Не бойтесь жизни, а вызывайте ея проявленія!
Не бойтесь жизни, а вызывайте ея проявленія!
‘Русь’, 15-го апрля 1884 г.
Не бойтесь жизни, а вызывайте ее проявления!, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1884
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Прибалтійскій Вопросъ. Внутреннія дла Россіи. Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’ и ‘Руси’. Введеніе къ украинскимъ ярмаркамъ. 1860-1886. Томъ шестой
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1887
Въ первомъ департамент Правительствующаго Сената не то ршенъ, не то полуршенъ и иметъ быть перенесенъ въ Общее Собраніе департаментовъ для окончательнаго (а быть-можетъ и не совсмъ окончательнаго) ршенія — очень интересный вопросъ, касающійся правоспособности нашихъ городскихъ общественныхъ управленій. Вопросъ этотъ рано или поздно долженъ былъ непремнно возникнуть. Можно лишь удивляться, что онъ не возникъ ране, такъ какъ поводовъ къ его возникновенію было не мало, и можно только жалть, что изъ всхъ этихъ многочисленныхъ поводовъ выбраны были какъ нарочно — похороны знаменитаго русскаго писателя… Извстно, что по случаю смерти И. С. Тургенева Петербургская Городская Дума ассигновала дв тысячи рублей на расходы но устройству похоронной церемоніи, — не потому, конечно, чтобы его родственники и наслдники въ этой относительно ничтожной помощи нуждались, а потому что этимъ знаменовалось участіе самого города въ общемъ чествованіи,— стало-быть возвышалось значеніе погребальнаго торжества. Самое торжество организовалось, кажется, помимо Думы и не отъ ея имени, и хотя оно совершилось не только чинно, но и ‘благочинно’, однакожъ отъ него-то весь сыръ- боръ и загорлся.
Тургеневъ — большой, многопрославленный русскій художникъ, великую утрату понесла съ его кончиной русская словесность, да и въ немъ самомъ было столько русскаго мягкодушія, добрыхъ, хорошихъ сторонъ, что лично онъ внушалъ къ себ, симпатію и дружелюбіе почти всмъ, кто его зналъ, даже изъ числа его ршительныхъ противниковъ по образу мыслей и направленію. Всть объ его смерти вызвала общую скорбь, и нтъ сомннія,— похороны его всегда бы, сами собою, вышли не только многолюдны, но и торжественны, даже безъ всякой нарочитой организаціи: т. е. безъ всхъ этихъ опубликованныхъ ‘церемоніаловъ’, этого процессіональнаго маршированія съ внками отъ Ташкента, отъ Батуми, отъ ветеринаровъ, отъ Общества Покровительства животнымъ и тому подобныхъ центровъ и органовъ русскаго просвщенія, безъ всхъ этихъ, столь противныхъ русской природ, да изъ чужи и перенятыхъ, театральныхъ пріемовъ для выраженія восторга, печаля и сочувствія. Такъ намъ, кажется, по крайней мр. Похороны можетъ -быть вышли бы не такъ пышны, но было бы въ нихъ больше искренности и простоты, а это было бы, конечно, достойне писателя, было бы больше толкотни и меньше порядка, но за то и меньше аффектаціи, меньше того самодовольства, которое, говорятъ, у многихъ фигурантовъ такъ и читалось на лицахъ: ‘да-съ! вотъ-де мы какіе теперь уже большіе стали! совсмъ настоящая Европа’! и т. д. Фальши, безъ сомннія, было тутъ очень и очень не мало, именно въ этомъ желаніи многихъ участниковъ торжества показать, что Тургеневъ хоронится не просто какъ художникъ, а какъ ‘носитель’ какихъ-то ‘идеаловъ’, чуть не политическаго свойства,— какихъ никто бы разумется и опредлить не сумлъ. Все это, конечно, было не очень умно, даже нсколько (и совсмъ не кстати) забавно, — но вдь я только, ужъ никакъ не преступно, никакъ не бдствіе какое-либо, изъ-за котораго стоило бы приходить. въ ужасъ и бить въ набатъ, — тмъ боле, что рчей неумстныхъ произнесено не было и порядокъ, по слухамъ, соблюденъ былъ такой, которому любая полиція могла бы позавидовать… Фальшь! Да гд же это и въ чемъ она у насъ не подмшана,— и фальшь, и мелкоуміе, и пошлость? Такъ я кликать тотчасъ полицію? Не прозвана ли вся наша страна давнымъ-давно за границею — царствомъ фасадовъ? Не и ре изобилуетъ ли вообще наша публичная жизнь и парадомъ, и пародіей? Что жъ, чмъ богаты тмъ и рады. Таковы нравы, не только русской вольной общественной, но и бюрократической и дипломатической среды, и иныхъ многихъ оффиціальвыхъ и руководящихъ русскихъ сферъ. Одни повинны въ фальшивомъ, чуждомъ народному духу либерализм, другіе, даже власть имющіе, въ губительномъ для русской промышленности фритредерств, или также въ фальшивомъ антинаціональномъ консерватизм, одни съ напускнымъ паосомъ поклоняются Тургеневу какъ дальнозоркому политику, какъ истолкователю ихъ для другихъ идеалъ сидитъ въ англійскимъ лорд и сами они мечтаютъ о политической роли англійскаго аристократа. Одни обращаютъ похороны русскаго писателя, по выраженію ‘Московскихъ Вдомостей’, въ ‘либеральную демонстрацію’, въ ‘либеральный спектакль’, другіе задаютъ спектакли и демонстраціи въ консервативномъ вкус, провозглашаютъ, напримръ, публично неосмысленные тосты ‘за русскаго Царя какъ за перваго дворянина’ (т. е. какъ за Его же царскаго слугу!), млютъ консервативнымъ противонароднымъ восторгомъ предъ польскими магнатами я балтійскими баронами, или же демонстративно принижаются предъ иностранною дипломатіей, предъ ихъ іудейскими величествами, королями биржъ, и т. д. и т. д. Об стороны другъ друга стоютъ: об — логическій продуктъ той лжи нашего духовнаго и умственнаго развитія, которая зачалась очень уже давно и завоевала себ, нкоторымъ образомъ, право на историческое бытіе,— съ которою, поэтому, волей-неволей, приходится считаться и которой полицейскими мрами — не избыть. Мы вримъ, что она начинаетъ уже доживать свой вкъ, но приблизить желанный конецъ, сократить ей дни возможно, кажется, только допустивъ ей довольный просторъ (конечно, до извстныхъ предловъ вреда и при полной свобод критики),— однимъ словомъ: дать ей выболтаться, вычерпаться, выказаться наружу во всей своей крас и — посрамиться… Думаемъ, напримръ, что шутовской эпизодъ въ Петербургской Дух съ несчастнымъ, ни въ чемъ неповиннымъ Шпильгагеномъ послужитъ ей боле плодотворнымъ предостереженіемъ отъ претензій на культуртрегерство, чмъ всякіе оффиціальные протесты и мропріятія…
Но все это мимоходомъ. Вопросъ теперь вовсе уже не въ томъ, какъ совершились проводы Тургенева въ могилу (хотя въ этомъ какъ собственно и кроется первоначальная причина всего дла), а въ томъ: правильно ли было постановленіе Думы объ ассигнованіи 2000 р. въ юридическомъ отношеніи. Петербургскій Градоначальникъ пригналъ его несогласнымъ съ статьями Городоваго Положенія, въ томъ же смысл высказалось и Петербургское Присутствіе по Городскимъ Дламъ. Дума, съ своей стороны, воспользовалась предоставленнымъ ей по закону правомъ аппелляціи и принесла жалобу въ Первый департаментъ Сената.
Такимъ образомъ имя недавно умершаго писателя, котораго талантомъ и произведеніями славится русская словесность, пошло теребиться теперь канцелярскими перьями по разнымъ канцелярскимъ казеннымъ мытарствамъ, во множеств занумерованныхъ ‘входящихъ’ и ‘исходящихъ’ бумагъ, красоваться на обложкахъ съ надписью: ‘Дло о чествованіи памяти сочинителя Тургенева’… Казалось, имя его достойно бы лучшей участи, и съ нсколько большимъ административнымъ тактомъ можно бы избгнуть этого всероссійскаго, можетъ-быть и всеевропейскаго скандала,— но ревность о закон обуяла нашу администрацію. Ревность несомннно почтенная, заслуживающая большой похвалы, жаль только, что отличается-то она крайнею неравномрностію въ своихъ проявленіяхъ. Поводовъ къ вспышк такого благаго чувства законности даже относительно этого самаго, Городоваго Положенія, какъ мы сказали, представлялось и прежде довольно.
Какъ бы то ни было — распоряженіе Думы опротестовано не въ силу какихъ-либо соображеній о неумстности его въ нравственномъ или политическомъ смысл, а въ силу статей закона. Данный случай возведенъ въ правонарушеніе, обобщенъ въ юридическій вопросъ, рчь идетъ уже не о похоронахъ Тургенева, а о прав Городскихъ Думъ на чествованіе общественныхъ дятелей, споръ поставленъ на почву законности.
Станемъ и мы на эту почву.
Что говоритъ законъ?
Статья 1 нашего Городоваго Положенія гласитъ:
Городскому общественному управленію предоставляются попеченія и распоряженія по городскому хозяйству и благоустройству.
Статья 2 Положенія слдующимъ образомъ исчисляетъ ‘предметы вдомства городскаго общественнаго управленія’: а) дла по устройству сего управленія и но городскому хозяйству, б) дла но вншнему благоустройству города (содержаніе улицъ, площадей, освщеніе и т. д.), дла касающіяся благосостоянія городскаго населенія (народное продовольствіе, народное здравіе, принятіе мръ противъ пожаровъ, попеченіе о развитіи мстной торговли и промышленности и т. п.), г) устройство на счетъ города благотворительныхъ заведеній и больницъ, участіе въ попеченіи о народномъ образованіи, а также устройство театровъ, библіотекъ, музеевъ и другихъ подобнаго рода учрежденій, д) представленіе правительству свдній и заключеній по предметамъ касающимся мстныхъ нуждъ и пользъ города и ходатайство но симъ предметамъ, е) другія обязанности, возлагаемыя закономъ на общественное управленіе.
Очевидно, что ни къ одному изъ этихъ пунктовъ, опредляющихъ кругъ дятельности городскаго управленіи — чествованіе литературнаго и общественнаго дятели относиться не можетъ, стало-быть къ данному случаю вполн должна быть примнена статья 9 того же Положенія:
Городское общественное управленіе при распоряженіяхъ своихъ не можетъ выходитъ изъ круга указанныхъ ему длъ. Всякое постановленіе его, въ противность сего, недйствительно.
Коротко и ясно. Г. Петербургскій Градоначальникъ былъ безусловно правъ. Этотъ выводъ еще опредлительне подтверждается дале 139-статьею или первою статьею 6-ой главы городоваго Положенія: ‘о городскихъ расходахъ и смтахъ, счетоводств и отчетности’. Вотъ т ‘предметы расходовъ’, которые по этой стать ‘обязательно относятся на городскія средства’, именно:
1) Содержаніе городскаго общественнаго управленія, 2) содержаніе городскихъ общественныхъ зданій и памятниковъ, 3) уплата суммъ по городскимъ займамъ и выполненіе принятыхъ на себя городомъ обязательствъ, 4) производство пособій на содержаніе учебныхъ, благотворительныхъ и иныхъ общеполезныхъ заведеній, на основаніи особыхъ утвержденныхъ законодательнымъ порядкомъ постановленій, и т. п., 5) издержки но отправленію воинскаго постоя и другихъ воинскихъ повинностей, но отопленію и освщенію тюремъ, 6) участіе въ расходахъ на содержаніе чиновъ городскихъ полицій, 7, 8, 9, 10 пункты касаются содержанія пожарныхъ командъ, пожарнаго обоза, зданій для полиціи и для пожарныхъ командъ, 11) содержаніе улицъ, площадей, бечевниковъ, мостовъ, бульваровъ, садовъ, водопроводовъ, и пр., городское освщеніе, 12) отводъ мстъ для своза нечистотъ и для зарытія падали скота.
Мы нарочно выписали эти статьи Положенія почти цликомъ, чтобы читатели видли — какой кругъ дятельности указанъ закономъ нашему городскому общественному управленію… Однакожъ, вслдъ за 139 статьею идетъ статьи 140, въ которой читаемъ такія строки:
‘За удовлетвореніемъ указанныхъ въ 139 стать (или 2038-ой II т. Св. Зак.) потребностей, городскія средства могутъ быть употребляемы, по усмотрінію Городской Думы, на всякіе вообще предметы, относящіеся къ пользамъ города и его обывателей и законамъ не противные’.
На этой-то стать и основалась Петербургская Городская Дума, оправдывая свое распоряженіе предъ Правительствующимъ Сенатомъ. Въ силу этой же статьи, какъ сообщали петербургскія газеты еще въ конц февраля мсяца, призналъ будто бы и Первый Департаментъ Сената постановленіе Думы правильнымъ, находя, что ‘празднованіе государственныхъ событій и чествованіе литературныхъ и общественныхъ дятелей, я какъ содйствующее къ умственному и нравственному развитію общества, даютъ право городскимъ управленіямъ расходовать суммы изъ общественной кассы на такіе предметы’. Но ршеніе это еще не получило силы закона, да вообще съ нимъ случилось странное происшествіе. Переданное упомянутыми газетами въ дословно тождественномъ наложеніи, — переданное безъ критики, напротивъ въ большей части органовъ съ сочувствіемъ, — оно въ теченіи почти мсяца оставалось неопровергнутымъ, но какъ только появилась рзкая на него критика въ ‘Московскихъ Вдомостяхъ’, ‘Правительственный Встникъ’ тотчасъ же поспшилъ объявить, что ‘окончательнаго ршенія еще не постановлено’, что ‘проектъ ршенія вовсе не содержитъ въ себ тхъ соображеній и разсужденій’, какія приведены нами выше, да и ‘подлежитъ еще дальнйшему. обсужденію въ установленномъ порядк’! Такъ что, пожалуй, можно ожидать я совсмъ иного ршенія?… Какъ бы то ни было, но истолкованіе 140 статьи, выданное газетами за сенатское, дйствительно можетъ быть пригодно лишь какъ проектъ дополнительнаго закона, но какъ истолкованіе едвали выдерживаетъ строгую критику. Нельзя же безъ видимой натяжки включать похороны уважаемаго писателя въ число ‘предметовъ, относящихся къ пользамъ города и его обывателей’, особенно въ виду 1-й статьи Положенія, что ‘городскому общественному управленію предоставляются попеченіе и распоряженія по городскому хозяйству и благоустройству’, и въ виду 9 статьи, воспрещающей городскому управленію ‘выходить изъ круга указанныхъ длъ’ и объявляющей впередъ недйствительнымъ ‘всякое постановленіе, въ противность сего состоявшееся’. По мннію ‘Московскихъ Вдомостей’, ‘предметы’, упоминаемые въ 140 стать, должны по характеру своему подходить къ тмъ же предметамъ, кои исчислены во 2 и 139 ст. Положенія, и Думы вообще не должны смть, въ своемъ круг дятельности, выступать изъ сферы мстнаго городскаго хозяйства и благоустройства. Въ толкованіи, приписываемомъ Первому департаменту Сената, что къ предметамъ, подразумваемымъ 140 статьею, должно относиться все что ‘содйствуетъ умственному и нравственному развитію общества’,— газета видитъ опасную эластичность и какъ бы разршеніе ‘приставленнымъ къ общественной касс лицамъ — распоряжаться ею по своему произволу, не стсняясь опредленіями закона’…
Допустимъ, что сенатскія соображенія формулованы неудачно. Признаемъ, да и нельзя не признать, что постановленіе Петербургской Думы вполн противорчитъ букв закона. Но забудемъ на время о похоронахъ Тургенева и поставимъ общій вопросъ: самая-то буква закона не противорчитъ ли требованіямъ жизни и тмъ условіямъ, въ какія поставлены Думы какъ общественныя корпораціи? Всегда ли имютъ он возможность удержаться въ предлахъ ‘хозяйства и благоустройства’, или въ круг дятельности указанномъ. 1 и 2-ою, равно и 139 ст. Гороховаго Положенія? До такой степени не всегда, что нарушенія Думами этихъ статей (впрочемъ безъ особеннаго вреда) вошли чуть не въ обычай и подлежащими начальствами оставляются безъ протеста. Такъ, напримръ, Москва въ 1880 г. чествовала открытіе памятника Пушкину. Положимъ, по 2 стать Положенія, ‘содержаніе памятниковъ’ лежитъ на обязанности городскаго управленія, но иное дло — ‘содержаніе’, иное — обдъ, которымъ, по этому случаю, почтила Московская Дума гостей Москвы — многочисленныхъ депутатовъ отъ разныхъ обществъ и учрежденій, извстныхъ литераторовъ и ученыхъ, а также равныхъ высокопоставленныхъ лицъ. Обдъ стоилъ, если не ошибаемся, тысячъ до пяти, взятыхъ изъ городской общественной кассы,— обдъ съ рчами, даже не процензурованными. Если примнитъ къ дйствію Московской Думы статьи 2 и 139, то оно было совершенно — беззаконно. А была ли нравственная возможность для Думы поступить иначе? и былъ ли бы доволенъ городъ Москва, еслибъ уполномоченная имъ хозяйка города — Дума ограничилась, слдуя букв Положенія, только формальнымъ принятіемъ памятника отъ Коммиссіи въ свое вдніе?… Выходитъ, что имются у Думъ кое-какія функціи и помимо ‘городскаго хозяйства и благоустройства’.
Если держаться буквы Положенія, такъ можно, пожалуй, придти къ врному, хотя и безобразному заключенію, что и вс иллюминаціи, производимыя на городской счетъ въ высокоторжественные дни или въ дни великихъ патріотическихъ радостей — также беззаконны: вдь ни во 2, ни въ 139 стать о нихъ ни слова! Этотъ проблъ замченъ и Первымъ Департаментомъ Сената, по крайней мр въ приписываемомъ ему истолкованіи 140 статьи, въ число предметовъ ‘относящихся къ пользамъ города и обывателей’ включено имъ и ‘празднованіе государственныхъ событій’. Но практика городскаго управленія давно безпрепятственно пополнила этотъ проблъ: вопреки закону, Думы на пространств всей Россіи, во всхъ городахъ, гд только существуютъ, тратятъ городскія деньги на этотъ общепринятый способъ выраженія преданности обывателей Отечеству и Престолу! Въ Городовомъ Положеніи, которымъ обязана руководиться и Московская Дума, даже не предусмотрно величайшей важности всероссійское, но вмст съ тмъ и спеціально-Московское событіе, налагающее на Думу древней первопрестольной столицы совершенно особыя обязанности: мы разумемъ — Внчаніе на царство Государя Императора. Хороша была бы Московская Дума, еслибъ въ виду Коронованія удовольствовалась лишь ‘примненіемъ и добросовстнымъ исполненіемъ дйствующемъ законоположеніи’, какъ этого вообще требуется теперь отъ Думъ нкоторыми газетами.
Приведенные нами примры указываютъ на обычны’, неизбжныя, закономъ не допускаемыя, но начальствомъ однакожъ пропускаемыя безъ протеста, траты со стороны городскихъ Думъ — городскихъ денегъ на мст. Но въ исторической жизни городовъ бываютъ случаи, когда они съ особенною силою сознаютъ себя частями единаго общаго отечества и не могутъ замыкаться въ предлахъ мстнаго городскаго эгоизма. Мы очень хорошо знаемъ, что самыя эти выраженія (‘сознаніе себя какъ части единаго общаго отечества’, ‘мстный городской эгоизмъ’) могутъ показаться чуть не забавною, пустою фразеологіей и идеологіей всякому законнику, который въ городскомъ управленіи видитъ лишь какой-то механическій правительственный снарядъ, только препорученный правительствомъ городскому обществу — для веденія длъ но городскому хозяйству и благоустройству въ указанныхъ рамкахъ и направленіи. Да такъ оно. пожалуй, и выходитъ по Городовому Положенію, и ‘Московскія Вдомости’ формально правы, когда утверждаютъ, что ‘ коль скоро Городская Дума выйдетъ изъ круга указанныхъ ей 1-ю статьею Городоваго Положенія длъ, она перестанетъ быть Думою, и все что ея разсыпавшіеся члены постановятъ вн предловъ компетенціи своего учрежденія, но его именемъ, не только не можетъ быть признано дйствительнымъ, но и должно подвергать виновныхъ отвтственности’. И тмъ не мене, что бы тамъ ни писали, какіе бы законы ни сочинялись петербургскими канцеляріями, понятія о мстномъ эгоизм и о сознаніи себя соціально- юридическими и историческими индивидуальностями, живыми коллективными единицами въ общемъ государственномъ состав, не чужды и не могутъ быть чуждыми жизни городовъ, а стало-быть и ихъ органовъ въ лиц городскихъ выборныхъ… Голодаетъ Самарская губернія — богатые юрода шлютъ голодающимъ помощь,— Московская Дума, напримръ, пожертвовала чуть не 50 т. р., на что впрочемъ послдовало разршеніе свыше. Пала Плевна, стоившая Россія столько крови, столько жертвъ,— и Москва въ лиц Думы и также съ правительственнаго разршенія учреждаетъ ‘Плевненскую пенсію’ для опредленнаго числа тяжко-раненыхъ въ битвахъ подъ Плевной. Не думаемъ, чтобы изъ московскихъ обывателей кто-либо когда попрекнулъ Думу за такое противозаконіе. Правда, вс эти формально-противозаконныя траты городскихъ средствъ удостоились правительственнаго разршенія. Но самое это разршеніе доказываетъ только, что правительство не усматриваетъ никакой нравственной и юридической аномаліи въ подобнаго рода предположеніяхъ, постановленіяхъ и ходатайствахъ городскихъ выборныхъ учрежденій. Вдь Городовое Положеніе даже и ходатайства никакого не допускаетъ иначе, какъ въ смысл опредленномъ 2-й статьею, гд, въ числ предметовъ вдомства городскаго общественнаго управленія, водъ пунктомъ д) значится: ‘представленіе правительству свдній и заключеній по предметамъ касающимся мстныхъ нуждъ и пользъ города’. Самое уже ‘представленіе’ Московской Думы по предмету совершенно чуждому мстныхъ нуждъ и пользъ — было, по смыслу этого пункта, дерзостнымъ актомъ, превышеніемъ права. Однакожъ не только никакого выговора Дум не послдовало, а напротивъ, если не ошибаемся, къ общему утшенію Москвы, послдовала благодарность! Значитъ, само правительство признаетъ за городскими общественными корпораціями нкоторое значеніе большее и высшее, чмъ то, какое указывается Городовымъ Положеніемъ,— нкоторую нравственную правоспособность переступающую предлы ‘круга длъ’, такъ подробно и точно ограниченнаго 2 и 139 статьями. Само собою разумется, еслибы какая Дума стала ходатайствовать о назначеніи Иванова министромъ финансовъ или о новомъ перевооруженіи войскъ и т. п., то такое дйствіе было бы вторженіемъ въ область Верховной власти и подвергло бы Думу вполн заслуженной кар. Но между сферою Верховной власти и нын дйствующимъ Городовымъ Положеніемъ есть все же ‘предметы’, которые могутъ и должны подлежать вднію городовъ — даже не какъ закономъ формулованное право (что, быть-можетъ, было бы не всегда и удобно), а въ силу самой природы вещей, какъ естественная подразумваемая компетенція городскихъ общинъ, какъ принадлежность самого государственнаго строя. Еслибъ даже всякое уклоненіе отъ буквы Положенія допускалось не иначе, какъ съ правительственнаго разршенія, то и въ такомъ случа выясненный ними принципъ нисколько бы не поколебался въ своемъ значеніи. Разршеніе, регулируя пользованіе городами подобною расширенною компетенціей), было бы лишь признаніемъ такой ихъ органической правоспособности, которой не вдаетъ Положеніе и которая многими теперь отрицается въ самомъ принцип, несмотря на явныя указанія жизни.
Къ числу таковыхъ явныхъ указаній, кром вышеприведенныхъ нами примровъ, принадлежатъ и всеподданнйшіе адресы, для поднесенія которыхъ, конечно, испрашивается Высочайшее соизволеніе, но которые тмъ не мене свидтельствуютъ, что выборныя городскія учрежденія въ этихъ случаяхъ признаются проводниками мысли и чувствъ самихъ обывателей города. Не мало таковыхъ адресовъ было подано Московскою Думою и принято благосклонно во время государственныхъ событій прошлаго царствованія. Дума, конечно, подавала ихъ не отъ своего лица, а отъ лица Москвы, какъ ея законный, выборный органъ. Да и какъ бы иначе могли выразить Государю свои мннія и чувства жители Москвы или другихъ городовъ? Не чрезъ начальниковъ же губерній! Начальникъ губерніи — не представитель города, а представитель самой Верховной власти при город или въ данномъ округ, еслибъ онъ являлся выразителемъ чувствъ и мнній города, не имя на то спеціальнаго отъ города уполномочія, то выходило бы лишь нчто странное, будто власть сама себя привтствуетъ и увряетъ въ врноподданничеств. Вотъ почему Правительство нисколько и не затрудняется, при торжественныхъ событіяхъ, разршать жителямъ поднесеніе адресовъ — чрезъ Думы, какъ чрезъ ихъ законные органы…
Мы признали не лишнимъ напомнить обо всхъ этихъ явленіяхъ современной городской общественной жизни именно теперь, при очевидной наклонности въ нкоторыхъ высшихъ канцелярскихъ сферахъ ограничить городскія выборныя учрежденія, яко ‘государственныя’, только областью ‘обязательнаго’, какъ выразилась одна газета, только ‘примненіемъ и добросовстнымъ исполненіемъ законоположеній’, т. е. статей 1, 2 и 139 Городоваго Положенія. Вообще въ сознаніи нашей бюрократической среды понятія о функціяхъ общественныхъ выборныхъ учрежденій и объ отношеніи ихъ къ правительству постоянно двоятся, путаются и оттого большею частью неискренни. Съ одной стороны, еще съ XVIII вка, съ тхъ поръ, какъ русскую жизнь стали длать въ Петербург, появилось и вожделніе, чтобъ она была не чмъ инымъ, какъ покорнымъ матеріаломъ, способнымъ воспринимать на себя вс напечатлнія петербургскихъ ‘умоначертаній’ и ‘конъ-юнктуръ’,— чтобъ организмъ сталъ — механизмомъ, чтобъ на мсто жизни, которая иметъ то неудобство, что вдь рядомъ съ пшеницей подчасъ раститъ и плевелы, водворился казенный ‘порядокъ’. Съ другой стороны, однакожъ, сооруженіе вполн правильнаго и стройнаго механизма, приводимаго въ движеніе центральною властью на такомъ необъятномъ и разнообразномъ пространств, какова Россія, оказалось, посл разныхъ попытокъ, совсмъ невозможнымъ: да и соблазнительно удобнымъ представлялось возложить заботу о благоустройств и хозяйств городовъ — на нихъ самихъ, на ихъ отвтственность и средства, безъ затраты денегъ изъ Государственнаго Казначейства и безъ прямой отвтственности центральнаго управленія. Послдствіемъ этого соображенія и явился компромиссъ между принципомъ правительственной власти и принципомъ общественной мстной жизни — въ вид разныхъ общественныхъ автономій. При этомъ наитруднйшая задача компромисса для петербургской канцеляріи заключалась въ томъ, чтобы сочетать живое, органическое съ механическимъ, чтобы съ выгодами самодятельности соединить удобство послушной машины и вообще допустить участіе жизни — настолько, чтобъ она двигалась какъ заведенные часы, по статьямъ и параграфамъ законоположеній, не уклоняясь ни вправо, ни влво. Задача, увы! неразршимая въ своей идеальной полнот, такъ какъ никакіе законы, хотя бы ихъ было не 15 томовъ, какъ у насъ, а 115, не способны предусмотрть въ своихъ формулахъ разнообразныя случайности жизни, задача, кром того, крайне мудреная для примненія, такъ какъ, при малйшемъ перевс стороны механической, живое начало способно мертвиться, — ‘самодятельность’ становятся часто формальною, вншнею, а потому и безплодною. Само собою разумется, что отношеніе центральнаго управленія къ мстнымъ самоуправленіямъ не во вс времена было одинаково, бывали эпохи и событія, когда въ жизненности общественнаго мстнаго духа оказывалась для страны крайняя потребность, когда было не до ‘порядка’, а необходимо было вызвать самодятельность мстныхъ общественныхъ учрежденій до высшаго напряженія (какъ напримръ въ 1812 г., отчистивъ 1863 г.), бывали періоды, когда напротивъ находили почему то нужнымъ ослабить самодятельность до нуля.
Впрочемъ, независимо отъ всхъ сображеній центральной власти въ новйшей, уже петербургской Россіи,— изъ глубины древности, изъ подлиннаго русскаго историческаго грунта, сквозь вс наслоенія иноземныхъ заимствованныхъ понятій, пріемовъ и порядковъ, само собою, естественною силою прорастало начало мстнаго самоуправленія, искони присущее русской жизни. Это начало — вчевое, мірское, общинное, земское, которое, вмст съ царскимъ единовластіемъ, составило историческое существо русскаго государственнаго строя: одно безъ другаго не мыслилось. Когда же власть, не измняясь нисколько въ объем и значеніи, отступила отъ своего стараго національнаго типа и вмст съ тмъ измнились и формы и духъ ея отношеній и сношеній съ землею, когда учредился Петербургъ, когда завелись въ немъ канцеляріи на иностранный ладъ и старый государственный и общественный бытъ подвергся ломк и переиначенъ по готовымъ чужимъ образцамъ, когда крутой и насильственный переворотъ отшибъ самую память историческую у верхняго руководящаго и правящаго слоя Русской земли,— тогда, понятно, новосозданная Петромъ дружина цивилизаторовъ и самая страна очутились какъ бы въ разныхъ вкахъ и на равныхъ полюсахъ,— какъ бы въ отношеніяхъ постояннаго взаимнаго недоразумнія. Прежнія мірскія управленія городовъ и посадовъ, съ своими самородными, національными и въ то же время простыми и грубыми формами, не могли уже, конечно, вполн удовлетворить новымъ сложнымъ требованіямъ правительства и государственной жизни, вдохновляемой иноземными образцами. Петръ, провдавъ про Магдебургское право, хотлъ было и его примнить къ вашимъ городамъ, завелъ магистраты и ратуши, но не усплъ довершить городской реформы. Новую организацію городамъ и новыя формы самоуправленія на почв самоуправленія стариннаго, исконнаго, дала уже Екатерина II. Но предъ нею носился идеалъ заграничныхъ муниципальныхъ общинъ, который Императрица видимо старалась приладить къ ‘русскимъ нравамъ’,— вводя русскіе термины: ‘дума’, ‘головы’, ‘гласные’, ‘граждане’, и облекая головъ и гласныхъ мундиры — въ вид русскихъ кафтановъ съ саблями… Жалуя свою знаменитую Грамоту, Екатерина едвали и вдала про существующее мірское устройство и была повидимому убждена, что даруетъ новыя, небывалыя привилегіи.— чуть не своего рода конституцію, почему и обставила свое Городовое Положеніе тщательными гарантіями для власти и подробнйшими правилами, за строгимъ соблюденіемъ которыхъ надзоръ былъ возложенъ на высшее начальство въ губерніи. Она не думала создавать чисто купеческой или мщанской Думы, но такъ вышло на практик, потому что другихъ осдлыхъ обывателей въ городахъ почти и не было: дворяне имли свои привилегіи и свой кругъ дятельности, городскими длами не интересовались, да и слишкомъ рзка была въ то время бытовая, разница между ними и прочими низшими сословіями. Подъ воздйствіемъ иностранныхъ доктринъ того времени, только въ развитіи городской жизни усматривавшихъ достоинство страны и залогъ ея экономическаго и культурнаго преуспянія, Екатерина однимъ почеркомъ пера возвела сотни селеній въ привилегированное званіе городовъ,— изъ которыхъ’значительное число, по неимнію никакихъ условій для такой формы существованія, было потомъ переименовано въ заштатные.
Заштатный городъ! оригинальное явленіе петербургскаго періода русской исторіи, когда все было подчинено’, понятію о казенномъ штат, и все наше отечество какъ бы раздлилось на оффиціальную, штатную Россію и нештатную народную Русь! Внутренняя исторія бытовыхъ видоизмненій у насъ еще въ зачатк, и потому свдній — какъ была принята, какъ усвоена городами Грамота Императрицы имется мало. Хотя наша статья, и безъ того велика, но читатели можетъ-быть не постуютъ на насъ, если мы теперь же кстати напомнимъ имъ нкоторый данныя, добытыя нами лично и уже сообщенныя въ прежнихъ нашихъ изданіяхъ. Пишущему эти строки привелось въ послдніе два года его недолгой служебной карьеры состоять по особымъ порученіямъ въ Министерств внутреннихъ длъ изъ этомъ качеств произвести въ начал 50-хъ годовъ ревизію городскихъ хозяйствъ въ Ярославской губерніи, по порученію Н. А. Милютина, завдывавшаго въ Министерств городскими длами.
Въ город Петровск (существованія котораго въ Министерств и не подозрвали) жители подали намъ для представленія министру слезное по тону прошеніе о разжалованіи города даже изъ заштатныхъ — въ простое село, такъ какъ городскія привилегіи представлялись имъ лишь непосильною повинностью, и права городской службы и управленія согласно съ Городовой Грамотой — истиннымъ бременемъ.— Въ город Молог оказалось, что въ Екатерининской Грамот жители усмотрли прежде всего статью разршающую ‘обывателямъ’,— независимо отъ городскихъ доходовъ опредляемыхъ Грамотой и имющихъ законное назначеніе,— длать межъ собою добровольную складчину, которую и расходовать по произволу, не отдавая въ томъ никому отчета. На этомъ основаніи, на другой же день полученія Грамоты, жители, собравшись, составили приговоръ (мы отыскали его въ городскомъ архив) о томъ, чтобы вести одновременно два самоуправленія: одно — казенное, по штату и по закону, для видимости и для исполненія требованій начальства, подъ его контролемъ, другое — настоящее, свое, подъ контролемъ самого общества, для чего тотчасъ же, по добровольной раскладк, собрать особую сумму. Такъ и было сдлано, безъ всякаго вдома начальства, — такъ и велось до половины сороковыхъ годовъ, въ теченіи почти 60 лтъ! Собранная складочная сумма была пущена въ оборотъ, помощью ея выстроился гостиный дворъ, приносившій значительные барыши. Оффиціальный городъ былъ бденъ, имлъ не свыше 4000 р. дохода и столько же расхода, чему составлялись формальныя смты, которыя тщательно разсматривались и утверждались Губернскимъ Правленіемъ. Неоффиціальный городъ имлъ дохода свыше 20 т. р., расходовались они по приговорамъ городскаго общества, которое составляло изъ себя то законную ‘Общую Городскую Думу’, то — незаконное вче. Доходы и расходы записывались тщательно въ особыя книги, которыя мы сами видли, видли также изъ нихъ, что деньги отдавались иногда взаймы изъ высокихъ процентовъ. Благодари этому тайному самоуправленію, городъ, сравнительно съ прочими, процвлъ: онъ былъ и вымощенъ, и освщенъ лучше другихъ уздныхъ городовъ Ярославской губерніи, въ немъ построенно было два каменныхъ дома для училищъ, выдавалось пособіе бднымъ церквамъ и даже одной загородной, пожарный обозъ былъ исправне чмъ гд-либо. Губернаторъ Баратынскій, до свдніи котораго въ 1844 или 45 году дошло о существованіи какихъ-то, не представляемыхъ на ревизію приходорасходныхъ книгъ, потребовалъ ихъ къ себ, но получивъ отъ городскаго головы отказъ, уволилъ его за это отъ службы, предалъ суду, наложилъ на незаконнорожденное городское имущество запрещеніе, представилъ Министерству, Министерство передало вопросъ объ имуществ на разсмотрніе гражданскаго суда, который ршилъ отнять его у неоффиціальнаго городскаго общества и передать въ собственность казеннаго города. Однимъ словомъ, тайному, свободному самоуправленію положенъ былъ конецъ, городъ остался при самоуправленіи оффиціальномъ и — пришелъ въ упадокъ. Чувство справедливости побуждаетъ насъ однако замтить, что по всей вроятности Молога, при прежнемъ мірскомъ устройств. ея вали бы подвиглась къ той самодятельности, которую проявила и которая очевидно была вызвана соревнованіемъ съ новыми формами автономіи, что, наконецъ, большая часть улучшеній по городскому благоустройству была произведена въ дух указаній и требованій новйшаго времени, предъявленныхъ городамъ правительствомъ: очевидно, что не столько эти требованія, сколько формы казеннаго самоуправленія казались Мологжанамъ стснительными и чуждыми духу кореннаго русскаго общиннаго строя.
Въ город же Углич случилось нчто напоминающее недавній казусъ съ Петербургскою Думою. Этотъ историческій городъ живо хранилъ преданія мстной старины, добивался возвращенія изъ ссылки того колокола, который, по случаю убіенія народомъ предполагаемыхъ убійцъ царевича Дмитрія Углицкаго, былъ сосланъ при цар еодор Иванович, съ обрзаніемъ ушей, въ Сибирь, очень чтилъ память царевича, мощи котораго почиваютъ теперь въ Московскомъ Успенскомъ собор. По прізд пишущаго эти строки въ Угличъ, городской голова и гласные въ откровенной бесд заявили ему, что въ городскомъ общественномъ управленіи, какъ оно существуетъ, не видятъ они для городскаго общества никакой надобности, что отвлекаться отъ своихъ длъ для службы не только безвозмездной, но весьма предъ начальствомъ отвтственной, ‘гражданамъ’ не только не лестно, но въ великую тяготу, что они не хозяева города, а лишь даровые чиновники, и что городъ предпочелъ бы платить казн сколько слдуетъ — чтобы уже она сама отъ себя, своими чиновниками-техниками, мостила улицы, чистила фонари, строила казармы, содержала полицію и пр. Причина такого отрицательнаго отношенія къ длу не замедлила выясниться. Ровно за годъ до нашего посщенія была уже произведена формальная ревизія городскаго управленія особо командированнымъ чиновникомъ Министерства внутреннихъ длъ, А. К. Г—ъ, въ высшей степени добросовстнымъ, строгимъ законникомъ. Документы этой ревизіи были Милютинымъ переданы намъ для соображенія. Изъ нихъ и изъ разсказовъ членовъ Думы оказалось, что г. Г., при разсмотрніи смты гор. Углича, нашелъ слдующую незаконную статью расхода: ассигновано сто рублей на содержаніе лампады въ Московскомъ Успенскомъ собор при мощахъ Дмитрія царевича отъ имени гор. Углича. На указаніе г. министерскаго чиновника, что изъ городскихъ доходовъ такого расхода по уставу не полагается, а могутъ граждане тратить на лампаду изъ своего кармана, — Дума отвчала, что уплатить сто рублей могъ бы, конечно, любой 1 изъ гражданъ, но это было бы уже пожертвованіемъ отъ частнаго лица, Петра, Семена, Ивана, а жителямъ было непремнно желательно, чтобъ вожжена была лампада отъ имени самого города Углича, чего исполнить иначе нельзя, какъ затративъ сто рублей изъ оффиціально-городскихъ денегъ. Пошла дятельная переписка. Кончилось, разумется, тмъ, что Дум — выговоръ, Губернскому Правленію, утверждавшему смту — выговоръ, и беззаконіе устранено! Не напоминаетъ ли ревность строгаго чиновника Г—а ревность новйшихъ публицистовъ по поводу толкованія 140 статьи Городоваго Положенія, вс они, какъ и Г., безъ сомннія, стоятъ на одной почтенной почв — ‘законности’.
