Манфред, Байрон Джордж Гордон, Год: 1817 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 32 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

МАНФРЕДЪ,
ДРАМАТИЧЕСКАЯ ПОЭМА,
ВЪ ТРЕХЪ ДЙСТВІЯХЪ.

Cоч. Лорда Байрона.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
А. БОРОДИНА.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Манфредъ.

Охотникъ.

Аббатъ св. Маврикія.

Мануилъ, Германъ, Слуги Манфреда.

Фея Альповъ.

Ариманъ.

Немезида.

Парки.

Духи.

Дйствіе происходитъ на верхнихъ Альпахъ, частію въ замк Манфреда, частію въ горахъ.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Готическая галлерея. Полночь.

МАНФРЕДЪ (одинъ.)

Наполнить нужно лампу, но она

Все догоритъ, покуда я засну,

И сонъ мой — если я и сплю — не сонъ,

А длинный рядъ тяжелыхъ размышленіи,

Противиться которымъ — силы нтъ.

Влитъ сердце, и глаза я закрываю

Съ тмъ только, чтобъ читать въ своей душ.

А между тмъ живу я, образъ мой

Таковъ же, какъ у всхъ живыхъ людей,

Но грусть должна наставникомъ быть мудрыхъ:

Скорбь — знаніе, кто боле узналъ,

Сильнй скорбитъ объ истин печальной,

Что древо знанья вмст съ тмъ не есть

И древо жизни. Философскихъ истинъ,

Источниковъ чудесъ и мудрости мірской

Вкусилъ я, и въ душ моей есть сила

Ихъ покорить себ, но это мн

Не помогло, добро я длалъ людямъ,

Добро встрчалъ я даже межъ людьми,

Но это мн не помогло, имлъ я

Своихъ враговъ и не былъ побжденъ,

Хоть не одинъ передо мною падалъ.

Но это мн не помогло. Добро и зло,

Жизнь, сила, страсти,— все, что видлъ

Въ созданіяхъ другихъ, мн было то же,

Что дождь пескамъ,— съ минуты той, которой

Названья быть не можетъ, не знакомъ

Я съ ужасомъ, на мн лежитъ клеймо

Проклятія: — не знать естественнаго страха,

Ни трепета желаній и надеждъ,

Ни склонности къ чему нибудь земному.

Но къ длу.

О, таинственныя силы!

Вселенной безпредльной духи! Вы,

Кого искалъ я въ свти и во мрак,

Вы жители эира вкругъ земли,

Которымъ верхъ утесовъ неприступныхъ

Обычная прогулка, вы, кому

Земли и водъ пучины вс знакомы —

Могуществомъ волшебныхъ тхъ письменъ,

Которыя мн власть даютъ надъ вами

Взываю къ вамъ: явитеся ко мн!

(молчаніе.)

Они нейдутъ, такъ голосомъ того,

Кто между вами главный, этимъ знакомъ,

Котораго дрожите вы, правами

Безсмертнаго — зову я васъ: явитесь!

(молчаніе.)

А, если такъ… не ускользнуть вамъ, духи

Эира и земли, могучей властью,

Которая сильнй всего того,

Чмъ звалъ я васъ, той самовластной силой,

Которой мать — погибшая звзда,

Осколокъ отъ разрушеннаго міра,

Блудящій адъ въ небесныхъ высотахъ,

Проклятьемъ на душ моей лежащимъ,

Той мыслію, которая во мн

И вкругъ меня,— я васъ зову: явитесь!

(Въ темпомъ конц галлереи видна звзда: она неподвижна, слышенъ поющій голосъ.)

ПЕРВЫЙ ДУХЪ.

Смертный, слушаясь велній,

Изъ заоблачныхъ селеній,

Гд дыханіе ночей

Съ блескомъ западныхъ лучей,

Строитъ мн дворецъ лазурный,

Золотистый и пурпурный,

(Хоть на зло меня ты звалъ),

Лучъ звзды меня примчалъ.

Мощный зовъ услышанъ твой,

Смертный! волю мн открой!

ВТОРОЙ ДУХЪ.

Монбланъ — монархъ могучій горъ,

Онъ царь ихъ вковой,

На престол изъ скалъ, и въ порфиръ изъ тучъ,

Въ діадем сидитъ снговой,

Станъ властителя горъ, обвилъ поясомъ боръ,

И лавина въ десниц его,

Но задержанъ ударъ: чтобъ пустить страшный шаръ

Приказанья онъ ждетъ моего.

Движенье хладныхъ массъ идетъ

День за день, все впередъ,

Но я даю имъ быстрый ходъ,

Я сдерживаю ледъ,

Я духъ утесовъ этихъ Сферъ —

И гну ихъ съ высоты

Къ подошвамъ ихъ — жерламъ пещеръ…

На что меня звалъ ты?

ТРЕТІЙ ДУХЪ

Въ глубин лазурной моря,

Гд борьбы нтъ у водъ,

Гд невдомы вихри,

Гд морской змй живетъ,

Гд сирены вплетаютъ

Жемчугъ въ зелень власовъ,—

Какъ гулъ бури далекой,

Прокатился твой зовъ,

Въ мирномъ замк хоральномъ

Слухъ встревоженъ былъ мой,

Предъ тобой я: желанья

Духу моря открой!…

ЧЕТВЕРТЫЙ ДУХЪ.

Гд землетрясенье мирно

На огнистомъ лож спить,

И пучина жаркой лавы,

Воздымался, кипитъ,

Гд съ усильемъ корни Андовъ

Въ глубь груди земной впились,

А вершины ихъ сдыя

Гордо въ тучи вознеслись,—

Тамъ пріютъ я свой покинулъ,

Мощнымъ зовомъ увлеченъ:

Силой чаръ твоихъ я скованъ,

Мн слова твои — законъ.

ПЯТЫЙ ДУХЪ.

Я вихрей всадникъ вковой,

Я царь всхъ бурныхъ силъ,

Тамъ ураганъ, слдъ врный мой,

Отъ молній не остылъ,

Къ теб летть, на зовъ поспть.

Какъ вихрь былъ мой полетъ,

Я встртилъ флотъ, онъ цлъ плыветъ,

Но въ ночь ко дну пойдетъ.

ШЕСТОЙ ДУХЪ.

Пріютъ мой — царство темноты,

За чмъ меня терзаешь свтомъ ты?

СЕДЬМОЙ ДУХЪ.

Звзда судьбы твоей была

Моей, когда земля спала

Еще въ хаос, какъ она,

Была тогда свжа, ясна!

Въ груди небесъ, прелестнй всхъ,

Имла плавный, вольный бгъ!

Но стала съ горестнаго дня

Блудящей массою огня,

Кометой съ странною стезей

Вселенной горемъ и грозой,

Катяся силой роковой,

Свершаетъ путь безсферный свой —

Уродомъ яркимъ въ облакахъ,

Чудовищемъ на небесахъ,

Подъ ней зажглася жизнь твоя…

О червь презрнный, не тебя,

Я силы слушаюсь иной,

(Она твоя, чтобъ ты былъ мой),

На мигъ спустился я съ высотъ

Туда, гд приказаній ждетъ

Рой слабыхъ духовъ отъ тебя,

На что теб, сынъ праха,— я?

ВС СЕМЬ ДУХОВЪ.

Земля, ночь, море, воздухъ, вихри, горы,

Звзда твоя — велній ждутъ твоихъ

На духовъ ихъ хотлъ сынъ персти бросить взоры.—

Чего же онъ потребуетъ отъ нихъ?

МАНФРЕДЪ.

Забвенія.

ПЕРВЫЙ ДУХЪ.

Кого, чего, зачмъ?

МАНФРЕДЪ.

Того, что здсь, въ груди моей, прочтите —

Узнаете, я самъ сказать не въ силахъ.

ДУХЪ.

Мы можемъ дать теб лишь то, что наше:

Проси рабовъ, царствъ, власти надъ землей,

Надъ частію, надъ всею, или знака,

Который бы могъ передать теб

Власть нашу надъ стихіями, одною

Иль всми вдругъ, скажи — и все твое!

МАНФРЕДЪ.

Забвенья лишь, самозабвенья! Разв

Не въ силахъ вы изъ сокровенныхъ странъ,

Которыя такъ щедро мн сулите,

То выжать мн, о чемъ я васъ прошу?

ДУХЪ.

Не въ нашихъ силахъ то, не въ нашемъ знаньи,

Но умереть ты можешь…

МАНФРЕДЪ.

Дастъ ли смерть

Мн то, чего хочу я?

ДУХЪ.

Мы безсмертны —

И нтъ для насъ забвенья, вчны мы —

Прошедшаго и будущаго нтъ намъ,

Все настоящее, доволенъ ты?

МАНФРЕДЪ.

Вы издваетесь, но власть, которой

Я васъ привлекъ, мн въ руки васъ дала.

Рабы, не смйтесь надъ моимъ велньемъ!

Моя душа, умъ — Прометея пламя,

Существованья молнія,— сверкаетъ,

Горитъ, разитъ, не хуже чмъ и въ васъ,

И неуступитъ вамъ, хоть сжата прахомъ!

Отвтъ, не то я покажу, кто я!

ДУХЪ.

Отвтъ дадимъ мы тотъ же, что и дали,

Въ твоихъ словахъ нашъ отзывъ.

МАНФРЕДЪ.

Почему?

ДУХЪ.

Ты говоришь, что существомъ намъ равенъ,

А мы теб сказали, что для насъ

То чуждо, что вы смертію зовете.

МАНФРЕДЪ.

Напрасно жъ я васъ призывалъ: нтъ силъ,

Или желанья нтъ у васъ помочь мн?

ДУХЪ.

Что наше — предлагаемъ мы: скажи —

Оно твое, пока насъ не отпустишь

Подумай и потребуй: государствъ,

Могущества и силъ, иль долгихъ дней.

МАНФРЕДЪ.

Проклятые! на что мн ваши дни?

И безъ того ихъ слишкомъ много. Сгиньте!

ДУХЪ.

Постой, здсь мы теб хотли бъ услужить,

Одумайся, помысли: нтъ ли дара

Съ какой нибудь цной въ твоихъ глазахъ?

МАНФРЕДЪ.

Нтъ, но еще мгновенье подождите,—

Лицемъ къ лицу я видть васъ хочу,

Я слышу ваши голоса, рядъ звуковъ

Плнительныхъ, какъ псня на волнахъ,

И вижу тамъ большой звзды сіянье,

Но вотъ и все. Явитесь предо мной —

Одинъ иль вс — въ обычномъ вашемъ вид.

ДУХЪ.

Нтъ формъ у насъ, различныхъ тмъ стихіямъ,

Которыхъ мы владыки и начала,

Самъ избери намъ видъ: и въ немъ предстанемъ мы.

МАНФРЕДЪ.

Что выбрать? для меня на свт формъ

Ни гнусныхъ нтъ, ни милыхъ, но пусть тотъ

Кто между вами главный, приметъ образъ,

Какой почтетъ приличнйшимъ, явись!

СЕДЬМОЙ ДУХЪ (является въ вид прекрасной женщины.)

Смотри!

МАНФРЕДЪ.

О, Боже! если такъ,

И то не плодъ безумья, не насмшка,—

Мн счастье есть еще! Схвачу тебя,

И мы опять…

(Видніе исчезаетъ)

О, разорвалось сердце!

(Манфредъ падаетъ безъ чувствъ, невидимый голосъ поетъ:)

Когда луна дрожитъ въ волнахъ,

Свтящій червь въ трав блеститъ,

Огни блуждаютъ на гробахъ,

И надъ болотомъ паръ стоитъ,

Летаютъ звзды съ облаковъ

И слышенъ вой протяжный совъ,

Листы молчатъ на деревахъ

И тнь чернетъ на холмахъ,—

Мой духъ наляжетъ на твоемъ

Могучимъ, тягостнымъ клеймомъ.

Хоть крпокъ можетъ быть твой сонъ,

Твой духъ не будетъ усыпленъ,

Есть тни, что не пропадутъ,

Есть мысли, что не убгутъ,

По власти гибельной теб,

Одинъ не будешь ты нигд.

Ты какъ бы саваномъ увитъ,

Ты черной тучею покрытъ,

Волшебствомъ тайнымъ окруженъ,

Въ немъ жить на вки осужденъ.

Не будешь видть ты гд я,

Но будетъ чувствовать меня,

Какъ то, что близко быть должно,

Хотя невидимо оно,

И въ тайномъ ужас своемъ,

Когда посмотришь ты кругомъ,

Дивиться будешь самъ, что я

Не при теб. какъ тнь твоя,

Ты долженъ будешь то скрывать,

Что духъ твой станетъ убивать.

Тебя проклятьемъ окропилъ

Волшебный голосъ тайныхъ силъ,

Эирный духъ околдовалъ:

Ты въ западню его попалъ,

И втеръ будетъ бушевать,

Чтобъ въ часъ веселый помшать,

Ночнаго неба тишина

Не дастъ ни грезъ теб, ни сна,

А съ солнцемъ такъ сдружишся ты,

Что будешь жаждать темноты.

Изъ лживыхъ слезъ твоихъ извлекъ

Твой врагъ убійственный свой сокъ,

Въ твоемъ же серц черномъ взятъ

И черной крови страшный ядъ,

Съ улыбки сорвана твоей

Змя, гнздившаяся въ ней,

И губъ твоихъ безцнный даръ,

Есть язва всхъ могучихъ чаръ,

Такъ, доказалъ мн опытъ мой,

Что ядовъ всхъ сильне твой!

Льдомъ сердца, бездной злыхъ страстей,

Улыбкою, достойной змй,

Искусствомъ тмъ, съ какимъ другимъ

Казался съ сердцемъ ты людскимъ,

Притворной нжностью очей,

Коварствомъ злой души твоей,

Любовью къ горестямъ чужимъ

И духомъ каинскимъ твоимъ —

Кляну тебя! Въ твоей груди

Геенну самъ себ найди!

И на главу твою лію

Я чашу страшную мою:

Твои рокъ — не спать, не умирать,

Хоть смерти будешь ты желать,

Къ душ твоей, какъ страхъ, близка,

Она все будетъ далека.

Свершились чары надъ тобой:

Ты связанъ цпію нмой,

И умъ, и сердце мн отдай,

Мой ядъ проникнулъ въ нихъ: страдай!..

СЦЕНА II.

Утро на гор Юнгфрау. Манфредъ одинъ на утес.

МАНФРЕДЪ.

Я вызывалъ духовъ — и брошенъ ими,

Наукой чаръ обманутъ горько я:

Въ чемъ врачевства искалъ, тмъ лишь измученъ…

На что мн сверхественная помощь?

Нтъ власти надъ прошедшимъ у нея,

А будущность, пока не погрузится

Прошедшее во мрак,— мн ничто.

О, мать земля! и ты, разсвтъ веселый,

И ты, цпь горъ, за чмъ прекрасны вы?

Я не могу любить васъ. Око міра

Блестящее, живое, ты глядишь,

Равно на все. и льешь на все веселье…

Моей душ отрадой не блеснешь.

Утесы, я стою на вашемъ кра,

И въ пропасти, гд бсится потокъ,

Мн кажутся кустарниками сосны,

Такъ далеки он, одинъ скачекъ.

Движенье, одно лишь дуновенье —

И грудь моя, тамъ, на груди скалы,

Найдетъ покой — навки! Чтожъ я медлю?

Я чувствую порывъ — и не лечу,

Опасность вижу — и не отступаю,

Нога крпка, хотя кружится мозгъ,

Удержанъ я какой-то тайной силой,

Мой приговоръ — жить, если тотъ живетъ,

Кто такъ, какъ я, духъ носитъ помертвлый

И гробомъ сталъ для собственной души.

Я пересталъ судить свои дянья,

А это — зло недугъ послдній.— О!

(пролетаетъ орелъ)

Посолъ крылатый, ты который режешь тучи

И выше всхъ взлетаешь въ небеса,

Меня задть ты смло могъ, я долженъ

Добычею твоимъ орлятамъ быть,

Ты улетлъ, куда слдить не можетъ

Глазъ за тобой, но твой могучій взоръ

И въ стороны, и въ верхъ, и въ низъ все видитъ,

Прекрасенъ, о, прекрасенъ этотъ свтъ!

Какъ пышенъ онъ и въ формахъ и въ явленьяхъ!

Но мы, прозвавъ себя его царями,

Мы, полу прахъ и полу божество,

Которымъ ни парить, ни пасть не сродно,—

Мы смшаннымъ составомъ представляемъ

Одну борьбу стихій его, живемъ

Дыханіемъ величья и паденья,

Въ бореніи всегдашнемъ низкихъ нуждъ

Съ возвышеннымъ влеченьемъ гордой воли,

Но наконецъ одержитъ смертность верхъ,

И люди станутъ тмъ, чего не скажутъ

Самимъ себ, не вврятъ и другимъ.

(Вдали слышна пастушья свирль)

Чу! музыка! естественные звуки

Свирли горъ, — здсь патріаршій бытъ

Не сказка. Какъ свободный, тонкій воздухъ

Плнительно сливаетъ тоны т

Съ звоночками играющаго стада!

Моя душа хотла бы упиться

Чудеснымъ эхомъ, о, когда бъ я былъ

Незримымъ духомъ сладостнаго звука,

Гармоніи живительной душой,

Безплотнымъ наслажденьемъ, и родился бъ,

И умеръ бы съ счастливымъ звукомъ тмъ,

Которымъ былъ бы созданъ.

(Внизу показывается охотникъ.)

ОХОТНИКЪ.

Вотъ сюда

Прыгнула серна, легкою скакуньей

Обманутъ я, успхъ охоты мн

Едва ль воздастъ сегодня за работу

Опасную для жизни.— Это кто?

По виду онъ не нашъ братъ, а взобрался

На высоту, которой лишь съ трудомъ

Смлйшіе изъ насъ достигнуть могутъ?

Въ одежд онъ хорошей, видомъ смлъ

И горделивъ, какъ селянинъ свободный.

Я подойду къ нему.

МАНФРЕДЪ, (не замчая его).

И такъ все жить!

Такъ посдть отъ горя, какъ т сосны,

Одной зимы добыча, — безъ коры,

Безъ сучьевъ, жить такъ — обнаженнымъ стеблемъ

На корн проклятомъ, который чувство

Развалин даетъ, и жить все такъ,

И вчно такъ, когда я жилъ иначе!

Морщинами изрытъ я весь, по ихъ

Прорзали не годы, а минуты,

А т часы, которые въ вка

Превращены мученьями,— часы т,

Которые я пережилъ… О, вы,

Громады льдинъ, вы страшныя лавины,

Которыя однимъ дыханьемъ втеръ

Бросаетъ внизъ, нагромождая горы,

Падите на меня всей массой, я слышу

Вверху, внизу вашъ безпрестанный трескъ,

Но вы меня минуете, и только

Разите то, что бы хотло жить:

Лсъ молодой, цвтущій, или кровлю,

Шалашъ,— пріютъ невинныхъ поселянъ.

ОХОТНИКЪ.

Туманъ ужъ сталъ съ долины подниматься,

Остерегу его, чтобъ не сходилъ,

Стезю и жизнь онъ потерять вдругъ можетъ.

МАНФРЕДЪ.

Вкругъ ледниковъ туманы заклубились

И подо мной роятся облака

Бурливыя и срныя, какъ пна

Морей свирпыхъ въ адскихъ глубинахъ,

Гд каждый валъ о брегъ живой дробится,

На гршниковъ, которые на немъ

Взгромождены, какъ камни… о, мн дурно!

ОХОТНИКЪ.

Я долженъ осторожно подойти:

Отъ шороха внезапнаго онъ вздрогнетъ,

А кажется колеблется и такъ.

МАНФРЕДЪ.

Вдь падали-же горы, оставляя въ тучахъ

Прорывы, отъ паденья ихъ тряслись

Альпійскіе ихъ братья, наполнялся

Обломками зеленый, пышный долъ,

Ударъ внезапный засыпалъ потоки,

Валы въ туманъ давленьемъ обращалъ,

И родникамъ повелвалъ каналовъ

Другихъ искать, такъ Розенбергъ упалъ,

Зачмъ подъ нимъ я не былъ?

ОХОТНИКЪ.

Другъ, послушай.

Твой первый шагъ послднимъ можетъ быть.

Любовію къ тому, кмъ сотворенъ ты,

Молю тебя, не стой тамъ, на краю…

МАНФРЕДЪ, (не слыша его.)

Тогда бы я имлъ приличную могилу,

Тогда бъ костямъ подъ массой былъ покой,

И по скаламъ он бъ не разлетлись

Забавою для втра, какъ теперь,

Какъ суждено теперь,— въ одномъ удар…

О, небеса привтныя, простите!

Зачмъ смотрть съ упрекомъ на меня?

Не для меня назначены вы были,

Земля, прими атомы эти…

Манфредъ хочетъ кинуться съ утеса, охотникъ схватываетъ и удерживаетъ его.

ОХОТНИКЪ.

Стой

Безумецъ! хоть ты жизнію скучаешь,

Не оскверняй родныхъ моихъ долинъ

Твоей преступной кровью! Иди за мной!

Я не пущу тебя.

МАНФРЕДЪ.

Мн дурно, нтъ,

Такъ крпко не держи меня,— какъ слабъ я,

Кружатся горы вс — темно въ глазахъ,

Кто ты такой?

ОХОТНИКЪ.

Отвтъ теб дамъ посл,

Ступай за мной — сгустились облака,

Упрись же на меня, поставь тутъ ногу,

Вотъ палка, ухватись за этотъ кустъ,

Дай руку и держи меня за поясъ.

Потише! такъ. Въ часъ къ хижинамъ дойдемъ,

Ступай, сейчасъ путь будетъ безопаснй,

Промыли здсь потоки родъ тропинки.

Иди-же, вотъ сюда теперь, прекрасно,

Теб бы быть охотникомъ. За мной.

(Спускаются съ трудомъ.)

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Хижина въ бернскихъ Альпахъ.
Манфредъ и охотникъ,

ОХОТНИКЪ.

Нтъ, нтъ, постой, я не пущу тебя,

Нельзя еще душ твоей и тлу

Довриться другъ другу, погоди

Хоть нсколько, когда же будетъ лучше

Теб, тогда я провожу тебя,—

Скажи, куда?

МАНФРЕДЪ.

Не нужно, самъ я знаю

Дорогу, для чего вожатый мн?

ОХОТНИКЪ.

Твой видъ и платье говорятъ, что знатенъ

Ты родомъ и одинъ изъ тхъ господъ,

Которыхъ замки тамъ, съ утесовъ смотрятъ

Въ глубокія долины, но какой

Зоветъ тебя владльцемъ? Знаю только

Я ихъ по виду, образъ жизни мой

Лишь изрдка мн доставляетъ случай

Погрться у обширныхъ очаговъ

Тхъ древнихъ зданій, и вести бесду

Съ вассалами, но вс пути въ горахъ,

Къ воротамъ ихъ, съ ребячества я знаю:

Который твой?

МАНФРЕДЪ.

Что нужды?

ОХОТНИКЪ.

За вопросъ

Прости меня и будь повеселе,

Отвдай-ка вина: оно старо,

И въ ледникахъ меня отогрвало

Не разъ, пускай послужитъ и теб.

Ну, чокнемся, развеселись!

МАНФРЕДЪ.

Прочь, прочь!

Здсь въ кубк кровь! Ужели никогда

Земля ее не втянетъ?

ОХОТНИКЪ.

Что съ тобою?

Ты вн себ.

МАНФРЕДЪ.

Я говорю теб,

Что это кровь моя, тотъ чистый, теплый

Ея потокъ, который пробгалъ

По жиламъ нашихъ предковъ и по нашимъ,

Какъ молоды мы были, и одно

Въ насъ было сердце и когда другъ друга

Любили мы, но не такъ, какъ должно.—

И пролилась та кровь, и все дымится,

И краситъ тучи, запирая входъ

На небеса — туда, гд нтъ тебя,

Гд не бывать и мн.

ОХОТНИКЪ.

Мужъ съ рчью странной

Къ безумью близкій духъ твой создаетъ

Виднія пустыя, но хоть страшенъ

Недугъ твой, все теб надежда есть:

Духовныхъ лицъ совты и святое

Терпнье.

МАНФРЕДЪ.

Все терпнье, до терпнье!

Для вьючныхъ лишь животныхъ это слово

Сотворено, а не для хищныхъ птицъ!

Ступай, его тмъ смертнымъ проповдуй,

Которыхъ персть равна твоей, а я

Не твоего десятка.

ОХОТНИКЪ.

Слава Богу!

Я не хотлъ бы стать такимъ, какъ ты

За славу всю Вильгельма Теля. Впрочемъ,

Какимъ бы ты недугомъ ни страдалъ,

Сносить его ты долженъ: изступленье

Помочь теб не можетъ.

МАНФРЕДЪ.

Разв я

И не сношу его? Взгляни — я живъ,

ОХОТНИКЪ.

Такая жизнь — не жизнь, а содроганье.

МАНФРЕДЪ.

Послушай, я ужъ много прожилъ лтъ,

Лтъ долгихъ, но они ничто въ сравненьи

Съ тмъ, что еще прожить мн суждено,

Вка, вка,— нтъ — безпредльность, вчность,

Съ сознаніемъ, съ ужасной жаждой смерти

Неутолимой.

ОХОТНИКЪ.

А на взглядъ,

Чело твое — едва ли зрлый возрастъ

Усплъ своей печатью заклеймить,

Гораздо старше я.

МАНФРЕДЪ.

Но какъ ты мыслишь?

Отъ времени ль зависитъ наша жизнь?

Да, но эпохи въ ней — дянья наши:

Я сдлалъ то, что стали дни мои

И ночи вс безсмертны, безконечны.

Они, какъ на песчаномъ берегу

Песчинки безъ числа сливаясь

Въ одну холодную, пустую степь,

Куда, ярясь, бьютъ волны, оставляя

На ней лишь остовы, обломки скалъ,

И горькія, печальныя растенья.

ОХОТНИКЪ.

Увы! помшанъ онъ, но все-жъ его

Оставить я не долженъ.

МАНФРЕДЪ.

О, когда бъ

Помшанъ былъ я точно,— все, что вижу,

Я могъ бы счесть тяжелымъ сномъ.

ОХОТНИКЪ.

Но что жъ

Ты видишь здсь? иль думаешь что видишь?

МАНФРЕДЪ.

Себя съ тобой: жильца простаго горъ,

Твой скромный быть, твой кровь гостепріимный,

Смиренный твой, благочестивый духъ,

Но гордый и свободный, уваженье

Твое къ себ — невинныхъ мыслей плодъ,

Безгршные труды, которымъ цну

Опасность придаетъ,, надежды вс

Веселыхъ дней подъ старость, и могилу

Спокойную съ гирляндой и крестомъ

На свжемъ дерн, вмсто эпитафій —

Любовь живую внуки,— вотъ, что я

Здсь вижу, и потомъ я взоры устремляю

Въ себя… но что!— моя душа

Опалена давно.

ОХОТНИКЪ.

Такъ, стало быть,

Судьбою ты со мной бы помнялся.

МАНФРЕДЪ.

Нтъ, другъ, вредить теб я не хочу:

Своей судьбы мнять не соглашаюсь

Я съ существомъ живымъ, я самъ могу

Снести,— хоть съ муками,— но все снести

На дл то, что для другихъ и въ грезахъ

Конечно смертью было бъ.

ОХОТНИКЪ.

И съ такой

Боязнію за чуждыя страданья

Ты очерненъ проступкомъ страшнымъ? Нтъ,

Кто съ нжною душою, способенъ къ мести

Безжалостной врагамъ?

МАНФРЕДЪ.

О нтъ, нтъ, нтъ!

Вредилъ я только тмъ, кого любилъ я

Нжнй всего, тмъ, кто любилъ меня!

Врага тснилъ лишь въ праведной защит,

Но пагубны мои объятья были.

ОХОТНИКЪ.

Пошли Господь теб покой, и пусть

Раскаянье твою врачуетъ душу,

Я за тебя молиться буду.

МАНФРЕДЪ.

Нтъ!

Не нужно мн молитвъ, но состраданье

Твое могу снести я. Я иду,

Пора, прости! Вотъ золото, спасибо!

Ни слова: это долгъ!— ней ли за мной!

Я знаю путь: опасность миновала,

Еще разъ говорю: нейди за мной!

(Уходитъ.)

СЦЕНА II.

Долина въ Альпахъ. Водопадъ.

МАНФРЕДЪ.

Еще нтъ полдня: радуги лучи

Окрасили потокъ цвтами неба,

Сребристый столпъ, волнуясь, внизъ летитъ

Съ отвснаго утеса, отдляя

Во вс концы ряды блестящихъ брызгъ,

И кажется хвостомъ коня сдаго,

Гиганта, на которомъ сядетъ смерть,

Какъ намъ гласитъ апокалипсисъ, только

Одни мои глаза пьютъ этотъ видъ

Плнительный. О, какъ бы я хотлъ

Здсь жить одинъ въ убжищ отрадномъ

И съ Феей этихъ мстъ длиться токомъ

Кристальныхъ водъ, я вызову ее.

Манфредъ беретъ поды на ладонь и бросаетъ ее въ воздухъ, произнося заклинаніе. Чрезъ нсколько времени Фея Альповъ является надъ радугою потока.

Прекрасный духъ, увнчанный лучами!

Величіе очей твоихъ слпитъ,

Въ теб красы прелестныхъ двъ земли

До формы не земной чудесно возросли,

До красоты стихій чистйшихъ.

Цвтъ юности, румянецъ нжный щекъ —

У спящаго, прекраснаго младенца,

Котораго колышетъ сердцемъ мать,

Иль отблескъ розовый, который лтомъ

Кладетъ закатъ на двственныхъ снгахъ

Высокихъ горъ,— земли стыдливой краска,

Когда ее лобзаютъ небеса,—

Твой райскій ликъ румянитъ, затмвая

Всю красоту блестящей той дуги,

Которая согнулась надъ тобою.

Духъ свтлый! на чел твоемъ спокойномъ

Вся чистота души отражена,

Сама въ себ безсмертья врный признакъ.

Читаю я прощенье сыну праха,

Которому согласьемъ тайныхъ силъ

Дано по временамъ сближаться съ ними

Волшебствомъ чаръ. Прости мн, что дерзнулъ

Я вызывать тебя, прости, что на мгновенье

Вопьюсь въ тебя глазами.

ФЕЯ.

Сынъ земли!

Я знаю и тебя, и вс т силы,

Которыми власть чаръ теб дана!

Я знаю, что мыслитель ты глубокій,

До крайности доходишь, какъ въ добръ,

Такъ и во зл, твой рокъ-страдать, ждала я,

Что ты придешь. На что-жъ меня ты звалъ?

МАНФРЕДЪ.

На красоту твою взглянуть — и только.

Лицо земли мн возмутило духъ,

Я въ таинствахъ ея искалъ пріюта

И въ тмъ, кто ею правитъ проникалъ,

Но мн они не помогли, просилъ я

У нихъ того, чего не могутъ дать,

И пересталъ просить я.

ФЕЯ.

Но чего же

Просить ты могъ, что не во власти тхъ,

Кто всхъ сильнй, правителей могучихъ,

Невидимыхъ?

МАНФРЕДЪ.

Лишь дара одного,

Но повторять зачмъ о томъ… напрасно!

ФЕЯ.

Я этого не знаю,— говори!

МАНФРЕДЪ.

Такъ пусть себя измучу, все равно,

Страданіямъ тяжелымъ дамъ я голосъ.

Отъ юныхъ лтъ мой духъ не шелъ дорогой

Другихъ людей, на землю не смотрлъ

Я тми же глазами, какъ вс люди,

Желанія ихъ не были моими,

Цль жизни ихъ моею не была.

И радостью, и скорбью, и страстями,

И свойствами я людямъ былъ чужой,

Подъ образомъ людскимъ не ощущалъ я

Наклонности къ живущимъ существамъ,

И вкругъ меня изъ всхъ дтей земли…

Одна лишь, подойдетъ и до нея.

Я говорю, что мало сообщенья

Имлъ съ людьми и мыслями людей,

За то восторгъ я ощущалъ въ пустыняхъ,

Любилъ вдыхать тяжелый воздухъ горъ

На ледяныхъ вершинахъ, гд ни птицы

Не смютъ свить гнзда, ни мотылекъ

На задавалъ крыломъ скалы безтравной

Любилъ нырять въ потокъ, бросаться въ бунтъ

Рчныхъ валовъ или морскихъ приливовъ,

Въ нихъ находилъ восторгъ для юныхъ силъ,

Или слдилъ всю ночь за луннымъ бгомъ,

Звздами и развитьемъ ихъ, смотрлъ

На молнію, пока въ глазахъ темнло,

И замчалъ полетъ листовъ, когда

Осенній втръ вечернюю плъ псню.

Вотъ какъ любилъ я время проводить,

Но все одинъ, При встрч съ существами,

Къ которымъ я и самъ принадлежалъ

Я чувствовалъ, что упадалъ душой

Опять до нихъ, и весь былъ снова прахомъ.

Такъ странствуя, порой я заходилъ

Въ жилища тихой смерти, и хотлъ

Въ ея слдахъ найти ея причину.

Я извлекалъ изъ череповъ изгнившихъ,

Сухихъ костей и праха страшныхъ грудь

Запретныя познанья. Ночи многихъ лтъ

Я посвящалъ наукамъ, что извстны

Лишь древности глубокой. Время, трудъ,

Рядъ опытовъ тяжёлыхъ и лишенья,

(Которыя одни дать могутъ власть

Надъ духами земли и царствъ воздушныхъ,

Которымъ нтъ предловъ), послужили

Къ тому, что я взоръ съ вчностью сдружилъ,

Какъ маги, какъ мудрецъ, который вызвалъ

Изъ тайнаго жилища родниковъ

Эроса и Антероса въ Гадар, (*)

(*) Философъ Ямвликъ. Евпатій, описывая жизнь его, говоритъ, что купаясь однажды въ Гадар, въ Сиріи, съ учениками своими, спорившими съ нимъ о качеств различныхъ тамошнихъ водъ, онъ приказалъ имъ спросить у жителей имена двухъ ближайшихъ и красивйшихъ источниковъ, и получилъ въ отвтъ, что неизвстно почему одинъ называется Эросомъ, а другой Антеросомъ. Тогда Ямвликъ слъ у одного изъ этихъ источниковъ, опустилъ руку въ воду и прошептавъ нсколько словъ, вызвалъ оттуда прелестнаго мальчика, съ золотыми локонами, потомъ пошелъ къ другому источнику, и такимъ же образомъ вызвалъ другаго амура съ черными кудрями, оба купидона прильнули къ Ямвлику, но онъ тотчасъ же веллъ имъ возвратиться по мстамъ. Посл того, друзья уже во-всемъ врили ему.

Какъ я тебя, и съ знаніемъ моимъ

Росла все жажда знанія, и сила,

И мудрости блистательный восторгъ,

Пока…

ФЕЯ.

Что жъ? продолжай!

МАНФРЕДЪ.

О, я нарочно длю

Слова мои, нарочно набираю

Тьму возгласовъ, за тмъ, что близокъ часъ

Къ зародышу моей сердечной скорби.

Но къ длу… я не говорилъ теб

Про мать, отца, любовницу иль друга,

Про существо, съ которымъ бы я былъ

Земною цпью связанъ, если были

Такіе, то не тмъ казались мн…

Но среди всхъ одна…

ФЕЯ.

Оканчивай смле.

МАНФРЕДЪ.

Она была похожа на меня,

Черты, глаза и волосы, все, даже

Тонъ голоса,— все было въ ней мое,

Но все нжнй и смягчено красою.

Она была полна тхъ самыхъ думъ:

Одна, какъ я, блуждала съ жадной страстью

Къ познаніямъ таинственнымъ, съ душой,

Способною постигнуть тайны міра,

Но съ этимъ всмъ явленья были въ ней

И нжныя: улыбка, жалость, слезы,

Которыхъ я не зналъ, и нжность,— но ее

Къ ней чувствовалъ и самъ я — и смиренье,

Котораго не зналъ я никогда,—

Вс недостатки въ ней — моими были,

Все доброе — ея, одной ея… любилъ я —

И погубилъ ее.

ФЕЯ.

Своей рукою?

МАНФРЕДЪ.

Нтъ, не рукой, а сердцемъ, имъ разбилъ

Я сердце ей: оно въ мое глядло

И отъ того поблекло. Лилъ я кровь,

Но не ея, а между тмъ, была

И кровь ея пролита, видлъ это я —

И помшать не могъ.

ФЕЯ.

И для нея,

Для члена племени, къ которому презьнье.

Ты чувствуешь, бросаешь ты дары

Таинственныхъ познаній, унижаясь

До смертности трусливой?… Прочь!

МАНФРЕДЪ.

Дочь воздуха! скажу теб, что я

Съ минуты той, но что слова?— дыханье..

Нтъ, на меня взгляни, когда я сплю,

Днемъ наблюдай за мною, сидя возл.

Когда одинъ я,— я не одинокъ,

А Фуріи со мной, не разъ зубами

Я скрежеталъ всю ночь до утра, а потомъ

Клялъ самъ себя до захожденья солнца,

Безумія, какъ милости, просилъ,

Напрасно! Шелъ не разъ на встрчу смерти,

Но средь борьбы стихійной, отъ меня

Бжали прочь валы и проносились

Надъ головой безъ всякаго вреда

Смертельные гонцы: рукой холодной

Безжалостный какой-то демонъ зла

Меня держалъ на волоск, который

Никакъ не могъ порваться. Я нырялъ

Въ фантазію, въ потокъ воображенья,

Въ приливы вс души, которая была

Когда-то Крезомъ въ торжествъ, но тщетно:

Какъ бы отливъ могучій относилъ

Меня опять въ заливъ бездонныхъ мыслей,

Мшался я въ толп людей, искалъ

Забвеніе везд — но тамъ лишь только,

Гд могъ найти его,— стремлюся я

Его узнать, мои познанья, опытъ

И высшихъ силъ пособье — смертны здсь.

Съ отчаяньемъ везд я, съ нимъ живу я

И все живу.

ФЕЯ.

Но, можетъ быть, могу

Я здсь теб помочь.

МАНФРЕДЪ.

Чтобъ это сдлать,

Должна умть ты мертвыхъ пробуждать,

Или меня къ нимъ положить въ могилу.

Исполни: какъ, когда — мн нужды нтъ,

Съ мученьями, какими хочешь, лишь бы только

Все кончить.

ФЕЯ.

Не въ власти то моей,

Но если ты произнесешь мн клятву

Въ покорности и будешь исполнять,

Что я велю, найти въ томъ можешь помощь

МАНФРЕДЪ.

Нтъ, не хочу! Покорность, а кому?

Не духамъ ли, которыми я правлю?

Рабомъ стать тхъ, кто прежде мн служилъ?

Нтъ, никогда!

ФЕЯ.

И все тутъ? Ты не дашь мн

Поласковй отвта? Посмотри:

Одумайся, пока меня отвергнешь.

МАНФРЕДЪ.

Я все сказалъ.

ФЕЯ.

Довольно, такъ могу

Сокрыться я, прикажешь ли?

МАНФРЕДЪ.

Сокройся!

(Фея исчезаетъ)

Мы времени и ужаса шуты,

Дни вновь идутъ къ намъ и отъ насъ уходятъ,

А мы, живемъ все, ненавидя жизнь,

Но въ вчномъ страх смерти, во все время,

Пока на насъ несносное ярмо,

Живая цпь на борющемся сердц,

Которое — то въ скорби упадаетъ,

То вдругъ сильнй забьется отъ страданій,

Иль радости, переходящей вдругъ

Въ мученья или слабость,— во вс дни

Прошедшіе и будущіе (въ жизни

Что можно настоящимъ звать?), какъ мало,

Какъ мене, чмъ мало, мы начтемъ

Такихъ часовъ, въ которые предъ смертью

Мы не дрожимъ, но и тогда отъ ней

Отпрянемъ мы, какъ изъ рки зимою,

Хоть холодъ и мгновенный. Средство мн

Еще одно осталось — вызвать мертвыхъ,

Спросить у нихъ: чего боимся мы?

Отвтомъ худшимъ можетъ быть:‘могилы! ‘

А что она? А если не дадутъ

Отвта мн? но вдь пророкъ изъ гроба

Волшебниц Эндорскій далъ отвтъ (*)

(*) Самуилъ, духъ котораго вызванъ былъ Эндорскою гадательницею, по желанію Саула и предсказалъ ему смерть.

И Спарты царь духъ византійской двы

Не дремлющій къ отвту понуждалъ,

Чтобы узнать судьбу свою,— въ незнаньи

Убилъ онъ ту, которую любилъ,

И умеръ не прощеный, хотъ на помощь

Фиксійскаго звалъ Зевса, прибгалъ

Въ Фигаліи къ волшебникамъ аркадскимъ

Тнь злобную просилъ онъ гнвъ смирить

Или предлъ назначить для отмщенья.

Сомнительный отвтъ она дала,

Но онъ сбылся (*). Когда-бъ я вовсе не жилъ,

(*) Павзаній, царь спартанскій, во время пребыванія своего въ Византіи, убилъ по неосторожности любимую имъ двицу Клеонису, и духъ убитой не переставалъ потомъ тревожить его. Желая умилостивить гнвную тнь, Павзаній отправился въ Ираклею, и тамъ, въ храм, гд вызывали тни усопшихъ, вызвалъ Клеонису и умолялъ ее о прощеніи. Она явилась и сказала ему, что ‘онъ избавится отъ всхъ безпокойствъ по возвращеніи своемъ въ Спарту’. Это было загадочнымъ предсказаніемъ смерти Павзанія.

Любезная моя была бъ жива,

Когда бы не любилъ я, и теперь бы

Любезная моя цвла красой,

Средь счастія, и счастіемъ дарила.

И чтожъ она? о, что она теперь?

Страдалица за гршный духъ мой, что то,

О чемъ боюсь и мыслить, иль — ничто.

О, скоро я не буду звать напрасно,

Но въ этотъ часъ я трепещу того.

На что ршусь въ послдствіи. Доселъ

Безтрепетно взиралъ я на духовъ,

Какъ добрыхъ, такъ и злыхъ, теперь дрожу я

И чувствую какую-то росу

Холодную на сердц, но могу я

Творить и то, что ненавистно мн

Повелвать и страхомъ. Ночь близка.

СЦЕНА III.

Вершина горы Юнгфрау.

Луна взошла: она полна, ярка

И на снгахъ, не попранныхъ стопами

Ничтожными людскими, по ночамъ

Мы безъ слдовъ скользимъ, надъ дикимъ моремъ —

Зеркальнымъ океаномъ горныхъ льдовъ,

По ихъ буграмъ суровымъ, видъ которыхъ

Похожъ за рой бунтующихъ валовъ,

Замерзшихъ вдругъ,— картину мертвой бури. —

Вотъ этотъ фантастическій утесъ,

Внезапное дитя землетрясенья,

Гд облака привыкли отдыхать,—

Святилище забавъ и таинствъ нашихъ.

Здсь жду теперь своихъ, чтобы потомъ

Отправиться всмъ въ замокъ Арамана:

Тамъ праздникъ въ эту ночь. Но что-жъ ихъ нтъ?

НЕВИДИМЫЙ ГОЛОСЪ ПОЕТЪ.

Съ престола низвергнутъ,

Въ оковахъ злодй.

Въ темницу онъ ввергнутъ:

Забытъ всми въ ней.

Я сонъ въ немъ разсю,

Цпь мигомъ спадетъ,

Дамъ войско злодю,

Тиранъ оживетъ.

Онъ за трудъ мн воздастъ кровью цлыхъ племенъ,

И всеобщей бдой за свой стыдъ и свой плнъ.

ДРУГОЙ ГОЛОСЪ.

Корабль плыветъ, корабль скользитъ,

Съ него парусъ летитъ, съ него мачта летитъ,

Я вс доски его разметала кругомъ —

И души нтъ живой, чтобы плакать по немъ:

Одного я спасла, какъ въ смятеньи онъ плылъ,

Но заботу мою этотъ самъ заслужилъ,

Онъ пиратъ на волнахъ, онъ на суш злодй:

Я спасла его съ тмъ, чтобъ губилъ онъ людей!

ПEPВAЯ ПАРКА.

Спитъ городъ въ молчаньи,

Заря окропитъ

Слезами страданья,

Внезапной бдою

Чума налетитъ:

Все въ прахъ подъ грозою.

Отъ труповъ громады

Живыя бгутъ,

Родныхъ бросить рады,

Но въ скорби глубокой

Отъ доли жестокой

Они не уйдутъ.

Гроза во всей сил

Льетъ ужасъ въ народ:

Блаженъ, кто въ могил

Не видитъ страданій,

Къ кому не дойдетъ

Вопль страшныхъ стенаній.

Гибель царствъ въ ночь одну — вотъ забава моя

Искони, и всегда ей врна буду я!

Входятъ вторая и третья Парки,

ХОРЪ.

Сердца людей въ рукахъ у насъ,

А прахъ ихъ подъ ногами:

Рабамъ даемъ свободы часъ,

Но быть опять имъ съ нами.

ПЕРВАЯ ПАРКА.

Привтъ вамъ, сестры, гд же Немезида?

ВТОРАЯ ПАРКА.

Не знаю, чмъ — то важнымъ занята —

И у самой меня длъ были полны руки.

ТРЕТЬЯ ПАРКА.

Вотъ и она.

Входитъ Немезида.

ПЕРВАЯ ПАРКА.

Скажи, гд ты была?

Замшкалась ты точно какъ и сестры.

НЕМЕЗИДА.

Да, занята была я . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . внушала людямъ

Месть ко врагамъ, и посл ихъ самихъ

Раскаяться въ той мести заставляла,

Въ безуміе вгоняла мудрецовъ,

А изъ глупцовъ оракуловъ творила,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . Но опоздали мы.

Пора давно, на облака скоре!

СЦЕНА IV.

Дворецъ Аримана. Ариманъ сидитъ на огненномъ шар, окруженный духами.

ГИМНЪ ДУХОВЪ.

Владыка нашъ! Царь неба и земли

И водъ, и тучь, прими привтъ смиренный!

Въ рук твоей скиптръ мощный: повели —

И нтъ стихій, и хаосъ во вселенной!

Дохнулъ — валы ярятся на моряхъ,

Сказалъ — и громъ по облакамъ катится,

Взглянулъ — и нтъ свтилъ на небесахъ,

Махнулъ — и міръ на части разлетится,

Гд ты ступилъ — волканъ родитъ земля,

Твои гонцы — трескучія кометы,

Зараза — тнь могучая твоя,

И яростью ты пепелишь планеты.

На твой алтарь тьму жертвъ кладетъ война

И смерть теб дань каждый день приноситъ,

Жизнь съ бездной мукъ теб подчинена

И всякій рабъ теб, кто душу въ тл носитъ.—

Входятъ Парки и Немезида.

ПЕРВАЯ ПАРКА.

Честь Ариману! власть его ростетъ,

Исполнили его велнья сестры,

И на земл я долгъ свой соблюла.

ВТОРАЯ ПАРКА.

Честь Ариману! люди передъ нами

Во прах, мы — во прах передъ нимъ!

ТРЕТЬЯ ПАРКА.

Честь Ариману! мы покорны знаку

Его руки…

НЕМЕЗИДА.

О, царь царей! мы вс твои,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . много

Заботъ у насъ умножить власть свою,

Твою тмъ умножая, но бодры мы,

Послднія велнія твои

Исполнены вс въ точности.

Входитъ Манфредъ.

ПЕРВЫЙ ДУХЪ.

Кто это?

Какъ? смертный? О, ничтожный, дерзкій рабъ!

Скорй во прахъ!

ВТОРОЙ ДУХЪ.

Скорй во прахъ, презрнный! иль не знаешь

Ты своего и нашего царя.

Дрожи и повинуйся!

ВС ДУХИ.

Въ прахъ повергни

Персть гршную свою, дитя земли!

Или-всхъ золъ страшись!

МАНФРЕДЪ.

Я это знаю,

Но видите, что я колнъ не гну.

ЧЕТВЕРТЫЙ ДУХЪ.

Научимъ мы тебя!

МАНФРЕДЪ.

Ужъ я учился,

О, сколько разъ я ночью на земл

На прахъ сырой лицемъ своимъ склонялся

И голову золою посыпалъ,

Я осушилъ всю чашу униженья,

Я падалъ предъ отчаяньемъ моимъ,

И въ прахъ преклонялъ колна

Предъ собственной тоской…

ПЯТЫЙ ДУХЪ.

Какъ смешь ты

Отказывать престолу Аримана,

Въ томъ, чмъ его почтила вся земля,

Не видя, какъ ужасенъ онъ во слав.

Въ прахъ, говорю!

МАНФРЕДЪ.

Пусть онъ падаетъ во прахъ

Предъ Высшимъ, Всемогущимъ, Безконечнымъ,

Передъ Творцомъ, который сотворилъ

Его не съ тмъ, чтобъ былъ онъ намъ кумиромъ,

Пусть онъ падетъ, такъ вмст мы падемъ!

ДУХИ.

Давите червя — на куски его!

ПЕРВАЯ ПАРКА.

Прочь, прочь! онъ мой! О, царь незримыхъ силъ!

Онъ — смертный не такой, какъ вс другіе,

Присутствіе его и гордость здсь,—

Свидтели тому, его страданья

Природою безсмертны, какъ и мы,

А знаніе, могущество и воля

Какъ только персть позволить то могла,

(Которая эиръ души стсняетъ),

Являлись съ нимъ такими, какъ земля

Лишь изрдка родитъ, его стремленье

Летло вдаль отъ жителей земли

И одному его лишь научило,

Что знаемъ мы — что знаніе не есть

Блаженство, и науки вс — обмнъ лишь

Невжества на новый только видъ

Невжества того же, но не все тутъ:

Земли и неба принадлежность — страсти,

Которыхъ, начиная съ червяка,

Не избжитъ ничто съ душой и жизнью,—

Ему разбили сердце, и его

Тмъ сдлали, что я хоть не жалю

Его сама,— но и винить тхъ не могу,

Въ комъ жалость есть къ нему. Онъ мой, быть можетъ,

И твой, — такъ или нтъ, по у другихъ

Духовъ здсь нтъ такой души, какъ эта,

Ни власти надъ его душой.

НЕМЕЗИДА.

За чмъ же

Онъ здсь?

ПЕРВАЯ ПАРКА.

Пускай на то отвтитъ самъ.

МАНФРЕДЪ.

Вы знаете, что знаю я, безъ власти

Не могъ бы я быть здсь, силы есть

Могучй васъ, пришелъ я, чтобъ ихъ вызвать

И получить отъ нихъ, что нужно мн.

НЕМЕЗИДА.

Чего жъ ты хочешь?

МАНФРЕДЪ.

Ты мн не отвтишь.

Зови умершихъ, имъ я дамъ вопросъ.

НЕМЕЗИДА.

Великій Ариманъ! соизволяешь

Ты на его желанье?

АРИМАНЪ.

Да!

НЕМЕЗИДА.

Кого же

Ты воплотить желаешь?

МАНФРЕДЪ.

Зови Астарту мн.

НЕМЕЗИДА.

Духъ безтлесный!

Гд бы ни жилъ ты,

Силой чудесной

Все сохранилъ ты

Часть твоей формы природной,

Персти бывалой твоей

Что въ земл спишь холодной:

Явися намъ въ форм своей!

Образъ тотъ, въ какомъ жилъ ты,

Слей съ душою своей,

И тотъ видъ, что носилъ ты,

Возврати отъ червей!

Покажись, покажись, покажись,

Тмъ, по чьей вол ты тамъ, здсь явись!

Тнь Астарты является по середин.

МАНФРЕДЪ.

И это смерть? румянецъ на щекахъ…

Нтъ, вижу я теперь, то не румянецъ,

А мертвый цвтъ, какъ лживый пурпуръ тотъ,

Которымъ листъ изсохшій покрываетъ

Длань осени! Все таже, Боже мой!

И до того я дожилъ, что страшу е я

Взоръ бросить на нее. Астарта, нтъ!

Я не могу съ ней говорить, велите

Ей осудить меня или простить.

НЕМЕЗИДА.

Заклинаю тебя той могучею силой,

Перстъ которой теб стны гроба разбилъ,

Отвчай ты тому, кто сейчасъ говорилъ,

Или тмъ, кто тебя разлучить могъ съ могилой.

Она безмолвна, но ея молчанье

Понятнй мн отвта.

НЕМЕЗИДА.

Власть моя

Итти не можетъ дальше. Царь воздушный!

Еще твоя осталась: повели

Ей говорить.

АРИМАНЪ.

Духъ, скиптру Аримана

Покорствуй!

НЕМЕЗИДА.

Все молчитъ, она не наша,

Другимъ властямъ принадлежитъ. Напрасно

Твое старанье, смертный, здсь и мы —

Безсильны.

МАНФРЕДЪ.

О, услышь меня, услышь!

Астарта, ангелъ мой! скажи хоть слово,

Я много такъ терплъ, я такъ терплю,

Взгляни, тебя не такъ могила измнила,

Какъ чрезъ тебя я измненъ. Любила

Меня ты слишкомъ, какъ и я тебя,

Не для того, чтобъ такъ терзать другъ друга

Сотворены мы были, хоть грхомъ

Смертельнымъ въ насъ была любовь такая,

Какою мы любили. О, скажи,

Что я теб не гнусенъ, что несу я

Казнь эту за обоихъ насъ, что есть

Теб межъ праведными мсто, что умру я.

Вс ужасы вступили въ заговоръ,

Чтобы связать меня существованьемъ, жизнью,

Которая велитъ мн трепетать

Безсмертья и — грядущимъ, страшно сходнымъ

Съ прошедшимъ. Я съ покоемъ незнакомъ,

Не знаю самъ чего ищу, прошу я,

Но чувствую, что ты и что я самъ,

И разъ еще предъ гибелью хотлъ бы

Услышать голосъ тотъ, который былъ

Мн музыкой: заговори со мной.

Птицъ дремлющихъ сгонялъ съ втвей, будилъ

Въ лсахъ, волковъ и эхо горъ знакомилъ

Напрасно съ именемъ твоимъ, отвтъ

Давало все мн — люди, какъ и духи,

Молчала ты одна, заговори!

Не разъ я ждалъ, пока исчезнутъ звзды

И въ небеса вперялъ напрасно взоръ,

Ища тебя, заговори! Всю землю

Я обходилъ, но не нашелъ нигд

Подобья твоего, — заговори же!

Вокругъ враги — и въ нихъ ко мн есть жалость,

Я не боюсь ихъ, ты одна въ ум,

Заговори,— хоть гнвно,— только слово!

Мн все равно какое, лишь бы слышать

Тебя еще разъ, разъ одинъ…

ТНЬ АСТАРТЫ.

Манфредъ!

МАНФРЕДЪ.

Еще, еще! я весь живу лишь звукомъ,

То голосъ твой.

ТНЬ.

Манфредъ! жди завтра

Конца земнымъ страданіямъ, — прости!

МАНФРЕДЪ.

О, вымолви еще! прощенъ ли я?

ТНЬ.

Прости!

МАНФРЕДЪ.

Скажи, увидимся ль опять мы?

ТНЬ.

Прости!

МАНФРЕДЪ.

Еще изъ жалости хоть слово!

Скажи, что любишь ты меня.

Не разъ я звалъ тебя въ ночномъ безмолвьи…

ТНЬ.

Манфредъ!

(Тнь Астарты исчезаетъ.)

НЕМЕЗИДА.

Она сокрылась съ тмъ, чтобъ не являться,

Ея слова свершатся,— удались!

ДУХЪ.

Онъ въ мукахъ: вотъ что значитъ смертнымъ быть

И за предлы смертности стремиться.

ДРУГОЙ ДУХЪ.

Но у него и власть есть надъ собой,

И вол онъ мученья покорилъ,

Будь онъ одинъ изъ насъ, явился бъ въ немъ

Ужасный духъ.

НЕМЕЗИДА.

Еще прошенья у тебя

Нтъ къ нашему великому владык,

Иль къ намъ — рабамъ его?

МАНФРЕДЪ.

Нтъ никакого.

НЕМЕЗИДА.

Прости же, до свиданья!

МАНФРЕДЪ.

Такъ опять

Мы свидимся? гд? на земл? Какъ хочешь!

За милость, мн оказанную здсь,

Я должникомъ останусь тамъ. Прощайте!

(Уходитъ.)

ДЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.

СЦЕНА I.

Зала въ замк Манфреда.
Манфредъ и Германъ.

МАНФРЕДЪ.

Который часъ?

ГЕРМАНЪ.

Одинъ остался до заката

И сумерки пріятные сулитъ.

МАНФРЕДЪ.

Скажи, теперь устроено ли въ башн

Все, какъ веллъ я?

ГЕРМАНЪ.

Все готово,

Вотъ ключъ и ящикъ.

МАНФРЕДЪ.

Хорошо, ступай!

(Германъ уходитъ).

Тишь чудная какая-то теперь

Въ моей душъ, покой неизъяснимый!

Досел не встрчался онъ мн въ томъ,

Съ чмъ въ жизни я знакомился. О, если бъ

Не зналъ я, что изъ нашихъ всхъ суетъ

Смшнй всхъ философія, что врядъ ли

Въ нарчіи педантскомъ слово есть

Пустйшее для обольщенья слуха,—

Я думалъ бы, что золотую тайну,

‘Канонъ’ желанный я теперь открылъ

И утвердилъ въ душ. Мгновенно это чувство,

Но хорошо и разъ его узнать,

Душа моя теперь богаче стала

И на ея скрижаляхъ написать

Могу я, что такое чувство быть.

Кто тамъ?

(Входитъ Германъ)

Аббатъ Мавриція святаго

Желаетъ видть васъ.

АББАТЪ. (ВХОДИТЪ).

Миръ, графъ Манфредъ, съ тобой!

МАНФРЕДЪ.

Благодарю тебя, святой отецъ!

Привтъ теб въ стнахъ моихъ, приходъ твой

Принесъ имъ честь, и счастье ихъ жильцамъ.

АББАТЪ.

Дай Богъ, чтобъ было такъ, но я хотлъ бы

Поговорить съ тобой наедин.

МАНФРЕДЪ.

Выдь Германъ. Что почтенный гость мой скажешь?

АББАТЪ.

Начну безъ предисловій: возрастъ, санъ мой,

Усердіе и цль благая — вотъ

Предстатели мои, сосдство наше

И близкое, хотя не скрплено

Знакомствомъ близкимъ, также мой ходатай.

Разноситъ слухи странные молва,

Нечистые, сливая съ ними имя,

Которое ты носишь, безъ пятна

Его вка передавали: дай Господь,

Чтобы его не запятналъ и тотъ,

На комъ оно теперь.

МАНФРЕДЪ.

Готовъ я слушать,

Что дальше?

АББАТЪ.

Говорятъ, что ты завелъ

Сношенья съ тмъ, отъ смертныхъ что сокрыто,

Съ жильцами адскихъ странъ, съ толпой духовъ

Нечистыхъ, злыхъ, которые блуждаютъ

Въ долин мрачной смерти, гд и ты

Привыкъ ходить. Я знаю, какъ ты рдко

Въ сношенья входишь съ ближними, съ людьми,

Что ты живешь въ уединеньи только…

Да свято ли оно?

МАНФРЕДЪ.

И это все

Кто говоритъ?

АББАТЪ.

Мои святые братья,

Селяне удивленные, и даже

Твои вассалы смотрятъ на тебя

Тревожными глазами, жизнь твоя

Въ опасности.

МАНФРЕДЪ.

Возьми ее!

АББАТЪ.

Пришелъ я

Сюда спасать, не разрушать, проникнуть

Въ тайникъ души твоей я не хочу,

Но если это правда, время не ушло

Покаяться, спастися, заключи

Миръ съ церковью, а черезъ церковь съ небомъ.

МАНФРЕДЪ.

Я выслушалъ, вотъ мой отвтъ: чмъ былъ я,

Что я теперь — извстно только мн

Да небу, — межъ людьми искать не стану

Посредника себ, а если погршилъ

Противъ уставовъ вашихъ,— докажите

И накажите…

АББАТЪ.

Сынъ мой! говорилъ

Я не о казни, а о покаяньи

И о прощеньи: въ первомъ властенъ ты,

Въ послднемъ же уставами святыми

И врой твердою дана мн власть

Путь пролагать изъ пропасти грховной

На верхъ надеждъ и помысловъ святыхъ.

Оставимъ небу власть наказывать: ‘мн только

Довлетъ судъ’, такъ говоритъ Господь.

И я слуга его, со всмъ смиреньемъ,

Дерзну глаголъ священный повторить.

МАНФРЕДЪ

Нтъ, мой отецъ, ни власть особь духовныхъ,

Ни мощь молитвъ, ни сила покаянья,

Ни строгіе обряды, ни посты,

Ни муки смертныя, ни то, что силой

Все превзойдетъ — терзанія души,

Въ отчаяньи глубокомъ угрызенья,

Которыя безъ страха адскихъ мукъ

Способны сами сдлать небо адомъ,—

Ничто не можетъ безпредльный духъ

Освободить отъ пагубнаго чувства

Своихъ грховъ ужасныхъ, тяжкихъ мукъ

И мести самому себ. Въ грядущемъ

Мученья нтъ, которое могло бы

Карать сильнй преступника, чмъ это,—

Казнь гршника, надъ собственной душой,

Самимъ имъ осужденной.

АББАТЪ.

Это такъ,

Но все пройдетъ и замнится свтлой

Надеждою, которая воззритъ

Въ спокойномъ упованіи на мсто

Блаженное, куда достигнутъ вс,

Кто будетъ лишь искать его, какіе бъ

Грхи земные ни были, пусть только

Загладятся они, а первый шагъ

Къ тому, чтобъ ихъ загладить — есть сознанье,

Что нужно это сдлать, — говори

И все, чему наставить можетъ церковь

Узнаешь ты, и все, что разршать

Намъ власть дана, все разршимъ прощеньемъ.

МАНФРЕДЪ.

Когда готовъ былъ римскій императоръ,

Шестой, проститься съ жизнью,— жертва раны,

Которую онъ самъ себ нанесъ,

Чтобы спастись позорной смерти, дара

Сенаторовъ,— сперва его рабовъ,—

Одинъ солдатъ, въ движеньи благородномъ

Участія, хотлъ остановить

Одеждою своей стремленье крови,

Но, оттолкнувъ его, Оттонъ сказалъ,

Съ величьемъ царственнымъ и въ потухавшемъ взор:

‘Ужъ поздно! это ль врность?’

АББАТЪ.

Въ чемъ же дло?

МАНФРЕДЪ.

И я скажу теб съ владыкой Рима,

Ужъ поздно!

АББАТЪ.

Нтъ, не поздно никогда

Съ своей душой мириться, а чрезъ душу

И съ небомъ. Какъ, надежды никакой?

Дивлюсь, но даже тотъ, въ чью душу вкралось

Отчаянье въ прощеніе небесъ,

Здсь на земл себ утхи строитъ,

За ломкую опору ухватясь,

Какъ утопающій.

МАНФРЕДЪ.

Отецъ! земныя,

Блестящія виднья я и самъ

Имлъ, когда былъ молодъ, я былъ полонъ

Стремленьемъ благороднымъ перелить

Свой духъ въ другихъ и просвщать народы,

И унестись хотлъ, не зная самъ куда,

Быть можетъ, чтобъ упасть, но я упалъ бы,

Какъ водопадъ нагорный: соскочивъ

Въ глубь пропасти съ высокаго утеса,

Онъ пнясь, шлетъ туманные столбы

На небеса и тамъ раждая тучи,

Дождемъ опять съ нихъ сыплетъ, онъ великъ

И тамъ, гд палъ… Но все прошло, обманутъ

Я былъ мечтой…

АББАТЪ.

Но почему же такъ?

МАНФРЕДЪ.

Я укротить не могъ своей природы,

Кто властвовать стремится, долженъ самъ

Сперва служить, и льстить, и увиваться,

Ловить минуты вс, вползать во вс мста,

Шивою ложью быть, чтобъ надъ толпой

Потомъ взнестись. Такъ поступаютъ вс

Я низостью считалъ мшаться въ стадо.

Хоть для того, чтобъ быть вождемъ волковъ.

Левъ одинокъ, я — тоже.

АББАТЪ.

Но за чмъ же

Жить не хотлъ ты, дйствовать съ людьми?

МАНФРЕДЪ.

Противна жизнь была моей природ,

Но не былъ я жестокъ, я не рождалъ,

А находилъ везд опустошенье,

Какъ вчно одинокій, страшный вихрь,

Каленое дыханіе самума,

Который лишь съ пустынями знакомъ,

Бушуетъ надъ безплодными песками,

Гд нечего палить ему, летитъ,

Играя съ ихъ сыпучими волнами,

Не ищетъ самъ, не ищутъ и его,

Но встрча съ нимъ смертельна. Вотъ таковъ

Былъ на земл и мой путь, тамъ встрчались

Мн существа, которыхъ нтъ теперь.

АББАТЪ.

Увы! я самъ бояться начинаю,*

Что пособить теб ни я не въ силахъ,

Ни званіе мое, но ты такъ молодъ

И мн хотлось бы…

МАНФРЕДЪ.

Вглядись въ меня:

Есть на земл разрядъ людей, къ которымъ

Приходитъ старость въ юности, и смерть

До зрлыхъ лтъ, но не на пол брани.

Кто гибнетъ отъ излишка удовольствій,

Кто отъ трудовъ, кто отъ ученья, кто

Отъ слабости, болзни иль безжинья,

Иному смерть зіяетъ въ безднъ мукъ

У вядшаго, растерзаннаго сердца,

У этого недуга больше жертвъ,

Чмъ на листахъ судебъ: онъ въ разныхъ видахъ,

Подъ разными названьями мертвитъ.

Вглядись въ меня! я перенесъ все это,

Вс муки, хоть довольно и одной.

Такъ не дивись тому, чмъ сдлался теперь,

Дивись тому, чмъ былъ я, и притомъ

Остался живъ…

АББАТЪ.

Но выслушай.

МАНФРЕДЪ.

О, старецъ!

Я чту лта твои и санъ, я знаю,

Ты съ цлію благочестивой здсь,

Но тщетно все . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . прости!

(Уходитъ).

АББАТЪ.

Онъ долженъ бы прекраснымъ

Созданьемъ быть: съ могучею душой

Онъ могъ явить изящное сліянье

Возвышенныхъ стихій, когда бъ он

Приличне размрены въ немъ были,

Теперь онъ страшный хаосъ — свтъ и мракъ,

И духъ и прахъ, смсь благородныхъ мыслей

И злыхъ страстей, безъ всякаго порядка,

Безъ цли, въ немъ все сгибло или спитъ,

Погибнетъ онъ, но нтъ — я попытаюсь

Еще разъ, искупленья духъ такой

Достоинъ, мн же долгъ велитъ на все

Ршаться для благочестивой цли.

Не перестану наблюдать за нимъ

Внимательнымъ и осторожнымъ взоромъ.

(Уходитъ).

СЦЕНА II.

Другая комната.

Манфредъ и Германъ.

ГЕРМАНЪ.

Ты, господинъ, явиться мн веллъ

При захожденьи солнца, за горами

Оно скрываться стало.

МАНФРЕДЪ.

Въ самомъ дл?

Сейчасъ взгляну…

(Подходитъ къ окну)

Величественный шаръ!

Кумиръ природы юной и могучей

Породы неболзненныхъ людей,

Сыновъ-гигантовъ брака свтлыхъ духовъ

Съ подругами, прелестнй ихъ самихъ,

Которыя и ангеловъ небесныхъ

Къ земл невозвратимо привлекли,

Чудесный шаръ! шаръ слывшій божествомъ,

Пока еще творенья твоего

Была сокрыта тайна, вчный, первый

Служитель Всемогущаго, ты лилъ

На пастырей халдейскихъ свтъ отрады,

Когда они на горнихъ высотахъ

Сердца свои въ моленьи изливали.

Ты-богъ стихій, блестящій представитель

Безвстнаго, который намъ въ теб

Являетъ тнь свою, центръ звздъ небесныхъ!

Глава свтилъ! который сдлать могъ

И нашу землю сносною, причина

Различія и вида, и сердецъ

Тхъ, на кого лучи твои сіяютъ.

Царь времени! монархъ всхъ странъ земныхъ

И тхъ, кто въ нихъ живетъ, далеко ль, близко ль

Мы отъ тебя, а намъ врожденный духъ

Печать твою пріемлетъ, точно также,

Какъ вншній видъ нашъ. Въ слав ты встаешь,

Блистаешь и скрываешься. Прости!

Тебя ужъ не увижу я, мой первый

Любви и удивленья взглядъ былъ твой,

Прими жъ и мой послдній, Ты не встртишь

Лучемъ своимъ того, кому дары

И теплоты, и жизни были бъ столько

Губительны, какъ мн. Оно зашло —

Послдую за нимъ.

(Уходитъ).

СЦЕНА III.

Терраса предъ башнею, въ нкоторомъ разстояніи отъ замка Манфреда. Сумерки.
Германъ, Мануиль и другіе служители Манфреда.

ГЕРМАНЪ.

Престранно, ночь за ночью, сколько лтъ

Проводитъ онъ безъ сна, все въ этой башн

И безъ свидтелей. Я былъ внутри,

Бывали тамъ и вс мы, по по виду

И по тому, что тамъ, мы не могли

Никакъ понять въ какихъ занятьяхъ время

Проводитъ онъ. Нтъ, комната одна

Должна быть тамъ, куда никто не входитъ,

Я отдалъ бы, что получу въ три года,

Чтобъ только тайну эту разгадать.

МАНУИЛЪ.

Опасно было бъ это, будь доволенъ

И тмъ, что ты ужъ знаешь.

ГЕРМАНЪ.

Мануилъ,

Ты старше и умне — знаешь больше,

Ты долго въ замк жилъ, вдь много лтъ?

МАНУИЛЪ.

Какъ графъ Манфредъ еще и не родился,

Отцу его служилъ я, на него

Онъ не похожъ нисколько.

ГЕРМАНЪ.

Сыновей

Такихъ не мало, но не сходство въ чемъ же?

МАНУИЛЪ.

Я говорю не о чертахъ лица,

Но о душ и склонностяхъ. Покойный

Графъ Сигизмундъ былъ гордъ, но веселъ, добръ,

И хлбосолъ, и воинъ, не возился

Онъ съ книгами наедин, и ночь

Не бдніемъ какимъ-то мрачнымъ длалъ,

А свтлымъ пиромъ, веселе дня,

Не рыскалъ онъ въ лсахъ и по утесамъ,

Какъ волкъ и отъ людей, и ихъ забавъ

Не бгалъ.

ГЕРМАНЪ.

Что ни говори, а время

Веселое то было. О когда бъ

Оно сошло опять на эти стны,

А то оно забыло ихъ совсмъ.

МАНУИЛЪ.

Перемнить сперва владльца надо.

О, Германъ, много видть довелось

Мн страшнаго здсь въ замк.

ГЕРМАНЪ.

Разскажи

Мн что нибудь, покуда мы на страж.

Я слышалъ смутный твой разсказъ о чемъ-то,

Что было здсь, въ той самой башн.

МАНУИЛЪ.

Да!

Вотъ ночь была! я помню какъ смеркалось,

И вечеръ былъ такой же, какъ теперь,

То облако багряное, которымъ

Закрытъ теперь верхъ Игера, такъ точно

На немъ тогда лежало, я почти

Готовъ его счесть тмъ же самымъ. Втеръ

Былъ душенъ, слабъ, и мсяцъ начиналъ

Сребрить снга нагорные. Такъ точно

Какъ и теперь, былъ въ башн графъ Манфредъ,

Чмъ занятъ, мы не знали, съ нимъ же былъ

Единственный товарищъ всхъ его

Прогулокъ и занятій, та, кого онъ

Изъ всхъ земныхъ существъ одну любилъ,

Какъ но родству и долженъ былъ любить,

Астарта… Тсс! кто-то къ намъ идетъ.

(Входитъ Аббатъ).

АББАТЪ.

Гд графъ?

ГЕРМАНЪ.

Тамъ, въ башн.

АББАТЪ.

Мн поговорить съ нимъ нужно.

МАНУИЛЪ.

Нельзя, онъ занятъ тамъ, и мы не смемъ

Ему мшать.

АББАТЪ.

Я на себя беру

Вину, когда тутъ есть вина какая:

Я долженъ съ нимъ увидться.

ГЕРМАНЪ.

Ты видлъ

Его ужъ въ этотъ вечеръ.

АББАТЪ.

Я теб

Приказываю, Германъ, постучаться

И графу доложить, что я пришелъ.

ГЕРМАНЪ.

Не смю…

АББАТЪ.

Значитъ самъ итти я долженъ

Съ докладомъ о себ?

МАНУИЛЪ.

Отецъ почтенный,

Прошу теб, постой!

АББАТЪ.

Зачмъ?

МАНУИЛЪ.

Пойдемъ,

Я разскажу теб все на свобод.

СЦЕНА IV.

Внутренность башни,

МАНФРЕДЪ (одинъ).

Зажглися звзды и луна взошла

Надъ яркими снгами горъ, прекрасно!

Съ природой я сдружился, для меня

Знакомй лицъ людскихъ ликъ чудный ночи,

И подъ ея навсомъ звднымъ я

Учился языку другаго свта

У темныхъ, неземныхъ ея красотъ.

Я помню, въ молодыхъ лтахъ, какъ здилъ

По свту я,— въ такую точно ночь

Я разъ стоялъ въ средин Колизея,

Въ святилищ остатковъ отъ чудесъ

Величья Рима, вдоль разбитыхъ арокъ

Деревья, колыхаясь, клали тнь

На синій куполъ полночи, и звзды

Сквозь трещины развалинъ лили свтъ,

Вдали за Тибромъ лаяли собаки,

А ближе раздавался вой совы

Изъ цезарскихъ палатъ, и псни стражей,

По временамъ до слуха доносясь,

Подъ втеркомъ прохладнымъ замирали.

За дряхлою оградой древнихъ стнъ

Печальные виднлись кипарисы,

На край небесъ мой взоръ ихъ относилъ,

А между тмъ они росли на выстрлъ

Не больше, тамъ гд Цезари живали

И стали жить ночныя птицы,— въ рощ,

Которая среди обломковъ стпь

На царственныхъ дворахъ укоренилась.

Плющъ замнилъ везд побдный лавръ,

Въ блистательномъ величіи развалинъ

Стоялъ еще окровавленный циркъ,

А Цезарей и Августовъ палаты

Легли во прахъ смиренной головой.

И ты сіялъ тогда, блестящій мсяцъ.

На это все. Твой томный, нжный свтъ

Смягчалъ собой унылую суровость

Картины разрушенья, наполнялъ

Какъ будто вновь столтій промежутокъ,

Прекрасное храня во всей крас,

И длая прекраснымъ и дурное.

Святилищемъ казалось мсто то

И сердце переполнилось безмолвнымъ,

(Благоговйнымъ чувствомъ къ тнямъ тхъ,

Которыхъ скиптръ могучъ и по кончин,

А прахъ изъ урнъ законы намъ даетъ.

Такая ночь тогда была, мн странно,

Что вспомнилъ я ее теперь, но такъ

Почти всегда бываетъ: наши мысли

Сильнй парятъ въ тотъ мигъ, когда он

Спокойствіемъ должны бы одватся.

АББАТЪ (входитъ.)

Вторично, графъ, осмлюсь я просить

Прощенья, что тебя обезпокоилъ.

Но ревностью смиренною моей

Не оскорбись, и все дурное въ этомъ

Пусть на меня падетъ, а доброе

На голову твою. О, если бъ могъ я

Сказать, что и на сердце, еслибъ тронуть

Я могъ его словами и мольбой

На правый путь тогда бы возвратилъ я

Духъ доблестный, заблудшій, но еще

Погибшій не совсмъ!

МАНФРЕДЪ.

Не знаешь ты меня.

Мои часы исчислены, проступки

Записаны, ступай, или себя

Опасности подвергнешь, удались же.

АББАТЪ.

Не думаешь ли ты грозить мн?

МАНФРЕДЪ.

Нтъ,

Сказалъ я только, что близка опасность,

Хотлъ тебя предостеречь.

АББАТЪ.

Какъ это?

МАНФРЕДЪ.

Смотри сюда, что видишь?

АББАТЪ.

Ничего.

МАНФРЕДЪ.

По пристальнй смотри, я говорю.

Теперь скажи: что видишь?

АББАТЪ.

То, чего бы

Я устрашиться могъ,— по не страшусь!

Я вижу, что туманный, страшный образъ

Тамъ, изъ земли встаетъ, какъ адскій богъ,

Лице его сокрыто покрываломъ,

Онъ какъ бы тучей гнвною одтъ

И сталъ между тобой и мной, но только

Я не боюсь его.

МАНФРЕДЪ.

Теб къ тому

Причины нтъ, теб не повредитъ онъ.

Но видъ его способенъ потрясти

Болзнію дряхлющіе члены,

Я говорю теб, ступай.

АББАТЪ.

Не выду

Отсель, пока не поборюсь съ врагомъ.

За чмъ онъ здсь?

МАНФРЕДЪ.

Да, да, за чмъ онъ здсь?

Его не звалъ я, онъ пришелъ безъ зова.

АББАТЪ.

Увы! погибшій смертный! что за связь

Есть у тебя съ подобными гостями?

Я за тебя дрожу, зачмъ онъ смотритъ

Такъ на тебя?’ ты на него? раскрылъ онъ

Свое лицо, заклеймено чело

Ударомъ громовымъ, въ глазахъ сверкаетъ

Безсмертіе геенны… Сгинь!

МАНФРЕДЪ.

Зачмъ

Явился ты?

ДУХЪ.

Ступай!

АББАТЪ.

Кто ты, безвстный?

Дай мн отвтъ!

ДУХЪ.

Духъ смертнаго, который

Передъ тобой, пойдемъ, пора.

МАНФРЕДЪ.

О, я

На все готовъ, но отрицаю силу,

Которая зоветъ меня, скажи,

Кмъ посланъ ты?

ДУХЪ.

Ступай, узнаешь посл.

За мной, иди!

МАНФРЕДЪ.

Я самъ повелвалъ

Сильнйшими, чмъ ты, не разъ боролся

Съ владыками твоими, прочь отсель!

ДУХЪ.

Насталъ твой часъ, или же, говорю я!

МАНФРЕДЪ.

Я зналъ и знаю, что мой часъ насталъ,

Но не за тмъ, чтобы теб подобнымъ

Отдать мой духъ. Я умереть хочу

Одинъ, какъ жилъ. Прочь, сгинь!

ДУХЪ.

Такъ долженъ я

Позвать на помощь братьевъ, появитесь!

(Являются духи)

АББАТЪ.

Прочь, демоны, прочь говорю я вамъ!

У васъ нтъ власти тамъ, гд есть власть вры,

Кляну васъ именемъ…

ДУХЪ.

Старикъ, мы знаемъ

Себя самихъ, права свои и санъ твой.

Не расточай безъ пользы словъ святыхъ,

Здсь все напрасно, онъ добыча наша,

Зову его еще: иди! иди!

МАНФРЕДЪ.

Смюсь надъ вами, хоть моя душа —

Я чувствую — готова прахъ свой сбросить,

Смюсь надъ вами! Не пойду отсель

Пока во мн земное есть дыханье,

Чтобы на васъ презрніемъ дышать,

Земная сила, чтобъ бороться даже

И съ духами. Хотите взять меня?—

Берите членъ за членомъ.

ДУХЪ.

Странный смертный!

И вотъ волшебникъ тотъ, который такъ

Старался въ міръ невидимый проникнуть

И сталъ почти намъ равнымъ! Можно ли

Любить такъ жизнь, ту жизнь, въ которой былъ

Ты обреченъ несчастью?

МАНФРЕДЪ.

Лжешь ты, демонъ!

Послдній часъ насталъ мой, знаю я,

И не хочу жить лишней ни минуты

Борюсь я не со смертью, а съ тобою

И братьями твоими, власть свою

Купилъ я не сближеньемъ рабскимъ съ вами,

А высшею наукою, трудомъ,

Отважностью и бдньемъ, силой духа

И знаньями отцевъ, въ то время, какъ земля

Людей и духовъ видла ходящихъ

Другъ съ другомъ объ руку и не давала

Вамъ первенства. Самъ по себ я силенъ

И отвергаю, прогоняю васъ,

Съ презрніемъ, съ насмшкой!

ДУХЪ.

Но забылъ ты,

Что преступленья сдлали тебя…

МАНФРЕДЪ.

О, что они въ сравненіи съ тобой?

Проступками проступковъ не казнятъ

И большими злодями злодевъ.

Ступай въ свой адъ! Я чувствую, что ты

Безсиленъ надо мной, я твердо знаю,

Что я твоимъ не буду. Что я сдлалъ —

То сдлано, такія муки я

Ношу въ себ, которыхъ не усилишь

Своими ты, безсмертная душа

Судья всхъ длъ своихъ, и злыхъ, и добрыхъ,

Начало и конецъ всхъ золъ,

И время ихъ, и мсто, въ ней есть чувство,

Которое, вн праха, отъ другихъ

Предметовъ вншнихъ вовсе не зависитъ,—

Въ блаженство иль страданіе она

Погружена отъ собственнаго знанья

Своихъ дяній прошлыхъ. Ты меня

Не искушалъ, да и не могъ, я не былъ

Игралищемъ твоимъ, а потому

Я не твоя добыча: буду

Мучителемъ своимъ я самъ.* Прочь, прочь,

Вы демоны презрнные! прочь! смерти

Рука теперь на мн — не ваша! прочь!…

(Духи исчезаютъ.)

АББАТЪ.

Какъ блденъ ты! какъ губы посинли

И тяжело дыханье, а въ груди

Хрипніе. Пошли молитву къ небу!

О, помолись хоть мысленно, но такъ

Не умирай.

МАНФРЕДЪ.

Все кончено, взоръ тусклый

Тебя уже не видитъ, все кружится

И будто воздымается земля!

Дай руку мн, прости!

АББАТЪ.

Онъ холодетъ

И сердце стынетъ. О, прошу тебя,

Хотя одну молитву, что съ тобою?

(Умираетъ.)

Онъ мертвъ, духъ улетлъ — куда же?

Страшусь подумать! только улетлъ онъ.

‘Пантеонъ’, No 2, 1841

МАНФРЕДЪ,ДРАМАТИЧЕСКАЯ ПОЭМА,ВЪ ТРЕХЪ ДЙСТВІЯХЪ.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

ДЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.

Читайте также:

МАНФРЕДЪ,
ДРАМАТИЧЕСКАЯ ПОЭМА,
ВЪ ТРЕХЪ ДЙСТВІЯХЪ.