Король Генрих IV (Часть первая), Шекспир Вильям, Год: 1597

Генрих IV (1597)
Время на прочтение: 92 минут(ы)
Скачать в PDF

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ
ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

Томъ четвертый

1) Король Генрихъ IV (Часть первая и вторая). 2) Король Генрих V.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’
за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.
1893.

КОРОЛЬ ГЕНРИХЪ IV.

Часть первая.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

Король Генрихъ IV.
Генрихъ, принцъ уэльсскій, Джонъ, принцъ Ланкастрскій, его сыновья
Графъ Уэстморлендъ, Сэръ Уольтэръ Блонтъ, друзья короля.
Томасъ Пэрси, графъ Уорстэръ.
Генрихъ Пэрси, графъ Норсомберлендъ.
Генри Пэрси, по прозвищу ‘Горячій’, его сынъ.
Эдмондъ Мортимеръ, графъ Марчь.
Скрупъ, архіепископъ Іоркскій.
Арчибольдъ, графъ Доуглесъ.
Оуэнъ Глендауръ.
Сэръ Ричардъ Вернонъ.
Сэръ Джонъ Фольстэфъ.
Сэръ Микаэль, другъ архіепископа Іоркскаго.
Пойнцъ.
Гэдсхиль.
Пето.
Бардольфъ.
Леди Пэрси, жена ‘Горячаго’ и сестра Мортимера.
Леди Мортимеръ, дочь Глендаура и жена Мортимера.
Мистрисъ Куикли, хозяйка харчевни въ Истчип.
Лорды, воины, шерифъ, погребщикъ, поднощики, два извощика, слуга на постояломъ двор, прозжіе и придворные.

Дйствіе происходитъ въ Англіи.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Лондонъ. Комната во дворц.

(Входятъ Король Генрихъ, Уэстморлендъ, Блонтъ и другіе).

Король Генрихъ. Какъ мы ни утомлены, какъ ни блдны отъ заботъ, но все таки находимъ, что запуганному міру пора встрепенуться и, отдышавшись, снова разразиться громкими воинственными возгласами, но на этотъ разъ уже на берегахъ далекихъ. Вчно жаждущей почв нашей страны не придется пачкать губы кровью своихъ дтей, война не будетъ вооруженными копытами взрывать поля родины и бороздить ихъ рвами и канавами, не будетъ она также во время воинственныхъ походовъ топтать цвты на этихъ поляхъ. Противники, вс одного свойства, одного строенія, такъ еще недавно враждебно сталкивавшіеся среди братоубійственныхъ стычекъ и на междоусобныхъ бойняхъ, словно метеоры на помутившемся неб, пойдутъ теперь стройными рядами по одному и тому-же направленію и боле не станутъ враждовать съ знакомыми, родными и ближними. Клинокъ войны боле не станетъ наносить ранъ хозяину, словно ножъ, плохо вложенный въ ножны. Итакъ, друзья, мы, въ силу общанія, намрены собрать изъ англичанъ войско и подъ охраною благословеннаго креста вести его къ гробниц Спасителя. Христова эта рать будетъ состоять изъ людей, чьи руки для того и создались въ утроб матери, чтобы прогнать неврныхъ съ священной земли, къ которой прикасались благословенныя стопы Того, Кто четырнадцать вковъ тому назадъ, ради нашего спасенія былъ пригвожденъ къ кресту. Это намреніе созрвало въ насъ цлыхъ двнадцать мсяцевъ, поэтому было-бы безполезно говорить вамъ, что мы приведемъ его въ исполненіе. Не для того собрались мы теперь. Скажи мн только, любезный мой кузэнъ Уэстморлендъ, къ какому ршенію пришелъ вчера вечеромъ совтъ, чтобы ускорить это дорогое нашему сердцу предпріятіе?
Уэстморлендъ. Вопросъ о томъ, государь, какъ-бы ускорить походъ, обсуждался очень горячо и многія статьи издержекъ утверждены, какъ вдругъ, ужь поздно вечеромъ прибылъ гонецъ изъ Уэльса, привезшій недобрыя всти. Самая худшая изъ нихъ та, что благородный Мортимеръ, ведшій гирфордширское войско противъ непокорнаго Глендаура, попался въ свирпыя руки дикаго уэльсца. Цлая тысяча человкъ, шедшихъ за Мортимеромъ, перерзана, какъ на бойн. Трупы убитыхъ подвергались со стороны уэльсскихъ женщинъ такому скотскому поруганію, такимъ безстыднымъ увчьямъ, что нельзя, не красня, не только разсказывать объ этомъ, но даже и упоминать.
Король Генрихъ. Какъ мн кажется, извстіе о распр между Мортимеромъ и Глендауромъ помшало совту продолжать заниматься нашими сборами въ Святую землю?
Уэстморлендъ. Нтъ, свтлйшій государь, не одно это, но и другія полученныя въ тоже время, не мене тревожныя и неутшительныя свднія. Вотъ, что разсказываютъ: въ день Воздвиженія святаго креста, между блестящимъ Генри Пэрси, прозваннымъ ‘Горячимъ’, и неустрашимымъ, вчно доблестнымъ шотландцемъ Арчибольдом, произошло подъ Гольмедономъ сраженіе, и обоимъ противникамъ пришлось, вроятно, пережить нсколько тяжелыхъ часовъ, во время которыхъ кровь лилась ркою. Судя по сил перестрлки и по другимъ признакамъ, бой завязался горячій, но чмъ онъ окончился, гонецъ не знаетъ, такъ какъ, вскочилъ на коня и ускакалъ въ самый разгаръ сраженія.
Король Генрихъ. Объ исход этого боя можетъ вамъ разсказать нашъ дорогой и истинно рачительный другъ, сэръ Уольтэръ Блонтъ, только-что соскочившій съ коня и сохранившій на плать слды каждой почвы, по которой ему приходилось хать отъ Гольмедона до настоящаго нашего мстопребыванія. Онъ привезъ намъ самыя утшительныя, самыя отрадныя извстія. Графъ Доуглесъ разбитъ. Сэръ Уольтэръ видлъ, что на Гольмедонской равнин, обливаясь собственною кровью, легло десять тысячъ храбрыхъ шотландцевъ и двадцать два рыцаря. ‘Горячій’ взялъ въ плнъ сына разбитаго Доуглеса, Мордэка, графа файфскаго, а затмъ еще графовъ Атоля, Моррэ, Энгоса Ментэйфа. Разв это не доблестная добыча и не блестящая побда? Какъ ты находишь, кузенъ?
Уэстморлендъ. Нахожу, что даже принцъ могъ бы гордиться такою побдой.
Король Генрихъ. Вотъ ты меня и опечалилъ. Завидовать грхъ, а ты заставляешь меня завидовать, что у лорда Норсомберленда такой доблестный сынъ, сынъ, имя котораго на язык у всхъ. Онъ — самое стройное деревцо въ родномъ саду, любимецъ гордой славы, суровый образецъ строгой чести. А между тмъ, я, слушая похвалы этому юнош, вынужденъ смотрть на распутство и на позоръ, пятнающіе чело моего молодого Генриха. О, если бы можно было доказать, что какая-нибудь волшебница, совершающая по ночамъ свои дянія, подмнила въ колыбели обоихъ малютокъ и вотъ сына Норсомберленда назвали Пэрси, а моему дали имя Плантаджэнета. Тогда его Герри былъ бы моимъ, а мой Герри — его сыномъ. Не стану, однако, думать объ этомъ. Что скажете вы, кузенъ, о высокомріи этого Пэрси? Всхъ плнниковъ, которыхъ ему удалось захватить въ сраженіи, онъ оставляетъ за собою, а мн велитъ сказать, что я долженъ удовольствоваться однимъ Мордэкомъ, графомъ файфскимъ.
Уэстморлендъ. Наврное, онъ поступилъ такъ по наущенію своего дяди. Да, это дло Уорстэра, всегда и во всхъ отношеніяхъ выказывающаго вамъ свое недоброжелательство. Онъ заставляетъ племянника хорохориться и гордо поднимать свой юный хохолъ противъ своего монарха.
Король Генрихъ. Какъ бы то ни было, но я уже послалъ за нимъ и требую его къ отвту, поэтому намъ придется отложить на время наши священные сборы въ Іерусалимъ. Кузенъ, въ среду, на слдующей недл, мы соберемъ совтъ въ Уиндзор. Оповстите объ этомъ лордовъ, но сами возвращайтесь къ намъ скоре. Намъ будетъ необходимо и высказать, и сдлать многое, чему теперь мшаеть раздраженіе.
Уэстморлендъ. Все будетъ исполнено, государь (уходятъ).

СЦЕНА II.

Передъ таверной.

Входятъ принцъ Генрихъ и Фольстэфъ.

Фольстэфъ, Ну, Галь, будь другомъ, скажи, который теперь часъ?
Принцъ Генрихъ. У тебя отъ стараго хереса, отъ спанья на лавкахъ посл обда и отъ привычки разстегивать посл ужина платье до того ожирлъ разсудокъ, что ты даже не въ силахъ спросить о томъ, что теб дйствительно хотлось бы знать. Какое теб дло до того, который теперь часъ? Вотъ если бы вдругъ оказалось, что часы — кружки съ хересомъ, минуты — каплуны, маятники — длинные языки сводень, циферблаты — вывски непотребныхъ домовъ, а само благотворное солнце — красивая и горячая двчонка въ тафтяномъ плать огненнаго цвта, тогда мн стало бы понятно, куда ведетъ теперешній безцльный твой вопросъ.
Фольстэфъ. Ты, Галь, въ самомъ дл начинаешь понимать меня. Дйствительно, намъ, охотникамъ за чужими кошельками, указателями времени гораздо чаще служатъ мсяцъ или семь звздъ медвдицы, чмъ блокурый Фебъ — ‘сей странствующій рыцарь’. Вотъ, милый шутникъ, я и прошу тебя заране: — когда войдешь на престолъ… да хранитъ Господь твою милость!… то-есть, надо-бы по настоящему сказать: ‘твое величество’, но я говорю ‘милость’ потому, что свыше ты ея никогда не дождешься.
Принцъ Генрихъ. Какъ, никогда?
Фольстэфъ. Да такъ!… Честное слово, не дождешься, даже и настолько, чтобы она могла служить прологомъ къ закуск, состоящей изъ яйца и масла.
Принцъ Генрихъ. Хорошо… Что-жъ потомъ?… Говори, да только, пожалуйста, скоре къ длу.
Фольстэфъ. Итакъ, милый забавникъ, когда будешь королемъ, не вели, чтобы насъ, почетныхъ тлохранителей ночи, ругали похитителями чужой собственности. Пусть насъ зовутъ стражею Діаны, рыцарями мрака, любимцами мсяца, пусть говорятъ, что мы поступаемъ, какъ слдуетъ порядочнымъ людямъ, и это будетъ справедливо, потому что поступками нашими, какъ и моремъ, правитъ цломудренная властительница наша — луна, подъ прикрытіемъ которой мы и грабимъ.
Принцъ Генрихъ. Я съ тобой совершенно согласенъ. Наше благоденствіе, какъ и благоденствіе всхъ тхъ, кто, какъ мы съ тобой, состоитъ въ подданств у луны, подвергнуто приливамъ и отливамъ, потому что, какъ моремъ, такъ и нами управляетъ тоже луна. Вотъ теб доказательство: — кошелекъ съ золотомъ, добытый на пути въ понедльникъ вечеромъ, во вторникъ утромъ тратится самымъ безпутнымъ образомъ, добывается онъ съ крикомъ: — ‘стой!’, а проматывается съ возгласами: — ‘вина!’ Иной разъ, когда уровень моря понижается, отливъ обнажаетъ самую послднюю ступень лстницы, ведущей къ подмосткамъ вислицы, а иногда, поднимаясь, доходитъ до самой ея вершины.
Фольстэфъ. Ей-Богу, повса, ты вполн правъ. А не правда ли также, что моя хозяйка таверны — превкусная бабенка?
Принцъ Генрихъ. Да, старый и вчный мой поститель харчевенъ, она вкусна, какъ медъ Гиблы. А кто слаще: она или желтая буйволовая куртка?
Фольстэфъ. Ахъ ты, полоумный враль, это еще что такое? Что это ты за шпильки мн подпускаешь? Какое мн дло до буйволовыхъ куртокъ?
Принцъ Генрихъ. Ну, а мн какое дло до твоей харчевницы?
Фольстэфъ. Не самъ ли ты несчетное число разъ звалъ ее, чтобы сводить какіе-то счеты.
Принцъ Генрихъ. А звалъ ли я тебя хоть когда-нибудь, чтобы по этимъ счетамъ вносить твою часть?
Фольстэфъ. Нтъ, тамъ ты всегда самъ разсчитывался, эту честь надо теб отдать!
Принцъ Генрихъ. И тамъ, да и во всхъ другихъ мстахъ, когда позволяли средства, когда-же он не позволяли, я пускалъ въ ходъ свой личный кредитъ.
Фольстэфъ. Ну, на своемъ тощемъ личномъ кредит ты далеко-бы не ухалъ, если-бы вс не считали тебя наслдникомъ престола. Скажи мн, однако, забавникъ мой любезный: — когда ты будешь королемъ, вислицы въ Англіи станутъ процвтать попрежнему? А бодрость и смлость духа попрежнему будутъ въ загон, благодаря удиламъ стараго шута, именуемаго закономъ?… Нтъ, когда будешь королемъ, воровъ не вшай никогда.
Принцъ Генрихъ. Самъ не стану, вшать ихъ тогда будешь ты.
Фольстэфъ. Въ самомъ дл? — Что-жъ, это не дурно!. Изъ меня выйдетъ рдкостный судья.
Принцъ Генрихъ. Едва-ли. Ты меня не понялъ. Я сказалъ, что ты будешь вшать воровъ, слдовательно изъ тебя выйдетъ не судья, а разв рдкостный палачъ.
Фольстэфъ. Пожалуй, и палачъ! Я противъ этого ничего особеннаго не имю. Въ извстной степени такая должность подходитъ къ моимъ вкусамъ. Во всякомъ случа, оно луччше, чмъ безконечное стояніе на вытяжку въ дворцовыхъ переднихъ.
Принцъ Генрихъ. А ради чего стоять тамъ на вытяжку? Чтобы подачки выпрашивать?
Фольстэфъ. Зачмъ выпрашивать? — У меня у самаго тогда всего будетъ много, начиная съ платья, такъ какъ у палача вс шкафы полны платья посл повшенныхъ… Однако, чортъ возьми! — я сегодня такъ-же печаленъ, какъ старый котъ или медвдь на привязи.
Принцъ Генрихъ. Скажи лучше, какъ одряхлвшій левъ или ноющая лютня влюбленнаго.
Фольстэфъ. Нтъ, скоре, какъ жужжаніе линкольнширской волынки.
Принцъ Генрихъ. А почему-жъ не такъ, какъ заяцъ или какъ мрачный мурскій ровъ?
Фольстэфъ. У тебя вчно самыя непріятныя шутки и сравненія, и ты безспорно самый мошеннически изобртательный и самый прелестный изъ всхъ принцевъ на свт. Но, пожалуйста, Галь, перестань надодать мн всякими пустяками! Намъ обоимъ надо было-бы отъ души благодарить Бога, если бы существовало такое мсто, гд можно купить себ доброе имя. На дняхъ еще одинъ старикъ — лордъ изъ королевскаго совта, поймалъ меня на улиц да и сталъ ругать изъ-за тебя! Впрочемъ, я на него никакого вниманія не обратилъ, хотя говорилъ онъ очень умно. Да, я все-таки не сталъ слушать его, хотя слова его дышали мудростью… къ тому-же еще на улиц.
Принцъ Генрихъ. И хорошо сдлалъ, такъ-какъ извстно, что ‘мудрость кричитъ на улиц, и никто ее слушать не хочетъ’.
Фольстэфъ. Фи, какая богохульная ссылка! У тебя на это особенная способность. Ты въ состояніи развратить даже праведника. Возьмемъ хоть меня: ты своимъ примромъ сдлалъ мн много зла… Да проститъ тебя за это Создатель, потому что пока я не познакомился съ тобою, я не зналъ ровно ничего дурнаго, а теперь, — если уже говорить правду, — я не лучше самыхъ негодныхъ… Нтъ, надо бросить такой образъ жизни, и, — клянусь Богомъ, — я брошу его! будь я мошенникомъ, если не брошу! Душу свою я не намренъ губить ни за одного принца во всемъ крещеномъ мір.
Принцъ Генрихъ. Слушай Джэкъ! — гд-бы намъ завтра денегъ достать?
Фольстэфъ. Гд знаешь, другъ мой! Если теб для этого нужна будетъ моя помощь, я въ ней теб не откажу… Мошенникомъ хочу остаться, если откажу! Смйся тогда надо мною, сколько угодно.
Принцъ Генрихъ. Хорошо, однако, раскаяніе! — Отъ набожности онъ прямо переходитъ къ тасканію кошельковъ изъ чужихъ кармановъ.

Вдали показывается Пойнцъ.

Фольстэфъ. Что-жъ длать, если это мое призваніе Галь? Разв грхъ трудиться въ томъ направленіи куда влечетъ призваніе?… А! Пойнцъ! Теперь мы узнаемъ, есть ли у Гэдсхиля какой-нибудь планъ въ голов? О, если-бы людямъ мзда воздавалась по личнымъ ихъ качествамъ, то для Гэдсхиля самая жаркая дыра въ аду была-бы слишкомъ еще прохладна, такъ-какъ онъ самый отъявленный и могучій грабитель, когда-либо кричавшій’стой!’ на большой дорог.
Принцъ Генрихъ. Здравствуй, Нэдъ.
Пойнцъ. Здравствуйте, дорогой Галь. О чемъ толкуетъ господинъ Укоръ совсти или что проповдуетъ сэръ Джонъ-Подслащеное винцо, разбавленное водою? Скажи, Джэкъ, какъ поладили вы съ дьяволомъ насчетъ твоей души? Ты ее, вдь, продалъ ему въ Великую Пятницу за кружку мадеры да за лодыжку холоднаго каплуна.
Принцъ Генрихъ. Сэръ Джонъ сдержитъ данное слово и въ долгу у дьявола не останется. Къ тому же онъ не захочетъ противорчить поговорк, гласящей, будто ‘чортову добру не миновать рукъ своего хозяина’.
Пойнцъ. Вотъ, из-за того, что ты сдержишь слово, данное дьяволу, душа твоя и попадетъ въ адъ.
Принцъ Генрихъ. А въ обратномъ случа, то-есть, если бы онъ не сдержалъ даннаго слова, душа его за это попала-бы туда-же.
Пойнцъ. Довольно объ этомъ… Знайте, дти мои, что завтра пораньше, — такъ, часовъ около четырехъ утра, — надо быть у Гэдсхилова перекрестка. Въ Кентэрбюри отправляются богомольцы съ богатыми дарами, а въ Лондонъ дутъ торговцы съ туго набитыми кошельками. У меня для всхъ васъ приготовлены забрала, а у васъ самихъ есть лошади. Гэдсхиль ночуетъ сегодня въ Рочестр, а я на завтрашній вечеръ уже заказалъ ужинъ въ Истчип. Обдлать это дло можно такъ-же безопасно, какъ лежать въ постели. Согласитесь отправиться туда, и я ваши кошельки наполню деньгами, не согласитесь — сидите себ дома и будьте повшены.
Фольстэфъ. Слушай ты, Эдвардъ! Если я не отправлюсь туда, а останусь дома, то непремнно повшу тебя за то, что ты туда отправился.
Пойнцъ. Что-жъ, друзья, идетъ?
Фольстэфъ. Согласенъ ты, Галь?
Принцъ Генрихъ. Какъ, мн грабить на большихъ дорогахъ? Мн сдлаться разбойникомъ? Нтъ, слуга покорный!
Фольстэфъ. Нтъ въ теб ни честности, ни мужества, ни духа товарищества, и не королевской ты крови, если не поможешь друзьямъ добыть шиллинговъ по десяти на брата.
Принцъ Генрихъ. Куда ни шло: — разъ въ жизни сдлаю глупость.
Фольстэфъ. Отлично сказано, Галь! Право, отлично!
Принцъ Генрихъ. То-есть, будь, что будетъ, а я останусь дома.
Фольстэфъ. Если такъ, войди только на престолъ… я тотчасъ-же отъ тебя отшатнусь.
Принцъ Генрихъ. Мн все равно.
Пойнцъ. Пожалуйста, сэръ Джонъ, оставь насъ наедин съ принцемъ. Я представлю ему такіе убдительные доводы, что онъ непремнно подетъ завтра съ нами.
Фольстэфъ. Ладно! Да пошлетъ вамъ небо… теб, Пойнцъ, умніе убждать, а ему уши, умющія слушать, такъ чтобы все сказанное тобою имло силу воодушевлять, а все слышанное имъ до того имло-бы видъ правды, что настоящій принцъ, ради развлеченія, согласился бы превратиться въ подложнаго грабителя. Это потому необходимо, что вс мелкія и жалкія продлки нашего времени сильно нуждаются въ высокомъ покровительств.
Принцъ Генрихъ. Прощай, прошлогодняя весна! прощай, бабье лто!

(Фольстэфъ уходитъ).

Пойнцъ. Добрый, милый, прелестный принцъ, подемте завтра со мною! Хочется мн сыграть шутку, да одному задуманнаго не исполнить. Фольстэфъ, Бардольфъ, Пето и Гэдсхиль оберутъ намченныхъ нами торговцевъ и пилигриммовъ, но ни васъ, ни меня тамъ не будетъ. Едва же т четверо успютъ захватить добычу, какъ налетимъ мы съ вами, и — снимите съ плечъ эту голову, — если вся добыча не достанется намъ.
Принцъ Генрихъ. Какъ же мы отдлимся отъ нихъ дорогой?
Пойнцъ. Очень просто: назначимъ имъ мсто, гд встртиться, а сами подемъ или ране ихъ, или позже, такъ-что легко окажется не быть на свиданіи въ означенную минуту. Тогда они безъ насъ приступятъ къ длу и едва покончатъ его, какъ мы на нихъ нападемъ.
Принцъ Генрихъ. Положимъ, такъ! но, вдь, имъ не трудно будетъ узнать насъ по лошадямъ, по одежд и по другимъ примтамъ.
Пойнцъ. Какъ имъ узнать?! Лошадей нашихъ я привяжу въ лсу, и они ихъ не увидятъ, забрала наши мы перемнимъ, что же касается одежды, то у меня на этотъ случай приготовлены клеенчатые плащи, которые совсмъ закроютъ наше платье.
Принцъ Генрихъ. Боюсь, что двоимъ трудно будетъ справиться съ четырьмя.
Пойнцъ. Справимся! Во-первыхъ, двое изъ нихъ извстны мн за самыхъ отъявленныхъ трусовъ, вчно готовыхъ показать непріятелю спину, потомъ, если третій станетъ сопротивляться доле двухъ первыхъ, то я навсегда готовъ отказаться отъ права носить оружіе. Вся прелесть этой шутки будетъ заключаться въ томъ невообразимомъ вздор, который толстый нашъ Фольстэфъ станетъ молоть намъ за ужиномъ, увряя, будто ему одному пришлось бороться съ тремя десятками противниковъ, станетъ онъ также описывать т неслыханные удары, которые ему, доведенному до крайности, пришлось наносить непріятелю. Въ разоблаченіи же этой лжи и будетъ заключаться главный эффектъ нашей шутки.
Принцъ Генрихъ. Хорошо, я отправлюсь съ тобою. Приготовь все, что нужно, а вечеромъ приходи за мною въ Истчипъ, гд я ужинаю сегодня. Прощай.
Пойнцъ. Прощайте, милордъ (Уходитъ).
Принцъ Генрихъ. Я знаю всхъ васъ, но буду еще нсколько времени потворствовать необузданнымъ проявленіямъ вашего тунеядства. Въ этомъ я стану подражать солнцу, дозволяющему облакамъ, полнымъ удушливыхъ и вредныхъ испареній, закрывать отъ вселенной его блескъ и красоту, пока не настанетъ время снова облить лучами землю. Оно позволяетъ застилать его смраднымъ и безобразнымъ туманамъ, чтобы, прорвавъ ихъ, возбудить своимъ появленіемъ еще большій восторгъ. Если бы весь годъ состоялъ изъ однихъ веселыхъ праздничныхъ дней, забавляться было-бы такъ-же утомительно, какъ и работать, но такъ-какъ подобные дни повторяются не часто, то ихъ постоянно встрчаютъ съ радостью, ничто не доставляетъ такого удовольствія, какъ то, что является рдкою случайностью. Какъ обману я надежды страны, когда, отршившись отъ разнузданной жизни, я расквитаюсь по обязательству, уплаты по которому никогда не общалъ, и тмъ докажу, что я много лучше, чмъ то, чего отъ меня ожидали. Какъ свтлый металлъ кажется еще боле блестящимъ на темномъ грунт, такъ мое перерожденіе, покрывая своимъ сіяніемъ прежніе мои проступки, покажется боле прекраснымъ и станетъ сильне привлекать взоры, чмъ при отсутствіи этой сверкающей мишуры. Я ловко съумю обратить себ на пользу вс прежніе мои пороки и явлюсь преображеннымъ въ такую минуту, когда люди даже и не думали о возможности подобной перемны (уходитъ).

СЦЕНА III.

Другая комната въ лондонскомъ дворц.

Входятъ Король Генрихъ, Норсомберлендъ, Уорстэръ ‘Горячій’, Сэръ Уолтэръ Блонтъ и друuіе.

Король Генрихъ. До сихъ поръ моя кровь была слишкомъ холодна и умренна, поэтому вы вообразили, будто она не можетъ придти въ негодованіе при такомъ оскорбленіи, вслдствіе этого вы попираете ногами мое долготерпніе! Знайте, что отнын я буду боле самимъ собою и хочу, чтобы боле трепетали передъ моею могучею личностью, чмъ передъ моимъ саномъ. Я до сихъ поръ въ обращеніи съ вами былъ ласковъ, какъ елей, мягокъ, какъ молодой пухъ, а это лишило меня того должнаго уваженія, которое въ гордыхъ душахъ уметъ возбуждать одна только гордость.
Уорстэръ. Нтъ, государь, нашъ родъ, конечно, не заслужилъ такихъ угрозъ отъ королевской власти, той власти, чье величіе онъ создалъ своими руками.
Норсомберлендъ. Мой добрый лордъ…
Король Генрихъ. Вонъ отсюда, Уорстэръ. Въ твоихъ глазахъ я вижу угрозу и неповиновеніе. Да, сэръ, ваше обращеніе слишкомъ дерзко и высокомрно, а королевское величіе не можетъ допустить, чтобы подданный въ его присутствіи угрюмо хмурилъ брови. Вы свободны избавить насъ отъ своего присутствія. Если намъ понадобятся ваши совты или услуги, мы пришлемъ за вами (Уорстэръ уходитъ. Король обращается къ Норсомберленду). Вы начали что-то говорить?
Норсомберлендъ. Такъ точно, нашъ добрый государь. Отказъ выдать вашему величеству плнныхъ, недавно захваченныхъ во время Гольмедонской битвы моимъ сыномъ, находящимся тутъ-же, былъ выраженъ совсмъ не въ такой рзкой форм, какъ съумли вамъ передать. Слдовательно, виноваты во всемъ зависть или недоразумніе, а не мой сынъ.
Горячій. Государь, я не отвчалъ отказомъ на ваше требованіе выдать плнныхъ. Помню только одно. Когда по окончаніи сраженія, я, не остывъ еще отъ жаркой битвы, едва переводя духъ отъ чрезмрной усталости, съ трудомъ держался на ногахъ и стоялъ, опираясь на мечъ, ко мн подошелъ какой-то лордъ, разодтый, расфранченный, чистенькій и свжій, какъ женихъ. Его тщательно выбритый подбородокъ напоминалъ поле въ осеннюю пору, когда на немъ даже жнивья не осталось. Надушенъ онъ былъ словно торгующій женскими нарядами магазинщикъ. Между большимъ и указательнымъ пальцами онъ держалъ коробочку съ душистымъ порошкомъ, которую то подносилъ къ носу, то отнималъ обратно, а носу это очевидно было не по вкусу, потому что онъ сердито чихалъ каждый разъ, какъ къ нему приближалась коробка… Джентльменъ улыбался и болталъ безъ умолку. Когда солдаты стали проносить мимо насъ убитыхъ, разряженный франтъ обзывалъ ихъ неучами и негодяями за то, что они имли дерзость проходить съ своею ношею между втромъ и носомъ его свтлости. Ломаясь, словно женщина, онъ въ вычурныхъ выраженіяхъ обращался ко мн съ вопросами и между прочимъ потребовалъ, чтобы я отдалъ ему своихъ плнныхъ для доставленія ихъ вашему величеству. Въ моихъ болящихъ ранахъ запекалась кровь. Несносная болтовня этого попугая злила, выводила меня изъ терпнія, и я небрежно отвтилъ, самъ не знаю что: — не то, что я согласенъ, не то, что несогласенъ на его требованіе. Онъ своимъ нарядомъ и тмъ, что отъ него несло духами, и своимъ чисто женскимъ напоминавшимъ придворную даму разговоромъ, о ружьяхъ, о барабанахъ, о ранахъ, — избави Богъ всякаго отъ подобныхъ замтокъ, — доводилъ до одури, до изступленія! Затмъ онъ сталъ сообщать мн, что спермацетъ самое дйствительно средство при внутреннихъ ушибахъ, а потомъ перешелъ къ тому, что сталъ жалть, зачмъ изъ ндръ безвредной земли выкапываютъ мерзкую селитру, которая губитъ такимъ гнуснымъ образомъ множество высокихъ и статныхъ молодцовъ, и что онъ самъ пошелъ-бы въ военную службу, еслибъ не эти отвратительныя пушки. На его наглую, безсвязную болтовню, я, какъ вамъ, государь, извстно, не далъ опредленнаго отвта, и теперь умоляю, чтобы его донесеніе не подало повода обвинять меня и не стало преградою между моею преданностью и вашимъ величествомъ.
Блонтъ. Принявъ во вниманіе, мой добрый государь вс обстоятельства, при которыхъ Генри Пэрси могъ сказать то или другое такому лицу въ такое время и въ такомъ мст, все пересказанное, какъ мн кажется, слдуетъ предать полному забвенію. Каковъ бы ни былъ тогда его отвтъ, отвтъ этотъ не долженъ служить во вредъ Генрци Пэрси и подавать поводъ къ стсненію его дйствій. Теперь онъ, вдь, и самъ отрекается отъ всего сказаннаго имъ тогда.
Король Генрихъ. Однако, онъ и теперь готовъ исполнить наше требованіе насчетъ выдачи намъ плнныхъ, только съ оговорками и съ условіями. Онъ требуетъ, чтобы мы изъ своихъ суммъ внесли выкупъ за его глупаго шурина Мортимера, тогда-какъ нтъ сомннія, что этотъ дуракъ умышленно и измннически погубилъ войско, шедшее подъ его начальствомъ противъ великаго кудесника, проклятаго Глендаура, на дочери котораго графъ Марчь, какъ слышно, недавно женился. Итакъ, неужто мы должны опустошать свою казну для выкупа измнниковъ? Неужто мы обязаны платить деньги за измну и на свой страхъ спасать людей, когда они сами погубили себя, добровольно отдавшись въ плнъ? Нтъ, пусть Марчь умираетъ съ голоду въ безплодныхъ горахъ Уэльса, а я никогда не стану считать своимъ другомъ человка, языкъ котораго ршится просить у меня хоть одинъ пенни на выкупъ крамольника Мортимера.
Горячій. Крамольника Мортимера! Нтъ, свтлйшій государь, если онъ даже и отпалъ отъ васъ, всему виной случайности войны. Справедливость этихъ словъ единогласно доказываютъ его раны, т раны, говорящія какъ бы человческимъ языкомъ, когда онъ на красивыхъ, поросшихъ тростникомъ берегахъ Северна, одинъ на одинъ, грудь съ грудью, вступилъ въ отважный бой съ великимъ Глендауромъ. Ожесточенный бой длился около часа. Три раза они останавливались, чтобы перевести дыханіе, три раза съ обоюднаго согласія пили воду изъ прозрачныхъ струй Северна. Рка-же, какъ-бы устрашенная ихъ кровожадными взглядами, испуганно пробиралась между трепещущими тростниками и прятала свою косматую голову подъ нависшій надъ нею берегъ, обагренный кровью доблестныхъ бойцовъ. Никогда онъ не унижался до подлыхъ и ни къ чему не ведущихъ козней, справедливость этого доказываютъ множество полученныхъ имъ смертельныхъ ранъ, отъ которыхъ онъ не уклонялся. Поэтому, государь, не пятнайте чести Мортимера, называя его крамольникомъ!
Король Генрихъ. Ты лжешь, Пэрси, лжешь на него: говорю теб, онъ никогда не вступалъ въ единоборство съ Глендауромъ. Онъ-то сражался съ Оуэномъ Глендауромъ? Отчего-же не сказать, что онъ одинъ на одинъ сражался съ самимъ дьяволомъ? Это было бы одинаково правдоподобно. На будущее время, сэръ, прошу не упоминать при мн про Мортимера, я не хочу о немъ слышать, пришлите-же мн своихъ плнниковъ и какъ можно скоре, иначе вы услышите отъ меня нчто такое, что вамъ придется не по вкусу. Лордъ Норсомберлендъ, дозволяемъ вамъ удалиться вмст съ сыномъ. Присылайте — же скоре плнныхъ, иначе будетъ худо (Уходитъ съ Блонтомъ, за ними свита).,
Горячій. Нтъ, если даже самъ дьяволъ явится и станетъ ревть, чтобы я ихъ выдалъ, я ихъ все-таки не выдамъ. Я сейчасъ-же пойду за королемъ и скажу ему это… Облегчу сердце, хотя за такой шагъ, быть можетъ, придется заплатить головою.
Норсомберлендъ. Тебя опьяняетъ гнвъ. Стой здсь и обожди немного. Вотъ идетъ твой дядя.

(Уорстэръ возвращается).

Горячій. Не смть говорить о Мортимер! Какъ-бы не такъ! — буду говорить! Я примкну къ нему, клянусь въ этомъ душою! я пожертвую всею своею кровью, пусть истекаетъ она изъ моихъ жилъ и капля за каплей обагряетъ дорожную пыль! Я подниму униженнаго Мортимера такъ высоко, что онъ окажется не ниже этого непомнящаго благодяній короля, этой язвы, этого неблагодарнаго Болинброка!
Норсомберлендъ (Уорстэру). Братъ, видишь, твой племянникъ, благодаря королю, совсмъ обезумлъ.
Уорстэръ. Что посл моего ухода разожгло въ немъ такой гнвъ?
Горячій. Онъ не шутя требуетъ, чтобы я выдалъ плнниковъ, и когда я еще разъ заговорилъ о выкуп брата моей жены, онъ, дрожа при одномъ имени Мортимера, вдругъ поблднлъ и такъ взглянулъ на меня, какъ будто хотлъ этимъ взглядомъ убить меня на мст.
Уорстэръ. Мн это понятно. Онъ знаетъ, что Ричардъ умирая, провозгласилъ Мортимера ближайшимъ своимъ родственникомъ по крови.
Норсомберлендъ. Это врно, я самъ былъ при этомъ и слышалъ. Это произошло тогда, когда несчастный король, — да проститъ намъ Господь то, въ чемъ мы были передъ нимъ виноваты! — отправился было походомъ на Ирландію, но его заставили вернуться, чтобы лишить его сперва короны, а потомъ и жизни.
Уорстэръ. Въ этомъ убійств широкія уста міра съ негодованіемъ до сихъ поръ обвиняютъ насъ съ тобою и безпощадно поносятъ насъ за это.
Горячій. Постойте! Скажите, дйствительно король Ричардъ провозгласилъ моего шурина Эдмонда Мортимера наслдникомъ престола?
Норсомбрлендъ. Да, я самъ слышалъ.
Горячій. Въ такомъ случа мн понятно, что король желаетъ, чтобы его родственникъ умеръ съ голоду въ безлюдныхъ горахъ Уэльса. Но мыслимо-ли, чтобы вы, возложившіе внецъ на голову этого забывчиваго короля и до сихъ поръ не смывшіе съ себя позорящаго подозрнія въ подстрекательств къ убійству, — да, мыслимо-ли, чтобы вы согласны были переносить цлый міръ проклятій, продолжая слыть пособниками, второстепенными орудіями казни, какъ веревка лстница или даже самъ палачъ? Простите, что я спускаюсь такъ низко, но я хотлъ наглядно показать вамъ то положеніе, то мсто, которое вы занимаете при ныншнемъ коварномъ корол. Неужто вы захотите, чтобы не только современники, но и отдаленное потомство, — такъ какъ вашъ проступокъ занесенъ будетъ на столбцы лтописей, — такихъ знатныхъ и такихъ могущественныхъ людей, какъ вы, вчно укоряли въ томъ, что вы съ корнемъ вырвали изъ земли чудную пышную розу — Ричарда, а на его мсто насадили такой терновникъ, такую язву, какъ Болинброкъ? Неужто вы захотте, чтобы для еще большаго срама, люди говорили, что вы одурачены, прогнаны, вышвырнуты вонъ тмъ самымъ человкомъ, для котораго вы себя опозорили? Нтъ, еще есть Время вернуть себ утраченную честь и снова возвыситься во мнніи свта. За вс насмшки, за презрительное отношеніе къ вамъ, отомстите этому гордому королю, день и ночь помышляющему о томъ, какъ-бы лучше расквитаться съ вами за оказанныя ему услуги, а расправа можетъ оказаться кровавою и будетъ стоить вамъ жизни. Поэтому-то я и говорю…
Уорстэръ. Довольно, племянникъ, ни слова боле. Я раскрою передъ тобою таинственную книгу и въ отвтъ на твои слишкомъ поспшные упреки прочту теб изъ нея страницу, полную глубины и опасностей. Дло идетъ объ отважномъ предпріятіи, довести его до благополучнаго конца трудне, чмъ перебраться черезъ бурно ревущій потокъ по тонкому древку копья.
Горячій. А разъ попалъ въ потокъ, прощайте! Надо или плыть, или идти ко дну. Пусть опасность направляется отъ востока къ западу, ничего! Лишь-бы честь шла ей на перерзъ отъ свера къ югу. Пускай себ сцпятся. Охота на льва сильне волнуетъ намъ кровь, чмъ охота на робкаго зайца.
Норсомбрлендъ. При одной мысли о доблестныхъ подвигахъ воображеніе его разыгрывается и онъ начинаетъ кипятиться.
Горячій. Клянусь небесами, я не задумался-бы вспрыгнуть до блднолицаго мсяца, если-бы съ него можно было сорвать свтлый образъ чести, чтобы вытащить за кудри утонувшую честь, я не задумался-бы также нырнуть въ мор на такой глубин, гд лотъ никогда еще не достигалъ дна. Да, для нея я на все готовъ, однако, съ тмъ условіемъ, что, возвративъ ее себ, я буду пользоваться ея благами одинъ, не длясь ею съ другими. Половины ея мн не нужно, товарищества я въ этомъ отношеніи не признаю.
Уорстэръ. Онъ занятъ цлымъ міромъ призраковъ, а на то, на что слдовало-бы — на дйствительность — онъ не обращаетъ никакого вниманія. Удли мн нсколько минуть милый племянникъ, и выслушай меня…
Горячій. Пощадите!
Уорстэръ. Какъ ты намренъ поступить относительно тхъ знатныхъ шотландцевъ, которые у тебя въ плну?
Горячій. Оставлю ихъ всхъ у себя. Клянусь Богомъ, что не уступлю Бодинброку и одного шотландца. Еси-бы отъ одного изъ нихъ зависло спасеніе его души, даже и тогда я-бы не уступилъ. Если я уступлю хоть одного, пусть отсохнетъ моя рука!
Уорстэръ. Ты только горячишься, а словъ моихъ не слушаешь. Никто не говоритъ, чтобы ты уступилъ плнниковъ.
Горячій. И я не уступлю ни одного. Это дло ршенное. Онъ говоритъ, что не дастъ денегъ на выкупъ Мортимера, онъ даже запретилъ произносить при немъ имя Мортимера, Хорошо, я подкараулю его соннаго и надъ самымъ ухомъ его крикну. ‘Мортимеръ!’ Я научу скворца произносить одно только слово ‘Мортимеръ’ и подарю ученую птицу королю. Пустъ слушаетъ и злится.
Уорстэръ. Да выслушай, племянникъ, хоть слово.
Горячій. Клянусь, что отнын единственною моею заботою будетъ — дразнить и щипать Болинброка. Даже этому безобразнику, принцу Уэльсскому, я готовъ бы поднести яду въ кружк эля, но мн сдается, что отецъ его не любитъ и былъ-бы радъ, если-бы надъ сыномъ стряслась бда.
Уорстеръ. Прощай, племянникъ. Я поговорю съ тобою, когда ты будешь боле расположенъ меня слушать.
Норсомберлендъ. Ты одурлъ отъ нетерпнія, словно тебя оса ужалила, и ты, какъ болтливая баба, хочешь слушать одного только себя.
Горячій. Видите ли, какъ только я услышу имя этого гнуснаго интригана Болинброка, мн начинаетъ казаться, будто меня отстегали розгами или крапивой, будто меня муравьи искусали. Во времена Ричарда, — ахъ, какъ называется тотъ замокъ, приди на него моровая язва, — онъ находится въ Глостершир… словомъ, то мсто, гд пребывалъ его дядя, полоумный герцогъ Іоркскій… Тамъ-то я впервые преклонилъ колно передъ сладко улыбавшимся Болинброкомъ. было это въ то время, когда вы вернулись изъ Рэвенспорга.
Норсомберлендъ. Ты говоришь о замк Беркли?
Горячій. Совершенно врно. Какихъ медоточивыхъ любезностей ни наговорила мн эта льстивая борзая собака, какихъ ни надавала общаній въ такихъ выраженіяхъ: — ‘когда мое юное счастіе достигнетъ совершеннолтія’ и такъ дале, называлъ меня ‘милымъ своимъ Генри Пэрси’, любезнйшимъ кузеномъ’… Чортъ бы побралъ такихъ кузеновъ, какъ… Прости мн, Господи!… Теперь, милый дядя, говори ты, что теб нужно. Я кончилъ.
Уорстэръ. Нтъ, если не кончилъ, продолжай. Я подожду.
Горячій. Честное слово, кончилъ.
Уорстэръ. Я снова вернусь къ шотландскимъ плнникаиъ. Отпусти ихъ всхъ, не требуя выкупа, а, при содйствіи сына Доуглеса, набери въ Шотландіи войско. На многихъ основаніяхъ, которыя изложу теб письменно, я имю право думать, что ты въ этомъ препятствій не встртишь. А ты, любезный братъ, пока твой сынъ будетъ занятъ дломъ въ Шотландіи, постарайся вкрасться въ душу къ благородному и всми любимому прелату, архіепископу…
Норсомберлендъ. Да, къ нему. Онъ золъ на короля за казнь въ Бристол его брата, лорда Скрупа. Замтьте, я говорю не гадательно. То, о чемъ идетъ рчь, давно задумано, обсуждено, взвшено и ршено окончательно. Теперь остается только выждать удобнаго случая, и возстаніе вспыхнетъ.
Горячій. Я чувствую, чмъ пахнетъ дло, и убжденъ въ успх.
Норсомберлендъ. Ты спускаешь со смычка свору ране, чмъ поднятъ зврь.
Горячій. Мн совершенно ясно, что дло это благородное. Шотландскія войска и войска Іорка присоединятся къ Мортимеру и тогда…
Уорстэръ. Само собою понятно.
Горячій. Клянусь честно, задумано превосходно!
Уорстэръ. Но намъ необходимо набрать войско, какъ можно скоре. Чтобы спасти наши головы, за которыя есть полное основаніе опасаться, надо ихъ держать какъ можно выше. Какъ-бы скромно мы себя ни держали, король вчно будетъ помнить, что онъ у насъ въ долгу, зная, что мы имемъ полное право быть имъ недовольными, онъ будетъ радъ придраться къ первому случаю, чтобы расплатиться съ нами по-своему. Я уже вижу это по началу: онъ отворачиваетъ отъ насъ взгляды, когда-то полные любви.
Горячій. Такъ оно и есть на самомъ дл. Но мы отомстимъ ему за все.
Уорстэръ. Прощай, племянникъ… Не переходи, однако, въ этомъ дале той черты, которую я обозначу письменно. Когда планъ созретъ окончательно, — а это будетъ скоро, — я прокрадусь къ Глендауру и къ лорду Мортимеру. Туда-же направитесь и вы съ Доуглесомъ. Я устрою такъ, что вс наши силы благополучно встртятся и соединятся въ одну могучую рать. Тогда наше понын шаткое счастье вполн окажется въ нашихъ крпкихъ рукахъ.
Норсомберлендъ. До свиданія, добрый мой братъ. Я надюсь на полный успхъ.
Горячій. До свиданія, дядя. Постарайтесь, чтобы скоре настала желанная минута, когда поля снова огласятся громомъ битвъ, когда наши удары посыпятся на непріятеля, и мы, увнчанные славой, насладимся плодами своей побды.

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Дворъ постоялаго двора въ Рочестр.

Входитъ извощикъ, въ рукахъ у него фонарь.

1-й извощикъ. Эй, кто тамъ?… Хочу быть повшеннымъ, если теперь нтъ уже четырехъ часовъ утра: Медвдица, какъ разъ, свтитъ надъ новою трубой, а лошадь моя до сихъ поръ не навьючена. Эй, конюхъ!
Конюхъ (за сценой). Иду, иду!
1-й извощикъ. Пожалуйста, Томъ, выколоти сдло на Кет, да положи подъ луку клочекъ шерсти, а то бдное животное безпрестанно растираетъ себ загривокъ въ кровь.

Входитъ другой изеощикъ.

2-й извощикъ. Ну ихъ всхъ къ чорту! — Горохъ и бобы у нихъ совсмъ подмоченные, и отъ этого, извстно, въ бдной скотин черви заводятся. Тутъ въ дом все вверхъ дномъ идетъ съ тхъ поръ, какъ умеръ конюхъ Робин.
2-й извощикъ. Да, бдный малый ни одного дня покоя не зналъ съ тхъ поръ, какъ вздорожалъ овесъ. Это-то и свело его въ могилу.
2-йпзвощикъ. А что насчетъ блохъ, то, кажется, на всей Лондонской дорог скверне этого постоялаго двора не найдется. Все тло у меня въ пятнахъ, какъ у линя.
1-й извощикъ. Что линь?! — Святой литургіей клянусь, что ни одного короля христіанскаго царства блохи не кусали такъ, какъ сегодня меня, посл первыхъ птуховъ.
2-й извощикъ. А все оттого, что они горшка подъ кровать не ставятъ, поневол приходится облегчаться въ каминъ, а отъ мочи блохи плодятся, словно гольцы.
1-й извощикъ. Эй, конюхъ! Иди сюда, висльникъ! Иди-же, говорятъ теб!
2-й извощикъ. У меня съ собою окорокъ ветчины да два корня инбирю, ихъ, — шутка сказать, — надо въ самый Чэринъ-Кросъ доставить.
1-й извощикъ. Ахъ, чортъ возьми! индюшки-то у меня въ корзинахъ совсмъ съ голоду околваютъ!… Эй, ты, конюхъ! — напади на тебя язва моровая! — неужто у тебя во лбу глазъ нтъ?… Не слышишь ты, что-ли? Будь я подлецъ, если разбить теб башку — не такое же милое дло, какъ выпивка!… Что-жъ ты не идешь, висльникъ? Совсти, видно, въ теб ни на волосъ нтъ.

Входитъ Гэдсхилъ.

Гэдсхиль (извощику). Не знаешь ли, который теперь часъ?
1-й извощикъ. Часа два, я думаю, будетъ.
Гэдсхиль. Одолжи мн на минутку фонарь. Мн надо на своего мерина взглянуть. Онъ тамъ, на конюшн, стоитъ.
1-й извощикъ. Какъ-бы не такъ! Знаю я штуку, которая двухъ такихъ-то стоитъ.
Гэдсхиль (другому извощику). Ну, одолжи, пожалуйста, хоть ты.
2-й извощикъ. Да, завтра… Или самъ угадай, когда… Нтъ, пусть прежде тебя повсятъ, а тамъ я, пожалуй, и фонарь теб дамъ.
Гэдсхиль. Къ какому времени думаешь ты быть въ Лондон?
2-й извощикъ. Будь ъпокоен: пріду я туда достаточно рано, чтобы еще лечь спать при свчахъ, за это я могу поручиться… Пойдемъ, сосдъ Могсъ, надо господъ будить… Они вс вмст хать хотятъ, потому что поклажи у нихъ много.

Извощики уходятъ.

Гэдсхиль. Эй, кто тамъ есть?
Слуга (за сценой). Легокъ на помин, какъ грабитель на большой дорог.
Гэдсхиль. Почему же именно грабитель на большой дорог, а не трактирный слуга. Между ними вся разница заключается въ томъ разв, что одного можно назвать учредителемъ, а другого исполнителемъ. Вашей братіи принадлежитъ планъ дйствія, которое исполняютъ другіе.

(Входитъ трактирный слуга).

Слуга. Здравствуйте, мистэръ Гэдсхиль. То, что я говорилъ вамъ вчера вечеромъ, справедливо и сегодня. Какой-то зелмевладлецъ изъ Кентскихъ степей привезъ съ собою триста марокъ золотомъ. Я самъ слышалъ, какъ онъ за ужиномъ разсказывалъ объ этомъ одному изъ своихъ спутниковъ, служащему, должно-быть, въ счетной палат, у этого тоже съ собою пропасть Богъ знаетъ какой поклажи. Они уже проснулись и спрашиваютъ масла и яицъ… Они скоро отправятся въ дорогу.
Гэдсхиль. Ну, ручаюсь теб головой, что на этой дорог имъ не миновать чортовыхъ прислужниковъ.
Слуга. На что мн твоя голова? — Береги ее лучше для палача. Вдь, я знаю, ты искренно поклоняешься старому Нику… то-есть, насколько способенъ къ поклоненію человкъ, ни во что не врующій.
Гэдсхиль. Что ты мн про палача толкуешь?… Повсить меня не легко, а если это когда-нибудь и случится, то повсятъ меня не одного, а въ компаніи со старымъ сэръ Джономъ… ну, а его никакъ нельзя назвать легковснымъ. Ты, словно, не знаешь, что есть еще и другіе Троянцы, которые, забавы ради, длаютъ честь нашему ремеслу. Начни кто-нибудь поближе присматриваться къ нашимъ дламъ, эти Троянцы тотчасъ-же все уладятъ для того, чтобы оградить самихъ-же себя… Я дйствую за одно не съ голью перекатною, не съ шестипенсовыми убійцами, наносящими удары дубинами, не съ полоумными, усатыми и.багроворожими пьяницами, а съ людьми, любящими тишину, людьми высокорожденными, съ бургомистрами и крупными собственниками, съ людьми сдержанными, всегда боле расположенными наносить ударъ, чмъ разговаривать, боле разговаривать, чмъ пить, а пить боле, чмъ молиться. Впрочемъ, я вздоръ говорю… Это не совсмъ такъ: — они поминутно возносятъ молитвы къ своей заступниц — общественной казн… но они молятся ей мене, чмъ обираютъ ее… Они вызжаютъ на ней, даже топчатъ ее ногами, какъ старую обувь.
Слуга. Какъ! для нихъ общественная казна то же, что старая обувь? Но выдержитъ-ли эта обувь ту грязь, въ которой они топчатся?
Гэдсхиль. Конечно, выдержитъ: — вдь, ее постоянно чиститъ само правосудіе. Мы грабимъ съ такой-же безопасностью, какъ будто у насъ въ карман есть папоротниковый цвтъ, длающій насъ невидимыми.
Слуга. А мн кажется, что вы невидимы скоре благодаря ночной темнот, чмъ папоротникову цвту.
Гэдсхиль. Давай сюда руку! Ты получишь часть нашей добычи. Говорю теб это, какъ честный человкъ.
Слуга. Нтъ, лучше общайте мн это не какъ честный человкъ, а какъ поддльный разбойникъ.
Гэдсхиль. Ну, будетъ! Слово homo одинаково принадлежитъ всмъ людямъ безъ исключенія. Скажи конюху, чтобы онъ сдлалъ моего мерина, стоящаго въ конюшн. Прощай пока, грязный плутъ (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Большая дорога близъ Гэдсхиля.

Входятъ принцъ Генрихъ и Пойнцъ, Бардольфъ и Пето стоятъ вдали.

Пойнцъ. Пойдемте, спрячемся поскоре! Я увелъ у Фольстэфа лошадь, и его теперь коробитъ отъ злости, словно накрахмаленный бархатъ.
Принцъ Генрихъ. Пожалуй, спрячемся (Прячется за кусты, входитъ Фольстэфъ).
Фольстэфъ. Пойнцъ, Пойнцъ! Висльникъ Пойнцъ!
Принцъ Генрихъ (выходя изъ-за кустовъ). Молчи, ожирвшая печень! Изъ-за чего поднимаешь ты такой крикъ?
Фольстэфъ. Гд Пойнцъ, Галь?
Принцъ Генрихъ. Онъ отправился на вершину пригорка. Я сейчасъ позову его (Прячется).
Фольстэфъ. Ну, то, что я постоянно занимаюсь грабежемъ въ сообществ съ этимъ воромъ, до добра меня не доведетъ. Негодяй увелъ мою лошадь, и чортъ знаетъ, гд онъ ее привязалъ!… Пройди я пшкомъ еще хоть четыре шага, у меня непремнно захватитъ духъ… Какъ-бы тамъ ни было, а я могу надяться умереть собственною своею смертію, если избгну вислицы за то, что убью этого мошенника… Вотъ уже цлые двадцать два года, какъ я ежечасно, ежеминутно даю клятвы не вступать съ нимъ боле въ компанію, а все-таки вступаю, словно околдованный… Будь я повшенъ, если онъ, негодяй, не опоилъ меня приворотнымъ зельемъ! Чмъ инымъ могъ онъ такъ сильно привязать меня къ себ?… Да, я опоенъ зельемъ, это врно!… Пойнцъ!… Галь!… Напади на обоихъ васъ язва моровая!… Бардольфъ! Пето! Умри я съ голоду, если ступлю хоть одинъ шагъ дале… Гораздо лучше бросить этихъ негодяевъ и сдлаться порядочнымъ человкомъ. Будь я самымъ послднимъ холопомъ, когда-либо пережевывавшимъ зубами пищу, если это неправда! Какихъ-нибудь восемь ярдовъ, которые я долженъ пройти пшкомъ, для меня то же, что для другаго цлыхъ семьдесятъ миль… а это имъ, безсердечнымъ моимъ мерзавцамъ-спутникамъ, къ несчастью, слишкомъ хорошо извстно!… Чортъ съ нимъ — съ этимъ проклятымъ ремесломъ, если сами грабители не могутъ честно поступать другъ съ другомъ (Свиститъ). Фью-ю-ю! Эхъ, напади на васъ язва моровая!… Отдайте мн мою лошадь, мошенники! Отдайте мн ее или будьте повшены! (За сценой раздается свистъ).
Принцъ Генрихъ (Выходя изъ-за кустовъ). Тише, ты, жирная требуха! Ложись и, припавъ ухомъ къ земл, постарайся, если можешь, разслышать, дутъ ли наши путешественники?
Фольстэфъ. Положимъ, лечь-то я лягу, но у васъ-то есть ли рычаги, чтобы поднять и снова поставить меня на ноги? Самъ я — чортъ возьми! — не стану такъ утруждать свое тло даже за все то золото, которое хранится въ мошн у твоего отца… Что за охота вамъ пришла поднимать меня на смхъ?
Принцъ Генрихъ. Врешь! никто тебя ни на что не поднимаетъ, тебя, напротивъ, только спустили съ лошади.
Фольстэфъ. Пожалуйста, милйшій мой принцъ Галь, добрйшій сынъ нашего короля, помоги мн отыскать лошадь!
Принцъ Генрихъ. Ахъ, ты, бездльникъ! Конюхъ я твой, что-ли?
Фольстэфъ. Удавись на собственной свой подвязк, которую ты носишь въ качеств наслдника престола. Если я попадусь, то не сдобровать и теб… Пусть кружка съ хересомъ послужитъ мн отравой, если на всхъ васъ не сложатъ пасквильныхъ псенъ и не станутъ распвать ихъ на всхъ перекресткахъ, положивъ на самую непристойную музыку. Я терпть не могу, если шутка заходитъ такъ далеко…особливо если я пшкомъ.

Входитъ Гэдсхиль.

Гэдсхиль. Стой!
Фольстэфъ. Я и такъ стою, хотя и противъ воли.
Пойнцъ. А! это нашъ легавый песъ, я узнаю его по лаю.

Входятъ Бардольфъ и Пето.

Бардольфъ. Что новаго?
Гэдсхиль. Становитесь на мста… Скоре становитесь! Надвайте маски… Королевскія деньги спускаются съ горы по пути въ королевскую казну.
Фольстэфъ. Врешь ты, мошенникъ: они на пути въ королевскую харчевню.
Гэдсхиль. Денегъ столько, что ими насъ всхъ можно озолотить.
Фольстэфъ. Не озолотить ими, а повсить за нихъ.
Прннцъ Генрихъ. Вы четверо остановите ихъ на средин ущелья, а я и Нэдъ Пойнцъ станемъ еще немного пониже. Если они уйдутъ отъ васъ, то попадутъ въ руки къ намъ.
Пето. А много ихъ?
Гэдсхиль. Человкъ восемь или десять.
Фольстэфъ. Ну, если такъ, они, пожалуй, еще насъ ограбятъ!
Принцъ Генрихъ. Какой трусишка этотъ старый сэръ Джонъ Пончъ.
Фольстэфъ. Я не ддъ твой, не Джонъ Гаунтъ, прозванный высохшею перчаткой — это врно, но изъ этого еще не слдуетъ, Галь, чтобы я былъ трусишкой.
Принцъ Генрихъ. Ну, это докажетъ намъ само дло.
Пойнцъ. Другъ мой Джэкъ, лошадь твоя стоитъ за изгородью, ты найдешь ее тамъ, когда она теб понадобится… Теперь-же пока — до свиданія, и держись крпче.
Фольстэфъ. Такъ и треснулъ-бы его, если-бы за это даже вислица угрожала.
Принцъ Генрихъ (тихо Пойнцу). Нэдъ, гд наше платье для переодванья?
Пойнцъ (тоже тихо). Тутъ, недалеко… Идете за мною (Уходитъ вмст съ принцемъ).
Фольстэфъ. Теперь, господа, я говорю: — ‘какъ у каждаго, даже самаго счастливаго человка есть свои заботы, такъ у каждаго человка вообще есть свои обязанности. За дло-же, господа, за дло!’

(Появляются путешественники).

1-й путешественникъ. Слзай, сосдъ! Слута сведетъ коней съ пригорка, мы же пойдемъ пшкомъ, чтобъ ноги поразмялись.
Фольстэфъ, Гэдсхиль и другіе. Стой!
2-й путешественникъ. Господи, спаси насъ!
Фольстэфъ. Колите, рубите этихъ подлыхъ плутовъ! Перержьте имъ горло!… Ахъ, ублюдки гусеницъ! обжоры, откормленные ветчиной! они ненавидятъ насъ, людей молодыхъ. Валите ихъ на землю и обирайте до гола!
1-й путешественникъ. Теперь и мы сами, и наши семьи раззорены въ конецъ!
Фольстэфъ. На вислицу-бы васъ, толстопузыхъ обжоръ. Кричите, что раззорены!… Нтъ, жирные скряги, это не такъ! — и жаль, что вс ваши сундуки не съ вами!… Впередъ, свиныя туши, впередъ! Ахъ, вы, бездльники, поймите, что и молодежи тоже надо жить… Вы, присяжные судьи, не такъ-ли? — ну, вотъ мы васъ теперь и разсудимъ (Грабители удаляются, увлекая за собой путешественниковъ. Принцъ Генрихъ и Пойнцъ возвращаются).
Принцъ Генрихъ. Мошенники одолли честныхъ людей. Теперь, если-бы намъ съ тобой удалось обобрать грабителей и благополучно вернуться въ Лондонъ, матеріала для разговоровъ на цлую недлю хватило-бы, для смха — на цлый мсяцъ, а для шутокъ — на цлый вкъ.
Пойнцъ. Посторонитесь: они идутъ сюда (Прячутся).

(Четверо грабителей возвращаются).

Фольстэфъ. Идите, господа! раздлимъ добычу, а потомъ тотчасъ-же, еще до разсвта — на коней! Если принцъ и Пойнцъ — не два отчаяннйшихъ труса, то на земл нтъ справедливости… У Нэда-же воровскихъ способностей не боле, чмъ у дикой утки.

(Когда грабители собрались длиться, принцъ бросается на нихъ).

Принцъ Генрихъ. Отдавайте деньги!
Пойнцъ. Злоди!

(Посл двухъ-трехъ ударовъ, Фольстэфъ, а за нимъ Бардольфъ, Пето и Гэдсхиль убгаютъ, оставивъ на мст добычу).

Принцъ Генрихъ. Добыча досталась безъ малйшаго труда. Теперь живо на коней! Воры разсяны и до того вс перетрусили, что боятся встртиться другъ съ другомъ. Каждый видитъ въ другомъ полицейскаго стража. демъ, добрый мой Нэдъ. Фольстэфъ обливается потомъ и на пути удобряетъ тощую землю. Мн, право, стало-бы его жаль, если-бы онъ не былъ такъ смшонъ.
Пойнцъ. Какъ онъ громко оралъ! (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Комната въ замк Уоркуорсъ.

Входитъ Горячій, читая письмо.

Горячій. ‘Что касается лично меня, милордъ, то, принимая во вниманіе всю любовь мою къ вашему дому, я былъ-бы очень радъ возможности бытъ теперь съ вами’… Онъ ‘былъ-бы очень радъ’… но, если такъ, почему-же нтъ его здсь?… ‘Принимая во вниманіе всю любовь мою къ вашему дому’… Изъ этого я вижу, что собственныя житницы ему несравненно миле нашего дома… Посмотримъ, что дальше?… ‘Затянное вами предпріятіе крайне опасно’… Въ этомъ нтъ никакого сомннія, но, вдь, не только простудиться, а сть и спать тоже опасно!… Тмъ не мене, я все-таки скажу теб, лордъ-глупецъ, что съ той крапивы, имя которой — опасность, мы сорвемъ чудный цвтокъ, зовущійся безопасностью… ‘Затваемое вами предпріятіе крайне опасно: друзья, поименованные вами, далеко не надежны, время самое неподходящее, да и весь планъ вашъ слишкомъ легковсенъ, чтобы преодолть такое сильное сопротивленіе*… А! вотъ что ты говоришь! Ну, такъ я теб на это отвчу, что ты дуракъ, трусъ, неучъ, да еще въ добавокъ и лжецъ… Что за пустая башка!… Могу, чмъ угодно, поклясться, что едва ли когда существовалъ такой великолпный планъ, какъ нашъ. Друзья — вс люди врные, и на нихъ положиться можно, слдовательно, если планъ хорошъ, а друзья люди врные, то надеждъ впереди тьма… Да, планъ отличный и друзья тоже люди отличные… Что-же за ледяной мозгъ у этого негодяя?… Самъ архіепископъ Іоркскій одобряетъ какъ самый планъ, такъ и дальнйшій ходъ прдпріятія… Будь — чортъ возьми! — теперь этотъ негодяй около меня, я разбилъ-бы ему черепъ однимъ ударомъ вера его жены… Разв отецъ мой и дядя, и я самъ не участвуемъ въ предпріятіи? А лордъ Эдмондъ Мортимеръ, а архіепископъ Іоркскій? Разв не за одно съ нами и Доуглесъ? Разв у меня нтъ письменнаго общанія, что девятаго числа будущаго мсяца они присоединятся къ намъ во всеоружіи всхъ своихъ силъ? и разв нкоторые изъ нихъ уже не на пути? Что за нехристь, что за нечестивецъ!… Только одного отъ него и можно ожидать, а именно, что, движимый искреннимъ страхомъ и непобдимою трусостью, онъ отправится къ королю и откроетъ ему весь нашъ замыселъ. Я готовъ изрубить себя на куски за то, что этой крынк со снятымъ молокомъ предложилъ участвовать въ такомъ почетномъ предпріятіи… Но чортъ съ нимъ! Пусть все передастъ королю! Мы теперь къ этому подготовлены, и я ныншней же ночью отправлюсь въ путь (Входитъ леди Пэрси). Ну, прощай, Кэтъ, черезъ два часа я узжаю.
Леди Пэрси. Мой добрый лордъ и повелитель, скажи, почему ты всегда одинъ и за какую вину ты вс эти дв недли не дозволилъ мн раздлить съ тобою ложе? Скажи мн, дорогой мужъ, что отнимаетъ у тебя и аппетитъ, и веселость, и золотой сонъ? Почему взоры твои вчно обращены въ землю и почему ты часто вздрагиваешь, когда остаешься одинъ? Почему краска свжести исчезла съ твоего лица и зачмъ промнялъ ты мои сокровища, мои права на тебя на мрачную задумчивость, на проклятую грусть? Когда ты засыпалъ ненадолго, я часто находилась около твоей постели и слышала, какъ ты бредилъ о кровавой войн и, какъ будто пришпоривая коня, восклицалъ: — ‘Смле, въ бой!’ Во сн говорилъ ты также о вылазкахъ, объ отступленіяхъ, объ окопахъ, о палаткахъ, о частоколахъ, о границахъ, о василискахъ, о пушкахъ и кулевринахъ, о выкуп плнныхъ, объ убитыхъ воинахъ, словомъ — о всхъ подробностяхъ горячаго боя. Твой духъ во время сна, очевидно, участвовалъ въ какой-то кровопролитной сч, и ты до того волновался, что у тебя на лбу выступали жемчужины испарины, словно пузыри на только-что возмущенномъ поток. Лицо твое какъ-то странно подергивалось, какъ это мы видимъ у людей, старающихся во время сильнаго и внезапнаго порыва задерживать дыханіе. Что означаютъ вс эти предзнаменованія? На моемъ повелител, вроятно, лежитъ какая-нибудь великая обязанность, и онъ сообщитъ мн, какая именно, или молчаніемъ докажетъ, что онъ меня не любитъ.
Горячій. Эй, кто-нибудь! (Входитъ слуга). Отправлсся Уильямъ съ пакетомъ?
Сдута. Такъ точно, милордъ, уже съ часъ тому назадъ.
Горячій. А привелъ Ботлеръ тхъ лошадей отъ шерифа?
Слуга. Одну лошадь, милордъ, онъ только что привелъ.
Горячій. Какую? Чалую, съ обрзаннымъ ухомъ?
Сдута. Точно такъ, милордъ.
Горячій. Вотъ эта чалая лошадь будетъ моимъ трономъ, и я скоро на него сяду. О, sperance!… Скажи Ботлеру, чтобы отвелъ лошадь въ паркъ (Слуга уходитъ).
Леди Пэрси. Выслушай меня, дорогой мой!
Горячій. Что угодно теб, дорогая миледи?
Леди Пэрси. Ты узжаешь… Какъ?
Горячій. На лошади, радость моя, на лошади.
Леди Пэрси. Ахъ, ты, глупоголовая обезьянка! Даже и у ласточки нтъ столько причудъ, сколько ихъ напихано въ теб. Честное слово, я должна узнать, въ чемъ состоитъ твоя забота, и я узнаю. Ужъ не хочетъ ли братъ мой Мортимеръ вступиться за свои права, и не онъ ли прислалъ за тобою, чтобы ты поддержалъ его предпріятіе?… Если ты пойдешь…
Горячій. Нтъ, милая, пшкомъ не пройдешь такую даль, слишкомъ устанешь.
Леди Пэрси. Ну, будетъ, будетъ, глупый попугайчикъ! Отвчай толкомъ на мой вопросъ. Честное слово, я сейчасъ переломлю теб мизинецъ, если ты мн не скажешь всей правды.
Горячій. Ну, будетъ, будетъ, моя баловница! Ты говоришь, что я тебя не люблю?… Ну, да, не люблю, и нтъ мн до тебя, Кэтъ, никакого дла. Теперь не время играть въ куклы и устраивать губные турниры. Намъ нужны разбитые въ кровь носы, разломанныя короны, и мы добьемся чего намъ нужно… Эй, лошадь мн!… Что говоришь ты, Кэтъ, чего еще отъ меня хочешь?
Леди Пэрси. Такъ ты меня не любишь? Въ самомъ дл нтъ? Ну, хорошо, не надо!… Только знай одно: — если ты перестанешь меня любить, я сама себя разлюблю… Ты меня не любишь?… Скажи, по крайней мр, шутишь ты или нтъ?
Горячій. Если хочешь посмотрть, какъ я поду, идемъ. Когда я буду сидть верхомъ, ты услышишь отъ меня клятву въ безпредльной любви. Только слушай, Кэтъ: отнын я не хочу, чтобы ты разспрашивала меня, куда и зачмъ я ду. Я долженъ отправляться туда, куда призываетъ меня мой долгъ, а затмъ, въ заключеніе, я все-таки долженъ сказать теб, что сейчасъ узжаю. Я знаю, что моя маленькая Кэтъ созданіе благоразумное… однако только въ той степени, какъ можетъ быть благоразумна жена Генри Пэрси. На тебя можно положиться, но ты все-таки женщина. Я вполн убжденъ, что ты умешь сохранять тайны, какъ никто… Особенно такія, какихъ ты не знаешь… Вотъ до чего велико мое довріе къ теб, милочка моя Кэтъ.
Леди Пэрси. Неужто довріе твое такъ велико?
Горячій. Да, именно настолько и не больше ни на одинъ дюймъ. Но слушай хорошенько, Кэтъ: туда, куда я отправляюсь, отправишься и ты, только я узжаю сегодня, а ты завтра. Довольна ли ты, Кэтъ?
Леди Пэрси. По невол приходится оставаться довольной (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Харчевня ‘Свиной Головы’ въ Истчип.

Принцъ Генрихъ, потомъ Пойнцъ.

Принцъ Генрихъ. Пожалуйста, Нэдъ, выйди изъ этой грязной комнаты и помоги мн хоть немного посмяться.
Пойнцъ (Входя). Гд ты былъ, Галь?
Принцъ Генрихъ. Я былъ въ компаніи трехъ или четырехъ ословъ среди шести или восьми десятковъ бочекъ. Тамъ дошелъ я до послдней степени приниженности и побратался съ тремя низшими прислужниками харчевни, называя ихъ христіанскими именами: одного — Томомъ, другого — Дикомъ, третьяго — Фрэнсисомъ… Они-же клялись своимъ спасеніемъ, что, — хоть я и считаюсь до сихъ поръ только принцемъ Уэльсскимъ, — но на самомъ дд я король по утонченной любезности. Утверждаютъ они, что я не такой спсивый глупецъ, какъ, напримръ, Фольстэфъ, а, напротивъ, настоящій коринянинъ, парень бойкій и къ тому-же добрый малый. Да, клянусь самимъ Богомъ, они такъ-таки меня прямо въ глаза и называютъ. Говорятъ, когда я буду настоящимъ королемъ Англіи, вс козлы Истчипа пойдутъ за меня въ огонь и въ воду. Напиться до безпамятства на ихъ язык называется ‘умереть румянымъ’, а если захочешь перевести духъ, не выпивъ кружки залпомъ, они кричать: ‘Нтъ, такъ не водится, опоражнивай до дна!’ Словомъ, я въ какихъ-нибудь четверть часа сдлалъ такіе успхи, что теперь всю жизнь могу пьянствовать съ любымъ мдникомъ, не переставая изъясняться на его-же нарчіи. Говорю теб, Нэдъ: ты много потерялъ, не участвуя въ такомъ почтенномъ дл. Но, милый мой, чтобы еще подсластить и безъ того уже сладкое имя ‘Нэдъ’ — вотъ теб на цлый пенни сахару, его мн сію минуту сунулъ въ руку одинъ изъ младшихъ прислужниковъ харчевни, во всю жизнь не сказавшій по-англійски ни одного слова, кром: — ‘Восемь шиллинговъ и шестъ пенсовъ, сэръ!’ или: — ‘Пожалуйте, сэръ, милости просимъ!’ добавляя: — ‘Вамъ угодно, ради первой четверти луны, выкушать подслащеннаго винца? Сейчасъ, сейчасъ!’… или что-нибудь въ такомъ род. Однако, Нэдъ, чтобы какъ-нибудь убить время до прихода Фольстэфа, уйди, пожалуйста, въ одну изъ сосднихъ комнатъ, а я здсь стану разспрашивать младшаго слугу, на какую потребу онъ далъ мн кусокъ сахару? ты же поминутно кричи: — ‘Фрэнсисъ!’ такъ-что вс отвты его мн будутъ состоять изъ одного безпрерывно повторяемаго слова: — ‘Сейчасъ, сейчасъ!’… Ступай въ другую комнату и самъ увидишь, что надо длать (Пойнцъ уходитъ).
Пойнцъ (Изъ другой комнаты). Фрэнсисъ!
Принцъ Генрихъ (Въ дверяхъ). Такъ, такъ, отлично!
Пойнцъ (За сценой). Фрэнсисъ!

Фрэнсисъ входитъ.

Фрэнсисъ. Сейчасъ, сейчасъ, сэръ!… Загляни-ка въ Гранатовое яблоко, Ральфъ.
Принцъ Генрихъ. Иди сюда, Фрэнсисъ.
Фрэнсисъ. Что прикажете, милордъ?
Принцъ Генрихъ. Долго еще осталось служить теб здсь, Фрэнсисъ?
Фрэнсисъ. Осталось пять лтъ… Столько-же…
Пойнцъ (За сценой). Фрэнсисъ!
Фрэнсисъ. Сейчасъ, сейчасъ, сэръ!
Принцъ Генрихъ. Пять лтъ. Да, не мало еще времени придется теб гремть оловянной посудой. Послушай, однако хватитъ у тебя смлости разыграть труса относительно твоего договора съ хозяиномъ и убжать, показавъ ему дару великолпныхъ пятокъ?
Фрэнсисъ. О, милордъ, я готовъ поклясться всми библіями, какія только есть въ Англіи, что въ сердц у меня хватило-бы…
Пойнцъ (За сценой). Фрэнсисъ!
Фрэнсисъ. Сейчасъ, сэръ, сейчасъ!
Принцъ Генрихъ. Который теб годъ, Фрэнсисъ?
Фрэнсисъ. Дайте припомнить хорошенько… Вотъ когда придетъ Михайловъ день, мн сравняется…
Пойнцъ. Фрэнсисъ!
Фрэнсисъ. Сейчасъ, сэръ, сейчасъ!… Милордъ, я сію минуту вернусь.
Принцъ Генрихъ. Нтъ, Фрэнсисъ, послушай: тотъ кусокъ сахара, что ты далъ мн, стоитъ, вдь, не боле одного пенни? Не таили?
Фрэнсисъ. Боже мой, сэръ! очень былъ-бы радъ, если-бы онъ стоилъ хоть два.
Принцъ Генрихъ. Я теб за это тысячу фунтовъ дамъ!… да, какъ только попросишь, такъ ихъ и получишь.
Пойнцъ. Фрэнсисъ!
Фрэнсисъ. Сейчасъ, сэръ, сейчасъ!
Принцъ Генрихъ. Хоть сейчасъ проси, Фрэнсисъ… Или, нтъ, не сегодня, Фрэнсисъ… а завтра, Фрэнсисъ, или, Фрэнсисъ, — въ четвергъ… словомъ, когда захочешь… только, Фрэнсисъ…
Фрэнсисъ. Что прикажете, милордъ?
Принцъ Генрихъ. Согласишься ли ты обокрасть одного человка. На немъ кожаная куртка съ хрустальными пуговицами, обстриженъ онъ подъ гребенку, на пальц у него агатовый перстень, на ногахъ — темно-красные чулки, на язык — слащавыя рчи, а черезъ плечо — испанская сумка.
Фгэнсисъ. О Боже! что хотите вы этимъ сказать, сэръ?
Принцъ Генрихъ. Вижу я, что ты только наше и годенъ, чтобъ разносить подмшанное сладкое вино… но берегйсь, Фрэнсисъ! — блый холщовый кафтанъ твой когда-нибудь да запачкается… въ Берберіи — же это обходится не такъ дорого…
Фрэнсисъ. Именно что, сэръ?
Пойнцъ. Фрэнсисъ!
Принцъ Генрихъ. Иди-же, олухъ! разв не слышишь, что тебя зовутъ? (Пойнцъ и принцъ Генрихъ оба начинаютъ разомъ звать Фрэнсиса, слуга совсмъ растерялся и не знаетъ, на чей зовъ идти).

Появляется погребщикъ.

Погребщикъ. Что-же ты тутъ стоишь, какъ истуканъ? Не слышишь разв, что тебя зовутъ? Бги скорй и узнай, что требуютъ гости въ той комнат? (Фрэнисъ уходитъ). Милордъ, старикъ сэръ Джонъ съ полдюжиной пріятелей стучится въ дверь. Прикажете впустить ихъ?
Принцъ Генрихъ. Пусть подождутъ немного, потомъ ты ихъ впустишь (Погребщикъ уходитъ). Пойнцъ!
Пойнцъ (Возвращаясь). Сію минуту, сію минуту, принцъ.
Принцъ Генрихъ. Слушай, другъ! — Фольстэфъ съ полдюжиной другихъ ждетъ у дверей. Вотъ теперь-то мы позабавимся.
Пойнцъ. Да, позабавимся, какъ кузнечики… Скажите, однако, какое коварное удовольствіе доставила вамъ шутка съ шинкаремъ? Чмъ кончилось дло?
Принцъ Генрихъ. Я теперь готовъ на всякія шутки, то-есть на то, что считается шутками со временъ праотца Адама до настоящаго полуночнаго часа. Который часъ, Фрэнсисъ?
Фрэнсисъ (За сценой). Сейчасъ, сэръ, сейчасъ!
Принцъ Генрихъ. Странно, какъ подумаешь, что у этого человка запасъ словъ мене, чмъ у попугая, между тмъ какъ онъ тоже, вдь, рожденъ отъ женщины. Все его дло ограничивается вчной бготней сверху внизъ и обратно — снизу вверхъ, все краснорчіе — итогомъ подведеннаго счета… Шутливое настроеніе мое не достигло, однако, такихъ размровъ, какъ у Пэрси, то-есть у горячки — сверянина, который, убивъ шесть или семь дюжинъ шотландцевъ и умывъ потомъ руки, говоритъ за завтракомъ жен: — ‘Не по душ мн такая мирная жизнь, мн нужна работа!’ — ‘Кроткій мой, Герри’, спрашиваетъ жена: ‘сколько человкъ убилъ ты сегодня?’. — ‘Напоитъ мою буланую лошадь’ — кричитъ онъ въ отвтъ жен, а потомъ, съ часъ спустя, добавляетъ: ‘Пустяки! всего человкъ четырнадцать, не больше. Сущая бездлица!…’ Пожалуйста, впусти теперь Фольстэфа, я изъ себя разыграю ‘Горячаго’, а этотъ проклятый кабанъ пусть изображаетъ леди Мортимеръ, супругу Пэрси. ‘Rivo’, какъ говорятъ пьяницы… Зови-же сюда этотъ кусокъ сала, зови эту свиную тушу.

Входятъ Фольстэфъ, Гэдсхиль, Бардольфъ и Пето, за ними Фрэнсисъ съ виномъ.

Пойнцъ. Добро пожаловать, Джэкъ! Гд ты пропадалъ все это время?
Фольстэфъ. ‘Чортъ-бы побралъ всхъ трусовъ и воздалъ имъ по дламъ ихъ’, говорю я и затмъ добавляю: ‘Аминь!’ Эй, малый, дай мн кружку хереса! Чмъ вести такую проклятую жизнь, я скоре готовъ чулки вязать, штопать ихъ и топтать ногами!… Да, чортъ возьми всхъ трусовъ!… Дай-же мн кружку хереса, мерзавецъ! Неужто на земл нтъ боле добродтели? (Пьетъ).
Принцъ Генрихъ. Видалъ ты когда-нибудь, какъ Фебъ ласкаетъ горшокъ съ масломъ, и само мягкосердечное масло такъ и таетъ отъ умиленія при ласковомъ прикосновенія солнечнаго хвоста? Если не видалъ, то взгляни вотъ на эту смсь.
Фольстэфъ. Ахъ, ты, мошенникъ! Въ этомъ херес есть известь… Отъ простонародья, впрочемъ, нечего и ожидать, кром мошенничества, а все-таки трусъ, подлый трусъ хуже, чмъ кружка хереса съ подмсью извести… Иди своимъ путемъ, бдный старикъ Джэкъ, умри, если хочешь, и пусть тебя считаютъ не боле, какъ выпотрошенной селедкой, если мужество, настоящее мужество не исчезло съ лица земли! Во всей Англіи осталось не боле трехъ хорошихъ людей, не попавшихъ на вислицу, да и то одинъ изъ нихъ ожирлъ и начинаетъ стариться… Помоги имъ, Господи!… Нтъ, — говорю я, — свтъ сталъ никуда не годенъ! Жаль мн, что я не ткачъ, сталъ бы я распвать псалмы или что-нибудь другое, а теперь я все-таки повторяю: — пропади пропастью вс проклятые трусы!
Принцъ Генрихъ. Ну, ну, тюкъ съ шерстью, что ты тамъ бормочешь?
Фольстэфъ. Ахъ, ты, королевскій сынъ! Пусть у меня на лиц ни одного волоска не останется, если я деревянной шагой не выколочу тебя вонъ изъ твоего королевства и не прогоню впереди тебя всхъ твоихъ подданныхъ, какъ стаю дикихъ гусей… Ты-то, ты-то, принцъ Уэльсскій!
Принцъ Генрихъ. Да скажешь ли ты, въ чемъ дло, пузатое потаскушкино отродье?
Фольстэфъ. А разв ты не трусъ? Отвчай-ка мн на это!… Да и Пойнцъ тоже…
Принцъ Генрпхъ. Слушай ты, жирное брюхо! Если ты хоть разъ еще назовешь меня трусомъ, — клянусь Создателемъ, — я заколю тебя!
Фольстэфъ. Мн называть тебя трусомъ? Нтъ, я прежде увижу тебя въ когтяхъ у дьявола, чмъ назову тебя трусомъ, но я съ радостью заплатилъ бы тысячу фунтовъ, чтобы умть бгать такъ-же скоро, какъ ты. У вашей братіи плечи прямыя, поэтому для васъ ничего не значитъ, если другіе увидятъ вашу спину… Что-же, по вашему, показывать спину тоже, что помогать товарищамъ? — такъ чортъ съ нею — съ такою помощью! Давайте мн такихъ, что всегда готовы стоять ко мн лицомъ!… Эй, хересу мн! Будь я подлецъ, коли у меня хоть капля была сегодня во рту.
Принцъ Генрихъ. Ахъ, ты, лгунишка! Ты еще и губъ не усплъ вытереть съ тхъ поръ, какъ выпилъ послднюю кружку.
Фольстэфъ. Это все равно! а я еще разъ повторяю: — чортъ-бы побралъ всхъ трусовъ! (Пьетъ).
Принцъ Генрихъ. Въ чемъ-же дло?
Фольстэфъ. Въ чемъ дло-то? — А вотъ: четверо изъ находящихся здсь завладли-было давеча утромъ тысячею фунтовъ.
Принцъ Генрихъ. Да гд же они, Джэкъ? Гд они, эти фунты?
Фольстэфъ. Гд? Отняли ихъ у насъ! На насъ, четверыхъ, напало вдругъ сто человкъ.
Пойнцъ. Какъ! неужто цлыхъ сто?
Фольстэфъ. Назови меня подлецомъ, если я битыхъ два часа не сражался съ цлою дюжиной злодевъ. Избавился я отъ нихъ только чудомъ! Я получилъ цлыхъ восемь ранъ въ куртку, да четыре въ нижнее платье, щитъ мой весь пробитъ насквозь, мечъ иззубренъ, какъ ручная шила, — ecce signum! Никогда еще я, съ тхъ поръ, какъ сталъ взрослымъ человкомъ, не дрался такъ великолпно, и все это ни къ чему не повело!… Къ чорту всхъ трусовъ! Пусть они поговорятъ со мною, и если скажутъ боле или мене, чмъ правду, значитъ, они холопы и дти тьмы!
Принцъ Генрихъ. Разскажите хоть вы, господа, какъ было дло?
Гэдсхиль. На насъ, четверыхъ, напало человкъ двнадцать.
Фольстэфъ. Нтъ, милордъ, по крайней мр, шестнадцать.
Гэдсхиль. Мы-было ихъ связали…
Пето. Нтъ, нтъ, мы ихъ не связывали.
Фольстэфъ. Лжешь, бездльникъ! мы ихъ всхъ перевязали. Будь я жидъ, да, еврейскій жидъ, если не такъ.
Гэдсхиль. Когда же мы стали длиться, на насъ вдругъ напало еще человкъ шесть или семь совсмъ свжихъ людей.
Фольстэфъ. Вотъ эти-то развязали прежнихъ, а тутъ подоспли остальные…
Принцъ Генрихъ. Такъ вы сражались противъ всхъ?
Фольстэфъ. Противъ всхъ?!… Я не понимаю, что ты подразумваешь подъ словами: — ‘противъ всхъ?’ Пучкомъ рдьки хочу остаться, если я не скрещивалъ шпаги, по крайней мр, съ пятьюдесятью человками. Если ихъ не было пятидесяти двухъ или трехъ противъ одного бднаго старика Джека, то я посл этого не двуногое животное.
Принцъ Генрихъ. Благодари Бога, что ты ни одного изъ нихъ не убилъ.
Фольстэфъ. Поздно благодарить, потому что я двоихъ изрубилъ въ куски. Да, съ двоими изъ нихъ, — то были мошенники въ клеенчатыхъ плащахъ, — счеты покончены, я это знаю врно. Я теб вотъ что говорю, Галь: — если я лгу, плюнь мн въ глаза и называй меня лошадью. Ты знаешь мою манеру драться на шпагахъ: я стоялъ вотъ такъ и держалъ шпагу. Четверо бездльниковъ, одтыхъ въ клеенку, бросились на меня…
Принцъ Генрихъ. Какъ, четверо? Ты сейчасъ говорилъ, что только двое.
Фольстэфъ. Четверо, Галь! Я такъ и говорилъ, что четверо.
Пойнцъ. Да, да, четверо. Онъ такъ и говорилъ.
Фольстэфъ. Вотъ эти-то четверо выступили впередъ и напали на меня… Я, не долго думая, заграждаю себя отъ нихъ щитомъ… вотъ такъ, и вс семь ударовъ попадаютъ прямо въ него.
Принцъ Генрихъ. Да откуда же взялось семь ударовъ, когда всхъ нападающихъ было четверо?
Фольстэфъ. Въ клеенчатомъ плать?
Пойнцъ. Да, четверо бездльниковъ въ клеенчатыхъ плащахъ.
Фольстэфъ. Клянусь и клинкомъ, и эфесомъ шпаги, что ихъ было семеро! Будь я подлецъ, если не такъ!
Принцъ Генрихъ. Пожалуйста, не останавливай его. Скоро ихъ окажется уже не семеро, а гораздо больше.
Фольстэфъ. Слушаешь ты меня, Галь?
Принцъ Генрихъ. Не только слушаю, но и внимаю теб.
Фольстэфъ. Прекрасно длаешь, потому что это стоитъ дослушать. Итакъ, какъ я уже говорилъ, вс девять бездльниковъ, одтые въ клеенку…
Принцъ Генрихъ. Какъ! уже девять! еще двое прибавилось?
Фольстэфъ. Такъ какъ концы у ихъ мечей были переломлены.
Пойнцъ. То съ нихъ самихъ свалились штаны?
Фольстэфъ. Нтъ, они начали отступать, но я послдовалъ за ними, и, держа руку въ ракурсъ, сталъ тснить ихъ все больше и больше, поэтому мене, чмъ въ одно мгновеніе ока, семеро изъ одиннадцати легли на мст.
Принцъ Генрихъ. Это поразительно! Вмсто первоначальныхъ двухъ бездльниковъ въ клеенк, ихъ вдругъ расплодилось одиннадцать.
Фольстэфъ. Но тутъ, словно какой-то дьяволъ вмшался въ дло: еще трое мошенниковъ, трое нерях, одтыхъ въ зеленое киндэльское сукно, вдругъ нападаютъ на меня съ тыла… А было темно, такъ темно, Галь, что и собственной руки не разглядишь…
Принцъ Генрихъ. Это лганье похоже на отца, произведшаго его на свтъ: — оно необъятно, какъ гора, оно осязательно и нахально, какъ самъ его родитель. Ахъ, ты, начиненная грязью кишка! ахъ, ты, непотребный ублюдокъ, пышка на свчномъ сал!
Фольстфъ. Что такое? Съ ума ты сошелъ? Съ ума ты сошелъ, что ли? Разв правда — неправда?
Принцъ Генрихъ. Какъ же ты могъ разглядть, что на твоихъ бездльникахъ зеленое киндэльское сукно, когда на двор было такъ темно, что ты и руки своей не могъ бы разглядть? Какъ же ты все это объяснишь? Говори-же!
Пойнцъ. Да, Джекъ, объясни, ты долженъ это сдлать.
Фольстэфъ. По принужденію-то? Нтъ, если-бы меня даже на дыбу вздернули и заставили терпть вс пытки въ мір, я и тогда ничего-бы не сказалъ по принужденію!… Изволь объяснять имъ, да еще по принужденію! Нтъ! если бы у меня было столько же объясненій, сколько въ конц лта бываетъ ежевики, я ни одному человку въ мір не сталъ-бы давать ихъ по принужденію.
Принцъ Генрихъ. Нтъ, не хочу доле быть сообщникомъ подобнаго грха! Это кровеобильный трусъ, лежебокъ, ломатель лошадиныхъ спинъ… Это громадная гора мяса…
Фольстэфъ. Отстань ты, голодный песъ, рыбья шкура, сушеный коровій языкъ, бычачій хвостъ, соленая треска! О, зачмъ легкія у меня не на столько крпки, чтобы однимъ духомъ перечислить все, на что ты похожъ! Ахъ, ты, портняжье мрило, пустыя ножны отъ меча, футляръ отъ лука, самая послдняя рапира на ножкахъ!
Принцъ Генрихъ Ничего, передохни немного, а потомъ продолжай снова! Когда же ты въ конецъ утомишься, подбирая пошлыя сравненія, слушай, что я теб скажу.
Пойнцъ. Да, слушай внимательно, Джэкъ.
Принцъ Генрихъ. Оба мы видли, какъ вы четверо напали на четверыхъ же прозжихъ, какъ вы ихъ связали и какъ завладли ихъ деньгами. Замтьте теперь, какъ простой и правдивый разсказъ о томъ, что было, уличитъ васъ. Когда вы стали длиться, мы вдвоемъ напали на васъ четверыхъ и однимъ своимъ словомъ заставили васъ бросить добычу, которую мы тутъ же и забрали. Я могу показать вамъ ее, даже не выходя отсюда. Ты же, Фольстэфъ, улепетывалъ такъ проворно и такъ отчаянно ревлъ, прося пощады, какъ не улепетывалъ и не ревлъ съ перепугу ни одинъ теленокъ. Ты самъ иззубрилъ шпагу и теперь увряешь, будто иззубрилъ ее въ бою съ непріятелями. Холопъ же ты посл этого! Какую-же хитрость, какую уловку изобртешь ты теперь, чтобы прикрыть ею свой явный, свой несомннный позоръ?
Пойнцъ. Да, мы посмотримъ, Джэкъ, какъ-то ты вывернешься изъ этого положенія.
Фольстэфъ. Клянусь Создателемъ, что я узналъ васъ тотчасъ же! Даже родной отецъ не узналъ бы васъ скоре, чмъ я. Ну, господа, выслушайте и меня теперь. Могъ ли я ршиться поднять руку на наслдника престола? Могъ ли я обороняться противъ дйствительнаго принца? Я, вдь, храбръ, какъ Геркулесъ, и ты это знаешь, но меня удерживало какое-то чутье: даже для самаго льва личность наслдника престола неприкосновенна. Чутье — великое дло, благодаря ему-то, я и оказался трусомъ. Какъ о себ, такъ и о теб я всю жизнь буду самаго лучшаго мннія, потому что я мужественный левъ, а ты наслдникъ престола. Однако все-таки радъ, что деньги достались вамъ… Хозяйка, запри-ка двери… — Сегодня сторожи, а помолиться успешь и завтра. Ну, ребята, храбрые молодцы мои, золотыя сердца! — право, не знаю, какъ ужъ и назвать васъ поласкове!… Какую бы забаву придумать намъ на сегодня? Не разыграть ли намъ экспромтомъ комедію?
Принцъ Генрихъ. Пожалуй. Содержаніемъ ей послужитъ твое бгство.
Фольстэфъ. Ну, полно, Галь! Если ты любишь меня, не поминай боле про это.

Входитъ хозяйка таверны.

Хозяйка. Господи Іисусе!… Свтлйшій принцъ!
Принцъ Генрихъ. Ну, милостивая моя государыня хозяйка, что вамъ отъ меня угодно?
Хозяйка. У дверей васъ спрашиваетъ какой-то придворный лордъ. Онъ говоритъ, будто прислалъ его вашъ батюшка.
Принцъ Генрихъ. Если такъ дайте ему крону, и пусть онъ отправляется къ матушк.
Фольстэфъ. А каковъ онъ изъ себя?
Хозяйка. Человкъ онъ почтенныхъ лтъ.
Фольстэфъ. Зачмъ же этотъ почтенный человкъ въ полночь здсь, а не у себя въ постели? Не переговорить-ли мн съ нимъ?
Принцъ Генрихъ. Сдлай одолженіи, Джэкъ.
Фольстэфъ. Я его сію минуту спроважу (Уходитъ).
Принцъ Генрихъ. Итакъ, и ты, Пето, и ты, Бардольфъ, и вс вы, господа, дрались отлично. Вы тоже львы и только, благодаря чутью, убжали отъ непріятеля, потому что личность наслднаго принца неприкосновенна. Обнажить мечъ противъ такой высокой особы? — фи!
Бардольфъ. Чмъ угодно готовъ поклясться, что я только тогда убжалъ, когда увидалъ, что бгутъ другіе.
Принцъ Генрихъ. Разскажите мн теперь — чуръ только не лгать! — почему мечъ Фольстэфа весь иззубренъ?
Пето. Онъ иззубрилъ его своимъ же кинжаломъ. Намъ онъ говорилъ, будто истощить весь запасъ клятвъ, какой только есть въ Англіи, а все-таки увритъ васъ, что мечъ его иззубрился въ бою. Онъ и насъ научалъ сдлать то же.
Бардольфъ. Уговаривалъ онъ насъ еще до крови исцарапать носы колючей травою, испачкать кровію платье и потомъ уврять, будто это кровь нападавшихъ на насъ людей. Тутъ пришлось мн сдлать то, чего я ни разу не длалъ за послднія семь лтъ, то-есть покраснть отъ такихъ чудовищныхъ выдумокъ.
Принцъ Генрихъ. Негодяй! Ты еще восемнадцать лтъ тому назадъ пытался было тайкомъ выпить кружку вина, но пойманъ былъ на мст, и съ тхъ поръ у тебя на лиц явилась невольная краснота. При теб было и огнестрльное, и холодное оружіе, а ты все-таки убжалъ. Какое чутье руководило тобою при этомъ?
Бардольфъ (Указывая на свой багровый носъ). Милордъ видите вы эти метеоры, эту огненную лаву?
Принцъ Генрихъ. Вижу.
Бардольфъ. Какъ вы думаете, что они изображаютъ?
Принцъ Генрихъ. Страсть къ горячимъ напиткамъ и пустой кошелекъ.
Бардольфъ. Нтъ, если судить здраво, они изображаютъ болзнь печени.
Принцъ Генрихъ. А предвщаютъ вислицу, если тоже судить здраво… Вотъ, однако, идетъ нашъ худенькій Джэкъ, наши кости безъ мяса… (Фольстэфъ возвращается). Ну, что, милйшій нашъ краснобай? Сколько лтъ не видалъ ты собственныхъ колнъ?
Фольстэфъ. Моихъ собственныхъ колнъ!… Когда я былъ твоихъ лтъ, Галь, мн поясомъ могла бы служить орлиная лапа, я легко могъ бы пролзть сквозь перстень съ большаго пальца любого ольдермена… Чортъ бы побралъ вс вздохи да огорченія! они до того раздуваютъ человка, что длаютъ его похожимъ на пузырь… Знаешь, однако, ходятъ самые скверные слухи… Твой отецъ прислалъ сюда сэра Джона Брэси, теб необходимо утромъ явиться ко двору… Дло идетъ о пустоголовомъ сверянин Пэрси и еще о томъ Уэльсскомъ владльц, что Эмеймона палками отдулъ и приставилъ рога Люциферу, да еще заставилъ дьявола поклясться ему въ врноподданничеств на крест отъ Уэльсскаго крюка… Какъ-бишь, вы его зовете, чортъ васъ возьми!
Пойнцъ. Не Глендауръ-ли?
Фольстэфъ. Да, Оуэнъ Глендауръ… онъ самый и есть. Вотъ онъ-то съ зятемъ своимъ Мортимеромъ, съ старикомъ Норсомберлэндомъ да съ шотландцемъ изъ шотландцевъ Доуглесомъ, что на отвсную гору верхомъ възжаетъ…
Принцъ Генрихъ. Это тотъ самый Доуглесъ, что на полномъ скаку убиваетъ изъ пистолета летающаго воробья?
Фольстэфъ. Да, ты какъ разъ попалъ въ самую точку.
Принцъ Генрихъ. Лучше, чмъ тотъ попадаетъ въ воробья.
Фольстэфъ. Ну, этотъ сорванецъ не трусъ: въ бгство онъ не обратится.
Принцъ Генрихъ. Какъ же ты, мерзавецъ, хвалилъ его именно за проворство?
Фольстэфъ. Ахъ, ты, кукушка! Проворенъ онъ только верхомъ, а пшкомъ онъ и двухъ шаговъ не сдлаетъ…
Принцъ Генрихъ. Должно-быть, тоже по особому чутью, Джэкъ?
Фольстэфъ. Согласенъ: можетъ-быть, и по чутью… Онъ — заодно съ тми, а съ нимъ какой-то Мордэкъ да еще тысяча шотландцевъ въ синихъ шапкахъ. Уорстэръ прошлою ночью бжалъ… Отъ такого извстія борода у твоего отца сразу посдла… Земли покупай теперь, сколько хочешь: она будетъ дешевле тухлой макрели.
Принцъ Генрихъ. Такъ-что, если Іюнь будетъ жаркій и общественная неурядица продлится, двственницы будутъ продаваться на сотни, какъ гвозди для ковки лошадей?
Фольстэфъ. Клянусь Богомъ, проказникъ, ты говоришь правду, очень вроятно, что съ этой стороны торговля пойдетъ у насъ отлично. Однако, скажи мн, Галь, неужто ты не боишься? Ты наслдникъ престола, а едва-ли весь міръ могъ напустить на тебя боле опасныхъ противниковъ, чмъ трое этихъ, то-есть: проворный Доуглесъ, бсенокъ Перси и дьяволъ Глендауръ. Теб, должно быть, такъ ужасно страшно, что кровь у тебя стынетъ въ жилахъ.
Принцъ Генрихъ. Вообрази, что нисколько. У меня, къ несчастію, нтъ такого чутья, какъ у тебя.
Фольстэфъ. Положимъ, такъ, но завтра, когда ты явишься къ отцу, тебя встртятъ ужасной бранью. Ради любви ко мн, приготовься хоть немного къ отвту.
Принцъ Генрихъ. Пожалуй! Изображай изъ себя моего отца и разбирай подробно мое поведеніе.
Фольстэфъ. Если желаешь, изволь. Вотъ эта скамейка послужитъ мн трономъ, этотъ кинжалъ — скипетромъ, а эта подушка — короной.
Принцъ Генрихъ. Теб, вмсто трона, надо бы поставить извстнаго рода кресло, вмсто скипетра — оловянный кинжалъ, а вмсто драгоцнной короны могъ бы служить собственный твой обнаженный черепъ… Впрочемъ, все равно.
Фольстэфъ. Хорошо. Если огонь благодати не совсмъ еще въ теб угасъ, вотъ увидишь, какъ я тебя растрогаю. Дайте мн кружку вина, чтобы глаза мои покраснли и чтобы поэтому можно было подумать, будто я плакалъ. Мн надо быть сильно взволнованнымъ, и я ни за какія блага въ мір не соглашусь говорить тономъ царя Камбиза.
Принцъ Генрихъ. Начинаемъ. Вотъ я раскланиваюсь.
Фольстэфъ. А я вотъ начинаю свою рчь. Вы, изображающіе мое дворянство, становитесь сюда.
Хозяйка. Господи Іисусе! Какое чудесное представленіе!
Фольстэфъ. Не плачь, дорогая супруга, потоки слезъ твоихъ льются напрасно.
Хозяйка. Каковъ отецъ-то! Какъ онъ гордо поддерживаетъ свое родительское достоинство!
Фольстэфъ. О, лорды, взываю къ вамъ: уведите печальную королеву, ея глазные шлюзы заграждены обиліемъ чрезмрнымъ горькихъ слезъ!
Хозяйка. О, Господи Іисусе! Онъ точь-въ-точь, какъ т комедіанты, что не разъ представляли при мн на улиц…
Фольстэфъ. Молчи, добрая моя винная бутыль, молчи, одуряющее зелье!… Герри, меня удивляютъ не только т мста, гд ты проводишь время, но и то общество, которымъ ты окруженъ. Хотя ромашка и растетъ тмъ быстре, чмъ боле ее топчутъ, но молодость не ромашка, и чмъ боле ее растрачиваешь, тмъ быстре она истощается. То, что ты мн сынъ я вывожу частью изъ словъ твоей матери, частью изъ собственныхъ соображеній, боле же всего убждаетъ въ этомъ мошенническое коварство твоего взгляда и твоя глупо отвисшая нижняя губа. Итакъ, если ты мн сынъ, то вотъ теб мои этическія наставленія. Зачмъ ты, будучи моимъ сыномъ, доводишь себя до того, что на тебя пальцемъ показываютъ? Разв солнце небесное станетъ прятаться по кустамъ и услаждать свой вкусъ ежевикой? Это такіе вопросы, которыхъ и задавать бы не слдовало. Неужто сыну солнца Англіи прилично грабить прозжихъ на большой дорог? Вотъ этотъ вопросъ задать слдовало. Есть такое вещество, Герри, о которомъ ты не разъ слыхалъ и которое извстно многимъ изъ обитателей нашего королевства подъ названіемъ ‘смолы’. Смола эта, по увреніямъ древнихъ писателей, иметъ свойство марать. Таково и общество, съ которымъ ты знаешься. Я говорю съ тобою, Герри, испивъ чашу не вина, а горькихъ слезъ, не въ упоеніи радости, а подъ гнетомъ горя, говорю не одними словами, но и слезами… Только одинъ честный человкъ и есть… имени его я не знаю, но я часто видалъ его съ тобою.
Принцъ Гкнрихъ. Не заблагоразсудится ли вашему величеству сказать. какого рода этотъ человкъ?
Фольстэфъ. Наружности онъ внушительной, хотя отчасти тучноватъ, взглядъ у него веселый, глаза пріятные, мужество — же его не подлежитъ ни малйшему сомннію. На видъ ему лтъ пятьдесятъ, хотя на самомъ дл ему, быть-можетъ, ужъ недалеко и до шестидесяти. Теперь я припоминаю: имя его — Фольстэфъ. Если человкъ этотъ ведете жизнь нсколько распущенную, то наружность, Герри, очень обманчива, потому что глаза его такъ и сіяютъ добродтелью. Если же дерево узнается по плоду, а плодъ по дереву, я ршительно заявляю, что Фольстэфъ переполненъ добродтелью. Держи его при себ, Герри, а другихъ прогони! Теперь, дрянной негодяй, скажи, гд ты пропадалъ весь этотъ мсяцъ?
Принцъ Генрихъ. Ну, разв такъ говорятъ короли? Становись на мое мсто, а я буду изображать отца.
Фольстэфъ. А! ты свергаешь меня съ престола!… Хорошо-же! пусть меня повсятъ за пятки, какъ кролика или какъ зайца у входа въ лавку съ живностью, если у тебя и въ словахъ, и въ дйствіи будетъ хоть половина такого величія и такой важности, какъ у меня.
Принцъ Генрихъ. Хорошо. Вотъ я и слъ.
Фольстэфъ. А я вотъ стою. Будьте судьями, господа.
Принцъ Генрихъ. Скажи, Герри, откуда это ты явился?
Фольстэфъ. Изъ Истчипа, мой благородный лордъ.
Принцъ Генрихъ. Т жалобы на тебя, которыя до меня доходятъ, очень важны.
Фольстэфъ. О, государь, убей меня Богъ, если жалобы эти не чистйшая ложь! Нтъ, вы увидите, что я вполн достоинъ называться молодымъ принцемъ.
Принцъ Генрихъ. Ты божишься, безбожный мальчишка! Съ этой минуты и глазъ не смй поднимать на меня! Ты силою совращенъ съ пути благодати, тобой завладлъ дьяволъ въ образ толстаго старика: пріятель твой не человкъ, а бочка. Зачмъ ты знаешься съ такимъ скопищемъ слизи, съ такимъ сборищемъ всякаго скотства, съ такой воплощенной водянкой, съ такой бочкой хереса, съ такимъ мшкомъ нечищенныхъ кишекъ, съ такимъ невыпотрошеннымъ жаренымъ быкомъ, съ такимъ застарлымъ порокомъ, съ этой закоренлой неправдой, съ этимъ сдымъ сводникомъ, съ этимъ выжившимъ изъ лтъ чванствомъ? На что онъ годенъ? — На то, чтобы смаковать хересъ и пить его. На что онъ способенъ? — На то, чтобы разрзать каплуна и его състь. Въ чемъ заключается его сила? — Въ ловкости, а ловкость? — въ умніи надувать. Въ чемъ же проявляется его умнье надувать? — во всемъ, за что же онъ заслуживаетъ уваженіе? — ни за что.
Фольстэфъ. Чтобы имть возможность слдить за мыслями вашего величества, я желалъ бы знать, о комъ вы, ваше величество, изволите говорить?
Принцъ Генрихъ. О комъ же, какъ не о томъ злод, о томъ совратител юношества, о томъ сдобородомъ сатан, имя которому Фольстэфъ.
Фольстэфъ. Государь, этотъ человкъ извстенъ мн лично.
Принцъ Генрихъ. Я это знаю.
Фольстэфъ. Однако, утверждать, что за нимъ я знаю боле пороковъ, чмъ за самимъ собою, значило бы говорить боле, чмъ мн извстно. Его сдины, правда, свидтельствуютъ о томъ, что онъ старъ, но разв отъ этого онъ мене достоинъ состраданія? Но то, чтобъ онъ, — съ позволенія сказать, — былъ вчнымъ постителемъ непотребныхъ домовъ, я ршительно отрицаю. Если хересъ и сахаръ орудія грха, то да придетъ самъ Господь на помощь гршникамъ! Если гршно быть старымъ и, вмст, веселымъ, то не многимъ, любящимъ попировать, удастся спасти отъ дьявола свою душу, если тучность явленіе достойное ненависти, то придется возлюбить однхъ тощихъ коровъ Фараоновыхъ. Нтъ, добрйшій государь, прогоните Пето, прогоните Бардольфа, прогоните Пойнца, что же касается дорогого Джека Фольстэфа, любезнаго Джека Фольстэфа, честнаго Джека Фольстэфа, мужественнаго Джека Фольстэфа, чья храбрость тмъ боле достойна уваженія, что онъ уже не молодъ, не удаляйте его изъ общества вашего Герри!… Да, не удаляйте его изъ общества вашего Герри!… Прогнать пухленькаго Джека то же, что прогнать цлый свтъ.
Принцъ Генрихъ. А я его все-таки прогоню! Я этого хочу! (Сильный стукъ въ двери, хозяйка, Фрэнсисъ и Бардольфъ уходятъ, но послдній тотчасъ же возвращается).
Бардольфъ (Поспшно вбегая). Ваша свтлость, ваша свтлость!… У дверей стоитъ шерифъ, а съ нимъ самая страшная стража!
Фольстэфъ. Ступай вонъ, бездльникъ! Доведемъ представленіе до конца. Мн еще многое надо сказать въ защиту Фольстэфа.
Хозяйка (Возвращаясь поспшно). О, Господи Іисусе! Ваша свтлость! ваша свтлость!
Фольстэфъ. Что тамъ случилось? Ужь не пріхалъ ли дьяволъ верхомъ па скрипичномъ смычк?
Хозяйка. Шерифъ стоитъ у дверей, а съ нимъ многочисленная стража. Они хотятъ обыскивать весь домъ. Что мн длать? Прикажете впустить его?
Фольстэфъ. Что такое? Послушай, Галь, только хорошенько! Никогда не слдуетъ принимать фальшиваго червонца за настоящій… Ты хоть и не кажешься сумасшедшимъ, но на дл совсмъ сумасшедшій!
Принцъ Генрихъ. А ты по природ трусъ и при томъ безъ всякаго чутья.
Фольстэфъ. Я совершенно отрицаю вашего шерифа. Когда хочешь отказать ему въ пріем — отказывай, хочешь принять — пусть войдетъ. Если я, сидя на телг, не буду такъ-же приличенъ, какъ и всякій другой — то мое воспитаніе ни къ чорту не годится. Надюсь, что петля на вислиц удавитъ меня такъ-же скоро, какъ и всякаго другого.
Принцъ Генрихъ. Ступай — спрячься за занавску, другіе-же пусть идутъ пока наверхъ. Впрочемъ, тотъ, у кого приличная наружность и чистая совсть, можетъ и остаться.
Фольстэфъ. Ахъ, у меня когда-то было и то, и другое, но время ихъ прошло… слдовательно, я иду прятаться (Вс уходятъ, кром принца и Пойнца).
Принцъ Генрихъ. Теперь шерифъ можетъ войти.

Входятъ шерифъ и извощикъ.

Принцъ Генрихъ. Что вамъ отъ меня угодно, господинъ шерифъ?
Шерифъ. Прежде всего простите меня, милордъ. Толпа съ криками выслдила какихъ-то подозрительныхъ людей, укрывшихся въ этой таверн,
Принцъ Генрихъ. Какихъ людей?
Шерифъ. Свтлйшій лордъ, одинъ изъ нихъ хорошо извстенъ всмъ. Это очень жирный мужчина.
Извощикъ. Такой-же жирный, какъ масло.
Принцъ Генрихъ. Увряю васъ, что такого человка здсь нтъ. Я только передъ вашимъ приходомъ отправилъ его исполнить одно порученіе. Даю теб слово, шерифъ я завтра въ обденное время самъ пришлю къ теб этого человка, пусть онъ лично отвчаетъ или теб, или кому нибудь другому на вс обвиненія, если онъ дйствительно въ чемъ нибудь виноватъ. А теперь позволь попросить тебя уйти отсюда.
Шерифъ. Сію минуту, милордъ… Ко мн два джентельмена обратились съ жалобою, что на нихъ напали на большой дорог и отняли у нихъ триста марокъ.
Принцъ Генрихъ. Можетъ быть и такъ. Если онъ дйствительно ограбилъ этихъ людей, онъ за это отвтитъ. И такъ, прощайте.
Шерифъ. Покойной ночи, мой благородный лордъ.
Принцъ Генрихъ. Не врне-ли было-бы сказать ‘добраго утра’.
Шерифъ. Вы совершенно правы, милордъ. Теперь уже третій часъ (Шерифъ и извощикъ уходятъ).
Принцъ Генрихъ. Этотъ жирный мошенникъ такъ-же хорошо всмъ извстенъ, какъ соборъ св. Павла! Ступай, позови его.
Пойнцъ (Приподнимая занавску, за которою спрятался Фольстэфъ). Фольстэфъ!… Онъ спитъ, какъ убитый, и храпитъ, какъ лошадь.
Принцъ Генрихъ. Слышишь, какъ онъ тяжело дышетъ. Обыщи его карманы (Обыскиваетъ). Нашелъ что-нибудь?
Пойнцъ. Одн бумаги, милордъ.
Принцъ Генрихъ. Посмотримъ, что такое? Читай.
Пойнцъ. Такого-то числа, каплунъ 2 шил. 6 п., сверхъ того, соусъ 4 пен., сверхъ того, хереса два галлона 5 шил. 8 пен., сверхъ того, анчоусы и хересъ посл ужина 2 шил. 6 пен., сверхъ того, хлбъ пол. пенса.
Принцъ Генрихъ. Это поразительно! Всего на полпенса хлба и такое непозволительное количество хереса! Остальное спрячь, прочтемъ посл, на досуг, а онъ пусть спитъ здсь до солнечнаго восхода. Утромъ мн надо быть во дворц. Мы вс отправляемся на войну, ты получишь почетное назначеніе. Этого же толстаго мошенника я велю опредлить въ пхоту. Я убжденъ, что переходъ въ какихъ нибудь двсти или триста рутъ будетъ для него просто смертью. Такимъ образомъ, деньги вернутся съ лихвою… Приходи ко мн пораньше, а пока — прощай.
Пойнцъ. Добраго утра, свтлйшій принцъ (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Въ Бэнгор. Комната у архидіакона.

Входятъ Горячій, Уорстэръ, Мортимеръ и Глендауръ.

Мортимеръ. Общанія блистательны, союзники люди вркые. Такое начало возбуждаетъ самыя радужныя надежды.
Горячій. Лордъ Мортимеръ и вы, кузенъ Глендауръ, скажите, не ссть ли намъ? Вы, дядя Уорстръ, тоже… Ахъ, чортъ возьми! — я забылъ карту.
Глендауръ. Нтъ, вотъ, она здсь. Сидите, кузенъ Пэрси: — сидите, добрый ‘Горячій’ кузенъ. Знаете, всякій разъ, какъ Ланкастръ называетъ васъ этимъ именемъ, щеки его блднютъ, и онъ отъ всей души желаетъ, чтобы вы уже находились на небесахъ.
Горячій. А каждый разъ, какъ онъ слышитъ имя Оуэна Глендаура, онъ желаетъ, чтобы этотъ Глендауръ уже находился въ аду.
Глендауръ. Не могу его за это осуждать. Во время моего рожденія на неб вдругъ появились огненные образы и пылающія свтила, при моемъ рожденіи земля, словно трусъ, дрожала на всемъ своемъ протяженіи и до самаго своего основанія.
Горячій. Въ ту пору было-бы тоже самое, если бы окотилась кошка вашей матери, а вы и не думали — бы рождаться на свтъ.
Глендауръ. Я вамъ говорю, что въ часъ моего рожденія земля тряслась.
Горячій. Если, — какъ вы предполагаете, — земля задрожала отъ страха передъ вами, значитъ, между мною и ею есть разница.
Глендауръ. Все небо было въ огн, а земля тряслась.
Горячій. Должно-быть, земля оттого и задрожала, что небо было въ огн, а совсмъ не оттого, что напугалась вашего рожденія. Если земля чувствуетъ себя нездоровою, у нея бываютъ странныя изверженія. Чреватая земля нердко страдаетъ рзью въ живот, происходящею отъ скопленія въ ея утроб втровъ, отъ которыхъ она старается освободиться. Тогда эта почтенная старушка принимается такъ трястись, что рушатся колокольни и поросшія мхомъ башни. У нашей праматери-земли, въ минуту вашего рожденія, вроятно были схватки и она тряслась отъ боли.
Глендауръ. Не отъ многихъ, кузенъ, перенесъ бы я такія противорчія. Дозвольте мн еще разъ сказать вамъ, что во время моего рожденія все небо пылало огнями. Козы бжали съ горъ, а стада дикимъ ревомъ оглашали перепуганныя равнины. Эти чудныя явленія знаменовали, что рождается человкъ необыкновенный, да и все дальнйшее теченіе моей жизни доказываетъ, что я не изъ породы обыкновенныхъ людей. Гд на всемъ омываемомъ моремъ пространств Англіи, Шотландіи и Уэльса найдется человкъ, могущій похвастаться, что я его ученикъ, что я у него почерпнулъ свои познанія? А между тмъ укажите мн рожденнаго отъ женщины человка, способнаго слдовать за мною по труднымъ путямъ науки или стать въ уровень со мною въ глубив моихъ опытовъ?
Горячій. Я нахожу, что нтъ человка, лучше говоряшаго по уэльсски, чмъ вы, а затмъ отправляюсь обдать.
Мортимеръ. Полно, кузенъ Пэрси. Ты доведешь его до умопомшательства.
Глендауръ. Я могу вызывать духовъ изъ глубины бездны.
Горячій. То-же могу и я, и каждый человкъ. Только являются ли они, когда вы ихъ вызываете?
Глендауръ. Я могу научить васъ, кузенъ, какъ заставлять повиноваться самого дьявола,
Горячій. А я могу научить васъ, какъ посрамлять дьявола: — говоря правду. Говорите правду, и вы посрамите дьявола. Если вы имете власть вызывать его, пусть онъ явится сюда, и будь я проклятъ, если у меня не хватитъ умнія со срамомъ выгнать его отсюда. Во всю жизнь говорите только правду, и дьяволъ будетъ посрамленъ.
Мортимеръ. Полноте, полноте! Прекратите эту ни къ чему не ведущую болтовню.
Глендауръ. Три раза Генрихъ Болинброкъ пытался тягаться со мною силами, и три раза прогонялъ я его съ береговъ Уэя и съ текущаго по песчаному дну Сэверна, разбитаго, босаго, пока его хлестала непогода.
Горячій. Какъ, даже безъ сапогъ, да еще въ непогоду? Какъ-же онъ, чортъ его возьми, не схватилъ лихорадки.
Глендауръ. Ну, будетъ!… Вотъ карта. Какъ мы раздлимъ наши владнія? Согласно тройственному договору?
Мортимеръ. Архидіаконъ раздлилъ ихъ на три совершенно равныхъ участка: отъ Трента и Сэверна и до сихъ поръ, югъ и востокъ Англіи составляютъ мой участокъ. Весь западъ по другую сторону Сэверна, включая сюда Уэльсъ и вс хлбородныя поля, находящіяся на этомъ пространств, составляютъ долю Глендаура, а твою, дорогой братъ — весь сверъ Англіи отъ берега Трента. Вс три условія уже пишутся, намъ останется только скрпить ихъ своею подписью, а это можно будетъ сдлать сегодня-же вечеромъ. Завтра ты, Пэрси, я и добрый лордъ Уорстэръ выступимъ на встрчу вашему отцу и шотландскимъ войскамъ. Встрча, какъ это было условлено, должна произойти въ Шрюсбэри. Тесть-же мой, Глендауръ, еще не готовъ, да и помощь его не понадобится намъ ране, чмъ черезъ дв недли (Глендауру). Въ этотъ срокъ ты, надюсь, успешь собрать своихъ наемщиковъ, друзей и сосднихъ дворянъ?
Глендауръ. О, я явлюсь къ вамъ гораздо ране и привезу съ собою вашихъ женъ. Вамъ слдуетъ какъ можно скоре ухать отъ нихъ и притомъ тайно, не простившись съ ними, потому что при прощаніи прольются такіе потоки слезъ, что, пожалуй, затопятъ всю мстность.
Горячій. Я нахожу, что вотъ этотъ мой участокъ, на сверъ отъ Бортона, много меньше обоихъ вашихъ. Смотрите, извилина рки отрзываетъ у меня лучшій кусокъ моего участка, огромный клокъ земли въ вид полумсяца. Я вотъ въ этомъ мст запружу рку плотиной и игривый серебристый Трентъ проложитъ себ новое русло и потечетъ въ прямомъ направленіи. Такимъ образомъ я уничтожу изгибъ, лишающій меня богатйшихъ помстій.
Глендауръ. Какъ, уничтожите изгибъ? Вы сами видите, Трентъ длаетъ излучину. Какъ онъ течетъ теперь, такъ и долженъ будетъ продолжать свое теченіе.
Мортимеръ. Братъ, прослди внимательне теченіе рки и замть, какой громадный кусокъ она съ другой стороны отрзываетъ у меня въ твою пользу. Трентъ наноситъ теб ущербъ въ одномъ мст, за то вознаграждаетъ въ другомъ.
Уорстэръ. Запрудить рку, вотъ здсь, не будетъ трудно, тогда этотъ мысъ отойдетъ къ сверу, а Трентъ потечетъ прямо и ровно.
Горячій. Я этого-то и хочу, обойдется это не дорого.
Глендауръ. А я не хочу, чтобы рка измняла теченіе.
Горячій. Не хотите?
Глендауръ. Не хочу, и этого измненія не будетъ.
Горячій. А кто-же мн помшаетъ?
Глендауръ. Кто? — Я.
Горячій. Мн не хотлось-бы васъ понимать, поэтому говорите лучше по-уэльсски.
Глендауръ. Я умю говорить по-англійски, милордъ, и не хуже васъ. Я воспитывался при англійскомъ двор. Въ молодости я для арфы сочинилъ много очень милыхъ псенокъ и обогатилъ языкъ множествомъ красивыхъ оборотовъ, за вами же такихъ способностей никто и никогда не признавалъ.
Горячій. Чему я радъ отъ всей души. Я скоре предпочелъ бы быть котомъ и мяукать, чмъ принадлежать къ числу этихъ надодливыхъ слагателей балладъ. Для меня сносне слышать визгъ вертящагося мднаго подсвчника, скрипъ на оси немазаннаго колеса… И то, и другое мене способно довести меня до зубной боли, чмъ жеманные и слащавые стихи. Они такъ-же противны мн, какъ вынужденная побжка разбитой клячи.
Глендауръ. Извольте, для васъ теченіе Трента будетъ измнено.
Горячій. Мн все равно. Для достойнаго друга я готовъ отдать даже втрое большее количество земли. Но замтьте, когда дло идетъ о раздл поровну, я буду торговаться о девятой дол волоска. Готовы условія? — пора хать.
Глендауръ. Мсяцъ свтитъ ярко, вы можете ухать и въ ночь. Я пойду потороплю писцовъ, а вамъ совтую не говорить женамъ объ отъзд… Моя дочь до того влюбдена въ своего Мортимера, что я боюсь, какъ-бы она не сошла съ ума, когда узнаетъ о его отъзд (Уходитъ).
Мортимеръ. Фи, братъ Пэрси, зачмъ ты такъ перечишь моему тестю!
Горячій. Что-же длать, когда я не могу иначе? Иногда онъ просто выводитъ меня изъ себя своими разглагольствованіями о крот и о муравь, о духовидц Мерлин и о его пророчествахъ, о дракон и о безперой рыб, о ягнятник съ обрзанными крыльями и о линяющемъ ворон, о лежащемъ льв и о ползающей кошк… Онъ болтаетъ столько вздора, что меня вся эта чепуха выводить изъ терпнія. Вотъ, что я теб разскажу: вчера до поздней ночи и часовъ девять подрядъ онъ надодалъ мн, высчитывая имена различныхъ дьяволовъ, будто-бы находящихся у него въ услуженіи. — ‘Гм! хорошо… продолжайте’, — говорилъ я, но не слыхалъ ни одного слова. Онъ так-же надодливъ, какъ усталая лошадь, какъ сварливая жена или какъ домъ, гд печи дымятъ! Я лучше соглашусь жить гд-нибудь на втряной мельниц, питаясь сыромъ и чеснокомъ, но только подальше отъ него, чмъ въ самомъ красивомъ замк всего крещенаго міра объдаться самыми вкусными блюдами и слушать его болтовню.
Мортимеръ. Однако, человкъ онъ все-таки хорошій, достойный, обладающій значительною ученостью. Онъ даже посвященъ въ таинства сокровенной науки. Къ тому-же онъ храбръ, какъ левъ, необыкновенно ласковъ и щедръ, какъ рудники Индіи. Долженъ я также сказать, что онъ съ величайшимъ уваженіемъ относится къ твоему характеру и даже переламываетъ свой нравъ, когда ты ему перечишь. Да, честное слово, это такъ. Раздражать его опасно: дорого поплатился-бы каждый, если-бы вздумалъ дразнить его такъ-же, какъ дразнишь ты. Прошу тебя, не злоупотребляй его терпніемъ.
Уорстэръ. Въ самомъ дд, племянникъ, твое поведеніе достойно порицанія. Съ тхъ поръ, какъ ты сюда пріхалъ, ты только и длаешь, что раздражаешь и стараешься вывести его изъ терпнія. Надо непремнно избавиться отъ итого недостатка. Хотя въ такомъ недостатк иногда и проявляются величіе, храбрость и благородство, — а это-то и заставляетъ мириться съ нимъ въ теб, — но чаще онъ служитъ признакомъ грубаго задора, неумнія держать себя и владть собою, а также гордости, высокомрія, самомннія и презрнія къ другимъ. Когда однимъ изъ такихъ пороковъ, даже въ самой малой степени, одержимъ джентельменъ, порокъ этотъ отчуждаетъ отъ него вс сердца и пятнаетъ вс остальныя доблестныя его стороны, отнимая у нихъ всю ихъ прелесть.
Горячій. Я точно въ школ выслушиваю наставленія. Да здравствуетъ умніе держать себя въ обществ!… А, вотъ вдуть наши жены — Надо съ ними проститься.

Глендауръ возвращается, вмст съ нимъ входятъ леди Пэрси и лэди Мортимеръ.

Мортимеръ. Меня разбираетъ смертельная досада, что жена моя не знаетъ ни одного слова по-англійски, а я ни слова не понимаю по-уэльсски.
Глендауръ. Моя дочь плачетъ и ни за что не соглашается разстаться съ тобою. Она хочетъ тоже быть воиномъ и отправиться на войну.
Мортимеръ. Дорогой батюшка, окажите ей, что она и тетка моя, лэди Пэрси, скоро присоединятся къ намъ подъ вашею охраной.

Глендауръ говоритъ съ дочерью по-уэльсски, она отвчаетъ ему на томъ-же язык.

Глендауръ. Ничего и слышать не хочетъ. Съ этою упрямою и своевольною негодницей убжденіемъ ничего не подлаешь.

Лэди Мортимеръ обращается къ мужу на уэльсскомъ язык.

Мортимеръ. Я вижу твои взгляды и, благодаря твоимъ небеснымъ глазамъ, такъ хорошо понимаю милый уэльсскій языкъ, что, кажется, если бы не застнчивость, самъ заговорилъ бы съ тобою на немъ.

Лэди Мортимеръ цлуетъ его и продолжаетъ говоритъ.

Мортимеръ. Мн понятны твои поцлуи, а теб мои, это объясненіе прочувствованное. Но, радость моя, я только тогда успокоюсь, когда научусь говорить на твоемъ язык. На твоихъ устахъ уэльсское нарчіе такъ же сладкозвучно, полно такихъ же чарующихъ переходовъ, какъ подъ перстами красавицы королевы — пніе арфы, несущееся изъ садовой бесдки.
Глендауръ. Если ты самъ разчувствуешься, она совсмъ спятитъ съ ума.

Лэди Мортимеръ говоритъ опять.

Мортимеръ. Что она говоритъ? Я не понимаю ни слова.
Глендауръ. Она проситъ, чтобы ты беззаботно раскинулся на тростниковой цыновк и далъ своей голов отдохнутъ на ея колняхъ, а она тмъ временемъ будетъ пть любимыя твои псни, пока богъ благотворнаго сна не смежитъ твоихъ вкъ, и ты не впадешь въ сладкую дремоту служащую какъ-бы посредницей между бодрствованіемъ и настоящимъ сномъ, словно заря между днемъ и ночью, за часъ до появленія небесной колесницы, влекомой конями въ блестящей упряжи и начинающей съ востока свой дневной бгъ по небу.
Мортимеръ. Отъ всего сердца готовъ исполнить ея желаніе, прилягу и стану слушать ея пніе. Тмъ временемъ надюсь, успютъ написать условія.
Глендауръ. Прекрасно сдлаешь. Только знай, что музыканты, которыхъ ты услышишь, витаютъ въ воздух и находятся отсюда гораздо дале, чмъ за тысячу миль, а между тмъ они сейчасъ будутъ здсь. Прилягь и внимай.
Горячій. Слушай, Кэтъ! ты въ совершенств умешь укладывать… Ну, скоре, скоре! Дай и мн прильнуть головой къ твоимъ колнямъ.
Леди Пэрси. Ну, пошелъ, вертопрахъ!

Глендауръ произноситъ нсколько словъ по-уэльсски, тотчасъ-же раздаются звуки музыки.

Горячій. Теперь я вижу, что дьяволъ понимаетъ по-уэльсски, посл этого нтъ ничего удивительнаго, если у него столько причудъ… Клянусь Пречистой Двой, музыкантъ онъ хорошій.
Леди Пэрси. Въ такомъ случа, ты, должно быть, великій музыкантъ въ душ, потому что ты вчно подъ властью разныхъ причудъ… Ну, лежи смирно, воришка, лэди Мортимеръ будетъ сейчасъ пть по-уэльсски.
Горячій. Мн, право, было бы пріятне слушать. какъ воетъ по-ирландски моя собака ‘Лэди’.
Леди Пэрси. Молчи! Или ты хочешь, чтобы я треснула тебя по голов?
Горячій. Совсмъ не хочу.
Леди Пэрси. Въ такомъ случа, лежи смирно.
Горячій. Нтъ. Это недостатокъ женскій.
Леди Пэрси. Эхъ, убирайся!
Горячій. Куда? на постель къ уэльсской леди?
Леди Пэрси. Это что еще за штука?
Горячій. Молчи, она собралась пть.

Леди Мортимеръ поетъ уэльсскую псню.

Горячій. Теперь, Кэтъ, спой и ты, я хочу тебя послушать.
Леди Пэрси. Нтъ, ей-богу, ни за какіе пряники пть не стану.
Горячій. ‘Ни за какіе пряники’! ‘Ей-Богу’!… Ты выражаешься, точно жена лавочника… Потомъ выраженія, въ род слдующихъ: — ‘Такъ же врно, какъ то, что я живу’, ‘канальей хочу остаться, если не…’, ‘провалиться на мст’, и т.д. Ты божишься такъ пошло, словно никогда нигд не бывала, кром Финсбори. Кэтъ, ты леди, такъ и божись, какъ прилично лэди, крпко, съ достоинствомъ, а вс эти ‘что за штуки’, да ‘пряники’ предоставь говорить разряженнымъ по праздничному лавочницамъ. Ну, спой.
Леди Пэрси. Не стану я пть.
Горячій. И прекрасно сдлаешь, а то, — чего добраго, — тебя примутъ или за портного, или за обучателя снигирей. Условія скоро будутъ переписаны, и часа черезъ два я уду. Приходи ко мн, если хочешь (Уходитъ).
Глендауръ. Иди и ты, Мортимеръ. Ты настолько-же вяло относишься къ отъзду, насколько въ этомъ отношеніи не въ мру горячъ Генри Пэрси. Договоръ, вроятно, теперь уже переписанъ. Мы его скрпимъ подписями, приложимъ, печати, и тогда живо на коней.
Мортимеръ. Готовъ всею душой (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Лондонъ. Комната во дворц.

Входятъ: Король, принцъ Генрихъ и лорды.

Король Генрихъ. Оставьте насъ, милорды, мн необходимо частнымъ образомъ переговорить съ принцемъ Генрихомъ. Но не удаляйтесь совсмъ, вы скоро будете мн нужны (Лорды уходяVпъ). Не знаю, прогнвилъ ли я чмъ Господа, но Онъ, по своему неисповдимому сужденію, послалъ мн бичъ въ лиц отпрыска собственной моей крови. Ты своими предосудительными поступками заставляешь меня предполагать будто за вс мои прежнія прегршенія именно ты избранъ орудіемъ Божіей кары. Чмъ-же, какъ не этимъ, могу я объяснить себ твои разнузданныя и низкія желанія, твои жалкіе, гнусные, позорный и грязные поступки, твои пошлыя развлеченія и твое постоянное пребываніе въ обществ тхъ негодныхъ товарищей, которыми, не смотря на свое высокое происхожденіе, ты постоянно окружаешь себя, съ которыми вчно проводишь время, какъ съ равными? Какъ можетъ твой санъ, твое царственное сердце уживаться въ такой низменной сред?
Принцъ Генрихъ. Въ угоду вашему величеству, я желалъ бы имть возможность такъ-же оправдаться во всхъ моихъ проступкахъ, какъ, — я въ этомъ глубоко убжденъ, — съумю въ вашихъ глазахъ очистить себя отъ множества незаслуженно взводимыхъ на меня обвиненій. Позвольте мн молить васъ о снисхожденіи, хотя бы до тхъ поръ, когда мн удастся опровергнуть безчисленныя росказни, которыя ухо правителя вынуждено бываетъ слишкомъ часто выслушивать изъ устъ улыбающихся встовщиковъ и переносчиковъ вымышленныхъ новостей, взводимыхъ на меня безъ всякаго повода съ моей стороны. Что же касается тхъ дйствительныхъ проступковъ, въ которые вовлекла меня моя черезчуръ бурная молодость, то я за нихъ надюсь найти прощеніе хотя бы въ силу моего раскаянія.
Король Генрихъ. Да проститъ тебя Богъ! Однако, Герри, я все-таки не могу объяснить себ низменность твоихъ стремленій, такъ мало похожую на высокій полетъ твоихъ предковъ. Ты изъ-за грубаго поступка лишился своего мста въ совт, которое занялъ твой младшій братъ, и утратилъ расположеніе и двора, и всхъ принцевъ моей крови. Вс надежды, вс ожиданія, возлагавшіяся на твою будущность, рушились, и нтъ человка, который пророчески не предчувствовалъ бы въ душ, что паденіе твое неизбжно. Если бы я слишкомъ щедро расточалъ свое присутствіе, если бы я мозолилъ глаза народу, если бы я изнашивался и обезцнивалъ себя въ негодной компаніи, общественное мнніе, возведшее меня на престолъ, осталось-бы врнымъ прежнему правителю и меня, какъ человка низкой пробы, отъ котораго нечего ожидать хорошаго, заставили-бы вчно томиться въ безвстномъ изгнаніи. Рдко доставляя народу случай видть меня, я, словно комета, вызывалъ всеобщее удивленіе каждымъ своимъ появленіемъ. Одни говорили своимъ дтямъ: — ‘Это онъ’. Другіе восклицали: — ‘Гд онъ? Который Боллинброкь?’ Казалось, будто я затмвалъ даже небесныя свтила, а самъ принималъ такой смиренный видъ, что вс забывали про врноподданническія чувства, и даже въ присутствіи внценосца цлыя тысячи устъ восторженно привтствовали меня громкими криками ‘ура!’ Поступая съ такимъ благоразуміемъ, я вчно оставался свжимъ и новымъ. Мое появленіе, словно риза первосвященника, всегда вызывало изумленіе, поэтому оно всегда было торжественно и имло праздничный видъ. Самая рдкость такого зрлища придавала ему особенную торжественность. Тогдашній-же втренный король рыскалъ повсюду, окруженный пустыми забавниками, чьи остроты вспыхивали такъ-же быстро, какъ сухой хворостъ, но такъ-же быстро и сгорали. Отбросивъ величіе, онъ допускалъ свою царственную особу якшаться съ разными скачущими шутами, осквернявшими своими насмшками его высокое имя. Не взирая на это имя, онъ поощрялъ смхъ и шутки надъ нимъ пажей, являясь мишенью для остроумія безбородыхъ молокососовъ. Его часто видали на улиц, и онъ даже входилъ въ сношенія съ толпой. Такъ какъ онъ вчно находился у всхъ на глазахъ, вс къ нему привыкли, и отъ его присутствія тошнило, какъ это бываетъ, когда объшься меда. Онъ становится уже не сладокъ. Немножко его и еще немножко, а на поврку выйдетъ, что черезчуръ много. Когда-же Ричарду, бывало, захочется торжественно показаться народу, его появленіе производило такое-же впечатлніе, какъ крикъ кукушки въ іюн, слышишь этотъ крикъ, но не обращаешь на него вниманія. На него смотрли, но только пресыщенными, вслдствіе привычки, глазами и не удостоивали его того особеннаго восторга, какой должно вызывать солнце королевскаго величія, когда оно показывается рдко. Сытой, пресыщенной его лицезрніемъ толп до того надолъ его видъ, что она смотрла на него полусонными глазами, полуопустивъ вки, съ тмъ угрюмымъ выраженіемъ съ какимъ подозрительный человкъ смотритъ на своего врага. На томъ-же самомъ пути стоишь и ты, Герри. Твои близкія и пятнающія тебя отношенія къ негоднымъ изъ низкаго происхожденія людямъ лишили тебя твоего царственнаго преимущества. Ты такъ всмъ приглядлся, что ни у кого нтъ желанія видть тебя, разумется, кром меня. Мн, напротивъ, хотлось бы видть тебя чаще, даже и теперь меня, противъ воли, ослпляетъ глупая привязанность къ теб.
Принцъ Генрихъ. На будущее время, трижды великодушный государь, я постараюсь быть боле самимъ собою.
Король Генрихъ. Такимъ, какимъ ты теперь, былъ въ глазахъ всего свта и Ричардъ, когда я, вернувшись изъ Франціи, высадился въ Рэвенспорг. Такимъ, какимъ я былъ тогда — теперь Генри Пэрси. Клянусь и скипетромъ моимъ, и душею, что у него больше правъ на корону Англіи, чмъ у такого призрака наслдника престола, какъ ты. Онъ безъ всякаго права, даже безъ тни права, наводняетъ теперь поля государства вооруженными людьми и не страшится стать лицомъ къ лицу съ вооруженной пастью льва. Хотя онъ и не старше тебя годами, но тмъ не мене онъ престарлыхъ лордовъ и почтенныхъ епископовъ ведетъ за собою въ кровопролитныя схватки и въ смертоносныя битвы. Какую безсмертную славу стяжалъ этотъ молодой человкъ своею побдою надъ прославленнымъ Доуглесомъ, за свои подвиги, за свои безстрашные набги, своими блестящими военными способностями завоевавъ себ во всхъ государствахъ, исповдующихъ христіанскую вру, первое мсто среди воиновъ и названіе величайшаго полководца своего времени. Три раза этотъ самый Генри Пэрси, этотъ Марсъ въ пеленкахъ разбивалъ въ прахъ вс усилія Доуглеса, онъ захватилъ шотландца въ плнъ, освободилъ безъ выкупа и вслдствіе этого пріобрлъ въ немъ друга. Теперь оба они, дерзко возвышая голосъ, шлютъ намъ вызовъ, потрясая имъ и нашъ престолъ, и спокойствіе страны. Что скажешь ты на это? Горячій, Норсомберлендъ, его преподобіе епископъ Іоркскій, Доуглесъ и Мортимеръ подняли противъ насъ знамя возстанія, но зачмъ, Герри, передаю эти извстія я теб, моему блжайшему и самому дорогому врагу? Кто знаетъ, не придется ли мн увидть, что ты вслдствіе ли досады и малодушнаго страха, или вслдствіе увлеченія постыдными страстями, очутишься въ рядахъ бунтовщиковъ подъ начальствомъ Пэрси и у него на жалованіи? Кто знаетъ, не станешь-ли ты пресмыкаться у его ногъ и льстиво поощрять его гнвъ противъ меня, чтобы доказать, до чего дошло твое перерожденіе?
Принцъ Генрихъ. Не говорите этого, ничего подобнаго вы не увидите. Да проститъ Богъ тмъ, кто такъ страшно уронилъ меня во мнніи вашего величества. Голова Генри Пэрси искупитъ вс прошлыя мои ошибки. Когда нибудь, посл особенно доблестнаго дня, я позволю себ снова назваться вашимъ сыномъ. Тогда я предстану передъ вами въ окровавленной одежд, съ окровавленнымъ лицомъ, а когда я смою съ себя эту кровь, вмст съ нею исчезнетъ и мой позоръ. Этотъ день, если ему только суждено настать, заблещетъ тогда, когда съ Горячимъ, съ этимъ сыномъ чести и любимцемъ славы, съ этимъ безукоризненнымъ и всми прославляемымъ рыцаремъ сразится никмъ до сихъ поръ не признанный сынъ вашъ, Герри. О, какъ-бы я желалъ, чтобы вс доблести, внчающія его шлемъ, размножились до безконечности, а позоръ, тяготющій надъ моею головою, удвоился, потому что настанетъ время, когда этотъ юный уроженецъ свера вынужденъ будетъ промнять свои доблестныя дянія на мой позоръ! Добрйшій мой повелитель, Пэрси для меня только довренное лицо, обязанное накоплять для меня какъ можно большее количество блистательныхъ подвиговъ, но я потребую отъ него такого неумолимаго отчета, что онъ вынужденъ будетъ возвратить мн всю накопленную имъ славу до послдней крупицы, до самой ничтожной похвалы. Да, это будетъ такъ, если-бы даже пришлось вырвать у него все это вмст съ сердцемъ! Вотъ въ чемъ я клянусь вамъ именемъ Бога! Если вашему величеству угодно, чтобы я сдержалъ слово, пролейте нсколько капель цлебнаго бальзама въ вид снисхожденія на т застарлыя язвы, которыя явились послдствіями моей безпутной жизни. Если мн не суждено достигнуть желаемаго, смерть уничтожитъ вс обязательства, и я скоре вытерплю сто тысячъ смертей, чмъ нарушу хоть ничтожнйшую частицу даннаго обта.
Король Генрихъ. Вотъ смертный приговоръ сотни тысячъ мятежниковъ. Ты получишь назначеніе съ широкими полномочіями (Входитъ Блонтъ). Что съ тобою, добрый мой Блонтъ? У тебя такой видъ, словно ты куда-то торопишься.
Блонтъ. Дло, о которомъ я обязанъ доложить, не допускаетъ отлагательствъ. Лордъ Мортимеръ прислалъ изъ Шотландіи извстіе, что одиннадцатаго числа этого мсяца войска Доуглеса соединились съ мятежниками въ Шрюсбэри. Если вс союзники сдержать слово, получится такое невиданно громадное, такое устрашающее войско, что государству справиться съ нимъ будетъ не легко.
Король Генрихъ. Эту новость я узналъ уже пять дней тому назадъ, поэтому лордъ Уэстморлендъ и мой сынъ принцъ Джонъ Ланкастрскій уже ухали сегодня. Въ среду отправишься ты, Герри, а въ четвергъ тронемся въ путь и мы сами. Мстомъ нашей встрчи будетъ Бриджнорсъ, ты, Герри, направишься туда чрезъ Глостэрширъ. На то, что намъ остается сдлать еще, потребуется дней двнадцать, только тогда вс наши силы могутъ стянуться къ Бриджнорсу. А дла на рукахъ у насъ много и надо спшить: каждая проволочка съ нашей стороны дастъ непріятелю возможность усиливаться (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Истчипъ. Комната въ таверн ‘Кабанья голова’.

Входятъ Фольстэфъ и Бардольфъ.

Фольстэфъ. Слушай, Бардольфъ, мн кажется, что посл нашего послдняго дла я начинаю опускаться самымъ позорнымъ образомъ. Смотри, разв я не спадаю съ тла, не сохну? Кожа держится на мн, какъ обвислое платье старой бабы, весь я сморщился, какъ излежавшееся яблоко. Нтъ, надо раскаяться… и поскоре, пока я еще хоть на что нибудь похожъ, не то, того и гляди, такъ ослабю, такъ исхудаю, что силъ, пожалуй, не хватитъ на раскаяніе. Вдь, я забылъ, какой бываетъ внутренній видъ церкви! Будь я перечное зерно или кляча съ пивовареннаго завода, если я хоть что-нибудь помню! А кто въ этомъ виноватъ, кто загубилъ меня? — Все товарищество, одно подлое товарищество!
Бардольфъ. Сэръ Джонъ, если вы и дале будете такъ сильно сокрушаться, то не долго проживете.
Фольстэфъ. Совершенная твоя правда. Иди, спой-ка мн какую нибудь самую непристойную псню, это меня развеселитъ. Отъ природы я надленъ былъ всми качествами, необходимыми джентельмену, то есть, достаточно былъ добродтеленъ, ругался и божился мало, въ кости игралъ не боле семи разъ въ недлю, а въ непотребныя мста хаживалъ не боле одного раза въ четверть… часа, три или четыре раза возвращалъ занятыя деньги. Жилъ хорошо, съ чувствомъ мры, а теперь живу до того безпорядочно, что не знаю ни мры, ни границъ. Это ни на что не похоже!
Бардольфъ. Толщина ваша, сэръ Джонъ, выходить изъ всякихъ границъ, поэтому вы дйствительно становитесь ни на что не похожи.
Фоіьстэфъ. А ты измни свою образину, тогда и я образъ жизни перемню. Ты у насъ адмиралъ, стоишь на корм съ фонаремъ, а фонарь этотъ ни что иное, какъ твой красный носъ. Ты кавалеръ ордена Горящей Лампы.
Бардольфъ. Лицо мое, сэръ Джонъ, никакого вреда вамъ не длаетъ.
Фольстэфъ. Напротивъ, готовъ побожиться, что оно приноситъ мн такую же пользу, какъ инымъ людямъ созерцаніе человческаго черепа или memento mori. Какъ только я увижу твою рожу, такъ вспомню объ адскомъ пламени, о богач, облеченномъ въ пурпуръ, потому что она въ своихъ багровыхъ покровахъ такъ и горитъ, такъ и пылаетъ. Будь ты хоть мало-мальски добродтеленъ, я и клясться не сталъ бы иначе, какъ твоей рожей и даже вотъ въ какихъ словахъ: ‘Клянусь краснымъ носомъ Бардольфа который есть огнь небесный!’ но, къ несчастію, ты человкъ совсмъ потерянный, и, глядя на твою синебагровую образину, тебя можно принять только за самое черное исчадіе мрака, и исчезни вс деньги съ лица земли, если я не принялъ бы тебя за ignus fatuus или за свтящуюся бомбу, когда ты ловилъ мою лошадь на Гэдсхильскомъ перекрестк. Да, ты вчный торжественный день, неугасаемый потшный огонь. Благодаря твоему пылающему носу, я сберегъ по крайней мр тысячу марокъ на фонаряхъ да на факелахъ, отправляясь съ тобою по ночамъ изъ харчевни въ харчевню, но за то хересъ, который ты выпилъ тамъ на мой счетъ, стоилъ мн дороже всякаго освщенія, будь оно куплено даже въ самой дорогой свчной лавк въ мір. Ахъ, саламандра ты этакая! Вотъ уже тридцать два года, какъ я денно и нощно поддерживаю для тебя этотъ огонь… Да наградитъ меня за это Господь!
Бардольфъ. Что вамъ далось мое лицо? Желалъ бы я, чтобы оно лежало у васъ въ брюх.
Фольстэфъ. Покорно благодарю! тогда у меня непремнно сдлалось бы воспаленіе (Входитъ хозяйка). Ну, милйшая моя курочка, розыскала ли того, кто очистилъ мои карманы?
Хозяйка. Ахъ, сэръ Джонъ, какого же вы о насъ мннія? Неужели же, сэръ Джонъ, вы воображаете, будто я стала бы держать у себя воровъ? И я, и мой мужъ допрашивали и обыскивали слугъ и прислужниковъ всхъ вмст и каждаго въ отдльности. Десятой доли волоска и той до сихъ поръ не пропадало у меня въ заведеніи.
Фольстэфъ. Лжешь ты, кабатчица! Бардольфъ у тебя въ харчевн брился нсколько разъ, слдовательно волосъ у него пропало не мало… Я же присягу готовъ принять, что меня обворовали… но ты — баба, потому продолжай, какъ оно и слдуетъ баб.
Хозяйка. Кто? Я баба? Клянусь свтомъ господнимъ, что никто еще такъ меня не обзывалъ, при томъ у меня же въ дом.
Фольстэфъ. Продолжай, продолжай! Я тебя довольно хорошо знаю!
Хозяйка. Нтъ, сэръ Джонъ! Не знаете вы меня, сэръ Джонъ! Васъ же, сэръ Джонъ, я знаю: вы, сэръ Джонъ, у меня въ долгу, вотъ и затваете теперь ссору, чтобы отъ меня отвертться. Не я ли купила дюжину рубашекъ для вашего гршнаго тла?
Фольстэфъ. Да, изъ негодной толстой холстины! Носить я ихъ не сталъ, а отдалъ женамъ булочниковъ, чтобы он изъ нихъ мшковъ надлали.
Хозяйка. Нтъ, какъ честная женщина, увряю, что рубашки были изъ чистйшаго голландскаго полотна, по восьми пенсовъ за элль. Кром того, вы, сэръ Джонъ, должны мн за пищу и питье, да и такъ взаймы деньги брали… всего двадцать четыре фунта.
Фольстэфъ (Указывая на Бардольфа). Онъ тоже всмъ этимъ пользовался, такъ пускай и расплачивается онъ.
Хозяйка. Онъ? Да онъ бденъ: у него ничего нтъ!
Фольстэфъ. Кто? Онъ бденъ? Взгляни только на его рожу!… Что ты толкуешь про бдность? Пусть начеканятъ монетъ изъ его носа, изъ его щекъ, я же ни за одинъ обдъ не заплачу. Дурака ты изъ меня разыгрывать хочешь, что ли? Какъ! Мн въ своей же харчевн вздремнуть даже нельзя? — Тотчасъ вс карманы очистятъ. Кром того, у меня еще перстень съ печатью украли, онъ моему дду принадлежалъ и стоилъ сорокъ марокъ.
Хозяйка. О, Господи Іисусе! Ужъ не знаю, сколько разъ самъ принцъ при мн говорилъ, что перстень мдный!
Фольстэфъ. Что такое? Посл этого твои принцъ оселъ и подлецъ! Жаль, что теперь его здсь нтъ, а то я бы его искалчилъ, если-бы онъ это посмлъ повторить при мн! (Принцъ Генрихъ и Пойнцъ входятъ маршируя, Фольстэфъ идетъ къ нимъ на встрчу, приложивъ къ губамъ палку вмсто свирли). Ну, что, милйшій мой? Видно, вотъ изъ какой щели втеръ дуетъ… Неужели намъ всмъ походнымъ шагомъ идти придется?
Бардольфъ. Да, попарно, какъ ходятъ колодники въ Ньюгэтской тюрьм.
Хозяйка. Ради Бога, принцъ, выслушайте меня.
Принцъ Генрихъ. О, сколько угодно, мистрисъ Куикли! Какъ поживаетъ твой супругъ? Я его очень люблю: онъ человкъ честный,
Хозяйка. Добрйшій принцъ, выслушайте меня.
Фольстзфъ. Ахъ, пожалуйста, оставь ее и слушай меня…
Принцъ Генрихъ. А теб что нужно, Джэкъ?
Фольстэфъ. На дняхъ я заснулъ воттуть за ширмами, и у меня обчистили карманы. Эта харчевня совсмъ непотребнымъ домомъ становится: въ ней постителей обворовываютъ.
Принцъ Генрихъ. Что-же у тебя-то украли, Джэкъ?
Фольстэфъ. Повришь ли, Галь? — у меня украли не то три, не то четыре билета въ сорокъ фунтовъ каждый… да, кром того, еще перстень съ печатью, принаддежавшій моему дду.
Принцъ Генрихъ. Ну, перстень — пустяки! все дло тутъ въ какихъ нибудь восьми пенсахъ.
Хозяйка. То-же, свтлйшій принцъ, и я заявляю ему. Еще сказала я ему, что слышала, какъ вы, ваше высочество, изволили говорить ему то-же, а онъ, сквернословъ этакій, началъ отзываться о васъ самымъ гнуснымъ образомъ. Хвастался даже, что искалчить васъ.
Принцъ Генрихъ. Что такое? Быть этого не можетъ.
Хозяйка. Если я лгу, то, значитъ, нтъ во мн ни правды, ни искренности, ни женственности.
Фольстэфъ. Въ теб столько-же правды, сколько въ вываренномъ чернослив, и столько-же искренности, сколько ея въ травленной лисиц, а насчетъ женственности, сама двственница Маріанна скорй годилась-бы въ жены любому констеблю, чмъ ты. Ну, пошла, подстилка ты этакая, пошла!
Хозяйка. Что такое? Какая я подстилка? говори!
Фольстэфъ. А такая, о которую ноги вытираютъ.
Хозяйк а. Нтъ, я не подстилка. Такъ ты и знай! Я жена честнаго человка… Вотъ ты такъ, несмотря на все свое дворянство, не больше, какъ холопъ, если смешь такъ обзывать меня.
Фольстэфъ. А ты, несмотря на всю свою женственность, — иначе говоря, — не боле, какъ скотина.
Хозяйка. Какая я скотина? Говори-же, холопъ, говори!
Фольстэфъ. Какая ты скотина? Выдра ты, вотъ что.
Принцъ Генрихъ. Выдра, сэръ Джонъ? почему-же она выдра?
Фольстэфъ. Потому что она животное земноводное, то есть, ни рыба, ни мясо. Ни одинъ мужчина не знаетъ, съ какой стороны надо къ ней подступиться.
Хозяйка. Клеветникъ ты, если смешь такъ говорить! И теб, и всякому другому мужчин извстно, съ какой стороны я доступна. Помни ты это, ходопъ!
Принцъ Генрихъ. Ты, хозяйка, совершенно права, а онъ позоритъ тебя самымъ наглымъ образомъ.
Хозяйка. Онъ такъ-же позоритъ и васъ, свтлйшій принцъ. Как-то намедни онъ вдругъ говоритъ, будто вы ему тысячу фунтовъ должны.
Принцъ Генрихъ. Что такое? Я теб тысячу фунтовъ долженъ?
Фольстэфъ. Не тысячу фунтовъ, Галь, а цлый милліонъ. Твоя дюбовь стоитъ милліона, ее то ты мн и долженъ.
Хозяйка. Потомъ онъ называлъ васъ осломъ и грозилъ искалчить.
Фольстэфъ. Бардольфъ! Разв я это говорилъ?
Бардольфъ. Да, сэръ Джонъ, говорили.
Фольстэфъ. А зачмъ онъ говорилъ, будто перстень меня мдный?
Гіринцъ Генрихъ. Я и теперь утверждаю тоже самое. Посмотримъ, посмешь ли ты привесть въ исполненіе свою угрозу.
Фольстэфъ. Ты знаешь, Галь, что будь ты обыкновеннымъ человкомъ, я бы отъ слова своего не отступился, но ты принцъ, и я тебя боюсь, какь боялся-бы рычанія львенка.
Принцъ Генрихъ. Почему-же львенка, а не льва?
Фольстэфъ. Потому что, какъ льва, надо бояться короля. Не думаешь ли ты, что тебя я столько-же боюсь, какъ твоего отца?… Что ты на это скажешь? Пусть лопнетъ мой поясъ, если я не правъ.
Пріінцъ Генрихъ. Если-бы лопнулъ поясъ, то штаны твои спустились-бы до колнъ. У тебя, пріятель, въ утроб ни для правды, ни для искренности, ни для честности нтъ мста: въ ней только и есть, что кишки да грудобрюшная перепонка. Ты честную женщину обвиняешь въ воровств. Ахъ ты ублюдокъ, безстыжій клеветникъ и мошенникъ! Разв у тебя въ карманахъ бывало хоть что нибудь, кром грязныхъ трактирныхъ счетовъ, адресовъ непотребныхъ домовъ, да леденца на одинъ жалкій пенни, чтобы изъ живота втры выгонять? Будь я не принцемъ, а послднимъ простолюдиномъ, если у тебя въ карманахъ бывало хоть что нибудь, помимо этой дряни! Тмъ не мене, ты упорствуешь на своемъ и не хочешь допустить, чтобы тебя обличали во лжи… Какъ теб не стыдно?
Фольстэфъ. Послушай, Галь! ты, вдь, знаешь, въ какой невинности жилъ Адамъ, а дошелъ-же и онъ до грхопаденія. Что-же въ нашъ развратный вкъ длать бдному Джэку Фольстэфу. Ты видишь, — мяса у меня боле, чмъ у другихъ людей, поэтому я еще боле хрупокъ, чмъ вс другіе. — Значитъ, ты сознаешься, что очистилъ мои карманы?
Пгинцъ Генрихъ. По ходу дла, оно какъ будто такъ.
Фольстэфъ. Мистрисъ Куикли, я теб прощаю: приготовь мн завтракать, люби мужа, наблюдай за прислугой и уважай своихъ постителей. Ты видишь: — когда мн представляютъ разумные доводы, я человкъ сговорчивый. Гнвъ мой уходился… Опять? — Нтъ, будетъ! пожалуйста, уйди (Хозяйка уходитъ). Теперь, Галь, разсказывай, что новаго при двор? Чмъ разршилось дло о грабеж на большой дорог?
Принцъ Генрихъ. Хорошо, милый мой ростбифъ, что у тебя при двор есть такой ангелъ-покровитель, какъ я, деньги ограбленнымъ уплачены.
Фольстэфъ. Мн эта уплата не нравится: только двойной трудъ!
Принцъ Генрихъ. Теперь я съ отцомъ въ ладу и могу длать все, что захочу!
Фольстэфъ. Такъ знаешь что? — Ограбь казну, да сдлай это, не умывая потомъ рукъ.
Блрдольфъ. Въ самомъ дл, поступите такъ, какъ онъ говоритъ.
Принцъ Генрихъ. Я выхлопоталъ теб, Джэкъ, мсто въ пхот.
Фольстэфъ. Мсто въ конниц было-бы мн боле по-сердцу… Гд-бы мн найти молодца, лтъ такъ двадцати-двухъ, который умлъ-бы воровать, не попадаясь, потому что карманы мои пусты до безобразія… А все-таки надо благодарить Бога за бунтовщиковъ. Народъ этотъ ополчается только противъ честныхъ людей. Хвалю ихъ за это, хвалю и цню!
Принцъ Генрихъ. Бардольфъ!
Бардольфъ. Что угодно вашему высочеству?
Принцъ Генрихъ. Отнеси это письмо лорду Джону Ланкастру, то-есть, моему брату Джону, а это лорду Уэстморлендъ. А ты, Пойнцъ, живо, живо на коня, такъ какъ намъ до обда предстоитъ проскакать галопомъ цлыхъ тридцать миль. Джэкъ, постарайся добраться до Тэмпль-Голля часамъ къ двумъ дня. Я буду тебя тамъ ожидать, и ты узнаешь, какое готовится теб назначеніе, получишь также и деньги, и инструкціи насчетъ вербовки солдатъ. Страна въ огн, а Пэрси находится на вершин славы, надо будетъ посбитъ у нихъ спси, или они, или мы! (Принцъ Генрихъ, Пойнцъ и Бардольфь уходятъ).
Фольстэфъ. Слова хорошія и какой хорошій народъ!… Эй, хозяйка, подавай мн завтракать! Живй! Какъ-бы, желалъ я, чтобы эта харчевня была моимъ барабаномъ! (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Станъ мятежниковъ близь Шрюсбери.

Входятъ Горячій, Уорстэръ и Доуглесъ.

Горячій. Хорошо сказано, благородный мой шотландецъ. Если-бы слова правды въ нашъ утонченный вкъ не считались лестью, слдовало-бы Доуглеса осыпать такими похвалами, какихъ не слыхивалъ ни одинъ даже самый испытанный воинъ, и во всемъ мір не было-бы человка славне его. Клянусь Богомъ, я не льстецъ. Я презираю ласкательство, но все-таки скажу, что ни одинъ любимый человкъ не занимаетъ въ моемъ сердц такого почетнаго мста, какъ ты… Лови-же меня на слов и дай мн случай доказать теб мою привязанность на дл.
Доуглесъ. Ты король благородства. Нтъ на земл такого могущественнаго человка, противъ котораго я-бы не пошелъ.
Горячій. Поступай такъ всегда. Это хорошо.

Входитъ гонецъ съ письмами.

Горячій. Что это у тебя за письма?… Заране благодарю тебя за нихъ.
Гонецъ. Письма отъ вашего отца.
Горячій. Зачмъ-же вмсто того, чтобы писать, онъ не пріхалъ самъ?
Гонецъ. Онъ не можетъ пріхать, милордъ, онъ тяжело боленъ.
Горячій. Досадно! нашелъ когда хворать! въ самое горячее-то время. Кто ведетъ его войско? Кому поручилъ онъ начальство надъ нимъ?
Гонецъ. Вы все узнаете изъ письма. Мн-же ничего неизвстно.
Уорстэръ. Скажи, пожалуйста, лежитъ онъ въ постели?
Гонецъ. Точно такъ, милордъ. Онъ слегъ въ постель за четыре дня до моего отъзда, а когда я собрался въ путь, врачи очень за него опасались.
Уорстэръ. Нужно было дать выздоровть времени, а ужъ потомъ хворать самому. Никогда его здоровье не было такъ драгоцнно, какъ теперь.
Горячій. Заболть теперь! ослабть именно въ эту минуту! Его болзнь наноситъ нашему предпріятію ударъ прямо въ сердце, она отзывается на насъ, на нашемъ стан, Онъ пишетъ мн, что страдаетъ какою-то внутреннею болзнью, и что вербовку друзей и сосдей нельзя было поручить другому лицу. По его словамъ, такое щекотливое дло опасно поручить кому нибудь и вести его необходимо ему самому, тмъ не мене онъ совтуетъ смло продолжать предпріятіе съ тми силами, какія у насъ уже есть, и попытаться узнать, насколько къ намъ благосклонна судьба? Слдуетъ поступать такъ потому, — пишетъ онъ, — что вс наши намренія теперь уже, конечно, извстны королю. Что вы на это скажете?
Уорстэръ. Болзнь твоего отца большое для насъ увчье.
Горячій. Рана опасная, все равно, что у насъ отнята рука ми нога… А, впрочемъ, нтъ! На первый взглядъ отсутствіи отца кажется важне, чмъ оно есть на самомъ дл. Хорошо ли подвергать опасности участь всхъ нашихъ имуществъ, ставя ихъ на одинъ ударъ, отдать на авось такую громадную ставку въ распоряженіе прихоти одного какого-нибудь часа? Нтъ, это было-бы нехорошо, потому что тогда мы обнажили-бы самую глубину, самую душу нашихъ надеждъ, границы, даже крайніе предлы всхъ нашихъ средствъ.
Доуглесъ. Да, было-бы именно такъ, тогда какъ теперь есть въ виду значительная подмога. Мы можемъ смло, въ надежд на будущее, тратить все, что у насъ есть. Кром того, въ случа неудачи, у насъ будетъ врное средство для отступленія.
Горячій. Именно, у насъ будетъ мсто для сбора, пристанище, если дьяволу или несчастію вздумается непріязненно посмотрть на двственную чистоту нашего дла.
Уорстэръ. А все-таки мн очень жаль, что твоего отца нтъ съ нами. Самое свойство нашей попытки настолько щекотливо, что не допускаетъ дробленія силъ! Многіе, не зная настоящей причины отсутствія Норсомберленда, припишутъ послднее его благоразумію, его врности королю, или прямо скажутъ, что графа удержало дома полное несочувствіе къ нашимъ начинаніямъ. Теперь подумайте, какъ подобныя предположенія могутъ охладить смлый порывъ нашего, во всякомъ случа, опаснаго заговора и даже пошатнуть все предпріятіи. Вы отлично знаете, что намъ, нападающимъ, необходимо строго изслдовать и старательно законопачивать вс щели, вс отверстія, черезъ которыя взглядъ разсудка могъ-бы взглянуть на наше дло. Отсутствіе твоего отца теперь откинутая завса, могущая открыть непосвященному такія опасныя стороны предпріятія, о какихъ онъ даже и не помышлялъ.
Горячій. Вы заходите слишкомъ далеко. Напротивъ, вотъ, по моимъ ожиданіямъ, то впечатлніе, какое произведетъ его отсутствіе: оно придастъ нашему великому предпріятію такое обаяніе, такой видъ ршительной смлости, такой блескъ героизма, какихъ-бы оно не имло, если бы графъ былъ здсь. Вс подумаютъ, что мы, имя и безъ него возможность тягаться силами съ цлымъ государствомъ, при его помощи перевернемъ все вверхъ дномъ. Итакъ, все идетъ пока не дурно, и вс наши сочлененія пока здравы и невредимы.
Доуглесъ. Именно такъ, какъ желательно душ, въ Шотландіи даже не знаютъ значенія такого слова, какъ страхъ.

Входитъ сэръ Ричардъ Вернонъ.

Горячій. А, кузенъ Вернонъ! Добро пожаловать, моя душа.
Вернонъ. Просите Бога, милорды, чтобы принесенныя мною извстія были достойны такого ласковаго пріема. Графъ Уэстморлендъ направляется сюда съ семи-тысячнымъ войскомъ. Ему сопутствуетъ принцъ Джонъ.
Горячій. Не бда! Что-же еще?
Вернонъ. Кром того, я узналъ, что король самъ своею особою выступилъ въ походъ и торопливо направляется сюда-же. Войско у него тоже внушительное.
Горячій. Добро пожаловать. А гд его сынъ, быстроногій и безпутный принцъ Уэльсскій съ своею компаніею, какъ будто оттолкнувшій отъ себя міръ, говоря ему: — ‘Ступай своею дорогой?’
Вернонъ. Вс въ доспхахъ, вс вооружены, у всхъ на шлемахъ развваются страусовыя перья, вс хлопаютъ крыльями, словно только что выкупавшіеся орлы, вс въ своихъ золотыхъ кольчугахъ сіяютъ, словно иконы, вс такъ-же полны жизни, какъ май, такъ-же лучезарны, какъ солнце въ Ивановъ день, рзвы, какъ юные козлята, дики, словно молодые быки. Я видлъ принца Генриха, когда онъ въ шлем съ забраломъ, въ набедренникахъ, въ блестящемъ вооруженіи, словно крылатый Меркурій, съ такою легкостью прямо съ земли вскочилъ на сдло, что его можно было принять за слетвшаго съ небесъ бога, чтобы ссть верхомъ на горячаго Пегаса и очаровать міръ своею благородной осанкой, своимъ умніемъ управлять конемъ!
Горячій. Будетъ! Будетъ! Отъ такихъ похвалъ, пожалуй, сдлается лихорадка, хуже чмъ отъ лучей мартовскаго солнца. Пусть придутъ! Пусть явятся разряженные, какъ жертвы. Мы ихъ остывшіе и окровавленные трупы принесемъ на алтарь синеокой двы дымящейся войны. Закованный въ желзо Марсъ, весь въ крови до самыхъ ушей, возсядетъ на свой престолъ. Я весь горю, словно въ огн, всякій разъ, какъ только подумаю, что такая богатая добыча такъ, близко отъ насъ, а между тмъ намъ она еще не принадлежитъ. Ахъ, скорй-бы наступило время, когда я вскочу на коня, помчусь, словно громовая стрла, и ударю принца Уэльсскаго прямо въ грудь! Оба Герри вступятъ въ ожесточенный бой и разстанутся только тогда, когда одинъ изъ нихъ окажется трупомъ. Ахъ, что такъ долго не детъ Глендауръ!
Вернонъ. Есть еще непріятныя всти. По дорог, я въ Уорстэр слышалъ, что Глендауръ прибудетъ не ране, какъ черезъ дв недли, онъ только къ этому сроку успетъ собрать войско.
Доуглесъ. Отроду не слыхивалъ такого непріятнаго извстія!
Уорстэръ. Да, честное слово, отъ него обдаетъ холодомъ.
Горячій. А какой численности достигаетъ армія короля?
Вернонъ. До тридцати тысячъ человкъ.
Горячій. Предположимъ, пожалуй, что и до сорока. Если мой отецъ и Глендауръ даже останутся въ сторон, нашихъ силъ будетъ достаточно, чтобы въ великій день битвы дать отпоръ королевскому войску. Пойдемте, произведемъ смотръ нашимъ войскамъ. День суда близокъ, и если надо будетъ умереть, умремъ вс, но весело!
Доуглесъ. Не говори о смерти. Я еще на цлыхъ полгода застрахованъ отъ чувства страха и отъ смертельнаго удара (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Прозжая дорога близь Ковентри.

Входятъ Фольстэфъ и Бардольфъ.

Фольстэфъ. Ступай впередъ, Бардольфъ, и добудь мн бутылку хереса. Нашъ отрядъ пройдетъ черезъ Ковентри, не останавливаясь. Намъ необходимо къ вечеру поспть въ Сэттонъ.
Бардольфъ. Пожалуйте денегъ, капитанъ.
Фольстэфъ. Возьми на свои… на свои возьми.
Бардольфъ. Да, вдь, цна бутылк цлый ангелъ.
Фольстэфъ. Что-жъ изъ того? — Расплатись, а сдачу, сколько-бы ея тамъ ни было, — хоть цлыхъ двадцать ангеловъ, — возьми себ за труды, денежные счеты — мое дло. Да скажи моему лейтенанту Пето, чтобы онъ ждалъ меня на конц города.
Бардольфъ. Хорошо, капитанъ. Прощайте (Уходитъ).
Фольстэфъ. Однако, будь я просто селедка въ разсол, если мн самому не стыдно за своихъ солдатъ. Во время принудительной вербовки, я самымъ дьявольскимъ образомъ злоупотребилъ довріемъ короля. Въ замнъ полутораста новобранцевъ, я получилъ съ чмъ-то триста фунтовъ. Старался я вербовать только людей зажиточныхъ, сыновей богатыхъ мызниковъ, выбиралъ преимущественно обрученныхъ жениховъ, раза два уже оглашенныхъ въ церкви, изнженныхъ негодяевъ, кому барабанный бой страшне самого чорта, а выстрлъ изъ пищали ужасне чмъ для зарзанной курицы или для подстрленной дикой утки. Да, вербовалъ я только разъвшихся истребителей жирныхъ кусковъ, у кого храбрости въ утроб не боле, чмъ на булавочную головку, и вс они откупились, такъ-что теперь отрядъ мой состоитъ изъ знаменосцевъ, капраловъ, лейтенантовъ и разныхъ оборванцевъ, рубищемъ своимъ напоминающихъ Лазаря, у котораго прожорливыя собаки лижутъ раны, какъ его изображаютъ на узорахъ ковровъ… Въ сущности сволочь эта и понятія не иметъ о военной служб, весь отрядъ состоитъ изъ проворовавшихся лакеевъ безъ мста, изъ младшихъ сыновей младшихъ братьевъ, изъ цловальниковъ, бжавшихъ отъ хозяевъ, да изъ проторговавшихся трактирщиковъ, словомъ, изъ всякаго отребья, изъ всякихъ язвъ въ образ человка, порожденныхъ спокойной жизнью общества и продолжительнымъ миромъ, лохмотья — же на нихъ, право, хуже самаго стараго заштопаннаго знамени. Вотъ такимъ — то сбродомъ приходится мн замнять тхъ, кто откупился отъ службы. Глядя на мое войско, право, подумаешь, что оно цликомъ составлено изъ полутораста блудныхъ сыновъ, только-что пасшихъ свиней, отпоенныхъ помоями и откормленныхъ желудями. Какой-то проклятый шутникъ, встртивъ на пути мой отрядъ, не даромъ-же сказалъ, будто я навербовалъ однихъ мерзавцевъ, снятыхъ съ вислицы. Да и въ самомъ дл, свтъ отъ роду не видывалъ такихъ пугалъ… Не идти-же мн съ ними черезъ Ковентри! Конечно нтъ, дло ясное!… Потомъ эти мерзавцы ходятъ-то еще раскоряками, словно на ногахъ у нихъ лошадиныя подковы… Дло въ томъ, что большинство ихъ, дйствительно, набрано мною по тюрьмамъ. Слава Богу, если на весь отрядъ отыщется полторы рубахи, а сама сказанная полурубаха не что иное, какъ дв сшитыя вмст салфетки, накинутыя на плечи, какъ безрукавная епанча герольда, цльная-же рубашка, говоря по правд, украдена или у хозяина харчевни въ Сентъ-Эльбэни, гд мы останавливались, или у красноносаго трактирщика въ Ковентри. Впрочемъ, это не бда: блья они, сколько угодно, могутъ добыть на любомъ забор.

Входятъ принцъ Генрихъ и Уэстморлендъ.

Принцъ Генрихъ. А, вотъ и ты, вздутый пузырь, взбитая перина!
Фольстэфъ. А, это ты, Галь — пустая голова? Кой чортъ занесъ тебя въ Уоркширъ? Дражайшій лордъ Уэстморлэндъ, простите великодушно! Я думалъ, что вы уже въ Шрюсбэри.
Уэстморлендъ. По правд говоря, давно-бы мн надо быть тамъ, да и вамъ тоже. Впрочемъ, войска мои уже на мст. Могу сказать вамъ, что король давно уже ожидаетъ всхъ насъ, потому всмъ намъ необходимо выступить отсюда сегодня-же въ ночь.
Фольстэфъ. Не бойтесь за меня, я не просплю. Я бдителенъ, какъ котъ, намревающійся тайкомъ полизать сливокъ.
Принцъ Генрихъ. Полизать воровски сливокъ? Да, кажется, именно такъ, потому что ты уже столько разъ воровалъ ихъ, что самъ превратился въ масло… Однако, скажи мн, Джэкъ, что это за народъ идетъ за нами.
Фольстэфъ. Это мой отрядъ, Галь.
Принцъ Генрихъ. Я отъ роду не видывалъ такой оборванной сволочи.
Фольстэфъ. Что за бда! Чтобы подставлять грудь подъ копья, лучшихъ и не нужно… Они пушечное мясо… какъ есть пушечное мясо!… На то, чтобы затыкать дыры, они такъ-же годны, какъ и всякіе другіе, да, милый человкъ!і — вс люди смертны, вотъ и они смертны тоже.
Уэстморлендъ. Однако, сэръ Джонъ, мн кажется, что они смотрятъ какими-то истомленными и голодными, они черезчуръ похожи на нищихъ.
Фольстэфъ. Ршительно понять не могу, отчего они такъ обнищали… что же до ихъ худобы, право, не я-же ихъ этому научилъ.
Принцъ Генрихъ. Да, конечно, такъ, худобой другихъ не заразишь, когда у самого на ребрахъ слой жира въ три пальца толщиною. Поторопись, однако, Пэрси уже на пол битвы.
Фольстэфъ. Какъ, неужто король уже сталъ лагеремъ?
Уэстморлендъ. Да, сэръ Джонъ, и я сильно боюсь как-бы намъ не опоздать.
Фольстэфъ. Къ самому началу пира является самый прожорливый гость, а къ концу битвы — плохой воинъ (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Лагерь мятежниковъ подъ Шрюсбери.

Входятъ Уорстеръ, Доуглесъ, Вернонъ и Горячій.

Горячій. Мы сегодня-же вечеромъ вступимъ въ бой.
Уорстэръ. Это невозможно.
Доуглесъ. Иначе намъ съ нимъ не совладать.
Вернонъ. Почему-же нтъ?
Горячій. Какъ, почему? Разв онъ не ожидаетъ подкрпленій?
Вернонъ. Да и мы тоже.
Горячій. Онъ дождется ихъ наврно, а дождемся ли мы? — вопросъ.
Уорстэръ. Милый племянникъ, послушайся моего совта, не вступай въ бой сегодня.
Вернонъ. И я говорю тоже.
Доуглесъ. Совтъ вашъ никуда не годится. Вы говорите такъ изъ трусости и отъ холоднаго отношенія къ длу.
Вернонъ. Не клевещите на меня, Доуглесъ. Клянусь жизнью, — и буду поддерживать свои слова, если бы это даже стоило мн жизни, — мною всегда управляетъ правильно понятое чувство чести, и я такъ-же мало слушаюсь совтовъ трусости или слабодушія, какъ вы и какъ вс шотландцы, сколько ихъ есть на свт. Завтра въ сраженіи мы увидимъ, кто изъ насъ трусливе.
Доуглесъ. Не завтра, а сегодня.
Вернонъ. Какъ знаете.
Горячій. И я говорю — сегодня.
Вернонъ. Да пойми-же, что это невозможно, и меня удивляетъ, что ты не видишь тхъ препятствій, вслдствіе которыхъ необходимо отложить сраженіе. Часть конницы моего двоюроднаго брата Вернона еще не пришла, а конница твоего дяди прибыла только сегодня. Гд-же взять силъ и одушевленія, чтобы съ честно держать себя въ сраженіи, когда пылъ и мужество подавлены, совсмъ уничтожены крайнею усталостью, вслдствіе которой каждаго коннаго солдата можно считать только половиною воина.
Горячій. Непріятельская конница точно въ такомъ-же положеніи, она точно такъ-же измучена, истощена усталостью. Лучшая-же часть нашей конницы успла уже отдохнуть.
Уорстэръ. Королевскія войска численностью значительно превосходятъ наши. Ради самого Бога, племянникъ, дождись времени, когда вс будутъ въ сбор.

Трубы гремятъ. Входитъ Блонтъ.

Блонтъ. Я отъ имени короля являюсь къ вамъ съ милостивыми предложеніями. Соблаговолите только выслушать ихъ съ должнымъ уваженіемъ.
Горячій. Добро пожаловать, сэръ Уольтэръ Блонтъ. Какъ были-бы мы благодарны Богу, если-бы вы находились въ нашихъ рядахъ. Многіе изъ насъ искренно васъ любятъ, и даже эти многіе, глубоко уважая васъ за ваши высокія заслуги, за ваше громкое имя, негодуютъ на васъ за то, что вы стоите не на нашей сторон, а въ числ нашихъ враговъ.
Блонтъ. При Божіей помощи я до тхъ поръ буду стоять въ числ послднихъ, пока вы, выйдя изъ предловъ истиннаго долга и забывъ чувство врности, дерзаете возставать противъ помазанника Божія, вашего законнаго государя. Вернемся, однако, къ моему порученію. Король прислалъ меня узнать, чмъ именно вы недовольны? Зачмъ нарушаете общественный миръ и, разжигая въ его ндрахъ дикую вражду, научаете его послушную страну безразсудной неистовости? Король сознаетъ, что былъ обязанъ вамъ многимъ, и если вамъ кажется, что онъ забылъ которую-нибудь изъ вашихъ многочисленныхъ заслугъ, скажите прямо, чмъ вы обижены, и онъ поспшитъ удовлетворить ваши законныя желанія, даруетъ онъ также безусловное прощеніе какъ вамъ самимъ, такъ и тмъ, кто сбился съ истиннаго пути, послушавшись вашихъ наущеній.
Горячій. Король очень милостивъ, и намъ отлично извстно, что онъ знаетъ, въ какое время слдуетъ общать, а въ какое расплачиваться. Своимъ королевскимъ саномъ онъ обязанъ моему отцу, моему дяд и мн самому. Когда ему едва минуло двадцать шесть лтъ, и онъ, значительно упавъ въ общественномъ мнніи, обнищавшимъ, никмъ не замчаемымъ изгнанникомъ пытался тайно пробраться въ отечество, кто, какъ не мой отецъ, привтствовалъ его на берегу? Когда-же онъ, призывая въ свидтели самого Бога и со слезами невинности на глазахъ въ самыхъ искреннихъ выраженіяхъ началъ клясться, будто только затмъ и прибылъ въ Англію, чтобы добиться герцогства ланкастрскаго, своего лена, и вымолить примиреніе, мой отецъ по доброт сердечной почувствовалъ къ нему жалость, поклялся ему содйствовать и сдержалъ общаніе. Какъ только другіе лорды и бароны Англіи увидали, что Норсомберлендъ склоняется на сторону Болинброка, и крупные, и мелкіе стали являться къ нему на поклонъ, преклонять передъ нимъ колна, устраивать ему пышныя встрчи въ городахъ, селеніяхъ и деревняхъ, поджидать его на мостахъ, на дорогахъ, приносить къ его ногамъ богатые дары, клясться ему въ врности, предлагать ему въ пажи своихъ наслдниковъ и раззолоченною толпою слдовать за нимъ по пятамъ. Сознавъ свою мощь, Болинброкъ понемногу сталъ простирать свои виды значительно выше тхъ скромныхъ цлей, въ которыхъ онъ, будучи еще бездомнымъ бднякомъ, клялся моему отцу на обнаженномъ рэвенсвудскомъ прибрежь. Началъ онъ толковать о необходимости преобразовать кое-какіе указы, кое-какіе прямые налоги, слишкомъ тяжкимъ бременемъ лежавшіе на общественномъ благосостояніи, сталъ громко обличать злоупотребленія и притворяться, будто горько оплакиваетъ страданія отчизны. Такою хитрою уловкой, такимъ напускнымъ видомъ справедливости и правосудія, онъ завладлъ сердцами всхъ тхъ, кого ему хотлось поймать на удочку. Этимъ онъ не ограничился, а пошелъ дале, велвъ срубить головы всмъ любимцамъ Ричарда, которыхъ король, лично тмъ временемъ воевавшій въ Ирландіи, оставилъ вмсто себя намстниками.
Блонтъ. Я не затмъ прибылъ сюда, чтобы выслушивать такія рчи.
Горячій. Я сейчасъ кончу. Вскор посл этого онъ сначала свергъ короля съ престола, а потомъ лиштлъ его жизни и тотчасъ по воцареніи обременилъ все государство страшными налогами. Наконецъ, чтобы переполнить мру своихъ проступковъ, онъ отказался выкупить изъ плна графа Марча, близкаго своего родственника, который, — если-бы каждый занималъ подобающее ему мсто, — былъ-бы теперь королемъ, а не оставался плнникомъ въ Уэльс. Онъ унижалъ меня посл самыхъ доблестныхъ моихъ побдъ, старался уловить меня въ свои хитрые силки, онъ выгналъ моего дядю изъ совта и въ бшенномъ порыв гнва приказалъ моему отцу удалиться отъ двора. Онъ нарушалъ одинъ обтъ за другимъ, одна несправедливость слдовала за другою, всмъ этимъ онъ, наконецъ, довелъ насъ до того, что заставилъ насъ искать спасенія въ возстаніи и поднять вопросъ, можетъ ли быть прочною власть, совершившая такую бездну беззаконій?
Блонтъ. Вы разршаете мн передать этотъ отвтъ королю?
Горячій. Нтъ, не въ такой форм, сэръ Уольтэръ. Дайте намъ переговорить между собою. Вернитесь къ королю. Если онъ дастъ намъ врное ручательство, что нашъ посолъ будетъ имть возможность благополучно вернуться назадъ, завтра, рано утромъ, мой дядя явится къ нему и передастъ ему наше ршеніе. Затмъ, прощайте.
Блонтъ. Я очень-бы желалъ, чтобы вы приняли предложеніе, полное любви и милости.
Горячій. Можетъ-быть, оно такъ и будетъ.
Блонтъ. Дай Богъ (Вс уходятъ).

СЦЕНА IV.

Іоркъ. Комната въ архіепископскомъ дворц.

Входятъ архіепископъ іоркскій и сэръ Микаэль.

Архіепископъ. Потрудитесь, добрйшій сэръ Микаэль, съ быстротой птицы доставить вотъ это запечатанное письмо лорду-маршалу, вотъ это — къ моему двоюродному брату Скрупу, а остальныя — по назначенію. Зная теперь всю важность этихъ писемъ, вы, конечно, поспшите ихъ доставить.
Сэръ Микаэль. По вашимъ словамъ, добрйшій лордъ, я догадываюсь, что они дйствительно очень важны. Завтрашній день долженъ ршить судьбу десяти тысячъ человкъ. Я изъ врныхъ источниковъ знаю, что король, во глав быстро избраннаго громаднаго войска, сразится завтра съ лордомъ Герри Пэрси.
Архіепископъ. Весьма прискорбно, дорогой сэръ Микаэль, что болзнь помшала лорду Норсомберленду прислать общанное имъ и очень значительное количество войска, а также и то, что Оуэнъ Глендауръ, напуганный какими-то сверхъестественными предзнаменованіями, отказался принять участіе въ предпріятіи. Боюсь, что у Пэрси подъ руками слишкомъ мало войска, чтобы немедленно выдержать борьбу противъ короля.
Сэръ Микаэль. Этого, милордъ, бояться нечего. Тамъ находятся Доуглесъ, лордъ Мортимеръ…
Архіепископъ. Мортимера тамъ нтъ.
Сэръ Микаэль. Если нтъ его, за то Мордекъ, Вернонъ и лордъ Герри Пэрси тамъ, также, какъ лордъ Уорстэръ, съ цлымъ сонмомъ отборнаго войска и благородныхъ рыцарей.
Архіепископъ. Положимъ такъ, но король, съ своей стороны, собралъ отборнйшее войско со всего государства. При немъ находятся принцъ Уэльсскій, принцъ Джонъ Ланкастрскій, благородный лордъ Уэстморлендъ и воинственный Блонтъ, а также множество другихъ лицъ, людей доблестныхъ, пользующихся извстностью, какъ опытные военачальники, которые ни въ чемъ не уступятъ своимъ названнымъ соревнователямъ.
Сэръ Микаэль. Они встртятъ достойныхъ противниковъ, не сомнвайтесь въ этомъ, милордъ.
Архіепископъ. Предполагаю, что будетъ такъ, но опасаться все-таки не слдуетъ. Итакъ, сэръ Микаэль, чтобы предупредить возможность худшаго, поспшите доставить письма. Если лордъ Пэрси потерпитъ пораженіе, король, которому донесено о нашихъ совщаніяхъ, ране, чмъ распустить войско, намренъ постить насъ, поэтому благоразуміе требуетъ, чтобы мы укрпились въ ожиданіи его. Итакъ, торопитесь, а мн надо написать еще къ кое-кому изъ друзей. Затмъ до свиданія, сэръ Микаэль (Уходятъ въ разныя стороны).

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Станъ короля подъ Шрюсбэри. Раннее утро.

Входятъ Королъ, принцъ Генрихъ, принцъ Джонъ Ланкастръ, сэръ Уорстэръ, Блонтъ и сэръ Джонъ Фольстэфъ.

Король. Смотрите, солнце выходитъ изъ-за этого лсистаго холма, словно залитое кровью. День, при вид такого сердитаго явленія, какъ будто поблднлъ.
Принцъ Генрихъ. Южный втеръ громко трубитъ о своихъ намреніяхъ и глухимъ шелестомъ листьевъ возвщаетъ, что день будетъ печальнымъ, бурнымъ и грознымъ.
Король Генрихъ. Такимъ его найдутъ побжденные, побдителямъ-же ничто не можетъ показаться печальнымъ. (Звуки трубъ).

Входятъ Уорстэръ и Вернонъ.

Король Генрихъ. А, это вы, лордъ Уорстэръ! Очень прискорбно, что намъ обоимъ приходится встрчаться при такихъ условіяхъ, какъ настоящія. Обманувъ наше довріе, вы заставили насъ снять съ себя удобныя одежды мира и заковать наши престарлые члены въ тсныя стальныя латы. Это нехорошо, милордъ, совсмъ нехорошо. Намрены-ли вы снова развязать грубый узелъ ненавистной войны и войти въ кругъ послушнаго движенія, гд вы когда-то сіяли яркимъ и естественнымъ свтомъ, или хотите для будущихъ временъ быть заблудшимъ метеоромъ, чудовищнымъ явленіемъ, зловщимъ предвстникомъ самыхъ жестокихъ бдствій?
Уорстэръ. Выслушайте меня, государь. Что касается меня лично, я былъ-бы очень доволенъ, если-бы могъ провести запоздалые остатки моей жизни въ полномъ спокойствіи, я громко возстаю противъ того, будто самъ искалъ распри.
Король Генрихъ. Откуда-же она явилась, если вы ея не искали?
Фольстэфъ. Она валялась на дорог, онъ ее и нашелъ.
Принцъ Генрихъ. Молчи, жвака, молчи!
Уорстэръ. Вашему величеству угодно было отвратить свои милостивые взгляды отъ меня самого, отъ брата и отъ всего нашего дома, а между тмъ я долженъ напомнить вамъ, государь, что мы были самыми первыми и самыми необходимыми вашими друзьями. Для васъ я, во времена Ричарда, переломилъ свой должностной жезлъ, скакалъ день и ночь, чтобы встртить васъ, чтобы облобызать ваши руки, хотя и по положенію, и по доврію къ вамъ, вы стояли тогда въ несравненно мене выгодныхъ условіяхъ, чмъ я. Я, мой братъ и его сынъ пріютили васъ у себя и смло пошли навстрчу всмъ въ то время грозившимъ намъ опасностямъ. Вы клялись намъ, а потомъ повторили эту клятву въ Донкэстр, что ничего не замышляете противъ государства и только добиваетесь герцогства Ланкастрскаго, которое должно было перейти къ вамъ по наслдству посл умершаго Іоанна Гентскаго. Но скоро безпримрное счастье осыпало вашу голову своими дарами, и на васъ хлынулъ цлый потокъ разныхъ благополучій. Вамъ все благопріятствовало: и наша помощь, и отсутствіе короля, и неурядица смутнаго времени, и т страданія, которыя вы будто-бы вынесли, и, главнымъ образомъ, т враждебныя для Ричарда обстоятельства, которыя во время этого несчастнаго похода задерживали его въ Ирландіи такъ долго, что вся Англія считала его уже умершимъ. Вы воспользовались всмъ этимъ и добились того, что васъ стали просить какъ можно скоре принять бразды верховнаго правленія. Вы забыли о всхъ обтахъ, данныхъ вами въ Донкэстр, а относительно нашего дома, взлелявшаго васъ, вы поступили, какъ поступаетъ неблагодарная кукушка съ вскормившимъ ее воробьемъ, — стали притснять наше гнздо. Ваше величіе, вскормленное на нашихъ хлбахъ, выросло до такой степени, что наша преданность, изъ страха быть поглощенной, не смла боле показываться вамъ на глаза, и мы, ради собственнаго спасенія, вынуждены были, расправивъ крылья, бжать отъ вашихъ глазъ и наскоро собрать войско, поэтому, если мы и вынуждены были поднять противъ васъ оружіе, то вы сами-же выковали его противъ себя своимъ возмутительнымъ съ нами обращеніемъ, принимавшимъ все боле и боле угрожающій характеръ, и нарушеніемъ всхъ клятвъ и обтовъ, которые вы надавали намъ во время младенчества вашихъ замысловъ.
Король Генрихъ. О, я знаю, что все это вы распространяли въ толп, кричали объ этомъ на торговыхъ площадяхъ, читали въ церквахъ, чтобы придать бунту боле яркій и пріятный цвтъ, могущій очаровывать взоры всхъ неустойчивыхъ и измнчивыхъ людей, всхъ жалкихъ, недовольныхъ, развающихъ рты и потирающихъ руки при каждой новой, бурной суматох. Никогда еще ни одному возстанію не было такъ необходимо прибгнуть къ водянымъ краскамъ, чтобы расцвтить свое дло и склонить на свою сторону разныхъ нищихъ оборванцевъ, вчно алчущихъ безпорядковъ, смутъ и опустошеній.
Принцъ Генрихъ. Многимъ, очень многимъ христіанскимъ душамъ въ обихъ арміяхъ придется дорого поплатиться за это столкновеніе, если дло дйствительно дойдетъ до битвы. Скажите своему племяннику, что и принцъ Уэльсскій свою хвалу ему присоединяетъ къ похваламъ всего міра. Оставляя въ сторон настоящее предпріятіе, клянусь всми своими надеждами, что во всемъ мір нтъ другого такого храбраго рыцаря, какъ Генрихъ Пэрси, боле доблестно-дятельнаго, чмъ онъ, боле доблестно-молодого, боле ршительнаго и отважнаго и длающаго своими блестящими подвигами боле чести нашему времени. Что-же касается меня, то, къ величайшему своему стыду, я долженъ сознаться, что до сихъ поръ я не оказалъ никакихъ услугъ рыцарству, такого-же мннія обо мн, какъ я слышалъ, и вашъ племянникъ. Признавая вс преимущества его надо мною относительно громкой славы и прежнихъ подвиговъ, я все-таки, въ присутствіи моего царственнаго родителя, предлагаю ему, чтобы съ обихъ сторонъ предотвратить кровопролитіе, дать мн попытать счастье въ единоборств съ нимъ.
Король Генрхъ. А мы, нисколько не колеблясь, даемъ теб, принцъ Уэльсскій, полное свое согласіе на такую попытку, хотя есть много вскихъ основаній воспротивиться ей. Но нтъ, хорошій нашъ Уорстэръ, мы горячо любимъ свой народъ, любимъ даже тхъ заблудшихъ, которые стоять на сторон вашего племянника. Если наше милостиво предложеніе будетъ принято, то и самъ лордъ Пэрси, и эти заблудшіе, и вы, вс, вс станете снова моими друзьями, какъ и я буду вашимъ другомъ. Передайте это своему племяннику и доставьте мн отвтъ, какъ думаетъ онъ поступать дале? Однако, если онъ будетъ упорствовать на своемъ, то пусть знаетъ, что въ нашей власти прибгнуть къ жестокимъ возмездіямъ, и мы ею воспользуемся. Теперь можете удалиться. Мы не желаемъ, чтобы насъ утруждали возраженіями. Наше предложеніе такъ полно снисхожденія, что принять его было бы вполн разумно (Уорстэръ и Вернонъ уходятъ).
Принцъ Генрихъ. Клянусь жизнью, что они отвтятъ отказомъ! Дйствуя заодно, Доуглесъ и Горячій не задумаются пойти противъ всей вооруженной вселенной.
Король Генрихъ. Въ виду этого, пусть каждый начальствующій находится на своемъ посту. Какъ только получится отвтъ, мы тотчасъ-же ринемся на нихъ, и намъ поможетъ Богъ, такъ какъ дло наше правое (Король, принцъ Джонъ и Блонтъ уходятъ).
Фольстэфъ. Слушай, Галь! Если, во время сраженія, ты увидишь, что я упалъ, какъ мертвый, прикрой меня, пожалуйста, собою. Этимъ ты докажешь мн свою дружбу.
Принцъ Генрихъ. Такимъ образомъ доказать теб свою дружбу можетъ разв одинъ только колоссъ. Помолись Богу — и прощай.
Фольстэфъ. Ахъ, хорошо, Галь, если-бы теперь было время ложиться спать, и все обстояло благополучно!
Принцъ Генрихъ. Надо-же когда-нибудь умереть и отдать долгъ Господу Богу (Уходитъ).
Фольстэфъ. Срокъ расплаты еще не насталъ, а я терпть не могу расплачиваться раньше времени. Зачмъ мн самому лзть впередъ, когда ко мн никто еще не пристаетъ. Впрочемъ, что-же длать, когда впередъ меня толкаетъ чувство чести? Прекрасно, а что, какъ это самое чувство чести вдругъ меня да на тотъ свтъ толкнетъ, если я стану высовываться впередъ? Что тогда? Придлаетъ мн честь новую ногу? Нтъ. А руку? Нтъ. А боль въ ран уйметъ? Нтъ. Изъ этого выходитъ, что честь очень не сильна въ хирургіи. Да, не сильна. — Что-же такое честь? — Слово. А что такое самое это слово ‘честь’? — Паръ. Какая-же отъ нея польза? Иметъ ее кто-нибудь? Да, тотъ, говорятъ, кто умеръ съ честью. Чувствуетъ онъ ее? Нтъ. Слышитъ онъ ее? Нтъ. Видитъ? Нтъ. Чувствовать ее, значитъ, нельзя? Мертвые не чувствуютъ. А разв она не можетъ ужиться между живыми? Не можетъ. Почему? Злословіе не допускаетъ. Изъ всего этого слдуетъ, что честь не боле, какъ гербовый щитъ, а если такъ, то мн она ни на что не нужна. Съ этимъ и конецъ моему катехизису (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Лагерь мятежниковъ.

Входятъ Уорстэръ и Вернонъ.

Уорстэръ. Нтъ, сэръ Ричардъ, племяннику ни подъ какимъ видомъ не слдуетъ сообщать о милостивомъ предложеніи короля.
Вернонъ. Лучше-бы ему сказать.
Уорстэръ. Если онъ узнаетъ, всмъ намъ конецъ. Невозможно, немыслимо, чтобы король сдержалъ слово и насъ дйствительно любилъ. Онъ вчно будетъ подозрвать насъ, всегда съуметъ придраться къ намъ и отомстить за это возстаніе по какому-нибудь другому поводу. Безчисленные глаза подозрительности будутъ ежеминутно направлены на насъ потому что измнники внушаютъ такъ-же мало доврія, какъ и лисица. Сколько ее ни приручай, сколько ни ласкай, какъ ее ни запирай, въ ней все-таки будетъ сказываться лукавство ея предковъ. Какой-бы видъ мы ни имли — угрюмый или веселый, его постоянно будутъ объяснять по-своему, насъ будутъ кормить, словно быковъ въ стойл: чмъ больше о нихъ заботятся, тмъ они, значитъ, ближе къ смерти. Забыть проступокъ племянника, можетъ-быть, окажется нетруднымъ и ему найдутъ извиненіе въ молодости, въ горячности крови, чему поможетъ самое его прозвище, его вчное безразсудное стремленіе заставлять силу обстоятельствъ подчиняться его своенравію и управлять ими словно конемъ при помощи шпоръ. Вс его прегршенія обрушатся на мою голову и на голову его отца: — вдь, мы-же его воспитали, если онъ своею порчей обязанъ намъ, то мы, какъ источникъ зла, за все и поплатимся. Вотъ почему, любезный кузенъ, отъ него во что-бы то ни стало слдуетъ утаить предложеніе короля.
Вернонъ. Говорите, что хотите, я всему буду поддакивать. Да вотъ и онъ идетъ.

Входятъ Горячій и Доуглесъ, за ними воины.

Горячій. А, дядя вернулся. Освободить сейчасъ-же лорда Уэстморленда. Ну, какія извстія, дядя?
Уорстэръ. Король сейчасъ вступитъ съ нами въ бой.
Доуглесъ. Пошлемъ ему вызовъ черезъ лорда Уэстморленда.
Горячій. Лордъ Доуглесъ, поручите ему передать этотъ вызовъ.
Доуглесъ. Съ величайшею радостью и готовностью (Уходитъ).
Уорстэръ. Въ корол нтъ тни снисхожденія.
Горячій. Вы, — чего добраго, — не просили ли его о снисхожденіи?
Уорстэръ. Нтъ, я очень сдержанно пересчиталъ ему вс нанесенныя намъ обиды и напомнилъ о нарушенныхъ обтахъ. Чтобы исправить свою вину, онъ теперь клятвенно отрекается отъ всхъ своихъ прежнихъ обтовъ, называетъ насъ бунтовщиками, измнниками и высокомрно грозитъ своимъ мечемъ сокрушить ненавистныя ему измну и крамолу, а вмст съ ними и насъ.

Доуглесъ возвращается.

Доугдесъ. Къ оружію, милорды, къ оружію!… Я прямо въ зубы бросилъ королю Генриху великолпный вызовъ и Уэстморлендъ, бывшій у насъ заложникомъ, теперь уже передалъ его по назначенію, а это можетъ только ускорить нападеніе.
Уорстэръ. Принцъ Уэльсскій съ дозволенія короля вызываетъ тебя, племянникъ, на единоборство.
Горячій. О, какъ желалъ-бы я, чтобы только мы двое были участниками всей распри, чтобы единственными двумя линями, которымъ сегодня угрожаетъ смерть, были только я да Генрихъ Монмоусъ. Скажите же мн, скажите, въ какихъ словахъ былъ сдланъ вызовъ? Въ презрительныхъ?
Вернонъ. Нтъ. Клянусь душой, что во всю жизнь не слыхалъ боле скромнаго вызова. Онъ походилъ на дружескій вызовъ брату пофехтовать для забавы. Онъ отдаетъ вамъ полную справедливость и восхваляетъ васъ въ выраженіяхъ, достойныхъ принца. О вашихъ подвигахъ онъ отзывался, словно хроника, находилъ, что вы стоите выше всякой похвалы, такъ какъ нтъ словъ, чтобы достойнымъ образомъ восхвалять ваши доблести. Затмъ, съ благородствомъ истиннаго принца, онъ, красня и съ такою граціей, сталъ порицать и осуждать себя за свою безпутную молодость, что казалось, будто у него два ума, — одинъ принадлежащій наставнику, а другой ученику. На этомъ онъ покончилъ, но я могу заявить при всхъ, что, благодаря его заблужденіямъ, никто не знаетъ настоящей его цны, и что никогда Англіи ни на кого не приходилось возлагать такихъ радужныхъ надеждъ, какъ на него, если ему только удастся выйти живымъ изъ дышащихъ враждою испытаній сегодняшняго дня.
Горячій. Ты, кузенъ, кажется совсмъ влюбился въ его сумасбродство. Никогда не слыхивалъ, чтобы на свт существовалъ другой такой-же безумно-распутный принцъ. Но будь онъ чмъ ему угодно, а вечеръ еще не наступитъ, какъ я схвачу его въ свои солдатскія объятія и дамъ ему почувствовать тяжесть этихъ ласкъ. Теперь къ оружію, скорй къ оружію! Въ васъ-же, товарищи, воины и друзья, пусть сознаніе долга воспламенитъ отвагу, она исполнитъ это дло лучше, чмъ могъ бы сдлать я своимъ воззваніемъ, такъ какъ даромъ слова я не одаренъ.

Входитъ гонецъ.

Гонецъ. Милордъ, вотъ письма къ вамъ.
Горячій. Некогда мн читать ихъ теперь. Жизнь, господа, коротка, но если бы, сидя верхомъ на часовой стрлк, она должна была-бы окончиться черезъ часъ, то и тогда короткія ея мгновенія показались бы слишкомъ долгими, если бы ихъ пришлось проводить въ гнусномъ и трусливомъ бездйствіи. Если мы останемся живы, будемъ жить, чтобы попирать ногами головы королей, если-же суждено умереть, то при сознаніи, что вмст съ нами умираютъ и принцы, даже и смерть сладка. Что-же касается нашей совсти, — прибгать къ оружію дло законное, если оно обнажается во имя справедливости.

Входитъ другой гонецъ.

Гонецъ. Приготовьтесь, милордъ! Король быстро приближается.
Горячій. Благодарю, что ты перебилъ меня, такъ какъ я краснорчіемъ не отличаюсь. Еще послднее слово: — пусть каждый длаетъ все, что можетъ, а теперь я обнажаю мечъ и убжденъ, что клинокъ его обагрится самою чистою кровью, съ какою мн только удастся встртиться среди случайностей опаснаго сегодняшняго дня… Затмъ, Esprance и Пэрси, и впередъ! Пусть громко раздадутся великолпные звуки воинственныхъ трубъ, и подъ эти звуки мы обнимемся, такъ какъ я готовъ прозакладывать небо противъ земли, что многимъ изъ насъ уже не придется снова совершить этотъ обрядъ вжливости (Звуки трубъ, вс обнимаются и уходятъ).

СЦЕНА III.

Равнина близь Шрюсбэри.

Появляются сражающіяся между собою отдльныя лица и отряды. Трубятъ наступленіе. Затмъ входитъ Блонтъ, а за нимъ Доуглесъ.

Блонтъ. Какъ твое имя, и почему ты такъ упорно преслдуешь меня въ сраженіи. Или ты думаешь, что, убивъ меня, добьешься громкой славы?
Доуглесъ. Если такъ, узнай — мн имя Доуглесъ и я потому такъ упорно гоняюсь за тобою, что слышалъ, будто ты король.
Блонтъ. Теб сказали правду.
Доуглесъ. Лордъ Стэффордъ дорого поплатился сегодня за сходство съ тобою, такъ какъ, вмсто тебя, король Генрихъ, его уложилъ на мст вотъ этотъ мечъ. Такъ-же уложитъ онъ и тебя, если ты не сдашься въ плнъ.
Блонтъ. Нтъ, надменный шотландецъ, я не затмъ рожденъ на свтъ, чтобы сдаваться. Я король и отомщу теб за Стэффорда.

Сражаются, Блонтъ убитъ, входитъ Горячій.

Горячій. Молодецъ, Доуглесъ! Если-бы ты такъ же дрался подъ Гольмедономъ, мн никогда не одержать бы побды ни надъ однимъ шотландцемъ.
Доуглесъ. Все кончено: побда полная! Вотъ валяется безжизненный трупъ короля.
Горячій. Гд?
Доуглесъ. Вотъ, передъ тобой.
Горячій. Ты, Доуглесъ, думаешь, это король? Нтъ, я узнаю это лицо: — то былъ доблестный рыцарь, звали его Блонтомъ, онъ только одтъ былъ такъ же, какъ король.
Доуглесъ (Глядя на, трупъ). Пусть шутъ сопровождаетъ твою душу всюду, куда-бы она ни отправилась! Ты слишкомъ дорого поплатился за свое самозванство! Зачмъ ты выдалъ себя за короля!
Горячій. Въ сраженіи многіе одты такъ-же, какъ онъ.
Доуглесъ. Если такъ, клянусь мечемъ, я изрублю вс эти латы и кольчуги, штуку за штукой уничтожу весь гардеробъ короля, пока не доберусь до него самого.
Горячій. Впередъ, Доуглесъ! Наши воины отлично отражаютъ нападеніе (Уходятъ).

Появляется Фольстэфъ.

Фольстэфъ. Хоть мн и удалось улизнуть изъ Лондона не расплатившись по счетамъ, но здсь такъ дешево не раздлаешься: того и гляди своей особой поплатишься… Тише! Кто это тамъ? Сэръ Уольтэръ Бдонтъ… Вотъ до какихъ глупостей доводитъ честолюбіе!… Я весь клокочу, какъ расплавленный свинецъ, да и тяжеловсенъ не мене его… Не допусти же, Боже, чтобы онъ проникъ въ мою плоть! Посторонней тяжести мн не нужно, съ меня и собственныхъ внутренностей довольно. Оборванцевъ своихъ я поставилъ на такое мсто, гд ихъ сразу изрубили въ куски, такъ-что теперь изъ полутораста едва-ли трое осталось въ живыхъ, да и т трое на то только и годны, чтобы всю остальную жизнь просить милостыню у городскихъ заставъ. Кто-то, однако, идетъ.

Входитъ принцъ Генрихъ.

Принцъ Генрихъ. Что ты стоишь здсь безъ дла?… Одолжи мн свой мечъ… Много рыцарей неподвижно и коченя лежатъ на пол битвы, надменный врагъ топчетъ ихъ копытами коней, а смерть ихъ еще неотомщена. Одолжи мн, пожалуйста, мечъ.
Фольстэфъ. Пожалуйста, Галь, дай мн немного отдохнуть. Ни одинъ Турокъ Григорій не совершалъ такихъ подвиговъ храбрости, какъ сегодня я. Съ Пэрси я уже раздлался. Ты можешь быть покоенъ: онъ уже не въ силахъ намъ вредить.
Принцъ Генрихъ. Лжешь! Онъ живъ и будетъ жить, чтобы было кому отправить тебя на тотъ свтъ. Давай-же мечъ.
Фольстэфъ. Нтъ, какъ передъ Богомъ, говорю теб: если Перси живъ, то меча я теб не дамъ. Вотъ, если хочешь, бери пистолетъ.
Принцъ Генрихъ. Давай хоть его! Что это? Онъ у тебя еще въ чехл?
Фольстэфъ. Да, Галь, онъ горячъ, такъ горячъ, что имъ цлый городъ можно свалить съ ногъ.

Принцъ изъ чехла вытаскиваетъ бутылку и бросаетъ ее въ Фольстэфа.

Принцъ Генрихъ. Такъ вотъ теб! Шутить теперь не время (Уходитъ).
Фольстэфъ. Если Перси живъ, я проколю его насквозь… разумется, если онъ на меня наткнется, потому-что, если я самъ на него ползу, онъ меня сейчасъ въ битокъ превратитъ. Не нуждаюсь я въ такой нелпой чести, какой дождался сэръ Уольтэръ. Я жить хочу! Если можно жить — поживемъ, а нельзя — такъ честь и безъ приглашенія явится. Съ тмъ и конецъ! (Уходитъ).

СЦЕНА IV.

Другая часть поля.

Трубы гремятъ. Происходятъ стычки. Входятъ: король Генрихъ, принцъ Генрихъ, принцъ Джонъ и Уэстморлендъ.

Король Генрихъ. Прошу тебя, Герри, удались съ поля битвы, ты весь истекаешь кровью. Принцъ Джонъ Ланкастрскій, уйди съ братомъ и ты.
Принцъ Джонъ. Нтъ, государь, уйду я только тогда, когда тоже буду весь въ крови.
Принцъ Генрихъ. Умоляю ваше величество снова показаться войску, я боюсь, что ваше отсутствіе встревожитъ преданныхъ вамъ людей.
Король Генрихъ. Я такъ и сдлаю. Лордъ Уэстморлендъ, проводите принца въ его палатку.
Уэстморлендъ. Пойдемте, принцъ, я васъ отведу.
Принцъ Генрихъ. Отвести меня? Нтъ, милордъ, я не нуждаюсь въ помощи. Избави Богъ, чтобы принцъ Уэльсскій изъ-за пустой царапины ушелъ съ такого поля сраженія, какъ это, когда убитыхъ рыцарей топчутъ ногами и когда въ этой бойн до сихъ поръ торжествуетъ оружіе возмутителей!
Принцъ Джонъ. Мы отдыхаемъ слишкомъ долго. Идемте, лордъ Узстморлендъ, туда, куда насъ призываетъ нашъ долгъ. Ради Бога, идемте (Принцъ Джонъ и Уэстморлендъ уходятъ).
Принцъ Генрихъ. Клянусь Богомъ, Ланкастръ, ты сильно меня обманулъ. Я никакъ не ожидалъ встртить въ молодомъ принц столько храбрости. До сихъ поръ я любилъ тебя только какъ брата, но теперь я уважаю тебя, и ты мн дорогъ не мене собственной души.
Король Генрихъ. Я видлъ, съ какимъ мужествомъ онъ отражалъ нападеніе лорда Пэрси. Я не ожидалъ подобной отваги отъ такого воина-новичка.
Принцъ Генрихъ. О, этотъ мальчикъ воодушевляетъ насъ всхъ (Уходитъ).

Трубы. Входитъ Доуглесъ.

Доуглесъ. Еще король! Они выростаютъ словно головы Гидры! Я Доуглесъ! и роковымъ образомъ гублю всхъ, кто носитъ т же цвта, какъ ты. Ты стремишься изображать изъ себя короля, но кто ты на самомъ дл?
Король Генрихъ. Я настоящій король и есть. Очень жалю, Доуглесъ, что до сихъ поръ ты встрчалъ только одни призраки короля, но ни разу не встртилъ его самого. У меня два сына, оба они отыскиваютъ на пол битвы тебя и Пэрси. Но разъ счастливая случайность свела насъ вмст, я хочу испытать твои силы.
Доугдесъ. Я боюсь, что опять имю дло съ мнимымъ королемъ, однако ты все-таки держишь себя, какъ король настоящій. Но кто-бы ты ни былъ, я въ себ увренъ, и ты въ моей власти!

Сражаются, король въ опасности, вбгаетъ принцъ Генрихъ.

Принцъ Генрихъ. Подними голову, гнусный шотландецъ, или теб никогда боле ея не поднять! Въ мой мечъ вселились доблестныя души Ширли, Стаффорда и Блонта. Теб угрожаетъ принцъ Уэльсскій, а онъ всегда исполнятъ данныя общанія.

Сражаются. Доуглесъ обращается въ бгство.

Принцъ Генрихъ (Королю). Мужайтесь, государь! Какъ чувствуете вы себя, мой милостивый повелитель? Сэръ Николэсъ Гауси проситъ подкрпленія, также какъ и Клифтонъ. Я прямо бгу къ Клифтону.
Король Генрихъ. Нтъ, останься и передохни немного. Ты искупилъ всю прежнюю свою дурную славу и, придя ко мн на помощь, доказалъ, что жизнь моя теб хоть немного дорога.
Принцъ Генрихъ. О Боже, мой, какъ жестоко обижали меня своею клеветою т, кто уврялъ, будто я жадно желаю вашей смерти. Если бы дйствительно было такъ, мн стоило бы только предоставить васъ оскорбительнымъ ударамъ Доуглеса. Онъ такъ-же скоро покончилъ-бы съ вами, какъ любая изъ отравъ, имющихся на свт, и избавилъ-бы вашего сына отъ труда сдлаться измнникомъ.
Король Генрихъ. Ступай къ Клифтону, а я отправлюсь къ сэру Николэсу Гауси (Уходитъ).

Появляется Горячій.

Горячій. Если я не ошибаюсь, ты Генрихъ Монмаусъ.
Принцъ Генрихъ. Ты какъ будто предполагаешь, что я способенъ отречься отъ своего имени?
Горячій. Меня зовутъ Герри Пэрси.
Принцъ Генрихъ. Если такъ, то я вижу предъ собою отважнаго мятежника, носящаго это имя. Я принцъ Уэльсскій, и ты, Пэрси, не надйся доле оспаривать у меня внецъ славы. Два свтила не могутъ двигаться въ одной и той-же сфер, и Англія не допуститъ двойного могущества Генриха Пэрси и принца Уэльсскаго.
Горячій. Не придется ей этого допускать, такъ какъ ударилъ часъ, когда одинъ изъ насъ покончитъ съ другимъ. Счастливъ былъ-бы ты, если-бы военная твоя слава была такъ-же велика, какъ моя!
Принцъ Генрихъ. Прежде чмъ я разстанусь съ тобою, она переростетъ твою. Я оборву вс лавры съ твоего шлема и сплету изъ нихъ внокъ для себя.
Горячій. Я доле не намренъ переносить твое тщеславіе!

Сражаются. Входитъ Фольстэфъ.

Фольстэфъ. Хорошо сказано, Галь! Держись крпче, Галь! Могу теб сказать, что здсь идетъ не дтская игра.

Входитъ Доуглесъ и нападаетъ на Фольстэфа. Сэръ Джонъ почти тотчасъ-же бросается на землю, словно мертвый. Доуглесъ уходитъ. Раненый Пэрси падаетъ.

Горячій. О, Герри, ты отнялъ у меня жизнь въ самомъ ея разцвт, но потеря бренной жизни огорчаетъ меня мене, чмъ т права на славу, которыя ты пріобрлъ побдою надо мною. Он моимъ мыслямъ наносятъ боле тяжелыя раны, чмъ твой мечъ нанесъ моему тлу. Но мысль — раба жизни, жизнь — шутовская игрушка въ рукахъ времени, а время, надзирающее за міромъ, должно когда-нибудь остановиться… Я могъ-бы предсказать многое, если-бы землистая и холодная рука смерти не налегла уже на мои уста. Ты, Пэрси, теперь прахъ и пища для… (Умираетъ).
Принцъ Генрихъ. Для червей, храбрый Пэрси. Прощай, великая душа. Какъ жалко съузилось ты теперь, плохо сотканное честолюбіе. Когда въ этомъ тл сохранялась еще душа, ему было тсно въ предлахъ цлаго государства, а теперь ему будетъ просторно и на двухъ шагахъ самой негодной земли. На той земл, на которой ты лежишь мертвый, не осталось въ живыхъ ни одного такого неустрашимаго рыцаря, какимъ былъ ты. Если-бы ты могъ сознавать мое участіе къ теб, я бы не выказалъ своего усердія, но дай мн теперь съ любовью прикрыть твое обезображенное лицо, и я самъ отъ твоего имени поблагодарю себя за исполненіе такого прекраснаго и нжнаго обряда. Прощай, унеси съ собою на небеса только то, что достойно было хвалы, а твое безславіе пусть спитъ съ тобою въ могил и да не будетъ упомянуто о немъ въ надгробной твоей надписи. (Замчаетъ лежащаго на земл Фольстэфа). Ба, старый знакомый! Во всемъ этомъ громадномъ куск мяса не могло сохраниться ни капли жизни! Прощай, бдный Джэкъ! Я бы легче перенесъ утрату даже лучшаго человка, чмъ ты, и такая потеря была-бы мн очень чувствительна, если-бы я въ самомъ дл не въ мру любилъ безпутную суету. Смерть во время сегодняшней кровавой счи не сразила ни одного такого жирнаго краснаго звря, хотя и положила конецъ многимъ несравненно боле прекраснымъ существованіямъ. Я скоро прикажу тебя выпотрошить, а до тхъ поръ лежи въ крови около благороднаго Пэрси (Уходитъ).
Фольстэфъ (Медленно поднимаясь). Выпотрошить? меня? Ну, нтъ! если теб удастся выпотрошить меня сегодня, я завтра позволю теб състь меня съ перцемъ и съ солью. А вдь, чортъ возьми! я какъ разъ во время притворился мертвымъ, иначе бшенный шотландецъ такъ-бы меня отдлалъ, что даже небу стало-бы жарко… Я сказалъ сейчасъ, будто-бы притворился… Вздоръ! я и не думалъ притворяться… Вотъ смерть такъ притворство, поддлка, потому что человкъ мертвый только жалкое подобіе живого человка, слдовательно, притвориться мертвымъ, чтобы сохранить жизнь, не значитъ притвориться, а, напротивъ, быть настоящею, живою дйствительностью. Лучшей отличительной чертой истинной храбрости служитъ благоразуміе, вотъ, благодаря этой-то лучшей черт, я остался живъ… Штука, однако, скверная! Хоть этотъ порохъ-Пэрси и умеръ, а я его все-таки боюсь, что, какъ онъ вовсе не умеръ, а только притворился мертвымъ да вдругъ вскочитъ? Право, боюсь, какъ бы онъ не доказалъ, что еще лучше моего уметъ притворяться. Лучше вполн обезопасить себя отъ него, а потомъ будетъ можно подъ клятвой уврять, что убилъ его я. Разв онъ, подобно мн, не можетъ вдругъ вскочить, какъ ни въ чемъ не бывало? Кто можетъ уличить меня, кром очевидца? Никто, а здсь теперь, какъ разъ, нтъ ни души, слдовательно, и очевидца нтъ (Наноситъ Горячему ударъ кинжаломъ). Вотъ, на теб, пріятель! Еще возьми себ вотъ эту рану въ ляжку и милости просимъ пожаловать со мною (Взваливаетъ себ на плечи трупъ Пэрси).

Входитъ принцъ Джонъ и принцъ Генрихъ.

Принцъ Генрихъ. Молодецъ ты, брать Дэконъ! Великолпно обновилъ ты двственный свой мечъ.
Принцъ Джонъ. Смотри, кто-же это здсь? Ты мн говорилъ, что этотъ толстый человкъ убитъ.
Принцъ Генрихъ. Да, говорилъ. Я самъ видлъ, какъ онъ, обливаясь кровью, бездыханно лежалъ на земл… Такъ ты живъ? Или это игра воображенія, обманъ зрнія? Сдлай одолженіе, скажи хоть слово. Я до тхъ поръ не поврю глазамъ, пока слухъ не подтвердитъ того, что мы видимъ. Или ты не то, чмъ кажешься?
Фольстэфъ. Разумется, я тотъ, за кого вы меня принимаете. Если я не Джэкъ Фольстэфъ, кто-же я? Не оселъ-же!… Вотъ вамъ и Пэрси (Бросаетъ на землю трупъ Горячаго). Если твой отецъ готовитъ мн почетную награду, прекрасно! Если-же — нтъ, пусть отыщетъ другаго Пэрси и самъ убьетъ его. Сдлай онъ меня хоть герцогомъ или графомъ, я докжу, что умю быть и тмъ, и другимъ.
Принцъ Генрихъ. Но лорда Пэрси убилъ я, а не ты, тебя-же я видлъ мертвымъ.
Фольстэфъ. Что такое? что такое? Господи, какіе есть лгуны на свт! Что ты могъ видть и его, и меня лежащими на земл безъ всякихъ признаковъ жизни, этого я не отрицаю. Но мы оба вскочили въ одно и то-же мгновеніе и потомъ сражались битый часъ, по Шрюсберійскимъ часамъ. Если можете мн врить, врьте, не можете — пусть грхъ на свою душу примутъ т, чья прямая обязанность награждать другихъ за храбрость. Умереть мн на мст, если не я нанесъ ему вотъ эту рану въ ляжку, если бы даже онъ очнулся и сталъ оспаривать мои слова, я, чортъ возьми, заставилъ-бы его проглотить кусокъ моего меча.
Принцъ Джонъ. Отроду не слыхивалъ такой странной сказки.
Принцъ Генрихъ. Да, братъ Джонъ, онъ дйствительно малый странный. А, ты, Джэкъ, взваливай опять на спину трупъ и гордись своею благородною ношею. Если ложь можетъ послужить теб на пользу, я съ своей стороны готовъ по мр силъ раззолотить ее самыми счастливыми выраженіями (Трубятъ отступленіе). Слышишь? трубы провозглашаютъ отстуапленіе, сегодня побда за нами. Обойдемъ, любезный брать, все поле битвы изъ конца въ конецъ и посмотримъ, кто изъ нашихъ людей остался въ живыхъ, а кто убитъ (Оба принца уходятъ).
Фольстэфъ. А за наградой-то я все-таки пойду. Награди Господь того, кто наградитъ меня. Если меня возвеличатъ, я убавлюсь въ объем, потому что очищу желудокъ, перестану пить вино и заживу чистенько, какъ подобаетъ джентельмену (Уходитъ, унося трупъ Пэрси).

СЦЕНА V.

Другая часть поля битвы.

Трубы гремятъ. Входятъ король Генрихъ, принцъ Генрихъ, принцъ Джонъ, лордъ Уэстморлендъ и другіе лорды, за ними ведутъ взятыхъ въ плнъ Уорстэра и Вернона.

Король Генрихъ. Бунтъ всегда находитъ себ достойную кару. Зложелательный Уорстэръ, разв мы въ выраженіяхъ мира и любви не предлагали всмъ вамъ помилованіе и прощеніе? Зачмъ-же извратилъ ты смыслъ нашихъ предложеній и употребилъ во зло довріе своего племянника? Трое рыцарей, убитыхъ сегодня въ нашихъ рядахъ, въ томъ числ одинъ благородный графъ и множество другихъ лицъ, были-бы живы и до сихъ поръ, если-бы ты, какъ подобало-бы христіанину, захотлъ честно возстановить согласіе между обими арміями.
Уорстэръ. Въ томъ, какъ я поступилъ, я надялся найти спасеніе. Я ошибся и терпливо перенесу послдствія своей ошибки, когда он неизбжны.
Король Генрихъ. Отвести Уорстэра и Вернона на казнь, также и другихъ виновныхъ (Уорстэра и Вернона уводитъ стража). Въ какомъ положеніи находится поле битвы?
Принцъ Генрихъ. Когда знатный шотландецъ, лордъ Доуглесъ, увидалъ, что счастіе сегодня обратилось противъ него, что благородный Перси убитъ, что всми его людьми овладлъ страхъ, онъ съ остатками своего войска обратился было въ бгство. Но, спускаясь съ холма, онъ упалъ и такъ расшибся, что преслдователи взяли его въ плнъ. Теперь онъ у меня въ палатк. Умоляю ваше величество дозволить мн распорядиться имъ по своему усмотрнію.
Король Генрихъ. Дозволяю отъ всего сердца.
Принцъ Генрихъ. На тебя, любезный мой братъ, принцъ Джонъ Ланкастрскій, я возлагаю почетное порученіе. Отправься къ Доуглесу, и скажи, что я ему безъ выкупа возвращаю свободу, пусть идетъ, куда хочетъ. Онъ на нашихъ шлемахъ запечатллъ свое мужество и научилъ насъ уважать это высокое качество даже во враг.
Король Генрихъ. Итакъ, вотъ что остается намъ сдлать еще: раздлить войско на дв части. Во глав одной изъ нихъ, ты, сынъ мой Джонъ, вмст съ лордомъ Уэстморлендомъ, какъ можно скоре отправишься въ Іоркъ, гд по дошедшимъ до насъ свдніямъ дятельно заняты приготовленіями къ возстанію, а сами мы съ принцемъ Уэльсскимъ пойдемъ противъ мятежныхъ Глендаура и графа Марча. Если мятежъ потерпитъ еще такое пораженіе, какъ сегодня, онъ будетъ подавленъ на всемъ протяженіи государства. Наше предпріятіе началось такъ удачно, что его не слдуетъ оставлять до тхъ поръ, пока все принадлежащее намъ не будетъ возвращено намъ снова (Вс уходятъ).

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ ГЕНРИХА IV.

ПРИМЧАНІЯ къ ЧЕТВЕРТОМУ ТОМУ

Генрихъ IV.

Часть первая.

Первая часть ‘Генриха IV’ впервые появилась въ изданіи in-quarto 1598 года подъ слдующимъ заглавіемъ: ‘Исторія о Генрих IV, съ битвой при Шрюсбери между королемъ и Генрихомъ Пэрси, по прозванію ‘Горячій’ изъ Свера, съ остроумными шутками сэра Джона Фольстэфа’. Слдующія изданія появились съ прибавленіемъ словъ: ‘Вновь исправленная Вильямомъ Шекспиромъ’. Въ такомъ вид драма была напечатана и въ in-folio 1623 года.
Стр. 4. ‘Горячій’. Голиншедъ говоритъ, что молодой Перси получилъ это прозвище за частое пришпориваніе (for his often pricking), какъ человкъ, рдко останавливающійся въ виду дла. Шлегель переводитъ эти слова буквально: ‘Горячая шпора’, но слово Hotspur значитъ вообще вспыльчиваго, горячаго, вслдствіе этого и мы переводимъ просто ‘Горячій’.
Стр. 5. По тогдашнимъ военнымъ законамъ, кто бы ни взялъ плнника, могъ располагать имъ свободно.
Стр. 7. ‘Сей странствующій рыцарь’ — строки изъ испанскаго романса, который къ концу царствованія Елисаветы сдлался въ Англіи почти народнымъ.
Стр. 8. ‘А кто слаще: Она или желтая буйволовая куртка?’ Буйволовыя куртки были одеждой служителей шерифовъ, которые водили обыкновенно должниковъ въ тюрьму. Принцъ Генрихъ напоминаетъ Фольстэфу, что ему не мудрено попасть въ тюрьму за долги.
Стр. 9. Мясо зайца, по мннію тогдашнихъ ученыхъ, порождало меланхолію. Человка грустнаго египтяне изображали на своихъ гіероглифахъ зайцемъ.
Стр. 11. ‘Если не поможетъ друзьямъ добыть шиллинговъ десять на брата’, — тутъ непереводимая игра словъ, слово real означаетъ и ‘королевскій’ и ‘реалъ’, монета, равнявшаяся десяти шиллингамъ.
Стр. 15. ‘Торгующій магазинщикъ’, — модами торговали въ то время мужчины.
Стр. 18. Ричардъ II передъ отъздомъ въ Ирландію провозгласилъ наслдникомъ престола Эдмонда Мортимера, сына Рожера Мортимера, графа Марчского, убитаго въ Ирландіи въ 1398 году. Эдмонду было въ то время только семь лтъ, а онъ доводился жен Перси не братомъ, а племянникомъ. — Мэлонъ.
Стр. 23. Созвздіе Большой Медвдицы было названо ‘Колесницей Карла’ въ честь Карла Великаго.
Стр. 23. ‘Все тло у меня въ пятнахъ, какъ у линя’. — Намекъ на простонародное мнніе, что въ этой рыб водятся блохи.
Стр. 25. Троянцами называли воровъ.
Стр. 26. ‘Общественная казнь тоже, что старая обувь’. Тутъ игра словъ: pray — молоть и pray — грабить.
Стр. 26. Папоротниковое смя, добытое въ ночь на Ивановъ день, по мннію народа, длало человка невидимкой.
Стр. 33. ‘O, esperance!’, — Девизъ рода Прси.
Стр. 34. Харчевня ‘Свиной Головы’ въ Истчип, которая, по преданію, была мстомъ подвиговъ Фольстэфа и его шайки, сгорла въ 1666 г. Отъ этого зданія осталась каменная вывска, съ изображеніемъ въ вид барельефа головы кабана. Эта вывска сохраняется въ музе Лондонской ратуши.
Стр. 34. ‘Коринянинъ’, — прозвище постителей домовъ разврата.
Стр. 38. ‘Rivo’, — восклицаніе постителй тавернъ при попойкахъ. Нчто въ род греческаго ‘Эвоэ!’ Вроятно, испорченное испанское слово.
Стр. 38. ‘Въ этомъ херес есть известь’. — Въ хересъ для крпости подмшивали известь.
Стр. 39. Ткачи славились какъ любители пнія. Большинство ихъ были кальвинисты и потому часто пли псалмы.
Стр. 42. Кендэль, городъ въ Вестмордэнд, славившійся сукнами свтлыхъ цвтовъ.
Стр. 43. Въ средин вковъ существовало повріе, что левъ, въ качеств царя зврей, никогда не нападалъ на лицо царской крови.
Стр. 45. ‘Предвщаютъ вислицу’, — слово choler — желчь, яроизносится какъ collar — ошейникъ, петля.
Стр. 46. ‘Эймонъ’, — одинъ изъ четырехъ главныхъ демоновъ.
Стр. 46. Уэльсскій крюкъ — родъ копья или скиры съ крюкомъ для останавливанія бгущихъ.
Стр. 47. ‘Тономъ царя Камбиза’ — насмшка надъ пьесой Престона, озаглавленной ‘Плачевная трагедія, перемшанная съ забавными шутками и содержащая жизнь Камбиза, короля персидскаго’.
Стр. 48. ‘Сынъ Англіи’, — здсь игра созвучіемъ словъ: sun — солнце и son — сынъ.
Стр. 65. ‘Безъ сапогъ, да еще въ непогоду?’ — Слова: bootless — безуспшно и weatherbeaten — удрученный, въ буквальномъ смысл означаютъ, первое — безъ сапогъ, а второе — избитый въ непогоду. Перси перенимаетъ ихъ въ этомъ смысл.
Стр. 57. ‘О крот и о муравь’, — намекъ на предсказаніе, въ которомъ подъ кротомъ подразумвался Генрихъ IV, а подъ дракономъ, львомъ и волкомъ, которые должны были раздлить крота, Мортимеръ, Глендоверъ и Перси.
Стр. 57. Мерлинъ — астрологъ и чародй, жившій въ Англіи въ конц пятого столтія и славившійся во время Артура и круглого стола.
Стр. 61. ‘Финсборгъ’ — поле близъ лондонской стны, было мстомъ прогулки для жителей Лондона въ XVI вк.
Стр. 62. За пощечину, данную верховному судь, принцъ Генрихъ лишился своего мста въ совт. Шекспиръ длаетъ тутъ анахронизмъ: обстоятельство это случшось посл сраженія при Шорбери.
Стр. 70. Вареный черносливъ былъ обыкновеннымъ блюдомъ въ домахъ разврата.
Стр. 71. Двственницей Маріанной назывался мужчина, изображавшій въ парадныхъ фарсахъ любовницу Робина Гуда.
Стр. 72. ‘Пусть лопнетъ мой поясъ’. — Въ пояс носили деньги, и потому отъ разрыва его можно было сдлать большую потерю.
Стр. 79. Ангелъ — старая монета.
Стр. 96. ‘Турокъ Григорій’, — такъ называли папу Григорія VII.
Стр. 99. Отецъ ‘Горячаго’ такъ же назывался и Генрихъ Перси.
Стр. 102. Уменьшительное Джекъ употребляется часто для выраженія презрнія и означаетъ олуха, болвана.
Шекспир Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Отрывки из ‘Генриха IV’, Шекспир Вильям, Год: 1597
  2. Генрих IV, Шекспир Вильям, Год: 1597
  3. Генрих IV (Часть вторая), Шекспир Вильям, Год: 1597
  4. Генрих IV (Часть вторая), Шекспир Вильям, Год: 1597
  5. Генрих IV, Шекспир Вильям, Год: 1597
  6. Генрих IV (Часть первая), Шекспир Вильям, Год: 1597
  7. Король Генрих IV (Часть вторая), Шекспир Вильям, Год: 1597
  8. Король Генрих IV, Шекспир Вильям, Год: 1597
Электронная библиотека