‘Русская Мысль’, кн. I, 1886
Критические статьи об И. С. Тургеневе и гр. Л. Н. Толстом. (1862-1885). Н. Страхова, Страхов Николай Николаевич, Год: 1886
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Критическія статьи объ И. С. Тургенев и гр. Л. Н. Толстомъ. (1862—1885). Н. Страхова. Этотъ сборникъ статей г. Страхова представляетъ много интереснаго, но кое-что и странное. Никто, разумется, не въ прав упрекать критика за относительное приниженіе таланта Тургенева, но было бы желательно встртить боле серьезную мотивировку рзкихъ подчасъ приговоровъ и въ особенности боле заботливое отношеніе къ читателю, который теперь не можетъ не дивиться нкоторымъ исключающимъ другъ друга сужденіямъ г. Страхова. ‘По художественности, то-есть по жизненности, яркости и глубин образовъ,— говоритъ критикъ,— Тургеневъ уступитъ не только Л. Н. Толстому, не только Гончарову или Островскому, но и Достоевскому, и Писемскому. Настоящаго художества, то-есть творчества въ полномъ смысл этого слова, мало у Тургенева. Его фигуры обыкновенно представляютъ довольно блдные очерки, черты ихъ врны, проведены осторожно, изящно, композиція проста и опрятна, но выпуклости, плоти, душевной глубины нтъ въ этихъ аквареляхъ, какъ остроумно назвалъ кто-то писанія Тургенева’. И такъ, художникъ, создавшій образы Лизы, Базарова, Рудина, давалъ только блдные очерки, въ немъ мало настоящаго (то-есть страховскаго) художества! Но черезъ нсколько страницъ мы читаемъ, что ‘какъ Пушкинъ писалъ Онгина, Лермонтовъ Печорина, такъ и Тургеневъ писалъ своихъ героевъ, то-есть, почти переносясь въ нихъ душою, не пытаясь даже выходить въ другія сферы мысли, въ которыя подъ конецъ подымались его предшественники’. Дале у г. Страхова говорится: ‘Съ удивительною мягкостью, съ женственною отзывчивостью онъ (Тургеневъ) подчинялся всмъ лучшимъ стремленіямъ, господствовавшимъ въ нашемъ просвщеніи. Поэтому онъ былъ самымъ чистымъ, полнымъ и искреннимъ представителемъ этого просвщенія. Въ немъ не было ничего оригинальнаго (!?), никакой упорной послдовательности, никакой глубокой задачи, но при этомъ было столько ума, образованности, вкуса и художественнаго таланта, сколько можетъ совмститься съ настроеніемъ и умственной жизнью нашихъ просвщенныхъ людей’. Очевидно, г. Страховъ просвщенный человкъ, иначе у него не хватило бы духу такъ высокомрно отнестись къ художнику, который, по его же словамъ, былъ -самымъ полнымъ, чистымъ и искреннимъ представителемъ всхъ лучшихъ стремленій русскаго просвщенія. Нужно прибавить, что раньше г. Страховъ говорилъ, что Тургеневъ стоитъ за то, за что необходимо стоитъ каждый истинный поэтъ (стр. 46). ‘Очень поразительно и характерно для Тургенева,— читаемъ мы на стр. 174,— что онъ до конца такъ и не вернулся духовно къ своей родин’. Черезъ семь строкъ: есть значительныя черты, ‘въ которыхъ сказывалась въ Тургенев родственная любовь къ духовной жизни Россіи’, на слдующей страниц: ‘вообще Тургеневъ до конца любовно обращался къ русской природ, къ русскому быту, въ тмъ преданіямъ, случаямъ, нравамъ, которыми окружена была его юность’. Вся вина Тургенева передъ г. Страховымъ исчерпывается, въ Сущности, тмъ, что великій художникъ не принималъ національныхъ особенностей, обусловленныхъ низкимъ уровнемъ культуры, за неизмнно-національныя черты и не умилялся передъ ними. Но, вдь, это же явная несправедливость: выходитъ, что великимъ художникомъ не можетъ быть писатель, не раздляющій міровоззрнія г. Страхова, что такому писателю всегда будетъ, по мннію этого критика, недоставать глубины и оригинальности. Посл приведенныхъ фразъ г. Страховъ ршается утверждать, что ‘Тургенева нелься назвать писателемъ, выражающимъ духъ своего народа или нкоторыя стороны этого духа’. Даже нкоторыхъ сторонъ русскаго духа не выразилъ творецъ Дворянскаго гнзда! За то г. Страховъ, наврное, признаетъ, что такимъ выразителемъ былъ извстный московскій юродивый, студентъ холодныхъ водъ, Иванъ Яковлевичъ Корейша.
Большая часть книги г. Страхова посвящена разбору сочиненій графа Л, Н. Толстаго, и разборъ этотъ написанъ съ любовью и внимательностью даже въ мелочамъ. Со многими взглядами г. Страхова мы не можемъ согласиться, но въ библіографической замтк нельзя вступать въ длинную полемику. Мы не можемъ, напримръ, признать правильнымъ утвержденія, что ‘принципъ національности господствуетъ въ художеств и литератур, какъ и во всемъ’ (стр. 305) {Въ наук, напримръ?}. Самому г. Страхову угодно признавать вчныя начала человѣ,ческой жизни, основные ея элементы, которые могутъ безконечно измнятъ свои формы, но въ сущности остаются неизмнными (стр. 46). Преклоненіе передъ нмецкимъ идеализмомъ также не вяжется съ признаніемъ господства національнаго начала въ искусств. Первыхъ въ мір искусствомъ, во теорія г. Страхова, должно быть китайское, а, можетъ быть, готентотское. Если же отвергнуть преувеличеніе, заключающееся въ приведенной фраз, то получится безспорная истина: національныя особенности сказываются и въ литератур, и въ искусств, въ широкомъ смысл послдняго слова.
Особенно останавливается г. Страховъ на разбор Войны и мира, и мы, конечно, вполн согласны, что ‘Война и миръ есть произведеніе геніальное, равное всеху лучшему и истинно-великому, что произвела русская литература’.