Мария-Антуанетта1не могла понять, что значит слово ‘голоден’. Если у людей нет хлеба, думала она, пусть едят булки. Она могла бы пойти дальше и предложить тем, у кого нет булок, есть пирожное. Нечто подобное творится в голове немецкого барона из русской Государственной думы — депутата Фалькерзама2. Он положительно не понимает, что значит слово ‘земельная нужда’. Никакой земельной нужды нет и быть не может. Бывает только, что и у нас наблюдается, ‘ненасытный земельный голод’ мужиков. Но всякий интеллигентный человек понимает, что ‘голод’ — понятие чисто субъективное. Деликатный человек будет сыт, позавтракав крылышком рябчика, а грубый человек, проглотив целого поросенка, все еще будет кричать о голоде. Не голод, а жадность вызывает вопли о ‘землице’.
По наблюдениям остроумного барона, выходит дело как раз наоборот: не крестьяне ощущают настоящую, объективную нужду в земле, а помещики, бароны, ‘культурный класс’. Этого-то у нас не хотят понять и ‘уничтожают’ близорукой политикой культурные элементы, вырывают землю из рук этих элементов и передают ее ‘необразованной серой массе’, к которой переходит и вся местная жизнь.
По мнению этого депутата, для существования культурного класса, а следовательно, и культуры, необходима норма земли — 5 тыс. десятин на барона. Как только землевладение падает ниже этой нормы, начинается в землевладельческом культурном классе вопиющая земельная нужда, упадок культуры, гибель и вырождение. И он предлагает законодательным путем ограничить право дробления поместий ниже указанной нормы. Понятно, что при этой норме мужику земля вообще не нужна, а то когда же он успеет обработать и барскую, и свою!.. Тут вопль ‘землицы бы!’ и в самом деле становится признаком какой-то ненасытной жадности.
ОЧИЩЕНИЕ
На Меньшикова нашла полоса чистоплотности. Академический съезд3 заставил его призадуматься. ‘Слишком много на съезде афиширования патриотизма, подчеркивания национализма, верности, преданности, искания покровительства с коммерческим оттенком’. Вот этот-то ‘коммерческий оттенок’ и вызвал тошноту в нашем бессребренике. ‘Разрастанию академизма мешает излишняя черносотенность’,— прибавляет он. С одной стороны, ‘коммерческий оттенок’, с другой — ‘излишняя черносотенность’, а в общем, значит, излишняя черносотенность с коммерческим оттенком.
Характеристика, нечего сказать, травильная. И чтобы оздоровить великое дело академизма, Меньшиков рекомендует создание нового академического союза ‘без покровительства и материальных выгод’. Тогда получится союз молодежи, которая не будет заниматься политикой, не будет спекулировать на протекции сильных мира сего, не будет тянуться к ‘темным деньгам’. Казалось бы, лучшего и желать нельзя.
Но тут возникает один вопрос: а какой смысл идти тогда молодежи в этот союз?
Какой смысл, например, Меньшикову писать в ‘Новом времени’ — без гонорара или за скромный гонорар? Ведь на таких условиях он и в порядочной газете мог бы сотрудничать. То же и с ‘желающими учиться’.
В том и трагедия всего того мира, который охватывает и Меньшикова, и академистов, и многое-многое другое, что существовать он может только ‘черненьким’, а как только начнете его ‘очищать’, от него вообще ничего не останется.
НА ПУТИ К ВЛАСТИ
‘Капля пробивает камень не силою своей, а непрерывным падением’ — говорит римская пословица. Совершенно по тому же правилу пробивает себе дырку к власти через камень сплоченной реакции и граф Витте.
Любопытно наблюдать, как этот опытный и настойчивый политикан медленно и неутомимо реабилитирует себя на протяжении шестилетней опалы. Сначала патриотические речи в Государственном совете, в которых он старался очиститься от конституционной скверны. Потом реабилитационно-рекламная литература, сочиняемая и распространяемая руками его друзей: и ‘Большой человек’, и брошюры г. Морского4. Потом нашумевшая полемика с Гучковым. Постоянное напоминание о себе в кем-то сочиняемых газетных заметках, содержание которых тотчас же опровергалось им в интервью.
Шаг за шагом — словно чья-то чужая воля пододвигала этого человека к тому месту, где написано: ‘Производства и назначения’. А сейчас, по сообщению телеграмм, когда на очереди крупные перемены в министерствах, граф Витте вдруг, ни с того ни с сего, скромно намекает в Царском Селе, что желает оставить политическую карьеру. И шахматный ход был правильно и точно рассчитан. ‘Желание это не получило одобрения’ — говорит депеша.
А тут же рядом уже передается слух о комбинации совета министров, в котором фигурирует и граф. Витте.
П. О.
‘Одесские новости’,
17 марта 1912 г.
Перепечатывается впервые.
1Мария-Антуанетта — французская королева, жена Людовика XVI.
2Барон Фалькерзам, член Государственной думы, октябрист.
3 Съезд ‘академистов происходил с 11 до 14 марта 19 н2 г. в Петербурге. Это был съезд черносотенных студентов и профессоров, направленных на удушение освободительного студенческого движения. В работе съезда принимали участие В. Пуришкевич, обер-прокурор синода Саблер, архиепископ Антоний Волынский.
4 Пьеса И. Колышко ‘Большой человек’ и брошюры Морского были написаны с целью прославления Витте. См. фельетон ‘В кривом зеркале’ (No 77) и прим. к нему.