‘МЕНЬШАЯ БРАТІЯ‘
РОМАНЪ
‘The nether World’, by George Gissing.
I.— Дженни.
I.— Дженни.
II.— Врный другъ.
II.— Врный другъ.
III.— Джонъ Юэттъ.
III.— Джонъ Юэттъ.
IV.— Клара.
IV.— Клара.
Меньшая братия, Гиссинг Джордж, Год: 1889
Время на прочтение: 248 минут(ы)
Въ тускломъ полумрак мартовскаго вечера вдоль Кларкенуэль-Грина шелъ не спша старикъ, по виду и по осанк котораго можно было заключить, что онъ только-что вернулся изъ далекаго путешествія. Дойдя до кладбища при церкви Сентъ-Джэмса, онъ на минуту пріостановился, чтобы оглядться вокругъ.
Ему было подъ семьдесятъ лтъ, но, несмотря на его сильно опустившіяся плечи, на немъ не было замтно ни единаго признака того, что онъ гнется подъ бременемъ старости. Его мрная походка указывала скоре на серьезность и сосредоточенность его характера, нежели на тлесную слабость, а свой толстый посохъ онъ сжималъ въ рук совсмъ ужъ не такъ, какъ это длаютъ старики, которые ищутъ въ немъ опоры. Одтъ онъ былъ тоже какъ-то странно, совсмъ не такъ, какъ одваются люди обезпеченные, свободные, но въ то же время и не такъ, чтобъ можно было его принять за англійскаго рабочаго на какомъ-нибудь механическомъ завод.
Вмсто сюртука и жилета, на немъ было нчто похожее на вязаную фуфайку рыбака, а на нее сверху натянутъ короткій сюртукъ или, врне куртка, которую сильно раздувалъ втеръ, и тмъ придавалъ ей еще боле живописный видъ. На ногахъ у старика были замшевые брюки и высокіе сапоги, доходившіе почти до колнъ, на голов самая дешевая поярковая шляпа старинной формы, съ широкими полями. Выраженіе, что у него вообще былъ ‘довольно почтенный’ видъ, пожалуй, могло бы до нкоторой степени обрисовать его наружность, но все-таки не вполн подходило къ нему. По лицу его было замтно, что ему пришлось выдержать немалую борьбу съ житейскими мелочными и грубыми препятствіями, которая налагаетъ на каждаго особый отпечатокъ. Эта борьба прямо вытекаетъ изъ самыхъ грубыхъ и обыденныхъ потребностей, а потому и принижаетъ человка, мшая проявленію въ немъ самыхъ лучшихъ чертъ его врожденнаго благородства чувствъ и стремленій, ихъ отпечатка не ищите у нихъ на лиц…
Короткую бороду старика слегка серебрила сдина, но длинные волосы на голов были уже совершенно блые. Въ лвой рук у него былъ узелокъ, въ которомъ, по всей вроятности, лежали его пожитки.
Кладбище, у котораго старикъ остановился, было такъ же безотрадно на взглядъ, какъ и большинство подобныхъ лондонскихъ кладбищъ. Оголенныя деревца, которыя здсь росли, дрожали отъ вечерняго холода, дернъ казался въ полумрак рдкимъ и почти отсутствующимъ, большинство надгробныхъ плитъ наклонилось то въ ту, то въ другую сторону, памятники въ верхней своей части были еще довольно благо цвта, но чмъ ближе въ земл, тмъ больше они чернли и, наконецъ, у самой земли принимали совершенно грязно-черный, землистый оттнокъ, собаки и кошки весело прыгали и шныряли между надгробными камнями. Здсь втеръ дулъ съ большимъ злорадствомъ, нежели гд бы то ни было въ другомъ мст. Небо (если только его можно было назвать небомъ) грозило дождемъ или даже, пожалуй, снгомъ. И куда ни оглянись, повсюду виднлись признаки суроваго, безпросвтнаго труда и нищеты: кричали разносчики, неизбжная шарманка бренчала передъ какимъ-то трактиромъ по сосдству, калка-колченогій поспшно ковылялъ мимо, однообразно звеня въ колокольчикъ и мрно бормоталъ хриплымъ голосомъ свою вчную жалобу.
Старикъ какъ-то разсянно смотрлъ на надпись надгробной плиты, передъ которой остановился. Тощая кошка скользнула межъ камней, и это почему-то вдругъ заставило его выйти изъ задумчивости и зашевелиться. Онъ вздохнулъ и пошелъ прочь отъ ограды, вдоль по узкой улиц, которую называютъ аллеею Сентъ-Джэмса. Въ нсколько минутъ онъ прошелъ ее всю до конца и очутился передъ срой каменной стною, въ которой были врзаны сводчатыя черныя ворота.
Надъ ними въ полумрак еще рзче выступало выпуклое, лпное изображеніе человческаго лица, искаженнаго страданіемъ. Глаза выкатились наружу, волосы всклокочены копной, какъ у сумасшедшаго, шея страшно исхудала, щеки впали, а изъ широко раскрытаго рта, казалось, вотъ-вотъ раздастся громкій крикъ ужаса и отчаянія. На каменной стн надъ этихъ страшнымъ изображеніемъ виднлась надпись: ‘Центральная тюрьма’.
Старикъ остановился, посмотрлъ наверхъ, задумался, и на лиц у него промелькнуло выраженіе чего-то большаго, нежели простое страданіе, губы его дрогнули, какъ бы въ порыв гнва, а въ глазахъ сверкнули злоба и ненависть. Онъ прошелъ дальше еще нсколько шаговъ, а затмъ вдругъ остановился у открытой двери, гд стояла на порог какая-то женщина.
— Прошу прощенія!— началъ он любезно, однако безъ того оттнка вжливости, который пріобртается въ приличномъ обществ.— Не знаете ли вы здсь по близости кого-нибудь изъ Снаудоновъ?
Женщина отвтила коротко и отрицательно, улыбаясь на странный костюмъ незнакомца, и поглядла вокругъ, какъ бы ища глазами кого-нибудь, съ кмъ подлиться своимъ впечатлніемъ.
— Вы лучше спросите вонъ тамъ, на углу,— прибавила она. Старикъ послдовалъ ея совту, но и ‘тамъ’, т.-е. въ трактир, никто не могъ ему помочь. Поблагодаривъ все-таки за отвтъ, онъ глубоко вздохнулъ и, не поднимая своихъ задумчиво опущенныхъ глазъ, медленно вышелъ вонъ.
Минутъ пять спустя посл того, какъ онъ ушелъ, въ трактиръ вошла двочка, худенькій подросточекъ лтъ тринадцати на видъ. Она держала въ рукахъ кувшинъ и, подойдя къ прилавку, спросила полкварты пива. Въ это время хозяинъ, наливая кувшинъ, окликнулъ человка, только-что вошедшаго за нею слдомъ:
— М-ръ Сквибсъ! Не знаете ли вы здсь по сосдству нкоего Снаудона?
Вновь прибывшій казался человкомъ неряшливымъ, соннымъ и повидимому не въ особенной дружб съ людьми вообще. Онъ угрюмо процдилъ сквозь зубы что-то такое неопредленное, которое можно было пожалуй передать звукомъ: Ннн!— Двочка быстро и пристально взглянула на Сквибса и на хозяина трактира, ей, очевидно, было до того интересно слушать ихъ разговоръ, что она и думать позабыла про кувшинъ съ пивомъ, который только ее и ждалъ.
— А разв кто-нибудь спрашивалъ про Снаудоновъ?— проговорила она посл нкотораго колебанія.
— Да! Что же тутъ такого?
— Моя фамилія — Снаудонъ, Джанни Снаудонъ,— красня, отвтила худенькая двочка, сама смутившись, какъ только вырвались у нея эти слова.
