Михаил Пришвин.
Заворошка
Михаил Пришвин.
Заворошка
Отклики жизни
Манифест 17 октября в деревне
Манифест 17 октября в деревне
Примечания
Примечания
———————————————————————————-
Манифест 17 октября в деревне, Пришвин Михаил Михайлович, Год: 1905
Время на прочтение: 3 минут(ы)
По внешнему виду родной город выглядел так же, как и раньше: та же площадь, куда по субботам съезжаются на базар мужики, те же ряды лавок, у которых вечно стоят черные ‘длиннополые’ купцы, пронизывающие своим особенным провинциальным внутренним взглядом всякое новое лицо.
Знакомство с новой жизнью города началось лишь мало-помалу.
— Ну, как?
— Слава богу, у нас покойно. К нам даже из Москвы господа приезжают, а из уезда так каждый день помещики перебираются. Известное дело, боятся.
Мало-помалу знакомлюсь дальше: в городе митинги, есть социал-демократическая партия, чуть избежали еврейского погрома, гимназисты подали прокурору петицию об автономии гимназии, о выборе самими учениками учителей. Но самое любопытное, это — ‘зимние дачи’. Помещики отправляют свои семьи для безопасности в город, нанимаются маленькие квартиры, перевозятся и складываются вещи.
— Федор Петрович, и вы здесь?
— Здесь, здесь, только не по своей воле, домашние обманом заманили сюда, да и арестовали, вещи перевезли. Живем в двух комнатках. Зайдите, у нас барышни, рояль перевезли.
В передней масса всевозможных вещей. Развязывают огромную корзину. Ввинчивают ножки рояля, а маленькая девочка уже играет ‘Чижика’.
— Не капризничай, Маша, мужики придут.
— Мама, а что, забастовка кончилась?
— Кончилась, кончилась.
Мальчики играют в мужиков и помещиков. По сигналу: ‘мужики идут’ — помещики схватывают свои вещи и несут в другую комнату. Немножко жаль старика Петровича — он с незапамятных времен сросся с землей. Но, в общем, на зимних дачах оживленно.
Еду в деревню. И тут с виду все по-старому, только в саду пасется стадо крестьянских коров да в лесу идет ‘подчистка’ целым обществом. Дома бесконечные разговоры на тему: мужики идут!
Когда-то привозил столько новостей в деревню. Теперь не то. Теперь я здесь — отсталый человек. Мои петербургские впечатления тонут в море фактов, поднятых местной жизнью. Много сделала и пресса: благодаря ей рассказывать нечего.
Спрашиваю:
— Манифест читали?
— У нас еще не читали. Староста сказывал, в прочих местах о земле читали, что от помещиков отбирать будут. У нас пока нет.
На другой день и у нас читают манифест, то есть спустя уже более месяца после его выхода.
— Нельзя же, значит, предписания такого не было.
Священник выходит на амвон с большим листом, нагольные душистые полушубки теснятся ближе к нему и замирают. Тихо. Всякий боится недослышать царское слово о земле. С утра до ночи только и толков, что земля отходит. Старики рассказывают, что как раз так было, когда волю объявили. Тоже так поговорили, поговорили, а потом и воля вышла. Другой так уверился в нарезку земли, что думает: хорошо бы и другую лошадку к весне прикупить, на одной не управишься. И все слушают, стараясь не проронить ни одного слова: кто сосредоточился на почернелой иконе божией матери, а кто просто уставился вверх. Тончайший тенор пастыря выводит:
— ‘Мы, самодержец… и прочее, и прочее, и прочее. Признав за благо…’
‘Ага, это об замирении’, — думают мужики, дожидаясь возвещения ‘нарезки земли’.
И опять тонкий тенор:
— ‘Мы, самодержец… и прочее, и прочее, и прочее’.
Долетают: ‘неприкосновенной личности, гражданской свободы, дан сей…’ О земле ничего не сказано.
И снова тенор выводит:
— ‘И прочее, и прочее, и прочее’. Читается третий манифест о выкупных платежах. И тут о нарезке ничего.
Православные расходятся в недоумении. Кругом говорят о нарезке, а в манифесте ничего не сказано. Да быть того не может, это поп замалчивает.
— Слышал, как он об смуте-то неявственно читал. Известное дело, замалчивает.
— Фекла, — спрашиваю знакомую бабу, — слышала, что в церкви читали?
— Как же, слышала, батюшка, слышала, явственно читал.
— Ну говори, что поняла.
— Все поняла. Читали: царь польский, князь русский… и еще… Да, да, вспомнила: литовский царь. А потом еще сказал: все-ми-лос-ти-вей-ше. А под конец совсем явственно: протчая, протчия и протчие.
Впервые опубликовано: ‘Русские ведомости’, 1905, 26 ноября.
Манифест 17 октября. — См. коммент. к с. 573.
Читается третий манифест о выкупных платежах. — Имеется в виду царский манифест от 3 ноября 1905 г., по которому крестьяне освобождались от выкупных платежей за землю после реформы 1861 г. (с января 1906 г. крестьяне освобождались от половины платежей, а с 1 января 1907 г. — полностью).
Источник текста: Собрание сочинений. В 8 т / М. М. Пришвин, Редкол.: В.В. Кожинов и др. [Вступ. ст. В.Д. Пришвиной Коммент. А.Л. Киселева Ил. В.Ф. Домогацкого]. Том 1. — Москва: Худож. лит., 1982. — 21 см. С. 638 — 640.