуй — всю правду скажу.
— Робокъ онъ y насъ, — засмялся Цилерихъ.
— Молодой баринъ, пригоженькій, чего бояться меня, не съмъ, угости — погадаю, — не унималась цыганка — Ссть рядомъ позволишь?
— Пожалуйста, пожалуйста, — заторопился Миша сконфуженно отодвигаясь къ барону, который съ брезгливой гримасой смотрлъ на приставанье, очень радовавшее старика.
— Не утсню тебя, не утсню, — улыбалась Степанида и, свъ совсмъ рядомъ, обняла Мишу, прижала одной рукой его голову къ своей, другой взяла Мишину руку и раскачиваясь начала обычные предсказательные приговоры
— Счастливый будешь, сахарный мой, меня любить будешь, а ужъ я-то тебя буду на пуху носить.
— Комедіанты, — услышалъ Миша бароновъ голосъ. Жарко ему было и стыдно, чувствовалъ, что смшно было бы отбиваться отъ пригожей цыганки
— Ай-да Степанида, — слышалось въ зал, и множество народа съ кружками и трубками собралось около ихъ стола, пересмиваясь, слушали гаданье, на которое скупа считалась Степанида.
— A еще скажу теб, голубь мой, послднее слово, — кончила она и надавила вдругъ мизинцемъ кончикъ носа Миш. — Не двоится, знаешь, что значитъ? — шепотомъ, нагнувшись сказала на ухо. — Любови не знаешь еще, а сильно думаешь и ночью и днемъ.
Сдлавъ видъ будто еще что-то шепчетъ, губами дотронулась пониже уха
— Оставьте меня, — странную новую ршимость чувствуя, поднялся Миша
— Принцъ, — воскликнулъ баронъ встревоженнымъ голосомъ. — Смотрите, смотрите — Миша повернулся и въ небольшомъ овальномъ зеркал увидлъ въ корон и далматик, какъ рисуютъ Императора Павла, съ пылающимъ строгимъ лицомъ юношу, почти мальчика. Въ первую минуту онъ не узналъ чудесно измнившихся чертъ своего собственнаго лица. Узнавъ-же, почти потерялъ сознаніе и, отвернувшись отъ зеркала, пошатнулся на руки подоспвшихъ барона и Цилериха.
въ которой описано коронованіе Миши Трубникова и все что этому предшествовало
ОЧНУЛСЯ Миша въ сугроб. Онъ лежал
Прочитали? Поделиться с друзьями:
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/aus03.jpg)