Консульство и Империя, Тьер Адольф, Год: 1845 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 74 минут(ы)

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ

Соч. ТЬЕРА.

Статья пятая.

Трибунатъ: Внутреннее управленіе. Обезопасеніе и поправленіе дорогъ. Возрожденіе торговли. Матеріальные результаты революціи относительно земледлія, промышлености, народонаселенія. Разсужденія о гражданскомъ кодекс въ государственномъ совт. дворъ перваго консула. Консульская гвардія. Сестры перваго консула. Фоксъ и де-Калоннъ въ Париж. Оппозиція противъ пегваго консула. Поступки генераловъ Ланна, Ожеро и Моро. Открытіе засданія X года. Оппозиція противъ гражданскаго кодекса. Гнвъ перваго консула. Мысль Камзасереса объ истолкованіи 38 статьи Конституціи. Консульта въ Ліон. Экспедиція въ Сви-Доминго. Амьенскіе переговоры. Бонапарте — президентъ Итальянской Республики.— Консульство по жизнь: Исключеніе безпокойныхъ членовъ законодательнаго сословія и трибуната. Окончаніе амьенскаго конгресса. Подписаніе окончательнаго мира. Экстраординарное засданіе X года.— Утвержденіе конкордата и органическихъ статей. Оффиціальное при и ятіе кардинала Капрары, какъ легата a latere. Торжественное Te Deum. Духъ христіанства (le Genie du Christianisme). Возвращеніе эмигрантовъ. Мысли перваго консула объ организаціи общества. Проекты объ учрежденіи почетнаго легіона и о на родномъ просвщеніи. Мысль о національномъ возмездіи первому консулу. Притворство некстати перваго консула. Ловкая выдумка Камбасереса. Всеобщее увлеченіе. Консульство по жизнь. Наполеонъ Бонапарте. Высшая степень его нравственнаго могущества.

Мы видли, при помощи какихъ постоянныхъ и искусныхъ усилій, первый консулъ, покоривъ Европу своими побдами, усплъ сблизить ее съ Франціею своею политикою: мы видли, при помощи какихъ немене-достойныхъ уваженія усиліи онъ примирилъ римскую церковь съ Французскою республикою, и положилъ конецъ бдствіямъ раскола. Усилія его къ возстановленію безопасности на прозжихъ дорогахъ, къ возбужденію дятельности въ торговл и промышлености, къ доставленію цвтущаго состоянія финансамъ, порядка администраціи, къ начертанію кодекса гражданскихъ законовъ, приспособленнаго къ нравамъ націи, наконецъ къ организаціи французскаго общества во всхъ его частяхъ,— вс эти усилія его были не мене постоянны и увнчались не меньшимъ успхомъ.

Шайки разбойниковъ, составившіяся изъ дезертировъ французской арміи и изъ вольницы гражданской войны, преслдовавшія богатыхъ владльцевъ въ ихъ имніяхъ, путешественниковъ на большихъ дорогахъ, грабившія публичныя кассы и распространявшія ужасъ по всей стран, были теперь уничтожены послдними строгими мрами. Эти разбойники выбрали для своихъ подвиговъ время, когда почти вс войска были выведены за границу, и отъ-того не было достаточно силъ къ охраненію государства внутри. Но, по заключеніи люневялльскаго мира и возвращеніи части войскъ во Францію, положеніе длъ измнилось. Многочисленныя подвижныя колонны, сопровождаемыя сперва военными коммиссіями, а позже этими особенными трибуналами, объ учрежденіи которыхъ сказали мы выше, проходили по дорогамъ во всхъ направленіяхъ. Многія сотни этихъ разбойниковъ были разстрляны въ-продолженія полу года. Другіе, совершенно-упавшіе духомъ, полагали оружіе и сдавались. Безопасность на большихъ дорогахъ была возстановлена, и тогда-какъ, въ январь и феврал 1801 г. едва можно было здить изъ Парижа въ Руанъ, или изъ Парижа въ Орлеанъ, не подвергаясь опасности быть зарзану, въ исход этого года можно было изъздить всю Францію, не подвергнувшись никакому несчастію. Только въ глубин Бретани или посреди Севеннъ существовали, можетъ-быть, еще нкоторые остатки этихъ шаекъ. Вскор и они должны были быть совершенно разсяны.

Мы уже видли, какъ десятилтнія смуты почти-совершенно прервали возможность сообщенія во Франціи, и какъ первый консулъ ассигновалъ экстраординарную сумму на исправленіе двадцати главныхъ шоссе, перескавшихъ землю республики. Онъ самъ наблюдалъ за употребленіемъ этой суммы и своимъ постояннымъ вниманіемъ возбуждалъ въ высочайшей степени рвеніе инженеровъ. Каждый изъ его адъютантовъ, или первйшихъ сановниковъ, но возвращеніи своемъ съ дороги, были разспрашиваемы имъ для того, чтобъ узнать, выполняются ли его повелнія. Въ X году было ассигновано на дороги 28 мильйоновъ — сумма вдвое или втрое превосходившая прежніе расходы по этой стать. И исправленія шли быстро, и изъ всего было видно, что, въ-теченіе 1802 года, дороги будутъ приведены въ превосходнее состояніе.

Даны были повелнія къ проложенію новыхъ путей сообщенія между различными частями старой и новой Франціи. Строились четыре большія дороги между Италіею и Фракціею. Симплонская, о которой мы упоминали неоднократно, быстро подвигалась впередъ. Начали уже строить ту, которая должна была соединять Пьемонтъ и Савойю, пролегая чрезъ гору Сени. Повелно было приступить къ проложенію третьей чрезъ гору Женевру, для соединенія Пьемонта съ югомъ Франціи. Предпринято было исправленіе большой тендской дороги, проходящей чрезъ приморскія альпы. Такимъ-образомъ преграда альповъ уничтожаласъ между Франціею и Италіею посредствомъ этихъ четырехъ дорогъ. Чудо перехода чрезъ Сен-Бернаръ длалось уже на будущее время безполезнымъ, еслибъ пришлось идти на помощь Италіи.

Прокапывались каналы, строились новые мосты черезъ Сену. Эти многочисленныя и прекрасныя предпріятія привлекали на себя общественное вниманіе.

Торговля видимо возрастала, возраждались мануфактуры. Производство шелковыхъ тканей начинало снова расцвтать. Ліонъ, любимый городъ перваго консула, снова занялся своею прекрасною промышленостью.

Статистическія свднія, собранныя о 67 департаментахъ (изъ числа 102, изъ которыхъ состояла Франція въ 1801 г.) показали, что въ этихъ департаментахъ народонаселеніе, простиравшееся въ 1789 г. до 21,176,243 жителей, простиралось въ 1800 г. до 22,297,443,— значитъ, увеличилось слишкомъ 1,100,000 душами, почти на одну девятнадцатую. Этотъ результатъ, мало вроятный, еслибъ не подтверждался самыми врными фффиціальными свдніями, доказываетъ, что бдствіе, произведенное во Франціи въ-отношеніи матеріальномъ, вскор изгладилось съ чудною быстротою. Земледліе всюду шло съ возрастающимъ успхомъ.

Первый консулъ придумалъ одно изъ дйствительнйшихъ средствъ, чтобъ знать все и быть въ состояніи длать необходимыя улучшенія въ огромной машинъ государственнаго управленія. Онъ поручилъ нкоторымъ способнйшимъ государственнымъ совтникамъ объзжать Францію, наблюдать на самомъ мст ходъ администраціи, доносить о мстныхъ потребностяхъ и найденныхъ злоупотребленіяхъ. Эти поздки приносили благодтельные плоды.

Адъютанты, посылаемые имъ то къ арміямъ, то къ портамъ, чтобъ сообщать повсюду энергію его воли, получали приказаніе, мимоздомъ, наблюдать все, и обо всемъ рапортовать своему генералу. Полковники Лакюэ, Лористонъ, Савари, посыланные въ Антверпенъ, Булонь, Брестъ, Рошфоръ, Тулонъ, Геную, Отранте, имли порученіе на возвратномъ пути останавливаться въ каждомъ город, присматриваться, прислушиваться ко всему и длать обо всемъ свои замчанія: о состояніи дорогъ, движеніи торговыхъ длъ, образ дйствій должностныхъ лицъ, расположеніи умовъ. Ни одинъ изъ нихъ не обманулъ его ожиданій, ни одинъ не боялся говорить правду передъ справедливымъ и всемогущимъ властелиномъ. Этотъ властелинъ, который не думалъ тогда ни о чемъ боле, какъ только о томъ, чтобъ творить благо,— потому-что это благо, безконечное въ своемъ объем и своемъ многоразличіи, было достаточно для поглощенія жара души его,— этотъ властелинъ съ удовольствіемъ принималъ всякую вызванную имъ-самимъ истину, и съ ршимостью обращалъ ее въ свою пользу, — надо ли было наказать чиновника, преступившаго долгъ свой, или пополнить недостатокъ въ новыхъ учрежденіяхъ, или обратить вниманіе на предметъ, до-тхъ-поръ ускользавшій отъ его зоркаго взгляда.

Зрлищемъ, обращавшимъ на себя въ эту минуту всеобщее вниманіе, были совщанія о гражданскомъ кодекс въ государственномъ совт. Потребность въ этомъ кодексъ была, конечно, сильнйшею изъ потребностей Франціи. Старинное гражданское законодательство, состоявшее изъ правъ феодальнаго, обычнаго, римскаго, не годилось доле для общества, снизу до верху подвергшагося ршительному перевороту. Коммиссія, составленная изъ Порталиса, Тронше, Биго-де-Преамне и Малльвилля, начертала проектъ гражданскаго кодекса. Этотъ проектъ былъ препровожденъ во вс трибуналы, чтобъ они подвергли его своему разсмотрнію и сдлали на него свои замчанія. Въ-слдствіе этого разсмотрнія и этихъ замчаній, проектъ былъ видоизмненъ, и наконецъ внесенъ въ государственный совтъ, который разбиралъ его статью за статьею, въ-продолженіе нсколькихъ мсяцевъ. Первый консулъ, присутствуя на каждомъ изъ этихъ засданій, какъ президентъ, обнаруживалъ стройность, ясность, часто глубину взглядовъ, приводившихъ всхъ въ изумленіе. Не изумлялись, видя въ немъ администратора, въ немъ привыкшемъ править арміями, управлять покоренными странами, потому-что это качество необходимо для великаго полководца, но было чему дивиться, видя въ немъ законодателя. Его образованіе въ этомъ отношеніи было окончено быстро. Интересуясь всмъ, потому-что онъ понималъ все, онъ просилъ у Камбасереса нкоторыхъ книгъ по предмету права, и именно матеріаловъ, приготовленныхъ во время Конвента для изданія новаго гражданскаго кодекса. Онъ съ жадностію читалъ ихъ, какъ и т книги религіознаго содержанія, которыми окружалъ себя, занимаясь конкордатомъ. Иногда недостаточное познаніе предмета заставляло его поддерживать странныя идеи, но онъ вскор допускалъ образумить себя людямъ ученымъ, окружавшимъ его, и былъ выше всхъ ихъ, когда надо было извлечь изъ стеченія противоположныхъ идеи самое естественное и самое разумное заключеніе. Первый консулъ умлъ заставить работать всхъ, самъ работая по цлымъ днямъ. Протоколы замчательнйшихъ засданій были печатаемы и обнародываемы. Но прежде, чмъ посылались они въ Монитеръ, консулъ Камбасересъ просматривалъ ихъ, выбрасывая изъ рчей перваго консула, чего не слдовало знать публик. И такъ, въ этихъ протоколахъ оставалась мысль перваго консула иногда исправленная, обезцвченная, но всегда поразительная. Это сильно дйствовало на публику, и она привыкла смотрть на него, какъ на единственнаго виновника всего, что творилось добраго и великаго во Франціи. Ей нравилось, что законодателемъ у нея тотъ же самый человкъ, котораго видала она полководцемъ, дипломатомъ, администраторомъ, и постоянно великимъ на всхъ этихъ столь различныхъ поприщахъ.

Первая книга гражданскаго кодекса была окончена, и это былъ одинъ изъ многочисленныхъ проектовъ, которые должны были быть представлены законодательному сословію. Итакъ, замиреніе Франціи и ея внутренняя переорганизація шли вровень другъ съ другомъ. Хотя не все зло было еще исправлено, хотя не все благо было еще совершено, однакожъ сравненіе настоящаго съ прошедшимъ наполняло сердца всхъ удовольствіемъ и надеждою. Совершеніе всякаго благаго дла прописывали первому консулу, и были правы, потому-что, по свидтельству его трудолюбиваго сотрудника, консула Камбасереса, онъ давалъ направленіе всему, входилъ самъ въ подробности, и по каждой отдльной части длалъ еще больше тхъ, кому была она спеціально вврена.

Человкъ, правившій Франціею съ 1799 по 1815 г., имлъ, безъ-сомннія, въ-продолженіе своего поприща упоительные дни славы, по конечно ни онъ, ни Франція, которую очаровалъ онъ, не переживали подобныхъ дней,— дней, въ которые величіе сопровождалось еще и мудростью, и особенно тою мудростью, которая заставляетъ надяться на продолжительность счастія.

По-истин, должно бъ было остановиться на чудесныхъ событіяхъ этихъ первыхъ временъ, и исторія, говоря объ этомъ царствованіи, сказала бы, что ничего боле великаго, боле совершеннаго люди не видывали на земли. Все это было написано на лицахъ людей всхъ состояній, всхъ націй, съ благоговніемъ толпившихся вокругъ перваго консула. Множество иностранцевъ стекалось въ Парижъ, чтобъ посмотрть на Францію, чтобъ увядать генерала Бонапарте, и большая часть изъ нихъ представлялась ему чрезъ министровъ своего правительства. Дворъ его, — ибо онъ создалъ себ дворъ, — дворъ его былъ вмст военный и гражданскій, суровый и утонченный, изящный. Онъ прибавилъ къ нему нчто съ прошлаго года, онъ составилъ военный штатъ для себя и консуловъ и окружилъ, какъ государыню, придворными дамами госпожу Бонапарте. Консульская гвардія была образована изъ четырехъ пхотныхъ гренадерскихъ и егерскихъ батальйоновъ, въ 1,200 человкъ каждый, и двухъ кавалерійскихъ полковъ, конногренадерскаго и конноегерскаго. Т и другіе были составлены изъ лучшихъ, храбрйшихъ солдатъ арміи. Многочисленная и хорошо-устроенная артиллерія дополняла эту гвардію и длала изъ нея настоящую дивизію, изъ всхъ родовъ войскъ, простиравшуюся до 6,000 человкъ. Блистательный штабъ начальствовалъ этимъ превосходнымъ войскомъ. Къ этому особенному штабу консульской гвардіи первый консулъ присоединилъ военнаго губернатора Тюльерійскаго-Дворца, съ двумя офицерами штаба, бывшими въ званіи адъютантовъ (adjutants). Этимъ губернаторомъ былъ адъютантъ Дюрокъ, всегда употребляемый на деликатныя порученія. Ни одинъ офицеръ не былъ способне его воцарить въ правительственномъ дворц порядокъ и благочиніе, нравившіеся первому консулу и бывшіе въ дух того времени. Надо было смягчить этотъ воинственный видъ, придавъ ему нкоторую гражданскую наружность. Государственный совтникъ, Бензешъ (Beneztch) въ-продолженіе перваго года присутствовалъ при аудіенціяхъ и принималъ съ приличнымъ этикетомъ иностранныхъ министровъ и важныхъ особъ, имвшихъ доступъ къ консуламъ: четыре гражданскіе Офицера, съ званіемъ придворныхъ префектовъ, смнили теперь въ этой обязанности государственнаго совтника Бензеша. Четыре придворныя дамы назначены были къ госпож Бонапарте, чтобъ помогать ей въ пріем гостей въ салон перваго консула. Новый дворъ украшался присутствіемъ супруги перваго консула и сестеръ его, изъ которыхъ вс были замчательны или по своимъ очаровательнымъ пріемамъ, или по уму, или по красот. Выше мы говорили о братьяхъ перваго консула: теперь время познакомиться съ его сестрами. Старшая сестра перваго консула, госпожа Элиза Баккіоки, незамчательная по наружности, была очень-замчательна по уму, и привлекала вокругъ себя отличнйшихъ тогдашнихъ литераторовъ, каковы были Сюаръ, Мореллье, Фонтанъ. Вторая, Каролина Мюратъ, вышедшая за генерала этого имени, честолюбивая и прекрасная, упоенная счастливою судьбою своего брата, желая привлечь лучшую долю изъ нея на себя-само и своего мужа, была одною изъ женщинъ этого новаго двора, придававшихъ ему наиболе жизни и изящества. Третья, Полина Бонапарте, та, которая была за генераломъ Леклеромъ, и которая вышла потомъ за принца Боргезе, была одною изъ прекраснйшихъ особъ своего времени. Она еще не вызвала противъ себя злорчія, какъ сдлала это поздне, и если ея неосторожное поведеніе печалило иногда ея брата, страстная нжность, которую она чувствовала къ нему, трогала его и обезоруживала его строгость. Госпожа Бонапарте стояла выше всхъ ихъ, какъ супруга перваго консула, и очаровывала своею врожденною граціею Французовъ и иностранцевъ, имвшихъ доступъ въ правительственный дворецъ. Неизбжное и уже видимое соперничество между членами этого семейства, такъ-близкаго къ трону, было сдерживаемо генераломъ Бонапарте, который, хотя и любилъ близкихъ сердцу, однакожь обращался сурово съ нарушавшими миръ, который онъ любилъ видть вокругъ себя.

Событіе нкоторой важности произошло въ консульскомъ семейств: то былъ бракъ Ортансы де-Боарне съ Лудовикомъ Бонапарте. Первый консулъ, нжно любившій обоихъ дтей своей супруги, хотлъ выдать Ортансу де-Боарне за Дюрока, полагая, что взаимная привязанность сближала эти два юныя сердца. Но этотъ бракъ, мало нравившійся госпож Бонапарте, не состоялся. Госпожа Бонапарте, все мучимая страхомъ развода, съ-тхъ-поръ, какъ она перестала надяться имть дтей, задумала выдать дочь свою за одного изъ братьевъ своего супруга, льстя себя надеждою, что дти, которыя родятся отъ этого союза, связанныя двойственными узами съ новымъ главою Франціи, могутъ быть его наслдниками. Іосифъ Бонапарте былъ женатъ, Люсіанъ велъ безпорядочную жизнь, и держался въ непріязненномъ отношеніи къ своей своячениць, Іеронимъ искуплялъ на флот кое-какія заблужденія молодости. Лудовикъ одинъ соотвтствовалъ видамъ госпожи Бонапарте: она избрала его. Онъ былъ уменъ, образованъ, по своенравенъ, и мало сходенъ по характеру съ назначаемою ему невстою. Первый консулъ, который такъ судилъ объ этомъ дл, сначала противился, потомъ уступилъ и согласился на бракъ, который по долженъ былъ составить счастіе обоихъ супруговъ, по который, однажды, едва не далъ наслдниковъ всесвтной имперіи.

Брачное благословеніе было дано кардиналомъ Капрарою, и въ частномъ дом, какъ совершались тогда вс требы, если совершавшіе ихъ были духовные неприсяжные. При этомъ же случа, дано было благословеніе генералу Мюрату и супругъ его, Каролин, которые до-сихъ-поръ еще не имли его, подобно многимъ другимъ мужьямъ и женамъ того времени, которыхъ бракъ бывалъ заключенъ только гражданскимъ образомъ. Генералъ Бонапарте и Жозефина были въ такихъ же обстоятельствахъ. Жозефина усильно просила своего мужа присоединить религіозную связь къ гражданской, уже соединявшей ихъ, но, изъ предусмотрительности ли, или изъ страха признаться предъ всми въ неполнот контракта, связывавшаго его съ госпожою Бонапарте, первый консулъ не хотлъ на это согласиться.

Однажды въ декаду, какъ мы уже говорили выше, первый консулъ принималъ посланниковъ и иностранцевъ, которые были представляемы ему министрами ихъ націи. Онъ проходилъ по рядамъ собранія, всегда многочисленнаго, въ сопровожденіи своихъ адъютантовъ. Госпожа Бонапарте явилась въ-слдъ за нимъ, въ сопровожденіи придворныхъ дамъ. Это была та же церемонія, какая соблюдалась при другихъ дворахъ, съ меньшимъ кортежемъ адъютантовъ и фрейлинъ, но за-то съ несравненно-большимъ блескомъ, окружавшимъ генерала Бонапарте. Дважды въ декаду, онъ приглашалъ къ своему столу знатнйшихъ особъ Франціи и Европы, и однажды въ мсяцъ давалъ въ Галере-Діаны обдъ, къ которому было приглашаемо иногда до ста особъ. Въ эти дни были вечернія собранія въ Тюльери, куда были допускаемы высшіе сановники, посланники, особы высшаго французскаго общества, которыя стали сближаться съ правительствомъ. Внося разсчетъ даже въ малйшія вещи, первый консулъ предписывалъ своему семейству извстные наряды, чтобъ ввести ихъ черезъ подражаніе въ общее употребленіе. Онъ рекомендовалъ жен своей матерію, извстную подъ названіемъ лино (linon), для поощренія сен-кентенскихъ фабрикъ {Вотъ письмо, написанное изъ Сен-Кентена консулу Камбасересу:

Сен-Кентенъ, 21 плювьйоза IX г. (10 февраля 4801 г.)

‘Мануфактуры столь интересныя города Сен-Кентена и его окрестностей, занимавшія 70,000 работниковъ и впускавшія во Францію боле пятнадцати мильйоновъ наличныхъ денегъ, уменьшились теперь на пять-шестыхъ. Желательно было бы, чтобъ наши дамы пустили въ моду лино, не отдавая такого ршительнаго предпочтенія мусслинамъ. Мысль оживить одну изъ нашихъ интереснйшихъ отраслей мануфактурной промышлености, которою мы владемъ исключительно, и доставить пропитаніе такому большому числу французскихъ семействъ, право стоитъ то’то, чтобъ ввести въ моду лино: къ-тому же, ужь не довольно ли долго лино было въ немилости?’}. Что до него самого, простой между всми, онъ носилъ скромный егерскій мундиръ консульской гвардіи. Онъ обязалъ своихъ соправителей носить шитую золотомъ консульскую одежду и принимать у себя общество, чтобъ повторялось у нихъ, хотя съ меньшимъ блескомъ, то же, что длалось въ Тюльери.

Эта зима съ 1801 на 1802 г. (X-го года) была очень-блистательна отъ тхъ радостныхъ чувствъ, которыя царствовали во всхъ классахъ. Стеченіе множества иностранцевъ много способствовало блеску зимнихъ праздниковъ. Изъ лицъ, появившихся въ Париж въ это время, два особенно привлекли на себя общее вниманіе: одинъ изъ нихъ былъ знаменитый Англичанинъ, другой эмигрантъ, котораго имя нкогда гремло въ свт.

Знаменитый Англичанинъ былъ Фоксъ, краснорчивйшій ораторъ Англіи, знаменитый эмигрантъ былъ де-Калоппъ, бывшій министръ Финансовъ, котораго гибкій и изобртательный умъ умьлъ скрывать нсколько времени отъ глазъ версальскаго двора пропасть, къ которой тотъ шелъ большими шагами. Фоксъ нетерпливо желалъ увидть человка, къ которому чувствовалъ непреодолимое влеченіе, не смотря на свой британскій патріотизмъ. Онъ пріхалъ въ Парижъ тотчасъ по заключеніи предварительныхъ статей мира и былъ представленъ первому консулу англійскимъ министромъ. Онъ пріхалъ, чтобъ видть Францію и главу ея, но вмст съ тмъ и порыться во французскихъ дипломатическихъ архивахъ, потому-что великій ораторъ-вигъ занимался тогда на-досуг сочиненіемъ исторіи двухъ послднихъ Стуарговъ. Первый консулъ отдалъ приказаніе, чтобъ вс архивы были открыты Фоксу, и сдлалъ ему пріемъ, могшій покорить даже врага, но очаровавшій друга, котораго онъ пріобрлъ себ одного своею славою. Первый консулъ отложилъ съ этимъ благороднымъ иностранцемъ въ сторону всякій этикетъ, вступилъ съ мимъ въ самыя дружественныя отношенія, велъ съ нимъ долгія и частыя бесды, и, казалось, хотлъ, въ его особ, покорить себ самый народъ англійскій. Часто, однакожь, они были другъ съ другомъ различныхъ мнній. Фоксъ былъ одаренъ тмъ живымъ воображеніемъ, которое длаетъ ораторовъ увлекательными, но умъ его не былъ ни положителенъ, ни практиченъ. Фоксъ вызывалъ улыбку перваго консула своею наивностью, неопытностью, странными у человка, которому было около шестидесяти лтъ. Первый консулъ путалъ иногда британскій патріотизмъ Фокса громадностью своихъ очень-мало-скрываемыхъ плановъ. Однакожь, оба они сошлись между собою по уму и по сердцу, и были восхищены другъ другомъ. Первый консулъ употреблялъ всевозможныя старанія, чтобъ показать Фоксу весь Парижъ, и иногда самъ сопровождалъ его въ публичныя заведенія. Въ то время была выставка произведеній французской промышлености, вторая со времени революціи. Вс были поражены успхомъ французскихъ мануфактуръ, которыя, посреди всеобщихъ смутъ, принявъ, однакоже, участіе въ умственномъ движеніи вка, изобрли множество улучшеній и новыхъ способовъ производства. Иностранцы были, казалось, этимъ сильно поражены, особенно Англичане, хорошіе судьи въ такомъ дл. Первый консулъ повелъ Фокса въ залы этой выставки, расположенныя во двор Лувра, и наслаждался иногда изумленіемъ своего знаменитаго гостя. Фоксъ, посреди ласкъ, которыми былъ окруженъ, высказалъ одну остроумную мысль, длающую честь чувствамъ и уму этого благороднаго человка, и доказывающую, что въ немъ справедливость въ-отношеніи къ Франціи уживалась съ самымъ утонченнымъ патріотизмомъ. Въ одной изъ залъ Лувра находился земной глобусъ, большой, красивый, назначенный для перваго консула, и очень-искусно сдланный. Кто-то изъ сопровождавшихъ перваго консула, повернувъ этотъ глобусъ, и положивъ руку на Англію, сказалъ довольно-неловко, что Англія занимаетъ очень-мало мста на карт вселенной. ‘Да’ отвчалъ Фоксъ съ живостью: ‘да, на этомъ острову, такомъ маленькомъ, родятся Англичане, и на этомъ острову хотятъ умереть вс они, но’ присовокупилъ онъ, проводя руками вокругъ обоихъ океановъ и обихъ Индій, ‘но въ-продолженіе своей жизни, они наполняютъ собою всю эту вселенную, и обхватываютъ ее своимъ могуществомъ’. Первый консулъ рукоплескалъ такому отвту, исполненному гордости и такъ кстати-сказанному.

Особа, наиболе, посл Фокса, занимавшая общественное вниманіе, былъ экс-министръ де-Калоннъ. Но ходатайству принца валлійскаго, онъ получилъ позволеніе пріхать въ Парижъ. Де-Калоннъ, по пріздъ своемъ, говорилъ рчи вовсе-неожиданныя и приводившія въ смущеніе роялистовъ. Онъ не хотлъ служить, говорилъ онъ, новому правительству, — не могъ ршиться на это, будучи привязанъ къ дому Бурбоновъ, по долженъ былъ высказать правду друзьямъ своимъ. Никто въ Европ, по его мннію, не могъ сравниться съ первымъ консуломъ. И потому не должно разсчивывать на Европу, чтобъ низложить генерала Бонапарте. Тмъ-боле не должно безчестить дла роялизма гнусными ковами, которые приводили въ ужасъ честныхъ людей всего свта. Изъ этихъ рчей вс заключали, что де-Калоннъ въ скоромъ времени вступитъ въ сношенія съ консульскимъ правительствомъ. Онъ видлся съ консуломъ Лебреномъ, который принималъ у себя роялистовъ съ позволенія перваго консула, и говорилъ съ нимъ о длахъ Франціи. Говорили даже, что онъ будетъ для Финансовъ тмъ же, чмъ былъ Талейранъ для дипломаціи. Впрочемъ, на дл ничего этого не было. Первому консулу нужно было въ людяхъ мене блеска ума, но боле прилежанія, чего не имлъ де-Калоннъ, и онъ нашелъ что ему было нужно въ Годенъ, который ввелъ отличный порядокъ въ Финансахъ Франціи.

Кто бы подумалъ, что посреди столькихъ благъ, или уже совершенныхъ, или готовыхъ совершиться, могла возникнуть оппозиція, да еще и сильная оппозиція? Какъ бы то ни было, она готовилась, одна изъ самыхъ ожесточенныхъ, противъ лучшихъ твореній перваго консула. И не въ отчаянныхъ партіяхъ, радикально-противоположныхъ правительству перваго консула, роялистскихъ или революціонныхъ, готовилась оппозиція, но въ той самой партіи, которая желала ниспроверженія слабой Директоріи, способствовала тому, и призвала новое правительство, которое было въ одно и то же время искусно и твердо.

Умренная революціонная партія, различными способами содйствовавшая перевороту 18 брюмера, съ самыхъ первыхъ дней консульства приняла два противоположныя направленія: одно изъ нихъ стремилось къ тому, чтобъ революція покончилась республикою демократическою и умренною, какую Вашингтонъ основалъ въ Америк, другое, чтобъ она покончилась монархіей, сходною боле или мене съ англійской, даже, еслибъ было нужно, и съ старинной французской монархіей, только безъ прежнихъ предразсудковъ, только безъ феодальнаго начала, но съ прибавкою величія. Наступилъ третій годъ консульскаго правленія, и, по обыкновенію, эти два противоположныя направленія все усиливались отъ самаго своего противорчія, надо было вскор ожидать кризиса.

Трибунатъ, бывшій въ волненіи въ предшествовавшія собранія, то по поводу законовъ о финансахъ, то по поводу особенныхъ трибуналовъ, ныньче волновался еще боле при взгляд на все происходившее, при вид этого правительства, шедшаго такъ быстро къ своей цли. Въ-особенности конкордатъ приводилъ его въ негодованіе, какъ самый противореволюціонный актъ, какой только можно было себ представить. Гражданскій кодексъ не былъ, по его мннію, довольно сообразенъ съ идеею равенства. Самые эти мирные трактаты, заключавшіе въ себ величіе Франціи, не правились ему по своей редакціи.

Сійесъ, желая сдлать всякое волненіе невозможнымъ посредствомъ своихъ конституціональныхъ предосторожностей, не усплъ, какъ видимъ, въ своемъ намреніи, потому-что конституціи не создаютъ человческихъ страстей, и не въ состояніи уничтожить ихъ: он только сцена, на которой проявляются эти страсти. И дйствительно, трибунатъ чувствовалъ разглагольственную суетность своей роли, законодательное сословіе постигало смшную сторону своего молчанія, и, сверхъ-того, оно заключало въ себ много прежде-бывшихъ духовныхъ, организованныхъ аббатомъ Грегуаромъ въ оппозицію безмолвную, но стснительную. Самый сенатъ, изъ котораго Сійесъ хотлъ сдлать богатаго и покоящагося старца, былъ не такъ покоенъ, какъ онъ предполагалъ: сенаторы сильно скучали своимъ празднымъ достоинствомъ. Вс эти учрежденія вмст завидовали государственному совту, который одинъ раздлялъ съ первымъ консуломъ славу великихъ длъ, совершавшихся ежедневно.

Такимъ образомъ, это общество, которое Сійесъ хотлъ, по примру Венеціи и Генуи, усыпить чмъ-то въ род аристократическаго правленія, все еще металось, какъ больной въ горячки, и могло быть укрощено, сдержано человкомъ власти, но не погружено въ мирный сонъ, какъ того надялся творецъ конституціи.

И, странная вещь, Сійесъ, изобртатель этого новаго порядка вещей, въ-слдствіе котораго царствовало съ одной стороны такъ много, а съ другой такъ мало дятельности, Сійесъ самъ сталъ томиться своимъ собственнымъ бездйствіемъ. Умренный и даже монархическій въ своихъ началахъ, онъ долженъ бы былъ одобрить дйствія перваго консула, но различныя причины — одн неизбжныя, другія случайныя, начали ссорить ихъ другъ съ другомъ. Этотъ великій созерцательный умъ, доведенный до того, что только на все смотрлъ и ничего не длалъ, долженъ былъ завидовать дятельному и могучему генію, ежедневно боле и боле овладвавшему Франціею и вселенною. Сійесъ въ блистательныхъ твореніяхъ генерала Бонапарте видлъ уже зародышъ его будущихъ ошибокъ, и, если не высказывалъ этого еще громко, то намекалъ иногда своимъ молчаніемъ, или однимъ словомъ, глубокимъ, какъ и мысль его. Можетъ-быть, ежеминутная внимательность въ обхожденіи могла бы успокоить, привязать его къ первому консулу. Но тотъ уже слишкомъ считалъ себя расквитавшимся съ Сійесомъ, подаривъ ему кронскую землю, и, сверхъ-того, погрузясь въ свои огромныя работы, онъ слишкомъ пренебрегъ необыкновеннымъ человкомъ, такъ благородно уступившимъ ему первое мсто въ день 18 брюмера. Онъ очень-вольно говорилъ о метафизик Сійеса, его безсильномъ честолюбіи, и эти рчи были немедленно переносимы и отравляемы недоброжелателями. Сійесъ имлъ вокругъ себя нсколькихъ друзей, людей замчательныхъ, каковы дс-Траси, Тара, Кабанисъ, Ланжюнне, которые вмст съ нимъ составляли въ сенат уже довольно-замтную оппозицію. Конкордатъ казался имъ, какъ и многимъ другимъ, самымъ поразительнымъ доказательствомъ близкой контр-революціи.

Не живя посреди собраній, первый консулъ не вдалъ искусства уживаться съ людьми, чмъ не пренебрегалъ и самъ Цезарь, какъ ни былъ онъ могущественъ, и чему научился онъ въ сенатъ римскомъ. Первый консулъ выражалъ свое неудовольствіе публично, смло, съ сознаніемъ своей силы и своей славы, и вовсе не внималъ мудрому Камбасересу, который, будучи опытенъ въ управленіи собраніями, напрасно совтовалъ ему знать мру и быть осторожнымъ. ‘Надо’ отвчалъ первый консулъ: ‘доказать этимъ людямъ, что ихъ не боятся, и они почувствуютъ страхъ, когда увидятъ, что ихъ не испугались.’ Это уже, очевидно, были нравы, идеи чистаго самодержавія, по мрь того, какъ приближалась минута, когда монархія должна была сдлаться неизбжною.

Оппозиція проявлялась не только посреди государственныхъ собраній, по и въ арміи. Масса арміи, какъ и масса націи, видя великіе результаты, полученные въ два года, была совершенно предана первому консулу. Однакожь, между начальниками находились недовольные, одни отъ чистаго сердца, другіе просто изъ зависти. Недовольными чисто — сердечными были честные революціонеры, которые съ неудовольствіемъ смотрли на возвращеніе эмигрантовъ и наскоро-предстоявшую имъ обязанность показать въ церквахъ свои мундиры. Недовольными изъ зависти были смотрвшіе съ досадою на то, что равный имъ сначала превзошелъ ихъ въ слав, а теперь готовъ былъ сдлаться ихъ властелиномъ. Первые принадлежали по-большой-части къ итальянской арміи, другіе къ рейнской.

Генералы итальянской арміи, вообще преданные первому консулу, но пламенные въ своихъ чувствованьяхъ, не любя ни духовныхъ, ни эмигрантовъ, жаловались на то, что изъ нихъ хотли сдлать ханжей, и высказывали все это въ рчахъ оригинальныхъ и неприличныхъ солдатамъ. Ожеро, Ланнъ, плохіе политики, по воины-герои, особенно второй, бывшій военнымъ человкомъ въ полномъ смысл слова, позволяли себ самыя странныя выраженія. Ланнъ, сдлавшись командиромъ консульской гвардіи, распоряжалъ ея кассою съ щедростью, которая, впрочемъ, была извстна первому консулу и одобряема имъ. Роскошная отель служила помщеніемъ штабу этой гвардіи. Ланнъ держалъ здсь открытый столъ для всхъ своихъ товарищей и на этихъ-то солдатскихъ пиршествахъ много говорилъ противъ правительства. Первый консулъ не боялся ослабленія къ себ приверженности въ этихъ солдатахъ теперь праздныхъ. Онъ былъ увренъ, что при первомъ знак, онъ найдетъ снова всхъ ихъ вокругъ себя, и Ланна скоре чмъ кого другаго. Однакожь, было опасно давать дольше волю этимъ головамъ и этимъ языкамъ, и онъ позвалъ къ себ Ланна. Тотъ, привыкши къ короткой Фамильярности съ своимъ главнокомандующимъ, позволилъ себ нкоторыя вспышки, тотчасъ укрощенныя холоднымъ начальническимъ тономъ перваго консула. Ланнъ удалился, скорбя о своемъ проступк, скорбя о негодованіи, которому подвергся. Въ движеніи благородной гордости, онъ хотлъ уплатить вс издержки, сдланныя имъ изъ кассы гвардіи съ согласія перваго консула. Но этотъ генералъ, столько воевавшій въ Италіи, не имлъ почти ничего. Ожеро, точно, такой же неосторожный, но человкъ съ прекраснымъ сердцемъ, ссудилъ его суммою, составлявшею все его имущество, и сказалъ: ‘Вотъ, возьми эти деньги, поди къ неблагодарному, за котораго мы проливали нашу кровь, отдай ему, что должно за кассу, и не будемъ больше ему обязаны, ни мы, ни другіе.’ Первый консулъ не позволялъ своимъ старымъ товарищамъ по оружію, и героямъ и дтямъ вмст, высвободиться изъ любви къ нему. Онъ разлучилъ ихъ. Ланнъ получилъ выгодное мсто посланника въ Португалію, Ожеро получилъ приказаніе быть осторожне на будущее время и возвратиться къ своей арміи.

Эти сцены съ офицерами итальянской арміи были сценами друзей, которые поссорились вчера, а сегодня обнимаются. Но боле-серьзны были сцены съ рейнскими генералами, боле-холодными и боле-непримиримыми. Къ-несчастію, роковой раздоръ начиналъ обнаруживаться между главнокомандующими итальянской и рейнской армій, между генераломъ Бонапарте и генераломъ Моро.

Моро, со времени австрійской кампаніи, успхомъ которой онъ былъ обязанъ, по-крайней-мр отчасти, первому консулу, давшему ему начальствовать надъ лучшею арміею Франціи, Моро считался за втораго генерала республики. Въ основаніи, никто не ошибался на счетъ его достоинствъ: знали, что это былъ человкъ ума посредственнаго, неспособный къ великимъ соображеніямъ я совершенно-лишенный политическаго генія, но опирались на его дйствительныя качества генерала мудраго, благоразумнаго и мужественнаго, чтобъ представить его полководцемъ первостепеннымъ и способнымъ соперничествовать съ покорителемъ Италіи и Египта. Партіи владютъ чуднымъ инстинктомъ, чтобъ открыть слабости людей, выходящихъ изъ-подъ общаго уровня. Он то льстятъ имъ, то оскорбляютъ ихъ, доколь не найдутъ слабой стороны, чрезъ которую могутъ наконецъ проникнуть въ ихъ сердце, чтобъ внести туда свой ядъ. Он вскор отъиска ли слабую сторону Моро — тщеславіе. Лестью он вдохнули въ него роковую зависть къ первому консулу, которая должна была нкогда погубить его-самого. Къ довершенію несчастія, Моро вступилъ въ бракъ, который способствовалъ къ тому, чтобъ поставить его и а эту роковую дорогу. Женщины обоихъ семействъ, Бонапарте и Моро, перессорились между собою за пустяки, за которые ссорятся только женщины. Въ семействъ Моро старались убдить его, что онъ долженъ быть первымъ, а не вторымъ, что генералъ Бонапарте дурно расположенъ къ нему… Моро безхарактерный, былъ слишкомъ-внимателенъ къ этимъ опаснымъ внушеніямъ. Между-тмъ, первый консулъ нисколько не былъ виноватъ передъ нимъ, напротивъ того, онъ осыпалъ его всевозможными отличіями, старался говорить о немъ гораздо съ лучшей стороны, нежели какъ о немъ думалъ, особенно по случаю сраженія подъ Гогенлинденомъ, которое онъ провозгласилъ во всеуслышаніе мастерскимъ произведеніемъ военнаго искусства, тогда какъ про-себя смотрлъ на это дло боле какъ на удачу, нежели какъ на ученую и обдуманную комбинацію. Зная слабости Моро, онъ обращался съ нимъ осторожно, но лишь-только Моро первый пошелъ противъ него, онъ не остался въ долгу, и, съ обыкновенною живостью своего характера., скоро отплатилъ ему. Однажды, онъ предложилъ Моро сопровождать его на смотръ, Моро отказалъ сухо, боясь быть смшаннымъ съ офицерами штаба перваго консула, и представилъ въ извиненіе, что не имлъ верховой лошади. Первый консулъ, оскорбленный этимъ отказомъ, вскор отплатилъ ему. Въ одно изъ большихъ празднествъ, дававшихся часто, вс высшіе сановники были приглашены на обдъ въ Тюльери. Моро жилъ за городомъ, но, возвратясь наканун по одному длу, онъ пріхалъ къ консулу Камбасересу посовтоваться съ нимъ объ этомъ дл. Камбасересъ, который безпрестанно занимался примиреніями, принялъ Моро какъ-нельзя-лучше. Удивись, что видитъ его въ Париж, онъ поспшилъ увдомить перваго консула и сильно убждалъ его пригласить главнокомандующаго рейнскою арміею на завтрашній обдъ. ‘Онъ сдлалъ мн публичный отказъ’ отвчалъ первый консулъ: ‘я не хочу подвергать себя непріятности получить и другой’. Ничто не могло склонить его, и на другой день, въ то время, какъ вс генералы и высшіе сановники республики находились въ Тюльери, сидя за обденнымъ столомъ перваго консула, Моро отомстилъ за это пренебреженіе, отправившись публично и въ штатскомъ плать обдать въ одинъ изъ наиболе-посщаемыхъ ресторановъ столицы, съ толпою недовольныхъ офицеровъ. Это обстоятельство было замчено и произвело самый неблагопріятный эффектъ.

Съ этого дня, т. е. съ осени 1801 г., генералы Бонапарте и Моро обнаруживали другъ къ другу величайшую холодность, это вскор сдлалось всмъ извстно, и непріязненныя партіи спшили этимъ воспользоваться. Он принялись превозносить похвалами генерала Моро въ ущербъ генералу Бонапарте, и старались исполнить оба эти сердца ядомъ ненависти. Эти подробности покажутся, быть-можетъ, недостойными исторіи, но все, что раскрываетъ людей, даже самыя жалкія ничтожности великихъ земли,— все это достойно исторіи, потому-что все, что можетъ научить, ей принадлежитъ.

Засданіе X года было открыто 1-го фримера (22-го ноября 1801 г.), по назначенію самой конституціи. По-истин, консульское правительство могло теперь съ гордостью явиться предъ законодательное собраніе съ плодами длъ своихъ. Миръ, заключенный съ Россіею, Англіею, германскими и итальянскими государствами, Португаліею, Портою, проектъ примиренія съ церковью, оканчивавшій религіозныя волненія, гражданскій кодексъ — памятникъ, бывшій въ-послдствіи удивленіемъ цлаго свта, законы о народномъ просвщеніи, о почетномъ-легіон и о множеств другихъ важныхъ предметовъ, финансовые проекты, приводившіе государственные доходы и расходы въ совершенное равновсіе: что можно было представить націи боле-полнаго, боле-чрезвычайнаго! И однакоже, все это было очень-дурно принято.

Гражданскій кодексъ подвергся сильному порицанію, особенно въ трибунатъ. Оппоненты изъявили прежде всего величайшее удивленіе, найдя этотъ кодексъ столь простымъ, столь-мало новымъ. Какъ, только-то! говорили они, но въ этомъ проект нтъ никакой новой концепціи, нтъ никакого великаго законодательнаго творчества, это просто переводъ правъ римскаго или обычнаго. Взяли Домата, Потье, Институціи Юстиніана, изложили по-французски все, что въ нихъ содержится, раздлили все это на статьи, связали статьи нумерами боле, нежели логическою послдовательностью, и посл-того выдаютъ Франціи эту компиляцію за памятникъ, имющій право на ея удивленіе и уваженіе! Гг. Бенжаменъ-Констанъ, Шенье, Генгене, Анріе, которыхъ способности были достойны лучшаго употребленія, смялись надъ государственными совтниками, говорили, что это были прокуроры, руководимые солдатомъ и выпустившіе эту пошлую компиляцію подъ пышнымъ именемъ гражданскаго кодекса Франціи.

Отдлъ кодекса о пользованіи гражданскими правами и о лишеніи этихъ правъ былъ отвергнутъ огромнымъ большинствомъ.

Гнвъ перваго консула достигъ до высшей степени, и онъ во всеуслышаніе возвстилъ ршимость свою сокрушить препоны, которыя старались противоположить всякому его благому начинанію.

Консулъ Камбасересъ далъ благоразумный совтъ взять обратно гражданскій кодексъ, прервать засданіе, упразднить вс совщательныя собранія, а между-тмъ воспользоваться 38 статьею конституціи, которая состояла въ слдующемъ: Первое возобновленіе законодательнаго сословія и трибуната будетъ не ране, какъ въ-теченіе X года.

Теперь былъ X годъ (1801—1802). Могли выбрать такое время года, какое желали, для того, чтобъ совершить это возобновленіе. Могли, на-прим., приступить къ тому въ-теченіе зимы, въ плювьйоз или вантоз, исключить тогда пятую часть членовъ трибуната и законодательнаго сословія, т. е. двадцать членовъ изъ трибуната, шестьдесятъ изъ законодательнаго сословія, исключить такимъ-образомъ самыхъ непріязненныхъ, замнить ихъ людьми благоразумными и спокойными, и открыть весною экстра-ординарное засданіе, въ которое могли бы быть утверждены законы, теперь встртившіе такую сильную оппозицію. Камбасересъ ручался, что сенатъ склонится на такое истолкованіе 38 статьи и на замщеніе оппонентовъ людьми, преданными правительству. Первый консулъ изъявилъ согласіе на этотъ планъ, онъ радъ былъ какимъ бы то ни было способомъ избавиться отъ людей, мшавшихъ ему длать Франціи добро. Онъ самъ написалъ воззваніе къ законодательному сословію о взятіи обратно проекта гражданскаго кодекса, въ слдующихъ благородныхъ и строгихъ выраженіяхъ:

‘Законодатели!

‘Правительство ршилось взять обратно проекты закона о гражданскомъ кодекс.

‘Съ трудомъ находитъ оно себя вынужденнымъ отложить до другаго времени законы, ожиданные націею съ такимъ нетерпніемъ, но оно убдилось, что еще не настало время, когда на большихъ совщаніяхъ будутъ царствовать необходимыя для нихъ тишина и единство’.

Эта заслуженная строгость произвела величайшій эффектъ. Законодательное сословіе, пораженное такимъ ударомъ, упало къ ногамъ правительства. Вмсто прежняго сопротивленія вол перваго консула, законодательное сословіе и сенатъ, испуганные, дали теперь преимущество кандидатамъ, предложеннымъ первымъ консуломъ на вакантныя мста въ сенат.

Оппоненты въ трибунат подняли громкіе крики на слабость сената,— слабость, которой вскор они должны были сами подражать, и даже превзойдти ее.

Планъ, принятый правительствомъ, былъ немедленно приведенъ въ исполненіе. Законодательныя работы были пріостановлены, и публично объявлено, что первый консулъ оставляетъ Парижъ и детъ на мсяцъ въ Ліонъ. Предметъ этой поздки заключалъ въ себ обычное величіе дйствій генерала Бонапарте. Дло шло о томъ, чтобъ дать конституцію Цизальпинской-Республик, и пятьсотъ депутатовъ всхъ возрастовъ, всхъ состояній. Перезжали въ эту минуту чрезъ Альпы, въ жестокую зиму, чтобъ составить въ Ліон огромный сеймъ, подъ именемъ консульты, и принять отъ руки генерала Бонапарте законы, назначеніе правительственныхъ лицъ, цлое правительство.

Никто боле не занимался ни законодательнымъ сословіемъ, ни трибунатомъ, которые ршительно были упразднены. Они были такимъ-образомъ приведены въ затруднительное положеніе своимъ бездйствіемъ и несли на себ предъ цлою Франціею отвтственность за совершенную остановку благихъ и полезныхъ работъ правительства.

Было условлено, что, въ отсутствіе перваго консула, Камбасересъ, владвшій особеннымъ искусствомъ вертть сенатомъ по-своему, возьмется заставить его истолковать 38 статью конституціи такъ, какъ было надо, и самъ будетъ наблюдать за исключеніемъ двадцати и шестидесяти членовъ, которыхъ хотли вытснить изъ трибуната и законодательнаго сословія.

До отъзда, первому консулу предстояло еще заняться двумя важными длами: экспедиціей въ Сен-Доминго и амьенскимъ конгрессомъ. Второе дло задержало его дольше, нежели какъ онъ полагалъ.

Страсть къ отдаленнымъ обладаніямъ была старинною французскою страстью, которую пробудило царствованіе Лудовика XVI, очень-благопріятное для морскихъ силъ, и отъ которой еще не отвадили Францію большія неудачи на мор. Колоніи были тогда предметомъ самаго алчнаго желанія со стороны всхъ торговыхъ націй. Египетская экспедиція, придуманная съ цлью оспорить у Англичанъ владычество Индіею, была слдствіемъ этой всеобщей склонности, и дурной исходъ этой экспедиціи заставилъ сильно желать возмездія за Египетъ. Первый консулъ готовилъ два такія возмездія: Луизіану и Сен-Доминго. Онъ отдалъ Тоскану, эту прекрасную и драгоцнную часть Италіи, испанскому двору, чтобъ получить въ обмнъ Луизіану, и въ эту минуту требовалъ исполненія общанія, сдланнаго этимъ дворомъ. Въ то же время онъ ршился возвратить Франціи островъ Сен-Доминго. Этотъ островъ, до революціи, былъ первымъ, самымъ важнымъ изъ Антольскихъ-Острововъ и самою завидною изъ колоній, доставлявшихъ сахаръ и кофс. Безразсудства Законодательнаго-Собранія заставили невольниковъ возмутиться и были причиною столь печально-достопамятныхъ ужасовъ, которыми свобода черныхъ ознаменовала свое появленіе на свтъ. Негръ, одаренный истиннымъ геніемъ, Туссен-Лувертюръ, совершилъ на Сен-Доминго нчто подобное тому, что совершилъ во Франціи первый консулъ. Онъ укротилъ, у правилъ это возмутившееся народонаселеніе и возстановилъ нкоторый порядокъ. Благодаря ему, уже не было больше рзни на Сен-Доминго, и тамъ уже начинали работать. Онъ придумалъ конституцію, которую повергъ предъ первымъ консуломъ, и обнаруживалъ къ метрополіи родъ національной привязанности. Этотъ негръ чувствовалъ къ Англіи глубокое нерасположеніе, онъ хотлъ быть свободнымъ и Французомъ. Первый консулъ, сначала, допустилъ этотъ порядокъ вещей, но вскор въ немъ пробудилось сомнніе на-счетъ врности Туссен-Лувертюра, и, не желая сдлать снова негровъ невольниками, онъ ршился воспользоваться перемиріемъ на моряхъ, чтобъ отправить въ Сен-Доминго эскадру и войско… Первый консулъ имлъ, въ-отношеніи къ чернымъ, намреніе поддержатъ то положеніе длъ, которое было вызвано самими обстоятельствами. Онъ хотлъ во всхъ колоніяхъ, куда не проникло возмущеніе, сохранить невольничество, смягчивъ однако его, и на Сен-Доминго терпть свободу, сдлавшуюся неукротимою. Но онъ хотлъ обезпечить владычество метрополіи на этомъ послднемъ остров, и для того имть тамъ войско. Въ случа, еслибъ черные, оставшись свободными, сдлались неврными подданными, или еслибъ Англичане снова начали войну, онъ имлъ намреніе, не нарушая свободы черныхъ, возвратить плантаціи прежнимъ ихъ владльцамъ, наполнявшимъ Парижъ своею нищетою, своими жалобами, своими проклятіями противъ правительства Туссен-Лувертюра. Многіе французскіе дворяне, уже лишенные революціею своихъ имуществъ во Франціи, были въ то же время и владльцами на Сен-Доминго, и теперь были лишены своихъ богатыхъ владній на этомъ остров. Не хотли возвратить имъ ихъ имуществъ во Франціи, сдлавшихся національными, но могли возвратить имъ ихъ сахарныя и кофейныя плантаціи на Сен-Доминго, и это было удовлетвореніемъ, которое, казалось, могло ихъ удовольствовать. Таковы-то были различныя побужденія, имвшія вліяніе на ршимость перваго консула. Возвратить Франціи самую большую изъ ея колоній и присоединить къ этой жемчужин Антильскихъ-Острововъ устья Миссиссипи, чрезъ пріобртеніе Луизіаны,— таковы были планы перваго консула, планы, достойные сожалнія, какъ увидимъ вскор, но предписанные такъ-сказать расположеніемъ умовъ, которое было обще во Франціи въ эту эпоху.

Необходимо было торопиться, потому-что, хотя окончательный миръ, о которомъ теперь шло дло на амьенскомъ конгресс, былъ почти несомнненъ, однако, на всякій случай, еслибъ Англичане предъявили новыя и несбыточныя притязанія, надо было воспользоваться нсколькими мсяцами, въ-продолженіе которыхъ море будетъ открыто, и отправить флотъ. Первый консулъ изготовилъ 26 линейныхъ кораблей и 20 фрегатовъ, на которыхъ могло помститься 20,000 человкъ. Онъ вврилъ начальствованіе надъ этою эскадрою адмиралу Вилларе-Жуанезу, а начальствованіе надъ войсками генералу Леклсру, одному изъ лучшихъ офицеровъ рейнской арміи, женившемуся на сестр его, Полин. Первый консулъ требовалъ, чтобъ и сестра его послдовала за своимъ мужемъ. Онъ питалъ къ ней нжнйшую привязанность: такимъ-образомъ онъ посылалъ туда все, что имлъ наиболе-драгоцннаго, а не хотлъ, какъ говорили въ-послдствіи партіи, сослать въ страну лихорадочнаго и смертельнаго климата солдатъ и генераловъ рейнской арміи, затмвавшихъ его-самого. Другое обстоятельство служитъ доказательствомъ побужденію, которое руководило имъ при сформированіи корпуса, отправленнаго въ Сен-Доминго. Такъ-какъ казалось, что миръ долженъ быть всеобщимъ и съ-этихъ-поръ прочнымъ, то военные люди опасались, что имъ не будетъ боле каррьеры. Множество изъ нихъ наперерывъ просилось въ эту экспедицію, и считало такое назначеніе за большую милость. Храбрый Ришпансъ, этотъ герой германской арміи, данъ былъ въ помощники генералу Леклеру.

Первый консулъ съ своею обычною быстротою длалъ вс эти приготовленія и торопилъ какъ только могъ отправленіемъ этого флота, снаряжавшагося отъ береговъ Голландіи до южной оконечности Пиренейскаго-Полуострова. Тмъ временемъ, надо было объясниться по этому предмету съ англійскими министрами, которые очень-подозрительно смотрли на такое огромное вооруженіе. Было довольно-трудно разуврить ихъ, хотя въ сущности они даже желали этой экспедиціи. Они не хотли въ то время такъ пламенно освобожденія негровъ, какъ, казалось, хотли того въ-послдствіи. Зрлище свободы черныхъ на Сен-Доминго приводило ихъ въ страхъ за ихъ собственныя колоніи, особенно за Ямайку. И потому они желали успха вашему предпріятію, но ихъ стращалъ размръ средствъ, и они хотли, чтобъ войска были перевезены на купеческихъ судахъ. Впрочемъ, удалось наконецъ вразумить ихъ, они согласились пропустить эту огромную армаду, пославъ, однакожь, за ней обсерваціонную эскадру. Они общали даже предоставить вс ямайскіе запасы продовольствія и военныхъ снарядовъ въ распоряженіе французской арміи, разумется, съ платою за то, что будетъ ей отпущено. Главная дивизія, сформированная въ Брест, вышла въ море 14 декабря. Другія вскор послдовали за нею. Къ концу декабря вся экспедиція была въ мор и, слдовательно, должна была прибыть въ Сен-Доминго, каковъ бы ни былъ результатъ амьенскихъ переговоровъ.

Эти переговоры, ведомые лордомъ Корнуаллисомъ и Іосифомъ Бонапарте, шли тихо, впрочемъ, польза было опасаться разрыва.

Первый консулъ старался кончить это дло какъ-можно-скоре. Онъ желалъ имть этотъ трактатъ уже готовымъ по возвращеніи своемъ изъ Ліона, потому-что предполагалъ внести это довершеніе всеобщаго мира, вмст съ конкордатомъ и законами о финансахъ, въ обновленное законодательное сословіе. По этому онъ далъ приказаніе брату своему Іосифу быть сговорчивымъ касательно мелочныхъ подробностей, и торопиться подписать трактатъ.

Первый консулъ отправился 8 января (18 нивоза) съ женою и частью своего военнаго двора въ Ліонъ. Талейранъ похалъ туда прежде его съ намреніемъ все уладить такъ, чтобъ первому консулу, по прізд, пришлось только освятить своимъ присутствіемъ уже готовые результаты.

Наступило время устроить итальянскія дла, дать вторично конституцію Цизальпинской-Респу блик.

Генералъ Бонапарте отдалъ Цизальпинской-Республик всю Ломбардію до Эча, Легаціи, Моденское-Герцогство, словомъ все, что принадлежало ей по кампо-форміоскому трактату. Пармское-Герцогство не имло еще опредлительнаго назначенія, Пьемонтъ въ настоящее время принадлежалъ Франціи. Цизальпинская-Республика въ этомъ состав имла до 5,000,000 жителей. Она легко могла получать дохода отъ 70 до 80 мильйоновъ, изъ этого она могла, между-прочимъ, содержать войско въ 40,000 человкъ. Она отвсюду была окружена владніями, находившимися подъ покровительствомъ Франціи. Огромныя фортификаціонныя работы, назначенныя генераломъ Бонапарте, съ врностью взгляда и знаніемъ мстности ему только свойственными, должны были сдлать эту страну недоступною Австрійцамъ и всегда могущею получить во-время помощь отъ Франціи.

Надо было дать правительство этой Цизальпинской-Республик. Съ такою цлью учреждены были временныя власти, а именно, исполнительный комитетъ изъ трехъ членовъ и консульта, нчто въ род очень-немногочисленнаго законодательнаго собранія. Но этотъ порядокъ вещей не могъ быть продолжителенъ.

Первый консулъ имлъ при себ, въ Парижъ, министра Цизальпинской-Республики, Марескальки, и еще гг. Альдини, Сербеллони и Мельцы, присланныхъ во Францію для итальянскихъ длъ. Это были наиболе-значительные люди этой страны. Первый консулъ совтовался съ ними на счетъ того, какую дать конституцію новой республик, и, съ ихъ согласія, начерталъ конституцію, которая была подражаніемъ французской и стариннымъ итальянскимъ конституціямъ. Во глав республики должны были находиться президентъ и вице-президентъ, избираемые на десять лтъ.

Когда первый консулъ уговорился касательно этого предначертанія съ гг. Марескальки, Альдини, Мельцы и Сербеллони, надо было заняться выборомъ лицъ новаго правленія. Но Италія была раздлена на партія, которыя трудно было согласить между собою. При такомъ порядки длъ, отъ системы выборовъ, подобно тому, какъ и во Франціи, нельзя было ожидать здсь удовлетворительныхъ результатовъ. По-этому первый консулъ ршился самъ сдлать назначенія на вс правительственныя мста. Въ этомъ дл, онъ былъ одушевляемъ только желаніемъ добра, и, во всякомъ случа, имлъ безъ сомннія право такъ дйствовать, потому-что новое государство рождалось чисто но его вол, и, создавая его такъ произвольно, онъ имлъ конечно право создавать его сообразно съ своею мыслію, которая, въ этомъ случа, была совершенно-чиста и возвышенна.

Но, посреди всхъ этихъ назначеній, трудне всего было избрать президента. Италія, всегда управлявшаяся духовными или иностранцами, не могла родить государственныхъ людей, она не произвела ни одного имени, предъ которымъ другія должны были бы согласиться стать въ тни. Первый консулъ задумалъ еще, чтобъ ему -самому дали титулъ президента, съ тмъ, чтобъ назначить себ вице-президента, на котораго бы онъ возложилъ вс подробности длъ, предоставивъ себ главное ихъ направленіе. Все это слдовало облечь большою торжественностью, посреди которой должна была быть дана конституція новому государству и провозглашены новыя правительственныя власти. Надо было произвести впечатлніе и на Италію и на Европу. Первый консулъ придумалъ собрать всхъ Итальянцевъ въ Ліон, потому-что для нихъ было бы очень-далеко отправляться въ Парижъ, а для него очень-далеко хать въ Миланъ. Городъ Ліонъ, въ которомъ Италія нкогда собиралась на соборъ, былъ мстомъ наиболе для того удобнымъ. Сверхъ-того, первому консулу казалось очень-важнымъ собрать вмст Французовъ и Итальянцевъ. Онъ думалъ даже чрезъ это способствовать возстановленію торговли обихъ странъ, потому-что въ Ліон же мнялись нкогда произведенія Ломбардіи на произведенія восточныхъ Французскихъ провинцій.

Нкоторыя изъ этихъ идей были сообщены Талейраномъ Итальянцамъ, находившимся въ Париж, т. е. гг. Марескальки, Альдини, Сербеллони и Мельци. Передъ ними умолчено только было предположеніе вручить президентство первому консулу. Хотли, чтобъ это устроилось само-собою въ порыв энтузіазма, въ самую минуту собранія консульты.

Проектъ конституціи не встртилъ въ Милан никакихъ возраженій. Онъ былъ принятъ съ великимъ удовольствіемъ, потому-что желали поскоре выйдти изъ настоящаго шаткаго положенія и получить боле-прочное, врное существованіе. Временное правительство вручило первому консулу право избрать вс власти.

Надо было расположить Итальянцевъ прибыть въ Ліонъ. Такая торжественность должна была поправиться итальянскому воображенію, и потому это предположеніе было немедленно одобрено. Избраны депутаціи отъ духовенства, дворянства, владльцевъ большихъ собственностей, отъ торговаго сословія, университетовъ, трибуналовъ, національной гвардіи. Такимъ-образомъ, было назначено четыреста-пятьдесятъ-дв особы, въ числ которыхъ находились почтенные прелаты, обремененные лтами: изъ нихъ нкоторые не вынесли тягости пути. Они отправились въ декабрь и совершили перездъ чрезъ Альпы въ одну изъ жесточайшихъ зимъ, какой давно не бывало. Вс хотли присутствовать на этомъ провозглашеніи независимости своего отечества героемъ, который даровалъ ему освобожденіе. Первый консулъ, заботившійся обо всемъ, далъ приказаніе, чтобъ все было приготовлено къ услугамъ, какъ по дорог, такъ и въ самомъ Ліон, для этихъ представителей итальянской національности, которые своимъ присутствіемъ должны были напомнить ему о его первыхъ и лучшихъ побдахъ. Ронскій префектъ сдлалъ большія приготовленія для ихъ принятія и приготовилъ большія, прекрасныя залы для предстоявшихъ торжествъ. Часть консульской гвардіи послана въ Ліонъ. Египетская армія, прославившаяся нкогда подвигами въ Италіи и недавно-высаженная на берегъ Европы, также должна была прійдти туда. Спшили одть се великолпно и сообразно съ климатомъ Франціи, который казался совершенно чуждъ этимъ солдатамъ, загорвшимъ отъ египетскаго солнца и превратившимся въ совершенныхъ Африканцевъ. Ліонская молоджъ была собрана и сформирована въ кавалерійскій корпусъ, имвшій оружіе и одежду древней ліонской городской общины. Талейранъ и Шанталь, министръ внутреннихъ длъ, прибыли прежде перваго консула, чтобъ принять членовъ консульты. Префекты, власти двадцати департаментовъ были собраны въ Ліон. Первый консулъ заставилъ себя ждать, по случаю амьенскаго конгресса, котораго негоціаціи задержали его въ Париж нсколькими днями долс. Итальянскіе депутаты начинали приходить въ нетерпніе. Чтобъ занять ихъ, ихъ раздлили на пять отдленій, по одному на каждую провинцію новаго государства, и предложили имъ на разсужденіе проектъ конституціи. Они сдлали полезныя замчанія, которыя Талейранъ имлъ приказаніе выслушивать, взвшивать и принимать, не касаясь однако никоимъ образомъ основныхъ началъ проекта. За исключеніемъ нкоторыхъ подробностей, которыя были видоизмнены, новая конституція была единогласно одобрена. Предложили также цизальпинскимъ депутатамъ, чтобъ обмануть ихъ нетерпніе, составить списки кандидатовъ, для того, чтобъ помочь первому консулу въ назначеніи многочисленныхъ правительственныхъ лицъ.

Первый консулъ прибылъ 11 января 1802 г. (21 нивоза). Жители селеній, собравшись на прозжихъ дорогахъ, ждали его день и ночь. Они грлись около большихъ разложенныхъ огней и бжали на-встрьчу всякой карет, хавшей изъ Парижа, съ криками: да здравствуетъ Бонапарте! Наконецъ, первый консулъ показался и дсьхалъ до Ліона посреди безпрерывныхъ изъявленій энтузіазма. Онъ вступилъ туда вечеромъ, въ сопровожденіи своей жены, усыновленныхъ дтей, адъютантовъ, и былъ встрченъ министрами, гражданскими и военными властями, итальянскою депутаціею, штабомъ египетской армій и ліонскою молоджью на коняхъ. Городъ, весь иллюминованный, блисталъ какъ въ ясный день. Первый консулъ въхалъ въ тріумфальныя ворота, надъ которыми находилась эмблема консульской Франціи: то былъ заснувшій левъ.

На слдующій день, первый консулъ принималъ вс депутаціи отъ департаментовъ, а посл нихъ итальянскую консульту, въ которой было четыреста-пятьдесятъ членовъ на-лицо изъ числа четырехъ-сотъ пятидесяти-двухъ,— примръ рдкой точности, если принять во вниманіе число лицъ, время года и разстояніе, къ-тому же, одинъ изъ отсутствовавшихъ былъ почтенный миланскій архіепископъ, скончавшійся у Талейрана отъ припадка апоплексіи. Итальянцы, съ которыми первый консулъ говорилъ на ихъ язык, были очарованы, увидвъ его опять и найдя въ немъ вмст и Француза и Итальянца. Энтузіазмъ каждый день возрасталъ, и посреди этого-то всеобщаго увлеченія, которое передавали другъ другу об сблизившіяся націи, родилась идея назначить перваго консула президентомъ Цизальпинской-Республики. Убдили гражданина Мельца принять на себя вице-президентство. Не теряли времени, и 25 января (5 плювіоза) проектъ былъ представленъ собранію консульты. Она приняла его съ восторгомъ и провозгласила Наполеона Бонапарте президентомъ Итальяпской-Рсспублики. Здсь въ первый разъ были соединены другъ съ другомъ эти два имени: Наполеонъ и Бонапарте.

Между-тмъ, какъ происходили эти совщанія, генералъ итальянской и египетской армій длалъ смотръ своимъ старымъ солдатамъ. Египетскія полубригады были присоединены къ консульской гвардіи, къ многочисленнымъ отрядамъ войскъ и къ ліонской милиціи. Въ этотъ день, густой зимній туманъ разсялся, и при сіяніи солнца, на жестокомъ морозь генералъ Бонапарте прозжалъ передъ Фронтомъ своихъ старыхъ полчищъ, которыя принимали его съ невроятнымъ восторгомъ. Египетскіе и итальянскіе солдаты, восхищенные тмъ, что нашли столь великимъ этого сына своихъ подвиговъ, привтствовали его кликами и желали убдить его, что они не перестали быть его достойными, хотя ими и предводительствовали вожди, по стоявшіе ихъ. Онъ вызывалъ изъ рядовъ старыхъ гренадеровъ, говорили съ ними о выдержанныхъ ими битвахъ, о полученныхъ ими ранахъ, тамъ-и-сямъ онъ узнавалъ офицеровъ, съ которыми встрчался не разъ, пожималъ всмъ имъ руки и внушалъ имъ какое-то упоеніе, которымъ не могъ не увлечься и самъ въ присутствіи этихъ храбрыхъ людей, помогшихъ ему своею преданностью произвести чудеса, чудесами этими теперь наслаждался онъ самъ и вмст съ нимъ наслаждалась вся Франція. Сцена происходила на развалинахъ Белькура и изглаживала плачевность этого мстоположенія, подобно тому, какъ слава заглаживаетъ несчастіе.

По возвращеніи со смотра, первый консулъ нашелъ у себя депутацію консульты, принялъ ея просьбу, объявилъ, что соглашается на нее, и что отвтитъ завтра на этотъ новый актъ довренности къ нему итальянской націи.

На слдующій день, 26 января (6 плювіоза), онъ отправился въ мсто, назначенное для общихъ засданій консульты. Это было въ большой церкви, устроенной и украшенной нарочно для этой цли. Тамъ все происходило какъ при королевскомъ засданіи, во Франціи, или въ Англіи. Первый консулъ, окруженный своимъ семействомъ, Французскими министрами, множествомъ генераловъ и префектовъ, находился на эстрадъ. Онъ сказалъ на итальянскомъ язык, на которомъ имлъ превосходное произношеніе, простую и короткую рчь, въ которой выразила’ свое согласіе, свои виды относительно правленія и благоденствія новой республики, и провозгласилъ назначеніе главнйшихъ правительственныхъ лицъ, сообразно съ желаніями консульты. Его слова были заглушены кликами: Да здравствуетъ Бонапарте! Да здравствуетъ первый консулъ Французской-Республики! Да здравствуетъ президентъ Итальянскои-Республики! Вслдъ за тмъ была прочитана конституція и списокъ гражданъ, долженствовавшихъ способствовать приведенію ея въ исполненіе. Это засданіе было торжественно и величественно, оно положило достойное начало существованію покой республики, которая должна была впредь называться Итальянскою-Республикою. При этомъ случа, какъ и при многихъ другихъ, надо было пожелать только одного генералу Бонапарте: чтобъ геній-хранитель соединился въ этомъ любимц счастія съ геніемъ-зиждителемъ.

Первый консулъ уже три недли былъ въ Ліон. Правленіе Франціею требовало его присутствія въ Париж, и ему должно было сдлать послднія распоряженія для подписанія окончательнаго мира, о которомъ шли переговоры на амьенскомъ конгресс. Въ то время, консулъ Камбасересъ и сенатъ старались избавить его отъ безразсудныхъ противниковъ, которые такъ жестоко дйствовали наперекоръ ему, въ такую минуту, когда онъ того наимене заслуживалъ. Онъ вскор уже могъ снова приняться за этотъ длинный рядъ работъ, составлявшихъ счастіе и величіе Франціи. И потому онъ спшилъ возвратиться въ Парижъ, снова приняться за свои обычныя занятія, и получить тамъ, что казалось вроятнымъ, за свои подвиги новое величіе, справедливое возмездіе благороднйшему, плодотворнйшему честолюбію, какое только когда-либо бывало въ свт.

Онъ отправился 28 января (8 плювіоза), оставивъ Итальянцевъ исполненныхъ энтузіазма и надежды, оставивъ Ліонцевъ, восхищенныхъ тмъ, что они видли у себя нсколько дней этого необыкновеннаго человка, который наполнялъ весь свтъ своимъ именемъ, и который обнаруживалъ къ ихъ городу такое явное пристрастіе. Узжая, первый консулъ пожаловалъ три шарфа тремъ мэрамъ города Ліона, въ память этого славнаго посщенія. Жители Бордо прислали къ нему депутацію съ просьбою постить ихъ городъ. Онъ общалъ имъ это, лишь-только удосужится но заключеніи окончательнаго мира. 31 января (11 плювіоза), вечеромъ, онъ прибылъ въ Парижъ.

Поздка перваго консула въ Ліонъ была предпринята съ намреніемъ дать Итальяпской-Республик конституцію и правительство, сообразно съ интересами Италіи и Франціи. Она была предпринята также съ намреніемъ привести оппозицію въ затруднительное положеніе, подорвать довріе къ ней народа, оставивъ се въ бездйствіи, и доказавъ, что съ нею невозможно общественное благо, наконецъ, дать консулу Камбасересу время исключить изъ законодательнаго сословія и трибуната наиболе-безпокойныхъ членовъ.

Консулъ Камбасересъ, при пособіи ученаго юрисконсульта Тропше, расположилъ сенатъ къ желаемому истолкованію 38 статьи конституціи. Очень-значительнымъ большинствомъ было ршено, что пятая часть членовъ обоихъ законодательныхъ сословіи будетъ перемнена по балотировк, а не по жребію, Но этому акту старались придать нсколько-благовидную форму, и положили балотировать не тхъ, которые долженствовали быть исключены, а тхъ, которые должны были остаться. Сенаторы, наиболе преданные правительству, были посвящены въ тайну, отъ котораго изъ членовъ оно желало избавиться. Шестьдесятъ членовъ законодательнаго сословія, оказавшіе наибольшее сопротивленіе проектамъ перваго консула, особенно проекту возстановленія богослуженія, двадцать наиболе-безпокойныхъ членовъ трибуната, были исключены (limins). Главнйшіе изъ этихъ двадцати были: Шенье, Генгэне, Шазаль, Балье (Bailleul), Куртуа, Ганиль, Дону и Бенжаменъ-Констанъ.

Таковъ былъ конецъ не трибуната, который продолжалъ существовать еще нсколько времени, по минутной значительности, пріобртенной этимъ учрежденіемъ. Можно было бы пожелать, чтобъ первый консулъ, столь-исполненный славы, столь-обезпеченный всеобщимъ одобреніемъ Франціи отъ всякой неприличной оппозиціи, не обращалъ вниманія на нсколькихъ безсильныхъ порицателей. Но на этомъ свт мудрость встрчается рже, нежели ловкость,— рже, нежели самый геній, ибо мудрость предполагаетъ побду человка надъ собственными своими страстями, побду, къ которой великіе люди неспособне ничтожныхъ дтей міра. Надо признаться, что въ этомъ случаи, первый консулъ поступилъ не благоразумно, и одно только можно привести ему въ оправданіе, именно, что такая оппозиція, ободренная его терпливостью, сдлалась бы, можетъ-быть, боле чмъ безпокойною, — опасною и даже непреодолимою, еслибъ въ ней приняло участіе большинство законодательнаго сословія и сената, а это было возможно. Такое оправданіе иметъ нкоторое основаніе и доказываетъ, что бываютъ времена, когда диктатура длается необходимостью.

Что до этой оппозиціи трибуната, то она вовсе не заслуживаетъ похвалъ, которыми часто превозносили ее. Она противилась гражданскому кодексу, возстановленію алтарей, словомъ, лучшимъ намреніямъ перваго консула, и въ молчаніи смотрла на осужденіе несчастныхъ революціонеровъ, сосланныхъ безъ суда за адскую машину, въ которой они были невинны. Если, впрочемъ, непритворное чувство свободы вдохновляло многихъ изъ нихъ, за то другіе очевидно дйствовали изъ зависти, которая возмущала трибуналъ противъ государственнаго совта,— людей, вынужденныхъ бездйствовать, противъ тхъ, которые имли привилегію все длать. Итакъ, они совершили тяжкія ошибки, и, къ-несчастію, вызвали по мене-тяжкія со стороны перваго консула: плачевное сцпленіе обстоятельствъ, которое такъ часто приходится наблюдать исторіи въ нашей бурной вселенной, гд вчный двигатель — страсти человческія…

Между лицами, вновь-введенными въ трибунатъ, находился Люсіапъ Бонапарте, возвратившійся изъ Испаніи посл посольства, которое принесло больше хлопотъ, нежели пользы, онъ показывалъ видъ, что не желаетъ ничего, кром спокойнаго существованія, употребленнаго на службу брату, въ ндр одного изъ важнйшихъ государственныхъ собраніи. Вмст съ нимъ ввели и Карно, который недавно оставилъ военное министерство, гд не умлъ понравиться первому консулу. Карно былъ расположенъ къ консульскому правительству не боле только-что исключенныхъ трибуновъ, по это былъ человкъ, уважаемый всми, оппозиція его должна была быть мало-дятельна, но революція не могла оставить его въ тни, не сдлавшись виновною въ ужасной неблагодарности.

Между-тмъ, первый консулъ прибылъ въ Парижъ посл двадцатичетырех-дневнаго отсутствія. Теперь все было покорно: волненіе обоихъ законодательныхъ собраній было усмирено совершенно. Новая власть, которою первый консулъ былъ теперь облеченъ, также подйствовала на умы. Казалось, что ужь провидли на этой властительной глав двойственную корону Франціи и Италіи.

Теперь онъ могъ совершить все и для организаціи Франціи, что было первыми его предметомъ, и для своего собственнаго величія, что было уже вторымъ. Ему нечего было боле бояться, чтобъ кодексы, которые уже составлены, или которые еще составлялись по его приказанію, чтобъ договоры съ папою о возстановленіи алтарей, — чтобъ все это не пало передъ недоброжелательствомъ, или предразсудками государственныхъ собраній. Эти предначертанія не были единственныя, которыя замышлялъ онъ теперь. Уже нсколько мсяцевъ онъ готовилъ обширную систему народнаго воспитанія, чтобъ приспособить французское юношество къ настоящему порядку вещей. Онъ предначертывалъ систему національныхъ наградъ, которая, при военной формъ, свойственной тому времени и воинственному воображенію французовъ, могла бы служить вознагражденіемъ за гражданскія доблести, равно какъ и за военные подвиги, то былъ орденъ почетнаго-легіона, благородное учрежденіе, долго-задумываемое втайн, и по истин не мене-трудное изъ всхъ длъ, которыя первый консулъ хотлъ ввести въ республиканскую Францію. Онъ желалъ также закрыть одну изъ глубочайшихъ ранъ революціи — эмиграцію. Это было очень-трудно, однако минута приближалась, когда это могло сдлаться возможнымъ. Наконецъ, если, какъ говорили со всхъ сторонъ, если должно было упрочить власть въ рукахъ человка, который употреблялъ ее такимъ дивнымъ образомъ, если должно было дать его могуществу новый характеръ, боле-возвышенный, боле-продолжительный, нежели какой имло званіе перваго сановника, избраннаго на десять лтъ, изъ которыхъ три уже прошли, то теперь наступила минута, потому-что общественное благоденствіе, плодъ порядка, побды, мира, достигло своей высочайшей степени, оно было чувствуемо въ эту пору съ живостью, которую время могло скоре заглушить, нежели усилить.

Однакожъ, эти планы объ общественномъ благъ и о личномъ своемъ величіи, которые замышлялъ первый консулъ въ одно и то же время, нуждались еще въ одномъ послднемъ актъ, т. е. въ окончательномъ заключеніи мира на моряхъ, о которомъ шли переговоры на амьенскомъ конгрессъ. Возвратясь въ Парижъ, первый консулъ съ новою дятельностью принялся за это дло.

На конгресс возникли новыя недоумнія. Первый консулъ объявилъ, что если не хотятъ принять того, что предложилъ онъ, то онъ немедленно вооружитъ снова булоньскую флотилію и станетъ лагеремъ противъ береговъ Англіи.

Разрыва не боле желали въ Лондонъ, какъ и въ Парижъ, или Амьенъ. Англійскій кабинетъ чувствовалъ, что онъ падетъ, сдлавшись предметомъ смха, еслибъ полугодовая перемежка, слдствіе предварительныхъ статей, послужила только къ тому, чтобъ открыть моря Французскимъ Флотамъ. Лордъ Корнуаллисъ былъ очень-сговорчивъ относительно редакціи. Іосифъ Бонапарте былъ сговорчивъ не мене его, и 25 марта 1802 года, вечеромъ (4 жерминаля X года) былъ подписанъ миръ съ Великобританіей).

Назначили полторы сутокъ для перевода трактата на столько языковъ, сколько было державъ, принимавшихъ участіе въ этомъ миръ. 27 марта (6 жерминаля), уполномоченные собрались въ ратуш (l‘Htel de Ville). Первый консулъ хотлъ, чтобъ все было облечено самою важною наружностью. Уже давно онъ приказалъ отправиться въ Амьенъ отряду изъ своихъ лучшихъ войскъ, вновь экипированныхъ, веллъ исправить дороги изъ Амьена въ Кале и изъ Амьена въ Парижъ, и послалъ денегъ въ пособіе туземнымъ рабочимъ, нуждавшимся въ работ, — для того, чтобъ ничто не могло внушить англійскому уполномоченному неблагопріятной мысли о Франціи. Наконецъ, онъ предписалъ сдлать приготовленія въ самомъ Амьен, чтобъ подписаніе трактата произошло съ нкоторою торжественностью. Оба уполномоченные подписали миръ въ присутствіи властей и многочисленныхъ зрителей, потомъ обнялись дружески, при всеобщихъ радостныхъ восклицаніяхъ. Лордъ Корнуаллисъ и Іосифъ Бонапарте были сопровождаемы обратно въ свои жилища съ торжественною церемоніею, посреди самыхъ шумныхъ кликовъ толпы. Лордъ Корнуаллисъ слышалъ, какъ имя его благословлялось Французскимъ народомъ, и Іосифъ возвратился домой, слыша отвсюду крикъ, который долженствовалъ быть еще долго, и который могъ бы быть всегда крикомъ Франціи: Да здравствуетъ Бонапарте!

Лордъ Корнуаллисъ отправился немедленно въ Лондонъ, не смотря на полученное имъ приглашеніе пріхать въ Парижъ. Онъ боялся, чтобъ уступчивость его относительно редакціи не была не одобрена его правительствомъ, и хотлъ обезпечить ратификацію трактата своимъ личнымъ присутствіемъ.

Счастливый исходъ амьенскаго конгресса, если и не произвелъ въ англійскомъ народ тхъ же восторговъ энтузіазма, какіе произвело подписаніе предварительныхъ статей, однакожь засталъ его еще веселымъ и шумнымъ. На этотъ разъ говорили народу, что онъ насладится на длъ миромъ, дешевизною припасовъ и уничтоженіемъ налога на доходы (income-tax), Онъ врилъ этому и обнаруживалъ свою непритворную радость.

Мене вншнихъ изъявленіи восторга, по не мене существеннаго удовольствія представлялъ народъ во Франціи. Наконецъ, были уврены, что достигли до настоящаго мира, мира на моряхъ, врнаго и необходимаго условія континентальнаго мира. Посл десяти лтъ величайшей, ужаснйшей борьбы, какую только вели когда-либо между собою соперничествовавшія державы, положили наконецъ оружіе: храмъ Януса былъ запертъ.

Кто совершилъ все это? Кто сдлалъ Францію столь-великою и столь-счастливою, Европу столь-сіюкойною? Одинъ человкъ, силою своего меча и глубиною своей политики. Такъ говорила о немъ Франція, и вся Европа вторила ей эхомъ. Онъ побждалъ посл при Аустерлицъ, Іенъ, Фридланд, Ваграм,— побждалъ во ст сраженіяхъ, ослпилъ, приводилъ въ ужасъ, покорилъ свтъ, но никогда не былъ онъ такъ великъ, потому-что никогда не былъ такъ мудръ!

Первый консулъ, имя теперь въ своихъ рукахъ вс государственныя собранія, воспользовался прерогативами конституціи, чтобъ назначить чрезвычайное засданіе. Онъ возвратился 31 января 1802 г. (11 плювіоза) съ ліонской консульты амьенскій трактатъ былъ подписанъ 25 марта (4 жерминаля), перемны въ законодательномъ сословіи и трибунатъ окончились уже нсколько недль, и вновь-избранные члены были уже на своихъ постахъ: итакъ онъ созвалъ къ 5 апрля (15 жерминаля) чрезвычайное засданіе. Оно должно было продолжаться до 20 мая (30 флореаля), т. е. полтора мсяца. Этого было достаточно для выполненія его плановъ, какъ бы ни были они велико, потому-что теперь уже противорчіе не могло отнять у него много времени.

Первымъ проектомъ, внесеннымъ въ законодательное сословіе, былъ конкордатъ.

Первый консулъ все устроилъ такъ, что въ свтлое-воскресенье можно было отпраздновать великое торжество возстановленія богослуженій. Дв недли, предшествовавшія этому великому акту, были посвящены предварительнымъ распоряженіямъ. Надо было, во-первыхъ,— кром трактата, называемаго конкордатомъ, и который, какъ трактатъ, долженъ былъ быть утвержденъ законодательнымъ сословіемъ, — надо было начертать и представить регламентъ, которымъ бы установлялось управленіе вроисповданій, на основаніи началъ конкордата и галликанской церкви. Сверхъ того, надо было назначить духовныя лица въ шестьдесятъ новыхъ эпархій.

Первый консулъ началъ регламентомъ, установлявшимъ управленіе вроисповданій. Этотъ регламентъ извстенъ подъ именемъ органическихъ статей. Онъ былъ очень-обширенъ и установлялъ отношенія правительства ко всмъ исповданіямъ, католическому, протестантскому, еврейскому. Наконецъ, и грегоріанскій календарь былъ отчасти примиренъ съ республиканскимъ, Это было однимъ изъ важнйшихъ затрудненій. Нельзя было совершенно уничтожить календарь, который, боле всякаго другаго учрежденія, былъ воспоминаніемъ революціи, и который былъ приноровленъ къ новой системъ всовъ и мръ. До было также невозможно возстановить католическую религію, не возстановивъ воскресенья, а съ воскресеньемъ недли. Сверхъ того, правы уже исполнили то, на что еще не осмливался законъ, и воскресенье всюду почиталось религіознымъ праздникомъ, боле или мене наблюдаемымъ, по вообще всюду допущеннымъ, какъ день отдохновенія отъ недльныхъ трудовъ. Первый консулъ ршился на нчто среднее. Онъ установилъ, что годъ и мсяцъ должны называться по республиканскому календарю, а день и недля, — по грегоріанскому.

По начертаніи и обсужденіи въ государственномъ совт закона объ органическихъ статьяхъ, надо было заняться назначеніемъ духовныхъ лицъ. Въ этомъ дл, первый консулъ совтовался съ Порталисомъ и Бернье. Беллуа, марсельскій епископъ, былъ назначенъ архіепископомъ парижскимъ. Камбасересъ, братъ втораго консула, сдланъ архіепископомъ руанскимъ. Аббатъ Фетъ, дядя перваго консула, человкъ гордый, поставлявшій себ в!’ славу противиться своему племяннику, былъ назначенъ архіепископомъ ліонскимъ, т. о. примасомъ галльскимъ. Священникъ прихода св. Сульпиція, Напсемонъ, много способствовавшій своими трудами въ дл отршенія стараго духовенства, былъ избранъ въ Ваннъ епископомъ. Наконецъ, аббатъ Бернье получилъ епископство орлеанское. Это мсто не соотвтствовало его великому вліянію на дла церкви во Франціи, но аббатъ Бернье и самъ чувствовалъ, что воспоминаніе о гражданской войн, связанное съ его именемъ, не позволяло возвысить его слишкомъ-замтно, и что власть на дл, которою онъ пользовался, стояла вншнихъ почестей. Впрочемъ, первый консулъ готовилъ ему кардинальскую шляпу.

Кардиналъ Капрара сильно противился этимъ назначеніямъ, даже плакалъ, но наконецъ долженъ былъ уступить необходимости.

Когда все было готово, первый консулъ приказалъ внести конкордатъ въ законодательное сословіе, для того, чтобъ онъ получилъ силу закона. Къ конкордату были присоединены органическія статьи. Это было въ первый день чрезвычайнаго засданія 5 апрля 1802 года (15 жерминаля). Законодательное сословіе было распущено тогда, какъ амьенскій трактатъ, подписанный 25 марта, сдлался извстенъ въ Париж. И потому, оно не было въ числ властей, явившихся къ первому консулу съ поздравленіями. Положено было отправить депутацію изъ двадцати-пяти членовъ для привтствованія перваго консула по случаю всеобщаго мира. Въ этой поздравительной рчи но было сказано ни слова о конкордат, что показываетъ духъ тогдашняго времени даже въ ндръ обновленнаго законодательнаго сословія. Но первый консулъ въ отвт своемъ далъ уразумть неприличность такого умолчанія.

Это сильно подйствовало, какъ и ожидалъ первый консулъ. Проектъ, внесенный немедленно изъ законодательнаго сословія въ трибунатъ, былъ обсуженъ благосклонно. По докладу Симсона, онъ былъ утвержденъ большинствомъ 78 голосовъ противъ 7. Въ законодательномъ сословіи 228 голосовъ были поданы въ пользу его, а 21 противъ.

8 апрля (18 жерминаля) оба проекта получили силу законовъ. Не стало боле препятствіи. Наступилъ четверкъ, въ слдующее воскресенье было вербное-воскресенье, недлю спустя свтлое Христово воскресенье. Первый консулъ хотлъ посвятить эти торжественные дни католической религіи великому празднику возстановленія вроисповданій. Онъ не принималъ еще оффиціально кардинала Капрары, какъ легата римскаго двора, и назначилъ ему завтрашній день, пятницу, для этого оффиціальнаго пріема.

Въ назначенное время, кардиналъ-легатъ отправился торжественно въ Тюльери, въ экипажахъ перваго консула, за нимъ слдовала консульская гвардія, предъ нимъ везли въ одной изъ каретъ крестъ, знакъ его намстничества. Первый консулъ принялъ кардинала находясь во глав многочисленной свиты, состоявшей изъ обоихъ его соправителей, многихъ государственныхъ совтниковъ и блистательнаго штаба. Кардиналъ Капрара, имвшій кроткую и важную наружность, обратился къ первому консулу съ словомъ, въ которомъ достоинство соединялось съ выраженіемъ благодарности. Онъ далъ условленную клятву ничего не длать противъ законовъ государства, и прекратить отправленіе своей должности, лишь-только это будетъ необходимо. Первый консулъ отвчалъ ему въ возвышенныхъ выраженіяхъ, предназначенныхъ въ-особенности отозваться въ иномъ мст, не въ Тюльерійскомъ-Дворц.

Эта церемонія была первою изъ тхъ, которыя готовились, и она была мало замчена, потому-что парижскій народъ, не бывъ предувдомленъ, не могъ предаться своему обычному любопытству. На послзавтра было вербное-воскресенье. Первый консулъ уже представилъ кардиналу нкоторыхъ изъ главнйшихъ прелатовъ, которыхъ положено было назначить. Онъ хотлъ, чтобъ ихъ посвятили въ этотъ день вербнаго-воскресенья, для того, чтобъ они могли совершать службу черезъ недлю въ свтлое-воскресенье. То были: Беллуа, назначенный архіепископомъ парижскимъ, Камбасересъ, архіепископомъ руанскимъ, Бернье, епископомъ орлеанскимъ, Пансемонъ, епископомъ ваинскимъ. Церковь-Божьей-Матери была еще въ рукахъ конституціональнаго духовенства. Надо было дать ему формальный приказъ, чтобъ заставить отдать ключи отъ храма. Этотъ прекрасный храмъ былъ теперь въ самомъ плачевномъ состояніи: тамъ ничего не было готово для совершенія обряда посвященія надъ четырьмя прелатами. Этому помогли при помощи суммы, данной первымъ консуломъ, и съ такою поспшностью, что только въ день совершенія обряда увидли, что нтъ мста для ризницы. Ее устроили въ сосднемъ дом. Новые прелаты облеклись тамъ въ свои ризы, и въ этомъ одяніи отправились черезъ площадь въ соборъ. Народъ, свдавъ, что готовится большая церемонія, собрался отвсюду и соблюдалъ тишину и благочестіе. Наружность почтеннаго архіепископа Беллуа была такъ благородна и прекрасна, что тронула простыя сердца толпы, и вс, мужчины и женщины, преклонились съ благоговніемъ. Церемонія была трогательна по самому недостатку великолпія, — но тому чувству, съ какимъ она совершалась. Четыре прелата были посвящены но всмъ принятымъ формамъ.

Чрезъ недлю, въ свтлое-воскресенье, назначено было пропть торжественный Te Deum, для празднованія въ одно и то же время всеобщаго мира и примиренія съ церковью. Объ этой церемоніи было возвщено народу, какъ объ истинно-національномъ празднеств, распубликовано о сдланныхъ приготовленіяхъ, и напечатанъ церемоніалъ. Первый консулъ хотлъ отправиться на это торжество съ большимъ поздомъ, въ сопровожденіи всего, что было высшаго въ государств. Онъ далъ замтить, чрезъ придворныхъ дамъ, женамъ высшихъ сановниковъ, что он удовлетворятъ живйшему изъ его желаній, отправясь въ этотъ день въ соборъ отслушать Te Deum. Блистательнйшія изъ парижскихъ дамъ повиновались первому консулу. Знатнйшія изъ нихъ съхались въ Тюльери, чтобъ сопровождать госпожу Бонапарте въ каретахъ новаго двора.

Первый консулъ далъ формальное приказаніе своимъ генераламъ сопровождать его. Это устроить было всего трудне, ибо извстно было, что они говорили всюду неприличныя и мятежныя рчи. Ожеро, терпимый въ Парижъ, былъ въ настоящее время однимъ изъ тхъ, которые говорили всего громче. Онъ былъ уполномоченъ своими товарищами предстать предъ перваго консула и выразить отказъ ихъ хать въ Церковь-Божьей-Матсри. Генералъ Бонапарте хотлъ принять Ожеро въ консульскомъ собраніи, въ присутствіи всхъ консуловъ и министровъ. Тотъ изложилъ предъ нимъ цль своего посланничества, по первый консулъ напомнилъ ему долгъ его съ тою важностью, которую онъ умлъ выказывать въ начальствованіи, и особенно относительно военныхъ. Онъ далъ ему почувствовать неприличность его выходки, напомнилъ, что конкордатъ получилъ теперь силу государственнаго закона, что законы обязательны для всхъ классовъ гражданъ, что, впрочемъ, онъ самъ будетъ наблюдать надъ ихъ выполненіемъ, по своему двоякому званію генерала и перваго сановника республики, что не офицерамъ арміи, а правительству должно ршать, прилична ли церемонія, назначенная въ свтлое-воскресенье, что вс власти получили повелніе присутствовать на ней, военныя и гражданскія, и что вс он должны повиноваться, что же касается до достоинства арміи, то онъ такъ заботится о немъ и можетъ быть въ этомъ дл такимъ хорошимъ судьею, какъ никто изъ генераловъ, его товарищей по оружію, и увренъ, что нисколько не повредитъ этому достоинству, присутствуя лично на этихъ религіозныхъ церемоніяхъ, что, въ довершеніе всего, ихъ дло не разсуждать, а выполнять повелніе, и онъ ожидаетъ увидть ихъ всхъ въ воскресенье, вокругъ себя, въ каедральной церкви.— Ожеро ничего не возражалъ, и возвратился къ своимъ товарищамъ съ смущеніемъ отъ сдланнаго имъ легкомысленнаго поступка, и съ ршимостью повиноваться.

Все было готово, но въ послднюю минуту замыслы кардинала Капрары едва не уничтожили благородныхъ предначертаній перваго консула. Кардиналъ требовалъ отъ епископовъ, выбранныхъ изъ конституціональнаго духовенства, чтобъ они отреклись отъ своихъ старыхъ заблужденій, чести самымъ оскорбительнымъ образомъ ихъ присоединеніе къ гражданской конституціи духовенства. Это было унизительно не только для нихъ, по и для самой революціи. Первый консулъ, узнавъ объ этомъ, не хотлъ выносить подобныхъ притязаній, и, въ субботу вечеромъ, наканун свтлаго-воскресенья, послалъ Порталиса сказать кардиналу, что если онъ еще будетъ настаивать на этомъ, то не бывать завтра церемоніи, а вмст съ тмъ и конкордатъ не будетъ обнародованъ и останется безъ исполненія. Первый консулъ твердо ршился на это, и никакъ не хотлъ уступить въ томъ, что, казалось ему, могло повредить самой цли, т. е. сближенію, слитію партій.

Кардиналъ уступилъ наконецъ, но гораздо уже за-полночь.

На слдующій день, въ свтлое-воскресенье, 18 апрля 1802 г. (28 жерминаля X г.), конкордатъ былъ обнародованъ по всмъ кварталамъ Парижа, съ большою торжественностью и первйшими властями. Между-тмъ, какъ это обнародованіе происходило на улицахъ столицы, первый консулъ, хотвшій отпраздновать въ этотъ день все, что было счастливаго для Франціи, размнивалъ въ Тюльери ратификаціи амьенскаго трактата. Совершивъ этотъ важный обрядъ, онъ отправился въ Церковь-Божьей-Матери, за нимъ слдовали первйшіе государственные чины и множество должностныхъ лицъ, блистательный штабъ и толпа знатнйшихъ дамъ, сопровождавшихъ госпожу Бонапарте. Этотъ великолпный поздъ состоялъ изъ длиннаго ряда каретъ. Войска были разставлены по обимъ сторонамъ, отъ Тюльери до самого собора. Архіепископъ парижскій торжественно вышелъ со святою водою встртить перваго консула въ дверяхъ храма. Новый глава государства былъ отведенъ подъ балдахинъ, на приготовленное для него мсто. Сенатъ, законодательное сословіе, трибунатъ стали по об стороны алтаря. За первымъ консуломъ стояли генералы въ полной форм, явившіеся сюда боле изъ повиновенія, нежели по собственному убжденію, нкоторые изъ нихъ держались не совсмъ — прилично. Самъ же онъ, одтый въ красный консульскій мундиръ, стоялъ неподвижно, съ лицомъ строгимъ, не раздляя ни разсянности однихъ, ни благоговнія другихъ. Онъ былъ спокоенъ, важенъ, въ положеніи главы имперіи, который совершаетъ великій актъ своей воли и заставляетъ однимъ своимъ взглядомъ всхъ покоряться.

Церемонія была продолжительна и торжественна, не смотря на дурное расположеніе большей части тхъ, которыхъ надо было привлечь сюда насильно. Впрочемъ, эффектъ, произведенный сю, долженъ былъ имть ршительное дйствіе, потому-что, посл примра однажды уже даннаго великимъ человкомъ, должны были возникнуть снова вс старинные религіозные обряды, а вс сопротивленія должны были исчезнуть.

Это празднество происходило по двумъ случаямъ, именно — по случаю возстановленія вроисповданія и по случаю всеобщаго мира. Естественно, всюду царствовало веселіе, и всякій, испытавшій въ сердц своемъ пагубныхъ страстей партіи, быль счастливъ общею радостью всей націи. Въ этотъ день даны были большіе обды у министровъ, куда были приглашены главнйшіе члены правительственныхъ мстъ. Представители державъ были отозваны къ министру иностранныхъ длъ. У перваго консула былъ блистательный банкетъ, куда были приглашены кардиналъ Капрара, архіепископъ парижскій, главнйшіе изъ вновь-посвященныхъ духовныхъ, знатнйшія государственныя лица. Первый консулъ долго говорилъ съ кардиналомъ и изъявилъ ему свою радость отъ окончанія такого важнаго дла. Онъ гордился своею предпріимчивостью и успхомъ. Лишь-только слегка помрачилось на минуту его благородное чело: это было при видъ нкоторыхъ генераловъ, которыхъ пріемы и рчи не были приличны настоящему случаю. Онъ изъявилъ имъ свое неудовольствіе такимъ ршительнымъ тономъ, который не допускалъ возраженій и не позволялъ опасаться повторенія того же впредь.

Для довершенія эффекта, который первый консулъ хотлъ произвести въ этотъ день, де-Фонтанъ написалъ, въ Монитер, о вновь-вышедшей книг, которая длала тогда много шума: это былъ Духъ Христіанства (le Gnie du Christianisme) — книга, написанная молодымъ бретонскимъ дворяниномъ, Шатобріаномъ, бывшимъ въ свойств съ Мальзербами и долгое время находившимся вдали отъ своей родины. Въ ней блестящимъ образомъ описывались красоты христіанства и открывалась нравственная и поэтическая сторона религіозныхъ обрядовъ, двадцать лтъ тому назадъ грубо-осмянныхъ. Жестоко-раскритикованный гг. Шенье и Генгэне, которые укоряли его въ лживыхъ и преувеличенныхъ краскахъ, горячо-поддерживаемый партизанами религіознаго возстановленія, Духъ Христіанства, какъ вс замчательныя творенія, сильно-превозносимый одними, сильно-порицаемый другими, произвелъ глубокое впечатлніе, потому-что выражалъ собою чувство истинное и весьма-сильно господствовавшее тогда во французскомъ обществ: это странное, неопредлимое чувство сожалнія о томъ, чего уже нтъ, о томъ, что презрли, или сгубили, имвъ прежде въ рукахъ своихъ, о томъ, что, разъ потерявши, оплакиваютъ долго. Таково сердце человческое! То, что есть, утомляетъ его, становится ему тяжкимъ, то, что перестаетъ существовать, вдругъ длается въ глазахъ его привлекательнымъ’ Твореніе молодаго писателя, гд отпечатллось это глубокое чувство, сильно тронуло умы и было съ отличною благосклонностью принято человкомъ, раздававшимъ тогда вс славы. Если въ этой книг не проявлялись ни чистый вкусъ, ни простая и твердая вра писателей вка Лудовика XIV, за то она очаровательно описывала старинные религіозные правы, которыхъ уже не было боле. Безъ-сомннія, здсь можно было порицать злоупотребленіе прекраснаго воображенія, но посл Виргилія, посл Горація осталось же въ памяти людей мсто для замысловатаго Овидія, для блистательнаго Лукана, и, можетъ-быть, одна изъ всхъ книгъ того времени, Духъ Христіанства, будетъ жить, крпко-связанная съ достатопамятною эпохою: она будетъ жить, какъ живутъ эти фризы, изваянные на мрамор зданія, живутъ вмст съ памятникомъ, къ которому придланы.

Призвавъ духовныхъ къ алтарю, выведши ихъ изъ мрака убжищъ, гд они совершали свое богослуженіе и часто замышляли крамолы противъ правительства, первый консулъ исправилъ одинъ изъ ужаснйшихъ безпорядковъ своего времени и удовлетворилъ одной изъ величайшихъ нравственныхъ потребностей цлаго общества. Но оставался другой очень-плачевный безпорядокъ, дававшій еще Франціи видъ страны, раздираемой партіями: это было изгнаніе значительнаго числа французовъ, жившихъ въ чужихъ краяхъ въ бдности, иногда питавшихъ ненависть къ своему отечеству и получавшихъ отъ непріязненныхъ Франціи государствъ пропитаніе, за которое многіе изъ нихъ платили поступками, недостойными въ-отношеніи къ ихъ родин. Изгнаніе — ужасная выдумка раздора^ оно длаетъ изгнанника несчастнымъ, растлваетъ его сердце, заставляетъ его просить милостыню у иноземца, распространяетъ вдаль печальное зрлище внутреннихъ смутъ. Изъ всхъ слдовъ революціи, ее должно изглаживать прежде всхъ. Генералъ Бонапарте смотрлъ на возвращеніе эмигрантовъ, какъ на необходимое дополненіе всеобщаго замиренія. Уже существовала относительно возвращенія эмигрантовъ система очень-неполная, очень-пристрастная, очень-неправильная, заключавшая въ себ вс неудобства общей мры, но неимвшая ея благотворнаго вліянія: то была система вычеркиваній, подъ тмъ предлогомъ, что такіе-то эмигранты были незаслуженно включены въ списки. Такимъ-образомъ, давалась амнистія не всегда самымъ безвиннымъ и достойнымъ того.

Итакъ, первый консулъ ршился возвратить всхъ эмигрантовъ, за нкоторыми исключеніями. Противъ этой мры возникли сильныя возраженія. Во-первыхъ, вс конституціи, и именно конституція консульскаго правленія, объявляли формально, что эмигранты никогда не будутъ возвращены. Он объявляли это, въ-особенности, для успокоенія пріобртателей національныхъ имуществъ, которые были очень-подозрительны, и которые смотрли на изгнаніе прежнихъ владльцевъ ихъ имній, какъ на дло чисто-необходимое для ихъ безопасности. Первый консулъ, считая себя самою твердою опорою этихъ пріобртателей, всегда выражая свою твердую волю защищать ихъ, одинъ въ цломъ свт имя къ тому возможность, первый консулъ полагалъ себя столько-сильнымъ внушенною къ нему довренностью пріобртателей національныхъ имуществъ, что могъ имть возможность отворить эмигрантамъ врата Франціи. И потому онъ приказалъ заготовить опредленіе, котораго первою статьею было подтвержденіе въ ненарушимости условій, заключенныхъ государствомъ съ пріобртшими національныя имущества. Потомъ онъ приказалъ включить туда распоряженіе, которымъ возвращались вс эмигранты и отдавались, по возвращеніи, подъ надзоръ высшей полиціи. Впрочемъ, были сдланы нкоторыя исключенія при этомъ всеобщемъ возвращеніи. Въ немъ было отказано предводителямъ скопищъ, вооруженныхъ противъ республики, тмъ, которые служили въ непріятельскихъ арміяхъ, лицамъ, сохранявшимъ мста или титулы при принцахъ дома Бурбоновъ, генераламъ или народнымъ представителямъ, которые договаривались съ непріятелемъ (это касалось Пишгрю и пькорорыхъ членовъ законодательныхъ собраній), наконецъ епископамъ и архіепископамъ, отказавшимся просить объ отставки, по требованію папы. Число этихъ исключенныхъ лицъ было чрезвычайно-незначительно.

Всего затруднительне было ршить вопросъ касательно непроданныхъ имуществъ эмигрантовъ. Хотя съ совершенною справедливостью была признана ненарушимою продажа имуществъ, учиненная государствомъ, однако могло показаться жестокимъ не возвратить эмигрантамъ ихъ имуществъ, остававшихся еще неприкосновенными въ рукахъ правительства. ‘Я не сдлаю ровно ничего’ говорилъ первый консулъ, ‘если возвращу эмигрантовъ въ отечество, не возврати имъ родовыхъ имній. Я хочу изгладить слды нашихъ гражданскихъ войнъ, а наполнивъ Францію возвратившимися эмигрантами, которые останутся въ нищет, между-тмъ, какъ ихъ имущества будутъ подъ секвестромъ государства, я создамъ классъ недовольныхъ, которые не дадутъ намъ покоя. И эти имущества, оставшіяся подъ секвестромъ у государства, кто, думаете вы, купитъ ихъ въ присутствіи ихъ прежнихъ возвратившихся владльцевъ?’ Итакъ, первый консулъ ршился отдать вс непроданныя недвижимыя имущества за исключеніемъ домовъ или строеній, запятыхъ подъ общеполезныя заведенія.

Это опредленіе было предложено на разсмотрніе особенному совту, состоявшему изъ консуловъ, министровъ, нсколькихъ членовъ государственнаго совта и сенаторовъ. Тамъ сильно настаивали на томъ, чтобъ въ опредленіе включено было слово: ‘амнистія’. Первый консулъ противился этому, онъ говорилъ, что не должно унижать людей, которыхъ хотли примирить съ Франціею, и что трактовать ихъ, какъ помилованныхъ преступниковъ, значило глубоко унизить ихъ. Ему отвчали, что эмиграція, по своему происхожденію, была преступленіемъ, потому-что она имла главною цлію вести войну съ Франціею, и что необходимо представлять се осужденною законами. Возникло самое жаркое преніе относительно имуществъ эмигрантовъ. Совтчики, призванные на совщаніе, упорно отвергали предположеніе возвратить дачи и лса, которые законъ 2 нивоза IV года призналъ неотчуждаемыми. Не смотря на вс свои усилія, первый консулъ былъ принужденъ уступить, и такимъ-образомъ, самъ не думая того, сохранилъ въ рукахъ своихъ одно изъ могущественнйшихъ средствъ вліянія на старинное французское дворянство, что въ-послдствіи привело къ нему все это дворянство: это средство состояло въ индивидуальномъ возвращеніи имуществъ тмъ изъ эмигрантовъ, которые подчинялись его правительству.

Этотъ проектъ амнистіи, о которомъ разсуждалъ государственный совтъ наканун обнародованія конкордата, десять дней спустя былъ внесенъ въ сенатъ и утвержденъ имъ безъ всякаго возраженія.

Этотъ милосердый актъ долженъ былъ быть принятъ съ одобреніемъ всми разумными людьми, чистосердечно желавшими окончанія внутреннихъ смутъ своего отечества. Благодаря новымъ обезпеченіямъ закономъ, которыя были даны пріобртателямъ національныхъ имуществъ, благодаря довренности, которую внушалъ къ себ этимъ людямъ первый консулъ, эта послдняя правительственная мра не причинила имъ слишкомъ-большихъ безпокойствъ, и она удовлетворила эту честную и, къ-счастію, самую многочисленную массу роялистской партіи, принимавшую безъ досады оказываемое ей добро. Эта мра встртила неблагодарность только со стороны лицъ высшей эмиграціи, которыя въ парижскихъ салонахъ отплачивали злыми рчами за благодянія правительства. По ихъ словамъ, этотъ актъ былъ незначителенъ, неполонъ, несправедливъ, потому-что онъ длалъ нкоторыя различія между лицами, потому-что онъ не возвращалъ эмигрантамъ ихъ проданныхъ или непроданныхъ имуществъ. Можно было обойдтись безъ одобренія этихъ пустыхъ болтуновъ… Однакожъ, первый консулъ былъ такъ жаденъ къ слав, что подобные жалкіе пересуды смущали иногда удовольствіе, которое ощущалъ онъ отъ всеобщаго одобренія Франціи и Европы.

Но его стремленіе творить благо не зависло ни отъ похвалы, ни отъ порицанія, и едва довершилъ онъ великій подвигъ, о которомъ разсказали мы, какъ уже готовилъ другіе величайшей важности, въ-отношеніи политическомъ и общественномъ. Избавившись отъ препятствій, которыя представляло его плодотворной дятельности противодйствіе сената, онъ ршился во время этого чрезвычайнаго собранія въ жерминал и флореал, докончить или по-крайней-мр во многомъ подвинуть переорганизацію Франціи. Вотъ его идеи въ этомъ отношеніи.

Изъ извстныхъ уже дйствій перваго консула, въ особенности изъ возстановленія богослуженій, легко можно было угадать, каковъ былъ взглядъ его на устройство общества. Говоря вообще, онъ былъ расположенъ противорчить тснымъ и преувеличеннымъ системамъ, революціи, или, точне сказать, нкоторыхъ революціонеровъ. Сама революція хотла уничтожать неправильности, странности, несправедливыя отличія, происходившія изъ феодальнаго начала, и въ силу которыхъ, на-примръ, Еврей, католикъ, протестантъ, дворянинъ, священникъ, гражданинъ, Бургиньйонецъ, Провансалецъ, Бретонецъ, не имли однихъ и тхъ же правъ, однхъ и тхъ же обязанностей, не несли однихъ и тхъ же налоговъ, не пользовались однми и тми же выгодами, — словомъ, не жили подъ одними законами. Сдлать изъ всхъ этихъ французовъ, каковы бы ни были ихъ религія, происхожденіе, мсто родины, — равныхъ гражданъ по правамъ и обязанностямъ, имющихъ доступъ всюду сообразно съ своимъ достоинствомъ, — вотъ чего хотла революція въ своихъ первыхъ порывахъ, до того времени, какъ противорчіе еще не раздражило ея, вотъ чего хотлъ первый консулъ съ-тхъ-поръ, какъ это изступленіе уступило мсто разсудку. Но это химерическое равенство, о которомъ бредили съ минуту демагоги, долженствовавшее поставить всхъ людей подъ одинъ уровень, едва допускавшее природное неравенство, происходящее отъ различія ума и талантовъ, — это равенство онъ презиралъ или какъ химеру духа системы, или какъ буйство зависти.

Итакъ, онъ хотлъ іерархіи въ обществъ, на степеняхъ ея вс люди, безъ различія происхожденія, стали бы по своему достоинству, на степеняхъ ея остались бы навсегда т, которые возведены туда своими отцами, по препятствуя впрочемъ новымъ пришельцамъ, которые бы стали возвышаться въ свою очередь.

Этой-то, такъ-сказать, общественной растительности, вытекающей изъ самой природы, примчаемой во всхъ странахъ и во вс времена, хотлъ онъ дать свободный ходъ въ тхъ учрежденіяхъ, которыя думалъ основать. Какъ вс мощные умы, старающіеся открывать въ чувств массъ народа истинные человчественные инстинкты, и любящіе противополагать это чувство ограниченнымъ видамъ духа системы, онъ искалъ въ расположеніяхъ, обнаруживаемыхъ въ его глазахъ самимъ народомъ, доказательствъ, аргументовъ для своихъ мнній.

Тмъ, которые въ дл религіи совтовали ему равнодушіе, онъ приводилъ въ опроверженіе волненіе народа, недавно столпившагося у дверей церкви и принудившаго священника предать погребенію тло какой-то актриссы. ‘Вотъ’ говорилъ онъ этимъ партизанамъ равнодушія: ‘вотъ какъ равнодушенъ народъ! И вы… зачмъ вы сами, посреди величайшаго революціоннаго пароксизма, провозгласили Верховное Существо?..’

Что до способа классифировать людей въ обществ, онъ говорилъ тмъ, которые не хотли никакого отличія: ‘Зачмъ же учредили вы почетныя ружья и сабли? Вдь это отличіе же, хотя довольно-смшно придуманное, потому-что ни почетнаго ружья, ни сабли нельзя носить на груди, а въ этомъ род люди любятъ то, что видно издалека.’ Первый консулъ замтилъ странный фактъ и охотно указывалъ на него всмъ, съ кмъ обыкновенно бесдовалъ. Съ-тхъ-поръ, какъ Франція, предметъ почтенія и уваженія Европы, была наполнена министрами всхъ державъ, или знатными иностранцами, посщавшими ее, онъ былъ пораженъ тмъ любопытствомъ, съ которымъ народъ и даже люди повыше званіемъ слдили за иностранцами, и жадно разсматривали ихъ богатые мундиры, блестящіе ордена. Часто народъ толпился на двор Тюльери, выжидая прибытія или вызда этихъ особъ. ‘Вотъ’ говорилъ онъ: ‘эти суетныя ничтожества, которыя такъ презираютъ умники! Народъ не раздляетъ ихъ мннія. Онъ любитъ эти разноцвтныя ленты, такъ же, какъ любитъ религіозныя торжества. Демократы-Философы называютъ это суетою, идолопоклонствомъ. Идолопоклонство, суета,— пусть такъ. Но это идолопоклонство, эта суета — слабости, общія всему человческому роду, и изъ той и другой можно вывести великія добродтели. Этими столь-презираемыми побрякушками производятъ героевъ! Какъ для одной, такъ и для другой, изъ этихъ такъ-называемыхъ слабостей, необходимы вншніе знаки, необходимо богослуженіе для религіознаго чувства, необходимы видимыя отличія для благороднаго чувства славы!’

Первый консулъ ршился учредить орденъ, который бы замнилъ почетныя оружія, имлъ бы выгоду въ томъ, что могъ быть даваемъ солдату, равно-какъ и генералу, мирному ученому, равно-какъ и воину, состоялъ бы въ знакахъ подобныхъ съ виду носимымъ въ Европ, и въ пенсіонныхъ капиталахъ, что было особенно важно для солдата, когда онъ возвратится къ полямъ своимъ. Это новое учрежденіе было, въ его глазахъ, средствомъ для того, чтобъ ввести новую Францію въ сношеніе съ другими странами. Если такимъ-образомъ во всей Европ отличаютъ всенародно-оказанныя заслуги, зачмъ не допустить этой системы и во Франціи? ‘Націи’ говорилъ онъ: ‘не должны стараться отличаться странностями, точно такъ же, какъ и отдльныя лица. Причудливость длать иначе, нежели вс, не допускается людьми разсудительными, и въ-особенности людьми скромными. Ордена въ употребленіи во всхъ странахъ, пусть, — присовокуплялъ первый консулъ, — будутъ они въ употребленіи и во Франціи! Это будетъ еще новою связью съ Европою. Только ихъ давали прежде во Франціи, и даютъ теперь у нашихъ сосдей людямъ благороднаго происхожденія: я буду давать ихъ всякому, кто наилучшимъ-образомъ будетъ служить въ военной или государственной служб, или кто создастъ лучшія произведенія.’

Почетныя оружія, придуманныя Конвентомъ, мало имли успха, потому-что они не были приноровлены къ правамъ. Первый консулъ придумалъ учредить орденъ военный по форм, но предназначенный не для однихъ воиновъ. Онъ назвалъ его почетнымъ-легіономъ, желая выразить тмъ идею собранія людей, посвятившихъ себя служенію чести и защищенію извстныхъ принциповъ. Этотъ легіонъ долженъ былъ состоять изъ пятнадцати когортъ, всякая когорта изъ семи старшихъ-офицеровъ (grands officiers), двадцати командоровъ, тридцати офицеровъ и 350 простыхъ легіонаріевъ, всего изъ 6,000 человкъ всхъ степеней. Форма присяги, при пожалованіи орденомъ почетнаго-легіона, состояла въ обт защищать республику, неприкосновенность территоріи, принципъ равенства, ненарушимость собственностей, называемыхъ національными. Каждой степени были даны знаки и пенсіи. Старшіе-офицеры получали въ годъ 5,000 франковъ, командоры 2,000, офицеры 1,000, простые легіонаріи 250 франковъ. На эти издержки были назначены доходы съ національныхъ имуществъ. Каждая когорта должна была имть свое мстопребываніе въ той провинціи, гд находились отведенныя ей имущества. Вс когорты вмст должны были быть управляемы верховнымъ совтомъ, состоящимъ изъ семи членовъ: троихъ консуловъ и еще четырехъ старшихъ-офицеровъ, изъ которыхъ первый долженъ былъ быть назначенъ сенатомъ, второй законодательнымъ сословіемъ, третій трибунатомъ, четвертый государственнымъ совтомъ. Совтъ почетнаго-легіона, составленный такимъ-образомъ, имлъ обязанностью наблюдать за управленіемъ имуществами легіона и разсуждать объ удостоеніи въ его члены. Отличительная черта этого учрежденія состояла въ томъ, что всяческія гражданскія заслуги на всевозможныхъ поприщахъ, на государственной служб, въ наукахъ, искусствахъ, литератур, давали право на пожалованіе этимъ орденомъ, равно-какъ и военныя заслуги. Въ настоящее время, было положено, что вс военные, имющіе почетныя оружія, должны были быть по нраву членами легіона, распредленными въ его рядахъ но своимъ чинамъ въ арміи.

Это учрежденіе существуетъ не боле сорока лтъ, и оно уже освящено, какъ-будто-бы прошло чрезъ даль вковъ: столько въ эти сорокъ лтъ было оно наградою мужества, знанія, всяческаго достоинства! столько было оно предметомъ исканій со стороны великихъ и князей Европы, наиболе гордившихся своимъ происхожденіемъ! Время, судія въ дл учрежденій, само произнесло приговоръ о польз и достоинств этого ордена.

Посл этого, первый консулъ приступилъ съ неменьшимъ жаромъ къ систем воспитанія французскаго юношества. И дйствительно, тогдашнее воспитаніе было ничтожно, или оно находилось въ рукахъ враговъ революціи.

Религіозныя корпораціи, нкогда занимавшіяся воспитаніемъ юношества, исчезли вмст съ старымъ порядкомъ вещей. Он готовы были, правда, возродиться, по первый консулъ не думалъ вврить имъ новое поколніе, считая ихъ тайными сообщниками враговъ своихъ. Учрежденія, которыми Конвентъ старался замнить ихъ, были одною химерою, уже почти исчезнувшею. Конвентъ хотлъ давать безденежно первоначальное обученіе народу и второстепенное обученіе среднимъ классамъ, такъ-чтобъ сдлать и то и другое доступными всмъ семействамъ. Но изъ этого ничего не вышло. Общины отводили учителямъ первоначальныхъ школъ помщенія, вообще т самыя, которыя занимали прежде сельскіе священники, по не давали имъ вовсе жалованья, или разв ужь выдавали имъ его ассигнаціями. Вскор нищета разсяла этихъ бдныхъ наставниковъ. Центральныя школы, въ которыхъ преподавалось второстепенное обученіе, находясь по главнымъ городамъ всхъ департаментовъ, были въ нкоторомъ родъ академическими заведеніями, гд читались публичные курсы, которые юношество могло слушать по нскольку часовъ въ день, а потомъ должно было возвращаться домой, или въ пансіоны, устроенные частною дятельностью. Духъ ученія былъ сообразенъ съ духомъ времени. Предметы классическіе, на которые смотрли, какъ на старую рутину, были здсь почти во все оставлены. Естественныя и точныя науки и новйшіе языки, заступили мсто древнихъ языковъ. Къ каждой изъ этихъ школъ былъ присоединенъ музей естественной исторіи. Такое образованіе имло мало вліянія на юношество, потому-что ученіе, продолжающееся часъ или два въ день, отнюдь было не въ состояніи овладть его душою. Дло воспитанія довершалось въ пансіонахъ, содержатели которыхъ были тогда по-большей-части врагами новаго порядка вещей, или жадными спекулаторами, смотрвшими на юношество, какъ на товаръ, а не какъ на священный залогъ, ввренный имъ государствомъ и семействами. Сверхъ-того, центральныя школы, находившіяся въ ста-двухъ департаментахъ, по одной въ каждомъ главномъ городъ департамента, были слишкомъ-многочисленны. Не было довольно учениковъ для этихъ ста-двухъ школъ. Только тридцать-дв изъ нихъ привлекли къ себ слушателей, и сдлались центрами просвщенія. Тамъ являлись нкоторые отличные профессоры, еще сохранявшіе духъ здравыхъ ученіи. Но политическіе перевороты и тамъ, какъ и всюду, давали чувствовать свое плачевное вліяніе. Профессоръ!, которыхъ избирали ‘присяжные обученія’, смнялись другъ другомъ, подобно партіямъ у кормила власти, то появлялись, то исчезали снова, а вмст съ ними и ученики ихъ. Наконецъ, эти школы, лишенныя всякой взаимной связи, неимвшія ни единства, ни общаго направленія, представлялись разбросанными осколками, а не великимъ зданіемъ народнаго просвщенія.

Первый консулъ составилъ свои проектъ разомъ, съ своею обычною ршимостью.

Во-первыхъ, финансы Франціи не представляли правительству средствъ открыть безденежное обученіе въ первоначальныхъ школахъ. И потому удовлетворились, въ этомъ отношеніи, тмъ, что учредили эти школы только въ тхъ мстахъ, гд сами жители имли возможность содержать ихъ на свои счетъ. Община давала отъ себя помщеніе для школы, ученики взносили за себя соразмрно съ тмъ, сколько нужно было на содержаніе учителя. Вотъ все, что тогда можно было сдлать.

Въ настоящее время, самымъ важнымъ было второстепенное обученіе. Первый консулъ въ своемъ проект отмнилъ центральныя школы. Изъ нихъ только тридцать-дв имли боле или мене успха. Это было указаніемъ потребности просвщенія въ различныхъ частяхъ Франціи. Первый консулъ предположилъ учредить тридцать-два учебныя заведенія, которыя онъ назвалъ лицеями, — именемъ, заимствованнымъ изъ древности, когда юношество вмст съ основательнымъ образованіемъ получало въ важнйшіе годы возраста воспитаніе неизнженное, строгое, религіозное, совершенно на военную ногу. Онъ хотлъ ввести туда снова классическое образованіе, которое предоставляло бы первое мсто изученію древнихъ языковъ и давало бы только второстепенное мсто наукамъ математическимъ и физическимъ, предоставляя спеціальнымъ заведеніямъ дальнйшее усовершенствованіе въ этихъ послднихъ наукахъ. Онъ былъ правъ въ этомъ случа, какъ и во всемъ прочемъ. Изученіе мертвыхъ языковъ не есть только изученіе однихъ словъ, но и вещей, это изученіе древности съ ея законами, нравами, искусствами, ея исторіею, столь-нравственною, столь-много-наставительною. Есть только одинъ возрастъ для изученія всего этого: дтство. Когда же прійдетъ мятежная пора юности съ своими страстями, съ своею наклонностью къ преувеличенію и ложному вкусу, когда настанетъ зрлый возрастъ съ своими положительными интересами, тогда жизнь проходитъ, и человкъ ни одной минуты не удляетъ на изученіе міра мертваго, подобно языкамъ, которые открываютъ намъ входъ въ него. И если запоздалое любопытство приведетъ кого къ этому предмету, то только сквозь блдные и недостаточные переводы можетъ онъ проникнуть въ эту прекрасную древность, и въ то время, когда ослабли религіозныя идеи, еслибъ исчезло и познаніе древности, люди составили бы только общества безъ всякой связи съ прошедшимъ, единственно-знакомое съ настоящимъ и занятое имъ, — общество невжественное, униженное, исключительно способное къ механическимъ искусствамъ.

Таковы были школы, въ которыхъ первый консулъ хотлъ образовать французское юношество. Но какъ привлечь его туда? Въ этомъ состояло затрудненіе. Первый консулъ помогъ этому средствомъ смлымъ и врнымъ: такъ и должно дйствовать, если серьзно хотятъ достигнуть цли. Онъ придумалъ учредить 6,400 ежегодныхъ стипендій (bourses gratuites) отъ казны., въ 700 или 800 франковъ каждая, что обходилось въ годъ отъ 5 до 6 мильйоновъ,— сумма, по тогдашнему времени, очень-значительная. Этихъ шести тысячь и нсколькихъ сотъ учениковъ было достаточно, чтобъ наполнить лицеи. Довренность семействъ, которую пріобрсть можно было надяться позже, должна была co-временемъ избавить государство отъ продолженія этой жертвы. Плата, взимаемая съ этихъ стипендіатовъ, была достаточна къ покрытію большей части издержекъ по этимъ новымъ заведеніямъ.

Первый консулъ хотлъ слдующимъ образомъ распредлить эти стипендіи: 2,400 изъ нихъ должны были быть даны дтямъ недостаточныхъ военныхъ и гражданскихъ чиновниковъ и жителей провинцій, недавно-присоединенныхъ къ Франціи, остальныя 4,000 предназначались для пансіоновъ, въ то время уже существовавшихъ. И дйствительно, было множество пансіоновъ, заведенныхъ частными людьми. Первый консулъ полагалъ, что ихъ должно оставить, но онъ присоединилъ ихъ къ своему плану самымъ простымъ и самымъ дйствительнымъ способомъ. Эти пансіоны не могли впредь существовать иначе, какъ съ дозволенія правительства, они должны были быть ежегодно осматриваемы лицами, назначенными отъ правительства, они обязаны были посылать своихъ воспитанниковъ слушать лицейскіе курсы, съ весьма-незначительною за то платою. Наконецъ, 4,000 стипендій, по ежегодномъ осмотр, должны были быть раздляемы между воспитанниками различныхъ пансіоновъ, судя по одобренію, котораго заслуживали эти заведенія. Такимъ-образомъ, и пансіоны вошли существенною частію въ общій планъ воспитанія.

Перейдя потомъ къ спеціальному обученію, первый консулъ занялся дополненіемъ его организаціи. Изученіе юриспруденціи погибло вмст съ старымъ судебнымъ устройствомъ, онъ основалъ десять школъ правовднія. Медицинскія школы, мене пренебреженныя, существовали въ числ трехъ: онъ предположилъ основать ихъ шесть. Политехническая школа уже существовала, она была присоединена къ этой организаціи. Сюда же присоединили школу публичныхъ работъ, извстную въ-послдствіи подъ именемъ Школы Путей-Сообщенія (des Ponts-et-Chausses), школу механическихъ искусствъ, учрежденную тогда въ Компьен, въ-послдствіи въ Шалон-на-Марн, первый образецъ школъ искусствъ и ремеслъ, которыя ныньче признаны столь-полезными, наконецъ, школу великаго искусства, составлявшаго тогда могущество перваго консула и Франціи, — школу военную, которой назначено было занять замокъ въ Фонтенбло.

Всему этому не доставало необходимаго дополненія, т. е. высшаго заведенія, которое доставляло бы всмъ этимъ коллегіямъ наставниковъ, которое имло бы надъ всми ими наблюденіе,— словомъ, того, что въ-послдствіи назвали университетомъ. Но къ этому еще не приспло время. Первый консулъ сказалъ ученому Фуркруа: ‘это только начало, посл мы сдлаемъ больше и лучше’.

Эти оба проекта были внесены въ государственный совтъ и подверглись тамъ сильнымъ опроверженіямъ.

Проектъ почетнаго-легіона выдержалъ жесточайшее нападеніе. Въ этомъ, какъ и въ дл конкордата, первый консулъ упреждалъ, быть-можетъ, движеніе умовъ. Эта генерація, которая вскор очутилась у подножія алтарей, которая вскор покрывалась орденскими знаками съ ребяческимъ увлеченіемъ, сопротивлялась еще въ настоящее время возстановленію богослуженіи и учрежденію почетнаго-легіона.

Даже и въ государственномъ совт находили, что учрежденіе почетнаго-легіона нарушитъ равенство, введетъ прежнюю аристократію. Первый консулъ отвчалъ на вс эти возраженія самою сильною діалектикою. ‘Что есть аристократическаго’, говорилъ онъ: ‘въ отличіи совершенно-личномъ, пожизненномъ, даваемомъ человку, оказавшему гражданскую или воинскую заслугу, даваемомъ ему-одному, даваемомъ ему только по жизнь, и непереходящемъ на его Дтей? Орденъ — самое личное, наимене аристократическое изъ всхъ учрежденій’. Но, говорили ему, за этимъ прійдетъ и другое. ‘Это быть можетъ’, присовокуплялъ первый консулъ: ‘но разсмотримъ сперва то, что намъ даютъ, объ остальномъ будемъ судить потомъ. Спрашивалось, что значитъ легіонъ, состоящій изъ 6,000 человкъ, и въ чемъ будутъ состоять ихъ обязанности? Спрашивалось, будетъ ли онъ имть обязанности отличныя отъ тхъ, которыя возлагаются на всхъ гражданъ, равно обязанныхъ защищать территорію, конституцію, равенство? Во-первыхъ, на этотъ вопросъ можно отвчать то, что всякій гражданинъ обязанъ защищать общее всмъ отечество, и что, однакожь, есть армія, на которую въ-особенности возложенъ этотъ долгъ. Посл того, будетъ ли удивительно, что въ арміи будетъ избранный легіонъ, отъ котораго потребуютъ боле-ревностнаго выполненія его обязанностей, большаго расположенія къ пожертвованію своею жизнью? Но, кром того, хотятъ ли знать, чмъ будетъ этотъ почетный-легіонъ’, восклицаетъ первый консулъ, возвращаясь къ своей любимой иде: ‘вотъ чмъ. Это есть опытъ организаціи людей, творцовъ и приверженцевъ революціи, которые не суть ни эмигранты, ни вандейцы, ни духовные. Приверженцы стараго правленія цле, нежели какъ обыкновенно думаютъ. Вс эмигранты въ связи другъ съ другомъ, Вандейцы еще тайно составляютъ ополченія, и словами ‘законный король’, ‘религія’, можно въ минуту собрать тысячи рукъ, которыя и поднялись бы, будьте уврены, еслибъ ихъ не удерживало собственное утомленіе и сила правительства. Духовные составляютъ корпорацію, въ основаніи мало-расположенную ко всмъ намъ. Необходимо, чтобъ люди, принявшіе участіе въ революціи, соединились между собою, составили бы также одно прочное цлое. Эти 6,000 легіонаріевъ составляютъ одну изъ крпчайшихъ гарантій, какія вы только можете дать новому порядку вещей. И притомъ, будьте уврены, борьба съ Европою еще не кончена, знайте наврное, что она возобновится. Надо почитать за счастье, что имешь въ рукахъ такое легкое средство поддержать, возбудить храбрость нашихъ солдатъ! Всего посредствомъ трехъ мильйоновъ дохода съ національныхъ имуществъ сколько героевъ можете воззвать вы на поддержаніе великаго дла Франціи!’

Таковы были аргументы перваго консула. Онъ приводилъ и другіе въ отвтъ тмъ, которые требовали, чтобъ новый орденъ былъ чистовоенный, и учрежденъ для одной арміи. ‘Я не хочу’, говорилъ онъ: ‘основать преторіанское правленіе, не хочу вознаграждать однихъ военныхъ. Я думаю, что вс заслуги — родныя сестры, что мужество, оказанное президентомъ Конвента, противящимся черни, должно стать на ряду съ мужествомъ Клебера, идущаго на приступъ Сен-Жан-д’Акры. Умъ иметъ свои права, и еще высшія, нежели сила, сама сила — ничто безъ ума. Во времена героическія, вождемъ бывалъ человкъ самый сильный, самый ловкій, во времена цивилизаціи, вождемъ бываетъ умнйшій изъ храбрыхъ. Когда мы были въ Каир, Египтяне не могли понять, чтобъ Клеберъ, при своей величественной осанк, не былъ главнокомандующимъ. Мурадъ-Бэй, всмотрвшись поближе въ нашу тактику, понялъ, что я, а не кто другой, долженъ быть вождемъ такъ-предводительствованной арміи. Вы разсуждаете по-египетски, имя притязаніе ограничить награды воинскою доблестью. ‘Солдаты’ — присовокуплялъ первый консулъ, ‘солдаты разсуждаютъ лучше вашего. Пойдите на ихъ бивуаки, послушайте ихъ. Не думаете ли вы, что между ихъ офицерами самый огромный, самый величественный но наружности внушаетъ имъ наиболе уваженія? Нтъ, они уважаютъ храбрйшаго. Вы думаете, что храбрйшій ставится ими выше всхъ? Безъ сомннія, они стали бы презирать того, въ чьемъ мужеств усомнились бы, по они чтятъ выше храбрйшаго того, кого считаютъ умнйшимъ. Что до меня самого, думаете ли вы, что единственно потому, что слыву великимъ полководцемъ, я правлю Франціею? Нтъ, но потому, что во мн признаютъ качества государственнаго человка и правителя. Франція никогда не потерпла бы надъ собою руки солдата, т, которые такъ думаютъ, жестоко ошибаются. Франція — страна благородная и столько разумная, что не можетъ покориться матеріальному владычеству и возстановить у себя поклоненіе сил. Почтимъ умъ, доблесть — словомъ, гражданскія заслуги на всяческомъ поприщ, будемъ вознаграждать ихъ наградою, равною для всхъ!’

Эти доводы, высказанные съ жаромъ, съ силою, и исходя изъ устъ величайшаго полководца новйшихъ временъ, увлекли весь государственный совтъ, очаровали его.

Не будучи въ состояніи заставить его отказаться отъ проекта, предлагали, однакожь, ему отложить его и выждать время. Онъ ничего не хотлъ слышать. Природа его во всемъ нетерпливо жаждала результата.

Проектъ о систем народнаго воспитанія подвергся также сильнымъ опроверженіямъ въ государственномъ совт. Но первый консулъ уничтожилъ ихъ глубокими доводами, которые высказалъ не въ одно засданіе и подъ тысячью различныхъ видовъ.

Оба эти проекта были представлены законодательному сословію почти въ одно время, потому-что первый консулъ не хотлъ упустить это кратковременное засданіе, не положивъ главныхъ основъ своему обширному зданію. Законъ о, народномъ обученіи не встртилъ большихъ препятствій, и, поддержанный докладчикомъ его, Фуркруа, который былъ творцомъ его на-половину вмст съ первымъ консуломъ, былъ утвержденъ значительнымъ большинствомъ. Въ трибунат онъ получилъ 80 блыхъ балловъ противъ 9 черныхъ, въ законодательномъ сословіи 251 противъ 27. Но законъ о почетномъ-легіон встртилъ въ обоихъ собраніяхъ равно-сильное сопротивленіе. Люсіанъ Бонапарте былъ его докладчикомъ, и по живости, съ какою онъ защищалъ его, было очевидно, что онъ защищаетъ фамильную идею. Люсіанъ, имвшій даръ слова, по недостаточно упражнявшій его, отвчалъ на вс нападенія нехладнокровно и неумренно, и много содйствовалъ къ нерасположенію трибуната. Не смотря на очищеніе, которому подверглось это собраніе, внесенный проектъ получилъ въ свою пользу только 56 блыхъ балловъ противъ 38 черныхъ. Въ законодательномъ сословіи онъ имлъ 166 голосовъ въ свою пользу и 110 противъ. Такомъ образомъ, проектъ закона былъ принятъ, но рдко большинство было такъ слабо, даже и до исключенія членовъ оппозиціи.

Исходъ этого столь плодотворнаго засданія приближался, и однакожь амьенскій трактатъ не былъ еще внесенъ въ законодательное собраніе, чтобъ бытъ тамъ превращеннымъ въ законъ. Этотъ важный актъ былъ приберегаемъ на послдокъ. Хотли, чтобъ онъ послужилъ въ нкоторомъ род внцомъ для дяній перваго консула и совщаній этого чрезвычайнаго засданія. Сверхъ-того, на него смотрли, какъ на средство дать общественной благодарности случай высказаться въ пользу творца всхъ благъ, которыми наслаждалась теперь Франція.

Съ нкотораго времени, дйствительно, спрашивали, не-уже-ли не будетъ дано достойнаго доказательства національной признательности человку, который, въ два съ половиною года, извлекъ Францію изъ хаоса, и примирилъ ее съ Европою, церковью и самою-собою, я уже почти-совершенно устроилъ ее внутри? Это чувство благодарности было общее и заслуженное. Легко было воспользоваться имъ къ выполненію тайныхъ желаній перваго консула, — желаній, состоявшихъ въ томъ, чтобъ получить навсегда власть, врученную ему на десять лтъ. Сверхъ-того, умы имли уже относительно этого предмета окончательно-принятое мнніе, и, за исключеніемъ малаго числа роялистовъ или якобинцевъ, никому не доступна была мысль — и никто не захотлъ бы,— чтобъ власть перешла отъ генерала Бонапарте въ другія руки. Смотрли на неопредленное продолженіе его власти, какъ на самое простое и самое неизбжное дло. Итакъ, легко было превратить это расположеніе умовъ въ законный актъ, и если, полтора года назадъ, по поводу знаменитой параллели между Цезаремъ, Кромвелемъ и генераломъ Бонапарте, возникло сильное противодйствіе, то теперь нечего было боле опасаться. Стояло только сказать одно слово, чтобъ тотчасъ же предложили первому консулу настоящую верховную власть, подъ тмъ названіемъ и подъ тою формою, какъ захотлъ бы онъ самъ. Достаточно было выбрать какой-нибудь удобный случай, сдлать предложеніе, и оно было бы немедленно принято.

Генералъ Бонапарте желалъ верховной власти, это было естественно и простительно. Творя блага, онъ повиновался своему генію, творя ихъ, онъ надялся за то награды. Въ этомъ по было ровно ничего преступнаго, тмъ боле, что по его убжденію и по истин, для довершенія этихъ благъ необходимъ былъ на долгое время всемогущій правитель. Въ стран, которая не могла обойдтись безъ сильной и творящей руки, было законнымъ дломъ имть притязаніе на верховную власть тому, кто былъ самымъ великимъ человкомъ своего вка, и однимъ изъ самыхъ великихъ людей всего человчества. Вашингтонъ, посреди общества демократическаго, республиканскаго, исключительно торговаго, и на долгія времена мирнаго, Вашингтонъ былъ правъ, обнаруживъ мало честолюбія. Въ государств республиканскомъ по случаю, монархическомъ по природ, окруженномъ врагами, съ-тхъ-поръ воинственномъ, немогшимъ управляться и защищаться безъ единства дйствія, генералъ Бонапарте былъ правъ, желая верховной власти, подъ какимъ бы то ни было названіемъ. Его вина не въ томъ, что онъ принялъ диктатуру, тогда необходимую, а въ томъ, что не всегда употреблялъ се такъ, какъ въ первые годы своего славнаго поприща.

Генералъ Бонапарте скрывалъ глубоко въ своемъ сердц желанія, которыя ясно примчали вс, даже самый простой народъ. Случалось разв, что онъ открывался въ томъ своимъ братьямъ. Никогда не говорилъ онъ, чтобъ титулъ перваго консула на десять лтъ пересталъ довольствовать его. Безъ сомннія, когда вопросъ представлялся въ теоретической форм, когда говорили вообще о необходимости сильной власти, — онъ давалъ волю словамъ своимъ и выражалъ свою мысль касательно этого предмета. Но никогда онъ не заключалъ тмъ, чтобъ требовать себ продолженія власти. Въ одно и то же время скрытный и доврчивый, онъ сообщалъ кое-что однимъ, кое-что другимъ, и скрывалъ нчто отъ всхъ. Но вс догадывались о тайномъ честолюбіи его сердца и часто говорили съ нимъ объ этомъ, предоставляя ему боле-удобное положеніе скоре умрять, нежели возбуждать рвеніе къ его собственному величію. Итакъ, ему говорили, что уже настало время установить въ его пользу нчто отличное отъ эфемерной и преходящей власти. Іосифъ, съ мирною кротостью своего характера, Люсіанъ съ своею природною дерзостью, стремились открыто къ той же цли. Они имли своими повренными и содйствователями людей, бывшихъ съ ними въ дружественныхъ отношеніяхъ, раздлявшихъ ихъ желанія или по убжденію, или изъ угожденія. Реньйо, Лапласъ, Талейранъ, Редереръ желали какъ-можно-скорйшаго и какъ-можно-полнйшаго возвращенія къ монархіи. Талейранъ, наиболе-спокойный, но не мене дятельный изъ нихъ, сильно былъ привязанъ къ монархіи, въ-особенности утонченной и блистательной, какъ во дворц версальскомъ, но во всякомъ случа безъ Бурбоновъ, съ которыми онъ считалъ въ то время свое существованіе несовмстнымъ. Эти задушевные повренные семейства Бонапарте много разсуждали между собою о настоящемъ вопрос. Однакожь, разомъ перейдти къ наслдственной верховной власти, съ титуломъ императора или короля, казалось очень-большою смлостью. Можетъ-быть, было лучше дойдти до того же, прошедъ чрезъ одно или нсколько промежуточныхъ состояній. Но, не отмняя титула перваго консула, что было гораздо-удобне, можно было дать ему власть равную королевской, даже и въ-отношеніи наслдственности: то было пожизненное консульство, съ властью назначать себ преемника. Сдлавъ нкоторыя видоизмненія въ конституціи, на которыя легко было склонить сенатъ, можно было создать настоящее самодержавіе, подъ республиканскимъ титуломъ.

Эта идея казаkась самою благоразумною и самою мудрою, и на ней, повидимому, остановились члены семейства Бонапарте. Это семейство находилось теперь въ странномъ волненіи. Братья, перваго консула, которые имли на чел своемъ лучъ его славы, но которымъ этого было мало, и которымъ хотлось бы, чтобъ онъ сдлался настоящимъ моyархомъ, чтобъ самимъ быть чрезъ то принцами крови, очень тревожились, жаловались, что они ничего не значатъ, что они способствовали къ возвышенію своего брата и не имютъ въ государств мста, соотвтственнаго своему достоинству и своимъ заслугамъ. Іосифъ, очень-спокойный по характеру, сверхъ того довольный ролею миротворца, богатый, уважаемый, былъ мене-yетерпливъ. Люсіанъ, выдававшій себя за республиканца, боле всхъ, однакожь, желалъ, чтобъ самодержавная власть брата скоре воздвиглась на развалинахъ республики. Еще недавно, онъ отказался быть за обденнымъ столомъ у госпожи Бонапарте, сказавъ, что онъ явится туда, когда тамъ будетъ мсто, назначенное для братьевъ перваго консула. Посреди этого семейства, госпожа Бонапарте, боле заслуживавшая участія, потому-что она не питала всхъ этихъ честолюбивыхъ желаній, а, напротивъ, страшилась ихъ, госпожа Бонапарте была, по обыкновенію, боле испугана, нежели довольна готовившимися перемнами. Она смло признавалась въ своихъ опасеніяхъ супругу, который въ припадк вспыльчивости заставлялъ ее молчать. Отвергнутая имъ, она обращалась тогда къ людямъ, имвшимъ надъ нимъ нкоторое вліяніе, умоляла ихъ опровергнуть совты честолюбивыхъ и безразсудныхъ братьевъ и давала такимъ-образомъ своимъ предчувствіямъ, своему страху гласность, которая очень не нравилась первому консулу.

Фуше старался ее утшить. ‘Сударыня’ говорилъ онъ ей: ‘успокоимтесь. Вы безполезно станете противоречить вашему супругу. Онъ будетъ консуломъ по жизнь, королемъ или императоромъ, всмъ, чмъ только можно быть. Ваши опасенія утомляютъ его: мои совты были бы для него оскорбительны. Итакъ, будемъ ждать, и предоставимъ совершаться событіямъ, которыхъ ни вы, ни я остановить не въ состояніи’.

Развязка приближалась по мр того, какъ подходилъ къ концу срокъ чрезвычайнаго засданія X года. Между-тмъ, въ этомъ дл нельзя было обойдтись безъ руки одного человка, и этотъ человкъ былъ консулъ Камбасересъ. Мы уже говорили о его скрытомъ, но дйствительномъ вліяніи на перваго консула. Его вліяніе въ сенат было равно велико. Это первое въ государств собраніе питало истинное уваженіе къ старому юрисконсульту, сдлавшемуся повреннымъ новаго Цезаря. Въ настоящемъ обстоятельств, такъ-какъ генералъ Бонапарте не могъ самъ провозгласить себя консуломъ по жизнь или императоромъ, и такъ-какъ было необходимо, чтобъ какое-нибудь государственное учрежденіе приняло на себя сдлать подобное предложеніе, то очевидно, взяться за это должно было сенату, а въ сенат человку, который управлялъ имъ, который значилъ въ немъ боле всхъ.

Камбасересъ, хотя привязанный къ первому консулу, не безъ нкотораго, однакожъ, неудовольствія смотрлъ на перемну, долженствовавшую поставить его еще въ дальнйшемъ разстояніи отъ его знаменитаго сотоварища. Но онъ видлъ, что безполезно всякое сопротивленіе желаніямъ генерала Бонапарте, и что, въ настоящихъ своихъ границахъ, эти желанія законны.

Между-тмъ, какъ объ этомъ предмет шли жаркіе разговоры около перваго консула, а самъ онъ только слушалъ все это, стараясь наблюдать молчаніе, Камбасересъ положилъ конецъ этому принужденному состоянію, заговоривъ первый съ своимъ сотоварищемъ о происходившемъ. За себя и третьяго консула, Лебрена, онъ предложилъ ему всяческую помощь въ этомъ дл, гд первому консулу неловко было дйствовать своею особою, потому-что онъ долженъ былъ казаться принимающимъ, а не вынуждающимъ насильно титулъ, о которомъ шла рчь. Первый консулъ, выразивъ Камбасересу свою благодарность за подобную откровенность, объявилъ ему, что доволенъ своимъ настоящимъ положеніемъ, не видитъ необходимости перемнить его, и ни на что не ршится, чтобъ изъ него выйдти, что, по его мннію, надо сдлать нкоторыя перемны въ форм правленія, по что ему нельзя вмшиваться въ это дло, потому-что онъ иметъ слишкомъ-прямое участіе въ этомъ вопрос, и что такимъ-образомъ онъ будетъ ждать, а самъ ничего не предприметъ.

Камбасересъ отвчалъ первому консулу, что безъ сомннія ему-самому неловко начинать подобное дло, но что, если ему угодно объясниться съ своими сотоварищами, дать имъ обоимъ выразумть въ чемъ состоитъ его мысль, то они, разъ уже узнавъ его намренія, избавятъ его отъ труда обнаруживать ихъ, и немедленно приступятъ къ длу. Отъ-того ли, что онъ чувствовалъ нкоторое замшательство высказать свое желаніе, или отъ-того, что желалъ боле, нежели сколько тогда предназначали ему,— можетъ-быть, даже и самодержавной власти,— только первый консулъ облекся новою непроницаемою завсою, и все повторялъ одно и то же, что онъ не иметъ никакого опредленнаго желанія, по что будетъ доволенъ, если оба его товарища будутъ наблюдать за движеніемъ умовъ, даже направлять ихъ, для предупрежденія безразсудствъ, которыя могутъ надлать неловкіе друзья.

Никогда первый консулъ не хотлъ высказать своей мысли своему товарищу Камбасересу. Къ естественному замшательству, которое онъ испытывалъ, примшивалась и иллюзія. Онъ мечталъ, что безъ его вмшательства повергнутъ къ йогамъ его корону. Это было заблужденіе. Публика, спокойная, счастливая, признательная, была расположена освятить своимъ согласіемъ все, что будетъ сдлано, но отрекшись нкоторымъ образомъ отъ всякаго участія въ общественныхъ длахъ, она по была расположена вмшиваться въ нихъ, даже для того, чтобъ засвидтельствовать благодарность, которую чувствовала. Государственныя собранія, за исключеніемъ нкоторыхъ зачинщиковъ, находившихъ въ томъ свои интересъ, устыдились при мысли отречься, предъ лицомъ неба, отъ республиканскихъ формъ, на поддержаніе которыхъ они недавно произносили клятву. Многіе, мало-опытные въ тайнахъ политики, врили даже, что первый консулъ, довольный всемогуществомъ, которымъ пользовался, особенно съ-тхъ-поръ, какъ освободился отъ оппозиціи трибуната,— удовольствуется возможностію длать все, что хочетъ, и предоставитъ себ легкую славу быть новымъ Вашингтономъ, превосходящимъ американскаго Вашингтона, геніемъ и славою. И потому, когда зачинщики говорили, что еще ровно ничего не сдлано для перваго консула, который самъ такъ много сдлалъ для Франціи, нкоторые безхитростные люди отвчали на это наивно: что же хотите вы, чтобъ для него сдлали? что хотите вы, чтобъ ему предложили? какая награда можетъ соотвтствовать оказаннымъ имъ. заслугамъ? Истинное ему вознагражденіе — его слава.

Камбасересъ былъ такъ благоразуменъ, что не хотлъ отмстить за это притворство перваго консула, оставивъ дла въ засто. Надо было чмъ-нибудь покончить, и онъ ршился вмшаться въ дло немедленно. По его мннію и по мннію многихъ свдущихъ людей, было достаточно дать первому консулу продолженіе власти на десять лтъ, которыя, съ семью годами, остававшимися отъ перваго періода, продлили бы его консульство на семнадцать лтъ. Дйствительно, это значило, и во Франціи, и въ Европ, разрушить вс надежды враговъ перваго консула, которые разсчитывали на законный терминъ его могущества. Но Камбасересъ хорошо зналъ, что первый консулъ не удовольствуется этимъ, что. ему надо было предложить нчто другое, и что съ пожизненнымъ консульствомъ, соединеннымъ съ правомъ назначать преемника, можно получить вс выгоды наслдственной монархіи, избжавъ неудобствъ, могущихъ произойдти отъ перемны титула. И потому онъ остановился на этой мысли и старался распространить ее въ сенат, законодательномъ сословіи, трибунат.

Первый консулъ съ намреніемъ отлагалъ представленіе амьенскаго трактата на утвержденіе законодательному сословію. Камбасересъ понималъ, что это было именно то обстоятельство, которымъ надо было воспользоваться, и потому устроилъ все такъ, чтобъ достигнуть желаемаго результата. 6 мая (16 флореаля) проектъ закона былъ внесенъ въ законодательное сословіе тремя государственными совтниками: то были Рдереръ, Брюи (адмиралъ) и Берлье. Обыкновенно, проекты были сообщаемы трибунату просто чрезъ законодательное сословіе, на этотъ разъ, по важности предмета, правительство хотло само непосредственно сообщить трактатъ трибунату. Это порученіе было возложено на трехъ государственныхъ совтниковъ: Ренье, Тибодо и Биго-Преамне. Едва окончили они свои докладъ, какъ трибунъ Симеонъ потребовалъ слова. ‘Такъ какъ правительство’, сказалъ онъ: ‘сообщило намъ такимъ торжественнымъ образомъ мирный трактатъ, заключенный съ Великобританіею, то мы должны отвчать на это тмъ же. Я предлагаю отправить къ правительству депутацію, чтобъ поздравить его съ возстановленіемъ всеобщаго мира.’ Это предложеніе было тотчасъ же принято. Президентъ Шабо-де-л’Аллье, одинъ изъ друзей консула Камбасерсса, произнесъ съ трибуны слдующія слова:

‘У всхъ народовъ давались почести людямъ, которые славными дяніями приносили честь стран своей и спасали се отъ великихъ опасностей.

‘Кто когда-либо боле генерала Бонапарте имлъ права на признательность націи?

‘Кто, во главъ армій или во глав правительства, доставила боле чести своему отечеству и оказалъ ему боле заслугъ?

‘Его доблесть, его геній спасли французскій народъ отъ неистовствъ анархіи и бдствій войны, и французскій народъ такъ-великъ, такъ великодушенъ, что не оставитъ столькихъ благодяній безъ великаго возмездія.

‘Трибуны! будемъ органами его, этого народа. Намъ въ-особенности должно показать примръ, когда дло идетъ о томъ, чтобъ выразить, въ подобно-важномъ случа, чувствованія и волю французскаго народа.’

Въ-слдствіе этой рчи, ршено было единогласно выразить на дл національную признательность первому консулу. Сенатъ опредлилъ составить особую коммиссію, которая представила бы свои соображенія о томъ, чмъ должна быть выражена эта признательность.

Депутація, которую трибунъ Симеонъ предложилъ отправить къ правительству, на другой же день, 7 мая (17 флореаля), была принята въ Тюльери. Первый консулъ былъ окруженъ своими товарищами, множествомъ высшихъ должностныхъ лицъ и генералами. Видъ его былъ важенъ и скроменъ. Отблагодаривъ трибуна Симеона за выраженныя имъ въ привтствіи чувствованія, и сказавъ, что видитъ въ этомъ результатъ боле-благопріятныхъ отношеній, установившихся между правительствомъ и трибунатомъ, прямо намекнувъ такимъ-образомъ на перемны, произведенныя въ этомъ учрежденіи, первый консулъ заключилъ этими благородными словами: ‘Что до меня, я принимаю съ чувствительнйшею благодарностью ршеніе трибуната. Не желаю иной славы, кром выполненія всей возложенной на меня обязанности. Не ищу инаго возмездія, кром любви моихъ согражданъ: счастливы, если они твердо убждены, что бдствія, которыя имъ пришлось бы испытать, будутъ для меня всегда самыми чувствительными бдствіями, что жизнь дорога мн только по тмъ заслугамъ, которыя я могу оказать моему отечеству, что самая смерть отнюдь не будетъ мн прискорбна, если мои послдній взглядъ увидитъ благоденствіе республики такъ же упрочившимся, какъ упрочилась ея слава’.

Теперь шло дло только о томъ, чмъ выразить національную благодарность въ-отношеніи къ генералу Бонапарте. Никто на этотъ счетъ не обманывался: вс хорошо знали, что только продолженіемъ власти можно было отплатить знаменитому генералу за неизмримыя благодянія, имъ оказанныя. Между-тмъ, нкоторыя немудрыя головы въ трибунат и сенат мечтали, подавая голосъ, что дло шло о воздвиженіи статуи или монумента въ честь перваго консула. Но такихъ господъ было очень-немного. Масса трибуновъ и сенаторовъ хорошо знала, какъ надобно выражать свою благодарность. Весь этотъ день и слдующій, Тюльери и отель Камбасереса не пустли. Сенаторы наперерывъ одинъ передъ другимъ являлись съ вопросами, какъ имъ должно поступить. Ихъ рвеніе было велико, надо было только высказать, чего хотли, чтобъ они привели это въ исполненіе. Одинъ изъ нихъ сказалъ даже консулу Камбасересу: ‘Чего хочетъ генералъ? Хочетъ ли онъ быть королемъ? Пусть только скажетъ…’ Любопытствуя узнать настоящія мысли перваго консула, сенаторы старались приблизиться къ нему какъ-только могли, и пробовали тысячью способами выпытать изъ устъ его хоть одно сколько-нибудь значительное слово. Но онъ постоянно упорствовалъ обнаружить свои намренія, даже предъ сенаторомъ Лапласомъ, котораго онъ особенно любилъ, и который, по этому, былъ уполномоченъ вывдать его сокровенныя желанія. Онъ всегда отвчалъ, что все, что сдлаютъ, что бы ни сдлали, будетъ имъ принято съ благодарностью, и что онъ не иметъ никакого особеннаго желанія. Нкоторые хотли знать, будетъ ли пріятно ему продолженіе власти на десять лтъ. Онъ отвчалъ, съ притворною уничиженностью, что всякое изъявленіе общественной благодарности,— это ли, другое ли,— будетъ ему достаточно и пріятно. Сенаторы, посл того, обращались къ консуламъ Камбасересу и Лебрену, чтобъ спросить ихъ совта, на что имъ слдуетъ ршиться. ‘Назначьте его консуломъ по жизнь’, отвчали они: ‘и вы сдлаете все, что можно лучшаго’.— ‘Но, говорятъ, онъ не хочетъ этого’, возражали люди боле-безхитростные: ‘говорятъ, что его удовольствуетъ продолженіе власти на десять лтъ. Зачмъ идти дальше, нежели сколько онъ хочетъ?’

Консуламъ Лебрену и Камбасересу стояло много хлопотъ убждать ихъ. Камбасересъ далъ знать объ этомъ первому консулу. ‘Вы поступаете неблагоразумно’, говорилъ онъ ему: ‘что не хотите объясниться. Ваши враги (они есть у васъ, не смотря на ваши заслуги, въ самомъ даже сенат) воспользуются вашимъ молчаніемъ.’ — ‘Оставьте ихъ’, отвчалъ первый консулъ Камбасересу: ‘большинство сената всегда расположено длать боле, нежели сколько отъ него требуютъ. Они пойдутъ дальше, нежели вы думаете.’

Камбасересъ возражалъ ему, что онъ ошибается. Но было невозможно побдить это упорное притворство. Между-тмъ, такъ и случилось, какъ говорилъ Камбасересъ. 8-го мая (18 флореаля) сенатъ, посл двух-суточныхъ преній, ршилъ продолжить первому консулу власть на десять лтъ.

Первый консулъ, окруженный въ Тюльери своими братьями, Іосифомъ и Люсіаномъ, узналъ съ живйшимъ неудовольствіемъ объ этомъ результат. Въ первую минуту, онъ думалъ просто отказаться отъ предложенія сената и тотчасъ призвалъ къ себ своего сотоварища Камбасереса. Второй консулъ сказалъ, что, безъ сомннія, случившееся очень-непріятно, однако легко можетъ быть поправлено, что прежде всего не надо показывать никакого неудовольствіи, что въ двое сутокъ все можетъ быть измнено, но что для этого необходимо дать Длу новый видъ, и что онъ беретъ это на себя. ‘Сенатъ предлагаетъ вамъ продолженіе перваго консульства’ говорилъ Камбасересъ: ‘отвчайте, что вы благодарны за такое предложеніе, по что не отъ него, а съ согласія цлой націи вы получили власть, что отъ одной націи вы можете получить продолженіе этой власти, и что желаете испросить ея согласія тмъ же путемъ, какой былъ употребленъ для принятія консульской конституціи, т. е. посредствомъ реестровъ, открытыхъ по всей Франціи. Тогда мы составимъ въ государственномъ совт формулу, которая будетъ повергнута на народную санкцію. Мы спросимъ націю не о томъ, можетъ ли генералъ Бонапарте принять продолженіе власти на десять лтъ, по о томъ, долженъ ли онъ принять консульство по жизнь. Еслибъ первый консулъ самъ сдлалъ что-либо подобное, присовокуплялъ Камбарасересъ, то это было бы неловко. Но я могу дать этому длу ходъ, — я, второй консулъ, которому нтъ тутъ никакой выгоды. Пусть генерала’ детъ въ Мальмезонъ, я одинъ останусь въ Париж, соберу государственный совтъ, который и начертаетъ новое предложеніе, долженствующее быть повергнутымъ на одобреніе націи.’

Эта искусная уловка была принята съ большимъ удовольствіемъ генераломъ Бонапарте и его братьями. Камбасересъ осыпанъ благодарностью за эту геніальную выдумку и былъ уполномоченъ дйствовать.

Все такъ устроилось, какъ говорилъ Камбасересъ, и коммиссія, составленная изъ нсколькихъ государственныхъ совтниковъ, составила слдующій актъ, который назначено было обнародовать на другой день:

‘Консулы республики, полагая, что отзывъ перваго консула есть блистательная почесть, оказанная власти народа, что народъ, вопрошаемый о своихъ драгоцннйшихъ интересахъ, не долженъ знать другаго предла, кром самыхъ этихъ интересовъ, постановляютъ слдующее… и проч. Народу французскому будутъ предложены два вопроса:

‘1) Наполеонъ Бонапарте будетъ ли консуломъ по жизнь?

‘2) Будетъ ли онъ имть право назначить себ преемника?

‘На этотъ конецъ открываются реестры у всхъ мэровъ, въ канцеляріяхъ всхъ трибуналовъ, у нотаріусовъ и у всхъ государственныхъ должностныхъ лицъ.’

Для поданія голосовъ былъ назначенъ трехнедльный срокъ.

Камбасересъ отправился вслдъ за тмъ къ первому консулу съ этомъ опредленіемъ государственнаго совта. Трудно объяснить, почему первый консулъ упорно отвергалъ второй вопросъ. ‘Кого хотите вы, чтобъ я выбралъ себ преемникомъ? Моихъ братьевъ? Но Франція, согласившаяся быть управляемою мною, согласится ли быть управляемою Іосифомъ или Люсіаномъ? Васъ ли назначу я, васъ, консулъ Камбасересъ? Осмлитесь ли вы принять на себя такую обязанность? И къ-тому же, когда не уважили завщанія Лудовика XIV, уважатъ ли мое? Человкъ умершій, кто бы онъ ни былъ, уже больше ничто.’ Первый консулъ негодовалъ на Рдерера, зачмъ онъ, не посовтовавшись ни съ кмъ, подалъ эту мысль о наслдств. И онъ заставилъ выкинуть изъ мннія государственнаго совта второй вопросъ, относившійся къ избранію преемника. Побужденіе, руководившее перваго консула въ этомъ случа, очень-темно. Хотлъ ли онъ, оставивъ пропускъ въ организаціи правительства, доставить себ новый предлогъ, чтобъ сказать еще разъ, и нсколько-позже, что власть была безъ будущности, безъ величія, и что должно превратить ее въ наслдственную монархію? или боялся онъ семейныхъ раздоровъ и несчастій, въ которые вовлекло бы его право избирать преемника между своими братьями и племянниками? Если судить по его рчамъ въ эту эпоху, то послднее предположеніе покажется боле-справедливымъ.

Обрзанный такимъ-образомъ актъ появился въ Монитер, утромъ 11 мая (21 флореаля). Можно было быть уврену въ согласіи націи. Должно было казаться страннымъ, что предложеніе сената, единственной власти, которая имла право длать предложенія, было измнено такъ существенно мстомъ, которое не было ни сенатъ, ни законодательное сословіе, ни трибунатъ, а просто совтъ, зависящій отъ правительства. Правда, государственный совтъ имлъ тогда великую важность, длавшую его почти-равнымъ законодательнымъ собраніямъ, воззваніе къ вол націи было въ нкоторомъ род поправкою, прикрывавшею вс неправильности этой процедуры, и давало государственному совту очевидную роль простаго редактора вопроса, предлагаемаго Франціи. Вс смялись надъ сенатомъ, который и самъ былъ въ довольно-сильномъ смущеніи отъ-того, что не съумлъ лучше понять желанія генерала Бонапарте, и который безмолвствовалъ, не находя ничего приличнаго ни сказать, ни сдлать. Что до сопротивленія, то онъ не имлъ никакого средства, и даже не помышлялъ о томъ. Безъ-сомннія, потокъ не былъ такъ всеобщъ, чтобъ не возникало порицаніе въ извстныхъ мстахъ, на-прим. въ скрытыхъ убжищахъ, гд врные республиканцы скрывали свое отчаяніе, въ блистательныхъ отеляхъ Сен-Жерменскаго-Предмстья, гд роялисты проклинали эту новую власть, которой они еще тогда не начинали служить. Но это порицаніе, едва уловимое посреди хвалебнаго хора, возносившагося вокругъ перваго консула и достигавшаго до его слуха, это порицаніе производило мало эффекта. Только мыслящіе люди, а ихъ всегда очень-немного, могли погружаться въ странныя размышленія о превратностяхъ революціи, о противорчіи самой-себ этой генераціи, ниспровергшей двнадцативковую королевскую власть, хотвшей даже въ своемъ изступленіи ниспровергнуть вс тропы Европы, а теперь возсоздающей, по частямъ, разрушенный престолъ, и ревностно оттискивающей человка, кому бы отдать его. Къ-счастію, она нашла для этой роли человка необыкновеннаго.

Эти минутныя затрудненія вскор уступили мсто настоящей оваціи. Законодательное сословіе и трибунатъ въ цломъ своемъ состав явились въ Тюльери къ первому консулу, подать голосъ въ пользу увковченія его власти. Было бы утомительно воспроизводить рчи, произнесенныя при этомъ случа. Это было всегдашнее выраженіе все той же признательности, все той же довренности къ правительству перваго консула. Подобный примръ могъ только увлечь гражданъ къ поданію голоса, еслибъ они нуждались въ такомъ побужденіи. Они наперерывъ другъ передъ другомъ спшили къ мэрамъ, нотаріусамъ, въ канцеляріи трибуналовъ, чтобъ вписать въ реестры свои одобрительные голоса.

Наступилъ конецъ флореаля. Спшили заключить это короткое и достопамятное засданіе внесеніемъ финансовыхъ законовъ. Предложенный бюджетъ былъ въ высшей степени удовлетворителенъ. Онъ простирался всего до 625 мильйоновъ франковъ и покрывался доходами, примтно-возраставшими, не считая возстановленія косвенныхъ налоговъ, остававшихся источникомъ для покрытія новыхъ нуждъ, которыя могли возникнуть въ-послдстиіи. Въ этомъ финансовомъ благоденствіи оставалось одно жалкое напоминаніе о прошломъ: это было банкрутство, происшедшее отъ бумажныхъ денегъ, по которое отнюдь нельзя было вмнить въ вину консульскому правительству.

Эти предложенія не встртили боле оппозиціи, подобной оппозиціи IX года. Они были послднимъ актомъ этого полуторамсячнаго засданія, посвященнаго столъ-важнымъ предметамъ.

Трибунатъ и законодательное сословіе разошлись 20 мая (30 флореаля), оставивъ Францію въ состояніи, въ какомъ она еще не бывала, и, можетъ-быть, никогда не будетъ.

Въ эту минуту, народъ, наперерывъ другъ передъ другомъ, подавалъ свой одобрительный голосъ въ отвтъ на запросъ, предложенный государственнымъ совтомъ. Голосовъ было подано слишкомъ три съ половиною мильйона. По-видимому, это было мало при народонаселеніи въ 36 мильйоновъ человкъ, по въ сущности — много, боле, чмъ сколько требуютъ и получаютъ въ большей части извстныхъ конституцій, гд триста, четыреста, пятьсотъ тысячъ голосовъ, на большій конецъ, выражаютъ волю народа. И дйствительно, половина изъ этихъ 36 мильйоновъ — женщины, неимющія политическихъ правъ, въ остальныхъ 18,000,000 есть старики, дти, такъ-что мужественнаго и крпкаго населенія должно полагать всего 12,000,000. Итакъ, если еще принять въ соображеніе людей, промышляющихъ себ хлбъ ручными работами, по-большей-части безграмотныхъ, едва знающихъ подъ какимъ правительствомъ живутъ они, то эти три съ половиною мильйона голосовъ — число необычайное.

Были, впрочемъ, нкоторые диссиденты, республиканцы или роялисты, которые подписали на реестрахъ свое несогласіе, и которые своимъ присутствіемъ свидтельствовали о свободъ, предоставленной всмъ и каждому. Но число ихъ было вовсе незамтно.

Первый консулъ занялся самъ, чтобъ внести нкоторыя измненія въ конституцію, казавшіяся ему необходимыми. Порицая твореніе Сійеса, онъ полагалъ однако сохранить основаніе его конституціи, присовокупивъ только нкоторыя новыя удобства для правительства.

Были люди, которые, видя, что, по сил обстоятельствъ, должна быть введена монархія, мечтали о введеніи во Францію просто англійской монархіи, съ наслдственною королевскою властью и двумя независимыми палатами.

Первый консулъ, не смотря на то, что такимъ проектомъ назначался ему престолъ, не раздлялъ этого мннія, будучи чистосердечно убжденъ въ невозможности подобнаго учрежденія при настоящемъ порядк вещей.

Т, которые не хотятъ въ немъ видть ничего боле, кром военнаго человка, и едва-едва администратора, а отнюдь не государственнаго человка, воображаютъ себ, что онъ вовсе не зналъ англійской конституціи. Это ршительное заблужденіе! Видя въ Англіи единственную страшную соперницу, какую Франція имла въ Европ, онъ постоянно по спускалъ съ нея глазъ и проникъ до сокровеннйшихъ пружинъ ея конституціи. Въ частыхъ разговорахъ о правительственныхъ предметахъ, онъ говорилъ объ этомъ съ рдкою проницательностью. Одно въ-особенности не нравилось ему въ британской конституціи, именно, что важнйшія государственныя дла, требующія наиболе продолжительныхъ размышленій, большой послдовательности въ видахъ, глубокой тайны въ исполненіи,— предаются публичной гласности и случайностямъ интриги, и витійства. ‘Пусть гг. Фоксъ, Питтъ или Аддингтонъ’ говорилъ онъ: ‘будутъ искусне одинъ другаго въ веденіи парламентской интриги, или краснорчиве — въ засданіи парламента, и у насъ будетъ война вмсто мира, вселенная снова вспыхнетъ пламенемъ, Франція уничтожитъ Англію, или будетъ ниспровергнута ею! Отдавать’ восклицалъ онъ съ гнвомъ: ‘отдавать судьбу міра на произволъ такихъ пружинъ!..’ Этотъ великій умъ, исключительно занятый преобладавшею мыслію объ условіяхъ хорошаго выполненія въ государственныхъ длахъ, забывалъ, что эти дла могутъ подпасть еще подъ боле-прискорбное вліяніе какой-нибудь г-жи Ментенонъ въ вкъ ханжества, г-жи Помпадуръ въ вкъ разврата, и даже, въ скоропреходящую Опоху великаго человка, каковы Фридрихъ или Наполеонъ,— подъ вліяніе славолюбія, до-нельзя пытающаго судьбу сраженій.

Первый консулъ хотлъ, чтобъ власть его товарищей была также продолжена по жизнь. ‘Вы довольно сдлали для меня’ сказалъ онъ консулу Камбасересу, ‘и я долженъ упрочить ваше положеніе’. Итакъ, принципъ пожизненности былъ принятъ для троихъ консуловъ, какъ въ настоящее время, такъ и на будущее. Оставался важный вопросъ о назначеніи преемника первому консулу, чмъ должно было замнить наслдственность. Генералъ Бонапарте сначала отказался отъ этого права избрать себ преемника, наконецъ, онъ уступилъ, и было ршено, чтобъ онъ назначилъ себ преемника при жизни. Въ этомъ случа, онъ долженъ былъ съ большою церемоніею представить его сенату, гд тотъ далъ бы присягу республик, въ присутствіи консуловъ и всхъ властей. Этотъ преемникъ засдалъ въ сенат на ряду съ консулами, непосредственно посл третьяго.

Во всякомъ случа, еслибъ, для избавленія себя отъ семейныхъ распрей, первый консулъ не назначилъ себ преемника при жизни, а захотлъ его наименовать въ завщаніи, то долженъ былъ, до смерти, вручить это завщаніе, за своею печатью, другимъ консуламъ, въ присутствіи министровъ и президентовъ государственнаго совта. Это завщаніе должно было оставаться въ архивахъ республики. Но въ этомъ случа надо было, чтобъ сенатъ ратификовалъ волю завщателя.

Когда первый консулъ не совершилъ бы избранія ври жизни, или еслибъ онъ не оставилъ завщанія, или еслибъ это завщаніе не было ратификовано, тогда второй и третій консулы должны были назначить преемника, котораго, по ихъ представленію, утверждалъ сенатъ.

Таковы были формы для обезпеченія перехода власти. Это избраніе могло превратиться въ наслдственность, потому-что глава государства былъ воленъ избрать своего сына, еслибъ онъ имлъ его. Онъ могъ предпочитать между своими преемниками того, кого считалъ бы достойнйшимъ.

Консулы были по праву членами сената и должны были предсдательствовать въ немъ.

Первому консулу дано было право — миловать. Это значило уподобить его власть, по возможности, власти государя.

По бюджету, назначалось первому консулу шесть мильйоновъ франковъ, и мильйонъ двсти тысячь обоимъ его товарищамъ.

Измненія консульской конституціи состояли въ замнъ списковъ выборныхъ — обширной бездйственной и мечтательной кандидатуры, — избирательными пожизненными коллегіями, собиравшимися по-временамъ для представленія кандидатовъ на выборъ сенату, во врученіи сенату власти видоизмнять конституцію, пополнять ее, отстранять всякое препятствіе къ ея ходу, наконецъ, власти распускать трибунатъ и законодательное сословіе, въ предоставленіи генералу Бонапарте консульства по жизнь, въ отнятіи силы у трибуната и въ превращеніи его во второй государственный совтъ, уполномоченный критиковать дла перваго, въ перенесеніи изъ законодательнаго сословія и государственнаго совта въ особенный совтъ нкоторыхъ важныхъ правительственныхъ длъ, каковы, напр., утвержденіе трактатовъ, наконецъ, въ учрежденіи между трибуналами іерархіи и дисциплины.

Это была все по-прежнему аристократическая конституція Сійеса, способная превратиться въ аристократію или деспотизмъ, смотря по рук, ее направлявшей,— конституція, превращавшаяся теперь въ самодержавную власть подъ рукою генерала Бонапарте, но могшая превратиться, по его смерти, въ чистую аристократію, еслибъ, до смерти, онъ не низринулъ всего въ бездну.

Итакъ, конституція Сійеса могла нкогда возвратиться къ своей первоначальной цли, но въ настоящее время она была только личиною диктатуры.

И надо признаться, что эта республика-по-имени заключала въ себ рдкое величіе: она напоминала, въ нкоторомъ отношеніи, РимскуюРеспублику, превращенную въ имперію. Этотъ сенатъ имлъ мощь сената древняго Рима, — мощь, которую онъ предоставлялъ императору, когда тотъ былъ силенъ, и которую онъ возвращалъ себ, когда императоръ былъ слабъ. Этотъ первый консулъ имлъ, по-истин, могущество римскихъ императоровъ. Присовокупимъ, что онъ имлъ почти и ихъ власть надъ вселенною.

Наконецъ, сенатъ издалъ постановленіе, состоявшее изъ трехъ статей. Первая изъ нихъ гласила слдующее: ‘Французскій народъ назначаетъ и сенатъ провозглашаетъ Наполеона Бонапарте первымъ консуломъ по жизнь.’

Съ этой-то эпохи, имя, данное при крещеніи, Наполеонъ, начало являться на государственныхъ актахъ рядомъ съ Фамильнымъ прозваніемъ генерала Бонапарте, которое одно до-сихъ-поръ было извстно въ мір. Это столь славное имя, въ-послдствіи столько разъ повторявшееся голосомъ націй, было употреблено оффиціяльно всего только одинъ разъ въ конститутивномъ акт Итальянской-Республики. По приближеніи къ самодержавію, имя, отдляясь мало-по-малу отъ Фамильнаго прозванія, вскор должно было произноситься всми одно, и генералъ Бонапарте, названный однажды Наполеономъ Бонапарте, долженъ былъ вскор называться не иначе, какъ Наполеономъ, согласно тому, какъ именуются государи.

Вторая статья сенатскаго постановленія опредляла, что статуя Мира, держащая въ одной рук лавръ побды, а въ другой декретъ сената, должна свидтельствовать потомству о признательности націи.

Наконецъ, третьею статьею было положено, что сенатъ явится къ первому консулу и представитъ ему съ этимъ своимъ постановленіемъ выраженіе довренности, любви и удивленія Французскаго народа. Эти три выраженія принадлежали самому декрету.

Для прибытія сената въ Тюльери избранъ былъ день большой дипломатической аудіенціи. То было 3 августа 1802 г. (15 термидора) утромъ. Вс министры примиренной Европы были собраны въ огромной зал, гд первый консулъ, по обыкновенію, принималъ ихъ, здсь также обыкновенно были представляемы знатнйшіе иностранцы. Едватолько началась аудіенція, какъ возвстили о прибытіи сената. Это сословіе во всемъ составь своемъ было введено тотчасъ же. Президентъ Бартелеми говорилъ отъ лица всхъ.

‘Французскій народъ’ сказалъ онъ первому консулу: ‘Французскій народъ, признавая огромныя заслуги, оказанныя ему вами, желаетъ, чтобъ мсто перваго государственнаго сановника осталось неотмнно въ вашихъ рукахъ. Овладвъ такимъ-образомъ всею вашею жизнью, онъ тмъ выразилъ только мысль сената, изложенную въ указ 18 флореаля. Нація этимъ торжественнымъ благодарственнымъ актомъ возлагаетъ на васъ упрочить наши учрежденія.’ Посл такого приступа, президентъ исчислилъ вкратц великіе подвиги генерала Бонапарте на войн и въ мир, предсказывалъ благоденствіе въ будущемъ, безъ несчастій, которыхъ никто, можетъ-быть, тогда не предвидлъ. За тмъ онъ прочелъ текстъ декрета. Первый консулъ, поклонясь сенату, отвчалъ этими благородными словами:

‘Жизнь гражданина принадлежитъ его отечеству. Французскій народъ хочетъ, чтобъ вся моя жизнь была посвящена ему… Я повинуюсь его вол.

‘Моими стараніями, вашимъ содйствіемъ, граждане-сенаторы, содйствіемъ всхъ властей, довренностію и волею этого громаднаго народа,— свобода, равенство, благоденствіе Франціи будутъ защищены отъ прихотей судьбы и неизвстности будущаго. Лучшій изъ народовъ будетъ счастливйшимъ, — онъ вполн достоинъ этого, его благополучіе будетъ способствовать счастію цлой Европы.

‘Довольный тогда тмъ, что былъ призванъ, по вол Того, отъ Кого все исходитъ,— устроить на земл порядокъ, правду, равенство, я услышу, какъ пробьетъ послдній часъ мой, безъ сожалнія и безъ тревожной думы о приговоръ обо мн будущихъ поколній.’

По удаленіи сената, первый консулъ продолжалъ принимать иностранцевъ, которыхъ подводили къ нему министры Англіи, Россіи, Австріи, Пруссіи, Швеціи, Баваріи, Гессена, Вюртемберга, Испаніи, Неаполя, Америки, ибо цлая вселенная была въ эту минуту въ миръ съ Франціею.

На другой день, и августа, новыя статьи, измнявшія конституцію, были подвергнуты на разсужденіе государственнаго совта. Первый консулъ предсдательствовалъ въ этомъ торжественномъ собраніи, онъ читалъ статьи одну за другою и длалъ на нихъ опредлительныя и сильныя замчанія. Онъ самъ предлагалъ опроверженія и отвчалъ на нихъ. Вопреки мннію Петье и Рдерера, первый консулъ не хотлъ, чтобъ завщаніе объ избраніи преемника было обязательно для сената, по той причин, что человкъ умершій, какъ бы великъ онъ ни былъ при жизни, по смерти есть уже ничто. При этомъ случа, онъ произнесъ на-счетъ наслдственности странныя слова, которыя доказывали, что, въ настоящую минуту, онъ не думалъ объ этомъ. И дйствительно, онъ повторялъ, развивая мысль свою, что наслдственность несообразна съ нравами и господствующими мнніями. Природа его не была способна ни къ лжи, ни къ лицемрству, но, находясь, какъ и вс люди, подъ вліяніемъ настоящей минуты, онъ отвергалъ наслдственность, ибо видлъ, что умы мало расположены принять ее, и, облеченный притомъ властью совершенно-монархическою, онъ довольствовался существенностью безъ титула.

Посл нкоторыхъ видоизмненій въ подробностяхъ, постановленіе сената было превращено, въ сенат, въ органическое постановленіе. На слдующій день, 5 августа (17 термидора), оно было обнародовано съ обычными формами, и вдлалось такимъ-образомъ дополненіемъ консульской конституціи.

Франція ощущала глубокое удовольствіе. Семейство перваго консула видло, что не осуществлялись ни опасенія его, ни желанія, тмъ не мене оно раздляло всеобщее довольство. Г-жа Бонапарте начала успокоиваться, видя, что исчезаетъ мысль о королевской власти. Этотъ родъ наслдственности, предоставлявшій глав государства право избирать себ преемника, было все, чего она только желала, потому-что она не имла дтей отъ перваго консула, и имла любимую дочь, супругу Лудовика Бонапарте, которая вскор должна была сдлаться матерью. Она желала и льстилась надеждою скоро увидть внука. Она мечтала, что онъ будетъ наслдникомъ всесвтнаго скипетра. Супругъ ея раздлялъ ея виды. Братья Наполеона (такъ будемъ мы впредь называть его), братья Наполеона были мене довольны, по-крайней-мр Люсіанъ, котораго вчно-тревожный духъ ничмъ не могъ успокоиться. Но они были сдланы главнйшими лицами въ совт почетнаго-легіона, и еще членами сената, призванными естественно имть въ этомъ учрежденіи сильное вліяніе. Первый консулъ, сдлавъ своихъ товарищей, Камбасереса и Лебрна, консулами по жизнь, хотлъ видть вокругъ себя товарищей, счастливыхъ его собственнымъ возвышеніемъ. Онъ усплъ въ этомъ. Одно только лицо вышло обиженнымъ изъ этого кризиса, именно — Фуше, министръ полиціи, потому-что министерство полиціи было уничтожено, и это было мрою, имвшею боле всхъ другихъ характеръ довренности и забвенія Ему было дано мсто въ сенат, и сказано, въ правительственномъ акт, что если потребуется снова учредить это министерство, то его, Фуше, а не кого другаго сдлаютъ опять министромъ полиціи.

День 15-го августа (27 термидора) былъ празднованъ впервые какъ день рожденія перваго консула. Утромъ этого дня, первый консулъ принималъ поздравленія отъ сената, трибуната, государственнаго совта, духовенства, столичныхъ гражданскихъ и военныхъ властей и дипломатическаго корпуса. Въ полдень, въ Церкви-Божіей-Матери и во всхъ церквахъ республики былъ пропитъ Te Deum. Вечеромъ, блистательныя иллюминаціи представляли въ Парижъ — то изображеніе Побды, то изображеніе Мира, то, наконецъ, на одной изъ башенъ Церкви-Божіей-Матсри, знакъ зодіака, подъ коимъ родился виновникъ всхъ благъ, за которыя нація возносила благодаренія небу.

Нсколько дней спустя, 21 августа (3 фрюктидора), первый консулъ отправился въ торжественной процессіи для вступленія въ званіе президента сената. Войска стояли по об стороны дороги отъ Тюльери до Люксамбурскаго-Дворца. Карета новаго владыки Франціи, сопровождаемая многочисленнымъ штабомъ и конною консульскою гвардіею, была запряжена въ восемь великолпныхъ копей, подобно тому, какъ запрягалась никогда карста короля. Никто не раздлялъ съ нимъ чести сидть въ ней. Въ слдующихъ каретахъ хали второй и третій консулы, министры, президенты государственнаго совта. По прибытіи въ Люксамбурскій-Дворецъ, первый консулъ былъ принятъ при вход депутаціею изъ десяти сенаторовъ. Сидя въ креслахъ, довольно-схожихъ съ трономъ, онъ принялъ присягу отъ двухъ своихъ братьевъ, Люсіана и Іосифа, сдлавшихся сенаторами по праву, въ качеств членовъ главнаго совта почетнаго-легіона. Посл этого обряда, государственные совтники доложили пять постановленій сената.

Чтобъ дать сенату немедленно понятіе о вліяніи, какое было общано ему въ важнйшихъ государственныхъ длахъ, Талейранъ прочелъ рапортъ о распоряженіяхъ, готовившихся въ Германіи подъ вліяніемъ Франціи, для вознагражденія духовными имніями наслдственныхъ государей, лишившихся владній на лвомъ берегу Рейна. Это было, какъ вскор увидимъ изъ продолженія этой исторіи, весьма-важнымъ дломъ въ тогдашнее время. По совершеніи этого, міръ, казалось, долженствовалъ насладиться миромъ надолго. По окончаніи чтенія рапорта, первый консулъ удалился, предоставивъ сенату трудъ разсмотрть представленныя ему пять органическихъ сенатскихъ постановленій.

Сопровождаемый снова десятью сенаторами, встртившими его по его прибытіи, и напутствуемый кликами парижскаго народа, первый консулъ вступилъ въ Тюльерійскій-Дворецъ какъ конституціональный монархъ, возвращающійся съ королевскаго засданія.

Лто уже проходило, потому-что наступилъ исходъ августа. Первый консулъ поселился въ Ceu-Клускомъ-Замк, на что онъ сперва не соглашался, когда ему предлагали этотъ замокъ какъ загородное жилище. Оставивъ свою первоначальную ршимость, онъ приказалъ произвести тамъ исправленія, которыя, малозначительныя сначала, вскор обняли весь замокъ.. Они только-что были приведены къ окончанію. Первый консулъ воспользовался этимъ, чтобъ расположиться на жить въ этой прекрасной резиденціи. Онъ принималъ здсь, въ назначенные дни, высшихъ сановниковъ, важныхъ лицъ всхъ классовъ, иностранцевъ, посланниковъ. По воскресеньямъ, тамъ служилась въ придворной церкви обдня, и противники конкордата начинали присутствовать на ней, какть нкогда присутствовали на обдняхъ въ Версали. Первый консулъ, въ сопровожденіи своей супруги, выслушивалъ очень-краткое молебствіе, и потомъ разговаривалъ, въ галере замка, съ лицами, постившими его. Присутствующіе, стоя въ два ряда, ждали, домогались словъ его, какъ домогаются рчей государя или генія. Въ этомъ кругу видли только его-одного, только на него обращали вниманіе. Его настоящее положеніе напоминало Августа, сохраняющаго, посреди высочайшаго могущества, наружныя привычки римскаго гражданина.

Иногда, посл продолжительнаго странствованія по обширной и прекрасной стран я останавливается на минуту путешественникъ, чтобъ взглянуть съ возвышеннаго пункта на пройденное пространство: сдлаемъ то же самое, остановимся и бросимъ взглядъ назадъ, чтобъ взглянуть на дивные подвиги генерала Бонапарте, со дня 18 брюмера. Какое обиліе, какое разнообразіе, какое величіе событій!

Теперь, еслибъ мы, забывъ происходившее въ-послдствіи, представили себ этого диктатора, тогда необходимаго, оставшимся столь же мудрымъ, сколько былъ онъ великъ, соединившимъ въ себ вс эти противоположности, которыя Богъ никогда, по-истин, не соединялъ въ одномъ человк, — эту геніальную силу, составляющую великихъ воителей, съ терпніемъ, отличительною чертою основателей монархій: еслибъ мы представили себ, что онъ продолжительнымъ успокоеніемъ утишаетъ взволнованное французское общество и приготовляетъ его мало-по-малу къ этой свобод, составляющей честь и необходимую потребность новйшихъ обществъ, потомъ, по умиреніи Европы, безъ раздраженія ея зависти, превращаетъ въ постоянную данную всеобщей политики территоріальныя границы на основаніи люневильскаго и амьенскаго трактатовъ, наконецъ, закончиваетъ свою каррьеру актомъ, достойнымъ Антониновъ, и ршается искать, гд бы то ни было, достойнйшаго себ преемника, съ тмъ, чтобъ вручить ему эту Францію, организованную, приготовленную къ свобод и навсегда сдлавшуюся великою, — какой человкъ когда-нибудь могъ бы сравниться съ нимъ! Но такой человкъ — воитель, подобно Цезарю, политикъ, подобно Августу, мужъ добродтельный, подобно Марку Аврелію, былъ бы боле нежели человкомъ, — а Провидніе не ниспосылаетъ боговъ для управленія міромъ…

Впрочемъ, въ эту эпоху онъ казался столь-умреннымъ, бывъ уже столь-побдоноснымъ, былъ такимъ глубокимъ законодателемъ, бывъ уже такимъ великимъ полководцемъ, обнаружилъ столько любви къ мирнымъ искусствамъ, отличившись уже такъ-сильно въ военномъ дл, что могъ заставить и Францію и вселенную предаться несбыточнымъ мечтаніямъ. Только немногіе изъ приближенныхъ его совтниковъ, способные въ настоящее время провидть будущее, были проникнуты столько же безпокойствомъ, сколько и удивленіемъ, видя неутомимую дятельность его ума и тла, энергію его воли, пылкость его стремленій. Они трепетали даже, видя его творящимъ благо въ такомъ вид, какъ онъ творилъ его, потому-что онъ спшилъ творить это благо такъ быстро и въ такихъ огромныхъ размрахъ… Мудрый Тронше, удивлявшійся ему и въ то же время любившій его, видвшій въ немъ спасителя Франціи, сказалъ однажды съ скорбію консулу Камбасересу: ‘этотъ молодой человкъ начинаетъ какъ Цезарь, я боюсь, чтобъ онъ не кончилъ подобно ему’.

‘Отечественныя Записки’, No 9, 1845

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ

Соч. ТЬЕРА.

Читайте также: