Кочевая жизнь в Сибири, Кеннан Джордж, Год: 1870

География
Время на прочтение: 302 минут(ы)
Скачать в PDF

Георгъ Кеннанъ.

КОЧЕВАЯ ЖИЗНЬ ВЪ СИБИРИ

(TENT LIFE)

Приключенія среди коряковъ и другихъ инородцевъ.

Переводъ съ англійскаго.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе книгопродавца И. И. Иванова.
1896.

Предисловіе переводчика.

Сибирь всегда имла въ жизни русскаго народа и государства одно изъ самыхъ важныхъ значеній сравнительно съ прочими областями нашей обширной территоріи, нын-же, когда одно изъ величайшихъ созданій нашего вка, сооруженіе великой сибирской желзной дороги, уже близится къ окончанію, значеніе этой огромной страны получаетъ даже первенствующее мсто.
Огромная полоса земли между Уральскимъ хребтомъ и Тихимъ океаномъ, т. е. то, что мы привыкли разумть подъ именемъ Сибири, представляетъ собою столь громадное пространство на земномъ шар, что другія страны, какъ Европейская Россія, Китай, Бразилія, Сверо-Американскіе Соединенные Штаты и т. п., могутъ каждая свободно помститься въ Сибири и еще останется достаточно мста для полудюжины другихъ государствъ. Дйствительно, Сибирь занимаетъ пространство никакъ не мене 200.000 квадратныхъ миль, слдовательно, она почти въ 45 разъ больше Пруссіи и въ 22 раза больше Франціи, но населеніе здсь распространено столь ничтожно и такъ непропорціонально пространству, что даже крохотная Бельгія, имющая всего 550 квадратныхъ миль территоріи, превосходитъ нашу Сибирь количествомъ своего населенія. Поэтому-то Сибирь, столь славная своими колоссальными богатствами, страдаетъ все-таки серьезнымъ недугомъ,— недостаткомъ рабочихъ рукъ, на юг Сибири тысячи квадратныхъ миль земли признаны способными къ воздлыванію хлбовъ, такъ-какъ рожь, ячмень и картофель очень хорошо родятся до 60′ с. ш., не говоря уже о весьма вроятной возможности разводить эти злаки и нсколько дале на сверъ, скотоводство во многихъ мстностяхъ обширной Сибири, само собою разумется, могло-бы сдлаться во сто разъ боле значительнымъ, чмъ въ переживаемое нами время, когда эта отрасль культурной дятельности находится въ Сибири на столь низкой ступени своего развитія, что нтъ другой страны въ цивилизованномъ мір, которая не превосходила-бы въ значительной степени Сибирь въ этомъ отношеніи, дай самый климатъ, о которомъ мы съ дтства слышимъ столько ужасовъ, сталъ-бы много сносне, если-бы упорный и раціональный трудъ культурнаго земледльца обуздалъ-бы эту дикую сибирскую природу.
Такимъ образомъ, понятно то значеніе, которое пріобртаетъ для насъ Сибирь при настоящемъ положеніи дла, а слдовательно, и тотъ интересъ, съ которымъ встрчаетъ русское общество все, что можетъ служить къ разъясненію этого вопроса, къ созданію правильныхъ взглядовъ и представленій объ этой обширной стран, тмъ боле, что мы такъ мало знаемъ и даже такъ мало имемъ возможности знать что-либо обстоятельное и достоврное въ столь важномъ для насъ дл.
Не всякій знаетъ даже и то, что есть Сибирь культурная т. е. мало-мальски благоустроенная по образцу цивилизованныхъ странъ, отъ которыхъ позаимствованы здсь хоть вншнія формы культурности, и есть Сибирь дикая, — обширное пространство земли, гд уже нтъ и намека на какую-бы то ни было культурность, гд только едва установлены, даже врне сказать, только намчены русскимъ правительствомъ кое-какіе абрисы благоустройства, что единственно отличаетъ эту область отъ первобытныхъ странъ и гд жизнь полна такой оригинальности быта, о которой не иметъ яснаго представленія житель цивилизованныхъ странъ. Дйствительно, жители Сибири, какъ русскіе, такъ и инородцы, какъ ссыльно-поселенцы, такъ и свободные граждане, селятся преимущественно на юг и на запад этой обширной области и по ея ркамъ, вдоль главныхъ путей сообщенія и вблизи торговыхъ и промышленныхъ пунктовъ, находящихся на этихъ путяхъ, ведущихъ изъ одного рчного бассейна въ другой, на свер-же и восток большинство населенія размстилось лишь ничтожными группами на устьяхъ ркъ, а большая часть лсной области, по говоря уже о тундр и восточныхъ горныхъ кряжахъ,— все это и представляетъ собою ту дикую Сибирь, о которой мы говоримъ.
Эта, дикая, Сибирь иметъ въ настоящее время еще боле важное значеніе, чмъ культурная часть ‘страны холода и ссылки’, такъ-какъ ей предстоитъ боле дятельное будущее — ей нужно много боле шагнуть по лстниц прогресса, когда открытіе великой сибирской желзной дороги приблизитъ ее къ культурному міру.
Но въ наши дни, пока-что, это все еще дикая страна, гд возможна только та ‘кочевая жизнь’, о которой такъ увлекательно и живо разсказываетъ авторъ предлагаемой нами въ перевод книги: по этому сочиненію, быть можетъ, многіе изъ нашихъ читателей впервые ознакомятся въ этомъ интересномъ и остроумномъ разсказ съ оригинальностью, климатическими, этнографическими и національными особенностями столь любопытныхъ для насъ странъ, лежащихъ въ обширномъ раіон неудавшагося Россійско-Американскаго телеграфа. Некультурность населенія, занимающаго эту значительную площадь Сибири, отсутствіе дорогъ, неприступность мстности и суровость климата. стремленіе, самое искреннее, къ созданію телеграфа, составляющему одну изъ важнйшихъ попытокъ нашего просвщеннаго вка, истинное участіе въ судьбахъ своихъ товарищей, разбросанныхъ по обширному пространству этой дикой и суровой страны и зачастую попадающихъ въ самое критическое положеніе,— вотъ главнйшія основы разсказа почтеннаго автора, приправленныя достойною вниманія наблюдательностью чисто-американскаго свойства, задушевнымъ юморомъ и блестящимъ остроуміемъ, такъ оживляющимъ этотъ разсказъ и придающимъ ему полную увлекательность.
Для насъ, русскихъ, какъ мы уже выяснили, предлагаемая въ перевод книга г. Кеннана представляетъ собою не только увлекательный разсказъ, который съ живйшимъ интересомъ прочтется, что называется ‘и старымъ, и малымъ’ и обогатитъ читателя обстоятельными свдніями объ этой любопытной въ высшей степени стран, о правахъ, обычаяхъ и образ жизни ея оригинальныхъ обитателей, для насъ эта книга представляетъ и прямое утилитарное значеніе, такъ-какъ страна, о которой идетъ рчь, давно уже вошла въ составъ нашего обширнаго отечества и потому, волею судебъ, намъ предстоитъ завидная роль культурнаго просвтленія этой страны, которое явится одной изъ важнйшихъ отраслей русской дятельности въ самомъ близкомъ будущемъ.
Правда, у насъ до сихъ поръ еще не искоренилось внушенное съ дтства представленіе о Сибири, какъ о стран, полной великихъ ужасовъ и едва-ли способной къ культурной жизни. Но вдь передъ культурою все уступаетъ, не уступитъ только разв та суровость сибирскаго климата, которая выработала въ насъ представленіе объ этой области, какъ о ‘стран холода’. Между тмъ и здсь приходится вспомнить извстное изрченіе, запечатлнное народною мудростью и гласящее, что ‘не такъ страшенъ чортъ, какъ его малюютъ’ и согласиться, что сибирскіе холода вовсе уже не такъ ужасны, какъ мы привыкли воображать. Свидтельствомъ этому можетъ служить и предлагаемая книга и многія другія, такъ, Эрманъ говоритъ, что въ остякскомъ зимнемъ плать изъ двойной шкуры свернаго оленя можно спокойно спать ночью въ открытыхъ саняхъ, когда мерзнетъ ртуть, и въ такой одежд можно даже безъ вреда для здоровья спать на снгу, въ тонкой полотняной палатк при —28 Р. По истин замчательная акклиматизаціонная способность человка даетъ ему возможность приспосабливаться и даже при отсутствіи культурныхъ средствъ побдоносно выходить изъ борьбы съ сибирскими холодами, необыкновенно быстро, въ нсколько дней, уже тло приспосабляется развивать тмъ боле теплоты, чмъ боле успливается холодъ, человкъ вдыхаетъ боле кислорода, внутренній процессъ горнія идетъ быстре, усиливающійся аппетитъ доставляетъ больше матеріала и поддерживаетъ внутреннее тепло. Справедливость этого подтверждается не только теоретическими соображеніями, основными на новйшихъ воззрніяхъ науки, но и свидтельствомъ многихъ лицъ, испытавшихъ это на дл, какъ напр., Миддендорфа, поэтому-то не только коренные сибиряки, но и путешественники скоро привыкаютъ переносить, безъ вреда для здоровья, сибирскіе холода.
Слдовательно, возможность культурнаго просвтленія ‘дикой’ Сибири несомннна и предлагаемая книга, въ увлекательномъ разсказ знакомящая насъ съ первымъ опытомъ культурной дятельности въ этой стран, помимо своего непосредственнаго интереса, сослужитъ намъ свою службу, когда паровозъ великой сибирской дороги пронзительнымъ свистомъ возвститъ намъ, что области, еще такъ недавно рдко посщаемыя дикимъ тунгузомъ и корякомъ, гд прозжалъ онъ на собакахъ въ своихъ первобытныхъ саняхъ, соединены съ умственными и промышленными центрами Россіи и Европы и приблизились на ничтожное разстояніе къ культурной Сибири, гд есть множество нисшихъ и среднихъ учебныхъ заведеній, свой университетъ, технологическій институтъ, гд, словомъ, культура уже дала свой полный разцвтъ.

Предисловіе автора.

Попытка россійско-американскаго телеграфнаго общества соединить телеграфною проволокою Европу съ Америкой черезъ Аляску, Беринговъ проливъ и Сибирь, является, во многихъ отношеніяхъ, однимъ изъ самыхъ грандіозныхъ предпріятій текущаго столтія. Смлость мысли и грандіозность цли приковала къ себ на долгое время вниманіе всего цивилизованнаго міра, еще никогда не было прежде, чтобы американскіе капиталисты принимали участіе въ такомъ выдающемся изъ ряда вонъ предпріятіи. Но, какъ и вс неудавшіяся попытки въ нашъ вкъ прогресса, все это также было скоро забыто, а блестящій успхъ атлантическаго кабеля совершенно даже изгладилъ его изъ памяти людей. Нкоторые факты изъ исторіи этого предпріятія, быть можетъ, и извстны читателямъ, но очень немногіе даже изъ основателей этого предпріятія знаютъ, какую дятельность умовъ это возбудило въ Британской Колумбіи, Аляск и Сибири, сколько пришлось преодолть препятствій исполнителямъ этого предпріятія, сколько побороть трудностей, сколько перенести опасностей и, наконецъ, сколько драгоцнныхъ данныхъ были внесены въ науку. Въ теченіе какихъ-нибудь двухъ лтъ было изслдовано боле шести тысячъ англійскихъ миль самой дикой пустыни, вдоль американскаго берега, начиная отъ острова Ванкуверъ до Берингова пролива, а въ Азіи отъ Берингова пролива до китайской границы. Въ самыхъ дикихъ горныхъ ущельяхъ Камчатки, въ обширныхъ тундрахъ сверо-восточной Сибири и въ дремучихъ еловыхъ лсахъ Аляски и Британской Колумбіей были видны слды лагерей изслдователей. Эти неустрашимые люди переходили по самымъ ужаснымъ крутизнамъ горъ сверной Сибири верхомъ на оленяхъ, вврялись волнамъ сверныхъ ркъ въ лодкахъ изъ тюленьей шкуры, спали подъ дымными пологами чукчей и располагались лагеремъ въ сибирскихъ пустыняхъ при мороз отъ 50 до 60 град. Словомъ сказать, эти люди не щадили ни своего здоровья, ни своей жизни для успха цивилизаціи, оторванные отъ цивилизованнаго міра, среди дикихъ пустынь и невжественныхъ племенъ, эти піонеры были преданы и душой и тломъ своему длу. И что-же осталось отъ всхъ ихъ трудовъ и перенесенныхъ ими опасностей? И на этотъ вопросъ можно отвтить лаконически: Ничего! Да, дйствительно ничего не осталось! Разв только нсколько сотенъ телеграфныхъ столбовъ, нсколько домовъ, сооруженныхъ ими въ дикой пустын — вотъ и все, это единственныя воспоминанія о трехлтнемъ неусыпномъ труд изслдователей, о всхъ перенесеннымъ ими опасностяхъ ради грандіознаго предпріятія, которое было прорвано на половин дороги и не доведено до конца.
Я вовсе не имлъ въ виду писать въ настоящей книг полную исторію россійско-американскаго телеграфнаго общества,— подобная книга не могла-бы привлечь вниманіе публики, которая не любитъ неудачниковъ, а жаждетъ только знать о томъ, что имло громадный успхъ, что пріобрло славу, о челъ говоритъ цлый міръ, между тмъ какъ это общество только напрасно потратило деньги и не пріобрло ничего существеннаго. Его соперникъ, атлантическій кабель и его собственныя неудачи лишили это общество всякаго интереса. Но все-же нельзя не согласиться съ тмъ, что вс изслдованія, сдланныя агентами и служащими этого общества, уже сами по себ, имютъ большое значеніе, не говоря даже о грандіозной цли предпріятія. Мстность, на которой производились эти изслдованія, очень мало извстна, а ея кочующее населеніе почти не иметъ сношеній съ цивилизованнымъ міромъ. Въ эту дикую, отдаленную страну прізжали только ищущіе приключеній и наживы купцы и охотники за пушными зврями, но врядъ-ли кто-либо изъ просвщенныхъ и образованныхь людей проникалъ туда. Кром того, эта страна не представляетъ никакихъ особенностей, ради которыхъ путешественникъ ршился-бы перенести вс трудности it опасности неминуемыхъ переходовъ черезъ горы и черезъ громадныя тундры, встрчающіяся ему на пути. Здсь для глазъ цивилизованнаго человка не представляется ни чудныхъ ландшафтовъ Швейцаріи, Италіи, Испаніи и южной части Сверной Америки, заливаемыхъ яркими лучами полуденнаго солнца, ни шумящихъ водопадовъ, ни чудной теплоты ароматнаго воздуха, тутъ все мрачно, дико и пустынно, хотя, конечно, и здсь попадаются ландшафты, величественные и въ своей пустынной дикости, по тутъ слдуетъ принять во вниманіе суровость климата и продолжительность зимы, во время которой вся мстность покрывается снгомъ, какъ блою пеленою, притомъ, врядъ-ли кому вздумается любоваться мстностью и красивыми ландшафтами, когда температура упорно держится цлыя недли на 49—50 град. ниже нуля.
Двое изъ лицъ, служившихъ въ россійско-американскомъ телеграфномъ обществ, а именно, мистеръ Уимперъ и Доль, уже издали въ свтъ свои записки о путешествіяхъ, совершенныхъ ими по Британской Колумбіи и по Аляск, я полагаю, что изслдованія упомянутаго общества по ту сторону Берингова пролива могутъ имть большій интересъ для читателей, и въ предлагаемой мною книг, я изложилъ вс т факты и приключенія, которые достойны вниманія и очевидцемъ которыхъ мн довелось быть во время моего двухлтняго путешествія по сверо-восточной Сибири. Въ своемъ разсказ я не имю ни малйшаго притязанія на научную точность или на глубину изслдованій какого-бы то ни было рода. Я хочу только дать ясное представленіе о жителяхъ, ихъ нравахъ и обычаяхъ той страны, которая, по моему мннію, очень мало извстна и я передаю здсь только мои собственныя впечатлнія во время моего пребыванія въ Сибири и въ Камчатк. Надюсь, что моя книга заслужитъ одобреніе читателей скоре, благодаря новизн предмета, о которомъ въ ней говорится, чмъ по какимъ-либо научнымъ достоинствамъ и по своему изложенію.

СОДЕРЖАНЕ.

Предисловіе переводчика.
Предисловіе автора.
Глава I.
Россійско-Американскій телеграфъ.— Бригъ ‘Ольга’ отправляется изъ С. Франциско въ Камчатку и на Амуръ.
Глава II.
Плаваніе по Тихому океану.
Глава III.
Продолженіе плаванія.— Петропавловскъ.
Глава IV.
Петропавловскъ.
Глава V.
Русскій языкъ.— Отплытіе партіи на Амуръ.
Глава VI.
Камчатская свадьба.— Отъздъ на сверъ.
Глава VII.
Путешествіе верхомъ по Камчатк.— Горы.— Растительность.— Селенія.— Жители.
Глава VIII.
‘ерусалимъ’.— Жилища.— Камчатскій ужинъ.— Молитва.— Утомительная зда.
Глава IX.
Малква.— Прекрасная мстность.— Гепулъ.— Охота за медвдемъ.— Пущинъ.
Глава X.
Шеромъ.— Плаваніе.— Милькова.— Восторженный пріемъ.
Глава XI.
Продолженіе рки.— Ключовская сопка.— Черная баня.
Глава XII.
Плаваніе по оловк.— Разговоръ вулкановъ.— ‘О, Сюзанна!’ — ‘Американскій’ языкъ.— Трудное путешествіе.
Глава XIII.
Холодное помщеніе.— Величественный видъ.— Вторичная охота за медвдемъ.— Скачка съ препятствіями.— Прибытіе въ Тагилъ.
Глава XIV.
Берегъ Охотскаго моря.— Лсновскъ.— Китоловная лодка и сухопутная партія.— ‘Чертовъ проходъ’.— Саманскія горы.— Мятель.— Дикая мстность.
Глава XV.
Продолженіе бури.— Голодъ,— Извстія о китоловной лодк.— Возвращеніе въ Лсновскъ..
Глава XVI.
Вечернія развлеченія камчадаловъ.— Народъ.— Рыба,— Мха.— Языкъ.— Музыка.— Псни.— Сани, запряженныя собаками.— Одежда.
Глава XVII.
Русское теченіе,— Саманскія горы.— Лагерь кочующихъ коряковъ.— Собаки и сверные олени.— Наружность коряковъ.— ‘Пологи’.— Лакомства коряковъ.
Глава XVIII.
Другія черты характера кочующихъ коряковъ.— Неизвстность.— Гостепріимство.— Жилища.— Завтракъ.— Путешествіе на оленяхъ.— Понятія коряковъ о разстояніи,— Таинственный поститель.
Глава XIX.
Скучное путешествіе.— Свадьба у коряковъ.— Не желаете ли скушать поганку?— Однообразная жизнь.
Глава XX.
Языкъ коряковъ.— Религія, нравы и обычаи.
Глава XXI.
Пешкина.— 25 мороза.— Каменскъ.— Корякская юрта.— Путешествіе въ Гижигинскъ.— Повозки.— Минина.— Осдлые коряки.
Глава XXII.
Путешествіе на собакахъ.— Происшествіе съ оленями.— Гижигинскъ.— Исправникъ и его гостепріимство.— Планы на счетъ телеграфа.— Наша партія отправляется въ Анадырскъ.
Глава XXIII.
Путешествіе по полярнымъ странамъ зимою.— Мальмовка.— Ночныя картины.— Шестаково.
Глава XXIV.
Плохія помщенія.— Извстія отъ полковника Белькли.— Поиски за потерянной партіей американцевъ.— Любопытное дерево.— Сибирская ‘Пурга’.— Вьюга.
Глава XXV.
Пенжинскъ.— Телеграфные столбы.— Арктическая температура.— Астрономическія наблюденія.— Прибытіе въ Анадырскъ.— Гостепріимный священникъ.
Глава XXVI.
Анадырскъ.— Крайній пунктъ русской колонизаціи на свер.— Рождество у русскихъ.— Балъ.— Праздникъ.— Сибирская учтивость.
Глава XXVII.
Нкоторыя приключенія во время розыска нашихъ товарищей.
Глава XXVIII.
Продолженіе путешествія.— Открытіе партіи.
Глава XXIX.
Сибирскіе племена и ихъ особенности.— Понятіе о чтеніи и искусствахъ.
Глава XXX.
Сверное сіяніе.— Дальнйшія путешествія,— Пріздъ нашихъ товарищей.— Путешествіе къ Охотскому морю.
Глава XXXI.
Общественная жизнь въ Гпжитиск.— Экспедиція маіора Абазы.— Внезапный переходъ отъ зимы къ лту.— Народные нравы и обычаи.
Глава XXXII.
Долгое ожиданіе.— Москиты.— Прибытіе русскаго корвета.
Глава XXXIII.
Новое прибытіе кораблей.— Послдняя поздка къ сверному полярному кругу.— Корякскіе проводники.— Голодъ въ Анадырск.
Глава XXXIV.
Свиданіе съ Бешемъ.— Трудная дилемма.— Голодъ.— Наемъ восьмисотъ рабочихъ.— Предпріимчивый американецъ.— Пустыни.
Глава XXXV.
Поздка въ Ямскъ.— Виллигинская долина.— Буря.— Опасный проходъ.
Глава XXXVI.
Обратное возвращеніе въ Гижигинскъ.— Прибытіе Онуарда.— Приказаніе окончить работы въ виду проведенія атлантическаго кабеля.— Отъздъ въ С.-Петербургъ.— 5000 миль пути.

ГЛАВА I.

Россійско-Американскій телеграфъ.— Бригъ ‘Ольга’ отправляется изъ С. Франциско въ Камчатку и на Амуръ.

Компанія Россійско-Американскаго телеграфа, или, какъ ее обыкновенно называли, ‘Western Union Extension’, была основана въ Нью-орк въ 1864 г. Мысль о телеграфной линіи изъ Америки въ Европу черезъ Беринговъ проливъ явилась гораздо ране и впервые была предложена Перри Коллинсомъ, эсквайромъ, еще въ 1857 г., посл его путешествія по Сверной Азіи. Однако, на нее обратили вниманіе посл неудачи, постигшей первый атлантическій кабель, когда явилась необходимость въ сухопутной линіи между обоими материками. Планъ М. Коллинса, представленный Западной Нью-оркской компаніи телеграфовъ еще въ 1863 г. казался удобоисполниме всхъ прочихъ, составленныхъ по этому случаю, проэктовъ. Въ немъ предлагалось соединить телеграфныя системы Америки и Россіи линіей, проходящею черезъ Британскую Колумбію, Россійско-Американскія владнія и Сверо-Восточную Сибирь до соединенія съ русскими линіями у устьевъ Амура на азіятскомъ берегу. Такимъ образомъ, получился-бы одинъ непрерывный проволочный поясъ вокругъ почти всего земного шара. Этотъ планъ имлъ иного очевидныхъ преимуществъ: онъ не требовалъ глинныхъ кабелей, въ немъ предлагалась линія, погорая проходила-бы везд сухимъ путемъ, кром Беринюва пролива, и которую легко было-бы исправить въ случа какого-либо поврежденія отъ вншнихъ причинъ. Также имлось въ виду продолжить эту линію вдоль азіятскаго берега къ Пекину, и такимъ образомъ завязать выгодныя сношенія съ Китаемъ. Вс эти соображенія расположили въ пользу этого плана капиталистовъ и опытныхъ въ этомъ дл людей, и онъ былъ окончательно принятъ Западной компаніей телеграфовъ въ 1863 г. Нкоторые говорили, что второй атлантическій кабель можетъ удасться, и что эта удача будетъ имть вредное и даже гибельное вліяніе на существованіе предполагаемой сухопутной линіи, но событіе это казалось столь невроятнымъ, что общество рискнуло приступить къ длу.
Съ русскимъ правительствомъ былъ заключенъ контрактъ о проведеніи телеграфной линіи черезъ Сибирь къ устьямъ Амура, предоставлявшій компаніи нкоторыя исключительныя привилегіи на русской территоріи. Подобныя-же гарантіи были испрошены и у британскаго правительства: въ 1864 г. Конгрессъ Сверо-Американскихъ Штатовъ также общалъ свое содйствіе и ‘Western Union Extension Company’ была организована съ номинальнымъ капиталомъ въ 10,000,000 фунтовъ. Акціи были скоро разобраны преимущественно акціонерами главнаго общества, и немедленно былъ сдланъ дополнительный взносъ по 5 процентовъ съ цлію образовать фондъ для успшнаго продолженія дла. Такъ велика была въ то время вра въ успхъ этого предпріятія, что акціи его продавались черезъ два мсяца по 15 долларовъ за штуку, хотя первоначальный взносъ на каждую составлялъ только 5 долларовъ.
Въ Август 1864 г. полковникъ С. Блькли, бывшій начальникъ военныхъ телеграфовъ въ округ заливовъ былъ назначенъ главнымъ инженеромъ предполагаемой линіи и въ декабр отправился изъ Нью-орка въ С. Франциско, чтобы организовать нсколько партій охотниковъ для предстоящихъ изысканій и открытія работъ. Руководимый желаніемъ принять участіе въ такомъ новомъ и важномъ предпріятіи, а также и по врожденной склонности къ путешествіямъ и связаннымъ съ ними приключеніямъ, страсть, которую до сихъ поръ мн не удавалось удовлетворить, я предложилъ мои услуги компаніи, вскор посл проектированія этой линіи. Мое предложеніе было принято охотно и 13 декабря я отправился главнымъ инженеромъ въ С. Франциско, гд должно было находиться управленіе общества. Немедленно посл своего прізда, полковникъ Блькли открылъ контору въ Монгомери-Стрит и занялся организаціею партій изслдователей для развдки пути мстностей Британской Колумбіи, Русской Америки и Сибири, контора компаніи переполнилась искателями всевозможныхъ должностей. Отважные землекопы, давно уже ждавшіе пристроиться къ какому-нибудь длу, раззоренные искатели золота, надявшіеся поправить свое состояніе на новыхъ золотыхъ розсыпяхъ, которыя они предполагали открыть на свер, люди, жаждавшіе новыхъ впечатлній,— вс спшили предложить свои услуги, какъ піонеры великаго дла. Былъ большой спросъ на опытныхъ и искуссныхъ инженеровъ, но вмст съ ними являлось неограниченное число людей, у которыхъ недостатокъ опытности замняется избыткомъ рвенія.
Нсколько мсяцевъ прошло въ хлопотахъ по организаціи и снаряженію различныхъ партій, пока, наконецъ, не было объявлено въ іюл 1865 г., что суда компаніи готовы къ отплытію.
Первоначальный планъ дйствій былъ слдующій: одна партія должна была высадиться въ Британской Колумбіи, у устьевъ рки Фрэзера, другая — въ Россійско-Американскихъ владніяхъ, у пролива Нортонова, и третья — на Азіятскомъ берегу Берингова пролива, у устья Анадыри. Эти партіи, подъ начальствомъ Попа, Кенникотта и Макри, должны были углубиться внутрь материка, слдуя насколько возможно теченію ркъ, у устьевъ которыхъ они были высажены, собрать свднія относительно климата, почвы, произведеній и обитателей посщаемыхъ ими странъ, и въ общихъ чертахъ намтить линію предполагаемаго телеграфа.
Об американскія партіи располагали сравнительно большими удобствами для своихъ операцій, чмъ сибирская партія, посланная на азіятскій берегъ. Послдняя должна была высадиться возл Берингова пролива, на границ безплодной, пустынной страны, на разстояніи почти тысячи верстъ отъ европейскихъ поселеній. Безопасность этой партіи не была ничмъ обезпечена и предоставлена самой себ среди кочующихъ племенъ враждебныхъ туземцевъ, безъ всякихъ средствъ къ внутреннему сообщенію, кром лодокъ. Многіе сторонники этого предпріятія утверждали, что оставить людей въ такомъ положеніи и при такихъ обстоятельствахъ, было-бы равносильно обрекать ихъ почти на врную смерть, совтовали не высаживать партіи на азіятскомъ берегу Сверной части Тихаго океана, а послать ее въ одинъ изъ русскихъ портовъ Охотскаго моря, гд она могла бы найти поддержку, собрать свднія о внутренности страны и достать лошадей или сани, запряженныя собаками, для сухопутныхъ изысканій въ какомъ угодно направленіи.
Хотя благоразуміе этого совта было для всхъ очевидно, но, къ сожалнію, у главнаго инженера не было судна для доставленія партіи въ Охотское море, и если въ это лто партія и могла быть отправлена на азіятскій берегъ, то только къ Берингову проливу.
Наконецъ, въ послднихъ числахъ іюня узнали, что небольшое русское купеческое судно ‘Ольга’, готовилось къ отплытію изъ С. Франциско въ Камчатку, на юго-западный берегъ Охотскаго моря. Полковнику Блькли удалось уговорить владльцевъ судна взять четырехъ человкъ изъ его команды и высадить ихъ въ Николаевск у устья р. Амура. Хотя на сверномъ берегу моря находились боле удобные пункты для начатія нашихъ операцій, но во всякомъ случа, Николаевскъ былъ лучше чмъ поселенія у Берингова пролива, въ скоромъ времени организовалась партія къ отлпытію на ‘Ольг’ къ устью Амура. Эта партія состояла изъ русскаго маіора Абазы, который былъ назначенъ начальникомъ работъ, Джемса Мэгуда, инженера, пользующагося большой извстностью въ Калифорніи, Р. Дж. Бша, только-что возвратившагося посл трехлтнихъ экскурсій въ обихъ Каролинахъ, и меня, небогатаго опытностью, но полнаго надежды и доврія къ собственнымъ силамъ и энтузіазма.
28-го іюня намъ объявили, что бригъ ‘Ольга’ окончательно нагруженъ и готовъ къ отплытію.
Какъ мы узнали впослдствіи, это означало только, что бригъ отправится въ море впродолженіи лта, но мы, по неопытности, вообразили, что онъ дйствительно готовъ сняться съ якоря и это повергло насъ всхъ въ большое волненіе. Мы поспшно стали приготовляться къ отъзду, верхнее платье, полотняныя рубашки и щегольскіе сапоги были розданы и уничтожены: одяла, толстая, тяжелая обувь и фланелевыя рубашки были закуплены въ значительномъ числ, карабины, револьверы и ножи огромныхъ размровъ придавали нашей комнат видъ безпорядочнаго арсенала, стклянки съ мышьякомъ, кувшины съ алкоголемъ, стки для бабочекъ, сачки для ловли улитокъ, коробки съ разными снадобьями и дюжина другихъ ученыхъ снарядовъ, о которыхъ мы не имли ни малйшаго понятія, были вручены намъ нашими восторженными натуралистами и уложены въ большіе ящики. Путешествіе Врангеля, ботаника Грея и нсколько другихъ научныхъ сочиненій увеличили нашу маленькую библіотеку и къ вечеру мы были совершенно вооружены и снаряжены, готовые на всякое предпріятіе, начиная съ отыскиванія новаго вида клоповъ и до покоренія Камчатки.
Не желая отстать отъ общаго обычая осматривать корабль прежде отъзда, мы отправились съ Бшемъ на пристань, гд судно стояло на якор. Капитанъ, толстый американскій нмецъ, встртилъ насъ и провелъ по всему маленькому бригу. Наша ограниченная опытность въ морскомъ дл не позволяла намъ судить о качествахъ какого-бы то ни было судна, но Бтъ съ замчательнымъ искусствомъ вступилъ въ ученыя разсужденія съ капитаномъ, насчетъ красоты какихъ-то ‘линей’ на его корабл, парусахъ, конструкціи судна — оспаривалъ сравнитетьныя преимущества одиночныхъ и двойныхъ марселей, говорилъ о нокъ-таляхъ и рифъ-таляхъ, однимъ словомъ, выказалъ такія познанія, что окончательно поразилъ меня и даже изумилъ капитана.
Я сильно подозрвалъ, что Бшъ пріобрлъ большую часть своихъ навигаторскихъ познаній при помощи чтенія книги Баудитча, ‘Мореплаватель’, которую я видлъ на его письменномъ стол, и внутренно ршилъ достать полное собраніе морскихъ романовъ Марріэта и, при первой-же возможности, поразить его такимъ обиліемъ морскихъ терминовъ, что онъ въ смущеніи долженъ будетъ замолчать. Я вспомнилъ, что читалъ гд-то въ романахъ Купера о какихъ-то юферсахъ и кранбалкахъ, и не желая прослыть невждой, началъ осматривать снасти и сдлалъ нсколько замчаній на счетъ юферсовъ и лиссель-спиртовъ. Но тутъ капитанъ въ свою очередь озадачилъ меня какимъ-то вопросомъ, на который я не зналъ что отвтить и былъ вынужденъ со стыдомъ ретироваться и сойти внизъ для осмотра кладовой. Здсь я почувствовалъ себя свободне. Большія груды разной провизіи, запасы говядины, молока, пироги съ фруктами и маленькій боченочекъ съ заманчивой надписью вскор успокоили мои нервы и окончательно убдили меня, что ‘Ольга’ была вполн удобна и отлично приспособлена для далекаго плаванія.
Я снова поднялся на палубу и объявилъ Бшу, что подробно осмотрлъ нижнюю часть корабля и нашелъ судно вполн для насъ удобнымъ. Я умолчалъ о причинахъ, на которыхъ было основано мое заключеніе, но онъ, по счастью, не сталъ меня распрашивать, и мы вернулись въ нашу контору съ самымъ лестнымъ отзывомъ на счетъ устройства, прочности и удобства корабля.
Наконецъ, 1-го іюля, послдній грузъ былъ принятъ на бортъ судна и ‘Ольга’ вышла въ открытое море.
Наши прощальныя письма были поспшно написаны, послдніе сборы окончены, мы вс собрались на пристань, гд находился буксирный пароходъ, долженствовавшій доставить насъ на бригъ.
Много друзей собралось провожать насъ, пристань, пестрвшая туалетами дамъ и синими мундирами мужчинъ, освщенная солнечными лучами теплаго Калифорнскаго утра, имла праздничный видъ.
Полковникъ Блькли снабдилъ насъ послдними инструкціями, съ сердечнымъ пожеланіемъ намъ успха. Шутя, мы звали къ себ въ гости тхъ изъ нашихъ товарищей, которые оставались на берегу. Просьбы о доставленіи свдній о полярной природ и сверныхъ сіяніяхъ, вмст съ указаніями, какъ сберегать птицъ и собирать наскомыхъ, сыпались со всхъ сторонъ, и среди этого хаоса поздравленій, пожеланій, предостереженій, шутокъ и трогательныхъ прощаній раздался послдній свистъ на пароход. Долль, вчно врный своей любимой наук, пожалъ мн дружески руку, сказавъ: ‘Прощайте, Джоржъ! Да хранитъ васъ Богъ! Не забудьте обратить вниманіе на сухопутныхъ улитокъ и на черепа дикихъ животныхъ!’ Миссъ Б. сказала умоляющимъ голосомъ: ‘Берегите моего милаго брата!’ И когда я общалъ заботиться о немъ, какъ о собственномъ брат, я вспомнилъ о далекой сестр, которая если-бъ была здсь, также, вроятно, повторила-бы ту-же просьбу обо мн. Махая платками, мы медленно оставили пристань и, описавъ полукругъ, подошли къ ‘Ольг’ и были высажены на маленькій бригъ, который долженъ былъ впродолженіи двухъ мсяцевъ служить намъ жилищемъ.
Бригъ стоялъ на якор у входа въ Гольдекъ-Гетъ и пароходъ, обогнувъ его на возвратномъ пути, еще разъ прошелъ мимо насъ, друзья наши стояли тсной группой на палуб, съ полковникомъ Блькли во глав, и простились съ нами троекратнымъ ‘ура!’ въ честь ‘Первой Сибирской партіи изслдователей’. Мы отвчали имъ тмъ-же. Это было наше послднее прости цивилизаціи, и мы молча слдили глазами за уменьшающимися очертаніями парохода, пока совершенно не изчезъ блый платокъ, привязанный Арнольдомъ къ бакшетагу, а мы одиноко понеслись по волнамъ Тихаго океана.

ГЛАВА II.

Плаваніе по Тихому океану.

‘Онъ находилъ особеное удовольствіе и наслажденіе въ своихъ путешествіяхъ, кто не испыталъ этого, долженъ испробовать самъ’.

Бертонъ.

На мор, 700 миль на С.-З. отъ С. Франциско.

Среда, 12-го юля 1865 г.

Десять дней тому назадъ, вечеромъ посл нашего отъзда изъ Америки, полный самыхъ свтлыхъ надеждъ и въ ожиданіи будущихъ наслажденій, я написалъ вышеприведенное изрченіе Бертона на первой страниц моего дневника, не сомнваясь въ осуществленіи этихъ ‘будущихъ наслажденій’, которыя рисуются ‘умственнымъ очамъ’ въ такой ‘лучезарной неизвстности’, и убжденный, что ‘жизнь на волнахъ океана’ — блаженнйшее состояніе, достижимое на земл. Изрченіе это казалось мн достаточно остроумнымъ, я мысленно благословлялъ стараго анатома меланхоліи за такое простое и, вмст съ тмъ, врное изрченіе. ‘Онъ находилъ особенное удовольствіе и наслажденіе въ своихъ путешествіяхъ’, и ничмъ неоправданная увренность, что всякій долженъ также находить то-же, что находилъ онъ, не казалось мн нелпой.
Напротивъ, я находилъ эту увренность впол логичной и съ презрніемъ отнесся-бы къ малйшему намеку на возможность разочарованія. Мои понятія о жизни на мор были крайне ограничены и были, преимущественно, почерпнуты изъ живописныхъ описаній заката солнца, ‘цвтущихъ острововъ, купающихся въ темно-пурпуровыхъ волнахъ океана’, ‘лунныхъ ночей среди пустынныхъ водъ’, которыми поэты съ незапамятныхъ временъ увлекали неопытныхъ обитателей твердой земли въ морскія путешествія. Туманы, бури, морскія болзни не входили въ мои представленія о жизни на мор, если-бы я даже допускалъ возможность бури, то только въ вид живописной борьбы втра и волнъ, безъ непріятныхъ проявленій, свойственныхъ этимъ стихіямъ при боле прозаическихъ обстоятельститхъ. Правда, я испыталъ маленькую непогоду во время моей поздки въ Калифорнію, но воображеніе мое давно уже превратило ее во что-то полное величія и поэзіи, и я ожидалъ бури въ Тихомъ океан не только съ удовольствіемъ, но даже съ нетерпніемъ. Заблужденіе это было пріятно, пока оно оставалось въ области заблужденій, но теперь — оно миновало. Десять дней дйствительной жизни на мор превратили ‘свтлое ожиданіе будущихъ наслажденій’ въ мрачную увренность будущихъ бдствій, и мн оставалось только скорбть о несовмстимости поэзіи съ дйствительностью. Я убдился, что Бртонъ — хвастунъ, Теннисонъ — обманщикъ, я — жертва, Байронъ и Прокторъ — соучастники въ обман. Никогда боле я не довряюсь поэтамъ. Они могутъ прекрасно писать стихи, но ихъ здравый смыслъ безнадежно развращенъ, и ихъ фантазія слишкомъ жива для врнаго описанія морской жизни. ‘Лондонскій Пакетботъ’ Байрона составляетъ единственное блестящее исключеніе, и другого я не помню въ цломъ ряд поэтическихъ произведеній.
Съ тхъ поръ, какъ мы оставили портъ С. Франциско, наша жизнь на мор не имла и тни поэзіи. Въ продолженіи почти недли мы вс испытали невыразимыя страданія морской болзни, цлые дни мы лежали на нашихъ узкихъ койкахъ, слишкомъ слабые чтобы читать, и даже неспособные говорить.
До отплытія почти вс мы были послдователями философіи Тэпля — не унывать ни при какихъ обстоятельствахъ, но теперь у насъ оказался самый плачевный разладъ между словомъ и дломъ. Куда двалась бодрость въ этихъ жалкихъ четырехъ фигурахъ, неподвижно растянутыхъ вдоль стны. Морская болзнь восторжествовала надъ философіей, и только представленія о будущемъ, самаго мрачнаго свойства были нашимъ единственнымъ занятіемъ. Я помню, что размышлялъ и даже очень серьезно о вроятности морской болзни у Ноя, стараясь сравнить устройство ковчега съ нашимъ бригомъ и ршить вопросъ: подвергался-ли первый, подобно ‘Ольг’, такой-же безпокойной качк во время сильнаго волненія. Если да, то такое-же тяжелое испытаніе должны были вынести бдныя твари, находившіяся въ ковчег?
Также и спрашивалъ себя: родились-ли Язонъ и Одиссей съ привычкою къ морской качк, или они испытали то-же печальное положеніе, въ которомъ мы находились теперь.
Въ конц-концовъ я пришелъ къ тому заключенію, что морская болзнь, подобно нкоторымъ недугамъ, была дьявольскимъ изобртеніемъ новйшаго времени, и что древніе, вроятно, обходились какъ-нибудь безъ нея. Потомъ, разглядывая пятна, оставленныя мухами на крашеной панели на разстояніи десяти дюймовъ отъ моихъ глазъ, я вспомнилъ т свтлыя надежды, съ которыми я отправлялся изъ С. Франциско и со стономъ оборачивался лицомъ къ стн.
Не знаю, излагалъ-ли кто-нибудь на бумаг свои мечты во время морской болзни. Есть ‘Вечернія мечты’, ‘Мечты холостяка’, ‘Мечты на берегу моря’, но, насколько я знаю, никто не пробовалъ оказать ту-же справедливость ‘Мечтамъ во время морской болзни’. Такой проблъ могъ-бы пополнить любой начинающій писатель, обладающій способностью мечтать на эту обширную нетронутую тему. Одна только поздка по Тихому океану на маленькомъ бриг моглабы доставить ему неисчерпаемый запасъ матеріала. Наше плаваніе было до сихъ поръ настолько однообразно, что не представляло ни одного замчательнаго событія. Погода стояла холодная, туманная, сырая, съ небольшимъ втромъ и сильнымъ морскимъ волненіемъ, мы помщались въ задней кают, въ которой могло помститься отъ семи до десяти человкъ, и ея спертая атмосфера, пропитанная запахомъ вонючей воды, ламповаго масла и табачнаго дыма, имла скверное вліяніе на наше расположеніе духа.
Впрочемъ, сегодня, по счастью, вс мы на ногахъ, хотя чувствуемъ нкоторую слабость, такъ-что даже воодушевляющіе звуки марша изъ Фауста, наигрываемаго капитаномъ на старомъ разстроенномъ аккордеон, не въ состояніи оживить унылыя лица, сидящихъ у стола въ кают. Впрочемъ, Мэгудъ увряетъ, что онъ совершенно здоровъ и играетъ съ капитаномъ, сохраняя наружное спокойствіе, близкое къ героизму, но мы замчаемъ, что онъ по временамъ неожиданно и внезапно убгаетъ на палубу и возвращается каждый разъ съ боле истощеннымъ и плачевнымъ видомъ. Когда его спрашиваютъ о причин этихъ періодическихъ путешествій на палубу, онъ отвчаетъ съ напускною веселостью, что ходитъ только ‘поглядть на компасъ и справиться, въ какомъ онъ положеніи’. Я недоумваю, почему это ‘наблюденіе за компасомъ’ сопровождается такимъ болзненнымъ и печальнымъ измненіемъ въ его лиц при возвращеніи, но Мэгудъ исполняетъ возложенную на себя обязанность съ непоколебимой твердостью и избавляетъ насъ, до нкоторой степени, отъ заботъ на счетъ безопасности корабля. Капитанъ, кажется, пренебрегаетъ этимъ, и иногда въ продолженіе цлаго дня не справляется съ компасомъ, но зато Мэгудъ наблюдаетъ за нимъ съ неусыпною бдительностью.

Бригъ ‘Ольга’, 800 милъ на С.-З. отъ С. Франциско.

Воскресенье, 16 юля 1865 г.

Скучное однообразіе нашего плаванія было нарушено въ предпослднюю ночь, и болзненное состояніе наше усилилось вслдствіе сильнаго С.-З. втра, заставившаго насъ въ продолженіе двадцати часовъ пролежать въ дрейф, подъ гротмарселемъ. Буря началась посл полудня, а въ девять часовъ вечера втеръ усилился. Море сильно волновалось, волны ударялись о борта корабля, подобно гигантскому молоту, втеръ бушевалъ въ снастяхъ, а протяжное, меланхолическое завываніе бури между блоками наполняло нашу душу какимъ-то зловщимъ предчувствіемъ и не давало возможности сомкнуть глаза. Утро забрежжилось, наконецъ, какъ-то пасмурно и неохотно, и его первые сроватые лучи, борясь съ темнотою нашей каюты, освтили комическую сцену смятенія и безпорядка. Бригъ тяжело покачивался, и сундукъ Мэгуда, сорвавшись съ того мста, гд былъ укрпленъ, катался взадъ и впередъ по полу каюты. Толстая пеньковая трубка Бша, въ обществ огромной губки, заняла временную квартиру въ туль моей лучшей шляпы, а ящикъ съ сигарами майора переселялся періодически изъ угла въ уголъ, таща за собой чью-то грязную рубашку. Книги, бумаги, сигары, щетки, грязные воротнички, чулки, пустыя бутылки, туфли, платья, старые сапоги — катались по полу во всхъ направленіяхъ, и огромный ящикъ съ телеграфными принадлежностями угрожалъ ежеминутно сорваться съ крючковъ и раздавить насъ всхъ при своемъ паденіи. Маіоръ, проявившій первые признаки жизни, приподнялся локтями на своей постели, пристально посмотрлъ на двигающіеся и катающіеся предметы и, покачавъ задумчиво головою, произнесъ: ‘Удивительно, очень удивительно!’ точно разбросанные сигарные ящики и сапоги представляли какія-то особенности природы. Въ это время корабль покачнулся отъ внезапнаго толчка, что придало этому монологу еще боле глубокое впечатлніе и безъ всякаго сомннія подкрпило въ немъ мнніе объ испорченности матеріи вообще, а Тихаго океана въ особенности, и маіоръ снова опустилъ голову на подушку.
При такихъ необыкновенныхъ обстоятельствахъ требовалась нкоторая ршимость, чтобы встать съ постели. Однако, Бмъ, покряхтвъ и звнувъ нсколько разъ, приподнялся съ постели и попробовалъ одться. Улучивъ удобную минуту, когда корабль покачнулся подъ втромъ онъ поспшно схватилъ сапоги одной рукой, а другою панталоны и съ удивительною ловкостью сталъ скакать по кают, но постоянно спотыкался, ему пришлось перепрыгивать чрезъ сундуки и катающіяся на полу бутылки, въ то-же время онъ длалъ всевозможныя усилія, чтобы всунуть въ сапогъ поочередно то одну ногу, то другую. Но во время такихъ усердныхъ усилій почувствовалъ наклоненіе корабля въ противную сторону и стремительно полетлъ на неповинный ни въ чемъ умывальникъ, но при такомъ быстромъ паденіи онъ спотыкнулся о катившуюся по кают бутылку и грохнулся на полъ. Маіоръ разразился громкимъ смхомъ и снова воскликнулъ: ‘Повторяю вамъ, что это удивительная качка!’ — ‘Да — отвтилъ Бшъ — вн себя отъ досады,— встаньте и убдитесь сами какая качка!’ Но для маіора совершенно достаточно посмотрть на Бша и отъ души посмяться надъ нимъ. Однако, этотъ послдній, несмотря на вс препятствія, окончилъ-таки свой туалетъ, и я поршилъ посл нкотораго колебанія послдовать его примру. Споткнувшись раза два на сундукъ, упавъ на колна, и посл нкоторыхъ другихъ подобныхъ подвиговъ, я усплъ надть мою куртку на изнанку, правый сапогъ на лвую ногу, а лвый — на правую, и поплелся на палубу. Втеръ еще не стихалъ, и на бриг не было поставлено никакого другого паруса, кром гротъ-марселя. Огромныя, синеватыя массы воды набгали другъ на друга, почти соединяясь съ нависшими дождевыми тучами. Блые гребни пнящихся валовъ поднимались на десять футовъ выше квартеръ-дека и разсыпались облакомъ ослпительнйшихъ брызгъ. Хотя все это не совсмъ соотвтствовало моимъ понятіямъ о бур, но я все-таки долженъ былъ сознаться, что во многомъ мои представленія были сходны съ дйствительностью. Классическій вой втра въ снастяхъ существовалъ на самомъ дл, волненіе на мор было ужасное, и корабль такъ подбрасывало и качало изъ стороны въ сторону, что самый строгій критикъ долженъ былъ-бы удовлетвориться. Но величественное впечатлніе, о которомъ я мечталъ, уступило почти совершенно мсто ощущенію личныхъ непріятностей. Человкъ, только-что подброшенный или сбитый съ ногь внезапными колебаніями корабля или промоченный до костей облакомъ брызгъ, не въ состояніи созерцать величіе природы, и посл такихъ разнообразныхъ и утомительныхъ испытаній, вс его романическія мечты о красот и величіи океана значительно измнятся и вылетятъ изъ его головы. Дурная погода иметъ мало общаго съ поэзіей. ‘Влажное покрывало’ и ‘безпредльное море’ поэта лишаются всякой поэзіи, когда мы находимъ ‘влажную простыню’ на нашей собственной постели и ‘безпредльное море’ на полу каюты, и на опыт испытываемъ не только величіе моря, сколько непріятности и неудобства морскихъ путешествій.