Хозяинъ смотрлъ на нее почти съ любопытствомъ, м-ръ Сквибсъ также уставился на нее своими мутными глазами, ни тотъ, ни другой не могли ни въ комъ допустить сочувствія къ такому тощему, косматому и неряшливо одтому, жалкому человческому существу. Ея волосы и въ самомъ дл были до того сбиты въ копну, что, казалось, втеръ самъ на зло ей спуталъ ихъ. На ногахъ у нея шлепали туфли, которыя держались только на носкахъ, подъ короткимъ и поношеннымъ грязнымъ платьемъ можно было угадать лишь скудное и конечно такое же грязное блье, голая тонкая шейка ясно говорила, что двочка грязна и худа отъ постояннаго, а не отъ временнаго состоянія голода. Тмъ не мене, черты ея тонкаго лица, ея руки и ноги и прямая спинка указывали на боле, такъ сказать, благородное происхожденіе, а глаза и смущеніе, вызвавшее краску у нея на лиц, положительно служили доказательствомъ извстной доли развитія и чувства.
— А, вотъ оно что! Васъ, значитъ, зовутъ Джанни Снаудонъ?— переспросилъ цловальникъ.— Ну, такъ вы на три и три четверти минуты опоздали, а можетъ быть къ вамъ прямо такъ и лзетъ большое богатство? Чудной какой-то этотъ старикашка!.. Что же подлаешь? Ужъ это въ порядк вещей: что ни недля, то меньше, чмъ въ одну минуту люди то проигрываютъ, то выигрываютъ большіе капиталы. А, что вы скажете, м-ръ Сквибсъ?
М-ръ Сквибсъ отозвался крпкимъ словечкомъ.
Двочка взяла свой кувшинъ и пошла прочь.
— Эй, Дженни! Постой: отдай мн деньги, если теб это все равно!
Она вернулась, смущаясь все больше и больше, и положила на прилавокъ свою мдь, а хозяинъ спросилъ ее, гд она живетъ. Дженни назвала какой-то домъ въ Кларкенуэл, близко во сосдству.
— Кто же тамъ живетъ: отецъ?
Она качнула головой въ знакъ отрицанія.
— Ну — мать?
— И матери у меня нтъ.
— Такъ съ кмъ же ты живешь?
— Я живу съ миссисъ Пекковеръ.
— Ну, такъ вотъ! Какъ я уже сказалъ, ничего не будетъ мудренаго, если этотъ чудной старикашка, который спрашивалъ про Снаудоновъ, встртится теб на дорог.— И онъ подробно описалъ ‘чудную’ наружность старика. Дженни задумчиво, почти печально выслушала до конца и пошла себ домой. Дорогой она бросала вокругъ тревожные взгляды, но нигд не было видно страннаго старика съ сдою головой. Долго задерживаться ей тоже не хотлось.
Дойдя до дверей, которыя были открыты, но за которыми было темно, Дженни привычнымъ движеніемъ прошла въ нихъ и дошла до кухни, помщавшейся въ нижнемъ этаж. Оттуда несло сильнымъ запахомъ жареной колбасы и раздавалось присущее колбас шипніе.
Не успла еще двочка перешагнуть за порогъ кухни, какъ ее уже привтствовалъ молодой и сильный, но не мягкій женскій голосъ:
— Ну, сударыня! Нельзя сказать, чтобы вы поторопились! Прекрасно! Такъ извольте же теперь вы сами, въ свою очередь, подождать, пока вамъ дадутъ чаю, вотъ и все! Не я буду, если не сведу съ вами счеты сегодня же вечеромъ. Мать говорила, что за ней осталась еще одна расправа, я вамъ отдамъ за нее этотъ долгъ, только сначала выпью чаю, вотъ и все! Ну, чего ради ты стоишь, какъ дура? Говори! Покажи, покажи: сколько ты отпила пива?
— Я и губами-то къ нему не прикасалась, увряю васъ,— умоляющимъ тономъ возразила двочка, и на лиц у нея промелькнулъ страхъ, вызванный обычнымъ дурнымъ обращеніемъ.
— Ахъ ты, лгунья! Всегда-то ты была и останешься лгуньей! Вотъ теб, вотъ!
И сильной мускулистой рукою говорившая — двушка лтъ шестнадцати — ударила Дженни. Но не только рука ея, а и весь ростъ, вся ея статная, но грубовато-красивая фигура изобличали въ ней силу и самоувренность. Тугими, тяжелыми прядями лежали на затылк ея густые волосы, а на лбу была взбита изящная чолка. Ея платье изобличало въ ней рабочую, но было все-таки настолько разсчитано на эффектъ, что било въ глаза своей грубостью и яркими цвтами. Огонь разрумянилъ ея щеки, а при свт лампы въ глазахъ ея засверкало веселье.
Миссъ Клементина Пекковеръ рада была, во-первыхъ, тому, что пришла сегодня съ работы раньше, чмъ обыкновенно, и намревалась, какъ у нея было принято выражаться,— ‘кутнуть’, во-вторыхъ, тому, что мать ея, хощяйка дома, въ тотъ вечеръ находилась въ отсутствіи, а слдовательно, бразды правленія и полная власть мучить ихъ общую невольницу и безотвтную рабу, Дженни Снаудонъ, сосредоточены въ ея рукахъ, въ третьихъ и послднихъ, радовалась Клемъ еще тому, что въ сосдней комнат лежало бездыханное тло свекрови ея матери. Нсколько дней тому назадъ умерла эта старуха, давно лежавшая безъ движенія, и, такимъ образомъ, мать и дочь дождались, наконецъ, что съ ихъ плечъ свалилась обуза разъигрывать изъ себя добрыхъ и великодушныхъ родственницъ. Такова была одна сторона ихъ радости, другая же состояла въ наслдств въ семьдесятъ-пять фунтовъ, помимо денегъ, которыя должны были получиться изъ ‘похоронной кассы’.
— Что? получила на закуску?— обратилась Клемъ къ Дженни, которая отшатнулась, закрывъ лицо руками, чтобы молча побороть свою боль.— Ты думала, небось, что хозяйки дома нтъ, такъ ты и будешь сама въ кухн распоряжаться? Ха-ха-ха! Не угодно ли вамъ лучше вычистить мн сковородку, да берегитесь! Смотрите, чтобъ нигд на ней не осталось ни крошечки жиру, а не то я вычищу ее объ вашу физіономію! Возьму тебя вотъ этакъ за волосы и буду тереть, тереть… Ну, поняла? Какъ ни верти, а мы съ тобой вдвоемъ проведемъ этотъ вечеръ… Ха-ха-ха…
Откровенность, съ которою Клемъ (какъ звали ее близкіе) была груба, нсколько уменьшала этотъ недостатокъ, тмъ не мене, удовольствіе, которое она заране ощущала при мысли объ истязаніяхъ, угрожающихъ ея беззащитной жертв, совершенно равняло ее съ краснокожими. Между ею и образованностью не могло быть ничего общаго. Какъ знать? быть можетъ, въ крови ея отдаленныхъ предковъ и въ самомъ дл замшалась извстная доля индйскаго происхожденія?
На одномъ конц большого кухоннаго стола, на раскинутой скатерти, уже появилась тарелка, на которую Клемъ ловкимъ движеніемъ опрокинула со сковороды пять штукъ поджаристыхъ сосисокъ и вылила жирную черную подливку.
Прежде, чмъ приступить къ этому новому наслажденію, она отхлебнула глотокъ-другой пива, яи тогда только, облегченно вздохнувъ, принялась за ду, замчательно мрно и смачно отправляя себ въ ротъ одинъ кусокъ сосиски за другимъ. Минутъ пять прошло въ такомъ усердномъ и пріятномъ занятіи, и тогда, только вспомнила она о присутствіи Дженни, которая, стоя на колняхъ передъ очагомъ, усердно скребла бумагой по сковородк. Глядя на нее, Клемъ напала на счастливую мысль еще кое-чмъ помучить бдную двочку.
Надо замтить, что Дженни страшно боялась покойницы, которая уже въ гробу стояла въ сосдней каморк, и Клемъ, подмтила это съ чуткостью настоящаго индйца.
— Ступай-ка, да принеси мн оттуда спички!— приказала она.— Я скоро пойду наверхъ, такъ тогда понадобятся, чтобы посмотрть, хорошо ли ты убрала спальню?
Дженни внутренно содрогнулась отъ ужаса и, вставши на.ъ ноги, потянулась за свчою.
— Это еще что!— прикрикнула на нее Клемъ:— ты, кажется, и безъ того должна хорошо знать, гд стоитъ каминъ. Ступай сію же минуту, а не то!..
Дженни побоялась ослушаться и ринулась въ потемки. Очутившись за дверью, она въ первую минуту почувствовала, что, вотъ-вотъ, упадетъ въ обморокъ, но вслдъ затмъ начала ощупью искать дверь каморки, которая отдлялась отъ кухни совершенно темнымъ переходомъ. Конечно, Дженни твердо знала, что почти невозможно не задть за гробъ, пробираясь въ камину, но, задвъ за него, она чуть не умерла на мст отъ испуга. И, какъ на грхъ, спички никакъ ей въ руки не давались! Шарила, шарила она на камин…— все напрасно! Вдругъ он сами подвернулись ей подъ руку — и она вылетла вонъ, какъ ошаллая, дрожа всмъ тломъ.
Клемъ весело разсмялась: съ нея было пока довольно и этого развлеченія. Она съ наслажденіемъ потянулась, закинувъ назадъ свою красивую голову съ античными, но не добрыми губами. Когда она смялась, не было лучшей модели для художника, который пожелалъ бы изобразить воплощеніе силы и физической красоты. Бываетъ, что и тинистая почва этихъ низшихъ изъ слоевъ общества производитъ такіе пышные, хоть и недушистые цвты.
— Ты что-нибудь сегодня длала для м-съ Юэттъ?— спросила Клемъ.
— Какъ же, миссъ! Я растопила у нея каминъ, и сбгала купить угольевъ на четырнадцать пенсовъ, и кое-что помыла.
— И что она теб дала за это?
— Одинъ пенни, миссъ. Я отдала его м-съ Пекковеръ, когда она похала за своей родственницей…
— А, ты отдала? Ну, такъ послушай, что я теб доложу: чтобы отнюдь впередъ это не повторялось! Все, что ты ни получишь отъ жильцовъ, все отдавать мн, и посмй только отдать матери хоть пенни… я съ тобой по-своему расправлюсь!.. Поняла?
Подъ впечатлніемъ минуты, Клемъ напала на эту блестящую мысль, и теперь ей оставалось только наслаждаться задачей, которую она задала бдной двочк. А пока не мшало, пожалуй, и немного прогуляться…
Вдругъ кто-то постучался, и Клемъ поспшила на крыльцо, чтобы посмотрть, кто тамъ. Передъ дверью, у самаго порога, стояла женщина въ длинной накидк и въ яркой, пестрой шляп, за спиной она держала раскрытый зонтикъ, чтобы защитить себя отъ рзкаго дождя, который гналъ порывистый втеръ. Женщина сказала, что желаетъ видть м-съ Юэттъ.
— Прямо, во второмъ!— кратко отвтила своимъ обычнымъ хозяйскимъ тономъ Клементина.
Постительница посмотрла на нее высокомрно, и не спша, закрывъ свой зонтикъ, пошла вверхъ по лстниц.
Клемъ подождала нсколько минутъ, затмъ безъ шума поднялась вслдъ за гостьей, къ самой двери м-съ Юэттъ, и прильнула ухомъ къ замочной скважин. Больше четверти часа пробыла она неподвижно на мст, и ея быстрый, безшумный уходъ ознаменовался въ скорости уходомъ самой гостьи, которая кликнула ее:
— Миссъ Пекковеръ!
— Чего вамъ?— отозвалась та, выходя какъ бы изъ кухни.
— Будьте любезны зайти къ м-съ Юэттъ на минуту!
— Хорошо, если будетъ время.
Постительница мотнула головой въ знакъ прощанія и пошла прочь. Пять минутъ спустя, Клемъ уже вернулась отъ своей жилицы и приказала Дженни:
— Слушай! Ты знаешь гд м-ръ Керквудъ работаетъ, на площади Сентъ-Джемса? Ты вдь и прежде тамъ бывала. Ну, такъ поди и стой тамъ, пока онъ не выйдетъ, чтобъ идти домой, тогда ты къ нему подойди и скажи, чтобъ онъ сейчасъ же шелъ прямо въ м-съ Юэттъ. Поняла? А чайную посуду ты все еще не убрала? Ну, погоди: вернешься, мы сведемъ съ тобой счеты. Да бги же скоре, а не то…
Въ углу на полу валялось жалкое подобіе женской шляпы, Дженни подхватила ее на ходу и нахлобучила себ на голову, за неимніемъ ничего другого, что защитило бы ее отъ дождя.
Наступилъ тотъ часъ въ который ежедневно рабочіе оставляютъ свое трудовое ярмо, и толпами наводняютъ улицы и переулки, спша воспользоваться тмъ краткимъ временемъ, когда они вольны жить, какъ имъ угодно. Цлые потоки людей — старыхъ и молодыхъ, женщинъ и мужчинъ — полились на улицу, несмотря на то, что еще многіе оставались на своихъ фабрикахъ и въ мастерскихъ, чтобы заработать лишнее, но все-таки громадное большинство обыкновенно освобождалось именно въ этотъ самый часъ, и разъзжалось по домамъ въ омнибусахъ, плотно нагруженныхъ пассажирами какъ внутри, такъ и снаружи. Въ вечернемъ туман мелькали мимо огни, грохотали еще другіе экипажи и омнибусы, разбрасывая грязь во вс стороны и обдавая пшеходовъ, которые шлепали по липкой и скользкой мостовой. Трактиры оживлялись, наполняясь народомъ, въ ихъ окнахъ ярче вспыхивали огни. Улицы, съ самаго утра кишвшія народомъ, какъ улей пчелами, теперь погрузились въ полнйшее безлюдное молчаніе.
На холмахъ Сёррея въ тотъ же самый день свтило солнце, поля и долины благоухали первымъ дуновеніемъ весны, подъ гостепріимнымъ кровомъ полураспустившихся кустовъ подснжники поднимали уже къ небесамъ свои трепетныя, робкія головки… Но здсь, въ Кларкенуэл, дла нтъ ни до чего подобнаго: здсь одинъ день проходитъ неизмнно такъ же точно, какъ другой, и каждый состоитъ изъ столькихъ-то рабочихъ часовъ, которые представляютъ собою такую-то, опредленную часть общаго заработка за цлую недлю.
Въ другихъ улицахъ тянутся длинные ряды домовъ, которые служатъ только жилищемъ для богатыхъ, обезпеченныхъ людей, но здсь, въ Кларкенуэл, что ни дверь, что ни окно, то новое объявленіе о какомъ-нибудь ремесл, которымъ занимаются ихъ владльцы. Нигд такъ ясно не бросается въ глаза, до чего люди способны разнообразить трудъ, пріумножать его, корпть надъ нимъ, убивать жизнь свою на то, чтобы словно нарочно придумывать все новые способы уморить себя работой. Просто не надивишься, до чего неизмримые запасы силы и изобртательности расходуются безпощадно здсь, въ этихъ трущобахъ и подвалахъ. Но еще того удивительне мысль, что никакого просвта, никакой надежды въ будущемъ не питаютъ эти вчные труженики, за исключеніемъ права сть и спать и производить на свтъ себ подобныхъ, которые вмст съ ними будутъ биться изъ-за куска хлба, будутъ сидть, не разгибаясь, цлый Божій день, во всякое время года, во всю жизнь, пока имъ суждено существовать, будутъ напрягать свое зрніе и свои мышцы, будутъ переутомлять себя и вынашивать въ себ свои недуги и, наконецъ, ршительно отстранять отъ себя самую мысль о томъ, что и ихъ существованіе могло бы быть совсмъ иное…
Жестяники и слесаря, стекольщики и эмальировщики, столяры и прочіе ремесленники, выдлывающіе всевозможные матеріалы, которыхъ во множеств даютъ ндра земли,— вс сосредоточены здсь, въ Кларкенуэл, вс они — представители тхъ ремеслъ, которыя требуютъ скоре ловкости въ пальцахъ, нежели грубой силы и мощи. Вывски здсь могутъ дать вамъ поводъ думать, что вы попали въ царство золота и серебра, алмазовъ и драгоцнныхъ камней. Но нтъ! Въ глубин темныхъ закоулковъ цлыя семьи тснятся на чердакахъ и въ подвалахъ, неустанно перебирая въ рукахъ своихъ драгоцннйшія украшенія, предназначенныя для рукъ и для шеи тхъ, которыя родились на свтъ, чтобъ только наслаждаться жизнью. Вотъ, въ одномъ дом, какъ гласитъ объявленіе, живетъ торговецъ алмазами, а рядомъ, въ какомъ-нибудь сыромъ подполь, кишитъ цлое гнздо голодныхъ ребятъ, которые ждутъ не дождутся, чтобы вернулась мать со своимъ случайнымъ заработкомъ…
По своему обыкновенію, Дженни Снаудонъ бжала сломя голову, пока не запыхалась, пока уже больше не въ состояніи была бжать, а затмъ начала идти скорымъ шагомъ, усиленно стараясь отдышаться. Она всегда такъ спшила, но не изъ любви къ труду, а просто потому, что въ ней живо подымалось сознаніе, что если бы не Пекковеры, мать и дочь, ей бы пришлось жить въ рабочемъ дом, гд живется еще того хуже.
Впрочемъ, была и еще другая причина, по которой Дженни такъ спшила въ мастерскую, гд работалъ Керквудъ: онъ былъ единственный человкъ, который обходился съ нею ласково и котораго она мысленно называла своимъ ‘другомъ’. Встрчались они всего какой-нибудь разъ въ мсяцъ, да и то не всегда, но за то воспоминаніе объ этой встрч оставалось у нея надолго въ вид самаго свтлаго, но краткаго мгновенія. Какъ-то разъ ей уже приходилось разыскивать Керквуда, и она хорошо запомнила, гд его мастерская. Теперь она прямо пошла на площадь Сентъ-Джона, и остановилась передъ дверью съ вывской:— ‘Г. Льюисъ, золотыхъ длъ мастеръ’.
Дженни стояла, терпливо выжидая случая увидть подмастерьевъ, и уже начинала думать, что вс ушли съ работы, какъ вдругъ дверь отворилась и на улицу вышли цлыхъ двое мастеровыхъ.
— Позвольте спросить, тутъ ли еще м-ръ Керквудъ?— проговорила она.
— Да!— любезно отозвался одинъ изъ уходившихъ и крикнулъ въ комнату:— Эй, Сидней! Къ теб твоя милая пришла!
Дженни отшатнулась въ сторону, но еще мигъ, и она успокоилась при вид ей знакомаго лица, появившагося на порог, она торопливо разсказала, зачмъ пришла, и оба двинулись въ путь.
Дождь все еще лилъ, но Сидней не сразу это замтилъ и, какъ бы задумавшись, молча шагалъ себ впередъ.
— Ну, однако! Ты простудишься непремнно, если будешь бгать по такой погод. Ты насквозь промокла! На вотъ, наднь хоть на голову,— и онъ снялъ съ себя свою куртку.
Никогда еще не говорилъ онъ съ нею такъ рзко и нетерпливо. Они прошли молча еще, нсколько шаговъ.
— Какъ поживаетъ м-ссъ Юэттъ?— спросилъ Сидней и опять замолкъ, проворными, большими шагами идя впередъ.— Все еще плохо? А ребенокъ?
Ей мшала говорить необходимость поспвать за нимъ, но ея растерянная, неуклюжая фигурка только тогда обратила на себя его вниманіе, когда на нее упалъ свтъ фонаря. Сидней улыбнулся, но въ его улыбк отразилась жалость.
— Такъ теперь потепле стало?
— Да.
— У тебя нтъ кофточки?
— Есть, да очень старая: ее собираются чинить.
Подъ безличной формой ‘собираются’ Дженни подразумвала свою тетку.
— ‘Собираются’?— переспросилъ Сидней: — не мшало бы ‘имъ’ поторопиться!— И въ тон его голоса послышалась прежняя ласка.
Обрадованная Дженни осмлилась взглянуть на него.
— Я, можетъ быть, иду слишкомъ скоро?— продолжалъ онъ.
— О, нтъ! Только, мн бы хотлось…
Сидней остановился, видя, что она смущается и не находитъ словъ.
— Ну? Ты хочешь мн что-нибудь сказать?
И ободренная двочка разсказала все происшедшее.
— И надо же теб было опоздать!— съ досадою замтилъ ея другъ.— Но не тревожься: будемъ надяться, что все обойдется благополучно.
— Вы думаете?— горячо спросила Дженни, и Сидней пробурчалъ ей что-то полу-сердитое въ отвтъ, на минуту положивъ ей ласково руку на плечо.
Не доходя до дому, Дженни сняла съ головы и съ плечъ его куртку и поблагодарила. Сидней молча взялъ и перекинулъ ее себ на руку.
Клемъ, отворившая имъ дверь, приняла не особенно любезно единственнаго изо всхъ своихъ знакомыхъ, который никогда не пользовался случаемъ сказать ей грубоватую любезность. Ея кокетливое обращеніе съ нимъ не привело ни къ чему, а потому и Клемъ считала себя вправ поступать такъ, какъ еслибы онъ ей нанесъ въ чемъ-нибудь кровную обиду. Сидней тоже угрюмо взглянулъ на нее и не сказалъ ничего.
— Вы, конечно, сами найдете дорогу наверхъ?— промолвила Клемъ такимъ тономъ, какимъ говорила съ чужими.
— Благодарю васъ, конечно!— отвтилъ Сидней и вслдъ за Дженни пошелъ вверхъ по лстниц.
Когда онъ постучался, ему изъ-за двери отвтилъ слабый женскій голосъ, очевидно принадлежавшій самой м-съ Юэттъ, которая сидла на постели съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ. Ея изнеможенная поза, ея истощенное лицо усиливали впечатлніе, которое производила вся ея жалкая фигура.
Она была скоре закутана, нежели одта, ея жидкіе, безцвтные волосы небрежнымъ узломъ свсились на затылк. Бдной женщин было всего двадцать-семь лтъ, но ей можно было дать гораздо больше, судя по ея вялому, подавленному виду, который выдавалъ ея безволіе и слабость характера. Такія женщины, не смотря на всю свою доброту, на всю свою готовность идти на встрчу малйшей ласк, остаются безвольны, если же обстоятельства сложатся для нихъ неблагополучно, он принесутъ больше вреда, чмъ пользы тмъ, кто для нихъ дорогъ.
Подл нея, на полу, лежали трое дтей, старшему изъ которыхъ было семь лтъ, но у мужа ея, Джона Юэтта, уже были сынъ и дочь отъ перваго брака, когда онъ на ней женился. Дти были бдно, но опрятно одты, тльце, на которомъ платье свободно болталось, было тщедушнаго, нездороваго вида.
Сидней подошелъ къ кровати и поздоровался за руку.
— Я рада, что вы пришли раньше Клары,— начала м-съ Юэттъ: — я такъ и надялась! Но она скоро придетъ, а мн надо успть съ вами переговорить. Что погода, очень ужъ дурная? Я это сейчасъ чувствую. Здоровье у меня стало такъ плохо, что я хочу пойти въ больницу.
— А разв докторъ къ вамъ не ходитъ?
— Это все денегъ стоитъ, а въ больниц все-таки мн что-нибудь пропишутъ. Что, очень я на видъ плоха?
— Во всякомъ случа, вы не изъ такихъ, которымъ разршается вставать съ постели,— проворчалъ Сидней, придвигая свой стулъ поближе въ кровати.
— Да не могу же я лежать, поймите! Такъ нечего объ этомъ говорить. Но меня безпокоитъ Клара. Только-что заходила ко мн м-съ Тэбсъ и говорила, говорила безъ умолку. Она даетъ Клар столъ и квартиру и пять шиллинговъ въ недлю. Клара настаиваетъ, чтобы уйти изъ дому, а отецъ не хочетъ. Но, можетъ быть, это было бы даже недурно, а, Сидней? Я знаю, вамъ этого бы не хотлось, но что же длать?
Голосъ ея зазвучалъ протяжно и плаксиво, ей въ тонъ жалобно запищалъ ея двухнедльный крошка, тоже выражая свое неудовольствіе.
— Неужели все напрасно? Неужели она въ самомъ дл хочетъ идти на мсто и никогда, никогда мн не дастъ слова?— воскликнулъ Керквудъ.
Больная поникла головой, глава ея наполнились слезами.
— Я сдлала все, что могла, ну, право же все, Сидней! Она упряма, а вдобавокъ и въ дом у насъ ни гроша. Конечно, не Джонъ тому виною: просто, не судьба! Вы знаете, какой онъ у насъ преданный и добрый, онъ на все готовъ для другихъ, а для меня былъ и будетъ всегда лучшимъ изъ мужей,— умирать буду, а все-таки не могу сказать про него ничего другого!
Нсколько минутъ она всхлипывала жалобно. Сидней также не могъ скрыть отъ нея свою тревогу
— Послушайте, однако!— началъ онъ, поборовъ свое малодушіе:— когда все идетъ такъ плохо,— врно ужъ скоро конецъ всему дурному и близка перемна въ лучшему. Такія неудачи долго не могутъ тянуться, Джонъ скоро найдетъ себ мсто, а пока вы должны и не смете мн мшать дать вамъ хоть сколько-нибудь взаймы!
— Не смю, Сидней, право же не смю! Онъ говоритъ: стоитъ только разъ занять,— а тамъ ужъ и пойдетъ, и пойдетъ, и будешь себ все занимать да занимать, а самъ ничего не заработаешь! Вы знаете, это — одинъ изъ его излюбленныхъ коньковъ.
— Пустяки! Я его считаю просто неразсудительнымъ и эгоистичнымъ человкомъ.
— Нтъ, нтъ! Джонъ никогда въ жизни не былъ эгоистомъ. И вы мн больше этого не говорите! Такая ужъ у него фантазія.
— Отъ этого легко его избавить,— надо только разршить Клар уйти изъ родного дома. А опасаться нечего: если двушка сама себя, въ свои семнадцать лтъ, не уважаетъ, такъ никогда больше и не научится себя уважать, и ничего вы съ этимъ не подлаете! Скажите, чтобы Джонъ отпустилъ дочь.
Горько звучали его слова, онъ откинулся на спинку стула и такъ его пошатнулъ, что несчастный заскриплъ.
— А что, если съ нею какая бда приключится? Ну что тогда?— жалобно продолжала м-съ Юэттъ:— вдь намъ хорошо извстно, почему м-съ Тэбсъ такъ хочется залучить Клару къ себ,— потому что она красива! А еслибъ съ нею что-нибудь случилось, отецъ не вынесетъ, съума сойдетъ. Счастье, что мой отецъ держалъ насъ строго, а не то я давно бы стала поступать какъ Клара. Хорошо, что онъ умеръ еще прежде, чмъ я…
— Полноте! Нечего объ этомъ поминать,— перебилъ ее Сидней.— Что было, то прошло и быльемъ поросло.
— Нтъ, нтъ! Этого забыть нельзя, и Клара знаетъ, и потому меня ни въ грошъ не ставитъ, я это понимаю.
— Не думаю, у нея все-таки доброе сердце…
Тяжелые шаги за дверью перебили его. На порог появился юноша лтъ девятнадцати, рослый и красивый, съ нжными чертами лица, профиль его указывалъ на острый умъ и живое соображеніе, движенія были быстрыя, но при большемъ запас здоровья онъ могъ бы быть полне. Онъ поклонился Керквуду нсколько высокомрно.
— Гд та медалька, которую я рзалъ вчера?— спросилъ онъ, разбрасывая вещи, въ которыхъ рылся.
— Потише, Бобъ!— остановила его мать.— Она лежитъ въ сосдней комнат на камин.
Бобъ бросился туда и вернулся съ блестящей свтленькой медалькой, сіявшей особенно ярко въ его черной рук, которая лоснилась, какъ будто онъ имлъ дло съ желзными или вообще металлическими вещами. Юноша подошелъ къ Сиднею и показалъ ему свою работу.
— Ну, какъ вамъ кажется?— и самъ же пояснилъ, указывая на рисунокъ тончайшей работы — жокея, привставшаго на стременахъ на лошади, которую онъ бьетъ ожесточенно.
— Это ‘Талли-xo!’ на весеннихъ скачкахъ. Я на него ставлю.
И, небрежно кивнувъ головою, онъ бросился вонъ изъ комнаты.
Не успла м-съ Юэттъ возобновить свой разговоръ съ Керквудомъ, какъ на порог появился самъ глава семейства.
— Что вы сдлали со своими волосами?— съ удивленіемъ воскликнулъ молодой человкъ.
Постороннему наблюдателю, конечно, не могло бы броситься въ глаза, что при своемъ старчески-изможденномъ лиц Джонъ Юэттъ сохранилъ хоть не густые, но очень темные волосы. Твердость характера, но безъ той рзкости, которая была въ чертахъ сына, проглядывала въ его высохшемъ лиц. Съ платья струилась вода.
Вмсто отвта, онъ кивнулъ головой по направленію въ жен и проговорилъ:
— Спроси ее.
— Джонъ краситъ волосы,— пояснила м-съ Юэттъ.— Онъ говоритъ, что его научилъ товарищъ, которому тоже долго не удавалось найти мста.
— Ему прямо говорили,— продолжалъ Джонъ:— ‘Какой же вы садовникъ, если вы такъ стары’?— а у него еще только пробивалась сдина. Говорю теб врно, Джонъ,— самое лучшее красить волосы! Ну, а тотъ, Джервэ? Его, шутки ради, послали наниматься въ маляры, такъ онъ оказался слишкомъ старъ, чтобъ лазить по лстницамъ.
Сидней нахмурилъ брови. Слишкомъ часто приходилось ему слышать ту же жалобу и отъ другихъ, потому-то онъ и не могъ сомнваться въ ея непреложности.
— Чего же больше ждать, если насъ, рабочихъ рукъ, вдвое больше, чмъ работы? Ну, старые и должны по невол уступать мсто молодымъ, а что со стариками будетъ,— проживутъ ли они кое-какъ, или вс подохнутъ,— кому какое дло?— съ горечью замтилъ Джонъ.
— Пойди-ка ты, да перемни за себ платье: весь промокъ! Того и гляди, опять схватишь свой ревматизмъ,— прервала его жена, ставя на огонь котелокъ.
— Не все ли равно, Магги? Вотъ за тобой бы нуженъ дйствительно уходъ, а то ты все тормошишься вмсто того, чтобы лежать въ постели. Вотъ, давай, напоимъ Эми чаемъ!
Дти, вс трое, подошли къ отцу, какъ подходятъ любимцы, увренные, что на долю каждаго найдется у отца и поцлуй, и ласка. Приласкавъ ихъ, Джонъ подошелъ къ самому младшему, который жалобно стоналъ, и, постоявъ надъ нимъ, отошелъ прочь, не говоря ни слова. Неопредленнымъ, разсяннымъ взглядомъ онъ окинулъ всю комнату, ея голыя стны, скудную обстановку и покосившійся каминъ.
Безъ особой поспшности услся Джонъ за ужинъ, накрытый на конц стола, на гривной, небольшой скатерти. Передъ нимъ стоялъ кусочекъ холодной вчерашней говядины, ломоть простого лавочнаго хлба, комочекъ жалкаго подобія масла и въ чайной чашк немножко салатной капусты. Чайникъ, жестяной, помятый, и разрозненныя чашки также имли неопрятный, непривлекательный видъ.
Сидней старался казаться веселымъ, бралъ дтей на колни, крошку Анни на одно, а Тома на другое, Эми, какъ большая, стояла около.
— Который часъ?— вдругъ спросилъ Юэттъ.— Гд Клара?
— Она врно еще работаетъ за плату,— замтила жена.
Но и это не успокоило мужа. Онъ дольше минуты не могъ усидть на мст, то вскакивалъ и прохаживался по комнат, то снова садился или подходилъ безцльно къ которому-нибудь изъ дтей. Когда т поужинали, ихъ тотчасъ же послали спать, и они ушли въ сосднюю комнату.
— Отгадайте, гд я былъ сегодня?— началъ Джонъ, посл того, какъ жена уступила его настоянію и легла на постель, отдохнуть.— Ужъ ходилъ я, ходилъ! Говорятъ, двигаться полезно, ну, значитъ, я скоро начну поправляться и стану совсмъ здоровякомъ!
— Опять къ Кордеру ходили?— подумавъ, проговорилъ Сидней.
— Конечно, нтъ! Очень мн нужно ходить къ такому господину, для котораго только тотъ и хорошъ, кто ему преподноситъ титулъ почтеннйшаго и благодтеля рода человческаго, кто его увряетъ, что безъ него онъ пропадетъ… А этого-то я какъ разъ и не умю, не могу!.. Не поминайте мн про этого Кордера!
Сидней постучалъ ногой по-полу. Его, какъ человка всегда обезпеченнаго работой и вдобавокъ независимаго, холостого, не всегда задвало такое озлобленіе товарища, но видъ непригляднаго жилища и бдствующей семьи Джона наводилъ его на мысль, что его самого это должно бы побудить къ извстной дол унизительной покорности судьб.
Джонъ угадалъ мысли друга и съ возрастающей горечью продолжалъ:
— Нтъ, я былъ не у Кордера… прошу прощенія: у мистера Кордера, Джэмса Кордера, эсквайра!.. Нтъ! Мн м-съ Пекковеръ принесла объявленіе: требовался человкъ для чистки стеколъ и т. д. Ну, я и пошелъ, и былъ тамъ въ половин девятаго утра и… какъ вамъ покажется, сколько народу я засталъ уже на мст? Пятьсотъ человкъ! Вамъ не врится? Серьезно! Даже полиціи пришлось вмшаться, чтобы толпа не мшала движенію по улиц. И, Боже мой, что это были за жалкіе, голодные люди! Каждый, казалось, былъ готовъ бороться со своимъ ближнимъ не на животъ, а на-смерть, изъ-за какихъ-нибудь несчастныхъ пятнадцати шиллинговъ въ недлю! Пятнадцать шиллинговъ?!.. Ну, чего мн еще стоять тутъ понапрасну? Вдь, все равно, ничего не добьешься. А только я самъ чувствовалъ, что готовъ пойти въ рукопашную, готовъ наброситься на кого угодно, какъ взбсившійся бульдогъ, и рвать себя, рвать другихъ на части, пока изъ меня не выбьютъ жизнь мою до послдняго издыханія.
— Джонъ! Джонъ!— рыдая, перебила его жена.— Сидней! Да не давайте же ему такъ говорить!
Юэттъ вскочилъ и заходилъ по комнат.
— Который часъ? Чего Клара такъ долго не идетъ?
— Можетъ быть, она зашла къ м-съ Тэбсъ?— робко отозвалась м-съ Юэттъ.
— Что ей у нея длать? Кто ей позволилъ заходить туда?
Жена и Сидней молча переглянулись, и первая, запинаясь, разсказала мужу про посщеніе, которымъ удостоила ее сегодня м-съ Тэбсъ, и про то, какъ она ее убждала отпустить къ ней Клару.
— Полно, Джонъ,— видя, какъ волнуется товарищъ, останавливалъ его Сидней.— Все это вовсе ужъ не такъ ужасно, и, наконецъ, у м-съ Тэбсъ вдь не какая-нибудь простая ‘распивочная’, а скоре ‘състная’, или ‘закусочная’… и вообще у нея довольно прилично.
— Право, вы оба какъ будто противъ меня сговорились?— горячился Джонъ.— Просто, теб надола Клара, и теб хочется поскоре съ нею развязаться.
— Джонъ! Какъ теб не стыдно!— перебила его жена.— Если ты не можешь говорить иначе, лучше бы ужъ совсмъ молчалъ. Сидней, не слушайте его, онъ самъ не свой отъ горя!
— Все равно, пусть онъ говоритъ, что хочетъ: мн подломъ!— замтилъ Керквудъ угрюмо, но все же сдержанно.
Юэттъ еще ниже, чмъ обыкновенно, опустилъ голову и уже совсмъ тихо, несмотря на свой недовольный тонъ, началъ опять:
— Ну, что же вы молчите? Говорите, не обращайте на меня вниманія. Теперь ужъ не т времена, когда отецъ хоть что-нибудь да значилъ. Но какъ же это вышло, что вы теперь другого мннія?
— Послушайте, Джонъ, что я вамъ скажу: я самъ, конечно, совершенно такъ же глубоко, какъ вы, способенъ горевать, если бы съ Кларою случилось что дурное, вамъ, кажется, это должно быть хорошо извстно! Но мн сдается, что вы избрали ложный путь, и своимъ сопротивленіемъ только еще больше раздражаете ее. Наши двушки, дти низшихъ слоевъ общества, вынуждены сами добывать себ хлбъ насущный, и по невол мы должны полагаться на ихъ личное благоразуміе. Ей ужъ семнадцать лтъ, и съ нею вы не можете обращаться такъ же точно, какъ, напримръ, съ Эми или съ Анни. Я понимаю, что вы должны чувствовать, но понимаю также и ее. Ей хочется, во что бы то ни стало, перемны, она устала жить своей обыденной тяжелой жизнью!
— Ну, и прекрасно!— рзко перебилъ его отецъ.— Кто же ей мшаетъ начать новый образъ жизни? Что на нее нашло? То она соглашалась быть вашей женой, то ужъ теперь раздумала совсмъ.
— Что же тутъ удивительнаго? Тогда ей едва минуло пятнадцать лтъ, теперь ей ужъ семнадцать. Ея воззрнія могли перемниться, и что бы вы ни говорили ей наперекоръ, это все только еще больше ее ожесточитъ. Чему суждено быть, того не миновать, подождемъ что будетъ, и постараемся думать другъ о друг, какъ если бы между нами не было ничего общаго. Конечно, и у Клары есть свои недостатки, но попробуйте говорить съ нею безъ недоврія, безъ раздраженія, и, я увренъ, она сама не захочетъ васъ огорчить, и никогда по своей доброй вол, сознательно не омрачитъ вамъ жизнь…
Сидней говорилъ съ такой горячностью и такимъ неровнымъ голосомъ, что видно было, какъ ему тяжело дается убждать другихъ, противъ своихъ личныхъ душевныхъ убжденій. Вдругъ онъ поднялъ руку и прошепталъ:— Тсс!
За дверью послышались знакомые шаги. Наконецъ, пришла Клара!
Съ перваго же взгляда она могла догадаться, что рчь шла о ней. Отецъ смотрлъ на нее прямо и пытливо, Сидней отвелъ глаза въ сторону, лицо матери выражало тревогу.
Небрежно закрывъ дверь, Клара поставила свой зонтикъ въ уголокъ и начала разстегивать перчатки. На лиц ея отражалось равнодушіе, почти холодность, но въ то же время и нкоторая озабоченность, она даже прикусила нижнюю губу.
— Гд ты была?— спросилъ отецъ.
Она отвтила не сразу, сначала сняла свои перчатки, потомъ вытянула ихъ, закатала и сложила въ комочекъ, вывернувъ одну перчатку на другую, и только тогда проронила небрежно.
— У м-съ Тэбсъ.
— А кто теб позволилъ?
— Я и не думала, что для этого нужно особое позволеніе,— возразила она.— Я знала, что м-съ Тэбсъ зайдетъ къ вамъ сюда переговорить, и зашла къ ней узнать, что вы сказали.
Клара была не выше средняго роста, но держалась такъ прямо и была такъ стройна, что казалась выше. Лицо у нея было совсмъ своеобразнаго, но красиваго типа, чувственнокрасивое и въ то же время полное энергіи. Умный, тонко-очерченный профиль, выдающіяся скулы и почти прямыя, какъ нарисованныя брови, оттняли еще того рельефне большіе, какъ у лани, темные глаза съ неизмнно-умоляющимъ взоромъ. Зато, въ противоположность имъ, губы выражали что-то смлое, вызывающее, почти дерзкое. Нсколько наивная складка легла у нея, какъ у ребенка, въ уголк рта, но и въ ней чувствовалось больше зрлой независимости, чмъ дтской простоты.
Ея скромный короткій жакетъ мало защищалъ ее отъ непогоды, но сидлъ на ней безукоризненно, обрисовывая красивый бюстъ и плечи, платье и шляпа также поражали своей изящной и преднамренной простотой, которая какъ бы выражала ея протестъ противъ несправедливости судьбы и презрніе къ мишурнымъ украшеніямъ.
Отецъ, раздраженный ея тономъ, стукнулъ стуломъ объ полъ и крикнулъ:
— Такъ-то ты говоришь съ отцомъ? Я ли не твердилъ теб, чтобы ты не смла никуда ходить безъ нашего вдома? Значитъ, ты мое слово въ грошъ не ставишь? Такъ прямо и скажи!
Клара, не торопясь, снимала шляпу, обнаруживъ при этомъ видимое доказательство, что она очень заботится о своей наружтости, а именно: тщательно причесанные, густые волосы, завитые на лбу. Она стояла неподвижно и молча поправляла спереди свою прическу. Отецъ подошелъ къ ней и грубо схватилъ ее за плечо.
— Посмотри на меня! Ну, что же ты?.. Отвчай мн… ну, отвчай же!
Клара вырвалась и молча подняла на отца свой дерзкій, изумленный взглядъ. Въ этомъ взгляд не было ни тни страха передъ отцовскимъ гнвомъ: ничего, кром удивленія на непривычную для нея грубость и злобы за обиду.
Сидней всталъ, какъ бы желая придти ей на помощь, но этого никто не замтилъ. Джонъ Юэттъ тотчасъ же очнулся, какъ только дочь оттолкнула его.
Ему впервые случилось прикоснуться къ одному изъ своихъ дтей иначе, какъ съ лаской, взглядъ Клары живо привелъ ему на память только-что происшедшій у него съ Керквудомъ разговоръ, и онъ призналъ справедливость его замчанія, что надо попытаться ладить съ нею безъ рзкостей и не наперекоръ. Даже безразсудно было съ его стороны пытаться вернуть свою власть посредствомъ грубой силы.
Какъ ножомъ хватилъ его по сердцу взглядъ дочери, его любимой крошки, тщетно старался онъ найти знакомыя, привлекательныя черты на дорогомъ ему лиц… Что-то враждебное настроило ее противъ него, разъединило ихъ… Но нтъ! Такая рознь между ними немыслима. Джонъ внутренно горячо возсталъ противъ этого.
— Клара, дитя мое!— измнившимся глухимъ голосомъ обратился онъ къ ней: — Что же это такое? что съ тобой? Что встало между нами? Разв я не всегда старался сдлать, какъ бы теб было получше? Еслибъ я былъ злйшимъ твоимъ врагомъ, и то ты не могла бы смотрть на меня съ такой ожесточенностью и злобой…
— Я думаю, это мн слдовало бы спросить, что сдлалось съ тобою?— возразила она съ полнымъ самообладаніемъ.— Ты обращаешься со мною какъ съ груднымъ ребенкомъ. Я хочу знать, что ты скажешь насчетъ м-съ Тэбсъ. Мать, врно, теб уже сказала?
Прежде чмъ Юэттъ усплъ ей отвтить, Сидней замтилъ:
— Я думаю, вамъ лучше переговорить наедин.
— Нтъ, нтъ, останьтесь!— перебилъ его Джонъ.— Клара, онъ уже говорилъ со мною о теб. Онъ думаетъ,— что лучше дать теб полную волю. Да, да! Ты можешь себ удивляться, сколько твоей душ угодно! Онъ говоритъ (что еще того удивительне!), что ты больше не будешь меня слушать, что не ты должна исполнять мои желанія, а я — твои. Никогда я не думалъ, что моя Клара будетъ такъ ко мн относиться! Но дло на то похоже… да, похоже!
Двушка стояла, потупивъ глаза. Она опять измнялась въ лиц, съ котораго сбжало выраженіе высокомрной угрюмости. За минувшія дв недли она систематично озлоблялась, закаляясь въ своемъ безсердечномъ упорств. Она на все была готова, лишь бы поставить на своемъ, она строила планы, какъ лучше убжать изъ дому. Но теперь, когда отецъ самъ ей уступалъ, въ душ ея зашевелилось все, что въ ней было мягкаго, и она отъ всего сердца пожелала, чтобы все между ними обошлось тихо и мирно. Разъ, что она добилась своего, она опять могла быть для отца добрымъ и милымъ, но своевольнымъ ребенкомъ.
— Ну, хорошо!— продолжалъ Джонъ, жадно всматриваясь въ лицо дочери.— Хорошо, я больше ничего объ этомъ не скажу, но только помни, двочка моя, что за тебя мн отвчаетъ Сидней. Я уступаю только его настоянію! Помни же, что я съ него взыщу, смотри!
Голосъ у него дрогнулъ, а въ глазахъ, которые онъ перевелъ на Сиднея, сверкнуло раздраженіе.
— Я охотно готовъ за это поручиться!— тихимъ, но твердымъ голосомъ проговорилъ Керквудъ, не глядя на Клару.— Никто изъ людей не можетъ отвчать за другого, какъ за самого себя, но я беру на себя отвтственность въ томъ, что Клара не навлечетъ на васъ бды. Она слышитъ мои слова и, конечно, понимаетъ, что они говорятся не на втеръ, а лишь глубоко обдуманно.
Клара сидла у стола и водила пальцемъ по рисунку скатерти, задумчиво закусивъ нижнюю губу, очевидно, она къ этому прибгала для того, чтобы не выдать своего внутренняго ощущенія.
— Я собственно не вижу, при чемъ тутъ м-ръ Керквудъ,— холодно, но почти добродушно сказала она:— и вовсе не нуждаюсь, чтобы кто-нибудь за меня отвчалъ. Ты, отецъ, все равно бы меня отпустилъ, и я не знаю, къ чему было примшивать сюда м-ра Керквуда?
Юэттъ молча смотрлъ въ каминъ, поникнувъ головою, а Сидней, оглянувшись на Клару, увидлъ съ удивленіемъ, что она улыбается ему. И, странное дло! улыбка тотчасъ же сообщила особую мягкость линіямъ рта, особую живость умнымъ глазамъ, и усилила тотъ особый трагизмъ, которымъ вяло отъ ея взгляда. Сидней зналъ по собственному опыту, что эта улыбка имла неограниченную власть надъ кмъ угодно, и поспшилъ изъ предосторожности отвернуться.
Тогда Клара встала.
— Я сбгаю къ м-съ Тэбсъ съ отвтомъ, еще не поздно, и она будетъ рада поскорй узнать.
— О, еще утромъ успешь!— замтила мачиха, но Клара, не обращая вниманія, продолжала собираться и только небрежно проговорила на-ходу, обращаясь къ отцу:
— Я — живо!
Юэттъ не шелохнулся.
— Вы мн позволите часть дороги пройти вмст съ вами?— вдругъ спросилъ Сидней.
— Конечно, если хотите.
Сидней пожелалъ спокойной ночи оставшимся и пошелъ внизъ по лстниц вслдъ за Кларой.
Дождь пересталъ, но сырой и рзкій втеръ разгуливалъ по мрачнымъ, почернвшимъ улицамъ.
Клара и Сидней шли молча рядомъ и повернули къ сверу отъ тюрьмы до самаго перекрестка, гд стоитъ ‘Ангелъ’. Тутъ, на скрещеніи множества дорогъ, всегда толпилось множество бродягъ, гулящихъ, торговцевъ и газетчиковъ, которые выкрикивали неутомимо:
— ‘Эхо-о’!.. ‘Спеціалъ’!.. ‘Эхо-о’!.. ‘Ста-ан-дартъ’!— и т. п.
Огни фонарей отражались тусклымъ сіяніемъ въ дождевыхъ лужахъ и на мокрыхъ плитахъ панели. Вмст съ втромъ въ воздух вяло запахомъ пива и простого табаку.
Во время своего долгаго путешествія Клара одинъ разъ или два взглянула на своего спутника, но тотъ даже взглядомъ не соблаговолилъ ей отвчать, и она была почти рада его упорному молчанію, а на лиц ея играла улыбка, какъ будто ей доставляла удовольствіе угрюмость, которую она же сама вызвала въ немъ своимъ поведеніемъ.
Наконецъ она остановилась.
— Я думаю, вамъ не захочется идти туда со мною?
— Нтъ.
— Ну, такъ прощайте! Благодарю васъ и за то, что проводили.
— Я лучше подожду и, если вы позволите, провожу васъ обратно.
— А! Ну, и прекрасно! Я всего на дв-три минуты.
Клара поспшно вошла въ трактиръ, который м-съ Тэбсь сравнительно недавно возвела изъ простой кофейной и закусочной въ санъ ‘Королевскаго ресторана съ завтраками’.
Его фронтонъ горлъ ярко-красными рисунками, внутри ресторана пылало множество газовыхъ рожковъ, въ окн, на выставк, были разложены ломтики и отдльныя порціи рыбы, холодной дичи, сандвичей, ветчины и т. п. плнительныхъ яствъ, а позади стояла жаровня, на которой аппетитно шипли и дымились сосиски съ лукомъ.
Сидней вздумалъ пройтись нсколько въ сторону отъ ‘Королевскаго ресторана’ и замтилъ, что, несмотря на поздній часъ, еще много народу бродило по широкимъ троттуарамъ. Большинство изъ тхъ, которые заходили въ ресторанъ м-съ Тэбсь, были люди еще молодые, направлявшіеся туда изъ другихъ трактировъ или увеселительныхъ мстъ. Вся эта мстность и ея отличительныя черты были ему издавна знакомы, но его настоящее настроеніе не подходило подъ ихъ общую окраску, подъ ихъ общій духъ, и лишь усиливало то отвращеніе, которое онъ испытывалъ, глядя на окружающую его среду. Юэттамъ онъ старался все представить въ боле смягченномъ свт, но самъ боле чмъ когда-либо возмутился въ душ противъ желанія Клары служить въ такомъ мст и такимъ людямъ.
Ему показалось, что прошло врныхъ полчаса до той минуты, когда Клара вернулась къ нему. Молча двинулись оба въ обратный путь.
— Вы уже условились?— спросилъ Сидней, когда прохожихъ вокругъ нихъ стало меньше.
— Да. Я поступаю въ понедльникъ.
— И будете тамъ жить?
— Да, это удобне, и моимъ домашнимъ дастъ возможность размститься пошире. Бобъ можетъ спать съ дтьми, а деньги сберегать.
— О, конечно!— съ ироніей замтилъ Сидней, и этотъ необычный тонъ поразилъ Клару тмъ боле, что если Керквудъ не былъ съ нею въ чемъ-либо согласенъ, онъ былъ все-таки неизмнно вжливъ и почтителенъ, или предпочиталъ совсмъ отмалчиваться.
— Вы, кажется, сегодня не въ особенно хорошемъ настроеніи, м-ръ Керквудъ?— замтила она мягко.
Онъ не обратилъ вниманія на ея слова и, нсколько минутъ спустя, оглянулся на нее съ гнвнымъ замчаніемъ:
— Надюсь, вамъ будетъ пріятна такая милая, чисто-‘дамская’ служба? Смю думать, что прислуживать ‘джентльменамъ’ Верхней-улицы вполн согласно съ вашимъ уваженіемъ въ себ?
— Неужели вы можете вообразить, что я ради собственнаго своего удовольствія поступаю сюда?— холоднымъ, враждебнымъ тономъ спросила она.— Жестоко ошибаетесь, если воображаете, что вы что-нибудь про меня знаете! Постойте, дайте мн только немножко научиться служить, и вы увидите, долго ли я еще останусь въ Верхней-улиц?
— А, понимаю!
Они прошли молча еще нсколько минутъ. Въ ночной темнот, въ пространств, заключенномъ между тюрьмой и трущобнымъ кварталомъ, рзко раздавались крикливые голоса дтей, которыя еще продолжали свою возню въ этотъ поздній часъ.
— Врядъ ли мы будемъ теперь часто видться,— останавливаясь, замтилъ Сидней.
— Чмъ рже, тмъ лучше… если вы намрены разговаривать со мною только въ такомъ тон!
— Пожалуй, что вы правы, но неужели же вамъ самой не замтно, что дома у васъ дла идутъ все хуже и хуже? Ваша мать…
— Мать, да не моя!— сердито вскрикнула Клара.
— Однако, она была къ вамъ добра, какъ мать родная,— замтилъ Сидней.— Что врно, то врно, какъ врно то, что вы какъ нельзя хуже отплатили ей за ея доброту. Другая двушка старалась бы ей облегчить ея тяжелую жизнь, но вы… думали только о себ! Отецъ изо дня въ день бьется въ поискахъ за мстомъ, а вы… Какъ вы встрчаете его, когда онъ, усталый, возвращается домой? Вы еще больше мучите, раздражаете его! Вы говорите ему грубости, вы всю его душу истерзали, потому что не хотли покориться, когда онъ… онъ готовъ бы жизнь свою за васъ отдать! Другой на моемъ мст говорилъ бы съ вами такъ, преслдуя совсмъ иныя цли, но мн слишкомъ мучительно достается въ эту минуту каждое мое слово для того, чтобы я просилъ васъ припомнить, на что я надялся, чего желалъ. Вамъ не такъ мучительно выслушивать все это отъ меня, какъ мн мучительно это говорить. Да, смйтесь себ, смйтесь на здоровье! Единственно, о чемъ я васъ прошу: подумайте лишній разъ объ отц и о всхъ домашнихъ, помните, что я его уврилъ, что вы не сдлаете ничего такого, чего бы онъ долженъ стыдиться… Теперь, когда вы все-таки поставили на своемъ, можете же вы, наконецъ и о нихъ подумать!
— Ужъ это конечно не ваша вина, если я сама не знаю, какъ я дурна!— съ полуулыбкой отвчала молодая двушка. Она, вроятно, только потому и не особенно сердилась за его нравоученье, что въ его голос, который дрогнулъ и подъ конецъ даже прервался, она еще разъ видла доказательство своей власти надъ нимъ.
— До свиданья!— проговорилъ онъ, уходя.
— До свиданья!— посл мгновенной нершимости сказала она, и дошла до дому уже одна.
На порог ее встртила миссъ Пекковеръ.
Клемъ хоть и была на годъ моложе Клары, но казалась такой же взрослой по годамъ и по физическому своему развитію. По красот, она себя считала несравненно выше, и потому для нея было особенно оскорбительно высокомрное обращеніе Клары, которое она ей не могла простить.