Навстречу счастью, Блэк Уильям, Год: 1883 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 308 минут(ы)

НА ВСТРЧУ СЧАСТЬЮ.

(Shandon Bells)

Романъ Вилльяма Блэка.

Глава I.
Надъ журчащимъ ручейкомъ.

Тихая ночь. Блый свтъ луны озаряетъ заснувшую землю. Атлантическій океанъ безмятежно разстилается у подножія маленькаго портоваго города Айнишина, дремлющаго въ живописномъ безпорядк своихъ бухтъ и набережныхъ. А здсь, въ этой высокой, отдаленной отъ моря долин, откуда оно кажется лишь рзкой серебрянной полосой на горизонт,— здсь, среди срубленныхъ деревьевъ и хвороста, не слышно никакого звука, кром немолчнаго журчанья ручейка. Никакого признака жизни не замтно въ этой открытой проск, ни кролика на увлаженной росою трав, ни птицы, парящей въ ясной глубин сровато-синяго неба. Всюду одинъ только лунный свтъ тихо и безмятежно разливается надъ дикою зарослью терновниковъ и папоротника, озаряя блые стволы срубленныхъ буковъ и ясеней, а гд-то далеко внизу вчно шепчетъ невидимый ручеекъ, прокладывающій себ путь къ Черной рк и морю. Но вотъ на дорог, перескаемой тнями высокихъ вязовъ, показались два человка, веселые звуки ихъ разговора ясно раздаются въ ночной тишин.

— Чмъ доле я думаю объ этомъ,— говорилъ одинъ голосъ, принадлежавшій очень хорошенькой и стройной молодой двушк, съ глубокими черными глазами, лукавымъ выраженіемъ губъ и мягкою, музыкальною рчью,— чмъ доле я думаю объ этомъ, тмъ странне кажется мн все наше похожденіе. Что это мы такое длаемъ? Вдь, теперь весь Айнишинъ давно ужь спитъ крпкимъ сномъ, вс думаютъ, конечно, что миссъ Ромайнъ тоже почиваетъ, и что ей снится консерваторія и дебютъ въ Ковентъ-Гарден, а объ мистер Вилли, если только объ немъ кто-нибудь вспоминаетъ, наврное, думаютъ, что онъ опять отправился за дикими утками. Мн кажется,— робко прибавила она слегка измнившимся голосомъ и съ ирландскимъ акцентомъ,— что я — та дикая птица, которую преслдуетъ мистеръ Вилли.

— Знаешь ли, Китти,— возразилъ ея собесдникъ, молодой человкъ лтъ двадцати двухъ, съ свтло-каштановыми воляистыми волосами, проницательными голубыми глазами и красивой, стройной фигурой,— знаешь ли, что, когда ты говоришь нашимъ ирландскимъ акцентомъ, сердце мое переполняется любовью къ теб.

— Неужели?— сказала она удивленнымъ тономъ.— А въ остальное время чмъ же оно наполнено?

— Въ остальное время…— отвчалъ онъ,— въ остальное время оно также полно любви къ теб, Китти. Но не въ томъ дло. Когда я отправлюсь въ Англію, я скоро отдлаюсь отъ коркскаго говора, а какъ вернусь къ теб…

— Если такъ, лучше и не хлопочи объ этомъ,— быстро возразила она.— Я не хочу, чтобы ко мн вернулся какой-то незнакомецъ. Я желаю видть одного только своего ирландскаго дикаря, съ какимъ бы акцентомъ онъ ни говорилъ, и несмотря на всю его… какъ бы это сказать?… на всю его… дерзость. Право, такой дерзости никто, наврное, не видалъ во всю свою жизнь, Вилли. Да знаете ли вы, сударь, что я пла въ Хрустальномъ дворц съ первыми пвцами?

— Ты довольно часто мн объ этомъ напоминаешь,— послышался кроткій отвтъ.

— Да, и миссъ Китти Ромэйнъ, та самая, что своими ирландскими пснями свела съ ума весь Дублинъ, явилась въ Коркъ, для того только, видите ли, чтобы очутиться подъ милостивымъ покровительствомъ знаменитой Коркской Лтописи. Каково! И представьте: даже не самъ редакторъ, а только его помощникъ,— скажите, кстати, не онъ ли подметаетъ иногда редакціонную квартиру?— взялъ на себя трудъ воспвать миссъ Ромэйнъ и разъяснять всмъ и каждому, какое она чудо! И, Боже мой, какимъ прекраснымъ языкомъ онъ длаетъ это! Англійской птиц суждено было показать ирландскому народу всю глубину паоса въ мелодіи ‘Шандонскихъ колоколовъ’. Неужели? Что же публика думала, въ самомъ дл, объ этой псн? Ужь не казалась ли она ей, быть можетъ, комической?… Ну, а потомъ пошли, по заведенному порядку, букеты, любезныя записки, наконецъ, знакомство. И представьте себ, помощникъ коркскаго редактора оказался вовсе не блднолицымъ юношей, съ длинными волосами и пальцами, запачканными въ чернилахъ, а на половину охотникомъ, на половину сквайромъ,— словомъ, чмъ-то врод блокураго Аполлона Бельведерскаго, съ восхитительнымъ акцентомъ и простодушнйшимъ смущеніемъ въ лиц. Какая невинность, какая скромность! Хороша, однако, скромность! ‘Не позволите ли мн постить васъ?’ На другой день миссъ Ромэйнъ и ея преданная спутница сидятъ за завтракомъ, раздается стукъ въ дверь и входитъ мистеръ Вилли. Всякій разсудительный человкъ не ршился бы войти, но ты, вдь, совсмъ растерялся, сознайся-ка, Вилли?

— А ты разв не растерялась, Китти, когда замтила, что твои чудные волосы разсыпались по плечамъ и что на стол стоитъ бутылка стоута? ‘Не желаетъ ли мистеръ Фицджеральдъ приссть и позавтракать? Или, быть можетъ, мистеръ Фицджеральдъ предпочтетъ стаканъ хереса?’ Во всякомъ случа ты была вжлива тогда, Китти!

Этотъ маневръ переносилъ военныя дйствія прямо на непріятельскую почву, но Китти не обратила на него ни малйшаго вниманія.

— Мн показалось, что у тебя отлегло отъ души, Вилли, когда я сла за фортепьяно и повернулась въ теб спиной, а миссъ Пэшьенсъ отправилась съ газетою къ окну. По крайней мр, твои льстивыя рчи стали смле, когда я спла по твоей просьб ‘Шандонскіе колокола’ и случайно обернулась, мн показалось, что ясные, голубые глаза господина редактора были не совсмъ такъ ясны, какъ обыкновенно. Правда это?

— Какъ все это кажется мн теперь далекимъ!— сказалъ онъ задумчиво,— а, между тмъ, это было такъ недавно. Не можешь ли ты мн сказать, Китти, почему миссъ Пэшьенсъ, такая ласковая со мной сначала, вдругъ вздумала сердиться на меня?

— Да, вдь, ты же съ нею поссорился!

— Неправда, я ничего подобнаго не длалъ,— сказалъ онъ, усмхнувшись,— но когда обращеніе ея со мной внезапно изннилось, когда она стала каждымъ своимъ поступкомъ какъ бы отказывать мн отъ дома, я, конечно, понялъ въ чемъ дло.

— И въ хорошее же положеніе вы меня оба поставили! Но только знай, Вилли, что, подешь ли ты въ Англію или нтъ, это будетъ нашимъ послднимъ тайнымъ свиданіемъ. Прогулки при лунномъ свт очень пріятны, но… он неудобны, по крайней мр, для двушки въ моемъ положеніи. Вдь, есть же, наконецъ, на свт приличія, хоть ты, кажется, этого и не признаешь. А сегодня наше свиданіе, къ тому же, такое страшное, въ немъ все есть: и колдовство, и заклинанія, и всякіе ужасы! Кстати,— прибавила она, внезапно останавливаясь посреди дороги и глядя ему прямо въ лицо.— Я, вдь, совсмъ не поняла, какія общанія ты хочешь выманить у меня. Когда ты вчера вечеромъ такъ много и такъ странно говорилъ объ этомъ, признаюсь, я не поняла ни одного слова!

— Не бойся, Китти, я повторю теб все это по-англійски. Мы уже близко подошли къ нашей цли. Если ты съумешь перебраться черезъ этотъ остатокъ стны, я проведу тебя въ долину.

Онъ помогъ ей перескочить черезъ низкую, поросшую мохомъ стну, и они вышли изъ-подъ тни вязовъ на свтлую, открытую поляну. Лицо Китти, чрезвычайно выразительное, благодаря ея большимъ чернымъ глазамъ, было серьезне обыкновеннаго. Она окинула взоромъ всю долину, залитую луннымъ свтомъ, потомъ сказала почти шепотомъ:

— Тутъ святые заточили дона Фіерна и волшебницъ? {Донъ Фіерна — фантастическая личность, взятая изъ одной ирландской народной легенды.}

— Нтъ,— возразилъ онъ,— тамъ за горами. Но увряютъ, будто эти маленькіе человчки приходятъ въ эту долину, и ты врядъ ли можешь застать здсь кого-нибудь изъ жителей Айнишина посл захода солнца. Нсколько пониже раздается поразительное эхо. Это — отвтъ дона Фіерна тмъ, кто его призываетъ. Но мои земляки не любятъ говорить объ этомъ, духовенство этого не одобряетъ.

— А гд же источникъ?

— Тамъ внизу,— отвчалъ онъ, указывая на узкій оврагъ, казавшійся сверху совершенно чернымъ,

— О, туда я не могу спуститься, Вилли!— отвчала она, вздрогнувъ.

— Это очень легко,— возразилъ онъ весело, чтобы ободрить ее.— Теб вовсе не покажется темно, Китти, когда ты спустишься на дно оврага. Дай мн руку, держись крпче и иди осторожно.

Тихо и бережно начали они спускаться по краю пропасти, посреди колючихъ растеній, пока, наконецъ, не достигли русла рчки въ томъ самомъ мст, гд вода ниспадала въ углубленіе, прорытое ею въ скал. Здсь было вовсе не такъ темно, какъ казалось сверху. Окружавшіе ихъ кустарники были, правда, совершенно мрачны, но ясный свтъ неба отражался слабымъ отблескомъ на пнившейся вод. Странно, что шумъ ея вовсе не сливался со звукомъ ихъ голосовъ, казалось, будто они говорили посреди полнйшей тишины.

Молодой человкъ перешагнулъ черезъ воду, двушка осталась на той сторон.

— Дай мн руку, Китти,— сказалъ онъ.

Она молча исполнила его желаніе. Руки ихъ соединились надъ ручьемъ.

— Ты должна повторить то, что я скажу теб, это очень просто, Китти. Не бойся,— прибавилъ онъ, замтивъ, что она дрожитъ.— Повтори же: Клянусь надъ журчащимъ ручейкомъ: я отдаю теб свою любовь, посвящаю теб всю жизнь, сердца своего я не возьму назадъ, пока не перестанетъ течь эта вода.

Онъ прислушивался къ звуку ея голоса, едва внятнаго. Она слабо повторила его слова.

— Вилли,— прибавила она потомъ,— это не трудно общать, Я, пожалуй, хоть еще разъ повторю…

— Слушай дальше, Китти. Каждые семь лтъ, въ это самое время года, въ эту самую ночную пору, я общаю встрчаться съ тобою здсь у источника, чтобы возобновить мою клятву. Только одна смерть можетъ освободить меня отъ этого общанія.

Она повторила эти слова безъ всякой запинки.

— Теперь послднее, Китти: Проклятіе тому изъ насъ, кто нарушитъ данное слово, проклятіе всмъ, кто попытается насъ разлучить, да будетъ горе вчнымъ спутникомъ ихъ жизни и да не покинетъ печаль ихъ жилища во вки!

— О нтъ, нтъ, Вилли,— закричала она, чуть не плача.— Пусть это будетъ ночь любви. Забудь всякую ненависть. На все остальное я согласна, но не на это.

Онъ ничего не отвчалъ, а только молча держалъ ее за руку.

— Если ты непремнно хочешь, пусть будетъ по твоему. Повтори еще разъ слова.

Не усплъ окончиться этотъ обрядъ или, скоре, это заклинаніе, какъ онъ перепрыгнулъ черезъ ручеекъ, схватилъ ее въ свои объятія и крпко поцловалъ.

— Теперь ты моя, Китти. Ничто не можетъ насъ боле разлучить. Но отчего ты такъ дрожишь? Ужь не боишься ли ты,— ты, всегда такая неустрашимая? Пойдемъ теперь наверхъ, въ лунный свтъ. Вдь, ты знаешь, что если донъ Фіерна выпуститъ на волю кого-нибудь изъ своихъ маленькихъ подданныхъ, ты никого изъ нихъ не увидишь здсь внизу. Разв не прелестно было бы увидть всю процессію, спускающуюся между кустами папоротника?… Китти,— прибавилъ онъ внезапно,— что съ тобой?

— Уйдемъ!— сказала она глухимъ голосомъ.— Я хочу быть скоре тамъ, гд свтло. Дай мн руку, Вилли!

Онъ помогъ ей пробраться сквозь чащу и вскор они вошли въ пространство, залитое луннымъ свтомъ. Ему показалось, что она бросила испуганный, быстрый взглядъ въ мрачное ущелье, изъ котораго они только что вышли. Но онъ не хотлъ, чтобы, она боялась чего-нибудь въ такую прекрасную ночь, онъ не желалъ видть въ ней ничего, кром радости и надеждъ на будущее. Вскор Китти уже безпечно смялась и журила его за то, что онъ не устроилъ для нея смотра таинственнымъ человчкамъ. Какая досада! Она пришла въ самую главную квартиру эльфовъ и волшебницъ, и не видала ни одной изъ нихъ!

— Нтъ, впрочемъ, видла,— прибавила она. Я познакомилась съ однимъ изъ этихъ духовъ сегодня утромъ на берегу моря. Ты его знаешь, Вилли, по крайней мр, онъ увряетъ, что знаетъ тебя очень хорошо. Это такой маленькій человчекъ съ растрепанными рыжими волосами, въ высокой шляп и въ красной куртк съ срыми рукавами.

— Да это Анди-Скакунъ! Видла ты его шестъ?

— Какой шестъ?

— Да тотъ, который онъ беретъ, чтобы прыгать черезъ болото,— отвчалъ Вилли обрадованный ей веселостью.

— Никакого шеста я не видала. Но я скоро узнала, что онъ твой короткій знакомый, и ршилась воспользоваться случаенъ, чтобы вывдать у него кое-что о характер моего будущаго супруга. Хочешь ли ты знать, что онъ о теб сказалъ?

— Если Анди проронилъ хоть словечко противъ меня, то я исколочу его до полусмерти его не собственнымъ шестомъ,— былъ энергическій отвтъ.

— ‘Вы говорите о мистер Вилли?— спросилъ меня Анди:— вотъ ужь можно поистин сказать, что съ него все сходитъ, какъ съ гуся вода. Еслибъ онъ выпустилъ изъ рукъ лучшую рыбу, какая только есть во всей Черной рк, вы думаете, быть можетъ, что онъ сталъ бы плакать? Ничуть не бывало. Онъ принялся бы насвистывать вс свои старыя псни и пошелъ бы домой, шутя и смясь по дорог со всми двушками, которыя попались бы ему навстрчу. Слава Богу, миссъ, у мистера Вилли отходчивое сердце’. Послушай, Вилли,— эта фраза о двушкахъ показалась мн что-то странною. Сколько двушекъ дозволяется любить заразъ въ Ирландіи молодому человку? Ты думаешь, быть можетъ, что я не знаю псни:

За здравіе тхъ двушекъ, которыхъ мы любили

Тамъ, гд течетъ Шаннонъ?…

— Помилосердуй, Китти. Вдь, это поется объ ‘ирландской бригад’. Ужь не желаешь ли ты, чтобъ вся бригада была влюблена въ одну?

— Не знаю, право, только все это что-то очень подозрительно. Но успокойся, Вилли, я была совершенно скромна и не говорила больше о двушкахъ съ этимъ господиномъ въ красной куртк. Тогда онъ сталъ разсказывать, какой ты отличный стрлокъ, толковать мн о вашихъ ночныхъ приключеніяхъ на охот за дикими утками!…

— Всему этому теперь конецъ, Китти,— сказалъ онъ, бросивъ взглядъ на широкій заливъ Айнишина.— Да, Лондонъ ужасное мсто для одинокаго человка! Когда я въ первый разъ былъ тамъ и увидлъ безконечныя вереницы улицъ и домовъ, множество чужихъ лицъ, толпы народа, куда-то стремящіяся, я почувствовалъ, что совсмъ упалъ бы духомъ, еслибъ очутился одинъ посреди этого грознаго океана и долженъ былъ бороться за свое существованіе. Лучше бы мн, право, остаться навсегда при Коркской Лтописи, ограничить свое честолюбіе надеждою издать когда-нибудь томикъ стиховъ, а въ остальное время ходить за бекасами или за зайцами въ обществ Анди-Скакуна. Надо же было теб появиться, Китти, и уничтожить все мое душевное спокойствіе. Даже и теперь я отправляюсь въ Лондонъ вопреки моему внутреннему голосу. Имя тебя, Китти, на что мн слава или деньги?

— Ну, это пустяки, я знаю, что ты страшно честолюбивъ, Вилли, хоть ты въ этомъ и не сознаешься. Неужели ты согласился бы оставаться на вки помощникомъ редактора Коркской Лтописи, или захотлъ бы, чтобы я продолжала пть въ концертахъ, пока не пропадетъ та небольшая доля красоты, которая дана мн судьбою, и публика не догадается, что въ моемъ пніи собственно никогда не было ничего хорошаго? Я уврена, что вся твоя философія чисто фиктивная. Меня ты не обманешь, и мы еще увидимъ, слишкомъ ли великъ Лондонъ для того, чтобы ты могъ вступить съ нимъ въ борьбу.

— Еслибъ мы жили въ старое время, Китти, и я шелъ бы въ бой со щитомъ и копьемъ и твоею лентою вокругъ моей руки, это еще походило бы на что-нибудь. Теперь я могу унести только твое имя въ моемъ сердц.

Она остановилась и, взявъ его голову обими руками, поцловала его слегка въ лобъ.

— Вотъ гд будетъ красоваться внецъ побды,— сказала она.

— Я не думаю ни о какихъ внцахъ,— возразилъ онъ,— а только о той прогулк, которую мы будемъ совершать съ тобою каждыя семь лтъ. Придетъ время, Китти, когда наши старыя, дряхлыя ноги не въ состояніи будутъ спуститься по крутому обрыву, донъ Фіерна проститъ намъ тогда, быть можетъ, если, совершивъ обычное паломничество и показавъ ему, что мы не разлучились, мы не попытаемся подойти къ источнику.

— Семь лтъ,— задумчиво сказала она.— Это долгое время, Вилли.

Но онъ не слышалъ ея замчанія. Онъ наклонился, чтобы отвязать маленькую лодку, на половину скрытую въ тни залива. Когда все было готово, онъ позвалъ Китти, заботливо помогъ ей ссть и окуталъ ее шалью, потомъ взялся за весла, и нсколько мгновеній спустя они плыли уже по неглубокимъ водамъ айнишинскаго залива, озареннымъ свтомъ луны. Здсь они могли свободно продолжать свою бесду, не боясь, что ихъ услышатъ съ берега.

— Ты не разъ самъ говорилъ,— снова начала миссъ Ромэйнъ,— что это такая счастливая случайность, которая можетъ никогда боле не повториться.

— Это правда,— отвчалъ онъ, медленно гребя веслами.— Кто бы могъ думать, что Гильтонъ-Клеркъ находится въ Айнишин и что никто этого даже и не знаетъ.

— Быть можетъ, Вилли, здшніе жители такъ же умны, какъ я, и никогда не слыхали его имени.

— Ты должна была слышать его имя, Китти,— сказалъ онъ нетерпливо.— Это одинъ изъ первыхъ литераторовъ Англіи.

— Но, что же онъ такое сдлалъ?

— О, да все!— отвчалъ онъ, нсколько смущенно.— Вс знаютъ, кто онъ, во всей современной литератур едва ли найдется боле извстное имя!

— Да что же онъ, наконецъ, сдлалъ, Вилли? Я могла бы взять его сочиненія и прочесть ихъ. Понимаешь?

— Это первый критикъ нашего времени, онъ пишетъ ршительно обо всемъ, у него самый тонкій вкусъ въ литературныхъ вопросахъ. Обозрнія его всегда поражаютъ большой учецрстью и мткостью выраженій, однимъ словомъ, его слогъ можно бы узнать всюду.

— Но,— упорно продолжала молодая двушка,— самъ-то онъ разв ничего не сдлалъ? Разв нтъ никакого его собственнаго произведенія? Не могу ли я купить какую-нибудь его книгу, чтобы ближе познакомиться съ твоимъ героемъ?

— Кажется, онъ перевелъ Les Fleurs du mal, но книга эта издана не для публики…

— Сколько мн помнится, я даже ничего не слыхала о ней,— сказала двушка.

— Быть можетъ, ты ничего не слыхала и о самомъ Боделер, Китти,— возразилъ онъ кротко.— Въ свою очередь, ты легко могла бы сбить меня съ толку относительно разныхъ музыкальныхъ знаменитостей, я такъ мало слышу о томъ, что длается въ этомъ мір…

— Ну, хорошо,— сказала она добродушно,— пусть будетъ онъ знаменитъ, если теб этого хочется. Это не сдлаетъ его, однако, красивымъ.

— Мн онъ кажется очень привлекательнымъ,— удивленно произнесъ онъ.

— Какъ? Этотъ черствый, надменный, безцвтный человкъ, съ безжизненнымъ выраженіемъ глазъ?…

Онъ расхохотался.

— Мн кажется, ты ревнуешь меня къ нему, Китти. Ты видла его всего одну минуту у входа въ Королевскую гостинницу и не говорила съ нимъ ни слова! Мн онъ кажется славною личностью, но его заботливость обо мн, совершенно незнакомомъ ему человк, просто трогательна. Знаешь ли что, Китти?— сказалъ онъ, слегка покраснвъ.— Я вовсе не стыжусь того, что мой отецъ содержитъ гостинницу, но когда я здсь, я никогда не хожу въ нашу курильную комнату, она всегда биткомъ набита членами скаковаго клуба, съ ихъ отвратительнымъ жаргономъ. Право, будь здсь другая гостинница, я охотно останавливался бы въ ней, когда прізжаю въ Айнишинъ, еслибъ это только не раздосадовало моего отца. Благодаря этому, я встртился съ Гальтонъ-Клеркомъ не у насъ, а на большой дорог. Мы разговорились о рыбной ловл и я предложилъ добыть ему самыхъ лучшихъ здшнихъ мухъ, и тутъ только обнаружилось, что онъ живетъ въ Королевской гостинниц. Мы провели вмст весь вечеръ, но не совсмъ такъ, какъ бы я желалъ. Я уже усплъ узнать, кто онъ такой, и мн пріятно было бы поговорить о литературныхъ знаменитостяхъ Лондона, съ которыми он коротко знакомъ, ему же не хотлось бесдовать ни о чемъ, кром рчной и морской форели и различныхъ ркъ нашей мстности. А мы, все-таки, провели славный вечеръ. Гильтонъ-Клеркъ былъ со мной очень ласковъ. Подумай только, Китти, что онъ пригласилъ меня, молодаго сотрудника Коркской Лтописи, навстить его, какъ только я пріду въ Лондонъ! Еслибъ ты знала, какую онъ тамъ играетъ роль! Но теперь лучше помолчимъ, Китти, пока мы минуемъ городъ.

Живописенъ былъ старый Айнишинъ въ эту прекрасную ночь. Мсяцъ озарялъ окна немногочисленныхъ домовъ, выстроенныхъ на откос холма, и остроконечныя срыя крыши, окружавшія гавань. Золотой птухъ на вершин старой ратуши сверкалъ, точно маякъ, виднвшійся вдали, между тмъ какъ заливы и набережныя, около которыхъ стояли плоскодонныя суда, были покрыты густою тнью. Но былъ еще другой Айнишинъ, состоявшій изъ новыхъ, нарядныхъ виллъ, обращенныхъ фасадомъ къ открытому морю, въ немъ жила миссъ Ролэйнъ и туда-то осторожно пробирался мистеръ Вилли.

Вскор они удалились отъ живописнаго стараго города и увидли предъ собою слегка волнующійся Атлантическій океанъ, разбивавшійся серебристою пною вдоль песчанаго берега.

Тогда Китти начала пть, но не тмъ прекраснымъ контральто, отъ котораго дрожали стны большихъ залъ, а про себя, нжно и мягко.

‘Прости! Когда бы ни насталъ нашъ часъ свиданья’,— пла она, придавая этимъ словамъ гораздо боле паоса, чмъ въ нихъ собственно заключалось. У нея былъ вообще патетическій голосъ, къ тому же, оба они были молоды, передъ ними разстилалась жизнь и любовь, но, вмст съ тмъ, и грозная необходимость разлуки.

— Я прощусь съ тобою, какъ слдуетъ сегодня, Вилли,— сказала она,— и завтра мн горя мало будетъ до миссъ Пешьенсъ. Ты меня высади около пристани и я пойду домой одна. Только не отплывай, пока не увидишь меня около самаго дома, а то вдругъ явится донъ Фіерна и его свита, схватятъ меня и утащутъ въ эту ужасную долину!

— Почему же ужасную, Китти? Ужь не раскаиваешься ли ты?

— О, нтъ, только во всемъ, что въ ней случилось, есть что-то грховное. Еслибъ это мсто походило на святой колодезь, тамъ были бы на вткахъ и кустахъ кусочки лентъ и другія приношенія. Но тутъ ничего такого нтъ. Я не пошла бы туда одна ни за милліонъ!

Онъ оперся одной рукой на весла, а другой прикоснулся къ ея плечу.

— Но я надюсь, что ни ты, ни я, никогда не будемъ тамъ одни, Китти?

Онъ причалилъ къ берегу, вышелъ изъ лодки и помогъ ей взойти. Прощанье длилось долго. Много дано было клятвъ и общаній, слышался ея истерическій плачъ.

Наступила, однако, минута окончательнаго разставанія. Онъ взялъ голову Китти обими руками и отвелъ ее назадъ, точно хотлъ читать въ глубин этихъ прекрасныхъ заплаканныхъ глазъ.

— Ты никогда не забудешь, ты не можешь забыть того, что общала мн сегодня, когда наши руки встртились надъ ручьемъ?

— Возможно ли это!— отвтила она, судорожно рыдая.— Могу ли я забыть это во всю мою жизнь!

Она ушла, а онъ до самаго дома слдилъ за ея стройной фигурой, удалявшейся по ярко-освщенной дорог. Тутъ она махнула платкомъ и онъ отвтилъ на ея сигналъ. Подождавъ еще немного и не видя боле знака, онъ медленно понлылъ по направленію къ пристани, точно человкъ, только что пробудившійся отъ сна.

Глава II.
Важное совщаніе.

Для молодаго Фицджеральда, направлявшагося не безъ внутренняго трепета обдать съ мистеромъ Гильтономъ-Клеркомъ, это было не маловажнымъ событіемъ. Его не только ожидала великая честь, но его новый другъ, успвшій уже сдлать ему не мало добра въ разныхъ отношеніяхъ, общалъ познакомить его еще съ мистеромъ Джиффордомъ, редакторомъ Либеральнаго Обозрнія. Представьте себ молодаго прапорщика, только что поступившаго на службу и вдругъ приглашеннаго обдать съ главнокомандующимъ и его штабомъ! Въ глуши своей провинціальной редакціи, мистеръ Вилли пріучился смотрть на лондонское Либеральное Обозрніе, какъ на самую умную, самостоятельную и честную изъ современныхъ газетъ, не разъ заимствовалъ онъ изъ нея всевозможные взгляды и демонстративно проводилъ ихъ въ Коркской Лтописи, тщательно сохраняя даже ихъ стилистическія особенности. А теперь ему предстояло встртиться лицомъ къ лицу съ самимъ редакторомъ и внимать заразъ и великому критику, и великому журналисту! Кром того, онъ подозрвалъ, что Гильтонъ-Клеркъ устроилъ все это свиданіе только въ надежд, что оно принесетъ пользу ему, Фицджеральду, теперь же или хоть впослдствіи. Онъ совершенно не понималъ, чмъ заслужилъ такое вниманіе и счастіе. Какъ могло все это случиться? По его убжденію, всмъ этимъ онъ былъ обязанъ только счастливой случайности.

Понятно, что онъ пріхалъ слишкомъ рано и имлъ много времени, чтобы нагуляться взадъ и впередъ по улицамъ и изучить нумерацію всхъ домовъ.

Но, когда онъ поднялся, наконецъ, по каменной лстниц до двери, находившейся на первой площадк, и былъ встрченъ высокою женщиной среднихъ лтъ, въ иностранномъ чепц, которая на ломаномъ англійскомъ язык объяснила ему, гд оставить пальто и шляпу, а потомъ впустила его въ такую комнату, какой ему не доводилось еще видть во всю свою жизнь, онъ невольно подумалъ, что тутъ произошла какая-нибудь ошибка. Быть можетъ, онъ еще разъ спросилъ бы у черноокой, серьезной женщины съ мягкимъ голосомъ, тутъ ли живетъ мистеръ Гильтонъ-Клеркъ, но она уже успла выйти. Однако, было ясно, что кто-то долженъ обдать въ этой комнат, такъ какъ посредин ея стоялъ небольшой четырехъугольный столъ, очень изящно накрытый и освщенный лампою съ абажуромъ изъ розоваго и благо фарфора, который придавалъ мягкій и красноватый оттнокъ всмъ предметамъ. Фицджеральдъ слъ наудачу и принялся съ какимъ-то страхомъ разсматривать великолпную комнату, убранство которой, какъ онъ сразу увидалъ бы, еслибъ хоть что-нибудь понималъ въ этомъ отношеніи, было собрано со всхъ частей свта, но, главнымъ образомъ, изъ Венеціи. Оттуда были бывезены блестящія мдныя вазы, превращенныя въ большіе цвточные горшки и поставленныя на маленькомъ балкон за французскимъ окномъ, оттуда же — оригинальные и изящные стулья и кушетки, блые съ позолотой, немного потемнвшіе отъ времени. На стнахъ красовались яркія турецкія ткани, свчи были поставлены въ канделябрахъ, надъ которыми висли испанско-мавританскія гончарныя издлія, всюду было разбросано множество вещей изъ слоновой кости и металловъ, но нигд не было видно ни картинъ или гравюръ на стнахъ, ни книгъ или газетъ на столахъ.

Дверь отворилась и на порог появился Гильтонъ-Клеркъ.

— Какъ поживаете, Фицджеральдъ? Очень радъ васъ видть!

Наступило минутное молчаніе.

— Вы меня извините, пожалуйста, я на короткое время…

Когда Гильтонъ-Клеркъ исчезъ за дверью спальни, сердце Фицджеральда похолодло отъ ужаса: хозяинъ дома былъ во фрак. Фицджеральдъ взглянулъ въ сторону стола, накрытаго для четырехъ человкъ, нтъ сомннія, что и гости будутъ такъ же одты. Одна мысль эта наводила на молодаго человка ужасъ, онъ не столько боялся, что его самого сочтутъ за деревенскаго неуча, сколько страшился мысли, какъ бы гости и хозяинъ не увидали въ его поступк неуваженія къ себ. Ему никогда и въ голову не приходило, чтобы лондонскіе литераторы жили такимъ образомъ. Даже, еслибъ онъ и привезъ съ собою изъ Ирландіи свой поношенный вечерній костюмъ, то, по всему вроятію, не подумалъ бы надть его, чтобы идти обдать къ холостому человку. Теперь онъ готовъ былъ провалиться сквозь землю. Зачмъ это онъ только принялъ приглашеніе познакомиться съ знаменитыми людьми, когда самъ еще ничмъ не отличился? Онъ по дломъ наказанъ за свою самонадянность. И неужели они подумаютъ, что онъ сдлалъ это изъ неуваженія къ нимъ? Не лучше ли будетъ, если онъ все объяснитъ и извинится? Или не придумать ли какой-нибудь предлогъ, чтобы поскорй уйти? Чрезъ нсколько мгновеній хозяинъ дома снова появился передъ нимъ, но уже въ утреннемъ туалет.

— Мн кажется, что вы правы, Фицджеральдъ,— сказалъ онъ небрежно, опускаясь въ кресло,— въ охотничьей куртк будетъ гораздо комфортабельне, сегодня вечеромъ стало что-то очень холодно.

Сердце Фицджеральца забилось сильне отъ признательности. Неужели это не истинно-джентльменскій поступокъ, внушенный инстинктивной вжливостью, чуткимъ пониманіемъ положенія другаго человка? Онъ былъ почти готовъ сердиться на Китти за ея скептицизмъ, но онъ непремнно напишетъ ей обо всемъ и попроситъ ее сказать откровенно, неужели эта деликатность со стороны Гильтона-Клерка, при всей своей кажущейся маловажности, не характеризуетъ его, какъ хорошаго человка?

Надо сознаться, что Китти была совершенно неправа, когда не хотла допустить, что новый знакомый ея друга былъ не только красивъ, но и изященъ. Это былъ человкъ лтъ тридцати, высокій, стройный, съ тонкими и задумчивыми чертами лица, свтло-голубые глаза его смотрли какъ-то спокойно и сосредоточенно. Волосы и длинная борода были блокурые. Руки отличались большимъ изяществомъ и близной и, надо сознаться, что прекрасные ногти ихъ поглощали значительную долю его вниманія, даже теперь, когда онъ откинулся на спинку кресла, онъ боле глядлъ на нихъ, нежели на молодаго человка, съ которымъ говорилъ.

— Въ этой комнат есть нсколько недурныхъ вещицъ, не правда ли?— сказалъ онъ равнодушнымъ тономъ, все еще тщательно разглядывая свои ногти.— Он немножко ярки, на мой взглядъ. Я люблю, чтобы комната производила успокоительное дйствіе. Но за то все это сдлаетъ большое впечатлніе на капиталиста.

— Я васъ не совсмъ понимаю,— сказалъ Фицджеральдъ (какъ счастливъ былъ онъ, что такъ отлично сошло съ рукъ дло съ охотричьей курткой!).

— О,— возразилъ Гильтонъ-Клеркъ все тмъ же равнодушнымъ тономъ,— я и забылъ, что не говорилъ еще съ вами объ этомъ. Нынче вечеромъ сюда прідетъ одинъ человкъ, у котораго слишкомъ много денегъ. Не хорошо, когда человкъ такъ богатъ. Вотъ я и надюсь убдить его рискнуть частью этихъ денегъ на журнальное предпріятіе. Я, конечно, не увренъ въ успх, но мн кажется, что есть нкоторые шансы. Мн представилось, что на моего капиталиста извстная доля пышности произведетъ впечатлніе, поэтому я и нанялъ эти комнаты на короткое время. Я не хотлъ бы, чтобы вы думали, что лично я люблю эти пунцовыя ткани и красные горшки. Какъ я вамъ уже говорилъ, я предпочитаю спокойствіе въ комнат, что-нибудь такое, что ласкаетъ взоръ, когда вы устали. Ну, а другой человкъ, съ которымъ вы должны будете познакомиться,— ахъ, да, я вамъ уже о немъ говорилъ,— это Джиффордъ. Вотъ старый чудакъ!

Фицджеральдъ едва врилъ своимъ ушамъ. Возможно ли, чтобы кто-нибудь говорилъ о редактор Либеральнаго Обозрнія такимъ фамильярнымъ и покровительственнымъ тономъ!

— Всего странне то,— продолжалъ Гильтонъ-Клеркъ, медленно открывая и закрывая своими прекрасными, длинными ногтями складной карандашъ,— что ему удалось сгруппировать вокругъ себя писателей, совершенно похожихъ на него или притворяющихся такими же. Вс они ужасно серьезно относятся къ своему занятію, страшно догматичны въ мелочахъ, постоянно длаютъ новыя глубокомысленныя открытія, отыскиваютъ никому невдомыхъ поэтовъ, актрисъ, политическихъ дятелей, во всемъ хотятъ быть изумительно точными, а не могутъ написать трехъ цифръ, чтобы не соврать. Все это ужасно комично, но за то публика вритъ ихъ искренности. Мн же они кажутся людьми, странствующими въ туман. Одинъ изъ нихъ наткнется на фонарный столбъ и кричитъ: ‘Великій Боже! да, вдь, это первый поэтъ со временъ Байрона!’, другой споткнется и упадетъ на мостовую, на которой нищій нарисовалъ отъ скуки мломъ какія-то картины, и тотчасъ испускаетъ радостный крикъ: ‘Создатель ты мой! Ужь не Рафаель ли снова вернулся на землю? Ахъ, я взволнованъ до слезъ!’ Меня увряли, что по новйшей теоріи Джиффорда, политическія тревоги имютъ одно происхожденіе съ тми волненіями, которыя мы замчаемъ на нашей планет, земля переполняется избыткомъ электричества, или чмъ-нибудь другимъ въ этомъ род, и освобождается отъ него въ различныхъ видахъ. Должно быть, вся разница заключается только въ различныхъ свойствахъ газа. Хотлъ бы я знать, что происходитъ на другомъ конц земнаго шара, когда у насъ выходитъ нумеръ Либеральнаго Обозрнія? Но у старика Джиффорда есть весьма хорошая сторона: онъ всегда откровенно сознается въ своихъ промахахъ. Въ его газет постоянно можно читать слдующія объясненія: ‘На прошлой недл мы случайно сообщили, что въ отмн законовъ о хлбной торговл главнымъ участникомъ былъ лордъ Россель. Каждый читатель несомннно сразу замтилъ, что мы хотли говорить о герцог Веллингтон’. А на слдующей недл появляется такая замтка: ‘Недавно, благодаря невольной ошибк, мы приписали введеніе закона о свободной торговл герцогу Веллингтонскому, вс, конечно, тотчасъ же догадались, что мы имли въ виду сэра Роберта Пиля’. Я очень желалъ бы, чтобы Джиффордъ что-нибудь напуталъ по поводу замышляемаго нами еженедльнаго изданія и написалъ бы о насъ зажигательную статью. Отъ этого многое бы зависло!

Фицджеральдъ слушалъ все это съ большимъ изумленіемъ и даже не безъ нкоторой боли. Природа наградила его склонностью благоговть передъ героями, а къ этому незнакомому редактору, мнніями котораго онъ увлекался столько лтъ, уваженіе его было дйствительно велико. Слышать насмшки надъ нимъ было для Фицджеральда просто ужасно. Дло въ томъ, что за небрежной тирадой Гильтона-Клерка онъ не разобралъ нкотораго желанія мести. Не дале этого же самаго утра какой-то доброжелательный человкъ передалъ Клерку нсколько замчаній, сдланныхъ на его счетъ министромъ Джиффордомъ. Пріятель вовсе не хотлъ ихъ поссорить, это была только шутка, и надо сознаться, что въ словахъ мистера Джиффорда не заключалось ровно ничего ужаснаго.

— Клеркъ! Вы говорите о Гильтон-Клерк? Это одинъ изъ тхъ людей, которые пишутъ стишки, носятъ проборъ посреди головы и принадлежатъ къ Севильскому клубу.

Ни въ одномъ изъ этихъ трехъ поступковъ не было ничего преступнаго, человкъ могъ ихъ совершить и, все-таки, считаться честнымъ англійскимъ гражданиномъ.

Но Гильтонъ-Клеркъ не любилъ, чтобы его классифицировали такимъ образомъ, поэтому онъ и воспользовался первымъ случаемъ отмстить Джиффорду.

Онъ взглянулъ на часы.

— Пять минутъ девятаго,— сказалъ онъ.— Двадцать минуть прошло уже посл срока. Я ни за кмъ не жду боле четверти часа, поэтому мы сядемъ за столъ. Фіамметта!

Отвта не послдовало, онъ прикоснулся тогда къ стоявшему близъ него серебряному колокольчику и въ комнату опять вошла высокая черная женщина. Фицджеральдъ замтилъ, что въ прежнее время она была, вроятно, очень красива.

— L’on n’arrive pas, faites servir.

— Bien, in’sieur.

Но въ эту же минуту послышался за дверью шумъ и вслдъ затмъ Фіамметта ввела въ комнату двухъ постителей. Первый изъ нихъ, весело потиравшій руки, былъ блокурый человкъ высокаго роста, короткіе, желтые усы его казались почти блыми отъ контраста съ его круглымъ, багровымъ и сіяющимъ лицомъ, на груди его красовался сверкающій брилліантъ, почти такъ же ярко блестли и надтые на немъ сапоги. Фицджеральдъ сразу перенесъ все свое вниманіе на слдующаго гостя, вншность котораго была, безъ всякаго сомннія, боле замчательна. Второй поститель былъ средняго роста и плотнаго сложенія, черные растрепанные волосы въ безпорядк падали вокругъ его смуглаго лица, съ рзкими, но проницательными и умными чертами, глаза его были такъ поразительно ясны, что напоминали глаза льва. Вообще онъ производилъ впечатлніе человка съ очень сильнымъ умомъ, но не въ мру задорнаго, хотя это послднее впечатлніе ослаблялось нсколько его пріятнымъ голосомъ и увлекательнымъ смхомъ.

Послдовали обычныя извиненія и представленія, во время которыхъ Гильтонъ-Клеркъ выразилъ вскользь сожалніе, что гости побезпокоились надть фраки, потомъ вс услись вокругъ обденнаго стола и Фіамметта подала блюдо съ икрою, фаршированными оливками, сардинами и другими закусками, предлагая, вмст съ тмъ, гостямъ и ликеры.

Такъ какъ Фицджеральдъ никогда въ жизни и не слыхалъ даже ихъ названій и, къ тому же, боле интересовался своими новыми товарищами, чмъ словами красивой Фіамметты, онъ отвчалъ на ея вопросы разсянно и не взглянулъ на красноватую жидкость, которую она налила въ его рюмку. Чрезъ мгновеніе, однако, онъ встрепенулся. Съ давнихъ временъ далъ онъ себ зарокъ никогда не прикасаться къ спиртнымъ напиткамъ и до сихъ поръ добросовстно держалъ общаніе. Ему и въ голову не пришло, чтобы эта красноватая жидкость могла быть чмъ-нибудь инымъ, кром вина, и, не особенно одобривъ маслянистый вкусъ икры, онъ захотлъ избавиться отъ него, выпивъ одну рюмку. Въ ту же минуту ему показалось, что голова его пошла ходуномъ, горло было все въ огн. Онъ поспшно проглотилъ нсколько глотковъ воды, къ счастью, никто не обратилъ на него вниманія, и мало-по-малу, все еще нсколько задыхаясь и съ побагроввшимъ лицомъ, онъ усплъ, однако, придти въ себя и вернуться къ своей роли почтительнаго и внимательнаго слушателя.

Разговоръ шелъ исключительно между Гильтономъ-Клеркомъ и Джиффордомъ, мистеръ Скобелль, капиталистъ, былъ большой гастрономъ и весь предался своему длу. Сначала замчанія о текущихъ событіяхъ и общественныхъ дятеляхъ отличались нкоторой избитостью, хотя по временамъ и оказывалось, что оба собесдника смотрятъ совершенно различно на нкоторые вопросы. Однако, при всякомъ спорномъ пункт вс положительно заявленія принадлежали исключительно мистеру Джиффорду, хозяинъ дома не хотлъ противорчить ему и предпочиталъ длать шутливыя замчанія или только пожимать плечами. Джиффордъ держалъ себя, какъ человкъ убжденный и настойчивый, мысли Клерка можно было выразить однимъ словомъ: соппи! Въ то самое время, когда Джиффордъ страстно утверждалъ, что послдній томъ, изданный на этой самой недл поэтомъ-лавреатомъ,— верхъ совершенства, что онъ никогда не писалъ еще ничего столь драматическаго по замыслу, боле музыкальнаго въ лирическомъ отношеніи или патетическаго въ сильнымъ мстахъ, словомъ, что, благодаря ему, человческая жизнь стала за послдніе дни богаче однимъ высокимъ наслажденіемъ, хозяинъ дома процдилъ лниво сквозь зубы, тщательно выбирая косточки изъ рыбы, которую лъ:

— О, да, это весьма недурная вещь!

Къ несчастью, они попали какъ-то на разговоръ объ американской междуусобной войн, которая была въ то время боле животрепещущимъ вопросомъ, чмъ теперь. Сначала замчанія ихъ были чисто случайныя и не отличались большой новизной.

— Во всякомъ случа,— сказалъ Гильтонъ-Клеркъ,— съ однимъ вс согласятся: на сторон южанъ уже то преимущество, что они джентльмены!

Гнвный лучъ промельннулъ въ глазахъ его собесдника.

— И что они храбро сражались,— продолжалъ Гильтонклеркъ,— пока не были отражены нестройными толпами, нахлынувшими на нихъ со всхъ сторонъ, подъ предводительствомъ полководцевъ, которые имли такъ же мало понятія о военномъ искусств, какъ и о законахъ простой гуманности. Понятно, что если на одной сторон находятся вс преимущества численности, денегъ и припасовъ…

Но это замчаніе походило на натискъ потока, когда онъ прорываетъ плотину. Даже мистеръ Скобелль поднялъ голову. По все время войны Либеральное Обозрніе являлось ярымъ защитникомъ сверныхъ штатовъ. Мистеръ Джиффордъ лично писалъ почти вс руководящія статьи о военныхъ дйствіяхъ, такъ что его свднія по этому вопросу, иногда точныя, были во всякомъ случа громадны, и теперь все это разомъ излилось на голову противника, подобно могучему водопаду. Вс сраженія перебралъ Джиффордъ по очереди. Иногда казалось, что Гильтонъ-Клеркъ вышелъ, вроятно, изъ комнаты, такъ какъ по временамъ его совсмъ даже не было слышно за этимъ громомъ. Только изрдка отваживался онъ на презрительную насмшку, направленную не противъ одного Свера, а противъ Свера и Юга заразъ, и немудрено, если его сбивала съ толку вся эта перестрлка и этотъ шумъ.

Но и здсь не оставался онъ въ безопасности, такъ какъ, высказавъ случайно мнніе, что объ этомъ вопрос не стоитъ даже и спорить, такъ какъ, въ конц-концовъ, существуетъ только два вида американцевъ: безцвтный и темнокожій, и что лично онъ предпочитаетъ боле характерную разновидность,— на него немедленно накинулся безпощадный противникъ, укоряя его въ пристрастіи къ празднымъ и мелкимъ шуткамъ, которыя поселяютъ, однако, недоразумнія между государствами. Написать хлесткую статью не трудно, тмъ боле, что авторъ возьметъ за нее хорошій гонораръ, но потомъ статья начнетъ ходить по свту, забредетъ въ Америку и будетъ тамъ истолкована, какъ новый примръ недоброжелательства англичанъ. Онъ готовъ побиться объ закладъ, что Клеркъ никогда не былъ въ Америк, онъ уврялъ, что во всю свою жизнь ему не довелось видть двадцати американцевъ. Неизвстно, куда могъ бы увлечь ихъ или до какой ярости дошелъ бы этотъ споръ, еслибъ мистеръ Скобелль не догагадался вставить замчаніе. А когда говоритъ капиталистъ, литераторы принуждены хранить молчаніе.

— Я былъ въ Америк!— произнесъ онъ.

— О, неужели?— сказалъ мистеръ Джиффордъ, съ интересомъ глядя на него.

— Въ самомъ дл?— прибавилъ хизяинъ дома съ любезной и вопрошающей улыбкой.

Но оказалось, что мистеру Скобеллю нечего было больше сказать. Онъ сдлалъ свой вкладъ въ общій разговоръ и снова вернулся къ своей тарелк. Тмъ не мене, то, что онъ сказалъ, было неоцнимо, какъ несомннный фактъ, опровергать который было невозможно. Но если этотъ споръ былъ очень интересенъ для молодаго Фицджеральда съ точки зрнія характеристики двухъ борцовъ, то дальнйшій разговоръ имлъ, какъ впослдствіи оказалось, гораздо боле важное и прямое значеніе лично для него. Долго не подававшееся шампанское, наконецъ, появилось и было уже дважды обнесено вокругъ стола Фіамметтою, боле мягкая атмосфера наполнила комнату, мистеръ Джиффордъ весело смялся надъ какой-то шуткой хозяина, а круглые, свтлые, вытаращенные глаза капиталиста, лицо котораго сдлалось еще красне, глядли на всхъ съ какимъ-то сіяющимъ выраженіемъ. Эту минуту и выбралъ Гильтонъ-Клеркъ для изложенія плана, послужившаго главнымъ поводомъ для дружескаго обда.

— Видите ли, Джиффордъ, мн нуженъ вашъ совтъ,— сказалъ онъ.— Мистеръ Скобелль извинитъ меня, конечно, если я повторю здсь нсколько подробностей, которыя мы уже обсудили съ нимъ. Я предполагаю начать еженедльный дешевый журналъ, имющій, конечно, въ виду образованныхъ людей, но преимущественно тхъ, которые живутъ вн городовъ. Нумеръ будетъ выходить въ три часа по суботтамъ, для того, чтобы жители Лондона получали его въ тотъ же день по почт, а иногородные подписчики въ воскресенье утромъ. Можно будетъ сдлать сводъ всмъ телеграммамъ агентства Рейтера вплоть до субботы, помимо этого — никакихъ текущихъ событій, а, главное, никакой политики. Преобладающее мсто, отводимое ей въ англійскихъ газетахъ, основано на заблужденіи… Подождите минуту, Джиффордъ, пока я изложу свой планъ. Повторяю, въ нашихъ изданіяхъ политик отводится мсто, совершенно не соотвтствующее тому интересу, какой представляютъ политическія событія для среднихъ англійскихъ семей. Вн извстныхъ кружковъ, т.-е.. я хочу сказать, вн тхъ, которые прямо занимаются политикою или пишутъ о ней, возьмите любой семейный домъ, и рядомъ съ одной семьей, глубоко поглощенной политикою, вы найдете, по крайней мр, четыре другихъ, гд за нее не дадутъ мднаго гроша. Вотъ я и хочу обратиться именно къ этимъ четыремъ. Но замтьте, что и пятая семья, хотя она и считаетъ себя отвтственною за цлость государства, можетъ, однако, рядомъ съ этимъ интересоваться и тмъ, гд она проведетъ осень, и желать знать, не похать ли ей въ Шотландію или не нанять ли яхту для плаванія вдоль береговъ и т. д. такъ что и эта семья будетъ очень рада изучать нашъ честный и дешевый органъ.

— О,— сказалъ Джиффордъ,— вотъ что! Но для этого уже есть разныя изданія.

— Извините, пожалуйста, это будетъ совершенно иное дло,— спокойно возразилъ Гильтонъ-Клеркъ.— Я предполагаю держать цлую серію агентовъ: спортсменовъ, рыболововъ, членовъ яхтъ-клуба и т. д., которые будутъ присылать намъ точныя и неприкрашенныя описанія всего, стоющаго вниманія, такъ что отецъ семейства, вмсто того, чтобы читать публикаціи, которымъ онъ не довряетъ, найдетъ у насъ врныя свднія обо всемъ: и объ охот, и о собакахъ, и о лучшихъ мстахъ для рыбной ловли, словомъ, обо всемъ, что связано съ мечтами о лтней вакаціи, наполняющими для многихъ людей воскресные досуги. Всего трудне будетъ найти надежныхъ агентовъ, мы лично будемъ вн всякихъ подозрній, такъ какъ не станемъ брать никакого вознагражденія за коммиссію. Необходимо, конечно, чтобы агенты были хорошо оплачены.

— Врно,— произнесъ мистеръ Скобелль.

Слушатели насторожили было уши, но этимъ все кончилось. Скобелль молча посмотрлъ на всхъ. Онъ, видимо, сказалъ все, что считалъ нужнымъ.

— Для этого отдла,— продолжалъ Гильтонъ-Клеркъ,— нуженъ, разумется, хорошій второй редакторъ, который излагалъ бы вс доставляемыя ему свднія приличнымъ англійскимъ языкомъ. Кром того, онъ непремнно долженъ понимать толкъ въ томъ, что касается спорта, словомъ, знать объ этомъ гораздо боле, чмъ, напримръ, знаю я. Иначе мы сдлаемся смшными. Я считаю себя очень счастливымъ, что случайно познакомился съ Фицджеральдомъ, еслибъ вамъ, мистеръ Скобелль, удалось убдить его принять на себя эту должность, онъ былъ бы для насъ истинной находкой. Не мало пороха истребилъ онъ на своемъ вку, охотясь въ ирландскихъ болотахъ, и я хорошо знаю, какой онъ знатокъ и по части рыбной ловли. Къ тому же, видите ли, Фицджеральдъ, это занятіе вовсе не должно поглощать всего вашего времени. Вы могли бы продолжать литературную работу совершенно независимо отъ этого дла. Что вы на это скажете? Или, быть можетъ, вы желали бы подумать?….

— О, я былъ бы очень радъ,— пробормоталъ Фицджералбдъ, съ лицомъ краснымъ, какъ у Скобелля.— Вы очень добры, я, право, не знаю, удастся ли мн хорошо исполнить эту работу… но я употреблю, во всякомъ случа, вс старанія…

— Хорошо, хорошо,— сказалъ Гильтонъ-Клеркъ равнодушно.— Я увренъ, что вы въ этомъ отношеніи смекаете гораздо боле меня. Что касается денежныхъ условій, то, быть можетъ, здсь не мсто обсуждать эти подробности…

Но тутъ мистеръ Скобелль снова вмшался. Онъ чувствовалъ, что иметъ право говорить и что здсь онъ стоитъ на твердой почв.

— Я все это предоставляю вамъ, Клеркъ, и во всемъ на васъ полагаюсь. Пусть журналъ ведется хорошо, по-джентльменски. Я не желаю, когда прихожу въ клубъ, чтобы мн тамъ говорили: ‘Скобелль, что это за радикальная чепуха помщается въ вашемъ изданіи? Какъ это вы можете быть собственникомъ такого органа?’ Я хочу, чтобы это былъ джентльменскій журналъ и готовъ платить за это, что нужно. Пусть онъ печатается хорошо, на прекрасной бумаг, ну, словомъ, пусть выглядываетъ барскимъ изданіемъ. Я не желаю, когда я бываю въ обществ, чтобы люди говорили обо мн, какъ объ издател какого-то радикальнаго вздора.

— О, конечно, конечно,— подхватилъ Гильтонъ-Клеркъ нсколько поспшно.— Вдь, политики у насъ не будетъ… Но теперь намъ необходимо придумать названіе. Я ужь цлую недлю ломаю надъ этимъ голову. Видите ли что: намъ непремнно нужно, чтобы вс поняли, что нашъ журналъ назначается для воскреснаго дня или утра, но все, что я придумалъ, напоминаетъ Воскресный Отдыхъ или подобныя заглавія. Мн приходила въ голову Воскресная Сигара, но, вдь, не вс курятъ. Руководитель деревенскаго джентльмена — это черезъ-чуръ длинно, да, къ тому же, мы хотимъ обратиться ко всмъ членамъ семьи, а не къ одному сельскому населенію, а также и къ жителямъ городовъ. Словомъ, намъ придется основательно обдумать этотъ вопросъ.

— На вашемъ мст я назвалъ бы журналъ Трутнемъ,— сказалъ мистеръ Джиффордъ.— Мн кажется, что вы имете въ виду только людей, уже разжирвшихъ и интересующихся одними матеріальными и низменными наслажденіями. У васъ нтъ даже намека на какіе-нибудь умственные запросы.

— Извините, пожалуйста,— сказалъ хозяинъ,— я описалъ вамъ всего только одинъ отдлъ. Литературную часть я беру на себя. Понятно, что у насъ будутъ появляться статьи, иногда, быть можетъ, касающіяся спорта, но и такія, которыя представятъ интересъ для дамъ. Мы будемъ давать небольшіе разсказы, но трудно имть что-нибудь хорошее въ этомъ род, лучше всего помщать переводные французскіе романы, хоть, напримръ, Monsieur de Camors, иногда стишки или балладу о современныхъ вопросахъ. Профессоръ Джюелъ предложилъ мн рядъ своихъ переводовъ изъ Горація, отчасти принаровленныхъ къ текущимъ событіямъ, но мн кажется, что такія вещи появлялись уже не разъ.

— Лучше и не связывайтесь съ ними,— твердо сказалъ Джиффордъ.— Горацій такой же роковой писатель для переводчиковъ, какъ и Гейне. Съ ними никто не справится. Посмотрите, какой вздоръ вышелъ у Мильтона изъ его перевода пятой Оды.

— Что?— спросилъ Скобелль громкимъ голосомъ, и даже Фицджеральдъ нсколько смутился.

— Полноте, вы не должны говорить такъ пренебрежительно о звздахъ первой величины,— смясь, сказалъ Клеркъ.

— Однако, я, все-таки, утверждаю, что это самый плохой переводъ не только изъ Горація, но и вообще,— настаивалъ Джиффордъ.— Тутъ нельзя даже говорить о степени, это просто самый скверный переводъ, какой мн доводилось читать, и главный его недостатокъ заключается именно въ томъ, что онъ совершенно непонятенъ. Неужели вы станете утверждать, что кто-нибудь, незнакомый съ подлинникомъ, пойметъ хоть слово въ перевод Мильтона? Наконецъ, что это за размръ! Я думаю, ни одинъ школьникъ не возьмется скандировать такіе стихи.

— Но что же вы, однако, думаете о моемъ проект, Джиффордъ?— спросилъ Клеркъ, подавая сигары.

— Не Богъ знаетъ что,— былъ ршительный отвтъ.— Вы хотите сочетать совершенно противуположные вкусы, спортсмены вообще не особенно пристрастны къ умственнымъ занятіямъ, а въ тхъ усадьбахъ, гд библіотека завалена ружьями, вы, наврное, встртите больше готовыхъ зарядовъ, чмъ новыхъ книгъ.

— Но вы какъ будто не замчаете, что я имю въ виду разныхъ лицъ. Я обращаюсь ко всей семь: къ отцу, желающему пригласить на охоту въ Шотландію такого-то или такого-то лорда,, въ мамаш, которая не прочь бы устроить нсколько танцовальныхъ вечеровъ, еслибъ только у нея былъ на зиму уютный загородный домъ, къ молодымъ барышнямъ, интересующимся переводнымъ французскимъ романомъ, котораго имъ не дозволяютъ читать въ подлинник, словомъ, ко всмъ.

— Ну, такъ назовите ваше изданіе Семейнымъ Журналомъ,— сказалъ, смясь, Джиффордъ.

— Спасибо, я такъ и сдлаю,— спокойно отвчалъ Клеркъ, взявъ въ руди изящно переплетенную записную книжку.— По крайней мр, это лучше всего, что я до сихъ поръ самъ придумалъ.

Такимъ образомъ мистеръ Вилли сдлался вторымъ редакторомъ еженедльнаго изданія. Но это было еще не все. Поговоривъ о многихъ вещахъ, собесдники случайно попали на романъ, только что написанный человкомъ, занимающимъ одну изъ видныхъ должностей въ администраціи. Или, врне, романъ этотъ вышелъ за нсколько недль передъ тмъ анонимно и не возбудилъ никакого вниманія, теперь же было объявлено второе изданіе, заглавный листокъ котораго украшался именемъ Спенсера Тольмэка, члена парламента. Тогда редакторы газетъ снова перерыли кипу книгъ, отложенныхъ въ сторону, какъ не стоющія вниманія, и такимъ образомъ Тнь Дафны появилась опять на свтъ Божій.

— Какъ странно, что Спенсеръ Тольмэкъ вздумалъ написать романъ,— сказалъ Гильтонъ-Клеркъ.— Его Исторія билля 1832 года вызвала большія похвалы.

— Легкая литература — отдыхъ посл административныхъ трудовъ,— сказалъ мистеръ Скобелль, благосклонно улыбаясь.

Джиффордъ бросилъ на него сердитый взглядъ.

— Легкая литература!— сказалъ онъ презрительно.— Я полагаю, что вы называете ее такъ въ противуположность той тяжеловсной, которую тянетъ ко дну? Мн кажется, что единственная прочная вещь, которую изобрло человчество, это именно легкая литература, фантастическая, повствовательная, основанная на вымысл. Осада Трои, Странствованія Улисса, Арабскія ночи, пьесы Шекспира, Донъ-Кихотъ, Робинзонъ, скажу боле, даже волшебныя дтскія сказки, древность которыхъ невозможно даже опредлить,— вотъ что вчно, что хранится потомствомъ, какъ сокровище, въ то время какъ ваша тяжеловсная литература идетъ ко дну.

Джиффордъ говорилъ объ этомъ случайномъ предмет съ тою же запальчивостью, какъ и объ американской войн.

— Вы можете назвать ихъ блуждающими огнями, если хотите, потому что ихъ нельзя изловить и сдлать изъ нихъ какое-нибудь практическое употребленіе, но, прекрасныя и блестящія, произведенія эти будутъ вчно тшитъ наше воображеніе, въ то время какъ боле полезныя книги, солидныя, преисполненныя содержанія, увязнутъ въ болот и вка пройдутъ надъ ними, даже не вспомнивъ ихъ. Люди и безъ того видятъ вокругъ себя слишкомъ много низкаго, имъ хочется, чтобы съ ними говорили иногда о боле благородныхъ предметахъ, чтобы даже обыденныя житейскія явленія получили сверхъестественную, фантастическую, яркую окраску. Еслибъ никто не разсказывалъ ребенку о волшебницахъ, онъ самъ бы ихъ придумалъ. А вы утверждаете, что Спенсеръ Тольмэкъ обратился къ этому виду труда для отдохновенія! Быть можетъ, это и такъ. Я не читалъ его Исторіи билля 1832 года, но, если онъ думаетъ, что создавать типы, придавая имъ опредленныя и живыя очертанія, понятныя людямъ, которые дйствительно живутъ на свт, для него будетъ легче, чмъ изучать Синюю Книгу и потомъ составлять компиляціи изъ фактовъ, которые такъ и идутъ въ руку, онъ жестоко ошибется. Быть можетъ, онъ уже и понялъ свою ошибку… Однако, чортъ возьми, уже одиннадцать часовъ!

Счастье какъ будто преслдовало Фицджеральда въ этотъ вечеръ. Посл того какъ мистеръ Скобелль ухалъ въ своей карет, остальные два гостя пошли вмст пшкомъ, идя по Пикадилли, Джиффордъ продолжалъ говорить о новомъ роман и о случайномъ замчаніи капиталиста. Фицджеральдъ не прерывалъ его. Долго шли они такимъ образомъ, мистеръ Вилли дошелъ бы, кажется, хоть до ерусалима, еслибъ его товарищъ, наконецъ, не остановился, на прощанье Джиффордъ сказалъ ему:

— Вы живете, кажется, на Фольгэмской дорог, а моя квартира тутъ поблизости. Если вы не прочь написать разборъ того романа, о которомъ я говорилъ, вы могли бы доставить мн вашу работу въ четвергъ вечеромъ. Клеркъ показалъ мн кое-что изъ вашихъ статей. Вы находитесь на настоящемъ пути, не впадайте только въ тонъ напускнаго индифферентизма, его и безъ того слишкомъ много въ Лондон. Вашъ слогъ еще не совсмъ выработанъ, вы все ходите вокругъ да около предмета, вмсто того, чтобы попасть прямо въ цль и покончить разомъ съ вопросомъ. Ну, да все равно. Если хотите попытаться, можете завтра получить отъ меня книгу.

— Позвольте…— сказалъ Фицджеральдъ, почти задыхаясь отъ волненія,— вы, конечно, говорите о стать не для Либеральнаго Обозрьнія?

— А то для чего же?

Еслибъ въ эту минуту разверзлась мостовая и передъ мистеромъ Вилли прошла вся процессія дона Фіерна съ его вльфами, онъ не былъ бы такъ пораженъ. Писать для Либеральнаго Обозрнія, да еще о книг, поглощающей все вниманіе публики! Онъ не находилъ словъ, чтобы достаточно отблагодарить своего спутника и выразить, вмст съ тмъ, недовріе къ собственнымъ силамъ.

— Помните,— добродушно прервалъ его Джиффордъ,— я не общаю непремнно помстить вашу статью. Я предлагаю вамъ попытаться, если вы согласны идти на рискъ. Во всякомъ случа, это будетъ для васъ хорошимъ упражненіемъ. Если вы зайдете или зашлете завтра кого-нибудь, книга будетъ васъ ожидать. Покойной ночи! Очень радъ, что съ вами познакомился.

Глава III.
Первая попытка.

Фицджеральдъ не скоро заснулъ въ этотъ вечеръ. Пока онъ быстрыми шагами возвращался по Фольгэмской дорог, въ его голов тснилось, по крайней мр, тридцать пять различныхъ способовъ начать роковую статью, и ему казалось, что онъ совсмъ утратилъ способность ршить, который изъ нихъ самый лучшій. Еслибъ ему дали взглянуть хоть на первую страницу романа, быть можетъ, онъ попалъ бы на настоящую дорогу. Теперь же, въ страстномъ возбужденіи, придумывалъ онъ уже планъ разбора книги, о содержаніи которой не имлъ ровно никакого понятія, ему казалось, что его мозгъ вырвался изъ-подъ его власти и работаетъ безцльно и нестройно, совсмъ независимо отъ его воли.

Наконецъ, онъ добрался до тускло-освщеннаго двора, на одной сторон котораго стояло некрасивое двухъэтажное зданіе, небрежно взошелъ по лстниц, отперъ дверь, зажегъ спичку, потомъ лампу, и очутился въ довольно просторной, но низкой и скудно-меблированной комнат. Это было прекрасное мсто для размышленій, такъ какъ нигд не было ни малйшихъ поводовъ къ разсянности, въ вид предметовъ роскоши,— а подумать было о чемъ. Предполагаемое изданіе журнала, удивленіе Китти, когда она узнаетъ счастливую всть, чудесный вечеръ, только что имъ проведенный, поразительный контрастъ между двумя великими людьми, которыхъ онъ сегодня узналъ, наконецъ, весь разговоръ, оставшійся у него въ памяти, отъ слова до слова,— всего этого было достаточно, чтобы занять его мысли, но рельефне всего выступалъ передъ нимъ важный вопросъ о предстоящей стать. Что за неожиданная удача! А еще говорятъ, что Лондонъ непривтливый городъ! Вдь, не пристрастіе же къ рыбной ловл побудило Джиффорда сдлать ему подобное приглашеніе. Онъ видлъ, правда, нсколько статей изъ Коркской Лтописи, но Фицджеральдъ относился недоврчиво къ себ и не приписывалъ своимъ работамъ большаго значенія. Никогда, онъ даже и не думалъ, чтобъ он могли дать ему право на сотрудничество въ Либеральномъ Обозрніи.

Въ эту минуту вс мысли разомъ вылетли изъ его головы. Изъ нижняго этажа донесся страшный ревъ, такъ и гудли звуки голоса, завывавшаго густымъ басомъ или же отбивавшаго частою дробью извстную псню:

‘Если стар-р-р-ая дружба будетъ забыта…’

— Боже мой! Опять это животное,— простоналъ Фицджеральдъ.

Но ‘животное’ не имло, казалось, на этотъ разъ намренія продолжать псню. Наступила мертвая тишина, во время которой Фицджеральду удалось нсколько собраться съ мыслями. Онъ тутъ же поршилъ (если только книга дастъ ему для этого малйшую возможность) написать критику добродушно, по-пріятельски. Нкоторыя изъ замчаній, высказанныхъ Джиффордомъ Клерку по поводу предположеннаго журнала, глубоко запали въ его память.

‘Прежде всего, мой милый,— говорилъ мистеръ Джиффордъ,— я посовтовалъ бы вамъ, начиная новое предпріятіе, отдлаться отъ напускнаго пессимизма вашей Еженедльной Газеты. Постоянное умаленіе всего, недовольство всмъ, что только случается въ политик, литератур или искусств, дло невыгодное, даже просто глупое. Когда публика видитъ, что вы недовольны, вчно смотрите на все съ мрачной стороны, постоянно утверждаете, что все на свт идетъ къ чорту, она начинаетъ подозрвать, что у васъ есть на это свои причины,— другими словами, что ваша подписка уменьшается. Ну, а это — впечатлніе невыгодное. Да, наконецъ, публика не станетъ вовсе читать газеты, которая постоянно портитъ ей настроеніе духа. Раздражать читателей безнаказанно, вчно нападать на нихъ, обращаться съ ними пренебрежительно нельзя. Они перестанутъ васъ читать, а, вдь, это ужасно: вы увидите тогда на дл, что публика можетъ сдлать вамъ вредъ, а вы ей — никакого.

— Мн кажется, однако,— возражалъ Гильтонъ-Клеркъ съ любезной улыбкой,— что Еженедльная Газета боле распространена въ публик,— конечно, на самую незначительную цифру,— чмъ Либеральное Обозрніе…

— Несомннно, несомннно,— добродушно отвчалъ Джиффордъ,— хотя я и надюсь, что это современемъ измнится. А пока, вотъ вамъ мой совтъ: вашъ недовольный тонъ даетъ поводъ думать, что ваши дла идутъ далеко не такъ хорошо, какъ вы бы желали, и это плохо! Потомъ еще вопросъ объ объявленіяхъ. Не забывайте, что люди, посылающіе ихъ, тоже позвоночныя животныя и составляютъ значительную часть публики. Если вы будете изъ недли въ недлю заявлять во всеуслышаніе, что англійскіе торговцы — отъявленные мошенники, что желзнодорожныхъ директоровъ слдовало бы вшать, какъ завдомыхъ убійцъ, и т. д., то будьте уврены, что вашимъ объявленіямъ придется плохо. Попробуйте посл того заслать агента въ какой-нибудь большой магазинъ съ предложеніемъ занять первую страницу объявленій на слдующей недл! ‘Къ чорту Еженедльную Газету!— отвтитъ хозяинъ.— Скажите вашему редактору, что мошенничество намъ теперь въ убытокъ, и публиковать намъ, слдовательно, у него не о чемъ. Самъ онъ, видно, плутъ…’

Совтъ этотъ, по мннію Фицджеральда, вовсе не согласовался съ смлымъ тономъ Либеральнаго Обозрнія, но казался, однако, весьма разумнымъ. И такъ, молодой критикъ отнесется къ книг самымъ дружелюбнымъ образомъ. Вмсто того, чтобы бичевать ее безъ всякаго милосердія, Либеральное Обозрніе протянетъ руку новому таланту, ободритъ его, посовтуетъ ему не терять надежды. А что, если книга въ самомъ дл хороша,такъ что не. окажется даже никакой нужды покровительствовать ей? Тогда можно будетъ поздравить литературу съ новымъ пріобртеніемъ. Фицджеральдъ вспомнилъ кстати, что Либеральное Обозрніе любило длать по временамъ важныя открытія. Ни одной сколько-нибудь серьезной рецензіи не появлялось еще о новой книг, хотя о ней уже много говорили въ публик. Неужели онъ первый возвститъ міру о появленіи новой литературной силы? Еслибъ только книга уже была у него подъ руками, вотъ здсь — сейчасъ…

‘Никто объ ней больше не вспо-о-омнитъ…’,—

снова заревлъ внизу страшный басъ. ‘Что за чортовская память у этого человка!— промелькнуло въ голов Фицджеральда.— Вдь, наврное, прошло десять минутъ съ перваго стиха. Нтъ ли гд-нибудь въ полу щели, въ которую такъ ясно проходитъ звукъ? А что, если эта щель приходится какъ разъ надъ головою пвца? Какъ хорошо было бы окатить его ведромъ воды!’

Но рева уже не было слышно. Раздался было одинъ стихъ изъ народнаго гимна, но Фицджеральдъ уже подмтилъ, что это означало намреніе артиста предаться покою. ‘God save the queen’,— промычалъ басъ потомъ началось какое-то топанье и шуршанье ногъ, какъ будто кто-то исполнялъ на голомъ полу странную пляску. Потомъ все смолкло.

На слдующее утро Фицджеральдъ счелъ возможнымъ явиться въ редакцію Либеральнаго Обозрнія не раньше одиннадцати часовъ, вовсе не надясь, чтобъ Джиффордъ усплъ уже прислать книгу. Къ его великому удивленію, драгоцнная посылка уже ожидала его, и нетерпніе узнать скоре, съ какимъ матеріаломъ ему придется имть дло, было такъ велико, что не усплъ онъ вскарабкаться на верхъ перваго попавшагося омнибуса, какъ тотчасъ же развязалъ свертокъ, положилъ два тома въ карманъ и принялся разрзать листы третьяго. Онъ пробжалъ первыя дв страницы,— весьма хорошо! Введеніе въ шутливомъ тон было написано легко и съ юморомъ, это была миніатюрная характеристика загороднаго дома и его обитателей во время сезона охоты. Прежде всего, критикъ познакомился съ тремя дочерьми какой-то герцогини, каждая изъ нихъ сидла у себя въ уборной и повряла свою тайну горничной. Всего забавне было то, что вс эти разговоры имли предметомъ пріздъ какого-то маркиза, ожидаемаго къ вечеру, и обсуждали тотъ эффектъ, который произведутъ на него туалеты и прически барышенъ.

Къ несчастью, Фицджеральдъ былъ гораздо ближе знакомъ съ лучшими пріемами охоты за дичью, чмъ съ манерами и разговоромъ герцогскихъ дочерей и вскор ему показалось, что вся эта болтовня, можетъ быть, и остроумна, но совершенно не естественна. Его возмущала мысль, что три знатныя, благовоспитанныя барышни могутъ вести себя, точно простыя служанки. Его собственный отецъ, правда, содержитъ маленькую гостинницу, но, чмъ не мене, Фицджеральды изъ Айнишина были древняго рода! Онъ привыкъ, что на родин его величаютъ ‘ваша милость’, и врилъ въ большое значеніе знатнаго происхожденія и хорошей крови. Поэтому онъ возмущался, видя, что авторъ заставилъ аристократовъ избрать себ повренными горничныхъ.

Онъ продолжалъ читать, все еще не теряя надежды. Пріхалъ маркизъ, потомъ кое-кто изъ сосдей,— и тутъ опять оказалось нсколько удачныхъ юмористическихъ описаній, которыя Фицджеральдъ отмтилъ для одобренія. Читалъ онъ и во время всего пути, читалъ и дома, за обдомъ. Къ четыремъ часамъ онъ окончилъ книгу и отложилъ ее въ сторону со вздохомъ.

И объ этомъ-то долженъ онъ дать отчетъ!… Онъ ршилъ, однако, выполнить свою задачу не позже того же вечера, чтобъ показать редактору Либеральнаго Обозрнія какъ быстро можетъ онъ работать. Тотчасъ же принялся онъ за дло, пытаясь хоть что-нибудь извлечь изъ сухой, безжизненной книги, къ счастью, голосистый сосдъ его все время отсутствовалъ, и ничто не мшало работ. Часы шли за часами, наконецъ, посл долгаго обдумыванія и многихъ передлокъ, ему удалось написать что-то, если не очень интересное, то, какъ ему казалось, довольно безпристрастное.

Въ эту минуту почтальонъ подалъ ему письмо, которое онъ жадно схватилъ, надясь, что оно отъ Китти. Но письмо оказалось отъ его отца:

‘Милый Вилли!

‘Негодяй Малонэ,— чтобъ чортъ его побралъ!— не хочетъ возобновить извстнаго теб векселя, и грозитъ напустить на меня своего мошенника-брата, если къ четвергу я не добуду сорока фунтовъ. Я употребилъ вс усилія, чтобъ найти деньги, но все неудачно. Нтъ ли у тебя чего-нибудь? Со стороны Малонэ это низко. Не разъ помогалъ я его дду, когда у него не было ни гроша. Онъ мститъ мн только потому, что мой Макъ-Магонъ обогналъ его лошадь на послднихъ скачкахъ.

‘Твой отецъ, Эдуардъ Фицджеральдъ’.

Мистеръ Вилли пріхалъ въ Лондонъ съ тридцатью восьмью фунтами въ карман. Это было все его наличное богатство. Во всякое другое время ему показалось бы непріятнымъ разстаться съ этой суммой, или хотя съ частью ея, для того только, чтобъ уплатить долги отца по скаковому клубу. Но что значитъ для него нсколько золотыхъ монетъ, когда передъ нимъ открывается блестящая будущность? Его первый вкладъ въ Либеральное Обозрніе уже готовъ, онъ сейчасъ опуститъ его въ почтовый ящикъ. Завтра онъ повидается съ Гильтономъ-Клеркомъ насчетъ сотрудничества въ новомъ журнал. А какое нжное письмо написала ему надняхъ Китти! Нтъ, не въ такую минуту будетъ онъ дрожать надъ какими-нибудь жалкими грошами! Онъ слъ и написалъ отцу:

‘У меня всего тридцать восемь фунтовъ, изъ нихъ посылаю теб тридцать, такъ какъ мн надо оставить себ что-нибудь на прожитіе. Кром того, ты можешь отнести мое ружье агенту лорда Кинсэля, онъ предлагалъ мн за него шесть фунтовъ. Остальные четыре собери какъ-нибудь самъ, но только не продавай моей лошади, мы съ нею еще поохотимся. Здшнія дла мои идутъ, кажется, хорошо, объ этомъ поговоримъ впослдствіи.

‘Твой сынъ, Вилльямъ Фицджеральдъ’.

Письма этого онъ, конечно, не могъ отправить сейчасъ же,такъ какъ нужно было сдлать сперва денежный переводъ. Оставалось другое письмо, къ Джиффорду, о которомъ онъ думалъ по временамъ съ тревогою, сомнваясь, сдлалъ ли въ стать все, что могъ. Какъ бы то ни было, размышлять было уже поздно, онъ взялъ письмо и опустилъ его въ ближайшій ящикъ, посл чего почувствовалъ нкоторое успокоеніе. Ночь была прекрасная, и онъ долго бродилъ безцльно, думая о многомъ, а боле всего объ Айнишин и о полян, гд журчала вода, залитая луннымъ свтомъ.

Была уже полночь, когда онъ подходилъ къ своему дому. Онъ очень усталъ и, быть можетъ, ему взгрустнулось нсколько отъ сознанія его одиночества въ громадномъ Лондон. Онъ съ удовольствіемъ думалъ, что, сейчасъ предастся сну, во время котораго видлъ иногда Китти, съ ея смющимися глазами, слышалъ ея веселый голосъ. Но, какъ оказалось въ эту минуту, приключеніямъ этой ночи еще не наступилъ конецъ.

Глава IV.
Новое знакомство.

Фицджеральдъ только что собирался войти подъ арку, которая вела на дворъ его дома, какъ вдругъ услыхалъ недалеко отъ себя какой-то шумъ, а, вслдъ затмъ, и голосъ, взывающій о помощи. Инстинктивно онъ остановился, такъ какъ ему не особенно хотлось вмшиваться въ чужую драку, да, къ тому же, онъ не могъ разсмотрть хорошенько, что собственно происходило. Появленіе его на мст борьбы уже произвело, однако, повидимому, нкоторое впечатлніе, такъ какъ, еще прежде чмъ онъ усплъ опомниться, мимо него пробжалъ какой-то человкъ. Фицджеральдъ былъ совершенно озадаченъ. Онъ только что мечталъ объ Айнишин и вовсе не думалъ о полночныхъ грабежахъ на улицахъ Лондона. Не усплъ онъ возблагодарить Бога за счастливое избавленіе отъ встрчи съ какимъ-то мошенникомъ, какъ вдругъ мимо него пронеслась другая фигура, за этотъ разъ очень близко, и въ ту же минуту онъ получилъ рзкій ударъ. Это уже было слишкомъ и онъ сразу очнулся. Куда собственно былъ нанесенъ ударъ, онъ хорошенько не понялъ, но чувствовалъ только, что все лицо его горло. Въ его рук находилась толстая дубовая палка, съ большимъ набалдашникомъ, и черезъ минуту онъ уже стремительно несся внизъ по Фольгэмской дорог, съ самымъ нехристіанскимъ намреніемъ воздать противнику по заслугамъ, а, быть можетъ, и нсколько больше.

Первый изъ бжавшихъ усплъ уже скрыться, но второй былъ еще на глазахъ, и Фицджеральдъ отлично понялъ, что весь успхъ погони зависитъ оттого, удастся ли ему догнать бглеца, прежде чмъ онъ успетъ скрыться въ какомъ-нибудь закоулк. Необходимо сказать, что воръ, или кто бы онъ тамъ ни былъ, бжалъ очень хорошо, но мышцы его не отличались той упругостью, которую пріобрлъ Фицджеральдъ, охотясь по горамъ и болотамъ, вслдствіе чего въ нсколько мгновеній мистеръ Вилли уже настолько настигъ его, что могъ нанести ему ударъ по голов своею тяжелою палкою. Еще одна минута — и онъ самъ едва не упалъ на своего распростертаго врага, который лежалъ растянувшись на мостовой, безъ всякихъ признаковъ жизни.

Въ это мгновеніе къ нему торопливо подбжалъ третій незнакомецъ, и Фицджеральдъ, теперь уже сильно раздраженный, обернулся, готовый драться со всми лондонскими мошенниками заразъ. Но онъ тутъ же увидалъ, что бжавшій къ нему изо всхъ силъ невысокій человкъ, съ рыжею бородою и безъ шляпы, былъ просто его сосдъ, художникъ, жившій въ комнат подъ его собственной спальней.

— Схватили вы его?— въ большомъ волненіи кричалъ рыжій человкъ.— Держите вы хоть одного изъ нихъ?

— Да, держу,— отвчалъ Фицджеральдъ,— а теперь мн бы очень хотлось знать, что мн съ нимъ длать?

— Негодяи!— произнесъ незнакомецъ, задыхаясь отъ волненія Онъ говорилъ съ сильнымъ шотландскимъ акцентомъ.— Еслибъ вы не подоспли во время, они отняли бы у меня все, до послдняго гроша. Однако,— прибавилъ онъ, взглянувъ на своего избавителя,— ужь не ударилъ ли онъ васъ? Все лицо ваше въ крови.

Фицджеральдъ дйствительно чувствовалъ на подбородк и щек что-то теплое и влажное, а, приложивъ платокъ къ лицу, увидалъ при тускломъ свт газа, что кровь течетъ обильно.

— Да, онъ меня ударилъ, и мн кажется, что и я не остался въ долгу, если только онъ не притворяется. Бгите скоре за полисменомъ, а я постерегу этого негодяя, и если онъ сдлаетъ хоть одно движеніе, еще разъ угощу его своей палкой.

Растрепанный и взволнованный, художникъ быстро исчезъ и черезъ нсколько секундъ вернулся не только съ однимъ, но даже съ двумя полицейскими, которымъ торопливо разсказывалъ, какъ все случилось.

Въ эту самую минуту, когда они приближались, человкъ, распростертый на земл, медленно поднялся на колни и началъ тереть рукой затылокъ.

— Кто это меня ударилъ?— пробормоталъ онъ, будто съ просонья. Вслдъ затмъ, нсколько придя въ себя, онъ оглянулся, увидалъ приближающихся полисменовъ, произнесъ одно только слово ‘попался’ и покорился своей участи.

— Клянусъ честью, это Коршунъ,— сказалъ одинъ изъ полицейскихъ, взявъ его за плечо и повернувъ его апатичное лицо къ свту газа.— Мы его искали съ того самаго дня, какъ былъ большой грабежъ на Кромвельской дорог.

— Послушайте-ка, милйшій,— сказалъ шотландецъ,— запишите мое имя и адресъ, и я явлюсь завтра утромъ въ полицейскій постъ, чтобы дать необходимыя показанія.

— Очень хорошо, сэръ, этому мошеннику придется отвчать не за одно только ваше дло.

— Ну, такъ ведите его скоре, да смотрите держите покрпче. А вы, сэръ,— продолжалъ онъ, обращаясь къ Фицджеральду,— не хотите ли дойти до моей мастерской? Я дамъ вамъ воды, чтобы умыть лицо, это — единственное, чмъ я могу выразить вамъ свою признательность.

— Да, вдь, мы сосди!— отвчалъ Фицджеральдъ.— Я знаю васъ очень хорошо. Вдь, это вы, должно быть, поднимаете такой страшный шумъ вашими шотландскими пснями?

— А вы почемъ знаете?— рзко спросилъ рыжій незнакомецъ.

— Потому что моя комната приходится какъ разъ надъ вашей мастерской.

— Ахъ, чортъ возьми! Такъ это вы ходите взадъ и впередъ надъ моей головой по цлымъ ночамъ? Топъ, топъ, топъ! потомъ пять минутъ передышки, а тамъ опять топъ, топъ, топъ! взадъ и впередъ. Да знаете ли вы, милйшій, я всегда думалъ, что тамъ живетъ какой-нибудь бульверовскій Евгеній Арамъ и ломаетъ въ отчаяніи руки надъ моей головой. Я былъ увренъ, что вы кого-нибудь убили. Иногда мн казалось, что наверху находится гіена въ клтк. Скажите, пожалуйста, зачмъ это вы бродите такъ по ночамъ?

— Дурная привычка, вотъ и все.

— Чмъ же вы занимаетесь?— напрямикъ спросилъ незнакомецъ.

— Я пишу для газетъ.

— Никогда бы я не подумалъ, что это такъ трудно. Вы, должно быть, изнашиваете не мало обуви,— сухо замтилъ шотландецъ.— Но, все равно, когда я найду свою шляпу, вы должны зайти ко мн и выпить стаканъ грогу. Я только что шелъ ужинать, когда эти мерзавцы напали на меня. Какъ жаль, что у насъ нтъ свчки! Мн кажется, что полиція, изъ благодарности за то, что мы изловили ей извстнаго мошенника, могла бы поставить намъ лишній газовый фонарь въ этой трущоб!

Но и безъ помощи свчи шляпа скоро нашлась. Вслдъ затмъ незнакомецъ отперъ дверь въ просторную, звонко отдававшую вс звуки комнату, зажегъ газъ и тотчасъ же принесъ своему спутнику холодной воды облить лицо. Пока Фицджеральдъ занимался этимъ дломъ, причемъ обнаружилось, что рана его ничтожная, шотландецъ, съ ловкостью, доказывавшею, какъ хорошо знакомы ему условія бивачной жизни, развелъ огонь въ маленькой газовой печи, принесъ мяса, накрылъ блоснжной скатертью небольшой столъ и поставилъ на него стаканы, тарелки, ножи и вилки.

— Ну, теперь поужинаемъ и побесдуемъ,— сказалъ онъ.— Не хотите ли, чтобы я приготовилъ вамъ тарелку горячаго супа? Онъ поспетъ въ пять минутъ.

— О нтъ, благодарю,— отвчалъ Фицджеральдъ, которому очень нравилась простота этого рыжаго человчка.

— Довольно будетъ и говядины. Но,— продолжалъ онъ, окинувъ взоромъ большую, запыленную мастерскую, наполненную картинами, стоявшими лицомъ въ стн,— мн боле всего хотлось бы посмотрть на вашу работу.

— Мою работу?— отвчалъ шотландецъ.— Извольте, съ удовольствіемъ. Такъ какъ вы сотрудничаете въ газетахъ, то, конечно, картинъ не покупаете?

— Значитъ, вы не хотли бы показывать ихъ покупателямъ?

— На всемъ свт нтъ для меня никого ненавистне,— возразилъ художникъ, суетясь около стола,— хотя, правда, я имю мало опыта въ этомъ отношеніи. Критики я не боюсь: чмъ она строже, тмъ больше пользы могу я извлечь изъ нея. Но расцнка картинъ на деньги — вотъ, чего я не выношу. Ну, теперь садитесь. Вода уже почти кипитъ, и мы выпьемъ по стакану грога. Вотъ бутылка, а вотъ и сахаръ.

— Спасибо, но я не пью водки.

— Что?— закричалъ рыжебородый художникъ, едва не выронивъ бутылки.— Что вы сказали?

— У меня есть наверху пиво. Я сейчасъ сбгаю за нимъ.

— Да Господь, съ вами, любезншій. Если вамъ нуженъ эль, тамъ въ углу есть, кажется, еще дв бутылки. Кстати, какъ ваше имя?

— Фицджеральдъ.

— Ну, а мое — Россъ. Джонъ Россъ. Приступайте, дружище, незачмъ терять времени надъ говядиной, когда посл нея насъ ожидаетъ трубка и стаканъ грога.

Фицджеральдъ скоро замтилъ, что онъ страшно голоденъ, и такъ какъ холодное мясо и эль оказались очень вкусными, то онъ воздалъ имъ должную честь, въ то же самое время терпливо отвчая на разспросы своего прямодушнаго новаго знакомца.

— Ну, вы, я вижу, одинъ изъ баловней судьбы,— замтилъ Россъ, когда Фицджеральдъ разсказалъ ему о своихъ литературныхъ надеждахъ.— Вы сразу стали на ноги. А я вотъ ужь около шести лтъ въ Лондон и не продалъ здсь во все это время столько картинъ, сколько мн удалось продать въ Перт въ теченіе двухъ сезоновъ. Но, что за важность!— продолжалъ онъ съ добродушной веселостью,— благодаря этому у меня будетъ больше картинъ для продажи, когда мн, наконецъ, повезетъ. Я никому не завидую, пока у меня есть хоть корка хлба, и вполн увренъ, что и мое время когда-нибудь придетъ.

— Я думаю, что еслибъ вамъ удалось попасть въ академію, ваши картины получили бы отъ этого еще больше цны,— замтилъ Фицджеральдъ.

— Въ академію?— спросилъ Джонъ Россъ, выпучивъ глаза отъ удивленія.— Вы полагаете, что я могу, сдлаться членомъ академіи?

— Конечно. Вдь, это естественная мечта каждаго художника.

— О, да, но это такая удача, о которой я никогда даже и не мечтаю,— возразилъ Россъ, обдавая кипяткомъ нсколько кусковъ сахара.— Подумайте только, какъ много людей, которые занимаются, подобно мн, живописью. Нтъ,— продолжалъ онъ,— отъ академіи я желаю лишь одного: пусть она отнесется ко мн дружелюбно. Если я о чемъ-нибудь мечтаю, такъ только о хорошемъ мст для моихъ картинъ на выставк, да и это получить не легко, если вспомнить о масс лицъ, которыя туда стремятся. Въ прошломъ году выставили, правда, одну изъ моихъ картинъ, да гд-то подъ крышею. Мое счастье, какъ видите, еще не такъ выяснилось, какъ ваше.

— Но, вдь, и у меня тоже только одн надежды,— сказалъ Фицджеральдъ.— Съ тхъ поръ, какъ я пріхалъ въ Лондонъ, я еще не заработалъ, сколько мн извстно, ни одного гроша.

— Ну, на что это похоже? Да передъ вами, дружище, вся будущность! Мина заложена, остается только зажечь спичку и взорвать порохъ.

Въ это время оба собесдника успли уже закурить трубки, и Россъ продолжалъ толковать объ искусств, употребляя выраженія, которыя повергали его товарища въ величайшее изумленіе. Хорошо ли онъ самъ рисовалъ или нтъ — это оставалось для Фицджеральда еще тайной, во говорилъ онъ мастерски. Его рчь, переходившая съ предмета на предметъ, отличалась энтузіазмомъ, образностью, мткостью опредленій, временами казалось, будто все озаряется яркимъ лучемъ солнца. Фицджеральдъ глубоко заинтересовался и могъ бы слушать своего собесдника до безконечности, но иногда невольно задавалъ себ вопросъ, какова должна быть работа человка, который то осуждалъ художниковъ до-рафаелевскаго періода за ихъ унылое настроеніе и архаическую манерность, то громилъ французскихъ пейзажистовъ за пристрастіе къ деталямъ и боязнь дневнаго свта?

— Не о томъ рчь, какъ я самъ работаю,— сказалъ, наконецъ, Россъ, замтивъ, что глаза Фицджеральда скользятъ по его картинамъ,— а о томъ, къ чему я стремлюсь. Положимъ, вы хотите нарисовать ржаное поле, ужь не думаете ли, что это вамъ удастся, если вы приметесь рисовать колосъ за колосомъ, стебель за стеблемъ, и нарисуете ихъ хоть пятьдесятъ тысячъ? Да никогда, потому что рисовать должно только то, что мы видимъ, а когда мы смотримъ на ржаное поле, намъ представляются не отдльные колосья, а цлое море золота, мстами блднаго, мстами боле яркаго, иногда перемшаннаго съ зеленью или цвтами. Вы должны рисовать даже боле того, что видите, вложить въ ваше ржаное поле что-то такое, что согрваетъ сердца людей, иначе вы всегда будете только мазилкой.

Фицджеральдъ былъ слишкомъ увлеченъ, чтобы прерывать своего собесдника. Но внезапно Россъ самъ отклонился отъ вопроса о живописи, сталъ говорить объ инстинктивномъ пониманіи красокъ, прирожднномъ людямъ, лишеннымъ всякаго художественнаго образованія, случайно коснулся рыбъ, пестрыхъ мухъ и т. д. Фицджеральдъ поднялъ голову.

— Ужь не рыболовъ ли вы?— быстро спросилъ онъ.

— Балуюсь иногда,— отвчалъ Россъ.— А вы?

— Тоже смекаю кое-что,— скромно отвчалъ Фицджеральдъ.

— Ну, въ такомъ случа трудно поврить, чтобы вы провели всю жизнь въ душной редакціи!

— Я провелъ большую часть, бродя по болотамъ и горамъ,— смясь, сказалъ Фицджеральдъ,— и надо правду сказать, бродилъ, даже гораздо больше, чмъ слдовало.

— Стрляете?

— Да.

— А что именно?

— Бекасовъ, тетеревовъ, главнымъ образомъ, по зимамъ.

Тутъ разговоръ окончательно уклонился въ сторону, пошли описанія зимнихъ ночей проведенныхъ въ болотахъ, и приключеній на морскомъ берегу во время снжныхъ сугробовъ и морозовъ. Все это казалось даже самому Фицджеральду гораздо боле соблазнительнымъ здсь, въ Лондон, чмъ оно было въ дйствительности, когда онъ вставалъ, дрожа отъ холода, въ темныя зимнія утра, одвался при свт одинокой свчи и шелъ по пустыннымъ и соннымъ улицамъ Айнишина. Теперь все было забыто: и промокшая одежда, и неудачи, и досады, въ памяти остались только одн счастливыя находки.

Однако, Фицджеральдъ, все-таки, попытался еще разъ вернуться къ вопросу о живописи и спросилъ Росса, рисуетъ ли онъ морскіе виды.

— Я?— воскликнулъ художникъ.— Нтъ, спасибо. Да это свело бы меня въ могилу. Въ академіи выставляютъ иногда картины, надъ которыми я просто помираю со смху. Каждая волна сдлана такъ аккуратно, точно литая. Пна — совершенно точеная. Нтъ, спасибо. Довольно трудностей встрчаемъ мы, художники, и на суш. Даже тогда, когда вода совсмъ покойна, въ ней есть какой-то маслянистый отблескъ, котораго ни за что не передашь.

Потомъ они снова вернулись къ вопросу объ охот и такъ увлеклись имъ, что когда Фицджеральдъ всталъ, наконецъ, чтобы идти къ себ, было уже половина пятаго утра. Тутъ только онъ вспомнилъ, что еще не видалъ картинъ своего хозяина.

— Моихъ картинъ?— смясь, сказалъ Россъ.— Да вы можете видть такія картины, и даже гораздо лучшія, каждый день. Но я желалъ бы, чтобы вы заходили ко мн, когда вы свободны, выкурить трубочку и поразсказать мн, какъ идутъ ваши дла.

— Хорошо, я буду очень радъ,— поспшно отвчалъ Фицджеральдъ.— Быть можетъ, я узнаю уже завтра что-нибудь опредленное.

Глава V.
Начало карьеры.

На другой день Фицджеральдъ принялся съ ранняго утра за исполненіе разныхъ неотложныхъ длъ. Прежде всего, онъ долженъ былъ пойти съ своимъ новымъ другомъ въ полицейскій постъ, хотя, правду сказать, не чувствовалъ никакой вражды къ несчастному Коршуну, снова попавшемуся въ руки правосудія. Потомъ необходимо было переслать отцу общанные тридцать фунтовъ. Исполнивъ об обязанности, онъ отправился въ Альбани-стритъ на свиданіе съ Гильтономъ-Клеркомъ. Когда Фіамметта впустила его въ ярко-убранную комнату, Фицджеральдъ засталъ этого джентльмена одтымъ въ просторный халатъ и лежащимъ въ низкомъ кресл, въ одной рук держалъ онъ папиросу, въ другой — новый романъ, между тмъ какъ на маленькомъ стол передъ нимъ находились еще остатки завтрака la franaise.

— Какъ поживаете, Фицджеральдъ?— спросилъ онъ, кладя въ сторону книгу.— Садитесь вотъ тутъ и возьмите чашку кофе и папиросу. Не хотите? Ну, такъ отвдайте шартреза.— А что скажете вы мн про великаго Джиффорда? Удовлетворилъ ли этотъ полубогъ ваши ожиданія?

— Меня онъ очень заинтересовалъ,— нсколько робко отвчалъ Фицджеральдъ (ему не нравился тонъ, которымъ говорилъ Гильтонъ-Клеркъ о литературной профессіи и ея жрецахъ, а, вмст съ тмъ, онъ не желалъ вступать въ антагонизмъ съ человкомъ, стоявшимъ, по его мннію, неизмримо выше его).— Я всегда высоко цнилъ Либеральное Обозрніе и, конечно, никогда не мечталъ даже встртиться съ его редакторомъ. Кстати, я не благодарилъ васъ еще за доставленное мн удовольствіе, быть можетъ, вы даже не вполн понимаете, что значитъ такая встрча для молодаго человка, который до сихъ поръ зналъ знаменитыхъ людей только по наслышк. Я счелъ это за великое для себя счастіе.

— О, вы скоро отдлаетесь отъ этой скромности,— возразилъ Клеркъ.— Она совершенно неумстна въ Лондон.

— Мы возвращались домой вмст съ мистеромъ Джиффордомъ,— продолжалъ Фицджеральдъ,— и онъ любезно предложилъ мн написать для Либеральнаго Обозрнія рецензію новаго романа Тнь Дафны.

— Неужели? Что это съ нимъ случилось?

— Я думаю, что знаю причину его вниманія,— ловко ввернулъ Фицджеральдъ.— Оно несомннно вызвано вашей любезной рекомендаціей.

— О, это пустяки,— небрежно отвчалъ его собесдникъ.— Вы должны, однако, осторожно приниматься за дло. Принесите-ка лучше книгу ко мн.

— Да я уже отослалъ свою рецензію.

— Уже отослали? Ну, вы, значитъ, не потеряли времени! Боюсь, однако, что сроокая Аина не присутствовала при этом,ъ поступк! жаль, что вы не пришли ко мн раньше. Молодые критики какъ будто вовсе не понимаютъ, что они, прежде всего, должны знать, для кого пишутъ. Не для публики, разумется, она судитъ теперь сама за себя, вс дла ршаются въ наши дни въ клубахъ и за обдомъ. Не для авторовъ, это народъ упрямый, да, къ тому же, если вы не станете уврять ихъ на каждомъ шагу, что они выше Байрона или Шекспира, они тотчасъ же увруютъ, что васъ гложутъ зависть и недоброжелательство. Нтъ,— продолжалъ Гильтонъ-Клеркъ, тщательно крутя новую папиросу,— вы пишете для редактора. Онъ — та аудиторія, съ которою вамъ слдуетъ считаться, его одного должны вы убдить въ вашей глубокой проницательности. А для этого, видите ли, нуженъ опытъ, необходимо хорошо понять человка. Жаль, что вы не посовтовались со мною! Я увренъ, что вамъ и въ голову не пришло сослаться въ вашей рецензіи на Джона Броуна!

— Джона Броуна?— растерянно спросилъ Фицджеральдъ.— Какого такого Джона Броуна?

— Джона Броуна, извстнаго критика. Конечно, вы объ этомъ даже и не подумали. А еслибъ вы пришли ко мн, я сказалъ бы вамъ, что достаточно вставить имя Джона Броуна въ рецензію — гд нибудь и какъ нибудь — и вы сразу покорите стараго Джиффорда. Онъ не можетъ устоять противъ Джона Броуна. Возьмите это имя безъ всякихъ прикрасъ, поманите имъ Джиффорда, и онъ такъ и кинется на него, какъ рыба на удочку.

Фицджеральдъ никакъ не могъ понять, почему новый пріятель его не пропускалъ случая, чтобъ не посмяться надъ мистеромъ Джиффордомъ. Смущеніе, съ которымъ онъ выслушивалъ эти замчанія, имло, однако, еще другую причину. Фицджеральдъ врилъ безусловно въ дв вещи: во-первыхъ, въ честность, благородство и самоотверженіе большинства женщинъ, во-вторыхъ, еще въ то, что литература — одно изъ благороднйшихъ занятій на свт, и что люди, честно работающіе на этомъ поприщ, должны считаться настоящими благодтелями человчества и пользоваться всеобщимъ уваженіемъ и любовью. Но именно къ этимъ-то двумъ вопросамъ Гильтонъ-Клеркъ относился всегда съ величайшимъ скептицизмомъ, и по временамъ Фицджеральдъ готовъ былъ просто затыкать уши, чтобы только не слушать такихъ рчей.

— Ну, а теперь перейдемте къ вопросу о нашемъ журнал. Не хотите ли курить?

— Нтъ, благодарю васъ, я никогда не курю днемъ, это отнимаетъ слишкомъ много времени.

— Ахъ, ужь эти мн юношескіе порывы! Когда вы станете на десять лтъ старше, будете рады всякому средству какъ-нибудь убить время. Мой пріятель, капиталистъ, тоже страдаетъ такими порывами. Ему достаточно было одного дня, чтобы найти завдующаго конторой и нанять помщеніе для будущей редакціи. Впрочемъ, мы дйствительно должны приступить къ длу какъ можно раньше: въ скоромъ времени Лондонъ переполнится прізжими,— и тутъ всякій начинаетъ строить свои планы для осени. Скобелль хотлъ было выпустить первый нумеръ на будущей недли, но это ужь совершенно невозможно. Вдь, нужно же сначала запастись необходимымъ матеріаломъ, никто не согласится заплатить намъ шиллингъ за простое изложеніе нашихъ намреній. Въ душ я вполн увренъ, что капиталистъ надется получить въ обществ всъ, благодаря связямъ съ нашимъ журналомъ, но вы никогда не должны забывать, что редакторомъ буду, все-таки, я, а не Дикъ Скобелль!

— О, конечно. Мн хорошо извстно, какія бываютъ непріятности съ издателями,— отвтилъ Фицджеральдъ.

— Издатели — самые неблагоразумные изъ смертныхъ. Они вовсе не понимаютъ, что настоящая сфера ихъ обязанностей — въ томъ, чтобъ платить деньги, любезно улыбаясь. Если предпріятіе удастся, они получаютъ хорошіе проценты на свой капиталъ, а если нтъ, то, вдь, дла не поправятся оттого, что они будутъ по временамъ выступать подобно греческому хору и восклицать во всеуслышаніе: ‘Горе! Горе!’ Что касается вашего собственнаго положенія, Фицджеральдъ,— продолжалъ Клеркъ, наливая себ рюмку шартрза,— то подумали ли вы о вознагражденіи?

— Нисколько,— отвчалъ молодой человкъ, слегка покраснвъ.— Я не разсчитываю много получить вначал. Мн кажется уже большимъ счаетіемъ, что я такъ скоро нашелъ работу въ Лондон.

— Вотъ видите ли,— прервалъ его Гильтонъ-Клеркъ,— капиталистъ выдаетъ вс деньги мн, гуртомъ, и возлагаетъ на меня всю отвтственность за литературную часть и вообще за правильное веденіе дла. Ваша работа въ журнал не помшаетъ вамъ, мн кажется, заниматься на сторон боле серьезнымъ литературнымъ трудомъ. Что скажете, вы мн о четырехъ фунтахъ въ недлю? Говорите откровенно, я могу еще поприжать немного нашего милйшаго Скобелля.

— Четыре фунта въ недлю!— повторилъ Фицджеральдъ и лицо его просіяло отъ этой неожиданности.— Значитъ, мой другъ — художникъ былъ правъ, называя меня счастливцемъ. Въ Коркской Лтописи я получалъ только двадцать пять шиллинговъ.

— Такъ вы довольны?

— Да, вполн. Это гораздо боле, чмъ я ожидалъ.

— Вотъ этого вамъ не слдуетъ говорить, это неблагоразумно. Ну, да все равно, такъ какъ я хозяйничаю чужими деньгами, то не уменьшу предложенной суммы, которая и мн самому кажется достаточною. И такъ, вы получали всего только двадцать пять шиллинговъ въ Коркской Лтописи — продолжалъ Гильтонъ-Клеркъ, пристально глядя на молодаго человка.— Двадцать-пять шиллинговъ, молодость, здоровье, жажда славы, и, конечно, предметъ для воспванія въ пламенныхъ стихахъ! Я увренъ, что вы не были несчастны. Вдь, правда, да? Но знаете ли, что я замтилъ? Когда юные поэты даютъ дамамъ своего сердца длинныя и благозвучныя имена, сами дамы непремнно оказываются маленькаго роста. Не такъ ли?

— Я не вижу, въ чемъ это касается новаго журнала,— сказалъ мистеръ Вилли, онъ старался быть спокойнымъ, но краска выступила на его лиц.

— Не сердитесь, милйшій,— добродушно отвчалъ Клеркъ,— вдь, это дйствительно касается его, да и въ значительной степени. Видите ли что: въ каждой благоустроенной семь вы непремнно найдете двухъ, трехъ лицъ или влюбленныхъ въ кого-нибудь, или охотно вспоминающихъ т дни, когда они были влюблены. Ну, а дйствовать на это чувство вы никакъ не можете, если въ васъ самихъ нтъ живаго источника вдохновенія. Вдь, не думаете же вы въ самомъ дл, что древніе писатели, изображавшіе Елену, брали все это изъ своей собственной головы? Конечно, нтъ. Понятное дло, они обращались къ какой-нибудь хорошенькой Хло, чтобъ посмотрть, съ чмъ можно сравнить нжныя щечки и прекрасные глаза. Помните ли вы извстное мсто изъ Агамемнона! Не правда ли, оно превосходно?

Фицджеральдъ нашелъ, что это мсто очень хорошо, и разговоръ этотъ такъ живо напомнилъ ему черные глазки Китти, что онъ тутъ же забылъ свой гнвъ и предложилъ Гильтону-Клерку пойти вмст посмотрть новое редакціонное помщеніе.

— Нтъ, не могу,— отвчалъ онъ, звая, потягиваясь и поглаживая блокурую бороду.— Мн надо сперва одться, потомъ отправиться въ турецкія бани и въ заключеніе сдлать еще нсколько визитовъ. Но вы могли бы сами сходить туда и познакомиться съ нашимъ новымъ агентомъ. Его зовутъ Сайласомъ Ирпъ. А вы, все-таки, не забывайте, что намъ непремнно нуженъ оттнокъ сентиментальности въ новомъ журнал. Удивительно даже, какъ зрлые люди интересуются любовными страданіями молодежи! Посмотрите, съ какою жадностью читаются обыкновенно процессы, гд замшана любовь вс какъ будто рады тому, что и другіе люди оказываются такими же глупцами, какими они сами были въ т же годы…

На этихъ словахъ Фицджеральдъ ушелъ и, надобно сознаться, не безъ нкотораго удовольствія, такъ какъ — странно сказать!— онъ боле любилъ Гильтона-Клерка и чувствовалъ къ нему боле признательности, когда не слушалъ его рчей. Онъ пошелъ въ редакцію и осмотрлъ новое помщеніе, которое оказалось еще въ страшномъ безпорядк. Тутъ же имлъ онъ продолжительный разговоръ съ мистеромъ Ирпомъ и боле краткую бесду съ самимъ капиталистомъ, котораго, казалось, удивляло отсутствіе Гильтона-Клерка. Потомъ, бросивъ бглый и тревожный взглядъ въ ту сторону, гд находилась редакція Либеральнаго Обозрнія и гд, быть можетъ, въ эту самую минуту разсматривается его рецензія, онъ поспшно направился домой, въ тайной надежд найти тамъ письмо отъ Китти. Въ этомъ онъ не ошибся. Письмо было слдующаго содержанія:

‘Дорогой мой Вилли!

‘Не знаю, чмъ я заслужила такую участь, но съ тхъ поръ, какъ ты ухалъ, я не видала ничего, кром дождя, и весь городъ окутанъ густымъ туманомъ. Я все боле и боле удивляюсь, гд только одинъ мой знакомый, молодой человкъ, нашелъ въ такомъ климат тотъ солнечный лучъ, который постоянно озаряетъ его лицо, глаза и особенно волосы! Ужь не увезъ ли онъ съ собою весь наличный запасъ солнца? Какъ бы то ни было, очень жалко, что мы живемъ не въ то время, когда жестокіе саксы заставляли юныхъ ирландцевъ обрзать волосы. Я бы и не взглянула на тебя тогда, а занялась бы собственными длами. Подумать только, что теперь, когда въ итальянской опер платятъ страшныя деньги за хорошій контральто, ревность вмшивается въ дло и говоритъ: нтъ, ты не будешь нтъ въ Англіи, забудь о Хрустальномъ дворц,— довольно съ тебя и концертовъ въ такихъ центрахъ цивилизаціи, какъ Коркъ. А если ты произнесешь самое слово La Scala хотя бы только во сн, съ тобой непремнно случится что-нибудь ужасное.

‘О, Вилли, я изнываю отъ дождя и не знаю хорошенько, что пишу. Вчера я промокла до нитки, возвращаясь домой изъ концерта. Я веду себя очень хорошо, Вилли, такъ хорошо, что не придумаю просто иногда, что длать съ собою отъ скуки. Мимо казармъ почти совсмъ не хожу, а если случается пройти, то опускаю глаза въ землю изъ опасенія увидать какого-нибудь скачущаго на кон воина. Но поговоримъ теперь серьезно, Вилли. Дублинскій антрепренеръ устраиваетъ новую панораму, ее будутъ показывать между пьесами. Онъ предлагаетъ мн пть каждый вечеръ одну только арію, и то изъ-за кулисъ. Я знаю, теб не хочется, чтобъ я пла въ Дублин, но, вдь, это будетъ совсмъ другое дло, Вилли, даже имя мое не появится на аффиш, и никто не узнаетъ, кто именно плъ. Что ты на это скажешь? Это было бы для меня настоящимъ праздникомъ. Къ тому же, при всей экономіи миссъ Пэшьенсъ, кошелекъ мой совсмъ пустъ, а я привыкла посылать каждый годъ отцу подарокъ, и онъ получаетъ возможность здить недли на дв къ морю. И такъ, будь добрымъ мальчикомъ и не сопротивляйся, а я общаю думать о теб каждый вечеръ въ театр… Увы! да мн и длать-то теперь нечего, какъ только думать о теб и плакать!

‘А ты, конечно, совсмъ не работаешь, Вилли, гуляешь себ по Гайдъ-Парку, любуешься на красивыхъ дамъ и, наврное, уже носишь перчатки, чтобъ руки твои сдлались такими же блыми, какъ у Гильтона-Клерка. Всего боле страшусь я будущаго воскресенья, Вилли. На зло мн, погода будетъ, наврное, прекрасная, и когда пробьетъ половина десятаго, я выйду на улицу, но никто уже не будетъ ожидать меня на углу, какъ прежде, все будетъ пусто, и я пойду одна мимо казармъ,— клянусь честью, что опущу глаза въ землю,— и приду въ знакомую теб долину, гд, расшалившись какъ дти, недавно двое взрослыхъ, серьезныхъ людей рвали цвты и говорили другъ другу всякій милый вздоръ. Но ты, вроятно, и не слушаешь меня, Вилли, а гуляешь себ съ твоимъ противнымъ Гильтононъ-Клеркомъ. За это я ненавижу тебя отъ всего сердца и остаюсь презираемою тобой, но всепрощающею

‘Китти’.

Глава VI.
Первая неудача.

Время шло, и Фицджеральдъ начиналъ уже безпокоиться, не слыша ничего, ни дурного, ни хорошаго, о стать, посланной имъ Джиффорду. Наконецъ, онъ ршился поговорить объ этомъ съ Гильтономъ-Клеркомъ.

— Возьмите ее назадъ,— сказалъ тотъ, смясь,— и вставьте въ нее Джона Броуна.

Однако, если каждое утро приносило небольшую долю разочарованія, то въ остальную часть дня Фицджеральдъ не имлъ ршительно времени думать о своихъ тревогахъ и надеждахъ, новый журналъ быстро двигался впередъ, и у всхъ было дла по горло. У всхъ, разумется, за исключеніемъ главнаго редактора, который всякій разъ, когда Фицджеральдъ приходилъ, звать его въ редакцію, гораздо охотне шелъ фланировать по Пикадилли въ сопровожденіи своего внимательнаго Телемака, всегда готоваго слушать его длинные монологи. За послднее время молодому человку удалось лучше узнать Гильтона-Клерка и подмтить въ немъ совершенную, неспособность отказывать себ въ чемъ бы то ни было. Клеркъ часто и очень обстоятельно доказывалъ, какъ много сдлалъ онъ для Скобелля, подавъ ему мысль о новомъ журнал, а для объясненія своей лни или небрежности постоянно указывалъ на необходимость дать завдующему конторой время организовать практическую сторону предпріятія.

Въ одно прекрасное утро Фицджеральдъ засталъ своего принципала, съ обычною папиросой въ рук, читающимъ Contes rmois или, врне, разсматривающимъ приложенные къ нимъ прелестные рисунки. При вход гостя онъ отложилъ книгу въ сторону.

— Представьте себ, Скобелль придумалъ очень недурную вещь,— сказалъ Фицджеральдъ посл обычныхъ привтствій.— Онъ желалъ бы, чтобъ вступительная статья журнала была написана какимъ-нибудь извстнымъ адвокатомъ и касалась механизма всякихъ договоровъ и арендъ, вообще воего, что необходимо тщательно обдумывать при заключеніи условій,— ну, словомъ, того, для чего нуженъ обыкновенно совтъ хорошаго адвоката. Сколько людей нанимаютъ дома, участки для охоты и т. д., вначал все идетъ хорошо, а потомъ вдругъ возникаетъ множество непріятностей. Не правда ли, это будетъ очень хорошая тема для вступительной статьи?

Гильтонъ-Клеркъ взглянулъ на него.

— Эта мысль принадлежитъ Скобеллю?

— Да.

— Мысль сама по себ не дурна, только видите ли: и для меня, и для васъ, и для самого Дика Скобелля въ высшей степени важно, чтобы каждый изъ насъ съ самаго начала зналъ свое мсто. Ну-съ, а редакторъ журнала, все-таки, я, а не Дикъ Скобелль!

— Это такъ,— возразилъ Фицджеральдъ,— но мн кажется, что вы можете принять совтъ отъ всякаго, если только мысль хорошая.

— Отъ всякаго, только не отъ цоего издателя, понимаете ли? Нтъ, Фицджеральдъ, мы придумаемъ что-нибудь свое для вступительной статьи. Побесдуемъ лучше о томъ, что вамъ боле знакомо. Кстати, у меня для васъ есть новость. Одна изъ красивйшихъ, остроумнйшихъ и прелестнйшихъ женщинъ Лондона интересуется вами.

— Въ самомъ дл?— отвчалъ Фицджеральдъ, стараясь выразить въ своемъ тон признательность.

— Я показалъ ей вашу Лсную прогулку и она поручила мн узнать, вами ли написано тамъ одно стихотвореніе.

— Какое именно?

— Да вотъ то, гд еще есть припвъ о кудряхъ красавицы. Теперь я вижу, что оно ваше, впрочемъ, я давно уже догадывался. Мн поручили еще узнать, какіе это именно локоны, черные или золотистые. Она увряетъ, что непремнно золотистые.

Фицджеральдъ вспыхнулъ, но сказалъ съ притворнымъ равнодушіемъ:

— Я думаю, что эти строки могутъ безразлично относиться къ любому цвту волосъ, хотя бы даже къ рыжему.

— Такъ вы намъ ничего не скажете?… А, все-таки, хорошо вы придумали этотъ припвъ въ конц каждой строфы. Это выходитъ музыкально и ласкаетъ слухъ. Еслибъ я писалъ оперы, непремнно проводилъ бы какой-нибудь мотивъ черезъ всю партитуру, такъ чтобъ онъ появлялся то тутъ, то тамъ, и публика настолько освоилась бы съ нимъ, что могла бы насвистывать его, идя домой. Вы не поврите, какъ пріятно для нкоторыхъ людей насвистывать мотивы изъ новой оперы при выход изъ театра.

— Я заходилъ къ литографу,— сухо перебилъ его Фицджеральдъ.— Обертка вышла очень красива, но я, все-таки, посовтовалъ ему попробовать оттиснуть ее краснымъ шрифтомъ на бломъ фон. Это будетъ эффектно высматривать въ окнахъ магазиновъ.

— О да, конечно. Я полагаю, что Ирпъ позаботится обо всемъ этомъ. А признайтесь, Фицджеральдъ, вдь, вы, должно быть, очень мало знаете женщинъ?

— Это весьма возможно,— сухо отвчалъ Фицджеральдъ.

— Въ одномъ я увренъ, и это, можетъ быть, васъ очень удивитъ,— продолжалъ Клеркъ, протягивая ноги и глядя на концы своихъ пальцевъ, онъ всегда принималъ эту позу, когда разговоръ особенно его интересовалъ. По временамъ онъ взглядывалъ на своего собесдника.— Я вполн увренъ, что есть много женщинъ, которыя вовсе не понимаютъ, да и неспособны понять романтическое чувство любви. Никогда не испытывали и не испытаютъ он его, а, читая о немъ въ книгахъ, не врятъ, и думаютъ, что это смшное преувеличеніе со стороны поэта или драматурга. Тому, что говорится о любви, он придаютъ столько же значенія, какъ человкъ, лишенный музыкальнаго слуха, тому, что говорятъ о Моцарт. Но знаете ли, что это самыя надежныя женщины для брачной жизни, что он будутъ прекрасными женами и матерями. Зато есть другія женщины, которыя просто изнываютъ отъ потребности любить, у которыхъ ненасытное сердце, и горе вамъ, если вы случайно встртитесь съ подобной женщиной въ ту минуту, когда почему-нибудь ея сердце свободно. Почти наврное можно утверждать, что она влюбить васъ въ себя и, пока вы будете постоянно съ нею, будете забавлять ее ссорами и примиреніями, можно даже съ достоврностью сказать, что она останется вамъ вполн врна. О да, въ этомъ я не сомнваюсь! Но только не узжайте, это очень опасно. Глаза ея невольно начнутъ бродить изъ стороны въ сторону, а сердце робко испытывать вокругъ себя почву. Оставаться одной и имть пылкое сердце, готовое сдлать кого-нибудь счастливымъ,— это ужасно! Бдняжка! Кто ршится винить ее, если она вдругъ позволитъ себ какой-нибудь капризъ?

— Быть можетъ, вашъ собственный опытъ въ этомъ отношеніи былъ не совсмъ удаченъ,— сказалъ Фицджеральдъ настолько почтительно, какъ только могъ. Ему было ясно, что Клеркъ и та дама, о которой онъ говорилъ, позволяли себ догадки насчетъ его Китти и это весьма невинное любопытство показалось ему нестерпимою дерзостью.

— Нтъ,— спокойно возразилъ Гильтонъ-Клеркъ, не обращая вниманія на его раздраженіе,— я этого не думаю. Но вы, должно быть, не замчали, что глаза у женщинъ постоянно блуждаютъ? Длали ли вы когда-нибудь наблюденіе за табль дотомъ, такъ, ради потхи?

— Нтъ.

— Это и видно. А, кстати, моя очаровательная пріятельница велла мн привести васъ на одинъ изъ ея курильныхъ вечеровъ.

— Неужели тамъ бываютъ и дамы?

— Конечно.

— И тоже курятъ?

— Если хотятъ. Иныя курятъ, иныя — нтъ. Тамъ для всхъ полная свобода.

— А ваша прелестная дама куритъ?— робко спросилъ Фицджеральдъ.

— Да, какъ случится. Но она такъ же охотно сядетъ съ вами куда-нибудь въ уголокъ и будетъ говорить о чемъ хотите, такъ что черезъ нсколько минутъ вамъ уже покажется, будто передъ вами одна изъ смющихся красавицъ Боккачіо. Но это съ ея стороны очень опасная игра.

— Что именно?

— Да вотъ, что она скрываетъ эти вечера отъ сэра Джона. Она сдлала бы гораздо лучше, еслибъ дйствовала открыто, а то онъ возьметъ, да и вернется когда-нибудь неожиданно изъ Ирландіи, и тогда, наврное, произойдетъ скандалъ!

— Сэръ Джонъ — ея мужъ, по всему вроятію?

— Да. Я просилъ ее написать для нашего журнала статью о такъ называемыхъ соломенныхъ вдовушкахъ, только боюсь, какъ бы она не привела въ смущеніе всхъ нашихъ буржуа.

— Мн теперь пора идти,— сказалъ Фицджеральдъ, вставая.— Такъ по вашему мннію мистеру Скобеллю не слдуетъ говорить съ кмъ-нибудь изъ адвокатовъ насчетъ статьи?

— Съ дозволенія мистера Скобелля, я самъ буду вести журналъ. Ну, прощайте. Ахъ, кстати, если вы безпокоитесь о судьб вашей работы, почему бы вамъ не зайти къ Джиффорду и не справиться о ней?

— Да я зашелъ бы,— нершительно возразилъ Фицджеральдъ,— еслибъ не боялся, что онъ найдетъ это назойливымъ.

— А ну его къ чорту!— весело отвчалъ Гильтонъ-Клеркъ.— Если ваша статья ему не пригодится, мы возьмемъ ее въ нашъ журналъ.

Фицджеральдъ пошелъ по направленію къ новой редакціи и, идя по улиц, внезапно ршился воспользоваться совтомъ Клерка и зайти въ Джиффорду, чтобы покончить, такимъ образомъ, со своими тревогами. Ему пришлось подождать минутъ съ двадцать, наконецъ, его позвали въ комнату редактора. Черезъ нсколько мгновеній онъ уже стоялъ, точно преступникъ, передъ длиннымъ письменнымъ столомъ, за которымъ сидлъ самъ Джиффордъ, нетерпливо и тревожно перебирая цлую груду рукописей.

— А, вотъ она, наконецъ!— сказалъ онъ.— Садитесь. Хорошо, что вы зашли. Я только что хотлъ вамъ писать. Вотъ видите ли?…— Онъ перелисталъ нсколько страницъ съ явнымъ неудовольствіемъ.— Вы какъ будто ничего не нашли въ книг, ни худого, ни хорошаго!

Еслибъ Фицджеральдъ сохранилъ все свое присутствіе духа, онъ сказалъ бы, что подмтилъ въ Тни Дафны именно эту неопредленность, но раздражительный тонъ редактора по поводу статьи, на которую онъ возлагалъ такія надежды, совершенно смутилъ его.

— Нтъ, это никуда не годится,— продолжалъ Джиффордъ, перелистывая рукопись.— Очень жалю, что причинилъ вамъ столько хлопотъ, но, право, вы совсмъ не съумли воспользоваться книгою. Вдь, есть же въ ней, наконецъ, хоть что-нибудь, худое или хорошее, все равно, а вы такъ-таки не подмтили въ ней ршительно ничего. Никакой пикантности нтъ въ томъ, что вы написали.

Фицджеральдъ былъ страшно взволнованъ. Онъ машинально взялъ какой-то клочокъ бумаги, который протягивалъ ему Джиффордъ. Это была корректура публикаціи извстной книгопродавческой фирмы и наверху столбца находилось оглавленіе только что вышедшаго нумера одного солиднаго журнала.

— Вотъ видите ли?— продолжалъ мистеръ Джиффордъ.— Эта статья о Новомъ романист вызвана той самой книгой, о которой вы ничего не съумли сказать. По мннію автора, романъ этотъ отмчаетъ новую эру въ современной англійской литератур.

— Ну, такъ я скажу, что это крайнее безстыдство!— возразилъ Фицджеральдъ, доведенный до отчаянія.— Я увренъ, что тутъ не обошлось безъ подкупа или личнаго вліянія. Книга такъ слаба, какъ можно себ представить, и просто позорно для англійской журналистики, что, благодаря подкупу въ той или другой форм, такая статья могла быть написана.

— Откуда вы все это знаете?— раздражительно прервалъ его Джиффордъ.— По вашему, книга плоха, а вотъ другіе этого не находятъ. Да и вамъ самимъ романъ не показался, повидимому, совершенно дурнымъ, такъ какъ у васъ нигд не видно прямого порицанія.

— Да онъ просто безсодержателенъ.

— Однако, мстами вы даже говорите автору комплименты. Кстати, вы меня, конечно, извините, если я позволю себ нсколько замчаній, которыя пригодятся вамъ въ другой разъ. Знаете, когда длаешь цитаты, необходимо быть очень точнымъ:

Dе par le roi, dfense Dieu

D’ oprer miracle en ce lieu!

Вы поставили d’oprer вмсто dt faire miracle, и это въ такой общеизвстной цитат.

— Однако, d’oprer — правильно,— быстро прервалъ его Фицджеральдъ.

Джиффордъ останоновился и пристально посмотрлъ на него.

— Неужели? На основаніи какого авторитета говорите вы? Мн кажется, что это старинное двустишіе извстно всмъ довольно хорошо.

Въ эту критическую минуту память совершенно измнила Фицджеральду и онъ никакъ не могъ вспомнить, гд именно читалъ злополучныя строки. Отвернувшись отъ него, Джиффордъ снова обратился къ рукописи.

— Кром того, вы ввели въ статью много лишнихъ подробностей. Возьмемъ, напримръ, хоть то, что вы сказали объ англійскихъ поэтахъ. Такія вещи требуютъ доказательствъ, а этого никакъ не сдлаешь одной строкой.

— Очень жаль, что моя работа не годится,— сказалъ, наконецъ, Фицджеральдъ, взявшись за шляпу.— Вдь, я, разумется, могу взять съ собою рукопись?

— Мн очень непріятно, что вы напрасно трудились, но, знаете, вдь, этому длу надо учиться, какъ и всякому другому, и я, должно быть, ошибся, думая, что у васъ достаточно навыка. Не хотите ли, чтобъ я указалъ вамъ еще нсколько необходимыхъ пріемовъ?

— Нтъ, благодарю,— вжливо отвчалъ Фицджеральдъ,— я не хочу васъ утруждать. Прощайте. Очень вамъ признателенъ.

Когда онъ вышелъ изъ редакціи, голова его пылала. Не столько досаду, сколько негодованіе чувствовалъ онъ,— негододованіе на то, что подобную книгу могли возвеличивать только потому, что она написана членомъ администраціи, человкомъ, извстнымъ въ политическомъ мір. Въ чемъ же упрекали его рецензію? Только въ томъ, что она не достаточно сильно выражаетъ похвалу или порицаніе. Потому только, что онъ сказалъ правду, статью его называютъ прсною! А потомъ еще это замчаніе насчетъ de faire miracle! Онъ отлично знаетъ, что слдуетъ писать d‘oprer miracle!… Тутъ онъ послалъ къ чорту всю критику и журналистику, и вдругъ — на самой оживленной улиц Лондона, посреди толпы незнакомыхъ людей — весело разсмялся.

Разсмялся онъ потому, что случайно вспомнилъ, какъ опредлялъ его характеръ въ разговор съ Китти Анди-Скакунъ. Неужели же онъ упадетъ духомъ отъ первой неудачи? Онъ принялся разсматривать дло съ практической стороны. Потеря надежды на дальнйшее сотрудничество въ Либеральномъ Обозрніи еще не обрекала его непремнно на голодную смерть. Мало-по-малу онъ сталъ находить нкоторое оправданіе даже для жесткой критики Джиффорда, а, дойдя до Черингъ-Кросса, уже пришелъ окончательно къ убжденію, что, собственно говоря, все на свт обстоитъ благополучно. На этомъ онъ, однако, не успокоился, а совершенно неожиданно даже для самого себя принялъ внезапное ршеніе. Что, если онъ удетъ въ Ирландію и проведетъ денекъ съ Китти посреди благоухающихъ полей?

Противустоять этому желанію онъ былъ не въ силахъ. Реакція, наступившая посл крайней подавленности, въ которой онъ только что находился, увлекала его, и лишь необходимость купить желзнодорожный указатель и найти въ немъ вс нужныя свднія нсколько отрезвила его. Оказалось, что, если выхать съ почтовымъ поздомъ, онъ будетъ въ Корк ъ субботу вечеромъ, а потомъ наступитъ блаженное воскресенье, свиданіе съ Китти, пожатіе ея маленькой, блой ручки!… Сто разъ рисовалъ онъ себ мысленно выраженіе лица двушки, когда она вдругъ увидитъ его ожидающимъ ее, какъ всегда, на углу улицы. Рецензіи, цитаты, недовольные редакторы, Тни Дафны,— все это вылетло изъ его памяти и потонуло въ шум и волненіи большого города, который онъ покидалъ. Вс непріятности были забыты. Онъ помнилъ лишь одно будущее воскресенье и изумленный, ласковый взглядъ Китти.

Фицджеральдъ прибылъ въ Коркъ часу въ девятомъ вечера, когда только что начинали зажигать фонари. Неясный полусвтъ замчался еще на красно-голубомъ фон неба и озарялъ сроватую мостовую, мало-по-малу вспыхивали всюду желтыя точки газа, а изъ оконъ магазиновъ вырывался яркій.свтъ. Омнибусы съ шумомъ катились по улиц, мимо темныхъ группъ праздно толпившихся людей, по временамъ изъ этихъ группъ выдлять какая-нибудь женщина и сердито выхватывала почти изъ изъ-подъ самыхъ ногъ лошадей расшалившагося ребенка. Фицджеральдъ не разъ мысленно рисовалъ себ это возвращеніе въ знакомыя улицы. Теперь имъ снова овладло совершенно забытое имъ въ Лондон чувство чего-то своего, роднаго, говоръ окружавшей его толпы казался ему пріятнымъ, почти трогательнымъ, точно онъ зналъ всхъ этихъ людей и вернулся къ старымъ друзьямъ.

Но онъ, все-таки, не пойдетъ къ миссъ Ромэйнъ въ этотъ вечеръ, какъ ни билось его сердце при мысли, что она тутъ, такъ близко отъ него. Нтъ, онъ дождется утра, ему нуженъ ясный майскій день, чтобы видть радостный лучъ любви, который вспыхнетъ въ изумленныхъ глазахъ Китти.

Глава VII.
‘Когда вс мы были молоды’.

Рано всталъ и вышелъ на другой день изъ дому мистеръ Вилли, такъ рано, что ему ничего не оставалось длать, какъ только бродить по широкимъ улицамъ Корка.

Было превосходное утро, солнце ярко озаряло высокіе фасады домовъ, легкій южный втерокъ заносилъ въ городъ запахъ морской волны, тишина лишь изрдка нарушалась звукомъ отдаленнаго колокола. Фицджеральдъ долго бродилъ по улицамъ, стараясь какъ-нибудь убить время, наконецъ, взглянувъ на часы, онъ увидалъ, что уже половина девятаго, и направился въ террас, расположенной на вершин холма, чтобы притаиться тамъ и ожидать прихода Китти. Сердце его страшно билось отъ волненія, долго ходилъ онъ взадъ и впередъ, пока, наконецъ, стрлка башенныхъ часовъ не приблизилась къ половин десятаго. Въ эту минуту весь міръ внезапно преобразился въ его глазахъ, мимо него, медленно и не глядя по сторонамъ, шла Китти, одтая въ его любимое срое шелковое платье. Но что такое съ ней? Зачмъ старается она скрыть свое лицо отъ прохожихъ? Ужь не плачетъ ли она?

— Китти, Китти! что съ тобою?

Она обернулась съ испуганнымъ взоромъ и внезапно поблднла, потомъ съ громкимъ крикомъ радости бросилась въ его объятія, плача навзрыдъ.

— О! неужели это въ самомъ дл ты, Вилли? Я была уврена, что ты прідешь, все утро только объ этомъ и думала. А потомъ, когда пришла сюда и не застала никого…

— Но почему же ты думала, что я пріду, милая?— спросилъ онъ.

— Не знаю, право,— отвчала Китти, страшно взволнованная,— должно быть, что-нибудь въ твоемъ письм навело меня на эту мысль. Разв ты не видишь, что я надла даже твое любимое платье? Я была такъ уврена, что увижу тебя. А вотъ ты и въ самомъ дл пріхалъ!

И она цловала его руки, одежду, все время крпко прижимаясь къ нему.

— О, не узжай больше, Вилли. Не покидай меня. Я не могу жить безъ тебя, это просто не жизнь. Не удешь, Вилли? Будемъ лучше жить вмст, хоть въ нужд!

— Да, милая моя, чье же ненасытное честолюбіе заставило хевя ухать?— шутливо сказалъ Фицджеральдъ, поправляя на ней шляпку.

— О, я уже поняла свою ошибку, Вилли, и не мало плакала. У меня нтъ боле честолюбія, мн нуженъ только ты, и я готова для этого работать день и ночь.

Въ эту минуту изъ воротъ казармъ, находившихся по близости, вышелъ щеголеватый офицеръ. Китти поспшно вытерла глаза и рука объ руку съ Фицджеральдомъ пошла по хорошо знакомой обоимъ дорог.

— Твои чувства очень похвальны, Китти,— сказалъ онъ въ отвтъ на ея послднее замчаніе.— Ты бы стала, конечно, пть на улицахъ, а я покамстъ курилъ бы трубку въ пивной. Вдь, такъ, кажется, обыкновенно бываетъ? Но разъ я принялся за работу, я хочу ее продолжать, и придетъ время, когда теб не нужно будетъ боле мокнуть до костей, возвращаясь домой изъ концерта…

— О, Вилли, это слишкомъ жестоко съ твоей стороны. Разв я когда-нибудь жаловалась? Какъ глупо, что я писала теб объ этомъ!

— Ничего, Китти. Дла мои идутъ очень недурно для начала, я буду получать четыре фунта въ недлю за трудъ, который можно назвать почти механическимъ, кром того, я могу еще работать на сторон. Ну, что скажешь ты теперь о Гильтон-Клерк? Мн кажется, что ты должна быть ему очень благодарна.

— Вотъ, это ужь совсмъ на тебя похоже,— быстро отвчала миссъ Ромэйнъ.— Очень ты простъ. Ты, право, думаешь, что вс люди такіе, какъ ты. Да я уврена, что самою мыслью о журнал Гильтонъ-Клеркъ обязанъ теб. Наконецъ, гд найдетъ онъ человка, который такъ превосходно знаетъ все, что касается собакъ, лошадей, рыбъ, при этомъ хорошо воспитанъ, ювокъ, остроуменъ и уметъ сдлать все это интереснымъ для публики?

— Нтъ, я долженъ отдать справедливость Клерку: не доставь онъ мн этого мста, разв я сегодня былъ бы здсь? Увряю тебя, Китти, что не вс смотрятъ на мои литературные труды твоими глазами. Я писалъ теб, кажется, о моей рецензіи. Нечего и говорить, что я былъ бы въ восторг помщать въ Либеральномъ Обозрніи статьи, хотя не боле трехъ разъ въ году. Но Джиффордъ даже и не принялъ моей работы.

— Совсмъ онъ глупъ посл того,— энергически произнесла Китти, топнувъ ногою.— Еслибъ онъ былъ здсь, я такъ и сказала бы ему въ лицо. Эти старикашки никогда не умютъ цнить свжихъ талантовъ. Гд же Джиффорду понять тебя! Ты выросъ не въ пыльныхъ библіотекахъ, а посреди природы, ты все знаешь, все видлъ: и море, и темныя ночи, и зимнее небо. Вотъ это настоящая жизнь, а не пустые толки о ней.

— Но всего этого вовсе не нужно для редактированія журнала, Китти,— смясь возразилъ Фицджеральдъ.— Я очень благодаренъ теб за доброе намреніе, но думаю, что статья моя была просто плоха, и что Джиффордъ тутъ нисколько не виноватъ. Но, все-таки, это меня очень огорчило, такъ какъ я скоре желалъ бы увидать свою работу въ Либеральномъ Обозрніи, чмъ сдлаться… ну, хоть вице-королемъ Ирландіи и жить въ замк. Посл этой неудачи я много бродилъ по улицамъ, вспомнилъ, какъ хорошо цвтетъ теперь у васъ черемуха, подумалъ, что ты будешь гулять въ воскресенье одна, и сказалъ себ: поду-ка я къ Китти, что бы со мной ни случилось.

— Если я обязана этимъ мистеру Джиффорду, Вилли, то я согласна его простить, хотя, все-таки, считаю его глупцомъ, который не понимаетъ собственныхъ выгодъ. А, вдь, я была вполн уврена, что ты сегодня прідешь! Ты сказалъ мн на прошлой недл, чтобъ я всегда готовилась къ чему-нибудь неожиданному, а о чемъ же мн теперь думать, какъ не о теб?

Въ это время они вышли за городъ, на поляну, усянную цвтами и пересченную живою изгородью. Китти нагнулась, сорвала незабудку, поцловала ее и подала своему спутнику. ‘Это цвтъ твоихъ глазъ, Вилли,— сказала она.— Незабудки всегда напоминаютъ мн тебя! Я постоянно говорю себ: вотъ тутъ мы съ нимъ поссорились, а тутъ помирились. И мн становится очень грустно, кого я здсь ни встрчу, вс ходятъ вдвоемъ, и только я одна…’

— Не тужи объ этомъ, Китти,— перервалъ онъ ее.— У тебя будетъ много знакомыхъ въ Дублин. Сколько однихъ офицеровъ захотятъ быть теб представленными!

— Еще бы!— возразила она.— А съ твоей стороны, все-таки, хорошо, Вилли, что ты не мшаешь мн хать въ Дублинъ. Это будетъ для меня шестинедльнымъ праздникомъ, и мн не придется даже покупать для этого ни туалетовъ, ни перчатокъ, словомъ, ничего. Декораціи, говорятъ, превосходныя. Подумай только, какъ это будетъ эффектно! Весь театръ погрузится въ полумракъ, луна выйдетъ на неб, оркестръ тихо заиграетъ, и въ эту минуту я начну пть нжно, мягко, чтобы вс думали, что голосъ мой носится гд-то въ воздух. Но, увы, единственный человкъ, для котораго я люблю пть, будетъ въ эти минуты далеко отъ меня въ своей роскошной лондонской квартир.

Онъ разразился громкимъ смхомъ.

— Моя роскошная квартира, Китти, иметъ всего одинъ столъ и два стула, а въ остальномъ — хоть шаромъ докати. За шесть шиллинговъ въ недлю нельзя ожидать много блеску.

Долго гуляли они среди благоухающихъ полей, но миссъ Ромэйнъ не повторяла уже боле своей просьбы покинуть Лондонъ и вернуться въ Ирландію. Китти была двушка разсудительная и не могла не видть, что Гильтонъ-Клеркъ доставилъ ея другу весьма выгодное положеніе. Просить его пожертвовать всми своими надеждами ради нея она не хотла, и думала только какъ бы устроить, чтобъ имъ чаще видться.

— Когда долженъ ты хать отсюда, Вилли?

— Завтра утромъ.

— Завтра утромъ?!— воскликнула она, и все лицо ея омрачилось.— Разв это необходимо?

— Да, милый другъ мой, необходимо.

— Но, вдь, это ужасно! Неужели мы должны были видться всего только три часа, да и т уже почти прошли.

Глаза ея наполнились слезами, губы задрожали.

— Что ты говоришь, Китти! Весь день еще передъ нами.

— Мы обдаемъ въ два часа,— отвчала она, не глядя на него,— а потомъ надо идти въ церковь. А тамъ миссъ Пэшьенсъ захочетъ, чтобъ я осталась дома,— гд же мн тебя видть?… Три часа всего, а потомъ, можетъ быть, пройдутъ годы…

— Нтъ, ужь это вздоръ, Китти. Я не за тмъ пріхалъ сюда, чтобъ у меня отняли полдня. Я пойду къ миссъ Пэшьенсъ, извинюсь передъ нею во всхъ проступкахъ, которые она захочетъ взвести на меня, самъ я, честное слово, не знаю, чмъ виноватъ передъ нею. Пусть она сдлаетъ списокъ моихъ грховъ, длиною хоть съ мою руку или съ ея лицо, что еще длинне,— и я подпишу подъ нимъ: ‘peccavi peccatum grande, et mihi conschis multorum delictortim, sed gratia Patientiae’, т.-е. по милости миссъ Пэшьенсъ грхи мои мн отпускаются.

Лицо Китти снова прояснилось.

— Мн кажется, Вилли, можно бы, уладить дло, еслибъ ты согласился быть поосторожне. Я теперь знаю, въ чемъ главная бда. Ты напечаталъ одно изъ писемъ миссъ Пэшьенсъ въ Коркской Лтописи.

— Это правда, но я думалъ, что доставлю ей этимъ удовольствіе.

— Оно было, однако, написано анонимно.

— Я и выставилъ только первыя буквы ея имени. Я узналъ ея почеркъ, письмо было весьма неглупо, и мн пришло въ голову, что она будетъ довольна.

— Ты ничего не понимаешь, Вилли. Миссъ Пэшьенсъ, видишь ли ты, очень интересуется общественными длами и воображаетъ, что находится въ самомъ удобномъ положеніи, чтобъ давать безпристрастные совты безъ всякихъ корыстолюбивыхъ мотивовъ. Понимаешь? Вотъ она и пишетъ письма редакторамъ газетъ и министрамъ, даетъ имъ указанія, выражаетъ одобреніе тому, что они длаютъ или говорятъ, предлагаетъ то ту, то другую мру и, конечно, иногда случается, что они дйствительно поступаютъ такъ, какъ бы она желала, и въ эти дни жить съ миссъ Пэшьенсъ отлично, такъ какъ мн позволяется тогда длать все, что я хочу. Вмст съ тмъ, она уврена, что разъ ея имя будетъ извстно, все ея значеніе утратится, люди вліятельные подумаютъ тогда, пожалуй, что она отъ нихъ чего-нибудь добивается. Вотъ поэтому-то она и пишетъ анонимно. А ты взялъ, да и разоблачилъ ея тайну и выставилъ подъ статьей начальныя буквы ея имени.

— Въ письм не было ничего дурного, Китти, въ немъ говорилось, что по какому-то вопросу одна только наша газета сказала правду, а всякій редакторъ любитъ, конечно, печатать подобныя письма.

— И не дальше какъ на другой день, сколько мн помнится, ты вздумалъ говорить при ней о томъ, что редакторовъ просто забрасываютъ письмами. Она приняла это, конечно, на свой счетъ.

— Я и не думалъ вовсе о ней, хотя, правду сказать, нтъ ничего ужасне на свт женщины, которая всю свою жизнь терзаетъ редакторовъ и министровъ своею корреспонденціею.

— Молчите, пожалуйста. Многими пріятными вечерами, сэръ, обязаны вы миссъ Пэшьенсъ. А теперь я пойду обдать, и все устрою. Мужчины только портять ткія дла. Если ты теперь тоже пообдаешь, Вилли, и вернешься сюда около трехъ, я какъ-нибудь дамъ теб знать, что мн удалось сдлать… Да гд ты живешь?

— Въ Королевской гостинниц.

— Ну, хорошо. Я пришлю теб туда записочку.

— Да нужно ли это, Китти?— спросилъ онъ.— Я ршился провести съ тобою день, что бы тамъ у васъ ни случилось.

— Иди скоре прочь, упрямый мальчишка! Быть можетъ, ты имешь власть надъ дономъ Фіерной и его свитой, но ужь во всякомъ случа не знаешь, какъ обращаться съ женщинами. Прощай, Вилли.

— Прощай, Китти. Скажи твоей миссъ Пэшьенсъ, что я теперь отлично понимаю, кому мы обязаны благополучнымъ исходомъ нашихъ несогласій съ американскимъ правительствомъ.

Онъ пошелъ въ гостинницу и спросилъ себ пость. Его не очень волновалъ результатъ переговоровъ Китти, такъ какъ онъ ршился провести съ нею вечеръ вопреки всмъ женщинамъ-дипломатамъ Ирландіи. Черезъ полчаса послдніе слды тревоги огладились въ его сердц подъ вліяніемъ слдующей записки Китти, наскоро написанной карандашемъ:

‘Милый Вилли! Я смягчила миссъ Пэшьенсъ, и она позволила теб придти къ намъ ужинать въ восемь часовъ. Если ты будешь у дверей церкви св. Анны по окончаніи службы, я еще разъ пойду съ тобою гулять, только дай мн сначала разстаться съ миссъ Пэшьенсъ, такъ какъ ей были бы непріятны объясненія на улиц. Войдешь ли ты въ церковь? Поищу тебя тамъ. Пожалуйста, будь сегодня повжливе съ миссъ Пэшьенсъ.

‘Китти’.

Еще разъ удалось имъ въ этотъ день погулять вмст, но теперь они оставались уже вблизи города. Китти слушала съ большимъ интересомъ малйшія подробности жизни Фицджеральда въ Лондон, но, что бы онъ ни говорилъ, ничто не въ силахътбыло побдить ея отвращенія или ревности къ Гильтону-Клерку. Это казалось тмъ странне, что она никогда не обмнивалась съ нимъ ни однимъ словомъ и всего только раза два видла его у входа въ айнишинскую гостинницу. Даже самая вншность его, которая по первому взгляду всмъ нравилась, не удовлетворяла ее. Онъ фатъ, много думаетъ о себ, глядитъ на всхъ дерзко, поклоняется, главнымъ образомъ, своему портному и такъ дале.

— Не теб бы такъ говорить,— увщевалъ ее мистеръ Вилли.— Онъ никогда дурного слова про тебя не сказалъ, а, напротивъ, отзывался даже очень любезно, такъ что, еслибъ въ твоей душ была хоть искра благодарности…

— О, спасибо,— отвчала она, вырывая у него руку.— Иди-ка лучше въ свою гостинницу, а я пойду домой.

Но гнвъ Китти былъ всегда очень непродолжителенъ. Стоило только взять ее за руку, и она сразу сдавалась. Вскор они весело взбирались по крутому холму и во время пути Китти разъясняла своему товарищу всю мудрость деликатнаго обращенія, вс выгоды вжливости, совтовала вставить случайно въ разговоръ имена нсколькихъ политическихъ дятелей. Миссъ Пешьенсъ, худая, высокая женщина, съ смуглымъ лицомъ и строгими срыми глазами, придававшими ей видъ коршуна, оказалась въ весьма миролюбивомъ настроеніи духа. Она избгала всякихъ намековъ на недавнее несогласіе, выразила надежду, что Фицджеральдъ преуспваетъ въ Лондон, потомъ зажгла дв свчи, поставила ихъ на столъ, спустила шторы и позвонила.

Мистеръ Вилли сторицею отплачивалъ ей за ея любезное обращеніе. Когда горничная накрыла столъ и принесла холодное мясо, салатъ, сыръ и бутылку стоута, а миссъ Пэшьенсъ зажгла въ честь гостя еще дв свчи, они сла за скромную трапезу, и Фицджеральдъ принялся сообщать разныя важныя политическія новости. Съ большимъ вниманіемъ выслушивалъ онъ замчанія старушки до поводу ихъ, хотя она и говорила съ нкоторой осторожностью, точно опасаясь разоблачить важныя тайны. Ей очень хотлось знать, одобряетъ ли публика отношеніе Times’а къ правительству и что за человкъ редакторъ этой газеты. Мистеръ Вилли отвчалъ, что познакомился въ Лондон съ нкоторыми очень извстными литераторами, но не съ редакторомъ Tmes’а, вроятно, мало доступнымъ по своему положенію и обязанностямъ.

— Вотъ въ этомъ случа нельзя не оцнить всхъ благодяній, которыми мы обязаны почтовому вдомству,— замтила миссъ Пешьенсъ, забывъ на минуту всякую осторожность.— Вс общественныя преграды пали. Теперь нтъ боле нужды подкупать лакеевъ, чтобъ получить доступъ къ сильнымъ людямъ. Голосъ самаго ничтожнаго изъ насъ можетъ достигнуть престола.

‘Великій Боже!— подумалъ Фицджеральдъ,— неужели эта безумная женщина пишетъ даже самой королев?’ Но онъ тутъ же поспшилъ согласиться съ нею. Дешевыя почтовыя сношенія — учрежденіе благородное, и если миссъ Пэшьенсъ письменно обратится къ редактору Times`а, то нтъ сомннія, что и онъ окажется доступнымъ этимъ путемъ. Но она устремила на него свои строгіе глаза и сразу прескла всякіе дальнйшіе намеки. Ее интересуетъ только сама система и поразительныя преимущества ея, какъ средства сближенія между богатыми и бдными. Потомъ она снова окружала себя таинственностью, начала разспрашивать о результатахъ, ожидаемыхъ отъ брака одного изъ членовъ королевской семьи.

Но вечеръ не былъ исключительно посвященъ политик. Добродушная миссъ Пэшьенсъ вышла подъ какимъ-то предлогомъ и уже боле не возвращалась. Китти сла за фортепіано, а молодой человкъ помстился недалеко отъ нея. Она хорошо знала, какія псни могутъ всего легче расшевелить въ его сердц нжныя воспоминанія, и выбирала именно т, которыя пла, когда они гуляли нкогда вдвоемъ.

— Съиграй мн, Китти: ‘Прости! Когда бы ни насталъ нашъ часъ свиданья’,— нжно просилъ Фицджеральдъ.— Помнишь, какъ ты пла эту псню, когда мы возвращались домой въ лодк?

— Помню ли я? Да разв я могу забыть когда-нибудь эту страшную ночь, въ которую я отдала при лунномъ свт свою душу нечистой сил?— отвчала Китти.

Она, все-таки, съиграла эту псню, очень мило и нжно, а за нею еще много другихъ, переходя отъ мотива къ мотиву, слушая, онъ снова переживалъ мысленно прекрасныя утра, ясные дни и тихія сумерки, такъ счастливо проведенныя ими вмст. Она хорошо знала, что какъ ни безхитростны показались бы эти псни другимъ, для него он были прекрасны. Что бы она ни играла, во всхъ псняхъ слышалось имъ одно: воспоминанія о мор, объ Айнишин и о минувшихъ радостныхъ дняхъ. Весь остальной міръ исчезъ. Еслибъ только не угрожало имъ завтра безжалостное, мрачное утро, обширное сырое море и неизбжное разставанье!

Но минута разлуки, все-таки, настала, тамъ за воротами, подъ усяннымъ звздами небомъ. Китти плакала. Зачмъ только пріхалъ онъ на одинъ день, чтобы ей снова пришлось переживать все горе разлуки? Онъ тихо журилъ ее. Разв они не провели вмст прекраснаго, счастливаго дня, о которомъ будутъ вспоминать потомъ долгіе годы? Разв это не счастье, что онъ держитъ ея маленькія, теплыя ручки, слышитъ ея мягкій и нжный голосокъ? Быть можетъ, Китти вовсе даже и не желала его видть? ‘О да, да,— бормотала она, прижимая его къ себ.— Прізжай какъ можно чаще,— вотъ все, что мн надо. Это, право, не много, другіе люди имютъ все, что желаютъ, и вовсе не такъ благодарны, какъ была бы я на ихъ мст. Неужели ты въ самомъ дл долженъ хать?’

Долго еще тянулось прощанье, и даже тогда, когда Фицджеральдъ уже исчезъ во мрак ночи, она все еще стояла у воротъ, тщетно силясь осушить глаза, прежде чмъ возвратиться домой, и все время недоумвая, почему судьба такъ жестока къ инымъ и такъ балуетъ другихъ.

Глава VIII.
Снова въ Лондон.

Наступилъ, наконецъ, роковой день выхода перваго нумера новаго журнала, и Фицджеральдъ радъ былъ возможности вздохнуть свободне. Въ теченіе послднихъ двухъ, трехъ недль работа его была дйствительно утомительна. Его сдлали чмъ-то врод фактотума и какъ бы возложили на него отвтственность за все, что бы ни случилось.

— Мистеръ Фицджеральдъ,— говорилъ совершенно растерявшійся Ирпъ, принося ему корректуру статьи самого редактора,— прочтите, пожалуйста, эту фразу: ‘отвратительныя снадобья, которыя постоянно изобртаются и распространяются среди публики подъ именемъ шипучихъ напитковъ’…

— Ну, такъ что-жь?— спрашивалъ Фицджеральдъ.— Въ чемъ же тутъ бда?

— Да, по крайней мр, пятнадцать различнымъ фирмъ прислали намъ публикаціи о своихъ шипучихъ напиткахъ и минеральныхъ водахъ,— въ отчаяніи воскликнулъ агентъ.

— Должно быть, они воображаютъ, что спортсмены страдаютъ неутолимой жаждою,— смясь замтилъ Фицджеральдъ.— Хорошо. Я постараюсь убдить мистера Клерка вычеркнуть эту фразу, если она можетъ казаться оскорбительною.

На другой день появился самъ Скобелль съ корректурою той же статьи въ рукахъ.

— Слушайте-ка, Фицджеральдъ. Взгляните сюда. Ну, на что это похоже? Вдь, этакимъ образомъ вы всполошите всю публику, честное слово! Прочтите-ка, что тутъ написано. ‘Многочисленная и вліятельная группа лицъ, принадлежащихъ къ зажиточнымъ классамъ Англіи, давно уже утратившая страхъ Божій, но еще сдерживаемая въ извстныхъ предлахъ страхомъ передъ подагрою’… Это невозможно, совершенно невозможно! Вы должны просить Клерка уничтожить это мсто. Я, вдь, не разъ говорилъ ему, что не допущу въ своемъ журнал никакой атеистической и радикальной чепухи.

Это было ужь посерьезне, еслибъ Гильтонъ-Клеркъ узналъ, что мистеру Скобеллю доставлялись корректуры статей или что онъ высказывалъ объ ихъ содержаніи какое-либо мнніе, онъ пришелъ бы въ неописанную ярость. Мистеру Вилли приходилось уврять капиталиста, что самый подозрительный умъ не найдетъ даже тни атеизма или радикализма ни въ одной изъ статей, написанныхъ для Семейнаго Журнала, что Гильтонъ-Клеркъ, наврное, изумится такому обвиненію, но что, если кто-нибудь можетъ обидться его случайнымъ замчаніемъ, Клеркъ, конечно, съ удовольствіемъ вычеркнетъ его.

Посл этого разговора Фицджеральдъ спшилъ въ Альбани-стритъ и какъ бы мимоходомъ наводилъ рчь на спорный пунктъ.

— Видите, Фицджеральдъ,— возражалъ Гильтонъ-Клеркъ на его робкія слова,— я издаю журналъ не ради успха публикацій. И какой идіотъ оскорбится подобной невинной шуткой! Мы не можемъ же, наконецъ, приноравливаться во вкусамъ всякихъ микроцефаловъ! Куда вы теперь идете?

— Я иду завтракать!

— А!— замтилъ Гильтонъ-Клеркъ, глядя на него.— Теперь вы, конечно, можете позволить себ эту роскошь, только это неблагоразумно съ вашей стороны. Ничто не портитъ фигуры до такой степени, какъ именно завтраки. Не припомню хорошенько, сколько лтъ я уже ничего не беру въ ротъ отъ одиннадцати утра до восьми вечера, это мое правило. Кстати, не пособите ли вы мн въ одномъ дл? Что бы можно было подарить дам? Какъ бы это вамъ хорошенько объяснить? Не такую вещь, конечно, которая назначается для ежедневнаго обихода, она купитъ ее сама. Съ другой стороны, надо, чтобы эта вещь была красива, однако, не слишкомъ кидалась въ глаза, такъ чтобы не всякій сразу догадался, что это подарокъ.

— Я васъ не совсмъ понимаю,— отвчалъ Фицджеральдъ.

— Это очень трудно объяснить,— задумчиво продолжалъ Клеркъ.— Уже много ломалъ я себ голову надъ этимъ вопросомъ. Я не смю подарить ей золотой вещи, такъ какъ это возбудило бы вниманіе, не могу также прислать что-нибудь изъ мебели или туалетныхъ предметовъ, все это она легко купитъ на деньги своего мужа. Вотъ въ этомъ-то и затрудненіе и я никакъ не найду настоящаго juste milieu. Надо чтобы подарокъ былъ красивъ и, вмст съ тмъ, чтобы это была такая вещь, которую, въ крайнемъ случа, она могла купить сама.

— Что скажете вы о портсигар?— наудачу предложилъ мистеръ Вилли.

Клеркъ расхохотался.

— Не дурно придумано. Вы не очень промахнулись. Только портсигаръ врядъ ли устранитъ неловкіе вопросы. Ну, если вы непремнно хотите завтракать, такъ прощайте. Но помните, будьте осторожны, когда вамъ стукнетъ сорокъ лтъ, вы поблагодарите судьбу, если у васъ сохранились хоть какіе-нибудь признаки таліи.

По своей природ Гильтонъ-Клеркъ вовсе не былъ сатирикомъ и любилъ только легкую шутку, къ тому же, онъ отличался безпечнымъ, хотя и нсколько эгоистическимъ добродушіемъ. Но никогда не приближался онъ до такой степени въ мткой сатир, какъ въ ту минуту, когда совтовалъ бдному Фицджеральду, чуть не умиравшему съ голода, не портить фигуры излишней обжорливостью.

Дло въ томъ, что, несмотря на самую строгую экономію, все достояніе Фицджеральда ограничивалось нсколькими шиллингами, да и т таяли съ ужасающею быстротою изо дня въ день. Поздка въ Ирландію стоила ему около трехъ фунтовъ, отецъ выпросилъ у него еще два фунта для погашенія долга. На остальныя деньги Фицджеральдъ, если не жилъ въ прямомъ смысл слова, то существовалъ въ теченіе послднихъ трехъ недль. Онъ уже отказался отъ своей единственной роскоши — стакана эля за обдомъ.

Пшкомъ ходилъ онъ столько, что это становилось просто невроятнымъ, ему приходилось много бгать взадъ и впередъ по редакціоннымъ дламъ, а ссть въ омнибусъ онъ не ршался. Завтракъ, отъ котораго предостерегалъ его Гильтонъ-Клеркъ, состоялъ обыкновенно изъ сухихъ бисквитовъ, дополняемыхъ иногда однимъ яблокомъ. Онъ пересталъ даже навщать своего друга Росса, потому что не могъ пригласить его, въ свою очередь, на скромную трапезу, состоящую хотя изъ мяса, хлба и пива.

Такъ какъ занятія его въ Семейномъ журнал продолжались уже три недли, ему слдовало бы получить съ редакціи шестнадцать фунтовъ, и еслибъ эти деньги находились въ рукахъ Сайласа Ирпа или самого мистера Скобелля, Фицджеральдъ нисколько не стснился бы потребовать ихъ. Но, такъ или иначе, онъ не могъ бы даже самъ хорошенько опредлить своего чувства, ему было просто невозможно пойти за деньгами къ Гильтону-Клерку, въ чьихъ рукахъ он находились. Онъ былъ увренъ, что Клеркъ выдалъ бы всю сумму сполна, еслибъ зналъ, что онъ въ нужд, и не выплатилъ ее еще до сихъ поръ, наврное, только благодаря природной безпечности. Пойти къ нему и признаться въ своихъ лишеніяхъ — не значило ли это обвинить въ отсутствіи деликатности человка, оказавшаго ему столько пріязни? И Фицджеральдъ безропотно переносилъ свое тяжелое положеніе.

Въ день выхода перваго нумера Семейнаго журнала Гильтонъ-Клеркъ, Фицжеральдъ, Сайласъ Ирпъ и мистеръ Скобелль выхали изъ Лондона на пароход, чтобы отобдать въ Гринич по приглашенію капиталиста. Не одна только перспектива хоть разъ плотно насться приводила мистера Вилли въ прекрасное настроеніе духа. Насколько можно было судить по началу, новое предпріятіе общало блестящій успхъ. Число публикацій, ежедневно присылаемыхъ въ редакцію, было просто изумительно. Первый нумеръ разошелся въ громадномъ количеств, такъ что пришлось оттиснуть еще пятьсотъ экземпляровъ. Обертка, отпечатанная красными буквами по блому фону, была очень эффектна и издали виднлась въ окнахъ магазиновъ. Мистеръ Скобелль говорилъ такимъ тономъ, какъ будто весь, планъ изданія принадлежалъ лично ему, и смялся надъ осторожнымъ напоминаніемъ Ирпа, что книжные магазины всегда любятъ покровительствовать первому нумеру всякаго журнала, но что о результат нельзя даже приблизительно судить, пока не будутъ возвращены непроданные экземпляры. Объ этомъ капиталистъ и слышать не хотлъ. Онъ былъ вполн увренъ въ успх. Зажиточные классы, утверждалъ онъ, не преминутъ убдиться, что новый журналъ неоцнимъ для нихъ, какъ справочная книга. Даже и при средней продаж, выручка отъ шиллинга за нумеръ будетъ, все-таки, значительная. И въ виду этого мистеръ Скобелль великодушно заплатилъ за вс билеты до Гринича.

Фицджеральдъ никогда еще не спускался по Темз, и зрлище это показалось ему величественнымъ. Вечернее солнце разливало мягкій свтъ на массу судовъ, сдой Тоуэръ и пнящуюся воду. Когда же пароходъ причалилъ въ Гринич и Фицжеральдъ вышелъ на балконъ комнаты, занятой вми въ гостинниц, картина, представившаяся его взорамъ, была уже не только величественная, но даже потрясающая. Громадное пространство воды, разстилавшееся передъ нимъ, говорило о близости моря. Мысль Фицджеральда невольно унеслась вдаль, въ Айнишинъ, къ Китти, и вдругъ ему стало невыразимо грустно.

Несмотря, однако, на это, когда все общество сло за роскошную трапезу, и мистеръ Скобелль принялся восхвалять достоинства того или другого вина, имъ заказаннаго, комизмъ ситуаціи невольно бросился въ глаза Фицджеральду. Казалось, что ему предлагаютъ заразъ вс обды, которыхъ онъ былъ лишенъ въ теченіе цлаго мсяца, и что онъ не можетъ ими теперь воспользоваться. Не смшно ли, что человкъ, жившій столько времени почти однимъ воздухомъ, чувствуетъ себя вынужденнымъ отсылать блюдо за блюдомъ, едва прикасаясь къ нимъ или оставляя ихъ вовсе нетронутыми?

‘Завтра,— думалъ онъ,— когда я опять совершенно отощаю около двухъ часовъ, я невольно скажу себ: какой же я былъ дуракъ, что не сълъ вчера еще кусочка тюрбо. А вотъ это вино! Оно, наврное, стоитъ не дешевле двнадцати шиллинговъ за бутылку, а въ бутылк не боле шести стакановъ, значитъ, приходится по два шиллинга за стаканъ. Такимъ образомъ, я выпиваю залпомъ столько денегъ, сколько хватило бы мн на пиво въ теченіе цлой недли. Нтъ, въ человческомъ организм, очевидно, есть какой-то недостатокъ. Когда имешь возможность насться и напиться въ волю, надо бы умть длать запасы для будущаго. На что мн сегодня вся эта роскошь, если завтра я опять буду умирать съ голода?

— Господа,— раздался въ эту минуту голосъ капиталиста,— я пригласилъ васъ въ Гриничъ не для того, чтобы говорить о длахъ, но мн, все-таки, кажется, что мы имемъ полное право поздравить другъ друга съ успхомъ. По моему мннію, мы выпустили въ свтъ весьма изящный, джентльменскій журналъ, и я нисколько не стыжусь его. Мн не совстно, когда онъ лежитъ у меня въ гостинной на стол и кто-нибудь беретъ его въ руки. Я держусь такого мннія: давайте публик хорошій товаръ и берите за него хорошія деньги. Двнадцать шиллинговъ за такую бутылку шампанскаго, по моему, дорого, но вино это не хуже того, что у меня въ погреб, поэтому я и не сержусь. Я стою за все хорошее. Шиллингъ въ недлю — дорого, но всякому пріятно имть въ своей гостинной такую книжку. Журналъ лежалъ вчера въ кабинет моей жены, когда пріхала къ намъ лэди Ипсвичъ, и она тотчасъ же сказала, что непремнно выпишетъ его. Вотъ это я люблю, я хочу, чтобы о немъ говорили въ хорошемъ обществ. Надюсь, Клеркъ, что вашъ другъ Джиффордъ напишетъ о нашемъ изданіи зажигательную статью. Я хотлъ было пригласить его сегодня сюда, но мн казалось, что намъ будетъ лучше однимъ. Не напишете ли вы ему, Клеркъ?

— Мистеръ Джиффордъ,— отвчалъ Гильтонъ-Клеркъ, съ небольшимъ удареніемъ на слов,— очень щепетиленъ. Лучше будетъ предоставить ему самому открыть рзкія достоинства нашего изданія. А, кстати, объ открытіяхъ,— продолжалъ онъ, обращаясь къ Фицджеральду,— читали ли вы рецензію Тни Дафны?

Фицджеральдъ, слегка вспыхнувъ, сознался, что читалъ, но Гильтонъ-Клеркъ, какъ бы не замчая его смущенія, весело засмялся.

— Рецензія совсмъ въ дух Либеральнаго Обозрнія, вся преисполнена диковинныхъ открытій. Тонкія покровы скрываютъ, по мннію критика, имена извстныхъ лицъ, а вся книга — изумительная характеристика жизни и общества современной Англіи!

— Такъ вы читали книгу? И находите ее плохою?— горячо спросилъ Фицджеральдъ. Ему страстно хотлось оправдать себя въ собственныхъ глазахъ.

— Книгу?— сказалъ Гильтонъ-Клеркъ съ добродушной ироніею.— Да разв можно назвать это книгою? Возьмите на два пенса дешеваго остроумія, да на нсколько грошей дерзости, прибавьте два, три политическихъ намека, и наша публика сейчасъ же признаетъ въ вашихъ ничего незначущихъ именахъ живые типы. Какъ поступитъ Джиффордъ относительно нашего журнала — сказать трудно. Быть можетъ, онъ сочтетъ его тривіальнымъ, или слугою мамоны,— онъ, вдь, не особенно долюбливаетъ богатыхъ. Впрочемъ, кто знаетъ! Пожалуй, онъ и тутъ сдлаетъ неожиданное открытіе или обрадуется возможности обратить спортсменовъ къ изученію высшихъ вопросовъ. А ужь когда въ немъ забушевали страсти, онъ похожъ на настоящій ураганъ. Въ такую минуту онъ, кажется, готовъ бы повсить человка только для того, чтобы доказать безразсудство смертной казни.

Вечеръ проходилъ весьма пріятно, кофе и сигары еще боле увеличили благодушное настроеніе собесдниковъ. Скобелль такъ былъ доволенъ джентльменскою вншностью журнала и своими связями съ нимъ, что даже высказалъ намреніе подлиться съ сотрудниками доходомъ, если только онъ будетъ значителенъ.

— Я не алченъ,— говорилъ онъ, откидываясь на спинку кресла и слдя за поднимавшимся дымомъ,— я не поклонюсь золотому тельцу. Я люблю, конечно, чтобы у меня водились деньги, и ихъ у меня много…

— Хорошо бы, еслибъ мы вс могли сказать то же самое,— прервалъ его Клеркъ. Нужно признаться, что замчаніе это было несправедливо, потому что въ эту минуту капиталистъ вовсе не желалъ хвастать своимъ богатствомъ.

— Я хотлъ сказать,— продолжалъ онъ, нсколько укоризненно взглянувъ на Клерка,— что если у меня много денегъ, такъ только потому, что я не расточителенъ. Мн кажется, когда человкъ иметъ хорошо обставленный домъ въ город, отличнаго повара, дорогое вино, экипажъ для жены и уютную дачу, гд онъ можетъ принимать друзей, онъ долженъ быть доволенъ и не желать ничего боле. Я взялся за литературу не для наживы: поэтому повторяю: если журналъ пойдетъ хорошо, я хочу, чтобы это принесло пользу моимъ сотрудникамъ…

— Въ такомъ случа надо будетъ отдать три четверти дохода Фицджеральду,— смясь замтилъ Гильтонъ-Клеркъ,— такъ какъ ему достались и три четверти всего труда.

— Я не хотлъ сказать, что не желаю получить прибыли съ своихъ денегъ,— величественно продолжалъ Скобелль.— Я только утверждаю, что не думалъ о нажив. Мн пріятно, чтобы мое имя было связано съ истинно-хорошимъ дломъ. Мы вс должны стоять за родину. Если есть гд-нибудь государство, гд вы найдете боле молодцеватыхъ мужчинъ, боле красивыхъ женщинъ и лошадей, чмъ въ Англіи, то я вамъ скажу, что не видалъ такой страны. Мн кажется, что намъ живется очень не дурно. Мы можемъ получить въ Лондон лучшее, что есть на свт, если только согласны платить хорошія деньги. Взгляните хоть на Ковентъ-Гарденъ. Чего гамъ нтъ? А тутъ приходятъ разные радикалы и trades-union’исты, начинаютъ возбуждать смуту и подымать сословіе противъ сословія. А по моему, отъ добра — добра не ищутъ. Я нахожу, что нтъ страны, которая управлялась бы лучше нашей. Если мы обязаны этимъ церкви и государству, то я готовъ стоять за нихъ. Мн не нужно вовсе свободы, равенства и всхъ этихъ глупостей. Намъ и безъ нихъ хорошо.

— Вамъ хорошо, Скобелль, а мн нтъ,— невозмутимо замтилъ Гильтонъ-Клеркъ.— Не бойтесь, одирко, мы не направимъ Семейнаго журнала по этому бурному теченію, а будемъ, напротивъ, постоянно доказывать, что все идетъ къ лучшему на нашемъ благословенномъ остров. Теперь же, мн кажется, было бы недурно пойти на станцію желзной дороги.

Въ эту минуту мистеръ Ирпъ, человкъ съ желчною физіономіею, почти не произнесшій ни одного слова во весь вечеръ, взглянулъ на часы.

— Я позволю себ сдлать одно замчаніе,— медленно произнесъ онъ.— Въ скоромъ времени вс начнутъ разъзжаться изъ Лондона.

— Несомннно,— отвчалъ Гильтонъ-Клеркъ, къ которому спеціально обращался Ирпъ.

— Быть можетъ, вамъ случится не разъ напомнить объ этомъ публик,— меланхолически продолжалъ онъ.

— Очень можетъ быть.

— Въ такомъ случа,— нершительно прибавилъ мистеръ Ирпъ,— если вамъ все равно, я попросилъ бы васъ лучше не писать такой статьи. Позволю себ замтить, что это было бы неосторожно. Во всхъ ежедневныхъ газетахъ встрчаются замчанія о пустот Лондона, о наступленіи мертваго сезона, объ отъзд всхъ за границу. Посудите сами, можете ли вы ожидать, что торговцы будутъ присылать объявленія, если въ это самое время вы провозглашаете во всеуслышаніе, что въ город никого нтъ?

— Понимаю!— воскликнулъ Клеркъ, вставая отъ стола.— Вы заботитесь о публикаціяхъ?— Онъ засмялся, положилъ руку на плечо Фицджеральда и вышелъ съ нимъ вмст.— Смотрите же, Фицджеральдъ, не забывайте этихъ замчаній. Ихъ можно бы назвать правилами для редакторовъ газетъ. ‘Поддерживайте церковь и государство, а въ август не напоминайте торговцамъ, что Лондонъ пустетъ’.

— Мы могли бы отпечатать эти правила и вывсить ихъ въ редакціи, какъ руководство для сотрудниковъ,— отвчалъ его товарищъ.

Они вернулись въ городъ, повидимому, очень довольные собою и перспективою, открывавшеюся передъ новымъ журналомъ Когда поздъ приближался къ Чэрингъ-Кроссу, случилось нчто такое, что должно было еще усилить въ ум Фицджеральда благопріятное впечатлніе вечера.

— Вы, конечно, возьмете кэбъ, Фицджеральдъ,— случайно спросилъ его Гильтонъ-Клеркъ.

— Нтъ, я пойду пшкомъ.

— Пшкомъ? До Фольгема?

— По крайней мр, до Фольгемской дороги.

Неизвстно, догадался или нтъ Гильтонъ-Клеркъ изъ этого отвта о состояніи финансовъ Фицджеральда, только нсколько времени спустя онъ сказалъ, повидимому, безъ всякой зарей мысли:

— Кстати, я совершенно забылъ, что вы ничего не получили еще изъ редакціонной сокровищниц. Виновата въ этомъ только моя забывчивость. Зачмъ же вы не напомнили мн?

— О, это ничего!— поспшно сказалъ Фецджеральдъ, безконечно довольный тмъ, что ему не придется напоминать Клеркх о деньгахъ.

— Я дамъ вамъ что-нибудь въ счетъ вашего гонорара. Ну, полноте, не конфузьтесь. Сегодня вечеръ дловой. Мн не слдовало бы быть такъ забывчивымъ.

— Это ровно ничего не значитъ,— повторилъ Фицджеральдъ. Онъ былъ очень радъ, что другъ его самъ вспомнилъ о деньгахъ, и готовъ былъ теперь хоть опять вернуться къ сухимъ бисквитамъ и яблокамъ.

— Въ ваши лта,— продолжалъ Гильтонъ-Клеркъ,— я тоже зналъ, что значитъ безденежье, а иногда и теперь еще знаю, когда мои плательщики неаккуратны. Поэтому я не хочу самъ впасть въ эту ошибку, пока помню. Однако, оказывается, что у меня въ карман всего одинъ или два золотыхъ. Скобелль, будьте такъ любезны, одолжите мн десять фунтовъ. Ирпъ можетъ записать ихъ на мой счетъ.

— Съ удовольствіемъ,— отвчалъ мистеръ Скобелль, хотя онъ казался удивленнымъ, что Фицджеральду не было выдано до той минуты никакого гонорара.

Первою мыслью мистера Вилли посл полученія денегъ было ссть въ омнибусъ, пріхать скоре домой и порадовать Джона Росса, если онъ еще не спитъ, извстіемъ о своемъ неожиданномъ благосостояніи.

Когда Фицджеральдъ вступилъ на дворъ своего жилища, онъ не могъ боле сомнваться, у себя ли Джонъ Россъ или нтъ, такъ какъ изъ его мастерской раздавались громкія и воинственныя псни. Мистеру Вилли только съ большимъ трудомъ удалось достучаться. Ревъ внезапно стихнулъ и дверь распахнулась.

— Войдите, войдите! Что за нелпыя церемоніи? Съ какой стати вздумали вы стучаться?

— Благодаря этому, я слышалъ конецъ вашей псни,— отвчалъ Фицджеральдъ, отыскивая себ стулъ.

— Что же вы подлывали?— спросилъ Россъ, подавая ему кисетъ съ табакомъ.— Что съ вами было?

— Я очень много занимался,— отвчалъ мистеръ Вилли,— за то первый нумеръ журнала, о которомъ я вамъ говорилъ, вышелъ, наконецъ. А теперь я прямо изъ Гринича, гд давали обдъ въ честь этого событія.

— И вы совсмъ трезвы?— въ изумленіи спросилъ Россъ.

— А почему бы и нтъ?

— Да стоитъ ли хать въ такую даль обдать, чтобъ вернуться домой трезвымъ! Однако,— прибавилъ Россъ, критически разглядывая Фицджеральда,— если вы и трезвы, то у васъ щеки свже обыкновеннаго. Въ Лондон не часто попадается такой цвтъ лица! Знаете ли что? Мн хотлось бы срисовать вашу голову. Вы себ продолжайте курить и разсказывать все. что съ вами было, а я поработаю.

Онъ отложилъ въ сторону трубку и взялъ палитру и кисти. Потомъ началъ ходить взадъ и впередъ по комнат, растирая краски и разглядывая голову Фицджеральда съ разныхъ сторонъ.

— У васъ будетъ прекрасная голова, когда вы совсмъ выростете,— внезапно сказалъ онъ.

Фицджеральдъ подумалъ, что пора бы ему, кажется, и перестать расти, но уже настолько привыкъ въ неожиданнымъ выходкамъ своего товарища, что не прерывалъ его. Черезъ мгновеніе Россъ быстро подошелъ къ стн, долго шарилъ въ какомъ-то портфел и принесъ, наконецъ, большой и запыленный фотографическій снимокъ съ картины Джіорджіоне, изображавшей воина во всеоружіи.

— Вотъ какая у васъ будетъ голова въ среднемъ возраст,— сказатъ онъ.

— Такая?— спросилъ Фицджеральдъ.— Но я не вижу ни малйшаго сходства.

— Ну, а я вижу. Это ужь мое. дло. Конечно, у васъ никогда не будетъ такого смуглаго лица, но это ваши носъ, лобъ и ротъ. Гд это только вы нашли въ Ирландіи такой прямой носъ?

— Я думаю, что тамъ столько же подобныхъ носовъ, какъ и везд,— отвчалъ Фицджеральдъ, тщетно стараясь заглянуть на работу своего друга.

— Не врю,— возразилъ Россъ, усердно рисуя и по временамъ посвистывая.— Я, вдь, наблюдалъ рабочихъ, прізжающихъ къ намъ изъ Бельфаста. Вс они на одно лицо, со вздернутымъ носомъ и длинною верхнею губою. И такъ, вашъ диковинный журналъ, наконецъ, вышелъ? Разскажите мн, какъ и что у васъ тамъ было. О выраженіи лица не безпокойтесь. Я пробую только схватить общій колоритъ. Да знаете ли вы, что на вашей голов нтъ двухъ прядей волосъ одного цвта? На что же это похоже? У васъ во всемъ какая-то непослдовательность, которая можетъ просто свести человка съ ума. Ну, такъ что скажете вы мн о вашемъ журнал?

Фицджеральдъ разсказалъ ему все, что случилось, и долго говорилъ о своей удач и радостныхъ надеждахъ на будущее и на успхъ начатаго дла.

— Вотъ что?— сказалъ Россъ, отступивъ на нсколько шаговъ и глядя на свою работу.— Теперь я понимаю, откуда вы взяли такой прекрасный цвтъ лица. Это лучъ надежды. Я увренъ, что есть гд-нибудь на свт юная двица, которая такъ же рада вашему счастью, какъ и вы сами…

Тутъ Россъ внезапно заревлъ какимъ-то невроятно-сиплымъ голосомъ, не спуская, однако, глазъ съ своей работы:

‘И выпьемъ мы добрую, полную чару,

Какъ пили въ минувшіе дни!’

Но это вокальное упражненіе не было результатомъ внутренняго довольства.

— Что это со мною длается?— ворчалъ Россъ, то отступая, то приближаяясь къ картин и яростно кусая кисть.— Вдь, это отвратительно, что я тутъ нарисовалъ. Я пейзажистъ… По крайней мр, я себя такъ называю, но мн, право, кажется, что лучше будетъ, если я все это брошу и примусь размалевывать стны домовъ и лстницы.

— Не волнуйтесь,— сказалъ мистеръ Вилли.— Садитесь и давайте лучше курить и болтать.

Но въ эту самую минуту Россъ приблизился къ картин, однимъ ударомъ кулака прорвалъ ее посредин, уронивъ при этомъ мольбертъ и все, что стояло поблизости. Потомъ, повидимому, облегченный, снялъ палитру съ лвой руки и спокойно положилъ ее на столъ.

— Я неудачникъ,— сказалъ онъ, придвигая стулъ къ столу.— Что бы я ни пытался сдлать, все выходитъ скверно. Вы — другое дло, вы — одинъ изъ счастливцевъ міра сего. Одного только вы не понимаете — удовольствія, которое скрывается на дн стакана добраго шотландскаго виски, а вотъ я такъ понимаю. Но неужели вы въ самомъ дл вообразили, что и упаду духомъ потому только, что не умю рисовать? Да никогда, пока у меня есть трубка и табакъ.

— Да, вдь, это вздоръ!— воскликнулъ Фицджеральдъ, которому уже раньше удалось видть работы своего друга.— Вамъ не слдуетъ такъ говорить. Весь міръ скоро узнаетъ васъ и скажетъ тогда, умете ли вы рисовать или нтъ.

— Да разв я жалуюсь?— отвчалъ Россъ, ставя на столъ стаканъ и воду.— Разв я вою? Видли ли вы, чтобы я валялся когда-нибудь на полу и стоналъ? Да Господь съ вами, я еще въ полномъ ум. Однако, знаете что? Такъ какъ ваша новая машина въ полномъ ходу, вамъ бы хорошо немного и отдохнуть. Пойдемте-ка завтра гулять, и я вамъ покажу въ пяти миляхъ отсюда такое дикое мсто, какого вы не найдете въ самой Канад. Хотите?

— Еще бы,— отвчалъ мастеръ Вилли, но тутъ же прибавилъ:— только не завтра. Мы отложимъ прогулку на нсколько дней, пока я увижу, какъ идетъ у насъ дло.

— Ну, вы, однако, осторожны, какъ шотландецъ,— смясь замтилъ его другъ.— Пью за процвтаніе журнала, за васъ и за всхъ хорошихъ людей. Да будутъ какъ можно дальше отъ насъ вс напасти!

Глава IX.
Стсненное положеніе.

Пылкія надежды, возбужденныя большимъ спросомъ на первый нумеръ Семейнаго Журнала, быстро угасли. Множество непроданныхъ экземпляровъ было возвращено въ редакцію, и (что было всего хуже) минимумъ продажи, на который разсчитывали, судя по первому нумеру, понижался все боле и боле. Среди этихъ безотрадныхъ обстоятельстъ мистеръ Скобелль держалъ себя какъ герой, никого не обвинялъ, самъ не пугался и даже не терялъ надежды. ‘И Римъ былъ построенъ не въ одинъ день,— постоянно твердилъ онъ.— Шиллингъ, вдь, не пустяки. Положимъ даже, публика не станетъ покупать нашего журнала,— во всякомъ случа мы будемъ знать, что сдлали все, что могли. Краснть тутъ нечего. Надо умть довольствоваться сначала малымъ. Не забывайте, что шиллингъ, все-таки, шиллингъ’.

Гильтонъ-Клеркъ, напротивъ, страшно упалъ духомъ, былъ раздражителенъ и старался свалить всю отвтственность за неудачу на плохое веденіе дла. О журнал, по его мннію, не достаточно заботились, слишкомъ мало тратили денегъ на публикаціи. Ясно было, что онъ считаетъ дло проиграннымъ, и Фицджеральду нужно было много такта, чтобъ убдить его исполнять хоть сколько-нибудь свои редакторскія обязанности. Клеркъ оставался, попрежнему, въ пріятельскихъ отношеніяхъ съ своимъ молодымъ помощникомъ, и Фицджеральдъ часто съ удовольствіемъ слушалъ его остроумныя разсужденія, и жаллъ, что человкъ, который говоритъ такъ хорошо, пишетъ такъ мало. Однажды онъ позволилъ себ намекнуть на это самому Гильтону-Клерку. Они гуляли въ это время въ Гайдъ-парк.

— Вы говорите о какомъ-нибудь большомъ труд?— спросилъ Клеркъ.— Не думаю, чтобъ наша публика это любила, она теперь предпочитаетъ статьи. Можетъ быть, я напишу что-нибудь современемъ, ну, хоть, напримръ, Размышленія о брачной жизни. Только вы на это скажете мн, что къ работ на такую тему нужно прежде подготовить себя женитьбой.

— Что-жь, это было бы не дурно.

— Сомнваюсь. Я никогда не женюсь. Жизнь можно еще выносить подъ условіемъ, чтобы человка окружала атмосфера ‘возможностей’. Когда же онъ женится, судьба его ршена, жизнь завершилась, вся поэзія исчезла…

— Да что вы называете поэзіею?— откровенно спросилъ Фицджеральдъ.— Ухаживаніе за чужою женой?

— Я догадываюсь, мистеръ Фицджеральдъ, что былъ, вроятно, когда-нибудь нескроменъ въ вашемъ, присутствіи. Но такъ какъ вы не знаете имени дамы съ портсигаромъ, то большой бды въ этомъ нтъ. Что-жь длать? Одинъ любитъ скромную поселянку, другой предпочитаетъ свтскую женщину, остроумную, отважную, ловкую и красивую. Не будемъ же объ этомъ спорить,— прибавилъ онъ все такъ же небрежно, но уже добродушне.— Дло въ томъ, что я въ очень затруднительномъ положеніи. Не помню, кто говаривалъ: ‘Мой умъ — мое царство’. Такъ вотъ мое-то царство становится подчасъ очень непокорнымъ и какъ будто старается меня свергнуть. Для поправленія бды я хочу удалиться на время въ Дувръ и думаю ухать сегодня же.

— А статья для завтрашняго нумера?— воскликнулъ Фицджеральдъ.

— О, что-нибудь найдете, да напечатайте хоть одно изъ вашихъ Признаній молодаго человка. По моему, это прекрасныя вещицы. Пожертвуйте одною изъ нихъ для меня, а я когда-нибудь, въ свою очередь, выручу васъ.

Это было послднее свиданіе ихъ передъ отъздомъ Гильтона-Клерка изъ Лондона. Вскор Фицджеральдъ увидалъ, что, за отсутствіемъ редактора, вся работа пала на его плечи. Лишь изрдка присылались изъ Дувра отдльныя статейки, но он были незначительны и мало интересны. Но онъ все еще не сознавался самому себ, что поведеніе его друга отличается крайней неделикатностью. Мистеръ Вилли трудился изо всхъ силъ, терпливо сносилъ ворчанье Скобелля на отсутствіе редактора, пожертвовалъ не только однимъ, но даже нсколькими Признаніями молодаго человка, и старался въ своихъ длинныхъ письмахъ къ Китти изображать дла въ наилучшемъ свт.

Одно только для него было тяжело: онъ снова былъ безъ гроша. Узжая, Клеркъ не сдлалъ ни одного намека на денежныя дла, хотя къ этому времени уже значительно задолжалъ Фицджеральду, не получившему за всю свою работу по журналу ничего, кром тхъ десяти фунтовъ, которые Клеркъ передалъ ему на возвратномъ пути изъ Гринича. При всей экономіи, деньги таили изо дня въ день. Что Клеркъ получалъ всю сумму сполна, мсяцъ за мсяцемъ, было хорошо извстно Фицджеральду по нкоторымъ обмолвкамъ Ирпа. Его глубоко огорчало невниманіе Клерка, но онъ, попрежнему, молчалъ, работалъ за двоихъ и не терялъ надежды.

Въ одинъ прекрасный вечеръ онъ сидлъ въ своей комнат, немного унылый, такъ какъ уже два дня не получалъ отъ Китти никакихъ извстій, какъ вдругъ услыхалъ на лстниц шаги своего друга-художника. Россъ узжалъ на нкоторое время изъ Лондона, чтобы снимать виды съ береговъ Темзы, и уединенная квартира на Фольгемской дорог стада еще уединенне посл его отъзда. Фицджеральдъ чрезвычайно обрадовался, услыхавъ его бодрые шаги. Вскор Россъ вошелъ въ комнату и, казалось, однимъ взглядомъ охватилъ все положеніе длъ.

— Что съ вами, дружище?— спросилъ онъ.— Слишкомъ много работаете? Или, быть можетъ, это происходитъ отъ лондонскаго воздуха? Ужь не горюете ли вы о какой-нибудь юной красавиц?

— Должно быть, слишкомъ много работаю,— отвчалъ Фицджеральдъ съ повеселвшимъ лицомъ.— журналъ нашъ идетъ, какъ вамъ извстно, не особенно хорошо. Я уже предлагалъ статьи въ другія изданія, но легче, кажется, пролзть въ игольное ушко, чмъ найти литературную работу въ Лондон…

— Успете, еще есть время,— ободрительно сказалъ Россъ.— Только вотъ лицо ваше что-то нехорошо выглядываетъ!

Онъ подозрительно посмотрлъ вокругъ себя.

— А гд же вашъ ужинъ?— внезапно спросилъ онъ.

Фицджеральдъ вспыхнулъ.

— Ужинъ? Да, вдь, еще нтъ девяти часовъ,— торопливо отвчалъ онъ.

— Нтъ, ужь скоро десять. Слушайте-ка, пріятель, пойдемте ко мн, я вамъ кое-что покажу. Одинъ мой знакомый прислалъ мн цлую штуку вяленой лососины, а если вы ея еще не дали, то не знаете до сихъ поръ, какъ милостиво Провидніе къ намъ, смертнымъ. Идемте же, и я вамъ дамъ такой кусочекъ, отъ котораго у васъ слюнки потекутъ.

Онъ не хотлъ слышать никакихъ извиненій и увлекъ за собою Фицджеральда, потомъ зажегъ газъ, затопилъ печь, накрылъ столъ, принесъ стаканы и бутылки, и принялся жарить рыбу, все время услаждая слухъ своего пріятеля отрывками шотландскихъ мелодій, которые то плъ, то насвистывалъ. Видно было, что онъ находится въ прекрасномъ настроеніи духа или хочетъ, по крайней мр, казаться веселымъ.

Сложивши, наконецъ, горячую рыбу на тарелку, онъ поставилъ ее на столъ и придвинулъ два стула.

— Теперь садитесь-ка и давайте ужинать,— сказалъ онъ.

— Кстати, я хочу предложить вамъ нескромный вопросъ. Есть у васъ деньги?

Онъ хлопоталъ около стола, стараясь не замчать смущенія своего друга.

— Не много,— былъ лаконическій отвтъ, сопровождаемый неискреннимъ смхомъ.

— Я, вдь, не занимать у васъ хочу,— сказалъ Россъ, устремивъ на него проницательные глаза.

— У меня есть еще четыре шиллинга,— отвчалъ Фицджеральдъ. Нельзя назвать это богатствомъ, но все же съ этимъ не умрешь съ голоду.

— Вы вполн уврены въ этомъ?— спросилъ Россъ, длая видъ, будто все его вниманіе поглощено разрзываніемъ лимона.— А мн такъ кажется, что вы уже умираете съ голоду. За то я въ настоящее время богатъ, и такъ какъ это случается со мною очень рдко, то мн и хочется испытать, что чувствуетъ человкъ. когда онъ можетъ предложить взаймы фунтъ или два. Представьте себ, какое на мою долю выпало счастье. Сижу я надняхъ подъ вечеръ передъ какой-то гостинницею, покуриваю себ трубку и не длаю ровно ничего. Слушайте, говорю я вдругъ хозяину, снимите-ка вашу вывску, я вамъ ее, пожалуй, выкрашу. Онъ принесъ лстницу и снялъ вывску, я чисто вымылъ ее и, знаете, просто увлекся работой. Нарисовалъ я ему солдата въ красномъ мундир, около него нсколько деревьевъ, на заднемъ план гостинницу и озарилъ все это лучемъ солнца. Увряю васъ, вышло очень красиво. Въ этотъ самый вечеръ — надо же быть такому счастью!— прізжаетъ какой-то господинъ и проситъ напоить лошадь. Потомъ начинаетъ разспрашивать хозяина насчетъ вывски, а онъ возьми, да и пригласи его посмотрть мои наброски. Самого меня, надо вамъ сказать, не было въ это время дома. Ну, въ конц-концовъ, господинъ этотъ купилъ дв мои картинки по десяти фунтовъ за штуку, словомъ, за двадцать фунтовъ пару, и если половина этой суммы можетъ быть вамъ полезна, возьмите ее, и желаю вамъ дожить до того времени, когда я потребую ее назадъ.

Фицджеральдъ былъ глубоко тронутъ этимъ поступкомъ почти совсмъ чужаго человка.

— Ужь не спсивитесь ли вы?— рзко спросилъ Россъ, не слыша отъ него отвта.

— Не знаю, какъ и благодарить васъ,— сказалъ, наконецъ, Фицджеральдъ.— Вы необыкновенно добры. Я бы безъ церемоніи принялъ ваше предложеніе, еслибъ дйствительно нуждался.

— Какъ долго надетесь вы прожить на четыре шиллинга?— спросилъ Россъ.

Фицджеральдъ принялся объяснять ему, что со дня на день ждетъ уплаты крупной суммы.

— Да мн кажется, что вы просто съ ума сошли!— воскликнулъ Россъ.— Умирать съ голоду для того только, чтобы пощадить чувства другаго человка. Да пусть онъ начнетъ съ того, что пощадитъ васъ. Глупости, дружище, требуйте деньги какъ можно скоре. Я бы сто разъ спросилъ ихъ, прежде чмъ согласиться умереть съ голоду. Нечего сказать, хороши вы были, когда я вошелъ къ вамъ въ комнату!

— О, вы не знаете, сколькимъ я обязанъ Гильтону-Клерку,— весело отвчалъ мистеръ Вилли.— Вотъ я теперь на дл увидалъ, какъ трудно найти доступъ въ лондонскій литературный міръ. А благодаря Клерку, я сразу получилъ занятіе.

— Да на какой чортъ вамъ занятіе, если за него не платятъ!

— Но, вдь, деньги на лицо. Мн стоитъ только спросить ихъ.

— Ну, такъ, ради самого Бога, спрашивайте же ихъ какъ можно скоре,— сказалъ энергическій Россъ.— Я не желаю вовсе присутствовать на вашихъ похоронахъ. Очень мн будетъ пріятно знать, что вы лежите надъ моей головой въ деревянномъ ящик! Не видать вамъ тогда больше ни вяленой рыбы, ни эля, ни длинныхъ писемъ отъ нкой юной двицы! Ужь не о ней ли вы сокрушаетесь?— рзко прибавилъ онъ.

— Нтъ, нтъ, въ этомъ отношеніи все идетъ хорошо,— бодро отвчалъ Фицджеральдъ.— Да и вообще все прекрасно. Я постараюсь жить какъ можно доле на свои четыре шиллинга, а если не получу къ этому времени извстія отъ Гильтона-Клерка, напишу ему насчетъ денегъ. Ну, а пока давайте курить и покажите-ка мн наброски, которые вы привезли съ собою изъ вашей экскурсіи по Темз.

Они зажгли трубки, но, прежде чмъ пойти за рисунками, Россъ досталъ изъ какого-то темнаго угла двухъ дикихъ утокъ и подалъ ихъ Фицджеральду.

— Берите,— сказалъ онъ,— это лучше всякихъ картинъ.— Унесите ихъ съ собою, если вы уже ршились уморить себя съ голоду. Красивыя птицы, не правда ли? Вотъ вамъ и доказательство, какъ хорошо имть около себя ружье, когда рисуешь виды.

— Если только вы принесете съ собою виски,— смясь сказалъ мистеръ Вилли,— мн кажется, что я могу пригласить васъ завтра откушать со мною.

— Хорошо,— серьезно отвчалъ Россъ.— Хоть обдать, хоть ужинать — мн все равно, а на слдующій день соберемся опять, если вамъ удобно. Я хочу, чтобы вы хоть два раза поли вплотную, прежде чмъ вы превратитесь въ трупъ, а одной дикой утки для двухъ совершенно достаточно. Какая жалость, что со мной не было собаки! Сколько разъ слышалъ я, какъ утки копошатся въ тростник, а потомъ вдругъ взовьются съ шумомъ, похожимъ на полицейскую трещотку!

— Ну, а гд же ваши рисунки?— спросилъ Фицджеральдъ.— Я полагаю, вы что-нибудь да наработали, пока находились около рки.

— Работалъ ли я? Да Богъ съ вами, для чего же я здилъ туда? Прежде всего, я нарисовалъ вывску и, надо сказать, весьма хорошо и добросовстно, потомъ набросалъ до пятнадцати эскизовъ и сдлался на двадцать фунтовъ богаче, чмъ былъ. Вернулся я какъ разъ во время, чтобы увидать, какъ одинъ юный идіотъ погибаетъ отъ недостатка предметовъ первой необходимости. Теперь слушайте же: если вы не хотите взять десяти фунтовъ, которые я вамъ предлагаю, я не отстану отъ васъ, пока вы не напишите Клерку и не потребуете отъ него денегъ.

Россъ дйствовалъ такъ настоятельно, что передъ своимъ уходомъ Фицджеральдъ долженъ былъ общать ему, въ случа, если не получитъ утромъ извстій, написать въ Дувръ и напомнить Гильтону-Клерку, что даже самая выносливая лошадь нуждается иногда въ щепотк овса.

Глава X.
Новые друзья.

Какъ разъ въ это время случилось событіе, маловажное само по себ, но значительное по своимъ послдствіямъ. Въ числ тхъ Признаній молодого человка, которыя вынужденъ былъ помстить въ Семейномъ журнал Фицджеральдъ, за неимніемъ боле существеннаго матеріала, находилось одно, озаглавленное: Обь убійствахъ. Въ стать этой изображались, главнымъ образомъ, сомннія, которыя овладли молодымъ охотникомъ, когда онъ внезапно раздумался надъ тмъ, позволительно ли истреблять красивыхъ и невинныхъ тварей для одного своего удовольствія, его сожалніе, когда онъ видитъ ихъ безжизненными, обрызганными кровью или тщетно старающимися улетть съ подстрленными крыльями, его думы по поводу того, что длать ему, если, случайно ранивъ морскую птицу, въ которой жизнь держится еще упорне, онъ вынужденъ хладнокровно заколоть это прелестное, трепещущее созданіе? Забудетъ ли онъ хоть когда-нибудь нмой упрекъ этихъ угасающихъ глазъ? Съ другой стороны, говорилось дале въ стать, не слдуетъ предаваться и этому чувству до болзненности. Жить насчетъ чужой жизни — законъ природы. Вся статья была, такимъ образомъ, результатомъ внутренней борьбы между Фицджеральдомъ — страстнымъ охотникомъ и Фицджеральдомъ — литераторомъ, одареннымъ чуткимъ и поэтическимъ чувствомъ.

Весьма вроятно, что полная невозможность примирить этихъ двухъ людей все боле и боле уяснялась автору по мр развитія статьи, и невольно закончилъ онъ ее описаніемъ охоты среди скалъ южной Ирландіи. Возможно ли останавливаться надъ разршеніемъ какихъ-либо вопросовъ въ такомъ мст и при такихъ условіяхъ? Атлантическій океанъ съ шумомъ бьется у подножья скалъ, солнце озаряетъ яркими лучами всю окрестность, таинственный мракъ наполняетъ прибрежныя пещеры. Все это должно разогнать всякія метафизическія умозрнія и заглушить слабый голосъ совсти. Словомъ, если въ начал статьи изображалась съ величайшею живостью картина внутренней борьбы образованнаго человка, то послднее слово, все-таки, осталось за страстнымъ охотникомъ, ученикомъ Анди Скакуна.

На другой день, посл появленія этой статьи, въ редакцію было доставлено слдующее письмо:

‘Мистриссъ Четвиндъ была бы весьма обязана редактору Семейнаго журнала, еслибъ онъ согласился сообщить ей имя и адресъ автора статей, озаглавленныхъ Признаніями молодаго человка‘.

Фицджеральдъ зналъ по опыту, сколько людей имютъ привычку писать въ редакціи по ничтожнйшему поводу, и не обратилъ ни малйшаго вниманія на эту записку, а въ качеств помощника редактора вжливо отвчалъ, что редакція не считаетъ себя въ прав длать подобныя сообщенія.

На другой же день была принесена новая записка:

‘Сэръ! Прошу васъ извинить мою навязчивость и позволяю себ думать, что вы не отказали бы тетушк въ ея просьб, еслибъ знали вс обстоятельства. Тетушка — женщина уже старая, испытавшая большое горе. Она очень заинтересовалась статьями, о которыхъ идетъ рчь, такъ какъ он напомнили ей человка очень дорогаго. Скажу откровенно, что ей было бы весьма пріятно познакомиться съ ихъ авторомъ, хотя бы только для того, чтобы поблагодарить его за доставленное удовольствіе. Я уврена, что онъ не отказался бы пожертвовать нсколькими минутами своего досуга, еслибъ узналъ о нашей просьб.

‘Готовая къ услугамъ Мэри Четвиндъ’.

Финджеральдъ обратилъ на эту записку уже боле вниманія и даже тщательно перечелъ ее, любуясь красивымъ почеркомъ. Нтъ сомннія, что при другихъ обстоятельствахъ онъ не задумался бы принять это простое, добродушное приглашеніе. Но теперь онъ вовсе не былъ расположенъ длать новыя знакомства. Ни одной строчки отвта не получилъ онъ еще изъ Дувра, и его четыре шиллинга превратились уже въ восемнадцать пенсовъ. Китти находилась въ Дублин, ангажаментъ ея окончился и дальнйшая будущность была довольна неопредленна. Наконецъ, если сказать правду, даже костюмъ его былъ слишкомъ поношенъ для утренняго визита. Вслдствіе всего этого онъ написалъ отъ лица редактора формальный отвтъ, которымъ увдомлялъ миссъ Четвиндъ, что ея записка уже переслана неизвстному сотруднику. Посл этого онъ счелъ вопросъ совершенно поконченнымъ.

Два дня спустя, въ числ писемъ, ожидавшихъ его въ редакціи, оказалось одно изъ Дувра. Съ жадностью распечаталъ онъ его.

‘Милйшій Фицджеральдъ, не торопитесь, пожалуйста, я все улажу. Вашъ Гильтонъ-Клеркъ.— P. S. Посылаю при этомъ небольшую статью’.

Фицджеральдъ долго глядлъ на письмо, не зная, что и подумать. Въ самомъ разгар его недоумній появился Скобелль, повидимому, въ сквернйшемъ настроеніи духа.

— Послушайте, это ни на что не похоже,— началъ онъ, снимая шляпу и садясь на стулъ,— я ужь слишкомъ долго… слишкомъ долго смотрлъ на все сквозь пальцы.

— На что именно?— спокойно спросилъ собесдникъ.

— Вы очень хорошо знаете, на что… Я не намренъ тратить деньги только для того, чтобъ доставлять удовольствіе кому бы то ни было. Поступать со мною такъ — нечестно, ее по-джентльменски. Журналъ нашъ падаетъ съ недли на недлю, продажа все уменьшается,— надо сказать, что она никогда и не была значительна,— а теперь, вроятно, скоро совсмъ прекратится. И за все это я плачу деньги человку, который живетъ для своего удовольствія въ Дувр! Этого я не потерплю, это вздоръ! Я плачу ему жалованье, значитъ, онъ мой слуга и долженъ исполнять свою работу.

— Но, вдь, онъ и тамъ пишетъ,— возразилъ Фицджеральдъ.

— Я только что получилъ отъ него рукопись.

— Сдлайте одолженіе, не старайтесь и вы меня морочить…

— Извините, пожалуйста, никто не хочетъ васъ морочить,— прервалъ его Фицджеральдъ, вспыхнувъ отъ гнва.— Къ тому же, если вы недовольны Гильтономъ-Клеркомъ, не угодно ли вамъ высказать это ему самому. Я за него не отвчаю.

— Здсь, кажется, никто ни за что не отвчаетъ,— закричалъ мистеръ Скобелль,— а журналъ, все-таки, идетъ къ чорту, вотъ въ чемъ бда. Я трачу каждую недлю большія суммы, и никто за нихъ не отвчаетъ.

У мистера Вилли чуть было не вырвалось замчаніе, что весьма незначительная доля денегъ мистера Скобелля попала въ его карманъ, но онъ во время сдержался.

— Разв Гильтонъ-Клеркъ отрицалъ когда-нибудь свою отвтственность?— горячо спросилъ онъ.— Редактору вовсе нтъ необходимости постоянно быть на лицо. Если журналъ идетъ плохо, это весьма печально, но я думаю, что вы смотрли на него, какъ на коммерческую спекуляцію, а ужь тутъ безъ риска не обойдешься. По моему мннію, Гильтонъ-Клеркъ писалъ для журнала весьма хорошія статьи, да, наконецъ, одно имя его, какъ редактора, много значитъ…

— Послушайте, Фицджеральдъ,— началъ Скобелль боле мягкимъ тономъ,— я, вдь, не на васъ жалуюсь. Вы свою работу исполняете довольно хорошо… да, надо правду сказать, и работу Клерка, кстати. Заступайтесь за него, если хотите, я же повторяю, что недобросовстно пренебрегать такъ дломъ. Вдь, я плачу ему деньги, чортъ возьми, а онъ беретъ ихъ и веселится себ въ Дувр. Еслибъ вы получали его жалованье, я понялъ бы, почему вы его защищаете. А потомъ еще это постоянное важничанье: любезнйшій Скобелль!… Повторяю, что онъ беретъ мои деньги и что все это мн надоло по горло.

— Я думаю,— медленно произнесъ молодой человкъ, точно собираясь съ духомъ,— что еслибъ Клеркъ зналъ о вашемъ неудовольствіи, онъ не согласился бы продолжать журналъ. Я увренъ, что онъ просилъ бы васъ немедленно превратить его.

— Неудовольствіе!— воскликнулъ Скобелль съ неподдльнымъ негодованіемъ.— Разв я не имю основанія быть недовольнымъ? Разв я не рискую своимъ капиталомъ?

— Но, вдь, эта возможность должна была представиться вамъ, когда вы начинали дло.

— Да знайте, наконецъ, что я вовсе не интересуюсь спросомъ и предложеніемъ и всми этими модными пустяками,— нсколько некстати сказалъ Скобелль.— Никакія теорій не могутъ сдлать потерю денегъ пріятною, и вотъ я и спрашиваю себя: зачмъ будешь ты, Скобелль, продолжать это дло? Мн-то какая отъ него польза? При всхъ моихъ затратахъ никто не знаетъ даже, что это мое изданіе, это изданіе Клерка, его имя повторяется всми, если вообще кто-нибудь вспоминаетъ о нашемъ журнал. Бда только въ томъ, что никто о немъ и не думаетъ. Въ клуб онъ остается неразрзаннымъ. Я спрашиваю знакомыхъ о статьяхъ, которыя помщены у насъ, и никто о нихъ ничего не знаетъ! Такъ на что же онъ мн нуженъ? Да, наконецъ, когда я написалъ недавно статью о новомъ сорт шампанскаго, ввезеннаго въ Англію однимъ изъ моихъ пріятелей, я не могъ даже добиться, чтобъ ее помстили въ собственномъ моемъ журнал! Это мн нравится! Клеркъ взялъ да и вычеркнулъ мою статью, не говоря мн ни одного слова.

— О! нтъ,— быстро возразилъ Фицджеральдъ,— это я ее вычеркнулъ.

— Вы?— спросилъ Скобелль, устремивъ на него негодующій взглядъ.

— При самомъ начал журнала ршено было не допускать никакого личнаго вліянія,— почтительно, но, вмст съ тмъ, холодно отвчалъ молодой человкъ.— Это вредно для всякаго изданія. Одной статьи, которую публика заподозритъ, достаточно, чтобъ погубить его…

— А далеко оно теперь отъ гибели?— презрительно спросилъ Скобелль.

— Я поступилъ такъ, какъ мн казалось правильнымъ,— отвчалъ Фицджеральдъ,— и не хочу снимать съ себя отвтственности. Такъ поступилъ бы и Клеркъ. Я дйствовалъ отъ его имени, хотя и не могъ спросить его разршенія. Но, если вы недовольны журналомъ вообще или моей долею участія въ немъ, для этого есть очень простое средство, по крайней мр, насколько дло касается меня. Вы можете считать мое мсто свободнымъ, начиная съ настоящей минуты.

Онъ всталъ. Скобелль какъ бы растерялся на мгновенье, но вслдъ затмъ сказалъ:

— Садитесь, подождите немного. Васъ я, вдь, ни въ чемъ не виню. Вы сдлали все, что могли, работали за всхъ. Я только жалю, что мы не назначили съ самаго начала васъ редакторомъ и не сберегли гонорара Клерка.

— Если принять въ соображеніе, что мысль объ изданіи принадлежитъ ему,— началъ было Фицджеральдъ, но Скобель, видимо, желалъ умиротворить его и не далъ ему даже договорить.

— Скажу боле: если мн вообще приходилось слышать хоть что-нибудь о нашемъ журнал, то именно только о вашихъ статьяхъ. Мистриссъ Четвиндъ сообщила мн вчера, что уже обращалась къ вамъ письменно. Вотъ это я люблю. Мн пріятно, когда мое имя связано съ чмъ-нибудь, о чемъ говорятъ въ хорошемъ обществ. Каюсь въ этой слабости, люблю говорить о журнал и слушать, какъ его хвалятъ порядочные люди. Я сказалъ мистриссъ Четвиндъ, что вы съ удовольствіемъ навстите ее.

— Я не зналъ, что это входитъ въ кругъ моихъ обязанностей,— нсколько сухо отвтилъ Фицджеральдъ.

— Что такое?— спросилъ Скобелль, выпучивъ глаза.

— Да длать визиты незнакомымъ людямъ. Съ какой стати долженъ я идти къ мистриссъ Четвиндъ? Я даже имени ея никогда не слыхалъ.

— Господь съ вами! Никогда не слыхали имени Четвиндовъ?— воскликнулъ Скобелль.— Да во всемъ Лондон нтъ людей боле извстныхъ, лучшее общество гордится ихъ знакомствомъ. До самой смерти ея племянника мистриссъ Четвиндъ можно было встрчать всюду, о ея муж вы, конечно, слыхали. Сама она урожденная Барри, изъ Корка, и очень обрадовалась, узнавъ, что вы ея соотечественникъ. Не знать Четвиндовъ! Увряю васъ, что вы будете отъ нихъ въ восторг. Наконецъ, я самъ сведу васъ туда, если хотите.

Но Фицджеральдъ не только отклонилъ это великодушное предложеніе, но даже далъ понять, что ему было бы гораздо пріятне вовсе не длать визита этимъ незнакомымъ людямъ. Тогда Скобелль, видимо общавшій мистриссъ Четвиндъ привезти въ ней жолодаго человка, избралъ другой путь и обратился къ его великодушію. Оказалось, что старушка недавно лишилась племянника, который наполнялъ всю ея жизнь. Она усыновила его, оставила ему по завщанію все, что ей принадлежитъ (сестра его, Мэри Четвиндъ, уже раньше обезпечена) и подарила ему небольшое имніе въ Коркскомъ графств, на берегу залива Бэнтри. Паденіе съ лошади въ Виндзорскомъ парк положило конецъ всмъ надеждамъ, и съ той поры старушка, казалось, вся ушла въ свое горе и интересуется, главнымъ образомъ, только тмъ, чмъ занимался прежде ея племянникъ. Она знаетъ все, что касается охоты, выписываетъ вс спортсменскіе журналы. Неизвстно, почему ей пришло въ голову, что Признанія молодаго человка, именно изъ такихъ статей, какія могъ бы написать ея любимый племянникъ, еслибъ онъ взялся за литературу. Удивительно ли посл того, что ей захотлось познакомиться съ ихъ авторомъ? Неужели же будетъ такая громадная жертва съ его стороны посвятить какихъ-нибудь десять минутъ своего досуга старушк, столько пострадавшей? Результатомъ просьбы Скобелля было общаніе Фицджеральда сдлать на слдующій день визитъ мистриссъ Четвиндъ въ ея дом, въ Гайдъ-парк.

Ну, а до тхъ поръ? До тхъ поръ — ничего, онъ, вдь, уже убдился въ томъ, что кокосовые орхи съ кускомъ свжаго хлба отличное средство обманывать голодъ, а въ карман у него еще находилось нсколько мелкихъ денегъ. Возвращаясь по вечерамъ въ свою квартиру, онъ изъ предосторожности рано тушилъ свчу и ложился спать, для того чтобы Джонъ Россъ не зналъ, что онъ уже дома. Хуже всего было то, что эти крайнія лишенія вызывали въ немъ страшную сонливость, а такъ какъ человческій мозгъ склоненъ рисовать самыя мрачныя картины именно по ночамъ, то Фицджеральда преслдовала, главнымъ образомъ, неотвязчивая мысль о грозившей ему необходимости пойти къ закладчику. Ему представлялось, какъ этотъ человкъ посмотритъ на него, какъ его собственное смущеніе выступитъ краскою на лиц! А что, если его сочтутъ за вора? Нтъ, этого онъ не можетъ сдлать. Къ закладчику онъ не пойдетъ, лучше выйдетъ онъ на улицу и предложитъ первому прохожему купить его сапоги. Къ тому же (эта утшительная мысль всегда зарождалась въ немъ съ первымъ лучемъ дневного свта) у него еще есть нсколько пенсовъ, кокосовые орхи и хлбъ — пища недорогая, а почемъ знать, можетъ быть, Гильтонъ-Клеркъ уже потрудился счесть и выслать ему сумму своего долга.

Въ четыре часа на слдующій день Скобелль зашелъ въ редакцію и предложилъ Фицджеральду похать вмст съ нимъ къ старушк. Во время пути онъ старался растолковать своему товарищу вс преимущества хорошаго знакомства. Для молодаго человка это даже вещь въ высшей степени важная. Правда, что у Четвиндовъ нтъ уже боле такихъ пріемовъ, какъ при жизни племянника, но, все-таки, ихъ домъ посщается хорошими людьми, такими, съ которыми полезно быть знакомымъ. Фицджеральдъ, испытывавшій что-то врод чувства невольника, котораго везутъ на базаръ, не произносилъ ни слова. Онъ ровно ничего не лъ съ самаго утра, быть можетъ, это обстоятельство заставляло его смотрть на перспективу знакомства съ ‘хорошими людьми’, какъ на что-то довольно непроизводительное.

Тмъ не мене, уже черезъ нсколько минутъ онъ былъ очень радъ, что похалъ, такъ какъ пришелъ въ истинный восторгъ отъ старой дамы, которая сидла въ кресл у окна, обложенная подушками. Онъ забылъ покровительственный тонъ Скобелля, забылъ даже его присутствіе: до такой степени увлекся онъ маленькой, изящной женщиной съ блоснжными волосами, говорившей мягко, нсколько грустно, и, кром того, съ слабою интонаціею, свидтельствовавшею о томъ, что и ей были не чужды въ молодые годы зеленые берега Ирландіи. Бывалъ ли онъ въ Бэнтри? спросила она. О, конечно!— А въ Гленгариф?— Точно также!— А объ мстечк Boat of Harry онъ даже, вроятно, и не слыхивалъ?

Старушка нсколько замялась, называя это послднее мсто, а когда Фицджеральдъ отвчалъ, что дйствительно не знаетъ его, она съ минуту помолчала, и ему показалось, что глаза ея затуманились, а губы слегка дрожали. Но это продолжалось всего только одинъ мигъ. Старушка вскор опять повеселла, сказала, что изъ его статей видно, какой онъ знатокъ спорта, и выразила удивленіе, что онъ успваетъ столько писать, если вся его жизнь проходитъ среди природы.

— Теперь всему этому конецъ,— отвчалъ молодой человкъ.— Я продалъ себя въ рабство.

— И чувствуете себя, конечно, одинокимъ въ Лондон?

— Да, нсколько!

— Вы скоро найдете друзей,— утшала его старушка.— Но гд это пропадаетъ Мэри?— прибавила она тутъ же.

Въ эту самую минуту, точно въ отвтъ на ея вопросъ, отворилась дверь, въ комнату вошла молодая двушка и поздоровалась съ Скобеллемъ.

— Мистеръ Фицджеральдъ,— сказала старушка,— позвольте мн представить васъ моей племянниц.

Онъ увидалъ передъ собою высокую молодую двушку, съ ясными, поразительно проницательными, но, вмст съ тмъ, веселыми глазами, красивымъ лицомъ и энергическимъ выраженіемъ. Въ цломъ, первое впечатлніе, которое произвела на него молодая двушка, не было вполн пріятно. Въ женщинахъ онъ, прежде всего, искалъ мягкости, между тмъ, съ перваго взгляда на миссъ Гетвиндъ видно было, что она отлично съуметъ постоять за себя. Но это впечатлніе сглаживалось, когда она начинала говорить. Голосъ ея былъ нжный и музыкальный, а весь складъ рчи — веселый и откровенный. Фицджеральдъ удивился только, что она была не въ черномъ, въ то время какъ мистриссъ Гетвиндъ все еще носила трауръ по ея брат.

— Я полагаю, что тетя уже извинилась передъ вами, мистеръ Фицджеральдъ,— сказала она посл первыхъ привтствій, и мн, конечно, слдовало бы сдлать то же самое, такъ какъ вы, наврное, сочли меня страшно навязчивою. Но дло въ томъ, что друзья наши ужасно избаловали насъ за послднее время своимъ вниманіемъ, и я уврена, что тетя вскор велитъ напечатать на своихъ пригласительныхъ билетахъ: ‘Мистриссъ Гетвиндъ приказываетъ такому-то придти къ ней пить чай въ слдующій вторникъ’. Въ самомъ дл, вс къ намъ слишкомъ добры, но безъ этого я и не знаю, что длала бы моя бдная тетя, мн, вдь, приходится уходить изъ дома такъ часто.

— Я и не придумаю даже, какъ это ты со всмъ справляешься, Мэри,— замтила мистриссъ Гетвиндъ.— Видите ли, мистеръ Фицджеральдъ, зрніе мое становится изо дня въ день все хуже, и Мэри приходится замнять мн глаза. Бда въ томъ, что я — старуха глупая и люблю, чтобы мн читали изящныя вещи. Мэри же человкъ новаго времени и не интересуется ничмъ, кром науки, воспитанія и вопроса о томъ, какъ бы научить людей, сколько миль отсюда до солнца, точно они туда когда-нибудь подутъ. Сама я почти совсмъ не могу читать, а видть, какъ она тратитъ даромъ на меня свое время…

— Тутъ дло вовсе не въ моемъ времени, мистеръ Скобелль,— весело замтила двушка,— но вы себ представить не можете, какія вещи тетушка заставляетъ меня читать. Изящные разсказы, любимыя ея поэмы, я уврена, что боле всего ее порадывалъ бы длинный столбецъ сентиментальныхъ стиховъ, гд говорится о разбитыхъ сердцахъ и тому подобныхъ вещахъ, ну, словомъ, то, что появляется обыкновенно въ провинціальныхъ изданіяхъ.

— А разв это не интересно?— спросилъ Фицджеральдъ, помнившій, что и самъ онъ не рдко гршилъ въ этомъ отношеніи.

— Но немного монотонно,— отвчала двушка.— Въ этихъ стихахъ слишкомъ много говорится о голубкахъ, розахъ и любви.

— Во всякомъ случа они служатъ отраженіемъ человческой души,— отвчалъ онъ, слегка вспыхнувъ.— Если это не простое подражаніе, а искреннее изображеніе чувствъ, надеждъ или желаній автора, то я не могу представить себ ничего боле привлекательнаго. Это настоящая жизнь и она гораздо боле интересна для меня, чмъ нога какой-нибудь лягушки или вопросъ о томъ, есть или нтъ на лун висмутъ.

Она взглянула на него съ любопытствомъ. Потомъ встала.

— Вы меня извините, мистеръ Скобелль, я должна быть въ Уайтъ-Чапел около половины шестаго. Прощай, милая тетя.

Она поцловала тетку, поклонилась Фицджеральду и вышла. Неизвстно почему, онъ вздохнулъ свободне посл ея ухода.

Какъ мила была старушка въ своемъ кресл! Фицджеральду казалось, что онъ никогда не видалъ такихъ серебристыхъ волосъ. Ей, видимо, очень нравилось, что у нея гости, она оживленно говорила о текущихъ событіяхъ и случайными замчаніями не разъ напоминала Фицджеральду, что они соотечественники. Когда гости стали, наконецъ, прощаться, старушка уже прямо обратилась къ мистеру Вилли съ просьбой навщать ее всякій разъ, когда у него окажется свободная минута, такъ какъ читать сама она не можетъ, а любитъ знать, что длается на свт.

На улиц Фицджеральдъ далъ, наконецъ, волю своему восхищенію.

— Что за прелестная старушка!— воскликнулъ онъ.— Просто восторгъ, какъ она говоритъ! Кажется, будто ей извстны вс выдающіеся люди за послднія шестьдесятъ лтъ!

— Да,— торжественно произнесъ Скобелль, пока лакей отворялъ дверцы кареты.— Да, Четвинды хорошіе люди. Они занимаютъ видное мсто въ обществ. Ну, теперь прощайте, мн нужно сдлать еще нсколько визитовъ.

Такимъ образомъ, Фицджеральдъ пошелъ домой пшкомъ. Онъ выпилъ у старушки чашку чая съ кускомъ пирога, и это его ободрило, даже настолько подняло его духъ, что онъ тутъ же ршился откровенно попросить Росса, если только онъ дома, подлиться съ нимъ своимъ ужиномъ, зная, что пріятель его будетъ такъ же радъ угостить его, какъ онъ — принять угощеніе. Но не ужинъ занималъ, главнымъ образомъ, его мысли, пока онъ шелъ къ Фольгэмской дорог. Не разъ вспоминалъ онъ Мэри Четвиндъ и ея обращеніе съ нимъ и раздумывалъ о томъ, какое именно дло могло требовать ея присутствіе въ Уайтъ-Чапел.

Глава XI.
Катастрофа.

Дла журнала приближались, очевидно, къ кризису. Несмотря на всевозможныя усилія и ухищренія, Фицджеральду, все-таки, пришлось сдлать у своего пріятеля, Росса, заемъ въ нсколько фунтовъ. Одновременно съ этимъ онъ написалъ убдительное письмо Гильтону-Клерку, въ которомъ изобразилъ свое положеніе, ни на минуту не сомнваясь, что Клеркъ сразу откликнется на его призывъ.

Дни шли, однако, за днями, не принося никакого отвта. Черезъ нсколько времени изъ Дувра были, наконецъ, возвращены два письма, съ извщеніемъ, что мистеръ Гильтонъ-Клеркъ выбылъ изъ гостинницы, не оставивъ никакого адреса.

Фицджеральдъ, совершенно ошеломленный, отправился съ этими письмами къ Сайласу Ирпу. Мрачный, неповоротливый Ирпъ взглянулъ на нихъ съ своей обычной меланхоліей и спокойно замтилъ:

— Отлично будетъ, если мы его никогда больше не увидимъ. Онъ только бралъ даромъ гонораръ и вовсе не работалъ.

— Но,— возразилъ совершенно растерявшійся Фицджеральдъ,— вдь, за нимъ осталось все мое жалованье. Я не получилъ ничего съ самаго начала журнала, кром десяти фунтовъ.

— Это жаль,— медленно отвтилъ Ирпъ.— Я всегда слышалъ, что Клеркъ ненадеженъ въ денежныхъ длахъ, да, правду сказать, и во всхъ остальныхъ тоже.

— Я васъ не понимаю,— быстро возразилъ молодой человкъ.— Нтъ сомннія, что онъ выплатитъ мн весь свой долгъ. Объ этомъ я не безпокоюсь. Но, право, не хорошо съ его стороны быть такъ небрежнымъ.

— Я полагаю, что онъ прожилъ уже въ настоящее время все, до послдней копйки. Жаль, что я раньше ничего не зналъ. Я посовтовалъ бы вамъ не врить въ долгъ Гильтону-Клерку даже двухъ пенсовъ. Очень жаль, не думаю, чтобы вы когда-нибудь увидали хоть грошъ изъ этихъ денегъ.

— Ужь не полагаете ли вы, что онъ хочетъ украсть мой гонораръ?— горячо спросилъ Фицджеральдъ, но надо сказать, что, въ то же время, въ его голов промелькнула страшная мысль: что же съ нимъ будетъ въ такомъ случа?

— О нтъ, этого я не сказалъ,— отвчалъ Ирпъ, глядя на него.— Я бы не такъ назвалъ этотъ поступокъ, да и самъ Клеркъ, конечно, смотритъ на него иначе. Но, вдь, вы должны знать Клерка лучше, чмъ я. Мн онъ извстенъ только по слухамъ, и съ своей стороны я не далъ бы ему взаймы соверэна.

Фицджеральдъ вернулся въ свою комнату въ большомъ уныніи. Не одна только потеря денегъ,— если даже допустить мысль, что он пропали,— тревожила его. Ихъ онъ вернетъ современемъ. Его сокрушало сознаніе, что его пріятель, который былъ, повидимому, такъ добръ и деликатенъ, такъ тонко понималъ литературные вопросы, могъ поступить, какъ простой мошенникъ. Но это сомнніе длилось только одну минуту. Фицджеральдъ тотчасъ же отказался врить въ возможность этого, даже устыдился, что допустилъ такую мысль хотя на мгновеніе. Немедленно пошелъ онъ къ Сайласу Ирпу и попросилъ его не говорить никому, что Клеркъ находится у него въ долгу, вдь, дло это, наврное, вскор уладится. Меланхолическій Ирпъ посмотрлъ на него съ какимъ-то грустнымъ недоумніемъ и только произнесъ: ‘очень хорошо’.

Слдующіе дни были страшно томительны для Фицджеральда, не знавшаго, что и думать объ упорномъ молчаніи Клерка. Когда, наконецъ, пришла о немъ всть, она отличалась большой краткостью и опредленностью. Однажды утромъ мистеръ Вилли пошелъ, по обыкновенію, въ редакцію. Его встртилъ тамъ Сайласъ Ирпъ.

— Загорлся, наконецъ, сыръ-боръ,— спокойно сказалъ онъ.— Мистеръ Скобелль былъ здсь сегодня утромъ. Бшеный быкъ ничто въ сравненіи съ нимъ.

— Что же случилось?

— Онъ говоритъ, что эта исторія разнеслась вчера по всему Лондону. Журналъ нашъ прекращается съ этой же недли. Вотъ и объявленіе о закрытіи.

Онъ подалъ своему ошеломленному слушателю клочекъ бумаги, на которомъ были напечатаны и подчеркнуты караидашемъ слдующія слова: ‘Считаемъ долгомъ извстить нашихъ читателей, что изданіе Семейнаго журнала прекращается съ этимъ нумеромъ’.

— Да въ чемъ же дло? Что это за исторія?

— Мн она извстна только урывками,— отвчалъ Ирпъ.— Мистеръ Скобелль совершенно вн себя. Дло идетъ, кажется, о леди Ипсвичъ. Ея братъ настигъ ее, наконецъ, съ Гильтономъ-Клеркомъ въ Женев, но она наотрзъ отказалась вернуться домой. Пусть сэръ Джонъ ищетъ развода, если хочетъ,— говоритъ она.

Фицджеральдъ растерялся, но только на одну минуту.

— Если эта исторія даже и врна,— воскликнулъ онъ,— причемъ же тутъ журналъ? Зачмъ пріостанавливать его? Мы, вдь, никогда не совтовали читателямъ увозить чужихъ женъ. Журналъ тутъ совсмъ постороннее дло.

— Да, но мистеръ Скобелль чувствуетъ потребность что-нибудь или кого-нибудь уничтожить,— невозмутимо отвчалъ Ирпъ.— жена его въ совершенномъ бшенств, такъ какъ леди Ипсвичъ была ея пріятельницей. А потомъ тутъ есть еще денежный вопросъ. Мистеръ Скобелль полагаетъ, что Клеркъ затялъ журналъ только для того, чтобъ выманить у него побольше денегъ…

— О, какой вздоръ!— вспылилъ Фицджеральдъ.— Это просто нелпо. Клеркъ можетъ быть чмъ вамъ угодно, но онъ не негодяй! Для этого онъ просто даже лнивъ. А если мы пріостановимъ теперь изданіе, невольно установится какая-то, вовсе не существующая, связь между нимъ и этимъ скандаломъ. Мы привлечемъ на себя вниманіе публики, заставимъ людей поврить…

Но въ это мгновеніе появился самъ Скобелль, и, надо сказать, дйствительно въ крайне раздражительномъ состояніи духа. Фицджеральду пришлось еще разъ доказывать и ему все безразсудство пріостановки журнала, но Скобелль стоялъ на своемъ.

— Въ обществ,— говорилъ онъ,— только и толкуютъ что объ стомъ скандал. И вдругъ имя Клерка будетъ красоваться на обертк издаваемаго мною журнала. Очень мн пріятно, что мой редакторъ увезъ жену одного изъ моихъ же друзей! А тутъ еще, пожалуй, подумаютъ, что я же ихъ и свелъ. Нтъ, спасибо, этого не будетъ, довольно, кажется, я потратилъ даромъ денегъ на это предпріятіе. Избавьте меня хоть отъ скандала. Конечно, для сотрудниковъ было бы очень пріятно, еслибъ изданіе журнала продолжалось вчно…

— Что хотите вы этимъ сказать?— спросилъ Фицджеральдъ такъ рзко, что заставилъ нсколько опомниться Скобелля.— Если вы тяготитесь журналомъ и не врите въ него, прекратите его хоть сейчасъ. Я желалъ только помшать вамъ впутаться въ скандальную исторію. Но не говорите, пожалуйста, такъ, какъ будто ваша работа была для меня очень выгодна. За весь мой трудъ я получилъ до сихъ поръ всего десять фунтовъ, и, право, нажилъ бы столько же, подметая улицы.

Скобелль совершенно растерялся, но когда Фицджеральдъ изложилъ передъ нимъ факты, онъ не только выразилъ мнніе, что съ нимъ обошлись возмутительно, но даже присовокупилъ, что журналъ обязанъ вознаградить его до извстной степени, такъ какъ онъ боле всхъ пострадаетъ отъ его внезапнаго прекращенія.

— Это грабежъ, заране обдуманный грабежъ!— кричалъ Скобелль.— Съ вами Клеркъ поступилъ такъ же, какъ и со мной. Не боле трехъ недль тому назадъ онъ выманилъ у меня еще добавочныхъ сто фунтовъ. Онъ отъявленный мошенникъ. Никогда не интересовался онъ журналомъ, не трудился для него, а придумалъ все дло только для того, чтобы воспользоваться моими деньгами.

— Нтъ, это не врно, мистеръ Скобелль,— рзко отвчалъ Фицджеральдъ.— Я часто говорилъ съ нимъ о журнал и знаю, какъ онъ смотрлъ на него. Онъ надялся, что это будетъ очень выгоднымъ предпріятіемъ, и думалъ, что, подавъ вамъ такую блестящую мысль, онъ иметъ право получать за это хорошее вознагражденіе, не обременяя себя, вмст съ тмъ, работою. Человкъ онъ избалованный и отказывать себ ни въ чемъ не можетъ. Если мы съ вами и потеряли деньги, то вамъ, конечно, легче перевести это лишеніе, чмъ мн, однако, все-таки, не за чмъ длать изъ-за этого неосновательныя предположенія. Тутъ не было никакого заране обдуманнаго плана, Клеркъ просто очень скоро разочаровался въ журнал и не имлъ охоты трудиться для него.

— Однако, вы относитесь къ длу весьма спокойно,— замтилъ Скобелль съ оттнкомъ досады въ голос.— Вдь, вы, все-таки, лишились отъ шестидесяти до семидесяти фунтовъ.

— Только не о нихъ думаю я въ настоящую минуту,— отвчалъ молодой человкъ. Мн самого Клерка жаль.

Скобелль остался, тмъ не мене, при своемъ намреніи закрыть журналъ, но прислалъ, однако, Фицджеральду, въ вид утшенія, чекъ на двадцать пять фунтовъ. Такимъ образомъ, оказалось, что мистеръ Вилли работалъ почти даромъ въ теченіе четырехъ или пяти мсяцевъ. Денегъ у него было теперь въ карман гораздо меньше, чмъ въ день его прибытія въ Лондонъ, и, кром того, онъ лишился еще человка, сочувствіе и совтъ котораго были ему дороги. Однако, онъ не очень растерялся. Другимъ людямъ, разсуждалъ онъ, жилось еще хуже, чмъ ему, долговъ у него не было, такъ какъ, тотчасъ же по полученіи денегъ отъ Скобелля, онъ поспшилъ расплатиться съ Россомъ, довольствовался онъ немногимъ, а когда его угнетали заботы, умлъ весь погружаться въ чтеніе хорошей пьесы или поэмы и совершенно забывалъ тогда, что ночь морозна или что ему придется лечь спать безъ ужина. Отъ Китти онъ получилъ посл катастрофы письмо, полное одобренія и надеждъ, и въ этотъ вечеръ Лондонъ показался ему далеко не такъ привлекательнымъ, какъ прежде. Въ Сентъ-Джемсъ-голл былъ какъ разъ назначенъ концертъ изъ ирландскихъ балладъ, и письмо Китти привело его въ такое радостное настроеніе духа, что онъ тутъ же поршилъ отправиться въ этотъ концертъ, взять дешевый билетъ и, сидя гд-нибудь въ углу, послушать, поетъ ли кто-нибудь ирландскія псни такъ хорошо, какъ его Китти.

Глава XII.
Непредвиднная помощь.

Два дня посл объявленія о закрытіи Семейнаго журнала Фицджеральдъ сидлъ одинъ въ своей неуютной комнат. Утро было ясное и холодное, морозъ разливался въ воздух, но солнце, озарявшее узкій дворъ, все-таки, глядло привтливо, хотя и освщало уже обнаженныя деревья. Эти первые приступы зимы расположили мистера Вилли въ мечтательности. Картины прошлаго рисовались передъ его воображеніемъ, и мысль его улетла далеко отъ Фольгэмской дороги, какъ вдругъ на лстниц раздались чьи-то тяжелые шаги.

— Это, врно, Россъ возвращается домой,— подумалъ Фицджеральдъ.

Но когда въ отвтъ на сильный стукъ въ дверь онъ отворилъ ее, передъ нимъ стоялъ не другъ его, художникъ, а Скобелль въ лаковыхъ сапогахъ, перчаткахъ и съ тросточкой въ рук.

— Какъ поживаете, Фицджеральдъ?— сказалъ онъ, войдя въ просторную, пустую комнату и съ любопытствомъ озираясь въ ней, такъ какъ это былъ его первый визитъ къ молодому человку.— Надюсь, вы не заняты? Очень радъ, что засталъ васъ дома. Такъ вотъ вашъ пріютъ! Ну, вы не такъ хорошо помщены, какъ Клеркъ въ Альбани-стрит. Но, быть можетъ, это происходитъ оттого, что вы. Живете на собственныя средства, а не на чужія.

— Мн кажется совершенно безполезнымъ постоянно возвращаться къ этому предмету,— отвчалъ Фицджеральдъ съ неудовольствіемъ въ голос.

— О! да вы переносите ваше положеніе спокойно, даже весьма спокойно. Хорошо, что вы защищаете вашего друга, если вы такъ смотрите на дло. Признаюсь, я гляжу на него нсколько иначе.

Онъ слъ, протянулъ ноги и началъ стучать тросточкою по носку своего сапога.

— Дло въ томъ,— продолжалъ мистеръ Скобелль,— что я никакъ не могу понять, какъ это я былъ такъ глупъ, что согласился на какое бы то ни было предложеніе Клерка. Но и то сказать, что онъ говоритъ необыкновенно убдительно и съ такимъ авторитетомъ, который невольно внушаетъ довріе, такъ что человку и въ голову не придетъ, что онъ можетъ надуть.

Фицджеральдъ сдлалъ нетерпливый жестъ.

— Ну, хорошо, хорошо,— добродушно сказалъ мистеръ Скобелль,— не будемъ толковать объ этомъ. Я шелъ сюда не за тмъ, чтобы говорить о Клерк, а чтобы потолковать о васъ!

Онъ снова окинулъ взоромъ комнату и глаза его остановились на маленькомъ стол, на которомъ стояла бутылка съ чернилами и лежали кипы бумагъ.

— Я полагаю,— началъ онъ,— что найти литературную работу въ Лондон весьма нелегко.

— Даже очень трудно,— отвчалъ Фицджеральдъ.— Правду сказать, я не нашелъ еще ровно никакого дла. Но,— прибавилъ онъ съ нсколько печальной улыбкой,— я не совсмъ еще отчаиваюсь, а стараюсь, напротивъ, хорошенько понять, не плоха ли, быть можетъ, моя работа, или нтъ ли въ ней чего-нибудь такого, почему она становится непригодною къ длу. Современемъ я надюсь разршить этотъ вопросъ, и чмъ скоре я это сдлаю, тмъ лучше будетъ для меня.

— Несомннно,— отвчалъ Скобелль, задумчиво.— Вы уже обращались, конечно, въ Times?

— Нтъ, я думаю, что и безъ того вс идутъ туда,— отвчалъ мистеръ Вилли,— Къ тому же еще на бду я не знаю стенографіи.

— Но вы можете научиться ей.

— Это слдовало бы сдлать давно, теперь же я плачусь за свою ошибку, такъ какъ газеты не нуждаются, повидимому, въ моей изящной литератур, а я не могу служить имъ хорошимъ репортеромъ.

— Милйшій другъ мой,— началъ мистеръ Скобелль покровительственнымъ тономъ,— мн очень пріятно слышать такія благоразумныя рчи, очень пріятно. У васъ много здраваго смысла. Рано или поздно публика обратитъ на васъ вниманіе. А до той поры…— осторожно продолжалъ ловкій дипломатъ,— долгой поры вамъ надо какъ-нибудь извернуться…

— Несомннно…

— Подождите немного. Слыша, какъ благоразумно вы разсуждаете, я думаю, что могу передать вамъ предложеніе, сдланное мн вчера мистриссъ Четвиндъ. Она тоже очень благоразумный человкъ, да къ тому же еще очень практическій и симпатичный. Когда она прочла объявленіе о закрытіи нашего журнала, ей пришло въ голову, что у васъ окажется, наврное, больше свободнаго времени. Вотъ она сейчасъ же за мною и прислала.

— Да?— сказалъ Фицджеральдъ, не понимая, какую литературную работу можетъ предложить ему мистриссъ Четвиндъ.

— Короче говоря, сущность ея предложенія сводится вотъ къ чему. Если у васъ остается свободное время отъ вашихъ литературныхъ работъ, не согласитесь ли вы, быть можетъ, взять еще нкоторое добавочное занятіе, которое, не особенно утомляя васъ, нсколько увеличило бы вашъ доходъ?

— Съ удовольствіемъ,— не колеблясь отвчалъ мистеръ Вилли.— Но все это довольно неясно, не правда ли?

— О! нтъ. У нея есть вполн опредленный планъ. Еслибъ вы согласились читать ей по часу каждый день, она назначила бы вамъ извстное жалованье, небольшое, конечно, въ вид добавленія къ вашимъ доходамъ,— однимъ словомъ, сто фунтовъ въ годъ.

— Читать ей?— повторилъ Фицджеральдъ, съ краскою въ лиц.— Но это скоре похоже на занятіе камеристки.

— О! нтъ, нисколько,— отвтилъ Скобелль поспшно.— Нисколько, увряю васъ. Это совершенно ошибочно съ вашей стороны. Мистриссъ Четвиндъ, прежде всего, нуженъ умный и образованный чтецъ, знакомый съ политикою, литературою и всмъ, что длается на свт. Ея домъ посщается лучшимъ обществомъ о ей нужно знать, что совершается вокругъ нея. А сама она почти слпа, читать не можетъ. Вотъ она и разсуждаетъ такъ: еслибъ я нашла молодаго, образованнаго человка, который пожертвовалъ бы мн однимъ часомъ въ день, онъ могъ бы выбирать для чтенія именно то, что мн нужно, я пользовалась бы его опытомъ, а ему это дало бы нкоторый заработокъ. Позвольте мн вамъ сказать, Фицджеральдъ, что мистриссъ Четвиндъ женщина весьма добрая, деликатная, и прежде чмъ вы отвергнете ея предложеніе, вы хорошо сдлаете, если обдумаете его…

— О, я очень обязанъ и ей, и вамъ также,— отвчалъ мистеръ Вилли съ видимой нершительностью.— Я былъ бы радъ всякому опредленному доходу. Только если все это дйствительно такъ нужно старушк, кто же читалъ ей до сихъ поръ?

— Да разв вы не помните, что она съ вами объ этомъ уже говорила?— отвчалъ Скобелль, замтивъ, что дло идетъ на ладъ.— Ей читала до сихъ поръ ея племянница. Но оказывается, что личныя занятія миссъ Четвиндъ отнимаютъ у нея все боле, и боле времени. Вы не поврите, сколько у этой двушки на рукахъ длъ. И пребдовая она, надо вамъ сказать. Не дале вчерашняго вечера ловко поймала меня на слов. ‘Я очень много слышу,— сказалъ я ей,— о вашемъ обществ и о томъ, что вы длаете въ Эстъ-Энд’. ‘Да,— отвчаетъ она,— люди много говорятъ о томъ, что мы длаемъ, находятъ нашу дятельность даже героическою, а она, въ сущности, очень проста и прозаична. Одного только они не хотятъ сдлать,— помочь намъ’. Ловко, не правда ли? Вотъ я и говорю,— замтьте, въ комнат находилось нсколько весьма извстныхъ лицъ: профессоръ Смиттъ, профессоръ Джорджъ, каноникъ Чапманъ,— я и говорю, что не побоюсь пойти въ Шордичъ, Шадуэлль или другую трущобу и оказать посильную помощь. Времени у меня много, бываютъ свободныя деньги, вотъ мн и показалось, что это моя обязанность. Но объ этомъ она и слышать не захотла, я, видите ли, ничего не смыслю, плохая помощь хуже всего и т. д. ‘А вотъ, если хотите помочь намъ,— говоритъ она,— купите триста фильтровъ, мы въ нихъ очень нуждаемся’. А профессоръ Смитъ такъ я помираетъ со смху. Триста фильтровъ! Очень бы я желалъ знать, что это будетъ стоить! Ну, да не въ томъ теперь дло. Что скажете вы мн насчетъ чтенія, Фицджеральдъ? Сто фунтовъ въ годъ немного, конечно.

— Для меня это очень много,— откровенно сказалъ молодой человкъ.

— Ну, вотъ и прекрасно. Что такое, въ сущности, часъ въ день? А какіе люди тамъ бываютъ!

— О, да я совсмъ не пойду туда, если мн придется встрчаться съ посторонними лицами,— въ ужас воскликнулъ Фицджеральдъ.— Этого я совершенно не ожидалъ.

— Да вы, конечно, никого не увидите во время чтенія. Поймите же, наконецъ, въ чемъ дло! Старушка заинтересовалась вами, она ваша соотечественница. Что-то въ вашихъ манерахъ, статьяхъ, быть можетъ, въ вашемъ акцент напоминаетъ ей племянника. Нечего и говорить, что съ вами будутъ обращаться, какъ съ другомъ, а не какъ съ слугою. По моему, безумно съ вашей стороны даже размышлять такъ долго.

— Хорошо, я не буду боле размышлять.

— Вотъ и славно! Я уже предупредилъ старушку, что вы зайдете къ ней сегодня около шести часовъ вечера въ томъ случа, если согласны. Вс гости уже разойдутся къ этому времени.

Въ тотъ же вечеръ Фицджеральдъ позвонилъ у извстнаго ему уже дома близъ Гайдъ-парка и былъ немедленно приглашенъ войти въ гостинную. Но вмсто мистриссъ Четвиндъ онъ засталъ тамъ ея племянницу, которая, сидя за столомъ, что-то рисовала и сейчасъ же встала при его появленіи. Онъ смутился, самъ не зная чему. Ему было непріятно встрчать ясный и проницательный взглядъ миссъ Четвиндъ, хотя, надо замтить, глаза ея были очень красивы и глядли на него ласково, пока она говорила съ нимъ и общала пойти позвать тетку. Ему казалось, что онъ берется за женское дло, въ то время какъ она вступаетъ въ борьбу съ суровой дйствительностью. Мысль эта была ему очень непріятна, и у него нсколько отлегло отъ души, когда молодая двушка вышла, наконецъ, изъ комнаты. Онъ даже обрадовался, что засталъ ее за рисованіемъ. Это было, все-таки, граціозное и женственное занятіе. Такъ какъ кругомъ его было совершенно тихо, онъ дерзнулъ подойти къ столу, за которымъ только что сидла миссъ Четвиндъ, и взглянулъ на ея работу. Оказалось, что молодая двушка срисовывала изъ научной книги, для волшебнаго фонаря, увеличенную каплю нефильтрованной воды, гд самыя ужасныя существа вращались въ заколдованномъ кругу. Только что онъ усплъ отойти отъ стола, въ комнату вошла тетка съ племянницей.

Старушка встртила его очень любезно и попросила ссть, между тмъ какъ миссъ Четвиндъ усаживала ее въ кресло у камина. Посл этого, взявъ свои рисовальныя принадлежности, молодая двушка вышла изъ комнаты.

— Надюсь, я не помшалъ своимъ приходомъ вашей племянниц?— спросилъ тревожно Фицджеральдъ.

— Нисколько,— отвчала старушка,— нисколько. Она, наврное, ушла уже къ своему волшебному фонарю. Ей хочется убдить нкоторыхъ изъ знакомыхъ ей бдныхъ людей употреблять фильтры, которые жертвуетъ ей, кстати, вашъ пріятель мистеръ Скобелль. Мэри славная двушка и очень трудолюбивая, боюсь только, какъ бы она не схватила какой-нибудь страшной болзни въ тхъ мстахъ, куда она ходитъ. Только, пожалуйста, мистеръ Фицджеральдъ, не говорите съ нею о ея дятельности. Она находитъ, что объ этомъ и безъ того слишкомъ много толкуютъ… Но, быть можетъ, я поторопилась, предположивъ, что вы уже согласились сжалиться надъ бдной, слпой старухой и знакомить ее съ тмъ, что длается на свт?

— Если только я въ состояніи исполнить это,— отвчалъ онъ,— но я, право, не знаю…

— О, вамъ будетъ предоставлена полная свобода,— весело сказала старушка.— Вы можете выписывать вс книги и газеты, какія только захотите, а для меня это будетъ истиннымъ наслажденіемъ, такъ какъ я давно уже питаюсь одной только суровой, научной пищею. Мэри двушка прекрасная, но она уврена, что меня должно непремнно интересовать все то, что ее интересуетъ, а, право, какъ вы весьма врно замтили прошлый разъ, нельзя не устать, наконецъ, отъ постоянныхъ толковъ о лягушечьихъ ногахъ и поневол захочется подумать и о человческой природ. А Мэри только хохочетъ надо мною, когда, выслушавъ терпливо вс ея планы относительно устройства хорошей вентиляціи въ больницахъ, учрежденія ссудо-сберегательныхъ кассъ и другихъ подобныхъ вещей, я говорю ей: ‘Слушай-ка, Мэри, хотя бы только для того, чтобы пообдать съ большимъ аппетитомъ, не прочтешь ли ты мн главу изъ Consuello‘. Вы не поврите, мистеръ Фицджеральдъ, какъ я рада, что у насъ съ вами дло устроилось. Я употреблю вс усилія, чтобы это не былъ для васъ слишкомъ отяготительно. Какой часъ вамъ всего удобне?

— Это ужь вы ршите, мистриссъ Четвиндъ,— отвчалъ молодой человкъ.— Для меня вс часы равны, со времени пріостановки Семейнаго журнала я не имю никакихъ опредленныхъ занятій.

— Въ такомъ случа для меня было бы удобне всего, еслибъ вы приходили безъ четверти въ шесть, отвчала старушка.— Надо вамъ сказать, что въ это время года у насъ открытый столъ для всхъ, безъ четверти семь у васъ что-то врод table d’hte’а, безъ церемоніи, такъ что всякій, кто только желаетъ, можетъ заходить безъ зова и идти потомъ на лекціи или къ своимъ занятіямъ. Это весьма полезно для Мэри, она видитъ всхъ и не принуждена жертвовать для этого цлымъ вечеромъ. Такъ видите ли, мистеръ Фицджеральдъ, еслибъ вы нашли возможнымъ приходить безъ четверти въ шесть и проводить цлый часъ со мною за чтеніемъ газетъ или новыхъ книгъ, я встрчала бы своихъ друзей уже совершенно подготовленною и не была бы вынуждена спрашивать ихъ, умерла ли уже королева Анна, или нтъ. И я уврена, что вы сжалитесь надо мною и не будете выбирать слишкомъ ученыхъ книгъ. Мы оставимъ въ поко висмутъ на лун и станемъ лучше читать хоть раздирательныя стихотворенія изъ провинціальныхъ газетъ.

Такъ окончилось это совщаніе, и Фицджералдъ, идя домой по освщеннымъ газомъ улицамъ, невольно подумалъ, что на этотъ разъ, наврное, не произойдетъ уже никакого недоразумнія, онъ можетъ написать Китти, что располагаетъ, если и небольшимъ, то, все-таки, надежнымъ доходомъ. Но и другія мысли приходили ему въ голову. Какой странный результатъ условій современнаго быта! Онъ, мужчина, защищаетъ права чувства противъ науки, между тмъ какъ противникомъ его, поборникомъ науки является двушка, молодая и красивая! Положеніе это казалось ему очень страннымъ, и онъ ломалъ себ голову надъ тмъ, какъ оно представляется самой Мэри Четвиндъ, если вообще она думаетъ когда-нибудь о такихъ ничтожныхъ вопросахъ.

Глава XIII.
Сосди.

Сколько молодыхъ людей въ разныхъ закоулкахъ Англія мечтаютъ о томъ, какъ бы имъ създитъ въ Лондонъ и заняться тамъ литературою, и имъ, конечно, кажется, что ничто на свт не можетъ быть выше этой дятельности! Когда Фицджеральдъ ршился покинуть свой мирный пріютъ въ провинціальной газет и попытать счастья въ столиц, онъ былъ, казалось, вполн подготовленъ для подобнаго предпріятія. Но результаты вышли гораздо ниже его ожиданій. Во-первыхъ, незнакомство съ стенографіею преграждало ему доступъ въ газетный міръ. Во-вторыхъ, т журналы, которые всего охотне принимали его статьи, оказывались всего туже на расплату. Кром того, ему пришлось еще съ горемъ убдиться, что единственныя изъ его работъ, которыя имли сбытъ, вовсе не заслуживали даже названія литературы, а были чисто-механическими произведеніями, компиляціями, составленными при помощи Британскаго Музея. Сначала Фицджеральдъ стремился постоянно къ высшей цли. Не обращая вниманія на мнніе Гильтона-Клерка о критик, онъ написалъ тщательный этюдъ о нкоторыхъ предшественникахъ Шекспира, но ни одинъ редакторъ не захотлъ даже взглянуть на эту работу. Потомъ попробовалъ писать статьи о соціальныхъ и семейныхъ вопросахъ, но оказалось, что журналы наводнены подобными статьями. Лишь изрдка удавалось ему помстить переводный отрывокъ изъ Горація или Катулла, но и тутъ онъ замтилъ, что редакторы смотрятъ на такія вещи, только какъ на удобное средство наполнить пустую страницу. Вскор онъ убдился, что измнить здсь ничего нельзя, что высшей литературой онъ можетъ заниматься исключительно для своего собственнаго удовольствія, но что если онъ желаетъ пополнить свои ежегодные сто фунтовъ и имть возможность писать Китти письма, полныя надеждъ на будущее, онъ долженъ снизойти до составленія полезныхъ статеекъ объ усовершенствованномъ каолин, о происхожденіи англійской скаковой лошади или о другихъ, столь же практическихъ предметахъ. Нтъ сомннія, что все это вовсе не относится къ области литературы, но за то приближаетъ его къ Китти.

Джонъ Россъ безсознательно длалъ ему много вреда. Конечно, было очень хорошо, что онъ всюду водилъ за собою своего друга, заставлялъ его смотрть на все съ новой точки зрнія и окрашивалъ по своему весь міръ. Но мало-по-малу мистеръ Вилли совершенно перенялъ и примнилъ къ своему собственному длу взглядъ Росса. Россъ былъ, прежде всего, чистйшимъ импрессіонистомъ, онъ мало заботился о деталяхъ и о точной передач формы, а стремился только живо воспроизводить впечатлнія. Для Фицджеральда было такимъ высокимъ наслажденіемъ гулять всюду съ этимъ человкомъ, наблюдать самые простые предметы съ удесятереннымъ вниманіемъ, что онъ незамтно поддался этому обаянію, забылъ, что самъ онъ писатель, а не художникъ, и начиналъ глядть на все съ точки зрнія колорита. Видя передъ собой длинные ряды зданій, возвышающихся террасами и освщенныхъ лтнимъ солнцемъ, онъ не задумывался о томъ, что стоятъ квартиры въ этихъ домахъ, хорошо ли они осушены, много ли въ нихъ больныхъ, неспособныхъ погрться на солнц, а замчалъ только, что, благодаря яркой желтой окраск этихъ зданій, голубое небо становилось еще красиве. Если жизнь лондонскаго литератора, по крайней мр, насколько онъ съ нею познакомился, оказалась прозаическою и неудовлетворительною, за то эти случайныя прогулки съ товарищемъхудожникомъ снова вносили въ его міръ нкоторую долю поэзіи. ‘Anch’io sono piltore’, могъ бы сказать и онъ,— до такой степени, подъ вліяніемъ восторженныхъ, хотя и нсколько грубоватыхъ рчей Росса развивалась въ немъ способность наблюденія. Однако, онъ, все-таки, былъ настолько уменъ, что не брался самъ за кисть.

— Вы и не подозрваете, пріятель,— сказалъ однажды Россъ, гуляя съ Фицджеральдомъ по предмстью,— какое счастье быть такимъ человкомъ, какъ вы!

— Неужели?— спросилъ мистеръ Вилли, вовсе не находившій свое положеніе такимъ блестящимъ.

— Еще бы! Имть возможность смотрть на все, что даетъ намъ природа, и не думать никогда о томъ, какъ бы обратить все это въ деньги, вдь, это чистое блаженство! Чего бы я не далъ, чтобы хоть на одинъ часъ опять сдлаться мальчикомъ, лежать на солнышк у берега рки, слдить за ей быстрымъ теченіемъ и за игрою лучей на деревьяхъ, упиваться всмъ этимъ и ни разу не вспомнить даже о проклятой палитр. Знаете ли, какъ ужасно возиться всю свою жизнь съ красками! Я не могу видть двухъ предметовъ рядомъ, чтобы невольно не измрять ихъ глазами. Это болзнь, просто болзнь! Я такой же человкъ, какъ и другіе, почему же не могу я жить и смотрть на Божій міръ, какъ вс? Потому только, что у меня на ше виситъ ящикъ съ красками, точно жерновъ. Какое мн дло вотъ хотя до этого частокола? Вдь, рисовать его я не стану! Зачмъ же я невольно думаю о томъ, какою краскою онъ окрашенъ?

— Вспомните же, Россъ,— отвчалъ его товарищъ.— что писатели ничуть не въ лучшемъ положеніи, они тоже должны постоянно наблюдать и подсматривать…

— Но все же не возиться вчно съ красками,— нетерпливо перебилъ его Россъ.— Когда вы видите, что какая-нибудь вещь желтая, вы такъ и говорите, что она желтая, а художникъ долженъ еще непремнно отыскать въ своихъ ящикахъ тотъ же самый цвтъ. Какое несчастіе, что изъ меня не сдлали простого маляра!

— Ну, это уже вздоръ,— сказалъ въ заключеніе Фицджеральдъ.— Не жаловаться, а радоваться должны бы вы. Вся разница между вами.и остальными людьми заключается въ томъ, что вы научились подмчать больше другихъ..Вы видите красоту тамъ, гд масса не замчаетъ ничего. Неужели, по вашему, есть какое-нибудь преимущество въ слпот?

Еслибъ Россъ проводилъ больше времени въ своей мастерской на Фольгэмской дорог, жизнь Фицджералда была бы гораздо пріятне. Но онъ часто отлучался, въ особенности, когда ему удавалось получить нсколько фунтовъ за какой-нибудь эскизъ, и сосдъ его чувствовалъ себя тогда очень одинокимъ въ длинные, темные вечера. Часъ, проводимый имъ у мистриссъ Четвиндъ за чтеніемъ и бесдой, выдлялся яркою точкой изъ всхъ остальныхъ, когда же Фицджеральдъ возвращался въ свою одинокую квартиру, къ кропотливому и безнадежному писанію статей, которыми самъ ничуть не интересовался, жизнь казалась ему подчасъ весьма тяжелою. Но странно, что именно въ эти минуты, когда будущее представлялось ему въ самомъ мрачномъ свт, воображеніе разрывало вс путы и уносило его въ міръ чистаго творчества, гд работа становилась для него наслажденіемъ. Практическій результатъ оказывался, правда, ничтожнымъ, но за то всплывало многое, что было не ясно для самого Фицджеральда, что таилось въ глубин его души,— и въ эти минуты для него было совершенно безразлично, какъ бы на его работу ни посмотрли вс редакторы на свт.

Однажды вечеромъ онъ прилежно писалъ статью О нкоторыхъ подробностяхъ лиссабонскаго землетрясенія. Уже два дня ходилъ онъ для этой работы въ Британскій Музей, и передъ нимъ лежала масса выписокъ. Тщетно старался онъ придать картин возможно больше жизни, работа, попрежнему, оставалась безотрадною, да, кром того, Фицджеральдъ не зналъ даже, куда помстить ее, когда она будетъ окончена. Внезапно услышалъ онъ въ камин какое-то шипніе, точно отъ капель дождя, падающихъ на огонь черезъ небольшую трубу, но на черепичной крыш не раздавалось никакого звука. Онъ подошелъ къ окну, тишина была невозмутимая, но какія-то темныя полосы перескали желтый свтъ фонаря, горвшаго на двор. Фицджеральдъ открылъ окно, протянулъ руку и ощутилъ на ней рзвое, сырое прикосновеніе снга. Тотчасъ же схватилъ онъ шапку и выбжалъ въ темноту, чтобы чувствовать на своихъ губахъ, рсницахъ, рукахъ прикосновеніе этихъ мягкихъ, нжныхъ хлопьевъ, порхавшихъ вокругъ него, придавая улиц фантастическій видъ. Долго бродилъ онъ въ какомъ-то экстаз, ему слышались голоса, доносящіеся до него точно изъ прошлаго, и онъ не зналъ, смяться ли ему, или плакать. Кровь радостно играла въ немъ, но, вмст съ тмъ, имъ овладвало какое-то отчаяніе, точно тоска по комъ-то, страхъ передъ грозящей бдой, агонія любви, ужасъ, желаніе молиться. Иногда слышались ему точно отрывочныя фразы,— то говоритъ любовникъ… а вотъ вдругъ послышался звукъ моря, которое рокочетъ въ страшныхъ прибрежныхъ пещерахъ… Точно слпой, почти не сознавая, что онъ длаетъ, не замчая даже снга, Фицджеральдъ побрелъ домой и машинально слъ за письменный столъ. Онъ видлъ теперь, что-то передъ собой, вовсе непохожее на то, что представлялось ему сейчасъ на улиц. Это походило скоре на море, на погруженные въ мракъ дикіе берега Ирландіи. И нетерпливо подыскивая по временамъ риму, весь дрожа отъ волненія, не сознавая вполн даже значенія фразъ, употребляемыхъ имъ, онъ лихорадочно бросалъ на бумагу то, что нашептывалъ ему чей-то чужой голосъ, какъ будто раздававшійся гд-то вдали, во мрак ночи.

Потомъ онъ всталъ съ чмъ-то врод вздоха. Немного спустя, онъ подошелъ къ огню, зажегъ трубку и не могъ оторвать глазъ отъ красивыхъ углей, точно надялся увидать въ нихъ новыя картины. Черезъ нсколько времени онъ опять вернулся къ столу, взялъ въ руки клочекъ только что исписанной бумаги, и спокойно, критически прочелъ свое произведеніе.

— Да,— сказалъ онъ,— это хорошо, это правдиво. Я оставлю это для себя. Ни одинъ лондонскій редакторъ, все равно, не дастъ мн за эти стихи и двухъ пенсовъ, а что касается публики, то она, прежде всего, пожелаетъ узнать, гд же именно произошло описанное событіе. А я, все-таки, ничего не перемню въ стихахъ, это часть моей личной собственности, которая перейдетъ къ Китти по наслдству, когда она овдоветъ.

Въ ту минуту, когда онъ пряталъ листокъ бумаги въ портфель, уже заключавшій въ себ не мало столь же безполезныхъ произведеній, внизу послышался шумъ, и сердце Фицджеральда радостно забилось при мысли, что, должно быть, вернулся Россъ посл двухнедльнаго отсутствія. Убдиться въ этомъ было весьма легко. Онъ взялъ въ руки кочергу и постучалъ дважды въ полъ. Въ отвтъ раздались снизу три удара въ потолокъ мастерской. Тогда Фицджеральдъ спустился по скользкимъ ступенямъ и засталъ Росса растапливающимъ печь.

— Бросьте это,— крикнулъ онъ ему.— Тамъ у меня пылаетъ цлый костеръ. Пойдемте ко мн. У меня есть такой кусокъ мяса, отъ котораго у васъ слюнки потекутъ, и громадный каравай хлба, такъ что вамъ нужно будетъ захватить съ собой только виски. Идемте же, я хочу, чтобы вы разсказали мн вс ваши приключенія и общаю не просить васъ показать ваши рисунки.

— Вы что-то очень веселы, пріятель,— отвчалъ Россъ.— Ужь не выпили ли вы?

— Нтъ, и, что гораздо хуже, я даже во весь день ничего не лъ и не пилъ, такъ что просто умираю съ голоду.

— И я также. Есть у васъ табакъ?

— Даже много.

— Такъ подождите меня.

Россъ взялъ полотенце и тщательно смахнулъ снгъ съ принесенныхъ имъ свертковъ, потомъ послдовалъ за Фицджеральдомъ и принялся помогать ему накрывать на столъ и раскупоривать бутылки…

— Однако, я хочу знать, почему вы такъ веселы, дружище?— спросилъ онъ, наконецъ, глядя черезъ столъ на своего товарища.— Какая-нибудь ирландская барышня прислала вамъ, должно быть, любовную записку. Бдняжка! Двушка никогда не должна отпускать отъ себя своего милаго, это не безопасно.

— Дло вовсе не въ томъ. Я просто написалъ одну вещь и этимъ очень доволенъ. Я хочу ее сохранить для себя,— признался Фицджеральдъ.

— Дайте-ка посмотрть.

— О, нтъ! Это никому не понравится, кром меня.

— Такъ какая же въ этомъ польза?

— Никакой!

— Значитъ, вы забавляетесь тутъ всякими пустяками, вмсто того, чтобы зарабатывать деньги и готовить квартиру для вашей милой?— строго спросилъ художникъ.

— Какой милой? Да о чемъ вы говорите?

— Ну, относительно этого, пріятель, у меня уже есть свои подозрнія. Покажите-ка сюда ваши стихи.

— Извольте,— отвчалъ Фицджеральдъ, подавая ему листъ исписанной бумаги.

Россъ насупился и началъ читать стихи, строка за строкой, необыкновенно медленно, причиняя тмъ своему пріятелю несказанное мученіе.

— Да гд же все это происходитъ?— рзко спросилъ онъ, наконецъ.

— Право, не знаю.

Когда Россъ дошелъ до конца стихотворенія, онъ еще разъ тщательно просмотрлъ его и нсколько раздражительно спросилъ:

— Тутъ все?

— Все.

— Картина вышла у васъ ужасная, нечего говорить. Только о чемъ же собственно идетъ тутъ рчь, скажите вы мн?

— Я, вдь, предупреждалъ васъ, что это вамъ не понравится,— отвчалъ Фицджеральдъ безъ всякаго неудовольствія.

— Вы должны бы придумать хоть какую-нибудь фабулу.

— Знаю. Я отлично понимаю, что именно было бы нужно. Надо бы прибавить еще третью строфу и изобразить въ ней два трупа, прибиваемые волнами къ берегу или что-нибудь въ этомъ род. Только я не вставлю ради прибыли никакихъ заплатъ въ свои стихи, а сохраню ихъ въ томъ вид, въ какомъ вы ихъ застали — вещью, безполезною для всхъ, кром самого автора.

Но Россъ не успокоился. Онъ снова посмотрлъ на стихи и проворчалъ:

— Тутъ хорошій замыселъ, отличный замыселъ, только зачмъ не довели вы его до конца?

— Найдутся люди, которые скажутъ, быть можетъ, то же самое и о нкоторыхъ изъ вашихъ картинъ,— коварно замтилъ мистеръ Вилли.

— Да помилосердуйте,— вскричалъ художникъ, отъ изумленія выпучивъ даже глаза,— ужь не рехнулись ли вы? Вдь, живопись и литература — дв вещи разныя. Не думаете ли вы, что публика возьметъ на себя трудъ сама придумывать фабулу?

— Я и просить ее объ этомъ не стану,— отвчалъ Фицджеральдъ.— Этотъ отрывокъ назначается только для моего собственнаго удовольствія. Неужели вы не хотите позволить мн даже этого? Редакторы не особенно гонятся за моими произведеніями. Да правду сказать, мн кажется подчасъ, что міръ отлично обошелся бы безъ литературы вообще и въ особенности безъ начинающихъ писателей.

Но тутъ онъ сейчасъ же подмтилъ въ своихъ словахъ фальшивую нотку, точно отголосокъ того, что говорилъ нкогда Гильтонъ-Клеркъ, и поспшилъ прибавить:

— Однако, я еще не хочу сдаваться. Къ тому же, у меня есть другая тема, которая, какъ мн кажется, будетъ весьма недурна.

— Что такое?— спросилъ Россъ, набивая трубку.— Ничего необъятнаго, надюсь? Что-нибудь практическое?

— Вотъ въ чемъ дло. Во время вашего отсутствія ужины мои сдлались нсколько скучноватыми,— началъ Фицджеральдъ, также присаживаясь къ огню.— Вотъ я и узналъ, что у ‘Зеленаго Рыцаря’ можно получать тарелку холоднаго мяса и стаканъ эля за шесть пенсовъ. Это даетъ, вмст съ тмъ, право войти въ парлоръ и курить тамъ трубку. Есть люди, которые являются туда регулярно каждый вечеръ для того, чтобы потолковать о государственныхъ вопросахъ. Милосердый Боже! Много несообразностей слышалъ я на своемъ вку въ курильныхъ комнатахъ гостинницъ, но никогда ничего подобнаго. Какъ человкъ посторонній, я долженъ, конечно, сидть спокойно и только слушать, вотъ я и пришелъ къ убжденію, что громадная часть населенія Англіи заимствуетъ свои взгляды и свднія изъ источниковъ, совершенно никому невдомыхъ. Какіе же это именно источники? Не ежедневныя газеты, конечно, такъ какъ за ними я слжу! Вотъ я и подумалъ, что было бы не безполезно написать рядъ статей о политическихъ взглядахъ завсегдатаевъ нашихъ тавернъ. Вдь, эти люди — тоже избиратели.

— Источники ихъ свдній, сказали вы?— сердито произнесъ Россъ.— Да ихъ же собственныя глупыя головы, по всему вроятію.

— Однако,— продолжалъ Фицджеральдъ,— когда слышишь, что человкъ утверждаетъ, напримръ, что первый министръ написалъ пап письмо, и что онъ самъ читалъ его, невольно спрашиваетъ себя, какъ могутъ распространяться такія небылицы?

— Благодаря нахальству одного и невжеству остальныхъ, мн кажется,— отвчалъ Россъ.

— Нтъ, не оттого, вдь, объ этихъ вещахъ толкуютъ, какъ о чемъ-то всмъ извстномъ. Ну, право, не повришь иногда, что говорится въ публик о членахъ королевской семьи, о палат лордовъ, о правительств. Надо, однако, сказать, что старцы, собирающіеся каждый вечеръ у ‘Зеленаго Рыцаря’, преисполнены самыхъ лояльныхъ чувствъ. Вотъ не хотите ли вы пойти со мною туда завтра вечеромъ и послушать ихъ толки? А, впрочемъ, нтъ, лучше не ходите. Они не особенно почтительно отзываются о шотландцахъ.

— Я, пожалуй, пойду съ вами, дружище, только я желалъ бы знать, какую выгоду надетесь вы получить, описывая глупости, которыя говорятъ какіе-то старые и грязные пьяницы.

— Да такихъ людей, какъ они, тысячи въ стран, ихъ мннія распространяются повсюду. А если все это нелпо и смшно, тмъ лучше для меня. Я не понимаю, почему разсужденія этихъ знатоковъ исторіи и политики не могли бы быть забавными?

— Такъ вотъ оно что? Вы хотите вндриться въ группу доморощенныхъ философовъ и шпіонить, а когда подъ вліяніемъ эля и трубокъ бдные мозги ихъ затуманятся и запутаются, тогда-то, сидя въ своемъ углу, вы и начнете свои безпощадные очерки. Да знаете ли, по моему, это все равно, что дурачить своего собственнаго отца!

— А мн такъ кажется, что будетъ отлично, если одна половина общества узнаетъ, что говоритъ другая,— смясь отвчалъ Фицджеральдъ.

— Ужь не хотите ли вы меня уврить, что дадите потомъ безпристрастный и точный отчетъ, что у васъ будетъ не одно только глумленіе и злостное преувеличеніе? Вы, мальчикъ, только что вышедшій изъ школы, хотите насмхаться надъ зрлыми людьми, по своему ломавшими голову надъ тмъ, что длается въ свт. Отлично, нечего сказать! Отцы семействъ окончили дневной трудъ, довольны, быть можетъ, что ушли на часокъ отъ ворчливой жены, думаютъ, что служатъ родин, обсуждая ея дла, наслаждаются стаканомъ вина въ тепломъ углу… и вдругъ является Мефистофель съ записной книжкой.

— Еслибъ вы пошли со мною хоть разъ,— прервалъ его Фицджеральдъ,— вы могли бы сдлать два, три эскиза. Въ этой компаніи есть нсколько замчательныхъ головъ, чистйшіе типы Джона Булля, съ примсью ужимокъ церковнаго старосты. Тогда бы мы могли выпустить отдльно мои статьи съ вашими иллюстраціями.

Россъ взглянулъ на него.

— Однако, вы ловки на новые планы, пріятель,— сказалъ онъ.

— Да, но только, вс планы мои кончаются вотъ чмъ,— грустно отвчалъ мистеръ Вилли, указывая на свой портфель.— Вс они находятся тутъ, изящно связанные и адресованные на мое собственное имя.

— Да въ этомъ портфел цлое состояніе!— энергически воскликнулъ Россъ.— Когда я буду академикомъ, а вы редакторомъ ежедневной газеты, мы поймемъ всю цну набросковъ, находящихся въ вашемъ портфел и въ моей мастерской. Разв я не твержу вамъ этого день и ночь? Вы слишкомъ торопливы. Придетъ время, когда вы будете рады воспользоваться мыслями, которыя кидаете теперь на втеръ.

— Придетъ такой день?— повторилъ мистеръ Вилли.— Ну, а пока?

— А пока,— отвчалъ невозмутимо Россъ, вставая и надвая шапку и плащъ,— пока я пойду спать. А вы принимайтесь за ваши очерки la Teniers, и дай вамъ Богъ счастья, о будущемъ же не думайте, благо у васъ есть теперь все необходимое. Что же касается той красавицы, существованіе которой я подозрваю, напишите ей, чтобы она не торопилась, а дала бы міру время васъ оцнить. Ну, прощайте другъ,— сказалъ онъ, потомъ, отворивъ дверь и оглянувшись, прибавилъ: — хорошо, однако, что въ такую ночь мн приходится идти домой не по нашимъ шотландскимъ болотамъ.

Глава XIV.
Два письма.

‘Дорогой мой Вилли!’

‘Совершенно врно, что послднія письма мои были очень коротки, но ты не повришь, сколько у меня хлопотъ и непріятностей съ устройствомъ моей второй артистической поздки на югъ. А потомъ приходится еще умиротворять отца, который по чему-то забралъ себ въ голову, что ему слдуетъ подробне знать, что ты за человкъ и какіе у насъ планы для будущаго. Я успокоиваю его общаніемъ не длать никакихъ неосторожностей, увряю, что сама вполн довольна, а когда онъ начинаетъ говорить о выгодахъ прочнаго положенія и о томъ, что ему, быть можетъ, не долго жить на свт, я поневол принуждена напоминать ему, что уже многіе годы содержу себя сама и ничуть не побоюсь и впредь этой необходимости. Бдный отецъ! Онъ очень добръ, но, все-таки, подчасъ страшно мучитъ меня. Иногда я, право, не знаю даже хорошенько, что мн и отвчать ему. Еслибъ ты все еще былъ вторымъ редакторомъ вашего покойнаго журнала, это было бы хоть что-нибудь опредленное. Уже не сказать ли мн ему, что ты личный секретарь одной важной дамы? Конечно, я тоже желала бы, чтобъ у тебя было боле врное положеніе, только не думай, Вилли, чтобы я роптала, ничто не измнилось къ худшему съ тхъ поръ, какъ мы встртились, почему бы намъ не быть довольными? Мн непріятно даже писать теб такія вещи, точно я составляю брачный контрактъ. Еслибъ ты очутился здсь хоть на одну минуту, мы сразу поняли бы другъ друга. А ты пишешь еще о моей холодности!

‘Кром всхъ этихъ дрязгъ, я очень усиленно работаю съ профессоромъ Фокселемъ, и ты не повришь, какъ тяжело длать это письменно. Онъ задаетъ мн самые трудные уроки, и такъ какъ все это одна теорія, не скрашиваемая звуками, то занятіе выходитъ не особенно веселое. За то современемъ я буду въ состояніи переложить на музыку любое твое стихотвореніе, а если лишусь когда-нибудь голоса, съумю давать уроки.

‘Но все это вздоръ, а главное то, что черезъ десять дней я опять буду въ Корк. Подумай, Вилли, опять увижу я т же самыя комнаты, то же старое фортепіано, т же скрипучія ворота. Только цвтовъ ужь не найду, наврное, нигд, а всюду, я думаю, увижу одну только грязь, никого не будетъ около меня, чтобъ придать Корку романтическій оттнокъ, никто не станетъ защищать меня въ Коркской Лтописи или провожать домой по крутому холму! Очень хотлось бы мн знать, на что похожъ теперь Айнишинъ? Море заливаетъ, вроятно, берегъ, виллы заколочены, весь городъ превратился въ одну сплошную лужу. Одно утшаетъ меня: духи и волшебницы тоже, наврное, куда-нибудь скрылись!

‘По поводу Айнишина поговоримъ, Вилли, серьезно. Я хотла бы, чтобъ ты разъяснилъ мн подробне то общаніе, которое ты выманилъ у меня въ наше свиданіе у ручья. Я слышала, что если два человка заявятъ при свидтеляхъ, что они мужъ и жена, этого совершенно достаточно, чтобы они считались обвнчаными. Я никогда не была въ Шотландіи и поэтому ничего сама не знаю объ этомъ, только думаю, что люди поступаютъ иногда опрометчиво, а потомъ могутъ раскаяться въ своемъ ршеніи. Вотъ я и желала бы знать, не было ли общаніе, данное нами въ ту ночь (и что за славная ночь это была!), чмъ-нибудь важне простаго общанія? Я часто думала о томъ, не такъ ли внчались въ старину молодые люди, браку которыхъ противились родители? Въ нашемъ положеніи было бы неразумно связывать себя такимъ образомъ. Вотъ что не рдко представляется мн, а потомъ я укоряю себя за эти мысли. Прости меня, Вилли! Я не хотла мучить тебя своими сомнніями: у тебя и безъ нихъ много заботъ, я желала, напротивъ, чтобы это письмо было самое длинное и нжное изъ всхъ моихъ писемъ, такъ какъ ты говоришь, будто я тебя разлюбила!

‘Я люблю тебя, слышишь ли ты? и еслибъ ты былъ здсь, скоро доказала бы теб это. Теперь — ни слова боле. Пришли ме скоре длинное, славное письмо, уврь меня, что ты доволенъ всмъ, что сдлало для тебя Провидніе, опиши свои дла и скажи, думаешь ли ты еще обо мн. Ты недостаточно цнишь мою доброту, а я вотъ балую тебя и пишу ночью, въ такую пору, когда вс разумныя существа уже давно спятъ. Огонь въ камин погасъ, въ комнат холодно, пальцы мои окоченли, а я все пишу и пишу, и не могу никакъ остановиться. Только не называй мои письма холодными, это, должно быть, дйствіе мороза. Дождись оттепели, прочти ихъ снова, и они покажутся теб совсмъ иными.

‘Любящая тебя Китти’.

Много разъ перечитывалъ онъ эти строки, не зная, чему приписать больше значенія: вншней ихъ веселости или страннымъ, на половину только высказаннымъ сомнніямъ и тревогамъ. Ему такъ хотлось, чтобы Китти была покойна! Тяжело ей въ этихъ отдаленныхъ городахъ, гд она совсмъ одна. Разстояніе, отдляющее его отъ Китти, весьма значительно, но еще боле этого боялся онъ мысли, какъ бы она не начала тяготиться долгимъ промежуткомъ времени, который имъ придется еще прошить врозь. Передумавъ все это, онъ ршился не замчать ея сомнній и длать видъ, будто считаетъ ее все такою, же доброю, какъ въ день ихъ разставанія въ Айнишин.

‘Милая Китти,— писалъ онъ,— ты совершенно неврно представляешь себ Айнишинъ. Тамъ теперь гораздо лучше, чмъ даже лтомъ. Днемъ морозное солнце пробивается сквозь легкій туманъ и бросаетъ красный свтъ на мелкую воду пристани и на стоящія въ ней суда. По ночамъ луна освщаетъ застывшую поляну и сверкаетъ на покрытыхъ льдомъ прудахъ. Люди жмутся у пылающаго камина, передъ кипящимъ котелкомъ, и начинаются длинныя бесды и веселыя шутки. Дона Фіерны и его эльфовъ бояться теб нечего, такъ какъ они сдлались твоими покровителями. Точно также нечего теб страшиться и того, что ты общала мн у ручья, или представлять себ мрачныя картины. Но, по моему, было бы дурно, еслибъ мы не захотли совершить своего общаннаго паломничества. Вдь, это всего только одинъ разъ въ семь лтъ! Подумай лучше о томъ, какая это будетъ славная прогулка! Говорятъ, что въ брачной жизни многое мняется подъ вліяніемъ привычки, представь же себ, какъ освжительно подйствуетъ на насъ подобная поздка! Мы точно увидимъ себя такими, какими были за семь лтъ передъ тмъ? а если между нами происходили какія-нибудь несогласія за это время, гд же намъ лучше мириться, какъ не тамъ? Милая моя! не смотри на свое общаніе, какъ на что-то страшное, а скоре, какъ на романическій эпизодъ, о которомъ будемъ вспоминать впослдствіи съ добродушною улыбкою. Когда наступятъ для насъ боле прозаическіе годы, это будетъ намъ напоминать о томъ, чмъ мы были нкогда!

‘Что касается твоего отца, надо, конечно, растолковать ему, что и я, не мене его, желалъ бы опредленнаго положенія, но что, если ты готова ждать, то это собственно ни до кого боле не касается. Знаешь ли, что ты слишкомъ часто увряешь меня, будто вполн довольна нашими обстоятельствами. Я, напротивъ, недоволенъ ими и даже очень. Я часто думаю о томъ, какъ мы будемъ жить вмст, и это длаетъ меня чрезвычайно нетерпливымъ. Однако, ворчать не за чмъ. Не мало людей прізжаютъ въ Лондонъ и живутъ гораздо хуже меня. Я, все-таки, имю врныхъ сто фунтовъ въ годъ и много свободнаго времени, пишу такъ усердно и предлагаю свою работу въ столькихъ мстахъ, что долженъ же буду, наконецъ, понять, что именно нужно редакторамъ и что имъ не нравится. А пока я затялъ рядъ статей о всхъ глупостяхъ, которыя говорятся о политик въ нашихъ тавернахъ. Одну изъ этихъ статей я уже отправилъ въ Гайдларкскую газету и, къ моему великому удовольствію, она появилась въ ныншнемъ вечернемъ нумер. Посылаю теб одинъ экземпляръ, хотя думаю, что это покажется теб мало интереснымъ. И такъ, ты видишь, что дла мои идутъ не дурно. А теперь прощай и не забывай, что я тебя люблю отъ всей душні Смотри же, не забывай этого’.

Глава XV.
Трапеза.

Если усилія Фицджеральда найти для себя твердую почву въ области литературы кончались большею частью разочарованіемъ, за то онъ, видимо, преуспвалъ въ другомъ направленіи. Мистриссъ Четвиндъ не скрывала своего сочувствія молодому человку, желанія послужить ему, и не разъ съ большимъ тактомъ и деликатностью давала ему понять, чтобы онъ обратился прямо къ ней, когда для этого представится случай. Весьма возможно, что она согласилась бы даже дать ему средства основать новый журналъ, еслибъ Фицджеральдъ только попросилъ ее объ этомъ, но ему достаточно было и одного опыта въ этомъ род.

Тмъ временемъ онъ старался, чтобы его новыя обязанности какъ можно меньше походили на синекуру. Къ его большому удовольствію, ему была предоставлена полная свобода относительно выписки книгъ и журналовъ, и онъ ревностно читалъ и просматривалъ ихъ, чтобы имть возможность знакомить свою покровительницу со всмъ, что длалось на свт. Но, когда онъ хотлъ сообщать ей пріобртенныя имъ такимъ образомъ свднія, не рдко случалось, что старушка принималась вмсто того разспрашивать его о его собственныхъ длахъ, и это очень часто приводило ихъ къ бесдамъ и воспоминаніямъ о южной Ирландіи. Разъ или два она случайно назвала его даже ‘Франкомъ’, но тотчасъ же со слезами на, глазахъ извинилась въ своей ошибк. Однажды, когда онъ уже готовился уходить, старушка услыхала звукъ дождя, громко ударявшаго по стекламъ.

— О! да вы не можете идти въ такой ливень, мистеръ Фицджеральдъ,— сказала она.— Или прикажите Саундерсу дать вамъ непромокаемое пальто.

Она позвонила, и посл нкотораго колебанія, весьма понятнаго для Фицджеральда, сама объяснила слуг, гд онъ найдетъ пальто. Фицджеральдъ, конечно, поблагодарилъ ее и вышелъ въ сни. Но что-то (онъ и самъ не зналъ хорошенько, что именно) мшало ему воспользоваться предлагаемой одеждой.

— Чье это пальто?— спросилъ онъ лакея, подававшаго ему плащъ.

— Мистера Франка, сэръ.

Фицджеральдъ такъ и думалъ.

— О! нтъ, благодарю,— сказалъ онъ задумчиво,— я и такъ дойду. Мн не далеко.

Но если молодой человкъ не торопился пользоваться для себя предложеніями услугъ, на которыя намекала добрая старушка, ему пришло въ голову, не могъ ли бы онъ сдлать что-нибудь для своего друга Росса. Мистриссъ Четвиндъ часто слышала о немъ, когда молодой человкъ описывалъ ихъ совмстныя прогулки и занятія, и выразила, наконецъ, желаніе посмотрть его картины.

— Я не общаю купить ихъ,— прибавила она съ своей ласковой улыбкой,— такъ какъ у насъ почти нтъ мста, чтобы ихъ повсить.

И въ самомъ дл, весь домъ былъ переполненъ такими картинами, какія встрчаются въ большинств англійскихъ домовъ. Тутъ были маленькія жанровыя картинки голландской школы, вставленныя въ тяжеловсныя, старомодныя рамки, мрачные ландшафты въ стил позднйшихъ преемниковъ Сальватора Розы и громадное число гравюръ историческаго содержанія, величественныхъ по изображаемымъ въ нихъ событіямъ, но мене удовлетворительныхъ по исполненію.

— Кром того,— продолжала мистриссъ Четвиндъ,— Мэри обвинила бы меня еще въ расточительности, такъ какъ я не одобряю ея покупки десятивершковаго телескопа.

— Десятивершковаго телескопа?— съ удивленіемъ повторилъ мистеръ Вилли, слышавшій, что миссъ Четвиндъ — двушка съ большими средствами.— Вдь, это не можетъ же стоить дорого?

— Вотъ и я сначала такъ думала,— отвчала старушка.— Но оказалось, что десятивершковый размръ относится къ діаметру самаго стекла, такъ что вся труба походитъ на пушку порядочнаго калибра. Да, Мэри вообще тратитъ очень много денегъ на бдныхъ, съ этимъ ничего не подлаешь, вдь, это ея собственность. Мн кажется, что я должна предоставлять ей полную свободу. Пусть она передлаетъ окно въ своей комнат, потомъ купитъ свою пушку, а тамъ ужь и я пріобрту нкоторыя изъ картинъ вашего друга.

— О! да я вовсе не хочу, чтобы вы покупали ихъ по моей рекомендаціи,— испуганно сказалъ Фицджеральдъ.— Вы должны спросить мннія опытнаго человка, вдь, самъ я мало понимаю въ картинахъ.

— Судя по вашимъ разсказамъ, это именно такія картины, которыя годятся для слпой старухи,— весело отвчала мистриссъ Четвиндъ.— Я не увижу въ нихъ ничего, кром колорита, а это, какъ вы говорите, въ нихъ хорошо.

— Да, но я, все-таки, желалъ бы, чтобы вы съ кмъ-нибудь посовтовались, мистриссъ Четвиндъ,— серьезно сказалъ Фицджеральдъ.— Понятно, что я нахожу картины хорошими, да и можетъ ли быть плоха работа человка, который столько трудится, какъ Россъ, и такъ хорошо говоритъ объ искусств? Если вы желаете, я принесу нкоторые изъ его эскизовъ, и вы могли бы пригласить тогда кого-нибудь изъ знатоковъ.

— Ну, это не представитъ никакого затрудненія. Мы знакомы со многими изъ академиковъ, и то одинъ изъ нихъ, то другой заходятъ къ намъ пообдать запросто и побесдовать съ людьми учеными.

— Вы знакомы съ академиками?— спросилъ Фицджеральдъ въ нкоторомъ смущеніи.— Не съ очень старыми, надюсь?

Мистриссъ Четвиндъ назвала нсколько именъ.

— О!— весело сказалъ онъ,— эти еще ничего! Ихъ я не боюсь.

Разговоръ этотъ имлъ, однако, результаты не только для его друга, но и для самого Фицджеральда. Онъ уходилъ всегда отъ старушки нсколько раньше часа, назначеннаго для table d’hte’а, какъ называла свой обдъ мистриссъ Четвиндъ, но, все-таки, встрчалъ нердко въ сняхъ какого-нибудь ранняго постителя. На этотъ разъ бесда о картинахъ Росса заставила Фицджеральда забыть время, и онъ только что хотлъ спросить старушку, какіе именно ландшафты она предпочитаетъ, какъ вдругъ внизу раздался звукъ колокола.

— Ахъ, боже мой!— воскликнула мистриссъ Четвиндъ.— Это звонокъ къ обду, а Мэри все еще нтъ дома. Дайте мн, пожалуйста, руку, мистеръ Фицджеральдъ, и сведите меня внизъ: я такъ слпа теперь, что не могу идти одна. А то соберутся вдругъ гости, и некому будетъ ихъ принять.

Но въ эту самую минуту появилась миссъ Четвиндъ, нсколько запыхавшись, такъ какъ бжала по, лстниц.

— Идемте скоре, тетя,— ласково крикнула она, снимая шляпку и пальто и бросая ихъ на стулъ.— Что же это вы не пригласите никогда мистера Фицджеральда остаться съ нами обдать? Я знаю, конечно, что онъ не любитъ ученыхъ…

Нечего и говорить, что это приглашеніе встртило энергическую поддержку со стороны старушки, и Фицджеральдъ, уже много слышавшій о непринужденномъ характер этого ежедневнаго table d’hte’а и, быть можетъ, интересовавшійся увидать воочію нкоторыхъ изъ знаменитостей, о которыхъ столько говорила хозяйка дома, принялъ приглашеніе. Онъ не сдлалъ даже попытки отказаться, а спокойно послдовалъ въ столовую за обими дамами. На этотъ разъ ему нечего было бояться за свой туалетъ.

Въ комнат, куда они вошли, уже находилось три человка. Одинъ изъ нихъ стоялъ въ нкоторомъ отдаленіи, разглядывая въ лорнетъ гравюры на стн. Остальные два помщались у камина, спиною въ огню. Изъ этихъ двухъ постителей первый былъ высокаго роста, сухощавый, нсколько сгорбленный, съ проницательными срыми глазами, глядвшими изъ-подъ нависшихъ бровей, и громадными зубами, обнаруживавшимися, когда онъ смялся своимъ громкимъ смхомъ. Фицджеральдъ сразу призналъ въ немъ знаменитаго натуралиста, доктора Бьюда, фотографіи котораго были выставлены всюду. Съ другимъ гостемъ онъ не былъ знакомъ. Невольно подивился онъ безцеремонности, съ какою отнеслись гости къ появленію двухъ дамъ. Они кончили сперва то, что говорили, или, врне, надъ чмъ смялись въ эту минуту, потомъ подошли и пожали руки хозяйкамъ, посл чего сли къ столу, гд кому хотлось. Но это равнодушіе не имло, однако, ничего оскорбительнаго, когда появились остальные гости, вс услись къ столу и начался обдъ. Замтно было, что докторъ Бьюдъ боле другихъ старается занять и позабавить свою хозяйку. Надо сознаться, что разговоръ между этими разнообразными друзьями и знакомыми мистриссъ Четвиндъ шелъ далеко не научный. Сперва весело пошутили надъ миссъ Четвиндъ, когда оказалось, что ей дозволяется, наконецъ, пріобрсти давно желанный телескопъ, въ остальномъ же разговоръ касался, главнымъ образомъ, различныхъ общественныхъ дятелей и того, что сказало или гд находилось то или другое лицо. Эти ученые господа были отлично знакомы, повидимому, съ рыбною ловлею, преимуществами хорошаго загороднаго дома, гастрономическими вопросами, и ихъ разговоръ ужь не черезъ-чуръ высоко парилъ надъ обычнымъ уровнемъ бесдъ мистера Скобелля. Мистеръ Вилли не разъ задумывался, бывало, надъ тмъ, какую роль игралъ Скобелль въ этомъ непринужденномъ кружк великихъ людей, но оказывалось, что ихъ бесда вовсе не отличалась особенной глубиною.

Фицджеральдъ сидлъ рядомъ съ докторомъ Бьюдомъ, а такъ какъ въ эту минуту докторъ съ громкими раскатами смха передавалъ мистриссъ Четвиндъ свой разговоръ съ какимъ-то джентльменомъ, котораго онъ встртилъ на обд въ Сити, то Фицджеральдъ имлъ много времени для изученія остальныхъ гостей и племянницы самой хозяйки. Еще ни разу прежде не представлялся ему такой удобный случай. Миссъ Четвиндъ онъ почти никогда не встрчалъ. Большую часть своего времени она проводила въ самыхъ бдныхъ кварталахъ Лондона, а когда и была дома, всегда занималась въ своей комнат. Теперь ему показалось, что выраженіе ея лица мягче, мене энергично и самонадянно, чмъ онъ думалъ.

Голова ея была маленькая и изящная, черты красивыя, цвтъ лица блдный. Тутъ только онъ въ первый разъ замтилъ ея ясные, красивые, голубые глаза съ темными рсницами. Ихъ спокойный взглядъ отличался большою выразительностью, когда она съ интересомъ слушала то, что говорилъ ея сосдъ, или принимала участіе въ общемъ смх. Когда же она сама подвергалась насмшкамъ по поводу ожидаемаго ею громаднаго телескопа, она переносила ихъ весьма добродушно.

— Поврьте,— говорила она,— придетъ время, когда люди будутъ смотрть на знаменитый телескопъ лорда Росса, какъ на простую игрушку.

— Еще бы,— отвчалъ докторъ Бьюдъ, спша ей на выручку.— Это совершенно врно. Мы будемъ вынуждены изобртать не только громадные телескопы, но и средства перемститься на какую-нибудь другую планету, если земля слишкомъ охладится для вашихъ потребностей. Когда охлажденіе совершится окончательно, а процессъ этотъ уже начался, и человчеству придется спасаться бгствомъ, поврьте, что наука найдетъ возможность переселять насъ въ боле магній климатъ. Но для этого необходимо длать какіе нибудь опыты. Обращаясь къ профессору Симсу, королевское общество должно бы принять своевременныя мры.

Профессоръ Симсъ былъ сдовласый старикъ съ розовымъ лицомъ и въ золотыхъ очкахъ.

—Несомннно, несомннно,— отвчалъ онъ.— Необходимость эта неизбжно настанетъ когда-нибудь. Если же мы оглянемся на то, что уже сдлала наука за послднія десять лтъ, то невозможно даже предвидть, что совершитъ она въ слдующій вкъ, или… какой бы срокъ лучше назначить?

— Вчность или дв, по выраженію Альфреда де-Мюссе,— подсказалъ Фицджеральдъ, но тутъ же подумалъ, что глупо даже упоминать имя такого сентиментальнаго поэта, какъ Мюесе, въ обществ столь положительныхъ людей. Большой бды отъ этого, однако, не произошло, такъ какъ черезъ минуту они толковали уже о томъ, не будутъ ли пирамиды или Колизей послдними слдами человческаго существованія на земл посл ея охлажденія до температуры луны. Кто-то упомянулъ случайно о засыпанныхъ городахъ Мексики, и на этомъ разговоръ оборвался.

Обдъ, если его сравнить съ банкетомъ, устроеннымъ Гильтономъ-Клеркомъ въ Альбани-стрит, отличался большой простотой, и Фицджеральдъ замтилъ, что большинство присутствовавшихъ мужчинъ вовсе не пило вина или же только кляретъ съ водою. Да и вся трапеза вообще отличалась полнйшей непринужденностью. Едва окончился этотъ простой обдъ, какъ сейчасъ же въ присутствіи дамъ подали кофе и папиросы. Затмъ тотъ или другой изъ гостей вставалъ безъ всякаго извиненія, жалъ руки мистриссъ Четвиндъ и ея племянницы, обращался въ остальнымъ съ словами ‘покойной ночи’ или ‘Au revoir’, а иной уходилъ, даже ничего не говоря.

— Мн тоже надо сейчасъ идти,— сказалъ докторъ Бьюдъ Фицджеральду.— Ко мн хотлъ придти кое-кто посмотрть простые опыты съ спектроскопомъ, и я спшу приготовить баттарею. Не желаете ли и вы присоединиться къ намъ? Я могъ бы показать вамъ десятивершвовый телескопъ, если это васъ интересуетъ.

— О! конечно, я буду въ восторг,— поспшно отвчалъ Фицджеральдъ.

Докторъ Бьюдъ былъ вообще очень внимателенъ къ нему во время обда. Онъ слыхалъ о Семейномъ журнал и зналъ также кое-что и объ обязанностяхъ молодаго человка въ дом мистриссъ Чертвиндъ. Вся фигура его дышала привтливостью, да, наконецъ, даже простое приглашеніе отъ такого извстнаго лица было уже само по себ великой честью. Фицджеральдъ не зналъ только одного, прилично ли будетъ ему уйти, пока прочіе гости еще остаются, вдь, вс знали, что онъ не спшитъ ни на какія лекціи или въ ученыя общества. Докторъ Бьюдъ вывелъ его, однако, изъ этого затрудненія. Онъ всталъ и обратился къ старушк съ словами:

— Прощайте, мистриссъ Четвиндъ. Я тороплюсь приготовить аппараты, да, кстати, уведу съ собою и мистера Фицджеральда, чтобы показать ему, на что похожъ десяти вершковый телескопъ.

Онъ вышелъ изъ комнаты, не прощаясь ни съ кмъ. Фицджеральдъ послдовалъ за нимъ и черезъ мгновеніе сидлъ уже рядомъ съ докторомъ Бьюдомъ въ его прекрасномъ экипаж, катившемся такъ ровно и быстро, что Фицджеральду показалось, будто онъ несется по воздуху.

Домъ диктора помщался на Бромптонской улиц и, невзрачный снаружи, былъ очень удобенъ. Молодой человкъ послдовалъ за хозяиномъ въ первый этажъ, въ одной половин котораго находилась комната, похожая на обсерваторію, библіотеку и лабораторію. Ассистентъ доктора устанавливалъ въ эту минуту на стол какія-то стеклянныя трубочки и два спектроскопа. Докторъ Бьюдъ, снявъ предварительно сюртукъ, хотя въ полутемной комнат вовсе не было жарко, принялся разсматривать проволоки и аппараты, совершенно непонятные для гостя.

— Вы, вроятно, часто видаете миссъ Четвиндъ?— спросилъ докторъ, въ ту же минуту электрическая искра вспыхнула въ одной изъ трубочекъ, ослпивъ совершенно Фицджеральда.

— О, нтъ, весьма рдко!

— Это замчательная двушка,— энергично продолжалъ докторъ, стоя на колняхъ около баттареи и разсматривая что-то.— Изъ нея могъ бы выйти толкъ. Она очень умна, проницательна и остроумна, но только у нея нтъ подготовки, вотъ въ чемъ бда. Ее слдовало выростить на математик. Надо, однако, сознаться, что число женщинъ, отличившихся до сихъ поръ въ точныхъ наукахъ, вообще очень ограничено. Мн кажется, что миссъ Четвиндъ просто губитъ себя своими усиліями просвщать меньшую братію, это дло приходскаго совта. Впрочемъ, мн и говорить не слдовало бы объ этомъ, такъ какъ я не знаю въ точности, что она собственно длаетъ.

Онъ всталъ и, ударилъ руку объ руку, чтобы стряхнуть съ нихъ пыль.

— Я недавно очень смялся,— продолжалъ онъ потомъ.— Миссъ Четвиндъ спрашивала меня, какимъ способомъ лучше всего убдить этихъ невжественныхъ людей, что нечистый воздухъ вреденъ. Вы знаете, какъ они толпятся всегда въ кучу, чтобы согрться, и покрываютъ дтей всякимъ тряпьемъ. Сколько мн извстно, она думала даже прочесть лекцію о польз чистаго воздуха и свжей воды.

— Да она уже сдлала это,— отвчалъ Фицджеральдъ, между тмъ какъ докторъ снова обернулся къ столу и продолжалъ свои приготовленія.

— Ну, вотъ она и пришла къ весьма разумному заключенію, что наполнять сосуды газами разнаго вса или заставлять тухнуть свчи въ безвоздушномъ пространств не произведетъ достаточнаго эффекта. Я посовтовалъ ей добыть гд-нибудь воробья, привязать его за ножки къ доск, прикрыть стекляннымъ колпакомъ и пригласить слушателей слдить за тмъ, что сдлается съ птичкою, когда она будетъ вдыхать воздухъ, мспорченный ея же дыханіемъ. Разумется, несчастное созданіе начнетъ сперва задыхаться, потомъ зашатается, упадетъ, наконецъ, испуститъ духъ. Для большаго эффекта слдовало бы приподнимать колпакъ, чтобы показывать зрителямъ животворящую силу свжаго воздуха, а потомъ снова накрывать птичку и дать, наконецъ, смерти исполнить свое дло. Миссъ Четвиндъ сказала, что непремнно послдуетъ моему совту и пришла отъ него въ истинный восторгъ, конечно, какой же урокъ можетъ быть наглядне?

Въ эту самую минуту на лстниц раздались шаги и доктору пришлось наскоро надть сюртукъ и идти на встрчу двумъ, тремъ только что входившимъ молодымъ людямъ. Фицджеральду не понравился разсказъ о воробь. Ясно, что миссъ Четвиндъ не походила на Лесбію. Хотя сердце закоснлаго охотника отличается по большей части нкоторою жестокостью, хотя мистеръ Вилли хорошо зналъ, что смерть одного воробья или даже двадцати дюжинъ воробьевъ не должна приниматься въ соображеніе, если этимъ путемъ можно заставить хоть нсколькихъ людей обращаться съ дтьми боле гуманно, но, все-таки… все-таки…

Въ эту минуту докторъ вернулся.

— У меня устроено врод класса,— объяснилъ онъ Фицджеральду.— Приходятъ молодые люди, упражняются здсь и предлагаютъ мн вопросы, прежде чмъ соберутся профаны, прізжающіе только для развлеченія. Надюсь, что вамъ не будетъ скучно. Если вы предпочитаете другое, мой ассистентъ приготовитъ вамъ телескопъ. Ночь замчательно ясна.

— О нтъ, благодарю. Скажите, такъ какъ же удался опытъ миссъ Четвиндъ?

— Ахъ, я и забылъ окончить свой разсказъ. Миссъ Четвиндъ достала воробья, шнурокъ, доску и колпакъ, словомъ, все, что слдуетъ, и для большей увренности ршила сдлать первый опытъ у себя въ гостинной, въ присутствіи тетки. Все шло прекрасно до первыхъ судорожныхъ движеній. птички, тутъ миссъ Четвиндъ встревожилась, покачала головой, черезъ мгновеніе колпакъ былъ снятъ, окно отворено, шнурокъ разрзанъ, и прощай воробей! Никакими силами нельзя было убдить ее возобновить этотъ опытъ.

— Я вовсе не думалъ, что она такъ чувствительна,— замтилъ молодой человкъ.

— Вотъ подите же,— отвчалъ докторъ, нагрвая мднуіо проволоку у газоваго рожка.— женщина всегда остается женщиной, чмъ бы она ни занималась. Разумъ ея пасуетъ при вид чужаго страданія, сердце беретъ верхъ надъ головою. Но въ области чистой науки двушка эта могла бы сдлать многое, еслибъ у нея была настоящая подготовка, мозгъ у нея замчательный. Я всегда могу съ точностью опредлить, что знаетъ, человкъ, уже по одному тому, какъ онъ предлагаетъ вопросы. Ея вопросы всегда мтки и идутъ прямо къ цли. Когда она приходитъ сюда, то отлично знаетъ, зачмъ идетъ…

Добрый докторъ, повидимому, очень любилъ говорить о Мэра Четвиндъ, но разговоръ былъ на этотъ разъ прерванъ появленіемъ молодой двушки. Она пріхала совсмъ одна, казалась нсколько удивленною, увидавъ Фицджеральда, но ничего не сказала, кром простаго привтствія. Потомъ подошла къ столу, и докторъ кинулся отыскивать ей стулъ, хотя остальнымъ гостямъ, понемногу стекавшимся, предоставлялось право стоять или сидть, гд кто хотлъ.

Все, что послдовало за этимъ, было совершенно непонятно для Фицджеральда. Но, если смыслъ опытовъ оставался сокрытымъ для него, за то манеры учащихся представляли большой интересъ. Онъ легко отличалъ истинно-серьезныхъ людей, большею частью молчавшихъ или предлагавшихъ только рдкіе вопросы, отъ легкомысленныхъ, вскрикивавшихъ отъ ужаса при однихъ опытахъ или произносившихъ: ‘ахъ, какъ мило!’ при другихъ. Поведеніе Мэри Четвиндъ, быть можетъ, всего боле привлекало его вниманіе, и онъ могъ замтить, что докторъ Бьюдъ охотно отвчалъ на ея вопросы и что большая часть его объясненій была обращена именно къ ней. Стоя въ сторон у камина и слдя изъ всей пестрой толпы только за двумя лицами — за худощавымъ, блднымъ наставникомъ и за молодой двушкой, сидвшею около него и серьезно слдившею за его словами, мистеръ Вилли замечтался. Почему бы этимъ двумъ холоднымъ натурамъ не идти вмст по жизненному пути, подобно двумъ звздамъ, неразлучно странствующимъ на ночномъ неб? Докторъ, правда, гораздо старше ея, но, вдь, эта двушка съ серьезнымъ, задумчивымъ лицомъ, наврное, подумала бы скоре о его большой репутаціи, чмъ о его лтахъ! Вотъ была бы странная любовь! Прогулки при лунномъ свт, оживляемыя бесдами о спектр Сиріуса! Фицджеральдъ едва удержался отъ смха, представивъ себ доктора и Мэри Четвиндъ по об стороны айнишинскаго ручейка, держащими другъ друга за руку. Какое заклинаніе произнесли бы они при этомъ случа? Тутъ онъ вспомнилъ Китти, которая, по всему вроятію, не знала даже, что вода состоитъ изъ водорода и кислорода, но за то умла такъ славно любить, и мысленно послалъ ей поцлуй.

Эти размышленія о возможномъ будущемъ доктора Бьюда и миссъ Мэри Четвиндъ были неожиданно прерваны появленіемъ полной и красивой дамы, одтой въ черное шелковое платье. Она весело привтствовала нкоторыхъ изъ присутствовавшихъ, нжно поцловала миссъ Четвиндъ, обратилась къ лектору съ словами: ‘мой другъ’ и спросила у, него какіе-то ключи. Минуту спустя, Фицджеральдъ былъ представленъ этой живой и добродушной дам, оказавшейся мистриссъ Бьюдъ, и ему пришлось разстаться, такимъ образомъ, съ мечтами о будущемъ двухъ ученыхъ любовниковъ. Мистриссъ Бьюдъ пробыла въ комнат недолго, она, видимо, торопилась, и Фицджеральдъ снова обратилъ все свое вниманіе на изученіе различныхъ типовъ, находившихся передъ нимъ и по временамъ освщаемыхъ разноцвтными огнями.

Что-то готовилось, очевидно, въ другой комнат того же этажа. Гостинная, находившаяся рядомъ съ обсерваторіею, была ярко освщена, на лстниц раздавались звуки шаговъ, и время отъ времени слуга докладывалъ имена гостей. Иные переходили изъ гостинной въ обсерваторію: докторъ суетливо привтствовалъ ихъ и показывалъ имъ то, что они могли понять. Фицджеральдъ изумлялся его терпнію и невозмутимости.— ‘Ахъ, какой красивый зеленый цвтъ!— восклицали дамы.— Что за прелесть! Не должна ли я закрыть одинъ глазъ, чтобы смотрть сюда? Докторъ, отчего это одна линія гораздо ясне другой? Такъ вы въ самомъ дл уврены, что все это находится на солнц? Покажите, пожалуйста, моему мужу этотъ прелестный зеленый цвтъ!’ Докторъ говорилъ, казалось, со всми заразъ, смялся иногда надъ нкоторыми замчаніями, но, повидимому, вовсе не былъ недоволенъ тмъ, что къ нему обращались, точно къ фокуснику. Мистеръ Вилли замтилъ, что миссъ Четвиндъ спокойно разглядывала гостей, раза два онъ изловилъ на ея лиц улыбку.

Въ толп, переходившей изъ просторной, ярко освщенной гостинной въ пыльную, тсную лабораторію и обратно, одна дама заинтересовала Фицджеральда отчасти потому, что была очень красива, а отчасти и благодаря одному случайному ея восклицанію. Докторъ только что объяснилъ небольшой групп слушателей источникъ цвта предметовъ, поглощеніе или отраженіе ими различныхъ лучей свта, и такъ дале. Для уясненія всего сказаннаго имъ онъ принесъ пучекъ герани, спустилъ газъ, зажегъ немного поваренной соли на лампочк Бунзена и вызвалъ этимъ сильный желтый цвтъ. Герань тотчасъ же получила, конечно, мрачную срую окраску, и хорошенькая дама, не разобравъ, быть можетъ, даже, что цвты вовсе не страдаютъ отъ этого, невольно воскликнула въ полголоса: ‘Бдняжки!’ Фицджеральду это очень понравилось. Дама, видимо, признавала въ цвтахъ нкоторую жизненность, точно между ними и людьми была какая-то связь, и хотя замчаніе ея не отличалось, быть можетъ, глубокимъ смысломъ, хотя герань, когда газъ былъ снова зажженъ, оказалась такою же красивою, какъ и прежде, Фицджеральдъ, все-таки, вынесъ убжденіе, что это должна быть прелестная женщина. Каково же было его изумленіе, когда по окончаніи всхъ опытовъ и въ ту минуту, какъ онъ начиналъ недоумвать, оставаться ли ему еще доле или нтъ, онъ былъ извлеченъ неутомимымъ докторомъ изъ темнаго угла, въ которомъ пріютился, представленъ хорошенькой дам и приглашенъ отвести ее внизъ къ ужину. Этого мало. Оказалось, что она носитъ имя одного изъ извстнйшихъ академиковъ. ‘Возможно ли,— спрашивалъ онъ себя,— чтобы это была жена знаменитаго художника?’ Онъ ршился допытаться. Вотъ будетъ отличная тема для бесдъ съ Россомъ!

Мистеръ Вилли нашелъ своей дам мсто за длиннымъ столомъ и робко спросилъ, не желаетъ ли она сандвичей?

— Я не такъ молода, какъ кажусь,— отвчала хорошенькая женщина съ большими срыми, дтски-веселыми глазами.— Я мать трехъ дтей и въ мои годы пора быть умне и не портить себ здоровья сандвичами. Нтъ, что-нибудь другое.

Она казалась поразительно прямодушною, и смялась, и говорила чрезвычайно мило. Когда молодой человкъ принесъ ей кусокъ холодной индйки, хлба и стаканъ клярета, онъ осмлился спросить ее, посл нкоторыхъ общихъ замчаній о картинахъ, развшанныхъ на стнахъ, любитъ ли она живопись?

— Я, конечно, люблю картины моего мужа.

Тутъ Фицджеральдъ понялъ, что догадки его были врны.

— О, еще бы!— сказалъ онъ уже съ большею увренностью.— Я полагаю,— прибавилъ онъ нсколько нершительне,— что супругъ вашъ такъ привыкъ къ своему выдающемуся положенію… я хочу сказать, такъ свыкся съ своею ролью въ академіи, что ему не такъ легко понять тревоги остальныхъ художниковъ, тхъ, которые еще не прославились? Это, наврное, мало интересуетъ его, не правда ли? Словомъ, я хочу сказать, что трудно было бы, вроятно, обратить его вниманіе и… какъ бы это выразить?… склонить его помочь художнику, еще неизвстному…

Все это выходило довольно неловко, тмъ боле, что хорошенькая дама думала, очевидно, что онъ хлопочетъ о себ.

— Разв вы художникъ?— напрямикъ спросила она.

— О, нтъ!

— Ну, такъ если сказать правду, я не знаю, конечно, хорошенько, что чувствуютъ художники, еще не вошедшіе въ составъ академіи, но, наврное, они не испытываютъ половины тхъ тревогъ, которыя чувствую я. Когда мой мужъ засдаетъ въ коммиссіи, завдующей размщеніемъ картинъ, онъ совершенно болнъ посл этого недли три. Это самая трудная работа во всемъ году. И что же оказывается еще въ результат? Что и публика, и сами художники обвиняютъ коммиссію въ зависти. Зависть! Да я очень желала бы знать, кому могъ бы позавидывать хоть бы мой мужъ?

— Да никому, конечно,— горячо отвчалъ Фицджеральдъ, которому очень нравилась простота и откровенность этой женщины.

— Я бы искренно порадовалась, еслибъ постороннимъ художникамъ дозволялось самимъ развшивать свои картины,— сказала она, смясь.— Надо надяться, что они всегда были бы единодушны! Хорошо бы только, по моему, еслибъ они рисовали получше и ворчали поменьше.

— О, да, вдь, художникъ, о которомъ я говорю, вовсе не изъ такихъ,— сказалъ Фицджеральдъ, совсмъ не обижавшійся ея шаловливымъ юморомъ.— Онъ очень хорошо рисуетъ, вовсе не ворчитъ, напротивъ, всегда доволенъ. Я думалъ только, не могъ ли бы вашъ мужъ запомнить его имя и взглянуть на его работу, когда она будетъ представлена?

— Да, вдь, мой мужъ былъ членомъ комииссіи въ прошломъ году, такъ что онъ на нкоторое время избавленъ, слава Богу, отъ этой обязанности!

— Такъ что съ моей стороны было бы совершенно безполезно просить вашего заступничества?

— Совершенно безполезно, даже еслибъ вы захотли подкупить меня сандвичами. Но,— продолжала она, взглянувъ на него вопросительно,— какъ же, однако, зовутъ вашего друга?

— Джонъ Россъ.

— Это не трудное имя… Джонъ Россъ. Почему вы такъ интересуетесь имъ? Вдь, вы не шотландецъ?

— Онъ мой сосдъ, да, кром того, въ самомъ дл отлично работаетъ. Мн кажется, что ему слдовало бы пользоваться большею извстностью!

— Что онъ рисуетъ, ландшафты или фигуры?

— Ландшафты.

— Я такъ и думала. Шотландцы всегда берутся за ландшафты, потому что не умютъ рисовать… А теперь проводите меня, пожалуйста, наверхъ, мн надо еще захать за мужемъ и отправиться домой. А имени вашего друга я не забуду, такъ какъ до сихъ поръ никто еще не предлагалъ мн сандвичей въ вид взятки.

Онъ проводилъ ее въ гостинную, а потомъ воспользовался первымъ случаемъ, чтобы ускользнуть незамченнымъ. Въ сняхъ встртился онъ съ миссъ Четвиндъ, которая собиралась домой одна. Фицджеральдъ колебался съ минуту, не зная хорошенько, что собственно слдовало ему сдлать, наконецъ, онъ подошелъ къ ней и наудачу спросилъ:

— Не позволите ли вы мн отыскать вашу карету, миссъ Четвиндъ?

— Нтъ, благодарю,— отвчала она, какъ ему показалось, немного сухо и нелюбезно.— Мой кебъ стоитъ у подъзда, а кучера я знаю.

Слуга отворилъ дверь и она вышла на улицу, Фицджеральдъ пріостановился на минуту подъ предлогомъ застегнуть свое пальто. Ея отказъ принять отъ него даже эту небольшую услугу показался ему невжливымъ. Что же такое онъ сдлалъ? Или она даже и не сознаетъ, быть можетъ, что ея манеры подчасъ слишкомъ рзки, холодны и просто оскорбительны?

Но, что за важность! Онъ пошелъ домой темною, холодною ночью, обдумывая интересный вечеръ. Быть можетъ, подобный вечеръ уже не повторится боле въ его жизни, гд же, въ самомъ дл, опять встртить ему знаменитаго ученаго, который подъ впечатлніемъ минуты увлечетъ его за собою и познакомитъ съ такимъ избраннымъ обществомъ? Но зрлище это не пробудило въ немъ, однако, ни соревнованія, ни сожалнія. Не этотъ жизненный путь избралъ бы онъ для себя, даже еслибъ могъ. У него свое честолюбіе, свои мечты и представленія о красот, и о томъ, къ чему стоитъ стремиться, и, если Мэри Четвиндъ думаетъ, быть можетъ, что онъ ищетъ доступа къ интеллигентному или модному обществу, путемъ ли науки или какимъ инымъ, она жестоко ошибается. Но, по всему вроятію, она и не интересуется вовсе этимъ вопросомъ. И на этомъ размышленіи Фицджеральдъ вполн успокоился.

Глава XVI.
Утренняя прогулка и еще кое-что.

На слдующее утро Фицджеральдъ общалъ пойти гулять съ Россомъ, который постоянно доказывалъ, что и самъ онъ не можетъ рисовать, и его товарищъ не въ состояніи писать стихи, если они не будутъ время отъ времени наблюдать явленія вншняго міра. Періодическія прогулки эти предпринимались безъ всякаго соображенія съ погодой. Россъ всегда утверждалъ, что вс могутъ любоваться хромолитографическими, какъ онъ выражался, картинами природы, но, чтобъ понять красоту сраго дня, влажныхъ дорогъ и зимняго неба, нуженъ вкусъ и наблюдательность. Фицджеральдъ былъ всегда къ его услугамъ, онъ привезъ съ собой изъ Ирландіи болотные сапоги и непромокаемое пальто, и готовъ былъ всюду слдовать за Россомъ.

На этотъ разъ утро было ясное и холодное, самое подходящее для прогулки. Фицджеральду нужно было многое поразсказать другу о вчерашнемъ вечер и сообщить о своемъ общаніи показать мистриссъ Четвиндъ нкоторыя изъ его картинъ.

— Вдь, для васъ будетъ очень выгодно, если она купитъ дв или три картины,— доказывалъ онъ пріятелю.

— Конечно, это во всякомъ случа была бы осязательная, солидная выгода,— смясь, отвчалъ Россъ.

— Я говорю вовсе не о деньгахъ. Мистриссъ Четвиндъ знаетъ нкоторыхъ изъ академиковъ, и, еслибъ они увидали у нея ваши картины, это могло бы быть весьма полезно для васъ. Я познакомился вчера съ женою одного изъ нихъ… только имени его я вамъ не назову. Она говорила о шотландскихъ художникахъ въ такихъ выраженіяхъ, которыя вамъ не понравятся.

— Что же она сказала?

— Что шотландцы всегда берутся за ландшафты потому, что не умютъ рисовать…

Фицджеральдъ произнесъ эти слова съ коварнымъ намреніемъ разсердить товарища. И дйствительно Россъ остановился на минуту, какъ вкопанный, но вслдъ затмъ опять добродушно расхохотался и продолжалъ путь.

Когда они вернулись вечеромъ въ обширную и пустую мастерскую, Фицджеральдъ понялъ, что ему предстоитъ нелегкая задача. Любилъ ли такъ страстно художникъ созданія своей фантазіи, что не желалъ съ ними разставаться, или же вообще ненавидлъ денежную сторону своей профессіи, но, какъ бы то ни было, оказалось, что отъ него нечего ждать помощи при выбор картинъ и эскизовъ для мистриссъ Четвиндъ.

— Почемъ я знаю, что кому можетъ нравиться!— почти сердился художникъ.— Всего вроятне, она предпочтетъ портретъ болонки съ красной ленточкой на ше.

— Ну, это мы еще увидимъ,— замтилъ Фицджеральдъ, выбравшій, наконецъ, съ полдюжины картинъ и связывавшій ихъ веревкой.— А теперь я долженъ взять кэбъ, это будетъ въ первый разъ посл моего прізда въ Лондонъ. Только вы заплатите за него, Россъ, если я продамъ хотя одну изъ вашихъ картинъ. Это будетъ мн за коммиссію.

Надо сказать, что и самъ Фицджеральдъ нсколько волновался. Онъ начиналъ догадываться, что нежеланіе Росса разстаться съ своими картинами порождено отчасти опасеніемъ, что его работа будетъ не понята, быть можетъ, даже отвергнута. Это было бы очень обидно и въ академіи, но тамъ отказъ могъ еще быть объясненъ недостаткомъ мста. Россъ по своему былъ очень гордъ, и другъ его, входя въ квартиру мистриссъ Четвиндъ, чувствовалъ, что взялъ на себя большую отвтственность.

Нтъ никакого сомннія, что добрая старушка, разсматривавшая картины съ помощью увеличительнаго стекла, сейчасъ же купила бы нкоторыя изъ нихъ, или, пожалуй, даже вс, но объ этомъ Фицджеральдъ и слышать ее хотлъ. Онъ вжливо напомнилъ ей, что пришелъ не затмъ, чтобы добиваться милостей для безвстнаго художника. Еслибъ кто-нибудь изъ ея друзей увидалъ эти этюды, быть можетъ, онъ тоже съ удовольствіемъ пріобрлъ бы ихъ. Во всякомъ случа онъ проситъ ее выслушать сначала ихъ мнніе.

— Очень хорошо,— отвчала она добродушно.— А какая имъ цна?

Фицджеральдъ вспыхнулъ отъ смущенія.

— Я не могъ убдить моего пріятеля сказать что-нибудь опредленное. Не попросите ли вы вы мистера Роджерса оцнить ихъ? Какъ академикъ, онъ долженъ понимать это дло.

— Нтъ, это неудобно. Вдь, тутъ, обыкновенно, все зависитъ отъ случая… наконецъ, отъ собственной оцнки вашего друга. Не догадываетесь ли вы о его желаніяхъ?

— Извольте,— въ отчаяніи отвчалъ Фицджеральдъ.— Я пойду на рискъ, если мистеръ Россъ не хочетъ помочь мн въ этомъ дл. Я полагаю, что картины стоютъ больше… но, конечно, имя его еще мало извстно… словомъ, я думаю, что по двадцати фунтовъ за картину будетъ не дорого.

— Не будетъ ли это слишкомъ мало?— ласково спросила старушка.— Кто знаетъ, можетъ быть, наши друзья увлекутся ими.

— Еслибъ вы согласились спросить мистера Роджерса…— началъ опять Фицджеральдъ.

— Хорошо, я это сдлаю,— отвчала мистриссъ Четвиндъ.— Мы примемъ исходною точкой для нашихъ соображеній двадцать фунтовъ за картину, не такъ ли?

— Я думаю, что Россъ будетъ очень доволенъ. Только,— прибавилъ молодой человкъ нсколько нершительно,— будьте такъ любезны: въ случа, если мистеръ Роджерсъ не придетъ къ вамъ сегодня вечеромъ или вообще въ скоромъ времени, не откладывайте вашего ршенія надолго. Россъ могъ бы подумать, дожалуй, что его картины взяты какъ бы на испытаніе.

— Вполн понимаю васъ,— отвчала мистриссъ Четвиндъ.— Поврьте, что мы не промедлимъ.

Въ этотъ вечеръ Фицджеральдъ сидлъ въ мастерской своего друга. Они курили и бесдовали, а въ промежуткахъ Россъ длалъ бглые наброски въ своей записной книжк.

— Кто-то идетъ по лстниц,— сказалъ онъ вдругъ.

Фицджеральдъ, выйдя въ сни, окликнулъ: ‘Кто тамъ?’

— Письмо для мистера Фицджеральда,— раздался голосъ сверху.

— Хорошо. Давайте его сюда. Нуженъ отвтъ?

— Нтъ,— отвчалъ тотъ же голосъ.— Кажется, ненуженъ. Прощайте, сэръ.

Фицджеральдъ остановился въ нершительности. Онъ зналъ, что письмо отъ мистриссъ Четвиндъ, адресъ былъ написанъ рукою ея племянницы. Какъ хотлось бы ему распечатать его у себя въ комнат, чтобы самому сперва познакомиться съ его содержаніемъ! Но Россъ уже звалъ его изъ мастерской и спрашивалъ, въ чемъ дло. Тогда онъ ршился войти къ нему и распечатать письмо при немъ, что бы тамъ ни заключалось.

‘Уважаемый мистеръ Фицджеральдъ,— писала миссъ Четвиндъ своимъ яснымъ, красивымъ и твердымъ почеркомъ,— тетушка говоритъ, что вы желали какъ можно скоре узнать, какая судьба постигла картины вашего друга, поэтому она поручила мн написать вамъ сегодня же вечеромъ. Картины имли, сколько мн извстно, большой успхъ. Мистеръ Роджерсъ взялъ одну, докторъ Бьюдъ другую, а тетушка четыре остальныя. Мн поручено переслать вамъ чекъ на сто двадцать фунтовъ, т.-е. на ту сумму, которую, кажется, вы сами желали.

‘Преданная вамъ Мэри Четвиндъ’.

— Ну, не славная ли старушка!— воскликнулъ Фицджеральдъ.— Посылаетъ намъ всточку чуть не ночью. Что вы на это скажете? Довольно ли, по вашему, денегъ? Вдь, мн не чмъ было руководствоваться. Не мало ли я спросилъ?

Россъ держалъ письмо въ рук и глядлъ на него задумчиво.

— Хотлъ бы я знать, которую изъ картинъ онъ взялъ? Я много бы далъ, чтобъ убдиться въ этомъ,— говорилъ онъ какъ бы самъ съ собою.

Фицджеральдъ взялъ письмо и снова пробжалъ его.

— Въ самомъ дл,— воскликнулъ онъ,— я и не замтилъ этого. Такъ вотъ что! Одну картину взялъ самъ академикъ! Я завтра узнаю, какую именно. Но говорите же, наконецъ, довольны ли вы суммою?

— Еще бы! Не только доволенъ, но нахожу даже, что вы спросили лишнее.

— Ну, такъ позвольте мн получить съ васъ восемнадцать пенсовъ за кэбъ.

— Нтъ, пріятель, мы иначе поступимъ,— сказалъ Россъ, переходя, наконецъ, къ денежному вопросу и подвигая къ молодому человку чекъ.— Вы возьмете половину всхъ денегъ, подете въ Ирландію и повидаетесь съ той юной двицей, о которой постоянно думаете, хотя и не хотите въ этомъ сознаться. Вотъ такъ будетъ лучше!

Фицджеральдъ отодвинулъ отъ себя чекъ.

— Нтъ, спасибо,— отвчалъ онъ, слегка покраснвъ.— Я не нуждаюсь въ деньгахъ. Тмъ не мене, все-таки, благодарю васъ. Если я чего-нибудь желаю,— продолжалъ онъ минуту спустя, устремивъ глаза куда-то вдаль,— такъ это боле опредленнаго занятія. Тогда я похалъ бы и въ Ирландію на денекъ или на два, и съ какою радостью! Но литература — плохое занятіе.

— Такъ неужели она хуже живописи? Когда во всю мою жизнь, спрашиваю я васъ, имлъ я заразъ столько денегъ? Да никогда… Рано или поздно вы тоже станете на ноги, и не случайнымъ образомъ, а прочно, и тогда я отлично знаю, что случится. ‘Только позови, я приду къ теб, другъ милый!’ Такъ, вдь, поется въ псн? Я вижу издали блое атласное платье, улыбку, нервное волненіе, слышу смхъ и шутки вашихъ друзей… и если вы не дадите мн въ этотъ день кружки добраго шотландскаго виски, не буду я Джонъ Россъ.

— А пока,— сказалъ Фицджеральдъ, немного повеселвъ,— я предлагаю…

— А пока возьмете вы эти деньги, или нтъ?— проворчалъ Россъ.— Да почему же вы не хотите брать ихъ? Вдь, самъ я никогда бы не добылъ ихъ такъ много. Къ тому же, въ настоящую минуту у меня ихъ и безъ того довольно.

— Нтъ,— поспшно перебилъ его собесдникъ,— я лучше скажу вамъ, что вы еще можете сдлать, если пожелаете. Въ субботу мистриссъ Четвиндъ узжаетъ въ Гастингсъ до понедльника. Вотъ мы и устроимъ большой праздникъ, и вы будете платить за все съ восхода солнца до его заката, словомъ, до нашего возвращенія сюда.

— Еще бы! Но куда же вамъ хотлось бы похать на этотъ разъ?

— Внизъ по Темз, мимо доковъ и верфей. Я не чувствовалъ запаха дегтя, не спотыкался на канаты, не бесдовалъ ни съ однимъ капитаномъ съ той самой минуты, какъ покинулъ Ирландію. Мы наглядимся съ вами на всевозможные оттнки, если только день будетъ хорошъ, налюбуемся на рку, на паруса, озаренные солнцемъ…

— Пропащій вы человкъ,— ршительно произнесъ Россъ,— окончательно пропащій! Хорошо, мы пообдаемъ гд-нибудь въ такомъ мстечк, откуда откроется видъ на рку, отыщемъ самую старомодную таверну, хорошенькая хозяйка будетъ сидть за прилавкомъ, хозяинъ принесетъ бутылку сорокалтней мадеры, подсядетъ къ намъ, конечно, и начнетъ растабарывать. А потомъ… Вы никому не скажете?

— Что такое?

— Вотъ что. Потомъ, когда бутылка будетъ раскупорена… безъ нескромности съ вашей стороны и навязчивости съ моей, мы выпьемъ по стакану добраго вина за здоровье той юной двицы, что живетъ за моремъ.

Глава XVII.
Привидніе.

Но Фицджеральду не суждено было созерцать на этотъ разъ Темзу и доки. На слдующій день онъ работалъ въ своей комнат съ обычнымъ прилежаніемъ, не смущаясь вовсе равнодушіемъ редакторовъ, и совсмъ погрузился въ свое дло. Услыхавъ на двор, что пвецъ-негръ собирается угостить его серенадой, онъ вскочилъ нетерпливо и направился къ двери, не зная еще хорошенько, какимъ способомъ врне отдлаться отъ этого человка: бросить ли ему монету, или кинуть чмъ-нибудь въ него.

Выйдя на дворъ, онъ увидалъ необыкновенное зрлище. Шелъ сильный дождь. Негръ, совершенно пьяный и очень веселый, былъ не одинъ, за его спиной и, по видимому, повергнутый въ неописанный ужасъ, стоялъ странный человкъ, лица котораго Фицджеральдъ не могъ разсмотрть, онъ былъ въ матросской куртк громаднйшихъ размровъ, а за плечами болтался на палк большой узелъ. Чмъ дальше отступала эта забавная фигурка передъ негромъ, тмъ больше надвигался на нее черномазый пвецъ въ блыхъ штанахъ и во фрак съ высокимъ краснымъ воротникомъ.

— Ну, Падди, вдь, шесть пенсовъ не разорятъ тебя. Неужели ты не хочешь дать шести пенсовъ бдному музыканту? Ну, такъ дай хоть каплю водки, Пади, хоть на два пенса джина, старикъ!— И негръ взмахнулъ своей бандурой и снова принялся скакать, видимо наслаждаясь страхомъ старика.

— Такъ не дашь даже двухъ пенсовъ бдному музыканту, Падди?— снова началъ онъ, немного помолчавъ.

Старикъ продолжалъ отступать, пока не дошелъ, наконецъ, до первыхъ ступенекъ лстницы. Тугъ онъ въ отчаяніи закричалъ: ‘Прочь! прочь!’ — и голосъ его показался вдругъ Фицджеральду знакомымъ.

Но негра, какъ видно, трудно было остановить въ его пьяномъ весель. Онъ прыгалъ и плясалъ вокругъ своей жертвы и совалъ ему въ лицо свою бандуру. Тогда случилось нчто неожиданное: незнакомецъ бросилъ узелъ и кинулся на своего врага съ яростью дикой кошки. ‘Погоди только, вотъ я теб проломлю голову!’ — кричалъ онъ, и черезъ мгновеніе удары сыпались уже градомъ, большею частью попадая, однако, на бандуру, которою негръ защищался. Фицджеральдъ нашелъ, что ему пора вмшаться въ дло.

— Остановитесь!— закричалъ онъ съ крыльца.— Что вы тутъ длаете?

Драка прекратилась на минуту, и незнакомецъ взглянулъ въ сторону Фицджеральда, потомъ съ радостнымъ крикомъ, тремя прыжками вбжалъ по ступенямъ.

— О, мистеръ Вилли! Такъ вотъ вы, наконецъ… Ну, слава Богу, слава Богу!

Однако, несмотря на все свое удовольствіе, Анди Скакунъ не могъ еще совершенно отдлаться отъ прежняго страха. Испуганный взглядъ, брошенный имъ назадъ, показалъ ему, что врагъ шелъ за нимъ по пятамъ.

— Прочь, прочь!— снова закричалъ Анди.— О, мистеръ Вилли, что это за человкъ! Ужь не самъ ли это чортъ?

— Неужели ты никогда еще не видалъ бродячаго музыканта-негра?— смясь, спросилъ Фицджеральдъ.— Однако, если онъ и не чортъ, то теб, все-таки, придется чертовски поплатиться, Анди, вдь, ты сломалъ его бандуру.

— И по дломъ ему, черномазому разбойнику!— отвчалъ Анди, расхрабрившись съ тхъ поръ, какъ около него находился мистеръ Вилли.— Я сказалъ, что прибью его, ну, вотъ и прибилъ.

Вся бойкость покинула, казалось, музыканта. Онъ угрюмо глядлъ на порванныя струны бандуры и плаксиво началъ просить вознагражденія. Наконецъ, онъ ушелъ, унося съ собой шиллингъ, но не успли Фицджеральдъ и его товарищъ войти въ комнату и затвориться въ ней, какъ на двор раздался взрывъ неудержимаго хохота, точно удалявшійся музыкантъ случайно вспомнилъ веселую шутку, только что съигранную имъ надъ испуганнымъ ирландцемъ.

— Ну, садись, Анди, и разскажи мн, зачмъ ты пріхалъ въ Лондонъ.

Но Анди испустилъ внезапный крикъ.

— О, матерь Божія! Вдь, этотъ разбойникъ, наврное, утащилъ мой мшокъ.

— Какой мшокъ, Анди?

— Да съ бекасами, зайцами и утками.

Къ великой радости Анди, мшокъ оказался цлъ, и въ немъ нашлись не только бекасы и утки, но и нсколько прекрасныхъ фазановъ. Хозяинъ пригласилъ гостя ссть къ огню, закурить трубку, принесъ ему бутылку эля и снова попросилъ разсказать, какъ и зачмъ пріхалъ онъ въ Лондонъ.

Изъ словъ Анди обнаружилось, что какой-то знакомый капитанъ предложилъ ему безплатный проздъ на своемъ корабл и что онъ пріхалъ въ Лондонъ въ надежд поступить къ мистеру Вилли въ качеств слуги. Фицджеральду пришлось разъяснить ему, что слуги онъ держать не можетъ, что объ этомъ и думать нечего, и очень обрадовался, узнавъ, что Анди готовъ остановиться на время своего пребыванія въ Лондон у одного соотечественника, а дней черезъ десять опять вернуться въ Ирландію съ тмъ же знакомымъ капитаномъ.

— Ну, а теперь, Анди, разскажи мн вс ваши новости. Много ли у васъ въ ныншнемъ году дичи? Ходилъ ли отецъ мой на охоту?!

Анди принялся сообщать все, что случилось со времени отъзда мистера Вилли изъ Айнишина. Одного только вопроса онъ не касался, и Фицджеральдъ не ршался допрашивать его. Да и что могъ онъ знать объ этомъ? Миссъ Ромэйнъ не возвращалась въ Айнишинъ посл отъзда оттуда Фицджеральда, а въ Коркъ Анди здилъ очень рдко. Наконецъ, молодой человкъ, все-таки, не вытерплъ.

— Анди,— спросилъ онъ,— помнишь ли ты ту барышню, которая прізжала въ Айнишинъ и жила въ дом вдовы Фланаганъ?

— Еще бы,— осклабляясь, отвчалъ Анди,— какъ мн не помнить бдную двушку, которую ваша милость такъ славно одурачили.

Фицджеральдъ вспыхнулъ отъ досады. Но могъ ли онъ сердиться на Анди за эту фамильярность? Не самъ ли онъ вызвалъ ее своими неумстными вопросами!

— Только нельзя сказать, чтобъ она долго убивалась, посл вашего отъзда, мистеръ Вилли,— прибавилъ Анди, немного погодя.

— А ты почемъ знаешь?— сердито спросилъ Фицджеральдъ.

— Да мн разсказывалъ это мой знакомый, Маллонъ,— равнодушно продолжалъ Анди.— Онъ здилъ въ Коркъ повидаться съ своими дтьми. ‘Ну, говоритъ онъ мн, не очень-то тоскуетъ о мистер Вилли та красотка, за которою онъ ухаживалъ’.— ‘Ты что это такое говоришь?’ спрашиваю я его. Да то, что она путается теперь съ какимъ-то франтомъ изъ Дублина.’

Вся комната закружилась передъ глазами Фицджеральда. Ему показалось, что съ нимъ сейчасъ сдлается дурно. Минуту спустя онъ уже чувствовалъ, однако, лишь негодованіе и презрніе.

— Зачмъ передаешь ты мн вс эти кухонныя сплетни?— сказалъ онъ такимъ тономъ, что Анди выронилъ изъ рукъ трубку. Въ то же мгновеніе Фицджеральду стало очень досадно на себя. Стоило ли обращать вниманіе на то, что говорили о Китти въ Айнишин или гд бы то ни было! Какъ стыдно, что онъ могъ встревожиться отъ такого вздора.

— Анди,— продолжалъ онъ уже боле спокойно,— у васъ такъ тихо теперь въ Айнишин, что вс рады, я думаю, когда есть о чемъ поговорить. Твой Маллонъ натолковалъ теб много пустяковъ,— прибавилъ онъ минуту спустя.— Ему, вроятно, досадно, что миссъ Ромэйнъ не покупала въ его лавк ленты или платочки, которые онъ привозитъ изъ Корка и продаетъ въ Айнишин въ тридорога.

— Ну, и чортъ съ нимъ,— сказалъ Анди съ видимымъ удовольствіемъ. Ему было совершенно достаточно, что мистеръ Вилли не одобрилъ рчей Маллона.

Фицджеральдъ продолжалъ разговоръ съ Анди, но уже едва слушалъ его. Ему вспоминались письма Китти, читая ихъ, нельзя было сомнваться въ ея честности. Онъ удивлялся самому себ, какъ могло хоть на мгновеніе замереть отъ страха его сердце! Разв затмъ Китти отдала ему свою любовь, чтобы онъ усомнился въ ней при первой же сплетн?… ‘А что, если Гильтонъ-Клеркъ, все-таки, правъ, и ее не слдовало оставлять одну?— промелькнуло, тмъ не мене, въ его ум.— Что, если и у нея также ненасытное сердце?’ Наконецъ, онъ не могъ доле вытерпть и почувствовалъ потребность выйти на свжій воздухъ.

— Анди,— сказалъ онъ,— у меня есть дло, но я вернусь въ начал осьмого. Сегодня вечеромъ ты не можешь идти ночевать къ своему знакомому, такъ какъ ты ни за что не найдешь дороги. Я спрошу хозяйку, не можетъ ли она пріютить тебя на ночь. Погоди, пока я вернусь.

Дождь лилъ, какъ изъ ведра, ночь была темная. Фицджеральдъ безсознательно открылъ зонтикъ и пошелъ по улиц: но весьма немногое, что попадалось ему на глаза, отпечатлвалось въ его памяти. Мысли его были далеко. Какъ могла Китти сдлаться предметомъ такихъ сплетень! Что такое этотъ Маллонъ? Мелкій лавочникъ! Какъ увидится она, когда онъ скажетъ ей,— а это онъ сдлаетъ непремнно,— что эта презрнная сплетня чуть было не довела его до обморока! Онъ съ содроганіемъ вспоминалъ объ этой минут. Счастливъ Маллонъ, что его не было въ это время подъ рукой!

Онъ добрелъ до Гайдъ-парка и вошелъ къ мистриссъ Четвиндъ. На этотъ разъ задача его была нетрудна. Онъ принесъ съ собой новую книгу, надлавшую много шуму, путешествіе къ сверному полюсу, и усплъ еще дома отмтить самыя интересныя мста для своей слушательницы. Какъ странно было ему читать объ этихъ далекихъ странахъ и видть передъ собою все время Айнишинъ! О Корк онъ не хотлъ и думать,— слишкомъ уже это было непріятно. И вдругъ промелькнула передъ нимъ фраза изъ одного письма Китти, написаннаго ею уже давно, когда она была еще въ Дублин: ‘Вилли, есть тутъ одинъ человкъ, который преслдуетъ меня букетами!’ Онъ вспыхнулъ и запнулся въ чтеніи. Но краску на его лиц вызвала только досада на самого себя, что онъ можетъ волноваться такими воспоминаніями. Ему некогда было думать объ этомъ, онъ долженъ изучать сверный полюсъ, слушать замчанія мистриссъ Четвиндъ. И онъ все читалъ, и читалъ, между тмъ какъ передъ его воображеніемъ вмсто Айнишина начинали рисоваться улицы Корка.

Какъ радъ былъ онъ, когда это мученье кончилось, и онъ снова выбжалъ въ темную ночь. Онъ не хотлъ даже допустить мысли, что хотя на минуту усомнился въ честности и любви Китти. Торопливо шелъ онъ, стараясь убдить себя, что ему очень жаль бднаго Анди, сидящаго въ одиночеств дома. Мысль его неутомимо работала. Какъ мило со стороны доктора Бьюда, что онъ принялъ участіе въ судьб Росса и нашелъ даже какого-то пріятеля, который тоже купитъ дв картины! А Россъ непремнно долженъ увидать Анди и срисовать его портретъ, потомъ онъ сдлаетъ съ него копію, а Фицджеральдъ пошлетъ ее Китти, чтобъ позабавить ее. Милая, одинокая Китти! ‘Скажи имъ, что въ Ирландіи есть бдная двушка, которая изнываетъ по теб’,— писала она ему какъ-то. Что же за важность, что ей посылаютъ букеты! Что можетъ быть естественне! Разв кто-нибудь знаетъ, что Китти почти обвнчана съ нимъ? И еще смютъ говорить, что онъ же ее бросилъ!

Эти размышленія становились все ясне и радужне, чмъ скоре онъ шелъ. Они прерваны были только приходомъ домой и необходимостью устроить для Анди ночлегъ и ужинъ. Анди не прочь былъ продолжать бесду, но мистеръ Вилли оказался чрезвычайно разсяннымъ, по временамъ обнаруживалъ даже нетерпніе, точно ему было досадно, что кто-нибудь мшаетъ его думамъ.

— Слушайте-ка, мистеръ Вилли,— спросилъ, наконецъ, Анди,— надюсь, вы не сердитесь на Маллона за слухи, которые онъ привезъ изъ Корка?

— Перестань, замолчи, Анди!— воскликнулъ Фицджеральдъ, вставая и идя къ окну.— Дождь все еще идетъ. Слушай,— найдешь ты завтра дорогу къ своему пріятелю?

— Конечно. Какъ пришелъ сюда, такъ и уйду. Только мы можемъ поговорить объ этомъ завтра утромъ,— отвчалъ Анди, уютно сидвшій у огня.

— Я тебя не увижу завтра,— сухо сказалъ Фицджеральдъ.— Я узжаю изъ Лондона денька на два.

— Господь съ вами, мистеръ Вилли! Ужь не получили ли вы дурныхъ встей?

— Нтъ, нтъ, я вернусь дня черезъ два, отыщу тебя, Анди, привезу сюда, и мы нарисуемъ твой портретъ.

Когда ршеніе ухать въ Ирландію на слдующее же утро, отыскать Китти и посмотрть еще разъ въ ея милые глаза было окончательно принято, болтовня Анди показалась нсколько сносне. Невыносимо было только то, что посреди мыслей, возбуждаемыхъ этою несвязной бесдой, сердце по временамъ переставало биться, точно грозила какая-то бда, о которой онъ не смлъ и подумать. Онъ чувствовалъ, что днемъ еще съуметъ отогнать тяжелыя мысли, за то ночью он будутъ преслдовать его неотразимо. Но глаза Китти такъ нжны, она посмотритъ на него безъ укора, если онъ прідетъ къ ней и упроситъ, ее снять съ него этотъ ужасный, давящій кошмаръ. Вдь, для этого стоитъ только взять ее за руку… за ту самую ручку, которую онъ еще недавно держалъ надъ ручьемъ, катившимся въ море…

Глава XVIII.
Буря и затишье.

Какъ странны были вторичные сборы Фицджеральда на свиданіе съ Китти! Мало въ нихъ было радостнаго. Страхъ, стыдъ, сотни тревожныхъ мыслей вытснили изъ его сердца сознаніе, что скоро наступитъ блаженная минута, когда глаза Китти любовно взглянутъ на него. Спалъ онъ въ эту ночь мало. Задолго до времени онъ уже одлся, вышелъ изъ дому и направился по пустыннымъ и темнымъ улицамъ къ станціи желзной дороги. Въ вагон онъ былъ разсянъ, и картина утренней зари, занимавшейся на небосклон, вовсе не интересовала его. Онъ дйствовалъ точно во сн.

По временамъ онъ предлагалъ себ рзкіе и раздражающіе вопросы. Положимъ даже, что дошедшіе до него слухи врны, не самъ ли онъ во всемъ виноватъ? Зачмъ ухалъ онъ изъ Корка? Что общаго между его жалкими стремленіями играть роль въ литературномъ мір и счастьемъ цлой жизни? Что длаетъ онъ въ Лондон, когда его мсто около Китти? Не глупо ли ухать и оставить въ полномъ одиночеств молодую, любящую двушку, перезжающую, къ тому же, изъ города въ городъ? Неужели ограниченная миссъ Пэшьенсъ — надежная для нея защита? Удивительно ли, что вс готовы оказывать вниманіе такой милой, симпатичной двушк, какъ Китти!

Потомъ онъ снова укорялъ себя, зачмъ хоть на минуту поврилъ, что его преданная Китти могла обращать вниманіе на кого бы то ни было. Какъ подойдетъ онъ теперь къ ней? Чмъ объяснитъ онъ свой пріздъ? Не играетъ ли онъ роль шпіона?

Но, когда Фицджеральдъ приблизился къ Голигэду, одинъ видъ моря заставилъ уже его сердце забиться сильне. Не были ли вс мрачныя мысли и предчувствія просто слдствіемъ городской жизни? Они сразу разсялись подъ вліяніемъ холоднаго морскаго воздуха. Понятно, что онъ встртится съ Китти по старому, они потолкуютъ объ Айнишин и, если окажется слишкомъ грязно для загородной прогулки, походятъ по широкимъ тротуарамъ города. Теплая ручка Китти будетъ опираться на его руку, и славно помечтаютъ они о своемъ будущемъ! Какъ посмотритъ она на него, доврчиво или робко, когда узнаетъ, что онъ высмотрлъ уже для нихъ на берегу Темзы хорошенькій домикъ съ красивою блою и зеленою рзьбою?

Онъ до того пріободрился, что вспомнилъ даже Росса и пожаллъ, что его нтъ на пароход. Наврное, и его удовлетворили бы чудеса, которыя ихъ теперь окружали. То плыли они посреди густаго тумана, окрашеннаго желтоватой дымкой лучемъ невидимаго солнца, сигнальная труба раздавалась гд-то вдали и ей вторили съ кораблей, затерянныхъ въ туман. То выплывали они въ совершенно ясное пространство, голубое море было гладко, какъ зеркало, массивныя суда едва качались на заснувшей вод, которая отражала ихъ паруса и снасти. Но пароходъ не дошелъ еще до Кингстоуна, а ужь туманы остались далеко позади, и солнце весело освщало гавань, суда и дома, точно родина дружески и нжно привтствовала Фицджеральда.

Когда молодой человкъ переслъ, наконецъ, въ вагонъ, онъ очутился въ обществ пожилаго священника, худаго, смуглаго, съ срыми глазами и черными бровями и рсницами. Фицджеральдъ вскор увидалъ, что эти срые глаза могли принимать весьма страстное выраженіе, въ особенности оттнокъ гнва. Священникъ немедленно заявилъ себя ярымъ политикомъ, и рчи его не отличались большою умренностью. Что касается Фицджеральда, то онъ никогда не занимался спеціально политикою. Въ его время Коркская Лтопись удляла мало вниманія государственнымъ вопросамъ, и черезъ нсколько мгновеній священникъ уже яростно громилъ его за то, что онъ, ирландецъ, способенъ на такой индифферентизмъ.

Но, когда они стали приближаться къ Корку (дло было ночью), ни политика, ни художественныя наслажденія уже не въ состояніи были приковать вниманія, Фицджеральда. Онъ едва слушалъ священника, соглашался со всмъ, что бы онъ ни говорилъ, и думалъ только о свиданіи съ Китти. Сердце его билось отъ страха, онъ и самъ не зналъ, чего боялся. Какъ странно, что онъ пугается встрчи съ Китти! Повритъ ли она этому? Замтитъ ли его волненіе? Чмъ объяснитъ онъ его?

Фицджеральдъ вспомнилъ ея недавнія письма. Правда, нкоторыя изъ нихъ были немного грустны, точно она устала ждать, но большею частью она писала весело и ласково, какъ всегда. Чмъ же объяснить онъ ей свой внезапный пріздъ? Сознается ли, что усомнился въ ней, да еще на основаніи сплетенъ какого-то Анди Скакуна?

— Значитъ, не вришь моимъ письмамъ,— спроситъ она,— считаешь меня лицемрною и думаешь, что я лгу, увряя тебя въ любви? Ты усомнился во мн и пріхалъ самъ посмотрть. Такъ-то ты уважаешь клятву, которую мы произнесли у ручья?

Устоитъ ли онъ передъ ея укоризненнымъ взглядомъ? Ршится ли показать ей, какъ слаба его вра въ нее? Да, онъ откровенно скажетъ ей: ‘Китти, смйся надо мною, если хочешь, но одинокая жизнь въ Лондон разстроила мои нервы, я не могу слышать ни малйшаго слова про тебя, чтобы сердце мое не похолодло. Вотъ я и пріхалъ снова взглянуть на тебя, если хочешь, посмемся вмст надъ моимъ пустымъ страхомъ’. Засмется ли тогда Китти? Нтъ. Она слишкомъ добра. Въ ея кроткомъ сердц нтъ злобы. Она, наврное, скажетъ: ‘Взгляни мн прямо въ глаза. Что видишь ты въ нихъ, кром любви, правды и врности?’

Пріхавъ въ Коркъ, онъ отправился прямо въ Королевскую гостинницу. Былъ третій часъ утра. Онъ очень усталъ и заснулъ крпко. Проснувшись, въ первую минуту онъ не могъ понять, гд находится. Но черезъ мгновенье сердце его уже замерло, онъ вспомнилъ, что ему предстоитъ встртиться съ Китти.

А если такъ, то чмъ скоре, тмъ лучше. Когда онъ вышелъ на широкую улицу въ тихое воскресное утро, все было такъ же ярко освщено лучами солнца, какъ въ то другое утро, когда сердце его радостно билось при мысли, что онъ сейчасъ подымется на вершину крутаго холма, гд жила Китти. Теперь онъ зорко оглядывался по сторонамъ, точно боялся, что кто-нибудь подкарауливаетъ его. Ужь не знаютъ ли прохожіе, зачмъ онъ пріхалъ въ Коркъ? Нтъ ли случайно между ними знакомаго Китти, который удивится, замтивъ его? Быть можетъ, даже… но нтъ, объ этомъ онъ и вспоминать не хочетъ.

Какъ странно было думать, что, не дальше вчерашняго дня, Китти смотрла на эти самыя набережныя и лодки, переходила черезъ мостъ и стояла противъ этого дома. Весь интересъ окружающихъ предметовъ заключался теперь для него именно въ этой мысли, наставленія Росса были забыты. Фицджеральдъ не думалъ боле ни о цвт моря, ни о зеленыхъ, срыхъ и блыхъ оттнкахъ, представлявшихся его взору. Взобравшись на вершину холма, онъ почти не взглянулъ на старую башню, не замтилъ инея на земл въ тхъ мстахъ, куда не проникла еще солнце, не обратилъ вниманія на широкій зимній ландшафтъ съ обнаженными деревьями и изгородями. Онъ понималъ только одно,— что на всей террасс у подножья башни нтъ ни души и что самъ онъ не посметъ подойти къ дому миссъ Ромэйнъ. Онъ долженъ видть ее одну и именно здсь.

Онъ все ждалъ и ждалъ, шагая изъ стороны въ сторону, но не проходя мимо дома. Башенные часы пробили половину одиннадцатаго, а Китти все еще не было. Да и зачмъ бы ей придти? Загородныя прогулки теперь невозможны, дожди размыли, конечно, вс дороги. А что, если она вовсе не выйдетъ, несмотря на всю прелесть утра?

Вдругъ міръ преобразился, какъ въ то другое, незабвенное утро, появилась Китти. День сдлался точно ярче и красиве, восторгъ наполнилъ сердце Фицджеральда, страхъ исчезъ. Сначала Китти его не замтила, такъ какъ, направляясь къ калитк, глядла вдаль. Въ рукахъ у нея былъ молитвенникъ.

— Китти!

Она подняла глаза. Въ ея изумленномъ взгляд почудилось ему выраженіе испуга.

Фицджеральдъ схватилъ ея руки и поцловалъ ихъ.

— Разв ты не рада видть меня?— спросилъ онъ.

— Нтъ, но, вдь, ничего, кажется, не случилось?

— Ровно ничего,— отвчалъ онъ.— Я пріхалъ съ тобою повидаться, вотъ и все.

— Какъ ты меня испугалъ,— сказала двушка. Она все еще была блдна.— Зачмъ не предупредилъ ты меня? Что значитъ все это?

Онъ былъ такъ счастливъ смотрть на нее, на красивыя очертанія лица, нжные, робкіе, черные глаза, кудри, вившіяся вокругъ маленькихъ ушей, что почти не слушалъ ея словъ.

— Ты совсмъ не перемнилась, Китти,— радостно говорилъ онъ.— Ты все та же, что и прежде, и глядть на тебя гораздо пріятне, чмъ на твой портретъ. Только, отъ чего ты такая странная? Неужели ты въ самомъ дл не рада мн?

— Конечно, рада,— отвчала она, однако, не слишкомъ сердечно.— Только не за чмъ было меня пугать. Почему не писалъ ты о своемъ прізд?

— Я хотлъ сдлать теб сюрпризъ.— Онъ не ршался сказать ей всю правду, къ счастью, въ этомъ не было никакой нужды. Онъ смотрлъ въ ея глаза и былъ совершенно доволенъ.

— Вдь, это большой расходъ,— продолжала Китти.— Ужь не думаешь ли ты, Вилли, что очень умно сорить такъ деньгами? Я не подозрвала, что твои дла идутъ такъ хорошо.

Онъ глядлъ на нее съ изумленіемъ, не обиду, не досаду чувствовалъ онъ, а просто не врилъ ушамъ.

— Да ты говоришь такъ, какъ будто совсмъ не рада, что я пріхалъ. Ты вовсе не похожа на мою милую Китти.

— Конечно, рада,— снова повторила она.— Только нельзя же длать все, что хочешь. Право, неблагоразумно бросать деньги на вчныя поздки, въ особенности людямъ, чье будущее вовсе ее особенно блестяще.

— Вчныя поздки, Китти? Да это мой второй пріздъ изъ Лондона, а въ первый разъ я былъ здсь мсяцевъ восемь или девять тому назадъ.

— Да какая въ этомъ польза?

— Никакой, Китти,— отвчалъ онъ, совершенно ошеломленный.— И еслибъ я думалъ, что ты меня встртишь…

— О, только не вздумай, пожалуйста, ссориться,— прервала она его тономъ, нсколько боле похожимъ на ея обычную манеру:— Ужь если ты разъ сдлалъ глупость, то съ этимъ надо помириться. Я иду въ церковь, не пойдешь ли и ты со мною?

Она взяла его подъ руку, какъ въ былые дни. Онъ ласково погладилъ ея ручку.

— Пойдемъ въ церковь, если хочешь, Китти, но не лучше ли идти гулять? Намъ, вдь, есть о чемъ поговорить посл такой долгой разлуки.

— Теперь нельзя гулять,— отвчала она.— Дороги слишкомъ грязны. Къ тому же, я сказала миссъ Пэшьенсъ, что пойду въ церковь. Да, правду сказать,— прибавила она, усмхнувшись,— мы переписывались не особенно лниво, такъ что и говорить намъ почти не о чемъ.

— Въ такомъ случа хорошо, Китти. Я пойду въ церковь, мн все равно, гд бы ни быть, лишь бы находиться съ тобою. Когда ты помолишься, Китти, ты сдлаешься, быть можетъ, помягче и повжливе.

— О! да я воплощенная нжность и вжливость,— возразила она.— Это ты только такой необузданный. Теб горя мало, что бы ни стоили твои капризы. Мн кажется иногда, что я была точно во сн, когда сошлась съ тобою.

— Теперь ужь поздно тужить объ этомъ, Китти.

— Должно быть, что такъ.

— Кстати,— снова началъ Фицджеральдъ,— мы еще не подумали о томъ, гд насъ будутъ внчать.

— Объ этомъ еще рано заботиться,— отвчала она.— Зачмъ преждевремено загадывать о будущемъ?

— Въ этомъ я вовсе не увренъ,— сказалъ онъ.

— Да ты золотую руду, что ли, нашелъ, Вилли? Ужь не для того ли, чтобы сообщить мн эту новость пріхалъ ты?— сказала она съ какой-то странной усмшкой.

Въ эту минуту они входили въ церковь и дальнйшій разговоръ сдлался невозможнымъ. Сидя рядомъ съ нею, онъ не ропталъ на вынужденное молчаніе. Для него было достаточно видть ее и слышать, какъ ея милый голосъ сливался съ общимъ хоромъ. Быть можетъ, онъ не слишкомъ внимательно вслушивался въ проповдь и не особенно слдилъ за богослуженіемъ. Мечты о томъ, что готовила имъ обоимъ судьба, закрадывались по временамъ въ его душу. Страшныя сомннія исчезли, лишь только онъ увидалъ Китти. Онъ не нуждался теперь ни въ объясненіяхъ, ни въ признаніяхъ, онъ былъ снова съ своей милой, и жизнь опять стала радостна и полна надеждъ. Лондонъ, съ его борьбою и разочарованіями, былъ забытъ, точно ручка Китти стерла вс воспоминанія о Фольгемской дорог.

Когда они вышли изъ церкви, Китти сказала ему:

— Пойдемъ и пообдаемъ вмст, Вилли, и постарайся быть повжливе съ миссъ Пэшьенсъ.

— Я охотне пошелъ бы гулять, Китти,— возразилъ онъ.— Мы, вдь, еще вовсе не говорили съ тобою.

— Что можемъ мы сказать теперь, чего бы не говорили уже прежде,— отвчала она шутливо,— или чего не было бы сказано въ нашихъ письмахъ?

— Твои письма очень милы, Китти, но не такъ краснорчивы, какъ твои глаза.

— Да, вдь, я возьму съ собою свои глаза всюду, куда бы я ни пошла. Не бойся. Глаза будутъ со мною, все равно, сядемъ ли мы обдать или станемъ гулять по грязнымъ дорогамъ.

Ее никакъ нельзя было уговорить. Она была уврена, что времени не хватитъ даже для короткой прогулки къ рк и назадъ. Слишкомъ холодно, да она и устала.

— Устала?— изумленно переспросилъ онъ.— Что же утомило тебя?

— Какъ ты настойчивъ,— нетерпливо возразила двушка.— Вчно споришь, требуешь объясненій. Если я говорю, что устала, неужели этого не довольно?

— Совершенно довольно,— кротко отвчалъ онъ.— Да я и самъ думаю, что ты устала.

Этотъ тонкій намекъ задлъ ее за живое. Она слегка покраснла

— Я всми силами стараюсь быть ласкова съ тобою, а ты все споришь,— проговорила она, наконецъ.

Потомъ разсмялась и сдлалась такой хорошенькой, веселой и смущенной, что онъ готовъ былъ разцловать ее тутъ же, на глазахъ всего Корка.

— Надо сказать, что ты можешь вывести изъ терпнія всякаго,— продолжала она съ обычною бойкостью и откровенностью.— Живу я себ здсь и думаю, что ты денно и нощно трудишься для меня въ Лондон. Какая преданность, не правда ли? Стоитъ, вдь, помнить о такомъ человк! И вдругъ, ни съ того, ни съ сего, ты предпринимаешь праздничную экскурсію, пугаешь меня до полусмерти и не находишь даже ни одного слова, чтобъ объяснить или извинить свой поступокъ.

— Объясненій у меня много, Китти,— отвчалъ онъ.— Одно уже удовольствіе слушать твои дерзкія слова чего стоитъ.

— Я вовсе не говорю дерзкихъ словъ, у меня есть здравый смыслъ, а это такая вещь, которая теб мало знакома. Дло въ томъ, что тебя страшно избаловали айнишинскіе жители. Ты воображаешь, что долженъ имть все, чего бы ни захотлъ. Къ несчастью, это не всегда возможно.

— Ты, должно бытъ, только что прочла какое-нибудь назидательное сочиненіе, Китти, и потому страшно разсудительна сегодня. Во второй разъ уже доказываешь ты мн сегодня, что люди не могутъ имть всего, что имъ нужно. Надо сознаться, что этотъ афоризмъ боле вренъ, чмъ новъ…

— Ого!— сказала она.— Такъ-то у васъ говорятъ въ Лондон?

— Мн нужно только одно,— продолжалъ онъ, не обращая вниманія на ея слова,— и это я держу крпко въ рукахъ.

— Но зачмъ же ломать мои пальцы, Билли? Мн нельзя будетъ играть завтра на фортепіано. Что это у тебя въ карман, отъ чего мн такъ больно?

— Здсь?— спросилъ онъ.— Твой портретъ, Китти. Я веллъ вставить его въ футляръ.

— Покажи-ка.

Онъ вынулъ портретъ изъ кармана и Подалъ ей. Она взглянула на футляръ, не открывая его.

— Ну, посмотрите на это, ради Бога! Позволительна ли такая расточительность? Такъ-то ты сберегаешь деньги въ Лондон? Покупаешь все, что теб ни приглянется, или тратишься на ненужныя поздки! Это ужъ совершенно по-ирландски. Ирланцы не могутъ отказать себ ни въ чемъ, тратятъ постоянно больше, чмъ наживаютъ, а потомъ разсчитываютъ на поддержку правительства…

— Кто это преподаетъ теб политическую экономію, Китти?— спросилъ онъ, принимая изъ ея рукъ футляръ и кладя его въ другой карманъ.— Ты стала до того практична…

— Ну, этого качества у тебя никогда не будетъ,— замтила она, не то съ искреннимъ, не то съ поддльнымъ вздохомъ.

— Я не полагалъ, что ты назовешь большою расточительностью хорошенькій футляръ для твоей фотографіи.

— Но пріздъ сюда…

— Право, я начинаю думать, что онъ тебя раздражаетъ!

— О, нтъ!— отвчала она.

Въ это время они приближались къ дому, и Китти заговорила уже боле дловымъ тономъ.

— Можетъ быть, я должна бы радоваться ему. Онъ доказываетъ во всякомъ случа, что твои дла идутъ хорошо.

Входя въ сни, Фицджеральдъ замтилъ какую-то женскую фигуру, бжавшую по лстниц наверхъ. Китти попросила его войти въ парлоръ и подождать, пока она сниметъ шляпку. Потомъ оставила его одного.

Нтъ, эта вторая встрча съ любимою двушкой совсмъ не походила на послднее свиданіе! Тогда она, рыдая, льнула къ нему, просила не покидать ее, вызывалась жить на самыя скудныя средства, только бы не разлучаться. Теперь она стал практична и какъ будто желаетъ, чтобы онъ скоре вернулся въ Лондонъ. Не восторгъ и счастье наполняютъ ея мысли, а только соображенія о томъ, во что обошлась поздка. Тмъ не мене, онъ все же опять находится въ хорошо знакомой комнатк, вотъ фортепіано Китти съ брошенными на него нотами, которыя она никогда не могла научиться держать въ порядк, вотъ книги, присланныя имъ изъ Лондона (онъ былъ настолько уменъ, что не полюбопытствовалъ, разрзаны ли ихъ листы, или нтъ), вотъ хрустальный пресъ-папье, въ который Китти вставила его фотографію,— все, какъ въ старину.

Размышленія эти были прерваны приходомъ служанки, явившейся накрывать на столъ. Вслдъ за нею вошла и миссъ Пэшьенсъ. Она привтствовала Фицджеральда съ невозмутимою вжливостью, говорила боле таинственно, чмъ когда-либо, и, видимо, предполагала, что долгое пребываніе въ Лондон дало ему возможность узнать многія политическія тайны. Фицджеральду пришлось объяснить ей, что онъ мало занимается политикою и что со времени его послдняго прізда въ Коркъ ему не удалось встртиться даже съ тмъ единственнымъ редакторомъ, котораго онъ узналъ въ Лондон.

— Да, я слышала, что вамъ не везетъ,— спокойно замтила миссъ Пэшьенсъ.

— Не везетъ?— переспросилъ онъ, слегка вздрогнувъ.— Это сказать еще трудно. Я началъ нсколько работъ и не могу пока опредлить, которая изъ нихъ мн удастся. Нельзя же получить все заразъ. Въ литератур и газетномъ дл много путей, надо только умть ждать. А пока я еще и самъ не знаю, везетъ мн, или нтъ.

— Да,— отвчала миссъ Пэшьенсъ не безъ внутренняго довольства.— Это совсмъ не то, что торговля. Коммерческія операціи — вещь врная. Возьмемъ, для примра, хоть это: пошлите телеграмму, ну, хоть въ Одессу,— такъ, нсколько словъ, въ тотъ же день вы получаете отвтъ, идете на биржу, покупаете какія-нибудь бумаги и наживаете дв тысячи фунтовъ, тысячи фунтовъ! И прибавьте, безъ всякаго труда…

Въ эту минуту вошла миссъ Ромэйнъ. Она была одта прелестно и Фицджеральдъ не могъ не залюбоваться ею, такъ что, когда они сли къ своему раннему обду, Лондонъ, мрачныя предчувствія, разочарованія,— все было забыто.

— Мн кажется, Китти,— шутливо началъ Фицджеральдъ,— что какой-то коммерческій духъ пронесся надъ вами со времени моего отъзда. Ты читала мн все утро лекціи политической экономіи, а миссъ Пэшьенсъ объяснила мн сейчасъ, что можно шутя нажить дв тысячи фунтовъ,— стоитъ только послать телеграмму въ Одессу. Мн кажется, что такъ же легко и проиграть дв тысячи.

Китти бросила на миссъ Пэшьенсъ тревожный взглядъ, смыслъ котораго Фицджеральдъ не понялъ.

— Я сказала мистеру Фицджеральду, что жалю о его неудачахъ въ Лондон,— спокойно отвчала она.

— А я замтилъ на это, что не испыталъ пока ни удачи,ни разочарованія,— бодро возразилъ молодой человкъ.— Конечно,слдуетъ еще сдлать нсколько попытокъ…

— О, да, понятно,— поспшила прервать его Китти, слегка покраснвъ.— Миссъ Пэшьенсъ говоритъ только о томъ, что уже сдлано тобою. Мы знаемъ, какъ трудно успвать въ литературномъ мір, и миссъ Пэшьенсъ вполн понимаетъ…

Если миссъ Пэшьенсъ понимала что-нибудь, то Фицджеральдъ былъ, какъ въ лсу. Изъ-за чего все это смущеніе, что за толки о преимуществахъ торговли и на чемъ основано предположеніе, что онъ пробовалъ жить въ Лондон литературнымъ трудомъ и потерплъ неудачу?

Миссъ Пэшьенсъ продолжала съ кроткою улыбкою:

— Но разъ вы овладли коммерческимъ механизмомъ, мистеръ Фицджеральдъ, что это за славная вещь! Торговля даетъ вамъ деньги независимо отъ вашего труда, вы можете ухать, странствовать по всему свту, достаточно оставить вмсто себя агента. Какъ должно быть пріятно такое чувство независимости и обезпеченности! Литераторъ, даже самый знаменитый, всегда находится въ шаткомъ положеніи. Черепица можетъ свалитьси съ крыши, ударить его по голов и лишить возможности трудиться, средства въ жизни для него изсякли. Никто не можетъ работать за него. Все равно, если художникъ ослпнетъ, нтъ такой машины, которая продолжала бы дйствовать вмсто него и кормить его жену и дтей. Нтъ, ничто не можетъ сравниться съ торговлей! Въ коммерческой стран это самое подходящее занятіе для человка. И какое безопасное!

— Полно, безопасное ли?— оспаривалъ Фицджеральдъ, нсколько горячась, самъ не зная почему, такъ какъ лично ему торговля никогда не сдлала никакого вреда.— Если можно легко и безопасно нажить дв тысячи фунтовъ, только пославъ телеграмму въ Одессу, почему же вс не посылаютъ туда телеграммы? Мало ли мы видимъ неудачныхъ предпріятій? Мало ли людей на краю банкротства? Отлично, конечно, располагать такой машиной, о которой только что говорила миссъ Пэшьенсъ, но что, если она начнетъ вдругъ работать не въ ту сторону, если обратится назадъ и раздавитъ своего же хозяина? Очень хорошо, безъ сомннія, что коммерческій человкъ можетъ обезпечить жену и дтей, но разв писатель, въ случа успха, не въ состояніи сдлать того же? Что же касается черепицы, падающей съ крыши, то хорошъ будетъ и коммерсантъ, если она ударитъ его по голов. Случайности всегда возможны. Одно только невозможно — основать свое благополучіе на сомнительныхъ спекуляціяхъ. Что касается меня,— продолжалъ Фицджеральдъ гордо,— то я предпочелъ бы жить на самыя ничтожныя деньги литературою, чмъ утопать въ богатств, добытомъ изъ Одессы или откуда бы то ни было.

Китти сдлала примирительную попытку.

— Конечно,— начала она (видно было, что ей очень хочется замять этотъ жгучій вопросъ),— всякій желалъ бы быть писателемъ… но писателей, особливо хорошихъ, очень мало, это, вроятно, трудное дло. Безъ сомннія, миссъ Пешьенсъ хотла только сказать, что хорошо имть занятіе, которое идетъ само собою, оставляетъ человка свободнымъ, не причиняетъ ему тревогъ…

— Мн кажется, что такихъ занятій немного,— возразилъ молодой человкъ.— Бросьте дло, и оно броситъ васъ, говоритъ извстное купеческое изреченіе. Проснешься въ одно прекрасное утро и увидишь себя несостоятельнымъ.

— Можетъ быть,— вздохнувъ, отвчала Китти?— Хорошо, по крайней мр, хоть тмъ, кто уже начинаешь жизнь съ готовымъ состояніемъ, о которомъ нечего заботиться.

— Въ этомъ я вовсе не увренъ,— замтилъ Фицджеральдъ.— Все наслажденіе жизни въ труд. Я не вижу, чтобы люди обезпеченные были счастливе другихъ. Во всякомъ случа я не высоко ставлю женщинъ, воззрнія которыхъ на жизнь окрашиваются отсутствіемъ или присутствіемъ денегъ.

Дло становилось серьезнымъ. Китти сказала съ притворнымъ смхомъ:

— Мн кажется безполезнымъ даже и говорить объ этомъ, Вилли, потому что т деньги, которыя мы имемъ или будемъ имть съ тобою, не нарушатъ равновсія вселенной. Разскажи-ка лучше миссъ Пэшьенсъ о людяхъ, съ которыми ты познакомился въ Лондон. Ну, а старушка твоя? Она въ самомъ дл такая милая, какъ ты писалъ? Въ какой части залива Бэнтри находится домъ ея племянника? Я искала на карт Boat of Harry, но не могла найти. Это, должно быть, очень маленькое мстечко.

Такимъ образомъ прекратился разговоръ о преимуществахъ коммерціи надъ литературою. Вскор Фицджеральдъ, увлеченный юмористической стороной положенія, длалъ миссъ Пэшьенсъ такіе мрачные намеки на нравы и образъ жизни политическихъ дятелей эпохи, отъ которыхъ эти высокопоставленныя лица пришли бы въ немалое изумленіе. Китти вздохнула свободне и слушала съ удовольствіемъ. Миръ оснилъ, наконецъ, скромную трапезу. Что касается Фицджеральда, то ему было совершенно безразлично, какой бы вздоръ ни говорить и ни слушать, лишь бы Китти была въ комнат. Къ миссъ Пэшьенсъ онъ относился съ величайшимъ почтеніемъ и по временамъ ловилъ взглядъ Китти.

Обдъ уже давно кончился и они сидли около камина, какъ вдругъ на тропинк подъ окномъ раздался звукъ шаговъ, а вслдъ затмъ и громкій стукъ въ дверь. Китти вздрогнула и тревожно взглянула на миссъ Пэшьенсъ. Въ комнат водворилось полнйшее молчаніе, послышался шорохъ въ сняхъ и вслдъ затмъ появилась горничная.

— Мистеръ Боббсъ, миссъ,— доложила она.

Фицджеральдъ былъ совершенно ошеломленъ, когда въ комнату вошелъ молодой человкъ, державшій себя, какъ старый знакомый Китти и миссъ Пэшьенсъ. Никогда не слыхалъ онъ даже его имени. Это онъ такой? Минуту спустя ихъ представляли другъ другу, и они обмнивались внимательнымъ взглядомъ, причемъ на сторон гостя оказалось преимущество большаго спокойствія. Онъ взялъ стулъ, положилъ шляпу и трость на столъ и спросилъ Китти, ходила ли она утромъ въ церковь.

Лтъ ему было съ небольшимъ двадцать. Онъ былъ нсколько полонъ, средняго роста, румянъ, съ коротко-остриженными желтыми волосами, одтъ по послдней мод, руки и ноги у него были маленькія. Всякій назвалъ бы его зауряднымъ, красивымъ, хорошо одтымъ молодымъ человкомъ, быть можетъ, нсколько пристрастнымъ къ золотымъ побрякушкамъ. Что думалъ о немъ Фицджеральдъ, объ этомъ лучше умолчать.

Да правду сказать, онъ былъ слишкомъ ошеломленъ для какого-нибудь яснаго представленія о вещахъ. Одно только онъ поршилъ: что бы ни случилось, онъ не оскорбитъ Китти подозрніемъ чего-либо дурнаго и будетъ вжливъ съ незнакомцемъ. Да почему бы праздному молодому человку и не сдлать въ самомъ дл утренняго визита Китти?

Китти, совершенно потерявшая въ эту минуту свою обычную манеру, на половину самонадеянную, на половину насмшливую, всми силами старалась заставить гостей разговориться. Мистеръ Фицджеральдъ только что пріхалъ изъ Лондона, вдь, кажется, и мистеръ Коббсъ былъ недавно тамъ? Гости же, казалось, хотли говорить только съ нею или съ миссъ Пэшьенсъ, но не другъ съ другомъ, и неловкость положенія возрастала съ минуты на минуту, пока Фицджеральдъ ни ршился, наконецъ, положить ей конецъ. Онъ видлъ, что его милая Китти испугана и взволнована, и этого онъ не допуститъ. Съ большой предупредительностью началъ онъ говорить ci Коббсомъ, а такъ какъ политика очень удобная тема для разговора, предложилъ ему нсколько вопросовъ о положеніи длъ въ Ирландіи. Въ отвтъ на эту примирительную попытку мистеръ Коббсъ началъ бранить Ирландію и ирландцевъ, повторять вс глупости, обыкновенно распространяемыя сытыми и богатыми англичанами, которые устанавливаютъ для Ирландіи экономическіе законы, вовсе не зная ни самаго народа, ни земледльческихъ условій страны. Къ тому же Коббсъ оказался еще человкомъ самонадяннымъ, любилъ слушать только самого себя и произносилъ свои пошлости диктаторскимъ тономъ.

Фицджеральдъ все боле и боле волновался. Отвчать Коббсу онъ не хотлъ, а обращался только къ дамамъ, сообщалъ имъ, что зналъ и видлъ самъ, описывалъ изможденныхъ обитателей болотныхъ мстностей, разсказывалъ, какъ ихъ одолваютъ лихорадки и нужда, потомъ коснулся жителей холмистыхъ полосъ, которые воздлываютъ почти голыя скалы, способныя прокормить разв кроликовъ. А когда посл неимоврныхъ трудовъ болото, наконецъ, осушается или на каменистой почв начинаетъ расти картофель, является агентъ и требуетъ непомрно высокую арендную плату, между тмъ какъ самъ владлецъ живетъ гд-нибудь въ Лондон, Венеціи или Монако и ничего не знаетъ, да и знать не хочетъ. Всего не передашь, чего наговорилъ по этому поводу Фицджеральдъ! Его страстныя рчи были обращены теперь только къ Китти, и Китти со всмъ робко соглашалась, не спуская глазъ съ огня.

— Но почему же не выселяются они въ такомъ случа?— спросила миссъ Пэшьенсъ.

— Да они и такъ выселяются, даже тысячами,— отвчалъ онъ.— Молодежь уходитъ, а старики, неспособные трудиться, остаются дома и мрутъ съ голода.

— Ну, что-жь? Если они не въ состояніи работать, то должны страдать,— замтилъ молодой англичанинъ.— Не можешь жить, такъ умирай,— таковъ законъ природы. По моему, это просто негодяи, которые будутъ льстить вамъ въ ту минуту, когда вы даете имъ милостыню, и мгновенье спустя подстрлятъ васъ изъ-за угла.

— Если подстрлятъ посл милостыни, поданной вами, то, я полагаю, для васъ мало риску,— раздражительно отвтилъ Фицджеральдъ.

Ясно было, что готовится гроза, миссъ Пэшьенсъ благоразумно встала и удалилась. Всего боле удивляло Фицджеральда то, что гость былъ какъ дома. И комната, и все, что въ ней находилось, казалось ему совершенно знакомо, съ Китти онъ обращался крайне фамильярно, слъ къ фортепіано, открылъ его, какъ человкъ привычный, перерылъ вс ноты, точно он ему принадлежали, наконецъ, сдлавъ нсколько небрежныхъ руладъ, спросилъ:

— Не споете ли что-нибудь, миссъ Ромэйнъ? Я готовъ вамъ аккомпанировать. О! я ужь знаю, чмъ васъ можно соблазнить.

Онъ всталъ, направился на противуположный конецъ комнаты и принесъ оттуда толстую тетрадь нотъ. Открывъ ее, онъ съигралъ нсколько тактовъ и вопросительно взглянулъ на Китти.

— Неужели это васъ не соблазняетъ?

— Мн не хочется пть,— отвчала она, не подымая глазъ.

— Что вы? Какой вздоръ! Спойте что-нибудь.

— Не хочу,— снова произнесла она.

Онъ обернулся къ Фицджеральду, пальцы его все еще бгали по клавишамъ.

— Нтъ,— отвчалъ онъ,— я нахожу, что это не мужское дло.

— Должно быть, потому, что не умете играть.

Въ этихъ словахъ слышалась иронія. Фицджеральдъ всталъ и прошелъ мимо Коббса, будто желая посмотрть въ окно. Поравнявшись съ молодымъ человкомъ, онъ сказалъ тихимъ, но внятнымъ голосомъ:

— Играть я, конечно, не могу, за то съумю выбросить изъ окна нахала.

Назначалась ли эта фраза исключительно для слуха Коббса, или нтъ, сказать трудно, во всякомъ случа, такъ какъ въ эту самую минуту онъ пересталъ играть, слова эти прозвучали настолько ясно, что Китти должна была ихъ слышать. Фицджеральдъ подошелъ къ окну, запустилъ руки въ карманы и уставился глазами на улицу. Посл минутнаго молчанія Коббсъ всталъ, взялъ шляпу и трость и сказалъ Китти съ утонченною вжливостью:

— Прощайте, миссъ Ромайнъ, я позволю себ зайти къ вамъ въ другое время, когда у васъ не будетъ гостей.

Съ этими словами онъ вышелъ.

— Кто этотъ нахалъ?— спросилъ Фицджеральдъ, сердито отворачаваясь отъ окна.

— Какой нахалъ?— отвчала миссъ Ромэйнъ, не мене раздражительно.— Онъ — джентльменъ. Ты не смешь оскорблять его, онъ иметъ такое же право быть въ моемъ дом, какъ и ты. Хорошее мнніе составитъ онъ о теб!

— Мн дла нтъ до его мннія. Я хочу знать, зачмъ онъ здсь?

— Онъ зашелъ меня провдать,— упрямо отвчала она.

— Зашелъ тебя провдать? Вотъ что! А благодаря его визитамъ, твое доброе имя длается предметомъ сплетенъ.

Глаза ея засверкали.

— Теперь я все поняла. Ты слышалъ какія-нибудь презрнные толки и поэтому пріхалъ такъ неожиданно. Ну, я готова отвчать на допросъ, скажу теб все, что ты хочешь знать, если ты за этимъ пріхалъ.

Онъ посмотрлъ на нее и догадался о ея душевномъ состояніи. Это была не первая ихъ ссора.

— Хорошо, будь по твоему,— отвчалъ онъ.— Кто же этотъ молодой человкъ, позволь спросить?

— Ты слышалъ его имя. Онъ компаньонъ одной ливерпульской фирмы.

— А, понимаю!— воскликнулъ Фицджеральдъ, внезапно озаренный лучемъ свта.— Такъ вотъ чмъ объясняются гимны въ честь коммерціи!

— Я ни слова не сказала объ этомъ,— горячо возразила она.— Если ты желаешь оскорблять и миссъ Пешьенсъ, такъ позови ее сюда. Пусть всмъ достанется на долю по частиц твоей вжливости.

— Но, должно быть, онъ не присматриваетъ вовсе за той машиной, которая зарабатываетъ дв тысячи фунтовъ въ нсколько часовъ. Или это онъ изъ Корка, телеграфируетъ въ Одессу?

— Не знаю.

— Можешь ли ты мн сказать, что онъ длаетъ здсь?

— Путешествуетъ. детъ въ Килларнэй.

— Въ Килларнэй? Въ это время года? И долго живетъ онъ здсь, въ Корк, по пути въ Килларнэй?

— Почемъ мн знать!

— Однако, все-таки, ужь нсколько времени?

— Да, нсколько времени.

— И онъ не въ первый разъ здсь?

— Да, не въ первый разъ. Какая же въ этомъ бда?

— Я не сказалъ, чтобы въ этомъ была какая-нибудь бда.

— Такъ зачмъ же говоришь ты со мною такимъ тономъ?— воскликнула она, бросивъ на столъ книгу, которую держала въ рукахъ.— Я теб этого не позволю. Я не сдлала ничего дурнаго. Ты не смешь говорить со мною точно съ ребенкомъ. Ты долженъ бы извиниться предо мною, что оскорбилъ въ моемъ дом одного изъ моихъ друзей…

— Одного изъ твоихъ друзей?— холодно повторилъ онъ.— Такъ вотъ до чего дошло дло? Впрочемъ, такъ какъ ты выразила готовность отвчать на нкоторые вопросы…

— Да, я готова,— произнесла она хмуро.— Ты можешь узнать все, что хочешь, и тогда увидишь самъ, имлъ ли ты право явиться сюда съ своими оскорбительными подозрніями.

— Разв я высказалъ какія-нибудь подозрнія?

— Ты не былъ бы здсь, еслибъ не подозрвалъ меня.

— Мн хочется узнать нкоторыя подробности относительно этого молодаго человка, Китти.

— Очень хорошо.

— Гд была ты ему представлена или, быть можетъ, тебя вовсе даже и не представляли ему?

— Меня представляли,— вызывающимъ тономъ отвчала она. Щеки ея пылали.— Меня представляли въ Дублин.

— Въ Дублин? И это онъ изъ Дублина послдовалъ за тобою сюда?

— Какъ смешь ты такъ говорить? Онъ можетъ путешествовать, гд ему угодно, онъ человкъ со средствами. Быть можетъ, онъ здсь по своимъ дламъ, почемъ я знаю.

— О нтъ, Китти, не по дламъ, вдь, онъ детъ въ Килларнэй глубокою зимою. Не странно ли, однако, что, зная его со времени твоей поздки въ Дублинъ, ты ни разу не упомянула даже его имени въ письмахъ?

— Ничего тутъ нтъ страннаго,— возразила она раздражительно.— Нельзя же упоминать о всякой бездлиц. Я писала о томъ, что было въ самомъ дл интересно для тебя и для меня.

Эти послднія слова нсколько смягчили Фицджеральда. Гнвъ и негодованіе его быстро проходили. Ему было такъ тяжело видть передъ собою Китти съ потупленнымъ взоромъ, точно преступницу.

— Я думалъ бы,— началъ онъ уже боле мягко,— что все, что касается твоего добраго имени, интересно для меня.

— Еслибъ я знала, что обо мн говорятъ дурно,— отвчала она, и губы ея дрожали,— что кто-нибудь затрогиваетъ мое доброе имя… я никогда не поврила бы, что именно ты, Вилли….

Тутъ она разразилась громкими рыданіями, бросилась къ нему на шею, крпко прижимаясь къ его груди.

— Ничего не случилось дурнаго, Вилли, я не могу слышать, когда ты говоришь со мною такимъ тономъ. Ты мн просто душу надрываешь. Лучше бы мн умереть, чмъ видть, какъ ты на меня сердишься. Ничего дурнаго нтъ во всемъ, что я длаю, онъ… да онъ просто мальчишка. Онъ былъ очень добръ ко мн, когда устраивался мой бенефисъ, вс о немъ такъ хорошо отзывались…

— Но почему не сказала ты мн всего этого прежде?— снова спросилъ онъ.

— Это только встревожило бы тебя,— рыдала она.— Ты былъ такъ далеко, наврное, ничего бы не понялъ. А теперь я ненавижу Коббса за то, что онъ сталъ между тобою и мною. Зачмъ только надлалъ онъ намъ вс эти хлопоты? Никто не звалъ его сюда.

— Успокойся, Китти,— отвчалъ Фицджеральдъ, взявъ, по обыкновенію, ея голову обими руками и цлуя ее.— Думаю, что никакой бды не произошло, но надо сказать, что ты была очень неосторожна…

— О, да я признаюсь во всемъ, если только ты будешь говорить со мною такъ, какъ теперь,— радостно воскликнула она, глядя на него сквозь слезы.

— Никакой бды не случилось бы, еслибъ ты написала мн обо всемъ во время. Конечно, то, что я сказалъ о потер твоего добраго имени, быть можетъ, нсколько сильно. Толковъ было, правда, много, только я ни на минуту не обратилъ бы на нихъ вниманіе, еслибъ зналъ все заране…

— Увряю тебя, мн все равно, что бы ни говорили обо мн, лишь бы только ты не сердился, Вилли,— сказала она, взявъ его руку и цлуя ее.— Мн слдовало бы предвидть все это. Миссъ Пэшьенсъ даже предостерегала меня, но я отвчала ей, что ты, наврное, не разсердишься за то только, что кто-нибудь длаетъ намъ послобденные визиты. Еслибъ ты зналъ, Вилли, какъ грустно бываетъ намъ иногда вдвоемъ, ты понялъ бы, что мы должны быть рады всякому случайному гостю. Къ тому же, Коббсъ держалъ себя такъ мило по поводу моего бенефиса, купилъ на двадцать фунтовъ билетовъ прямо отъ меня, не черезъ агента, такъ что мы ничего не потеряли на коммиссіи. Я сдлала столько сбереженій ныншней зимою, что, еслибъ было теперь лто, прокатила бы на свой счетъ и тебя, и себя, и миссъ Пэшьенсъ въ Килларнэй.

— Китти,— сказалъ Фицджеральдъ рзко,— этотъ негодяй тебя морочитъ. Онъ и не думаетъ вовсе о Килларнэ, а просто волочится за тобою, вс это замтили. Но, ради насъ самихъ, ради былыхъ дней, теб слдуетъ быть осмотрительне.

— О!— сказала она добродушно.— Я готова слушать всякіе выговоры, если только они вс будутъ въ этомъ род. Пока ты меня обнимаешь, брани сколько хочешь, я всему врю, даже тому, что я очень дурная двушка. Конечно, совсмъ другое дло, когда ты меня раздражаешь, тогда я чувствую себя оскорбленною, обиженною, и мн кажется, что виноватъ во всемъ ты. Теперь ты знаешь, какъ заставить меня длать все, что хочешь.

Мириться съ Китти было очень пріятно, и примиреніе тянулось обыкновенно весьма долго. Кто-то постучался въ дверь.

— Войдите,— сказала Китти, быстро отодвигаясь отъ Фицджеральда на большое разстояніе.

— Миссъ Пэшьенсъ приказала узнать, барышня, когда вамъ угодно пить чай?

— О, да теперь же, сейчасъ, такъ и скажите ей…— Ну, мистеръ Вилли,— обратилась она къ молодому человку,— помоги-ка мн зажечь газъ, спустимъ шторы, напьемся чаю, а когда кончимъ, прочти намъ что-нибудь хорошенькое, и все будетъ, какъ по старому. Какъ странно,— продолжала она, накрывая столъ.— Мы всегда рады, когда намъ случается что-нибудь врод того, что уже было раньше… Годъ или два спустя мы скажемъ другъ другу: пойдемъ, напьемся поуютне чаю, какъ въ прежнее время, или какъ въ то воскресенье, когда мы поссорились. И это будетъ гораздо лучше, чмъ еслибъ у насъ не на что было оглянуться.

— А гд будетъ происходить это чаепитіе, Китти?— спросилъ онъ.

— Почемъ я знаю,— шутливо отвчала она.— Кто можетъ это предвидть? Думаю, что въ Лондон.

Миссъ Пэшьенсъ вошла съ нсколько испуганнымъ лицомъ и, видимо, обрадовалась, замтивъ, что молодые люди находятся въ наилучшихъ отношеніяхъ. Когда они сли къ чайному столу, ей пришлось даже сдлать выговоръ Китти, насмшливо называвшей Коббса ‘толстякомъ’.

— Онъ занимаетъ выдающееся мсто въ обществ,— сказала она не безъ достоинства,— можетъ длать много добра, въ состояніи помогать ближнему и не обязанъ думать все о себ.

— Это для него большое счастье,— замтилъ Фицджеральдъ несовсмъ великодушно,— такъ какъ въ такомъ случа ему думать было бы не о чемъ, да и не чмъ, надо прибавить. Мн показалось, напротивъ, что онъ воображаетъ о себ весьма много.

— Онъ очень изящный молодой человкъ,— ршительно сказала миссъ Пэшьенсъ.— Положеніе его завидное, онъ не иметъ никакихъ заботъ и можетъ помогать другимъ. Государство нуждается въ такихъ людяхъ, не въ искателяхъ приключеній, двающихъ изъ политики средство пріобртать деньги, а въ истинныхъ джентльменахъ, людяхъ воспитанныхъ, которые стоятъ выше подкупа и помогаютъ управлять страною безкорыстно. Коббсъ принадлежитъ къ тому классу людей, отъ котораго мы можемъ ожидать настоящихъ администраторовъ.

— Да сохранитъ насъ Богъ отъ такихъ…— сорвалось съ языка Фицджеральда.

— Я съ удовольствіемъ замчаю, что его взгляды на общественныя дла…

— Его — что?

— Его взгляды,— повторила миссъ Пэшьенсъ съ достоинствомъ.

— Ну, называть невжественные предразсудки такого самонадяннаго глупца взглядами, по меньшей мр, любезно съ вашей стороны. Вреда такія существа, конечно, не длаютъ. Они вращаются въ Божьемъ мір безцльно, безъ опредленнаго мста, и столько же вліяютъ на ходъ политическихъ событій, какъ сетеры и понтеры трехъ соединенныхъ королевствъ. Думаю, впрочемъ, что подобные молодые джентльмены поощряютъ ввозъ третьестепенныхъ гаванскихъ сигаръ, значительно увеличиваютъ доходы производителей дрянныхъ сортовъ шампанскаго, такъ что ихъ существованіе иметъ нкоторое оправданіе.

— Онъ очень милый мальчикъ, и я не хочу слышать о немъ такихъ отзывовъ,— вмшалась Китти, смясь потому, что миссъ Пэшьенсъ длала оскорбленное лицо.

— Одному только нельзя не удивляться въ немъ,— продолжалъ Фицдферальдъ, говоря о мистер Коббс съ фамильярной презрительностью, точно о букашк, ползающей передъ нимъ,— именно нужно удивляться его умренности. Подумайте только: большинство людей, имющихъ возможность наживать дв тысячи фунтовъ въ двадцать пять минутъ, оставаясь для этого въ Ливерпул, дважды подумали бы, прежде чмъ пріхать въ Коркъ и болтаться безъ дла. Удивительная умренность! Онъ могъ бы измнить все положеніе курса, притягивая въ Англію груды золота изъ Одессы и другихъ мстъ! Впрочемъ, быть можетъ, въ немъ слдуетъ боле всего удивляться сил его фантазіи?

— Вилли!— укоризненно сказала Китти.— Ты какъ будто заразился въ Лондон безвріемъ.

— О, нтъ,— возразилъ онъ.— Я занимаюсь теперь только философскими изслдованіями. Мн хотлось бы знать, передъ какой чертою характера мистера Коббса я долженъ преклоняться, Думаю, что или передъ его фантазіею, или передъ осторожностью, что-то скоро ушелъ онъ отсюда.

— Я нахожу, что онъ поступилъ очень хорошо, а ты — прегадко,— отвтила Китти съ обычною откровенностью.— И ты даже не извинился предо мною въ твоей грубости.

— Ну, такъ извиняюсь теперь, Китти. Никогда не буду я боле такъ грубъ въ твоемъ присутствіи.

Она прикоснулась подъ столомъ къ его рук.

— И никогда не будешь боле имть никакихъ поводовъ для этого,— сказала она въ полголоса.

Они провели вмст весь день, но время всегда казалось короткимъ, когда они находились вдвоемъ. Миссъ Пэшьенсъ добродушно выходила иногда изъ комнаты,— быть можетъ, для того, чтобы заняться политикою,— и оставляла ихъ однихъ въ уютной, маленькой гостинной, гд они забывали Лондонъ и вс свои мрачныя мысли и помнили только лтнія прогулки въ солнечные дни да скитанія въ лунныя ночи по айнишинскому берегу. Китти была теперь всмъ довольна, мила и обворожительна, какъ прежде, никто не подумалъ бы, что нсколько часовъ тому назадъ она стояла передъ Фицджеральдомъ съ сверкающими глазами и щеками, блдными отъ гнва. Теперь она казалась такою кроткою, нжною, прикосновеніе ея маленькой ручки было мягко, какъ бархатъ.

— Неужели ты въ самомъ дл удешь завтра?— спросила она, сидя на ковр передъ огнемъ и опирая голову о колно молодаго человка.

— Непремнно. Я написалъ уже мистриссъ Четвиндъ, прося ее уволить меня на завтрашній вечеръ, а завтра вечеромъ я не буду ни тутъ, ни тамъ, Китти, а на томъ широкомъ мор, которое насъ разлучаетъ.

— Предпринять такое далекое путешествіе только для того, чтобы немного поболтать — просто не стоитъ.

— Я не за этимъ только халъ, Китти.

Она слегка покраснла и ничего не отвтила.

— Я приду завтра на станцію тебя проводить,— промолвила она, наконецъ.

— Неужели?— сказалъ онъ съ восторгомъ.— Ты не побоишься и этого безпокойства?

— Хорошо безпокойство!— воскликнула она.— Да я сдлаю еще больше, если хочешь, принесу теб вкусный завтракъ въ маленькой корзинк. Заботиться о такихъ вещахъ дло женщинъ,— продолжала Китти съ оттнкомъ гордости въ голос.— Я, вдь, знаю, какъ поступаете вы, мужчины: заворачиваете въ бумагу кучу сандвичей, берете ихъ съ собой и дите тогда, когда они становятся похожими на кожу.

— Но только не я. Меня уже предостерегали относительно этого. Жена одного академика сказала мн, что сандвичи вещь вредная.

— Жена академика?— повторила Китти.— А ты еще говоришь, что не посщаешь въ Лондон важныхъ баръ. Что же ты не торопишься сдлать и меня знатною дамою и взять меня съ собою, вмсто того, чтобы бродить тамъ одному?

— Разв я не тороплюсь, Китти?

— Торопишься, сидя вотъ тутъ въ Корк и давая мн гладить свою руку, вмсто того, чтобы бороться всми силами въ Лондон и сокрушать все на своемъ пути.

— Еслибъ борьба велась такимъ образомъ, Китти, было бы легче,— отвчалъ онъ задумчиво. Въ эту минуту передъ нимъ рисовалась одинокая комната, въ которую онъ вскор вернется и гд Китти не будетъ сидть около него на ковр, мшая огонь, когда онъ начинаетъ угасать.

На другое утро онъ думалъ, что она забыла свое общаніе проводить его, уже приближалось время отхода позда, а Китти не было видно. Наконецъ, она прибжала, совершенна запыхавшись.

— О, Вилли, я боялась, что опоздаю. Вотъ корзина. Если пирогъ еще горячъ теперь, то онъ остынетъ къ тому времени, когда ты проголодаешься. Я сама его приготовила,— прибавила она, смясь и красня,— вчера вечеромъ, когда ты ушелъ.

— Вчера вечеромъ?— воскликнулъ онъ.— Посл двнадцати часовъ?

— Ну, что значитъ это въ сравненіи съ твоимъ комфортомъ?— бойко сказала она.— Я думала, что теб будетъ пріятно знать, что мои руки могутъ сдлать что-нибудь полезное, а не все только посылать теб поцлуи. А сегодня я встала въ шесть часовъ, чтобъ посадить пирогъ въ печь. Но у меня такъ мало было времени, Вилли,— продолжалала она, задыхаясь,— что я даже не успла хорошенько обдуть опилки съ винограда… Ты будь остороженъ…

— О, не заботься объ этомъ,— сказалъ онъ, видя, что кондукторъ уже начинаетъ выказывать нетерпніе.— Какъ все это мило съ твоей стороны, Китти! Ты всегда такъ добра… а вотъ я опять долженъ хать, и почемъ знать, скоро ли мы свидимся?

— Это ужь отъ тебя зависитъ,— отвчала она, улыбаясь и цлуя его на прощанье. Долго стояла она потомъ, глядя вслдъ удалявшемуся позду и не переставая махать платкомъ.

Фицджеральдъ былъ одинъ въ вагон, онъ напряженно смотрлъ въ окно, но отъ волненія ровно ничего не видлъ. Какъ странна, неожиданна вышла эта поздка къ Китти! Онъ былъ безмрно счастливъ, услышавъ снова изъ устъ двушки увреніе въ любви, преданности, постоянств, и, все-таки, быть можетъ, въ первый разъ въ жизни въ немъ проснулось неясное сознаніе, что теперь боле, чмъ когда-либо, необходимо скоре прокладывать себ дорогу въ Лондон.

День прошелъ въ этихъ размышленіяхъ, и только пробудившійся голодъ напомнилъ ему о прощальномъ дар Китти. Съ восторгомъ открылъ онъ хорошенькую корзинку. Въ ней находилась маленькая салфетка, ножикъ, вилка, рюмка и полбутылки клярета, а рядомъ помщался пирогъ и салатъ, уже совершенно заправленный. Но мало-по-малу мысли молодаго человка опять удалились отъ приготовленной для него трапезы. Онъ размечтался о томъ, что за славная хозяйка выйдетъ изъ Китти, и какъ она наполнитъ жизнью и свтомъ ту хорошенькую дачку съ блой и зеленой рзьбою, которую онъ видлъ въ одну изъ своихъ прогулокъ съ Россомъ.

Надвинулась ночь, тихая и ясная. Звзды ярко сіяли, и Фицджеральдъ, сидя на палуб, залюбовался ихъ красотой. Потомъ онъ невольно усмхнулся, подумавъ о томъ, что оказали бы его новые ученые знакомые о такомъ способ изученія звздъ. Его чрезвычайно мало интересовало знать, изъ какого вещества он состоитъ, любуясь ихъ блескомъ, онъ мечталъ о глазахъ Китти, неизмнность ихъ сіянія, изъ года въ годъ, напоминала ему о ея постоянств, казалось, что и весь необъятный небосклонъ существуетъ только для него съ Китти, для ихъ свиданій и тайныхъ прогулокъ по пустынному берегу моря въ прекрасныя лтнія ночи.

Глава XIX.
Новыя перспективы.

Какъ только Фицджеральдъ возвратился въ Лондонъ, онъ поспшилъ отыскать Анди Скакуна и водворить его на свою квартиру на Фольгэмской дорог, въ первые дни, когда Анди исполнялъ, насколько умлъ, роль слуги, между тмъ какъ мистеръ Вилли и Россъ лакомились, привезенными имъ съ юга Ирландіи дикими птицами, дла шли довольно хорошо. Тетерева были айнишнискіе, и Фицджеральдъ даже гордился тмъ, что Россъ ихъ похваливалъ. Потомъ пришлось показывать Анди нкоторыя достопримчательности Лондона, но эта попытка оказалась не совсмъ удачною, потому что Анди только пыхтлъ. Фицджеральдъ надялся было сначала найти какого-нибудь редактора, который захотлъ бы напечатать статью о первыхъ впечатлніяхъ наивнаго ирландца въ громадномъ город. Но увы! что же можно было бы сдлать изъ разинутаго рта, выпученныхъ глазъ, отрывочныхъ восклицаній и другихъ подобныхъ же признаковъ изумленія Анди?

Когда Анди собрался, наконецъ, въ обратный путь, Фицджеральдъ сказалъ ему на прощанье:

— Слушай внимательно, что я теб скажу, Анди!

— Что прикажете?

— Знай, что я женюсь на той барышн, которая при мн гостила въ Айнишин. Помнишь?

— Охота вамъ шутить, мистеръ Вилли! Ну, побаловались съ двчонкой, бросили ее…

— Молчи, Анди, или я выброшу тебя изъ окна,— вспылилъ Фицджеральдъ, и лицо Анди внезапно преобразилось, когда онъ увидалъ, что молодой баринъ его вовсе не шутитъ.

— Неужто это правда, мистеръ Вилли?— тревожно спросилъ онъ.

— Совершенная правда. Она будетъ моей женой.

— Вотъ счастливица-то!— воскликнулъ Анди.— Я самъ всегда думалъ, что такъ будетъ, что бы тамъ ни болтали люди. Ужь мистеръ Вилли, говорилъ я себ, не сталъ бы путаться съ молодой барышней, еслибъ не хотлъ на ней жениться. Ну, да и красотка же она! Лучше ея не найдешь во всей Ирландіи.

— Такъ слушай же, Анди. Я вижу, у васъ въ Айнишин ходятъ на ея счетъ разныя сплетни. Смотри же, въ первый разъ, когда кто-нибудь только заикнется о ней при теб, возьми свой шестъ и отдуй этого бездльника. Понимаешь?

— Да, вдь, въ такомъ случа мн придется начать съ самого себя,— отвчалъ Анди.— Не я ли первый разсказалъ вамъ о Маллон, чтобъ чортъ его побралъ! Но уже теперь, мистеръ Вилли, будьте спокойны: какъ только узнаютъ, что вы хотите жениться на этой барышн, никто не посметъ сказать о ней ни слова.— Потомъ, помолчавъ съ минуту, Анди храбро продолжалъ.— А, все-таки, мистеръ Вилли, если мой шестъ вамъ будетъ нуженъ, онъ къ вашимъ у слухамъ, и едва ли найдется во всемъ Айнишин такая крпкая голова, которую онъ не пробьетъ!

Но Фицджеральдъ вполн былъ увренъ, что посл его категорическаго заявленія вс сплетни превратятся сами собою, почему бы Айнишину и не знать, что онъ женится на Китти?

Посл отъзда Анди дни пошли опять за днями. Наступила весна и принесла съ собою теплую, сыроватую погоду. Фицджеральдъ велъ прежнюю борьбу за существованіе, то лаская себя надеждой, то испытывая горькія разочарованія, въ обоихъ случаяхъ онъ страшно волновался, потому что вывезъ изъ Корка несомннное убжденіе, что теперь необходимо идти впередъ какъ можно скоре. Но какъ заставить редакторовъ понять это? Они, вдь, ничего не знаютъ объ Айнишин, задерживаютъ его рукописи на неопредленный срокъ, иногда теряютъ ихъ, а иногда возвратятъ тогда, когда вопросъ, затронутый въ стать, давно уже пересталъ занимать умы. Когда Фицджеральдъ окончилъ свои нравоописательные очерки, гд изображалъ политическіе взгляды и толки постителей тавернъ, онъ попытался заняться настоящей политикой, но куда пристроить эти работы, которыя онъ отдлывалъ съ особеннымъ тщаніемъ? Не разъ, возвращая статью, редакторъ любезно увдомлялъ его, что вполн раздляетъ его взгляды и съ удовольствіемъ воспользовался бы работой, еслибъ вс подобныя статьи не писались постоянными сотрудниками редакціи, которая въ данную минуту въ полномъ состав, и т. д. Всего боле поощренія встрчалъ Фицджеральдъ со стороны редакторовъ вновь открывающихся журналовъ. Вс они готовы были сейчасъ же принять его въ свою редакцію, но оказывалось, что плата гонорара будетъ зависть отъ ожидаемыхъ доходовъ изданія, и дло опять не устраивалось. Разъ только, по какой-то необъяснимой случайности, ему удалось помстить статью въ одномъ изъ выдающихся журналовъ Лондона, работа вышла за его подписью, и онъ имлъ, по крайней мр, удовольствіе послать ее Китти. Но вс послдующія попытки въ этомъ направленіи кончались мучительными тревогами и разочарованіемъ. Словомъ, Фицджеральду, какъ и многимъ другимъ молодымъ людямъ въ его положеніи, пришлось на опыт узнать, что подобный трудъ совершенно ничтоженъ, если въ немъ искать средства къ жизни.

— Вы слишкомъ разбрасываетесь, пріятель,— сказалъ Россъ вамъ-то разъ вечеромъ, когда они курили вмст въ его запыленной мастерской.— Вы пишете обо всемъ на свт. На чемъ же остановитесь вы, наконецъ: на политик или на литератур?

— Не знаю,— отвчалъ съ грустной усмшкой Фицджеральдъ.— Въ одномъ только я убдился: мн слдовало учиться стенографіи въ то время, какъ я вмсто того охотился за бекасами. Тогда я могъ бы работать въ газетахъ наряду съ другими, а теперь я не могу стать даже на первую ступень лстницы. Конечно,— продолжалъ онъ, и ему вспомнились мечты, съ которыми онъ пріхалъ въ Лондонъ,— я желалъ бы преимущественно заняться литературой, только никакъ не могу найти постоянной работы въ этомъ род. Если редакторы что-нибудь любятъ изъ моихъ вещей, такъ одни лишь стихи, а ихъ нельзя же писать по заказу. Раза два я пытался начать романъ, но изъ этого ничего не вышло: я невольно принимался подражать кому-нибудь. Нтъ, единственное прочное занятіе, какъ я вижу, газетная работа, да на бду и тамъ вс редакціи переполнены сотрудниками… Что длать?— продолжалъ онъ, зажигая спичку и стараясь говорить бодро.— Какъ-нибудь проживу. Ну, наконецъ, въ ловчіе къ кому-нибудь пойду. Съ моей стороны было слишкомъ самонадянно бросить Коркъ и явиться въ Лондонъ безъ протекціи, даже безъ рекомендательныхъ писемъ. Пожалуй, въ начал была небольшая поддержка, но за нее я уже достаточно поплатился. Однако, я, все-таки, еще не сдаюсь! Хочу бороться, а если даже буду побжденъ, пріобрту, по крайней мръ, опытъ, вдь, это тоже чего-нибудь да стоитъ.

Онъ говорилъ сначала бодро, даже весело, но потомъ легкая тнь промелькнула по его лицу и отразилась въ задумчивыхъ глазахъ.

— Жизнь была бы сама по себ довольно легкой вещью,— продолжалъ онъ,— еслибъ приходилось думать только о себ. Совсмъ иное дло, когда испытываешь терпніе еще другаго человка.

Россъ пристально взглянулъ на него.

— Это ужь зависитъ отъ молодой двушки,— сказалъ онъ.— Все сводится къ тому, что она за человкъ.

Фицджеральдъ былъ слишкомъ поглощенъ своими мыслями, чтобъ разсердиться на Росса за его намекъ.

— Я не помню, говорили ли вы мн когда-нибудь, что вы думаете о женщинахъ, снова началъ онъ.— Вы толкуете обо всемъ, только не объ этомъ.

Россъ расхохотался.

— Что я думаю о женщинахъ?— повторилъ онъ.— Да въ своемъ ли мы ум? Гд, скажите мн, тотъ человкъ, который можетъ похвалиться, что понялъ женщинъ? Всякій, въ теченіе своей жизни, зналъ одну, двухъ, ну, хоть дюжину женщинъ, и еще слава Богу, если он были изъ порядочныхъ… вдь, онъ по нимъ станетъ судить и обо всхъ остальныхъ.

— Вы помните, что я говорилъ вамъ о Гильтон-Клерк?

— Помню этого негодяя,— безцеремонно отозвался Россъ.

— Я на него вовсе не сержусь,— отвчалъ Фицджеральдъ,— по крайней мр, не за денежную часть дла. Врядъ ли онъ сознательно обманывалъ меня. У него просто не доставало того шестаго чувства, если можно такъ выразиться, которымъ руководятся люди въ денежныхъ длахъ. Я увренъ, что будь у него завтра деньги, а я бы въ нихъ нуждался, онъ далъ бы ихъ мн.

— А я такъ увренъ, что онъ ничего такого не сдлалъ бы,— проворчалъ Россъ.— Шестое чувство, о которомъ вы говорите, что это, позвольте спросить, простая честность, что ли?

— Ну, все равно, я ставлю ему въ вину не это, а его зловредную привычку вбивать другимъ въ голову такія мысли…

— Да выбросьте ихъ, Бога ради! Неужели вы будете слушаться такого человка?

— Не такъ легко съ ними развязаться. Невольно все провряешь, справедливы ли его теоріи, или нтъ. Наша жизнь — вчная тайна, и все кажется, что люди, которые жили доле насъ на свт, лучше понимаютъ человческую природу…

— И вы готовы имъ врить? Нтъ, тысячу разъ нтъ,— горячился Россъ.— Не врьте имъ. Спросите сперва, сквозь какія очки смотрли они на все.

— Напримръ,— началъ опять Фицджеральдъ, не глядя, однако, на собесдника и длая видъ, что занятъ раздуваніемъ огня въ камин, лишь бы скрыть свое смущеніе,— у него была теорія или, врне, убжденіе, что есть на свт женщины, такія любящія по природ, такія добрыя, великодушныя, что он не въ силахъ не привязаться ко всякому, кого бы судьба съ ними ни столкнула. Онъ утверждалъ, что такія женщины остаются врными и преданными только пока вы съ ними, но что въ вашемъ отсутствіи он не могутъ справиться съ нжностью своего сердца, и мало-по-малу, сами того не подозрвая, привязываются все сильне и сильне къ новому предмету. Такимъ образомъ, то, что люди называютъ нарушеніемъ слова, безсердечностью, совершается только благодаря избытку доброты и нжности!

— Какъ же вы назовете такихъ женщинъ?— презрительно произнесъ Россъ.— Какая же это привязанность? По моему, подобная любовь бываетъ только между животными. Слава Богу, такихъ женщинъ я не встрчалъ на своемъ пути.

— И вы думаете, что ихъ нтъ?— вырвалось у Фицджеральда, и онъ снова поднялъ голову.— Вы полагаете, нтъ такихъ женщинъ, чья доброта должна постоянно внушать опасенія? По вашему, это фантастическая теорія?

— Помню я одну бдную двушку,— задумчиво началъ Россъ,— у нея было слишкомъ много любви въ сердц, только не то сдлала она, что вы говорите. Славное это было существо, милое, веселое, и мы школьники были по уши влюблены, и не разъ неистово дрались за нее. Она была просватана за моряка, хотя ей едва ли тогда было шестнадцать лтъ. Въ одну злополучную ночь онъ утонулъ. Бдная двушка никогда не оправилась отъ этого удара. У нея было небольшое состояніе, и многіе принялись ухаживать за нею, но она ни на кого не смотрла и таяла какъ свчка, хотя до той поры была совсмъ здорова. Года черезъ три ее снесли на кладбище. Часто говорятъ, что никто не умираетъ отъ разбитаго сердца, но, право, не знаю, отчего же иначе могла умереть Дженъ Шо. Вотъ вамъ одинъ примръ. Были еще дв другія двушки, пожалуй, даже три, на моей памяти, которыя совсмъ не вышли замужъ только потому, что не могли выйти за тхъ, кого любили. Согласитесь, что четырехъ такихъ характеровъ достаточно для жизненнаго опыта одного человка!… Зналъ я, конечно, и обратную сторону, видалъ втреныхъ, непостоянныхъ, мнявшихъ свою первую привязанность на человка побогаче. Особенно вспомнилась мн сейчасъ одна изъ нихъ,— и на губахъ Росса промелькнула злобная усмшка.— Очень бы я желалъ знать ея дальнйшую оудьбу. Она была при мст въ Гласго… ну, просто была тамъ служанкой, а женихъ ея былъ кровельщикомъ. Прегрубая была бестія! Вотъ она возьми да и свяжись съ какимъ-то прикащикомъ изъ магазина, захотлось, видите ли, обожателя поблагородне. Начались ссоры, и однажды кровельщикъ напалъ на своего соперника и избилъ его до полусмерти. Его засадили на семь лтъ въ тюрьму, двушка вышла замужъ за своего прикащика, и все шло хорошо, но срокъ заключенія сокращался, и, слышалъ я недавно, что теперь мужъ и жена живутъ въ вчномъ страх, потому что врагъ ихъ долженъ вскор очутиться на вол, а онъ поклялся убить ихъ обоихъ.

— Дружище!— продолжалъ Россъ, ударивъ себя кулакомъ по колну,— что это вы, литераторы, не ходите туда, гд вы можете увидать человческія страсти безъ прикрасъ, изучать настоящую трагедію жизни? Не въ модномъ обществ найдете вы это, не у знати, тамъ деньги даютъ обоимъ супругамъ средство идти каждому своей дорогой, а если жена собьется какъ-нибудь съ пути, мужъ, наврное, не станетъ раздражаться изъ-за этого, потому что еще до брака извдалъ уже весь житейскій опытъ. Не увидите вы этого и въ среднемъ кругу, тутъ вс осторожны, отлично ведутъ себя, боятся сосдскихъ сплетенъ. Нтъ, только въ низшихъ слояхъ, или даже среди подонковъ общества страсти просты и сильны. Если женщина измнила, мужчина ее убиваетъ или старается убить, не заботясь о послдствіяхъ. Голодъ, пьянство, безпомощность слабыхъ, борьба изъ-за куска хлба,— вотъ гд надо изучать страсти, видть и величіе, и ничтожество человческой природы. Бросьте же ваши книги, пріятель, и примитесь бродить по закоулкамъ Лондона, изучайте именно тамъ настоящихъ мужчинъ и женщинъ…

— Да, вдь, я не драматургъ,— отвчалъ Фицджеральдъ,— къ тому же, думаю, что вы ошибаетесь. Вы найдете тамъ только грубую силу и неудержимую ревность, все остальное вы должны захватить съ собою. А когда начнешь насаждать свои литературныя теоріи, благородныя чувства и вс эти продукты тонкаго развитія на грубую почву, въ результат получается аффектація. Невжественное существо, внезапно разливающееся слезами отъ пнія канарейки, просто обманъ, если только человкъ этотъ ее пьянъ, да и тогда онъ скоре задушитъ канарейку. Неприкрашенныя страсти! Спасибо вамъ за нихъ, прежде чмъ стану рисовать картину поселянина съ кружкою вина въ рук, любовью и независимостью въ сердц, я подожду, чтобъ его хоть поучили немного.

— Вы, однако, преехидный человкъ, несмотря на ваше отрытое лицо,— промолвилъ Россъ, внимательно посмотрвъ на своего собесдника.— Или это въ васъ гордость? Должно думать, что миссъ Четвиндъ и вы не особенно ладите другъ съ другомъ.

— Нтъ, она старается быть со мной очень вжливою. Изъ нкоторыхъ намековъ р заключаю, что она уговариваетъ свою тетушку послать меня въ ея помстье въ Бэнтри, въ качеств управляющаго. Что-жь? Это меня нисколько не удивляетъ. Моя настоящая должность слишкомъ походитъ на синекуру.

— Есть люди, которые умудряются жить, и, притомъ, весьма счастливо, при такихъ обстоятельствахъ. Хорошо бы, еслибъ у меня было съ полдюжины подобныхъ синекуръ!

— А потомъ,— продолжалъ Фицджеральдъ съ невольнымъ смущеніемъ въ лиц,— вс, кого я встрчаю въ этомъ дом, люди такіе работящіе, что я чувствую себя страшнымъ лнтяемъ. Мн кажется, еслибъ они дали мн приличное жалованье, какъ управляющему, я принялъ бы эту должность и покончилъ бы съ литературой навсегда. Наслаждаться ею я могъ бы и тогда, но самъ не бралъ бы пера въ руки, за то тамъ, въ горахъ, я былъ бы въ своей стихіи… Но о чемъ мы сейчасъ говорили?— и онъ сдлалъ видъ, будто припоминаетъ.— Да, о Клерк и его взглядахъ на женщинъ. Ну, вотъ вамъ еще дв женщины,— я говорю о Четвиндахъ,— безупречныя, правдивыя и во всемъ надежныя. Мой личный опытъ въ этомъ отношеніи не великъ, мать я едва помню, сестеръ у меня не было. И, все-таки, большинство знакомыхъ мн женщинъ было несравненно лучше, честне и самоотверженне мужчинъ… И такъ, вы сами не стали бы сомнваться въ собственныхъ наблюденіяхъ, еслибъ человкъ, знающій жизнь боле васъ, старался поколебать вашу вру?

— Я просто послалъ бы его къ чорту,— отрзалъ Россъ.— Врьте въ честность женщинъ, въ мудрость Провиднія и высшую справедливость, пока можете, а когда перестанете врить, отнесите это къ вашей личной неудач и не обвиняйте всхъ въ воровств только потому, что вы случайно попали на людей нечестныхъ. Все дло въ томъ, что вы просто неспокойны насчетъ той ирландской двицы.

Фицджеральдъ вздрогнулъ и готовъ былъ разсердиться. Но зачмъ? Другъ его узналъ истину, какъ ни старался онъ скрыть ее даже отъ самого себя. Да, онъ неспокоенъ, это правда!

— Какова она собою?— допытывался теперь Россъ.

— Въ ней, можетъ быть, нтъ ничего необыкновеннаго, если вы объ этомъ спрашиваете, но она очень хорошенькая. Я, вдь, могу спокойно говорить съ вами о ней, такъ какъ вамъ неизвстно даже ея имя. Она прелесть… мила и умна, вмст съ тмъ. Подумайте только, какъ она терпливо ждетъ, пока я теряю тутъ время безъ всякой опредленной цли.

— Терпливо ждетъ? Христосъ съ вами! Чтобы она была за человкъ, еслибъ не умла ждать? Стоило бы тогда съ нею связываться! Но, вдь, у васъ есть врныхъ два фунта въ недлю, да еще случайные доходы. Вызывайте-ка ее сюда, да и женитесь скоре. Два фунта въ недлю! Да большая часть человчества тратитъ гораздо меньше, а что можетъ сдлать одинъ, то сдлаетъ и другой.

Это внезапное, смлое предложеніе поразило Фицджеральда. Что, еслибъ Китти согласилась? Они наняли бы дв комнаты гд-нибудь по близости, терпливо трудились бы и ждали, довольные и любящіе, пока наступитъ, наконецъ, счастливое время. Какъ славно будетъ потомъ, когда жизнь имъ улыбнется, вспоминать о ранней борьб, приключеніяхъ, надеждахъ и тревогахъ, письма Китти сдлались что-то невеселы за послднее время, не ободрится ли она, услыхавъ его неожиданный призывъ?

Онъ ршился, однако, на этотъ серьезный шагъ лишь посл долгихъ размышленій. Къ счастью, на слдующій же вечеръ случилось событіе, общавшее значительное улучшеніе его средствъ. Когда прошло время, отведенное для чтенія, и Фицджеральдъ собирался уже уходить, мистриссъ Четвиндъ обратилась къ нему съ видимымъ смущеніемъ:

— Я желала бы поговорить съ вами. Вамъ извстно, конечно, какъ дружески мы относимся къ вамъ… по крайней мр, я надюсь, что вы это знаете. Смю думать, что вы чувствуете себя у насъ, какъ дома… Вы не поврите, какъ трудно касаться денежныхъ вопросовъ. Что длать? Иногда нужно и объ этомъ поговорить. Вдь, всмъ надо жить… Ну, словомъ, Мэри находитъ, что мы отнимаемъ у васъ гораздо боле времени, чмъ кажется…

— О, объ этомъ, пожалуйста, и не упоминайте!— воскликнулъ онъ.— Время мое вовсе не такъ дорого.

— Время всякаго человка дорого,— сказала старушка, улыбаясь.— Весьма не трудно придать ему цну. Мэри говоритъ, что вы тратите много труда на просмотръ новыхъ книгъ…

— Вдь, это для меня удовольствіе!

— Послушайте, наконецъ, мистеръ Фицджеральдъ, хорошо ли это съ вашей стороны? Вы видите, что мн предстоитъ страшно трудная задача, и не хотите поберечь меня. Еслибъ мистеръ Скоббель былъ теперь въ Англіи, я обратилась бы къ нему… Но вотъ въ чемъ дло: совсть не позволяетъ мн отнимать у васъ столько времени на прежнихъ условіяхъ, и я желаю ихъ нсколько измнить. Если вы будете такъ добры захватить съ собой этотъ конвертъ,— продолжала она нершительно,— вы найдете въ немъ недоимку, которая числится за мной, сумма ничтожная, конечно, но за то на совсти у меня будетъ легче. Ну, теперь я справилась съ своей задачей и очень рада. Покойной ночи… и больше ни слова.

— Даже ни слова благодарности?

— Да, да, прощайте, уходите скоре,— сказала старушка, добродушно улыбаясь и, видимо, очень довольная тмъ, что такъ хорошо выпуталась изъ затрудненія.

Въ незапечатанномъ и никому неадресованномъ конверт мистеръ Вилли нашелъ чекъ въ шестьдесятъ пять фунтовъ, написанный твердымъ и четкимъ почеркомъ Мэри Петвиндъ, за подписью ея тетки. Одного взгляда достаточно было, чтобъ понять въ чемъ дло: ему назначали двсти фунтовъ въ годъ, вмсто ста. Перспектива, открывавшаяся такъ неожиданно передъ нимъ, окончательно разсяла мучительныя его сомннія. Сердце его забилось сильне. Вся трудность была теперь въ томъ, какіе аргументы, мольбы, ласковыя выраженія скоре всего привлекутъ къ нему изъ-за моря Китти.

Онъ шелъ быстро, самъ не зная куда. Темнота нравилась ему. Никогда не мучился онъ такъ съ передовой статьей объ интересахъ Индіи, Китая или Персіи, какъ теперь, обдумывая письмо. Онъ старался предупредить вс возраженія, перебиралъ мысленно весь запасъ ласковыхъ словъ, которыя могъ написать, чтобъ получить согласіе Китти. Въ которомъ часу добрался онъ домой, онъ и самъ хорошенько не зналъ, но важное письмо все еще не было придумано.

Всю ночь просидлъ онъ надъ нимъ, уничтожилъ множество черновыхъ, такъ какъ въ каждой непремнно находилъ какое-нибудь слабое мсто и боялся, что имъ воспользуется Китти для отказа. Онъ страшился, какъ бы она не отнеслась холодно къ новому его плану, нужно было поставить все дло на прочную почву, такъ чтобъ она сочла свою будущность обезпеченною. Когда онъ вышелъ, наконецъ, изъ дома, чтобъ опустить письмо въ ближайшій почтовый ящикъ, заря уже слабо занималась на небосклон и гд-то вдали слышался скрипъ первыхъ возовъ. Не знаю, кто управлялъ въ то время почтовымъ вдомствомъ соединеннаго королевства, знаю только, что когда Фицджеральдъ опустилъ подъ металлическую крышку свое тяжолое посланіе, онъ съ такимъ же нетерпніемъ укорялъ въ медлительности это должностное лицо, какъ нкогда шекспировская Юлія свою няню.

Солнце еще несовсмъ взошло, но уже плавно разливало по небу свои первые лучи. Лондонъ пробуждался. Фицджеральду было не до сна, ему пришло въ голову, не пойти ли внизъ къ рк и не взглянуть ли тамъ на маленькій домикъ съ блой и зеленой рзьбой. И лицо его просіяло, точно и на немъ отразились, лучи занимающейся зари.

Глава XX.
Нсколько писемъ.

Да, сомнваться нельзя было. Въ теченіе тхъ мсяцевъ, которые прошли съ поздки Фицджеральда, письма Китти стали гораздо холодне или, по крайней мр, сдержанне и положительне, кром того, въ нихъ звучало еще по временамъ какое-то разочарованіе, которое онъ тщетно силился не замчать. Теперь, перечитывая эти письма подъ впечатлніемъ своихъ блестящихъ надеждъ, своего близкаго и свтлаго будущаго, онъ старался найти для нихъ разумное объясненіе, и это давалось ему легко. Весна была сырая и суровая, Китти скоро поддается вліянію погоды и физическихъ неудобствъ. Ей пришлось много странствовать, и это тоже могло объяснить краткость нкоторыхъ ея записокъ, такъ какъ въ обыкновенное время она писала очень подробно. Къ тому же, и всти, которыя онъ сообщалъ ей, были все невеселыя, хотя онъ и старался писать по возможности бодро. Словомъ, просматривая вновь письма Китги и иначе освщая ихъ, онъ не находилъ уже ничего тревожнаго, они казались ему, напротивъ, совершенно естественными при извстныхъ обстоятельствахъ. Но какъ напишетъ она теперь?— вотъ въ чемъ вопросъ.

Онъ ни минуты не сомнвался въ томъ, что она радостно отзовется на его призывъ. Приближается лто, принося съ собой новыя надежды и желанія. Въ теченіе зимы Китти не разъ высказывала недовольство своимъ настоящимъ положеніемъ. Жизнь ея,— писала она,— страшно монотонна. Честолюбивые замыслы вовсе не манятъ ее. Только разъ тонъ писемъ ея былъ веселъ, во время одной артистической поздки въ Дублинъ, гд она гостила вмст съ миссъ Пэшьенсъ у жены директора театра, которая познакомила ее со множествомъ интересныхъ людей и сдлала жизнь ея, хотя временно, поотрадне. Потомъ пришлось опять вернуться въ провинцію. Утомительный путь, плохая погода изнурили ее. Удивительно ли, что она стала нсколько раздражительна! Могла ли Китти быть весела и остроумна, когда пальцы ея коченли отъ стужи, ноги были мокры, а рзкій втеръ гналъ дымъ въ трубу камина?

Теперь все измнится. Писемъ боле не нужно. Сама Китти прідетъ. Какъ славно будутъ они бродить вдвоемъ въ ясныя лтнія утра, выбирая себ домикъ для будущаго житья. Самъ онъ и искать не станетъ, пока не прідетъ Китти. Надо же и ей имть свою долю отвтственности! А въ томъ, что она одобритъ, врядъ ли онъ можетъ найти большіе недостатки.

Долго не приходило, однако, это жадно ожидаемое письмо. Не разъ, когда раздавались на лстниц шаги почтальона, сердце Фицджеральда начинало биться сильне, но все напрасно. Наконецъ, письмо прибыло, и, къ удивленію, на конверт красовался штемпель одной изъ гостинницъ Килларнэя. Онъ поспшно распечаталъ письмо. Написано оно на бумаг, принадлежащей гостинниц, и сверху страницы виднется даже изображеніе самаго дома. Какъ попала туда Китти? Она ни однимъ словомъ не намекала на эту поздку .

Задыхаясь, Фицджеральдъ пробжалъ глазами многочисленныя страницы,— на этотъ разъ Китти писала обстоятельно,— надясь найти въ нихъ гд-нибудь опредленный отвтъ. Она, видимо, получила его письмо, но, насколько можно было судить по первому торопливому взгляду, не давала ни положительнаго отказа, ни согласія. Наконецъ, не вполн еще разочарованный, но предчувствуя несчастіе и съ трудомъ сохраняя въ душ смутную надежду, онъ принудилъ себя читать послдовательно.

‘Милый Вилли! Письмо твое нашло меня здсь. Съ твоей стороны, право, непростительно, что ты давно не заставилъ меня създить въ Килларнэй. Ты, наврное, длалъ это просто изъ ревности и хотлъ самъ свезти меня сюда, точно это мсто принадлежитъ теб! Подумать только, что я уже разъ сто была въ Корк и Лимерик, и никогда не видала этого земнаго рая! Я все думала, что знаю Килларнэй по фотографіямъ, выставленныхъ въ магазинахъ, но ни он, ни панорама, вообще ничто на свт не передастъ всей прелести здшнихъ окрестностей. Вчера вечеромъ мы катались на лодк, луны не было, за то какъ ярко сіяли звзды! Я спла нсколько псенъ, и мн вторило эхо. Что это была за дивная ночь!

‘Ты, конечно, желаешь знать, зачмъ я здсь. Видишь ли, милый Вилли, у меня было много дрязгъ за послднее время, да и работала я слишкомъ усидчиво. Вотъ мн и показалось, что я имю право на нкоторый отдыхъ, знакомые тоже совтовали създить въ Килларнэй, именно весною. Мы устроились съ миссъ Пэшьенсъ какъ можно дешевле. Гд бы мы нашли такое полное спокойствіе, какъ здсь? Гостинница почти совсмъ пуста, никогда не встрчаемъ мы туристовъ. Въ день нашего прізда была сильная буря. Неужели это Килларнэй?— спрашивала я себя. Я думала, что здсь всегда свтитъ луна, какъ въ панорам. Дождь и втеръ были ужасны, горы почернли, озеро шумло точно море. Теперь все спокойно, и я чувствую, что именно здсь желала бы я отдохнуть въ кругу своихъ друзей.

‘Милый Вилли, я просто боюсь отвчать на твое письмо, такъ какъ впередъ знаю, что ты меня не поймешь. Вполн раздляю твои взгляды на семейную жизнь, о ней я не разъ мечтала, до того надола мн моя карьера. Люди думаютъ, что весело наживать деньги, распвая псенки, они и не подозрваютъ, какая это трудная работа. Понятно, что хорошо видть восторгъ публики и слышать лестные отзывы, но какъ все это мимолетно! Когда я гостила въ Дублин, я увлеклась этой жизнью, и, все-таки, съ радостью бросила бы свое дло, еслибъ могла это сдлать безъ риска.

‘Людямъ никогда не дается то, чего бы имъ всего больше хотлось, быть можетъ, это и къ лучшему. Что ты именно теперь, когда прокладываешь себ путь къ извстности, желаешь связать себя навки, это, пожалуй, я еще понимаю, вдь, у тебя всегда были такія странныя, романтическія фантазіи! къ счастью, у меня достаточно здраваго смысла для двухъ, и я хорошо вижу, что это была бы великая нелпость съ нашей стороны. Вшать себ камень на шею въ ту самую минуту, когда всего боле нуждаешься въ спокойной и свтлой голов, благоразумно ли это? Подумай, какъ шатко твое положеніе. Мистриссъ Четвиндъ можетъ умереть со дня на день. Что же тогда? Боюсь, что твои литературныя надежды еще не оправдываютъ твоихъ плановъ. И повришь ли, я вовсе не жалю, что на этомъ пути встрчаются препятствія, иначе вс брались бы за дло, и не было бы заслуги составить себ имя. Знаю, ты не довряешь своимъ силамъ, я же врю въ нихъ, и мн казалось бы низкимъ и недобросовстнымъ, еслибъ мои личныя желанія помшали твоему будущему. Современемъ ты поблагодаришь меня за это. Не я ли первая вырвала тебя изъ твоей жалкой коркской редакціи и послала туда, гд ты можешь завоевать себ достойное мсто?

‘Многаго ожидаю я отъ тебя, и мн кажется, что съ твоими способностями ты не имешь права бросать карьеру или самъ же изобртать препятствія, лишь бы исполнить романтическія мечтанія. Но ты всегда былъ таковъ, Вилли, странно смотрлъ на жизнь, не такъ, какъ другіе. Кажется, ты вовсе не считаешь нужнымъ имть успхъ, наживать деньги, обезпечивать себ старость. Я же наглядлась на жизнь, знаю, что значатъ деньги, сколько добра можно съ ними сдлать, какъ независимъ человкъ богатый. Постарайся же преодолть свою сентиментальность и оправдай свои дарованія. Современемъ ты самъ согласишься, что все было къ лучшему.

‘Ты меня совсмъ не понялъ, въ этомъ я уврена, и, по обыкновенію, сердишься и обвиняешь меня въ меркантильности. Увы! я никогда не имла достаточно денегъ, чтобъ понять даже, что такое меркантильность, и ты раздражаешься только потому, что не все длается такъ, какъ въ романахъ. Къ сожалнію, у всякаго есть заботы, даже у тхъ, кто всего сильне борется противъ своихъ влеченій и старается поступать такъ, какъ лучше для окружающихъ. Кто поврилъ бы, что все это говорю теб я! Но сознайся, Вилли, что мн необходимо принять на себя разсудочную роль, даже здсь, въ виду чуднаго Килларнейскаго озера. По пути сюда съ нашей каретой случилось несчастіе: на крутомъ холм одна изъ лошадей упала и такъ расшибла себ колни, что страшно было глядть! А какъ славно, должно быть, имть собственную карету и лошадей, разъзжать по здшнимъ прелестнымъ окрестностямъ, не торопясь, не задумываясь о будущемъ! Подумать только, что есть люди, которымъ не о чемъ заботиться, которые могутъ наслаждаться минутой, не жаля ни времени, ни денегъ! Мн кажется, что такіе счастливцы должны быть непремнно очень добры къ другимъ, по крайней мр, я была бы всегда привтлива со всми. Мн иногда грезится, что я разъзжаю въ собственномъ экипаж, и, еслибъ и тогда у меня еще осталась какая-нибудь печаль, то лишь о томъ, что я не могу сдлать всхъ вокругъ себя счастливыми…

‘Какъ я рада, что твоя добрая старушка еще разъ помогла теб! Надюсь, что изъ ея пріязни выйдетъ что-нибудь прочное, существенно полезное для тебя. Но, хотя бы не исполнились эти надежды, все-таки, хорошо, что ты похалъ въ Лондонъ. Ты не въ прав тратить время по пусту. Даже еслибъ судьба не судила намъ больше встртиться, я буду издали слдить за твоими успхами, въ которые врю гораздо боле, чмъ ты самъ. Не говорю, что успхъ придетъ сразу, хотя убждена, что ты трудишься изо всхъ силъ. Мн кажется, что твой пріятель Россъ иметъ на тебя вредное вліяніе. Ему, вроятно, жизнь на чердак представляется очень поэтичною, быть можетъ, оно и такъ, но только не для меня. Ты, наврное, и тутъ обвинишь бдную Китти въ меркантильности, но я не хочу мшать твоему успху ради фантазій какого-то шотландца.

‘Я была такъ занята все это время, что не помню, благодарила ли тебя за томикъ политическихъ рчей, который ты прислалъ миссъ Пэшьенсъ. Книга ей, очевидно, очень нравится, по крайней мр, она почти не выходитъ изъ своей комнаты съ тхъ поръ, какъ мы здсь. Сколько мы пробудемъ въ Килларнэ, я и сама не могу сказать, я совершенно влюбилась въ эту мстность. Природа здсь гораздо лучше, чмъ я ожидала, вовсе не дикая и не слишкомъ величественная,— я вдь не люблю альпійскихъ ужасовъ. Отсюда мы отправимся въ Лимерикъ, гд я дамъ четыре концерта. Опять начнется прежняя лямка посл здшняго рая! И такъ, милый Вилли, пиши уже не сюда, если ты вообще будешь писать, а въ Лимерикъ. Надюсь, что ты вришь искренности моихъ намреній и не считаешь меня алчною только потому, что я осторожна за двухъ. Прощай, милый Вилли, если есть на свт человкъ, который желаетъ теб скоре достигнуть прочнаго положенія и громкой славы, такъ это именно

любящая тебя Китти.

‘P. S. Вторникъ утромъ. Милый Вилли, письмо мое вышло такое дловое, что мн просто стыдно, но я не въ силахъ сжечь его и начать свои доводы снова. Я совершенно измучилась съ нимъ вчера вечеромъ, на каждомъ шагу встрчались препятствія, меня ежеминутно прерывали, отъ этого оно вышло такое нескладное, точно ученическое сочиненіе. Все равно, Вилли, ты, вдь, знаешь, что я не жадна и что никто такъ горячо не желаетъ теб успха. Право, я хотла написать поласкове. Во всякомъ случа ты, я думаю, радъ, что я въ восторг отъ Килларнэя. Прощай. Утро дивное и мы сейчасъ демъ кататься на лодк’.

— Кататься на лодк!— машинально повторилъ онъ пре себя.— Но кто же именно? Вдь, миссъ Пэшьенсъ, по собственнымъ же словамъ Китти, почти не выходитъ изъ гостинницы.. Зачмъ он вообще въ Килларнэ? Почему она не предупредила, что детъ туда? Что значатъ вс эти разсужденія о какихъ-то житейскихъ тревогахъ, о необходимости пожертвовать личными желаніями его будущему, за которымъ она будетъ слдить издали? Онъ снова растерянно перечелъ письмо. Оно было написано вовсе не въ дух Китти, вовсе не напоминало своенравную, шаловливую, любящую двушку. Ему показалось даже, что вмсто нея пишетъ кто-нибудь другой. Да, полно, высказала ли она вс свои мысли? Изъ уваженія ли къ его великой будущей слав отказывается она послдовать его призыву, столь простому, естественному, своевременному?…

Потомъ онъ жадно ухватился за мысль, что, быть можетъ, ее испугала только неожиданность предложенія, что ея поступокъ — слдствіе двичьей стыдливости. Она смутилась при мысли пріхать въ Лондонъ одной, выйти за него замужъ и жить въ его скромной комнат до пріисканія боле подходящей квартиры. Вся ея безсвязная аргументація, быть можетъ, только двичья хитрость.

Но въ тон письма, все-таки, было что-то очень странное и тревожное, и, когда Фицджеральдъ слъ, наконецъ, писать отвтъ,онъ впервые испыталъ совершенно невдомое чувство боязни. Бояться Китти! Да, еслибъ она сама была тутъ, онъ сейчасъ бы успокоился. Но ихъ раздляетъ громадное разстояніе, и страхъ усиливается при мысли о недоразумніяхъ, такъ часто возникающихъ изъ переписки… Писалъ онъ торопливо, точно ему нужно было сказать многое и какъ можно скоре. Къ тому же, необходимо, чтобы письмо звучало бодро, иначе оно не разсетъ его унынія.

‘Дорогая моя Китти! Я получилъ твое странное письмо. Право, трудно поврить, что писала его ты. Откуда у тебя взялась серьезность? Что испугало тебя?. Та ли это Китти, которая въ первое время посл моего прізда въ Лондонъ писала чуть ли не каждый день: ‘Торопись! торопись! Я тебя такъ люблю!’ Теперь же во всемъ твоемъ длинномъ письм ни слова любви, за то много унынія, страха, политико-экономическихъ соображеній и мудрости въ дух Веніамина Франклина. Къ несчастью, мой хорошенькій философъ, твои доводы немного сбивчивы. Ты обвиняешь меня въ избытк поэтическаго чувства и, конечно, если любить тебя значитъ быть слишкомъ сентиментальнымъ, каюсь въ этой вин. Но, если ты полагаешь, что я позволяю поэзіи или чему бы то ни было мшать моей заботливости о будущемъ, ты очень ошибаешься. Ты и не подозрваешь, какъ жадно сберегаю я каждый грошъ со времени моего прізда въ Лондонъ. Я не наслаждаюсь въ Килларнэ, если предпринимаю иногда путешествіе, то только ради одной злой двушки, которая не хочетъ быть разсудительной, пріхать сюда и выйти за меня замужъ. Поговоримъ серьезно, Китти. Чего ты боишься? Я уже отложилъ сто десять фунтовъ, да жалованья у меня двсти фунтовъ въ годъ, этого очень достаточно для начала, когда же дла наши поправятся, разв ты не будешь радоваться, вспоминая, что мы были вмст въ трудныя минуты жизни? Ты говоришь о шаткости моего положенія и, точно миссъ Пэшьенсъ, думаешь, что литература — дло ненадежное, потому что черепица можетъ упасть человку на голову и убить его наповалъ. Нтъ сомннія, что мистриссъ Четвиндъ можетъ умереть, но, вдь, эта участь грозитъ и намъ съ тобою, а если жизнь такъ непрочна, не слдуетъ ли спшить пользоваться ею? Жизнь, вдь, не безконечна, молодость еще короче, и, мн кажется, когда два человка любятъ другъ друга, врятъ сколько-нибудь въ будущее и хоть немного обезпечены, даже Веніаминъ Франклинъ, миссъ Ромэйнъ и другіе подобные имъ философы должны согласиться, что безразсудно бросать врное счастье ради возможныхъ будущихъ благъ. Мн странно даже въ шутку писать теб объ этомъ, Китти. Я не думаю, чтобъ письмо твое было серьезно. Кто же это утверждалъ, что готовъ жить хоть воздухомъ, кто просилъ меня не узжать?… И все это не боле года тому назадъ! Что же измнилось въ это короткое время?

‘Я знаю что. Говорятъ, что разъ въ семь лтъ, въ прекрасное лтнее утро, на зар, горный духъ спускается изъ своего волшебнаго замка на бломъ кон, окруженный прелестными феями. Онъ детъ по озеру, какъ по суху, а если выйдетъ на берегъ, куда бы ни ступилъ онъ, всюду воскресаетъ прежній блескъ и роскошь. Когда онъ все привелъ въ порядокъ, онъ, возвращается ъ свой таинственный замокъ. Ты, наврное, слыхала, что если хватитъ смлости пойти за нимъ, можно перейти озеро, не замочивъ ногъ, и дойти до самаго замка, тамъ на прощанье духъ подаритъ теб часть своихъ сокровищъ. Ужь не догадался ли я, миссъ Китти? Не ждешь ли ты горнаго духа? Не потому ли головка твоя такъ полна меркантильности? Неужели ты въ самомъ дл до такой степени желаешь бытъ богатой, кататься въ собственномъ экипаж, что встаешь каждые утро до зари, спускаешься къ озеру, смотришь вдаль и ждешь, не появится ли всадникъ на бломъ кон? Не въ этомъ ли заключается вся прелесть Килларнэя?… Понятно, что безсонница, одинокія странствія, ожиданія таинственнаго духа должны были затуманить твою головку, сдлать тебя до того нервною, что мн едва врится, что мн пишетъ прежняя Китти!

‘Дорогая моя, оставь эти безразсудныя опасенія,— ты всегда была такая храбрая. Если ты боишься пріхать сюда одна, я берусь привезти тебя, вдь, я тоже заслужилъ хоть немного отдыха. Что, еслибъ я встртилъ тебя въ Лимерик? Мы отпраздновали бы тамъ нашу свадьбу и вернулись вмст въ Килларнэй. Я увренъ, что могъ бы показать теб прелестные уголки, которые не входятъ въ обыкновенный маршрутъ туристовъ. Напиши,— или нтъ, лучше телеграфируй одно только слово — да, это, вдь, нетрудно,— и я пріду немедленно. Къ тому же, если ужь необходимо быть практичнымъ и дловымъ, чтобъ теб нравиться, такъ свадьба стоила бы не дорого. Теб не нужно будетъ благо шелковаго платья, а мн не придется длать подарковъ твоимъ подругамъ. И такъ, Китти, соберись съ духомъ и телеграфируй немедленно. Если ты пошлешь депешу изъ Килларнэя, я поду прямо на Лимерикъ и буду тебя ждать. Лучше не размышляй, а дйствуй. Если ты опять примешься за разныя выкладки, точно секретарь общества страхованія жизни, то понятно, что ты не придешь ни къ какому ршенію, а только расхандришься.

‘Какая отличная будетъ наша поздка, если только ты скажешь да! Мы, разумется, задемъ и въ Айнишинъ, спустимся лунною ночью къ ручью, чтобъ донъ-Фіерна и вся его братія знали, что ты несовсмъ еще забыла свое общаніе. Вдь, ты не забыла его, Китти? Я веллъ вырзать число нашей прогулки на томъ кольц, которое ты мн подарила, а потомъ пожаллъ о ненужномъ расход. Вдь, есть вещи, которыя врзываются глубоко въ сердце человка, становятся частью его, разстаться съ ними можно только вмст съ жизнью. Не думаю, чтобъ кто-нибудь изъ насъ могъ забыть нашу клятву?

‘Безсовстное существо, которое занимаетъ извстный теб хорошенькій домикъ на Темз, все еще живетъ въ немъ. Я часто хожу въ ту сторону, чтобъ посмотрть, не отдается ли онъ внаймы, но нтъ, эта жалкая улитка продолжаетъ цпляться за свою раковину. Не унывай, однако, у насъ будетъ много времени, чтобъ выбрать себ уютное жилье, я всегда могу пользоваться ясными утрами для прогулокъ и откладывать работу до дождливыхъ дней. Когда же мы дадимъ себ полный праздникъ, сколько найдется по окрестностямъ красивыхъ, тихихъ мстъ, куда мы можемъ отправляться! Я ихъ уже исходилъ и постоянно думалъ: Китти будетъ въ восторг отъ этого уголка, она, наврное, еще никогда не была здсь. Если мы помстимся сначала на меблированной квартир, это дастъ теб возможность привыкать къ хозяйству постепенно, мы не торопясь выберемъ себ домикъ и обставимъ его по желанію. Тебя изумятъ мои свднія по части столовъ, стульевъ и ковровъ. Что касается Росса, онъ общалъ подарить намъ въ извстный теб торжественный день чайный сервизъ изъ стариннаго фарфора, который онъ купилъ гд-то по случаю. Подумай только, что ты будешь сидть за чайнымъ столомъ въ собственномъ своемъ дом!

‘Китти, если миссъ Пэшьенсъ станетъ теб преподавать уроки политической экономіи, пошли ее ко всмъ нелегкимъ. Мн постоянно грезится выраженіе твоихъ глазъ, когда мы встртимся въ Лимерик. Будешь ли ты робка и кокетлива, или высокомрна и неприступна? Знаю, что ты можешь легко напускать на себя любое настроеніе, мн же хотлось бы видть прежнюю Китти, а не трусливую, дловую, практическую, совершенно чуждую мн. Помнишь ли ты свои собственныя слова: ‘Скажи имъ, что есть въ Ирландіи бдная двушка, которая умираетъ отъ любви къ теб’? Какія бы мысли ни мучили тебя теперь, все покажется теб свтлымъ и радостнымъ, лишь только я обниму тебя и попрошу улыбнуться поласкове. И такъ, ни слова боле, пожертвуй шиллингомъ на телеграмму и не мучься ничмъ до нашей встрчи въ Лимерик. Тамъ я возьму тебя на свою полную отвтственность и мы скоро покончимъ со всми твоими экономическими заботами.

‘Вчно твой Вилліамъ Фицджеральдъ’.

Онъ вышелъ, поспшно направился къ почтовому ящику и опустилъ въ него письмо, не желая потерять ни одной минуты. Назадъ онъ шелъ уже тише и все недоумвалъ, не пропустилъ ли онъ чего-нибудь, что могло бы убдить Китти.

Когда онъ входилъ къ себ на дворъ, почтальонъ подалъ ему еще два письма. Онъ взялъ ихъ совершенно равнодушно и распечаталъ одно изъ нихъ, поднимаясь по лстниц. Оно было слдующаго содержанія:

‘Уважаемый мистеръ Фицджеральдъ! Не можете ли вы удлить мн нсколько минутъ завтра вечеромъ, прежде чмъ уйдете изъ нашего дома? Если этотъ день для васъ неудобенъ, выберите другой, но только завтра я наврно буду дома. Мн надо переговорить съ вами о дл.

‘Ваша Мэри Четвиндъ’.

Онъ никакъ не могъ представить себ, что хотла сказать ему миссъ Четвиндъ, но, не имя возможности разршить своихъ недоумній, опустилъ письмо въ карманъ и распечаталъ слдующее. На конверт былъ штемпель Венеціи. ‘Милйшій Фицъ! Цлую вчность не слыхалъ я ничего о васъ и, видлъ за это время такъ мало англійскихъ журналовъ, что вовсе не знаю, какъ идутъ ваши дла. Надюсь, что хорошо. У васъ есть энтузіазмъ, хорошее здоровье и ненасытное трудолюбіе. Рано или поздно волны Пактола направятся въ вашу сторону. Эта негодная рчонка никакъ не хочетъ течь ко мн, а, напротивъ, убгаетъ при первомъ моемъ появленіи, отъ этого и происходятъ мои вчныя затрудненія. Фактъ тотъ, что я ужасно стсненъ въ настоящее время, точно также какъ… впрочемъ, этого я не смю вамъ объяснить, но вы, наврное, сами догадаетесь. Чтобы выйти изъ моего непріятнаго положенія, я позволилъ себ смлость, на которую вы, конечно, не постуете, такъ какъ для васъ отъ этого не произойдетъ никакого неудобства. Я выдалъ отъ вашего имени вексель въ полтораста фунтовъ, и если вы признаете его по предъявленіи, вы окажете мн большую услугу безъ всякаго ущерба для себя, такъ какъ я выплачу свой долгъ до истеченія трехмсячнаго срока. Мн нужна ваша подпись всего на нсколько недль, и я никогда не забуду этой услуги. On connat l’ami au besoin.

‘Какъ поживаетъ дама вашего сердца? Будьте добрымъ мальчикомъ, женитесь на ней поскоре, тогда вы сразу попадете въ колею домашней жизни и избгнете массы затрудненій. Надюсь, что Джиффордъ даетъ вамъ много работы. Скобелль оказался большой скотиной, впрочемъ, и я такимъ субъектамъ никогда не доврялъ.

‘Вашъ Гильтонъ-Клеркъ’.

Фицджеральдъ спустился по лстниц и постучался къ Россу. Художникъ сидлъ передъ мольбертомъ и, покуривая трубку, не спускалъ глазъ съ стоявшей на немъ картины, около него, однако, не было видно ни красокъ, ни кистей.

— Читайте,— торжественно сказалъ Фицджеральдъ, передавая ему письмо Клерка.— Ну, что я вамъ говорилъ?

Россъ, не торопясь, прочелъ письмо и возвратилъ его.

— До сихъ поръ,— произнесъ онъ, наконецъ,— я всегда считалъ Клерка негодяемъ. Теперь же я вижу, что онъ, кром того, еще нахалъ.

— Увряю васъ, онъ не дурной человкъ,— съ жаромъ возражалъ Фицджеральдъ.— Разв не видно изъ всего тона его письма, что ему даже въ голову не приходитъ считать себя виноватымъ передо мною? Я, вдь, говорилъ вамъ, что есть люди, прекрасные во всемъ остальномъ, но просто лишенные въ денежныхъ длахъ шестаго чувства…

— Шестаго чувства!— сердито повторилъ Россъ.— А я, въ свою очередь, разв тоже не совтовалъ вамъ не смшивать понятій и не называть простой честности какимъ-то шестымъ чувствомъ? Если мошенникъ запуститъ на улиц руку въ мой карманъ, я зову ближайшаго полисмена, вовсе не заботясь о шестомъ чувств.

— Да, но, вдь, шотландцы вообще слишкомъ положительны и требовательны. Если человкъ не одаренъ всми добродтелями, вы не врите, чтобъ онъ имлъ хоть одну изъ нихъ. Клеркъ всегда относился ко мн по-пріятельски. Онъ, наврное, аи о чемъ не догадывается, на это у него просто не хватитъ совстливости…

— Такой недостатокъ совстливости довелъ до тюрьмы не мало людей, для которыхъ было гораздо боле оправданій, чмъ для такого празднаго эгоистическаго существа, какъ Клеркъ. Неужели вы еще не прозрли? Онъ, кажется, далъ вамъ порядочный урокъ. Вы, конечно, возьмете и подпишете этотъ вексель и будете врить, что онъ по немъ уплатитъ. Держу пари на десять фунтовъ, кончится все тмъ, что ни одна полушка изъ этихъ денегъ не выйдетъ изъ чьего-либо кармана, кром вашего, если вы подпишете свое имя на оборот этой бумажонки.

Онъ вытряхнулъ золу изъ трубки и продолжалъ еще боле сердито:

— Да стоите ли вы посл этого, чтобы объ васъ тосковала молодая двушка, если вы въ состояніи бросать деньги на такого негодяя?

— Не горячитесь такъ, Россъ, я вовсе не собираюсь этого длать. Я не призналъ бы векселя ни для кого на свт. Еще въ нашихъ краяхъ наглядлся я на послдствія такихъ сдлокъ. Да, наконецъ,— продолжалъ Фицджеральдъ, вставая и приближаясь къ картин,— мн скоро могутъ понадобиться вс мои деньги. Быть можетъ… есть, по крайней мр, на это маленькая надежда… мн придется самому обзаводиться домомъ, конечно, въ скромныхъ размрахъ.

— Что вы! Ну, вотъ это извстіе будетъ получше. Это дло хорошее. Только не надрывайтесь черезъ-чуръ работою. Вы сегодня съ ранняго утра все пишете.

— Работою?— удивленно спросилъ Фицджеральдъ.— Я вовсе не принимался еще за дло, да, кстати, и не завтракалъ.

— Такъ изъ-за чего же топтались вы взадъ и впередъ все утро? Я думалъ, что вы вымучиваете изъ себя, по крайней мр, эпическую поэму.

— О, нтъ,— отвчалъ молодой человкъ, смутно вспоминая, что, должно быть, дйствительно шагалъ по комнат, подыскивая самыя убдительныя фразы.— Я только писалъ письмо.

— Трудновато же оно было,— замтилъ его пріятель.

— Да,— задумчиво отвчалъ Фицджеральдъ.— Не легко убждать человка, отъ котораго разлученъ большимъ разстояніемъ. Трудное это дло, по временамъ даже безотрадное.

Россъ посмотрлъ на него испытующимъ взглядомъ.

— Значитъ, дла идутъ не совсмъ хорошо?

— О, нтъ,— отвчалъ Фицджеральдъ съ напускною веселостью.— Напротивъ, очень хорошо. Я надюсь, что вамъ скоро представится случай поднести общанный чайный сервизъ и сказать прочувствованную рчь. Разумется, письма вещь неудобная, когда нужно разсмотрть дло со всхъ сторонъ, да и самъ иногда понимаешь все вкривь и вкось. А ужь особенно трудно это съ двушкой нервной, боязливой, недоврчивой къ собственнымъ сужденіямъ… если, къ тому же, вопросъ касается ршительнаго шага. Вообще писать письма не легко, если они слишкомъ серьезны, двушка можетъ подумать, что вы чего-нибудь боитесь, и предпочесть остаться въ прежнихъ отношеніяхъ, если вы слишкомъ веселы и стараетесь ее ободрить, она начинаетъ думать, что нтъ уже никакой необходимости принять немедленное ршеніе, такъ какъ и безъ того все идетъ хорошо. Гораздо лучше лично свидться… На этотъ разъ, Россъ, я, такъ и быть, скажу вамъ… я сдлалъ формальное предложеніе, и нисколько не удивлюсь, если мн придется надняхъ выхать изъ Лондона и вернуться женатымъ.

— Дай вамъ Богъ счастья! Теперь я спокоенъ совершенно, вы не дадите этому плуту выманить у себя еще денегъ.

— За то вотъ это,— отвчалъ Фицджеральдъ, передавая ему второе письмо,— можетъ, конечно, тоже имть вліяніе на мою судьбу.

Россъ пробжалъ краткую записку миссъ Четвиндъ.

— Въ чемъ бы ни заключалось дло, оно, наврное, важно,— продолжалъ Фицджеральдъ.— Миссъ Четвиндъ никогда еще не вызывала меня такимъ образомъ. Быть можетъ, эти дамы тяготятся нашими настоящими отношеніями, находятъ, что это стоитъ имъ слишкомъ дорого или хотятъ пригласить на мое мсто кого-нибудь другаго. Ну что-жь? Если такъ, длать нечего. Проживемъ и безъ этого. Не стану же я сокрушаться.

— Пойдемте-ка пройтись, Фицджеральдъ.

— Нтъ. Я позавтракаю, а потомъ сяду работать. Я пишу статью объ ирландскихъ балладахъ. Изумительно, какъ бодро пишется, когда знаешь, что работа будетъ оплачена.

— По этой части у меня мало опыта,— сухо отвчалъ Россъ.

Фицджеральдъ пошелъ къ себ, насвистывая какую-то псню. Не возможность лишиться главнаго источника дохода смущала его, у него были иныя заботы. Что напишетъ ему Китти? Когда наступитъ для него блаженный день? Повидимому, бодро принялся онъ за статью объ ирландскихъ балладахъ. Шагая, по своему обыкновенію, взадъ и впередъ по комнат, онъ напвалъ мелодіи тхъ псенъ, которыя постепенно разбиралъ. Но, дойдя до того мста, гд авторъ балладъ воспвалъ свою бдную, милую Китти, работа пошла какъ-то медленне. Случайная ли ассосіація идей, сходство ли именъ, только эти строки писались очень трудно. Еще одна минута, перо было брошено въ сторону, и голова молодаго человка безсильно упала на судорожно сжатыя руки…

Зачмъ, зачмъ Китти въ Килларнэ?… Почему она такъ холодна, почему голосъ ея звучитъ такъ странно, чуждо, а не ласково и нжно, какъ въ старые, счастливые дни? Не могла же она совсмъ забыть Айнишинъ!

Глава XXI.
Неожиданная комбинація.

Безъ всякихъ тревожныхъ мыслей или предчувствій направился Фицджеральдъ въ этотъ вечеръ къ мистриссъ Четвиндъ. Ему горя мало было отъ того, что бы ни случилось съ нимъ въ это свиданіе, и онъ почти не думалъ о послдствіяхъ.

Войдя въ домъ, онъ оставилъ пальто и шляпу въ передней и отправился со связкой книгъ и журналовъ въ гостинную. Къ своему большому удивленію, онъ не засталъ тамъ никого. Положивъ связку на столъ, онъ подошелъ къ камину и вперилъ взглядъ на колеблющійся огонь, точно искалъ въ немъ разршенія какихъ-то сомнній. Въ комнат царила глубочайшая тишина.

Легкій шорохъ вызвалъ его изъ размышленій, и, обернувшись, онъ увидалъ Мэри Четвиндъ, приближавшуюся къ нему съ доброй улыбкой на губахъ.

— Здравствуйте, мистеръ Фицджеральдъ,— сказала она, глядя на него своимъ яснымъ взоромъ.

Онъ почтительно отвчалъ на ея привтствіе.

— Тетушка вамъ кланяется и очень жалетъ, что не увидитъ васъ сегодня. Она простудилась и докторъ веллъ ей дня два не выходить изъ спальни. Не желаете ли вы ссть?

Говоря это, миссъ Четвиндъ опустилась въ кресло у камина. Что за изумительное самообладаніе у этой двушки! Все, что бы она ни длала, ни говорила, выходило такъ просто и естественно! Глядя на ея спокойныя и граціозныя манеры, онъ невольно вспомнилъ Китти, то игривую, то вяную, то шаловливую, конечно, безъ всякаго желанія проводить между ними параллель. Китти была для него единственною женщиною на свт, другой такой, какъ она, не существовало.

— Надюсь, что нездоровье вашей тетушки не серьезйо?— спросилъ онъ.

— О! нтъ, нисколько. Да, правду сказать, я такъ жестока, что даже рада ему. Оно даетъ мн возможность поговорить съ вами въ теченіе нсколькихъ минутъ, если вы согласны удлить мн ихъ. Я имю къ вамъ большую просьбу, и боюсь, что не съумю изложить ее какъ слдуетъ.

Она вовсе не имла испуганнаго вида, а говорила очень добродушно: даже глаза ея какъ будто улыбались.

— Быть можетъ, я могу вывести васъ изъ затрудненія, миссъ Четвиндъ,— началъ Фицджеральдъ.— Я догадываюсь, кажется, о цли нашей бесды…

— Не думаю, чтобы вы могли мн помочь.

— Я хотлъ только сказать,— продолжалъ онъ равнодушно,— что если у васъ есть кто-нибудь, кому вы желаете передать мое мсто, я прошу васъ сдлать это не задумываясь.

— О, вопросъ совсмъ не въ этомъ!— поспшно перебила она его.— Кто могъ бы замнить васъ? Напротивъ, мистеръ Фицджеральдъ, я вамъ очень благодарна, да и вс мы. Вы вернули тетушк прежнюю веселость и разговорчивость, она только и толкуетъ, что о васъ, о вашихъ статьяхъ и о вашемъ пріятел, шотландскомъ художник. Нтъ, дло совершенно не въ томъ.

Во всякое другое время Фицджеральдъ слушалъ бы съ удовольствіемъ эти ласковыя и искреннія слова, въ особенности потому, что не подозрвалъ до той поры, какъ смотритъ миссъ Четвиндъ на его положеніе въ дом. Но въ этотъ вечеръ мысли его были далеко, ему было безразлично, какая бы судьба ни постигла его занятія съ мистриссъ Четвиндъ, на сердц у него было невыносимо тяжко, и онъ самъ не зналъ почему.

— Вы не разъ, конечно, слыхали отъ тетушки объ ея помсть Boat of Harry?

— Да,— отвчалъ Фицджеральдъ, встрепенувшись, онъ вспомнилъ, что это мсто находилось въ Ирландіи и было поэтому на цлыхъ триста съ лишнимъ миль ближе къ его мыслямъ.

— Такъ вотъ о немъ я и хочу съ вами поговорить. Но, прежде чмъ высказать свою просьбу, я должна дать вамъ нкоторыя объясненія. Вы, безъ сомннія, знаете, что тетушка по своему рдкому великодушію подарила свое имніе, съ полной обстановкой, лошадьми, экипажами и всмъ прочимъ, моему бдному брату.

— Да, я знаю,— отвчалъ Фицджеральдъ, много слышавшій уже изъ разныхъ источниковъ объ этомъ имніи на берегу залива Бентри и почему-то думавшій одно время, что миссъ Четвиндъ хочетъ послать его туда въ качеств управляющаго или смотрителя.

— Къ счастью, братъ мой былъ самъ довольно богатъ и могъ поддерживать это имніе,— продолжала миссъ Четвиидъ.— Но, все-таки, главною его страстью была охота, и онъ постоянно жилъ зимою въ Англіи. За то лто и осень онъ проводилъ въ Boat of Harry, куда иногда прізжали на короткое время и мы съ тетушкой. Это были счастливйшіе дни ея жизни, она просто боготворила своего милаго мальчика, какъ она его называла, съ гордостью смотрла, какъ онъ хозяйничаетъ въ своемъ имніи. Ея привязанности къ нему не было придловъ. Не знаю, извстно ли вамъ, что она страшно боится моря…

— Я догадывался объ этомъ по нкоторымъ ея отзывамъ.

— Кажется, она сама чуть не потонула еще двушкой. Какъ бы то ни было, она терпть не можетъ морскихъ плаваній, но, однако, все-таки, купила для Франка маленькій пароходъ и, преодолвая свою нервность, здила на немъ кататься, меня брала съ собой и притворялась, что въ восторг, когда мы съ шумомъ и свистомъ неслись мимо Гленгарифа, ежеминутно опасаясь налетть на скалу. Какъ смотрла я на эти экскурсіи — нечего вамъ и говорить…

— Я небольшой знатокъ этого рода ощущеній, но, все-таки, понимаю, что дамамъ оно должно быть не по вкусу.

Говоря это, онъ, все время думалъ только о Гленгариф. Прізжала ли тамъ Китти съ своей спутницей? Гуляли ли он на берегу моря въ сумеркахъ? Что это она не пишетъ до сихъ поръ?

— Потомъ, посл страшной катастрофы,— продолжала миссъ Четвиндъ, на мгновенье отвернувшись,— когда мы лишились нашего бднаго Франка, я думала, что тетушка никогда боле не оправится. У нея исчезъ весь интересъ къ жизни. Она пожелала, чтобъ Boat of Harry оставался нетронутымъ, какъ былъ при жизни брата. Ни до чего нельзя было прикоснуться. Состояніе его, видите ли, перешло къ ней. Жить въ имніи ей было невыносимо, еще невозможне казалось продать его. Такъ оно и остается до ныншняго дня.

Она слегка вздохнула.

— Вы знаете теперь печальную сторону дла. Быть можетъ, большая часть моего разсказа была вамъ уже раньше извстна. А теперь вернемся къ моей просьб, мистеръ Фицджеральдъ. Она очень проста и совсмъ не сентиментальна. Мн кажется, просто гршно оставлять такое прекрасное имніе совершенно безъ пользы. Думаю, что и тетушка согласилась бы съ этимъ, еслибъ перемна совершилась постепенно. Я, конечно, не желала бы, чтобъ она продала его, оно уже давно принадлежитъ тетушкиной семь и съ нимъ связаны, къ тому же, воспоминанія для насъ обихъ. Много времени прошло съ тхъ поръ, какъ погибъ мой бдный братъ. Тетушка, повторяю, стала гораздо боле походить на прежнюю мистриссъ Четвиндъ съ тхъ поръ, какъ познакомилась съ вами, и значительно мене хандритъ. Ну, скажите, пожалуйста, не находите ли и вы тоже, что такое мсто, какъ наше имніе, не должно пропадать безъ пользы?

— Конечно, отвчалъ Фицджеральдъ.— Да разв никто тамъ не живетъ?

— Нтъ, въ томъ-то и нелпость. Впрочемъ, мн и говорить бы такъ не слдовало, вдь, это происходитъ отъ любви тетушки къ Франку! Никто тамъ не живетъ. Мы должны платить,— или, по крайней мр, хоть тетя платитъ,— за содержаніе цлой домашней обстановки и взамнъ этого получаемъ иногда осенью ящикъ съ дичью или штуку лососины. У насъ, вдь, тамъ цлый штатъ — лошади, кучеръ, охотникъ, лодочникъ, дв женщины — и единственное живое существо, хотя изрдка пользующееся всмъ этимъ, это нашъ повренный, Макъ-Джи, и то, когда онъ прізжаетъ платить прислуг жалованье и немного поохотиться или покататься на пароход. Я предлагала тетушк перевезти въ Лондонъ, по крайней мр, хоть лошадей, но когда она на это ничего не отвчала, а только отвернулась, чтобы скрыть слезы, могла ли я настаивать? Это были лошади Франка, онъ ими гордился. То же самое и съ пароходомъ. Она и слышать не хочетъ о его продаж. Въ теченіе долгаго времени всякое упоминаніе о Boat of Harry было ей такъ тяжело, что я касалась этого предмета только, когда мн приходилось посылать мистеру Макъ-Джи чекъ. Да и тогда я просто говорила: ‘Тетя, Макъ-Джи требуетъ столько-то’. Все это кажется вамъ, быть можетъ, нелпою сентиментальностью, пожалуй, это и такъ. Но, вдь, я сестра Франка, знаю, какъ добра была къ нему тетушка и, если ей хочется сохранять неприкосновеннымъ все, что ему принадлежало, то не мн находить это смшнымъ.

— Конечно, нтъ,— серьезно отвчалъ Фицджеральдъ. Ему очень нравилось, какъ она говорила объ этомъ предмет. Никогда не считалъ онъ ее способною на такую отзывчивость.

— Но теперь,— продолжала миссъ Четвиндъ,— когда прошло уже столько времени и тетушка нсколько повеселла, пора, мн кажется, сдлать ей усиліе надъ собою и извлечь пользу изъ имнія. Я не считаю себя жадною, но увряю васъ, что мн досадно выдавать чеки на содержаніе такого ненужнаго мста. Быть можетъ, совсть моя возстаетъ противъ такой безцльной затраты, главнымъ образомъ, потому, что я вижу вокругъ себя столько нужды, горя и всякихъ страданій.

— Вы несомннно правы,— отвчалъ Фицджеральдъ, хотя не понималъ хорошенько, при чемъ онъ тутъ.— Если мистриссъ Четвиндъ не желаетъ продать имніе и ей тяжело жить въ немъ самой, почему бы не отдать его въ наймы? Если охота тамъ хороша, наниматели найдутся. Мстность красивая.

— Вотъ это и я думаю,— отвчала миссъ Четвиндъ съ своей спокойной, умной улыбкой.— Только единственный человкъ, который могъ бы убдить тетю сдать имніе въ наймы и тмъ сократить расходы, это именно вы, мистеръ Фицджеральдъ. Теперь вы знаете, въ чемъ моя просьба.

— Я? Но я-то что-жь могу сдлать?— воскликнулъ онъ.

— Еслибъ я просила тетю отдать въ наймы нашъ домъ, она сочла бы меня жестокосердою и безчувственною,— отвчала миссъ Четвиндъ.— Мысль передать чужому человку экипажъ Франка, его ружья, каюту на пароход показалась бы ей ужасною. Но ее можно пріучить къ этому постепенно. Еслибъ вы създили туда и пожили тамъ нкоторое время, это не было бы ей непріятно, къ вамъ она чувствуетъ величайшее расположеніе. Вы, приблизительно, ровесникъ Франка, понимаете толкъ въ охот, и она нашла бы естественнымъ, что вы гостите у насъ. Разъ первый шагъ будетъ сдланъ, остальное пойдетъ само собою. Тогда ужь не трудно будетъ убдить тетушку сдать на будущій годъ домъ кому-нибудь изъ ея друзей: нкоторые изъ ученыхъ, какъ она называетъ нашихъ знакомыхъ, очень любятъ охоту. Знаю,— торопливо продолжала миссъ Четвиндъ, замтивъ на лиц молодаго человка изумленіе,— что я требую отъ васъ большой жертвы. У васъ есть работа, а я какъ будто предлагаю вамъ бросить ее на неопредленное время. Но такъ ли это? Я не могу представить себ мста, гд лучше бы работалось, чмъ тамъ, если только Boat of Harry не покажется вамъ слишкомъ уединеннымъ. Въ такомъ случа вы могли бы пригласить къ себ мистера Макъ-Джи, и будьте уврены, что онъ, большой любитель спорта, съ удовольствіемъ присоединится къ вамъ. Мн кажется, вы черезъ-чуръ усидчиво работали съ тхъ поръ, какъ пріхали въ Лондонъ, и почти не вызжали изъ города.

— Позвольте,— сказалъ Фицджеральдъ нсколько растерянно,— вы это серьезно говорите? Вы дйствительно, предлагаете мн създить въ ваше имніе?

— О, ни чуть!— сказала она ласково.— Это пока мои собственная фантазія. Только не отказывайтесь, пожалуйста, если тетушка предложить вамъ похать въ Ирландію и отдохнуть тамъ. Я изложила теперь все положеніе длъ и, еслибъ вы согласились на нашу просьбу, это было бы, какъ вы видите, большимъ одолженіемъ для всхъ насъ и въ особенности для меня, такъ какъ помогло бы мн осуществить мой планъ.

Такое предложеніе должно бы показаться очень соблазнительнымъ всякому молодому человку съ такими вкусами и привычками, какъ у Фицджеральда. Но въ настоящую минуту онъ и думать не хотлъ объ этомъ. Другіе замыслы, гораздо боле важные для него и его будущаго, поглощали его.

— Вы говорите о ныншнемъ год?— спросилъ онъ.— Я сейчасъ долженъ бы хать?

— Относительно того, сейчасъ ли, и еще ничего не могу опредлить. Скажемъ, пожалуй, что сейчасъ или, по крайней мр, такъ скоро, какъ мн удастся уломать тетушку.

— Я очень жалю,— отвчалъ онъ дрожащимъ голосомъ,— но важныя дла могутъ отозвать меня на черезъ нсколько дней изъ Лондона и я не могу связать себя никакимъ общаніемъ.

Въ ту же минуту въ его голов промелькнула неожиданная мысль, отъ которой вся кровь хлынула у него къ мозгу. Что, еслибъ соединить эти дв экскурсіи и привезти Китти въ имніе мистриссъ Четвиндъ вмсто Айнишина? Вотъ бы отлично! Бдная Китти, такъ безплодно мечтающая о карет и пар лошадей! И экипажъ, и спокойная барская усадьба для медоваго мсяца, и яхта, и слуги,— все въ ея распоряженіи! Могло ли что-нибудь случиться боле кстати? Бываютъ же странныя совпаденія! Что передъ нимъ и Китти такъ неожиданно откроются врата этого рая на берегу моря, это, конечно, никогда и не снилось ей даже въ т минуты, когда она мечтала о богатств, о карет, запряженной парой, и о прогулкахъ среди прелестной природы. Не побудитъ ли ее это обстоятельство назначить скоре опредленный срокъ? Устоитъ ли она передъ картиною этого счастливаго и уединеннаго уголка?

— Позвольте узнать,— быстро спросилъ онъ,— долженъ ли я хать въ ваше имніе непремнно одинъ?

— Одинъ? О, нтъ! Я говорила о вашемъ одиночеств только въ томъ случа, еслибъ вы пожелали продолжать тамъ литературныя занятія. Не думаю, конечно, хотя вы и большой любимецъ тети, чтобы она позволила вамъ взять съ собою большую компанію…

— О, я вовсе не объ этомъ говорю!— поспшно отвчалъ молодой человкъ. Передъ его воображеніемъ проносились въ эту минуту картины такія яркія, какихъ никогда не могъ бы нарисовать даже Джонъ Россъ.

— Это было бы большимъ одолженіемъ для меня,— снова начала двушка, видя, что онъ возвращается къ ея плану,— отдыхомъ для васъ и услугою для бдной тети. Она скоро убдится въ этомъ. Настоящее положеніе длъ не можетъ долго тянуться, и я уврена, разъ началась бы постепенная перемна, тетя первая согласится, что такъ лучше. Оказать правду, мистеръ Фицджеральдъ, я боялась одно время ея ide fixe. Она была мн непріятна, въ особенности когда я знала, что тетушка одна: меланхолія ея становилась тогда болзненною и совершенно, безнадежною. Теперь же, когда тетя снова начала интересоваться ежедневною жизнью, несомннно, настало для нея время преодолть свою чувствительность и позволить произвести нкоторыя перемны въ Boat of Harry, и никто не можетъ сдлать этого лучше васъ. Не знаю, приходило ли вамъ въ голову,— продолжала миссъ Четвиндъ, и въ первый разъ въ теченіе всего разговора въ ней обнаружилось нкоторое смущеніе,— но мн кажется, что тетушк хочется, насколько это пока возможно, поставить васъ на мсто Франка, т.-е., я хочу сказать, въ сфер ея привязанностей и интересовъ. Меня просто поражаетъ, когда я вхожу иногда случайно въ комнату, что тетя говоритъ съ вами совершенно тмъ тономъ, какъ нкогда съ нимъ. Ей кажется, что вы одного съ нимъ роста, хотя вы гораздо выше его. Бдная тетя подчасъ забываетъ кое-что, вотъ ей и представляется, что братъ мой такъ же любилъ книги, поэзію, какъ и вы, между тмъ, если Франкъ ненавидлъ что-нибудь на свт, такъ именно книги, кром тхъ, которыя касались спорта. Не большую библіотеку найдете вы въ Boat of Harry, если създите туда. Вы, можетъ быть, находите, что я нехорошо длаю, говоря такъ о своемъ умершемъ брат. Мн и самой иногда кажется, что во мн недостатокъ чувствительности, потому что я не могу врить во все, что говоритъ о Франк бдная тетя. А, все-таки, я его очень любила, весь міръ измнился для меня посл его смерти: мн казалось, что я уже ни съ кмъ боле не сойдусь и не найду никого, кто принесетъ мн столько пользы, говоря со мной просто и трезво, если я готова увлечься невозможными фантазіями. Но, когда я вижу, какъ часто встрчаются вокругъ насъ подобныя утраты, мн кажется иной разъ, что я еще слишкомъ горюю, что мн слдовало бы вовсе не думать о брат, а длать свое дло и врить, что все къ лучшему. Только міръ точно опустлъ съ тхъ поръ, какъ умеръ Франкъ. Знаете ли что. мистеръ Фицжеральдъ? Я не очень сентиментальна, но и мн было бы непріятно, по крайней мр, въ настоящее время, еслибъ вы привезли большую компанію чужихъ людей въ Boat of Harry.

— О! конечно, нтъ,— сказалъ онъ торопливо.— Мн и въ голову это не приходило.

Губы ея слегка дрожали.

— Еслибъ кто-нибудь похалъ со мною,— снова началъ онъ, думая, что лучше будетъ, если она узнаетъ всю правду,— такъ только мои жена.

— Но, вдь, вы не женаты, мистеръ Фицджеральдъ!— воскликнула она съ изумленіемъ.

— Нтъ…

— Значитъ, скоро женитесь?— продолжала миссъ Четвиндъ, но тутъ же поспшно опустила глаза.— Извините, пожалуйста: я отняла у васъ слишкомъ много времени. Зачмъ не остановили вы мою болтовню? Ну, такъ что-жь? Могу я считать васъ своимъ союзникомъ?

— Миссъ Четвиндъ,— улыбаясь, сказалъ молодой человкъ,— я подозрваю, что у васъ такіе же пріемы, какъ и у вашей тетушки, и что вы тоже длаете добро, точно какъ будто сами принимаете одолженіе.

— Напротивъ,— отвчала она, подавая ему руку,— мои намренія очень корыстолюбивы. Я не хочу, чтобы деньги тратились даромъ изъ года въ годъ, и прошу вашей помощи въ этомъ дл. Вмст съ тмъ, не могу скрыть, что вамъ будетъ у насъ хорошо. Покойной ночи и спасибо!

Несмотря на его страстное желаніе выйти скоре на улицу и обдумать смыслъ новаго предложенія, которое онъ передастъ Китти, Фицджеральдъ не могъ не вынести изъ этого свиданія пріятнаго впечатлнія. Мэри Четвиндъ говорила съ нимъ такъ мило, серьезно и искренно, что онъ почувствовалъ нкоторое угрызеніе совсти. Быть можетъ, онъ не понималъ ее хорошенько до того времени. Незамтно, чтобы ея сердце ожесточилось подъ вліяніемъ умственныхъ занятій. Что, если между наукою и чувствомъ нтъ, въ конц-концовъ. никакого смертельнаго антагонизма? Какъ ласково говорила она о старушк, какая искренняя привязанность сказывалась въ каждомъ ея замчаніи о брат! Даже въ мимолетномъ смущеніи ея было что-то женственное, она сейчасъ же прекратила разспросы, лишь только подумала, что они могутъ быть оскорбительны. Если же, благодаря ей, такое великое счастіе выпадетъ на долю Китти и его, онъ употребитъ вс усилія, чтобы доказать миссъ Четвиндъ, какъ благодаренъ онъ за ея вниманіе.

Прежде всего, необходимо тотчасъ же увдомить Китти. Онъ радъ былъ всякому лишнему средству убдить ее, а этотъ доводъ,— такъ подсказывало ему, по крайней мр, его пылкое воображеніе,— былъ достаточно соблазнителенъ. Только подйствуетъ ли онъ на нее въ такой же степени? Представятся ли и ей вс минуты ихъ будущей совмстной жизни въ дом на берегу моря, какъ он рисовалирь въ его фантазіи? Какъ жаль, что онъ не могъ прибавить по утру этотъ лишній аргументъ къ своему посланію. Ну, да все равно! Когда она прідетъ въ Лимерикъ, оба письма будутъ, наврное, заразъ ожидать ее на почт!

Потомъ, въ своемъ нетерпніи, онъ поспшилъ на телеграфную станцію и отправилъ Китти слдующую депешу: ‘Если ты все еще въ Килларнэ, вытребуй письма изъ Лимерика. Не отвчай на первое письмо, пока не получишь второго. Увдомь, дошла ли телеграмма’.

Это второе письмо было то самое, которое онъ только что собирался писать. Онъ ршился принять самый дловой тонъ и предположить, что Китти будетъ въ восторг отъ предложенія миссъ Четвиндъ. Зачмъ станетъ онъ уговаривать и умолять ее? Разв его преданная Китти не столько же порадуется осуществленію ихъ самыхъ дорогихъ надеждъ, какъ и онъ? Ей нечего бояться свадебныхъ расходовъ, чмъ проще будетъ все, тмъ лучше. И если онъ невольно выпустилъ нкоторыя мелкія подробности и, ничуть не искажая истины, далъ Китти возможность думать, что предложеніе жить въ имніи было сдлано миссъ Четвиндъ только въ виду ихъ предстоящей свадебной поздки, что за бда? Пускай Китти вритъ, что ей хотли оказать вниманіе!

Все, что отъ него зависло, было теперь сдлано. Отправивъ письмо, онъ вернулся домой, отыскалъ Росса и провелъ вечеръ въ его мастерской. Послднее время Фицджеральдъ какъ-то боялся сидть одинъ на одинъ въ своей комнат наверху. Странныя мысли проносились тогда въ его ум, опасенія, отъ которыхъ захватывало духъ, страшныя, ненавистныя, недостойныя его и обидныя для преданной и нжной Китти. Кто же заступится за ея честь и врность, если даже онъ усомнится въ ней?

Глава XXII.
Разршеніе сомнній.

Дни шли за днями, ни принося ни писемъ, ни телеграммъ въ скромное жилище на Фольгимской дорог. Работать стало для Фицджеральда невозможно. Онъ ходилъ по комнат взадъ и впередъ, прислушиваясь къ шагу почтальона, или праздно броилъ по улицамъ, въ увренности, что письмо будетъ непремнно ожидать его дома.

Росса онъ всячески старался избгать, но это было не легко. Художникъ приходилъ наверхъ, съ минуту смотрлъ на него, потомъ, по обыкновенію, подозрительно озирался, точно желалъ охватить взоромъ вс подробности, и сейчасъ же тащилъ Фняджеральда въ себ въ мастерскую, гд ужинъ, роскошный, по ихъ понятіямъ, былъ всегда приготовленъ для двухъ.

— Я уже раза два за послднее время подмчалъ кое-что за вами, пріятель. Вы опять принялись за старое?

— За что именно?

— Морите себя съ голода.

— Нисколько. Зачмъ стану я морить себя, когда имю врныхъ четыре фунта въ недлю и шансы получить еще больше?

Россъ что-то ворчалъ, ставя на столъ разные предметы. Потомъ онъ принесъ для своего друга бутылку пива, и пріятели, наконецъ, услись. Фицджеральдъ началъ говорить о несчастіи, случившемся наканун на желзной дорог, но у Росса были другія мысли на ум.

— Такъ вы въ самомъ дл не морите себя съ голода?— опять началъ онъ, взглянувъ вскользь на сосда.

— Ни чуть.

— Ну, а вы, все-таки, выглядываете нехорошо. Вы слишкомъ много бываете дома и въ город и скоро совсмъ забудете, на что похожа деревня. Хороша же будетъ тогда ваша литература — блднолицая и безкровная! Да что же это съ вами, наконецъ, чортъ возьми!— сердито воскликнулъ онъ.— Не хотите даже мяса?

Фицджеральдъ оттолкнулъ отъ себя тарелку.

— Я ужь лъ сегодня,— уклончиво отвчалъ онъ

— Когда?

— Не очень давно.

— Когда?— повторилъ Россъ.

— Да такъ, посреди дня.

— Значитъ, вы пріучили себя не сть ничего посл двухъ часовъ?

Что касается Росса, то онъ не дремалъ надъ своей тарелкой, и сначала Фицджеральду приходилось одному вести весь разговоръ. Онъ вращался исключительно около текущихъ газетныхъ новостей.

— Есть предметъ, о которомъ я желалъ бы, чтобы вы написали статью,— сказалъ, наконецъ, Россъ.— Это было бы полезно для многихъ.

— Что берете вы за снабженіе нуждающихся литераторовъ темми?

— О, это вовсе не годится для изящной литературы. Напротивъ, это что-то врод молота для раздробленія жалкаго лицемрія. Изобличите-ка, дружище, весь вредъ сочувствія, которое встрчается въ книгахъ,— и, прибавлю, главнымъ образомъ, въ книгахъ, написанныхъ женщинами,— къ благороднымъ личностямъ, всми силами старающимся поддерживать декорумъ и мучающимся изъ-за этого. Похвальная гордость, видите ли вы! Они жертвуютъ собою для семьи! Похвальная гордость, нечего оказать! Ну, страдаетъ-таки она подчасъ, я полагаю, когда кредиторы ломятся въ квартиру! Что касается меня, то я жалю только о тхъ торговцахъ, которыхъ эти люди обираютъ. Я слышалъ,— продолжалъ Россъ, съ минуту зорко глядя на Фицджеральда,— что вы, ирландцы, падки на это поддерживанье наружнаго блеска, т.-е., говоря попросту, любите жить не по карману.

Фицджеральдъ этого только и ждалъ. Подобныя выходки его пріятеля всегда кончались личнымъ примненіемъ.

— Нкоторые изъ мелкопомстныхъ сквайровъ дйствительно имютъ у насъ эту слабость,— отвчалъ онъ,— только думаю, что эту черту можно встртить почти у всхъ обднвшихъ баръ. Имъ не легко отказываться отъ того образа жизни, къ которому они съ дтства привыкли.

— Но все зло заключается, главнымъ образомъ, въ самомъ начал, милый вы мой,— отвчалъ Россъ.— Начать жить не по средствамъ, вотъ въ чемъ бда. Ну, возьмемъ хоть васъ. Какъ думаете вы устроиться?

— Я ужь не разъ говорилъ вамъ. Въ двухъ маленькихъ комнатахъ за восемь или десять шилинговъ въ недлю, а потомъ мы поищемъ домикъ.

— Какой величины?

— Маленькій. Знаю, о чемъ вы думаете, Россъ, не давайте лучше лукавить. Вы воображаете, что я морю себя съ голода, чтобы накопить какъ можно больше денегъ, и выводите изъ этого заключеніе, будто я замышляю жить слишкомъ роскошно. Не такъ ли?

— Именно такъ,— быстро отвчалъ Россъ.— Вы попали прямо въ цль. Я не понимаю такихъ крайнихъ мръ. Мн все кажется, что, когда молодые люди женятся, они должны приноравливаться къ стоимъ средствамъ, а улучшатся ихъ обстоятельства, можно увеличить и расходъ. Если же вы начнете пышно, а потомъ запутаетесь, неужели же я стану жалть васъ? Ни чуточки!

— Нтъ, я знаю, что вы сдлаете,— отвчалъ Фицджеральдъ, хорошо понимавшій теперь Росса.— Возьмете и выручите насъ изъ бды. Только въ настоящее время не можетъ быть и рчи о голод.

— Такъ въ чемъ же дло? Почему лицо у васъ такъ осунулось?— спросилъ Россъ, отъ вниманія котораго ничто не ускользало.

— Я слишкомъ усидчиво работалъ,— смущенно отвчалъ Фицджеральдъ,— да и безпокоился нсколько за послднее время.

— Хорошо, еслибъ вы привезли поскоре сюда эту молодую двицу и тотчасъ же женились на ней,— сказалъ Россъ.

— Теперь, быть можетъ, этого уже недолго ждать,— былъ отвтъ Фицджеральда, и другъ его поглядлъ на него съ минуту въ надежд, что онъ скажетъ еще что-нибудь, замтилъ его нежеланіе говорить и не продолжалъ допроса.

Слдующее утро опять не принесло никакихъ встей. Фицджеральдъ положительно не въ силахъ былъ дольше выносить этой неопредленности и послалъ телеграммы въ Килларнэй и Лимерикъ, чтобы узнать, получила ли Китти его письмо. Кром того, телеграфировалъ еще лимерикскому почтмейстеру, прося сообщить, присылала ли миссъ Ромэйнъ за своей корреспонденціей. День прошелъ кое-какъ, отвта все не было. Теперь Фицджеральдъ уже совершенно увровалъ, что Китти нтъ ни въ Килларнэ, ни въ Лимерик, и тысячи предположеній тснились въ его встревоженной голов. Онъ принялся пересматривать ея письма. Въ одномъ изъ нихъ встртилось ему слдующее выраженіе: ‘мы двинемся по направленію къ Лимерику’, и ему пришла на умъ мысль, не похали ли он, вмсто желзной дороги, другимъ путемъ въ дилижанс, и тогда мало ли какія приключенія могутъ случиться съ ними? Только этимъ объяснялось непостижимое молчаніе Китти. Но тутъ же онъ подумалъ, что никакого серьезнаго несчастія быть не могло, такъ какъ слухъ о немъ непремнно проникъ бы въ газеты. Бдовая, право, Китти! Умудрилась затеряться гд-то въ горахъ!

Наконецъ, когда онъ всего мене ожидалъ этого, прибыло письмо или, врне, краткая записка.

‘Милый Вилли! Я должна сказать теб, что очень неделикатно надодать мн постоянно письмами и телеграммами. Вс оказываютъ мн столько вниманія и пріязни, что твоя взыскательность поражаетъ меня тмъ боле. Это никому не можетъ нравиться. За письмами я въ Лимерикъ не посылала, на это не хватило бы времени, и сама туда не поду, такъ какъ мой ангажементъ нарушенъ. Полагаю, однако, что мн хорошо извстно содержаніе этихъ писемъ, и, признаюсь, уже нсколько устала отъ постоянныхъ препирательствъ. Ты не думаешь, повидимому, ни о чемъ, кром удовлетворена собственныхъ желаній. Имю ли я право пустить по міру миссъ Пэшьенсъ, у которой нтъ никакихъ средствъ къ жизни? Она была очень добра ко мн и я, понятно, не могу разстаться съ нею, не обезпечивъ сперва ее. Я искренно желаю, чтобы вс были довольны, въ особенности т, которые мн преданы, но иногда такъ трудно угодить всмъ, что я подчасъ, кажется, на все способна. Пожалуйста, будь поснисходительне, ты черезъ-чуръ нетерпливъ.

‘Любящая тебя Китти’.

Онъ глядлъ на письмо въ нмомъ изумленіи. Неужели это писала та самая Китти, съ которою онъ гулялъ рука объ руку по полямъ въ воскресные дни, которая не находила словъ, довольно нжныхъ, ласкъ, достаточно теплыхъ для него? А теперь она же укоряетъ его въ недостатк деликатности и дразнитъ тмъ, что другіе — добре. Возможно ли измниться такъ? Онъ не помнилъ недавняго времени, не думалъ о письмахъ Китти за послдніе шесть или восемь мсяцевъ, а видлъ передъ собою все только Айнишинъ.

Нтъ, она не могла такъ измниться! Онъ этому не вритъ. Она просто была не въ дух и въ такія минуты писала обыкновенно торопливо, иногда безсвязно, подчасъ даже не совсмъ правильно. Надо взять дло въ собственныя руки, похать и завладть Китти, это будетъ всего врне. Разъ онъ почувствуетъ въ своей рук ея маленькіе, хорошенькіе пальчики, онъ успокоится. Бдная двочка! она стала капризна только оттого, что такъ одинока.

Внезапно его поразила мысль, что она не сообщаетъ ему даже, куда детъ. Что же это такое? Неужели онъ въ самомъ дл потеряетъ ее изъ виду? Неужели ея капризъ продлится неопредленное время? Непонятный страхъ, пронзившій его сердце точно раскаленнымъ желзомъ, овладлъ имъ. Не видя ничего передъ собою, совершенно растерянный, онъ спустился по лстниц и вошелъ въ мастерскую Росса.

— Россъ,— сказалъ онъ, и тотъ съ изумленіемъ уставился на него глазами, такъ странно звучалъ его голосъ,— я никогда не показалъ бы никому любовнаго письма. Бда только въ томъ, что любви тутъ никакой нтъ. Я желалъ бы, чтобъ вы прочли вотъ это и сказали мн, что думаете.

Онъ совершенно задыхался.

— Была между вами какая-нибудь ссора?— спросилъ Россъ, медленно и внимательно прочитавъ письмо до конца.

— Ссора? Ни тни ссоры,— горячо отвчалъ молодой человкъ.

— Сказать вамъ откровенно, что я думаю?— спросилъ Россъ, зорко слдя за выраженіемъ лица своего друга.

— Конечно! Почему же нтъ? Я только того и жду.

— Ну, такъ я думаю, что эта молодая двушка готовится выйти замужъ за другаго.

Фицджеральдъ протянулъ руку и взялъ назадъ письмо.

— Вы совершенно ошибаетесь,— спокойно произнесъ онъ, но лицо его было блдно и глаза дико блуждали.— Вы совершенно ошибаетесь. Вы не знаете моей… моей милой Китти.

Онъ вышелъ, не проронивъ боле ни слова. Россъ понималъ его теперь слишкомъ хорошо, чтобъ послдовать за нимъ.

Нтъ, онъ не повритъ Россу, то, что онъ говоритъ, противно человческой природ. Сердце женщины не можетъ быть такъ вроломно. Его милая Китти не станетъ нжно глядть въ другіе глаза. Онъ слишкомъ живо помнитъ, какъ сильно билось еще недавно ея сердце.

Наконецъ, прибыло новое письмо.

‘Любезный мистеръ Фицджеральдъ! Посреди хлопотъ укладыванія мн поручено сообщить вамъ извстіе, которое, боюсь, нсколько огорчитъ, но, наврное, мало удивитъ васъ. Миссъ Ромайнъ выходитъ завтра замужъ за мистера Коббса, посл чего молодые подутъ, по всему вроятію, на островъ Мэнъ, гд у мистера Коббса есть друзья. Что касается меня, то, признаюсь, я этому очень рада, такъ какъ, хотя миссъ Ромэйнъ всегда была добра ко мн и остается неизмнно расположенною и теперь, ея постоянныя увлеченія то тмъ, то другимъ причиняли мн, ксе-таки, много непріятностей и нердко навлекали на меня подозрніе, будто я склоняю ее въ пользу одного или возбуждаю противъ другаго, между тмъ какъ я нисколько не интересуюсь такими мелочами. Всего боле жаль мн той неустойки въ сорокъ фунтовъ, которую придется заплатить лимерикскому антрепренеру, но у мистера Коббса денегъ пропасть и, по всему вроятію, онъ считаетъ это пустяками. Мн поручено возвратить вамъ нкоторыя вещи, только раньше завтрашняго дня я не найду подходящаго ящика. Вещи будутъ застрахованы.

‘Преданная вамъ Э. Пэшьенсъ’.

Къ этому письму, совершенно инымъ, дрожащимъ почеркомъ было приписано въ самомъ углу одно только слово — прости.

Говорятъ, что утопающій видитъ въ послднюю минуту вс главныя событія своей жизни, цлая вереница ясныхъ, живыхъ образовъ проносится передъ нимъ въ нсколько секундъ. Фицжеральдъ, припавъ лицомъ къ стиснутымъ рукамъ, тоже видлъ рядъ картинъ, и во всхъ этихъ быстро смняющихъ другъ друга сценахъ центральною фигурою являлась постоянно женщина. Вся остальная часть его жизни была забыта. Что за чудныя картины, озаренныя лучемъ молодости, любви и надеждъ! Всюду, гд бы ни представлялись он ему, на мор, посреди скалистаго ущелья или на склон зеленющаго холма, всюду видлъ онъ все т же смющіяся губы, т же улыбающіеся глаза. По временамъ сцена измнялась. Это ужь не море, не Айнишинъ, а ярко освщенная зала, брачный пиръ. Гости весело сидятъ за столомъ, но увы! говоря словами Гейне:

‘Mein Liebchen war ja die Braut!’

Такъ, значитъ, ударъ былъ для него неожиданъ? Нтъ. Долгіе дни и недли жилъ онъ подъ гнетомъ какого-то безъименнаго страха, который тяготлъ надъ нимъ, словно мрачная туча. Онъ не хотлъ глядть на нее, старался спастись, убдить себя, что она не существуетъ, никогда не признавался даже самому себ въ своихъ сомнніяхъ относительно врности и честности Китти. Онъ и теперь ни слова не говоритъ о лживости женщинъ, о коварныхъ устахъ и тому подобномъ. Для этого рана его слишкомъ глубока. Ударъ поразилъ его въ самое сердце, коснулся коренныхъ основъ его вры въ человческую природу. Безсознательно, весь погруженный въ свои мысли, видя передъ собою только Айнишинъ, онъ досталъ шляпу и трость и вышелъ на улицу. День былъ прекрасный, вс какъ будто куда-то спшили. Онъ же зналъ только одно — что на свт уже ничего не оставалось для него, разв нсколько воспоминаній. Ничто не интересовало его боле, у него не было ни заботъ, ни надеждъ, а, между тмъ, бдняг не стукнуло еще и двадцати четырехъ лтъ…

Глава XXIII.
Die tragen zu Dir, о Geliebte!

Полдень въ начал іюня, небо ясно. Старомодная почтовая карета съ шумомъ и скрипомъ катится по пустынной дорог къ заливу Бэнтри. Теплый лтній воздухъ наполненъ ароматомъ густо-растущей жимолости или запахомъ торфянаго дыма, поднимающагося изъ трубъ ближайшихъ избъ. Есть на что залюбоваться прозжему. Вода, застоявшаяся по бокамъ дороги, густо порасла голубыми незабудками. Болота переливаютъ всевозможными цвтами, а грубыя каменныя стны, окружающія жалкія фермы или сады, покрыты золотистымъ терномъ. Даже отдаленные, безплодные холмы, гд скудная трава едва пробивается на голыхъ скалахъ, и т пестрютъ различными оттнками и приковали бы взоръ художника. Чудный день, воздухъ ясенъ, и солнце свтитъ такъ ярко, что тни подъ живыми изгородями или крутымы выступами холмовъ кажутся совершенно черными, но это не тотъ густой мракъ, который придала бы картин кисть художника, а прозрачный, лучезарный, глубокій, ясно обнаруживающій все, что въ немъ скрывается, и прерываемый остроконечными листьями ириса, густая зелень которыхъ сверкаетъ на солнц.

Одинокій прозжій, сидящій въ дилижанс, смотритъ на вс эти предметы съ какимъ-то механическимъ вниманіемъ, точно онъ принуждаетъ себя ихъ разглядывать. Можно думать, что онъ только что вырвался изъ Долины смерти и за нимъ все еще стелется страшная черная туча, на которую онъ не сметъ оглянуться. Онъ занятъ или, врне, хочетъ заняться окружающею картиною, но въ то время, какъ онъ старается созерцать предметы безпристрастнымъ взоромъ художника, изучать обширныя болота, жалкія лачуги и унылые холмы съ точки зрнія колорита, онъ, въ сущности, слышитъ въ каждомъ звук, замчаетъ въ каждой подробности только горе человческое и всю трагедію жизни.

Первый видъ обширнаго залива Бэнтри заставилъ сердце путешественника болзненно забиться. Картины и мечты, еще такъ недавно наполнявшія его душу, снова воскресли передъ нимъ. Но только на минуту. Съ страшнымъ усиліемъ отстранилъ онъ ихъ и ни за что не признался бы даже самому себ. Какъ болзненно замерло его сердце. Онъ старается уврить себя, что изучаетъ ландшафтъ совершенно въ дух Джона Росса.

Посмотрите на необъятное пространство моря, длинными зубцами взрзавшагося въ зеленющій берегъ. Воздухъ покоенъ, лтнее небо такъ безмятежно, что голубой цвтъ воды кажется густою массою, окаймляющею лсистые острова и утесы. Далекіе холмы террассами спускаются къ безмолвному Атлантическому океану и кажутся необитаемыми и пустынными. Грустная картина, несмотря на всю прелесть дня! Но, если хочешь удалиться отъ міра, созерцать тайны природы, искать забвенія и тишины, то нигд измученная душа не найдетъ, конечно, такого покоя, какъ среди этихъ далекихъ береговъ, безмолвныхъ холмовъ и ущелій!

Въ Гленгариф путешественнику пришлось, однако, натолкнуться на незнакомыхъ людей. Въ хорошенькой гостинниц, совершенно затерянной среди деревьевъ, цвтовъ и кустарниковъ, онъ засталъ нсколькихъ туристовъ, которые сидли въ саду за столиками, пили чай, играли въ шахматы, курили и весело болтали. Они съ любопытствомъ оглядли, конечно, вновь прибывшаго, но что за бда? Черезъ минуту онъ скрылся уже въ дом и спрашивалъ хозяйку, нтъ ли свободной комнаты на одну ночь?

— Вы — мистеръ Фицджеральдъ, по всему вроятію?

— Да,— съ удивленіемъ отвчалъ путешественникъ.

— Для васъ оставлена уже комната.

— Поспю ли я завтра къ почтовой карет?— спросилъ Фицджеральдъ, глубоко тронутый этимъ новымъ доказательствомъ заботливости мистриссъ Четвиндъ.

— Въ этомъ нтъ никакой нужды, сэръ,— отвчала хозяйка.— За вами прідетъ въ половин десятаго карета изъ Boat of Harry. Мистеръ Макъ-Джи уже всмъ распорядился. Онъ очень жалетъ, что не можетъ встртить васъ тамъ, но у него сегодня важное дло въ Бенмэр.

Въ эту минуту слуга подалъ Фицджеральду книгу для путешественниковъ. Онъ машинально взялъ перо, вписалъ свое кмя, потомъ началъ безцльно просматривать имена другихъ прозжихъ, но внезапно какъ будто очнулся, быстро захлопнулъ книгу и отвернулся отъ нея, точно боясь, что кто-нибудь за нимъ подсматриваетъ. Потомъ онъ пошелъ въ заперся въ ней, слъ къ открытому окну и пробылъ такъ до обда, любуясь прекрасной зеленью, прислушиваясь къ пнію птицъ и стараясь не думать ни о чемъ. Онъ боялся даже вспомнить страшное подозрніе, которое заставило его такъ поспшно бросить отъ себя книгу. Что за тяжесть давила его грудь! Онъ отлично зналъ, что, рано или поздно, но онъ не удетъ изъ дому не перелистовавъ этихъ роковыхъ страницъ.

За обдомъ Фицджеральдъ сидлъ рядомъ съ весьма бойкимъ старичкомъ въ коричневомъ парик и съ лицомъ блднымъ и высохшимъ. Его веселая болтовня, если не отличалась большою мудростью или глубиною, помогала коротать время. Онъ сообщилъ молодому человку много свдній объ окрестныхъ жителяхъ.

— Въ чемъ состоитъ, по вашему, высшая форма человческаго благополучія?— внезапно спросилъ старичекъ.

— Въ возможности убивать утокъ направо и налво,— отвчалъ мистеръ Вилли, чтобы только сказать что-нибудь.

— О, нтъ! Это наслажденіе сильное, а сильныя наслажденія всегда ведутъ къ разочарованію. Счастье заключается въ спокойствіи и довольствіи и возможно только тогда, когда мы уже пережили бурныя страсти молодости. Отъ чего зависитъ счастіе? Большею частью отъ хорошаго сна. Съ своей стороны, я намренъ жить до девяноста лтъ.

— Отъ души желаю вамъ этого.

— Думаю, что доживу. Нтъ причинъ не дожить,— отвчалъ веселый старичекъ.— Я берегу свое счастье и здоровье заразъ, да это, впрочемъ, одно и то же. Единственное возбужденіе, которое я себ дозволяю въ теченіе всего дня, единственная вещь, нсколько выходящая у меня изъ общаго уровня,— это обденная пора. Въ ваши лта я длалъ то, что и вс мои сверстники, то-есть, не бывъ пьяницей, пилъ, все-таки, слишкомъ много. Содовую воду съ водкой по утру, бутылку клярета за завтракомъ, иногда еще рюмку мадеры до обда и установленное количество вина за столомъ. Что же оказывалось? Вся прелесть новизны исчезла, вино не возбуждало меня боле. Моя нервная система слишкомъ освоилась съ этими правильными возліяніями. Теперь же я не позволяю себ до обда ничего, кром чая или содовой воды, за то выпиваю за столомъ извстную порцію шампанскаго. Мои нервы наслаждаются этимъ непривычнымъ стимуломъ, и я становлюсь даже разговорчивымъ не такъ ли?

— Но относительно хорошаго сна — вы не сказали мн еще, какимъ путемъ добываете вы его?— спросилъ Фицджеральдъ.

— Извольте, я готовъ возвстить это хоть съ высоты колокольни,— серьезно отвчалъ старикъ.— Необходимо имть занятіе для всхъ свободныхъ минутъ, такое занятіе, которое настолько приковывало бы мысли, чтобъ вы, могли провести цлый дождливый день безъ скуки, что-нибудь такое, что забавляло бы вашъ умъ — вечеромъ, въ послдній часъ передъ сномъ, не оставляя, однако, у васъ въ голов никакихъ неразршенныхъ вопросовъ. Вотъ я и читаю для этого на ночь Британскую энцтклопедію. Не послднее изданіе, куда могли бы закрасться какія-нибудь новйшія умозрнія, а изданіе 1812 года, въ сорока полутомахъ. Пока я читаю, я совершенно заинтересованъ Абруццами, Абиссиніею, Аквилеею и такъ дале, однако, не настолько, чтобы это могло помшать мн уснуть, а, добравшись до конца двадцать четвертаго тома, могу начать все съизнова, не сохранивъ въ памяти не единаго факта. Одну только роскошь позволяю я себ, надо сознаться, именно употребленіе небольшаго числа іероглифовъ, которые я ставлю на поляхъ по мр чтенія. Когда я снова встрчаюсь съ ними впослдствіи, я невольно говорю себ: ‘Вотъ это я читалъ въ послдній разъ въ Боскестл, въ гостинниц мистриссъ Смитъ, какая сильная буря была тогда!’ или что-нибудь другое въ этомъ род.

— Вы проводите, должно быть, большую часть вашей жизни въ гостинницахъ?— замтилъ Фицджеральдъ.

— Всю мою жизнь, милый мой, всю жизнь,— живо отвчалъ старикъ.— Съ какой стати сталъ бы я возиться съ хозяйствомъ? Я предоставляю это людямъ, гораздо боле опытнымъ. Могъ ли бы я быть спокоенъ и доволенъ, еслибъ бранился цлый день съ прислугой или мучился мыслью, не дымятъ ли мои трубы? Что мн за охота хлопотать, напримръ, изъ-за стола? Если мн не нравится столъ, моя спальня или направленіе втра въ одномъ мст, я перезжаю въ другое. Этого я не могъ бы сдлать, еслибъ былъ обремененъ собственнымъ домомъ и прислугою. Живу я сообразно съ временемъ года и нахожусь то на остров Уайт, то въ западной Шотландіи. Англія, Шотландія и Ирландія — вотъ мой домъ, у меня громадный штатъ прислуги, и я имъ вполн доволенъ. Ну, а вы какъ? Въ ваши годы не путешествуютъ для одного только удовольствія. Позвольте узнать, какая у васъ профессія?

— Въ настоящее время никакой не имю,— задумчиво отвчалъ Фицджеральдъ.— Я помышляю о томъ, не отправиться ли мн въ Америку.

— А?— сказалъ сосдъ, съ любопытствомъ оглядывая его.— Разв вы не знаете изреченія: ‘Америка — здсь или нигд’?

— Это изъ Вильгельма Мейстера,— замтилъ Фицджеральдъ.— Признаюсь, я никогда не могъ понять его. Полагаю, однако, что въ этомъ изреченіи есть какое-нибудь остроуміе. Дло въ томъ, что правительство не дастъ мн здсь ста шестидесяти акровъ земли по пяти шиллинговъ за акръ.

— Значитъ, вы хотите сдлаться фермеромъ? Извините, пожалуйста, но я отнюдь не думалъ бы, чтобы это занятіе для васъ годилось. Вы говорили о Вильгельм Мейстер,— продолжалъ пожилой господинъ все съ тою же вжливостью,— что думаете вы о Вертер? Онъ былъ любимцемъ молодежи въ дни моей юности.

— Его я люблю еще меньше,— откровенно признался Фицджеральдъ (взглядъ его по временамъ блуждалъ, точно онъ видлъ передъ собою совсмъ иные, далекіе предметы).— Я не охотникъ до тепличныхъ чувствъ, не думаю, чтобы можно было любить женщину равнодушную, холодную, всю поглощенную хозяйственными дрязгами. Еслибъ она хоть когда-нибудь любила Вертера, дло было бы другое. Я понимаю, что человкъ можетъ оставаться всю свою жизнь врнымъ женщин, которая его любила и которую онъ потомъ потерялъ, т.-е. если они умерла, конечно,— прибавилъ онъ поспшно.— Тогда память о ней останется ему дорога на всю жизнь. Такого человка я не жалю, а считаю счастливцемъ.

— Какъ?— спросилъ старый джентльменъ,— счастливцемъ потому, что онъ лишился любимой двушки?

— Да, прежде чмъ уличилъ ее въ неврности,— отвчалъ Фицджеральдъ совершенно просто.— Тогда ничто уже не въ состояніи ниспровергнуть его кумира. Женщина эта навсегда останется въ его глазахъ красивою и преданною, выше всикихъ подозрній. А разъ она была неизмнно добра, врна и правдива, онъ легче поврить, что и другія женщины такія же. Это весьма важно, т.-е. я хочу сказать, чтобъ она умерла во время, прежде чмъ успла уронить себя въ его глазахъ и показать ему, какъ лживы бываютъ люди.

— Знаете ли, мой юный другъ, что это весьма странная теорія для человка вашихъ лтъ,— замтилъ сосдъ, изумленно глядя на него.

Кровь бросилась въ лицо Фицджеральда. Онъ говорилъ самъ, съ собою.

— О!— началъ онъ поспшно,— есть, конечно, доля правды въ томъ, что вы сказали объ Америк. Нтъ сомннія, что для этого требуется извстный капиталъ. Но земля тамъ хорошая, податей, кажется, сначала не берутъ…

— Но есть ли у васъ хоть какой-нибудь практическій опытъ, позвольте спросить?

Фицджеральдъ такъ обрадовался возможности удалиться отъ жгучаго предмета, на который неожиданно наткнулся, что сообщилъ своему собесднику весьма подробныя свднія о своей судьб, объ усиліяхъ пробить себ путь въ литературномъ мір Лондона и т. д. Онъ не назвалъ ни одного имени, а упомянулъ только названіе нкоторыхъ газетъ.

— Все, что вы мн сообщили, очень интересно для меня, и вотъ по какой причин,— сказалъ сосдъ.— Позвольте спросить, случалось ли вамъ встрчаться съ мистеромъ Ноэлемъ?

Мистеръ Ноэль былъ редакторомъ одной крупной ежедневной газеты и имя его пользовалось значительной извстностью.

— Нтъ, не случалось,— отвчалъ Фицджеральдъ.

— Быть можетъ, вы и не обращались къ нему?

— Нтъ, я не имлъ случая представиться ему.

— Въ самомъ дл? Ну, вотъ видите ли, я одинъ изъ собственниковъ его газеты и съ удовольствіемъ дамъ вамъ рекомендательное письмо къ мистеру Ноэлю.

Понятно, что Фицджеральдъ поблагодарилъ сосда за любезное предложеніе, но не торопился, однако, воспользоваться имъ. Жизнь дала ему уже нсколько хорошихъ уроковъ и воображеніе его поулеглось. Прошло то время, когда случайнаго разговора въ ирландской гостинниц было достаточно, чтобы пробудить въ немъ мечты о слав и извстности. Да и какая польза могла произойти изъ этой рекомендаціи? Даже еслибъ ему удалось писать въ газету, что-жь изъ этого? Кому это нужно? Денегъ у него теперь достаточно, время борьбы миновало: ему вовсе не хочется, чтобы его голосъ раздавался среди нестройнаго лондонскаго шума.

Тмъ не мене, онъ былъ очень благодаренъ своему старому сосду за развлеченіе, доставленное его бесдою, такъ какъ тотчасъ же по окончаніи обда имъ снова овладлъ прежній страхъ. Онъ торопливо прошелъ мимо столика, гд лежала книга для путешественниковъ, на минуту остановился, почти ршаясь перелистать ее и избавить себя, такимъ образомъ, отъ нестерпимой тревоги, однако, преодоллъ свои колебанія и не далъ себ на этотъ разъ воли. Что прошло — то прошло. Черная туча осталась позади. Ему надо думать о настоящемъ. Неужели здсь, въ этотъ прелестный вечеръ, посреди мирной красоты Гленгарифа онъ не найдетъ, чмъ заняться? Надо длать то, что длаютъ вс. Только, какъ бы поскоре уйти отъ нихъ…

Онъ слъ въ лодку, приказалъ гребцу хать, куда онъ хочетъ, и радъ былъ, когда они отчалили отъ берега. Потому ли, что тишина была такая глубокая, только по временамъ отрывки знакомыхъ мелодій какъ бы доносились до него изъ бездны прошлаго, напоминая о другихъ, незабвенныхъ ночахъ и сценахъ. Но, вдь, передъ нимъ не Айнишинъ, а Гленгарифъ. Что за чудный заливъ, что за лсистые холмы, таинственные острова! Далеко гд-то на неб еще виднлся желтоватый свтъ зари, здсь же, у береговъ, все блдно, холодно и ясно. Близъ острововъ вода совершенно черная, но сіяніе неба отражается на мелкой ряби и окрашиваетъ ее золотистыми переливами. Вотъ высоко всплеснула громадная рыба, молодыя цапли крякаютъ, принимаясь гд-то высоко на дерев за свою вечернюю трапезу: у подножья скалъ, подъ нависшимъ кустарникомъ, виднется по временамъ мокрая, срая спина выдры и снова исчезаетъ въ глубин. Лодка медленно двигается къ открытому морю, темнота сгущается, слабый сдой туманъ подымается у подножья холмовъ, но сумерки еще такъ ясны, что можно разобрать снасти яхты, стоящей вдали на якор, точно фантастическій образъ посреди темнаго, безбрежнаго моря. Наконецъ, лодка тихо поворачиваетъ къ берегу, скользя по поверхности мелкой воды, недалеко отъ пристани легкій втерокъ обдаетъ Фицджеральда ароматомъ розъ. Чудный вечеръ! Звзды показываются одна за другою, серебристый серпъ луны вырзывается на южномъ кра небосклона: волны тихо и немолчно лепечутъ, разбиваясь о берегъ.

Вдругъ что-то больно кольнуло сердце Фицджеральда. Онъ стоитъ одинъ у благоухающей изгороди (почти вс жители гостинницы вошли уже въ домъ) и мечтательно прислушивается къ глухому шепоту моря. Что это за звуки? Два человка идутъ по дорог, едва видимые въ усиливающемся мрак, и тихо напваютъ дуэтъ Мендельсона. Разв онъ никогда не слыхалъ прежде этой музыки или не понималъ всей ея нжности, страстности и тоски? Внезапно подъ вліяніемъ грустнаго напва имъ овладлъ точно какое-то безуміе. Ему показалось, что стоитъ только бросить все, похать въ Коркъ, подняться на вершину холма, войти въ знакомый маленькій домъ, и онъ увидитъ, что страшный кошмаръ послднихъ недль былъ простымъ сномъ. Нтъ, Китти не можетъ быть измнницей, она не забыла его, ему легко въ этомъ убдиться. Надо только какъ можно скоре повидаться съ нею!

Пніе смолкло, виднія исчезли. Онъ стоитъ одинъ посреди ночнаго мрака и тишины. Медленно вернулся онъ въ ярко освщенную гостинницу и въ сняхъ наткнулся на старика, съ которымъ бесдовалъ за столомъ.

— А, это вы? Я уже удивлялся, куда это вы пропали. Вотъ письмо къ мистеру Ноэлю.

— Очень благодаренъ.

— Вы увидите, что онъ прекрасный человкъ, къ тому же, я не часто обременяю его просьбами.

— Мн кажется, что вы длаете слишкомъ много для чужаго человка,— откровенно сказалъ Фицджеральдъ.— Я нсколько знаю газетные порядки. Что, если я вдругъ до смерти надомъ бдному мистеру Ноэлю?

— Ну, этого я не боюсь,— добродушно отвчалъ сосдъ.— Что-то въ нашемъ разговор за столомъ показало мн, что у васъ на молодыхъ плечахъ голова старика. Вы увидите,— прибавилъ онъ, понижая голосъ и говоря конфиденціально,— что я писалъ мистеру Ноэлю только какъ другъ. Наша газета иметъ нсколько собственниковъ, и мы поршили никогда не вмшиваться въ редакціонныя дла, кром разв важныхъ случаевъ.

— Надюсь,— смясь, сказалъ Фицджеральдъ,— что распредленіе дивиденда принадлежитъ къ числу этихъ случаевъ?

— Дла наши идутъ отлично,— отвчалъ старикъ,— и понятно, что мы не желаемъ вмшиваться въ предпріятіе, которое даетъ намъ такой хорошій доходъ. Словомъ, въ письм моемъ я вовсе не рекомендую васъ Ноэлю, какъ сотрудника, а просто сообщаю, что мн удалось познакомиться съ вами за табль д’отомъ и что вы смекаете кое-что въ литературномъ дл. Вотъ и все. Понимаете?

— О, вполн! Очень вамъ обязанъ.

— Несмотря на то, что я самъ уже порядочная развалина,— шутливо продолжалъ старикъ,— я, все-таки, врю въ пользу прилива новой крови въ организмъ, то же длаетъ и мистеръ Ноэль. ‘Новыхъ силъ нужно для газеты’,— говорю я ему.— ‘Да, если можно ихъ достать’,— отвчаетъ онъ. Ну, мн, однако, пора погрузиться въ чтеніе энциклопедіи. Не помню хорошенько, на чемъ я остановился? О, да, на Лондон, и именно на описаніи большаго пожара. Очень интересно, увряю васъ. Но,— прибавилъ онъ выразительно,— не черезь-чуръ интересно, не настолько, чтобы помшать мн заснуть.

— Покойной ночи въ такомъ случа,— отвчалъ Фицджеральдъ.

— Я еще не лягу, въ особенности если вы придете въ гостинную. Конечно, придете, тамъ нсколько премиленькихъ барышень. Моя книга тутъ же, а ихъ болтовня или пніе мн не мшаютъ. Напротивъ, очень пріятно оторваться отъ размышленій о древнихъ ивахъ или войнахъ Александра и увидать передъ собою пухленькія щечки и хорошенькіе глазки. Я всегда нарочно оставляю книгу въ гостинной, хотя раза два эти бдовыя барышни прятали ее отъ меня, такъ, изъ шалости.

Онъ ушелъ, оставивъ Фицджеральда въ сняхъ.

— У васъ, кажется, много постителей,— обратился молодой человкъ къ хозяйк,— въ особенности по этому времени года?

— О, да. Публика очень любитъ нашу гостинницу. Многіе спшатъ въ Килларнэй, пока тамъ все еще въ цвту.

Онъ перелистывалъ книгу для путешественниковъ. Лицо и манеры его казались спокойными, сердце же билось отъ безмрнаго страха.

— Красивое мсто Boat of Harry?

— Да, говорятъ. Сама я тамъ никогда не была.

Онъ не слыхалъ ея отвта. Случайно наткнулся онъ на три имени, два изъ нихъ были соединены скобками и вс три написаны одной рукою:

Миссъ Ромайнъ, Миссъ Пэшьенсъ, изъ Корка.

Э. Л. Коббсъ, изъ Ливерпуля.

Онъ поспшно захлопнулъ книгу, не оборачиваясь, чтобъ хозяйка не видала его помертвлаго лица. Потомъ ушелъ въ гостинную, забился въ уголъ и стиснулъ руками газету, держа ее высоко передъ собою, буквы казались ему огненными. Что это какъ душно? Должно быть, ночь тепла. Кто-то засмялся, что за странный звукъ! Раздался аккордъ, водворилась тишина, и одна изъ барышень, о которыхъ говорилъ старикъ, начала нтъ. О ужасъ! любимую псню Китти. Стистнутыя руки Фицднеральда дрожали, мученія его были невообразимы. Но онъ продолжалъ упорно читать, устремляя блуждающіе глаза на слова, лишенныя для него всякаго смысла. Когда кончилась музыка, онъ, шатаясь, вышелъ, тщательно отворачивая отъ всхъ лицо, и нашелъ, наконецъ, тишину, прохладу и время одуматься въ своей маленькой комнат наверху.

Но и тамъ странныя мысли продолжаютъ волновать его. Зачмъ. сидя у окна, глядитъ онъ такъ пристально на зеркало? Вдь, оно можетъ отражать разныя лица, не сохраняя на себ никакого отпечатка. Что за праздныя фантазіи! Онъ взялъ книгу и снова принялся читать, но читалось плохо. Окно все еще было отворено, свжій ночной воздухъ врывался въ него, но Фицджеральду было душно. Онъ какъ будто чувствовалъ, что Китти жила именно здсь, въ этой комнат, въ корридор за дверью цловалась она съ женихомъ, а потомъ возвращалась сюда и глядла въ зеркало, желая убдиться, такъ ли обворожительно лгали сегодня ея глаза, какъ прежде. Этими же глазами искала она и его въ Корк, когда, улыбаясь и запыхавшись, прибжала на станцію, чтобы проводить его, безъ сомннія, довольная, что онъ узжаетъ и не будетъ боле безпокоить ее. Она отняла у него свою любовь, за то дала ему корзинку съ салатомъ, нарзаннымъ собственными руками. Ну, не добрая ли она. не великодушная ли? Сколько въ ней женской внимательности, ласки и заботливости! Онъ все еще видитъ, какъ она улыбалась ему и махала платкомъ, пока поздъ медленно удалялся отъ станціи. Она рада была, конечно, что такъ дешево отдлалась отъ него, что глаза ея встрчались съ его глазами, а онъ не умлъ глубоко заглянуть въ нихъ и прочесть все ихъ вроломство.

Воздухъ кажется ему зараженнымъ, онъ не въ силахъ доле оставаться въ комнат. Не на этотъ ли самый подоконникъ опиралась она, любуясь прекраснымъ утромъ? О, глаза ея премиленькіе! Всякій прохожій залюбуется такимъ хорошенькимъ лицомъ. Почемъ поцлуи, красавица? Говорятъ, они теперь продажные! Высока ли на нихъ цна? Откуда звать покупателя, изъ Ливерпуля или изъ Манчестера? Ну, а какъ сердца? Скоро ли продаются они въ настоящее время? Теперь, вдь, этотъ товаръ дешевъ!…

Онъ бросилъ книгу. Не много прочелъ онъ.

Но зачмъ все это презрніе? Вдь, Китти, по крайней мр, въ Айнишин, длала все, что могла, чтобъ любить его. Бдная Китти! Ея маленькое, слишкомъ нжное сердце ошиблось. Она хотла быть предана и врна ему, но ея сердечко продолжало трепетать, и что-жь длать, если отъ этого разбита чужая жизнь?

Нтъ, онъ больше не останется въ этой комнат. Въ ней все ему гадко, онъ задыхается. Спустившись по лстниц, онъ вышелъ въ ночной мракъ.

Съ юга дулъ легкій втеръ, втки деревьевъ дрожали и шумли, на берегу стоялъ гулъ. Мать-земля прислушивалась къ стону своего сына — океана. Только далеко на неб, посреди свтящихся, тихихъ звздъ все спокойно. Но увы! попасть туда можно не иначе, какъ черезъ темную могилу.

Глава XXIV.
Одиночество.

На слдующее утро старый баринъ въ коричневомъ парик стоялъ на террасс, когда присланный изъ Boat of Harry экипажъ — помстительный ландо, запряженный парою красивыхъ срыхъ лошадей — подкатилъ къ подъзду и на крыльц появился Фицджеральдъ. Научившись у Росса такъ же внимательно слдить за выраженіемъ человческаго лица, какъ и за оттнками неодушевленныхъ предметовъ, молодой человкъ тотчасъ замтилъ, что его вчерашній другъ и покровитель былъ не только удивленъ, но даже нсколько смущенъ.

— Я ду теперь не по журнальному длу,— поспшно сказалъ Фицджеральдъ, пока укладывали его багажъ,— а въ качеств агента или ревизора, чтобы осмотрть тутъ, поблизости, имніе и убдиться, все ли въ порядк для будущаго постояльца.

— О, въ самомъ дл?— отвчалъ старикъ, внимательно разглядывая упряжь.— Ну, экипажемъ онъ во всякомъ случа останется доволенъ. Ландо — самая подходящая вещь для нашего непостояннаго климата, хотя нсколько тяжеловатая по здшнимъ крутымъ дорогамъ. Впрочемъ, лошади, кажется, сытыя.

— Прощайте,— сказалъ Фицджеральдъ, пожимая его руку.— Если у меня хватитъ мужества снова приняться за газетное дло, я съ благодарностью воспользуюсь вашимъ рекомендательнымъ письмомъ!

— Поврьте, этотъ экспериментъ окажется полегче вашего предполагаемаго путешествія въ Небраску. Бросьте лучше вс мечты о ста шестидесяти акрахъ земли, право, бросьте!

Фицджеральдъ услся въ ландо, и посл того какъ первая лошадь, которая, какъ онъ узналъ впослдствіи, называлась Веллингтономъ, встала сперва на дыбы, а потомъ бросилась въ сторону, экипажъ полетлъ, какъ изъ лука стрла. Утро было прекрасное, въ воздух носилось что-то врод легкаго морскаго тумана, ярко освященнаго лучами солнца. Втеръ дулъ съ юга. Если это и было для молодаго человка чмъ-то, похожимъ на изгнаніе, то во всякомъ случа въ прелестный, изящный уголокъ.

Однако, Фицджеральду, сидящему на мягкихъ, обитыхъ голубымъ штофомъ подушкахъ, было неловко, точно онъ нищій, внезапно превратившійся въ принца. Онъ глядлъ на коричневую ливрею кучера и соображалъ: ‘нельзя ли сдлать человческое существо, облеченное въ нее, немного поразговорчиве и нсколько мене почтительнымъ’. Для этого онъ нарочно усилилъ свой ирландскій акцентъ и вскор замтилъ, что его хитрость удалась, и что кучеръ, добродушный малый лтъ тридцати, начинаетъ глядть ласкове. Наконецъ, Фицджеральдъ обратился къ нему съ словами:

— Какъ васъ зовутъ?

— Морто Дюнъ, сэръ.

— Ну, такъ вотъ что, Морто, остановите-ка лошадей на минуту, я сяду къ вамъ на козлы. Мн хочется поразспросить васъ насчетъ здшнихъ нсть.

— Какъ вамъ будетъ угодно, сэръ.

Такимъ образомъ, Фицджральдъ влзъ на козлы, но онъ, однако, не сразу пустился въ разговоръ о топографіи, а похвалилъ сначала лошадей, узналъ, что Веллингтонъ боле красивъ, но неспокоенъ, за то Дэнъ — настоящій рабочій конь и бывшій любимецъ мистера Франка. Изъ несвязной болтовни кучера о лошадяхъ, экипажахъ, сн, охот и тому подобномъ скоро, впрочемъ, обнаружилось, что у его милости, то-есть у прежняго владльца, было много любимцевъ и среди людей, и среди животныхъ, и что онъ оставилъ добрую память по себ. Горячъ онъ былъ, нечего грха таить, но гнвъ его разлетался отъ одного слова, и не было такой вещи, на которую не пошли бы для него люди, его окружавшіе.

Фицджеральдъ пріобрлъ, такимъ образомъ, не мало свдній о Boat of Harry и его окрестностяхъ, и бесда эта значительно сократила для него длинный путь. Онъ добросовстно относился къ своимъ новымъ обязанностямъ и внимательно разспрашивалъ Морто о цнахъ на хлбъ, о введеніи сельско-хозяйственныхъ машинъ и т. д. Странно казалось ему явиться хозяиномъ въ домъ, о которомъ онъ не имлъ ни малйшаго понятія. Поладитъ ли онъ съ окружающими? Какъ пойдетъ у него дло?

Тмъ временемъ солнце мало-по-малу начало скрываться за тучи и внезапно полилъ сильный дождь.

— Не сядетъ ли теперь ваша милость въ карету?— спросилъ Морто.

— О, нтъ! Но я подержу возжи, пока вы закроете ее. Я отлично знаю здшнюю погоду и прихватилъ съ собою непромокаемое пальто.

Вскор оказалось необходимымъ его надть. Мелкій дождь лилъ упорно, очертанія холмовъ становились все боле и боле невидимыми, небо совершенно почернло. Морто тоже имлъ съ собою непромокаемый плащъ, но, очевидно, пренебрегалъ такимъ дождемъ и не считалъ его способнымъ повредить его ливре. Лошади шлепали по колно въ грязи, дождь то усиливался, то уменьшался по мр того, какъ втеръ гналъ тучи съ горъ, а Фицджеральдъ продолжалъ сокращать дорогу разспросами о Boat of Harry, его обитателяхъ и подробностяхъ ландшафта.

Наконецъ, они свернули съ большой дороги и похали по какой-то алле. Карета съ трудомъ двигалась въ грязи, капли дождя, падавшія съ втвей, съ шумомъ ударяли по ея верху. Наконецъ, Морто въхалъ въ ворота, экипажъ быстро покатился по шоссированной дорожк и остановился, наконецъ, у подъзда дома, временнымъ хозяиномъ котораго сдлался Фицджеральдъ.

Это было простое, четыре угольное, двухъэтажное зданіе. Лужайка и клумбы, окружавшія его, находились въ отличномъ порядк, и нигд не замчалось признаковъ упадка. Оставивъ въ сняхъ мокрый плащъ, Фицджеральдъ вошелъ сперва въ залу, а потомъ въ столовую. Въ камин пылалъ огонь, все было такъ чисто и прибрано, точно сейчасъ должна выйти заботливая хозяйка и привтствовать гостя. На стол былъ приготовленъ завтракъ, передъ огнемъ грлись туфли. Около кресла, стоявшаго передъ каминомъ, находился маленькій столикъ, на которомъ лежали книги и нумера старыхъ журналовъ.

— Извините, пожалуйста,— раздался вдругъ чей-то голосъ у двери.

Отъ этого звука вся кровь хлынула къ сердцу Фицджеральда: такъ напомнилъ онъ ему звукъ другаго голоса, на вки для него погибшаго. Онъ быстро обернулся. Передъ нимъ стояла прилично одтая, хорошенькая женщина, лтъ двадцати шести.

— Извините, пожалуйста, сэръ,— снова начала она,— кажется, я васъ побезпокоила. Вещи отнесены наверхъ. Не угодно ли вамъ теперь позавтракать?

— Хорошо,— отвчалъ онъ,— когда хотите. Мн не къ спху.

— Надюсь, что вы останетесь всмъ довольны, сэръ.

— О, я въ этомъ увренъ. Вдь, я не прихотливъ.

— Потрудитесь, пожалуйста, сказать, если вамъ что-нибудь нужно, мы все достанемъ. Отъ мистриссъ Четвиндъ мы имли два письма, мистеръ Макъ-Джи тоже прізжалъ сюда нсколько разъ. Отъ души желаю, чтобъ вамъ было хорошо здсь, сэръ.

— О, все будетъ отлично, я въ этомъ не сомнваюсь. Вы, вроятно, мистриссъ Дюнъ?

— Да, сэръ. Мужъ думалъ, что сегодня пойдетъ дождь, и я затопила каминъ, чтобъ просушить ваши вещи.

— Спасибо. Только врядъ ли придется топить въ такую теплую погоду.

— Это ужь какъ вамъ будетъ угодно, сэръ,— отвчала мистриссъ Дюнъ и вышла.

Фицджеральдъ подошелъ къ окну. Мстность показалась ему красивою, несмотря на дождь. Все было тихо, онъ затруднился бы сказать, происходитъ ли слабый звукъ, доносившійся до него, отъ плеска дождя или журчанья невидимаго ручейка. Дождь освжимъ всю зелень, начиная отъ роскошныхъ олеандровъ и кончая каштанами и буками, полукругомъ окаймлявшими домъ. Между деревьями открывались прогалины, черезъ которыя виднлись обширные луга, лса и серебристыя воды залива. По временамъ дождь стихалъ и тогда слышалось щебетанье птицъ или далекое мычанье воровъ.

Снова раздался стукъ въ дверь, и Фицджеральдъ вздрогнулъ. Много далъ бы онъ, чтобы голосъ этой женщины не имлъ такой особой интонаціи. Лучше бы она каркала, какъ ворона!

— Войдите.

Появилась мистриссъ Дюнъ. Фицджеральдъ отвернулся къ окну.

— Завтракъ готовъ, сэръ,— послышался ему знакомый, щемящій душу голосъ.

— Спасибо,— отвчалъ онъ, надясь, что она уйдетъ. Но она продолжала стоять за пустымъ стуломъ. Онъ всталъ и переслъ къ столу.

— Какого вина прикажете, шампанскаго или клярета?— спросила мистриссъ Дюнъ.— Я еще не раскупорила бутылки. Мистеръ Франкъ пилъ то одно, то другое.

Фицджеральдъ вспыхнулъ, точно школьникъ. Какъ бы разъяснить ей, что онъ вовсе не мистеръ Франкъ, а такой же подначальный человкъ, какъ и она? Ясно, что инструкціи мистриссъ Четвиндъ и мистера Макъ-Джи ставятъ его въ совершенно ложное положеніе.

— Я вовсе не привыкъ къ такой роскоши, мистриссъ Дюнъ,— откровенно признался онъ.— Нтъ ли въ дом пива?

— О, конечно, есть! Я сейчасъ подамъ. Меня зовутъ Кэтъ, серъ.

Когда она вернулась съ бутылкою эля и поставила ее на столъ, онъ сказалъ, не глядя на нее:

— Очень вамъ благодаренъ, мистриссъ… мистриссъ Дюнъ. Позвольте мн называть васъ такъ, если вамъ все равно. И, пожалуйста, не дожидайтесь, здсь все, что нужно, а если чего не хватитъ, я позвоню.

— Какъ вамъ угодно, сэръ,— отвчала хорошенькая горничная все также вжливо. Потомъ, помшавъ огонь въ камин, вышла.

Оставшись одинъ, Фицджеральдъ опять погрузился въ печальныя думы и почти не прикоснулся къ обильному завтраку. Немного спустя, онъ всталъ, переслъ на кресло, закурилъ трубку,но вскор выронилъ ее изъ рукъ и крпко заснулъ. Онъ не смыкалъ глазъ всю предшествующую ночь.

Разбудилъ его, какъ ему показалось, голосъ Китти, и онъ вскочилъ съ лицомъ, блднымъ, какъ полотно. Но это была только мистриссъ Дюнъ.

— Васъ спрашиваетъ нашъ охотникъ, Микъ, сэръ.

— Позовите его сюда.

Микъ оказался бойкимъ малымъ лтъ двадцати двухъ. Фицджеральдъ осмотрлъ съ нимъ псарню, конюшню, потомъ снова вернулся въ свою комнату, взялъ книгу, хотлъ читать, но ршительно не могъ. Буквы исчезали цередъ его глазами и, вмсто нихъ, возникали картины и образы.

Онъ бросилъ книгу, надлъ болотные сапоги и непромокаемый плащъ, взялъ удочку и, пробираясь черезъ кустарники, направился къ узкому и быстрому потоку, стремившемуся съ горъ къ морю. Никого не спросилъ онъ даже, есть ли надежда на успхъ ловли, онъ только чувствовалъ, что не въ силахъ провести цлый день въ комнат. Поздно вернулся онъ домой, промокнувъ до костей и не поймавъ ничего.

— Въ которомъ часу желаете вы обдать, сэръ?— спросила его мистриссъ Дюнъ.

— Право, все равно. Мн кажется, будто я ужь пообдалъ.

— Мистеръ Франкъ кушалъ обыкновенно въ семь часовъ, сэръ.

— Ну, хорошо. Только, пожалуйста, не хлопочите много.

Мистриссъ Дюнъ, видимо, колебалась.

— Извините, сэръ,— сказала она, наконецъ,— не будете ли вы такъ добры поговорить съ Микомъ?

— Насчетъ чего?

— Насчетъ феніевъ, сэръ. Они начали появляться въ нашихъ краяхъ и запугали до смерти бднаго Мика. Онъ не хочетъ связываться съ ними, а они грозятъ ему, да и всему дому, кстати.

— Позовите его сюда, мистриссъ Дюнъ.

Черезъ мгновенье появился Микъ съ встревоженной физіономіею.

— Нтъ ли феніевъ въ здшнихъ краяхъ, Микъ?— спросилъ Фицджеральдъ. Кэтъ Дюнъ внимательно прислушивалась, длая видъ,будто убираетъ со стола.

— Н-нтъ, сэръ.

— Ну, я этому очень радъ. Я самъ съ береговъ Черной рки и знаю, какъ справляться съ этими негодяями. Если кто-нибудь изъ нихъ осмлится появиться около дома, сбивать съ толку молодыхъ людей, заставлять ихъ пить виски и шататься по ночамъ, идите прямо ко мн. Пока я здсь, я не позволю никому соваться сюда. Вы, что ли, готовили эти заряды?

— Да, ваша милость.

— Такъ знайте же, что у меня всегда въ карман нсколько изъ нихъ, а на всякій случай и ружье подъ рукой, въ особенности по ночамъ. Если я увижу хоть одного бродягу около дома, я не стану съ нимъ долго разговаривать, а всажу въ него весь зарядъ.

Микъ ушелъ, совершенно ошеломленный, отыскалъ своего пріятеля, Морто, и посл нсколькихъ минутъ глубокомысленнаго молчанія сказалъ:

— Ну, надо признаться, что новый баринъ знаетъ, чего хочетъ. Какъ бы только не дожить до бды!

Вечеромъ Фицджеральдъ обдалъ въ полномъ одиночеств, такъ какъ хорошенькая мистриссъ Дюнъ скоро замтила, что ему хочется быть одному. Около девяти часовъ она опять появилась, неся на поднос ликеры.

— Спасибо,— сказалъ онъ,— мн ничего больше не нужно.

— Въ такомъ случа, покойной ночи, сэръ. Ваша свча на стол.

— Покойной ночи.

Такъ прошелъ первый день Фицджеральда на новомъ мст. Онъ не помышлялъ еще о работ и ему въ голову не приходило воспользоваться своими впечатлніями для литературныхъ цлей. Какъ радъ онъ, что можетъ, наконецъ, сдлать что-нибудь для мистриссъ Четвиндъ, представить ей благопріятный отчетъ о состояніи дома и примирить ее, быть можетъ, съ мыслью отдать его въ наймы. Ему даже не снилось, съ какою цлью старушка такъ убдительно просила его създить въ Boat of Harry и посмотрть, все ли тамъ въ порядк.

Глава XXV.
Проблески истины.

Скоро, однако, Фицджеральду суждено было догадаться о намреніяхъ старушки. Проживъ нкоторое время въ этомъ тихомъ, уютномъ и красивомъ уголк, гд главнымъ его занятіемъ были длинныя, одинокія прогулки но берегу моря или катанье на лодк, онъ отправилъ Мэри Четвиндъ слдующее письмо:

‘Уважаемая миссъ Четвиндъ! Тетушка ваша, судя по ея письмамъ, желатъ, чтобы я жилъ здсь совершенно безъ дла, и, признаюсь, поддаться этому соблазну весьма легко, окрестности прелестныя, а сосди — люди крайне привтливые. Тмъ не мене, считаю долгомъ напомнить, что сдать въ наймы домъ и право на охоту будетъ легче теперь, чмъ впослдствіи. Въ самомъ дл, нельзя не пожалть, что такая прекрасная усадьба остается постоянно незанятою. Часть молодыхъ выводковъ погибла, къ сожалнію, отъ сильныхъ дождей еще раннею весною, зато зайцевъ будетъ много. По общимъ отзывамъ, охота здсь очень хороша и по зимамъ, хотя вашъ братъ и не имлъ обыкновенія жить въ Boat of Harry въ это время года. Какъ я уже раньше писалъ вашей тетушк, все въ дом содержится превосходно, лошади тоже въ отличномъ состояніи, но псарня мене удовлетворительна. Что касается яхты, то для нея поспетъ на будущей недл новый паровикъ. Красота мстности вамъ, конечно, хорошо извстна, тмъ не мене, если въ Гленгариф или Килларнэ появится фотографъ, я возьму на себя смлость зазвать его сюда, чтобы снять нсколько видовъ. Это будетъ стоить недорого и принесетъ большую пользу при отдач дома въ наймы’.

Вотъ что отвчала на это миссъ Четвиндъ:

‘Уважаемый мистеръ Фицджеральдъ! Я потерпла полное пораженіе: Письмо ваше показалось мн такимъ разсудительнымъ, что я ршилась передать тетушк о вашемъ предложеніи, конечно, окольными путями. Вамъ извстно, что тетя никогда не выходитъ изъ себя, но я, все-таки, могла замтить, какъ глубоко огорчила ее мысль брать деньги за имніе бднаго Франка. Она сочла меня, очевидно, безчувственною и жестокосердою. Понятно, что я уже посл того не настаивала. Быть можетъ, я дйствительно слишкомъ поторопилась. Мн кажется иногда, что тетушка хочетъ просить васъ принять отъ нея въ даръ Boat of Harry, по всему вроятію, вмст съ именемъ Четвиндовъ. Я не должна бы, можетъ быть, сообщать вамъ о своемъ предположеніи, такъ какъ не имю на это никакихъ полномочій, знаю, однако, что тетя говорила о своемъ план съ докторомъ Бьюдомъ (вашимъ большимъ пріятелемъ, замчу мимоходомъ), и, если онъ посовтуетъ ей осуществить его, вы, по меньшей мр, будете обязаны прислать ему изъ благодарности ящикъ дичи. Тетушка желала бы, чтобъ вы дождались въ Boat of Harry времени охоты, если только, конечно, вы не черезъ-чуръ скучаете тамъ. Очень радуемся, что вамъ нравится домъ и окрестности и надемся найти въ вашихъ будущихъ статьяхъ отголоски пребыванія на берегу залива Бентри.

‘Ваша Мэри Четвиндъ’.

‘P. S. По зрломъ размышленіи мн кажется, что тетушка, пожалуй, права. Боюсь, что и я не примирилась бы съ мыслью передать домъ Франка чужимъ людямъ. Но такъ какъ это исключительно дло чувства, то я воздержусь отъ всякаго вмшательства или совта’.

Фицджеральдъ читалъ это письмо, сидя на откос холма, куда оно было доставлено ему изъ дому. Далеко внизу виднлась маленькая усадьба, вся закрытая густою зеленью, прекрасно выкошенная поляна, окаймленная высокими деревьями, обширные луга и серебристо-блый рукавъ моря. Не чудная ли это картина разстилается подъ яркимъ іюньскимъ небомъ? Не завидна ли участь владльца такого прелестнаго мста? Вотъ гд можно бы, кажется, прожить долгіе годы мирно и счастливо въ кругу друзей! Странно, но онъ глядитъ на все это безъ всякаго радостнаго желанія. Онъ не дорожитъ теперь уютностью и благами домашняго очага. Здсь, среди унылыхъ холмовъ, окруженныхъ облаками, несущимися отъ Атлантическаго океана, ему привольне. Онъ слдитъ за тмъ, какъ надвигаются таинственныя тни, какъ холмы становятся все мрачне и величественне, иногда снова выступаютъ въ фантастическихъ очертаніяхъ, и передъ лицомъ этой грандіозной фантасмагоріи человческая жизнь со всми ея заботами и страданіями кажется ему чмъ-то мелкимъ и ничтожнымъ. Онъ видитъ, какъ вчно взволнованное море темнетъ или свтлетъ, смотря потому, нависаетъ или проясняется небо. По временамъ блый туманъ разрывается и обнаруживаетъ далекія, невдомыя пространства, гд все кажется лазорево-голубымъ. Тепло, и точно какое-то золотистое сіяніе разливается тогда по скаламъ и лугамъ, посреди безмолвной тишины, гд-то далеко надъ водопадомъ щебечетъ ласточка, втеръ съ моря становится нжнымъ и ароматнымъ.

Фицджеральдъ замтилъ вдругъ какой-то предметъ, движущійся по холму. Не сомнваясь, что это опять посланный изъ дому, онъ положилъ письмо въ карманъ и пошелъ къ нему на встрчу. Оказалось, что пріхалъ мистеръ Макъ-Джи, и, прыгая съ камня на камень, молодой человкъ поспшно направился къ дому.

Макъ-Джи былъ высокимъ, дороднымъ, добродушнйшимъ существомъ, всми силами старавшимся сдлать пребываніе въ Boat of Harry пріятнымъ для Фицджеральда. И теперь онъ пріхалъ только затмъ, чтобъ сказать ему, что яхта ‘Черный Лебедь’ снабжена уже новымъ паровикомъ, благодаря которому ходъ ея ускорится на дв мили въ часъ, предложить молодому человку създить по желзной дорог въ Коркъ и вернуться оттуда моремъ.

— О, нтъ, благодарю,— поспшно отвтилъ Фицджеральдъ.

— Поврьте, что это такъ же безопасно, какъ сидть въ церкви,— сказалъ мистеръ Макъ-Джи съ добродушнымъ смхомъ.— Дождемтесь, пожалуй, тихой погоды.

— Да дло вовсе не въ томъ,— возразилъ Фицджеральдъ.— Мн просто не хочется быть теперь въ Корк.

— Я думалъ, что это васъ немного развеселитъ. Вдь, здсь нечего длать въ это время года.

— Рыбная ловля идетъ у меня отлично. Если вы подождете немного, я угощу васъ за завтракомъ форелью, которую самъ изловилъ вчера.

— Неужели? А я-то пробовалъ удить разъ сто и постоянно безъ успха, точно я закидывалъ удочку въ чайникъ своей бабушки. Пожалуй, я готовъ остаться позавтракать съ вами. Пускай лошадь хорошенько отдохнетъ.

Форель оказались превосходною. Мистеръ Макъ-Джи держалъ себя совершенно какъ дома.

— Послушайте-ка, Кэтъ, милочка,— обратился онъ къ мистриссъ Дюнъ, подававшей пиво,— нтъ ли у васъ въ дом хоть рюмочки виски?

— Извините, пожалуйста, мою забывчивость,— вмшался тутъ Фицджеральдъ,— но я, право, еще не знаю хорошенько, кому изъ насъ боле подобаетъ быть здсь хозяиномъ.

— Не мало вечеровъ провелъ я въ этой комнат съ бднымъ Франкомъ, и лучшаго товарища или такого джентльмена, какъ онъ, не скоро найдешь,— задумчиво произнесъ Макъ-Джи.— Спасибо, душечка,— обратился онъ къ мистриссъ Дюнъ, подававшей ему виски.— Нтъ ли у васъ еще горяченькой воды? Ну,— продолжалъ онъ, глядя на Фицджеральда,— вы носите хорошую ирландскую фамилію. Пью же за ваше здоровье и за счастливое пребываніе здсь. Будьте уврены, что вы придете въ восторгъ отъ ‘Чернаго Лебедя’. Какъ только вамъ теперь вздумается, вы сейчасъ можете създить, куда угодно, хоть въ Гленгарифъ, и чортъ побери всю яхту, если она не сдлаетъ десяти миль въ часъ!

Удовольствіе встрчи съ новымъ лицомъ, давно невдомое Фицджеральду, заставило его почти забыть содержаніе письма миссъ Четвиндъ, но когда онъ слъ посл завтрака пить кофе съ своимъ гостемъ на лужайк передъ домомъ и когда они закурили, наконецъ, трубки, тихая прелесть мста снова произвела на него свое обычное дйствіе, и онъ невольно спросилъ себя, что бы онъ чувствовалъ, еслибъ этотъ милый уголокъ дйствительно принадлежалъ ему. Понятно, что объ этомъ нечего было и думать, это совершенно несбыточная мысль! Гд ему взять деньги, необходимыя для поддержанія такого имнія, уплаты жалованья прислуг, прокормленія лошадей? Такъ же легко можно бы предложить какому-нибудь трубочисту пользоваться во время лтняго сезона яхтою въ триста тоннъ. Ему было настолько ясно, что весь этотъ планъ ничто иное, какъ милая, сентиментальная фантазія мистриссъ Четвиндъ, что-то совершенно выходящее изъ предловъ практической возможности, что онъ чуть было не заговорилъ о немъ съ своимъ добродушнымъ гостемъ, но такъ какъ мистеръ Макъ-Джи погрузился, какъ разъ въ это самое время, въ сладкую дремоту, онъ невольно воздержался отъ своего желанія, а потомъ поршилъ лучше вовсе не касаться этого вопроса.

Кругомъ было тихо, немудрено и заснуть въ такой обстановк! День прояснился, голубыя пространства между густыми блыми облаками стали шире, и ласкающія лучи солнца ярко озаряли теперь поля и лужайку, густую зелень лимонныхъ деревьевъ и желтовато зеленые листья акацій. Воздухъ тепелъ, мягокъ и насыщенъ ароматомъ всей этой обильной растительности, какимъ-то неопредленнымъ, нжащимъ благоуханіемъ, быть можетъ, это запахъ сочной, еще не скошенной травы. Чайки вьются надъ берегомъ, тамъ, гд море врзалось смлымъ изгибомъ въ цвтущую равнину. Черный дроздъ пролетлъ въ воздух, нарушая общее безмолвіе. У подножья холма безпрерывно журчитъ невидимый ручей, и только далекій лай собакъ или скрипъ возовъ напоминаютъ о жизни, совершенно чуждой этому заколдованному уголку.

Мистеръ Макъ-Джи вдругъ встрепенулся.

— Чортъ возьми!— сказалъ онъ.— Я, кажется, заснулъ. Да и немудрено въ такомъ райскомъ мст. Ну, а вы что будете теперь длать?

— Пойду опять въ ручью и постараюсь наловить форели къ обду.

— Съ Богомъ! А я велю сдлать лошадь, потому что отсюда до Бантри, вдь, не близко.

Съ этими словами гость исчезъ и Фицджеральдъ опять остался въ полномъ одиночеств и тишин. Вечеромъ, когда показалась луна, онъ рышелъ изъ дому, пробрался къ крутому обрыву, нависшему надъ серебристымъ ручьемъ, слъ на срубленное дерево и оглянулся. Ущелье это было уже, но гораздо миловидне айнишинскаго. Легкій втерокъ съ моря заносилъ сюда опьяняющій запахъ. Внезапно дикая мысль закралась въ голову Фицджеральда. Въ журчань ручья ему почудился звукъ человческаго голоса, странный, но совершенно внятный: Клянусъ надъ журчащимъ ручейкомъ: отдаю теб свою жизнь!

Голосъ этотъ раздавался гд-то совершенно близко. Дрожа всмъ тломъ, Фицджеральдъ свсился надъ обрывомъ, ожидая увидать внизу двухъ обнявшихся людей. Или, быть можетъ, это только голосъ молодой двушки, теперь уже умершей, а прежде связанной со всмъ, что было свтло, красиво и длало жизнь радостною? Опять ничего не слышно, кром безцльнаго, безсмысленнаго ропота воды въ глубин темнаго ущелья. Грозные холмы и мрачное море не даютъ отвта на запросы. Стоитъ ли, въ самомъ дл, жить такой трепетной, жалкой жизнью на безучастной, холодной земл, подъ далекимъ, равнодушнымъ, безпощаднымъ небомъ?…

Глава XXVI.
На выручку!

Около этого времени на столбцахъ одной ежедневной лондонской газеты сталъ появляться рядъ статей, которыя очень скоро привлекли вниманіе публики. Он были совершенною новостью въ журналистик, иные утверждали, что ничего подобнаго нтъ даже во всей англійской литератур. Статьи эти носили заглавіе Досуги отшельника и въ нихъ изображались различныя удовольствія сельской жизни. Это были описанія одинокихъ скитаній по большимъ дорогамъ, по морскому берегу или вдоль бурныхъ потоковъ, рядъ тщательно обрисованныхъ картинъ природы, окруженныхъ невыразимою прелестью. Въ этомъ новомъ вид этюдовъ вовсе не замчались обыкновенные пріемы поэтовъ, напротивъ, они отличались крайнею оригинальностью. Наблюдательность автора была поразительная, картина выходила яркая и наглядная, но, вмст съ тмъ, за нею какъ будто скрывалось еще что-то другое, патетическое, трогательное. Звуки и сцены, такъ просто и непринужденно изображенные, были проникнуты тонкими, гуманными симпатіями, какою-то отзывчивостью, по временамъ, быть можетъ, немного грустною. Казалось, будто авторъ сорвалъ завсу, скрывающую природу, и все, скалы, цвты, лса нашептывали ему свои тайны, а грандіозное безмолвіе горъ глубоко затрогивало его сердце. Мало-по-малу авторъ совсмъ пересталъ касаться опредленныхъ сюжетовъ и длалъ все большія отступленія, пока статьи не превратились, наконецъ, въ разсужденія человка, который всегда, держитъ ли онъ въ рук ружье, удочку или просто созерцаетъ море, берега и холмы, видитъ передъ собою одн только вчныя тайны природы и старыя, печальныя и неразршимыя загадки человческаго существованія.

Понятно, что такіе очерки казались на первыхъ порахъ странными на столбцахъ лондонской ежедневной газеты. Самъ редакторъ колебался сначала, помщать ли ихъ, но что-то въ нихъ привлекло его вниманіе и, совершенно поглощенный въ это время давимъ-то министерскимъ кризисомъ, онъ положилъ рукопись въ карманъ, привезъ ее домой и показалъ своей жен. Къ счастью для Фицджеральда, она обладала тонкимъ литературнымъ вкусомъ.

— Это поразительныя статьи,— сообщила она мужу.— Въ одной изъ нихъ есть такое изображеніе зимней ночи посреди необозримаго болота, что у меня просто морозъ пошелъ по кож.

— Да, но, вдь, это не текущія новости, а мы издаемъ ежедневную газету,— нершительно отвчалъ редакторъ.

— Не все ли равно, лишь бы публик нравилось.

— Это скоре журнальныя статьи.

— Съ какой же стати давать журналамъ монополизировать всю литературу!

Какъ бы то ни было, опытъ былъ сдланъ, и публика, не обращающая ни малйшаго вниманія на редакціонныя традиціи, полюбила эти тихія и ясныя описанія сельской жизни и говорила о нихъ даже несмотря на волненія министерскаго кризиса. Сначала въ статьяхъ замчался хоть нкоторый практическій оттнокъ, въ нихъ сообщалось много свдній о ружьяхъ, собакахъ,рыбной ловл. Даже добродушный Скобелль потребовалъ въ клуб нсколько нумеровъ этой газеты и такъ увлекся однимъ изъ очерковъ, что невольно воскликнулъ: ‘Чортъ возьми! Непремнно съзжу ныншнимъ лтомъ въ Ирландію!’ причемъ такъ яростно ударилъ кулакомъ по столу, что какіе-то старцы, сладко дремавшіе въ своихъ креслахъ, испуганно открыли глаза, думая, не настало ли свтопреставленіе.

Но, какъ уже сказано выше, мало-по-малу авторъ началъ уклоняться отъ прямаго сюжета статей и вдаваться въ довольно своеобразныя философскія разсужденія. Онъ какъ будто говорилъ: На непостижимомъ жизненномъ пути, ведущемъ отъ неизвстнаго къ неизвстному, гд можетъ человкъ всего легче найти врныя привязанности, какъ не среди великихъ и грандіозныхъ явленій природы? жизнь коротка. Зачмъ стараться разршать непостижимыя тайны человческаго сердца, ставить счастье свое въ зависимость отъ такой непрочной вещи, какъ людская привязанность? Если мы сблизимся съ природою, мы ежегодно увидимъ появленіе тхъ же цвтовъ, день за днемъ можемъ привтствовать занимающуюся зарю, слушать ласкающій и успокоивающій голосъ моря. Другъ обманетъ насъ, глаза, нкогда глядвшіе любовно, сдлаются равнодушными, красивое лицо поблекнетъ, смерть похититъ наше сокровище, одна природа останется вчно неизмнною, если мы съумемъ прислушиваться къ ея голосу и понимать ея неувядающую красу.

Все это, конечно, скоре подразумвалось, чмъ прямо высказывалось, и только опытный слухъ улавливалъ затаенную нотку печали и догадывался, быть можетъ, о ея причинахъ. Понятно, что молва объ этихъ статьяхъ донеслась и до извстнаго намъ дома близъ Гайдъ-парка, и миссъ Четвиндъ, не очень усердно читавшая обыкновенно газеты, должна была по желанію тетки тотчасъ же отыскать статьи и прочесть ихъ вслухъ. Всего боле поразило ее, что отъ простыхъ описаній природы и сельскихъ удовольствій у нея не разъ сжималось сердце, но она не успла высказать своего мннія, такъ какъ чтеніе окончилось передъ самымъ обдомъ.

Во время стола миссъ Четвиндъ первая коснулась этого вопроса и спросила, не знаетъ ли кто-нибудь автора очерковъ.

— Право, не знаю,— отвчалъ докторъ Бьюдъ, но, по моему, нельзя не пожалть, что такой человкъ тратитъ даромъ свои силы на литературу. Она въ немъ вовсе не нуждается, онъ необходимъ для науки. Могу васъ уврить, мистриссъ Четвиндъ, что тонкій наблюдатель — весьма рдкая птица, гораздо боле рдкая среди людей науки, чмъ обыкновенно думаютъ. Мало кто любитъ длать внимательныя изслдованія, вс спшатъ какъ можно скоре создать теорію. А на что, позвольте васъ спросить, такая наблюдательность литератур? Ея дло дйствовать на умъ, на эмоціи. Этого человка слдовало бы приспособить къ изученію нравовъ животныхъ или къ другому, такому же полезному длу.

— Признаюсь, что посл всхъ толковъ я нсколько разочаровался въ статьяхъ,— вмшался тутъ профессоръ Симсъ.— Я просмотрлъ нкоторыя изъ нихъ и нашелъ много непослдовательностей. Начинаетъ авторъ съ охоты, а кончаетъ Шекспиромъ. Мн кажется также, что онъ забирается въ область художниковъ и описываетъ то, что слдуетъ рисовать. Съ какой стати говоритъ онъ намъ, напримръ, о серебристыхъ волнахъ, которыя втеръ поднимаетъ на нескошенномъ лугу? Это и безъ него вс видятъ.

— Но не вс въ состояніи видть,— возразила Мэри, по обыкновенію, спокойно и мтко.— Эти статьи переносятъ всю картину прямо къ вамъ въ комнату.

— А вы тоже читали ихъ, мистриссъ Четвиндъ?— спросилъ докторъ Бьюдъ, обращаясь къ старушк.

— Мэри только что читала мн вслухъ.

— Что вы о нихъ думаете? Кто, по вашему, ихъ авторъ: ученый ли, желающій оправдать свою праздность, философъ ли, охотящійся за дичью, или художникъ, взявшійся за литературу потому, что не находитъ сбыта для своихъ картинъ?

— Право, не знаю,— нершительно отвчала старушка.— Пока Мэри читала, мн все казалось, что мой Франкъ непремнно избралъ бы такую тему, еслибъ взялся за литературу. Статьи мн понравились. Только он по временамъ немного грустны и какъ-то странны.

— Ну, а ваше мнніе, миссъ Четвиндъ?

Мэри слегка вздрогнула, она слушала разговоръ, опустивъ глаза.

— Мое мнніе?— отвчала она нсколько медленно.— Я думаю, что ихъ писалъ человкъ, у котораго большое горе на душ.

Во время обда она казалась разсянною, а когда ушли постители, вернулась въ гостинную и принялась снова внимательно перечитывать статьи. Когда мистриссъ Четвиндъ вошла, наконецъ, въ комнату, она застала племянницу совершенно поглощенною этимъ занятіемъ.

— Что это у тебя, новые очерки, Мэри?

— Нтъ, я еще разъ просматриваю прежніе.

Немного спустя, она подняла голову, старушка не замтила ея волненія.

— Тетя, ты, наврное, догадываешься, кто писалъ эти статьи?

— Я?— отвчала мистриссъ Четвиндъ.— Я только думаю, что Франкъ могъ бы ихъ написать.

— Но, тетя, разв ты не узнаешь мстности? Вдь, это Boat of Harry.

Старушка вздохнула.

— Да, онъ, наврное, писалъ бы именно объ этомъ, онъ такъ любилъ это мсто!

— Да, тетя, вдь, эти статьи написаны именно о Boat of Harry. Разв ты не узнала ущелья, моря, острововъ? Все тутъ изображено, даже акаціи на лужайк, столикъ съ мраморной доской, это настоящій фотографическій снимокъ. Статьи непремнно написаны мистеромъ Фицджеральдомъ.

— Фицджеральдомъ? Это вовсе не удивительно,— отвчала старушка, все еще думая, повидимому, о погибшемъ племянник.— Онъ, вдь, очень уменъ и, должно быть, рано началъ писать. Для этого, вроятно, нуженъ навыкъ. Только я думаю, что и Франкъ могъ бы то же сдлать.

— А я такъ вотъ что думаю, тетя,— отвчала племянница нсколько взволнованнымъ голосомъ.— Если статьи дйствительно написаны мистеромъ Фицджеральдомъ, мы не имемъ права требовать, чтобы онъ оставался доле въ этой глуши. Я… я полагаю, что онъ испыталъ какое-нибудь большое горе, это видно въ каждой строк. А если у него есть горе, въ чемъ бы оно ни состояло, не намъ, женщинамъ, оставлять его одинокимъ, изнывающимъ отъ тоски. Это не гуманно. Мн никогда не представлялось, чтобы Boat of Harry была такая глушь, пока я не прочла эти строки. У насъ всегда бывало тамъ столько гостей. Это, должно быть, ужасно, не такъ ли, тетя?

— О нтъ, Мэри, ему, кажется, тамъ нравятся птицы и все, что его окружаетъ. Такъ ты думаешь, что это писалъ мистеръ Фицджеральдъ? Скажи, пожалуйста! Вотъ онъ сдлался теперь знаменитостью, хотя никто еще не знаетъ его имени.

— Узнаютъ, не безпокойся.

— Такъ это описаніе его жизни въ Boat of Harry? Да, да, очень похоже и мило! Удивительно, что я не узнала сразу нашего лса надъ ущельемъ! Ты какъ-нибудь прочти мн опять эти статьи, Мэри.

— Ты точно вовсе не понимаешь, что я говорю, тетя, все живешь мечтами. Я, главнымъ образомъ, виновата, что мистеръ Фицджеральдъ похалъ въ Ирландію, и я хочу скоре поправить дло.

— Ну, теперь, признаюсь, я дйствительно ничего не понимаю,— отвчала старушка.

— Мистеръ Фицджеральдъ сдлалъ мн одно признаніе до своего отъзда,— начала Мэри съ непривычнымъ румянцемъ на умномъ лиц,— а объ остальномъ я сама догадалась. Не говори съ нимъ, пожалуйста, объ этомъ, тетя, смотри не пророни ни слова, мн кажется, что его постигло горе. Надо было объ этомъ раньше вспомнить, но я вообразила, что если онъ поживетъ въ нашемъ дом, ты привыкнешь къ мысли пускать туда по временамъ кого-нибудь изъ твоихъ друзей, а потомъ и совсмъ отдать его въ наймы.

— Я просила тебя не касаться этого вопроса, Мэри. Мн осталось жить недолго, и если я желаю длать съ своею собственностью, что хочу…

— Тетя, милая, не говори со мною такъ!— сказала двушка, обнимая старушку.— Вдь, ты знаешь, я хлопочу не о своей выгод. Надюсь, что денежныя дла никогда не станутъ между тобою и мною.

Мистриссъ Четвиндъ взяла руку Мэри и погладила ее.

— Нтъ, нтъ. Ты хорошій человкъ. Я желала бы только, чтобы ты боле берегла свои собственныя деньги. Ну, говори, что-жь ты хочешь, чтобъ я сдлала?

— Одно изъ двухъ, милая тетя: или отзови мистера Фицджеральда назадъ изъ Boat of Harry…

— Да я хочу передать ему все имніе, Мэри. Кому другому могла бы я его оставить? Кто пойметъ такъ хорошо, какъ онъ, всю прелесть этой мстности? Нтъ, Мэри, я долго думала объ этомъ. Я не могу ни продать дома, ни отдать его въ наймы и не хочу также, чтобы онъ достался посл моей смерти твоему двоюродному брату и чтобы его негодные мальчишки бгали по комнатамъ моего бднаго Франка. Теб имніе не нужно. Ты все равно выйдешь замужъ и отдашь его человку, о которомъ я не имю никакого понятія!

— Мн довольно и моего состоянія, тетя,— отвчала двушка.

— Знаю, знаю. У тебя все идетъ на бдныхъ. Ну, такъ зачмъ же мистеру Фицджеральду возвращаться? Что ему длать теперь въ Лондон? Зачмъ не обжиться у насъ, не остаться тамъ на сезонъ охоты?

Племянница помолчала съ минуту.

— Въ такомъ случа вотъ что можно сдлать,— сказала она, наконецъ.— Създимъ съ тобою въ деревню.

— Похать въ Boat of Harry!— испуганно произнесла старушка.

— Въ скоромъ времени,— бойко заговорила Мэри,— вс начнутъ разъзжаться изъ города, и никого не останется, чтобы поболтать съ моей милой тетей. Почему бы и намъ не ухать?

— Ну, да, но какъ же это хать въ Boat of Harry?— укоризненно сказала старушка.

— Никогда бы я не подумала, тетя, что ты откажешься помочь другу въ бд.

— Да я ничего не знаю о его бд, Мэри. Что могу я сдлать для него, если не должна проронить ни слова?

— Мн хочется посмотрть, что длается въ Boat of Harry. Нтъ нужды оставаться тамъ долго, мы могли бы пріхать на короткое время, а потомъ отправиться дале въ Килларнэй. Мн кажется, что мистеръ Фицджеральдъ впалъ въ болзненное состояніе отъ одиночества.

— Многаго требуешь ты отъ меня, дитя,— произнесла старушка, нсколько минутъ спустя.

— Я уврена, тетя, что ты сама будешь очень рада опять увидать Дэна, Веллингтона, Кэтъ, Морто и дтей въ школ.

— Но какъ ужасно будетъ вернуться въ пустой домъ!

— Да онъ тогда не будетъ пустъ, тетя. Мы пригласимъ сосдей, сами будемъ здить въ гости, наконецъ, я уврена, что Морто съ восторгомъ свезетъ насъ въ Килларнэй.

— Не думала я снова увидать когда-нибудь старый домъ,— грустно сказала мистриссъ. Четвиндъ.

— Знаешь ли, тетя, еслибъ я была такъ великодушна, чтобы подарить кому-нибудь домъ съ землею, лошадьми, экипажами и всмъ прочимъ, я пожелала бы посмотрть, по крайней мр, нравится ли все это человку, благодаренъ ли онъ? Почемъ знаешь ты, приметъ ли ще мистеръ Фицджеральдъ твой подарокъ или какъ смотритъ онъ вообще на свою обстановку?

— Объ этомъ можно, кажется, судить по его статьямъ,— отвчала мистриссъ Четвиндъ, улыбаясь.

— И такъ, вопросъ поршенъ, тетя. Теперь ни слова боле.

Глава XXVII.
Въ деревн.

Мэри Четвиндъ столько разъ читала и перечитывала Досуги отшельника, что каждая строчка запечатллась въ ея сердц. Когда, нсколько времени спустя, она стояла прекраснымъ іюльскимъ утромъ у окна гленгарифской гостинницы и смотрла на чудный, спокойный въ эту минуту заливъ, лса и горы, ей казалось, будто сонъ превратился въ дйствительность. Мстность, на которую она глядла, представлялась ей уже не такою, какъ въ прежніе годы, а совершенно преображенною подъ вліяніемъ новаго освщенія, приданнаго всему авторомъ.

Въ комнату вошла мистриссъ Четвиндъ.

— Желала бы я знать, прідетъ ли мистеръ Фицджеральдъ за нами,— сказала двушка.

Въ эту минуту на дорог послышался звукъ колесъ.

— Тетя, пойдемъ скоре!— воскликнула Мэри.— Вотъ Дэнъ и Веллингтонъ, и Морто, и мистеръ Фицджеральдъ. Только зачмъ это на козлахъ?

Старушка подошла къ окну и, увидавъ пустую карету, оперлась на руку племянницы, не говоря ни слова, и потомъ отвернулась, чтобъ скрыть слезы.

— А, понимаю!— съ притворной веселостью начала Мэри, догадавшись, что Фицджеральдъ не хотлъ предстать передъ старушкой на мст, нкогда принадлежавшемъ ея племяннику.— Понимаю! Съ козелъ ему гораздо видне ландшафтъ. Ну, тетя, готова ли ты? Вынесены ли твои вещи?

Фицджерадьдъ стоялъ въ сняхъ, когда он сошли съ лстницы. Онъ подошелъ къ даманъ, пожалъ имъ руки, сказалъ, что багажъ положенъ въ карету, и спросилъ, готовы ли он хать. Въ полусвт сней онъ казался совершенно такимъ же, какимъ былъ въ Лондон, только, быть можетъ, нсколько серьезне. Когда мистриссъ Четвиндъ и ея племянница сли въ карету, он увидали, что багажъ ихъ занималъ оба мста, спереди. Лакей хотлъ захлопнуть дверцу.

— Подождите,— сказала Мэри почти сердито.— Морто, съ какой стати весь багажъ лежитъ въ карет? Для васъ сейчасъ будетъ очищено мсто, мистеръ Фицджеральдъ.

— Благодарю,— отвчалъ онъ, подходя къ ней.— Я лучше сяду на козлахъ.

— Ни въ какомъ случа,— быстро отвчала она.— Вы ужь вдоволь наглядлись на здшнюю мстность. Морто, возьмите все это къ себ. Теперь, мистеръ Фицджеральдъ, все готово. Неужели вы не понимаете, что мы съ тетей до смерти надоли другъ другу во время долгаго пути? Мы желаемъ слышать отъ васъ вс мстныя сплетни.

Такимъ образомъ, молодому человку пришлось ссть въ карету. Водворилось минутное смущеніе. Онъ уже усплъ отвыкнутъ отъ новыхъ лицъ и былъ бы радъ сидть на козлахъ, къ тому же, мистриссъ Четвиндъ до такой степени втолковала себ, что онъ уже настоящій собственникъ имнія, что безпрестанно извинялась передъ нимъ за непрошенное посщеніе. Веселость Мэри и простота ея обращенія вскор разсяли неловкость, и заливъ Бэнтри, по крайней мр, въ глазахъ Фицджеральда, мало-по-малу окрасился совсмъ новымъ свтомъ. То же случилось и съ Boat of Harry. Знаетъ ли мистеръ Фицджеральдъ, что старый садовникъ со сгорбленной спиной, длинными волосами и косою въ рукахъ прозванъ ‘батюшкой-Сатурномъ’? Замтилъ ли онъ, какъ походитъ на гнома единственный инженеръ, машинистъ и капитанъ ‘Чернаго Лебедя’, въ особенности, когда онъ высовываетъ изъ трюма яхты свою голову, всю обсыпанную угольною пылью? А ландо? Разв никто не говорилъ ему, что его настоящее названіе Ноевъ ковчегъ? И онъ вполн заслуживаетъ этого прозвища, особенно въ дождливую погоду, потому что можетъ вмстить въ себ половину мстныхъ жителей. Неужели онъ ничего не слыхалъ о ‘Лукошк’, лучшемъ судн флота ея королевскаго величества? Хорошо, по крайней мр, что ‘гномъ’ не взорвалъ еще никого на воздухъ!

— Очень жестоко съ твоей стороны, Мэри, такъ депоэтизировать здсь все,— сказала, наконецъ, старушка.— Пожалуй, вы еще начнете пренебрегать Boat of Harry, мистеръ Фицджеральдъ. Не знаю, по старымъ ли воспоминаніямъ, или почему, но только мн это мсто кажется прелестнымъ.

— Кто же въ этомъ сомнвается?— отвчалъ онъ.— Вс. окрестности здсь красивы.

— Но нсколько уединенны?— робко спросила Мэри.

— О, нтъ!

Она удивленно посмотрла на него.

— Вы не находите ихъ уединенными?

— Нисколько,— просто отвчалъ онъ — То-есть он, быть можетъ, и дйствительно уединенныя, только въ этомъ для меня ихъ главная прелесть.

Она помолчала съ минуту, потомъ сказала съ добродушнымъ видомъ:

— Тетя, какъ нравится теб этотъ комплиментъ? А мы-то вообразили, что вамъ здсь тоскливо, и придумали осчастливить васъ своимъ посщеніемъ недли на дв… я хочу сказать, на нсколько дней…

Она, видимо, конфузилась, хотя добродушно-насмшливая улыбка не сходила съ ея губъ. Потомъ она посмотрла на молодаго человка своимъ открытымъ, яснымъ взглядомъ.

— Я должна покаяться передъ вами. Мои мрачные ковы не удались. Тетушка не соглашается отдать домъ въ наймы.

— И слышать объ этомъ не хочу,— сказала старушка, ни въ тон, ея незамтно было рзкости.

— Такимъ образомъ, вы видите, что мои происки послужили, только къ вашему изгнанію изъ человческаго общества.

— Но здсь вовсе не такая глушь, какъ вы думаете, миссъ Четвиндъ,— отвчалъ молодой человкъ, улыбаясь.— Люди на берегу залива Бэнтри все т же, что и всюду. Вы не поврите, какія страсти бушуютъ въ этомъ затишь.

Наступила минутная тишина. Мэри боялась, не слишкомъ ли много говорила она съ нимъ о его одиночеств. Не могла же она тутъ же объяснить ему, что догадалась объ этомъ изъ его статей и, читая ихъ, прислушивалась къ его затаенному горю! Все теперь казалось ей опять будничнымъ, пока Фицджеральдъ указывалъ мистриссъ Четвиндъ мсто, гд потерпла крушеніе яхта, спрашивалъ, читала ли она лекцію профессора Симса, или приказывалъ Морто остановиться, чтобы онъ могъ пшкомъ взойти на крутую гору. Лишь изрдка, когда взоръ Фицджеральда задумчиво скользилъ по широкой поверхности залива, въ его глазахъ свтилось что-то,— и тргда она снова находила, что пріздъ ихъ не былъ совершенно безполезенъ.

Когда они подъхали въ дому, миссъ Четвиндъ нарочно засуетилась, чтобы не дать старушк погрузиться въ печальныя воспоминанія. Ну, не говорила ли она, что все такъ и будетъ: батюшка-Сатурнъ докашиваетъ лужайку, хорошенькая Кэтъ выбгаетъ на встрчу улыбающаяся. Надо скоре привести собакъ, позвать ‘гнома’ и поразспросить его насчетъ яхты. Но, къ удивленію, оказалось, что мистриссъ Четвиндъ вовсе не такъ взволнована своимъ пріздомъ, какъ можно было опасаться. Домъ далеко не былъ пустымъ. Въ немъ раздавался, напротивъ, шумъ, бготня, возня. Когда водворилось, наконецъ, что-то похожее на порядокъ и они сли завтракать, мистриссъ Четвиндъ, вмсто того, чтобъ казаться печальною, сказала, напротивъ, съ улыбкой на красивомъ, ласковомъ старческомъ лиц:

— Знаешь, Мэри, вдь, это все совершенно, какъ было въ старину!

Завтракъ не отличался роскошью, но старушка, казалось, была въ высшей степени довольна всмъ.

— Ваша телеграмма прибыла вчера очень поздно,— началъ Ыицджеральдъ,— а сегодня утромъ мн пришлось выхать изъ дому такъ рано, что я не усплъ достать форелей, дичи или чего-нибудь другаго къ завтраку.

— Да все, что тутъ есть, превосходно,— отвчала она.— Хорошо бы только, если бы Кэтъ дала намъ немного вина. Надюсь, оно вамъ понравилось?

— Я… я увренъ, что оно очень хорошо.

— Неужели вы не пробовали его до сихъ поръ?— спросила изумленная мистриссъ Четвиндъ.

— Пиво здсь очень вкусно,— уклончиво отвчалъ онъ.

Старушка посмотрла на племянницу, точно желая сказать: это надо измнить,— однако, промолчала.

Вслдъ затмъ пошли опять разспросы, она хотла знать о его впечатлніяхъ, точно никогда не читала Досуговъ отшельника. Нравится ли ему мстоположеніе дома? Хороша ли охота? А какъ насчетъ зимы? Не кажется ли ему, что здсь должно быть уныло? Наконецъ, она очень удивилась, узнавъ, что онъ еще ни разу не пользовался ‘Чернымъ Лебедемъ’.

— Я не знатокъ по части яхтъ,— отвчалъ онъ.— Мн кажется, однако, что он должны поглощать много угля.

— О, нтъ, самое ничтожное количество. Надюсь, что не это помшало вамъ кататься на ней.

— Я подумалъ, что будетъ лучше, если новый владлецъ найдетъ большой запасъ угля.

— Не безпокойся, тетя,— вмшалась тутъ Мэри.— Мы отлично покатаемся завтра, если погода будетъ ясная, и увидимъ тогда, хорошъ ли паровикъ.

— Но только не я,— ршительно возразила мистриссъ Четвиндъ.— Вы можете хать вдвоемъ, если хотите. Я желаю окончить дни свои мирно.

— Мистеръ Фицджеральдъ,— обратилась къ нему Мэри,— катались вы когда-нибудь на паровой яхт?

— Ни разу въ жизни.

— Такъ это будетъ для васъ совершенно новымъ ощущеніемъ, вы непремнно должны испытать его. Вамъ покажется, будто какой-то разъяренный зврь мчитъ васъ неизвстно куда, и вы станете все время недоумвать, гд именно заблагоразсудится ему расшибить вамъ голову. Я полагаю, вы вовсе незнакомы съ навигаціею по заливу Бентри?

— Совершенно незнакомъ.

— Это еще лучше,— серьезно продолжала она.— Ну, а если стрлка покажетъ вамъ, что давленіе пара поднялось на двадцать фунтовъ выше положеннаго числа, съумете вы выпустить паръ?

— Нисколько.

— Превосходно! Это будетъ самымъ сильнымъ ощущеніемъ вашей жизни! Гномъ внизу, давленіе пара достигаетъ ста фунтовъ, дикій зврь мчится безъ оглядки, а вы и не подозрваете даже, гд находятся подводныя скалы. Говорите посл того, что Boat of Harry сонное мсто!

— Да замолчи же, наконецъ, Мэри!— сказала старушка, потомъ, обращаясь къ Фицджеральду, продолжала: — Не знаю, право, что съ ней случилось. Ей какъ будто хочется сдлать вамъ все здсь противнымъ. Яхта такъ же безопасна, какъ это кресло, стоитъ только взглянуть на новый паровикъ. Какъ пріятно выхать въ совершенно тихую погоду, когда, всякая парусная яхта не могла бы тронуться съ мста,— покататься, сколько хочешь, позавтракать и вернуться, лишь только вздумается! Я бы и сама похала съ вами завтра…

— Но только…

— Только что?

— Я хотла узнать, какое извиненіе придумаешь ты на этотъ разъ, тетя?— невозмутимо продолжала Мери.

— Ну, такъ вотъ я нарочно поду,— храбро сказала мистриссъ Четвиндъ.

— Но, тетя, вдь, ты чутка, какъ котенокъ, малйшее пятнышко на лиц или рукахъ приводитъ тебя въ отчаяніе, а когда флота ея королевскаго величества ‘Лукошко’ вздумаетъ извергать облака мокрой сажи…

— Уйдемъ лучше, мистеръ Фицджеральдъ,— сказала старушка,— и будемъ пить кофе въ саду. Если вы останетесь здсь хоть минуту, Мери увритъ васъ, пожалуй, что морской воздухъ вреденъ, а Boat of Harry извстенъ, какъ разсадникъ оспы.

Но эта перестрлка, нарочно придуманная миссъ Четвиндъ, произвела желанное дйствіе и отвлекла вниманіе старушки на текущіе вопросы. Весело было глядть, какъ непринужденно услась она на своемъ обычномъ мст на лужайк. Испытаніе, котораго она такъ страшилась, вовсе не оказалось тяжелымъ. Она глядла на выкошенную поляну, цвты, далекіе холмы, и невольно думала, что лучшаго мста для литературныхъ занятій не найти. Удивительно ли, что Фицджеральдъ написалъ въ этомъ поэтическомъ уединеніи такія прелестныя статьи! Поглощенная этими пріятными размышленіями, старушка, сопровождаемая молодыми людьми, принялась осматривать свои владнія, похвалила садовника за прекрасное содержаніе сада, побывала на птичник и выразила, наконецъ, готовность дойти до берега, взглянуть на ‘Чернаго Лебедя’. Фицджеральдъ отвязалъ лодку, взялся за весла, и вскор высадилъ обихъ дамъ на бортъ маленькой яхты.

— Что за прелестная игрушка!— вырвалось у него, къ великому восторгу старушки.— Не угодно ли вамъ въ самомъ дл покататься завтра, мистриссъ Четвиндъ? Я бы веллъ развести пары.

— Если вы этого желаете,— нершительно отвчала она.

— Ну, не мучьте тетю,— вмшалась, смясь, Мэри.— Она будетъ дрожать все время. Пусть она лучше проводитъ васъ до берега и посидитъ тамъ, а на возвратномъ пути мы захватимъ ее. Хорошо такъ будетъ, тетя?

— Очень хорошо,— отвчала мистриссъ Четвиндъ,— если только ты опять не дурачишься. Когда мистеръ Фицджеральдъ ближе познакомится съ тобой, онъ лучше будетъ знать, говоришь ты правду или нтъ.

Наконецъ, они вернулись домой, Фицджеральдъ взялъ рыболовный снарядъ и вышелъ, чтобъ наловить форелей къ обду..

— Мэри,— сказала, нсколько минутъ спустя, мистриссъ Четвиндъ,— что за чудный день былъ сегодня! Напиши-ка мистеру Макъ-Джи, чтобъ онъ навстилъ меня. Можно даже послать за нимъ яхту.

— Хорошо, тетя. Только, мн кажется, ты длаешь большую ошибку.

— Въ чемъ?

— Ты снова носишься съ мыслью передать имніе мистеру Фицджеральду?

— Да, ну, такъ что-жь?

— Что будетъ онъ съ нимъ длать? У него нтъ денегъ для его содержанія. Ты не можешь требовать отъ человка съ такими блестящими дарованіями, чтобъ онъ схоронилъ себя здсь на всю жизнь. Да я и не поручила бы Макъ-Джи составить передаточную запись.

— Богъ съ тобой, Мэри, я вовсе и не думаю поручать ему составленіе какихъ-нибудь записей, а желаю только, чтобъ онъ счелъ, сколько требуется на содержаніе имнія. Когда я дарю картину, я дарю и рамку. Если то, что говорятъ о статьяхъ мистера Фицджеральда — правда, ему придется, конечно, жить часть года въ Лондон, и я желала бы, чтобы онъ былъ для насъ… хоть отчасти… тмъ, чмъ былъ… мой бдный Франкъ. Неужели ты думаешь, что онъ этого не стоитъ?

— Я этого не говорю, тетя. Только не вс стоющіе люди находятъ такихъ друзей. Полагаю, что онъ будетъ продолжать писать. Ты знаешь, тетя,— ну, не сердись, пожалуйста,— я всегда находила, что ты слишкомъ баловала Франка, и не разъ желала, чтобы онъ бросилъ вчную свою охоту и принялся за какое-нибудь полезное дло.

— Довольно объ этомъ, Мэри,— отвчала тетка, однако, повидимому, вовсе не раздраженнымъ тономъ. Не вс такіе политики-реформаторы, какъ ты. Понятно, мн и въ голову не приходитъ назначить мистеру Фицджеральду такое содержаніе, которое сдлало бы его совершенно независимымъ, хотя мн кажется, что я могу вполн довриться ему. Если онъ не замнитъ мн совсмъ моего Франка, то въ мои годы, все-таки, пріятно длать хоть кому-нибудь добро.

— Если ты окончательно ршилась, тетя, позволь мн самой поговорить завтра съ нимъ.

— Почему же нтъ? Кто же лучше тебя знаетъ вс обстоятельства?

Дйствія Мери Четвиндъ всегда отличались большимъ спокойствіемъ и самообладаніемъ. Тмъ не мене, когда она очутилась лицомъ къ лицу съ главною цлью ихъ поздки, она невольно призадумалась и много бы дала, чтобъ трудное объясненіе было уже покончено.

Глава XXVIII.
‘Черный Лебедь’.

На слдующее утро мистриссъ Четвиндъ почти совершенно ршилась хать кататься на яхт и сошла даже для этой цли на берегъ, но въ послднюю минуту, все-таки, раздумала и заявила, что лучше посидитъ на вершин холма и будетъ оттуда слдить за всми движеніями ‘Чернаго Лебедя’. Благодаря ея колебаніямъ, произошло, однако, нкоторое промедленіе, и когда миссъ Четвиндъ, Фицджеральдъ и Микъ высадились, наконецъ, на яхту, Шейль Гленни, иначе ‘гномъ’, находился уже въ состояніи крайняго нетерпнія. Начался отливъ, пары поднялись на пять фунтовъ выше надлежащаго давленія и машина дребезжала, точно пустая жестяная коробка. Прежде чмъ Фицджеральдъ усплъ опомниться, онъ держалъ уже въ рук веревку, конецъ которой былъ прикрпленъ къ какому-то грохотавшему и двигавшемуся рычагу, и ‘Черный Лебедь’ бшено мчался, невдомо куда, весь окутанный густымъ паромъ, не дававшимъ никакой возможности разглядть даже очертаній яхты.

— Миссъ Четвиндъ,— громко окликнулъ ее Фицджеральдъ,— имете ли вы хоть какое-нибудь понятіе о томъ, куда мы демъ?

— Ни малйшаго,— отвчала она.— Но Микъ находится у руля.

Тмъ временемъ или пары убавились, или, быть можетъ, усилился втеръ, но только мало-по-малу Фицджеральдъ началъ нсколько распознавать окружающіе предметы. Какъ страшно шумла маленькая яхта! Или, врне, она издавала цлый рядъ звуковъ, совершенно непохожихъ другъ на друга и быстро смнявшихся. Внезапно послышался еще новый звукъ, неожиданный, раздирающій, дважды повторенный, и Фицджеральдъ увидалъ, что миссъ Четвиндъ держитъ въ рук мдную цпочку свистка.

— Это сигналъ тет, слышала ли она его, какъ вы думаете?— спросила или, врне, прокричала молодая двушка.

— Слышала ли?— отвчалъ Фицджеральдъ, такъ же громко.— Да его слышно, я полагаю, въ Нью-орк.

Вслдъ затмъ, къ его несказанному удовольствію, ‘гномъ’ появился на палуб, взялъ изъ его рукъ веревку и далъ Мику какія-то приказанія. Ясно, что они приближались къ опасному мсту. По временамъ виднлось въ прозрачной стру что-то золотисто-коричневое, это были длинные листья морской травы. Далеко впереди вода какъ-то подозрительно кружилась, однако, подводныхъ скалъ не было еще замтно. По мр приближенія къ узкому проходу обнаруживалось, что отливъ усиливается съ страшною быстротою.

— Мы должны бы хать часомъ раньше,— замтила Мэри, подозрительно глядя на кружащуюся воду.

— Во всякомъ случа возвращаться теперь уже поздно,— отвчалъ ея спутникъ.

‘Гномъ’ не спускалъ глазъ съ воды и береговъ. Внезапно раздалась громкая команда:

— Поворачивай, Микъ!

Фицджеральдъ оглянулся, чтобы слдить за тмъ, какъ повернется яхта, но она не шевельнулась. Послышался сначала легкій скрипъ, за нимъ послдовалъ сильный толчекъ, отъ котораго ‘Черный Лебедь’ содрогнулся до основанія, ‘гномъ’ поспшно захлопнулъ клапанъ, и посл недавняго грохота внезапно водворилась полнйшая тишина. Фицджеральдъ не зналъ хорошенько, наткнулась ли яхта на скалу, или просто увязла въ тин. Посл долгаго осмотра, всевозможныхъ догадокъ и предположеній выяснилось, наконецъ, что имъ придется просидть на мст, по крайней мр, часовъ пять.

— Миссъ Четвиндъ,— сказалъ молодой человкъ, обращаясь къ двушк,— не хотите ли, чтобы мы свезли васъ на берегъ въ лодк?

— Разв я имю право покинуть корабль?— отвчала она.— Къ тому же, мн надо поговорить съ вами, и если сообщеніе мое не наполнитъ цлыхъ пяти часовъ, за то у васъ останется время пораздумать о немъ.

Она помолчала съ минуту, не отрывая глазъ отъ палубы и, видимо, смущенная.

— Мистеръ Фицджеральдъ,— начала она, наконецъ, нсколько безсвязно,— я читала ваши статьи. До той минуты я никакъ не предполагала, чтобы вы думали о такихъ вещахъ, теперь мн кажется, что вы не были счастливы здсь. Тетя хочетъ подарить вамъ имніе, а я желаю, чтобы вы ухали отсюда.

Пальцы ея дрожали. Она казалась испуганною и нервною.

— Не думайте, пожалуйста, объ этомъ,— поспшно произнесъ Фицджеральдъ, чтобы выручить ее изъ затрудненія.— Вы уже вчера были встревожены. Забудьте, все и поврьте, что человку иногда хорошо быть одному. Не объ этой же бездлиц желали вы говорить со мною въ теченіе пяти часовъ, миссъ Четвиндъ? Увряю васъ, что мн было здсь очень пріятно, не думаю даже, чтобы мн когда-либо въ жизни жилось опять такъ покойно. Но кто же сказалъ вамъ, что это мои статьи?

— Кто мн сказалъ?— повторила она съ прояснившимся лицомъ.— Да сами статьи, каждая строчка ихъ, хотя мн и кажется, что вы никогда прежде не писали въ этомъ род.

Она слегка покраснла и поспшно прибавила:

— Знаете ли вы, какое впечатлніе он произвели на публику? Наврное, нтъ. Вс говорятъ о нихъ теперь, какъ о чемъ-то совершенно новомъ въ литератур. Еженедльныя газеты отозвались о нихъ съ высшею похвалою, въ особенности Либеральное Обозрніе.

— Нтъ, наврное, только не оно!— быстро возразилъ молодой человкъ.

— Напротивъ, именно Либеральное Обозрніе, и даже не разъ. Когда вы вернетесь въ Лондонъ, вы увидите себя знаменитостью.

— Я получилъ уже нсколько писемъ по поводу моихъ статей и приглашеніе сотрудничать въ разныхъ журналахъ. Нашелся даже издатель, который желаетъ перепечатать ихъ отдльнымъ томомъ. Если это осуществится, я получу боле прочное положеніе въ литературномъ мір, а то, признаюсь, я начиналъ, уже нсколько отчаиваться. Только не безпокойтесь, пожалуйста, обо мн, миссъ Четвиндъ.

— Напротивъ, я должна безпокоится,— отвчала она, довольная тмъ, что первый шагъ уже сдланъ.— Тетя велла вамъ сказать, что она боле, чмъ когда-либо, желаетъ передать въ ваши руки имніе.

— Я помню ея намреніе. Это, конечно, очень великодушно съ ея стороны, только въ моемъ положеніи такая мра была бы боле, чмъ безполезна.

— Тетя хорошо понимаетъ это,— спокойно отвчала Мэри.— Конечно, она позаботится и о томъ, чтобы вамъ было на что содержать имніе.

— Я не могу никакъ понять, почему ваша тетушка такъ добра ко мн.

— О, это ужь ея натура! Въ настоящемъ случа я ей не препятствую. Я надюсь, что она проживетъ еще долгіе годы, и не нахожу никакого удовольствія поддерживать имніе для исключительной пользы Макъ-Джи. И такъ, мистеръ Фицджеральдъ, я уврена, что вы сдлаетесь собственникомъ Boat of Harry. У васъ будетъ много свободнаго времени, и тетя, наврное, пожелаетъ, чтобы вы жили большую часть года здсь. Только я надюсь, что вы этого не сдлаете. Вы можете приносить людямъ громадную пользу, и мн кажется, было бы эгоистично, еслибъ вы жили здсь для одного наслажденія. Вы видите меня постоянно окруженною людьми учеными и думаете, быть можетъ, что я не интересуюсь ничмъ, кром науки, словомъ, что я безсердечна. Толковать объ этомъ, конечно, нечего, только я думаю, что люди счастливые должны заботиться о тхъ, кому не такъ хорошо живется. Я не люблю, конечно, говорить о томъ, что нкоторые изъ насъ длаютъ для бдныхъ…

— Знаете что, миссъ Четвиндъ? Если не случится чуда, мы просидимъ здсь еще четыре часа съ половиною…

— И вы желаете, чтобы въ теченіе четырехъ часовъ съ половиною я описывала вамъ наши лекціи, воскресныя увеселенія и все прочее? О, нтъ! Мы побесдуемъ объ этомъ когда-нибудь въ другой разъ. А теперь, мистеръ Фицджеральдъ, нтъ ли у васъ чего-нибудь пость на этой злополучной яхт?

— Есть, кажется, бисквиты.

— Ну, вотъ и отлично.

Онъ спустился въ каюту и принесъ оттуда не только бисквитовъ, но и дв бутылки содовой воды. Мало-по-малу миссъ Четвиндъ разговорилась и сообщила кое-что молодому человку о своихъ собственныхъ заботахъ. Оказалось, что среди людей, съ которыми она дйствовала, происходили иногда разногласія и что у нея были свои собственные планы и замыслы.

— И такъ, вы видите, что мн очень нужна поддержка. Вдь, я считаюсь страшнымъ еретикомъ и новаторомъ. Я, надо вамъ сказать, яростная защитница пива.

— Неужели?

— Да. Устроить вечеръ для подростковъ — весьма легко. Если дать имъ въ вид награды за вниманіе яблоко, два, три бисквита или орховъ, они совершенно довольны. Совсмъ не то съ взрослыми мужчинами. Можно ли въ самомъ дл требовать, чтобы усталые рабочіе приходили на наши лекціи со всхъ концовъ Лондона и получали только по чашк жидкаго чаю, да еще съ запрещеніемъ курить? Что за бда, если дать каждому изъ нихъ по кружк пива и позволить вынуть трубку изъ кармана. Сначала и я не выносила табачнаго дыма, а теперь кое-какъ примнилась.

Мэри нашла, повидимому, сочувственнаго слушателя, и время шло быстро. Молодые люди не замтили, какъ начался приливъ и нкоторыя мели стали мало-по-малу покрываться водою. Вскор ‘Черный Лебедь’ дрогнулъ, а черезъ нсколько времени совсмъ поднялся на поверхность. Немного спустя оказалось возможнымъ его повернуть и вскор онъ уже несся по направленію къ берегу, рзкими свистками извщая о своемъ приближеніи.

— И такъ, мистеръ Фицджеральдъ,— начала двушка, пока они шли по дорог къ дому,— я цлый день говорила съ вами о вещахъ, которыя васъ, наврное, вовсе не интересуютъ, а самое главное забыла. Только помните одно: не живите въ Boat of Harry, когда онъ достанется вамъ. Я очень, очень жалю, что вообще просила васъ пріхать сюда. Никогда не сдлала бы и этого, еслибъ предвидла, въ какомъ тон вы будете писать!

Она говорила негромко, опустивъ глаза.

— Но почему?— спросилъ онъ.— Каждое мсто покажется уединеннымъ, если человкъ одинъ. Вы серьезно думаете, что мои статьи произвели впечатлніе на публику?

— Совершенно уврена въ этомъ, Удивительно ли, что люди рады, когда кто-нибудь разъяснитъ имъ, что предметы, ихъ окружающіе, гораздо прекрасне, чмъ они думали. Разв жизнь не становится отъ этого богаче?

— Но я-то тутъ совершенно не при чемъ,— задумчиво отвчалъ Фицджеральдъ.— Я высказывалъ только то, на что постоянно обращалъ мое вниманіе Россъ. Очень желалъ бы я знать, не удастся ли мн хоть теперь наживать что-нибудь литературою. Извините, пожалуйста, миссъ Четвиндъ,— поспшно прибавилъ онъ, внезапно спохватившись,— что я опять говорю съ вами о своихъ личныхъ длахъ. Только мн кажется, что и вы нсколько заинтересованы въ этомъ случа.

— Я?— спросила двушка, слегка вздрогнувъ.

— По крайней мр, до извстной степени,— продолжалъ онъ.— Мн хотлось бы скоре вернуться въ Лондонъ…

— О! какъ я рада!— воскликнула она съ искреннимъ удовольствіемъ.

— Если мои дла пойдутъ хорошо, вы позволите мн, конечно, пожертвовать что-нибудь въ пользу вашихъ бдныхъ.

Она засмялась, очевидно, не надясь, чтобы онъ такъ скоро разбогатлъ.

— Что же вы мн дадите?— спросила она, пока онъ отворялъ калитку.

— Если ваша тетушка позволитъ…

— Моя тетушка? Да ей-то что за дло?

— О, это до нея касается въ значительной степени,— продолжалъ онъ, идя по дорожк въ дому.— Если она будетъ согласна, я думаю, что мое пожертвованіе должно будетъ состоять…

— Не въ двухъ же стахъ фунтахъ въ годъ?— шутливо подсказала двушка.

— Нтъ,— возразилъ онъ, окинувъ взоромъ прелестный ландшафтъ.— Я думаю, что мое пожертвованіе должно состоять — изъ Boat of Harry.

Глава XXIX.
Планы и мечты.

— Я уврена, тетя, что ты будешь меня бранить,— сказала миссъ Четвиндъ, снимая шляпку и поправляя волосы передъ зеркаломъ.

— Еще бы!— отвчала старушка съ напускнымъ раздраженіемъ.— Да гд вы были, скажи, ради Бога? Въ Лимерик? Въ Квинстоун? Какъ же не бранить васъ!

— Да дло вовсе не въ томъ. Это было неизбжно. Мы сидли на мели въ двухъ шагахъ отъ тебя. Еслибъ ты взобралась на гору немного повыше, ты имла бы удовольствіе созерцать насъ цлыхъ пять часовъ кряду. Такъ, Случилось маленькое приключеніе! Къ этому необходимо привыкать съ ‘Чернымъ Лебедемъ’.

— Какъ это досадно!— воскликнула мистриссъ Четвиндъ.— Нужно же было случиться бд именно въ первый разъ, когда мистеръ Фицджеральдъ ршился хать на яхт. Онъ, пожалуй, подумаетъ, что съ нею постоянно что-нибудь приключается!

— А разв это не правда, тетя?

— О чемъ же думалъ Шейль Гленни?

— Нечего на него сердиться. Ты одна во всемъ виновата. Сначала все утверждала, что подешь только для того, чтобы показать, что на свт нтъ ничего восхитительне прогулки въ ‘Лукошк’, благодаря этому мы опоздали, начался отливъ, и мы увязли въ песк. За то я цлыхъ пять часовъ говорила о дл и всми силами желала вознаградить мистера Фицджеральда за невольное молчаніе въ продолженіе столькихъ недль.

— И наврное,— замтила старушка съ неудовольствіемъ,— наврное, ты все время старалась разочаровать его въ Boat of Harry.

— Нтъ, до этого еще дло не дошло,— отвчала Мэри, Она сидла спиной къ окну, и вечернее солнце освщало очертанія ея хорошенькой головки, оставляя лицо въ тни.— Однако, все-таки, есть за что бранить меня, тетя. Я готова все выслушать. Мистеръ Фицджеральдъ очень удивился, узнавъ, какой эффектъ произвели его статьи. Понятно, что ему теперь хочется вернуться скоре въ Лондонъ,— вдь, тамъ настоящее мсто для литератора,— а онъ, конечно, честолюбивъ.

— А ты поддерживала его въ этомъ, несомннно совтовала поскоре ухать отсюда,— хоть онъ именно здсь нашелъ сюжеты для своихъ статей,— настаивала на необходимости переселиться въ Лондонъ, гд у него не будетъ ровно никакой спеціальности…

— Тетя,— начала Мэри,— человкъ, который пишетъ такъ, можетъ писать обо всемъ. Тутъ дло не въ мстности и не въ случа. Вдь, вс его описанія моря, рыбной ловли — только одинъ предлогъ. Ты, наврное, чувствуешь, что за этимъ скрывается что-то другое, что невольно дйствуетъ на умы. Я смло утверждаю, что мистеръ Фицджеральдъ съуметъ придать описанію солнечнаго восхода въ самомъ грязномъ квартал Лондона ту же таинственную прелесть, какъ еслибъ дло шло о Килларнэ. Разв онъ лишится зрнія оттого, что переселится въ Лондонъ?

Она пріотворила дверь, желая убдиться, нтъ ли тамъ кого-нибудь, и потомъ продолжала:

— Не знаю, въ чемъ его тайна, но, читая его статьи, невольно чувствуешь, будто вс неодушевленные предметы живутъ, слдятъ за человкомъ, сочувствуютъ ему. Я хочу показать ему, что мы длаемъ въ Истъ-Энд, мн кажется, онъ пойметъ нашу дятельность и не осудитъ ее. Признаюсь, долгое время я считала его просто человкомъ сентиментальнымъ, врод…

— Врод меня, не стсняйся, пожалуйста,— прервала ее старушка, ласковоиулыбаясь.

— Нтъ, вовсе не такимъ, а врод тхъ людей, которые любятъ читать патетическія описанія бдности, отвлеченно восторгаются добротою и не въ состояніи пожертвовать ни однимъ обдомъ для спасенія цлой голодной семьи. Что-жь длать! Вс мы способны ошибаться. Его статьи показали мн, что и я ошиблась, и что въ немъ есть что-то поглубже простой чувствительности. Я рада, что онъ узжаетъ отсюда,— продолжала миссъ Четвиндъ съ нкоторымъ смущеніемъ,— хотя бы только на время. Разъ онъ будетъ въ Лондон, онъ самъ ршитъ, вернуться ли ему сюда, или нтъ, и это будетъ для меня гораздо пріятне… Ну, теперь брани меня, если хочешь.

— За что?

— Да я не сказала еще теб самаго худшаго. Ты поручила мн говорить съ нимъ о твоихъ планахъ. Онъ былъ очень изумленъ, благодаренъ и недоумвалъ, почему ты къ нему такъ добра. Говорила ли я теб, какъ онъ заинтересовался моимъ разсказомъ объ Истъ-Энд? Говорила? Ну, такъ знаешь ли, какое предложеніе онъ мн сдлалъ? Пожертвовать что-нибудь въ пользу моихъ бдныхъ.

— Чмъ же инымъ могъ бы онъ вознаградить тебя за пятичасовую болтовню?

— Онъ желаетъ, конечно, только съ твоего согласія, тетя, пожертвовать мн Boat of Harry.

— Я ровно ничего не понимаю!

— Онъ хочетъ отдать Boat of Harry или суммы, вырученныя за него, бднымъ.

— Этому никогда не бывать!— ршительно сказала мистриссъ Четвиндъ.— Ты можешь сорить своими деньгими, сколько хочешь, Мэри, только не трогай имнія Франка.

— Если ты не согласна, то этого, конечно, не будетъ,— спокойно отвтила миссъ Четвиндъ.

— Ни за что не соглашусь! Какая нелпая мысль! Такъ-то онъ дорожитъ имніемъ?

— Тетя,— начала молодая двушка, испугавшись дйствія своихъ словъ,— не будемъ больше говоритъ объ этомъ. Вдь, это одно пустое предположеніе и во всякомъ случа оно длаетъ, мистеру Фицджеральду большую честь. Я уврена, что ты не захочешь помшать ему составить себ карьеру. Для этого необходимо быть въ Лондон. Подари ему имніе, только не обставляй своего подарка слишкомъ тягостными условіями, не требуй, чтобы мистеръ Фицджеральдъ жилъ постоянно здсь.

— Остановись на минуту, Мэри, я отлично поняла твой планъ. Меня ты не обманешь. Ты видишь способнаго, щедраго молодаго человка и надешься, разъ у него будетъ много денегъ и никакого дла, завербовать его въ члены твоихъ благотворительныхъ комитетовъ. Онъ будетъ помогать теб устроивать лекціи, махнетъ рукой на литературу и дастъ заглохнуть имнію.

Миссъ Четвиндъ слегка вспыхнула, однако, сохранила обычное спокойствіе.

— Ошибаешься, тетя,— отвчала она въ полголоса, такъ какъ Фицджеральдъ стоялъ теперь недалеко отъ нихъ на лужайк.— У него свои собственные планы и врядъ ли онъ позволитъ намъ распоряжаться своей судьбою. Я знаю, что ему хочется занять почетное мсто въ литератур, и я уврена, что съ выходомъ книги репутація его будетъ составлена. Твое великодушіе дастъ иму возможность работать именно такъ, какъ ему хочется, ни что не будетъ его безпокоить, кром желанія писать какъ можно лучше, нтъ сомннія, что онъ преисполнится благодарности къ теб и ты будешь выставлять его на показъ на своихъ обдахъ, въ качеств твоего придворнаго поэта. Только подумай объ этомъ! Онъ сдлается твоею вещью, ты одна будешь знать, что онъ пишетъ въ извстное время, настоящій, заправскій писатель будетъ у тебя постоянно въ дом, такъ какъ ты, конечно, пригласишь его жить въ Гайдъ-парк, гд устроишь ему кабинетъ, выгнавъ сначала изъ дому меня и мой десятивершковый телескопъ. Его милость будетъ по временамъ прізжать въ Boat of Harry стрлять дикихъ птицъ, быть можетъ, ты и мн пришлешь когда-нибудь утку въ мою бдную квартиру въ одной изъ трущобъ Лондона, гд я буду умирать съ голода, продавъ сперва телескопъ и послднюю пару сапоговъ.

— Убирайся, пожалуйста, и прикажи лучше подавать скоре чай,— сердито сказала мисстрисъ Четвиндъ и на этомъ разговоръ окончился.

Тмъ временемъ предметъ этого горячаго спора спокойно направлялся къ потоку съ удочкою на плеч. Лицо Фицджеральда имло довольное выраженіе. Окрестности Boat of Harry казались ему гораздо веселе со времени прізда дамъ. Тмъ не мене, онъ не обращалъ теперь большаго вниманія на ландшафтъ, а весь погрузился въ размышленія о томъ, какова была бы его жизнь, еслибъ онъ согласился принять предложеніе мистриссъ Четвиндъ. Онъ думалъ о себ, какъ о собственник имнія, ему представлялась его тихая, уединенная жизнь. Онъ заботится по мр силъ о хозяйств, быть можетъ, сберегаетъ достаточно, чтобы посылать иногда миссъ Четвиндъ маленькія пожертвованія, записываетъ свои ежедневныя впечатлнія и поддерживаетъ тмъ связь съ лондонскими друзьями, которыхъ никогда уже боле не увидитъ. Потомъ онъ заглянулъ въ будущее. Ему почудилось, что молодость его уже прошла. Да, именно съ чувствами человка среднихъ лтъ писалъ онъ Досуги отшельника. Казалось, онъ пересталъ уже интересоваться жизнью, настала пора созерцанія, явленія природы имли для него важность только потому, что наводили его на странныя мысли или становились повренными его думъ во время уединенныхъ скитаній по морскому берегу.

Фицджеральдъ такъ погрузился въ размышленія, что не слыхалъ раздавшихся за нимъ шаговъ. Къ нему подошелъ мальчикъ, помогавшій Морто въ конюшн, и, подавъ два письма, снова удалился.

Эти письма заставили сердце Фицджеральда сильно забиться и наполнили его воображеніе мечтами, не имвшими ничего общаго съ созерцательною жизнью вдали отъ міра. Первое было отъ издателя, который уже раньше выражалъ готовность выпустить Досуги отшельника отдльнымъ томомъ, а теперь сопровождалъ свое предложеніе опредленными денежными условіями, весьма выгодными. Если мистеръ Фицджеральдъ согласенъ, не приступитъ ли онъ сейчасъ же къ пересмотру статей и не знаетъ ли онъ хорошаго художника, способнаго сдлать рисунки для книги?

— Ну, объ этомъ мы потолкуемъ съ Джономъ Россомъ,— сказалъ про себя Фицджеральдъ.

Второе письмо онъ читалъ и перечитывалъ съ гораздо большимъ удовлетвореніемъ. Первое касалось денегъ, второе было истиннымъ торжествомъ. Въ немъ говорилось слдующее:

‘Милостивый государь! Вы, вроятно, помните, что я имлъ нкогда удовольствіе видться съ вами у мистера Гильтона-Клерка на обд, на которомъ присутствовалъ и мистеръ Скоббель, обязательно сообщившій мн теперь вашъ адресъ. До меня дошли слухи, что Досуги отшельника написаны какимъ-то Фицджеральдомъ, но я сначала не подумалъ о васъ, пока не встртился съ Скобеллемъ. Мн кажется, что еженедльное изданіе дало бы вамъ боле простора въ выбор сюжетовъ, хотя надо сознаться, что мистеръ Ноэль предоставилъ вамъ большую свободу. Смлость его вполн оправдалась, статьи вызвали много похвалъ, он дйствительно очень оригинальны и отличаются совершенно новыми пріемами. Я не желаю, конечно, переманивать васъ изъ газеты Ноэля къ себ, не считая это позволительнымъ въ журналистик, но многіе изъ сотрудниковъ ежедневныхъ газетъ работаютъ и въ еженедльныхъ, и я хотлъ только просить васъ, въ случа если у васъ окажется статья, непригодная для ежедневной газеты, не отказать прислать ее къ намъ.

‘Преданный вамъ
‘Г. Джиффордъ’.

Первою мыслью Фицджеральда подъ вліяніемъ горделиваго чувства, имъ овладвшаго, было пойти скоре домой и показать письмо Мэри.

Но зачмъ именно ей? Она, вдь, не знаетъ его прежней исторіи съ Джиффордомъ, никто ее не знаетъ — торжество его безполезно.

Онъ снова посмотрлъ на письма. Нтъ сомннія, они сулятъ ему успхъ, весьма соблазнительный для молодаго человка съ литературными вкусами и стремленіями. Глядя на нихъ и раздумывая обо всемъ, что за ними скрывалось, онъ не могъ не сознавать, что въ этой карьер боле пользы и смысла, чмъ въ безплодномъ удаленіи отъ міра, въ отчужденіи отъ заботъ, тревогъ и радостей жизни. И такъ, онъ, наконецъ, писатель. Ему выпадетъ, быть можетъ, на долю хоть до нкоторой степени овладть симпатіями многочисленной и не всегда неблагодарной публики. Писать для Либеральнаго Обозрнія какъ это странно!

Не стоять уже, какъ въ старину, у подножья лстницы, робко выжидая, какая судьба постигнетъ маленькую статейку, написанную о книг другого человка, а самому взойти на каедру, произнести свою собственную рчь, если только посреди шума политической жизни найдутся еще люди, готовые внимать отголоскамъ съ далекихъ холмовъ и береговъ. Просто невроятно! Ему трудно было оставаться на мст, хотлось ухать скоре, начать дло сразу. Жизнь призывала его къ себ изъ этой глуши, завса, скрывавшая картину, пала. Какъ знать, до чего еще онъ достигнетъ!

Но вдругъ, подобно тому, какъ внезапное рыданье нарушаетъ иногда безмолвіе ночи, неожиданно обнаруживая чье-то скрытое, затаенное горе и заставляя сердце содрогнуться отъ собственной старой, незаснувшей еще боли, въ ум молодаго человка промелькнуло: ‘Слишкомъ поздно, слишкомъ поздно!’ Время смлыхъ мечтаній миновало, ни одинъ, человкъ не борется безъ опредленной цли, не стремится впередъ безъ надежды на награду, не добивается великаго будущаго только для себя одного. ‘Слишкомъ поздно!’ Но онъ научился уже владть собою, знаетъ, когда надо перестать думать, и понимаетъ всю нелпость безплодныхъ жалобъ. Онъ всталъ, спокойно положилъ письмо въ карманъ, взялъ удочку и пошелъ среди высокаго тростника вдоль рки. Погода великолпная, онъ не вернется домой безъ хорошей форели.

Долгое время ему не везло, но онъ упорно закидывалъ удочку, пока не вытащилъ, наконецъ, за берегъ прекрасную рыбу, по крайней мр, фунта въ три всу. Замтивъ, что приближается часъ обда, и зная, что мистриссъ Четвиндъ терпть не можетъ неаккуратности, онъ всталъ, положилъ форель въ корзинку и пошелъ домой. Вскор онъ увидалъ Мери, которая, видимо, поджидала его.

— Поймали вы что-нибудь?— спросила она.

— Прекрасную форель. Боюсь только, что она не поспетъ къ столу.

— Ни въ какомъ случа. Сейчасъ будемъ обдать. Мистеръ Фицджеральдъ,— прибавила двушка,— мн хочется предостеречь васъ. Вы говорили что-то о своемъ желаніи передать мн Boat of Harry, Это очень мило съ вашей стороны, но лучше и не касайтесь этого плана. Тетя слышать о немъ не хочетъ и даже чуть было серьезно не разсердилась на меня. Нтъ, вы должны принять отъ нея имніе и исполнить вс ея желанія, вы увидите, что они очень умренны и деликатны.

— Но что начну я съ нимъ?— сказалъ онъ, совершенно растерявшись.

Они дошли до угла аллеи и домъ былъ у нихъ въ виду. Мэри мелькомъ взглянула на Фицджеральда.

— Это ужь не мое дло,— медленно произнесла она.— Только мн кажется, что если вы примете предложеніе тети, вы будете въ состояніи принести пользу многимъ, многимъ людямъ.

Онъ не усплъ спросить у нея объясненій, оставалось слишкомъ мало времени до обда. Странныя мысли шевельнулись у него въ голов. Если нкоторыя вещи теперь невозможны для него, за то не доступны ли ему другія? Разв для счастья человка такъ необходимо, чтобы жизнь его увнчивалась непремнно любовью или честолюбіемъ? Вотъ посмотрите на Мэри: ея существованіе кажется ей цннымъ потому, что оно полезно для другихъ. Философія миссъ Четвиндъ, если не отличается, быть можетъ, большой глубиною, за то очень практична: ‘Мы пользуемся всмъ, что насъ окружаетъ,— говоритъ она,— только потому, что другіе, хорошіе люди сдлали для общаго блага все, что могли. Будемъ же и мы поступать такъ’. Трудно представить себ человка счастливе ея, но ея довольство происходитъ только отъ того, что она нашла себ дятельность по вкусу. Если же женщина съумла избрать такой образъ жизни, который освщаетъ для нея весь міръ и длаетъ его милымъ, не слдуетъ ли вникнуть внимательне, въ чемъ же собственно заключается ея тайна?

Не успли они ссть къ столу, какъ мистриссъ Четвиндъ начала развивать передъ нимъ свои планы, говорила она какъ будто весело, но подъ этой личиной она хотла скрыть свое волненіе.

— Мы сейчасъ побранились съ Мэри изъ-за васъ,— сказала она.

— Очень жалю объ этомъ,— отвчалъ молодой человкъ,— хотя мн и кажется, что никакой серьезной бды не произошло.

— Нужно вамъ сказать, что мы съ Мэри создали цлый планъ для вашей будущей карьеры, конечно, дло не обошлось безъ разногласій. Время теперь самое подходящее: вы какъ будто начинаете новую жизнь…

— Я?— испуганно спросилъ онъ. (Неужели она догадалась о страшномъ кризис, недавно имъ пережитомъ?)

— Да, вс теперь только и толкуютъ, что о новомъ писател. Когда вы вернетесь въ Лондонъ, вы будете совсмъ другимъ человкомъ. Не могу же я ожидать, что вы, попрежнему, будете ходить къ бдной слпой старух и читать ей уголовную хронику.

— Нтъ никакого вроятія, чтобы я пріобрлъ извстность,— искренно отвчалъ онъ,— хотя и желалъ бы, конечно, существовать литературою. Кажется, на это есть нкоторая надежда, судя по двумъ только что полученнымъ мною очень лестнымъ письмамъ. Но неужели вы думаете, что я сдлаюсь изъ-за этого неблагодарнымъ? Я не стану брать тогда жалованья, которое вы были такъ добры мн назначить. Передайте его лучше миссъ Четвиндъ для бдныхъ. Только это не помшаетъ мн приходить читать вамъ, попрежнему, если вы позволите. Я отлично знаю,— шутливо продолжалъ онъ,— что именно интересуетъ васъ, и ни за что не сдамъ васъ на руки вашей племянниц, которая опять, пожалуй, станетъ уврять васъ, что газеты и журналы не содержатъ ничего, кром отчетовъ санитарныхъ коммиссій…

— Нтъ, это ужь черезъ-чуръ,— прервала его Мэри.— Цлые годы читала я тет, и не слышала отъ нея даже спасибо. А тутъ еще на меня сыплются оскорбленія.

— Но, мистеръ Фицджеральдъ,— начала старушка нсколько взволнованно,— Мэри сообщала мн объ одномъ вашемъ предложеніи. Поймите, пожалуйста, что всякій подобный планъ относительно Boat of Harry совершенно немыслимъ. Я передамъ вамъ имніе, назначу сумму, достаточную для его содержанія, и нкоторый лишекъ для вашихъ собственныхъ издержекъ, но ни отдать въ наймы, ни продать, ни заложить имніе я никогда не позволю.

— Мистеръ Фицджеральдъ все это отлично понимаетъ, тетя,— вмшалась тутъ Мэри мягкимъ, убдительнымъ тономъ.— Я уже говорила съ нимъ объ этомъ. Это была минутная. фантазія съ его стороны, великодушная, но неосуществимая. Не мучься объ этомъ, тмъ боле, что въ твоей власти помшать кому бы то ни было продать имніе. Мистеръ Фицджеральдъ, конечно, никогда этого не сдлаетъ.

— Еслибъ оно перешло въ мои руки,— отвчалъ онъ,— я считалъ бы его только отданнымъ мн на храненіе и поступалъ бы совершенно такъ, какъ вы желаете.

— Я предпочитаю положиться на вашу совсть,— отвчала старушка спокойне.— Мн хотлось бы, чтобъ имніе оставалось въ прежнемъ вид, такъ, чтобъ, если вы когда-нибудь пригласите насъ сюда, мы застали бы здсь все, какъ было въ старину, при моемъ бдномъ мальчик.

— Вы какъ будто извиняетесь въ чемъ-то передо мною. Врядъ ли вы отдаете себ отчетъ въ томъ, что значитъ для человка моихъ лтъ независимость. Я нсколько разъ былъ близокъ отъ голодной смерти, и даже весьма недавно. А теперь вы предлагаете мн обезпеченный доходъ, всевозможную роскошь, и еще какъ будто думаете, что я не цню вашей доброты или могу быть неблагодарнымъ. Этого вамъ бояться нечего.

— Я вполн довряюсь вамъ,— повторила она,— не сдлаю никакихъ условій при передач имнія, не потребую, чтобы мы приняли наше имя, какъ я сначала желала. Довольно будетъ съ меня, если вы поступите съ имніемъ, какъ я хочу. Только позвольте мн называть васъ Вилли,— конечно, если это вамъ не непріятно.

— О, напротивъ! Это только новое доказательство вашей доброты.

— И такъ, дло ршено?

— Если это вамъ угодно,— нсколько смущенно отвчалъ онъ, не зная еще хорошенько, не попросить ли ему старушку еще разъ взвсить вопросъ. Въ эту минуту глаза его встртились съ взлядомъ Мэри. Въ немъ выражалось что-то врод удивленія, почти упрека. Она какъ будто говорила ему: ‘Что же вы колеблетесь? Разв такъ принимаютъ такой даръ?’ Замтивъ это, онъ прибавилъ:

— Еслибъ я только зналъ, какъ благодарить васъ…

— Объ этомъ и не думайте,— добродушно отвчала мистриссъ Четвиндъ.— Значитъ, дло ршено. Давайте же руку.

Онъ всталъ, обошелъ вокругъ стола и поцловалъ ея руку, въ знакъ признательности, потомъ снова слъ. Обрядъ былъ не сложный, но съ той поры мистриссъ Четвиндъ уже ни разу не выражала сомнній относительно судьбы имнія.

— А теперь поговоримъ о васъ…— Она замялась и слегка покраснла. Видно было, что ей хотлось назвать его Вилли и что она не смогла.— Поговоримъ о вашихъ планахъ. Мэри сообщила мн, что вамъ хочется скоре вернуться въ Лондонъ.

— Я хотлъ бы създить туда на короткое время, но я останусь здсь, если вы желаете.

— О, ничуть! Не на рабство обрекаю я васъ. Владлецъ Boat of Harry долженъ жить, какъ ему угодно. Вернитесь въ Лондонъ хоть завтра.

— И этого я сдлать не могу,— отвчалъ онъ, улыбаясь.— Если вамъ все равно, я пригласилъ бы сюда на время моего друга Росса, чтобъ онъ срисовалъ нсколько видовъ. Издатель моей книги желаетъ приложитъ къ ней иллюстраціи, и еслибъ вы позволили Россу пріхать, я указалъ бы ему т мста, которыя надо срисовать.

— Ну, что это за человкъ!— засмялась старушка своимъ милымъ смхомъ.— Спрашиваетъ позволенія пригласить гостя въ свой собственный домъ!

— Дло въ томъ, что Россъ очень непокладливъ. Съ нимъ не легко справиться,— нершительно замтилъ Фицджеральдъ.

— Что касается меня,— вмшалась Мэри, молчавшая все время,— я узжаю отсюда очень скоро.

— Да, вдь, въ Лондон нтъ ни души, Мэри!— воскликнула мистриссъ Четвиндъ.

— Неужели, тетя? Увряю тебя, мои знакомые не здятъ ни въ Біарицъ, ни въ Ментонъ.

— Я надялась, что мистеръ Фицджеральдъ вернется немного погодя вмст съ нами, чтобъ окончательно устроить дло.

— Я готова немного подождать,— тотчасъ же отвчала Мэри.— Я тоже заслужила небольшой отдыхъ, а что касается такого безполезнаго человка, какъ ты, тетя,— не все ли равно, гд бы онъ ни находился?

— Кром того, я думала еще, что мы могли бы сдлать небольшую экскурсію на возвратномъ пути,— захать, напримръ, въ Килларнэй. Вдь, это было бы прелестно, не правда ли?

— Въ Килларнэй?— повторилъ Фицджеральдъ, задыхаясь, и съ трудомъ прибавилъ:— вы находите?

— А вы другаго мннія?— спросила мистриссъ Четвиндъ, глядя на него съ изумленіемъ.— Неужели вы, ирландецъ, имете что-нибудь противъ Килларнея?

— О, нтъ,— отвчалъ онъ едва слышно.— Конечно, это очень красивое мсто, но, вдь, и только, не правда ли? Быть можетъ, я не совсмъ справедливъ къ нему, я, вдь, не охотникъ до такихъ красотъ. Можно ли сравнить ихъ съ моремъ! Васъ въ самомъ дл интересуетъ эта поздка?

— Въ такомъ случа, что скажете вы объ Айнишин?

Она не замтила, какъ вся кровь отхлынула на мгновеніе отъ его лица, но Мэри обратила на это вниманіе и поспшила сказать:

— Объявляю теб, тетя, что я не намрена тратить время на подобныя экскурсіи. Он годятся только для праздныхъ людей. Къ тому же, и Дэнъ, и Веллингтонъ всегда неспокойны въ чужихъ конюшняхъ. Ужь не желаешь ли ты, чтобъ они сломали намъ шеи?

— Мн хотлось только поздить съ мистеромъ Фицджеральдомъ по нкоторымъ изъ прелестныхъ мстъ, которыя онъ описалъ…

— Но, вдь, ты ежедневно видишь ихъ вокругъ себя,— отвчала племянница.— Въ статьяхъ мистера Фицджеральда гораздо боле отразились здшнія окрестности, чмъ Айнишинъ,— если это вообще Айнишинъ. Посвятимъ лучше все наше время мистеру Россу, они прославятъ вдвоемъ Boat of Harry и сдлаютъ его знаменитымъ. И такъ, я подаю голосъ противъ Килларнея и Айнишина. Кто за нихъ, пусть подниметъ правую руку.

— Ну, ты всегда длаешь все по своему, Мэри,— замтила мистриссъ Четвиндъ, совершенно довольная.

— А ты, тетя, и не спросила даже, желаетъ ли еще мистеръ Фицджеральдъ хать съ нами. Не вс любятъ путешествовать съ женщинами. По моему, самый разумный и подходящій планъ…

— Все, что совпадаетъ съ твоими желаніями, Мэри, всегда кажется теб разумнымъ.

— Молчи же, тетя. Оппозиція можетъ поднять правую руку, когда настанетъ надлежащая минута. Мистеръ Фицджеральдъ долженъ скоро ухать въ Лондонъ по литературнымъ дламъ, мн тоже пора. Предположимъ, что онъ въ восторг отъ мысли возиться въ дорог съ двумя женщинами, брать для нихъ билеты, выслушивать ихъ ворчанье, когда потеряется какая-нибудь бездлица. Останемся же здсь какъ можно дольше, не думая ни о Килларне, ни объ Айнишин, потомъ отправимся вс вмст въ Лондонъ, а когда мистеръ Фицджеральдъ покончитъ тамъ свои дла, онъ можетъ снова вернуться сюда для охоты. Вдь, жаль было бы пропустить ее.

— Ну, въ этомъ случа ты права, Мэри,— одобрительно замтила старушка.

— Если вамъ пріятно,— вмшался, наконецъ, Фицджеральдъ, сидвшій до той минуты, опустивъ глаза, онъ говорилъ медленно и съ нкоторымъ смущеніемъ,— если вамъ пріятно вернуться черезъ Килларнэй, я съ удовольствіемъ поду съ вами, и въ Айнишинъ тоже, коли угодно.

— О, нтъ, умываю руки,— сказала добродушно старушка.— Это до меня вовсе не касается. Мэри постоянно все ршаетъ за всхъ. Поступайте, какъ хотите. Я, вдь, только игрушка въ ея рукахъ.

— Но, вдь, такая хорошенькая куколка, тетя, такая крпкая, благовоспитанная! Съ тобой никогда не бываетъ хлопотъ. А теперь пойдемте въ садъ, пока еще не совсмъ стемнло, сейчасъ подадутъ туда кофе.

Была чудная ночь, одна изъ тхъ ночей, которыя никогда не забываются. Мракъ окутывалъ еще холмы и побережье, мсяцъ только что поднимался надъ густыми акаціями, гд-то далеко за поляной журчалъ ручей. Говорить было не зачмъ, достаточно было сидть и слдить за тмъ, какъ постепенно разливался повсюду слабый свтъ луны.

Когда Фицджеральдъ вернулся, наконецъ, въ свою комнату, онъ увидалъ передъ собой на стол листъ бумаги, и по первому взгляду узналъ четкій, красивый почеркъ Мэри Четвиндъ. Написаны были всего только слдующія слова: Общаю жертвовать ежегодно двадцать фунтовъ на игрушки бднымъ дтямъ.

Онъ слъ, не сводя глазъ съ бумаги, очень хорошо понимая смыслъ этихъ словъ. Это былъ вызовъ подлиться съ бдными дтьми частью тхъ благъ, которыя посыпались на него. Чмъ дольше размышлялъ онъ, тмъ боле убждался, что его литературныя занятія дадутъ ему возможность жертвовать ежегодно не только подобную, но гораздо боле крупную сумму. Онъ всталъ, взялъ перо, вычеркнулъ слово двадцать, замнивъ его словомъ пятьдесятъ, и подписалъ сполна свое имя. Потомъ запечаталъ документъ въ конвертъ, адресованный на имя миссъ Четвиндъ, и поршилъ положить его на слдующій день около ея прибора, не говоря никому ни слова.

Глава XXX.
Книга.

Въ конц октября Досуги отшельника, дополненные значительнымъ числомъ новыхъ очерковъ и цлымъ рядомъ гравюръ, снятыхъ съ рисунковъ Росса, были предложены публик въ форм книги, встртили большой спросъ и возбудили много толковъ. Издатель зналъ свое дло и ‘не жаллъ ни хлопотъ, ни издержекъ’. Рецензенты отнеслись къ книг благопріятно, а Либеральное Обозрніе заявило даже, что хотя авторъ и состоитъ въ числ его постоянныхъ сотрудниковъ, но что это обстоятельство не можетъ помшать ему похвалить хорошую вещь. А ужь когда Либеральное Обозрніе принималось хвалить что-нибудь, оно длало это основательно. Нельзя было, конечно, ожидать, чтобы Скобелль пропустилъ такой удобный случай. Онъ тотчасъ же поспшилъ на Фольгемскую дорогу. Фицджеральдъ все еще жилъ по старой памяти на своей прежней квартир, но теперь тяжелая портьера скрывала его постель, въ комнат стояло нсколько удобныхъ креселъ, всюду лежали теплые ковры, а на камин красовались дв вазы, подарокъ миссъ Четвиндъ. Старушка просила Фицджеральда нанять себ квартиру получше, гд-нибудь въ окрестностяхъ Пикадилли, но онъ отъ этого отказался, не желая тратить много денегъ на себя. Жилъ онъ почти по старому, хотя однажды, когда тетка и племянница постили его скромную квартиру, чтобы напиться у него чаю, онъ купилъ для этого случая японскій сервизъ и нсколько горшковъ цвтовъ. Тогда-то Мэри и нашла, что комната слишкомъ пуста и общала ему дв вазы.

— Любезнйшій другъ,— началъ мистеръ Скобелль, кладя шляпу и трость на столъ и снимая желтыя перчатки,— позвольте мн васъ поздравить. Вы достигли славы сразу однимъ прыжкомъ. Только и толковъ, куда бы я ни пришелъ, что о вашей кйиг. Клянусь честью, что, когда я сказалъ вчера вечеромъ у лэди Лэмпли, что слдилъ за каждымъ шагомъ вашей карьеры, вс такъ и навострили уши. Я всегда это предвидлъ, сколько разъ говорилъ я Джиффорду: ‘Джиффордъ, мой милый, вы не знаете, о чемъ толкуютъ люди, слишкомъ замыкаетесь въ своей сред, все вращаетесь въ литературныхъ кружкахъ и не вдаете, о чемъ говорить въ обществ, Отчего вы не пригласите Фицджеральда работать у васъ? Неужели онъ всю жизнь будетъ писать для Ноэля и его республиканской газеты?’ Не то, чтобъ я одобрялъ политическіе взгляды самого Либеральнаго Обозрнія,— этого вы, конечно, отъ меня не можете ожидать,— но все же Либеральное Обозрніе — джентльменское изданіе, вы увидите его въ хорошихъ домахъ и даже въ моемъ клуб.

Говоря это, онъ все озирался кругомъ.

— Слушайте-ка, любезнйшій, это никуда не годится. Если такой пустой, ни на что негодный человкъ, какъ Гильтонъ-Клеркъ, да еще безъ гроша въ карман, жилъ въ Альбани-стрит…

— Бдняга! Его уже давно тамъ нтъ!

— Я хочу сказать, что вы не должны оставаться въ такой трущоб! Наймите хорошенькую квартиру, держите экипажъ. Мистрисъ Четвиндъ, насколько мн извстно, даетъ вамъ хорошее содержаніе.

— Это правда. Только знаете ли, литература всего лучше процвтаетъ на сухоядніи. Къ тому же, у меня есть куда двать мои сбереженія.

— Но, любезнйшій,— снова началъ Скобелль съ покровительственною улыбкою,— вы вовсе не пользуетесь выгодами вашего положенія. Вы могли бы бывать всюду, въ самыхъ лучшихъ домахъ. Знаете что? Моя жена пришлетъ вамъ приглашеніе на одинъ изъ своихъ вечеровъ, и вы должны непремнно придти. Даю вамъ слово, что вы встртите у насъ лучшее общество. Кром того, будьте такъ милы, подарите мн еще одинъ вечеръ, чтобы пообдать вмст въ клуб. Это не первый клубъ Лондона, не одинъ изъ самыхъ модныхъ, но въ немъ вы встртите весьма порядочную компанію. Если хотите, я приглашу стараго Джиффорда или кого-нибудь другаго по вашему выбору. Мы устроимъ маленькое празднество въ честь васъ, потому что, знаете ли, мн все кажется, будто и я до нкоторой степени участвую въ вашемъ успх, и вы не поврите, какъ искренно я горжусь этимъ.

При всемъ тщеславіи, въ натур Скобелля было много неподдльнаго добродушія. Онъ вынулъ изъ кармана записную книжку.

— Какой вечеръ выберемъ мы? Назначимъ, пожалуй, какую-нибудь субботу, ну, скажемъ, хоть 15 или 22 число, и посмотрите, не получите ли вы у меня въ клуб такой же хорошій обдъ съ отличнымъ виномъ, какъ гд бы то ни было въ Лондон.

— Выберемте день, какой вамъ угодно.

— Такъ назначимъ 22 число, чтобы имть боле времени для приготовленій. По моему, надо устроить все хорошо. Непростительно пригласить человка обдать и предложить ему такое же menu, какъ въ грошовомъ ресторан. Я стараюсь всегда дать лучшее, что только есть въ погреб и кухн, и не боюсь никакихъ хлопотъ. Есть множество людей, которые станутъ уврять васъ, что они выше такихъ вещей. Интересоваться хорошимъ обдомъ, виномъ или сигарами кажется имъ ниже ихъ достоинства. По ихъ словамъ, они предпочитаютъ чистую воду клярету, за который плачено по ста шиллинговъ за дюжину. Вздоръ, все вздоръ! Не мало глупостей въ этомъ род можно слышать и у Четвиндовъ,— только он въ этомъ невиноваты. Честное слово, по моему, просто непочтительно въ отношеніи въ хозяйк състь маленькую котлетку съ кусочкомъ хлба, запить ее стаканомъ воды и уврять, что ужь пообдалъ. Это нехорошо, неблаговидно. Еслибъ кто-нибудь позволилъ себ такую штуку за моимъ столомъ, я ужь ни за что не позвалъ бы его во второй разъ. И такъ, мы назначаемъ обдъ 22 числа, въ три четверти осьмаго. Удобно это вамъ?

Въ этомъ заключалась главная цль посщенія Скобелля, и онъ захлопнулъ записную книгу съ видимымъ удовольствіемъ, потомъ взялся за шляпу и трость.

— Вы были такъ любезны, что сказали… т.-е. предложили мн…— робко началъ Фицджеральдъ, потомъ смле продолжалъ:— мн хотлось бы, чтобъ вы пригласили и моего друга Росса, вдь, ему принадлежатъ рисунки къ моей книг.

— Съ удовольствіемъ! Тысячу разъ благодарю за напоминаніе. Съ истиннымъ удовольствіемъ!

Скобелль опять вынулъ записную книгу.

— Дайте мн его адресъ, и я ему напишу. Вы не поврите, какъ я этимъ доволенъ. Должно быть, онъ очень умный человкъ! Картины, которыя я видлъ у мистриссъ Четвиндъ, великолпны. По моему, онъ первоклассный талантъ.

— Россъ живетъ здсь внизу,— отвчалъ Фицджеральдъ, взглянувъ на часы.—Теперь онъ, наврное, за работою. Не хотите ли сейчасъ же спуститься къ нему?

— Непремнно.

Они сошли съ лстницы, постучались въ дверь мастерской и были впущены. Скобелль поспшилъ извиниться за несвоевременное посщеніе.

— Ничего,— отвчалъ Россъ, державшій трубку въ рук.— Я рисую вотъ этого пса, только онъ плохо сидитъ и постоянно засыпаетъ. Мн надоло вчно будить его свистками, и я принялся читать газету.

Скобелль съ изумленіемъ озирался въ большой мастерской, гд звонко раздавались голоса. Потомъ, въ вычурныхъ выраженіяхъ и съ обиліемъ комплиментовъ, изложилъ цль своего посщенія, на что Россъ только кратко отвчалъ:

— Хорошо. Приду.

Но капиталистъ не унимался. Онъ принялся ходить по мастерской и длать замчанія, между тмъ какъ Россъ становился все раздражительне.

— Знаете ли, что я сдлаю, мистеръ Россъ?— величественно сказалъ онъ, наконецъ.— Я не могу допустить, чтобъ, художникъ, который рисуетъ такъ, какъ вы, оставался въ неизвстности. Вотъ что я придумалъ: я приглашу Сайденгэма обдать съ нами.

Сайденгэмъ былъ весьма извстный живописецъ и академикъ, мужъ той самой дамы, съ которой Фицджеральдъ нкогда уживалъ у Бьюда.

— Сайденгэмъ хорошій малый и его заступничество вамъ не повредитъ. У васъ, художниковъ и литераторовъ, есть одинъ недостатокъ: вы прячетесь въ своемъ кругу, никуда не ходите и не знакомитесь съ тми людьми, которыхъ вамъ надо бы знать. Держу пари, что вы во всю вашу жизнь не видли вблизи ни одного академика.

— Академія и я — врядъ ли очень поладили бы,— сухо возразилъ Россъ.— Я отщепенецъ, не хочу подчиняться установленнымъ формамъ, люблю рисовать на свой образецъ. Академики меня не стсняютъ, я иду своимъ путемъ, они своимъ, и мы не ссоримся. Право, мн даже кажется иногда, что они изъ вниманія ко мн вшаютъ всегда мои картины подъ самой крышей,— эффектъ разстоянія, понимаете ли, онъ, быть можетъ, смягчаетъ нсколько рзкость моей кисти…

— Вы не станете, однако, уврять меня,— замтилъ Скобелль, остановившись, какъ вкопанный, передъ совсмъ неотдланнымъ наброскомъ, изображавшимъ ферму, нсколько коровъ и кучу соломы, ярко озаренной лучами солнца,— вы не станете, конечно, уврять меня, что въ академіи не дадутъ хорошаго мста вотъ такой картин. По моему, она замчательна. На своемъ вку я видлъ много извстныхъ картинъ, осмотрлъ вс галлереи Европы,— и надодали же он мн подчасъ, надо сознаться! Я не выдаю себя за знатока, но я умю отличить хорошую кисть отъ дурной, и утверждаю, что этотъ теленокъ нарисованъ такъ, какъ только можно пожелать. Грубовато,— продолжалъ онъ, махнувъ рукой,— грубовато, нужна отдлка, понимаете ли, но, все-таки, эскизъ хорошъ. Я не прочь бы повсить его у себя въ зал. Только крыша дома какъ будто нсколько нависаетъ, не такъ ли? Надо бы…

Онъ взялъ съ камина картину и держалъ ее передъ собою, критически разсматривая подробности.

— Это пустяки, пустая мазня!— нетерпливо сказалъ Россъ. Потомъ взялъ картину изъ рукъ Скобелля и поставилъ ее обратно на каминъ, лицомъ въ стн.

Но Скобелль завладлъ ею и опять принялся разсматривать.

— Нтъ, нтъ,— покровительственно заговорилъ онъ,— картина не безъ достоинствъ. Въ ней все уравновшено. Свтъ и тни распредлены, по моему, безукоризненно. Я не боюсь довриться собственному сужденію, и никогда не высказываю его, если не готовъ подтвердить своего взгляда деньгами. Человкъ долженъ, по моему, покупать только т картины, которыя ему лично нравятся. Что ему за дло до мннія другихъ! Прекрасная картина, отличные свтовые эффекты! Словомъ, мистеръ Россъ, я желаю купить ее. Мн вовсе не стыдно будетъ повсить ее въ своей зал…

Но тутъ художникъ пришелъ уже въ полное бшенство, схватилъ злополучный эскизъ и швырнулъ его въ противуположный конецъ мастерской, гд онъ упалъ прямо на спавшаго щенка. Собаченка немедленно вскочила съ громкимъ воемъ и кинулась въ отдаленнйшій уголъ комнаты, поджимая хвостъ.

— Я ни за что не выпущу изъ своей мастерской такой вещи,— сухо сказалъ Россъ, но тутъ же успокоился, и когда, наконецъ, Скобелль удалился, высказавъ еще не мало совтовъ, критическихъ или ободрительныхъ замчаній, художникъ только замтилъ, обращаясь къ своему другу:

— Вотъ оселъ!

Тмъ не мене, пріятели отправились въ назначенное время обдать въ Эберкорнъ-клубъ, гд все было устроено очень пышно. Постителямъ отвели особую, ярко освщенную залу, столъ былъ роскошно убранъ цвтами. Изъ всхъ присутствовавшихъ Фицджеральдъ зналъ только самого хозяина, Росса, Джиффорда и Сайденгэма, да и то послдняго только съ лица. Остальнымъ же онъ былъ торжественно и въ весьма лестныхъ выраженіяхъ представленъ Скобеллемъ, причемъ гости, люди среднихъ лтъ, глядли на него молча и такъ тупо-пытливо, что онъ не разъ готовъ былъ воскликнуть: ‘Господа, честное ново, я не кусаюсь!’ Фицджеральдъ недоумвалъ, кто бы они могли быть, и загадка нисколько не разъяснилась, когда Скобелль, посл того какъ вс услись къ столу, шеинулъ ему на ухо:

— За этимъ столомъ вы видите четыре милліона.

По исчисленію самого Фицджеральда, въ комнат было всего только десять человкъ, и онъ окончательно растерялся.

— Четыре милліона,— повторилъ Скобелль все тмъ же шеяотомъ.— А такъ какъ на вашу долю, на долю Росса, Сайденгэма и мою приходится довольно мало, судите, сколько же имютъ остальные шесть. Мой визави и его сосдъ съ правой руки — директоры англійскаго банка.

Тутъ только Фицджеральдъ прозрлъ. Неудивительно, что эти господа были такъ серьезны, если на нихъ лежала отвтственность за четыре милліона. Даже за ду они принялись какъ-то сосредоточенно, не увлекаясь фривольными шутками, а внимательно разглядывая каждое новое блюдо. Мало-по-малу, однако, и ихъ серьезность поослабла. Отрывочныя замчанія относительно вроятности европейской войны, до той поры единственныя проявленія ихъ разговорчивости, перешли въ повальную брань французской вншней политики. Какому-то шутнику, сидвшему на конц стола, удалось даже смшить своего сосда (когда онъ не слишкомъ углублялся въ тарелку). Россъ и знаменитый академикъ сразу подружились и оживленно бесдовали. Джиффордъ былъ разсянъ, между тмъ какъ царившій во глав стола Скобелль сіялъ въ молчаливомъ довольств.

— Съ того времени, какъ мы въ послдній разъ обдали вмст, Фицджеральдъ,— началъ, наконецъ, Джиффордъ,— одинъ изъ тогдашняго кружка исчезъ съ горизонта.

— Знаете ли вы что-нибудь о немъ?— спросилъ молодой человкъ, догадавшись, о комъ идетъ рчь.— Гд онъ теперь?

— Въ Париж. Дла его плохи, какъ мн кажется. Онъ женился на лэди Ипсвичъ, когда она получила разводъ, родные дали ей нкоторыя средства, но Клеркъ всегда былъ небреженъ и расточителенъ, и, сколько мн извстно, любилъ входить въ долги. Тмъ не мене, у нихъ свой хорошенькій домъ за Мраморной аркой.

— За Arc de Triomphe?— подсказалъ сосдъ.

— Ну, да, а я что же сказалъ?… Надюсь, что его книга будетъ имть успхъ, только сюжетъ не совсмъ интересенъ для большой публики.

— Его книга? Какая же именно?

— Ее прислали въ редакцію, кажется, дня два тому назадъ. Клеркъ назвалъ ее: Законы и предлы искусства.

— Ахъ, еслибъ вы дали мн разобрать ее!— воскликнулъ Фицджеральдъ съ такою горячностью, что Джиффордъ бросилъ на него быстрый взглядъ.

— Нтъ,— отвчалъ онъ съ странной усмшкой,— мы не можемъ допустить, чтобы въ нашей газет бранили одного изъ ея сотрудниковъ.

— Въ вашей газет?— съ изумленіемъ переспросилъ Фицджеральдъ.— Да разв Гильтонъ-Клеркъ пишетъ у васъ?

— Иногда,— былъ отвтъ.— Онъ уже давно разошелся съ прежней редакціею и обратился тогда ко мн. Онъ кое-что работаетъ весьма не дурно. Жаль мн его. Желаю, чтобъ книга его имла успхъ, только врядъ ли!

— Такъ почему же не хотите вы дать мн разобрать ее?— удивился Фицджеральдъ, находившійся теперь съ Джиффордомъ въ самыхъ пріятельскихъ отношеніяхъ.

— У васъ, вдь, были съ нимъ какія-то недоразумнія по Семейному журналу,— замтилъ Джиффордъ, глядя на него своими проницательными глазами.— Скобелль говорилъ мн, что Клеркъ поступилъ съ вами очень дурно. Положимъ, это не новость для меня, но, все-таки…

— Если это васъ останавливаетъ,— поспшно перебилъ его Фицджеральдъ,— то напрасно. Дло совсмъ не въ томъ. Я хотлъ, напротивъ, постоять за книгу, насколько силъ хватитъ. Клеркъ остался, правда, мн долженъ небольшую сумму, но, вдь, и я обязанъ ему многимъ. Не будь его, я, пожалуй, до сихъ поръ пребывалъ бы вторымъ редакторомъ Коркской Лтописи. Мн хочется, напротивъ, похвалить книгу.

— Ну, и это никуда не годится,— возразилъ Джиффордъ.— Мы поищемъ боле безпристрастнаго, но, все-таки, дружественнаго рецензента. Только зачмъ вамъ теперь вообще писать такія статьи? Скобелль говорилъ мн, что у васъ свое имніе въ Ирландіи и, кром того, хорошій доходъ.

— Мн нужно какъ можно больше денегъ,— отвчалъ Фицджеральдъ,— есть на что ихъ тратить. Что касается ирландскаго помстья, то я считаю себя только его управителемъ, хотя пользуюсь охотой и рыбной ловлей даромъ, и наслаждаюсь тамъ по временамъ величайшемъ покоемъ. Спросите вашего сосда,— ахъ, извините, пожалуйста, позвольте васъ познакомить: мистеръ Россъ — мистеръ Джиффордъ,— такъ вотъ спросите его,— онъ, вдь, художникъ,— что думаетъ онъ о Boat of Harry.

Джиффордъ обратился тогда къ Россу и Фицджеральдъ былъ на нкоторое время предоставленъ себ. Этимъ воспользовался Скобелль, чтобъ шепнуть ему на ухо:

— Слушайте, милйшій, что это вамъ вздумалось посвятить вашу книгу ‘мистриссъ Четвиндъ изъ Boat of Harry’ Честное слово, не знаю, была ли это добрйшая дама боле довольна или возмущена этимъ? Объяснилась она съ вами?

— Да, т.-е. она благодарила меня, вотъ и все. Чмъ тутъ возмущаться?

— А вотъ что она мн какъ-то сказала: ‘Любезнйшій мистеръ Скобелль,— мы вдь съ ней, знаете, старинные пріятели, Четвинды всегда были въ нашемъ кружк,— любезнйшій мистеръ Скобелль съ какой это стати Фицджеральдъ величаетъ меня ‘мистриссъ Четвиндъ изъ Boat of Harry? Разв онъ не желаетъ принять отъ меня имніе? То онъ хотлъ передать его Мэри на растрату, а теперь навязываетъ мн его на плечи, что же это въ самомъ дл! Неужели я такъ-таки никогда не развяжусь съ нимъ?’

— Нтъ, теперь все въ порядк. Все выяснено и улажено. Мистриссъ Четвиндъ и я вполн поняли наше взаимное положеніе, точно также, какъ и миссъ Четвиндъ.

Пиръ продолжался, разговоръ становился все громче и иногда прерывался взрывами смха. Фицджеральдъ снова оживленно бесдовалъ съ Джиффордомъ, и искусно коснулся значенія нкоторыхъ ходячихъ изреченій, потомъ какъ бы совершенно невзначай замтилъ, что немногія изъ нихъ пользуются такой извстностью, какъ двустишіе:

De par le Roi, dfense Dieu

D’oprer miracle en ce lieu.

Джиффордъ сразу попался въ ловушку.

— De faire miracle, dfaire miracle, сколько мн извстно,— вжливо замтилъ онъ.

— D’oprer, мн кажется,— столь же любезно отвчалъ Фицджеральдъ:

— Извините, я вполн увренъ, что вы ошибаетесь. Это весьма обыкновенное изреченіе.

— Не смю вамъ противорчить, какъ вы совершенно врно замтили, изреченіе это очень распространено.

— Въ этомъ нтъ никакого сомннія, ни тни сомннія. Всякій школьникъ вамъ это скажетъ. De faire miracle будьте въ этомъ уврены.

— Мой авторитетъ въ пользу d’oprer,— отвчалъ противникъ, съ самымъ равнодушнымъ и даже разсяннымъ видомъ, внимательно разглядывая кусочекъ какого-то диковиннаго пирожка,— мой авторитетъ не можетъ, конечно, считаться абсолютнымъ. Я нашелъ это указаніе въ старомъ изданіи вольтеровской Pucelle, на книг стоитъ 1773 годъ и двустишіе названо тамъ очень, распространеннымъ. Быть можетъ, тутъ есть ошибка…

— Очень можетъ-быть,— прервалъ его Джиффордъ, однако, поспшилъ перемнить тему и началъ разспрашивать Фицджеральда о вліяніи какого-то новаго закона на судьбу бднйшихъ, жителей юго-западной Ирландіи. Молодой человкъ сообщилъ все, что зналъ объ этомъ, и не припомнилъ ему, что они уже спорили насчетъ французскаго куплета въ прежнее время, когда встрчались не на такой равной ног.

Наконецъ, роскошный пиръ, все-таки, кончился и гости разошлись, радушно пожавъ другъ другу руки на ступеняхъ Эберкорнъ-клуба, что касается Фицджеральда, то онъ скоро увидалъ, что этотъ пышный обдъ могъ бы, по его желанію, сдлаться началомъ цлой серіи подобныхъ трапезъ, быть можетъ, нсколько боле домашняго характера. Книга его имла поразительный успхъ и что-нибудь въ ея содержаніи, наврное, возбуждало любопытство читающей публики относительно личности автора, такъ что онъ могъ бы несомннно участвовать во многихъ обдахъ, ужинахъ и другихъ пиршествахъ. Но оказалось, что жизнь его слишкомъ наполнена для подобной траты времени. Если онъ вообще когда-нибудь обдалъ поздно вечеромъ, то только за ‘табль-д’отомъ’ мистриссъ Четвиндъ, и нтъ сомннія, что онъ заслужилъ бы презрніе Скобелля своимъ равнодушіемъ къ житейскимъ благамъ, по крайней мр, къ тмъ, которыя появляются за обденнымъ столомъ. Дятельная жизнь принесла ему большую пользу и въ другомъ отношеніи, точно также какъ и сознаніе, что ни времени, ни денегъ не хватило бы у него на удовлетвореніе всхъ спросовъ на нихъ. Старая боль совершенно вытснялась изъ его существованія, для нея не было въ немъ мста. Все это осталось далеко позади,— но увы! только за исключеніемъ ночной поры, когда душа его парила въ волшебномъ мір сна, и ему казалось, что онъ снова гуляетъ съ Китти по благоухающимъ полямъ Корка или катается съ нею на лодк въ теплую лунную ночь мимо заснувшихъ набережныхъ Айнишина.

ГЛАВА XXXI.
На восточной окраин Лондона.

Легко догадаться, на что тратилъ теперь Фицджеральдъ время, остававшееся у него отъ литературныхъ занятій, и деньги, сберегаемыя имъ въ качеств управителя Boat of Harry, какъ онъ продолжалъ себя называть. Сначала онъ сопровождалъ Мэри во время ея похожденій въ отдаленную восточную часть Лондона скоре изъ любопытства, чмъ съ какою-нибудь надеждою, и ему, да и большей части людей, непосвященныхъ въ дло, казалось столь же невыполнимымъ уменьшить нужду и страданія обширнаго населенія одними наличными средствами общества, какъ осушить ирландскія болота губкою. Къ тому же, занятія миссъ Четвиндъ, какъ она предупреждала его, вовсе не были поэтичны. Несчастія, съ которыми ей приходилось вдаться, рдко отличались трагизмомъ, все было низко и заурядно. Жизнь въ этихъ узкихъ, зараженныхъ улицахъ и мрачныхъ закоулкахъ не представляла ничего интереснаго, значительная часть населенія выказывала скоре недоврчивость, чмъ благодарность, и всегда отличалась крайнимъ невжествомъ. Но мало-по-малу, когда Фицджеральдъ боле приглядлся къ механизму различныхъ благотворительныхъ учрежденій, онъ не могъ воздержаться отъ удивленія въ виду героизма этихъ добровольныхъ миссіонеровъ, не смутившихся громадностью и трудностью своей задачи, а ревностно и бодро длавшихъ свое дло. Съ теченіемъ времени онъ научился подмчать и результаты этой дятельности, вносившей свтъ въ самыя мрачныя жилища, и скоро отъ простаго сочувствія перешелъ въ практической помощи. Сначала онъ сопровождалъ миссъ Четвиндъ въ качеств помощника или защитника, но потомъ увидалъ, что въ этомъ нтъ никакой нужды. Мэри превосходно умла обращаться съ бднымъ людомъ и отличалась большимъ самообладаніемъ,— разъясняла ли она собранію мужчинъ и женщинъ страшныя послдствія употребленія нефильтрованной воды, или декламировала патріотическія стихотворенія передъ дтскою аудиторіею. Не такъ хорошо шли дла на собраніяхъ ея общества, но, когда Фицджеральдъ былъ избранъ въ составъ комитета, оказалось, что новый членъ смотритъ очень радикально на права меньшинства, въ особенности когда оно состояло изъ Мэри Четвиндъ. Все было тогда тщетно: и аргументы, и выраженія неудовольствія. Онъ упорно настаивалъ на своемъ. Наконецъ, когда дло коснулось однажды жгучаго вопроса о пив, наступилъ кризисъ.

— Отлично,— сказалъ Фицджеральдъ посл того, какъ онъ и миссъ Четвиндъ остались въ одинокомъ меньшинств,— нечего объ этомъ боле говорить. Идите своимъ путемъ, это не помшаетъ мн пойти своимъ. Какъ я уже не разъ высказывалъ, я не думаю, чтобъ стаканъ эля повредилъ кому бы то ни было, кром, конечно, мальчиковъ, и нахожу несправедливымъ отрывать на цлый вечеръ людей отъ ихъ занятій и не доставить имъ даже такого невиннаго удовольствія. Поэтому я и хочу сдлать опытъ.

Раздался протестующій ропотъ. Неужели онъ осмлится игнорировать такую священную вещь, какъ общее голосованіе?

— Я могу предложить вамъ два средства: или я выйду изъ членовъ и получу тогда свободу дйствовать, какъ мн угодно, или же останусь въ комитет и буду устраивать вечера самъ, то-есть, я хочу сказать, на свой собственный счетъ, такъ что отвтственность за нихъ не ляжетъ на общество. Упрекъ въ распространеніи пива падетъ тогда не на васъ, я одинъ буду во всхъ виноватъ.

Снова раздался ропотъ, однако, второе предложеніе было, въ конц-концовъ, принято. Общество не желало лишиться Фицджеральда. Онъ былъ человкъ дятельный, да еще съ деньгами. Къ тому же, вс видли, какъ славно расправлялся онъ съ мужчинами. и мальчиками на миттингахъ, гд держалъ ихъ въ полномъ повиновеніи самымъ добродушно-авторитетнымъ образомъ. Въ послднее время общество имло также нсколько стычекъ съ газетными рецензентами, и Фицджеральдъ оказался полезнымъ защитникомъ и въ этомъ случа.

Когда они вышли на улицу, Мэри сказала, глядя на молодаго человка полу смющимися, полуиспуганными глазами:

— Мистеръ Фицджеральдъ, что вы сдлали?

— Ничего особенно ужаснаго, надюсь,— улыбаясь, отвчалъ онъ.

— Когда вы говорили отъ своего лица, вы, конечно, имли въ виду и меня?

— Да, ну, такъ что-жь?

— Можемъ ли мы сдлать все это вдвоемъ? Подумайте о расходахъ. Тетушка, наврное, будетъ вн себя. Обо мн она ужь боле не печалится, но говоритъ, что я васъ разоряю, что вы нисколько не наслаждаетесь жизнью…

— Разв я не общалъ създить въ іюл въ деревню? Надюсь, что и вы, и тетушка тоже прідете и поживете тамъ нкоторое время.

— Я чувствую просто угрызеніе совсти,— продолжала миссъ Четвиндъ.— Вы никогда не подумали бы о пив, еслибъ я не говорила съ вами о немъ въ Ирландіи. Кром того, наемъ маленькаго театра будетъ стоить намъ восемь фунтовъ десять шиллинговъ въ вечеръ, не говоря уже о див. Еслибъ я могла платить за все сама, я была бы покойна, или еслибъ вы держали хоть экипажъ и катались каждый день въ парк, какъ предлагаетъ мистеръ Скобелль, тогда тетушка нсколько просвтлетъ духомъ, и я тоже буду знать, что у васъ есть хоть какое-нибудь удовольствіе…

— Разв я имю такой несчастный видъ?— спросилъ онъ, смясь.— Однако, вы очень кстати упомянули о Скобелл. Мн кажется, что я долженъ еще немного поприжать его.

— О, нтъ! Посл того, какъ онъ пожертвовалъ намъ фильтры…

— Но у него есть друзья. Вдь, онъ мн самъ говорилъ въ прошломъ году на обд, что шестеро изъ наличныхъ гостей представляютъ собою четыре милліона. Еслибъ намъ удалось убдить Свобелля подйствовать на нихъ, что значило бы тогда для насъ платить восемь фунтовъ десять шиллиниговъ въ вечеръ за наемъ театра?

— Вамъ лучше знать,— отвчала она.— Надюсь только, что мы не приняли на себя слишкомъ большой отвтственности.

Въ сущности, неизвстно, сознавали ли это молодые люди, или еще нтъ, но только если что-нибудь интересовало Фицджеральда въ его новой дятельности и длало ее настолько пріятною, что онъ и не думалъ даже о какихъ-либо другихъ наслажденіяхъ или удовольствіяхъ, такъ именно возможность слдить за Мэри въ ея сношеніяхъ съ бднымъ людомъ. Вся прелесть и простота ея натуры проявлялась тутъ посреди массы нужды, заботъ, невжества и даже преступленій, съ которыми ей приходилось сталкиваться. Гд бы ни появлялась она, всюду водворялся миръ.

Больныя и страждущія женщины, готовыя упасть духомъ подъ гнетомъ жестокой судьбы, ободрялись и продолжали борьбу. Многія изъ нихъ говорили Фицджеральду, что никто не вноситъ въ ихъ семейный бытъ такого луча свта, какъ именно она. Мало-по-малу и онъ научался такъ же думать о ней. Онъ вслушивался въ эти разсказы, смотрлъ на Мэри глазами ея бдныхъ друзей и видлъ, какъ она, подобно сказочной царской дочери, разливаетъ всюду счастье и свтъ.

— Вилли,— сказала ему однажды мистриссъ Четвиндъ, пока собирались гости для ‘табль-д’ота’,— зачмъ не прочелъ ты мн изъ Либеральнаго Обозрніе статью о благотворительности, ту именно, гд описывается, какъ она вліяетъ на самого благотворителя? Не припомню что-то ея заглавія Ахъ, да: Благотворительность, какъ выгодно помщенный капиталъ.

— Я видлъ эту статью,— уклончиво отвчалъ молодой человкъ.

— Да? И самъ же и написалъ ее?

— Почему думаете вы это?

— Потому, что мистриссъ Симсъ была здсь сегодня и прочла мн статью. Мы съ ней поршили, что ты описываешь нашу Мэри.

— Я… я надюсь… вы не думаете, конечно, что въ стать есть что-нибудь непріятное… то-есть, я хочу сказать, слишкомъ личное, такъ что, еслибъ миссъ Четвиндъ увидала…— несвязно бормоталъ онъ.

— Ну,— сказала старушка добродушно,— если принять въ соображеніе, что ты приписываешь ей вс ангельскія добродтели и еще съ полдюжины чисто-женскихъ, то мн кажется, что Мори не на что пенять. Хотя она мн и племянница, но я, все-таки, должна по справедливости признаться, что портретъ узнать можно.

Время шло. Мери очень гордилась результатомъ новаго предпріятія, затяннаго Фицджеральдомъ, хотя трудно сказать, обусловливался ли успхъ дла заслугами самой чтицы, ловкостью ея режиссера и защитника, или просто пивомъ. Въ іюл того же года мистриссъ Четвиндъ съ племянницею и Фицджеральдомъ переселились на время въ Boat of Harry. За ними послдовалъ и Россъ, которому было поручено воспроизвести масляными красками нкоторые изъ его прежнихъ эскизовъ. Такъ прожили они до конца августа. И въ деревн, и въ Лондон жизнь ихъ текла ровно, и, казалось, не было никакой причины желать, чтобы она измнилась хоть въ чемъ бы то ни было.

Однако, безъ случайностей дло никогда не обходится. Въ одинъ прекрасный вечеръ, вскор посл своего возвращенія изъ деревни, Мэри назначила въ упомянутомъ уже маленькомъ театр собраніе, на которомъ желала съ помощью волшебнаго фонаря показать своимъ слушателямъ нсколько, портретовъ знаменитыхъ англичанъ, сопровождая это необходимыми объясненіями. Фицджеральдъ присутствовалъ обыкновенно на этихъ сборищахъ, готовый всми средствами поддерживать порядокъ, хотя надо сказать, что въ присутствіи Мэри аудиторія держала себя всегда безупречно. На этотъ разъ онъ прибылъ въ театръ лишь въ средин лекціи и, проскользнувъ незамтно въ темный уголокъ партера, началъ наблюдать.

Миссъ Четвиндъ держала себя съ большимъ самообладаніемъ, и видно было, что она совершенно свыклась съ своими слушателями. Говорила она съ ними очень просто, пока длала приготовленія, необходимыя для опытовъ, иногда подходила даже къ самой рамп, чтобы прямо обращаться къ аудиторіи.

— Послушайте,— начала она, наклоняясь надъ столомъ, чтобы взять нужную ей пластинку,— я уврена, что многіе изъ васъ читаютъ Газету Джонса?

Газета Джонса была самымъ дряннымъ мстнымъ листкомъ, производившимъ большую смуту среди бднаго населенія столицы. Публика, ожидавшая, быть можетъ, увидать портретъ самого великаго Джонса, затопала ногами. Тогда Мэри встала и съ изумленіемъ посмотрла на слушателей.

— О!— сказала она,— такъ вотъ какое чтеніе вамъ нравится? Надюсь, что нтъ. Быть можетъ, нкоторые изъ васъ думаютъ, что, если мистеръ Джонсъ обличаетъ правительство или утверждаетъ, что оно должно бы дйствовать такъ, а не иначе, самъ онъ, слдовательно, съуметъ править искусне. Неужели онъ боле способенъ руководить страною или боле честенъ, чмъ люди, которые всю жизнь готовились къ этой дятельности и приняли на себя не мало тяжкаго труда? Посудите сами, что онъ за человкъ. Уже два раза судился онъ за пьянство и былъ оштрафованъ. Можетъ ли человкъ, такъ относящійся къ своимъ собственнымъ дламъ, руководить цлымъ государствомъ?

Этотъ аргументъ, быть можетъ, нсколько безцеремонный и, пожалуй, даже рискованный, былъ во всякомъ случа весьма удобопонятенъ.

— Н-нтъ,— раздался общій отвть.

— Теперь посмотрите сюда, я покажу вамъ портретъ одного изъ замчательнйшихъ дятелей консервативной партіи, человка талантливаго и честнаго. Быть можетъ, я сама — не консерваторъ, но это сюда не относится. Я желала бы убдить васъ въ томъ, что люди, руководящіе англійскою политикою, къ какой бы партіи они ни принадлежали, дйствуютъ для общаго блага по своему крайнему убжденію. Не врьте, будто богатые украли у васъ деньги, въ большинств случаевъ состояніе ихъ нажито благодаря тому, что ихъ отцы и дды были люди трезвые, трудолюбивые и способные. Сохраненіе порядка и законности необходимо для всхъ. Еслибъ не порядокъ, могли ли бы ваши матери, жены и сестры безбоязненно ходить по улицамъ поздно вечеромъ и закупать, что имъ нужно? Только законъ охраняетъ ихъ отъ грабежа. Не смотрите же на блюстителей порядка, какъ на своихъ личныхъ враговъ, а помогайте имъ лучше поймать вора или обуздать пьяную ватагу, толкающую женщинъ и безпокоящую мирныхъ обывателей.

Миссъ Четвиндъ вставила пластинку въ волшебный фонарь, человкъ, находившійся за кулисами, спустилъ газъ и, когда на полотн появился большой, раскрашенный, портретъ великаго государственнаго дятеля, онъ былъ встрченъ ропотомъ одобренія, несмотря на вс тирады Газеты Джонса. Въ эту минуту случилось совершенно неожиданное происшествіе. Одинъ изъ присутствующихъ, случайно перенеся взоръ съ яркаго свтоваго круга на полотн въ сторону кулисъ, замтилъ огонь на краю занавса и въ ту же минуту, не успвъ хорошенько опомниться, громко закричалъ: ‘пожаръ’. На секунду въ зал воцарилось гробовое молчаніе, потомъ вс оглянулись и, увидавъ огонь надъ своими головами, пришли въ страшное смятеніе. Фицджеральдъ вскочилъ и громкимъ голосомъ приказалъ всмъ ссть, но съ такимъ же успхомъ обратился бы онъ къ взволнованному морю. Не слышно было ни криковъ, ни воплей,— въ зал не было ни одной женщины,— но вс старались какъ можно скоре пробраться къ дверямъ, и отъ этого началась ужаснйшая давка. Протиснуться не было никакой возможности. Тогда толпа внезапно обернулась и черезъ мгновенье хлынула, чтобы взять приступомъ сцену. Фицджеральдъ схватилъ перваго попавшагося бглеца и силою приковалъ его къ мсту.

— Садись, безумецъ, опасности никакой нтъ!— закричалъ онъ. Но никто не слушалъ его, вс разомъ бросились къ сцен и вскочили на нее. Увидавъ это, Фицджеральдъ кинулся туда же, растолкалъ толпу и бросился къ Мэри, стоявшей неподвижно, съ испуганнымъ лицомъ. Она не глядла на пламя надъ своей, головой, и не спускала глазъ съ надвигавшагося народа, который стремился къ узкому проходу за сценою. Фицджеральдъ схватилъ ея руку и крпко сжалъ въ своей.

— Не бойтесь,— сказалъ онъ, взглянувъ сперва на тлвшій занавсъ, а потомъ на исчезавшую толпу.— Опасности нтъ. Вс спасутся.

— Я ничего не боюсь, пока вы со мною,— отвчала она нсколько гордо.

Онъ обернулся и посмотрлъ на нее, взоры ихъ встртились.

— И такъ, навсегда?— спросилъ онъ.

Она ничего не отвчала, а только молча положила свою руку на его плечо. Такъ они и остались, выжидая, чтобы дикая и взволнованная масса разсялась, между тмъ какъ огненная точка наверху разгоралась все ярче.

Страшное было это положеніе, но Фицджеральдъ не чувствовалъ никакого страха. Впослдствіи онъ помнилъ, что все время соображалъ, сколько секундъ пройдетъ, прежде чмъ выйдетъ изъ театра послдній человкъ, прідутъ ли пожарные и неужели же во всемъ зданіи нтъ ни одного изъ служащихъ. При этомъ онъ спокойно слдилъ за ходомъ огня. Пламя распространялось не быстро. Прошло нсколько времени, прежде чмъ гд-либо загорлись доски, сначала он только чернли и обугливались, потомъ въ разныхъ мстахъ начали вспыхивать узкіе огненные языки и вдругъ все озарилось яркимъ краснымъ цвтомъ.

— Не уйти ли намъ теперь?— спросилъ молодой человкъ, когда громкіе окрики, призывавшіе то Дика, то Билля, то Джека, начали, наконецъ, стихать.

— Если вы хотите,— твердо отвчала она.

Выйти можно было теперь безъ опасности или затрудненія. Въ ту минуту, когда они двинулись къ выходу, послышалось громкое шипніе и плескъ, и черезъ мгновенье вода лилась уже дождемъ по сцен. Они пробрались за кулисы и черезъ актерскій подъздъ вышли на улицу, гд застали громадную толпу звакъ, съ трудомъ отстраняемую полиціею отъ пожарныхъ трубъ. Минутъ черезъ десять все было кончено. Фицджеральду пришлось только отыскать машиниста, бывшаго въ числ первыхъ бглецовъ, и заставить его запереть газъ въ предупрежденіе взрыва, потомъ съ помощью нкоторыхъ изъ присутствующихъ и при свт одинокой свчи онъ собралъ вс принадлежности волшебнаго фонаря и веллъ перенести ихъ въ кэбъ, гд его ожидала Мэри.

Когда они отъхали отъ гудвшей толпы, все еще тснившейся вокругъ пожарища, говорить снова стало возможно, но они долго молчали. Наконецъ, Мэри сказала:

— Недавно вы хотли пожертвовать мн Boat of Harry, теперь отдаете мн вашу жизнь. Что же дале?

— Жизнь моя получитъ цну только тогда, когда вы возьмете ее въ свои руки,— отвчалъ онъ.

Глава XXXII.
Въ картинной галлере.

Пропустимъ нсколько лтъ и перенесемся прямо на художественную выставку въ Ганноверскомъ Сквер. Она задумана была, чтобы служить дополненіемъ къ выставк въ королевской академіи, открылась она всего только за годъ передъ тмъ, однако, успла уже вызвать немало и вражды, и сочувствія. Иные утверждали съ большею запальчивостью, чмъ было прямо необходимо, что характеристическую черту художниковъ этой школы составляетъ манерная подражательность стилю старыхъ флорентинцевъ, причемъ будто бы красота, яркость красокъ и жизненность, присущія картинамъ итальянскихъ мастеровъ, замняются болзненной изнжностью, извращеніемъ и упадкомъ вкуса. Говорилось также, что декоративный характеръ замысловъ новйшихъ художниковъ, не въ силахъ скрыть ихъ очевиднаго незнакомства съ анатоміею и неумнья рисовать человческое тло, между тмъ какъ ихъ ландшафты обнаруживаютъ скоре непростительную смлость, чмъ врное изученіе природы. За то другіе утверждали, тоже не безъ запальчивости, что въ Ганноверскомъ Сквер просто отдыхаешь душою, что картины, выставленныя тутъ, научаютъ людей думать и что стремленіе къ высшему совершенству въ искусств, при всхъ недостаткахъ исполненія, все-таки, лучше самодовольнаго ничтожества и во всякомъ случа избавляетъ публику отъ безцвтныхъ картинъ, обыкновенно красующихся на стнахъ британскихъ галлерей.

Въ числ самыхъ яростныхъ защитниковъ новаго учрежденія находился, конечно, и Россъ. Примшивалось ли тутъ нкоторое чувство досады на королевскую академію, все еще продолжавшую игнорировать его работы, сказать трудно, какъ бы то ни было, его поклоненіе новой школ высказывалось такъ искренно, что мистриссъ Четвиндъ, всегда готовая послужить по мр силъ всякому, устроила между сэромъ Сирилемъ Смитомъ, директоромъ новый галлереи, и шотландскимъ художникомъ свиданіе, имвшее блестящіе результаты, по крайней мр, для Росса.

Былъ прекрасный, совершенно лтній день, несмотря на раннюю весну. Густая и нарядная толпа двигалась изъ комнаты въ комнату, иногда останавливалась группами, весело болтая или критически разсматривая туалеты дамъ, большею частью оригинальные по покрою, но мрачные по цвту. Только въ одной групп виднлась стройная молодая женщина съ очень красными глазами, туалетъ которой, если и напоминалъ нсколько средневковый стиль, отличался, вмст съ тмъ, смлостью и красотой подбора красокъ. Платье изъ темнаго бархата, было отдлано блдно-желтыми кружевами. Надо сознаться, однако, что не туалетъ привлекалъ, главнымъ образомъ, вниманіе, а граціозность и спокойствіе каждаго движенія молодой женщины и ея ясные, прямодушные, смющіеся глаза.

Высокій, красивый пожилой господинъ пробрался въ ней черезъ толпу.

— Дитя мое,— сказалъ онъ, взявъ ее за руку,— я всюду искалъ васъ. Мн сказали, что вы здсь. Какая вы сегодня красивая! И что за туалетъ! Вс говорятъ, что изящне его нтъ въ цломъ зал. Очень мило, право, очень мило!

— Только за это нечего хвалить ни меня, ни мою портниху, сэръ Сириль,— отвчала молодая женщина.— Все это выбралъ мой мужъ. Ну, скажите, не послушная ли я жена? Онъ знаетъ, что я одваюсь только для него, и я предоставляю ему право выбирать, что ему нравится. Вдь, это мило съ моей стороны, не правда ли?

— О!— пошутилъ онъ,— вс вы, молодыя жены, таковы сначала.

— Молодыя жены!— насмшливо повторила она.— Да моему сыну минетъ, въ іюн четыре года!

— Вашъ сынъ не поблагодаритъ васъ, если вы еще разъ заразитесь горячкой и удете на зиму въ Италію, оставивъ бднаго мальчугана дома. А гд же вашъ мужъ?

— Да гд-нибудь здсь съ Россомъ. Опять, наврное, ссорятся. Они постоянно бранятся теперь, съ тхъ поръ, какъ мы вернулись изъ Италіи.

— Вы уже обошли вс залы?— спросилъ сэръ Сириль, окинувъ взоромъ небольшую группу, отъ которой молодая женщина нсколько отдлилась. Она поспшила представить его.

— Нтъ,— отвчала она.— Я какъ-то совсмъ растерялась. Вс наши знакомые здсь, и такъ трудно запомнить все, что нужно сказать имъ, что. времени нтъ даже подумать о картинахъ. Гораздо спокойне сидть гд-нибудь на террас въ Сорренто или на веранд въ Капри и слдить за тмъ, какъ туристы взбираются вверхъ на ослахъ, не правда ли? Мы были въ Исріи посл вашего отъзда. А теперь не оставайтесь доле со мною, сэръ Сириль, вамъ нужно, конечно, повидаться со всми вашими друзьями…

— Передо мною еще весь день, я сейчасъ опять вернусь къ вамъ. Смотрите, не уходите никуда завтракать. Я зайду за вами около часу. Изловите къ тому времени вашего мужа, да, кстати, и Росса. У меня тутъ приготовленно въ укромномъ уголк недурное угощеніе, совершенно подходящее для человка выздоравливающаго. А теперь поскоре сядьте. Не оставайтесь на ногахъ цлый день, хотя, правду сказать, вы давно не высматривали такъ хорошо, какъ сегодня.

Онъ отошелъ на нсколько шаговъ, потомъ поспшно вернулся.

— Что это со мной длается? Я совсмъ забылъ спросить о здоровь вашей тетушки. Ей лучше, надюсь?

— Да, мн кажется даже, что гораздо лучше. Но она любитъ покой и не хочетъ выходить изъ дому, даже отказывается хать съ нами въ ныншнемъ году въ Boat of Harry.

— Но она, вдь, не больна?

— О, нтъ! Почти совсмъ здорова. Теплая погода ей всегда полезна, она сама сознается, что страдаетъ теперь только непреодолимою лнью.

— И такъ, ровно въ часъ, не забудьте!

Минуту спустя, торопливыми шагами подошелъ Фицджеральдъ.

— Слышала ли ты? Говорили теб?— горячо спрашивалъ онъ.

— Я ничего особеннаго не слыхала, но зачмъ вырядился ты въ этотъ поношенный, старый костюмъ? Вс сегодня во фракахъ и перчаткахъ. Вдь, мы не на Капри!

— Представь себ, по общему мннію, картины Росса лучше всего, что есть на этой выставк,— продолжалъ Фицджеральдъ столь же быстро, не обративъ вниманія на ея замчаніе.— Имъ отведено почетное мсто въ слдующей зал, вс пять картинъ поставлены рядомъ. Пойдемъ взглянуть на нихъ… Джиффордъ,— и при этихъ словахъ онъ обратился къ журналисту, который вмст съ своей женой, красивой высокой дамой, разсматривалъ выставку,— Джиффордъ, двинемтесь въ слдующую комнату. Я, вдь, говорилъ вамъ, что эти картины произведутъ эффектъ. Знайте, что я намренъ хвалить ихъ, несмотря на то, что Россъ мн другъ, и такъ, если вы дрожите за репутацію Либеральнаго Обозрнія, вы должны будете обратиться въ этомъ случа къ другому критику или заручиться мнніемъ какого-нибудь безпристрастнаго авторитета.

Нтъ сомннія, что, пробираясь вмст съ остальнымъ обществомъ въ слдующую комнату, Джиффордъ считалъ самого себя достаточно безпристрастнымъ авторитетомъ. Но и его сразу необыкновенно поразили ландшафты Росса. Или, врне, ландшафтъ былъ только одинъ, но снятый въ пять различныхъ моментовъ. Художникъ изобразилъ поляну, море, холмы и часть неба, видимыя изъ окна столовой въ Boat of Harry. Первая картина представляла спокойную, ясную зорю, занимающуюся на восток, природу еще безжизненную, но погруженную въ безмолвіе, вторая воспроизводила вс разнообразныя, явленія втреннаго лтняго дня, по небу неслись стаи блыхъ облаковъ и тней, деревья гнулись, полевыя работы были въ полномъ ходу, а на далекомъ горизонт вырзывалась зловщая красная полоса, No третій изображалъ ливень, все было сро, неясно, безотрадно, на четвертой картин погода прояснилась, золотистый туманъ все боле и боле окутывалъ предметы по мр того, какъ солнце пробивалось сквозь пары. Наконецъ, серію картинъ завершало изображеніе ясной лунной ночи.

— Что за прекрасный замыселъ!— сразу воскликнулъ Джиффордъ.— Просто сживаешься съ мстностью! Странно, что никто не брался до сихъ поръ за такой сюжетъ! Вс стремятся въ большему разнообразію, а, между тмъ, настоящее искусство художника именно и заключается въ умньи обходиться безъ новыхъ сюжетовъ. Милйшій другъ, вы можете хвалить эти картины, сколько душ угодно. Это — лучшее изо всей выставки, за исключеніемъ, конечно, портрета вашей жены. Хвалите себ, на здоровье, я вамъ не мшаю.

— Не забывайте, однако,— замтилъ Фицджеральдъ,— что между критиками, наврное, завяжется борьба, по примру прошлаго года. Лучше не впутывайте Либеральное Обозрніе въ какія-нибудь непріятности. Знаете, что мы можемъ сдлать? Обратимся къ какому-нибудь изъ извстныхъ художниковъ и спросимъ его мннія.

— Никогда! Въ такомъ случа я долженъ бы предоставить поэтамъ разбирать стихотворенія, а романистамъ — романы. Будетъ ли это справедливо? Мы ратуемъ противъ этого, съ самаго основанія Либеральнаго Обозрнія.

— По моему, это единственно вское мнніе,— осмлился замтить Фицджеральдъ,— если, конечно, вы уврены въ его безпристрастіи. Можетъ ли человкъ судить объ искусств, если незнакомъ съ техническою стороной? Цнно сужденіе критика, понимающаго дло и стоящаго настолько выше другихъ, что даже мысль о зависти или соперничеств съ его стороны не приходитъ въ голову.

— И вы думаете, что Либеральное Обозрніе въ состояніи оплачивать работу такихъ людей?

— Что касается меня,— продолжалъ Фицджеральдъ,— я желалъ бы, главнымъ образомъ, слышать мнніе Сайденгэма. Онъ выше всякаго соперничества, уметъ рисовать и портреты, и ландшафты, равнаго ему нтъ въ настоящее время…

— За то онъ слишкомъ добродушенъ, по его мннію, во всемъ есть хорошая сторона. Я какъ-то обошелъ съ нимъ всю выставку въ академіи. Ни одного слова осужденія не слышалъ я отъ него. Онъ постоянно указывалъ на достоинства картинъ, разъяснялъ трудности, хвалилъ все, особенно работы начинающихъ художниковъ. У него нтъ ни малйшаго критическаго задора. Нтъ, если ужь аппелировать къ кому-нибудь, такъ къ вашей жен, она, вдь, хорошо знакома съ мстностью. Мистрисъ Фицджеральдъ, намъ нужно ваше мнніе о картинахъ Росса.

— Не спрашивайте меня,— отвчала она.— Я желала бы ихъ купить, а у меня нтъ денегъ.

— Ну, вотъ это, по крайней мр, честная критика. Думаю, Фицджеральдъ, что можно дозволить Либеральному Обозрнію похвалить этюды Росса. Но гд же онъ самъ?

— Онъ не хочетъ даже войти въ эту комнату. По его мннію, это такъ же непріятно, какъ вставить самого себя въ рамку и дать публик право глядть черезъ микроскопъ.

Вс двинулись, чтобы, наконецъ, систематически и серьезно обозрть галлереи, осмотръ прерывался, однако, по временамъ прибытіемъ новой группы знакомыхъ, желавшихъ взглянуть на портретъ Мэри Четвиндъ (какъ многіе продолжали еще называть ее). Это была работа Сайденгэма и составляла, по общимъ отзывамъ, главное украшеніе одной изъ залъ. Вскор къ нимъ присоединился и Россъ, и его замчанія, правда, отрывочныя и нсколько догматичныя, отличались во всякомъ случа мткостью.

— Это-то,— говорилъ онъ въ отвтъ на чей-то вопросъ, разглядывая картину художника, потратившаго немало труда на созданіе аллегоріи, разгадка которой оставалась невозможною безъ помощи каталога,— это-то? Разв вы не видите всей лжи замысла? Вдь, такой человкъ, наврное, украситъ даже могилу своей матери раскрашенными жестяными цвтами. Взгляните лучше сюда,— продолжалъ онъ, обращаясь къ портрету мистриссъ Фицджеральдъ, находившемуся въ самой средин комнаты.— Вотъ это работа человка, который знаетъ, что его дло рисовать, а не ломать себ голову надъ двнадцатымъ или какимъ-нибудь другимъ столтіемъ. Онъ уже давно вышелъ изъ пеленокъ и для него нтъ боле трудностей. Говорятъ, будто онъ небреженъ, я же утверждаю, что онъ пренебрегаетъ только тмъ, что несущественно. Вдь, не рисовать же ему, въ самомъ дл, такъ, чтобы можно была счесть каждую булавку?

— Любезнйшая мистриссъ Фицджеральдъ,— раздался за ними голосъ,— убдительно прошу васъ удалиться отсюда.

Они обернулись и увидали передъ собою Сайденгэма и его хорошенькую жену, которую Фицджеральдъ старался нкогда подкупить сандвичами.

— Ну, хорошо ли это,— продолжалъ онъ,— по христіански ли? Зачмъ это вы помстились какъ разъ подъ вашимъ портретомъ? Чтобы люди видли всю разницу между нимъ и оригиналомъ? Да еще возвращаетесь прямо изъ Италіи, у васъ не сошелъ еще съ лица лучъ неаполитанскаго солнца.

— Я слушала лекцію,— мистеръ Сайденгэмъ,— отвчала молодая женщина.— Мистеръ Россъ тутъ ораторствовалъ, вы остались бы очень довольны, еслибъ слышали, что онъ говоритъ.

— Это значитъ: ‘похвалите меня, я похвалю васъ’,— сказалъ знаменитый академикъ съ улыбкою.— Ничто въ этой комнат не въ состояніи затмить вашихъ ирландскихъ эскизовъ, мистеръ Россъ.

Приближался часъ, назначенный сэромъ Сирилемъ для завтрака. Вскор появился и самъ хозяинъ и увлекъ за собою всю компанію. Только одинъ Россъ пошелъ неохотно и какъ-то дичился, однако, вскор и онъ повеселлъ подъ вліяніемъ мистриссъ Сайденгэмъ. Она обратилась къ нему съ вопросомъ, не въ его ли пользу хотлъ подкупить ее нкогда Фицджеральдъ.

— Совсмъ безполезно было,— отрзалъ Россъ.

— Совершенно безполезно,— подтвердила хорошенькая женщина, весело улыбаясь.— По крайней мр, не сандвичами, это мн не по лтамъ.

— Не объ этомъ говорю я,— возразилъ Россъ,— а о томъ, что не слдуетъ безпокоить вашего мужа такими вещами. Человка, который работаетъ, какъ онъ, ничмъ не надо отвлекать отъ дла. Если онъ пропуститъ хоть день, страна теряетъ столько же, какъ…

— Да, вдь, онъ очень интересуется молодыми художниками. Я очень рада, что ему понравились ваши картины. Мужъ постоянно говоритъ о нихъ. Вы, конечно, довольны мстомъ, которое имъ отведено…

— О, да, хотя я, какъ лиса, всюду нашелъ бы себ нору.

— Вы что сказали?

Но онъ не отвчалъ, быть можетъ, даже не слыхалъ вопроса. Тогда она перешла къ другимъ предметамъ: правда ли, что онъ снова детъ съ Фицджеральдомъ въ Ирландію, видлъ ли онъ сборникъ стихотвореній или драматизованныхъ поэмъ, которыя, по слухамъ, мистеръ Фицджеральдъ кончилъ въ Италіи и готовится теперь издать? Россъ отвчалъ, насколько могъ, удовлетворительно, но мало-по-малу начиналъ хмуриться, такъ какъ за этимъ, по его мннію, несообразно-пышнымъ завтракомъ нечего было пить, кром жидкаго, холоднаго вина. Наконецъ, онъ не вытерплъ и сказалъ лакею, тщетно соблазнявшему его различными графинами:

— Послушайте, любезный, не можете ли вы добыть мн хоть глотокъ виски?

— Сейчасъ подамъ, сэръ.

Посл этого Россъ повеселлъ. Наглядно обрисовалъ онъ жизнь въ Boat of Harry и такъ ярко изобразилъ вс подвиги, ежедневно совершаемые тамъ имъ и его друзьями, что только описаніе демонической паровой яхты помшало мистриссъ Сайденгэмъ, по ея словамъ, подойти тутъ же къ Фицджеральду и просить для себя приглашенія на будущій лтній сезонъ.

Посл завтрака, вс снова двинулись въ картинамъ, одинъ только Фицджеральдъ воспользовался этой минутой, чтобъ удалиться.

— Куда спшишь ты?— спросила его жена.

— Хочу порыться въ двухъ, трехъ книжныхъ магазинахъ, если хватитъ времени до обда.

— Возьми меня съ собою.

— Въ этомъ-то туалет? Да ты произведешь тамъ сенсацію.

— Я останусь въ карет.

— Нтъ, нтъ, ты теперь отставлена отъ должности и зачислена въ ряды безпомощныхъ инвалидовъ, хотя вовсе не смотришь больною. Останься лучше съ мистриссъ Сайденгемъ и повидайся со всми нашими друзьями. Мой костюмъ для этого недостаточно наряденъ.

— Хорошо. Когда же ты будешь дома?

— Въ четверть седьмаго, что бы ни случилось. Я сказалъ дома, что у насъ будетъ многочисленнйшій табль-д’отъ, такъ что ты можешь зазывать къ себ всхъ, кого хочешь. Не забудь только Росса, не теряй его изъ вида. Мы сдлаемъ его предлогомъ нашего пира и заставимъ произнести, рчь. Сегодня его бенефисъ. Мы устроимъ ему овацію.

Минуту спустя Фицджеральдъ уже сидлъ въ кэб и халъ по направленію къ Commercial Road East, желая скоре добраться до книжныхъ новинокъ и стараясь по пути ознакомиться съ содержаніемъ утренней газеты, которую не усплъ еще просмотрть.

Глава XXXIII.
Въ Айнишин.

Прошло еще нсколько лтъ. У окна одной изъ комнатъ айнишинской королевской гостинницы стоитъ маленькій, хорошенькій мальчикъ съ большими, нжными, задумчивыми глазами и вьющимися волосами. Съ виду онъ очень здоровъ, хотя одна нога его не касается пола, и онъ опирается на палку. Въ эту минуту въ комнату вошелъ его отецъ.

— Ну, мистеръ Франкъ, съумешь ли ты заняться чмъ-нибудь, пока я схожу погулять? Теперь ты видишь, что значитъ карабкаться по деревьямъ за гнздами.

— Отличное дло,— самодовольно отвчалъ мальчуганъ.

— Что же тутъ отличнаго? Вывихнуть себ ногу?

— Да. Вдь, ты не взялъ бы меня съ собой, еслибъ не это, папа. Мама сказала, что ты очень занятъ и что я не долженъ теб мшать, не велла надодать теб, потому что ты любишь быть одинъ, когда кончаешь книгу, и сказала, чтобъ я не скучалъ, если ты уйдешь. И я не буду скучать.

Онъ окинулъ глазами комнату.

— Это въ самомъ дл та гостинница, которую содержалъ твой папа?

— Да, та самая. Что-жь, она теб не нравится, что ли?

— Какъ теб сказать, папа?— осторожно началъ мальчикъ, боясь оскорбить чувства отца.— Она, вдь, и нарядна, не такъ ли?

— Когда я былъ ребенкомъ, дружокъ, это была единственная гостинница во всемъ Айнишин и считалась весьма важнымъ мстомъ. Смотри же, вотъ твои книги. Сядь-ка лучше и дай отдохнуть ног.

— Я гораздо больше люблю т сказки, которыя ты мн разсказываешь, чмъ все, что стоитъ въ книгахъ,— отвчалъ мистеръ Франкъ, глядя на книги далеко не дружелюбнымъ взоромъ,— только мама говоритъ, что я не долженъ теб врить.

— Врить чему?

— Да твоимъ разсказамъ. Мама говоритъ, что ты всегда шутишь. Слушай, папа,— то, что ты разсказывалъ про человка, который ухалъ въ Индію, правда?

— Дитя, столько людей узжаютъ въ Индію, что я не знаю, о комъ ты спрашиваешь. Лучше возьми книгу, положи ногу на стулъ, а я пойду пока посмотрть, остались ли еще здсь у меня знакомые. Врядъ ли найдется кто-нибудь съ тхъ поръ, какъ Анди Скакунъ… помнишь, мистеръ Россъ нарисовалъ теб его портретъ?…

— О, да, помню, папа.

— Ну, такъ Анди ухалъ теперь въ Треморъ. Не думаю, чтобъ во всемъ город нашлось хоть одно знакомое лицо.

Когда Фицджеральдъ вышелъ на ярко освщенную солнцемъ улицу, онъ увидалъ, что, по крайней мр, старинная часть Айнишина мало измнилась за послднія семь лтъ. Если замтна была вообще какая-нибудь разница, то только между тмъ Айнишиномъ, который онъ такъ часто видлъ въ своихъ сновидніяхъ, и настоящимъ, будничнымъ, прозаическимъ городомъ. Вторично прізжалъ онъ сюда посл своего окончательнаго переселенія въ Лондонъ, и всякій разъ ему приходилось длать эту умственную поправку. Да, это все т же, какъ бы заснувшіе, степенные дома, лавки, ратуша, верфи, набережныя, заваленныя бочками съ дегтемъ и грудами угля, барки, увязшія въ грязи, ясныя воды залива и холмы, зеленющіе на горизонт. Чтобы достигнуть боле обширнаго кругозора, онъ взобрался на вершину крутаго откоса, на которомъ частью былъ расположенъ городъ. Дома едва лпились по склону холма, мстами виднлись остатки древнихъ развалинъ, куры рылись въ песк или прятались въ крапив, дти карабкались черезъ стны, поросшія густою зеленью, какой-то старикъ въ жакетк безъ рукавовъ дремалъ въ тнистомъ углу сада, за заборомъ, покрытымъ мохомъ. Выше тянулись боле зажиточные дома, построенные на самомъ гребн холма, среди садовъ и лужаекъ. Отсюда открывался видъ на живописную маленькую гавань, заливъ и широкія песчаныя отмели, а дале тянулось необъятное пространство блдно-голубаго моря, видимаго сквозь золотистую дымку, и вырзывались очертанія двухъ, трехъ большихъ судовъ, которыя медленно направлялись къ порту, гонимыя легкимъ южнымъ втеркомъ.

Фицджеральдъ чувствовалъ себя здсь совершенно чужимъ. Быть можетъ, еслибъ онъ прошелъ внизу, мимо лавокъ, онъ еще нашелъ бы кого-нибудь, кто помнилъ мистера Вилли, или еслибъ спустился по ту сторону холмовъ (горъ, какъ ихъ называли мстные жители), тамъ онъ, наврное, наткнулся бы на какую-нибудь бдную хижину, гд старуха, разслабленная лихорадкой, привтствовала бы его словами: ‘Слава Всевышнему!’ Но изъ прежнихъ друзей, какъ онъ слышалъ время отъ времени, уже почти никого не оставалось. Отецъ умеръ давно. Корская Лтопись, которую айнишинскіе жители нкогда выписывали, главнымъ образомъ, потому, что мистеръ Вилли помщалъ въ ней стихи объ Айнишин и хорошенькихъ двушкахъ, перестала существовать. Когда онъ подъхалъ къ Королевской гостинниц, слуга, поспшившій взять подъ уздцы лошадей, никогда даже не слыхалъ имени Фицджеральдовъ, прежнихъ владльцевъ. Тмъ не мене, хорошенько вглядвшись въ набережныя, дома и гавань, онъ убдился, что въ Айнишин не произошло собственно большихъ перемнъ. Измнился, главнымъ образомъ, онъ самъ, да еще что-то другое — молодость ли его прошла, или только сгладились молодыя воспоминанія, которыя нкогда такъ неотвязно преслдовали его и придавали Айнишину совсмъ особый колоритъ.

Онъ спустился съ высоты, чтобъ подойти къ новому городу, обращенному фасадомъ къ морю. Идя по главной улиц стараго Айнишина, быть можетъ, не замчая хорошенько того, что длалось кругомъ, и готовясь свернуть въ узкій переулокъ, ведущій къ морю, онъ услыхалъ за собою восклицаніе:

— О, Господи, милосердый Боже!

Быстро обернувшись, онъ узналъ старую Молли, многіе годы продававшую орхи, яблоки и апельсины айнишинскимъ ребятамъ. Старуха съ усиліемъ приподнялась съ боченка, на которомъ сидла.

— Господь съ нами, вы ли это, мистеръ Вилли?— воскликнула она, схвативъ его руку длинными костлявыми пальцами.— Что за важный баринъ стали вы теперь, здите повсюду въ собственной карет. Я сначала такъ и думала, что это вы, а потомъ поршила, что это, наврное, вздоръ. Вы пріхали, конечно, занять мсто вашего батюшки — царство ему небесное! Если ваша милость поселится опять въ Королевской гостинниц, не замолвите ли вы прислуг словечко насчетъ старой Молли?…

Ему пришлось объяснить старух, наружность которой много выиграла бы, еслибъ ея сдые волосы были мене растрепаны, а костюмъ боле приличествовалъ ея возрасту, что онъ вовсе не предполагаетъ снова водворить въ Королевской гостинниц родъ Фицджеральдовъ. Потомъ, наградивъ Молли всми мелкими деньгами, которыя находились у него въ карман, онъ продолжалъ свой путь.

Сколько разъ ходилъ онъ по этой самой дорожк въ давно минувшіе дни, полный честолюбивыхъ замысловъ и мечтая о будущемъ со всмъ пыломъ молодости. Теперь, когда онъ достигъ почти всего, что грезилось ему въ ранніе годы, а въ нкоторыхъ отношеніяхъ даже гораздо большаго, къ чему все это сводилось? Онъ пріобрлъ много друзей, близкихъ и далекихъ, это было, конечно, очень пріятно, и онъ старался оставаться съ ними въ хорошихъ отношеніяхъ. Въ литератур онъ тоже длалъ все, что могъ, и относился въ своей работ честно и основательно. Но, по его убжденію, длать добро просто и непритязательно составляло, все-таки, высшую цль жизни, и въ этомъ отношеніи онъ совершенно усвоилъ себ взгляды своей жены. Они не заботились о томъ, какіе мотивы будутъ имъ приписаны. Если это даже роскошь — она имъ по средствамъ, если — самоудовлетвореніе, то во всякомъ случа такое, которое не вредитъ никому, хотя и нарушаетъ, быть можетъ, принципы политической экономіи. Словомъ, и Фицджеральдъ, и жена его были такъ заняты, что не имли времени разсматривать вопросъ съ точки зрнія высшей нравственности.

Новый Айнишинъ, обращенный къ морю, измнился боле, чмъ старая часть города, цлый рядъ хорошенькихъ виллъ,— по всему вроятію, лтнія резиденціи коркскихъ жителей,— тянулся вдоль берега. Но Фицджеральдъ отвернулся отъ нихъ и предпочелъ обратить свое вниманіе на прежнюю знакомую ему картину, на тотъ обширный кругозоръ, который онъ воскрешалъ обыкновенно передъ своимъ умственнымъ взоромъ, когда желалъ воспроизвести въ своихъ работахъ впечатлніе шири и свта, а, быть можетъ, и нкоторой пустынности. Нельзя сказать, чтобы картина не была пустынна. Ничего не было видно, кром далекихъ, ровныхъ полосъ блдно-желтаго песку, необъятнаго пространства голубаго моря, узкой линіи волнъ, то темныхъ, то искрящихся, то ниспадавшихъ блою пною и съ громкимъ шипніемъ разбивавшихся о берегъ. Блдная мирная картина, быть можетъ, нсколько грустная. На такомъ неясномъ фон воображенію легко рисовать человческія фигуры, какъ живыя движутся он вдоль песчанаго берега, полныя молодыхъ силъ и роскошныхъ мечтаній…

Внезапно Фицджеральду вспомнился бдный мальчуганъ съ вывихнутой ногою, и онъ тотчасъ направился къ гостинниц, гд засталъ мистера Франка, поглощеннаго вырзываніемъ своего вензеля на одной изъ ставней комнаты.

— Когда я вырасту, папа,— тотчасъ началъ онъ, любуясь этой попыткой обезсмертить свое имя,— я надюсь, что буду такъ же знаменитъ, какъ и ты.

— Кто же сказалъ теб, что я знаменитъ?— спросилъ отецъ со смхомъ.

— Мама. Я желалъ бы тоже получать любезныя письма отъ незнакомыхъ людей, изъ Америки, Канады и изъ тхъ мстъ, гд жилъ Робинзонъ. Иногда мама читаетъ ихъ мн. Что сдлалъ ты, чтобы королева называла тебя ‘любезнйшимъ’?

— Что за глупости у тебя въ голов?

— Нтъ, не глупости,— настойчиво отвчалъ мистеръ Франкъ.— Мама нашла это въ большой книг. Королева сказала, что ты ‘любезный и надежный’.

— Это вздоръ! Разв ты не знаешь, что когда королева назначаетъ кого-нибудь коммиссаромъ по извстному длу, она всегда такъ выражается? Мама, наврное, прочла это въ Синей книг…

— Королева не называла бы тебя такъ, еслибъ этого не думала. Она, наврное, не лжетъ.

— Конечно, нтъ. Знаешь что, мистеръ Франкъ? Оставимъ лучше обсужденіе этого вопроса до того времени, когда ты вырастешь, а пока напьемся чаю. Теб, вроятно, извстно, что ты будешь обдать сегодня со мною.

— Какъ хочешь, папа. Мама сказала, чтобы я теб не мшалъ…

— И ты такъ хорошо запомнилъ ея наставленія, что я разскажу теб въ награду за это сказку.

— Неужели?— Мальчуганъ подошелъ, прихрамывая, въ отцу, влзъ къ нему на колни и устремилъ на него большіе глаза, полные нетерпливаго ожиданія.

— Не только простую сказку, но даже сказку про быка.

— Очень страшную?

— Самую ужасную.

Послышался какой-то восторженный вздохъ.

— Ну, такъ слушай же. Быкъ этотъ имлъ обыкновеніе бродить какъ разъ за Айнишиномъ. Мсто тутъ очень открытое и онъ могъ все видть на большое разстояніе. Иногда онъ выходилъ на самую средину дороги и не давалъ тогда никому пройти. Въ особенности не любилъ онъ мальчиковъ, и ты не повришь, какіе обходы намъ приходилось длать…

— О, папа! Неужели и ты былъ въ числ этихъ мальчиковъ?

— Я жилъ въ то время въ Айнишин,— нсколько уклончиво отвчалъ разсказчикъ,— и могъ поэтому видть, что длали другіе. Самое ужасное съ этимъ быкомъ было то, что онъ съ величайшей ловкостью перепрыгивалъ черезъ заборы, и совершенно безполезно было запирать ворота, если онъ гнался за кмъ-нибудь. Быкъ наводилъ ужасъ на весь околодокъ, въ особенности на дтей, и мы часто приходили въ ярость,— то-есть, я хочу сказать, они приходили въ ярость,— и придумывали всякія средства повредить своему врагу, еслибъ это оказалось возможнымъ. Наконецъ, одинъ изъ насъ,— то-есть, одинъ изъ нихъ,— напалъ на блестящую мысль. Мальчуганы пошли вдоль дороги и высмотрли мсто, гд къ ней подходило болото. Тутъ было нсколько кочекъ, по которымъ можно было удобно пройти, если ступать полегче. Ты помнишь, конечно, что сдлалъ Брюсъ при Баннокбрэн?

— Вырылъ ямы и прикрылъ ихъ хворостомъ.

— Именно. Вотъ они и устроили засаду въ этомъ же род. Не думаю, чтобы слово ‘засада’ было здсь самымъ подходящимъ, ну, да все равно, сойдетъ какъ-нибудь съ рукъ. Вотъ мальчишки и затяли…

— Да, вдь, и ты былъ съ ними, папа?

— Быть можетъ, я только наблюдалъ за ними издали или случайно проходилъ мимо. Во, всякомъ случа эти повсы отыскали Анди Скакуна, о которомъ я часто говорилъ съ тобою. Онъ былъ большой чудакъ и любилъ носить куртку красными рукавами. Вотъ они и взяли у него напрокатъ эту куртку, натянули ее на дв палки и пошли по дорог. Быкъ былъ, конечно, тутъ, какъ тутъ, но ничего не говорилъ, а только молча глядлъ на мальчиковъ. Осторожно приближались они къ нему, пока не подошли на извстное разстояніе, гд и остановились. Быкъ все не двигался. Въ эту минуту они начали медленно отступать, а ты, конечно, знаешь, мистеръ Франкъ, что быки всегда считаютъ этотъ маневръ приглашеніемъ идти бодаться. Животное сдлало нсколько шаговъ, постояло съ секунду, потомъ замычало и двинулось быстре. Этого только и нужно было злымъ мальчикамъ. Они тотчасъ же обернулись и кинулись со всхъ ногъ, быкъ помчался за ними. На заране условленномъ мст они свернули съ дороги и въ припрыжку пустились по болоту, очень мокрому въ это время года отъ сильныхъ дождей. Врагъ ихъ не имлъ, конечно, никакого понятія о засадахъ и тому подобномъ, не сообразилъ также и того, что онъ гораздо тяжеле мальчугановъ и что его ноги увязнутъ тамъ, гд ихъ маленькимъ ножкамъ пройти легко. Словомъ, онъ бросился за ними, раздался плескъ, быкъ забарахтался, началъ все глубже и глубже погружаться въ густую черную грязь и мычать, и ревть отъ бшенства. Ты никогда не видалъ ничего подобнаго. Нельзя сказать, чтобъ мы не трусили, стоило быку ступить хоть одной ногой на твердую почву, намъ пришлось бы спасаться бгствомъ, и онъ, наврное, затопталъ бы насъ до смерти. Лишь тогда отказался онъ отъ борьбы, когда увидалъ, что вс его усилія тщетны. Въ его мычаніи ужь наслышалось боле угрозы: ‘погодите, вотъ я васъ!’ а скоре мольба: ‘да вытащите же меня отсюда’.

— Папа,— задумчиво произнесъ мистеръ Франкъ,— разв вы не могли подойти къ нему?

— О, да, могли бы. Онъ увязъ крпко.

— И подойти безъ всякой опасности?

— Да, вроятно,— отвчалъ отецъ, увренный, что мальчикъ, пріученный ласково обращаться съ животными, изобрлъ, конечно, какое-нибудь средство выпутать бднаго быка изъ бды.

— Значитъ, вы, наврное, принесли большую палку и били его по голов?— горячо спросилъ, наконецъ, мистеръ Франкъ.

— Ну, нтъ,— отвчалъ отецъ, немного разочарованный.— Я теб скажу, что тогда случилось. Понадобилась половина айнишинскихъ жителей, чтобы вытащить изъ грязи быка, вс боялись подойти къ нему и обвязать его веревками, а когда его извлекли, наконецъ, изъ тины, онъ былъ, казалось, готовъ разорвать на части своихъ же избавителей. Только этого я уже самъ не видалъ,— скромно прибавилъ разсказчикъ.

— Ты не дождался, пока его вытащили изъ болота?— спросилъ мистеръ Франкъ съ неподдльнымъ изумленіемъ.

— Видишь ли, въ этомъ мст было множество дрянныхъ мальчишекъ, и жители Айнишина подозрвали, что именно они заманили быка въ болото. Еслибъ я находился по близости,— такъ, просто, какъ зритель,— они могли бы подумать, что и я участвовалъ въ этой шалости, и мн пришлось бы плохо. Гораздо лучше держаться подальше въ такихъ случаяхъ. Подозрніе падаетъ иногда на невинныхъ. Не подходи никогда близко къ толп, Франкъ.

Мистеръ Франкъ призадумался съ минуту и потомъ съ увренностью произнесъ:

— Мн кажется, папа, что это ты заманилъ быка въ болото…

Вечеромъ они обдали вмст и это несомннно повліяло на Франка, сдлало его необыкновенно разговорчивымъ и оживленнымъ. Мало-по-малу онъ открылъ сокровищницу своего ума и началъ выкладывать изъ нея всевозможные вопросы, накопившіеся тамъ для обсужденія.

— Мама говоритъ еще, что намъ съ тобой не мшаетъ вспоминать иногда, что здсь, въ Ирландіи, есть люди, которые отрзаютъ у коровъ хвосты и стрляютъ въ прохожихъ.

— Ну, объ этомъ здсь благоразумне не говорить, Франкъ. Въ этихъ мстахъ даже у стнъ есть уши.

— Я знаю,— энергически заявилъ мистеръ Франкъ,— что мама будетъ очень рада, когда ты покончишь съ рыбной ловлей и мы вернемся вс въ Англію…

— Вздоръ!

— Я самъ слышалъ, какъ она говорила это, папа.

— Она шутила съ тобой. Теб не понять еще этихъ глубокихъ вопросовъ, дитя мое. Разв ты не знаешь, что я не изъ крупныхъ собственниковъ, не англичанинъ, не арендую земель, словомъ, ни въ чемъ не виноватъ? По этому мы такъ же безопасны въ Boat of Harry, какъ у себя въ Гайдъ-парк.

— А мама, все-таки, не любитъ, когда ты узжаешь ловить рыбу одинъ,— упорно твердилъ мальчикъ.

— Да разв я прізжаю сюда одинъ, или, врне, здилъ ли я до тхъ поръ, пока ты не вздумалъ вывихнуть себ ноги? Предположимъ даже, что какіе-нибудь негодяи бродятъ около Boat of Harry, чего, слава Богу, нтъ, что они подкрадываются ко мн на цыпочкахъ, когда я этого не ожидаю, а ты стоишь съ палкой въ рук, и даже съ такой палкой, на которой острый желзный наконечникъ,— что случится тогда? Что сдлаешь ты? Ты довольно ловко ловишь лосося и морскую форель,— съумешь ли ты поймать за ухо одного изъ этихъ ночныхъ постителей?

Мальчикъ ничего не отвчалъ и, видимо, тщательно обдумывалъ что-то. Наконецъ, съ серьезнымъ видомъ сказалъ:

— Хорошо бы, еслибъ ты былъ королемъ, папа. Далъ бы ты себя знать этимъ негодяямъ.

— Но чмъ же? Что могъ бы я сдлать имъ?

— Убить ихъ всхъ.

— Что-жь, они поумнли ли бы отъ этого?

По окончаніи обда, Фицджеральдъ пододвинулъ кресло къ огню, больше изъ привычки, чмъ по необходимости, такъ вамъ ночь была теплая, зажегъ сигару и принялся просматривать газету. Послднее занятіе было тяжкимъ испытаніемъ для терпнія мистера Франка, которому, очевидно, казалось, что было бы умне посвятить это время обсужденію государственныхъ вопросовъ двумя родственными душами. Что касается его, то онъ оказалъ полнйшее пренебреженіе книгами. Не имя въ эту минуту въ своемъ распоряженіи двухъ ногъ, онъ началъ придавать своей единственной здоровой ног всевозможныя положенія, пока, наконецъ, едва не опрокинулъ стола, потомъ привязалъ бичевку къ чайной ложк и принялся вертть ее, наконецъ, вынулъ изъ кармана ножъ, медленно и тщательно заострилъ его о переплетъ книги и вырзалъ свой вензель. Наконецъ, по мр того, какъ шло время, онъ началъ нсколько тревожиться.

— Папа,— спросилъ онъ,— не собираешься ли опять уходить?— Фицджеральдъ дйствительно уже раза два смотрлъ въ окно.

— Еслибъ я и ушелъ, для тебя отъ этого ничего не измнится, ты скоро ляжешь въ постель. Быть можетъ, я выйду погулять, только не надолго, а ты будешь въ это время спать крпко.

Разговоръ на этомъ оборвался. Мистеръ Франкъ тщательно рисовалъ какой-то портретъ на заглавномъ лист своей латинской грамматики.

— А хороша сегодня ночь, папа?— снова заговорилъ онъ.

— О, да.

Немного спустя опять раздался его голосъ:

— Очень хороша?

— Должно быть, луна уже высоко взошла,— отвчалъ отецъ, подходя къ окну и откидывая занавску.— Да, отличная ночь.

Мальчикъ взялъ въ руки палку и, прихрамывая, подошелъ къ окну.

— Дай и мн взглянуть. Ночь-то, ночь-то какая! Какъ жаль, что мы не видимъ отсюда моря!

— Франкъ,— сказалъ отецъ, положивъ руку на голову мальчугана,— хотлось бы теб идти со мною?

Радостный лучъ промелькнулъ въ глазахъ ребенка, но тотчасъ же, съ величайшимъ героизмомъ, Франкъ отрицательно покачалъ головой.

— Я общалъ мам не надодать теб,— медленно произнесъ онъ.— Да, къ тому же, я, вдь, не могу ходить…

Онъ опустилъ голову, чтобъ скрыть слезы разочарованія и досады, невольно наполнившія его глаза. Отецъ глядлъ въ окно и не видалъ ихъ.

— Бдный мальчикъ! теб было скучно весь день. Знаешь что? Вдь, лошади сегодня почти что стояли безъ дла, не велть ли намъ заложить карету? Мы подемъ покататься, и ты увидишь при лунномъ свт не только море, но и бухту, и то лсное ущелье, куда я собираюсь.

— А мама не разсердится?— нсколько нершительно спросилъ Франкъ, но по его лицу было видно, что онъ смотритъ за это предложеніе съ величайшимъ восторгомъ.

— Мы купимъ ей что-нибудь, когда прідемъ въ Бэнтри, чтобъ задобрить ее. Ну, а теперь я пойду отыщу Морто, и мы мигомъ заложимъ теб карету. Только надо сознаться, дружокъ, что со мною не такъ обращались, когда я былъ маленькій. Мн не позволяли позднихъ обдовъ, не было также кареты, чтобъ катать меня при лунномъ свт. Право, не знаю, что будетъ съ теперешнимъ поколніемъ.

— Но, папа, еслибъ ты могъ имть вс эти хорошія вещи, ты, вдь, воспользовался бы ими?— и мальчикъ заглядывалъ ему въ лицо.

— Не въ томъ дло,— отвчалъ онъ, надвая пальто и шляпу.— Я хочу только сказать, что мальчиковъ ужасно балуютъ теперь, особенно тхъ, кому позволяютъ жить въ Boat of Harry, когда имъ надо бы сидть въ школ, или кому матери покупаютъ снарядъ для ловли форели, въ то время, какъ они не одолли еще премудрости omnis Gallia. Смотри же, не сходи съ лстницы, пока я не приду за тобой.

Фицджеральдъ былъ въ самомъ веселомъ, безпечномъ настроеніи духа, когда они съ сыномъ сли, наконецъ, въ открытый ландо и закутались массою пледовъ. Ночь оказалась прекрасною, воздухъ былъ мягкій, небо ясно, Айнишинъ и окаймлявшія его широкія, неподвижныя воды живописно дремали при лунномъ свт.

— Что отвтилъ бы ты, Франкъ,— спросилъ Фицджеральдъ, когда они выхали, наконецъ, за городъ,— еслибъ я сказалъ теб, что нкогда заключилъ договоръ съ волшебницами въ томъ самомъ ущель, о которомъ я теб говорилъ?

Ребенокъ взглянулъ на отца, не зная, шутитъ ли онъ, или нтъ.

— Не думаю, чтобъ теперь были волшебницы,— отвчалъ онъ.

— Видишь ли, если теб когда-нибудь тоже придется заключить договоръ съ дономъ Фіерной и его крошечнымъ народомъ, и если ты общаешь навщать ихъ каждыя семь лтъ, ты увидишь, какъ мало-по-малу теб станетъ все трудне слышать ихъ приближеніе или видть, какъ раздвигаются стнки ущелья и появляется длинная процессія. Когда молодъ, это гораздо легче. Ты, конечно, не побоишься остаться въ карет, пока я спущусь въ ущелье, а если я увижу или услышу тамъ что-нибудь интересное, я тотчасъ же вернусь и разскажу теб.

— О, папа, ты меня не обманешь,— лукаво засмялся мальчикъ.— Не волшебницъ идешь ты искать. Если ты уходишь куда-нибудь одинъ, такъ только для того, чтобы наблюдать, какъ живутъ кролики и другіе зврушки, а потомъ писать о нихъ. Я отлично это знаю. Всякій разъ, какъ ты отправляешься изъ дому и безъ удочки, мама сейчасъ же отзываетъ насъ назадъ.

— Неужели? Но дло въ томъ, Франкъ, что ты никогда не былъ прежде въ Айнишин, а здсь происходили странныя вещи, когда я былъ молодъ, Богъ одинъ знаетъ, что только можно было видть въ этомъ ущель. И такъ, ты останешься въ карет, когда мы прідемъ на мсто. Если же я внизу увижу волшебницъ, я не скажу имъ ни слова, а сейчасъ же выбгу на дорогу и свистну теб. Понимаешь?

— Это все вздоръ, папа, я не врю, чтобы тамъ были волшебницы.

Наконецъ, они приблизились въ той части дороги, надъ которой нависъ двойной рядъ вязовъ. Фицджеральдъ веллъ остановиться и вышелъ изъ экипажа, оставивъ въ немъ Франка.

— И такъ, уговоръ: какъ только я свистну, готовься…

— Не могу же я спуститься въ ущелье съ вывихнутой ногой?— отвчалъ мальчикъ.

— Люди никогда не знаютъ, на что они способны, если увидятъ волшебницъ. Это, вдь, цлое событіе въ жизни человка.

Не слишкомъ тяжело было на сердц у Фицджеральда и не особенно мучительны были его воспоминанія, когда онъ спустился вторично, уже въ среднемъ возраст, т.-е. тридцати семи лтъ, въ ущелье, чтобы сдержать обтъ, данный имъ въ двадцать три года. Бойко прошелъ онъ по открытой полян, потомъ осторожне сталъ пробираться по. крутому склону, черезъ кустарникъ, и очутился, наконецъ, у впадины въ скал, куда вода, попрежнему, падала съ непрерывнымъ шепотомъ. Здсь ничто не измнилось. Казалось, только вчера стоялъ онъ тутъ съ Китти и держалъ ее за руку, прежде чмъ увезти ее въ лодк къ Айнишину. Семь лтъ спустя онъ снова вернулся къ этому мсту, но уже одинъ, окруженный мучительными видніями и еще далеко не настолько примиренный съ своею судьбой, какъ теперь.

Да, его первое возвращеніе въ это ущелье, семь лтъ тому назадъ, было тяжело. Ему казалось, что онъ впервые постигъ тогда все значеніе своей утраты. Старое горе снова нахлынуло на него, заснувшая боль шевельнулась въ его сердц, терзанія, измучившія его, когда онъ узналъ о предательств Китти, опять ожили, несмотря на долгій промежутокъ времени. Страшно казалось ему стоять около ручья, видть по ту сторону пустое мсто и мракъ тамъ, гд должны были сверкать ея милые глазки. Такую ночь не легко забыть!

Теперь, черезъ новый семь лтъ, все это было въ значительной степени пережито. Онъ слъ на какой-то обломовъ скалы и сталъ прислушиваться къ монотонному лепету воды. Теперь ему почти вовсе не было жаль, что все это случилось съ нимъ въ давно прошедшее время. Это была такая милая картина, или, врне, такой неисчерпаемый источникъ поэзіи и романтизма, изъ котораго онъ могъ во всякое время черпать вдохновеніе! Окунуться въ этотъ фантастическій міръ не значило ли воскресну всю вою молодость? Въ этомъ и заключалась, быть можетъ, мораль его замчаній Франку, какъ трудно иногда знать, гд находятся волшебницы…

Тмъ не мене, пока онъ старался уврить себя, что теперь, онъ человкъ въ высшей степени практическій, что онъ смотритъ на этотъ эпизодъ своей молодости, какъ на нчто, стоящее совершенно вн его, и размышлялъ о томъ, какое вліяніе на его литературную дятельность имло и это событіе, и прежнее отчаяніе,— какая-то невольная нжность къ прошлому закрадывалась мало-по-малу въ его душу, и онъ былъ бы радъ слышать, что Китти здорова, попрежнему, красива и живетъ въ довольств. Раза два до него доходили о ней слухи, хотя самые неопредленные. Онъ не зналъ даже, гд живетъ она теперь. Если что-нибудь мучило его въ настоящую минуту, такъ именно воспоминаніе о заключительной части ихъ клятвы. Зачмъ закралась ненависть и мстительность въ обтъ, данный двумя молодыми людьми, ничего не знавшими о томъ, что имъ предстоитъ? Сама Китти просила его сдлать изъ этой ночи — только ночь любви. Онъ помнилъ умоляющій взглядъ ея глазъ, звукъ ея голоса (что за нжный, ласковый, музыкальный звукъ!): О, Вилли, только не это,— говорила она,— пусть это будетъ ночь любви. Неужели онъ въ самомъ дл желалъ, чтобы горе было вчнымъ спутникомъ ея жизни и чтобы печаль не покидала ея жилища во вки? Конечно, нтъ.

Китти скрасила въ свое время его жизнь. Что, еслибъ онъ никогда не встртился съ нею? Понялъ ли бы онъ тогда то очарованіе, которое составляетъ радость и тайну человческаго бытія, но, вмст съ тмъ, порождаетъ и столько горя? Зналъ ли бы онъ такъ хорошо, о чемъ пли вс поэты, начиная съ того времени, когда Елена скрылась за башнями Иліона? Никогда не понялъ бы онъ всей красоты цвтовъ, еслибъ не рвалъ ихъ вмст съ Китти на тхъ далекихъ высотахъ, которыя, какъ ему тогда казалось, наврное, очень близки къ небу, такъ ярко и ослпительно освщены он. Бдная Китти! Поетъ ли она теперь ту псню: ‘Прости! Когда бы ни насталъ нашъ часъ свиданья!’? Прізжаетъ ли въ Коркъ, выходитъ ли на крутизну и думаетъ ли о минувшихъ дняхъ? Нтъ причины, почему бы ей не совершать этого паломничества, мужъ ея богатъ, а путешествовать она всегда любила.

Ночь была такъ же тиха, какъ въ то отдаленное время, когда онъ былъ здсь вмст съ Китти. Втеръ не шелестилъ втками посреди глубокаго молчанія слышался только лепетъ ручья гд-то во мрак.

‘Точно кто смется,— промелькнуло въ его голов.— Быть можетъ, ручей, наслушался на своемъ вку много вздора, понялъ все и ему стало, наконецъ, просто смшно. Какъ этотъ звукъ похожъ на смхъ! Какимъ тайнамъ внимала эта вода, какимъ клятвамъ! Никого-то не предупредила она о томъ, чмъ все это кончается. Этотъ насмшливый голосъ внизу, глумится ли онъ надо мною или просто шутитъ? Лучше всего обращать все въ шутку. Надо всмъ можно смяться современемъ’.

Далеко отодвинулось отъ него это прошлое, хорошо казалось оно ему теперь, когда было пережито тяжелое горе разставанья. Жизнь его стала богаче отъ этого, воображеніе вызывало передъ нимъ цлый рядъ картинъ, центральною фигурою которыхъ была Китти, веселая, улыбающаяся. Позволительно ли ему думать сурово о ней или говорить о ея предательств и лжи? Съ мертвыми не спорятъ. Для него она умерла, и въ воспоминаніи о ней не заключалось теперь ничего трагическаго или даже грустнаго, а скоре что-то граціозное, окруженное неясной поэтической прелестью. Въ этомъ прошломъ было въ свое время не мало тяжелаго, много страданій и отчаянной борьбы, но теперь, когда онъ думалъ о Китти, онъ видлъ передъ собою только смющееся, милое, немного задорное существо, съ которымъ нкогда бродилъ но прелестнымъ лсистымъ дорожкамъ. Никогда ей не подняться до уровня того, другаго прекраснаго женскаго характера, съ которымъ его связала судьба и передъ которымъ онъ все боле и боле преклоняется по мр того, какъ ясне познаетъ все его величіе и простоту. Нтъ, Китти была только прелестная маленькая кокетка, нжная, не лишенная хорошихъ сторонъ, словомъ, самая подходящая героиня для воспванія любовными стихами въ Коркской Лтописи.

А, все-таки… все-таки, картины, постепенно возстававшія въ его воображеніи, окружены какимъ-то трепетнымъ свтомъ, онъ не можетъ относиться къ нимъ холодно или равнодушно оцнивать ихъ настоящее достоинство. Изъ далекаго прошлаго до него доносятся отголоски чего-то необъяснимо-прелестнаго, все очарованіе молодости, память о чемъ-то, что онъ видлъ нкогда въ глазахъ Китти. То грезится ему ночь въ Корк, улицы облепленныя грязью и дождемъ, газъ, отражающійся на мокрой мостовой, онъ идетъ съ Китти подъ зонтикомъ и она обращаетъ къ нему внезапно свое милое личико. То возстаетъ передъ нимъ весеннее воскресное утро, птицы чирикаютъ въ высот, воздухъ нженъ, Китти идетъ мимо, не подозрвая вовсе его присутствія, и вдругъ вскидываетъ на него заплаканные изумленные глаза, въ которыхъ зажигается радостный лучъ любви. Хорошенькіе были у нея глазки въ это время, милый голосокъ, все равно смялась ли она, пла ли псню о Шандонскихъ колоколахъ, или просто дразнила миссъ Пэшьенсъ.

Онъ всталъ. Обозрвать такимъ образомъ свою жизнь, какъ ни доволенъ человкъ ея результатомъ, все-таки, грустно, ручей, журчавшій въ полумрак, казалось, ужь не смялся боле надъ мечтами и ошибками молодости, а точно лепеталъ: ‘прощай, прощай’, торопливо пролагая себ путь къ морю.

Фицджеральдъ ухватился за росшій по близости кустарникъ, вскарабкался по склону и вышелъ въ озаренное луною пространство, потомъ на минуту остановился и окинулъ взоромъ маленькую долину, всю блую и безмолвную. Какъ хорошо, что сегодня такая славная ночь! Онъ унесетъ въ своей памяти воспоминаніе о мирной картин. Въ былые годы онъ содрогался при мысли объ одинокомъ исполненіи своего обта, но чего же ему теперь бояться? Мсто было красивое и пробуждало въ немъ воспоминанія, на половину печальныя, на половину йоэтическія. Вотъ и все. Ему хотлось бы срисовать долину въ томъ вид, въ какомъ она ему представлялась теперь, только трудно было бы передать то впечатлніе одиночества и отдаленности отъ міра, которое придавало ландшафту полнйшее безмолвіе.

Онъ перелзъ черезъ стнку и спрыгнулъ на дорогу,

— Ну, мистеръ Франкъ,— безпечно началъ онъ,— прости, что я тебя такъ долго задержалъ. Я увренъ, что ты захочешь ужинать, когда мы вернемся домой.

Но тутъ онъ увидалъ, что мальчикъ стоитъ въ карет и съ изумленіемъ оглядывается назадъ, на дорогу.

— Папа,— спросилъ онъ_% съ выраженіемъ чего-то врод страха на лиц,— видлъ ты ее, даму?

Фицджеральдъ остановился на минуту, онъ только что готовился ссть въ экипажъ.

— Какую даму?— спросилъ онъ совершенно спокойнымъ голосомъ.

— Разв ты ее не видлъ? Даму въ траур,— отвчалъ мальчикъ, нсколько пріободрившись.— Я не знаю, кто она. Я ее никогда не видалъ, только она подошла ко мн и стала со мною говорить.

Отецъ молча глядлъ на него, онъ, очевидно, былъ не въ силахъ произнести ни слова, рука его все еще сжимала дверцу кареты.

— Она спросила: ‘Тебя зовутъ Вилли?’ Я говорю: нтъ, Франкомъ. Потомъ она опять сказала: ‘Да, но Франкомъ Фицджеральдъ, не такъ ли?’ Я говорю: да. А она говоритъ: ‘Можно тебя поцловать?’ И она плакала, когда подняла вуаль, потомъ пошла назадъ вонъ по той дорог.

Фицджеральдъ оглянулся, на дорог не было видно никого. Тогда, со всми наружными признаками спокойствія, онъ слъ въ карету, захлопнулъ дверцу и коротко сказалъ:

— Домой, Морто.

— Папа,— опять началъ мальчикъ,— кто она такая?

— Почемъ я знаю. Не надодай мн, по крайней мр, теперь.

Лицо его имло странное выраженіе, пока они хали назадъ къ гостинниц. Франкъ помнилъ наставленіе матери и умлъ молчать, когда отцу было не до него. Они были уже почти въ Айнишин, когда Фицджеральдъ прервалъ, наконецъ, молчаніе.

— Видишь ли, Франкъ,— небрежно началъ онъ,— все, что съ тобою случилось, въ высшей степени естественно. Понятно, что изъ Корка постоянно прізжаютъ въ морю постители, чтобъ пожить въ тхъ виллахъ, которыя я теб показывалъ. Почему бы кому-нибудь изъ нихъ и не выйти прогуляться въ такую прелестную ночь? Быть можетъ, дама, которая говорила съ тобою, живетъ здсь по сосдству, тутъ есть деревенька Каррига не боле четверти мили отсюда. Все это въ высшей степени просто. Ныньче самая подходящая ночь для прогулокъ. Только я, все-таки, сомнваюсь, видлъ ли ты вообще даму. Ты просто думалъ о волшебницахъ, Франкъ, не такъ ли?

— Морто ее тоже видлъ, папа.

— Въ самомъ дл? Значитъ, это была какая-нибудь изъ окрестныхъ жительницъ,— задумчиво сказалъ отецъ.

— Только откуда знаетъ она мое имя?— продолжалъ мальчикъ, все еще недоумвая.

— Вотъ этого я ужь не понимаю,— отвчалъ отецъ. Онъ говорилъ одно, какъ будто думая о другомъ.— Догадаться, что ты Фицджеральдъ, не трудно, даже очень просто. Здсь вс или Фицджеральды, или Макъ-Керти. Въ этомъ нтъ ничего удивительнаго. Она, наврное, изъ Карриги. Ты не замтилъ, на кого она похожа?

Онъ говорилъ, повидимому, равнодушно, не глядя, однако, на мальчика.

— Н-нтъ,— отвчалъ онъ нсколько нершительно.— Она вдь, плакала, а я… я очень испугался.

— Но она тебя, все-таки, поцловала?

— О, да.

Отецъ помолчалъ съ минуту.

— Быть можетъ, она лишилась такого же мальчугана, какъ ты,— сказалъ онъ, немного погодя.

— Можетъ быть,— задумчиво произнесъ мистеръ Франкъ.— Она была въ черномъ.

Карета съ шумомъ катилась теперь по улицамъ города и вскор остановилась передъ подъздомъ гостинницы.

— Слушай, мистеръ Франкъ,— сказалъ отецъ, когда они вошли, наконецъ, въ комнату,— ты долженъ встать завтра рано, такъ какъ намъ надо хать въ Кэппоквинъ и прибыть туда одновременно съ мистеромъ Россомъ.

— Завтра? Такъ скоро? Мн хотлось бы остаться нсколько дней въ Айнишин,— грустно произнесъ мальчикъ.

— Зачмъ?

— Чтобы видть вс мста, о которыхъ ты мн говорилъ. Я хотлъ бы посмотрть домикъ, гд живутъ соколы портнаго Джерри, и… и то мсто, куда загнали быка, да мама велла еще привезти ей кусочекъ отъ того дерева…

— Какого дерева?

— Да того, на которое ты лазилъ, знаешь, гд втки разраслись наверху такъ, что ты могъ сидть съ книгой и никто тебя не видлъ.

— Послушай, мистеръ Франкъ, вдь, отрзать отъ деревьевъ кусочки на память или выдалбливать вензеля на ставняхъ, это — одни изъ самыхъ гнусныхъ преступленій. Оставаться, въ Айнишин для того, чтобы видть вс эти мста, было бы совершенно безполезно, потому что и ходить-то ты не можешь хорошенько, бдняжка. Нтъ, мы побудемъ здсь подольше въ другой разъ, быть можетъ, прідемъ сюда когда-нибудь зимою и пойдемъ вмст ночью на охоту за дикими утками. Хорошо это будетъ?

— О, да, папа!

— А теперь мы должны выхать изъ Айнишина какъ можно скоре, для того чтобы не задержать мистера Росса въ Кэппоквин или Лисмор. Въ твои лта я легко могъ бы приготовиться къ отъзду часамъ къ семи.

— Ты хочешь выхать завтра утромъ въ семь часовъ, папа?

— Да..

— Хорошо, я буду готовъ къ этому времени.

Мальчикъ все еще мялся, однако, на мст и не шелъ прощаться съ отцомъ.

— Папа,— началъ онъ, наконецъ,— отчего лицо твое такъ поблднло, когда я сказалъ теб про даму?

Отецъ сидлъ передъ каминомъ, не спуская глазъ съ огня, и не слыхалъ вопроса.

— Поди сюда, простись со мною, дружокъ,— сказалъ онъ, немного погодя.— Я разбужу тебя завтра въ половин седьмаго, если ты самъ не встанешь. Ты вполн увренъ, что теб не хочется ужинать? Въ такомъ случа прощай, покойной ночи.

— Но я спрашивалъ тебя, папа…

— Что ты спрашивалъ?

— Отчего лицо твое такъ поблднло, тамъ, на дорог, когда я сказалъ теб, что видлъ даму?

— Пустяки, вздоръ! Твоя головка, дитя мое, переполнена сегодня всевозможными фантазіямй. Быть можетъ, ты слишкомъ приблизился къ царству эльфовъ. Прощай, желаю, чтобы теб не снился донъ-Фіерна.

— Прощай, папа!

На другой день утро было прекрасное и путешественникамъ предстояла перспектива прелестной прздки вдоль лсистыхъ береговъ рки. Когда Франкъ, сидя въ карет, съ больною ногою, тщательно закутанною и уложенною на подушкахъ, узналъ, что ему суждено увидать еще разъ Черную рку, онъ почти забылъ разочарованіе, вызванное въ немъ невозможностью осмотрть различные пункты Айнишина, которые онъ разсчитывалъ постить.

— Конечно, папа,— началъ онъ,— ты, вдь, покажешь мн то мсто, гд ты упалъ и упустилъ въ воду лосося?

— Во всякомъ случа мы будемъ весьма близко отъ него,— отвчалъ отецъ, когда лошади тронулись и карета катилась уже по городу.

— Я увижу также и гнздо водяной курочки? Не такъ ли?

— Какой водяной курочки?— Память этого мальчугана была дйствительно изумительная.

— Да разв ты не помнишь, папа, что ты мн разсказывалъ про водяную курочку, какъ она достала гд-то кусочекъ сломанной корзинки и вставила его въ свое гнздо? Я очень хотлъ бы видть это!

— Что за мальчуганъ! Неужели ты въ самомъ дл думаешь, что гнздо еще цло? Все, что я теб разсказывалъ, случилось много, много лтъ тому назадъ.

Они миновали уже послдніе городскіе дома, и Фицджеральдъ привсталъ въ карет и обернулся, чтобы еще разъ взглянуть на мсто, которое они покидали. Айнишинъ казался очень привлекательнымъ въ эту раннюю, утреннюю пору. Мелкая, зеленоватая вода залива, лодки у набережной, ратуша съ золотымъ птухомъ на шпиц и террасы холма, покрытыя садами,— все это сверкало подъ лучами утренняго солнца. Далеко за гаванью блдно-голубое море перерзывалось мстами рзкими блыми полосами, съ юга дулъ свжій втеръ. Когда Фицджеральдъ услся, наконецъ, на свое мсто, глаза его имли какое-то мечтательное выраженіе.

— Курочкино гнздо, мистеръ Франкъ,— сказалъ онъ немного погодя, глядя на задумчивое личико мальчика,— относится къ давно минувшему времени. Все на свт мняется. Бдняжка! и теб придется когда-нибудь убдиться въ этомъ на опыт!…

‘Русская Мысль’, NoNo 7—11, 1884

НА ВСТРЧУ СЧАСТЬЮ.

(Shandon Bells)

Глава I.Надъ журчащимъ ручейкомъ.

Глава II.Важное совщаніе.

Глава III.Первая попытка.

Глава IV.Новое знакомство.

Глава V.Начало карьеры.

Глава VI.Первая неудача.

Глава VII.‘Когда вс мы были молоды’.

Глава VIII.Снова въ Лондон.

Глава IX.Стсненное положеніе.

Глава X.Новые друзья.

Глава XI.Катастрофа.

Глава XII.Непредвиднная помощь.

Глава XIII.Сосди.

Глава XIV.Два письма.

Глава XV.Трапеза.

Глава XVI.Утренняя прогулка и еще кое-что.

Глава XVII.Привидніе.

Глава XVIII.Буря и затишье.

Глава XIX.Новыя перспективы.

Глава XX.Нсколько писемъ.

Глава XXI.Неожиданная комбинація.

Глава XXII.Разршеніе сомнній.

Глава XXIII.Die tragen zu Dir, о Geliebte!

Глава XXIV.Одиночество.

Глава XXV.Проблески истины.

Глава XXVI.На выручку!

Глава XXVII.Въ деревн.

Глава XXVIII.‘Черный Лебедь’.

Глава XXIX.Планы и мечты.

Глава XXX.Книга.

ГЛАВА XXXI.На восточной окраин Лондона.

Глава XXXII.Въ картинной галлере.

Глава XXXIII.Въ Айнишин.

Читайте также: