‘Нмецкая вода въ русскомъ вин’.
‘Нмецкая вода въ русскомъ вин’.
‘Москва’, 11-го сентября 1868 г.
‘Немецкая вода в русском вине’, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1868
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Прибалтійскій Вопросъ. Внутреннія дла Россіи. Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’ и ‘Руси’. Введеніе къ украинскимъ ярмаркамъ. 1860-1886. Томъ шестой
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1887
Заслуга передъ Германіей состоящихъ на русской государственной служб уроженцевъ Балтійскаго края,— провозглашаетъ, обращаясь къ германскому общественному мннію, вице-президентъ лафляндскаго гофгерихта, г. фонъ-Боккъ, заслуга этого ‘одноплеменнаго Германіи элемента, всесторонне и въ значительной степени проникающаго въ глубину весь громадный русскій государственный организмъ’,— состоитъ въ тонъ, что онъ, этотъ элементъ, ‘сдерживаетъ, нейтрализуетъ, такъ сказать охлаждаетъ и, хотя непримтно, но непрестанно, подливаетъ нмецкую воду въ русское вино!… {Livl. Beitr. В. 1. Lief. III S. 295 и 296.}. Нельзя не благодарить г. фонъ-Бокка за такое услужливое свидтельство въ пользу истины, уже издавна нами проповдуемой, но еще не вполн сознанной ни русскимъ правительствомъ, ни высшимъ, особенно же петербургскимъ, обществомъ. Если бы мы позволили себ выразиться съ такою же безцеремонною откровенностью и Образностью, какъ балтійскій высокородный публицистъ, то насъ конечно бы обвинили въ узкой національной зависти, въ клевет, а главное — ‘въ возбужденіи вражды одной части населенія противъ другой‘,— обвиненіе вашимъ читателямъ уже знакомое и уже красовавшееся на столбцахъ ‘Москвы’. Но г. фонъ-Бокка никто конечно не заподозритъ въ ‘руссоманіи’ и слова этого представителя врнаго балтійскаго рыцарства, обошедшія теперь всю Германію, какъ слова внезапно смутившія пиръ Балтазара, не могутъ — думаемъ мы — не смутить душевнаго банкета нкоторой части нашей администраціи, благодушествующей на радостяхъ, что на окраинахъ нашихъ все обстоитъ такъ comme il faut и благополучно и такой везд хорошій, приличный духъ!…
Да, много нмецкой влаги, по мткому выраженію г. фонъ-Бокка, подлито въ русское вино! Мстами оно такъ разбавлено, особенно въ петербургскихъ салонахъ, что обратилось совсмъ въ воду. Тамъ въ свою очередь пьянютъ уже не отъ своего вина, а какъ говоритъ г. Самаринъ,— тамъ ‘русскій человкъ высшаго полета пьянетъ отъ удовольствія (причемъ безъ оглядки вдается во всякій обманъ), когда Нмецъ или Полякъ даетъ ему чувствовать, что онъ Русскій, счастливая случайность между своими — on accident heureux parai les siens…’ Процессъ этого разбавленія русскаго вина нмецкою влагою, этой парализаціи національныхъ стремленій русскаго государственнаго организма, прослженъ во всей подробности въ книг г. Самарина, по признаніямъ самихъ Нмцевъ, раесяннимъ въ изданіяхъ г. фонъ-Бокка и Ко, и по русскимъ оффиціальнымъ актамъ — также своего рода признаніямъ. Ни русская власть, ни русское общество не имютъ теперь права жаловаться на недостатокъ предостереженія. Благодаря поступку и труду г. Самарина, передъ нами разоблачена до послднихъ нитей вся сть балтійской нмецкой интриги, и указаны т тонкія путы, которыми незамтно опутывалось и продолжаетъ опутываться русское правительство, въ ущербъ своимъ собственнымъ и народнымъ интересамъ… Говоримъ — ‘благодаря поступку’, потому что внцомъ интриги, одною изъ самыхъ успшныхъ побдъ, одержанныхъ надъ нами нмецкою ловкостью, являются старанія самой русской администраціи — скрыть отъ себя истину и не допустить обличенія…. Поэтому, прежде чмъ знакомить читателей съ главнымъ стратегическимъ планомъ враждебной вамъ рати, раскрываемымъ г. Самаринымъ въ его заграничномъ изданіи, напомнимъ имъ, пользуясь этимъ изданіемъ, т препятствія къ раскрытію этого плана, какія, къ. выгод врнаго балтійскаго рыцарства и ко вреду для Россіи, воздвигались въ самой Россіи русскою администраціей. Самый тотъ фактъ, что раскрытіе этой интриги совершилось при помощи заграничныхъ типографскихъ станковъ, а не русскихъ, служитъ довольно врнымъ мриломъ, сколько, къ несчастію, нмецкой воды уже подлито въ наше русское вино, и въ какой еще слабой степени выяснено у насъ сознаніе русскихъ народныхъ интересовъ. Конечно, мы шибко идемъ впередъ у себя дома: можетъ-быть, въ настоящую пору, такое разоблаченіе было бы дозволено даже и въ Россіи, но несомннно то, что еще въ начал текущаго года оно было невозможно….
Читателя помнятъ, конечно, какъ со введеніемъ въ дйствіе положенія о печати 6 апрля, московская журналистика вступила въ оживленную полемику съ балтійскими и заграничными нмецкими газетами объ отношеніяхъ балтійскихъ губерній къ Россіи, о правахъ русскаго языка, о положеніи Латышей, Зотовъ и русскихъ обывателей края, и т. д. Оказалось,— говоря словами г. Самарина,— что ‘понятія русской прессы по всмъ этимъ предметамъ ршительно расходились съ балтійскими провинціальными воззрніями, какъ извстно, господствующими и въ сферахъ нашей администраціи. Повидимому, имя ее на сторон, балтійская пресса могла бы и не обращать вниманія на безсильные протесты двухъ-трехъ газетъ, но она отнеслась къ длу иначе. Почуяла ли она, что эта ею такъ называемая старо- русская партія есть все-таки ни боле ни мене какъ-сама Россія, начинающая сознавать свое политическое совершеннолтіе, или по другой причин, только въ жару полемики, тснимая запросами своихъ противниковъ’, она начала проговариваться и высказывать сокровенныя свои мысли. Но предоставимъ слово самому г. Самарину.
‘Такая непростительная неосторожность ставила въ самое неловкое положеніе, не столько рижскую и дерптскую интеллигенцію, сколько ея петербургскихъ патроновъ. Какъ, въ самомъ дл, отрекаться за нее отъ приписываемыхъ ей поползновеній и ручаться за политическую ея благонамренность, въ виду цлаго ряда собственныхъ ея признаній? И вдь ничто не помогало. Оттуда, изъ Петербурга, подмигивали, подавали условные сигналы, подсылали надежныхъ людей проповдывать сдержанность, и расходившаяся пресса все не одумывалась, или, можетъ-бытъ, она и одумалась, но слишкомъ поздно, когда дло зашло такъ далеко, что ей самой стало почти невозможно добровольно отказаться отъ полемики или даже перемнить тонъ. Еще годъ или два такой полемики, и чего добраго — Россіи пожалуй угнала бы вс тайны своей балтійской окраины. Пора было придумать противъ этого предупредительныя мры, и дйствительно придумали. Кто именно?— трудно ршить. Сама ли тамошняя интеллигенція выпросила запрещеніе спорить, или ея покровители прибгли къ этому способу, чтобы выручить се и себя изъ щекотливаго положенія — это еще не выяснено, во всякомъ случа, какъ нельзя боле кстати, послдовало спасительное для нея распоряженіе, извстное всмъ читателямъ, чтобы нмецкія балтійскія газеты прекратили національную борьбу съ газетами старорусской партіи. Такимъ образомъ, положенъ былъ конецъ неосторожнымъ откровенностямъ, дана была возможность балтійской пресс раскланяться съ своими противниками и сойдти съ поприща состязанія почти съ тріумфомъ, по крайней мр, не подвергшись ни малйшему порицанію, поданъ былъ вполн основательный поводъ сочувствующей ей заграничной пресс протрубить на вс лады, что разбитая старорусская партія, въ сознаніи своей немощи, натравила на свою соперницу литературную полицію’…
Читатели ‘Москвы’ помнитъ, можетъ-быть, ту телеграмму, отправленную изъ Риги во вс нмецкія заграничныя газеты, которая возвщала Европ такое ‘запрещеніе нмецкой остзейской пресс вести національную борьбу съ газетами старорусской партіи’. Эта телеграмма была тогда же переведена нами изъ газеты ‘Wanderer’ и помщена въ 159 No ‘Москвы’, 21 октября 1867 года. Русскій текстъ оффицьально обнародованъ не былъ. Тогда же, въ передовой стать по поводу сего неожиданнаго маневра, мы выразили мнніе, что результатомъ запрещенія будетъ перенесеніе балтійскими публицистами спора на боле широкую и видную арену — германскую или даже европейскую, — что представляло для нихъ, конечно, не малую выгоду. Открывалась возможность: возбуждать въ свою пользу противъ Россіи общественное мнніе Германіи, при условіи полной личной безопасности и при молчаніи русскихъ газетъ. Если бы же русскія газеты не умолкли, то ихъ удобно было бы выставить на позоръ всему свту, провозгласивъ, что он бьютъ лежачаго, т. е. несчастныхъ Нмцевъ балтійскихъ, якобы лишенныхъ права защиты у себя дома! къ тому же, продолжая полемику, хотя бы только съ иностранными органами печати, русская пресса легко могла подвергнуться обвиненію въ ‘возбужденіи одной національности противъ другой’, а практическое значеніе этого обвиненія извстно. Дйствительно, появленіе корреспонденцій въ нмецкихъ газетахъ изъ прибалтійскихъ губерній сдлалось почти непрерывнымъ. Разумется, самыя рзкія изъ нихъ были не допускаемы до русской публики заботливою цензурой. Съ тою же цлью — не раздражать русскаго національнаго чувства противъ балтійскихъ Нмцевъ, запрещены были въ Россіи и изданія балтійскихъ публицистовъ въ Берлин, въ томъ числ и знаменитые ‘Лифляндскіе вклады’ г. фонъ-Бокка. Но приведемъ замчаніе объ этомъ г. Самарина.
‘Забота конечно похвальная,— говоритъ онъ — и увнчавшаяся полнымъ успхомъ. Пасквиль г. Фонъ-Вокка, въ которомъ, удачнымъ подборомъ свидтельствъ и документовъ, придано было нкоторое правдоподобіе самой безстыдной клевет, остался безъ обличенія, на которое онъ, такъ сказать, напрашивался и которое было бы легко. Національное чувство избавилось отъ раздраженія вреднаго для здоровья, а тмъ временемъ, за границею, нмецкое національное чувство быстро накаливается я раздражается противъ Россіи точь въ точь какъ во Франціи передъ польскимъ мятежемъ и во время мятежа’.
Упомянемъ кстати, что, въ предпослднемъ своемъ выпуск, издатель ‘Лифляндскихъ вкладовъ’, заявляя, что русская журналистика отвтила молчаніемъ на его нападенія, объясняетъ это слдующимъ образомъ: ‘опытъ доказалъ еще разъ, что Русскій начинаетъ грубить, когда съ нимъ обращаются учтиво, но что стоитъ лишь ему самому нагрубить, чтобъ заставятъ его замолчать’ (Livl. Beltr. В. II. Lief. Il S, 57).
Такова была аттестація, данная намъ самими Нмцами, благодаря попечительности о насъ цензуры. Несмотря однако ни на что, московскія газеты продолжали спорить, но уже не съ балтійскими, а съ германскими газетами, т. е. съ тми немногими, которыя получались здсь въ Москв, и въ которыхъ находились статьи и корреспонденціи по вопросамъ нашего Балтійскаго поморья. Скоро однако найдено было нужнымъ прекратить и эту защиту русскихъ правъ и интересовъ, и косвеннымъ къ тому средствамъ была знаменитая статья, появившаяся въ оффиціальномъ орган министерства внутреннихъ длъ ‘Сверной Почт’, въ No 9 ноября 1867 года. Статья эта исполнена разныхъ замысловатыхъ внушеній ‘нкоторымъ газетамъ, обращающимся къ дламъ балтійскаго края’, т. е. къ русскимъ,— внушеній, которыхъ темный языкъ довольно однакоже ясно давалъ понимать, что такое ‘обращеніе‘ не нравится автору или вдохновителю статьи,— причемъ, для лучшаго вразумленія указывалась, хотя и деликатнымъ манеромъ, въ перспектив, карающая статья Положенія 6 апрля. Главный же мотивъ статьи, какъ и слдуетъ,— необходимость устранить раздраженіе національныхъ страстей, предупредить вредъ отъ крайностей увлеченія, разсять ложныя опасенія, распространившіяся въ прибалтійскихъ губерніяхъ насчетъ цлаго ряда правительственныхъ принудительныхъ мръ, и т. д., Мы тотчасъ же отвчали на статью, насколько позволяли намъ это тогдашнія условія печати, но лишь теперь въ книг г. Самарина, при освщеніи разныхъ собранныхъ имъ фактовъ, выступаетъ статья ‘Сверной Почты’ въ своемъ настоящемъ значеніи: Эта. едва статья, лучше другихъ данныхъ, объясняетъ намъ многое въ маніей русской государственной жизни и въ положеніи русскаго дла на окраинахъ: Смыслъ этой статьи, по замчанію г. Самарина, заключается въ томъ, что вдомство, уполномоченное отмривать русскому обществу извстную долю свободы на умственный его обиходъ, желало (по крайней мр въ то время и при прежнемъ управленіи) избавиться отъ его непрошенныхъ услугъ, мы мшали ему. ‘Безъ васъ, побесдовавъ на-един съ балтійскою интеллигенціею, оно гораздо скоре сговорилось бы съ нею и поршило бы вс вопросы къ обоюдному удовольствію, потомъ, по подписаніи мировой, можно было бы объявить нимъ, въ общихъ выраженіямъ, объ этомъ счастливомъ событіи, и намъ оставалось бы только благодарятъ…’ Но въ томъ-то и дло, что для разршенія задачи, для умиротворенія края, для пользы самихъ Нмцевъ Прибалтійскаго края, равно какъ и для вразумленія Германіи, настоятельная нужда належитъ именно въ томъ, чтобы раздался голосъ не русскаго правительства только, но и свободный, искренній голосъ самого русскаго общества. Казалось бы, что недавній урокъ, данный намъ исторіею въ польскомъ мятеж и въ послднемъ дипломатическомъ крестовомъ поход на Россію, долженъ бы быть свжъ въ памяти нашей администраціи. Не могучимъ ли,— даже боле могучимъ чмъ сотни тысячъ штыковъ,— подспорьемъ правительству въ его отпор иностраннымъ державамъ, явилось громкое и грозное проявленіе русскаго общественнаго мннія, впервые услышанное Европой и смутившее Европу? Наконецъ, если что теперь обеспечиваетъ положеніе русскаго дла на западной сухопутной нашей окраин, такъ это именно чуткость русскаго общественнаго мннія, боле или мене свободно выражающагося,— чуткость не упускающая безъ огласки ни самомалйшаго признака опасности…. Почему же, по отношенію къ другой нашей окраин, балтійской, русская печать должна бить поставлена въ иныя условія, и русскому обществу предлагается не принимать къ сердцу наши русскіе интересы въ Русскомъ Балтійскомъ поморь??
Блистательно доказываетъ въ своей книг г. Самарянъ настоятельную потребность заявленій русскаго общественнаго мннія въ дл Балтійскаго края,— и мы не можемъ удорожаться, чтобы не привести нсколько его подлинныхъ выраженій:
‘Еслибы шла рчь говоритъ онъ, о заграничномъ займ или о заключеніи договора съ иностранною державой, всякій бы понялъ необходимость тайны и вредъ огласки. Но для, къ которымъ ‘Сверная Почта’ совтуетъ намъ не обращаться, вовсе не такого свойства. Въ Балтійскомъ кра, прежде всего, предстоитъ выяснить понятіе объ отношеніи одной части государства къ цлому государству и провести въ жизнь практическіе выводы изъ этого понятія. Иными словами: нужно, чтобы три губерніи, въ настоящее время разобщенныя съ Россіей и стремящіяся еще къ большему разобщенію съ нею (я это докажу въ своемъ мст), убдились наконецъ, что он составляютъ не передовое укрпленіе Германіи, какъ он охотно себя величаютъ, а западную, приморскую окраину Россіи, и потому призвали бы себя всецло, безотговорочно и навсегда связанными въ настоящемъ и въ будущемъ съ судьбою послдней. Что ни министерство внутреннихъ длъ, ни какія-либо иныя власти не должны бы имть другой цли, тому непререкаемымъ свидтельствомъ служатъ знаменательныя слова, недавно произнесенныя самимъ Государемъ Императоромъ въ г. Риг. Въ изысканіи и примненіи законодательныхъ и административныхъ мръ въ ея достиженію правительство свободно,— ничье мнніе его не связываетъ, но для успха нужно одно, существенное условіе, нужно, чтобы мстная интеллигенція убдилась окончательно въ томъ, что дйствія власти исходятъ не изъ случайнаго расположенія или воззрнія того или другаго лица, хотя бы и самого самодержца, а отвчаютъ на потребности сознанныя всею землею, и что поэтому, въ будущемъ, не мыслимо повтореніе такого перелома въ нашей внутренней политик, какой произошелъ на другой день по кончин императрицы Екатерины II… А можетъ ли установиться такое убжденіе, и есть ли какое-нибудь основаніе ожидать добровольнаго отреченія отъ надеждъ, къ сожалнію, находящихъ себ въ прошедшемъ полное оправданіе, если, съ той точки зрнія, на которой упорно держится интеллигенція окраины, она не будетъ ни видть, ни слышать русскаго общества, стоящаго за спиною правительства и поддерживающаго своимъ сочувствіемъ дйствія власти?’
Дале г. Самаринъ приводитъ нсколько примровъ разныхъ умышленно распространяемыхъ въ Балтійскомъ кра слуховъ, легко воспринимаемыхъ мстнымъ народомъ,— между прочимъ слухъ, пущенный балтійскою нмецкой колоніей о нерасположеніи будто бы современнаго правительства къ интересамъ православія въ кра… И это будетъ продолжаться — говоритъ дале г. Самаринъ,—
‘……до тхъ поръ, пока вс т, кому подобаетъ объ этомъ знать, не услышать и не убдятся, что церковная хоругвь, водруженная на Балтійскомъ поморь, охраняется не только волею Самодержца, но еще и другою силой, имъ же вызванною, имъ воспитанною и ему преданною: я разумю общественное мнніе православной Россіи. Дятель, одаренный нкоторою долею политическаго такта, увидалъ бы въ содйствіи этой силы не посягательство на свободу правительства я не помху, а подкрпленіе и оправданіе его дйствій, онъ не сталъ бы на нее коситься, даже еслибы способъ ея выраженія былъ ему лично не сочувственъ, онъ понялъ бы, что именно въ Балтійскомъ кра нужно, чтобы все мстное интеллигентное общество, такъ-оказать, перевоспиталось по-отношенію къ Россіи, что для этого недостаточно законодательныхъ и полицейскихъ мръ, и что желаннаго сближенія въ понятіяхъ и воззрніяхъ никогда не послдуетъ, пока балтійское общество съ одной стороны и русское съ другой — будутъ стоять другъ противъ друга и безмолвствовать. Онъ не побоялся бы предоставить обимъ сторонамъ одинаковую полную свободу сужденія и спора, со всми ея неизбжными увлеченіями и крайностями, хотя бы, наконецъ, для того, чтобы домашніе вопросы и недоразумнія разршались и улегались дома, не разжигая за предлами государства международныхъ страстей. Все это такъ очевидно, что противоположный образъ дйствія, эти старанія цензурной полиціи развести спорящихъ по угламъ, отнять у нашей журналистики охоту и возможность обращаться къ ддамъ Балтійскаго края, спрятать ихъ отъ насъ и поршить ихъ за спиною Россіи, не только не укрпляютъ въ обществ доврія къ правительству, а производятъ обратное, прискорбное дйствіе.’
Затмъ г. Самаринъ,— указавъ на отношеніе русской администраціи къ Сверозападному краю до послдняго мятежнаго взрыва, открывшаго ей глаза, напомнивъ, какъ администрація, наканун бунта польскихъ пановъ, утшалась ихъ врноподданничествомъ, радовалась о консерватизм помщиковъ, поручала имъ усмирять крестьянъ, якобы бунтовавшихъ, и выслживала всюду русскихъ чиновниковъ-коммунистовъ,— г. Самаринъ заключаетъ такими словами:
‘Поплатившись такъ дорого за это ослпленіе, не пора ли наконецъ уразумть, что оно происходило не отъ случайныхъ причинъ, а отъ свойства зрительнаго органа власти, отъ котораго, по особенностямъ его конструкціи, цлые порядки явленій ускользаютъ очень часто и очень легко,— по крайней мр гораздо чаще и легче, чмъ отъ цлаго общества?..’