Небо и земля, Байрон Джордж Гордон, Год: 1821 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Дж. Г. Байронъ

Небо и земля.

Переводъ Е. Зарина. Предисловіе Э. Радлова

Байронъ. Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 3, 1905.

НЕБО и ЗЕМЛЯ.

‘Небо и земля’ тсно связаны съ ‘Каиномъ’. Всемірный потопъ, служащій лейтмотивомъ мистеріи Байрона, является естественнымъ слдствіемъ преступленія Каина и грховности его потомства. Однако потопъ врядъ-ли можетъ служить основною темою драматическаго произведенія. Борьба съ всепоглощающей стихіею немыслима, здсь нтъ мста для проявленія героизма, нравственной силы или, наоборотъ, глубокой преступности характера. Зритель, выйдя изъ театра, въ которомъ на сцен вс дйствующія лица тонутъ, врядъ-ли вынесетъ мотивъ для размышленія и никакого ‘катарсиса’ страстей произойти не можетъ. Потопъ есть тема живописи, эпики или лирики, но не драмы. Поэтому Байронъ въ свою мистерію, начинающуюся ожиданіемъ потопа и заканчивающуюся реальнымъ осуществленіемъ его, ввелъ романъ — любовь двухъ двицъ изъ племени Каина къ двумъ ангеламъ неизвстнаго происхожденія. Въ двухъ двицъ влюблены два сына Ноя, но само собою разумется, что они не могутъ конкуррировать на пол Эрота съ ангелами, посему нечего удивляться тому, что Ана и Аголибама предпочитаютъ Ираду и Іафету ангеловъ Саміаза и Азазіила. Неудовлетворенный любовный экстазъ даетъ поводъ Іафету къ произнесенію нсколькихъ лирическихъ монологовъ, въ которыхъ больная душа автора находитъ яркое выраженіе.

II.

Байрона упрекали, не безъ основанія въ томъ, что у него нтъ таланта драматическаго, его геній чисто лирическій, по этому характеристики лицъ у него нтъ, а во всхъ дйствующихъ лицахъ всегда можно узнать самого автора. Этотъ упрекъ въ значительной мр справедливъ, хотя въ драм ‘Небо и земля’ замчается нкоторая противоположность характеровъ, особенно женскихъ персонажей. Аголибама — страстная женщина, умная реалистка (типъ страстной черноокой южанки), привязанная къ міру конечнаго бытія и желающая извлечь изъ него наивозможно большую пользу и удовольствіе для себя, страсть порабощаетъ ея умъ. Ана напротивъ (типъ голубоокой сверянки) идеалистка, нершительная, рефлектирующая и испытывающая угрызенія совсти. Она любитъ своего ангела, но ей жаль и Іафета, съ которымъ она, по всей вроятности, была бы счастлива въ брак, если бы не замшался ангелъ. Та же противоположность замчается и въ характеристик мрачнаго Ирада и нжнаго, неэнергичнаго Іафета, Ирадъ и Аголибама, если бы имъ суждено было вмст погибнуть во время потопа, наврное не стали бы понапрасну терять силъ и прямо пошли бы ко дну, въ то время какъ Ана и Іафетъ непремнно произнесли бы нсколько чувствительныхъ монологовъ и дуэтовъ, прежде чмъ нырнуть въ разъяренную пучину. Но четыремъ дйствующимъ лицамъ мистеріи Байрона не суждено погибнуть, об двицы улетаютъ съ ангелами на небо, и дальнйшая судьба ихъ неизвстна, оба огорченные юноши прячутся въ ковчегъ, крпко сколоченный по всмъ правиламъ ветхозавхнаго кораблестроительнаго искусства. Старому Ною вовремя удалось извлечь своего сына Іафета изъ пещеры, ведущей къ центру земли и находящейся на гор Араратъ, въ этой пещер обитаютъ злые духи, ненавидящіе человческій родъ, гибель котораго ихъ радуетъ. Ирадъ и Аголибама испытываютъ нкоторое презрніе къ слабовольнымъ Ан и Іафету, отчасти и въ самомъ автор видно то же отношеніе къ этимъ двумъ персонажамъ. Кого зритель и читатель драмы можетъ пожалть, кому онъ можетъ сочувствовать? Разв только матери, которая тщетно, хотя и вполн резонно умоляетъ Іафета спасти ея ребенка, и хору смертныхъ, который погибаетъ, въ то время какъ Іафетъ сидитъ, сложа руки, въ ковчег, куда онъ подобралъ, неизвстно для какой цли, по два экземпляра разныхъ гадовъ.

