М. В. Буташевичъ-Петрашевскй въ Сибири.
М. В. Буташевичъ-Петрашевскй въ Сибири.
I.
II.
В. Арефьевъ.
‘Русская Старина’, No 1, 1902
М. В. Буташевич-Петрашевский в Сибири, Арефьев Викторин Севастьянович, Год: 1902
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Когда амнистя 1856 года замнила петрашевцамъ каторгу поселенемъ, Петрашевскй былъ приписанъ къ Оекской волости Иркутской губерни. Мсто его водвореня находилось въ 35 верстахъ отъ Иркутска. Ему, какъ и нкоторымъ его товарищамъ, тогда же разршено было поселиться въ Иркутск, что онъ и сдлалъ въ 1858 году. Вмст съ нимъ переселились сюда два другихъ его товарища: Н. А. Спшневъ и . Н. Львовъ. Оба послдне вскор посл этого были прощены и вернулись въ Россю, гд Спшневъ безвыздно поселился въ своей деревн, кажется Новгородской губерни, и тамъ немного времени спустя умеръ. Львовъ впослдстви сталъ извстенъ какъ одинъ изъ учредителей Техническаго Общества въ Петербург и, сдлавшись постояннымъ секретаремъ его, отдалъ всю остальную свою жизнь на организацю и служене этому Обществу. Участь самого Петрашевскаго была гораздо печальне, потому что каторга не могла сломить его упорной натуры и заставить его съ меньшею горячностью относиться къ убжденямъ своей юности. Сначала онъ служилъ по найму въ одномъ присутственномъ мст и считался въ числ людей близкихъ къ тогдашнему иркутскому генералъ-губернатору H. Н. Муравьеву-Амурскому. Ветеранъ сибирской областной печати, М. В. Загоскинъ, передавалъ мн о жизни Петрашевскаго слдующее:
Какъ и гд покойный провелъ годы каторги,— объ этомъ Петрашевскй не говаривалъ. Въ Иркутск они жили всегда втроемъ: Петрашевскй, Н. А. Спшневъ и . Н. Львовъ. Я познакомился съ ними вскор по издани первыхъ нумеровъ ‘Иркутскихъ Губернскихъ Вдомостей’, редакторомъ которыхъ первое время былъ Спшневъ. Когда я принесъ къ Спшневу свою первую статью, вс они приняли меня хорошо. Вскор они поселились около меня на Большой улиц, и здсь мы видались часто. Муравьевъ тогда былъ въ угар либерализма и приблизилъ ихъ къ себ. Посл нсколькихъ моихъ статей въ ‘Губ. Вд.’ Муравьевъ пожелалъ познакомиться со мной,— и мы (не помню со Спшневымъ или Петрашевскимъ) отправились къ генералъ-губернатору. У Муравьева въ кабинет цлый уголъ былъ заваленъ заграничными изданями о Росси, и онъ тутъ же предложилъ пользоваться этими книгами всмъ намъ. Вскор онъ похалъ на Амуръ и Спшнева взялъ съ собою въ правители путевой канцеляри, а мн предложилъ взять на себя редактироване ‘Губернскихъ Вдомостей’. Въ эти ‘Вдомости’ Петрашевскй ничего не писалъ {Вопреки этому сообщеню Вс. И. Вагинъ, знатокъ истори сибирской областной печати, считаетъ Петрашевскаго сотрудникомъ ‘Ирк. Губ. Вд.’ того времени. Онъ даже называетъ одну его крупную статью ‘Объ Амурской компани’, направленную, кажется, противъ введеня откуповъ въ Амурскомъ кра и напечатанную въ ‘Губ. Вд.’ за 1857 г.}, а писалъ Львовъ (о минеральныхъ ключахъ и т. п.). Тогда же у насъ съ Петрашевскимъ и И. С. Сельскимъ (членъ Совта и правитель длъ отдла Географическаго Общества) завелась рчь объ издани. частнаго органа. По возвращени Муравьева съ торжествъ по случаю Айгунскаго договора, онъ былъ готовъ все сдлать, и въ 1859 т. пошло ходатайство о разршени издавать частную газету ‘Амуръ’. На издане газеты дали средства трое молодыхъ людей, купеческихъ дтей: Ст. Ст. Поповъ, Ив. Ив. Шишковъ и Андр. Андр. Блоголовый, братъ извстнаго доктора-литератора.
Весной въ 1859 г. въ Иркутск большаго шуму надлала дуэль между двумя чиновниками особыхъ порученй при генералъ-губернатор — Беклемишевымъ и Неклюдовымъ, закончившаяся смертью послдняго. Мстное общество, враждебно относившееся къ генералъ-губернаторской парти, къ которой принадлежалъ Беклемишевъ, открыто стало говорить, что это была не дуэль, а простое убйство, такъ какъ при ней не были соблюдены нкоторыя правила, установленныя обычаемъ, и будто бы секунданты Неклюдова не были выбраны имъ самимъ, а навязаны ему противникомъ. Общественное мнне прямо требовало строгаго слдствя и суда надъ виновникомъ. Исторя этой дуэли была описана Н. А. Блоголовымъ (судя но посмертнымъ сочиненямъ послдняго) въ приложени къ ‘Колоколу’ Герцена (No 2, ‘Подъ судъ’). Не совсмъ безпристрастное опровержене этой статьи, напечатанное по просьб А. М. Бакунина, появилось въ томъ же журнал зимой 1860—61 г.г. Генералъ-губернаторъ, очень любившй Беклемишева, страшно раздражался всми этими толками и пересудами и, давъ волю своей обычной горячности, началъ рвать и метать. Этимъ онъ еще боле осложнилъ дло. О горячности его въ данномъ случа можно судить, напримръ, по слдующему: узнавши, что особенно оживленные разговоры о дуэли ведутся въ частной библотек Шестунова, онъ распорядился немедленно закрыть ее, а самого Шестунова выслалъ административнымъ порядкомъ за Байкалъ.
‘Петрашевскй,— разсказываетъ М. В. Загоскинъ въ письм къ пишущему настоящя строки,— принялъ горячее участе въ волнени, произведенномъ въ город этимъ событемъ, а равно и въ похоронахъ убитаго Неклюдова. Примкнувъ къ оппозици, онъ громко говорилъ о неправильностяхъ, сопровождавшихъ дуэль. Обо всемъ этомъ донесено было Муравьеву на Амуръ, и мы вс (молодежь-учители гимнази и боле молодые изъ чиновниковъ главнаго управленя) представлены были, какъ участники городскихъ волненй. А и вс-то волненя состояли въ томъ, что на похороны Неклюдова собралась масса народа (была Пасха) и молчаливо проводила покойника до могилы. Въ ‘Губ. Вд.’ Львовъ помстилъ статейку о дуэли, съ выраженемъ сожалня о ‘молодыхъ людяхъ — любимцахъ Муравьева’, вмсто дла занимавшихся взаимными дрязгами. По возвращени съ Амура, Муравьевъ уже не приглашалъ къ себ ни Петрашевскаго, ни Львова. Меня, какъ будущаго редактора ‘Амура’, онъ позвалъ особо, накричалъ, какъ подобаетъ николаевскому генералу, но затмъ смирился и просилъ только въ новой газет ‘не марать Амура’, т. е. его амурскихъ распоряженй. Съ тхъ поръ до своего вызда изъ Сибири онъ остался боле или мене благосклоннымъ и къ ‘Амуру’, и ко мн. За Муравьева остался въ Иркутск Корсаковъ и вскор распорядился выслать Петрашевскаго въ Минусинскъ. Сдлано это было такъ, что мы даже не узнали въ свое время объ его отправк’.
Н. А. Блоголовый, въ своихъ воспоминаняхъ о декабристахъ, упоминаетъ мимоходомъ и о Петрашевскомъ и говоритъ, что онъ былъ высланъ изъ Иркутска за то, что въ дл о дуэли примкнулъ къ оппозици и рзко порицалъ сопровождавшя дуэль неправильности. В. И. Вагинъ, въ письм ко мн, объясняетъ высылку Петрашевскаго тою же причиной, прибавляя, что вообще ‘онъ не стснялся въ выражени своихъ мннй о мстныхъ событяхъ’. Впрочемъ, г. Вагинъ не зналъ Петрашевскаго лично, такъ какъ его не было въ Иркутск во время пребываня здсь послдняго, и потому онъ говоритъ о Петрашевскомъ лишь со словъ другихъ. ‘Амуръ’, въ возникновени котораго принималъ Петрашевскй дятельное участе, просуществовалъ недолго, по крайней мр при своей первоначальной редакци. Редакця газеты, какъ разсказываетъ В. И. Вагинъ, была обставлена очень серьезно. ‘Мстное обозрне принялъ на себя Петрашевскй, общее внутреннее — М. П. Шестуновъ (онъ же управлялъ и конторой изданя), иностранное — П. А. Горбуновъ, бывшй воспитатель Трубецкихъ, человкъ весьма образованный и страстный политикъ. Кром того ближайшимъ сотрудникомъ газеты былъ . Н. Львовъ, впослдстви секретарь Техническаго Общества. Графъ Муравьевъ-Амурскй сочувственно отнесся къ новому изданю, начальникъ его штаба, Кукель, и бывшй посланникъ въ Кита, г. Бютцовъ, общались быть сотрудниками газеты и дйствительно доставили ей нсколько сообщенй. Цензорами газеты были генералъ-губернаторы — сначала Муравьевъ, а потомъ Корсаковъ. Прежня связи г. Загоскина по редакци ‘Губернскихъ Вдомостей’ дали ему возможность съ самаго начала привлечь въ ‘Амуръ’ нсколько дльныхъ корреспондентовъ. Затмъ явились и новые корреспонденты и сотрудники… ‘Амуръ’ печатался въ довольно порядочной мстной военной типографи и на очень порядочной бумаг.
‘Муравьевъ, повидимому, вполн доврялъ редакци газеты, такъ что подписывалъ цензурные листы не читая. Но это только повидимому, потому что стоило появиться не совсмъ благосклонной замтк объ Амурскомъ кра и о любимцахъ графа — разной лицейской молодежи,— какъ на авторовъ и редактора сыпались уже угрозы. Еще за напечатане въ ‘Губернскихъ Вдомостяхъ’ статьи по поводу дуэли между Беклемишевымъ и Неклюдовымъ редактору сдлано было замчане. Бывали выговоры и за замтки въ ‘Амур’. Одинъ чиновникъ за такую замтку былъ даже лишенъ мста въ Благовщенск. Со вступленемъ въ должность генералъ-губернатора Корсакова дла газеты пошли хуже. Случалось, что цлые нумера надо было перепечатывать вновь! Вмсто того, приходилось печатать то, что, по мнню редакци, противорчью ея воззрнямъ. Извстно, какое сильное впечатлне производили статьи Дмитря Завалишина, раскрывавшя закулисную сторону занятя Амура. Статьи эти страшно бсили H. Н. Муравьева и его преемника Корсакова. Послднй поручилъ одному изъ своихъ приближенныхъ написать опровержене на нихъ. Это опровержене разрослось въ нсколько печатныхъ листовъ. Оно было прислано въ редакцю ‘Амура’ съ собственноручной запиской, въ которой приказывалось ‘напечатать!’ его въ ближайшемъ номер. Пришлось разбирать набранный уже номеръ газеты, печатать опровержене и задержать выходъ номера. Распоряжене о напечатани его было явнымъ вмшательствомъ во внутрення дла совершенно частнаго изданя и покушенемъ влять на его направлене, вопреки мннямъ редакци, которыя были гораздо боле солидарны съ мннями Завалишина, чмъ автора опроверженя. Издатели оскорбились такимъ вмшательствомъ и ршили закрыть газету. Редакторъ М. В. Загоскинъ доложилъ объ этомъ М. С. Корсакову.
— Газета должна существовать, сказалъ Корсаковъ.
‘Г. Загоскинъ возразилъ, что, за отказомъ издателей и по малочисленности подписчиковъ, газета не будетъ окупать издержекъ, и потому существоване ея немыслимо. Корсаковъ общалъ помочь газет, лишь бы она не прекращалась. И дйствительно, газет было ассигновано пособе изъ амурскихъ суммъ (заглаве ея тутъ пришлось очень кстати) по 800 руб. въ годъ. Такимъ образомъ ‘Амуръ’ сдлался субсидируемой газетой. Это, однакожь, не измнило ея направленя. Самолюбю Корсакова и Муравьева было прятно, что въ ихъ кра издается газета, да еще и либеральная. Но объемъ газеты сильно уменьшился: Вмсто двухъ большихъ листовъ сталъ выходить только одинъ маленькй. Вс прежне члены редакци отстали отъ газеты, и весь трудъ редакци остался на одномъ Загоскин’.
Всего ‘Амуръ’ просуществовалъ около двухъ лтъ и закрылся въ апрл 1862 года. О значени его для края можно судить потому уже, что, благодаря его разоблаченямъ, въ короткое время было смщено 20 засдателей и 8 исправниковъ {И. И. П—въ. ‘Михаилъ Васильевичъ Загоскинъ’, юбилейная статья въ ‘Вост. Обозр.’ за 1898 г.}.
Участе въ ‘Амур’ Петрашевскаго было незначительно. По словамъ редактора газеты М. В. Загоскина, онъ ‘написалъ 2—3 передовыхъ статьи, но такихъ длинныхъ, что ихъ нельзя было помстить въ одномъ нумер, а пришлось разбить на части. Вообще Петрашевскй, какъ сотрудникъ газеты, оказался неудобнымъ,— говоритъ Загоскинъ въ цитированномъ выше письм,— писалъ онъ многословно и противоцензурно, стараясь задть людей близкихъ къ генералъ-губернатору. О длахъ общественныхъ вовсе не писалъ, да и мало интересовался ими. Онъ велъ безконечный процессъ о своемъ осуждени, якобы незаконномъ. Прошене его на 35 листахъ вс читали. Оно переполнено было юридическими тонкостями, доказывавшими, что при судебномъ разбирательств его дла нарушены были вс законныя правила. Прошене начиналось такъ: ‘Мнимаго поселенца Оекской волости, потомственнаго дворянина М. В. Петрашевскаго — прошене’. Какой былъ ближайшй поводъ высылки Петрашевскаго,— не знаю, вроятно хождене его по всмъ знакомымъ и толки о Муравьевскихъ длахъ’.
‘Кром того онъ занимался адвокатурой. Помню, онъ потребовалъ у суда возстановить по одному длу ‘судъ по форм’. Я былъ на этомъ суд: выступилъ Петрашевскй и его соперникъ и, ставъ у дверей суда, читали до тетрадямъ взаимные доводы,— выходило даже смшно… Зрителемъ былъ одинъ я. А Петрашевскй видлъ въ этой штук прототипъ гласнаго суда.
‘Больше всего повредило Петрашевскому то, что въ начавшемся слдстви о дуэли и въ суд надъ дуэлистами онъ тоже принялъ горячее участе. И онъ и судьи, присудивше дуэлистовъ къ каторжной работ,— сами отданы были подъ судъ, и одинъ изъ судей даже зарзался…
‘Сдшяева Муравьевъ увезъ съ собою въ Петербургъ, даже не испросивъ ему разршеня. Вообще Сншневъ изъ всхъ ихъ былъ самый развитой, многознающй и выдержанный человкъ.
О фурьеризм и коммунизм мало говорилось въ ихъ сред. Высказывались иногда воспоминаня о товарищахъ по длу, но ничего интереснаго въ нихъ не было. Помню отзывъ Петрашевскаго о Достоевскомъ, котораго онъ считалъ весьма слабымъ по убжденямъ и по характеру. Съ Бакунинымъ они вс трое не сходились, такъ какъ Бакунинъ помстилъ въ ‘Амур’ 2—3 статьи и исчезъ, надувъ Муравьева и Корсакова’.
Не сходился, кажется, Петрашевскй и съ декабристами. По крайней мр Н. А. Блоголовый въ своихъ воспоминаняхъ о декабрист А. В. Поджо говоритъ, что послднй не могъ сблизиться съ Петрашевскимъ. Объясняетъ онъ это тмъ, что Поджо былъ чистокровный либералъ, тогда какъ политическя стремленя Петрашевскаго шли гораздо дальше.
О дальнйшей судьб Петрашевскаго свдня находятся въ моемъ распоряжени крайне неполныя и отрывочныя. Сначала онъ жидъ въ Минусинск, затмъ былъ переведенъ въ село Шушу, Минусинскаго округа.
Шуша — село глухое, лежащее въ сторон отъ тракта. Но и здсь, по словамъ Н. А. Блоголоваго, Петрашевскй не угомонился. Сойдясь съ своими новыми односельцами, онъ сдлался ихъ адвокатомъ и отъ ихъ имени сталъ осаждать мстныя власти безпрестанными прошенями на разныя утсненя и неправды. Прошеня эти доводились до свдня гр. Муравьева и постоянно поддерживали его раздражене. Одинъ старожилъ передавалъ мн, со словъ самого Петрашевскаго, что въ Шуш изгнанникъ подвергался даже наказаню розгами.
Вскор мы видимъ Петрашевскаго уже переведеннымъ въ село Бльское, Енисейскаго узда. Этотъ переводъ тоже являлся наказанемъ за недоразумня съ начальствомъ. Бльское и въ настоящее время производитъ самое угнетающее впечатлне на всякаго культурнаго человка, случайно попавшаго сюда. Оно представляетъ сотню жалкихъ домишекъ, въ безпорядк разбросанныхъ по двумъ оврагамъ, вблизи небольшой, заросшей травою рчки. Тайга точно кольцомъ охватила село, придвинулась къ самымъ дворамъ и тянется во вс стороны почти сплошь на сотни и тысячи верстъ. Лтомъ онъ нея по селу кишитъ страшная мошка и медвди нердко задираютъ скотину подъ самымъ селомъ, волки зимою не боятся даже заходить въ село. Населене живетъ довольно бдно, почти наполовину состоитъ изъ ссыльно-поселенцевъ. Никакихъ промысловъ жители не знаютъ и живутъ почти исключительно земледлемъ, при чемъ собственнаго хлба имъ хватаетъ на содержане далеко не каждый годъ. Селени по близости нтъ вовсе. Въ культурномъ отношени это и теперь почти не початой уголъ. Несмотря на то, что школа существуетъ здсь уже нсколько десятковъ лтъ, грамотныхъ крестьянъ почти нтъ. Иные совсмъ уже забыли все, чему учились въ школ, друге — близки къ этому. Это, конечно, вполн естественно, потому что книгъ въ сел никакихъ нтъ, покупать ихъ не на что, да и негд, читать некогда. Ближе гор. Енисейска, отстоящаго отъ Бльскаго на 100 верстъ (версты ‘Екатерининскя’ семисотъ-саженныя), негд купить не только печатнаго листка бумаги, но даже пузырька чернилъ. Въ Енисейск же и ближайшая почтово-телеграфная контора. Если таково культурное положене села въ настоящее время, то можно представить, каково оно было въ 60-хъ гг., когда здсь жилъ Петрашевскй. Старуха ‘Конюриха’, у которой квартировалъ и въ дом которой умеръ Петрашевскй, разсказываетъ, что въ Бльскомъ вс его боялись, думали, что онъ знается съ чертомъ. Заключене это сдлали изъ того, что онъ въ церковь не ходилъ, поповъ не любилъ и вообще жилъ нелюдимомъ.
Чтобы ясне представить себ тягость положеня Петрашевскаго, нужно добавить, что некультурность населеня не сопровождается здсь тми симпатичными первобытными нравами, которыми у насъ принято надлять захолустья деревни. Ссылка и разгулъ золотопромышленниковъ и присковыхъ рабочихъ не обошли заброшенныхъ среди лсовъ селъ и способствовали здсь, какъ и везд въ Сибири, развитю жажды къ нажив и развращеню нравовъ. Вмст съ чмъ суровая природа и угрюмая обстановка содйствовали здсь сильному развитю несимпатичныхъ чертъ сибиряка: угрюмости, нелюдимости, эгоизма и безчувственности. Нтъ сомння, что Петрашевскому не разъ приходилось наталкиваться на эти туземныя черты характера. Одинъ мстный крестьянинъ разсказывалъ мн, что однажды ребятишки своими насмшками и передразниванями доведи Петрашевскаго до слезъ и затмъ чуть не до слезъ же тронулъ его этотъ крестьянинъ, заступившйся за него предъ ребятишками.
Въ сел Бльскомъ Петрашевскй провелъ года два. Енисейскй врачъ А. И. Вицинъ, близко знавшй Петрашевскаго въ этотъ перодъ его жизни, разсказывалъ мн, что Петрашевскй былъ присланъ сюда ‘за сопротивлене властямъ’. Немноге помнятъ Петрашевскаго въ Бльскомъ и изъ разсказовъ этихъ немногихъ очень немногое можно почерпнуть для его характеристики. О наружности Петрашевскаго въ это время разсказываютъ слдующее. Онъ былъ высокаго роста, съ лохматой русой головой, длинной бородой и удивительно проницательными голубыми глазами, въ которые было смотрть страшно. Крестьянамъ врзалось еще въ память, что онъ носилъ на рукахъ длинные ногти. Жилъ Петрашевскй въ простой крестьянской изб, которая сохранилась до сихъ поръ. Не было у него здсь ни родныхъ, ни товарищей, ни мало-мальски близкихъ знакомыхъ. Крестьяне его не долюбливали за его нелюдимость, но смотрли на него, какъ на очень важное лицо, потому что онъ очень независимо держалъ себя по отношеню къ мстнымъ властямъ и постоянно враждовалъ съ ними. Ходили къ нему только бдные крестьяне, онъ писалъ имъ разныя прошеня и жалобы, помогалъ совтами и лчилъ ихъ. Разсказываютъ, что онъ посылалъ въ газеты какя-то статьи, отправляя ихъ на почту потихоньку отъ волостнаго начальства, при оказяхъ въ городъ. Съ городскимъ начальствомъ Петрашевскй былъ въ большой вражд, выводилъ, по разсказамъ старожиловъ, на свжую воду вс ихъ грхи, писалъ на нихъ жалобы и этимъ навлекъ на себя ихъ общую ненависть. Однажды онъ здилъ въ Енисейскъ изъ-за какихъ-то столкновенй съ начальствомъ. Возвратился оттуда бодрымъ и здоровымъ, поужиналъ, а на утро его нашли въ постели мертвымъ. Народная молва приписала его скоропостижную смерть отравленю, которое будто бы было произведено въ город по подкупу начальства, ненавидвшаго покойнаго. Въ сел сохранилась цлая легенда объ этомъ отравлени. На самомъ дл Петрашевскй умеръ отъ апоплекси мозга, какъ ‘это было установлено вскрытемъ. Анатомировавшй его врачъ А. И. Вицинъ разсказывалъ мн, что у покойнаго оказался необыкновенно большой и замчательно хорошо развитый мозгъ.
По справкамъ въ Благовщенской церкви с. Бльскаго оказалось слдующее: въ 1867 году въ третьей части объ умершихъ, подъ No 4 муж. п., записанъ ‘политическй преступникъ Михаилъ Васильевичъ Буташевичъ-Петрашевскй, умершй скоропостижно’. Днемъ его смерти значится 7 декабря 1866 года, а днемъ погребеня 12 февраля 1867 г. Такимъ образомъ покойный ждалъ погребеня боле двухъ мсяцевъ, находясь все это время въ мстномъ ‘холодник’. Хоронили Петрашевскаго на средства волостнаго правленя, и ни одна душа не проводила его до кладбища, кром могильщиковъ. Какъ человкъ умершй безъ покаяня, онъ былъ зарытъ вн кладбища.
Безъ церковнаго пнья, безъ ладона,
Безъ всего, чмъ могила крпка…
Лтъ пятнадцать стояла могила Петрашевскаго совершенно одинокой, всми забытой, не отмченной даже простымъ камнемъ. Рядомъ съ нею въ такомъ же заброс находилась другая могила: мстной учительницы Киселевой, окончившей жизнь самоубйствомъ. Наконецъ нашлись добрые люди ‘скитальцы съ западной страны’, какъ выразился польскй поэтъ, воспвшй эти дв могилы. Они подновили эти могилы, насыпали надъ ними бугры земли и поставили надъ могилой Петрашевскаго деревянный столбъ, а надъ могилой Киселевой — крестъ. И тотъ и другой были сдланы ими собственноручно. Въ день поправки могилъ они устроили даже товарищескй вечеръ въ память покойныхъ и впослдстви часто приходили за эти могилы. Но прошло нсколько лтъ, эти случайные люди разсялись, и опять остались могилы совершенно заброшенными, опять некому стало придти сюда и вспомянуть покойныхъ.
Я постилъ эти могилы зимою прошлаго года. Кладбище находится на задахъ села, почти около самаго лса. Это небольшое и бдное кладбище. Нтъ на немъ ни одного памятника, деревянные кресты на могилахъ по большей части поломаны: заплотъ полуразрушенъ и около него растутъ кой-гд молодыя елки и березки. Съ трудомъ, чуть не по поясъ увязая въ снгу, добрался я до уголка, гд похоронены отверженные, но могилъ ихъ не могъ найти. Я еще думалъ, что крестъ и столбъ, о которыхъ мн разсказывали, свалились, но это оказалось врнымъ лишь на половину. Во второе посщене я нашелъ об эти могилы. Креста на могил Киселевой дйствительно уже не было, но старый почернвшй столбъ на могил Петрашевскаго еще стоялъ. Незамтно прютился онъ передъ небольшою елкою, прячась въ ея зеленыхъ втвяхъ. Нтъ на немъ никакой надписи, да повидимому и раньше не было. Только нсколько дробинъ торчали въ немъ: кто-то, видимо, стрлялъ въ цль. Ничего отсюда не видно кром угрюмой тайги, да покосившагося ‘холодника’ съ выбитыми окнами и полуразрушенной крышей. Это тотъ ‘холодникъ’, который давалъ Петрашевскому послднй прютъ въ течене боле, чмъ двухъ мсяцевъ. Даже села не видно съ могилы Петрашевскаго: оно скрывается за кладбищемъ.
Черезъ нсколько дней я побывалъ и въ бывшей квартир Петрашевскаго. Она находилась всего черезъ домъ отъ моей собственной, и я еще раньше не разъ обращалъ внимане на эту большую, дряхлую и Страшно покосившуюся избу — пятистнку съ заколоченными окнами. Она давно уже пустовала. Старуха, которой изба эта принадлежала и у которой квартировалъ Петрашевскй, ухала въ Енисейскъ, продавши избу мстному крестьянину. Квартирантовъ у послдняго почему-то долго не находилось, и лишь за нсколько дней до моего посщеня ту половину, гд когда-то жилъ Петрашевскй, занялъ какой-то пьяница — поселенецъ съ семьею. Съ трудомъ взобрался я по оледенвшимъ ступенькамъ крыльца въ темныя сни, загроможденныя дровами и разнымъ хламомъ, и кое-какъ нащупалъ дверь въ избу. Хозяина не было дома,— онъ гд-то другой уже день пьянствовалъ, хозяйка съ ребятишками сидла безъ огня, хотя было уже темно. При моемъ приход зажгли дампу, и я затялъ разговоръ, чтобы выгадать время и успть осмотрть комнату. Это была обыкновенная крестьянская изба, довольно просторная, хотя и не особенно высокая. Все здсь было страшно грязно, бдно и не уютно. Никакихъ украшенй на стнахъ, никакой мебели, кром деревяннаго диванчика да стола. Около половины избы занимала большая русская лечь и ‘куть’ {‘Куть’ — часть комнаты, предназначенная для стряпни. Отъ чистой половины куть отдляется занавскою или казенкою, т. е. перегородкою.}, отдленный деревянною раскрашенною ‘казенкою’, или неритородкои Въ этомъ-то ‘кут’, въ углу, занятомъ теперь кухонною посудою и лоханью съ помоями, и умеръ Петрашевскй.