Король Генрих VIII, Шекспир Вильям, Год: 1612

Генрих VIII (1612)
Время на прочтение: 89 минут(ы)
Скачать в PDF

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

В. ШЕКСПИРА

ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

Томъ восьмой.

1) Два Веронца. 2) Король Генрихъ VIII. 3) Титъ Андроникъ. 4) Сонеты.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ

КЪ ЖУРНАЛУ

‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’

за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.

1893.

Томъ восьмой.

1) Два Веронца. 2) Король Генрихъ VIII. 3) Титъ Андроникъ. 4) Сонеты.

КОРОЛЬ ГЕНРИХЪ VIII.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Король Генрихъ VIII.
Кардиналъ Вольсей.
Кардиналъ Кампейусъ.
Капуціусъ, посолъ императора Карла V.
Крэнмеръ, архіепископъ Кэнтерберійскій.
Герцогъ Норфолькъ.
Герцогъ Бокингемъ.
Герцогъ Соффолькъ.
Графъ Соррей.
Лордъ Камергеръ.
Лордъ-канцлеръ.
Гардинеръ, епископъ Винчестерскій.
Епископъ Линкольнскій.
Лордъ Эбергенни.
Лордъ Сэндсъ.
Сэръ Генри Гильфордъ.
Сэръ Томасъ Ловель.
Сэръ Антони Денни.
Сэръ Никлэсъ Во.
Секретарь Вольсея.
Кромвель, служитель Вольсея.
Грифитъ, гофмаршалъ королевы Екатерины.
Три дворянина.
Докторъ Ботсъ, врагъ короля.
Гартеръ, герольдъ.
Управитель герцога Бокингэма.
Брандонъ и капитанъ стражи.
Придверникъ залы совта.
Привратникъ и его помощникъ.
Пажъ Гардинера.
Глашатай.
Королева Екатерина, жена Генриха VIII, впослдствіи разведенная съ нимъ.
Анна Болленъ, фрейлина королевы, впослдствіи королева.
Старая лэди, другъ Анны Болленъ.
Паціенція, прислужница королевы Екатерины.

Лорды, лэди, прислужницы королевы, духи, являющіеся королев, писцы, офицеры, стража и пр.

Мсто дйствія: главнымъ образомъ въ Лондон и Вестминстер и одинъ разъ — въ Кимбольтон.

ПРОЛОГЪ.

Не смшить васъ прихожу я на этотъ разъ. Теперь мы изобразимъ передъ вами событія величественныя и серьезныя, печальныя, возвышенныя, трогательныя, полныя блеска и ужаса, величественныя сцены, которыя оросятъ глаза ваши слезами. Способные къ состраданію будутъ въ состояніи, если углубятся въ эти событія, пролить слезу, ибо предметъ заслуживаетъ этого. Дающіе деньги въ надежд увидть нчто, достойное вры, найдутъ здсь истину. Даже и т, которые приходятъ сюда на одну или дв картины и только при этомъ условіи считаютъ пьесу порядочной,— даже и они, если согласятся просидть тихо и терпливо какіе-нибудь два короткіе часа,— могу ихъ уврить, заплатятъ свой шиллингъ недаромъ. Только т, которые ходятъ смотрть одн лишь смшныя и соблазнительныя пьесы, услышать стукъ щитовъ или посмотрть на молодца въ длинномъ пестромъ кафтан, окаймленномъ желтымъ галуномъ,— только т ошибутся въ своемъ ожиданіи. Ибо, знайте, любезные зрители: примшивать къ исторіи, выбранной нами, какого-нибудь шута или сраженіе значило бы не только унизить нашъ собственный умъ и пріобртенную нами извстность, поддержать которую является единственнымъ нашимъ желаніемъ, но также лишиться навсегда всякаго понимающаго друга. Поэтому, ради неба, вы, первые и самые серьезные судьи города, будьте такъ серьезны, какъ мы бы этого желали, представьте себ, что видите дйствительныя лица нашей высокой исторіи, такія, какими они были при жизни, представьте себ, что вы ихъ видите во всемъ ихъ величіи, окруженными толпой тысячи друзей ихъ, а потомъ посмотрите, какъ быстро все это величіе сталкивается со всяческими бдствіями! И если посл этого, вы въ состояніи быть веселыми, то я скажу, что человкъ можетъ плакать даже въ самый день своего брака.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Лондонъ. Передняя во дворц.

Входятъ: въ одной стороны герцогъ Норфолькъ, съ другой — герцогъ Бокингэмъ и лордъ Эбергенни.

Бокингэмъ. Добраго утра и пріятной встрчи! Какъ вы себя чувствовали посл нашего свиданія во Франціи?
Норфолькъ. Благодарю вашу милость, превосходно, я даже и теперь не перестаю восторгаться тмъ, что тамъ видлъ.
Бокингэмъ. Некстати явившаяся лихорадка удержала меня плнникомъ въ этой комнат, когда эти два свта человчества встрчались въ Ардской долин.
Норфолькъ. Между Гиномъ и Ардомъ. Я присутствовалъ при этомъ, я видлъ, какъ они, верхомъ, привтствовали другъ друга, какъ, спшившись, они бросились въ объятія другъ другу и такъ крпко обнялись,что-точно срослись, и еслибы они дйствительно срослись, то гд можно было-бы найти четыре трона, которые могли бы перевсить этотъ одинъ сростокъ.
Бокингэмъ. Во все это время я былъ плнникомъ въ своей комнат.
Норфолькъ.Вслдствіе этого вы упустили зрлище земного величія. Можно сказать, что великолпіе до тхъ поръ было холостымъ, но теперь вступило въ брачный союзъ съ тмъ, что гораздо выше его самого. Каждый слдующій день превосходилъ день прошлый, пока, наконецъ, послдній не присвоилъ себ чудеса всхъ прежнихъ дней. Сегодня французы, сверкая съ головы до ногъ золотомъ, точно языческіе боги, затемняли англичанъ, на завтра англичане превращали Британію въ Индію, каждый, вновь выступавшій, казался настоящимъ рудникомъ. Ихъ маленькіе пажи, точно херувимы, были позолочены, даже дамы, не привыкшія къ стсненію, потли подъ бременемъ того, что замняло имъ румяны. Маскарадъ, бывшій вчера, казался несравненнымъ, а слдующая ночь длала его ничтожнымъ и нищенскимъ. Оба короля, одинаково блестящіе, выигрывали или проигрывали, по мр своего появленія, восторги относились къ тому, кто былъ на глазахъ, но когда оба вмст появлялись, то вс говорили, что былъ только одинъ король, и ни одинъ цнитель не осмливался пошевелить языкомъ въ смысл порицанія тому или другому. Когда-же эти солнца (ибо такъ называли ихъ), черезъ своихъ герольдовъ, созвали на турниръ благородныя сердца, то возникли невроятные подвиги, такъ-что вс старинныя баснословныя повствованія были признаны возможными и поврили даже Бевису.
Бокингэмъ. Ну, вы немного преувеличиваете.
Норфолькъ.Такъ-же врно, какъ я дорожу достоинствомъ дворянина и люблю честность въ почестяхъ,— все это теряетъ свой блескъ и жизнь даже въ искуснйшей передач, ибо для всего этого великолпія нтъ лучше языка, какъ языкъ самого дйствія. Все было по царски и ничто не противорчило своему назначенію, порядокъ выдвигалъ на видъ каждую вещь. Вс исполнявшіе вполн отвчали своему назначенію.
Бокингэмъ. Но кто управлялъ всмъ этимъ? Я хочу сказать: кто приводилъ все тло и вс члены всего этого великаго торжества къ гармонической совокупности? Какъ вы думаете?
Норфолькъ. Тотъ, кто до сихъ поръ не обнаруживалъ ни малйшаго расположенія къ такому длу.
Бокингэмъ. Но кто-же, любезный лордъ?
Норфолькъ. Все было устроено съ удивительнымъ знаніемъ высокопреподобнымъ кардиналомъ Іоркскимъ.
Бокингэмъ: Чортъ съ нимъ! Нтъ такого пирога, въ который онъ не совалъ-бы свой честолюбивый палецъ! Ну, на какого чорта ему нужно было соваться во всю эту бшенную суету! Удивляюсь, какъ этотъ комъ сала можетъ своей тушей поглощать лучи благодтельнаго солнца и удерживать ихъ вдали отъ земли.
Норфолькъ. Безъ всякаго сомннія, сэръ, въ немъ есть все необходимое для такихъ удачъ, ибо, не опираясь ни на предковъ, значеніе которыхъ облегчаетъ путь наслдникамъ, ни на величье заслугъ, оказанныхъ корон, ни на могущественныя связи,— онъ точно паукъ, извлекающій свою ткань изъ самого себя, доказываетъ намъ, что пролагаетъ себ дорогу одною лишь силой своихъ собственныхъ способностей! этимъ даромъ неба, который поставилъ его такъ близко къ королю.
Эвергенни. Не могу сказать, какой даръ неба онъ получилъ, открыть это я предоставляю боле проницательнымъ, чмъ я, но я не могу видть его гордость, проглядывающую изъ каждой части его тла. Откуда она у него взялась? Если это — не даръ ада, то видно дьяволъ соскряжничалъ, или же отдалъ ему все, что у него было, и онъ принялся заводить свой собственный задъ.
Бокингэмъ. Но какъ могъ этотъ дьяволъ, въ этомъ посщеніи Франціи, взять на себя, безъ вдома короля, назначеніе тхъ, кто долженъ былъ ему сопутствовать? Одинъ онъ составилъ списокъ всей джентри, и по большей части выбирая такихъ, на которыхъ онъ могъ возложить тяжелое бремя взамнъ предоставленной имъ незначительной почести, и простое письмо, написанное имъ, безъ всякаго согласія со стороны совта, заставляетъ хать того, кому оно адресовано.
Эбергенни. Мн извстно, изъ числа моихъ родственниковъ, по крайней мр троихъ, которые такимъ образомъ, такъ разстроили свое состояніе, что никогда уже не поправятъ его.
Бокингэмъ. О, да! многіе подломали себ хребты, взваливъ себ на спину вс свои помстья, ради этой торжественной поздки. И къ чему привело все это тщеславіе? Оно привело къ очень жалкому результату.
Норфолькъ. Съ грустью думаю, что миръ, заключенный между Франціей и нами, не стоитъ такихъ издержекъ.
Бокингэмъ. Каждый, посл наступившей ужасной бури почувствовалъ себя вдохновеннымъ, и, не сговариваясь, вс ршили, что эта буря, похищая подаяніе мира, предвщаетъ его внезапный разрывъ.
Норфолькъ. И къ этому дло близится, потому что Франція уже нарушила договоръ и наложила запрещеніе на товары нашихъ купцовъ въ Бордо.
Эвергенни. Уже не потому-ли и посолъ не былъ принятъ?
Норфолькъ. Конечно.
Эвергенни. Чудесный мирный договоръ, и къ тому-же купленный столь дорогой цной.
Бокингэмъ. И надо прибавить, что все это дло было сдлано нашимъ почтеннымъ кардиналомъ.
Норфолькъ. Да позволено мн будетъ сказать, что все государство замтило ваши личные раздоры съ кардиналомъ. Я-бы посовтывалъ вамъ (примите этотъ совтъ, какъ идущій отъ сердца, которое желаетъ вамъ самаго прочнаго величія и счастья),— я-бы посовтовалъ вамъ обратить должное вниманіе не только на могущество кардинала, но и на его враждебность къ вамъ, а также на то, что его неизмримая ненависть ничмъ не сдерживается. Вамъ извстно, что по природ онъ мстителенъ, а я съ своей стороны знаю, что лезвее его меча чрезвычайно заострено, оно длинно и, можно сказать, далеко простирается, а куда не простирается, то онъ туда бросаетъ его. Примите мой совтъ,— вы его найдете благодтельнымъ. А! вотъ и подводный камень, котораго, какъ я только-что сказалъ, слдуетъ вамъ избгать.

Входитъ Вольсей (передъ нимъ несутъ кошель), за нимъ слдуютъ нсколько тлохранителей и два секретаря съ бумагами съ рукахъ. Проходя, кардиналъ бросаетъ на Бокингэма, а Бокингэмъ на него взглядъ, полный презрнія.

Вольсей. Управитель герцога Бокингэма? А гд его допросъ?
1-й секретарь. Здсь, благородный лордъ.
Вольсей. А самъ онъ готовъ?
1-й секретарь. Точно такъ.
Вольсей. Прекрасно, мы и еще, значитъ, кое-что узнаемъ, и Бокингэмъ посбавитъ свою спсь (Вольсей и свита уходятъ).
Бокингэмъ. У этой собаки-мясника пасть ядовита, а у меня, къ несчастью, нтъ возможности наложить на нее намордникъ, поэтому лучшее — не дразнить эту собаку. Педантство нищаго господствуетъ надъ дворянской кровью.
Норфолькъ. Какъ? неужели вы горячитесь? Испросите у Господа побольше хладнокровія, это — единственное лекарство противъ вашего недуга.
Бокингэмъ. Я увидлъ новыя ковы противъ меня въ его взглядахъ. Его взоръ презрительно упалъ на меня, какъ на самый подлый предметъ, въ эту минуту онъ направляетъ противъ меня какой-нибудь ударъ. Онъ отправился къ королю, я послдую за нимъ и озадачу его.
Норфолькъ. Остановитесь, милордъ, позвольте вашему гнву посовтоваться съ вашимъ разумомъ насчетъ того, какъ вы должны поступить. Приходится идти съ самаго начала медленно, когда взбираешься на крутизну. Гнвъ — точно горячая лошадь, если ей дать волю, то самая ея пылкость истощитъ ее. Никто въ Англіи не можетъ-быть для меня лучшимъ совтчикомъ, чмъ вы, такъ будьте же и для самого себя тмъ, чмъ вы всегда были для вашего друга.
Бокингэмъ. Нтъ, я иду къ королю и устами чести принижу дерзость этого негодяя изъ Ипсвича, или-же заявлю, что между людьми нтъ неравенства.
Норфолькъ. Подумайте хорошенько. Не разжигайте для вашего врага печи до такой степени, чтобы она могла ожечь и васъ. Благодаря бшеной скачк, вы можете перешагнуть черезъ цль, къ которой стремитесь, и промахнуться вслдствіе слишкомъ большого рвенія. Разв вамъ неизвстно, что пламя, приподымающее жидкость до краевъ сосуда, хотя повидимому увеличиваетъ количество ея, тмъ не мене въ дйствительности уменьшаетъ? Подумайте хорошенько. Повторяю, во всей Англіи не найдется души, боле васъ способной руководить вами, если только сокомъ благоразумія вы потушите или, по крайней мр, умрите пламя страсти.
Бокингэмъ. Сэръ, благодарю васъ, я послдую вашему совту, но этотъ негодный нахалъ (говорю о немъ не вслдствіе разлива желчи, а вслдствіе благороднаго негодованія), подкупленъ и измнникъ и я это знаю изъ свдній и доказательствъ столь-же ясныхъ, какъ ясны источники въ Іюл, когда на дн ихъ мы можемъ разсмотрть каждую песчинку.
Норфолькъ. Не говорите, что онъ измнникъ.
Бокингэмъ. Нтъ, я это скажу королю и этому заявленію дамъ твердость скалы. Слушайте, эта святоша-лиса или этотъ волкъ, или оба вмст (потому-что въ одинаковой мр онъ и хищенъ, и хитеръ, столь же склоненъ ко злу, какъ и искусенъ осуществить его, ибо его душа и его санъ взаимно заражають другъ друга),— такъ вотъ эта святоша-лиса или этотъ волкъ, съ единственною цлью блеснуть своимъ величіемъ во Франціи, какъ впрочемъ и здсь, посовтовалъ королю, нашему повелителю, устроить это свиданіе и заключить этотъ невыгодный союзъ, который поглотилъ столько сокровищъ и затмъ лопнулъ, какъ стаканъ, который лопается, когда его вытираютъ.
Норфолькъ. Да это правда, онъ лопнулъ.
Бокингэмъ. Позвольте, послушайте меня, сэръ. Этотъ лукавый кардиналъ какъ хотлъ, такъ и составлялъ пункты этого договора, и ему стоило лишь крикнуть: я такъ хочу,— чтобы каждый изъ этихъ пунктовъ былъ утвержденъ, а въ результат — костыль, данный мертвецу. Но вдь это сдлано нашимъ графомъ-кардиналомъ, а потому прекрасно сдлано. Дло сдлано достойнымъ Вольсеемъ, который не можетъ ошибиться. А теперь посмотримъ на послдствія, — и туть-то я, главнымъ образомъ, вижу нчто въ род щенка этой старой вдьмы, измны,— императоръ Карлъ, подъ предлогомъ повидаться съ своей теткой-королевой (потому что это былъ только предлогъ, а въ дйствительности онъ пріхалъ съ тмъ, чтобы снюхаться съ Вольсеемъ) является сюда. Онъ боялся, чтобъ свиданіе между Англіей и Франціей, устанавливая между ними союзъ, не повредило ему, потому что въ этомъ союз скрывались нкоторыя опасности, которыя угрожали ему. И вотъ онъ тайно вступаетъ въ переговоры съ кардиналомъ. Въ этомъ я убжденъ, потому что я убжденъ, что императоръ платилъ, не дожидаясь общаній, такъ что его желаніе было исполнено прежде, чмъ оно было заявлено имъ. Но когда, такимъ образомъ, путь былъ расчищенъ и вымощенъ золотомъ, императоръ пожелалъ, чтобы ему было угодно измнить политику короля и уничтожить сказанный союзъ. Король долженъ узнать (и скоро онъ узнаетъ это черезъ меня), что кардиналъ торгуетъ по своему усмотрнію его честью ради собственной выгоды.
Норфолькъ. Очень сожалю, что слышу это о немъ, я-бы желалъ, чтобы относительно этого вы нсколько ошибались.
Бокингэмъ. Нтъ, я не ошибаюсь ни на одну букву. Я его представляю въ томъ самомъ вид, въ какомъ онъ явятся въ дйствительности.

Входитъ Брандонъ, предшествуемый капитаномъ стражи и нсколькими стражами.

Брандонъ. Капитанъ, исполняйте вашу обязанность.
Капитанъ. Сэръ, герцогъ Бокингэмъ, графъ Герфордскій, Стэффордскій и Нортэмптонскій, именемъ нашего августйшаго короля, я арестую тебя какъ государственнаго измнника.
Бокингэмъ. Видите, любезный лордъ, стна уже упала на меня, я погибну жертвой злыхъ умысловъ и коварства.
Брандонъ. Сожалю, что принужденъ быть свидтелемъ, какъ вы лишаетесь свободы. По вол его свтлости вы должны быть оправлены въ Тоуэръ.
Бокингэмъ. Было-бы совершенно излишне защищать мою невинность: на меня легла такая окраска, которая длаетъ черными и самыя блыя мои части. Да исполнится воля Всевышняго въ этомъ, какъ и во всемъ остальномъ. О, лордъ Эбергенни, будьте здоровы!
Брандонъ. Нтъ, онъ долженъ сопровождать васъ (къ Эбергенни). Королю угодно, чтобы вы отправились въ Тоуэръ, гд вы узнаете его дальнйшее распоряженіе.
Эбергенни. Какъ сказалъ герцогъ, да исполнится воля Всевышняго, я повинуюсь ршенію короля.
Брандонъ. Вотъ королевское повелніе арестовать лорда Монтекью и захватить духовника герцога, Джона де-ла-Каръ, Джильберта Пека, его канцлера…
Бокингэмъ. Ну, конечно, конечно, вотъ они — члены заговора. Надюсь, что нтъ другихъ.
Брандонъ. Еще — монахъ Картезіанскаго монастыря.
Бокингэмъ. А! Никлэсъ Гопкинсъ?
Брандонъ. Онъ самый.
Бокингэмъ. Мой управитель — мошенникъ, слишкомъ всемогущій кардиналъ обольстилъ его золотомъ. Моя жизнь же измрена. Я — только тнь несчастнаго Бокингэма, котораго формы принимаетъ уже эта туча, затмвающая мое лучезарное солнце… Прощайте, лорды (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Зала совта.

Трубы. Входятъ: король Генрихъ, кардиналъ Вольсей, лорды совта, сэръ Томасъ Ловель, свита. Король входитъ, облокотясь на плечи кардинала.

Король Генрихъ. Самая жизнь моя и самая лучшая моя любовь благодарятъ васъ за эту великую заботливость. Я находился подъ выстрлами убійственнйшаго заговора и благодарю васъ, что вы уничтожили его. Позвать этого служителя Бокингэма, мы лично выслушаемъ его показанія, онъ долженъ перечислить по пунктамъ вс преступленія своего господина.

Король садится на тронъ, лорды занимаютъ свои мста. Кардиналъ помщается у ногъ короля, по правую сторону. За сценой раздаются крики: ‘дорогу королев’! Королева входитъ въ сопровожденіи герцоговъ Норфолька и Соффолька, она преклоняетъ колна. Король встаетъ, поднимаетъ ее и помщаетъ возл себя.

Королева Екатерина. Нтъ, я должна стоять на колняхъ, потому что я — просительница.
Король Генрихъ. Встань и садись возл насъ… Не говори намъ половины твоей просьбы, ты имешь половину нашей власти. Другая половина, прежде чмъ ты ее выскажешь, уже дана теб. Выскажи твою волю и приведи ее въ исполненіе.
Королева Екатерина. Благодарю ваше величество. Чтобы вы любили себя и, въ этой любви, не забывали вашей славы и достоинства вашихъ обязанностей, — вотъ въ чемъ заключается предметъ моей просьбы.
Король Генрихъ. Королева, продолжайте.
Королева Екатерина. Ко мн обращаются многія лица, изъ самыхъ достойныхъ, съ жалобами на то, что ваши подданные испытываютъ жестокія угнетенія. Въ народ были разосланы повелнія, разбившія сердце ихъ преданности престолу, и хотя вслдствіе этого, мой добрый лордъ кардиналъ, ихъ важнйшіе упреки, главнымъ образомъ, относятся къ вамъ, какъ къ виновнику этихъ притсненій, однако и король, нашъ повелитель (да сохранитъ небо его честь отъ всякаго пятна), не избгаетъ непристойныхъ толковъ, которые разрываютъ бока преданности престолу и которыя переходятъ почти въ явный бунтъ.
Норфолькъ. Не только переходятъ, а уже перешли! Вслдствіе этихъ новыхъ налоговъ суконщики, не будучи въ состояніи содержать всхъ рабочихъ, распустили прядильщиковъ, чесальщиковъ, валяльщиковъ, ткачей, и вс они, не имя въ рукахъ другого ремесла, вынуждаемые голодомъ и недостаткомъ всякихъ средствъ къ существованію, въ отчаяніи взявъ событіе за рога, находятся вс въ полномъ возстаніи и опасность служитъ въ ихъ рядахъ.
Король Генрихъ. Налоги?! Kaкie? Какого рода? Лордъ кардиналъ, вы здсь обвиняетесь такъ-же, какъ и мы, — знаете ли вы, что это за налоги?
Вольсей. Государь, мн извстна только часть того, что касается всего государства, я только иду въ колонн, гд многіе другіе шагаютъ вмст со мной.
Королева Екатерина. Да, милордъ, вамъ извстно не боле, чмъ другимъ, но вы прибгаете къ мрамъ, которыя извстны всмъ, мрамъ, жестокимъ для всхъ тхъ, которые никогда не желали бы ихъ знать, но которые, однако, принуждены ихъ знать. Что-же касается до притсненій, о которыхъ спрашиваетъ мой повелитель, то они даже для слуха убійственны, ихъ бремя можетъ надломить всякую спину. Говорятъ, что они выдуманы вами. Если это не такъ, то вы претерпваете ужасную клевету.
Король Генрихъ. Опять притсненіе! Но какого рода притсненіе? Объясните мн, наконецъ, въ чемъ дло.
Королева Екатерина. Я слишкомъ отваживаюсь злоупотреблять вашимъ терпніемъ, но меня ободряетъ общаніе вашего прощенія. Жалобы вашихъ подданныхъ, кажется, заключаются въ учрежденіи комиссій, требующихъ отъ всякаго шестую часть всего имущества, которая должна быть выдана немедленно, безъ всякихъ проволочекъ, а предлогомъ къ этому налогу является война съ Франціей. Это длаетъ дерзкими уста, языки отвергаютъ долгъ, въ охладвшихъ сердцахъ мерзнетъ врность престолу, проклятія поселились теперь тамъ, гд прежде жили молитвы, и выходитъ, что всякое сговорчивое послушаніе становится рабомъ каждой раздраженной воли. Я бы желала, чтобъ ваша свтлость, не отлагая дла, приняла это во вниманіе, потому что важне этого дла нтъ ничего.
Король Генрихъ. Клянусь жизнью, все это — противъ нашихъ желаній.
Вальсей.Что касается меня, то во всемъ этомъ я только подалъ простой голосъ, и я его подалъ съ просвщеннаго одобренія судей. Если-же на меня клевещутъ невжественные языки, которые, не зная ни моихъ способностей, ни моей личности, берутся однакоже быть лтописцами моихъ дйствій, то позвольте мн сказать, что судьба моего положенія — тернистый кустарникъ, черезъ который должна пробираться добродтель. Мы не должны останавливаться передъ необходимыми мрами изъ боязни навлекать на себя злобныя порицанія, которыя всегда, подобно хищнымъ рыбамъ, слдуютъ за вновь спущеннымъ кораблемъ, не пріобртая ничего, кром пустой зависти. Часто то, что мы длаемъ самаго лучшаго, порицается болзненными или безтолковыми истолкователями, и также часто самое худое, поражая грубый умъ, провозглашается нашимъ лучшимъ дломъ. Еслибы мы остались недятельными, изъ боязни, что малйшее наше движеніе будетъ осмяно или порицаемо, то мы бы приросли къ мсту, на которомъ находимся теперь, и сдлались бы такъ же неподвижны, какъ статуи.
Король Генрихъ. Дла, хорошо обдуманныя, исполненныя тщательно, сами по себ исключаютъ эти опасенія. Дла-же, совершенно новыя, не имвшія примровъ прошломъ, въ своихъ послдствіяхъ могутъ бить опасны. Имется-ля примръ такого налога? Я думаю, что такого примра не было. Мы не должны отрывать нашихъ подданныхъ отъ нашихъ законовъ и приковывать ихъ къ нашему произволу. Шестая часть каждаго имущества! Такой налогъ приводитъ въ дрожь! Да вдь это значитъ, — съ каждаго дерева брать втви, кору и часть ствола, и хотя мы оставляемъ дереву его корни, но при такомъ увчьи воздухъ поглотитъ вс его соки. Да будетъ немедленно разослано во вс графства, о которыхъ идетъ рчь, прощеніе всякому, кто возсталъ противъ введенія этого налога. Прошу васъ позаботиться объ этомъ, возлагаю на васъ эту заботу,
Boльсей (тихо секретарю). Одно слово. Отправить въ каждое графство увдомленіе о милости и прощеніи короля. Обремененный народъ сильно ропщетъ на меня, распустить слухъ о томъ, что эта отмна и это прощеніе вызваны нашимъ заступничествомъ. Вскор вы получите отъ меня новыя распоряженія на этотъ счетъ (Секретарь уходитъ).

Входитъ управитель.

Королева Екатерина. Очень жаль, что герцогъ Бокингэмъ навлекъ на себя ваше неудовольствіе.
Король Генрихъ. Многихъ это огорчаетъ. Этотъ джентльмэнъ весьма ученъ и рдкій ораторъ, никого природа не одарила такъ, какъ его, его знанія такъ велики, что онъ можетъ просвщать и учить самыхъ великихъ ученыхъ, не прибгая ни къ какой чужой помощи. Однако, посмотрите, — когда вс эти благороднйшіе дары направлены въ дурную сторону, когда душа разъ навсегда извращена, то вс эти дары сейчасъ-же принимаютъ формы порока, которые становятся въ десять разъ безобразне, чмъ когда-то были прекрасны. Это столь совершенный человкъ, поставленный на ряду чудесъ, до такой степени очаровывавшій насъ своею рчью, что мы принимали часы за минуты, этотъ человкъ, любезная королева, облекъ въ чудовищныя одежды свои дары и сталъ такъ черенъ, какъ если бы его замаралъ самъ адъ. Сядьте подл насъ, и вы услышите (этотъ человкъ былъ его повреннымъ) вещи, оскорбляющія самую честь… Пускай онъ разскажетъ вс т происки, которые онъ уже открылъ намъ, которымъ мы не можемъ приписывать слишкомъ малаго значенія и о которыхъ мы не можемъ слышать слишкомъ долго.
Вольсей. Пойди и разсказывай смло все, что, какъ врный подданный, ты узналъ о герцог Бокингэм.
Король Генрихъ. Говори свободно.
Управитель. Во первыхъ, онъ имлъ привычку ежедневно заражать свою рчь тмъ, что если король умретъ безъ потомства, то онъ позаботится о томъ, чтобы скипетръ перешелъ въ его руки. Эти самыя слова я слышалъ, когда онъ говорилъ ихъ своему зятю, лорду Эбергенни, и клялся, что отомститъ кардиналу.
Вольсей. Прошу ваше величество замтить весь ужасъ его замысловъ. Не поддерживаемая его желаніями, его воля глубоко враждебна вашей особ и угрожаетъ, посл васъ, вашимъ друзьямъ.
Королева Екатерина. Просвщенный лордъ кардиналъ, будьте снисходительне.
Король Генрихъ. Говори: на чемъ основалъ онъ свои притязанія на корону посл нашей смерти? Не слыхалъ-ли ты чего-нибудь на этотъ счетъ?
Управитель. На эту мысль навело его безумное предсказаніе Никлэса Гентона.
Король Генрихъ. Кто такой этотъ Гентонъ?
Управитель. Государь, это — картезіанскій конахъ, его духовникъ, который питалъ его постоянно общаніями верховной власти.
Король Генрихъ. Какъ ты объ этомъ узналъ?
Управитель. Вскор посл отъзда вашего величества во Францію, герцогъ, находясь въ ‘Роз’, въ приход Святого Лаврентія Полтнейскаго, спросилъ меня, что думаютъ въ Лондон о поздк во Францію? Я отвчалъ, что боятся опаснаго для короля коварства французовъ. Герцогъ сейчасъ же мн сказалъ, что этого дйствительно слдуетъ бояться, и что могутъ оправдаться слова, сказанныя нкіимъ святымъ монахомъ. ‘Часто, — прибавилъ онъ, — этотъ монахъ присылалъ ко мн съ просьбой, чтобы я позволилъ моему капеллану Джону Де-ла-Кару выслушать отъ него нкоторое важное сообщеніе. И вотъ, подъ видомъ исповди, потребовавъ отъ капеллана торжественной клятвы, что то, что онъ скажетъ, не будетъ передано ни одному живому существу, за исключеніемъ меня, этотъ монахъ, посл нкоторыхъ оговорокъ, сказалъ: ‘ни король, ни его потомство не будутъ процвтать (скажи это герцогу), посовтуй ему заслужить любовь народа, герцогъ будетъ править Англіей’.
Королева Екатерина. Если я хорошо тебя припоминаю, ты былъ управителемъ герцога и ты лишился этого мста вслдствіе жалобъ фермеровъ. Остерегайся обвинить по злоб благороднаго человка и погубить свою душу, еще боле благородную. Остерегайся, говорю теб, да, сердечно прошу тебя.
Король Генрихъ. Оставь его… Продолжай.
Управитель. Кладу руку на сердце: я буду говорить только истину. Я сказалъ герцогу, что монахъ могъ быть обманываемъ дьявольскими внушеніями, что было бы опасно для него думать объ этомъ, что эти мысли могутъ его натолкнуть на какой-нибудь замыселъ, который, если онъ увлечетъ его, можетъ быть приведенъ въ исполненіе. Онъ отвчалъ: ‘Какія глупости! Это не можетъ мн повредить!’ И затмъ прибавилъ, что если бы король не оправился отъ своей послдней болзни, то головы кардинала и сэра Томаса Довеля наврное не уцлли бы.
Король Генрихъ. Какая злоба! Сколько коварства въ этомъ человк! Можешь-ли ты сообщить намъ еще что-нибудь?
Управитель. Да, государь.
Король Генрихъ. Ну, такъ продолжай.
Управитель. Будучи въ Гринвич когда ваше величество сдлали выговоръ герцогу по поводу сэра Вильяма Бломеръ…
Король Генрихъ. Да, я помню это обстоятельство, хотя этотъ Бломеръ находился у меня на служб, герцогъ взялъ его къ себ. Но продолжай: что же потомъ?
Управитель. ‘Если бы, — воскликнулъ онъ, — за это я былъ отправленъ въ Тоуэръ, то я все-таки думаю, сдлалъ бы то, что замышлялъ сдлать мой отецъ противъ Ричарда, похитителя престола: находясь въ Сольсбери, онъ просилъ аудіенціи у Ричарда и, если бы былъ принятъ, то онъ, подъ видомъ покорности, вонзилъ бы свой кинжалъ въ его грудь’
Королева Екатерина. Какой чудовищный измнникъ!
Вольсей. Спрашиваю теперь, государыня, можетъ-ли ваше величество чувствовать себя въ безопасности, и можетъ-ли этотъ человкъ не быть въ тюрьм?
Королева Екатерина. Господь устроитъ все къ лучшему.
Король Генрихъ. У тебя есть еще кое-что сообщить намъ? Продолжай.
Управитель. Сказавъ о герцог, своемъ отц, и о кинжал, онъ весь выпрямился, положилъ одну руку на свой мечъ, другую — на грудь, поднявъ глаза, онъ произнесъ страшную клятву, которая означала, что если съ нимъ поступятъ дурно, то онъ превзойдетъ своего отца на столько, на сколько исполненіе задуманнаго предпріятія превосходитъ несбывшееся намреніе.
Король Генрихъ. Такъ вотъ его цль! Вонзить въ нашу грудь кинжалъ! Но онъ арестованъ, судите его немедленно, если онъ можетъ найти прощеніе въ закон, — пусть будетъ такъ, если не найдетъ, — пусть не ищетъ прощенія въ насъ. Клянусь днемъ и ночью, это — величайшій преступникъ! (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Комната во дворц.

Входятъ: лордъ Камергеръ и лордъ Сэндсъ.

Лордъ Камергеръ. Неужели чары Франціи заставляютъ людей прибгать къ такимъ страннымъ нарядамъ?
Сэндсъ. Новые люди, какъ бы они ни были смшны, какъ бы ни были неприличны, всегда найдутъ послдователей.
Лордъ Камергеръ. Насколько я могъ замтить, вс выгоды извлеченныя нашими англичанами изъ этой поздки, ограничиваются двумя или тремя гримасами, но за то гримасы эти забавны, потому что, когда они ихъ длаютъ, мы можемъ побожиться, что ихъ носы были совтниками Пепине или Клотара, — такъ величественно они вздергиваютъ ихъ.
Сэндсъ. У нихъ и ноги новыя, но хромыя, кто прежде на видалъ, какъ они ходятъ, подумаетъ, что вс они — въ шпат.
Лордъ Камергеръ. Чортъ возьми, любезный лордъ, ихъ платья имютъ такой языческій покрой, что наврное можно сказать, что они износили все свое христіанство…Что новаго, сэръ Ловель?

Входитъ сэръ Томасъ Ловель.

Ловель. Право, любезный лордъ, я знаю только, что новый указъ прибитъ къ дворцовымъ воротамъ.
Лордъ Камергеръ. Относительно чего?
Ловель. Относительно преобразованія нашихъ щеголеватыхъ путешественниковъ, наполняющихъ дворъ ссорами, болтовней и портными.
Лордъ Камергеръ. Очень радъ, теперь можно просить этихъ господъ согласиться, что англійскій придворный даже и не побывавъ въ Лувр, можетъ не быть лишенъ здраваго смысла.
Ловель. Теперь имъ приходится (такъ требуетъ указъ), оставить вс остатки шутовства и перья, привезенныя ими изъ Франціи, также какъ и вс свои почтенныя привычки глупости, усвоенныя ими, какъ то дуэли и фейерверки, должны перестать подсмиваться надъ людьми, которые гораздо достойне ихъ, съ высоты ихъ чужеземной мудрости, они должны отказаться начисто отъ страсти къ игр въ мячи и къ длиннымъ чулкамъ, къ пузырчатому нижнему платью и къ подобнымъ же новшествамъ, и вообще должны вести себя какъ приличествуетъ порядочнымъ людямъ, или, въ противномъ случа, они должны забрать свои пожитки и отправиться къ своимъ прежнимъ шутамъ. Тамъ, я думаю, они могутъ cum privilegio изнашивать то, что имъ еще остается отъ ихъ шутовства, и быть посмшищемъ.
Сэндсъ. Дйствительно, лекарство имъ необходимо, ихъ, болзнь заразительна.
Лордъ Камергеръ. Но какая потеря для нашихъ дамъ: он лишатся этихъ нарядныхъ хвастуновъ!
Ловель. О, конечно, не обойдется безъ истиннаго горя, господа. Эти лукавые сыновья потаскухъ обладаютъ удивительнйшей способностью заставлять дамъ спотыкаться. Въ этомъ случа нтъ ничего лучше, какъ французская псенка и скрипка!
Сэндсъ. Къ чорту ихъ скрипку! Я очень радъ, что они убираются отсюда, потому-что врить въ ихъ исправленіе ршительно нелпо. Теперь честный провинціальный лордъ, какъ я, напримръ, столько времени не допускаемый къ игр, можетъ затянуть свою безъискуственную псенку и заставить себя послушать часъ — другой, и, клянусь Богоматерію, какъ музыкантъ, онъ не ударитъ лицомъ въ грязь.
Лордъ Камергеръ. Чудесно, лордъ Сэндсъ. Вы, должно быть, еще не потеряли молочныхъ зубовъ.
Сэндсъ. Да, любезный лордъ, и я ихъ не потеряю, пока во рту у меня будетъ хоть одинъ корешокъ,
Лордъ Камергеръ. Куда это вы направились, сэръ Томасъ?
Ловель. Къ кардиналу, да и вы тоже приглашены.
Лордъ Камергеръ. Ахъ, да, правда. Сегодня у него ужинъ, великолпный ужинъ. Лордовъ и лэди будетъ множество. Могу васъ уврить, тамъ будутъ красавицы всего государства.
Ловель. У этого прелата сердце, по истин, щедрое, а рука его такъ же плодоносна, какъ и почва, питающая насъ: его роса на все нисходитъ.
Лордъ Камергеръ. Безъ всякаго сомннія, онъ щедръ, нужно быть злоязычнымъ, чтобы сказать противное.
Сэндсъ. Онъ можетъ быть щедрымъ, — есть съ чего, въ немъ бережливость была-бы грхомъ боле гнуснымъ, чмъ ересь. Люди его положенія должны быть самыми щедрыми, вдь они на то и поставлены, чтобы давать примръ.
Лордъ Камергеръ. Конечно, такъ, но немногіе въ наше время показываютъ такой великій примръ. Моя лодка ожидаетъ меня. Ваше лордство будетъ меня сопровождать… демте, сэръ Томасъ, а то, пожалуй, запоздаемъ, а этого мн бы не хотлось, потому-что сэръ Генри Гильдфордъ и я назначены быть надзирателями на праздник.
Сэндсъ. Къ вашимъ услугамъ! (Уходитъ).

СЦЕНА IV.

Пріемная зала въ Іоркскомъ дворц.

Трубы. Небольшой столъ подъ балдахиномъ для кардинала, боле длинный столъ для гостей. Въ одну дверь входитъ Анна Болленъ и нсколько лордовъ, лэди и нсколько знатныхъ дамъ, въ качеств гостей, въ другую дверь — сэръ Генри Гильдфордъ.

Гидьдфордъ. Прекрасныя лэди, его свтлость привтствуетъ васъ. Эту ночь онъ посвящаетъ свтлой радости и вамъ, онъ надется, что никто изъ этого благороднаго собранія не принесъ съ собой заботъ извн, прежде всего онъ-бы желалъ,чтобы вс были такъ веселы, какъ могутъ сдлать веселыми хорошее общество, хорошее вино и радушный пріемъ.

Входятъ лордъ Камергеръ, лордъ Сэндсъ и сэръ Томась Ловель.

О, любезный лордъ, вы запоздали! одна лишь мысль объ этомъ прекрасномъ обществ придала мн крылья.
Лордъ Камергеръ. Вы молоды, сэръ Генри Гильдфордъ.
Сэндсъ. Сэръ Томасъ Ловель, еслибы кардиналъ имлъ хотя бы вдвое меньше мірскихъ помысловъ, чмъ я имлъ ихъ, то многимъ изъ этихъ дамъ, до ихъ отхода ко сну, былъ-бы предложенъ такой увлекательный десертъ, что онъ понравился-бы имъ больше всего другого. Клянусь жизнію, вотъ блестящее собраніе красавицъ!
Ловель. Ахъ, любезный лордъ! еслибы вы могли-быть сегодня духовникомъ одной или двухъ изъ этихъ дамъ!
Сэндсъ. О, да, я-бы хотлъ быть ихъ духовникомъ, я-бы назначалъ имъ самое легкое наказаніе!
Ловель. Легкое?
Сзндсъ. Да, такое легкое, какое можетъ доставить пуховое ложе.
Лордъ Камергеръ. Прекрасныя леди, не угодно ли вамъ садиться? Сэръ Гарри, станьте на этой сторон, я-же позабочусь объ этой. Его свтлость сейчасъ появится… Нтъ, вы не должны мерзнуть, дв дамы рядомъ — вдь это холодъ. Лордъ Сендсъ, съ вами он не будутъ скучать. Прошу васъ, сядьте между этими дамами.
Сэндсъ. Надюсь. Позвольте поблагодарить вашу свтлость… Съ вашего позволенія, прекрасныя дамы (Садится между Анною Болленъ и другой лэди). Если вы замтите, что я начинаю бредить, — простите меня, это я унаслдовалъ отъ отца.
Анна. А разв отецъ вашъ былъ помшанъ?
Сэндсъ. О, да, помшанъ, совершенно помшанъ, и именно въ любви, но онъ не кусался, совсмъ, какъ я, онъ цловалъ разъ двадцать, не переводя духа (Цлуетъ ее).
Лордъ Камергеръ. Прекрасно сказано, любезный лордъ. Теперь вс размщены какъ слдуетъ… Джентльмэны, вы будете наказаны, если эти прекрасныя лэди будутъ недовольны вами.
Сэндсъ. Что касается меня — не безпокойтесь, только не мшайте мн.

Трубы. Входитъ кардиналъ Вольсей со свитой, садится на свое мсто.

Вольсей. Привтствую васъ, дорогіе гости: кто изъ благородныхъ лэди или джентльмэновъ не будетъ отъ души веселиться, — тотъ не изъ числа друзей моихъ. А вотъ и подтвержденіе моего привта: ваше здоровье (Пьетъ.).
Сэндсъ. Ваша свтлость такъ привтливы. Прикажите мн дать кубокъ, который-бы вмстилъ въ себ всю благодарность, онъ избавитъ меня отъ лишнихъ словъ.
Вольсей. Лордъ Сэндсъ, благодарю васъ, займите вашихъ сосдокъ. Лэди, вы не веселы. Кто виноватъ изъ васъ, джентльмэны?
Сэндсъ. Прежде всего, красное вино должно зарумянить ихъ прекрасныя щечки, благородный лордъ. Тогда и он заговорятъ, да еще такъ, что повергнутъ насъ въ безмолвіе.
Анна. Вы веселый собесдникъ, любезный лордъ Сэндсъ.
Сэндсъ. Да, когда веду свою игру. Теперь я обращаюсь съ вамъ, прекрасная лэди: я пью, и вы должны отвтить мн, потому что дло касается кое-чего такого…
Анна. Что вы не можете мн показать?
Сэндсъ. Разв не говорилъ я вашей свтлости, что он сейчасъ-же заговорятъ?

(Трубы и барабаны за сценой. Пушечные выстрлы).

Вольсей. Что это такое?
Лордъ-камергеръ. Узнайте (Уходитъ одинъ изъ служителей).
Вольсей. Какіе воинственные звуки! Что это можетъ означать? Нтъ, прекрасныя лэди, не пугайтесь, вы — вн всякой опасности, по всмъ правиламъ войны.

Служитель входитъ.

Лордъ Камергеръ. Ну, что такое?
Служитель. Блестящее общество иностранцевъ, какъ по всему видно, они причалили къ берегу, выходятъ изъ лодокъ и направляются сюда, точно чрезвычайные послы иностранныхъ принцевъ.
Вольсей. Любезный лордъ Камсргеръ. Привтствуйте ихъ — вы говорите по французски, и прошу васъ, примите ихъ съ почтеніемъ и приведите ихъ въ наше присутствіе, пусть это небо красоты всей силой своего свта озаритъ ихъ. Нсколько другихъ джентльмэновъ будутъ вамъ сопутствовать (Камергеръ уходитъ со свитой. Вс встаютъ. Столы отодвигаются). Пиръ прерванъ, но мы возобновимъ его. Желаю всмъ прекраснаго пищеваренія. Еще разъ примите мои привтствія.

Трубы. Входитъ Король и другіе, замаскированные пастушками, введенные лордомъ Камергеромъ, они прямо направляются къ кардиналу и любезно раскланиваются съ нимъ.

Больсей. Какое благородное общество! Что ему угодно?
Лордъ Камергеръ. Такъ какъ они не говорятъ по англійски, то просили меня передать вашей свтлости, что, узнавъ о столь прекрасномъ и столь благородномъ обществ, которое должно было, по слухамъ, собраться здсь сегодня вечеромъ, они сочли своимъ долгомъ, изъ уваженія къ красот, оставить стада свои и испрашиваютъ позволенія, подъ вашимъ любезнымъ покровительствомъ, насладиться лицезрніемъ этихъ дамъ и провести часъ въ бесд съ ними.
Вольсей. Скажите имъ, лордъ Камергеръ, что они длаютъ великую честь моему бдному дому, за что благодарю ихъ тысячу разъ и прошу ихъ принять участіе въ нашемъ увеселеніи.

Кавалеры выбираютъ дамъ для танцевъ. Король выбираетъ Анну Болленъ.

Король Генрихъ. Прекраснйшей руки я никогда еще не касался! О, красота, до сегодняшняго дня я не зналъ тебя! (Музыка. Танцы).
Лордъ Камергеръ. Что прикажетъ ваша милость?
Вольсей. Потрудитесь сказать имъ отъ меня, что между ними должно быть одно лицо, по сану своему боле достойное занять это мсто, чмъ я, а потому, если я его узнаю, то предложу ему это мсто, вмст съ моею любовью и преданностью.
Лордъ Камергеръ. Сейчасъ передамъ, благородный лордъ.

(Подходитъ къ маскамъ и говоритъ съ ними, потомъ возвращается).

Вольсей. Ну, что они отвтили вамъ?
Лордъ Камергеръ. Они говорятъ, что между ними, дйствительно, находится такое лицо, но они желаютъ, чтобы ваша свтлость узнали его, и тогда онъ займетъ это мсто.
Вольсей. Ну, такъ попробуемъ.

(Сходитъ съ своею мста).

Вольсей. Съ вашего позволенія, джентльмэнъ, — вотъ мой царственный избранникъ.
Король Генрихъ (снимая маску). Вы нашли его, кардиналъ. Вы собрали прекрасное общество, и прекрасно сдлали, но если бы вы не были служителемъ церкви, я бы вамъ сказалъ, кардиналъ, что составилъ себ о васъ довольно невыгодное мнніе.
Вольсей. Я счастливъ, что ваше величество въ такомъ хорошемъ расположеніи духа.
Король Генрихъ. Лордъ-камергеръ, пожалуйста, подойдите сюда. Кто эта прекрасная лэди?
Лордъ Камергеръ. Съ позволенія вашего величества это дочь сэра Томаса Боллена, виконта Рочфордскаго, одна изъ фрейлинъ ея величества.
Король Генрихъ. Клянусь небомъ, она — лакомый кусокъ… Прекраснйшая, я оказался бы невждой, еслибы пригласилъ васъ танцовать, не поцловавъ васъ… Джентльмэны, за здоровье въ круговую!
Вольсей. Сэръ Томасъ Ловель, приготовленъ-ли столъ въ особомъ помщеніи?
Ловель. Да, благородный лордъ.
Вольсей. Боюсь, что танцы нсколько разгорячили ваше величество.
Король Генрихъ. Да, немного, кажется.
Вольсей. Въ сосдней комнат воздухъ нсколько свжй.
Король Генрихъ. Пусть каждый ведетъ свою даму. Прекрасная собесдница, я не долженъ разставаться съ вами. Позвольте намъ повеселиться, мой дорогой кардиналъ. Я долженъ выпить еще съ полъ-дюжины тостовъ за здоровье этихъ прекрасныхъ лэди, а затмъ и протанцовать съ ними, и тогда мы будемъ мечтать о томъ, кто изъ насъ боле другихъ осчастливленъ ихъ благорасположеніемъ. Пусть играетъ музыка (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Улица.

Входятъ съ разныхъ сторонъ два джентльмэна.

1-й джентльмэнъ. Куда вы такъ спшите?
2-й джентлъмэнъ. О, да защититъ васъ Господь! Иду въ судъ узнать, что будетъ съ благороднымъ герцогомъ Бокингэмомъ.
1-й джентльмэнъ. Я могу избавить васъ отъ этого труда, сэръ. Все кончено, за исключеніемъ церемоніи, съ которой отведутъ плнника въ тюрьму.
2-й джентльмэнъ. Вы были тамъ?
1-й джентльмэнъ. Да, я былъ тамъ.
2-й джентльмэнъ. Скажите, прошу васъ, чмъ кончилось дло?
1-й джентльмэнъ. Вы и сами легко можете догадаться.
2-й джентльмэнъ. Онъ былъ объявленъ виновнымъ.
1-й джентльмэнъ. Да, объявленъ виновнымъ и осужденъ.
2-й джентльмэнъ. Очень жаль.
1-й джентльмэнъ. Какъ и многіе другіе.
2-й джентльмэнъ. Но какъ все это произошло, разскажите, пожалуйста?
1-й джентльмэнъ. Разскажу вамъ все въ нсколькихъ словахъ. Благородный герцогъ подошелъ къ перегородк, на вс обвиненія постоянно отвчалъ, что невиновенъ, и привелъ множество очень искусныхъ оправданій, чтобы избжать кары закона. Напротивъ того, королевскій атторней настаивалъ на показаніяхъ, доказательствахъ, признаніяхъ различныхъ свидтелей. Вслдствіе того герцогъ потребовалъ очной ставки съ ними, чтобы они обвиняли его въ его присутствіи, viva voce. Такимъ образомъ противъ него выступилъ его бывшій управитель, сэръ Джильбертъ Пэкь, его канцлеръ, и Джонъ Каръ, его духовникъ, а затмъ все дло испортилъ этотъ проклятый монахъ Гопкинсь.
2-й джентльмэнъ. Это тотъ, который подстрекалъ его своими предсказаніями?
1-й джентльмэнъ. Ну да, онъ самый. Вс они сильно его обвиняли, онъ старался опровергнуть ихъ показанія, но не могъ этого достичь. И тогда, на основаніи этихъ показаній, пэры объявили его виновнымъ въ государственной измн. Онъ много говорилъ, и съ большимъ умомъ, чтобы защитить свою жизнь, но все это вызывало лишь жалость къ нему или забывалось.
2-й джентльмэнъ. Ну, а посл этого, какъ онъ себя держалъ?
1-й джентльменъ. Когда его снова подвели къ перегородк, чтобы выслушать свой похоронный звонъ, свой приговоръ, имъ овладло такое волненіе, что его бросило въ сильный потъ, онъ проговорилъ нсколько словъ очень быстро, гнвно, зло, но онъ скоро овладлъ собою и наконецъ, упокоившись, все время обнаруживалъ самое благородное терпніе.
2-й джентльмэнъ. Я не думаю, чтобы онъ боялся смерти.
1-й джентльмэнъ. Конечно, нтъ. Онъ никогда не былъ еще такимъ впечатлительнымъ, но виной этому — причина его осужденія.
2-й джентльмэнъ. Разумется. Дло не обошлось безъ кардинала.
1-й джентльмэнъ. Весьма вроятно, если принять во вниманіе обстоятельства. Во-первыхъ, обвиненіе Кильдара, бывшаго депутатомъ отъ Ирландіи, когда онъ быль устраненъ, туда отправили графа Соррея, чтобы онъ не могъ придти на помощь своему отцу.
2-й джентльмэнъ. Эта политическая шутка была глубоко коварна.
1-й джентльмэнъ. Конечно, посл своего возвращенія графъ отплатитъ ему за это. Было замчено, что всякій, кому король начинаетъ благоволить, получаетъ, благодаря кардиналу, мсто подальше отъ двора.
2-й джентльмэнъ. Весь народъ глубоко его возненавидлъ и, клянусь честью, желалъ бы его видть саженей десять подъ землей. Герцогъ, напротивъ, любимъ и уважаемъ всми, его называютъ великодушнымъ Бокингэмомъ, зеркаломъ всего возвышеннаго…

Входитъ Бокингэмъ изъ суда. Передъ нимъ служители правосудья съ скирами, лезвіемъ обращеннымъ къ нему, по бокамъ его стража съ алебардами, за ними — сэръ Томасъ Ловелъ, сэръ Никлэсъ Во, сэръ Вильямсъ Сэндсъ и толпа.

1-й джентльмэнъ. Подождите здсь, сэръ, и взгляните на благороднаго несчастливца, о которомъ вы говорите.
2-й джентльмэнъ. Подойдемъ поближе и посмотримъ на него.
Бокингэмъ. Вы вс, добрые люди, пришедшіе сюда изъ состраданія ко мн, послушайте, что я скажу, а потомъ разойдитесь по домамъ и покиньте меня на волю судьбы. Сегодня меня осудили, какъ измнника, и съ этимъ названіемъ я долженъ умереть, и однако, да будетъ небо мн свидтелемъ, если во мн есть совсть, то пусть она погрузитъ меня въ бездну, въ ту самую минуту, когда скира упадетъ на меня, если я измнникъ. Законъ не виновенъ въ моей смерти: по ходу дла онъ меня осудилъ справедливо, но тмъ, которые старались погубить меня, я бы желалъ, чтобы они были нсколько боле христіанами. Кто бы они ни были, я прощаю имъ, однако пусть они не добиваются славы во зл и не воздвигаютъ свои преступленія на могилахъ людей благородныхъ, потому что тогда моя невинная кровь будетъ вопіять противъ нихъ. На дальнйшую жизнь въ этомъ мір я не разсчитываю и не буду просить о помилованіи, хотя у короля боле милосердія, чмъ сколько я могъ бы сдлать преступленій. О, вы, немного любившіе меня, осмливающіеся оплакивать Бокингэма, его благородные друзья и товарищи, разставаніе съ которыми составляетъ мою единственную горечь, единственную смерть, — сопровождайте меня, какъ добрые ангелы, до мста казни, и когда желзо долгой разлуки падетъ на меня, сдлайте изъ вашихъ молитвъ одну сладостную жертву и вознесите душу мою къ небу… А теперь уведите меня, во имя Бога!
Ловель. Во имя милосердія, я умоляю вашу милость, если у васъ когда-либо скрывалось неудовольствіе противъ меня въ вашемъ сердц, теперь простите меня чистосердечно.
Бокингэмъ. Сэръ Томасъ Ловель, я прощаю вамъ такъ же чистосердечно, какъ чистосердечно желалъ бы, чтобы и меня простили. Прощаю всмъ. Оскорбленія, которымъ я подвергался, не такъ еще неизмримо велики, чтобы я не могъ примириться съ ними. Никакая черная зависть не запятнаетъ моей могилы. Передайте мой привтъ его величеству, и если онъ заговоритъ о Бокингэм, то скажите ему, прошу васъ, что встртили меня на полпути къ небу. Мои помыслы и молитвы принадлежатъ королю, и пока моя душа не оставитъ моего тла, она будетъ призывать на него одн лишь благословенія. Да проживетъ онъ больше лтъ, чмъ я успю насчитать ихъ. Пусть единственнымъ его правиломъ будетъ — быть любимымъ и любящимъ. А когда дряхлое время приблизитъ его къ концу, то пусть доброта и онъ займутъ одинъ и тотъ-же памятникъ.
Ловель. Я обязанъ провести вашу свтлость къ берегу воды, тамъ я передамъ мою обязанность сэру Никлэсу Во, который проведетъ васъ до мста вашей казни.
Во. Приготовьте все къ появленію герцога, обратите вниманіе на то, чтобы лодки были готовы и украшены соотвтственно его сану.
Бокингэмъ. Нтъ, сэръ Никлэсъ, оставьте это, мой санъ теперь — не боле, какъ насмшка надо мной. Когда я явился сюда, я былъ лордомъ, великимъ констаблемъ и герцогомъ Бокингэмомъ, а теперь я не боле, какъ бдный Эдуардъ Богэнъ. И все таки я богаче моихъ подлыхъ обвинителей, никогда не знавшихъ, что такое правда. Сегодня я запечатлю ее кровью, и эта кровь со временемъ заставитъ стенать ихъ объ этомъ. Мой благородный отецъ, Генри Бокингэмъ, первый возставшій противъ Ричарда, похитителя престола, искалъ убжища у служителя своего Банистера, — но въ своемъ несчастіи онъ былъ преданъ этимъ негодяемъ и погибъ безъ суда. Господь да успокоитъ его душу! Генрихъ Седьмой, занявшій затмъ престолъ, сожаля о погибели моего отца, съ истинно царскимъ великодушіемъ возвратитъ мн почести и съ помощью развалинъ сдлалъ мое имя еще боле благороднымъ. Теперь его сынъ, Генрихъ Восьмой, однимъ ударомъ, лишаетъ меня навсегда и жизни, и чести, и имени, и всего, что составляло мое счастіе въ этомъ мір. Меня судили и, я долженъ сказать, судили благородно. Этимъ я нсколько счастливе моего несчастнаго отца. Однако и въ этомъ наша судьба одинакова. Мы оба погибли отъ нашихъ служителей, отъ тхъ людей, которыхъ мы боле всего любили, — самая противоестественная, самая вроломная услуга! — небо во всемъ иметъ свою цль. Но вы, слушающіе меня, поврьте врному совту умирающаго: не довряйтесь слишкомъ тмъ, которымъ расточаете любовь свою и совты, потому что именно т, изъ которыхъ вы длаете вашихъ друзей и которымъ отдаете ваши сердца, — при самомъ ничтожномъ толчк вашему счастію отхлынутъ отъ васъ, какъ вода, и возвратятся для того лишь, чтобы утопить васъ. Добрые люди, молитесь за меня! Теперь я долженъ покинуть васъ. Послдній часъ моего долгаго и тягостнаго существованія отяготлъ надо мною. Прощайте… и когда захотите разсказать что-нибудь печальное, разскажите, какъ я погибъ… Я кончилъ… Да проститъ мн Богъ… (Бокингэмъ и свита уходятъ).
1-й джентльмэнъ. О, какъ все это ужасно! Это призоветъ, сэръ, много проклятій на головы виновниковъ.
2-й джентльмэнъ. Если герцогъ ни въ чемъ не повиненъ, то смерть его чревата несчастіями. И однако, я имю возможность намекнуть вамъ на грозящее намъ несчастіе, которое, если оно ниспадетъ на насъ, будетъ еще ужасне.
Первый джентльмэнъ. Да отвратятъ его отъ насъ добрые ангелы! Что можетъ еще случиться? Надюсь, сэръ, вы не сомнваетесь въ моей скромности?
Второй джентльмэнъ. Тайна эта такъ важна, что требуетъ величайшей осторожности.
Первый джентльмэнъ. Доврьте мн ее, — я не проговорюсь.
Второй джентльмэнъ. Не сомнваюсь въ этомъ. И такъ знайте, сэръ: не доходилъ-ли до васъ какъ-нибудь на этихъ дняхъ слухъ о развод короля съ Екатериной?
Первый джентльмэнъ. Да, я кое-что слыхалъ объ этомъ, но слухи эти не держались долго, потому-что, какъ только они дошли до короля, онъ сильно разгнвался и приказалъ лордъ-мэру немедленно прекратить эти слухи и заставить молчать языки, которые осмлятся распространять ихъ.
Второй джентльмэнъ. Ну, такъ я долженъ вамъ сказать, сэръ, что эта клевета теперь является дйствительностью, слухъ этотъ снова возникъ и ростетъ съ большею еще силой. Считаютъ за несомннное, что король рискнетъ на разводъ. Кардиналъ или кто-нибудь изъ окружающихъ его, изъ злобы къ королев, внушилъ ему какія-то сомннія, которыя погубятъ ее. Эти слухи подтверждаются недавнимъ прибытіемъ кардинала Кампейуса, думаютъ, что онъ пріхалъ именно по этому длу.
Первый джентльмэнъ. Это — дло рукъ кардинала, и единственно изъ желанія отомстить императору, который не отдалъ ему, какъ это ему хотлось, архіепископство толедское.
Второй джентльмэнъ. Думаю, что вы врно угадали, но не жестоко-ли, что за это должна расплачиваться королева? Кардиналъ хочетъ, чтобы его воля была исполнена, и она должна погибнуть.
Первый джентльмэнъ. Нельзя не пожалть объ этомъ, но здсь мы слишкомъ на открытомъ мст, чтобы разговаривать объ этомъ, поговоримъ лучше обо всемъ этомъ въ боле уединенномъ мст (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Передняя во дворц.

Входитъ лордъ Камергеръ, читая письмо.

Лордъ Камергеръ. ‘Любезный лордъ! Лошади, которыхъ ваша свтлость требовали, были выбраны со всею заботливостью и тщаніемъ, на которыя я только способенъ, он были объзжены и снабжены сбруей, были молоды, красивы и лучшей сверной породы. Когда они были уже готовы къ отправк въ Лондонъ, одинъ изъ служителей лорда-кардинала, по порученію его, снабженный всми полномочіями, захватилъ ихъ, сказавъ мн, что его господинъ хотлъ, чтобы его требованія исполнялись раньше требованій всякаго другого подданнаго, если не требованій самого короля, — и это, сэръ, зажало намъ ротъ’. Боюсь, что дйствительно такъ и будетъ… Ну, что-жь? пусть себ присвоиваетъ ихъ. Вдь скоро онъ и все остальное присвоитъ себ.

Входятъ: герцогъ Норфолькъ и Соффолькъ.

Норфолькъ. Счастливая встрча, лордъ Камергеръ.
Лордъ Камергеръ. Добраго утра, ваша свтлость.
Соффолькъ. Чмъ занятъ король?
Лордъ Камергеръ. Я оставилъ его наедин съ самимъ собой, погруженнаго въ печальныя мысли и озабоченнаго.
Норфолькъ. По какой причин?
Лордъ Камергеръ. Какъ кажется, его бракъ съ женой его брата слишкомъ тревожитъ его совсть.
Соффолькъ. Нтъ, я думаю, напротивъ, что его совсть слишкомъ тревожитъ нкоторую другую леди.
Норфолькъ. Конечно. Это дло рукъ кардинала, короля-кардинала: этотъ слпой попъ, какъ первенецъ фортуны, всмъ вертитъ по своему усмотрнію. Когда-нибудь и король узнаетъ это.
Соффолькъ. Дай-то Богъ, а то, въ противномъ случа, онъ никогда не узнаетъ самого себя.
Норфолькъ. Съ какимъ благочестивымъ видомъ онъ дйствуетъ въ этомъ дл! Съ какимъ тщаніемъ! Теперь, когда онъ разорвалъ союзъ между нами и императоромъ, этимъ могущественнымъ племянникомъ королевы, онъ вкрадывается въ душу короля и разсеваетъ тамъ сомннія, и угрызенія совсти и все по поводу его брака, а чтобы избавить короля отъ всхъ этихъ заботъ, онъ совтуетъ ему разводъ, — бросить ту, которая, подобно драгоцнному камню, въ теченіе двадцати лтъ украшала собою его шею, никогда не теряя своего блеска, ту, которая любила его съ такою преданностью, какою любятъ добрые ангелы, ту, наконецъ, которая, когда надъ нею разразится ужасный ударъ судьбы, будетъ все еще благословлять короля! Не благочестивый-ли это поступокъ?
Лордъ Камергеръ. Избави Богъ отъ такого совтчика! Совершенно справедливо: эти новости распространены повсюду, вс языки повторяютъ ихъ, и вс честныя сердца скорбятъ объ этомъ. Вс, кто осмливается поглубже вникнуть въ это дло, думаютъ, что концомъ всего будетъ сестра короля французскаго. Но небо когда-либо откроетъ королю глаза, столь долгое время закрытые, на этого дерзкаго и злого человка.
Соффолькъ. Онъ освободитъ насъ отъ его ярма.
Норфолькъ. Мы должны молиться съ самымъ сердечнымъ усердіемъ объ избавленіи отъ него, или же, въ противномъ случа, этотъ властный человкъ всхъ насъ, принцевъ, сдлаетъ пажами. Вс человческія почести лежатъ передъ нимъ, какъ одинъ комъ, которому онъ придастъ какую ему угодно форму.
Соффолькъ. Что касается меня, благородные лорды, то я ни люблю, ни боюсь его, — вотъ и весь мой символъ вры. Такъ какъ онъ не участвовалъ въ моемъ созданіи, то я останусь тмъ, чмъ до сихъ поръ былъ, если будетъ угодно королю. Какъ его проклятія, такъ и его благословенія одинаково меня трогаютъ, — все это не боле, какъ пустое движеніе воздуха, на которое я не обращаю вниманія. Я его зналъ и знаю, а потому — предоставляю его тому, кто сдлалъ его столь надменнымъ, — пап.
Норфолькъ. Войдемъ и попробуемъ развлечь короля какимъ-нибудь другимъ занятіемъ, благодаря которому онъ бы могъ забыть эти печальныя мысли, которыя слишкомъ овладли имъ… Вы съ нами, благородный лордъ?
Лордъ Камергеръ. Извините меня, король далъ мн другое порученіе, къ тому же, вы выбираете очень неудачное время для развлеченія его. Желаю вамъ всего хорошаго.
Норфолькъ. Благодаримъ васъ, лордъ-камергеръ (Лордъ Камергеръ уходитъ).

Норфолькъ отдергиваетъ занавсъ двери, сквозь которую виденъ король, который сидитъ, углубленный въ чтеніе.

Соффолькъ. Какой у него печальный видъ! Должно быть, онъ сильно огорченъ.
Король Генрихъ. Кто тутъ? А?
Норфолькъ. Дай Богъ, чтобы онъ не разсердился.
Король Генрихъ. Кто тамъ, говорятъ вамъ? Какъ осмливаетесь вы нарушать мое уединеніе! Разв вы не знаете, кто я? А?
Норфолькъ. Милостивый король, прощающій всякій невольный проступокъ, нарушеніе нами вашего уединенія иметъ причиной дло государственной важности, насчетъ котораго мы пришли узнать вашу королевскую волю.
Король Генрихъ. Вы слишкомъ дерзки. Уйдите! я пріучу васъ знать часы службы. Разв теперь часъ мірскихъ длъ? А?

Входятъ: Вольсей и Кампейусъ.

Король Генрихъ. Кто тамъ? Мой добрый лордъ кардиналъ? О, мой Вольсей, успокоеніе моей раненой совсти! Ты — лекарство, нужное королю! (Кампейусу). Привтствую васъ, многоученый, почтенный сэръ, привтствую васъ въ нашемъ королевств. Располагайте по-вашему усмотрнію и нами, нимъ (Вольсею). Мой добрый лордъ, позаботьтесь, чтобы мои слова не были простой болтовней.
Вольсей. Этого, конечно, быть не можетъ, — я-бы желалъ, чтобы ваше величество удлили намъ часъ времени для разговора на един.
Король Генрихъ. (Норфольку и Соффольку). Мы заняты, оставьте насъ.
Норфолькъ (всторону). Не правда-ли, у этого попа нтъ и тни гордости?
Соффолькъ (всторону). Объ этомъ и говорить нечего. Я бы не хотлъ нажить себ такую болзнь, даже и за такое мсто, какъ его. Но это дальше не можетъ продолжаться.
Норфолькъ (всторону). Если такъ будетъ продолжаться, то я самъ рискну… Пусть остерегается.
Соффолькъ (всторону). Да и я тоже (Норфолькъ и Соффолькъ уходятъ).
Вольсей. Ваше величество преподали урокъ мудрости принцамъ, подвергнувъ, по собственному свободному вашему желанію, сомннія вашей совсти ршенію церкви. Кто теперь можетъ быть недоволенъ? Какая зависть можетъ прикоснуться къ вамъ? Испанецъ, связанный съ нею узами крови и любви, долженъ теперь признать, если онъ хоть сколько нибудь искрененъ, что судъ этотъ безпристрастенъ и благороденъ. Вс клерки, то есть, я хочу сказать, вс ученые всхъ христіанскихъ государствъ, подали свободно свой голосъ. Римъ, эта кормилица всяческаго сужденія, по вашему личному желанію, посылаетъ намъ всемірный органъ, этого добраго, высоко справедливаго и ученаго священника, кардинала Кампейуса, котораго я еще разъ имю честь представить вашему величеству.
Король Генрихъ. А я еще разъ привтствую его въ моихъ объятіяхъ, принося мою признательность священному конклаву за его расположеніе ко мн. Они послали мн человка, какого я и самъ желалъ.
Кампейусъ. Ваше величество долженъ заслужить любовь всхъ иноземцевъ. Вы такъ благородны. Въ руки вашего величества я передаю мои полномочія, которыми римскій дворъ присоединяетъ васъ, благородный лордъ кардиналъ Іоркскій, ко мн, своему служителю, для безпристрастнаго суда по этому длу.
Король Генрихъ. Два мужа равнаго достоинства! Королева будетъ немедленно извщена о причин вашего прибытія. Гд Гардинеръ?
Вольсей. Я знаю, ваше величество всегда любили ее такъ нжно, что не откажете ей въ томъ, на что по закону иметъ право и женщина мене высокаго положенія, — ученыхъ законниковъ съ правомъ защищать ее свободно.
Король Генрихъ. Конечно, у ней будутъ самые лучшіе защитники, и наша особая милость будетъ принадлежать тому, кто лучше другихъ защититъ ее. Сохрани Богъ, чтобы было иначе. Кардиналъ, прошу васъ, позовите Гардинера, моего новаго секретаря (Вольсей уходитъ).

Входитъ Вольсей съ Гардинеромъ.

Вольсей. Дайте мн вашу руку. Желаю вамъ счастія и милостей. Теперь вы служитель короля.
Гардинеръ (Кардиналу). Но по прежнему къ услугамъ вашей свтлости, рука котораго меня возвысила.
Король Генрихъ. Подойди сюда, Гардинеръ (Тихо говорятъ).
Кампейусъ. Лордъ Іоркъ, неправда-ли, что это мсто занималъ передъ нимъ нкто докторъ Пэсъ?
Вольсей. Да.
Кампейусъ. Не правда-ли, что онъ считался человкомъ ученымъ?
Вольсей. Да.
Кампейусъ. Поврьте мн, относительно васъ, лордъ кардиналъ, ходятъ неблагопріятные слухи.
Вольсей. Какъ? Относительно меня?
Кампейусъ. Осмливаются говорить, что вы завидовали ему, и что, боясь его возвышенія, ибо онъ былъ дйствительно человкъ добродтельный, вы постоянно держали его въ иностранныхъ государствахъ, и это такъ огорчало его, что подъ конецъ онъ сошелъ съ ума и умеръ.
Вольсей. Миръ душ его! Эти пожеланія достаточны для любви христіанской. Что-же касается живыхъ порицателей, то для нихъ существуютъ исправительныя заведенія. Это былъ просто дуракъ, потому что во чтобы то ни стало хотлъ быть добродтельнымъ. А вотъ этотъ добрый молодецъ слдуетъ моимъ приказаніямъ, какъ только я заявлю ихъ. Другихъ мн не надо при корол. Поймите, любезный братъ, мы здсь не для того, чтобы намъ мшали низшіе.
Король Генрихъ. Передайте это королев съ возможной мягкостію. (Гардинеръ уходитъ). Самое приличное мсто для такого труднаго дла, мн кажется, Блэкфрайерсъ, тамъ вы соберетесь для ршенія этого важнаго дла… Любезный Вольсей, поручаю вамъ вс приготовленія. Ахъ, добрый лордъ, разв не грустно человку, еще полному силъ, отказаться отъ такой прелестной подруги? Но совсть, совсть… Да, это чувствительное мсто… Я долженъ съ нею разстаться.

СЦЕНА III.

Передняя королевы.

Входятъ: Aннa Болленъ и старая лэди.

Анна. Ни за что въ мір… Все это ужасно: его величество жилъ съ нею такъ долго, а она — такая добродтельная, что никогда ни одинъ языкъ не могъ сказать ничего противъ ея чести, — клянусь жизнью, она никогда не умла сдлать злое дло… А теперь, посл столькихъ лтъ, проведенныхъ на трон, все время возрастая въ величіи и роскоши, лишеніе которыхъ тмъ тяжеле, чмъ слаще ихъ пріобртеніе, — посл всего этого отвергнуть! О, этимъ можетъ тронуться даже чудовище.
Старая лэди. Самыя безчувственныя сердца смягчаются и скорбятъ о ней.
Анна. Боже мой! Было-бы лучше, еслибы она не знала никакого величія. Какъ-бы это величіе ни было суетно, но когда сердитая судьба заставляетъ насъ разводиться съ нимъ, то для насъ это такое-же ужасное страданіе, какъ и отдленіе души отъ тла.
Старая лэди. Увы! несчастная, она опять чужестранка.
Анна. Тмъ боле нужно сожалть ее. Право, гораздо лучше работать въ низкой дол и жить въ довольств съ бдняками, чмъ величаться въ блестящей печали и носить золотое горе.
Старая лэди. Быть довольнымъ — наше лучшее достояніе.
Анна. Клянусь честью и моей двственностью, я-бы не желала быть королевою.
Старая лэди. Ахъ, какъ можно! Что касается меня, то я рискнула-бы даже двственностью, лишь-бы только бытъ королевой, да и вы-бы сдлали тоже самое, не смотря на вс гримасы вашего лицемрія. Вы обладаете самою прекрасною вншностію женщины, но и сердце у васъ тоже — сердце женщины, а сердце женщины всегда любило блескъ, роскошь, властвованіе, которыя, если уже говорить правду, — самыя великія блага, и эти блага, — хотя вы теперь и жеманитесь, — ваша совсть изнженнаго козленка весьма способна принять, если только вы захотите хоть нсколько растянуть ее.
Анна. Нтъ, нтъ, въ самомъ дл, нтъ.
Старая лэди. Да, да, въ самомъ дл, да. Ну, скажите, разв вы-бы не хотли быть королевой?
Анна. Нтъ, ни за какія блага, существующія подъ небомъ.
Старая лэди. Странно! А я такъ и за три пенса согласилась-бы быть королевой, какъ я ни стара. Но скажите мн, какого вы мннія, напримръ, на счетъ герцогини? Въ состояніи-ли вы перенести тяжесть этого титула?
Анна. Нтъ.
Старая лэди. Ну, слабеньки-же вы. Уменьшимъ еще тяжесть. Я не хотла-бы быть юнымъ графомъ, попавшимся вамъ на пути, который заставилъ-бы васъ боле, чмъ покраснть. Если ваша спина не въ состояніи вынести и этой тяжести, то вы слишкомъ слабы, чтобы родить мальчишку.
Анна. Какъ вы болтаете! Еще разъ увряю васъ, что ни за что на свт не хотла-бы быть королевой.
Старая лэди. Ну, клянусь честью, за какую-нибудь крошечную Англію рискнули-бы, да и я рискнула-бы изъ-за какого-нибудь Карнарвоншира, еслибы даже и не было бы ничего другаго у короля… Кто это идетъ?

Входитъ лордъ Камергеръ.

Лордъ-камергеръ. Добраго утра, лэди. Что слдуетъ заплатить за тайну вашей бесды?
Анна. Добрый лордъ, не спрашивайте: тайна эта не стоитъ даже вашего вопроса. Мы скорбимъ о несчастіи нашей госпожи.
Лордъ-камергеръ. Это — великодушное занятіе, достойное женщины, истинно доброй. Есть однако надежда, что все пойдетъ къ лучшему.
Анна. Молю объ этомъ Бога!
Лордъ Камергеръ. Вы великодушны, а благословеніе неба всегда вознаграждаетъ такія существа. Но, прекрасная лэди, чтобъ доказать вамъ, что я говорю искренно и что высоко цнятся ваши многочисленныя добродтели, его королевское величество свидтельствуетъ вамъ свое высокое уваженіе и жалуетъ вамъ титулъ маркизы Пемброкъ, къ этому титулу его величество прибавляетъ ежегодную пенсію въ тысячу фунтовъ!
Анна. Не знаю, чмъ могла-бы я выразить мою благодарность ему. Все, чмъ обладаю я — ничто. Мои молитвы не достаточно святы, мои пожеланія — не боле, какъ пустыя слова, а вдь молитвы и пожеланія, — вотъ и все, что я могу отдать ему взамнъ этого. Умолю вашу свтлость благоволить выразить его величеству благодарность и преданность сконфуженной рабыни, молящейся о его здравіи и о его царствованіи.
Лордъ Камергеръ. Прекрасная лэди, не забуду еще боле возвеличить прекрасное мнніе, которое король составилъ себ о васъ. (Всторону). Я хорошо ее разсмотрлъ. Красота и достоинство такъ сплелись въ ней, что плнили короля. И, кто знаетъ? можетъ быть изъ этой лэди выйдетъ драгоцнный камень, который озаритъ своимъ блескомъ весь этотъ островъ?— Иду къ королю и скажу, что говорилъ съ вами.
Анна. Достойный лордъ…

Лордъ Камергеръ уходитъ.

Старая лэди. Ну, такъ и есть, посмотрите, посмотрите! Цлыхъ шестнадцать лтъ клянчила я при двор (да и теперь еще клянчу) и однако до сихъ поръ не умла найти середины между ‘слишкомъ рано’ и ‘слишкомъ поздно’ ни для одной изъ моихъ просьбъ о денежномъ пособіи, а вы (о, судьба!) еще совсмъ свжая рыбка здсь (какой срамъ, какой срамъ такое навязчивое счастіе!), и вашъ ротъ наполненъ прежде, чмъ вы его открыли!
Анна. Это и мн кажется страннымъ.
Старая лэди. А какъ оно на вашъ вкусъ? Горько? Держу сорокъ пенсовъ, что нисколько не горько. Жила-была однажды прекрасная лэди (это — старая сказка), которая не хотла быть королевой, — не хотла даже за всю грязь Египта… Слыхали вы эту сказку?
Анна. Вы все шутите.
Старая лэди. Будь я на вашемъ мст, я бы, пожалуй, взлетла выше жаворонка. Маркиза Пемброкъ! Тысячу фунтовъ въ годъ! Изъ чистаго уваженія, безъ всякаго обязательства!.. Клянусь жизнью, это общаетъ и впереди еще много другихъ тысячъ! Шлейфъ величья длинне его юбки! Теперь я знаю, что ваша спина можетъ снести и титулъ герцогини. Скажите, разв теперь вы не чувствуете себя сильне, чмъ были прежде?
Анна. Моя добрая лэди! Забавляйтесь вашими фантазіями, но оставьте меня въ поко. Я готова сейчасъ умереть, если это хоть сколько-нибудь волнуетъ мою кровь. Я прихожу въ ужасъ при одной мысли, что изъ этого можетъ выйти.. Королева находится въ гор, и мы забываемъ ее, благодаря нашему долгому отсутствію.
Старая лэди. Да за кого-же вы меня принимаете! (Он уходятъ).

СЦЕНА IV.

Зала въ Блэкфрайерс.

Трубы и литавры. Входятъ два жезлоносца съ короткими серебряными жезлами, за ними — два писца въ докторскомъ одяніи, посл нихъ архіепископъ Кэнтерберійскій одинъ, а вслдъ за нимъ — епископы: Линкольнскій, Элійскій, Рочестерскій и Сентъ-Асафскій, за ними въ небольшомъ отъ нихъ разстояніи — джентльмэнъ, несущій кошель, государственную печать и кардинальскую шапку, потомъ — два священника съ серебряными крестами, потомъ — придверникъ залы совта, съ непокрытой головой и капитанъ стражи съ серебряной булавой, за ними — два джентльмэна съ двумя большими серебряными столбами: за ними рядомъ два кардинала: Вольсей и Кампейусъ, за ними два лорда съ мечомъ и жезломъ. За ними входятъ: король и королева съ ихъ свитами. Король садится подъ балдахиномъ, кардиналъ, какъ судья, садится ниже его. Королева въ нкоторомъ отдаленіи отъ короля. Епископы садятся по обимъ сторонамъ суда, напоминающаго собраніе консисторіи, пониже — писцы. Лорды садятся рядомъ съ епископами, Глашатай и другіе служители размщаются въ установленномъ порядк.

Вольсей. Возвстите молчаніе во время чтенія полномочій, дарованныхъ намъ Римомъ.
Король Генрихъ. Зачмъ? Полномочья были уже читаны публично и ихъ подлинность была признана всми. А поэтому, ихъ чтеніе будетъ только напрасная трата времени.
Вольсей. Да будетъ такъ. Приступайте.
Писецъ. Провозгласи: Генрихъ, король Англіи, предстань передъ судомъ.
Глашатай. Генрихъ, король Англіи, предстань передъ судомъ!
Король Генрихъ. Я здсь.
Писецъ. Провозгласи: Екатерина, королева Англіи, предстань передъ судомъ.
Глашатай. Екатерина, королева Англіи, предстань передъ судомъ!

Королева не отвчаетъ, встаетъ со своего мста, обходитъ судъ, подходитъ къ королю и преклоняетъ передъ нимъ колна.

Королева Екатерина. Государь, молю васъ оказать, мн справедливость и возстановить мое право, а также и быть ко мн сострадательнымъ, потому-что я — бдная женщина и иностранка, родившаяся вн вашихъ владній, не имющая здсь безпристрастныхъ судей и не разсчитывающая на справедливое доброжелательство и на справедливый судъ. Увы, государь, чмъ могла я васъ оскорбить? Чмъ мое поведеніе могло вызвать вашъ гнвъ до такой степени, что вы ршились отвергнуть меня и лишить меня вашего добраго расположенія’? Небо свидтель, что я всегда была врной и покорной женой, всегда сообразовавшейся съ вашей волей, всегда боявшейся возбудить ваше неудовольствіе, подчинявшейся даже вашему состоянію духа, — печальному или веселому, по мр того, какъ замчала измненія вашего лица. Былъ-ли такой часъ, когда я противорчила-бы вашимъ желаніямъ или не длала-бы ихъ моимъ собственнымъ желаніемъ? Кого изъ вашихъ друзей не старалась я любить, даже зная, что онъ мой врагъ? Кто изъ моихъ друзей когда-либо возбудилъ вашъ гнвъ, не лишившись въ то же время моихъ милостей и не получивъ заявленіе, что онъ ихъ лишился? Вспомните только, государь, что въ такой покорности я была вашей женой больше двадцати лтъ и что я имла счастіе имть отъ васъ нсколько дтей. Если въ теченіе всего этого времени, вы можете указать и доказать хотя что-нибудь пятнающее мою честь, мою врность супруги, мою любовь и мое уваженіе къ вашей священной особ, — то во имя Бога прошу васъ, отвергните меня и пусть тогда самое ужасное презрніе захлопнетъ за мною дверь и предастъ меня самому строгому суду. Государь, король, вашъ отецъ славился, какъ принцъ вполн благоразумный, съ проницательнымъ сужденіемъ и несравненнымъ пониманіемъ, Фердинандъ, мой отецъ, король Испаніи, почитался однимъ изъ самыхъ мудрыхъ принцевъ, когда-либо прежде царствовавшихъ въ этой стран. Нтъ никакого сомннія, что они собрали на совтъ, въ каждомъ изъ этихъ государствъ, наиболе мудрыхъ совтниковъ, ршившихъ, что нашъ бракъ вполн законенъ. А поэтому, покорно умоляю васъ пощадить меня до тхъ поръ, пока я не подучу надлежащихъ совтовъ отъ моихъ друзей въ Испаніи, мннія которыхъ я буду просить. Въ противномъ случа, — во имя Бога, осуществляйте ваши желанія.
Вольсей. Передъ вами эти преподобные отцы, которыхъ вы сами избрали, люди рдкой честности и рдкой учености, краса всей страны, они здсь собраны, чтобы защищать васъ. Поэтому, безполезно съ вашей стороны желать отсрочить ршеніе, столь необходимое какъ для вашего собственнаго спокойствія, такъ и для усыпленія сомнній короля.
Кампейусъ. Ваша свтлость говорили хорошо и справедливо. А потому, государыня, приличествуетъ, чтобы это королевское дло было разсмотрно и чтобъ, безъ малйшихъ отсрочекъ, было приступлено къ изложенію и обсужденію всхъ обстоятельствъ этого дла.
Королева Екатерина. Обращаюсь къ вамъ, лордъ-кардиналъ.
Вольсей. Что угодно вамъ, государыня?
Королева Екатерина. Сэръ, я готова расплакаться, но думаю, что я королева (по крайней мр, я долго грезила, что я — королева), убжденная въ томъ, что я — дочь короля, я теперь обращаю мои слезы въ искры пламени.
Вольсей. Но будьте терпливе.
Королева Екатерина. Я буду терплива, когда вы будете скромны, а впрочемъ, нтъ, раньше — или Богъ накажетъ меня. Важныя обстоятельства заставляютъ меня думать, что вы — мой врагъ, и поэтому отвожу васъ: вы не можете быть моимъ судьею, потому, что вы именно вздули это пламя между моимъ господиномъ и мной, — да затушитъ его Господня роса! А потому, повторяю, и ршительно отвергаю, и отъ всей души не признаю васъ моимъ судьей. Еще разъ повторяю, — что считаю васъ моимъ злйшимъ врагомъ и совсмъ не считаю васъ другомъ правды.
Вольсей. Я долженъ сознаться, что не узнаю васъ въ этихъ словахъ, вы всегда были снисходительны и обнаруживали доброту и мудрость, которыя рдко можно встртить въ женщин. Вы оскорбляете меня, государыня, я ничего не имю противъ васъ, я не несправедливъ ни къ вамъ, ни къ кому-либо другому, я дйствовалъ и буду дйствовать, согласно предписаніямъ римской консисторіи. Вы обвиняете меня въ томъ, что я вздулъ это пламя, — я это отрицаю. Король здсь, если онъ находитъ, что я противорчу себ, то онъ по нраву можетъ вознегодовать на мое коварство, — да, вознегодовать также легко, какъ вы вознегодовали на мою правдивость. Но если онъ знаетъ, что я не заслуживаю вашего обвиненія, то онъ точно также знаетъ, что я не защищенъ отъ клеветы. Такимъ образомъ, только онъ и можетъ залечить мою рану, а чтобы залечить ее — достаточно удалить отъ васъ эти мысли. Но прежде, чмъ его величество выскажется въ этомъ отношеніи, умоляю васъ, государыня, взять назадъ ваши слова и впередъ не говорить ничего подобнаго.
Королева Екатерина. О, лордъ, лордъ! я — простая женщина, слишкомъ слабая, чтобы бороться съ вашей хитростью. У васъ покорный и смиренный видъ. Вы исполняете ваши обязанности подъ покровомъ кротости и смиренія, но сердце ваше полно надменности, злобы, гордости. Благодаря счастію и милостямъ его величества, вы быстро прошли вс низшія ступени и теперь поднялись на такую высоту, гд все зависитъ отъ васъ. Ваши слова, какъ ваши слуги, исполняютъ вашу волю во всемъ, что вамъ угодно предписать имъ. Я должна сказать вамъ, что вы гораздо боле заботитесь о вашемъ личномъ величіи, чмъ о вашемъ духовномъ призваніи. Еще разъ, — я не признаю васъ моимъ судьей, и здсь, въ присутствіи всхъ васъ, я обращаюсь къ пап и переношу мое дло на судъ его святйшества. (Преклоняетъ колна предъ королемъ и собирается выйти).
Кампейусъ. Королева упорствуетъ, она возстаетъ противъ суда, она готова обвинить его и не хочетъ подчиниться ему, это дурно. Она удаляется.
Король Генрихъ. Потребуйте ее снова.
Глашатай. Екатерина, королева Англіи, предстань передъ судомъ!
Грифитъ. Государыня, васъ призываютъ.
Королева Екатерина. Вамъ незачмъ обращать на это вниманіе, прошу васъ, идите своей дорогой, когда васъ позовутъ, вы вернетесь. О, да поможетъ мн Господь! Они выводятъ меня изъ терпнія. Прошу васъ, идите, я не останусь здсь, — нтъ, никогда не появлюсь ни на одинъ изъ ихъ судовъ (Королева уходитъ съ Грифитомъ и свитой).
Король Генрихъ. Ступай своей дорогой, Кэтъ. Если найдется въ мір человкъ, который осмлится сказать, что у него жена лучше этой, не врьте ему, — онъ солгалъ. Если бы вс твои рдкія качества, твоя ангельская доброта, твоя святая кротость, твое женственное достоинство, покорно во властвованіи, если вс другія твои добродтели, царственныя и благочестивыя, замолвили слово за тебя, то ты была бы царицей царицъ всей земли… Она благороднаго происхожденія, и въ своихъ отношеніяхъ ко мн поступала согласно своему истинному благородству.
Вольсей. Государь, убдительнйше прошу ваше величество заявить всмъ здсь присутствующимъ (потому-что, гд я былъ ограбленъ и связанъ, тамъ я долженъ быть развязанъ, хотя это и не будетъ еще полнымъ удовлетвореніемъ), — я-ли внушилъ вашему величеству поднять это дло? Возбудилъ-ли я въ васъ какое-либо сомнніе, которое бы побудило васъ поднять это разслдованіе? Длалъ-ли я когда-либо что-либо иное, какъ приносилъ благодареніе Господу за такую царственную королеву? Сказалъ-ли я вамъ хоть одно слово, которое могло-бы быть невыгодно для ея настоящаго положенія, или было-бы направлено противъ ея прекрасной личности?
Король Генрихъ. Лордъ-кардиналъ, я оправдываю васъ, да, клянусь честью, очищаю васъ отъ всхъ этихъ обвиненій. Вамъ, конечно, извстно, что у васъ много враговъ, которые не знаютъ, почему они ваши враги, но которые, подобно деревенскимъ псамъ, лаютъ, когда другіе лаютъ, нкоторыми изъ такихъ псовъ и королева была возстановлена противъ васъ. Вы оправданы, но хотите еще боле полнаго оправданія? Вы всегда желали усыпить это дло, вы никогда не старались возбудить его, напротивъ, часто вы затрудняли всякій приступъ къ нему. Клянусь честью, я свидтельствую это, мой добрый лордъ-кардиналъ, и оправдываю васъ. Но теперь, что именно побудило меня къ этому шагу? Объясню вамъ это, пользуясь вашимъ временемъ и вниманіемъ. Обратите вниманіе на ходъ моихъ мыслей въ этомъ вопрос. Вотъ какъ это случилось. Первое безпокойство и первое сомнніе, закравшееся въ мою совсть, было возбуждено нкоторыми намеками байенскаго епископа, бывшаго тогда французскимъ посланникомъ, который былъ присланъ для переговоровъ о брак герцога Орлеанскаго съ нашей дочерью Маріей. Во время этихъ переговоровъ и до принятія окончательнаго ршенія, онъ (то-есть, епископъ) потребовалъ отсрочки, съ тмъ, чтобы онъ могъ подвергнуть на обсужденіе своего короля вопросъ: дйствительно-ли наша дочь законна, въ виду того, что она родилась отъ нашего брака съ вдовствующей королевой, бывшей супругой нашего брата. Эта отсрочка сильно потрясла мою совсть, проникла въ нее съ сокрушительной силой и заставила трепетать вс области моего сердца, она проложила дорогу множеству размышленій, томившихъ меня своею тяжестью. Прежде всего, я подумалъ, что небо перестало мн благопріятствовать, — небо, которое, повелвая природ, потребовало, чтобы чрево жизни моей, если она понесетъ отъ меня мальчика, дало ему не больше жизни, чмъ могила даетъ мертвымъ. И дйствительно, вс ея дти мужского пола умирали или тамъ, гд были зачаты, или вскор посл того, какъ міръ обвялъ ихъ своимъ воздухомъ. Вслдствіе этого, я пришелъ къ мысли, что это — судъ Божій, что мое королевство, вполн достойное лучшаго наслдника міра, не будетъ, благодаря мн, обрадовано никакимъ наслдникомъ. Посл этого я принужденъ былъ взвсить опасность, которой подвергается мое государство, за неимніемъ у меня потомства, эта мысль повергла меня въ мучительное безпокойство. Такимъ образомъ, волнуемый бурнымъ моремъ моей совсти, я направлялъ мою ладью къ лекарству, ради котораго мы здсь собрались, то-есть я хочу сказать, я хотлъ облегчить мою совсть, тяжелыя страданія которой я чувствовалъ, и которая и теперь еще страдаетъ, — хотлъ облегчить мудростью всхъ благочестивыхъ отцовъ государства и всхъ ученыхъ докторовъ. Прежде всего, я обратился за совтомъ къ вамъ, любезный лордъ — епископъ Линкольнскій, и вы помните. какъ томился я подъ тяжестью этихъ сомнній, когда впервые я сдлалъ вамъ признаніе.
Линкольнъ. Прекрасно помню, мой повелитель.
Король Генрихъ. Я долго говорилъ, теперь можете отъ себя сказать, какъ вы удовлетворили меня.
Линкольнъ. Съ позволенія вашего величества я скажу, что дло это такъ смутило меня важностію своихъ послдствій, что я предалъ сомннію самый смлый совтъ и умолялъ ваше величество принять тотъ путь, которому вы слдуете теперь.
Король Генрихъ. Посл этого, я обратился къ вамъ лордъ-архіепископъ Кэнтерберійскій, и получилъ ваше согласіе созвать это судилище. Во всемъ этомъ собраніи нтъ ни одного благочестиваго лица, съ которымъ я бы не совтовался, я дйствовалъ съ формальнаго согласія, скрпленнаго вашими подписями и печатями. Поэтому продолжайте ваше дло. Не какое-либо неудовольствіе противъ личности нашей доброй королевы, но колючіе терны приведенныхъ мною причинъ понуждаютъ меня къ этому. Докажите только, что нашъ бракъ законенъ, и, клянусь жизнью и моимъ королевскимъ достоинствомъ, мы будемъ счастливы закончить наше земное поприще съ нею, Екатериной, нашей королевой, и предпочтемъ ее самому совершеннйшему созданію, которымъ міръ этотъ украшенъ.
Кампейусъ. Съ позволенія вашего величества, такъ какъ королева отсутствуетъ, то необходимо на время отложить обсужденіе этого дла, и въ этотъ промежутокъ уговорить королеву не переносить этого дла на судъ его святйшества (Вс встаютъ).
Король Генрихъ (всторону). Мн не трудно замтить, что эти кардиналы хитрятъ со мною. Я ненавижу эти зминыя проволочки и лукавства Рима. Мой ученый и любимый служитель, Кранмэръ, вернись поскоре, умоляю тебя. Съ тобою, я знаю, вернется ко мн и мое спокойствіе.— Закройте засданіе. Удалитесь, говорю вамъ (Вс выходятъ въ томъ порядк, въ какомъ вошли).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Дворецъ въ Бридуэл. Комната въ отдленіи королевы.

Королева и нсколько ея женщинъ за работой.

Королева Екатерина. Возьми свою лютню, двочка, душа моя печальна, пой и разсй мою печаль, если можешь. Брось работу.
Псня.
Орфей своей лютней заставлялъ деревья
И ледяныя вершины горъ
Склоняться, когда онъ плъ.
При его музык, растенія и цвты,
Не переставая, произрастали, точно солнце и дождь
Сдлали вчную весну.
Все, слышавшее его игру,
Даже волны океана,
Склоняли головы и оставались неподвижными.
Таково искусство сладостной музыки, —
Убійственная забота и печаль сердца
Засыпаетъ или, слушая, умираетъ.

Входитъ джентльмэнъ.

Королева Екатерина. Что теб?
Джентльмэнъ. Съ позволенія вашего величества, два благородные кардинала ожидаютъ въ пріемной.
Королева Екатерина. Они желаютъ меня видть?
Джентльмэнъ. Они поручили мн передать вамъ это, государыня.
Королева Екатерина. Просите ихъ свтлости войти. (Джентльмэнъ уходитъ). Что имъ нужно отъ меня, бдной, слабой женщины, впавшей въ немилость? Ихъ приходъ не предвщаетъ мн ничего добраго, теперь, когда я думаю объ этомъ. Они должны были бы быть людьми добродтельными: ихъ обязанности такъ почтенны. Но клобукъ не длаетъ еще монахомъ.

Входятъ: Вольсей и Кампейусъ.

Вольсей. Миръ вашему величеству.
Королева Екатерина. Ваши свтлости находите меня здсь за хозяйственными заботами, я бы совсмъ желала бы предаться имъ, избгая несчастій, могущихъ случиться. Что вамъ угодно, благочестивые лорды?
Вольсей. Не угодно-ли будетъ вашему величеству пройти въ вашъ кабинетъ, тамъ мы сообщимъ вамъ вполн цль нашего прихода.
Королева Екатерина. Говорите здсь. По совсти, я не сдлала еще ничего такого, что требовало бы скрытыхъ угловъ. Я бы желала, чтобы и вс другія женщины могли сказать то же самое, съ такою же душевною свободою, какъ я. Благородные лорды, я не боюсь того (въ этомъ я счастливе многихъ), чтобы мои дйствія были разбираемы всми языками, были разсматриваемы всми глазами, если бы даже противъ нихъ возстали зависть и клевета, — до такой степени я уврена въ чистот моей жизни. Если ваша цль разсмотрть мое поведеніе, какъ жены, — говорите смло: правда любитъ открытыя дйствія.
Вольсей. Tanta est erga te mentis integritas, regina serenissima.
Королева Екатерина. О, благородный лордъ, бросьте латынь. Съ моего прізда сюда я не такъ еще излнилась, чтобы не выучиться языку страны, въ которой я живу. Чуждый языкъ длаетъ и мое дло чуждымъ, подозрительнымъ. Прошу васъ, говорите по-англійски, здсь найдутся многіе, которые поблагодарятъ васъ за ихъ бдную королеву, если вы скажете правду. Поврьте, она вынесла много несправедливостей. Лордъ кардиналъ, самый предумышленный грхъ, совершенный когда-либо мною, можетъ быть отпущенъ на англійскомъ язык.
Вольсей. Благородная королева, сожалю о томъ, что моя честность и моя преданность его величеству и вамъ породили столько подозрній, когда я такъ прямодушенъ. Мы являемся сюда не съ тмъ, чтобы запятнать путемъ обвиненій добродтели, которыя благословляются всми добрыми, и не для того, чтобы увлечь васъ въ новыя огорченія, у васъ ихъ и безъ того слишкомъ много, добрая королева. Мы желаемъ только узнать, что вы намрены предпринять въ этомъ важномъ спор, возникшемъ между королемъ и вами, мы бы желали также сообщить вамъ, какъ подобаетъ честнымъ и независимымъ людямъ, наше искреннее мнніе, и предложить вамъ совты, полезные вашему длу.
Кампейусъ. Глубокоуважаемая королева! благородный лордъ Іоркъ, по благородству своей натуры, усердію и преданности вашему величеству, предавъ забвенію, какъ подобаетъ истинно добродтельному человку, ваши недавніе нападки какъ на него самого, такъ и на его правдивость (нападки слишкомъ жестокіе), предлагаетъ вамъ, точно также какъ и я, въ знакъ мира, свои услуги и свои совты.
Королева Екатерина (всторону). Чтобы предать меня. Благородные лорды! Благодарю васъ обоихъ за ваше доброе ко мн расположеніе, вы говорите какъ честные люди, дай Богъ, чтобы вы и на дл оказались такими. Но, какъ могу я отвчать вдругъ въ дл столь важномъ, которое такъ близко касается моей чести (и, боюсь, еще ближе моей жизни), при ограниченности моего сужденія, и притомъ же людямъ столь почтеннымъ, столъ ученымъ? Право я этого не знаю. Я занималась здсь работами, вмст съ моими женщинами и, — Богу извстно, совсмъ не ожидала ни такихъ постителей, ни такого разговора. Во имя того, чмъ я была (вдь я чувствую, что мое величіе близится къ концу), прошу ваши свтлости дать мн время выбрать себ совтниковъ въ моемъ дл. Увы! Я женщина безъ друзей, безъ надежды!
Вольсей. Государыня! Вы оскорбляете любовь къ вамъ короля такой недоврчивостью. Ваши надежды и ваши друзья безчисленны.
Королева Екатерина. Въ Англіи лишь весьма немногіе могутъ быть мн полезны. Думаете-ли вы, благородные лорды, что найдется англичанинъ, который бы осмлился быть моимъ совтникомъ? А еслибъ и нашелся такой отчаянный, чтобы быть правдивымъ, то могъ-ли бы онъ объявить себя моимъ другомъ противъ воли его величества и жить какъ врный подданный? Конечно, нтъ. Мои друзья, которые могутъ облегчить мои печали, друзья, которые могутъ привлечь къ себ мое довріе, живутъ не здсь, они, какъ и вс другіе мои защитники, — живутъ далеко, на моей родин, благородные лорды.
Кампейусъ. Я бы желалъ, чтобы ваше величество оставили свое недовріе и приняли мой совтъ.
Королева Екатерина. Какой совтъ, сэръ?
Кампейусъ. Предоставьте ваше дло на благоусмотрніе короля: онъ великодушенъ и милостивъ. Это будетъ гораздо лучше и для вашей чести, и для вашего дла, потому что, если законъ осудитъ васъ, то вы удете отсюда обезчещенной.
Вольсей. Онъ говоритъ правду.
Королева Екатерина. Вы мн совтуете оба то, осуществленія чего вы бы больше всего желали, — моей гибели. Это-ли христіанскій совтъ? И какъ не совстно вамъ! Небо, однако, по прежнему находится надъ всми, тамъ есть судья, котораго не можетъ подкупить никакой король.
Кампейусъ. Ваша горячность ошибается въ насъ.
Королева Екатерина. Тмъ хуже для васъ! Клянусь душой, я считала васъ людьми святыми, почтенными кардинальными добродтелями, но въ дйствительности вы только кардинальные пороки, фальшивыя сердца! Исправьтесь, благородные лорды, хотя бы изъ стыда! Таковы-то ваши утшенія! Таковъ-то цлебный напитокъ, подносимый несчастной женщин, — женщин, затерянной среди васъ, осмянной, презираемой! Даже и половины моихъ несчастій я не пожелаю вамъ: я добре васъ. Но предостерегаю васъ, берегитесь, во имя Бога, берегитесь, чтобы бремя моихъ несчастій впослдствіи не упало на васъ.
Вольсей. Государыня, это — чистое безуміе. Нашу преданность вы превращаете въ злобу.
Королева Екатерина. А вы превращаете меня въ ничто. Горе вамъ и всмъ лживымъ совтникамъ, какъ вы! Посовтовали-ли бы вы мн (если бы въ васъ была какая-нибудь справедливость, какое-нибудь состраданіе, еслибы вс были дйствительно духовными лицами и не только по одежд), посовтовали-ли бы вы мн предать мое хворое дло въ руки того, кто ненавидитъ меня? Увы! онъ изгналъ уже меня изъ своего ложа, отказавъ мн въ любви еще задолго до этого. Я состарилась, благородные лорды, и единственная связь, которую я сохранила съ нимъ, — заключается въ моей покорности. Что можетъ случиться со мной, что было бы ужасне этого несчастія? А вы всю свою ученость пускаете въ ходъ, чтобы найти мн другое такое же несчастіе!
Кампейусъ. Ваши опасенія еще хуже.
Королева Екатерина. Но разв не была я (мн по необходимости приходится самой говорить, если ужь добродтель не находитъ себ заступника), — въ теченіе такого продолжительнаго времени женой, — врной женой, женщиной, — я это могу сказать безъ всякой похвальбы, — которую никакое подозрніе не запятнало? Разв не окружала я постоянно короля всею моею любовью? Не любила-ли я его боле всего въ мір, посл Бога? Не была-ли ему покорна? Свое восторженное поклоненіе не простирала-ли я до суеврія изъ нжности къ нему, забывши даже молитвы мои, лишь бы нравиться ему? И вотъ за все это я вознаграждена! Нехорошо, благородные лорды, нехорошо! Приведите мн жену, врную своему мужу, жену, не мечтавшую никогда о какой-либо радости, не согласной съ его желаніями, и эту женщину, когда она сдлаетъ все, что только было въ ея возможности, — да, я превзойду еще одной добродтелью — терпніемъ.
Вольсей. Государыня, вы удаляетесь отъ блага, которое мы ищемъ.
Королева Екатерина. Благородный лордъ, я ни за что не возьму на себя грха добровольно отказаться отъ великаго титула, съ которымъ соединилъ меня мой государь. Никто, кром смерти, не разведетъ меня съ моимъ саномъ.
Вольсей. Умоляю васъ, выслушайте меня.
Королева Екатерина. Какъ хотла-бы я никогда не вступать на эту англійскую землю и не слышать лести, ростущей на ней! У васъ лица ангеловъ, но небу знакомы ваши сердца! Что со мной будетъ теперь, несчастная! Я — несчастнйшая изъ всхъ женщинъ. (Къ своимъ прислужницамъ). Увы! и вы, несчастныя, что будетъ съ вами, — претерпвъ кораблекрушеніе въ стран, гд и для меня нтъ ни состраданія, ни друзей, ни надежды, гд нтъ родственника, который-бы всплакнулъ надо мной, гд ждетъ меня одна лишь могила! Какъ лилія, которая царила и цвла въ пол, такъ и я поникну головой и погибну.
Вольсей. Еслибы ваше величество позволило убдить себя въ томъ, что мы стремимся къ благу вашему, вы бы почувствовали себя покойне. Для чего, государыня, по какой причин мы бы стали вредить вамъ? Увы! Наши обязанности, даже самый нашъ санъ запрещаютъ намъ это. Призваніе наше — врачевать такія страданія, а не сять ихъ. Во имя неба, обратите вниманіе на то, что вы длаете, какъ вы можете повредить себ такимъ поведеніемъ, рискуя окончательно оттолкнуть отъ себя короля! Сердца царей лобызаютъ покорность, — такъ она любезна имъ, но непокорные умы выводятъ ихъ изъ себя, и тогда они становятся грозными, какъ буря. Я знаю, что сердце ваше нжно и благородно, душа кроткая, какъ миръ. Умоляю васъ, признайте насъ тмъ, за что мы выдаемъ себя, — миротворцами, друзьями, готовыми служить вамъ.
Кампейусъ. Будущее, государыня, докажетъ вамъ это. Этой боязливостью слабой женщины вы вредите вашимъ добродтелямъ. Благородное сердце, какъ то сердце, которое носите вы въ груди вашей, должно отбросить отъ себя вс эти сомннія, какъ фальшивую монету. Король любитъ васъ, страшитесь потерять его любовь. А относительно насъ, — если вамъ будетъ угодно довриться намъ, мы готовы служить вамъ самымъ ревностнымъ образомъ.
Королева Екатерина. Длайте, какъ знаете, благородные лорды, и простите меня, прошу васъ, если я въ чемъ-либо оскорбила васъ. Вы знаете, я женщина простая, лишенная ума, необходимаго для того, чтобы отвчать такимъ особамъ, какъ вы. Прошу засвидтельствовать мою преданность его величеству, онъ по прежнему обладаетъ моимъ сердцемъ, и я буду по прежнему молиться за него, пока я жива. До свиданія, благородные лорды, не оставьте меня вашими совтами. Она проситъ милостыню теперь, та, которой и въ голову не приходило, когда она вышла на этотъ берегъ, что она такъ дорого должна купить свое величье.

СЦЕНА II.

Передняя въ отдленіи короля.

Входятъ: герцоги Норфолькъ и Соффолькъ, графъ Соррей и Лордъ Камергеръ.

Норфолькъ. Если вы захотите соединить теперь вс ваши неудовольствія и подкрпите ихъ своей твердостью, то кардиналъ не въ состояніи будетъ устоять. Если же упустите этотъ благопріятный случай, я могу общать вамъ только новыя немилости, кром тхъ, которымъ вы уже подверглись.
Соррей. Я радъ всякому, даже самому ничтожному случаю, вспомнить, что герцогъ, мой тесть, долженъ быть отомщенъ.
Соффолькъ. Найдется-ли кто-либо изъ пэровъ, который не былъ-бы оскорбленъ имъ, или, по крайней мр, не пренебрежемъ имъ? Уважалъ-ли онъ въ комъ либо печать высокаго происхожденія, кром самого себя?
Лордъ Камергеръ. Благородные лорды, легко вамъ это говорить. Я очень хорошо знаю, что онъ заслужилъ и отъ васъ, и отъ меня, но можемъ-ли мы что нибудь противъ него (хотя обстоятельства и благопріятствуютъ намъ), — въ этомъ я сильно сомнваюсь. Если вы не въ состояніи лишить его доступа къ королю, — не предпринимайте ничего противъ него, потому что языкъ его иметъ способность очаровывать короля.
Норфолькъ. О, не бойтесь ничего! Это очарованіе прошло уже, король открылъ относительно его такія вещи, которыя навсегда испортили медъ его рчей. Нтъ, онъ такъ заслъ въ немилость, что освободиться отъ этого у него нтъ уже возможности.
Соррей. Сэръ, я радъ слушать подобныя новости ежечасно.
Норфолькъ. Будьте уврены, я не преувеличиваю. Вс его противорчивыя дйствія въ дл развода были обнаружены, и теперь онъ во всемъ этомъ является такимъ, какимъ я бы желалъ всегда видть моего злйшаго врага.
Соррей. А какъ были обнаружены вс его продлки?
Соффолькъ. Самымъ страннымъ образомъ.
Соррей. Но какъ? какъ?
Соффолькъ. Письмо кардинала къ пап было перехвачено и попало въ руки короля. Тамъ было прочитано, что кардиналъ совтуетъ его святйшеству повременить съ ршеніемъ по длу развода, потому что если разводъ послдуетъ, ‘то, — пишетъ онъ, — я замчалъ, что король увлеченъ одной изъ женщинъ королевы, Анной Болленъ’.
Соррей. И это письмо у короля?
Соффолькъ. Будьте въ этомъ уврены.
Соррей. И вы думаете, что оно сдлаетъ свое дло?
Лордъ Камергеръ. Изъ него король замтилъ, какъ кардиналъ обходитъ его и затрудняетъ ему дальнйшій путь. Но въ этомъ случа, — вс его продлки безполезны, онъ, такъ сказать, является съ лекарствомъ тогда, когда больной уже умеръ. Вдь король повнчался уже съ своей возлюбленной.
Соррей. Это было-бы чудесно!
Соффолькъ. Вы можете быть вполн довольны, благородный лордъ, потому что ваше желаніе уже исполнилось.
Соррей. Моя радость привтствуетъ этотъ союзъ!
Соффолькъ. Да будетъ такъ!
Норфолькъ. И вс повторяютъ это за вами!
Соффолькъ. Приказанія уже отданы относительно коронованія, но эта новость еще слишкомъ свжа и существуютъ уши, которымъ не слдуетъ ее слышать. Но, благородные лорды, она — прелестное созданіе, совершенство и по уму, и по красот. Я увренъ, что отъ нея ниспадетъ на эту страну какое-нибудь благословеніе.
Соррей. Но если король переваритъ это письмо кардинала! Тогда — не дай Богъ…
Норфолькъ. Еще-бы!
Соффолькъ. Нтъ, нтъ, не безпокойтесь. Много еще осъ прожужжитъ у его носа, и жало этой осы онъ отлично почувствуетъ. Кардиналъ Кампейусъ ухалъ въ Римъ, не простившись съ королемъ, дло короля онъ оставилъ нершеннымъ, — ухалъ въ качеств агента кардинала, чтобы помогать кардиналу оттуда въ его заговор. Могу васъ уврить, что когда король узналъ объ этомъ, онъ воскликнулъ: А!
Лордъ Камергеръ. Господь еще больше воспламенитъ его, и тогда онъ еще громче будетъ кричать: А!
Норфолькъ. Но, благородный лордъ, когда-же Кранмэръ возвратится?
Соффолькъ. Онъ уже возвратился, не измнивъ своихъ взглядовъ, его совты совсмъ укрпили короля въ дл относительно брака, мнніями всхъ знаменитйшихъ коллегій христіанства. Я думаю, что вскор второй бракъ будетъ объявленъ, также какъ и коронація Анны. Екатерина будетъ называться уже не королевой, а вдовствующей принцессой, вдовой принца Артура.
Норфолькъ. Молодецъ-же этотъ Кранмэръ: онъ много потрудился въ дл короля.
Соффолькъ. Конечно, и мы скоро увидимъ его архіепископомъ.
Норфолькъ. Я уже слышалъ объ этомъ.
Соффолькъ. Въ этомъ нтъ сомннія… А вотъ и кардиналъ….

Входятъ: Вольсей и Кромвель.

Норфолькъ. Посмотрите, посмотрите, какъ онъ угрюмъ!
Вольсей. Отдалили вы, Кромвель, этотъ пакетъ королю?
Кромвель. Въ собственныя руки, въ его спальн.
Вольсей. Познакомился онъ съ содержаніемъ этой бумаги?
Кромвель. Онъ сейчасъ-же распечаталъ его, и съ первой-же строчки онъ сдлался серьезенъ, сосредоточенность была видна на его лиц. Онъ приказалъ, чтобы вс ожидали его здсь сегодня утромъ.
Вольсей. Скоро онъ выйдетъ?
Кгомвель. Я думаю, сейчасъ.
Вольсей. Оставьте меня на минуту (Кромвелъ уходитъ). Ну, да, это будетъ герцогиня Алансонская, сестра французскаго короля, она должна выйти за него замужъ, Анна Болленъ! Ну, нтъ! Анны Болленъ я не хочу для него: въ ней нтъ ничего, кром хорошенькаго личика… Болленъ! мы совсмъ не хотимъ поколнія Болленъ! Съ какимъ нетерпніемъ ожидаю я извстій изъ Рима… маркиза Пемброкъ!
Норфолькъ. Онъ, видимо, недоволенъ чмъ-то.
Соффолькъ. Можетъ быть, онъ уже слышалъ, что король точитъ свой гнвъ на него.
Соррей. Пусть-же будетъ онъ остеръ какъ бритва, — Господи, ради Твоей справедливости!
Вольсей. Фрейлина бывшей королевы, дочь простого рыцаря, и будетъ повелительницей своей повелительницы, королевой королевы!.. Такая свчка скверно горитъ, я долженъ снять нагаръ съ нея, и тогда она погаснетъ… Я, конечно, знаю, что она добродтельна и нжна, но я знаю также, что она ревностная лютеранка, и для нашего дла нехорошо, чтобы она покоилась въ объятіяхъ нашего короля, съ которымъ и безъ того такъ трудно управляться. И безъ того уже появился еретикъ, самый ловкій еретикъ, Кранмэръ, онъ уже усплъ вползть въ милости короля и сдлался его оракуломъ.
Норфолькъ. Онъ чмъ-то раздраженъ?
Соррей. Я-бы желалъ, чтобы это нчто порвало жилу, — главную жилу его сердца!

Входитъ король, читая записку, и Ловель.

Соффолькъ. Король! король!
Король Генрихъ. Какую массу богатствъ накопилъ онъ для себя! И какъ много онъ расточаетъ ежегодно! Благодаря какимъ сбереженіямъ могъ онъ накопить столько? Ну, что, лорды, видли вы кардинала?
Норфолькъ. Государь! Мы здсь наблюдали за нимъ. Какое странное волненіе замчается въ его мозгу! Онъ кусаетъ себ губы и вздрагиваетъ, внезапно останавливается, устремляетъ взоръ на землю, потомъ прикладываетъ палецъ къ виску, вдругъ начинаетъ ходить быстрыми шагами, потомъ снова останавливается, бьетъ себя въ грудь и бросаетъ взоръ на луну: въ самыхъ странныхъ положеніяхъ мы его видли.
Король Генрихъ. Весьма можетъ быть: въ его мозгу бунтъ. Сегодня утромъ, онъ, по моему требованію, подалъ государственныя бумаги на разсмотрніе. И знаете-ли, что я нашелъ тамъ, — разумется, совершенно случайно? Опись съ перечисленіемъ всего его движимаго имущества, всхъ его сокровищъ, домашней утвари, богатыхъ одеждъ и украшеній, и въ этомъ я вижу такой избытокъ, который много превышаетъ всякое возможное достояніе подданнаго.
Норфолькъ. Божья воля! Какой-нибудь благодтельный духъ сунулъ туда эту бумагу, чтобы ею осчастливить взоры ваши, государь!
Король Генрихъ. Еслибы мы думали, что его размышленія носятся надъ землей и устремлены на какую-нибудь духовную цль, я-бы его предоставилъ его мечтаніямъ, но, боюсь, вс его мысли — слишкомъ подлунны и недостойны его серьезнаго размышленія.

Садится и шепчется съ Ловелемь, который подходитъ къ Вольсею.

Вольсей. Да проститъ меня небо! Да благословитъ Господь ваше величество!
Король Генрихъ. Добрйшій лордъ, вы полны небесныхъ думъ и сохраняете въ вашемъ сердц опись, которую, вроятно, только что просматривали. Вы можете удлить только нсколько мгновеній отъ духовной работы на поврку вашихъ земныхъ счетовъ. Конечно, я васъ считаю плохимъ хозяиномъ и очень радъ, что въ этомъ отношеніи вы — компанія мн.
Вольсей. Государь, у меня есть время и на мои духовныя обязанности, и на занятія тою частью трудовъ, которые на меня возложены государствомъ, но и природа требуетъ своего поддержанія, а потому и я, ея сынъ, слабйшій изъ всхъ моихъ смертныхъ братьевъ, я долженъ платить ей дань.
Король Генрихъ. Прекрасно сказано.
Вольсей. Я бы желалъ, чтобъ ваше величество всегда соединяли въ своей мысли мои добрыя дла съ моей хорошей рчью.
Король Генрихъ. Опять прекрасно сказано, а вдь и хорошая рчь есть уже нчто въ род хорошаго дла, и однако слова — далеко еще не дло. Мой отецъ любилъ васъ, онъ говорилъ это, и для васъ онъ увнчалъ дломъ свое слово. Съ тхъ поръ какъ я унаслдовалъ ему, я всегда держалъ васъ подл моего сердца. Я не только давалъ вамъ такія должности, которыя могли принести вамъ огромныя выгоды, но не щадилъ и того, что имю, чтобы осыпать васъ своими милостями.
Вольсей. Что это значитъ?
Соррей. Да не оставитъ Господь втун этого дла.
Король Генрихъ. Не сдлалъ-ли я васъ первымъ человкомъ въ государств? Прошу васъ, скажите мн, правда-ли то, что я утверждаю? И если вы можете сознаться въ этомъ, то скажите также: считаете-ли вы себя облагодтельствованнымъ нами, или нтъ? Что вы скажете?
Вольсей. Государь, сознаюсь, что ваши королевскія милости, которыми вы ежечасно осыпали меня, были неизмримо значительне всего того, что я могъ заслужить, вс человческія усилія всегда будутъ ниже этихъ милостей. Вс мои усилія всегда были ниже моихъ стремленій и соизмрялись только моими способностями. Мои личныя дла были моими только въ томъ, что всегда стремились къ благоденствію вашей священной особы и ко благу государства. За великія милости, которыми вы осыпали меня, — меня, жалкаго, недостойнаго, — я могу предложить вамъ только мою врноподданническую признательность, мои молитвы небу за васъ и мою лойяльную преданность, которая всегда возрастала и будетъ всегда возрастать, пока смерть, эта зима жизни, не умертвитъ ее.
Король Генрихъ. Прекрасный отвтъ, врный и покорный подданный виденъ въ этихъ словахъ. Уваженіе, пріобртаемое такими чувствами, — есть уже награда, точно также, какъ позоръ противоположнаго чувства — наказаніе. Думаю, что если рука моя осыпала васъ щедротами, если сердце мое изливало на васъ любовь, если мое могущество окружало васъ почестями боле, чмъ кого-либо другаго, — то ваша рука, ваше сердце, вашъ мозгъ, вс силы вашего существа должны быть мн преданы не только по обязанности подданнаго, но и по совершенно особой любви ко мн, вашему другу, боле чмъ кому-либо другому.
Вольсей. Клянусь, что я всегда работалъ ко благу вашего величества въ гораздо большей степени, чмъ къ моему собственному благу. Таковъ я теперь, такимъ былъ и такимъ останусь. Если-бы даже и весь міръ разорвалъ свои обязательства къ вамъ и вырвалъ-бы ихъ изъ своей души, еслибъ меня окружила опасность такъ тсно, какъ только мы ее можемъ себя представить, и предстала бы передо мною въ самыхъ ужасающихъ формахъ, — моя преданность, подобно скал среди бушующихъ волнъ, разбила бы этотъ яростный потокъ и непоколебимо осталась бы врной вамъ.
Король Генрихъ. Благородныя слова! Будьте, лорды, свидтелями благородства его сердца, ибо вс видли, какъ онъ обнаружилъ его передъ вами (Подавая ему бумаги). Прочитайте это, потомъ это, а затмъ — отправляйтесь завтракать съ аппетитомъ.

Король уходитъ, бросивъ гнвный взоръ на кардинала, придворные толпой слдуютъ за нимъ, улыбаясь и перешептываясь.

Вольсей. Что это значитъ? Что означаетъ этотъ внезапный гнвъ? Какъ могъ я навлечь его? Онъ оставилъ меня съ нахмуренными бровями, точно брызнула изъ глазъ его моя гибель. Такъ смотритъ разъяренный левъ на дерзкаго охотника, ранившаго его, а потомъ — превращаетъ его въ ничто. Надо прочесть эту бумагу, боюсь, что она хранитъ его гнвъ… Ну да… эта бумага погубила меня. Это — опись всего того міра богатствъ, которыя я скопилъ ради личныхъ моихъ цлей, и въ особенности съ цлью добиться папства, для поддержки друзей въ Рим. О, небрежность, годная лишь на то, чтобъ опрокинуть глупца! Какой коварный демонъ заставилъ меня сунуть эту важную тайну въ этотъ пакетъ, отправленный мною королю? И никакой возможности исправить эту оплошность? Какая новая хитрость въ состояніи выбить это изъ его мозга? Я знаю, это должно было сильно раздражить его, и однако, я знаю еще средство, которое при успх выручитъ меня изъ этого затрудненія, даже наперекоръ судьб… Что это?.. ‘Къ пап!’ Клянусь жизнью, это — письмо со всми обстоятельствами дла, которое я писалъ его святйшеству! Ну, значитъ, всему — конецъ! Я достигъ высшей точки моего величія и теперь, съ самаго меридіана моей славы помчусь къ закату. Я паду, какъ блестящій вечерній метеоръ, и никто уже не увидитъ меня.

Возвращаются: герцоги Норфолькъ и Соффолькъ, графъ Соррей и лордъ Камергеръ.

Норфолькъ. Выслушайте волю короля, кардиналъ: онъ повелваетъ вамъ передать немедленно государственную печать въ наши руки и удалиться въ Ашеръ-Гоузъ, къ епископу винчестерскому, и тамъ ожидать дальнйшихъ указаній его величества.
Вольсей. Подождите, гд-же повелніе, лорды? Слова не могутъ имть такого важнаго авторитета.
Соффолькъ. Кто-же осмлится противодйствовать имъ, когда они несутъ волю короля, точно выраженную его устами.
Вольсей. Пока я не увижу нчто побольше воли и словъ (то есть вашей злобы), то знайте, услужливые сэры, — я осмливаюсь и долженъ ослушаться ихъ. Теперь я вижу, изъ какого грубаго металла вы вылиты, — изъ зависти! Какъ ревностно гонитесь вы за моимъ безчестіемъ, точно съ тмъ, чтобы напитаться имъ! Какъ ловки и рзвы оказываетесь вы во всемъ, что можетъ причинить мое паденіе. Продолжайте-же слдовать потоку вашей зависти, коварные люди, на это у васъ есть христіанское оправданіе, и нтъ сомннія, что со временемъ вы будете за это достаточно вознаграждены. Но печать, которую вы отъ меня требуете такъ настойчиво, — король (мой и вашъ повелитель) вручилъ мн своими собственными руками, говоря мн, чтобы я ее сохранилъ вмст съ властью и почестями въ теченіе всей моей жизни, подкрпивъ эту милость своими грамотами. Кто-же, посл этого, можетъ ее отнять у меня?
Соррей. Король, который ее вручилъ.
Вольсей. Въ такомъ случа самъ, собственной персоной.
Соррей. Ты надменный измнникъ, попъ!
Вольсей. Ты лжешь, надменный лордъ! Какіе-нибудь сорокъ часовъ тому назадъ Соррей скоре сжегъ бы свой собственный языкъ, чмъ сказалъ это.
Соррей. Твое честолюбіе, твой пурпурный грхъ лишили оплакивающую страну благороднаго Бокингэма, моего тестя. Вс головы твоихъ собратій кардиналовъ (вмст съ твоею собственною и со всмъ, что есть лучшаго въ ней) не стоитъ и одного волоска его головы. Да погубитъ чума вашу политику! Ты услалъ меня депутатомъ въ Ирландію, чтобы помшать мн защитить его, удалилъ меня отъ короля, отъ всхъ, кто могъ испросить помилованія его въ преступленіи, которое ты ему приписалъ, между тмъ, какъ твоя безпредльная доброта изъ святого состраданія отпускала вс грхи его — съ помощью топора.
Вольсей. И это, и все то, что этотъ болтливый лордъ можетъ мн поставить въ вину, есть глупйшая ложь, — заявляю это. Герцогъ получилъ отъ закона то, чего заслуживалъ. До какой степени неповиненъ я въ какой либо злоб къ нему, причинившей его паденіе, это могутъ засвидтельствовать его благородные судьи и самое его преступленіе. Если-бы я любилъ болтать, лордъ, я бы сказалъ вамъ, что въ васъ столь же мало честности, сколь мало и чести, и что въ отношеніи врности и преданности королю, — попрежнему моему царскому повелителю, — я осмлюсь поспорить съ человкомъ боле основательнымъ, чмъ Соррей и вс т, кто увлекается его легкомысліемъ.
Соррей. Клянусь честью, твоя длинная одежда защищаетъ тебя, попъ, — въ противномъ случа, ты бы почувствовалъ мой мечъ въ живой крови твоихъ жилъ… Благородные лорды, и вы можете выносить подобную надменность со стороны этого молодца? Если мы уже настолько смирны, что позволяемъ надъ собой издваться какому-нибудь клочку пурпура, то прощай, дворянство! Пусть его свтлость выступаетъ впередъ и дразнить насъ, точно жаворонковъ своей шляпой!
Вольсей. Все доброе — ядъ для твоего желудка.
Соррей. Да, все это доброе — собираніе силой всхъ богатствъ страны въ ваши руки, кардиналъ! Это — добро вашихъ перехваченныхъ писемъ, писанныхъ вами къ пап противъ короля! И это добро, если уже вы вызвали меня, — будетъ оповщено всмъ и каждому. Лордъ Норфолькъ, во имя истиннаго вашего благородства, вашего уваженія къ общественному благу, къ нашему униженному дворянству, къ нашимъ дтямъ, которыя, — если онъ останется въ живыхъ, едва-ли даже джентльмэнами будутъ, — предъявите списокъ его грховъ, подробный списокъ его дяній. Я испугаю васъ сильне, чмъ спугнулъ васъ священный колоколъ тогда, когда ваша смуглая любовница нжилась въ вашихъ объятіяхъ, лордъ кардиналъ.
Вольсей. Какъ сильно, кажется мн, я бы могъ презирать этого человка, если бы не удерживала меня любовь къ ближнему!
Норфолькъ. Перечень этотъ, лордъ, находится въ рукахъ короля, могу только одно замтить: въ этомъ перечн все достаточно преступно.
Вольсей. Тмъ прекрасне и чище обнаружится моя невинность, когда король узнаетъ истину.
Соррей. Это не спасетъ васъ. Благодаря моей памяти, я кое-что помню изъ этихъ дяній и сейчасъ-же приведу ихъ. И если вы, кардиналъ, способны еще краснть и объявить себя виновнымъ, кардиналъ, то обнаружите остатокъ совстливости.
Вольсей. Говорите, сэръ, я презираю ваши худшія обвиненія. Если я и красню, то отъ того только, что вижу дворянина, не знающаго никакихъ приличій.
Соррей. Я предпочитаю не знать приличій, чмъ оставаться безъ головы. А теперь послушайте: во-первыхъ, безъ вдома и согласія короля, вы сдлали такъ, что васъ назначили легатомъ, и съ помощью этой власти вы исказили юрисдикцію всхъ епископовъ.
Норфолькъ. Кром того, вс посланія, адресованныя вами въ Римъ или къ другимъ иноземнымъ принцамъ, носили надпись: Ego et Rex meus, — и такимъ образомъ какъ бы длали короля вашимъ подчиненнымъ.
Соффолькъ. Кром того, безъ вдома короля и совта, когда вы были отправлены посломъ къ императору, вы осмлились взять въ Фландрію государственную печать.
Соррей. Item, вы выслали полномочія Григорію Кассалису для заключенія, безъ соизволенія короля и дозволенія государства, лиги между его величествомъ и Феррарой.
Соффолькъ. Изъ чистаго тщеславія вы приказали чеканить монету короля съ изображеніемъ вашей священной шляпы.
Соррей. Затмъ, вы отправили огромныя суммы (какими средствами пріобртенныя, — оставляю это на вашу совсть) въ Римъ съ тмъ, чтобы расчистить себ дорогу къ еще большимъ почестямъ, къ полной пагуб всего государства. Много есть еще и другихъ длъ, которыми, — такъ какъ они принадлежатъ вамъ и гнусны, — я не хочу себ марать ротъ.
Лордъ Камергеръ. О, лордъ, не нападайте такъ жестоко на человка павшаго! Это — добродтель. Преступленія его подлежатъ закону, законъ, а не вы, должны карать его. Сердце мое рыдаетъ, видя его столь ничтожнымъ посл такого величія.
Соррей. Я прощаю ему.
Соффолькъ. Лордъ кардиналъ, дальнйшая воля короля заключается въ слдующемъ: такъ какъ все, что вы длали за послднее время въ этомъ государств, на основаніи вашей власти легата, подлежитъ ‘proemunire’, то вы будете присуждены къ лишенію всхъ вашихъ имній, земель, арендъ, движимаго и недвижимаго имущества и будете объявлены вн покровительства короля. Въ этомъ — мое порученіе.
Норфолькъ. А теперь мы оставляемъ васъ размышлять, какъ исправить вашу жизнь. Что же касается упорнаго отказа вручить намъ государственную печать, то король будетъ извщенъ объ этомъ и, безъ всякаго сомннія, поблагодаритъ васъ за это. И такъ, прощайте, мой маленькій, добрый кардиналъ!

Уходятъ, за исключеніемъ Вольсея.

Вольсей. И такъ, прощай и то ничтожное добро, которое вы желали мн. Прости, продолжительное прости и всему моему величію! Такова участь человка: сегодня онъ простираетъ нжные листья надежды, завтра онъ покрывается цвтами и накопляетъ на себ вс блестящія почести, на третій день является морозъ, убійственный морозъ и, когда онъ мечтаетъ, наивный добрякъ, что его величіе созрваетъ, — морозъ подгрызаетъ его корень, и онъ падаетъ, какъ я упалъ. Въ теченіе многихъ лтъ, подобно тмъ шаловливымъ мальчикамъ, которые плаваютъ на пузыряхъ, я пускался въ море славы такъ далеко, что потерялъ дно, моя высоко-вздутая гордыня, наконецъ, лопнула подо мной и теперь оставила меня, состарившагося и изнуреннаго трудами, на произволъ яростнымъ волнамъ, которыя должны поглотить меня навсегда. Суетныя почести и слова жалости, — я презираю васъ, я чувствую, что сердце мое открывается инымъ чувствамъ. О, какъ жалокъ бываетъ бдный человкъ, зависящій отъ милостей властителей! Между улыбкой, которой онъ жаждетъ, между благосклонными взглядами и его немилостью — гораздо боле мученій, чмъ бываетъ въ войн или чмъ испытываютъ женщины! А когда онъ падаетъ, — онъ падаетъ какъ Люциферъ, навсегда лишенный надежды.

Входитъ Кромвелъ, смущенный.

Вольсей.Ну, что еще, Кромвель?
Кромвелъ. Я не въ силахъ говорить, сэръ.
Вольсей. Ты испуганъ моими несчастіями? Можетъ-ли твой умъ удивляться при вид паденія великаго человка? Да, если вы плачете, то я, дйствительно, палъ.
Кромвель. Какъ себя чувствуетъ ваша свтлость?
Вольсей. Отлично. Никогда еще я не былъ такъ счастливъ, какъ теперь, мой добрый Кромвель. Теперь я знаю себя и чувствую въ самомъ себ миръ, превосходящій вс земныя почести, — спокойную, безмятежную совсть. Король вылечилъ меня, за это я смиренно благодарю его величество: съ этихъ плечъ, съ этихъ развалившихся колоннъ онъ, изъ состраданія, снялъ грузъ, который бы потопилъ и цлый флотъ, — избытокъ почестей. О, это бремя, Кромвель, бремя слишкомъ тяжелое для человка, который надется быть въ неб.
Кромвель. Я счастливъ, что ваша свтлость такъ спокойно приняли свои несчастія.
Вольсей. Надюсь, что спокойно принялъ. Теперь, кажется мн (благодаря той твердости душевной, какую я чувствую въ себ), я способенъ вынести боле несчастій и боле жестокихъ, чмъ осмлятся меня подвергнуть мои слабодушные враги. Что новаго?
Кромвель. Самая важная и печальная новость — немилость къ вамъ короля.
Вольсей. Да благословитъ его Господь!
Кромвель. Другая новость заключается въ томъ, что сэръ Томасъ Моръ назначенъ лордомъ канцлеромъ вмсто васъ.
Вольсей. Ну, это ужь слишкомъ поспшно, но онъ — ученый человкъ. Дай Богъ, чтобъ онъ долго пользовался милостями его величества, совершалъ справедливость, какъ повелваютъ истина и совсть, такъ, чтобы его постъ, когда онъ совершитъ путь свой и когда уснетъ среди благословеній, — имлъ бы могилу, орошаемую слезами сиротъ! Ну, а еще что новаго?
Кромвель. Кранмэръ вернулся. Онъ былъ отлично принятъ и назначенъ архіеписколомъ Кэнтерберійскимъ.
Вольсей. Вотъ это такъ дйствительно новость.
Кромвель. Наконецъ, лэди Анна, съ которою король давно уже тайно обвнчанъ, явилась сегодня въ церковь открыто, какъ королева, и теперь только и говорятъ, что о ея коронаціи.
Вольсей. Вотъ та тяжесть, которая погубила меня. О, Кромвель! Король обманулъ меня: вс мои почести я навсегда теряю въ этой одной женщин! Солнце никогда уже не озаритъ моего прежняго величія, не озолотитъ благородной толпы, ожидавшей нкогда съ такимъ нетерпніемъ моей улыбки. Да, Кромвель, покинь и ты меня, теперь я несчастный, падшій бднякъ, уже недостойный быть твоимъ лордомъ и повелителемъ, пойди къ королю, къ этому солнцу, которое, молю Бога, никогда не зайдетъ. Я говорилъ ему о теб, о твоей преданности, онъ тебя возвыситъ. Небольшой остатокъ памяти обо мн не позволитъ ему (я знаю его благородное сердце), чтобы твое полезное служеніе погибло. Добрый Кромвель, не пренебрегай этимъ, займись настоящимъ и подумай о твоей будущей безопасности.
Кромвель. О, благородный лордъ, значитъ я долженъ потерять васъ? Значитъ, я долженъ оставить столь добраго, столь благороднаго, столь великодушнаго господина? Будьте свидтелями вс, въ комъ не желзное сердце, съ какой печалью Кромвель оставляетъ своего господина! Королю принадлежитъ моя служба, но мои молитвы на вчныя времена, да, на вчныя, принадлежатъ вамъ.
Вольсей. Кромвель, кажется, я не пролилъ ни одной слезинки изъ-за всхъ моихъ несчастій, но ты заставилъ меня, своей благородной преданностью, принять эту роль женщины. Пусть высохнутъ наши глаза. Выслушай меня до конца, Кромвель. Когда я буду забытъ всми, какъ это и должно быть, и усну подъ хладнымъ, мрачнымъ мраморомъ, гд и самый слухъ обо мн исчезнетъ, — скажи, что я училъ тебя, скажи, что Вольсей, который нкогда ступалъ по пути славы и извдалъ вс глубины и подводные камни почестей, указалъ теб, самымъ кораблекрушеніемъ своимъ, путь къ величію, — путь врный и безопасный, съ котораго онъ, твой господинъ, однако сбился. Помни только мое паденіе и то, что погубило меня. Кромвель, совтую теб, оттолкни отъ себя честолюбіе. Этотъ грхъ низвергъ ангеловъ: какимъ-же образомъ человкъ, подобіе Создателя, можетъ выиграть благодаря честолюбію? Люби себя посл всхъ остальныхъ, благословляй сердца, которыя ненавидятъ тебя. Испорченность далеко невыгодне честности. Но не всегда въ твоей правой рук кроткій миръ, чтобы заставить молчать завистниковъ. Будь справедливъ и не бойся ничего. Во всхъ своихъ предпріятіяхъ имй въ виду твою родину, Бога и истину. И если тогда ты и падешь, о, Кромвель, то падешь, какъ благословляемый мученикъ. Служи королю и, прошу тебя отведи меня домой. Тамъ сдлай опись всего того, что я имю, до послдняго пенни, — все это принадлежитъ королю. Моя надежда и мое упованіе на небо, — вотъ все, что я осмливаюсь называть своимъ. О, Кромвель, Кромвель! Если-бы я служилъ Господу хотя на половину такъ же ревностно, какъ я служилъ королю, онъ бы не предалъ меня, въ мои годы, беззащитнаго, моимъ врагамъ.
Кромвель. Добрый лордъ, имйте терпніе.
Вольсей. О, я терпливъ. Прощайте, придворныя надежды! Мои надежды обитаютъ на неб! (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ:

СЦЕНА I.

Улица близъ Вестминстера.

Входятъ: два джентльмэна съ разныхъ сторонъ.

Первый джентльмэнъ. Очень радъ этой новой встрч.
Второй джентльмэнъ. И я также.
Первый джентльмэнъ. Вы, должно-быть, пришли сюда посмотрть, какъ лэди Анна будетъ возвращаться съ своей коронаціи?
Второй джентльмэнъ. Да, только для этого я и пришелъ. Въ послдній разъ, когда мы встртились съ вами, герцогъ Бокингэмскій возвращался посл своего осужденія.
Первый джентльмэнъ. Да, это правда. Но тогда быхъ день печали, а сегодня — день всеобщей радости.
Второй джентльмэнъ. Ну, да. Я вполн увренъ, что граждане обнаружили свои роялистскія чувства. Надо отдать имъ справедливость: они всегда готовы праздновать такой день, какъ сегодня, представленіями, играми и торжественными процессіями.
Первый джентльмэнъ. Никогда еще не было боле блестящихъ и, могу уврить васъ, лучше придуманныхъ, сэръ.
Второй джентльмэнъ.Могу я спросить, что содержитъ въ себ эта бумага, которую вы держите въ рук?
Первый джентльмэнъ. Конечно. Это списокъ тхъ, которые должны участвовать, по своимъ обязанностямъ, согласно правиламъ коронованія. Герцогъ Соффолькъ — во глав всхъ, онъ занимаетъ должность великаго сенешаля, за нимъ слдуетъ герцогъ Норфолькъ, какъ графъ-маршалъ, остальныхъ и сами прочитаете.
Второй джентльмэнъ. Благодарю васъ, сэръ. Если-бы я не былъ знакомъ со всми этими обычаями, то вашъ списокъ былъ-бы мн очень полезенъ, но скажите, прошу васъ, что-же теперь Екатерина? вдовствующая принцесса? Какъ кончилось ея дло?
Первый джентльмэнъ. Это я могу сказать вамъ. Архіепископъ Кэнтерберійскій, въ сопровожденіи другихъ ученыхъ отцовъ его ордена держалъ недавно судъ въ Донстэбл, въ шести миляхъ отъ Эмптхиля, гд жила принцесса. Къ суду ее вызывали много разъ, но она ни разу не явилась. Однимъ словомъ, вслдствіе ея неявки, а также вслдствіе недавнихъ тревогъ совсти короля, ихъ бракъ былъ признанъ незаконнымъ и разводъ былъ произнесенъ единогласно этими учеными мужами. Посл этого ее перевезли въ Кимбольтонъ, гд она и находится теперь, больная.
Второй джентльмэнъ. Бдная лэди (Трубы). Трубы гремятъ. Подойдемъ ближе: приближается королева.

Порядокъ процессіи.

При громкихъ звукахъ трубъ входятъ:

1) Двое судей.
2) Лордъ-канцлеръ, передъ нимъ несутъ кошель и жезлъ.
3) Хоръ пвчихъ (музыка).
4) Мэръ Лондона, съ жезломъ. За ними король ордена Подвязки, въ колет и въ мдной позолоченной корон на голов.
5) Маркизъ Дорсетъ, съ золотымъ скипетромъ въ рук и въ золотой полукорон на голов. Рядомъ съ нимъ графъ Соррей, съ серебрянымъ жезломъ, на верхнемъ конц котораго изображенъ голубь, въ графской корон. Цпи ордена.
6) Герцогъ Соффолькъ, въ торжественномъ одяніи, съ герцогской короной на голов, съ длиннымъ блымъ жезломъ великаго сенешаля въ рук. Рядомъ съ нимъ герцогъ Норфолькъ съ маршальскимъ жезломъ въ рук и въ герцогской корон на голов. Цпи ордена.
7) Балдахинъ, несомый четырьмя баронами пяти гаваней. Подъ балдахиномъ — королева въ мантіи, съ короной на голов, богато убранной жемчугами. По бокамъ ея — епископы Лондонскій и Винчестерскій.
8) Старая герцогиня Норфолькъ, въ герцогской корон, переплетенной цвтами, несетъ шлейфъ королевы.
9) Лэди и графини, съ гладкими золотыми внцами, безъ цвтовъ.
Второй джентльмэнъ. По истин, царская процессія. Вотъ этихъ я знаю. А кто несетъ скипетръ?
Первый джентльмэнъ. Маркизъ Дорсетъ, а вотъ и графъ Соррей съ жезломъ.
Второй джентльмэнъ. Храбрый джентльмэнъ. А вотъ этотъ, должно быть, герцогъ Соффолькъ?
Первый джентльмэнъ. Да, великій сенешаль.
Второй джентльмэнъ. А этотъ — лордъ Норфолькъ?
Первый джентльмэнъ. Да.
Второй джентльмэнъ (глядя на королеву). Да благословитъ тебя небо! У тебя такой прекрасное лицо, какого я никогда еще не видлъ. Сэръ, клянусь душою, она — ангелъ! Въ своихъ рукахъ нашъ король держитъ всю Индію, и даже больше, когда обнимаетъ эту лэди. Не могу винить его совсть.
Первый джентльмэнъ. Т, которые несутъ балдахинъ, — четыре барона пяти гаваней.
Второй джентльмэнъ. Они счастливы, какъ и вс, находящіеся близь нея. Думаю, что та, которая несетъ ея шлейфъ, — старая благородная дама, герцогиня Норфолькъ.
Первый джентльмэнъ. Дйствительно, и вс другія — графини.
Второй джентльмэнъ. Ихъ внцы говорятъ это. Он въ самомъ дл звзды, и по временамъ — падающія звзды.
Первый джентльмэнъ. Не будемъ говорить объ этомъ. (Процессія удаляется при громкихъ звукахъ трубъ).

Входитъ третій джентльмэнъ.

Первый джентльмэнъ. Здравствуйте, сэръ. Гд это вы такъ изжарились?
Третій джентльмэнъ. Среди толпы, въ аббатств, гд и пальца нельзя было бы просунуть. Я задыхался отъ чрезмрности ихъ ликованія.
Второй джентльмэнъ. Видли вы церемонію?
Третій джентльмэнъ. Конечно.
Первый джентльмзнъ. Ну, и какъ она показалась вамъ?
Третій джентльмэнъ. Она стоила того, чтобы посмотрть на нее.
Второй джентльмэнъ. Разскажите намъ, сэръ, что вы видли?
Третій джентльмэмъ. Постараюсь это сдлать, какъ умю! Блестящій кортежъ лордовъ и лэди, посл того, какъ довелъ королеву до ея мсто, приготовленнаго на хорахъ, отошелъ отъ нея на нкоторое разстояніе. Тамъ ея величество сла и отдыхала въ теченіе получаса или врод этого, на богатомъ трон, свободно обнаруживая народу красоту своей особы. Поврите, сэръ, это — прекраснйшая изъ женщинъ, когда-либо раздлявшихъ ложе съ мужчиной. Когда народъ хорошенько ее разсмотрлъ, то поднялся шумъ, подобный шуму корабельныхъ снастей въ мор во время бури, столь же сильный и столь же разнообразный. Шапки, плащи и даже, можетъ быть, куртки полетли вверхъ, еслибъ и головы можно было снимать, то, кажется, и головы были бы сегодня потеряны. Никогда раньше не видалъ я еще такого ликованія. Беременныя женщины, которымъ, оставалось, можетъ быть, не боле полунедли до родовъ, точно тараны старинныхъ войнъ, ударяли въ толпу, и она отступала передъ ними. Никто изъ живыхъ мужчинъ не могъ бы сказать: ‘вотъ моя жена!’ — такъ странно все слилось въ одну массу.
Второй джентльмэнъ. А что же слдовало затмъ?
Третій джентльмэнъ. Наконецъ, ея величество встала и скромными шагами подошла къ алтарю, преклонила колна и, точно святая, устремивъ свои прекрасные глаза къ небу, усердно стала молиться. Потомъ встала и поклонилась народу. Когда отъ архіепископа Кэнтерберійскаго она получила вс царскіе знаки королевы: святое мро, корону Эдуарда-Исповдника, скипетръ, птицу мира и другіе эмблемы, — хоръ, сопровождаемый лучшими музыкантами всего королевства, грянулъ Те Deum. Посл этого церемонія отправилась назадъ въ Іоркскій дворецъ, гд будетъ пиршество.
Первый джентльмэнъ. Сэръ, вамъ-бы не слдовало называть этотъ дворецъ Іоркскимъ, — это названіе принадлежитъ прошлому, потому что со времени паденія кардинала дворецъ утратилъ это названіе. Теперь онъ принадлежитъ королю и называется Уайтгаллемъ.
Третій джентльмэнъ. Я это знаю, но перемна въ названіи совершилась еще такъ недавно, что старое названіе все еще свжо въ моей памяти.
Второй джентльмэнъ. Кто были эти два епископа которые шли по сторонамъ королевы?
Третій джентльмэнъ. Стокли и Гардинеръ, одинъ — епископъ Винчестерскій, недавно возведенный въ это достоинство изъ секретарей короля, другой — епископъ Лондонскій.
Второй джентльмэнъ. Епископъ Винчестерскій, говорятъ, не принадлежитъ къ большимъ друзьямъ архіепископа — добродтельнаго Кранмэра.
Третій джентльмэнъ. Это извстно всему государству, однако дло еще не дошло до открытаго разрыва, когда это случится, Кранмэръ найдетъ друга, который не оставитъ его.
Второй джентльмэнъ. Кого-же?
Третій джентльмэнъ. Томаса Кромвеля, человка, весьма уважаемаго королемъ и въ самомъ дл достойнаго друга. Король сдлалъ его хранителемъ королевскихъ драгоцнностей и, кром того, онъ уже членъ тайнаго совта.
Второй джентльмэнъ. Онъ достоинъ и большаго.
Третій джентльмэнъ. Да, безъ всякаго сомннія. Ну, господа, пойдемте со мной, я иду во дворецъ, и вы будете моими гостями. Тамъ меня знаютъ. Дорогой я и еще кое-что разскажу вамъ.
Первый и второй джентльмэны. Располагайте нами, сэръ (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Кимбольтонъ.

Входятъ: Екатерина, вдовствующая принцесса, больная, ее поддерживаютъ Грифитъ и Паціенція.

Грифитъ. Какъ вы себя чувствуете, ваше величество?
Екатерина. О, Грифитъ! совсмъ умираю. Мои ноги, точно слишкомъ обремененныя втви, клонятся къ земл, какъ бы стремясь освободиться отъ своей тяжести. Дайте стулъ… Вотъ такъ… Кажется, теперь мн немного лучше… Не говорилъ-ли ты мн, Грифитъ, когда велъ меня, что это исполинское дитя славы, кардиналъ Вольсей, умеръ?
Грифитъ. Да, королева. Но мн показалось, что ваше величество, вслдствіе страданій, испытываемыхъ вами, не обратили вниманія на то, что я говорилъ.
Екатерина. Прошу тебя, добрый Грифитъ, разскажи мн, какъ онъ умеръ. Если хорошо умеръ, то, можетъ быть, онъ опередилъ меня съ тмъ, чтобы послужить мн примромъ.
Грифнтъ. Говорятъ, что онъ умеръ прекрасно. Посл того, какъ ршительный графъ Норсомбэрлэндъ арестовалъ его въ Іорк и повезъ его на допросъ (какъ человка сильно обвиненнаго), онъ внезапно заболлъ и такъ ослаблъ, что не могъ держаться верхомъ на своемъ мул.
Екатерина. Увы! бдный!
Грифитъ. Наконецъ, длая небольшіе перезды, онъ пріхалъ въ Лейстеръ и остановился въ аббатств. Тамъ онъ былъ принятъ съ большимъ почетомъ преподобнымъ аббатомъ съ братьей. И тогда кардиналъ сказалъ ему: ‘О, отецъ аббатъ, старикъ, разбитый государственными бурями, пришелъ успокоить свои утомленныя кости среди васъ, дайте ему клочокъ земли изъ человколюбія!’ Затмъ, онъ легъ въ постель, болзнь быстро усиливалась и на третью ночь, часу въ восьмомъ (онъ самъ предсказалъ, что умретъ въ эту ночь), въ раскаяніи и въ молитвахъ, въ слезахъ и страданіяхъ, онъ возвратилъ міру вс свои почести, безсмертную часть самого себя — небу и въ мир уснулъ.
Екатерина. Пусть покоится тамъ, да будутъ прощены ему его грхи! Однако, Грифитъ, позволь мн сказать о немъ то, что я думаю, безъ всякой непріязни. Это былъ человкъ невроятной гордости, ставившій самого себя на одну доску съ принцами, человкъ, поработившій государство своими дяніями, онъ безъ всякаго стсненія ввелъ святокупство, волю свою онъ считалъ закономъ, онъ лгалъ, не смотря на очевидность, онъ всегда былъ двоедушенъ — и въ словахъ своихъ, и въ помыслахъ. Онъ былъ состоятеленъ только тогда, когда замышлялъ чью-либо гибель, его общанія были такъ же великолпны, какъ и онъ самъ въ то время, но исполненіе ихъ было такъ же ничтожно, какъ и онъ въ настоящее время. Онъ даже тломъ гршилъ и былъ дурнымъ примромъ для духовенства.
Грифитъ. Благородная королева, пороки людей живутъ на бронз, добродтели-же мы записываемъ на вод. Не позволите-ли мн теперь, ваше величество, сказать то хорошее, какъ я думаю о немъ?
Екатерина. Да, добрый Грифитъ, въ противномъ случа я была-бы злопамятна.
Грифитъ. Этотъ кардиналъ, не смотря на низкое происхожденіе, несомннно былъ созданъ для великой славы съ самой своей колыбели. Онъ былъ ученъ, ума глубокаго и зрлаго, чрезвычайно проницательный, краснорчивъ и убдителенъ, надменный и рзкій съ тми, кто не любилъ его, но съ людьми, искавшими его дружбы, — кроткій, какъ лто. И хотя онъ былъ ненасытно жаденъ въ стяжаніи (это, конечно, грхъ), но онъ былъ также и необыкновенно щедръ. Вковчнымъ доказательствомъ этого могутъ служить эти два близнеца науки, — созданные ими при вашемъ содйствіи, — Ипсвичъ и Оксфордъ, одинъ изъ нихъ, павшій вмст съ нимъ, не пожелавшій пережить своего основателя, другой, хотя далеко не совершенный еще, но уже столь славный, столь знаменитый ученостію, столь увренный въ своихъ дальнйшихъ успхахъ, что во всемъ христіанств всегда будутъ прославлять его достоинства. Его паденіе только увеличило его счастіе, потому что тогда, и только тогда, позналъ онъ блаженство въ ничтожеств. И, кром того, къ великой чести его старости, — которую не въ состояніи былъ воздать ему никто, — онъ умеръ въ страх Господнемъ.
Екатерина. Посл моей смерти, я не хочу никакого другаго герольда, никакого другаго глашатая дяній моей жизни, который-бы защитилъ мою честь отъ клеветы, кром такого честнаго лтописца, какъ Грифитъ. Того, кого я ненавидла живымъ, ты заставилъ меня твоей благочестивой правдой и скромной искренностью, почтить въ его могил. Миръ праху его!… Паціенція, не покидай меня и посади меня ниже, я недолго буду безпокоить тебя… Добрый Грифитъ, скажи музыкантамъ, чтобы они сыграли мн тотъ печальный напвъ, который я назвала моимъ погребальнымъ звономъ, въ то время, какъ, сидя, я погружусь въ раздумье о той небесной гармоніи, къ которой я приближаюсь.

Печальная и торжественная музыка.

Грифитъ. Она уснула… Добрая двушка, будемъ сидть тихо, чтобы не разбудить ея. Тише, тише, милая Паціенція.

Видніе. Торжественно выступаютъ одинъ посл другимъ шестъ персонажей въ блыхъ одеждахъ, съ лавровыми внками на головахъ, въ золотыхъ маскахъ на лицахъ, съ лавровыми или пальмовыми втвями въ рукахъ. Сначала они кланяются королев, потомъ пляшутъ. При нкоторыхъ перемнахъ фигуръ, первые два персонажа держатъ надъ ея головой узкую гирлянду, въ то время, какъ остальные почтительно преклоняются передъ нею. Посл этого первые два передаютъ гирлянду двумъ слдующимъ, повторяющимъ то же самое при перемн фигуры, держа гирлянду надъ головой королевы. Посл этого они передаютъ туже гирлянду двумъ послднимъ въ томъ-же порядк. Въ это время (какъ-бы по внушенію свыше) королева обнаруживаетъ знаками свою радость и поднимаетъ руки къ небу. Когда призраки, продолжая плясать, исчезаютъ, унося съ собой гирлянду. Музыка продолжается.

Екатерина. Духи міра, гд вы? Вы исчезли? Оставили меня за собой въ горести?
Грифитъ. Мы здсь, королева.
Екатерина. Не васъ я призываю. Не видали вы никого входящимъ сюда, когда я спала?
Грифитъ. Никого, королева.
Екатерина. Никого? Неужели не видали вы, какъ только-что цлое собраніе блаженныхъ созданій приглашало меня на пиршество? Ихъ лица, свтлыя какъ солнца, озаряли меня тысячью лучей. Они предвщали мн вчное блаженство и приносили мн внецъ, который, я чувствую, Грифитъ, я еще недостойна носить, но сдлаюсь достойна непремнно.
Графитъ. Я счастливъ, королева, что ваше воображеніе лелетъ такіе прекрасные сны.
Екатерина. Пусть замолкнетъ музыка, она слишкомъ груба и непріятна мн (Музыка умолкаетъ).
Паціенція. Не замтили-ли вы, какъ ея величество вдругъ измнилась? Какъ вытянулось ея лицо! Какая блдность! Какъ она холодна! Взгляните на ея глаза.
Грифитъ. Она отходитъ, добрая двушка, будемъ молиться, будемъ молиться!
Паціенція. Да утшитъ ее небо!

Входитъ посланецъ.

Посланецъ. Съ позволенія вашей свтлости…
Екатерина. Ты грубіянъ. Неужели мы не заслужили большаго почтенія?
Грифитъ. Вы заслуживаете порицанія, зная, что она не желаетъ отказаться отъ своего прежняго величія, — какъ могъ ты такъ грубо держать себя?
Посланецъ. Униженно молю ваше величество простить мн, моя торопливость заставила меня нарушить приличіе. Въ пріемной ждетъ джентльмэнъ, присланный къ вашему величеству королемъ.
Екатерина. Введи его, Грифитъ, но этотъ пускай никогда не показывается мн на глаза (Грифитъ и посланецъ уходятъ).

Входятъ: Грифитъ и Капуцій.

Екатерина. Если мои слабые глаза не обманываютъ меня, вы посолъ императора, моего царственнаго племянника, и называетесь Капуцій?
Капуцій. Точно такъ, государыня, вашъ покорный слуга.
Екатерина. О, любезный лордъ, времена и титулы теперь странно измнились съ тхъ поръ, какъ въ первыій разъ я съ вами познакомилась. Но, прошу васъ, скажите, что вамъ угодно отъ меня?
Капуцій. Государыня, прежде всего, являюсь предложить мои услуги вашему величеству, а затмъ король пожелалъ, чтобы я постилъ васъ, онъ сильно опечаленъ вашимъ Слабымъ здоровьемъ, онъ посылаетъ вамъ черезъ меня свои царственныя привтствія и сердечно умоляетъ васъ поберечь себя.
Екатерина. Мой добрый лордъ, это утшеніе является слишкомъ поздно, это нчто въ род помилованія посл казни. Это сладостное лекарство излечило-бы меня, еслибы явилось во-время, но теперь для меня миновали вс утшенія, за исключеніемъ молитвъ. Какъ здоровье его величества?
Капудій. Онъ въ добромъ здоровьи, государыня.
Екатерина. Дай Богъ, чтобы такъ было всегда, и чтобы здоровье его было цвтуще и тогда, когда я буду обитать съ червями и когда мое бдное имя будетъ изгнано изъ этого королевства. Паціенція, письмо, которое я просила тебя написать, отправлено?
Паціенція (подавая письмо). Нтъ, королева.
Екатерина.Сэръ, прошу васъ вручить это письмо моему повелителю королю.
Капуцій. Охотно, государыня.
Екатерина. Въ этомъ письм я поручаю его великодушію плодъ нашей цломудренной любви, его молодую дочь. Да снизойдетъ на нее небесная роса, въ вид благословеній! Умоляю его дать ей благочестивое воспитаніе (Она молода, благороднаго и кроткаго нрава, надюсь, что она будетъ его гордостью). Я прошу его любить ее хоть немножко, въ память матери, которая любила его, Богу извстно, съ какою нжностью. Затмъ я прошу его величество не забыть моихъ несчастныхъ прислужницъ, которыя такъ долго служили мн преданно и въ счастіи, и въ несчастіи. Между ними не найдется ни одной, смю утверждать (теперь я не стану лгать), которая-бы, по своимъ добродтелямъ, по истинной красот души, по благородству и скромному поведенію не заслуживала справедливаго и добраго мужа, даже и изъ дворянъ.И я уврена, он составятъ счастіе своихъ мужей. Моя послдняя просьба касается моихъ служителей, они очень бдны, но бдность никогда не могла отдлить ихъ отъ меня, я прошу, чтобы имъ по прежнему уплачивалось жалованье, съ какой-нибудь надбавкой, въ память обо мн. Еслибы небу угодно было продлить мою жизнь и надлить меня большими средствами, то мы бы не такъ разстались. Вотъ и все, что содержится въ моемъ письм. А вы, добрый лордъ, во имя того, что вы считаете самымъ дорогимъ на этомъ свт, во имя того христіанскаго мира, котораго, конечно, вы желаете всмъ отлетающимъ душамъ, — будьте другомъ этихъ бдныхъ людей и убдите короля воздать мн эту послднюю справедливость.
Капуцій. Клянусь небомъ, пусть лучше я потеряю образъ человка, если не исполню вашего желанія.
Екатерина. Благодарю васъ, добрый, благородный лордъ. Со смиреніемъ напомните его величеству обо мн, скажите ему, что виновница его продолжительныхъ душевныхъ тревогъ готова теперь покинуть міръ. Скажите ему, что, умирая, я благословляла его, ибо я благословлю его… Зрніе мое ослабваетъ… Прощайте, сэръ… Грифитъ, прощай… Не оставляйте меня еще, Паціенція. Положи меня на постель… Позови моихъ другихъ прислужницъ. Когда я умру, моя добрая двушка, пусть все будетъ сдлано съ честью, осыпьте меня двственными цвтами, — пусть весь міръ знаетъ, что я оставалась цломудренной женой до самой могилы, набальзамируйте меня, потомъ выставьте мое тло. Хотя и развнчанная, я должна быть похоронена, какъ королева и какъ дочь короля. Не могу боле…

Вс уходятъ, уводя Екатерину.

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Галлерея во дворц.

Входятъ: Гардинеръ, епископъ Винчестерскій, передъ нимъ пажъ съ факеломъ, и встрчается съ сэромъ Томасомъ Ловелемъ.

Гардинеръ. Теперь часъ, не правда-ли, мальчикъ?
Пажъ. Часъ только что пробилъ.
Гардинеръ. Эти часы слдовало-бы посвящать только нуждамъ, а не увеселеніямъ, — это время возстановляетъ наши силы цлебнымъ успокоеніемъ, — а не растрачивать ихъ по пустому. Доброй ночи, сэръ Томасъ! Куда вы направляетесь такъ поздно?
Ловель. Вы отъ короля, лордъ?
Гардинеръ. Да, отъ короля, я оставилъ его играющимъ въ примеро съ герцогомъ Соффолькомъ.
Ловель. Мн необходимо его видть, прежде чмъ онъ ляжетъ спать. Прощаюсь съ вами.
Гардинеръ. Подождите, сэръ Томасъ. Что случилось? Вы, кажется, взволнованы? Если въ этомъ нтъ ничего дурного, то дайте мн нкоторое представленіе объ этомъ позднемъ дл. Дла, которыя (какъ и духи) по народному поврью бродятъ по ночамъ, бываютъ боле мрачнаго свойства, чмъ дла, выполняющіяся днемъ.
Ловель. Лордъ, я люблю васъ и смю доврить вашему уху тайну, гораздо боле важную, чмъ настоящее дло. Королева мучится родами, говорятъ, что ей угрожаетъ крайняя опасность, и боятся, что она не вынесетъ этихъ родовъ.
Гардинеръ. Отъ всего сердца молю за ожидаемый плодъ, я бы желалъ, чтобы онъ вышелъ вовремя и жилъ. Но что касается дерева, сэръ Томасъ, то я бы желалъ вырвать его съ корнемъ.
Ловель. Я способенъ, мн кажется, отвтить вамъ: аминь! И однако, совсть говорить мн что она — доброе созданіе, прелестная женщина, достойная нашихъ лучшихъ пожеланій.
Гардинеръ. Но, сэръ, сэръ… послушайте меня, сэръ Томасъ, вы джентльменъ одного со мною образа мыслей, я знаю, что вы обстоятельны и религіозны. И однако, позвольте мн сказать вамъ, что изъ всего этого ничего добраго не будетъ. Нтъ, сэръ Томасъ, поврьте мн, не будетъ, пока Кранмэръ, Кромвель, дв руки этой женщины, да и она сама, не успокоятся въ могилахъ.
Ловель. Вы говорите, сэръ, о двухъ самыхъ выдающихся людяхъ государства. Что касается Кромвеля, то онъ, кром званія хранителя королевскихъ драгоцнностей, сдланъ еще смотрителемъ архивовъ и секретаремъ короля, а затмъ, сэръ, онъ находится на дорог новыхъ почестей, которыя будутъ возложены на него временемъ. Архіепископъ — правая рука и языкъ короля. Но кто осмлится сказать противъ него хотя-бы одно слово?
Гардинеръ. Да, да, сэръ Томасъ, есть люди, которые осмлятся, да и я самъ, я рискнулъ высказать мое мнніе о немъ. И, дйствительно, именно сегодня, сэръ (могу вамъ поврить это), мн кажется, что я внушилъ лордамъ совта убжденіе, что онъ (ибо онъ дйствительно таковъ, я это знаю, да и они знаютъ), что онъ закоснлый еретикъ, чума, заражающая все государство. Они такъ были поражены этимъ, что представили все это королю, а король, выслушавъ нашихъ враговъ (по великой монаршей заботливости своей), предвидя страшныя послдствія, которыя были ему указаны нашими соображеніями, приказалъ завтра-же утромъ потребовать его къ отвту въ совтъ. Это — зловредная трава, сэръ Томасъ, ее необходимо вырвать съ корнемъ. Но я вижу, что слишкомъ долго задержалъ васъ, — вамъ некогда. Доброй ночи, сэръ Томасъ.
Ловель. Тысяча разъ доброй ночи, благородный лордъ. Вашъ покорный слуга,

Гардинеръ уходитъ съ пажемъ.

Въ то время, какъ Ловелъ собирается выйти, входитъ король съ герцогомъ Соффолькомъ.

Король Генрихъ. Сегодня, Чарльсъ, я не хочу больше играть, я что-то разсянъ сегодня, для меня ты слишкомъ силенъ въ этой игр.
Соффолькъ. Государь, я сегодня только въ первый разъ выигралъ у васъ.
Король Генрихъ. Да и то малость, Чарльсъ, когда я внимательно играю, ты ни за что у меня не выиграешь. Ну, что, Ловель, какія новости о королев?
Ловель. Я не могъ лично передать ей ваше порученіе, я его передалъ черезъ одну изъ ея прислужницъ, которая возвратилась съ отвтомъ, что королева благодаритъ ваше величество съ покорностію и проситъ, чтобы ваше величество помолились за нее.
Король Генрихъ. Что говоришь ты? Какъ? Помолиться за нее. Такъ она мучится родами?
Ловель. Такъ сказала мн одна изъ ея женщинъ и прибавила, что ея страданія такъ велики, что почти каждое усиліе приближаетъ ее къ смерти.
Король Генрихъ. Бдная!
Соффолькъ. Будемъ надяться, что она разршится благополучно и обрадуетъ ваше величество наслдникомъ.
Король Генрихъ. Теперь полночь, Чарльсъ. Отправляйся, пожалуйста, спать и въ своихъ молитвахъ вспомня о страданіяхъ моей доброй королевы. Оставь меня одного, потому что у меня такія работы, которыя не любятъ общества.
Соффолькъ. Желаю вашему величеству спокойной ночи и въ своихъ молитвахъ вспомню мою добрую повелительницу.
Король Генрихъ. Доброй ночи, Чарльсъ.

Соффолькъ уходитъ.

Входитъ Антони Денни.

Король Генрихъ. Что, сэръ? Что еще?
Денни. Государь, я привелъ лорда-архіепископа, какъ вы приказывали.
Король Генрихъ. А! Кэнтербери?
Денни. Да, ваше величество.
Король Генрихъ. Такъ, такъ. А гд-же онъ, Денни?
Денни. Ожидаетъ приказаній вашего величества.
Король Генрихъ. Приведи его къ намъ (Денни уходитъ).
Ловель. Тутъ дло касается того, о чемъ говоритъ мн епископъ, я какъ разъ вовремя попалъ.

Денни возвращается съ Кранмэромъ.

Король Генрихъ. Оставьте галлерею (Ловель медлитъ)… Ну что же! Вдь я сказалъ… Ступайте вонъ! (Ловелъ и Денни уходятъ).
Кранмэръ. Я перепуганъ… Отчего онъ нахмурилъ такъ брови? Это самое грозное выраженіе его лица… Хорошаго мало.
Король Генрихъ. Ну, что, лордъ? Вы, можетъ быть, желаете узнать, зачмъ я послалъ за вами?
Кранмэръ. Мой долгъ — ожидать приказаній вашего величества.
Король Генрихъ. Встаньте, прошу васъ, мой добрый и благородный лордъ Кэнтербэри. Пойдемте, мы должны погулять вмст. У меня есть кое-что сообщить вамъ. Ну, давайте вашу руку. Да, добрый лордъ, сожалю о томъ, что долженъ сказать вамъ. Къ большому моему прискорбію въ послднее время я слышалъ много самыхъ тяжелыхъ, — повторяю, самыхъ тяжкихъ, жалобъ на васъ, это побудило насъ и нашъ совтъ потребовать сегодня васъ къ отвту. Однако, для того, чтобы вы могли вполн оправдаться въ взводимыхъ на васъ обвиненіяхъ, необходимо, прежде чмъ приступить къ дальнйшему разслдованію, чтобы вы призвали къ себ терпніе и сдлались на нкоторое время жильцомъ нашего Тоуэра. Относительно такого собрата, какъ вы, мы должны такъ поступить, потому что, въ противномъ случа, никто не явится свидтелемъ противъ васъ.
Кранмэръ. Покорнйше благодарю, ваше величество, и съ истинною радостью пользуюсь этимъ случаемъ окончательно быть провяннымъ, такъ чтобы отдлить мое зерно отъ мякины, ибо, я знаю, никого еще не преслдовали клеветническіе языки въ большей степени, чмъ меня, бднаго человка.
Король Генрихъ. Встань, добрый Кэнтербери, твоя преданность и твоя честность укоренились въ насъ, твоемъ друг. Дай мн твою руку, встань. Походимъ, прошу тебя. Да, что ты, въ самомъ дл, за человкъ? Я думалъ, что вы, лордъ, будете просить меня доставить вамъ очную ставку съ вашими обвинителями и выслушать васъ безъ тюремнаго заключенія.
Кранмэръ. Грозный государь, почва, на которой я стою, это — моя правота и честность. Если он оставятъ меня, то я, вмст съ моими врагами, сталъ бы торжествовать надъ собственной моей личностію, которую я не сталъ бы цнить ни во что, если бы она осталась свободной отъ этихъ двухъ добродтелей. Я не боюсь того, что могутъ сказать противъ меня.
Король Генрихъ. Но неужели-же вы не знаете, каково ваше положеніе въ обществ и по отношенію ко всмъ? Ваши враги многочисленны и сильны, козни ихъ должны соотвтствовать ихъ сил и численности, а не всегда справедливость и правда выходятъ изъ обвиненія съ оправдательнымъ приговоромъ. Съ какой легкостью развращенныя души могутъ подкупить бездльниковъ, готовыхъ свидтельствовать противъ васъ! Такіе случаи бывали не разъ. Ваши противники такъ же могущественны, какъ и настойчивы. Не думаете-ли вы, что вы будете счастливе, по отношенію къ лжесвидтелямъ, вашего Господа, котораго служитлемъ вы состоите, когда онъ еще жилъ на этой развращенной земл? Полноте, полноте! Вы считаете, что перескочить черезъ пропасть ничего не стоитъ и неопасно, и ищете, такимъ образомъ, своей собственной гибели.
Кранмеръ. Пусть Богъ и ваше величество защитятъ мою невинность, въ противномъ случа я попаду въ разставленную мн ловушку.
Король Генрихъ. Будьте покойны, ваши враги восторжествуютъ на столько, на сколько я имъ позволю. Не падайте духомъ и утромъ не забудьте предстать передъ ними. Если они ршатъ, вслдствіе взводимыхъ на васъ обвиненій, подвергнуть васъ тюремному заключенію, — протестуйте противъ такого ршенія со всею смлостію, смотря по обстоятельствамъ. Если-же ваши протесты не помогутъ, вручите имъ этотъ перстень и сошлитесь на насъ, — такъ и сдлайте передъ ними… Ну, вотъ — теперь онъ, добрый человкъ, плачетъ! Клянусь честью, онъ благороднйшій человкъ! Святая матерь Божья! Клянусь, у него искреннее сердце, и нтъ души лучше во всемъ моемъ государств. Отправляйтесь домой и сдлайте, какъ я вамъ сказалъ (Кранмэръ уходитъ). Слезы душили его голосъ.

Входитъ старая Лэди.

Джентльмэнъ (за сценой). Назадъ! Что вамъ надо?
Лэди. Не пойду назадъ. Всть, которую я приношу, сдлаетъ мою дерзость любезностію. Пусть добрые ангелы витаютъ надъ твоей царственной головой и оснятъ тебя своими свтлыми крыльями!
Король Генрихъ. По твоему лицу я угадываю твою всть. Королева родила? Скажи: да! и мальчика?
Старая лэди. Да, да, мой повелитель, — прелестнаго мальчика! Да благословитъ ее Господь теперь, и всегда! Это — двочка, которая въ будущемъ общаетъ много мальчиковъ! Государь, королева желаетъ васъ видть, чтобы вы познакомились съ этой новой гостьей. Она на васъ похожа, какъ вишенка похожа на вишенку.
Король Генрихъ. Ловель!..

Входитъ Ловелъ.

Ловель. Государь…
Король Генрихъ. Дай ей сто марокъ. Иду къ королев (Король уходитъ).
Старая лэди. Сто марокь! За такую всть можно было бы и больше! Такое вознагражденіе приличествуетъ простому конюху, а не мн. Я хочу больше, или-же обругаю его. Разв для такой малости я сказала, что двочка похожа на него? Пусть дастъ больше, или-же я отопрусь отъ своихъ словъ, а теперь — пока горячо, давай ковать желзо (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Пріемная передъ залой государственнаго совта.

Входятъ: Кранмэръ, служитель, придверникъ и пр.

Кранмэръ. Надюсь, что не опоздалъ, и, однако, джентльлмэнъ, посланный ко мн совтомъ, просилъ меня торопиться. Все заперто? Что-жъ это означаетъ? Эй! Кто сегодня въ должности? Ты вдь знаешь меня?
Придверникъ. Да, лордъ, но впустить васъ не могу.
Кранмэръ. Почему?
Придверникъ. Ваша свтлость должны ждать, пока васъ позовутъ.

Входитъ докторъ Ботсъ.

Кранмэръ. Прекрасно.
Ботсъ. Подлйшая штука! Я очень радъ, что попалъ сюда такъ кстати. Король сейчасъ-же узнаетъ объ этомъ (Ботсъ уходитъ).
Кранмэръ (всторону). Это — Ботсъ, королевскій докторъ. Какъ внимательно онъ посмотрлъ на меня, когда проходилъ! Молю небо, чтобы этимъ взглядомъ онъ не хотлъ проникнуть во всю глубину въ мою немилость! Нтъ ни малйшаго сомннія, все это съ цлью было устроено нкоторыми изъ тхъ, кто меня ненавидитъ. (Да направитъ Господь ихъ сердца на иной путь. Я никогда не старался возбудить ихъ злобы). Они пожелали унизить меня, въ противномъ случа, имъ было-бы совстно заставить меня ждать у дверей. Членъ совта, ихъ товарищъ, — и вдругъ среди пажей, конюховъ и лакеевъ! Но ихъ приказанія должны быть исполнены! Я буду ждать съ терпніемъ.

Въ окн наверху появляются: король и Ботсъ.

Ботсъ. Я покажу вашему величеству самое странное зрлище!
Король Генрихъ. Что-же это такое, Ботсъ?
Ботсъ. Я думаю, что подобное зрлище ваше величество видли уже не разъ.
Король Генрихъ. Да гд, чортъ возьми?
Ботсъ. Вотъ тамъ, государь. Посмотрите на необыкновенное повышеніе его свтлости лорда Кэнтербери, который держитъ свой пріемъ у дверей среди конюховъ, пажей и лакеевъ!
Король Генрихъ. Да, въ самомъ дл! Такъ вотъ какія почести они воздаютъ другъ другу! Хорошо еще, что есть кто-нибудь надъ ними. Я думалъ, что у нихъ найдется по столько честности (или, покрайней мр, приличія), чтобъ не заставлять человка его сана и находящагося въ такой у насъ милости дежуритъ въ лакейской, въ ожиданіи соизволеній ихъ свтлостей, — у дверей, точно посыльнаго съ пакетами. Клянусь святой Маріей, Ботсъ, это гнусно. Оставимъ его, задернемъ занавску.Сейчасъ мы узнаемъ и еще кое-что. (Скрываются).

Зало совта.

Входятъ: лордъ Канцлеръ, герцогъ Соффолькъ, герцогъ Норфолькъ, графъ Соррей, лордъ Камергеръ и Кромвель. Лордъ Канцлеръ садится у верхняго конца стола, налво, нсколько выше оставлено пустое мсто архіепископа Кэнтерберійскаго, прочіе члены государственнаго совта разсаживаются по порядку, по обимъ сторонамъ стола. Кромвель — на нижнемъ конц въ качеств секретаря.

Канцлеръ. Приступите къ длу, господинъ секретарь. По какому длу мы собрались въ совтъ?
Кромвель. Съ позволенія вашихъ свтлостей, главное дло относится къ его свтлости, архіепископа Кэнтерберійскаго.
Гардинеръ. Извщенъ онъ объ этомъ?
Кромвель. Да.
Норфолькъ. А кто ждетъ тамъ?
Придверникъ. Лордъ архіепископъ, онъ уже около получаса ожидаетъ вашихъ приказаній.
Канцлеръ. Пусть войдетъ.
Придверникъ. Ваша свтлость можете теперь войти. (Кранмэръ входитъ и приближается къ столу совта).
Канцлеръ. Мой добрый лордъ-архіепископъ, мн очень жаль, что, сидя здсь въ эту минуту, я принужденъ видть это мсто уже занятымъ. Но вс мы — люди, слабые по природ приспособляющіеся къ нашему тлу. Немного среди насъ ангеловъ… По этой то именно слабости, по недостатку истинной мудрости, вы, который могли бы быть лучшимъ нашимъ учителемъ, вы сами оказались виновнымъ, — и въ весьма сильной степени, — во-первыхъ, противъ короля, а потомъ противъ его законовъ, наполняя все государство вашими ученіями и ученіями вашихъ капеллановъ (ибо такъ извщаютъ насъ), новыми мнніями, опасными и ложными, которыя суть не боле, какъ ересь, и если эта ересь не будетъ исправлена, то сдлается гибельной.
Гардинеръ. И это исправленіе должно быть совершено немедленно, ибо т, кто укрощаютъ дикихъ лошадей, не водятъ ихъ, чтобъ сдлать ихъ, спокойными, они сжимаютъ имъ морду крпкою уздой и ударяютъ ихъ шпорами, пока он не станутъ повиноваться. Если мы станемъ терпть (изъ легкомыслія, изъ дтской снисходительности, вслдствіе уваженія къ чести того или иного человка) эту заразительную болзнь, то намъ придется проститься со всми лекарствами. Каковы же будутъ послдствія? Потрясенія, смуты, повсемстная испорченность всего государства, какъ это было еще такъ недавно у нашихъ сосдей верхней Германіи, горькій опытъ которыхъ еще такъ свжъ въ нашей памяти.
Кранмэръ. Добрые лорды, до сихъ поръ, въ теченіе всей моей жизни и моего служенія, я постоянно трудился, и не безъ большихъ усилій, такъ, чтобъ мое ученіе и сильное теченіе моей власти могли идти однимъ надежнымъ путемъ, цль котораго — благо. Нтъ живого (я говорю это вполн искренно, лорды) человка, который бы боле ненавидлъ, чмъ я, какъ по своей совсти, такъ и по обязанностямъ, возложеннымъ на меня, всхъ нарушителей общественнаго мира. Молю небо, чтобы король никогда не нашелъ сердца мене ему преданнаго! Люди, для которыхъ пищею служитъ зависть и пресмыкающаяся злоба, смютъ кусать и самыхъ добродтельныхъ. Прошу ваши свтлости, чтобы мои обвинители, кто бы они были, были поставлены лицомъ къ лицу со мною и свободно высказали свои обвиненія противъ меня.
Соффолькъ. Нтъ, лордъ, этого невозможно сдлать, — вы членъ государственнаго совта и, вслдствіе этого, никто не осмлится обвинять васъ.
Гардинеръ. Благородный лордъ, такъ какъ насъ ожидаютъ еще боле важныя дла, то по вашему длу достаточно будетъ нсколькихъ словъ. По вол его величества и вслдствіе нашего согласія, ради большаго безпристрастія суда, мы должны васъ отправить въ Тоуэръ. Тамъ, снова сдлавшись частнымъ лицомъ, вы увидите, съ какою смлостью выступятъ противъ васъ обвинители и, я боюсь, въ большемъ количеств, чмъ вы думаете.
Кранмэръ. Ахъ, мой добрый лордъ Винчестеръ, благодарю васъ. Вы попрежнему мой добрый другъ, если бы ваши желанія осуществились, то я бы нашелъ въ вашей свтлости одновременно и судью, и присяжнаго засдателя, — до такой степени вы сострадательны. Я вдь вижу цль, къ которой вы стремитесь: цль эта — моя гибель. Любовь и снисхожденіе, благородный лордъ, идутъ лицу духовному лучше, чмъ честолюбіе. Кротостью обращайте заблудшіяся души, не отвергайте ни одну. Что я оправдаюсь, какія бы тяжести вы ни взваливали на мое терпніе, — у меня такъ же мало сомнній въ этомъ отношеніи, какъ у васъ мало совсти, чтобы ежедневно длать новыя несправедливости. Я бы многое могъ еще сказать, но уваженіе къ вашему сану смиряетъ меня.
Гардинеръ. Лордъ, лордъ, вы — еретикъ, вотъ истинная правда. Лоскъ, покрывающій васъ, позволяетъ видть тмъ, кто васъ хорошо понимаетъ, одни лишь слова и слабость.
Кромвель. Благородный лордъ Винчестеръ, — съ вашего позволенія, вы слишкомъ рзки. Люди такого высокаго сана, если бы они и были виновны, все-таки имютъ право на уваженіе, ради того, чмъ они когда-то были: жестоко оскорблять падающаго человка.
Гардинеръ. Милйшій господинъ секретарь, да извинитъ меня ваша честь, но изъ всхъ засдающихъ у этого стола вы меньше всего можете такъ говорить.
Кромвель. Почему, благородный лордъ?
Гардинеръ. Разв мн не извстно, что вы одинъ изъ тхъ, кто благопріятствуетъ этой новой сект? Вы не совсмъ-то чисты.
Кромвель. Я нечистъ?
Гардинеръ. Не чистъ, повторяю это.
Кромвель. Какъ желалъ бы я, чтобы вы хоть на половину были такъ же чисты, какъ я. Тогда вы были бы предметомъ молитвъ людей, а не ихъ страха.
Гардиневъ. Я не забуду этихъ дерзкихъ рчей.
Кромвель. Но не забывайте также и всего вашего дерзскаго существованія.
Канцлеръ. Это ужъ слишкомъ. Ради приличій, воздержитесь, лорды!
Гардинеръ. Я кончилъ.
Кромвель. И я также.
Канцлеръ. Возвратимся къ вамъ, лордъ, ршено, какъ мн кажется, единогласно, — что вы будете сейчасъ же отведены въ Тоуэръ, гд и останетесь до дальнйшихъ повелній короля. Согласны вы на это, лорды?
Вс. Да, согласны.
Кранмэръ. Такъ у васъ нтъ другого снисхожденія для меня? Я, значитъ, непремнно долженъ отправиться въ Тоуэръ?
Гардинеръ. Какого другого снисхожденія можете вы ожидать? Вы удивительно докучливы. Приготовить стражу!

Входитъ стража.

Кранмэръ. Какъ? для меня? стража? Я, какъ измнникъ, долженъ идти въ Тоуэръ?
Гардинеръ. Возьмите его и позаботьтесь, чтобы онъ отведенъ былъ въ Тоуэръ.
Кранмэръ. Подождите, добрйшій лордъ, мн еще надо сказать вамъ нсколько словъ. Взгляните на это, лорды. Въ силу этого перстня, я выхватываю мое дло изъ когтей этихъ жестокихъ людей и передаю его въ руки боле благороднаго судьи, въ руки короля, моего повелителя.
Лордъ Канцлеръ. Это — перстень короля!
Соррей. Не поддльный.
Соффолькъ. Не поддльный перстень, клянусь небомъ! Я вамъ говорилъ, когда мы двинули этотъ опасный камень, что на насъ-же онъ и упадётъ.
Норфолькъ. Неужели вы думали, лорды, что король даже пальцемъ позволитъ притронуться къ этому человку?
Камергеръ. Нтъ никакого сомннія. Какъ дорожитъ онъ его жизнью! Желалъ-бы я выпутаться изъ этого позора.
Кромвель. Предчувствіе говорило мн, что, подбирая доносы и жалобы противъ этого человка, котораго честность могутъ ненавидть лишь дьяволъ и его поклонники, вы вздули огонь, который сожжетъ васъ. Ну, берегитесь-же теперь!

Входитъ король, гнвно на нихъ взглядываетъ и садится.

Гардинеръ. Грозный государь, сколь много должны мы ежечасно благодарить небо за то, что оно даровало намъ такого монарха, не только добраго и мудраго, но и столь преданнаго церкви, монарха, который со всмъ подобающимъ смиреніемъ ставитъ церковь высшею цлію своего царствованія, который, желая еще боле укрпить этотъ священный долгъ, въ своей трогательной заботливости самъ становится судьей, чтобы выслушать тяжбу между ею и ея великимъ оскорбителемъ.
Король Генрихъ. Вы всегда славились способностію говорить экспромтомъ похвальныя рчи, епископъ Винчестерскій. Но знайте, что я пришелъ сюда не съ тмъ, чтобы слушать лесть, въ моемъ присутствіи она слишкомъ откровенна и нагла и не можетъ скрыть того, что меня возмущаетъ. Вы не обойдете меня. Вы становитесь болонкой и виляніемъ языка надетесь обольстить меня, но, что бы ты ни думалъ обо мн, я увренъ, что ты жестокъ и кровожаденъ (Кранмеру). Садись, добрый человкъ. А теперь, посмотримъ! Пусть самый дерзкій осмлится только погрозить теб хотя-бы однимъ пальцемъ. Клянусь всмъ, что есть самаго святого, ему лучше поколть съ голоду, чмъ подумать, что ты здсь не на своемъ мст.
Соррей. Если угодно вашему величеству…
Король Генрихъ. Нтъ, сэръ, мн неугодно. Я думалъ, что въ моемъ совт есть люди съ пониманіемъ и умомъ, но не вижу ни одного. Прилично-ли, лорды, заставлять этого добраго человка (немногіе изъ васъ достойны этого названія), этого честнаго человка, точно вшиваго лакея, ожидать у дверей палаты?— его, вашего равнаго! Какой позоръ! Заставляли-ли васъ мои распоряженія забываться до такой степени? Я далъ вамъ власть судить его, какъ члена совта, а не какъ конюха. Среди васъ, я вижу, находятся люди, которые, скоре изъ чувства злобы, чмъ изъ правосудія, были-бы готовы подвергнуть его самому ужасному, еслибы они могли это сдлать, но этой власти у васъ никогда не будетъ, пока я живъ.
Лордъ Канцлеръ. Позвольте мн, грозный государь, сказать нсколько словъ въ оправданіе всхъ насъ. То, что мы ршили относительно его заключенія, было сдлано (если только можно доврить людямъ) скоре, чтобы дать ему возможность оправдаться въ глазахъ цлаго свта, а вовсе не изъ чувства злобы, въ этомъ я увренъ, по крайней мр относительно самого себя.
Король Генрихъ. Ну, и прекрасно, уважайте его, опять примите его въ свою среду и будьте къ нему расположены, — онъ этого достоинъ. Скажу еще боле: если монархъ можетъ быть обязанъ чмъ-либо своему подданному, то именно я, за его любовь ко мн и службу. Не воздвигайте передо мною новыхъ заботъ и обнимите его и будьте ему друзьями, хотя бы изъ чувства приличія. Лордъ Кэнтербери, у меня есть къ вамъ просьба, въ которой вы мн не можете отказать, заключается она въ томъ, что есть прекрасная маленькая двочка, нуждающаяся въ крещеніи, вы должны быть ея крестнымъ отцомъ и отвчать за нее.
Кранмэръ. Величайшій монархъ, нын живущій, могъ бы гордиться подобною честью. Но какъ могу я быть достоинъ этой чести, — я, ничтожный и смиренный подданный вашъ?
Король Генрихъ. Э, полноте, полноте! вамъ бы хотлось, конечно, приберечь ваши ложки. У васъ будутъ два благородныхъ товарища: старая герцогиня Норфолькъ и маркиза Дорсетъ. Довольны вы? Еще разъ прошу васъ, лордъ Винчестеръ, — обнимите и любите этого человка.
Гардинеръ. Отъ всего сердца и съ любовью брата.
Кранмэръ. Богъ свидтель, что это увреніе мн особенно дорого.
Король Генрихъ. Добрый человкъ, эти радостныя слезы показываютъ твое сердце. Народная поговорка, я вижу, оправдывается тобою, она говоритъ: ‘Сдлайте лорду Кэнтербери злую штуку, и онъ навсегда будетъ вашимъ другомъ’. Ну, лорды, довольно, мы только попусту теряемъ время, мн бы поскоре хотлось сдлать изъ этого малыша христіанку. Я васъ примирилъ теперь, лорды, оставайтесь-же друзьями. Благодаря этому, у меня будетъ больше силы, а вы выиграете въ почет (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Дворцовый дворъ.

За сценой шумъ и бготня. Входитъ привратникъ и съ нимъ работникъ.

Привратникъ. Сейчасъ прекратить этотъ шумъ, канальи! Уже не думаете-ли вы, что дворъ — парижскій садъ? Грубые бездльники, перестаньте горланить!
Голосъ за сценой. Добрый господинъ привратникъ, я приставленъ къ кладовой.
Привратникъ. Да хоть бы къ вислиц ты былъ приставленъ, — все равно висть теб на ней, мошенникъ. Мсто-ли здсь орать? Принеси-ка мн дюжину хорошихъ яблонныхъ палокъ, да покрпче, эти — не боле, какъ хлыстики для нихъ. Я теб нацарапаю голову, — будешь помнить. Хочется лишь поглазть на крестины, — элю, да пироговъ захотлось вамъ, бездльники!
Работникъ. Потерпите, сэръ, прошу васъ. Отогнать ихъ отъ дверей такъ же невозможно (если не смести ихъ при помощи пушекъ), какъ заставить спать утромъ перваго мая, — чего никогда не будетъ. Мы скоре сдвинемъ съ мста церковь святого Павла, чмъ прогонимъ ихъ!
Привратникъ. Какъ они ворвались сюда, висльникъ?
Работникъ. Не знаю. Какъ наступаетъ приливъ? Все, что могла сдлать здоровая дубина въ четыре фута (вотъ посмотрите ея жалкій остатокъ), — я сдлалъ, и не щадя никого.
Привратникъ. Ничего вы, сэръ, не сдлали.
Работникъ. Я не Самсонъ, не сэръ Гугъ, не Кольбрандъ, и не могу я ихъ всхъ уложить передъ собой, но если я пощадилъ хоть одного изъ тхъ, у кого нашлась голова для ломки, молодого или стараго, самца или самку, рогоносца или рогосоздателя, — то пусть не увижу я никогда бычачьяго хвоста, а на это я не соглашусь даже за корову, да помилуетъ ее Богъ!
Голосъ за сценой. Слышите вы, господинъ привратникъ?
Привратникъ. Сейчасъ буду къ вашимъ услугамъ, господинъ щенокъ. Не отворяй дверей, бездльникъ!
Работникъ. Да что-же вы хотите, чтобы я сдлалъ?
Привратникъ. Что я хочу? Да, чтобы ты ихъ колотилъ дюжинами. Разв здсь Мурфильдсъ, что-ли, чтобы допускать подобныя сборища? Или, можетъ быть, при двор появился какой-нибудь чудодйственный индецъ съ невиданными инструментами, что женщины такъ осаждаютъ насъ? Да благословитъ меня Господъ! Посмотри только, какой блудъ совершается у воротъ! Собственною христіанской совстію клянусь, что одни эти крестины народятъ тысячи другихъ крестинъ: тутъ найдешь и отца, и крестника, — все разомъ.
Работникъ. Ну, что-жь? Крестинныхъ ложекъ, можетъ, будетъ больше, сэръ. У самыхъ воротъ стоитъ малый, если судить по лицу, онъ непремнно мдникъ, потому-что, клянусь честью, въ носу у него по крайней мр двадцать собачьихъ дней, а т, которые окружаютъ его, находятся подъ экваторомъ, — другого покаянія имъ не полагается. Этого огненнаго дракона я здорово огрлъ раза три по голов и три раза его носъ обдавалъ меня пламенемъ, онъ стоитъ тутъ точно мортира, которая сейчасъ примется бомбардировать насъ. Около него стояла жена мелочного торговца, которая ругала меня до тхъ поръ, пока сплюснутая миска не слетла съ ея головы, — въ науку за то, что произвела такой страшный пожаръ въ государств. Я какъ-то замахнулся было на метеора, но задлъ эту особу, которая завопила: ‘Палокъ’, и вотъ человкъ сорокъ палочниковъ, — лучшая надежда Срэнда, гд она проживаетъ — немедленно явились ей на помощь. Они бросились на меня, я стою твердо, наконецъ, они подошли ко мн на разстояніи какой-нибудь метлы, я продолжаю защищаться. Какъ вдругъ изъ-за нихъ цлая стая уличныхъ мальчишекъ выпустила противъ меня такой градъ камней, что я принужденъ былъ спасти свою честь бгствомъ и оставить въ ихъ власти укрпленіе. Между ними наврное былъ дьяволъ.
Привратникъ. Это т самые молокососы, которые шумятъ въ театр и дерутся изъ-за кусковъ яблока, такъ что никакая публика не въ состояніи выносить ихъ, кром разв лишь Скорби Тоуэръ-гилля или членовъ Лэймгоуза, ихъ достойныхъ собратій. Нкоторыхъ изъ нихъ я уже усадилъ въ Limbo Patrum и тамъ, по всей вроятности, они попляшутъ эти три дня, не считая, конечно, нкотораго банкета, въ вид розогъ, которымъ напослдокъ угостятъ ихъ два сторожа.

Входитъ лордъ Камергеръ.

Камергеръ. Господи, какая толпа! Она все время ростетъ, они сбгаются сюда со всхъ сторонъ, точно мы ярмарку здсь устроили! Да гд—же привратники, эти негодные лнтяи? Надлали вы длъ, ребята: красивую сволочь пропустили вы сюда! Уже не вышли-ли эти пріятели изъ предмстій? Конечно, много мста останется для дамъ, когда он будутъ возвращаться съ крестинъ!
Привратникъ. Если позволите, ваша свтлость, мы вдь только люди и все, что могли мы сдлать, не подвергаясь опасности быть растерзанными на куски, мы сдлали. Съ ними не справится и цлая армія.
Камергеръ. Клянусь жизнію, если король сдлаетъ мн выговоръ, я немедленно почешу ваши пятки и напущу на ваши головы порядочную пеню за ваше нерадніе. Вы — негодные лнтяи, вы опорожняете бочки, вмсто того, чтобы заниматься своимъ дломъ. Слышите? Трубы уже трубятъ, он возвращаются съ крестинъ. Живо! растолкайте толпу, расчистите дорогу, чтобы процессія могла свободно пройти, или-же я вамъ найду забаву на цлыхъ два мсяца въ Маршальси.
Привратникъ. Дорогу принцесс!
Работникъ. Посторонись, верзило, или будешь у меня жаловаться на головную боль.
Привратникъ. Эй, ты, въ камлот, долой съ ршетки, или я тебя посажу на ея желзныя спицы!

СЦЕНА IV.

Дворецъ.

Входятъ, играя, трубачи, за ними два альдермэна, лордъ-мэръ, герольдъ, Кранмэръ, герцогъ Норфолькъ съ маршальскимъ жезломъ, герцогъ Соффолькъ, два лорда несутъ большія чаши на ножкахъ, для крестинныхъ даровъ. За ними четыре лорда, несущіе балдахинъ, подъ которымъ идетъ герцогиня Норфолькъ, крестная матъ, съ ребенкомъ, завернутымъ въ богатую мантію. Шлейфъ ея несетъ лэди, за ними слдуетъ маркиза Дорсетъ, другая крестная мать и многія лэди. Процессія проходитъ по сцен въ то время, какъ герольдъ говоритъ.

Герольдъ. Небо, по неисповдимой доброт своей, даруй счастливую и долгую жизнь великой и могущественной принцесс Англіи, Елисавет!

Трубы. Входитъ король со свитой.

Кранмэръ (преклоняя колна). А для вашего величества и для нашей доброй королевы — благородныя воспріемницы и я молимъ всяческаго счастія и всяческой радости, которыми когда-либо осчастливливало небо родителя и которыя вы найдете въ этой прекраснйшей принцесс!
Король Генрихъ. Благодарю васъ, добрый лордъ-архіепископъ! Какъ ея имя?
Кранмэръ. Елисавета.
Король Генрихъ. Встаньте, лордъ (Король цлуетъ ребенка). Съ этимъ поцлуемъ прими мое благословеніе. Да хранитъ тебя Богъ, въ руки Котораго отдаю я твою жизнь!
Кранмэръ. Аминь.
Король Генрихъ. Мои благородныя кумушки, вы ужь слишкомъ расщедрились. Отъ всего сердца благодарю васъ. Тоже сдлаетъ и это лэди, когда узнаетъ англійскій языкъ.
Кранмэръ. Позвольте мн, государь, сказать нсколько словъ, ибо небо повелваетъ мн сдлать это въ эту минуту. И да никто неприметъ словъ моихъ за лесть, потому что въ нихъ со временемъ найдутъ правду. Это царское дитя (да хранитъ ее небо), хотя и въ колыбели еще, общаетъ ужь этой стран тысячи тысячъ благословеній, которыя созрютъ съ теченіемъ времени. Она будетъ(но немногіе изъ насъ увидятъ это благо) образцомъ не только монарховъ своего времени, но и тхъ которые будутъ царствовать посл нея. Никогда Сава не жаждала больше мудрости и добродтели, чмъ будетъ жаждать эта чистая душа. Вс царственныя доблести, которыя вмщаютъ въ себ эти могущественныя созданія, какъ и вс добродтели, украшающія добрыхъ, удвоятся въ ней. Истина будетъ питать ее, святые и небесные помыслы будутъ ея совтниками. Ее будутъ любить и страшиться. Свои будутъ благословлять ее. Враги вострепещутъ, какъ побитая нива, и печально поникнутъ головой. Добро будетъ рости вмст съ нею. Въ ея дни, каждый будетъ спокойно насыщаться тмъ, что подъ своимъ виноградникомъ посетъ, и будетъ напвать веселыя псни мира всмъ своимъ сосдямъ. Бога познаютъ истинно, и т, которые будутъ окружать ее, научатся отъ нея истинному пути чести и этому будутъ обязаны своимъ возвеличеніемъ, а не рожденіемъ. И этотъ миръ не заснетъ вмст съ нею. Когда дивная птица, двственный фениксъ, умираетъ, его прахъ родитъ наслдника, столь-же дивнаго, какъ и она сама. Подобно этому (когда небо призоветъ ее изъ этой юдоли мрака), она передастъ свои дары наслднику, который изъ священнаго праха ея славы возстанетъ, подобно свтилу, и на ту же высоту славы, какъ и она, и останется на этой высот. Миръ, изобиліе, любовь, истина, страхъ, бывшіе служителями этого избраннаго дитяти, перейдутъ также и къ ея наслднику и обовьются вокругъ него, какъ виноградникъ. Повсюду, гд будетъ свтить свтъ солнца, его слава и величіе его имени проникнутъ и образуютъ новые народы. Онъ будетъ процвтать какъ горный кедръ, онъ оснитъ своимъ огромными втвями вс окрестныя долины. Дти нашихъ дтей увидятъ все это и будутъ благословлять небо.
Король Генрихъ. Ты разсказываешь чудеса.
Кранмэръ. Она будетъ для счастія Англіи, пожилая монархиня, многіе дни увидятъ ее и, однако, ни одинъ изъ этихъ дней не пройдетъ не увнчанный какимъ-нибудь великимъ дяніемъ. Я бы не желалъ знать ничего боле, но она должна будетъ умереть, святые будутъ ожидать ее, двой, незапятнанной лиліей она пройдетъ по земл и весь міръ будетъ оплакивать ее.
Король Генрихъ. О, лордъ-архіепископъ, ты сдлалъ меня теперь новымъ человкомъ, до этого благословеннаго дитяти у меня не было ничего: новое радостное предсказаніе такъ обольстило меня, что и тогда, когда я буду на неб, я буду желать видть, что творитъ здсь это дитя, и буду благословлять моего Создателя. Благодарю васъ всхъ. Вамъ, мой добрый лордъ-мэръ, и вамъ, добрые альдермэны, я всмъ весьма признателенъ, ваше присутствіе длаетъ мн великую честь, и вы найдете меня благодарнымъ. Возобновите ваше шествіе, лордъ, вы еще должны повидаться съ королевой, и она должна поблагодарить васъ, въ противномъ случа, она заболетъ. Сегодня никто не долженъ думать о своихъ домашнихъ длахъ, ибо вс должны здсь остаться. Этотъ малышъ изъ этого дня сдлаетъ праздникъ (Уходитъ).

ЭПИЛОГЪ.

Десять противъ одного, что эта пьеса не могла понравиться всмъ, находящимся здсь. Нкоторые приходятъ сюда ради отдыха, продремать одно или два дйствія, но ихъ-то, боюсь, мы перепугали нашими трубными звуками. Совершенно ясно, что они скажутъ, что пьеса ничего не стоитъ. Другіе приходятъ сюда позабавиться насмшками надъ городомъ, а потому воскликнутъ: ‘Какъ это остроумно!’ Но ничего подобнаго мы не сдлали, а потому, боюсь, всми ожидаемыми похвалами, которыя мы можемъ услышать въ настоящее время объ этой пьес, мы будемъ обязаны снисходительному толкованію добрыхъ женщинъ, потому-что мы изобразили здсь одну изъ такихъ женщинъ. Если он улыбнутся и скажутъ ‘Успхъ будетъ!’, то я знаю, что вс, самые лучшіе мужчины будутъ за насъ, потому-что мы были-бы очень несчастливы, еслибы они сопротивлялись, когда ихъ лэди повелваютъ имъ хлопать.

ПРИМЕЧАНІЯ

‘Генрихъ VIII’ вошелъ въ изданіе in folio 1623 года, но тмъ не мене эта драматическая хроника возбуждаетъ большія сомннія, и многіе весьма компетентные критики прямо или косвенно отрицаютъ ея принадлежность Шекспиру. По этому поводу докторъ Джонсонъ писалъ въ XVIII столтіи, ‘Хотя очень трудно судить о подлинности такихъ короткихъ произведеній, но я, однако, не могу не выразить предположенія, что ни прологъ, ни эпилогъ не принадлежатъ Шекспиру. Non vultus, non color. Мн кажется, что, по всей вроятности, они были написаны въ дружескомъ сотрудничеств Бенъ Джонсона, котораго манеру они довольно точно напоминаютъ, Но возможно и другое предположеніе: какъ прологъ, такъ и эпилогъ этой пьесы могли быть написаны уже тогда, когда Шекспиръ оставилъ театръ, вслдствіе какого-нибудь случайнаго возобновленія на сцен этой пьесы, и есть даже вроятность заключить, что могъ, кто пересматривалъ пьесу, — кто-бы онъ ни былъ, — мало симпатизировалъ автору, такъ какъ пьеса эта рекомендуется публик, какъ-бы намекая на слабость другихъ произведеній Шекспира. Въ другихъ пьесахъ Шекспира столько ‘шутовства’, ‘сраженій’, столько ‘молодцовъ въ длинномъ пестромъ кафтан, окаймленномъ желтымъ галуномъ’, что трудно предположить, чтобы самъ авторъ съ такимъ пренебреженіемъ могъ отзываться о своихъ прежнихъ произведеніяхъ. Предположеніе это должно быть, однако, принято въ большой осмотрительности, потому что мы не знаемъ, когда именно эта пьеса была написана, и не можемъ сказать, какимъ образомъ нашъ авторъ могъ измнить свою манеру или мннія’. Къ этому заключенію доктора Джонсона, Мелонъ прибавляетъ: ‘Предположеніе доктора Джонсона, высказанное съ такой осторожностью, въ сильной степени подтверждается замткой Тирвайта, изъ которой слдуетъ, что эта пьеса была возобновлена на сцен въ 1613 году, и нтъ сомннія, что именно въ это время прологъ и эпилогъ были написаны Бенъ Джонсономъ или кмъ-либо другимъ’. Наконецъ Фермеръ прибавляетъ: ‘Я вполн согласенъ съ докторомъ Джонсономъ: я думаю, что именно Бенъ Джонсонъ написалъ прологъ и эпилогъ этой пьесы. Шекспиръ незадолго передъ тмъ помогъ постановк пьесы Бенъ Джонсона ‘Сеянъ’, и Бенъ Джонсонъ былъ слишкомъ гордъ, чтобы не отблагодарить за услугу. Весьма вроятно, что онъ именно и придумалъ постановку на сцену ‘крещенія’ со всми подробностями, которыя были ему извстны, вслдствіе его положенія при двор, и которыхъ Шекспиръ не могъ знать. Въ нкоторыхъ мстахъ дйствія я узнаю поправки Бенъ Джонсона’. Сомннія въ принадлежности ‘Генрихъ VIII’ Шекспиру возникли вслдствіе значительныхъ недостатковъ этой пьесы. Трудно, въ самомъ дл, понять, какимъ образомъ могло случиться, что Шекспиръ завершилъ свою драматическую дятельность пьесой, представляющей только рядъ историческихъ сценъ, совершенно лишенныхъ какого-бы то ни было нравственнаго центра. Въ виду этого было сдлано предположеніе, что у поэта, уже жившаго вдали отъ театра и Лондона, а можетъ быть еще раньше набросавшаго планъ этой драмы, выманилъ ее Барбеджи, чтобы еще разъ поставить на сцену новую пьесу Шекспира, содержаніе которой, къ тому-же, должно было возбуждать особый интересъ, благодаря столь близкимъ историческимъ отношеніямъ. Но и это предположеніе не разршаетъ загадки. Не раціональне-ли заключить, что это — юношеское произведеніе поэта и принадлежитъ къ тому періоду, къ которому принадлежатъ его первыя комедіи? Эта пьеса могла служить какъ-бы переходомъ къ историческимъ хроникамъ, на юношескую неопытность автора указываетъ именно неудачный выборъ сюжета, который, однако, могъ привлекать его своей современностью. Написанная такимъ образомъ въ юности, она не могла, однако, быть поставлена на сцен, вслдствіе цензурныхъ условій: Елисавет не могло быть пріятно видть на сцен своего отца, изображеннаго въ сущности далеко не въ привлекательномъ вид. Съ другой стороны, королева Елисавета могла быть шокирована даже комплиментами автора по ея адресу. Оставшись въ рукописи, не игранной, пьеса, однако, не была забыта, и въ 1613 году администрація театра ‘Глобусъ’ пожелала ее поставить и обратилась къ Шекспиру съ просьбой пересмотрть пьесу и исправить ее, если понадобится. Шекспиръ, уже жившій на поко въ Стратфорд, съ неохотой согласился на это, онъ исправилъ языкъ, переработалъ, можетъ быть всю роль Катерины, кое-что, можетъ быть, измнилъ, и въ такомъ вид пьеса была дана. Она была дана 29 іюня 1613 года, какъ объ этомъ свидтельствуетъ письмо Лоркона къ сэру Покерингу. Въ немъ сообщается, что 29 іюня 1613 года ‘труппой Барбеджи въ Глобус исполнена была ‘Генрихъ ІІІ’, при чемъ вспыхнулъ пожаръ и театръ сгорлъ’. Въ другомъ письм (сэра Генри Уильтона) говорится, что пожаръ случился въ то время, когда ‘королевскіе актеры представляли новую пьесу подъ заглавіемъ ‘Все правда’ (а new play, called: All is True), которая изображала нкоторыя главныя сцены изъ царствованія Генриха VIII’, Изъ сопоставленія этихъ двухъ свидтельствъ мы можемъ заключить, что пьеса первоначально носила названіе ‘All is True’ и только въ изданіи in folio была названа ‘Генрихомъ ІІI’. Во второмъ письм упоминаются и кое-какія подробности пьесы, между прочимъ великолпный маскарадъ, который Генрихъ устроилъ въ дом кардинала Вольсея и во время котораго отъ стрльбы изъ пушекъ и вспыхнулъ пожаръ.
Стр. 66. Пестрый кафтанъ, окаймленный желтымъ галуномъ, — костюмъ театральныхъ шутовъ во времена Шекспира.
Стр. 67. Лордъ Эбергетъ былъ женатъ на дочери герцога Бокингэма.
Стр. 68. Гинъ и Ардъ или Ардръ (Guines и Ardres) два города въ Пикардіи, первый принадлежалъ англичанамъ, а второй французамъ. Долина между ними называлась Ардрской.
Стр. 68. Саксонскій рыцарь Бевисъ — герой старой англійской баллады. Его статуя находится у готическихъ воротъ Соутэмптона. Бевисъ былъ сдланъ графомъ Соутэмптонскимъ королемъ Вильгельмомъ Завоевателемъ.
Стр. 70. Кардиналъ Вольсей былъ сыномъ мясника.
Стр. 73. ‘Никлэсъ Гопкинсъ’. Въ слдующей сцен онъ названъ Никольсомъ Питомъ. Путаница въ названіяхъ, вроятно, произошла вслдствіе небрежности переписчика.
Стр. 77. ‘Находясь въ Роз’. Роза было названіе дома, принаддежавшаго герцогу Бокингэму. Часть этого дома и теперь еще существуетъ и занята корпораціей портныхъ.
Стр. 78. Герцогъ Бокингэмъ былъ судимъ, приговоренъ и казненъ въ ма 1521 года. Отчетъ о дл Бокингэма и о его казни, написанный на искаженномъ французскомъ язык и напечатанный въ 1597 году, находится въ архивахъ англійскаго парламента. Въ конц этого отчета находится фраза: ‘Dieu а за ame grant mercy — car il fuit tres noble prince et prudent et mirror de tout courtesie’. Замчательно, что этотъ экстазъ ‘зеркало всего возвышеннаго’ почти буквально Шекспиръ примнилъ къ Бекингэму въ первой сцен второго дйствія: ‘Cail him, bountevus Buckingham, the mirror of all courtesy’.
Ctp. 79. ‘Новыя моды, какъ бы он не были смшны, всегда найдутъ послдователей’. Въ книг Нэша: ‘Life of Jacke Wilton’, герой этой біографіи говоритъ, между прочимъ, слдующее о нкоторыхъ французскихъ модахъ при двор Генриха VIII: ‘Мое перо на шляп было похоже на знамя, разввающееся на лбу’.
Стр. 84. ‘Оказался бы невждой, еслибы пригласилъ васъ танцовать, не поцловавъ васъ’. Въ XVI столтіи кавалеръ обязанъ былъ благодарить свою даму посл танцевъ поцлуемъ.
Стр. 92. ‘Испанецъ’ — т. е. императоръ.
Стр. 95. ‘Какого-нибудь Карнарвоншира’ — гористое и безплодное Уэльсское графство.
Стр. 96. ‘Озираетъ блескомъ весь этотъ островъ’ — намекъ на королеву Елизавету, которая была дочерью Анны Болленъ.
Стр. 97. ‘Серебряными столбами’, — такіе столбы носились передъ кардиналами.
Стр. 104. ‘Tanta est ergo te mentis integritas regina serenissima’, — т. е. ‘такъ истинно наше расположеніе къ вамъ, свтлйшая королева’.
Стр. 110. Онъ воскликнулъ: ‘А!’ — привычное восклицаніе короля Генриха VIII.
Стр. 116. ‘Дразнятъ насъ, точно жаворонковъ, своей шляпой’. Кардинальская шляпа — красная, а для ловли жаворонковъ по временамъ употреблялись маленькія зеркальца, прикрпленныя къ красному сукну.
Стр. 116. ‘Я испугаю васъ сильне, чмъ спугнулъ тебя священный колоколъ’. Т. е. ‘Sacring bell’ — колоколъ, въ который звонятъ, когда выносятъ св. причастіе.
Стр. 116. ‘Ego et Rex meus’ — я и король мой.
Стр. 117. ‘Praemunire’ вмсто premonere, т. е. повелніе, питающее имущества и королевскаго покровительства.
Стр. 118. ‘Могилу, орошаемую слезами сиротъ’ — канцлеръ быль въ то же время и опекуномъ сиротъ.
Стр. 120. ‘Онъ бы не предалъ меня, въ мои годы, беззащитнаго, моимъ врагамъ’, Кавендишъ въ своей ‘Жизни’ пишетъ между прочимъ: ‘Хорошо, хорошо, Кингстонъ, сказалъ кардиналъ, я вижу, какъ сочетались вещи противъ меня, еслибы я служилъ Богу также ревностно, какъ я служилъ королю, то онъ не оставилъ бы меня въ то время, когда на голов у меня сдые волосы’.
Стр. 122. ‘Балдахинъ, несомый четырьмя баронами пяти гаваней’.— Эти бароны были установлены королемъ Вильгельмомъ Завоевателемъ, а гавани были, Дувръ, Сендвичь, Рамни, Гейдсэ и Гастингсъ.
Стр. 130. ‘Примеро’ — игра.
Стр. 132. ‘Относительно такого собрата’, т. е. собрата по Совту, какъ члены его.
Стр. 135. ‘Въ окн на верху’. Въ старыхъ англійскихъ, замкахъ, главная комната почти всегда была снабжена внутренними окнами на верху, сквозь которое можно было видть эту комнату изъ другой, помщающейся въ верхнемъ этаж. Во многихъ старинныхъ зданіяхъ и теперь еще видны эти внутреннія окна.
Стр. 136. ‘Потрясенія, смуты… какъ это было еще такъ недавно у нашихъ сосдей верхней Германіи’, — памятны смуты, произведенныя въ Саксоніи ученіемъ Мюнцера въ 1521—1522 года.
Стр. 140. ‘Приберечь наши ложки’ — старинный обычай, по которому воспріемники должны были подарить своему крестнику одну или нсколько ложекъ съ изображеніемъ апостоловъ, потому он и назывались апостольскими. Богатые дарили двнадцать апостоловъ, а бдные ограничивались четырьмя евангелистами или только тмъ святымъ, котораго имя дано новорожденному. Ложки дарились или серебряныя, или латунныя. Бенъ Джонсонъ въ своей ‘Ярмарк Святого Вароломея’ упоминаетъ объ этомъ обыча: ‘И все это, — говоритъ одно изъ дйствующихъ лицъ, — въ надежд получить парочку апостольскихъ ложекъ’. Въ жизни Шекспира, написанной Роу, сохранился слдующій анекдотъ, характеризующій отношенія Шекспира къ Бенъ Джонсону: Шекспиръ былъ крестнымъ отцомъ одного изъ сыновей Бена Джонсона. На крестины Шекспиръ явился озабоченнымъ и молчаливымъ. Когда Бенъ Джонсонъ спросилъ его, о чемъ онъ думаетъ, то Шекспиръ отвчалъ: ‘Я думаю о томъ, что, собственно, слдуетъ подарить теб по поводу сегодняшняго праздника’. На дальнйшій вопросъ Бена Джонсона: что-же именно онъ хочетъ подарить, послдовалъ отвтъ, который состоитъ изъ непереводимой игры словъ: ‘Дюжину хорошихъ латунныхъ (lattin) ложекъ, которыя ты долженъ посеребрить (translate)’. Такимъ образомъ, Бенъ Джонсонъ, всю жизнь переводившій (translate) съ латинскаго (latin), получалъ отплату за свои пренебрежительные отзывы о произведеніяхъ Шекспира.
Стр. 140. ‘Парижскій Садъ’ — извстный въ то время садъ въ Лондон, Въ Шекспирово время въ ‘Парижскомъ Саду’ была медвжья травля. Парижскимъ онъ былъ названъ въ честь Роберта Парижскаго, который въ царствованіе Ричарда II имлъ въ этомъ мст садъ и домъ. Это дикое зрлище травли медвдей было введено въ моду королевой Елисаветой, которая однажды присутствовала на такомъ зрлищ вскор посл своего восшествія на престолъ. Парижскій садъ находился по сосдству съ театромъ ‘Глобусъ’, гд давались пьесы Шекспира. Очень часто ревъ медвдей слышался въ самомъ театр и заглушалъ голоса актеровъ, декламировавшихъ стихи Шекспира.
Стр. 141. ‘Какъ заставить спать утромъ перваго мая’. Утро перваго мая праздновалось всми сословіями, какъ начало весны.
Стр. 141. ‘Гд Варвикъ и Кольбрандтъ Датчанинъ’ — герои рыцарскихъ романовъ среднихъ вковъ.
Стр. 141. ‘Онъ — непремнно мдникъ’. Тутъ — непереводимая игра значеніями слова ‘brazier’ — мдникъ и жаровня.
Стр: 142. ‘Сплюснутая миска’ — чепчикъ, похожій на суповую миску.
Стр. 142. ‘Палокъ!’ — обыкновенный призывъ на помощь при дракахъ на улицахъ.
Стр. 143. ‘Скорбь Тоуэръ-гилля или членовъ Лэймгоуза’.— Эти намеки до сихъ поръ не выяснены. Докторъ Джонсонъ предполагаетъ, что ‘Скорбью’ назывался клубъ пуританъ. Стенли, напротивъ того, думаетъ, что такъ назывался театръ, гд давались народные фарсы, а выраженіе ‘члены Лэймгоуза’ относится къ актерамъ, разыгрывавшимъ эти фарсы.
Стр. 143. ‘Маршальси’ — тюрьма .
Стр. 144. ‘Сава’ — царица Савская.
Стр. 145. ‘Наслднику’ — т. е. Іакову II.
Стр. 145. ‘Новые народы’ — намекъ на поселенія и завоеванія въ разныхъ странахъ свта.
Стр. 145. ‘По мннію доктора Джонсона, все мсто, начинающееся словами: ‘И этотъ міръ не заснетъ вмст съ нею’ и оканчивающееся: ‘ты разсказываешь чудеса’ — были вставлены уже въ царствованіе короля Якова II, долго посл того, какъ пьеса была окончена. Стоитъ только выкинуть ихъ, и вся рчь Кранмера не потеряетъ ни логичности, ни послдовательнаго развитія идей. Если же вставку удержать, то она прерываетъ логическое теченіе мыслей: Кранмеръ начинаетъ съ того, что прославляетъ наслдника Елисаветы, а, кончаетъ тмъ, что высказываетъ желаніе не знать ничего о томъ, что она должна умереть. Начинаетъ, радуясь слдствію, и кончаетъ, оплакивая причину. Мелонъ длаетъ то же самое замчаніе и прибавляетъ, что все это мсто было вставлено, по всей вроятности, только въ 1613 году, когда Шекспиръ уже оставилъ навсегда театръ, тмъ-же самымъ писателемъ (можетъ быть, Флетчеромъ), который передлалъ и другія мста въ ‘Генрих VIII’.
Стр. 145. ‘Когда небо призоветъ ее изъ этой юдоли мрака’.— Стивенсъ замтилъ. что эти слова — очевидное подражаніе слдующему мсту у Лукона, — поэтъ, которымъ Бенъ Джонсонъ часто вдохновлялся: Quanto sub nocte jaceret, nostra dies!..
Шекспир Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Генрих Восьмой, Шекспир Вильям, Год: 1612
  2. Падение Кардинала Волзея при Генрихе VIII, Шекспир Вильям, Год: 1612
  3. Образумленная злая жена, Шекспир Вильям, Год: 1594
  4. Много шума из ничего, Шекспир Вильям, Год: 1599
  5. Король Генрих IV (Часть первая), Шекспир Вильям, Год: 1597
  6. Король Лир, Шекспир Вильям, Год: 1605
  7. Тимон Афинский, Шекспир Вильям, Год: 1607
  8. Король Ричард второй, Шекспир Вильям, Год: 1595
Электронная библиотека