По поводу статьи ‘Сверной Почты’ объ отношеніи русской печати къ прибалтійскому вопросу.
По поводу статьи ‘Сверной Почты’ объ отношеніи русской печати къ прибалтійскому вопросу.
‘Москва’, 14-го ноября 1867 г.
По поводу статьи ‘Северной Почты’ об отношении русской печати к прибалтийскому вопросу, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1867
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Прибалтійскій Вопросъ. Внутреннія дла Россіи. Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’ и ‘Руси’. Введеніе къ украинскимъ ярмаркамъ. 1860-1886. Томъ шестой
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1887
Наконецъ оффиціальный органъ министерства внутреннихъ длъ, досел воздерживавшійся отъ всякаго участія въ полемик по дламъ Прибалтійскаго края, выступилъ на арену спора и положилъ на всы свое полновсное оффиціальное слово. Мы дорожимъ всякимъ разъясненіемъ правительственной мысли и потому придаемъ особенную важность стать ‘Сверной Почты’ (которую и перепечатываемъ ниже). Правда, статья помщена въ отдл неоффиціальномъ, но тмъ не мене я по форм, и по тону, и по содержанію — ея характеръ вполн оффиціальный, она говоритъ отъ имени правительства, и автор ея ублажаетъ и угрожаетъ какъ власть имущій. Мы давно ожидали появленія подобной статьи. Она была нужна — въ виду тхъ клеветъ, которыя, какъ изъ рога изобилія, сыпались на Россію и русское правительство, изъ газетнаго скарба германской прессы, въ форм корреспонденцій изъ Риги, изъ Митавы, изъ ‘deutschen Ostsee-Provinzen’, или въ форм руководящихъ и особыхъ статей. Какъ ни друженъ былъ отпоръ русской журналистики такому, не то что походу, но натиску заграничной печати, безбоязненно посягавшей на русскую народную и государственную честь и нагло возвщавшей, что она является на смну умолкшихъ прибалтійскихъ газетъ,— этотъ отпоръ нашей журналистики не могъ оказывать надлежащаго своего дйствія, именно при молчаніи ея оффиціальныхъ органовъ. Германскія періодическія изданія, пользуясь этимъ молчаніемъ, наперерывъ старались доказать, что русскія газеты находятся въ противорчіи съ правительственнымъ воззрніемъ на дло, а русскія гавоты, съ своей стороны, были дйствительно поставлены въ неловкое положеніе распоряженіемъ цензурнаго вдомства относительно прибалтійской печати,— распоряженіемъ, которое такъ искусно умла эксплуатировать, къ своей выгод, германская пресса.
Нтъ сомннія, что и теперь статья ‘Сверной почты’ подвергается за границей, да даже и у насъ дома, всевозможнымъ превратнымъ истолкованіямъ,— именно какъ статья направленная будто бы противъ русской печати. Не знаемъ, что по своему обыкновенію, будутъ читать наши противники между строкъ, но, читая самыя строки, мы убждаемся только въ томъ, что статья оффиціальнаго органа министерства внутреннихъ длъ является какъ бы въ подтвержденіе и оправданіе мыслей и положеній, высказанныхъ русскою печатью. По крайней мр ‘Москва’ да, кажется, и ‘Московскія Вдомости’ постоянно старались освободить ‘прибалтійскій вопросъ’ отъ той посторонней и зловредной примси, которую привносили въ него нкоторые неумренные ревнители германской національности, да и самый вопросъ низвести съ пьедестала не только вопроса европейскаго, на который пытались его поставить корреспонденты изъ прибалтійскихъ губерній въ германскихъ газетахъ, но и вообще ‘вопроса’. Мы съ своей стороны даже никогда не жаловали въ чинъ ‘вопроса’ то несомннное право, на которомъ основывались послднія мудрыя правительственныя распоряженія относительно этого края, и т немудреные способы примненій къ длу этихъ распоряженій,— способы, для успха которыхъ достаточно было простой покорности и повиновенія со стороны врнаго и преданнаго населенія. Совершенно основательно говоритъ ‘Сверная Почта’, что ‘неправильная постановка вопросовъ затемняетъ ихъ истинное значеніе’. Мы постоянно ратовали противъ такой неправильной постановки вопросовъ прибалтійскою и германскою прессой, которая, къ сожалнію, съ упорной неправильностью представляетъ Прибалтійскій край вполн принадлежащимъ германской національности и упускаетъ изъ виду 1,700,000 кореннаго, туземнаго, не германскаго племени на 130,000 жителей нмецкаго происхожденія: понятно, что, вн этихъ существенныхъ данныхъ, постановка вопросовъ и не можетъ быти иною какъ ‘неправильною’, употребляя выраженіе ‘Сверной Почты’. ‘Неврная оцнка,— продолжаетъ дале газета министерства внутреннихъ длъ,— правительственныхъ распоряженій измняетъ ихъ смыслъ и возбуждаетъ недоразумнія насчетъ его дальнйшихъ видовъ’. Эти слова служатъ прямымъ и строгимъ обличеніемъ той неврной оцнки, какую нашло себ въ заграничной печати и въ ея корреспонденціяхъ изъ прибалтійскихъ губерній высочайше утвержденное положеніе комитета министровъ 1 іюня. Въ самомъ дл, не читаемъ ли мы въ ‘Allgemeine Zeitung’ (см. No 163 ‘Москвы’), что это положеніе 1 іюня ‘есть такое, такое нарушеніе правъ, предъ которымъ остановился даже, ни предъ чмъ не останавливавшійся, покойный императоръ Николай’?
