Нчто о Мод.
Изъ иностр. Жур. В. И.
‘Встникъ Европы’, No 16, 1813
Нечто о Моде, Измайлов Владимир Васильевич, Год: 1813
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Нын Мода вызывать на суд мертвые и живые, древніе и новые обычаи, и никогда Мода неимла можетъ быть столь сильнаго вліянія на суд и мннія людскія, не ласкаю себя надеждою быть здравомысляще другихъ, и такъ буду судить, и судить о Мод, да обратится суд мой въ честь и славу богин!
Тонкіе наблюдатели разсуждали о семъ предмет съ важностію строгихъ моралистовъ, а мн надлежало бы говорить о немъ въ дух легкомысленной женщины, ибо сей дух ближе къ матеріи, и къ моимъ способностямъ: но какъ говорить глубокомысленно, и какъ писать безсмысленно языкомъ втреннымъ и шутливымъ о вещи столь важной, хотя и ничтожной?
Мода, сей затйливый Протей, сей непостоянный хамелеонъ, уметъ превращаться во вс виды и принимать на себя вс лица, вс цвты, вс формы. Здсь является она въ образ перышка или кокетки, бездлки или романа, а тамъ въ лиц нагой женщины, или пвца кастрата, остроумца или глупца. Она облекается въ пурпур, и осыпаетъ себя алмазами, когда совтуется съ роскошью и гордостію,— когда подражаетъ изящному вкусу и природ, украшается простымъ нарядомъ, почти безъискуственнымъ.
Мода, сестра непостоянства и кокетства, старается угождать всмъ вкусамъ и всмъ склонностямъ.
То бываетъ она робкою двою, которая одвается покрываломъ стыдливости, то дтскою куклою, которая под тонкимъ флеромъ сокрываетъ прелести свои до половины, то записною прелестницею, которая уничтожаетъ послднее разстояніе между окомъ міра и наготою природы. Вчера она заимствовала близну свою отъ Снжныхъ Ковровъ зимнихъ, сего дня фіалки и розы оттняютъ ее принятыми цвтами и красками, завтра въ свою очередь украситъ ее лазурь небесная.
На теперешній час ей хочется имть полы свои опушенныя букетами цвтовъ, но скоро ея перемнчивыя желанія обратятся для сихъ букетовъ въ дыханіе сверныхъ втровъ, отъ которыхъ цвты облетаютъ: еще нсколько часовъ, и букеты исчезнутъ.
Одержана побда на пол сраженія? Внчая героя пальмою и лавромъ съ именемъ его на устахъ и гремя въ подсолнечной трубою, она облетаетъ міръ и туалеты. Растрепались ли волосы у ея любимицы, юной и прекрасной, на бгу съ рзвымъ Адонисомъ? Тотчасъ она прикалываетъ ихъ гребнемъ и перевязываетъ ленточкою, оставляя на лбу развивающіеся локоны, и тотчасъ вся Европа представляется съ растрепанною головою: такъ царствуютъ безчисленныя моды въ свт, имя происхожденіе иногда знаменитое, иногда странное.
Сіи немногія строки сообщаютъ о ней весьма слабое понятіе. Но какимъ образомъ представить вамъ врныя черты модели вчно подвижной, безмстной и двуличной? Нарисуете ли вы съ точностію переливы листочка, движимаго втромъ? Мода есть етотъ листочикъ. Еслибъ надлежало мн снова приступить въ начертанію ея портрета, то я изобразилъ бы вамъ непостоянство или своенравіе, и въ низу подписалъ бы блестящими литерами: Мода.
Общее о ней понятіе опредляется тмъ особеннымъ мнніемъ, которое объ ней имютъ люди несвдущіе и ей незнакомые, а особливо въ провинціяхъ. Они относятъ на ея счетъ все то, что въ нарядахъ и въ обыкновеніяхъ кажется имъ странно или мило. Красиво или нескладно. Такимъ образомъ, когда имъ встрчается пышное или чрезвычайное одяніе, они воображаю т, что Мода требуетъ того.
Изъ лоскутка, изъ тряпицы сдлайте куклу: двочка, принявъ въ руки сію игрушку, съ радостію и восторгомъ облобызаетъ тряпичный лоскутокъ, под именемъ и видомъ ему присвоеннымъ. Вотъ исторія мод, въ семъ отношеніи можемъ вс назваться двочками.
Странность Моды долженствовала бы служить предохранительнымъ отъ нее отводомъ… или по крайней мр цлительнымъ противъ нее лкарствомъ, но ея втренные дары, подобно женскимъ ласкамъ, имютъ нчто такое. Чему разсудокъ не довряетъ, но что заманиваетъ глаза и чувство.
Украшать и нравиться есть предмет Всхъ мод. Он не у мста, не кстати и не въ слав, по крайней мр относительной, всякой раз какъ случится имъ не угодить мннію большаго числа людей, но у модныхъ людей есть духъ общій, котораго ничто не измняетъ, и которымъ всегда руководствуетъ тщеславіе. Они не позволяютъ никому судить себя, кром своихъ собраній, ибо сіе правило выведено ихъ втренностію. Для нихъ лестны только мннія имъ подобныхъ, и въ ихъ глазахъ остатокъ міра есть судія ничтожный. Они бываютъ странны не столько отъ моды, которой слдуютъ, сколько отъ важности, съ которой передъ ней раболпствуютъ.
Судить о Мод по ея первому впечатлнію и первому на нее взгляду, есть то же, что приготовиться въ скоромъ времени въ невольному признанію въ пристрастіи или противорчіи. Черезъ нсколько дней вы плнитесь тмъ, что Пугало васъ, но и тогда не превозносите ее высоко и громко, недовряйте блестящему призраку, навыку, предубжденію: они приведутъ васъ къ другой крайности. Черезъ нсколько дней вы перемнитесь изъ хвалителя въ порицателя. Модель изящности обратится въ образчик дурнаго вкуса.
Когда модный человк воздаетъ передъ вами странной вещи странную похвалу, неоспоривайте его, ожидайте и требуйте только нсколько времени: тогда избавитесь отъ труда оспоривать, ибо Мода перемнится, и онъ пристанетъ къ вашему мннію съ большею горячностію, нежели вы сами защищали сіе мнніе.
Старинная мода есть любопытный антикъ, перемнившаяся мода страшный скелетъ, царствующая мода новый и свжій цвтокъ. Къ счастію, время, державное время, творитъ свой суд и правду надъ формами и цвтами изгнанными, и если въ нсколько немногихъ лтъ переименовываетъ красоту странностію, то равномрно обращаетъ странность въ красоту, и предметъ насмшекъ въ предметъ поклоненія.
Моды и превратности ихъ такъ возбуждаютъ общее любопытство, что люди ищутъ везд ихъ памятниковъ, ихъ исторіи. Точность костюмовъ есть существенная часть театра, безъ того обман искусства бываетъ неполный. Не довольно, чтобы Ипполит, Ифигенія, Аменаида выражали чувства свои въ стихахъ приятныхъ или высокихъ, мы хотимъ видть въ ихъ одяніи моды Трезены, Аргоса, Сиракузъ.
Мы требуемъ, чтобы путешественникъ сказалъ намъ, какимъ образомъ одвается описанный имъ народъ, то есть, какія моды извстнйшія въ той земл, которую онъ посщаетъ.
Автор тратитъ свое Здоровье, отрекается отъ удовольствія или отъ лности, чтобы рыться въ куч пыльныхъ рукописей, добираться до смысла изуродованныхъ писцами рчей, и сражаться со скукою, Онъ переводитъ ихъ, толкуетъ, объясняетъ, потомъ выдаетъ въ публику труды свои, и книгу его находятъ весьма любопытной, ученой, полезной. Какое же основаніе его ученой славы, конечно сочиненіе очень важно по своему предмету? Безъ сомннія, ибо идетъ въ ней рчь о древнихъ модахъ, или, если угодно, об изслдованіи древнихъ костюмовъ,
Когда бы мущина или женщина безпрестанно занимались разсужденіями о настоящей мод, изслдованіями и наблюденіями ея тонкостей, они прослыли бы конечно если не безумцами, то по крайней мр умами ничтожными и млкими, однако же сей пустой мущина, сія странная женщина должны просвтить нкогда ученыхъ мужей и трудолюбивыхъ антикваріевъ нашего потомства.
Относительно къ масс людей, Мода находится въ обратномъ содержаніи передъ тмъ, какъ она находится въ отношеніи къ особенному лицу каждаго, въ юности поклоняются ей люди, въ старости боготворятъ ее народы. Образованныя націи суть милыя прелестницы, которыхъ кокетство возрастаетъ съ вками.
Въ самомъ дл, вжливость по своему духу ведетъ за собою царство моды. Чмъ просвщенне разум, тмъ утонченне вкус. Тонкость идей зараждаетъ игру и движимость чувства, а нжность вкуса приноситъ склонности, прикосновенныя къ непостоянству и втренности.
Каковы бы ни были ухватки любимой женщины, он кажутся намъ всею на свт приятне. Когда Мода бываетъ предметомъ любви нашей, не мудрено что мы дорожимъ ея странностями и прихотями: самая чудесная, самая смшная мода иметъ толпу своихъ обожателей, своихъ невольниковъ. Для сей толпы одно ея имя за все отвчаетъ, все оправдываетъ, все украшаетъ. Непостоянствомъ своимъ она нравится имъ, своенравіемъ заманиваетъ ихъ, и сама утшаетъ въ тхъ странностяхъ, которыя имъ приноситъ. Когда циническая грубость, или строгая разсудительносить хочетъ вывсишь ея выгоды за неудобства, то по примру того Галла, который на всы положилъ мечь свой, каждая женщина, каждый рабъ ея накладываетъ въ нихъ. кучу бездлокъ туалетныхъ, и самые безвиннйшіе служители ея тайно перетягиваютъ всы коварствомъ, и клонятъ ихъ на сторону своей пользы.
Только одна великая страсть любви въ самой сильной степени можетъ излчить кокетку отъ страсти къ модамъ, но и сей рецептъ не очень надеженъ. Шамфоръ зналъ одну женщину, которая разлюбила своего любовника за то, что онъ надлъ чулокъ на изнанку, и не обтеръ съ лица пудры.
Женщина молодая и прекрасная полу-какетка и полу-модная подражательница сестрамъ своимъ, почитается не совсмъ безразсудною: мущина, съ мрою ея склонности къ мод, почитается уже сущимъ невждой. Изъ того вывожу заключеніе, что быть женщиной и красавицей значитъ имть привиллегію показывать себя невждою безъ всякаго зазрнія совсти и нареканія людей.
Писатели-остроумцы кокетствуютъ въ литтератур, и Мода прославляетъ ихъ. Требуемъ Коцебу, одного Коцебу, говорили за нсколько лтъ перед симъ любители театра драматическимъ сочинителямъ, и если бы я не читалъ никогда и не видалъ произведеній сего автора, то ударился бы об закладъ, что сіе требованіе имло въ виду моднаго писателя.
За моднымъ литтераторомъ бгаютъ почти такъ, какъ за любимцемъ мірскаго счастія, какъ за глупцемъ милліонщикомъ, но къ его имени, а не къ его уму относится улыбка вжливости и ласки. Моду ласкаютъ, моду прославляютъ, моду зовутъ на вечеринку въ лиц сего литтератора. А доказательство? Вотъ оно: кто иметъ прямо талант, тотъ бываетъ предметомъ холодныхъ привтствій. Ему даютъ разумть, что для имени человка съ достоинствомъ надобно имть модное достоинство, или не имть требованій на славу, потомъ его отпускаютъ подъ убогій кров съ однимъ авторскимъ талантомъ, который можетъ на досуг и въ тишин уединенія написать, если угодно, драматическій прологъ на сей трагической случай.
Для таланта, для дружбы, для героизма воздвигаются олтари и храмы, сказалъ одинъ умный человкъ, а для глупости растворяются вс будуары. Надлежало сказать, что он растворяются для Моды. Правда, что мода и глупости бываетъ нердко одно и тоже, но какъ он не всегда встрчаются вмст, то и должно по справедливости отличить одно отъ другаго.
Между тмъ у нкоторыхъ людей есть мода не слдовать Мод, ихъ ремесло опровергать и порицать ее. Это общество людей также странно въ числ свта, привязаннаго къ мод, какъ этотъ свт страненъ въ глазахъ перваго. За то они перекидываютъ одни къ другимъ епиграммы и сарказмы, по видимому они могутъ всегда разсчитаться честнымъ образомъ. Об стороны равномрно не разсматриваютъ, что есть Мода, имъ нтъ дла до того, что согласно, что несогласно со вкусомъ, довольно имени ея, чтобы однимъ хвалить, а другимъ бранить, Однимъ кажется она столь прелестною, что они не смотрятъ даже и на то, что дли нихъ невыгодно у а другіе такъ озлоблены противъ нее, что не хотятъ принять и полезнаго подъ ея именемъ. Какъ бы то ни было, общее почти правило показываетъ, что враги ея бываютъ по большей части умы разсудительные, а защитники умы приятные.
Мода въ нкоторомъ отношеніи уподобляется любви. Юношество ласкаетъ и молитъ ее, старость злословитъ и нарекаетъ на нее. Тотъ возраст, который можетъ судить о ней всхъ безпристрастне и судить почти всегда здраво, есть, къ несчастію, возраст, который отставъ уже отъ ныншней моды, а не присталъ еще въ мод старинной.
Когда встрчается вамъ старецъ не озлобленный на моду, смло врьте, что не былъ онъ никогда рабомъ ея, и что въ семъ случа повиновался всегда разсудку. Если въ противныхъ обстоятельствахъ заключите на оборотъ, то вы также на ошибетесь
Есть боле старыхъ мущинъ, нежели старыхъ женщин, которые судятъ о мод безпристрастно. Почти вс старыя красавицы имютъ непобдимую склонность предавать ее проклятію съ досадою явною. Ето есть слдствіе вышесказаннаго, ибо число модныхъ женщинъ превышаетъ число модныхъ мущинъ.
Я упомянулъ о проклятіи и досад, и въ самомъ дл не столько чувство оскорбленнаго вкуса, сколько горькое сожалніе о невозвратномъ опредляетъ судъ женщинъ, но и тогда какъ сатира ихъ происходитъ отъ несправедливости, гораздо лучше утшаться имъ порицаніемъ моды для облегченія сердца, нежели сдлать старость причастною вкусу моды.
Какое странное зрлище видть маститую древность, съ усиліемъ напрягающую слабые стопы свои, чтобы догонять рзваго и бглаго кумира! Какъ въ рчахъ, такъ и въ одяніи, старости принадлежитъ, только повствованіе о древнихъ временахъ и обычаяхъ.
Между тмъ не будемъ, въ противномъ случа, вооружаться на людей сатирою. Вчно дйствующій старецъ, неумолимый губитель душъ, время, заноситъ косу свою и скоро потребуетъ своей жертвы. Ахъ! пускай она украшается цвтами, если находитъ въ семъ украшеніи отраду и забвеніе роковаго, часа, ей грозящаго.
Мода вредитъ природной красот и ея дйствію, она опасный врагъ ея. Истина изобрла зеркальныя стекла, но тщеславіе обратило ихъ во зло, и во вредъ себ.
Не довольно имть умъ, свойственный своему возрасту, надобно имть умъ, свойственный своему лицу. Простая и благородная опрятность идетъ ко всмъ лицамъ и возрастамъ.
Опрятность въ отношеніи къ мод то же, что милая женщина безъ румянъ въ отношеніи къ прелестниц нарумяненной. Опрятность есть дло вкуса, а мода игра веселости. Первая нравится всмъ вообще, а другая только ея собственнымъ любимцамъ и обожателямъ: одна иметъ только успхи, а другая торжество и побды, но въ семъ род успхи прочне, а торжество кратковременне.
Вкус и опрятность составляютъ истинное достоинство. Мода иметъ только цну мстную и произвольную, а опрятность везд и всегда опрятность.
Уборъ прибранный къ лицу есть искусство, оправданное вкусомъ, хотя заимственное отъ Моды, оно можетъ пристать и нравишься: сіи тайна для наряда то же, что приятность для красоты.
Рдко мода и разсудокъ уживаются въ согласіи. Нын, когда время приближаешь ихъ къ союзу и облегчаетъ ходъ переговоровъ, не льзя ли преклонить ихъ къ заключенію вчнаго мира, и нтъ ли способовъ ввести моду въ разсудокъ, а разсудокъ въ моду?