Изобразить любовь ангеловъ, анатомія и психофизіологія которыхъ недостаточно обслдованы {Анатомія и психологія чорта изслдованы гораздо лучше. Ср. Graf. Geschichte d. Teufels. Въ сочиненіи Amoris effigies sive quid si amor нкоего Роберта Варинга (Londini 1671) o любви ангеловъ ничего не говорится, а въ сочиненіи Mario Equirola d’Alveto di Natura d’amore. Vinezia 1563 хоть и имется особая глава deiramor angelico, но любовь имется въ виду не плотская, а совершенно иная.}, къ двицамъ человческаго рода и племени, хотя бы и Каиниткамъ, заданіе весьма трудное. Ангелы являются не въ форм миологической — быка или золотого дождя, лебедя или облака, а въ весьма реальной форм молодыхъ и прекрасныхъ людей, отличающихся по имени (Саміазъ и Азазіилъ), но сходныхъ по характеру и мятежному духу. Чмъ они могли привлечь двицъ — неизвстно, рчи ихъ не обличаютъ ни особенной глубины, ни даже страсти. Остается предположить, что двицъ прельстило благородство происхожденія. Нельзя однако не отмтить, что благородные ангелы оказываются весьма нерадивыми служаками. На резонный вопросъ Іафета ‘что, ангелъ, ты здсь длаешь теперь, когда ты въ неб долженъ пребывать’, Азазіилъ отвчаетъ, ‘Ужели ты не знаешь, иль забылъ, что это часть великой нашей службы — охраной быть твоей земли’. Какимъ образомъ, однако, любовныя интриги можно подвести подъ понятіе ‘усиленной охраны земли’? Оправданіе, которое даетъ Саміазъ, мало удовлетворительно и вполн софистическое. ‘А разв человкъ не по подобію Бога сотворенъ? Разв Богъ не любитъ своего подобья въ насъ? Мы соревнуемъ только Его любви, любя его творенія*. Итакъ, ангелы не знакомы съ элементарными психологическими различіями любви платонической и любви плотской, они, повидимому, своего Бога представляютъ себ въ вид Зевса, обуреваемаго страстями къ дочерямъ смертныхъ и принимающаго ради удовлетворенія своихъ вожделній скотообразныя формы (напр. быка). Рафаилъ, ‘нжнйшій и наимене поддающійся соблазнамъ’ ангелъ сообщаетъ Саміазу и Азазіилу о ршеніи Господа покарать людей потопомъ, въ коемъ должны погибнуть вс, кром Ноя и его семьи. Рафаилъ приглашаетъ ангеловъ вернуться на небеса и покинуть осужденную землю. Но ангелы на столько сильно увлечены своими возлюбленными, что предпочитаютъ подвергнуться изгнанію изъ небесъ и отлученію отъ Бога, лишь бы только не разставаться съ возлюбленными. Об пары улетаютъ на отдаленную звзду, причемъ смертнымъ женщинамъ ангелы общаютъ вчность. Рафаилъ грозитъ мятежнымъ ангеламъ Божіимъ гнвомъ, но ангелы, уповая на свое безсмертіе, повидимому не очень устрашены. Ной и Іафетъ, присутствовавшіе при переговорахъ трехъ ангеловъ и видящіе исчезновеніе ангеловъ, прихватившихъ съ собою двицъ, остаются на земл въ весьма непріятномъ положеніи, при чемъ Іафетъ терзается еще и муками ревности. Оба удаляются въ свой ковчегъ, изъ коего созерцаютъ безпорядочное бгство людей и внимаютъ отчаяннымъ воплямъ матери, желающей спасти свою дочь, хора смертныхъ и погибающей женщины. Мистерія заканчивается словами Іафета, выражающаго сожалніе, что ему суждено пережить родъ людской.

III.

Мистерія Байрона въ цломъ врядъ-ли можетъ производить сильное впечатлніе на современнаго читателя, но во многихъ частяхъ своихъ она, несомннно, можетъ нравиться и обнаруживаетъ яркій поэтическій геній автора. ‘Небо и земля’, какъ драма, не захватываетъ читателя, ибо кульминаціонный ея пунктъ — отказъ ангеловъ повиноваться Богу — мало мотивированъ, современный читатель, привыкшій къ обвиненіямъ самого Господа со стороны пессимистовъ врод Леопарди и Ришпена, видящихъ въ Бог — brutto poter che ascoso al commun danno impera — понялъ бы возмущеніе ангеловъ, если бы они протестовали противъ велнія Господа, находя его несправедливымъ, если бы ангелы, заступаясь за родъ людской, возстали противъ небесъ. Но ангелы не отрицаютъ справедливости божественнаго ршенія, они выбираютъ изгнаніе просто изъ любви къ возлюбленнымъ, съ которыми и возносятся на какую то звзду.

Въ Ан и Аголибам нтъ ничего, что заставляло бы зрителя радоваться ихъ спасенію боле, чмъ спасенію кого либо иного изъ рода человческаго. Такимъ образомъ завязка и развязка драмы остаются зрителю одинаково чуждыми и малопонятными, почему и вся драма не можетъ произвести на зрителя глубокаго впечатлнія.

Но если въ цломъ драма Байрона не производитъ впечатлнія, то отдльныя мста и общій тонъ обличаютъ генія. Уже первый анонимный критикъ журнала ‘The Edinbourgh Review’ (38 т. 1823 г.), сравнивая мистерію Байрона съ поэмой Мура, ‘Loves of the Angels’, вышедшей нсколькими мсяцами раньше, говоритъ: ‘Мистерію ‘Небо и земля’ можно прочесть, не красня. Принимая во вниманіе особенности сюжета и темпераментъ автора — это большая заслуга’. И дйствительно какую картину разнузданности нравовъ въ виду неминуемой гибели могъ бы написать Байронъ! Но онъ не послдовалъ по стопамъ Боккаччіо и написалъ свою мистерію въ мрачныхъ тонахъ отчаянія, ревности, безотчетной страсти, среди которыхъ оздоровляющимъ элементомъ являются негодованіе Рафаила и покорная резигнація Ноя.

Геніальной чертой, чисто индивидуальной и пережитой, является сомнніе Іафета въ томъ, что справедливость можетъ идти рука объ руку съ гнвомъ и местью {‘Какъ ярость съ правосудіемъ сочетать’.}. Не ангелы, возмутившіеся противъ ршенія Бога, а смертный жалетъ о гибели людей и сомнвается въ справедливости ршенія. Вообще конецъ мистеріи прекрасно передаетъ приближеніе и наступленіе потопа и гибель людей. Точно такъ же нкоторые монологи Іафета и ангела Рафаила принадлежатъ къ лучшему, что можетъ дать поэзія всхъ временъ и народовъ. Рчи Рафаила вполн оправдываютъ эпитетъ, который даетъ ему Саміазъ: ‘перваго и прекраснйшаго изъ сыновъ Божіихъ’, ибо въ словахъ Рафаила чувствуется и божественная безмятежная ясность и непреклонность верховнаго судіи, напротивъ, въ рчахъ Іафета, въ которомъ авторъ изображаетъ самого себя и собственную израненную душу, слышится чисто человческое сомнніе, плодъ страданія,

IV.

Всемірный потопъ и до Байрона служилъ темою поэтическаго изображенія. Въ средневковыхъ англійскихъ мистеріяхъ Ной являлся центральной фигурою и дйствіе довольно близко придерживается библейскаго разсказа, только въ древне-французской мистеріи изображенъ самый потопъ, при чемъ, однако, настроеніе людей изображено совсмъ иначе: у Байрона гибнущіе въ отчаяніи и стараются спастись, во французской мистеріи они покорно подчиняются ршенію Господа {Ср. Rothschild ‘Le mistre du Viel Testament’ Paris, 1878. Въ этой книг указаны и нмецкія и итальянскія обработки этой ветхозавтной темы. Изъ русскихъ сочиненій можно указать на А. Медвдкова ‘Всемірный потопъ съ научной точки зрнія’ СПБ., 1904.}. Въ англійскихъ мистеріяхъ (Chester Plays, Townelly Mysteries, Coventry Mysteries и York Plays) Богъ является на сцену, съ цлью объявить Ною о томъ, что родъ человческій долженъ погибнуть и только Ной и его семья спасутся. Богъ даетъ указаніе, какъ построить ковчегъ, жена Ноя считаетъ постройку ковчега предпріятіемъ нелпымъ и ее насильно приходится втаскивать въ ковчегъ. Изъ сравненія этихъ мистерій съ произведеніемъ Байрона видно, что Байронъ нисколько ими не пользовался и что если встрчаются какія либо сходства въ планировк пьесъ, то это случайныя совпаденія, вызванныя общностью темъ.

Мистерія Байрона начата въ Равенн 9-го октября 1821 г., Байронъ написалъ ее въ четырнадцать дней. Появилась въ свтъ мистерія въ 1822 г. во второмъ номер журнала ‘Liberal’, основаннаго по иниціатив Байрона. Поэтъ послалъ свое произведеніе книгоиздателю Муррею, но этотъ осторожный человкъ не захотлъ напечатать мистерію. Переписка затянулась и поэма появилась лишь черезъ годъ. Байронъ собирался написать и вторую часть, планъ ея уже былъ составленъ, но поэтъ не выполнилъ своего намренія. Байронъ обыкновенно снабжалъ свои произведенія пояснительными предисловіями, но ‘Небо и земля*, особенно нуждающаяся въ поясненіяхъ, представляетъ въ этомъ отношеніи исключеніе. Байронъ вмсто предисловія помстилъ лишь указанія, что сюжетъ заимствованъ изъ 6-й главы книги Бытія, при чемъ слова ‘сыны божіи’ онъ понимаетъ въ томъ смысл, что рчь идетъ объ ангелахъ. Съ библейскимъ текстомъ Байронъ обращается довольно свободно, такъ Іафетъ у Байрона оказывается холостымъ, Ирадъ фигурируетъ въ числ сыновей Ноя, въ то время какъ по библіи онъ сынъ Еноха. Ангелы и влюбчивыя Каинитки — изобртеніе поэта, хотя имена этихъ двицъ и встрчаются въ книг Бытія, но Ана есть имя мужское: Ана имлъ дочь Оливему или Аголибаму. Имена ангеловъ Байронъ по всей вроятности заимствовалъ изъ англійскаго перевода книги Еноха, появившагося въ начал 1821 года, въ этой книг упомянуты ангелы Саміазъ и Азазіилъ. Наконецъ, изъ писемъ Байрона видно, что третьяго ангела онъ первоначально думалъ назвать Михаиломъ, а потомъ передлалъ имя въ Рафаила, точно такъ же, какъ онъ ‘Аду’ передлалъ въ ‘Ану’.

