Курс эстетики, или наука изящного. Соч. В. Ф. Гегеля, Майков Валериан Николаевич, Год: 1847 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 5 минут(ы)

Майков В. Литературная критика

М., ‘Художественная литература’, 1985

КУРС ЭСТЕТИКИ, ИЛИ НАУКА ИЗЯЩНОГО

Соч. В. Ф. Гегеля. Перевел Василий Модестов.
Две части. С.-Петербург. 1847. В тип. К. Жернакова. В 8-ю д. л. 217 и 332 стр.

Есть три способа исследования изящного — исторический, психологический и умозрительный. Первый заключается в выводе общих законов изящества из существующих произведений искусства, второй — в опытном исследовании творчества как одной из способностей человеческого духа, третий — в развитии самой идеи прекрасного. Гегель следовал в своей эстетике последнему способу: у него эта наука рассматривается как часть философии духа и составляет одно из звеньев его философской системы. Поэтому эстетическая теория Гегеля необходимо заключает в себе все достоинства и недостатки его философии. С другой стороны, великий мыслитель не вполне избавился от эстетических заблуждений своей эпохи. В наше время и философия получила дальнейшее развитие, а эстетические понятия существенно изменились. Следовательно, и Гегелева философия изящного есть творение, далеко не современное настоящему моменту и философии и эстетики. Но развить эту мысль нет никакой возможности в библиографическом отзыве, и потому мы посвятим ей впоследствии подробную статью в отделе ‘Критики’. Здесь же ограничимся несколькими словами о переводе.

Г. Модестов перевел ‘Эстетику’ Гегеля с французского перевода или, лучше сказать, с французской переделки Бенара. Что такое переделка господина Бенара? Об этом прежде всего вы можете справиться у него самого, в его предисловии к переводу, которое помещено и в книге г. Модестова. Не имея под рукой французского текста, мы приведем здесь небольшие выписки из русского перевода:

Курс (Гегеля),— говорит Бенар,— содержит (в себе) 1) общую теорию искусства, 2) историю форм, в которые оно облекалось у различных народов, от их колыбели до позднейших времен, 3) классификацию и систему частных искусств. Сочинение, представляемое теперь публике, содержит (в себе) первую и вторую части (стр. III).

На первый раз оказывается, что Бенар перевел или переделал только две трети сочинения Гегеля. Потеря чувствительная и сама по себе и потому, что заключающийся в третьей части анализ частных искусств уясняет и оживляет общие идеи великого германского мыслителя о сущности изящного.

Далее Бенар выражается следующим образом о методе, принятой им при переводе:

Темнота формул Гегелевой философии обратилась в пословицу даже в Германии. Стиль его, своими совершенствами и своими недостатками, может уничтожить самого искусного и самого упорного переводчика. Полный силы и оригинальности, всегда возвышенный и благородный, этот стиль сжат до отнятия всякой надежды разгадать его, неприступен по отвлеченным терминам, которые не заимствованы, как делал Кант, большею частию в схоластическом словаре, но взяты из элементов и составлены по духу одного только немецкого языка, с тем вместе — он тяжел, запутан, обременен метафорическими выражениями, из которых многие приближаются к вульгарному языку и даже иногда тривиальны (стр. IV).

Слова эти заключают в себе что-то крайне подозрительное.— Во-первых, если б в самом деле язык Гегеля был ‘сжат до отнятия всякой надежды разгадать его’ и ‘неприступен по отвлеченным терминам’, то и все сочинение его было бы сфинксовой загадкой, и посягать на изложение его содержания значило бы — браться за объяснение необъяснимого. Во-вторых, как понять смысл последнего периода сделанной нами выписки: каким образом слог Гегеля можно назвать благородным и возвышенным — и в то же время обвинять его в вульгарности и тривиальности? Ясно, что г. Бенар путается в словах, пробираясь закоулками к чему-то недоброму. И в самом деле, вот к чему он пробирается:

Уверенный (говорит он), что точный и буквальный перевод был бы варварским, непонятным, я в своем труде принял следующую систему:

Полагаю, достаточен будет анализ введения и первых глав, содержащих самую отвлеченную часть сочинения.

В этом анализе я старался представить, со всею точностию, все главные идеи в том порядке, в каком они изображены у автора.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Думаю, такое изложение, освобожденное от всех посторонних материй, которые замедляют ход его, сделавшись легче и чище, будет от того яснее, а следовательно и удобнее для понятия идей германского философа и уразумения их связи.

Я употребил почти тот же метод и в следующих главах. Но как по мере развития основного начала науки изыскания делаются менее отвлеченными и формулы менее сложными, то для меня легче было переводить, и я действительно более переводил. Но если цель, избранная мною, давала мне право сокращать и выбирать, не опуская ничего существенного, то я отсекал все, что казалось мне лишним или не столь важным (стр. IV—V).

Одним словом, господин Бенар хочет уверить публику, что творение Гегеля гораздо понятнее в его сокращении, чем в своем настоящем виде.— Что касается до нас, мы твердо убеждены в противном². Прежде всего нельзя не заметить, что молва о темноте языка Гегеля, как и всякая молва,— сущая гипербола. Спора нет, что в каждом из его сочинений есть места очень темные и что некоторые из них почти сплошь написаны темновато, однако ж этого никак нельзя отнести к большей части его произведений, особенно к философии истории и к эстетике. Последнюю можно даже поставить в образец ясного изложения теоретических отвлеченностей, если не всему пишущему миру, то по крайней мере большей части немецких писателей. Другое дело — отвлеченность самого взгляда: в ней можете упрекать Гегеля сколько угодно. Но и тут спрашивается: сделается ли предмет менее отвлеченным оттого, что вы сократите изложение его? Этого не может быть, а скорей же будет то, что сокращение поведет к неясности. Отчего всегда так трудно понимать изложение философских систем в учебниках истории философии? отчего большая часть этих систем кажется читателю повторением одного и того же? — От сокращения: надо иметь много искусства, чтоб вкратце передавать всю силу и особенность отвлеченного учения, и во всяком случае от сокращения оно тогда только может сделаться понятнее, когда настоящий творец его отличается особенною многоречивостью — упрек, который меньше всякого другого пришелся бы к Гегелю. Сверх того, в эстетике его особенно неуместно было бы сокращение отвлеченных рассуждений. Мы уже сказали, что философия изящного составляет у него часть философии духа и излагается как отдел целой философской системы. Поэтому-то для незнакомых с целой системой Гегелевой философии сокращения в отвлеченных положениях необходимо служат источником неясного понимания предмета. Гораздо лучше сделал бы господин Бенар, если б, вместо принятых им мер, присоединил к своему ‘Курсу эстетики’ ясное изложение общих начал философии Гегеля. Нет никакого сомнения, что читатели его гораздо более выиграли бы от этого, чем от урезывания отвлеченных мест в эстетике немецкого философа. Само собою разумеется, что сказанное о переделке Бенара относится и к переводу г. Модестова. Если он не мог перевести эстетики Гегеля с немецкого языка, то напрасно и брался за дело. Впрочем, пожалуй, найдутся люди, которые скажут ему спасибо и за то, что он перевел ее французскую переделку, благодаря его переводу они хоть перестанут толковать об эстетике Гегеля по одной наслышке и узнают хоть малую толику. Если же он находит вместе с г. Бенаром, что переделка понятнее и занимательнее подлинника, то сожалеем о его заблуждении.

Язык г. Модестова довольно сух, но неправильностей в нем мало.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые — ОЗ, 1847, т. LI, No 4, отд. VI, с. 84—86. Сохранился автограф (ИРЛИ, ф. 166, No 1443, лл. 210—212). Печатается по рукописи.

Слова о намерении посвятить ‘философии изящного Гегеля’ ‘подробную статью’ в отделе ‘Критики’ указывают на то, что Майков предполагал дать сам статью об этом. В т. LIII ОЗ за 1847, отд. V, была действительно помещена статья, содержавшая изложение статьи Фишера ‘Новейшее деление эстетики’ (из ‘Jahrbcher der Gegenwart’ за 1845 г.). В примечании от редакции сказано, что статья принадлежит постороннему редакции автору, обозначенному там инициалами П. В. Высказывались предположения, что автором этой реферативной статьи был П. В. Анненков или В. П. Боткин,— предположение вряд ли законное, поскольку ни Анненкова, ни Боткина нельзя считать лицами, посторонними ‘Отечественным запискам’ (см. статью Г. М. Фридлендера в сб.: Русско-европейские литературные связи. М.— Л., 1966, с. 146).

Любопытно, что начало этой статьи, как бы вводящее в ее изложение, повторяет основные замечания рецензии Майкова (критика переделки Бенаром гегелевской ‘Эстетики’). Это, впрочем, не дает достаточного основания, чтобы приписать всю статью В. Майкову (хотя вероятно его участие как ведущего критика журнала в ее редактировании).

Показателен интерес, который Майков проявлял к эстетическому учению Гегеля. Следует выделить три основных положения рецензии: 1) утверждение неразрывной связи эстетической теории Гегеля с его философской системой, 2) указание, что ‘великий мыслитель ие вполне избавился от эстетических заблуждений своей эпохи’ и 3) утверждение, что в ‘наше время и философия получила дальнейшее развитие’ и ‘эстетические понятия существенно изменились’, а эстетическая теория Гегеля — ‘творение, далеко не современное настоящему моменту и философии и эстетики’. Характерно и мнение относительно ясности теоретического изложения Гегеля (особенно в ‘Курсе эстетики’ и в ‘Философии истории’).

¹ В рукописи цитата из книжки Бенара начиналась иначе: ‘Мой выбор,— говорит Бенар,— остановился на эстетических лекциях Гегеля. Этот курс, читанный в Берлинском университете в 1820—1821, 1823, 1826, 1828—1829 годах и изданный Готе, другом и учеником Гегеля’,— и далее следовал сохраненный текст.

² Далее в рукописи было начато: ‘Убеждение наше главным образом основывается на том, что эстетика изложена Гегелем как часть философии’.

КУРС ЭСТЕТИКИ, ИЛИ НАУКА ИЗЯЩНОГО

ПРИМЕЧАНИЯ

Читайте также: