Испытание, Крестовская Мария Всеволодовна, Год: 1889 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 28 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

М. В. Крестовская.

РАННІЯ ГРОЗЫ
ИСПЫТАНІЕ

ИЗДАНІЕ 3-е
ПЯТАЯ ТЫСЯЧА.

МОСКВА—1904.
Изданіе книжнаго склада Д. П. Ефимова.
Б. Дмитровка, д. Бахрушиныхъ.

Испытаніе.

I.

Вра Павловна не спала всю ночь и встала на утро съ тяжелой головой и какимъ-то страннымъ, щемящимъ чувствомъ въ груди, не то радостнымъ, не то тревожнымъ… Снова взяла она записку и перечла ее двадцатый разъ, какъ бы все еще ища въ ней чего-то между строкъ и будя въ себ опять и опять старыя воспоминанія, которыя этотъ крупный, такъ хорошо знакомый ей когда-то, мужской почеркъ невольно пробуждалъ въ ней. Теперь она читала уже спокойне, буквы не прыгали передъ ея глазами и не застилались туманомъ, сердце не такъ уже билось, но все-таки буквы эти поднимали въ ней еще сильне то странное, щемящее чувство, которое тревожило и мучило ее всю ночь и утро.

— ‘Вы правы,— читала она,— я былъ глупецъ, мечтая о возврат прежняго счастья и любви… Дйствительно, я не долженъ былъ писать вамъ ‘такъ’, какъ написалъ — но это вырвалось у меня невольно и теперь я прошу васъ простить меня за то, что говорилъ и просилъ о томъ, на что уже утратилъ право. Но одно право у меня вс-таки осталось — это видть Павлушу, и я надюсь, что вы не откажете мн въ немъ, тмъ боле, что на этихъ же дняхъ я снова узжаю, заграницу и уже не скоро, вроятно, побезпокою васъ вновь подобной просьбой. Если вы будете столь добры, что разршите это свиданье, то потрудитесь увдомить меня, гд и когда я могу видть его’.

Преданный вамъ Сугробовъ.

Вра Павловна дочла записку до конца, но все еще не отрывала отъ нея задумчиваго, теплившагося какимъ-то мягкимъ блескомъ, взгляда.

— Да, конечно, она должна позволить мужу это свиданье, Павлуша столько же и его сынъ, какъ ея. Хотя, если бы она пожелала, то имла бы полное нравственное право не разршить этого. Онъ самъ бросилъ когда-то этого ребенка, жаля его еще меньше, чмъ ее, и въ продолженіе пяти лтъ ни разу не вспомнилъ его, не освдомился о немъ, не старался даже узнать, живъ ли онъ, здоровъ ли… И за эти годы, путешествуя и скитаясь по всмъ уголкамъ Европы, мняя одно увлеченіе на другое, онъ, вроятно, думалъ и о Павлуш и о ней еще меньше, чмъ о другихъ женщинахъ, съ которыми у него завязывались пикантныя, но мимолетныя отношенія.

Такъ, по крайней мр, говорила себ и желала думать теперь Вра Павловна, стараясь поднять въ себ озлобленіе противъ мужа. Она нарочно припомнила всю ту муку, которую вынесла изъ за него тогда пять лтъ назадъ, и, возмущая свою оскорбленную гордость, силилась вызвать вновь то чувство стыда, горя и мучительнаго униженія, которые терзали ее тогда, въ т дни, когда она впервые поняла, что онъ разлюбилъ и бросаетъ ее… Румянецъ жгучимъ стыдомъ заливалъ ея лицо и на мгновеніе гнвъ и оскорбленная злоба страстно поднимались въ ней… Но чрезъ минуту въ душу ея, точно стыдясь и крадучись отъ нея самой, проскальзывало какое-то другое чувство и румянецъ блднлъ, а въ глазахъ вспыхивали нжныя, свтлыя искорки…

Помимо ея воли вмст съ этими, насильно вызываемыми воспоминаніями, возставало рядомъ что-то еще другое… Предъ ней невольно летли картины прошлаго, почти забытаго уже въ послдніе годы, но теперь вдругъ снова воскресшія и ожившія. Она видла себя такой молоденькой, счастливой и доврчивой и его рядомъ съ собой, такимъ, какъ онъ былъ тогда, въ первое время ихъ любви, нжнымъ и страстно влюбленнымъ въ нее… Видла даже берега синющаго до безконечной дали моря, на которое они, бывало, крпко прижавшись другъ къ другу, глядли по вечерамъ изъ своего окна, любуясь горячимъ закатомъ солнца, золотившаго морскую гладь своими послдними розовыми лучами… Тамъ провели они свои лучшіе первые мсяцы… Изъ Крыма они похали на Кавказъ, съ Кавказа въ Италію. И такъ кочевали почти вс три года, повинуясь его страсти къ вчной перемн мста.

Тогда и ей это нравилось. Сегодня они на юг, залитые солнцемъ среди горъ и роскошной зелени, чрезъ недлю мчатся въ кибитк гд-то по Оренбургской губерніи… Но когда родился Павлуша, кочевки эти сдлались трудне. Цлый годъ они сидли въ Петербург подъ сренькимъ небомъ, отъ котораго уже отвыкли. Онъ скучалъ, сердился, работа не клеилась и даже картины выходили у него теперь какими-то мутными и срыми — имъ недоставало яркихъ красокъ и колорита, а у него пропадало воображеніе и охота писать. Она тревожно приглядывалась къ его то безпокойному, то апатичному лицу, инстинктивно угадывая, что онъ скучаетъ, что ему надолъ и Петербургъ, и Павлуша съ его няньками и болзнями, и сама она, что его снова тянетъ куда-то, а онъ связанъ. Въ ней же, напротивъ, съ рожденіемъ Павлуши многое перемнилось, ее уже никуда не тянуло, кочевая жизнь теперь даже почему-то пугала ее, ей хотлось бы остаться тутъ, навсегда устроить тутъ уютное гнздышко и воспитывать своего птенца. Материнство разомъ ее развило и убило въ ней прежніе порывы и безпечность. И, глядя на мужа, ей становилось и страшно, и больно, и обидно! Да, обидно. Она вдругъ поняла, что лично сама она и ея ребенокъ никогда не наполнятъ ея существованія, не дадутъ собой цли жизни. Ему нужно что-то другое, а она была нужна только, пока бгала съ нимъ, смясь и радуясь, по всмъ сторонамъ свта, забавляла его неистощимой веселостью своихъ 18 лтъ и нравилась больше какъ граціозная фигурка и хорошенькая типичная головка, чмъ какъ жена и мать его дтей, съ которой, женившись, онъ долженъ былъ прожить всю жизнь.

Тмъ-то именно она прежде и восхищала его, что совсмъ не напоминала обыкновенную жену, какими бываетъ большинство другихъ женщинъ. Она похожа была скоре на двочку или даже на молоденькаго шаловливаго мальчугана, славнаго и смлаго товарища всхъ его затй и фантазій. Онъ былъ влюбленъ въ ея маленькую стриженую головку съ короткими завитками пушистыхъ темныхъ волосъ, съ неправильными чертами лица, но чудными огромными глазами, постоянно мнявшими свой цвтъ и выраженіе. И онъ писалъ съ нея картины, набрасывалъ этюды и рисовалъ ее во всхъ своихъ альбомахъ. Иногда онъ одвалъ ее въ какой-нибудь фантастическій костюмъ, задрапировывалъ ея тонкую граціозную фигуру красивыми мягкими складками пестраго восточнаго шелка, и она стояла предъ нимъ съ голыми руками и открытой шеей на разныхъ столахъ и табуретахъ, позируя для его картинъ. А потомъ, бросая кисть и палитру, онъ бжалъ вмст съ ней въ горы или уплывалъ въ открытое море, и пока она гребла или справлялась съ парусомъ — онъ заносилъ въ альбомъ виды и эскизы. Одинъ такой альбомъ цлъ до сихъ поръ. Послдніе три года Вра Павловна уже не вынимала его изъ своего комода, и порой, если доставая что-нибудь изъ того ящика, на дн котораго лежалъ онъ, взглядъ ея нечаянно падалъ на его срую полотняную обертку — глаза ея оставались спокойными и равнодушными и она глядла на него тмъ же взглядомъ, какимъ глядла и на стоящую рядомъ съ нимъ коробку съ перчатками… Она почти не замчала его и ни одна мысль, ни одно воспоминаніе не поднимались въ ней…

Все это когда-то такъ страстно, такъ мучительно пережитое ею, теперь уже перебродило, заснуло и успокоилось въ ней…

Вчера же Вра Павловна снова вынула этотъ альбомъ и долго съ какою-то нжностью глядла на его шершавыя, покрытыя набросками странички. И почти каждая изъ нихъ, каждый рисунокъ оживляли въ ея памяти какой-нибудь день, сцену, фразу… Вотъ ея головка съ короткими вьющимися волосами на лбу… Головка только набросана, краски наложены грубо и пятнисто, но сходство уловлено замчательно. Смющіеся, веселые глаза ея глядятъ какъ живые и вотъ-вотъ, кажется, раскроются эти пунцовыя, почти дтскія еще, губы и она захохочетъ о чемъ-то тмъ безпечнымъ, безпричиннымъ, заразительнымъ хохотомъ, которымъ умютъ смяться только очень молоденькія, еще беззаботныя двушки… Ей тогда было всего 18 лтъ, это еще въ первый годъ ея замужества! Но, Боже мой, какъ уже это давно! Сколько пережито съ тхъ поръ и какъ она перемнилась! И Вра Павловна невольно грустно и пытливо взглянула въ зеркало. Да, теперь сходство уже совсмъ потерялось. Почти невозможно догадаться, что эта цвтущая, смющаяся полудвочка, полумальчикъ въ альбом и это блдное, съ грустными глазами лицо, отражающееся въ зеркал — одно и то же лицо. За эти годы сама она вся какъ-то выросла и пополнла, но лицо ея похудло и удлинилось, глаза слегка запали и кажутся серьезными и печальными, щеки поблднли, а волосы давно ужъ отросли, даже перестали виться и зачесаны гладко съ прямымъ проборомъ посередин, какъ любитъ Сергй Дмитричъ…

Сергй Дмитричъ! Вра Павловна слегка вздрогнула и поблднла.

— Да, Сергй Дмитричъ!— повторила она грустно и что-то жуткое сжало ей грудь…

Она быстро захлопнула альбомъ и откинулась на спинку кресла…

— И зачмъ, зачмъ наплывъ всхъ этихъ старыхъ воспоминаній теперь… именно теперь… когда уже поздно… Зачмъ пахнуло на нее всмъ этимъ прошлымъ, уже отжитымъ, теперь, когда она готовилась стать женою другого… Неужели же только для того, чтобы помшать начать ей новую жизнь, чтобы снова оторвать отъ спокойнаго счастья и чувства и увлечь куда-то за собой?

— Нтъ, нтъ.— Она взволнованно вскочила съ кресла и быстро заходила по комнат. Нтъ, теперь уже поздно, слишкомъ поздно, еще два года тому назадъ она обрадовалась бы, можетъ быть, этому возврату, даже годъ назадъ… Но теперь… нтъ, теперь она не хочетъ и не можетъ возвращаться опять къ тому же, съ чмъ уже навсегда все порвано и разбито! Нтъ, не хочетъ, не хочетъ…

Она упрямо и съ негодованіемъ повторяла себ, что не хочетъ, и чувствовала съ мучительнымъ ужасомъ, что она лжетъ себ, обманываетъ сама себя и въ глубин души… хочетъ!

— Нтъ, ложь, это только такъ кажется, она напускаетъ. Конечно она не хочетъ, она любитъ другого и никогда уже не вернется къ мужу… И въ то же время она съ какимъ-то жуткимъ, но радостнымъ удивленіемъ спрашивала себя:

— Неужели вернусь?..— И останавливалась на этомъ вопрос, широко раскрывая вспыхивавшіе безпокойнымъ, страстнымъ блескомъ глаза, смотрла вдаль, чему-то безсознательно улыбаясь. Потомъ снова брала первое письмо мужа, первое посл пятилтняго молчанія и съ мечтательной улыбкой снова прочитывала его.

Въ этомъ письм онъ клялся ей въ любви, просилъ ея прощенія за годы долгихъ измнъ и молилъ ее подождать — не брать развода, который требовалъ ея повренный, а увидться съ нимъ еще разъ и снова вернуться къ нему. Онъ виноватъ, страшно, глубоко виноватъ, но она добра, проститъ его, и онъ отдастъ ей теперь всю жизнь, всю любовь, чтобы только загладить хоть сколько-нибудь свою вину предъ ней. Онъ уврялъ, что любилъ и любитъ только одну ее, что теперь онъ это понялъ, вс эти пять лтъ были сплошной ошибкой его увлекающейся гадкой натуры! Онъ скучалъ и по ней, и по Павлуш, двадцать разъ хотлъ вернуться къ ней, но боялся, что она его не проститъ. Но теперь, когда онъ понялъ, что съ этимъ разводомъ и выходомъ ея замужъ за другого онъ теряетъ ее уже навсегда, теряетъ даже надежду когда-нибудь снова примириться съ нею, даже возможность видть ее, онъ понялъ, какъ глубоко и страстно любилъ ее всегда и ршилъ пойти на все, чтобы только добиться свиданья съ нею. Онъ не вритъ, не можетъ врить, чтобы она дйствительно разлюбила его совсмъ и будетъ навсегда принадлежать другому человку… И съ страстнымъ краснорчіемъ влюбленнаго онъ напоминалъ ей ихъ любовь, убждалъ ее, что она ошибается въ своемъ новомъ чувств, а между тмъ этой ужасной ошибкой испортитъ жизнь не только ему и себ, но и маленькому Павлуш, у котораго есть настоящій отецъ и котораго отчимъ никогда не полюбитъ такъ, какъ будетъ теперь любить онъ, его родной отецъ… Теперь онъ тутъ же, въ одномъ город съ ней, такъ близко другъ къ другу, и неужели они все-таки не увидятся?..

На это письмо, полученное шесть дней тому назадъ, Вра Павловна отвтила короткой, но сухой и строгой запиской:

‘Ваше объясненіе въ любви посл того, какъ мы пять лтъ были вполн чужими людьми (и не но моей, вин,— прибавляла она въ скобкахъ, съ чисто женскимъ чувствомъ колкой мести) и особенно теперь, когда я невста другого человка, только оскорбляютъ меня и унижаютъ васъ. Никакого возврата къ прошлому быть не можетъ и не должно. Ошибаюсь не я, а, вы, предполагая во мн остатокъ, хоть, какого-нибудь чувства къ себ, и потому я надюсь, что, на будущее время вы уволите меня отъ повторенія подобныхъ объясненій и поздняго раскаянія, если не захотите потерять въ моихъ глазахъ и послднее уваженіе къ себ’.

Тогда письмо это, дйствительно, только возмутило ее и она отвчала нарочно какъ можно жостче, искренно убжденная, что, дйствительно, не желаетъ возобновленія даже переписки и что отвчать такъ — ея прямой долгъ, и вечеромъ, когда пришелъ Сергй Дмитріевичъ, Вра Павловна, не желая напрасно разстраивать его, ничего не сказала ему объ этомъ обмн писемъ съ мужемъ,

Но въ душ она не была покойна, и когда прошли цлыя сутки, а на ея записку не было никакого отвта, ей стало казаться, что она написала ужъ слишкомъ рзко и что можно было бы написать то же самое, на гораздо мягче, что жестокость ея была отчасти даже излишня и ей стало жаль и того, что она ‘такъ’ написала и того, кому она такъ написала.