VI.

Одновременно съ Байрономъ тмъ же самымъ сюжетомъ заинтересовались Томасъ Муръ и Томасъ Дель. Первый выпустилъ свою ‘The loves of Angels’ нсколькими мсяцами ране, чмъ Байронъ свою мистерію. Почти одновременно съ Муромъ вы-пустилъ и Дель {Mayn, Georg. Ueber Byron’s ‘Heaven and Earth’, Breslau, 1887.} свой эпосъ ‘Ирадъ и Ада’ (‘А tale of the flood’). Уже первый критикъ въ ‘Edinbourg Review* сопоставилъ поэмы Мура и Байрона и весьма правильно указалъ основное различіе ихъ. Муръ оптимистъ, тогда какъ Байронъ пессимистъ, муза Мура веселая, счастливая, остроумная, она проливаетъ лишь случайныя слезы, между тмъ какъ строгая муза Байрона полна желчи. Поэзія Мура по преимуществу поэзія фантазіи, муза Байрона по преимуществу муза страсти.

Скомпанована мистерія Байрона несомннно удачне, чмъ поэма Мура, ибо три разсказа, изъ которыхъ состоитъ произведеніе Мура, мало между собою связаны, въ то время какъ мистерія Байрона объединена настроеніемъ, вызваннымъ ожиданіемъ потопа, и въ немъ находитъ развязку, которая вполн естественно, хотя и сверхъестественнымъ путемъ, заканчиваетъ все дйствіе. Точно такъ-же и въ стилистическомъ отношеніи, въ выбор образовъ и по сил, простот и сжатости стиля слдуетъ отдать Байрону преимущество передъ Муромъ.

Больше сходства представляетъ мистерія Байрона съ эпосомъ Деля, Оба произведенія имютъ своимъ предметомъ изображеніе потопа, въ обоихъ почти одни и т же дйствующія лица, носящія одинаковыя имена, дйствіе развивается правда не одинаково, но есть сходство въ одномъ эпизод, а именно — появленіе матери съ ребенкомъ, жалующейся на свою судьбу. Произведеніе Деля написано мстами блестяще и описаніе потопа производитъ сильное впечатлніе. Но въ настроеніяхъ обоихъ произведеній глубокое различіе. Байронъ скептикъ и пессимистъ, Дель, напротивъ, человкъ врующій, поэтому-то эти поэмы вкладываютъ въ уста матери совершенно различныя рчи. Мать у Байрона жалуется на несправедливость Бога и выказываетъ отчаяніе. Мать у Деля плачетъ о томъ, что она будетъ, быть можетъ, разлучена съ ребенкомъ, который попадетъ въ царство Божіе, въ то время какъ ее захватитъ смерть навки. Отношеніе поэмы Деля къ мистеріи Байрона недостаточно выяснено литературной критикой, нкоторое воздйствіе первой на вторую возможно, но знакомство Байрона съ произведеніемъ Деля составляетъ лишь предположеніе, а не доказанное положеніе.

VII.

Мистерія ‘Небо и земля’ представляется: въ цломъ мало удовлетворительнымъ драматическимъ произведеніемъ, но она въ. различныхъ отношеніяхъ весьма интересна. Во-первыхъ, она содержитъ отдльныя превосходныя по сил выраженія мста, вслдствіе чего ‘Небо и земля’ всегда будетъ находить себ читателей. Во вторыхъ, какъ произведеніе геніальнаго поэта оно будетъ всегда привлекать вниманіе изслдователя, который въ немъ будетъ искать выраженіе постоянныхъ чертъ міросозерцанія поэта, а также тхъ временныхъ и мимолетныхъ настроеній, подъ вліяніемъ которыхъ поэтъ написалъ свою мистерію. ‘Небо и земля’ въ цломъ — произведеніе, чуждое современному читателю, оно нуждается въ исторической перспектив, въ выясненіи культурныхъ условій начала XIX вка для того, чтобы сдлаться произведеніемъ понятнымъ и значительнымъ, но съ своей стороны оно является любопытнымъ историческимъ документомъ, въ которомъ мы отчетливо можемъ усмотрть черты духовнаго склада ‘поэта революціи’, выразителя цлой эпохи, поэта столь сильно повліявшаго на современниковъ, что Морлей могъ по справедливости говорить: ‘Только со времени Байрона континентальная Европа научилась цнить Шекспира и другихъ англійскихъ писателей’, а Маццини сорокъ лтъ спустя по смерти поэта могъ сказать, что придетъ день, когда демократія вспомнитъ о томъ, чмъ она обязана Байрону.

Припомнимъ обстоятельства, при которыхъ Байронъ писалъ своего ‘Каина’ и ‘Небо и землю’. Онъ въ 1816 г., посл разрыва съ женою, ухалъ изъ Англіи и поселился сначала въ Женев, а потомъ съ 1817-го года въ Венеціи. Въ Венеціи Байронъ, какъ нкогда Генрихъ III, герцогъ Анжуйскій, окунулся въ море чувственныхъ удовольствій, легкіе нравы, красота природы и людей, неблагопріятныя экономическія условія ихъ и накопленная роскошь, оставшаяся еще со временъ величія Венеціи, длали этотъ городъ весьма пригоднымъ мстопребываніемъ для лицъ, старающихся заглушить нравственныя раны и уязвленное самолюбіе жизнью изо дня въ день. Связь съ Маріаной Сегати — женою венеціанскаго купца, въ дом котораго жилъ Байронъ, продолжалась недолго и смнилась тоже непродолжительными, хотя и боле повліявшими на поэта отношеніями къ Маргарит Коньи, двушк изъ народа, послдняя любовь поэта къ молодой графин Терез Гвичіоли, урожденной Гаиба, имла боле поэтическую окраску и длилась до смерти поэта. Графин было 17 лтъ, она была прекрасна и влюбилась въ Байрона, какъ Ана въ своего ангела Азазіила. Въ характеристик Аны, нжной, благородной и возвышенной, легко подмтить черты молодой графини, точно такъ же какъ въ Іафет не трудно прослдить настроеніе самого поэта. Утверждать это мы имемъ право на основаніи по-дробной и нсколько педантичной характеристики поэта, опубликованной графинею въ 1868 г. (Lord Byron jug par les temoins de sa vie 2 t.). Здсь (2-й томъ ст. 405) мы читаемъ: ‘Dans le travail intellectuel de lord Byron l’imagination avait beaucoup moins de part que l’observation, la rflexion et la mditation solitaire. Tout chez lui prenait sa source dans la ralit des faits’. Такимъ образомъ весьма естественно предположить, что Ана есть не кто иная, какъ графиня Тереза Гвичіоли. Мистерія ‘Heбo и земля’ написана въ Равенн, куда Байронъ пріхалъ потому что его возлюбленная заболла и умоляла его пріхать. Байронъ еще всецло находился подъ обаяніемъ этой прекрасной женщины, онъ еще не усплъ охладть къ ней и еще не длалъ попытокъ порвать опутавшія его любовныя сти. Графиня Тереза имла блокурые съ золотистымъ оттнкомъ волосы, какіе встрчаются у женщинъ на картинахъ Тиціана и Джорджоне, ея цвтъ лица отличался рдкой для южанки близною и нжностью. Тлосложеніе ея было прекрасно. Гентъ, писавшій ея портретъ, утверждаетъ, что онъ никогда не видалъ боле красиваго носа и боле очаровательной улыбки. Муръ, постившій влюбленную парочку въ Венеціи, сохранилъ и посл смерти поэта добрыя отношенія къ графин и говоритъ о ней въ самомъ восторженномъ тон, хотя впослдствіи Муръ и признавалъ, что графиня вовсе не была красавицей. Съ обаятельной вншностью графиня Гвичіоли соединяла нжное сердце и весьма недюжинныя умственныя способности {Ср. Rabbe Flix. Les matresses authentiques de Lord Byron. Paris. 1890.}, къ тому же она была хорошо образована и любила литературу. Положеніе реальной графини Терезы во многомъ напоминаетъ положеніе Аны въ мистеріи Байрона. Подобно Ан, и Тереза терзается сомнніями и колеблется между исполненіемъ долга и влеченіемъ страсти. Страсть въ обоихъ случаяхъ одерживаетъ верхъ надъ долгомъ. Съ другой стороны и въ словахъ Іафета слышны ревность и отчаяніе, которыя могъ въ дйствительности испытывать Байронъ въ то время, какъ разыгрывалась сложная и богатая перипетіями трагикомедія любви поэта къ молодой графин.

Если вникнуть въ любовныя рчи, произносимыя Іафетомъ и Аною — (правда, рчи Аны обращены по большей части къ ангелу, а не къ Іафету), то намъ отчасти станутъ ясны и мотивы любви поэта къ итальянской графин, а также и ея чувства. Іафетъ-Байронъ говоритъ:

Миръ — миръ! да, я искалъ его такъ жадно,

Искалъ въ любви, гд онъ бы долженъ быть,

Искалъ любовью, можетъ быть, достойной

Найти его. И что жъ? взамнъ того,

Мн посланы вс — вс мученья сердца —

Тоска, печаль, дни, полны тревогъ,

И ночи, не дающія покоя.

Въ результат Байронъ не только не нашелъ мира, но и разочаровался въ самомъ средств достиженія его:

Увы! Любовь! Но что она иное,

Какъ не печаль?

Весьма естественно поэтому, что Байронъ неоднократно повторялъ, прежде чмъ порвать съ Терезою:

Прощай же, Ана!

Какъ часто говорилъ я это слово!

Теперь же говорю, чтобъ никогда.не повторять отнын.

Въ любви молодой графини къ геніальному поэту, на котораго она смотрла, какъ на существо высшаго порядка, какъ на ангела, играли роль совершенно иные мотивы, въ ея нжной душ несомннно звучала нотка благоговнія и тщеславія.

Читая рчи Аны, мы какъ бы слышимъ то, что думала въ одиночеств и что нашептывала Тереза влюбленному и тщеславному поэту:

А мысль о томъ, что онъ когда нибудь

Пріоснитъ безсмертными крылами

Могилу бдной дочери земли,

Могилу той, которой обоманье

Къ нему сильнй, чмъ обожаетъ онъ

Всевышняго,— мысль эта для меня

Смягчаетъ ужасъ смерти.

Или:

Вдь ты любилъ меня, я знаю,

И жить мн велно судьбой,

Пока лишь вру сохраняю,

Что въ небесахъ небесъ порой

Ты думаешь еще о той,

Кто создана для смертнаго удла

И полюбить безсмертнаго посмла.

О! велика любовь должна быть тхъ

Кто побораетъ страхъ и грхъ

И любитъ подъ грозящими мечами.

Я жизнь мою готова бы отдать,

Чтобъ въ вчности теб в часъ мученій

Не угрожалъ.

Когда же Тереза видла терзанія генія к тщету его усилій найти миръ, она, можетъ быть, восклицала:

Въ путь скорй!

И чтобъ теб само воспоминанье

Когда нибудь мгновеннаго страданья

Не принесло средь вчности твоей —

Забудь о той, кому вс бездны моря

Не принесутъ сильне горя,

Чмъ этотъ мигъ. Спши, спши летть,

Съ тобою врозь — мн легче умереть.

Можетъ быть, и въ другихъ дйствующихъ лицахъ мистеріи воплотились черты родственниковъ нжной Терезы, можетъ быть, мрачный Ирадъ списанъ съ брата Терезы, заговорщика Пьетро Гамба, почтенный старецъ Ной — съ стараго супруга пылкой итальянки. Въ характер Ноя, съ спокойствіемъ и съ покорностью взирающаго на гибель людского рода и въ то же время разсчетливо приготовляющаго все для путешествія, есть нчто, напоминающее стараго графа Гвичіоли, довольно спокойно взирающаго на не вполн корректныя отношенія супруги къ прекрасному англичанину и старающагося занять у него 10000 рублей. Въ страстной Аголибам слдуетъ, какъ кажется, признать Маргариту Коньи, молодую венеціанку изъ народа. Байронъ весьма увлекался силой ея характера. ‘Въ теченіе двухъ лтъ’,— говоритъ поэтъ,— она сохраняла свое вліяніе надо мной, другія женщины пріобртали власть надо мной, но никогда ея вліяніе не исчезало совершенно’. ‘Еслибъ дать Маргарит въ руку кинжалъ’, говоритъ въ другомъ мст поэтъ, ‘то она вонзитъ его въ кого угодно по моему указанію, и даже въ мою собственную грудь, еслибъ я оскорбилъ ее. Я люблю такія существа (animal) и я несомннно предпочелъ бы Медею всякой другой женщин’. Когда поэтъ ршился отослать ее къ матери, она бросилась съ кинжаломъ на него и была едва едва удержана Флетчеромъ, присутствовавшимъ при этой сцен, тогда Маргарита бросилась въ воду, изъ которой была впрочемъ благополучно извлечена. Страстность Маргариты соединялась съ религіозностью. Въ глазахъ Байрона она имла еще одно неоцнимое качество — она не умла ни читать, ни писать и, слдовательно, не могла преслдовать его письмами {Байронъ подробно разсказалъ исторію своего знакомства съ Маргаритою и очертилъ ее въ письмахъ къ Муррею отъ 1-го августа 1819 г. изъ Равенны. Въ этомъ письм встрчается слдующее любопытное мсто: ‘Она была чрезвычайно эгоистична и нетерпима къ другимъ женщинамъ, за исключеніемъ Сегати, которую она считала моей законной подругой, а такъ какъ я въ это время велъ довольно безпорядочную жизнь, то у насъ нердко происходили потасовки (great confusion and demolition of head dresses and handkerchiefs).’}.

0x01 graphic

Если сказанное справедливо, то мистерія Байрона, написанная въ такомъ возвышенномъ и патетическомъ тон, въ дйствительности иметъ весьма реальную подкладку. Въ своемъ произведеніи Байронъ изобразилъ то, что онъ переживалъ, и такъ какъ любовь переносила его на небо, а счеты и разговоры съ старымъ графомъ приковывали къ земл, то и и самое заглавіе выбрано весьма удачно. Разница между настоящею жизнью поэта и фантазіей лишь въ томъ, что ангелъ, улетаетъ на небеса со своею возлюбленною, Іафетъ спасается въ ковчегъ безъ возлюбленной, поэтъ же бжитъ отъ своей графини въ Грецію, разочарованный въ женщинахъ. Къ такому шагу побудило его ршеніе, вложенное поэтомъ въ уста Іафета: ‘Подобные союзы межъ ангеломъ и смертною не могутъ ни святы быть, ни счастливы. Вдь мы на нашу землю посланы трудиться и умирать, они же сотворены, чтобъ предстать Всевышнему’.

‘Я былъ ихъ мученикомъ’, писалъ Байронъ Муррею 10 декабря 1819 г. изъ Венеціи, ‘вся моя жизнь была отдана имъ на жертву и была ихъ жертвою’. Наступилъ моментъ, когда онъ захотлъ по-жертвовать собою ради безсмертныхъ идей…

Основной мрачный тонъ мистеріи ‘Небо и земля’ есть результатъ міровоззрнія, которое хорошо выражено въ словахъ Мефистофеля: ‘Und euch taugt einzig Taq und Nacht’. Дйствительно цль человческой жизни заключается въ страданіи и смерти. Печаль — наша стихія говоритъ Ана, а Аголибама того мннія, что нашъ удлъ — умереть, вторитъ имъ и Іафетъ: ‘Мы посланы на землю трудиться и умереть’. Злые духи обитатели пещеры, находятъ, что ‘сть, пить и жениться’ составляетъ сущность жизни. Тмъ не мене изслдователи Байрона, какъ напр. Элце, отмчаютъ не безъ основанія разницу въ настроеніи драмы ‘Каинъ’ и мистеріи ‘Небо и земля’. Основной тонъ ‘Каина’ совершенно безпросвтный, въ то время какъ въ разбираемой нами мистеріи къ основному мрачному тону примшивается струя колебанія, сомннія и даже надежды. Такое измненіе, ослабленіе пессимизма, отнюдь не слдуетъ искать въ субъективныхъ перемнахъ сознанія поэта. Обстоятельства его жизни, на протяженіи нсколькихъ мсяцевъ отдляющихъ ‘Каина’ отъ ‘Небо и земля’, нисколько не измнились къ лучшему: его окружала все та же атмосфера нравственнаго гніенія, которая тяготила поэта, но порвать съ которой онъ еще не находилъ въ себ достаточной ршимости. Такимъ образомъ разницу въ настроеніи этихъ двухъ произведеній слдуетъ искать въ условіяхъ самого сюжета драмы: потопъ — мра весьма грозная и радикальная, но. она касается не всего человческаго рода, потомки Ноя заселятъ землю боле благочестивымъ племенемъ, которому суждено видть появленіе Спасителя, уничтоженіе ада и осуществленіе блаженства на земл. Вра въ свтлое будущее совершенно ясно выражена въ словахъ Іафета, съ которыми онъ обращается къ пещерному духу: ‘Очищенная земля вновь вернетъ себ свою первоначальную красоту, человкъ не будетъ боле жертвою змя и будетъ жить въ вчномъ раю, и даже злой духъ измнитъ свой образъ мысли’. Все это случится, когда явится Спаситель. Эта надежда Іафета настолько ясно выражаетъ настроеніе его, что вс скептическія замчанія и сомннія должны быть отнесены на долю ревности и отчаянія. Эта вра въ возможность возрожденія въ дйствительности выражаетъ увренность самого поэта, что онъ найдетъ въ своемъ геніи достаточно духовной мощи и порветъ со всми путами, приковывающими его къ чувственному міру, чтобы выступить на путь свободнаго служенія иде.

VIII.

Со смшанными чувствами читатель кончитъ чтеніе мистеріи Байрона. Читатель, можетъ быть, не согласится съ Гете, предпочитавшимъ ‘Небо и землю’ ‘Каину’, но творчество генія тронетъ его сердце словами ангела Рафаила, величественными картинами бдствій человческаго рода въ борьб со стихіями и терзаніями самого автора, которыя отчетливо сквозятъ въ общемъ патетическомъ тон. Смшеніемъ субъективныхъ и реальныхъ элементовъ съ объективными и идеальными объясняется, мн кажется, то двойственное впечатлніе, которое оставляетъ въ читател ‘Небо и земля’. Эта мистерія приковываетъ и отталкиваетъ въ одно и то же время. Но конечнымъ мотивомъ служитъ примиряющій аккордъ — надежда. Геній не погибнетъ, онъ самъ выйдетъ на ‘новый путь’ и другимъ поможетъ справиться съ ‘вопросами жизни’.

Э. Радловъ.

0x01 graphic

НЕБО и ЗЕМЛЯ

МИСТЕРІЯ,

основанная на слдующемъ мст изъ книги Бытія, Глава VI, 1, 2:

Когда люди начали умножаться, сыны Божіи увидли дочерей человческихъ, что он красивы, и брали ихъ себ въ жены, какую кто выбралъ.

Грусть женщины о демон любимомъ.
Кольриджъ.

Дйствующія лица.

Ангелы.

Самaзъ.

Азазіилъ.

Рафаилъ-архангелъ.

Люди:

Hой и его сыновья.

Ирaдъ.

Іафетъ.

Ана.

Аголибама.

Хоръ духовъ Земли. Хоръ смертныхъ

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Лсная и гористая мстность близъ горы Араратъ.— Полночь.

Входятъ Ана и Аголибама.

АНА.

Отецъ нашъ спитъ, вотъ часъ, въ который т,

Что любятъ насъ, къ намъ сходятъ сквозь туманы

Скалистой Араратской вышины.

Какъ бьется сердце у меня…

АГОЛИБАМА.

Пора,

Приступимъ къ призыванью,

АНА.

Звзды скрылись.

Я трепещу.

АГОЛИБАМА.

И я боюсь, но только

Того, что намъ придется, можетъ быть,

Ихъ долго ждать.

АНА.

Сестра, хоть я сильне

Люблю Азазіила… ахъ! сильнй,

Чмъ Самого… Что это говорю я?

Мн въ сердце входитъ грхъ.

АГОЛИБАМА.

Какой же грхъ

Небесныя созданія любить?

АНА.

Но я Творца люблю, Аголибама,

Не такъ уже съ тхъ поръ, какъ полюбилъ

Меня одинъ изъ ангеловъ Его.

Но праведно ли это? и хотя я

Не сознаю, что длаю я злого,

Но тысячи боязней мн не даромъ

Сжимаютъ грудь.

АГОЛИБАМА.

Тогда возьми себ

Кого-нибудь между сынами праха

И прахомъ будь. Тебя Іафетъ вотъ любитъ

И любитъ такъ давно уже: возьми

Его въ мужья и народи ему

Такой же прахъ.

АНА.

Ахъ! я Азазіила

Любила бы не меньше, если бъ онъ

И смертнымъ былъ. Но рада, что онъ ангелъ,

Вдь пережить его я не должна.

Но мысль о томъ, что онъ когда-нибудь

Пріоснитъ безсмертными крылами

Могилу бдной дочери земли,

Могилу той, которой обожанье

Къ нему сильнй, чмъ обожаетъ онъ

Всевышняго — мысль эта для меня

Смягчаетъ ужасъ смерти. И однако,

Мн жаль его: печаль его должна

Быть вчною, моя, по крайней мр,

Печаль о немъ была бы такова,

Когда бъ я серафимъ была, а онъ

Былъ сынъ земли.

АГОЛИБАМА.

Поврь, что онъ себ

Другую дочь земли найдетъ и будетъ

Ее любить не меньше, чмъ когда-то

Любилъ тебя.

АНА.

Будь это даже такъ,

Я бъ предпочла, чтобъ онъ былъ такъ же много

Любимъ другой, чмъ плакалъ обо мн.

АГОЛИБАМА.

Будь я такихъ же мыслей о любви

Самьяза, я — хоть онъ и серафимъ,—

Презрньемъ бы ему лишь отвчала…

Но время къ призыванью.

АНА.

Серафимъ!

Ко мн — ко мн!

Въ какой бы неба глубин

Ты ни сіялъ своею славой,

Хотя бы ты на страж былъ

Въ числ ‘Семи’ предъ Богомъ силъ

Иль наблюдалъ, какъ въ путь свой величавый

Вставали солнца и текли —

Внемли!

О вспомни ту, кмъ ты любимъ,

Кто, можетъ быть, ничто передъ тобою,

Но для кого ты все, мой серафимъ,

Ты не былъ созданъ Еговою,

Чтобъ наши слезы раздлять,

(Ахъ, если бъ ни одно созданье,

Кром меня, не вдало страданья!)

Съ годами ты не можешь увядать,

Твой взоръ не можетъ перестать

Сіять безсмертными лучами,

Ни въ чемъ нтъ близости межъ нами

Кром любви… любви одной.

Но — въ этомъ, ангелъ дорогой,

Клянусь,— прахъ любящій такой

Не плакалъ никогда подъ небесами

Читайте также: