БОКСЕРЪ.*
БОКСЕРЪ.*
Разсказъ Вацлава Срошевскаго.
(съ польскаго, переводъ автора).
*) Боксерами называютъ повстанцевъ, поднявшихся противъ европейцевъ въ Кита.
Вацлавъ Серошевскій.
‘Юный Читатель’, No 2, 1902
Боксер, Серошевский Вацлав Леопольдович, Год: 1902
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Солнце закатывалось надъ долиною Уангъ-Мингъ-Хи и мдно-красные лучи его мягко скользили по плшамъ старательно воздланныхъ холмовъ. Крпкія, приземистыя апельсинныя деревья, веролистныя, мохнатыя пальмы и воздушныя рощи стройнаго бамбука отбрасывали далеко на склоны полей длинныя, вечернія тни.
Это было время, когда земледльцы открывали оросительные каналы верхнихъ полей {Поля расположены другъ надъ другомъ ступенями. Каждое поле окружено землянымъ валомъ и наливается водою какъ тарелка. Рисъ растетъ подъ водою подобно многимъ болотнымъ растеніямъ, поля освобождаются отъ воды только тогда, когда рисъ подымется на полфута и выше.}, гд рисъ уже достаточно выросъ, и наводняли поля нижнія. Поэтому надъ долиной носились въ порывахъ теплаго втра серебристые, рокочущіе звуки бгущей воды. Везд лилась она, сверкая какъ расплавленный металлъ, отражая по пути нависшіе надъ канавами кусты цвтущихъ, золотистыхъ и пурпурныхъ азалій, ржавые листья корявыхъ, маслоносныхъ дрыандръ {Изъ смянъ этого дерева китайцы выдлываютъ масло.} и блые стволы восковаго дерева съ тонкими втвями и мелкими листочками, какъ у нашей березы.
Вся долина, свтлая отъ воды, кудрявая отъ растительности, усянная блыми фанзами {Фанза — домикъ, усадьба.} крестьянъ, казалась роскошной чашей, полной мира, труда и житейскихъ благъ. По середин ея, сжатая плотинами и охранительными насыпями, плыла мутная, многоводная Та-Шуей-Хи. По берегамъ ея густо пестрли людныя деревни, мстечки и города, окруженные зубчатыми стнами. Красиво выгнутыя, трехсложныя крыши пагодъ и буддійскихъ монастырей, крытыя желтой глазированной черепицей, блестли въ рамкахъ своихъ зеленыхъ садовъ точно золотые ларчики тонкой старинной чеканки.
Недалеко отъ небольшой фанзы, съ красною черепичатой крышей, работали на чайной плантаціи два крестьянина, одтые въ синія нанковыя шаровары и такія же куртки. Они ползали, низко согнувшись среди небольшихъ срыхъ чайныхъ кустовъ, разсаженныхъ правильными рядами въ разстояніи двухъ-трехъ саженей другъ отъ друга. Китайцы вырывали сорную траву, разрыхляли маленькими мотыками почву и подкладывали удобреніе подъ корни уже лишенныхъ листьевъ деревцовъ {Обращающійся въ продаж заварной чай приготовляется изъ листьевъ чайнаго дерева. Сборъ листьевъ производится ежегодно три раза: въ феврал, въ апрл и іюн. Самый лучшій и дорогой чай — февральскаго сбора съ нжныхъ молодыхъ листьевъ. Сборъ его необиленъ и сортъ его очень усушливъ, т.е. большое количество сырыхъ листьевъ даетъ мало сухого чая. Собранные листья вялятъ на солнц или поджариваютъ надъ огнемъ. Когда они обмякнутъ, ихъ свертываютъ въ рукахъ и просушиваютъ окончательно. Настой такого чая, общеупотребительнаго въ Кита, свтло-желтаго цвта, лишенъ почти всякаго вкуса и запаха. Чтобы придать ему то и другое, его душатъ пахучими маслами или подбавляютъ къ нему лепестки розъ, жасмина, разныхъ цвтовъ и душистыхъ травъ. Сорта чая, употребляемые европейцами, передъ окончательной просушкой, сваливаются въ кучи и подвергаются броженію. Влажные еще листья прютъ и согрваются, отъ чего ихъ настой пріобртаетъ знакомый намъ темный цвтъ и характерный ароматъ. Чтобы прекратить броженіе, кучи въ соотвтственное время разбрасываютъ и сушатъ. Такіе чаи называются ‘красными чаями’.}. Верхнее платье крестьянъ и большой фарфоровый чайникъ, оплетенный соломою, лежали недалеко, подъ снью апельсиннаго дерева. Старшій крестьянинъ работалъ прилежно, не отрываясь ни на минуту, но молодой частенько подымалъ вверхъ голову, чтобы расправить члены, или уходилъ напиться холоднаго чаю изъ чайника и въ то время посматривалъ осторожно на сосдній холмъ, откуда неслись веселые звуки любимой китайцами псни ‘Синъ-Фа’, напваемой женскими голосами. Старикъ поймалъ взглядъ молодого и нахмурился.
— Торопись А-Пе! Солнце уже низко. Что скажутъ сосди, когда оставимъ безъ пищи въ семейный нашъ праздникъ нсколько нами-же вырощенныхъ кустовъ? Вдь они т-же дти наши! Напрасно ты смотришь на западъ: не оттуда прійдетъ твое счастіе…
А-Пе опустилъ голову и небольшія его руки проворно замелькали надъ грядами земли.
— Отецъ!— сказалъ онъ тихо, немного спустя.— Вдь ворожба мняетъ иногда свои предсказанія.
— О да! Ворожба иногда мняетъ свои предсказанія, но это ршеніе, мое ршеніе, а ты знаешь, что я не мняю ихъ никогда. Ты не женишься на сосдк. Я думаю, что хорошо, когда вода близко, а свояки далеко!
Они больше уже не разговаривали. Когда по окончаніи работъ, надвши верхнее платье и захвативши чайникъ, они спустились съ бугра, солнце зашло и южныя сумерки быстро наполнили долину. Въ темнющихъ окрестностяхъ зажглись многочисленные огни и кучки рабочихъ направились съ полей къ жилымъ строеніямъ. Изъ ближайшей рощи вышли тогда-же дв женщины съ толпой дтей и стали гуськомъ обходить рисовое поле по гребню вала, сложеннаго изъ большихъ неотесанныхъ камней. Поле, точно ласточкино гнздо, было приклеено къ обрыву и подперто снизу крпкими каменными столбами. Вода сочилась по мшистымъ камнямъ ограды и столбовъ, плющъ и ліаны густо оплетали ихъ. Дти со смхомъ и щебетаньемъ бжали краемъ пропасти, но женщины, завидвши внизу мущинъ, согласно обычаю, спрятались въ чащ. А-Пе притворился, что не замтилъ ихъ, но вблизи дома онъ еще разъ оглянулся, въ надежд, что он уже вышли изъ убжища. Отецъ шелъ впереди и не видлъ слабости сына.
Во двор, окруженномъ высокой стной, прибывшіе застали уже двнадцатилтняго И-По, который только что вернулся съ помола и привелъ съ общинной мельницы буйвола.
— Животное сильно устало!— замтилъ сурово старикъ Уангъ-Мингъ-Тсе, прикасаясь рукою къ вспотвшимъ бокамъ и ше буйвола.
— Зерно было немного влажное, отецъ!— защищался И-По.
— Именно. Зачмъ-же вы его не досушили? Кто виноватъ? Животное отвчаетъ за нерадніе людей!.. Разв это правильно? Вытри его хорошенько соломой и уведи въ хлвъ!
Въ дом женщины уже ставили на столъ ужинъ.
— Вы замшкались въ пол!— сказала мужу Уангъ-Та-Ньянгъ, толкая къ отцу маленькую Хонгъ-Ю съ тазомъ, полнымъ горячей воды и кускомъ фланели для умыванія посл работъ.
— Вы замшкались, сынъ мой, въ пол!— повторила бабушка, сухая, какъ Кощей, старушка, появляясь изъ боковой комнаты.
— Да, мать!— отвтилъ почтительно Уангъ.— Мы замшкались, потому что хотли до праздника окончить работу. Сегодня вс, работавшіе на буграхъ, опоздали домой.
Крестьянинъ придвинулъ матери стулъ и самъ услся напротивъ за столомъ, на которомъ стояли во множеств небольшія лакированныя и фарфоровыя чашки съ дой.
— Тяжелый годъ. Везд не хватаетъ рабочихъ рукъ. Куда только двались люди? Нкоторые общинники не окончили еще сбора чая… Семья Ченгъ-Линъ-ли въ томъ числ… вставила Та-Ньянгъ.
— Семья Ченгъ не хуже и не лучше другихъ. Скверно только то, что Ченги позволяютъ пть дочери въ годъ скорби..— перебилъ жену Уангъ.
— Ай, ай! Не удивляюсь. Слушать ее утшеніе. У нея такой сладкій голосъ, что я бы вс слушала е!— замтила бабушка.— Она поетъ точь въ точь какъ стеклянные колокольчики, колеблемые втеркомъ въ рощ буддійскаго монастыря.
Та-Ньянгъ взглянула мелькомъ на А-По, который какъ разъ протянулъ свои костяныя палочки за кускомъ пищи {Китайцы вмсто вилокъ употребляютъ дв длинныя костяныя палочки. Блюда всегда подаютъ въ Кита мелко изрзанными. Столовый приборъ состоитъ изъ палочекъ и кой-когда — ложки. Супъ пьютъ обыкновенно изъ чашки.}.
Парень замтилъ взглядъ матери, смутился и уронилъ кусокъ.
— Ты, вижу, нуждаешься въ особой тарелк, какъ англичанинъ!— разсмялся отецъ.
И-По и Хонгъ-Ю встртили это предположеніе веселымъ хохотомъ. Затмъ И-По сталъ быстро разсказывать все, что онъ слышалъ на мельниц. Тамъ разсказывали, что рыжеволосые, свтлоглазые ‘заморскіе черти’ {Янгъ-Хунъ-Тсы — такъ называютъ въ Кита европейцевъ.} выпустили на поверхность земли желзнаго пещернаго дракона, который дышитъ огнемъ, перебираетъ круглыми ногами и тащитъ на спин и хвост людей, товары и всякаго, кто только тамъ отважится ссть. Чтобы заставить дракона бжать, впереди его кладутъ длинныя, желзныя веревки. Драконъ глотаетъ ихъ, втягиваетъ въ себя и затмъ выплевываетъ позади. Чтобы все шло безъ задоринки, гладко и скоро, европейцы мажутъ челюсти и ноги дракону масломъ, выдлываемымъ изъ человческаго мяса и костей… Вотъ зачмъ христіане покупаютъ китайскихъ младенцевъ и даже взрослыхъ людей. Они увозятъ ихъ за границу на большихъ водяныхъ драконахъ и сдаютъ на заводы. Кром того, гд только пройдутъ ‘рыжіе черти’, тамъ они сейчасъ проводятъ никому не понятныя проволоки на столбахъ… Проволоки все вздыхаютъ, стонутъ и разсказываютъ иностранцамъ все, что услышатъ или увидятъ среди китайцевъ, будь это даже за сотни верстъ.
— Такъ разсказываютъ на мельниц!— убжденно закончилъ мальчикъ.
— Приходилъ чайный скупщикъ, но предлагалъ до того низкія цны, что я не ршилась послать его къ теб!.. обратилась Та-Ньянгъ къ мужу.
— Жаль!..— отвтилъ задумчиво тотъ.— Цны все падаютъ. Сколько онъ давалъ?
— Давалъ смшно мало. Впрочемъ, онъ сказалъ, что вернется. Не знаю, сможемъ ли мы продать за эту цну. Она не покрываетъ даже расходовъ… Разв отдадимъ товаръ въ убытокъ себ?!..
— Годъ отъ году хуже. Земля и рабочіе все дорожаютъ, а спросъ на чай, хлопокъ, рисъ все надаетъ. И такъ везд, вс жалуются. Кто тому причиной и чмъ это кончится — неизвстно!— сказалъ просто Уангъ и задумался.
— На мельниц разсказываютъ…— началъ было всевдущій И-По.
Но отецъ не слушалъ его и мать сдлала сыну знакъ молчанія. Старикъ склонилъ на бокъ голову, поднялъ указательный палецъ въ уровень уха и задумался. Онъ размышлялъ о своихъ затрудненіяхъ, о томъ, что сына нужно женить, а денегъ нтъ, чтобы послать сватовъ и купить нужные подарки. Раньше чмъ онъ не узнаетъ намреніи сосда Чеу относительно его дочери, онъ принужденъ молчать, между тмъ А-Пе самовольно направляетъ глаза въ другую сторону. Что-жъ длать?! Онъ бы не прочь сосватать и маленькую Ченгъ, которая поетъ дйствительно сладко, но Ченги богачи и наврное ужъ откажутъ имъ, Уангамъ, хозяевамъ средней руки. Лучше пусть молодой человкъ вовсе не надется, чмъ чтобъ скорблъ объ утрат надеждъ!.. Да, да!.. Такъ совтуетъ опытность древнихъ мудрецовъ!.. размышлялъ старикъ,
Онъ взглянулъ быстро на сына, который уже откушалъ, всталъ, поклонился и направился къ дверямъ.
— Куда?
— Иду запереть ворота.
— Ну, иди… Иди!
Молодой китаецъ раньше чмъ запереть тяжелые деревянные затворы, выглянулъ наружу. Можетъ быть онъ опять надялся услышать пніе хорошенькой сосдки. Но тишина и темнота царили кругомъ. Потухали постепенно огни въ крестьянскихъ фанзахъ, умолкали робкіе ночные звуки. Только на рк все еще мелькали красныя точки пловучихъ корабельныхъ огней, да взлетали на воздухъ ракеты, пускаемыя наканун праздника въ честь Водянаго Дракона. Теплый, западный втеръ приносилъ съ полей звуки струящейся воды, сладкій запахъ цвтущихъ азалій и острый ароматъ прлыхъ ліанъ да плющей. А-Пе заперъ ворота и направилъ взглядъ къ высокому звздному Небу, которое теперь одно только глядло въ укрпленный дворъ ихъ жилища. Отъ остального міра отдляла ихъ высокая стна, воздвигнутая предками {Жилища въ Кита окружены но большей части глухими стнами. Семейная жизнь очень замкнута, доступъ во внутреннія части жилища для постороннихъ чрезвычайно затрудненъ.}.
На слдующій день былъ праздникъ. А-Пе, который всегда вставалъ первымъ, проснулся поздне обыкновеннаго. Солнце уже взошло. Его косые лучи врывалисъ подъ веранду и дальше въ глубь дома сквозь большія, во всю стну, бумажныя окна. Внутренніе покои, закрытые ширмами, еще утопали въ сумеркахъ, но главная комната — гостинная, она же столовая — она же комната предковъ — полна была золотого сіянія. А-Пе разбудилъ слугу и младшихъ дтей.
Вскор затмъ вышла изъ спальни мать, позвала служанку въ кладовую и по пути заглянула въ главную комнату, которую подметали и прибирали дти.
— Цвтовъ, принесите побольше цвтовъ! Цвты лучшее украшеніе человка и жилища!..— посовтовала имъ Та-Ньянгъ.
Когда Та-Ньянгъ вернулась обратно въ спальню, Уангъ уже проснулся.
Она присла на кровать къ мужу, и они поговорили тихо объ А-Пе, о недостатк денегъ, о непроданномъ ча, о вздорожаніи арендной платы на землю, объ убыли воды въ оросительныхъ каналахъ, вызванной продолжительной засухой, и многихъ другихъ деревенскихъ невзгодахъ.— Шопотъ дтей за дверями прервалъ ихъ разговоръ. Та-Ньянгъ отодвинулась съ улыбкой, а Уангъ подалъ знакъ троекратнымъ ударомъ въ полъ. Въ ту-же минуту изъ-за ширмъ, закрывающихъ входъ, вышелъ съ одной стороны И-По со щетками подъ мышкой и большимъ букетомъ цвтовъ въ рукахъ, а съ другой — Хонгъ-Ю съ тазомъ горячей воды и кусками фланели для умываніи.
— Ай, ай! И-По, только ты меня не толкни, пролью!..— кричала двочка, медленно подвигаясь впередъ, въ то время, когда мальчикъ уже усплъ бойко выскочить впередъ, сдлалъ родителямъ земной поклонъ ‘ко-теу’, подалъ букетъ и принялся ловко чистить ихъ платье и обувь.
— Страсть какъ хорошо на двор, отецъ!— щебеталъ онъ.— Солнечно и тихо. А-Пе говоритъ, что будетъ жарко и что придется буйвола выкупать въ рк… Такъ вотъ не угодно-ли теб, отецъ, позволить мн…
— А что длаетъ А-Пе?
— А-Пе вернулся изъ хлва, а теперь, что длаетъ, мы не знаемъ, потому что мы долго стояли въ ожиданіи у твоего порога.
Уангъ медленно надвалъ просторныя праздничныя платья при помощи жены и дтей. Затмъ Та-Ньянгъ понесла бабушк цвты и завтракъ.
Къ тому времени А-Пе вернулся съ ближайшаго канала съ охабкой свжихъ пвтовъ и зелени. Онъ связалъ два огромныхъ букета и вставилъ ихъ въ вазы на алтар предковъ {Китайцы вруютъ въ Божественное Начало вселенной, которую они называютъ Земля-Небо, предкамъ они поклоняются, какъ мы святымъ, только у нихъ каждая семья чтитъ своихъ предковъ.}, затмъ вытеръ осторожно пыль съ дощечекъ, на которыхъ были вырзаны имена праотцевъ и ддовъ, разложилъ по чашкамъ плоды, поставилъ курильныя свчи, поправилъ картины на стнахъ и, сощуривши глаза, отступилъ назадъ, чтобы лучше осмотрть свою работу. Солнечный свтъ широкой волной врывался въ комнату, чуть смягченный матовымъ цвтомъ прозрачной бумаги окна {Китайцы изобрли стекло чуть-ли не раньше всхъ народовъ земнаго шара, но приготовленія оконныхъ стеколъ не знаютъ и употребляютъ вмсто нихъ бумагу или прозрачныя раковины.}. Въ форточкахъ ‘для выглядыванія’ искрились и переливались радугой прозрачныя, тонко шлифованыя раковины, прекрасно замняющія дорогое въ Кита стекло. Вся комната переливалась красками и алмазнымъ сіяніемъ утра. Большой чернаго дерева семейный алтарь, похожій на изящный рзной шкапъ, или бюро съ наружными полками, убранный цвтами, украшенный румяными плодами, оловяными подсвчниками, гирляндами изъ золоченой бумаги и золотыми надписями по красному фону шелковыхъ лентъ, глядлъ такимъ красавцемъ въ рамк зелени, что И-Пе и Хонгъ-Ю присли отъ восторга и хлопнули себя по темени. Они поспшно зажгли свчи въ двухъ фонаряхъ изъ цвтной бумаги, подвшенныхъ у потолка по обимъ сторонамъ алтаря. Это входило въ кругъ обязанностей младшихъ дтей и они ни за что не согласились бы уступить кому-либо эту привилегію. Они за то и любили дюжаго А-Пе, что тотъ никогда не вмшивался въ чужія дла.
Вошелъ, наконецъ, и отецъ. А-Пе низко поклонился ему, поправилъ косу и. надлъ свою атласную праздничную шапочку {Въ Кита накрытіемъ головы выражается почтеніе, въ гости, напримръ, простоволосыми являются только женщины.}. Вс жильцы фанзы, не исключая слуги, собрались передъ разукрашеннымъ алтаремъ. Мущины спустили на спины свои косы, свернутыя и зашпиленныя обыкновенно на затылкахъ, женщины украсили свжія, высоко подобранныя прически огромными булавками и живыми цвтами. Были зажжены цвтныя свчи изъ древеснаго воска и маленькія курильницы ‘благовоніе одного часа’. Голубой дымъ фиміама поплылъ вверхъ и окружилъ душистою мглою дощечки съ именами предковъ, смутно мелькали въ немъ и сливались въ одно цлое пестрые букеты цвтовъ, полосы красной бумаги, позолота и нжныя краски картинъ да веровъ.
Колнопреклонный Уангъ нагнулся еще ниже и ударилъ десять земныхъ поклоновъ, присутствующіе сдлали то-же. Затмъ хозяинъ поднялся, подошелъ къ семейной книг, раскрытой на первой страниц, и проговорилъ тихо, взволнованный боле обычнаго:
— Прошлый разъ я прочелъ вамъ жизнеописаніе моего возлюбленнаго, высокочтимато отца, а вашего дда. Мы еще живы и рано живымъ говорить о живыхъ. Теперь, значитъ, опять вернемся мы къ началу, къ первоисточнику нашего происхожденія…
Старикъ раскрылъ ветхую, выцвтшую книгу семейныхъ записей, исчерченную неуклюжими мужицкими буквами, и сталъ читать:
— Въ третье лто царствованія милостиваго Хуанъ-Ди Юень-Фонгъ изъ династіи Сверныхъ Сонговъ я, Уангъ, пришелъ сюда изъ страны Шу и занялъ долину эту въ свою собственность и собственность своихъ потомковъ. Мстность была пустынна и дика, рка — безъ названія. Утесы и горы подымали съ упрекомъ къ Предвчному Небу невоздланныя свои вершины рчныя воды затопляли берега, образуя вонючія, поросшія бамбукомъ, топи. Тамъ прятались тигры и пугали людей, приближаясь ночью къ ихъ жилищамъ съ кровожаднымъ шипніемъ. Демоны лихорадки съ желтыми зрачками носились въ вечернихъ туманахъ. Я назвалъ рку ‘Большой Водой Долины’, прорылъ къ ней канавы и освободилъ задержанныя воды разливовъ, а заросли бамбука уничтожилъ огнемъ и лопатой. Четырнадцать сыновей прилежно помогали мн въ семъ труд. На сухихъ откосахъ холмовъ, недалеко другъ отъ друга, мы построили три дома и окружили ихъ каменнымъ заборомъ. На запад поселился Юэ съ сыновьями, на восток — Си, я основался посередин. На мстахъ поемныхъ мы засяли рисъ. Посл перваго сбора, мы послали старшихъ братьевъ за горы искать жену для Тонга. У Си родился сынъ, котораго мы назвали Ху. Мы ршили на той сторон рки соорудить молъ, дабы теченіе, отклоненное имъ, не подмывало нашихъ полей и не похищало посвовъ. За лсомъ вдали мы замтили дымъ огней. Юэ, вооружившись лукомъ, пошелъ туда и узналъ, что тамъ поселились люди изъ Чэ-у. Вскор жена Юэ родила двочку, которую въ память осушенныхъ болотъ, мы прозвали ‘Сладко-пахучимъ ландышемъ Ліанъ’. Мингъ не поладилъ съ братьями и съ общаго разршенія ушелъ въ городъ, искать свою судьбу. Сообща мы очистили отъ лсу выпуклость теплаго холма и посадили тамъ цлебные кусты божественнаго чая. Шайка алчныхъ Хунъ-Ху-Тсе {Такъ называютъ китайцы разбойниковъ (Хунь-Хузъ).} забрела въ этомъ году въ нашу долину и увела у насъ буйвола. Мы преслдовали разбойниковъ съ оружіемъ въ рукахъ, но т ушли въ неприступныя горы. Въ третье лто нашего поселенія Тсонгъ попросилъ, чтобы и ему семья отвела особый домъ. Жена Тсонга происходила изъ дальнихъ племенъ, гд другіе, боле острые, неуживчіе обычаи… Избгая раздора, мы ршили отдлить и его… Съ тхъ поръ живемъ, соблюдая миръ, помогаемъ другъ другу и повторяемъ ежечасно слова Божественнаго Учителя, вдохновленныя Глубокой Предвчной Мудростью Непостижимой Мысли: ‘Трудитесь, воздлывая землю, укрпляйте добрые нравы и чувства въ вашихъ сердцахъ, воспитывайте въ своемъ сознаніи благодарность и любовь къ животнымъ, къ растеніямъ, ко всему, что содйствуетъ жизни, а Небо снизойдетъ на землю!’…
Уангъ закрылъ книгу и поднялся.
— А теперь идите со мной!— обратился онъ къ семь.
Они прошли чистый, вымощенный срымъ плитнякомъ дворъ, гд шаги ихъ гулко раздавались въ тихомъ, знойномъ воздух, и остановились у раскрытыхъ воротъ. Вдали лниво катила свои желтыя струи Та-Шуей-Хи. Мощныя насыпи и гати держали ее въ повиновеніи. Кругомъ млли въ лучахъ солнца безконечныя нивы и цвтущія рощи. Безчисленныя блыя фанзы, точно серебрянныя звзды въ тучахъ, густо сверкали въ зеленой, сочной листв садовъ. Везд блестли тонкія, серебристыя нити оросительныхъ каналовъ. И только кой-гд, изъ подъ ковра веселой зелени пробивались выступы твердыхъ, вывтрившихся скалъ, остатки былыхъ властелиновъ долины.
Глаза созерцающихъ съ удовольствіемъ блуждали по мирнымъ, плодороднымъ, роскошно воздланнымъ окрестностяхъ.
По возвращеніи они снова низко, благоговйно преклонились передъ именами предковъ.
Свчи и благовонія сгорли. Женщины вынесли столъ изъ задымленныхъ комнатъ на веранду, подъ выгнутый навсъ черепичной крыши, подпертый стройными, рзными столбами.
Семья сла у стола въ прохладной тни и, любуясь праздничнымъ покоемъ ведреного дня, принялась потреблять жертвенные плоды и блюда, освященные воспоминаніемъ о подвигахъ предковъ. Подъ конецъ трапезы, когда была подана гртая рисовая водка и слдовало обычное чаепитье, мощные, мрные удары гонга {Гонгъ — металлическая доска, изъ которой ударами молота извлекаютъ звонкіе, протяжные звуки.} заколебали сонный воздухъ. Удивленные Уанги вопросительно взглянули на желтую буддійскую пагоду, но звонъ шелъ въ этотъ разъ не оттуда.
— Это, кажется, отецъ изъ сборнаго дома!— спокойно замтилъ А-Пэ.
— Изъ сборнаго дома? Что же такое могло случиться? Разв вотъ, пріхалъ окружный агрономъ потолковать о средствахъ противъ засухи.
— А можетъ быть театръ?— воскликнули дти.
— Ну, нтъ, не такой звонъ!
Опять мощный металическій зовъ пронесся надъ долиною. Семья обезпокоилась. Только И-По былъ видимо доволенъ, онъ сразу сообразилъ, что отецъ пойдетъ въ деревню и, можетъ быть, возьметъ его съ собою, ради чего, конечно, ему позволятъ надть праздничный, синій кафтанъ съ красивыми серебристыми узорами. Гонгъ все продолжалъ мрно гудть. Мущины быстро переодвались при помощи женщинъ въ длинные шелковые выходные халаты.
Сборный домъ представлялъ большой, квадратный, гладко вымощенный дворъ, окруженный высокой стной. Вдоль стнъ тянулись сплощь высокія, въ нсколько ступень, веранды съ рогатыми черепичными, навсами на столбахъ, украшенныхъ позолотой, лакомъ и рзьбой. Площадка противъ входа была просторне, но ниже, такъ что съ сосднихъ верандъ всмъ можно было прекрасно наблюдать за тмъ, что тамъ происходило. Тамъ въ ненастье прятались торговцы тамъ собирались обычные деревенскіе совты, тамъ, наконецъ, разыгрывали свои пьесы странствующіе актеры.
Единственную стну этого открытаго съ боковъ помщенія украшали красивые, блдно-голубые изразцы съ темно-синими надписями, отрывками основныхъ законовъ страны:
‘Почитай отца мать твою!’
‘Не укради, не убей, не лжесвидтельствуй!’
‘Не возжелай ты жены ближняго твоего, ни поля его, ни всего, что есть у ближняго…’
Дальше приводились мннія и совты древнихъ мудрецовъ.
‘Почитайте боговъ вашихъ въ молчаливомъ смиреніи да избгайте религіи напыщенныхъ и многорчивыхъ, такъ какъ они идутъ по стез разрушенія и безпорядка’.
‘Кто живетъ праздно, тотъ заставляетъ умирать съ голоду своихъ братьевъ’.
‘Напрасно ищете спокойствія духа тамъ, гд не исчезли плачущіе и огорченные’.
Туда звали поселянъ удары гонга, туда направились они.
На дорог Уанги столкнулись съ сосдями, идущими по дорог толпами. Они, то и дло, здоровались вжливо потрясая кулаками и наклонясь впередъ. Съ боле близкими знакомыми они обмнивались дружескими ударами по рукамъ или плечу и восклицаніями: чинъ! чинъ!.. Вс идущіе были видимо возбуждены и заинтересованы.
— Чинъ! Чинъ!.. Что такое?
— Можетъ быть Цо-Цунъ-Танъ (вице-король) прислалъ новые указы о новыхъ налогахъ?!
Въ сборномъ дом гудло точно въ пчелиномъ, потревоженномъ уле. Толпы крестьянъ разслись по ступенямъ верандъ, заняли площадки и дворъ. Это все были потомки первыхъ насельниковъ Уанговъ и назывались они сообразно первымъ древнимъ втвямъ рода: Уангъ-Юэ, Уангъ-Мингъ, Уангъ Тсонгъ, и т. д. Вс они сохранили кой-что общее въ движеніяхъ, въ говор, въ лицахъ и вс знали другъ друга прекрасно.
Посреди театральной площадки около Янгъ-Йо (старшины) стоялъ незнакомый чиновникъ въ лтней шляп ученаго съ простымъ бронзовымъ шарикомъ. Присутствующіе сразу узнали по его вншности, что и онъ по происхожденію Уангъ.
— Уангъ-Ченгъ-Ли, сынъ старика Ли!..— пронеслось въ толп.
Старикъ Ли стоялъ впереди другихъ, окруженный сыновьями. Глаза его смотрли сурово изъ подъ широкихъ полей остроконечной соломенной шляпы. Вдругъ ученый незнакомецъ поднялъ голову, сдлать знакъ толп, чтобы она замолкла, и развернулъ свертокъ желтой бумаги.
— О безконечное голубое Небо! Все ты покрываешь своимъ ласковымъ сіяніемъ! Человкъ соединилъ Тебя съ Землею!.. {По толкованію китайскихъ мудрецовъ Земля и Небо въ начал были разъединены, только съ появленіемъ человка возникла между ними связь при посредств человческихъ молитвъ, жертвъ и обтовъ.} И все стало едино въ безпредльной вселенной. Везд царствуетъ взаимность, и все, что нарождается или умираетъ, встрчаетъ привтливымъ взглядомъ драконъ Лонгъ-И-Жень, чье имя Доброжелательство… Но когда Небо и Земля оскорблены, когда попраны предвчныя истины, начинаютъ дйствовать послдствія непреклонныхъ Юнга да Янга и страдаютъ человческія сердца. Многократно народы Пэй (свера) и народы Си (запада) изъ мрака своего варварства протягивали хищныя руки къ стран Солнца. Движимые нуждой и развратомъ, нападали они на миролюбивыхъ, вчно трудящихся Сыновъ Неба. Тщетно, щадя кровь и слезы Черноголовыхъ дтей своихъ, Богдыханъ Квангъ-Си воздвигнулъ съ превеликимъ трудомъ гро
мадную стну въ 10.000 ли… Стна рушилась, привратники убиты… а варвары все идутъ и идутъ… И опять пришли они, кровожадные и безпощадные. Пусть Сыновья Неба, Черноголовый Народъ, приготовятъ глаза свои для слезъ, пусть въ сердцахъ своихъ построятъ могильные склепы для преждевременно погибшихъ и убитыхъ… Пусть души старинныхъ героевъ проснутся въ груди ихъ сыновей…
Народъ, сосредоточенно слушавшій чтеніе, заволновался.
— Что случилось?!
— Откуда указъ, не знаете?
— Должно быть то же, что случилось два года тому назадъ въ Се-Чуан… Опять придется платить!
— Охъ!.. Да, все эти христіанскія собаки мутятъ, отказываются отъ податей, не слушаютъ правительства!..
— Я слышалъ, что въ Кяо-Чау иностранцы отняли землю у пахарей и раззорили могилы умершихъ, чтобы построить свой дьявольскій огненный возъ.
Ораторъ опять поднялъ руку и обвелъ толпу горящими глазами. Онъ началъ разсказывать слушателямъ объ угольныхъ копяхъ, захваченныхъ иностранцами въ провинціи Шанси, гд тысячи бдняковъ въ продолженіе многихъ столтій добывали себ пропитаніе выработкой и продажей драгоцннаго топлива. Разсказалъ онъ имъ объ исполинской заморской печи для плавки желза, поглотившей сотни маленькихъ печей древнихъ, исконныхъ плавильщиковъ Китая. Разсказалъ имъ о желзныхъ дорогахъ, лишившихъ заработка носильщиковъ, о ркахъ и каналахъ, которые въ случа устройства желзныхъ путей будутъ заброшены, какъ ненужные и перестанутъ орошать поля. Онъ долго распространялся о хитрости, двуличности и жестокости блыхъ, объ ихъ безконечномъ тупоуміи и варварств. Онъ напоминалъ слушателямъ, какъ тридцать лтъ тому назадъ англичане и французы безъ всякаго повода со стороны китайцевъ разграбили лтній дворецъ Богдыхана, какъ они тогда изорвали безъ нужды дорогія ткани, изрубили чудную мебель, разбили старинныя фарфоровыя вазы да кубки, испортили художественныя издлія изъ нефрита…
— Рыжые солдаты бродили по колно въ драгоцнныхъ обломкахъ, уничтоженныхъ неизвстно почему, къ невознаградимой потер для всхъ!— сказалъ онъ глухо.
Дальше онъ напомнилъ объ ядовитомъ опіум, который англичане насильно взвозили и распространяли въ стран какъ курево, о земляхъ, занятыхъ своевольно нмцами, объ обидахъ и насиліяхъ надъ китайцами иностранныхъ матросовъ въ портовыхъ городахъ.
Слушатели знали обо всемъ уже раньше, не разъ читали подобныя извстія въ газетахъ и летучихъ листкахъ, но теперь, когда все это было имъ повторено сразу убжденнымъ голосомъ, гнвъ охватилъ ихъ и грозный говоръ все росъ.
Путникъ продолжалъ разсказывать о заморскихъ ученыхъ, поучающихъ громогласно о любви, мир и прощеніи, а благословляющихъ солдатъ, отправляющихся проливать кровь…
— Эти хуже остальныхъ!— говорилъ онъ,— Уста ихъ полны меда, а сердца — яду! Они лзутъ къ намъ, хотя мы говоримъ, что не хотимъ ихъ… Чего имъ нужно! Они утверждаютъ нагло, что ради насъ же самихъ хлопочутъ, что намъ же будетъ лучше, если исчезнемъ или измнимся по ихъ образцу, перестанемъ быть собою, а станемъ похожи на нихъ! Они желаютъ, чтобы все, созданное съ большимъ трудомъ и заботами нашими предками, провалилось, разсыпалось въ прахъ, заросло крапивою и колючкой… Чтобы везд поднялись высоко ихъ противныя, каменныя башне-подобныя зданія, гд живутъ люди точно голуби въ голубятняхъ… Чтобы наши маленькія фанзы, съ садами и цвтами кругомъ, превратились въ скучныя, кирпичныя казармы… Чтобы мы отцовъ и матерей нашихъ не хоронили больше вблизи жилищъ нашихъ, но зарывали ихъ сообща вмст, по нскольку человкъ въ одной могил, какъ уважающій себя человкъ не отважится похоронить даже любимой собаки… Они желаютъ, чтобы Сыновья Неба ушли съ пашень, воздланныхъ въ пот лица, а мста ихъ чтобы заняли они — блые варвары. Этого желаютъ они, къ этому они стремятся. Но этому никогда не бывать! Сыновья Неба, Черноголовый Народъ Страны Цвтовъ, соединится, дружно выйдетъ на поле брани и лучше погибнетъ, чмъ отдастъ на поруганіе прекрасную свою родину, прекрасную Страну Цвтовъ..Скоро союзъ ‘Друзей Отечества’ ударитъ на иноземцевъ. Пусть всякій, у кого есть два сына, или два младшихъ брата, отдастъ одного… Пусть выйдутъ они изъ домовъ утромъ и отправятся дорогами къ югу… А узнавать себя будутъ они по знаку ‘Кулака’ {Отсюда и произошло англійское названіе мятежниковъ ‘боксеры’ — боксъ — кулакъ.}. Идите домой и размышляйте о сказанномъ мною въ тишин и сосредоточенности, такъ какъ… многіе изъ тхъ, что уйдутъ, не вернутся!..
Ораторъ умолкъ. Толпа молчаливо, въ грустномъ настроеніи, разбрелась въ разныя стороны.
Уангъ-Мингъ-Тсе всю дорогу ни разу не взглянулъ на сына. Только у воротъ фанзы глаза ихъ встртились на мгновеніе. А-Пе спросилъ спокойно:
— Что, отецъ, не повести ли буйвола на рку?.. Мы забыли это сдлать по утру!
— О, да! Это врно: мы забыли…— согласился Уангъ, но сейчасъ же перемнилъ ршеніе.— Не нужно А-Пе, ты просто облей его во двор водою изъ ведра.
Бабушка и Та-Ньянгъ вопросительно взглянули на озабоченныя лица мужчинъ, но спросить ихъ не смли.
Только Хонгъ-Ю не могла удержаться и стала разспрашивать И-По, что случилось въ кумирн. Тотъ сначала притворялся очень задумчивымъ, даже сердитымъ, но въ конц концовъ разсказалъ сестр, что прізжалъ нарочный изъ Пекина, сынъ старика Ченгъ-Линъ-Ли и ругалъ заморскихъ чертей, которые разбили дорогой фарфоръ во дворц Богдыхана…
Та-Ньянгъ кой о чемъ догадывалась, но не ршилась разспрашивать дтей помимо отца, чтобы не уронить въ ихъ глазахъ его достоинства. Она терпливо ждала, пока вс лягутъ спать и ей можно будетъ свободно поговорить съ мужемъ. День прошелъ по вншности точь въ точь, какъ и другіе праздничные дни, но въ сущности сквозь улыбки и разговоры домашнихъ проглядывали скрытый страхъ и слезы. Пища подалась поспшно, разговоры кончались быстро.
Съ наступленіемъ ночи А-Пе опять ушелъ запереть ворота фанзы и по привычк выглянулъ за нихъ. На рк блестло меньше огней и ракеты не взлетали, какъ вчера, на воздухъ. Мракъ и холодъ ночи вдругъ точно ворвались въ спокойное сердце парня и смутили его.
— ‘Потому что многіе изъ нихъ не воротятся’… вспомнилъ онъ слова оратора въ кумирн.
Онъ поспшно заперъ ворота, точно въ страх, что кто-то безвозвратно уйдетъ сквозь нихъ.
— А можетъ быть отецъ пошлетъ и… меня…— раздумывалъ онъ, тщетно стараясь побороть незнакомое ему до сихъ поръ, жуткое чувство.
— Кто-нибудь долженъ погибнуть!.. Не умру я, такъ умрутъ другіе, такіе-же молодые, крпкіе… Но справедливо, чтобы т, что умрутъ, хоть что-нибудь узнали въ жизни… Я ничего не узналъ… За грхи умершихъ будутъ каяться живые… Отецъ врно сейчасъ скажетъ мн, если ршилъ, врно скажетъ еще до сна…
Но старикъ Уангъ хранилъ молчаніе. Только когда остался вдвоемъ съ женой, онъ не выдержалъ и разсказалъ ей съ неудержимой скорбью обо всемъ и о своемъ ршеніи.
— А-Пе!.. А-Пе!.. Милый А-Пе!.. На то я родила тебя, на то воспитывала!.. простонала Та-Ньянгъ.
— Перестань старуха!.. Иди спать! Ночь длинная… Авось богъ Грома броситъ гибель на хищныхъ завоевателей и погибнутъ они подобно призракамъ…
Вопреки надеждамъ стариковъ ночь тихая, теплая, благоухающая ряла беззвучно надъ землею и дышала въ широкія окна домика Уанговъ.
Супруги не спали. Все они ворочались съ боку на бокъ. Деревянная подушка Та-Ньянгъ стала влажной отъ слезъ. Наконецъ Уангъ коснулся плеча старухи.
— Встань, зажги лампу и насыпь въ мшокъ рису. Женщина послушно поднялась, прошла тихо, какъ привидніе, мимо спящихъ дтей и направилась въ кладовую. Уангъ между тмъ считалъ мдныя сапеки {Мдныя квадратныя деньги съ дырой по середин, это очень мелкія деньги — 10 сапекъ равняются одной копейк. Жизнь въ Кита очень дешева, поэтому китайцамъ для расплаты нужны очень мелкія деньги, арбузъ, напримръ, стоитъ тамъ одинъ — два сапека, чашка супу — 10 сапекъ и т. д. } и нанизывалъ ихъ на ремень, какъ подобаетъ для путешественника. Много денегъ онъ не могъ дать сыну. Годъ былъ изъ ряду вонъ плохой. Старикъ, поглядывая со скорбью на ничтожную сумму вспомоществованія, утшалъ себя, что деньги на войн только обуза, что солдаты живутъ всегда и везд добычей.
Рисъ и деньги родители положили на стол въ главной комнат и вернулись къ себ въ спальню. ТаНьянгъ обняла голову мужа и такъ просидли они въ темнот безъ словъ и движенія, поддерживая другъ друга и прислушиваясь, скоро-ли зазвучатъ знакомые шаги.
Наконецъ сдой разсвтъ проскользнулъ внутрь дома. Вскор кашлянулъ проснувшійся А-Пе. Родители слышали, какъ онъ одвался, стараясь двигаться возможно тише, чтобы не разбудить спящихъ. Онъ вошелъ въ главную комнату дома, въ комнату предковъ, гд вчера молились они, и отперъ наружныя двери. Затмъ все надолго затихло: и шаги, и даже дыханіе парня. Вдругъ зазвенли… сапеки. И опять все замерло. Старики неожиданно разслышали легкіе шаги сына, направляющіеся къ нимъ, и сердцау нихъкрпко забились. Но А-Пе только подошелъ къ дверямъ, постоялъ немного, и также тихо ушелъ. Онъ опять заходилъ по комнат предковъ, и слышно было, какъ онъ трогалъ предметы, передвигалъ стулья, шуршалъ цвтами…
Зачмъ только все это онъ длалъ, они объяснить не могли… Опять тихо звякнули сапеки… Та-Ньянгъ вскочила, но Уангъ придержалъ ее за рукавъ…
Между тмъ А-Пе все блуждалъ по дому, точно безумный. Онъ уходилъ, возвращался, заглядывалъ въ кухню, въ дтскую, гд спали безмятежно И-По и Хонгъ-Ю. Вотъ наконецъ деревянныя подошвы его сандалій застучали на веранд. Онъ обошелъ кругомъ домъ и раскрылъ ворота. Уангъ и Та-Ньянгъ вошли въ комнату предковъ и оттуда сквозь открытыя двери слдили за нимъ. Широкоплечая его фигура въ синей рубах, съ мшкомъ риса на спин, мелькнула въ пролет воротъ и исчезла за ихъ краемъ.
— Сынъ мой, сынъ!— простонала Та-Ньянгъ, простирая руки.
Уангъ зажалъ ей ротъ рукою.
— Такъ хочетъ Земля и Небо!— проговорилъ онъ съ трудомъ. Слезы градомъ заструились по осунувшемуся лицу старика.
Супруги подождали, пока шаги удаляющагося сына не затихли окончательно на каменистой тропинк. Тогда только они вышли за ворота. Солнце. едва взошло. Покрытыя росою окрестности сверкали точно усыпанныя алмазами и жемчугомъ. Желтая Та-Шуей-Хи медленно текла серединой долины. Густо неслись по ней суда, суденышки и большія ‘джонки’ {Родъ палубныхъ тупоносыхъ кораблей.}. Тамъ, гд охранныя насыпи и плотины скрывали корпусы кораблей, казалось, что ихъ вздутые, желтые и коричневые паруса сами несутся надъ землею, подобно большимъ птицамъ или небеснымъ драконамъ. По многимъ мостамъ, дугою переброшеннымъ черезъ рку, шли люди, миновали горбы мостовъ и исчезали по ту сторону ихъ, точно проваливались въ бездну…
А-Пе уже никогда не вернулся въ долину желтой Та-Шуей-Хи. Онъ погибъ, защищая отъ пришельцевъ свою милую родину. Имя его занесено въ скрижали на алтар предковъ и но праздникамъ это имя ласкаетъ запахъ родныхъ цвтовъ, голубой дымъ фиміама и тихія молитвы родныхъ.