Николай Михайлович Карамзин, Соловьев Всеволод Сергеевич, Год: 1900 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

0x01 graphic

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧЪ КАРАМЗИНЪ

Подъ редакціей Вс. С. Соловьева.

Изданіе учрежденной по-Высочайшему повелнію Постоянной Коммисіи народныхъ чтеній.

Съ портретомъ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. Акинфіева и И. Леонтьева. Бассейная No 14.
1900.

Николай Михайловичъ Карамзинъ.

Сто лтъ тому назадъ русскіе люди плохо знали свою исторію, особенно, древнюю. Большинство старинныхъ лтописей, изъ которыхъ можно узнать про дла, нравы и обычаи нашихъ предковъ, безвстно покоилось въ государственныхъ и монастырскихъ книгохранилищахъ, про многія историческія событія ходили самые баснословные разсказы, поступки однихъ лицъ приписывались другимъ. Правда, еще въ XVIII столтіи были люди, занимавшіеся изученіемъ древнихъ рукописей, и пытавшіеся написать русскую исторію, но труды этихъ ученыхъ (Ломоносовъ, Татищевъ, князь Щербатовъ, Шлецеръ, Болтинъ) хотя и принесли не мало пользы, все-же представляли собою лишь, такъ сказать, подготовительную работу.

Первымъ человкомъ, который познакомилъ русскихъ съ ихъ исторіей въ вид живого, прекрасно написаннаго, доступнаго всякому грамотному человку разсказа былъ Николай Михайловичъ Карамзинъ. Въ настоящее время трудъ его оказывается во многомъ устарлымъ, посл него найдено было много новыхъ рукописей, русская исторія многимъ лучше и полне разработана другими учеными, но все-же имя Карамзина должно быть намъ дорого.

Карамзинъ родился 1 декабря 1766 г. въ Симбирской губерніи и принадлежалъ къ дворянскому роду, происходившему отъ татарскаго’ мурзы, или вельможи, по имени Кара-мурза, который при первыхъ царяхъ московскихъ поступилъ къ нимъ на службу и крестился. Отецъ будущаго историка сначала служилъ въ военной служб, а потомъ, выйдя въ отставку, поселился: въ деревн, гд и прожилъ до самой смерти, отличаясь добротой, привтливостью и гостепріимствомъ, эти черты передалъ онъ своему сыну. Мать Карамзина умерла вскор посл его рожденія и, вспоминая о ней въ одномъ изъ своихъ стихотвореній, Николай Михайловичъ съ горестью восклицаетъ:

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ахъ! я не зналъ тебя!… ты, давъ мн жизнь, сокрылась!

Я въ первый жизни часъ покинутъ былъ судьбой!

Не мн тебя ласкать, ласкаемъ быть тобой!

Дале, въ томъ же стихотвореніи, говорится:

Твой тихій нравъ остался мн въ наслдство.

И дйствительно тихій, кроткій характеръ и нжное сердце были отличительными признаками нашего историка. Дтство свое Карамзинъ провелъ въ деревн, на берегу Волги, и виднныя имъ тамъ красивыя картины вкоренили въ мальчик любовь къ природ, не покидавшую его всю жизнь. Отецъ Карамзина, обладая небольшими средствами, не могъ дать сыну хорошихъ учителей, которыхъ въ т времена и въ столицахъ было немного, обученіе свое будущему историку пришлось начать у деревенскаго дьячка-съ чтенія богослужебныхъ книгъ на славянскомъ язык. Благодаря прекраснымъ способностямъ, Карамзинъ очень скоро научился читать. Чтеніе стало его любимымъ занятіемъ. Поздне, въ одной изъ своихъ повстей, оставшейся неоконченной, Карамзинъ, описывая свое дтство, разсказываетъ: ‘съ какимъ живымъ удовольствіемъ, въ шесть или семь часовъ утра онъ спшилъ съ книгою на высокій берегъ Волги, въ орховые кусточки, подъ тнь древняго дуба и тамъ, бросаясь на зелень, читалъ’… Кром русскаго языка, Карамзинъ обучался также нмецкому, подъ руководствомъ доктора нмца, оказавшаго сильное вліяніе на впечатлительнаго мальчика своимъ добрымъ и сердечнымъ характеромъ.

