МИССЪ НЕВИЛЬ.
МИССЪ НЕВИЛЬ.
Романъ въ двухъ частяхъ съ англійскаго.
Б. М. Крокеръ.
Б. М. Крокеръ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
——
V.
V.
Мисс Невиль, Крокер Бифия-Мэри, Год: 1883
Время на прочтение: 246 минут(ы)
— Миссъ Нора! Миссъ Нора! Какъ разсердится ддушка, увидя, что вы тутъ длаете! Зачмъ вы копаете ямы подъ молодыми деревьями?
— Не твое дло, душка, отвтила я дерзко, — не теряй тутъ времени, присматриваясь къ нашей работ, иди лучше кушать, а то картофель простынетъ.
Стоя на колняхъ на земл, я обими руками выгребала землю изъ ямы и не сочла даже нужнымъ повернуть головы. ‘Душка’,— хмурый, пожилой человкъ съ загорлымъ лицомъ, въ поношенной шляп, посмотрлъ нсколько секундъ на наше занятіе съ выраженіемъ глубочайшаго неудовольствія, затмъ послдовалъ моему совту и, ворча и бранясь, поплелся по алле.
— Вотъ такъ дти! Настоящіе черти! Висльники! Египетскія казни пріятне въ сравненіи съ ними…
Ушедшій съ такимъ видимымъ негодованіемъ былъ управляющій и садовникъ ддушки, мистеръ Джонъ Келли, котораго мы прозвали ‘душкой’, такъ какъ во всей окрестности Упперъ-Ормонда онъ слылъ человкомъ самымъ невжливымъ, грубымъ и сердитымъ.
Чертей и висльниковъ, о которыхъ онъ говорилъ, было трое: Роди, Дебъ и я — Нора О’Нейль. Мы были усиленно заняты, по крайней мр Роди и я. Дебъ смотрла. Это было ея главнымъ талантомъ. Мы закапывали бутылку съ документомъ.
— Теперь, кажется, достаточно глубоко, воскликнула я, вскакивая и стряхивая землю съ моего легкаго, голубаго ситцеваго платья.— Прочти-ка еще разъ, Роди, прежде чмъ мы запрячемъ его въ бутылку.
Роди развернулъ кусокъ блестящаго, благо картона — бывшаго первоначально крышкой коробки отъ лентъ — и прочелъ безъ остановки:
‘Мы, нижеподписавшіеся, клянемся сойтись подъ этимъ деревомъ черезъ десять лтъ. 17 іюля 1870 г.
Подписали: Родерикъ Френчъ — двнадцати лтъ.
Дебора Френчъ — одиннадцати лтъ.
Нора О’Нейль — одиннадцати лтъ.
P. S. Если мы умремъ, то мы тутъ не встртимся’.
— Чудесно! замтила я, взяла документъ своей испачканной рукою и съ благоговніемъ перечитала его еще разъ. Увренъ ли ты, Роди, что ‘клянемся’ пишется черезъ два н? Мн кажется, что это неправильно.
— Правильно или неправильно — это все равно, отвтилъ Роди, не смущаясь,— кром насъ никто этого не увидитъ. А теперь впихнемъ его въ бутылку. Гд же сюргучъ?
Изъ глубины своего кармана Дебъ, не торопясь, вытащила огарокъ свчи, три спички, палочку краснаго сюргуча, цвтной бумажный носовой платокъ и горсть крыжовника. Разсортировавъ эти предметы, мы съ восторгомъ взглянули еще разъ на наше сокровище, бережно завернули его въ темную бумагу и вложили въ пустую пивную бутылку, которую забили пробкой, запечатали и закопали.
— Готово, воскликнула я радостно, энергически утаптывая землю. Надюсь, что душка не станетъ тутъ рыть, а если найдетъ, не обрадуется содержимому бутылки, прибавила я, набрасывая сухіе листья и траву и скрывая этимъ слды нашей дятельности.
— Но какъ отыщемъ мы это мсто черезъ десять лтъ? спросила практическая Дебъ съ сомнніемъ.
— Разв ты не видишь, глупенькая, что имена наши вырзаны въ кор дерева? замтилъ ея братъ сердито.
Она взглянула на верхъ и въ двухъ футахъ надъ головою увидла свже вырзанное кривыми буквами ‘Нора’, а немного пониже Роди поставилъ громадное Р.
— Вотъ, продолжалъ онъ и подалъ сестр страшнаго вида загнутый ножъ.— Выржь свое Д, тогда все будетъ покончено.
— Я не могу! Я не умю вырзывать! У меня болитъ отъ этого рука, проговорила жалобно Дебора. Послушай, Роди, теб это не трудно, и ты такъ хорошо это длаешь, польстила она,— прошу тебя, сдлай это за меня.
— Я узнаю твою лнь, отвтилъ онъ, ни мало не тронутый ея комплиментомъ, и презрительно смрилъ сестру съ головы до ногъ. Заставлять другихъ работать за себя ты можешь, но длать что-либо самой — теб это не нравится. Во всякомъ случа, прелестная миссъ, вы нарвете мн за это тарелку самаго лучшаго крыжовника! закончилъ онъ съ достоинствомъ, повернулся съ ножомъ въ рук и сдлалъ первый длинный и глубокій надрзъ для Д.
Стоя съ руками, заложенными за спину, и со шляпой, сползшей мн на затылокъ, я задумалась и вдругъ проговорила:
— Какъ мы будемъ выглядть черезъ десять лтъ!
— Какъ мы будемъ выглядть? воскликнула Дебъ съ необычайною живостью.
— Такъ же, какъ и теперь, но только будемъ больше. Конечно, у насъ будутъ т же самыя лица.
— Надюсь, что не т же — ради Норы, раздалось откровенное замчаніе Роди, продолжавшаго все глубже надрзывать кору.
— Ты, кажется, желаешь видть меня еще красиве? опросила я вжливо, растягивая ротъ въ широкую улыбку.
— Еще красиве! засмялся онъ.— Это великолпно! Во многихъ отношеніяхъ ты славный парень и въ бганьи, лазаньи и бросаньи камней можешь поспорить съ любымъ мальчикомъ. Теб бы и слдовало быть мальчикомъ. Но для двочки,— ты и сама это знаешь — ты ужасно некрасива.
Онъ замолчалъ и, держа ножъ въ рук, спокойно посмотрлъ на меня.
— У тебя красные волосы, моя бдная Миггсъ. Миггсъ меня называли въ насмшку.
— Темнорыжіе — каштановые, поправила я Роди.
— Красные волосы, продолжалъ онъ, не обращая вниманія на мое замчаніе, — большіе кошачьи глаза и столько веснушекъ, что лицо твое похоже на яйцо цесарки.
— Я смуглая, но не веснусчатая, поправила я снова.
— Съ крапинками, какъ яйцо цесарки, закончилъ онъ моеописаніе. Ноги какъ палки, руки какъ у обезьяны. Желалъ-ли бы я видть тебя красиве?
Вопросъ этотъ показался ему дотого комичнымъ, что онъ неудержимо расхохотался и въ изнеможеніи прислонился къ дереву. Я знала, что я нехороша, насколько хватало моей памяти, фактъ этотъ подтверждали вс. Тмъ не мене мн было очень непріятно слышать такой откровенный и безцеремонный отзывъ. Покраснвъ съ досады, я спросила сердито: А Дебъ, что скажешь ты объ ней?
— Дебъ красива, отвтилъ онъ, посмотрвъ на свою сестру съ видомъ знатока.
— Свтлые волосы, синіе глаза, немножко неуклюжая фигура — въ ней проглядываетъ лнь и самомнніе…
— Неуклюжая фигура! пропищала Дебъ,— а какая же фигура у тебя? противный, упрямый, глупый невжа!
— Этого достаточно, заврилъ Роди и успокоительно махнулъ рукою. Не раздражайся, дорогое мое дитя! Успокойся?
— Я вовсе не твое дорогое дитя! закричала въ бшенств его сестра.
— Ну, тогда, мое злое дитя, если теб это боле нравится. Не станемъ спорить о нашихъ личныхъ достоинствахъ. Я сказалъ, что ты красива, и этого, кажется, довольно, больше ты не можешь требовать. Посмотри на Нору, которая не иметъ ни красиваго лица, ни красивой фигуры и не огорчается этимъ. При этомъ онъ указалъ ножомъ въ ту сторону, гд я, усвшись на нижней втк сосдняго бука и упершись руками въ бока, болтала ногами, стараясь казаться по возможности спокойной и равнодушной. Замтивъ, что Дебъ все еще продолжаетъ сердиться, онъ прибавилъ съ досадой:
— Ты вроятно станешь дуться цлый день, поэтому и сожалю, что не сказалъ еще, что у тебя горбъ! закончилъ онъ, вытирая ножъ объ рукавъ своей курточки, складывая его и собираясь уйти.
Быстрые шаги, раздавшіеся вблизи, привлекли наше вниманіе. Мы услышали веселое насвистываніе, и вскор изъ-за кустовъ показался молодой человкъ, лтъ восемнадцати, за которымъ слдовала прекрасная пестрая лягавая собака.
— Это Бересфордъ, зашепталъ Роди съ трагической миной. Онъ должно быть страшно сердитъ за яблочный муссъ въ кровати. Идите за это дерево и не показывайтесь ему. Станьте такъ, точно вы его не видите, и не отвчайте, если онъ заговоритъ. Сожмитесь, съежьтесь, присядьте.
Но трудный и замысловатый этотъ маневръ не удался. Не легко было скрыться отъ зоркихъ глазъ Бересфорда. Въ слдующее мгновеніе онъ стоялъ передъ нами.
— Вы здсь, воскликнулъ онъ боле удивленный, чмъ обрадованный. Вотъ пріятная неожиданность! Что вы тутъ длаете, бсенята? Что замышляете новаго?
Мы молчали съ достоинствомъ, стараясь глядть на него какъ можно глупе.
— Бсенята глухонмые! Вотъ такъ счастье! проговорилъ онъ и посмотрлъ на насъ съ величайшимъ удивленіемъ. Нсколько минутъ мы стояли другъ противъ друга. Онъ смотрлъ на насъ съ нескрываемымъ презрніемъ, а мы уставились на него такъ вызывающе, насколько у насъ хватало силъ, а это было не мало.
— Теперь, надюсь, мы узнаемъ другъ друга при слдующей встрч, проговорилъ наконецъ Морисъ съ ироническою вжливостью. Впрочемъ, теб я отдаю первенство, ты безусловно самая некрасивая, обратился онъ спокойно ко мн.
Судорожная улыбка была моимъ единственнымъ отвтомъ.
— Смйся, дитя мое, смйся, но позволь себя дружески предостеречь. Боюсь, чтобы теб не пришлось переставить уши назадъ, когда ротъ твой станетъ еще больше! прибавилъ онъ съ убжденіемъ и участливо.
Затмъ онъ снялъ шляпу, поклонился съ изысканною вжливостью и сказалъ.— Ну, прощайте ‘Дти въ лсу’. Если бы вы знали, какъ тяжело мн разставаться съ вами. Но я чуть было не забылъ поблагодарить васъ за прекрасный яблочный муссъ, который вы приготовили для меня въ кровати. Кустъ репейника въ ногахъ былъ также геніальнымъ изобртеніемъ, достойнымъ патента.
Мое подавленное фырканье показало ясно (если доказательства требовались вообще), что это дло моихъ рукъ.
— Но нужно вамъ сказать, юные мои друзья, продолжалъ онъ, возвышая голосъ и злобно сверкнувъ на насъ своими темносрыми глазами,— нужно вамъ сказать, что вс эти фокусы мн уже надоли. Совтую вамъ избрать другой предметъ для проявленія вашей дятельности, шутки ваши утомительно однообразны. Мн скучно находить постоянно муку въ моихъ карманахъ, воду въ сапогахъ, нюхательный табакъ подъ носовыми платками, не говоря уже о растасканномъ по всмъ угламъ плать. Если вы полагаете, что еще долго будете шалить въ моей комнат, то мн приходится разочаровать васъ. Разъ на всегда объявляю вамъ, что если вы еще удостоите меня вашимъ посщеніемъ, я строго накажу за это всхъ троихъ. Помните, что я всегда держу данное слово. И, кивнувъ намъ небрежно, онъ ушелъ, преслдуемый нашимъ смхомъ.
— Какъ я ненавижу его, воскликнула я, идя по боковой алле и сердито растаптывая сосновыя шишки.— Я бы хотла, чтобы онъ никогда не прізжалъ.
— И къ чему твой ддушка пригласилъ его въ Галловъ? спросила Дебъ съ упрекомъ.
— Потому что онъ его наслдникъ, отвтила я раздраженно.— Разв ты не знаешь, что Галловъ будетъ поздне его собственностью?
— Но онъ только племянникъ твоего ддушки, а ты его внучка, утверждала Дебъ, бывшая самой разсудительной изъ насъ троихъ.
— Еслибы у ддушки былъ сынъ, то онъ получилъ бы Галловъ, а такъ какъ у него была только одна дочь, то имніе переходитъ къ сыну его брата. Не можетъ же двушка владть Галловомъ, прибавила я не безъ достоинства.
— Но что же ты будешь тогда длать? освдомился Роди, широко открывая глаза.
— Я получу деньги — много денегъ, отвтила я еще съ большею важностью и замтнымъ вытягиваніемъ шеи.
— Откуда ты знаешь? Сколько ты получишь? спрашивала Дебъ съ сердечнымъ участіемъ.
— Я слышала, какъ няня говорила объ этомъ съ миссъ Флукеръ, он думали, что я сплю.
— А что же он говорили? Разскажи намъ, просила Дебъ, понижая голосъ и взявъ меня за руку.
— Он говорили, отвтила я спокойно, становясь снова естественной и говоря скоро, по обыкновенію,— о порядк наслдованія, о какомъ-то закон, котораго я не поняла, что ддушка заботится объ образованіи Мориса и даетъ его матери по триста фунтовъ ежегодно, но что ни онъ самъ и никто изъ родственниковъ не знакомится съ нею, потому что она была только гувернанткой. Миссъ Флукеръ сказала, что это ужасно, но что это въ порядк вещей:— она сама только гувернантка.
— Вотъ было бы прекрасно, еслибы Морисъ женился на ней, выпалилъ Роди.— Какъ бы взбсился твой ддушка! То-то я замтилъ, что миссъ Флукеръ очень внимательна къ Морису, и онъ покачалъ головою при этомъ остроумномъ замчаніи.
— Чего ты не выдумаешь, воскликнула я сердито.— Морису только восемнадцать лтъ, а сколько миссъ Флукеръ, я уже и не знаю. И кром того, какъ онъ ни гадокъ, насколько я его ненавижу,— все же онъ слишкомъ хорошъ для нея! Съ этими словами я широко распахнула калитку сада, и вскор мы усердно занялись обираніемъ кустовъ крыжовника. И Морисъ, и его женитьба были совершенно забыты.
Морисъ пріхалъ дв недли тому назадъ, чтобы впервые навстить ддушку въ Галлов. Слыша, какъ въ разговор его называли ‘мальчикомъ’, Роди, Дебъ и я съ нетерпніемъ ожидали его прибытія. Мы уже опредлили его роль въ предположенныхъ нами различныхъ развлеченіяхъ и прогулкахъ. Наконецъ онъ пріхалъ! Одного взгляда было достаточно! Онъ такъ же мало подходилъ къ намъ, какъ мы къ нему! Было совершенно неправдоподобно, чтобы онъ сталъ нашимъ товарищемъ. Мы были невжливы, невоспитаны, дерзки, страшные шалуны, никогда добровольно не пронимались за книгу, не носили ни воротничковъ, ни перчатокъ и ничмъ не отличались отъ дикарей.
Морисъ былъ совершеннйшей противоположностью. Онъ много читалъ и ежедневно занимался по нскольку часовъ въ своей комнат,— ‘между тмъ у него были каникулы’ и ‘никто не принуждалъ его къ этому’, говорили мы въ безмрномъ удивленіи. ‘Это домосдъ’, такъ опредлили мы его. Въ немъ не было ни капли веселости, съ нимъ точно такъ же нельзя было шутить, какъ и съ ддушкой, въ немъ не было ничего ирландскаго, за исключеніемъ фамиліи и глазъ. Да, а темпераментъ! Онъ могъ мгновенно вспылить, если его раздражали, и его раздражали! Мы достигали этого продолжительнымъ и громкимъ стукомъ въ его дверь, раньше упомянутыми маленькими нашими любезностями, къ которымъ мы присоединяли еще пуганье въ темнот или неожиданное окачиванье водою изъ верхнихъ оконъ, чмъ зачастую дополняли его утреннее купанье.
Едва-ли требуется говорить, что у насъ не было общихъ интересовъ. Гость нашъ не лазилъ по деревьямъ и не соглашался здить на сосдскихъ ослахъ, запряженныхъ гуськомъ, точно такъ же не нравилась охота на крысъ, ни другія тому подобныя игры. Мы давно жаждали новой жертвы и, такъ какъ онъ не желалъ быть нашимъ сообщникомъ, то, естественно, онъ долженъ былъ стать нашимъ ‘объектомъ’,
Вначал онъ относился къ намъ со снисходительною вжливостью и считалъ наше общество неизбжнымъ зломъ. Онъ даже хотлъ научить насъ играть въ крокетъ и пытался исправить наши ‘манеры’, просилъ меня пришить хотя нсколько пуговицъ къ моимъ сапогамъ, заплести мои разсыпавшіеся волосы и носить перчатки. Онъ выказывалъ по отношенію меня и Дебъ такую учтивость, которая поражала насъ своею новизною, никогда не проходилъ въ дверь раньше насъ и не выхватывалъ изъ-подъ насъ стульевъ, какъ это длалъ обыкновенно Роди. Мы принимали эти любезности съ громкимъ смхомъ, но тмъ не мене мы принимали ихъ. То было время затишья передъ бурей. Но когда мы пустили въ ходъ вс наши остроумныя продлки, отношенія наши, выражаясь мягко, стали очень натянуты.
Никогда въ жизни не забуду, какъ я увидла его въ первый разъ. День былъ дождливый, меня заперли въ классной, гд я, прижимаясь лицомъ къ окну, съ нетерпніемъ ожидала прибытія экипажа. Но вотъ появился Роди изъ пасторскаго дома и подбилъ меня выйти на дворъ.
Дождь прекратился, но все было мокро. Съ крышъ и деревьевъ капало, а куры имли такой видъ, точно только-что вышли изъ ванны. Несмотря на это, я поддалась искушенію!
— Тамъ стоитъ мулъ и телжка Мики Коннора, проговорилъ мой искуситель,— ты сядешь въ нее, а я въ ‘Ковчегъ’, и мы пустимся вскачь до перекрестка. Тебя никто не увидитъ, уговаривалъ онъ меня.
Нужно замтить, что ‘Ковчегомъ’ мы называли маленькую плетеную телжку, очень похожую на корзину для переноски торфа, въ которую запрягался веселый гндой осликъ, привозившій ежедневно пасторскихъ дтей въ Галловъ, гд они вмст со мною пользовались уроками миссъ Флукеръ. Обдали мы вмст, и зачастую дти оставались до самаго чаю. Въ этотъ годъ Роди поступилъ въ школу, и осликъ привозилъ только одного воспитанника.
Возвращаясь посл этого длиннаго отступленія къ Роди, скажу, что я съ радостью согласилась на его предложеніе. Я цлый день была дома, и мн хотлось подышать свжимъ воздухомъ. Я сла въ мокрую телжку, не обращая вниманія на мои чистые чулки и мое самое лучшее платье, и пустила мула короткимъ галопомъ. Такъ хали мы длинной аллеей. Я была впереди Роди на три лошадиныя длины и держалась по средин дороги, не пропуская его впередъ. Мы счастливо миновали ворота, а затмъ началась бшеная скачка. Я стояла въ телжк, какъ античный наздникъ, и моя красная грива разввалась по втру. Какъ мулъ, такъ и оселъ, въ той вроятно надежд, что возвращаются домой, охотно повиновались нашимъ понуканіямъ. Но вотъ Роди опередилъ меня, дорога шла подъ гору, и его экипажъ былъ легче. Криками и дерганіемъ вожжей подгоняла я галопирующаго мула, уже виднлся перекрестокъ, побда моя! Но судьба распорядилась иначе. Уже у самой цли соскочила съ колеса гайка, и я далеко отлетла въ сторону. Я упала въ кучу жидкой грязи, сметенной съ дороги. Съ минуту я была точно оглушена, но скоро опомнилась, какъ вдругъ услышала надъ собою незнакомый голосъ съ страннымъ акцентомъ.
— Бдная двочка, это дйствительно двочка, — точно въ этомъ кто-либо сомнвался,— ты, надюсь, не ушиблась?
— Да, пробормотала я, вставая и оглядываясь въ изумленіи. Я увидла нашъ экипажъ и гндую Кэтъ, увидла нашего кучера Дана, который хотя и привыкъ къ моимъ выходкамъ, но улыбался, закрывшись рукою въ блой перчатк, увидла мула и разломанную телжку, увидла Роди и ‘Ковчегъ’, но неужели молодой человкъ, помогшій мн встать и державшій меня за грязную руку, былъ Морисъ? Конечно, это былъ онъ.
— Что онъ подумаетъ обо мн? было моею первою мыслью.
— Она не ушиблась, съ нею никогда ничего не случается, замтилъ Данъ съ похвальной серьезностью.
— Но кто это? Гд она живетъ? спросилъ участливо новоприбывшій.
— Кто это? Да это ваша собственная кузина, миссъ Нора О’Нейль, кто же можетъ быть больше? сообщилъ Данъ съ неумышленной ироніей. Вотъ прекрасное представленіе! Во всякомъ случа нужно было выпутаться какъ-нибудь изъ неловкаго положенія, и я сочла за самое лучшее представиться по возможности слабой и, поникнувъ головой, направилась къ экипажу. Ужасно непріятное положеніе! Меня поскоблили — грязь съ моего платья буквально скоблили ножомъ Роди — руки мои вытерли носовымъ платкомъ моего родственника и тогда только меня посадили въ экипажъ и повезли домой, между тмъ какъ Данъ сталъ возиться возл моей телжки. Думаю, что никогда въ жизни я не чувствовала себя такой приниженной, какъ во время этого ужаснаго возвращенія домой. Длинныя мои ноги висли, облпленныя грязью, а на моемъ новомъ синемъ плать нельзя было различить ни цвта, ни того, что оно было ново. Руки, лицо и волосы — все было въ грязи. Мн сильно хотлось плакать, но я воздержалась отъ слезъ съ истиннымъ геройствомъ. Слезы еще ухудшили бы мое положеніе, такъ какъ у меня не было носоваго платка. Украдкой я посматривала на своего спутника. Въ немъ все было безукоризненно. Изящный темный лтній костюмъ, прекрасное блье, поразительно хорошо сидящіе сапоги, поразительно красивая нога — извстная нога Бересфордовъ съ высокимъ подъемомъ — все это я хорошо замтила и уныло смотрла на свои собственныя оконечности — дв безформенныя грязныя массы.
— Какъ это случилось? спросилъ онъ вдругъ, избгая изъ чувства деликатности смотрть на меня.
— Я хала, и телжка опрокинулась, произнесла я жалобно.
— Я это видлъ, отвтилъ онъ, стараясь скрыть улыбку.— Но зачмъ ты такъ хала?
— Я всегда зжу такъ, отвтила я кратко.
— О!
Въ этомъ ‘о’ заключался цлый міръ порицанія, и я замолчала. Молчаніе мое не нарушалось до тхъ поръ, пока меня не сдали на нжныя попеченія миссъ Флукеръ, которая поспшно уложила меня въ кровать.
Нужно сознаться, что новый мой знакомый употребилъ вс усилія, чтобы отвратить отъ меня вниманіе, и защищалъ меня на сколько было возможно. Онъ велъ себя прекрасно. Я это вспомнила, когда мн пришлось пережить еще разъ всю эту мучительную сцену, лежа безъ ужина въ кровати и прикладывая свои горячія щеки къ холодному полотну подушекъ.
Обыкновенно мн подавали кушать въ классной. Ддушка завтракалъ въ восемь часовъ утра, не лъ ничего во время lunch’а и обдалъ въ семь часовъ вечера. Мы часто разсуждали съ Дебъ о томъ, какъ можетъ онъ такъ долго выдержать безъ ды, не упавъ въ обморокъ. Мы завтракали въ девять и къ двумъ часамъ, времени нашего обда, всегда были голодны, и хотя затмъ мы неоднократно подкрпляли свои силы изряднымъ количествомъ фруктовъ, но въ шесть часовъ вечера снова ли съ апетитомъ.
На слдующій день посл моей неудачной скачки, ддушка отложилъ свой завтракъ до девяти часовъ и пожелалъ, чтобы я явилась на сцену. Во всемъ блеск чистаго платья, сошла я по лстниц. Свои непослушные локоны я перевязала новой лентой и находила себя вполн красивой, отважно представъ предъ ддушкой и Морисомъ. Когда я появилась въ семейномъ кругу, миссъ Флукеръ, любезно улыбаясь, сидла за чайникомъ, и апетитный холодный паштетъ былъ уже початъ. Какъ ни была я смла, я сильно боялась ддушки. Чтобы не казаться странной, скажу, что его боялись почти вс. Это былъ строгаго вода старикъ съ тонкими аристократическими чертами лица, сдыми волосами и такими же бакенбардами и бровями. Онъ какъ-то особенно сдвигалъ брови и смотрлъ на человка, и это всегда пугало меня.
— Прекрасно, воскликнулъ онъ, когда я робко поздоровалась съ нимъ и сла,— прекрасно, миссъ Нора, вчера вечеромъ, вы изобразили прекрасную сцену. Еще одна такая шалость, — тутъ онъ сдвинулъ брови и уничтожающе посмотрлъ на меня,— я отошлю тебя въ школу,— да, въ школу!
Я взглянула на Мориса, ожидая съ его стороны какого-нибудь признака симпатіи, замтивъ которую я бы почувствовала себя смле, но онъ спокойно намазывалъ масло на поджаренный хлбъ, и у него былъ такой видъ, точно ддушка сказалъ что-нибудь совершенно обыкновенное. Я слдила за Морисомъ, когда онъ говорилъ. Онъ казался совершенно взрослымъ и о многомъ имлъ свое собственное мнніе. Онъ говорилъ о Вульвич, называя его ‘лавкой’. Онъ намревался поступить туда и усердно готовился къ пріемному экзамену. Онъ говорилъ также объ Индіи, о Россіи, о возможности войны между Франціей и Пруссіей. Я положительно была удивлена и, разсматривая его съ безцеремонностью моихъ одиннадцати лтъ, постоянно повторяла мысленно: ‘онъ не подходитъ къ намъ’.
Ддушка и Морисъ прекрасно понимали другъ друга. Они вмст ходили по полямъ, говорили о хозяйств, скотоводств, осушеніи луговъ.
— Теб необходимо познакомиться съ имніемъ и заинтересоваться тмъ, что будетъ твоею собственностью, замтилъ однажды ддушка при мн.
— Разв вы не можете распорядиться иначе? сказалъ Морисъ, указывая на меня взглядомъ.
— Нтъ, отвтилъ ддушка рзко,— порядокъ наслдованія строго опредленъ.
— Но нельзя ли намъ съ вами сообща измнить его? Я считаю гораздо естественне, чтобы Галловъ перешелъ къ ребенку вашей дочери, нежели къ сыну вашего брата.
— Ты замчательно безкорыстный молодой человкъ, проговорилъ ддушка съ гримасой.— Что же, ты намренъ нищенствовать? И онъ недоврчиво и заносчиво посмотрлъ на племянника.
— Нтъ, отвтилъ Морисъ, красня.
— Я хотлъ бы…. то-есть, бормоталъ онъ. Наконецъ ршившись, проговорилъ быстро: — Вы могли бы отдать Галловъ вашей внучк, а уплатить мн извстную сумму, что облегчило бы мн поступленіе на службу. Я не гожусь въ землевладльцы, прибавилъ онъ.
— Вздоръ! Глупости! Пустая болтовня! воскликнулъ ддушка въ сердцахъ, сопровождая каждое слово такимъ сильнымъ ударомъ палки, что съ ковра поднялся цлый столбъ пыли, и Сираксъ въ страх забрался подъ диванъ.— Кто наслдуетъ тысячу акровъ чистой отъ долговъ земли, тому не трудно войти въ роль владльца. Имніе перейдетъ къ теб, все равно, нравится ли это теб или нтъ. Въ теченіе трехсотъ лтъ въ Галлов жили Бересфорды, надюсь, что также будетъ и въ послдующія триста лтъ. Что касается Норы, она блестяще обезпечена, и теб нечего заботиться объ ней.
— Но я ршилъ поступить въ полкъ и думаю, что это мн удастся, отвтилъ Морисъ съ настойчивостью, которой я отъ него не ожидала,— Я всегда желалъ быть солдатомъ и еще ребенкомъ только объ этомъ и мечталъ.
— Прекрасно, сказалъ ддушка и кивнулъ головою, — въ этомъ нтъ ничего необыкновеннаго. Извстно, что одна половина человческой жизни проходитъ въ стремленіи къ красному мундиру, а другая въ стремленіи освободиться отъ него. Вс Бересфорды имли такія же наклонности. Все это хорошо, пока человкъ молодъ и пока ему хочется посмотрть свтъ. Сколько теб лтъ?
— Почти восемнадцать, отвтилъ Морисъ съ видимымъ достоинствомъ.
— Хорошо, даю теб десять лтъ для военной службы, а тамъ увидимъ, не надостъ ли теб она и не захочешь ли ты промнять мечъ на плугъ и поселиться здсь.
Тутъ я стала сильно чихать. Ддушка, совершенно забывшій о моемъ присутствіи, быстро повернулся и, недовольный тмъ, что я слышала ихъ разговоръ, приказалъ мн уйти. Я совершила свое отступленіе, стараясь сохранить при этомъ возможное достоинство.
Ддушка любилъ Мориса, онъ охотно разговаривалъ съ нимъ и интересовался имъ боле, нежели кмъ-либо другимъ. Думаю, что это происходило отъ того, что хотя Морисъ и былъ всегда очень почтителенъ, но не боялся ддушкни несмущался его злобными, саркастическими замчаніями.
Ддушка былъ человкъ разочарованный, озлобленный. Утрата жены, спустя два года посл свадьбы, глубоко потрясла его, бгство единственной его дочери — моей матери — было для него вторымъ тяжелымъ ударомъ, отъ котораго онъ никогда не могъ уже оправиться. Онъ сразу прекратилъ вс свои сношенія съ обществомъ, посвятилъ себя исключительно хозяйству и жилъ такъ замкнуто, не видя никого изъ своихъ прежнихъ друзей и знакомыхъ, точно переселился въ другую часть свта. Вспоминая теперь это время, я нахожу, что Морису было не особенно пріятно въ то лто въ Галлов. Гулять съ раздражительнымъ, жолчнымъ старикомъ и переносить невозможныя шалости трехъ неутомимыхъ, необузданныхъ дтей, вотъ въ чемъ состояли ежедневныя занятія Мориса. Его приготовленіе къ Вульвичскому экзамену было поэтому только пріятнымъ развлеченіемъ. У него не было подходящаго общества, онъ не пользовался ни катаньемъ на лодк, ни верховою здою, ни игрою въ мячъ и не имлъ никакихъ развлеченій. Принимая все это во вниманіе, онъ велъ себя примрно. Былъ почтителенъ и внимателенъ съ ддушкой, любезенъ и вжливъ съ миссъ Флукеръ и выносилъ насъ съ удивительнымъ спокойствіемъ. Думаю, что вскор онъ понялъ, что ничмъ не можетъ насъ такъ разсердить, какъ относясь презрительно къ нашимъ выходкамъ, не замчая нашихъ чудесныхъ остротъ и не теряя самообладанія, если мы пугали его.
He задолго до отъзда Мориса мы были однако порадованы тмъ, что чуть не вывели его изъ себя.
Рченка Слате протекаетъ черезъ одну часть Галлова и иметъ дв мельницы на разстояніи почти двухъ миль. Смотря по тому, работаютъ ли мельницы или стоятъ безъ движенія, измняется и уровень воды. Если работаетъ верхняя мельница,— образуется быстрое, бурное и опасное теченіе. Мы, трое бсенятъ, какъ опредлилъ насъ разъ на всегда Морисъ, имли плоскодонную лодку, для которой было устроено нчто врод гавани, гд она и стояла на цпи. Мы хорошо умли грести, но ограничивали наши поздки катаньемъ между обими мельницами. Мстность эта очень красива. По одному берегу рки тянется густой Галловскій лсъ, по другому, плоскому, идутъ луга, окаймленные кустами ольшаника.
