ВЕГА. АПОКРИФИЧЕСКИЕ СКАЗАНИЯ О ХРИСТЕ
ВЕГА. АПОКРИФИЧЕСКИЕ СКАЗАНИЯ О ХРИСТЕ
I. Книга Никодима. С.-Петербург. Государственная типография. 1912 г.
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
1
Вега. Апокрифические сказания о Христе, Розанов Василий Васильевич, Год: 1912
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
‘Книга Никодима’ всегда называется на первом месте, когда заходит речь об ‘апокрифах’, этих темных по происхождению сочинениях, в которых авторы, то ‘правоверующие’, то принадлежавшие к какой-нибудь секте, иногда в момент ее образования, — передают евангельские события, или события Ветхого Завета, с прибавлениями и украшениями, каких в канонических Евангелиях и в канонических книгах Ветхого Завета — нет. Нельзя лучше выразить отношения апокрифов к читаемым в церкви книгам, как это делает г. Вега в предисловии: ‘Апокрифы не могут выдержать даже и отдаленнейшего сравнения с четырьмя Евангелиями, принятыми церковью. Невозможно подвергать сомнению немногие великие и простые истины, составляющие, по свидетельству этих Евангелий, самую сущность учения Христа, — истины, освещающие путь всего человечества. Если четыре святых Евангелия суть хлеб насущный, то апокрифические творения суть цветы, порой роскошные, порой простые. Но когда в дыму фимиама и при сладостном пении торжественно возносится жертва Всевышнему, — скромная незабудка, брошенная верующей рукой к подножью алтаря, имеет свое мистическое значение’.
В составе хлеба и ‘незабудки’ и ‘васильки’ признаются, однако, ‘сорными травами’, и таков взгляд церкви вообще на апокрифические книги: это — засорение евангельской чистой и глубокой воды мутными ручейками с берега, это — плевелы среди пшеницы. Отсюда — отношение к ним церкви, подозрительное и неодобрительное, нелюбовь духовенства к чтению апокрифов и к самому ‘узнаванию’ о них благочестивых мирян. Отсюда же и литературная судьба их как чего-то гонимого и скрываемого. И, наконец, отсюда их нераспространенность, малоизвестность, отсутствие занятости ими писателей-богословов и людей духовно-академического образования. И последнее, ‘наконец’, — что перевод книги ‘Никодима’, за которым, кажется, последует перевод и остальных новозаветных книг, сделан светским лицом, г. Вегою (псевдоним?), — и издан с роскошью, не похожею на убогость богословских произведений, но, увы, и со множеством опечаток, чего богословы умеют избегать… Переводить с ‘варварского языка’ II-III-IV веков по Р. X., конечно, очень трудно. Но, во всяком случае, г. Вега дал превосходную книгу, которую купит весь литературный народ, которая в ‘темный люд’ не пойдет уже по ее внешности и относительной дороговизне, ничьего ума не ‘запутает’, а поэтам, беллетристам и мыслителям даст темы и помощь для их воображения и творчества. Начиная с XVIII главы и до XXVIII идет описание Сошествия во ад Спасителя, — изложенного двумя воскресшими, Карином и Левкием: что они видели и что слышали в аду. Нельзя не изумиться чувству такта и вкуса тех древних соборов духовенства, которые утвердили ‘канон новозаветных книг’, т. е. утвердили только Евангелия от Матфея, Луки, Марка и Иоанна, и откинули те подробности евангельских событий, какие содержатся в апокрифах… Увы, есть вещи, которые навсегда должны остаться краткими и схематичными, на которые можно указать, но рассказать их — значит все в них испортить. Таково потрясающее ‘одоление смерти’, ‘попрание ада’ Христом. Упомянуть это — постижимо, начать излагать, что чувствовали и как говорили между собою и со Христом или о Христе Адам, Ева, Сиф, Илия, Исаия, Симеон-богоприимец, Архангел Михаил и другие, — значит вдруг начать отнимать страшную реальность у события непостижимого и действительного и все превращать в неправдоподобие вымысла. Вот этот-то секрет, что апокриф, конкретизируя событие, вместе с тем испаряет его реальную силу, превращает его в ‘разукрашенную басенку’, и такое именно впечатление читателя было, вероятно, причиною, почему эти конкретные и сочные описания вообще были убраны из признанного Нового Завета.
Возьмем пасхальные песни о сошествии во Ад:
‘Сошел еси в преисподняя земли, и сокрушил еси вереи вечные, содержащие связанные, Христе, и тридневен, яко от кита Иона, воскресл еси от гроба’.
‘Плотию уснув, яко мертв Царю и Господи, тридневен воскресл еси, Адама воздвигл от тли и упразднил смерть. Пасха нетления, мира спасение!’
Убедительно, великолепно, полно! Но когда мы читаем целый диалог:
‘И сказал князь преисподней нечистым управителям своим: ‘Закройте страшные врата медные, и вложите засовы железные, и сопротивляйтесь мужественно, страшась, дабы не были взяты мы в плен, — мы, стерегущие пленных’. Но, услышав это, все множество Святых сказало князю преисподней: ‘Открой врата свои, чтобы в них вошел Царь славы’. И Давид, божественный пророк, воскликнул: ‘Разве не предсказал я, когда был в землях живых’ — и т. д. и т. д.
И вот все как-то становится неправдоподобно в подробностях, ибо кто же это слышал и даже для чего помнил? Все это — так нецелесообразно. Уже смертью на кресте решена была победа. И все эти разговоры и словопрения — ни к чему. Есть вещи, совершенно истинные: но истинные именно в сокращении, в символе, в тайной силе и неподсматриваемом образе. Вещи ‘неизреченные’… И в Евангелиях о них нет ‘речи’.
Опечатки — с первой строки перевода: ‘Я Эмий, еврей, был законников у евреев’, вместо: ‘Я, Эмий еврей, был законников у евреев’…
Август — как собственное имя применяется только к Октавиану, но, начиная с Тиберия, у всех это — только титул, потому нельзя писать ‘в правление Валентиниана Августа’, но ‘Валентиниана августа’ (стр. 29). ‘Пробор Он носил посредине по обычаю жителей Назарета’ (явно — вместо ‘назореев’). Далее, вместо принятого, особенно в церковной, священной литературе, титула императоров, ‘кесарь’, г. Вега везде ставит ‘цезарь’, каковое есть личное имя только Юлия Цезаря: ‘Многие говорят, что Он — Бог, другие — что Он, о, цезарь, твой враг’, или: ‘существует частное письмо римского управителя Иудеи Публия Лентула к цезарю’ (стр. 33), ‘поклявшись жизнью цезаря’ (стр. 35). Далее — ‘Вероника’ вместо ‘Вереника’ (стр. 48), ‘в правление Ирода, императора (!!) галилейского’ (стр. 30). Но более всего этого неприятен пропуск запятых, которые должны отделить предложение от предложения или выделить синтаксическое приложение: ‘прикажи этим людям поклясться жизнью Цезаря (кесаря), что сказанное нами ложь (,) и да будем повинны смерти’ (стр. 38), ‘ты не друг кесарю, если ты освободишь Того, Кто говорит про Себя, что Он — Царь и Сын Божий (,) и не хочешь ли ты, быть может, чтобы Он был царем вместо кесаря?’ (стр. 51). Употребил же здесь г. Вега ‘кесарь’, и удивительно, что почти во всех других местах он этот титул пишет ‘цезарь’. Вражда его к запятым — почти что-то принципиальное. Желательно, чтобы эти мелочи были устранены из последующих выпусков в общем превосходного издания, недостаток которого составлял стыд русской ученой и русской популярной литературы.
НВ. 1912. 25 июня. No 13033.