Манфред, Байрон Джордж Гордон, Год: 1817 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 31 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Манфредъ.

(Драматическая поэма Байрона.)

There are more things in heaven and earth, Horatio,
Then are dreamt of in your philosophy.
Shakspeare.

Въ неб и мы земл гораздо боле вещей, Гораціо, чмъ снится вашей философіи.

Лица:

Манфредъ.

Горный охотникъ.

Аббатъ св. Маврикія.

Мануэль.

Германъ.

Фея альпійскихъ горъ.

Ариманъ.

Немезида.

Судьбы.

Духи, и проч.

(Мсто драмы въ Швейцаріи между Альпами, частію въ замк Манфреда, частію въ горахъ.)

Актъ первый.

СЦЕНА I.

Готическая галлерея.— Полночь.

Манфредъ (одинъ). Какъ ни была бъ полна моя лампада,

Все жъ долженъ я ее пересидть:

Мой сонъ,— когда лишь сплю я,— не есть сонъ,

А только думъ упорныхъ продолженье,

Не спящихъ и во сн, въ моей груди

Есть часовой, который спать не долженъ,

Сомкну ль глаза — они глядятъ мн внутрь,—

И я живу, и даже видъ противный

Другихъ людей я выношу еще!

Но скорбь должна быть школой мудреца:

Въ ней — знаніе, и мужъ, богатый знаньемъ,

Скорбть до слезъ былъ долженъ, чтобъ узнать,

Что древо знанія — не древо жизни.

Философовъ, ученыхъ, мудрецовъ,

Чудесный міръ магическаго знанія

Исчерпалъ я,— и есть въ моемъум

Способная обнять все это сила,—

Но пользы нтъ и нтъ! Между людьми

Я былъ добра поборникъ, и замтилъ,

Что есть добро и даже межъ людей…

Но пользы нтъ и нтъ! Сразилъ я многихъ

Моихъ враговъ, ни кмъ не бывъ сраженъ…

Но пользы нтъ и нтъ! Борьба страстей,

Добро и зло, — все, что въ другихъ я вижу,

Все было мн, какъ дождь земл песчаной…

Съ того часа, лишеннаго названья,

Я чувствую проклятье надъ собой —

Не знать надеждъ, ни страха, ни желаній,

Ни смутнаго волненья тайныхъ грёзъ.

Но къ длу. Вы, таинственныя силы!

Властители вселенной безграничной,

Къ кому и днемъ и ночью я взывалъ!

Вы, обтекающіе землю! Вы,

Живущіе въ стихіяхъ! Вы, которымъ

Вершины горъ заоблачныхъ — притонъ,

Пещеры, земли и моря доступны!

Я васъ зову во имя тайной чары,

Мн давшей власть надъ вами. Выходите!

(Тишина.)

Они нейдутъ. Но именемъ того,—

Кто главный между вами,— заклинаю,

И знаменьемъ, что въ трепетъ васъ приводитъ,

И именемъ безсмертнаго. — Явитесь!

(Тишина.)

Пусть будетъ такъ. Но васъ я призову,

Медлительные духи. Заклинаю

Васъ чарою, неслыханной досель,—

Отчизна ей проклятое свтило,

Отжившій міръ, пылающій межъ звздъ,

Пловучій адъ въ пространствъ безграничномъ, —

Проклятіемъ, что виснетъ надо мной

И мыслію, покой мой погубившей,

Я васъ зову. — Явитесь! — Выходите!

(Въ неосвщенномъ конц галлереи является звзда и остается неподвижною, слышенъ поющій голосъ.)

Первый духъ. Смертный! силою твоей,

Изъ заоблачныхъ зыбей,

Гд румяный лучъ заката,

Изъ лазури и изъ злата,

Ихъ смшавши съ багрецомъ,

Строитъ мн воздушный домъ,—

Я на зовъ спшилъ порочный

На луч звзды полночной:

Да исполнятся твои

Вс желанья — говори!

Голосъ втораго духа. Гора Монбланъ есть царь земныхъ холмовъ,

Внчанный ими, онъ стоитъ

На трон скалъ, въ одежд облаковъ,

Льдяной внецъ на немъ горитъ…’

Лсами опоясавъ гордый станъ,

Лавину въ руки онъ забралъ,

И только ждетъ суровый великанъ,

Чтобъ я упасть ей приказалъ.

И день и ночь громовый этотъ шаръ

Впередъ ползетъ, впередъ,

Но чтобъ свершить свой роковой ударъ,

Моей онъ воли ждетъ.

Я мстный духъ: горамъ повелвать

Могу по прихоти мечты,

Ихъ тяжкія основы колебать,—

Такъ отъ меня — что хочешь ты?

Голосъ третьяго духа. Подъ покровомъ синющихъ водъ,

Гд волна никогда не колышетъ,

Гд змя водяная живетъ,

Но ни буря, ни втеръ не дышетъ,

Гд сирена свои волоса

Убираетъ морскою травою,—

Заклинанье твое, какъ гроза,

Пронеслося вверху, надъ водою,

У меня надъ хрустальнымъ дворцомъ

Вдругъ оно пронеслося такъ глухо,—

Я духъ моря: скажи же, о чемъ

Столь могучаго просишь ты духа?

Четвертый духъ. Гд спитъ землетрясенье

На огненныхъ пластахъ,

Озера смоляныя

Дымятся въ берегахъ,

Гд Анды свои корни

Пустили сквозь земли,

Межъ тмъ, какъ ихъ вершины

Подъ небеса ушли,

Оттол я примчался

На зовъ могучій твой —

Пусть воля чародя

Творится надо мной.

Пятый духъ. Я на вихр верхомъ прискакалъ,

Я духъ молній, и грома, и бури,

Ураганъ я сейчасъ обогналъ,

Онъ пожаромъ горитъ по лазури,

Чтобъ къ теб поспшить, надъ водой

И надъ сушей я мчался стрлою:

Тамъ плывутъ корабли, но съ зарей

Ихъ погибель всхъ ждетъ подъ водою.

Шестой духъ. Мой темный міръ — безъ звздъ и безъ разсвта,

Зачмъ казнишь меня ты казнью свта?

Седьмой духъ. Еще хаосъ былъ надъ землей

Твоей я правила звздой:

То было чудное свтило,

Какое съ неба лишь свтило,

Свободно, чисто и свтло

Среди небесъ оно текло.

Но часъ пробилъ, пора настала,

Оно безславьемъ міра стало,

Кометой, наводящей страхъ,

Звздой, проклятою въ звздахъ.

Досель, вращаясь съ прежней силой,

Свой путь неправильный, унылый,

Влачитъ чудовище съ хвостомъ

Во всемъ безславіи своемъ.

Ты жъ, подъ проклятою звздою

Рожденный червякомъ! Тобою

Я призвана сюда, но я

Все остаюсь судьба твоя,

И здсь, гд рабскою толпою

Склонились духи предъ тобою,

А я могу лишь презирать,

Червякъ! что хочешь ты узнать?

Вс семь духовъ. Земли, морей, втровъ, эира, горъ

И тьмы ночной владыки — предъ тобою,

И между нихъ сама твоя звзда.

Чего отъ насъ ты хочешь? Говори.

Манфредъ. Забвенія.

Первый духъ. О комъ? о чемъ? зачмъ?

Манфредъ. О томъ, что я въ груди ношу, прочтите,

Вы можете, а высказать нельзя.

Духъ. Мы можемъ дать — чмъ лишь владемъ сами:

Проси рабовъ, господства надъ землей,

Надъ всей, или надъ частью, пожелай

Повелвать стихіями, въ которыхъ

Мы царствуемъ, все вмст и все врозь .

Изъ этого — твое.

Манфредъ. Забвенья лишь, забвенья!

Не нужны мн таинственныя царства,

Когда и тамъ — чего ищу я — нтъ.

Духъ. Забвенья нтъ ни въ нашемъ существ,

Ни въ знаньи чаръ,— зачмъ ты не умрешь?…

Манфредъ. Его найду ль я въ смерти?

Духъ. Мы безсмертны —

И забывать намъ не дано, мы вчны —

И нтъ для насъ ни завтра, ни вчера,

Все вчное теперь. Вотъ нашъ отвтъ.

Манфредъ. Сметесь вы! Къ чему такая гордость?

Рабы! огонь страдальца Прометея,

Мой умъ, мой духъ, свтящійся во мн,

И такъ же чистъ, и такъ же проникающъ,

И такъ же всеобъемлющъ, какъ и вашъ,

Хоть онъ и облеченъ земною перстью.

Отвта жду, иль покажу вамъ — кто я!

Духъ. Мы вновь отвтимъ тоже, даже бол:

Въ твоихъ словахъ отвтъ нашъ.

Манфредъ. Въ чемъ и какъ?

Духъ. Когда сходна твоя природа съ нашей,

Мы дали ужъ отвтъ теб, сказавъ,

Что смерть для насъ — названье безъ предмета.

Манфредъ. Напрасно все: вы мн помочь не въ силахъ,

Иль просто не хотите!

Духъ. Говори,

Чмъ только мы владемъ — все твое,

Не торопись насъ отпускать, проси

Господства, силъ, короны долгихъ дней.

Манфредъ. Проклятіе! къ чему мн ваши дни?

И безъ того они ужъ длинны. Прочь отсюда!

Духъ. Постой — здсь быть мы гн хотли бъ даромъ,

Подумай хорошенько — точно ль нтъ

Ни одного желаннаго предмета

Для чувствъ твоихъ?

Манфредъ. Ни одного,— нтъ, стойте.

Я бъ видть васъ хотлъ лицомъ къ лицу.

Я слышу стонъ томящихъ голосовъ,

Какъ плачъ волны въ вечерній часъ, я вижу

Лишь неподвижную звзду, и все:

Откройтесь мн въ обычныхъ вашихъ лицахъ,

Какъ существа, доступныя для глазъ.

Духъ. Мы существа безъ лицъ и вн стихій,

Которыхъ мы и души, и причина,

У насъ нтъ лицъ, но выбери любое,

Манфредъ. Мн выбирать? Но на земл вс лица,

Вс для меня равны. Пусть тотъ изъ васъ,

Кто выше всхъ, могучй и прекраснй,

Возьметъ себ себя достойный видъ.

Седьмой духъ, (являясь въ вид прекрасной женщины).

Гляди!

Манфредъ. Мой Богъ! О, если бъ не была ты

Одной мечтой безумной головы!

Я могъ бы быть… Дай обниму тебя —

И будешь снова… (Видніе исчезаетъ).

Грудь моя! разбейся.

(Манфредъ падаетъ безъ чувствъ).

Голосъ. Только мсяцъ взойдетъ надъ ркой,

Загорится червякъ надъ травой,

Метеоръ надъ могилой сырою,

Огонекъ надъ болотной водою,

Въ неб звзды зажгутся едва,

Прокричитъ гробовая сова,

Втерки лишь ночные задышутъ

И заснувшимъ листомъ заколышутъ,—

Ты почуешь, проклявши себя,

Что незримо я подл тебя.

Хоть и сонъ твой далеко не сонъ,

У души твоей отнятъ и онъ,

Есть для ней неотступныя тни

И есть думы страшнй привидній,

Непонятной и тайной судьбой

Он всюду пойдутъ за тобой,

Одной мыслью объятъ — гробовою,

Каждый часъ трепеща подъ грозою,

Будешь жить, до скончанія дней,

Ты подъ властію чары моей.

Хоть не рядомъ ходить буду я,

Всюду взоръ твой увидитъ меня,

Я велніемъ тайнаго рока

Отъ тебя не должна быть далеко,

И когда, въ тайномъ страх, назадъ

Обратишь ты испуганный взглядъ,

Удивишься ты, будто виднью,

Что съ твоей я не смшана тнью,

Хоть вліянье мое надъ тобой

Ты скрывать будешь гордой душой.

Полонъ стихъ мой таинственныхъ силъ,

Онъ проклятьемъ тебя заклеймилъ,

И одинъ, между злыми духами,

Твою душу опуталъ стями,

Будетъ втеръ тебя укорять,

Запрещать теб вольно дышать,

Ночь теб не наветъ собою

Ея тихаго неба покою,

Будетъ солнце затмъ лишь у дня,

Чтобъ заката желалъ ты, стеня.

Я отъ слезъ твоихъ слезку взяла,

Въ ней обманъ и убійство нашла,

Черной крови изъ сердца достала,

Я чернй черноты не видала,

Я поймала змю на улыбк твоей,

Въ ней царицу увидла змй,

Съ твоихъ устъ сорвала обаянье,

Но ему не нашла и названья,

Я вс яды сравнить собрала,

Твои всхъ ядовитй нашла.

Чернымъ сердцемъ, улыбкой — змей,

Твоей хитростью адской и злой,

Притворяться умющимъ взглядомъ,

Лицемрной души твоей ядомъ,

Тмъ искуствомъ, которымъ прослылъ

Человкомъ такой крокодилъ,

Надъ печалью чужою злорадствомъ

И проклятому Каину братствомъ,—

Заклинаю тебя, чтобъ ты жилъ

И въ груди твоей адъ свой носилъ!

Я держу мой фіалъ надъ тобой,

Въ немъ вс скорби души до одной,

Я на вки твой сонъ погубила,

Твою смерть отъ тебя отдалила,

И хоть смерть одно счастье твое,

Ты желать не посмешь ее.

Вотъ моя совершилась ужъ чара,

Надъ тобой разражается кара

И въ крови, и въ мозгу, и въ костяхъ,

Чтобъ ты вчно и сохнулъ и чахъ!…

СЦЕНА II.

Гора Юнгфрау. — Утро.

Манфредъ, (одинъ, надъ обрывомъ скалы).

И черти мн, и чары измнили,

Напрасно я ихъ тайны изучалъ:

Моя болзнь ни чмъ неисцлима.

Опоры сверхъестественной искать

Я не хочу: нтъ надъ прошедшимъ власти,

А будущность — не мн ея желать,

Пока во тьм прошедшее не скрылось.

Природа-мать! ты, свтъ дневной, вы, горы!

Зачмъ вы такъ прекрасны? Я любить

Васъ не могу. И ты, свтило дня!

Ты видишь все, ты гонишь мракъ отвсюду,

На эту грудь не свтишь ты одну.

Вы, скалы горъ, на высот которыхъ

Теперь стою, межъ тмъ какъ тамъ, внизу,

На берегу ручья, громадныхъ сосенъ

Высокій лсъ мн виднъ, какъ тростникъ!..

Но если шагъ, движенье, вздохъ единый

Способны успокоить бдный духъ мой

На ихъ груди кремнистой, что я медлю?

Меня манитъ — я ни на шагъ впередъ,

Меня страшитъ — я и назадъ ни шагу,

Нога тверда, хотъ голова кружится,

Я чувствую — есть надо мною власть,

Что умереть мшаетъ мн и жить —

Велитъ мн жить, когда лишь значитъ жить —

Увядшій духъ носить въ груди усталой,

Какъ-бы въ гробу, да, я давно оставилъ

Послднюю уловку преступленья —

Оправдывать себя въ своихъ глазахъ.

(Виднъ парящій орелъ).

О, еслибъ ты, парящій въ облакахъ,

Крылатый царь земнаго поднебесья,

Внизъ ринулся, и сдлалъ бы меня

Добычею орлятъ твоихъ! — мой взоръ

Тебя слдить ужъ дале не въ силахъ,

Межь тмъ какъ твой — впередъ, и вверхъ, и внизъ,

Повсюду проникаетъ.— Красота!

О, какъ хорошъ весь этотъ зримый міръ,

Какъ величавъ во всхъ своихъ явленьяхъ!

А мы — его названные цари,

Мы полупрахъ и полубоги, такъ же

Негодные парить, какъ пресмыкаться,

Мы — двойственной природою своей,

Приносимъ въ міръ одну вражду съ природой,

Волнуемся движеньемъ гордыхъ думъ,

Презрнныхъ нуждъ, тщеславья, униженья,

Пока надъ всмъ не воцарится смерть

И человкъ… Но человкъ стыдится

Дальнйшаго признанья… Чу! свирль —

(Вдали слышна пастушечья свирль).

Природное дыханье тростника.

Здсь жизнь патріархальная не просто

Пастушечья лишь сказка. Стонъ свирли

И колокольчики веселыхъ стадъ вдали

Слились въ одно. Душа глотаетъ жадно

Чудесныя созвучья. О, когда-бъ

Я только былъ душой незримой звука,

Иль голосомъ, въ гармоніи живущимъ,

Дыханьемъ безтлеснымъ, познающимъ

И жизнь и смерть въ дыханьи тростника!

(Съ нижней части горы показывается охотникъ).

Охотникъ. Я видлъ,— тутъ сайга моя мелькнула

И скрылась быстроножка. Потерялъ

Я день труда тяжелаго. Кто это?

Онъ не глядитъ охотникомъ, межъ тмъ

Взобраться могъ на высоту такую,

Что и изъ насъ не всякій бы посмлъ.

Мужалый видъ, богатая одежда,

И гордый взоръ, какимъ лишь обладаетъ

Свободныхъ странъ свободный селянинъ…

Я подойду къ нему.

Манфредъ, (не замчая охотника). И такъ томясь,

Дряхллъ отъ мукъ, какъ черныя т сосны,

Лишенныя грозой коры, втвей,

Подобно имъ, торчать спаленнымъ стебламъ,

Чернющимъ на корн проклятомъ,

Дышать и жить лишь чувствомъ увяданья,

И жить лишь такъ, и вчно только такъ,

Знавъ жизнь другую. Я обезображенъ

Морщинами, что провели не годы,

А дни, часы, подобные вкамъ,

Часы и дни, которыхъ безконечность

Близка къ концу.— Вы, подвижныя глыбы!

Вы, горы льда, на волоск единомъ

Висящія! обрушьтесь на меня.

Я слышу трескъ и грохотъ подъ собою

Отъ вашего паденья, но, увы!

Вы губите — чему бы жить лишь надо:

Цвтущій лсъ, пастушечій шалашъ,

Иль хижину простую селянина.

Охотникъ. Туманъ вставать въ долин начинаетъ,

Я предложу ему сойдти, иль онъ

Свой путь и жизнь вдругъ потерять рискуетъ.

Манфредъ. Вкругъ ледниковъ клубами бьютъ туманы

И вверхъ ползутъ, свиваясь въ облака

Срнистыя и блыя, какъ пна

Дымящейся геенны: такъ волной

Мертвящею ползетъ сама геенна

На берегъ жизни, гршными людьми

Подавленный отвсюду, какъ кремнями.

Я чувствую круженье головы.

Охотникъ. Я долженъ осторожнй быть, не то

Внезапностью его могу смутить я,

А онъ и такъ чуть на ногахъ стоитъ.

Манфредъ. Какъ горы, вновь обрушились лавины,

Прорвавши ткань ползучихъ облаковъ,

Поколебавъ всю цпь альпійскихъ горъ,

Осколками засыпаны долины,

Теченье ркъ замедлено, въ туманы

Ихъ воды обращаются, потоки

Должны искать русла другаго. Такъ,

Такъ нкогда, подточенный годами,

Палъ Розенбергъ — великая гора.

Зачмъ тогда я не стоялъ подъ нею?

Охотникъ. Остерегись, пріятель! — лишній шагъ,

И ты погибъ, не стой же, ради Бога,

Надъ этою обрывистой скалой.

Манфредъ, (не слыша ею). Достойная костей моихъ могила

Моимъ костямъ тогда-бъ дала покой,

И не были-бъ они игрушкой втра,

Какъ быть должны теперь, когда послдній

Я шагъ шагну.— Ты, утреннее небо!

О, не гляди такъ гнвно на меня.

Ты создано не для меня. Земля!

Прощай. Прими свои пылинки.

(Въ то время , какъ Манфредъ принялъ уже положеніе человка, желающаго броситься съ высоты, охотникъ его схватываетъ и удерживаетъ внезапнымъ движеніемъ).

Охотникъ. Остановись, безумецъ! не пятнай

Столь чистыхъ мстъ своей преступной кровью.

Иди за мной, не выпущу,— иди.

Манфредъ. Во мн изсохло сердце,— стой же, стой,—

Не жми меня, я ослаблъ, вотъ горы

Идутъ кругомъ, я слпну, кто ты, кто ты?

Охотникъ. Я посл разскажу. Иди за мной.

Сбирается гроза,— не отставай,—

Сюда вотъ стань ногою,— такъ,— смле,

Схватись за этотъ кустъ, да дай мн руку,

Иль за поясъ возьми меня,— шагай,—

До хижины мы доберемся въ часъ,

А вотъ какъ-разъ мы выйдемъ на дорогу,—

Иль на тропу, которую прорылъ

Потокъ зимы сердитой,— ну,— вотъ! браво!

Ты могъ бы быть охотникомъ.— За мной.

(Манфредъ и охотникъ съ трудомъ спускаются съ горы, сцена закрывается).

Актъ вторый.

СЦЕНА I.

Хижина между Бернскими Альпами.

Манфредъ и Охотникъ.

Охотникъ. Нтъ, нтъ, постой, ты долженъ обождать,

Ты не окрпъ ни тломъ, ни душою,

Хоть часъ-другой, по крайней мр,— я

Потомъ опять твой провожатый, только —

Скажи куда?

Манфредъ. Зачмъ теб? я знаю

И самъ мой путь, мн проводникъ не нуженъ.

Охотникъ. Ты человкъ высокаго рожденья,

Одинъ изъ тхъ, чьи замки съ горныхъ скалъ

Къ намъ смотрятъ на долины, ты владтель

Котораго межъ ними? Мн знакомы

У нихъ одни ворота, но порою

И у огня ихъ очаговъ громадныхъ

Съ вассалами случалось мн сидть,

Поэтому, тропинки къ ихъ воротамъ

Я знаю вс,— изъ нихъ, который твой?

Манфредъ. Все для тебя равно.

Охотникъ. Прости за спросъ

И не сердись, не откажись отвдать

Отъ моего вина, какъ много разъ

Оно въ горахъ мн кровь отогрвало!—

Попробуй самъ: ну, чокнемся съ тобой.

Манфредъ. Прочь, прочь! кровь по краямъ течетъ… Ужели

Ее земля не приметъ никогда?

Охотникъ. Ты вн себя, ты бредишь, какъ во сн.

Манфредъ. Я говорю — тутъ кровь! Гляди — тутъ кровь!

Та теплая и чистая струя

Моихъ отцовъ, что нашу грудь живила,

Когда мы съ ней, живя одной душой,

И молоды такъ были, и любили,

Какъ не должно-бъ другъ друга намъ любить.

Кровь эта пролита, но паръ кровавый,

Какъ облако, мн застилаетъ небо,

То небо, гд тебя покуда нтъ,

А мн не быть, мн никогда не бытъ!

Охотникъ. О, странный человкъ, гонимый страхомъ

Невидимыхъ чудовищъ,— хоть твой грхъ

И долженъ быть ужасенъ,— все найти

Ты могъ бы облегченье: призови

Святыхъ Мужей и кроткое терпнье.

Манфредъ. Терпнье! — нтъ, не кровожаднымъ птицамъ,

Оно идетъ лишь вьючному скоту.

Тверди о немъ теб подобной грязи,

Я не изъ вашей братьи.

Охотникъ. Слава Богу!

Да мн хоть дай ВильгельмаТелля славу,

Я-бъ не хотлъ быть вашимъ. Но сносить

Ты зло свое обязанъ безъ роптанья.

Манфредъ. Я и сношу! гляди: вдь я живу.

Охотникъ. Не только жить,— такъ умирать ужасно.

Манфредъ. Я говорю — я прожилъ много лтъ,

Тяжелыхъ лтъ, но т лта — мгновенья

Предъ тмъ, что мн осталось доживать:

Что часъ — то вкъ, что шагъ — то безконечность,

Съ боязнію и жаждой умереть.

Охотникъ. А по лицу ты смотришь человкомъ

Лишь среднихъ лтъ: тебя я старше много.

Манфредъ. Ты жизнь привыкъ лишь измрять лтами.

Ты правъ, но мра нашихъ лтъ — дла.

Мои жъ дла умножили безъ счета

И дни мои, и ночи, другъ на друга

Ихъ сдлали похожими точь въ точь

Какъ два зерна песку на дн морскомъ,

Въ холодную пустыню обратили,

Подобную безплоднымъ берегамъ,

Гд дикій валъ, отхлынувъ, оставляетъ

Осколки щепъ, обломки скалъ, кремни,

Траву горько-соленую, да трупы.

Охотникъ. Увы! онъ сумасшедшій, какъ мн быть?

Манфредъ. О, еслибъ я былъ сумасшедшій вправду!

Тогда бы все, что мечется въ глазахъ,

Что вижу я… одной мечтой бы было.

Охотникъ. Что жъ видишь ты, иль думаешь видать?

Манфредъ. Тебя — простолюдина и себя,

Твой скромный бытъ, гостепріимный кровъ,

Покорный духъ, но гордый и свободный,

И это уваженіе къ себ,

Которому основой — непорочность,

Дни, полные здоровья, ночи — сна,

Твои труды, которые опасность

Собою благородитъ, долгій вкъ,

Съ надеждою на тихую могилу,

Надъ нею крестъ съ внкомъ изъ травъ, сплетеннымъ

Любовію внучатъ твоихъ — вотъ, вотъ

Что вижу я, когда жь взгляну въ себя…

Но все равно — душа моя увяла.

Охотникъ. Ужель съ моей ты бъ долей помнялся?

Манфредъ. Нтъ, другъ мой, нтъ! я бъ не хотлъ обидть

Живую тварь столь гибельной мной.

Я выносить могу и выношу —

Чего другимъ не перенесть во сн…

Охотникъ. И съ этакимъ участіемъ къ собратьямъ,

Ты очерненъ грхомъ? Не говори.

Съ такой душой возможно ль жаждать крови

Хоть злйшаго врага!

Манфредъ. Ахъ, нтъ, нтъ, нтъ!

Я обижалъ лишь тхъ, кого любилъ я,

Кмъ былъ любимъ: враговъ я поражалъ

Въ законной лишь защит,— но объятья,

Губительны мои объятья были…

Охотникъ. О, Боже! дай душ его покой,

Дай слезы покаянія грху. —

Я помолюся за тебя.

Манфредъ. Напрасно.

Но пожалть ты можешь. Я иду.

Пора,— прощай. Вотъ деньги, — безъ отказа,

Я долгъ плачу, но не ходи за мной,

Я знаю путь, теперь онъ безопасенъ.

Еще, еще разъ,— не ходи за мной!

(Манфредъ уходитъ.)

СЦЕНА II.

Долина между Альпами. — Водопадъ. — Утро.

Манфредъ. Еще полудня нтъ и радуга горитъ

Надъ водопадомъ аркой семицвтной,

Гремучій валъ серебряною гладью

Съ отвсныхъ окалъ свергается стремглавъ

И пною вздымается косматой,

Какъ тяжкій хвостъ гигантскаго коня,

Коня,— какъ говоритъ Апокалипсисъ,—

На коемъ смерть примчится въ день суда,

Одинъ я упиваюсь этимъ видомъ,—

О, одному здсь быть такъ хорошо! —

Но раздлю хоть съ Феей водопада

Чудесный мигъ. Я вызову ее.

(Манфредъ беретъ воды въ горсть и брызжетъ ею на воздухъ, произнося заклинанія. Спустя немного, является Фея подъ сводомъ радуги надъ водопадомъ.)

Манфредъ. Прекрасный духъ! дозволь мн надивиться

Твоихъ волосъ отливу золотому,

Твоихъ очей лучистому сіянью,

Всему, всему, чмъ смертныхъ нашихъ двъ

Безсмертье надляетъ лишь за гранью

Созданія земнаго.— Между тмъ

Какъ молодость ланитъ твоихъ пылаетъ

Румянцемъ ангела-младенца, на груди

У матери заснувшаго съ улыбкой,

Иль пурпуромъ, что лтомъ, въ часъ вечерній,

На двственныхъ снгахъ ледяныхъ горъ

Горитъ, какъ стыдъ, румяный стыдъ земли,

Цлующейся съ небомъ,— между тмъ

Какъ видъ небесный твой мрачитъ собою

Блескъ радуги, согнутой надъ тобой,—

Прекрасный Духъ! въ твоемъ покойномъ взор,

Отколь глядитъ безсмертная душа,

Волненью недоступная, я вижу,

Что сынъ земли, которому дана

Власть вышняя бесдовать съ духами,

Тобой прощенъ, что смлъ къ теб взывать,

Что на твое безсмертіе глядитъ онъ.

Фея. О, сынъ земли! я знаю и тебя,

И тхъ, кому ты властію обязанъ.

Ты человкъ обильныхъ думъ и длъ,

Въ добр и зл равно неукротимый,

Губительный и ближнимъ и себ.

Чего во мн ты ищешь? отвчай!

Манфредъ. Лишь дай взглянуть на красоту твою.

Лице земли свело меня съ ума,

И я ищу опасенья въ ея тайнахъ,

Ея владыкъ невидимыхъ бужу,—

Хоть и они мн тожъ не пособили.

Я въ нихъ искалъ, чего они не въ силахъ

Мн были дать, теперь я не ищу

Ужъ ничего.

Фея. Что жъ быть могло, чего бы

Не въ силахъ дать сильнйшія изъ силъ,

Правители стихій?

Манфредъ. Хоть для меня тутъ пытка,— все равно,—

Моя печаль найдетъ слова и голосъ:

Отъ юныхъ лтъ съ людьми я не сходился,

Не могъ глядть глазами ихъ на міръ,

Ихъ жажды честолюбья я не зналъ,

Цль жизни ихъ мн не служила цлью.

Моя любовь, стремленія, печали,—

Все длало межъ нихъ меня чужимъ.

Я не любилъ одушевленныхъ тварей

Любовію собрата, лишь одна,

Была одна, но посл…. Я сказалъ,

Что я съ людьми лишь слабое общенье

Поддерживать старался, но въ душ

Я страсть имлъ къ пустын, упиваться

Я воздухомъ любилъ ледяныхъ горъ,

Гд птицы гнздъ свивать себ не смютъ,

Гд взоръ лишь наготою пораженъ,

Иль вольному теченью предаваться

Сердитыхъ волнъ, сгибаясь грудь на грудь

Съ ихъ силой негодующей, межъ тмъ,

Какъ океанъ на дерзкую отвагу,

Казалось, самъ, дивяся ей, ропталъ,

Такъ укрплялъ я силы молодыя,

Иль созерцать любилъ до слпоты

И свтъ луны, и синихъ звздъ сіянье,

Иль пріучалъ глаза мои глядть

На молнію, не жмурясь, иль ходилъ

Внимать порой осеннею въ лсахъ

Вечерній плачъ рыдающаго втра.

Такъ проводилъ я время, и когда бъ

Кто изъ людей,— съ которыми стыжуся

Я быть въ родств,— тогда передо мной

Явился вдругъ, съ какимъ бы отвращеньемъ

Я вспомнилъ вновь, что самъ я человкъ! —

Тамъ, тамъ, въ моемъ блужданьи одинокомъ,

Я былъ впервой подъ сводами могилъ,

Ища причинъ въ ихъ слдствіяхъ, тамъ, тамъ —

Изъ тхъ костей, изъ череповъ и праха

Преступныя извлекъ я заключенья.

Съ тхъ поръ, я сталъ томительныя ночи

Наукамъ запрещеннымъ посвящать,

И съ помощью великой ордаліи,

Безсоннаго труда и воздержанья

Тяжелаго, способнаго собою

Пространства и стихіи покорять

И удивлять духовъ безплотныхъ,— я

Лицомъ къ лицу сталъ видть безконечность,

Какъ древніе, властительные маги

И тотъ*, предъ кмъ изъ тайныхъ ихъ жилищъ,

Являлися Эросъ и Антеросъ,

Какъ ты передо мной.— Но съ этимъ знаньемъ

Лишь жажда знать безмрная росла

Въ моей груди, свтъ высшій разумнья

Меня манилъ,— покуда…

* Философъ IV вка, Ямблинъ. Перев.

Фея. Продолжай.

Манфредъ. Не торопи! я расточаю рчи

Напрасныя,— я знаю, я хочу

Лишь отдалить кровавую развязку,

Но для чего? Я не назвалъ теб

Ни матери, ни друга, ни отца,

Ни женщины любимой, никого,

Съ кмъ узами земными былъ бы связанъ.

Я ихъ имлъ, и только-что имлъ.

Была одна, одна лишь —

Фея. Говори!

Манфредъ. Она была такъ на меня похожа,

Что цвтъ волосъ, глаза, черты лица

У насъ почти одни и т же были,

Когда бы въ ней все это красотой

Смягченнымъ не казалось. Та-же смлость

Высокихъ думъ въ груди ея жила

И та же страсть къ уединенью, умъ,

Вселенную обнять собой способный.

Но съ этими дарами, ей одной

Былъ свыше заповданъ даръ елейный —

Улыбокъ, слезъ,— чего я не имлъ,

И нжности,— что я имлъ лишь къ ней,

Покорности,— чего совсмъ не зналъ я.

Ея грхи — и мн принадлежали,

Но ей одной — ея святыя свойства.—

И я любилъ и погубилъ ее.

Фея. Своей рукой?

Манфредъ. Нтъ, не своей рукой.

Но сердце сердцемъ раскололъ я въ ней.

Ея душа мн въ душу заглянула,

Прочла тамъ приговоръ свой — и увяла.

Я пролилъ кровь, но не ея, хоть кровью

Она была обагрена. Я видлъ

И не отеръ.

Фея. И для созданья праха

Изъ племени, къ которому ты самъ

Столь мощное питаешь отвращенье,

Взывая къ намъ и восходя до насъ,

Ты могъ забыть даръ высшаго познанья

И снова къ грязи прилпиться? — прочь!

Манфредъ. Волшебница! я говорю теб —

Съ тхъ поръ.— Но что слова? одно дыханье.

Приди взглянуть на мой лишь только сонъ,

Побудь со мной, когда томлюсь безъ сна я,

Сядь около, когда сижу одинъ

Съ толпой незримыхъ фурій, темной ночью

Я скрежещу зубами до утра,

А днемъ кляну себя я до заката,

Въ молитвахъ я безумія прошу,

Какъ счастія,— отказано и въ немъ!

Какъ къ женщин въ любимыя объятья,

Я шелъ на смерть: но средь борьбы стихій

Передо мной смирялись волны, яды

Вс силу потеряли, и холодной

Рукой меня сдержалъ какой-то демонъ

Надъ бездною, за волосокъ единый,

Который оборваться не хотлъ.

Я въ творчество фантазіи богатой,

Ума могучаго, который былъ

Когда-то Крезомъ средь существъ разумныхъ,

Пытался погружаться, но былъ вновь

Отброшенъ въ бездну мысли роковой.—

Забвенія, забвенія повсюду,

Во всемъ искалъ, у всхъ просилъ,— напрасно! —

Напрасно я владю высшимъ знаньемъ,

Не человческимъ искуствомъ, въ немъ

Отрады нтъ, страданью нтъ предла

И жизни нтъ конца.

Фея. Но, можетъ быть,

Я помогу теб.

Манфридъ. Поможешь? ты?

Такъ вызови мн мертвеца, иль дай

Мн способъ умереть. О, дай! — скоре

И часъ назначь, и форму избери,

Опредли, какія хочешь, муки,

Лишь были бы послднія он.

Фея. Я не имю власти, но когда

Ты поклянешься мн повиновеньемъ,

Я помогу теб въ твоихъ желаньяхъ.

Манфредъ. Я не клянусь.— Мн, мн повиноваться?

Кому? — духамъ подвластнымъ мн — и быть

Рабомъ передъ рабами:— никогда!

Фея. Тутъ все? другаго нтъ отвта? — но

Обдумай хоть отказъ свой.

Манфредъ. Я сказалъ.

Фея. Довольно! — иль я скроюсь.

Манфредъ. Ну-да, скройся.

(Фея исчезаетъ)

Манфредъ. (Одинъ). Мы времени игрушки лишь простыя,

День днемъ смняется, и мы живемъ,

И жизнь кляня, и умереть боясь.

Между всхъ дней проклятаго ярма,

Давящаго собою насъ безмрно

И сердце заставляющаго жить

Отравой мукъ, иль ложною отрадой,

Влекущею усталость и позоръ,

Да,— межъ всхъ дней минувшихъ и грядущихъ,—

А настоящаго у жизни нтъ,—

Какъ мало дней, и мене, чмъ мало,

Мы насчитать могли-бъ, когда душа

О смерти не тоскуетъ, и межъ тмъ,

Предъ ней дрожитъ, какъ средь зимы холодной

Передъ ркой застывшей, хоть ознобъ

Могъ быть одно мгновенье.— Но за мной

Еще одно есть средство, я могу

Спросить у мертвецовъ — что значитъ смерть:

Отвтъ изъ всхъ мрачнйшій тутъ: могила.

Могила — ничего. Но получу ли

Отвтъ? — пророкъ усопшій отвчалъ

Волшебниц Эндорской, царь спартанскій*

* Исторія Павзанія и Клеоники, переданная Плутархомъ въ жизни Кимона.

Изъ мертвыхъ устъ несчастной Византійки

Свою судьбу узнать могъ.— Онъ убилъ —

Кого любилъ, не знавъ, кого убилъ онъ,

И умеръ непрощеннымъ, какъ ни громко

Взывалъ къ Юпитеру, какъ ни молилъ

Волшебниковъ аркадскихъ преклонить

Тнь гнвную — иль гнвъ забыть, иль мщенью

Поставить грань. Она дала отвтъ

Двусмысленный, но онъ сбылся до буквы.

Лишь не родись я, та — кого люблю я

Жила-бъ досель, лишь не люби я,— та,

Кого люблю, была-бъ досель прекрасна,

Счастливая, счастливила-бъ другихъ.—

Но что она? О, что она теперь?

Иль что-нибудь, о чемъ подумать страшно,

Или ничто.— Чрезъ нсколько часовъ

Я голосъ къ ней возвышу не напрасно.

Какъ ни боюсь,— тверда моя ршимость.—

Я трепещу, хоть странно, хоть досель

Не трепеталъ ни злыхъ духовъ, ни добрыхъ.

Я чувствую въ груди холодный ледъ,

Но я могу и то, чего робю,

И не робть могу я.— Вотъ и ночь.

(Уходитъ).

СЦЕНА III.

Вершина горы Юнгфрау.

Первая Судьба. Встаетъ луна свтла, чиста, багряна,

Здсь на снгахъ, гд смертнаго нога

Отъ вка не ходила, легкой тенью

Мы по ночамъ скользимъ.— На хрустал

Узорчатомъ и хрупкомъ горъ ледяныхъ,

Взъерошенныхъ, какъ пна бурныхъ волнъ,

Застывшихъ вдругъ подобьемъ мертвой бури,—

Отъ нашихъ ногъ ни шума, ни слдовъ…

На этой крутизн птицеобразной,—

Созданіи подземнаго огня,—

Гд тучи отдыхаютъ мимоходомъ,

Мы шабаши бездонные творимъ.

Здсь, по пути къ чертогамъ Аримана,

Я жду сестрицъ, за тмъ что въ эту ночь

У насъ великій шабашъ.— Что жъ ихъ нтъ?—

Голосъ. (поющій извн).

Приговоренный къ плах,

Злодйства исполинъ,

Лежалъ въ цпяхъ и прах

Забытый и одинъ.

Отъ сна я разбудила,

Я цпь съ него сняла,

Съ толпою примирила,

Тирану власть дала.

Въ награду мн мильонъ людей онъ сгубитъ,

И вновь падетъ, и вновь моимъ онъ будетъ.

