УЧЕБНИКЪ УГОЛОВНАГО ПРАВА, Г. СПАСОВИЧА.
УЧЕБНИКЪ УГОЛОВНАГО ПРАВА, Г. СПАСОВИЧА.
‘Отечественныя Записки’, No 4, 1863
Учебник уголовного права, г. Спасовича, Спасович Владимир Данилович, Год: 1863
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Давно уже появленіе новой книги не производило на насъ такого пріятнаго впечатлнія, какъ вышедшій на дняхъ первый выпускъ Учебника уголовнаго права, г. Спасовича.
Хорошія, дльныя книги, ученаго содержанія, стали у насъ въ послднее время рдкостью. Переводовъ, хорошихъ переводовъ является много, но собственная наша научно-литературная производительность остановилась какъ будто, хотя, сказать правду, она никогда не была особенно сильна и плодовита.
Нечего говорить — въ нашей наук, въ нашей ученой литератур есть очень много замчательныхъ курьзовъ. Зачмъ является иная книга? Для кого, для чего она нужна? Знаютъ только два-три человка — а является. А вотъ рядомъ существуетъ цлая отрасль знанія — да еще какая? Проникаетъ она глубоко въ самыя ндра общественной жизни, затрогиваетъ она близко самые чувствительные интересы, касается она всхъ и каждаго въ самыхъ дорогихъ для человка благахъ — а въ литератур нтъ ничего — такъ-таки голая пустыня. Учись, гд знаешь, пріобртай знанія урывками, зди къ нмцамъ, читай нмецкія книжки, которыя, безъ сомннія, скажутъ теб много хорошаго, да наскажутъ вмст съ тмъ много такого, что ни для рускаго ума, ни для русской жизни не годится.
Вотъ хоть-бы уголовное право. Трудно, кажется, найти предметъ поважне его. Вдь въ немъ дло идетъ о человк, о человческихъ дйствіяхъ, и именно о тхъ дйствіяхъ, за которыя люди лишаются имущества, чести, свободы, жизни иногда, а здоровья почти всегда — у насъ, въ нашихъ тюрьмахъ, то есть — за которыя люди ходятъ за десять тысяча, верстъ съ полу-пудовыми кандалами на ногахъ и работаютъ въ преисподней по двадцати лтъ. Тутъ, кажется, нужны были бы знанія, хоть бы для того, чтобъ вс эти операціи устроить какъ-нибудь получше, посообразне съ требованіями здраваго разума и справедливости, чтобъ не случилось подчасъ, просто но невжеству, а не отъ злаго сердца, отправить въ продолжительное странствованіе человка ршительно невиннаго.
Поищите же, что найдется для усовершенствованія нашихъ познаній по сей части? Пятнадцатый томъ Свода Законовъ. Нсколько книжекъ, представляющихъ, подъ именемъ руководствъ законовднія, коротенькое извлеченіе изъ Свода. Дальше что?— Ищите. Найдете еще книжку почтеннаго московскаго профессора С. И. Баршева, по которой пятнадцать лтъ тому назадъ мы сами учились общей части уголовнаго нрава. Пятнадцать лтъ назадъ! а книжка-то и тогда ужь была очень, очень стара.— Вотъ и все.— Въ конц концовъ, значитъ, наши судьи, наши криминалисты могли учиться своему длу только но единственному источнику, но Своду Законовъ.
Хорошая и очень полезная вещь — Своды Законовъ.— Но горе въ томъ, что одной этой вещи очень мало для надлежащаго образованія юриста, судьи, его мало даже просто для образованнаго человка, потому что всякому нужно знать смыслъ вещи, а смысла-то никакой сводъ не даетъ.
Что же это, однако, за странность такая, что вотъ жили мы да жили, судили да присуждали и отправляли людей въ разныя странствованія но этому свту и даже на тотъ свтъ — и все это длали безъ смысла, такъ, но собственному произволенію, да но своду?
Да, для нашей старой судебной системы, отживающей теперь, не настояло ршительно никакой потребности въ наук уголовнаго права: безъ нея можно было обходиться, какъ обходились же у насъ безъ помощи науки во всхъ прочихъ областяхъ общественной жизни и администраціи.
А теперь для предстоящей судебной реформы нужны ученые судьи, ученые адвокаты. Гд они? Гд взять ихъ? слышится отовсюду одинъ и тотъ же вопросъ. Нтъ ихъ у насъ — мало, трудно будетъ замстить вс имющія открыться вакансіи людьми, вполн приготовленными для своихъ великихъ и трудныхъ обязанностей.
При такомъ положеніи дла, всякій трудъ, даже слабый, заслуживаетъ искренней благодарности, если онъ облегчаетъ въ чемъ нибудь предстоящее намъ общественное дло, если онъ проливаетъ хотя слабенькій свтъ въ тотъ страшный мракъ, который носится передъ нами и изъ котораго, безъ помощи знаній, намъ выбраться очень трудно. А въ книг г. Спасовича — если только она достигнетъ конца — мы получимъ такое полное, такое основательное сочиненіе но уголовному праву, какому могли бы позавидовать даже нмцы, у которыхъ, какъ извстно всмъ и каждому, нтъ недостатка въ хорошихъ книгахъ.
Вотъ отчего такое пріятное впечатлніе сдлала на насъ эта книга. Она не изъ тхъ, которыя являются богъ-знаетъ для чего, она вызвана настоятельною потребностью жизни. Она не изъ тхъ, которыя доставляютъ удовольствіе и пользу двумъ-тремъ спеціалистамъ, наслажденіе какому нибудь одинокому читателю-сибариту. Она внесетъ ясныя понятія въ область нашей судебной практики, она поможетъ длу нашихъ юристовъ, каждому изъ образованныхъ читателей она дастъ прочную основу для пониманія обширной, разнообразной и чрезвычайно важной области явленій. Книга вышла какъ нельзя боле кстати, именно въ такое время, когда въ ней чувствуется самая настоятельная нужда. Она принесетъ намъ значительную долю добра.
Вышедшій на дняхъ первый Выпускъ ‘Учебника’ г. Спасовича заключаетъ въ себ, на 178 страницахъ убористой печати, введеніе въ науку уголовнаго права — въ которомъ объясняется понятіе о предмет) этой науки и отношеніе его къ другимъ частямъ законовднія. Затмъ идетъ общая часть уголовнаго права. Изъ предметовъ, входящихъ въ составъ этой части науки, въ первомъ выпуск изложены: очеркъ теорій уголовнаго права, ученіе объ уголовномъ закон и ученіе о преступленіи. Въ послдующихъ выпускахъ будутъ изложены: ученіе о наказаніи, о мр наказанія, о причинахъ, погашающихъ уголовныя послдствія преступленія, и, наконецъ, критическій обзоръ русскаго уголовнаго законодательства. Этимъ будетъ заключена общая часть уголовнаго права. Авторъ даетъ надежду, что на этомъ не остановится его полезная научно-литературная дятельность: онъ говоритъ, что Для особенной части, для судопроизводства, а также для исторіи уголовнаго права онъ собралъ кое-какіе матеріалы, изъ которыхъ если станетъ силы и времени, надется составить цлый рядъ послдующихъ томовъ. Дай-богъ, чтобъ достало у него силы и времени. Мы понимаемъ очень хорошо, что ни для кого такъ не желательно, какъ для самого г. Спасовича, возможно большее распространеніе въ нашемъ обществ, особенно между людьми, стоящими у дла, здравыхъ юридическихъ понятій. Охоты къ Длу у него, безъ сомннія, много: уврены, что въ силахъ недостатка также не окажется.
Въ предисловіи къ своей книг г. Спасовичъ говоритъ, что ему, впродолженіе профессорской дятельности по каедр уголовнаго права въ петербургскомъ университет, приходилось мнять исходную точку зрнія на предметъ своей науки, приходилось сомнваться въ ‘коренныхъ основаніяхъ системы’. Нельзя не радоваться такому искреннему, добросовстному сознанію ученаго въ шаткости основныхъ началъ, принятыхъ въ наук, тмъ боле, что такая добросовстность весьма рдка даже и не въ записныхъ ученыхъ. ‘Я никогда — говоритъ г. Спасовичъ — не могъ помириться ст. теоріями безусловной справедливости, пришлось покончить и съ эклектическими попытками согласованія абсолютныхъ теорій съ утилитарными, пришлось отказаться и отъ всякаго вообще абсолюта, отвергнуть вс отвлеченности и, ставъ на почв реализма, цль и задачу науки поставить въ неусыпномъ наблюденіи явленій живой дйствительности’.
Съ особеннымъ удовольствіемъ мы прочитали эти строки: он насъ совершенно предрасположили въ пользу труда нашего ученаго криминалиста, хотя въ то же время мы знали, какъ трудно, въ наук уголовнаго нрава, стать на почв реализма, отказаться отъ всякаго абсолюта, а тмъ боле отъ эклектическихъ попытокъ согласованія абсолютныхъ теорій съ утилитарными. Для насъ казалось это намреніемъ, достойнымъ всякаго сочувствія, но намреніемъ невыполнимымъ при настоящемъ состояніи науки. Эти сомннія только укрпились въ насъ при внимательномъ чтеніи книги г. Спасбвича.
Пока шло изложеніе и критика различныхъ теорій абсолютныхъ (Канта, Цахаріэ, Генке, Гегеля, Шталя), относительныхъ (Фихте, теоріи государственнаго самозащищенія, теоріи устраненія, теоріи вознагражденія, фейербаховской теоріи психическаго принужденія, бентамовской теоріи предупрежденія, теоріи частнаго предупрежденія, теоріи исправленія), смшанныхъ — до тхъ поръ все обстояло благополучно. Это положительно лучшій отдлъ въ книг г. Спасовича: каждое ученіе изложено въ его существеннйшихъ чертахъ, сжато, точно, критика каждаго ученія не оставляетъ ничего боле желать, въ основаніе критическаго взгляда и обсужденія положена дйствительно точка зрнія реализма. Но вотъ надобно было свести концы съ концами, положить основныя начала собственной систем, собственному воззрнію на предметы уголовнаго права, надобно было на мсто основательно опровергнутыхъ теорій создать собственную. Глава, въ которой объясняются эти основныя начала, принимаемыя въ настоящее время г. Спасовичемъ, насъ удовлетворила всего мене. Мы въ ней нашли все т же абсолюты, все т же эклектическія попытки къ согласованію вещей несогласуемыхъ, нашли въ ней очень мало настоящаго реализма.
Указываемъ на это вовсе не для того, чтобы умалить значеніе превосходнаго и чрезвычайно полезнаго труда г. Спасовича. Мы понимаемъ очень хорошо, что недостатки принадлежатъ не ему, что эти недостатки составляютъ принадлежность самой науки или, лучше, того состоянія, въ которомъ она теперь находится. Задачи, предположенныя реализмомъ въ наук, имющей дло съ такимъ сложнымъ существомъ, какъ человкъ и человческое общество, весьма трудны, для достиженія постановленныхъ цлей нужно еще много и много времени, много и много работъ. Припомнимъ только, что опытная психологія двинулась еще. очень недалеко посл перваго своего основателя, Бенеке — а безъ твердыхъ законовъ, достигнутыхъ психологіей, трудно развиваться реалистическому направленію въ наук уголовнаго права. Припомнимъ дале, что научная разработка уголовной статистики находится еще въ младенчеств, а безо, твердыхъ статистическихъ выводовъ и законовъ опять таки очень трудно двигаться впередъ наук уголовнаго права. Съ другой стороны для человческаго ума, пока реализмъ не войдетъ въ нашу плоть и кровь, всегда будутъ имть нкоторую прелесть абстракты и абстрактныя, формальныя построенія системъ и теорій.
Указаннаго нами недостатка, повторяемъ, ни мало не слдуетъ приписывать лично г. Спасовичу, напротивъ, намъ особенно пріятно, что въ первомъ курс уголовнаго права, вышедшемъ на русскомъ язык, указаны т цли, которыхъ наука должна стремиться достигнуть въ будущемъ, и вмст съ тмъ показано на собственномъ опыт, съ какимъ трудомъ соединено достиженіе этихъ цлей.
Есть, кром того, другой недостатокъ, который уже надобно приписать лично г. Спасовичу’. Ближе всего онъ знакомъ съ нмецкими криминалистами, потомъ — съ французскими, съ англійскими онъ знакомъ мало. Для ученаго, воспитаннаго на нмецкой наук, англійская литература по криминалистик, дйствительно, въ первый разъ можетъ представить мало интереса: нтъ ученыхъ, систематическихъ трактатовъ, нтъ курсовъ, учебниковъ, научныхъ системъ. Но не такихъ вещей слдуетъ искать у англичанъ тому, кто желаетъ чмъ нибудь позаимствоваться у этого весьма умнаго народа въ дл криминалистики. Обратиться слдуетъ къ ихъ замчательнымъ процесамъ, къ сборникамъ уголовныхъ казусовъ, ‘Trials’, тамъ каждый умный криминалистъ нашелъ бы для себя неизсякаемый рудникъ самыхъ поучительныхъ знаній въ безчисленныхъ изреченіяхъ англійскихъ судей, въ которыхъ они резюмируютъ сущность дла предъ присяжными: И что важне всего — онъ нашелъ бы тамъ, какъ твердо англійскіе судьи стоятъ на почв настоящаго реализма.
По изложенію г. Спасовича видно, что языкъ русскій — для него усвоенный, но это нисколько не отнимаетъ у его изложенія ясности, опредлительности, сжатости.
Чтобы познакомить читателей съ достоинствами книги г. Спасовича, мы беремъ на выдержку то мсто, гд онъ говорокъ объ условіяхъ, требуемыхъ для того, чтобы лицо могло совершить преступленіе. Изъ него читатели могутъ увидть, на какой почв стоитъ авторъ.
‘Субъектомъ преступленія можетъ быть только лицо сознательное и потому нравственно-свободное. Только дйствія лица, обладающаго сознаніемъ, могутъ быть отнесены не только на счетъ его руки, ноги, языка, мускуловъ, но и на счетъ его души, его воли, руководимой разумомъ. Здсь опять мы встрчаемся съ неизбжнымъ антропологическимъ вопросомъ о свобод или несвобод человческой воли. Ршеніе этого вопроса выходитъ за предлы области уголовнаго права, но оно весьма важно для уголовнаго права, потому что отъ него зависитъ само существованіе этого права. Если нтъ свободы, то нельзя никого за дяніе его винить, а если нтъ вмненія, то не можетъ быть ни отвтственности, ни наказанія. Испоконъ вка ведется ожесточенный споръ но этому вопросу на поприщ естествознанія, богословія, философіи, и нтъ надежды, чтобы когда нибудь, этотъ споръ прекратился, потому что наше знаніе иметъ свои границы и не въ силахъ ршить его окончательно. Всякое абсолютное ршеніе этого вопроса въ смысл отрицательномъ или положительномъ противорчитъ дйствительности и опровергается непод, лежащими сомннію явленіями и фактами. Поборники безусловной свободы воли — спиритуалисты и мистики, видятъ, въ человк только овеществленный духъ, убждены въ полной его державности, въ абсолютномъ его господств надъ плотью. Между тмъ опытъ доказываетъ, что игра нашихъ душевныхъ способностей обусловливается строеніемъ тла, воспріимчивостью нервовъ, что на настроеніе духа вліяетъ состояніе печени, что самой крпкій умъ слабетъ въ старости, что пороки и сумасшествіе передаются по наслдству, что характеръ народа и цлая цивилизація опредляются климатомъ или пищею, которою питается народъ, что достаточно удара но голов или сильнаго нервнаго сотрясенія для того, чтобы, такъ сказать, разбить въ дребезги умъ, гордящійся знаніемъ, и превратить человка въ безсмысленное животное, которое влачить можетъ еще долго потомъ свое ненужное существованіе. Съ другой стороны возраженія противу свободы воли длаются на самыхъ разнообразныхъ основаніяхъ. Къ противникамъ начала свободы воли слдуетъ отнести германскій абсолютный идеализмъ (Гегель), толкующій много о свобод духа, но только абсолютнаго, а не индивидуальнаго, также людей, придерживающихся богословскаго догмата предопредленія, но самые тяжкіе удары, направленные противу понятія свободы, идутъ изъ многочисленнаго лагеря современныхъ матеріалистовъ. Матеріализмъ сводитъ все сущее къ одному началу, точно также трансцендентальному, какъ и идея или абсолютъ идеалистовъ. Это начато — вещество съ присущими ему силами. Дерево, камень, животное, человкъ суть различныя состоянія одной и той же матеріи, которая, извстнымъ образомъ сгущаясь, сосредоточиваясь, устроеваясь, получаетъ т или другія свойства физическія, химическія, физіологическія, и психологическія. Въ человк нтъ, ничего кром матеріи, его мысль, творчество, воля суть не что иное, какъ извстныя движенія составныхъ частицъ его мозговаго вещества, которыя неуловимы до сихъ поръ только по недостатку наблюдательныхъ снарядовъ и сверхъ которыхъ ничего уже въ человк и нтъ. Матеріализмъ берется все объяснить въ жизни человческой изъ одного построенія и функцій органовъ, составляющихъ, тло, но именно эта-то простота теоріи матеріализма всего боле подозрительна, и человкъ кажется тмъ сложне, чмъ боле въ него всматриваться. въ сущности матерія и сила матеріалистическаго міросозерцанія точно такія же отвлеченности, мифы, недоступные наблюденію въ существ своемъ, какъ и идея и духъ, мифы, подставляемые воображеніемъ тамъ, гд обрывается знаніе положительное. Будемъ остерегаться и избгать крайностей въ вопрос о свобод воли, будемъ придерживаться опыта. Нашъ умъ иметъ способность все упрощать и объединять, отъ сложнаго онъ идетъ къ простому, но въ природ вншней наоборотъ: чмъ выше какое нибудь существо на лстниц созданій, тмъ оно сложне, тмъ боле оно иметъ качествъ, тмъ разнообразне жизненныя его отправленія. Камень и металлъ проще дерева, дерево проще животнаго, но ни что, конечно, не можетъ быть сложне человка. Въ его тл совершаются извстные процесы механическіе и физическіе, которые суть общіе и ему и всмъ веществамъ неорганическимъ’. Кром того его тло иметъ вс физіологическія свойства, присущія всякому организму. Жизненныя отправленія его, какъ’ существа органическаго, сводятся къ двумя, рядамъ, явленіи: явленіямъ, жизни растительной и явленіямъ жизни животной, изъ, коихъ первыя служатъ основаніемъ и необходимымъ, условіемъ для послднихъ. Къ, явленіямъ жизни растительной принадлежатъ вс процесы питанія и развитія тлесныхъ органовъ, (пищевареніе, выработка крови, питаніе, поддерживаніе и обновленіе костей, мускуловъ, мозга, нервовъ, всхъ вообще органовъ). Къ, явленіямъ жизни животной принадлежатъ процесы воспріятія извн впечатлній, переработки ихъ, и воздйствія на міръ вншній. Но не все въ, человк объясняется посредствомъ, его органическаго тлеснаго снаряда, который способенъ до извстной степени развиваться во времени и въ, пространств, но который съ минуты зачатія носитъ уже въ себ и зародышъ смерти. Есть цлый рядъ явленій, доступныхъ, наблюденію, необъяснимыхъ ни физикою, ни химіею, ни физіологіею, которыхъ внутреннюю недоступную для насъ сущность мы обозначаемъ словомъ: душа (psyche). Неизмримая бездна легла между человкомъ и міромъ животныхъ. Къ животному организму привзошла въ человк новая способность, такъ называемое внутреннее чувство или сознаніе, источникъ незнанія несравненно боле богатый, нежели вс вншнія чувства. Съ помощью этой способности мы можемъ съ точностью услдить за всми отравленіями нашего ума, волненіями чувства, толчками воли. Какъ при переход отъ минерала къ растенію и животному нельзя остановиться на понятіяхъ механизма и химизма, и для объясненія новыхъ явленіи необходимо вставить новый коэффиціентъ — организмъ: такъ точно или переход отъ животнаго къ человку и къ явленіямъ его сознанія, никакъ нельзя принимать ихъ за продолженія и преобразованія физіологическихъ отправленій тлеснаго организма. Жизнь души является какъ новая, специфически высшая отъ животной и отличная отъ нея ступень бытія.
Какая же связь, какое отношеніе между явленіями жизни физической и явленіями жизни психической? Этотъ вопросъ гораздо трудне ршить, нежели вопросы о путяхъ звздъ, о туманныхъ пятнахъ или о внутренности земнаго шара, хотя надъ ними въ тысячу разъ больше работали. Такъ-какъ нашему знанію доступны только явленія, а мы только посредствомъ воображенія представляемъ себ ихъ сущность, то съ расширеніемъ круга нашихъ наблюденій и опытовъ, измняются и наши представленія о сущности вещей. Но если намъ не надо ршить окончательно метафизическіе вопросы о сущности вещей, то мы можемъ, однако, при изученіи ихъ безпрестанно и безконечно къ истин приближаться. На основаніи опыта мы можемъ сказать, что человкъ не есть овеществленный духъ, не есть также одна лишь одушевленная матерія, что онъ не состоитъ изъ двухъ приставленныхъ одна къ другой вншнимъ образомъ половинокъ. но есть соединеніе раздльныхъ для ума физическихъ и нравственныхъ силъ въ одно цлое, въ одно располагающее ими въ извстной степени, хотя и отъ нихъ зависящее я. Въ этомъ соединеніи, нашъ тлесный снарядъ съ его функціями составляетъ подкладку, основаніе, необходимое условіе жизни психической. Безъ тла нтъ души, дятельность души обусловливается здоровьемъ тла и въ особенности нормальнымъ состояніемъ главнаго органа его мозга. Болзненное состояніе мозга парализуетъ психическія способности и можетъ превратить человка въ безсознательное животное. Каждый изъ насъ получаетъ отъ родителей въ крови и мозгу результатъ всхъ предшествовавшихъ цивилизацій, но вмст съ тмъ и расположеніе къ физическимъ и психическимъ болзнямъ и уродствамъ. Отъ преобладанія въ организм той или другой системы органовъ зависитъ нашъ темпераментъ, отъ правильности пищеваренія — веселое или мрачное расположеніе духа, отъ устройства нашихъ фибръ нервныхъ зависитъ наша воспріимчивость и живость, наша талантливость, геніальность или тупость. Но съ другой стороны не подлежитъ сомннію, что человкъ можетъ, опираясь на сознаніе, располагать и управлять данными ему отъ природы физическими и психическими способностями. Онъ можетъ требовать отъ своего ума, чтобъ умъ внималъ и работалъ, отъ фантазіи, чтобъ, она творила, онъ можетъ сказать страсти, чтобъ она умолкла, сердцу, чтобъ оно не билось, воли, чтобъ она того, а не другаго желала, изъ многихъ противоположныхъ, склоняющихъ его къ дйствію мотивовъ онъ можетъ выбрать тотъ или другой и дать ему надъ другими перевсъ. Человкъ властенъ свои физическія и психическія силы въ извстной степени вырабатывать и давать имъ .сознательно хорошее или сознательно дурное направленіе. Онъ сознаетъ, что онъ есть сила, дйствующая на вншность, что онъ есть причина, изъ которой развертываются во вншности нескончаемые ряды перемнъ и явленій. Само понятіе силы и причинности взято изъ опыта психическаго, еслибы этого опыта не было, то человкъ видлъ бы въ мір вншнемъ только формы вещей въ пространств, да послдовательность во времени ихъ движеній. Возможность лица самоопредляться къ дйствію, пока ему служатъ физическія силы, по мр своего знанія и творчества, составляетъ свободу внутреннюю или свободу воли. Еслибы этой свободы не было, то непонятно, какимъ бы образомъ могло бы образоваться и понятіе объ ней, потому что оно не можетъ быть, конечно, заимствовано изъ міра вншняго посредствомъ чувственнаго опыта. Свобода внутренняя или свобода воли противуполагается свобод вншней или свобод дйствія, то-есть независимости человка отъ вншнихъ вліяній. Гд нтъ свободы воли, тамъ нтъ и свободы дйствія, но человкъ можетъ быть лишенъ свободы дйствія, сохраняя полную свободу воли, которой не можетъ у него отнять никакая вншняя сила, пока тлесный его организмъ не поврежденъ или разрушенъ. Состояніе человка, въ которомъ но присутствію въ немъ сознанія онъ внутренно свободенъ, такъ-что совершаемыя имъ дйствія могутъ быть относимы на его счетъ, ставимы ему въ вину, называется состояніемъ вмняемости (Zurechnungsfhigkeit, imputabilitas). При доказанномъ состояніи вмняемости преступника, единственная возможность избжать отвтственности заключается въ томъ, что онъ докажетъ, что не имлъ свободы дйствія. Наоборотъ, состояніе, въ которомъ но отсутствію или искаженію сознанія, дянія даннаго человка не могутъ быть признаваемы сознательными, называется состояніемъ невмняемости‘ (стр. 113—117).
‘…И народъ, взятый какъ политическая единица, то есть какъ государство, можетъ совершать въ отношеніи къ другимъ народамъ великія, вопіющія несправедливости. Такъ-какъ государства вполн самостоятельны и не подчиняются никакому верховному судь, то объ уголовной санкціи въ подобныхъ случаяхъ не можетъ быть я рчи. Остается только отвтственность нравственная, которая лежитъ не на какомъ-то отвлеченномъ народ, но раскладывается на доли и ложится въ большей или меньшей степени на каждомъ изъ гражданъ, входящихъ въ составъ государства. Первою и непосредственною причиною совершенной несправедливости являются парламентъ, правительства, министры. Но возникаетъ вопросъ: почему же у такого-то народа было то, а не другое правительство? Такъ-какъ въ общемъ ход жизни народовъ нтъ случайностей, то сводя причины ближайшія на боле отдаленныя, увидимъ, что это правительство поддерживали извстныя партіи въ народ, которыхъ инстинктамъ оно служило, которыхъ желанія исполняло… (стр. 113).