Незваный гость и Роберт, Толстой Феофил Матвеевич, Год: 1853 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 23 минут(ы)

Три возраста.
Дневникъ наблюденій и воспоминаній
музыканта-литератора
. Толстаго.

Капитанъ Тольди.
Разсказъ.

Современныя статьи — и Смсь
Статьи музыкальныя.
Ростислава.

Санктпетербургъ.
Издатель, книгопродавецъ В. Исаковъ, на Невскомъ проспекте, противъ Католической церкви, въ дом Кудряшева.
1855.

http://az.lib.ru/

Незваный гость и Робертъ.

(Roberto il Diavolo).

Опера Мейербера.

I.
Содержаніе: Ужинъ посл оперы. — Какъ обратить на себя вниманіе? — Незваный гость.— Бглецъ съ афиши.— Ужасъ! — Художническіе періоды.— О колорит въ музык. — Ma Fanchon est charmante въ умъ не прійдетъ.— О неудобств увертюръ.— Описаніе интродукціи Роберта.— Нескромность одной музыкальной фразы.— Пагубныя слдствія игры.— Непріятный игрокъ.

Однажды, посл Италіянской Оперы, собралось насъ человкъ десять, поужинать и поболтать. Разумется, разговоръ шелъ о музык, артистахъ, композиторахъ и проч. Тутъ были и восторженные поклонники г-жи Гризи, и усердные цнители г-жи Персіани. Новая же школа восхищалась г-жею Медори, и такъ дале.

— Больше всего радуетъ меня, сказалъ я посл первой перестрлки, что вкусъ нашей публики образовывается и утончается съ каждымъ днемъ. Я замчалъ неоднократно, что партеръ нын не увлекается уже безъ всякихъ причинъ, слушаетъ внимательно, и цнитъ безошибочно. Публик случается сильно рукоплескать не отъявленному любимцу, а иногда промолчать, посл исполненія аріи любимйшею примадонною. Желательно, продолжалъ я, чтобъ теперь выискался человкъ, который взялся бы познакомить оперную публику съ самыми лучшими музыкальными произведеніями, разсмотрлъ бы ихъ въ подробности съ художественной ихъ стороны, разобралъ-бы тщательно намренія, стиль, красоты и оттнки каждаго замчательнаго произведенія. Но вотъ бда: какимъ образомъ обратить вниманіе публики на статью подобнаго рода? Какъ заставить ее выслушать себя? Нельзя же подписаться: Мейерберъ или даже Берліозъ? А статью, подписанную неизвстнымъ именемъ Ростислава, и читать никто не станетъ.

— Будь человкъ съ дарованіемъ, возразилъ одинъ изъ присутствующихъ, и тебя выслушаютъ.

— Конечно, но чтобъ заслужить извстность посредствомъ дарованія, на это нужно время.

— Потерпи.

— Не терпится…. некогда!

— Ну, такъ молчи! заключилъ мой пріятель.

Я задумался…. Минутное молчаніе прервано было молодымъ франтомъ, съ зачесанными назадъ волосами, въ бломъ жилет и въ низенькомъ галстух, съ огромными воротничками. Этотъ молодой человкъ много путешествовалъ.

— Я нахожу, замтилъ онъ, что въ Италіи шарлатаны поступаютъ весьма благоразумно. при нихъ находится трубачъ, шарлатанъ предъ тмъ, что обращается къ публик, приказываетъ трубачу громко протрубить: составится кружокъ любопытныхъ, и шарлатана слушаютъ.

— Въ такомъ случа не лучше ли ужъ возить съ собою колокола? замтилъ одинъ почтенный меломанъ.

Вс расхохотались.

— Я знаю средство заставить читать статью любаго изъ васъ, сказалъ вдругъ насмшливый, гнусливый и непріятный голосъ.

Мы вс вздрогнули. Голосъ этотъ показался вамъ вовсе незнакомымъ. Мы переглянулись и замтили, что дйствительно между нами очутился одиннадцатый собесдникъ. Взоры всхъ обратились на него: то былъ старичекъ оригинальной наружности, лице у него было маленькое, костлявое, выдавшееся впередъ, сдые, рденькіе волосы стояли торчкомъ надъ широкимъ лбомъ, орлиный носъ сходился съ острымъ подбородкомъ, старикъ носилъ зеленые очки, блья на немъ не было замтно вы какого, черный фракъ застегнутъ до самаго галстуха, манжетокъ нтъ.

Въ то время, какъ на него устремились глаза всхъ, онъ держалъ худощавою рукою, украшенною длинными, твердыми ногтями, бокалъ шампанскаго, и разсматривалъ со вниманіемъ броженіе пнистой влаги.

Мы вс молчали отъ изумленія.

— Да, продолжалъ старичекъ, любаго изъ васъ будутъ читать, примите только предосторожность написать въ заглавіи статьи: ‘Врное средство составить себ больное состояніе въ самое короткое время’,— а тамъ пишите что хотите! Разсуждайте, если угодно о Конфуці и его поступкахъ, разбирайте Канта, критикуйте Сведенборга, упомяните обо мн, если хотите, нужды нтъ! Вашу статью наврное пробгутъ, и даже будутъ читать со вниманіемъ, доискиваясь смысла и значенія.

Таинственный старичекъ поднялъ очки на лобъ, окинулъ насъ тусклымъ, но дкимъ взоромъ, и продолжалъ, обращаясь ко мн: Совтую вамъ приступить къ длу, начните съ меня, позаймитесь моею особой.

Мы молчали въ остолбеннія.

— Да что жъ вы вс выпучили на меня глаза? воскликнулъ старикъ неучтиво. Велика важность, что я среди васъ! Я не понадобился сегодня на русской афишк, воспользовался этимъ случаемъ, и пришелъ выпить съ вами бокалъ шампанскаго. Вотъ и вся штука!

Мы взглянули на афишу, которая лежала на стол и съ ужасомъ замтили, что на ней напечатано было просто ‘Робертъ’….

— Впрочемъ, не безпокойтесь, продолжалъ старичекъ, выпивая шампанское, я къ вамъ не надолго!

Дйствительно, руки незванаго гостя стали исчезать. Пустой бокалъ стукнулся объ столъ, и разбился въ дребезги, потомъ стали сглаживаться понемногу плечи, туловище, затылокъ, нкоторое время виднъ былъ орлиный носъ, иронически улыбавшійся ротъ, зеленые очки, и наконецъ все исчезло.

Мы вздохнули свободне, и чтобы преодолть тяжелое чувство, разомъ расхохотались, но намъ отвтилъ такой пронзительный и страшный хохотъ изъ угла комнаты, что мы поспшно встали, и, не допивъ вина, разошлись по домамъ.

На другой день я удалилъ, разумется, съ презрніемъ, внушеніе страшнаго незнакомца, но мысль моя невольнымъ образомъ останавливалась на ‘Роберт’. Я подумалъ…. подумалъ — и ршился написать что нибудь объ этомъ замчательнйшемъ произведеніи Мейербера.

Знаменитый маэстро, подобно почти всмъ великимъ художникамъ въ музык и въ живописи, не удовольствовался одною манерою, однимъ стилемъ на художническомъ своемъ поприщ. У Рафаэля, напримръ, замчаютъ три разные періода: первый — явное подражаніе учителю его Шетро-Перуджино, второй — переходъ къ самостоятельности, третій, наконецъ, обезсмертилъ его въ картинахъ: ‘Преображеніе’, ‘Мадона’ della ‘Seggiola’ и другихъ.

Мейерберъ иметъ два замчательные періода въ своихъ произведеніяхъ. ‘Roberto il Diavolo’ ‘Гугеноты’, ‘Силезскій Лагерь’, ‘Пророкъ’, принадлежатъ исключительно ко второму періоду. Можетъ быть, возразятъ, что ‘Crociato io Egitto’ и другія подобныя оперы писалъ онъ для Италіи, а ‘Роберта’, ‘Гугенотовъ’ и ‘Пророка’, для Парижа, и что именно это обстоятельство и послужило поводомъ къ перемн стиля. Отчасти правда, но я сомнваюсь, чтобы Мейерберъ согласился возвратиться къ прежнему своему стилю.

Избранная имъ нын стезя останется его любимою и, вроятно, послднею стезею.

Второй музыкальный періодъ Мейербера отличается выраженіемъ, энергіею, колоритомъ и особымъ важнымъ значеніемъ, которое онъ придалъ оркестру. Вс помнятъ знаменитое, поражающее ужасомъ хроматическое crescendo въ третьемъ акт ‘Гугенотовъ’, во время кроваваго заговора. Первоначальная фраза ‘Pour cette cause sainte’ и проч. не иметъ сама по себ ничего замчательнаго, но она съ каждымъ повтореніемъ развивается, растетъ, и наконецъ разражается потрясающимъ душу унисономъ и crescendo, которое невозможно слышать безъ содроганія. Я привелъ въ примръ означенное мсто изъ ‘Гугенотовъ’ для объясненія что именно называю я колоритомъ въ музык. Это — искусство окружать самую, повидимому, обыкновенную фразу всею роскошью гармоніи, инструментаціи, голосныхъ массъ и прочее. Колоритъ въ музык есть умнье придать каждому лицу, каждому инструмевту особый, свойственный ему характеръ. Смшно было бы, напримръ, дать военную, громкую фразу двумъ гобоямъ, или мелодію, выражающую нжную любовь, трубамъ и офиклеиду.

Въ предпринятомъ мною разбор ‘Роберта’ ясно выкажется, какъ удивительно Мейерберъ понялъ важность музыкальнаго колорита. ‘Робертъ’ съ перваго представленія имлъ огромный успхъ, и врядъ ли какая нибудь опера въ мір выдержала столько представленій, а между тмъ нашлись люди, которые увряли, что, исключая нсколькихъ истинно вдохновенныхъ мелодій, ‘Робертъ’ не блеститъ новизною мотивовъ, и что въ немъ встрчаются воспоминанія многихъ старинныхъ французскихъ романсовъ. Согласенъ, но въ такомъ случа я увренъ, что это сдлано не безъ умысла. Великій художникъ пользовался отрывками этихъ фразъ, какъ пользовался Державинъ въ од ‘Богъ’ словами Русскаго языка, на которомъ нескладно выражается каждый поселянинъ. Мало найдется слушателей, которые узнаютъ Французскія мелодіи въ блестящей, роскошной партитур Мейербера {Кто, напримръ, отыщетъ въ партитур мотивы романсовъ: ‘Ma Fanchon est charmante’. ‘C’est l’amour, l’amour’ и проч. ‘Je suis sergent, ferme et galant….’ И однако жъ отрывки этихъ мелодій дйствительно находятся въ ‘Роберт’.}.

Извстно, что Мейерберъ ни для одной изъ трехъ громадныхъ своихъ оперъ не писалъ увертюръ (для ‘Гугенотовъ’ написана имъ увертюра гораздо посл постановки ея на Парижской сцен). Намъ кажется, что онъ правъ въ этомъ случа. Если увертюру написать изъ мотивовъ оперы, то они преждевременно теряютъ свою свжесть, если же въ ней выразить въ сжатомъ объем все чувство и мысль творенія, то она можетъ сгубить самую оперу. Бетговена увертюра, написанная для ‘Коріолана’, сама по себ цлая поэма, и посл нее, по нашему мннію, трагедія почти уже ненужна. Намъ укажутъ вроятно на увертюру ‘Донъ-Жуана’, но ‘Донъ-Жуавъ’ безсмертное исключеніе. Онъ можетъ служить образцемъ, но никогда и никому примромъ. Увертюра ‘Фрейшюца’ прекрасна какъ отдльное твореніе, но мы сомнваемся, чтобъ посл fortissimo въ c-dur всего оркестра, тотъ же самый мотивъ въ послдствіи, въ аріи Агаты могъ произвести эфектъ, котораго ожидалъ композиторъ. Онъ прелестенъ и въ аріи, объ этомъ ни слова, но поразилъ бы слушателей боле, если бъ не былъ выраженъ прежде въ сильной масс оркестра. Вспомните увертюры Мендельсона. Посл подобныхъ произведеній возможно ли выдержать большую оперу въ три или четыре акта, которая не помрачилась бы отъ сравненія съ ними?

Впрочемъ это вопросъ совершенно отвлеченный. Возвратимся къ ‘Роберту’. Прелюдія этой оперы основана на фраз заклинанія третьяго акта и прелестной скрипичной фразы (trait devioloa) изъ хора пилигримовъ послдняго акта. Авторъ переноситъ поперемнно въ разныя группы инструментовъ то мажорное, то минорное изложеніе фразы заклинанія, и наконецъ выражаетъ ее всею массою оркестра. По этому вступленію невозможно уже сомнваться, что въ опер явится упорная, сверхъестеетвенная сила, что будетъ происходить сильная, духовная борьба. Прелестная скрипичная фраза хора пилигримовъ отзывается надеждою, благоговніемъ, все это выражено поэтически, и мы только сожалемъ, что побда остается, такъ сказать, за фразою заклинанія. Когда мы еще не знали оперы, то вздрогнули за Роберта Нормандскаго: онъ казался намъ обреченнымъ на погибель, вражья сила долженствовала, повидимому, одолть — но въ послдствіи оказалось, что въ мысляхъ композитора это относилось только къ минутному искушенію, до похищенія втки на кладбищ Розаліи.

При поднятіи завсы, рыцари и Робертъ пируютъ. Интродукція исполнена жизни и огня. Мотивъ staccato въ fa majeur ‘Versez, versez’ и проч. живъ и увлекателенъ. Дополненіе его, или лучше сказать отвтъ въ r bemol посредствомъ энармоническаго перехода, тотчасъ передается въ lа-majeur, это ново, оригинально (по крайней мр было ново до Мейербера), и придаетъ какую-то неопредленность, волненіе буйной псн молодыхъ рыцарей.

Слдующій затмъ мотивъ исполняется скрипками, и дышитъ свжестью первой молодости: онъ безпеченъ, игривъ и прелестенъ во всей сил слова, игривость его изрдка прерывается мрачными возгласами Бертрама, искусителя и злаго генія Роберта.

Начальная мелодія баллады Рембо дана въ ретурнелл четыремъ валторнамъ. Странно кажется съ перваго взгляда, что псн простаго крестьянина предшествуютъ тяжелые мдные инструменты. Но Рембо разсказываетъ рыцарское преданіе, дло идетъ не о поселянин, но о витяз, про котораго носятся недобрые слухи, и Мейерберъ, какъ удивительный колористъ, заковалъ мелодію баллады въ мдныя латы. Скажемъ мимоходомъ, что у насъ оркестръ не совсмъ понимаетъ это намреніе композитора, и выполняетъ означенную фразу piano и почти нжно, а ее нужно было бы выразить громко и тяжеловсно.