Второй голосъ, (тоже извн).

Корабль летлъ впередъ, корабль летлъ орломъ,

Ни паруса теперь, ни мачты нтъ на немъ,

Вся палуба въ щепахъ, весь кузовъ сталъ въ обломкахъ,

И даже не кому поплакать объ осколкахъ,

Лишь одного схвативъ межъ волнъ за волоса

Мерзавца я спасла,— онъ длъ моихъ краса.

Убійца на земл, пиратъ на океанъ,

Не будетъ онъ въ долгу, не буду я въ обман.

Первая судьба, (отвчая)

Спитъ сладко столица,

Но горе ей, горе,

Лишь днемъ озарится,—

Къ ней тайно, какъ воръ,

И гнвенъ, какъ море,

Подкрадется моръ.

Зіяетъ могила,

Любовь охладится

Къ тому, что любила,

Лишь чернымъ пятномъ

Чума воцарится

Надъ милымъ челомъ.

Дни плача настанутъ,

Смятенные люди

Завидовать станутъ

Почившимъ въ гробахъ,—

Что мертвыя груди

Не трогаетъ страхъ.

Дохнула я только, и царства не стало,

Для длъ моихъ страшныхъ мн вчности мало.

(Вторая и третья судьбы входятъ).

Вс три Судьбы.

Сердца людей въ рукахъ у насъ,

Ихъ гробъ — подножье намъ,

И на одинъ даемъ лишь часъ

Мы жизнь своимъ рабамъ.

Первая судьба. Сестрицы! здравствуйте. Гд жъ Немезида?

Вторая судьба. За страшною какой-нибудь работой,

Но я сама не складывала рукъ

Отъ множества заботъ.

Третья судьба. Вотъ и она.

(Входитъ Немезида).

Первая судьба. Гд пропадать могла ты? — въ эту ночь

Явилась ты поздне всхъ сестрицъ.

Немезида. Не мудрено: я воздвигала троны

Изъ мелкихъ щепъ, женила дураковъ,

Тирановъ власть наслдствомъ укрпляла,

Я людямъ месть внушала на враговъ,

Чтобъ мстители себя жъ потомъ прокляли,

Изъ мудрецовъ я длала шутовъ,

А изъ глупцовъ — оракуловъ, и міромъ

Имъ управлять дала. Они совсмъ

Изъ моды выходили, и народы

Осмлились зазнаться. Вдругъ царей

Имъ вздумалося взвшивать на гири,

Чтобъ черезъ то свой всъ опредлить.

Дался имъ запрещенный плодъ свободы…

Ого! да намъ пора на облака!

(Исчезаютъ).

СЦЕНА IV.

Чертоги Аримана.— Ариманъ на трон, въ рукахъ его огненная держава, окруженная духами.

Гимнъ духовъ. Хвала, хвала властителю эира,

На облакахъ поставившему тронъ!

Преобразить въ хаосъ стихіи міра

Однимъ движеньемъ скиптра можетъ онъ.

Дохнетъ — и бурь свирпый духъ взыграетъ,

Заговоритъ — громъ грянетъ въ небесахъ,

Уронитъ взглядъ — лучъ солнца померкаетъ,

Подвигнется — міръ дрогнетъ на осяхъ.

Волканы горъ — слдовъ его примты,

Гд тнь его — тамъ воцарился моръ,

Ему въ пути — предшествуютъ кометы,

Планеты въ пеплъ — сжигаетъ гнвный взоръ.

Ему война свои приноситъ дани,

И жизнь и смерть принадлежать ему

Съ морями слезъ и вчностью страданій,

Онъ жизнь, душа, созданіе всему!

(Входятъ судьбы и Немезида).

Первая судьба. О, слава Ариману! на земл

Ростетъ его держава, сотворили

Мы волю насъ пославшаго вполн.

Вторая судьба. О, слава Ариману! мы склоняемъ

Главы людей, но клонимся предъ нимъ.

Третья судьба. О, слава Ариману! все мы ждемъ

Единаго его лишь мановенья.

Немезида. Властителей властитель! мы твои,

Все, что живетъ, мы называемъ нашимъ —

Что мене, что бол, что сполна,

Но раздвигать предлы нашей власти —

Нашъ вчный долгъ, чтобы росла твоя,—

И мы не спимъ: твоей послдней воли

Послдній звукъ исполненъ.

(Входитъ Манфредъ).

Духъ. Это кто?

Простой лишь смертный! Жалкое созданье!

Склонись и помолись.

Второй духъ. Въ немъ узнаю я

Волшебника великихъ силъ и знаній.

Третій духъ. Склонись и помолися, рабъ! Иль ты

И твоего и нашего владыку

Не узнаешь? Иль въ прахъ, иль трепещи!

Духи вс. Во прахъ со всмъ твоимъ проклятымъ прахомъ!

Иль бойся нашей мести.

Манфредъ. Все я знаю

И все не гну колнъ.

Четвертый духъ. Тебя научатъ.

Манфредъ. Но эту я науку знаю самъ.

О, сколько разъ въ безмолвіи ночей

Я приникалъ лицомъ къ земл холодной

И голову золою посылалъ!

Всю полноту испилъ я униженья,

Мн нечему учиться: поникалъ

Я головой предъ собственнымъ безсильемъ,

Какъ рабъ предъ нимъ колни я сгибалъ.

Первый духъ. Не ты ль дерзнешь не поклониться трону,

Съ котораго во слав Ариманъ

Вселенной принимаетъ поклоненье?

Пади! я говорю.

Манфредъ. Пусть Ариманъ

Сперва предъ тмъ, кто безконечно выше,

Кмъ созданъ онъ не ради поклоненья,

Склонится самъ, я съ нимъ согну колна.

Духи. Раздавимъ червяка, развемъ въ прахъ!

Первая судьба. Прочь! прочь! Онъ мой. Владыка силъ незримыхъ!

Вотъ человкъ, на смертныхъ не похожій,

Какъ видъ его намъ кажетъ и одно

Присутствіе ужъ здсь. Печали

Его души, по ихъ природ, были

Безсмертны, какъ и наши, гордость думъ,

Познанія и непреклонность воли,

(Забудемъ персть прилипшую столь плотно

Къ безсмертію), въ немъ были таковы,

Что прахъ земной не облекалъ собою

Подобныхъ никогда, за грань земли

Его влекли надменныя стремленья,

Чтобъ привести къ тому же, до чего

Дошли и мы,— что въ знаніи нтъ счастья,

Что свтъ наукъ есть жалкій лишь обманъ

Невжества на то, что составляетъ

Другой лишь родъ невжества собой.

Но тутъ не все: т страсти, отъ которыхъ

Ни міръ земной, ни горній не изъятъ,

Никая власть, никая тварь, ни сила

Отъ червяка до насъ и выше, въ немъ

Все сердце истерзали и такимъ

Его созданьемъ сдлали, что я,

Которая ужъ вовсе не жалю,

Прощаю тмъ, кто сжалится надъ нимъ.

Онъ мой и твой, твоимъ еще быть можетъ,

Но ни одинъ здсь духъ не можетъ стать

Съ нимъ наравн, тмъ боле быть выше,

Немезида. Тогда зачмъ онъ тутъ?

Первая судьба. Спроси его.

Манфредъ. Вы знаете и глубину познаній,

И силъ моихъ: безъ нихъ я бъ не былъ здсь.

Но есть еще, еще есть выше силы,

Я прихожу спросить у нихъ отвтъ

На то, о чемъ спрошу.

Немезида. Такъ вопрошай.

Манфредъ. Ты отвчать не въ силахъ: призови

Мн мертвецовъ, я обращуся къ нимъ.

Немезида. Кого жъ теб призвать изъ безтлесныхъ?

Манфредъ. Тнь безмогильную одну… Астарту.

Немизеда. Тнь ли безсонная,

Духъ ли простой,

Выйди безплотная,

Стань предо мной

Прежнее тло

Сгнило ль давно,

Иль уцлло,

Встань,— все равно.

Перстью земною

Вновь облекись

И съ красотою

Прежней явись.

Явись! явись! явись передо мной,

Тебя зоветъ мучитель твой земной!

(Является тнь Астарты).

Манфредъ. О, точно ль это смерть? да что же значитъ

Румянецъ щекъ? Но вижу я, на немъ

Горитъ не кровь, а мертвенный багрянецъ

Поблекшаго осенняго листа.

Она все та же. Боже! мн ль бояться

Глядть на прежнюю Астарту? Нтъ!

Я не могу — вели заговорить ей,

Пускай проститъ, иль проклянетъ меня!

Немезида. Заклинаю тмъ, чья сила

Подъ землей тебя нашла

Чтобы ты заговорила,

Чтобы ты отвтъ дала.

Манфредъ. Она молчитъ, но этого молчанья

Я знаю смыслъ, въ немъ больше, чмъ отвтъ!

Немезида. Я больше не могу. Воздушный царь!

Теперь открыть уста ея нмыя

Лишь въ силахъ ты.

Ариманъ. Взгляни на этотъ скипетръ

И покорись, духъ гордый!

Немезида. Все молчитъ!

Она не нашей сферы, но другимъ

Принадлежитъ пространствамъ. Смертный! ею

Отверженъ ты, и даже мы остались

Съ однимъ стыдомъ.

Манфредъ. Услышь, услышь меня!

Заговори, любовь моя! Астарта!

Я такъ страдалъ, я такъ еще страдаю,

Взгляни — къ теб могила милосерднй

Была, чмъ жизнь ко мн. О, помяни,

Какъ ты меня любила, какъ любилъ

Тебя я самъ! Такъ истязать другъ друга

Мы не были назначены судьбой,

Хоть такъ любить, какъ мы съ тобой любили,

Смертельный грхъ! Скажи, что ты меня

Презрньемъ не караешь, что несу

Я казнь за насъ обоихъ, что ты будешь

Оправданной душою, и что я

Умру когда нибудь. До сей поры

Вс роды смерти въ заговоръ вступали

Противъ меня, чтобъ жизнь мою продлить,

Чтобъ трепетать безсмертія заставить

Картиною безсмертья длъ моихъ.

Нтъ для меня покоя. Что ищу,

Чего хочу — не знаю. Въ этотъ мигъ

Я чувствую — что ты такое стала,

Что самъ я сталъ. Но прежде, чмъ погибель

Себ найду, молю! дай мн услышать

Хоть разъ еще твой голосъ, упоеньемъ

Когда-то бывшій мн. Заговори!

Я о теб взывалъ въ ночи безсонной,

Будилъ я птицъ, заснувшихъ на втвяхъ,

Пугалъ волковъ голодныхъ, горъ пещеры

Я къ имени Астарты пріучилъ,

И въ нихъ нашелъ я откликъ, отвчали

И духи мн, и люди… Ты молчала!

Заговори! я просмотрлъ глаза,

Я звзды пересиживалъ въ ночи,

Ища тебя межъ синими звздами…

Заговори! я исходилъ всю землю,

Тоскуя по теб. Заговори!

Взгляни на этихъ дьяволовъ, въ ихъ души

Проникла жалость обо мн, но ихъ

Я не боюсь, я чувствую тебя лишь.

Заговори! хоть съ тмъ, чтобы проклясть,

Мн все равно, дозволь лишь услыхать

Тебя мн разъ, еще хоть разъ!

Тнь Астарты. Манфредъ!

Манфредъ. О, продолжай! я весь лишь въ этихъ звукахъ.

Твой это голосъ, твой.

Тнь. Манфредъ! заутра

Конецъ твоимъ страданіямъ земнымъ.

Прощай!

Манфредъ. Одно лишь слово — я прощенъ?

Тнь. Прощай!

Манфредъ. Скажи — мы встртимся ль опять?

Тнь. Прощай!

Манфредъ. О, сжалься! звукъ! одинъ лишь звукъ!

Скажи, что ты меня не разлюбила.

Тнь. Манфредъ!

(Тнь Астарты исчезаетъ).

Немезида. Она ушла, и безвозвратно.

Что слышалъ — не забудь. Иди на землю.

Духъ. Онъ въ смертной агоніи. Вотъ что значитъ,

Въ безсмертіе, бывъ смертнымъ, проникать.

Другой духъ. Но въ немъ и тутъ духъ гордый не слабетъ

И выше мукъ становится своихъ.

Будь онъ однимъ изъ насъ, могучимъ духомъ

Онъ могъ бы быть.

Немезида. Другаго ничего

Отъ насъ узнать ты не желаешь?

Манфредъ. Нтъ.

Немезида. Тогда — прощай на время.

Манфредъ. Разв мы

Увидимся? Но гд? Не на земл ли?

А впрочемъ, гд ты хочешь, но за милость

Я должникомъ иду отсель. Прощайте!

(Манфредъ уходитъ. Сцена закрывается)

Актъ третій.

СЦЕНА II.

Комната въ замк Манфреда.

Манфредъ и Германъ.

Манфредъ. Который часъ?

Германъ. Остался до заката

Еще лишь часъ, и чудный будетъ вечеръ.

Манфредъ. Ты такъ ли все мн въ башн приготовилъ,

Какъ я веллъ?

Германъ. Тамъ все готово, графъ,

Вотъ ключъ, и вотъ вамъ ларчикъ.

Манфредъ. Хорошо.

Ты можешь удалиться.

(Германъ уходитъ.)

Манфредъ (одинъ). Я покоенъ.

Покой неизъяснимый и досель

Мной въ жизни не испытанный. Когда бъ

Я философію, изъ всхъ суетъ

Не почиталъ пустйшей суетою,

И изъ всего школярнаго нарчья

Безсмысленнйшимъ словомъ, я бъ сказалъ,

Что золотой секретъ, Калонъ* желанный,

Теперь открытъ и заключенъ во мн.

Онъ пропадетъ, но ужъ большое благо

Его познать и ощутить хоть разъ.

Мой умъ обогащенъ познаньемъ новымъ,

И я въ своемъ альбом запишу,

Что есть такое чувство, есть.— Кто тамъ?

* — благо,— философскій камень древнихъ. Древніе поставляли его въ такомъ идеально-безстрастномъ настроеніи духа, въ которомъ онъ никогда не терялъ бы своего покоя. Есть ли въ такомъ поко счастье,— древніе нисколько не сомнвались. Перевод.

(Входитъ Германъ.)

Германъ. Здсь, графъ, аббатъ Маврикія святаго:

Желаетъ васъ онъ видть.

Аббатъ (входя). Миръ вамъ, графъ!

Манфредъ. Благодарю, отецъ святой! ты дому

Приносишь честь присутствіемъ своимъ

И миръ душамъ живущихъ въ немъ.

Аббатъ. Дай Богъ,

Чтобъ это было такъ! Но, графъ, я съ вами

Наедин поговорить желаю.

Манфредъ. Выдь, Германъ. Что-жъ почтенный гость нашъ скажетъ?

Аббатъ. Безъ околичностей: лта, призванье,

Мой санъ, мой долгъ, даютъ на то мн право,

Я вашъ сосдъ, хоть поститель рдкій,

Но все жъ сосдъ, такъ извините, графъ:

Престранный слухъ и слухъ довольно гршный

Распространенъ и ходитъ, повторяя

Повсюду ваше имя, это имя,

Что сотни лтъ привыкли уважать,

Какъ имя безупречное. Когда бъ

И тотъ его оставилъ столь же чистымъ,

Кто имъ украшенъ нын!

Манфридъ. Продолжай.

Аббатъ. Графъ, говорятъ — вы преданы занятьямъ,

Исканью человка запрещеннымъ,

Что вы въ связи съ кромшными жильцами,

Съ толпой духовъ отверженныхъ и злыхъ,

Блуждающихъ въ долин сни смертной.

Я знаю — вы, въ сословіи людей,

Едва ли съ кмъ длились, какъ съ собратомъ,

Размномъ чувствъ: монашеская келья

Не столь строга, какъ замокъ вашъ… когда бы

Онъ былъ и святъ на столько жъ, какъ она!

Манфредъ. Кто жъ утверждать взялся такіе слухи?

Аббатъ. Мои собратья по Христу, крестьяне

Окружныхъ мстъ и собственные ваши

Вассалы, графъ, которые притомъ

Дрожатъ за вашу жизнь.

Манфредъ. Возьми ее.

Аббатъ. Я прихожу спасать, а не губить.

Я бъ не хотлъ тревожить вашу совсть.

Но если это правда, черный грхъ

Омыть еще есть время: примиритесь

Лишь съ церковью, а чрезъ нее и съ небомъ.

Манфредъ. Я выслушалъ тебя, вотъ мой отвтъ:

Что бъ ни былъ я — останется на вки

Межъ мною лишь и небомъ. Избирать

Я смертнаго посредникомъ не буду.

Нарушилъ ли законъ я? Пусть докажутъ

И пусть потомъ накажутъ.

Аббатъ. Сынъ мой! я

Не говорилъ о наказаньи, нтъ,

Я приношу прощеніе грху:

Оно ему такъ нужно,— напослдокъ

Религія, вс наши учрежденья,

Мн дали власть — указывать пороку

Пути надеждъ и чистыхъ помышленій.

Наказывать я оставляю Богу.

‘Отмщеніе Мое!’ сказалъ Господь,

И я глаголъ столь страшный повторяю

Съ смиреніемъ служителя Его.

Манфредъ. Старикъ! ни власть отшельниковъ пустынныхъ,

Ни зной молитвъ, ни слезы покаянья,

Ни пеплъ, ни постъ, ни истязанья плоти,

Ни даже то, что этого важне:

Безмрнаго отчаянья тоска,

Которая безъ дьяволовъ, безъ ада,

Сама собой способна — небеса

Преобразить въ геенну,— никакія

Мольбы, ни заклинанья, изъ души

Не въ силахъ вырвать жгучаго сознанья

Ея грховъ, злодйствъ, скорбей и казни,

Самою ей творимой надъ собой.

Въ грядущемъ нтъ такой безплотной муки

Для самоосужденнаго злодя,

Какую самъ онъ воздаетъ себ.

Аббатъ. Я это настроенье одобряю.

Оно пройдетъ, и слдъ его заступитъ

Отрадная надежда, промелькнетъ

Спокойная увренность въ спасеньи,

Къ нему же дверь всмъ гршникамъ отверзта.—

Но дло исправленья начинаютъ

Сознаніемъ потребности, скажи —

И все, что мы лишь можемъ преподать,

Преподадимъ, что разршимъ, простится.

Манфредъ. Когда Неронъ * въ мученіяхъ кончался

Отъ раны, нанесенной имъ себ,

Чтобъ избжать стыда публичной казни,

Толпой рабовъ,— сенаторовъ позорныхъ —

Ему приговоренной,— и солдатъ,

Изъ жалости, своею грубой тогой

Хотлъ заткнуть уста кровавой раны,—

То Римлянинъ, еще собравши силы,

И гордо оттолкнувъ простолюдина,

Сказалъ, съ величіемъ во взор: ‘поздно!

Ужели это врность?’

* Въ подлинник сказано: ‘когда шестой римскій императоръ и проч.’ Но обстоятельства смерти шестаго императора, Гальбы, были совершенно другія. Перев.

Аббатъ. Что-жъ отсел?

Манфредъ. Какъ Римлянинъ, я отвчаю: поздно!

Аббатъ. О, никогда, ни съ совстью, ни съ небомъ,

Не поздно примириться.— Или ты

Лишенъ надеждъ? Но странно, даже т,

Кому и нтъ надежды за могилой,

Еще живутъ мечтой земною, къ ней

Прильнувъ, какъ утопающій къ былинк.

Манфредъ. И я, отецъ, имлъ мечты земныя…

О, еслибъ зналъ ты молодость мою,

Когда мечталъ я быть свтиломъ міра,

Служить вождемъ народамъ! — высоко

Тогда я заносился, можетъ быть,

Лишь для того,— то правда,— чтобъ упасть,—

За то упасть подобно водопаду,

Съ крутой скалы стремящемуся въ бездну,

Могучему средь самаго паденья,

На дн пучинъ, откол онъ опять

Туманами восходитъ къ небесамъ,

Чтобъ вновь упасть оттоль громовой тучей.—

Но это миновало. Я нашелъ,

Что это былъ лишь бредъ.

Аббатъ. О, нтъ!

Манфредъ. О, да!..

Я никогда не могъ ручной быть тварью.

Кто-жъ властвовать желаетъ надъ людьми,

Обязанъ льстить, служить и пресмыкаться,

Умть повсюду быть и выжидать

Временъ благопріятныхъ, быть ползучей,

Одушевленной ложью. Таковы

На самомъ дл люди. Съ этимъ стадомъ

Я пренебрегъ смшаться, хоть бы могъ,

Смшавшись съ нимъ, вождемъ быть надъ волками.

Левъ любитъ одиночество, я тоже.

Аббатъ. Зачмъ не жить, не поступать, какъ люди?

Манфредъ. Я жить усталъ, усталъ до отвращенья.

Я не жестокъ, своей судьбы кровавой

Я не искалъ, я на нее нашелъ.

Такъ царь пустынь, такъ пламенный самумъ,

Дыханьемъ раскаленнымъ до красна,

Проносится надъ жгучими песками,

Безплодными, лишенными травы,

Горами волнъ зыбучихъ потшаясь,

Не ищетъ онъ погибели ни чьей,

Но все, что съ нимъ лишь встртилось — погибло.

Вотъ жизнь моя: мн встртились предметы

Въ моемъ пути, ихъ больше нтъ.

Аббатъ. Увы!

Я трепещу, что тутъ ужъ миновала

Пора нужды въ призваніи моемъ.

Но вы такъ молоды,— нтъ, я хочу…

Манфредъ. Вглядись въ меня! Есть жалкій классъ людей,

Которые старютъ молодыми,

И среднихъ лтъ едва достичь успвъ,

Вкушаютъ смерть, безъ помощи насилья.

Кого порокъ, кого науки губятъ,

Кого труды, кого усталость льни,

Кого болзнь, кого избытокъ силъ,

Кого безжалостно разбитое тоской,

Иль до поры увянувшее сердце.

Послдняя зараза убиваетъ

Всхъ боле, являясь между нами,

Въ разнообразьи лицъ, именъ и свойствъ.

Вглядись въ меня! На мн всхъ этихъ ядовъ

Лежитъ печать, изъ всхъ же этихъ ядовъ

Довольно одного: такъ не дивись

Тому, чмъ сталъ, дивись, чмъ былъ всегда я,

Тому, что бывъ, чмъ былъ, еще живу я.

Аббатъ. Но сынъ мой, сынъ —

Манфредъ. Старикъ! я уважаю

Твои лта, я почитаю санъ,

Беру въ разсчетъ намренья святыя,

Но тщетно все! Не думай, что я грубъ,

Нтъ, я щажу тебя лишь, избгая

На этотъ разъ бесды… но прощай!

(Манфредъ уходитъ).

Аббатъ. Онъ могъ бы быть возвышеннымъ созданьемъ,

Какъ много силъ счастливыхъ, и какой

Сосудъ ихъ заключаетъ! Будь он

Устроены въ порядк! А теперь,

Въ немъ все хаосъ: лучистый свтъ и мракъ,

Высокій умъ и бредъ, и эти страсти,

И чистыя стремленья добрыхъ думъ.

Во всемъ застой, иль гибель, все стремится

Безъ цли и порядка: онъ погибъ…

Но я спасу, я постараюсь снова,

Онъ стоитъ искупленья, и мой долгъ —

Дерзать на все для праведнаго дла.

Иду за нимъ, хоть бережно, но смло.

(Аббатъ уходитъ).

СЦЕНА II.

Другая комната въ замк.

Манфредъ и Германъ.

Германъ. Я ждалъ заката солнца, графъ: оно

Теперь съ горами наравн.

Манфредъ. Уже?…

Я на него взгляну.

(Манфредъ подходитъ къ окну).

Блестящій шаръ!

Кумиръ временъ природы первобытной

И племени могучаго людей,

Невдавшихъ болзней,— исполиновъ,

Дтей любви, отъ ангеловъ рожденныхъ

И двъ земныхъ, мрачившихъ красотой

Тхъ ангеловъ, за смертную любовь

И небеса и Бога потерявшихъ!

Блестящій шаръ! боготворимый міромъ,

Пока не зналъ онъ тайны мірозданья!

Ты ранній благовстникъ божества,

Вливавшій свтъ и зажигавшій чувство

Въ сердцахъ простыхъ халдейскихъ пастуховъ,—

Пока они съ молитвою не пали

Во прахъ передъ тобою! Зримый богъ,

Незримаго намстникъ, имъ избранный

Чтобъ тнью быть Ему! Ты царь-звзда,

Съ которою становится намъ сносенъ

Нашъ міръ земной! Ты красота небесъ!

Людскимъ сердцамъ источникъ вдохновенья,

И свтъ, и цвтъ дающая всему!

Царь годовыхъ временъ и перемнъ,.

И странъ земныхъ, и въ нихъ людей живущихъ,—

Затмъ что ты — и зажигаешь страсти,

И самый видъ наружный намъ даешь!

Восходъ, закатъ, полдневное сіянье

Въ теб равно прекрасны и равно

Мн не видать ихъ боле.— Прощай!

Мой первый взглядъ любви и удивленья

Былъ на тебя, прими мой взглядъ послдній!

Ты смертнаго не озаришь такого,

Кому-бъ дары и жизни и тепла

Губительны такъ были.— Закатилось

Оно совсмъ уже.— Пора и мн.

(Манфредъ уходитъ).

СЦЕНА III.

Горы.— На нкоторомъ разстояніи замокъ Манфреда.— Терраса передъ башней.— Сумерки.

Германъ, Мануэль и другіе вассалы Манфреда.

Германъ. Ужъ сколько лтъ — какъ только ночь настанетъ,

Одинъ, съ своей безсонницей, идетъ

Онъ въ эту башню. Странно: я бывалъ

Тамъ и внутри, да, мы тамъ вс бывали,

Но изъ всего, что есть въ ней, невозможно

Наврное дойти ни до чего,

Надъ чмъ онъ тамъ трудится. Правда, есть

Тамъ комната, куда не проникалъ

Ни кто изъ насъ. Ахъ я бы ничего

Не пожаллъ, чтобъ въ три послднихъ года,

Хоть разъ туда подкрасться.

Мануэль. Слишкомъ смло.

Доволенъ будь и тмъ, что ты ужъ знаешь.

Германъ. Ахъ, Мануэль, ты здшній старожилъ,

Ты бъ разсказать могъ много. Сколько лтъ

Живешь ты въ этомъ замк?

Мануэль. Графъ Манфредъ

Еще не родился, какъ я служилъ

Его отцу: тотъ вовсе не похожъ былъ

На этого.

Германъ. Довольно частый случай

Между дтьми съ отцами ихъ, но въ чемъ

Межъ ними разница?

Мануэль. Я говорю

Не о чертахъ, но о привычкахъ, нравахъ:

Графъ Сигизмундъ былъ гордъ, но добръ и веселъ,

Любилъ войну, пиры, онъ не корплъ

Надъ книгами, не длалъ изъ ночей —

Монашескихъ безсонницъ, но веселью

Онъ ночи посвящалъ, ни по лсамъ,

Ни по скаламъ, онъ волкомъ не скитался,

Ни отъ людей, и ни отъ ихъ забавъ

Лица не отворачивалъ.

Германъ. Проклятье!

Какъ мы живемъ! Вотъ были дни-то, дни.

Ахъ, если бы они воскресли снова

Межъ этихъ стнъ, которыя глядятъ

Какъ будто что забыли!

Мануэль. Эти стны

Должны сперва перемнить владльца.

О, Германъ, я такія вещи видлъ

Межъ этихъ стнъ…

Германъ. Будь другъ и разскажи

Намъ что нибудь, для скучнаго досуга.

Я помню, намъ ты какъ-то намекалъ

О случа одномъ близь этой башни.

Мануэль. Да, это было ночью, нтъ, не ночью,

А въ сумерки, почти вотъ, какъ теперь,

Я вспомнилъ, былъ такой же вечеръ, даже

Т облака багровыя, что виснутъ

На шпиц Егеря*, тогда точь-въ точь

Стояли тутъ, какъ будто это т же,

Былъ душный втеръ, снжныя вершины

Восходъ луны слегка ужъ озарялъ…

Все, какъ сей часъ, я вижу: графъ Манфредъ

Былъ, какъ теперь, въ своей угрюмой башн.

Что длалъ онъ, кто знаетъ? только съ нимъ

Тогда была — товарищъ одинокій

Его труда безсоннаго,— она,

Она, кого, казалось, онъ любилъ

Одну лишь на земл, къ чему по крови,

Конечно, онъ обязанъ былъ,— Астарта —

Его… но, чу! кто здсь?

* Вершина Богемскихъ горъ. Весьма позволительно усомниться , чтобы эта вершина была видима съ мста дйствія. Разстояніе между двумя мстностями состоитъ боле, чмъ изъ четырехъ градусовъ. Перев.

(Входитъ Аббатъ).

Аббатъ. Гд господинъ вашъ?

Германъ. Здсь въ башн.

Аббатъ. Я съ нимъ долженъ говорить.

Мануэль. Нельзя, отецъ, мы не посмемъ даже

И доложить.

Аббатъ. Я на себя беру

Штрафъ за вину, когда въ томъ есть вина.

Я долженъ увидать его.

Германъ. Ты видлъ

Почти сейчасъ лишь.

Аббатъ. Германъ! я хочу.

Дай графу знать, что я пришелъ и жду.

Германъ. Я не могу.

Аббатъ. Такъ, кажется, я самъ

Теперь могу своимъ герольдомъ быть.

Мануэль. Отецъ святой! постойте, умоляю…

Аббатъ. Зачмъ же такъ?

Мануэль. Уйдмте лишь отсель —

Я вамъ скажу, я много вамъ скажу.

(Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Внутренность башни.

Манфредъ (одинъ). Ужь выступили звзды, горъ ледяныхъ

Верхи осеребрилися луной.

Люблю досель природу я, а къ ночи

Я такъ привыкъ, такъ мой сроднился взоръ

Съ ея лицомъ, что вс людскія лица

Мн мене привычны. Подъ шатромъ

Ея свтилъ, въ нмомъ очарованьи,

Я изучилъ языкъ иного міра.

Я вспомнилъ вновь,— когда я молодъ былъ

И странствовалъ… — была такая жъ ночь,

Въ которую, подъ сводомъ Колизея,

На царственныхъ обломкахъ я стоялъ.

Надъ грудой аркъ — тамъ высились деревья,

Ложась, какъ тнь, на неб голубомъ,

Сіянье звздъ сквозь трещинъ проникало,

За Тибромъ раздавался лай собакъ,

Вблизи меня, изъ цезарскихъ чертоговъ

Могильный крикъ совы звучалъ, порою

Ночная пснь сторожевыхъ солдатъ

Средь тишины дрожала, замирая.

Въ проломахъ стнъ,— лишь на полетъ стрлы,—

Виднлись кипарисы, и каймою

Служили горизонту лсъ ростетъ

Среди тхъ стнъ, сравнявшихся съ землею…

Гд цезари лишь жили, тамъ живутъ

Гробоголосыя ночныя птицы!

Гнздо совы надъ царскимъ очагомъ!

Ползучій плющъ ростетъ на грунт лавровъ!

Но между тмъ, какъ Августа чертоги

И цезаря палаты стали прахъ,—

Кровавый циркъ стоитъ, какъ гладіаторъ,

Во весь свой ростъ, въ печальной красот!

И ты сіялъ, о мсяцъ круглолицый,

Свой тихій свтъ роняя надо всмъ! —

Смягчая видъ суровый запустнья,

Отъ мусора ты мраморъ очищалъ,

Ты скважины, пробитыя вками,

Вновь пеленой волшебной застилалъ!

Ты оставлялъ прекраснымъ, что имъ было,

Что не было — ты возводилъ въ него,—

Пока тотъ грунтъ не становился храмомъ,

И сердце не стремилося во слдъ

За древними великими мужами,

Въ безмолвномъ обожаньи! — мертвецы,—

Но скипетродержавные владыки,—

Изъ самыхъ урнъ они еще царятъ

Надъ нашими душами — То была

Такая жъ ночь. Какъ странно, что о ней

Я вспомнилъ въ этотъ часъ. Но я замтилъ,

Что даже въ мигъ строжайшихъ размышеній

Мы думъ своихъ не властны удержать

Отъ дикаго блужданья.

(Входитъ Аббатъ).

Аббатъ. Добрый графъ!

Вновь домогаюсь чести видеть васъ,—

И все таки, смиреннаго усердья

Благой порывъ вы пощадить должны.

Пускай все зло, котораго причиной

Могу быть я,— падетъ лишь на меня,

Но то добро, котораго я чаю,

Да снизойдетъ на вашу лишь главу…

О, еслибъ я сказать могъ — и на сердце!

О, еслибъ могъ молитвой, иль словами

Его тронуть — достойную тогда-бъ

Я душу спасъ,— что только заблуждалась,

Но не совсмъ погибла.

Манфредъ. Ты меня

Не знаешь: дни мои изочтены,

Дла разсмотрны,— или отсель:

Тутъ быть теб опасно, уходи.

Аббатъ. Вы мн грозить хотите?

Манфредъ. Я? о, нтъ.

Я просто говорю: тутъ есть опасность.

Остерегись!

Аббатъ. Чего?

Манфредъ. Гляди сюда!

Ну — что ты видишь?

Аббатъ. Ничего.

Манфредъ. Гляди!

Я говорю, гляди сюда! — теперь

Скажи — что видишь?

Аббатъ. Что должно-бъ меня

Оледенить, но я, я не боюсь.

Я вижу — вотъ — какой-то образъ дикій,

Какъ адскій богъ, изъ-подъ земли встаетъ.

Его лицо закрыто покрываломъ,

Онъ въ облака грозовыя одтъ,

Теперь межъ мной и вами онъ стоитъ.

Но все таки — я не боюсь его.

Манфредъ. И нтъ причинъ: онъ для тебя безвреденъ,

Но взглядъ его невыносимъ: ты старъ…

Я говорю — уйди.

Аббатъ. Я остаюсь,

Пока врага не изгоню отсель.

Зачмъ онъ тутъ?

Манфредъ. Да, да… Зачмъ онъ тутъ?

Я не просилъ, не ждалъ, онъ гость незванный!

Аббатъ. Увы, погибшій человкъ! — съ какими

Ты сходишься гостями? — я дрожу,

Но за тебя.— Зачмъ вы такъ глядите —

Ты на него, онъ на тебя? — лицо

Онъ открываетъ — ахъ! — его чело

Хранитъ рубцы его сразившихъ молній,

Въ глазахъ горитъ безсмертіе геенны…

Прочь! прочь!

Манфредъ — духу. Скажи — что у тебя за цль?

Духъ. Пойдемъ!

Аббатъ. О, кто ты? — отвчай.

Духъ. Я геній

Его судьбы. Пойдемъ! пора!

Манфредъ. Готовъ!

О, я на все готовъ. Но что за сила

Зоветъ меня? — ты присланъ отъ кого?

Духъ. Узнаешь самъ.— Пойдемъ!

Манфредъ. Я власть имлъ

Надъ боле могучими, чмъ ты.

Я велъ борьбу съ владыками твоими.

Иди же прочь!

Духъ. Твой часъ насталъ, о смертный!

Я говорю — за мной.

Манфредъ. Мой часъ насталъ.

Я это зналъ, и знаю, но теб

До этого нтъ дла. Прочь иди!

Я умереть хочу, какъ жилъ,— одинъ.

Духъ. Я призову моихъ собратій. Братья!

(Являются другіе духи).

Аббатъ. Вонъ, дьяволы! Вонъ, вонъ! я говорю.

Гд вра, тамъ владній вашихъ нтъ.

Я закляну васъ именемъ…

Духъ. Старикъ!

У насъ свое призванье есть, мы знаемъ

Самихъ себя и санъ твой, такъ не трать

Ты словъ святыхъ на воздухъ: все напрасно!

Онъ осужденъ, онъ нашъ,— и я опять.

Еще разъ говорю ему: за мной!

Манфредъ. Но я васъ презираю. Хоть мой духъ,

Я чувствую, меня ужъ оставляетъ,—

Я презираю васъ. Пока въ груди

Хоть капля есть дыханія земнаго —

Она дышать презрньемъ будетъ къ вамъ.

Пока земная сила есть — отдамъ

Всю на борьбу, хотя бъ противъ чертей!

За членомъ членъ меня лишь можно взять!

Духъ. И это ты, тотъ горделивый смертный,

Тотъ чародй великій, что хотлъ

Проникнуть въ міръ незримый и мечталъ

Быть равенъ намъ? — такъ вотъ какъ ты упорно

Стоишь за жизнь! — что-жъ значили проклятья

Въ твоихъ устахъ?

Манфредъ. Ты лжешь, нечистый духъ!

Послдній часъ я доживаю, это

Я знаю самъ,— но на одно мгновенье

Я бъ не хотлъ продолжить этотъ часъ.

Не съ смертію борюсь я, а съ тобою,

Съ толпою темныхъ ангеловъ твоихъ.

За эту власть, которой обладалъ я,

Не продавалъ себя я вашей братьи.

Я достигалъ ее трудомъ, наукой,

Отвагою, упрямствомъ гордыхъ думъ,

Безсонницей и дерзкимъ пониманьемъ

Высокихъ тайнъ,— наслдья тхъ временъ,

Когда земля видала человка

Ходящаго по ней въ кругу духовъ,

Какъ равнаго съ духами: повторяю —

И въ томъ клянусь моей послдней силой,—

Что я васъ презираю! Презираю!

Духъ. Но именемъ преступныхъ длъ твоихъ…

Манфредъ. Да что до нихъ такому, какъ ты самъ?

Ты надо мной не властенъ,— это видно,

Ты мной владть не будешь,— это ясно.

Что сдлалъ я, то сдлалъ: казнь моя

Во мн самомъ,— твой адъ предъ ней ничтоженъ.

Безсмертная душа сама себ

Воздастъ отвтъ за добрыя и злыя

Дла и помышленья. Мру зла,

И казнь ему, и часъ и мсто казни,—

Сама опредлитъ она, злой духъ,

Сама, когда, отъ этихъ узъ тлесныхъ,

Предметовъ, лицъ, страстей и думъ земныхъ

Освободясь, въ самой себ замкнется

Съ своею вчностью лицомъ къ лицу.

Ты не былъ искусителемъ моимъ,

Я не былъ простакомъ твоимъ, за что же

Мн быть твоей добычей? Погубилъ

Я самъ себя, самъ и палачъ свой буду!..

Прочь, дьяволы! На мн отяготла

Уже рука, но не чертей, а смерти.

(Демоны исчезаютъ).

Аббатъ. Увы! какъ вдругъ ты поблднлъ! Какъ трудно

Ты сталъ дышать! Какой тяжелый хрипъ

Стснилъ гортань! Молись, молися небу!

Хоть мысленно, но такъ не умирай.

Манфредъ. Все кончено! Мой взоръ подернутъ мглой,

Вокругъ меня все плаваетъ въ туман,

Сама земля, какъ будто, подо мной

Дрожитъ и разсдается. Прощай!

Дай руку мн.

Аббатъ. И въ ней, и въ сердц холодъ.

Хоть вздохъ одинъ на небо! Что съ тобою?

Манфредъ. Старикъ! да умирать совсмъ не трудно.

(Умираетъ).

Аббатъ. Онъ отошелъ, душа взяла паренье —

Куда? Кто скажетъ? Но онъ отошелъ.

Е. Заринъ

‘Библіотека для чтенія’, т. 150, 1858

Читайте также: