Нещастный вечеръ
(Повсть Дюкре-Дюминиля.)
Францъ Обри.
Встникъ Европы, No 8, 1804.
Несчастный вечер, Дюкре-Дюминиль Франсуа Гийом, Год: 1804
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Францискъ, молодой человкъ, хорошо воспитанный, честный, скромный и любезный, получивъ посл родителей бдное наслдство, старался сыскать себ мсто, соотвтственное съ дарованіями его и склонностями, но долго не могъ найти: онаго, что однакожъ ему не помшало думать о женитьб. Онъ познакомился съ Эмиліею и страстно въ нее влюбился. Эмилія была шестнадцати лтняя сирота и зависла отъ опекуна. Г. Обри — такъ онъ назывался — хранилъ y себя небольшую сумку, ввренную ему родителями сей любезной двушки до совершеннаго ея возраста. Сей союзъ былъ невыгоденъ для Франциска со стороны Фортуны, но любовь, въ иныхъ сердцахъ, всегда бываетъ сильне корыстолюбія. Францискъ, получивъ согласіе Эмиліи, женился на ней. Сія любезная и добродтельная чета долго наслаждалась чистйшимъ блаженствомъ, четверо дтей, которыхъ Эмилія сама кормила, увеличили еще мру щастія ихъ.
Эмилія была нжная супруга и добрая мать. Францискъ, съ своей стороны, могъ служить образцомъ мужьямъ и отцамъ, но, не нашедъ себ никакого мста, съ ужасомъ предвидлъ, что малое имущество его скоро изтощится, и страхъ близкой нищеты отравлялъ щастіе сихъ любовниковъ супруговъ.
Францискъ засталъ однажды Эмилію въ слезахъ. Что теб сдлалось, милая? спросилъ онъ у нее съ безпокойствомъ. — ‘Что мн сдлалось, Францискъ!…’ Ты знаешь, что отъ тебя не видала я ни малйшей причины къ огорченію, знаешь, что я обожаю тебя, ты любишь меня страстно…. Но, милой другъ! какъ щастіе къ намъ неблагосклонно! Ты не можешь найти мста, мы не имемъ никакихъ доходовъ и принуждены теперь продавать наши бдные пожитки, чтобъ было, чмъ питаться. Подумай, что у насъ четверо дтей, и что скоро мы вс шестеро умремъ съ голоду, естьли Богъ надъ нами не сжалится.’ — Эмилія! какая мысль! — ‘Знаешь ли, мой другъ! что вс наши вещи въ заклад, и что намъ нечего боле продавать, кром столовъ, стульевъ, кровати?’…. Боже мой! — ‘Денегъ у насъ только двнадцать ливровъ, и когда мы ихъ издержимъ, то что съ нами будетъ?’ — Послушай, Эмилія!….. Я вспомнилъ, что два дни тому назадъ вступила ты въ совершенныя лта. Опекунъ твой очень честной человкъ, естьли бы онъ отдалъ теб поскоре твое наслдство…..— ‘Ахъ, Францискъ! какая щастливая мысль! самъ Богъ внушилъ теб ее. Я совсмъ забыла объ этомъ. Какая драгоцнная и неожидаемая помощь милосердаго Промысла! Такъ точно, я теперь въ совершенныхъ лтахъ, и Г. Обри долженъ дать мн отчетъ въ моемъ имніи.’ — Много ли слдуетъ теб получить? — ‘Около девяти тысячь ливровъ.’ — Девять тысячь ливровъ, Эмилія! — ‘Такъ, мой другъ!’ — О! какъ мы будемъ щастливы! мы, которые привыкли малымъ довольствоваться! — ‘Знаешь ли, что теб надобно сдлать? Мой опекунъ живетъ не далеко отсюда, въ маленькомъ городк Мёлан: напиши къ нему учтивое письмо, и попроси, чтобъ онъ увдомилъ тебя, когда будетъ ему время сдлать съ тобою разчетъ. Не скрывай отъ него нашей крайности: онъ лучше почувствуетъ необходимость кончишь это дло безъ отлагательства. Бери скоре перо и пиши!’
Францискъ съ величайшею радостію исполняетъ совтъ жены своей. Написавъ письмо, относитъ его немедленно на Почту и возвращается домой съ восхищеніемъ. Съ сей минуты веселость снова появилась на лицахъ супруговъ, и они, казалось, еще больше начали любить другъ друга. Съ какимъ нетерпніемъ Эмилія дожидается отвта Гна. Обри! какъ бьется ея сердце, когда увидитъ она почтяліона!…. Желанный отвтъ приходитъ черезъ недлю. Эмилія входитъ съ торжествующимъ видомъ, говоря Франциску: ‘Вотъ отвтъ опекуна моего, другъ мой! Посмотримъ, что, въ немъ заключается.’….
‘Любезный Францискъ! зная время вступленія твоей супруги въ совершеннолтіе и, предвидвъ справедливое ваше требованіе, я заране отложилъ для нея небольшое сокровище, которое простирается до 8754 ливровъ, они черезъ нсколько дней будутъ готовы, ибо я хочу обмнять всю эту сумму на золото, чтобъ теб удобне было ее отъ меня везти. И такъ прізжай ко мн въ будущее воскресенье за-просто обдать, мы разочтемся, и ты получишь деньги, въ которыхъ, не сомнваюсь, чтобъ вы не имли большой нужды въ разсужденіи ныншнихъ неблагополучныхъ обстоятельствъ и дороговизны. Прости, любезный Францискъ! уврь мою добрую Эмилію, что я душевно ее люблю, и поцлуй за меня милыхъ своихъ дтей. Я есмь, и проч.’
‘Ахъ, мой другъ! вскричала Эмилія, обнимая своего мужа: какъ мы щастливы!’ — Какой доброй и честной человкъ твой опекунъ! — ‘Онъ всегда любилъ меня, какъ нжной отецъ.’ — И такъ мы скоро получимъ….. Но до Воскресенья еще пять дней. Чмъ будемъ мы жить до того времени? Притомъ же надобно и теб съ дтьми оставить сколько нибудь денегъ, пока съзжу я къ Г. Обри. Другъ мой! сдлаемъ еще небольшое пожертвованіе, оно будетъ уже послднее. Продадимъ эту комоду. — ‘Комоду?’ — Да! она хороша, намъ врна дадутъ за нее два луидора. — ‘О! по крайней мр.’… — Мы посл купимъ другую: не правда-ли? — ‘Безъ сомннія,’ Францискъ немедленно находитъ покупщика, которой, отщитавъ ему 54 ливра, увозитъ комоду. Какъ Францискъ, доволенъ! какъ Эмилія наслаждается щастіемъ своего любезнаго Франциска! Пять дней кажутся супругамъ пятью вками. Они стараются сократить время пріятными разговорами. Эмилія! говорилъ Францискъ: это небольшое имніе будетъ мн очень дорого, потому что оно твое! — ‘Что ты говоришь, милой мой! оно общее наше.’ — Посовтуемся же теперь, какъ бы намъ лучше употребить эту сумму. — ‘Это не мое дло, я полагаюсь на тебя, мой другъ! разпоряжай, какъ хочешь.’ — Не положить ли намъ эти деньги въ торгъ? — ‘Не худо.’ — Ты искусна во всхъ женскихъ рукодліяхъ, мы заведемъ Модную лавку.— ‘Это бы меня не затруднило.’ — A я сталъ бы закупать товары держать книги. Съ девятью тысячами ливровъ можно сдлать очень хорошее начало. — ‘Правда, a съ нашею честностію мы легко могли бы пріобрсть кредитъ.’ — Безъ сомннія, и такъ теперь это дла ршено, Аннушку можешь ты отнять отъ груди: не такъ ли? — ‘Конечно, ей минуло уже десять мсяцовъ.’ — Другихъ дтей отдадимъ въ пансіонъ, пока придутъ въ такой возрастъ, что будутъ въ состояніи намъ помогать, такимъ образомъ ничто не станетъ отвлекать насъ отъ торгу нашего. — ‘Ахъ! какъ этотъ планъ мн нравится!…. Наконецъ мы будемъ щастливы, любезный Францискъ!’— Такъ, милая! и естьли успхъ наградитъ трудолюбіе наше, что намъ ничего желать не останется!…
Длая сіи пріятныя разпоряженія, они даже назначили, въ какой части города нанять имъ лавку….. Но, увы! судьба готовилась изпровергнуть ихъ невинныя предпріятія…. Станемъ продолжать.
