Томас Сигизмунд Стриблинг.
Мегафон
Томас Сигизмунд Стриблинг.
Мегафон
Предисловие
Предисловие
* * *
* * *
Я. Викторов
1
1
Мегафон, Стриблинг Томас-Сигизмунд, Год: 1935
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Роман ‘Мегафон’ принадлежит перу известного американского писателя Томаса Стриблинга, хорошо изучившего нравы политической жизни Соединенных Штатов. В своем романе ‘Мегафон’ он показывает преимущественно эту, политическую, сторону жизни большого американского города и жизнь столицы США, рисует продажность общественных и политических деятелей, продажность прессы, ее рабскую зависимость от воли промышленных и банковских тузов. Знакомясь с романом Стриблинга, читатель видит, как гангстеризм проникает во все поры политической и экономической жизни США. Наконец, Стриблинг показывает, кто является настоящим хозяином в стране. Как политическая, так и экономическая жизнь страны контролируется заправилами монополистического капитала. За ширмой хваленой американской ‘демократии’, за ширмой буржуазной демократии, которую не устают воспевать продажные борзописцы, скрывается жестокая власть ‘большого бизнеса’, беспощадная диктатура монополистического капитала.
‘Мегафон’ — не публицистическое, а художественное произведение. Во всем романе нет ни слова от автора. Но роман этот звучит, как публицистический памфлет, как острая сатира, бичующая современную американскую действительность, нравы американского буржуазного общества.
Большой американский город Мегаполис. Это — главный город штата. В нем есть все, что надлежит иметь большому городу, — муниципальные учреждения, политические и общественные организации, суд, полиция, газеты… Но на предержащие власти, на суд, на полицию действуют, при этом магически, только три имени — это имя магната военной промышленности и банкира Литтенхэма, партийного ‘босса’ Крауземана и… гангстера Джо Канарелли. Яркий эпизод, рассказанный автором на первых же страницах его книги, показывает это со всей убедительностью. Город охвачен предвыборной горячкой, предстоят выборы в Конгресс, в палату представителей. Полиция нещадно разгоняет митинги, на которых выступают ораторы, неугодные ‘троице’, заправляющей политической жизнью города. Полисмены стаскивают прогрессивного оратора с импровизированной трибуны, с ящика, и уводят его с собой. Такая же угроза полицейского вмешательства нависает над одним из главных героев книги — над Генри Каридиусом, который представляет ‘Лигу независимых избирателей’. Но достаточно произнести имя Крауземана, имя партийного ‘босса’, достаточно сказать, что мегафон Крауземана рекламировал Каридиуса, как полиция поспешно отступает и предоставляет ему свободу действовать.
Но кто такой Каридиус? О, он, как говорят американцы, ‘хороший парень’, ему не чужды даже человеческие чувства, он искренне возмущен тем, как гангстер Канарелли разоряет бедную сиропщицу. Каридиус хочет выбиться в люди, и как можно скорей. Для этого он решил избрать политическую карьеру. Он располагает всеми необходимыми данными для политического деятеля — у него представительная наружность, он не плохой оратор, а главное он абсолютно беспринципен и исполнен готовности служить сильным мира сего. Он сам с полной откровенностью излагает своим друзьям — Эссери и мисс Сейлор — свои платформы — официальную и неофициальную.
Он говорит:
‘— Итак, для защиты интересов средних, рядовых людей… мы и организовали ‘Лигу независимых избирателей’. И я — независимый кандидат в Конгресс предлагаю свои услуги народу, услуги человека, который не подчинен ни той, ни другой из наших капиталистических партий. Я абсолютно свободен и готов по мере сил служить среднему классу, который я представляю. Вот мотив официальный.
— Так, — сказала мисс Сейлор. — Ну, а неофициальный?
— А неофициальный заключается в том, что я хочу так показать себя на этих выборах, чтобы одна из наших сильных капиталистических партий заинтересовалась мной, связала бы меня своими директивами и обязательствами и послала бы в Конгресс… короче говоря, я хочу получить должность’.
Каридиус даже искренне удивлен, когда ему задают вопрос, намерен ли он действительно стоять за народ.
‘— Что вы… — говорит он, — разумеется, нет. Я ничего бы тогда не добился. Народ, в широком смысле слова, не голосует. Он ни о чем не знает… Он даже не регистрируется и не пользуется своим голосом, чтобы провести своего кандидата, если бы таковой нашелся’.
Каридиус рассчитывал правильно. Его беспринципность и готовность выполнять волю настоящих ‘боссов’ была учтена. И поскольку кандидат Литтенхэма и Крауземана Эндрью Бланк неожиданно умер, выбор ‘боссов’ пал на Каридиуса. К полученным им девятистам восьмидесяти шести голосам были ‘добавлены’ путем жульнической махинации (об этом ниже) пятьдесят две тысячи семьсот шестьдесят пять голосов, поданных за покойника Эндрью Бланка, и Каридиус прошел в Конгресс. Он и в Конгрессе ведет себя весьма ‘умело’, выступая и голосуя в защиту интересов Литтенхэма. Уже его ‘заслуги’ оценены и очень конкретно, ему открыт счет в банке Литтенхэма, хотя Каридиус ни цента в банк не вносил. Уже Каридиус изучил все возможности ‘безгрешных’ доходов, которые широко используются конгрессменами, — такие, как получение денег за неиспользованную бумагу, как расходы по поездке самолетом в Мегаполис и обратно, которые возмещаются не из расчета фактически потраченных денег, а из расчета, существовавшего до появления самолетов, по 18 центов за милю, и т. д. И если политическая карьера Каридиуса неожиданно и бесславно обрывается, то лишь потому, что он неудачно сманеврировал, став на сторону Канарелли, когда началась борьба между гангстером и Литтенхэмом.
Не менее красочная фигура, чем Каридиус, — это Джо Канарелли, гангстер. Джо Канарелли знает свою силу и свое влияние. Они общепризнаны. Полиция умолкает и отступает, когда слышит имя Канарелли. Мелкий люд повторяет имя Канарелли со страхом и ужасом — он всецело во власти бандита, который облагает его данью по своему усмотрению. Основной ‘бизнес’ Канарелли — это ‘рэкет’, явление в Соединенных Штатах весьма и весьма распространенное, которое состоит в том, что шайка гангстеров облагает определенным ‘налогом’ владельцев различных магазинов, мелких предприятий под издевательским флагом ‘защиты’ этих предприятий. В книге Стриблинга показан ‘сиропный рэкет’ Канарелли. Но гангстер, как явствует из книги, облагал данью не только тех, кто варил сироп. У него широко разветвленное предприятие, в его руках, помимо ‘сиропного’, еще и ‘куриный’, и ‘рыбный’, и всякий другой ‘рэкет’. Неисправных плательщиков ждет жесточайшая расправа — разгром предприятия, а в случае упорного сопротивления гангстеры не останавливаются ни перед похищением, ни перед убийством.
Преступная деятельность Канарелли всем хорошо известна. Но его никто не преследует. Попытка возбудить дело против него в суде терпит неудачу. Суд, как и полиция, на откупе у гангстера. Канарелли — влиятельный член общества. Он сам говорит, что внес значительные суммы в избирательный фонд, как республиканской, так и демократической партий. Канарелли — один из самых почтенных и крупных клиентов банка Литтенхэма. Они и действуют, как политические союзники. Конфликт между ними возникает на ‘деловой’ почве, после того, как Литтенхэм обманул Канарелли. Гангстер начинает борьбу против легального гангстера, каким является Литтенхэм. Канарелли решает, что ему нужен ‘свой’ сенатор. Он говорит:
‘— Мне нужен собственный сенатор! Я больше не могу иметь сенатора на пару с Литтенхэмом. Отныне нам с Мерритом Литтенхэмом не по пути’.
Канарелли проиграл игру. Но мог и выиграть. Практика американской политической жизни знает не мало случаев, когда побеждал гангстер. Покойный Аль-Капоне, знаменитый чикагский гангстер, мог бы похвастать не одной такой победой.
Самая значительная фигура, хотя и мало показанная в романе — это фигура Литтенхэма, представителя крупного капитала. Это — настоящий ‘туз’, владелец военных заводов, банков и прочих предприятий. В том, что Литтенхэм мало появляется, так сказать, на сцене, нет ничего случайного. Такого рода ‘тузы’ вообще не любят публичности, они предпочитают действовать за кулисами, что не мешает им крепко держать в своих руках все рычаги власти.
Два случая, приведенные в романе Стриблинга, ярко демонстрируют антинациональный характер крупного капитала. Там, где возникает вопрос о наживе, там нет места патриотизму, там нет вопроса о соблюдении интересов страны. Первый случай относится к продаже Литтенхэмом ценного военного изобретения. Характерно, что продает он его японской ‘торговой фирме’, т. е. тогда потенциальному врагу Соединенных Штатов, чего не мог не знать американский промышленник.
Но, — спросит читатель, — типичен ли этот случай? Да, безусловно. Стоит обратиться к истории подготовки второй мировой войны, стоит вспомнить о том, что именно американский капитал финансировал германскую военную промышленность, чтобы в этом убедиться. ‘Кто не знает, что американские банки и тресты, действуя в полном согласии с правительством, в послеверсальский период вложили в германскую экономику и предоставили Германии кредиты, исчисляемые миллиардами долларов, которые пошли на восстановление и развитие военно-промышленного потенциала Германии’ [Фальсификаторы истории. Историческая справка Советского Информбюро, (‘Правда’, 10 февраля 1948 г., раздел 1.)] Общеизвестно также, что, например, Дюпоны не только поставляли Гитлеру оружие еще в 1933 г. в нарушение всех международных договоров, но и заключили с германским химическим трестом И. Г. Фарбениндустри соглашение об обмене производственными секретами, при чем было договорено, что это соглашение будет возобновлено после войны, независимо от того, кто победит. Наконец, чем отличается сделка Литтенхэма от сделки фирмы Дюпон, получившей в 1932 г. с японского концерна Мицуи 900 тысяч долларов за рецепт взрывчатки?
Второй случай связан с отменой золотого стандарта в Соединенных Штатах. В обход призыва правительства о сдаче всего свободного золота в казну, Литтенхэм на самолетах отправил все свое золото в Канаду. Патриотизм, — рассуждают литтенхэмы, — это для простаков, а ‘бизнесмен’ должен суметь нажить капитал и на таком деле. Интересы фирмы превыше всего, и уж, конечно, выше интересов государства.
Литтенхэм вывез золото, не поставив в известность одного из своих крупнейших клиентов — гангстера Джо Канарелли. На этой почве возникает конфликт между двумя ‘тузами’. Начинается борьба, которая стоит Каридиусу его политической карьеры. Эта борьба также раскрывает механику выборов в Соединенных Штатах. А это, в сущности говоря, и есть главная тема книги.
Дважды показаны в романе выборы — один раз в палату представителей, второй раз в Сенат. И любопытное дело: в первый раз, на выборах в палату представителей, Каридиус одерживает победу благодаря жульнической махинации. За него вторично голосуют те, кто голосовал за неожиданно умершего Эндрью Бланка. Поскольку процент воздержавшихся от участия в выборах очень велик, общая цифра голосовавших не вызывает сомнений, и Каридиус проходит в Конгресс. Во второй раз, во время выборов в Сенат, Каридиус, совершенно неожиданно для него, побеждает потому, что за него поданы неучтенные, т. е. не купленные голоса. Как это произошло? Об этом рассказывает партийный ‘босс’ Крауземан. Мирберг, поверенный гангстера Канарелли, который финансировал избирательную кампанию Каридиуса, купил определенное и нужное число голосов. Но они все были перекуплены Крауземаном и все были поданы за противника Каридиуса — Лори. За Каридиуса голосовали люди, по выражению Крауземана, ‘посторонние’, т. е. не имеющие отношения к его избирательной машине, иными словами, неподкупленные избиратели. Крауземан говорит:
‘— Толпы таких людей (т. е. неподкупленных избирателей. — Я. В .), возмущенные и напуганные вашим жупелом о военной тайне, ринулись к урнам и выбрали вас.
— Значит, — говорит Каридиус, — я прошел голосами людей, никаких денег за это не получивших?
— Несомненно. Фактически вам незачем было тратить и цента. Вас выбрали бы буквально задаром, сиди вы спокойно…’
Но, победив на выборах при помощи ‘посторонних’ избирателей, Каридиус попадает не в Сенат, а на скамью подсудимых и в тюрьму. Почему? Да потому, что этого хочет Литтенхэм. Крауземан, который перекупил голоса, купленные Мирбергом, остается на свободе. Почему? Да потому, что этого хочет Литтенхэм. Такова американская действительность. Политика монополистических магнатов вызывает все более глубокое недовольство в самых широких слоях населения Соединенных Штатов Америки. Наглядной тому иллюстрацией является президентская кампания 1948 г. Образование третьей партии, широкая поддержка американской прогрессивной общественностью движения, возглавляемого Генри Уоллесом, выступающим под лозунгом возвращения к политике Франклина Рузвельта, показывает, что не только рабочий класс, но и определенные слои мелкой и средней буржуазии, значительные круги интеллигенции выступают против диктатуры монополистического капитала, ощущают необходимость сплочения демократических сил для борьбы за национальные интересы Соединенных Штатов, с которыми отнюдь не склонны считаться Морганы, Рокфеллеры и КR. Однако нельзя не отметить и того, что правящие круги США встретили в штыки образование третьей партии и не брезгают никакими средствами, чтобы взорвать движение, возглавляемое Уоллесом. В ход пускается все, начиная от провокации, хулиганства и кончая незаконными арестами даже членов Сената (случай с сенатором Тэйлором, кандидатом от третьей партии на пост вице-президента США).
Ни республиканская, ни демократическая партии отнюдь не заинтересованы в том, чтобы участие в выборах было подлинно массовым. Поэтому принимаются все меры к тому, чтобы ‘профильтровать’ избирательную массу. Для этой цели пускаются в ход все средства — от шантажа и расовой дискриминации до открытого террора. Вот характерный факт, обнаруженный в результате расследования злоупотреблений, связанных с сенатскими выборами в штате Миссисипи, где выступал кандидатом ‘прославившийся’ своим взяточничеством сенатор Бильбо. (Он известен также тем, что придерживается профашистских взглядов.) По свидетельству негра — редактора газеты ‘Эдвокейт’, выходящей в Джексоне, в результате кампании запугивания и террора, проведенной Бильбо и его сторонниками, из 55 тысяч негритянского населения сельского округа, в который входит город Джексон (столица штата Миссисипи) зарегистрировалось лишь 414 человек.
Подобного рода методы применяются не только по отношению к неграм. С этой целью сплошь и рядом используются банды гангстеров, которые, с одной стороны, ‘отсеивают’ неугодных избирателей, а с другой — организуют ‘учитываемые’ голоса.
Возникает вопрос: если обе партии столь широко пользуются нечестными методами, как становятся известными многие случаи злоупотребления на выборах? Почему было раскрыто мошенничество Канарелли и Каридиуса на сенатских выборах? Потому, что Литтенхэм решил с ними расправиться. Мошенники разоблачают друг друга. Часто побежденный кандидат раскрывает обман победившего. Именно такой случай привел к раскрытию целой цепи грязных обманов и мошенничеств во время избирательной кампании в штате Миссури в 1946 г., где действовала ‘машина’ известного босса демократической партии Пендергаста, того самого Пендергаста, с помощью которого когда-то Трумэн впервые прошел в Сенат.
Следствие по делу выборов в штате Миссури обнаружило ряд обманов, подделку избирательных 12 бюллетеней. К судебной ответственности были привлечены 71 человек. Однако после предъявления обвинений, неизвестные лица выкрали из архива поддельные бюллетени, которые являлись уликой против лиц, привлеченных к судебной ответственности.
Случай этот наделал много шуму. Бывший министр внутренних дел в правительстве Рузвельта Икес выступил с гневной статьей в газете ‘Нью-Йорк пост’, в которой, разоблачив грязные проделки Пендергаста, призывал привлечь его к ответственности. Но… призыв Икеса не был услышан. По утверждению многих членов Конгресса — республиканцев, высокопоставленные лица не разрешили Федеральному бюро расследования по-настоящему установить все обстоятельства этих выборов. Директор Федерального бюро, небезызвестный Э. Гувер, признал, что, согласно полученным им инструкциям, были допрошены лишь два сотрудника газеты ‘Стар’ и четыре чиновника, проводившие выборы.
Мошенничество, подкуп, обман, террор, расовая дискриминация — таковы непременные аттрибуты выборов в Соединенных Штатах. Таково подлинное лицо американской ‘демократии’. Стриблинг ничего не приукрасил, он лишь рассказал правду.
Критикам книги Стриблинга из лагеря американской реакции можно лишь напомнить старую русскую поговорку: ‘Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива’.
А что же пресса? ‘Свободная’ пресса ‘демократической’ Америки? Почему же она не разоблачает своевременно все эти безобразия, позорящие американскую демократию?
Стриблинг хоть и кратко, как бы мимоходом, но хорошо показывает подлинное лицо американских буржуазных газет. Вот характерный эпизод. Молодчики Канарелли похищают Паулу Эстовиа, дочь сиропщицы, разоренной гангстером. Об этом узнает репортер газеты ‘Трибуна’ Смит. Он знает, что сиропщица пыталась возбудить судебное дело против Канарелли, что Паула ‘убрана’, потому что гангстер не хочет лишних свидетелей и терроризирует сиропщицу. Он знает также, что Каридиус до знакомства с Канарелли интересовался судьбой девушки, возмущался действиями гангстера. Ему уже мерещится сенсационный фельетон в газете. Но… его ждет разочарование. Ему ‘разъясняют’ в редакции, что газета ‘Трибуна’, которая принадлежит Литтенхэму, не намерена задевать Каридиуса, которого хозяин газеты поддержал на выборах. Точно также не намерен Литтенхэм трогать Канарелли, который держит значительную часть своей наличности в Уэстоверском банке, т. е. в банке Литтенхэма. Пышная затея Смита вырождается в заметку о том, что ‘Паула Эстовиа, девушка итальянка, исчезла вчера утром из своей квартиры’. Чтобы утешить Смита, ему разрешают добавить слово ‘таинственно’ к слову ‘исчезла’.
Пресса, — утверждают американские буржуазные проповедники ‘свободной печати’, — любит разнообразие мнений, борьбу взглядов. Стриблинг показывает, что на самом деле представляет собой это ‘разнообразие мнений’, эта ‘борьба взглядов’.
Каридиус знает, что ‘Трибуна’ принадлежит Литтенхэму. Поэтому, когда начинается борьба между Литтенхэмом и Канарелли, он ждет нападок со стороны этой газеты. Так оно и происходит. Но Каридиус рассчитывает на поддержку опозиционной газеты ‘Новости’, которая постоянно критикует Литтенхэма и воюет с ‘Трибуной’. Каково же его удивление, когда, явившись в редакцию ‘Новостей’, он узнает, что и эта газета принадлежит Литтенхэму! Главный редактор ‘Новостей’ поучительно объясняет Каридиусу:
‘— Когда ‘Трибуна’ отстаивает интересы Литтенхэма, различные ценные бумаги, которыми он располагает, обычно поднимаются в цене, и мистер Литтенхэм продает. Когда ‘Новости’ нападают на его предприятия, акции их иной раз снижаются в цене, и тогда мистер Литтенхэм покупает…’
Стриблинг не утрирует и не преувеличивает. По утверждению такого авторитетного знатока американской печати, как Джордж Сельдес, около 90 процентов всей американской прессы находится в руках капиталистических монополий. И если обычно поддерживающая демократов ‘Нью-Йорк таймс’ питает, по словам американского публициста Вилларда, ‘глубокую нежность к дому Моргана’, то не меньшую нежность питает к этому дому и республиканская ‘Нью-Йорк Геральд трибюн’.
Американская буржуазная пресса меньше всего выражает общественное мнение страны. Факт общеизвестный и весьма характерный: на президентских выборах 1944 г. покойный ныне Ф. Рузвельт имел против себя почти всю буржуазную прессу, а избиратели оказались за него.
Стриблинг знает, что есть две Америки. Он показывает лишь одну — Америку капиталистов-монополистов и гангстеров. В его романе не показан американский народ. Но он помнит об американском народе, который видит в литтенхэмах и канарелли своих злейших врагов. И сам Литтенхэм очень хорошо знает, какие чувства питает к нему простой люд. Не случайно строит он в своем поместье подземное убежище. Там надеется он укрыться от взрыва гнева народного. А он ждет этого взрыва. Дочь Литтенхэма разъясняет Каридиусу: ‘— Он… боится забастовки рабочих, возмущения вкладчиков банка, революции… это убежище на крайний случай’.
Страх Литтенхэма отражает ту глубину внутренних противоречий, которые разъедают насквозь прогнившую капиталистическую систему. Эти противоречия, в первую очередь — противоречия между трудом и капиталом, растут, становятся все более острыми. И как ни стараются монополисты, поставившие себе на службу государство, закрепить свою власть антирабочим законодательством, мерами, направленными к уничтожению последних демократических свобод, к подавлению всего передового, всего прогрессивного в стране, борьба не прекращается, она обостряется все больше и больше. Развитие событий во всем мире, развитие событий в Европе ясно показывает, что будущее принадлежит не литтенхэмам. И от неизбежного конца литтенхэмов не спасут ни репрессии, ни внешние авантюры, ни подземелья.
Шум уличного движения в большом американском городе Мегаполисе перекрывал звуки, намеренно пронзительные, резкие и, надо сказать, мало приятные для слуха, — звуки, преследовавшие неблагодарную задачу привлечь общее благосклонное внимание.
Но городская толпа, давно уже научившаяся игнорировать все звуки, которые не имели прямого отношения к составлявшим ее единицам, сновала взад и вперед по шумным улицам, молчаливая и равнодушная. Вся эта разноголосица приводила лишь к тому, что каждый зазывала, каждый торговец, стараясь перекричать другого, восхвалял качества и достоинства товара только самому себе.
На юго-восточном конце квартала, где помещался доходный дом ‘Элбмерл’, итальянец, продавец земляных орешков, прислушивался к пронзительному посвисту своей жаровни и, когда звук получался с хрипотцой, машинально постукивал по жаровне, чтобы восстановить привычный звук. Мальчишки-газетчики, пробегая по улицам, во все горло выкрикивали для собственного сведения новости: о вспыхнувшей стачке, о самом последнем похищении, о результатах бэйзбольного матча. Проезжал грузовик, битком набитый клоунами, восхвалявшими друг другу аттракционы, предлагаемые их цирком. Автомобиль, снабженный мегафоном, громовым голосом убеждал своего водителя в том, что во имя общественного блага настоятельно необходимо голосовать за такого-то кандидата. Ни одна душа на улице не услышала фамилии кандидата, потому что никому не было до него никакого дела. Впрочем, рев мегафона привлек к окну в нижнем этаже дома ‘Элбмерл’ представительного брюнета, слегка спортсменского вида, одетого в костюм особого красновато-коричневого оттенка, который почему-то неизменно выбирают мужчины этого типа. Машина с мегафоном привлекла этого джентльмена к окну, где он так и остался стоять в полном изумлении, впившись в нее глазами, явно охваченный надеждой и чувством живейшей признательности. Он-то отлично разбирал, что кричал громкоговоритель!
‘Каридиус — избранник народа! Голосуйте за Генри Каридиуса, независимого кандидата в члены Конгресса! Генри Каридиус — свободный представитель интересов всего американского народа! Не связан обещаниями! Не подчиняется никакой партийной программе! Каридиус — защитник народа от гангстеров! Борец против коррупции и взяточничества! Голосуйте за Генри Ли Каридиуса!’
Не отходя от окна, темноволосый джентльмен молча, но решительно поманил к себе двух молодых людей, сидевших у стола и выбиравших адреса из картотеки. Когда они, вопросительно взглянув на него, подошли к окну, он растерянно выпалил одним духом, стараясь, однако, не заглушить доносившиеся с улицы громовые раскаты мегафона:
— Глядите! Слушайте! Каково?
Его изумление передалось и молодым людям. Тот, что был повыше, воскликнул:
— Вот так штука! Никак тебя рекламируют?
Второй сказал:
— Ну и ну, Генри… да ведь это машина Четвертого района!
— Именно… их старая зеленая машина!
— Как это тебе удалось?
— Да я понятия не имел, что она работает на меня, Гиринг.
Высокий джентльмен заговорил удивленно и взволнованно:
— Послушай, Каридиус, возможно ли, мыслимо ли, чтобы Крауземан стал поддерживать твою кандидатуру?
Его товарищ отрицательно замотал головой:
— Ты с ума сошел, Собри! Крауземан — и вдруг за Генри, за борьбу с коррупцией и гангстерами?!
Собри с сомнением покачал головой и проводил глазами загадочный автомобиль.
— Все кандидаты начинают с лозунгов борьбы со взяточничеством, Гиринг. Крауземан это отлично знает.
— Нет, нет, — запротестовал Гиринг. — Генри действительно так думает, он не профессиональный политик. Крауземан должен это знать. Генри… Генри… — Тут мистер Гиринг умолк, ибо не мог найти подходящего слова.
— Я — живой протест против политиканства, — подсказал сам мистер Каридиус.
Как только рев мегафона замер, в комнату вошла молодая хорошенькая женщина.
— Генри, — начала она, но, заметив двух посетителей, кивнула им головой. — Хэлло, мистер Собри! Хэлло, мистер Гиринг! Генри, эта машина с мегафоном выкрикивала твою фамилию, правда?
— Миссис Каридиус, — сказал Собри, — совершенно очевидно, что Крауземан отступился от Бланка и перешел на сторону Генри.
— А почему он это сделал?
— Об этом меня не спрашивайте, миссис Каридиус… мало ли что бывает в политике… какая-нибудь ссора… ведь Крауземан настоящий диктатор.
— Из-за чего же им ссориться? Бланк не стал бы и пытаться заводить какие-нибудь реформы, неугодные Крауземану.
— Дело не в реформах… может быть, он потребовал от Крауземана слишком большой доли из его барышей. Или Крауземан потребовал чего-нибудь такого, что Бланк хотел приберечь для себя.
— Вовсе они не поссорились, — заявила миссис Каридиус, — а просто Крауземан понял, что его кандидат провалится, и решил примкнуть к нам, пока не поздно.
— Знаете что, — воскликнул Гиринг и схватился за шляпу, — пойду догоню машину и узнаю у шофера, известно ли ему, почему он агитирует за нашего кандидата.
Он помахал на прощание рукой и выбежал на улицу.
Миссис Иллора Каридиус, смотревшая в окно, вдруг вполголоса укоризненно сказала мужу:
— Вот идет твоя Конни Стотт.
— Гм… у нее, должно быть, вышли карточки, — громко и внушительно ответил Генри, как бы подчеркивая, что мисс Конни Стотт работает на него, а следовательно, и на нее, Иллору, и что, помимо всего прочего, они не одни в комнате.
— Будем надеяться, что она за карточками, — уронила Иллора с плохо скрываемой неприязнью.
Мистер Собри поспешно углубился в картотеку.
— Пожалуй, и мне нужно сделать вылазку, повидать кое-кого. Вот я взял себе половину Эндимион-авеню. И знаете что… — продолжал он задушевным тоном, делая вид, что не слыхал краткого супружеского диалога. — Я начинаю думать, что миссис Каридиус права. Возможно, Крауземан убедился, что ваши шансы подымаются и в последнюю минуту послал свою машину, чтобы не оказаться в дураках. Ведь он как кошка — всегда падает на ноги, откуда его ни сбрось. — Собри рассмеялся и поспешно направился к дверям.
— Будем надеяться, что это так, а все же, Гарри, пока не поздно, постарайся обработать побольше избирателей.
Не успела дверь захлопнуться за мистером Собри, как кандидат в члены Конгресса обернулся к жене.
— Иллора, что это за разговоры при посторонних!
— Собри ничего не слышал.
— Как бы не так!.. Конечно, слышал. Иначе чего ради он порол такую чепуху, что я выиграю и что Крауземан на моей стороне? Просто не знал, что сказать.
Иллора взглянула на мужа.
— Мне все равно, если даже и слышал… Мне следовало бы самой разоблачать тебя перед твоими друзьями, вместо того, чтобы постоянно защищать.
— Скоро от такой ‘защиты’ все мои друзья разбегутся…
Иллорой вдруг овладел жертвенный порыв.
— Знаешь что, я не хочу мешать твоей встрече с Конни Стотт…
— Нет, нет, ты не уйдешь. Ты останешься и будешь слушать наш разговор. Надоели мне твои намеки… Иллора! Чорт возьми… не смей уходить!
— Во-первых, не ругайся! — крикнула она. — Уйду — и все тут! — Она выбежала в соседнюю комнату и с силой захлопнула за собой дверь.
В ту же секунду открылась дверь в переднюю, и на пороге появилась элегантная, мальчишеского вида девушка, почти одного роста с Каридиусом.
— Вы одни, Генри? — несколько удивленно спросила она.
Тот объяснил, что Гиринг и Собри только что вышли — наступал ведь решающий час борьбы.
— Миссис Каридиус дома? — спросила девушка, поглядывая на захлопнувшуюся дверь.
— Она сейчас придет… она…
Мисс Стотт не дала ему кончить и спросила с торжествующим видом:
— А вы слышали мегафон?
— Слышал ли я? Разумеется, слышал! Непонятно, что это вздумалось Крауземану…
Мисс Стотт расцвела улыбкой и сразу из намеренно мужеподобной особы превратилась в ликующую девушку.
— Это я устроила!
— Вы? Вы? Что же вы с ним сделали? Загипнотизировали, что ли?
Она расхохоталась.
— Сама не знаю… я просто пошла к нему и просила его голосовать за вас… ведь его старый домина значится в моем списке.
— Конни! Не может быть!
— А вот, может! И он сказал: ‘Отчего же! Я, правда, уже проголосовал за Эндрью Бланка, но могу, пожалуй, проголосовать еще раз за вашего кандидата’. — Девушка щелкнула пальцами и залилась смехом.
— А вы что сказали?
— Я сказала ему, что мы стоим за реформы и поэтому не можем согласиться, чтобы он голосовал вторично, хотя бы и за нашего кандидата. Нельзя бороться с коррупцией при помощи коррупции. Он очень славный, этот старикашка, мы прекрасно поняли друг друга, и подконец я сказала: ‘Знаете что, я не могу позволить вам голосовать за Генри, но что, если пустить ваш агитационный автомобиль из Четвертого района?’ Тут он призадумался, а потом и говорит: ‘Что ж, я думаю, это не повредит Эндрью Бланку… а вы как полагаете, мисс Стотт?’ И я ответила откровенно: ‘Я тоже думаю, что не повредит, мистер Крауземан’. Тут он рассмеялся и сказал: ‘Вот и хорошо, берите машину, если это вас устраивает… всегда к услугам прекрасных дам’.
Каридиус недоверчиво ухмыльнулся.
— Конни, вы все это выдумали.
— Да нет же! А потом я сказала, что мистеру Бланку это не повредит, а вам, несомненно, поможет, даст толчок перед большим подъемом. Он написал записку в гараж Лекки, в Четвертом районе, я туда отправилась, и мне выдали машину… остальное вы сами слышали.
— Ну, знаете, Конни, вы просто чудо! Если только меня выберут, вы будете первой… — Он оборвал на полуслове и закончил уже с меньшим воодушевлением: — Значит, Иллора ошиблась. Надо сказать ей, как мы достали эту машину. — Он направился к дверям.
— А она что же думала? — спросила Конни.
— Она решила, что Крауземан, убедившись, что шансы на нашей стороне, в последнюю минуту примкнул к нам.
— Нет, — сухо сказала Конни, — наоборот, он убежден, что мы не победим, и, не нуждаясь сам в машине, просто оказал нам любезность.
— Иллора! — позвал Каридиус. Иллора вошла в комнату. — Иллора! Знаешь, машина-то, с мегафоном, это Конни раздобыла ее для нас. Попросила Крауземана, и тот согласился. Что ты на это скажешь?
Иллора улыбнулась учтивой, но ледяной улыбкой:
— Вот что значит иметь очаровательную помощницу!
Каридиус, в восторге, что его жена оценила оказанную ему услугу, продолжал с увлечением:
— Знаешь, Иллора. Нам с Конни надо сделать еще один обход, чтобы собрать все наши силы перед финишем. Надо, чтобы эти выборы прошли по крайней мере эффектно.
— Ах, вот как… ты пойдешь… вместе с мисс Конни?
Вопрос был задан равнодушным, но любезным тоном, и, выходя вместе с Конни из комнаты, Каридиус подумал, что благодаря мастерскому ходу Конни даже его жена почувствовала к ней дружеское расположение.
Иллора посмотрела им вслед, а когда дверь за ними захлопнулась, подошла к окну и проводила их глазами. Они шли по бульвару — ее муж и рядом с ним высокая, элегантная Конни Стотт. Сердце у нее заныло. Она подума