СПЕЦІАЛЬНОСТЬ МИССЪ СТОТФОРДЪ.
СПЕЦІАЛЬНОСТЬ МИССЪ СТОТФОРДЪ.
РАЗСКАЗЪ
Филиппа Марстона.
Филиппа Марстона.
Гарлейская улица, 24 декабря 1 часъ ночи.
Поздне.
Дж. С.’
‘Отечественныя Записки’, No 11, 1881
Специальность мисс Стотфорд, Марстон Филип, Год: 1880
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Агата Стотфордъ была несчастная. Она жила среди артистическаго и литературнаго кружка, но сама не была ни артисткой, ни литераторомъ. Ея отецъ былъ извстнымъ живописцемъ, братъ — поэтомъ, а сестра сочиняла музыкальныя пьесы, которыя, по мннію знатоковъ, недалеко стояли отъ Вагнера, бывшаго кумиромъ эстетическаго кружка миссъ Стотфордъ. Кром того, вс знакомыя ей женщины отличались какимъ-нибудь талантомъ. Одна искусно передавала на фортепіано идеи великихъ композиторовъ, другая рисовала, третья ваяла, четвертая писала романы, пятая славилась умньемъ поддерживать въ обществ блестящій разговоръ, наконецъ, шестая была замчательной красавицей.
Одна Агата не имла никакой спеціальности. Она была не дура, легко распознавала хорошую картину отъ дурной, могла, съ самой незначительной помощью критики, найти красоты въ поэтическомъ произведеніи, но не отличалась и тнью оригинальнаго генія. Отецъ долго и старательно училъ ее рисовать, но единственнымъ результатомъ всхъ его усилій была маленькая акварель, изображавшая одинокую корову, уныло пившую воду изъ пруда. Она пыталась писать стихи и воспла въ четверостишіи свою канарейку:
О, птичка, ты поешь съ утра,
Весь день ты радуешь меня,
И горе, скуку отгоняешь,
И сердце счастьемъ наполняешь!
Но на этомъ она и остановилась въ искуств и литератур.
Она безспорно была хорошенькая: фигура ея была граціозная, цвтъ лица прекрасный, глаза голубые, волосы золотисто-русые. Но мужчины, посщавшіе студію мистера Стотфорда, требовали отъ женщины, лишенной генія, нсколько боле миловидности. Еслибы она была такой замчательной красавицей, какъ ея другъ, мистрисъ Лиддель, томные глаза которой, казалось, познали тайну жизни и смерти, то ей легко простили бы отсутствіе другихъ талантовъ. Но теперь съ ней обращались скоре какъ съ котенкомъ, чмъ съ женщиной, и это ее выводило изъ себя.
Наконецъ, миссъ Стотфордъ ршилась произвести эффектъ или умереть. Посл долгихъ размышленій, она выбрала себ спеціальностью благородство. Она сдлаетъ что-нибудь особенно благородное, конечно, не ради благородства, но чтобы произвести эффектъ. Грандіозное, живописное убійство было бы ей одинаково съ руки, но она не чувствовала въ себ достаточно мужества на злодйство и потому предпочла благородство.
Между завсегдатаями студіи ея отца былъ одинъ молодой человкъ, Джорджъ Сингльтонъ, некрасивый, горбатый живописецъ, очень много работавшій, съ трудомъ поддерживая свою жизнь, которую, впрочемъ, онъ нисколько не цнилъ, благодаря своему уродству. До сихъ поръ Агата не обращала на него вниманія, но теперь великая мысль оснила ея голову. Она влюбитъ въ себя Сингльтона и выйдетъ за него замужъ. Отецъ ея былъ очень добрый человкъ и не отличался свтскими предразсудками, поэтому, она была уврена заране въ его согласіи. Вс знакомые увидятъ, что она способна на благородное самопожертвованіе, если не на что другое. Она уже мысленно слышала хоръ восторженныхъ похвалъ, но въ тоже время благоразумныхъ совтовъ, которые она отклонитъ съ улыбкой презрнія. Да, весь ихъ эстетическій кружокъ, досел такъ мало цнившій ее, съ восторгомъ превознесетъ ея благородство, и она сдлается героиней.
Эта блестящая мысль вошла ей въ голову однажды ночью, когда она долго не могла заснуть. На слдующее утро, глаза ея особенно блестли, а на щекахъ показался непривычный румянецъ.
Джорджъ Сингльтонъ явился вечеромъ въ среду, когда мистеръ и мистрисъ Стотфордъ принимали своихъ друзей. Агата часто удивлялась, зачмъ приходилъ къ нимъ горбунъ, онъ почти ничего не говорилъ и ему было, очевидно, не по себ въ веселомъ обществ. Но теперь она ршилась вовлечь его въ разговоръ, да къ тому же у нея былъ прекрасный случай доказать ему свое вниманіе. Онъ впродолженіи нсколькихъ недль не бывалъ у нихъ, хотя, по правд сказать, никто этого не замчалъ.
— Вы рдкій гость, сказала она съ улыбкой.
— Вы очень любезны, что обратили вниманіе на мое отсутствіе.
— Вы много работали?
— Нтъ, я былъ за городомъ у одного знакомаго.
— Что же, вамъ понравилась эта поздка?
— Нтъ. Мн ничто на свт не нравится.
— Вы, вротно, ведете слишкомъ одинокую, мрачную жизнь, сказала Агата нжнымъ тономъ.
Онъ взялъ стулъ и слъ подл нея.
— Какъ же не вести одинокой, мрачной жизни, промолвилъ онъ:— когда жизнь разстилается передъ вами безплодной степью, однообразіе которой не нарушаетъ ни одинъ цвтокъ, ни одно дерево, ни одинъ холмъ.
— Но вы работаете, сказала она, смотря на него такъ, какъ ни одна женщина не смотрла еще на него: — вы любите свое искуство?
— Да, я любилъ бы его, еслибы моими работами кто-нибудь интересовался.
— Напрасно вы думаете, что ими никто не интересуется. Вотъ я, напримръ, очень желала бы ихъ видть.
— Вы не шутите? воскликнулъ онъ, просіявъ.
— Нисколько. Разв это такъ удивительно?
— Да, для меня.
Наступило минутное молчаніе.
— Такъ вы мн покажете свои работы, произнесла она нжно.
— Буду очень счастливъ.
Еслибы мой разсказъ не былъ краткимъ очеркомъ, то я могъ бы подробно и съ большимъ удовольствіемъ распространиться о тхъ ловко разставленныхъ стяхъ, въ которыя былъ пойманъ Сингльтонъ, о нжныхъ вздохахъ, пламенныхъ восторгахъ, сочувственныхъ взглядахъ, сладкомъ шопот и другихъ операціяхъ, вліянію которыхъ онъ легко поддался. Въ сущности, она даже слишкомъ много хлопотала, потому что Сингльтона было не трудно побдить. Но всмъ извстно, что одно дло провести лошадь къ колодцу, а другое — заставить ее напиться, такъ и влюбить въ себя Сингльтона было одно, а заставить его объясниться въ любви — другое.
‘Конечно, думала Агата, вспоминая его взгляды, дышавшіе самой пылкой страстью, и то лихорадочное вниманіе, съ которымъ онъ ловилъ каждый звукъ ея голоса:— конечно, онъ меня любитъ’.
Однако, оставаясь съ нею наедин, что случалось очень часто, онъ ни словами, ни жестами не обнаруживалъ чувствъ влюбленнаго человка. Вообще мужчины не очень дорожатъ дружбой женщины, которую они любятъ, но Сингльтонъ никогда не считалъ возможнымъ заслужить любовь женщины, и потому, питая искренную благодарность къ Агат за ея дружбу, энергично сдерживалъ боле жгучую жажду своего сердца.
Однажды въ сумерки они сидли у открытаго окна.
— Какъ вы были милы, что постили меня сегодня въ моемъ логовищ, сказалъ Сингльтонъ.
— Быть у васъ большое для меня удовольствіе.
— Вы заставили меня влюбиться въ эту комнату, которую я ненавидлъ.
— Очень сожалю, что не была у васъ ране.
— А я-то какъ сожалю! Вы не знаете, какимъ лучезарнымъ блескомъ вы освтили мою жизнь!
— Я желала бы сдлать для васъ гораздо, гораздо боле, сказала Агата тмъ искреннимъ тономъ, который такъ плнялъ Сингльтона. И какъ бы невольно ея рука оперлась на его руку.
Конечно, она тотчасъ бы отдернула свою, но онъ схватилъ ее и крпко сжалъ. Кровь его закипла и онъ въ продолженіи нсколькихъ минутъ испыталъ самую сладкую, жгучую агонію. Ему вдругъ представилось свтлое видніе той жизни, которая могла бы выпасть на его долю, еслибы онъ былъ созданъ какъ другіе, боле счастливые люди. Онъ понялъ, какимъ нжнымъ спокойствіемъ и всепожирающимъ огнемъ, какимъ побужденіемъ къ труду и вмст его внцомъ могла быть въ жизни любовь. Но злой рокъ преслдовалъ его и, еслибы не было такъ темно, то Агата замтила бы смертельную блдность, ясно обнаруживавшую его нравственныя страданія. Голосъ Агаты заставилъ его очнуться.
— Джорджъ, произнесла она съ чувствомъ и почти шопотомъ:— вы отвтите мн на мой вопросъ?
— Да, что бы вы ни спросили.
— И скажете правду?
— Всю правду.
— Такъ скажите, могу ли я разсчитывать на вашу привязанность?
Сердце у него забилось. Въ глазахъ засверкали искры. Какъ отрадно было бы ему хоть разъ высказать ей всю свою любовь, но, нтъ, она могла обидться. Онъ молчалъ. За окномъ чирикала птичка.
— Что же вы не хотите мн отвчать? прибавила молодая, двушка, нжно воркуя.
— Не могу.
— Вы не хотите меня обидть отрицательнымъ отвтомъ?
— Боже мой, Агата! воскликнулъ онъ, бросаясь передъ ней на колни и покрывая страстными поцлуями ея руки и кольцы на ея пальцахъ:— я люблю васъ, какъ древніе мученики любили Христа. Я готовъ умереть за васъ, какъ они умирали за свою вру. Я люблю васъ со всмъ пыломъ сердца, еще никогда не любившаго. Еслибы я походилъ на остальныхъ людей, то стремился бы къ одному: чтобы вы были моей. Но, Агата, мое счастье, мое божество, я не могу быть для васъ ничмъ инымъ, какъ другомъ и я довольствуюсь этой скромной долей. Быть вамъ полезнымъ — единственная цль моей жизни. Я знаю, вы не виноваты въ томъ, что я васъ люблю: это моя судьба…
Онъ произнесъ эти слова въ порыв безумной страсти. Наступило минутное молчаніе, которое было прервано звонкимъ, мелодичнымъ голосомъ Агаты:
— Зачмъ же вы такъ долго таились? Я васъ тоже люблю.
— Да, какъ друга.
— Нтъ, какъ мужа.
— Агата, вы не понимаете, что вы говорите! воскликнулъ Сингльтонъ:— вы не можете меня любить.
— Отчего?
— Вы принимаете сожалніе за любовь.
— Нтъ, я васъ люблю, а врьте этому или нтъ, какъ хотите.
Надо сознаться, что если Агата Стотфордъ когда-либо ощущала нчто похожее на любовь, то это было въ эту минуту. Его пламенная страсть тронула ее и къ тому же она была благодарна человку, который доставлялъ ей случай произвести эффектъ.
— Я долженъ вамъ врить, промолвилъ онъ, ослпленный своимъ счастьемъ:— но какъ же это случилось?…
Они долго сидли вдвоемъ. Прошли сумерки, наступила ночь. Они оба молчали. Сингльтонъ старался понять свое блаженство, Агата придумывала, въ какой бы боле поразительной форм открыть міру свою тайну.
Сингльтонъ хотлъ тотчасъ пойти къ ея отцу, но она просила все предоставить ей. И въ эту же ночь, когда ея женихъ ушелъ и домъ опустлъ, она приблизилась на цыпочкахъ къ отцу, который отдыхалъ въ кабинет, попивая грогъ и куря трубку.
— Папа! сказала она нжно, обнимая его:— у меня есть къ вамъ просьба.
— Это меня не удивляетъ. Сколько платьевъ теб надо?
— Мн надо не платья, а ваше согласіе на мой бракъ.
— Мое согласіе на твой бракъ?
— Да.
— Какъ, ты хочешь сказать, что влюблена?
— Да.
— Кто же твой женихъ? Эдмондсъ или Клеймаръ?
— Нтъ.
— Такъ кто же?
— Мистеръ Сингльтонъ.
— Какъ, этотъ бдный, горбатый юноша?
— Я люблю Джорджа Сингльтона.
— Дитя мое, произнесъ мистеръ Стотфордъ:— это дло серьзне, чмъ я предполагалъ.
Конечно, излишне повторять вс доводы отца, довольно, привести его заключительныя слова.
— Впрочемъ, я не отказываю въ своемъ согласіи. я столько видлъ несчастій отъ противодйствія родителей въ подобныхъ длахъ, что не помшаю счастью этого бдняка, если только ты дйствительно можешь его любить.
— Благодарю васъ, папа, промолвила Агата съ чувствомъ и поцловала отца.
Въ эту минуту въ комнату вошли мистрисъ Стотфордъ съ другой дочерью Адди и онъ сообщилъ имъ поразительную всть. Мать всегда была убждена, что ея Агата чмъ-нибудь да отличится. Какъ она, такъ и Адди были очень добры и сантиментальны, он об заплакали и Агат было какъ-то неловко, что у ней одной глаза оставались сухи.
Тутъ же подвернулся ея братъ Эрнестъ, поэтъ, и узнавъ въ чемъ дло, горячо обнялъ сестру и въ порыв энтузіазма воскликнулъ:
— Слава Богу, хоть одна женщина на свт уметъ любить!
Эрнесту было двадцать пять лтъ и онъ цинически относился къ женщинамъ, потому что мистрисъ Лиддель упорно предпочитала ему и его стихамъ прозаическую фигуру своего мужа.
На слдующій день, извстіе о свадьб миссъ Стотфордъ распространилось повсюду. Мистрисъ Лиддель захала, чтобы узнать, правда ли это и, убдившись въ справедливости свтскаго говора, нжно поцловала Агату и назвала ее Авророй Ли. Конечно, нашлись и, такіе люди, которые сочли своимъ долгомъ отговаривать Агату, спрашивая ее съ чувствомъ, понимаетъ ли она, что длаетъ. Получивъ утвердительный отвтъ, они торжественно кивали головами и выражали надежду, что такое замчательное благородство получитъ достойную награду.
Вообще Агата была довольна. Она произвела именно тотъ эффектъ, на какой разсчитывала. Люди, которые никогда не обращали на нее вниманія, теперь толпились вокругъ нея, называя ее св. Агатой. Живописцы придавали ея хорошенькому лицу оттнокъ неземной красоты и рисовали съ сіяніемъ надъ головой.
Агата любила показываться везд съ своимъ женихомъ. Онъ былъ постоянной вывской ея благородства.
Но, увы! чудеса не переживаютъ девяти дней. Похищеніе, свадьба, скоропостижная смерть составляютъ предметъ всхъ разговоровъ самое большое на недлю. Мы вс знаемъ, какъ завидно положеніе выздоравливающаго больного, но какъ только въ немъ пробуждается аппетитъ, его вычеркиваютъ изъ числа больныхъ и его капризы, недавно исполняемые съ радостью, какъ признакъ возвращенія силъ, начинаютъ называть черной неблагодарностью къ долгимъ попеченіямъ окружающихъ. Нтъ пьедестала, на которомъ человкъ могъ бы долго удержаться. Такъ и миссъ Стотфордъ пришлось вскор сойти съ своего пьедестала. Грустная была для нея минута, когда ей пришлось убдиться, что свтъ, освоившись съ мыслью объ ея свадьб, пересталъ и хвалить и сожалть ее. Даже Сингльтонъ уже боле не сомнвался въ дйствительности своего счастья и выражалъ нетерпливое желаніе, чтобы назначили поскоре день свадьбы.
— Намъ нечего торопиться, говорила Агата:— мы это ршимъ въ октябр, посл моего возвращенія изъ Швейцаріи.
— Не думайте обо мн, голубушка. Мысль о вашей любви будетъ поддерживать меня во время вашего отсутствія, а я знаю, что вамъ необходима перемна климата. Вы въ послднее время стали очень блдны. Но вы будете часто писать мн?
Агата не хотла признаваться даже себ, какъ ей хотлось ухать подале отъ Сингльтона, такой холодной натур постоянное воркованіе очень тяжело и ей приходилось слишкомъ дорого платить за удовольствіе произвести мимолетный эффектъ.
Въ Швейцаріи, Стотфорды познакомились съ семьей Гардинеръ. Агата и миссъ Моди Гардинеръ подружились съ перваго взгляда, какъ это часто бываетъ съ молодыми двушками. Старшіе представители обоихъ семействъ находили мало общаго между собой, такъ какъ Гардинеры, хотя принадлежали къ приличному обществу, отличались поголовной тупостью, но Моди пришлась по вкусу Агат, а братъ Моди, Реджинальдъ, былъ красивый молодой человкъ. Они втроемъ предпринимали очень пріятныя экспедиціи въ горы и трудно было найти боле смлыхъ туристовъ, какъ эта юная тройка.
Конечно, Агата разсказала съ самаго начала Моди, что она невста, и эта романическая исторія привела послднюю въ восторгъ. Она никогда не слыхивала ничего интересне..
— Вы составите счастье этого бдняка, говорила она.
— Я надюсь.
— Вы должны мн его показать, какъ только мы вернемся въ Лондонъ.
— Да, конечно. Мы будемъ вс друзьями.
Однажды утромъ, выходя изъ отеля на прогулку, Агата замтила, что надется по возвращеніи найти письмо.
— Отъ него? спросила Моди.
— Да, любопытная двочка. Я должна была получить письмо еще вчера.
— А! такъ не послать ли телеграмму, замтилъ Реджинальдъ, подходя къ нимъ и подслушавъ ихъ разговоръ: — вы недостаточно безпокоитесь, посмотрите, вы даже не блдны.
Агата покраснла, что очень шло къ ней, и они отправились въ горы.
Возвратясь къ обду, Агата пошла прямо въ свою комнату, чтобы переодться. Во время обда и вечеромъ въ саду, гд играла музыка, она была очень весела. Прощаясь съ нею, Реджинальдъ спросилъ съ знаменательной улыбкой:
— Ваше письмо принесло вамъ хорошія всти, миссъ Стотфордъ?
Агата покраснла теперь не на шутку. Всмъ было извстно, что англійская почта пришла въ пять часовъ, а она даже забыла спросить, было ли къ ней письмо.
— Это только соломинка, думалъ Реджинальдъ, направляясь въ биліардную:— но все-таки соломинка.
Въ конц октября, Стотфорды и Гардинеры возвратились вмст въ Лондонъ. Моди пришлось не долго ждать знакомства съ Сингльтономъ. Онъ ждалъ свою невсту на станціи желзной дороги.
— Не правда ли это очень благородно со стороны Агаты? спросила у брата миссъ Гардинеръ, когда она разсталась съ Стотфордами.
— Судьба обидла его, но за то и вознаградила, отвчалъ Реджинальдъ, насупивъ брови.
Конечно, Сингльтонъ обдалъ въ этотъ день съ Стотфордами и, оставшись наедин съ Агатой, былъ очень страстенъ. ‘Страстне обыкновеннаго’, думала Агата съ чувствомъ состраданія. Онъ принесъ маленькую тетрадку, въ которой ежедневно записывалъ все, что длалъ и думалъ во время ихъ разлуки.
— Я полагалъ, что это васъ будетъ интересовать, сказалъ онъ.
— О! да, благодарю васъ, отвчала она:— я очень рада.
И она стала перелистывать страницы, но когда онъ уходилъ, то она замтила, что онъ забылъ свою тетрадку.
— Такъ вы не хотите оставить ее у себя?
Въ его голов слышалась жалобная, разочарованная нота, но она не нашла отклика въ ея сердц.
— Нтъ, благодарю. Я уже теперь знаю, какъ вы жили все это время. Вторникъ походилъ на понедльникъ, среда на вторникъ и такъ дале. Вы вели себя примрно.
Въ эту ночь Сингльтонъ долго сидлъ въ своей комнат передъ каминомъ. Онъ нжно вынулъ изъ кармана свою тетрадку и взглянулъ на первую страницу, на которой было написано: ‘Дневникъ, веденный для моей Агаты во время ея отсутствія’. Потомъ онъ бросилъ его въ огонь и назвалъ себя недостойными дуракомъ. Какъ ей понять такую мелкую сантиментальность? Она доказала свою любовь не словами, а дломъ. Она согласилась быть его женой. И онъ легъ спать, стыдясь своей пошлой исторіи съ дневникомъ.
Наконецъ, день свадьбы былъ назначенъ въ начал января. Но чмъ боле приближался этотъ день, тмъ боле пугалъ, онъ Агату. Женою Сингльтона, она не могла играть даже той роли, которую играла его невстой. Удовольствіе, доставленное произведеннымъ ею эффектомъ, было громадно, но оно было дано ей въ кредитъ. Теперь наступала минута платежа и ей становилось жутко. По временамъ, она думала даже прямо обратиться къ великодушію Сингльтона, который, она знала, ни въ чемъ ей не откажетъ, и просить, чтобы онъ возвратилъ данное ему слово. Но что скажутъ друзья, смотрвшіе на нее съ такимъ восторженнымъ поклоненіемъ? Она не могла сойти съ пьедестала святой героини, на который ее возвели, и сдлаться обыкновеннйшей изъ смертныхъ, презрннымъ существомъ, не чувствовавшимъ въ себ достаточно мужества для задуманнаго самопожертвованія. Нтъ, перенести подобное униженіе было сверхъ ея силъ. Но вдь каждая женщина, прежде чмъ связать свою жизнь на вки брачными узами, иметъ право кокетничать съ кмъ ей угодно, и еслибы Сингльтонъ сталъ ее ревновать и поссорился съ нею, то она не была бы ни въ чемъ виновата. Моди была ея сердечнымъ другомъ и она не могла видться съ сестрою, не встрчая брата. Къ тому же Реджинальдъ ей нравился, съ ея дружбой къ нему и къ его сестр, Сингльтонъ долженъ же будетъ помирится рано или поздно. Поэтому она сказала ему однажды вечеромъ:
— Завтра вечеромъ мы не увидимся. Моди будетъ у меня.
— Не могу ли я зайти посл ея отъзда?
— Вы можете, конечно, придти если хотите, но вы не увидите меня наедин, Реджинальдъ прідетъ съ сестрой и они вроятно останутся очень поздно.
— Такъ я приду посл завтра.
— Нтъ, я буду у нихъ.
— Но могу же я пріхать за вами?
— Да, конечно, но не ране одинадцати часовъ. Мы демъ въ театръ.
— Надюсь, что вамъ будетъ весело. Я за вами явлюсь ровно въ одинадцать.
Если трудно было побудить Сингльтона объясниться въ любви, то еще трудне было вырвать у него хоть одно слово ревности. Его пламенное поклоненіе своей невст ни въ чемъ не измнилось и онъ сохранилъ совершенное спокойствіе при такихъ обстоятельствахъ, которыя могли взорвать самаго добраго, терпливаго человка. Агата замтила въ немъ только одну перемну, онъ мене говорилъ о предстоящей брачной жизни, чмъ прежде, и она была очень благодарна ему за это. Однако, день ихъ свадьбы быстро приближался и уже начали готовить ея приданное.
Вечеромъ, наканун Рождества, они оба сидли въ будуар Агаты. Была очень холодная погода, дулъ сильный сверо-восточный втеръ и по временамъ мокрый снгъ билъ въ окна.
— Уфъ! Какъ холодно! Я, кажется, никогда не согрюсь! промолвила Агата.
Она полулежала на кушетк передъ огнемъ въ камин. Ея ножки покоились на ршетк, а руки, блествшія кольцами, были сложены на груди. Она казалась въ эту минуту олицетвореніемъ лни и спокойствія.
Сингльтонъ ничего не отвчалъ. Онъ стоялъ, облокотись на выступъ камина.
— Отчего вы молчите? спросила она съ нкоторой досадой.
— А разв вы говорили со мной.
— Вы никогда не слышите, когда я говорю о своихъ страданіяхъ, замтила она.
— Вы страдаете, голубушка? спросилъ онъ нжно.
— Еще бы. Вы знаете, какъ на меня дйствуетъ дурная погода.
На часахъ пробило половина одинадцатаго. Въ это время Сингльтонъ всегда уходилъ.
— Агата, сказалъ онъ съ какой-то нервной дрожью:— у меня есть къ вамъ большая просьба.
— Неужели! въ чемъ дло? сказала она равнодушно.
— Я хочу остаться у васъ сегодня до одиннадцати часовъ.
— О нтъ, не сегодня, воскликнула она съ большимъ протестомъ въ голос, чмъ сама сознавала: — у меня болитъ голова и я хочу лечь, авось въ постели согрюсь.
— Только сегодня… въ первый и въ послдній разъ.
Она ничего не отвтила.
— Простите меня, Агата. Я низкій эгоистъ. Не сердитесь на меня, я ухожу.
Она не могла не разслышать въ его голос дрожащихъ нотъ и, посмотрвъ на него, замтила такую страстную мольбу въ его глазахъ, что даже ея каменное сердце было тронуто.
— Останьтесь, сказала она: — я слишкомъ рзко вамъ отвтила. Полчаса меня не убьютъ, а я не хочу, чтобъ вы на меня сердились.
— Чтобъ я сердился на васъ? промолвилъ Сингльтонъ, опускаясь на колни подл кушетки:— да разв это возможно?
Онъ обнялъ ее и положилъ ея голову себ на плечо.
Впродолженіи всего получаса, они оба не промолвили ни слова. Огонь въ камин тихо бесдовалъ самъ съ собою, а извн втеръ завывалъ въ обнаженныхъ деревьяхъ. Когда пробило одиннадцать, Сингльтонъ всталъ. Агата также поднялась съ своей кушетки.
— Благодарю васъ, что позволили мн остаться, сказалъ онъ:— вы въ этомъ никогда не раскаетесь.
Онъ держалъ крпко ея руку и она снова замтила въ его глазахъ странный взглядъ, полный страстной мольбы.
— Вы несчастливы? спросила она.
— Разв человкъ, врящій въ вашу любовь, можетъ быть несчастливымъ?
Онъ поцловалъ ее и направился къ дверямъ. Но тутъ остановился, вернулся назадъ и, обнявъ ее, снова горячо поцловалъ. Черезъ минуту, его уже не было въ комнат.
— Наконецъ-то ушелъ, подумала Агата и пошла спать.
Миссъ Стотфордъ вставала очень поздно и пила кофе въ своей комнат. На слдующій день, она получила нсколько поздравительныхъ карточекъ и одно письмо. По мелкому, изящному почерку она тотчасъ узнала, что оно было отъ Сингльтона. Въ первое время посл того, какъ они были объявлены женихомъ и невстой, онъ взялъ привычку писать ей каждый вечеръ, ложась спать, но въ послднія недли пересталъ это длать. Агата равнодушно распечатала письмо и прочла слдующее:
‘Моя радость, я желалъ бы, чтобъ это письмо не было для васъ слишкомъ тяжелымъ ударомъ. 24 мая, ровно семь мсяцевъ тому назадъ, вы мн сказали, что вы меня любите. Я ни на минуту не сомнваюсь, что вы тогда искренно это думали и даже теперь стараетесь убдить себя въ этомъ. Я слпо врилъ въ вашу любовь до вашего возвращенія изъ Швейцаріи. Тогда впервые зародилось во мн сомнніе. Я сталъ внимательно наблюдать за вами и за собой. (‘Ага! начинается ревность’, подумала Агата и услась попокойне, чтобъ продолжать чтеніе письма). Я знаю человческое сердце и знаю, на что походитъ женщина, когда она дйствительно любитъ. Наконецъ, мои сомннія сложились въ положительное убжденіе, что если вы когда-нибудь и любили — хотя, быть можетъ, вы, по благородству своей натуры, приняли сожалніе за любовь — то это чувство мало-по-малу умираетъ въ васъ. Только пламенная любовь могла бы помирить съ жизнью, которая вамъ предстояла бы съ такимъ несчастнымъ существомъ, какъ я. Но я не предлагаю отказаться отъ васъ (лицо Агаты отуманилось). Я знаю, что, по своей изысканной деликатности, вы никогда на это не согласились бы. Вы стали бы краснорчиво опровергать вс мои доводы и въ благородномъ порыв сдлать меня счастливымъ, уврили бы себя, что не сомнваетесь въ искренности своей любви ко мн. Но, Агата, чего бы мн стоило видть, какъ вы станете чахнуть на моихъ глазахъ? Я слабый человкъ, и еслибъ вы поднесли къ моимъ губамъ чашу счастья, то я жадно прильнулъ бы къ ней. Нтъ, я не предлагаю отказаться отъ васъ, но просто возвращаю вамъ вашу свободу. Это мой рождественскій подарокъ. Когда вы будете читать это письмо, я буду такъ далеко отъ васъ, что ни радость, ни горе меня не настигнутъ.
‘Еслибъ я не зналъ вашей любви, то довольствовался бы вашей дружбой, но теперь ваша дружба была бы для меня нестерпимымъ мученіемъ. Жизнь мн не сулитъ радостей, а смерть улыбается. Я умру счастливый, унося съ собою воспоминаніе о блаженномъ майскомъ вечер. Вы помните, я вошелъ въ сумеркахъ неслышно и увидалъ васъ на кушетк. Я слъ подл васъ на кресло, между двумя окнами. На васъ было срое, шелковое платье и красная роза въ волосахъ. Я ее укралъ, прежде чмъ ушелъ. Я буду вчно слышать вашъ нжный лепетъ: я васъ люблю. Я буду вчно чувствовать ту лихорадочную дрожь, которая пробжала по всему моему тлу при вашемъ первомъ поцлу. Мысль, что я никогда боле васъ не поцлую, лишаетъ меня всякаго мужества и я становлюсь тряпкой. Сегодня вечеромъ, сидя подл васъ въ т полчаса, которые я у васъ выпросилъ, я думалъ въ глубин моего сердца: ‘Вотъ твоя Агата, ты ее можешь видть и цловать, а черезъ нсколько часовъ она будетъ отъ тебя дальше вчности. О какое страданіе никогда васъ не видть!’
‘Голубушка, я совсмъ спокоенъ. Еще немного и я навки успокоюсь. Въ эти послднія минуты я отъ всей души васъ благословляю. Еслибы не вы, я жилъ бы долго, никому не принося ни пользы, ни радости. У меня нтъ родителей и некому обо мн плакать. Я никогда не сдлалъ бы ничего замчательнаго въ живописи: это вамъ засвидтельствуетъ мистеръ Стотфордъ, значитъ и для искуства я небольшая потеря. Вы мн дали три мсяца блаженства и я умираю счастливый. Прощайте, моя радость, да сохранитъ и благословитъ васъ Господь.
Письмо это нсколько разъ выпадало изъ рукъ Агаты. Теперь оно лежало передъ нею скомканное. Искренно ли писалъ Сингльтонъ? Дйствительно ли его боле не было въ живыхъ? Въ такомъ случа, она была причиной его смерти. Кровь застыла въ ея жилахъ. Она вдругъ вскочила и поспшно одлась. Она должна была что-нибудь сдлать. Но что могла она сдлать?
Сойдя внизъ къ завтраку, она была такъ блдна, что вс замтили ея болзненный видъ. Она пыталась сть, но не могла.
— Мн очень дурно, сказала она, наконецъ:— я пойду къ себ въ комнату.
Мистрисъ Стотфордъ и Адди послдовали за нею.
— Я надюсь, ты взяла слово съ Джорджа, что онъ придетъ сегодня рано, сказала мистрисъ Стотфордъ.
Бдная Агата! Какіе жгучіе укоры совсти ощутила она при мысли, что собиралась въ это утро пойти въ церковь съ Гардинерами и потомъ завтракать у нихъ.
— Онъ, вроятно, придетъ не ране обда, отвчала она едва слышно.
— Джорджъ просто ангелъ, воскликнула Адди: — я на его мст никогда бы теб не позволила водить такую дружбу съ Гардинерами.
— Пожалуйста, помолчи, у меня голова трещитъ.
— Пойдемъ прочь, Адди, сказала мистрисъ Стотфордъ:— намъ еще много дла. Надо развсить втки омелы. Можетъ быть, Агата согрется и уснетъ. Это всего лучше. Она простудилась, вотъ и все.
Он ушли и она опустилась на колни передъ каминомъ, дрожа всмъ тломъ, словно въ лихорадк.
Быть можетъ, онъ не привелъ въ исполненіе своего безумнаго плана. Однако, въ этомъ случа онъ написалъ бы ей. Его молчаніе было знаменательно. Однако, если роковое дло совершено, насколько она была въ немъ виновна? Если ему надо было разстаться съ ней, то отчего не ухать въ Австралію? Онъ могъ бы тамъ жить вдали отъ нея. Конечно, не ей было понять, что разочарованіе въ любви можетъ превратить жизнь въ адъ. При всякомъ звук она вздрагивала. Когда почтальонъ позвонилъ, она замерла на мст.
Около четырехъ часовъ часовъ къ ней зашли Моди и Реджинальдъ.
— Мы слышали отъ мистрисъ Стотфордъ, что вы нездоровы, сказала Моди:— вы ужасны на взглядъ, что съ вами?
— Ничего, промолвила Агата:— это пройдетъ.
— Одна рука у васъ холодная, сказалъ Реджинальдъ:— посмотримъ, другая ведетъ ли себя такъ же дурно?
— Оставьте меня! воскликнула она, вырывая у него руку.
— Вы на меня сердитесь? спросилъ онъ нжно.
— Я больна, разв вы не видите?
— И въ дурномъ расположеніи духа, замтила Моди.
— Да. Не прочитать ли вамъ вчерашнюю газету. Быть можетъ, это васъ развеселитъ.
И, вынувъ изъ кармана номеръ ‘Standard»а, онъ продолжалъ:
— ‘Послднія телеграммы съ театра войны’! А! Пятьсотъ англійскихъ солдатъ разбили двсти туземцевъ. ‘Рождество въ Истъ-Энд’. Терпть не могу эту болтовню. ‘Страшный пожаръ въ Сити’. ‘Опять извощики’. ‘Полицейскіе суды’. Интересуютъ васъ процессы? ‘Дло о развод’. ‘Кораблекрушенія близь Дувра’. Еще бы, въ такую погоду! ‘Самоубійство въ Гарлейской улиц’.
— Прочти это, сказала Моди:— меня всегда интересуютъ самоубійцы.
— Патологическое явленіе, замтилъ Реджинальдъ докторальнымъ тономъ.
Сердце Агаты кнуло.
— Надо освтить это мрачное дло, сказалъ Реджинальдъ, поправляя огонь въ камин.
— Реджинальдъ, не шути на счетъ такихъ страшныхъ вещей, замтила Моди.
— Я не шучу. Я серьзенъ, какъ судья. Ну, слушай. ‘Мистеръ Гельгъ, докторъ въ Гарлейской улиц, сегодня въ 10 часовъ былъ призванъ въ домъ No 26-й, гд нашелъ…
Вдругъ Реджинальдъ умолкъ.
— Отчего ты не продолжаешь? воскликнула Моди.
Онъ молча подалъ газету.
— Господи! Это невозможно! О! Бдная Агата!
И она бросилась къ ней на шею. Но Агата схватила газету, которую хотлъ-было удержать Реджинальдъ, и прочла то, что она знала напередъ — имя Сингльтона.
— Шш! Шш! промолвилъ Реджинальдъ, но Моди съ трудомъ могла сдержать свои рыданія.
Минуты дв они вс трое сидли молча.
Потомъ Агата встала, выпрямилась во весь ростъ, какъ бы желая выйти изъ комнаты, но пошатнулась и съ крикомъ ужаса упала безъ чувствъ на руки къ Реджинальду, который усплъ ее поддержать.
‘Какъ она любила этого бдняка’! подумалъ онъ, пока сестра побжала за мистрисъ Стотфордъ.
Конечно, Агату тотчасъ положили въ постель и послали за докторомъ. Узнавъ о случившемся, видя ея блествшіе глаза и слыша ея бредъ, онъ не скрылъ отъ родителей, что боится тифа.
— Впрочемъ, если она уснетъ хорошо ночь, то опасность минуетъ, прибавилъ онъ.
Къ ночи, дйствительно, бредъ у нея прошелъ и она заснула.
На слдующее утро, она проснулась поздно. Она чувствовала себя очень странно, все тло ея было какъ бы покрыто синяками, но голова была совершенно ясна. Мало-по-малу она вспомнила все, что случилось наканун. Она была слишкомъ слаба, чтобъ обдумать обстоятельно, свое положеніе. Она сознавала ясно только два факта: Сингльтонъ умеръ и она была свободна.
Спустя недлю, Агата вышла въ свой будуаръ. Друзья замтили на ея лиц святую покорность судьб. Дло было въ томъ, что она совершенно помирилась съ своей совстью и ршила, что нисколько не виновна въ смерти Сингльтона. Будучи его невстой, она кокетничала съ другими не боле всхъ женщинъ, и если Сингльтону это не нравилось, то онъ долженъ былъ ее предупредить. Нтъ, въ его безумномъ поступк была виновна одна его болзненная впечатлительность.
Блдная и въ траур, она казалась интересне обыкновеннаго. Она допускала до себя только четверыхъ мужчинъ, взявшихъ на себя роль утшителей. Это были: Вильямъ Пайнтеръ, очаровательный юный теноръ, потому что музыка успокоивала ея нервы, Джонъ Баркеръ, поэтъ и критикъ, читавшій ей съ коментаріями Браунинга, красивый пасторъ Сент-Клэръ, такъ какъ она одна въ семейств отличалась набожностью, и Реджинальдъ. Послдній, по праву дружбы, являлся всего чаще и развлекалъ ее планами объ осеннемъ путешествіи въ Швейцарію.
Но какъ бы то ни было, траурное кокетство не очень занимательно. Вмсто смха и шутокъ, должны появляться нжные вздохи и сочувственные взгляды. Агат вскор надоли и пніе тенора, и пніе поэта, и увщанія пастора. Она прогнала этихъ трехъ утшителей и удовольствовалась послднимъ, Реджинальдомъ, при которомъ она не должна была разыгрывать роль безутшной вдовы.
Какъ только наступило лто, она съ радостью покинула Лондонъ. Жизнь на берегу моря и въ горахъ совершенно возстановила ея силы. Мало по малу, она пришла къ тому убжденію, что и безъ спеціальности можно жить припваючи, и вернулась въ Лондонъ сіяющей.
На слдующій годъ, исполняя призваніе женщины, она вышла замужъ, но не за Реджинальда. Онъ сдлалъ предложеніе, но она просила три мсяца на размышленіе, а въ это время познакомилась съ сыномъ богатаго торговца картинами. Какъ естественно въ живописц, мистеръ Стотфордъ поощрялъ ухаживаніе молодого человка, который, хотя и не столь красивый, какъ Реджинальдъ, былъ гораздо богаче его. Какъ покорная дочь, она исполнила желаніе отца. Впрочемъ, и Реджинальдъ вскор утшился. Свтскіе франты никогда не умираютъ отъ любви.
Репутація благороднаго геройства, пріобртенная Агатой, когда она была невстой Сингльтона, навсегда осталась за нею.
— Ея жизнь поблекла со смертью несчастнаго Сингльтона, говорили ея романтичные друзья:— и она вышла замужъ только изъ угожденія отцу.
Конечно, находились люди, которые позволяла себ колкія замчанія, но извстно, для злыхъ языковъ нтъ ничего святого. Она жила спокойно, какъ подобныя ей холодныя женщины, и если не знала большой радости, то не испытала и большого горя. Иногда во мрак ночи или среди блестяще освщенной театральной залы, ей вдругъ казалось, что она видитъ передъ собою грустные, но никогда не укоряющіе глаза. Въ такія минуты она блднла, ей становилось дурно, но видніе быстро исчезало и она снова забывала о своемъ первомъ жених.