Генрих IV (Часть первая), Шекспир Вильям, Год: 1597 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 79 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,

ВЫПРАВЛЕННЫЙ И ПОПОЛНЕННЫЙ ПО НАЙДЕННОМУ ПЭНЪ КОЛЬЕРОМЪ, СТАРОМУ ЭКЗЕМПЛЯРУ IN FOLIO 1632 ГОДА.

ЧАСТЬ 1.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

РИЧАРДЪ II.

ГЕНРИХЪ IV. ЧАСТЬ 1-Я.

ГЕНРИХЪ IV. ЧАСТЬ 2-Я.

Изданіе К. Солдатенкова.

ЦНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 Р. СЕР.

ВЪ ТИПОГРАФІИ В. ГРАЧЕВА И КОМП.
1862.

http://az.lib.ru

ГЕНРИХЪ IV.

ЧАСТЬ I.

ДЙСТВУЮЩІЕ.

Король Генрихъ IV.

Генрихъ, принцъ Вэльсскій, Іоаннъ, принцъ Лэнкэстерскій — сыновья его.

Графъ Вестморлэндъ, Сэръ Вальтеръ Блёнтъ — друзья его.

Томасъ Перси, графъ Ворстеръ.

Генрихъ Перси, графъ Норсомберлэндъ.

Генрихъ Перси, по прозванью Горячка, сынъ его.

Эдмондъ Мортимеръ, графъ марчскій.

Скрупъ, архіепископъ іоркскій.

Сэръ Михаэль, другъ архіепископа.

Архибальдъ, графъ Догласъ.

Овэнъ Глендоверъ.

Сэръ Ричардъ Вернонъ.

Сэръ Джонъ Фальстафъ.

Пойнсъ.

Гадсхиль.

Пето.

Бардольфъ.

Леди Перси, жена Горячки и сестра Мортимера.

Леди Мортимеръ, жена Мортимера и дочь Глендовера.

Мистрисъ Квикли, хозяйка таверны въ Истчип.

Лорды, Офицеры, Шерифъ, Ключникъ, Поднощики, два Вощика, Прозжіе, Свита и войско.

Дйствіе въ Англіи.

ДЙСТВІЕ I.

СЦЕНА 1.

Лондонъ. Комната во дворц.

Входятъ Король Генрихъ, Вестморлэндъ, Сэръ Вальтеръ Блёнтъ и другіе.

К. ГЕН. Какъ ни утомлены мы, какъ ни изнурены заботами, мы находимъ однакожь, что время запуганному миру встрепенуться, дохнуть одышливыми кликами новыхъ битвъ, но на берегахъ уже далекихъ. Жадной почв нашей родины не пачкать уже губъ кровью своихъ собственныхъ дтей, войн не взрывать нашихъ полей окопами, не топтать нашихъ цвтовъ вооруженными копытами враждебныхъ переходовъ. Противники, которые, — какъ метеоры взволнованнаго неба, одного вещества, одного происхожденія, — сшибались такъ недавно въ кровавой, внутренней схватк, въ ярой междоусобной бойн, стекутся въ одинъ стройный, дружественный рядъ, пойдутъ вс по одному пути, не возставая ни противъ знакомыхъ, ни противъ друзей, ни противъ родственниковъ, и лезвее войны не поранитъ, какъ дурно закрытый ножъ, хозяина. И потому, друзья, — какъ воины Христа завербованные, обязанные воевать подъ знаменіемъ благодатнаго креста его, — мы не медля соберемъ ко гробу Господню войско Англичанъ, руки которыхъ еще въ утроб матери сложились на то, чтобъ согнать неврныхъ съ священныхъ полей, по которымъ ходили благословенныя ноги, пригвожденныя, за тысячу четыреста лтъ, къ горькому кресту ради нашего спасенія. Дума объ этомъ предпріятіи постарла уже двнадцатью мсяцами, стало толковать еще о томъ, что мы осуществимъ ее, безполезно, не для того собрались мы. Скажите же мн, мой добрый братъ Вестморлэндъ, что придумалъ вчерашнею ночью нашъ совтъ, чтобы ускорить этотъ походъ, такъ для насъ драгоцнный?

ВЕСТМ. Государь, твоимъ желаніемъ занимались ревностно, составили уже нсколько смтъ необходимыхъ издержекъ, но вчерашнею ночью, какъ нарочно, прискакалъ гонецъ изъ Вэльса съ предурными встями, изъ которыхъ самая худшая, что благородный Мортимеръ, выступившій съ Гирфордширскими воинами противъ дикихъ и неустроенныхъ ватагъ Глендовера, взятъ въ плнъ этимъ бшенымъ Вэльсцемъ. Около тысячи его войска перерзано, и вэльсскія женщины издвались надъ трупами, уродуя ихъ съ такимъ зврствомъ, съ такой непристойностью, что и пересказать безъ стыда невозможно.

К. ГЕН. И эта всть остановила занятіе нашимъ походомъ въ Палестину?

ВЕСТМ. Эта и еще другія подобныя, потому что я съ свера получена не мене непріятная всть такого содержанія: въ день Воздвиженья креста, безстрашный Горячка {Hotspur. Голиншедъ говоритъ, что молодой Перси получилъ это прозванье за частое пришпориванье (for bis often pricking), какъ человкъ рдко останавливавшійся, если предстояло какое дло. Шлегель переводитъ это прозванье буквально: Горячей шпорой, но слово hotspur значитъ вообще человка вспыльчіваго, горячаго, и потому я перевелъ его Горячкой, и тмъ боле, что это значеніе подтверждается словами Ворстера въ V дйствіи.}, юный Генрихъ Перси сразился при Гольмедон съ храбрымъ Архибальдомъ, этимъ вчно-доблестнымъ и побдоноснымъ Шотландцемъ. Судя по грому пушекъ и по всмъ вроятностямъ, дло завязалось жаркое. Гонецъ, привезшій эту всть, вскочилъ на лошадь во время самаго разгара, и потому не знаетъ, чмъ оно кончилось.

К. ГЕН. Это можетъ вамъ сказать нашъ дорогой и истинно неутомимый другъ, сэръ Вальтеръ Блёнтъ, только что соскочившій съ коня, обрызганный всми перемнами почвы между Гольмедона и вашей столицы. Онъ привезъ пріятныя, радостныя всти. Графъ Догласъ разбитъ, сэръ Вальтеръ видлъ: десять тысячъ храбрыхъ Шотландцевъ и двадцать два рыцаря лежали грудами въ собственной крови на Гольмедонской равнин. Кром того, Горячка взялъ въ плнъ Мордаке графа Фейфскаго, старшаго сына побжденнаго графа Догласа, графовъ Атоля, Мёррея, Ангуса и Ментейса. Славная добыча! дивная побда! не такъ ли, братъ?

ВЕСТМ. Клянусь, такой побдой могъ бы возгордиться и принцъ.

К. ГЕН. Вотъ, ты и огорчаешь меня, заставляешь гршить, возбуждая зависть, что графъ Норсомберлэндъ отецъ такого доблестнаго сына — сына, который безпрестанно на язык славы, стройнйшее дерево рощи, любимецъ и гордость счастія. Слушая разсказъ о его подвигахъ, я вижу развратъ и позоръ пачкающіе чело моего Генриха. О, еслибъ можно было доказать, что какой-нибудь проворный ночной духъ обмнялъ вашихъ дтей еще въ колыбеляхъ: моему далъ имя Перси, Норсомберлэндову — Плантагенета, тогда его Генрихъ былъ бы моимъ, а мой — его Генрихомъ. Но оставимъ это. Что скажетъ мой братъ о высокомріи этого самаго Перси? плнниковъ, которыхъ онъ сдлалъ въ этомъ сраженіи, онъ удерживаетъ у себя, извщая, что выдаетъ мн только Мордаке, графа Фейфскаго {Перси имлъ полное право на всхъ плнниковъ, кром графа Фейфскаго. По тогдашнимъ военнымъ законамъ, кто бы ни взялъ плнника, могъ располагать изъ свободно, удерживать у себя, или освободить по выкупу или безъ выкупа, если только выкупъ не превышалъ 10 тысячъ маркъ. — Толлетъ.}.

ВЕСТМ. И все это по наущенію его дяди Ворстера, враждебнаго вамъ во всхъ отношеніяхъ. Это онъ заставляетъ его птушиться, вздымать гребень юности противъ вашего величества.

К. ГЕН. Я потребовалъ его къ отвту, и это, разумется, задержитъ на нкоторое время нашъ священный походъ въ Іерусалимъ. Въ слдующую среду, любезный братъ, мы держимъ совтъ въ Виндзор — объяви это лордамъ, и за тмъ возвратись къ намъ тотчасъ же. Еще многое, чего теперь не можемъ высказать отъ негодованія, нужно намъ и сообщить теб и сдлать.

ВЕСТМ. Незамедлю.

СЦЕНА 2.

Другая комната во дворц.

Входятъ Принцъ Генрихъ и Фольстафъ.

ФОЛЬС. А которой-то теперь часъ, Галь?

П. ГЕН. Твое остроуміе такъ заплыло жиромъ отъ питья стараго хереса, разстегиванья посл ужина и спанья на скамьяхъ посл обда, что спрашиваешь совсмъ не то, что хочешь. Какое, къ чорту, теб дло до времени дня? До тхъ поръ, пока часы не сдлаются кубками хереса, минуты каплунами, колокола языками сводней, циферблаты вывсками домовъ разврата, а солнце — пригожей, пылкой двкой въ яркокрасномъ плать — я ршительно не пойму, какъ могъ сорваться у тебя съ языка совсмъ излишній вопросъ о времени дня?

ФОЛЬС. Дйствительно такъ, Галь, вдь мы, похитители кошельковъ, ходимъ при мсяц и семи звздахъ, а не при еб — этомъ ‘такъ прекрасномъ странствующемъ рыцар!’ {Строка изъ испанскаго романса, который къ концу царствованія Елисаветы сдлался въ Англіи почти народнымъ.} И я прошу тебя, любезный проказникъ, когда ты будешь королемъ, ради чего да сохранитъ Господь твою милость — совралъ, слдовало бы сказать высочество, потому что милости теб не будетъ —

П. ГЕН. Какъ, не будетъ?

ФОЛЬС. Да не будетъ, даже и настолько, чтобъ составить прологъ къ какому-нибудь яйцу съ масломъ {Обыкновенный завтракъ до введеніи чая.}.

П. ГЕН. Хорошо, что жь дале? договаривай, договаривай.

ФОЛЬС. Такъ вотъ, милый шалунъ мой, когда ты будешь королемъ, не позволяй называть насъ, оруженосцевъ ночи, ворами дневныхъ прелестей, пусть зовутъ лсничими Діаны, рыцарями сумрака, любимцами луны. Заставь говорить, что мы люди порядочные, потому что управляемся, какъ море, луной, нашей благородной и цломудренной повелительницей, подъ покровительствомъ которой — воруемъ.

П. ГЕН. Не дурно, и даже близко къ правд, потому что ваше счастье, счастье рыцарей луны, — приливаетъ и отливаетъ какъ море, управляясь, какъ море, луной же. А въ доказательство: кошелекъ, добытый отчаяннйшимъ образомъ въ понедльникъ ночью, вытрясенъ безпутнйшимъ образомъ поутру во вторникъ, пріобртенъ крикомъ ‘стой!’ — опустошенъ крикомъ ‘вина!’ То отольетъ до подошвы лстницы, то прильетъ до верхушки вислицы.

ФОЛЬС. Правда, шалунъ! ей-Богу, правда! Во всякомъ случа, согласись, что хозяйка моей таверны наисладчайшая бабенка.

П. ГЕН. Какъ медъ Гиблы, мой старый шалунъ замка {Old lad of the castle. Первоначально Шекспиръ назвалъ это лице сэръ Джономъ Ольдкэсль, и потомъ уже переименовалъ его въ Фольстафа, какъ полагаютъ нкоторые изъ комментаторовъ — по жалобамъ приверженцевъ Виклифскаго ученія. Сэръ Джонъ Ольдкестль былъ очень уважаемый баронъ и даже любимецъ короля Генриха V. По проискамъ Архіепископа кэнтерберійскаго онъ подвергся гоненію за Виклифское ученіе, бжалъ, черезъ нсколько лтъ схваченъ и въ 1417 году сожженъ. Названіе Oldcastle состоитъ изъ двухъ словъ: старый и замокъ.}! Согласись же, что и кожаная куртка наисладчайшая заключительная одежда {Кожаныя куртки были форменной одеждой служителей шерифовъ, которые обыкновенно водили должниковъ въ тюрьмы. Кожаной курткой Генрихъ намекаетъ Фольстафу, что ему не мудрено попасть въ тюрьму за долги своей сладчайшей хозяйкой.}:

ФОЛЬС. Это что еще, сумазбродный шутъ? къ чему эти вздорныя двусмысленности? какое мн, чортъ, дло до кожаной куртки?

П. ГЕН. Какое мн, дьяволъ, дло до хозяйки твоей таверны?

ФОЛЬС. Ты однакожь не разъ, частенько-таки призывалъ ее для разсчета.

П. ГЕН. А призывалъ ли когда тебя для уплаты твоей части?

ФОЛЬС. Никогда. Я всегда отдамъ теб должное: ты тутъ всегда одинъ расплачивался.

П. ГЕН. И тутъ и везд, если доставало денегъ, а не доставало — пользовался моимъ кредитомъ.

ФОЛЬС. Ну да, и пользовался такъ, что стало несомннно, что ты несомннный наслдникъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: and so used it, that were it not here apparent, that thou art beir apparent… По экземпляру Колльера: and so used it, that it is here apparent, that thon art heir apparent…}. Скажи однакожь, мое сокровище, когда ты будешь королемъ, что въ Англіи — все по прежнему будутъ стоять вислицы, и отвага, какъ и теперь, все будетъ сдерживаться ржавой уздой стараго шута — закона? Послушай, не вшай воровъ, когда ты будешь королемъ.

П. ГЕН. Нтъ, это ужь будетъ твое дло.

ФОЛЬС. Мое? прекрасно! Клянусь Богомъ, я буду славнымъ судьей.

П. ГЕН. Да ты ужь я теперь толкуешь вкривь, я говорю, что твое дло будетъ вшать воровъ, что ты будешь славнымъ палачемъ.

ФОЛЬС. И то хорошо, Галь, это нкоторымъ образомъ согласуется даже съ моимъ характеромъ, могу сказать, какъ и служба — при двор.

П. ГЕН. Ради милостей, наградъ.

ФОЛЬС. Да, платьемъ казнимыхъ {For obtaining of suits. Генрихъ употребляетъ слово suits въ смысл просьбъ, исканій, Фольстафъ же въ смысл платья казненныхъ, которое по праву доставалось палачу.}, а имъ гардеробъ палача не бденъ. — Чортъ возьми, я нынче грустенъ, какъ старый котъ, или какъ медвдь, когда его рвутъ за уши.

П. ГЕН. Или какъ старый левъ, или какъ лютня любовника.

ФОЛЬС. Или какъ хрипъ линкольнской волынки {Волынка была любимымъ инструментомъ жителей Линкольншира.}.

П. ГЕН. А что ты скажешь на счетъ сравненія съ зайцемъ {Мясо зайца, по мннію физіологовъ того времени, пораждало меланхолію.— Человка грустнаго Египтяне изображали въ своихъ гіероглифахъ зайцемъ.— Джонсонъ и Стивенсъ.}, или съ грустнымъ видомъ Мурскаго рва {Часть Лондонскаго рва, примыкавшая въ непроходимому болоту.}?

ФОЛЬС. У тебя препротивныя сравненія, хотъ и несомннно, что ты остроумнший, шельмоватйшій, любезншій изъ принцевъ. — Но, Галь, прошу тебя, не смущай меня боле суетами. Ей Богу, я желалъ бы, чтобъ и ты и я узнали, гд покупается добрая слава. Вотъ еще на дняхъ, одинъ изъ старыхъ лордовъ Совта журилъ меня на улиц за васъ, сэръ, но я, разумется, не послушалъ его, не посмотрлъ на него. А онъ говорилъ очень, очень умно, и притомъ на улиц.

П. ГЕН. И хорошо сдлалъ. Вдь сказано же: мудрость кричитъ на улицахъ, и никто ее не слушаетъ.

ФОЛЬС. О, у тебя препроклятыя ссылки, ты въ состояніи соблазнить даже и святаго. Ты иного сдлалъ мн зла, Галь, да проститъ теб это Господь! Не зная тебя, Галь, я не зналъ ничего, а теперь, если говорить правду, что я? ни многимъ разв лучше злйшаго изъ гршниковъ. Нтъ, надобно оставить эту жизнь, и я оставлю, ей-Богу! Я буду подлецъ, если не оставлю, я не хочу попасть въ преисподнюю ни для какого королевскаго сына во всемъ христіянств!

П. ГЕН. А что, Джэкъ, гд добудемъ кошелекъ завтра?

ФОЛЬС. Гд хочешь, мое сокровище, — я съ вами. Назови меня подлецомъ, если я отъ васъ отстану, позорь какъ хочешь.

П. ГЕН. Хорошо исправленіе — отъ молитвы къ грабежу!

Входитъ Поинсъ.

ФОЛЬС. (не видя Пойнса). Что жь, Галь, вдь это мое призваніе, а трудиться по призванію нисколько не грхъ. — А, Пойнсъ! Теперь мы узнаемъ, не нашелъ ли Гадсхиль какой работишки. Ну что, если бы люди награждались по достоинствамъ, какая пора въ аду была бы для него достаточно жаркой? Это отъявленнйшій изъ всхъ мошенниковъ, когда-либо останавливавшихъ честнаго человка громкимъ: ‘стой!’

П. ГЕН. Здравствуй, Недъ {Сокращеніе Эдуарда.}.

ПОЙНС. Здравствуй, любезный Галь. — Ну что поговариваетъ госпожа Совсть? Что подлываетъ старый сэръ Джонъ Хересъ съ Сахаромъ {Sack and suggar. Въ Шекспирово время вс вины подслащивали сахаромъ.}? Что, Джэкъ, какъ твое дло съ дьяволомъ о душ, которую ты продалъ ему въ послднюю великую пятницу за стаканъ мадеры, да за ножку холоднаго каплуна?

П. ГЕН. Сэръ Джонъ сдержитъ свое слово, дьяволъ получитъ свою покупку. Джэкъ никогда еще не измнялъ пословицамъ — отдастъ дьяволу дьявольское.

ПОЙНС. Да вдь теб не миновать проклятія, если сдержишь слово дьяволу.

П. ГЕН. Все равно, ему ее миновать его, если и надуетъ дьявола.

ПОЙНС. Слушайте же, слушайте, друзья, завтра ранехонько, въ четыре часа утра, быть непремнно въ Гадсхил. Идутъ богомольцы въ Кэвтербёри съ богатыми дарами, дутъ купцы въ Лондонъ съ кошельками прежирными. У меня есть маски для васъ всхъ, у васъ есть лошади. Гадсхиль ночуетъ въ Рочестер, я заказалъ ужинъ на завтрешнюю ночь въ Истчип, дло это тамъ же безопасно, какъ лечь спать. Подете — я начиню ваши кошельки кронами, не подет — оставайтесь, и чтобъ васъ повсили.

ФОЛЬС. Послушай, Эдуардъ, если я останусь дома, не поду съ вами — я повшу васъ за то, что подете.

ПОЙНС. Ты, рожа?

ФОЛЬС. Галь, ты съ нами?

П. ГЕН. Кто, я? я буду грабить, сдлаюсь воромъ? Никогда, клянусь честью!

ФОЛЬС. Да въ теб нтъ ни чести, ни мужества, ни товарищества — ты даже не королевской крови, если у тебя не достанетъ духа добыть десять шиллинговъ {Тутъ игра между значеніями словъ royal — королевскій и реалъ, который равнялся десяти шиллингамъ.}.

П. ГЕН. Такъ и быть, почему жь хоть разъ въ жизни не подурачиться.

ФОЛЬС. Вотъ это дло.

П. ГЕН. Что бы изъ того не вышло, я — остаюсь дона.

ФОЛЬС. Если такъ, клянусь Богомъ, а измню теб, когда ты будешь королемъ.

П. ГЕН. Пожалуй.

ПОЙНС. Сэръ Джонъ, прошу, оставь васъ однихъ, я приведу такіе резоны, что онъ непремнно подетъ.

ФОЛЬС. Хорошо, да даруетъ же теб Господь даръ убжденія, а ему уши вниманія, чтобъ то, что ты скажешь, тронуло, а то, что онъ услышитъ, нашло вру, чтобъ настоящій принцъ, сдлался для потхи ложнымъ воромъ, потому что бдное злоупотребленіе времени нуждается въ поддержк. Прощайте, вы найдете меня въ Истчип.

П. ГЕН. Прощай, моя поздняя весна! прощай, мое бабье лто! (Фольстафъ уходитъ.)

ПОЙНС. Послушайте, мой добрый, мой любезный лордъ, позжайте завтра съ нами. Я придумалъ славную шутку, а одному она ршительно невозможна. Фольстафъ, Бардольфъ, Пето и Гадсхиль ограбятъ прозжихъ. Ни вы, ни я при этомъ не будемъ, но только что они оберутъ ихъ — снесите мою голову съ плечь, если мы не отнимемъ у нихъ добычи.

П. ГЕН. Но какъ же мы отдлаемся отъ нихъ, выхавъ вмст?

ПОЙНС. Зачмъ же вмст? Мы выдемъ прежде или посл, назначивъ мсто гд съхаться, и, разумется, не съдемся, они ршатся на подвигъ безъ насъ, и только что кончутъ — мы какъ тутъ.

П. ГЕН. Они все-таки узнаютъ насъ по лошадямъ, по платью, по всему.

ПОЙНС. Вздоръ! нашихъ лошадей они не увидятъ — я привяжу ихъ въ лсу, маски мы перемнимъ только что разъдемся, а слишкомъ знакомое имъ платье прикроемъ клееночными плащами.

П. ГЕН. Но на двоихъ не будетъ ли ихъ слишкомъ много?

ПОЙНС. Двое, я знаю, ршительнйшіе изъ всхъ возможныхъ трусовъ, которые когда-либо давали тылъ, что жь касается до третьяго, если онъ будетъ противиться доле, чмъ нужно, я отрекаюсь навсегда отъ оружія. — Всего забавне въ этой продлк, будетъ безпримрное лганье, которымъ угоститъ насъ жирный бездльникъ, когда мы соберемся ужинать, — его разсказы, какъ онъ сражался по крайней мр съ тридцатью, съ какимъ искусствомъ отбивался, сколько нанесъ удивительнйшихъ ударовъ, сколькимъ опасностямъ подвергался. Въ изобличеніи его вся потха.

П. ГЕН. Хорошо, я ду, добудь все нужное и зазжай за мной. Завтра, ночью я ужинаю въ Истчип. Прощай.

ПОЙНС. Прощайте, мой лордъ. (Уходитъ.)

П. ГЕН. О, я знаю васъ всхъ, и несмотря на то, буду еще нсколько времени покровительствовать необузданнымъ прихотямъ вашего разгула. Я подражаю, въ этомъ случа, солнцу, которое позволяетъ же презрннымъ, заразительнымъ тучамъ скрывать красоту его отъ цлаго міра, чтобъ міръ, потерявшій его на время изъ виду, дивился ему еще боле, когда оно, задумавъ явиться въ полкомъ блеск, вдругъ проржетъ мрачные, густые туманы, которые, казалось, задушали его. Будь круглый годъ все веселые праздники, и празднованье сдлалось бы такъ же скучнымъ, какъ работа, но когда они приходятъ изрдка — какъ желаешь, чтобъ они пришли поскоре, — и ничто не нравятся боле рдкихъ неожиданностей. Точно такъ, когда я брошу эту разгульную жизнь, выплачу долгъ, которымъ никогда не обязывался — я обману вс ожиданія людей, показавъ имъ на сколько я лучше того, что общалъ. Какъ блестящій металлъ на темномъ грунт, мое исправленіе, сверкая надъ недостатками, покажется еще прекрасне, привлечетъ боле взоровъ, чмъ лишенное этой фольги. Я употреблю въ пользу и самыя погршности, и выкуплю все, тогда какъ никто объ этомъ и не воображаетъ.

СЦЕНА 3.

Другая комната во дворц.

Входятъ Король Генрихъ, Норсомберлэндъ, Ворстеръ, Горячка, Сэръ Вальтеръ Блёнтъ и другіе.

К. ГЕН. Моя кровь была слишкомъ холодна и умренна, неспособна вскипать отъ подобныхъ оскорбленій, и вы, смекнувъ это, топчете мою терпливость ногами. Но будьте же уврены — отнын я буду боле самимъ собой, придамъ боле мощи и грозы моему обращенію, которое было уступчиво какъ масло, мягко какъ молодой пухъ, и потому лишило меня должнаго уваженія, которымъ гордая душа платитъ только гордой.

ВОРСТ. Нашъ родъ, мой повелитель, нисколько не заслуживаетъ королевской опалы, и тмъ мене короля, которому наши же руки помогли такъ возвеличиться.

НОРС. Государь —

К. ГЕН. Выдь вонъ, Ворстеръ, — я вижу въ твоихъ глазахъ угрозу и неповиновеніе. О, сэръ, вы держите себя слишкомъ дерзко и надменно, но король не расположенъ уже сносить кичливое хмуренье подданнаго. Вы можете насъ оставить, когда намъ понадобятся вашъ совтъ или служба, мы васъ потребуемъ. (Вордсвортъ уходитъ. Король, обращаясь къ Норсомберлэнду). Вы хотли что-то сказать?

НОРС. Точно такъ, мой добрый повелитель. Мой сынъ говоритъ, что на требованіе отъ вашего имени плнниковъ, взятыхъ при Гольмедон, онъ не отвчалъ такимъ ршительнымъ отказомъ, какъ передали вашему величеству. И потому тутъ виновата или зависть, или недоразумніе, а не сынъ мой.

ГОРЯЧ. Государь, я не отказывался отъ выдачи плнниковъ. Я помню, что, по окончаніи битвы, когда распаленный яростью и жаркой счей, и стоялъ, опершись на мечь, утомленный, едва переводя дыханіе, — явился какой-то лордъ, разодтый впухъ, разряженный какъ женихъ, раздушенный какъ торгашъ модами {О Модами торговали въ то время мущины.}, съ недавно выкошеннымъ подбородкомъ, очень похожимъ на сжатое поле. Между большимъ и другими пальцами онъ держалъ коробочку съ благовоніями {До введенія табака нюхали благовонные порошки.}, которую безпрестанно то подносилъ къ носу, то отнималъ отъ него, я разгнванный тмъ носъ его нюхалъ фыркая, когда она къ нему приближалась. Этотъ господинъ все улыбался и все болталъ, а когда солдаты начали таскать убитыхъ, называлъ ихъ невжами, неучами, за то, что осмливались проносить какой-нибудь гадкой трупъ между втромъ и его свтлостію. Онъ разспрашивалъ меня въ безконечныхъ, сладкихъ, вычурныхъ выраженіяхъ, и, между прочимъ, потребовалъ, чтобъ я выдалъ ему плнниковъ для вашего величества. Мои охладвшія раны болли, а тутъ надодалъ еще этотъ докучливый попугай, — я потерялъ терпніе и отвчалъ ему небрежно, но что: выдамъ или не выдамъ, — ршительно не помню. Меня взбсило, что онъ былъ такъ разряженъ, такъ раздушенъ и говорилъ, какъ фрейлина, о пушкахъ, о барабанахъ, о ранахъ — да сохранитъ насъ Боже отъ этихъ помтокъ! Онъ уврялъ меня, что при ушибахъ внутренностей — спермацетъ найдйствительнйшее лкарство, что чрезвычайно жалко, что выкапываютъ изъ ндръ невинной земли гадкую селитру, которая губитъ подлйшимъ образомъ такъ много прекраснйшихъ людей, и что онъ самъ давно былъ бы воиномъ, еслибъ не скверныя пушки. Какъ я сказалъ, я отвчалъ на эту пустую, безсвязную болтовню небрежно, и теперь прошу, мой повелитель, чтобъ его донесеніе не стало обвиненіемъ между моей любовью и вашимъ величествомъ.

БЛЁНТ. Сообразивъ, мой добрый повелитель, эти обстоятельства, я полагаю лучшимъ, еслибъ все, что бы ни сказалъ Генрихъ Перси такому лицу, на такомъ мст и въ такое время, а равно и все пересказанное, — было предано забвенію и никогда не поднималось ему во вредъ или въ какое-либо обвиненіе. И тмъ боле, что все тогда сказанное, онъ беретъ теперь назадъ.

К. ГЕН. Но онъ и теперь выдаетъ вамъ плнниковъ только съ условіемъ, чтобъ мы тотчасъ же, на нашъ счетъ, выкупили его шурина, безумнаго Мортимера, — который, клянусь душой, съ намреніемъ погубилъ войско, выведенное имъ на битву съ великимъ чародемъ, проклятымъ Глендоверомъ, на дочери котораго, какъ мы слышали, недавно женился. И мы — опустошай сундуки на выкупъ измнника, покупай измну, веди переговоры съ врагами {Въ прежнихъ изданіяхъ: Schall we buy treason, and indent with fears… По экземпляру Колльера: Schall we buy treason, and indent with foes…}, когда они погубили себя? Нтъ, пусть вздыхаетъ въ безплодныхъ горахъ, потому что никогда не почту я моимъ другомъ того, чей языкъ попроситъ хоть пенсъ на выкупъ бунтовщика Мортимера!

ГОРЯЧ. Бунтовщика Мортимера! Государь, онъ отпалъ отъ тебя только по прихоти военнаго счастья.— Чтобъ доказать это, разв недостаточно и одного языка ранъ, зіяющихъ ранъ, которыми онъ покрылся такъ доблестно, на усянныхъ тростниками берегахъ прекраснаго Северна, безбоязненно сражаясь почти цлый часъ, одинъ на одинъ, съ великимъ Глендоверомъ? Три раза останавливались они, чтобъ перенести духъ, три раза, по обоюдному согласію, принимались они пить воду быстраго Северна, и Севернъ, ужаснувшись ихъ кровожадныхъ взоровъ, бжалъ боязливо между трепещущихъ тростниковъ и пряталъ свою курчавую голову подъ нависшій берегъ, обагренный кровью мощныхъ противниковъ. Никогда тощая, гнилая политика не разцвчивала своихъ дйствій такими тяжкими ранами, а благородный Мортимеръ никогда не получалъ ихъ еще столько, и вс добровольно. Не клевещи же на него, называя бунтовщикомъ.

К. ГЕН. Ты клевещешь на него, Перси! ты клевещешь. Никогда не встрчался онъ съ Глендоверомъ. Вступить въ единоборство съ Глендоверомъ для него такъ же страшно, какъ встртиться одинъ на одинъ съ дьяволомъ. — Стыдясь! — Отнын не говори намъ ни слова о Мортимер. Присылай плнниковъ какъ можно скоре, или услышишь отъ насъ такое, что и не понравится.— Лордъ Норсомберлэндъ, вы можете хать съ вашимъ сыномъ. — Пришли плнниковъ, или услышишь еще. (Уходитъ съ Блёнтомъ и свитой).

ГОРЯЧ. Да еслибъ и самъ дьяволъ пришелъ и заревлъ: ‘выдай!’ — я не выдамъ ихъ! Я сейчасъ же пойду я скажу ему это, — облегчу сердце, хоть бы съ опасностью для головы.

НОРC. Ты опьянлъ отъ бшенства. Постой, погоди, вотъ идетъ твой дядя.

Входитъ Ворстеръ.

ГОРЯЧ. Не говори о Мортимер!— Да я хочу говорить о немъ, я пусть моей душ не видать спасенія, если не соедянюсь съ нимъ. Я опорожню вс мои жилы, источу мою кровь по капл, чтобъ поднять угнетеннаго Мортимера такъ же высоко, какъ этого безпамятнаго короля, этого неблагодарнаго, ядовитаго Болинброка!

НОРС. Братъ, король свелъ съ ума твоего племянника.

ВОРСТ. Кто вздулъ это пламя, посл того, какъ я ушелъ.

ГОРЯЧ. Онъ не шутя хочетъ, чтобъ я выдалъ ему всхъ моихъ плнниковъ, и когда я еще разъ потребовалъ выкупа брата моей жены, онъ поблднлъ и взглянулъ на меня такъ убійственно, дрожа отъ одного имени Мортимера.

ВОРСТ. Я не виню его за это. Разв покойный Ричардъ I не объявилъ Мортимера ближайшимъ преемникомъ по крови {Ричардъ II передъ отъздомъ въ Ирландію провозгласилъ наслдникомъ престола Эдмонда Мортимера, сына Рожера Мортимера, графа марчскаго, убитаго въ Ирландіи въ 1398 году. Эдмонду было въ то время только семь лтъ, и онъ доводился жен Перси не братомъ, и племянникомъ.— Мэлонъ.}?

НОРС. Какъ же — я самъ слышалъ. Это было въ то время, когда несчастный король — да проститъ намъ Господь все зло, которое мы ему сдлали, — отправлялся на войну въ Ирландію, откуда его возвратили, чтобъ лишить престола, а вскор за тмъ и жизни.

ВОРСТ. За что и позоритъ насъ широкая пасть міра.

ГОРЯЧ. Постойте. Дйствительно король Ричардъ объявилъ моего брата Эдмонда Мортимера наслдникомъ престола?

НОРС. Я самъ слышалъ.

ГОРЯЧ. Такъ и я не виню его брата-короля за желаніе, чтобъ онъ издохъ въ безплодныхъ горахъ. Но неужели вы — вы, возложившіе корону на голову этого безпамятнаго человка, заклейменные изъ-за него гнуснымъ пятномъ подъущенія на убійство, — неужели вы потерпите, чтобъ на васъ тяготлъ цлый міръ проклятій, какъ на его помощникахъ, его низкихъ, второстепенныхъ орудіяхъ — веревкахъ, лстницахъ или, еще лучше — палачахъ? Простите, что я спускаюсь такъ низко, чтобъ показать вамъ ваше значеніе — мсто, которое занимаете при этомъ хитромъ корол.— Неужели вы допустите, чтобъ на позоръ вамъ говорили теперь, или передали въ лтописяхъ временамъ грядущимъ, что люди такъ благородные, такъ могущественные обрекли себя на дло несправедливое, а вы — да проститъ вамъ это Господь, — вы оба участвовали въ низверженіи Ричарда, этого прекраснаго, роскошнаго розана, чтобъ посадить на его мсто Болинброка — этотъ тернъ, этотъ шиповникъ! Неужели, для большаго еще срама, вы дадите право говорить, что вы одурачены, презрны, отвергнуты тмъ, для кого подверглись такому позору? Нтъ, время возвратить утраченную честь, возстановить себя во мнніи свта, отомстивъ за это надменное, насмшливое пренебреженіе высокомрному королю, который и дни и ночи только о томъ и думаетъ, какъ бы за вс ваши услуги расплатиться съ вами вашею же кровавой смертью. И потому я говорю —

ВОРСТ. Довольно, племянникъ, ни слова боле. Я открою для тебя сокровенную книгу, прочту твоему быстро понимающему негодованію тайны великія, страшныя, столь же полныя опасностей и отваги, какъ переходъ черезъ громко ревущій потокъ по шаткому копью.

ГОРЯЧ. Упалъ — прощай — или тони, или плыви! Пошлите опасность отъ востока къ западу, только бы честь перекрестила ее отъ свера къ югу, и пусть ихъ борются! — Вдь при подъем льва кровь движется сильнй, чмъ при подъем зайца.

НОРС. И одна уже мысль о всякомъ великомъ подвиг выводитъ его изъ себя.

ГОРЯЧ. Клянусь небомъ, мн кажется такъ легко: и вскочить на блдноликій мсяцъ, чтобъ сорвать съ него свтлую честь, — и нырнуть въ такую глубь, въ которой свинецъ никогда не доставалъ еще дна, чтобъ за кудри вытащить оттуда утонувшую честь, если только возвратившій ее можетъ пользоваться всми ея дарами безраздльно, половинчатое же, раздльное наслажденіе къ чорту!

ВОРСТ. Онъ представляетъ себ цлый міръ призраковъ, а на что бы слдовало — не обращаетъ никакого вниканія. Выслушай меня, любезный племянникъ.

ГОРЯЧ. Ахъ, извините.

ВОРСТ. Благородныхъ Шотландцевъ, которыхъ ты взялъ въ плнъ —

ГОРЯЧ. Я удержу у себя, всхъ. клянусь небомъ, ему не видать ни одного, не видать, еслибъ даже и однимъ ногъ снасти свою душу. Не выдамъ ни одного, клянусь этой рукой.

ВОРСТ. Ты горячишся и не слушаешь моихъ предложеній. Плнниковъ, ты оставишь у себя —

ГОРЯЧ. Оставлю, это кончено! Онъ сказалъ, что не выкупитъ Мортимера, запретилъ мн говорить о Мортимер, но я проберусь къ нему, спящему, и на ухо закричу ему: ‘Мортимеръ’. Добуду скворца, выучу его кричать одно только имя Мортимера и подарю ему, чтобъ бсить его безпрестанно.

ВОРСТ. Да выслушай же хоть одно слово.

ГОРЯЧ. Съ этого мгновенія, я торжественно отрекаюсь отъ всхъ помысловъ, кром одного — сердить, мучить Болинброка. Даже принца вэльсскаго, этого буйнаго гуляку, я отравилъ бы стопкой пива, еслибъ не полагалъ, что отецъ не любитъ его и обрадуется его несчастію.

ВОРСТ. Прощай, племянникъ! Я поговорю съ тобой, когда ты будешь въ состоянія выслушать меня.

НОРС. Ты какъ нетерпливый глупецъ, ужаленный осой, предаешься бабьему бшенству и замыкаешь слухъ для всякой рчи, кром своей собственной.

ГОРЯЧ. Да видите ли, меня счетъ и бичуетъ какъ розгами, стрекочетъ какъ крапивой, кусаетъ какъ муравьями, только что услышу объ этомъ гнусномъ хитрец Болинброк! Въ Ричардово время — какъ называете вы это мсто — да будетъ оно проклято! — оно въ Глостершир — ну, гд еще заслъ безумный герцогъ, его дядя, его дядя Іоркъ, — гд я въ первый разъ преклонилъ колна передъ этимъ улыбающимся королемъ, передъ этимъ Болинброкомъ, когда вы возвращались съ нимъ изъ Равенспорга?

НОРС. Замокъ Бёркли.

ГОРЯЧ. Ну, да! Сколько сахарныхъ вжливостей наговорила мн тогда эта льстивая собака! И ‘когда его юное счастіе достигнетъ совершеннолтія’, и ‘любезный Генрихъ Перси’, и ‘мой добрый братъ’ — къ чорту такихъ бездльниковъ! — Прости Господи, мое прегршеніе! — Теперь говори, добрый дядя, — я кончилъ.

ВОРСТ. Нтъ, можетъ осталось что-нибудь еще, и ты начнешь опять. Мы подождемъ.

ГОРЯЧ. Я кончилъ, клянусь честью!

ВОРСТ. Такъ обратимся же опять къ твоимъ плннымъ Шотландцамъ. Освободи ихъ тотчасъ же безъ выкупа, и черезъ посредство Догласова сына набирай войска въ Шотландіи, что, по многимъ причинамъ, которыя сообщу теб письменно, будь увренъ, допустятъ безъ всякаго затрудненія.— Вы же, мой лордъ, между тмъ какъ вашъ сынъ будетъ занятъ такимъ образомъ въ Шотландіи, вкрадитесь въ довренность благороднаго, всми любимаго архіепископа —

ІОРК. Іоркскаго?

ВОРСТ. Именно. Онъ сильно оскорбленъ казнію своего брата, лорда Скрупа, въ Бристол. Я говорю вамъ не предположенія, не то что можетъ быть, а что знаю, что уже взвшено, обдумано, опредлено, и ждетъ только случая осуществиться.

ГОРЯЧ. Чую, чую, — и увренъ въ успх.

НОРС. Ты всегда спускаешь собакъ прежде, чмъ зврь тронулся.

ГОРЯЧ. Ничего, дло во всякомъ случа прекрасное.— И тогда войска Шотландіи и Іорка соединятся съ Мортимеромъ? Такъ?

ВОРСТ. Такъ.

ГОРЯЧ. Превосходно!

ВОРСТ. А что мы должны спшить наборомъ войска, чтобъ обезопасить наши головы, на это есть вполн достаточная причина. Какъ бы смиренно мы ни вели себя, королю все будетъ казаться, что онъ у насъ въ долгу, что мы почитаемъ себя неудовлетворенными, пока не выищетъ случая расплатиться съ нами однажды завсегда. Вы сейчасъ видли первую попытку отвратить отъ васъ взоры любви.

ГОРЯЧ. Да, да, мы отмстимъ ему.

ВОРСТ. Прощай, племянникъ. Не заходи только въ этомъ дл дале предловъ, которые назначу теб письменно. Когда придетъ пора, а она придетъ скоро, я проберусь къ Глендоверу и къ лорду Мортимеру, улажу чтобъ ты и Догласъ могли разомъ соединиться съ нами, и тогда наше счастье, теперь такъ неврное, будетъ въ нашихъ мощныхъ рукахъ.

НОРС. Прощай, добрый братъ. Я надюсь, вамъ удастся.

ГОРЯЧ. Прощай, дядя! — О, сократи время, чтобъ поля, удары, стоны, скорй привтствовали нашу потху!

ДЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Рочестеръ. Дворъ гостинницы.

Вощикъ выходить съ фонаремъ.

1 ВОЩ. Э, э! да пусть меня повсятъ, если нтъ четырехъ утра. Колесница Карла {Charlee’ wain — большая медвдица, названная такъ въ честь Карла великаго.} какъ разъ надъ новой трубой, а лошадь еще не навьючена. Эй, конюхъ!

КОН. (за сценой). Сейчасъ, сейчасъ.

1 ВОЩ. Послушай, Томъ, осдлай-ка пожалуста моего рыжака, да подложи подъ луку немного хлопокъ, а то бдняга исплечился такъ, что ни на что не похоже.

Входитъ другой Вощикъ.

2 ВОЩ. И горохъ и бобы гнилы здсь какъ чортъ знаетъ что, а вдь отъ этого-то и заводятся въ бдныхъ лошадяхъ черви. Умеръ конюхъ Робинъ, и весь домъ пошолъ верхъ дномъ.

1 ВОЩ. Съ тхъ поръ, какъ вздорожалъ овесъ, бднякъ никакъ ужь не могъ поправиться, это и уморило его.

2 ВОЩ. А блохъ-то! — на всей лондонской дорог, врядъ сыщется ли еще домъ, въ которомъ ихъ было бы столько. Я искусанъ какъ линь.

1 ВОЩ. Какъ линь?— Чортъ возьми! да он искусали меня съ первыхъ птуховъ, какъ не искусывали еще ни одного короля въ цломъ христіянств!

2 ВОЩ. Никогда не дадутъ горшка, ну и пускаешь въ каминъ, а моча родитъ блохъ какъ морской пискарь {Намекъ, по Наресу, на простонародное мнніе, что въ этой рыб водятся блохи, а по Мелоне — на необыкновенную плодовитость этой рыбы.}.

1 ВОЩ. Эй, конюхъ! Да выдешь ли ты, чтобъ чортъ тебя побралъ!

2 ВОЩ. Мн надо еще сдать окорокъ ветчины, да два свертка имбиря въ Чэрингъ-Кросс.

1 ВОЩ. А мои индюки того и смотри, что передохнутъ въ корзин. — Эй, конюхъ! что жь ты въ самомъ дл — глазъ что ли нтъ во лбу — не слышишь? Подлецъ я, если свернуть теб шею не такое же доброе дло, какъ выпить стаканъ вина. — Выдь же, проклятый. — Нтъ въ теб ни чести, ни совсти.

Входитъ Гадсхиль.

ГАДСХ. Добраго утра, господа! Который-то теперь часъ?

1 ВОЩ. Часа два, я думаю.

ГАДСХ. Одолжя мн пожалуста твоего фонаря, взглянуть на моего мерина въ конюшн.

1 ВОЩ. Ну нтъ, спасибо, вдь мы знаемъ штуки и почище этихъ.

ГАДСХ. Такъ одолжи, хоть ты.

2 ВОЩ. Что? — Фонарь-то? Да я прежде посмотрю, какъ тебя будутъ вшать.

ГАДСХ. А какъ вы думаете, къ какому времени можно поспть въ Лондонъ?

2 ВОЩ. Поспешь еще, чтобъ лечь спать со свчей, — ручаюсь за это. — Идемъ, сосдъ Могсъ, разбудимъ господъ, вдь они хотли хать съ нами, потому что клади-то съ ними на порядкахъ. (Вощики уходятъ.)

ГАДСХ. Эй, поднощикъ!

ПОДН. (за сценой). Сейчасъ, говоритъ карманная выгрузка.

ГАДСХ. Это то же что — сейчасъ, говоритъ поднощикъ, потому что ты столько же разнишся отъ выгрузки кармановъ, сколько наученіе отъ исполненія. Вдь ты пронюхиваешь гд и какъ.

Входить Поднощикъ.

ПОДН. Добраго утра, мэстеръ Гадсхиль. Все точно такъ, какъ я говорилъ вчера вечеромъ. Одинъ, богатый помщикъ изъ кентской дичи, и съ нимъ триста маркъ золотомъ. Я слышалъ какъ онъ передавалъ кто за ужиномъ другому, который очень похожъ на что-то въ род сборщика податей. И съ сборщикомъ клади довольно, но что именно — не знаю. Они ужь встали и требуютъ яицъ и масла, сейчасъ хотятъ хать.

ГАДСХ. Вотъ теб моя шея, если они не встртятся съ школьниками святаго Нихольса {Св. Нихольсъ почитаясь патрономъ школьниковъ. Нихольсомъ же просто или старымъ Никомъ звали въ простонародіи дьявола, а школьниками Нихольса — воровъ.}.

ПОЙН. Нтъ, на что жь мн твоя шея? Побереги ее лучше для палача, вдь я знаю, ты молишся святому Нихольсу такъ врно, какъ только можно неврному.

ГАДСХ. Ну что ты мн мелишь о палач? Повисну — утучню дв вислицы, висть, такъ висть вмст съ старымъ сэръ Джономъ, а онъ, ты знаешь, не изъ худенькихъ. Тутъ будутъ еще и другіе Троянцы {Одно изъ прозвищь воровъ.}, да ужь такіе, какихъ теб и во сн не грезилось. Вздумавъ, для потхи, сдлать нкоторую честь нашему ремеслу, они, себя ужь ради, непремнно выручатъ насъ, еслибъ мы и попались. Вдь я вожусь не съ жалкими бродягами, не съ такими, что бьютъ прохожихъ изъ-за какихъ-нибудь шести пенсовъ, не съ глупыми, усатыми, краснорожими пьянчугами, а все съ дворянствомъ да съ знатью, съ бургомистрами да съ сановниками, — съ такими, что не выдадутъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: but with nobility and tranquillity, burgomasters and great oneyers, such as can hold in… По экземпляру Колльера:— but with nobility and sanguinity, burgomasters and great ones — yes, such as can hold in…}, что скорй будутъ битъ чмъ говорить, скорй говорить чмъ пить, и скорй пить чмъ молить. Вотъ и завралъ: они безпрестанно молятъ своего святаго, свою общину, или врне — не молятъ, а грабятъ {Тутъ игра созвучіемъ словъ pray — молить и prey — грабить.}, потому что разъзжаютъ по ней взадъ и впередъ и длаютъ ее своей добычей.

ПОДН. Какъ сапогами {And make her their boots — и длаютъ ее своей добычей. Но слово boots — добыча, значитъ еще — сапоги, и поднощикъ принимаетъ его въ послднемъ значеніи.} — общину-то? А что эти сапоги — въ слякоти не промокаютъ?

ГАДСХ. Куда промокать: ихъ смазываетъ само правосудіе. Мы грабимъ безопасно, какъ изъ замка {Намекъ вроятно на грабежи бароновъ.}, у насъ есть папортниковое смя {Папортниковое смя, добытое въ ночь на Ивановъ день, по мннію простолюдиновъ длало невидимкой.}: мы ходимъ невидимками.

ПОДН. Ну, этимъ, я думаю, вы обязаны скорй ночи, чмъ смени папортника.

ГАДСХ. Руку, и теб будетъ часть изъ добычи, какъ честный человкъ.

ПОДН. Нтъ, лучше ужь — какъ безчестный воръ.

ГАДСХ. Ладно, Homo, общее названіе всхъ людей. Скажи конюху, чтобъ онъ вывелъ моего мерина. Прощай, безмозглый плутъ.

СЦЕНА 2.

Дорога влизь Гадсхиля.

Входятъ Принцъ Генрихъ и Пойнсъ. Бардольфъ и Пето въ нкоторомъ отдаленіи.

ПОЙНС. Скорй, скорй, я увелъ лошадь Фольстафа, и онъ шумитъ какъ неразрзной бархатъ.

П. ГЕН. Спрячься.

Входитъ Фольстафъ.

ФОЛЬС. Пойнсъ! Пойнсъ, чортъ тебя возьми! Пойнсъ!

П. ГЕН. Молчи, жирный негодяй! что ты горланишь?

ФОЛЬС. Гд Пойнсъ, Галь?

П. ГЕН. Пошелъ вверхъ, на холмъ, я сейчасъ отыщу его. (Притворяется будто ищетъ Пойнса).

ФОЛЬС. Да это наказанье, грабить съ этими мошенниками. Бездльникъ увелъ мою лошадь и привязалъ чортъ знаетъ гд. Пройди я еще шага четыре по этой дорог — я задохнусь. Но я все-таки надюсь умереть порядочной смертью, если только ускользну отъ вислицы за убійство этого мошенника. Вотъ ужь двадцать два года, что я ежечасно зарекаюсь водить съ нимъ знакомство, и до сихъ поръ никакъ не отвяжусь отъ него. Пусть меня повсятъ, если бездльникъ не приворожилъ меня къ себ какимъ-нибудь снадобьемъ, не можетъ быть иначе, я непремнно выпилъ что-нибудь приворотное.— Пойнсъ! Галь!— чтобъ очумть вамъ обоимъ! — Бардольфъ! Пето! — я скорй издохну, чмъ сдлаю еще шагъ для грабежа. Пусть я буду подлйшимъ холопомъ, который когда-либо щелкалъ зубами, если сдлаться честнымъ человкомъ, оставить этихъ бездльниковъ, не такое же доброе дло, какъ и выпить. Вдь для меня пшкомъ въ гору и восемь аршинъ все равно, что семьдесятъ миль, и жестокосердые мерзавцы знаютъ это какъ нельзя лучше. Къ чорту все, если ужь и воры не могутъ поступать другъ съ другомъ честно! (Свистятъ). Пфъ!— Всмъ вамъ ни дна, ни покрышки! Отдайте мн мою лошадь, бездльники, отдайте лошадь, и убирайтесь на вислицу!

П. ГЕН. Молчи, пузанъ! Ложись, да прижми ухо покрпче къ земл — не услышишь ли лошадинаго скока.

ФОЛЬС. А есть съ вами рычаги, чтобъ за тмъ поднять меня? Клянусь честью, и за вс сокровища, сколько бы ихъ ни было въ казнохранилищ твоего отца, въ другой разъ, пшкомъ я не понесу моего тла такую даль! Какой чортъ надоумилъ васъ надсаживать меня такъ безбожно?

П. ГЕН. Ты лжешь — тебя не надсадили, а ссадили.

ФОЛЬС. Милйшій принцъ Галь, добрйшій изъ королевскихъ сыновей, умоляю — добудь мн мою лошадь!

П. ГЕН. Вотъ еще что вздумалъ, негодяй! я буду твоимъ конюхомъ?

ФОЛЬС. Такъ удавись же на подвязкахъ своей наслдственности! Поймаютъ — я непремнно донесу на тебя. И пусть даже хересъ будетъ мн ядомъ, если не сочиню на всхъ васъ по пасквилю, не положу ихъ на прегадкіе голоса. Когда шутка заходитъ такъ далеко, да еще пшкомъ — я ненавижу ее.

Входитъ Гадсхиль.

ГАДС. Стой!,

ФОЛЬС. Стою и такъ, и по невол.

ПОЙНС. Это нашъ лазутчикъ. Я знаю его голосъ.

Входитъ Бардольфъ.

БАРД. Что новаго?

ГАДС. Надвайте скорй маски. Съ холма спускается королевское золото, спускается въ королевское казначейство.

ФОЛЬС. Врешь бездльникъ, въ королевскую таверну.

ГАДС. Будетъ на всхъ.

ФОЛЬС. Чтобъ попасть на вислицу.

П. ГЕН. Господа, вы четверо нападете на нихъ въ ущельи, Недъ Пойнсъ и я спустимся къ подошв холма. Если они ускользнутъ отъ васъ — наткнутся на насъ.

ПЕТО. А сколько ихъ?

ГАДС. Восемь или десять.

ФОЛЬС. Вотъ-те на! Какъ бы они не ограбили насъ.

П. ГЕН. Что за трусъ этотъ сэръ Джонъ Пузанъ!

ФОЛЬС. Да, Галь, я ужь конечно не Джонъ Худоба {Іоаннъ Гаунтъ. Gaunt значитъ тощій, худой.}, твой почтеннйшій ддъ, да и не трусъ.

П. ГЕН. Увидимъ на дл.

ПОЙНС. Послушай, Джэкъ, твоя лошадь стоитъ за тыномъ,, понадобится, — ты найдешь ее тамъ. Прощай, стой же за себя хорошенько.

ФОЛЬС. Вотъ, теперь, хоть повсь, моя рука ни за что не поднимется на него.

П. ГЕН. Недъ, гд жь наши наряды?

ПОЙНС. Тутъ близехонько, скроемся. (Уходитъ вмст съ Принцемъ).

ФОЛЬС. Ну, господа, я всегда говорю счастливому счастливая и доля. За дло.

Входятъ Прозжіе.

1 ПРОЗ. Идемъ, сосдъ, малый сведетъ лошадей съ холма, а мы между тмъ пройдемся немного, чтобъ расправить ноги.

ВОРЫ. Стой!

ПРОЗЖІЙ. Господи помилуй?

ФОЛЬС. Бей, вали, ржь горла бездльникамъ! А, проклятыя гусеницы! свиноды! Они ненавидятъ насъ, молодежь, вали же ихъ на земь, обирай!

1 ПРОЗ. Мы разорены, разорены навсегда и мы и дти ваши!

ФОЛЬС. На вислицу васъ, толстопузыхъ негодяевъ! Разорены? Врете, жирные олухи, я желалъ бы, чтобъ все ваше добро было теперь съ вами. Ну, поворачивайтесь же, свиныя туши, поворачивайтесь! Вдь и молодежи пожить-то хочется, подлецы вы этакіе! Вы вдь верховные присяжные, — вотъ мы и оприсяжимъ васъ, будьте благонадежны. (Фольстафъ и товарищи его уходятъ, гоня передъ собой прозжихъ).

Входятъ Принцъ Генрихъ и Пойнсъ.

П. ГЕН. Бездльники оберутъ честныхъ, а мы оберемъ бездльниковъ, и тотчасъ же въ Лондонъ. Толковъ объ этомъ хватитъ на недлю, смху — на мсяцъ, и вся эта шутка останется навсегда великолпнйшей продлкой.

ПОЙНС. Назадъ, они возвращаются.

Входятъ Фольстафъ и его товарищи.

ФОЛЬС. Ну, друзья, подлимся, а затмъ и на лошадей, чтобъ убраться до свту. (Начинаютъ длить добычу). — А принцъ и Пойнсъ — если они не ршительные трусы, такъ нтъ и правды въ мір. Въ Пойнс столько же храбрости, сколько и въ дикой утк —

П. ГЕН. (бросаясь на нихъ). Ваши деньги —

ПОЙНС. Бездльники! (Фольстафъ и прочіе посл двухъ, трехъ ударовъ обращаются въ бгство, оставивъ добычу.)

П. ГЕН. Добыто какъ нельзя легче. Теперь, живо на лошадей! Негодяи разсяны, и въ такомъ страх, что не посмютъ и сойдтись, принимая другъ друга за сыщиковъ. демъ, Недъ. Фольстафъ истекаетъ потомъ и по пути шпигуетъ тощую землю. — Я, право, пожаллъ бы объ немъ, еслибъ онъ не былъ такъ смшонъ.

ПОЙНС. А какъ ревлъ, бездльникъ!

СЦЕНА 3.

Варкворзъ. Комната въ замк.

Входитъ Горячка, читая письмо ¹).
¹) Отъ Георга Дёнбара, графа марчскаго въ Шотландіи.

‘Что касается собственно до меня, мой лордъ, мн было бы весьма пріятно быть съ вами, по той любви, которую питаю въ вашему дому’.— Было бы пріятно, — такъ отчего жь онъ не съ нами? По любви къ нашему дому, — да вдь это доказываетъ, что онъ любитъ больше свою житницу, чмъ нашъ домъ. Посмотримъ дале. ‘Предпріятіе ваше опасно’.— Разумется, опасно и простудиться, и спать, и пить, но я вамъ скажу, мой глупый лордъ, что изъ крапивы опасности мы вырвемъ цвтокъ безопасности. — ‘Предпріятіе ваше опасно, друзья, которыхъ вы назвали, неврны, самое время неудобно, и весь вашъ заговоръ слишкомъ легокъ, чтобъ перевсить такое сильное сопротивленіе.’ — Ты думаешь, думаешь, такъ и я, въ свою очередь, думаю, что ты глупый, трусливый мужикъ, что ты лжешь. Что жь это за пошлякъ такой. Клянусь Богомъ, нашъ заговоръ едва ли не лучшій изъ всхъ когда-либо бывшихъ, наши друзья врны и неизмнны, отличный заговоръ, отличные друзья, и столько надеждъ на успхъ, чудесный заговоръ, отличнйшіе друзья. Что же это за ледяной бездльникъ! Самъ лордъ Іоркъ одобряетъ и заговоръ и вс распоряженія. Чортъ возьми, будь я теперь у этого мерзавца — я размозжилъ бы ему голову опахаломъ жены его. Разв мой отецъ, мои дядя, и самъ я не участвуемъ въ этомъ заговор? разв лордъ Эдмондъ Мортимеръ, лордъ Іоркъ, Овенъ Глендоверъ, и даже Догласъ не за одно съ нами? Разв нтъ у меня письменныхъ отъ нихъ увдомленій, что они соединятся со мной, съ оружіемъ въ рукахъ, около девятаго слдующаго мсяца? разв нкоторые изъ нихъ не выступили уже для этого и въ походъ? Что же это за недоврчивый подлецъ, язычникъ! Теперь увидите, по самой откровенности страха и бездушія, онъ непремнно отправится къ королю и откроетъ ему вс наши дйствія. О, когда бы я могъ раздлиться и надавать себ оплеухъ, за то, что вздумалъ возбудить на такое благородное дло эту чашу снятаго молока!— Чортъ же его возьми! пусть пересказываетъ королю — мы готовы. Я выступлю ныньче же ночью.

Входитъ Леди Перси.

Ну что, Кэтъ? а я часа черезъ два долженъ оставить тебя?

Л. ПЕР. О, мой добрый лордъ, для чего же это старанье оставаться одному? за какое преступленіе эти дв недли я была удалена отъ ложа моего Гарри? Скажи, мой добрый повелитель, что лишаетъ тебя и ды, и веселости, и золотаго сна? отчего, сидя одинъ одинехонекъ, ты все смотришь въ землю и такъ часто вздрагиваешь? отчего сбжалъ румянецъ съ щекъ твоихъ? зачмъ отдалъ ты мои сокровища, мои права на тебя мрачному раздумью, ненавистной скорбя? Сидя подл тебя, когда ты погружался въ легкую дремоту, я слышала, какъ ты бормоталъ о желзной войн, понукалъ твоего вздымавшагося коня, кричалъ: ‘смлй! впередъ!’ Ты говорилъ о вылазкахъ, объ отступленіяхъ, о подкопахъ, палаткахъ, заскахъ, палисадахъ, парапетахъ, о василискахъ, пушкахъ, кулевринахъ, о выкуп плнныхъ, объ убитыхъ, о всемъ что бываетъ въ жаркомъ сраженіи. Твой духъ воевалъ въ теб такъ сильно, такъ волновалъ тебя во сн, что крупныя жемчужины пота проступали по челу, какъ пузырьки по только что взмученному потоку, и лице принимало странное выраженіе человка, задерживающаго дыханіе при какой-либо важной неожиданности {Въ прежнихъ изданіяхъ: On some great sudden haste… По экземпляру Колльера: On some great sudden hest.}. Что жь все это значитъ? У моего супруга есть какая-то тяжелая забота, я должна ее знать — иначе онъ не любитъ меня.

ГОРЯЧ. Эй, кто тамъ есть!

Входитъ Слуга.

Отправился Вильямъ съ пакетомъ?

СЛУГА. Да ужь съ часъ тому назадъ, мой лордъ.

ГОРЯЧ. А Ботлеръ — привелъ лошадей отъ шерифа?

СЛУГА. Одну привелъ сію минуту.

ГОРЯЧ. Какую? чалую, корноухую?

СЛУГА. Точно такъ, мой лордъ.

ГОРЯЧ. Чалая будетъ моимъ трономъ. Хорошо, я сейчасъ же ду. О, esprance {Девизъ рода Персіевъ.}! Скажи Ботлеру, чтобъ онъ вывелъ ее въ паркъ. (Слуга уходитъ.)

Л. ПЕР. Да послушай же, мой лордъ!

ГОРЯЧ. Что, что такое, моя леди?

Л. ПЕР. Что увлекаетъ тебя отсюда?

ГОРЯЧ. Лошадь, моя милая, лошадь.

Л. ПЕР. Ты сумазбродная обезьяна! И ластка не такъ причудлива, какъ ты. Я, право, хочу знать, что у тебя за дло, Гарри, хочу, непремнно хочу! Я боюсь, не вздумалъ ли братъ Мортимеръ отыскивать своихъ правъ на корону, не потребовалъ ли для этого твоей помощи, но если ты отправишся —

ГОРЯЧ. Такъ далеко пшкомъ, такъ устану, моя милая.

Л. ПЕР. Да перестань же, глупый попугай, отвчай на мой вопросъ. Послушай, Гарри, я ей Богу переломлю твой мизинецъ, если ты не скажешь мн всей правды.

ГОРЯЧ. Полно, полно, шалунья! — Не люблю?— Да, я не люблю тебя, и нтъ мн до тебя никакого дла, Кэтъ. Теперь не время играть въ куклы, сражаться губами, намъ нужны разбитые носы, изломанныя короны, и мы пустимъ ихъ въ ходъ! — Эй, лошадь! — Ты что говоришь, Кэтъ? чего теб отъ меня хочется?

Л. ПЕР. Ты не любишь меня? въ самомъ дл не любишь? Хорошо, не люби же, вдь если ты разлюбилъ меня — не хочу и я любить себя.— Такъ не любишь? — скажи же, что это: шутка или нтъ?

ГОРЯЧ. Пойдемъ въ паркъ, Кэтъ, хочешь посмотрть какъ я поду {Въ прежнихъ изданіяхъ: Come, wilt thou see me ride?.. По экземпляру Колльера: Come to the park, Kate, wilt thou see me ride?…}? Когда я сяду на лошадь, я поклянусь чмъ хочешь, что люблю тебя безконечно. Но послушай, Кэтъ, за симъ я не хочу, чтобъ ты меня спрашивала: ни куда я ду, ни зачмъ. ду — стало-быть надо, такъ вотъ и ныншнимъ вечеромъ мн необходимо оставить тебя, моя милая Кэтъ. Я знаю, ты умна, но все же не умне жены Генриха Перси, врна, но все же женщина, молчаливостью, же превзойдешь всхъ, потому что никакъ не проболтаешь того, чего не знаешь. На столько я врю теб, моя милая.

Л. ПЕР. Какъ, на столько-то?

ГОРЯЧ. Ни на волосъ боле. Но послушай, Кэтъ, куда я ду, подешь и ты, я ныньче, ты завтра.— Довольна теперь?

Л. ПЕР. По невол будешь довольна.

СЦЕНА 4.

Истчипъ. Комната въ таверн Кабаньей головы.

Входятъ Принцъ Генрихъ и Пойнсъ.

П. ГЕН. Недъ, выдь пожалуста изъ той сальной комнаты, ступай сюда — посмйся со мною.

ПОЙНС. Гд жь это ты былъ, Галь?

П. ГЕН. Съ тремя или четырьмя болванами между шестидесяти или восьмидесяти бочекъ. Я игралъ на самой низкой струн смиренія. Я побратался съ тройкой подвощиковъ, назову теб даже всхъ по именамъ: Томъ, Дикъ, Фрэнсисъ. Они поклялись своимъ спасеніемъ, что хоть я еще и принцъ только вэльсскій, а ужь король любезности, польстили, что я не гордецъ, какъ Фольстафъ, а истый коринянинъ {Прозвище постителей домовъ разврата.}, весельчакъ, славный малой, — ей Богу, такъ, — увряли, что когда буду королемъ Англіи, вс лихіе ребята Истчипа будутъ къ моимъ услугамъ. Пить мертвую по ихъ: румяниться, а пріостановился, чтобъ перенести духъ, сейчасъ кричатъ теб: ‘эй, эй!’ и просятъ не задерживать. — Коротко, въ какіе-нибудь четверть часа, я просвтился такъ, что всю жизнь мою могу пропьянствовать съ любымъ мдникомъ на его собственномъ нарчіи. Ты иного потерялъ, Недъ, что не былъ со мной въ этомъ дл. Теперь, сладчайшій Недъ — а чтобъ подсластить твое имя еще боле, возьми этотъ пенсовый пряникъ, сейчасъ всунутый мн въ руку маленькимъ поднощикомъ, который во всю жизнь свою не говорилъ другаго англійскаго кром: ‘восемь шилинговъ и шесть пенсовъ’, да ‘милости просимъ’, и всегда съ рзкимъ прибавленіемъ ‘сейчасъ, сейчасъ, сэръ! бутылку винограднаго въ Полумсяцъ!’ и тому подобнаго. Теперь, любезный Недъ, чтобъ убить время до прибытія Фольстафа, спрячься въ какую-нибудь коморку, я стану разспрашивать моего маленькаго поднощика, для чего всунулъ онъ мн въ руку пряникъ, а ты кричи безпрестанно: ‘Фрэнсисъ!’ чтобъ ему пришлось отвчать только однимъ: ‘сейчасъ!’ Ну ступай же, ты сейчасъ увидишь частичку того, что было.

ПОЙНС. Фрэнсисъ!

П. ГЕН. Превосходно.

ПОЙНС. (уходя.) Фрэнсисъ!

Входитъ Фрэнсисъ.

ФРЭНС. Сейчасъ, сейчасъ, сэръ — Взгляни, Ральфъ, чего требуютъ въ Гранатовомъ-яблок.

П. ГЕН. Поди сюда, Фрэнсисъ.

ФРЭНС. Мой лордъ.

П. ГЕН. Сколько теб еще служить, Фрэнсисъ?

ФРЭНС. Да еще пять лтъ, столько же, сколько —

ПОЙНС. (за сценой.) Фрэнсисъ!

ФРЭНС. Сейчасъ, сейчасъ, сэръ.

П. ГЕН. Пять лтъ! Клянусь Богомъ, этотъ договоръ гремть оловянной посудой слишкомъ ужь дологъ. Но послушай, Фрэнсисъ, неужели у тебя не достанетъ на столько храбрости, чтобъ струсить твоего условія, показать ему пару прекраснйшихъ пятокъ, дать отъ него стречка?

ФРЭНС. О, сэръ! я готовъ присягнуть на всхъ библіяхъ Англіи, что у меня хватило бы —

ПОЙНС. (за сценой.) Фрэнсисъ!

ФРЭНС. Сейчасъ, сейчасъ, сэръ.

П. ГЕН. А который теб годъ, Фрэнсисъ?

ФРЭНС. Позвольте, — около Михайлова дня мн будетъ —

ПОЙНС. (за сценой). Фрэнсисъ!

ФРЭНС. Сейчасъ, сэръ! — извините, мой лордъ, я сейчасъ ворочусь.

П. ГЕН. Нтъ, послушай, Фрэнсисъ. Вдь пряникъ, что ты мн далъ, стоитъ не больше пенса?

ФРЭНС. О, сэръ! я бы желалъ, чтобъ онъ стоилъ два.

П. ГЕН. Я дамъ теб за него тысячу фунтовъ, потребуй когда хочешь, и получишь.

ПОЙНС. (за сценой). Фрэнсисъ!

ФРЭНС. Сейчасъ, сейчасъ!

П. ГЕН. Сейчасъ, Фрэнсисъ? Нтъ, Фрэнсисъ, завтра, или въ четвергъ, Фрэнсисъ, или, пожалуй ужь, и когда хочешь, Фрэнсисъ. Но, Фрэнсисъ —

ФРЭНС. Мой лордъ?

П. ГЕН. Обокрадешь ты мн того, что въ кожаной куртк, съ стеклянными пуговицами, съ обстриженной головой, съ агатовымъ кольцомъ, въ темныхъ чулкахъ, съ тесемочными подвязками, съ льстивымъ языкомъ, съ испанскимъ мшкомъ —

ФРЭНС. Кого же это, мой лордъ?

П. ГЕН. Э, да ты пьешь только сладкое вино. Смотри, Фрэнсисъ, твоя блая куртка запачкается, а этого, сэръ, съ ней не случилось бы и въ Варваріи.

ФРЭНС. Да чего же, сэръ?

ПОЙНС. (за сценой). Фрэнсисъ!

П. ГЕН. Вонъ, бездльникъ! Разв не слышишь, что тебя зовутъ? (Тутъ они оба начинаютъ его кликать. Поднощикъ въ недоумніи куда идти).

Входитъ Хозяинъ таверны.

ХОЗЯИН. Ну, что стоишь, когда зовутъ такъ громко? Посмотри, что тамъ надобно гостямъ. (Фрэнсисъ уходитъ.) Лордъ, старый сэръ Джонъ и еще съ полдюжину другихъ стоятъ у дверей. Впустятъ, ихъ?

П. ГЕН. Заставивъ немного подождать. (Хозяинъ таверны уходитъ.) Пойнсъ!

ПОЙНС. (входя). Сейчасъ, сейчасъ, сэръ!

П. ГЕН. Фольстафъ и прочіе воры у дверей. Потшимся же теперь?

ПОЙНС. Потшимся, какъ сверчки.— Скажи, однакожь, что значитъ эта смшная продлка съ поднощикомъ?— къ чему она?

П. ГЕН. Я теперь расположенъ на вс проказы, какія только слыли проказами съ древнихъ временъ добряка Адама до младенчества этихъ двнадцати часовъ полночи.

Фрэнсисъ возвращается съ виномъ.

Который часъ, Фрэнсисъ?

ФРЭНС. Сейчасъ, сейчасъ, сэръ.

П. ГЕН. Что за странность, словами этотъ малый бдне даже попугая, а вдь сынъ женщины! Его дло — съ лстницы на лстницу, его краснорчіе — клочекъ счёта. — Да, я не пришелъ еще въ расположеніе Перси, этой сверной горячки, что убьетъ теб шесть или семь дюжинъ Шотландцевъ на завтракъ, умоетъ руки, да и скажетъ жен: ‘Чортъ ли въ этой покойной жизни! мн давай дла!’ — ‘Милый Гарри’, скажетъ она, ‘сколько же ты убилъ нынче?’ — ‘Напойте моего чалаго!’ закричитъ онъ, и черезъ часъ отвтятъ: ‘Бездлицу, малость! штукъ сорокъ!’ — Кликни Фольстафа, я сыграю Перси, а проклятый боровъ представитъ госпожу Мортимеръ, жену его. Rivo {Восклицаніе постителей тавернъ при попойкахъ. Вроятно испорченное испанское слово.}! кричитъ пьяница. Зови мое ребро, зови комъ сала.

Входятъ Фольстафъ, Гадсхиль, Бардольфъ и Пето.

ПОЙНС. Здравствуй, Джекъ. Гд ты былъ?

ФОЛЬС. Проклятіе всмъ трусамъ, — проклятіе и мщеніе! да, и кончено!— Эй, малой, кубокъ хересу.— И а соглашусь продолжать еще эту жизнь? — да я скорй примусь вязать чулки, штопать ихъ, надвязывать носки. — Проклятіе всмъ трусамъ! — Кубокъ хересу, бездльникъ! — Неужели не существуетъ уже никакой добродтели? (Пьетъ.)

П. ГЕН. Если ты никогда не видалъ, какъ Титанъ лобзаетъ чашу съ масломъ — мягкосердый Титанъ, что растаялъ отъ сладкаго разсказа своего сына, такъ смотри на эту массу.

ФОЛЬС. Бездльникъ, этотъ хересъ съ известью {Въ хересъ для крпости подмшивали известь.}. Да чего жь и ждать отъ мошенниковъ, кром мошенничества? но трусъ, подлый трусъ, все-таки хуже и хереса съ известью.— Ступай своей дорогой, старый Джэкъ, умирай, если хочешь, пусть я буду выпустившей икру селедкой, если мужество, истинное мужество не изчезло съ лица земли. Въ цлой Англіи уцлли отъ вислицы едва ли и три порядочные человка, да и изъ этихъ одинъ ожирлъ, старется. Господи, не оставь ихъ! — Эхъ, дуренъ свтъ, какъ подумаешь. Право, лучше еслибъ я былъ ткачемъ {Ткачи почитались любителями пнія. Большая часть изъ нихъ были кальвинисты и потому пли очень часто псалмы.}, плъ бы себ псалмы, тли что-нибудь такое. — И все-таки, проклятіе трусамъ!

П. ГЕН. Что ты ворчишь тамъ, тюкъ шерсти?

ФОЛЬС. Королевскій сынъ! Да чтобъ во всю жизнь не проглянуло на моемъ лиц ни одного волоска, если я не выгоню тебя изъ твоего королевства деревянной шпагой, если не погоню передъ тобой всхъ твоихъ подданныхъ, какъ стадо дикихъ гусей. Ты принцъ вэльсскій!

П. ГЕН. Это что еще, непотребная туша?

ФОЛЬЕ. Нтъ, ты мн скажи: не трусъ ты?— да и Пойнсъ-то также?

П. ГЕН. Ахъ, жирное ты пузо, да попробуй только назвать меня трусомъ, и я какъ разъ проколю тебя.

ФОЛЬС. Я назову тебя трусомъ? полно, я скорй увижу тебя въ преисподней, чмъ назову трусомъ, и все-таки далъ бы тысячу фунтовъ, еслибъ могъ бгать такъ проворно, какъ ты. Конечно, вы достаточно стройны, вамъ не бда, если кто и увидитъ ваши спины. И это по вашему — поддерживать друзей? Къ чорту такое тыльное поддерживаніе! давай мн такихъ, которые смотрли бы мн прямо въ лице! — давай мн кубокъ хересу, я бездльникъ, если у меня хоть капля была ныньче во рту.

П. ГЕН. Бездльникъ, ты и губъ-то не усплъ еще обтереть посл послдняго кубка.

ФОЛЬС. Все равно. (Пьетъ.) Я все-таки говорю: проклятіе трусамъ!

П. ГЕН. Да въ чемъ дло?

Фелье. Въ чемъ дло? — мы четверо добыли ныньче поутру тысячу фунтовъ стерлинговъ.

П. ГЕН. Гд жь они, Джэкъ, гд?

ФОЛЬС. Гд?— отняты. Сто человкъ напали на васъ бдныхъ четверыхъ.

П. ГЕН. Какъ, сто?

ФОЛЬС. Я бездльникъ, если не былъ битыхъ два часа на полмеча съ цлой дюжиной. Я спасся чудомъ. Я восемь разъ проколотъ сквозь колетъ, четыре — сквозь исподнее платье, мой щитъ изрубленъ вдоль и поперегъ, мой мечь зазубренъ, какъ пила — (вынимая мечъ) ессе signum, Съ тхъ поръ какъ я сдлался мужемъ, я еще ни разу не дрался такъ славно, — все напрасно. О, проклятіе трусамъ! (Показывая на своихъ товарищей.) Спросите у нихъ, если они убавятъ или прибавятъ — они будутъ мерзавцы, дти мрака.

П. ГЕН. Скажите, господа, какъ это было?

ГАДСХ. Мы четверо напали человкъ на двнадцать —

ФОЛЬС. По крайней мр на шестнадцать, мой лордъ.

ГАДСХ. И перевязали ихъ.

ПЕТО. Нтъ, нтъ, мы не вязали ихъ.

ФОЛЬС. Врешь, бездльникъ, перевязали, перевязали всхъ до одного, иначе я жидъ — жидъ іудейскій.

ГАДСХ. Когда мы начали длить добычу, на насъ напали еще человкъ шесть или семь, свжихъ —

ФОЛЬС. И развязали первыхъ, а тутъ явились и остальные.

П. ГЕН. Какъ, вы сражались со всми?

ФОЛЬС. Со всми? я не знаю, что ты называешь всми, но если я не сражался съ пятидесятью, назови меня пучкомъ радизокъ, и не двуногое я созданіе, если на бднаго, стараго Джэка не напали, по крайней мр, пятьдесятъ два или три человка.

ПОЙНС. Молю Господа, чтобъ ты только не убилъ тутъ нсколькихъ.

ФОЛЬС. Поздно вздумалъ. Двумъ я задалъ перцу, съ двумя, я увренъ, расплатился навсегда, — съ двумя бездльниками въ клеенчатыхъ плащахъ. Видишь ли, Галь, — если я лгу, наплюй мн въ глаза, назови меня лошадью, — ты знаешь мою старую манеру защищаться: я сталъ вотъ такъ и держу мечь такъ. Четыре бездльника идутъ —

П. ГЕН. Какъ четыре? ты сейчасъ сказалъ два.

ФОЛЬС. Четыре, Галь, я сказалъ четыре,

ПОЙНС. Да, онъ сказалъ четыре.

ФОЛЬС. Эти четверо идутъ рядомъ, и давай тыкать прямо въ меня. Я не сталъ много разговаривать, поймалъ въ мой щитъ вс семь мечей, вотъ такъ —

П. ГЕН. Семь? да вдь сейчасъ ихъ было только четверо.

ФОЛЬС. Въ клеенк.

ПОЙНС. Ну да, четверо въ клеенчатыхъ плащахъ.

ФОЛЬС. Семеро, клянусь этой рукоятью, иначе я подлецъ.

П. ГЕН. (Пойнсу.) Не мшай, прибудетъ еще.

ФОЛЬС. Да слушай же, Галь.

П. ГЕН. Слушаю, Джэкъ, слушаю.

ФОЛЬС. И прекрасно, оно стоитъ чтобъ послушать. Вотъ, какъ я сказалъ, мечи этихъ девяти —

П. ГЕН. Ну, прибавилось еще двое.

ФОЛЬС. Переломились —

ПОЙНС. И штаны свалились {Their points being broken.— Point значитъ остріе, конецъ оружія и крючекъ. Пойнсъ принимаетъ это слово въ значеніи крючковъ, на которыхъ въ то время держалось нижнее платье.}.

ФОЛЬС. И они начали отступать, но я за ними, схватился, и съ быстротой мысли положилъ семерыхъ изъ одиннадцати.

П. ГЕН. Ужасно! изъ двухъ человкъ въ клеенчатыхъ плащахъ вышло одиннадцать.

ФОЛЬС. Но тутъ самъ дьяволъ вывелъ еще трехъ незаконнорожденныхъ бездльниковъ въ зеленомъ кендальскомъ сукн {Кендалъ, городъ въ Вестморлэнд, славившейся прежде сукнами свтлыхъ цвтовъ.}, и напустилъ на меня сзади, — потому что ночь была такая темная, Галь, что ты не увидалъ бы и собственной руки.

П. ГЕН. Вс эти лжи, точь въ точь какъ ихъ отецъ: громадны какъ горы, очевидны, осязаемы. Какъ же ты, набитая грязью требуха, безмозглый чурбанъ, непотребный, отвратительный комъ сала —

ФОЛЬС. Что ты, что ты? съ ума что ли сошолъ? Разв правда — не правда?

П. ГЕН. Какъ же могъ ты разглядть, что они въ зеленомъ кендальскомъ сукн, когда ночь была такъ темна, что не увидалъ бы и собственной руки? Ну, говори, какъ же это? какъ ты объяснишь это?

ПОЙНС. Ну, объясняй же, Джэкъ, объясняй.

ФОЛЬС. Какъ, по принужденью-то? Никогда, еслибъ меня положили даже на дыбу, терзали всми возможными пытками — я и тогда не сказалъ бы вамъ ничего по принужденью. Объяснять по принужденью! да еслибъ объясненія были такъ дешевы, какъ ежевика, такъ я и тогда ни съ кмъ не сталъ бы объясняться по принужденью, не сталъ бы.

П. ГЕН. Нтъ, я не хочу боле носить этого грха на душ. Я изобличу этого наглаго труса, этого лежня, этого сокрушителя лошадиныхъ хребтовъ, эту громадную гору мяса —

ФОЛЬС. Ахъ ты, спичка, шкура, засушеный телячій языкъ, бычачья кишка, треска! — о, еслибы у меня достало только духу, чтобъ перебрать все, на что ты похожъ! — ты портняжный аршинъ, пустыя ножны, подлая негодная рапира —

П. ГЕН. Отдохни же немного, а потомъ принимайся опять, и когда истощишь вс свои низкія сравненія, выслушай только это.

ПОЙНС. Слушай же, Джэкъ!

П. ГЕН. Мы двое видли, какъ вы четверо напали на четверыхъ, перевязали ихъ и завладли всмъ, что у нихъ было. — Теперь смотри же, какъ уничтожитъ тебя настоящій разсказъ. — Мы двое напали на васъ четверыхъ, спугнули васъ съ добычи однимъ словомъ, и она у васъ, можемъ даже показать ее теб сейчасъ же. — и ты, Фольстафъ, помчалъ свою требуху такъ проворно, такъ быстро, и ревлъ о пощад, и все бжалъ и ревлъ, какъ самый рзвый и голосистый теленокъ. И не подлость ли зазубрить такъ, какъ ты зазубрилъ свой мечь, и потомъ уврять, что это въ битв. Къ какой еще выдумк, лжи, увертк прибгнешь ты теперь, чтобъ защитить себя отъ этого явнаго, очевиднаго срама?

ПОЙНС. Ну, Джэкъ, повдай же намъ, что еще выдумалъ?

ФОЛЬС. Клянусь Богомъ, я зналъ, что это вы, зналъ такъ же врно, какъ и тотъ, кто васъ сдлалъ. Что жь, господа, по вашему мн слдовало убить наслдника престола? поднять руку на истиннаго принца? Вдь ты знаешь, я храбръ какъ Геркулесъ, но въ тоже время я не лишенъ однакожь и инстинкта, и левъ не тронетъ истиннаго принца. Инстинктъ великое дло, я сдлался трусомъ по инстинкту. Тмъ лучшаго буду я мннія во всю мою жизнь и о себ я о теб, о себ — какъ о безстрашномъ льв, о теб — какъ объ истинномъ принц. Во всякомъ, однакожь, случа я, ей-Богу, радъ, что деньги-то попались къ вамъ, друзья. — Эй, хозяйка, запри двери, бодрствуй всю ночь, молись завтра. — Молодцы, лихачи, сокровища, золотыя сердца, вамъ вс прозвища добраго товарищества! Давайте жь веселиться! Не сыграть ли вамъ комедію ex tempore?

П. ГЕН. Дло, и твое бгство будетъ содержаніемъ.

ФОЛЬС. Ну полно же, Галь, ни слова боле объ этомъ, если только любишь меня.

Входитъ Квикли.

КВИКЛ. Ахъ ты, Господи! Любезнйшій принцъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: My lord the prince… По экземпляру Колльepa: O Jesu! My lord the prince…} —

П. ГЕН. Что, что, благороднйшая хозяйка, что скажешь?

КВИКЛ. Тамъ у дверей стоитъ какой-то придворный, хочетъ васъ видть, говоритъ, что отъ вашего родителя.

П. ГЕН. Сдлай его задворнымъ {Кто получилъ noble (монета), того называли въ шутку noblemen. Въ этомъ смысл принцъ говоритъ: придай ему столько, чтобъ вмсто noblemen его можно было назвать royal-men, то есть придай и ноблю столько, чтобъ составило реалъ (royal). Реалъ стоилъ 10 шилинговъ, а нобль — 6 или 8.}: пошли назадъ къ моей родительниц.

ФОЛЬС. А каковъ онъ собой?

КВИКЛ. Старикъ.

ФОЛЬС. Ну, пристало ли сдинамъ оставлять постель въ полночь! Отправить что ли его?

П. ГЕН. Сдлай одолженіе.

ФОЛЬС. Клянусь честью, я спроважу его разомъ. (Уходитъ.)

П. ГЕН. Ну, господа, нечего сказать, вы прекрасно сражались, и ты, Пето, и ты, Бардольфъ. Вы оба львы, вы вдь побжали по инстинкту, не хотли дотронуться до истиннаго принца, не такъ ли? — Фай!

БАРД. Право, я побжалъ, когда вс побжали.

П. ГЕН. Скажите же мн теперь не шутя, какъ кто сдлалось, что мечь Фольстафа весь въ зазубринахъ?

ПЕТО. Да онъ изрубилъ его кинжаломъ, приговаривая, что хоть бы пришлось выклясть всю правду изъ Англіи, а ужь онъ увритъ васъ, что кто въ битв. Онъ уговаривалъ и насъ сдлать тоже.

БАРД. И еще разцарапать носы жесткой травой до крови, вымарать ею наши платья и потомъ клясться, что это кровь честныхъ людей. Тутъ со мной случилось чего не бывало, вотъ ужь лтъ семь — я покраснлъ, слушая его чудовищныя выдумки.

П. ГЕН. Врешь, бездльникъ, восьмнадцать лтъ тому назадъ ты укралъ кубокъ хересу, пойманъ съ поличнымъ, и съ тхъ поръ постоянно краснешь ex tempore. Съ тобой-то были вдь и пламя и мечь, и ты все-таки бжалъ? По какому же кто инстинкту?

БАРД. Видите ли, лордъ, эти метеоры, эти изверженія?

П. ГЕН. Вижу.

БАРД. Что жь, по вашему, они предзнаменуютъ?

П. ГЕН. Разогртую печень и простуженный кошелекъ {То есть пьянство и нищету. Разогрвать печень значеніе въ то время пьянствовать.}.

БАРД. Желчь, мой принцъ, это будетъ врне.

П. ГЕН. Нтъ, ужь если врне, такъ петлю {Слово choler — желчь, произносится какъ collar — ошейникъ, петля.}.

Фольстафъ возвращается.

Вотъ и тощій Джакъ, жалкій скелетъ. Ну что, моя милая ватная куколка? Скажи, Джэкъ, сколько лтъ, какъ ты не видалъ своихъ собственныхъ колнъ?

ФОЛЬС. Моихъ колнъ? Въ твои лта, Галь, въ перехват я былъ не толще орлинаго когтя, пролезъ бы въ кольцо съ большаго пальца любаго альдермана {Знатные носили въ то время кольцы на большихъ пальцахъ.}. Вздохи и грусть, чортъ ихъ возьми, раздуваютъ человка, какъ пузырь. На двор прегадкія, однакожь, новости, за тобой прізжалъ отъ отца сэръ Джонъ Брэси: завтра утромъ ты долженъ явиться ко двору. Извстный безумецъ свера, Перси, и тотъ вэльскій — ну что отдулъ Амаймона {Одинъ изъ четырехъ главныхъ демоновъ.} палками, что присадилъ Люциферу рога и самого дьявола заставилъ присягнуть въ ленной покорности на крест вельсскаго крюка { Родъ копья или скиры съ крюкомъ для останавливанья бгущихъ.} — ну да чортъ же васъ возьми, какъ вы его тамъ называете?

ПОЙНС. О, Глнидоверъ.

ФОЛЬС. Овэнъ, Овэвъ — онъ самый, его шуринъ, Мортимеру, старый Норсемберлэндъ и Догласъ, смлйшій Шотландецъ изъ всхъ Шотландцевъ, что взбгаетъ верхомъ на отвсную гору —

П. ГЕН. Что на всемъ скаку стрляетъ по воробью изъ пистолета {Пистолеты въ Генрихово время не были еще извстны, а въ Шекспирово употреблялись только Шотландцами.}.

ФОЛЬС. Попалъ.

П. ГЕН. Да онъ-то въ воробья никогда не попадалъ еще.

ФОЛЬС. Однакожь этотъ негодяй храбръ, онъ не побжитъ.

П. ГЕН. Съ чего жь ты, негодяй, именно за бгъ-то его и превозносишь?

ФОЛЬС. На кон онъ — соколъ! пшкомъ же — не отступитъ ни на пядень.

П. ГЕН. А по инстинкту?

ФОЛЬС. Ну, по инстинкту, пожалуй. Такъ вотъ, видишь ли, и онъ съ нимъ, и еще какой-то Мордэкъ, и до тысячи синешапошниковъ {Такъ называли Шотландцевъ, потому что они ходили въ синихъ шапкахъ.}. И Ворстеръ улизнулъ въ эту ночь. Борода твоего отца поблла отъ этихъ новостей теперь можно покупать и земли за безцнокъ {До Генриха VII короли конфисковали при всякомъ переворот вс имнія противниковъ, часто даже во одному подозрнію. Поэтому владльцы земель при всякой смут старались сбывать ихъ за безцнокъ. — Джонсонъ.}, какъ провонявшую макрель.

П. ГЕН. А когда наступятъ жаркій іюнь и эта домашняя потасовка не кончится еще, вроятно и двственности можно будетъ покупать сотнями, какъ подковные гвозди.

ФОЛЬС. Такъ, повса, клянусь честью, такъ, дйствительно весьма вроятно, что въ этомъ отношеніи будетъ для насъ порядочная пожива. — Скажи однакожъ, Галь: какъ наслдникъ престола не испугался ты ужаснйшимъ образомъ? Вдь и въ цломъ мір не найдешь еще трехъ такихъ противниковъ, какъ врагъ Догласъ, какъ чортъ Перси и какъ демонъ Глендоверъ. Ну, скажи же, — испугался? подираетъ, знаешь, эдакъ во кож?

П. ГЕН. Нисколько, клянусь честью, мн не достаетъ твоего инстинкта.

ФОЛЬС. Положимъ, — но завтра, когда явишься къ отцу, теб не миновать страшной гонки, если любишь меня, приготовься къ отвту заблаговременно.

П. ГЕН. Такъ представляй же моего отца и разспрашивай меня о моемъ образ жизни.

ФОЛЬС. Твоего отца? изволь. — Этотъ стулъ будетъ моимъ престоломъ, этотъ кинжалъ — моимъ скипетромъ, эта подушка — моей короной.

П. ГЕН. Хорошо, мы принимаемъ твой тронъ за скамейку, твой золотой скипетръ за жестяной кинжалъ, а твою богатую, драгоцнную корону, за это жалкое, безволосое темя.

ФОЛЬС. Если въ теб есть хоть искорка благодати, ты растрогаешся непремнно.— Дайте мн кубокъ хересу, чтобъ мои глаза покраснли, чтобъ можно было подумать, что я плакалъ. Вдь я долженъ говорить съ чувствомъ, и я буду говорить въ род короля Камбиза {Намекъ на лицо въ Престоновой драмы подъ названіемъ: ‘Истинная трагедія, перемшанная съ забавными шутками и содержащая жизнь Камбиза, короля Персидскаго’ (1570).}.

П. ГЕН. Готовъ? — вотъ мой почтительный поклонъ.

ФОЛЬС. А вотъ и моя рчь.— Лорды, отойдите къс торон.

КВИКЛ. Вотъ славная штука-то!

ФОЛЬС. Не рыдай, прекрасная королева, потому что ліющіяся слезы безполезны.

КВИКЛ. Какой важный отцовскій видъ онъ принялъ!

ФОЛЬС. Ради Бога, лорды, выведите вонъ мою печальную королеву, потому что слезы заливаютъ шлюзы очей ея.

КВИКЛ. Ахъ ты, Господи да вдь это точь въ точь, какъ эти гадкіе комедіанты.

ФОЛЬС. Молчи, моя добрая пивная кружка! молчи, радость моего чрева {Tickle-brain. Коментаторы полагаютъ, что это названіе какого-нибудь тогдашняго крпкаго напитка.}!— Гарри, я удивляюсь не только тому, гд ты убиваешь свое время, но и обществу, которымъ окружаешь себя. Пусть ромашка растетъ тмъ сильнй, чмъ больше ее топчутъ, но молодость изнашивается тмъ скорй, чмъ больше ее расточаютъ. Что ты мой сынъ, за это ручаются: отчасти слово твоей матери, отчасти и мое собственное убжденіе, но всего боле гнусное лукавство твоихъ глазъ и глупая отвислость нижней губы. Если же ты мой сынъ — сюда-то я и цлю, — какъ же, бывши моимъ сыномъ, ты сдлался цлью насмшекъ? Неужели благодатное солнце неба можетъ сдлаться тунеядцемъ и будетъ лакомиться ежевикой?— вопросъ, котораго и предлагать не слдуетъ. Неужели сынъ {Здсь игра созвучіемъ словъ: sun — солнце и son — сынъ.} Англіи можетъ сдлаться воромъ, и будетъ похищать кошельки?— вопросъ, который предложить слдуетъ. Есть, Гарри, вещь, о которой ты часто слыхалъ и которая извстна многимъ въ нашемъ королевств подъ названіемъ дегтя, этотъ деготь, какъ повствуютъ древніе писатели, мараетъ, точно такъ же и общество, въ которомъ ты вращаешься. Гарри, я говорю теперь теб, упоенный не виномъ, а слезами, не въ радости, а въ огорченіи, не одними словами, но и стонами. — Однакожь и въ этомъ обществ есть добродтельный человкъ, котораго я часто видалъ съ тобой, но я не знаю его имени.

П. ГЕН. Не угодно ли, вашему величеству, сказать каковъ онъ собой?

ФОЛЬС. Красивый, осанистый и довольно дородный человкъ, съ веселымъ, обаятельнымъ взоромъ и преблагороднйшими манерами. Лтъ ему, я думаю, пятьдесятъ или такъ, около шестидесяти, — да, я вспомнилъ теперь, его зовутъ Фольстафомъ. Если и этотъ человкъ развратенъ — онъ обманулъ меня жесточайшимъ образомъ, потому, Гарри, что я видлъ въ его глазахъ добродтель. Но если дерево познается по плодамъ, какъ плодъ по дереву, то я скажу ршительно, что этотъ Фольстафъ добродтеленъ, держись его — остальныхъ брось! А, теперь, скажи-ка мн, безпутный бездльникъ, гд ты былъ весь этотъ мсяцъ?

П. ГЕН. Ну, разв короли говорятъ такъ? Займи мое мсто — я представлю моего отца.

ФОЛЬС. Какъ, свергнуть меня съ престола? Да если ты, хоть въ половину, будешь такъ важенъ, такъ величественъ въ словахъ и въ движеніяхъ — повсь меня за ноги, какъ торгашь молодаго кролика, или зайца.

П. ГЕН. Хорошо, я ужь сижу.

ФОЛЬС. А я стою.— Господа, судяте.

П. ГЕН. Ну, Гарри, откуда ты?

ФОЛЬС. Изъ Истчипа, мой повелитель.

П. ГЕН. До меня доходятъ важныя на тебя жалобы.

ФОЛЬС. Чортъ возьми, мой повелитель, все клеветы только. — Вы увидите, что я загоняю его и принцемъ, клянусь честью.

П. ГЕН. Ты клянешь, злонравный мальчишка! отнын никогда не смй и взглянуть на меня. Тебя силой совлекаютъ съ пути благодати, тебя остилъ дьяволъ въ вид жирнаго старика, бочка, а не человкъ твой товарищъ. Къ чему ведешь ты дружбу съ этимъ ларемъ гнусностей, съ этимъ закормомъ скотства, съ этой надутой водянкой, съ этой огромной бочкой хереса, съ этимъ начиненнымъ требухой чемоданомъ, съ этимъ зажареннымъ менингтрійскимъ быкомъ { Мэннигтри въ Эссекс, окрестности его славились пастбищами со скотомъ. Въ торжественныхъ случаяхъ выбирали самаго огромнаго быка и жарили его цликомъ. Стивенсъ.} съ пудингомъ въ желудк, съ этимъ дряхлымъ порокомъ, съ этимъ сдовласымъ безчинствомъ, съ этимъ отцомъ-сводникомъ, съ этимъ престарлымъ тщеславіемъ? Ну, на что онъ годен, кром отвдыванья и питья хереса? когда чистъ и опрятенъ, кром мгновеній, когда разнимаетъ и жретъ каплуна?въ чемъ свдущъ, кром гнусностей? въ чемъ гнусенъ, если гнусности во всемъ? въ чемъ хорошъ, если ни въ чемъ не хорошъ?

ФОЛЬС. Позвольте, ваше величество, я никакъ не поспю за вами. На кого намекаете вы?

П. ГЕН. На подлаго, гнуснаго развратника юности, на стараго, блобородаго дьявола, Фольстафа.

ФОЛЬС. Moй повелитель, я знаю этого человка.

П. ГЕН. Знаю, что знаешь.

ФОЛЬС. Но сказать, что я знаю за нимъ боле, чмъ за самимъ собой, значило бы сказать боле, чмъ я знаю. Что онъ старъ — тмъ боле должно жалть его, — это доказываютъ его сдины, но что онъ сводникъ — извиняте, ваше величество, — я отрицаю это ршительно. Если хересъ и сахаръ порокъ — Господи, проcти порочнаго! Если быть стару и веселу грхъ — сколько же извстныхъ мн, почтенныхъ содержателей тавернъ будутъ осуждены, если толстота заслуживаетъ ненависть — стало слдуетъ любить тощихъ коровъ араона. Нтъ, добрый повелитель, удали Пето, удали Бардольфа, удали Пойнса, но милаго Джэка Фольстафъ, добраго Джэка Фольстафъ, честнаго Джэка Фольстафъ, достойнаго Джэка Фольстафъ, и тмъ еще боле достойнаго, потому что онъ старый Джэкъ Фольстафъ, не удаляй отъ твоего Гарри. Удалишь толстаго Джэка — удалишь и весь міръ. (Слышенъ стукъ въ двери. Хозяйка, Фринсисъ и Бардольфь выходятъ).

П. ГЕН. Удалю, я хочу этого.

Бардольфъ вбгая.

БАРД. Бда, бда, лордъ! У дверей шерифъ съ безчисленной стражей.

ФОЛЬС. Вонъ, негодяй! — Доканчивай комедію, мн многое надобно еще сказать въ пользу Фольстафа.

Хозяйка входитъ поспшно.

КВИКЛ. Боже, Боже мой! лордъ, лордъ!

ФОЛЬС. Ну, ну! самъ чортъ скачетъ на смычк. Что тамъ такое?

КВИКЛ. Шерифъ и вся стража у дверей, хотятъ сдлать обыскъ. Впустить ихъ?

ФОЛЬС. Слышишь, Галь? Не называй же никогда настоящій золотой фальшивымъ, вдь вотъ ты, потерялъ голову, и безъ всякаго ‘кажется’.

П. ГЕН. Ты ршительный трусъ, и безъ всякаго инстинкта.

ФОЛЬС. Отвергаю это. Отвергнешь ты шерифа — хорошо, нтъ — пусть входитъ, и къ чорту мое воспитаніе, если я и на тележк не буду такъ же хорошъ, какъ всякой другой. Надюсь, что петля задавитъ меня такъ же быстро, какъ и другаго.

П. ГЕН. Пошолъ, спрячься за обои, а вы убирайтесь на верхъ. Ну, поворачивайтесь же, господа съ честными лицами и съ чистой совстью.

ФОЛЬС. Было и у меня и то и другое, да сплыло, а потому спрячусь. (Уходятъ вс, кром Принца и Пойнса.)

П. ГЕН. Впустите шерифа.

Входятъ Шерифъ и Вощикъ.

Что вамъ угодно, мистеръ шерифъ?

ШЕРИФ. Во первыхъ, лордъ, прошу извиненія. Крики и вопли о помощи преслдовали до этого дома нсколько человкъ —

П. ГЕН. Что жь это за люди?

ШЕРИФ. Одинъ изъ нихъ весьма извстенъ, высокой, толстый —

ВОЩИК. Жирный, какъ масло.

П. ГЕН. Я увряю васъ, что этого человка здсь нтъ, потому что я услалъ его по моему длу. Но я даю теб, шерифъ, мое слово, что завтра въ обденное время я пришлю его, чтобъ дать отвтъ теб или кому другому, на все въ чемъ его обвиняютъ, теперь же прошу оставить этотъ домъ.

ШЕРИФ. Сейчасъ, лордъ. Разбойники отняли у двухъ джентльменовъ триста маркъ.

П. ГЕН. Можетъ-быть, ограбилъ онъ этихъ господъ — онъ отвтятъ. Прощайте.

ШЕРИФ. Доброй ночи, благородный лордъ.

П. ГЕН. Врне, я думаю, добраго утра.

ШЕРИФ. Въ самомъ дл, лордъ, теперь, я думаю, часа уже два. (Шерифъ и Вощикъ уходятъ.)

П. ГЕН. Этотъ, жирный бездльникъ извстенъ всмъ какъ церковь св. Павла. Позови его.

ПОЙНС. Фольстафъ! (Заглядывая за обои.) Спитъ мертвымъ сномъ, храпитъ какъ лошадь.

П. ГЕН. Какъ онъ тяжело дышетъ. Обыщи-ка его карманы. (Пойнсъ обыскиваетъ). Ну что?

ПОЙНС. Ничего, кром бумагъ.

П. ГЕН. Посмотримъ что въ нихъ, читай.

ПОЙНС. (Читаетъ). ‘Item, каплунъ — 2 шиллинга и 2 пфенинга, Item, кашица — 4 пфенинга, Item, хересу два штофа — 5 шиллинговъ, 8 пфенинговъ, Item, анчоусовъ и хересу посл ужина — 2 шиллинга, 6 пфенииговъ, Item, хлба на полпенса.

П. ГЕН. Чудовищной такое страшное количество хереса, и только на полпенса хлба!— Остальное спрячь, прочтемъ на досуг. Пусть его спитъ тутъ до завтра. Утромъ явлюсь ко двору, отправимся вс на войну, и ты займешь почетное мсто. Жирнаго же негодяя помщу въ пхоту, вдь я знаю, что и какіе-нибудь двсти шаговъ — смерть ему. Деньги возвратимъ съ лихвою. Завтра ты будь, однакожь, у меня пораньше, а за тмъ добраго утра, Пойнсъ.

ПОЙНС. Добраго утра, мой добрый лордъ.

ДЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Бэнгоръ. Комната въ дом Архидіакона.

Входятъ Горячка, Ворстеръ, Мортисеръ и Глендоверъ.

МОРТ. Друзья врны, общаній много, начало полно прекраснйшихъ надеждъ.

ГОРЯЧ. Лордъ Мортимеръ, почтенный Глендоверъ и вы, дядя Ворстеръ, неугодно ли вамъ приссть… Чортъ возьми! я забылъ карту.

ГЛЕНД. Нтъ, вотъ она, Садись, братъ Перси, садись, милйшій братъ, Горячка, — вдь Лэнкэстеръ, всякій разъ какъ произноситъ это прозвище блднетъ и, вздыхая, молятъ чтобъ ты поскоре убрался на небо.

ГОРЯЧ. А ты — въ адъ, какъ только услышитъ объ Овенъ Глендовер.

ГЛЕНД. И не мудрено, при моемъ рожденіи чело неба браздилось огненными явленіями, яркими свтильниками, при моемъ рожденіи земля тряслась, какъ трусъ, во всемъ своемъ объем, въ самой основ своей.

ГОРЯЧ. Да она въ то время тряслась бы, еслибъ и кошка твоей матери окотилась, а ты совсмъ и не рождался.

ГЛЕНД. Я говорю, земля тряслась когда я родился.

ГОРЯЧ. А я скажу, что земля не въ меня, если тряслась отъ боязни твоего рожденія.

ГЛЕНД. Все небо было въ пламени, земля тряслась —

ГОРЯЧ. Такъ она тряслась, потому что видла все небо въ пламени, а не отъ боязни твоего рожденія. Въ припадкахъ болзненности природа производитъ часто престранные взрывы, чреватая земля мучится часто особеннаго рода колотьемъ отъ безпокойныхъ втровъ, которые спираются въ ея чрев и, силясь освободиться, трясутъ почтенную старушку и валятъ колокольни и замки, поросшіе мохомъ. Такъ и во время твоего рожденія наша прабабушка-земля тряслась отъ мукъ этой болзни.

ГЛЕНД. Братъ, отъ многихъ не сношу я подобныхъ противорчій. Позволь мн повторить теб еще разъ: при моемъ рожденіи чело неба было полно огненныхъ явленій, дикія козы бжали съ горъ, стада оглашали безпокойнымъ ревомъ испуганныя поля. Такими чудными явленіями обозначилось ее рожденіе, да и вся моя жизнь показываетъ, что я не изъ обыкновенныхъ людей. Есть ли на всемъ, омываемомъ ревущимъ моремъ пространств Англіи, Шотландіи и Вэльса человкъ, который бы могъ назвать меня своимъ ученикомъ, который бы могъ сказать, что научилъ меня чему-нибудь? И несмотря на то, отыщите рожденнаго женщиной человка, который угонялся бы за иной по труднымъ путямъ науки, сравнялся со иной въ глубокихъ изслдованіяхъ.

ГОРЯЧ. Да, я думаю, что лучше тебя никто не говоритъ по-вэльсски. — Пойду обдать.

МОРТ. Полно, братъ Перси, ты взбсишь его.

ГЛЕНД. Я могу вызывать духовъ изъ бездонной глубины.

ГОРЯЧ. Да это могу и я, и всякой другой, но явятся ли они на призывъ твой?

ГЛЕНД. Я могу научить тебя повелвать діяволомъ.

ГОРЯЧ. А я могу научить тебя срамить дьявола, говоря правду. Говори правду, и ты пристыдишь дьявола. Если ты можешь вызывать его — вызови сюда, и пусть я буду проклятъ, если не прогоню его насмшками. Полно, говори лучше правду всю жизнь свою и смйся надъ дьяволомъ.

МОРТ. Да перестаньте же, кончите эту вздорную болтовню.

ГЛЕНД. Три раза тягался со мной Генрихъ Боллиброкъ на берегахъ Веи и песчанаго Северна, и три раза отсылалъ я его домой оборваннаго, избитаго невзгодой.

ГОРЯЧ. Оборваннаго, и еще въ непогоду {Слова: bootless — безуспшно и weatherbeaten — удрученный, въ буквальномъ ихъ смысл означаютъ: первое — безъ сапогъ, а второе — избитый непогодой, и Перси принимаетъ ихъ въ этомъ смысл.}! Чортъ возьми, какже избжалъ онъ лихорадки?

ГЛЕНД. Полно, вотъ карта. Приступимъ къ раздлу, согласно тройственному договору.

МОРТ. Архидіаконъ раздлилъ уже все на три совершенно равныя части. Югъ и востокъ Англіи, отъ Трента и Северна до сихъ поръ, составятъ мою долю, вся западная половина и Вэльсъ по ту сторону Северна, со всми плодородными землями въ этихъ предлахъ — долю Овэнъ Глендовера, а твоею будетъ все остальное на сверъ отъ Трента. Условія пишутся въ трехъ экземплярахъ, и когда мы скрпимъ ихъ нашими печатями — что можно сдлать ныншней же ночью, — ты, любезный Перси, я и почтенный лордъ Ворстеръ, выступимъ завтра поутру, чтобы, какъ положено, соединиться съ твоимъ отцомъ я съ Шотландцами въ Шросбери. Тесть же мой, Глендоверъ, не готовъ еще, впрочемъ, его помощь и не понадобится намъ раньше четырнадцати дней. (Глендоверу). Въ это время вы, конечно, успете собрать вашихъ вассаловъ, друзей и сосднихъ дворянъ.

ГЛЕНД. Лорды, я явлюсь къ вамъ гораздо раньше, привезу съ собой и вашихъ женъ, съ которыми, во избжаніе водополи слезъ, совтовалъ бы теперь и не прощаться.

ГОРЯЧ. Мн кажется, что моя доля на сверъ отъ Бертона, меньше вашихъ. Посмотрите, какъ въ нее вдается этотъ изгибъ рки и отрзываетъ у меня, большимъ полумсяцемъ, огромную часть самой лучшей земли. Я переску рку въ этомъ мст плотиной, и чистый, серебристый Трентъ потечетъ по новому ложу ровно, прямо, перестанетъ извиваться такими глубокими извилинами, лишая меня такихъ богатыхъ земель.

ГЛЕНД. Перестанетъ? извивается — такъ и будетъ и долженъ извиваться.

МОРТ. Да ты взгляни, какъ онъ дале перегибается на другую сторону, прирзывая теб здсь столько же, сколько тамъ отрзываетъ.

ВОРСТ. Перекопать его въ этомъ мст не трудно, этотъ мысъ перейдетъ тогда на сверъ, и онъ потечетъ совершенно прямо и ровно.

ГОРЯЧ. И я перекопаю его, большихъ издержекъ на это не потребуется.

ГЛЕНД. Но я не хочу, чтобъ измняли его теченіе.

ГОРЯЧ. Не хочешь?

ГЛЕНД. Не хочу, и ты не измнишь его.

ГОРЯЧ. Да кто же скажетъ мн: не смй?

ГЛЕНД. Да хоть я.

ГОРЯЧ. Такъ скажи это такъ, чтобъ я не понялъ, скажи по-вэльсски.

ГЛЕНД. Лордъ, я могу говорить по-англійски такъ же хорошо, какъ и вы, потому что воспитанъ при англійскомъ двор, въ молодости сложилъ для арфы не одну англійскую псню, чмъ не мало украсилъ вашъ языкъ, — способность, которой никто не замчалъ въ васъ.

ГОРЯЧ. И радехонекъ. По моему лучше быть кошкой и мяукать, чмъ сочинять псни и баллады, лучше слушать вытачиваніе мднаго подсвчника или скрипъ немазаннаго колеса, потому что и это, да и ничто не набьетъ такой оскомины, какъ ваше жеманное стихотворство. Оно для меня точь въ точь, какъ вынужденная рысь хромой лошади.

ГЛЕНД. Ну, ну, изволь, отводи Трентъ въ сторону.

ГОРЯЧ. Не въ томъ дло. Я готовъ отдать втрое больше доброму другу, но если начнутъ торговаться — я буду спорить и изъ-за девятой части волоска. Готовы ль договоры? Пора, я думаю, и отправляться.

ГЛЕНД. Мсяцъ свтитъ, можете выхать и ночью. Я потороплю писцевъ и, кстати, предъувдомлю вашихъ женъ, что вы дете. Боюсь, моя дочь ршительно сойдетъ съ ума: такъ сильно любитъ она Мортимера. (Уходитъ.)

МОРТ. Стыдись, братъ Перси! къ чему это безпрестанное переченье моему тестю?

ГОРЯЧ. Не могу удержаться, онъ такъ часто досаждаетъ мн толками о муравь и крот {Намекъ на предсказаніе, въ которомъ подъ кротомъ подразумвался Генрихъ І, а подъ дракономъ, львомъ и волкомъ, которые должны были раздлить царство крота, — Мортимеръ, Глендоверъ и Перси.}, о сновидц Мерлин и его пророчествахъ {Астрологъ и чародй, родившійся въ Англіи въ конц пятаго столтія и славившійся во время Артура и Круглаго стола.}, o дракон и безперой рыб, о гриф съ обрзанными крыльями и вылинявшемъ ворон, о лежащемъ льв и прыгающей кошк, и о такомъ множеств всякаго вздора, что по невол выдешь изъ себя. Вотъ, не дальше даже какъ вчера вечеромъ онъ промучилъ меня, по крайней мр часовъ девять, высчитывая по именамъ всхъ дьяволовъ, которые, будто бы, находятся у него въ услугахъ. Я изрдка проговаривалъ только: ‘гмъ, такъ, дале’, и не слыхалъ ни слова. Онъ невыносимъ, какъ усталая лошадь, какъ бранчивая жена, хуже даже дымнаго дома. Я лучше соглашусь жить на сыр и чеснок въ мельниц, да подальше отъ него, чмъ объдаться лакомствами въ лучшемъ увеселительномъ замк цлаго христіянства и слушать болтовню его.

МОРТ. Онъ, право, предостойный джентльменъ, начитанъ необыкновенно, посвященъ въ чудеснйшія таинства, храбръ какъ левъ, удивительно благодушенъ, а щедръ, какъ рудники Индіи. И знаешь ли, братъ, онъ до того уважаетъ твой характеръ, что переламываетъ даже свой собственный, когда ты перечишь ему, — ей-Богу, переламываетъ. Поврь, нтъ человка, который бы могъ безнаказанно раздражать его такъ, какъ ты, но я прошу тебя, не употребляй этого во зло слишкомъ уже часто.

ВОРСТ. Въ самомъ дл, племянникъ, ты слишкомъ уже заносчивъ, съ прізда сюда ты наговорилъ ему столько непріятностей, что можно даже подивиться какъ онъ не вышелъ изъ себя. Необходимо воздерживаться отъ этого порока. Koнечно, иногда онъ бываетъ признакомъ величія, мужества, храбрости — и это самое лучшее, что онъ можетъ дать теб, — но гораздо чаще онъ обнаруживаетъ просто грубое бшенство, недостатокъ образованія, неумнье управлять собой, гордость, высокомріе, пренебреженіе. А и малйшаго изъ этихъ недостатковъ достаточно, чтобъ отвратить сердца людей, запятнать вс прочія доблести, безъ того заслуживающія всякаго уваженія.

ГОРЯЧ. Хорошо, учите, учите, да процвтаютъ хорошія манеры!— А вотъ и наши жены, — простимся съ ними.

Входитъ Глендоверъ съ ихъ женами.

МОРТ. Какъ досадно, что моя жена не говоритъ по-англійски, а я по-вэльсски.

ГЛЕНД. Дочь плачетъ, не хочетъ съ тобой разстаться, хочетъ быть воиномъ, хочетъ на войну.

МОРТ. Добрый отецъ, скажите, что вы въ скоромъ времени послдуете за нами вмст съ нею и съ теткой Перси.

ГЛЕНД. (поговоривъ съ дочерью по-вэльсски и выслушавъ отвтъ ея). Она въ отчаяніи, упрямая своевольница не слушаетъ никакихъ убжденій.

ЛЕДИ МОРТИМЕРЪ (говоритъ что-то Мортимеру no-вэльсски.)

МОРТ. Я понимаю языкъ очей твоихъ, прекрасное вэлльсское, льющееся изъ этихъ увлаженныхъ небесъ, понятно мн какъ нельзя лучше, и еслибъ не стыдъ, я отвтилъ бы теб тмъ же.

ЛЕДИ МОРТИМЕРЪ (говоритъ.)

МОРТ. Понятны мн и твои поцлуи, а теб мои, — это разговоръ ощущеній, но я все-таки не успокоюсь, моя милая, пока не научусь твоему нарчію потому что въ твоихъ устахъ оно такъ же сладостно, какъ звуки дивныхъ псенъ, которыя прекрасная королева поетъ въ бесдк, сопровождая ихъ очаровательной игрой на лютн {Комплиментъ королев Елизавет.}.

ГЛЕНД. Ну, если еще и ты разчувствуешся, она совсмъ сойдетъ съ ума.

ЛЕДИ МОРТИМЕРЪ (говоритъ)

МОРТ. Вотъ этого я ужь ршительно не понимаю.

ГЛЕНД. Она проситъ тебя прилечь на мягкую осоку и положить твою голову на ея колна. Она споетъ псню, которая теб такъ нравилась и такъ часто, очаровывая сладостной нгой, призывала бога сна на твои вки, погружала въ состояніе, среднее между сномъ и бдніемъ, какъ время между днемъ и ночью, за часъ передъ тмъ какъ показаться на восток небесной колесниц, чтобъ начать свое золотистое теченіе.

МОРТ. Душевно радъ и посидть и послушать пніе, пока переписываютъ наши условія.

ГЛЕНД. Садись же, а музыканты, что будутъ вамъ играть, въ воздухъ еще, за тысячу миль отсюда, я несмотря на то, явятся въ одно мгновеніе. Садись и слушай.

ГОРЯЧ. Ну, Кэтъ, ты вдь мастерица укладывать, — живй, укладывай мою голову на свои колни.

Л. ПЕР. Пошолъ, верченый.

ГЛЕНД. (произносить нсколько вэльсскихъ словъ, и музыка начинается.)

ГОРЯЧ. Теперь вижу, что дьяволъ знаетъ по-вэльсски, что жь посл этого удивительнаго, что онъ такъ своенравенъ. Онъ славный музыкантъ.

Л. ПЕР. Если такъ, теб бы слдовало быть еще лучшимъ музыкантомъ, потому что ты весь своенравіе. Ну лежи же, лежи смирно, неугомонный, слушай, какъ леди будетъ пть пр-вэльсски.

ГОРЯЧ. Мн было бы пріятне слушать ирландскій вой моей лягавой Леди.

Л. ПЕР. Ты хочешь, чтобъ теб размозжили голову?

ГОРЯЧ. Нисколько.

Л. ПЕР. Такъ лежи же смирно.

ГОРЯЧ. Не хочу и этого, это женскій порокъ.

Л. ПЕР. Ну, такъ да поможетъ теб Богъ.

ГОРЯЧ. На ложе вэльсской леди.

Л. ПЕР. Это что такое?

ГОРЯЧ. Молчи! она начинаетъ.

Л. ПЕР. (поетъ вэльсскую псню).

ГОРЯЧ. (по окончаніи пнія). Ну, Кэтъ, мн хочется, чтобъ и ты спла.

Л. ПЕР. Не спою, право, не спою.

ГОРЯЧ. Право, не спою! Милая, ты клянешся какъ жена кондитера. Ну что это: ‘право не спою, такъ врно какъ живу, какъ Господь меня помилуетъ, какъ день’, и вс эти тафтяныя увренія выдаешь за клятвы, какъ будто никогда не ходила дальше Финсбёри {Поле близъ лондонской стны, служившее гульбищемъ для горожанъ.}. Клянись мн, Кэтъ, какъ леди — вдь ты леди — клянись хорошей, полновсной клятвой и оставь свои ‘право’ и вс эти пряничныя увренія щеголямъ и тунеядцамъ. Ну, пой же.

Л. ПЕР. Не хочу.

ГОРЯЧ. И дло, а то вдь это самое врное средство попасть въ портные или въ учителя снигерей {Портнымъ и ткачамъ приписывается особенная страсть къ пнію. Снегиря и теперь называютъ еще въ нкоторыхъ частяхъ Англіи и преимущественно въ Варвиркшар: prond tailor.}.— Если условія переписаны — я ду часа черезъ два, пойдемте, посмотримъ, если хотите. (Уходитъ).

ГЛЕНД. Идемъ, лордъ Мортимеръ, ты точно такъ медлишь, какъ пылкій Перси спшитъ хать. Условія врно переписаны, вы приложите печати, и тотчасъ на лошадей.

МОРТ. Пожалуй.

СЦЕНА 2.

Лондонъ. Комната во дворц.

Входятъ Король Генрихъ, Принцъ вэльсскій и Лорды.

К. ГЕН. Лорды, оставьте насъ, — мн нужно переговорить съ принцемъ вэльсскимъ, но не расходитесь, вы скоро понадобитесь. (Лорды уходятъ.) Не знаю, хотлъ ли Господь Богъ, чтобъ по его неисповдимому предопредленію, за то что я чмъ-нибудь прогнвилъ его, меня наказывала, бичевала моя же собственная кровь, но вся твоя жизнь убждаетъ меня, что ты предназначенъ быть жестокимъ возмездіемъ, карою неба за мои неправды. Иначе, скажи, былали бъ какая возможность чтобъ такія низкія, безпутныя страсти, такія жалкія, срамныя проказы, такія подлыя удовольствія, такое грубое общество, съ которымъ ты во всемъ сравнялся, могли приняться къ величію твоего рожденія, вкрасться въ твое царственное сердце?

П. ГЕН. Ваше величество, я бы желалъ, чтобъ могъ очиститься отъ всхъ моихъ проступковъ искреннимъ сознаніемъ такъ же легко, какъ, безъ всякаго сомннія, могу оправдаться во многомъ, что мн ставятъ въ вину. Позвольте, по крайней мр, надяться, что посл того, какъ я уничтожу многіе изъ наговоровъ, которыми такъ часто наполняютъ слухъ королей вчно-улыбающіеся льстецы и подлые наушники, вы простите немногое, въ чемъ, по молодости, я въ самомъ дл проступился.

К. ГЕН. Господь да проститъ тебя!— Но, Гарри, я все удивляюсь какъ могли твои наклонноcти уклонить тебя совершенно отъ полета всхъ твоихъ предковъ. Мста въ совт, которое теперь занялъ твой младшій братъ, ты лишился самымъ непростительнымъ образомъ {За пощечину, данную имъ Верховному судь, лорду Гаскойнъ, но Шекспиръ длаетъ тутъ небольшой анахронизмъ, потому что это случилось нсколько лтъ спустя посл сраженія при Шорсбери.}, ты сдлался совершенно чуждымъ всему двору, всмъ принцамъ моей крови, вс ожиданія, вс надежды на тебя изчезли, и въ душ каждаго таится пророческое предчувствіе твоего паденія. Если бы я, такъ же какъ ты, моталъ своимъ присутствіемъ, тамъ же пріучалъ къ себ взоры народа, такъ же сбивалъ съ себя цну обращеніемъ съ простолюдинами — общественное мнніе, которое помогло мн надть корону, не измнило бы тогдашнему внценосцу и оставило бы меня въ безславномъ изгнаніи, какъ человка ничтожнаго, ничего не заслуживающаго. Но меня видали рдко, и потому, когда появлялся, дивились какъ комет, говорили дтямъ: ‘вотъ онъ’, спрашивали: ‘гд? который Болинброкъ?’ И тутъ, я похищалъ у самаго неба всю привтливость, облекался въ такое смиреніе, что даже въ присутствіи коронованнаго короля вырывалъ врноподданность изъ сердецъ и громкіе клики радости и привта изъ устъ народа. Такимъ образомъ лице мое было всегда и ново и необыкновенно: на меня, какъ на ризу первосвященника, не могли смотрть безъ изумленія, такъ и мои вызды, рдкіе, но всегда пышные, бывали праздникомъ: самая рдкость ихъ придавала имъ эту торжественность. Легкомысленный же король рыскалъ между тмъ съ пустйшими забавниками, съ пошлыми остряками, какъ хворостъ быстро вспыхивающими и такъ же быстро перегарающими, сбросилъ величіе {Въ прежнихъ изданіяхъ: carded his state… По экземпляру Колльера: discarded state…}, смшалъ свою царственность съ прыгающими скоморохами, опозорилъ великій санъ свой ихъ пренебреженіемъ его, ободрялъ, въ ущербъ своему достоинству, своей улыбкой насмшливыхъ мальчишекъ, снося всякую выходку пустаго безбородаго остроумія, сдлался жильцемъ улицъ, отдался въ ленъ народу. Глаза подданныхъ, насыщаясь ежедневно медомъ его лицезрнія, пресытились, сладость его начала казаться имъ приторной, потому что немного ея поболе, чмъ немного, становится слишкомъ ужь много. И вотъ, когда выходилъ случай показаться — его, какъ кукушку въ пол, и слышали да не замчали, а если и смотрли, то глазами притупленными, прискучившими, отвыкшими отъ жаднаго созерцанія, которое вынуждаетъ солнцу подобное величіе, когда свтитъ изумленному взору изрдка, дремали, смыкали вки, или взглядывали по временамъ, но такъ мрачно, такъ угрюмо, какъ человкъ, соскучившійся, утомленный присутствіемъ противника. И въ этомъ самомъ положеніи находишься и ты, Гарри, потому что утратилъ вс свои царственныя преимущества своимъ низкимъ обращеніемъ, кому, кром меня, не надоло еще твое, такъ обыкновенное, лицезрніе? Только мн все еще хочется тебя видть, и взоры мои даже и теперь, противъ моей воли, ослпляются глупой нжностью.

П. ГЕН. Отнын, трижды милостивый повелитель, я буду боле самимъ собой.

К. ГЕН. То, что ты теперь, былъ Ричардъ въ глазахъ всего міра, когда я, возвращаясь изъ Франціи, вышелъ на берегъ въ Равенспорг, и имянно что я былъ тогда, то теперь Перси. Клянусь моимъ скиптромъ, моей душой, онъ гораздо достойне государства, чмъ ты — тнь наслдственности. Не имя никакого права, ни даже тни права, онъ подрываетъ поля государства бранными доспхами, возстаетъ противъ вооруженныхъ челюстей льва и, задолжавъ лтамъ не боле тебя, ведетъ на кровавыя битвы, на сокрушительную ношу престарлыхъ лордовъ и почтенныхъ епископовъ. Какую никогда не умирающую славу пріобрлъ онъ борьбой съ Догласомъ — съ Догласомъ, который своими подвигами, своими смлыми набгами, своимъ искусствомъ въ воинскомъ дл, вынудилъ у всхъ королевствъ, исповдующихъ Христа, славное названіе первйшаго и знаменитйшаго полководца. Три раза разбивалъ этотъ Горячка, этотъ Марсъ въ пеленкахъ, этотъ дитя-воинъ, великаго Догласа, взялъ его въ плнъ, освободилъ и сдлалъ своимъ другомъ, чтобъ наполнить пасть жестокой вражды и поколебать миръ и безопасность нашего престола. И что ты скажешь на это? Перси, Норсомберлэндъ, Архіепископъ іоркскій, Догласъ и Мортимеръ соединились и возстали противъ насъ. Но къ чему говорю я теб эти непріятныя новости? Что говорить о врагахъ теб, Гарри, моему ближайшему и жесточайшему врагу? Я знаю: изъ рабскаго страха, по низкимъ наклонностямъ, по прихоти, ты въ состояніи поднять оружіе противъ меня, сдлаться наемщикомъ Перси, бгать собаченкой по его слдамъ, ползать передъ нимъ, когда онъ нахмурится, чтобъ только доказать, какъ ты выродился.

П. ГЕН. О, не думайте этого, вы увидите, что не таковъ я, и да проститъ Господь тмъ, которые до такой степени лишили меня добраго мннія вашего величества! Я все выкуплю головой Перси, когда-нибудь, по окончаніи славнаго дня, весь обагренный кровью, съ кровавою маской на лиц, по смытіи которой смоется и весь позоръ мой — я смло скажу вамъ: я сынъ вашъ. А это будетъ день — если только придетъ онъ, — день встрчи этого сына чести и славы, этого Горячки, этого всми превозносимаго рыцаря, съ вашимъ презрннымъ Генрихомъ. О, какъ бы я желалъ, чтобъ каждая доблесть, увнчивающая шлемъ его, удесятерилась, чтобъ позоръ, покрывающій мою голову, удвоился! потому что придетъ время, и я заставлю этого свернаго юношу уступить мн вс свои подвиги взамнъ моихъ проступковъ. Перси, мой повелитель, просто мой прикащикъ, для меня скупающій славу, и я потребую отъ него такого строгаго отчета, что онъ выдастъ мн всю свою знаменитость до самомалйшей похвалы современности, или вырву счеты изъ его сердца. Это я общаю здсь именемъ Бога, и если сдержу это общаніе, и останусь еще въ живыхъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: The which, if he be pleas’d I schall perform… По экземпляру Колльера: The which, if I perform and do survive…} — молю ваше величество заживить вс застарвшія раны, нанесенныя вамъ моей прежней безпорядочной жизнью, не сдержу — смерть разршаетъ вс обязательства, а я готовъ скорй умереть сто тысячь разъ, чмъ нарушить хотя малйшую частичку этого обта.

К. ГЕН. Ты уничтожаешь этимъ сто тысячъ бунтовщиковъ. Ты получишь отрядъ съ полнйшимъ полномочіемъ.

Входитъ Блентъ.

Что, мой добрый Блентъ? въ твоихъ глазахъ такая поспшность.

БЛЕНТ. Ея требуетъ дло, которое я долженъ сообщить вашему величеству. Лордъ Мортимеръ шотландскій {Вроятно Шекспиръ говоритъ тутъ о Георг Дёнбар, граф марчскомъ, который, оставивъ свою родину Шотландію, переодтый перешелъ къ Англичанамъ, сражался въ рядахъ Генриха и спасъ ему жизнь въ битв при Шросбери.} извщаетъ, что Догласъ и англійскіе бунтовщики соединились одиннадцатаго этого мсяца въ Шросбери, и что если каждый сдержитъ данное общаніе, никогда еще не грозило государству такое страшное и многочисленное войско.

П. ГЕН. Вотъ уже пять дней, какъ вамъ извстна эта новость, и потому графъ Вестморлэндъ выступилъ уже ныньче съ нашимъ сыномъ, Іоанномъ лэнкэстерскимъ. Ты, Гарри, выступишь въ слдующую среду, а мы въ четвергъ. Мсто соединенія Бриджьнорзъ. Гарри, ты пойдешь черезъ Глостерширъ, такимъ образомъ, я полагаю вс наши силы соберутся въ Бриджьнорз дней черезъ двнадцать. Дла гибель, въ походъ! — медленность только усиливаетъ врага.

СЦЕНА 3.

Истчипъ. Комната въ таверн Кабаньей головы.

Входятъ Фольстафъ и Бардольфъ.

ФОЛЬС. Бардольфъ, не правда ли, вдь съ послдняго дла я спадаю подлйшимъ образомъ? вдь худю, сохну? Кожа обвисла, какъ распущенное платье старухи, я сморщился какъ старое яблоко. Надо покаяться, и поскорй, пока есть еще на мн хоть крошка тла, скоро я истощусь совсмъ, и тогда не будетъ силъ покаяться. Пусть я буду перечнымъ зернушкомъ, водовозной клячей, если помню, что такое внутри церкви. Меня погубило гадкое, подлое товарищество.

БАРД. Въ самомъ дл, сэръ Джонъ, ты сталъ такъ брюзгливъ, ты никакъ не проживешь долго.

ФОЛЬС. Въ томъ-то и дло. — Спой же какую-нибудь разгульную псню, развесели меня. Я былъ добродтеленъ сколько слдуетъ дворянину, достаточно добродтеленъ: клялся мало, игралъ въ кости не больше семи разъ въ недлю, ходилъ въ дома разврата не больше одного раза въ четверть часа, уплатилъ долги три или четыре раза, жилъ хорошо, держалъ себя въ границахъ должнаго приличія, а теперь живу безпорядочно, не знаю никакой мры.

БАРД. Да ты такъ жиренъ, сэръ Джонъ, что по невол долженъ быть вн всякой мры, вн всякой надлежащей мры.

ФОЛЬС. Поправь ты только свою рожу, и я поправлю мою жизнь. Вдь ты нашъ адмиральскій корабль съ фонаремъ, но только не на корм, а на носу, ты рыцарь пылающаго свтильника.

БАРД. Мое лице не вредитъ теб нисколько.

ФОЛЬС. Напротивъ, оно приноситъ мн такую же пользу, какъ черепъ или memento mori. Я никакъ не могу взглянуть на твое лице, не вспомнивъ объ адскомъ огн и о богач, что ходилъ въ пурпур: вдь онъ пылаетъ на твоемъ лиц въ самомъ яркомъ наряд. Будь ты хотя немножко добродтеленъ, я клялся бы твоимъ лицемъ, восклицалъ бы при всякомъ случа: ‘клянусь этимъ пламенемъ’, но ты предался грху совершенно, и безъ этого пожара на твоемъ лиц былъ бы ршительно сыномъ мрака. Когда, ночью, ты ловилъ въ окрестностяхъ Гадсхиля мою лошадь, если мн не показалось что ты ignis fatuus или огненный шаръ, такъ пусть не будетъ проку и въ деньгахъ. Ты вчное торжество, безпрерывный потшный огонь. Шатаясь по ночамъ вмст со мной изъ таверны въ таверну, ты сберегъ мн собой до тысячи маркъ, которыя ушли бы на свчи и факелы, впрочемъ, если взять въ разсчетъ количество хересу, которое ты выпилъ на мой счетъ, такъ освщеніе обошлось бы мн гораздо дешевле, даже еслибъ я покупалъ факелы и у самаго дорогаго свчника въ цлой Европ. Цлые тридцать два года даю я пищу пламени твоего саламандра, да наградитъ же меня за это Господь!

БАРД. Чортъ возьми! я бы желалъ, чтобъ мое лице было въ твоемъ желудк.

ФОЛЬС. Сохрани Боже! я тотчасъ же умеръ бы отъ изжоги.

Входитъ Квикли.

Ну что, госпожа Партлетъ {Названіе курицы въ старой сказк Reynard the Fox.}, что, добрая моя курочка? разыскала, кто очистилъ мои карманы?

КВИКЛ. Да что жь это, сэръ Джомъ, что жь это вы выдумали, сэръ Джонъ? Что въ моемъ дом, воровской притонъ что ли? И я, и мужъ мой спрашивали и обыскивали всхъ отъ мала до велика, и десятой доли волоска до сихъ поръ никогда не пропадало въ моемъ дом.

ФОЛЬС. Врешь, помнишь, брили Бардольфа, мало ли у него пропало тогда волосъ, и я готовъ хоть сейчасъ къ присяг, что мои карманы очистили. Пошла, глупая ты баба.

КВИКЛ. Кто, я?— Да какъ вы смете? Меня никто не называлъ еще такъ въ моемъ дом.

ФОЛЬС. Ну, ну, я знаю тебя.

КВИКЛ. Нтъ, сэръ Джонъ, вы не знаете меня, сэръ Джонъ. А я знаю васъ, сэръ Джонъ, вы должны мн, сэръ Джонъ, вотъ и заводите теперь ссору, чтобъ не заплатить мн. Я купила вамъ дюжину рубашекъ —

ФОЛЬС. Изъ поскони, изъ гнилой поскони. Я роздалъ ихъ женамъ хлбниковъ на ршета.

КВИКЛ. Неправда, не честная я женщина, если не изъ голландскаго полотна, по восьми шиллинговъ аршинъ. Кром того, вы должны еще и за ду и за вино, брали еще и деньгами: всего двадцать четыре фунта.

ФОЛЬС. Половина пошла на его часть, возьми съ него.

КВИКЛ. Съ него? да вдь онъ бднякъ, у него ничего нтъ.

ФОЛЬС. Какъ бднякъ? взгляни на его рожу. Что же ты называешь богатымъ? пусть вычеканитъ свой носъ, свои щеки. Я не плачу ни полпенса. Что ты, на молокососа что ли напала? Прошу покорно, не имй возможности отдохнуть въ своей гостинниц, безъ того, чтобъ не очистили кармановъ! У меня пропалъ ддовскій перстень съ печатью, по крайней мр, въ сорокъ маркъ.

КВИКЛ. Ахъ, Господи! да сколько разъ слыхала я, какъ принцъ говорилъ, что этотъ перстень мдный.

ФОЛЬС. Твой принцъ пустомеля, пьянчуга, еслибъ онъ былъ здсь и сказалъ это при мн, я отдулъ бы его какъ собаченку.

Входятъ, маршируя, Пойнсъ и Принцъ Генрихъ, который играетъ на своемъ начальническомъ жезл, какъ на флейт.

ФОЛЬС. (Увидавъ Принца, спшитъ ему на встрчу). Ну что, любезный? въ самомъ дл втеръ туда? всмъ намъ въ походъ?

БАРД. Да, попарно, по ньюгетски {Преступниковъ водили обыкновенно въ Ньюгетъ скованныхъ попарно.}

КВИКЛ. Прошу васъ, лордъ, выслушайте меня.

П. ГЕН. Что, мистрисъ Квикли? Какъ поживаетъ твой мужъ? я люблю его: онъ честный человкъ.

КВИКЛ. Выслушайте же меня, мой добрый лордъ.

ФОЛЬС. Сдлай одолженіе, оставь ее и слушай меня.

П. ГЕН. Что такое, Джэкъ?

ФОЛЬС. Да что, прошедшей ночью я заснулъ здсь за обоями, я мои карманы очистили на чисто, этотъ домъ сдлался домомъ разврата, принялись выгружать карманы.

П. ГЕН. А что у тебя пропало?

ФОЛЬСТ. Ты не повришь, Галь, три или четыре билета, каждый въ сорокъ фунтовъ, да ддовскій перстень съ печатью.

П. ГЕН. Ну перстень-то вдь не дороже восьми пенсовъ.

КВИКЛ. Я ему говорила тоже, мой лордъ, говорила, что слышала, какъ ваша милость изволили говорить это, а онъ, мой лордъ, сталъ говорить объ васъ такъ скверно, какъ только можетъ говорятъ такой злоязычникъ какъ онъ, говорилъ, что отдуетъ васъ.

П. ГЕН. Не можетъ быть.

КВИКЛ. Если я солгала, такъ нтъ во мн ни честности, ни даже женственности.

ФОЛЬС. Въ теб столько же честности, какъ въ вареномъ чернослив {Вареный черносливъ былъ обыкновеннымъ блюдомъ въ домахъ разврата.}, столько же правды, какъ въ натравленной лисиц, что жь касается до твоей женственности, такъ и двица Маріана {Двицей Маріанной назывался мущина въ женскомъ плать, участвовавшій въ Арабской пляск.} боле тебя похожа на жену твоего сторожа. Пошла ты, штука!

КВИКЛ. Какая же я штука? говори, какая?

ФОЛЬС. Какая? да такая, за которую поблагодаришь Господа.

КВИКЛ. Нтъ я не штука, за которую поблагодаришь Госрода, я хочу, чтобъ ты зналъ это, я жена честнаго человка, а ты — не во гнвъ твоему рыцарству — ты подлецъ, если такъ меня называешь.

ФОЛЬС. А ты — не во гнвъ твоей женственности — тварь, если назвать иначе.

КВИКЛ. Какая же я тварь, подлецъ! какая-же?

ФОЛЬС. Да змя.

П. ГЕН. Змя, сэръ Джонъ? почему жь змя?

ФОЛЬС. А потому, что она ни рыба, ни мясо, не знаешь, какъ за нее и взяться.

КВИКЛ. Не теб , бы говорить это неблагодарный, и ты, подлецъ ты этакой, да и всякой знаетъ, какъ за меня взяться.

П. ГЕН. Правда, правда, хозяйка, онъ страшно клевещетъ на тебя.

КВИКЛ. Да и на васъ, лордъ, вотъ на дняхъ говорилъ, что вы должны ему тысячу фунтовъ.

П. ГЕН. Какъ, негодяй, я долженъ теб тысячу фунтовъ?

ФОЛЬС. Тысячу, Галь? милліонъ. Твоя любовь стоитъ милліона, а ты задолжалъ мн своей любовью.

КВИКЛ. Нтъ, лордъ, онъ называлъ васъ пустомелей, говорилъ, что отдуетъ васъ.

ФОЛЬС. Говорилъ я это, Бардольфъ?

БАРД. Говорилъ, сэръ Джонъ, говорилъ.

ФОЛЬС. Ну да, если онъ сказалъ что мой перстень мдный.

П. ГЕН. Я и теперь говорю, что онъ мдный. Что жь, осмлься сдержать свое слово.

ФОЛЬС. Послушай, Галь, вдь ты знаешь — будь ты простой человкъ, я осмлился бы, но такъ какъ ты принцъ — я боюсь тебя, боюсь какъ ревущаго львенка.

П. ГЕН. Почему жь не какъ льва?

ФОЛЬС. Какъ льва слдуетъ бояться самого короля. Неужели ты думаешь, что я боюсь тебя такъ же, какъ твоего отца? Никогда, пусть лопнетъ мой поясъ {Въ пояс носили деньги, и потому отъ разрыва его можно было сдлать большую потерю.}, если я боюсь тебя такъ же.

П. ГЕН. О, еслибъ лопнулъ, какъ заболталась бы твоя требуха около колнъ твоихъ! Послушай, однакожь, негодяй, въ твоей груди ршительно нтъ мста ни правд, ни чести, ни честности, она вся наполнена кишками и грудобрюшной преградой. Клеветать на честную женщину, что она очистила твои карманы! Безстыдный, непотребный, разбухшій бездльникъ, да было ли въ нихъ что-нибудь, кром трактирныхъ счетовъ, записокъ о домахъ разврата и на полпенса леденцу для смягченія твоей глотки? Я подлецъ, если въ твоихъ карманахъ, кром этого, была еще какая-нибудь мерзость. И посл этого, ты еще будешь стоять на своемъ, не возвратишь своего вранья въ свои карманы? Ну не стыдно ли теб?

ФОЛЬС. Послушай, Галь, ты знаешь, что вашъ праотецъ даже и въ состояніи невинности не избжалъ паденія, ну, гд же устоять бдному Джэку Фольстафъ въ наше развратное время? Ты видишь, у меня мяса больше, чмъ у всякаго другаго, больше потому и слабостей. — Такъ ты признаешся, что ты выгрузилъ мои карманы?

П. ГЕН. Кажется что такъ.

ФОЛЬС. Хозяйка, я прощаю тебя. Ступай, приготовь завтракъ, люби своего мужа, надзирай за служителями, услуживай гостямъ, и ты увидишь, что я готовъ на всякое благоразумное требованіе, ты видишь, я укротился.— Нтъ, ни слова боле, прошу тебя, ступай! (Квикли уходитъ.) Ну, Галь, перейдемъ теперь къ новостямъ двора. На счетъ грабежа, напримръ, — какъ это кончилось?

П. ГЕН. О, мой жирный быкъ, кажется суждено ужь, чтобъ я всегда былъ твоимъ ангеломъ хранителемъ. Деньги возвращены.

ФОЛЬС. Я ужасно не люблю этихъ возвращеній, двойной трудъ.

П. ГЕН. Я совершенно помирился съ отцемъ, и теперь могу длать что угодно.

ФОЛЬС. Такъ обокрадь прежде всего его казну, и не умывая рукъ {То есть сейчасъ, не медля.}.

БАРД. Да, въ самомъ дл, лордъ.

П. ГЕН. Теб, Джэкъ, я выхлопоталъ мсто въ пхот.

ФОЛЬС. Лучше бы въ конниц. Гд жь найду я теперь такого, чтобъ воровалъ порядочно, ловкаго вора лтъ двадцати двухъ или около того? Я дьявольcки не запасливъ. Благодареніе еще Господу за этихъ бунтовщиковъ, вдь они обижаютъ только добродтельныхъ, и я хвалю, уважаю ихъ за это.

П. ГЕН. Бардольфъ.

БАРД. Лордъ.

П. ГЕН. Доставь это письмо къ моему брату Іоанну, Іоанну Лэнкэстеръ, а это къ лорду Вестморлэндъ. — Ну, Пойнсъ, на лошадей! намъ надо проскакать еще миль тридцать до обда. — Джэкъ, завтра въ два часа по полудни явись ко мн въ Темпль, тамъ ты узнаешь свое назначеніе, получишь и деньги и приказы. Все королевство въ пламени, Перси стоитъ на вершин, и они или мы — кто-нибудь долженъ пасть непремнно. (Уходитъ съ Пойнсомъ и Бардольфомъ.)

ФОЛЬС. Славныя рчи! славный народъ! Хозяйка, завтракъ, ну, поворачивайся! — Какъ бы хорошо, еслибъ эта таверна была моимъ барабаномъ.

ДЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Лагерь бунтовщиковъ близь Шросбери.

Входятъ Горячка, Ворстеръ и Догласъ.

ГОРЯЧ. Прекрасно, благородный Шотландецъ. Еслибъ правда въ нашъ утонченный вкъ не принималась за лесть, можно бы сказать, что ни одинъ изъ воиновъ современности, не заслуживаетъ такой всемірной славы, какъ Догласъ. Клянусь, я не умю льстить, я презираю рчи ласкателей, и все-таки скажу, что еще никто не вынуждалъ у меня такой любви, какъ ты. Вотъ теб мое слово, испытай меня.

ДОГЛ. Ты царь благородства, пошли меня противъ могущественнйшаго человка въ цломъ мір, и я пойду.

ГОРЯЧ. И хорошо сдлаешь —

Входитъ Гонецъ съ письмомъ.

Отъ кого? — Я могу только благодарить тебя.

ГОНЕЦ. Отъ вашего родителя.

ГОРЯЧ. Письмо отъ отца? зачмъ же не самъ онъ?

ГОНЕЦ. Онъ не можетъ пріхать, лордъ, онъ болнъ.

ГОРЯЧ. Чортъ возьми! какъ найдти досугъ хворать въ такое смутное время? Кому же передалъ онъ начальство надъ своимъ войскомъ? кто ведетъ его сюда?

ГОНЕЦ. Не знаю, лордъ, вамъ это скажетъ письмо.

ВОРСТ. Скажи, онъ въ постел?

ГОНЕЦ. Въ постел, лордъ, онъ слегъ дня за четыре до моего отъзда, а когда я похалъ, врачи очень опасались за его жизнь.

ВОРСТ. Что бы дать выздоровть времени, прежде чмъ захворать самому! его здоровье никогда не было такъ дорого, какъ теперь.

ГОРЯЧ. Захворать, свалиться, теперь! эта хворь заражаетъ животворную кровь нашего предпріятія, прокрадывается даже сюда, въ нашъ лагерь. Онъ пишетъ, что болнъ, — что черезъ другихъ не собрать его друзей скоро, что ему кажется даже неблагоразумнымъ поврить такъ опасное и такъ важное для него дло, кому-нибудь кром себя. Несмотря однакожь на то, даетъ смлый совтъ идти съ нашими слабыми силами впередъ и попытать счастія. Теперь нечего разсуждать, прибавляетъ онъ, потому что король наврное извщенъ о всхъ вашихъ замыслахъ. Что вы на это скажете?

ВОPCТ. Болзнь твоего отца важное для насъ увчье.

ГОРЯЧ. Опасная рана, нужнйшій членъ отсченъ. Оно однакожь, клянусь честью, не совсмъ такъ, вы увидите, что теперешнее его отсутствіе, далеко не такъ бдственно, какъ кажется.— Хорошо ли поставить все наше достояніе на одинъ ударъ, подвергнуть такую огромную ставку прихотливой случайности одного часа? Разумется не хорошо, потому что тогда разомъ ршились бы вс надежды, опредлились бы самые крайніе предлы нашего счастья.

ДОГЛ. Непремнно, тогда какъ теперь у насъ остается въ виду сильное подкрпленіе. Въ надежд на него, мы можемъ смло расточать наличное, и въ случа необходимости отступленія у насъ будетъ опора.

ГОРЯЧ. Сборное мсто, прибжище, если дьяволу и несчастью вздумается покоситься на двственность нашего предпріятія.

ВОРСТ. Но все-таки я желалъ бы, чтобъ твой отецъ былъ здсь. Наше дло такого рода и свойства, что не терпитъ никакого раздленія, кто не знаетъ почему онъ не съ нами, подумаетъ, что его удержали благоразуміе и врность, и что онъ не одобряетъ нашего предпріятія. Представьте же, какъ такое предположеніе повернетъ приливъ опасливыхъ мятежниковъ, оно родитъ сомннія, вопросы, — а вы знаете, что мы, какъ нападающіе, должны всячески охранять себя отъ строгаго изслдованія, должны затыкать, законопачивать вс отверстія, каждую щелочку, въ которую могъ бы подсмотрть взоръ разсудка. Отсутствіе же твоего отца отдергиваетъ одну изъ завсъ и показываетъ непосвященнымъ что-то въ род страха, о которомъ прежде и не грзили.

ГОРЯЧ. Вы преувеличиваете. Я, напротивъ, вижу пользу въ его отсутствіи, отсутствіе графа придастъ нашему предпріятію еще больше блеску и отваги, подниметъ его еще больше въ общемъ мнніи. Если мы, и безъ его помощи, можемъ возстать и потрясти государство, какъ же не подумать, что съ нею мы поставимъ его вверхъ дномъ? Вс ваши члены цлы еще, все идетъ прекрасно.

ДОГЛ. Какъ только можно желать, слово страхъ неизвстно въ Шотландіи.

Входитъ Сэръ Ричардъ Вернонъ.

ГОРЯЧ. А, братъ Вернонъ! Клянусь, а отъ души радъ теб.

ВЕРН. Хорошо, еслибъ и мои всти порадовали васъ. Графъ Вестморлэндъ идетъ сюда съ семью тысячами, съ нимъ принцъ Іоаннъ.

ГОРЯЧ. Не бда. Что жь еще?

ВЕРН. Дале, я узналъ, что самъ король выступилъ и спшитъ сюда съ многочисленнымъ войскомъ.

ГОРЯЧ. Милости просимъ. Гд жь его сынъ, быстроногій, безумный принцъ вэльсскій, съ товарищами, которымъ все равно, какъ бы ни шолъ свтъ.

ВЕРН. Вс въ доспхахъ, въ оружіи, въ перьяхъ, какъ страусы, вс бьютъ крыльями, какъ орлы только что выкупавшіеся, вс блестятъ золотыми панцырями, какъ иконы, полны жизни, какъ мсяцъ май, пышны, какъ солнце въ. средин лта, рзвы какъ козлята, бшены какъ молодые быки. Я видлъ — молодой Генрихъ, въ шлем, въ богатомъ вооруженіи, въ набедренникахъ, вскочилъ, какъ окрыленный Меркурій, на коня и крутилъ его такъ ловко, такъ легко, какъ будто бы ангелъ слетлъ съ облаковъ на огненномъ Пегас, чтобъ подивить міръ благороднымъ искусствомъ наздничества.

ГОРЯЧ. Довольно, довольно, эти похвалы поддерживаютъ лихорадку сильнй мартовскаго солнца. Пусть идутъ, идутъ, какъ жертвы, въ полномъ убранств, мы принесемъ ихъ пламенной дв дымной войны еще горячихъ, истекающихъ кровью. До ушей зальется кровью чугунный Марсъ, сидя на своемъ престол! Меня сжигаетъ всть, что такая богатая добыча такъ близко, и еще не наша. Дайте мн только вскочить на коня, и онъ помчитъ меня громовой стрлой противъ груди принца вэльсскаго. Конь съ конемъ, Генрихъ съ Генрихомъ слетятся, и не разъдутся, пока одинъ не свалится трупомъ! О, еслибы Глендоверъ былъ уже здсь!

ВЕРН. Я не досказалъ еще, прозжая Ворстеръ, я узналъ, что Глендоверъ не можетъ собрать войско прежде четырнадцати дней.

ДОГЛ. Это худшая изъ всхъ твоихъ встей.

ВОРСТ. Да, клянусь, она ветъ морозомъ.

ГОРЯЧ. А какъ полагаютъ число всхъ войскъ короля?

ВЕРН. До тридцати тысячъ.

ГОРЯЧ. Пусть будетъ сорокъ, и безъ отца, и безъ Глендовера, насъ достаточно даже и для такой битвы. Идемъ, осмотримъ поскорй войска. День страшнаго суда близится, умремъ вс — умремъ радостно.

ДОГЛ. Не говори мн объ умираньи, на это полугодіе я обезопасенъ отъ смерти.

СЦЕНА 2.

Дорога близь Ковентри.

Входятъ Фольстафъ и Бардольфъ.

ФОЛЬС. Бардольфъ, ступай впередъ въ Ковентри и добудь бутылку хереса. Наше войско не остановится въ город, мы ночуемъ въ Соттонъ-Кольфйльд.

БАРД. А деньги, капитанъ?

ФОЛЬС. Вытряхай, вытряхай.

БАРД. Вдь бутылка составитъ цлый ангелъ {Старая монета.}.

ФОЛЬС. Составитъ, такъ возьми его себ за труды, если составитъ двадцать — возьми ихъ вс, я отвчаю за чеканъ. Скажи моему лейтенанту Пето, чтобъ онъ подождалъ меня на конц города.

БАРД. Слушаю, капитанъ, до свиданія. (Уходитъ.)

ФОЛЬС. Однакожь я треска, если мн не стыдно за моихъ солдатъ. Я дьявольски употребилъ во зло королевскую вербовку {Press — насильственная вербовка, существующая въ Англіи до сихъ поръ законнымъ образомъ.}. Въ замнъ ста пятидесяти солдатъ, я добылъ слишкомъ триста фунтовъ. Я вербовалъ только зажиточныхъ гражданъ, сыновей богатыхъ мызниковъ, холостяковъ, о которыхъ раза два ужь объявляли, — все этихъ животолюбивыхъ бездльниковъ, что скорй согласятся слушать самаго дьявола, чмъ барабанный бой, которымъ ружейный выстрлъ страшнй, чмъ напуганной птиц или подстрленной утк. Я вербовалъ только молодчиковъ съ сердцемъ въ желудк, да и то не больше булавочной головки, и они откупались, — и теперь, весь мой отрядъ состоитъ изъ однихъ знаменосцевъ, лейтенантовъ, капраловъ, негодяевъ, оборванныхъ, какъ Лазарь на обояхъ, на которыхъ собаки богача лижутъ его язвы, — изъ такихъ, что никогда не бывали солдатами: безпутныхъ, лишенныхъ мстъ служителей, младшихъ сыновей младшихъ братьевъ, возмутившихся подносчиковъ, проторговавшихся трактирщиковъ — всей этой гадины спокойствія и продолжительнаго мира, въ десять разъ оборваннйшей и стараго заштопаннаго знамени {Въ прежнихъ изданіяхъ: an old faced ancient… По экземпляру Кольера: an old pieced ancient…}. Такими-то замнилъ я откупившихся, ни дать не взять — полтораста оборванныхъ блудныхъ сыновей, только что покинувшихъ свиную паству, помои и жолуди. Сказала же мн, на дорог, какая-то бестія, что я очистилъ вс вислицы, навербовалъ труповъ. Да и правда, такихъ чучелъ никто не видывалъ еще. Я не поведу ихъ черезъ Ковентри, ршительно не поведу — мерзавцы маршируютъ такими раскаряками, точно какъ будто у нихъ кандалы на ногахъ, и не мудрено, впрочемъ, потому что большая часть въ самомъ дл изъ тюрьмъ. Къ тому жь во всемъ отряд только полторы рубашки, да и половинка-то — два стаченные платка, наброшенные на плечи, какъ безрукавный колетъ герольда, да и цлая-то, если сказать правду, непремнно украдена у моего Сентъ-Албанскаго хозяина, или у красноносаго трактирщика въ Дэвентри. Но это ничего еще, они найдутъ довольно блья на каждомъ забор.

Входятъ Принцъ Генрихъ и Вестморлэндъ.

П. ГЕН. Здорово, раздутый Джэкъ! здорово, тюфякъ.

ФОЛЬС. Какъ, Галь? что это значитъ, бшеный проказникъ? какого чорта длаешь ты въ Варвикшир?— Ахъ, извините, добрый лордъ Вестморлэндъ, я думалъ, что вы ужь въ Шросбери.

ВЕСТМ. Да, сэръ Джонъ, мн бы давно слдовало быть тамъ, да и вамъ также, впрочемъ, мое войско тамъ уже. Король, могу вамъ сказать, ждетъ насъ всхъ, необходимо выступить въ эту же ночь.

ФОЛЬС. О, обо мн не безпокойтесь, я ретивъ, какъ кошка на слизыванье сливокъ.

П. ГЕН. Именно на слизыванье сливокъ, слизыванье-то и обратило уже тебя въ масло. Скажи, однакожь, Джэкъ, чей это народъ тащится тамъ позади?

ФОЛЬС. Moй, Галь, мой.

П. ГЕН. Я еще никогда не видывалъ такихъ жалкихъ негодяевъ.

ФОЛЬС. Э, годятся на копья, кормъ для пороха, кормъ для пороха, и они наполнятъ собой могилу такъ же хорошо, какъ и лучшіе. Вдь тоже люди, тоже смертные.

ВЕСТМ. Однакожь, сэръ Джонъ, мн кажется, что они слишкомъ ужь бдны и худы, слишкомъ похожи на нищихъ.

ФОЛЬС. Что касается до нищеты, я, ей-Богу, не знаю откуда они добыли ее, а на счетъ худобы, я ршительно не подавалъ имъ примра.

П. ГЕН. О, въ этомъ можно присягнуть, если только ты не назовешь худобой на три пальца жира на ребрахъ. Однакожь, спши, Джэкъ, вдь Перси на пол ужь битвы.

ФОЛЬС. Какъ, и король сталъ уже лагеремъ?

ВЕСТМ. Сталъ, сэръ Джонъ, боюсь, мы слишкомъ медлимъ.

ФОЛЬС. Дйствительно, являться на пиръ къ началу, на битву къ концу прилично только жадному гостю, плохому бойцу.

СЦЕНА 3.

Станъ бунтовщиковъ близь Шросбери.

Входятъ Горячка, Ворстеръ, Догласъ и Вернонъ.

ГОРЯЧ. Мы сразимся съ нимъ въ эту же ночь.

ВОРСТ. Я ршительно противъ этого.

ДОГЛ. Но вдь иначе перевсъ будетъ на его сторон.

ВЕРН. Нисколько.

ГОРЯЧ. Какъ? разв онъ не ждетъ подкрпленія?

ВЕРН. Мы также.

ГОРЯЧ. Но его врно, наше сомнительно.

ВОРСТ. Любезный племянникъ, прошу тебя — послушайся, не нападай нынче ночью.

ВЕРН. Не нападайте, лордъ.

ДОГЛ. Вы отговариваете изъ боязни и равнодушія къ длу.

ВЕРН. Не клевещите, Догласъ, клянусь моей жизнью — а она достаточная порука, — призываетъ меня истинная честь, я не совтуюсь съ слабодушнымъ страхомъ, какъ и вы, лордъ, или любой изъ всхъ досел живущихъ Шотландцевъ. Завтра, въ сраженіи, мы увидимъ, кто изъ насъ боится.

ДОГЛ. А можетъ-быть и нынче ночью.

ВЕРН. Увидимъ.

ГОРЯЧ. Нынче ночью, говорю я.

ВЕРН. Да перестаньте же, вдь кто ршительно не возможно. Я удивляюсь, какъ, бывши такимъ искуснымъ полководцемъ, вы не видите препятствій, требующихъ непремнной отсрочки нападенія. Часть конницы брата Вернона не прибыла еще, отрядъ дяди Ворстера пришелъ только нынче, а потому и люди и лошади этого отряда утомлены, трудный переходъ ослабилъ, подавилъ ихъ пылъ и мужество до того, что каждаго конника можно считать только за половину.

ГОРЯЧ. Тоже можно сказать и о непріятельской конниц, она вся изнурена быстрыми переходами, большая же часть нашей отдохнула.

ВОРСТ. Королевская превосходитъ нашу числомъ, ради Бога, племянникъ, подожди, пока соберутся вс.

Трубы на переговоры. Входить сэръ Вальтеръ Блёнтъ.

БЛЁНТ. Я къ вамъ съ милостивымъ предложеніемъ короля, если вы только удостоите выслушать меня съ подобающимъ уваженіемъ.

ГОРЯЧ. Мы рады вамъ, сэръ Вальтеръ Блёнтъ, и какъ желали бы, чтобъ вы были за одно съ нами. Многіе изъ насъ глубоко васъ уважаютъ, и эти многіе завидуютъ вашимъ доблестямъ и слав потому только, что вы не съ нами, но противъ насъ, какъ врагъ.

БЛЁНТ. И дай Богъ, чтобъ я былъ постоянно противъ васъ, пока вы, забывъ свой долгъ и врность, будете возставать противъ помазанника. Но къ длу. — Король послалъ меня узнать отъ васъ, чмъ вы обижены, для чего исторгаете гибельную вражду изъ ндръ мира и учите врное государство дерзкому возстанію. Если король какимъ-нибудь образомъ забылъ ваши услуги, которыя, какъ самъ признается, многочисленны, — скажите, и онъ съ лихвою даруетъ чего пожелаете, вмст съ прощеніемъ вамъ и всмъ которыхъ вы завлекли.

ГОРЯЧ. Король удивительно милостивъ, мы очень хорошо знаемъ, что король знаетъ, когда общать и когда платить. Эту самую царственность, которой онъ теперь величается, даровалъ ему мой отецъ, вмст съ моимъ дядей и мною {Въ прежнихъ изданіяхъ: My father and my uncle and myself… По экземпляру Колльера: My father with my ancle and myself.}. Когда у него не было еще и двадцати шести человкъ, когда онъ былъ еще такъ ничтоженъ во мнніи свта, пробирался домой убогимъ, забытымъ, лишеннымъ покровительства законовъ изгнанникомъ — мой отецъ встртилъ его на берегу, и когда онъ, со слезами невинности, засыпалъ его божбами и клятвами, что пришолъ искать только лэнкэстерскаго герцогства, своего лена и мира — мой отецъ, по доброт своего сердца, тронулся, поклялся помогать ему, и сдержалъ свое слово. Только что лорды и бароны государства узнали, что Норсомберлэндъ принялъ его сторону — и сильные, и бдные начали являться къ нему съ привтомъ и колнопреклоненіемъ, встрчали его въ мстечкахъ, въ городахъ, въ деревняхъ, поджидали его на мостахъ, на дорогахъ, приносили дары, присягали, отдавали ему своихъ наслдниковъ, шли, какъ пажи, блестящею толпой по слдамъ его. Тутъ, сознавъ свою силу, онъ началъ мало по малу измнять клятв, которую далъ моему отцу, бывши еще бднякомъ, на безплодномъ равенспоргскомъ берег: началъ хлопотать о преобразованіи нкоторыхъ постановленій и указовъ, слишкомъ тягостныхъ для подданныхъ, кричать противъ злоупотребленій, оплакивать бдствія отчизны, и этимъ кажущимся правосудіемъ пріобрлъ сердца всхъ, кого удилъ. За тмъ онъ пошелъ дале: снесъ головы любимцевъ, которыхъ король оставилъ намстниками, отправившись на войну въ Ирландію.

БЛЁНТ. Позвольте, я здсь не за тмъ, чтобъ слушать эти разсказы.

ГОРЯЧ. Такъ къ длу. — Вскор за тмъ онъ лишилъ короля престола и жизни, а потомъ, какъ разъ, обложилъ все государство новыми налогами. Въ довершеніе всего, отказывая въ выкуп, онъ оставляетъ теперь своего родственника, графа марчскаго — который, еслибъ каждый занималъ должное мсто {Въ прежнихъ изданіяхъ: if every owner were well plac’d… По экземпляру Коллера: if every owner were due plac’d…}, былъ-бы его королемъ, — томиться въ Вэльс, въ плну, заплатилъ мн немилостью за мои славныя побды, думалъ запутать меня шпіонствомъ, выгналъ бранью моего дядю изъ засданія совта, въ ярости удалилъ моего отца отъ двора, нарушалъ клятву за клятвой, длалъ несправедливость за несправедливостью и наконецъ, принудилъ насъ искать спасенія въ возстаніи, вникнуть, вмст съ тмъ, въ его права на корону — и мы нашли, что они слишкомъ недостаточны, чтобъ имть еще силу.

БЛЁНТ. И я долженъ передать это королю, вмсто отвта?

ГОРЯЧ. Нтъ, сэръ Вальтеръ, дайте жь посовтоваться. Возвратитесь къ королю, обезопасьте какимъ-нибудь заложникомъ возвращеніе нашего посланнаго, и завтра, рано утромъ, мой дядя явится къ вамъ съ вашими предложеніями. За симъ, прощайте.

БЛЁНТ. Я бы желалъ, чтобъ вы приняли милость и любовь короля.

ГОРЯЧ. Можетъ-быть мы это и сдлаемъ.

БЛЁНТ. Да! Богъ.

СЦЕНА 4.

Іоркъ. Комната въ дон Архіепископа.

Входятъ Aрхіепископъ іоркскій и сэръ Михаэль.

АРХІЕП. Скорй, сэръ Міхаэль, летите съ этимъ запечатаннымъ письмомъ къ лордъ-маршалу, это — къ моему брату Скрупу, а прочія по надписямъ. Еслибъ вы знали, какъ они важны, вы сами спшили бы.

С. МИХ. Добрый лордъ, я угадываю ихъ содержаніе.

АРХІЕП. Можетъ-быть. Завтра, любезный сиръ Михаэль, ршится участь десяти тысячъ человкъ, завтра — я знаю кто наврно, — король, быстро собравшій сильное войско, сразится съ лордомъ Генрихомъ при Шросбери, а я боюсь, сэръ Михаэль, боюсь, что, благодаря болзни Норсомберлэнда, на котораго боле всего надялись, и отсутствію Глендовера, который былъ также въ счету и теперь сидитъ дома, удерживаемый предвщаніями, — войско Перси слишкомъ слабо, чтобы тотчасъ же вступить въ борьбу съ королемъ.

С. МИХ. Не чего вамъ этого бояться, добрый лордъ, съ нимъ Догласъ и Мортимеръ.

АРХІЕП. Нтъ, Мортимера нтъ тамъ.

С. МИХ. Такъ съ имъ Мордэкъ, Вернонъ, лордъ Ворстеръ, цлое войско храбрыхъ воиновъ, благородныхъ дворянъ.

АРХІЕП. Такъ, но король собралъ силы цлаго государства: съ нимъ принцъ вэльсскій, лордъ Іоаннъ лэнкэстерскій, благородный Вестморлэндъ, воинственный Блёнтъ и еще множество сподвижниковъ, искусныхъ, знаменитыхъ въ воинскомъ дл.

С. МИХ. Будьте уврены, лордъ, ваши устоятъ и противъ этого множества.

АРХІЕП. И я надюсь, но нельзя не опасаться, и чтобъ предотвратить худшее, спшите, сэръ Михаэль. Не удастся лорду Перси — король, слышавшій о нашемъ участіи въ заговор, непремнно навститъ насъ прежде, чмъ распуститъ войско. Во всякомъ случа, благоразумно принести себя въ состояніе дать ему отпоръ, и потому спшите. Мн надобно еще писать къ другимъ друзьямъ, прощайте, сэръ Михаэль.

ДЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Лагерь короля близь Шросбери.

Входятъ Король Генрихъ, принцы Генрихъ и Іоаннъ, сэръ Вальтеръ Блёнтъ и Фольстафъ.

К. ГЕН. Какъ облитое кровью, выглядываетъ солнце изъ-за того лсистаго холма, и день такъ блденъ отъ его негодованія.

П. ГЕН. И южный втеръ, какъ трубачъ, подыгрывается подъ его расположеніе, предвщая, глухимъ свистомъ между листьевъ, бурный, грозный день.

К. ГЕН. Пусть все соотвтствуетъ тмъ, кому проиграть, кому выиграть, тому ничто не кажется мрачнымъ.

Трубы. Входятъ Ворстеръ и Вернонъ.

А, лордъ Ворстеръ, не хорошо, что мы встрчаемся съ вами въ такихъ отношеніяхъ. Вы измнили нашей довренности, заставили насъ сбросить покойныя одежды мира, обременить наши старые члены тяжелой сталью, не хорошо это, лордъ, не хорошо. Скажите, согласны вы развязать гибельный узелъ всмъ ненавистной войны, вступить снова въ кругъ повиновенія, въ которомъ слили такимъ прекраснымъ, естественнымъ свтомъ, не быть боле грознымъ метеоромъ, знаменіемъ страха, предвстникомъ бдствій для временъ еще не рожденныхъ?

ВОРСТ. Государь, выслушайте меня. Что касается до меня, я охотно провелъ бы остатокъ моихъ дней въ поко, клянусь, я никогда не искалъ этого разрыва.

К. ГЕН. Не искали! откуда жь взялся онъ?

ФОЛЬС. Валялся на его дорог, и онъ поднялъ его.

П. ГЕН. Молчи, сорока!

ВОРСТ. Вашему величеству было угодно отвратить взоры милости отъ меня и всего моего рода, я долженъ однакожь напомнить вамъ, государь, что мы были вашими первыми и врнйшими друзьями. Для васъ, въ царствованіе Ричарда, переломилъ я жезлъ моей должности, скакалъ день и ночь, чтобъ васъ встртить и облобызать вашу руку, когда вы, по мсту и по значенію, далеко не были еще такъ сильны и значущи, какъ я. Я, мой братъ и его сынъ ввели васъ въ отеческій домъ, смло пренебрегши всми опасностями того времени. Вы поклялись — поклялись намъ въ Донкэстр, что не замышляете ничего противъ государства, не потребуете ничего, кром отнятыхъ правъ, достоянія Гаунта, лэнкэстерскаго герцогства,— и мы поклялись помогать вамъ въ этомъ. Вскор счастіе полилось ливнемъ на вашу голову, почести хлынули къ вамъ потокомъ: наше содйствіе, отсутствіе короля, его несправедливости, кажущіяся страданія, которымъ вы подвергались, противные втры и несчастная война, задержавшіе короля въ Ирландіи такъ долго, что вся Англія почла его умершимъ — вс эти благопріятныя обстоятельства дали вамъ возможность захватить въ свои руки кормило правленія. Вы забыли клятву, данную намъ въ Донкэстр, поступили съ нами, вскормившими васъ, какъ лживая, коварная кукушка съ воробьемъ, который ее вывелъ: вы начали тснить насъ въ нашемъ гнзд. Вскормленные нами, вы выросли такъ страшно, что самая наша любовь, отъ боязни чтобъ вы не проглотили ее, не смла къ вамъ приблизиться, для безопасности мы были вынуждены расправить быстрыя крылья, улетть отъ васъ подальше и собрать войско. Мы возстали противъ васъ, до вы сами выковали причины этого возстанія оскорбительнымъ, грозившимъ бдами обращеніемъ, нарушеніемъ всхъ общаній и клятвъ, данныхъ намъ еще въ младенчеств вашихъ замысловъ.

К. ГЕН. И все это вы, конечно, провозглашали на торжищахъ, читали въ церквахъ, чтобъ придать одежд возмущенія какой-нибудь благовидный цвтъ, пріятный для легкомысленныхъ глупцовъ, для жалкихъ недовольныхъ, которые зваютъ и потираютъ локтя при каждой всти о бурныхъ, безпорядочныхъ переворотахъ. И когда же недоставало возмущенію этихъ водяныхъ красокъ, чтобъ разцвтить себя, и этихъ злорадостныхъ нищихъ, которые жаждутъ смутъ и кровопролитій!

П. ГЕН. Не предотвратимъ столкновенія — много душъ и въ томъ и въ другомъ войск поплатятся дорого за эту распрю. Скажите вашему племяннику, что Принцъ вэльсскій, вмст съ цлымъ міромъ, отдаетъ полную справедливость доблестямъ Генриха Перси. Клянусь всми моими надеждами, я не думаю — если исключить только это возстаніе, — чтобъ нашелся дворянинъ боле его храбрый, дятельный, отважный, боле способный увнчать нашу современность благороднйшими подвигами. Я же — признаюсь со стыдомъ — я былъ тунеядцемъ въ дл рыцарства, слышалъ, что и онъ почитаетъ меня тмъ же, и несмотря на то — я говорю это въ присутствіи моего царственнаго отца, — несмотря на его славу и доблести, я все-таки ршаюсь, чтобъ предотвратить междуусобное кровопролитіе, попытать счастія въ единоборств съ нимъ.

К. ГЕН. И мы отваживаемъ тебя, Принцъ вэльсскій, на этотъ смлый подвигъ, хотя и имемъ много причинъ не допускать этого. Нтъ, любезный Ворстеръ, мы любимъ вашъ народъ, любимъ даже и тхъ, которые, увлекшись, приняли сторону твоего племянника. Если они согласятся на наши милостивыя предложенія, и онъ, и они, и ты, и вс будутъ снова моими друзьями и мы будемъ другомъ каждаго. Передай это твоему племяннику и увдомь меня, на что онъ ршится, не уступитъ — грозная кара въ вашихъ рукахъ, и она постигнетъ его. За симъ ступайте, не утруждая насъ никакими возраженіями. Мы такъ снисходительны, что не принять наши предложенія — верхъ неблагоразумія. (Ворстеръ и Вернонъ уходятъ.)

П. ГЕН. Клянусь жизнью, они не примутъ. Догласъ и Горячка вмст не побоятся возстать и противъ цлаго міра.

К. ГЕН. И потому вс предводители къ своимъ отрядамъ, мы нападемъ только что получимъ отвтъ, и да поможетъ намъ Господь по мр правоты нашей! (Уходитъ съ принцемъ Іоанномъ и Блёнтомъ.)

ФОЛЬС. Галь, если ты увидишь, что я паду, переступи пожалуста меня {Bestride — переступать одной ногой черезъ падшаго для защиты его.}. Вдь это обязанность друга.

П. ГЕН. Да эту обязанность въ отношеніи тебя можетъ выполнить разв одинъ колосъ. Читай свои молитвы, и прощай.

ФОЛЬС. Въ самомъ дл, Галь, я желалъ бы, чтобъ теперь было время идти спать, и все было покойно.

П. ГЕН. Вдь смерти не избжишь, когда-нибудь надобно же уплатить долгъ свой Господу. (Уходитъ.)

ФОЛЬС. Но срокъ то не пришелъ еще, а мн бы не хотлось расплачиваться прежде времени. Зачмъ же мн впрочемъ и соваться за нимъ впередъ, когда онъ не требуетъ? Это такъ, но вдь меня подстрекаетъ не онъ, а честь. Ну, а если честь выстрекнетъ меня, когда сунусь впередъ? что тогда? Можетъ честь приставить ногу или руку? Нтъ. Уничтожитъ боль раны? Нтъ. Такъ стало-быть честь не знаетъ хирургіи? Нтъ. Что же такое честь? Слово. Что же такое въ этомъ слов честь? что же такое эта честь? Воздухъ. Славная штука!— Кто жь пріобрлъ ее? А вотъ тотъ, кто умеръ въ прошедшую середу. Что жь, чувствуетъ онъ ее? Нтъ. Слышитъ ее? Нтъ. Стало она неощущаема? Какъ же чувствовать мертвому? А разв она не можетъ жить съ живымъ? Нтъ. Почему же? Злословіе не позволяетъ, — такъ и а не нуждаюсь въ ней. Честь — просто надгробная надпись, вотъ и конецъ моего катехизиса.

СЦЕНА 2.

Лагерь бунтовщиковъ.

Входятъ Ворстеръ и Вернонъ.

ВОРСТ. Нтъ, сэръ Ричардъ, племянникъ не долженъ знать великодушнаго предложенія короля.

ВЕРН. Лучше, еслибъ зналъ.

ВОРСТ. Тогда мы вс погибли бы. Невозможно, не можетъ быть, чтобъ король сдержалъ свое слово и возвратилъ намъ прежнюю любовь. Онъ все будетъ подозрвать насъ, и непремнно выищетъ случаи и другія вины, чтобы выместить за это оскорбленіе. Мы никакъ не избавимся отъ преслдованій тысячеглазаго подозрнія, потому что разъ измнившимъ довряютъ такъ же, какъ и лисиц, которая никогда не оставляетъ хитрыхъ проказъ своей породы, сколько ни пріучай ее, сколько ни ласкай, ни запирай. Какъ бы мы ни смотрли: грустно или весело — недоврчивость перетолкуетъ наши взоры, съ нами будетъ тоже, что съ волами въ стойл: чмъ больше корму, уходу — тмъ ближе къ смерти. Провинность племянника могутъ еще забыть: извинятъ молодостью, пыломъ крови, самымъ прозваньемъ сумазброднаго Горячки, и взвалятъ все на меня и на отца его. Вдь мы воспитали его, отъ насъ заимствовалъ онъ все дурное, и мы, какъ источникъ всего, за все и поплатимся. И потому, мой добрый братъ, не передавай Генриху предложеній короля ни въ какомъ случа.

ВЕРН. Говори ему что хочешь, я на все скажу: такъ. Да вотъ и онъ.

Входятъ Горячка и Догласъ. За ними Офицеры и Солдаты, которые остаются въ глубин.

ГОРЯЧ. Дядя возвратился. — Освободите лорда Вестморлэндъ.— Что новаго, дядя?

ВОРСТ. Король вызываетъ сейчасъ же на битву.

ДОГЛ. Вызывай же и ты его черезъ лорда Вестморлэндъ.

ГОРЯЧ. Лордъ Догласъ, передайте ему вашъ вызовъ.

ДОГЛ. Съ величайшей радостью! (Уходить.)

ВОРСТ. Въ корол — ни тни милости.

ГОРЯЧ. А вы разв просили милости? Боже васъ избави!

ВОРСТ. Я почтительно перечелъ ему вс нанесенныя намъ обиды, нарушенныя имъ клятвы, и, въ оправданіе, онъ клятвенно отрекся отъ всхъ клятвъ своихъ, называетъ насъ бунтовщиками, измнниками, грозитъ уничтожить эти ненавистныя названія вмст съ вами безпощаднымъ оружіемъ.

Догласъ возвращается.

ДОГЛ. Къ оружію, лорды! къ оружію! черезъ бывшаго нашего заложника Вестморлэнда, я бросилъ смлый вызовъ въ пасть короля Генриха, и онъ явится какъ разъ.

ВОРСТ. За тмъ Принцъ вэльсскій выступилъ, въ присутствіи короля, впередъ и вызвалъ тебя, племянникъ, на единоборство.

ГОРЯЧ. О, еслибы этотъ раздоръ лежалъ только на нашихъ головахъ, еслибъ въ этотъ день не задыхаться никому, кром меня и Генриха Манмозъ! Скажите же, скажите, какъ вызывалъ онъ — съ презрніемъ?

ВЕРН. Нтъ, клянусь душой, въ жизнь мою я не слыхалъ вызова скромне, точно какъ бы братъ приглашалъ брата на мирное испытаніи въ ратномъ дл. Онъ находилъ въ теб вс достоинства мужа, разцвчивалъ твои доблести царственнымъ языкомъ, изчислялъ вс твоя заслуги, какъ лтопись, и все ставилъ тебя выше своихъ похвалъ, находя что вс он ниже тебя. Но еще боле показалъ онъ, какъ достоинъ своего сана, упомянувъ о себ съ краскою стыда, осудивъ свою праздную юность съ такимъ искусствомъ, какъ будто бы владлъ двойнымъ духомъ и учителя и ученика. Этимъ онъ и кончилъ, но я готовъ сказать всему міру: переживетъ онъ зависть ныншняго дня — онъ будетъ, несмотря на то, что такъ долго сбивалъ съ толку своимъ разгуломъ, прекраснйшей надеждой Англіи, надеждой, какой еще никогда не выпадало ей.

ГОРЯЧ. Братъ, ты, кажется, влюбился въ его дурачества. Я даже и не слыхивалъ, чтобъ былъ когда принцъ буйне и своевольне его, но каковъ бы онъ ни былъ, прежде чмъ наступитъ ночь, я сожму его въ моихъ воинскихъ объятіяхъ, такъ что онъ скорчится отъ моего привта.— Теперь скорй, въ оружію! — Сподвижники, товарищи, друзья, обдумайте сами, что вамъ длать, вдь я не имю дара слова, не съумю воспламенить вашу кровь хитрой рчью.

Входитъ Гонецъ.

ГОНЕЦ. Лордъ, вотъ письма къ вамъ.

ГОРЯЧ. Мн теперь некогда читать ихъ. Жизнь коротка, лорды, но и эта короткая жизнь — скачи она на минутной стрлк, кончайся съ истеченіемъ часа, — слишкомъ длинна, если мы станемъ расточать ее подлымъ образомъ. Останемся живы — будемъ жить, чтобъ попирать королей. Что жь касается до совсти — оружіе праведно, если праведна поднявшая его причина.

Входитъ другой Гонецъ.

ГОНЕЦ. Къ оружію, лордъ! король приближается быстро.

ГОРЯЧ. Благодарю его, что перебиваетъ рчь мою, рчи не мое дло. Только одно еще — длай каждый все что можетъ, такъ и я обнажаю мечъ, чтобъ потемнить его блескъ лучшей кровью, какую.только встрчу въ яростной схватк этого грознаго дня. — Esprance! — Перси! — и впередъ! — Гремите жь, трубы и барабаны! Обнимемся при гром ихъ на прощанье: вдь многимъ изъ насъ, — клянусь небомъ и землей {Въ прежнихъ изданіяхъ: For, heaven to earth…. По экземпляру Колльера: Fore heaven and earth…} — не обниматься уже никогда. (Трубы гремятъ, они обнимаются и уходятъ.)

СЦЕНА 3.

Поле близь Шросбери.

Сраженіе. Стычки. Трубы и барабаны гремятъ. Догласъ и Блёнтъ встрчаются.

БЛЁНТ. Твое имя? Зачмъ преслдуешь ты меня всюду? какой славы ищешь ты въ битв со мной?

ДОГЛ. Мои имя Догласъ, мн сказали, что ты король — и я преслдую тебя всюду.

БЛЁНТ. Теб сказали правду.

ДОГЛ. Лордъ Стэффордъ заплатилъ уже дорого за сходство съ тобой, этотъ мечъ сразилъ его вмсто тебя, король Генрихъ, онъ сразитъ и тебя, если не сдашься мн въ плнъ.

БЛЁНТ. Гордый Шотландецъ, я не рожденъ сдаваться, ты встртилъ короля, и онъ отмститъ смерть Стэффорда! (Сражаются. Догласъ убиваетъ Блёнта).

Входитъ Горячка.

ГОРЯЧ. Сражайся ты такъ при Гольмедон, Догласъ, — никогда не торжествовалъ бы я надъ Шотландцемъ.

ДОГЛ. Все конечно, мы торжествуемъ, бездыханенъ лежитъ король.

ГОРЯЧ. Гд?

ДОГЛ. Вотъ.

ГОРЯЧ. Это, Догласъ? Нтъ, я очень хорошо знаю это лице. Это былъ храбрый рыцарь — его звали Блёнтомъ. На немъ только одежда короля.

ДОГЛ. Да слдуетъ же названіе глупца за твоей душой всюду, куда бъ она ни полетла! Ты слишкомъ дорого поплатился за это заемное величіе. Зачмъ сказалъ ты мн, что ты король?

ГОРЯЧ. Въ войск короля многіе одты въ его доспхи {Въ прежнихъ изданіяхъ: The king hath many marching in his coats… По экземпляру Колльера: The king has many masking in his coats…}.

ДОГЛ. Клянусь же моимъ мечемъ, я перебью вс его доспхи, всю его оружейную, доспхъ за доспхомъ, пока не доберусь до короля!

ГОРЯЧ. Идемъ, наши дерутся превосходно. (Уходятъ.)

Стычки. Входитъ Фольстафъ.

ФОЛЬС. Изъ Лондона-то не мудрено было ускользнуть не расплатившись, а отсюда, боюсь, не удастся, здсь вдь одинъ разсчетъ — прямо по голов. — Это кто? Сэръ Вальтеръ Блёнтъ, — вотъ теб и честь, и безъ всякаго тщеславія.— Я однакожь разгоряченъ, какъ растопленный свинецъ, да и тяжелъ, какъ онъ. Да охранитъ же меня Господь отъ свинца! къ чему обременять еще и безъ того полновсную утробу мою. А моимъ лохмотникамъ я отвелъ мстечко, гд ихъ какъ разъ просолили, изъ ста пятидесяти не осталось и трехъ, да и тмъ нищить у городскихъ воротъ всю жизнь свою. Кто это спшитъ сюда?

Входитъ Принцъ Генрихъ.

П. ГЕН. Что стоишь ты тутъ безъ дла?дай мн твой мечъ. Не одинъ рыцарь лежитъ уже недвижимый, безжизненный подъ копытами коней кичливаго врага, и смерть ихъ не отмщена еще. Ну давай же твой мечъ!

ФОЛЬС. О, Галь, сдлай милость, дай вздохнуть хоть минуту. И Турокъ Григорій {Папа Григорій VII. Его часто называли антихристомъ.} не совершалъ такихъ подвиговъ, какъ я въ ныншній день. Я разсчитался съ Перси на чисто, теперь онъ ршительно безопасенъ.

П. ГЕН. Да, ршительно, и живъ еще чтобъ убить тебя. Дай же твой мечъ, прошу тебя.

ФОЛЬС. Нтъ, Галь, если Перси живъ, клянусь, я не отдамъ теб меча моего. Возьми мой пистолетъ если хочешь.

П. ГЕН. Давай. Что же это, онъ въ Футляр.

ФОЛЬС. Да, онъ слишкомъ раскалился, Галь, имъ можно свести цлый городъ.

П. ГЕН. (вынимая изъ футляра бутылку съ виномъ.) Время ли теперь шутить и дурачиться? (Бросаетъ бутылку и удаляется).

ФОЛЬС. Да, если Перси живъ, я пропорю его, разумется, если онъ наткнется на меня. Ну, а если нтъ — пусть онъ сдлаетъ изъ меня битое мясо, если я наткнусь на него добровольно. Я не люблю зубоскальной чести сэръ Вальтера, нтъ, мн давай жизнь! Сохраню ее — тмъ лучше, нтъ — придетъ честь непрошенная, и все кончено.

СЦЕНА 4.

Другая часть поля при Шросбери.

Сраженіе, стычки. Входятъ Король Генрихъ, принцы Генрихъ и Іоаннъ и Вестморлэндъ.

К. ГЕН. Прошу тебя, Гарри, удались, ты истекаешь кровью. Лордъ Іоаннъ лэнкэстерскій, ступай съ нимъ.

П. ІОАН. Нтъ, государь, ни за что, пока не потечетъ и моя кровь.

П. ГЕН. Прошу ваше величество, не медлите здсь, чтобъ ваше отсутствіе не устрашило друзей вашихъ.

К. ГЕН. Сейчасъ. Лордъ Вестморлэндъ, отведите его въ лагерь.

ВЕСТМ. Пойдемте, лордъ, я сведу васъ въ вашу палатку.

П. ГЕН. Вы сведете меня, лордъ? я не нуждаюсь въ вашей помощи. Сохрани Боже, чтобъ ничтожная царапина удалила принца вэльсскаго съ поля битвы, когда обагренное дворянство лежитъ въ прах, когда торжествующее оружіе бунтовщиковъ упивается кровью.

П. ІОАН. Мы отдыхаемъ слишкомъ долго. Идемъ, Вестморлэндъ, долгъ зоветъ насъ туда, ради Бога, идемъ. (Уходитъ съ Вестморлэндомъ.)

П. ГЕН. Клянусь небомъ, ты обманулъ меня, Лэнкэстеръ, я никогда не воображалъ, чтобъ ты обладалъ такимъ духомъ. Прежде я любилъ тебя, Іоаннъ, какъ брата, — теперь уважаю какъ свою душу.

К. ГЕН. Я видлъ: онъ отражалъ нападеніе Перси съ такимъ мужествомъ, какого никакъ нельзя было ожидать въ такомъ юномъ воин.

П. ГЕН. О, этотъ ребенокъ вдохновляетъ насъ всхъ! (Уходитъ.)

Стычка. Входить Догласъ.

ДОГЛ. Еще король! они ростутъ, какъ головы гидры. Я Догласъ, гибельный всмъ, кто коситъ этотъ цвтъ. — Кто ты, принявшій видъ короля?

К. ГЕН. Король, которому больно, Догласъ, что ты встртилъ столько призраковъ, а не самого короля. Два моя сына ищутъ тебя и Перси на пол битвы, но если ужь мы встртились, я самъ сражусь съ тобой. Защищайся.

ДОГЛ. Боюсь, что и ты подставной, хотя и держишь себя какъ король, но кто бы ты ни былъ, ты мой, и вотъ какъ — (Сражаются. Король въ опасности.)

Вбгаетъ Принцъ Генрихъ.

П. ГЕН. Подними голову, подлый Шотландецъ, или теб никогда не поднимать ее! Рукой моей управляютъ души храбрыхъ: Ширлея, Стэффорда и Блёнта. Теб грозитъ принцъ вэльсскій, а онъ никогда не общалъ, чего не могъ сдержать.

(Они сражаются. Догласъ обращается съ бгство.)

Ободритесь, государь. Не ранены ль вы? — Сэръ Никольсъ Гавзей требуетъ помощи, Клифтонъ такъ же, я спшу къ Клифтону.

К. ГЕН. Постой, отдохни не много. Ты возвратилъ потерянную славу, доказалъ что дорожишь моей жизнью: ты спасъ мн ее своей нежданной помощью.

П. ГЕН. О, Боже, какъ клеветали на меня люди, говорившіе, что я жажду вашей смерти. Еслибъ они говорили правду, я не остановилъ бы дерзкой руки Догласа, она умертвила бы васъ скорй всхъ возможныхъ отравъ, избавила бы вашего сына отъ измнническихъ хлопотъ.

К. ГЕН. Спши же къ Клифтону, а я къ Никольсу Гавзей. (Уходитъ.)

Входитъ Генрихъ Перси.

ГОРЯЧ. Если не ошибаюсь, ты Генрихъ Манмозъ.

П. ГЕН. Ты какъ будто думаешь, что я отрекусь отъ своего имени.

ГОРЯЧ. Я Генрихъ Перси.

П. ГЕН. Такъ передо мной доблестнйшій изъ бунтовщиковъ этого имени {Отецъ Горячки называйся также Генрихомъ Перси.}. Я принцъ вэльсскій, и теб, Перси, не длить боле со мной славы. Дв звзды не могутъ вращаться въ одномъ круг, и Англія не потерпитъ двойнаго властвованія Генриха Перси и принца вэльсскаго.

ГОРЯЧ. И не придется, Генрихъ, потому что это часъ паденія одного изъ насъ. О, еслибъ Богу было угодно, чтобъ ты былъ уже такъ же славенъ въ ратномъ дл, какъ я.

П. ГЕН. Буду и славнй, прежде чмъ разстанусь съ тобой, я оборву вс лавры съ твоего шлема на внокъ для себя.

ГОРЯЧ. Я не могу доле сносить хвастовства твоего. (Сражаются.)

Входитъ Фольстафъ.

ФОЛЬС. Славно сказано, Галь! хорошенько его, Галь! — Нтъ, тутъ, вдь не ребячья игра, поврь мн.

Входитъ Догласъ и нападаетъ на Фольстафа, который, посл нсколькихъ ударовъ падаетъ. Догласъ удаляется. Горячка, раненный падаетъ.

ГОРЯЧ. О, Генрихъ, ты лишилъ меня моей юности. Не потеря бренной жизни крушитъ меня, а гордая слава, которую даровалъ теб моимъ паденіемъ, мысль объ этомъ терзаетъ мой духъ сильнй, чмъ твой мечъ мое тло, но мысль раба жизни, жизнь шутъ времени, а время, распоряжающее цлымъ міромъ, должно же когда-нибудь остановиться. О, я могъ бы предсказать теб многое, но тяжелая, холодная рука смерти налегаетъ на языкъ.— Нтъ, Перси, ты прахъ, ты пища — (Умираетъ.)

П. ГЕН. Для червей, храбрый Перси. Миръ теб, душа великая! — Какъ же съёжилось ты, дурно сотканное честолюбіе! Когда душа жила еще въ этомъ тл, ему было тсно и цлое королевство, а теперь довольно и десяти футовъ подлйшей земли. — Земл, на которой ты распростертъ мертвый, не видать уже такого доблестнаго воина. Еслибъ ты могъ чувствовать, видть, я не обнаружилъ бы такого участія, — позволь же моей любви прикрыть твое искаженное лице, — и я самъ, отъ твоего имени, поблагодарю себя за эту нжную, дружескую услугу. Прощай! возьми хвалы теб съ собой на небо, а твое безславіе пусть спитъ съ тобой въ могил и не упомянется въ надгробіи! (Увидавъ Фольстафа.) Какъ! старый знакомый! и эта громада мяса не могла удержать въ теб и крошки жизни? Прощай, бдный Джэкъ! Я пожаллъ бы боле о боле достойномъ человк, но и твоя утрата была бы тяжела мн, еслибъ въ самомъ дл любилъ пошлую суетность. Смерть не сражала еще звря жирне, хоть и сразила въ этомъ кровавомъ бою много сильнйшихъ. Я нынче же велю выпотрошить тебя, а до тхъ поръ лежи въ крови близь благороднаго Перси. (Уходитъ.)

ФОЛЬС. (Тихо поднимаясь.) Выпотрошить! ну, нтъ, если ты выпотрошишь меня нынче, такъ я позволю ужь и просолить и състь себя завтра. — Вовремя однакожь поддлался я убитымъ, иначе бшеный этотъ Шотландецъ поршилъ бы меня непремнно. Поддлался? вру, я нисколько не поддлка. Смерть — вотъ это поддлка, потому что въ комъ нтъ человческой жизни, тотъ только поддлка человка, поддлаться же мертвымъ для того чтобъ остаться живымъ, это не поддлка, а сама жизнь, настоящая, совершенная! Вдь благоразуміе лучшая черта храбрости, и этой-то лучшей чертой я и спасъ себ жизнь. — А пороха-то Перси, хоть онъ и мертвъ, я все боюсь еще. Что если онъ тоже поддлывается, и вдругъ встанетъ? Что если онъ вздумалъ доказать, что можетъ поддлываться похитрй меня? Обезопашу себя вполн, и затмъ поклянусь, что я и убилъ его. Почемужь ему и не встать точно такъ же, какъ я? Кто изобличитъ меня кром очевидца, а меня никто не видитъ. (Колеть его.) Вотъ же теб, негодяй! Теперь съ новой раной на бедр прогуляйся-ка со мной. (Взваливаетъ Перси къ себ на спину).

Входятъ Принцы Іоаннъ и Генрихъ.

П. ГЕН. Идемъ братъ, ты славно накормилъ твой двственный мечъ мясомъ.

П. ІОАН. Постой! это кто? Ты, кажется, говорилъ, что этотъ жирный человкъ убитъ.

П. ГЕН. Да, я видлъ его на земл бездыханнаго, истекающаго кровію. — Скажи, ты живъ, или это только игра воображенія, обманъ зрнія? Прошу тебя, говори, мы не повримъ глазамъ, пока не подтвердятъ уши. Ты не то, что кажешься?

ФОЛЬС. Совершенно справедливо, я нисколько не двоешка, и если не Джэкъ Фольстафъ, такъ просто Джэкъ {Это названіе употребляется часто дня выраженія презрнія и равнозначительно, въ такомъ случа — дурню, олуху, болвану.}. Вотъ вамъ Перси, (бросая трупъ на земь) почтитъ меня вашъ отецъ чмъ-нибудь — хорошо, нтъ — пусть самъ убиваетъ другаго Перси. Полагаю меня сдлаютъ графомъ или герцогомъ — могу васъ уврить.

П. ГЕН. Да какъ же это? я самъ убилъ Перси и видлъ тебя мертваго.

ФОЛЬС. Ты?— Боже, Боже ты мой, какъ же лживъ сталъ нын свтъ! Допускаю, что я лежалъ на земл, и безъ дыханія точно такъ же, какъ и онъ, но мы вскочили въ одно мгновеніе, и сражались битый часъ по шросберійскимъ часамъ. Поврятъ — хорошо, не поврятъ — грхъ падетъ на головы тхъ, которымъ бы слдовало награждать храбрость. Чтобъ мн умереть, если не я нанесъ ему эту рану въ бедро, еслибъ онъ былъ живъ и вздумалъ запираться, я заставилъ бы его състь кусокъ моего меча. .

П. ІОАН. Я не слыхивалъ ничего удивительне этого разсказа.

П. ГЕН. Да и человка-то не найдешь удивительне этого. Ну, взваливай свою ношу съ достодолжной важностью на спину, я же, съ своей стороны — если ложь можетъ доставить теб какую-нибудь милость, — раззолочу ее отборнйшими выраженіями. (Трубятъ отступленіе). Трубы гремятъ отступленіе, — мы побдили. Пойдемъ, братъ, посмотримъ, кто изъ друзей живъ, кто убитъ. (Уходить съ Іоанномъ.)

ФОЛЬС. Пойду я я за ними — за наградой. И, да наградитъ Господь того, кто наградятъ меня. Возвеличусь почестями — умалюсь тломъ, потому что приму очистительное, оставлю хересъ, буду жить добропорядочно, какъ прилично дворянину. (Взваливаетъ трупъ на спину и уходитъ.)

СЦЕНА 5.

Другая часть поля.

Трубы гремятъ. Выходятъ Король, принцы Генрихъ и Іоаннъ, Вестморлэндъ и другіе Лорды съ Ворстеромъ и Вернономъ, плнными.

К. ГЕН. Такъ никогда не избгаетъ возмущеніе должной кары. — Злокозненный Ворстеръ, разв мы не предлагали всмъ вамъ милость, прощеніе и нашу любовь? зачмъ же измнилъ ты наши предложенія, употребивъ во зло довренность твоего племянника? Три рыцаря, павшіе нынче съ нашей стороны, одинъ графъ и множество другихъ воиновъ жили бы еще и теперь, еслибъ ты, какъ христіянинъ, передалъ порученное теб врно.

ВОРСТ. Я сдлалъ то, чего требовала моя безопасность, теперь моя участь неизбжна, и я покоряюсь ей безропотно.

К. ГЕН. Отведите Ворстера на казнь, и Вернона также. О прочихъ преступникахъ мы подумаемъ. (Ворстеръ и Вернонъ удаляются со стражей.) Что на пол сраженія?

П. ГЕН. Благородный Шотландецъ, лордъ Догласъ, увидавъ, что счастіе отвратилось, что благородный Перси убитъ и войско ихъ бжитъ въ страх, бжалъ и самъ съ остальными, но въ бгств упалъ съ холма и такъ разбился, что преслдователи взяли его въ плнъ. Онъ въ моей палатк, и я прошу ваше величество позвольте мн располагать имъ.

К. ГЕН. Позволяю, съ радостью.

П. ГЕН. Братъ Іоаннъ лэнкэстерскій, теб даю я это почетное порученіе. Ступай къ Догласу и скажи, что онъ свободенъ, что можетъ идти куда хочетъ безъ выкупа. Онъ доказалъ свое мужество на нашихъ шлемахъ и научилъ уважать мужество даже во враг.

К. ГЕН. Теперь намъ остается раздлить наше войско. Ты, сынъ Іоаннъ, и ты, братъ Вестморлэндъ, спшите въ Іоркъ противъ Норсомберлэнда и архіепископа Скрупа, которые, какъ я слышалъ, подняли также оружіе. Я и ты, сынъ Генрихъ, отправляемся въ Вэльсъ сражаться съ Глендоверомъ и Графомъ марчскимъ. Еще такой день, и возмущеніе уничтожено, начавъ такъ прекрасно, не положимъ же оружія, пока не возвратимъ всего, что наше.

ГЕНРИХЪ IV.

ДЙСТВУЮЩІЕ.

ДЙСТВІЕ I.

СЦЕНА 1.

ДЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

СЦЕНА 2.

СЦЕНА 3.

СЦЕНА 4.

ДЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

СЦЕНА 2.

СЦЕНА 3.

ДЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

СЦЕНА 2.

СЦЕНА 3.

СЦЕНА 4.

ДЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

СЦЕНА 2.

СЦЕНА 3.

СЦЕНА 4.

СЦЕНА 5.

Читайте также: