Человкъ, раза четыре въ недлю обдающій вн дома (самъ я никакъ не могу отказать себ въ этомъ удовольствіи и всегда принимаю приглашенія на обдъ, предоставляя затмъ себ право безусловно отказываться отъ приглашеній на грустную вечернюю ‘чашку чая’), не долженъ надяться быть вполн здоровымъ къ концу Лондонскаго сезона. Къ этому времени достаточно състь лишній ломтикъ сыра, немного маіонеза, или грушу за дессертомъ, чтобы довершить пагубное для организма вліяніе безчисленнаго множества обденныхъ mnus въ теченіе цляхъ четырехъ мсяцевъ фешенебельнаго сезона. Однажды, на обд у полковника Л. почувствовавъ, что кусокъ замороженнаго пуддинга началъ сильно меня донимать, я съ отчаяніемъ прибгнулъ къ помощи рюмки сквернаго кюрассо и потомъ тотчасъ же повторилъ это средство. Оказалось, однако, что мой организмъ не выдержалъ, и я сильно занемогъ. Доктора предписали мн строжайшую діэту и совтовали отправиться въ деревню или предпринять морское путешествіе, похать въ Шлангенбадъ, въ Баденъ, питаться овсянкою, брать песочныя ванны, попробовать массажъ, совтовали даже прибгнуть къ операціи, или перестроить вою свою внутренность на искусственныхъ началахъ, пріемами пепсина и проч. Я сдлался жертвою всхъ этихъ различныхъ панацей, которыя чуть-чуть не свели меня въ могилу, и, наконецъ, я ршился испытать гидропатію.
Несмотря на мои колебанія, нкоторые мои земноводные друзья убдили таки меня въ томъ, что водолченіе будетъ моимъ спасеніемъ, въ душ я мало доврялъ ихъ доводамъ, но внялъ ихъ мольбамъ о сбереженіи моего драгоцннаго здоровья. Я ршился. Правда, я гд-то вычиталъ, что изъ всхъ родовъ смерти наимене непріятная — смерть отъ утопленія — и отправился въ Мальвернъ (гидропатическое заведеніе въ Англіи), тая въ душ опасеніе, что мокрыя простыни лчебницы будутъ моимъ саваномъ.
Не стану терзать читателя описаніемъ мученій, которымъ меня подвергали во время лченія гидропатіей. Можно составить себ приблизительное понятіе о нихъ при чтеніи ужасовъ инквизиціи, которая охотно прибгала къ холодной вод, какъ къ средству пытки. Кто изъ насъ не читалъ, напримръ, о плшивомъ еретик, которому на голову лили каждую секунду по капл холодной воды до тхъ поръ, пока въ череп образовалась щель, или, врне, пока мозгъ его пришелъ въ раздраженное состояніе, и несчастный отрекся отъ своихъ убжденій (я забылъ отъ какихъ), но какъ ни ужасна эта пытка, она ничто въ сравненіи съ слдующей: васъ раздваютъ до-нага и направляютъ на ваше обнаженное тло кишку, толщиною въ три дюйма въ діаметр, въ теченіе одной минуты, съ высоты 30-ти футовъ, направленная на васъ кишка бьетъ сильной струей. Эта пытка называется душемъ. Одно ожиданіе жертвы, которая стоитъ, подставляя спину и опираясь руками о колни, представляетъ великолпную картину, достойную кисти художника. Испытываемая посл этой операціи необычайная бодрость духа тоже весьма характерна и зависитъ (по увренію доктора, разумется!) отъ благодтельнаго, для всего организма, толчка, даннаго нервной систем, а вовсе не отъ того счастья, которое овладваетъ паціентомъ при мысли, что онъ отдлался наконецъ отъ этого благодтельнаго душа! Разумется, я не дерзалъ противорчить доктору, да и боле смлый, нежели я, человкъ не ршился бы на это. Паціенты, въ присутствіи нашего главнаго доктора (директора водолчебницы) дрожали, какъ школьники.
Я гд-то читалъ, еще раньше моего пребыванія въ школ,что угнетенные паціенты Мальвернской лчебницы скрывались повременамъ въ окрестныя горы и тамъ на-скоро жарили и втихомолку пожирали куски мяса, пока врная стража высматривала приближеніе непріятеля. Оказалось, что въ этомъ описаніи не было ни малйшаго преувеличенія. Я самъ видлъ, какъ закаленные въ бою капитаны и другіе, высшіе саны нашей гвардіи, робко оглядывались кругомъ, прежде нежели ршались купить въ ближайшей кондитерской сладкихъ пирожковъ на пять-шесть пенсовъ, посл этого подвига храбрые воины поднимались на почти недоступный человческой ног высоты мстныхъ горъ, чтобы тамъ въ безопасности награждаться этимъ запрещеннымъ, строгою діэтою заведенія, плодомъ.
Директоръ заведенія — ужасный нашъ докторъ — имлъ однако, своихъ соглядатаевъ повсюду, они слдили за нами, притаившись подъ личиною самыхъ безобидныхъ и невинныхъ субъектовъ. Такъ, однажды, когда я совершалъ свою утреннюю прогулку на Мальвернскихъ Гималайяхъ. то единственное живое существо, съ которымъ я повстрчался на пути, былъ пастухъ, мирно пасшій свое стадо, тмъ не мене, однако, когда мы въ тотъ же день собрались къ нашему раннему обду, я имлъ случай убдиться, что мой медицинскій наставникъ уже былъ предувдомленъ о маленькомъ грхопаденіи, которому я подвергся во время утренней экскурсіи.
‘— М-ръ Бланктонъ, строго произнесъ докторъ, возвышая голосъ настолько, чтобы его могли услышалъ вс двсти наличныхъ паціентовъ, собравшихся въ зал къ обду, сэръ, я вамъ долженъ замтить, что вы не въ прав ожидать хотя бы малйшей пользы отъ лченія гидропатіей въ моей лчебниц, если не оставите своей пагубной привычки курить сигары’… Вс глаза присутствующихъ были немедленно, съ укоризною, обращены на меня, какъ будто я утащилъ у кого-нибудь изъ нихъ носовой платокъ изъ кармана, тогда какъ одинъ изъ паціентовъ, прокуроръ (Уайли), котораго я самъ однажды поймалъ съ сигарою во рту, произнесъ, качая головою: ‘Замчаніе нашего добраго доктора совершенно справедливо, м-ръ Бланктонъ, мы должны свято исполнять его приказанія, ради насъ самихъ и ради поддержанія его медицинскаго реноме’. На слдующее утро меня оштрафовали: я былъ приговоренъ къ принятію ламповой ванны!
Пусть читатель представитъ себ такой ужасъ: васъ раздваютъ и сажаютъ на ршетчатый, въ род рашпера, стулъ, подъ сидньемъ котораго помщена ярко-пылающая лампа. Одяло, плотно покрывающее ваше туловище, въ то же время скрываетъ отъ взоровъ т страшныя измненія, которыя должны, по всей вроятности, произойдти въ вашемъ тл, за то воображеніе рисуетъ ихъ въ самыхъ мрачныхъ краскахъ подъ вліяніемъ негодованія и страха несчастной жертвы.
Во время этой процедуры я слезно умолялъ служителя не покидать меня ни на одну секунду и время отъ времени я осыпалъ его вопросами.
— Что тутъ горитъ подъ этимъ проклятымъ рашперомъ? Наврное это камфинъ!
— Нтъ, сэръ, отъ камфина вы бы совсмъ почернли.
— Помилуй, братецъ мой, я уже и такъ давно почернлъ., я перепрлъ, я весь обуглился! Пора меня снять съ жаровни. Неси гасилку, ради самого Бога!
Но этотъ современный Торквемада былъ неумолимъ.
Цль всхъ этихъ безбожныхъ операцій — вызвать то, что на мстномъ, техническомъ нарчіи называется ‘кризисомъ’ (по-просту говоря, это самый обыкновенный чирей). Прыщи,различнаго рода сыпи и проч. сами по себ считаются предметами вожделній паціентовъ, но они еще далеко не достигли цли своего лченія, пока у нихъ не обнаружился ‘кризисъ’, (г. е. опять-таки чирей). Поэтому разговоры въ гостинной лчебницы неизмнно вертятся около этого интереснаго предмета.
— Неужели у васъ еще не было кризиса, сударыня?
— Можете себ представить мое отчаяніе, сэръ,— нтъ и нтъ еще! Вчера я питала нкоторыя надежды, но тщетно!
Къ чести лчебницы, однако, могу заявить, что посл трехъ мсяцевъ всевозможныхъ лишеній и пытокъ, которыя я боле или мене терпливо выносилъ ради поправленія моего здоровья, я на столько поправился, что могъ съ полною откровенностью посовтовать своему другу Джэку Мельдреку, страдающему модною диспепсіею (посл значительнаго проигрыша въ Монте-Карло) предпринять курсъ лченія въ Мальверн. Сначала онъ поднялъ га смхъ мое предложеніе, однако, остался здсь, намреваясь, между прочимъ, спасти меня отъ водяныхъ чудовищъ, представлявшихся ему въ образ нашего врачебнаго персонала. Джэкъ велъ себя, повидимому, какъ примрный паціентъ, подвергаясь всмъ строгостямъ, дисциплины, требуемой отъ лченія гидропатіей, и чувствуя себя якобы значительно лучше отъ этого лченія, однако, на самомъ дл, онъ втихомолку не только самъ нарушалъ вс правила лченія, но служилъ соблазномъ для другихъ. Между прочими погршностями, онъ постоянно носилъ съ собой въ карман бутылочку пикантной сои для приправы нашей неизбжной баранины, видалъ я также не разъ, какъ онъ пробирался мимо конюшенъ къ ресторану, чтобы полакомиться рюмочкою водки, или стаканомъ портера. Необходимо также замтить, что Джэкъ былъ лакомка и поэтому ярый потребитель патоки, которая составляла одинъ изъ главныхъ ингредіентовъ нашихъ завтраковъ и вечернихъ на питій. Впрочемъ, что меня самого касается, то я долженъ сознаться, что не прочь былъ получать побольше этого вкуснаго прилагательнаго къ нашему гигіенически-черствому хлбу. У меня самого былъ прекрасный аппетитъ, когда я ежедневно принимался за ду, но мой запасъ аппетита не покидалъ меня и посл вставанія изъ-за стола, и я могъ бы еще безъ ущерба пость и въ четвертый разъ въ день, тогда какъ въ лчебниц собирались для ды только три раза. Правда, правила лчебницы внушали намъ необходимость отправляться очень рано спать, однако, не настолько рано, чтобы успть уснуть еще до появленія сильныхъ симптомовъ голода. Сонъ бжалъ съ нашихъ глазъ, мы лежали подъ мокрыми простынями, какъ осужденные на казнь. Въ воображеніи рисовались устрицы, лобстеры, поджаренныя почки и другіе деликатессы, которыми я наслаждался во дни моей свободы. Не желая искушать моего друга описаніемъ мучительной стороны, нашего курса лченія, а пока до поры до времени воздерживался отъ описаній моихъ мукъ отъ голоданія, но, когда онъ, повидимому, обжился въ лчебниц, я однажды описалъ ему т страданія, которыми я былъ одержимъ во время ночнаго бднія.
— Все было бы прекрасно,— уврялъ я,— еслибы только намъ давали ужинъ, что до меня касается, то я могъ бы състь по крайней мр полъ-дюжины ломтей хлба съ патокой передъ тмъ какъ ложиться спать….
— Стоить только теб захотть, и ты получишь ужинъ, въ вид такъ страстно желаемаго тобою хлба съ патокой, возразилъ Джэкъ, весело улыбаясь.
— Но, гд, голубчикъ, гд? Укажи ты мн, ради Бога, гд можно получить?
— Гд? Разумется въ столовой, гд и быть подобаетъ. Я тамъ поужиналъ отлично въ самый первый вечеръ моего прибытія въ лчебницу. Я пришелъ внизъ въ столовую въ одиннадцать часовъ вечера и нашелъ столъ накрытымъ для всхъ тхъ, кто только пожелалъ бы закусить чмъ-либо, не обременяя желудка. Странно, что никто не является къ этому ужину, кром меня и старика прокурора Уайли, которому я сообщилъ эту пріятную новость. Все устроено очень удобно, присутствіе прислуги не требуется въ этотъ поздній часъ, когда вс утомлены посл дневнаго труда, каждый самъ ceб прислуживаетъ и уходить, когда ему вздумается въ свою спальню тихо, мирно, никого не тревожа. Я очень удивлялся, что до сихъ поръ не встрчалъ тебя въ столовой. Приходи сегодня же вечеромъ, и мы кутнемъ втроемъ на-славу. Ты увидишь, что тамъ цлый запасъ патоки — человкъ, по крайней мр на пятьдесятъ, и, какъ мн кажется, булки гораздо свже вечеромъ, нежели он бываютъ по утру.
Въ одиннадцать часовъ вечера я съ наслажденіемъ всталъ съ своего ложа, на которое прилегъ полуодтый, и крадучись сошелъ съ лстницы внизъ. Несмотря на увренія моего друга, я никакъ не могъ вполн отдлаться отъ мысли, что я, нкоторымъ образомъ, нарушаю строгія постановленія лчебницы, и поэтому мои движенія были до крайности несмлы и робки. Въ столовой уже возсдалъ Джэкъ и прокуроръ Уайли съ набитыми хлбомъ съ патокою ртами.
— Отлично, вскричалъ Джэкь при моемъ появленіи: начинай ка работать, дружище! Надюсь, что ты оставилъ въ своей спальн набрюшникъ и компрессъ?
— Еще бы! Въ эту минуту я не желалъ бы надть компрессъ ни за какія блага въ мір!!
Я отрзалъ себ громадный ломоть хлба и уже принимался за вторую ложку патоки, когда, о, ужасъ! на мое плечо опустилась тяжелая рука!
То былъ самъ директоръ, неумолимый нашъ докторъ — глава нашей лчебницы! Въ моихъ глазахъ потемнло, вся комната начала ходить ходуномъ… Одно только было вполн ясно моему сознанію — проклятый прокуроръ и вроломный другъ мой Джэкъ пустились въ бгство! Они раньше меня услышали приближающіеся шаги и спаслись постыднымъ бгствомъ, пока я наслаждался новымъ ломтемъ хлба съ патокою. Странное дло, но я тутъ только, при появленіи директора, сразу понялъ, какое совершилъ тяжкое, преступленіе: не только, что я нарушилъ правила дисциплинарной системы лчебницы, но меня поймали, какъ школьника, обжорливаго воришку!.. Я понялъ сразу, что этот ужинъ не предназначался для моего потребленія…
— М-ръ Бланктонъ, сдержанно и строго произнесъ докторъ,— я простилъ вамъ ваше нарушеніе моихъ правилъ относительно куренія, но подобнаго нарушенія коренныхъ правилъ дисциплины я не въ силахъ оставить безнаказаннымъ. Вотъ уже нсколько дней, какъ моя прислуга жалуется мн на то, что по вечерамъ, посл того, какъ вс расходятся по своимъ комнатамъ, кто-то является сюда въ столовую и пожираетъ утренній завтракъ паціентовъ, приготовляемый всегда съ вечера, дабы избавить прислугу отъ лишнихъ хлопотъ при раннемъ вставаніи больныхъ. Прислуг приходится ежедневно убирать нсколько грязныхъ тарелокъ, прибавить нсколько булокъ и банокъ съ патокою, Я вижу, что вы уже совершили значительный безпорядокъ на стол (директоръ указалъ на слды крошекъ, оставленныхъ моими друзьями), и я нахожусь вынужденнымъ сказать вамъ, что подобное поведеніе не можетъ быть боле терпимо въ моемъ заведеніи. Кушайте, милостивый государь, кушайте, передъ вами достаточно яствъ, вы имете полную возможность насытиться сегодня, но завтра я буду имть честь проститься съ вами, разъ навсегда! Подобный примръ способенъ подорвать мой авторитетъ. Доброй ночи, сэръ, позвольте вамъ пожелать также и хорошаго пищеваренія, хотя, признаюсь откровенно, сомнваюсь въ томъ, что потребленная вами въ такомъ количеств пища можетъ послужить на пользу вашему желудку и безъ того далеко еще не возстановившемуся отъ диспепсіи и еще не доведенному лченіемъ до нормальнаго состоянія.
Докторъ указалъ на объдки пищи на тарелкахъ моихъ отсутствующихъ друзей и удалился изъ столовой, представляя собою нчто въ род тни Гамлетова отца.
На другое утро я ухалъ изъ лчебницы, не выдавъ сообщниковъ преступленія и такъ и не дождавшись благодтельнаго ‘кризиса’ въ курс своего лченія…