КОКЕТСТВО.
КОКЕТСТВО.
(Неправдоподобный разсказъ изъ замтокъ свтскаго человка.)
Кокетство, Неизвестные Авторы, Год: 1852
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Литературное попурри. Иллюстрированный альманахъ моды.
Санктпетербургъ. Въ типографіи императорской Академіи Наукъ. 1852 г.
Чего не писали о женщинахъ, и сколько писали о нихъ! Если прочесть внимательно все, что писали объ этомъ предмет философы и моралисты древнйшихъ и новйшихъ временъ, и сравнить вс ихъ системы, взгляды, мннія — выйдетъ такой непроходимый лабиринтъ, въ которомъ непремнно запутаешься и все-таки не узнаешь ничего. Одни длали изъ женщинъ какія-то неземныя существа, другіе отвергали въ нихъ душу, иной поэтъ представляетъ ихъ образцомъ нжности и теплоты душевной, другой называетъ втреницами и коварными, были исчерпаны всевозможные эпитеты, отъ самыхъ восхитительныхъ до самыхъ ужасныхъ. И что же изъ этого вышло?— ералашъ, въ которомъ одно мнніе уничтожаетъ другое, а вс вмст ничего не объясняютъ и не доказываютъ. Это ужъ судьба всхъ педантскихъ взглядовъ. Они похожи на очки: то увеличиваютъ, то уменьшаютъ, то приближаютъ, то отдаляютъ. Бда, кто не уметъ обращаться съ ними: какъ-разъ испортитъ глаза и ослпнетъ.
Женщины необъяснимы, доказательство — сотни томовъ, наполненныхъ подобными объясненіями. Попробуйте разсмотрть дло сами: вглядитесь пристальне въ эти существа, облеченныя таинственностью, вникните хорошенько въ эти характеры, совершенно похожіе на калейдоскопы… только пожалуйста не вдавайтесь въ теоріи! тогда вы убдитесь, что сердце женщины загадка, ключъ къ которой — кокетство.
Да, кокетство — это характеристическая черта, это, какъ говорятъ натуралисты, отличительный признакъ ихъ породы.
Вы, можетъ-быть, сошлетесь на исключенія? Помилуйте, исключенія только подтверждаютъ правило, — потому-что нтъ правила безъ исключенія.
Недавно я имлъ неловкость развивать эту тэму въ присутствіи нсколькихъ премолоденькихъ и премиленькихъ женщинъ. Ужасъ, какая гроза поднялась! Вс въ одинъ голосъ объявили, что я чудовище, зврь, медвдь — хуже: философъ, который ничего не смыслитъ въ длахъ свта и мшается совсмъ не въ свое дло.
Что было длать? Я наконецъ пересталъ возражать и замолчалъ. Это раздражило ихъ еще боле.
— Посмотрите, какъ monsieur S. увренъ въ своемъ мнніи: онъ даже не даетъ себ труда защищаться, онъ снисходительно молчитъ.
— Если бы онъ имлъ нсколько смлости говорить откровенно, онъ, пожалуй, объявилъ бы, что и мы… кокетки. И при этомъ мои противницы сдлались совершенно красными… виноватъ — розовыми, отъ гнва, но, по удивительному женскому инстинкту, он остановились именно на той степени гнва и красноты, посл которой были бы уже нехороши.
Напрасно я говорилъ имъ:
— Но ради Бога, mesdames, позвольте мн досказать свою мысль. Не осуждайте же окончательно, не выслушавъ всего. По моему убжденію кокетство составляетъ самую естественную и совершенно неотъемлемую принадлежность женской натуры. Я, конечно, въ отчаяніи отъ этого убжденія, et je vous en demande mille pardons, но неужели кокетство такая дурная вещь? Иногда, дйствительно, оно вредно, очень часто смшно, но еще чаще — это восхитительное качество, а отнюдь не порокъ. Да кром того, mesdames, замтьте же, что я строго различаю кокетку отъ женщины, въ которой есть немножко кокетства, это далеко не одно и то же.
Но вс эти доводы нисколько не убдили и не успокоили моихъ противницъ, которыя не хотли допускать въ себ даже самой малйшей, гомеопатической дозы кокетства.
Борьба оказалась неравною. Тогда, подобно Горацію передъ тремя ранеными Куріаціями, я ршился употребить военную хитрость: я показалъ видъ, что уступаю имъ поле сраженія и ретируюсь съ тмъ, чтобы раздлить силы моего непріятеля и разбить его по частямъ.
На другой-же день я предположилъ отправиться къ одной изъ моихъ милыхъ противницъ, г-ж X. Я нашелъ весь домъ въ сильнйшей тревог: ступая на цыпочкахъ и едва смя дышать, слуга ввелъ меня въ роскошный будуаръ, освщенный а demi-jour съ алебастровымъ оттнкомъ, и доложилъ обо мн шопотомъ. Г-жа X. сидла на соф. Ея лучшая пріятельница — женщина не отличавшаяся, comme de raison, ни умомъ, ни красотою — сидла подл нея, держа въ одной рук Флаконъ со спиртомъ, а въ другой новый романъ. Я сейчасъ смекнулъ, что попалъ на нервное разстройство.
— Вы больны, сказалъ я прилично-печальнымъ тономъ: виноватъ, что такъ неловко обезпокоилъ васъ, но я сейчасъ же…
— Возьму стулъ и сяду, любезно добавила хозяйка. Только извините, что я навязываю вамъ роль сидлки, вы, можетъ-быть, боитесь больныхъ.
— Я боюсь только одной вещи, Анна Александровна, но за то очень боюсь, это — не понравиться вамъ. Знаете ли, что нашъ вчерашній разговоръ преслдовалъ меня всю ночь, точно угрызенія совсти, я къ вамъ съ повинною — простите великодушно!
— Поневол придется исполнить вашу просьбу, потому-что я теперь hors de combat. Я такъ больна! Да вотъ Лариса Михайловна скажетъ вамъ, какъ я мучилась сегодня все утро. Посмотрите, какая сухая кожа и какъ вся рука горитъ. И она протянула мн свою миленькую, граціозную ручку, которую я тутъ же поднесъ къ губамъ, въ знакъ примиренія.
— Итакъ, Анна Александровна, вы мн прощаете невжливость поступка, ради искренности раскаянія?
— Что касается до меня собственно, мн васъ нечего прощать, потому-что разговоръ вашъ мало интересовалъ меня и вовсе не относился ко мн, но я сердита на васъ за мою пріятельницу Ф.
Скажите, пожалуйста, ну какъ можно было повторять передъ нею двадцать разъ это несчастное слово кокетство? Я удивляюсь еще, какъ она перенесла это такъ скромно, и не приняла вашихъ словъ за личное оскорбленіе… потому-что… надобно же сознаться — вс знаютъ, что она кокетка.
— Неужели?
— А вы не знали?
— Нтъ, подозрвалъ немножко, но теперь убжденъ, потому-что слышу это отъ ея искренней пріятельницы.
— О, не я одна, — весь свтъ говоритъ то же, и, надобно вамъ сказать, что она своимъ поведеніемъ подаетъ поводъ къ этимъ разговорамъ.
Вслдъ за этимъ мн было описано все поведеніе г-жи Ф. въ довольно живыхъ и яркихъ краскахъ.
— Мн особенно пріятно видть, что ваше здоровье, Анна Александровна, поправляется, сказалъ я вставая и раскланиваясь.
Я ушелъ въ полномъ торжеств. ‘Дло идетъ отлично,’ сказалъ я самъ себ, ‘но будемъ продолжать опыты.’
На другой день я отправился къ г-ж Ф. около двухъ часовъ, но утро г-жи Ф. еще не начиналось. Я пришелъ другой разъ около четырехъ часовъ и засталъ ее, какъ говорится, на порог: въ амазонскомъ костюм, въ шляп и съ хлыстомъ въ рук. Я почти сконфузился и началъ разсыпаться въ извиненіяхъ, въ этомъ положеніи я едва замтилъ, что какая-то дама, совершенно окутанная, прошла изъ комнаты мимо меня.
— Вотъ кстати, весело сказала г-жа Ф., мы сейчасъ отправляемся кавалькадою, и вы подете съ нами.
— Къ моему величайшему огорченію это совершенно невозможно.
— А кто же васъ спрашиваетъ, возможно ли это, или нтъ? Я хочу, чтобы вы хали, и вы подете.
Возражать на это было нечего — я безмолвно поклонился.
— Скажите, пожалуйста, продолжала г-жа Ф., вы все еще въ разлад съ madame М., посл того разговора, помните? Вы даже не раскланялись другъ съ другомъ.
— Виноватъ, но я ршительно не узналъ madame М., только теперь, при вашихъ словахъ догадываюсь, что это она прошла мимо меня: она была такъ закутана Вуалью.
— Женщина съ ужасными претензіями, не правда ли? Да, кстати: я была страшно зла на васъ за этотъ разговоръ о кокетств, однако-же, несмотря на это, я ршительно не могла удержаться отъ смха, видя, какія гримасы длала во все время М. Да и вы какой неосторожный: можно ли было заводить подобный разговоръ при М. Вдь вы знаете, что несмотря на свое темное платье, на свою куафюру-неглиже и на свой смиренный видъ — это отъявленная кокетка. Дйствительно, разберите все ея поведеніе: она нехороша собою, и вотъ она старается меньше выставляться, если ей случается быть въ обществ съ другими женщинами, она никогда не ршится открыто соперничать съ ними, ни въ любезности, ни въ граціи, но сейчасъ же удаляется въ уголъ, принимаетъ видъ неопытной скромности и драпируется въ интересное и таинственное безмолвіе. Разумется, что какой-нибудь мужчина заинтересуется наконецъ этою необыкновенною скромностію и начнетъ съ нею разговоръ. Она начнетъ отвчать сначала съ печальною улыбкою, но потомъ, пустивъ мало-по-малу въ ходъ весь свой умъ и все образованіе, непремнно сведетъ разговоръ на мирную тишину домашней жизни, на дружбу, на уединеніе, на красоты природы — и мало ли на что. Расчетъ вренъ: кончится непремнно тмъ, что собесдникъ закидаетъ ее вопросами: какъ можно удаляться отъ свта и удовольствій при ея красот, при ея ум, любезности и въ такихъ молодыхъ лтахъ? Наконецъ, очарованный, онъ можетъ наговорить ей еще боле комплиментовъ.
Поэтому, она никогда не начинаетъ тмъ, чтобы нравиться, но кончаетъ всегда тмъ, что заинтересовываетъ, однимъ словомъ она выбираетъ и приготовляетъ свой разговоръ, какъ другія приготовляютъ свой туалетъ. Даже недостатокъ веселости въ характер, безжизненность взгляда, блдность губъ — все это, изволите видть, слдствіе ея страданіи, для новыхъ знакомыхъ — она не то-чтобы дурна собою, а только измнилась отъ ударовъ рока, можетъ-быть счастіе возвратитъ ей и свжесть, и веселость, и красоту, но за то, какая бы она была добрая и врная подруга… И знаете ли, что ваша братья, мужчины отлично попадаетесь на эту удочку. Фи! По моему гораздо лучше прямое и открытое кокетство X. Та по-крайней-мр не скрываетъ своей страсти къ романтическимъ приключеніямъ, а ясно выражаетъ ее и разговоромъ, и взглядами, и письмами, однимъ словомъ, всмъ поведеніемъ.
Г-жа Ф. не успла еще кончить фразы, какъ въ комнату вошло съ полдюжины членовъ кавалькады. Хозяйка тотчасъ же увлеклась вновь-прибывшими, оставивъ меня безъ всякаго вниманія, это дало мн возможность уклониться отъ ея приглашенія и незамтно уйти изъ комнаты.
Я внутренно торжествовалъ, потому-что — надобно сознаться — успхъ превосходилъ мои ожиданія. Оставалось постить еще г-жу М. Зная, что она никогда не спитъ и поднимается вмст съ зарею, я отправился къ ней на другой день раннимъ утромъ, дйствительно, я засталъ ее уже въ саду, хотя она ничего не длала, а просто вздыхала, сидя на скамейк, но только-что увидла меня, какъ сейчасъ же схватила лейку и начала поливать цвты.
— Вы застаете меня среди моихъ обыкновенныхъ занятій, сказала она мн томнымъ голосомъ, въ обществ цвтовъ, деревьевъ и птицъ.
Въ это время горничная пришла спросить, что приготовить ей къ завтраку.
— Что ты хочешь, отвчала ласковымъ тономъ меланхолическая дама.
— А какое платье приготовить для выхода.
— Первое, которое попадется теб подъ руку.
Мы говорили съ нею долго, но надобно отдать ей справедливость, что я не могъ заставить ее ни о комъ сказать дурного слова. Тогда я сталъ отчаянно хвалить ея добрыхъ знакомыхъ и пріятельницъ. Она закусывала иногда губу, но все выслушала терпливо. Наконецъ, прощаясь съ нею, я сказалъ, что отправляюсь къ прелестной г-ж Б.
— А! произнесла она въ отвтъ, но этому а! нельзя было придать никакого особеннаго значенія.
Мн захотлось, наконецъ, успокоить душу и глаза, и потому я отправился прямо къ восхитительной г-ж Б. Это молоденькая и премиленькая вдовушка, отвергшая уже до двухъ десятковъ вторыхъ мужей. Я засталъ ее среди цлой груды бальныхъ платьевъ, лентъ, шемизетокъ, наколокъ, кружевъ и цвтовъ. Барыня потребовала весь туалетъ… Ну, слава Богу, подумалъ я, вотъ наконецъ настоящая женщина.
— Я не мшаю вамъ, Ольга Петровна, сказалъ я входя, вы, пожалуйста, продолжайте ваши занятія, намъ вдь церемониться нечего, мы старые знакомые. Я пришелъ собственно для того, чтобы прочесть вамъ нсколько сентенцій.
— Ну и прекрасно, начинайте: я люблю наставленія отъ наставниковъ, которыхъ я люблю. Я буду васъ слушать, примряя наколку.
Говорите же, что мн нужно длать, чтобы быть по вашимъ понятіямъ tout a fait bien, т. e. не заслуживать вашего гнва.
— Пожалуйста, оставайтесь такъ, какъ выбыли до сихъ поръ — но только это не легко. Въ васъ есть немножко… tranchons lе mot — немножко кокетства. Вы, Ольга Петровна, пожалуйста не сердитесь за эту спартанскую откровенность, но, вопервыхъ, вс ваши недостатки также милы, какъ и вы сами, а во-вторыхъ это въ васъ даже не недостатокъ: это простое и весьма естественное желаніе нравиться, желаніе совершенно простительное той, которая и такъ всмъ нравится, безъ всякаго желанія. Дурно только, когда это желаніе превращается въ необходимость, когда сердце, разучившись любить, длается чувствительнымъ лишь къ эгоистическимъ. и притомъ пустымъ, тщеславнымъ движеніямъ, возмутительно, когда женщина цлью своей жизни поставляетъ единственное желаніе затмвать соперницъ, одерживать побды надъ мужчинами, и слушать комплименты своей красот. Я говорю это именно потому, что только вы, Ольга Петровна, научили меня различать настоящую, искреннюю женщину отъ сердечно-сухой кокетки, только вы…
— Ба! рчь превратилась въ объясненіе, вы немножко сбились съ дороги, но постойте, я васъ выведу на прежнюю.
— Простите ли вы меня, Ольга Петровна, сказалъ я не безъ волненія…
— Я сдлаю лучше — я буду точно слдовать вашимъ совтамъ, сказала она съ нжностію въ голос.
— Ольга Петровна, началъ я робкимъ и взволнованнымъ голосомъ…
Въ это время горничная подала ей два письма, съ выразительнымъ коментаріемъ: одно отъ г-на К., а другое отъ г-на Т.
— Да, знаю, сказала хозяйка съ замтнымъ смущеніемъ, — услышавъ имя г. Т. Въ свою очередь извините вы меня: мн надобно сейчасъ же писать отвты, надюсь, что скоро опять увидимся.
И она ушла въ свой кабинетъ.
Посвятивъ минутъ пять философскому созерцанію своего положенія, я наконецъ направился ршительнымъ шагомъ въ переднюю. Когда я проходилъ черезъ залу, вслдъ за мною раздалось: вс кокетки, вс кокетки! Я вздрогнулъ и оглянулся.
Это былъ попугай, котораго я иногда училъ разному вздору.