‘Встникъ Европы’, No 11, 1882.
Король Лир. Трагедия в 5-ти действиях В. Шекспира. Перевод С. Юрьева. Москва, 1882., Юрьев Сергей Андреевич, Год: 1882
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Король Лиръ. Трагедія въ 5-ти дйствіяхъ В. Шекспира. Переводъ С. Юрьева. Москва, 1882.
Изъ всхъ созданіи англійскаго генія особенною популярностью пользуются у насъ, какъ и повсюду въ Европ, ‘Гамлетъ’, ‘Отелло’ и ‘Король Лиръ’. Въ нашей литератур объ этихъ трагедіяхъ было говорено едва ли не больше, чмъ обо всхъ остальныхъ піесахъ Шекспира, вмст взятыхъ, он же преимущественно останавливали на себ и вниманіе переводчиковъ. ‘Гамлета’ мы имемъ въ пяти полныхъ переводахъ, ‘Отелло’ — въ шести, ‘Король Лиръ’ былъ переведенъ три раза стихами и одинъ разъ прозою, теперь является четвертый стихотворный переводъ этой трагедіи, исполненный г. Юрьевымъ. Трудъ этотъ заслуживаетъ вниманія именно потому, что онъ (за исключеніемъ прозаическихъ переводовъ г. Кетчера) представляетъ первую въ нашей литератур попытку дословнаго, буквальнаго (насколько это согласно съ стихотворной формой) и совершенно полнаго, безъ всякихъ пропусковъ, перевода шекспировской трагедіи. Это и заставляетъ насъ остановиться на немъ подробне и разсмотрть, насколько удалось переводчику выполнять свою нелегкую задачу.
Переводить такого писателя, какъ Шекспиръ, вообще, дло очень трудное, требующее значительнаго таланта и глубокаго знанія не только шекспировскаго, но и своего родного языка переводить Шекспира буквально — дло, скажемъ прямо, не только трудное, но и неблагодарное, потому что большинство читающей публики не въ состояніи понять и оцнить по достоинству подобный трудъ. Блинскій, разсуждая о переводахъ вообще, раздлилъ ихъ на два отдла: переводы, подстрочно близкіе въ подлиннику, и переводы, представляющіе поэтическое воспроизведеніе оригинала, при этомъ онъ совершенно правильно замтилъ, что слить оба условія въ одномъ труд, въ одно и то же время передать и поэзію, и букву подлинника — есть трудъ едва ли доступный силамъ человческимъ, идеалъ практически недостижимый. Въ примненіи къ Шекспиру это замчаніе, пожалуй, еще боле врно, чмъ въ примненіи къ любому изъ остальныхъ европейскихъ писателей (кром, разв, Раблэ). Шекспировскій языкъ, не говоря уже о вообще присущей англійскому языку особенной сил и лаконичности, нердко однимъ словомъ замняющей цлую мысль, представляетъ для переводчика множество непреодолимыхъ затрудненій своею чрезвычайною образностью, метафоричностью, обиліемъ всевозможныхъ фигуръ и причудливыхъ украшеній слога, словомъ, тми качествами, какія характеризуются въ исторіи литературы названіемъ эвфюизма. Прибавьте въ этому колоссальное богатство и разнообразіе оттнковъ рчи, отъ самыхъ возвышенныхъ до самихъ грубыхъ и площадныхъ, обиліе всевозможныхъ пословицъ, поговорокъ, намековъ, смыслъ которыхъ иногда не вполн понятенъ даже и современному англичанину, вынужденному прибгать къ помощи особенныхъ шекспировскихъ словарей, наконецъ — частое употребленіи синонимовъ, различіе между которыми совершенно неуловимо для иностранца, — и вы получите нкоторое, приблизительное понятіе о тхъ трудностяхъ, съ какими приходится бороться русскому переводчику, воспитанному въ совершенно иныхъ понятіяхъ и на язык, по самой натур своей недопускающемъ ничего преувеличенно-напыщеннаго.
Эти причины побудили одного изъ прежнихъ переводчиковъ ‘Короля Лира’, Дружинина, совершенно отказаться отъ желанія какъ можно ближе подойти къ букв оригинала. Передавая трагедію Шекспира на русскомъ язык, он поставилъ себ цлью, какъ онъ самъ говоритъ въ прекрасномъ вступительномъ этюд, сдлать это произведеніе доступнымъ для всхъ русскихъ читателей, безъ различія пола, возраста и развитія, стараясь, чтобы переводъ не поразилъ изысканностью своего слога ни одного человка, воспитаннаго на простой русской рчи. Вслдствіе этого Дружининъ обратилъ преимущественное вниманіе не на буквальность и полноту своего перевода, а на его литературную и поэтическую обработку. Результатомъ этого труда было произведеніе, пріобрвшее значительную популярность и, въ самомъ дл, представляющее, по своимъ поэтическимъ достоинствамъ, цнный вкладъ въ нашу переводную литературу. Правила, высказанныя Дружининымъ, были приняты въ руководство даровитйшими изъ русскихъ переводчиковъ Шекспира, труды которыхъ были встрчены образованными читателями съ полнымъ сочувствіемъ. Переводъ ‘Лира’, сдланный Дружининымъ, извстенъ всякому, читающему Шекспира по-русски, между тмъ какъ боле точные и полные переводы гг. Якимова и Лазаревскаго знакомы лишь весьма немногимъ, — именно, благодаря тому, что излишнее пристрастіе къ букв оригинала послужило здсь въ ущербъ литературному достоинству перевода.
Но Дружининъ, переводя ‘Лира’, можетъ быть, слишкомъ уже увлекся стремленіемъ упростить шекспировскую трагедію и позволилъ себ сдлать слишкомъ много пропусковъ, далеко не всегда оправдываемыхъ тою цлью, какую онъ имлъ въ виду. Позднйшіе его переводы ‘Коріолана’, ‘Ричарда III’, ‘Короля Джона’ почти вовсе не заслуживаютъ упрека въ этомъ излишне-свободномъ отношеніи къ подлиннику, въ примненіи къ ‘Лиру’ упрекъ этотъ вполн основателенъ. Литературное достоинство перевода нисколько не пострадало бы, если бы въ немъ были воспроизведены, съ искусствомъ, отличавшимъ талантливаго переводчика, исключенные имъ сцены и рчи. Въ виду этого недостатка, вполн естественно желаніе другого переводчика исправить ошибки своего предшественника и дать новый переводъ шекспировской трагедіи, въ которомъ, при всей возможной близости къ подлиннику, были бы соблюдены и условія, требуемыя отъ каждаго хорошаго литературнаго произведенія.
Въ такомъ перевод ‘Короля Лира’ мы, дйствительно, нуждаемся, и г. Юрьевъ, по своей вроятности, руководился именно этими соображеніями, предпринимая свой трудъ. Говоримъ: ‘по всей вроятности’, потому что самъ онъ не предпослалъ своему труду никакихъ объясненій и указаній. Но такъ какъ, судя по исполненію перевода, его слдуетъ причислить скорй къ первому, чмъ ко второму изъ отдловъ, установленныхъ Блинскимъ, то мы позволяемъ себ думать, что переводчикъ имлъ въ виду не столько ‘средняго’, простого читателя, о которомъ заботился Дружнинъ, сколько любителей и знатоковъ англійскаго поэта. Этимъ опредляется и мрка, которую должно прилагать жъ труду г. Юрьева: точность, буквальность, полнота — на первомъ план, поэзія — на второмъ, только по отношенію къ первому читатель можетъ быть особенно требовательнымъ.
Итакъ, прежде всего — о точности и полнот.
Переводъ r. Юрьева можно признать самымъ полнымъ изъ всхъ русскихъ переводовъ ‘Короля Лира’. По крайней мр, при внимательномъ чтеніи его en regard съ подлинникомъ, мы отмтили только три — и при томъ самыхъ незначительныхъ, въ два-три слова, — пропусковъ (въ рчахъ Эдгара, III, 4), происшедшихъ, вроятно, просто отъ недосмотра. То же слдуетъ сказать и относительно вншней точности: стихи везд переведены стихами (за исключеніемъ лишь немногихъ строкъ въ 3-й сцен І акта), проза — прозой. Но нельзя того же сказать о точности внутренней, о близости къ подлиннику и вмст съ тмъ — въ духу правильной, ясной русской рчи, въ этомъ отношеніи переводъ г. Юрьева не везд свободенъ отъ недостатковъ. Предлы настоящей замтки не позволяютъ намъ останавливаться на этихъ недостаткахъ во всей подробности, поэтому мы будемъ указывать лишь на такіе мста, гд неточность перевода является особенно замтною.
Въ первой же сцен І акта, Глостеръ, говора объ Эдмунд, выражается такъ: ‘у меня есть сынъ, нсколькими годами старше его’ (стр. 4), между тмъ, во второй сцен II акта (стр. 18), Эдмундъ говоритъ о себ: ‘раньше брата однимъ лишь годомъ вышелъ я на свтъ’. Кто же старше: Эдмундъ или Эдгаръ? Соотвтствующія мста подлинника совершенно ясны: тамъ Глостеръ говоритъ, что законный сынъ, Эдгаръ всего какимъ-нибудь годомъ (some year) старше незаконнаго, и послдній, согласно съ этимъ, замчаетъ: ‘I am some twelve or fourteen moonshines lag of my brother’, т.-е. , я отсталъ отъ брата всего на какихъ-нибудь 12—14 мсяцевъ’.
Корделія (I, 1), отвчая на вопросъ отца о своей любви къ нему, говоритъ о сестрахъ: ‘Sure, I shall never marry like my sisters to love my father all’, т.-е., наврно, а никогда не выйду замужъ, съ тмъ, чтобы любить только моего отца’, или, какъ перевелъ Дружининъ: ‘когда бъ я одного отца любила, то замужъ бы не вышла никогда’. Г. Юрьевъ повялъ эту фразу совершенно иначе: онъ заставляетъ Корделію, ради любви къ отцу, клятвенно отрекаться отъ супружества: ‘Клянусь, не выйду замужъ, какъ он (сестры), чтобы любить лишь одного отца!’ (стр. 8).
Въ той же сцен изгоняемый Лиромъ Кентъ говоритъ о себ: ‘Не’ll shape his old coarse in а country new*, т.-е. , онъ пойдетъ старимъ путемъ въ новой стран’, останется прежнимъ Кентомъ (такъ и у Дружинина). Г. Юрьевъ (стр. 12) отступаетъ отъ подлинника. ‘Въ далекія страны нести онъ хочетъ глубокой бремя старости своей’. Шекспиръ вовсе не представляетъ Кента человкомъ, изнемогающимъ подъ бременемъ глубокой старости, онъ хотлъ только сказать, что Кентъ и въ изгнаніи будетъ вренъ самому себ.
Переводчикъ нсколько разъ заставляетъ Лира называть Кента рабомъ, самъ Кентъ говоритъ, что онъ служилъ королю ‘рабски’. Кентъ не рабъ, а только вассалъ, котораго Лиръ называетъ recreant, miscreant (у г. Юрьева — ‘безбожникъ’, ‘бунтовщикъ’), т.-е. неврнымъ данной клятв своему сюзерену: homo tuus sum — говорилъ вассалъ, присягая на врность, — но ne servus. До Екатерины II, только у насъ, въ подобномъ случа, называла себя — рабами. Объ этой клятв вассала Лиръ прямо напоминаетъ Кенту словами: ‘on thy allegiance hear me’, оставленными r. Юрьевымъ безъ перевода (стр. 11).
Слова Лира: ‘Better thou had’st not been born, than not to have pleas’d me better’ также переданы не совсмъ точно: ‘Лучше бъ не родиться (кому?) чмъ пренебречь любовію моей’ (стр. 14), — что нсколько измняетъ характеръ короля (у Дружинина: ‘Лучше бъ не родиться теб на свтъ, чмъ мн не угодить’).
Въ 4-й сцен I акта, Лиръ обращается въ дерзкому дворецкому Гонерильи: ‘Oh, you, sir, you, sir, come you hither, Who am I sir?’ Это ироническое величанье слуги сэромъ, вмсто обычнаго sirrah, совершенно исчезаетъ въ перевод г. Юрьева: ‘А, ты пришелъ, дружище. Поди-ка сюда. Ты знаешь ли кто я?’ (стр. 30). Точно также въ словахъ ‘благодарю, благодарю’ исчезла фраза: ‘ther’s earnest of thy service’ (вотъ теб за трудъ), произнося которую, Лиръ даетъ Кенту деньги (стр. 30).
Въ отвтъ на просьбу Кента укрыться отъ бури въ хижин (III, 3), Лиръ говоритъ: ‘Ты хочешь сердце мн разорвать?’ (Wilt break my heart?) — ‘Скоре я разорву свое’ (I’d rather break my own) — отвчаетъ Кентъ. У г. Юрьева это передано не совсмъ ясно: ‘О!.. не разорвется мое сердце?— Ахъ, скорй мое!’ (стр. 84).
Не останавливаясь на мелочахъ, возьмемъ на выдержку еще нсколько примровъ, свидтельствующихъ, по нашему мннію, о томъ, что почтенный переводчикъ, желая соблюдать точность, не везд оставался врнымъ духу родного языка.
‘Клянусь… живущими въ кругахъ свтилъ судьбами’ (стр. 8, въ подл.: by all the operations of the orbs).— ‘На жизнь мою, что дочь тебя меньшая не меньше любитъ, чмъ он’ (т.-е. ручаюсь головой, стр. 10).— ‘Безумныя безсильны клятвы богамъ’ (стр. 11).— ‘Неблагодарность!.. въ дтищ родномъ отвратнй ты, чмъ чудище морское!’ (37).— ‘Но ежели услышитъ про тебя, когтями bohrie лице твое все изорветъ’ (39).— ‘Такіе образцы мн представляетъ вашъ край въ Бедлама нищихъ сумасшедшихъ’ (59).— ‘А вы, противъ естественныя чуда, вдьмы!’ (74).— ‘Ты, громъ всепотрясающій, расплющи всю эту круглую земли чреватость!’ (79).— ‘Намъ переноснй нашей муки часъ’ (99).— Вотъ еще одно мсто:
‘…Лучше,
‘Когда-бъ мой умъ расшибевъ былъ, и мысль,
‘Отъ горя отдлясь совсмъ, игрою
‘Воображенія туманясь часто,
‘Самосознанье потеряла!’ (188).
Для уразумнія этого мста необходимо обратиться къ подлиннику, гд сказано: ‘Лучше бы я сошелъ съ ума: тогда мои мысли отдлились бы отъ моего горя, и страданье, утшаясь игрою обманчиваго воображенія, перестало бы давать знать о себ’.
Стремленіе въ буквальности иногда, повидимому, заставляетъ почтеннаго переводчика игнорировать требованія русскаго склада понятій. Такъ, напримръ, Лиръ говоритъ въ одномъ мст:
‘Да эдакъ можно обратиться въ соль,
‘И очи станутъ лейками воды
‘Соленой, чтобы осенью сухой
‘Пыль по дорог прибивать…’ (133).
Для русскаго уха этотъ соленый человкъ, съ лейками вмсто глазъ, нсколько страненъ. Здсь шекспировская метафора слишкомъ расходится съ духомъ русской рчи, такъ что буквальность перевода едва ли можетъ искупить неловкое впечатлніе, ею производимое.
Подобныхъ примровъ можно было бы привести и еще нсколько. Укажемъ только на ‘пророчество’ шута, начинающееся стихами:
‘Когда духовный важенъ будетъ на словахъ,
‘А не на дл самомъ, — на костра огняхъ
‘Не еретикъ, а другъ блудницъ, ихъ покровитель,
‘Горть начнетъ, и жадный пивоваръ водой
‘Свое испортитъ пиво, и пойметъ портной,
‘Что ужъ не онъ, а дворянинъ ему учитель’, и т. д. (82).
Въ этой псн шута (стр. 81) г. Юрьевъ почти дословно перевелъ стихи: ‘With heigh, ho, the wind and the rain… For the rain it raineth ewery day’, составляющіе не боле, какъ припвъ, заимствованный изъ какой-нибудь старинной баллады, и не имющій подобно вашему: ‘ди-ди-ди, калинка моя’, никакого отношенія къ псн и никакого особеннаго смысла. Въ этомъ легко убдиться, взглянувъ на псню, которою оканчивается комедія ‘Двнадцатая ночь’: тамъ повторенъ, слово въ слово, тотъ же самый припвъ точно также чередующійся со стихами текста псни въ нсколькихъ куплетахъ:
‘When that I was and а little tiny boy,
‘With bey, ho, the wind and the rain,
‘А foolish thing was bat а toy,
‘For the rain it raineth every day’.
Попробуйте перевести слово въ слово, — выйдетъ ли что-нибудь?
То же стремленіе въ дословности отразилось на перевод г. Юрьева еще другою стороною: въ перевод вышло, покрайней мр, втрое больше стиховъ, чмъ въ оригинал. Конечно, въ этомъ всего боле виноватъ тотъ лаконизмъ, которымъ, какъ мы говорили, отличается англійская рчь, и благодаря которому иное слово приходится передавать цлымъ предложеніемъ, но къ этому можно прибгать только въ случа необходимости. Беремъ въ перевод на удачу два-три примра: ‘Meantime we shall express our darker purpose’ переведено —
‘А между тмъ, предъ вами ни объявимъ
‘Живущее во глубин души
‘Намреніе наше’. (5).
Также многословно, и безъ надобности, переданы стихи:
‘…Love is not love,
‘When it is minglid with respects, that stand
‘Aloof from the entire point’, —
‘Любовь ужъ не любовь,
‘Когда она разсчетомъ занята.
‘Онъ долженъ изгнанъ быть на вкъ изъ всхъ
‘Любви владній гордыхъ и свободныхъ’ (14).
Въ монолог Эдмунда (I, 2) для передачи четырехъ стиховъ подлинника потребовалось цлыхъ девять стиховъ перевода (стр. 18).
Въ первыхъ словахъ III акта, на вопросъ Кента: ‘Кто, кром этой страшной бури, здсь?’ дворянинъ отвчаетъ:
‘Здсь тотъ, чей духъ взволнованъ, какъ она,
‘А тло терпитъ отъ нея вдобавокъ’ (76).
Въ подлинник сказано просто: ‘One minded like the weather, most unquietly* (у Дружинина: ‘Тотъ, въ чьей душ теперь такая жъ буря’).
Кентъ говоритъ, что онъ, между прочимъ, уметъ ‘to mar а carious tale in telling it’, въ перевод сказано: ‘Я не умю подстрекать любопытство, не мастеръ болтать, могу испортить, опошлить любой остроумный разсказъ, если вздумаю передавать его моими словами’ (28). Подчеркнутыя слова здсь — лишнія, въ оригинал ихъ нтъ.
На поэтическую сторону перевода мы, какъ замчено выше, должны обращать меньше вниманія, соображаясь со взглядами переводчика, очевидно, не придающаго этой сторон своего труда первостепенной важности. Но все же, по нашему мннію, слдовало бы избгать явныхъ нарушеній правильности въ удареніяхъ и гладкости стиха, допущенныхъ въ перевод, повидимому, безъ особой надобности. Напримръ: ‘На перерывъ спшатъ и вина Францьи — И млечныя сокровища Бургундьи’ (7).— ‘Она нужна для безопасности — Твоей…’ (10).— ‘Ни менй любитъ, чмъ законнаго…’ (18).— ‘Ищи, онъ тамъ. О, смерть нежданная…’ (137).— ‘Я радъ прибытію высочествъ вашихъ…’ (50), и т. п. Надемся, однако, что эти и имъ подобные, чисто-формальные, недостатки, неизбжные во всякомъ трудномъ дл, а тмъ боле — въ перевод произведеній Шекспира, не помшаетъ ‘среднему’ читателю оцнить по достоинству новый переводъ ‘Короля Лира’ и воспользоваться имъ для уразумнія безсмертной трагедіи великаго британца.— О.