Крещенский сочельник или что хотите, Шекспир Вильям, Год: 1600

Двенадцатая ночь (1600)
Время на прочтение: 71 минут(ы)
Скачать в PDF

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ДЕСЯТЫЙ.

1) Веселыя уиндзорскія жены. 2) Крещенскій сочельникъ или что хотите. 3) Сонъ въ Иванову ночь. 4) Буря.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’
за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.
1893.

Крещенскій сочельникъ или что хотите.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

Орсино, герцогъ Иллиріи.
Себастіано, молодой дворянинъ, братъ Віолы.
Антоніо, капитанъ корабля, другъ Себастіано.
Капитанъ корабля, другъ Віолы.
Валентинъ, Куріо — дворяне изъ свиты герцога.
Сэръ Тоби Бэльчъ, дядя Оливіи.
Сэръ Эндрю, Эгъ-чикъ.
Мальволіо, управитель Оливіи.
Фабіано, Шутъ — служители Оливіи.
Оливія, богатая графиня.
Віола, влюбленная въ герцога.
Марія, горничная Оливіи.

Дворяне, священники, матросы, офицеры, музыканты и другіе слуги.

Дйствіе: въ одномъ изъ городовъ Имперіи на близкомъ къ нему морскомъ берегу.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Въ герцогскомъ дворц.

Входятъ: Герцогъ, Куріо и другіе сановники. Музыка играетъ.

Герцогъ. Если музыка служитъ пищею любви, пусть она продолжается. Угощайте меня ею до пресыщенія, такъ чтобы не въ мру насыщенная моя страсть заболла и умерла. Повторите послдніе такты, въ нихъ слышалось такое сладостное замираніе. О, оно коснулось моего слуха, какъ нжный зефиръ, какъ благодатный южный втерокъ, пролетающій надъ клумбою фіалокъ, унося и разнося кругомъ ихъ благоуханіе. Довольно, больше не надо, теперь музыка не такъ уже очаровательна, какъ прежде. О, духъ любви, какъ ты чувствителенъ и неугомоненъ! Ты такъ причудливъ, такъ непостояненъ, что словно море имешь способность все въ себя поглощать. И какъ-бы ни было прекрасно и дорого поглощенное тобою, оно черезъ минуту уже теряетъ для тебя всякую цну.
Куріо. Не угодно-ли будетъ вашему высочеству развлечься охотой?
Герцогъ. Какой охотой, Куріо?
Куріо. На оленей!
Герцогъ. Я уже занятъ и притомъ самою благородною изъ всхъ охотъ. Когда я впервые увидлъ Оливію, мн показалось, что она очищаетъ вокругъ себя переполненный заразой воздухъ. Я же въ ту самую минуту обратился въ оленя и съ тхъ поръ помыслы о ней преслдуютъ меня неотступно, словно злыя, кровожадныя собаки.

Входитъ Валентинъ.

Что-же сказала она, какія отъ нея всти?
Валентинъ. Меня, ваше высочество, къ ней не допустили и я могу передать только отвтъ ея горничной. Горничная передавала, что пока не исполнится сполна семи лтъ, само небо не увидитъ лица ея открытымъ, она, словно монахиня, намрена ходить только подъ покрываломъ и ежедневно орошать комнату соленою влагой, разъдающею глаза. И все это изъ-за своей привязанности къ умершему брату, чтобы воспоминаніе объ этомъ брат сохранило всю свою свжесть, всю свою живучесть.
Герцогъ. Если сердце ея такъ чувствительно, что можетъ платить такую богатую дань даже любви къ брату, какъ будетъ она любить, когда золотая стрла сокрушитъ вс живущія въ ней привязанности, когда печень, мозгъ, сердце,— вс эти три царственные престола ея совершенствъ,— окажутся занятыми однимъ единственнымъ всевластнымъ царемъ! Пойдемъ, побродимъ около клумбъ съ цвтами или подъ деревьями, зеленые навсы втвей предоставляютъ столько приволья любовнымъ мечтамъ (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Морской берегъ.

Входятъ: Віола, капитанъ корабля и матросы.

Віола. Друзья мои, какая это земля?
Капитанъ. Иллирія.
Віола. Что-же мн длать въ Иллиріи? Мой братъ въ Элизіум. Но, можетъ быть, онъ и не утонулъ, какъ вы думаете?
Капитанъ. Однако, вы сами, благодаря счастливой случайности, успли спастись.
Віола. О, бдный мой братъ,можетъ быть, и онъ спасся, благодаря тоже счастливой случайности.
Капитанъ. Очень можетъ-быть. И чтобы еще боле возбудить въ васъ надежду, скажу вамъ, что тотчасъ посл того, какъ нашъ корабль разбился, когда вы сами и немногіе изъ спасшихся съ вами схватились за края уносившейся лодки, я видлъ, какъ вашъ братъ, не теряясь среди опасности, а наученный мужествомъ и надеждой, привязалъ себя къ большой мачт, плававшей надъ поверхностью моря. Пока я въ состояніи былъ сцдить за нимъ глазами, я видлъ, что онъ, сидя на мачт, словно Аріонъ на спин дельфина, продолжалъ упорно бороться съ волнами.
Віола. Вотъ теб золото за такую всть. Мое собственное спасеніе, подкрпленное твоимъ разсказомъ, подаетъ мн надежду, что и онъ спасся. Теб знакома эта страна?
Капитанъ. Какъ нельзя лучше. Я родился и выросъ въ какихъ-нибудь трехъ миляхъ отсюда.
Віола. Кто-же управляетъ ею?
Капитанъ. Герцогъ, на столько-же благородный сердцемъ какъ и рожденіемъ.
Віола. А какъ его имя?
Капитанъ. Орсино.
Віола. Орсино? Я слыхала это имя отъ отца. Тогда герцогъ былъ еще не женатъ.
Капитанъ. Не женатъ онъ и до сихъ поръ или, по крайней мр, еще недавно былъ холостымъ, такъ какъ я ухалъ отсюда не боле мсяца тому назадъ. Впрочемъ, ходили тогда слухи,— вы вдь знаете, какъ любитъ чернь болтать о знати,— что онъ ищетъ любви красавицы Оливіи.
Віола. А она кто такая?
Капитанъ. Прекрасная и добродтельная двушка, дочь графа, умершаго не боле года тому назадъ и поручившаго ее покровительству сына, то есть, ея брата, который тоже вскор умеръ. Говорятъ, что, огорченная смертью этого брата, она дала зарокъ чуждаться общества мужчинъ и даже никогда не подвергать себя ихъ взорамъ.
Віола. Ахъ, какъ бы мн хотлось попасть къ ней въ услуженіе, скрывъ до поры до времени настоящее мое званіе, то есть, пока не настанетъ минута, когда мое намреніе совсмъ созретъ.
Капитанъ. Добиться этого будетъ не легко, потому что графиня не хочетъ слышать никакихъ предложеній, отвергая даже предложеніе самого герцога.
Віола. У тебя, капитанъ, лицо доброе и, хотя природа нердко прикрываетъ порокъ красивою вншностью, мн кажется, будто у тебя душа не идетъ въ разрзъ съ твоей пріятною наружностью. Я прошу тебя и щедро вознагражу за услугу, если ты при помощи переодванія, наиболе подходящаго мн въ данномъ случа, поможешь мн скрыть кто я, и насколько возможно осуществить мое намреніе. Я хочу поступить въ услуженіе къ этому герцогу, ты представишь меня ему въ качеств евнуха и твоя ложь покажется правдоподобной, потому что я умю пть. Да, я напою ему столько разнообразныхъ псенъ, что онъ найдетъ меня вполн пригодной ему служить, то же, что должно изъ этого воспослдовать, я предоставляю ршить времени. Только постарайся, чтобы твое молчаніе согласовалось съ моею осторожностью.
Капитанъ. Будьте его евнухомъ, а я стану исполнять должность вашего нмого. Пусть глаза мои поразитъ слпота, если я дамъ волю болтливому языку.
Віола. Благодарю тебя. Проводи же меня (Уходятъ).

СЦЕНА III.

У Оливіи.

Входятъ: сэръ Тоби Бэльчъ и Марія.

Сэръ Тоби Бэльчъ. Какой это дьяволъ надоумилъ племянницу такъ близко принимать къ сердцу смерть ея брата? Горе, я знаю, злйшій врагъ жизни.
Марія. Честное слово, сэръ Тоби, вамъ бы слдовало возвращаться домой раньше. Ваша племянница, а моя госпожа, очень недовольна, что вы являетесь въ непоказанное время.
Сэръ Тоби. Пусть лучше она будетъ недовольна, чмъ другіе недовольны ею.
Марія. Однако, вамъ все-таки слдовало бы держаться самыхъ строгихъ предловъ скромной акуратности. Акуратность и порядочность нужны во всемъ, начиная съ платья.
Сэръ Тоби. Чмъ же дурно на мн платье, особенно для того, чтобъ пить? Сапоги, надюсь, тоже. Если это неправда, пусть они повсятся на собственныхъ ремняхъ.
Марія. Злоупотребленіе крпкими напитками васъ погубитъ. Я вчера еще слышала, какъ барышня говорила объ этомъ съ тмъ придурковатымъ рыцаремъ, котораго какъ-то привели сюда, чтобы ухаживать за нею.
Сэръ Тоби. Про кого же ты это говоришь? — про сэра Эндрю Эгъ-чика?
Марія. Конечно, про него.
Сэръ Тоби. Во всей Илларіи нтъ ни одного человка выше его ростомъ.
Марія. Какое до этого дло?
Сэръ Тоби. У него три тысячи дукатовъ ежегоднаго дохода.
Марія. Да, но всхъ этихъ дукатовъ у него хватитъ не боле чмъ на годъ, онъ, кажется, сумасшедшій расточитель.
Сэръ Тоби. Фи! какъ можешь ты это говорить? Онъ играетъ на віолончели, говоритъ на трехъ или на четырехъ языкахъ,— такъ отъ себя, безъ книги,— и его природа наградила всми своими дарами.
Марія. А все-таки онъ, несмотря на это, остается дурнемъ. Кром того, что онъ глупъ, онъ еще забіяка. Еслибы онъ подобно всмъ трусамъ, не имлъ способности умрять свой пылъ во время ссоры, онъ, по мннію людей разсудительныхъ, помимо всхъ другихъ качествъ, былъ бы теперь одаренъ и могилой.
Сэръ Тоби. Клянусь вотъ этой рукою, всякій, кто говоритъ о немъ такъ, бездльникъ и завистникъ! Кто же эти люди?
Марія. Да т же самые, которые увряютъ, будто онъ каждую ночь напивается допьяна вмст съ вами.
Сэръ Тоби. Ну, да, когда мы пьемъ за здоровье племянницы. А за ея здоровье я буду пить до тхъ поръ, пока горло не отказывается глотать и пока въ Иллиріи есть вино. Тотъ, кто отказывается пить за здоровье племянницы, пока у него мозгъ не закружится, какъ крестьянскій волчекъ, не боле, какъ трусъ, подлецъ и каплунъ. Ну, будетъ, спорщица! Castiliano vulgo! Вотъ идетъ сэръ Эндрю Эгфейсъ.

Входитъ сэръ Эндрю Эгъ-чикъ.

Сэръ Эндрю. А, сэръ Тоби Бэльчъ! Какъ поживаетъ сэръ Тоби Бэльчъ?
Сэръ Тоби. Дражайшій сэръ Эндрю!
Сэръ Эндріо. Привтъ теб, прекрасная плутовка!
Марія. Ивамъ тоже, сэръ.
Сэръ Тоби. Заигрывай, заигрывай съ нею, сэръ Эндрю!
Сэръ Эндрю. Кто она такая?
Сэръ Тоби. Горничная племянницы.
Сэръ Эндрю. Прелестнйшая мистрисъ Заигрывай, позвольте познакомиться съ вами покороче.
Марія. Мое имя Мэри, сэръ.
Сэръ Эндрю. Прелестнйшая Мэри! Заигрывай.
Сэръ Тоби. Нтъ, любезный, вы не въ томъ смысл поняли. Заигрывай — значитъ: наступай на нее, напирай, осаждай.
Сэръ Эндрю. Нтъ, клянусь, ни за что не ршусь на это въ такомъ обществ. Такъ вотъ что значитъ заигрывай!
Марія. Прощайте, господа.
Сэръ Тоби. Если вы отпустите ее такъ, желаю вамъ никогда боле не обнажать меча.
Сэръ Эндріо. Если я отпущу васъ такъ, моя милая, мн желаютъ никогда боле не обнажать меча. Не воображайте, моя прелесть, что къ вамъ въ руки попались дураки.
Марія. Да вы, сэръ, совсмъ не въ моихъ рукахъ.
Сэръ Эндрю. Положимъ, но со временемъ буду. Вотъ берите мою руку.
Марія. Сэръ, въ нашей вдь вол желать или не желать. Прошу васъ прежде подержать ее въ кадушк съ масломъ, чтобы она поразмякла.
Сэръ Эндрю. Зачмъ, моя прелесть? Зачмъ такая метафора?
Марія. Потому что она сама по себ слишкомъ суха.
Сэръ Эндрю. Еще бы! Не такой же я оселъ, чтобы не съумть держать свои руки сухими. Что-же это за шутка?
Марія. Сухая, сэръ.
Сэръ Эндрю. И у васъ такихъ много?
Марія. До конца пальцевъ. Я потому и оставляю вашу руку, что я безплодна (Уходитъ).
Сэръ Тоби. Эй, другъ, мало ты выпилъ сегодня канарійскаго! Тебя никогда еще такъ не забивали.
Сэръ Эндрю. Полагаю, что такъ. Но канарійское за то часто совсмъ сбивало меня съ ногъ. По временамъ, я, кажется, дйствительно не остроумне всякаго другаго христіанина, т. е, самаго обыкновеннаго человка. Я., врно, слишкомъ много мъ мяса, а это, какъ я полагаю, вредитъ моему остроумію.
Сэръ Тоби. О, конечно!
Сэръ Эндрю. Знай я это, я бы отъ него отказался. ду завтра домой, сэръ Тоби.
Сэръ Тоби. Pourquoi, мое сокровище?
Сэръ Эндрю. Что же значитъ pourquoi — узжать или не узжать? Какъ я жалю, что не употребилъ на изученіе языковъ времени, убитаго на фехтованіи, на пляск и на медвжьей травл. О, еслибъ налегъ я на науки…
Сэръ Тоби. То волосы у тебя остались-бы чудесные.
Сэръ Эндрю. Неужто они снова сдлались бы тогда густыми?
Сэръ Тоби. Непремнно. Они у тебя отъ природы не вьются?
Сэръ Эндрю. Нтъ, но мн кажется, что они и такъ идутъ ко мн.
Сэръ Тоби. Удивительно! висятъ, какъ пряди льна на самопрялк. Надюсь, что я еще доживу до того, что какая-нибудь кухарка возьметъ тебя промежъ колнъ и начнетъ ихъ прясть.
Сэръ Эндрю. ду, право-же, ду домой завтра же, сэръ Тоби. Племянница твоя не хочетъ даже мн показаться, но еслибъ и показалась, держу одинъ противъ четырехъ, что она мн откажетъ. Вдь за ней ухаживаетъ самъ герцогъ.
Сэръ Тоби. Не пойдетъ она за герцога, какъ не пойдетъ ни за кого, кто выше ея и родомъ, и лтами, и разумомъ. Я слышалъ, какъ она сама клялась въ этомъ. Наконецъ, не унывай, надежда еще есть.
Сэръ Эндрю. Такъ останусь еще на мсяцъ. Удивительный я, право, человкъ, мн иногда нравятся и балы, и маскарады.
Сэръ Тоби. Какъ будто ты созданъ для такихъ дтскихъ забавъ?
Сэръ Эндрю. Готовъ чмъ угодно поклясться, что во всей Иллиріи нтъ человка, какъ ни превосходилъ бы онъ меня родомъ, который превзошелъ бы меня въ этомъ, я, разумется, говорю не о старикахъ.
Сэръ Тоби. Чмъ-же отличаешься ты, ну хоть, напримръ, въ галльярд?
Сэръ Эндрю. Поврь, я съумю отколоть такую штуку, что пальчики оближешь.
Сэръ Тоби. Пожалуй и оближу, если въ нихъ будетъ кусокъ баранины.
Сэръ Эндрю. Надюсь, что въ скачкахъ я также силенъ, какъ любой иллиріецъ.
Сэръ Тоби. Зачмъ же скрывать все это, зачмъ держать вс эти таланты подъ спудомъ? Или ты боишься, что они запылятся, какъ портреты миссъ Мэль? Зачмъ же, отправляясь въ церковь ты словно пляшешь галльярду, а возвращаешься, какъ-бы танцуя коранту? На твоемъ мст я ходилъ-бы только джигой, а мочился бы только въ пять темповъ. Это чистйшее безуміе съ твоей стороны. Разв свтъ таковъ, чтобы скрывать свои дарованія? Глядя на прекрасную форму твоихъ ногъ, я всегда думалъ, что он сложились подъ созвздіемъ галльярды.
Сэръ Эндрю. Он дйствительно крпки и въ огненнаго цвта чулкахъ достаточно красивы. А не выпить-ли намъ?
Сэръ Тоби. Что-жь намъ больше длать? Разв мы родились не подъ созвздіемъ Тельца?
Сэръ Эндрю. Тельца? Стало быть, онъ имлъ вліяніе на ребра и на сердце?
Сэръ Тоби. Нтъ, сэръ, только на ноги и на ляшки. Ну, ну, выкини антраша. Выше, еще выше! Ха-ха-ха! Превосходно (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Комната во дворц герцога.

Входятъ: Валентинъ и Віола. Она въ мужскомъ плать.

Валентинъ. Если такое расположеніе герцога, любезный Цезаріо, къ вамъ продолжится, вы уйдете далеко. Вы всего здсь только три дня и такъ уже близки къ его высочеству.
Віола. Говоря о томъ, продолжится или не продолжится его расположеніе, вы, стало быть, боитесь или его непостоянства, или моего неумнія сохранить его расположеніе. Разв онъ, въ самомъ дл, не постояненъ въ своихъ привязанностяхъ?
Валентинъ. Нисколько.
Віола. Благодарю. Вотъ онъ идетъ сюда.

Входятъ: Герцогъ и Куріо, за ними свита.

Герцогъ. Не знаете-ли вы, гд Цезаріо.
Віола. Здсь. Что прикажетъ ваше высочество?
Герцогъ. Отойдите на минуту въ сторону. — Цезаріо, теб все извстно боле чмъ кому нибудь другому. Я открылъ передъ тобою книгу сокровеннйшихъ тайнъ моего сердца. Ступай-же къ ней, милый юноша, не слушай никакихъ отказовъ, стой у ея дверей, говори, что не отойдешь, пока не добьешься допуска и что ноги твои такимъ образомъ приростутъ къ земл.
Віола. Однако, благородный мой повелитель, если она дйствительно настолько предана печали, какъ говоритъ, она ни за что не приметъ и меня.
Герцогъ. Шуми, кричи, забывая всякія приличія, только не возвращайся, не добившись ничего.
Віола. Положимъ, я и добьюсь разговора съ нею, ко что-же тогда?
Герцогъ. Тогда ты объяснишь ей, какъ пылко я ее люблю, изумишь разсказомъ о сил моей страсти. Теб приличне, чмъ кому либо другому, передать ей мои томленія, она боле снисходительно выслушаетъ это изъ устъ твоей юности, чмъ отъ боле важнаго посла.
Віола. Не думаю, ваше высочество.
Герцогъ. Врь мн, мой милый. Она оклевещетъ счастливый твой возрастъ, если назоветъ тебя мужчиной. Губы самой Діаны не такъ мягки и алы, какъ твои, твой нжный голосъ тонокъ и звученъ, какъ у двушки, да и все въ теб такъ женственно, что ты какъ будто нарочно созданъ для этого порученія. — Четверо или пятеро изъ васъ, синьоры, отправятся съ нимъ. Отправляйтесь и вс, если хотите, потому что чмъ меньше людей останется вокругъ меня, тмъ для меня лучше. Если твое предпріятіе, Цезаріо, увнчается успхомъ, ты будешь такъ же счастливъ, какъ твой повелитель, его счастіе будетъ твоимъ благополучіемъ.
Віола. Употреблю вс старанія, чтобы склонить ее на любовь къ вамъ (про себя). О, какъ это тяжело! Желать сдлаться его женой и въ то же время отъ его имени ухаживать за другою (Уходитъ).

СЦЕНА V.

Комната въ дом Оливіи.

Входятъ: Марія и шутъ.

Марія. Нтъ, ты признавайся, гд былъ. Безъ этого я ни на волосъ не открою рта, чтобы хоть слово сказать теб въ оправданіе. Графин слдовало бы повсить тебя за твою отлучку.
Шутъ. Пусть вшаетъ: хорошо повшенному, никакіе цвта знаменъ въ этомъ мір боле не страшны.
Марія. Это почему?
Шутъ. Потому что повшенный больше ихъ не увидитъ.
Марія. Отвтъ довольно суховатый. А хочешь узнать, откуда взялась поговорка о боязни цвтовъ знаменъ?
Шутъ. Откуда же, моя милйшая?
Марія. Она началась съ войнъ, и ты по своей глупости можешь смло ее повторять.
Шутъ. Хорошо. Пусть же Господь надлитъ мудростью умныхъ, а дуракамъ позволитъ пользоваться ихъ собственными дарованіями.
Марія. А тебя за твою долгую отлучку все-таки повсятъ и, пожалуй, прогонятъ, а это для тебя не лучше, чмъ быть повшеннымъ.
Шутъ. Хорошая петля иногда избавляетъ отъ скверной женитьбы. Быть же прогнаннымъ не такъ страшно, вдь теперь лто.
Марія. Такъ ты ршился и полагаешься…
Шутъ. Нисколько я не ршился, а полагаюсь только на два крючка.
Марія. Не выдержитъ одинъ, удержитъ другой, а если оборвутся оба, твоя штанишки свалятся.
Шутъ. Недурно, право недурно! Ступай же своей дорогой. Если бы сэръ Тоби только бросилъ пьянствовать, ты оказалась бы остроумнйшей изъ всхъ живущихъ въ Иллиріи частичекъ Евиной плоти.
Марія. Молчи, негодяй! Ни слова боле объ этомъ. Сюда идетъ графиня! Извинись передъ ней хорошенько, это будетъ всего лучше (Уходятъ)
Шутъ. О остроуміе, если на это есть твое желаніе, нашли на меня вдохновеніе! Разные умники воображаютъ, что владютъ тобою вполн, а между тмъ часто оказываются глупцами. Отчего же мн, увренному, что не богатъ тобою, не прослыть за умника? Увряетъ же Квинапалусъ, что умный дуракъ лучше глупаго умника.

Входятъ: Оливія и Мальволіо.

Графиня да благословитъ васъ Господь.
Оливія. Прогоните отсюда воплощенную глупость.
Шутъ. Эй вы! — разв вы не слышите? — графиня велитъ, чтобы ее прогнали.
Оливія. Ты, какъ я вижу, дуракъ довольно сухой. Ты больше мн не нуженъ. Помимо этого ты начинаешь себ слишкомъ много позволять.
Шутъ.Оба эти недостатка, мадонна, легко поправимы питьемъ и добрымъ совтомъ. Дайте сухому дураку выпить, и онъ больше не будетъ сухъ. А тому, кто позволяетъ себ слишкомъ много, дайте добрый совтъ, и онъ исправится, а не исправится,— поручите это его портному. Вдь все, что исправлено, только заштопано. Сбивающаяся съ пути добродтель только заштопывается грхомъ, а исправляющійся грхъ только заштопывается добродтелью. Нравится вамъ этотъ простой выводъ — прекрасно, не нравится — что-жь тогда длать. Какъ истиннымъ рогоносцемъ на свт можно назвать одно только несчастье, такъ точно цвткомъ можно назвать только красоту. Графиня приказываетъ, чтобъ прогнали воплощенную глупость, поэтому повторяю: прогоните же ее.
Оливія. Я требовала, чтобъ прогнали тебя.
Шутъ. Это величайшая ошибка. Графиня, cucullus non facit monachum, а это все равно, что сказать, будто пестрая дурацкая одежда не у меня въ мозгу. Позвольте доказать, добрйшая мадонна, что дурите именно вы.
Оливія. Разв можно это доказать?
Шутъ. Какъ нельзя легче, добрйшая мадонна.
Оливіи. Доказывай.
Шутъ. Для этого, мадонна, я долженъ предложить вамъ нсколько вопросовъ. Отвчайте-же, прелестнйшая мышка добродтели.
Оливія. Согласна. За неимніемъ другого вздора послушаю твоихъ доказательствъ.
Шутъ. О чемъ тоскуете вы, добрая мадонна?
Оливіи. О смерти брата, добрый дуракъ.
Шутъ. Полагаю, мадонна, душа его въ аду!
Оливія. Нтъ, дуракъ, я знаю, что онъ на небесахъ,
Шутъ. Если такъ, вы дурите еще сильне. Зачмъ-же грустить о душ брата, когда она на небесахъ? О Господи, глупость слдуетъ гнать и гнать.
Оливія. Что скажешь ты о шут, Мальволіо? Онъ, кажется, исправляется.
Мальволіо. И будетъ исправляться такъ-же, пока не настанетъ смерть. Дряхлость, всегда служащая на вредъ умному, дураку постоянно идетъ на пользу.
Шутъ. Да пошлетъ-же Господь, чтобы для васъ, почтеннйшій, скоре настала глубокая старость, такъ какъ она еще увеличитъ вашу глупость. Сэръ Тоби не побожится, что я не лисица, но и двухъ пенсовъ не подержитъ за то, что вы не дуракъ.
Оливія. Что ты на это скажешь, Мальволіо?
Мальволіо. Удивляюсь, ваше сіятельство, какъ васъ могутъ забавлять слова такого глупаго бездльника. Я вчера видлъ, какъ его пристыдилъ самый обыкновенный дуракъ, у котораго въ голов мозгу столько-же, сколько и въ камн. Ну взгляните, онъ уже и теперь совсмъ растерялся, если вы не разсметесь и сами не наведете его на какую-нибудь выходку, ему не зачмъ будетъ разжать рта. Я убжденъ, что умники, восторгающіеся этими наемными шутами, нисколько не умне игрушки съ дурацкимъ колпакомъ на голов.
Оливія.Ты, Мальволіо, какъ видно, боленъ самолюбіемъ и вкусъ у тебя испорченъ, а это свидтельствуетъ о разстройств желудка. Теб вс эти шутки кажутся чмъ-то въ род пушечныхъ ядеръ, а для человка благороднаго, у котораго совсть чиста и нравъ открытый, он не боле какъ мелкія стрлы, которыя мечутъ въ мелкихъ пташекъ. Если присяжный шутъ и насмхается безпрестанно, это еще не значитъ, что онъ недоброжелателенъ. Также точно, какъ и завдомо умный человкъ не насмшникъ, хотя онъ безпрестанно порицаетъ все и всхъ.
Шутъ. Да пошлетъ вамъ Меркурій даръ лгать, не красня за то, что вы такъ благосклонно отзываетесь о шутахъ.

Входитъ Марія.

Марія. Графиня, у воротъ стоитъ какой-то молодой человкъ и добивается позволенія переговорить съ вами.
Оливія. Онъ отъ герцога Орсино?
Марія. Не знаю, графиня. Только юноша этотъ очень красивъ и свита у него приличная.
Оливія. Кто-же задерживаетъ его тамъ?
Марія. Сэръ Тоби, вашъ дядюшка.
Оливія. Пожалуйста, вызови его скоре оттуда. Вдь кром вздора онъ ничего не скажетъ (Марія уходитъ). Ступай, Мальволіо. Если посолъ отъ герцога, скажи ему, что я больна. что меня нтъ дома,— что хочешь, только избавь меня отъ него (Малволіо уходитъ). Ну, любезный, видишь, какъ уже старо твое шутовство и какъ оно многимъ уже перестало нравиться.
Шутъ. Вы, мадонна, заступились за насъ съ такимъ усердіемъ, какъ будто сами предвидите, что вашему старшему сыну суждено быть шутомъ. Да переполнитъ Юпитеръ его черепъ мозгомъ, потому что вотъ идетъ сюда одинъ изъ вашихъ родственниковъ, у котораго ріа mater плоха и даже очень.

Входитъ сэръ Тоби Бельчъ.

Оливія. Боже мой, онъ почти уже совсмъ пьянъ. Скажите, дядя, кто тамъ у воротъ?
Сэръ Тоби. Дворянинъ.
Оливія. Дворянинъ? Какой-же дворянинъ?
Сэръ Тоби. Говорятъ, дворянинъ,— и только. Провались они, эти шуты! Ну, что скажешь, дуракъ?
Шутъ. Любезнйшій сэръ Тоби.
Оливія. Ахъ дядя, какъ же это ты такъ рано напился до полной почти безсознательности!
Сэръ Тоби. Безсознательность! А на что мн сознательность? Онъ тамъ у воротъ.
Оливія. Хорошо. Да кто же онъ?
Сэръ Тоби. Если хочешь, будь онъ хоть самимъ чортомъ, мн все равно. Сказано, дворянинъ — и врь. Разв не все равно, кто бы онъ ни былъ (Уходитъ).
Оливія. Шутъ, скажи, чему уподобляется пьяный человкъ.
Шутъ. Утопленнику, дураку и безумному. Первый глотокъ превращаетъ его въ дурака, второй — въ безумца, а третій — въ утопленника.
Оливія. Прикажи-же, чтобы изслдовали любезнаго моего дядюшку. Вдь онъ уже въ третьей степени опьяннія, значитъ почти совсмъ утопленникъ. Ступай, пригляди за немъ.
Шутъ. Онъ, мадонна, только пока обезумлъ и вотъ теперь дураку приходится присматривать за безумнымъ (Уходитъ).

Мальволіо возвращается.

Мальволіо. Графиня, юноша клянется, что переговоритъ съ вами, во чтобы то ни стало. Я говорилъ ему, что вы нездоровы, а онъ сталъ уврять, что это ему извстно и что онъ именно потому-то и пришелъ переговорить съ вами. Сказалъ ему, что вы спите, а онъ, какъ бы предупрежденный объ этомъ заране, твердитъ все одно и тоже,— что потому-то и пришелъ переговорить съ вами. Что-же прикажете вы сказать ему еще? Противъ всякаго отказа онъ вооруженъ.
Оливія. Скажи, что я не хочу говорить съ нимъ и не стану.
Мальволіо. Говорилъ ему и это, а онъ твердить, что будетъ стоять у вашихъ дверей, какъ столбъ шерифа или какъ ножка скамьи, пока не добьется разговора съ вами.
Оливія. Какого-же рода этотъ человкъ?
Мальволіо. Мужского.
Оливія. А какого разбора?
Мальволіо. Самаго отборнаго. Онъ увряетъ, будто повидается съ вами, во что бы то ни стало,— хотите-ли вы этого или нтъ.
Оливія. Какихъ лтъ онъ на видъ?
Мальволіо. Недостаточно взрослъ, чтобъ считать его вполн мужчиной, и недостаточно уже юнъ, чтобы слыть мальчикомъ. Онъ то же, что стручекъ до развитія въ немъ горошины, или яблоко, для котораго не настало полнаго развитія. Онъ нчто стоящее на границ между мужчиной и мальчикомъ. Собою онъ очень хорошъ, а говоритъ самонадянно. Сразу видно, что молоко матери не обсохло еще у него на губахъ.
Оливія. Пошли ко мн горничную, а затмъ введи и его.
Мальволіо. Горничная, васъ требуетъ графиня.

Входитъ Марія.

Оливія. Дай сюда покрывало. Накинь его мн на лицо. Выслушаемъ еще разъ посланіе Орсино.

Входитъ Віола.

Віола. Кто изъ васъ двоихъ благородная хозяйка дома?
Оливія. Обращайтесь ко мн, я буду отвчать вамъ за нее. Что вамъ угодно?
Віола. Лучезарная, совершенная, несравненная красота, умоляю тебя, скажи: ты хозяйка дома? Вдь я никогда ея не видлъ. Мн ужасно было-бы больно, еслибъ я со своею рчью обратился не къ той, къ кому слдуетъ, во первыхъ, потому, что рчь эта составлена отлично и мн такъ трудно было ее заучить. Не издвайтесь надо мною, добрйшія мои синіоры. Я необыкновенно чутокъ къ малйшему проявленію дурного обращенія со мною.
Оливія. Откуда вы?
Віола. Сверхъ заученнаго могу сказать вамъ весьма немногое, а именно этого вопроса нтъ въ моей роли. Если вы хозяйка дома, скажите это, чтобы я могъ немедленно начать говорить свою рчь.
Оливія. Вы актеръ?
Віола. Нтъ, таинственное мое сокровище. Но все-таки, клянусь когтями хитрости, что я не то, что изъ себя изображаю. Вы хозяйка дома?
Оливія. Я не намрена отрекаться отъ себя, поэтому заявляю, что хозяйка дома — я.
Віола. Если это такъ, вы все-таки должны частью отъ себя отречься, потому, что, еслибы изъ всего, что вы имете, вы захотли бы что-нибудь подарить, то отдадите это цликомъ, ничего не сохранивъ для себя. Но это не входитъ въ мое порученіе. Приступаю къ привтственной рчи, а затмъ перейду къ сущности моего посольства.
Оливія. Передайте только главное, а отъ восхваленій я васъ избавляю.
Віола. Однако, я положилъ столько труда для того, чтобъ заучить рчь, и она полна поэзіи.
Оливія. Значитъ выдумана съ начала до конца. Прошу поберечь ее для себя. Я слышала, что у моихъ дверей вы вели себя необыкновенно дерзко и я дозволила впустить васъ, чтобъ только подивиться вамъ, но совсмъ не для того, чтобъ слушать. Если вы сумасшедшій,— удалитесь, если въ васъ есть разсудокъ,— будьте кратки. Я не въ такомъ расположеніи духа, чтобы длить подобный вздорный разговоръ.
Марія. Угодно вамъ пуститься въ путь на всхъ парусахъ? — вотъ ваша дорога.
Віола. Нтъ, любезнйшій юнга, я намренъ еще полавировать здсь въ спокойныхъ водахъ. Прекрасная синьора, укротите какъ-нибудь вашего великана.
Оливія. Говорите, что вамъ отъ меня нужно.
Віола. Не мн. Я только посолъ.
Оливія. Вамъ поручено передать мн, вроятно, что нибудь ужь очень ужасное, если вы къ длу приступаете такъ боязливо. Исполняйте же свое порученіе.
Віола. Оно предназначено только для вашего слуха. Пришелъ я сюда не съ объявленіемъ войны, не съ требованіемъ подданства, а держа въ рук оливковую втвь и съ словомъ полнымъ мира, какъ и самое мое дло.
Оливія. Начало, однако, довольно бурно. Кто-же вы такой и что вамъ нужно?
Віола. Буря была вызвана пріемомъ. А то, что я и что мн нужно, таинственно, какъ двственность. Переданная вашимъ ушамъ, она — святыня, всякимъ-же другимъ — поруганіе.
Оливія. Оставь насъ, послушаемъ мы эту святыню (Марія уходитъ). Ну, синьоръ, познакомьте меня съ текстомъ вашей рчи.
Віола. Очаровательнйшая синьора!
Оливія. Ученіе это утшительно и сказать о немъ можно бы многое. Гд-же таится вашъ текстъ?
Віола. Въ груди Орсино.
Оливія. Въ его груди? Въ какомъ-же именно отдл этой груди?
Віола. Говоря боле точно, въ самомъ первомъ отдл его сердца.
Оливія. Ну, это я читала еще вчера. Это чистйшая ересь. А больше у васъ сказать мн нечего?
Віола. Нтъ, добрйшая синьора. Позвольте взглянуть на ваше лицо.
Оливія. Разв вамъ поручено вести переговоры съ моимъ лицомъ? Вы, какъ видно, совсмъ отбились отъ своего текста. Ну мы, пожалуй, отдернемъ завсу и покажемъ вамъ картину (Откидываетъ покрывало). Смотрите, вотъ самое точное мое изображеніе. Что-жъ, хорошо написанъ портретъ?
Віола. Превосходно, если онъ писанъ только однимъ Богомъ.
Оливія. Краски вс настоящія, он устоятъ и противъ втра, и противъ всякой непогоды.
Віола. Да, когда блила и румяна наложены только нжной и искусной рукой самой природы, красота не подлежитъ ни малйшему сомннію. Вы, графиня, самая жестокая изъ всхъ живущихъ женщинъ, если задумали передать могил вс эти прелести, не оставивъ міру даже ихъ списка.
Оливія. О, нтъ, синьоръ, я не буду такъ жестокосерда. Я составлю нсколько описей и приложу ихъ къ завщанію, перечисливъ въ нихъ каждую часть, какъ напримръ: item, пара достаточно алыхъ губъ, item, пара срыхъ глазъ, съ принадлежащими къ нимъ вками, item, одна шея, одинъ подбородокъ и т. д. Разв вы присланы сюда оцнщикомъ?
Віола. Я вижу, что вы такое, я вижу, что вы страшно горды. Но будь вы самимъ дьяволомъ, вы все-таки красавица. Мой господинъ и повелитель васъ любитъ. О, вамъ слдовало-бы вознаградить его за такую любовь, хотя вы и были бы провозглашены величайшимъ чудомъ красоты.
Оливія. Какъ-же любитъ онъ меня?
Віола. Заливается обильными слезами, и его жалобные стоны гремятъ въ воздух, словно воспламененныя молніи.
Оливія. Твоему повелителю мои намренія извстны, любить я его не могу. Тмъ не мене, я предполагаю, что онъ человкъ добродтельный, знаю, что онъ знатенъ по рожденію, изъ высокаго дома, что онъ молодъ и свжъ и что на его свжести нтъ ни одного пятнышка, знаю, что онъ пользуется хорошей славой, что онъ щедръ, ученъ, храбръ и что обращеніе его, какъ и вся вншность, крайне привлекательны. Тмъ не мене любить его я не могу. Ему давно слдовало бы въ этомъ убдиться.
Віола. Еслибъ я любилъ васъ такъ-же пламенно, какъ мой господинъ, такъ мучительно и такъ убійственно для жизни, я не нашелъ бы ни малйшаго смысла въ вашемъ отказ, я бы совсмъ не понялъ его.
Оливія. Что-жь бы вы сдлали?
Віола. Я бы у вашихъ воротъ выстроилъ себ шалашъ изъ ивовыхъ втвей и безпрестанно сталъ бы требовать у вашего дома, чтобъ онъ возвратилъ мн мою душу, я сочинялъ бы псни о честной, отвергнутой любви и громко распвалъ бы ихъ въ ночномъ мрак, я заставлялъ бы эхо холмовъ повторять ваше имя, и оно, болтливое, какъ словоохотливая старуха, переполнило бы воздухъ криками: ‘Оливія!’ О, у васъ не было бы ни минуты покоя между двумя такими стихіями, какъ воздухъ и земля, пока вы не сжалились бы надо мною.
Оливія. Да, вы могли бы сдлать очень многое. Кто вы такой по рожденію?
Віола. Выше того, чмъ я кажусь, хотя и теперешнее мое положеніе не изъ тхъ, которыми можно пренебрегать. Я дворянинъ.
Оливія. Вернитесь-же къ своему повелителю. Любить его я не могу. Поэтому пусть онъ перестанетъ посылать ко мн гонцовъ, если, впрочемъ, ему не вздумается снова прислать васъ, чтобы передать мн, какъ онъ принялъ мой отвть. Прощайте. Благодарю васъ (подавая ему кошелекъ). Возьмите вотъ это и тратьте въ память обо мн.
Віола. Синьора, я гонецъ не наемный: оставьте при себ кошелекъ. Награда нужна не мн, а моему властелину. Пусть любовь превратитъ въ камень сердце того, кого вы полюбите, и пусть вамъ за привязанность, какъ и моему господину отплатятъ презрніемъ. Прощайте, жестокая красавица’ (Уходитъ).
Оливія. ‘Кто вы такой по рожденію?’ — ‘Выше того чмъ я кажусь, хотя и теперешнее мое положеніе не изъ тхъ которыми можно пренебрегать. Я дворянинъ’. Да, я готова поклясться, что ты дйствительно дворянинъ. Твоя рчь твое лицо, твои дйствія, твой умъ, твое обращеніе длаютъ тебя достойнымъ, даютъ теб право на гербъ. Нтъ, тише, тише! Это будетъ уже слишкомъ поспшно. Другое дло, еслибы хозяинъ былъ точно такимъ-же, какъ посланный. Боже мой, неужто такъ легко подвергнуться зараз? Я чувствую, что совершенства молодого этого человка тихо незримо прокрадываются мн въ глаза. Если оно такъ пусть такъ и будетъ… (Зоветъ). Мальволіо!

Входитъ Мальволіо.

Мальволіо. Я къ услугамъ вашего сіятельства
Оливія. Догони этого заносчиваго посланнаго, явившагося отъ имени герцога. Онъ противъ моей воли оставилъ здсь вотъ это кольцо, скажи, что мн его не надо. Внуши также ему, чтобъ онъ ни подъ какимъ видомъ не обольщалъ герцога пустыми надеждами, никогда не быть мн его женой. Пусть этотъ юноша зайдетъ ко мн завтра-же, я скажу ему причину такого ршенія. Не медли, Мальволіо.
Мальволіо. Бгу, графиня (Уходитъ).
Оливія. Не знаю, какъ мн быть. Я боюсь, что льстивое могущество глазъ окажется сильне разсудка. Ты судьба покажи намъ свое лицо, сами мы себ не принадлежимъ и должно совершиться то, что уже ршено судьбою. Пусть будетъ такъ (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Морской берегъ.

Входятъ: Антоніо и Себастіано.

Антоніо. Такъ вы ршительно не хотите остаться доле? Не хотите даже, чтобъ я вамъ сопутствовалъ?
Себастіано. Нтъ, прошу васъ, не длайте этого. Моя звзда озаряетъ меня черезчуръ мрачнымъ свтомъ. Злосчастная моя судьба могла бы отразиться и на васъ. Умоляю-же васъ, позвольте мн одному переносить мои несчастья. Еслибъ я хоть одно изъ нихъ взвалилъ на васъ, это было-бы весьма плохой наградой за вашу преданность.
Антоніо. Позвольте мн, по крайней мр, узнать, куда вы направляетесь.
Себастіано. Не могу и этого. Дальнйшіе мои путевые планы въ высшей степени сумасбродны. Однако, такъ какъ я по врожденной вамъ деликатности вижу, что вы не хотите выпытывать изъ меня того, что я желалъ-бы скрыть, я открою вамъ все. Знайте-же, Антоніо, что меня зовутъ не Родриго, а Себастіано, что мой отецъ — тотъ самый Себастіано изъ Месалины, о которомъ вы, вроятно, слыхали не разъ. Онъ оставилъ посл себя двоихъ дтей, меня и сестру, рожденныхъ въ одинъ и тотъ-же часъ. О, какъ было-бы хорошо, еслибъ небо захотло, чтобъ мы въ одно и тоже время покончили жизнь, начатую вмст! Но вамъ, любезный Антоніо, было предназначено этому помшать. Сестра моя утонула за какой-нибудь часъ передъ тмъ, какъ вы меня вытащили изъ морской пучины.
Антоніо. Какой прискорбный день!
Себастіано. Сестру мою, синьоръ, хотя и говорятъ, что она очень была похожа на меня, многіе считали красавицей. Хотя я не настолько самонадянъ, чтобы вполн врить тому, что говорятъ, я тмъ не мене могу смло утверждать одно: а именно, что у нея была такая душа, которую дама-зависть вынуждена была считать прекрасной. Увы! хотя она уже утонула въ горькой влаг, мн все-таки необходимо утопитъ воспоминаніе о ней въ другой влаг, еще боле горькой.
Антоніо. Простите меня, синьоръ, за слишкомъ убогое гостепріимство.
Себастіано. Ахъ, добрйшій Антоніо, простите меня за излишнія хлопоты, которыя я вамъ доставилъ!
Антоніо. Если вы не желаете нанести моей привязанности смертельный ударъ, позвольте мн быть вашимъ слугой.
Себастіано. Не требуйте этого, если не хотите уничтожить собственное свое дло и умертвить того, кому вы спасли жизнь. Будьте счастливы! Сердце мое полно признательности и въ немъ въ это мгновеніе такъ много чисто материнскаго чувства, что еще одно слово,— и слезы выступятъ у меня на глаза. Отправляюсь ко двору герцога Орсино. Прощайте (Уходитъ).
Антоніо. Да хранитъ же тебя благодать Божія! Еслибъ у меня при двор Орсино не было такъ много враговъ, я скоро увидлся бы тамъ съ тобою. Но будь, что будетъ! Я полюбилъ тебя такъ искренно, что, несмотря ни на какія опасности, отправлюсь къ герцогу (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Улица.

Входитъ: Віола, за нею Мальволіо.

Мальвоію. Не вы ли были сейчасъ у графини Оливіи?
Віола. Да, былъ, я прямо отъ нея.
Мальволіо. Она поручила возвратить вамъ это кольцо. Еслибъ вы взяли его сами, вы избавили бы меня отъ опасности догонять васъ. Сверхъ того она желаетъ, чтобъ вы довели вашего повелителя до безнадежнаго убжденія, что она никогда не захочетъ стать его женою. Еще она поручила передать, чтобъ вы только затмъ дерзнули явиться къ ней, чтобъ передать ей, какъ принялъ вашъ повелитель ея отказъ. Вотъ, получайте!
Віола. Разв я далъ ей какое-нибудь кольцо? Никакого,— и этого мн не надо.
Мальволіо. Это неправда, синьоръ: вы дерзко бросили его ей,— и ея воля заключается въ томъ, чтобъ оно было вамъ возвращено. Оно стоитъ того, чтобъ изъ за него нагнуться,— вотъ оно передъ вами, если вы считаете его недостойнымъ чтобъ его поднять, пусть его подниметъ первый, кому оно попадется на глаза (Уходитъ).
Віола. Я никакого кольца ей не оставляла! Что-же это вздумала графиня? Ужь не очаровала ли я ее,— чего Боже избави,— моей наружностью? Она смотрла на меня какъ-то странно. Да, взглядъ ея былъ прикованъ ко мн такъ пристально, что, врно, глаза-то и путали ея языкъ, потому что она все время говорила какъ-то разсянно и отрывочно. Сдается мн, что она въ меня влюбилась и по наущенію страсти снова приглашаетъ меня къ себ черезъ этого грубаго посланнаго. Кольцо также не принадлежитъ моему повелителю, потому что онъ никакого кольца ей не посылалъ, значитъ, оно послано мн. Если это такъ,— а такъ оно и есть,— ужь лучше было-бы теб, несчастной, влюбиться въ грезу сновиднія. Я вижу, что переодванье такая уловка, которою охотно пользуется врагъ человческій. Какъ легко красивымъ обманщикамъ производить впечатлніе на восковое сердце женщины! Увы, вся бда въ томъ, что вс мы крайне хрупки! Таковыми мы созданы,— таковыми и остаемся. Какъ уладить все это? Мой властелинъ любитъ ее искренно и нжно, я, жалкое чудовище, сама влюблена въ него до безумія. Чмъ-же все это кончится? Въ вид мужчины мн нечего и надяться пріобрсти любовь моего властелина, а въ вид женщины,— Боже мой, сколько безполезныхъ вздоховъ вырву я изъ груди бдной Оливіи! О, время! одно только ты можешь это распутать, а не я: такого узла мн не развязать (Уходитъ).

СЦЕНА III.

Комната въ дом Оливіи.

Входятъ: сэръ Тоби Бэлъчъ и сэръ Эндрю Эгъ-чикъ.

Сэръ Тоби. Иди сюда! Не быть въ постели посл полуночи значитъ — встать очень рано. Знаешь поговорку: diluoulo surgere?
Сэръ Эндрю. Клянусь честью, не знаю и не знаю. Знаю только одно, что встать поздно, значитъ — встать поздно.
Сэръ Тоби. Заключеніе вполн ложное и къ тому же противное, какъ пустая бутылка. Бодрствовать посл полуночи и потомъ идти спать значитъ — лечь спать поутру, поэтому отправиться спать посл полуночи значитъ — лечь спать очень рано. Разв все наше существованіе не есть сліяніе четырехъ стихій?
Сэръ Эндрю. Да, говорятъ, но я скоре склоненъ врить, что это сліяніе пищи и питья.
Сэръ Тоби. Ты совсмъ мудрецъ, поэтому будемъ сть и пить. Эй, Маріанна! подай сюда стопу вина.

Входитъ шутъ.

Сэръ Эндрю. А вотъ кстати и дуракъ!
Шутъ. Ну, что, мои драгоцнности, видли когда-нибудь картинку:— ‘Насъ трое’?
Сэръ Тоби. Добро же пожаловать, оселъ! Ты намъ что нибудь споешь.
Сэръ Эндрю. А вдь у шута-то, клянусь жизнью, горло замчательное! За такую ногу, какъ у него, да за такой голосъ для пнія я не пожаллъ бы сорока шиллинговъ. Прошедшею ночью, клянусь честью, ты былъ удивительно потшенъ, когда разсказывалъ о Дигрогромитус, о Ваніанахъ переходившихъ равноденственную Квебуса. Ну, ей-же-ей, удивительно! Я послалъ теб шесть пенсовъ для твоей милки,— получилъ ты ихъ?
Шутъ. Я уже спряталъ твою щедрость къ себ въ карманъ, потому что Мальволіо не кнутовище, возлюбленная моя блоручка, а мирмидонцы не харчевни.
Сэръ Эндрю. Самое лучшее въ шутк, когда она кончена. Ну, а теперь псню.
Сэръ Тоби. Вотъ теб еще шесть пенсовъ для тебя самого. Спой намъ псню.
Сэръ Эндрю. Вотъ теб столько же и отъ меня. Если одинъ рыцарь даетъ…
Шутъ. Какую же вамъ спть псню — любовную или нравственную?
Сэръ Тоби. Любовную! конечно, любовную!
Сэръ Эндрю. Да, разумется. Я небольшой охотникъ до нравственности.
Шутъ (поетъ): ‘Куда бжишь ты, милая моя?
Постой и слушай. Твой любовникъ врный,
И громко пть умющій, и тихо,
Сюда идетъ обнять тебя, красотка.
Стой, милая! Не тамъ ли и конецъ
Пути, гд ждетъ любовное свиданье?
Та истина извстна всмъ на свт’.
Сэръ Эндрю. Прекрасно! честное слово, прекрасно!
Сэръ Тоби. Хорошо! очень хорошо!
Шутъ (поетъ): А что любовь такое? Вся она
Не въ будущемъ, а только въ настоящемъ.
Веселый смхъ способна вызывать
Лишь настоящая, не будущая радость.
Грядущее всегда для насъ темно,
А молодость, увы, недолговчна.
Итакъ, дитя, безъ дальнихъ проволочекъ
Цлуй меня безъ мры, безъ конца!
Сэръ Эндрю. Какой сладостный голосъ! Это также врно, какъ то, что я рыцарь.
Сэръ Тоби. Да, истинно можно сказать, что голосъ благоухающій.
Сэръ Эндрю. Да, въ самомъ дл и нжный, и благоухающій.
Сэръ Тоби. Если слушать его носомъ, то выходитъ цлая гармонія благоуханій. А что, не выпить ли намъ, чтобы передъ нами заплясало само небо? Или не пробудить ли намъ сову полунощницу такой псней, которая способна вытянуть три души изъ одного ткача? Какъ думаете?
Сэръ Эндрю. Если вы меня любите, давайте сдлаемъ это. У меня для этого чутье, какъ у собаки.
Шутъ. Клянусь Царицей небесной, что у иныхъ собакъ чутье замчательное.
Сэръ Эндрю. Это не подлежитъ никакому сомннію. Итакъ, давайте нтъ:— ‘Молчи, молчи, мошенникъ!’
Шутъ. Какъ же такъ, сэръ:— ‘молчи, молчи, мошенникъ?’ Значитъ я буду вынужденъ называть тебя мошенникомъ, хоть ты и рыцарь?
Сэръ Эндрю. О, я не въ первый разъ услышу, какъ меня называютъ мошенникомъ! Начинай, шутъ! Начинается псня такъ:

‘Ма-а-а-алчи!’

Шутъ. Какъ же я начну, когда вы велите мн молчать?
Сэръ Эндрю. Это прелестно! Ну, начинай! (Поютъ хоромъ).

Входитъ Марія.

Марія. Что у васъ тутъ за гамъ? Не врьте посл этого ни одному моему слову, если неправда, что ея сіятельство затмъ потребовала къ себ управителя Мальволіо, чтобъ прогнать васъ всхъ троихъ вонъ.
Сэръ Тоби. Ея сіятельство — китаянка, а мы — государственные люди, Мальволіо — Пэгъ Рамзей, а ‘три развеселые парня’ — мы. Что-жь, разв я ей не родня, не одной съ ней крови? Нтъ, шалишь, сударыня! (Поетъ).

‘Нкій мужъ жилъ въ Вавилон…

Барыня, барыня!’…

Шутъ. Чортъ возьми! рыцарь-то сегодня въ отличномъ удар.
Сэръ Эндрю. Да, онъ становится молодцомъ хоть куда, когда въ удар, и я тоже, но въ немъ больше граціи, а во мн боле простоты.
Сэръ Тоби (поетъ): ‘Въ двнадцатый день декабря’…
Марія. О, ради Бога, молчите!

Входитъ Мальволіо.

Мальволіо. Съ ума вы сошли, господа, или что вы такое? Не знаете вы, что-ли, ни стыда, ни приличія, когда въ такое позднее время горланите словно мдники? Или вы хотите обратить домъ моей госпожи въ кабакъ, когда выкрикиваете свои оглушительныя псни, нисколько не жаля и не сдерживая голосовъ? Значитъ, у васъ нтъ никакого уваженія ни къ мсту, гд вы находитесь, ни къ лицамъ, нтъ никакого такта.
Сэръ Тоби. Нтъ, сэръ, мы вс трое пли въ тактъ. Отправляйтесь къ чорту!
Мальволіо. Сэръ Тоби, я обязанъ сообщить вамъ безъ всякихъ обиняковъ слова барыни. Она приказала вамъ сказать, что хотя и пріютила васъ у себя, какъ родственника, но что тмъ не мене она нисколько не родня вашимъ безобразіямъ. Можете распрощаться съ неприличнымъ вашимъ поведеніемъ, и она будетъ весьма вамъ рада, если же нтъ,— благоволите разстаться съ нею, и она охотно скажетъ вамъ:— ‘прощайте’.
Сэръ Тоби:’Прощай же, ангелъ, коль разстаться надо!’
Марія. Послушайте, добрйшій сэръ Тоби…
Шутъ. ‘Глаза его вщаютъ, что дни его ужь сочтены’.
Мальволіо. Неужели…
Сэръ Тоби. ‘Нтъ, не умру я никогда!’
Шутъ. Ну, нтъ, сэръ Тоби, это вы изволите врать.
Мальволіо. Я вполн съ нимъ согласенъ.
Сэръ Тоби. ‘Сказать ему,чтобъ убирался!’
Шутъ. ‘А что-жь, когда и скажешь?’
Сэръ Тоби. ‘Чтобъ убирался навсегда!’
Шутъ. ‘Нтъ, нтъ, ты этого не скажешь!’.
Сэръ Тоби. Говоритъ, что нтъ никакого такта! Врешь, почтеннйшій! Что-жь ты такое? Дворецкій, не боле! А потому что самъ воздержанъ, воображаешь, что не бывать ужь ни пирогамъ, ни пиву?
Шутъ. Ну, клянусь святой Анной, что этому не бывать, и инбирь все-таки станетъ жечь намъ ротъ!
Сэръ Тоби. Совершенно врно. Ступай, дворецкій, ступай чистить свою цпь хлбнымъ мякишемъ. Эй, Марія! стопу вина.
Мальволіо. Еслибъ ты сколько нибудь дорожила расположеніемъ барыни, ты не потакала бы такимъ безобразіямъ. Я сейчасъ же доведу это до свднія ея сіятельства (Уходитъ).
Марія. Ступай, хлопай ушами!
Сэръ Эндрю. А что, было-бы вдь хорошо, еслибъ вызвать его на поединокъ, да не явиться, одурачить его? Вдь это было бы не хуже выпивки.
Сэръ Тоби. Врно. Я напишу теб вызовъ или, если хочешь, изустно передамъ ему твое негодованіе.
Марія. Добрйшій сэръ Тоби, только эту ночь будьте потише, потому что барыня сильно разстроена посл сегодняшняго разговора съ молодымъ посломъ герцога. Что же касается Мальволіо, предоставьте его мн. Если я не сдлаю его всеобщимъ посмшищемъ, будьте обо мн, пожалуй, такого мннія, что у меня не хватаетъ ума даже настолько, чтобъ, вытянувшись, лежать на постели. Будьте уврены, что меня и не на это хватитъ.
Сэръ Тоби. Разскажи, разскажи, на что же именно. Да и про него разскажи все, что знаешь.
Марія. Иногда онъ совсмъ смахиваетъ на пуританина.
Сэръ Эндрю. Знай я это ране,я непремнно отдулъ бы его, какъ собаку!
Сэръ Тоби. Какъ, за пуританство? Разв оно достаточное основаніе для побоевъ?
Сэръ Эндрю. Вполн достаточнымъ основаніемъ этого, конечно, назвать нельзя, но оно все-таки достаточно хорошее.
Марія. Будь онъ,чортъ его возьми, по временамъ пуританиномъ или всмъ, чмъ ему угодно, въ сущности онъ угодникъ времени, надутый оселъ, задолбившій кучу высокопарныхъ словъ, которыя и сыплетъ пригоршнями, самодовольный до нельзя, онъ воображаетъ, будто исполненъ всякими совершенствами и убжденъ, что, кто-бы на него ни взглянулъ, всякій непремнно въ него влюбится. И одно ужь это поможетъ мн отомстить ему.
Сэръ Тоби. Что-же ты думаешь сдлать?
Марія. Подкину ему любовную записку безъ подписи, въ которой онъ по цвту бороды, по форм ногъ, по походк, по выраженію глазъ, по бровямъ, по цвту лица,— словомъ, по всему найдетъ свои изображеніе. Почеркъ-же мой до того сходенъ съ почеркомъ графини вашей племянницы, что, глядя на разныя старыя письма, мы сами съ трудомъ различаемъ кмъ они написаны.
Сэръ Тоби. Отлично! Нюхомъ чую отличную шутку.
Сэръ Эндрю. Мн она тоже бьетъ въ носъ.
Сэръ Тоби. Прочитавъ оброненное тобою письмо, онъ вообразитъ, что оно отъ моей племянницы и что она въ него влюблена.
Марія. Мой замыселъ, дйствительно, боевой конь именно этой масти.
Сэръ Эндрю. И твой конь обратитъ его въ осла?
Марія. О, въ осла, въ этомъ я вполн убждена.
Сэръ Эндрю. Вотъ это будетъ прекрасно!
Марія. Ручаюсь, что шутка выйдетъ прелестная. Мое лекарство, я знаю, подйствуетъ непремнно. Я васъ обоихъ, да еще въ придачу къ вамъ шута, поставлю около самаго того мста, гд онъ найдетъ записку, и вы потомъ запомните, какъ онъ будетъ истолковывать ее. Отправляйтесь-же теперь спать, и пусть вамъ приснится будущая проказа. Прощайте! (Уходитъ).
Сэръ Тоби. Покойной ночи, Пентезился.
Сэръ Эндрю. На мой взглядъ она двка добрйшей души!
Сэръ Тоби. Она отличнйшая ищейка и притомъ чистйшей породы. Любитъ-же она меня до обожанія. Что скажешь на это?
Сэръ Эндрю. Ахъ, и меня когда-то обожали!
Сэръ Тоби. Идемъ пока спать. А послать еще за деньгами все-таки необходимо.
Сэръ Эндрю. Останусь я въ чистйшихъ дуракахъ, если не добуду руки твоей племянницы.
Сэръ Тоби. Посылай за деньгами. Если въ конц концовъ ты ея не добудешь, называй меня хоть разбитой клячей.
Сэръ Эндрю. Не врь мн никогда ни въ чемъ, если не назову. Принимай это, какъ хочешь.
Сэръ Тоби. Идемъ, идемъ! Я велю согрть еще немного хересу. Ложиться спать теперь ужь поздно. Идемъ пріятель, идемъ! (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Комната во дворц герцога.

Входятъ: Герцогъ, Віола, Куріо и другіе.

Герцогъ. Я хочу послушать музыки. Здравствуйте, господа! Мн, добрый мой Цезаріо, хочется услышать именно ту старую ддовскую псню, которую мы слышали вчера вечеромъ. Она, казалось, облегчала мою страсть сильне, чмъ вс веселые и вычурные напвы нашего не въ мру бойкаго и легкомысленнаго времени. Пусть споютъ хоть одну только строфу.
Куріо. Ваше высочество, того, кто могъ бы ее спть, здсь нтъ.
Герцогъ. Кто-же это?
Куріо. Шутъ Фестъ, который такъ потшалъ родителя графини Оливіи. Впрочемъ, онъ долженъ быть гд нибудь по близости.
Герцогъ. Отыщи же его, а между тмъ пусть играютъ вступленіе (Куріо уходитъ. Музыка играетъ). Если ты, мой милый, тоже когда-нибудь влюбишься, вспомни меня среди сладостныхъ томленій любви, потому что вс истинные влюбленные таковы же, какъ я, вс измнчивы, прихотливы во всемъ, кром постоянныхъ мечтаній объ обожаемомъ существ. Нравится теб этотъ напвъ?
Віола. Онъ какъ будто служитъ отзвучіемъ того престола, на которомъ возсдаетъ любовь.
Герцогъ. Ты говоришь о любви, словно по опыту. Я готовъ поклясться жизнью, что, несмотря на всю твою молодость, твои глаза уже останавливались снисходительно на какой-нибудь очаровавшей ихъ красавиц. Вдь такъ, плутишка?
Віола. Да, не во гнвъ вамъ будь сказано, немножко такъ.
Герцогъ. Какого-же рода эта женщина?
Віола. Вылитый вы.
Герцогъ. Въ такомъ случа она тебя не стоитъ. А какихъ она лтъ?
Віола. Приблизительно вашихъ, мой повелитель.
Герцогъ. Если такъ, она слишкомъ стара. Женщина должна выбирать мужа всегда старше себя, это будетъ боле подходящій подборъ и поведетъ къ полному равновсію въ сердцахъ у обоихъ, потому что, милйшій мой пажъ, хотя мы и хвалимся противнымъ, наши привязанности слабе, непостоянне, прихотливе и измнчиве, чмъ у женщинъ, и проходятъ он быстре.
Віола. Я того же мннія.
Герцогъ. Поэтому предметъ твоей любви долженъ быть моложе тебя. Иначе твоей любви не удержаться на наклонной плоскости. Женщины — то же что розы: он, какъ только распстятся вполн, такъ сейчасъ-же и осыпаются.
Віола. Да, он именно таковы! И какъ жаль, что он умираютъ, какъ только достигнуть полнаго совершенства!

Входятъ: Куріо и Шутъ.

Герцогъ. Сюда, любезный, сюда! Спой намъ ту псню, которую плъ вчера. Замть, Цезаріо, псню, она очень старая и простая. Ее обыкновенно на открытомъ воздух распваютъ прядильщицы, чулочницы и кружевницы, наивно правдивая, она дышетъ невинною любовью, какъ самое старое время.
Шутъ. Вы готовы слушать, государь?
Герцогъ. Да, прошу тебя, пой!
Шутъ (поетъ): ‘Приди, приди, о смерть, возьми меня скоре,
Дай мн вкусить покой подъ мрачнымъ кипарисомъ!
Лети послдній вздохъ, лети же вонъ изъ груди,
Меня жестокая красавица убила.
Мой блый саванъ пусть осыплютъ втви тиса:
Для мрачныхъ похоронъ пригоднй нтъ растенья,
Пускай и на моихъ похоронахъ
Онъ роль свою обычную съиграетъ.
И ни одинъ другой цвтокъ благоуханья
Пусть съ крышки гробовой моей не разливаетъ,
Пусть ни единый другъ, тоскуя объ умершемъ,
Слезы сочувствія на прахъ мой не уронитъ.
Чтобъ подъ землей меня рыданьями не мучить,
Пускай мой хладный прахъ въ такомъ зароютъ мст,
Гд ни одинъ любовникъ не найдетъ
Его въ своей неутолимой скорби’.
Герцогъ. Вотъ теб за трудъ.
Шyтъ. Этo coвcмъ нe тpyдъ, вaшe выcoчeство. Пніе мн самому доставляетъ удовольствіе.
Герцогъ. Такъ я плачу теб за удовольствіе.
Шутъ. Врно. Вдь и за удовольствіе надо рано или поздно расплачиваться
Герцогъ. Позволь мн тебя отпустить.
Шутъ. Да будетъ богъ меланхоліи твоихъ хранителемъ и сошьетъ теб портной камзолъ изъ двуличной тафты, потому что настроеніе твоего духа настоящій опалъ. Я желалъ бы, чтобы люди, въ такой же мр надленные постоянствомъ, отправлялись въ море, гд у нихъ всюду есть дло и нигд нтъ никакой цли. Путешествіе было-бы дальнее и не стоило-бы ровно ничего. До свиданія (Уходитъ).
Герцогъ. Пусть уходятъ и остальные (Куріо и свита удаляются). Еще разъ, Цезаріо! отправься, любезный Цезаріо, къ жестокосердной красавиц и скажи ей, что во всемъ мір моя любовь не знаетъ себ равной. Скажи, что дорожитъ она не количествомъ илистой земли, то есть тми благами, которыми ее въ такомъ изобиліи надлила судьба. Да, скажи ей, что я также равнодушенъ къ благамъ фортуны, какъ къ самой фортун, но что она привлекаетъ меня къ себ только высшими изъ тхъ сокровищъ, которыми украсила ее природа.
Віола. Но если она не въ силахъ васъ полюбить?
Герцогъ. Такимъ отвтомъ я не могу довольствоваться.
Віола. Однако, придется это сдлать. Вообразите себ, что какая нибудь двушка,— а такая, можетъ быть, и есть,— сгораетъ къ вамъ точно такою же мучительною любовью, какъ ваша любовь къ Оливіи, что вы не можете полюбить ее, что вы говорите ей это прямо,— такъ разв ей не придется этимъ удовольствоваться?
Герцогъ. Нтъ, женская грудь не въ силахъ выдержать біеній той жгучей страсти, которую любовь зародила въ моемъ сердц, ни одно женское сердце не довольно обширно, чтобъ вмстить въ себ столько волненій. Увы, ихъ любовь можно назвать желаніемъ, порожденіемъ не печени, а рта, допускающимъ пресыщеніе и даже отвращеніе. Моя же любовь ненасытна, какъ море, и можетъ переваривать столько же. Не сравнивай же любви, которую можетъ питать ко мн женщина, съ моей любовью къ Оливіи.
Віола. Я знаю однако…
Герцогъ. Что же ты знаешь?
Віола. Я знаю, слишкомъ хорошо, какъ можетъ любить женщина, что между ними есть такія, которыя не уступятъ въ врности намъ. Дочь моего отца любила также, какъ, можетъ быть, любила бы васъ я, еслибъ была женщиной.
Герцогъ. Что же сталось съ ней потомъ?
Віола. Изъ нея, синьоръ, вышла совсмъ блая страница. Никогда не призналась она никому въ своей любви и допустила, чтобъ эта тайна, какъ червь въ распукольк, питалась румянцемъ ея щекъ. Она изнывала въ безмолвьи, сидла какъ блдное изображеніе грусти, и улыбалась скорби, какъ терпніе на могильномъ памятник. Разв это не было истинной любовью? Мы, мужчины, конечно, съумемъ и наговорить боле, и наклясться смле, но наши завренія ршительно ничего не стоютъ, потому что великими мы оказываемся, только давая обтъ, но въ самой любви мы, увы, слишкомъ ничтожны.
Герцогъ. Что же, любовь свела твою сестру въ могилу?
Віола. Я представляю собою всю семью моего отца, разомъ и всхъ его дочерей, и всхъ сыновей. И я, право, не знаю. Синьоръ, надо мн идти къ графин или не надо?
Герцогъ. Да вотъ въ чемъ дло! Ступай скоре къ ней, передай ей вотъ эту вещицу и скажи, что любовь моя не можетъ ни подчиниться мн,ни переносить ея отказа (Уходятъ).

СЦЕНА V.

Садъ Оливіи.

Входятъ: сэръ Тоби Бэльчъ, сэръ Эндрю Эгъ-чикъ и Фабіано.

Сэръ Тоби. Иди, иди сюда, синьоръ Фабіано.
Фабіано. Еще бы не пойти! Если я прозваю хоть крошку этой потхи, пусть меланхолія изсушитъ меня до смерти.
Сэръ Тоби. И ты, неправда-ли, будешь радъ, если этотъ скверный, гнусный негодяй порядкомъ опозорится?
Фабіано. Буду радъ выше всякой мры. Вы вдь знаете: онъ изъ-за медвжьей травли лишилъ меня расположенія графини.
Сэръ Тоби. Устроимъ на зло ему новую травлю, одурачимъ его окончательно. Такъ вдь, сэръ Эндрю?
Сэръ Эндрю. Да будетъ намъ стыдно, если не одурачимъ.

Входитъ Марія.

Сэръ Тоби. Вотъ и милая плутовка. Ну, что, индйскій мой металлъ?
Марія. Спрячьтесь вс трое скоре за этотъ кустъ. Мальволіо идетъ сюда по этой дорожк. Онъ съ полчаса простоялъ вонъ тамъ, на солнц, упражняясь передъ своей тнью въ хорошихъ манерахъ, ради потхи не спускайте съ него глазъ. Я знаю, что это письмо превратитъ его въ болвана созерцательнаго. Скоре же! Отъ имени шалости приказываю вамъ: прячьтесь скоре за кустъ (Мужчины прячутся. Она роняетъ на дорожку письмо). Ты же лежи здсь, потому что вотъ подходитъ форель, которую намъ слдуетъ поймать, щекоча ее (Уходитъ.)

Входитъ Мальволіо.

Мальволіо. А вдь мн везетъ, везетъ непомрное счастье. Марія какъ-то говорила, что она ко мн расположена. Разв я самъ не слыхалъ, какъ она довольно ясно намекала, что если и полюбитъ кого-нибудь, то непремнно человка моей комплекціи. Помимо этого, она только съ однимъ мною обращается съ такимъ уваженіемъ, полнымъ ободренія, и совсмъ не такъ, какъ съ прочими служителями. Что-же слдуетъ мн думать объ этомъ?
Сэръ Тоби. Каково самомнніе у этого бездльника!
Фабіано. Молчите. Созерцаніе длаетъ его самымъ рдкимъ индйскимъ птухомъ. Смотрите, какъ охорашивается онъ, поднявъ перья.
Сэръ Эндрю. Клянусь, мн ничего бы не стоило отколотить бездльника.
Сэръ Тоби. Молчи!
Мальволіо. А вдругъ я сдлаюсь графомъ Мальволіо!
Сэръ Тони. Еще чмъ, бездльникъ?
Сэръ Эндрю. Уложи, уложи его на мст!
Сэръ Тоби. Молчи, молчи!
Мальволіо. Бывали такіе примры: какая-то царица говорятъ, вышла замужъ за торговца женскими нарядами.
Сэръ Эндрю. О, какой стыдъ для тебя, новая Іезавель!
Фабіано. Да молчите же! Онъ вошелъ уже въ азартъ. Смотрите, какъ раздувается его воображеніе.
Мальволіо. Мсяца черезъ три посл нашей свадьбы,— вотъ буду я сидть на парадномъ своемъ кресл.
Сэръ Тоби. Зачмъ нтъ у меня самострла! Я бы угодилъ ему прямо въ глаза.
Мальволіо. Да, сижу въ широкой бархатной одежд съ разводами, такъ какъ только что всталъ съ одра отдохновенія, гд оставилъ Оливію еще спящею. Затмъ сзываю служителей.
Сэръ Тоби. Громъ и молнія!
Фабіано. Тише! тише!
Мальволіо. Затмъ, придавая себ надменный видъ и важно окинувъ ихъ такимъ взглядомъ, который ясно показываетъ, что мое положеніе мн извстно и что я желаю, чтобы и она знала свое, я приказываю назвать родственника моего Тоби.
Сэръ Тоби. О, цпи и кандалы!
Фабіано. Тише-же! говорятъ, тише! Вниманіе и вниманіе!
Мальволіо. Семеро изъ моихъ слугъ, покорные моей вол летятъ стремглавъ отыскивать Тоби, а я тмъ временемъ хмурю брови или, пожалуй, завожу часы или играю какой-нибудь дорогой бездлушкой. Тоби подходитъ, почтительно раскланивается со мной…
Сэръ Тоби. Неужто я этого мерзавца оставлю въ живыхъ!
Фабіано. Молчите, или я заставлю васъ молчать, хотя-бы для этого пришлось прибгнуть къ пытк.
Мальволіо. Я протягиваю ему руку вотъ такъ, прикрывая дружественную свою улыбку строгимъ взглядомъ порицанія…
Сэръ Тоби. И Тоби не хватятъ тебя за это по рож?
Мальволіо. А затмъ говорю:— ‘Дядя Тоби, такъ какъ счастливая моя звзда бросила твою племянницу въ мои объятія, то она же даруетъ мн право сказать теб…’
Сэръ Тоби. Что еще такое?
Мальволіо. Надо отршиться отъ пьянства,
Сэръ Тоби. Чтобъ теб подавиться, шелудивому!
Фабіано. Да уймитесь же, иначе вы порвете вс нити нашей потхи.
Мальволіо. Помимо этого вы расточаете сокровища своего времени съ какимъ-то дуралеемъ рыцаремъ.
Сэръ Эндрю. Ручаюсь вамъ, что онъ это говоритъ на мой счетъ.
Мальволіо. Съ какимъ-то сэромъ Эндрю.
Сэръ Эндрю. Я такъ и зналъ, что это обо мн, потому что весьма многіе называютъ меня дуралеемъ.
Мальволіо. Это что такое? (Поднимаетъ письмо).
Фабіано. Вотъ теперь глупая птица около самаго силка.
Сэръ Тоби. Тише! Пусть геній шутки надоумитъ его прочесть это письмо громко.
Мальволіо (поднявъ письмо). Клянусь жизнью, это почеркъ графини. Она точно такъ пишетъ и С, и У, и Т, точно такъ-же выводитъ и прописныя П. Нечего и сомнваться, что это ея почеркъ.
Сэръ Андрю. ‘Ея С, ея У, ея Т’,— что все это значитъ?
Мальволіо (читаетъ). ‘Неизвстному предмету моей любви шлю лучшія мои пожеланія’. Это обычная ея фраза. Ну теперь воскъ, съ твоего позволенія: Ба! и оттиснулась нанемъ ея Лукреція, которой она обыкновенно запечатываетъ свои посланія. Письмо ршительно отъ графини. Но къ кому-же?
Фабіано. Сейчасъ онъ попадется окончательно.
Мальволіо (читаетъ):
Кого люблю — Юпитеръ это знаетъ,
Но именно кого — про то
Среди живыхъ не долженъ знать никто,
И вотъ я на языкъ молчанье налагаю’.
‘Среди живыхъ не долженъ знать никто’! Зачмъ-же это сказано? Что, если рчь идетъ о теб, Мальволіо?
Сэръ Тоби. Повсить-бы тебя на первомъ сук, мерзавца!
Мальволіо (читаетъ).
‘Признаться-ли тому, кого я обожаю?
Нтъ!.. Какъ Лукреція мечъ обнаженный свой,
Молчаніе я въ грудь себ вонзаю,
Но крови все-таки я тмъ не проливаю.
М. А. О. И., кумиръ и властелинъ ты мой.
Фабіано. Загадка хоть куда!
Сэръ Тоби. Говорилъ вдь я вамъ, что она преумная двчонка.
Мальволіо. ‘М. А. О. И., кумиръ и властелинъ ты мой’. Нтъ, прежде вглядимся… Вглядимся, вглядимся!
Фабіано. А какое отравленное блюдо приготовила она ему?
Сэръ Тоби. И какъ жадно онъ, сычъ, на него накинулся!
Мальволіо (читаетъ). ‘Признаться-ли тому, кого я обожаю?’ Отчего-же не признаться, когда она можетъ даже мн повелвать? Я вдь ея слуга, а она госпожа моя. Это ясно для самаго обыкновеннаго ума, это нисколько не противорчитъ моему предположенію. Но что значитъ, наконецъ, этотъ подборъ буквъ? Еслибъ мн удалось составить изъ нихъ что нибудь подходящее ко мн. Попытаюсь. М. О. А. И.
Сэръ Тоби. Пытайся, пытайся, несясь по ложному слду!
Фабіано. А собаки все-таки затявкаютъ, хотя вонь и станетъ бить имъ въ носъ, какъ отъ лисицы.
Мальволіо. М,— ужь не Мальволіо-ли? вдь мое имя начинается съ буквы М.
Фабіано. Ну, не говорилъ я, что онъ попадется въ силокъ? Отличный онъ песъ для того, чтобы отыскивать ложные слды.
Мальволіо. М! — но затмъ слдующее совсмъ не кстати. Должно-бы слдовать А., а слдуетъ О. Надюсь, что не окончится чмъ нибудь врод ‘го-го’.
Сэръ Тоби. Я отколочу его палкой, чтобы заставить его кричать:— ‘ой-ой!’
Мальволіо. А затмъ въ конц — И.
Фабіано. Жаль, что у тебя нтъ глазъ на затылк, иначе ты увидалъ-бы, что наклалъ за собою боле позора, чмъ приготовилъ счастья впереди.
Мальволіо. М. О. А. И. — этотъ намекъ не такъ ясенъ, какъ первый, но если допустить маленькую натяжку, и онъ ко мн примнимъ, потому, что вс эти буквы находятся въ моемъ имени. Затмъ слдуетъ проза (Читаетъ). ‘Если это попадется въ твоя руки, взвсь все хорошенько. Если моя счастливая звзда значительно возвысила меня надъ тобою: не пугайся величія. Одни родятся великими, другіе завоевываютъ себ величіе, инымъ же величіе само навязывается на шею. Судьба протягиваетъ теб руку, пусть ее пожмутъ твоя смлость и твоя геніальность. Чтобы приготовить себя къ тому, чмъ ты можешь быть, отршись отъ прежней своей скромной оболочки и явись новымъ человкомъ. Будь несообщителенъ съ родственниками, рзокъ и гордъ со слугами, пусть языкъ твой лепечетъ про одни только государственныя дла, не бойся казаться страннымъ. Все это совтуетъ теб та, кто о теб вздыхаетъ. Вспомни, кто восхищался твоими желтыми чулками и кто желалъ, чтобы ты всегда завязывалъ подвязки крестъ на крестъ, говорю: вспомни! Иди на все. Твое счастье — дло ршенное, если только ты этого захочешь, или оставайся навсегда только дворецкимъ, товарищемъ слугъ и недостойнымъ даже коснуться пальцевъ фортуны. Прощай. Счастливица и несчастная, желающая помняться съ тобою своимъ положеніемъ’. Даже свтъ на открытой равнин не такъ лучезаренъ! Дло совершенно ясное. Я буду гордъ, высокомренъ, буду читать писателей, толкующихъ о политик, буду зубъ за зубъ грызться съ сэромъ Тоби, омою себя отъ всякой близости съ челядью прислужниковъ, буду образцомъ щегольства и сдлаюсь настоящимъ порядочнымъ человкомъ. Теперь, дозволяя воображенію играть мною, я нисколько себя не дурачу, потому что ршительно все наводитъ меня на мысль, что графиня въ меня влюблена. Она хвалила недавно моя желтые чулки и одобряла, что подвязки завязаны крестъ на крестъ. Этимъ она открываетъ мн свою любовь, и нкотораго рода внушенія побуждаютъ не пренебрегать этимъ нравящимся ей нарядомъ. Благодарю мою звзду, я счастливъ! Буду наряденъ и важенъ и надну сейчасъ-же желтые чулки, крестъ на крестъ перехваченные подвязками. Благословляю тебя, Юпитеръ, и тебя, счастливая моя звзда!Однако, тутъ есть еще приписка (Читаетъ). ‘Не можетъ быть, чтобъ ты не догадался, кто я. Если ты раздляешь мою любовь, вырази это улыбкой. Улыбка такъ идетъ къ теб,— поэтому, дорогой мой, прошу тебя, улыбайся въ моемъ присутствіи постоянно’. Благодарю тебя, Юпитеръ! Буду улыбаться, сдлаю все, чего бы она ни хотла (Уходитъ).
Фабіано. Я не отдамъ моей доли участія въ этой шутк даже за тысячное жалованье отъ какого нибудь восточнаго властелина.
Сэръ Тоби. А я такъ готовъ даже жениться на плутовк Мэри.
Сэръ Эндрю. И я тоже.
Сэръ Тоби. И единственнымъ приданымъ, которое я за нею потребую, будетъ другая такая-же шутка.
Сэръ Эндрю. И я тоже.
Фабіано. А вотъ и наша милая обманщица, умющая дурачить пустыя головы.

Входитъ Марія.

Сэръ Тоби. Если хочешь, можешь поставить ногу на мою выю.
Сэръ Эндрю. И на мою.
Сэръ Тоби. Я готовъ проиграть теб въ шашки мою свободу, сдлаться твоимъ рабомъ.
Сэръ Эндрю. И я тоже.
Сэръ Тоби. Ты очаровала его такимъ сновидніемъ, что онъ, пожалуй, съ ума сойдетъ, когда оно исчезнетъ.
Марія. Скажите не шутя, подйствовало на него мое письмо?
Сэръ Тоби. Какъ дйствуетъ водка на повивальную бабку.
Марія. Если хотите видть плоды начавшейся шутки, постарайтесь быть свидтелями, когда онъ въ первый разъ явится къ графин. Онъ непремнно явится въ желтыхъ чулкахъ, а этотъ цвтъ ей противенъ, онъ завяжетъ подвязки крестъ на крестъ, а эта мода ей ненавистна, онъ станетъ поминутно ей улыбаться, а это нисколько не соотвтствуетъ грустному настроенію ея духа и не можетъ не унизить его въ ея глазахъ, даже унизить очень значительно. Если желаете это видть, ступайте за мною.
Сэръ Тоби. Хоть къ воротамъ самаго Тартара, остроумнйшая изъ чертовокъ!
Сэръ Эндрю. И я тоже (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Садъ Оливіи.

Входятъ: Віола и Шутъ съ бубномъ.

Віола. Да хранитъ Господь и тебя, и твой инструментъ! Ты бубномъ зарабатываешь средства къ жизни?
Шутъ. Да, синьоръ, къ жизни около церкви.
Віола. Что же, ты причетникъ?
Шутъ. Нисколько. Я только живу у церкви, потому что живу у себя въ дом, а домъ мой возл самой церкви.
Віола. Пожалуй, если такъ, ты можешь сказать, что и король, если нищій живетъ возл него, живетъ у нищаго, или что церковь стоитъ подл твоего бубна, если поставить бубенъ около церкви.
Шутъ. Вполн справедливо. А каковы времена-то настали! Всякое изреченіе для умной головы ршительно то же, что лайковая перчатка: сейчасъ изнанка то и вывернется наружу.
Віола. Совершенно справедливо. Постоянная привычка играть словами скоро ихъ опошляетъ.
Шутъ. Поэтому я и желалъ бы, чтобы у моей сестры не было имени.
Віола. Почему такъ?
Шутъ. Потому, синьоръ, что имя вдь тоже слово, а слишкомъ вольное обращеніе съ этимъ словомъ, пожалуй, мигомъ и опошлитъ сестру, и сдлаетъ ее безпутной. Слова, въ самомъ дл, стали страшными бездльниками съ тхъ поръ, какъ ихъ опозорили обязательства.
Віола. На какомъ же это основаніи?
Шутъ. Извините, сэръ, не могу привести вамъ никакого основанія, не прибгая къ словамъ, а слова сдлались до такой степени лживы, что мн протяжно къ нимъ обращаться, когда приходится разсуждать.
Віола. Ручаюсь, что ты парень веселый и что теб ршительно все нипочемъ.
Шутъ. Ну, нтъ, есть кое что, что мн и почемъ. А вотъ вы,— если ужь говорить по совсти,— мн въ самомъ дл нипочемъ. Если считать кого нибудь нипочемъ — одно и тоже, что желать, чтобъ этотъ кто-то сдлался незримъ.
Віола. Ты не шутъ ли графини Оливіи?
Шутъ. Нисколько. У графини Оливіи нтъ никакихъ шутовъ. Она даже не хочетъ держать себ дураковъ для замужества. Дураки вдь похожи на мужей, какъ килька на сельдь, только мужья побольше. Я, право, не шутъ, а только перевираю слова графини.
Віола. Я какъ то недавно видлъ тебя у герцога Орсино.
Шутъ. Глупость и шутовство вдь обходятъ весь міръ, какъ солнце, и свтятъ всюду. А мн все-таки было бы очень жаль, синьоръ, еслибъ вашъ господинъ такъ же часто находился въ глупой компаніи, какъ моя госпожа. А я, кажется тоже видлъ вашу мудрость у герцога.
Віола. Если ты вздумалъ и надо мною подсмиваться, не хочу я больше съ тобой толковать. Вотъ теб на расходы.
Шутъ. Да пошлетъ вамъ за это Юпитеръ бородку, когда самъ богаче станетъ волосами.
Віола. Признаюсь теб откровенно:— мн бы очень хотлось имть поскоре бороду, хотя совсмъ бы не хотлось, чтобы она росла у меня на лиц. Дома твоя госпожа?
Шутъ. А что, вдь еслибъ у этой монеты была парочка, вдь у нихъ оказался бы приплодъ.
Віола. Конечно, сбереженный и пущенный въ ростъ!
Шутъ. Хотлось-бы мн сыграть фригійскаго Пандара и добыть Крессиду для этого Троила.
Віола. Понимаю тебя: — ты отлично умешь выпрашивать.
Шутъ. Мн кажется, что уже не богъ знаетъ какая большая заслуга нищенствомъ добыть нищую. Крессида была только нищая. Хозяйка моя у себя, синьоръ. Пойду, объясню ей, откуда вы, что же касается того, кто вы и зачмъ,— это совсмъ не входитъ въ мою сферу, сказалъ-бы я даже:— ‘въ мою стихію’,— но слово слишкомъ устарло (Уходитъ).
Віола. А шутъ достаточно уменъ для своей роли, для исполненія которой необходима своего рода смышленность. Онъ долженъ соображать, въ какомъ настроеніи духа т, надъ кмъ онъ думаетъ потшаться, ихъ нравъ и какое выбрано для этого время, не бросаться, подобно безпутному соколу, бросающемуся на каждую перо, которое пролетаетъ мимо его глазъ. Ремесло его настолько-же трудно, насколько и обязанность, взятая на себя, умна, потому, что дурачество только тогда и хорошо, когда оно ловко, а дурачество умныхъ даже вселяетъ сомнніе въ самомъ ихъ ум.

Входятъ: сэръ Тоби Бельчъ и сэръ Эндрю Эгъ-чикъ.

Сэръ Тоби. Здравствуйте, синьоръ.
Віола. Здравствуйте.
Сэръ Эндрю. Dieu vous garde, monsieur.
Віола. Et vous aussi, votre serviteur.
Сэръ Эндрю. Надюсь, синьоръ, что такъ: да, точно также какъ и я вашъ слуга.
Сэръ Тоби. Угодно вамъ войти въ домъ? Племянннца желаетъ, если у васъ къ ней есть какое-нибудь дло, чтобы вы вошли.
Віола. Очень благодаренъ вашей племянниц. Для нея-то я сюда и пришелъ.
Сэръ Тоби. Итакъ, испытайте же свои ноги, синьоръ, приведите ихъ въ движеніе.
Віола. Мои ноги лучше меня понимаютъ, чмъ я понимаю ваше предложеніе испытать ихъ.
Сэръ Тоби. Я желаю сказать, синьоръ, чтобъ вы пошли и вошли.
Віола. Отвчу вамъ тмъ, что пойду и войду. Но мы опоздали.

Входятъ: Оливія и Марія.

Прекраснйшая, совершеннйшая графиня! Да прольетъ на тебя небо, какъ дождь, свои благовонія!
Сэръ Эндрю. Юноша этотъ прекрасный царедворецъ. Какія выраженія! ‘Изольетъ, какъ дождь, свои благовонія!’ Превосходно!
Віола. Мое порученіе, графиня, иметъ голосъ только для вашего въ высшей степени благосклоннаго и снисходительнаго слуха.
Сэръ Эндрю. ‘Благовонія, благосклонность, снисхожденіе’ — записываю въ свою книжку. Сейчасъ приму къ свднію вс три выраженія.
Оливія. Затворите калитку и оставьте насъ (Сэръ Тоби, сэръ Эндрю и Марія уходятъ). Дайте мн вашу руку.
Віола. Это моя обязанность, графиня.
Оливія. Какъ васъ зовутъ?
Віола. Имя вашего слуги, прекрасная синьора,— Цезаріо.
Оливія. Моего слуги? Веселье совсмъ исчезло съ тхъ поръ, какъ раболпное притворство стало называться вжливостью. Вы, молодой человкъ, слуга герцога Орсино.
Віола. А онъ вашъ! Его-же слуга поневол долженъ быть и вашимъ. Слуга вашего слуги, графиня, вашъ слуга.
Оливія. Что касается герцога, то я нисколько о немъ не думаю. Желала-бъ, чтобы въ его мысляхъ оказалось пустое мсто, вмсто того,чтобъ оно было занято мною.
Віола. Я пришедъ укрпить вашу добрую память о немъ
Оливія. О нтъ, сдлайте одолженіе, не надо. Я уже просила васъ никогда мн о немъ не говорить. Если есть какая нибудь другая просьба, я выслушаю ее охотне, чмъ самую прекрасную музыку, несущуюся съ одной изъ небесныхъ сферъ.
Віола. Прелестная графиня…
Оливія. Ахъ, постойте! Прошу васъ, дайте мн кое-что вамъ сказать. Посл того прелестнаго впечатлнія, которое вы произвели здсь послдній разъ, я послала въ погоню за вами кольцо и такимъ образомъ, какъ мн кажется, ввела въ обманъ и моего служителя, да и васъ. Я, вроятно, сильно подверглась вашему осужденію за то, что при помощи постыдной хитрости пыталась заставить васъ принять то, что, какъ вамъ хорошо извстно, вамъ никогда не принадлежало! Что могли вы подумать? Не выставили-ли вы моей чести къ позорному столбу и не травили-ли ее всми разнузданными мыслями, которыя можетъ придумать злорадствующее сердце? Для такого понятливаго человка, какъ вы, этого достаточно. Я дала вамъ довольно ясно понять, что только легкій крепъ, а не живая грудь, скрываетъ мое сердце. Затмъ я готова васъ слушать.
Віола. Мн васъ очень жаль.
Оливія. Это уже шагъ къ любви.
Віола. Нтъ, нтъ, нисколько! Кто-же не знаетъ, что мы нердко возбуждаемъ жалость даже во враг?
Оливія. Если такъ, я думаю, что мн пора опять улыбнуться. О, человчество! какъ способны быть гордыми люди бдные! Если суждено сдлаться чьей нибудь добычей, то ужь лучше быть растерзаннымъ львомъ, чмъ волкомъ. (Бьютъ часы). Часы упрекаютъ меня въ напрасной трат времени. Успокойся, добрый юноша: отрекаюсь отъ всякихъ притязаній на тебя, хотя и сознаю, что, когда для ума и для юности настанетъ пора жатвы, твоя жена пожнетъ прекраснйшаго мужа. Вотъ ваша дорога, она лежитъ прямо на западъ.
Віола. Если такъ, отправляюсь на западъ. Пусть красота и веселое расположеніе духа не покидаютъ васъ, графиня, никогда! А господину моему вы ничего не поручите сказать.
Оливія. Постой! Сдлай одолженіе, скажи:— что ты обо мн думаешь?
Віола. Мн кажется, вы думаете, что вы совсмъ не то, что вы есть на самомъ дл.
Оливія. Если я такъ думаю, то, мн кажется, и ты тоже.
Віола. И не ошибаетесь:— я не то, что есть.
Оливія. Желала бы я, чтобы ты былъ тмъ, чмъ бы мн хотлось.
Віола. А разв это было бы лучше того, что я есть? Хотлъ бы я, чтобъ было такъ, потому что теперь я только вашъ шутъ.
Оливія. О, какъ красиво то презрніе, которое сказывается въ его презрительныхъ и раздраженныхъ губахъ! даже укоры совсти преступника не обнаруживаются такъ скоро, какъ любовь, которую стараются скрыть. Ночь любви — ясный полдень. Цезаріо, клянусь теб всмъ, что есть святого:— розами весны, двственностью, честью, правдой,— что люблю тебя, люблю такъ, что, несмотря на твою гордость, ни умъ, ни благоразуміе не могутъ меня заставить затаить свою страсть. Изъ того, что я сама ищу твоей любви, не выводи заключенія, что на нее не стоитъ отвчать. Врь, что любовь, которой ищутъ, хороша, но та, которая нарождается безъ всякихъ исканій, еще лучше.
Віола. Клянусь невинностью моей и юностью, что у меня есть и сердце, и любовь, и врность, но они не отданы ни одной женщин и никогда ни одной изъ нихъ не быть надъ ними царицей, кром меня самого. Прощайте, графиня. Отнын мн боле не придется передавать вамъ огорченія моего господина.
Оливія. Нтъ, приходи опять. Можетъ быть, теб еще и удастся вызвать въ этомъ сердц любовь къ тому, чья страсть ему теперь такъ противна (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Комната въ дом Оливіи.

Входятъ: сэръ Тоби, сэръ Эндрю и Фабіано.

Сэръ Эндрю. Нтъ, клянусь честью, не останусь здсь доле ни минуты.
Сэръ Тоби. Почему же, ядовитое мое вещество, почему?
Фабіано. Да, сэръ Эндрю, вы должны непремнно сказать,почему.
Сэръ Эндрю. Оттого, что я видлъ, какъ твоя племянница была любезна со слугою герцога, я же никогда не видалъ отъ нея подобной любезности. Я видлъ все, что происходило въ саду.
Сэръ Тоби. А тебя, старый холостякъ, скажи, видла она?
Сэръ Эндрю. Какъ я вижу васъ.
Фабіано. Такъ это сильнйшее доказательство любви ея къ вамъ.
Сэръ Эндрю. Что-жь ты осла, что-ли, хочешь изъ меня разыгрывать?
Фабіано. Я докажу, что я правъ, призвавъ въ законные свидтели и умъ, и здравый смыслъ.
Сэръ Тоби. А они были присяжными еще ране того времени, когда Ной сдлался мореходомъ.
Фабіано. Она на вашихъ глазахъ любезничала съ молодымъ человкомъ единственно для того, чтобы раздражить васъ, чтобы пробудить въ васъ дремлющее ваше мужество, вложить огонь въ ваше сердце, сру въ вашу печень. Вамъ слдовало тутъ же подойти къ нимъ и смутить юношу какой нибудь такой замысловатой шуткой, что онъ онмлъ бы отъ изумленія. Этого-то и ожидали отъ васъ, но не дождались. Вы дали время стереться двойной позолот благопріятнаго случая и въ мнніи графини теперь попали на самый сверъ, гд вамъ, подобно сосульк на бород голландца, висть до тхъ поръ, пока вы не искупите его какимъ нибудь блестящимъ подвигомъ мудрости или, пожалуй, какимъ нибудь смлымъ политическимъ поступкомъ.
Сэръ Эндрю. Если ужь это необходимо, то я скоре прибгну къ храбрости, потому что политику я терпть не могу. Сдлаться политикомъ для меня все равно, что превратиться въ броуниста.
Сэръ Тоби. Такъ и созижди зданія своего счастья на фундамент храбрости. Вызови герцогскаго юношу на поединокъ, нанеси ему раны въ одиннадцати мстахъ, и племянница непремнно обратитъ на тебя вниманіе. Поврь, никакая сваха въ мір не отрекомендуетъ мужчину женщин лучше, чмъ слава и чмъ храбрость.
Фабіано.Сэръ Эндрю, другого средства нтъ.
Сэръ Эндрю. Согласится кто-нибудь изъ васъ передать ему вызовъ?
Сэръ Тоби. Ступай, напиши его въ самомъ воинственномъ тон, будь заносчивъ и кратокъ,— дло не въ остроуміи,— такъ-то вызовъ будетъ и замысловатъ, и краснорчивъ. Намыль ему голову со всмъ своеволіемъ, доступнымъ черниламъ. И будетъ не дурно, если ты раза два или три обратишься къ нему на ‘ты’. Настрочи столько-же оскорбленій, сколько ихъ умстится на лист, хотя бы самый листъ былъ такъ громаденъ, что могъ-бы покрыть даже ложе Вера. Ступай, похлопочи, чтобы въ чернилахъ оказалось достаточное количество желчи, хотя ты и будешь писать гусинымъ перомъ, это все равно. Итакъ, за дло!
Сэръ Эндрю. Гд-же я тебя отыщу?
Сэръ Тоби. Въ нашемъ cubiculo. Ступай (Сэръ Эндрю уходитъ).
Фабіано. Для васъ, сэръ Тоби, человкъ этотъ безцнный.
Сэръ Тоби. Да ни, любезный, обошелся ему не дешево — тысячи въ дв или около того.
Фабіано. Славное письмо онъ напишетъ. Только вы вдь его не отдадите?
Сэръ Тоби. Никогда не врь мн ни въ чемъ, если не отдамъ, да еще подстрекну и юношу къ отвту. Я увренъ, что ихъ не стащишь ни волами, ни канатами.Что-же касается до Эндрю, то если по его вскрытіи ты найдешь въ его печени хоть столько крови, чтобъ блоха могла замарать въ ней свои лапки, я готовъ състь все, что останется отъ вскрытія.
Фабіано. Да и противникъ-то его, тотъ молодой чело вкъ, судя по наружности, тоже не изъ свирпыхъ.

Входитъ Марія.

Сэръ Тоби. Вотъ младшій изъ девяти птенцовъ крапивника.
Марія. Если хотите, чтобъ селезенка у васъ распухла, или смяться до коликъ, идите за мною. Глупый Мальволіо сдлался язычникомъ, совершеннйшимъ отступникомъ, потому что ни одинъ христіанинъ, надющійся достигнуть блаженства при помощи истинной вры, никогда не повритъ, чтобы возможно было наврать такое огромнйшее количество такихъ несообразныхъ глупостей. Онъ въ желтыхъ чулкахъ.
Сэръ Тоби. Перевязанныхъ крестъ на крестъ?
Марія. Самымъ безобразнымъ образомъ, точь-въ-точь, какъ у педанта, читающаго наставленія въ церкви. Я подстерегала его, словно намреваясь его убить. Онъ въ точности исполняетъ все, чего требовало подброшенное письмо. Онъ, улыбаясь, пестритъ лицо такимъ множествомъ полосъ, какого нтъ и на новйшей ланкарт, даже съ придачей Индій. Ничего подобнаго вы никогда, конечно, не видывали. Я едва удержалась,чтобы чмъ-нибудь въ него не швырнуть. Я убждена, что графиня не выдержитъ и ударитъ его, а если ударитъ, онъ только улыбнется, принявъ это за величайшую благосклонность.
Сэръ Тоби. Веди, веди насъ! (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Улица.

Входятъ: Антоніо и Себастіано.

Себастіано. По собственной вол я никогда бы не ршился обезпокоить васъ, но такъ какъ вы находите удовольствіе даже въ самомъ безпокойств, то я и кончаю мои укоры.
Антоніо. Я не могъ оставаться безъ васъ, меня, какъ шпорами, подзадоривала моя привязанность, а она остре зубчатаго желза. Не одно желаніе увидть васъ побудило меня сдлать то, что я сдлалъ, хотя и этого было-бы вполн достаточно. Но помимо этого меня тревожила мысль обо всемъ что можетъ съ вами случиться въ стран, вамъ совершенно незнакомой, и для иноземца, не имющаго ни друга, ни путеводителя, крайне дикой и негостепріимной. Привязанность и эта боязнь заставили пуститься меня за вами въ погоню.
Севастіано. Добрый Антоніо, я могу отвтить только словами благодарности,— да, благодарности, одной только благодарности. Вдь нердко за услугу отдлываются этою ничего нестоющею платой. Еслибъ мои средства соотвтствовали моимъ желаніямъ, я расплатился бы съ вами лучше. Что-же мы станемъ длать теперь?Пойдемъ осматривать примчательности города?
Антоніо. Отложимъ это лучше до завтра, а теперь позаботимся о ночлег.
Себастіано. Я не усталъ, а до ночи еще далеко. Прошу тебя, потшимъ взоры древними памятниками и всмъ, что составляетъ славу этого города.
Антоніо. Извините, но ходить по этимъ улицамъ не совсмъ для меня безопасно. Разъ, въ схватк съ галерами герцога, я такъ ему насолилъ, что, попадись я теперь здсь, мн, конечно, не сдобровать.
Севастіано. Много, значитъ, побили народу?
Антоніо. Нтъ, дло было не кровавое, хотя, судя по кое-какимъ признакамъ, легко могло сдлаться кровавымъ. Впослдствіи, конечно, можно было все поправить, возвратить то, что отнято. Многіе изъ нашихъ ради торговли такъ и сдлали, но я не согласился, и за это, если меня здсь поймаютъ, мн дорого придется поплатиться.
Севастіано. Такъ не выходите-же такъ открыто.
Антоніо. И не буду. Вотъ вамъ мой кошелекъ. Остановиться намъ лучше всего въ южномъ предмстьи города, въ гостинниц Слона. Я закажу тамъ ужинъ, а вы, обогащая себя новыми знаніями, кое-какъ убьете время, пока ужинъ будетъ готовъ.
Себастіано. На что-же мн вашъ кошелекъ?
Антоніо. На тотъ случай, еслибъ какая нибудь бездлушка вамъ понравилась и вамъ захотлось-бы ее купить. Ваши-же средства, какъ я думаю, не достаточно велики, чтобъ тратить ихъ на пустяки.
Себастіано. Хорошо, буду на время вашимъ кошельконосцемъ. До свиданія.
Антоніо. Въ гостинниц Слона.
Себастіано. Помню (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Садъ Оливіи.

Входятъ: Оливія и Марія.

Оливія. Я послала за нимъ. Если онъ скажетъ:— ‘приду’, чмъ угощу я его? что подарю ему? Потому что юность чаще продаетъ себя, чмъ отдается добровольно или взаймы. Однако, я ужь слишкомъ громко разговорилась! Гд Мальволіо? Онъ суровъ и важенъ. Такой слуга какъ разъ подходить къ моей судьб. Гд-же Мальволіо?
Манія. Онъ, кажется, шелъ сюда, но въ какомъ-то странномъ состояніи, точно помшанный.
Оливія. Что-же съ нимъ такое? Приходитъ въ ярость?
Марія. Нтъ, ваше сіятельство, только улыбается. Во всякомъ случа не мшало-бы, чтобы кто нибудь находился около васъ, пока онъ будетъ здсь. Онъ, право, помшался.
Оливіи. Позови его ко мн. Грустное и веселое помшательство тожественны: и я, и онъ, оба мы помшанные.

Марія возвращается съ Мальволіо.

Что съ тобою, Мальволіо?
Мальволіо. Ге-ге-ге! прелестнйшая графиня!
Оливія.Ты смешься? А я послала за тобою по весьма непріятному длу.
Мальволіо. Непріятному, графиня? Непріятно оно могло бы быть только для меня. Это — то есть завязыванье подвязокъ крестъ на крестъ — затрудняетъ до нкоторой степени кровообращеніе. Но что же изъ этого? Если нравлюсь очамъ одной, это,— какъ говорится въ одномъ правдивомъ сонет,— что: ‘Я нравлюсь одной — нравлюсь всмъ!’
Оливія. Да что съ тобой? Что у тебя такое?
Мальволіо. Ничего чернаго на душ нтъ, хотя ноги и пожелтли. Все въ рукахъ его и все, что оно требуетъ, будетъ исполнено. Надюсь, что, какъ полагаю, прелестный римскій почеркъ мн знакомъ.
Оливія.Ступай, лягъ въ постель, Мальволіо.
Мальволіо. Въ постель? Да, мое сокровище, приду къ теб, приду непремнно.
Оливія. Да поможетъ теб Господь! Что ты все улыбаешься и такъ часто цлуешь свою руку?
Марія.Что съ тобою, Мальволіо?
Мальволіо. А, и теб хотлось бы знать? Да, такъ сейчасъ соловьи и станутъ отвчать воронамъ!
Марія. Что значить этотъ смшной и дерзкій видъ, съ которымъ ты явился къ графин?
Мальволіо. ‘Не пугайся величія’. Такъ и тамъ написано,
Оливія. Что ты хочешь этимъ сказать?
Мальволіо. ‘Одни родятся великими…’
Оливія. А!
Маіьволіо. ‘Другіе завоевываютъ себ величіе…’
Оливія. Что ты говоришь?
Мальволіо. ‘Инымъ же величіе само навязывается на шею’.
Оливія. Да исцлить тебя Всевышній!
Мальволіо. ‘Вспомни, кто восхищался твоими желтыми чулками…’
Оливія. Твоими желтыми чулками?
Мальволіо. ‘И кто желалъ чтобы ты всегда завязывалъ подвязки крестъ на крестъ…’
Оливія. Крестъ накрестъ?
Мальволіо. ‘Иди на все. Твое счастье — дло ршенное, если только ты этого захочешь…’
Оливія. Мое счастье?
Малволю. ‘Или оставайся навсегда дворецкимъ’.
Оливія. Онъ ршительно сошелъ съума!

Входитъ слуга.

Слуга. Ваше сіятельство, посланный герцога Орсино воротился, насилу уговорилъ я его. Онъ ждетъ вашихъ приказаній.
Оливія. Иду (Слуга уходитъ). Распорядись, любезная Марія, чтобъ о бдняк позаботились. Пусть двое изъ слугъ постоянно за нимъ наблюдаютъ. Даже ради и половины моего состоянія я не захотла-бы, чтобы съ нимъ случилось что нибудь недоброе. Гд дядя Тоби? (Уходитъ съ Маріей)
Мальволіо. Ого-го! Не начало-ли это сближенія со мною? Никто другой долженъ позаботиться обо мн, а сэръ Тоби. Это вполн согласно съ письмомъ. Она посылаетъ его ко мн, чтобъ я могъ выказать ему свое пренебреженіе, потому-что письмо именно подстрекаетъ на это. ‘Отршись отъ прежней своей скромной оболочки’,— пишетъ она. — ‘Будь несообщителенъ съ родственниками, рзокъ и гордъ со слугами пусть языкъ твой лепечетъ про одни только государственныя дла, не бойся казаться страннымъ’. Затмъ приводитъ все, что для этого нужно: лицо, напримръ, должно быть угрюмое, поступь важная, рчь медлительная, какъ у какой-нибудь знатной особы, и такъ дале. Поймалъ я ее, поймалъ! Ну, это дло Юпитера, и онъ постарается сдлать меня знатнымъ. А сейчасъ, уходя, она сказала: ‘о бдняг’. Не о Мальволіо, какъ оно соотвтствовало-бы моему имени, а о бдняг! Все сходится одно съ другимъ: — ни грана, ни скрупула сомннія, ни малйшаго сучка и задоринки, никакого сомнительнаго или тревожнаго обстоятельства. Что можно сказать противъ? Ничего такого, что могло-бы стать между мною и цпью блистательныхъ моихъ надеждъ. Но не я творецъ этого, а Юпитеръ, поэтому и благодарить слдуетъ его.

Марія возвращается, съ нею сэръ Тоби Бельчъ и Фабіано.

Сэръ Тоби. Куда-же, ради самого Бога, могъ онъ запропаститься? Хотя бы въ уменьшенномъ вид вс бсы ада, цлый легіонъ ихъ вселился въ него, я все-таки съ нимъ поговорю.
Фабіано. Вотъ и онъ! Что съ вами? что съ вами, почтеннйшій?
Мальволіо. Убирайтесь! я позволяю вамъ уйти. Дайте мн насладиться моимъ уединеніемъ. Убирайтесь вонъ!
Марія. Слышите, какъ громко говоритъ въ немъ врагъ рода человческаго? Ну, что я вамъ говорила? Сэръ Тоби, графиня проситъ васъ о немъ позаботиться.
Мальволіо. А, проситъ!
Сэръ Тоби. Постойте, не мшайте! съ ними надо обращаться кротко. Предоставьте это мн одному. Ну, что, Мальволіо? Что съ тобой? Полно, любезный, не поддавайся власти сатаны, сообрази, что онъ врагъ рода человческаго.
Мальволіо. Знаешь ли ты, что ты говоришь?
Марія. Видите ли, какъ горячо принимаетъ онъ къ сердцу рзкій отзывъ о сатан? Дай Богъ, чтобъ онъ не оказался совсмъ испорченнымъ!
Фабіано. Снеси мочу его къ знахарк.
Марія. Если останусь жива, это будетъ сдлано завтра же утромъ. Графиня и за боле дорогую цну не согласилась бы его лишиться.
Мальволіо. Почему же, моя милая?
Марія. О, Господи!
Сэръ Тоби. О, прошу тебя, замолчи! Разв такъ можно? Не видишь разв, что ты его только раздражаешь? Предоставь все мн.
Фабіано. Только лаской и можно на него дйствовать. Итакъ — побольше ласки и ласки. Врагъ грубъ и не хочетъ, чтобы съ нимъ обращались грубо.
Сэръ Тоби. Ну, что-же, плутишка? Какъ ты поживаешь, моя куколка?
Мальволіо. Синьоръ!
Сэръ Тоби. Идемъ со мной, цыпленочекъ! Полно, солидному мужу не пристало играть съ сатаной въ косточки отъ вишенъ. Пошли на вислицу гнуснаго этого угольщика!
Марія. Заставьте его, добрйшій сэръ Тоби, прочесть молитву, да, заставьте помолиться.
Мальволіо. Помолиться? Помолиться, безстыжая?
Марія. Ручаюсь, что онъ ни на что благочестивое не согласится.
Мальволіо. Чтобы удавиться вамъ всмъ! вы пустота! подлое вы ничтожество! Я созданъ не изъ одной стихіи съ вами, и вы обо мн еще услышите (Уходитъ).
Сэръ Тоби. Ну, кто бы предвидлъ?
Фабіано. Еслибъ все это представлялось на театр, я бы сказалъ, что вымыселъ неправдоподобенъ.
Сэръ Тоби. Онъ весь проникся заразой нашей выдумки.
Марія. Не давайте же ему отдыха, чтобъ она не выдохлась, когда обнаружится совсмъ.
Фабіано. Мы, пожалуй, въ самомъ дл сведемъ его съ ума,
Марія. Тмъ покойне будетъ въ дом.
Сэръ Тоби. Заманимъ его въ темную комнату и свяжемъ. Племянница убждена, что онъ сошелъ съ ума, и мы смло можемъ продолжать себ на забаву, а ему въ наказаніе, пока самая наша забава, надовъ намъ, не сжалится надъ нимъ. Вотъ тогда-то, обсудивъ вс обстоятельства, мы увнчаемъ тебя за необыкновенное искусство открывать сумасшедшихъ. Но вотъ смотрите, смотрите!

Входитъ сэръ Эндрю Эгъ-чикъ.

Фабіано. Вотъ еще матеріалъ, достойный шутовскихъ представленій майскаго утра.
Сэръ Эндрю. Прочтите, вотъ вызовъ. Ручаюсь, что въ немъ есть и уксусъ, и перецъ.
Фабіано. Неужто онъ въ самомъ дл такъ докъ?
Сэръ Эндрю. Ручаюсь. Только прочтите.
Сэръ Тоби. Давай (Читаетъ). ‘Кто-бы ты ни былъ, юноша, ты все-таки паршивецъ’.
Фабіано. Любезно и доблестно.
Сэръ Тоби. ‘Не дивись и не изумляйся мысленно, что такъ тебя называю. Причины-же, почему это,— я теб не скажу’.
Фабіано. Ловкій пріемъ! Имъ легко освободиться отъ отвтственности передъ закономъ.
Сэръ Тоби. ‘Ты только что возвращаешься отъ графини Оливіи, и она на моихъ глазахъ обращается съ тобою крайне милостиво. Но ты окажешься полнйшимъ лжецомъ, если вообразишь, будто я вызываю тебя изъ-за нея’.
Фабіано. Хотя и коротко, но замчательно безсмысленно.
Сэръ Тоби. ‘Я подстерегу тебя, когда ты будешь возвращаться домой, и если теб удастся меня убить…’
Фабіано. Прекрасно!
Сэръ Тоби. ‘Ты убьешь меня, какъ негодяй и мерзавецъ’.
Фабіано. А, вы все-таки стараетесь оградить себя отъ отвтственности передъ закономъ. Отлично.
Сэръ Тоби. ‘Прощай,— и да изъявитъ Господь Богъ свое милосердіе надъ одной изъ нашихъ душъ! Онъ можетъ умилосердиться надо мною, и я на это надюсь вполн, поэтому — берегись. Остаюсь твой другъ, если теб заблагоразсудится поступать со мною, какъ другу, или твой заклятый врагъ — Эндрю Эгъ-чикъ’. Если это письмо не съуметъ растормошить его, значитъ ноги его уже не въ силахъ дйствовать. Я передамъ ему записку.
Марія. У васъ для этого будетъ отличный предлогъ, потому что въ настоящую минуту онъ у графини и сейчасъ отъ нея уйдетъ.
Сэръ Тоби. Ступай же, сэръ Эндрю, спрячься на его пути гд нибудь за кустомъ на углу сада и поджидай его, словно соглядатай. Какъ только замтишь его, обнажи мечъ и, длая это, ругайся какъ можно громче, потому что нердко ругательство, произнесенное зычнымъ голосомъ, даетъ о храбрости самое лучшее понятіе. Итакъ, впередъ!
Сэръ Эндрю. О, что касается ругательствъ, мн ихъ не занимать стать! (Уходитъ).
Сэръ Тоби. А письма-то я не отдамъ. Изъ того, какъ этотъ молодой человкъ себя держитъ, сейчасъ видно, что онъ и уменъ, и не лишенъ образованія. Онъ подтверждаетъ это мнніе и тмъ, что играетъ роль посредника между Герцогомъ и моей племянницей. Это до невозможности безграмотное письмо его не испугаетъ, онъ тотчасъ-же догадается что оно непремнно отъ какого-нибудь дуралея. Я передамъ ему вызовъ изустно, припишу Эгъ-чику необыкновенную храбрость и внушу молодому человку,— а онъ по молодости, я знаю, повритъ,— о свирпости противника, о его искусств, ярости и запальчивости. Это до того запугаетъ обоихъ что они, какъ василиски, убьютъ друга друга взглядами.

Входятъ: Оливія и Віола.

Фабіано. Вотъ онъ идетъ сюда съ вашей племянницей Оставимъ ихъ пока однихъ, когда-же онъ простится съ нею вы тотчасъ-же подойдете къ нему.
Сэръ Тоби. Тмъ временемъ я придумаю самыя страшныя выраженія для вызова (Уходитъ съ Фабіано и съ Маріей).
Оливія. Я слишкомъ откровенно высказалась передъ каменнымъ сердцемъ и слишкомъ неосторожно подвергала опасности свою честь. Тайный голосъ упрекаетъ меня, какъ будто я въ самомъ дл виновата, но проступокъ мой такъ упоренъ и силенъ, что онъ съ презрніемъ относится къ укорамъ.
Віола. Горе моего повелителя поступаетъ такъ-же, какъ и ваша страсть.
Оливія. Возьми вотъ это украшеніе и носи его изъ любви ко мн,— это мой портретъ. Не откажи мн въ этомъ:— у него нтъ языка, чтобъ теб надодать. А завтра, прошу тебя, приходи сюда снова. Въ чемъ, что не сопряжено съ утратой чести, могла-бы я теб отказать?
Віола. Прошу только любви къ моему повелителю.
Оливія. Могу-ли безъ ущерба для чести отдать ему то, что уже отдала теб?
Віола. Я разршаю.
Оливія. Хорошо, только приходи завтра. Прощай. Такой злой духъ какъ ты, въ состояніи увлечь меня даже въ адъ! (Уходитъ).

Появляются: сэръ Тоби Бэльчъ и Фабіано.

Сэръ Тоби. Синьоръ, да хранитъ васъ Господь!
Віола. И васъ также.
Сэръ Тоби. Какихъ-бы средствъ у васъ ни было для обороны, прибгните къ нимъ скоре. Не знаю, въ чемъ вы могли передъ нимъ провиниться, но врагъ вашъ, разъяренный, какъ охотникъ, поджидаетъ васъ на углу сада. Обнажите-же проворне шпагу, потому что вашъ противникъ проворенъ, искусенъ и безпощаденъ.
Віола. Вы, наврно, ошибаетесь и принимаете меня за кого нибудь другого. Ни съ кмъ у меня не было ни малйшей ссоры, и какъ я ни напрягаю память, не нахожу въ ней ни слда какой нибудь нанесенной мн обиды.
Сэръ Тоби. На дл-же, поврьте мн, окажется совсмъ другое. Поэтому, если хоть сколько нибудь дорожите жизнью, остерегайтесь: въ противник вашемъ совмщается все, что можетъ даровать молодость, искусство и злоба.
Віола. Скажите-же, прошу васъ, кто онъ?
Сэръ Тоби. Дворянинъ, посвященный въ рыцари мечемъ, не зазубреннымъ даже и на ковр, но въ частныхъ ссорахъ онъ настоящій чортъ. Онъ уже разлучилъ три тла съ душой и въ настоящее время взбшенъ до такой степени, что ничмъ не удовлетворится, кром предсмертнаго томленія и похоронъ. Его девизъ: ‘будь, что будетъ, бери или давай!’
Віола. Я вернусь въ домъ и попрошу у графини провожатыхъ. Самъ я не боецъ. Я слыхалъ, что есть люди, нарочно заводящіе ссоры, чтобъ испытать храбрость другого. Наврно, это одинъ изъ такихъ.
Сэръ Тоби. Нтъ, синьоръ, его негодованіе вытекаетъ изъ слишкомъ явнаго оскорбленія, поэтому ступайте и дайте ему удовлетвореніе. Назадъ въ домъ вы не вернетесь, прежде чмъ не продлаете со мною того, что можетъ вамъ доставить побду надъ нимъ. Обнажайте же шпагу, потому что вы должны или раздлаться съ непріятелемъ, или клятвенно отречься отъ права носить мечъ при бедр.
Віола. Это настолько-же невжливо, какъ и странно. Прошу васъ, окажите мн любезную услугу и спросите у моего противника, чмъ я его обидлъ. Съ моей стороны это можетъ быть только невольной неосторожностью, но никакъ не проступкомъ, сдланнымъ съ умысломъ.
Сэръ Тоби. Извольте, я исполню вашу просьбу. А вы, синьоръ Фабіано, побудьте съ этимъ синьоромъ, пока я не возвращусь (Уходитъ).
Віола. Скажите, пожалуйста, синьоръ, знаете вы, въ чемъ дло?
Фабіано. Знаю только одно, что рыцарь, о которомъ идетъ рчь, взбшенъ на васъ до смерти. Вотъ все, что мн извстно.
Віола. Скажите, пожалуйста, что это за человкъ?
Фабіано. Судя по наружности, никакъ нельзя предположить, чтобъ онъ обладалъ тми свойствами, которыя, вроятно, васъ поразятъ, когда вы сдлаетесь свидтелемъ его мужества. Боле кровожаднаго и опытнаго губителя вамъ едва-ли отыскать во всей Иллиріи. Угодно вамъ пойти къ нему? — и, если съумю, я постараюсь помирить васъ съ нимъ.
Віола. Очень обяжете. Для меня, что-бы ни подумали о моей храбрости, лучше имть дло со священникомъ, чмъ съ такимъ бойцомъ (Уходятъ)

Сэръ Тоби возвращается съ сэромъ Эндрю, слдующимъ за нимъ крайне робко.

Сэръ Тоби. Говорю теб, это настоящій чортъ! Я такого бшенства еще и не видывалъ. Попробовалъ было я помряться съ нимъ на шпагахъ, не вынимая ихъ изъ ноженъ и онъ нанесъ мн такой убійственно стремительный ударъ что не было никакой возможности его избгнуть. Угоститъ онъ и тебя, и это такъ же врно, какъ то, что твои ноги касаются земли, когда ты на ней стоишь. Говорятъ, онъ былъ учителемъ фехтованія у султана,
Сэръ Эндрю. Ну его къ чорту! Не хочу я съ нимъ связываться!
Сэръ Тоби. Его теперь не уломаешь. Фабіано едва его удерживаетъ.
Сэръ Эндрю. Пропадай онъ совсмъ! Еслибъ я зналъ заране, что онъ такъ храбръ и такъ искусенъ, ни за что не вызвалъ бы его. Уговори его бросить это дло, и я подарю ему лошадь, сраго моего Капилета.
Сэръ Тоби. Попробую. Подожди же здсь и держись смле. Можетъ мы и покончимъ безъ душегубства (Про себя). И на твоей лошади я позжу такъ-же, какъ зжу на теб самомъ.

Фабіано возвращается съ робко слдующей за нимъ Віолой.

Фабіано, онъ за мировую общаетъ подарить мн свою лошадь. Я уврилъ его, что молодой человкъ сущій чортъ по отваг.
Фабіано (сэру Тоби). А онъ такого-же мннія о немъ, весь поблднлъ, дрожитъ, словно у него за спиною медвдь.
Сэръ Тоби (Віол). Ничто, синьоръ, не помогаетъ: онъ непремнно хочетъ съ вами драться, чтобъ сдержать свою клятву. Впрочемъ, обдумавъ причину ссоры, онъ находитъ теперь, что о ней даже не стоитъ и говорить. Обнажите же мечъ, чтобъ дать ему только возможность выполнить клятву. Онъ увряетъ, что не нанесетъ вамъ никакого вреда.
Віола (про себя). Помоги мн, Боже! Еще немного,— ни вынуждена буду открыть, какой я мужчина.
Фабіано. Если онъ ужь слишкомъ засвирпетъ, отступите.
Сэръ Тоби. Нтъ, сэръ Эндрю, ничто не помогаетъ! Молодой человкъ, чтобъ поддержать свою честь, непремнно хочетъ обмняться съ тобой нсколькими ударами, по закону поединковъ онъ никакъ не можетъ безъ этого обойтись, но онъ далъ честное слово дворянина, что онъ не нанесетъ теб никакого вреда. Начинай же!
Сэръ Эндрю (обнажая шпагу, про себя). Дай Богъ, чтобы онъ сдержалъ слово.
Віола (обнажая шпагу). Поврьте, это совсмъ противъ моего желанія.

Входитъ Антоніо.

Антоніо. Прочь вашу шпагу! Если этотъ молодой человкъ кого нибудь оскорбилъ, отвтъ за него я принимаю на себя, если вы его оскорбили, я васъ за него вызываю (Обнажаетъ шпагу).
Сэръ Тоби. Вы, синьоръ? Да кто вы такой?
Антоніо. Человкъ, который изъ дружбы сдлаетъ и больше того, чмъ сейчасъ похвастался.
Сэръ Тоби. Вы, какъ я вижу, записной забіяка и дло вамъ придется имть со мною.

Входятъ: двое полицейскихъ служителей.

Фабіано. Стойте, сэръ Тоби! Сюда идутъ полицейскіе.
Сэръ Тоби. Я сейчасъ буду готовъ къ вашимъ услугамъ.
Віола. Прошу, синьоръ, вложите вашу шпагу въ ножны.
Эндрю. Съ величайшимъ удовольствіемъ. А общанное исполню. Конь отлично вызженъ и очень послушенъ.
1-й полицейскій. Вотъ онъ: — исполняй свою обязанность.
2-й полицейскій. По приказанію герцога беру тебя подъ стражу.
Антоніо. Вы принимаете меня за кого нибудь другого!
1-й полицейскій. Нтъ, синьоръ,нисколько. Я узналъ васъ тотчасъ же, хотя на васъ теперь и нтъ морской шапки.— Бери его:— онъ видитъ, что я хорошо его знаю.
Антоніо. Вынужденъ повиноваться (Віол). А все это произошло оттого, что я вздумалъ васъ отыскивать. Длать нечего, приходится поплатиться. Что же вы думаете предпринять? Крайность вынуждаетъ меня попросить васъ теперь, чтобъ вы возвратили мн мой кошелекъ. Невозможность сдлать что либо для васъ для меня, право, больне того, что я самъ попалъ въ бду. Вы совсмъ поражены. Мужайтесь!
2-й полицейскій. Идемте, синьоръ,
Антоніо. Возвратите мн хоть часть денегъ.
Віола. Какихъ денегъ, синьоръ? За то любезное участіе, которое вы сейчасъ приняли во мн и которое довело васъ самихъ до настоящей непріятности, я готовъ подлиться съ вами чмъ могу изъ моихъ крайне скудныхъ средствъ. Я не богатъ, но готовъ раздлить съ вами все теперешнее мое состояніе. Вотъ вамъ половина всего, что я имю.
Антоніо. Какъ! вы отъ меня отрекаетесь? Возможно ли это посл тхъ услугъ, какія я вамъ оказалъ? Не подвергайте испытанію моего несчастія, не заставляйте унижаться до вычисленія своихъ заслугъ.
Віола. Никакихъ услугъ я за вами не знаю, и голосъ вашъ и лицо мн совершенно незнакомы. А неблагодарность, поврьте мн, ненавистне мн и лжи, и тщеславія, и хвастливости, и пьянства, и всевозможныхъ видовъ порока, заражающихъ своимъ ядомъ бренное наше тло.
Антоніо.Боже правосудный!
2-й полицейскій. Идемте, синьоръ! прошу васъ,идемте
Антоніо. Еще одно слово! молодого человкая выхватилъ почти изъ самыхъ челюстей смерти, заботился о немъ съ такой святой любовью, его вншній обликъ казался мн залогомъ всевозможныхъ добродтелей, и я готовъ былъ на него молиться.
1-й полицейскій. Какое намъ до этого дло? Время бжитъ,— идемте.
Антоніо. Какимъ-же отвратительнымъ идоломъ оказывается это божество! Ты, Себастіано, опозорилъ прекрасное свое лицо. Въ природ нтъ иного безобразія, кром нравственнаго, и кром человка неблагодарнаго, никого нельзя назвать уродомъ! Добродтель — красота, а красивое зло — только пустой ларецъ, размалеванный дьяволомъ.
1-й полицейскій. Онъ сходить съ ума. Веди его! Идемте, синьоръ!
Антоніо. Идемте (Уходитъ съ полицейскими).
Віола. Все, что онъ высказалъ, кажется, вырвалось у него съ полнымъ убжденіемъ, что то, въ чемъ я еще сомнваюсь, для него несомннно. О, пусть скоре оправдается предположеніе, что меня, милый мой братъ, принимаютъ за тебя!
Сэръ Тоби. Пожалуйте-ка сюда, синьоръ, и вы, Фабіано, тоже, перекинемся втихомолку двумя-тремя мудрыми словечками.
Віола. Онъ назвалъ меня Себастіано. Я знаю, что, когда я смотрюсь въ зеркало, братъ мой еще живъ. Лицомъ онъ совершенно походилъ на меня, а платье всегда носилъ такого же покроя и цвта, потому что въ этомъ я подражаю ему. О, если это оправдается, значитъ бури милосерды, а соленыя волны полны любви! (Уходитъ).
Сэръ Тоби. Пустйшій и подлйшій мальчишка, онъ трусливе даже зайца. Подлость свою онъ достаточно доказалъ тмъ, что онъ не только покинулъ друга въ нужд, но и отрекся отъ него. Что же касается трусливости, спроси Фабіано.
Фабіано. Да, онъ трусъ, совершеннйшій, отъявленнйшій трусъ!
Сэръ Эндрю. Догоню его и приколочу.
Сэръ Тоби. Сдлай одолженіе, отколоти на славу, не обнажая даже меча.
Сэръ Эндрю. Отколочу! (Уходитъ).
Фабіано. Идемте за мной, посмотримте, что будетъ.
Сэръ Тоби. Чмъ угодно отвчаю, что не выйдетъ ровно ничего (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Улица передъ домомъ Оливіи.

Входятъ: Себастіано и шутъ.

Шутъ. Вы хотите уврить меня,что я посланъ не къ вамъ?
Себастіано. Я вижу, что ты большой проказникъ, но оставь меня въ поко.
Шутъ. Прекрасно, ей-Богу прекрасно выдерживаете роль. Нтъ, я васъ не знаю и не къ вамъ посланъ моею госпожею съ просьбой пожаловать къ ней на пару словъ, и ваше имя не Цезаріо, и этотъ носъ не мой,— все не то, что есть на самомъ дл.
Себастіано. Сдлай одолженіе, разражайся своею глупостью гд нибудь въ иномъ мст. Ты меня не знаешь.
Шутъ. Чтобъ я разразился моею глупостью! Онъ, врно, подслушалъ это выраженіе о какой нибудь важной особ и теперь примняетъ его къ шуту. Чтобы я разразился моею глупостью! Боюсь, какъ бы весь этотъ неуклюжій свтъ не оказался дуралеемъ. Прошу, распояшьте-же, наконецъ, свою таинственность и повдайте, чмъ мн разршиться передъ моею госпожею,— встью, что-ли, что вы придете?
Себастіано. Прошу, проходи мимо, глупый грекъ. Вотъ теб на дорогу, а не уйдешь, такъ награжу чмъ-нибудь похуже.
Шутъ. Рука у васъ, нечего сказать, щедрая. Мудрецы дающіе деньги дуракамъ, рано или поздно,— то есть такъ лтъ черезъ четырнадцать,— добьются таки доброй славы.

Входятъ: сэръ Эндрю, сэръ Тоби и Фабіано.

Сэръ Эндрю (бросаясь на Себастіапо). А, синьоръ, я васъ встртилъ опять! Вотъ-же вамъ, вотъ!
Себастіано (отвчая ударами на его удары). Вотъ-же теб и вотъ еще! Что же это значитъ? Что-же это такое? Ужь не помшались-ли вы вс, сколько васъ здсь ни на есть?
Сэръ Тоби. Остановитесь, синьоръ, или я переброшу вашу шпагу черезъ крышу дома!
Шутъ. Мигомъ доложу объ этомъ графин. Я и за пару пенсовъ не согласился-бы быть въ ихъ шкур (Уходитъ).
Сэръ Тоби (удерживая Себастіано). Перестаньте, синьоръ, довольно!
Сэръ Эндрю. Нтъ, оставь его, я справлюсь съ нимъ другимъ способомъ:— подамъ на него жалобу въ судъ, несли только въ Иллиріи есть законы, обвиню его въ буйств, не бда, что я ударилъ его первый, это ничего.
Себастіано. Пустите!
Сэръ Тоби. Ни за что не пущу! Успокойтесь, отъявленный мой боецъ! Вложите мечъ въ ваши ножны. Вы доказали, что вы молодецъ,— и довольно.
Себастіано (вырываясь). Однако, все-таки я освобожусь. Что скажешь теперь? Если хочешь попробовать еще, обнажай шпагу.
Сэръ Тоби. Что? что такое? Стало быть, я долженъ выпустить унцъ или два дерзкой твоей крови? (Обнажаетъ шпагу. Бой начинается).

Входитъ Оливія.

Оливія. Стой, Тоби, я приказываю! Если дорожишь жизнью, стой!
Сэръ Тоби. Графиня!
Оливія. Неужто всегда будетъ такъ? Прочь съ глазъ моихъ, негодный невжа, мыслимый только въ дикихъ горахъ и пещерахъ, но никогда не слыхавшій ни о какихъ приличіяхъ! Не оскорбляйся, любезный Цезаріо! — а ты, забіяка, удались! (Сэръ Тоби, сэръ Эндрю и Фабіано уходятъ). Прошу тебя, добрый мой другъ, о его грубомъ и несправедливомъ нападеніи на твое спокойствіе предоставь судить твоему уму, а не твоей страсти. Пойдемъ ко мн, я разскажу теб множество безобразныхъ выходокъ этого буяна, тогда ты посмешься надъ этимъ. Вдь ты пойдешь, не откажешь мн въ этомъ? Будь онъ проклятъ! въ теб онъ оскорбилъ меня
Себастіано. Что-же это значитъ? Откуда такой потокъ словъ? Или я сошелъ съ ума, или это сонъ. Погрузитесь навсегда въ Лету — и ты, мое воображеніе, и ты, мой разумъ, если это сонъ, не дай мн никогда пробудиться.
Оливія. демъ-же, прошу тебя! Какъ-бы мн хотлось, чтобы и ты допустилъ, чтобы я тобою руководила.
Себастіано. О, какъ-же не согласиться, моя красавица?
Оливія. О, говори такъ и пусть такъ оно и будетъ (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Комната въ дом Оливіи.

Входятъ: Марія и Шутъ.

Марія. Сдлай одолженіе, наднь эту рясу и привяжи эту бороду, а затмъ убди его, что ты сэръ Топасъ, нашъ викарій. Облачайся-же проворне, а я, между тмъ, сбгаю за сэромъ Тоби (Уходитъ).
Шутъ. Хорошо, переоднемся и прикинемся викаріемъ. О, еслибы въ этой одежд я первый прикидывался, что я не то, что есть! Я, конечно, не достаточно жиренъ, чтобы сдлать честь этому званію, но не настолько тощъ, чтобы меня приняли за настоящаго ученаго. Но вдь если назовутъ честнымъ человкомъ, хорошимъ хозяиномъ, это нисколько не хуже, чмъ быть признаннымъ великимъ и преподобнымъ. Вотъ и мои соумышленники.

Входятъ: сэръ Тоби и Марія.

Сэръ Тоби. Да благословитъ тебя Зевсъ, почтенный пресвитеръ!
Шутъ. Bonos dies, сэръ Тоби. Какъ маститый пражскій отшельникъ, никогда не видвшій чернилъ и пера, весьма остроумно сказалъ племянниц короля Горбодука, что то, что есть, есть, такъ скажу и я, что, будучи почтеннымъ пресвитеромъ, я — почтенный пресвитеръ, потому что что-же такое то, если не то, а есть — если не есть.
Сэръ Тоби. Займись-же имъ, почтенный Топасъ.
Шутъ (отворяя дверь). Эй, слушай! миръ сей темниц!
Сэръ Тоби. Бездльникъ отлично разыгрываетъ роль, ловкая онъ штука!
Мальволіо (за сценой). Кто тамъ зоветъ?
Шутъ. Смиренный Топасъ, викарій, пришедшій навстить бснующагося Мальволіо.
Мальволіо. Уважаемый, почтенный и добрйшій Топасъ, сходите къ моей госпож!
Шутъ. Изыди, окаянный врагъ! Почто ты мучишь сего мужа? И зачмъ бредишь объ однхъ только госпожахъ?
Сэръ Тоби. Хорошо, почтенный викарій.
Мальволіо. Ахъ, почтеннйшій Топасъ, никого еще такъ не оскорбляли. Не думайте, добрйшій Топасъ, что я сошелъ съ ума. Они закупорили меня здсь въ тьму кромшную.
Шутъ. Стыдись, омерзительный сатана! Называю тебя самымъ мягкимъ изъ твоихъ прозвищъ, потому что я изъ числа тхъ кроткихъ людей, которые вжливы даже съ дьяволомъ. Ты говоришь, что домъ сей теменъ?
Мальволіо. Да, почтеннйшій Топасъ, теменъ, какъ адъ.
Шутъ. Какъ-же это? Это теб мерещится, потому что въ немъ есть окна, въ которыя свтъ проходитъ, какъ въ ршетчатыя ставни, а рамы на южно-сверной сторон лоснятся, какъ черное дерево, однако ты все-таки жалуешься на темноту.
Мальволіо. Я не сумасшедшій, сэръ Топасъ: говорю вамъ, что въ этой зал совсмъ темно.
Шутъ. Ты ошибаешься, безумный человкъ. Я-же утверждаю, что нтъ иныхъ потемокъ, кром невжества, въ которое ты погруженъ глубже, чмъ цыганъ въ его туманъ.
Мальволіо. Говорю, что домъ этотъ теменъ, какъ невжество, хотя-бы оно было такъ-же темно, какъ самъ адъ. Говорю также, что никого такъ не обижали. какъ меня. Я столько-же сумасшедшій, какъ и вы. Испытайте мои умственныя способности какимъ угодно допросомъ.
Шутъ. Какого мннія былъ Пиагоръ о дикихъ птицахъ?
Мальволіо. Что душа нашей бабушки можетъ, пожалуй, жить и въ птиц.
Шутъ. Какого-жь ты мннія о такомъ мнніи?
Мальволіо. Я лучшаго мннія о душ и ни въ какомъ отношеніи его мннія не одобряю.
Шутъ. Прощай-же! Оставайся по прежнему во мрак. Не признаю, что ты въ здравомъ ум, пока ты самъ не признаешь мнніе Пиагора и не будешь бояться убить кулика изъ страха, что ты изгонишь изъ него душу твоей бабки. Прощай! (Затворяетъ дверь).
Мальволіо. Почтеннйшій, почтеннйшій Топасъ!
Сэръ Тоби. Великолпнйшій Топасъ!
Шутъ. Да, я способенъ на что угодно.
Марія. Для этого не нужно было ни бороды, ни рясы: вдь онъ не видитъ тебя.
Сэръ Тоби. Поговори-же съ нимъ теперь собственнымъ голосомъ, а потомъ сообщи мн, какъ ты его найдешь. Желалъ-бы я, чтобъ эта проказа была уже кончена по добру по здорову. Можно приличнымъ образомъ его освободить. Да и не сдлать-ли это? потому что отношенія мои къ племянниц теперь не особенно пріятны, и доводить эту шутку до конца не совсмъ безопасно. Приходи-же скоре въ мою комнату (Уходитъ съ Маріей).
Шутъ (поетъ): ‘Эй, Робэнъ, любезный мой Робэнъ,
Скажи мн, что милка твоя?’
Мальволіо. Шутъ!
Шутъ. ‘Она,какъ и прежде, жестока.’ .
Мальволіо. Шутъ!
Шутъ. ‘Но что-же тому за причина?’
Мальволіо. Шутъ, да послушай-же!
Шутъ. ‘Другой ей милй меня’.
— Кто тамъ меня зоветъ?
Мальволіо. Любезный шутъ, если хочешь навсегда сдлать мн одолженіе, добудь мн свчу, перо, чернилъ и бумаги. Какъ честный человкъ, я буду благодаренъ теб за это до гроба.
Шутъ. Это вы, синьоръ Мальволіо?
Мальволіо. Я, добрйшій шутъ.
Шутъ. Какъ-же это вы свихнулясь съ пяти умственныхъ способностей?
Мдльволю. Никого, шутъ, никогда еще не оскорбляли такъ нахально, какъ меня. Я такъ-же въ своемъ ум, какъ и ты, шутъ.
Шутъ. Какъ и я? Ну, если вы не умне шута, значитъ вы въ самомъ дл не въ своемъ ум.
Мальволіо. Они заперли меня сюда, держатъ въ потьмахъ, посылаютъ поповъ, ословъ какихъ-то, длаютъ все, чтобы въ самомъ дл свести меня съ ума.
Шутъ. Говорите осторожне: попъ-то еще здсь.— Мальволо! Мальволіо! да возвратитъ теб Господь утраченный умъ! Постарайся заснуть и перестань бредить.
Мальволіо. Почтеннйшій Топасъ!
Шутъ (Измненнымъ голосомъ). Не дли съ нимъ, почтеннйшій, разговоровъ по-пусту (Своимъ голосомъ). Кто? я отецъ? Никогда! Господь съ вами, почтеннйшій Топасъ! (Измненнымъ голосомъ). Хорошо. Аминь (Своимъ). Не стану, не стану, глубокоуважаемый.
Мальволіо. Шутъ! шутъ! послушай.
Шутъ. Увы! вооружитесь терпніемъ, синьоръ. Что вы скажете? За разговоръ съ вами мн вдь досталось.
Мальволіо. Достань мн, любезный шутъ, свчу и клочекъ бумаги. Говорю теб, я въ полномъ разум, какъ любой изъ жителей Иллиріи.
Шутъ. Ахъ, еслибъ дйствительно было такъ!
Мальволіо. Клянусь, что такъ. Добудь мн только чернилъ, бумаги и свчу и то, что я напишу, отнеси къ графин. И за это ты получишь такую выгоду, какой никогда еще не приносила передача письма.
Шутъ. Хорошо принесу. Скажите, однакожь, по правд: — въ самомъ дл вы помшались или только притворяетесь?
Мальволіо. Поврь, я не сумасшедшій и говорю теб правду.
Шутъ. Нтъ, никогда не поврю сумасшедшему, пока не увижу его мозгъ. Сейчасъ принесу свчу, бумаги и чернилъ.
Мальволіо. А я за это награжу тебя въ самой высокой степени. Прошу тебя, ступай же.
Шутъ. ‘Ухожу отъ васъ, прощайте,
Но сейчасъ вернусь обратно.
Не успете замтить,
Что я скрылся, какъ предъ вами
Я явлюсь, какъ ‘Старый грхъ’,
Что, оружьемъ деревяннымъ,
Какъ безумный, угрожая,
Чорту бшено кричитъ:—
‘Эй, любезный дядя, когти
Покороче ты обржь
И счастливо оставайся,
Милый мой и добрый чортъ!’ (Уходитъ)

СЦЕНА III.

Садъ Оливіи.

Входитъ Себастіано.

Себастіано. Да, я опять на свжемъ воздух, передъ мною лучезарное солнце, эту жемчужину дала мн она, я осязаю и вижу ее. Какъ ни смущенъ я чудесами, но съума я однакоже, не сошелъ. Гд-же, наконецъ, Антоніо? Въ гостинниц Слона я его не нашелъ, онъ, однако, былъ тамъ и мн сказали, что онъ пошелъ отыскивать меня по городу. Теперь его совтъ могъ бы оказать мн услугу, потому что хотя мой разсудокъ и мои чувства и убждаютъ меня, что здсь есть какая-нибудь ошибка, а не сумасшествіе, но этотъ наплывъ случайностей, этотъ потокъ благополучія до того необыкновененъ, до того непостижимъ, что я почти готовъ не врить собственнымъ глазамъ и думать, что сумасшедшій не только я, но и сама дама тоже. Однако, еслибъ она была помшана, она бы не могла управлять домомъ, распоряжаться прислугой и длами такъ умно, такъ спокойно и съ такимъ очарованіемъ, какъ она это длаетъ. Тутъ непремнно какая-нибудь ошибка. А вотъ и хозяйка дома.

Входитъ: Оливія и священникъ.

Оливія. Не осуждай моей поспшности! Если твои намренія и помыслы честны, иди со мной и со святымъ этимъ отцомъ вотъ въ ту часовню и подъ ея священными сводами даруй мн полную увренность въ твоей врности, чтобы мое страшно ревнивое, черезчуръ подозрительное сердце могло быть покойно. Священникъ сохранитъ союзъ нашъ втайн, пока ты самъ не пожелаешь объявить о немъ,— и тогда мы отпразднуемъ его, какъ оно подобаетъ моему званію. Что скажешь ты на это?
Себастіано. Скажу, что пойду за тобою и за добрымъ патеромъ. А поклявшись въ врности, вчно буду вренъ.
Оливія. Веди же насъ, святой отецъ, и да будетъ синева этого яснаго неба предзнаменованіемъ нашего будущаго счастія (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Улица передъ домомъ Оливіи.

Входятъ: шутъ и Фабіано.

Фабіано. Теперь, если любишь меня, покажи мн это письмо.
Шутъ. Покажу, если ты, любезный Фабіано, сдлаешь то, о чемъ я попрошу.
Фабіано. Все, что хочешь.
Шутъ. Не проси показывать это письмо.
Фабіано. Это тоже, что подаритъ собаку и ее-же, словно въ награду, сейчасъ-же потребовать назадъ.

Входятъ: Герцогъ, Віола и свита.

Герцогъ. Друзья, вы служители графини Оливіи?
Шутъ. Да, ваше высочество, мы составляемъ часть ея драгоцнныхъ вещей.
Герцогъ. Тебя я знаю. Какъ поживаешь, любезный?
Шутъ. Какъ вамъ сказать? — насчетъ враговъ отлично, насчетъ друзей плохо.
Герцогъ. Должно быть, наоборотъ:— отлично-то, должно быть, насчетъ друзей?
Шутъ. Нтъ, ваше высочество, насчетъ ихъ именно и плохо.
Герцогъ. Какъ-же это?
Шутъ. Да такъ:— они превозносятъ меня и длаютъ осломъ, враги-же прямо говорятъ мн, будто я оселъ. Такимъ образомъ, враги доводятъ меня до познанія самого себя, а друзья обманываютъ. Да, такимъ образомъ, если, какъ въ умозаключеніяхъ, такъ и при поцлуяхъ, четыре отрицанія составляютъ два утвержденія, выходитъ, что съ врагами хорошо, а съ друзьями плохо.
Герцогъ. Прекрасно!
Шутъ. Совсмъ не прекрасно, хотя вашему высочеству и угодно быть однимъ изъ моихъ друзей.
Герцогъ. Отъ меня ты ничего дурного не увидишь: — вотъ теб отъ меня червонецъ.
Шутъ. Не будь это дломъ двоедушнымъ, я на вашемъ мст удвоилъ бы его.
Герцогъ. Совтъ ты мн даешь не особенно хорошій.
Шутъ. Опустите на этотъ разъ вашу щедрость въ карманъ, а кровь вашей плоти пусть ей повинуется.
Герцогъ. Пожалуй, согласенъ ради тебя согршить двоедушіемъ. Вотъ теб еще золотой.
Шутъ. Primo, secimdo, tercio,— вотъ это игра хорошая. Существуеть старая поговорка, что третій платитъ за всхъ, а размръ въ три четверти — самый живой изъ всхъ музыкальныхъ размровъ, наконецъ, даже и колокола святого Бенедикта могутъ привести вамъ на память слова: одинъ! два! три!
Герцогъ. Нтъ, шутками теб больше ничего не выманить у меня изъ кармана, но если ты дашь знать твоей госпож, что я здсь и желаю съ ней поговорить, а затмъ явишься съ ней сюда, это, можетъ быть, побудитъ меня къ дальнйшей щедрости.
Шутъ. Прекрасно, ваше высочество, побаюкайте же вашу щедрость до моего прихода. Теперь иду, но мн не хотлось бы, чтобы мое желаніе получить отъ васъ еще подачку вы приняли за грхъ корыстолюбія. Дайте-же, какъ я сказалъ, вашей щедрости время вздремнуть, а я не замедлю ее разбудить (Уходитъ).

Появляются Антоніо и полицейскіе.

Віола. Вотъ, ваше высочество, человкъ, выручившій меня.
Герцогъ. Мн это лицо памятно, хотя послдній разъ, какъ я его видлъ, оно было перепачкано дымомъ и черно, какъ у Вулкана. Будучи капитаномъ дрянного, ничтожнаго кораблишка, онъ такъ бшено сцпился съ красою нашего флота, что даже чувство зависти вызванное пораженіемъ, громко кричало:— ‘честь ему и слава!’ Въ чемъ дло?
1-й полицейскій. Это, ваше высочество, тотъ самый Антоніо, который захватилъ плывшій изъ Кандіи корабл Фениксъ со всмъ его грузомъ и который напалъ на Тигра, и при этомъ вашъ юный племянникъ Титъ лишился ноги. Мы схватили его здсь на улиц, когда онъ, забывъ всякую осторожность, съ кмъ то ссорился и дрался.
Віола. Онъ хотлъ оказать мн услугу, синьоръ, и обнажилъ мечъ въ мою защиту, но подъ конецъ я услыхалъ отъ него такія странныя слова, что принялъ было его за сумасшедшаго.
Герцогъ. Отъявленный пиратъ, разбойникъ соленыхъ водъ, какая еще новая безумная отвага предала тебя въ руки людей, которыхъ ты такъ жестоко и такъ кроваво превратилъ въ своихъ враговъ?
Антоніо. Благородный герцогъ Орсино, позвольте мн не принять на свой счетъ данныхъ мн вами названій,— никогда Антоніо не былъ ни пиратомъ, ни разбойникомъ но, признаюсь, врагомъ Орсино былъ, и по очень уважительной причин. Завлекли меня сюда какія то чары. Неблагодарнаго этого юношу, стоящаго теперь рядомъ съ вами, я вырвалъ изъ пнистой пасти разъяреннаго моря. Онъ уже безнадежно погибалъ, я вернулъ его къ жизни и къ тому же еще полюбилъ безпредльно, беззавтно отдался ему всею душой. Ради него, изъ-за любви къ нему я дерзнулъ пробраться въ этотъ враждебный мн городъ, когда на него напали, бросился къ нему на помощь. А онъ, когда меня схватили, вмсто того, чтобъ раздлить со мной опасность, отрекся отъ меня и въ одно мгновеніе забылъ обо мн, какъ о вещи, брошенной уже лтъ двадцать тому назадъ. Онъ даже отказался возвратить мой кошелекъ, который я далъ ему какіе нибудь полчаса тому назадъ.
Віола. Какъ же могло это случиться?
Герцогъ. Когда прибылъ онъ въ этотъ городъ?
Антоніо. Сегодня, герцогъ. Цлыхъ три мсяца передъ этимъ не разлучались мы съ нимъ ни на минуту ни днемъ, ни ночью.

Входитъ Оливія съ прислугой.

Герцогъ. Графиня идетъ сюда! Небо спустилось на землю! А ты просто бредишь: вотъ уже три мсяца, какъ этотъ юноша служитъ мн. Но объ этомъ посл. Отойдите съ нимъ въ сторону.
Оливія. Что угодно герцогу? Чего онъ можетъ ожидать отъ Оливіи, кром отказа? А ты, Цезаріо, не держишь даннаго мн общанія.
Віола. Графиня…
Герцогъ, Прелестная Оливія…
Оливія. Что отвтишь ты, Цезаріо?
Віола. Когда его высочество желаетъ говорить съ вами, мой долгъ — молчать.
Оливія. Если вы, герцогъ, запоете старую псню, такъ знайте, что она такъ-же противна моему слуху, какъ вой посл музыки.
Герцогъ. Вы все остаетесь такой же жестокосердой.
Оливіи. Нтъ, ваше высочество, такой же постоянной.
Герцогъ. Въ чемъ? въ упрямств? О, неумолимая женщина, къ неблагодарнымъ и губительнымъ алтарямъ которой мое сердце повергало такіе пылкіе обты, къ которымъ не прибгало еще ни одно самое ревностное поклоненіе, скажите:— что же мн длать?
Оливія. Что вамъ угодно и что прилично вашему высочеству.
Герцогъ. Отчего-же, еслибы хватило духу, не сдлать-бы мн того-же, что сдлалъ египетскій разбойникъ — не умертвить передъ смертью то, что я люблю такъ страстно? Вдь и самая дикая ревность смахиваетъ иногда на благородство. Но нтъ, слушай: — такъ какъ ты пренебрегаешь моей любовью такъ какъ я отчасти знаю, что именно вытсняетъ меня изъ твоего сердца, живи, мраморносердая мучительница! Но счастливца, котораго я знаю, что ты любишь, котораго люблю я самъ, я скрою отъ безжалостныхъ твоихъ очей плненныхъ и увнчанныхъ имъ какъ бы на зло своему господину. Идемъ, юноша! Теперь моя мысль созрла для всего, что есть злого. Пожертвую любимымъ ягненкомъ, чтобы голубк растерзать сердце вольное.
Віола. А я съ радостью готовъ на тысячу смертей, чтобы только успокоить васъ.
Оливія. Куда же ты, Цезаріо?
Віола. Иду за тмъ, кто мн дороже, чмъ самый свтъ моихъ очей, чмъ жизнь, чмъ когда либо была мн дорога какая бы то ни было женщина. Если я притворяюсь, вы, небожители, свидтели моихъ клятвъ, карайте меня какъ угодно за такое оскорбленіе моей любви!
Оливія. О, несчастная, какъ жестоко я обманута!
Віола. Кто же обманулъ, оскорбилъ васъ?
Оливія. Разв ты забылъ о своемъ существованіи? Давно-ли? — позовите священника (Одинъ изъ служителей уходитъ).
Герцогъ (Віол). Идемъ!
Оливія. Куда? Цезаріо, дорогой мой супругъ, постой!
Герцогъ.Супругъ?
Оливія. Да, супругъ! Отъ этого отречься онъ не можетъ.
Герцогъ. Негодяй, ты ея супругъ?
Віола. Нтъ, герцогъ, нтъ.
Оливія. Подлый страхъ заставляетъ тебя отрекаться отъ своей собственности! Не бойся, Цезаріо, смло бери свое счастье! Теб извстно, кто ты. Оставайся же имъ и будь также великъ, какъ то, что тебя пугаетъ (Входятъ: священникъ и служитель). Сюда, сюда, святой отецъ! Заклинаю тебя, отецъ, твоимъ саномъ:— открой все то, что такъ еще недавно мы вынуждены были держать втайн. Теперь времена эти измнились, поэтому разскажи все, что теб извстно, насчетъ того,что всего за нсколько часовъ произошло между мною и этимъ юношей.
Священникъ. Произошелъ ненарушимый союзъ вчной любви, скрпленный соединеніемъ вашихъ рукъ, запечатлнный священнымъ сліяніемъ вашихъ устъ, обмномъ вашихъ колецъ, утвержденный совершеннымъ мною обрядомъ. Съ тхъ поръ я всего на какихъ нибудь два часа времени стою ближе къ могил.
Герцогъ. А, дрянной притворщикъ, чмъ же сдлаешься ты, когда время ублитъ сдинами твои волосы? Коварство твое разростется такъ быстро, что собственный ударъ свалитъ тебя съ ногъ. Прощай! Владй ею, но направь свои стопы туда, гд-бы ты никогда не попадался мн на глаза.
Віола. Добрйшій герцогъ, клянусь…
Оливія. О, не клянись и сохрани хоть каплю чести, несмотря на обуявшій тебя страхъ!

Входитъ сэръ Эндрю Эгъ-чикъ, голова у него окровавлена.

Сэръ Эндрю. Врача, ради Бога, врача! Пошлите его сейчасъ-же и къ сэру Тоби.
Оливія. Что случилось?
Сэръ Эндрю. Онъ пробилъ мн голову и обагрилъ кровью гребень сэра Тоби. Помогите, ради Бога! Чтобы теперь-же быть дома, я не пожаллъ-бы и сорока фунтовъ.
Оливія. Да кто-же избилъ васъ, сэръ Эндрю?
Сэръ Эндрю. Дворянинъ изъ свиты герцога, какой-то Цезаріо. Мы считали его трусишкой, а онъ оказался дьяволомъ, воплощеннымъ дьяволомъ.
Герцогъ. Мой дворянинъ, Цезаріо?
Сэръ Эндрю. Ахъ, чортъ возьми, онъ уже здсь! Вы напрасно проломили мн голову: вдь все, что я длалъ, я длалъ по наущенію сэра Тоби.
Віола. Къ чему вы обращаетесь ко мн? Я никогда и не думалъ васъ ранить. Вы безъ всякой причины обнажили противъ меня оружіе, я вжливо старался васъ уговорить и никакой раны вамъ не наносилъ.
Сэръ Эндрю. Если кровавый проломъ головы можетъ назваться раной, вы меня поранили. Или вы, быть можетъ, считаете за ничто кровавый проломъ.

Входитъ сэръ Тоби, его поддерживаетъ шутъ.

Вотъ и сэръ Тоби, онъ, прихрамывая, идетъ сюда. Отъ него вы услышите еще не то. Еслибъ онъ не выпилъ лишняго, онъ-бы еще не такъ васъ отдлалъ.
Герцогъ. Что съ вами, синьоръ?
Сэръ Тоби. Все это мн нипочемъ. Ну, проломилъ голову,— и все тутъ! Говори-же, болванъ: — гд цырюльникъ?
Шутъ. Да онъ еще часъ тому назадъ напился мертвецки, его глаза закатились еще въ восемь часовъ утра.
Сэръ Тоби. Какой-же онъ бездльникъ и безпробудный пьяница! Я не знаю ничего боле ненавистнаго, чмъ пьяный бездльникъ.
Оливія. Уведите его. Кто-же, наконецъ, затялъ съ нимъ драку?
Сэръ Эндрю. Я помогу вамъ, сэръ Тоби, насъ перевяжутъ вмст.
Сэръ Тоби. Ты мн поможешь? Ты-то, ослиная голова, шутъ, дуралей, бездльникъ, сухопарый негодяй, олухъ?
Оливія. Уложите его въ постель и перевяжите ему рану.

Шутъ, сэръ Тоби и сэръ Эндрю уходятъ. Появляется Себастіано. Общее изумленіе.

Себастіано. Мн очень прискорбно, графиня, что я поранилъ вашего родственника. Но еслибы онъ былъ даже единокровнымъ моимъ братомъ, я не могъ бы поступить иначе: я вынужденъ былъ защищаться. Вы смотрите на меня какъ-то странно, я вижу, что вы оскорблены моимъ поступкомъ. Простите, царица души моей, хоть ради тхъ клятвъ, которыя мы еще такъ недавно дали другъ другу.
Герцогъ. Одно лицо, одинъ голосъ, одна одежда — и два разныхъ человка! какъ въ калейдоскоп — и то, и не то.
Себастіано. Антоніо, дорогой мой Антоніо! Какъ терзался я за то время, когда я тебя лишился!
Антоніо. Это ты, Себастіано?
Себастіано. Разв ты въ этомъ сомнваешься, Антоніо?
Антоніо. Какъ же это вы такъ раздвоились? И половинки яблока не такъ сходны между собою, какъ оба вы. Кто изъ васъ — Себастіано?
Оливія. Удивительно!
Себастіано. Себастіано — я. Брата у меня никогда не бывало, нтъ и божественной способности быть и здсь, и везд. Была у меня, правда, сестра, но ее поглотили безпощадныя волны (Віол). Скажите-жь, ради Бога, какъ вы мн доводитесь: откуда вы родомъ и какъ васъ зовутъ?
Віола. Я изъ Месалины, отца звали Себастіано, такъ-же, какъ моего брата. Въ такой-то одежд взошелъ онъ въ водяную свою могилу. Если духи могутъ являться не только въ образ, но и въ одежд другого, вы являетесь, чтобъ нагнать на насъ ужасъ.
Себастіано. Я, дйствительно, духъ, но еще закованный въ грубую оболочку, дарованную мн рожденіемъ. Еслибы вы были женщиной, я оросилъ бы ваши щеки слезами, восклицая: ‘здравствуй, здравствуй, утопавшая Віола!’
Віола. У моего отца было родимое пятно на лбу.
Себастіано. Было ну моего.
Віола. А умеръ онъ, когда Віол минуло тринадцать лтъ.
Себастіано. О, и это живо сохранилось въ моей памяти! Онъ дйствительно скончался въ тотъ самый день, когда моей сестр исполнилось тринадцать лтъ.
Віола. Нашему счастью мшаетъ еще мужская моя одежда. Не обнимай же меня, пока все — и время, и мсто, и событія не сольются во едино и не явятся несомнннымъ доказательствомъ, что я Віола. Для этого я отведу тебя къ капитану корабля, у котораго хранятся мои женскія одежды. Онъ спасъ меня, чтобы дать мн возможность служить благородному этому герцогу. Затмъ все, что было со мною, ограничивается моими отношеніями къ графин и къ герцогу.
Себастіано (Оливіи). Такимъ образомъ вы, графиня, были въ заблужденіи. Но природа все-таки осталась врна самой себ: вы хотли соединиться узами брака съ двушкой и, клянусь жизнью, не ошиблись: разомъ вышли и за двушку, и за мужчину.
Герцогъ. Не смущайтесь: крови онъ благородной. Если все это такъ-же врно, какъ врно отраженіе зеркала, то и на мою долю отъ этого кораблекрушенія перепадетъ хоть частица благополучія (Віол,). Ты, юноша, тысячу разъ говорилъ мн, что никогда ни одну женщину не полюбишь такъ сильно, какъ меня.
Віола. Вс эти увренія я готовъ скрпить клятвами и вс клятвы сохранить въ душ моей такъ-же врно, какъ это шарообразное вмстилище хранитъ огонь, отдляющій день отъ ночи.
Герцогъ. Дай же руку и покажись мн въ женской своей одежд.
Віола. Она вдь снесена у меня на берегъ къ капитану, а онъ, по жалоб Мальволіо, одного изъ служителей графини, посаженъ въ тюрьму.
Оливія. Освободить его! Позвать сюда Мальволіо! Ахъ, только теперь вспомнила: мн говорили, что несчастный помшался. Собственное мое помшательство совсмъ изгладило это у меня изъ памяти.

Входятъ: шутъ съ письмомъ и Фабіано.

Скажи:— что Мальволіо?
Шутъ. Да что, графиня, отбивается отъ Вельзевула, насколько это возможно человку въ его положеніи. Онъ написалъ къ вамъ письмо. Я могъ бы передать вамъ его еще утромъ, но такъ какъ посланія помшанныхъ не одно и то же, что евангеліе, то время передачи особенной важности не представляло.
Оливія. Вскрой-же его и прочти намъ вслухъ.
Шутъ. Увидите, чтеніе шутомъ писаній сумасшедшаго будетъ весьма для васъ поучительно (Читаетъ): ‘Клянусь, графиня, Богомъ…’
Оливія. Что съ тобою, не сошелъ-ли и ты съума?
Шутъ. Нисколько, я передаю только чужое сумасшествіе. Если вы, графиня, желаете, чтобъ это длалось какъ слдуетъ, вы должны дать волю моему голосу.
Оливія. Прошу тебя, читай, какъ подобаетъ человку, находящемуся въ здравомъ ум.
Шутъ. Такъ, мадонна, и читаю, только такъ и можно передать настоящее состояніе его ума. Примите это, моя принцесса, въ соображеніе и слушайте!
Оливія. Прочти ты, Фабіано.
Фабіано (читаетъ). ‘Клянусь, графиня, Богомъ, вы обижаете меня,— и это станетъ извстно всему міру. Хотя вы и повергли меня въ темницу и дали власть надо мною пьяному вашему дяд, я въ такомъ же полномъ разум, какъ и ваше сіятельство. Собственноручное ваше письмо, которымъ вы заставили меня вести себя такъ, какъ я себя велъ, у меня,— и оно, безъ всякаго сомннія, оправдаетъ меня вполн, васъ же сильно пристыдитъ. Думайте обо мн, что угодно, я нсколько забываю свой долгъ и говорю, какъ оскорбленный Мальволіо, выдаваемый за сумасшедшаго’.
Оливія. Это онъ пишетъ?
Шутъ. Онъ, ваше сіятельство.
Герцогъ. Это что-то не похоже на письмо сумасшедшаго.
Оливія. Освободи и приведи его сюда, Фабіано (Фабіано уходитъ). Если вашему высочеству, обдумавъ все, будетъ угодно полюбить меня не какъ жену, а какъ сестру, отпразднуемъ нашъ двойной союзъ въ одинъ и тотъ же день и, если позволите, даже здсь, въ моемъ дом и на мой счетъ.
Герцогъ. Принимаю ваше предложеніе съ величайшимъ удовольствіемъ, графиня (Віол). Господинъ твой тебя увольняетъ. А за долгую твою службу, несоотвтственную ни твоему полу, ни твоему нжному воспитанію,— вотъ теб въ награду моя рука, будь отнын госпожей своего господина.
Оливія. Сестра! Ты мн сестра!

Входятъ: Фабіано и Мальволіо.

Герцогъ. Это сумасшедшій.
Оливія. Онъ. Что съ тобою, Мальволіо?
Мальволіо. Вы, графиня, меня обидли, обидли жестоко!
Оливія. Я, Мальволіо? Нисколько!
Мальволіо. Нтъ, обидли, графиня. Прошу васъ, прочтите вотъ это письмо. Если вы желаете имть возможность отрекаться отъ вашей руки, пишите въ такомъ случа другимъ почеркомъ, другимъ слогомъ. Скажите же:— разв это не ваша печать, не ваше сочиненіе? Вамъ нельзя сказать ни того, ни другого! Признайтесь же, скажите по совсти — зачмъ вы такъ ясно намекнули мн на ваше расположеніе ко мн, чтобъ я являлся постоянно къ вамъ, улыбаясь, въ желтыхъ чулкахъ, перевязанныхъ крестъ на крестъ, обращался надменно съ сэромъ Тоби и съ прислугой? Зачмъ, когда я исполнялъ все это съ покорной надеждой, вы дозволили заключить меня, держать въ потьмахъ, присылали ко мн священника и разыграли изъ меня величайшаго глупца и олуха? Скажите, зачмъ?
Оливіи. Увы, Мальволіо, хотя, признаюсь, почеркъ и похожъ на мой, но не я это писала. Нтъ никакого сомннія, что это почеркъ Маріи. Припоминаю теперь: она первая сказала мн, что ты помшался, а ты явился, улыбаясь, какъ требуется въ этомъ письм. Но успокойся, надъ тобою подшутили очень зло, и ты, когда виновнники будутъ открыты, окажешься въ собственномъ своемъ дл и истцомъ, и судьей.
Фабіано. Выслушайте меня, графиня, и не омрачайте никакою непріятностью, никакими будущими карами прелести настоящаго. Въ полной надежд на это признаюсь, что всю продлку съ Мальволіо придумали я и сэръ Тоби за его грубое и невжливое обращеніе съ нами. Письмо написано Маріей по требованію сэра Тоби,и въ награду за это онъ на ней женится. Во всякомъ случа она такъ забавна, что скоре способна вызывать смхъ, чмъ мщеніе, особенно если безпристрастно взвсить обоюдныя оскорбленія.
Оливія. Итакъ, бдняга, какъ провели тебя они!
Шутъ. Да, ‘одни родятся великими, другіе завоевываютъ себ величіе, инымъ-же величіе само навязывается на шею’. И я, почтеннйшій, тоже игралъ кое-какую роль въ этой комедіи, а именно уважаемаго Топаса. И мн это нипочемъ. ‘Клянусь Богомъ, шутъ, я не сумасшедшій’. А помнишь: ‘Какъ вы можете забавляться такимъ глупымъ бездльникомъ, графиня? Если вы не разсметесь, онъ рта не разожметъ’. Такъ-то вотъ волчокъ времени приводитъ за собою отместку.
Мальволіо. Отомщу-же я всей вашей шайк (Уходитъ).
Оливія. Насмялись надъ намъ уже слишкомъ жестоко.
Герцогъ. Догоните его, уговорите примириться. Однако его не распросили о капитан. Когда мы узнаемъ все, подоспетъ время, и мы торжественно отпразднуемъ союзъ нашихъ сердецъ. Пока мы погостимъ у тебя, прекрасная сестра. Идемъ, Цезаріо! Ты будешь оставаться имъ, то есть мужчиной, пока я не увижу тебя въ другой одежд и ты не сдлаешься владычицей Орсино, царицей его любви (Вс уходятъ, кром шута).
Шутъ (поетъ): ‘Когда я былъ совсмъ еще мальчишкой,—
Что втръ и дождь? Одна лишь чепуха,—
Я зналъ тогда одн мои игрушки.
Вдь дождь и втръ мы видимъ каждый день.
Но, сдлавшись вполн мужчиной взрослымъ,—
Что втръ и дождь? Одна лишь чепуха,—
Я отъ воровъ сталъ крпко запираться.
Вдь дождь и втръ мы видимъ каждый день.
Когда-же я, къ несчастію, женился,—
Что втръ и дождь? Одна лишь чепуха,—
Поладить я никакъ не могъ съ женою.
Вдь дождь и втръ мы видимъ каждый день.
Когда-же я къ постели пробирался,—
Что втръ и дождь? Одна лишь чепуха,—
Едва-ли кто бывалъ меня пьяне.
Вдь дождь и втръ мы видимъ каждый день.
Давно ужь міръ нашъ бренный существуетъ,—
Что втръ и дождь? Одна лишь чепуха,—
Но мн-то что? Окончена піеса.
Мы рады, если вамъ понравилась она’.

КРЕЩЕНСКІЙ СОЧЕЛЬНИКЪ ИЛИ ЧТО ХОТИТЕ.

‘Что хотите’ было представлено 2 февраля 1602 года. Это извстно изъ дневника юриста Манигэма, который присутствовалъ при представленіи и котораго поразило сходство этой пьесы съ ‘Манехмами’ Плавта и одною итальянскою пьесой. Обсуждая вообще годъ созданія этой комедіи, критики говорятъ, что она создалась между 1600 и 1602 годами, т. е. въ самый цвтущій періодъ творчества Шекспира и, какъ замчаетъ Жене, не будетъ особенною смлостью, если мы признаемъ ‘Что хотите’ образцовой комедіей среди другихъ веселыхъ созданій Шекспира. ‘Что хотите’ носитъ въ оригинал еще названіе ‘Двнадцатой ночи’, т. е. ‘Крещенскаго сочельника’.
Стр. 82. Аріонъ — знаменитый поэтъ и музыкантъ греческій, жившій въ VII вк до Р. X. Сложившаяся о немъ легенда говоритъ, что его спасли дельфины отъ смерти, очарованные звуками его лиры.
Стр. 86. Марія говоритъ о сухости руки. Джонсонъ замчаетъ, что влажность руки считалась обыкновенно примтою страстнаго темперамента.
Стр. 87. Галльярда, коранто, джигъ — народные танцы.
Стр. 87. Въ Англіи въ XVI вк картины прикрывались занавсками, большею частью, изъ зеленой тафты съ золотою бахромой. Обычай этотъ, вроятно, вошелъ во всеобщее употребленіе отчасти вслдствіе того, что въ домахъ многихъ знатныхъ лицъ и вообще зажиточныхъ гражданъ можно было часто видть на стнахъ картины самаго неприличнаго содержанія. Здсь кстати упоминается м-съ Мэлль. Подъ этимъ именемъ комментаторы Шекспира подразумваютъ одну изъ знаменитйшихъ куртизанокъ — Мэри Эмбри, которая постоянно являлась въ обществ въ мужскомъ плать, всегда носила оружіе и даже принимала участіе въ военныхъ длахъ. Это было странное существо — развратница, посредница и воровка. Она была даже публично наказана, тмъ не мене, умирая 1659 года, она завщала 20 фунтовъ стерлинговъ, на то, чтобы общественные фонтаны били виномъ въ день возсшествія на престолъ Карла II. Приверженецъ королевской власти Бетлеръ (1612—1680) въ одной изъ поэмъ сравниваетъ ее съ Іоанной Д’Аркъ!
Стр. 93. ‘Столбъ шериффа’. Передъ дверями мэровъ и шериффовъ были столбы, на которые наклеивались королевскіе указы и прокламаціи. Кажется, было даже въ обыча перекрашивать ихъ при каждомъ выбор новыхъ муниципальныхъ властей. Въ Норвич, по словамъ Стаунтона, уцлли два такіе столба съ иниціалами Г. Р. и полустертой надписью года 15..
Стр. 98. ‘Кто спасаетъ утопающаго, говорятъ въ народ въ Шотландіи и на прилегающихъ къ ней группахъ острововъ, тотъ долженъ ожидать отъ него большой бды на свою голову’. Въ основаніи этого поврья лежитъ логическая мысль: избавляя утопающаго отъ гибели, на которую онъ обреченъ приговоромъ судьбы, спасающій какъ-бы самъ накликаетъ на себя бдствіе, предназначенное судьбою другому. Разумется, при этомъ опускается изъ виду, что и самое спасеніе предопредлено судьбою.
Стр. 101. Шутъ намекаетъ на вывску, часто появлявшуюся въ т времена въ Англіи, изображались два осла, а внизу неожиданная для читающаго подпись: ‘Вотъ мы и собрались вс трое’.
Стр. 102. ‘Мы три развеселые парня’,— это припвъ старинной псни.
Стр. 103. ‘Нкій мужъ жилъ въ Вавилон’,— первая строчка другой народной псни.
Стр. 103. ‘Прощай же, ангелъ, коль разстаться надо’,— припвъ старинной баллады.
Стр. 103. Даровая раздача пироговъ и пива, въ извстные праздничные дни, вошедшая въ обычай съ незапамятныхъ дней, во времена Шекспира была объявлена пуританами, какъ предосудительный обычай папистовъ.
Стр. 104. Хотя Мальволіо по положенію, въ которое онъ, поставленъ, является комической фигурой, говоритъ Жене,— онъ все-таки является характернымъ образомъ, полнымъ глубокой психологической правды. Поведеніе этого человка такого рода, что намъ вполн понятно, почему его терпть не можетъ никто въ дом и почему люди стараются сыграть съ нимъ какую-нибудь такую штуку, которая при его характерныхъ недостаткахъ, т. е. его смшномъ высокомріи и ограниченномъ тщеславіи, можетъ вполн удасться шутникамъ. Его худшій недостатокъ,— это его доведенная до-крайности самооцнка, онъ старается прослыть зеркаломъ добродтели, но его пуританская суровость нравовъ носитъ такой непривтливый характеръ, что отъ всхъ его добродтелей ни одному человку нтъ никакой пользы, чмъ боле онъ углубленъ въ самого себя, тмъ мене способенъ онъ отыскать или понять добрыя стороны другихъ. ‘Ты думаешь, говоритъ ему Тоби, если ты самъ воздержанъ, то въ мір не должно быть ни пироговъ, ни пива?’ Въ этомъ замчаніи сказывается дкая насмшка поэта надъ отвратительной и претенціозной нравственностью пуританскихъ проповдниковъ разныхъ степеней воздержанія. Это истинные лицемры.
Стр. 105. Пентизелся,— царица амазонокъ, дочь Марса, она сражалась противъ грековъ и была убита при осад Трои Ахиломъ.
Стр. 111. Іезавель,— извстная въ исторіи еврейскаго народа жена царя Ахава.
Стр. 113. Мода повязывать подвязки крестъ накрестъ, повидимому, была принята по преимуществу пуританами. Бертонъ Голидай представляетъ пуританина, какъ человка съ подвязанными крестъ накрестъ подвязками, въ короткихъ нарядныхъ штанахъ, съ небольшой фрезой вокругъ шеи: причемъ пуритане пренебрегаютъ всякими излишествами и не носятъ на рукахъ манжетъ.
Стр. 120. Броунистами назывались первоначальные ‘независимые’. Ихъ глава, Робертъ Броунъ, былъ преслдуемъ въ 1562 году духовнымъ трибуналомъ за его непокорность правиламъ англиканской церкви.
Стр. 120. Эта громадная постель находилась въ главной спальн въ гостиниц ‘Лося’ въ город Вер. 4 мая 1610 года герцогъ Людвигъ Фридрихъ Вертембергскій торжественно почивалъ на этой постели, какъ свидтельствуетъ рукописный журналъ, веденный на французскомъ язык и открытый въ Британскомъ музе Фридрихомъ Мэдденомъ. ‘Я спалъ на постели, набитой лебяжьимъ пухомъ, говорится въ журнал, и ширина ея равнялась восьми футамъ’.
Стр. 121. Упоминаемая Шекспиромъ карта сопровождала англійскій переводъ одного изъ путешествій, появившійся въ 1598 году. Она была покрыта множествомъ перескающихся до разнымъ направленіямъ линій, назначеніе которыхъ отгадать довольно трудно. Подъ именемъ Индій подразумваются Остъ-Индія и Вестъ-Индскіе острова Америки.
Стр. 143. Здсь говорится о Харакле, любовникъ которой, чувствуя приближеніе своей смерти, убилъ ее. Греческій романъ ‘Теагенъ и Хариклея’ былъ переведенъ на русскій языкъ еще въ прошломъ столтіи.
Шекспир Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Крещенская ночь, Шекспир Вильям, Год: 1600
  2. Двенадцатая ночь, или Что угодно, Шекспир Вильям, Год: 1600
  3. Двенадцатая ночь, или что хотите, Шекспир Вильям, Год: 1600
  4. Ромео и Джульетта, Шекспир Вильям, Год: 1594
  5. Гамлет. Отрывки, Шекспир Вильям, Год: 1601
  6. Вот каково иметь корзину и белье, Шекспир Вильям, Год: 1597
  7. Отрывок из Гамлета, драмы Шекспира, Шекспир Вильям, Год: 1601
  8. Антоний и Клеопатра, Шекспир Вильям, Год: 1606
Электронная библиотека