Милая девушка, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1905

Критика
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Скачать в PDF

Антон Крайний

Милая девушка

Все в облике одном предчувствую Тебя…

И молча жду, тоскуя и любя…

Но страшно мне: изменишь облик Ты…

1900

…И сам не понял, не измерил,

Кому я песни посвятил,

В какого Бога страстно верил,

Какую девушку любил…

1908

…От ликующих, праздно болтающих,

Обагряющих руки в крови,

Уведи меня в стан погибающих

За великое дело любви.

1860

Вы ее видели, — какою она вам кажется? Я ее знаю давно. Я знал ее во дни ее первой юности, нежной девочкой, такой тонкой и хрупкой, что казалось, вот-вот она переломится. Знал ее долго. Лицо без теней с широкими, несмеющимися глазами, легко и безвольно опущенные руки, чуть склоненный вперед стан… и такая удивительная походка, особенная, пленительная — спотыкающаяся. Точно два шага она делает на полвершка от земли, и лишь на третьем ноги ее касаются пола. И речь ее — совсем как ее походка: из трех слов — два она не говорит, скажет только третье, оно вам нужно, дорого, близко, если вы угадали в ее молчании два первых, несказанных. И очарование этой спотыкающейся речи, спотыкающейся походки, этой беспомощной силы — неодолимо, только была в нем всегда и опасная сладость тумана, пустой грусти.
Со страхом грусти смотрел я на нее порою. Милая девушка! Ты прекрасна, но годы идут, чтобы оставаться прекрасной — ты должна расти, крепнуть и расцветать, нужно, чтобы порозовели губы, чтобы живая, земная, алая кровь прилила к щекам, чтобы тень упала от ресниц, и тонкие руки не были бы так бессильно и вечно опущены. Чтобы оставаться прекрасной всегда — нужно или расти, или умереть.
Прозрачная бледность ее пугала меня. Неужели же ей суждено умереть такой — прекрасной, но мгновенной?
Ее видели многие, и многие смотрели на нее моими глазами. Но кто же она? Имени ее не знаю. Имен у нее много, и зовут ее так, как сегодня того хочет ее возлюбленный. А кто она — угадать нетрудно. Она — Муза Александра Блока {Первые стихотворения А. Блока относятся к 1900 г. Первая книжка его — ‘Стихи о Прекрасной Даме’. Последняя, вышедшая только что — ‘Земля в снегу’.}.
У каждого истинного художника-человека только одна возлюбленная, одна на всю жизнь, он может покинуть ее, может убить, — но тогда он останется один, вот и все. Сменить ее на другую не в здешней власти. И она верна одному. Если оставляет — то умирает, не изменяет…
Настоящий любовник видит свою возлюбленную как-то иначе, нежели видят ее другие, мы часто говорим даже, что ‘любовь ослепляет’, но это, конечно, неправда, любящий видит иное, потому что смотрит изнутри, видит иную сторону, верную, но, может быть, действительно не знает другой, тоже верной. Так и Блок — он только что признался, что ‘не знает’, кого он любит.
И сам не понял…
Какую девушку любил.
Тонкая, робкая девочка светилась ему белой Девой ‘радужных ворот’… И конечно, была этой Девой, далекой ‘Прекрасной Дамой’.
Но, помню, и в те годы (1900—1903) я уже тревожился… не за настоящее, а за возможное будущее, боялся, как бы не замглил Блок, не закачал на холодных волнах свою покорную возлюбленную до смерти, как бы не растаяла она у него в руках восковой свечой, и не остался бы он один.
Вот что я писал тогда {‘Новый Путь’ No 12. 04. ‘Стихи о Прекрасной Даме’.}: ‘…Легкая, легкая паутина. Тонкая, тонкая, рвущаяся красота. Налет эстетизма. Налет смерти, даже без смерти…’ ‘Воздушная мертвенность, русалочий холод в этих далеких, слишком далеких земле песнях о слишком прозрачной ‘Прекрасной Даме’. Это не Sancta Rosa, это облачная лилия, это не только не Мать-Дева, но уже почти и не дева…’ ‘Восковой огонек…’ ‘Робкое пламя церковной свечи…’ ‘Это тот новый мистико-эстетический романтизм, который пленяет отрывом от земной крови, но пленяет на мгновенье, не может удержать душу у себя навсегда’.
Я был прав и не прав. Прав, потому что это все верно. А не прав — тем, что говорил это, а говорить было рано, девушка была юна и естественно-прекрасна в бледных одеяниях, которые видел на ней ее влюбленный рыцарь-отрок.
Я, отрок, зажигаю свечи…
…Она, без мысли и без речи,
На том смеется берегу…
Вот только неправда, что она ‘смеялась’. У нее несмеющиеся глаза и несмеявшиеся уста.
Я к людям не выйду навстречу…
…Пред Тобою Одною отвечу…
Если бы это было сказано теперь… Но тогда — пусть ‘не выйду навстречу’, так было нужно, так хорошо.
Случилось мне подряд несколько лет видеть милую девушку только издали, но вот снова я обращаю на нее пристальный взор. Что она? По-прежнему ли бледна и воздушна, по-прежнему ли хочет ее возлюбленный
‘…быть с нею один в приделе Иоанна…’,
или что-нибудь изменилось?
Издали я наблюдал их краткие размолвки. Рыцарь отвертывался от любимой, строил, клеил каких-то чертенят в колпачках, бегал с ними по болоту… Верная, — она не покидала его, только молчала, перебирая чертенят медленными, холодными пальцами. Следовала она за ним и по ‘городу’, и по ‘освещенным ресторанам’4. И это было хорошо, потому что она, оставаясь собою, ‘меняла облик’… то есть росла и оживала в жизни. ‘Меняла облик’ — то, чего боялся когда-то незнающий ее воз-любленный5, — и чего я так хотел для нее, для него, для их прекрасного, вечного союза.
‘Ты отошла, и я в пустыне…’
Это неправда, она не отошла. Только новой алостью зарозовели ее когда-то ‘бледные, снежные одежды’, а поэт думает, что эта — не та, не Она. Еще не знает эту настоящую, в часы старой печали надрывно рвется к старому:
…с грустью нежной,
Как снег спадает с лепестка,
Живое имя Девы Снежной
Еще слетает с языка…
Но это лишь в те обманные и краткие мгновенья, когда
Тайно сердце просит гибели.
Сердце легкое, скользи…
Вот меня из жизни вывели
Снежным серебром стези…
О да, конечно, прочь от жизни и к ‘гибели’ повела бы его единственная возлюбленная, если бы она осталась Снежной Девой. ‘Из жизни’ только и есть один путь, что к гибели.
Но не такова ‘милая девушка’, возлюбленная на всю жизнь, данная, посланная, а не выбранная своей минутной волей. Ведь она на всю жизнь, а потому всегда такова, какою нужна любимому, чтобы ему не погибнуть. Дева для отрока, облеченная в лунные одежды, она должна преображаться в жену, одетую в солнце, и в мать с ее святыми покровами земли. Она — Дева — Жена — Мать, и через нее, через мудрую любовь к ней, не только ‘все’ может сделаться родным, но и ‘все’, все другие станут родными, а тут самое важное, потому что это река, которую зовут ‘Любовь’.
Теперь уже не нашепчет Блоку его верная:
‘Я к людям не выйду навстречу’…
Теперь она говорит ему другое. Еще неясное, еще невыразимое, сонное, но уже смутно-тревожное и яркое-яркое и сквозь сон.
…Так я узнал в своей дремоте
Страны родимой нищету
И в лоскутах ее лохмотий
Души скрываю наготу…
Истинное величие — только в Реальности. А реальность только тогда реальна и божественна, когда она полна, когда бесстрашно вводят в нее все, казалось бы, противоречивое, все сны, грезы и мечты, все невозможное, как и возможное, влюбленность вместе со страстью, праздник рядом с буднями, порыв — рядом с черной работой. Реальность всеобъемлюща в потенции своей, и, как это ни странно звучит, но надо сказать, что все движение мира есть только постоянная, все большая и большая, реализация реальности.
Для тех, кто не любит иностранных слов или понимает яснее лирический язык, я могу сказать то же — иначе: все ищет найти свою плоть, облечься в нее, ищет явить себя — и в этом бытие. Не в достижениях еще — но в достиганиях.
Все та не Она, возлюбленная Блока, но уже благодатно-иная, — она не ‘выведет его из жизни’, вывела бы теперь ‘Снежная Дева’, ‘Заря’, ‘Купина’. Все те же и теперь, одинаково разные, люди — поэты, рыцари, та же единственная любовь ведет каждого, — но другие они, и любовь новая, хотя вечная. Рядом с ростом каждого происходит и рост мира — воплощение — реализация.
Помню, давно-давно рассказывал мне старик Плещеев о давнем случае, об одном прежнем ‘рыцаре’. И так просто, буднично рассказывал. Пришел, говорит, он ко мне поздно, часов в 12. У меня еще сидел… (забылось имя). Пришел такой взволнованный, и сразу стал читать. Читал, читал, голос тихий, скорый, усталый… И так он сказал это свое последнее, так именно ‘сказал’, а не прочел, — что мы почувствовали, должно быть, что в нем сейчас всей кровью бьется, что не слова это, а страданье, — и припали мы все к столу, заревели, прямо-таки навзрыд заплакали. Долго плакали, не могли. И мы — и он с нами. Вот, до сих пор помню.
Что же это были за слова, однако? Да просто себе среднего, на современный взгляд, достоинства стихи, без всякой новой мысли, и было это сорок восемь лет назад. Но соприкоснулись тут на самое короткое мгновенье какие-то две нити, была тут своя искра реальности.
Той же самой, но благосторонной реальности я жду от Блока, от его новой и вечной возлюбленной. Я хочу, чтоб рыцарь Снежной Дамы протянул к ней — деве, жене и матери — руки и вновь сказал ей, иными, своими, новыми словами:
От ликующих, праздно болтающих,
Обагряющих руки в крови,
Уведи меня в стан погибающих
За великое дело любви…
Но я хочу еще, чтобы этот новый рыцарь не был рыцарем только — на час.
Гиппиус Зинаида Николаевна
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. А. Ремизов, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1924
  2. ‘Иринушка’ и Ф. Сологуб, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1912
  3. Печальное вырождение, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1925
  4. ‘Современные записки’, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1927
  5. Е. Бакунина. Любовь к шестерым, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1935
  6. Две драмы А. Толстого, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1899
  7. Литераторы и литература, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1912
  8. Гоголь и Белинский, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1929
Электронная библиотека