Наконецъ толь долго ожиданное Воскресенье наступило. Эмилія приготовила мужу своему все, что было надобно ему для дороги: она такъ была осторожна, что вшила ему между кафтана и подкладки кожаной карманъ для луидоровъ, которые ему отданы будутъ Гм. Обри. Берегись, мой другъ! говорила она ему, чтобъ ихъ y тебя не украли. Не забудь, что ты повезешь съ собою все наше имніе. Ты прідешь въ Мёланъ къ обду, тамъ ночуешь, a завтра не мшкай, мой другъ! попроси Гна. Обри, чтобъ онъ поране веллъ приготовить для тебя завтракъ, и позжай немедленно. Погода хороша, дни велики, и на большой дорог нтъ никакой опасности до осьми часовъ вечера. Завтра буду я дожидаться тебя около девяти часовъ: не такъ ли? О! какъ стану я щитать минуты! какая будетъ мн сугубая радость: увидть милаго мужа, и высыпать здсь, вотъ на этотъ столъ, золото, которое онъ привезетъ! Еще разъ прошу тебя, будь остороженъ!’ — Не опасайся ничего, моя Эмилія! — ‘Не зазжай никуда!’ — Разв ты почитаешь меня робенкомъ? — ‘Нтъ, мой милой! я знаю, что ты человкъ обстоятельной, но эта сумма такъ кажется мн драгоцнна, когда я вздумаю, что она избавитъ все наше семейство отъ бдности!’— Прости, Эмилія! обойми меня. — ‘Прости, мой другъ! Смотри же, не оставайся тамъ больше одной ночи, a естьли что тебя задержитъ, то напиши ко мн.’ — Будь же покойна! — ‘Прости, любезный Францискъ! желаю теб щастливаго пути!’…
Эмилія проводила его за ворота я долго слдовала за нимъ глазами, наконецъ возвратилась въ комнаты со стсненнымъ сердцемъ, но притомъ и съ нкоторымъ удовольствіемъ, что онъ похалъ….. Эмилія провела тотъ день въ великомъ безпокойств, задумывалась, грустила, a ночью страшные сны мучили ее безпрестанно. По утру проснувшись, первая мысль ея была та, что ввечеру увидитъ она своего мужа, и сія надежда возвратила ей на нсколько часовъ спокойствіе, однакожъ и этотъ день былъ для нее не веселе перваго и показался ей вкомъ. Наконецъ бьетъ восемь часовъ, потомъ девять, и сердце ея сильно бьется отъ радости. Она выходитъ на улицу и смотритъ, не детъ ли ея милой?… но его нтъ!… Она слышитъ десять часовъ, уже наступила темная ночь…. бьетъ одиннадцать….. и онъ не возвращается!…. Эмилія во всхъ мимоидущихъ думаетъ видть своего мужа, и сердце ея сильно трепещетъ при вид каждаго мущины, которой ростомъ подобенъ Франциску, но это всё не онъ…. Наконецъ слышитъ она двенадцать часовъ, и съ отчаяніемъ въ душ удаляется въ свою комнату съ улицы, гд нетерпливые взоры ея долго и тщетно искали Франциска. Эмилія, возвратясь домой, проливаетъ источники слезъ.
Онъ не возвращается! говоритъ она сама въ себ: Боже мой! не случилось ли съ нимъ какого нещастія? Онъ знаетъ, какъ я теперь тревожусь, знаетъ, съ какимъ нетерпніемъ жду его…. и не детъ!… Естьли бы что нибудь его задержало, онъ бы меня увдомилъ…. но, можетъ быть, мой опекунъ не пустилъ его. Естьли же онъ писалъ ко мн съ Почтою, то это письмо получу я не прежде, какъ завтра по утру, прибгнемъ же къ терпнію и станемъ ждать дня!
Я не въ состояніи описать, какую мучительную ночь провела Эмилія: надобно быть на ея мст, чтобъ почувствовать всю непомрность ея страданій. Она долго не смыкала глазъ, когда же наконецъ сонъ побдилъ ослабвшія ея чувства, то ужасныя мечты представляли ей мужа ея, умерщвленнаго разбойниками и плавающаго въ крови. Ей казалось, что онъ простираетъ къ ней руки, зоветъ ее къ себ!…. Эмилія просыпается отъ сильнаго волненія и ужаса: пустота брачнаго ложа приводитъ ей на память отсутствіе ея супруга, она орошаетъ постелю горькими слезами. День застаетъ ее въ семъ безутшномъ со стояніи. Вставъ съ поспшностію, бгаетъ она по всему дому, спрашиваетъ писемъ… Нтъ! Какъ горесть ея усилилась?…. Утро проходитъ, и печальная Эмилія возвращается въ смиренное свое убжище, гд, не взирая на глубокую скорбь свою, разточаетъ нжнйшія попеченія дтямъ, которыя спрашиваютъ у нее: гд папинька?…. и — сердце ея обливается кровію.
Между тмъ, какъ она кормитъ грудью свою Аннушку, слышитъ громкой стукъ у дверей, она встаетъ стремительно, вскричавъ: ‘ Ахъ, вотъ онъ! ты ли это, мой другъ?’
Отворивъ двери, видитъ она, вмсто Франписка, большаго, свирпаго виду и совсмъ незнакомаго ей мущину. Онъ держитъ въ рук длинную шпагу, a изъ подъ шляпы его, на бокъ надтой, сверкаютъ дикіе, впалые глаза, Эмилія, и безъ того уже волнуется страхомъ, пришла въ величайшій ужасъ при вид сего головорза. Здсь ли живетъ Г. Францискъ? спросилъ онъ грубымъ голосомъ,— ‘Здсь, сударь! но его нтъ дома.’— Нтъ дома? — ‘Да! онъ въ дорог.’ — Какъ въ дорог? Разв онъ сегодня по утру ухалъ? — ‘Нтъ, онъ похалъ третьяго дня. ‘ — Можно ли такъ безстыдно лгать? Я вчера ввечеру его видлъ. — ‘Вчера ввечеру?’ — Да, и я пришелъ за двумя стами луидоровъ, которые онъ мн проигралъ. — ‘Какъ!’ — Такъ, сударыня! онъ проигралъ мн двсти луидоровъ, и они мн сію минуту надобны.
Между тмъ, какъ бдная Эмилія стоитъ, какъ громомъ пораженная, наглецъ садится и продолжаетъ: Я ждалъ его сего дня цлое утро понапрасну. Онъ общалъ разплатиться со мною прежде одиннадцати часовъ, теперь уже двенадцать, и я пришелъ за своими деньгами, пришелъ заставить его заплатить. — ‘Пожалуйте объясните мн это получше: вы терзаете мое сердце!’ — Это и такъ очень ясно, но разв вашъ мужъ не приходилъ вчера домой? — ‘Я уже третій день его не видала.’ — A! понимаю: видно онъ не смлъ показаться. — ‘Онъ игралъ, говорите вы?’ Да, игралъ такъ, какъ и прочіе. — ‘Вы ошибаетесь, сударь, это врно былъ не мужъ мой!’ — Онъ самый: молодой человкъ, которой здилъ въ Мёланъ, гд получилъ около 400 луидоровъ. — ‘Боже мой! точно такъ?’ — Онъ игралъ, сударыня! говорю я вамъ, проигралъ вс свои 400 луидоровъ, да мн еще 200 на честное слово. — ‘Францискъ! нещастный!’… — Мн надобны деньги, сударыня! — ‘Великій Боже!’… — Карточные долги гораздо священне векселей: надобно непремнно, чтобъ онъ мн заплатилъ, въ противномъ случа я посажу его вотъ на эту шпагу! — ‘О Боже мой!» — Гд бы онъ мн ни попался, я заколю его! — ‘Злодй!…. но какимъ образомъ случилось это нещастіе?’ — Какое тутъ для него нещастіе? Я больше нещастливъ, что мн не отдаютъ моихъ денегъ. Естьли’ продать все, что я здсь вижу, то больше ста ефимковъ не получить!… — ‘Боже мой! я умираю….’ Пойду сей часъ искать этого бездльника и — раздлаюсь съ нимъ по свойски…..
Онъ хочетъ итти: нещастная Эмилія бросается къ ногамъ его и омываетъ ихъ слезами. ‘Сжальтесь, сударь! говоритъ она ему самымъ трогательнымъ голосомъ: сжальтесь надъ злополучною его женою, надъ маленькими, невинными его дтьми! умоляю васъ!… и ежели вы отецъ’…. — Нтъ, я не отецъ! — ‘Скажите мн, гд мой мужъ?’ — По чему я знаю, когда его нтъ здсь? — ‘Куда вы идете?… сдлайте милость!’ — Отвяжись же отъ меня съ хныканьемъ своимъ и слезами…. (Онъ отталкиваетъ ее.) Я найду и подъ землею подлеца, мужа твоего, и естьли онъ мн не заплатитъ, то одинъ изъ насъ непремнно долженъ будетъ остаться на мст….
Грубіянъ уходитъ наконецъ.— Посудите о состояніи Эмиліи! Предавшись безмрному отчаянію, она повергается на полъ, зоветъ мужа…. смерть — смерть, какъ единственное убжище отъ золъ, ее угнетающихъ. Сосди сбгаются на вопль ея, стараются ее утшить, но это невозможно. Она рветъ на себ волосы, бьетъ себя въ грудь, отвергаетъ бдныхъ дтей своихъ и невинныя малютки наполняютъ домъ жалостнйшими стенаніями.
Продолжительное изступленіе отчаянія привело наконецъ Эмилію, въ такую слабость, что разсудокъ ея почти затмился. Она сидитъ на стул, опустя голову на грудь и свсивъ руки. Францискъ, повторила она томнымъ и прерывающимся голосомъ, Францискъ игралъ! Францискъ, который прежде не показывалъ ни малйшей склонности къ этому пороку!… И не довольно того, что онъ проигралъ маленькое мое имніе, надобно мн теперь страшиться, чтобъ не потерять моего мужа. Ахъ, Францискъ! возвратись къ своей Эмиліи, признайся ей въ своемъ проступк, и она закроетъ тебя грудью своею отъ ударовъ, которыми неистовый извергъ готовится разить тебя!…
Эмилія боле двухъ часовъ провела въ семъ плачевномъ состояніи… Вдругъ поднялся большой шумъ на двор. Эмилія, терзаемая мрачнымъ предчувствіемъ, летитъ туда… Читатели чувствительные! какой предметъ поражаетъ зрніе ея! Это супругъ ея! это Францискъ, котораго несутъ на носилкахъ! Онъ совсмъ обезображенъ, окровавленъ, голова его склонилась на плечо, глаза закрыты, словомъ, онъ погруженъ въ ничтожество смерти.
Эмилія хочетъ броситься на сей трупъ, но ее схватываютъ и уносятъ въ комнату, куда черезъ минуту четыре человка вносятъ Франциска. Онъ живъ еще, сударыня! сказали они ей, и недавно говорилъ.
Нещастнаго Франциска кладутъ на постелю: онъ открываетъ умирающіе глаза, обращаетъ ихъ на жену свою, и простираетъ къ ней руку, на которую она стремительно повергается. Тогда наступаетъ глубокое молчаніе, и Францискъ слабымъ голосомъ произноситъ слдующія слова, прерываемыя часто тяжелыми вздохами и рыданіями:
‘Я требую, чтобъ никто не выходилъ изъ комнаты, и чтобъ вс слышали горестное мое повствованіе’. Примръ мой да послужитъ разительнымъ для всхъ урокомъ!’… Нжная моя супруга, Эмилія! сколько должна ты меня ненавидть!…. Такъ! я ввергнулъ тебя въ вчную бездну нещастія, я заслужилъ твою ненависть, которая еще усугубится, когда узнаешь ты мое преступленіе….’
‘Опекунъ твой принялъ меня очень ласково, я везъ вчера домой извстную теб сумму, воображая, съ какимъ удовольствіемъ вручу теб ее, и съ какою радостію примемся мы за исполненіе плана, вмст нами начертаннаго. Какъ это путешествіе было мн пріятно! Однакожь голова у меня сильно кружилась. Г. Обри такъ много подчивалъ меня разными винами, что я лишился почти разсудка. Я возвратился въ Парижъ еще засвтло. Прозжая въ восемь часовъ мимо Пале-Рояль, съ любопытствомъ смотрлъ я на окна огромнаго дома, блистательно освщенныя, и чувствовалъ непреодолимое желаніе узнать, что тамъ произходитъ. Я вхожу и вижу себя въ большомъ трактир, въ адской бездн, которой многочисленные вертепы наполнены не людьми, но фуріями. Безчисленная толпа окружаетъ столы, обремененные золотомъ. Глубокое молчаніе господствовало въ сихъ кругахъ, гд предсдало блдное корыстолюбіе съ погасшими и впалыми глазами. Тамъ груды луидоровъ появлялись и изчезали въ дв секунды. Игроки не относили рукъ отъ кармановъ своихъ, въ которые клали, или вынимали изъ нихъ блестящій соръ,. причиняющій толь много добра, а еще боле зла роду человческому… Съ сердечнымъ прискорбіемъ смотрлъ я на неансытную алчность сихъ нещастныхъ, совсмъ не помышляя, что скоро буду самъ жертвою ихъ! Одинъ изъ нихъ начинаетъ со мною разговоръ, возбуждаетъ нечувствительно мое любопытство, и наконецъ заводитъ меня въ игру, предложивъ поставить на карту одинъ луидоръ, съ нимъ по поламъ. Я подумалъ, что могу пожертвовать бездлкою, не разстроивъ себя, и былъ твердо намренъ посл этого тотчасъ перестать. Первую карту у меня убили — другую также, третья возвратила мн половину проигрыша моего. Желая привезти къ теб всю сумму сполна, отважился я поставить еще три луидора, чтобъ воротить весь проигрышъ, но проигралъ ихъ. Тогда хотлъ я перестать, но ненавистный соблазнитель мой умлъ удержать меня…. Наконецъ я, которой всегда ненавидлъ игру, и за минуту передъ тмъ осуждалъ другихъ…, не знаю, какъ это случилось! но скоро очутился я сидящимъ за карточнымъ столомъ съ сими нещастными и поэнтировалъ еще горяче ихъ. Правда, что злодй мой сидлъ подл меня, правда и то, что чмъ больше я проигрывалъ, тмъ живе представлялъ себ твою горесть, и тмъ горяче игралъ, продолжая надяться, что возвращу проигранное. Потомъ отчаяніе овладло мною: увидя, что осталось у меня очень мало луидоровъ, поставилъ я ихъ вс на одну карту, и ее убили. Тогда половинщикъ злой далъ мн взаймы нсколько денегъ, которыя я также проигралъ. Наконецъ, не имя боле ни полушки, проигралъ я еще на честное слова 200 луидоровъ.
‘Я былъ совершенно вн себя, не зналъ и не помнилъ, что длалъ, ‘словомъ, разсудокъ мой совсмъ помрачился… День засталъ меня въ этомъ вертеп. Не имя ничего, кром отчаянія, вышелъ я на улицу, проклиная игру, всю Природу и самаго себя. Не смя возвратиться домой, побжалъ я какъ безумный въ Элисейскія поля: тамъ, бросясь на землю, обвинялъ я Провидніе, судьбу, и жаллъ, что не осталось у меня и столько денегъ, чтобъ купить пистолетъ. Ахъ, Эмилія моя!… въ какомъ вид представлялась ты моему воображенію!…. Наконецъ проливая горькія слезы, поражая себя въ грудь, скрывающую толь жестокое, зврское сердце, встртился я съ чудовищемъ, разорившемъ меня. Злодй сказалъ мн, что видлъ тебя и что ты все знаешь!…. Потомъ вынувъ изъ-подъ плаща два пистолета, подавалъ мн одинъ, вызывая на поединокъ….. Да! вскричалъ я, схвативъ убійственное орудіе: я употреблю этотъ зарядъ, но только на то, чтобъ наказать неблагодарнаго супруга, безчеловчнаго отца, изверга, которымъ вся Природа должна гнушаться!…. Въ ту же самую минуту…. Эмилія….. пистолетъ въ ротъ….. смертоносный свинецъ вылетлъ — и я упалъ!… Не знаю, что съ тхъ поръ произходило…. Безъ сомннія устрашенный бездльникъ ушелъ отъ своей жертвы…. Ты меня видишь наконецъ, но таково ли долженствовало быть наше свиданіе?…. Вредное потворство, которое терпитъ, или, лучше сказать, покровительствуетъ сіи вертепы, гд честный человкъ можетъ такъ легко попасть въ разставляемыя плутами сти и бдственно погибнуть!…. Естьли бы этотъ адъ былъ не отворенъ, вошелъ-ли бы я въ него? разорилъ ли бы жену и дтей? Я существовалъ бы еще, Эмилія! Такъ, я жилъ бы для того, чтобъ боготворить тебя, чтобъ составлять твое щастіе!… Но вс наши пріятныя мечты изчезли навсегда, я расточилъ твое имніе, нжнйшій мой другъ! Деньги, мною проигранныя, были твои!…. Прости! тверди безпрестанно дтямъ своимъ объ ужасной смерти нещастнаго ихъ отца. Примръ этотъ да удалитъ ихъ навсегда отъ пагубныхъ убжищъ разврата! да побудитъ онъ правительство запереть навки сіи вертепы, толь опасные для нравовъ и невинности!’…,
Такъ говорилъ Францискъ, и умеръ, изпросивъ у Эмилій великодушное прощеніе.
Съ сего времени нещастная его вдова, безпрестанно проливая слезы, не жила, a томилась. Будучи принуждена заниматься самыми низкими и тяжелыми работами, для содержанія себя и дтей, умерла наконецъ и она отъ горести и нужды! Дти ея живутъ теперь у Гна. Обри, которой взялъ ихъ къ себ изъ человколюбія. Онъ безпрестанно сожалетъ о двухъ супругахъ, сотворенныхъ любить одинъ другаго и составлять взаимное щастіе, но которыхъ одинъ вечеръ заблужденія низвергнулъ безвременно во гробъ,
Таковы суть бдственныя слдствія игры! Молодые Читатели! когда почувствуете вы влеченіе сей пагубной страсти, приведите себ на память плачевную участь Франциска, которая, по нещастію, не есть вымыселъ!