Отвтъ хора, почти говоркомъ, превосходно выражаетъ насмшливую недоврчивость къ разсказу Рембо. Аккомпанементъ втораго куплета, pizzicato, начинающійся въ басахъ и продолжающійся въ скрипкахъ, очарователенъ.

По окончаніи баллады, Робертъ въ негодованіи, что про него распускаютъ нелпые слухи, осуждаетъ на смерть вассала своего, неосторожнаго Рембо, но, узнавъ, что у него хорошенькая невста, соглашается даровать ему жизнь, съ тмъ чтобы двушка явилась въ кругу пирующихъ рыцарей.

Приводятъ Алину: она умоляетъ рыцарей дозволить ей продолжать путь съ женихомъ. Музыкою невозможно лучше выразить просьбы хорошенькой наивной двушки. Хоръ отвчаетъ ей новымъ мотивомъ, въ которомъ очень врно изображено невниманіе къ подобнаго рода просьбамъ безпечной молодежи.

Робертъ замчаетъ наконецъ невсту Рембо, узнаетъ въ ней крестную сестру свою, и, разумется, заступается за нее. Въ этомъ мст возвращается первый мотивъ staccato интродукціи на аккорд ⁴/₆, что производитъ весьма хорошій эфектъ. Интродукція кончается pianissimo хоромъ, который удаляется съ недовольнымъ Робертомъ. Въ самомъ конц, въ оркестр слышенъ мотивъ баллады. Геніяльная мысль! Кажется, такъ и угадываешь, что недовольные, переговариваясь между собою, намкаютъ на разсказъ Рембо, и начинаютъ ему врить.

Изъ обзора интродукціи очевидно, что Мейерберъ придаетъ удивительный колоритъ, или оттнокъ, каждому лицу, музыкально имъ обрисованному, и пользуется прекрасно оркестромъ для оживленія картины. Изумительно также богатство мыслей! Въ интродукціи хоръ иметъ три мотива, совершенно отдляющіеся одинъ отъ другаго, въ баллад проявляется новая мелодія, и наконецъ прелестная фраза Алисы обрисовываетъ еще одну новую, свжую мысль.

Рыцари удаляются. Алиса остается вдвоемъ съ Робертомъ. Мы тотчасъ догадались, что въ этой сцен главное дйствующее лице будетъ Алиса, а не Робертъ, потому что сочинитель помстилъ тутъ ретурнель, исполненную граціи. Слушая ее, чувствуешь, что говорить будетъ хорошенькая, невинная двушка, а не рыцарь, подгулявшій съ пріятелями.

Въ прекрасномъ романс Алиса разсказываетъ своему крестному брату, что мать его скончалась. Тріолетная фраза віолончелей очень хорошо изображаетъ волненіе, которое необходимо должна ощущать Алиса, сообщая столь печальное извстіе. (Г-жа Медори поетъ этотъ романсъ съ большимъ чувствомъ, и удивляетъ звучнымъ и обширнымъ голосомъ). Посл разсказа, Алиса, удаляясь, встрчается съ Бертрамомъ. Она пугается, вскрикиваетъ и объявляетъ Роберту причину своего испуга: она нашла въ Бертрам сходство съ нечистымъ духомъ, который изображенъ на картин, находящейся въ деревенской ихъ церкви. Во время ея повствованія проявляется въ оркестр знакомая фраза баллады, но уже не въ do majeur, а въ mi mineur. Tremolo скрипокъ pianissimo нa верхнемъ si изображаетъ трепетъ двушки, а минорные звуки мотива грустныя ея предчувствія.

Бертрамъ остается одинъ съ Робертомъ, и, желая развлечь его отъ печальныхъ впечатлній, совтуетъ ему прибгнуть къ игр. Сзываютъ рыцарей, раздается Сицилійская псня, и музыка принимаетъ вновь безпечный и разгульный характеръ. Начинается игра. Легкій tremolo и хроматическія гаммы малой флейты прекрасно изображаютъ игру въ кости.

За симъ слдуетъ мотивъ беззаботный, веселый, почти удалой, но удальства благороднаго. Мн даже жаль, что онъ подвернулся на этотъ случай подъ перо великаго маэстро, потому что въ послдствіи оказывается, что игроки просто шулеры, которые наврное обыгрываютъ Роберта. Нормандскій принцъ, попавшись въ такое пріятное общество, конечно, проигрываетъ, и ему, разумется, невесело. Tremolo, выражающее игру (о которомъ мы уже говорили), со втораго раза переходитъ въ do mineur изъ majeur. Между тмъ Бертрамъ, исполняя пагубное свое предопредленіе, тащитъ въ бездну Роберта, и уговариваетъ его продолжать игру. Игра все боле и боле оживляется, tremolo въ третій разъ проявляется въ диссонанс. Бертрамъ продолжаетъ подстрекать Роберта. Принцъ, проигравъ вс деньги, снимаетъ съ себя оружіе, цпь, доспхи, и кладетъ ихъ на столъ. Бросаетъ кости… Tremolo въ волненіи переходитъ отъ r-bemol къ mi-majeur, оркестръ шипитъ, извивается — все кончено! У Роберта ничего не осталось. Замтимъ мимоходомъ, что Робертъ непріятный игрокъ. Проиграешь — жаль, больно, но что же длать? отмалчиваешься съ горя! Но Робертъ не того мннія, чему я впрочемъ очень доволенъ, потому что въ прекрасномъ allegro въ r-mineur онъ сильно укоряетъ рыцарей, его обыгравшихъ. Споръ, или, лучше сказать, брань увеличивается не на шутку, вс горячатся, но Бертрамъ вмшивается въ разговоръ, и, напоминая, что ‘l’or est une chimre’, высказываетъ этотъ ложный афоризмъ на мотивъ Сицилійской псни, на педал поразительнаго эфекта.

Съ этой минуты финалъ быстро подвигается къ концу. Мы обратимъ, однако жъ, вниманіе на совершенно новую фразу, которую сочинитель вставляетъ въ код: фраза эта отлично обрисовываетъ всеобщее волненіе. Сицилійская псня слышится въ различныхъ отдаленныхъ тонахъ, прорывается минутно отрывистымъ диссонансомъ, и завса опускается надъ первымъ актомъ ‘Роберта’, громаднаго, величественнаго произведенія Мейербера.

II.
Содержаніе: Непріятный сосдъ.— Смшное недоразумніе.— Цвтъ волосъ г-жи Маррай.— Необходимость хорошенькихъ хористокъ.— Невинная жертва.— Тромбонное соло въ аду.— Весна на сцен. — Неподражаемый дуэтъ. — Mea culpa. — Фантастическій маршъ. — Два скелета. — Адское веселіе.— Любовь величайшее искушеніе. — Страшные призраки. — Пагубныя слдствія страстей.

Въ первое представленіе оперы Даргомыжскаго ‘Эсмеральда’, о которой между прочимъ я уже слегка поговорилъ въ фельетон (da Journal de St. Ptrsbourg), одинъ изъ моихъ…. (какъ сказать малочисленныхъ или многочисленныхъ пріятелей, право, не знаю, раскланиваюсь я, какъ говорится гиперболически, съ полъ-городомъ,— впрочемъ это все равно!) одинъ изъ моихъ знакомыхъ, это врне, я полагаю, имлъ безпокойнаго сосда въ креслахъ. Сосдъ моего знакомаго былъ лысый старичекъ съ крошечною бородкой, въ длиннополомъ сертук и въ скрипучихъ сапогахъ. Съ самаго начала представленія онъ отплевывался, вертлся, вставалъ, упираясь на ручки креселъ, поворачивался то вправо, то влво, пристально всматривался въ сцену, и бормоталъ что-то про себя, пошевеливая безпрестанно губами. Знакомому моему надоли эти продлки (впрочемъ, признаюсь, что онъ нрава нетерпливаго). Улучивъ минуту, когда старичекъ сильно накренился на его сторону, такъ что сосду приходилось смотрть чрезъ лысую его голову, знакомый мой спросилъ у старичка: ‘Что, вамъ врно не ловко сидть?’

— Не то, почтеннйшей, отвчалъ старичекъ, обнаруживая однимъ словомъ сидльца Перинной или другой какой нибудь Линіи Гостинаго Двора,— не то, а я не смкну, отчего Каратыгинъ большой (также техническое выраженіе нкотораго рода публики, хотя и второй Каратыгинъ нельзя сказать чтобы былъ маленькій) не выходитъ на сцену.

‘Да вы на какую піесу пріхали смотрть?’ спросилъ мой знакомый.

— Извстное дло, почтеннйшій, отвчалъ старичекъ: на Эсмеральдину драму.

‘Но вдь Каратыгина нтъ на афиш.’

— Не посмотрлъ, почтеннйшій, но ужъ это такъ водится, въ драм Каратыгинову подобаетъ быть.

Знакомый мой посмотрлъ свысока на своего сосда и замолчалъ. Посл финала втораго акта, когда начали вызывать автора, старичекъ обернулся въ моему знакомому, и сказалъ съ самодовольною улыбкой:

‘Вишь горланятъ: автора! автора!! а авторъ-то Тальянецъ, чай, проживаетъ въ Париж, да пожалуй еще и умеръ уже, чего добраго.’ Знакомый мой взглянулъ какъ то выразительно, и вышелъ въ буфетъ.

Пожалуйста не сердитесь за мой анекдотъ — это только такъ, пришлось къ слову: всякому извстно, что человкъ человку рознь, и публика публик тожъ.

Обратимся къ Роберту, котораго я описываю, если припомните, по заказу страшнаго незванаго гостя. Второй актъ начинается аріею принцессы Изабеллы. Кстати скажемъ нсколько словъ объ артистк, исполняющей эту партію въ настоящій оперный сезонъ.

Г-жа Маррай не заслужила еще Европейской репутаціи. Эта пвица весьма блокура, слдовательно сомнительно-италіянскаго происхожденія, голосъ ея не оглушителенъ: много причинъ, чтобы не возбуждать должнаго вниманія большинства публики. Между тмъ г-жа Mapрай поетъ отлично, голосъ ея необычайной врности, пассажи длаетъ легко, отчетливо, украшенія ея въ ферматахъ граціозны, непринужденны, трель у нея выходитъ почище многихъ трелей, и наконецъ у ней бездна чувства, конечно, немного робкаго, скромнаго, но тмъ не мене истиннаго чувства. Я совтую г-ж Маррай на будущее время….. вы готовы смяться, но я серіозно совтую ей окрасить волосы и пріободриться немного: тогда ей, наврное, будутъ рукоплескать усердне.

Второй актъ, сказалъ я, начинается аріею Изабеллы. Признаться, я не большой охотникъ до этой аріи вообще: во-первыхъ, въ ней нтъ достаточнаго колорита, характеръ принцессы вовсе не обрисовавъ, и въ аллегро есть такія фіоритуры, скачки, что ни какое сопрано въ мір не въ состояніи выдлать ихъ удовлетворительно, не отъ трудности ихъ, нтъ, а отъ неудобства: это арпеджіи скоре инструментальныя, чмъ голосныя.

Маленькій женскій хоръ просительницъ очаровательно милъ, сопраны перекликаются съ альтами невыразимо прелестно.

Для этого хора необходимо подбирать самыхъ хорошенькихъ хористокъ: дурныя тутъ не у мста. Жаль только, что этотъ истинно красивый цвтокъ непродолжительно цвтетъ, и тотчасъ же умираетъ.

Когда Роберта давали въ Париж (да и у насъ встарину), за аріею слдовалъ дуэтъ съ Робертомъ, потомъ обворожительные танцы, хоръ, и наконецъ финалъ. Нын все это выпускается, и прямо переходятъ къ третьему акту, составляющему теперь продолженіе втораго. Изъ всего выпущеннаго мы боле всего сожалемъ о танцахъ, въ особенности прелестный мотивъ въ si bmol и хоры начинающійся pianissimo литаврами и глухимъ таинственнымъ pizzicato контробасовъ. Здсь кстати замтить, что мотивъ этого хора походитъ на Оберовъ романсъ изъ Любовнаго Напитка: Je suis sergent — ferme et galant, но я спрашиваю: кому онъ прійдетъ въ голову при этомъ способ изложенія? Въ настоящемъ распредленіи нумеровъ, посл аріи Изабеллы сцена перемняется, и видна какая-то долина и пирамида.

Бертрамъ-искуситель встрчается съ крестьяниномъ Рембо, и такъ, для препровожденія времени, чтобы не потерять привычки, соблазняетъ его коварными совтами. Дуэтъ Рембо и Бертрама иметъ иного колорита, выраженія, но къ сожалнію, написанъ не слишкомъ ловко для голосовъ.— У Рембо, напримръ, есть фраза на re и даже на do dies нижнемъ, то есть, на небывалыхъ почти нотахъ въ теноровомъ голос, въ особенности въ аллегро, требующемъ нкоторой силы, и при безпрестанной потребности въ томъ же дуэт верхняго sol и la. Это и неловко и неблагозвучно. Впрочемъ совстно почти указывать на такіе ничтожные недостатки, и повторяемъ, что колоритъ, выраженіе въ этомъ дуэт удивительны, остальное въ такомъ случа почти не заслуживаетъ вниманія.

Бертрамъ остается одинъ. Изъ глубины пещеры, находящейся вправо отъ зрителей, слышно нсколько дикихъ, рзкихъ звуковъ, и начинается извстный адскій вальсъ (walse infernala).— Дйствительно, вальсъ иметъ нчто адское, дикое, раздирающее, но странно слышатъ въ аду маленькую флейточку, треугольникъ и тромбонное соло.

Арія, или, правильне сказать, отвтъ Бертрама, очень хороша, но ему поневол приходится пть въ ³/₈, что портитъ немного мрачный характеръ, который придалъ ему сочинитель съ самаго начала оперы. Тутъ есть одна фраза синкопами, истинно раздирающая душу.— Сцена эта кончается заразительнымъ, энергическимъ аллегро, весьма труднаго впрочемъ исполненія. Бертрамъ проникаетъ въ пещеру. Помрачившійся день, во время адской сцены, принимаетъ прежній видъ. И свтло и радостно, цвты благоухаютъ, птички заливаются сладкими пснями.

О удивительный, неподражаемый маэстро! Сколько у него поэзіи высказано въ небольшой прелюдіи, предшествующей входу Алисы, оркестръ молчитъ… одн флейты, кларнеты и гобой распваютъ какъ птички въ ясномъ неб, и свтло и радостно, повторяемъ мы отъ глубины души, весеннимъ воздухомъ такъ и ветъ!!.. Прелестный романсъ ‘Quand je quittai la Normandie’ не помрачаетъ сладкаго впечатлнія, онъ съ родни звукамъ прелюдіи: слушая его, становится и легко и свободно.— Но вотъ въ пещер снова раздается дикая радость отчужденныхъ. Алиса ужасается! Она слышитъ приговоръ, слышитъ имя Роберта, обреченнаго на вчную погибель, произноситъ краткую молитву, и упадаетъ безъ чувствъ подъ снію столпа.

Бертрамъ въ изступленіи выбгаетъ изъ пещеры. Замтимъ слегка, что Алиса очень неосторожно длаетъ, что падаетъ безъ чувствъ по эту сторону столпа, т. е. противъ пещеры. Въ этомъ положеніи непонятно, какъ она не бросится прямо въ глаза Бертрама, а между тмъ онъ ея не замчаетъ, и догадывается о ея присутствіи тогда только, когда Алиса, приходя въ себя, испускаетъ жалобный вопль.

Въ этомъ дуэт всякое слово, каждый звукъ иметъ значеніе. Бертранъ допрашиваетъ бдную двушку. — Первая фраза, исполненная віолончелями и фаготами pianissimo и legato, иметъ что-то зминое, ползущее, ядовитое. Страшно за Алису! Легкія тріолетовыя гаммы духовыхъ инструментовъ и небольшое тремоло скрипокъ выражаютъ трепетъ несчастной двушки. Бертрамъ злобно усмхается, общая себ новую жертву, и съ силою атакуетъ фразу ‘Triomphe que j’aime’ и проч.

Обратимъ вниманіе на ходъ гармоніи въ этомъ мст. Дуэтъ начинается въ si bmol и въ четыре четверти, при вышеупомянутой фраз сочинитель переходитъ изъ si bmol въ si majeur въ ¹²/₈.— Этотъ быстрый, крутой скачекъ отъ двухъ бемолей къ пяти діезамъ поражаетъ своею неожиданностью. — Отвтъ Алисы: ‘Hlas je tremble, je chancelle’ и проч. выражаетъ робкую, невинную, но преданную и любящую душу.

Бертрамъ кличитъ, подзываетъ къ себ Алису, но она почерпаетъ новыя силы въ преданности своей къ Роберту — и съ душевнымъ воплемъ говоритъ искусителю, что она его не страшится.

Бертрамъ не дерзаетъ отторгнуть ея отъ избраннаго ею убжища, но пугаетъ ее зловщими общаніями.— ‘Ты погибнешь, говоритъ онъ ей, ужасною смертію, если вымолвишь хоть одно слово изъ слышаннаго тобою, погибнетъ также твой престарлый отецъ…. вс, вс, кого ты любишь.’ — При этихъ ужасныхъ заклинаніяхъ Алиса невольно покидаетъ свое убжище, и понемногу приближается въ Бертраму, онъ быстрымъ движеніемъ схватываетъ ее за руку и повергаетъ къ своимъ ногамъ.

Въ эту минуту въ оркестр появляется вновь первая зминая, шипящая фраза: Бертрамъ съ язвительною улыбкою продолжаетъ разспрашивать испуганную двушку: ‘Такъ ты ничего не слыхала и не видала? Не правда ли?— ‘Нтъ! нтъ!’ отвчаетъ трепетно Алиса.

Поразительный, превосходный дуэтъ! повторяемъ мы въ избытк нашего чувства. Но какъ могла прійти въ мысль великаго художника, непостижимая, неслыханная почти неисполнимая фермата, которую онъ помстилъ въ дуэт? — разстояніе между голосами огромное, и отдльныя прерывающіяся фразы ничего не выражаютъ.

По окончаніи этого дуэта, который можетъ служить безподобнымъ образцемъ истинно-драматической и поэтической музыки, входитъ Робертъ. Терцетъ безъ акомпанемента, начинающійся съ его приходомъ, пользуется всеобщею извстностью.— Дйствительно, онъ превосходно обработанъ, голоса въ немъ сочетаются очень удачно, какъ трудность исполненія, по причин интонаціи, не поддержанныхъ оркестромъ, онъ не иметъ себ подобнаго, во не удовлетворяетъ васъ вполн, во-первыхъ, потому что охлаждаетъ драматическое дйствіе, а во-вторыхъ, что предъ ферматою сопрано есть рзкій переходъ, который производитъ на насъ тяжкое впечатлніе.

Объяснимся: энармоническій переходъ изъ la bmol въ mi majeur весьма принятъ, но съ la bmol попасть на si бекаръ какъ-то трудно и почти невозможно, въ особенности для сопрано на такихъ высокихъ нотахъ {Намъ возразятъ, что sol dies и la bmol одно и тоже,мы положительно утверждаемъ, что для правильной интонаціи голоса, между этими нотами большая разница, и ссылаемся на всхъ опытныхъ пвцовъ.}.

Ныншній годъ этотъ тріо исполняется у насъ… сколько возможно удовлетворительно и даже хорошо. Г. Формезъ въ особенности поражаетъ звучнымъ нижняя mi bmol.

По окончаніи тріо, Бертрамъ остается съ Робертомъ. Въ прекрасномъ речитатив онъ уговариваетъ его прибгнуть къ волшебству, для чего необходимо отправиться на кладбище Розаліи, совершенно одному, и похитить втвь, находящуюся въ рукахъ ея изображенія.

Бертрамъ сомнвается, достанетъ ли на это духу у Роберта, сомнніе это подаетъ поводъ къ прекрасной рыцарской фраз, напоминающей трубный звукъ.

‘Des chevaliers de ma patrie,

L’honneur fut toujours le soutien!’

восклицаетъ Робертъ. Весь этотъ дуэтъ постоянно сохраняетъ рыцарскій колоритъ, и выраженъ отлично.

Сцена смняется, мы на кладбищ Розаліи. Въ оркестр глухо раздаются мрачные, таинственныя звуки. — На кладбищ пусто, Сквозь аркады виднется луна, голубое небо и яркія звзды. Подъ сводами лунный свтъ прокрадывается длинными лучами, и слабо озаряетъ гробницы склепа. И холодно и страшно. Бертранъ входитъ одинъ и начинаетъ заклинаніе.— Эхо печальныхъ сводовъ пробуждается, и жалобно повторяетъ звуки искусителя {Мы не можемъ не замтить, что вроятно знаменитое Tuba mirum Моцарта подало мысль сочинителю тромбоннаго соло.}. Посл заклинанія показываются блуждающіе огоньки, въ оркестр пробгаютъ легонькія неуловимыя фразы, и наконецъ начинается неподражаемый фантастическій маршъ усопшихъ двъ. Маршъ въ do mineur въ ³/₄. Первую четверть исполняютъ pizzicato контрабасы и литавры pianissimo, вторую и третью наполняютъ мдные инструменты, также pianissimo.

Послдній тактъ ритма звучитъ въ do-majeur, это придаетъ мотиву фантастическую оригинальность. Потомъ мотивъ переходитъ въ la-bmol, и кончается опять въ do majeur. Посл перваго изложенія, оркестръ замолкаетъ, и остаются только два фагота, которые гнусаво и таинственно высказываютъ какую-то чудную фразу тріолетами.— Можетъ быть, ваше мнніе странно, но вамъ кажется, что сочинитель хотлъ этими звуками изобразить скелетовъ, покидающихъ холодное свое ложе. Пока маршъ развивается и оглашаетъ кладбище неподражаемыми звуками, гробницы открываются, и со всхъ сторонъ появляются блыя тни.

Бертрамъ даетъ окончательныя наставленія и уходитъ.— Вдругъ кладбище озаряется яркими огнями, тни сбрасываютъ саваны, и являются прекрасными двами съ распущенными волосами.

Дикаи радость оживляетъ вс ихъ движенія…. он пляшутъ, прыгаютъ, веселятся.— Удивительно изобразилъ великій маэстро эту первую минуту неземнаго, адскаго скоре, веселья. Первая фраза танцевъ, которая не что больше, какъ простая гамма въ re mineur, начиная съ верхней квинты, не мене того поражаетъ своимъ изложеніемъ.

Причина эфекта — оригинальная инструментація. Три флейты, изъ коихъ одна маленькая, треугольникъ, кларнеты, гобои, четыре валторны и боле ничего. Струнная масса входитъ въ девятомъ такт какими то буйными, страшными скачками.

Является Робертъ. Его окружаютъ падшія двы, и различными искушеніями стараются склонить его сорвать втвь Розаліи!… Онъ не ршается. Тогда прелестницы прибгаютъ къ послднему средству…. къ искушенію посредствомъ любви. Обратимъ вниманіе на очаровательную фразу этого пассажа, которую ваши превосходные віолончелисты, Мейнгардъ, Шубертъ, Кнехтъ и проч., исполняютъ прекрасно. Робертъ колеблется, уступаеть, и наконецъ срываетъ втвь Розаліи! Раздается громовый ударъ, появляются страшные призраки, и оркестръ повторяетъ первую фразу въ re mineur, но уже съ оглушительнымъ шумомъ, всею массою инструментовъ.

Актъ этотъ удивительно хорошъ, невозможно достигнуть большаго колорита и вымысла.

Переведемъ духъ, а тамъ, не смотря на нахмуренныя брови нкоторыхъ заклятыхъ враговъ русской музыкальной критики, или, правильне сказать въ настоящемъ случа, музыкальнаго разбора, приступимъ къ описанію слдующихъ актовъ.

III.
Содержаніе: Противорчіе.— Анатомія и музыка.— Цпь людей.— Расположеніе Мейербера къ прекрасному полу.— Удивительная гармонія.— Nec plus ullra музыкальнаго колорита причина юношескихъ слезъ.— Громовое восклицаніе. — Неприличное помщеніе для сна ‘это онъ, это, онъ’.— Пилигримы.— Голосъ съ того свта. — Опять незванный гость. — Странный нарядъ. — Докучливый разговоръ. — Фантасмагорія и сонъ.

Музыканты, живописцы, писатели, вс вообще жалуются на равнодушіе публики въ отечественнымъ произведеніямъ, къ сожалнію, оно отчасти справедливо…. однако есть и исключенія, и я, право, не понимаю, напримръ, какимъ образомъ со дня напечатанія первой статьи Незваннаго Гостя, не смотря на то, что я прикрылся скромнымъ и неизвстнымъ именемъ Ростислава, я выдерживаю не мене того формальный приступъ: вопросы, совты, назиданія картечью сыплются вокругъ меня. Главною причиною этого натиска, я полагаю помщеніе статьи въ Сверной Пчел, пользующейся неотъемлемымъ преимуществомъ обращать на себя ласковое вниманіе нкоторыхъ писателей. Какъ бы то ни было, но меня обстрливаютъ со всхъ сторонъ. Иные укоряютъ, что я началъ статью Гофманской сказкой, впуталъ въ нее присказки, юмористику и проч.: по ихъ мннію, о музык надобно писать съ постнымъ выраженіемъ лица и на голосъ Requiescat in pace, другіе, напротивъ, увряютъ, что у меня умъ за разумъ зашелъ, что я слишкомъ серіозно говорю объ искусств, котораго непосредственное назначеніе ублажать наши чувства, и что я въ какомъ нибудь тремоло скрипокъ или хроматической гамм признаю мысль, поэтическое намреніе, тогда какъ они выражаютъ одни звуки и боле ничего. Нашелся даже человкъ, впрочемъ весьма милый, образованный (но совершенно эпикурейскаго направленія), который назвалъ меня несноснымъ педантомъ, и уврялъ, что меня никто не пойметъ.— Я ршительно расхохотался.

Но какъ согласовать противоположныя мннія? возразилъ я наконецъ: для одного я поверхностенъ и легокъ,— для другаго тяжелъ и непонятенъ. Надобно какъ нибудь умудриться и привести къ одному знаменателю вс эти противорчія.— Положимъ, что я дйствительно педантъ, и для ясности сравненія положимъ еще, что я какой нибудь профессоръ, анатомъ, напичканный учеными и техническими терминами, который изъ любви къ наук съ ножемъ въ рукахъ, ржетъ безъ пощады нжныя ткани прелестной женщины, копается въ фибрахъ… и проч., и не мене того въ своихъ занятіяхъ находитъ высокую поэзію.

Вы же, почтеннйшій поклонникъ Эпикура, въ музыкальномъ отношеніи, и, продолжая сравненіе, молодой человкъ пріятный, образованный, веселый, который смотритъ на хорошенькую женщину, какъ на милое созданіе, любуется, цвтомъ ея лица, близною ея кожи, во которому и въ голову не прійдетъ наблюдать процесъ кровообращенія или называть техническими терминами синія жилки, оттняющія виски и плечики красавицы, которою онъ любуется. Согласитесь, продолжалъ я, что въ такомъ случа между мною и вами огромное разстояніе, и что это разстояніе, однако же, непремнно чмъ либо наполняется, именно: людьми, составляющими переходъ отъ меня къ вамъ.

Посл профессора (продолжая сравненіе) слдуетъ практикующій медикъ, потомъ аптекарь, студентъ, фельдшеръ и такъ дале, вы же, не забудьте, вы молодой человкъ, наслаждающійся здоровьемъ и жизнью и ее принимающій ни какого участія въ нашихъ изысканіяхъ.

Статьи, подобныя настоящей, пишутся для этой цпи людей, которая насъ раздляетъ или соединяетъ, какъ угодно, и поврьте, что цпь эта весьма многочисленна.

Безъ техническихъ терминовъ и тщательныхъ изысканій музыкальная статья для посвященныхъ въ таинства науки, не будетъ имть большой приманки, между тмъ въ толп много молодежи и несовершенно серіозныхъ людей, для которыхъ неизлишнимъ бываютъ юмористика, присказки и проч.

Не знаю, удовлетворительно ли было мое объясненіе, но мн некогда, извините! Пора приступить къ длу.

Третій актъ ‘Роберта’ начинается женскимъ хоромъ. Вроятно, Мейерберъ большой обожатель прекраснаго пола, потому что у него вс женскія фразы обработаны съ особенною любовью и исполнены прелести. Первый хоръ третьяго акта чрезвычайно милъ, но какъ онъ у насъ весьма сокращается, то я почитаю излишнимъ обращать вниманіе на нкоторыя выходки композитора.

Посл незначительнаго речитатива на сцену выходятъ лица, принадлежащія ко двору принцессы Изабеллы, съ поздравленіемъ на счетъ скораго ея бракосочетанія, не знаю право съ кмъ, но только не съ Робертомъ.

Мотивъ хора тотъ же самый, какъ и во второмъ акт (начинающійся литаврами и pizzicati контрабасовъ), но здсь онъ развитъ во всей сил и прелести самой богатой гармоніи. Движеніе басовъ подъ мотивомъ весьма оригинально. Мдные инструменты звучно и съ удареніемъ высказываютъ мелодію, а струнная масса тяжелыми зигзагами двигается къ ней навстрчу. Тутъ тучи имитацій и неожиданныхъ гармоническихъ оборотовъ. Мейерберъ изъ фразы, незначительной для всякаго другаго, или, по крайней мр, для большаго числа музыкантовъ, съ умлъ составить замчательное цлое: онъ развилъ эту фразу до крайнихъ ея предловъ, и извлекъ изъ нея все, что можно было извлечь.

Хоръ прерывается аккордомъ ускновенной септины (7-me diminue). Робертъ показывается вдали и чарами заколдованной втви усыпляетъ всхъ присутствующихъ (только не слушателей, за это я смло поручусь).

Оставимъ безъ вниманія довольно ничтожную, небольшую кантилену, которую поетъ Робертъ, любуясь спящею Изабеллою, но вотъ страсти (дурныя страсти) начинаютъ въ немъ пробуждаться, струнные инструменты волнуются въ отрывистой тріолетной фраз, которая изрдка прерывается речитативомъ.

Робертъ разгоняетъ очарованный сонъ принцессы. Изабелла пробуждается, узнаетъ Роберта и испускаетъ пронзительный крикъ. Воплемъ ея начинается прекрасный, выразительный дуэтъ. Волненіе оркестра придаетъ необыкновенно-страстный характеръ первой части дуэта. Робертъ упрекаетъ Изабеллу въ томъ, что она, забывъ врность, намревается отдать свою руку другому, и грозитъ отмстить своему сопернику.

Отвтъ принцессы прекрасно выражаетъ характеръ женщины того времени: ‘Ты могъ на пол брани заслужить мою руку или умереть съ честью’, отвчаетъ она.

Слдующій мотивъ въ do majeur исполненъ страстнаго огня. Робертъ умоляетъ не отвергать его любви, онъ предается отчаянію, проситъ, жаждетъ, требуетъ взаимности. Изабелла, встревоженная, испуганная, вскрикиваетъ и въ страх падаетъ на колни. Оркестръ умолкаетъ!! Слышны тихія арпеджіи арфы.

Непорочная Изабелла призываетъ къ себ на помощь невидимыя силы. Глухо, со слезами, у ногъ Роберта, она начинаетъ знаменитую каватину ‘Grace’ въ fa mineur.

Лишь арфа и англійскій рожокъ акомпанируетъ трепетной мольб взволнованной Изабеллы. Она тихо повторяетъ: ‘Grace, grace, pour moi.‘ Робертъ непоколебимъ!

Долго со слезами, въ самыхъ трогательныхъ выраженіяхъ, она его умоляетъ, волненіе ея увеличивается, crescendo растетъ — альты присоединяются къ прежнимъ двумъ инструментамъ. Изабелла встаетъ, судорожно беретъ Роберта за руку, и изъ глубины сердца восклицаетъ ‘Grace, grace’ Въ эту минуту оркестръ, замолкнувшій предъ чистою мольбою непорочной двушки, вдругъ пробуждается отъ своего оцпеннія, и разражается всею массою съ послднимъ душевнымъ воплемъ Изабеллы!!

Когда я въ первый разъ услышалъ это громовое восклицаніе, то вскочилъ со стула и ушелъ изъ театра. Мн стало совстно! Я плакалъ какъ дитя! — нын, разбирая хладнокровно свои юношескія впечатлнія, я вижу ясно, что не музыкальная фраза ‘Grace’ меня прельстила, ни даже затруднительное положеніе Изабеллы… нтъ, чисто одинъ музыкальный колоритъ. Замтьте, какъ мастерски распорядился композиторъ: онъ вдоволь нашумлъ въ дуэт, истощилъ до возможности все страстное чувство,— что же оставалось ему? скажите: ударить въ барабаны? забить въ набатъ, или опустить завсу? и тогда Богъ знаетъ, какія предположенія пришли бы въ голову! Мейерберъ удивительно вывернулся изъ бды: онъ вдругъ притихъ, притаился, повялъ на слушателя какими-то мистическими звуками арфы — поставилъ Изабеллу на колни, и наконецъ онъ воспрянулъ и разразился громовымъ, неожиданнымъ ударомъ.

Робертъ не могъ не уступить просьб, выраженной при помощи такихъ убдительныхъ вспомогательныхъ силъ. Онъ ломаетъ втвь — очарованіе прекращается, и придворные, рыцари и дамы, которые почивали на ступеняхъ залы, у самыхъ дверей пріемной принцессы, просыпаются и входятъ толпой, протирая глаза. Придворные, увидвъ Роберта, неучтиво указываютъ на него и поютъ хоръ: ‘Это онъ, это онъ, какъ онъ смлъ, какъ онъ смлъ, тайно здсь, тайно здсь вдругъ явиться, и проч.’ Этотъ хоръ иметъ неоспоримыя гармоническія и даже мелодическія достоинства, но, во-первыхъ, онъ слишкомъ близокъ къ поразительному эфекту послдняго ‘grace’, во-вторыхъ, я знаю множество анекдотовъ, приспособленныхъ къ нему, и, признаюсь къ стыду моему, не могу безъ смха вспомнить фразу ‘это онъ, это онъ’. Въ-третьихъ, наконецъ, какъ вы вроятно замтили, я разбираю ‘Роберта’ въ поэтическомъ, колористическомъ его отношеніи, а не съ технической стороны. Къ тому же этотъ хоръ у насъ значительно сокращается. Въ слдствіе вышеизложенныхъ причинъ я приступаю къ описанію четвертаго акта.

Послдній актъ начинается хоромъ пилигримовъ. Въ четвертомъ акт всего три нумера, но каждый изъ изъ удивительно оттненъ и обрисованъ. Возвратися къ хору пилигримовъ. Первая фраза величественно и нсколько тяжело выражается басами и тромбонами. Ей отвчаютъ тихо и спокойно духовые инструменты. Дв эти массы переговариваются шестнадцать тактовъ, въ послдствіи входятъ скрипки прелестною фразой, о которой мы говорили въ прелюдіи. Замтимъ здсь весьма удачный гармоническій эфектъ. Весь хоръ и вступленіе въ него въ do mineur, на второмъ такт сочинитель останавливается на одинъ лишь тактъ на аккорд sol majeur доминант тона, и длаетъ на немъ, такъ называемую, каденцу, при этомъ случа онъ долженъ употребить fa-dies, чти производить весьма свжее и новое впечатлніе.

Весь хоръ написанъ унисоно для басовъ. Съ голосами входятъ трубы и валторны, и на рисунк мотива всхъ низкихъ массъ отбиваютъ рзкіе аккорды.

Хоръ кончаетъ piano прекраснымъ pizzicato. Пилигримы проникаютъ въ храмъ. За кулисами слышны органъ и пніе. Мы не находимъ словъ, чтобы достойно выразить всю высокую прелесть духовной псни, исполненной органомъ. И сладко, и утшительно, невольно слезы навертываются на глазахъ, когда слушаешь сію божественную пснь.

По окончаніи гимна, входятъ Бертрамъ и Робертъ. Искуситель страшится близости храма. Онъ старается увлечь Роберта, и общаетъ ему побду надъ соперникомъ, если онъ согласится совершенно предаться его власти. Робертъ колеблется, въ то же время вновь слышно духовное пніе. Съ невыразимымъ чувствомъ Робертъ вспоминаетъ юные свои годы, чистую молитву, заученную имъ на колняхъ покойной матери, онъ останавливается, съ благоговніемъ слушаетъ дивныя звуки, и повторяетъ ихъ…

Тутъ музыкальный разборъ становится невозможнымъ. Намъ остается, въ избытк чувствъ, преклонить колни и пригласить избранныхъ, способныхъ оцнивать истинно великое и художественное, выслушать это мсто, и раздлить съ нами теплое, сердечное чувство восторга къ изящному!!

Духовная пснь умолкаетъ. Робертъ, предавшійся сладкимъ воспоминаніямъ невинной молодости, безмолвствуетъ въ раздумь. Искуситель старается разсять его задумчивость, растравляетъ его раны, напоминаетъ, что вскор храмъ огласится брачною пснью Изабеллы съ соперникомъ Роберта, наконецъ разсказываетъ старинное преданіе, объявляетъ, что онъ ему отецъ, и что если Робертъ сегодня же не предастся вполн его власти, то онъ, Бертрамъ, погибнетъ навки! ‘Пойдемъ, удалимся отсюда,’ повторяетъ искуситель въ волненіи.

На сцен появляется Алиса, она ищетъ Роберта, желая избавить его отъ вліянія Бертрама, и возвратить къ прежней спокойной и тихой жизни. Начинается терцетъ, безсмертное произведеніе великаго художника.

Четыре віолончели, раздленныя на четыре голоса, выражаютъ прелестную мелодію въ si mineur. Окончаніе фразы подхватываетъ валторна и тихо досказываетъ мотивъ.

Робертъ повинуется влеченію своего сердца, и почитаетъ долгомъ слдовать за отцемъ. Алиса ужасается, искуситель уже изобличенъ въ ея глазахъ. Новою, свжею, мелодіею въ sі majeur она возсылаетъ къ небу тихую молитву. Мотивъ прерывается минорною треолетною фразою Бертрама, который уговариваетъ Роберта идти съ нимъ. Мотивъ молитвы вновь возвращается,— вс три голоса сливаются, но каждое дйствующее лице сохраняетъ свой неотъемлемый характеръ. Бертрамъ, тщетно умоляющій Роберта, показываетъ ему адскій договоръ, и упрашиваетъ его укрпить мрачное общаніе отца. Сочинитель, въ этомъ мст, вводитъ новую дикую отрывистую фразу въ sol mineur. Бертрамъ въ сильнйшемъ волненіи, Робертъ долго колеблется, и наконецъ уступаетъ.

Въ это мгновеніе Алиса вспоминаетъ о завщаніи матери Роберта, и передаетъ ему послднія слова покойной. Робертъ узнаетъ руку матери, и дрожащимъ голосомъ читаетъ загробное назиданіе.

Композиторъ въ этомъ мст увлекся поэтическою фантазіею, впрочемъ не совершенно изящною. Для выраженія голоса съ того свта, онъ помстилъ не въ оркестр, а подъ поломъ сцены трубу, которая нжными, несвойственными ей звуками взываетъ къ погибающему. Мелодія эта (также въ si mineur), сама по себ очаровательна! Дале слышимъ уже не одну, а дв трубы. Намъ прискорбно подобное музыкальное соображеніе, но мелодическая прелесть, необыкновенное чувство, которымъ согртъ мотивъ, заставляютъ забыть странность изложенія.

Робертъ, тронутый до глубины сердца, роняетъ изъ рукъ завщаніе матеря. Алиса его поднимаетъ, и продолжаетъ громко и ясно читать роковыя слова. — Мелодія развивается и растетъ.

Бертрамъ старается отвлечь вниманіе Роберта. Алиса, добрый, чистый его геній, удерживаетъ колеблющагося. Поразительный crescendo на fa dies разршается сильнйшимъ изложеніемъ унисоно всхъ массъ того же мотива: но уже не въ si mineur, а въ si majeur! Замтимъ мимоходомъ, что этотъ истинно увлекающій эфектъ породилъ всю систему Верди: онъ, такъ сказать, усвоилъ его и себ и употребилъ даже во зло.

Посл такого выразительнаго, crescendo, опера кончается и немногія остальныя фразы проходятъ безъ вниманія. Мы разскажемъ въ нсколькихъ словахъ окончаніе содержанія. Благодаря Бога, назначенный часъ для Бертрана миновалъ, онъ проваливается въ какую-то огнедышащую яму, куда ему и дорога, а Алиса, добрый генія Роберта, торжествуетъ и приводитъ его къ стопамъ принцессы, которая и соглашается отдать свою руку Роберту….

Едва усплъ я окончить предлагаемый разборъ, какъ часы моего ближайшаго сосда прозвонили съ какимъ-то непріятнымъ шипніемъ полночь, въ ту же самую минуту кто-то осторожно постучался въ дверь моей скромной комнатки. По привычк, я машинально отвчалъ ‘милости просимъ.’ Дверь тихо отворилась, я остолбенлъ. Ко мн вошелъ незваный гость опернаго ужина, я его узналъ съ перваго взгляда, но на этотъ разъ по странному, и непонятному для меня капризу, на немъ была синяя, толстая блуза французскаго покроя, безъ пояса и застежки, на ногахъ у него были тяжелые деревянные башмаки, туго набитые соломою, на ше красная шерстяная косынка. Я не спускалъ съ него глазъ. Старичекъ снялъ съ себя красную шапку, взялъ стулъ, и услся на немъ верхомъ прямо противъ меня.

‘Вы хорошо сдлали,’ сказалъ онъ по-французски сильно картавя, ‘что послушались моего совта. Что касается до меня, я доволенъ, прибавилъ, прищуриваясь несносный старикъ. Но почему вамъ вздумалось, скажите, указывать на ничтожныя пятнышки на блистательномъ плащ моего знаменитаго біографа? Это неосторожно и неприлично, что вы, Французъ какой, или Нмецъ, что вдругъ ршительно высказали ваше мнніе? Берегитесь: у меня есть знакомые въ Париж, продолжалъ проклятый поститель, люди умные, просвщенные, отличные музыканты и сочинители, правду сказать, они не пишутъ для публики…. но все равно, люди съ большимъ дарованіемъ, вы можете поврить мн на слово. Да помилуйте, они васъ живаго съдятъ.

— Господинъ…. не знаю, какъ васъ звать, воскликнулъ а наконецъ съ нетерпніемъ: во-первыхъ, по какому праву входите вы въ мою комнату ночью? во-вторыхъ, прошу васъ знать, что я ни какихъ совтовъ отъ васъ не принималъ и не принимаю,— а писалъ такъ потому, что я искренній поклонникъ Мейербера, и оттого, что мн хотлось писать — вотъ и все. Что же касается до вашихъ даровитыхъ знакомыхъ, то я весьма буду сожалть, если заслужу ихъ негодованіе, но что же длать, на всхъ не угодишь!

Ночной поститель принялся насвистывать ‘Je sais sergent ferme et galant.’ Я разсердился не на шутку и неучтиво потушилъ свчу. Въ комнат стало свтле, глаза проклятаго старика горли какъ раскаленные уголья, а остальная часть лица свтилась фосфорическимъ пламенемъ. Я бросился съ постели, и спряталъ голову въ подушки. Незванный гость свистлъ, трубилъ, оралъ во все горло и на вс тоны. ‘Je suis sergent’, ‘Ma Fanchon est charmante’, ‘C’est l’amour, l’amour.’ — Я съ досады схватилъ первый предметъ, попавшійся мн подъ руку, и съ силою пустилъ по тому направленію, гд свтились глаза проклятаго моего гонителя. Предметъ разлетлся въ дребезги. Отъ шуму я проснулся. На стол свчи догорали блднымъ огнемъ, самъ я не знаю какъ очутился въ постел. Я повернулся на другую сторону, перекрестился, и пожелалъ себ спокойной ночи.

Ростиславъ.

Читайте также: