Несбывшиеся надежды, А. Э., Год: 1862 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 38 минут(ы)

НЕСБЫВШЯСЯ НАДЕЖДЫ.
(Изъ разсказовъ на дач).

Даю за дочерью приданаго, низанья, и кузни, и платья. Постеля большая со изголовьемъ, наволоки червчатой камки, дв подушечки отласныя червчатыя съ травами золотивши, одяло отласъ золотной на соболяхъ, грива бархатъ серебряной. Бочка серебряная въ два ведра.

Данная XVIII-го вка.

Съ свера еще не тянулись станицы перелетныхъ птицъ. Стояла рабочая пора. Вечерніе лучи солнца еще жгли темя земли.

Богатый негоціантъ нашъ, Михаилъ Михайловичъ фон-Шиллингъ пріхалъ домой, въ далекое Сущово, ране обыкновеннаго, и отправился прямо въ кабинетъ жены, Августы Карловны.

Первый мужъ ея, Михаилъ Ивановичъ Сидоровъ, велъ обширную торговлю въ Риг и остзейскихъ губерніяхъ, познакомился съ Августой Карловной, предложилъ ей свою руку и все состояніе. Августа Карловна въ то время славилась красотою въ цломъ краю, она приняла исканія богатаго москвича. Плодомъ этого брака была одна только дочь, Варвара Михайловна. Двочка росла быстро, нрава была раздражительнаго, ршительная, твердая. Отецъ, однако, недолго наслаждался семейнымъ счастіемъ: холера прекратила его дни. Въ послднія минуты жизни онъ усплъ сдлать духовное завщаніе, по которому отказывалъ домы въ Москв и вс денежные капиталы своей супруг, съ тмъ, чтобы она выдала дочери въ приданое триста тысячъ рублей. Кром того оказался еще билетъ на значительную сумму, положенную въ сохранную казну въ день рожденія Варвары Михайловны, и записка, чтобы выдать ей деньги съ процентами въ день свадьбы въ такомъ случа, ежели будетъ почтительна къ матери и выйдетъ замужъ согласно съ ея волею. Огорченная потерею мужа, молодая тридцати-лтняя вдова возненавидла родной городъ и перехала въ древнюю столицу, гд сначала поселилась за Москвой-ркой въ одномъ изъ оставленныхъ мужемъ домовъ, но жизнь тамъ ей не понравилась. На нее наводили тоску запертыя въ пять часовъ вечера ворота въ купеческихъ домахъ и лай спущенныхъ съ цпи сторожевыхъ собакъ. Поэтому она приказала отдлать вновь домъ въ Сущов, куда и перехала. Скоро наши сущовскія дамы радушно приняли ее въ свой кругъ и жизнь потекла тихо, незамтно, беззаботно. Между тмъ слухи о богатств Августы Карловны росли и вн Сущова, въ дом ея появились свахи, и изъ всхъ искателей она выбрала Михаила Михайловича фон-Шиллинга. Онъ родился въ Москв, и въ то время не былъ уже первой молодости, но сохранилъ еще слды красоты, велъ значительную торговлю акціями и разными бумагами, умлъ пріобрсть расположеніе вдовы. Вскор посл перваго знакомства, все Сущово было приглашено къ нимъ на великолпную свадьбу.

Варвар Михайловн было 14 лтъ, когда они поселились въ Сущов, она отлично говорила по-нмецки и по-французски. Съ ними пріхала и англичанка, миссъ Бурнъ, а потомъ приглашены были лучшіе мстные учителя. Для всеобщей исторіи Август Карловн рекомендовали студента послдняго курса, Павла Николаевича Гринева. Отецъ и мать его умерли, оставивъ сыну небольшое имніе въ одной изъ приволжскихъ губерній. Гриневъ надялся выдти изъ университета кандидатомъ и думалъ въ теченіе двухъ лтъ приготовиться къ экзамену на магистра. Чтобы не истощать своихъ доходовъ, которыми онъ уплачивалъ долги, лежавшіе на имніи, и имть больше средствъ на покупку книгъ, онъ ршился давать уроки. Гриневъ былъ высокаго роста, глаза у него были черные, взглядъ его возбуждалъ сердечную симпатію, все лицо его дышало естественнымъ добродушіемъ. Сначала изъ видовъ пользы для себя онъ принялъ предложеніе давать уроки Варвар Михайловн, потомъ рзкій, нетерпливый, но добрый характеръ двочки его заинтересовалъ, онъ поставилъ себ задачею развить этотъ характеръ и, казалось, успвалъ въ этомъ. Въ то же время онъ не оставлялъ и своихъ занятій: выдержалъ экзаменъ на магистра, но все-таки продолжалъ давать уроки исторіи и поэзіи. Лта шли между тмъ: Варвара Михайловна сдлалась невстой. Хотя между учителемъ и ученицей родилась симпатія — оба смотрли на жизнь почти одинаково, но Гриневъ зналъ, что она богата, что ей мать пріищетъ боле блестящую партію. Поэтому онъ и прекратилъ свои занятія и года полтора назадъ ухалъ въ свою деревню заводить новое хозяйство. Даже и сплетенъ по этому случаю было въ Сущов очень мало, да и т замолкли. Только Маша, горничная Варвары Михайловны, часто разговаривала съ нею о молодомъ учител. Но изрдка онъ давалъ о себ знать бывшей учениц и ея матери и часто писалъ къ одному изъ друзей покойнаго отца, Василью Ивановичу Величкину. Онъ былъ старше Гринева, служилъ давно въ какой-то палат, любилъ его безъ души, называлъ своимъ другомъ, хотя Гриневъ противъ этого возражалъ, что онъ молодъ и ему въ друзья не годится. Тмъ немене переписка у нихъ была постоянная. Часто и Варвара Михайловна просила Величкина написать что-нибудь бывшему учителю.

Въ такихъ отношеніяхъ находились вс эти лица до того вечера, когда Михаилъ Михайловичъ, по прізд домой, затворился съ Августой Карловной въ кабинет.

— На дняхъ въ клуб, началъ Михаилъ Михайловичъ:— я познакомился съ графомъ Евгеніемъ Егорычемъ Скалинскимъ и собралъ о немъ и его состояніи положительныя свднія. Сегодня онъ обратился ко мн съ разговоромъ, что нсколько разъ видлъ тебя и Варвару Михайловну на гуляньяхъ и желалъ бы ближе съ нами познакомиться.

— Я не прочь отъ этого. Намъ также указывали графа знакомые: человкъ еще нестарый, былъ красавецъ и теперь можетъ нравиться.

— Что намъ въ его красот! Изъ разговоровъ его можно было понять, что онъ хочетъ съ нами породниться.

— Онъ, графъ Скалинскій, хочетъ жениться на Вар?

— Да отчего бы и не такъ? У него есть деревни и заводы. Конечно, все это заложено и просрочено. Но получивъ деньги въ приданое за женою, онъ можетъ ихъ выкупить и даже перевесть на имя Варвары Михайловны.

— Что же, у него есть карета съ гербомъ? Ты видлъ его гербъ?

— Что-то такое нарисовано на дверцахъ, да, кажется, карета наемная.

— Не можетъ быть! Единорогъ, медвди, пушки?

— Львы, матушка, львы, вспомнилъ: по два на сторон. Онъ пріхалъ сюда на время: жилъ въ Петербург, служилъ въ гвардіи, былъ заграницей, потомъ перехалъ въ деревню.

— Какая тамъ должна быть скука посл заграничной жизни! Мы тогда передемъ въ Петербургъ, Мишель?

— Посмотримъ, что еще будетъ? Теб эта партія нравится, прежде не хотла и слышать о замужств дочери.

— Какой ты смшной! кто были женихи! у меня будетъ дочь графиня, мы въ ея карет будемъ здить въ оперу, въ собраніе. Ты графа непремнно привози завтра, куй желзо, пока горячо, говаривалъ мой покойникъ Михаилъ Ивановичъ.

— Графа я просилъ пріхать завтра утромъ, но что скажетъ Варвара Михайловна?

— А ей что противъ насъ сказать? Вдь Михаилъ Иванычъ все оставилъ мн и назначенныя ей въ приданое деньги у тебя въ оборот, такъ если она пойдетъ противъ нашего желанія… Да, нтъ, этого никогда не случится.

— А кстати, что Гриневъ?

— Ничего. Возьми вотъ, прочти, что онъ пишетъ ко мн. Устроилъ новое хозяйство, денегъ мало, но за то рощи развелъ, садъ, собирается жениться.

— Варвара Михайловна, кажется, была къ нему очень расположена: они и теперь переписываются.

— Очень расположена! Вдь она была ребнокъ, какое же тутъ можетъ быть серьзное расположеніе! Просто, нравился, молодой человкъ онъ добрый, очень недуренъ собою, но бденъ: Вар не пара.

— О чемъ же они ведутъ переписку?

— Онъ въ деревн читаетъ всякія книги, такъ просилъ меня позволить писать къ Вар, какія изъ нихъ ей читать.

— И ты сама позволила имъ писать другъ къ другу?

— И будто ты не зналъ? Варя мн всегда читаетъ его письма. Еще недавно онъ ей писалъ, что аллеи изъ клена насадилъ, лодки на пруду завелъ, рабочихъ выучилъ пть, сюда бы пріхалъ, когда бы не рабочая пора.

— Но другихъ писемъ у нихъ не было?

— Какъ теб нестыдно, Михаилъ Михайловичъ, подозрвать Варю: то-то неродная дочь. Станетъ она отъ меня что-нибудь скрывать.

— Когда такъ, то я, немедленно посл визита графа Скалинскаго, приступлю къ объясненіямъ, а пріобрсть согласіе Варвары Михайловны будетъ зависть отъ тебя, милый другъ.

— Ея согласіе! Но я впередъ даю за нее слово.

— Не ручайся! Мало ли какіе бываютъ случаи.

— Даю теб мою руку, что Варя согласна выйти замужъ за графа.

— Тмъ лучше, тмъ лучше, но она можетъ тебя и не послушать.

— Меня-то не послушать! Да вдь я ей добра желаю, она — мое созданіе!

— Такъ что же, что созданіе? У нея можетъ быть своя привязанность.

— Да ты хочешь меня разсердить, что ли? Я бы посмотрла, какъ она откажется отъ денегъ? Она понимаетъ, что безъ нихъ человкъ никуда не годится.

— Ужь и понимаетъ! У нея все было готовое, а Гриневъ, пожалуй, еще натолковалъ, что деньги — пустяки, а главное — чувства, любовь.

— Напротивъ, я отъ нихъ постоянно слышала, что съ деньгами всего можно достигнуть.

— Что правда, то правда, совершенно практическій взглядъ. Но вдь у графа Скалинскаго денегъ нтъ, а имніе заложено.

— Такъ онъ за то графъ! У Вари есть деньги, какъ ей не идти за него?

— Ты отвчаешь за это, иначе я его не приму.

— Отвчаю. Разв я ей не родная мать, что не могу позаботиться о счастіи ея жизни. Она образована, умна, себя не уронитъ. Дочери наши вовсе не такъ воспитываются, чтобы идти противъ воли родителей.

— Мн кажется, что именно ея воспитаніе было немного несообразно.

— И видно, что она теб падчерица! Учителей брали самыхъ лучшихъ, ихъ рекомендовалъ его превосходительство Степанъ Петровичъ, самъ часто разспрашивалъ Варю, когда прізжалъ къ намъ обдать. Онъ оставался очень доволенъ ея христіанскимъ образованіемъ.

— Слдовательно, дло это ршеное. Вроятно, графъ поспшитъ свадьбой.

— И къ чему откладывать? Посл поста мы ее и съиграемъ.

— Конечно, посл поста, меньше мсяца, раньше не успемъ, и Гриневъ едва ли въ это время прідетъ.

— Если онъ и прідетъ, то мы его пригласимъ раздлить нашу радость. Попроси, однако, ко мн Василья Иваныча Величкина. Если у нихъ съ графомъ будетъ ршено, то мн надобно будетъ переговоритъ объ одномъ дл.

— О какомъ это? У тебя есть отъ меня секреты?

— Есть одинъ. Теб извстно, что Величкинъ занимался длами покойнаго Михаила Иваныча.

— Остался ему долженъ?

— Гд ему быть должнымъ!

— Такъ это до меня не касается. Я ему передамъ твое желаніе. А на счетъ Варвары Михайловны я могу бытъ покоенъ?

— Сколько разъ еще повторять! Посл визита графа я ей объявлю, что это — женихъ, котораго мы ей выбрали.

— Но если она тебя будетъ просить…

— Просить? Разв меня матушка просила, когда отдавали за Михайла Иваныча?

— Ты была тогда очень молода.

— Свадьбу отложили на полгода: лта не вышли. Состоянія у насъ не было никакого, матушка сказала: ‘вотъ теб женихъ’, и насъ помолвили. Нмецкаго во мн только и осталось почти одно имя. Мы жили, какъ русскіе, и хорошо жили. А безъ денегъ, что бы я была?

— Но для молодой двушки важно имть хорошаго руководителя.

— По твоему мннію, я дурной, что ли, руководитель: не съумю указать, гд ея польза, гд выгода и какъ ей должно будетъ держать себя въ свтскихъ гостиныхъ? Слава-богу, не въ глуши, а въ Сущов живемъ! Я ей могу быть полезною и въ салонахъ. Своими возраженіями ты хочешь меня вывести изъ терпнія.

— Не имю никакого намренія, но замчу, что ты всегда исполняла не только ея желанія, но и прихоти.

— А ты разв ихъ не исполнялъ, вспомни! Что бы Варя у тебя ни попросила, ты первый обращался ко мн, что необходимы ей и шуба, и блонды, и платья, и…

— Нельзя же было отказать: она съ такой привтливостью меня проситъ.

— Поэтому ты боишься говорить съ нею о жених, а еще мужъ! Робетъ передъ двочкой.

— Я съ своей стороны переговорю съ графомъ.

— Да ты смотри, Мишель, чтобы онъ не отказался.

— Ему деньги нужны, не откажется.

— Однако, въ руки ему ихъ не давай, пусть будутъ у Вари, чтобы ее больше любилъ. Онъ старше Вари, такъ пусть смотритъ изъ ея рукъ. У нея есть свой характеръ, своебывчива.

— Это и заставляетъ меня сомнваться…

— Да въ чемъ сомнваться-то, когда я дала теб слово? Вдь средствъ у меня много: не дамъ приданаго, можно будетъ и пригрозить. Не знаю, кто бы меня не послушался?

— Лаской и просьбами изъ тебя все можно сдлать.

— Ты по себ судишь, Мишель, но гд я вижу прямое счастіе своей дочери, тамъ слабости мста быть не можетъ: тамъ я поставлю на своемъ! Поговоримъ же о прізд жениха и о приданомъ. Кром матери никто не укажетъ лучшей, прямой дороги къ счастію для своихъ дтей.

II.

Даромъ ничто не дается: судьба
Жертвъ искупительныхъ проситъ.
Некрасовъ.

Не врьте, однако, государи мои, чтобы сосна, стоящая вхою на дорог, имла жизнь. Она васъ обманетъ: жизни въ ней нтъ, она — только указатель пути, у нея только попрежнему зеленетъ игла. Но появится весеннее солнце, иглы спадутъ, и призракъ жизни исчезнетъ. А жаль: ее молодую подрубили, старыхъ сосенъ не берутъ на вхи для дороги, на распутья: он пережили свое время и гордо возносятъ свою верхушку къ далекому небу. А что толку въ этой гордости? Дерево доросло до того, что стаю выше другихъ. Но вмст съ тмъ ушла и молодость, и все, что волновало жизненныя силы. Идите же вы, годы, своей чередою, тихо, безмятежно, проноситесь и вы, бури, безъ слда, мимо старыхъ деревьевъ. Къ чему вамъ нарушать обычное теченіе соковъ? зачмъ натрясать созданіе до самаго корня? зачмъ нарушать тишину и спокойствіе дикаго прозябанія? Да и вынесетъ ли старая сосна грозную бурю? Буря нужна, буря плодотворна только молодой душ, которая съ радостью принимаетъ каждый ударъ, съ насмшливой улыбкой смотритъ на распоряженія судьбы и съ полной врою въ свою силу вызываетъ ее на бой. Твердыя натуры всегда остаются побдителями: ихъ не устрашаютъ вншнія силы, въ чемъ бы он ни проявились: въ вид ли китайскихъ обрядовъ и церемоній и законовъ Ману, или въ образ сплетенъ и предразсудковъ. И сколько въ самомъ дл отрады — быть только себ обязану счастіемъ? сколько тутъ душевнаго наслажденія, высокаго эгоизма? А безъ нихъ нтъ полнаго счастія, безъ нихъ не будетъ той мощи, которая нужна для того, чтобы покорить всякое сердце. Передъ этой-то нравственной силой является невольное благоговніе. Передъ ней нестыдно преклонить колна, ей съ восторгомъ можно отдать и свою душу, въ которую она вложитъ новую искру, обновитъ ее своимъ величіемъ и твердою стопою поведетъ къ цли. При этомъ не можетъ быть сомннія: здсь путь къ истинному счастью, котораго ничто отнять не можетъ, потому что всюду, во всякое время останется сознаніе собственнаго достоинства. Его не отниметъ никакая брошенная изъ-за угла клевета, никакое мандаринское, отжившее или отживающее свой вкъ понятіе или предразсудокъ. Конечно, при этомъ должна быть борьба за человческое право, за право свободы выбора, но вдь въ этой, борьб, л,изнь со всми ея красотами и тревогою, во время борьбы выработываются характеры, чище становится святое чувство, глубже идетъ каждая дума, даже поцалуй бываетъ крпче, продолжительне. Умйте только обращаться съ такъ настроеннымъ инструментомъ, но если у васъ нтъ знанія для этого, то лучше не берите его въ свои руки: онъ издастъ одни фальшивые, дикіе аккорды, гораздо лучше отдать его тому, кто съуметъ извлечь изъ него стройные, мелодическіе звуки, найдетъ въ нихъ себ наслажденіе, не станетъ заботиться о томъ, согласно ли такое владніе съ придуманными законами музыки. Вдь тутъ — сила, тутъ — увлеченіе, тутъ нтъ мста ничему отжившему и умершему. Оставьте же мертвымъ погребать мертвыхъ, рвите не на словахъ только т нелпыя путы, которыми съ малолтства привыкли насъ обвязызать, не робйте передъ трудностями, переходите чрезъ эти баррикады, когда впереди у васъ полное счастіе, когда раздаются въ душ звуки любви и веселья, когда она проситъ воссторга.

— Возьмите мою карточку, Павелъ Николаичъ, и вотъ вамъ мои поцалуи, говорила Варвара Михайловна Гриневу, только что пріхавшему изъ своей деревни.— Вы будете у меня на свадьб?

— Такъ это правда? спросилъ онъ, принимая дары:— вы правду мн написали, что идете замужъ за графа Скалинскаго?

— Видите, какъ это случилось: мои вотчимъ, какъ вамъ извстно, былъ моимъ опекуномъ. Торговыя дла его шли неудачно, акціи падали, деньги, назначенныя мн въ приданое, онъ пустилъ въ оборотъ, часть изъ нихъ у него какъ-то истратилась. Михаилъ Михайлычъ началъ пріискивать мн жениха и, какъ я слышала, съ нимъ сторговался объ этихъ недостающихъ деньгахъ.

— Но вдь это возмутительно, перебилъ Гриневъ.— Почему вы соглашаетесь идти замужъ? почему вы не потребовали себ свободы въ выбор?

— Я больше сдлала: я говорила вотчиму, что буду довольна тмъ, что мн дастъ матушка, лишь бы не принуждали къ этому браку, я не хотла и знать о растраченныхъ деньгахъ.

— Почему же родные ваши нашли необходимымъ этотъ бракъ?

— Тутъ есть что-то темное, чего я еще не могла понять, но вотъ выводъ изъ моихъ наблюденій: вамъ хорошо извстно, что матушка въ полномъ распоряженіи у Михаила Михайловича, онъ наотрзъ мн отказалъ, самъ и говорить не хотлъ: все ссылался на матушку. Ей онъ натолковалъ, что я составлю блестящую партію, а для нея карета съ гербомъ — выше всего.

— Вамъ-то что за дло до герба и кареты? Если въ мое отсутствіе у васъ никого не было ближе меня, то вы могли догадаться, что я васъ люблю, вы сами немного меня любили?

— Я! немного? Для кого же я отказывалась отъ партіи? Но они мн отвтили, что иначе ничего не дадутъ, сдлаютъ меня нищею, а вы знаете, я привыкла къ комфорту, къ удобствамъ, для меня нужна спокойная мебель, мн необходимы горничныя, наряды…

— Господи, что же она говоритъ о любви! Тряпки ей нужны!…

— Нтъ, Павелъ Николаичъ, мн нужна жизнь безъ недостатковъ — жизнь, полная счастья, и я ея достигну! У графа Скалинскаго есть земли и заводы, правда, все это заложено, однако, на мои деньги ихъ можно выкупить и жить еще хорошо.

— Какъ не жить! И это вы называете любовью? Конечно, въ замнъ титула, земель и всякихъ заводовъ въ настоящее время я почти ничего не могу вамъ предложить. Но и моя жизнь началась только съ того времени, когда я ближе васъ узналъ, только съ того времени я сталъ думать о пріобртеніи, о хозяйств, о деньгахъ. И я также буду ихъ имть, какъ вы свою счастливую жизнь.

— Вотъ у васъ и желчь закипла, Павелъ Николаичъ. А зачмъ же я отдала вамъ свой поцалуй? Для чего?

— Да такъ, изъ прихоти. Вамъ, Варвара Михайловна, онъ ничего не стоилъ. Вы не подумали, что я васъ глубоко уважаю, что съ вами были связаны вс мои мечты и думы, что вы разбиваете ихъ, что отнимаете мое достояніе.

— Вы раздражены: я — отнимаю? Напротивъ, разв я вамъ позволяла когда нибудь цаловать даже мою руку?

— Что жь изъ этого? Я не скрывалъ отъ васъ моихъ чувствъ, я ничего не хотлъ просить у васъ до времени, какъ не хотлъ говорить съ Августой Карловной, пока не буду въ состояніи ввести васъ къ себ въ хорошо устроенный домъ, чтобы не подумали, будто мною руководило корыстолюбіе. Я жилъ надеждою.

— Вотъ вамъ и наказаніе, Павелъ Николаичъ, за вашу гордость, за вашу жизнь только надеждою. Теперь — поздно: я дала слово, и вы скоро получите приглашеніе ко мн на свадьбу. Я васъ жду (довольно, довольно: у меня руки будутъ красны). Перемнить ничего нельзя въ ихъ распоряженіяхъ: я не хочу слышать отъ нихъ упрековъ, я не хочу новыхъ сценъ. Видите, какъ я тверда. Прідете на свадьбу?

— А что я тамъ буду длать? Къ чему мн васъ видть въ чужихъ рукахъ?

— Я хочу, чтобы вы были въ церкви! (Сейчасъ, Маша: скажи, что собираюсь). До свиданья, Павелъ Николаичъ, въ церкви.

— Хорошее, нечего сказать, очень хорошее свиданье!

— Перестаньте, Павелъ Николаичъ: у васъ поднимается опять желчь.

— Пускай ее, отъ этого горя никому не прибудетъ.

— Но я вамъ. Павелъ Николаичъ, не говорю: ‘прощайте’, я не разстаюсь съ вами пока, меня только ждутъ…

— Еще минуту… Мн бы запомнить эту улыбку, эту грустную улыбку сквозь слезы! Мн бы хотлось сохранить въ памяти блескъ вашихъ голубыхъ глазъ, когда бы снились мн ваши свтлые волосы. О, какъ я думалъ цаловать ихъ въ тишин ночи, тайкомъ даже отъ тебя…

— Ты? Разв, Поль, я теб сказала — ты? Господи, какой ты странный: слова замерли! (Маша, ты не смотри на него, я ему позволяю цаловать локонъ, но потомъ ты вс волосы спрячь, подъ стку). Что, Поль, теб теперь легче?

— Нтъ, Варя, нелегко! А вдь я тебя только самъ съ собой называлъ Варей, это — моя мечта… Тебя другой иметъ право такъ называть, ты — не моя, Варя. Зачмъ же ты это сдлала? Зачмъ дала такое тяжелое бремя, для чего подняла такую бурю въ душ?

— Затмъ, что я сама слишкомъ много страдала (Маша, скажи имъ, что послдніе волосы убираю). Затмъ, Поль, чтобы ты хотя немного былъ счастливъ.

— Да гд же, Варя, это счастье? Я бы, по крайней мр, думать, что ты довольна своей судьбой. Мн было бы отрадно знать, что твое желаніе исполнилось, ты по любви выходишь замужъ.

— Я и такъ изъ любви это длаю. Я исполняю законъ и завтъ моего втораго отца и матери, въ другой разъ я была бы не въ состояніи выслушать проклятій, которыми грозили.

— Такъ и они были, мой бдный другъ?

— Но прошли. И все-таки я жила: родные не могутъ отнять моего чувства, я преклонилась передъ необходимостью, они ничего не могутъ сказать противъ меня. Но я объяснила имъ, что ты сегодня ко мн прідешь, такъ пусть насъ не тревожатъ. Матушка, однако, очень долго упрашивала вотчима, онъ едва на это согласился, и сколько разъ они присылали Машу! Я все теб сказала, что хотла (Маша, прячь волосы), все сказала… Не грусти же, Поль, прізжай непремнно въ церковь на свадьбу. Мн бы хотлось, чтобы родной по душ взглядъ встртилъ меня посл внца. Мн необходима твердость.

— Да у меня ея нтъ.

— Какъ, нтъ? Не ты ли меня сдлалъ такою? Помнишь наши разговоры, помнишь? Ты еще говорилъ, что любовь приходитъ однажды, вдругъ, и остается навсегда, что это — самое высокое чувство: она заставляетъ умирать за своего друга. Но посмотрю я, скоро ли ты меня забудешь.

— Забвенья, Варя, не далъ Богъ, ты вспомни. И къ чему мн оно, когда у меня есть настоящія минуты, ихъ достанетъ мн долго на мою деревенскую жизнь.

— Поврь, Поль, мало будетъ. Ты забудешь свою застнчивость, и…

— Не говори этого. Если бы она не была въ основ моей натуры, разв я бы давно не высказалъ теб, какъ ты мн дорога и сколько я тебя люблю?

— Будто и любишь? Зачмъ же не хочешь пріхать на свадьбу, когда я прошу?

— Я пріду въ церковь…

— Отлично, отлично! До свиданья, Поль, въ церкви…

Онъ не понялъ, онъ долго еще стоялъ и глядлъ вслдъ за убжавшей Варварой Михайловной, а на его щек горлъ жгучій поцалуй. Когда же взглядъ его упалъ на пустое кресло и забытый платокъ — онъ схватилъ и сталъ его цаловать. Глухихъ, безъ слезъ, рыданій, казалось, никто не слыхалъ.

III.

Когда Варвара Михайловна входила въ гостиную, гд собрались ея родные и женихъ, графъ Скалинскій, никто изъ нихъ не замтилъ слдовъ ея волненія. Только нервная дрожь говорила внимательному наблюдателю о внутреннемъ состояніи Вариньки, да во взор можно было подмтить ршительность, гордость и презрніе, когда она здоровалась съ присутствовавшими.

— Наконецъ, мы можемъ составить полный семейный совтъ, говорилъ Михаилъ Михайловичъ:— и назначить день свадьбы. Какъ вы полагаете, графъ?

— По мн, чмъ скоре, тмъ лучше, какъ угодно будетъ ршить Варвар Михайловн.

— Все равно, когда бы ни назначили.

— Позвольте, перебилъ графъ:— нужно время для приглашенія: дня три-четыре. Сегодня у насъ 22, такъ 26 или 27 августа. Вы согласны, Варвара Михайловна?

— Совершенно.

— Но, графъ, вы забываете, что надобно еще составить пригласительные билеты, напечатать, разослать, самимъ намъ съ Августой Карловной създить къ нкоторымъ знакомымъ.

— Все это, Михаила Михайлычъ, успется. Билеты будутъ готовы къ восьми часамъ утра, и въ теченіе дня разосланы.

— А хлбъ я прикажу приготовить Шуберту. Но, кто же будетъ на свадьб? Изъ вашихъ родныхъ, графъ, кого вы ждете?

— Изъ Нижняго — сестру, изъ деревни прідетъ братъ, Боринька, онъ у меня шаферомъ. Изъ здшнихъ будетъ княгиня Сибирская со внучкой, княжна Наталья Юрьевна съ ттушкой, княгиня Вронецкая съ мужемъ, если воротятся изъ деревни, графиня Аграфена Арсеньевна съ мужемъ и дочерью и многіе другіе съ семействами, кого я уже приглашалъ, ждутъ, когда будетъ назначенъ день свадьбы.

— Съ нашей стороны будутъ: генералъ Дрешернъ, баронъ фон-Шнелль, генералъ, онъ, правда, статскій совтникъ, Иванъ Александровичъ, его превосходительство Степанъ Петровичъ, извстный человкъ, иметъ звзду, онъ скажетъ намъ рчь, спичъ. Молодыхъ же людей у насъ немного.

— О нихъ, Августа Карловна, не безпокойтесь. Я уже пригласилъ графа Ивана Ильича и всхъ гвардейцевъ, которые здсь адъютантами, они будутъ. Для Варвары Михайловны надобно побольше demoiselles de noce. Если нужно, то матушка пригласитъ.

— Я думала объ этомъ и насчитала десять: Надя, Соня, Даша…

— Такъ вы ихъ и пригласите на 26 число. Неправда ли, 26-го свадьба? Вамъ предстоитъ много хлопотъ, графъ, прощайте.

— Вы уже удаляетесь, прелестная Варвара Михайловна, а я съ вами не усплъ сказать ни одного слова.

— Напротивъ, мы очень многое даже ршили. Вамъ времени терять нельзя.

— Да, да, очаровательная моя невста. Итакъ, прощайте: вы уходите?

— И хорошо сдлали, прибавилъ Михаилъ Михайловичъ, когда она вышла съ матерью.— Вы замтили, милый графъ, что она ускорила однимъ днемъ свадьбу? Но къ длу: ршите вопросъ, какъ писать пригласительные билеты: отъ вашего и ея имени, или отъ моего и Августы Карловны?

— Дйствительно, важный вопросъ. Отъ моего и ея имени? Что вы на это скажете, а? Графъ Евгеній Егорычъ Скалинскій и Варвара Михайловна фон-Шиллингъ?

— Сидорова, графъ. Она мн падчерица, какъ вы знаете, ея фамилію вы записали, когда хотли писать къ своимъ роднымъ о женитьб. Ея отецъ былъ извстный негоціантъ въ остзейскихъ провинціяхъ. Онъ тамъ и женился на Август Карловн, которой оставилъ все свое имніе, боле мильнона.

— Такъ какъ же вы думаете, Михаилъ Михайловичъ, а? Не лучше ли отъ вашего имени, или отъ имени Августы Карловны? Что же мн писать? я — человкъ зазжій.

— Конечно, конечно. При томъ слдуетъ ли написать ‘покорнйше просятъ’, или ‘имютъ честь покорнйше просить’. Мы, вотъ сейчасъ и напишемъ: повремените минуту, любезнйшій графъ.

Когда настоящій важный предметъ былъ ршенъ и пригласительные билеты были переписаны, графъ заговорилъ о приданомъ

— Вамъ, графъ, отвчалъ Михаилъ Михайловичъ:— въ день свадьбы утромъ я вручу двадцать-пять тысячъ, какъ приказала Варвара Михайловна. Остальныя двсти тысячъ были въ банковыхъ билетахъ, но, но ея приказанію, размнены на наличныя деньги и остаются неприкосновенными.

— Но какъ же вы, Михаилъ Михайловичъ, говорили, что вс деньги, если не утромъ въ день свадьбы, то на другой поступятъ въ мое распоряженіе?

— Да они и поступятъ. Разв вы не видите, что она велла приготовить наличныя деньги, что сама ускорила вожделнный для насъ день, что къ вамъ весьма сильно расположена.

— Но какъ же, однако? Что же такое, Михаилъ Михайловичъ? Вы знаете, къ свадьб были издержки, конечно, у меня есть деревни и заводы, но ныньче доходы не прежніе! Нтъ, какъ же такъ?

— Графъ, деньги — ея, она мн дала приказаніе, и я отъ него не отступлю.

— Однако, это безчеловчно, Михаилъ Михайловичъ. Вамъ извстно, что мн немедленно нужно пятьдесятъ тысячъ рублей. Иначе — вы поймете, я неслужащій.

— Очень, очень понимаю, любезный графъ, ваше стснительное положеніе, но какъ же быть? Вы получите вдругъ двадцать-пять тысячъ, а тамъ отъ васъ будетъ зависть воспользоваться всмъ остальнымъ. Вы можете понять, что характеръ у Варвары Михайловны твердый, что двушка она молодая, хочетъ одной любви. И это очень натурально, очень естественно съ ея стороны. Жизнь ея обезпечена въ матеріальномъ отношеніи, а при этомъ непремнно разъиграются фантазіи, молодая кровь закипитъ: подавай намъ горячую любовь, ревность, и всякія ненужныя, лишнія чувства.

— Все это хорошо, Михаилъ Михайловичъ, но отъ этого мн никакъ не легче.

— Напротивъ, напротивъ, графъ. Варвара Михайловна васъ горячо любитъ (деньги-то размняла, конечно, для васъ), воспользуйтесь этой любовью: она вамъ не только половину, но все, все отдастъ. У нея характеръ Августы Карловны, а та отдала же мн все свое состояніе. Войдите въ душу къ Варвар Михайловн.

— А вы думаете, это легко? Я вотъ сколько времени ей льщу и — ничего, то есть ровно ничего не выходитъ. Между тмъ, извстно, что женщины боле всего склонны къ лести, имъ какую угодно скажи безобразную лесть, непремнно новрятъ, лишь бы она относилась до ихъ красоты, любезности, даже кокетства. Съ Варварой Михаиловной не то: я, напримръ, ей говорю, что она очаровательна, какъ сама богиня красоты. А она отвчаетъ, что это сравненіе устарло, пережило вка. Я говорю, что она одвается съ такимъ вкусомъ, какъ никто — она отвчаетъ: ‘я одваюсь съ такимъ вкусомъ, какъ и вс, кто его иметъ.’ Посл этого можно ли что нибудь возражать?

— Эхъ, графъ, тутъ-то и слдовало распространиться о ея ум, живости, красот.

— Пробовалъ — хуже, такъ и забросаетъ словами. Что еще выдумала — спрашивать, въ чемъ заключается красота шекспировыхъ женщинъ?

— Интересный вопросъ!

— Я ей отвчалъ, что дло другое — красота женщинъ въ балет, о ней я могу судить: въ балет всегда одно — танцы, а о шекспировыхъ ничего не скажу. Такъ начала допрашивать: неужели я не понимаю красоты Офеліи? А какъ ея не понять: помню — на сцену вышла женщина высокая, вся въ бломъ, волосы распущены, формы пластичныя, губы самыя розовыя, глаза искрятся, на съумасшедшую не похожа: вакханка скоре. Такая актриса можетъ затмить другихъ своею красотою, но роль Офеліи не всегда одна и та же исполняетъ, разныя бываютъ: гд же имъ всмъ быть красавицами! Вотъ, въ балет — я вамъ скажу, тамъ все хорошенькія, да еще какія! Такъ, какъ же, Михаилъ Михайловичъ, о деньгахъ?

— Да я бы вамъ совтовалъ поскоре заняться печатаніемъ билетовъ, а это — дло ршеное.

— Но, знаете ли, мн необходимо къ свадьб пятьдесятъ тысячъ.

— Въ день ея, графъ, вы получите половину.

— Этого мало. Вамъ то же скажетъ Василій Иванычъ Величкинъ.

— Когда вы съ нимъ познакомились и почему мн прежде объ этомъ не сказали?

— Я буду вполн откровененъ съ вами, Михаилъ Михайловичъ. У меня были нетерпящіе долги, тысячъ тридцать. Когда у насъ было поршено, мн ихъ досталъ Величкинъ на дв недли: въ это время я надялся все окончить, тогда мы съ нимъ и познакомились. Между тмъ, дло затянулось, понадобились подарки, я занялъ денегъ еще на нсколько дней. Но, вдругъ Величкинъ обратился въ мою тнь, не даетъ покою, требуетъ уплаты.

— Положеніе незавидное, и какъ вы въ него попали?

— Какъ бы ни попалъ, объ этомъ не время разсуждать: мн надобны деньби.

— И кому же они не нужны, графъ? Поэтому не лучше ли вамъ переговорить о нихъ съ самой Варварой Михайловной?

— Съ ней, мн говорить о деньгахъ? Да что она подумаетъ?

— Какъ знаете: вамъ нужны. Между тмъ, мн извстно ея безкорыстіе, она изъ любви къ вамъ не откажетъ: у нея деньги наличныя.

— Но начать разговоръ о нихъ, прямо, самому?

— И кто же васъ заставляетъ говорить прямо объ этомъ? Разв мало вопросовъ для жениха? Можно переговорить о букетахъ, о корзин. Не позвать ли Варвару Михайловну?

— Позовите, позовите, говорилъ графъ вслдъ Михаилу Михайловичу:— впрочемъ, что жь мн съ нею церемониться, прибавилъ онъ.— И фамилія такая — Сидорова! а? Безденежье-то до чего доводитъ? Но, вдь хуже будетъ, если на другой день свадьбы, вмсто поздравленій, услышишь голоса кредиторовъ! Вся Москва узнаетъ, скандалъ будетъ! съ чего только начать разговоръ: съ букетовъ, или корзинки? Букеты — пьеса еще была въ наше время съ букетами, Щепкинъ Тряпку игралъ, кричалъ громче публики! И корзинка въ одномъ балет есть, ее подноситъ подруга, а въ другомъ — женихъ, прекрасно онъ тогда танцуетъ и въ ней цвты, опять букеты.

И ему казалось, что онъ попрежнему сидитъ въ первомъ ряду креселъ въ большомъ театр. Взоръ его прикованъ къ задней кулис, откуда вылетла она, его идеалъ, воздушная, со всми чарами любви. Ее встрчаютъ аплодисментами, но она не обращаетъ на нихъ вниманія: она вся предана своему искусству, это верхъ ея торжества — это тарантелла. А между тмъ, въ его шляп лежитъ огромный букетъ изъ розъ, обхваченный внизу великолпнымъ браслетомъ. Блескъ брильйянта ослпляетъ глаза, тарантелла идетъ къ концу, аплодисменты раздались, зала потрясена. Онъ медленно отдляется отъ креселъ, онъ проситъ передать свой букетъ, другіе букеты надаютъ на сцену. Но только онъ, его букетъ, приколотъ къ груди, только его браслетъ блеститъ на рук, когда она ршается вновь привести публику въ неистовый восторгъ. ‘Браво, браво’, говоритъ онъ, ловя посылаемую со сцены очаровательную улыбку. ‘Денегъ, ничего, кром денегъ’, шепчетъ ему какой-то навязчивый голосъ. ‘Старость еще не пришла, зачмъ же губить остающіеся немногіе годы понапрасну? Ничего, кром денегъ.’

— А вдь, Августа Карловна увезла Варвару Михайловну примривать какія-то шубки, да платья, прервалъ графа хозяинъ дома.— О чемъ такъ задумались, любезный графъ?

— Да все о томъ же, отвчалъ онъ, съ досадою смотря на входившаго лакея.

— И есть о чемъ задумываться! Не хотите ли завтракать, выпить рюмку вина? Джинъ самый лучшій, я знаю, что вы его любите.

— Джину я выпью. Досадно однако, что она ухала, я было-нашелъ и предметъ для разговора, очень досадно. Скоро они воротятся?

— Не думаю: раньше шести часовъ не прідутъ. Не выпьете ли вы, графъ, стаканъ лафиту?

— О, нтъ, джину я еще выпью. Прежде я любилъ коньякъ, къ нему меня пріучилъ Николай Алексичъ, вы съ нимъ знакомы? Неправда ли? отличнйшій человкъ — пьетъ какъ губка. Однажды я, графъ Иванъ Ильичъ и Петръ Петровичъ сговорились каждый отдльно пить съ Николаемъ Алексичемъ, чтобы видть, дйствительно ли онъ такъ крпокъ. Сначала каждый изъ насъ выпилъ съ нимъ по пяти рюмокъ коньяку, значитъ, онъ — пятнадцать. Потомъ выпили еще, у меня ужь зашумло въ голов, а онъ — ничего. И что же вы думаете, чмъ кончилось? А тмъ, что онъ насъ троихъ перепилъ, потомъ усадилъ всхъ въ карету и развезъ по домамъ. Отличнйшій человкъ! Онъ-то мн и указалъ тщету всякихъ легкихъ винъ. За то я не могу выносить никакой смси. А очень досадно, что не могъ объясниться о деньгахъ.

— Вполн раздляю вашу досаду, милый графъ, тмъ боле, что времени у насъ немного — три дня: надобно все приготовить къ свадьб, а главное — билеты, потомъ позаботиться о букетахъ и о прочемъ, поваровъ я пришлю изъ нашего клуба. Джину угодно? смси я не предлагаю.

— И хорошо длаете, было бы безполезно. Но какъ жить безъ денегъ?

— Деньги у васъ будутъ. Неугодно ли взглянуть: въ этихъ, пачкахъ 25 тысячъ рублей, а тутъ двсти тысячъ. Черезъ пять дней вы — полный обладатель всего капитала и въ добавокъ жены-красавицы и первой скромницы… Вы куда жь отъ насъ?

— Домой, тамъ я надюсь застать Величкина, наложить на него часть коммиссій.

Дйствительно, Василій Ивановичъ дожидался графа, сидя за столомъ, уставленнымъ бутылками. Джину не было.

— Что такъ долго? спросилъ Величкинъ.

— Сегодня ршали вопросъ о свадьб.

— Когда же назначено? когда вы, графъ, отдадите деньги? Вы знаете, что они не мои и что не сегодня, завтра заемныя письма будутъ предъявлены.

— Знаю очень хорошо, но раньше 26 августа я уплатить не могу.

— А когда свадьба?

— Эта день нашей свадьбы. Однако, Михаилъ Михайловичъ продувной человкъ. Разсказываетъ, будто моя невста приказала ему выдать мн только 25 тысячъ рублей въ день свадьбы, а прочія деньги остаются у нея наличными. Если она и приказала, то-есть просила, чему я, однако, не врю, все-таки это его продлки. Но я не даромъ умю языкъ держать за зубами, я еще возьму съ него то, что уступилъ.

— Но какъ же, графъ? Намъ непремнно нужно пятьдесятъ тысячъ, иначе и вамъ, и мн, какъ поручителю, грозитъ большая непріятность.

— Гадкое положеніе! Я на дняхъ переговорю съ моей будущей благоврной. А гд джинъ?

— Выпитъ, вроятно, тутъ есть коньякъ.

— Не могу я выносить смси. Вы, Василій Иванычъ, знаете, что я отъ нея длаюсь пластъ. Джину я пробовалъ пить по десяти рюмокъ и все хорошо. Выпьешь же посл этого рюмку рейнвейну и совсмъ опьянешь. Поэтому я очень цню нашего отличнаго знакомаго Николая Алексича. Онъ тоже смси не любитъ: пьетъ только коньякъ, и когда выпьетъ рюмку всегда спроситъ: а чмъ же закусить? и закусываетъ одной или двумя еще рюмками. Ему Петръ Петровичъ оставилъ завщаніе: каждый буттербродъ разрзывать на четыре части и съ каждою изъ нихъ пить по четыре рюмки — и пьетъ. Вотъ такъ человкъ! А я длаюсь пластъ отъ рейнвейну.

— Не можетъ быть.

— Увряю. Поэтому-то мы съ Николаемъ Алексичемъ и ршили никогда изъ винъ смси не длать. Оттого и утромъ я чаю никогда не нью и не велю прибавлять въ коньякъ горячей воды. А прежде (длалъ такую глупость) четверть стакана наливалъ водою. Впрочемъ, коньякъ подойдетъ къ джину, онъ вдь, фруктовый?

— Еще изъ какихъ фруктовъ!

— Подходитъ! Но прежде всего у меня дло, какъ бы не забыть. Василій Иванычъ, я передамъ вамъ нсколько порученій, похлопочите: послдніе холостые дни доживаю! Прежде всего нужно отнести эти пригласительные билеты въ литографію, въ лучшую литографію, въ дв отнесите, къ утру чтобы были готовы, времени немного, пожалуй, никто не подетъ, я на билеты тогда свалю. Потомъ заказать дюжину или дв лучшихъ, свжихъ букетовъ — розъ побольше, выберете корзинку, и тутъ, чтобы розы были, да, большія такія… (Я теб скажу, Василій Иванычъ, другъ ты мой, коньякъ еще солидне). Потомъ достать во что бы то ни стало швейцара изъ англійскаго клуба, да чтобъ колокольчикъ взялъ, которымъ даетъ знать о прізд членовъ. Пусть у насъ всмъ звонитъ, пусть знаетъ Сущово, вся Москва пусть знаетъ, какъ мы, провинціалы, здсь женимся (Гораздо солидне, это я про коньякъ). Стаканчиками уставить весь домъ, заборы уставить. Въ церкви цвтами усыпять полъ: ароматъ чтобъ былъ… А деньги у насъ будутъ, у нея 200 тысячъ наличными — кредитъ поддержимъ. Поваровъ онъ пришлетъ также изъ клуба, офиціантовъ возьмемъ оттуда. Карету… лошадей запряги срыхъ въ яблокахъ четверку… Вина только мн не давай тогда, смси не длай. Пусть у насъ льется одно шампанское, розовое возьми… А какая у нея горничная… Машей зовутъ! И сама она хороша: щека свжая, румянцемъ такъ и облилась, брызжетъ…

Но Василій Ивановичъ уже не слушалъ, какія рчи произвелъ выпитый графомъ рейнвейнъ: Величкинъ халъ заказывать свадебные билеты. Улыбка мелькала на его губахъ. Исполняя порученія, онъ, однако, не забылъ предъявить ко взысканію и выданныя графомъ заемныя письма.

IV.

Горе горькое по свту шлялося
И на насъ невзначай набрело.
Некрасовъ.

— Ефимъ, приходилъ безъ меня кто-нибудь? спросилъ Гриневъ 24 августа, возвратясь домой.

— Василій Иванычъ сидитъ въ комнат, васъ дожидается, кучеръ Егоръ еще прізжалъ, письмо привезъ, говорилъ, что барыня просила очень не забыть.

— Какая барыня? Подай письмо. Разв это письмо? Ступай! Что хорошаго, Василій Иванычъ.

— Варвара Михайловна просила напомнить, что она васъ ждетъ въ церковь. Получили приглашеніе?

— Читаю: ‘Августа Карловна фон-Шиллингъ, по случаю бракосочетанія дочери своей Варвары Михайловны съ графомъ Евгеніемъ Егоровичемъ Скалинскимъ, иметъ честь покорнйше просить пожаловать…’ Очень краснорчиво.

— Замчаете, Павелъ Николаичъ, что Михаилъ Михайловичъ и фамиліи не выставилъ. Но онъ еще искусне выпросилъ согласіе у падчерицы на уступку семидесяти-пяти тысячъ рублей изъ ея приданаго.

— Что это за уступка, и почему дано согласіе?

— Это — деньги, которыя онъ растратилъ изъ приданаго, она и росписку ему выдала, что ихъ получила. Этого я ей никакъ не позволялъ длать.

— Какое пожертвованіе и какое глупое, ни съ чмъ несообразное безкорыстіе! Прежде, бывало, говаривала, что съ деньгами все возможно, что черезъ нихъ можно достигнуть счастья.

— Она не измнила убжденія и потому я очень просилъ потребовать у Михаила Михайловича эти деньги, они понадобятся для уплаты долговъ графа.

— Вамъ откуда все это извстно?

— Я — будущій управитель Варвары Михайловны, а пока завдываю ея длами, вы не догадались?

— Какія у нея дла и изъ чего я могъ догадаться?

— Изъ письма, чтобъ поспшили сюда пріхать. Кажется, во время получили.

— Во время! Когда уже все было кончено.

— Но отчего вы прежде не подумали о возможности подобнаго брака? для чего молчали?

— Вамъ извстно, Василій Иванычъ, что я похалъ въ деревню заводить новое хозяйство, наживать деньги, устроивать усадьбу, чтобъ было куда принять Варвару Михайловну и чтобъ не думали, будто я женился изъ-за денегъ. Для нея аллеи изъ клена насадилъ: писала ‘я люблю кленъ, его густую, яркую зелень, его оригинальный листъ’, въ оранжереи ея любимыхъ цвтовъ собралъ. Хотла вмст кататься въ лодк на пруду. Кабинетъ передлалъ, рояль купилъ, говорила, что хочетъ въ деревн играть и пть. Я былъ покоенъ, довольствовался одними намеками на привязанность, которую могъ видть. Оставалось и окончить-то немногое. Вдругъ получаю ваше письмо.

— Ране и мы ничего не знали. Я говорю ‘мы’, потому-что Варвара Михайловна въ тотъ же день, какъ ей объявили о жених, прислала за мной и просила вызвать васъ изъ деревни. Мн было жаль васъ обоихъ: я зналъ вашихъ отцовъ и привыкъ думать, что… Мало ли, что старики думаютъ, глядя на молодыхъ. Съ того дня она просила взять на себя вс ея дла, узнать подробно о денежныхъ и другихъ обстоятельствахъ графа Скалинскаго.

— Пріятная будущность: съ первыхъ дней привыкать къ дламъ, разбирать чужіе долги.

— У нея, Павелъ Николаичъ, очень много практическаго смысла, она можетъ даже вести дла.

— Женщин вести дла? Извините, это ваше занятіе — писать разныя бумаги, вы искусились въ этой наук. Варвар Михайловн какое удовольствіе могутъ доставить просьбы, отзывы и прочее? Впрочемъ, она по своей охот идетъ замужъ. Жаль, что мн выпала довольно пошлая роль въ этой комедіи. Благословясь, лучше уду въ деревню, завтра уду.

— Еслибъ вы видли Варвару Михайловну, когда она говорила со мной посл объявленія о сватовств, вы бы этого не сказали. Она только и думала о васъ: какъ вы примете это извстіе, сохраните ли спокойствіе, скоро ли прідете. Она васъ очень любитъ, я давно не встрчалъ такого полнаго чувства.

— А про меня вы думаете, что я — камень, что моя любовь меньше? Послднее свиданіе показало, какъ она мн близка. Вы только поймите, что вся моя жизнь была посвящена ей, а теперь, какой вопросъ промелькнетъ передо мною, когда утромъ буду вставать, что стану длать изъ этой жизни? Что мн за дло, какъ она будетъ идти? Вс интересы уничтожены, по нимъ прошла коса смерти. Въ одно мгновеніе разбита любимая мечта, отнято все и ограбленный я пущенъ по міру. И кмъ же ограбленъ?

— Не то же ли самое сдлано и съ Варварой Михайловной? Еслибъ вы слышали, что подсказывало ей отчаяніе: она хотла хать къ вамъ въ деревню. Но я былъ противъ этого, я говорилъ ей, что Августа Карловна способна сдержать свои угрозы и что у васъ обоихъ нтъ достаточнаго состоянія…

— И вы называете себя моимъ другомъ, Василій Иванычъ?

— Но я столько же другъ и Варвары Михайловны. Ей дали такое воспитаніе, что она была бы не въ силахъ переносить недостатки и какія-нибудь лишенія?

— Что же вы посл этого толкуете еще про ея любовь.

— Изъ любви къ вамъ она длаетъ все, чтобъ облегчить вашу грусть.

— Что длаетъ-то? Поцалуй дала…

— Другая двушка и на это не ршилась бы, а она вотъ и карточку свою подарила.

— Да — гляди и казнись! А я человкъ — я гляжу: потому — судьба. Посмотрите, какую рамку сдлалъ, словно икону вставилъ, да и поклоняюсь. И своихъ волосъ не закрыла этой глупой сткой.

— Какой же вы неблагодарный! Чего вамъ больше? Вспомните, она — невста другаго.

— Это безъ того не выходитъ изъ головы.

— Хотлось бы мн, Павелъ Николаичъ, взглянуть, какъ бы вы ей посмотрли въ глаза, что бы ей сказали.

— Ничего не сказалъ бы!

— Варвара Михайловна желаетъ еще разъ видть васъ въ церкви.

— Чего мн тамъ смотрть? Въ сутки я могу сдлать около двухсотъ верстъ и скоре пріхать въ деревню.

— А тамъ что будете длать? Здсь все-таки могли бы видаться.

— Отъ послдняго я ршительно отказываюсь. Мн слишкомъ тяжело, на меня нападаетъ страхъ, робость.

— Будьте тверды, вы должны быть спокойны.

— А я спокоенъ, ‘какъ страна, опустошенная дыханіемъ язвы’.

— Посудите же, Павелъ Николаичъ, что должно быть въ душ Варвары Михайловны. Но она не падаетъ духомъ.

— Я никогда и не сомнвался въ твердости ея характера. Я былъ увренъ, что она станетъ всегда выше мелочныхъ предразсудковъ. Неужели мать успла ей вскружить голову титуломъ, гербомъ, каретой! И то правда: ‘изъ нихъ былъ славенъ не одинъ!’ Куда намъ до нихъ, мы не сіяемъ. Наше дло въ деревн, въ пол, съ рабочими, съ мужиками. Мы съ ними вмст должны вырабатывать себ жизнь: мы не можемъ быть тунеядцами.

— Опять вы не правы, Павелъ Николаичъ. Двушка — не мужчина, и притомъ двушка, привыкшая къ роскоши.

— И роскошь насъ плняетъ, и перемна круга! Но что я буду длать въ церкви, среди всхъ приглашенныхъ княгинь, графовъ, князей? Уду лучше въ деревню, ныньче въ ночь уду.

— Варвара Михаиловна, кажется, предчувствовала ваше колебанье и просила передать, что если вы ее любите, то непремнно должны быть въ церкви.

— Если, если! Да можетъ ли существовать это ‘если’?

— Можетъ быть, я не такъ выразился, мысль, по крайней мр, была та, въ письм — дло другое.

— Кстати вспомнили! Какъ должны казаться ей смшны мои письма, гд я говорю, какъ устроиваю домъ для ея пріема. И есть ли въ ней совсть: не отдала ихъ назадъ. Чувствую, что я за нее красню!

— Конечно, Павелъ Николаичъ, ея письма вы возвратили?

— Мн возвратить ея письма, когда они писаны ко мн, когда они — моя единственная отрада! Что мн, кром ихъ и этого портрета, дала судьба?

— Однако, у васъ были же минуты счастья.

— Въ томъ-то и дло, что были! Между тмъ, я хочу жить, понимаете, жить. И съ пыткой, съ мукой душевной жить. Варвар Михайловн ихъ не уничтожить!

— Еще повторяю, она только и думаетъ объ васъ или, лучше сказать, о вашемъ счастьи. Къ нему клонятся вс ея дйствія. Что же? вы не удете въ деревню?

— Свои общанія я держу свято, скажите Варвар Михайловн. У насъ нтъ гербовъ, мы, плебеи, стоимъ твердо въ слов.

— Нехорошо, Павелъ Николаичъ, оскорблять любимую и любящую женщину.

— Если она дйствительно любитъ, Василій Иванычъ.

— Еще недавно вы съ такимъ жаромъ возражали противъ ‘если’! То, видно, касается вашего самолюбія.

— Но вы разв не видите, что я раздраженъ, я золъ на всхъ, что у меня нтъ силъ, что чаша, которую даютъ пить, слишкомъ переполнилась. Бываютъ минуты, когда разсудокъ мой колеблется… Я не знаю, когда пройдетъ этотъ ужасный день, какъ я его изживу? Надежды разрушены: въ будущемъ нтъ ничего, кром тоски и горя! Но что говорить о себ. Еслибы она-то, по крайней мр, была счастлива. Будетъ ли тамъ, въ ихъ кругу, другой, кто ее столько любитъ! Но вы молчите, вы не сказывайте ей ничего…

Василій Ивановичъ, однако, не исполнилъ этой просьбы. Варвара Михайловна требовала, чтобы весь разговоръ былъ переданъ, она не ложилась въ эту ночь.

Поздняя разсылка пригласительныхъ билетовъ или какія другія причины остановили пріздъ знакомыхъ къ Август Карловн на свадьбу дочери, только провожатыхъ оказалось немного. Около семи часовъ вечера пріхалъ статскій совтникъ Иванъ Александровичъ, его встртилъ хозяинъ дома въ зал, гд въ переднемъ углу былъ приготовленъ столъ съ образомъ и хлбомъ.

— А что же ваши: супруга, сестрицы?

— Он не будутъ, не такъ здоровы.

— Не видали ли вы барона фон-Шнелль?

— Посл присутствія у градоначальника, онъ куда-то похалъ обдать вмст съ генераломъ Дрешерномъ. Они не будутъ и семейства ихъ поэтому не могутъ пріхать.

— Господи, Господи! У самихъ есть невсты. Что, если и къ нимъ никто не прідетъ, а еще самъ просилъ ихъ, а еще дали слово.

Рчь эта была прервана появленіемъ его превосходительства Степана Петровича, который, впрочемъ, тотчасъ же началъ разговоръ съ Иваномъ Александровичемъ о всемірномъ значеніи Шекспира.

Появившаяся звзда утшила Михаила Михайловича, онъ съ радостію встртилъ адъютанта, присланнаго узнать, готова ли невста. Вслдъ за нимъ появился нмецъ съ крестомъ на ше, посл него пріхало еще нсколько лицъ, военныхъ и гражданскихъ, и нмка съ мужем, у котораго была пряжка въ петлиц.

Къ гостямъ, наконецъ, вышла и Августа Карловна. Къ ея полному, шарообразному тлосложенію чрезвычайно шло голубое платье, оно было въ шесть или семь рядовъ обшито блондами. Нитка жемчугу застегивалась на ше у Августы Карловны многоцннымъ брильянтовымъ фермуаромъ. Въ головномъ убор изъ блондъ кучами блистали брильянты. Августа Карловна была поражена малочисленностію гостей въ своей великолпной гостиной. Ихъ было даже мене, чмъ на ея обыкновенныхъ балахъ. Она, однако, поблагодарила ихъ за дружбу, упреки сыпались на отсутствующихъ.

Въ это время пріхалъ другой адъютантъ, шаферъ жениха.

— Не знаете ли, спросилъ кто-то нмца съ пряжкой: — гд будетъ свадьба?

— Неизвстенъ. Мн хозяйка прежде сказывала, что въ Успенскомъ собор.

— Но тамъ внчаютъ на царство только государей.

— И хозяйкину дочь тамъ будутъ внчать.

По счастію для любопытнаго, его превосходительство Степанъ Петровичъ пожелалъ знать, во имя кого храмъ, гд иметъ происходить бракосочетаніе. Михаилъ Михайловичъ поспшилъ отвчать, что у Новаго Пимена.

— Тутъ у насъ, въ Сущов, прибавилъ онъ: — отецъ Александръ Ильичъ самъ будетъ совершать бракосочетаніе.

Между тмъ, и въ уборной невсты вмсто десяти demoiselles de noce было только пять. Привезенные отъ жениха букеты цвтовъ предлагали даже мужчинамъ, нмецъ, который былъ безъ жены, взялъ два, одинъ былъ утащенъ водолазомъ. Невста не взяла себ ни одного. Наконецъ, и она убрана, какъ убираютъ всхъ вообще невстъ. Вотъ ее и благословили, вотъ и отпустили на новый путь.

Тьма. У церкви стоятъ плошки, ихъ залилъ дождь. Онъ льетъ такъ обильно, какъ будто собирался цлые мсяцы пролиться въ этотъ день. Форейторы бранятся, кучера шумятъ, любопытные тснятся съ паперти на встрчу къ прізжающимъ. Полиція не можетъ распорядиться по-своему. Посреди этого мрака горитъ яркими огнями внутренность церкви: цлое море огня вырывается изъ оконъ и отворенныхъ дверей.

Гриневъ не ухалъ въ Залсье. Онъ сдержалъ общаніе: онъ въ церкви. Должно сказать, однако, что ему трудно было переступить церковный порогъ. Онъ походилъ на мертвеца: такъ было блдно его лицо. Во все время долгаго ожиданія свадебныхъ поздовъ, онъ не прислушивался къ разговорамъ собравшейся и уже осмотрвшей приданое публики. Въ сердц его таился еще какой-то, едва примтный, лучъ надежды, въ чемъ онъ даже себ не хотлъ сознаться. Но вотъ толпа зашумла, раздался концертъ для жениха. Родные его не успли пріхать на свадьбу. Глядя на малочисленность провожатыхъ, Гриневъ думалъ: ‘За что же его родные оскорбляютъ Варю? Они ея еще не знаютъ, такъ почему же они не захотли пріхать къ нему на свадьбу? Или заговорила природная гордость? Какъ, графъ Сталинскій женится на какой-то Сидоровой! И она-то зачмъ ршилась на этотъ бракъ? Разв она не могла понять, что кругъ, въ который она вступаетъ, навсегда останется для нея закрытымъ, потому что тамъ только свое, родное, иметъ мсто и табуретъ, оно современемъ пріобртаетъ почетъ, а все пришлое, беззаконно втснившееся въ этотъ кругъ, не допускается и въ пріемную. Даже карточка, на которой внизу затруднительно написать: рожденная такая-то, не переносится за порогъ гостиной: она умираетъ въ пріемной. Вдь здсь Москва — свои законы. Не будутъ Варю терпть у себя вс эти, съ такимъ вкусомъ и пышностью одтыя княгини, хотя по душевнымъ качествамъ она, конечно, противъ нихъ далеко ушла впередъ. Хорошо, если она съуметъ снискать расположеніе этой почтенной княгини, и если послдняя станетъ ее къ себ принимать. Въ такомъ случа, можетъ быть, для нея откроются двери и другихъ домовъ, потому что княгиню вс уважаютъ, ея гостиная — московскій свтъ, принятое тамъ, принимается везд, а иначе, вс двери будутъ заперты, и веди жизнь по собраніямъ и театрамъ, зди въ маскарады. Мн жаль ее! Въ дтскихъ рчахъ своихъ мы не предъугадывали настоящей минуты. Гд же средства помочь Вар? Для чего она такъ поздно меня вызвала? Мы бы переговорили, условились, я бы какъ нибудь ее спасъ, нашелъ бы силы…’ ‘Вы здсь, благодарю’, вдругъ слышитъ онъ возл себя голосъ проходящей Варвары Михайловны.

— Пойте! говорилъ кто-то пвчимъ, но они молчатъ.— Спойте! обращается къ нимъ нмецъ съ крестомъ на ше — тоже молчаніе.— Пойте! восклицаетъ дьячокъ, и раздается: ‘гряди, гряди’.

Но грясти уже было некуда. Да, государи мои, тутъ предлъ: путь двушки конченъ, тутъ рубежъ: за нимъ идетъ женщина. Поэзія уничтожалась, начиналась проза. Романъ оставался въ родительскомъ дом, за порогомъ его начиналась исторія. Другія отношенія, другія обязанности, все — другое. И вдобавокъ, женщина, она не должна имть своей отдльной дороги, путь ея связанъ съ дорогою мужа, котораго обязанность дать ему направленіе, вести впередъ. До выхода въ замужство — своя воля, своя свобода, хотя и относительная, идти жизненнымъ путемъ. Посл замужства остается только своя сила страдать. Все остальное не принадлежитъ жен: оно — достояніе мужа. Правда, есть еще тропинка ‘грясти вольно на страданіе’, да кто же захочетъ выносить и муки, и горе, и слезы, и двусмысленные намки? Кто въ состояніи поднять на рамена свои тяжкое бремя на цлую остальную жизнь и съ самоотверженіемъ идти по тернистому пути, съ презрніемъ отворачиваться отъ всякихъ нелпыхъ пересудовъ и сплетенъ? Вдь для этого надобно имть непремнную волю и страшную нравственную силу. Сверхъ того должно еще ихъ воспитать въ себ, чтобы имть возможность бороться за свое человческое право. А сколько кром того нужно преодолть искушеній и природной лни, чтобы дорости до такой ршимости! Только чистыя, неиспорченныя натуры не дрожатъ передъ этими трудностями и вырываютъ изъ рукъ у судьбы себ полную чашу наслажденій и счастья.

Много и еще думъ проносилось въ ум Гринева во время внчанья. Нсколько разъ хотлъ онъ ухать, но горе давало такой праздникъ, что ему жаль было его покинуть. Онъ находилъ особенное удовольствіе въ этой душевной пытк, съ которою смотрлъ на свою Варю въ послдній разъ. Онъ чувствовалъ, что есть люди, которые за нимъ слдятъ, ему казалось, что взоры всхъ этихъ лицъ поочередно обращаются къ нему съ насмшливой улыбкой. Онъ собиралъ въ себ всю силу воли, чтобы сохранить хладнокровіе, чтобы не дать и повода думать, какимъ тяжелымъ камнемъ ложатся на душу произносимыя слова. И, несмотря на то, все-таки въ его глазу появилась незамтная ни для кого тоска, когда онъ услышалъ первыя поздравленія молодыхъ.

— Вы меня не поздравляете со свободой, говорила ему Варвара Михайловна.— Пока я надну мантилью и ботинки, продолжала она тихо: — подержите мой букетъ и платокъ. Возьми ихъ себ, Поль, прибавила она еще тише:— я хочу, я требую, чтобы цлый мсяцъ мои цвты были живы. До свиданья.

Черезъ часъ Гриневъ одинъ, безъ Ефима, мчался на тройк къ себ въ деревню, въ Залсье. Глупыя слезы сами, непрошенныя, лились изъ его глазъ. Ямщикъ плъ про дорогу, какъ она заростала молодымъ горькимъ осинничкомъ. А между тмъ, въ дом молодаго, швейцаръ изъ англійскаго клуба давалъ знать колокольчикомъ о прізд новыхъ гостей ‘на балъ и вечерній столъ’.

VI.

Балъ кончился, отошелъ и ужинъ, гости разъхались, ‘жена своего мужа надо боится’, бормоталъ возвращающійся домой нмецъ съ крестомъ на ше…

Остались только молодые и Величкинъ.

— Вы не удете, говорила ему Варвара Михайловна:— пока мы не объяснимся съ графомъ. Общала я вамъ, обратилась она къ послднему: — что въ самый вечеръ свадьбы у насъ будетъ ршенъ важный, для счастливой жизни вопросъ о деньгахъ. Сколько вамъ ихъ необходимо?

— Какъ мн васъ благодарить, Варвара Михайловна? Вы воскрешаете меня, очаровательная…

— Этого совершенно не нужно. Вопросъ я длаю прямо: сколько вамъ нужно денегъ, въ добавокъ къ тому, что вы утромъ получили отъ моего вотчима?

— Какъ мн васъ не боготворить, моя милая, моя безсребренница Варвара Михайловна.

— Скажете вы мн, или я сама должна буду открыть торгъ?

— Ха-ха-ха! Открыть торгъ? Какъ это остро сказано, не правда ли, Василій Иванычъ. Между мужемъ и женою торгъ.

— Вы, графъ, хотя и въ моемъ будуар, но дальше теперь вы не пойдете.

— О, да, конечно, прелестная графиня. Дайте мн, Barbe, ручку. Да, да, не даете — Василій Иванычъ съ нами.

— Онъ и не удетъ, пока мы не кончимъ счетовъ: онъ доказалъ мн свою дружбу.

— Знаю: онъ — вашъ управляющій, онъ и мн занималъ къ свадьб деньги.

— Мн это было извстно, но, я желаю слышать отъ васъ, сколько ихъ вамъ нужно, чтобы вопервыхъ васъ не посадили въ какое нибудь нехорошее мсто и не описали имущества въ этомъ дом, и вовторыхъ на ваши посторонніе расходы.

— Его не опишутъ, прелестная жена моя, все, что вы здсь видите, взято напрокатъ. Я нанялъ домъ съ мбелью только для нашей свадьбы, а потомъ мы передемъ къ вашимъ родителямъ: такъ у насъ условлено.

— Вижу, что вы откровенны, тмъ лучше, но почему вы у моего вотчима просили впередъ пятьдесятъ тысячъ рублей, когда вамъ нужно пока и для уплаты за квартиру только сорокъ тысячъ?

— Мн нужны деньги какъ для удовлетворенія другихъ кредиторовъ, такъ и для жизни: не все же мн смотрть изъ вашихъ рукъ, хотя и нахожу ихъ лучшими, красивйшими въ свт.

— Графъ, неужели вы не поняли, что я остановила Василья Иваныча вовсе не для шутокъ и не для того, чтобы онъ слушалъ вашу наглую лесть?

— Какъ вы выражаетесь, графиня. И разв это будетъ лесть, ежели я скажу, что такихъ чудесныхъ волосъ и роскошныхъ плечъ, какъ у васъ, я не видалъ.

— Этому я даже не даю и названія, тмъ боле, что вы уклоняетесь и не хотите положительно отвчать мн о деньгахъ.

— Что деньги, когда обладаешь такою женщиною!

— Это, однако, становится скучно.

— Зачмъ скучать? Наша жизнь еще впереди и я не надюсь, чтобы могъ соскучиться съ вами, у которой такой живой, такой свтлый умъ, и въ добавокъ такіе страстные глаза.

— Перестаньте, графъ, это — дерзко, этого женамъ не говорятъ. Готовы у васъ, мой добрый Василіи Иванычъ, бумаги?

— Приготовлены, такъ, какъ вы сказали.

— Очень, очень благодарю за дружбу, вы, дйствительно, любили моего отца, Сидорова, графъ, слышите. Безъ васъ, Василій Иванычъ, я бы ничего не могла сдлать.

— И мн, графиня, позвольте рекомендовать вамъ, перервалъ ее графъ:— Василія Иваныча, какъ единственнаго, благороднаго, истиннаго друга. Онъ меня изъ бды выручилъ: мн оставалось хоть въ петлю.

— Я, графъ, не столько старался для васъ, сколько исполнялъ желанія Варвары Михайловны. Она доврила мн свои дла, и я надюсь вполн оправдать эту довренность. Вотъ эти бумаги, Варвара Михайловна.

— Графъ, вы наконецъ начинаете понимать, въ чемъ дло, или нтъ?

— О, какъ же, моя прелестная Варинька. Вы хотите уплатить за меня долги.

— Даже больше, но, только съ условіемъ. Вы привезли, спросила она тихо Величкина: — вс деньги, которыя я должна получить но завщанію отца въ день свадьбы, если выйду замужъ согласно съ желаніемъ матери?

— Они въ этомъ бюро съ утра, отвчалъ также тихо Василій Ивановичъ.— Объ этомъ знаетъ только ваша мать, никто больше.

— Да, это ваша мысль, ваши хлопоты! Теперь, графъ, о моихъ условіяхъ.

— Заране общаюсь ихъ исполнить.

— Не спшите: я не хочу воспользоваться вашимъ согласіемъ безъ того, чтобы вы не прочитали вотъ этихъ двухъ бумагъ и потомъ не выслушали отъ меня одного предложенія.

— Все, что вы прикажете, я исполню безъ возраженій, отвчалъ графх, пробгая бумагу.^:—Я все подпишу, не читая. Вроятно, переводъ на ваше имя имнія. Однако, какая странность! Это просьба отъ моего имени въ какую-то управу о выдач вамъ, графиня, вида на жительство въ Россіи и даже на отъздъ за-границу.

— Вы удивляетесь этому, графъ? Я, можетъ быть, не пожелаю остаться въ Россіи.

— Тмъ лучше, тмъ лучше, тогда мы удемъ въ Парижъ. Но, зачмъ же другая бумага? Въ ней сказано, что я дозволяю вамъ ухать въ приволжскую губернію, гд у меня ничего нтъ.

— Вы подпишите эти бумаги?

— Зачмъ же? Я не вижу никакой необходимости.

— Необходимость та, отвчалъ Величкинъ:— что въ противномъ случа, васъ куда нибудь помстятъ на содержаніе. Вспомните, вы утромъ еще дали отзывы, что предъявленные вамъ иски признаете правильными, но ни денегъ для уплаты, ни имнія для обезпеченія не имете.

— Въ настоящее время у меня есть двадцать-пять тысячъ.

— Деньги эти — Варвары Михайловны, кром того, часть изъ нихъ уже истрачена, да ихъ и мало, потому что на васъ предъявлены ко взысканію вс другія претензіи.

— Но, какъ же вы меня успокоивали, что этого не будетъ, но, какъ вы допустили кредиторовъ до такого неблагороднаго дла?

— Я, напротивъ, самъ объ этомъ весьма заботился, потому что Варвар Михайловн слдовало знать вс ваши долги.

— Какъ мн благодарить васъ, любезная графиня.

— Очень просто: подписавъ бумаги, которыя я вамъ передала.

— Изъ-за какихъ нибудь двадцати-пяти тысячъ — подписать просьбу? Ни зачто, ни для кого.

— Напрасно вы такъ горячитесь, возразила Варвара Михайловна.— Будьте хладнокровне, я все ршила прежде свадьбы. Подпишете вы или нтъ эти бумаги, для меня разницы никакой не будетъ.

— Какъ вы осмливаетесь говорить это! Такъ молоды и такъ коварны.

— Убытокъ будетъ для васъ, графъ, потому что вы не получите отъ меня ни копейки. Кром того, я буду васъ преслдовать за то, что вы растратили мое приданое. Такъ я говорю, Василій Иванычъ?

— Совершенно. Вы — хорошая ученица, изъ васъ выйдетъ прокъ.

— Да тутъ просто заговоръ.

— Нтъ, графъ, здсь битва за счастье цлой жизни. Съ вами я не могу быть счастлива.

— Такъ зачмъ же вы шли за меня замужъ?

— А вы зачмъ меня покупали? Вы думаете, что мн неизвстно, что вы согласились съ Михайломъ Михайлычемъ не требовать отъ матушки тхъ семидесяти-пяти тысячъ, которыя онъ истратилъ. Но этого безъ моего согласія сдлать было нельзя. Въ длахъ я ничего не понимала, и еслибы не Василій Иванычъ, то вы бы очень выгодно взяли меня къ себ въ кабалу. Вы знали же, что если я пойду противъ воли матери, то она мн ничего не дастъ, и вы все-таки ршились на мн жениться. Не я шла за васъ замужъ: вы прежде обо мн сторговались. Вы давно получили отъ Михаила Михайлыча задатокъ.

— Но, я предполагалъ посл свадьбы взыскать съ него удержанныя деньги, такъ думалъ и Василій Иванычъ.

— Поздно. Я дала Михаилу Михайлычу росписку, что ихъ получила. Я нарочно вхожу въ эти подробныя объясненія, чтобы между нами не существовало никакихъ недоразумній. Угодно вамъ подписать бумаги?

— Но, что станутъ обо мн говорить? И въ день свадьбы вы ршились начать такой разговоръ!

— Ране онъ не могъ имть мста, тогда какъ вы мн давно сказали, что свадьба наша — дло оконченное. Я не буду упрекать. Выслушайте мое предложеніе. Когда вы подпишите об бумаги…

— Зачмъ же об? Достаточно одной просьбы.

— Напротивъ, по просьб будетъ хлопотать Василій Иванычъ, и по его мннію пройдетъ мсяцъ прежде, чмъ выдадутъ билетъ, я же хочу быть свободна съ настоящей минуты.

— Свободны? Вы, графиня? Съ настоящей минуты?

— Не перебивайте меня. Когда вы подпишите об бумаги, я свободна отъ вашего преслдованія, даже еслибы вы возстановили противъ меня мать. Вотъ почему необходима подпись второй бумаги.

—Тогда вся Москва тотчасъ про меня заговоритъ.

— Чтобы успокоить вашу щепетильность — потому что меня также станутъ обвинять — я ршилась цлый мсяцъ провести съ вами въ одномъ дом, пока мн не выдадутъ билета.

— Но, Варвара Михайловна, прервалъ ее Величкинъ: — вы не говорите графу существеннаго.

— Я все забываю: мн казалось, что я уже ему объяснила. Если вы не подпишите бумагъ, то ничего отъ меня не получите и я буду требовать выданныхъ вамъ моихъ денегъ. На нихъ отъ меня нтъ дарственной записи, а вотъ это — ваша росписка въ томъ, что вы ихъ получили.

— Вы прекрасно приготовились, замтилъ ей Василій Ивановичъ.

— Не удивляйтесь: это — борьба боле, чмъ за жизнь. Но, не отвлекайте меня. И такъ, если вы, графъ, подпишите, то росписка ваша будетъ уничтожена здсь, при насъ, и кром того, вы теперь же получите отъ меня сто тысячъ рублей. Конечно, съ такимъ только условіемъ, что черезъ мсяцъ мы разъдемся куда каждый хочетъ и вы никогда тревожить меня не будете. Объ этомъ вы сами напишете записку.

— Но у васъ, Варвара Михайловна, почти ничего не останется, сказалъ графъ.

— Это относится до меня. Прошу васъ, Василій Иванычъ, покажите графу приготовленныя деньги. Видли? Слдовательно, на счетъ полученія ихъ здсь, не выходя изъ комнаты, вы можете быть покойны. Такъ-какъ вамъ уже далеко за сорокъ лтъ, то я не стану исчислять вамъ выгоду имть въ рукахъ свои деньги. Но, я еще хочу дать вамъ разршеніе бранить меня сколько угодно, найти предлогъ обвинить меня и черезъ мсяцъ всмъ объ этомъ разсказывать. Вотъ перо.

— Но такая сдлка была бы безчестна съ моей стороны.

— Нисколько, потому что я во всякомъ случа (я должна это повторить) желаю быть свободной, согласитесь ли вы или нтъ на мою просьбу.

— Я не могу согласиться.

— Въ такомъ случа прошу васъ, Василій Иванычъ, предъявить и купленныя заемныя письма графа, внесть кормовыя деньги, а потомъ потребовать отъ него и взятыхъ отъ моего вотчима по этой росписк.

— Но это — безбожно, Варвара Михайловна. Вы хотите, чтобы меня посадили въ долговое отдленіе, въ тюрьму, въ яму, по-московски.

— Что же мн съ вами длать? Съ моей стороны вамъ были предложены хорошія условія.

— Ужь очень хорошія! Разбой и грабежъ.

— Конечно, отличныя условія. По-крайней мр, вы могли во всемъ обвинить меня и получить деньги, а теперь Москва будетъ жалть обо мн, потому что я поду къ этой вашей почтенной родственниц, княгин, я пріобрту ея расположеніе и разскажу ей, что вы меня обманули, что вамъ предстояла тюрьма или женидьба, что вы женились, растратили мое состояніе, обманомъ выманили у неопытной двушки сначала 75, потомъ 25 тысячъ рублей и ихъ отдали своей Луиз. Вы думаете, что я о ней не знаю? Она — не дитя, графъ, она — старше меня, у нея такія роскошныя плечи, чудесные черные волосы. Это — не шекспировская женщина, а изъ балета. Вотъ ея записка, изъ которой я узнала о данномъ вами ей заемномъ письм. Изъ ста тысячъ, которыя получите, вы можете уплатить этотъ долгъ, иначе она дожидаться не станетъ дале завтрашняго дня. Наконецъ, слушайте, графъ, я теперь же уничтожу скупленныя Васильемъ Иванычемъ, по моей просьб, другія ваши заемныя письма…

Графъ Скалинскій молча взялъ перо и подписалъ об бумаги. Пока онъ писалъ записку о непреслдованіи Варвары Михайловны, она молча разорвала и сожгла его росписку и заемныя письма, потомъ передала ему поданныя Величкинымъ пачки кре дитныхъ билетовъ. Графъ вышелъ съ поклономъ.

Было что-то потрясающее душу, что-то великое въ этой женщин, когда изъ груди ея вырвался крикъ побды, когда она срывала съ себя свадебныя украшенія, когда, прощаясь съ Василіемъ Ивановичемъ, цаловала плакавшаго старика и просила у него благословенія вмсто умершаго отца. Въ эти минуты у нея не раздалось ни одного упрека тмъ, кто поставилъ ее въ такое грустное положеніе, корыстолюбіе и предразсудки которыхъ заставили ее выучить такъ рано науку притворства и скрытности, окунуться въ черноту судейскихъ изворотовъ. И знаете, отчего явилось у нея столько энергіи, отчего она могла выучиться? Энергія явилась оттого, что она горячо любила и что имла состояніе. Конечно, послднее было обставлено условіемъ согласія матери, какъ будто она могла войти въ душу дочери и знать, кого та полюбитъ. Съ другой стороны любовь пришла вдругъ, сама собой, она ее учила, а въ любви нтъ ни страха, ни препятствій, ни утомленій для молодой души. Если бы у Варвары Михайловны не было состоянія, то можно впередъ сказать, что и энергіи у нея вовсе бы не развилось, что молодыя, богатыя силы погибли бы въ безплодной борьб подъ гнтомъ предразсудковъ, она исполнила бы желаніе вотчима и завтъ матери: вышла бы замужъ за богача и погасла бы въ цвтущей пор. Только металлъ, благородный металлъ, въ какихъ бы бумагахъ ни заключался, даетъ человку самостоятельность, крпость и свободу дйствій, только матеріальное благосостояніе раскрываетъ боле высшія потребности, если обезпечено оно — то немедленно рождается потребность обезпечить, оградить и свои гражданскія права, стать выше всякихъ предразсудковъ и отжившихъ началъ. Тмъ боле нужно имть средствъ къ жизни женщин и двушк, что мужчины самовольно присвоили себ большія противъ нихъ права и преимущества. Многое, что прощаютъ мужчин, у женщинъ называется страшнымъ именемъ. Какъ будто въ сознаніи проступка и преступленія существуетъ различіе половъ? Никакихъ смягчающихъ обстоятельствъ быть не должно, если ужъ существуетъ законъ для обвиненія: оба должны подлежать ему въ равной степени. Но, государи мои, желательно было бы видть, кто первый возьметъ камень въ руки, чтобы бросить его въ такую любовь, которая душу свою отдаетъ за другаго?

— Запирай, Маша, крпче эту комнату, чтобы никто не осмлился къ намъ войти, говорила Варвара Михайловна, входя въ спальную.— Ты уложи осторожне мой ныншній нарядъ весь, какъ онъ былъ. Онъ понадобится намъ: ты еще уберешь меня, какъ невсту. Видишь, какъ я вздохнула свободно, въ эту минуту я забыла, сколько тревоги и волненій я вынесла. Я бы готова была отдать еще больше за свою свободу. О! какъ, Маша, я люблю Поля! О, сколько я наговорю ему, когда выскажу ему, какъ мысль о немъ меня постоянно укрпляла во время битвы. Я была поставлена на дурное распутье: тамъ сошлось много дорогъ и тропинокъ со всхъ сторонъ. Которую же было выбрать? Въ эту минуту меня озарила своимъ блескомъ путеводная звзда, и я пошла за ней, прямо, не уклоняясь, не спрашивая, что будетъ дальше, куда приду. Я знала только, что у меня впереди любовь и полное счастье, что я могу купить его себ какою бы то ни было цною и смло смотрть каждому въ глаза. Знаешь ли, я думаю, я бы съ-ума сошла, если бы этотъ графъ не согласился на мое предложеніе. Я была готова взять его за шею и задушить. О! я бы его задушила: не становись на моей дорог. А онъ еще думалъ меня обмануть! Но сколько я любила, столько другимъ не любить. Я и букетъ внчальный, и платокъ, и кольцо въ немъ — все отдала Полю. Мн жизни нтъ безъ него. О, да ты не поймешь моего счастія: я стану передъ нимъ на колна, буду его тнью, буду второй онъ! Ты разскажи ему, какъ я была весела! Мн не рыдать такъ, какъ онъ рыдалъ, въ тотъ день, когда я подарила ему свой портретъ, его рыданія, у меня здсь, въ сердц, они подступаютъ сюда, захватываютъ дыханье, они душатъ меня. Мн и больно, и весело, мн легко, Маша! Ты не бойся, это — слезы радости, это — мой смхъ счастья, моего счастья. Поль не ждетъ, что я пріду къ нему, въ наше Залсье.

——

Надежды Августы Карловны не сбылись: ей не удалось ни разу прохать въ карет съ гербами графовъ Скалинскихъ. Вопреки обычаямъ, Августа Карловна похала видть свадьбу дочери въ церковь, но, выходя оттуда садиться въ карету безъ гербовъ, она промочила ноги, простудилась и недли черезъ дв Варвара Михайловна надла трауръ.

——

— Кончено, говорила Маша:— вы, барышня, сегодня убраны, какъ въ день свадьбы. Вотъ и цвты ваши, они какъ живые… Отлично, государи мои, живутъ въ Залсьи.

А. Э.

Сущово. 1862 г.

‘Отечественныя Записки’, No 4, 1863

НЕСБЫВШЯСЯ НАДЕЖДЫ.(Изъ разсказовъ на дач).

Читайте также:

НЕСБЫВШЯСЯ НАДЕЖДЫ.
(Изъ разсказовъ на дач).