Всю свою жизнь Карамзинъ отличался искренной набожностью и, по его собственнымъ разсказамъ, причиной, глубоко укрпившей въ немъ вру въ Божій Промыслъ, было слдующее событіе, случившееся съ нимъ въ раннемъ дтств. Однажды въ деревн сильная гроза застала его во время прогулки. Онъ пошелъ домой, но въ это время изъ-за деревьевъ (дло было въ лсу) выбжалъ медвдь и бросился на мальчика. Въ то же мгновеніе внезапно грянулъ страшный ударъ грома, мальчикъ упалъ, невольно закрывъ глаза, а когда открылъ ихъ, то увидлъ въ нсколькихъ шагахъ убитаго молніей медвдя. Карамзинъ, въ повсти, о которой уже упоминается, говоритъ: ‘Дядька насилу могъ образумиться и сказать мальчику, какимъ чудеснымъ образомъ Богъ спасъ его. Онъ все еще стоялъ на колняхъ и дрожалъ отъ страха и дйствія электрической силы: наконецъ устремилъ глаза на небо и, не смотря на черныя густыя тучи, чувствовалъ тамъ присутствіе Бога Спасителя’.

Лтъ двнадцати или тринадцати Карамзинъ былъ отправленъ въ Москву и тамъ отданъ въ учебное заведеніе или пансіонъ, начальникомъ котораго былъ одинъ изъ лучшихъ профессоровъ того времени, Шаденъ. Въ пансіон Шадена молодой Карамзинъ, поражавшій всхъ своими блестящими способностями, получилъ хорошее, по тому времени, образованіе и основательно изучилъ иностранные языки.

Въ конц прошлаго столтія вс почти молодые русскіе дворяне служили въ военной служб. Въ военную же службу поступилъ и восемнадцатилтній Карамзинъ. Онъ былъ записанъ въ гвардейскій Преображенскій полкъ и долженъ былъ изъ Москвы перехать въ Петербургъ. Ко времени перезда Карамзина въ Петербургъ относятся его первые литературные опыты. Это были переводы нкоторыхъ произведеній нмецкихъ писателей того времени, самостоятельно писать Карамзинъ еще не ршался.

Между тмъ возгорлась война съ Турціей и молодому Карамзину страстно хотлось принять въ ней участіе, но это ему не удалось, и, разочарованный, онъ вышелъ въ отставку, прослуживъ такимъ образомъ не многимъ больше года. Какъ разъ около того же времени умеръ отецъ Николая Михайловича и онъ поспшилъ на родину, въ Симбирскъ. Въ Симбирск Карамзинъ прожилъ до конца 1785 года, а затмъ перехалъ въ Москву. Здсь началась его литературная дятельность, доставившая ему извстность одного изъ лучшихъ писателей того времени.

Въ Москв Карамзинъ близко сошелся съ кружкомъ, состоявшимъ изъ самыхъ образованныхъ и благородныхъ русскихъ людей, (Н. И. Новиковъ, А. И. Тургеневъ и др.) и они имли на него сильное вліяніе. За четыре года, проведенные имъ въ кругу Новикова и его друзей, Карамзинъ очень многому научился, много читалъ и развивалъ свои писательскія способности, участвуя въ издававшемся Новиковымъ журнал ‘Дтское чтеніе’. Въ этомъ журнал молодой писатель помстилъ много переводовъ съ нмецкаго языка, а также первыя свои оригинальныя повсти и стихотворенія. Эти первыя его произведенія теперь никому почти неизвстны, но въ то время они имли большой успхъ, въ въ нихъ уже видно стремленіе Карамзина сдлать литературный языкъ мене тяжелымъ, напыщеннымъ, больше приблизить его къ обыкновенному, разговорному языку.

Въ начал 1789 г. Карамзинъ покинулъ Москву и похалъ заграницу. Увидавъ Карамзина незадолго до отъзда, другъ его Дмитріевъ писалъ о немъ: ‘какую перемну нашелъ я въ миломъ моемъ пріятел посл свиданія нашего въ Симбирск! Это былъ уже не тотъ юноша, который читалъ все безъ разбора, плнялся славою воина, но благочестивый ученикъ мудрости, съ пламеннымъ рвеніемъ къ усовершенію въ себ человка’. Изъ этихъ словъ Дмитріева ясно, что влекло Карамзина заграницу: ему хотлось самому увидть то, о чемъ онъ до сихъ поръ зналъ лишь изъ книгъ иностранныхъ писателей, ближе познакомиться съ жизнью европейскихъ народовъ, ихъ учрежденіями, обычаями и нравами, познакомиться также съ писателями и учеными, сочиненіями которыхъ онъ увлекался съ ранней юности,— и такимъ образомъ довершить свое образованіе, а затмъ подлиться полученными познаніями и опытами съ соотечественниками.

Заграничное путешествіе Карамзина продолжалось около года съ половиной. Онъ постилъ главнйшіе города Германіи, Швейцаріи. Франціи и Англіи, осмотрлъ ихъ важнйшія достопримчательности, бесдовалъ со многими знаменитыми людьми, какихъ только удавалось ему встрчать. Не смотря на свою молодость и на то, что у него не было никакихъ рекомендательныхъ писемъ, Карамзинъ такъ заинтересовалъ своимъ умомъ и знаніями иностранныхъ ученыхъ и писателей, что всегда находилъ самый ласковый и дружескій пріемъ. Съ которыми изъ своихъ заграничныхъ знакомыхъ онъ продолжалъ переписываться и возвратясь уже въ Россію.

Карамзинъ первый изъ русскихъ описалъ живымъ занимательнымъ языкомъ виднныя имъ страны, ихъ образованность, нравы жителей, успхи наукъ и искусствъ и возбудилъ у насъ вниманіе къ главнымъ вопросамъ, занимавшимъ лучшихъ тогдашнихъ образованныхъ людей.

Вс свои впечатлнія заграницей, все виданное, слышанное и вс размышленія, какія по этому поводу приходили ему въ голову, Карамзинъ заносилъ въ письма, которыя писалъ своимъ московскимъ друзьямъ, Плещеевымъ. Эти письма, напечатанныя впослдствіи подъ названіемъ ‘Писемъ русскаго путешественника’, впервые создали Карамзину извстность писателя и пользовались въ начал девятнадцатаго столтія вполн заслуженнымъ успхомъ. Для насъ ‘Письма русскаго путешественника’ важны больше всего потому, что въ нихъ вполн ясно отразился духовный обликъ ихъ автора. Мы видимъ, что это былъ человкъ врующій, всегда покорный Божественному Промыслу и всегда, во всемъ — въ красотахъ природы, во всевозможныхъ явленіяхъ и случайностяхъ жизни, различавшій волю Божію. Вс письма полны также доказательствами его добраго, мягкаго сердца, преисполненнаго любви къ ближнимъ. Всегда, когда только это было въ его средствахъ, онъ длалъ добро даже совершенно незнакомымъ ему людямъ. Одинъ русскій, путешествовавшій черезъ нсколько десятковъ лтъ посл Карамзина, по Швейцаріи, передаетъ слдующій разсказъ, свидтельствующій какъ о доброт Карамзина, такъ и о его необыкновенной скромности, ибо самъ онъ ни слова не промолвилъ въ своихъ письмахъ о совершенномъ имъ прекрасномъ поступк. Однажды, скрываясь во время сильной горной грозы въ дом одного швейцарскаго крестьянина, названный путешественникъ нашелъ между страницами старой библіи пожелтвшій лоскутокъ бумаги, и на немъ увидлъ собственноручную подпись Карамзина. Когда онъ спросилъ хозяевъ дома, какимъ образомъ этотъ листокъ попалъ къ нимъ, старуха-швейцарка сказала, что онъ хранится ею, какъ память о добромъ господин, устроившемъ счастье всей ея жизни. Въ молодости у нея былъ женихъ, за котораго родители не хотли выдать ее замужъ вслдствіе его бдности, и ршительно объявили, что согласятся на свадьбу только въ случа, если молодому крестьянину какъ нибудь удастся завести собственное хозяйство. Такой случай скоро представился — по сосдству отдавалось въ аренду небольшое имніе и осифъ (такъ звали молодого швейцарца) надялся заарендовать его, но въ послднюю минуту нашелся другой арендаторъ, предложившій владльцу всю плату впередъ, тогда какъ у осифа такихъ денегъ не было. Молодые люди, сидя въ пол, печально, разговаривали о постигшемъ ихъ несчасть, когда внезапно къ нимъ подошелъ неизвстный молодой человкъ и сказалъ, что онъ случайно слышалъ ихъ разговоръ и постарается устроить ихъ судьбу. Дйствительно Карамзинъ (это былъ онъ) уговорилъ черезъ своихъ знакомыхъ землевладльца отдать землю осифу, тотъ женился на любимой двушк и они всю свою жизнь не переставали благословлять добраго иностранца, безъ помощи котораго имъ по всей вроятности пришлось бы перенести еще не мало горя.

Первой цлью человка на земл Карамзинъ считалъ нравственное усовершенствованіе. Вс его поступки, вс его разговоры съ замчательными людьми, съ которыми ему удалось повидаться во время путешествія, были направлены къ этому. Главнымъ препятствіемъ къ достиженію этой цли, обязательной для всякаго человка, Карамзинъ считалъ недостатокъ просвщенія и, дйствительно, онъ всю жизнь боролся съ невжествомъ, вс силы своего таланта употребилъ на то, чтобы распространять истинное просвщеніе въ горячо любимой имъ родин. Великіе писатели, сочиненіями своими учившіе добродтели, и этимъ содйствовавшіе умноженію счастья на земл, были предметомъ его глубокаго почтенія. Впечатлительная и нжная отъ природы душа Карамзина заставляла его особенно восхищаться красотами Божьяго міра, которыя онъ видлъ вокругъ себя. Красота природы трогала его столько же, сколько и красота, искусства.

Путешествіе въ сильной степени увеличило познанія Карамзина, пріобртенныя въ ранней юности усиленнымъ чтеніемъ, и изученіемъ лучшихъ писателей всхъ временъ. Вернувшись на родину, онъ, не смотря на свою молодость, былъ несомннно самымъ образованнымъ изъ нашихъ тогдашнихъ литераторовъ. Близкое знакомство съ европейскими писателями, ихъ примръ и разговоры еще больше укрпили въ немъ любовь къ литературнымъ занятіямъ и онъ ршилъ не поступать на государственную службу, а служить своему отечеству тмъ, что было даровано ему Богомъ — своимъ талантомъ писателя. Во время заграничной поздки онъ, между прочимъ, обратилъ вниманіе на иностранные журналы, то-есть сборники романовъ, разсказовъ и статей разнаго содержанія, которые печатались въ опредленные сроки и затмъ разсыпались читателямъ за опредленную плату. Вернувшись въ Россію, онъ самъ ршилъ издавать здсь журналъ, который по разнообразію и занимательности своего содержанія привлекалъ бы къ себ читателей и содйствовалъ распространенію любви къ занимательному и, вмст съ тмъ, полезному чтенію.

Къ участію въ своемъ ‘Московскомъ журнал’, Карамзинъ пригласилъ лучшихъ писателей того времени — Державина, Дмитріева, Хераскова, но большая часть работъ принадлежала ему самому. Здсь начали печататься ‘Письма русскаго путешественника’, которыя, какъ уже было сказано, сразу сдлали Карамзина однимъ изъ извстнйшихъ тогдашнихъ писателей. Кром ‘Писемъ’, онъ помщалъ въ журнал свои повсти, стихотворенія, переводы, разборъ пьесъ, дававшихся тогда на московскомъ театр и новыхъ русскихъ книгъ, появлявшихся въ печати. Успхъ Карамзинскаго журнала, а главнымъ образомъ, помщавшихся въ немъ произведеній самого издателя, былъ громадный. По свидтельству современниковъ, ‘Письма русскаго путешественника’ и въ это же время изданная Карамзинымъ его повсть ‘Бдная Лиза’, не только читались всми, но даже прямо заучивались наизусть. Тогдашняя молодежь стремилась подражать дйствующимъ лицамъ этихъ произведеній во всхъ ихъ привлекательныхъ поступкахъ. Окрестности Симонова монастыря въ Москв, которыя описывались въ ‘Бдной Лиз’, сдлались любимымъ мстомъ для прогулокъ, и прудъ около монастыря, гд по разсказу утопилась одна молодая двушка, Лиза, до сихъ поръ извстенъ подъ названіемъ ‘Лизинаго пруда’.

II.

Необыкновенный успхъ произведеній Карамзина объясняется ихъ направленіемъ и тмъ языкомъ, какимъ они были написаны. До Карамзина въ русской литератур господствовало такъ называемое ложно-классическое направленіе. Оно выражалось въ томъ, что писатели, пытаясь подражать произведеніямъ великихъ поэтовъ древности, старались описывать не простыхъ людей, а героевъ, обладавшихъ какими нибудь необыкновенными. достоинствами или пороками, и вообще вс понятія и чувства, выражавшіяся въ этихъ произведеніяхъ, были очень далеки отъ понятій и чувствъ общечеловческихъ. Но съ теченіемъ времени и писатели и наиболе просвщенные изъ читателей, начали понимать, какъ эти произведенія далеки отъ дйствительной жизни, и въ литератур появилось другое направленіе, представителемъ котораго въ Россіи сталъ Карамзинъ. Онъ первый сдлалъ попытку сблизить литературу съ дйствительностью, старался говорить о вещахъ., поступкахъ и чувствахъ, боле близкихъ и понятныхъ каждому человку. Хотя въ повстяхъ Карамзина не было высокаго, художественнаго воспроизведенія дйствительности, не было ничего народнаго, русскаго, но въ нихъ были, по крайней мр, выведены обыкновенные люди, было много человческаго. Карамзинъ и его послдователи обращали исключительное вниманіе на чувство, которымъ живетъ человкъ и внутри себя, и на людяхъ. Это было основательно, потому что чувствомъ опредляется большинство нашихъ поступковъ, худыхъ и хорошихъ, отъ чувства, зависятъ наши отношенія къ людямъ и т. д. Но старательно изображая чувства, Карамзинъ и послдователи его не умли съ достаточною врностью и яркостью изображать повседневную жизнь. Оттого ихъ произведенія кажутся современному читателю дланными, искусственными. Въ нихъ нтъ той правдивости, которою отмчены вс лучшія созданія русской литературы начиная съ Пушкина.

Другой причиной успха произведеній Карамзина былъ, какъ мы уже сказали, его прекрасный языкъ. Въ этомъ отношеніи заслуги передъ русской литературой дйствительно очень велики.

Книжный языкъ до Карамзинскаго времени отличается тяжелымъ, неповоротливымъ оборотомъ рчи, въ немъ очень много словъ, взятыхъ изъ церковно славянскаго языка и уже давно вышедшихъ изъ употребленія въ обыкновенной разговорной рчи. Карамзинъ откинулъ такія, чуждыя русскому языку слова, какъ напримръ ‘нарочито’, ‘поелику’, ‘токмо’ и вмсто того подбиралъ подходящія слова изъ народной рчи и старинныхъ нашихъ книгъ и рукописей. Такой способъ пополненія литературнаго языка заимствованіями изъ стариннаго разговорнаго русскаго языка былъ, особенно блестяще примненъ Карамзинымъ въ его знаменитомъ и самомъ важномъ труд — ‘Исторіи государства Россійскаго’.

Однако не смотря на вс эти достоинства въ слог Карамзина было много недостатковъ, такъ какъ онъ иногда черезчуръ злоупотреблялъ словами и цлыми выраженіями, взятыми изъ иностранныхъ языковъ,— главнымъ образомъ французскаго, онъ выражался иной разъ слишкомъ напыщенно. Истиннымъ и могучимъ создателямъ новаго литературнаго русскаго языка могъ быть только писатель геніальный, и такимъ писателемъ явился Пушкинъ. Но починъ безспорно принадлежитъ Карамзину, а починъ — великое дло.

Чтобы сравнить языкъ Карамзина съ языкомъ другихъ русскихъ писателей прошлаго столтія, приведемъ два отрывка — одинъ изъ сочиненій Ломоносова, а другой изъ сочиненій Карамзина.

Вотъ какъ описываетъ Ломоносовъ мщеніе великой княгини Ольги древлянамъ, измннически убившимъ ея мужа, великаго князя Игоря: ‘Веселящимся и даже до отягощенія упившимся древлянамъ казалось, что уже въ Кіев повелваютъ всмъ странамъ россійскимъ, а въ буйств поносили Игоря передъ супругой его всякими хульными словами. Внезапно избранные проводники Ольгины, по данному знаку съ обнаженнымъ оружіемъ ударили на пьяныхъ, надежду и наглость ихъ прескли смертью’.

А вотъ отрывокъ изложенія Карамзинымъ того-же сказанія: ‘Двадцать знаменитыхъ пословъ древлянскихъ приплыли въ ладіи къ Кіеву и сказали Ольг: ‘Мы убили твоего мужа за его хищность и грабительство: но князья древлянскіе добры и великодушны: ихъ земля цвтетъ, и благоденствуетъ. Будь супругою нашего князя Мала’. Ольга съ ласкою отвтствовала: ‘Мн пріятна рчь ваша. Уже не могу воскресить супруга! Завтра окажу вамъ всю должную честь. Теперь возвратитесь въ ладію свою, и когда мои люди придутъ за вами, велите имъ нести себя на рукахъ’… Между тмъ Ольга приказала на двор теремномъ ископать глубокую яму и на другой день звать пословъ. Исполняя волю ея они сказали: ‘не хотимъ ни итти, ни хать: несите насъ въ ладіи!’ Кіевляне отвтствовали: ‘что длать! мы невольники, Игоря нтъ, а княгиня наша хочетъ быть супругою вашего князя’ — и понесли ихъ. Ольга сидла въ своемъ терем и смотрла, какъ дворяне гордились и величались, не предвидя своей гибели: ибо Ольгины люди бросили ихъ, вмст съ ладіею, въ яму. Мстительная княгиня спросила у нихъ. Довольны ли они сею местію! Несчастные изъявили воплемъ раскаяніе въ убіеніи Игоря, но поздно: Ольга велла ихъ засыпать живыхъ землею’…

Этихъ отрывковъ достаточно, чтобы показать всю разницу между тяжелымъ языкомъ русскихъ писателей до Карамзинскаго времени и языкомъ Карамзина, приблизившимся, хотя далеко еще не въ должной мр, къ обычной разговорной русской рчи.

Преобразованія, совершенныя Карамзинымъ не безъ борьбы укоренились въ нашей литератур. Если у него сразу явилось очень много сторонниковъ и послдователей, въ особенности изъ среды молодыхъ людей, то и противниковъ было не мало. Вс русскіе писатели того времени раздлились на приверженцевъ новаго направленія, Карамзинскаго, и стараго,— Ломоносовскаго. Споры о преимуществахъ того или другого направленія велись очень горячіе, но мало по малу Карамзинъ одержалъ полную побду надъ своими литературными противниками.

При этомъ слдуетъ замтить, что самъ Карамзинъ не вступалъ ни въ какіе литературные споры и съ замчательнымъ спокойствіемъ относился къ подчасъ злой и несправедливой критик. Всми же замчаніями, которыя представлялись ему врными и справедливыми, онъ всегда съ благодарностью пользовался.

Прекративъ изданіе ‘Московскаго журнала’, Карамзинъ однако не пріостановилъ своей литературной дятельности. Отказавшись отъ изданія журнала, номера котораго должны были выходить въ опредленные сроки, онъ началъ выпускать въ свтъ свои произведенія отдльными книжками, печатавшимися по мр накопленія у, него. новыхъ разсказовъ, статей и стихотвореній. Въ 1801 году, вскор посл восшествія на престолъ императора Александра Перваго, Карамзинъ написалъ первое историческое сочиненіе — похвальное слово императриц Екатерин Второй, въ которомъ, восхваляя государыню и выставляя ея славное царствованіе, выразилъ надежду, что и новый монархъ не мене своей бабки будетъ заботиться о благ Россіи, о дарованіи подданнымъ правосудія и просвщенія. Въ 1802 году Карамзинъ, который къ этому времени женился, снова принялся за изданіе журнала, названнаго имъ ‘Встникомъ Европы’. Въ этомъ журнал, кром разнаго рода разсказовъ и повстей, былъ особый отдлъ, посвященный политик или иностранной государственной жизни и отношеніямъ иностранныхъ государствъ какъ между собою, такъ и къ Россіи. Въ ‘Встник Европы’, кром разныхъ мелкихъ статей, Карамзинъ помстилъ еще нсколько извстныхъ своихъ разсужденій: ‘Разсужденіе о любви къ отечеству и народной гордости’, ‘О счастливйшемъ времени жизни’ и другія. Вотъ что читаемъ, между прочимъ, въ ‘Разсужденіи о любви къ отечеству и народной гордости’: ‘Не говорю, чтобы любовь къ отечеству долженствовала ослплять насъ и уврять, что мы всхъ и во всемъ лучше, но русскій долженъ, по крайней мр, знать цну свою. Согласимся, что нкоторые народы вообще насъ просвщенне, ибо обстоятельства были для нихъ счастливе, но почувствуемъ же и вс благодянія судьбы въ разсужденіи народа россійскаго, станемъ смло на ряду съ другими,— скажемъ ясно имя свое и повторимъ его съ благородной гордостью’.

Затмъ въ теченіи двухъ лтъ Карамзинъ печаталъ въ ‘Встник Европы’ цлый рядъ статей историческаго содержанія, которыя были первыми встниками желанія автора посвятить себя всецло занятіямъ историческимъ. Мысль о томъ, что можно художественнымъ, красивымъ, и вмст съ тмъ для каждаго понятнымъ языкомъ, написать русскую исторію, уже давно зародилась въ голов Карамзина. Еще изъ Парижа, во время своего путешествія, писалъ онъ посл свиданія съ французскимъ ученымъ Левекомъ, авторомъ очень неудачной русской исторіи: ‘Говорятъ, что наша исторія мене другихъ занимательная, не думаю, нуженъ умъ, вкусъ, талантъ: можно выбрать, воодушевить, раскрасить, читатель удивится, какъ изъ Нестора, Никона и пр. могло выйти нчто привлекательное, сильное, достойное вниманія не только русскихъ, но и чужестранцевъ’. Но слды серьезныхъ занятій Карамзина историческою наукою появляются только съ начала девятнадцатаго, столтія.

Изъ его писемъ начала 1800 года видно, какъ сильно занимала его русская исторія. ‘Я по уши влзъ въ русскую исторію, писалъ онъ своему другу Дмитріеву, сплю и вижу Никона съ Несторомъ’. Самый ‘Встникъ Европы’ Карамзинъ, какъ объ этомъ можно судить по одному изъ его писемъ къ брату, началъ издавать съ цлью заработать столько денегъ, чтобы потомъ прожить безъ нужды, ‘а тамъ, писалъ онъ, хотлось бы мн приняться за трудъ важнйшій: за русскую исторію, чтобы оставить по себ недурной памятникъ. Но все зависитъ отъ Провиднія. Будущее не наше’. Изъ историческихъ статей Карамзина, помщенныхъ въ ‘Встник Европы’ (О московскомъ мятеж въ царствованіе Алекся Михайловича, Русская старина и другія) видно, что онъ уже основательно изучилъ многія сочиненія иностранцевъ о старой Россіи, а также древнія наши лтописи.

‘Встникъ Европы’ имлъ по тогдашнему времени очень большое распространеніе и приносилъ Карамзину значительный доходъ, но горячее желаніе поскоре приняться за новый трудъ — исторію, заставило Николая Михайловича скоро бросить изданіе этого журнала.

Онъ часто говаривалъ Дмитріеву о гор, которое онъ испытываетъ, видя, что не можетъ исполнить своего желанія, такъ какъ для этого ему пришлось бы бросить изданіе журнала, дававшее ему средства къ жизни.

‘Ты ничего не потеряешь, трудясь для славы отечества, отвчалъ ему Дмитріевъ,— пиши о твоемъ желаніи въ Петербургъ, я увренъ въ успх’.

Карамзинъ послушалъ совтовъ друга и написалъ письмо къ Михаилу Никитичу Муравьеву, воспитателю императора Александра, бывшему тогда товарищемъ министра народнаго просвщенія, извстному покровителю просвщенія, постоянно высказывавшему свое расположеніе къ литературной дятельности будущаго историка. Вотъ нкоторые отрывки изъ этого письма, послдствія котораго были чрезвычайно важны не только для самого Карамзина, но и для русской исторической науки.

‘Будучи весьма небогатъ, я издавалъ журналъ съ тмъ намреніемъ, чтобы принужденною работою пяти или шести лтъ, купить независимость, возможность работать свободно и писать единственно для славы — однимъ словомъ, сочинять русскую исторію, которая съ нкотораго времени занимаетъ всю душу мою. Теперь слабые глаза не позволяютъ мн трудиться по вечерамъ и принуждаютъ меня отказаться отъ ‘Встника’. Могу и хочу писать исторію, которая не требуетъ поспшной и срочной работы, но еще не имю способа жить безъ большой нужды. Съ журналомъ я лишаюсь 6000 руб. дохода… Нельзя-ли при случа доложить императору о моемъ положеніи и ревностномъ желаніи написать исторію не варварскую и не постыдную для его царствованія?’

Получивъ это письмо М. Н. Муравьевъ доложилъ о немъ государю и черезъ мсяцъ состоялся Высочайшій указъ, въ которомъ говорится: ‘какъ извстный писатель, Николай Карамзинъ, изъявилъ Намъ желаніе посвятить труды свои сочиненію полной исторіи отечества нашего, то Мы, желая ободрить его въ столь похвальномъ предпріятіи, Всемилостивйше повелваемъ производить ему, въ качеств исторіографа, по дв тысячи рублей ежегодно пенсіона’. Вслдъ затмъ Карамзину было разршено пользоваться всми архивами (хранилищами важныхъ государственныхъ бумагъ) и монастырскими библіотеками, для чтенія рукописей и книгъ, которыя могли быть полезны при его громадномъ труд.

Съ этого времени, окончивъ изданіе ‘Встника Европы’, Карамзинъ всю жизнь посвятилъ завтному труду, исторіи Россіи. Онъ отказался отъ общества и жилъ въ уединеніи, исключительно занятый работой, которую ршилъ довести до конца во что бы то ни стало.

А трудность достиженія этой цли была громадная. Наши библіотеки въ то время находились въ большемъ безпорядк, списковъ книгъ, въ нихъ находящихся, совсмъ не существовало, лтописи едва подвергались ученому изслдованію и оставалось невыясненнымъ, что въ нихъ врно, и что принадлежитъ вымыслу. Свднія объ иностранныхъ писателяхъ, писавшихъ о Россіи, и объ иностранныхъ лтописяхъ, гд находятся указанія, часто чрезвычайно важныя для изученія нкоторыхъ частей нашей исторіи, были очень незначительны. Передъ Карамзинымъ въ начал его работы находилось громадное количество историческихъ памятниковъ, печатныхъ и письменныхъ, и ему нужно было все это изучить, изслдовать и посл составить по этимъ источникамъ свою исторію. Не смотря на подобныя трудности, талантъ Карамзина, его непоколебимая воля и замчательное трудолюбіе, позволили ему взять надъ ними верхъ и съ честію исполнить хотя часть принятой имъ на себя задачи, такъ какъ исторія Государства Россійскаго доведена имъ лишь до воцаренія нын благополучно царствующаго дома Романовыхъ. Принимаясь за писаніе исторіи, Карамзинъ самъ не думалъ, что этотъ трудъ окажется такимъ громаднымъ. Въ письм своемъ къ Муравьеву онъ высказываетъ надежду окончить его въ пять-шесть лтъ, между тмъ ему пришлось писать свою исторію больше двадцати лтъ и все же не удалось ея окончить!…

Вотъ какъ описываетъ времяпрепровожденіе Карамзина въ теченіе его историческихъ занятій извстный писатель князь Петръ Андреевичъ Вяземскій, на сестр котораго, Екатерин Андреевн, Николай Михайловичъ былъ женатъ вторымъ бракомъ (первая его жена скончалась скоро посл свадьбы):

‘Карамзинъ вставалъ обыкновенно часу въ девятомъ утра, тотчасъ посл того длалъ прогулку пшкомъ или верхомъ во всякое время года и во всякую погоду. Прогулка продолжалась часъ. Возвратясь съ прогулки, завтракалъ онъ съ семействомъ, выкуривалъ трубку турецкаго табаку и тотчасъ посл уходилъ въ свой кабинетъ и садился за работу вплоть до самаго обда, т. е. до трехъ или четырехъ часовъ. Помню одно время, когда онъ, еще при отц моемъ, съ нами даже не обдывалъ, а обдалъ часомъ поздне, чтобы имть боле часовъ для своихъ занятій. Это было въ первый годъ, что онъ принялся за исторію. Во время работы отдохновеній у него не было, а утро его исключительно принадлежало исторіи и было ненарушимо и неприкосновенно. Въ эти часы ничто такъ не сердило и не огорчало его, какъ посщеніе, отъ котораго онъ не могъ избавиться. Но эти посщенія были очень рдки. Въ кабинет жена его часто сиживала за работою или за книгою, а дти играли, а иногда и шумли. Онъ, бывало, взглянетъ на нихъ, улыбаясь скажетъ слово, и опять примется писать’.

Въ 1810 году Карамзинъ сдлался лично извстенъ императору Александру Павловичу. Государь, зная Карамзина по его сочиненіямъ, давно уже желалъ видть историка. Великая княгиня Екатерина Павловна, очень любившая Карамзина и высоко ставившая его литературныя заслуги, обозрвая Вмст съ Своимъ Августйшимъ Братомъ Оружейную палату въ Московскомъ Кремл, увидала тамъ Николая Михайловича и указала на него государю, который подошелъ къ нему и милостиво съ нимъ разговаривалъ. По приглашенію великой княгини Карамзинъ нсколько разъ здилъ къ ней въ Тверь, гд ея мужъ, принцъ Ольденбургскій, былъ генералъ-губернаторомъ, и читалъ отрывки изъ своей исторіи. ‘Милость ко мн великой княгини, великаго князя Константина Павловича и вдовствующей императрицы, писалъ онъ брату, служитъ для меня не малымъ ободреніемъ въ моихъ трудахъ’. Въ слдующемъ году, желая обратить на Карамзина особое вниманіе императора Александра, великая княгиня велла пригласить историка въ Тверь въ то время, когда туда ожидали государя и здсь, въ присутствіи императора, Николай Михайловичъ прочелъ нсколько большихъ отрывковъ изъ своего труда.

‘Русскій народъ достоинъ имть свою исторію’, сказалъ государь, со вниманіемъ выслушавъ прекрасное повствованіе Карамзина, и черезъ нкоторое время пожаловалъ ему орденъ св. Владиміра въ награду за литературные труды.

Въ этомъ же году Карамзинъ представилъ императору свою ‘Записку о древней и новой Россіи’. Эта записка замчательна тмъ, что въ ней выразился во всей полнот благородный характеръ Карамзина, не побоявшагося прямо указать на нкоторыя слабыя стороны предполагавшихся преобразованій, считавшіяся имъ пагубными для благоденствія Россіи и славы ея монарха.

Тмъ временемъ наступилъ знаменитый, но вмст съ тмъ и тяжелый, для Россіи 1812 годъ. Это время и для Карамзина было полно тяжелыхъ потерь и лишеній. Не говоря уже о томъ, что нашествіе французовъ сильно повредило его денежнымъ средствамъ, ему пришлось потерпть невозвратныя потери и въ своей семь, и въ своемъ труд. Двое старшихъ дтей его умерли около этого времени отъ скарлатины, а прекрасная библіотека, которую онъ старательно собиралъ и устраивалъ въ продолженіи почти двадцати пяти лтъ, сгорла во время знаменитаго московскаго пожара. Уцлли только рукописи и полный списокъ Исторіи въ двухъ экземплярахъ. ‘Желаю работать, только не имю всего, что надобно’, писалъ онъ своимъ друзьямъ изъ Ярославля, куда долженъ былъ укрыться со своимъ семействомъ отъ французскаго нашествія.

Однако никакія утраты не могли поколебать его трудолюбія и желанія поскоре окончить свой трудъ. Лтомъ 1813 года онъ писалъ одному изъ своихъ друзей, А. И. Тургеневу — ‘мы наконецъ совсмъ перехали въ жалкую и безобразную Москву’. Работа снова закипла и черезъ два года, окончивъ восемь томовъ своей исторіи, Николай Михайловичъ писалъ: ‘если Богъ-дастъ намъ миръ и будемъ здоровы, то зимой начну помышлять о Петербург, чтобы издать свою Исторію’.

Карамзину уже давно хотлось перехать въ Петербургъ, къ чему особенно побуждало его милостивое отношеніе матери императора Александра, вдовствующей императрицы Маріи еодоровны, которая нсколько разъ звала его перехать въ столицу, предлагая помщеніе въ одномъ изъ свои

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧЪ КАРАМЗИНЪ

Николай Михайловичъ Карамзинъ.

Читайте также: