В. Г. Короленко
Метаморфоза ‘Гражданина’.
——
Метаморфоза ‘Гражданина’, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1896
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Полное собраніе сочиненій В. Г. Короленко. Томъ шестой
Изданіе т-ва А. Ф. Марксъ въ С.-Петербург. 1914
Какъ извстно, въ конц прошлаго года князь Мещерскій объявилъ urbi et orbi, что онъ ршительно прекращаетъ съ 1-го января изданіе ежедневной газеты, и вотъ уже второй мсяцъ его ‘Гражданинъ’ появляется только два раза въ недлю. Въ заявленіяхъ издателя, которыми сопровождалась эта перемна, было много горечи. ‘Не разъ уже, — писалъ кн. Мещерскій въ циркулярномъ посланіи къ предводителямъ дворянства, — я обращался къ гг. предводителямъ въ надежд найти въ нихъ сочувствіе… Не скажу, чтобы эти обращенія были успшны…. тмъ не мене, какъ изволите видть, я… считаю малодушіемъ теперь, когда такъ печально положеніе земельнаго дворянства, бросить свою задачу въ печати… Вотъ почему, препровождая къ вамъ мое объявленіе объ изданіи (еженедльномъ) ‘Гражданина’ на будущее время, длаю это только для очищенія совсти, безъ малйшихъ иллюзій насчетъ успха моего къ вамъ обращенія’. — Такъ можетъ писать только человкъ, дйствительно испытавшій глубокія и многократныя разочарованія. Мы помнимъ много заявленій кн. Мещерскаго, еще боле откровенно устанавливавшихъ фактъ, что ‘Гражданинъ’ не иметъ почвы даже въ томъ самомъ дворянств, которое онъ отстаиваетъ и защищаетъ. Дло дошло до такой печальной крайности, что уже въ август прошлаго года ‘Новымъ Временемъ’ были оглашены нкоторыя совершенно экстраординарныя мропріятія, которыми издатель ‘Гражданина’ счелъ необходимымъ компенсировать равнодушіе отстаиваемаго имъ сословія, самымъ горестнымъ образомъ отражавшееся на подписк.— ‘Какъ порядочный человкъ, — писалъ кн. Мещерскій по этому поводу, — отрицаю безусловно вліяніе психическое моихъ личныхъ типографскихъ интересовъ на мое мнніе о чиновникахъ контроля’. Къ сожалнію, однако, объективные, а не психическіе только факты, констатированные чиновниками контроля, отрицанію совершенно не подлежали, и уже одна необходимость говорить о такой удивительной вещи, какъ ‘вліяніе психическое типографскихъ интересовъ’, заключаетъ въ себ, очевидно, много той же неприкрашенной горечи, которой проникнуто и воззваніе къ предводителямъ.
Зато, обращаясь къ другой сторон, къ своимъ принципіальнымъ противникамъ въ печати, которые, по мннію кн. Мещерскаго, могли почерпнуть въ его отступленіи нкоторыя преувеличенныя надежды, издатель ‘Гражданина’ говорилъ тономъ гораздо боле увреннымъ и отчасти даже высокомрнымъ. Онъ общалъ, во 1-хъ, что и его собственныя писанія, введенныя въ рамки еженедльныхъ бесдъ, станутъ значительно сосредоточенне, а значитъ и гибельне для либерализма, а во 2-хъ, что и ежедневный ‘Гражданинъ’ не умираетъ весь, а лишь измняетъ шрифтъ и заглавіе. По словамъ кн. Мещерскаго, врнымъ продолжателемъ его принциповъ во всей полнот должна явиться газета ‘Петербургскія Вдомости’, въ новой редакціи кн. Э. Э. Ухтомскаго.
Слдя, по хроникерской обязанности, за періодической прессой въ столицахъ и провинціи, мы, кажется, имемъ возможность засвидтельствовать, что опасенія издателя ‘Гражданина’ въ этомъ отношеніи были нсколько преувеличены. Мы не замтили въ пресс никакихъ особенныхъ ликованій собственно по этому поводу, и никакихъ преувеличенныхъ надеждъ не проявлялось. Наоборотъ, даже въ отзывахъ самыхъ, повидимому, ярыхъ противниковъ бывшаго ‘Гражданина’ проглядывала нота нкотораго, невольнаго впрочемъ, можетъ быть даже не вполн сознательнаго сожалнія. Одна изъ провинціальныхъ газетъ дала этому чувству вполн опредленную форму. По ея словамъ, ежедневная пресса въ лиц ‘Гражданина’ даже много теряетъ, — было такъ удобно скрашивать порой скучную хронику нсколькими строками, наудачу взятыми изъ ‘Гражданина’ и всегда способными внести нкоторое веселое оживленіе посл боле или мене мрачныхъ впечатлній нашей современности.
Намъ хочется прибавить и еще кое-что въ пользу удалившагося ежедневнаго ‘Гражданина’… Дйствительно ли онъ не выражалъ собою никакой общественной группы, дйствительно ли за нимъ не стояло ничьего сочувствія, и никто не встрчалъ съ восторгомъ его писаній, какъ это повторялось многократно и противниками кн. Мещерскаго, и имъ самимъ между прочимъ въ горькомъ послднемъ обращеніи къ предводителямъ? Не думаемъ. Правда, упрекнуть газету въ особенной послдовательности по крупнйшимъ вопросамъ русской жизни, т. е. въ томъ, что въ нкоторой части печати принято называть ‘доктринерствомъ’ — никоимъ образомъ не приходится. Быть можетъ вслдствіе чрезвычайной нервности и отзывчивости, почтенный органъ всегда имлъ въ своемъ распоряженіи по каждому вопросу не мене двухъ мнній, порой совершенно противуположныхъ. Чтобы не хвалить голословно, возьмемъ наудачу нсколько вопросовъ нашей жизни, на которые отзывался издатель ‘Гражданина’. Напримръ: что есть община?— единственный оплотъ деревни и даже всей Россіи, ‘въ эпоху либеральныхъ вяній только охранительная сила общины дала ршительный отпоръ попыткамъ политической пропаганды’, не смотря даже на слабый отпоръ ‘со стороны нкоторыхъ агентовъ власти’. Но… что есть община? ‘Община есть открытая дверь для злоумышленниковъ’, и потому ее необходимо отдать подъ строгій надзоръ земскаго начальника (Гр. 1893, No 318). Многіе еще помнятъ горячія статьи кн. Мещерскаго о паденіи у насъ чувства законности, и однако — законность ‘есть опасный лозунгъ либеральной смуты’. Въ апрл 1894 года, во мнніи князя Мещерскаго народное образованіе являлось столь важнымъ, само по себ, что передъ недостаткомъ въ средствахъ останавливаться не слдуетъ… ‘Было бы искреннее (!) желаніе, и средства найдутся’. Но уже въ октябр 1895, — невжество есть главная сила государствъ. ‘Франція уцлла, не взирая на Робеспьера и на свою республику, — лишь потому, что осталась живою (sic) главная сила Франціи — необразованность народа’. Образованіе же (въ октябр 1895 г.) столь опасно, что ‘завтра сдлайся народъ образованнымъ — не останется во Франціи камня на камн’, изъ чего разумется можно бы сдлать выводъ, что, вслдствіе своей крайней живости и способности увлекаться, князь Мещерскій въ апрл 1894 года являлся чмъ-то врод россійскаго Робеспьера, подрывавшаго главную, ‘живую силу’ собственнаго отечества. 25 ноября 1893 года князь Мещерскій горько стуетъ на либеральныя вянія, давнія судебные уставы Импер. Александра II. Если бы не они, — ‘мы имли бы ускоренный и упрощенный судъ, съ хорошимъ окладомъ для хорошихъ должностныхъ лицъ, безъ всякихъ принциповъ независимости и безъ всякихъ комедій врод суда присяжныхъ’, — ‘самая жизнь въ этихъ условіяхъ — была бы вкуснымъ и сочнымъ плодомъ царскихъ длъ, безъ всякой примси либеральщины’ (1893 г., No 325). Да и старые, дореформенные суды ‘лучше ладили съ русскою жизнью, чмъ новые франкоитальянскіе (sic) съ ихъ чуждыми началами’ (1894, 21 мая). Но 8 августа 1895 года оказывается уже, что ‘отличительными чертами дореформеннаго судопроизводства были: медленность, волокита, лицепріятіе, сутяжничество, крючкотворство и полнйшій произволъ… Прямо не врится или врне не хочется вритъ, чтобы это могло имть мсто въ сравнительно столь еще не далекомъ прошломъ’ (цит. изъ ‘Нижегор. Листка’, 1895, No 217). Совершенно понятно поэтому, что для судебныхъ уставовъ, въ данномъ своемъ умонастроеніи, князь Мещерскій не находитъ словъ достаточно восторженныхъ. Съ ними, ‘благодаря державной вол Императора Александра II, для Россіи наступила новая свтлая эра судебной реформы и на мст обветшалыхъ и загрязненныхъ зданій богини емиды, стали возвышаться новыя зданія, отличавшіяся строгой простотой, гармоніей частей, стройностію и съ девизомъ въ чисто христіанскомъ дух: ‘правда и милость да царствуютъ въ судахъ’ (ib).
Эти примры, взятые нами совершенно наудачу изъ безчисленнаго множества другихъ, быть можетъ гораздо боле яркихъ, — мы привели отнюдь не въ укоръ нашему почтенному собрату. Насъ интересуетъ только вопросъ — гд же причина того любопытнаго явленія, что ‘Гражданинъ’, не смотря на вс эти совершенно неожиданныя колебанія и скачки, не смотря на неустойчивость даже географическихъ своихъ взглядовъ, позволявшую ему упорно и многократно причислять румынъ къ славянскому племени, — все-таки несомннно шелъ во глав нашей ‘охранительной’ прессы и его своеобразная, но яркая популярность въ печати и обществ оставляла далеко позади тусклое ‘направленіе’ другихъ органовъ того же лагеря. Между тмъ, это фактъ, не подлежащій сомннію, и очень вроятно, что историку нашего недавняго прошлаго придется характеризовать эти годы, какъ время ‘популярности Гражданина’. Очевидно, что, не смотря на вс противорчія, колебанія и самоотрицаніе въ столь многихъ случаяхъ, было нчто имманентное въ этой пестрой дятельности, что придавало ей все-таки характеръ живого литературнаго явленія, отражающаго какую-то сторону нашей жизни. Полагаю, посл всего приведеннаго не мене очевидно, что это ‘нчто’ лежитъ не въ врности принципамъ и не въ цльности преслдуемой ‘Гражданиномъ’ общественно-политической программы.
Мн кажется, что загадку интересующаго насъ вопроса слдуетъ искать въ нкоторыхъ объективныхъ ‘фактахъ и цифрахъ’ нкоторыхъ государственныхъ учрежденій. Мы, разумется, будемъ кратки и укажемъ только выдающіеся пункты изъ этой области. Крупнйшимъ изъ нихъ является несомннно учрежденіе въ апрл 1885 г. дворянскаго банка. Уже черезъ 4 года (въ 1889 г.) для надобностей того же дворянскаго банка выпускается особый выигрышный заемъ, такъ называется въ просторчіи ‘дворянская лоттерея’. Манифестомъ 1894 г. даруются дворянству особыя, чисто экономическаго характера льготы, состоящія: а) въ уменьшеніи % по ссудамъ изъ дворянскаго банка съ 4 1/2 до 4% въ годъ, б) въ такихъ же льготахъ заемщикамъ бывшаго ‘золотого банка’, въ золотой сти котораго безнадежно билось множество запутавшихея дворянскихъ имній. Льготы по отношенію къ заемщикамъ дворянскаго банка еще не потребовали отъ государства особыхъ пожертвованій, такъ какъ покрываются пока фондомъ отъ реализаціи дворянской лоттереи 1889 г., но льгота по ‘золотому банку’ уже потребовала отъ казны единовременнаго расхода въ 18 1/2 милліоновъ. Наконецъ, въ истекшемъ году послдовало уменьшеніе для землевладльцевъ крпостныхъ пошлинъ и пошлинъ съ безмезднаго перехода имуществъ (по наслдству). Льгота эта требуетъ ежегоднаго пожертвованія со стороны казны въ 3.750.000 рублей. прибавьте къ этому еще мры по облегченію кредита землевладльцамъ вообще подъ соло-векселя, подъ хлбъ и т. д., и затмъ вставьте въ эту хронологическую справку еще слдующія даты: 12 іюня 1886 г., принесшее ‘положеніе о найм сельскихъ рабочихъ’, въ которомъ проходитъ ясною нитью усиленное попеченіе о нуждахъ землевладльцевъ, 12 іюля 1889 г., отмченное одной изъ самыхъ знаменательныхъ въ томъ же направленіи реформъ — введеніемъ института земскихъ начальниковъ, и 12 іюня 1890 г., — когда такъ значительно усилено сословное начало и значеніе дворянства въ земств, — и передъ вами предстанетъ основная нота послдняго десятилтія нашей жизни. Было бы чрезвычайно интересно прослдить на точныхъ фактахъ, — въ какой мр и какая часть сословія дйствительно съумла воспользоваться благопріятнымъ моментомъ для укрпленія своего положенія среди остальныхъ дйствующихъ въ нашемъ обществ силъ, — что собственно и составляло задачу данной программы. Несомннно, однако, что очень значительная часть этого сдлать не съумла, что для нея все это представлялось не временнымъ актомъ, дающимъ лишь матеріалъ для дальнйшихъ личныхъ усилій, а только началомъ постояннаго процесса, долженствовавшаго все возрастать и усиливаться въ безконечность. А это, разумется, совершенная утопія, и теперь ни для кого уже не тайна, что по этому пути пройдено гораздо больше, чмъ еще осталось пройти.
Въ этомъ лежитъ и объясненіе одного изъ настроеній одной части нашего общества. Настроеніе это — ожиданіе, во 1-хъ, и разочарованіе, во 2-хъ. Ожиданіе неясное, неоформленное, неподлежащее вполн точной формулировк, а значитъ и полному удовлетворенію, но отъ этого не мене острое, напряженное и даже страстное, ожиданіе, закончившее или заканчивающее свой логическій кругъ и постепенно переходящее въ унылое разочарованіе.
Это-то именно и отразилъ на себ ‘Гражданинъ’ въ періодъ своего расцвта за послдніе годы. Что онъ не выражалъ собою мнній всего русскаго дворянства, этому приходится, конечно, врить посл столь убдительныхъ заявленій, послдовавшихъ съ обихъ сторонъ. Но по крайней мр радости и надежды, торжество и ликованіе, неудовлетворенность, разочарованіе и мрачное уныніе одной части нашего первенствующаго сословія — онъ отразилъ съ яркостію и полнотой, придавшей ему значеніе замтнаго литературно-общественнаго явленія.
Нужно сказать, что кн. Мещсрскій являлся просто провиденціальнымъ человкомъ для исполненія выпавшей на его долю задачи. Все, даже его неустойчивость и нервность, даже его превратныя географическія понятія, даже его противорчія — только усиливали впечатлніе жизненности и соотвтствія отражающаго съ тмъ, что онъ отражаетъ. Извстно, что ожидающій человкъ нервозенъ, нетерпливъ, разсянъ, что онъ плохо вглядывается во все, не относящееся до предмета его ожиданій, что онъ готовъ отвтить и да, и нтъ одинаково на вопросы, предлагаемые посторонними. Все это потому, что онъ занятъ однимъ и только однимъ предметомъ. На все остальное онъ просто не иметъ никакихъ взглядовъ. Нельзя сказать, чтобы онъ очень любилъ старые порядки, — иначе онъ бы не могъ ихъ клеймить. Нельзя сказать, чтобы онъ глубоко ненавидлъ судебные уставы, — иначе онъ бы не прославлялъ ихъ съ такимъ внезапнымъ и неожиданнымъ краснорчіемъ. Земство и школа, духовное и свтское направленіе послдней, классическое и реальное образованіе, безграмотность и всеобщее обученіе, — все это пользуется, какъ мы видли, поперемнно симпатіями князя Мещерскаго, все это онъ и проклинаетъ, и прославляетъ по очереди. Разумется, старые порядки онъ благословляетъ нсколько чаще, а проклинаетъ нсколько рже, но готовъ при случа поступить и обратно, лишь бы… Лишь бы осуществилось главное, лишь бы ‘дали’ опять и опять…
Вся литературная физіономія кн. Мещерскаго (а стало быть и его газеты) есть именно физіономія провиденціальнаго выразителя этой группы. Если не взгляды, то именно отсутствіе взглядовъ, если не какое-нибудь устойчивое настроеніе, то именно неустойчивость ея настроенія онъ выразилъ полно и цльно. ‘Дневникъ мой, отъ такого-то числа, — писалъ онъ въ конц апрля 1894 года, — написанный наскоро и сгоряча, является лишеннымъ всякой реальной почвы и мною затмъ долженъ быть признанъ плодомъ фантазіи’. Вообще, — кается онъ дальше, — я очень часто, желая сдлать добро, длаю зло, и все потому, что человкъ въ такомъ настроеніи ‘слишкомъ много ощущаетъ, но размышляетъ недостаточно’.
Совершенно понятно. Къ сожалнію, нужно сказать, что и самые страстные почитатели ‘Гражданина’ находились какъ разъ въ томъ же настроеніи. Они тоже ощущали очень много, но мало размышляли о будущемъ, они восторгались статьями ‘Гражданина’ и благословляли его издателя, но, тотчасъ же обращая взоры къ непосредственнымъ результатамъ этихъ страстныхъ воззваній, — забывали даже подписываться на газету, игнорируя прозаическіе, но существенные интересы издательской кассы. И судьба ихъ шла съ трагической параллельностью. Въ то самое время, когда князь Мещерскій величаво мрачными чертами рисовалъ образъ директора банка, представлявшійся настоящимъ Робеспьеромъ для неисправныхъ заемщиковъ, — у него самого произошелъ печальный конфликтъ съ какими-то Робеспьерный изъ контроля. Онъ остался вренъ себ до полнаго великолпія! Чиновники придираются къ какимъ-то цифрамъ, — но вдь князю нужны были деньги, неужели это трудно понять? Увы!— цифры недоимокъ ростутъ и въ банковыхъ отчетахъ, указывая ясно, что дальше такъ идти не можетъ. Но вдь ‘намъ’ нужно же какъ-нибудь, что-нибудь и откуда-нибудь…
Это тоже кажется довольно ясно!
И вотъ, лебединая псня спта. Мотивы ‘Гражданина’ становились все боле и боле мрачными, — и въ послднемъ обращеніи къ предводителямъ кн. Мещерскій излилъ горячее чувство ‘пророка въ своемъ отечеств’. ох clamantis in deserto — смолкаетъ. Правда, ‘Гражданинъ’ будетъ все-таки выходить 2 раза въ недлю, но мн кажется яснымъ, что для той задачи, которую онъ исполнялъ до сихъ поръ, это далеко недостаточно. Мы видли, что его главная сила — не въ аргументахъ и не во взглядахъ, а въ лирик. Аргументировать довольно убдительно можно и разъ въ недлю. Но кричать съ успхомъ можно только ежедневно и неустанно, иначе крикъ не производитъ должнаго впечатлнія. А вопль, раздающійся съ длинными промежутками, — нтъ, это уже совсмъ не то, что было въ начал эры, отмченной въ нашей журналистик расцвтомъ ‘Гражданина’, и кажется, мы можемъ сказать, не рискуя ошибиться, что одно шумное явленіе исчезло съ нашего горизонта.
Что же идетъ ему на смну? Князь Мещерскій старался уврить насъ, что его вполн замнятъ намъ обновленныя ‘Петербургскія Вдомости’ кн. Ухтомскаго, и об газеты обмнялись на порог новаго года взаимными привтствіями самаго дружественнаго свойства. Уходившій ‘Гражданинъ’ рекомендовалъ выступавшія въ новой редакціи ‘Вдомости’, послднія напутствовали удаляющагося собрата цитатой изъ него же, — ‘исполненной глубокаго государственнаго смысла’.
Намъ кажется, однако, что утрата, понесенная журналистикой въ лиц ежедневнаго ‘Гражданина’, незамнима. Мы видли, что какъ пестрая и яркая, полная кипучими ‘ощущеніями’ жизнь этой газеты, такъ и ея удаленіе далеко не случайны. А если такъ, то значитъ на ея мсто выступитъ нчто, хотя быть можетъ и родственное, но все-таки новое, или же на этомъ мст будетъ зіять пустота. Физіономія новой газеты далеко не являетъ характерныхъ чертъ ‘Гражданина’. Взгляды ея устремлены не столько въ направленіи дворянскаго банка, сколько на дальній востокъ, что придаетъ ей характеръ, если не экзотическій, то во всякомъ случа оріентальный и какъ бы академическій. А пока нкоторыя новыя теченія въ нашей журналистик, идущія какъ будто на смну означеннымъ выше, — ищутъ себ мста въ разныхъ органахъ и выражаются въ разныхъ формахъ.
Уже въ послдніе годы мы встрчали все чаще и чаще голоса дворянъ, звучавшіе далеко не въ унисонъ съ основной нотой ‘Гражданина’. Не говоря уже о письмахъ гг. Протопопова, Жекулина и др., въ которыхъ сказывалось безповоротное осужденіе всхъ утопій извстной части дворянства, — можно было замтить то и дло пробивающееся наружу проявленіе недовольства со стороны помщиковъ, отстаивающихъ интересы совсмъ уже другой части сословія. Чтобы охарактеризовать кратко этотъ нарождающійся конфликтъ, скажемъ просто, что, если ‘Гражданинъ’ отстаивалъ главнымъ образомъ интересы плохихъ хозяевъ и неаккуратныхъ плательщиковъ, ожидающихъ непрестанной помощи извн, то новое теченіе представляло собою попытку заявленій со стороны хозяевъ хорошихъ и плательщиковъ аккуратныхъ, не нуждающихся и не надющихся на новыя льготы, которымъ надоли какъ постоянно воинствующее настроеніе, такъ и неустанныя причитанія, особенно посл того, какъ выясняется все боле и боле дальнйшая ихъ безнадежность.
Князь Мещерскій, съ обычной своей чуткостью, уловилъ выступленія новаго типа. Осенью прошлаго года въ ‘Гражданин’ появилась желчная замтка, которую газеты перепечатывали на своихъ столбцахъ, снабжая ее знаками удивленія и восклицанія. ‘Что мало по малу образуются типы помщиковъ новой формаціи — въ томъ нельзя уже сомнваться, — писалъ князь Мещерскій, — и къ этимъ типамъ надо пріобщить стараго барина, преобразовавшагося въ современнаго сельскаго хозяина’. Это, — говоритъ онъ дале, — прежде всего кулакъ, ‘кулакъ по принципу и по убжденію, то есть такой кулакъ, который признаетъ кулачество единственнымъ средствомъ сельскаго хозяйства и проповдуетъ и осуществляетъ это открыто и съ полнымъ courage de ses opinions. Зависимость крестьянина разсчитана практическимъ умомъ кулака-помщика, и онъ бойко ведетъ свое хозяйство, опираясь на крестьянскій трудъ, безъ опасенія, что онъ ему измнитъ, какъ это бываетъ у помщиковъ-баръ. У этихъ мужики то и длаютъ, что берутъ задатки и уходятъ, это стало чуть ли не обычаемъ нравовъ, у помщика новой формаціи этихъ случаевъ не находимъ. Этотъ кулакъ такъ устраиваетъ, что за него и міръ, и кабатчикъ, а слдовательно и крестьянинъ волей-неволей долженъ исполнять обязательства’. Въ заключеніе авторъ ‘Дневника’ выражается объ одномъ хозяин слдующимъ образомъ: ‘И съ полиціею друженъ, и съ земскимъ начальникомъ друженъ, и съ крестьянами друженъ, и съ помщиками друженъ, а кулакъ, и какой кулакъ!..’
Вы видите здсь ясное противупоставленіе двухъ типовъ: у помщика-барина, за котораго стоялъ все время ‘Гражданинъ’, — и рабочіе бгаютъ, и происходитъ война со всми, даже (кто изъ провинціаловъ этого не знаетъ) съ земскимъ начальникомъ, который, не смотря на деланіе, никакъ не можетъ на него угодить. У ‘новаго помщика’ ничего этого нтъ, и со всми онъ хорошъ. ‘А кулакъ, да еще какой кулакъ’, — прибавляетъ князь Мещерскій! Разумется, мы не чувствуемъ особенной потребности брать на себя защиту ‘новаго типа’, но насъ все-таки интересуетъ вопросъ, — почему же это ‘кулакъ’ съ точки зрнія кн. Мещерскаго? Вдь въ сущности онъ длаетъ лишь то самое, что и излюбленный его кліентъ, съ той лишь разницей, что длаетъ это прилично и умло, ни съ кмъ не воюетъ, не отягчаетъ земскаго начальника невозможными требованіями отъ безпрестанно виноватаго мужика, друженъ даже и съ крестьянами. Неужели эти только черты и заслужили ему столь рзкую квалификацію, и неужели признакомъ ‘барина’, заслуживающаго всяческой поддержки, слдуетъ непремнно считать неумлое веденіе хозяйства, непрестанныя упованія, требованіе льготъ и войну противъ всхъ въ узд?
Не лежитъ ли разгадка этой странной враждебности ‘Гражданина’ къ ‘новому типу’ въ инстинктивномъ отвращеніи, какое всякій, уходящій со сцены, чувствуетъ къ своему замстителю, а наслдодатель къ тому, кто претендуетъ на его наслдство?
Дйствительно ли, однако, этотъ новый типъ выступаетъ на сцену, дйствительно ли на мсто неакуратнаго плательщика, наполнившаго своими воплями о льготахъ десять лтъ и тысячи газетныхъ листовъ, выходитъ хозяинъ, ни о какихъ льготахъ не кричащій и обращающійся лишь къ земл и къ тмъ средствамъ и преимуществамъ въ жизненной борьб, какія даетъ ему его ‘помстное’ положеніе? Отвтить на этотъ вопросъ вполн опредленно пока еще довольно трудно, однако наблюденія надъ провинціальной жизнію и областной прессой указываютъ кое-гд на признаки (правда, слабые) появленія нкотораго новаго типа хозяина.
Прежде всего намъ вспоминается довольно длинное письмо въ газет ‘Волжскій Встникъ’, въ которомъ помщикъ горько жаловался на институтъ земскихъ начальниковъ. Это могло бы, пожалуй, показаться даже либеральнымъ, но въ данномъ случа рчь шла не о либерализм, а просто о потравахъ: помщикъ-авторъ горько стовалъ на то, что гг. земскіе начальники неакуратно исполняютъ свои обязанности, почему сильно увеличиваются потравы, а всякій, рискующій затять дло и искать защиты противъ этого зла, оказывается втянутымъ въ безконечную и при томъ напрасную волокиту. Другая провинціальная газета помстила письмо дворянина-помщика, который не мене горько жаловался (совсмъ изъ другой мстности) на то, что, вслдствіе бездятельности земскихъ начальниковъ, въ крестьянств распространяется даже убжденіе въ существованіи новаго закона, позволяющаго рубить чужой лсъ. Толки эти вызваны были, будто бы, тмъ обстоятельствомъ, что гг. земскіе начальники, предаваясь охот, рыбной ловл и другимъ видамъ спорта, — совсмъ забросили многочисленныя дла о порубкахъ. Затмъ осенью 1894 года гжатское дворянское собраніе постановило даже ходатайствовать о возстановленіи мирового судьи — въ виду, между прочимъ, плохого состава и незнакомства земскихъ начальниковъ съ мстными условіями. Насъ интересуютъ здсь именно мотивы, заставляющіе часть дворянства возвышать свой голосъ въ дух столь непріятномъ для ‘Гражданина’ и вообще охранительной прессы. Потравы, лсныя порубки, волокита, незнаніе мстныхъ условій, недловитость, а временами еще (какъ въ разговор князя Мещерскаго съ однимъ предводителемъ въ апрл 1894 года) излишняя опека надъ крестьянами, спутывающая ясныя по существу взаимныя отношенія. Все мотивы чисто дловые, непосредственно практическіе, не имющіе ничего общаго ни съ какими отвлеченностями, и тмъ не мене приводящіе къ выводамъ, довольно неожиданнымъ.
1896.