Въ одинъ изъ вечеровъ, мы только-что возвратились съ прогулки и привязали лодку, какъ съ удивленіемъ увидли идущими къ берегу миссъ Флукеръ и Мориса. Миссъ была безъ шляпы, повязавъ голову носовымъ платкомъ, она приподняла платье довольно высоко и широко шагала по высокой трав.
— Какъ пріятно прокатиться на лодк въ этотъ чудный вечеръ, проговорила она, склонивъ голову на бокъ и кидая на своего спутника многозначительный взглядъ.
— Я боюсь довриться этимъ дтямъ. Было бы очень любезно, мистеръ Бересфордъ, если бы вы покатали меня немного, я была бы такъ счастлива, добавила она, закатывая глаза.
— Съ удовольствіемъ, отвтилъ Морисъ вжливо, сталъ отвязывать лодку и приготовился помочь миссъ войти въ нее. Послднее заняло довольно много времени. Миссъ Флукеръ очень гордилась своей ногою и только посл того какъ достаточно выставила ее напоказъ, она услась съ блаженной улыбкой.
— Оттолкните, закричалъ Морисъ, открывая ворота гавани и стараясь провести лодку, упершись руками въ перекладину.— Оттолкните, повторилъ онъ. Втроемъ, мы напрягли свои силы и вскор лодка пошла по теченію, но безъ веселъ! Въ первое мгновеніе Морисъ не замтилъ своего положенія, но какъ только увидлъ, что веселъ нтъ, закричалъ:— бросьте весла въ воду, они догонятъ насъ.
Конечно, весла догнали бы ихъ, но было совершенно неправдоподобно, чтобы мы кинули ихъ въ воду! Мы не могли не воспользоваться счастливымъ случаемъ! Положеніе миссъ Флукеръ было слишкомъ смшно. Съ нескрываемой радостью наслаждались мы этой сценой и бжали вдоль берега, не теряя лодки изъ глазъ. Теченіе быстро отнесло ее внизъ почти на полъ-мили, а оба спутника безпомощно сидли въ ней. Лицо Мориса достойно было изученія и, чтобы видть его, мы готовы были еще долго бжать, а пискъ и визгъ миссъ Флукеръ безконечно потшали насъ.
Наконецъ ихъ пригнало къ берегу, и Морису удалось схватиться за втку дерева и удержать лодку, пока миссъ Флукеръ выходила. Оба опутника оказались совершенно измокшими и очень сердитыми. Раздраженіе миссъ Флукеръ выразилось тотчасъ въ крикливыхъ, бранныхъ словахъ. Морисъ былъ также сильно взбшенъ и, отложивъ свою сдержанность, откровенно высказалъ намъ свое мнніе объ насъ.
‘Въ слдующій разъ я отплачу вамъ той же монетой’ — вотъ текстъ, на который онъ говорилъ почти десять минутъ, затмъ отвелъ миссъ Флукеръ домой, чтобы надть сухое платье, хотя пламя ихъ гнва могло съ успхомъ замнить искусственный огонь.
Спустя нсколько дней посл этого ‘позора’, какъ назвала миссъ Флукеръ нашу выходку, насъ поймали на мст преступленія, въ ту именно минуту, какъ мы накладывали яйца въ свтлое пальто Мориса, неосторожно оставленное имъ въ передней.
Схвативъ меня за руку и съ отвращеніемъ глядя на меня, онъ проговорилъ:— очень хорошо! Вы восхитительныя дти, и я не могу выразить, до чего люблю васъ. Но терпніе, мои друзья! Честь за честь, я придумаю для васъ такую вещь, которая станетъ за дв вашихъ продлки.
Съ этими словами онъ взялъ свое пальто и ушелъ. Мы же остались, принужденно улыбаясь другъ другу и съ чувствами сами непріятными. Морисъ сдержалъ слово и блестяще выполнилъ свое общаніе.
Спустя недлю, въ Килькул, ближайшей деревн къ Галлову. была ярмарка,— день чрезвычайной для насъ важности. Насъ освобождали отъ уроковъ, и мы уже за два мсяца собирали деньги для покупокъ. Посл долгихъ совщаній, мы ршили употребить наши сбереженія на общее предпріятіе, именно купить свинью, откормить ее (конечно, на счетъ ддушки) и затмъ продать съ барышомъ. Мы все пересчитывали свои двадцать одинъ шиллингъ. Пятнадцать шиллинговъ мы ассигновали на свинью, а на остальное предполагали купить конфектъ, фейерверковъ и удочекъ.
Наконецъ, наступилъ давно ожидаемый день. Дебъ и Роди явились съ разсвтомъ. Капиталъ нашъ былъ еще разъ пересчитанъ, и мы подробно распредлили весь долгій, счастливый день. Мы позавтракали на-скоро и поторопились сойти на дворъ, гд насъ ожидалъ плетеный экипажъ, запряженный осломъ. Морисъ стоялъ невдалек, казался озабоченнымъ и насвистывалъ по обыкновенію. Нсколько дней отношенія наши были чрезвычайно миролюбивы.
— Не спшите такъ, дти! сказалъ онъ намъ дружески.— Если у васъ найдется свободная минутка, то на сновал вы увидите гораздо боле интереснаго, чмъ на цлой ярмарк.
— Что такое? спросили мы съ любопытствомъ.— Щенята?
— Посмотрите сами, проговорилъ онъ и отвернулся равнодушно
— Это займетъ немного времени, воскликнула я, ловко выскочила изъ экипажа и съ быстротою ламповщика стала взбираться на лстницу. Роди и Дебъ слдовали за мною по пятамъ.
Мы влзли на сновалъ, шедшій во всю длину конюшенъ и сараевъ, обыскали вс уголки и… ничего не нашли. Возвратясь поспшно къ выходу, мы увидли тутъ Мориса, стоявшаго внизу, съ улыбкой держась за лстницу.
— Ну, что же? спросилъ онъ, широко открывая глаза.
— Мы ничего не нашли, отвтили мы съ досадой,— ты пошутилъ надъ нами. Тутъ вообще нтъ ничего, тмъ боле — чего-нибудь неожиданнаго.
— А это не неожиданность? спросилъ онъ, отнимая лстницу.
— Вотъ глупости! Пожалуйста, поставьте ее на мсто, а то мы опоздаемъ на ярмарку! воскликнулъ Роди повелительно.
— И я такъ думаю! сказалъ Морисъ спокойно, отставивъ лстницу въ сторону.
— Неужели ты хочешь оставить насъ здсь на верху? закричала я въ бшенств.
Отвтомъ былъ утвердительный кивокъ головы.
— Данъ! Данъ! поди сюда, закричала я,— приставь лстницу и выпусти насъ отсюда! Слышишь, Данъ!
Но Данъ, видимо, смотрлъ на дло иначе. Онъ чистилъ сбрую на двор и, услышавъ мой зовъ, поспшно спрятался въ кладовую, откуда послышался его грубый смхъ, глубоко насъ возмутившій.
Между тмъ Морисъ веллъ увести осла, слъ на тачку, скрестилъ руки и смотрлъ на насъ съ выраженіемъ величайшаго удовольствія. Наши угрозы, бснованье, даже лесть и просьбы не дйствовали на него. Онъ сохранялъ возмутительное молчаніе, былъ очень доволенъ и, казалось, вполн наслаждался своей местью.
Выставивъ насъ на посмшище всей прислуги, онъ наконецъ всталъ, чтобы подставить лстницу,— такъ думали мы, но онъ только распрощался съ нами, осыпая насъ оскорбленіями. Снявъ шляпу, онъ заговорилъ очень почтительно, спрашивая: не нужно ли намъ чего-нибудь въ Килькул? Онъ почтетъ себя счастливымъ исполнить какое-нибудь наше порученіе. Несмотря на короткое время, проведенное имъ въ Ирландіи, онъ тмъ не мене понимаетъ толкъ въ свиньяхъ. Желаемъ ли мы имть свинью черную, блую или пеструю? И сколько намъ нужно пряниковъ и мятныхъ лепешекъ? Или же мы отложимъ покупку свиньи и лакомствъ до слдующаго случая?
На эти вжливыя фразы мы отвчали страшными гримасами. Доведя насъ до крайности, онъ ушелъ съ поклонами и любезной улыбкой. Въ догонку ему мы послали весь нашъ запасъ бранныхъ словъ и проклятій, пока, наконецъ, онъ не исчезъ съ нашихъ глазъ на поворот аллеи.
Безъ сомннія, на ярмарку отправились вс, за исключеніемъ насъ. Дворъ былъ совершенно пустъ. Только ‘душка’ проходилъ нсколько разъ, вроятно съ цлью посердить насъ и посмяться надъ нашимъ несчастьемъ. Видя насъ въ отчаяніи, сидящими наверху со свшенными внизъ ногами,— какъ олицетвореніе безсильной злобы и глубокаго горя — варваръ этотъ не могъ не радоваться.
— Милый Джонни, спусти насъ, снизошли мы даже до просьбы, — мы дадимъ теб два шиллинга.
— Мн пріятне видть васъ тамъ наверху, чмъ получить двадцать шиллинговъ, отвчалъ старый бездльникъ.
Мы возвысили наше предложеніе до пяти шиллинговъ, даже до семи съ половиною, но онъ былъ неподкупенъ. Его даже не тронули самые смшные комплименты и расхваливаніе наружности его сына, а также собаки. Онъ не удостоивалъ насъ отвта, но, проходя, ворчалъ всякій разъ: — По дламъ вамъ! По дламъ! и сопровождалъ это замчаніе злобной усмшкой.
Медленно тянулось время. Пробило уже двнадцать! Вотъ уже и половина перваго! Какъ я сказала, мы позавтракали спшно, и голодъ давалъ себя чувствовать. Вотъ половина втораго — два часа! Не въ состояніи выносить дольше двойныя муки нашего несчастья и голода, я и Дебъ расплакались. Мы проплакали безъ перерыва полчаса, плакали затмъ, пока не пробило три, и только тогда почти ослпшими отъ слезъ глазами увидли вдругъ Мориса, который возвращался къ намъ, насвистывая ‘Лорелею’. Подойдя, онъ проговорилъ:
— Дорогіе мои друзья, я хочу выпустить васъ, но подъ однимъ условіемъ.
— Подъ какимъ? спросили мы вс вмст.
— Вы дадите честное слово, что не станете досаждать мн.
— Мы согласны, отвтили я и Дебъ.
— Ваше честное слово, Дебора и Нора?
— Клянемся торжественно, даемъ честное слово! отвтили мы покорно.
— Но я не общаю ничего подобнаго, вмшался дерзко Роди и уперся въ дверь.
— Вы гадкій, отвратительный обманщикъ, я васъ презираю и очень сожалю, что недовольно великъ, чтобы васъ поколотить.
— Сожалю, что ты такого дурнаго обо мн мннія, отвтилъ Морисъ спокойно,— и твердо убжденъ, что легкое раздраженіе кожи, выражаясь очень вжливо, принесло бы теб необычайную пользу.
— Затмъ онъ обратился ко мн и Дебъ и продолжалъ:— Мн очень непріятно, что я не въ состояніи освободить васъ. Но мн нужно слово всхъ васъ троихъ.
И, сказавъ это, онъ хотлъ уйти.
— О, не уходи! Не уходи! закричали мы вмст съ Дебъ. Предстоящее его исчезновеніе и все усиливающееся дйствіе голода приводили насъ въ отчаяніе.
— Хорошо, я пожду пять минутъ, отвтилъ онъ, слъ снова на тачку, вынулъ сигарочницу и сталъ торжествующе на насъ поглядывать.
Дебъ и я, пользуясь данною намъ отсрочкою, кинулись въ ноги Роди — конечно, фигурально — и стали его убждать сдаться. Движимый отчасти нашими отчаянными мольбами, но побуждаемый больше голодомъ, онъ уступилъ, а спустя три минуты мы удовлетворяли нашъ волчій апетитъ въ кладовой, гд по приказанію Мориса для насъ оставили достаточное количество холодной говядины и картофеля, а также большую часть пирога съ черникою.
Спустя полчаса мы были въ Килькул, но праздничное настроеніе погибло безвозвратно.
Вс насъ разспрашивали, гд мы до сихъ поръ были, что задержало насъ такъ долго и по многимъ взглядамъ и улыбкамъ мы замтили, что оскорбительная ‘шутка’ Мориса извстна всмъ. Онъ придумалъ ее очень хитро, а мы, благодаря нашему любопытству, легко попались въ ловушку. Онъ дйствовалъ съ согласія ддушки, разршившаго ему поступить съ нами по своему усмотрнію, такъ какъ и онъ находилъ, что пора насъ образумить.
Черезъ два дня Морисъ ухалъ изъ Галлова, въ теченіе этихъ двухъ дней наше презрніе къ нему выражалось въ томъ, что мы совершенно исключили его изъ нашего ‘пріятнаго’ общества и не практиковали надъ нимъ нашихъ ‘остроумныхъ’ продлокъ. Мы не удостоили съ нимъ попрощаться, а онъ не поднялся для этого къ намъ наверхъ, но такъ какъ наша классная комната была надъ выходной дверью, то мы могли слдить за его отъздомъ. Это заняло насъ до того, что мы далеко высунулись изъ окна. Мы видли, какъ онъ дружески простился съ ддушкой и миссъ Флукеръ и затмъ слъ въ экипажъ. Прежде чмъ послдній тронулся, взглядъ его упалъ на наши вытянутыя шеи и сіяющія радостью лица. Съ поклономъ, полнымъ насмшливаго почтенія, онъ снялъ шляпу, послалъ Дебъ и мн воздушный поцлуй и быстро исчезъ въ алле. Мы обмнивались нашими мнніями объ немъ, пока не пришла миссъ Флукеръ и не прекратила нашего разговора. Мы занялись работой, но въ насъ осталось ужасное убжденіе, что ухавшій гость далеко насъ превосходитъ и что онъ побилъ насъ собственнымъ нашимъ оружіемъ.
Мы убдились, что вс въ дом очень любятъ Мориса. Ддушка, миссъ Флукеръ и мистеръ Френчъ расхваливали его на вс лады, причемъ мы, конечно, перемигивались потихоньку и выражали наше презрніе насмшливыми взглядами. Но оказалось, что и за домомъ онъ пріобрлъ большую популярностью Онъ длалъ далекія прогулки со своей собакой и поэтому былъ почти всмъ извстенъ въ окружности, чего мы вовсе неподозрвали. Крестьяне, которымъ, вроятно, нравилась обходительность Мориса и его ловкость въ перепрыгиваніи рвовъ болота, лежавшаго за Галловомъ, называли мистера Бересфорда ‘прелестнымъ молодымъ человкомъ’, и даже Джонни, не похвалившій еще въ своей жизни ни человка, ни животнаго, за единственнымъ исключеніемъ собаки ддушки ‘Снапа’, злаго, капризнаго такса, котораго считалъ ‘лучше всякаго христіанина’, даже Джонни утверждалъ, что Морисъ Бересфордъ ‘очень порядочный, спокойный молодой человкъ’.
Галловъ — большой, старый, безформенный барскій домъ, изъ краснаго кирпича, вида внушительнаго, называемый въ окрестности ‘домомъ’, находился среди большаго имнія. Видъ изъ него открывался только на холмистыя поля и луга и — веселое зрлище — на фамильное кладбище, находившееся въ нкоторомъ углубленіи возл подъздной аллеи и окружавшее старую часовню, которая только и сообщала живописный оттнокъ мстности.
Судя по надгробнымъ памятникамъ, у насъ былъ значительный рядъ предковъ, чмъ не мало гордился ддушка, несмотря на свои поношенныя платья, свое отвращеніе къ обществу и свой цинизмъ. Многіе захватывающіе разсказы о дяніяхъ ихъ перешли къ намъ по преданію, согласно которому прапраотцы наши участвовали во время осады Акки и сражались подъ стнами Аскалона, и едва-ли надобно упоминать, что предки наши пришли въ страну съ Вильгельмомъ Завоевателемъ. Замчу кстати, что свита его, по всей вроятности, была такъ многочисленна, какъ песокъ на берегу моря. Что касается лично меня, я ни мало не заботилась о моемъ происхожденіи и цнила боле хорошій кустъ крыжовника, чмъ втвистое родословное дерево надъ каминомъ въ библіотек, заставлявшее трепетать гордостью сердце ддушки, всякій разъ, какъ онъ взглядывалъ на него.
Въ Галлов давно миновали уже дни великолпія. Теперь не было боле охотничьихъ собакъ на псарн, въ конюшняхъ не было скаковыхъ лошадей, на двор не являлись блестящіе экипажи, запряженные четверней. Дни славы прошли давно, и все, начиная съ громадныхъ, заржавленныхъ, рдко открываемыхъ воротъ, показывало, что блескъ дома давно поблекъ. Имніе отчасти отдавалось въ аренду, отчасти ддушка хозяйничалъ самъ. Послдняя система преобладала, и ддушка выручалъ большія суммы отъ продажи откормленнаго скота и молодыхъ, съ хорошими задатками, лошадей. Персоналъ дома былъ невеликъ и состоялъ изъ ‘большой’ и ‘маленькой’ Мери, первая была кухаркой, вторая — горничной, и почтеннаго слуги, бывшаго дворецкимъ, камердинеромъ, однимъ словомъ — всмъ. Онъ никогда не отличался особенною расторопностью, но наши шутки довели его постепенно до такого состоянія, которое граничило съ идіотизмомъ. Благодаря нашей дятельности, онъ питалъ величайшее недовріе ко всякой скатерти, подносу или графину, которые ему приходилось брать въ руки, такъ какъ не зналъ, гд и когда ждетъ его какое-нибудь скрытое несчастье.
Я, кажется, перечислила всхъ обитателей Галлова, кром моей воспитательницы, миссъ Флукеръ. Эта была тонкая, прямо державшаяся, угловатая дама, возрастъ которой опредлить было трудно. У ней былъ срый цвтъ лица, матовые зеленоватые глаза и густые, свтлые безцвтные волосы, красивой формы носъ и большіе блые зубы, похожіе на клавиши рояля, были ея гордостью. Очень тонкія губы и сильно покатый лобъ вредили общему впечатлнію, но, во всякомъ случа, ее можно было назвать дамой пріятной. По мннію слугъ, у нея было два лица и два совершенно различныхъ характера. Внизу, въ присутствіи ддушки и вообще въ свт,— это былъ ангелъ, на верху, въ классной — положительная ему противоположность. Внизу это была добросовстная, старательная воспитательница, единственнымъ стремленіемъ и цлью которой были успхи ея воспитанниковъ, она трогательно заботилась о здоровь и апетит ддушки, исполняла малйшее его желаніе, не оскорблялась его брюжжаніемъ и до того льстила ему, что даже мы, не отличавшіеся особою наблюдательностью, замчали это.
Въ этомъ искусств она была мастерица и превосходно знала слабости ддушки. Онъ считалъ себя лучшимъ въ провинціи Мюнстеръ знатокомъ лошадей и лучшимъ метеорологомъ въ цломъ королевств! Она умла также затронуть его семейную гордость, но всегда осторожно, потому что онъ не допускалъ всякаго прикасаться къ этой святын. Бересфорды были люди особенные, они составляли отдльную расу, и ихъ нельзя было упоминать вмст съ остальнымъ человчествомъ. Я даже не уврена, не думалъ ли онъ про себя, что во время потопа у нихъ была своя отдльная лодка.
Этажомъ выше воспитательница наша не давала себ труда сдерживать свой непріятный характеръ или скрывать свою непомрную лнь и невжество. Единственнымъ ея талантомъ была музыка. Она играла холодно, безъ выраженія, но ‘блестяще’. Благодаря продолжительнымъ упражненіямъ и боязни тяжелой палки, которой миссъ Флукеръ отбивала тактъ, я очень хорошо играла для своихъ лтъ. Но нашъ французскій языкъ былъ простой шуткой, точно также и ариметика. Съ большими трудностями дошла я до тройнаго правила и тутъ остановилась, по той простой причин, что и учительница моя сама не знала больше. Въ два часа насъ отпускали, и остатокъ дня всецло принадлежалъ намъ. Миссъ Флукеръ лежала по цлымъ днямъ на диван, погруженная въ чтеніе какого-нибудь романа, а мы, сообразуясь съ временемъ года или потребностью ея нжнаго нёба, ставили передъ нею тарелку съ яблоками, печеными каштанами, крыжовникомъ или сливами, такъ что одновременно она питала и свой духъ, и тло. Иногда, нарядившись въ красный плащъ и кокетливую черную шляпку, она отправлялась въ Килькуль навстить своихъ друзей и поразсказать имъ послднія новости ‘дома’.
Мистеръ Френчъ, нашъ пасторъ, былъ единственный человкъ, пользовавшійся довріемъ ддушки и бывавшій въ Галлов. Это былъ сухой, пожилой господинъ съ орлинымъ носомъ, румянымъ лицомъ, кроткими голубыми глазами и сдыми бакенбардами, въ форм котлетъ. Онъ имлъ странную привычку схватывать въ затруднительныя минуты одну изъ своихъ бакенбардъ и впихивать ее въ ротъ. Онъ говорилъ, или врне импровизировалъ въ своемъ приход, состоявшемъ изъ непоколебимыхъ протестантовъ, потомковъ поселившихся тутъ гугенотовъ, проповди, длившіяся отъ пятидесяти до семидесяти минутъ, и если при этомъ не находилъ подходящаго слова, то помогалъ себ вышеупомянутымъ способомъ.
Джонни былъ у него пономаремъ и во время богослуженія отвчалъ громко, съ явнымъ ирландскимъ акцентомъ, не отводя при этомъ отъ насъ взгляда ни на минуту. Полагаю, что онъ считаетъ это входящимъ въ кругъ своихъ обязанностей, точно такъ же, какъ и ношеніе кружки для бдныхъ, имвшей большое сходство съ громадной мдной кострюлей, въ глубину которой паденіе каждаго пенса производило громкій стукъ. Отъ пожертвованія не освобождался даже мистеръ Френчъ. Когда вс подавали свою лепту, кружка поднималась на длинной палк къ амвону, и пенсъ мистера Френча громко падалъ на кучку мдныхъ денегъ. По окончаніи своего дла, Джонни садился на свое мсто, и проповдь начиналась. Онъ внимательно прислушивался къ рчи, къ красивымъ, отдланнымъ фразамъ мистера Френча, къ его ораторскимъ вопросамъ, восклицаніямъ и частымъ ударамъ по борту амвона, но глаза его постоянно покоились на насъ.
Длинная полная нравоученій проповдь была для Роди, Дебъ и меня настоящей пыткой. Даже глазъ проповдника не всегда былъ въ состояніи сдержать насъ, и неоднократно изъ вашего глубокаго мста раздавалось то искусственное всхрапываніе, то подавленный смхъ. Въ такихъ случаяхъ мистеръ Френчъ умолкалъ и укрощалъ насъ взглядомъ, посл чего снова продолжалъ свою рчь, а мы притихали. Однако мы не боялись его, только ддушка наводилъ на насъ страхъ, и всякій разъ, когда онъ присутствовалъ при богослуженіи, мы вели себя безукоризненно.
Въ окрестностяхъ Галлова не было ничего утшительнаго. Сосдей у насъ было не много, и ддушка сторонился и отъ нихъ. Онъ прекратилъ всякое сношеніе съ обществомъ съ тхъ поръ, какъ мать моя, Нора Бересфордъ, убжала со священникомъ Килькуля. Говорятъ, что ддушка боготворилъ ее и едва считалъ достойнымъ ея даже герцога. Онъ всегда исполнялъ вс ея желанія, но когда она призналась ему въ своей любви къ мистеру О’Нейлю, онъ остался непреклоненъ и сказалъ, что если она выйдетъ замужъ за м-ра О’Нейля, онъ не хочетъ ее видть и что она должна выбирать между отцомъ и своей любовью. Тмъ не мене она не отказалась отъ своего намренія. Въ одно утро она исчезла, оставивъ, какъ обыкновенно, письмо, въ которомъ сообщала ддушк, что ршилась стать мистрисъ О’Нейль и что она надется на его прощеніе. Она надялась напрасно.
Отецъ мой получилъ мсто вблизи Ливерпуля. Я слышала, что его считали способнымъ человкомъ и хорошимъ проповдникомъ и что его всюду уважали и любили. Спустя два года, онъ сталъ жертвой заразительной лихорадки, схваченной имъ въ грязныхъ переулкахъ и на заднихъ дворахъ своего прихода. Мать моя умерла вскор посл мужа отъ той же болзни, и я осиротла, когда мн едва минулъ годъ. Ддушка послалъ за мною, удочерилъ меня, и такимъ образомъ Галловъ сталъ моей родиной и единственнымъ мстомъ, которое я знала.
Вотъ моя исторія, а теперь перехожу къ Морису. Онъ былъ единственнымъ ребенкомъ своднаго брата ддушки, служившаго во флот и значительно моложе его. Къ несказанному негодованію семьи Бересфордовъ, онъ женился на красивой гувернантк. Онъ утонулъ вблизи острова Св. Маврикія,— гд лодку его внезапно перевернуло втромъ,— оставивъ своей вдов и сыну крошечный пенсіонъ, такъ что имъ приходилось разсчитывать на доброту родственниковъ. Ддушка назначилъ вдов триста фунтовъ ежегодно и выплачивалъ ихъ по четвертямъ года, но не желалъ входить ни въ какія сношенія съ вдовою своего брата. ‘Эта женщина’, какъ называлъ онъ ее, жила скромно въ сосдств небольшой гавани и всецло посвятила себя воспитанію единственнаго своего ребенка, моего родственника Мориса.
Со времени памятнаго для меня посщенія Мориса прошло боле двухъ лтъ и многое измнилось даже въ Галлов, гд одинъ день ничмъ не отличался отъ другого. Время наложило большіе слды на обитателей, чмъ на мсто, хотя на массивныхъ воротахъ увеличилась ржавчина и аллеи еще больше поросли травою. Коверъ и занавси въ библіотек полиняли сильне, а длинные, большіе корридоры и пустыя комнаты съ закрытыми ставнями казались еще мрачне и непривтливе. Ддушка очень постарлъ, онъ сталъ еще молчаливе и жилъ еще замкнуте, если возможно. Носились слухи (проникавшіе даже къ намъ), что онъ копитъ большія суммы, и, дйствительно, на этотъ разъ слухи были врны. Большую часть времени онъ проводилъ за своимъ стариннымъ, обложеннымъ бронзою письменнымъ столомъ, все записывалъ въ счетную книгу, сврялъ цифры, изучалъ курсъ и писалъ письма. Онъ сдлался также очень ‘точнымъ’, какъ называла его прислуга. Я также измнилась. Мн было почти четырнадцать лтъ, хотя я казалась моложе, и хотя я была по-прежнему неловкая и длинноногая, но платья мои доходили уже до башмаковъ, а мои красные локоны собраны были въ толстую косу, названную Роди ‘хвостомъ’. Иногда я робко останавливалась передъ своимъ отраженіемъ въ тускломъ зеркал, висвшемъ между окнами въ пустой комнат.
— Неужели я такъ уже некрасива? спрашивала я себя неоднократно. Какъ бы я хотла это знать. Дебъ и Роди не имли никакихъ сомнній въ этомъ отношеніи и откровенно высказывали мн свое мнніе. Результатомъ критическаго осмотра моего заострившагося лица, темнокрасныхъ локоновъ и загорлой кожи было то, что я соглашалась съ ихъ мнніемъ и, съ глубокимъ вздохомъ и искреннимъ желаніемъ походить на мою мать, отходила отъ зеркала. Портретъ ея вислъ надъ каминомъ и, судя по этому портрету, она была прелестна: изящная двушка въ легкомъ плать, съ темными миндалевидными глазами и массой вьющихся волосъ.— Еслибы мн быть хоть такой, какъ Дебъ, я была бы довольна, говорила я себ. Теперь, какъ и тогда, ей оказывали предпочтеніе, и, въ своемъ хорошенькомъ, зимнемъ плать, мховой накидк и фетровой шляп, она производила впечатлніе молоденькой дамы. Я же никогда не была хорошо одта и, въ моемъ поношенномъ синемъ шерстяномъ плать съ короткими рукавами и узкой юбкой, походила на дикую двчонку. Иногда миссъ Флукеръ обращала вниманіе ддушки на мой ужасный видъ, и ей удавалось раздобыть нсколько фунтовъ, хотя онъ и ворчалъ, на ненужные расходы. Онъ говорилъ, что для меня все хорошо, что мн вовсе не нужно платьевъ и что отъ этого у меня все перепутается въ голов. Тмъ не мене миссъ Флукеръ почти всегда побждала и получала незначительный ‘чэкъ’, который употребляла на мои наряды. Ддушк легче было выдать ‘чэкъ’, чмъ наличныя деньги, и въ субботу вечеромъ, когда ему приходилось расплачиваться съ людьми, онъ переживалъ нсколько очень непріятныхъ часовъ.
Дебъ усовершенствовалась во всхъ отношеніяхъ. Ея пребываніе у бабушки въ Дублин повліяло на ея характеръ и манеры. Она удерживала меня, вмсто того, чтобы подстрекать, и люди не могли уже теперь говорить, что ‘миссъ Дебъ выдумываетъ, а миссъ Нора выполняетъ’. Роди былъ некрасивъ и такой же шалунъ, какъ прежде, способный, но лнивый ученикъ и придворный шутъ въ нашемъ имніи. Я довольно поздила на осл, и теперь у меня была своя прекрасная лошадь. Въ припадк необыкновеннаго великодушія, ддушка подарилъ мн молодую лошадку своего вывода, которую сочли слишкомъ малорослой для охотничьей лошади. Я всегда любила верховую зду и теперь проводила въ сдл по три, четыре часа ежедневно. Это доставляло мн большое удовольствіе, быть можетъ меньшее, чмъ Френи, хотя я думаю, что онъ предпочиталъ скакать со своею легкою ношею по полямъ, чмъ стоять въ душной конюшн рядомъ съ толстымъ конемъ ддушки.
Морисъ дйствительно поступилъ въ артиллерію, и его батарея стояла въ Дублин. Несмотря на многократныя приглашенія, онъ не прізжалъ въ Галловъ. Полагаю, что онъ не забылъ еще своего перваго здсь пребыванія и, понятно, не имлъ особаго желанія возобновить отношенія съ нами.
Наконецъ, онъ пріхалъ на Рождество и совершенно неожиданно. Очень вроятно, что ддушка и миссъ Флукеръ умышленно умолчали предъ нами о его прізд, опасаясь не безъ основанія, чтобы мы не устроили гостю какой-нибудь ‘сюрпризъ’. Роди, Дебъ и я стояли у огня въ людской и занимались печеніемъ яблокъ въ наше свободное время, предшествующее обду. Съ покраснвшими отъ пламени лицами, мы только-что собирались вкусить отъ своихъ трудовъ, какъ открылась дверь, и появился Морисъ.
Даже въ нашихъ предубжденныхъ глазахъ онъ показался очень красивымъ. Онъ возмужалъ и выросъ и велъ себя, какъ человкъ, вполн убжденный въ радушномъ пріем. Наша встрча была однако такая холодная, что порядкомъ понизила температуру комнаты. Но въ этотъ пріздъ я рдко видла своего родственника. Онъ постоянно уходилъ на болото стрлять бекасовъ, при чемъ его сопровождалъ старый браконьеръ, по имени Гиллиганъ, который указывалъ ему ‘настоящія’ мста.
Рвеніе Гиллигана было безпредльно. Остается только вопросомъ, что ему нравилось больше, самъ ли Морисъ или перепадавшія отъ него деньги? Однако каждое утро онъ приходилъ сказать ‘его милости господину капитану’, что онъ ждетъ его приказаній и что напалъ на слдъ многихъ бекасовъ.
— Дорогая миссъ Нора, говорилъ онъ мн въ такихъ случаяхъ, — передайте капитану, чтобы онъ не терялъ времени. Скажите ему, что болото кишитъ дикими утками, а на большомъ лугу, за каждымъ пучкомъ травы сидитъ по зайцу.
Онъ расхваливалъ Мориса, какъ тотъ стрляетъ бекасовъ, и вообще былъ очень высокаго мннія объ его стрльб. Я находилась въ числ слушателей, когда однажды онъ съ необыкновеннымъ воодушевленіемъ описывалъ одинъ изъ удачныхъ охотничьихъ дней.
— Подумайте только, разсказывалъ онъ, — бекасы поднялись тучей, а мистеръ Морисъ такъ быстро стрлялъ по нимъ, что они валились, какъ градъ. Миленькая моя миссъ, обратился онъ съ мольбою ко мн,— если бы у васъ такъ пересохло въ горл, какъ у меня, глотокъ водки съ водою очень бы освжилъ васъ. Попросите для меня стаканчикъ, и я вчно буду молить за васъ Бога.
Гиллиганъ былъ извстный браконьеръ и заработывалъ много нечестныхъ денегъ отъ продажи ддушкиной дичи. Онъ также дрессировалъ собакъ, и если выстрлы его стараго ружья раздавались слишкомъ часто, онъ уврялъ, что стрлялъ только съ цлью пріучить собакъ къ выстрлу. При этомъ не одинъ жирный тетеревъ попадалъ въ его обширные карманы.
При помощи этого опытнаго проводника, Морисъ приносилъ обыкновенно домой полную сумку, выкладывалъ содержимое ея на кухонный столъ, на одномъ конц котораго я сидла, болтала своими длинными ногами, считала добычу, критиковала и разбирала. Обыкновенно онъ приносилъ бекасовъ, утокъ и зайцевъ и ради этого, ничтожнаго въ моихъ глазахъ, развлеченія, ему приходилось пройти ежедневно не мене двадцати миль.
Случайно я услышала, какъ онъ разсказывалъ ддушк, что Гиллиганъ вовсе не такой неутомимый ходокъ, какимъ его считаютъ. Онъ часто подвергается ‘слабости’. Вовремя такихъ ‘припадковъ’, какъ онъ самъ называетъ ихъ, ему остается только ссть на ближайшій камень и подкрпить себя большимъ глоткомъ изъ походной бутылки Мориса — это единственное средство отъ его болзни. Но такъ какъ болзнь все увеличивалась и припадки стали все учащаться, то Морисъ принужденъ былъ отказаться отъ услугъ Гиллигана.
Бдный Гиллиганъ! Вскор посл того, возвращаясь съ ярмарки, гд онъ весело провелъ время, онъ свалился съ повозки и сломалъ себ шею. Мы устроили складчину въ пользу его вдовы и дтей, причемъ ‘его милость господинъ капитанъ’ не пожаллъ денегъ.
Большую часть своего отпуска Морисъ проводилъ въ Галлов и, какъ уже сказано, исключительно занимался охотой. Должно сознаться, что намъ было бы очень пріятно видть его возвратившимся съ пустою сумкою, или же узнать, что онъ отсталъ во время охоты на лисицу, но мы принуждены были сознаться, что онъ прекрасно здилъ и стрлялъ. Боле того, въ одинъ морозный воскресный день, онъ проявилъ такую смлость, что съ тхъ поръ мы поневол стали удивляться ему.
Роди и я сопровождали его въ этотъ день во время прогулки по болоту не потому, что онъ пригласилъ насъ съ собою, напротивъ, онъ очень явно далъ намъ понять, что любитъ гулять одинъ! Но мы не знали, чмъ заняться, а сознаніе, что мы ему мшаемъ, придавало прелесть этой прогулк. Однако, несмотря на наши натянутыя отношенія, между нами завязался оживленный разговоръ, и мы не замтили, какъ дошли до полотна желзной дороги на границ болота.
— Неизвстно, скоро ли пройдетъ поздъ? спросилъ Роди.
— Нтъ, отвтила я, заплетая находу свою косу,— я вижу, что барьеры открыты и люди еще ходятъ. Между тмъ спустя дв, три минуты барьеры закрылись.
Мы были отъ линіи желзной дороги шаговъ на сто и могли ясно видть, какъ какой-то человкъ рванулъ одинъ изъ барьеровъ и старался открыть также и другой, между тмъ какъ посредин остановилась телжка, въ которой сидла молоденькая двушка и держала вожжи.
— Да это старый Мики Конноръ и его красивая Анни, сказала я, увидвъ хорошенькое личико извстной сельской красавицы. Лошадь ея, красивое молодое животное, стала безпокоиться, подавалась впередъ, осаживала назадъ, закладывала уши и не слушала успокоительныхъ приговариваній двушки.
— Что онъ тамъ длаетъ? Что онъ такъ мшкаетъ у барьера? Онъ врно пьянъ, проговорилъ Морисъ съ нетерпніемъ.
— Конечно, пьянъ, отвтилъ Роди спокойно.
— Кто же видлъ стараго Мики Коннора трезвымъ въ воскресенье? Онъ наврно напился въ ‘Орл’ и теперь видитъ нсколько барьеровъ!
— Не весело возвращаться двушк, замтилъ Морисъ, смотря на безпокойную, уже покрытую пной лошадь.— О, Боже! да я слышу поздъ! прибавилъ онъ въ ужас. Въ это мгновеніе вс мы услышали однообразный, правильный шумъ быстро приближавшагося позда.
— Поздъ, отецъ, поздъ! закричала обезумвшая двушка, между тмъ какъ вставшая на дыбы лошадь угрожала опрокинуть телжку. Поздъ видимо былъ близко, вотъ онъ показался изъ-за поворота и шелъ такъ спокойно и вмст съ тмъ такъ скоро. А человкъ все еще пытался открыть барьеръ, и двушка все еще продолжала кричать. Все это казалось скоре какимъ-то кошмаромъ, чмъ ужасной дйствительностью.
Роди и я стояли, точно пригвожденные, утративъ способность двигаться и дрожа отъ страха. Въ одинъ мигъ Морицъ очутился на рельсахъ, въ слдующую секунду промчался поздъ, земля еще дрожала, а красивая Анни лежала спасенной на рукахъ Мориса, между тмъ какъ телжка была разбита въ дребезги, а лошадь представляла одну вздрагивающую, окровавленную массу.
— Какой ужасъ! воскликнула я. Ты не раненъ? спросила я, подбгая къ родственнику, — и ты ее спасъ? О, Морисъ!
— Да, слава Богу, все кончилось благополучно, отвтилъ онъ, переводя духъ,— но было близко…
Шляпа его оказалась сорванной и потертой въ порошокъ. На лвой рук у него была рана, и онъ сильно поблднлъ, но спасенную двушку онъ крпко держалъ. По его глазамъ почти можно было прочесть, что онъ только-что заглянулъ въ лицо смерти и вырвалъ у нея жертву.
Онъ старался успокоить Анни, но страхъ лишилъ ее силъ. Головка ея лежала на его груди, ея прелестные волосы разсыпались по плечамъ, и она громко рыдала. Отецъ ея, отрезввшій мгновенно при вид убитой лошади и едва не лишившейся жизни дочери, заговорилъ, наконецъ, подходя къ намъ:— Чортъ возьми этотъ поздъ! Слава Богу, что ты уцлла, дитя мое… и съ этими словами онъ принялъ ее отъ Мориса.— Еслибы не молодой господинъ изъ ‘дома’, ты бы наврно погибла. Онъ спасъ тебя съ опасностью своей жизни, я… я ничего не видлъ. Ничего подобнаго со мной еще не случалось. Я сердился на барьеръ и не слышалъ позда, а тамъ было уже поздно. А моя бдная лошадка! О, великій Боже! У тебя не тронуто ни одного волоска, Анни! И онъ посадилъ ее на камень и побжалъ къ тому мсту, гд лежало животное.— Ахъ, она пропала, мистеръ Бересфордъ, она разорвана въ куски! А я еще надялся получить за нее на ярмарк семьдесятъ фунтовъ!
Я не могла выносить ужаснаго вида и занялась красивой Анни, между тмъ какъ Роди и Морисъ подошли къ убитой лошади и выслушивали громкія жалобы и проклятія стараго Мики. Я отворачивалась отъ покрытыхъ кровью рельсовъ и, сама сильно встревоженная, старалась успокоить двушку, которая все еще продолжала плакать. Ея бирюзовые глазки были полны слезъ, платокъ изорванъ, а распустившіеся волосы падали на лицо и плечи. Но у здоровыхъ деревенскихъ двушекъ нервы крпче, чмъ у нжныхъ, пьющихъ чай, молодыхъ дамъ, и Анни скоро оправилась. Она собрала свои волосы, сняла свой порванный платокъ и, увидя, что отецъ ея и Морисъ подходятъ къ намъ, поднялась и, взявъ Мориса за руку, проговорила тихо, со слезами въ голос:— Благодарю васъ. Вамъ я обязана жизнью. Пока живу, я утромъ и вечеромъ стану молиться за васъ на колняхъ. Сохрани васъ Пресвятая Два и вс Святые и пошли они вамъ счастья, гд бы вы ни были, хоть на краю свта.
Морицъ смутился, покраснлъ и, стоя передъ Анни съ непокрытой головою, не зналъ, что сказать ей, когда она пожимала ему руки и высказывала свою благодарность. Я гордилась имъ, первый разъ въ жизни я была довольна, что онъ мой родственникъ. Это былъ человкъ, которымъ слдовало восхищаться и котораго нужно было уважать, онъ спасъ человческую жизнь, добровольно подвергая себя опасности, и уже возвратившись домой, я и Роди были вполн согласны, что когда Морисъ стоялъ при заходящемъ солнц съ курчавыми волосами, стройный, высокій, съ чуднымъ, отважнымъ взглядомъ, онъ вполн походилъ на героя.
Въ сосдств Галлова устраивалась охота съ извстными ‘Дэрефильдскими’ гончими. Во время ея, берейторъ ддушки, Томъ Конноръ, вызжалъ зачастую на молодыхъ лошадяхъ, которыхъ затмъ дорого продавалъ ‘какъ охотничьихъ лошадей’ на рынкахъ Валлинаслоэ и Кагирме. Томъ быль самый безсовстный хвастунъ во всей провинціи Мюнстеръ. Если бы назначили премію за наибольшія преувеличенія, особенно въ отношеніи восхваленія достоинствъ своихъ лошадей, Томъ честно заслужилъ бы ее. Торгуясь съ неопытнымъ англійскимъ купцомъ, онъ положительно бывалъ неподражаемъ.
— Ходитъ ли она рысью? восклицалъ онъ съ удареніемъ. Да для своего собственнаго удовольствія, она ходитъ каждый день рысью не мене двнадцати миль. Галопируетъ ли? Ну, она идетъ такимъ галопомъ, что въ самый сильный дождь вс капли попадаютъ ей только на хвостъ. Прыгаетъ ли черезъ рвы? тутъ онъ поднималъ глаза кверху, точно призывая небо и землю въ свидтели. Почему же ей этого не длать? Вы, конечно, хотли спросить, прыгаетъ ли черезъ каналы!
Въ конц, мистеръ Конноръ, съ необычайною смлостью заставлялъ безцнное животное прыгать черезъ ровъ и продавалъ его затмъ сотни за дв гиней. Томъ считался большимъ знатокомъ въ верховой зд и небрежно замчалъ, что ‘мистеръ Морисъ здитъ очень хорошо для офицера’, такъ какъ въ этомъ отношеніи онъ не особенно высоко ставилъ этотъ классъ людей. Ахъ, какъ я завидовала Морису, видя, какъ онъ каждый день узжалъ на прекрасной лошади на охоту за лисицами.
— Неужели я не могу похать съ нимъ? Вотъ вопросъ, который я задавала себ по десяти разъ въ часъ. У меня есть хорошая лошадь и, если врить Тому, я здила превосходно. Почему бы мн и Френи не участвовать въ охот? Наконецъ я ршилась сообщить ддушк эту мысль, созрвавшую въ моей голов въ теченіе мсяцевъ и, конечно, сообщить внезапно.
— Ддушка! воскликнула я, врываясь точно ураганъ въ библіотеку, посл того, какъ я боле десяти минутъ въ нершительности, дрожащей рукою держалась за ручку двери.— Ддушка, можно мн похать завтра съ Морисомъ на охоту? Пожалуйста, позволь мн!
Ддушка посмотрлъ на меня въ раздумьи черезъ край газеты. Вроятно благопріятный курсъ настроилъ его хорошо, потому что онъ отвтилъ: — Можешь хать, конечно, если Морисъ согласится взять тебя съ собою.
— Могу? Благодарю, благодарю, ддушка! воскликнула я, подпрыгнувъ, отъ чего никакъ не могла удержаться. Затмъ я взглянула на Мориса, который оставилъ книгу и смотрлъ на меня съ особеннымъ, далеко не любезнымъ выраженіемъ.
— Ты возьмешь меня, не правда ли, Морисъ? Я не причиню теб никакихъ хлопотъ, напротивъ, я покажу теб дорогу, проговорила я самоувренно.
— Не мое дло тутъ ршать, сказалъ Морисъ, вставая.— Я не принимаю на себя отвтственности за нее, замтилъ онъ серьезно, обращаясь къ ддушк.
— Уметъ она здить? прибавилъ онъ съ сомнніемъ.— Я знаю, что она скачетъ по полямъ, точно сбжавшая изъ сумасшедшаго дома, но при охот на лисицъ требуется разсудительность и извстное знаніе дла.
— Что касается зды, можешь быть спокоенъ, замтилъ ддушка сухо, не отрываясь отъ газеты, — Ты увидишь, что она не уступитъ мущин.
— Но увряю васъ, началъ Морисъ. У меня не было охоты слушать его увренія, я ршила сопровождать его, несмотря на все, что бы онъ ни сказалъ и ни подумалъ. Поэтому я выбжала изъ комнаты, помчалась въ людскую, положительно наэлектризовала Дана, читавшаго засаленный ‘Freemans Journal’, своимъ извстіемъ, приказала ему не давать Френи воды и осдлать его ровно въ десять часовъ утра.
Затмъ я побжала наверхъ и провела вечеръ въ приготовленіи наряда къ предстоящему великому событію. Я починила свои перчатки, вычистила наконечникъ своего хлыста, разыскала любимую голубую ленту и осмотрла платье. Въ эту ночь я спала мало, я постоянно думала о счастливомъ утр, засыпала на минуту и снова просыпалась. Мн даже приснилось, что это простой сонъ, а не дйствительность. Мысль эта привела меня въ отчаяніе. Я встала и зажгла свчу. Нтъ, то была дйствительность. Вотъ мое платье съ чистымъ воротникомъ, который я акуратно подшила сама, а вотъ мои перчатки, хлыстикъ и вуаль. ‘Нтъ, это не сонъ’, воскликнула я громко, потушила свчу и довольная скользнула въ постель.
На слдующее утро насъ окружали вс люди, когда мы вызжали изъ воротъ. Ни одинъ кавалеръ въ мір не сопровождалъ еще съ такимъ неудовольствіемъ своей дамы. Долго хали мы молча. На лбу Мориса собралась цлая буря, и лицо его нахмурилось. Я же не могла скрыть своей радости и счастья. Я не обращала вниманія на то, что онъ сердится. Ддушка позволилъ мн хать, и десять Морисовъ не удержали бы меня. Онъ нсколько разъ посмотрлъ вопросительно на мое срое платье и котиковую шапку. Конечно, это не былъ ‘корректный’ верховой дамскій костюмъ, ноя лыцу себя надеждой, что при этомъ осмотр онъ убдился, что я вполн прилично держусь въ сдл. Было ‘чудное’ утро, по выраженію Дана, поднимался легкій туманъ, рзкій холодъ, такой неблагопріятный для охоты, смнился боле мягкимъ воздухомъ и паденіе — несчастная мысль — будетъ безопасно.
Подвигаясь впередъ по дорог, я чувствовала себя способной на всякій геройскій поступокъ. Нтъ сомннія, что эти же чувства сообщались и Френи, потому что онъ весело гарцовалъ подъ мною. Всхрапывающій гндой, четырехлтній конь Мориса, въ сознаніи своей молодости и красоты и чувствуя на себ хорошаго наздника, совершенно походилъ на опредленіе Тома Коннора, сказавшаго, что онъ способенъ ‘выскочить изъ кожи’, если это нужно.
Мы во-время прибыли на сборный пунктъ, находившійся возл деревни Руксъ, въ шести миляхъ отъ Килькуля. Тамъ царствовало уже полное оживленіе. Длинная узкая дорога была занята лошадьми и всадниками, или расположившимися группами, или разговаривавшими, или медленно прозжавшими лошадей.
Экипажи всякаго вида, начиная отъ изящнаго ‘drag’а’ и кончая скромной ослиной телжкой, стояли по об стороны дороги. Тысячи зрителей толпились тутъ же.
Морисъ и я послдовали примру прочихъ и стали медленно здить взадъ и впередъ. Когда мы поравнялись съ однимъ новымъ, желтымъ ландо, сидвшая въ немъ дама, вся закутанная въ мхъ, съ вызывающимъ видомъ поднесла лорнетъ къ глазамъ и высокомрно оглядла насъ съ головы до ногъ.
— Кто это? спросила она молодаго человка, стоявшаго возл нея съ букетикомъ фіалокъ въ петлиц своего чрезвычайно свтлаго пальто.
Небольшая остановка хавшихъ впереди насъ позволила мн услышать его отвтъ.
— Право не знаю. Новый сортъ здшнихъ жителей. Курьезная двушка, не правда ли?
Я сильно покраснла, и мы двинулись дальше. Я взглянула на Мориса, нтъ сомннія, что онъ также все слышалъ, потому что былъ очень сердитъ. Встртивъ верхомъ двухъ дамъ въ прекрасно сшитыхъ платьяхъ съ гладкими воротничками и въ высокихъ шляпахъ, я сама сознала, что дйствительно выглядла ‘курьезно’. Моя мховая шапочка, голубая лента, составлявшая по моимъ понятіямъ верхъ изящества, мои большія съ отворотами перчатки,— все это было здсь не у мста. Но взглядъ на Мориса немного успокоилъ меня: онъ былъ безукоризненъ. Его простой черный сюртукъ, перчатки и все остальное выигрывали при сравненіи съ одяніемъ другихъ господъ. Я была также довольна, замтивъ, какъ нсколько одобрительныхъ взглядовъ остановились на моемъ Френи и какъ какой-то маленькій человкъ, очень похожій на берейтора, указывая на него своимъ спутникамъ, назвалъ его ‘многообщающей, прекрасной лошадкой’.
Вдругъ толпа заволновалась, послышался топотъ:— Вотъ собаки! Привставъ на сдл, я увидла намосту четыре или пять красныхъ сюртуковъ, и за ними массу двигающихся хвостиковъ.
Спустя нсколько минутъ, мы хали въ томъ же направленіи, къ обильной лисицами мстности ‘Гоннерби Горзе’. Я уже сильно волновалась, прохавъ короткимъ галопомъ два поля. Сердитое напоминаніе Мориса не могло остановить меня. Я положительно не соглашалась ждать у экипажей на дорог. Мн хотлось видть, какъ собаки станутъ отыскивать слды лисицы. Съ необычайнымъ вниманіемъ и напряженіемъ зрнія слдила я за мелькавшими въ густомъ дрок собаками, и Френи и я дрожали отъ ожиданія, какъ послышался сильный лязгъ бича’ которымъ ловко размахнулся первый загонщикъ. Вдругъ всеобщее движеніе, разговоры умолкли, сигары кинуты въ сторону, мужчины поправляются въ сдлахъ. Волненіе возрастаетъ. Одновременно съ магическимъ словомъ ‘впередъ’ предъ нашими глазами мелькнула лисица, а мы помчались, какъ бшеные, проскальзывая въ единственныя отворенныя ворота.
— Господа, господа, пустите собакъ! Дайте отбжать собакамъ, заклинаю васъ! кричалъ взбшенный егермейстеръ.
Но онъ кричалъ на втеръ! Лошади горячились такъ же, какъ и люди, загораживали дорогу другъ другу, сталкивались въ упомянутыхъ воротахъ и по крайней мр человкъ двнадцать скакали рядомъ съ собаками. Вскор и я очутилась тамъ. Мн потребовалась вся сила, чтобы удержать Френи, его возбужденіе было еще больше моего. Едва онъ перепрыгнулъ черезъ два первыхъ забора, какъ понесся впередъ, ничего уже не разбирая. Впереди себя я замтила пожилаго господина на гндой лошади съ блой прядью въ хвост, его-то я избрала своимъ путеводителемъ и не отставала отъ него, несясь за нимъ, то вверхъ, то внизъ, то по сжатому полю, то черезъ рвы и канавы, которые Френи перепрыгивалъ, какъ кошка. Мориса я давно уже потеряла изъ виду, не помнила даже объ немъ. Я сгорала желаніемъ видть собакъ и если возможно — лисью нору! Мы мчались къ холму Доре. Я еще все замчала, но находилась въ ужасномъ возбужденіи, и вроятно видъ у меня былъ какъ у помшанной. Я замтила уже дв лошади безъ всадниковъ и видла, какъ кто-то упалъ. Вначал я думала предложить свою помощь, но видя, что остальные скачутъ, не обращая вниманія, я сдлала то же. Мы перескли какую-то дорогу и снова понеслись подъ гору. На краю большаго луга я замтила высокую стну, необыкновенную даже въ графств Дэрефильдъ, обильномъ всякаго рода рвами и преградами.
Одинъ изъ всадниковъ, попридержалъ свою лошадь, двое другихъ стали отыскивать глазами боле удобной бреши.
— Нтъ, мои друзья, сказала я себ, окинувъ пытливымъ взглядомъ препятствіе,— вы не найдете боле низкаго мста, сколько ни смотрите.
Подъхавъ ближе, я замтила, что одинъ изъ мужчинъ былъ тотъ молодой денди, который обозвалъ меня ‘курьезной’ двушкой. Никому не нравилась эта преграда, это было ясно и, когда я прискакала, одинъ изъ господъ насмшливо сказалъ другому:— Мсто дам! Она поведетъ скачку.