Посл такого отвта съ ея стороны, она понимала, что ему уже нечего больше писать ей и онъ даже и не можетъ писать снова, если онъ хоть сколько-нибудь самолюбивый человкъ, но все-таки же, она желала, чтобы онъ написалъ ей что- нибудь, и, безсознательно для самой себя, все время ждала отъ него какого-то извстія.

Къ вечеру второго дня, дйствительно, принесли второе письмо о Павлуш.

Сердце Вры Павловны сильно забилось и лицо ярко вспыхнуло, когда она увидала новый конвертъ, съ знакомымъ почеркомъ, и разорвала его. Она быстро прочла его, не вполн ясно почему-то сознавая суть и, только пробжавъ глазами письмо въ третій разъ, поняла, наконецъ, что онъ проситъ повидаться съ Павлушей.

И снова ей сдлалось ужасно жаль его и она тутъ же ршила допустить это свиданье, которымъ она хоть отчасти могла смягчить свой первый жестокій отвтъ ему.

Но ни это письмо, ни свиданье съ Павлушей она уже не считала себя вправ скрыть отъ Сергя Дмитрича, хотя, показавъ второе, ей нужно было признаться и о первомъ.

Она ршила, что такъ и сдлаетъ.

За послдніе два года, Вра Павловна привыкла всегда и во всемъ совтоваться съ нимъ.

Чувство ея къ этому человку не было никогда такимъ экзальтированнымъ и страстнымъ, какъ къ первому мужу. Въ Сергя Дмитрича она никогда не была даже влюблена, но чмъ дальше шло время, тмъ сильне привязывалась она къ нему. И она была безконечно благодарна судьб, столкнувшей ее съ этимъ человкомъ, который любилъ не только самое ее, но даже и ея маленькаго бднаго Павлушу. Сергй Дмитричъ былъ серьезенъ, дловитъ и постояненъ даже въ привычкахъ, служа какъ бы полнымъ контрастомъ Михаилу Николаевичу. Съ нимъ Вра Павловна чувствовала себя въ спокойной пристани, зная, что онъ никогда не измнитъ ей и не броситъ ея. Сознавая его безусловно честнымъ, умнымъ и добрымъ человкомъ, она горячо уважала его, что еще боле усиливало и ея любовь къ нему, но, несмотря на его мягкость и доброту, въ немъ было что-то, что заставляло ее охотно повиноваться ему во всемъ, чего онъ желалъ. Сергй Дмитричъ постепенно какъ бы переработалъ даже и самый характеръ ея. Въ ней исчезли т порывы и неровности, которые привились къ ней за время ея жизни съ мужемъ. Прошло уже боле трехъ лтъ, какъ Вра Павловна встртилась съ нимъ, съ тхъ поръ тоска ея по первому мужу и страданіе, причиненное его измной и разрывомъ съ нимъ, стали понемногу въ ней затихать и успокаиваться, пока не заглохли совсмъ. Послднее время она вспоминала мужа только тогда, когда думала о трудностяхъ развода, затягивавшихъ ея бракъ съ дорогимъ для нея человкомъ.

Теперь ея первое замужество, ея любовь къ мужу, страданіе и прошлая жизнь казались ей какимъ-то смутнымъ сномъ, которому она сама невольно удивлялась и порой даже какъ бы не врила, точно ли это все было? Теперь ей казалось, что она всю жизнь знала и любила только одного Сергя Дмитрича и не могла представить своей жизни помимо его…

II.

Вечеромъ, когда пришелъ Сергй Дмитричъ, Вра Павловна встртила его особенно ласково и, взявъ его за руку, какъ бы желая заране успокоить его этимъ прикосновеніемъ и заставить еще больше врить въ себя, тихимъ, но спокойнымъ голосомъ, прямо и нжно глядя ему въ глаза, разсказала всю исторію писемъ, прибавляя, что не говорила объ этомъ раньше только потому, что не хотла напрасно тревожить его и думала, что вся переписка ограничится только первыми двумя письмами… Но теперь она хотла бы его совта… И она еще горяче сжала его руку и еще ласкове глядла на него, точно молча хотла сказать ему — ты вдь не сердишься, что такъ случилось… и ты вдь одобряешь все, что я сдлала? не правда ли?..

Сергй Дмитричъ покойно слушалъ ее, куря сигару, и только изрдка отвчалъ легкими, едва замтными пожатіями ея руки.

— Вамъ слдуетъ разршить это свиданье!— сказалъ онъ, когда она замолчала.

Вра Павловна слегка покраснла, радуясь, что и онъ одобряетъ ея мысль, потому что иначе ей пришлось бы или дйствовать помимо его воли, или не допускать свиданья,— и то, и другое было бы для нея очень тяжело.

— Да, я то же думала, но я не знаю…— на мгновеніе она замялась,— какъ и гд это устроить.

Сергй Дмитричъ немного помолчалъ и подумалъ.

— Лучше всего это было бы устроить тутъ же у васъ.

Вра Павловна удивленно и пытливо вскинула на него глаза.

— Это было бы приличне и удобне всего для мальчика…— добавилъ онъ спокойно.

Она молчала, не совсмъ понимая, и, не довряя его спокойствію, думала, что онъ только испытываетъ ее, надясь, что она, конечно, откажется отъ подобнаго предложенія.

— Я даже не вижу,— продолжалъ онъ, немного помолчавъ и задумчиво,— отчего бы и самой вамъ не присутствовать при этомъ свиданьи. Для Павлуши это было бы лучше…

Вра Павловна уже совсмъ пытливо взглянула на него, думая по лицу понять его мысли, но онъ смотрлъ на нее спокойно, съ легкой только грустью въ своихъ задумчивыхъ прекрасныхъ глазахъ, и она не могла понять, чего онъ хочетъ и искренно ли предлагаетъ ей такую вещь.

Тогда Сергй Дмитричъ ласково взялъ ея руку и нжно поцловалъ ее, не то желая успокоить этимъ ея сомннья, не то желая показать, что онъ безусловно довряетъ ей.

Вра Павловна усмхнулась какъ-то смущенно и подозрительно.— ‘А! ты хочешь испытать меня!— подумала она, пристально всматриваясь въ него, пока онъ цловалъ ея руку.— Да, да, ты хочешь знать, какъ подйствуетъ на меня это свиданье, и проврить въ послдній разъ мое чувство къ себ и къ нему… Да, да, это такъ, я понимаю тебя’.

И она засмялась, довольная, что разгадала его сокровенныя мысли и въ одно и то же время ей хотлось броситься къ нему и обнять его горячо, чтобы теперь же заврить его въ своей любви, и въ то же время въ душ ея, помимо яснаго сознанія, поднималось противъ него какое-то раздраженіе за то, что онъ самъ нарочно подвергалъ ее этому искусу, за исходъ, котораго она инстинктивно боялась…

III.

Когда Сергй Дмитричъ ушелъ, Вра Павловна пошла въ дтскую къ Павлуш, чтобы перекрестить сына на ночь.

Эмма, его бонна, еще не ложилась и сидла у стола, освщеннаго лампой подъ зеленымъ колпакомъ, что-то работая.

Вра Павловна перекрестила Павлушу, поцловала его и нершительно остановилась у его кровати. Она хотла бы ссть рядомъ съ нимъ и вглядться въ его разгорвшееся личико, напоминавшее ей другое, какое-то такъ любимое ею лицо… Но ей казалось, что Эмма угадаетъ ея мысли, и ей длалось и совстно, и досадно и на эти мысли, и на Эмму.

— Эмма,— сказала она вполголоса, чтобъ не разбудить Павлушу,— велите Маш приготовить мн лимонадъ къ ночи, или, лучше, приготовьте сами — вы вкусне длаете его.

Эмма вышла, и она осталась одна подл кровати сына.

Павлуша разметался во сн, губы его полуоткрылись и прямыя, черныя бровки слегка изогнулись.

Вра Павловна уже давно привыкла считать Павлушу только своимъ сыномъ, мысленно отнимая у него отца. Она находила у ребенка свои наклонности, свои черты, свой характеръ и почти ничего не находила въ немъ отцовскаго. Съ тхъ поръ, какъ этотъ человкъ бросилъ ее и измнилъ ей, она не хотла видть въ своемъ Павлуш ничего, что бы напоминало ей мужа, потому что всякое воспоминаніе было ей еще слишкомъ мучительно и тяжело. Потомъ, когда страданье улеглось и боль затихла, она продолжала длать это уже по привычк и говорила ‘мой Павлуша’, безсознательно присвоивая его одной себ и забывая, что гд-то у него есть еще, кром ея, и отецъ. Скорй Сергй Дмитричъ казался ей боле отцомъ Павлуши, нежели Михаилъ Николаевичъ. Сергй Дмитричъ былъ всегда съ ними, онъ ласкалъ Павлушу, привозилъ ему игрушки, игралъ съ нимъ, безпокоился, когда мальчикъ заболвалъ, здилъ за докторами и помогалъ ей ухаживать тогда за нимъ, а въ недалекомъ будущемъ долженъ былъ сдлаться его отчимомъ и уже вполн замнить ему отца. И, зная его, Вра Павловна врила, что онъ, дйствительно, замнитъ ему этого отца, котораго такъ недоставало ея ребенку, и, раздливъ съ ней вс заботы о немъ, поможетъ ей воспитать и образовать его. И это трогало и радовало ее, успокаивая заране вс ея тревоги за будущность сына, и еще горяче привязывало къ Сергю Дмитричу.

И вотъ вдругъ явился откуда-то его настоящій отецъ и напоминаетъ о своемъ существованіи не только ей, но и маленькому Павлуш, которому она почти никогда и ничего не говорила объ его родномъ отц.

Прислушиваясь къ ровному, дтски тихому дыханію сына, она всматривалась въ его лицо съ какимъ-то страннымъ и жуткимъ любопытствомъ. Теперь эти темныя брови и пухлыя губы напоминали ей уже черты мужа и она впервые увидла, какъ страшно похожъ онъ на отца, и удивлялась, какъ не замчала этого раньше и какъ могла думать, что онъ похожъ, только на нее.

Но сходство это уже не мучило и не сердило ея. Нтъ, оно только смущало ее тревожно и радостно. Все съ большей и большей нжностью взглядывалась она въ лицо сына, ища въ немъ отпечатокъ другого лица, вызывавшаго въ душ ея что-то далекое, нодорогое.

И это далекое снова нахлынуло на нее своими воспоминаніями и, будя въ душ ея старую любовь и раны, охватывало ее все сильне и сильне…

Она осторожно наклонилась и страстно поцловала, сына, но какъ бы мысленно предназначая эти поцлуи не ему, а его отцу…

Вошла Эмма и сказала, что лимонадъ приготовленъ.

Вра Павловна смущенно и быстро поднялась съ колнъ. Она сердилась и на себя, и на Эмму, и, снова чего-то испугавшись, подозрительно взглянула на нее, мучаясь, что та отгадываетъ то, что происходитъ теперь въ душ ея.

Уйдя къ себ, Вра Павловна долго взволнованно ходила по комнат.

На лиц ея горли жгучія пятна, а руки совсмъ холодли..

Послдніе годы вся жизнь ея шла такъ ровно и спокойно, она совсмъ отвыкла отъ бурь и треволненій и душевная ломка, поднявшаяся въ ней, мучила и пугала ее.

Она сердилась на себя за эту ломку, создавая, что ей не должно бы быть теперь, именно теперь, когда, она готовилась стать женой другого. Но мысль эта, бывшая ея горячей мечтой, вдругъ начала почему-то раздражать ее. Еще утромъ говорила она себ, что мужъ явился только для того, чтобы помшать ея новому счастью, теперь же ей казалось, что счастью мшаетъ не мужъ, а онъ — Серрй Дмитричъ. И, ловя себя на этихъ мысляхъ, она возмущалась ими, какъ чмъ-то порочнымъ и отвратительнымъ, противъ чего поднималось все ея нравственное существо, но он все-таки, помимо ея воли и желанія, шли къ ней и обхватывали ее сомнніемъ и тоской.

Она невольно вспоминала слова мужа изъ перваго письма, въ которомъ онъ убждалъ ее, что она ошибается въ своемъ новомъ чувств, а любитъ все еще его, и съ ужасомъ и отчаяніемъ спрашивала себя: ‘неужели это правда’?

Она старалась представить себ, какъ разойдется съ Сергемъ Дмитричемъ и вернется снова къ мужу, но при одной этой мысли ее охватывала такая тоска, страхъ и жалость, что она съ облегченіемъ говорила себ, что это невозможно, и радовалась этой невозможности, какъ доказательству того, что она, дйствительно, любитъ Сергя Дмитрича, котораго даже мысленно боится лишиться, а не мужа, отъ котораго давно уже отвыкла и разлюбила! Но когда она это ршала и успокаивалась на минуту, воспоминанія о первой любви ея, о томъ времени, лучшемъ въ ея жизни, снова подползали къ ней и снова ее влекло къ мужу!..

Всю ночь она не могла заснуть и металась въ лихорадочномъ жару. Она чувствовала, что стоитъ на перепутьи двухъ дорогъ и не знала, на которую изъ нихъ толкнетъ ее судьба и куда пойдетъ она завтра.

IV.

Утромъ Вра Павловна встала гораздо спокойне, чмъ ожидала. За ночь ея волненіе отчасти какъ бы улеглось, и она уже не такъ мучилась въ сомнніяхъ, ршившись покориться судьб и предоставивъ устроить ей все по-своему.

Она вышла въ столовую напиться чаю вмст съ Павлушей и, слушая его дтскую болтовню, думала какъ ей лучше сказать ему, что сегодня онъ увидитъ своего отца.

— Павлуша,— начала она, слегка колеблясь,— сегодня прідетъ твой папа!

Павлуша приподнялъ голову отъ чашки съ молокомъ и смотрлъ на нее своими веселыми, умными глазами.

— Папа?— повторилъ онъ безъ особеннаго удивленія,— какой папа, дядя Сережа?

Вра Павловна невольно вспыхнула. Во всякое другое время ей было бы пріятно, что Павлуша называетъ Сергя Дмитрича отцомъ, но теперь это коробило ее.

— Сергй Дмитричъ теб не папа!— сказала она сухо.

— А Эмма говоритъ, что онъ будетъ скоро моимъ папой, и я долженъ называть его папа.

Мальчикъ сбивалъ ее еще больше и въ эту минуту она раскаивалась, зачмъ раньше никогда не говорила съ ребенкомъ объ его отц.

— Твой папа былъ далеко,— начала она снова, и, снявъ сына со стула, она посадила его къ себ на колни и ласкала его,— а теперь пріхалъ и сегодня ты его увидишь.

Павлуша, задумчиво раскрывъ глазенки, смотрлъ на нее.

— А онъ гд былъ? далеко, заграницей, какъ Эмма? ты мн, мамочка, разскажи что-нибудь про заграницу, хорошо?

Мальчикъ видимо интересовался гораздо больше прежнимъ мстопребываніемъ отца и заграницей, про которую ему часто разсказывала Эмма, уроженка Швейцаріи, чмъ самимъ отцомъ и предстоящимъ свиданьемъ съ нимъ, который ухалъ, когда ему едва минулъ годъ, и котораго теперь онъ не помнилъ и не зналъ.

Но Вра Павловна не стала ни о чемъ разсказывать ему, она молча поцловала его еще нсколько разъ, всматриваясь въ него все съ тмъ же тревожно-радостнымъ любопытствомъ, которое проснулось въ ней впервые вчера вечеромъ и, спустивъ его съ колнъ, пошла въ свою комнату.

Павлуша, захвативъ свои книжки съ картинками, побжалъ за ней туда же, и, свъ за работу на своемъ обычномъ мст у маленькаго столика предъ окномъ, она спокойно объясняла ему содержаніе картинокъ, заказывала обдъ пришедшей кухарк и отдавала прислуг разныя приказанія по хозяйству.

На видъ она казалась совсмъ спокойной, только уголки губъ ея слегка подергивались, да путался счетъ и тни гаруса вышиваемаго ею рисунка по канв. Но чмъ ближе подходило время къ двумъ часамъ, тмъ сильне холодли у нея руки и сжималось щемящей болью сердце. Лицо ея все блднло и только глаза горли сухимъ нервнымъ блескомъ.

Около часа подали завтракъ. Она пошла въ столовую вмст съ Павлушей, но сть сама не могла. Ей нездоровилось и во всемъ тл она чувствовала непріятный лихорадочный ознобъ.

Посл завтрака она начала волноваться все больше и больше, уже съ трудомъ удерживая спокойный видъ. Павлуша даже спрашивалъ, отчего у нея такія холодныя руки, а Эмма, знавшая о предстоящемъ свиданьи, на которомъ ей поручено даже было присутствовать, застнчиво поглядывала на нее съ безпокойствомъ и какою-то жалостью.

Вра Павловна чувствовала, что волненіе ея замчаютъ, и отослала Эмму съ Павлушей въ дтскую, предпочитая остаться одной.

Почти каждую минуту взглядывала она то на часы, то на улицу и въ каждомъ проходившемъ мимо оконъ мужчин ей чудился мужъ и въ то же время казалось, что теперь она не узнаетъ его такъ далеко изъ окна. Нсколько разъ къ подъзду глухо подъзжали дрожки и каждый разъ сердце ея при этомъ, точно обливаясь горячею кровью, и трепетно замирало, и билось.

Чмъ ближе двигались стрлки къ двумъ часамъ, тмъ ей становилось все страшне, жутче и… радостне. Теперь она сама уже не могла понять, рада ли она, или же только чего-то ужасно боится. Теперь она уже не думала больше ни о Серг Дмитрич, ни о томъ, чмъ все это кончится и иметъ ли она право ‘такъ’ ждать его. Она думала только о томъ, что сейчасъ прідетъ ‘онъ’, и сейчасъ она увидитъ его.

И она ждала, ждала мучительно, страстно и нетерпливо, желая, чтобы онъ пріхалъ скорй, скорй, и желая, чтобы онъ не прізжалъ совсмъ…

V.

Безъ четверти два раздался звонокъ.

Его звонокъ, Вра Павловна сразу узнала его, хотя и не слыхала уже боле пяти лтъ.

И все вдругъ спуталось въ ея голов.

Въ глазахъ потемнло, кругомъ заходили волны какого-то зеленоватаго тумана и ей казалось, что она сейчасъ упадетъ въ какую-то бездонную, колышащуюся подъ ея ногами пустоту.

Но вбжала Эмма, то же взволнованная и вся раскраснвшаяся и проговорила быстро запыхавшимся голосомъ:

— Пріхали!— въ гостиной!..

Вра Павловна глядла на нее и чувствовала, что Эмма тоже чего-то боится и смотритъ на нее испуганными, тревожными глазами.

— Ну, что же…— сказала она тихо, съ трудомъ выговаривая слова,— возьмите Павлушу и идите туда… я сейчасъ вы…

Она хотла договорить слово ‘выйду’, но оно вдругъ оборвалось и она только слабо махнула рукой.

Эмма все также испуганно и поспшно выбжала, а Вра Павловна машинально опустилась въ кресло. Все кружилось у нея предъ глазами: и комната, и мебель, и коверъ на полу, и картины по стнамъ.

Она откинула ослабвшую голову на спинку мягкаго кресла и закрыла глаза, слабо сознавая, что теряетъ силы и сознаніе и одна только мысль, легкая какъ туманъ, но ясная и радостная, наполняла ее.

— Онъ здсь!..

Здсь! совсмъ подл нея, всего въ другой комнат, стоитъ перешатуть порогъ, открыть портьеру — и она увидитъ его… увидитъ!

И она хотла бы перешагнуть этотъ порогъ, и, бросившись къ нему на грудь, замереть на ней, въ этомъ сладкомъ сознаніи счастья, любви и радости свиданья съ нимъ…

Но силъ не было, она только слегка пріоткрыла глаза и приподняла голову. Зеленые круги стали меньше и блдне, комната кружилась тише, колебаніе пола подъ ея ногами все замирало, замирало и, наконецъ, остановилось совсмъ.

Въ сосдней комнат слышался звонкій голосъ Павлуши. Онъ, кажется, смялся, но въ ушахъ ея еще слегка звенло, и разслушать ясно его слова она не могла. И, напрягая слухъ всми силами, она старалась различить ‘его’ голосъ.

Но онъ говорилъ очень тихо. Вра Павловна больше угадывала, что онъ что-то говоритъ, чмъ ясно слышала это.

— Да, вотъ онъ тутъ, опять… какъ и пять лтъ тому назадъ… и Павлуша вмст съ нимъ.

Она сейчасъ встанетъ, перейдетъ въ комнату, раздвинетъ портьеры и увидитъ ихъ обоихъ вмст. И глубокая нжность охватывала ее при этой мысли, и ей хотлось крикнуть ему, что она тутъ, рядомъ съ нимъ ждетъ его, зоветъ къ себ! Хотлось, чтобы онъ самъ, не дожидаясь ея зова, сейчасъ-бы вошелъ сюда… И осторожно, слегка еще шатаясь и придерживаясь по дорог рукой за мебель, она встала и подошла къ двери, отдлявшей ее отъ мужа.

Павлуша вдругъ громко засмялся.

Вра Павловна остановилась на мгновеніе и, придерживаясь за край портьеры, старалась заглянуть въ небольшую щель между двумя драпировками и увидть ихъ… Но они сидли въ сторон отъ двери и, не видя ихъ, она слышала только ихъ голоса, но теперь уже совсмъ ясно и отчетливо.

— Нтъ, вы не такъ,— говорилъ Павлуша,— вотъ видите: тутъ есть пружинка, вотъ эту пружинку нужно придавить, онъ и пойдетъ…

— Какая пружинка?— подумала она съ недоумніемъ и удивляясь тому, какъ могутъ они говорить о какой-то пружинк ‘теперь’!

Въ щель ей виднлись оборки коричневаго Эмминаго платья — и это было ей непріятно.

— Зачмъ тутъ Эмма? ей хотлось бы, чтобы они были только втроемъ…

— Нтъ, вы не умете, дайте я самъ заведу!— сказалъ снова Павлуша и вдругъ, захлопалъ въ ладоши и радостно закричалъ:

— Видите, видите какъ пошла! глядите! глядите!

‘Я вышлю Эмму’… подумала Вра Павловна и раскрыла портьеру…

VI.

Но легкаго шуршанья матеріи никто не замтилъ. Прямо предъ Врой Павловной, загораживая ей дорогу, стояла Эмма, спиной къ ней, а навстрчу бжалъ Павлуша подл игрушечнаго паровоза, который шиплъ и свистлъ на ходу къ полному восхищенію мальчика.

Вс были заняты этимъ паровозомъ, и изъ-за плеча

Эммы, Вр Павловн виднлась только наклонившаяся внизъ голова Михаила Николаевича съ темными, вьющимися, но уже сильно рдющими волосами.

— Вотъ сейчасъ на ножку кресла надетъ! сказалъ онъ.

Вра Павловна съ какимъ-то страннымъ чувствомъ прислушивалась къ его голосу, узнавая его въ знакомыхъ звукахъ, но уже не волнуясь какъ за минуту, и самая фраза почему-то удивила ее и была ей даже непріятна.

— Эмма, Эмма, отодвинь кресло!— закричалъ Павлуша вдругъ съ такимъ отчаяніемъ, что и Эмма, и Михаилъ Николаевичъ засмялись. Эмма хотла кинуться отодвигать стулъ, но вдругъ задла за Вру Павловну.

Она обернулась и, увидвъ ее сзади себя, быстро и сконфуженно отодвинулась въ сторону, давая ей дорогу.

Михаилъ Николаевичъ тоже поднялъ голову и, увидвъ жену, поспшно поднялся ей навстрчу. Повидимому, онъ не ожидалъ ея и появленіе ея удивило и смутило его. Онъ слегка покраснлъ, нагнувъ голову низкимъ почтительнымъ поклономъ, остался на мст, какъ бы не ршаясь подойти ближе и даже протянуть ей руку. Она сама сдлала навстрчу къ нему нсколько шаговъ и молча, съ легкимъ поклономъ, протянула ему руку.

— Мамочка, знаешь, я самъ завелъ паровозъ, самъ, а ты говорила, что я не умю, а я самъ!

И Павлуша прыгалъ, радуясь и смясь отъ своей удачи, въ то время какъ остальные стояли съ смущенными лицами.

Вра Павловна опустилась на стулъ и движеніемъ руки пригласила также ссть и Михаила Николаевича.

Они сли у круглаго стола, возл котораго она всегда почему-то садилась, когда принимала визиты и въ такихъ же даже позахъ, слегка натянутыхъ и строго оффиціальныхъ, которыя невольно принимаются въ этихъ случаяхъ между мало знакомыми людьми.

Михаилъ Николаевичъ сидлъ съ такимъ сдержаннымъ и почтительнымъ видомъ, какъ будто желалъ дать ей понять однимъ уже этимъ видомъ, что онъ не скажетъ и не сдлаетъ ничего такого, что могло бы ‘оскорбить’ ее, какъ выразилась она въ своей записк. А на лиц Вры Павловны лежала легкая тнь и глаза ея, которые она старалась не останавливать на муж, глядли холодно и сумрачно. Она слегка улыбнулась на наивный восторгъ сына, но улыбка вышла натянутой и блдной.

Что-то болзненно ныло въ душ ея, чего-то ей было мучительно жаль и въ чемъ-то она чувствовала себя обманутой и разочарованной…

Почти цлую минуту они сидли молча, видимо не зная, что сказать, и избгая даже глядть другъ на друга, слдя глазами какъ ползъ локомотивъ Павлуши, за которымъ, наполняя всю комнату своимъ шумнымъ восхищеніемъ, бгалъ онъ самъ. Эмма ходила за нимъ и отстраняла встрчавшіяся по дорог препятствія.

— Какъ онъ выросъ!— сказалъ, наконецъ, Михаилъ Николаевичъ, видимо только для того, чтобы сказать что-нибудь.

— Да, онъ очень выросъ,— холодно отвтила Вра Павловна, и подумала, что немудрено, если мальчикъ кажется ему выросшимъ посл того, какъ онъ оставилъ его еще почти груднымъ и не видалъ больше пяти лтъ.

— Вдь ему уже седьмой годъ!— добавила она съ легкой насмшкой въ голос.

Михаилъ Николаевичъ понялъ намекъ.

Онъ снова чуть-чуть покраснлъ и быстро опустилъ глаза, какъ бы интересуясь игрой Павлуши.

Вра Павловна вспомнила, что она хотла выслать Эмму и велла ей распорядиться чаемъ. Но тутъ же почувствовала, что теперь это уже не нужно, что и при Эмм и безъ Эммы будетъ одно и то же.

— Къ чему?— сказала она себ — не все ли равно… И лицо ея поблднло надлалось усталымъ и апатичнымъ.

VII.

— А на Рождество,— объявилъ Павлуша, радостно улыбаясь,— мн дядя общалъ подарить еще пароходъ! Большой, вотъ какой!— и онъ широко разставилъ руки, стараясь ими какъ можно больше захватить пространства.

— Какой дядя?— спросилъ Михаилъ Николаевичъ.

Съ тхъ поръ какъ ушла Эмма, онъ видимо чувствовалъ себя неловко и вс вопросы старался обращать исключительно къ Павлуш, внимательно занимаясь его игрушками.

Павлуша слегка какъ будто удивился его незнанію.

— Дядя Сережа!— объяснилъ онъ,— разв вы не знаете его? Сергй Дмитричъ.

И мужъ и жена слегка вздрогнули при этомъ имени и вдругъ какое-то отрадное спокойствіе разлилось въ душ Вры Павловны.

‘Дядя Сережа…— мысленно повторила она,— Сергй Дмитричъ…’ И онъ всталъ передъ ней какъ живой съ его задумчивымъ лицомъ и серьезными глазами, съ его спокойнымъ голосомъ и тмъ взглядомъ доврія и любви, которыми вчера, цлуя на прощанье ея руку, онъ взглянулъ ей прямо въ глаза, какъ будто видлъ ими всю ея душу, читалъ все, что творилось въ ней тогда — читалъ и… и все-таки же врилъ въ нее.

О, милый! Какъ могла она думать, что она измнитъ ему? Что ошибается въ своей любви къ нему! Нтъ, нтъ, ‘его’ и только ‘его’ любитъ она, и теперь это стало вдругъ такъ ясно ей, такъ просто и понятно, что она невольно удивлялась и тому волненію, и ожиданію, въ которомъ мучилась цлыя сутки, и своему теперешнему разочарованію, которое сначала показалось ей такимъ горькимъ и тоскливымъ, какъ будто бы за нимъ открывалась страшная пустота и одиночество.

И на душ ея сдлалось такъ легко, спокойно и радостію, какъ будто бы она вдругъ освободилась, наконецъ, отъ какого-то тяжелаго позорнаго бремени давившаго ее.

Она всматривалась въ лицо мужа — и онъ казался ей совсмъ чужимъ. Все — лицо его, голосъ, фигура, взглядъ и вся жизнь, которой она не знала уже такъ давно, все было ей чуждо, и даже непріятно. И она не понимала, какъ могла желать вернуться къ нему? Какъ могла ждать его такъ страстно и нетерпливо! Что онъ ‘ей’?— чужой, посторонній человкъ!

Да, чужой, совсмъ чужой. И слдя за его взглядами, которые порой онъ искоса и быстро бросалъ на нее, она догадывалась, что и онъ думаетъ то же самое, что и она стала для него такъ же чужда и непонятна, какъ и онъ для нея… Но чмъ ясне охватывало ее это сознаніе, чмъ дальше становился отъ нея этотъ, когда-то такъ любимый и дорогой ей человкъ, тмъ все ближе и дороже длался Сергй Дмитричъ.

И снова ей казалось какимъ-то страннымъ и невроятнымъ сномъ, что когда-то она такъ любила этого чужого человка, что когда-то она была ему такъ близка, что они жили одной жизнью съ нимъ и что она такъ долго и мучительно страдала изъ-за него.. Теперь она уже знала, чмъ кончится это свиданье, отъ котораго ждала такъ много и видла въ этомъ не боле, какъ просто свиданье Павлуши съ отцемъ, на которомъ она хотя и присутствуетъ, но которое лично ‘ея’ ничмъ не касается.

И какъ-то разомъ, неожиданно для самой себя разршивъ такъ просто вс свои сомннья, она вдругъ успокоилась и стала ласкове и привтливе съ мужемъ.

Она заговорила съ нимъ, стараясь говорить мягче и не затрогивая ничего, что могло бы быть ему чмъ-нибудь непріятно, о томъ, гд онъ былъ послднее время и думаетъ ли опять ухать куда-нибудь или остаться въ Россіи.

Глаза ея смотрли на него ласково и спокойно, но въ этой спокойной привтливости еще сильне чувствовалось ихъ полное разъединеніе и полная невозможность къ возврату прошлаго, чмъ даже за нсколько минутъ назадъ, когда она глядла на него сумрачно и говорила холодно, сердясь за то, что онъ не понялъ состоянія ея души и того, какъ близка къ нему была она за минуту.

Михаилъ Николаевичъ отвчалъ, заводя Павлуш паровозъ и не глядя на нее, что жилъ все послднее время въ Париж и въ Швейцаріи, а посл окончанія дла думаетъ прохать на Уралъ, гд есть прекрасныя незнакомыя ему еще мста.

Когда Михаилъ Николаевичъ сказалъ ‘посл окончанія дла’, Вра Павловна поняла, что онъ говоритъ о развод, но онъ сказалъ это такимъ тономъ, какъ будто дло это ея ничмъ не касалось.— ‘Скоро ли придетъ Эмма?’ — подумала она, жаля, что услала ее.

Павлуша притащилъ еще новыя игрушки., большинство которыхъ было ему подарено Сергемъ Дмитричемъ, и, усвшись на полу, гд ему удобне было раскладывать ихъ, громко объяснялъ отцу происхожденіе и назначеніе каждой игрушки.

Наконецъ вошла Эмма съ подносомъ въ рукахъ.

Вра Павловна взяла свою маленькую розовую чашку съ птичкой и предложила стаканъ чаю Михаилу Николаевичу.

И вдругъ ей бросился въ глаза старинный подстаканникъ изъ массивнаго чеканнаго серебра, плотно охватывавшій стаканъ Михаила Николаевича своими двумя орлиными лапами.

Она кинула на мужа смущенный взглядъ и по грустной усмшк, съ которой онъ смотрлъ на него, поняла, что и онъ тоже узналъ его.

Теперь въ немъ всегда подавали чай Сергю Дмитричу, когда по вечерамъ онъ приходилъ къ ней. На мгновеніе они взглянули другъ на друга съ какимъ-то страннымъ испытующимъ выраженіемъ въ глазахъ и отчего-то ей стало совстно, и неловко, и даже казалось, что она какъ-будто въ чемъ-то виновата передъ нимъ — виновата и за себя, и за Павлушу, за то, что они стали совсмъ чужіе ему, и за этотъ подстаканникъ, изъ котораго пилъ уже другой.

А между тмъ не самъ ли онъ бросилъ ее?.. и бросилъ тогда, когда она такъ любила его еще! И вотъ онъ сидитъ предъ ней чужой и ненужный… чрезъ нсколько минутъ онъ встанетъ и уйдетъ, и, быть можетъ, они уже никогда не увидятся больше!

Но ей не страшно это и не жалко его… Подл него, быть можетъ, будутъ другія женщины, онъ будетъ любить ихъ, увлекаться… но ей все равно, это не наполнитъ се ни ревностью… ни страданіями, а тогда… Тогда въ первый разъ она чуть не убила его любовницу… Теперь она была бы ему плохимъ товарищемъ… Она не могла бы уже, радуясь и восхищаясь, какъ прежде, кочевать съ нимъ по всему міру, не могла бы, шутя и смясь, одваться въ фантастическіе костюмы и по цлымъ часамъ позировать ему для картинъ.

Нтъ, она устала… ей хочется спокойствія и тишины. Но когда она успла такъ перемниться? состариться? Куда исчезла изъ нея та (милая ей теперь) веселая, беззаботная двочка, безпечность которой оставалась въ ней такъ долго? Когда переродилась она въ такую спокойную, серьезную женщину, съ этимъ болзненнымъ, утомленнымъ лицомъ?

А онъ? Вра Павловна пытливо всматривалась въ лицо мужа. Когда они познакомились ему не было еще и 30-ти лтъ, а теперь уже подъ сорокъ… и онъ тоже измнился, но не такъ замтно… У него осталась почти та же фигура, почти то же лицо, та же манера носить волосы… т же глаза… нтъ глаза уже не т, въ нихъ — тоже рже уже вспыхиваетъ тотъ страстный огонекъ, который когда-то она такъ любила… Быть можетъ, и онъ усталъ? и онъ ищетъ покоя и тишины?

Она машинально отвчала ему, говоря съ нимъ о разныхъ мелочахъ, не интересовавшихъ въ сущности ни ее, ни его, и, вся занятая въ душ своими мыслями и ощущеніями, старалась сохранить наружно спокойный и безстрастный видъ.

— Говорятъ, въ Швейцаріи ныншнею зимою были сильные холода?— и, спрашивая это, она думала про себя:

‘Ну, вотъ я выйду замужъ за милаго, хорошаго человка, котораго люблю и уважаю, и начну постепенно стариться, спокойно и счастливо, но все-таки стариться, и такъ будетъ итти ровно и хорошо до самаго конца… И больше я ничего не хочу… Ну, а ты? Какъ ты устроишь теперь свою жизнь? и что она теб еще дастъ и будешь ли ты доволенъ и счастливъ, и чмъ кончишь?..’

Наконецъ Михаилъ Николаевичъ поднялся и всталъ.

Вра Павловна немножко удивилась.

— Такъ скоро?

Да, ему пора уже! Его еще ждутъ къ четыремъ часамъ въ одномъ мст… И почтительнымъ, но нсколько церемоннымъ поклономъ, онъ наклонилъ предъ ней свою красивую, уже сдющую голову.

Она поспшно протянула ему руку, но пожатіе, которымъ они обмнялись, вышло такъ холодно и торопливо, какъ будто оба они радовались, что прерываютъ, наконецъ, это тяжелое для нихъ обоихъ свиданье..Потомъ Михаилъ Николаевичъ поднялъ сына на руки и поцловалъ его.

Павлуша улыбнулся ему, но точно такой же улыбкой онъ улыбался и всмъ другимъ знакомымъ.

— А у васъ есть раковинки?— спросилъ онъ его на прощанье.

Михаилъ Николаевичъ не понялъ сразу.

— Какія раковинки?

— Разныя: и маленькія, и большія, и всякія? У Эммы много есть, она тоже заграницей жила, она говоритъ, тамъ много, много ихъ есть!

И мать, и отецъ слегка усмхнулись:

— Нтъ! у меня нтъ раковинъ!— сказалъ, улыбаясь, Михаилъ Николаевичъ.

— Нтъ!— нсколько мгновеній Павлуша казался очень удивленнымъ и разочарованнымъ, но чрезъ секунду его игривое личико снова все оживилось.

— А вдь вы опять скоро удете?— спросилъ онъ, радостно блестя глазами.

— Уду.

— Ну, такъ вы тогда наберите и пришлите мн! Только побольше, очень побольше и всякихъ: и маленькихъ, и большихъ, и розовыхъ также! Хорошо?

Михаилъ Николаевичъ засмялся, снова поднялъ сына и крпко поцловалъ его.

Потомъ, обратившись къ Вр Павловн, заговорилъ слегка смущеннымъ тономъ, что надется на ея доброту и разсчитываетъ, что она не будетъ препятствовать видться ему время отъ времени съ сыномъ.

Вра Павловна покраснла и сконфузилась.

— Ахъ, да, да,— отвтила она спшно,— конечно, пожалуйста, я всегда буду очень рада…

Эта просьба о свиданьяхъ смутила ее, ей было стыдно и неловко, что мужъ проситъ ее о томъ, на что имлъ полное право. Своимъ замужествомъ она какъ бы квиталась съ нимъ за измну и этимъ онъ вновь пріобрталъ право видться съ сыномъ.

Когда Михаилъ Николаевичъ пожалъ ея протянутую холодную руку, ей показалось, что онъ задержалъ ее на одно мгновеніе въ своей и даже чуть-чуть приподнялъ, какъ бы желая поднести ее къ своимъ губамъ и поцловать… Но глаза ихъ встртились и онъ быстро опустилъ ея руку, не поцловавъ и даже не пожавъ крпче, чмъ то позволяло строгое приличіе, котораго онъ, повидимому, ршилъ безусловно держаться съ женой.

Вра Павловна взглянула на него, и ей вдругъ сдлалось такъ жаль и такъ грустно, что онъ не поцловалъ ея руку. Ей хотлось сказать ему что-то доброе и теплое, о томъ, что она всегда готова быть его другомъ и что онъ всегда, всегда можетъ видть Павлушу… Но не сказала ничего, а только молча поклонилась ему и онъ вышелъ… Съ минуту она прислушивалась, какъ надвалъ онъ въ передней шинель и галоши, и еще разъ поцловалъ Павлушу… Потомъ дверь раскрыли, и онъ сказалъ кому-то ‘прощайте’, врно Эмм, и дверь снова захлопнулась и замокъ щелкнулъ.

Что-то болзненно сжалось въ груди Вры Павловны.

— Ну, вотъ и ухалъ!— сказала она себ спокойно, но какъ-то удивленно.

Вотъ и кончилось все… Ей вдругъ вспомнилось, какъ ждала она его, какъ волновалась сегодня утромъ, и она улыбнулась съ легкой насмшкой.

— Чего же она ждала?.. Такъ и должно было все кончиться, и слава Богу, что кончилось такъ, а не иначе…— И она даже съ облегченіемъ вздохнула.— Славу Богу,— повторяла она, точно убждая себя въ этомъ радоваться.— Мало ли какъ могло выйти подъ первымъ впечатлніемъ, а потомъ бы мучилась и раскаивалась бы всю жизнь… и всю жизнь испортила бы и разбила бы себ — такъ, въ порыв какомъ-то… Нтъ, слава Богу! Но какъ все это просто вышло… и спокойно…

На стол стоялъ еще его недопитый стаканъ чая, и она съ грустнымъ недоумніемъ оглядывалась кругомъ, какъ бы ища въ чемъ-то его слдовъ.

На душ ея было какъ-то странно, она и радовалась, что все кончилось такъ благополучно, и жаль было чего-то…

— Но чего же мн жаль?— И она сама не понимала и удивлялась.

На часахъ пробило четыре.

Черезъ часъ прідетъ къ обду Сергй Дмитричъ. Онъ такъ же врно волновался бдный, она все разскажетъ ему, какъ ‘онъ’ пріхалъ, о чемъ говорилъ, какъ ухалъ, и невольно сознавала, что хотя за эти сутки перечувствовала такъ много и сильно, а разсказать будетъ почти нечего…

Но во всякомъ случа онъ долженъ остаться доволенъ. Искусъ прошелъ благополучно!

Она печально и задумчиво глядла на стаканъ чая, и какіе-то отрывки прошлаго бродили въ ея памяти.

— Жить съ нимъ снова — нтъ, она бы не могла! Нтъ, онъ уже чуждъ ей совсмъ, совсмъ чуждъ и полюбить его снова — она тоже бы не могла, это правда,— но тотъ, котораго она когда-то такъ любила въ немъ, тотъ все-таки останется ей дорогъ и близокъ, хотя бы прошли еще десятки лтъ! Но вернуться къ нему уже нельзя, какъ нельзя вернуться и къ той первой радостной молодости и къ тому времени, милому, хорошему времени… Но и эту молодость и то время она никогда не забудетъ, для нея они останутся лучшей порой жизни и будутъ всегда дороги и близки… всегда… всегда… хотя и остались теперь уже гд-то такъ далеко… а сегодня онъ точно унесъ и послднюю частицу ихъ… И что-то сжалось въ ея горл, и слезы горячей струей хлынули вдругъ изъ глазъ ея…

— О, зачмъ!.. о чемъ? о чемъ я плачу?..— спрашивала она себя съ какимъ-то безпомощнымъ испугомъ — о чемъ… Но слезы сами собой катились по ея щекамъ. Она поспшно бросилась въ свою комнату, боясь, что кто-нибудь увидитъ ее теперь и, кинувшись на диванъ, заплакала тихо, но горячо.

Что-то оборвалось въ ней какъ будто и исчезло навсегда, и ей было жаль, мучительно, до боли жаль, но не себя и не его, а только свою милую невозвратную молодость съ ея ошибками, страстями, врой и увлеченіями, которую уже невозможно было вернуть…

VIII.

Сергй Дмитричъ пришелъ только вечеромъ. Когда раздался его звонокъ, Вра Павловна вздрогнула и сердце ея забилось почти такъ же, какъ билось утромъ, когда позвонилъ мужъ. За эти часы ея волненіе замерло и успокоилось, и она поджидала его съ такимъ тихимъ, отраднымъ чувствомъ.

Услышавъ его звонокъ, первымъ ея движеніемъ было броситься ему навстрчу, какъ бы спша скорй возвстить ему то радостное и счастливое для него, что теперь радовало за него и ее самое. Но она вспомнила, что тамъ горничная и, не желая, чтобы кто-нибудь видлъ ихъ при первой встрч посл свиданья съ мужемъ, она остановилась посреди своей комнаты, прижимая къ замирающей груди свои холодныя руки.

По гостиной она уже слышала смягченные ковромъ его шаги и въ нихъ ей чудилось что-то торопливое и тревожное. Чрезъ секунду Сергй Дмитричъ показался въ ея дверяхъ, но на порог комнаты на мгновеніе остановился. Его лицо казалось блднымъ и осунувшимся за этотъ день, а въ томъ взгляд нмого мучительнаго вопроса, который онъ остановилъ на ней, войдя въ комнату, свтилась и надежда, и томительный страхъ.

И Вра Павловна вдругъ, разомъ, поняла, какъ страдалъ онъ весь этотъ день, какъ боится теперь и какъ сама она любитъ его, какъ самой ей больно и близко его страданіе, и съ тихимъ крикомъ она бросилась къ нему на грудь, счастливая и радостная, что можетъ снова возвратить ему его счастье.

И онъ понялъ ее и, горячо прижавъ къ себ, приподнялъ ее на своихъ сильныхъ рукахъ, точно желая куда-то унести, и тотъ крикъ радости, счастья и любви, которымъ встртила она его, невольно отозвался и въ немъ.

Онъ цловалъ ея лицо страстными, непривычными для него самого поцлуями и, вдругъ откинувъ рукой со лба ея пушистые волосы, взглянулъ ей прямо въ глаза, смющимися, счастливыми глазами и спросилъ тихимъ, чуть слышнымъ ей голосомъ:

— Моя?

Она хотла что-то отвтить. ему, сказать про все, что выстрадала и прочувствовала за эти ужасные сутки, сказать ему, какъ поняла, что любитъ только его, одного его, какъ она рада, какъ счастлива… Но не могла — и, только смясь и плача, прятала на его груди свое счастливое лицо, радуясь тому, что все тяжелое уже кончилось и отошло отъ нихъ, и тому, что только въ эту минуту поняла она, какъ любятъ они другъ друга и какъ хороша, какъ дорога имъ обоимъ эта спокойная, тихая любовь…

М. В. Крестовская.

Испытаніе.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

Читайте также: