ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.
1) Король Генрихъ IV (Часть первая и вторая). 2) Король Генрих V.
БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’
за 1893 ГОДЪ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.
1893.
1) Король Генрихъ IV (Часть первая и вторая). 2) Король Генрихъ V.
Молва.
Король Генрихъ IV.
Генрихъ, принцъ Уэльсскій, впослдствіи король Генрихъ V.
Томасъ, герцогъ Клерэнсъ |
Джонъ, принцъ Ланкастрскій, } сыновья короля и братья Генриха.
Гомфри, принцъ Глостэръ, |
Графъ Уорикъ.
Графъ Уэстморлендъ. |
Графъ Сорри. |
Гауръ |
Гиркортъ. } Приверженцы короля
Блонтъ. |
Верховный судья. |
Помощникъ верховнаго судьи. |
Графъ Норсомберлендъ.
Скрупъ, архіепископъ Іоркскій.
Лордъ Маубрэ. |
Лордъ Гэстингсъ. |
Лордъ Бардольфъ. } Противники короля.
Сэръ Джонъ Кольвиль. |
Трэверсъ, Мортонъ. Слуги Норсомберленда.
Сэръ Джонъ Фольстэфъ. |
Бардольфъ. |
Герри. } Изъ свиты принца
Пистоль. |
Пойнцъ. |
Пето. |
Свищъ, Молчокъ. Шерифы.
Дэви, слуга Свища.
Слизь. |
Тнь. |
Принцъ. } Рекруты.
Слабосилье. |
Телокъ. |
Коготь, Силокъ. Помощники шэрифа.
Лэди Норсомберлендъ.
Леди Пэрси.
Мистрисъ Куикли, хозяйка харчевни въ Истчин.
Долли Тиршитъ.
Лорды, свита, привратникъ, гонцы, солдаты.
Танцовщикъ, говорящій эпилогъ.
Въ Уоркуорс. Передъ замкомъ Норсомберленда.
Входить Молва, вся испещренная языками.
Молва. Насторожите уши! ибо кто-же изъ васъ захочетъ оставаться глухимъ, когда говоритъ громогласная Молва? Обративъ втеръ въ почтоваго коня, я мчусь на немъ съ востока къ понурому западу и повщаю міру вс дянія, начинающіяся на земномъ шар. Съ моихъ безчисленныхъ языковъ поминутно срываются вымыслы, которые я тотчась-же перевожу на вс человческіе языки и нарчія и переполняю человческій слухъ ложными слухами. Я, напримръ, увряю, будто на земл миръ, а между тмъ тайная вражда, прикрываясь мнимо спокойными улыбками, уже терзаетъ міръ. Кто-же, какъ не Молва, да, кто-же, какъ не я, заставляетъ собирать грозныя арміи и готовиться къ оборон? Вс воображаютъ, будто припухлая утроба времени готова разродиться чудищемъ свирпой и необузданной войны, тогда какъ на самомъ дл оно чревато совсмъ иными бдствіями. Молва — соплка, въ которую дудятъ подозрительность, взаимная зависть и всякія предположенія. Играть на ней такъ легко и просто, что это подъ силу даже и грубому тысячеголовому, вчно разногласящему и вчно колеблющемуся чудовищу, именуемому толпою. Однако, для чего мн потрошить передъ домашними свои внутренности, когда он и такъ хорошо имъ извстны? Но зачмъ-же явилась теперь сюда я, Молва? Я мчусь впереди короля Генриха и трублю о его побд. На кровавомъ пол подъ Шрюсбери король сокрушилъ молодаго Генри Пэрси и его войско и погасилъ пламя дерзкаго возстанія, заливъ его кровью самихъ бунтовщиковъ. Однако, что-же это такое?— я вдругъ заговорила правду, когда обязана была распространять слухъ, будто Генрихъ Монмаусъ палъ подъ ударами благороднаго Генриха Пэрси, а полумертвый король склонилъ внценосную свою голову передъ бшеннымъ натискомъ Доуглеса. Все это я уже разгласила по селамъ и по городамъ, расположеннымъ между царственнымъ Шрюсберійскимъ полемъ и этою ветхою каменною, источенною червями твердынею, гд старикъ Норсомберлендъ, отецъ Горячаго, притворяется больнымъ. Гонцы въ попыхахъ являются одни за другими и вс съ извстіями, слышанными отъ меня. Говоря со словъ Молвы, они приносятъ льстящія сердцу, но лживыя утшенія, которыя хуже самой горькой правды (Уходитъ).
Привратникъ стоитъ у воротъ, входитъ лордъ Бардольфъ.
Лордъ Бардольфъ. Эй, кто здсь у воротъ? Гд графъ?
Привратникъ. Какъ о васъ доложить?
Лордъ Бардольфъ. Скажи, что лордъ Бардольфъ ждетъ его здсь.
Привратникъ. Графъ вышелъ погулять въ садъ. Постучите въ калитку, и онъ отвтитъ вамъ самъ.
Лордъ Бардольфъ. А, вотъ и самъ графъ.
Норсомберлендъ. Что новаго, лордъ Бардольфъ? Теперь каждое мгновеніе является отцомъ какого-нибудь важнаго событія. Времена у насъ смутныя. Раздоръ, словно борзый, но не въ мру раскормленный конь, порвалъ узду и бшенно скачетъ впередъ, сокрушая все, что попадается ему на пути.
Лордъ Бардольфъ. Благородный графъ, я вамъ привезъ врнйшія извстія изъ Шрюсбери.
Норсомберлендъ. Дай Богъ, чтобы всти были утшительныя.
Лордъ Бардольфъ. Лучшихъ нельзя и желать. Король раненъ почти на смерть, а наслдный принцъ Генрихъ убитъ вашимъ доблестнымъ сыномъ. Оба Блонта убиты рукою Доуглеса. Молодой принцъ Джонъ, Уэстморлендъ и Стэффордъ бжали съ поля битвы, а боровъ Генриха Монмауса, жирный сэръ Джонъ, въ плну у вашего сына. Посл Цезаря теченіе временъ не украшалось такимъ славнымъ днемъ, такимъ дружнымъ натискомъ, такимъ стойкимъ мужествомъ и такою блестящею побдою.
Норсомбердендъ. Откуда вы это узнали? — Сами были въ Шрюсбери и видли сраженіе своими глазами.
Лордъ Бардольфъ. Нтъ, но я встртилъ возвращавшагося оттуда прекрасно-воспитаннаго джентельмена съ хорошимъ именемъ. Онъ-то и разсказалъ мн все это, ручаясь, что каждое слово справедливо.
Норсомберлендъ, А, вотъ и Трэвэрсъ. Я еще во вторникъ отправилъ его за извстіями.
Лордъ Бардольфъ. Графъ, я обогналъ его на дорог, онъ, вроятно, знаетъ не боле того, что слышалъ отъ меня-же.
Норсомберлендъ. Чмъ хорошимъ обрадуешь ты насъ, Трэвэрсъ?
Трэвэрсъ. Доблестный графъ, сэръ Джонъ Эмфервиль приказалъ мн вернуться и сообщить вамъ радостныя всти. Самъ онъ обогналъ меня, такъ какъ лошадь подъ нимъ оказалась рзве моей. 3атмъ меня догналъ другой джентельменъ, скакавшій во весь опоръ и едва переводившій духъ отъ слишкомъ быстрой зды. Поровнявшись со мною, онъ остановился, чтобы дать вздохнуть своему окровавленному коню и чтобы спросить, гд дорога въ Честэръ, я, въ свою очередь, спросилъ о томъ, что длается подъ Шрюсбери. онъ отвтилъ мн вскользь, что возстаніе не удалось, что похолодвшему Генриху Пэрси боле не разогрться, не дожидаясь другихъ вопросовъ, онъ отпустилъ поводья, подался корпусомъ впередъ и, безжалостно вонзивъ шпоры во взмыленные бока несчастнаго животнаго, снова помчался впередъ съ такою быстротою, что можно было подумать, будто онъ пожираетъ пространство.
Норсомберлендъ. Что такое? Повтори! Ты, кажется, сказалъ, что похолодвшему Генри Пэрси боле не разогрться, что возстанію не повезло?
Лордъ Бардольфъ. Послушайте, милордъ! Если побда осталась не за вашимъ благороднымъ сыномъ, я готовъ отдать свое баронство за шелковый шнурокъ. Перестаньте объ этомъ говорить.
Норсомберлендъ. Однако, зачмъ бы джентельмену, обогнавшему Трэвэрса, распускать ложные слухи о пораженіи?
Лордъ Бардольфъ. Какому-же это джентельмену? Кто онъ такой? Можетъ-быть, какой-нибудь отчаянный негодяй, укравшій коня, на которомъ скакалъ, и сболтнувшій наобумъ первое, что пришло въ голову. Смотрите, вотъ еще встникъ.
Норсомберлендъ. Его лицо, какъ заглавный листокъ у книги, возвщаетъ, что содержаніе ея печальное. Таковъ бываетъ видъ берега, на которомъ оставили свои слды прогулявшіяся по немъ волны. Скажи, Мортонъ, ты изъ Шрюсбери?
Мортонъ. Да, благородный лордъ, я убжалъ изъ-подъ Шрюсбери. Какую отвратительную маску надла себ на лицо смерть, чтобы привести въ ужасъ нашихъ сторонниковъ.
Норсомберлендъ. Что сынъ? Что братъ? Ты весь дрожишь, блдность-же твоихъ щекъ ране, чмъ твой языкъ, высказываетъ, что ты привезъ печальныя извстія. У запыхавшагося и едва державшагося на ногахъ человка, въ глухую полночь отдернувшаго пологъ у ложа Пріама, чтобы сообщить царю, что половина Трои уже объята пламенемъ едва-ли видъ былъ такъ мраченъ и зловщъ, а лицо такъ блдно, какъ у тебя. Но Пріамъ увидалъ пламя ране, чмъ встникъ снова нашелъ способность говорить, такъ и я узналъ о смерти моего Пэрси, узналъ ране, чмъ ты усплъ вымолвить о ней хоть слово. Прежде, чмъ ошеломить меня страшнымъ ударомъ, ты, вроятно, хотлъ усладить мой слухъ такими рчами: — ‘Вашъ сынъ совершилъ то-то и то-то, а братъ вашъ вотъ это, благородный-же Доуглесъ сражался такъ-то и такъ-то’, а уже затмъ, прекративъ неожиданно, однимъ вздохомъ, вс эти похвалы, сказать: — ‘и сынъ вашъ, и братъ, и вс другіе умерли’!
Мортонъ. Нтъ, Доуглесъ еще живъ и братъ вашъ пока тоже, но доблестный вашъ сынъ…
Норсомберлендъ. Умеръ? Видите,какъ быстръ на слова языкъ душевной тревоги. Кто боится дурной всти, которой такъ хотлось бы никогда не слышать, какимъ-то чутьемъ угадываетъ по глазамъ другого, что совершилось именно то, чего онъ боялся. Да говори же, Мортонъ! Скажи, что догадка твоего графа — ложь, и за такое обидное изобличеніе я награжу тебя щедро.
Мортонъ. Вы слишкомъ высоко стоите въ моихъ глазахъ, чтобы я смлъ вамъ противорчить: ваши опасенія слишкомъ основательны, и предчувствіе васъ не обмануло.
Норсомберлендъ. Но ты все-таки еще не говоришь, что Пэрси умеръ, хотя я и читаю это признаніе въ твоихъ глазахъ. Ты покачиваешь головою, находя, будто опасно или гршно говорить правду. Если онъ въ самомъ дл умеръ, говори прямо: слова, сообщающія о его смерти, не могутъ быть оскорбительны, гршитъ тотъ, кто лжетъ на мертваго, а не тотъ, кто говоритъ, что онъ умеръ. Конечно, сообщеніе дурныхъ извстій — обязанность самая неблагодарная, голосъ, ихъ передавшій, затмъ навсегда звучитъ, словно погребальный колоколъ, напоминающій о смерти друга.
Лордъ Бардольфъ. Однако, милордъ, я все-таки не могу поврить, что сынъ вашъ дйствительно убитъ.
Мортонъ. Горько мн убждать васъ въ томъ, чего, — клянусь небомъ!— мн никогда не хотлось бы видть, однако, глазамъ моимъ все-таки пришлось увидать, какъ онъ, не знавшій до сихъ поръ соперниковъ въ своемъ кровавомъ величіи, усталый и едва переводя дыханіе, лишь слабо отвчалъ на удары принца Генриха. Да, я своими глазами видлъ, какъ огненная ярость принца Монмоуса повергла никогда никому не уступавшаго Генри Пэрси на землю, съ которой ему не суждено уже было подняться живымъ. Остальное — въ нсколькихъ словахъ. Какъ только въ войск разнеслась всть о смерти того, чей примръ одушевлялъ даже самыхъ трусливыхъ холоповъ, даже храбрйшіе изъ его сподвижниковъ утратили всякое одушевленіе, всякій огонь, не стало того духа, который закалялъ всякую руду и обращалъ ее въ сталь, все разомъ обратилось въ тяжелый, лишенный всякой крпости свинецъ. Такъ-же, какъ сами по себ тяжелые предметы, приведенные въ движеніе, мчатся тмъ быстре, чмъ они тяжеловсне — и наши войска, отягощенныя невозвратимой потерей, быстре, чмъ стрлы, летящія къ своей цли, пустились бжать съ поля битвы, думая только о своемъ личномъ спасеніи. Тутъ-же, къ несчастію, благородный Уорстэръ слишкомъ рано попался въ плнъ, а изступленный шотландецъ, кровожадный Доуглесъ, всесокрушающій мечъ котораго трижды сражалъ подобіе короля, упалъ духомъ и украсилъ собою ряды обратившихся къ непріятелю тыломъ, но на бгу онъ споткнулся и взятъ былъ въ плнъ. Общій итогъ всему:— король одержалъ блистательную побду и послалъ противъ насъ сильное войско съ юнымъ принцемъ Ланкастрскимъ и съ Уэстморлендомъ во глав. Вотъ и вс мои извстія.
Норсомберлендъ. Будетъ у меня еще время и для скорби, но теперь цлебное средство таится въ самой отрав. Если-бы эти извстія застали меня здоровымъ, он заставили-бы меня заболть, заставъ меня больнымъ, он почти совсмъ меня исцлили. Словно несчастный, ослабленные болзнью суставы котораго гнутся, какъ безсильныя плети, окончательно выведенный изъ терпнія мучительнымъ приступомъ болзни, съ быстротой пламени вырывается вдругъ изъ рукъ больничнаго сторожа, такъ и моимъ разслабленнымъ страданіемъ рукамъ и ногамъ, разъяреннымъ теперь новымъ страданіемъ, вернулись утраченныя силы. Прочь отъ меня костыль, признакъ слабости! Пусть руки мои облекутся въ чешуйчатые нарукавники съ стальными суставами! Прочь и ты, повязка, признакъ болзни, ты слишкомъ слабая защита для головы, которой добиваются царственныя лица, упоенныя побдой! Отнын пусть чело мое увнчано будетъ желзомъ, и пусть наступить для меня гнуснйшій часъ, когда-либо пережитый непреклоннымъ Норсомберлендомъ! Пусть небо цлуется съ землею, а руки природы не сдерживаютъ бурныхъ волнъ, пусть погибнетъ всякій порядокъ! Пусть этотъ міръ перестанетъ быть подмостками для нершительной и вялой борьбы! Нтъ, пусть духъ Каина, первенца своего отца, воцарится въ груди у каждаго! Пусть вс ринутся въ смертоносную схватку, а чтобы положить конецъ этому безобразному зрлищу, пусть непроглядная, вчная тьма послужитъ погребальнымъ саваномъ для мертвыхъ!
Трэвэрсъ. Милордъ, вамъ вредно такъ сильно горячиться.
Лордъ Бардодьфъ. Любезный графъ, не порывайте связи съ благоразуміемъ.
Мортонъ. Жизнь всхъ вашихъ преданныхъ сообщниковъ исключительно опирается на ваше здоровье, а оно непремнно пошатнется, если вы будете предаваться такимъ бурнымъ порывамъ гнва. Прежде, чмъ сказать: — ‘Возстанемъ противъ короля!’ вы, благороднйшій лордъ, конечно, предусмотрли вс послдствія мятежа, взвсили вс его случайности. Вы, разумется, догадывались и ране, что на войн, при распредленіи ударовъ, на долю вашего сына можетъ выпасть ударъ смертельный. Вы знали, что онъ, окруженный опасностями, идетъ по краю пропасти, чрезъ которую трудне перепрыгнуть, чмъ свалиться въ нее. Вы сознавали, что тло его не заговорено отъ колотыхъ и рубленныхъ ранъ, и что неукротимый, предпріимчивый духъ непремнно заставитъ его ринуться туда, гд всего сильне опасность, а между тмъ, вы все-таки сказали ему: — ‘Иди!’ и ни одна изъ этихъ ясно сознаваемыхъ возможностей не измнила вашего ршенія, оно осталось непоколебимымъ. Что-же новаго, что необыкновеннаго показало вамъ это смлое предпріятіе, чего-бы вы не могли предвидть заране?
Лордъ Бардольфъ. Вс мы, на кого обрушилось это страшное несчастье, знали, что пускаемся въ бурное море, гд вдесятеро правдоподобне лишиться жизни, чмъ сохранить ее, но это насъ не остановило, надежды на выгоды заставили насъ пренебречь страхомъ ясно сознаваемыхъ опасностей. Не удалось въ первый разъ, попытаемся въ другой, жертвуя всмъ — и имуществомъ, и жизнью.
Мортонъ. Теперь для этого боле чмъ пора. Благороднйшій мой лордъ, мн передавали за врное, и я ручаюсь за справедливость этого слуха, что уважаемый архіепископъ Іоркскій готовъ поднять знамя возстанія во глав отлично обученнаго войска. Этотъ человкъ уметъ привязывать къ себ сторонниковъ двойными узами. Для того, чтобы воевать, въ распоряженіи у вашего доблестнаго сына были только тла людей, ихъ тни, ихъ вншній человческій обликъ, потому что самое слово ‘мятежъ’ не давало духу слиться съ ихъ тлесными дйствіями, вотъ и сражались они брезгливо, съ отвращеніемъ, какъ больные, поневол проглатывающіе лекарство. Только ихъ оружіе, казалось, было на нашей сторон, но это-же самое слово ‘мятежъ’ заморозило и умъ ихъ, и сердце, какъ рыбу въ пруд, покрытомъ ледяною корою. Но теперь архіепископъ, становясь во глав возстанія, превращаетъ его въ нчто священное, пользуясь извстностью человка искренняго и богобоязненнаго, онъ разомъ увлекаетъ и тло, и душу. Онъ помазываетъ бунтъ кровью прекраснаго короля Ричарда, соскобленною съ Помфрэтскихъ плитъ, и придаетъ своему предпріятію видъ небесной кары. Онъ высказываетъ во всеуслышаніе, что хочетъ спасти окровавленную землю, изнывающую подъ могуществомъ Болинброка, поэтому вокругъ него тснятся и великіе міра сего, и голь.
Норсомберлендъ. Я зналъ объ этомъ и ране, но, говоря по правд, страшное горе изгладило изъ моей памяти все остальное. Войдемте ко мн, и пусть каждый выскажетъ свое мнніе, какой слдуетъ избрать путь, чтобы врне и себя обезопасить, и отомстить. Разошлемъ немедленно письма и постараемся скоре навербовать какъ можно больше друзей, никогда у насъ не было ихъ такъ мало, а между тмъ мы никогда не нуждались въ нихъ такъ сильно, какъ теперь (Уходятъ).
Входитъ сэръ Джонъ Фольстэфъ, за нимъ пажъ несетъ мечъ его и щитъ.
Фольстэфъ. Ну, великанъ, что-же сказалъ врачъ о моей моч?
Пажъ. Онъ говоритъ, сэръ, что моча сама по себ ничего, здоровая, но что владлецъ ея самъ не подозрваетъ, сколько сидитъ въ немъ разныхъ болзней.
Фольстэфъ. Люди всякаго сорта какъ будто только о томъ и хлопочутъ, чтобы дразнить меня: глупый мозгъ той кучи грязи, которая именуется человкомъ, не уметъ безъ меня выдумать ничего смшнаго, вс ея стрлы направлены на меня одного. Я мало того, что уменъ самъ, но даже заставляю умнть и другихъ. Идя впереди тебя, я становлюсь похожъ на супорось, передавившую все свое потомство, кром одного поросенка. Олухомъ хочу остаться, если принцъ не затмъ именно опредлилъ тебя ко мн въ услуженіе, чтобы, благодаря теб, я казался еще тучне. Ахъ ты, негодный корешекъ мондрагоры! право, теб скоре пристало бы торчать въ вид украшенія у меня на шляп, чмъ ходить за мною по пятамъ. Правда, въ моемъ распоряженіи не было до сихъ поръ агата, но не воображай, чтобы я вздумалъ оправить тебя не только въ золото, но и въ серебро… Оправлю я тебя самымъ гнуснымъ образомъ, а потомъ въ вид подарка отправлю обратно къ твоему молокососу-господину, у котораго до сихъ поръ даже и пушекъ не растетъ еще на подбородк. Да, у меня скоре на ладони выростутъ волосы, чмъ у него борода, а онъ тмъ не мене сметъ утверждать, будто у него царственное лицо… Богъ еще вдаетъ, когда это лицо обрастетъ совсмъ, такъ какъ до сихъ поръ у него нтъ ни одного излишняго волоска, а онъ еще утверждаетъ, будто оно не только внушительное, но и царственное: за него ни одинъ цирульникъ не далъ-бы ни полшиллинга, а онъ становится на ходули съ такимъ видомъ, словно и тогда уже былъ взрослымъ мужчиной, когда его отецъ еще въ школу ходилъ. Онъ можетъ мнить о себ все, что ему угодно, но въ моемъ мнніи онъ совершенно упалъ, въ этомъ я смло могу его уврить. Что, однако, сказалъ мистэръ Домбльтонъ насчетъ атласу мн на короткій плащъ и на штаны.
Пажъ. Онъ говоритъ, мистэръ, что такого дрянного поручителя, какъ Бардольфъ, ему не нужно, и проситъ выбрать кого-нибудь получше. Говоритъ онъ также, что ему не нужно ни вашей росписки, ни Бардольфовой. Такого обезпеченія ему мало.
Фольстэфъ. Пусть его на томъ свт постигнетъ участь скряги и обжоры! Да, пусть онъ проклятымъ языкомъ своимъ лижетъ раскаленную сковороду. Ахъ, онъ, потаскушкинъ сынъ! Заставляетъ джентельмэна дожидаться да еще требуетъ обезпеченія! Эти скоты сами ходятъ въ высокихъ башмакахъ, носятъ связки ключей у пояса, а когда порядочный человкъ хочетъ, чтобы поврили ему въ долгъ, они еще требуютъ обезпеченія! Лучше набить полонъ ротъ крысиной отравою, чмъ затыкать его проклятымъ словомъ — ‘обезпеченіе!’ Я, какъ честный рыцарь, разсчитывалъ, что онъ пришлетъ мн, по крайней мр, ярдовъ двадцать атласа, а онъ, вмсто атласа, вдругъ присылаетъ мн это поганое слово… Но онъ можетъ спать спокойно, потому-что на голов у него рогъ изобилія, служащій яснымъ доказательствомъ, что жена его боле чмъ легкаго поведенія, а онъ ничего не замчаетъ, хотя у него есть собственный фонарь, чтобы освтить все это дло и просвтить самого себя. Гд Бардольфъ?
Пажъ. Онъ отправился въ Смисфильдъ, чтобы купить лошадь для вашего сіятельства.
Фольстэфъ. Я самого его купилъ на площадк передъ соборомъ святого Павла, а онъ отправляется въ Смисфильдъ добывать мн лошадь! Добыть себ женщину въ непотребномъ мст я могъ-бы и безъ него.
Входитъ Верховный Судья съ помощникомъ.
Пажъ. Сэръ, вотъ идетъ тотъ самый джентельмэнъ, который посадилъ принца Генриха подъ арестъ за то, что тотъ ударилъ его за осужденье Бардольфа.
Фольстэфъ. Иди за мной… Я не хочу съ нимъ встрчаться.
Судья. Кто это тамъ уходитъ?
Помощникъ. Нкій Фольстэфъ, милордъ.
Судья. Тотъ, о которомъ шла рчь по поводу разбоя?
Помощникъ. Тотъ самый, милордъ, но онъ съ тхъ поръ усплъ оказать большія услуги подъ Шрюсбери, а теперь, какъ я слышалъ, отправляется съ какимъ-то важнымъ порученіемъ къ принцу Джону Ланкастрскому.
Судья. Какъ! Въ Іоркъ? Вороти его!
Помощникъ. Сэръ Джонъ Фольстэфъ!
Фольстэфъ. Скажи ему, что я оглохъ.
Пажъ. Говорите громче: мой господинъ глухъ.
Судья. Да, знаю: глухъ ко всему хорошему. Ступай, останови его за плечо, мн необходимо поговорить съ нимъ.
Помощникъ. Сэръ Джонъ, сдлайте милость…
Фольстэфъ. Какъ, такой молодой парень и проситъ милостыню! Разв теперь не военное время, и разв ему нтъ мста въ рядахъ воиновъ? Разв король не нуждается въ врноподданныхъ, а мятежники въ войск? Если стыдно быть заодно съ бунтовщиками, то еще стыдне побираться. Это такой позоръ, что даже названіе бунтовщика блднетъ предъ нимъ.
Помощникъ. Вы, сэръ, ошибаетесь во мн.
Фольстэфъ. Какъ, ошибаюсь? Я еще, кажется, не сказалъ, что вы честный человкъ. Не смотря на свое званіе рыцаря и воина, я безстыдно солгалъ-бы, если-бы сказалъ это.
Помощникъ. Пожалуйста, сэръ, оставьте въ сторон оба ваши званія и позвольте вамъ сказать, что вы безстыдно солгали, утверждая, будто я человкъ безчестный.
Фольстэфъ. Такъ я и позволю теб говорить подобныя вещи! Мн отречься отъ того, что составляетъ часть меня самого?! Повсь меня, если ты добьешься отъ меня такого позволенія! Если-же позволишь себ забыться предо мной безъ моего позволенія, то лучше теб самому повситься. Прочь, дрянная ищейка, проваливай!
Помощникъ. Однако, сэръ, милордъ желаетъ говорить съ вами.
Судья. Сэръ Джонъ Фольстэфъ, на одно только слово.
Фольстэфъ. О, добрый мой лордъ, пошли вамъ Господь иного лтъ здравствовать!.. Какъ я радъ, что вижу васъ на улиц! Я слышалъ отъ кого-то, что вы изволили быть нездоровы… Вы, вроятно, и со двора-то вышли по совту врача, не иначе?… Хотя, милордъ, молодость еще не совсмъ покинула васъ, но вы, можно сказать, все-таки уже въ лтахъ, а въ эти года начинаешь понемногу вкушать горечь старости, поэтому дерзаю умолять ваше сіятельство какъ можно внимательне относиться къ своему здоровью.
Судья. Сэръ Джонъ, передъ отъздомъ вашимъ въ Шрюсбери, я требовалъ васъ къ себ.
Фольстэфъ. Извините, ваше сіятельство, но я слышалъ, будто его величество король вернулся изъ Уэльса не совсмъ благополучно.
Судья. Я веду рчь не о его величеств… Вы не хотли явиться, когда я васъ требовалъ.
Фольстэфъ. Я слышалъ, что этотъ непотребный ударъ или параличъ снова далъ себя почувствовать его величеству.
Судья. Да пошлетъ Создатель добраго здоровья королю!.. — но прошу васъ, дайте-же поговорить съ вами о дл.
Фольстэфъ. Я, съ позволенія вашего, считаю параличъ чмъ-то врод летаргіи, это какое-то усыпленіе крови, какое-то дьявольское затмніе.
Судья. Что вы городите?! Пусть параличъ будетъ, чмъ ему угодно.
Фольстэфъ. Причиной ему служатъ страданія и слишкомъ усидчивыя занятія, отчего и происходитъ переполохъ въ мозгу… Я у Галіена читалъ о причинахъ его и о его послдствіяхъ, это тоже родъ глухоты.
Судья. Я думаю, что и вы страдаете тмъ-же недугомъ, потому что не слышите даже, что я вамъ говорю.
Фольстэфъ. Нтъ, милордъ, я, съ вашего позволенія, скоре подверженъ недугу не слушать, то есть, нежеланіемъ внимать тому, что мн говорятъ.
Судья. Если-бы васъ хорошенько отлупили по пяткамъ, вы скорехонько научились бы слушать и понимать. Я и самъ не отказался-бы подучить васъ этимъ средствомъ.
Фольстэфъ. О, милордъ, правда, я такъ же бденъ, какъ Іовъ, но не такъ терпливъ, какъ онъ. Вы, ваше сіятельство, можете прописать мн пріемъ тюремнаго заключенія, но хватитъ-ли у меня терпнія на такое леченіе? Надъ этимъ вопросомъ ученымъ пришлось-бы задуматься и даже очень.
Судья. Я желалъ видть васъ и посылалъ за вами въ то время, когда противъ васъ возбуждено было уголовное преслдованіе.
Фольстэфъ. Я не явился на ваше требованіе по совту одного знаменитаго законовда.
Судья. Дло въ томъ, сэръ Джонъ, что вы постоянно живете въ полнйшемъ беззаконіи.
Фольстэфъ. Пусть всякій другой въ моемъ положеніи попробуетъ жить иначе.
Судья. Какое-же ваше положеніе?— средства скромныя, а траты огромныя?
Фольстэфъ. Я желалъ-бы, чтобы было какъ разъ наоборотъ, то-есть, чтобы траты были скромныя, а средства огромныя.
Судья. Вы совратили съ пути молодого принца.
Фольстэфъ. Нтъ, ужь если на то пошло, — молодой принцъ меня совратилъ, а не я его. Я былъ толстопузымъ слпымъ нищимъ, а онъ водившею меня собакой.
Судья. Поврьте, мн тяжело было-бы снова растравлять едва закрывшуюся рану. Ваши дневные подвиги въ Шрюсбери нсколько загладили ночныя ваши похожденія въ Гедсхил. Благодарите безпокойное время за то, что васъ оставили въ поко за это позорное дло.
Фольстэфъ. Милордъ…
Судья. Но разъ все обошлось благополучно,сидите смирно и не будите уснувшаго волка.
Фольстэфъ. Будить волка такъ-же непріятно, какъ нюхать слдъ лисицы.
Судья. Вы похожи на свчу, лучшая часть которой уже сгорла.
Фольстэфъ. Не на свчу, милордъ, а на праздничный факелъ, конецъ котораго намазанъ свчнымъ саломъ. Тмъ не мене я, нисколько не прилыгая, имю одно качество воска.
Судья. Хоть бы сдая борода научила васъ вести себя приличне.
Фольстэфъ. И качество это — мой всъ,— слышите-ли?.. мой всъ.
Судья. Вы всюду слдуете за принцемъ, какъ ангелъ тьмы.
Фольстэфъ. Нтъ, нтъ, милордъ, потемнвшій ангелъ всегда бываетъ легковсенъ, а меня даже и безъ всовъ никто легкимъ не назоветъ. Тмъ не мене, я признаюсь, что я монета не совсмъ удобная для обращенія въ толп, благодаря тому, что въ наше скаредное время добродтель не иметъ никакой цны, такъ что теперь истинно добродтельный человкъ вынужденъ водить медвдей: умъ сдлался целовальникомъ и все время проводитъ въ томъ, что сводитъ счеты. Вс же остальныя способности, свойственныя человку, благодаря развращенности вка, не стоятъ и ягоды крыжовника. Сами вы стары, слдовательно, не можете понять ни насъ, людей молодыхъ, ни нашихъ потребностей. Вы судите о нашемъ внутреннемъ жар и осуждаете его со всею горечью вашей желчи. Мы-же, находясь въ самомъ бурномъ період молодости, не можемъ иногда не пошалить.
Судья. Какъ! вы дерзаете вносить свое имя въ списокъ молодежи, когда вс отличительныя черты старости уже наложили на васъ свой отпечатокъ и длаютъ изъ васъ вполн старика? Посмотрите, глаза у васъ слезятся, руки сухія, кожа желтая, борода сдая, ноги дряблыя, а животъ толстый. Разв голосъ у васъ не разбитый, дыханіе не короткое, подбородокъ не двойной, разв не одряхлли вс остальныя ваши способности, а вы все еще выдаете себя за молодого. Стыдно, сэръ Джонъ, очень стыдно!
Фольстэфъ. Милордъ, я родился въ три часа пополудни, борода у меня и тогда уже была сдая, а брюшко нсколько пухлое, голосъ-же я потерялъ отъ вчнаго оранія и пнія старинныхъ, удалыхъ псенъ. Другихъ своихъ юношескихъ свойствъ доказывать я вамъ не стану, дло въ томъ, что я старъ только разсудкомъ и пониманіемъ, и всякій, кто захотлъ-бы биться со мной объ закладъ, что лучше меня исполнитъ самый трудный прыжокъ, наврное проигралъ-бы и остался безъ денегъ. Что-же касается той пощечины, которую далъ вамъ принцъ, то онъ наградилъ васъ ею съ царственной рзкостью, а вы получили ее съ похвальнымъ благоразуміемъ. Я сильно журилъ за это принца, и юный левъ отсиживаетъ теперь срокъ покаянія, но пепломъ главы не посыпалъ, ризъ на себ не только не разорвалъ, но даже одтъ въ атласъ и бархатъ и проводитъ время не въ уныніи, а весело попивая винцо.
Судья. Да пошлетъ Господь принцу лучшаго товарища!
Фольстэфъ. Ахъ, да пошлетъ Онъ товарищу лучшаго принца! Я никакъ не могу отъ него отдлаться.
Судья. Однако, король счелъ нужнымъ разлучить васъ и теперь отправляетъ васъ при юномъ принц Джон въ походъ противъ архіепископа и графа Норсомберленда.
Фольстэфъ. Бррр!.. Разлука эта длаетъ честь вашей милой, хоть и крохотной изобртательности. Вс вы, остающіеся дома, пользуясь благами мира, должны-бы, по крайней мр, помолиться, чтобы тамъ, на войн, не было слишкомъ жаркихъ дней, потому что съ собой я беру всего дв рубашку и не желалъ-бы, чтобы он насквозь пропитались потомъ. Да, пусть со мной случится какая ни на есть пакость, если я намренъ потть отъ чего-бы то ни было, кром моей бутылки, идя противъ непріятеля въ слишкомъ жаркій день. Едва-едва успетъ завязаться какое-нибудь важное и опасное дло, какъ меня тотчасъ-же толкаютъ впередъ: я человкъ смертный, и счастіе не можетъ вчно везти человку, но таковъ и былъ, и есть обычай въ Англіи: только попадись ей въ руки что-нибудь хорошее, она тотчасъ начнетъ совать его всюду, и если вы ужь находите, что я старъ, такъ должны бы были позаботиться о томъ, чтобы мн было покойно. Гораздо лучше, если-бы имя мое не внушало такого страха непріятелю! Для меня пріятне было-бы, чтобы меня источила ржа, чмъ совершенно сократиться до небытія, благодаря вчному движенію.
Судья. Ну, будьте честнымъ человкомъ, будьте честнымъ человкомъ, говорю, и да пошлетъ Господь успха вашему походу!
Фольстэфъ. Не будете-ли вы такъ добры, милордъ, не дадите-ли мн сколько-нибудь взаймы?
Судья. Ни одного пенни, ни одного пенни. Вы слишкомъ торопливо накопляете сумму своихъ долговыхъ обязательствъ. Будьте здоровы и передайте мое уваженіе кузену Уэстморленду. (Судья уходитъ, помощникъ также).
Фольстэфъ. Пусть меня отпорютъ веревкой, если я хоть что-нибудь исполню по твоей просьб! Въ старости человкъ, какъ видно, неразлученъ со скупостью, какъ въ юности съ распутствомъ, но подагра служитъ наказаніемъ одной, а венера — другой, оба эти бича длаютъ ненужными вс дальнйшія проклятія. Эй, пажъ!
Пажъ. Что прикажете, сэръ?
Фольстэфъ. Сколько денегъ осталось у насъ въ кошельк?
Пажъ. Семь гротовъ и два пенни.
Фольстэфъ. Чортъ возьми, никакъ не могу найти средства противъ вчной сухотки, которою страдаетъ мой кошелекъ. Прибгать къ займамъ, значитъ, только кое-какъ перебиваться до полнаго истощенія силъ, болзнь, слдовательно, неизлечимая. Ступай и отнеси вотъ это письмо принцу Джону, вотъ это — принцу Герри, а это лорду Уэстморленду, а это, наконецъ, старой любовниц моей Урсул. Съ тхъ самыхъ поръ, какъ у меня въ бород появился первый сдой волосъ, я каждую недлю общаю ей, что на ней женюсь. Ступай! Ты знаешь,гд отыскать меня (Пажъ уходитъ). Чортъ-бы побралъ проклятую эту подагру, да и проклятую эту венеру тоже! Которой-нибудь изъ нихъ двухъ я обязанъ тмъ, что у меня такъ болитъ большой палецъ на ног… То, что я хромаю — еще ничего, свалю бду на войну, и это придастъ мн еще боле законныхъ правъ на пенсію. Человкъ умный все уметъ употребить на дло: вотъ я, напримръ, умю извлекать пользу изо всего, даже изъ самой болзни. (Уходитъ).
Іоркъ. Комната въ архіепископскомъ дворц.
Входятъ: архіепископъ Іоркскій, лорды: Гэстингсъ, Маубрэ и Бардольфъ.
Архіепископъ. Итакъ, вамъ извстны и самое дло наше, и наши средства. Теперь, благороднйшіе друзья мои, обращаюсь ко всмъ вамъ съ просьбой:— выскажите откровенно свой взглядъ на наши надежды. Начните вы, лордъ-маршалъ, что вы скажете?
Маубрэ. Зная причины, заставившія васъ придти къ ршенію, что взяться за оружіе необходимо, я вполн одобряю ваше намреніе. Однако, чтобы убдиться окончательно, мн хотлось-бы точне и на боле доказательныхъ основаніяхъ узнать, какія силы имемъ мы возможность противопоставить могучимъ силамъ короля?
Гэстингсъ. По точнымъ спискамъ количество наличныхъ нашихъ силъ простирается до двадцати пяти тысячъ человкъ отборнаго войска. Помимо этого, значительныя подкрпленія ожидаются со стороны великаго Норсомберленда, въ душ котораго яркимъ пламенемъ горитъ огонь негодованія и мести.
Лордъ Бардольфъ. Итакъ, лордъ Гэстингсъ, весь вопросъ сводится теперь къ слдующему: — могутъ-ли наши двадцать пять тысячъ человкъ безъ помощи Норсомберленда выдержать натискъ королевскаго войска?
Гэстингсъ. Съ его помощью вполн.
Лордъ Бардольфъ. Въ этомъ-то весь вопросъ и есть. Однако, если безъ его помощи мы недостаточно сильны, мое мнніе не заходить слишкомъ далеко, ране чмъ помощь Норсомберленда не будетъ у насъ въ рукахъ. Въ длахъ, имющихъ такой угрожающій, кровавый характеръ, не слдуетъ допускать никакихъ не вполн врныхъ надеждъ, ожиданій и предположеній.
Архіепископъ. Лордъ Бардольфъ совершенно правъ. Что-же и погубило подъ Шрюсбери молодого Генриха Пэрси, какъ не это?
Лордъ Бардольфъ. Да, именно это, милордъ. Такими-то воздушными надеждами питался покойный Пэрси, онъ воображалъ, будто общанныя подкрпленія у него уже въ рукахъ, поэтому войско его оказалось много мене самой ничтожной цифры, на которую онъ разсчитывалъ. Такимъ образомъ сила воображенія, свойственная сумасбродамъ, заставила его и войска свои вести на врную гибель, и самому зажмуря глаза, ринуться въ бездну.
Гэстингсъ. Спрошу, однако, какъ-же не разсчитывать на вроятіе, на возможность помощи? Повредить длу это нисколько не можетъ.
Лордъ Бардольфъ. Нтъ, можетъ и очень сильно. Начать военныя дйствія немедленно, только гадательно разсчитывая на общанныя подкрпленія, значило-бы какъ на нчто прочное полагаться на т почки, которыя появляются на деревьяхъ въ начал весны, не разсчитывая на то, что ихъ, пожалуй, убьетъ морозъ. Когда мы желаемъ возвести зданіе, прежде чмъ приступить къ длу, мы должны изслдовать почву и только тогда начать чертить планъ будущей постройки, а когда планъ готовъ, намъ слдуетъ точно разсчитать, во что обойдется все зданіе. Если смта расходовъ превышаетъ наши средства, мы составляемъ другой планъ уже меньшихъ размровъ или совсмъ отказываемся отъ постройки. Съ большею еще осмотрительностью должны мы поступать въ такомъ громадномъ предпріятіи, какъ разрушеніе государства и возведеніе на его мсто другого. Мы должны тщательно изслдовать почву, начертать точнйшій планъ, должны быть уврены, что строимъ на прочномъ основаніи должны пользоваться совтами людей опытныхъ и знать собственныя средства, то-есть, знать, могутъ-ли они имть дйствительную силу противъ силъ противниковъ. Иначе окажется, что мы сильны только на бумаг, и что у насъ, вмсто живыхъ людей, только ихъ подобія и имена. Мы очутились-бы въ положеніи того, кто задался мыслью воздвигнуть зданіе, но, увидавъ, что для окончанія начатаго недостаетъ средствъ, вдругъ бросаетъ на половин свою дорого стоющую затю и отдаетъ свое сооруженіе во власть обильно льющимся изъ облаковъ слезамъ и буйному неистовству суровой зимы.
Гэстингсъ. Предположимъ, какъ ни блистательны наши надежды на подкрпленія, что он должны свестись къ нулю, предположимъ, что кром тхъ людей, которые у насъ уже имются, намъ нечего боле ожидать ни одного человка, я все-таки нахожу, что наше войско достаточно сильно, чтобы потягаться съ силами короля.
Лордъ Бардольфъ. Какъ? Неужто у короля подъ руками не боле двадцати пяти тысячъ человкъ.
Гэстингсъ. Не смущайтесь, милордъ даже и въ томъ случа, если-бы у короля было много больше войска, чмъ возможно предполагать. Извстно, что ему, дабы удовлетворить самымъ настоятельнымъ потребностямъ, необходимо раздлить войско на три части. Одну треть надо послать противъ Франціи, другую противъ Глендаура, и только третья иметъ возможность идти противъ насъ, а казна его между тмъ издаетъ звукъ нищенской пустоты.
Архіепископъ. Онъ собираетъ свои разсянныя войска, чтобы подавить насъ численностью своихъ солдатъ. Не слдуетъ смотрть на это безпечно.
Гэстингсъ. Если онъ оставитъ свой тылъ безъ прикрытія, французы и Уэльссцы станутъ хватать его за пятки, поэтому намъ нечего бояться.
Лордъ Бардольфъ. Онъ, по всмъ вроятіямъ, направить лучшія свои силы противъ насъ.
Гэстингсъ. Онъ противъ насъ направилъ Джона Ланкастрскаго и Уэстморленда, а самъ съ принцемъ Генрихомъ идетъ противъ Глендаура. Кого назначитъ онъ главнокомандующимъ надъ войскомъ, идущимъ противъ французовъ, добиться я не могъ.
Архіепископъ. Итакъ, впередъ! Объяснимъ всенародно причину, побудившую насъ взяться за оружіе. Народъ чувствуетъ тошноту отъ собственнаго своего выбора. Неустойчиво, непрочно зданіе того, кто строитъ его на сочувствіи толпы. О, безсмысленный народъ, какими громкими возгласами препровождалъ ты къ небесамъ имя Болинброка, пока онъ еще не былъ тмъ, чмъ по твоей-же вол сдлался впослдствіи! А теперь, когда твое желаніе исполнено, ты стараешься изрыгнуть изъ себя прежняго своего любимца. Точно такъ-же ты, гнусная собака, изрыгнула когда то изъ отвратительной своей утробы царственнаго Ричарда. Теперь въ теб явилась алчба къ умершему, котораго ты изъ себя извергла, и вотъ ты съ рычаніемъ требуешь, чтобы теб вернули его опять. Можно-ли въ наше время положиться хоть на кого-нибудь? Вс, кто, при жизни Ричарда, желалъ его смерти, влюбились теперь въ его могилу. Ты, бросавшій пылью въ его помазанную голову, когда онъ, вздыхая, уныло слдовалъ за вызывавшимъ всеобщій восторгъ Болинброкомъ, теперь кричишь: — ‘О земля, верни намъ того короля, а себ возьми этого!’ О, люди, цнить вы умете только то, чего уже нтъ: былое и будущее кажутся вамъ несравненно привлекательне настоящаго.
Маубрэ. Что-же, мы соберемъ войска и немедленно выступимъ въ походъ?
Гэстингсъ. Мы вс рабы минуты, а минута побуждаетъ насъ немедленно приступить къ длу (Уходятъ).
Входитъ хозяйка Куикли, за нею — Коготь и слуга, потомъ — Силокъ.
Куикли. Что-же, добрйшій господинъ Коготь, будетъ моя просьба исполнена?
Коготь. Будетъ.
Куикли. А гд же вашъ помощникъ?.. Человкъ онъ, вдь, сильный, не правда ли?.. устоитъ противъ кого угодно?
Коготь (Слуг). Эй ты! Гд Силокъ?
Куикли. Ахъ, Боже мой! господинъ Силокъ, гд вы?
Силокъ (Входя). Здсь, здсь.
Коготь. Силокъ, намъ надо арестовать сэра Джона Фольстэфа.
Куикли. Да, добрйшій господинъ Силокъ, я подала жалобу и на него, и на всхъ.
Силокъ. Это обойдется не дешево, и кому-нибудь изъ насъ, пожалуй, будетъ стоить жизни, потому что буянъ, врно, пустить въ ходъ оружіе.
Куикли. Непремнно пуститъ… Берегитесь его! Онъ мн въ собственномъ моемъ дом нанесъ жестокую рану самымъ скотскимъ образомъ. Когда его оружіе наружу, онъ уже не разсуждаетъ о томъ, что длаетъ:— словно чортъ, лзетъ онъ съ нимъ впередъ безъ разбора и не щадитъ тогда ни мужчинъ, ни женщинъ, ни дтей.
Коготь. Мн бы только схватить его, а тамъ оружія его я не побоюсь.
Куикли. Ну, и я не побоюсь, если буду стоять около васъ
Коготь. Попадись онъ мн только, а изъ лапъ моихъ ему уже не уйти.
Куикли. Если онъ удетъ, мн совсмъ капутъ:— счетъ его у меня такъ длиненъ, что ему просто конца нтъ. Добрйшій господинъ Коготь, держите его хорошенько, а вы, добрый господинъ Силокъ, не упустите его… Онъ,— съ позволенія вашего сказать,— пошелъ вотъ тутъ на уголъ сдло покупать, потомъ думалъ идти обдать въ харчевню ‘Леопардова Голова’, что въ Ломбардской улиц, а оттуда къ мистэру Смусу, что шелковыми товарами торгуетъ. Умоляю васъ,— разъ мое прошеніе уже принято, назначено къ исполненію и всмъ такъ хорошо извстно, — заставьте его расплатиться по счетамъ. Сто марокъ — деньги не маловажныя для одинокой женщины! Къ тому-же я ждала, ждала, ждала, а онъ такъ меня водилъ, водилъ и водилъ со дня на день, что даже стыдно подумать. Въ его поступкахъ ни искорки нтъ чести,— поступать такъ можно не съ женщиной, а съ ослицей, съ какою-нибудь вьючною тварью, обязанною переносить какія угодно обиды отъ перваго попавшагося негодяя. Вотъ онъ идетъ, а съ нимъ отъявленный этотъ мошенникъ Бардольфъ, съ красно-багровымъ носомъ. Длайте же свое дло, господинъ Коготь… и вы, господинъ Силокъ, тоже!.. Да, окажите мн, окажите и окажите эту услугу!
Входятъ Фольстэфъ и Бардольфъ, за ними Пажъ.
Фольстэфъ. Это что такое? Околла у кого-нибудь кобыла, что-ли? Что случилось?
Коготь. Сэръ Джонъ, согласно прошенію мистрисъ Куикли, я васъ арестую.
Фольстэфъ. Прочь отъ меня, холопы! Обнажи мечъ, Бардольфъ, и сними голову у этой сволочи, а эту шлюху на псарню!
Куикли. Кого? Меня на псарню?! Нтъ, скоре я тебя туда спроважу!.. На псарню, меня! Попробуй только, ублюдокъ ты этакій! Караулъ! Ржутъ! Грабятъ! Хочетъ снести голову у почтенныхъ людей, когда они своему Богу и государю служатъ! Ахъ, смертоубійца! Да, ты кровожадный мошенникъ, палачъ мужчинъ, палачъ женщинъ!
Фольстэфъ. Спровадь ихъ, Бардольфъ.
Коготь. Эй, помогите задержать ихъ!
Куикли. Помогите, добрые люди!.. А, ты не хочешь идти честью, не хочешь?.. Такъ погоди-жь ты, мошенникъ! Погоди, душегубъ!
Фольстэфъ. Прочь, судомойка! Потаскушка! Мразь! Прочь, или я надъ тобою то сдлаю, чего ты не ожидаешь.
Входитъ верховный судья со свитой.
Судья. Что здсь за шумъ? Прошу не нарушать общественной тишины.
Куикли. Ахъ, высокочтимый лордъ-судья. Будьте добры ко мн хоть вы! Умоляю васъ, заступитесь за меня!
Судья. Такъ это вы здсь буяните, сэръ Джонъ? Хоть постыдились бы своего положенія. Время-ли, мсто-ли безчинствовать? До того-ли, когда у васъ есть важное дло, и когда вамъ слдовало бы быть уже на полпути къ Іорку?.. Оставьте его, чего вы къ нему липните?
Куикли. Ахъ, добрйшій лордъ-судья, не во гнвъ вашей милости,— я бдная вдова изъ Истчипа… Его хотятъ схватить по моему прошенію.
Судья. Должно-быть, изъ-за пустяковъ? Какъ великъ долгъ?
Куикли. Нтъ, его долгъ не пустяки, а гораздо больше… Дло идетъ обо всемъ моемъ состояніи. Онъ меня всю обълъ и съ домомъ, и со всмъ остальнымъ… Онъ все мое благосостояніе упряталъ въ свою ненасытную утробу! Но погоди, ты мн хоть часть всего поглощеннаго да вернешь, иначе я навалюсь на тебя и по цлымъ ночамъ стану душитьтебя не хуже, чмъ домовой.
Фольстэфъ. А мн такъ кажется, что скоре я навалюсь на домового, если только мстность дозволитъ на него взобраться.
Судья. Что это значитъ, сэръ Джонъ? Стыдитесь — разв человкъ благовоспитанный въ состояніи переносить такую бурю восклицаній? Не стыдно-ли вамъ вынуждать бдную женщниу прибгать къ такимъ мрамъ, чтобы вернутъ свое добро?
Фольстэфъ. Сколько я теб долженъ? Говори!
Куикли. Какъ, сколько? И деньгами ты мн, и своею особою долженъ, и обязанъ въ этомъ сознаться, если ты честный человкъ!..Помнишь ты мн на стакан съ золочеными фигурами поклялся… Это было у меня на дому, въ дельфиновой комнат… ты сидлъ у круглаго стола около камина, гд пылалъ уголь… и это какъ разъ въ среду посл Духова дня… въ тотъ самый день, когда принцъ теб голову раскроилъ за то, что ты его отца сравнилъ съ какимъ-то уиндзорскимъ пвчимъ… да, и пока я промывала теб раны, ты поклялся, что женишься на мн и сдлаешь изъ меня миледи, свою супругу. Ты и отъ этого, пожалуй, отпираться станешь… такъ помни, что какъ разъ въ эту минуту вошла сосдка Кичь, жена мясника, и назвала меня кумушкой Куикли. Она приходила попросить взаймы уксусу, такъ какъ готовила въ это время кушанье изъ раковъ, а ты на это еще попросилъ отвдать этого кушанья, а она еще сказала, что сть раки, при свжей ран, вредно. Когда-же она ушла, ты сказалъ мн, чтобы я держалась подальше отъ мелкаго люда, на томъ будто бы основаніи, что меня скоро будутъ дамой звать? А потомъ разв ты не поцловалъ меня, говоря, чтобы я пошла и принесла теб тридцать шиллинговъ? Ну, а теперь, когда я требую, чтобы ты въ этомъ на священной книг поклялся, попробуй отпереться.
Фольстэфъ. Милордъ, она жалкая помшанная… Она на весь городъ кричитъ, будто ея старшій сынъ похожъ на васъ. Она когда-то была не въ дурномъ положеніи, но теперь у нея отъ бдности мысли помутились. Что-жъ касается до этихъ глупыхъ чиновниковъ, то прошу васъ начать противъ нихъ дло.
Судья. Полноте, сэръ Джонъ. Я знаю вашу манеру извращать истину. Ни вашъ самоувренный видъ, ни ваше до наглости обильное словоизверженіе не заставятъ меня отступить ни на шагъ отъ строгаго безпристрастія, вы, какъ мн кажется, употребили во зло снисходительную доврчивость этой женщины, заставили ее, какъ угодно, служить вашимъ надобностямъ и кошелькомъ своимъ, и своею особой
Куикли. Совершенная правда, милордъ.
Судья. Ты помолчи, а вы расплатитесь съ нею и исправьте тотъ вредъ, который ей нанесли, одно вы можете исполнить посредствомъ денегъ, другое — немедленнымъ покаяніемъ.
Фольстэфъ. Милордъ, я не могу оставить безъ возраженій такихъ выговоровъ. Вы честную откровенность называете наглымъ словоизверженіемъ: значитъ, по вашему стоитъ человку вжливо раскланяться, чтобы быть честнымъ человкомъ. Такъ нтъ-же, милордъ! нисколько не забывая того уваженія, котораго вы можете требовать, я все-таки не стану говорить съ вами, какъ проситель. Одно, о чемъ я васъ прошу, это избавить меня поскоре отъ стражей, такъ какъ меня зоветъ королевская служба.
Судья. Вы говорите такъ, какъ будто въ прав поступать беззаконно: удовлетворите-же требованія этой женщины и докажите этимъ, что характеръ вашъ достоинъ вашего положенія.
Фольстэфъ. Иди сюда, хозяйка! (Отводитъ въ сторону мистрисъ Куикли).
Судья. Итакъ, что новаго, мистэръ Гауръ?
Гауръ (подавая судь бумагу). Милордъ, король и принцъ Герри Уэльсскій должны скоро прибыть. Остальное вы узнаете изъ этой бумаги.
Фольстэфъ. Какъ честный джентльмэнъ.
Куикли. Вы то же и прежде говорили.
Фольстэфъ. Клянусь честью джентльмэна! — и полно толковать объ этомъ.
Куикли. А я клянусь небесной землей, по которой ступаю, что мн придется заложитъ и серебро, и занавски въ столовой.
Фольстэфъ. А на что теб и то, и другое? Для того, чтобы пить, только и нужны, что стеклянные стаканы, и какія-нибудь веселенькія картинки въ род исторіи блуднаго сына иди нмецкой охоты, изображенныхъ на обояхъ, право, гораздо лучше тряпокъ, висящихъ надъ постелями, да загаженныхъ мухами занавсокъ на окнахъ… Ну, если можешь, достань хоть десять фунтовъ… Ей Богу, если-бы не твой характеръ, во всей Англіи не нашлось-бы такой славной бабенки, какъ ты… Пойди, умойся и возьми свою просьбу назадъ. Право, теб не сдлдовало-бы сердиться на меня. Разв ты меня не знаешь? Ну, полно! я знаю, другіе вооружили тебя противъ меня.
Куикли. Пожалуйста, сэръ Джонъ, возьми хоть двадцать ноблей. Я теб врно говорю, что иначе мн придется серебро заложить.
Фольстэфъ. Ну, такъ нечего объ этомъ больше толковать, я извернусь иначе, а ты весь вкъ дурой останешься.
Куикли. Хорошо, я достану денегъ, если-бы даже пришлось для этого послднее платье заложить. Надюсь, вы придете ужинать… Расплатитесь вы потомъ со мною разомъ, не правда-ли?
Фольстэфъ. Умереть на мст, если не-такъ (Бардольфу)… Ступай за ней, ступай и не упускай ея изъ виду.
Куикли. Хотите, я приглашу къ ужину Долли Тиршитъ?
Фольстэфъ. Ну, полно толковать!.. А Долли пусть придетъ.