Вскор за тмъ городскія управленія подверглись преобразованію на манеръ новйшихъ иностранныхъ мунципальныхъ учрежденій, съ характеромъ ‘представительныхъ’ и съ подобіемъ, впрочемъ невиннымъ, маленькихъ парламентовъ (чего, кажется, въ оригинал и не имется). Впрочемъ на первое время основаніемъ для представительства послужили по крайней мр наши туземныя условія. Думы стали всесословны, т. е. вс городскія сословія, равныя въ настоящее время въ правахъ, но все же составляющія разныя бытовыя группы (дворяне, разночинцы, купцы, (мщане), имли равное число представителей. Дло сначала пошло недурно (по крайней мр въ Москв), благодаря личному рвенію и талантамъ первоизбранныхъ, препобждавшихъ неуклюжесть думскаго механизма, но съ 1870 г. послдовала новая реформа, боле строго соображенная съ доктриною ‘представительства’. Вс сословія попали въ одинъ общій мшокъ ‘плательщиковъ’ (les contribuables), встрясены вмст и подлены на три разряда по размру уплачиваемыхъ въ пользу города повинностей,— вслдствіе чего въ смысл бытовомъ представительство вышло неравномрное…
Итакъ, вотъ сколько наслоеній поверхъ древняго вчеваго или мірскаго строя: Магдебургское право съ магистратами, ратушами, ратманами и т. п., типъ средневковыхъ западно-европейскихъ городскихъ общинъ, даже съ цехами, собирающимися въ ‘гербергахъ’ (см. Св. Законовъ), съ ремесленными головами, имющими трости съ гербомъ города на набалдашник (тамъ же),— затмъ новйшій, вполн западно-европейскій ‘либеральный’ типъ: муниципалитетъ по образцу современнаго иностраннаго ‘представительства’, даже отчасти превзойденному (хозяйство ведется разомъ всмъ составомъ гласныхъ), съ нерасходящимися парламентиками,— съ парламентскимъ многоглаголаніемъ и бюрократіей, и при всемъ томъ съ строгой законодательной указкой, а въ новйшее время и съ довольно придирчивымъ административнымъ муштрованіемъ. Создавъ ‘представительныя’ городскія учрежденія (которыхъ никто и не домогался), администрація какъ будто сама удивилась и безъ малйшаго съ ихъ стороны повода стала, къ нимъ въ отношеніе недоврчивое и ревнивое. Съ одной стороны, городамъ дйствительно предоставлены самыя широчайшія права, — напримръ полная свобода отравлять обывателей водою, какъ это было, да отчасти и есть въ Петербург, гд, казалось бы, санитарное состояніе милліона жителей, изъ коихъ больше половины даже и не иметъ представителей въ Дум, касается нсколько и администраціи. Но мстныя начальства повидимому предпочитаютъ вообще возлагать вину на Думы, потирая руки съ присказкой: ‘вотъ вамъ и представительное учрежденіе, вотъ вамъ и парламентъ’!… Съ другой стороны, едва проявится въ какой-либо Дум какой-либо признакъ жизни нештатной, хотя бы самаго невиннаго свойства, сейчасъ — тревога и мропріятія. Въ городишк Зарайск, напримръ, также снабженномъ муниципалитетомъ, городское ‘представительство’, большею частью однородное и одного уровня культуры, приняло свое новое призваніе, какъ говорится, въ серіозъ и первымъ долгомъ почло постановить: ‘изгнать изъ града вс кафешантаны и всхъ арфистокъ, и впредь таковыхъ, какъ развращающихъ юношество, не допускать’. Отцы и матери было возрадовались, но ‘представительству’ тотчасъ же послдовалъ нагоняй въ вид начальническаго протеста… А вотъ вдь въ Сверной Америк есть такіе варварскіе города, гд запрещаютъ на театр давать ‘Прекрасную Елену’!
Въ общемъ результат городское управленіе въ современной форм, городское хозяйничанье всмъ представительнымъ собраніемъ вкуп — идетъ вяло, неуклюже, мало внушаетъ къ себ въ обществ симпатіи и доврія. Еще въ столицахъ и нкоторыхъ большихъ городахъ — центрахъ просвщенія — оно иметъ хоть вншній видъ довольно благообразный, подъ лицо иностранному,— но въ какомъ-нибудь Зарайск, въ Корчев, Короч, да Коротояк и тому подобныхъ, дло, быть-можетъ, еще пожалуй пошло бы вчемъ или міромъ, но плохо плетется новымъ либерально- штатнымъ порядкомъ. Конечно, русскіе купцы и мщане и тамъ — люди правительству послушные, готовы съ покорности’ быть сегодня магистратомъ и ратманами, завтра парламентомъ и ‘почтенными ораторами’, постоянно озираясь на начальство: ‘такъ ли’?… но все это представительство выходитъ какимъ-то представленіемъ,— вся эта дланная жизнь лишена настоящей жизненной, творческой силы!
Жизни, жизни, настоящей жизни!… Еслибъ администрація позволила намъ дать ей совтъ, мы бы сказали ей: не бойтесь жизни, а вызывайте ея проявленія! Она одна въ состояніи оболванить, передлать, обрусить и одухотворить вс нагроможденные вами такъ неумло, такъ обезьянски и такъ насильственно, всевозможные нерусскіе порядки и формы. Пусть она и нашалитъ, надлаетъ глупостей и вздору подчасъ: не смущайтесь тмъ,— это принадлежность развитія, это все къ росту, въ науку, жизнь же сама и цленіе подастъ. На то вдь и власть, чтобъ не допускать до положительно-вредныхъ уклоненій, на то и государственный умъ — понимать, что не споткнувшись ходить не выучиваются. Имете вы дло съ общественными корпораціями: не угашайте въ нихъ духа, не раздражайте ихъ понапрасну, признайте за ними нравственныя права сборной личности, дорожите ихъ чувствомъ чести и самостоятельности, ихъ историческимъ самосознаніемъ. Не тсните жизни, и она, эта русская жизнь, выправится и своимъ, еще не заглохшимъ въ ней историческимъ духомъ, спасетъ себя и васъ. Вдь, говоря по совсти: что значатъ ре грхи и промахи нашихъ городскихъ и иныхъ общественныхъ учрежденій — съ грхами и промахами самой нашей администраціи?
Если таковы были превратности судьбы въ самоуправленіи вашихъ городовъ, то сердце стынетъ при мысли: неужели таковымъ превратностямъ, такой петербургской издльщин подвергнется и русское село?!.. Уже занесена надъ мимъ скира.— Коммиссія такъ-назвваемая Кахановская близь дверей стоитъ, подбивается къ нему, грозитъ раздвоить его и превратить, судя по слухамъ, одну его половину въ какое-то подобіе муниципалитета съ своего рода представительнымъ собраніемъ вмсто древняго вча. Невозможно будетъ уже мужикамъ напримръ, какъ прежде бывало, міромъ воспретить существованіе кабака въ черт села,— ‘правовой порядокъ’ такого патріархальнаго самовластія не доводитъ… А если и село у насъ погибнетъ,— это послднее убжище неказенной, нештатной Руси,— если эта народно- историческая соль обуяетъ, ‘чимъ осолимся’?…