Шарлотта Кордэ, Мирович-Иванова Зинаида Сергеевна, Год: 1906 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Н. Мирович

Шарлотта Кордэ

Биографический очерк

Приведено по: Мирович Н. Шарлотта Кордэ. (Соврем.б-ка. Очерки из истории Великой франц. революции). — М.: тов-во И.Д.Сытина. 1906. 39 с.

I

Детство Шарлотты Кордэ. — Характерные черты. — Первые годы юности. — Увлечение республиканскими идеями. — Встреча с Барбару и другими жирондистами. — Проект спасения Франции посредством убийства Марата.

Жизнеописание Шарлотты Кордэ представляет особые черты, затрудняющие исследователя. Прежде всего, о ней сохранилось весьма мало исторических данных. Она появляется на сцене истории подобно метеору, и также быстро исчезает от ослепленных взоров зрителя. Весь духовный образ ее облечен таинственностью, делающей ее еще более неотразимо привлекательной, и на этом туманном фоне особенно рельефно выделяются строгие, классические черты ее внешнего облика.

Всем более или менее знакомы эти черты. Правильный овал лица, обрамленный ниспадающими локонами густых, темных волос, большие выразительные глаза, оттененные длинными ресницами и темными бровями, прямой греческий нос, небольшой рот, на углах которого легла характерная линия, выражающая кротость и в то же время непреклонную волю. Но поразительнее всего в этом прекрасном лице были глаза: глубокие, вдумчивые, с выражением бесконечной доброты и грусти. Как будто глаза эти на заре восходящей молодой жизни уже предвидели события будущих времен и ожидавшую ее трагическую судьбу.

‘Очи чудные, — говорит современник, видевший ее лишь мельком в предсмертный час, — очи, которые могли бы растрогать скалы. Бесконечно глубок был взгляд этих прекрасных глаз’.

По происхождению Шарлотта Кордэ вышла из недр старой Франции, из Нормандии, где глубоко укоренились старинные аристократические традиции. Подобно Жанне д`Арк, она с детства чувствовала мало общего с окружающим реальным миом, жила в мире фантазии, витая в области героической древности, где все рисовалось перед ней в грандиозных, величественных образах. Подобно Жанне д`Арк, она мечтала пожертвовать собой для отечества, всецело жила ради этой идеи, отстраняя от себя всякие помыслы о личном счастье, и, подобно ей, погибла в расцвете жизненных сил.

Мария-Шарлотта Кордэ д`Армон родилась 27 июня 1768 г. в Нормандии, в коммуне Линьерэ. Семья ее принадлежала к обедневшему аристократическому роду, пользовавшемуся всеобщим почетом. По женской лиши она происходила от Корнеля. Раннее детство она провела в семье, состоявшей из г. и г-жи д`Армон, двух сыновей и трех дочерей, из которых Шарлотта была второй. Окружавшая ее обстановка была скромная, почти бедная. Еще в 1793 году современники вспоминали, как маленькая Мария-Шарлотта, одетая в простое ситцевое платье, с распущенными волосами, играла близ родительского дома, под сенью окаймлявших почтовую дорогу старых яблонь. Дом этот был покрыт соломенной крышей, как большинство маленьких нормандских ферм, при доме был двор, окруженный стеной из плюща, с несколькими деревьями и колодцем посреди двора.

По смерти своей жены, в 1782 году, г.д`Армон отдал 12-летнюю Шарлотту на воспитание г-же Бельзенс, настоятельнице в монастыре Abbaye aux Dames, в городе Канн. Расположенное на склоне холма, аббатство носило суровый, англо-нормандский характер. Кругом расстилался обширный сад и огород. По углам ограды возвышались башни, местами виднелись часовни.

