НЕПРОСТИТЕЛЬНЫЕ ПРОПУСКИ
НЕПРОСТИТЕЛЬНЫЕ ПРОПУСКИ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Непростительные пропуски, Розанов Василий Васильевич, Год: 1907
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Около народной души (Статьи 1906—1908 гг.)
М.: Республика, 2003.
Небрежность в ссылке на основания суда непозволительна у судьи. Я случайно вздумал проверить ссылки вятской духовной консистории на места Св. Писания, приводимые ею будто бы в основание осуждения священника Тихвинского за его известные речи и поступки в Г. Думе: но, к удивлению, в двух ссылках не нашел ничего, прямо сюда относящегося. А несколько перелистав Апостолов, в обилии нашел у них места, прямо относящиеся к извергнутому из сана священнику Тихвинскому, но консисториею не приведенные.
Консистория пишет, предпосылая изложению своего решения о священнике Тихвинском: ‘Слово Божие: 2 Коринф. 5, 18, 1 Тимофею 1—2, Римлянам 13, 1—7’.
Открываю эти места и читаю:
Второе послание ап. Павла к Коринфянам, глава 5, стих 18:
‘Все же от Бога, Иисусом Христом примирившего нас с Собою и давшего нам служение примирения,
Потому что Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их, и дал нам слово примирения’.
Здесь я беру два стиха, 18 и 19, вместо одного 18, указанного духовною консисториею. И если 18-м стихом косвенно (но не прямо) и осуждаются речи и поступки о. Тихвинского, или ныне просто г. Тихвинского, как, конечно, ‘немирные’, то продолжением текста, стихом 19, осуждается ведь и сама духовная консистория, ‘вменившая ему преступления его’. Вообще тут говорится о таком мире и примирении, при котором никаких судов и осуждений, судей и подсудимых не должно бы быть. Консистория, конечно, не думает, чтобы это время уже настало: она судит Тихвинского, но и Тихвинский мог думать, что такое время не настало: и что посему он вправе судить начальство. Он — священник, но и подписали консисторский указ три священника.
Я не о принципе говорю, а только о точности дела и о небрежности консистории.
Перехожу далее.
Первое послание Св. Апост. Павла к Тимофею, глава 1, стих 2:
‘Тимофею, истинному сыну в вере: благодать, милость, мир от Бога, Отца нашего, и Христа Иисуса, Господа нашего’.
Тут только адрес! И если говорится о ‘благодати, милости, мире’ — то ведь во все стороны, для всех, для подсудимых консистории и для самой консистории. При этой ‘благодати’ никого и ни за что судить не надо!
Только последняя ссылка консистории правильна: это — на знаменитое учение ап. Павла о власти. Вот оно:
Послание к Римлянам, глава 13, стих 1—7:
‘Всякая душа да будет покорна высшим властям ибо нет власти не от Бога. Почему противящийся власти противится Божию установлению.
Начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло — бойся: ибо он не напрасно носит меч.
И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести.
Для сего вы и подати платите: ибо они Божии служители, сим самым постоянно занятые.
Итак, отдавайте всякому должное: кому подать — подать, кому оброк — оброк, кому страх — страх, кому честь — честь’.
Место это таково, что просто захватывает дух при чтении. Остановимся на нем немного.
Прежде всего, в каком отношении оно стоит в Евангелии? Эти слова в каком находятся отношении с речениями Иисуса Христа о тех же предметах?
Конечно, ап. Павел не был бы самым великим Христовым учеником, если бы влагал в слова свой собственный дух, а не Христов. Здесь, как и решительно во всех других местах, он придал учению Христа, кроткому и как бы безвольному (но именно только ‘как бы’), огонь, полет и жар. Мягкому металлу он придал твердый закал. Христос учил: ‘Царство мое не от мира сего’. Этим Он отстранился от царств мира сего, вышел из дел мира сего. Но отстраниться — не значит порицать, отрицать. Напротив, отрицанию и порицанию Христос положил предел, сказав ученикам Своим, что если Он — ‘не от мира сего’, то и следующие за Ним тоже, конечно, должны отстраниться ‘от мира сего’, перестать активно и страстно чего-нибудь желать в нем, перестать порицать, перестать отрицать. На уста всех последующих Христовых учеников положена была вечная печать политического молчания, политической тишины. Поэтому священнику решительно невозможно политически протестовать, не совлекшись сейчас же всего ‘Христова духа’, не начав соединяться ‘с миром сим’. Всякий чувствует, однако, в этих золотых словах Христа еще как бы расплавленность, мягкость, бесформенность. Металл есть, а закала нет. Ап. Павел вдруг дает закал. ‘Всякая власть от Бога, властители — Божии слуги, вы, человеки, насколько вы уже христиане — платите подати, оброки, бойтесь, чтите’. Огненным способом, решительным словом, была похоронена вся древняя, волнующаяся, страстная политика, все эти ‘ ЁNoаp’, ‘сенаты’, народные собрания, маленькие ‘республики’, боровшиеся с ‘тиранами’, все, все античное, языческое, волевое начало. Ведь политика была самым страстным пунктом связанности человека с землею. Ап. Павел перерезал эту пуповину: и естественно получилось ‘царство не от мира сего’ — церковь. Христос дал направление, ап. Павел двинулся по нему.
Константин Великий, перенесший столицу из беспокойного Рима в Константинополь и задумавший новую систему государственных отношений, основанную на безмерной покорности снизу, на безмерной власти сверху, не мог не оценить всего необъятного смысла этих слов ап. Павла. Империя давно была, но все не находилось для нее настоящих подданных, ‘верноподданных’. Константин Великий проницательным взглядом высмотрел в этих сопротивлявшихся языческой империи христианах настоящий элемент империи — ‘верноподданство’, чему мешала только религия цезаря, против которой собственно и волновались они. Он понял, что в час, как он сам примет веру этих ‘рабов’ Господних, будет основано тысячелетнее царство политической автократии, ‘самодержавия’. И конечно, он и никто другой был настоящим основателем эпохи Средних веков, которую нужно начинать не с падения Западной Римской империи, а с основания Восточной, и особенно христианской, империи. Цезарь — христианин: вот в каком акте глубже всего, окончательнее всего, невоскресимо пал античный мир и родился на месте его совершенно новый.
Слова ап. Павла не могли не сделаться догматом веры для христиан: и все эти верующие ео ipso {Тем самым (лат.).} как бы растаивали в древнем существе ‘гражданства’, невольно и фатально переставали быть ‘cives’, вечными спорщиками о правах своих, шумящею и задорною толпою на площади, индивидуумами, сознающими какое-то достоинство, свое, земное достоинство! Все это умерло, растаяло, испарилось внутреннейшим образом. Люди ‘не от мира сего’, отныне страстно занятые неземными вопросами, небесными отношениями, небесною своею будущностью, пропорционально сделались равнодушными, спокойными, инертными к вопросам и делам ‘мира сего’, куда относится и политика, государство. Закипели ‘вселенские соборы’, а государством правило несколько евнухов из приближенных кесаря. И с той поры и до нашего времени, только истаивая в священстве, истаивая даже в христианстве своем, во всех этих интересах к ‘небесному’ и ‘преисподнему’ мирам, к ‘царству небесному’ и ‘аду’, — люди как бы просыпаются вновь к политике, свежеют в политике, крепчают в политике. Паралич там — воскресение здесь, воскресение там — паралич здесь.
Второе мое замечание касается упреков, нередко высказывавшихся и еще теперь высказываемых по адресу церкви, всего нашего духовенства, и в особенности по адресу почившего митрополита Филарета, почему в свое время они не протестовали против крепостного права, почему ни одного слова не положили на чашу освобождения крестьян. Но это напрасные упреки, жестокие упреки: как бы они могли протестовать против крепостного права или хотя бы в душе своей священнической желать отмены его, когда им активно, со вдохновением указано: ‘Итак, отдавайте всякому должное: кому подать — подать, кому оброк — оброк, кому страх — страх, кому честь — честь’. Не мог же митрополит Филарет восстать против ап. Павла! Жестоко это требование.
В душе, однако, он роптал против известного обер-прокурора Протасова, ‘шпоры которого задевали за его рясу’. Роптал и уступил. Почему? Да и ропот его этот был неправилен, был личным буйством. По ап. Павлу, он обязан был, как истый монах и именно, именно как первое лицо церкви, первый сан ее, т. е. всему в церкви образец и пример, — склонить выю перед всяким желанием Протасова: ‘Ибо начальник есть слуга Божий’. Обер-прокуратура Синода и политически-параличное состояние церкви, ее как бы безвольность, ее двухвековая покорность есть вовсе не выдумка Петра Великого: великий преобразователь, как, конечно, и Феофан Прокопович, и ген.-ад. Протасов, — все три не могли не знать слишком известных слов ап. Павла и не победить ими, связать ими и раздавить ими всякую попытку сопротивления.
Обращаю это указание к группе молодых наших политических и религиозно-церковных деятелей, члену второй Г. Думы С. Н. Булгакову и целому кружку писателей и деятелей, около него группирующихся в Москве: гг. Свенцицкому, Эрну, Ельчанинову, Флоренскому. Они образовали некоторую лигу христианско-политической, христианско-экономической и в основе христианско-социалистической борьбы. Ну вот ‘борьбы’-то никакой и не может у них выйти иначе, как если бы они отреклись от ап. Павла (весь приведенный текст) и отдаленно и косвенно, но совершенно решительно, и от И. Христа (‘царство не от мира сего’).
Христианство сообщило каноничность — притом не ошибочную, а совершенно точную — всякой эмпирической политической системе, всякому экономическому строю, всяким социальным отношениям, как они есть, каковы есть! Оно канонизировало покорность. Оно отрицает всякую борьбу. Если бы — помимо духовенства — завтра наступил, напр., социалистический строй, без монарха и с железною диктатурою пролетариата, то священники, конечно, обязаны и ему покориться, безвольно, инертно или, точнее, тоже со ‘страхом’ и ‘почтением’. Но вот принять участие в переходе от капиталистического строя к социалистическому — этого они никогда не могут, никак не могут! Они и все, кто сколько-нибудь понимает дух Христова учения.
‘Золотой венчик’ (святость, канонизация) лег вокруг политически-сущего, экономически-сущего, социально-сущего, вокруг всякой эмпирической здесь действительности, вокруг всего видимого и осязаемого.
Совершенно в духе этого учения ап. Павла есть еще следующие места из апостольских посланий, небрежно и непростительно обойденные вятскою духовною консисториею.
Послание ап. Павла к Титу, глава 3, стих 1:
‘Напоминай им повиноваться и покоряться властям’.
Второе послание ап. Петра, глава 2, стих 9-11:
‘Знает Господь, как беззаконников соблюдать ко дню суда, для наказания, — а наипаче тех, которые идут вослед скверных похотей плоти, презирают начальства, дерзки, своевольны и не страшатся злословить высших, тогда как и ангелы, превосходя их крепостию и силою, не произносят на них пред Господом укоризненного суда’.
Место — чрезвычайно важное: оно сливает политическую автократию с небесною теократиею.
Первое послание ап. Петра, глава 2, стих 13:
‘Итак, будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли — как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро. Ибо такова есть воля Божия’.
Там же, стих 17—18:
‘Всех почитайте, Бога бойтесь, царя чтите. Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым.
Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо’.
И после этого завета первенствующего апостола требовали, чтобы митрополит Филарет восставал против жестокостей крепостного права? Разве он не был христианин? И, оставаясь им, мог ли он восстать против всеобъемлющей в христианстве идеи ‘Голгофы’ и идеи ‘креста’, т. е. терпения, страдания и кротости? Нужно ли доказывать публицистам, что без этих краеугольных идей нет самого христианства? Что без покорности и терпения все дело его в истории превратилось бы в золу и пепел, развеваемые ветром.
Соборное послание св. Ап. Иуды, гл. 1, стих 7-8:
‘Как Содом и Гоморра и окрестные города, подобно им блудодействовавшие и ходившие за иною плотию, подвергшись казни огня вечного, поставлены в пример, —
Так точно будет и с сими мечтателями, которые оскверняют плоть, отвергают начальства и злословят высокие власти’.
И далее, в стихе 16-18:
‘Это ропотники, ничем не довольные, поступающие по своим похотям нечестиво и беззаконно, уста их произносят надутые слова.
Но вы, возлюбленные, помните предсказанное Апостолами Господа нашего Иисуса Христа:
Они говорили вам, что в последнее время появятся ругатели, поступающие по своим нечестивым похотям’.
Вот изречения, печальное забвение которых нельзя не назвать или невежественным, или небрежным со стороны вятской духовной консистории. И если она не помнит, как она будет укорять других священников, что они тоже не помнят слова Божия, в частности что забыл его священник Тихвинский? И наконец, мы спросим растерянно: кто же обязан помнить это слово, когда сама власть духовная не держит в памяти слова Божии о власти?!
А ведь приведи консистория особенно последние два текста, — она почти конкретно очертила бы ораторов второй Думы. Тут что-то даже есть пророчественное: точно для наших дней и о нас сказано… Sapienti sat {Мудрому достаточно (лат.).}.
Слова мои и указания должны быть приняты распространительно. Моя задача — не упрекнуть духовную консисторию. Я думаю, они все довольно невежественны, и мне кажется — это ни для кого не составит новости. Я имею в виду других лиц. Мне определенно известно, что в России есть и не сегодня завтра очень усилится тенденция ввести Евангелие в центр наличной политической борьбы, сделать опорою своих чрезвычайно энергичных и литературно-талантливых усилий, в области политики и экономики, христианизм. Но дело в том, что усилия эти, прекрасные в литературном изложении, религиозно-бесталанны. Они покоятся на подмене своим личным ‘я’ подлинной и документальной (записи в Евангелиях) воли Христовой. Все это — буйство личной филантропии. Все это ‘свои размышления’ о человечестве. Не могу не обратить внимания всей этой молодой и энергичной партии на замечательный труд проф. Моск. дух. академии М. М. Тареева, года три назад появившийся, в котором все их темы разбираются чрезвычайно обстоятельно и выносится им отрицательный приговор. Они обязаны знать литературу своей темы. Книга посвящена философии христианства и между прочим рассматривает религиозные символы. Не имея ее под рукою, я не могу привести заглавия. Но труды проф. Тареева вообще слишком известны, а в заглавие этого труда входит упоминание именно о символах. По этому указанию они легко могут найти книжку и многому поучиться из нее. Кстати, крайне желательно вступление в прямую полемику, хотя на страницах ‘Московского Еженедельника’, — проф. Тареева с гг. С. Н. Булгаковым и молодою группою писателей, ораторов и агитаторов, стоящих за ним и вкруг его.
НВ. 1907. 14 авг. No 11286.
Мудрому достаточно — выражение, встречающееся у Плавта (‘Перс’, IV, 7) и Теренция (‘Формион’, III, 3).
…замечательный труд проф. Моск. дух. академии М. М. Тареева, года три назад появившийся… — Тареев М. М. Истина и символы в области духа. Сергиев Посад, 1905.