Не утверждаетъ ли эта газета, что самая русская рчь русскаго Государя въ Риг равнозначительна ‘уничтоженію нмецкаго языка, какъ гарантированнаго права’? Не обвиваетъ ли прибалтійскій корреспондентъ ‘Bromberger Zeitung’ учрежденіе русской гимназіи и введеніе русскаго языка, какъ обязательнаго въ казенныхъ заведеніяхъ, такою мрой, которая (см. No 159 ‘Москвы’) die heiligsten Menschenrechte mit Fаssen tritt (попираетъ ногами священнйшія права человчества)? Именно такого рода ‘неврная оцнка’,— исчисляемъ строгія обличительныя выраженія ‘Сверной Почты’,— ‘возбужденіе неосновательныхъ подозрній’, ‘ошибочныя опасенія насчетъ цлаго ряда принудительныхъ мръ, будто бы предназначенныхъ къ окончательному устраненію всхъ мстныхъ особенностей’,— именно все это и вызвало, наконецъ, дружный отпоръ со стороны нкоторыхъ органовъ русской печати. Оффиціальная газета министерства внутреннихъ длъ такъ врно и мтко охарактеризовала всю ту агитацію, которая производилась иностранною журналистикой, съ помощью цлой фаланги корреспондентовъ, принадлежащихъ, вроятно, къ какой-нибудь партіи ультрагерманскихъ націоналовъ въ прибалтійскихъ губерніяхъ, что уже по одному этому мы должны признать статью ‘Сверной Почты’ направленною почти исключительно противъ нерусской печати. Ничего подобнаго не встрчали мы въ русскихъ газетахъ. По крайней мр ‘Москва’ съ своей стороны не только никогда не домогалась окончательнаго устраненія, какъ выражается ‘Сверная Почта’, ‘мстныхъ особенностей края’, свойства историческаго, этнографическаго и вроисповднаго, ‘въ состав его населенія’,— но напротивъ всегда признавала, вмст съ органомъ министерства внутреннихъ длъ, законность этихъ мстныхъ особенностей, какъ скоро он не нарушаютъ государственнаго единства и не вредны государственнымъ интересамъ. Именно на этомъ основаніи и отстаивала ‘Москва’, между прочимъ, право этихъ ‘мстныхъ особенностей’ за Латышами и Эстами — противъ покушенія стереть эти ‘особенности’ насильственною германизаціей. Надемся, что ‘Сверная Почта’ отдастъ намъ, въ этомъ отношеніи, полную справедливость. Никогда также ‘Москва’ не стремилась (выписываемъ подлинныя слова правительственной газеты о тхъ опасеніяхъ, которыя распространились въ Прибалтійскомъ кра), никогда, повторяемъ, ‘Москва’ не стремилась къ стсненію ‘гарантированной закономъ свободы протестантскаго вроисповданія’, и только выражала желаніе, чтобы точно также не подвергалась стсненію гарантированная закономъ свобода вроисповданія православнаго. Никогда также ‘Москва’ не проповдывала ‘удаленія нмецкаго языка даже изъ тхъ предловъ, въ которыхъ онъ соотвтствуетъ нуждамъ и законнымъ правамъ мстнаго населенія и не нарушаетъ общихъ условій государственнаго единства’. Выраженное здсь ‘Сверною Почтой’ признаніе, за нмецкою частью населенія, права на національный ея языкъ въ извстныхъ предлахъ, иметъ въ своемъ основаніи такое либеральное и гуманное начало, съ которымъ мы не только сочувствуемъ, во котораго постоянно держались во всхъ статьяхъ по дламъ Прибалтійскаго края. Точка зрнія ‘Сверной Почты’ открываетъ широкіе горизонты во вс стороны. Становясь на эту точку, постановленную оффиціальнымъ органомъ министерства внутреннихъ длъ, мы не можемъ, съ одной стороны, не признать правъ нмецкаго языка, съ другой стороны точно также не признать и правъ не только латышскаго и эстскаго населенія на ихъ мстныя нарчія, но даже и русскаго населенія на употребленіе русскаго языка. Руководствуясь тою же точкой зрнія, мы постоянно противились, выражаясь словами ‘Сверной Почты’, удаленію этихъ нарчій и русскаго языка ‘изъ тхъ предловъ, въ которыхъ они соотвтствуютъ нуждамъ и законнымъ правамъ мстныхъ населеній и не нарушаютъ условій государственнаго единства’. Въ силу именно того начала, которое такъ высоко вознесено ‘Сверною Почтой’, отстаивали мы права семи осьмыхъ всего населенія въ Нарв, чисто-русскихъ по происхожденію, не понимающихъ по-нмецки ни, слова, но приневоленныхъ судиться на язык одной осьмой населенія, т. е. по-нмецки. Безъ сомннія, не ‘Сверная Почта’, такъ врно установившая точку зрнія на вопросъ о правахъ языка, станетъ отрицать, что нуждамъ русскаго населенія въ Нарв соотвтствуетъ языкъ русскій, и что признаніе за русскимъ языкомъ его правъ въ Нарв не нарушаетъ условій русскаго государственнаго единства.
Повторяемъ, намъ было особенно пріятно встртить въ ‘Сверной Почт’ мысль, которую мы такъ часто и на разные лады развивали въ нашей газет. ‘Правительство,— говоритъ оффиціальный органъ,— не стремится къ принудительному сглаживанію всхъ оттнковъ и не иметъ въ виду безразличнаго уничтоженія всхъ особенностей края’, требуя отъ прибалтійскихъ губерній безусловнаго подчиненія началахъ государственнаго единства, оно принимаетъ въ соображеніе эти особеннности и оттнки и пр. Мы всегда утверждали, что единство не значитъ единообразіе, и разнообразіе жизни не исключаетъ государственнаго единства. Въ 144 No ‘Москвы’ мы именно говорили, что, въ силу послднихъ распоряженій правительства, прибалтійскимъ губерніяхъ предстоитъ ‘признать русскій языкъ языкомъ государственнымъ, общимъ для всхъ народностей края, при сохраненіи и за большинствомъ и за меньшинствомъ полной свободы своей народности въ частной и даже общественной жизни, напр. въ литератур, въ своихъ, на собственный счетъ содержимыхъ, школахъ и т. д. и т. д.’ Кажется, ясно и опредлительно. Въ то же время мы энергически возставали противъ притязанія одной части населенія, и именно нмецкой, принудительными мрами сгладить вс оттнки и особенности остальныхъ частей населенія и подвести ихъ подъ одинъ общій уровень германской національности. Органъ министерства внутреннихъ длъ не можетъ, не впадая въ противорчіе съ самимъ собою, осудить нашъ отпоръ подобнымъ стремленіямъ. Начала, высказанныя имъ въ стать, обязываютъ его, напротивъ, присоединиться къ нашему мннію.
Въ этомъ же смысл говорила, впрочемъ, и нея русская журналистика. Никогда ни намъ, ни нашимъ собратамъ по журналистик, да и никому изъ Русскихъ — не приходило въ голову русить почтенныхъ бароновъ,бюргеровъ и литератовъ и все стотридцатитысячное нмецкое населеніе Прибалтійскаго края. Но не желая русить лицъ нмецкаго происхожденія, мы не можемъ сочувствовать желанію нкоторыхъ германофиловъ: нмечить Русскихъ, поселенныхъ въ кра и въ город Нарв, нмечить и милліонъ семьсотъ тысячъ не-нмецкаго туземнаго, кореннаго населенія. Смемъ думать, что такому желанію не можетъ сочувствовать и ‘Сверная Почта’, мало того, основываясь на благородномъ нерасположеніи къ принудительности и, выраженномъ органомъ министерства внутреннихъ длъ, мы несомннно уврены, что онъ признаетъ всю справедливость нашего литературнаго протеста противъ ‘насильственнаго онмеченія не-нмецкаго населенія края’ (No 136).
Намъ вполн и вполн сочувственно осужденіе, произнесенное ‘Сверною Почтой’, раздражительности полемики и крайности взглядовъ и направленій, при этомъ обнаруженныхъ. Нельзя не согласиться съ этою врною оцнкой полемическихъ пріемовъ и мнній нмецкихъ газетъ, какъ прибалтійскихъ, такъ и нмецкихъ, потому что только къ нимъ, а не къ русскимъ газетамъ, можетъ относиться упрекъ ‘Сверной Почты’. Какъ же иначе какъ не крайностью взгляда можно объяснить, и чему иному какъ не раздражительности надо приписать т выраженія, которыя мы привели выше изъ прибалтійскихъ корреспонденцій въ заграничныхъ газетахъ, равно какъ названіе русской правительственной политики brutale Nivellirungspolitik и т. п.? Мы могли бы привести нсколько десятковъ примровъ подобныхъ отзывовъ заграничной печати и ея прибалтійскихъ корреспондентовъ, но не желаемъ раздражать этимъ напоминаніемъ народное чувство нашихъ читателей. Скажемъ только, что не русская журналистика была зачинщицею въ этой полемик, напротивъ она находилась въ положеніи оборонительномъ и не могла, не считала даже себя въ прав — молчать и не вступаться за оскорбленную, оклеветанную честь русскаго народа и государства: Если въ нкоторыхъ русскихъ газетахъ и вырывались изрдка, въ жару отпора разнымъ неприличнымъ выходкамъ, и рзкія выраженія, то они находили себ осужденіе и противувсъ въ другихъ органахъ русской печати. Мы съ своей стороны всегда признавали такое положеніе спора прискорбнымъ. ‘Дло зашло далеко,— писали мы въ 159 No,— мы истинно о томъ сожалемъ, но оно еще поправимо, если успютъ образумиться во-время неистовые фанатики германскаго единства въ сред нмецкаго прибалтійскаго населенія: надо же думать, что есть въ этомъ населеніи и здоровые элементы‘.
Оффиціальный органъ министерства внутреннихъ длъ считаетъ необходимымъ вновь сдлать гласнымъ убжденіе правительства въ чувствахъ преданности престолу и отечеству нмецкаго населенія Прибалтійскаго края, столь часто запечатлнныхъ кровью на пол брани и пр. Позволимъ себ замтить, что эти строки — только слабое отраженіе той же самой мысли, которая столько разъ и несравненно сильне была выражена на страницахъ е Московскихъ Вдомостей’ и ‘Москвы’, да кажется и прочихъ русскихъ періодическихъ изданій. ‘Мы никогда не дерзнемъ наводить хоть сомннія,— писали мы въ 144 No,— на врноподданническую доблесть нмецкаго населенія: слишкомъ много у насъ Нмцевъ, послужившихъ Россіи врой и правдой, отдавшихъ за нее душу, пролившихъ за нее кровь, — Нмцевъ, которыхъ имена стали народными именами и въ Россіи’. Поэтому-то мы, оберегая ихъ честь и въ предупрежденіе неправильныхъ навтовъ, и приглашали ихъ отречься отъ всякой солидарности съ тою партіей фанатиковъ германской національности, которая сочла нужнымъ апеллировать на русское правительство къ германской власти, призывать ея дипломатическое вмшательство, агитировать общественное мнніе въ Европ, и въ дйствіяхъ которой намъ трудно было бы усмотрть доказательства особенной преданности Россіи’.
Такимъ образомъ, разобравъ внимательно статью оффиціальнаго органа министерства внутреннихъ длъ, мы погршили бы и противъ логики и противъ фактической истины, еслибы сочли эту статью осужденіемъ тхъ началъ, которыхъ держалась русская печать въ полемик по дламъ Прибалтійскаго края. Напротивъ, вс основныя положенія статьи, въ логическихъ своихъ выводахъ, могутъ служить только подтвержденіемъ и оправданіемъ взглядовъ нашей же журналистики, за исключеніемъ какихъ-нибудь рдкихъ и случайныхъ ея уклоненій во вншнихъ формахъ полемики, уклоненій, вызванныхъ такими же уклоненіями враждебной печати. ‘Сверная Почта’ справедливо осуждаетъ ‘возбужденіе племенной непріязни, усиліе возстановить одинъ классъ общества противъ другаго или одну часть населенія противъ другой’ и г. п., и справедливо считаетъ ‘послдствія такого направленія вредными’. Мы вполн раздляемъ мнніе оффиціальной газеты. Мы позволимъ себ только замтить, что такое вредное направленіе исходитъ не изъ литературы, а изъ жизни, и хотя ‘Сверная Почта’ полагаетъ возможнымъ упразднить его помощью закона 6 апрля о печати, однакожь едвали оно можетъ быть устранено иначе какъ устраненіемъ самихъ тхъ жизненныхъ условій, которыя производятъ эти прискорбныя столкновенія непріязни племенной и сословной.
Полагаемъ, что только дополнимъ мысль ‘Сверной Почты’ слдующимъ общимъ выводомъ:
Никакого ‘балтійскаго вопроса’ не существуетъ. Не существуетъ ни вражды, ни ненависти въ русскомъ обществ къ людямъ нмецкаго происхожденія, ни стремленія къ нивеллировк или сглаживанію всхъ живыхъ оттнковъ и особенностей незначительной нмецкой части прибалтійскаго населенія. Мысль о насильственномъ ста тридцати тысячъ жителей нмецкаго происхожденія выдумана не Русскими, порождена страхомъ нкоторыхъ нмецкихъ корпорацій, которыхъ стремленія дйствительно достойны всякого осужденія, и которыхъ мы не смшиваемъ съ здоровымъ, честнымъ и полезнымъ для Россіи элементомъ нмецкаго населенія. Но дло вовсе не о какихъ-нибудь 130,000 Нмцахъ, составляющихъ только одну десятую часть всхъ жителей края, а о 1,700,000 не-Нмцевъ, Латышей и Эстовъ, составляющихъ девять десятыхъ жителей края. Бесь вопросъ, и вопросъ серьезный, котораго государственное значеніе ‘Сверная Почта’ не можетъ не оцнить,— о будущности этихъ девяти десятыхъ всего населенія. Вопросъ въ томъ: стать ли этимъ 1,700,000 не-нмецкихъ жителей — Нмцами, или же Русскими, съ сохраненіемъ, въ послднемъ случа, даже своихъ племенныхъ особенностей? Теперь они стоятъ на перепутьи, теперь, покуда, они не-Нмцы и Нмцами быть не желаютъ, а тянутъ всхъ сердцемъ къ Россіи. Настоящая историческая минута важна: она ршаетъ ихъ судьбу. Спрашивается: слдуетъ ли допустить теперь полную свободу германизаціи этихъ девяти десятыхъ всего населенія, или слдуетъ заботиться объ извстной степени ихъ обруснія? Если допустить полную германизацію этихъ 1,700,000 жителей, то Прибалтійскій край,— теперь, по своему населенію, вовсе не нмецкій,— станетъ сплошнымъ нмецкимъ или германскимъ краемъ, а ставши таковымъ, силою исторической логики и по естественному закону національнаго взаимнаго притяженія, не можетъ онъ современемъ не стать и частью Германіи. Это просто какъ дважды два четыре и ясно какъ Божій день. Мы ставимъ вопросъ безъ всякаго раздраженія, и думаемъ, что ни ‘Сверная Почта’, ни т доблестные Нмцы, которые такъ ревностно подвизались и подвизаются на русскомъ служебномъ поприщ и которые такъ преданы русскому государству, не пожелаютъ этому вопросу разршенія вреднаго интересамъ русскаго государства. А если не желаютъ, то этимъ самымъ не признаютъ ли они за правительствомъ обязанности стремиться къ разршенію благопріятному и, слдовательно, въ виду именно этой цли — направлять и правительственную дятельность въ Прибалтійскомъ кра?…