Первоначальное духовное развитие Шарлотты во многом напоминает другую героиню конца XVIII века. Так же, как г-жа Ролан, она сначала страстно увлекается религиозно-созерцательной стороной жизни, затем от религии бросается в противоположную область философских доктрин, мало согласовавшихся с христианскими принципами. ‘История Греции’ и ‘Философская история обеих Индий’ аббата Рейналя, ‘Общественный договор’ и ‘Исповедь’ Ж.-Ж. Руссо — вот настольные книги Шарлотты в возрасте 10-12 лет. И замечательный факт, опять-таки сближающий ее с г-жой Ролан: Шарлотта почерпнет из этой умственной пищи лишь свойственные ее природе элементы, отбрасывая все грубое, циничное — все то, что наиболее привлекало в этих произведениях ее современников. И Рейналь, и Руссо способствовали развитие в ней стоических идеалов, гуманных чувств и стремлений. С раннего детства слово ‘отечество’ облекается для нее светлым ореолом, отстраняя от нее все личное, мелкое, будничное. Характер маленькой воспитанницы монастыря, — твердый, энергичный, закаленный — привлекал внимание всех окружающих. ‘Эта девочка, — говорила о ней г-жа Понтекулан, — беспощадна к самой себе, никогда не жалуется она на страдания, и надо угадать, что она больна, — так твердо переносит она самую сильную боль’.

Мы имеем лишь немного сведений о юности Шарлотты Кордэ. По отзывам современников, Шарлотта в возрасте 16-20 лет, так же мало походила на окружающих, как и в детстве. Имея все данные, чтобы нравиться и внушать любовь, она держалась особняком, чуждая всяким юным увлечениям, равнодушная к молодежи. Так отзывались о ней современники, и отзывы знавших ее лице единодушно опровергают позднейшие клеветы ее врагов. Известно, что полиґтическую ее роль пытались объяснить, одни — местью за погибшего в революции молодого виконта Бельзенса, другие — местью за жирондиста Барбару. ‘Оба утверждения, — говорит, между прочим, г-жа Маромм, близко знавшая Шарлотту Кордэ, — равно ложны и нелепы. Ни один мужчина никогда не произвел на нее ни малейшего впечатления, мысли ее виґтали совсем в иной сфере. К тому же я утверждаю, что она мене всего думала о браке. Она отвергла несколько прекрасных партий и объявила о своем твердом решении никогда не выходить замуж’.

Холодная и спокойная в чувственном отношении, Шарлотта страстно увлекалась сочинениями Плутарха, Боссюэ и Корнеля, ее предка. ‘Все для отечества’, — таков был ее девиз, заимствованный у Корнеля. Чувства эти и мысли переносили ее от созерцательного настроения в экзальтацию, увлекавшую ее далеко от окружающего мира. По свидетельству современников, Шарлотта говорила мало, думала много, когда с ней заговаривали, — случалось, она вздрагивала, как бы очнувшись от сновидения.

Выделяясь из окружающей среды, она была в то же время и дочерью своего века. Современная эпоха находила отклик в духовном строе ее внутреннего мира. То было время сильных порывов и бурных страстей, когда на исторической авансцене сменяли друг друга личности выдающихся свойств характера, герои и злодеи, когда величайшие проявления человеческой добродетели чередовались с величайшими злодеяниями. Приближалась великая революция 1789 года. Отец Шарлотты, г.Кордэ д`Армон, с увлечением воспринял новые идеи и в провинциальном собрании (где он участвовал в качестве администратора прихода) требовал реформы законов и всего феодального режима в дух нового времена. Но при этом он оставался верен конституционной монархии. Не так его дочь: отдавшись новому течению со всей свойственной ей страстностью, она решительно стала на сторону республиканских идей. Но и здесь она не слилась с окружающей средой. Революционное течение не поколебало ее религиозных принципов. Начавшиеся против церкви гонения возбуждали в ней глубокое негодование. Политический ее катехизис мирно уживался с прежним религиозным миросозерцанием. Таким образом, Шарлотта сразу заняла исключительное положение, не примкнув ни к партии монархической, ни к партии антиклерикальной: став республиканкой, она осталась католичкой.

Между тем политический горизонт постепенно заволакивался тучами. Началась гонения на духовенство и на церковь, декретом 13 февраля 1790 г. закрылись монастыри. Постановление это непосредственно отразилось и на судьбе Шарлотты Кордэ. По закрытии монастыря Abbaye aux Dames об сестры Кордэ, лишившись прибежища, должны были вернуться к отцу в Аржантон. Здесь Шарлотта оставалась недолго. Материальное положение г.Кордэ сильно поколебалось после эмиграции старшего сына, средств для всех недоставало. В июле 1792 г. Шарлотта вновь покинула родительский кров и отправилась в Канн к своей старой тетушке, г-ж Бреттевиль. Здесь она встретила сначала весьма холодный прием. Г-жа Бреттевиль давно потеряла из виду своих родных и, не сразу признав Шарлотту своей племянницей, приняла ее за самозванку. В смятении и страхе она отправилась к своим соседям, к семье Левальян. Рассказав о появлении у себя незнакомой молодой девушки, она просила Левальян дознаться, кто она и что ей именно нужно? ‘Она ничего не говорит, — заметила г-жа Бреттевиль, — задумчива и замкнута в себе, какие-то мысли поглощают ее, не знаю почему, но она мена пугает, точно замышляет что-то недоброе’. Это недоверчивое отношение длилось весьма недолго. Вскоре Шарлотта сблизилась и с тетушкой и с семьей Левальян, приходившейся ей тоже сродни: всех она очаровала качествами ума и сердца. ‘Я не могу больше жить без нее, — говорила г-жа Бреттевиль. — В ней какая-то чарующая смесь энергии и кротости. Это сама доброта в соединении с правдивостью и тактом’.

Г-жа Бреттевиль вела весьма замкнутый образ жизни. Кроме г-жи Левальян, она часто видалась лишь с жившей поблиґзости семьей маркиза Фодоа. Сблизившись с дочерью маркиза, Элеонорой, Шарлотта часто посещала соседей, хотя не разделяла — их политических взглядов. Семья Фодоа держалась роялистских принципов, Шарлотта была ярой республиканкой. Она страстно увлекалась, говоря о героинях древности: о матери Гракхов, о Порции, Корнелии и др. ‘Прекрасные времена древности, — воскликнула она однажды (разговор зашел о революции), — воспроизводят образ великих республик! Герои тех времен не были людьми пошлыми, как наши современники, они стремились к свободе и независимости. Все для отечества, для одного отечества!’ — ‘Но, — возразила г-жа Левальян, — послушать тебя, — подумаешь, что ты республиканка?’ — ‘Почему бы и нет? Если бы только французы были достойны республики!’ — ‘Что ты! А короли, эти избранники бога, — разве ты их отвергаешь?’ — ‘Короли, — возразила Шарлотта, — созданы для народов, а не народы для королей.’ К этой же эпохи относится следующий разговор, бросающий известную окраску на политические взгляды Шарлотты Кордэ. Через несколько месяцев после поселения ее у тетушки, отец ее заехал повидаться с ней в Канн. Он провожал в Кобленц старшего сына, эмигрировавшего вместе с г. Турнели, племянником г-жи Бреттевиль. По этому случаю г-жа Бреттевиль устроила прощальный обед, пригласив и своих друзей, семью Левальян. Последние, опасаясь начинавшихся в Канне волнений, собирались переселиться в Руан, город, известный своей крайней умеренностью. Начало обеда прошло весело и оживленно. Высказывались надежды скорого освобождения Франции федератами и возвращения эмигрантов. Но когда к концу обеда г. Турнели поднял тост за короля, семейное торжество омрачилось набежавшей тучкой. В ту минуту, когда все встали, чокаясь за здоровье Людовика XVI, Шарлотта не встала и не подняла бокала. Г.Кордэ не мог сдержать гневного движения, а соседка Шарлотты вполголоса спросила: ‘Почему же ты отказываешься пить за здоровье короля, такого хорошего, добродетельного?’ — ‘Я верю, что он добродетелен, — отвечала Шарлотта, — но слабый король не может быть хорошим королем, он не может предотвратить несчастья своего народа’.

Взгляды Шарлотты — отрицание тирании и признание понятий свободы и отечества — развиваются отчасти в двух относящихся к тому же времени письмах ее к м-м Левальян. С возмущением описывая взрывы народного фанаґтизма, обрушившиеся на духовенство и на приверженцев монархии, она говорит: ‘Мой брат [эмигрировавший в Кобленц] уехал на днях, увеличив собой число странствующих рыцарей, быть может, они встретят по дороге ветряные мельницы. Я не думаю, как наши знаменитые аристократы, что им удастся без боя победоносно вступить во Францию, тем более, что нация располагает могущественным войском… Какая участь ожидает нас? Ужасающий деспотизм, если же удастся вновь поработить народ, мы попадем из Харибды в Сциллу’.

В апреле 1792 года, в Версоне, деревне близ Канн, поднялись волнения, вызванные отказом местного кюрэ принести конституционную присягу. Большая часть местных жителей приняла его сторону, между тем как мятежное, буйное меньшинство обратилось с воззванием к патриотам. Национальная гвардия Канн явилась с двумя пушками. Волнения приняли тогда серьезный характер, и только вмешательство директории департамента предотвратило страшные кровопролития. Шарлотта Кордэ пишет около этого времени: ‘Вы спрашиваете, что случилось в Версоне [деревня близ Канна] (письмо 2 мая 1792 г.). Совершились возмутительные насилия: пятьдесят человек убиты, избиты, женщины изнасилованы… Кюрэ успел спастись, бросив по дороги покойника, которого везли хоронить… Приход тотчас преобразился в клуб, праздновали новообращенных, которые выдали бы своего кюрэ, если б он к ним вернулся. Вы знаете народ — его можно изменить в один день. От ненависти легко переходить он к любви… Я во всех отношениях была бы рада, если б мы поселились в вашей местности, тем более, что в близком будущем нам грозят восстанием. Умирать приходится лишь раз в жизни, и в нашем ужасном положении меня успокаивает мысль, что никто, теряя меня, ничего не потеряет. В другом письме, без даты и адреса, она говорит [Неизданное письмо Шарлотты Кордэ, появившееся в ‘Gazette des Abonnes’ 19 апреля 1866 г.]: ‘Упреки, которые делает мне г.д’Армон и вы, друг мой, очень меня огорчают, — мои чувства совсем иные. Вы — роялистка, как те, что окружают вас, у меня нет ненависти к нашему королю, — напротив того, потому что у него хорошие намерения, но, как вы сами сказали, ад полон добрых намерений и, тем не мене, не перестает быть адом. Зло, причиняемое нам Людовиком XVI, слишком велико… Его слабость составляет и его и наше несчастье. Мне кажется, стоить ему только пожелать, — он был бы самым счастливым королем, царствующим над любимым народом, который обожал бы его и с радостью бы видел, что он сопротивляется дурным внушениям дворянства… Ибо ведь это правда — дворянство не хочет свободы, которая одна может дать народу спокойствие и счастье. Вместо того мы видим, что король наш сопротивляется всем советам добрых патриотов, и сколько от этого бедствий? А предстоять еще большие бедствия, — после всего, что мы видели, нельзя уже питать иллюзий. Вспомните, что произошло в Риме во времена Тарквиния. Ее король был причиной ниспровергшей его революции, а его племянник. То же самое во Франции. Говорю вам, друзья погубят короля, так как он не имеет смелости отстранить своих дурных советников… Все указывает нам, что мы приближаемся к страшной катастрофе… И можно ли после этого любить Людовика XVI?.. Его жалеют, и я его жалею, но не думаю, чтобы такой король мог составить счастье своего народа’…

Предсказания эти вскоре должны были оправдаться. События шли ускоренным темпом: гроза надвигалась. В провинции царствовали междоусобия. В Париже, в Конвенте, завязалась упорная борьба между либералами и террористами — между партиями Жиронды и Горы. В декабре 1792 года король был предан суду и казнен 21 января 1793 г. Отношения между Жирондой и Горой после этого еще боле обострились: об партии обвиняли друг друга в тайном роялизм и стремлении к диктатуре, при этом перевес все больше склонялся на сторону монтаньяров, больше сплоченных и неразборчивых в средствах.

Около этого времени, 28 января 1793 года, Шарлотта Кордэ пишет своей знакомой, м-м Дю-Файо: ‘Вы знаете ужасную весть [о казни Людовика XVI], дорогая Роза, — сердце ваше так же, как мое, содрогнулось от негодования. Итак, наша бедная Франция в руках людей, принесших нам столько зла. Я содрогаюсь от ужаса и негодования. Будущее, подготовленное подобными событиями, грозить самым ужасным, что только можно себе представить. Ясно, что ничего худшего не могло случиться. Я почти завидую судьбе покинувших отечество родных, — так мало надеюсь я на возвращение того спокойствия, о котором я еще недавно мечтала. Все эти люди, обещавшие нам свободу, убили ее, это палачи — и только. Прольем слезы над судьбой нашей бедной Франции… Все наши друзья — жертвы преследований, тетушка моя подвергается всевозможным неприятностям с тех пор, как узнали, что она дала приют Дельфину, когда он отправлялся в Англию. Я бы последовала его примеру, но бог удерживает нас здесь для других целей… Мы здесь — жертвы всякого рода разбойников, они никого не оставляют в покое, так что можно бы возненавидеть эту республику, если б мы не знали, что человеческие преступления не доходят до небес’…

После отъезда семейств Фодоа и Левальян Шарлотта осталась почти в полном одиночестве. По свидетельству современников, она почти не расставалась с г-жой Бреттевиль, жившей очень замкнуто. Выходила она из дому главным образом, чтоб оказать помощь политическим преступникам. Не проходило почти дня, чтоб ‘милостивая Мария’ — так звали ее в Канне — не отправилась к местным администраторам просить об облегчении участи заключенных в тюрьму священников, за выгнанных из своей обители монахинь и за семейства эмигрантов. И просьбы ее обыкновенно исполнялись. Чтение составляло главное занятие Шарлотты. Быстро сменявшиеся события породили целую литературу за и против революции. Шарлотта жадно поглощала все, выходившее в печати, по собственным ее словам, в течение двух лет она прочла более пятисот всякого рода брошюр. Она получала газету ‘La Quotidienne’, редактируемую Перлэ, часто читала ‘Courrier Francais’ газету аббата Понселена, ‘Courrier Universel’, издание Гюссона, ‘Courrier des departaments’, жирондиста Горса и ‘Patriote Francais’, орган Бриссо. Присоединим к этой газетной литературе любимую настольную книгу Шарлотты ‘Histoire philosophique des Etablissemenrs du Connerse des Europeens dans les deux Indes’ — — и мы получим понятие о той интеллектуальной атмосфере, в которой жила Шарлотта Кордэ.

Атмосфера эта в период 1791-92 гг. сроднила и сблизила ее с реформами 1789 года, одновременно внушив глубокое отвращение к теориям радикальной партии Горы. По природным склонностям, так же, как под влиянием чтения, Шарлотта ближе всего примыкала к демократическим идеям в духе жирондистов, более всех воплощавших в ее глазах республиканский идеал.

Таково было ее общее настроение, когда, летом 1793 года, до глухой провинции дошли слухи о событиях 31 мая — декрете Конвента против жирондистов. Из числа 22 обвиненных 18 искали прибежища в Канне, где жители только что высказались против нарушения прав народных представителей. Появление жирондистов в Канне должно было сыграть решительную роль в жизни Шарлотты Кордэ: отныне она решила связать с ними свою судьбу во имя спасения отечества. 20 июня 1793 г. Шарлотта, в сопровождении старого слуги г-жи Бреттевиль, отправилась в интендантство и заявила о своем желании видеть гражданина Барбару. Она имела при этом ввиду попросить у него рекомендательное письмо к министру внутренних дел, чтобы ходатайствовать за г-жу Форбэн, лишенную своего содержания канониссы. Внимательно выслушав ее, Барбару обещал свою помощь, но заметил при этом, что рекомендация изгнанника скорее повредить, чем поможет делу. Присутствовавший при этом свидании жирондист Лувэ так передает свое впечатление о Шарлотте Кордэ: ‘В интендантство, где мы все помещались, — говорить он, — явилась к Барбару молодая девушка высокого роста, стройная, благовоспитанная, с скромными манерами. Во всем ее лице, во всей фигуре поражала смесь кротости и достоинства, свидетельствовавшая о чудной душе’. Между тем, дело, о котором просила Шарлотта, затянулось. Тогда, решив лично отправиться в Париж, она вторично обратилась к Барбару с просьбой дать ей рекомендацию к министру. Он посоветовал ей лучше обратиться к депутату и дал письмо к Дюперрэ. С своей стороны, Шарлотта предложила передать письма изгнанных жирондистов их коллегам в Париж. Предложение было принято с энтузиазмом, и Барбару назначил ей день свидания, чтоб передать письма. Поели этого разговора Шарлотта вернулась домой взволнованная, глаза ее сверкали, лицо пылало. Проходя мимо мастерской соседа, плотника Люнеля, она приостановилась, чтобы сказать несколько слов по поводу политических дел. При этом лицо ее вдруг просветлело, как бы вдохновилось, и, ударив рукой по столу, она воскликнула: ‘Нет, не удастся Марату царствовать над Францией!’ — и она удалилась, оставив присутствовавших в полном изумлении. Момент этот, по-видимому, явился решающим в жизни Шарлотты Кордэ. Не совсем определившееся настроение, смутная жажда подвига, принесение себя в жертву на алтаре отечества, — все эти неясные чувства и мысли вылились в определенное, твердое решение: она убьет злейшего врага отечества, Марата, и вернет Франции спокойствие и мир. Что последуете далее, об этом она мало заботилась.

7 июля Шарлотта отправилась в интендантство за письмом для г-жи Форбэн. Барбару с товарищами принял ее любезно и вступил в беседу о политических делах. Речь шла о совершившихся в Канне событиях, между прочим о наборе отряда, который должен был идти в Париж бороться против анархии. Участвовавший в беседе Петион сделал при этом ироничное замечание по поводу республиканских убеждений ‘красавицы-аристократки, возжигавшей свой патриотизм у очага жирондистов’. — ‘Вы судите, не зная меня, гражданин Петион, — гордо возразила Шарлотта. — Будет время, когда вы меня узнаете’. На следующий день, 8 июля, Барбару прислал ей письмо [Вот это письмо: ‘Канн, 7 июля 1793 г., II год единой и нераздельной республики. Посылаю тебе, мой дорогой и добрый друг, несколько интересных сочинений, которые желательно распространить. Наиболее впечатления произведет сочинение Салля о конституции, при случае я перешлю тебе побольше экземпляров его. Я написал тебе через Руан, чтобы обратить твое внимание на дело, касающееся одной нашей согражданки, а именно, надо извлечь из министерства внутренних дел некоторые бумаги, которые ты перешлешь мне в Канн. Гражданка, которая передаст тебе письмо, сама очень интересуется этим делом, оно показалось мне настолько справедливым, что я, не колеблясь, принял в нем участие. Здесь все идет на лад — мы вскоре будем под стенами Парижа’] к Дюперрэ вместе с пакетом печатных бумаг. Шарлотта на словах поручила передать, что она вскоре сообщить ему о результате своей поездки.

Шарлотта собралась в путь рано утром. 9 июля она сожгла всю свою корреспонденцию, вместе с политическими брошюрами и республиканскими газетами, сохранив на память о друзьях лишь последний номер ‘Бюллетеня из Кальвадоса’. Затем, скрыв от всех свои планы, она сообщила тетушке, что едет в Аржантон повидаться с отцом. В то же утро, перед отъездом, Шарлотта зашла к приятельнице, г-же Мальфилатр, сообщила, что уезжаете и, взяв на руки ее маленького сына, поцеловала его. ‘Люби твою мать, дитя мое, — сказала она, — и будь верен отечеству. Любовь к семье и к родине — две главные человеческие добродетели’.

Вернувшись домой, Шарлотта села писать отцу, при этом, чтобы отдалить от него удар, она сообщила, что покидает Францию, чтобы искать прибежища в Англии. Приводим это письмо. В наивном стиле его отражается настроение Шарлотты — безмятежное, наивно-спокойное. В нем не проскальзывает ни колебаний, ни сожалений, — только одна скорбь о неизбежной разлуке. ‘Я обязана быть вам послушной, дорогой мой папа, а я все-таки уезжаю без вашего разрешения, уезжаю, не повидавшись с вами, потому что мне было бы слишком грустно. Я еду в Англию, так как во Франции долгое время не будет ни спокойствия, ни счастья. Перед отъездом я опущу письмо в почтовый ящик, и когда вы его получите, меня уже не будет в этой стране. Небо лишает нас счастья жить вместе, как оно лишило нас и многого другого. Быть может, оно будет благосклоннее к нашему отечеству. Прощайте, дорогой мой папа, поцелуйте за меня сестер и не забывайте меня. 9 июля’.

Затем Шарлотта ласково распростилась с тетушкой и направилась к почтовой карете. В ту минуту, как она выходила из дома, сын знакомого плотника, 14-летний мальчик, бросился ей на шею, спрашивая, когда она вернется. Шарлотта на минуту смутилась, на глазах ее навернулись слезы. Но она скоро овладела собой, взяла несколько набросков из своих рисунков и дала их мальчику. ‘Не забудь меня, мой маленький друг, — прошептала она. — Ты уже больше меня не увидишь’.

9 июля, в два часа пополудни, Шарлотта села в почтовую карету, которая должна была доставить ее в Париж.

II

Осуждение жирондистов. — Шарлотта Кордэ в Париже. — Убийство Марата. — Впечатление смерти его в Париже.

Накануне отъезда Шарлотты Кордэ Конвент в Париже произносил смертный приговор жирондистам. 8 июля Сен-Жюст, именем своих коллег, представил в Конвент проект декрета против жирондистов. Проект сопровождался обвинительной речью. ‘Заговор жирондистов, наконец, разоблачен, — сказал он. — Я должен сделать вам по этому поводу лишь простое сообщение, передать вам общеизвестные истины. Они пригласили генерала Диллона стать во главе восставших, чтобы возвести на троне Франции сына Капета, мать его объявить регентшей и бороться до последней капли крови против якобинцев и анархии. Бюзо и Горса тайно протягивают руку Вандее. Бюзо возмущает власти в Эр и Кальвадос, Горса, Лувэ, Петион, Барбару и другие — заодно с ним. Народ угнетают, вы должны сломить этих людей. Вы должны победить… Приняты предосторожности, чтобы предотвратить преступление. Я описал заговор. Вы имели и имеете еще право остановить тех из ваших членов, которые предавали республику. Жирондисты первые дали пример строгости по отношение к народным представителям, пусть же применится к ним закон, который они создали для других. Они — тиґраны, если захотят стать выше закона. Пусть же выбирают они между именем заговорщиков или тиранов’.

В ответ на речь С.-Жюста жирондисты в Канне писали 13 июля 1793 года [В брошюре под заглавием ‘Замечания по поводу доклада 32 жирондистов’]: ‘Мужайтесь, г. рыцарь С.-Жюст, еще нисколько мгновений — вы и ваши друзья из Комитета Общественного Спасения — ваш Марат особенно, — будете уничтожены. Да, низкие злодеи, наступает час отмщения, всемогущий народ окружает вас, топор готов!..’

Вероятно, слова эти дали повод предположить, что Шарлотта Кордэ сыграла в истории роль пассивного орудия в руках жирондистов. Догадка эта лишена всякого основания. Ее не подтверждают ни личный характер Шарлотты, слишком независимый и самостоятельный, чтобы взять на себя роль пассивного орудия, ни отношения ее к жирондистам, случайные и завязавшиеся лишь перед финальной катастрофой, ни политические замыслы самой партии жирондистов, мечтавшей разоблачить заговор, поднять народ против тиранов отечества и открыто идти освобождать в Конвенте его представителей. Перед таким грандиозным проектом — что могло значить убийство одного лица — фанатика Марата?

Шарлотта Кордэ приехала в Париж 11 июля, в 12 часов дня. В бюро, где останавливалась почтовая карета, один из служащих вручил ей адрес гостиницы, — ‘Hotel Providence’, 19 улицы Vieux Augustins, а комиссионер тут же вызвался проводить ее. Тотчас по приезде, Шарлотта отпраґвилась к Дюперрэ. Не заставь его дома, она передала пакет с бумагами его дочерям, предупредив, что зайдет еще раз, к вечеру. Она явилась к концу обеда и потребовала видеть Дюперрэ с глазу на глаз, сообщила ему все, что знала об его политических друзьях, и попросила проводить ее в министерство внутренних дел, чтоб извлечь необходимый для дела г-жи Форбэн документы. Дюперрэ, знавший семью Форбэн, изъявил готовность помочь ей, но так как было уже поздно, решился отложить дело до следующего дня. 12 июля, в 10 часов утра, Дюперрэ зашел за Шарлоттой и тотчас отправился с ней в министерство. Но Гора, министр внутренних дел, не принял его и назначил прийти в 8 часов вечера. Дюперрэ проводил свою спутницу обратно в гостиницу. Дорогой разговор зашел о современных политических событиях, об изгнанниках в Канне и злодействах террористов, при этом Шарлотта, горячо порицая последних, ни словом не выдала свои замыслы. В то же утро, в его отсутствие, у Дюперрэ, по приказу Конвента, опечатали все бумаги, по подозрению в соучастии с генералом Диллоном. Узнав об этом, Дюперрэ отправился к Шарлотте уведомить ее, что дальнейшее его содействие было бы для нее скорее вредно, чем полезно. При этом он ей представил, что дело ее во всяком случае должно быть отложено за неимением главной бумаги — доверенности г-жи Форбэн. Шарлотта согласилась с пим, поблагодарила и просила более не посещать ее. ‘Прощаясь с вами, быть может, навсегда, — сказала она, — я дам вам дружеский совет: уходите из Конвента, вы уже не можете приносить в нем пользы. Отправляйтесь к вашим коллегам в Канн’. — ‘Вы забываете, — возразил Дюперрэ, — что место мое в Париже и что я не могу покидать его’. — ‘Берегитесь, вы делаете неосторожность. Повторяю — уезжайте. Поверьте моему слову: спасайтесь до завтрашнего вечера, после завтра будет уже слишком поздно и для вас и для многих других!’ Слова эти свидетельствуют, что решение Шарлотты, в принципе, было уже твердо принято. Оставалось обдумать его и выбрать день. По-видимому, сначала она остановилась на 14 июля, — праздник Федерации: смерть Марата в праздник свободы явилась, бы назидательным примером для его товарищей-монтаньяров. Но проект пришлось изменить: оказалось, что праздник Федерации отменили до победы республиканцев над мятежниками в Нормандии и на юге Франции. Тогда у Шарлотты явился новый план — убить Марата в самом Конвенте. Но как раз в это время ‘друг народа’ по болезни не выходил из дому. А между тем с каждым днем эшафот уносил все новые и новые его жертвы! Рано утром, 13 июля, Шарлотта послала Марату следующее письмо, оставшееся без ответа. ‘Гражданин, я приехала из Канн. Ваша любовь к отечеству дает мне основание предполагать, что вам интересно будет узнать о несчастных событиях в этой части республики. Будьте добры принять меня и удалить мне несколько минуть. Я доставлю вам возможность оказать большую услугу Франции’. В тоже утро, около 7 1/2 часов, Шарлотта зашла в одну железную лавочку в Пале-Рояль и за два франка купила нож с рукояткой из черного дерева в футляр из шагреневой кожи. Около 11 1/2 часов она взяла извозчика и отправилась к Марату — улица Кордельеров. На вопрос, где квартира Марата, привратница отвечала, что он болен и никого из посторонних не принимает.

Не обращая внимания на ее слова, Шарлотта быстро вошла по лестнице в переднюю Марата, объявила, что имеет сообщить ему важные известия и потребовала, чтобы ее тотчас к нему впустили. В передней ее встретила Симона Эврар, подруга Марата, которую, по выражению Шометта, он взял себе в жены ‘в один прекрасный день, перед лицом солнца’. Взволнованный вид Шарлотты, вероятно, возбудил ее подозрения. Она сухо отказала ей в просьбе и, несмотря на все настояния, объявила, что не может назначить дня, когда Марат ее примет. В виду категорического отказа, Шарлотта принуждена была удалиться. Вернувшись домой, она вторично написала Марату по почте. Вот это письмо: ‘Я написала вам сегодня утром, Марат, получили ли вы мое письмо? Могу ли я видеть вас на минуту?.. Надеюсь, вы мне не откажете в виду важного дела, достаточно, что я несчастна, чтобы иметь право на ваше покровительство’.

Бросив письмо в почтовый ящик, Шарлотта вторично отправилась к Марату, поднялась по лестнице, но, не решившись позвонить, поспешно удалилась. Очевидцы сохранили в памяти вид Шарлотты Кордэ в этот памятный вечер. Она была одета изящно: серая полосатая юбка из канифаса, шляпа с черной кокардой и зелеными лентами. И в памяти обитателей дома долго сохранялось впечатление серебристого голоса Шарлотты, когда она спрашивала: ‘Дома ли гражданин Марат?’ С этим вопросом она явилась в третий раз в 7 1/2 часов и потребовала, чтоб ее к нему впустили. На отказ кухарки она стала настаивать, ссылаясь на свое письмо. В эту минуту в переднюю вошла Симона Эврар и на просьбу ее тоже отвечала отрицательно. Но шум голосов привлек внимание Марата: он потребовал, чтобы к нему впустили просительницу.

Шарлотта Кордэ, как известно, застала знаменитого народного трибуна в ванне. Лежавшая поперек ванны доска служила ему письменным столом. На стене висела карта Франции, над ванной — пара пистолетов с надписью ‘Смерть’. По полу валялись разбросанные номера ‘Друга Народа’. Такова была окружавшая Марата обстановка. Покрытый проказой, бесформенный и безобразный, с хищным взглядом, он должен был производить впечатление чудовища, исшедшего из недр ада. Разговор, как выяснилось впоследствии, завязался на почв политических вопросов. Марат стал расспрашивать. Шарлотту Кордэ

Н. Мирович Шарлотта Кордэ

I

II

Читайте также:

Н. Мирович

Шарлотта Кордэ