Бригъ ‘Ольга’ на мор.

27 юля 1865 г.

Я часто недоумвалъ, живя въ С. Франциско, откуда берется холодный туманъ, который съ приближеніемъ ночи собирается вокругъ уединенной горы и Гольбенъ-Гета. Теперь я открылъ его лабораторію. Въ теченіи послднихъ двухъ недль плаванія, мы находились все время въ густомъ, сромъ облак тумана, по временамъ достигавшаго такой плотности, что брамстеньга скрывалась изъ нашихъ глазъ, и такого пронизывающаго свойства, что онъ проникалъ даже въ нашу маленькую заднюю каюту и осаждался крупными каплями на нашей одежд. Онъ происходитъ, вроятно, отъ теплаго теченія Великаго океана, гольфъ-стрма, чрезъ который мы теперь проходимъ и испаренія котораго сгущаются въ туманы холодными с.-в. втрами Сибири. Эта самая непріятная принадлежность нашего плаванія.
Наша жизнь сложилась, наконецъ, въ спокойное, однообразное препровожденіе времени, состоящее изъ ды, куренья, наблюденія за барометромъ и двнадцати часовъ сна въ сутки. Буря, ниспосланная намъ дв недли тому назадъ, на время возбудила насъ пріятнымъ образомъ и дала обильный матеріалъ для разговора, но вс мы согласились наконецъ съ маіоромъ, что эта была ‘странная вещь’ и напряженно ожидали какого-нибудь другого происшествія. Одинъ холодный дождливый, туманный день смняется другимъ, съ тою толко разницей, что сильный втеръ иногда замняется легкимъ втеркомъ, и снгомъ. Время тянется очень медленно. Каждое утро насъ будитъ въ половин седьмаго младшій помощникъ капитана, забавный, флегматическій голландецъ торопитъ насъ вставать и посмотрть воображаемаго кита, который ему аккуратно представляется передъ завтракомъ и который, подобно таинственному призраку также постоянно исчезаетъ прежде, чмъ мы успемъ добраться до палубы. Китъ, впрочемъ, изсчезаетъ только на время и превращается вскор въ такого-же таинственнаго морского змя, удивительную наружность котораго онъ описываетъ ломанымъ англійскимъ языкомъ, тщетно надясь, что мы выйдемъ посмотрть на него, несмотря на сырую, туманную погоду. Однако, мы никогда не оправдываемъ его ожиданій. Бшъ открываетъ глаза, зваетъ и бросаетъ заспанный взглядъ на чайный столъ, находящійся въ передней кают капитана. Съ моей койки этотъ столъ невиденъ, и потому я наблюдаю за движеніями Бша. Мы слышимъ прихрамывающую походку баталера на палуб надъ нашими головами и вслдъ за тмъ съ полдюжины горячихъ картофелинъ скатываются, постукивая, по трапу въ каюту. Это предвстники завтрака. Бшъ наблюдаетъ за столомъ, я-же въ свою очередь наблюдаю за Бшемъ, пока баталеръ вноситъ кушанья и, по выраженію лица Бша, ршаю, стоитъ-ли вставать или нтъ. Если онъ вздыхаетъ и отворачивается лицомъ къ стнк, это служитъ признакомъ, что завтракъ состоитъ только изъ рубленнаго мяса, я вторю его вздоху и слдую его примру, но если онъ улыбается и начинаетъ вставать, я длаю то-же самое въ полной увренности, что насъ ожидаютъ котлеты изъ свжей баранины и курица съ рисомъ. Посл завтрака маіоръ выкуриваетъ сигару и задумчиво смотритъ на барометръ, капитанъ беретъ свой аккордіонъ и играетъ русскій національный гимнъ, а Бшъ и я поднимаемся на палубу, чтобы подышать свжимъ утреннимъ туманомъ и подтрунить надъ младшимъ штурманомъ и надъ его морскимъ змемъ. Затмъ мы занимаемся чтеніемъ, потомъ играемъ въ шашки, если-же погода позволяетъ, то упражняемся въ фехтованьи. Такъ проходитъ день за днемъ, и еще много пройдетъ такихъ дней, пока мы мы увидимъ землю.

На мор, близъ Алеутскихъ острововъ.

6-го Августа 1895 г.

Я готовъ отдать сотни миль моря за одинъ единственный акръ самой безплодной суши, степи, пустыни… все, все только-бы не эта безконечная водяная пустыня! Какая только будетъ Камчатка, намъ это все равно, мы станемъ привтствовать ее съ такою-же радостью, какъ Колумбъ привтствовалъ цвтущіе берега Санъ-Сальвадора. Я былъ-бы очень радъ теперь взглянуть хотя на песчаную полоску, даже готовъ отказаться отъ травы, лишь-бы только быть увреннымъ, что увижу полосу песку. Мы плывемъ тридцать четыре дня по морю, и за вс это время мы не видли ни паруса, ни клочка земли. Чтобы нсколько развлечься, мы ведемъ научные споры о различныхъ историческихъ событіяхъ, но эти мры не приводятъ насъ ни къ какому результату, такъ-какъ среди насъ нтъ такого авторитета, который-бы могъ ршать наши споры и возникающіе по этому поводу вопросы. Вотъ уже боле двухъ недль, какъ у насъ идутъ споры объ отправленіяхъ дыхательныхъ органовъ у кита, я полагаю, что эти споры никогда не могли-бы окончиться вполн удовлетворительно, если бы наше путешествіе продолжалось-бы цлую вчность, подобно ‘Летучему Голландцу’. У капитана есть старая ‘Исторія Міра’, состоящая изъ двадцати шести фоліантовъ и написанная на голландскомъ язык. Капитанъ всякій разъ прибгалъ къ этой книг, когда заходилъ споръ о чемъ-бы то ни было: о наук, религіи, любви, искусств или политик. Лишь только возникалъ какой-либо вопросъ, какъ нашъ капитанъ становился подъ защиту своихъ тяжеловсныхъ фоліантовъ и осыпалъ насъ градомъ голландскихъ словъ до тхъ поръ, пока мы всецло не соглашались съ нимъ. Если мы выражали хотя тнь сомннія относительно заключеній о доводахъ, высказанныхъ въ его фоліантахъ, то онъ называлъ насъ скептиками, такъ какъ мы не хотли даже врить тому, что напечатано именно въ исторіи на голландскомъ язык! Въ виду того, что капитанъ надлялъ насъ за обдомъ порціями паштета, я всегда считалъ боле удобнымъ вполн соглашаться съ мнніями его тевтонскаго историка и вмст съ нимъ обличать вреднаго еретика Бша, желавшаго казаться умне печатной книги. Слдствіемъ этого являлось такого рода обстоятельство, что обыкновенно за обдомъ Бшъ получалъ одинъ небольшой ломтикъ паштета, а я удостаивался получать дв большія порціи, что, конечно, было очень пріятно для моего желудка и кром того полезно для распространенія исторической науки!
Бшъ, вроятно, теперь понялъ, въ чемъ дло и съ своей стороны сталъ выказывать достодолжное уваженіе къ исторіи, написанной на голландскомъ язык.

ГЛАВА III.

Продолженіе плаванія.— Петропавловскъ.

Бригъ ‘Ольга’, на мор, 200 миль отъ Камчатки.

17 Августа 1865 г.

Наше путешествіе приближается къ концу. Посл семи долгихъ недль плаванія, въ холодную и дождливую погоду, наконецъ мы увидимъ землю, и ея видъ никогда еще такъ не радовалъ утомленныхъ моряковъ, какъ обрадовалъ насъ. Даже въ ту минуту, какъ я пишу эти строки, слышны чистка и скобленіе на палуб, что служитъ предвстникомъ нашего приближенія къ твердой земл. Корабль наряжаютъ, приготовляя его явиться въ общество. Въ эту ночь мы находимся въ 255 миляхъ отъ Петропавловскаго порта, на берегу Камчатки, если попутный втеръ будетъ намъ благопріятствовать, мы надемся достигнуть его завтра въ полдень. Сегодня утромъ наступилъ почти полный штиль, такъ-что мы едва-ли прійдемъ ране субботы.

На мор, близъ берега Камчатки.

Пятница, 18 Августа 1865 г.

Все утро дуетъ попутный втерокъ и бригъ подается впередъ среди густого тумана, сквозь который даже брамсель можно различить съ трудомъ. Если втеръ не утихнетъ и туманъ разсется, мы можемъ увидать землю сегодня вечеромъ.

11 часовъ утра.

Только-что слзъ съ салинга, гд я, впродолженіе трехъ часовъ, находился въ самомъ неловкомъ положеніи, уцпившись за бакштагъ, въ надежд увидать землю, раскачиваясь взадъ и впередъ и описывая полукругъ, при каждомъ покачиваніи корабля на волнахъ. На разстояніи нсколькихъ саженъ нельзя было различать предметы, хотя небо совершенно безоблачно. Чайки и морскія ласточки стаями вьются вокругъ корабля и море кишитъ медузами.

Полдень.

Полчаса тому назадъ, туманъ сталъ подниматься, и въ 11 ч. 40 м. капитанъ, неспускавшій подзорной трубы съ горизонта, закричалъ весело: ‘Земля! Земля! Ура!’ и крикъ этотъ повторился, какъ эхо по всему кораблю, съ носа на корму и отъ камбуза до брамъ стеньги. Бшъ, Мэгудъ и маіоръ бросились на полу-бакъ, маленькій, хромой баталеръ, какъ сумасшедшій выбжалъ изъ камбуза съ руками, выпачканными въ тст, и вскарабкался на какой-то ящикъ, матросы побжали къ вантамъ, и только стоящій у штурвала боцманъ сохранилъ полное самообладаніе. Впереди насъ обрисовывались на горизонт, въ блдномъ свт, два высокіе конуса, на такомъ разстояніи, что виднлся только блый снгъ въ ихъ глубокихъ оврагахъ, очертанія ихъ были такъ неясны, что ихъ едва можно было отличить отъ голубого неба. Это были Велесинскія горы и Авача на Камчатскомъ берегу, на разстояніи боле сотни миль отъ насъ. Маіоръ долго и пристально смотрлъ на нихъ въ зрительную трубу и, гордо протянувъ руку въ ихъ направленіи, обратился къ намъ со словами: ‘Вы видите передъ собою мое отечество — великую Россійскую Имперію!’ и когда корабль снова погрузился въ туманъ, онъ разомъ прервалъ свою витіеватую рчь, и вскричалъ съ недовольнымъ видомъ: ‘Чортъ знаетъ, что это такое — странная вещь! туманъ, туманъ и только одинъ туманъ!’
Черезъ пять минутъ изчезли послдніе слды ‘Обширной Россійской Имперіи’, и мы сошли обдать въ такомъ веселомъ, возбужденномъ состояніи, которое можетъ себ представить только тотъ, кому довелось провести сорокъ шесть дней на мор.

4 часа пополудни.

Мы опять были обрадованы зрлищемъ недалекой отъ насъ земли. Полчаса тому назадъ я былъ на салинг и видлъ оттуда, что утренній туманъ сталъ проходить, поднимаясь, подобно огромной срой занавси, уже стало видно и море и темно-голубое небо, синева послдняго окрашивалась розовыми лучами заходящаго солнца, что представляло нашимъ взорамъ чудную картину. Береговая линія Камчатки на протяженіи 150 миль съ свера на югъ уже была у насъ нередь глазами. Крутые уступы, возвышавшіеся надъ синевой моря, казались окрашенными въ яркій пурпуровый цвтъ, тамъ и сямъ виднлись облачки и клочья тумана, скрывавшіеся затмъ въ блестящей близн снга, покрывавшаго вершины горъ. Два дйствующихъ вулкана, въ 10000 и въ 16000 футъ высоты, поднимались надъ многочисленными зубчатыми рядами мене высокихъ горъ, рзко выдлявшихся на лазурномъ неб своими остроконечными вершинами, покрытыми вчными снгами, тогда-какъ ихъ подошвы были окутаны вечернею тнью. Эта чудная картина такъ и возстала передъ нашими глазами, а вслдствіе ясной и чистой атмосферы, казалось, что до берега не боле 15 миль. Но не прошло и пяти минутъ, какъ снова опустился туманный занавсъ и дивная картина, подобно миражу, снова скрылась отъ нашихъ взоровъ. Со всхъ сторонъ мы были окружены густымъ влажнымъ туманомъ.

Петропаловскъ, Камчатка.

19-го августа 1865 г.

Вчера, при наступленіи сумерекъ, мы полагали, что находимся на разстояніи не боле пятнадцати миль отъ Поворотнаго мыса, но по случаю густого окружавшаго насъ тумана капитанъ не ршался итти впередъ. Такимъ образомъ мы простояли всю ночь въ ожиданіи восхода солнца, надясь, что туманъ разойдется, и тогда уже можно будетъ совершенно безопасно подойти къ берегу. Я поднялся на палубу въ пять часовъ утра, но погода стояла туманная и холодная: верхушки волнъ, подгоняемыя юго-восточнымъ втромъ, неслись къ намъ, на встрчу, около шести часовъ утра стало нсколько свтле, погода прояснилась. Бригъ былъ окончательно снаряженъ и сталъ медленно подвигаться впередъ. Капитанъ, съ зрительною трубою въ рук, озабоченно похаживалъ по квартеръ-деку, время отъ времени онъ посматривалъ то на горизонтъ, то въ ту сторону, откуда дулъ втеръ, ожидая улучшенія погоды. Нсколько разъ онъ хотлъ было повернуть корабль назадъ, опасаясь при такомъ туман выскочить на подвтренный берегъ, но вотъ стало еще свтле, и уже линія горизонта совершенно ясно очертилась передъ нашими глазами, туманъ окончательно исчезъ. Но къ нашему великому изумленію ни гд не было видно ни одной пяди суши ни въ какомъ направленіи! Длинный рядъ синеватыхъ горъ, казавшійся намъ еще наканун въ такомъ близкомъ разстояніи, теперь совершенно исчезъ. Не видно было ни ихъ грандіозныхъ, покрытыхъ снгомъ, вершинъ, ни прибережныхъ уступовъ — словомъ, все это исчезло неизвстно куда, точно было поглощено морской пучиной!
Ничто не указывало на близость суши, только множество самыхъ разнообразныхъ птицъ вились и шумли около нашего судна и нкоторыя изъ нихъ подлетали даже очень близко къ нему, но потомъ вдругъ поднимали крикъ и шумъ и отлетали дальше. Относительно такого быстраго исчезновенія берега были вызсказаны всевозможныя предположенія. Капитанъ находилъ, что сильное теченіе отнесло насъ ночью къ юго-востоку. Бшъ-же утверждалъ, что ночью мы пронеслись мимо берега, сами того не замтивъ, а помощникъ капитана вроятно, въ это время заснулъ, но послдній оправдывался, говоря, что виднныя нами наканун горы были не боле, какъ миражъ, а въ дйствительности тутъ вовсе и не было никакой земли. Маіоръ находилъ все это ‘у-ди-ви-тельнымъ’ и не ршался вставить ни одного слова, относительно ршенія этой проблеммы.
Но вотъ съ ю.-в. подулъ благопріятный втеръ и мы летли съ быстротою семи узловъ. Пробило восемь часовъ… девять… десять — но земли не было видно, хотя посл разсвта мы прошли 30 миль. Въ одинадцать часовъ, впрочемъ, на горизонт стало длаться все темне, и вдругъ высокій берегъ, оканчивающійся крутымъ утесомъ, выступилъ передъ нами изъ прозрачнаго тумана, въ четырехъ миляхъ отъ насъ. Настало всеобщее волненіе. Брамсели были взяты на гитовы, чтобы замедлить ходъ корабля, и онъ былъ направленъ такъ, чтобы описать кривую линію на разстояніи почти трехъ миль отъ берега. Вершины горъ, по которымъ мы могли-бы опредлить наше мсто, были скрыты отъ насъ облаками и туманомъ, такъ-что не по чему было опредлить, гд именно мы находились.
Налво, въ туман, неясно виднлись два или три высокіе, голубоватые мыса, но что это было, и гд могъ находится Петропавловскій портъ — этого никто не зналъ. Капитанъ принесъ свои морскія карты, компасы и разные инструменты на палубу, разложилъ ихъ ближе къ свту и началъ измрять разстояніе различныхъ мысовъ, между тмъ какъ мы внимательно разсматривали берегъ въ зрительныя трубы и давали волю различнымъ мнніямъ относительно нашего положенія. Русская карта этого берега, которую капитанъ имлъ передъ собою, вполн врная, отчего онъ скоро опредлилъ наше положеніе и названіе мысовъ, видимыхъ нами. Мы находились на свер мыса Поворотнаго, около девяти миль южне входа въ Авачинскую губу. Реи были поставлены поперекъ корабля и мы поворотили на другую сторону подъ сильнымъ Ю.-В. втромъ.
Меньше чмъ черезъ часъ мы увидали высокіе уединенные утесы, извстные подъ именемъ ‘Трехъ Братьевъ’, миновали утесистый островъ, надъ которымъ вились стаи крикливыхъ чаекъ и дикихъ утокъ, и около двухъ часовъ достигли берега Авачинской губы, на которомъ расположено селеніе Петропавловскъ. Видъ, представившійся намъ при вход въ губу, превзошолъ вс наши ожиданія. Зеленющія долины, поросшія сочной травой, начинались у самаго берега и терялись въ отдаленныхъ горахъ, на возвышенностяхъ росли березы, группы темно-зеленыхъ кустовъ, долины, усянныя цвтами, виднлись на защищенныхъ склонахъ холмовъ, и когда мы проходили мимо маяка, Бшъ вскричалъ радостно ‘Ура! Здсь есть клеверъ’. ‘Клеверъ?’ замтилъ капитанъ недоврчиво, ‘въ сверныхъ странахъ вовсе нтъ клевера!’ ‘Почему вы это знаете, если вы никогда здсь не были?’ возразилъ Бшъ насмшливо. ‘Это похоже на клеверъ’, и — глядя въ зрительную трубу, крикнулъ — ‘Это дйствительно клеверъ!’ и лицо его просіяло, какъ будто открытіе клевера облегчило его умъ отъ большой части опасеній на счетъ суровости камчатского климата. Это былъ какъ-бы растительный указатель температуры, и изъ маленькаго стебелька клевера воображеніе Бша развило цлую роскошную флору умренныхъ поясовъ. Съ именемъ Камчатки у насъ соединялось представленіе о чемъ-то пустынномъ и негостепріимномъ, мы не подозрвали даже, что страна эта можетъ представлять разнообразіе животныхъ породъ и роскошную растительность. Мы не ожидали встртить здсь ничего другого, кром мховъ, лишаевъ и скудной травы, которыми живыя существа должны поддерживать неравную борьбу за существованіе въ этомъ ледяномъ климат? Можно представить себ съ какимъ удивленіемъ и восторгомъ мы глядли на зеленые холмы, покрытые деревьями и кустарниками, на долины, блющія клеверомъ и маленькими рощами березъ съ серебристыми стволами, даже на утесы, украшенные шиповникомъ и акаціями, которые пустили корни въ ихъ трещинахъ, какъ будто природа старалась скрыть подъ цвточнымъ покровомъ слды прошедшихъ потрясеній.
Ровно въ три часа дня мы увидали селеніе Петропавловскъ, небольшая группа бревенчатыхъ домовъ съ красными тесовыми или соломенными крышами, православная церковь странной архитектуры, съ зеленымъ куполомъ, узкая набережная, полуразрушенная верфь, два китоловныя судна и обнаженный остовъ до половины потопленнаго корабля — вотъ все, что представлялось нашимъ глазамъ.
Высокіе холмы окружали зеленымъ полукругомъ это небольшое селеніе и почти скрывали маленькую бухту, образованную Авачинской губой, на которой оно расположено. Мы тихо взошли подъ снь окружающихъ холмовъ въ защищенную почти со всхъ сторонъ бухту и въ нсколькихъ саженяхъ отъ ближайшаго дома паруса были взяты на гитовы, корабль содрогнулся, цпь загремла и якорь вонзился въ почву Азіи.

ГЛАВА IV.

Петропавловскъ.

Ирвингъ былъ совершенно правъ, сказавъ, что для человка, желающаго постить чужеземныя страны, морское путешествіе составляетъ самую лучшую подготовку. Вотъ, что онъ замтилъ по этому поводу: ‘Временное прекращеніе обыкновенныхъ занятій и лишеніе ежедневныхъ житейскихъ событій дйствуете на умъ, придавая ему особую чувствительность къ воспринятію новыхъ впечатлній’. Ирвингу не мшало-бы прибавить къ этому слдующее: ‘Утомительное однообразіе, окружающее путешествующаго по морю, приспособляетъ его ко всему, что возбуждаете его расшатанныя умственныя силы, или ко всему тому, что даетъ ему новый матеріалъ для размышленій, видть все это въ самомъ благопріятномъ свт: обыкновенная страна, самыя обыденныя обстоятельства доставляютъ ему радость и удовлетвореніе. Въ виду этого часто случается, что такой человкъ составляетъ себ боле благопріятное мнніе о какой-либо стран и ея жителяхъ, чмъ это докажетъ позднйшій опытъ. Мн кажется большимъ счастіемъ, что наши первыя впечатлнія о новой стран, которыя всегда бываютъ и миле и устойчиве, кажутся намъ самыми пріятными, поэтому-то въ послдующіе годы, при воспоминаніи о нашихъ первыхъ путешествіяхъ, у насъ въ воображеніи рисуется чудная картина съ самыми яркими красками! Я вполн увренъ, что воспоминаніе о первомъ взгляд, брошенномъ мною на камчатскія горы, когда я съ такимъ восторгомъ впивался глазами въ ихъ свтлыя воздушныя очертанія — никогда не изгладится изъ моей памяти. Правда, впослдствіи, въ этихъ-же самыхъ горахъ, мн пришлось претерпть немало вьюгъ на ихъ вершинахъ и мокнуть подъ проливными дождями въ ихъ долинахъ. Но видть землю, пробывъ боле шести недль на мор, является какимъ-то пламеннымъ желаніемъ, которое доводитъ васъ до болзненнаго состоянія. Я былъ вполн увренъ, что первый клочекъ земли, который мы увидли-бы посл нашего путешествія и если-бы этотъ клочекъ представлялъ бы пустынную степь, поросшую только мхомъ, то и тогда я принялъ бы это за чудный земной рай. Вс т прелестные ландшафты, которыми природа такъ щедро надлила тропическую Америку, не доставили-бы мн большого удовольствія, чмъ эта зеленая котловина, въ которой ютились бревенчатые, съ красными крышами, домики Петропавловска.
Прибытіе корабля въ этой отдаленной и мало посщаемой мстности составляетъ большое событіе, имющее важное значеніе для жителей этого края, бряцанье нашей якорной цпи въ шлюзахъ привело все населеніе деревни въ сильное волненіе. Дти выбгали изъ домовъ, пристально смотрли на насъ нсколько минутъ и затмъ убгали обратно домой, чтобы привести сюда и остальныхъ членовъ семьи. Черноволосые туземцы и русскіе крестьяне въ синихъ рубашкахъ и кожанныхъ панталонахъ собрались на берегу, кром того тутъ скопилось до полсотни собакъ, которыя страшнымъ воемъ привтствовали нашъ пріздъ.
Хотя было уже довольно поздно, но мы никакъ не могли побороть нашего нетерпнія — вступить скоре на твердую землю, лишь только шлюбка капитана была спущена на воду, какъ Бшъ, Мэгудъ и я отправились осматривать городъ.
Петропавловскъ распланированъ очень неправильно, и кром того самый его видъ вовсе не отличается живописностью. Какъ первые поселенцы, такъ и ихъ потомки, вроятно, не имли ни малйшаго понятія объ училищахъ, узкія тропинки вились совершенно безъ всякой цли около разбросанныхъ домовъ. Ни въ одномъ направленіи нельзя было пройти и ста шаговъ, чтобы не наткнуться на боковую стну какого-либо дома, или не зайти на черный дворъ, ночью-же безпрестаннаго натыкаешься на какую-нибудь спящую корову.
Въ другихъ отношеніяхъ это хорошенькое селеніе, окруженное высокими зелеными холмами и представляющее живописный видъ на прекрасную, снговую вершину Авачи, которая поднимается на 11,000 футовъ, за городомъ.
Г. Флюгеръ, нмецкій купецъ въ Петропавловск, который перевезъ насъ въ маленькой лодочк на ту сторону бухты, взялся быть нашимъ проводникомъ, и посл небольшой прогулки по селенію пригласилъ насъ къ себ въ домъ, гд мы просидли довольно долго, куря прекрасныя сигары и разговаривая о послднихъ событіяхъ американской войны и о разныхъ происшествіяхъ, интересующихъ камчатское общество, пока, наконецъ, не смерклось совершенно. Я замтилъ, между другими книгами, лежащими на стол г. Флюгера, ‘Мысли о жизни Бюгера’ и ‘Семейство Шенбергъ-Котта’ и удивился, что эти книги успли проникнуть на отдаленный берегъ Камчатки.
Наша первая обязанность, какъ вновь прибывшихъ, была представиться рускимъ властямъ, и вотъ, въ сопровожденіи г. Флюгера и Бальмана мы явились къ капитану Сутковому, начальнику порта. Его домъ, съ прекрасной желзной крышей, скрывался почти совершенно за большой дубовой рощей, черезъ которую протекалъ, образуя маленькіе водопады, горный ручеекъ Мы вошли въ ворота, пошли по широкой, утрамбованной камнемъ, дорожк, подъ тнью сплетшихся втвей и вошли въ домъ. Капитанъ Сутковой встртилъ насъ очень радушно и не смотря на нашу неспособность говорить на какомъ бы то не было язык, кром отечественнаго, мы скоро почуствовали себя совершенно, какъ дома. Бесда наша, впрочемъ, скоро прервалась такъ-какъ каждое слово должно было быть переведено на два языка, прежде чмъ быть понято тмъ, кому оно адресовалось, разговоръ длился съ полчаса и скоро утратилъ всю свою свжесть, прошедши черезъ русскій, нмецкій и англійскій языки, прежде чмъ дойти до насъ.
Я былъ удивленъ, встртивъ слды изящнаго вкуса и культуры въ этомъ отдаленномъ уголк міра, гд я ожидалъ найти только предметы первой необходимости и самаго необходимаго комфорта. Хорошее фортепіано занимало одинъ уголъ комнаты, а большой выборъ нотъ русскихъ, нмецкихъ и американскихъ композиторовъ свидтельствовалъ о музыкальномъ вкус ихъ владльца. Нсколько избранныхъ картинъ и литографій украшали стны, на стол стоялъ прекрасный стереоскопъ съ большой коллекціей фотографическихъ видовъ, тутъ-же находилась неоконченная партія въ шахматы, за которой капитанъ Сутковой сидлъ съ женою, когда мы вошли въ его домъ. Мы не замтили, какъ прошелъ цлый часъ, и при прощаньи насъ пригласили обдать на слдующій день.
Еще не было ршено, будемъ-ли мы продолжать наше путешествіе вверхъ по Амуру или останемся въ Петропавловск и оттуда уже отправимся прямо на сверъ, такъ-что бригъ по прежнему служилъ намъ жилищемъ, мы каждый вечеръ возвращались въ нашу маленькую каюту. Первая-же ночь, проведенная въ порт, поразила насъ своей тишиной и спокойствіемъ, до того мы привыкли къ скрипу и качк корабля, къ плеску воды и завыванію втра. Было совершенно тихо, и поверхность маленькой бухты походила на темное зеркало, въ которомъ мрачно отражались окружающіе ее высокіе холмы. Рдкіе огоньки изъ селенія бросали длинныя дрожащія полосы свта на темную воду, а съ праваго берега раздавался по временамъ слабый одинокій звукъ колокольчика или протяжный, унылый вой собаки. Я напрасно старался уснуть, новизна всего окружающаго, мысль, что мы наконецъ въ Азіи, тысяча плановъ и предположеній насчетъ нашихъ дальнйшихъ предпріятій долго не давали мн заснуть.
Петропавловскъ, хотя не очень обширное, но самое важное изъ поселеній на Камчатскомъ полуостров, иметъ всего только нсколько жителей, состоящихъ изъ туземцевъ, русскихъ и немногихъ нмецкихъ и американскихъ купцовъ, ведущихъ торговлю соболями. Петропавловскъ нельзя считать типическимъ представителемъ камчатскихъ городовъ, такъ какъ онъ подвергся въ значительной степени цивилизующему вліянію сношеній съ иностранцами, и въ образ жизни и понятіяхъ его жителей проглядываютъ слды новйшей культуры. Поселеніе это существуетъ съ начала восемнадцатаго столтія, и имло достаточно времени, чтобы выработать собственную цивилизацію, но годы для сибирскихъ городовъ не могутъ служить мриломъ развитія, и Петропавловскъ до сихъ поръ еще не можетъ быть названъ вполн цивилизованнымъ городомъ. Почему онъ названъ Петропавловскъ, т. е. селеніемъ Св. Петра и Павла, я не могъ узнать. Единственное заключеніе, къ которому мы пришли, это то, что жители, не отличаясь апостольскими добродтелями и чувствуя необходимость въ ихъ святомъ заступничеств, назвали свое селеніе въ честь св. Петра и Павла, не принимая во вниманіе ихъ личныхъ заслугъ.
Я не могу утверждать, чтобы именно въ этомъ и заключалась мысль первыхъ основателей Петропавловска, но скажу, что почти вс сибирскіе поселенцы отличаются врою только на словахъ, но не на дл.
Согласно словамъ туристовъ, Петропавловскъ не можетъ похвастаться живописными видами, въ город воздвигнуты два памятника въ честь знаменитыхъ мореплавателей: Беринга и Лаперуза, на холмахъ-же остались слды, водвигнутыхъ во время Крымской кампаніи, укрпленій, для отраженія нападенія союзныхъ эскадръ: французской и англійской, за исключеніемъ этого, въ город нтъ боле никакихъ историческихъ достопримчательностей. Но такъ какъ мы провели два мсяца въ душной кают, а выйдя на палубу, видли только небо да воду, то все-же этотъ городъ представлялъ нкоторый интересъ, на слдующій-же день рано утромъ мы отправились на берегъ, чтобы побродить по лсистому полуострову, отдляющему гавань отъ Авагинской губы. Небо было безоблачно, но густой туманъ окутывалъ вершины холмовъ и скрывалъ отъ взоровъ сосднія горы. Вся мстность кругомъ зеленла, какъ изумрудъ и блестла каплями росы, лучъ солнца, случайно пробившійся черезъ сырое облако тумана, разсыпалъ потоки свта по влажнымъ склонамъ. Земля всюду была усяна цвтами. Въ трав тамъ и здсь синли болотныя фіалки, красные колокольчики вились по срому мху утесовъ, дикія розы цвли въ чащ кустовъ и усыпали землю вокругъ себя своими нжно-розовыми лепестками.
Карабкаясь по склону крутого холма, между портомъ и бухтою, стряхивая капли росы съ каждаго куста по дорог и топча ногами сотни влажныхъ цвтовъ, мы внезапно очутились передъ памятникомъ Лаперуза. Надюсь, что его соотечественники, французы почтили-бы его память боле изящнымъ и прочнымъ знакомъ своего уваженія къ нему. Это просто деревянный столбъ, обшитый желзомъ и выкрашенный въ черную краску. На немъ нтъ ни числа, ни надписи, и онъ скоре похожъ на надгробный памятникъ преступника, чмъ на монументъ, воздвигнутый въ честь великаго мореплавателя.
Бшъ услся на маленькомъ бугр и началъ срисовывать видъ окружающей мстности, а я отправился съ Мэгудомъ на верхъ холма, къ бывшимъ русскимъ батареямъ. Он довольно многочисленны, расположены вдоль горнаго хребта, отдляющаго внутреннюю часть залива отъ вншней и защищаютъ городъ съ западной стороны. Теперь он совсмъ поросли травой и цвтами, и только слды бойницъ отличаютъ ихъ отъ горнаго ската. Предоставляя Мэгуду осматривать укрпленіе,— занятіе боле подходящее къ его наклонностямъ, чмъ къ моимъ,— я поднялся выше, на край утеса, съ котораго шедшія на приступъ войска союзниковъ были поражены русскими стрлками. Теперь не осталось и слдовъ той кровавой борьбы, которая происходила на краю этого обрыва. Мохъ покрываетъ зеленымъ ковромъ землю, изрытую въ предсмертныхъ судорогахъ умираюшими, и колокольчики, наклоняясь отъ свжаго морского втерка, не разскажутъ намъ о послднихъ, отчаянныхъ, усиліяхъ, о рукопашномъ бо, о вопляхъ побжденныхъ, когда они были сброшены русскими штыками съ утеса внизъ, съ высоты ста футовъ.
Мн кажется, что со стороны союзниковъ было напрасной жестокостью бомбардировать этотъ незначительный и уединенный пунктъ, удаленный на нсколько тысячъ верстъ отъ настоящаго центра борьбы. Если-бъ взятіе его могло уменьшить могущество русскаго правительства, или отвлечь его вниманіе отъ Крыма, то поступокъ этотъ еще могъ-бы найти оправданіе, но онъ никакимъ образомъ не могъ имть ни прямого, ни даже косвеннаго вліянія на результатъ войны, и принесъ только горе нсколькимъ безвреднымъ поселенцамъ, которые, вроятно, получили первое извстіе о войн, услыша громъ непріятельскихъ пушекъ и встртя градъ пуль у своихъ дверей. Нападеніе союзнаго флота было, впрочемъ, отражено на всхъ пунктахъ, и адмиралъ, пораженный тмъ, что усилія его были уничтожены горстью казаковъ и крестьянъ, лишилъ себя жизни. Въ годовщину этой битвы жители со всмъ духовенствомъ во глав, при пніи благодарственныхъ молитвъ, совершаютъ крестный ходъ вокругъ города и на холмъ, съ котораго былъ отраженъ непріятельскій приступъ.
Скоро я возвратился къ Бшу, который кончилъ свой рисунокъ и мы вмст вернулись въ селеніе усталые и промокшіе. Наше появленіе на берегу всегда производило нкоторое оживленіе между жителями: русскіе крестьяне и туземцы, встрчающіеся на дорог, снимали шляпы и держали ихъ почтительно въ рук, пока мы проходили мимо, въ окнахъ домовъ появлялись любопытные, желающіе взглянуть на ‘американскихъ чиновниковъ’, даже собаки начинали неистово лаять и выть, при нашемъ приближеніи. Бшъ заявилъ, что никогда еще впродолженіе своей жизни, онъ не былъ такимъ важнымъ лицомъ и не привлекалъ такого общаго вниманія, какъ въ настоящее время, приписывая это остроумію и высокому интеллекту камчатскаго общества, оно способно быстро и совершенно инстинктивно признать настоящаго генія, онъ крайне сожаллъ, что такая характерная черта не встрчалась ему у другихъ народовъ, которыхъ онъ посщалъ.

ГЛАВА V.

Русскій языкъ.— Отплытіе партіи на Амуръ.

Одинъ изъ главныхъ предметовъ, на которые путешественникъ невольно обращаетъ вниманіе въ чужой земл, это — языкъ, на которомъ объясняются природные жители страны, послдній особенно замчателенъ въ Камчатк, Сибири и, вообще, повсемстно въ великой Россійской Имперіи. Ршительно не понимаю, за какой проступокъ, во время Вавилонскаго столпотворенія, русскіе были наказаны такимъ сложнымъ, спутаннымъ, совершенно непонятнымъ для иностранцевъ языкомъ. Мн иногда приходило въ голову, что они, вроятно, выстроили свою часть башни выше другихъ племенъ и были наказаны за свое грховное трудолюбіе массой непонятныхъ звуковъ, которыхъ никто не могъ-бы надяться изучить, пока не состарется и не ослабнетъ настолько, что уже не будетъ въ состояніи приняться за сооруженіе новой башни. Какъ-бы то нибыло, но русскій языкъ — настоящій камень преткновенія для всхъ, путешествующихъ по Россійской имперіи. За нсколько недль до прізда въ Камчатку я хотлъ выучить нсколько обыкновенныхъ, выраженій, необходимыхъ для первоначальнаго сношенія съ туземцами, и, между прочимъ, простйшую фразу: ‘Дайте мн сть’. Я считалъ, что это будетъ первая насущная потребность, для удовлетворенія которой мн придется обратиться къ жителямъ, я ршился заучить ее на столько твердо, чтобы не подвергнуться опасности умереть съ голода, вслдствіе моего незнанія. Съ этою цлью я попросилъ маіора сказать мн соотвтствующее выраженіе по-русски. Онъ, улыбаясь, отвтилъ мн, что если я захочу спросить что-либо покушать и при томъ повкусне, то долженъ начать такъ: ‘Ваше высокоблагородіе, высокопревосходительство и т. д.’ Никогда въ жизни я не испытывалъ такого почтительнаго удивленія къ талантамъ человка, какое почувствовалъ къ маіору, когда онъ бгло и легко произнесъ эту безконечную и странную фразу. Мое воображеніе напрасно старалось представить себ много лтъ терпливыхъ усилій, которыя предшествовали его первой просьб о д и изумился той неутомимой настойчивости, которая помогла ему усвоить подобную тарабарщину. Такимъ образомъ, если простая просьба о д представляла такія непреодолимыя трудности въ выговор, то что-же должно было быть, когда рчь заходила объ отвлеченныхъ вопросахъ теологическихъ и метафизическихъ наукъ? Я терялся въ догадкахъ!
Я откровенно попросилъ маіора велть напечатать это ужасное изреченіе на бумаг и повсить ко мн на шею, но выучить его я не имлъ гражданскаго мужества. Впослдствіи я узналъ, что онъ воспользовался моею неопытностью и сказалъ мн самыя трудныя и длинныя слова своего варварскаго языка, увряя, что они означали просьбу о д. Напрасно онъ старался выбирать для этого особенно мудреныя слова, такъ-какъ и настоящій переводъ этой фразы былъ-бы для меня достаточно затруднителенъ.
Во все время нашего пребыванія въ Петропавловск мы не выучились произносить ни одного слова порусски кром: ‘да’, ‘нтъ’ и ‘какъ ваше здоровье?’ впрочемъ, мы были довольны и этимъ успхомъ въ столь трудной наук.
Пріемъ, сдланный намъ въ Петропавловск русскими и американцами, былъ самый радушный и искренній, первые три-четыре дня посл нашего прізда прошли въ постоянныхъ визитахъ и обдахъ.
Въ четвергъ мы отправились верхомъ въ маленькое селеніе, по имени Авача, отстоящее на 10 или 15 верстъ отъ берега, и возвратились довольные мстоположеніемъ, климатомъ и растительностью этого полуострова. Дорога шла между зелеными холмами, поросшими деревьями и травой, надъ зеркальной поверхностью залива, открывая видъ на крутыя, остроконечныя скалы, служащія какъ-бы воротами для выхода въ море, нашему взору представлялся, по временамъ, между рощами серебристыхъ березъ, длинный рядъ живописныхъ горъ, покрытыхъ вчными снгами, которыя тянулись по западному берегу до одинокой вершины Вилючинской, на разстояніи 30 или 40 миль. Растительность всюду можно было-бы назвать почти тропической, по ея роскоши. Мы срывали цлые пучки цвтовъ, едва наклоняясь съ сдла, и высокая трава, по которой мы хали, доставала намъ въ иныхъ мстахъ до пояса. Обрадованные тмъ, что встртили климатъ Италіи тамъ, гд ожидали найти суровое ненастье мстности, мы огласили холмы американскими пснями, кричали, аукались и перегонялись на маленькихъ казацкихъ лошадкахъ до тхъ поръ, пока заходящее солнце не напомнило намъ о возвращеніи домой.
Собравъ нужныя свднія въ Петропавловск, маіоръ Абаза составилъ слдующій планъ дйствій на зиму.
Мэгудъ и Бшъ должны были отправиться на бриг ‘Ольга’ къ устьямъ Амура, на Китайскую границу и, основавъ здсь свою главную квартиру, изслдовать дикую, гористую мстность, лежащую на запад отъ Охотскаго моря и на югъ отъ русскаго порта Охотска. Въ то-же время маіоръ и я должны отправиться на сверъ съ партіею туземцевъ, вдоль Камчатскаго полуострова и помтить предполагаемую телеграфную линію до половины пути между Охотскимъ и Беринговымъ проливомъ. Здсь снова одинъ изъ насъ долженъ былъ итти на западъ, чтобы соединиться въ Охотск съ Бшемъ и Мэгудомъ, а другой на сверъ къ Анадырску, русскому промышленному поселенію, находящемуся около 400 миль на западъ отъ пролива. Такимъ образомъ, мы могли изслдовать всю мстность для предполагаемой линіи, исключая пустыннаго пространства между Анадырскимъ и Беринговымъ проливомъ, которое нашъ начальникъ предполагалъ оставить пока неизслдованнымъ. Принимая во вниманіе ограниченныя средства, этотъ планъ былъ однимъ изъ лучшихъ, который можно было придумать, но маіору и мн приходилось такимъ образомъ путешествовать всю зиму однимъ, безъ другихъ спутниковъ, кром извощиковъ туземцевъ. Такъ-какъ я не говорилъ по-русски, и мн необходимъ былъ переводчикъ, то маіоръ пригласилъ для этой цли молодого американскаго пушного торговца, по имени Доддъ, который провелъ семь лтъ въ Петропавловск, умлъ говорить по-русски и былъ знакомъ съ обычаями и образомъ жизни туземцевъ. Такимъ образомъ, силы наши состояли изъ пяти человкъ и должны были раздлиться на три партіи: первая, назначавшаяся на западный берегъ Охотскаго моря, вторая — на сверный и третья — для изслдованія мстности между этимъ моремъ и полярнымъ кругомъ. Забота о необходимыхъ средствахъ продовольствія и перевозки предоставлялись на усмотрніе самихъ партій. Мы должны были жить на открытомъ воздух, путешествовать съ туземцами и довольствоваться тми средствами перевозки и продовольствія, которыя предоставляла намъ страна. Русскія власти въ Петропавловск снабдили насъ всевозможными справками и пособіями, но предупредили насъ, что пять человкъ не будутъ въ состояніи изслдовать 1800 миль безплоднаго, почти необитаемаго пространства между Амуромъ и Беринговымъ проливомъ. Вс считали мало вроятнымъ, чтобы маіоръ могъ пройти Камчатскій полуостровъ тмъ путемъ, какимъ онъ предполагалъ, но если-бы даже это ему и удалось, то дале онъ, конечно, не могъ-бы проникнуть въ обширныя, пустынныя степи, обитаемыя только кочующими племенами Чукчей и Коряковъ. Маіоръ отвчалъ на это, что онъ покажетъ имъ, что мы можемъ сдлать и продолжалъ свои приготовленія.
Въ субботу утромъ, 26-го августа, бригъ ‘Ольга’ отправился съ Мэгудомъ и Бшемъ на Амуръ, оставивъ маіора, Додда и меня въ Петропавловск готовиться къ путешествію на сверъ Камчатки.
Утро было ясное и солнечное, я нанялъ лодку и туземную команду, чтобы проводить Бша и Мэгуда на корабль.
Съ берега дулъ свжій, попутный втерокъ, я налилъ себ стаканъ вина и выпилъ на прощанье за успхъ ‘Амурской партіи изслдователей’, пожалъ руку капитану, похваливъ при этомъ его голландскую исторію и простился съ его помощниками и командой. Младшій помощникъ былъ въ страшномъ волненіи при мысли объ опасностяхъ, которымъ я подвергнусь въ этой варварской стран и вскричалъ на своемъ ломанномъ язык: ‘О! мистеръ Киней! (онъ не могъ никогда выговорить Кеннанъ), кто вамъ будетъ готовить кушанья? гд вы достанете картофель?’ Какъ будто-бы отсутствіе повара и картофеля было верхомъ земныхъ лишеній. Я уврялъ его, полушутя, что мы будемъ сами готовить кушанья и питаться кореньями, но онъ печально покачалъ головой, точно предвидя, до какого жалкаго положенія доведутъ насъ сибирскіе коренья и наше собственное поварское искусство. Бшъ разсказывалъ мн потомъ, что во время плаванія онъ часто замчалъ, какъ младшій помощникъ стоялъ въ глубокомъ и печальномъ раздумь и когда онъ спрашивалъ его о предмет его размышленій, онъ отвчалъ грустно качая головой: ‘Бдный мистеръ Киней! Бдный мистеръ Киней!’ Не смотря на недовріе, съ которымъ я относился къ его морскому змю, я получилъ мстечко въ его чорствомъ сердц, рядомъ съ ‘Томми’, его любимымъ котомъ и его свиньями.
Когда ‘Ольга’ поставила свой брамсель, повернула боле на востокъ и медленно скользила между утесами, я послдній разъ взглянулъ на Бша, стоявшаго на квартеръ-дек возл штурвала и длавшаго мн какіе-то непонятные знаки рукой. Я махнулъ ему шляпой въ отвтъ и, обернувшись лицомъ къ берегу, приказалъ моей команд хать назадъ. Когда ‘Ольга’ исчезла изъ виду, мн казалось, что послдняя нить, связывающая насъ съ образованнымъ міромъ, порвалась въ эту минуту.

ГЛАВА VI.

Камчатская свадьба.— Отъздъ на Сверъ

Посл отхода ‘Ольги’ мы занялись приготовленіями къ путешествію на сверъ Камчатки. Во вторникъ, Доддъ сказалъ мн, что въ церкви будетъ свадьба, и предложилъ пойти посмотрть на церемонію внчанія. Обдня только-что кончилась, когда мы пришли въ церковь. Не трудно было отличить между народомъ счастливую чету, судьба которой должна была соединиться священными узами брака. Ихъ наружное равнодушіе и спокойствіе изобличали ихъ тайну.
Женихъ былъ молодой, круглолицый казакъ лтъ двадцати, одтый въ черный кафтанъ, который въ таліи былъ опоясанъ краснымъ вышитымъ кушакомъ. Ради торжественнаго случая на немъ былъ надтъ высокій, блый стоячій воротникъ, который доходилъ у него до ушей. Вроятно по недоразумнію между его башмаками и нанковыми панталонами, послдніе, по крайней мр на шесть дюймовъ, не доходили до первыхъ, онъ не позаботился скрыть этого недостатка. Невста была, сравнительно съ женихомъ, совсмъ старуха, по крайней мр, на двадцать лтъ старе его, и къ тому-же вдова.
Я со вздохомъ вспомнилъ о послднемъ наставленіи м. Уеллера своему сыну: ‘Берегись вдовъ, Самми — берегись вдовъ!’ и недоумвалъ, что-бы сказалъ этотъ почтенный старецъ при вид этой ‘безсознательной жертвы’, идущей на закланіе и увренной въ благоразуміи своего поступка. На невст было надто ситцевое платье съ яркими узорами безъ всякихъ украшеній. О покро платья я не берусь судить, такъ какъ ремесло портнихи всегда было для меня такою-же темной наукой, какъ и магія. Голова невсты была покрыта краснымъ шелковымъ платкомъ, приколотымъ спереди маленькой вызолоченной булавкой. По окончаніи обдни, налой былъ выдвинутъ на средину и священникъ пригласилъ чету подойти по ближе.
Вручивъ жениху и невст по зажженной свч, обвязанной голубой лентой, онъ началъ читать внятнымъ голосомъ молитвы по обряду православнаго вроисповданія. Брачная чета стояла молча, но дьячекъ, смотрвшій разсянно въ окно у противоположной стны, прерывалъ его по временамъ протяжнымъ пнімъ.
По окончаніи молитвъ, вс набожно перекрестились нсколько разъ, а священникъ, спросивъ чету о ея взаимномъ согласіи на бракъ, далъ имъ по серебрянному кольцу, которыя они тутъ-же надли. Прерванная на минуту служба снова началась, посл которой священникъ далъ имъ выпить вина изъ ковшика. Чтеніе и пніе начались снова и продолжались довольно долго, женихъ и невста безпрестанно крестились и кланялись, а дьячекъ заканчивалъ возгласы, повторяя съ поразительною быстротой пятнадцать разъ кряду ‘Господи помилуй!’ Посл этого онъ принесъ два вызолоченные внца, украшенные образами, и священникъ надлъ ихъ на головы жениха и невсты.
Внецъ оказался слишкомъ широкимъ для молодого казака и падалъ ему на глаза, поддерживаемый только ушами. Прическа-же невсты не позволяла внцу держаться плотно на ея ея голов и потому одинъ изъ присутствующихъ держалъ его надъ головою невсты. Священникъ соединилъ тогда руки четы, самъ взялъ жениха и невсту за руки повелъ ихъ вокругъ налоя и затмъ обрядъ внчанія былъ оконченъ. Женихъ и невста почтительно поцловали внцы, снятые съ ихъ головы, и пошли по церкви, крестясь, кланяясь до земли и прикладываясь послдовательно ко всмъ образамъ, которыми украшены были стны церкви. Посл этого начались обычныя поздравленія родными и знакомыми.
Вс ожидали, что ‘знаменитые американцы’, объ учтивости и изяществ манеръ которыхъ было столько говорено, подойдутъ поздравить невсту по случаю этого счастливаго событія, но ни одинъ изъ этихъ ‘знаменитыхъ’, но злополучныхъ американцевъ не зналъ, какъ это исполнить. Мои познанія въ русскомъ язык ограничивались словами ‘да’, ‘нтъ’ и ‘какъ ваше здоровье?’и ни одно изъ этихъ выраженій не было вполн прилично данному случаю. Желая, впрочемъ, поддержать національную славу американцевъ, и въ то-же время оказать вниманіе невст, я избралъ послднюю фразу, какъ самую удобную при этихъ обстоятельствахъ, подошелъ торжественно, и, кажется, довольно неуклюже къ новобрачной, и спросилъ ее съ низкимъ поклономъ и очень дурнымъ русскимъ выговоромъ о состояніи ея здоровья, она любезно отвтила: ‘чрезвычайно хорошо, покорнйше благодарю’, и знаменитый американецъ удалился съ гордымъ сознаніемъ, что исполнилъ свой долгъ. Я, признаюсь, не получилъ большихъ свдній о здоровь молодой, но, судя по легкости, съ которой она произнесла свой отвтъ, мы заключили, что оно должно быть удовлетворительно. Мы поспшили съ Доддомъ удалиться изъ церкви и возвратились на наши квартиры. Маіоръ говорилъ мн впослдствіи, что обрядъ внчанія въ православной церкви, совершенный при богатой обстановк, очень торжествененъ.
Съ той самой минуты, какъ маіоръ ршился на сухопутное путешествіе по Камчатк, онъ посвятилъ все свое время и всю энергію на приготовленія къ отъзду. Вьючныя сдла, обтянутыя тюленьей шкурой, были заготовлены для перевозки състныхъ припасовъ, палатки, медвжьи шкуры и дорожное платье были упакованы въ искуссно придуманные тюки, однимъ словомъ все, что только могла изобрсти туземная опытность для уменьшенія неудобствъ жизни въ сибирскомъ климат, было сдлано въ достаточномъ количеств для двухмсячнаго путешествія. Лошади были заготовлены въ ближайшихъ селеніяхъ, нарочный былъ посланъ впередъ по пути нашего слдованія, чтобы предупредить жителей о нашемъ прибытіи и предложить имъ оставаться дома со своими лошадьми до прізда нашей партіи. Когда вс эти распоряженія были окончены, мы отправились въ путь 4-го сентября.
Камчатка, съ которой намъ предстояло познакомиться — полуостровъ неправильныхъ очертаній, лежащій на востокъ отъ Охотскаго моря, между 51 62 сверной широты, и имющій около 700 миль въ длину. Онъ почти весь вулканическаго происхожденія, рядъ горъ, проходящій вдоль его, заключаетъ до сихъ поръ еще пять или шесть вулкановъ, находящихся въ постоянной дятельности. Этотъ огромный горный хребетъ, неимющій еще никакого названія, тянется отъ 51 до 60 сверной широты сплошной цпью, и круто обрывается у Охотскаго моря, оставляя на свер высокую плоскую возвышенность, извстную подъ именемъ ‘дола’ или пустыни, обитаемой кочующими коряками.
Средняя и южная части полуострова перерзываются отрогами главной горной цпи, образуютъ глубокія долины дикаго и живописнаго характера, и представляютъ такіе виды, которыхъ по величественной красот нтъ во всей сверной Азіи. Климатъ везд, исключая далекаго свера, сравнительно умренный, растительность отличается почти тропическою свжестью и роскошью, которыя совершенно противорчатъ общимъ понятіямъ о Камчатк.
Населеніе Камчатки, посл тщательнаго изслдованія, я могу опредлить въ 5000 человкъ, оно состоитъ изъ племенъ: русскихъ, камчадаловъ или туземцевъ и кочующихъ коряковъ. Камчадалы — самое многочисленное племя — живутъ въ маленькихъ селеньяхъ, въ бревенчатыхъ избахъ, по всему полуострову, преимущественно у устьевъ рчекъ, вытекающихъ изъ центральной цпи горъ и впадающихъ въ Охотское море или Тихій океанъ. Главныя занятія ихъ состоятъ изъ рыбной ловли, пушного промысла и воздлыванія рпы, капусты и картофеля, которые произрастаютъ до 58 сверной широты. Главныя поселенія находятся въ плодородной долин рки Камчатки, между Петропавловскомъ и Ключевкой. Русскихъ сравнительно немного, и они разсяны между селеніями камчадаловъ и занимаются преимущественно скупкою мховъ у туземцевъ и сверныхъ племенъ. Кочующіе коряки самые дикіе, самые могущественные и самые независимые изъ инородцевъ, рдко спускаются южне 58о с. ш., разв только для вышеупомянутой торговли. Ихъ любимымъ мстопребываніемъ служатъ обширныя пустынныя степи на восток отъ Пенжинскаго залива, гд они постоянно перекочевываютъ со своими семьями съ мста на мсто, живя въ просторныхъ палаткахъ изъ звриныхъ кожъ. Все ихъ богатство состоитъ изъ многочисленныхъ стадъ прирученныхъ сверныхъ оленей. Вс ‘кители Камчатки находятся подъ вденіемъ исправника, назначаемаго русскимъ правительствомъ, который ршаетъ вс недоразумнія, возникающія между отдльными личностями или цлыми племенами и собираетъ ежегодный ‘ассакъ’, или дань мхами съ каждаго жителя мужского пола въ подвластномъ ему округ. Исправникъ живетъ въ Петропавловск и, вслдствіе обширности управляемой имъ страны и неудобства сообщенія, рдко вызжаетъ изъ города, въ которомъ находится его канцелярія. Единственныя средства къ сообщенію между разбросанными селеніями Камчатки служатъ вьючныя лошади, лодки и сайи, запряженныя собаками, на всемъ полуостров вы ничего не найдете похожаго на дорогу. Поэтому, если я когда-нибудь впослдствіи и употреблю слова ‘дорога’, то оно должно быть понимаемо въ смысл ‘пути’, по которому мы должны хать, пути, необладающаго никакими признаками, свойственными этому названію. Мы отправились путешествовать по этимъ дикимъ, скудно населеннымъ мстностямъ, нанимая туземцевъ по пути, чтобы они перевозили насъ на своихъ лошадяхъ изъ одного селенія въ другое, до тхъ поръ, пока не достигнемъ территоріи, занятой кочующими коряками. Дале къ сверу, нельзя было разсчитывать на правильный способъ перездовъ, и мы вынуждены доврчиво положиться на удачу и на великодушіе туземныхъ кочевниковъ.

ГЛАВА VII.

Путешествіе верхомъ по Камчатк.— Горы.— Растительность.— Селенія.— Жители.

Никогда еще впродолженіи всей моей жизни, мн не приходилось совершать поздку, которая доставила-бы столько удовольствія, или о которой я сохранилбы боле пріятное воспоминаніе, чмъ о нашемъ путешествіи верхомъ по цвтущимъ холмамъ и зеленымъ долинамъ южной Камчатки. Мы находились въ самой дикой и въ то-же время самой живописной мстности всей Сверной Азіи, испытывали въ первый разъ новизну и возбужденіе кочевой жизни. Наслаждаясь неизвстнымъ для насъ ощущеніемъ свободы и совершенной независимости, мы безъ сожалнія отвернулись отъ цивилизаціи и весело привтствовали дикую пустыню пснями и криками.
Наша партія, кром извощиковъ и проводниковъ, состояла изъ четырехъ человкъ: маіора, главнокомандующаго нашихъ ситъ и начальника азіатской экспедиціи, Додда — молодого американца, котораго мы захватили съ собой въ Петропавловск, Вьюшина и меня. Язвительная насмшка, обращенная Митридатомъ къ арміи Лукулла — что, какъ пословъ ихъ слишкомъ много, такъ солдатъ слишкомъ мало — могла-бы также врно относиться и къ намъ, но сила невсегда зависитъ отъ численности и потому мы не сомнвались, что будемъ въ состояніи превозмочь вс препятствія на нашемъ пути. Мы были уврены, что не пропадемъ и тамъ, гд боле многочисленная партія могла-бы погибнуть. Воскресенье, 3-го сентября, наши лошади были навьючены и высланы въ маленькое селеніе, на противоположный берегъ бухты, черезъ которую мы намривались переправиться на китоловномъ судн. Въ понедльникъ 4-го, мы сдлали прощальные визиты русскимъ властямъ, выпили много шампанскаго за наше собственное здоровье и за успхъ нашего предпріятія и, напутствуемые благими пожеланіями, отправились на двухъ китоловныхъ лодкахъ въ Авачу, въ сопровожденіи всего американскаго населенія Петропавловска. Бухты мы перехали при рзкомъ юго-восточномъ втр, вошли въ усть р. Авачи и высадились на берегъ, чтобы подкрпить свои силы и проститься съ нашими американскими друзьями Пирсомъ, Гентеномъ и Фроифильдомъ. Здсь снова начались обильныя возліянія въ честь камчатскихъ изслдователей, и посл троекратнаго, задушевнаго ура, мы, отваливъ отъ берега, медленно поплыли вверхъ по рк, со помощью багровъ и веселъ, къ камчатскому поселенію Окут.
Наша туземная команда, также принявшая участіе въ общей попойк, сопровождавшей нашъ отъздъ, и непривыкшая къ такому пьянству, представляла самое жалкое зрлище: съ безсмысленнымъ выраженіемъ удовольствія на лицахъ люди пли свои горловыя камчатскія псни и одинъ за другимъ падали за бортъ, затрудняя успшное движеніе нашего тяжелаго китоловнаго судна. Вьюшинъ, впрочемъ, со свойственной ему энергіей, вытаскивалъ несчастныхъ утопающихъ за волосы, колотилъ ихъ по голов, чтобы привести въ чувство, искусно направлялъ лодку между песчанными мелями, работалъ баграми и веслами, прыгалъ въ воду, кричалъ, ругался и не терялъ присутствія бодрости ни при какой случайности.
Мы оставили Петропавловскъ посл полдня и, благодаря несостоятельности нашей команды и множеству песчанныхъ мелей, ночь застигла насъ посреди рки, нсколько ниже Окуты. Избравъ мсто, гд берегъ былъ суше и удобне для привала, мы пристали къ нему и приготовились къ первому биваку подъ открытымъ небомъ. Утоптавъ высокую, сырую траву, Вьюшинъ раскинулъ нашу маленькую палатку изъ бумажной матеріи, устлалъ ее теплыми, сухими медвжьими шкурами, импровизировалъ столъ изъ пустого ящика отъ свчъ и скатерть изъ чистаго полотенца, развелъ огонь и заварилъ чай. Чрезъ какихъ нибудь двадцать минутъ передъ нами стоялъ горячій ужинъ, который-бы сдлалъ честь любому повару.
Посл ужина мы расположились у огня, куря и разговаривая, пока послдняя полоса свта не исчезла на запад, потомъ, завернувшись въ толстыя одяла, мы улеглись на медвжьихъ шкурахъ, прислушиваясь къ слабому кряканью утки въ осок и одинокому крику ночныхъ птицъ на рк, пока, наконецъ, не заснули богатырскимъ сномъ.
Когда я проснулся, день только что занимался. Туманъ, окутывавшій срымъ покрываломъ горы, исчезъ, и первый предметъ представившійся моимъ глазамъ въ открытое отверстіе палатки, былъ громадный блый Вилегинскій конусъ, сіявшій всми цвтами радуги въ сроватомъ свт утра. Зарево востока становилось все ярче и ярче: и вся природа оживилась. Утки и гуси гоготали всюду въ осок, стройный, похожій на стонъ, крикъ морской чайки, слышался съ сосдняго берега, и изъ прозрачной синевы неба долеталъ на землю мелодическій голосъ дикихъ лебедей, летвшихъ вглубь материка за кормомъ. Я умылся свжей, холодной рчной водой и разбудилъ Додда, чтобы онъ посмотрлъ на горы. Прямо за нашей палаткой, въ своемъ снговомъ покров, возвышалась на 10,500 футовъ надъ поверхностью моря колоссальная вершина Коряцкой горы, ея блая остроконечная верхушка алла въ лучахъ восходящаго солнца, между тмъ какъ утренняя звзда все еще мерцала дрожащимъ свтомъ надъ ея восточнымъ склономъ. Немного праве возвышалась Авачинская сопка, изъ трехъ кратеровъ которой выходили темные пары. Много дале, на разстояніи тридцати миль, была видна остроконечная Вилегинская гора, освщенная утреннимъ блескомъ, а за нею синеватыя очертанія береговой линіи. Туманъ лежалъ клочьями на склонахъ горъ и исчезалъ подобно лучезарнымъ призракамъ, возносившимся съ земли на небо. Розоватый свтъ восходящаго солнца мало-по-малу освщалъ покрытые снгомъ склоны горъ. Скоро яркій потокъ свта разлился по долин, освтивъ нашу блую палатку нжно-розовымъ свтомъ, при чемъ каждая капля росы блестла, какъ алмазъ.
Восторженнымъ голосомъ я началъ декламировать какіе-то стихи, когда Доддъ, котораго красоты природы интересовали очень мало и не могли заставить забыть о благосостояніи желудка, вышелъ изъ палатки и съ насмшливою торжественностью извинился передо мною въ томъ, что дерзаетъ прервать мой монологъ, не удостою-ли я снизойти до созерцанія матеріальныхъ предметовъ, такъ-какъ завтракъ готовъ. При этомъ онъ, полушутя, замтилъ мн, что поэтическое настроеніе моей души можетъ быть отложено въ сторону безъ особаго ущерба, между тмъ какъ вкусъ поданнаго завтрака сильно пострадаетъ отъ промедленія. Сила этого довода, вмст съ соблазнительнымъ запахомъ, доносившимся изнутри палатки, окончательно убдилъ меня. Я послдовалъ за нимъ, но между глотками горячаго супа все еще продолжалъ, по выраженію Додда, ‘грезить’ о природ. Посл завтрака палатка была снята, походныя вещи уложены, и мы снова заняли наши мста на китоловномъ судн, отвалили отъ берега и стали медленно подниматься вверхъ по рк. Растительность, нетронутая еще осенними морозами, была роскошна. Высокая трава, усянная цвтами, покрывала все пространство вплоть до самой рки, альпійскія розы и пятилистникъ росли частыми кустами вдоль берега, и роняли свои розовые и желтые листки на зеркальную поверхность водъ, желтые акилеи низко наклонялись надъ ркою и отражали въ ней свое прелестное изображеніе рядомъ съ грознымъ вулканомъ, а красивыя камчатскія черныя лиліи, поникнувъ головками, росли въ печальномъ одиночеств, словно выражая своей траурной одеждой скорбь о какой-то утрат въ царств цвтовъ.
Около полудня лай собакъ извстилъ насъ о близости жилья и посл крутого изгиба рки мы очутились передъ камчатскимъ поселеніемъ Окутой.
Камчатскія селенія настолько отличаются отъ европейскхъ и американскихъ пограничныхъ поселеній, что нельзя обойти молчаніемъ первыя. Такое селеніе бываетъ обыкновенно расположено на небольшомъ возвышеніи у берега рки или потока, окружено группами тополей и березъ, и защищено высокими холмами отъ холодныхъ сверныхъ втровъ. Низенькія домики, скученные въ безпорядк у берега, построены изъ бревенъ и проконопачены сухимъ мхомъ. Крыши покрыты сухой осокой и лубочными полосами, которыя свшиваются по сторонамъ и образуютъ большіе навсы. Вмсто стеколъ въ оконныхъ рамахъ часто бываютъ натянуты прозрачные рыбьи пузыри, сшитые вмсто нитокъ, сухими жилами свернаго оленя. Двери всегда почти квадратны, а трубы состоятъ изъ нсколькихъ прямыхъ жердей, составленныхъ такъ, что образуютъ высокую, длинную трубку, обмазанную толстымъ слоемъ глины. Здсь-же можно, встртить строенія особенной архитектуры, называемыя ‘балаганами’, которыя служатъ кладовыми для запасовъ рыбы. Это простыя коническія постройки изъ бревенъ, на четырехъ высокихъ столбахъ, для охраненія находящихся въ нихъ запасовъ отъ собакъ. Возл каждаго дома, на горизонтально расположенныхъ жердяхъ, висятъ тысячи сушоныхъ лососей, и характерный рыбный запахъ, наполняющій атмосферу, свидтельствуетъ о занятіи камчадаловъ и о ихъ пищ. Нсколько лодокъ лежатъ, опрокинутыя, на песчаномъ берегу, покрытыя большими, искусно сплетенными неводами, узкія сани прислонены къ каждому дому и стая большихъ волкоподобныхъ собакъ съ торчащими ушами, привязанныхъ на нкоторое разстояніе къ длиннымъ тяжелымъ шестамъ, лежатъ, грясь на солнц, и злобно ловятъ мухъ и комаровъ, которые нарушаютъ ихъ покой. Въ центр селенія возвышается во всемъ величіи камчатско-византійской архитектуры православная церковь, выкрашенная красной краской, съ блестящими куполами и составляетъ странную противоположность съ грубыми бревенчатыми домами и коническими ‘балаганами’, которые она осняетъ своимъ сіяющимъ золотымъ крестомъ. Церковь построена изъ отесанныхъ бревенъ, выкрашенныхъ густой красной краской и покрыта желзной крышей зеленаго цвта, надъ нею возвышаются два купола изъ жести, выкрашенные въ небесно-голубой цвтъ и усянные золотыми звздами.
Жители туземныхъ поселеній въ Южной Камчатк имютъ смуглый цвтъ кожи, они значительно ниже ростомъ другихъ сибирскихъ народовъ, а характеромъ рзко отличаются отъ кочующохъ племенъ коряковъ и чукчей, живущихъ дале на свер. Вслдствіе того, что они вели жизнь осдлую, а не кочевую, они скоре подпали подъ русское владычество, чмъ ихъ кочующіе сосди и на нихъ отразилось въ боле значительной степени цивилизующее вліяніе образованныкъ завоевателей. Камчадалы почти вс приняли вру, нравы и обычаи своихъ завоевателей, ихъ собственный, въ высшей степени странный языкъ, почти совсмъ выходитъ изъ употребленія. Я нигд не встрчалъ такого великодушія, гостепріимства и добродушія, такого великодушія во всхъ отношеніяхъ, какъ между ними. Какъ племя, они, безъ сомннія, вырождаются. Съ 1780 г. ихъ убавилось боле, чмъ на половину, а частыя эпидеміи и голодъ скоро сдлаютъ изъ нихъ весьма слабое и незначительное племя, которое, наконецъ, будетъ поглощено возрастающимъ русскимъ населеніемъ полуострова. Большую часть своихъ обычаевъ и поврій они уже утратили, только случайное приношеніе собаки въ жертву какому-нибудь злому духу даетъ современному путешественнику слабое понятіе о ихъ первобытныхъ языческихъ обрядахъ. Они питаются преимущественно лососью, которая каждое лто заходитъ въ эти сверныя рки метать икру, ее ловятъ тысячами съ помощью багровъ, неводовъ и разными другими приспособленіями. Эта рыба, высушенная на открытомъ воздух безъ соли, составляетъ, едва-ли не единственную пищу камчадаловъ и ихъ собакъ во время долгихъ холодныхъ сверныхъ зимъ. Лтомъ ихъ пища боле разнообразна. Климатъ и почва рчныхъ низменностей въ Южной Камчатк позволяетъ воздлывать рожь, садить овощи — картофель и рпу. Кром того весь полуостровъ изобилуетъ животной жизнью. Сверные олени, черные и блые медвди бродятъ по поросшимъ мхомъ равнинамъ, въ горахъ нердко встрчаются дикіе бараны, а милліоны утокъ, гусей и лебедей всевозможныхъ разновидностей кишатъ у ркъ, озеръ и болотъ по всей стран. Эти водяныя птицы ловятся въ огромномъ количеств, во время ихъ линянья, нарочно организованными партіями отъ пятидесяти до семидесяти пяти человкъ, которые на лодкахъ загоняютъ птицъ большой стаей въ какой-нибудь узкій ручей, на конц котораго поставлена огромная сть, куда они вс и попадаются, тамъ ихъ бьютъ дубинами, ощипываютъ и солятъ на зиму. Обычай пить чай введенъ русскими и установился довольно твердо. Хлбъ пекутъ теперь изъ ржи, которую камчадалы сютъ и мелютъ для собственнаго употребленія, но прежде занятія этой земли русскими, единственный туземный обращикъ хлба былъ родъ печенаго тста, состоящаго исключительно изъ превращенныхъ въ муку шишекъ красной камчатской лиліи. Единственные плоды, свойственные этой стран — ягоды и дикія вишни. Изъ ягодъ, которыхъ, впрочемъ, родится отъ пятнадцати до двадцати различныхъ сортовъ, самые употребительныя — черника, морошка и брусника. Эту послднюю туземцы собираютъ позднею осенью и замораживаютъ для зимы. Коровъ держатъ почти во всхъ камчатскихъ селеніяхъ, и молока можно всегда найти въ изобиліи. Оригинальное туземное кушанье, состоящее изъ кислаго молока, творога и сливокъ, посыпанное мелкимъ сахаромъ и корицей могло-бы съ честью быть подано на столъ въ любомъ европейскомъ семейномъ дом.
Изъ всего сказаннаго мною видно, что жизнь въ камчатскихъ поселеніяхъ, по крайней мр, съ гастрономической точки зрнія, вовсе не такъ дурна, какъ мы предполагали ране. Я видлъ туземцевъ, живущихъ въ долин Камчатки также удобно и пользующихся такимъ-же комфортомъ и почти такою-же роскошью, какъ девять десятыхъ поселенцевъ на границ Западныхъ Штатовъ Америки.

ГЛАВА VIII.

‘ерусалимъ’.— Жилища.— Камчатскій ужинъ.— Молитва.— Утомительная зда.

Въ Окут, гд давно ожидали нашего прибытія, мы наскоро пообдали въ маленькомъ туземномъ домик, и затмъ, бодро вскочивъ на лошадей, потянулись неправильной вереницей черезъ лсъ. Доддъ и я хали впереди и пли ‘Bonnie Dundee’.
Мы все время держались около горной цпи, которая утромъ представляла такой живописный видъ, теперь-же растущія у подножія березовыя и рябиновыя рощи скрывали отъ насъ снжныя вершины горъ.
Передъ закатомъ солнца мы пріхали въ другую туземную деревеньку, мудрое названіе которой я не въ состояніи былъ ни выговорить ни написать, Доддъ терпливо повторилъ мн это названіе пятнадцать или шестнадцать разъ, но съ каждымъ разомъ оно казалось мн все трудне и неразборчиве. Я кончилъ тмъ, что назвалъ ее ерусалимомъ. Для географической точности, я ее и намтилъ подъ этимъ именемъ на моей карт, но будущіе комментаторы пускай не принимаютъ этого названія за доказательство того, что разсянныя колна Израиля выселились въ Камчатку, это несправедливо, такъ-какъ это злополучное селеніе, прежде чмъ я сжалился надъ нимъ и назвалъ его ерусалимомъ, было извстно подъ такимъ варварскимъ именемъ, что ни еврейская азбука ни какая другая изъ извстныхъ древнихъ не могла-бы выразить его.
Утомленный непривычной верховой здой, я вошелъ пшкомъ въ деревню и, бросивъ уздечку одному камчадалу въ голубой нанковой рубашк и въ панталонахъ изъ оленьей кожи, который привтствовалъ меня почтительнымъ поклономъ, я вошелъ, усталый, въ домъ, указанный мн Вьюшинымъ, гд, по маршруту, мы должны были остановиться.
Помщеніе, приготовленное для нашего пріема, состояло изъ низкой комнаты, стны, потолокъ и полъ которой изъ некрашенныхъ досокъ были такъ чисты, что сдлали-бы честь чистоплотнымъ хозяйкамъ извстнаго голландскаго города Браука. Огромная, сдланная изъ глины печь, выкрашенная старательно въ красный цвтъ, занимала одну сторону комнаты, скамья, три или четыре стула грубой работы и столъ были разставлены въ строгомъ порядк съ другой стороны. Окна со стеклами, украшенныя пестрыми ситцевыми занавсками, пропускали теплые лучи солнца, нсколько грубыхъ американскихъ литографій висли тамъ и здсь на стнахъ. При вид этой безукоризненной чистоты, намъ стало вдругъ совстно за наши грязные сапоги и простой нарядъ. Для постройки этого дома и всхъ его принадлежностей не было употреблено другихъ орудій кром топора и ножа, но эти некрашенныя доски были до того тщательно вымыты водой и пескомъ, что близна ихъ вполн вознаграждала за грубость работы.
Главное неудобство этого жилого помщенія, какъ и всхъ домовъ въ южной Камчатк, заключается въ черезчуръ низкихъ дверяхъ. Надобно долгой практикой пріобрсти необыкновенную гибкость спинного хребта, чтобы не чувствовать утомленія при входахъ и выходахъ изъ такихъ дверей. Вьюшинъ и Доддъ, уже прежде путешествовавшіе по Камчатк, принаравливались безъ труда къ этой особенности туземной архитектуры, но у маіора и у меня, впродолженіи первыхъ двухъ недль путешествія, постоянно были шишки на лбу, необыкновенный размръ которыхъ привелъ-бы въ недоумніе самого Шпурцгейма или Гагля. Если-бъ ненормальный объемъ шишекъ сопровождался соотвтствующимъ развитіемъ способностей, то это вознаградилобы насъ нсколько за изуродованіе нашихъ головъ, но, къ несчастію, шишка предусмотрительности выростала иногда до величины гусинаго яйца, но тмъ не мене мы не длались предусмотрительне и только тогда замчали перекладину, когда ударялись о нее головами.
Казакъ, посланный впередъ, чтобы предупредить туземцевъ о нашемъ прибытіи, вроятно, такъ преувеличилъ наше значеніе и власть, что жители сдлали самыя тщательныя приготовленія для нашего пріема. Дома, предназначенныя для нашего пребыванія, были старательно выскоблены, вымыты и украшены, женщины одлись въ самыя пестрыя ситцевыя платья и повязались самыми яркими шелковыми платками, большая часть дтскихъ личиковъ была заботливо вымыта, со всей деревни собрано было необходимое количество тарелокъ, чашекъ и ложекъ для нашего ужина, а добровольныя приношенія въ вид утокъ, оленьихъ языковъ, брусники, топленыхъ сливокъ и т. п. продуктовъ мстнаго производства приносились намъ въ такомъ изобиліи, которое свидтельствовало, какъ о готовности и гостепріимств жителей, такъ и объ ихъ сочувствіи къ нуждамъ усталыхъ путешественниковъ. Свжій горный воздухъ возбудилъ нашъ аппетитъ и черезъ часъ мы сидли за великолпнымъ ужиномъ, состоящимъ изъ холодной жареной утки, варенаго оленьяго языка, чернаго хлба и свжаго масла, брусники, сливокъ и превосходнаго варенья изъ лепестковъ дикой розы, перетертыхъ съ сахаромъ. Мы хали въ Камчатку, героически готовясь къ постоянной діэт, ограничивающейся ворванью, свжимъ саломъ и тресковымъ жиромъ, представьте-же себ наше изумленіе и радость, когда вмсто невольнаго поста насъ привтливо угощали такою роскошью, какъ брусника, сливки и варенье. Нтъ сомннія, что даже Лукуллъ никогда не лъ розовые лепестки въ сахар въ своихъ прославленныхъ Тускулунскихъ садахъ. Первоначальный рецептъ для приготовленія небесной амброзіи былъ потерянъ ране ‘Ужиновъ Лукулла’, но онъ былъ снова открытъ жителями Камчатки, и предлагается теперь міру, какъ первое приношеніе Гипербореевъ въ сокровищницу гастрономической науки. Возьмите равное количество сахару рафинаду и лепестковъ розы, прибавьте немного брусничнаго сока, превратите все это въ густую розовую массу, подайте ее на крашеныхъ блюдечкахъ изъ жимолости и вообразите, что вы пируете съ богами на вершин Олимпа.
Тотчасъ-же посл ужина, я растянулся на полу подъ столомъ, который замнялъ мн балдахинъ надъ кроватью, подложилъ подъ голову свою маленькую резиновую подушку, завернулся, подобно муміи, въ одяло и заснулъ. Маіоръ, привыкшій вставать всегда рано, проснулся на слдующее утро съ разсвтомъ. Между тмъ Доддъ и я придерживались иного мннія и смотрли на раннее вставанье, какъ на остатокъ варварства, котораго, не унижая себя, не долженъ придерживаться американецъ XIX столтія. Поэтому мы съ Доддомъ спокойно спали до тхъ поръ, пока ‘караванъ’, по непочтительному выраженію моего спутника-товарища не будетъ готовъ двинуться въ путь, или, по крайней мр, покуда насъ не позовутъ завтракать. На этотъ разъ, вскор посл разсвта, меня разбудилъ страшный шумъ, и, смутно вообразивъ, что я присутствую при оживленномъ митинг, я вскочилъ, ударился сильно головой о ножку стола, открылъ глаза и дико посмотрлъ вокругъ себя. Маіоръ, полуодтый, яростно кричалъ и проклиналъ нашихъ испуганныхъ извощиковъ классическими ‘русскими словами’ за то, что вс лошади ночью сорвались и ушли, чортъ знаетъ куда, какъ онъ объяснялъ съ выразительной простотой. Это было неудачное начало для нашего путешествія, однако, впродолженіе двухъ часовъ почти вс наши заблудившія лошади были найдены, навьючены, и посл ни къ чему неведущей перебранки извощиковъ, мы повернулись спинами къ ерусалиму и медленно двинулись въ путь. День былъ прекрасный, теплый, необыкновенная тишина и какое-то праздничное спокойствіе царствовало во всей окружающей природ. Листья деревьевъ, растущихъ по обимъ сторонамъ тропинки, не шевелились подъ теплыми лучами солнца, сонливое карканье вороны на далекой лиственниц долетало до нашихъ ушей съ поразительной ясностью, намъ казалось, что мы разслышали правильный прибой волнъ на отдаленномъ берегу. Въ воздух слышалось слабое жужжанье пчелъ, а красныя кисти брусники, которую наши лошади топтали на каждомъ шагу, распространяли вокругъ себя благоуханіе. Все это манило усталаго путника растянуться на душистой, согртой солнцемъ трав и пролежать такъ цлый день въ сладкомъ бездйствіи, прислушиваясь къ жужжанью пчелъ, вдыхая нжный запахъ раздавленной брусники и созерцая кольца дыма, которыя медленно поднимались надъ кратеромъ высокаго, блющаго вулкана. Я замтилъ, шутя, Додду, что вмсто Сибири, этой холодной страны изгнанія, мы были какимъ-то волшебствомъ, вроятно, перенесены, какъ въ ‘Тысяч и одной ночи,’ на родину ‘поклонниковъ лотоса’.
— Будь проклятъ этотъ климатъ поклонниковъ лотоса, прервалъ онъ меня, рзко ударяя себя по лицу. Поэты не говорятъ о томъ, что поклонниковъ лотоса кусаютъ такіе проклятые комары, какъ здсь, они уже служатъ достаточнымъ доказательствомъ, что мы въ Камчатк — ни въ какой другой стран эти наскомыя не достигаютъ величины шмелей.
Максимовъ, глава нашихъ извощиковъ, по окружающей его темнот и спокойствію, вроятно, вообразилъ, что сегодня воскресенье и потому халъ медленно между разсянными группами серебристыхъ березъ и плъ громкимъ, звучнымъ голосомъ молитву изъ православнаго богослуженія. Иногда онъ прерывалъ это благочестивое занятіе такими выразительными ругательствами, обращенными къ своей лошади, что они возбудили-бы изумленіе и зависть въ самомъ нечестивомъ солдат фландрской арміи.
Но, повидимому, онъ не сознавалъ несовмстимости пнія молитвъ съ нечестивыми восклицаніями, которыми онъ сопровождалъ ее, и если-бы даже онъ и сознавалъ это вполн, то, по всей вроятности, счелъ-бы свое пніе искупленіемъ за свою нечестивость и продолжалъ-бы съ невозмутимымъ равнодушіемъ, вполн убжденный, что если каждое проклятіе онъ будетъ сопровождать пніемъ священнаго стиха, то это будетъ зачтено ему на небесахъ.
Дорога или, лучше сказать, тропинка изъ ерусалима шла на западъ и вилась у подножія низкой обнаженной цпи горъ черезъ густой лсъ березъ и тополей. Изрдка намъ попадались полянки, поросшія брусникой, и тогда мы внимательно озирались, желая увидть медвдя, однако все вокругъ было тихо и спокойно, даже кузнечики чирикали какъ-то сонно и лниво, точно и они готовы были поддаться тому усыпляющему вліянію, которое, казалось, овладло всей природой.
Чтобы избавиться отъ комаровъ, преслдованія которыхъ становились невыносимыми, мы быстро похали по широкой, плоской долин, густо поросшей высокими, зонтичными растеніями, рысью поднялись на маленькій холмъ и ускореннымъ галопомъ прискакали въ селеніе Коракъ, посреди воя и лая полудикихъ собакъ, ржанія лошадей, бготни людей и всеобщаго смятенія.
Въ Корак мы наскоро позавтракали подъ навсомъ камчатскаго дома и на свжихъ лошадяхъ съ другими проводниками отправились въ Малкву, другое селеніе, на разстояніи пятидесяти миль за ркою Камчаткой. Подъ вечеръ, посл пятнадцати или шестнадцати миль быстрой зды, мы выхали изъ густой рощи тополей, березъ и рябины на маленькую поляну, имющую около полудесятины протяженія, которая точно нарочно была создана для лагерной стоянки. Она была съ трехъ сторонъ окружена лсомъ, а четвертая оканчивалась дикимъ ущельемъ, загроможденнымъ утесами, бревнами, частымъ кустарникомъ и колючими растеніями. Свтлый, холодный ручеекъ протекалъ рядомъ цнящихся водопадовъ и мчался дале по песчаному руслу между цвтущими берегами, пока не исчезалъ между деревьями. Было-бы напрасно искать лучшаго мста для ночлега и потому мы ршились остановиться здсь до разсвта. Привязать нашихъ лошадей, набрать хвороста для костра, повсить надъ нимъ чайникъ и разбить маленькую палатку — было дломъ нсколькихъ минутъ. Мы расположились вполн удобно на нашихъ теплыхъ медвжьихъ шкурахъ, вокругъ свчнаго ящика, покрытаго чмъ-то, похожимъ на скатерть, пили чай, разсуждали о Камчатк и слдили за розовымъ блескомъ вечерней зари, которая медленно исчезала за цпью горъ.
Но созерцаніе природы продолжалось недолго, такъ какъ въ эту ночь я былъ скоро убаюканъ плескомъ и журчаньемъ воды и звономъ бубенчиковъ нашихъ лошадей, долетавшимъ до меня изъ-за деревьевъ, я пришелъ къ убжденію, что ничего не можетъ быть пріятне кочевой жизни въ Камчатк.
На слдующій день мы добрались до Малквы, усталые и измученные. Дорога, изрытая ухабами, вела черезъ узкія ущелья, заваленныя обломками утесовъ и вырванными съ корнями деревьями, черезъ болота, поросшія мхомъ и черезъ крутые обрывы, на которые мы не отваживались взбираться верхомъ. Лошади нсколько разъ сбивали насъ съ сдла, наши ящики съ провизіей колотились о деревья и погружались въ трясины, подпруги у лошадей лопались, извозчики бранились, лошади падали и со всми нами безпрестанно случались всякія невзгоды. Маіоръ, хотя и непривыкшій къ этимъ непріятностямъ путешествія по Камчатк, переносилъ ихъ съ спартанской стойкостью, тмъ не мене, на послднихъ десяти миляхъ онъ подложилъ подъ себя подушку и отъ времени до времени кричалъ Додду, который хладнокровно халъ впереди: ‘Доддъ! Доддъ! скоро-ли мы додемъ до этой проклятой Малквы’? Доддъ ударялъ свою лошадь ивовымъ хлыстомъ и, сдлавъ полуоборотъ на сдл, всякій разъ отвчалъ съ шутливой улыбкой: ‘мы еще не дохали, но скоро додемъ’. Однако, такое утшеніе не придавало намъ большой бодрости. Наконецъ, когда уже начало смеркаться, мы увидали въ нкоторомъ разстояніи отъ насъ высокій столбъ блыхъ испареній, происхожденіе которыхъ Доддъ и Вьюшинъ объяснили намъ горячими родниками Малквы. Черезъ четверть часа дйствительно мы въхали, усталые, промокшіе и голодные, въ селеніе. На этотъ разъ ужинъ для меня былъ второстепеннымъ дломъ. Я желалъ только одного: забраться подъ столъ, гд-бы никто меня не потревожилъ, остаться одному и уснуть. Никогда еще я не ощущалъ такъ живо присутствіе въ моемъ тл мускульной и костной системы, каждая отдльная косточка, каждая жилка моего тла громко заявляли о своемъ существованіи острой болью, и мой хребетъ черезъ двадцать минутъ сдлался такъ-же гибокъ, какъ желзный шомполъ ружья.
Я печально сознавалъ, что никогда уже не буду пяти футъ и десяти дюймовъ роста, какъ бывало прежде, разв только на какомъ-нибудь Прокрустовомъ лож меня вытянутъ до первоначальной длины. Частыя сотрясенія привели мои позвонки въ ненормальное положеніе, которое никакая операція уже не въ состояніи будетъ исправить. Перебирая въ ум эти мрачныя мысли, я заснулъ подъ столомъ, одтый, и даже не снимая сапогъ съ отекшихъ ногъ.

ГЛАВА IX.

Малква.— Прекрасная мстность.— Генуль, — Охота за медвдемъ.— Пущинъ.

Переночевавъ въ Малкв, намъ необходимо было отправиться дале. Нечего и говорить, какъ мн трудно было снова влзать на сдло, но маіоръ оставался нечувствительнымъ ко всмъ просьбамъ дать маленькій отдыхъ. Суровый и непоколебимый, какъ Радамантъ, онъ влзъ на свою пуховую подушку и далъ сигналъ къ отъзду. Съ помощью двухъ сострадательныхъ камчадаловъ, которые, можетъ быть, испытали когда нибудь все неудобство окоченлаго спинного хребта, мн удалось ссть верхомъ на лошадь и мы двинулись въ Генульскую долину, этотъ садъ Южной Камчатки.
Селеніе Малква росположено на сверной покатости бассейна рки Камчатки и окружено невысокими, голыми гранитными утесами. Оно замчательно своими горячими минеральными источниками, но такъ-какъ мы не имли времени сами постить ихъ, то и должны были удовольствоваться отзывами туземцевъ объ ихъ температур и цлительныхъ свойствахъ и видли только испаренія, которыя въ форм столба поднимались надъ ними и указывали намъ мсто ихъ нахожденія. Съ сверной стороны деревни начинается длинная, узкая долина Генульская, лучшая и плодороднйшая на всемъ камчатскомъ полуостров. Она иметъ около 30 миль въ длину и трехъ въ ширину и ограничена съ обихъ сторонъ высокой снжней цпью горъ, простирающейся отъ Малквы длиннымъ рядомъ изрытыхъ вершинъ и остроконечныхъ утесовъ почти до самыхъ источниковъ рки Камчатки. Небольшая извилистая рчка течетъ по долин посреди высокой травы, достигающей отъ 4-хъ до 5 футъ, а по берегамъ рки мстами растутъ березы, ивы и ольха. Листва деревьевъ начинаетъ уже принимать яркіе цвта осени и широкія красныя, желтыя и зеленыя полосы горизонтально тянутся вдоль горныхъ склоновъ, свидтельствуя о постепенной правильной послдовательности растительныхъ поясовъ, отъ самаго уровня долины и до блестящихъ снговыхъ вершинъ.
Мы достигли середины долины около полудня, и потому картина окружающей насъ природы предстала передъ нами во всемъ своемъ блеск и величіи, видъ ея невольно вырвалъ восторженныя восклицанія у всей нашей маленькой партіи. На двадцать миль вокругъ простирались, освщенная солнцемъ, долина, орошаемая рчкою Генуль, которая соединяла серебряной лентой разсянныя группы деревьевъ, красиво разнообразившія ея берега. Подобно счастливой Долин Расселаса, она казалась отдленною отъ остального міра неприступными горами, снжныя вершины которыхъ соперничали между собою своей живописной красотой и разнообразіемъ и причудливостью очертаній, съ которыми могли сравниться только фантазіи восточной архитектуры. По средней части ихъ покатости росли широкой полоской темнозеленыя сосны, составляющія рзкую и красивую противоположность съ близною снговыхъ вершинъ и яркимъ пурпуромъ рябины у ихъ подножія. Казалось, что какой-то гигантскій молотъ раскололъ мстами эти горы, оставляя глубокія, тсныя ущелья и рытвины, куда съ трудомъ могъ проникнуть солнечный лучъ. Если по всмъ этимъ красивымъ видамъ представить себ теплый, благоухающій воздухъ и синее небо, усянное прозрачными облачками, небросающими даже тни на землю, то вы получите только слабое понятіе объ одной изъ прекрасншихъ мстностей всей Камчатки. Въ Сіерр Невад вы найдете боле дикіе и суровые виды, но ни въ Калфорніи, ни въ Невад я не видалъ, чтобы такія отличительныя черты зимы и лта, какъ снгъ и розы, голый гранитъ и ярко окрашенная листва представляли такое гармоническое сочетаніе, какъ въ Генульской долин въ солнечный день раннею осенью.
Вмст съ Доддомъ мы посвятили большую часть послобденнаго времени на собираніе ягодъ и на уничтоженіе ихъ. Мы ускакали впередъ, оставивъ нашихъ спутниковъ на нсколько миль позади насъ, улеглись подъ тнью роскошной рощи на берегу рчки, привязали лошадей и, грясь на солнц, наслаждались желтой, душистой морошкой и великолпной темно-красной брусникой, пока все наше платье не покрылось малиновыми пятнами, а наши лица и руки не стали походить на руки и лица двухъ Каманчей, собирающихся на войну.
Подъ вечеръ, мы приблизились къ селенію Генуль. Мы прохали поле, гд мужчины жали траву серпами, отвтили на ихъ удивленный взглядъ невозмутимымъ спокойствіемъ и похали дале, пока дорога не оборвалась внезапно у рки, за которой лежала деревня. Кое-какъ намъ удалось перехать въ бродъ неглубокій потокъ, не замочивъ платья, но черезъ минуту мы уже очутились у другой такой-же рчки, перехавъ которую, мы подъхали къ третьей. Мы терпливо перебрались и черезъ нее, но при вид четвертой рки, маіоръ съ отчаяніемъ закричалъ Додду:
— Доддъ! Сколько поганыхъ рченокъ должны мы перехать, чтобы добраться до той скверной деревни?
— Только одну,— отвчалъ серьезно Доддъ.
— Такъ сколько-же разъ эта одна рка протекаетъ вокругъ этого селенія?
— Пять разъ,— послдовалъ шутливый отвтъ.
— Вы видите,— продолжалъ Доддъ у этихъ бдныхъ камчадаловъ только одна рка, въ которой они могутъ ловить рыбу, да и та не широка, вотъ они и провели ее пять разъ вокругъ своего селенія и этимъ остроумнымъ способомъ ловятъ въ пять разъ больше лососей, чмъ если-бы она протекала только одинъ разъ.
Маіоръ молча что-то соображалъ и наконецъ поднялъ глаза съ сдельной шашки, перенесъ ихъ на провинившагося Додда съ видомъ строгаго порицанія и спросилъ его:
— Сколько разъ рыба должна проплыть мимо селенія, чтобы снабдить пищей все населеніе, предполагая, что рыбу ловятъ каждый разъ, какъ она проходитъ мимо?
Это reductio ad absurdum было уже слишкомъ для напускной серьезности Додда,— онъ разразился громкимъ смхомъ и пришпоривъ свою лошадь, съ шумомъ и плескомъ бросился въ четвертый изгибъ рки и очутился на противоположномъ берегу, въ живописно раскинувшемся селеніи Генуль.
Мы остановились въ дом ‘старосты’ селенія, разстелили наши медвжьи шкуры на чистомъ полу низенькой комнаты, стны которой были оклеены самымъ забавнымъ образомъ старыми экземплярами ‘Лондонской Иллюстраціи’. Раскрашенная американская литографія, изображающая примирительный поцлуй двухъ поссорившихся любовниковъ, висла на стн и составляла, повидимому, гордость своего обладателя, свидтельствуя о его образованіи, утонченномъ вкус и его знакомств съ изящными искусствами, образомъ жизни и обычаями американскаго общества.
Доддъ и я, не смотря на нашу усталость, посвятили вечеръ на исключительно литературныя занятія, старательно разыскивая, съ помощью сальной свчки, послдовательныя нумера ‘Иллюстраціи’ по стнамъ и потолку. Мы находили придворныя извстія на березовой доск и некрологи знаменитыхъ англичанъ на дверяхъ. Мы терпливо прочли въ этотъ вечеръ цлую стну, пріобрли значительное количество полезныхъ свдній относительно войны въ Новой Зеландіи и твердо ршили продолжать наши изслдованія остальныхъ трехъ стнъ и потолка на слдующе утро. Но, къ величайшему сожалнію, мы должны были продолжать наше путешествіе, не успвъ узнать, чмъ окончилась эта война, и до сего дня не могли получить свдній на этотъ счетъ.
Еще не было шести часовъ утра, какъ мы уже хали на свжихъ лошадяхъ въ Пущинъ, до котораго считалось девяносто верстъ.
Не мшаетъ замтить, что одежда нашей маленькой партіи имла теперь самый странный, почти разбойничій видъ, такъ-какъ каждый изъ насъ мало-по-малу разставался съ нкоторыми принадлежностями европейскаго костюма, которыя почему-либо оказывались неудобными въ пути и замнялъ ихъ нарядами, боле соотвтствующими требованіямъ кочевой жизни. Доддъ снялъ свою шапку и повязалъ голову краснымъ платкомъ съ желтыми узорами. Вьюшинъ украсилъ свою шляпу длинной пунцовой лентой, которая весело разввалась по втру. Голубая охотничья рубашка и красная турецкая феска, замнили мой мундиръ и шапку. У насъ у всхъ были карабины за плечами и револьверы у пояса и, вообще, по наружности мы походили на самыхъ фантастическихъ разбойниковъ когда-либо длавшихъ набги изъ Аппенинскихъ ущелій, чтобы собирать разбойничью дань съ беззащитныхъ путешественниковъ. Робкій туристъ, встртивъ насъ, дущихъ верхомъ на лошадяхъ по равнин въ Пущинъ, вроятно, упалъ-бы передъ нами на колни и вынулъ-бы свой кошелекъ, не ожидая нашихъ приказаній. Имя свжихъ и бойкихъ лошадей, маіоръ, Доддъ, Вьюшинъ и я хали весь день далеко впереди остальной нашей партіи. Далеко за полдень, когда мы крупной рысью хали черезъ равнину, извстную подъ именемъ Камчатской тундры, маіоръ вдругъ осадилъ свою лошадь, сдлалъ полуоборотъ и закричалъ: ‘Медвдь! медвдь!’ и дйствительно огромный черный медвдь молча поднялся изъ высокой травы, у самыхъ его ногъ.
Произошло смятеніе: Вьюшинъ снялъ съ плеча свое двухствольное ружье и началъ насыпать въ него крупную дробъ, Доддъ схватилъ свой револьверъ съ бшенной энергіей, между тмъ какъ испуганная лошадь уносила его по равнин. Маіоръ бросилъ поводья и умолялъ меня всми святыми не выстрлить въ него, такъ-какъ лошади прыгали, лягались и фыркали самымъ немилосерднымъ образомъ. Единственное спокойное, владющее собой существо во все время этой сцены, былъ самъ виновникъ происшедшаго переполоха — медвдь. Онъ окинулъ насъ равнодушнымъ взоромъ и пока мы готовились помриться съ нимъ силами, неуклюжимъ галопомъ побжалъ къ лсу. Къ намъ вернулось все наше присутствіе духа и мы начали преслдовать бглеца съ истиннымъ геройствомъ, стрляя съ самымъ ршительнымъ и неустрашимымъ видомъ изъ четырехъ револьверовъ и ружья и показывая чудеса храбрости въ нашихъ попыткахъ изловить кровожаднаго звря, но не подъзжая къ нему, однако, ближе, чмъ на сто шаговъ. Но все было напрасно: догадливый медвдь исчезъ въ лсу, подобно легкой тни и, предполагая, что вслдствіе извстной своей кровожадности и мстительности, онъ могъ намъ приготовить въ лсу западню, мы сочли за лучшее доказательсто храбрости, отказаться отъ его преслдованія. Провривъ наши впечатлнія, мы нашли, что вс были одинаково поражены его величиной, косматой шерстью и дикой наружностью и что всми нами тотчасъ-же овладло непреодолимое желаніе взять его за горло и распороть ему животъ складнымъ ножомъ, какъ это такъ прекрасно изображали въ старыхъ гравюрахъ. Ничто иное, какъ неповиновеніе нашихъ лошадей и быстрота бгства звря помшали намъ достигнуть желанной цли. Маіоръ утверждалъ, что видлъ медвдя еще ране и нахалъ на него вплоть только для того, чтобы ‘спугнуть его’ и что если мы не отдадимъ ему этой должной справедливости, то можемъ назжать на слдующаго медвдя сами. Сообразивъ спокойно это дло, я счелъ за самое вроятное, что если другой медвдь самъ не попадется маіору, этотъ послдній никогда не свернетъ съ дороги, чтобы спугнуть его. Мы сочли, однако, нашимъ долгомъ предостеречь маіора, чтобы онъ не подвергалъ опасности успхъ нашей экспедиціи такими безразсудными подвигами, какъ преслдованіе дикихъ зврей.
Смерклось много ране чмъ мы успли дохать до Пущина, прохладный вечерній воздухъ освжилъ нашихъ усталыхъ лошадей, когда мы, около восьми часовъ, услыхали отдаленный вой собакъ, что свидтельствовало о близости селенія и что мы привыкли уже въ нашемъ воображеніи соединять съ понятіями о горячемъ ча, отдых и сн. И дйствительно, не прошло и получаса, какъ мы покойно лежали на нашихъ медвжьихъ шкурахъ въ камчатскомъ домик. Въ этотъ день мы сдлали 60 миль, но путь былъ такъ хорошъ, что мы не чувствовали такой усталости, какъ въ Малкв. Тридцать верстъ отдляли насъ отъ верховья рки Камчатки, гд мы должны были оставить нашихъ лошадей и 150 миль плыть внизъ по рк на туземныхъ лодкахъ и паромахъ.
Посл четырехчасовой зды крупной рысью, по плоской ровнин, мы на утро прибыли въ Шеромъ, чтобы слдовать дале водянымъ путемъ. Съ немалымъ сожалніемъ я простился на время съ путешествіемъ верхомъ, которое нравилось мн во всхъ отношеніяхъ. Я не помню поздки, доставившей столько истинныхъ наслажденій, какъ это прекрасное путешествіе. Впрочемъ вся Сибирь лежала передъ нами и потому наши сожалнія при разставаніи съ мстностями, которыхъ мы больше не увидимъ, смягчались ожиданіемъ новыхъ приключеній и новыхъ мстъ, быть можетъ, еще боле величественныхъ, чмъ т, которыя мы теперь покидали для продолженія нашего пути.

ГЛАВА X.

Шеромъ.— Плаваніе.— Милькова.— Восторженный пріемъ.

Давно уже извстно, что для человка, склоннаго къ лни, путешествіе на лодк внизъ по рк, иметъ какую-то особенную привлекательность. Грей, въ одной изъ своихъ элегій сказалъ, что его представленіе о ра должно быть ничмъ инымъ, какъ ‘лежать на диван и вчно читать новые романы Мариво и Кребильона’.
Если-бы знаменитому автору элегіи когда-нибудь пришлось лежать на открытой палуб камчатской лодки, устланной душистыми цвтами и свжимъ сномъ, медленно плыть внизъ по широкой, тихой рк, между рядами снгомъ покрытыхъ горъ, мимо рощей и обширныхъ степей съ волнующеюся высокой травой, слдить за восходомъ мсяца и отраженіемъ его въ рк узкой полосой дрожащаго свта, прислушиваться къ плеску веселъ и тихой, меланхолической псн гребцовъ,— онъ бросилъ-бы за бортъ Мариво и Кребильона и представилъ-бы себ лучшую картину райскихъ наслажденій.
Я знаю, что могутъ упрекнуть меня въ преувеличиваніи восхваленій камчатской мстности, и, что мой восторгъ вызоветъ, можетъ быть, насмшливую улыбку у путешественника, видвшаго Италію и Альпы, но я описываю предметы такими, какими они мн казались, не навязывая своихъ впечатлній другимъ, сознавая, что они не могутъ быть одинаковы для людей, боле меня видвшихъ и испытавшихъ. Если-бы мн пришлось путешествовать по Рейну, или видть восходъ луны надъ Неаполитанскимъ заливомъ, быть можетъ, я не пришелъ-бы въ такой восторгъ отъ камчатскихъ видовъ, но въ сравненіи съ тмъ, что я видлъ до сихъ поръ, горныя мстности Южной и Средней Камчатки показались мн восхитительными. Въ Шером мы нашли судно или камчатскій паромъ, приговоренный для нашего плаванія нашимъ передовымъ гонцомъ. Паромъ состоялъ изъ трехъ широкихъ выдолбленныхъ челноковъ, соединенныхъ параллельно на разстояніи трехъ футъ одинъ отъ другого поперечными шестами, и связанныхъ ремнями изъ тюленьей кожи, на нихъ настланъ былъ полъ или платформа, около 12 футъ длины и 10 ширины, оставляя на каждомъ челнок мсто на корм и на носу для гребцовъ, которые должны были вести и направлять наше неуклюжее судно по теченію рки. На платформ, покрытой на 6 дюймовъ только-что скошенной травой, мы разбили нашу маленькую палатку и убрали ее съ помощью медвжьихъ шкуръ, одялъ и подушекъ въ уютную комнатку. Карабины, револьверы и другое оружіе и вещи были сняты съ нашего усталаго тла и повшены на шесты въ палатк: тяжелые охотничьи сапоги были тоже сняты и замнены мягкими лосиными торбасами, сдла въ надлежащемъ порядк убраны до предстоящей въ нихъ надобности и вообще вс наши вещи разставлены такъ, чтобы доставить намъ возможныя въ нашемъ положеніи удобства.
Наше снаряженіе въ путь продолжалось часа два, во время котораго нашъ тяжелый багажъ былъ перенесенъ на другой подобный-же паромъ, затмъ мы сошли на песчаный берегъ, простились съ толпой, собравшейся поглазть на нашъ отъздъ, помстились на наше судно и поплыли тихо по теченію. Камчадалы съ берега махали намъ шляпами и платками, пока за изгибомъ рки мы не скрылись отъ ихъ глазъ. Мстность у верховьевъ Камчатки, впродолженіи первыхъ 20 миль, была сравнительно однообразна и мало интересна, горы были совершенно скрыты отъ глазъ густымъ сосновымъ лсомъ, на половину смшаннымъ съ березнякомъ и лиственницей. Для насъ, впрочемъ, было достаточно и того, что мы лежали, растянувшись, въ палатк на мягкихъ медвжьихъ шкурахъ, быстро двигаясь впередъ по гладкой поверхности рки, слдуя за ея круглыми изгибами, вспугивая огромнаго камчатскаго орла, одиноко сторожившаго на какомъ-нибудь выдающемся утес, или стаю крикливыхъ водяныхъ птицъ, которыя улетали длинной вереницей, пока совсмъ не исчезали изъ вида. Плаваніе по верховью Камчатки небезопасно ночью, вслдствіе быстроты теченія и множеству сучьевъ, загромождающихъ рку, такъ-что съ наступленіемъ темноты, наши туземные гребцы не отважились итти дале: мы причалили къ берегу наши паромы и сошли на сушу ожидать восхожденія луны.
Маленькій полукругъ былъ расчищенъ въ частомъ кустарник у берега, огни разведены, котлы съ картофелемъ и рыбой повшены надъ кострами и вс мы въ ожиданіи ужина, собравшись вокругъ яркаго пламени, курили, разговаривали и пли американскія псни. Вся эта полная непринужденности жизненная сцена была такъ хороша, что вполн заслуживала кисти художника. Темная, пустынная рка, воды которой плескались о сломанныя деревья, загромоздившіе русло, густой дйствительный лсъ, какъ-бы шептавшій мимолетному втру о своемъ удивленіи при вид его вторженія въ завтныя тайны, яркій бивуачный огонь, бросающій красный отблескъ на гладкую поверхность рки и освщающій какимъ-то зловщимъ свтомъ окружающій лсъ, группа странно одтыхъ людей, беззаботно лежащихъ вокругъ костровъ на мохровыхъ медвжьихъ шкурахъ,— все это представляло картину, достойную кисти Рембрандта.
Посл ужина, мы придумали себ новую забаву: соорудили на берегу огромный костеръ изъ хвороста и начали бросать горячія головни въ лосей, когда они метались въ рк, и въ испуганныхъ утокъ, сонъ которыхъ былъ нарушенъ непривычнымъ для нихъ шумомъ и свтомъ. Когда догорли костры, мы разостлали наши медвжьи шкуры на мягкомъ песк у берега и улеглись, глядя на мерцающія звзды до тхъ поръ, пока сознаніе не перешло понемногу въ дремоту, а дремота въ полное забытье и сонъ. Ночью меня разбудили потоки дождя, падающіе на мое лицо и завываніе поднимающагося втра въ верхушкахъ деревьевъ. Стащивъ мои промокшія одяла, я увидлъ, что маіоръ и Доддъ уже перенесли палатку на берегъ, укрпили ее между деревьями и скрылись въ нее, оставивъ меня измннически подъ проливнымъ дождемъ точно было все равно, сплю-ли я подъ палаткой или въ грязной луж! Обсудивъ внутренно вопросъ, какъ мн лучше поступить, войти-ли въ палатку или отомстить имъ, сокрушивъ ее надъ ихъ головами, я ршился лучше сначала укрыться отъ дождя, а мщеніе отложить до боле удобнаго случая. Но лишь только я усплъ заснуть, какъ вдругъ мокрое полотно обрушилось на мое лицо и вмст съ тмъ раздался крикъ: ‘вставайте! пора отправляться!’ Выбравшись изъ подъ упавшей палатки, я мрачно сошелъ на паромъ, перебирая въ голов разные остроумные планы, чтобы отплатить маіору и Додду за то, что сначала они оставили меня на дожд, а потомъ разбудили среди ночи, обрушивъ мокрую палатку надъ моей головой. Былъ часъ ночи, на двор было темно и пасмурно — но вс утверждали, что мсяцъ уже взошелъ и наши камчадалы увряли, что стало настолько свтло, что можно продолжать путешествіе. Я не былъ согласенъ съ ними, но мое мнніе не имло никакого вліянія на маіора, и на мои возбужденія не обратили ни малйшаго вниманія. Раздосадованный и въ тайной надежд, что мы наткнемся на какое-нибудь бревно, я улегся подъ дождикъ на мокрое сно на нашемъ паром и старался забыть во сн мои несчастія. По случаю противнаго втра, мы не могли разбить палатку и должны были укрыться, по возможности, подъ пропитанными жиромъ одялами и дрожать отъ холода всю остальную ночь. На разсвт мы подъхали къ камчатскому поселенію ‘Мильковъ’, самому большому изъ туземныхъ населенныхъ мстъ на всемъ полуостров. Дождь пересталъ, тучи начинали разсиваться, но воздухъ все еще былъ холоденъ и сыръ. Наше прибытіе было уже предупреждено еще наканун, а нашъ сигнальный выстрлъ изъ ружья, когда мы обогнули послдній изгибъ рки, привлекъ на берегъ почти все населеніе. Пріемъ, сдланный намъ, былъ настоящей оваціей. ‘Отцы города’, — какъ ихъ назвалъ Доддъ — въ числ двадцати, собрались кучкой у мста нашей высадки и, снявъ шапки, начали усердно кланяться и кричать: ‘здравствуйте’. Когда-же мы были въ 50 шагахъ отъ берега, намъ салютовали выстрлами изъ заржавленныхъ ружей съ кремневыми замками, подвергая тмъ самымъ опасности нашу жизнь, затмъ человкъ 12 туземцевъ вошли въ воду, чтобы помочь намъ благополучно выйти на берегъ. Селеніе находилось не въ далекомъ разстояніи отъ рки, и жители приготовили для доставки насъ туда такихъ тощихъ лошадей, какихъ я когда-либо видлъ въ Камчатк. Ихъ сбруя состояла изъ деревянныхъ сделъ, стремянъ около двнадцати дюймовъ длины, обтянутыхъ ненужными остатками ремней изъ тюленьей кожи, пахвей изъ медвжьей шкуры и недоуздковъ изъ кожи моржа, закрученныхъ у морды животныхъ. Движеніе происшедшее въ то время, когда мы приготовились садиться на лошадей, кажется, до сихъ поръ, не имло ничего подобнаго въ лтописяхъ этого мирнаго селенія. Не знаю, какъ удалось маіору ссть на лошадь, но меня и Додда нсколько длинноволосыхъ камчадаловъ схватили и, не смотря на наши возраженія, начали теребить наши гршныя тла во вс стороны, напоминая этимъ борьбу за мертвое тло Патрока, пока торжественно не посадили насъ, задыхающихся и истощенныхъ, на сдла. Еще одинъ такой радушный пріемъ сдлалъ-бы насъ совсмъ неспособными для службы компаніи россійско-американскаго телеграфа! Я имлъ только время бросить бглый взглядъ на маіора, его фигура представляла смсь удивленія и полумучительныхъ, полузабавныхъ ощущеній, неулегшихся еще на лиц. Я было собрался выразить свое участіе къ его страданіямъ, но въ это время какой-то восторженный туземецъ схватилъ поводья моей лошади, три другихъ съ непокрытыми головами бросились ему помогать и меня повели съ тріумфомъ къ какой-то невдомой цли. Невыразимая нелпость нашего положенія поразила меня тогда только во всей своей сил, когда я обернулся назадъ передъ самымъ въздомъ въ деревню. За мной хали маіоръ, Вьюшинъ и Доддъ, возсдающіе на тощихъ камчатскихъ лошадяхъ, причемъ колна ихъ были почти на одномъ уровн съ подбородками, полдюжины туземцевъ, въ необыкновеноыхъ костюмахъ, бжали возл нихъ собачьей рысью, а цлая процессія мужчинъ и подростковъ съ непокрытыми головами, замыкали торжественно шествіе, поощряя лошадей остроконечными палками, чтобы хотя до нкоторой степени возбудить въ нихъ жизнь и рвеніе. Все это, отчасти, напоминало мн римскій тріумфъ — маіоръ Доддъ и я изображали героевъ побдителей, а камчадалы — плнныхъ, на которыхъ мы положили ярмо рабства и которые теперь украшали наше торжественное вступленіе въ вчный городъ. Я сообщилъ мое сравненіе Додду, но онъ замтилъ мн, что нужно очень насиловать свое воображеніе, чтобы сдлать изъ насъ въ данную минуту ‘торжествующихъ героевъ’, для которыхъ названіе ‘героическихъ жертвъ’ боле согласовалось-бы съ нашимъ положеніемъ. Его практическій умъ не допускалъ такой идеализаціи нашего положенія. При възд въ селеніе волненія и восторженныя оваціи не успокоились. Наша пестрая свита жестикулировала, бгала взадъ и впередъ, отдавала какія-то приказанія самымъ неистовымъ образомъ, головы появлялись и исчезали въ окошкахъ домовъ, а три сотни собакъ увеличивали общее смятеніе, выражая свой восторгъ такимъ адскимъ концертомъ, что воздухъ дрожалъ отъ этихъ смшанныхъ звуковъ. Наконецъ, мы остановились у большого одноэтажнаго бревенчатаго дома, и двнадцать или пятнадцать туземцевъ помогли намъ слзть съ лошадей и войти.
Когда Доддъ усплъ собраться съ мыслями, то спросилъ:
— Скажите, ради всхъ святыхъ, что такое случилось съ этимъ селеніемъ? Съ ума они сошли или нтъ?
Вьюшинъ послалъ за старостой, который не замедлилъ явиться съ поклонами и привтствіями, напоминающами китайскаго мандарина.
Тутъ начался длинный разговоръ по-русски между маіоромъ и старостой, прерываемый иногда дополнительными объясненіями на камчатскомъ язык, которыя, впрочемъ, мало способствовали къ разъясненію предмета. Очевидное и возрастающее желаніе улыбнуться по немногу смягчало суровое лицо маіора, пока наконецъ онъ не разразился громкимъ и заразительнымъ смхомъ. Только-что онъ пришелъ въ себя, какъ вскричалъ: ‘Туземцы приняли васъ за Императора’, и снова имъ овладлъ припадокъ смха, который грозилъ окончиться удушьемъ или ударомъ.
Совершенно растерявшись, я могъ только слабо улыбаться, пока онъ не пришелъ достаточно въ себя, чтобы объяснить мн эту шутку. Оказалось, что нашъ посланный изъ Петропавловска по всему полуострову для извщенія жителей о нашемъ прозд, имлъ при себ письмо отъ русскаго губернатора, въ которомъ были обозначены имена и званія членовъ нашей партіи, гд я былъ названъ ‘Егоръ Кеннанъ, телеграфистъ и операторъ’. Мильковскій староста умлъ читать порусски, и потому письмо было передано ему для сообщенія всмъ жителямъ селенія. Его поразило непонятное слово ‘телеграфистъ’, но и посл тщетныхъ усилій ума, онъ даже приблизительно не могъ объяснить его значенія. ‘Операторъ’, показалось ему боле знакомымъ, хотя оно и не звучало именно такъ, какъ онъ привыкъ слышать и конечно, должно было означать ‘Императоръ’. При такомъ неожиданномъ открытіи сердце его забилось, волосы поднялись на голов отъ чрезмрныхъ напряженій ума и онъ поспшно отправился распространять извстіе, что русскій царь постилъ Камчатку и черезъ три дня будетъ проздомъ въ Мильков. Нтъ словъ описать волненіе, овладвшее населеніемъ при этомъ неожиданномъ извстіи. Единственнымъ предметомъ обсужденія было, какимъ образомъ Милькова можетъ лучше выказать свою преданность и уваженіе къ Глав Императорской фамиліи, къ могущественному повелителю семидесяти милліоновъ подданныхъ. Изобртательность камчадаловъ не могла ничего придумать!… Что могло сдлать бдное камчатское населеніе для развлеченія своего Августйшаго Монарха?
Когда прошло первое волненіе, маіоръ объяснилъ старост наше настоящее званіе и занятіе, но это не умалило гостепріимства жителей. Насъ снабдили всмъ, что только нашлось лучшаго въ деревн и смотрли на насъ съ такимъ любопытствомъ, которое ясно докавывало, что селеніе Милькова не было избаловано посщеніями путешественниковъ. Отвдавъ нсколькихъ туземныхъ кушаній и повъ боле существенной оленины съ хлбомъ, мы, въ сопровожденіи толпы народа вернулись къ нашимъ паромамъ, чтобы продолжать наше путешествіе по рк.

ГЛАВА XI.

Продолженіе рки.— Ключевская сопка.— Черная баня.

Наше дальнйшее путешествіе по рк вполн убдило насъ, что долина этой рки, безъ сомннія, самая плодородная часть всего камчатскаго полуострова. Почти вс деревни, мимо которыхъ мы прозжали, окружены садами и засянными рожью полями, берега покрыты строевымъ лсомъ или травою въ пять футъ вышины, мстами роскошные цвты и другія растенія свидтельствуютъ о богатств почвы и благорастворенности климата. Скоросплки, блыя буквицы, болотныя фіалки, шиповникъ и др. растенія растутъ въ изобиліи по всей долин, а особенный видъ зонтичныхъ, съ полыми, колнчатыми стеблями достигаютъ, въ нкоторыхъ мстахъ, шести футовъ вышины и растутъ такъ густо, что за огромными зазубренными листьями растенія вы не увидите человка на разстояніи нсколькихъ аршинъ. И все это выростаетъ въ продолженіи одного лта.
Между верховьемъ рки и Ключевской сопкой находятся двнадцать туземныхъ поселеній, расположенныхъ въ живописныхъ мстностяхъ и окруженныхъ садами и засянными рожью полями. Нигд путешественникъ не увидитъ даже слда той безплодности и запустенія, которыя всегда соединялись съ именемъ Камчатки.
Въ понедльникъ утромъ мы разстались съ нашими радушными туземными друзьями въ Мильков и въ продолженіи трехъ дней плыли медленно внизъ по рк, любуясь мимоходомъ на рядъ снжныхъ горъ, замыкающихъ долину и бродя по лсамъ въ поискахъ за медвдями и дикими вишнями. Ночью мы разбивали палатку на берегу среди деревьевъ и вообше жили беззаботно свободною жизнью кочевниковъ. Мы прохали туземныя поселенія: Кирганикъ, Маршуру, Щапино и Толбачикъ и везд были приняты съ безграничнымъ гостепріимствомъ. Въ среду, 13 сентября, мы расположились лагеремъ въ лсу, на юг отъ Козеревскаго, въ 120 верстахъ отъ селенія Ключей. Почти всю среду шелъ дождь, мы разбили палатку между влажными деревьями и заснули съ нкоторымъ опасеніемъ, что приближающаяся буря скроетъ отъ насъ великолпную картину низовьевъ Камчатки, по которой намъ предстояло дальнйшее путешествіе. Около полночи, впрочемъ, прояснло, а рано утромъ меня разбудилъ Доддъ и предложилъ выйти посмотрть на горы. Тишина была необыкновенная, и воздухъ имлъ ту особенную кристальную прозрачность, которую вы встртите иногда въ Калифорніи. Легкій морозъ покрылъ блымъ инеемъ траву и нсколько завядшихъ листьевъ, колеблясь въ свжемъ воздух, спадали медленно съ желтыхъ березъ, около нашей палатки. Ни одинъ звукъ не нарушалъ всеобщаго безмолвія и только слды сверныхъ оленей и волковъ на влажномъ песк свидтельствовали о присутствіи жизни въ этой дикой м стности. Солнце еще не взошло, но небо на восток было залито золотистымъ свтомъ, а утренняя звзда стояла еще, какъ лучезарный стражъ, между борющимися силами ночи и дня. Далеко на сверо-восток, надъ рощей, возвышались окрашенныя нжнымъ пурпуромъ остроконечныя ключевскія вершины, сгруппированныя вокругъ центральнаго клинообразнаго конуса величественной Ключевской сопки. Мсяцъ тому назадъ я видлъ эти горы съ палубы брига, въ 75 миляхъ отъ твердой земли и не ожидалъ, что увижу ихъ вновь. Съ полчаса мы сидли съ Доддомъ на берегу, машинально бросая камешки въ воду и наблюдая, какъ восходящее солнце постепенно освщало далекія горы и вспоминая приключенія, которыя мы испытали посл отъзда изъ Петропавловска. Мой взглядъ на сибирскую жизнь съ тхъ поръ, какъ я въ первый разъ увиданъ крутой, обрывистый берегъ Камчатки много измнился къ лучшему. Здсь я встртилъ то, чего никогда не могъ ожидать отъ Сибири.
Тогда Сибирь была для меня неизвстная, таинственная страна ледниковъ и снжныхъ горъ, гд нельзя было ждать ничего хорошаго среди одинокой, необитаемой пустыни. Теперь она не казалась мн боле пустынной и непривтливой. Каждая горная вершина напоминала о какомъ-нибудь гостепріимномъ селеніи, гнздящемся у ея подножья, каждый маленькій ручеекъ былъ связанъ съ какимъ нибудь пріятнымъ воспоминаніемъ изъ кочевой жизни.
Мысль, о возможности приключеній продолжала существовать во мн, но воображаемое одиночество и запустніе посл недльнаго опыта, совершенно изгладились. Я пытался сравнить т неопредленныя представленія, которыя я составилъ въ Америк о Сибири, со своими недавними впечатлніями, но напрасно, я не могъ снова перенестись въ ту покинутую мною цивилизованную среду и согласить мои тогдашнія ожиданія съ тми, которыя я встртилъ здсь. Сумасбродныя фантазіи, казавшіяся мн всего три мсяца тому назадъ такими правдоподобными, походили теперь на какой-то полузабытый сонъ, въ дйствительности существовала только спокойная рка у моихъ ногъ, деревья, отряхивающія свои желтые листья надъ моей головой и далекія, алющія горы. Думы мои были прерваны громкими ударами въ оловянный артельный котелъ, что служило сигналомъ къ завтраку. Черезъ полчаса завтракъ былъ уничтоженъ, палатка убрана, походныя вещи уложены и мы продолжали нашъ путь. Впродолженіи цлаго дня мы спускались внизъ по рк къ селенію Ключамъ и любовались на горы, которыя представлялись намъ въ различныхъ живописныхъ положеніяхъ, по мр того какъ мы достигли Козыревскаго выселка и смнивъ команду, продолжали всю ночь наше путешествіе. Въ пятницу, на разсвт, мы миновали Кристы и въ два часа пополудни прибыли въ Ключи, ровно черезъ одинадцать дней, посл вызда изъ Петропавловска.
Селеніе Ключи расположено среди открытой равнины на правомъ берегу рки Камчатки, у самаго подножья величественной Ключевской сопки, оно ничмъ не отличается отъ другикъ камчатскихъ поселеній, разв только живописной красотой своего мстоположенія. Оно расположено по середин группы величественыхъ одинокихъ вершинъ, которыя какъ-бы стерегутъ входъ въ рку и надъ нимъ почти постоянно въ безвтренную погоду висятъ облака густого, чернаго дыма, извергаемаго двумя вулканами. Ключи были основаны въ половин XVII вка нсколькими русскими крестьянами, высланными изъ внутреннихъ губерній Россіи и снабженныхъ сменами и земледльческими орудіями, для основанія колоніи внутри Камчатки Имъ предстояло сдлать до мста своего назначенія боле 6000 кв. миль и вотъ посл долгаго, утомительнаго путешествія по Азіи черезъ Тобольскъ, Иркутскъ, Якутскъ и Колыму, маленькая партія невольныхъ переселенцевъ достигла, наконецъ, полуострова и поселилась у рки Камчатки, подъ снью огромнаго вулкана. Боле сотни лтъ живутъ здсь потомки первыхъ переселенцевъ, они давно уже забыли, какимъ образомъ сюда попали и по чьей вол были поселены. Несмотря на частыя изверженія двухъ вулкановъ, находящихся за селеніемъ, его никогда не пытались перенести на другое мсто, и жители его привыкли равнодушно относиться къ предупредительному гулу, исходящему изъ глубины раскаленныхъ кратеровъ, и къ массамъ пепла, которыми нердко засыпаются ихъ жилища и поля. Они никогда не слышали о Геркуланум и Помпе и не подозрваютъ возможной опасности отъ густого облака дыма, въ ясную погоду висящаго надъ тупой вершиной Ключевской сопки, или отъ подземнаго грома, которымъ его меньшій, но одинаково опасный сосдъ, заявляетъ о себ въ долгія зимнія ночи.
Быть можетъ, пройдетъ еще столтіе и никакое несчастье не обрушится надъ маленькимъ селеніемъ, но, слыша подземный гулъ Ключевской сопки на разстояніи шестидесяти миль и видя густыя массы чернаго дыма, которыя она по временамъ выбрасываетъ, я удивлялся риску камчадаловъ, при выбор такого опаснаго мста для своего жилья.
Ключевская сопка — одинъ изъ самыхъ высокихъ и самыхъ дятельныхъ вулкановъ изъ всей вулканической цпи, проходящей по сверной части Тихаго океана. Съ XVII столтія, рдкій годъ проходитъ безъ изверженій, боле или мене значительныхъ. Даже теперь, въ промежутки нсколькихъ мсяцевъ, она выбрасываетъ пламя и засыпаетъ пепломъ часть пространства полуострова и оба моря. Зимою снгъ часто бываетъ такъ засыпанъ пепломъ на двадцать пять миль вокругъ Ключей, что зда на саняхъ длается почти невозможною. Нсколько лтъ тому назадъ, по словамъ мстныхъ жителей, было необыкновенно сильное изверженіе. Оно началось среди темной зимней ночи громкими подземными ударами и колебаніями почвы, которые разбудили ключевскихъ жителей и заставили ихъ выбжать, въ испуг, изъ домовъ. Высоко на темномъ зимнемъ неб, 16000 футовъ надъ ихъ головами, поднимался надъ кратеромъ огненный столбъ съ громаднымъ облакомъ дкаго дыма. Среди грома и тусклаго свта извнутри жерла, растопленная лава текла широкими огненными потоками по склонамъ покрытой снгомъ горы, пока они не соединились въ одну пылающую массу, освтившую селенія Кристи, Козыревское, Ключи, а также всю равнину на двадцать миль въ окружности. Говорятъ, что это изверженіе покрыло полуостровъ на протяженіи трехъ-сотъ верстъ слоемъ тепла въ полтора дюйма толщины! До сихъ поръ лава не спускалась ниже снговой линіи, но я не вижу причины, почему она когда-нибудь не зальетъ селеніе Ключи и русло Камчатки своимъ огненнымъ потокомъ.
Насколько мн извстно, до сихъ поръ никто не взбирался еще на вершину вулкана, вышина его опредлена въ 16500 фут., вроятно, только приблизительно. Но во всяномъ случа, это высочайшая точка Камчатскаго полуострова и скоре иметъ боле 16,000 футъ высоты, чмъ мене. Намъ очень хотлось попробовать взобраться по ея снжному склону и заглянуть въ дымящійся кратеръ, но для того нужно былобы употребить дв или три недли, а у насъ не было въ распоряженіи даже лишняго для. Гора эта иметъ форму правильнаго конуса и видъ ея изъ Ключей такъ обманчивъ, что послднія 3,000 ф. кажутся совершенно отвсными. На небольшомъ разстояніи отъ Ключевской сопки, на юго-востокъ имется еще другой вулканъ, названіе котораго я не запомню, и который соединяется съ первой неправильно-прерывающимся кряжемъ. Онъ не достигаетъ вышины ключевской сопки, но, вроятно, получаетъ горючій матеріалъ для своего изверженія изъ одного и того-же источника и выбрасываетъ клубы чернаго угольнаго дыма, который на восток такъ застилаетъ густыми облаками Ключевскую сопку, что иногда совершенно скрываетъ ее изъ вида.
Намъ отвели квартиру въ Ключахъ въ большомъ удобномъ дом старосты. Стны нашей комнаты были обиты ситцемъ съ рисунками, потолокъ оклеенъ блымъ нитянымъ тикомъ, а простая сосновая чистенькая мебель была доведена до возможной степени чистоты и удобства. Картинка грубой работы, которую я принялъ за изображеніе Моисея, висла въ углу въ вызолоченной рамк. Скатерти американской фабрикаціи были разостланы на столахъ, горшки съ цвтами стояли за зановсками на окнахъ, маленькое зеркало висло на противоположной двери, стна и вся утварь и простыя украшенія комнаты были расположены съ такимъ вкусомъ и такимъ очевиднымъ намреніемъ произвести эфектъ, что оставалось только удивляться вкусу хозяина дома. Американское искусство также принесло свою дань на украшеніе этого домика въ пустын,— одна изъ дверей была увшана картинками изъ виргинской жизни. При этомъ я вспомнилъ извстныя строки Поппа: ‘Предметы, которые мы видимъ, небогаты и нердки, но чудо, какъ они сюда попали’.
Въ такомъ удобномъ и пріятномъ помщеніи мы съ удовольствіемъ провели остатокъ дня.
Въ Ключахъ мы должны были ршить, по какой дорог продолжать наше путешествіе на сверъ. Самая короткая, и во многихъ отношеніяхъ самая удобная дорога была та, по которой обыкновенно здятъ русскіе купцы — черезъ центральную горную цпь къ Тишмо, черезъ проходъ оловку и дале по западному берегу полуострова, до сверной части Охотскаго моря. Единственное неудобство этого плана состояло въ позднемъ времени года и возможности встртить глубокіе снга въ горныхъ переходахъ. Намъ предстояло выбрать или этотъ путь, или продолжать изъ Ключей наше путешествіе по восточному берегу до поселенія, называемаго Дранка, гд горы понижались до размровъ незначительныхъ холмовъ, и перехать тогда въ камчатское селеніе Лсное, на Охотскомъ мор. Послдній путь былъ длинне чмъ первый, но зато мене рискованный.
Посл долгихъ совщаній съ туземцами, которые хотя и казались опытне другихъ въ знакомств съ страною, но старательно избгали подробныхъ разговоровъ, чтобы не брать на себя лишней отвтственности, маіоръ ршился избрать оловскій проходъ и приказалъ приготовить лодки къ суббот, чтобы провести насъ по рк оловк.
Самое худшее, что могло съ нами случиться во время этого путешествія — это невозможность перебраться черезъ горы, но тогда мы успли-бы вернуться въ Ключи и попробовать другой путь еще до начала зимы.
Когда этотъ важный вопросъ былъ ршенъ, мы поспшили воспользоваться тми немногими удовольствіями, которыя могли найтись въ Ключахъ, общественныхъ развлеченій, конечно, здсь не было, къ тому-же наше поношенное и полинявшее платье не особенно годилось для публичнаго гулянья, даже если-бы оно и существовало въ дйствительности.
Единственныя замчательныя мста въ селеніи, о которыхъ мы могли узнать, были баня и церковь, и маіоръ и я отправились посл обда осматривать оба эти пункта, какъ приличествуетъ настоящимъ современнымъ туристамъ. По довольно понятной причин мы прошли сперва въ баню. Паровая баня была для насъ очень пріятнымъ развлеченіемъ, и если правда, что ‘опрятность ближе всего къ благочестію’, то, конечно, баня должна всегда предшествовать церкви. Я часто слышалъ, какъ Доддъ упоминалъ о ‘черныхъ баняхъ’ камчадаловъ, но не зная хорошенько, что онъ хотлъ этимъ сказать, я смутно вообразилъ, что ‘черная баня’ означала купанье въ какой-нибудь чернильной жидкости камчатскаго изобртенія, которая обладала особенными, уничтожающими нечистоту, свойствами. Я не думалъ, что существуютъ какія-нибудь иныя причины называть баню ‘черною’. Войдя, впрочемъ, въ такую ‘черную баню’ въ Ключахъ, я увидалъ мою ошибку и тотчасъ-же понялъ настоящій смыслъ этого прилагательнаго. Оставивъ наши одежды въ предбанник, который долженъ былъ изображать уборную, но не имлъ нужныхъ для того удобствъ, мы отворили обитую мхомъ дверь и вошли въ настоящую баню, стны которой были такъ черны и мрачны, что вполн оправдывали свое названіе. При свт сальной свчи, тускло горвшей на полу, можно было разглядть очертанія низкой пустой комнаты, имющей въ квадрат десять футъ, прочно выстроенной изъ неотесанныхъ бревенъ безъ всякаго отверстія для свта или воздуха. Стны и потолокъ были черны и покрыты копотью отъ дыма, которымъ комната наполнялась во время топки. Груда камней, съ пустотою внутри для разведенія огня, стояла на одномъ конц комнаты, а на другомъ находился рядъ широкихъ ступеней, никуда, повидимому, неведущихъ. Но вотъ огонь въ печи погасъ, труба была закрыта и герметически замазана, а груда раскаленныхъ камней распространяла такой сильный, сухой жаръ, который затруднялъ дыханіе и возбуждалъ сильную испарину.
Домашній духъ этого мрачнаго, адскаго мста мученій, явился вскор въ лиц длинноволосаго, голаго камчадала, который началъ плескать воду на раскаленные до красна камни, пока т не зашипли подобно локомотиву и свча замерцала голубымъ свтомъ. Мн и ране этого было жарко въ бан, но тутъ сдлалось совершенно невыносимо. Мои кости, кажется, таяли въ этомъ жару. Доведя температуру комнаты до нестерпимой жары, туземецъ схватилъ меня за руку, растянулъ на первой ступени, облилъ меня съ головы до ногъ горячимъ щелокомъ и началъ тереть такъ безцеремонно и старательно, какъ будто хотлъ превратить мое тло въ его первоначальныя составныя части. Я не буду описывать все разнообразіе и изобртательность мученій, которымъ я подвергался впродолженіе слдующихъ двадцати минутъ. Меня растирали, мяли, скоблили, окачивали холодной водой и обваривали горячей, скли березовыми вниками и терли мочалами, которыя царапали, какъ обломки кирпичей и, наконецъ, оставили перевести духъ на самой верхней и самой жаркой ступени всей лстницы. Холодный душъ закончилъ всю эту процедуру и вс мои мученія, я съ трудомъ добрался до двери и началъ одваться. Скоро пришелъ маіоръ и мы продолжали нашъ путь подобно двумъ тнямъ. Было уже поздно и потому мы должны были отложить на неопредленное время осматриваніе церкви, мы имли уже достаточно развлеченій въ этотъ день и вернулись домой довольные испытанной нами камчатской черной баней.
Вечеръ этого памятнаго для меня дня прошелъ въ распрашиваніи жителей селенія о сверной части полуострова и объ удобствахъ предстоящихъ странствованій среди кочующихъ коряковъ, а въ десять часовъ вечера мы уже улеглись спать для того, чтобы встать раньше на слдующее утро.

ГЛАВА XII.

Плаваніе по оловк.— Разговоръ вулкановъ.— ‘О, Сюзанна!’ — ‘Американскій’ языкъ.— Трудное путешествіе.

Во время нашего путешестія по Камчатк намъ пришлось испытать много различныхъ способовъ передвиженія и этой постоянной новизн и свжести впечатлній мы, можетъ быть, обязаны тмъ, что наше трехмсячное странствованіе по этой стран не показалось утомительнымъ. Мы испытали, по очереди, удовольствіе и неудобство китоловныхъ судовъ, верховой зды, паромовъ, лодокъ, саней, запряженныхъ собаками и оленями и лыжъ, при этомъ едва только одинъ родъ путешестія начиналъ надодать и утомлять насъ, какъ приходилось замнять его другимъ.
Въ Ключахъ мы оставили наши паромы и порядили камчатскіе челноки или лодки, выдолбленныя изъ бревенъ и приспособленныя къ плаванію по рк оловк, противъ быстраго теченія которой намъ приходилось теперь итти. Замчательнйшая и въ то-же время удивительная особенность этихъ лодокъ состоитъ въ томъ, что он имютъ хроническое стремленіе перевертываться вверхъ дномъ и, повидимому, безъ всякаго къ тому повода. Я слышалъ изъ достоврныхъ источниковъ, что одна лодка опрокинулась на Камчатк передъ самымъ нашимъ пріздомъ единственно по оплошности одного камчадала, который оставилъ въ своемъ правомъ карман ножъ и въ то-же время позабылъ положить и въ лвый карманъ одинаковую тяжесть.— Говорятъ, что камчадалы раздляютъ волосы проборомъ по средин головы единственно ради стремленія сохранить равновсіе тла во время плаванія. Я могъ-бы, пожалуй, усомниться въ этихъ фактахъ, если-бъ не уврилъ меня въ этомъ Доддъ, въ безупречной правдивости котораго я вполн убжденъ, тмъ боле, что важность предмета должна служить достаточной гарантіей въ неумстности подобной шутки съ его стороны.
Въ субботу мы позволили себ проспать нсколько доле, чмъ слдовало и только въ 8 часовъ утра сошли на берегъ.
При первомъ взгляд на маленькія лодки, которымъ вврялась наша судьба и интересы россійско-американскаго телеграфа, мы почувствовали нкоторое изумленіе и даже страхъ. Одинъ изъ насъ, всегда отличавшійся быстрыми апріористическими заключеніями, сейчасъ-же ршилъ, что смерть отъ утопленія будетъ неминуемымъ слдствіемъ путешествія на такомъ судн и потому не ршался отважиться на него. Разсказываютъ объ одномъ великомъ полководц, что во время бурнаго перезда черезъ оническое море, онъ воодушевилъ своихъ матросовъ самолюбивымъ увреніемъ, что они везутъ ‘Цезаря и его судьбу’ и что поэтому съ ними не можетъ случиться никакого несчастія, Камчатскій-же цезарь, казалось не очень доврялъ своей судьб, но утшеніе явилось съ другой стороны. Нашъ лодочникъ не сказалъ:— ‘Успокойся, цезарь! Камчадалъ и его судьба везутъ тебя’. Онъ уврилъ насъ, что впродолженіе нсколькихъ лтъ онъ здитъ по этой рк и еще ни разу не тонулъ. Чего-же оставалось желать Цезарю? Потолковавъ немного, мы размстились на медвжьихъ шкурахъ на дн лодокъ и отчалили отъ берега.
Вс особенности природы окрестностей Ключей ничто въ сравненіи съ величественной центральной фигурой Ключевской сопки, этого колосса Сибирскихъ горъ, остроконечная вершина которой со своимъ неподвижнымъ облакомъ золотистаго дыма, видна со всхъ сторонъ на сто миль въ окружности. Вс ближайшіе живописные виды находятся въ зависимости отъ нея и имютъ значеніе на столько, на сколько выставляютъ красоту этой величественной вершины, возвышающейся въ снжномъ одяніи надъ зелеными долинами Камчатки и оловки и разстилающейся у ея подножія. ‘Наслдникъ послднихъ лучей заката и встникъ утра’, высокій кратеръ вулкана принимаетъ розоватый оттнокъ много ране, чмъ мракъ и утренній полусвтъ разсевается въ долинахъ, и сохраняетъ его доле, чмъ солнце скроется за Тигильскими горами. Во всякое время и при всхъ обстоятельствахъ эта величественная гора изъ всхъ, какія я когда-либо видлъ, всегда или стоитъ освщенная лучами осенняго солнца, или окутывается въ густыя массы чернаго вулканическаго дыма и глухимъ гуломъ предостерегаетъ деревни, лежащія у ея подножія, или-же, наконецъ, вечеромъ собираетъ вокругъ своей вершины срое облако тумана, спускающееся по склонамъ горы, представляющее среди прозрачной атмосферы колоссальный, туманный столбъ въ 16000 футъ выширы, который стоитъ надъ сосновымъ лсомъ, занимающимъ пространство въ пятьдесятъ квадратныхъ миль.
Ничего не можетъ быть прекрасне этого нжнорозоваго цвта, напоминающаго лепестки шиповника, которымъ окрашены ея снга, въ то время, когда солнце исчезнетъ въ красномъ зарев на запад, но взгляните на нее при блдномъ свт луны, когда ея туманный покровъ точно окаймленъ серебромъ, когда черныя тни лежатъ въ ея оврагахъ, а верхушки ея блестятъ бловатымъ свтомъ, когда куча созвздій опоясываетъ ея кратеръ и серебряная цпь плеядъ мерцаетъ надъ ея вершиной,— тогда скажите, что она лучше при свт дня.
Мы вошли въ воды оловки около полудня. Рка эта вливается въ Камчатку съ свера, двадцать верстъ ниже Ключей, берега рки низменны, болотисты и густо поросли ситникомъ и осокой, которая служитъ убжищемъ для утокъ, гусей и дикихъ лебедей. Поздно вечеромъ мы достигли туземнаго селенія Харчина, и тотчасъ-же послали за знаменитымъ русскимъ проводникомъ Николаемъ Брагинымъ, котораго мы надялись уговорить провести насъ черезъ горы.
Повидавшись съ Брагинымъ, мы узнали отъ него, что, на прошлой недл, въ горахъ выпалъ сильный снгъ, но, по его мннію, большая часть этого снга должна была растаять вслдствіе послднихъ теплыхъ дней, и потому проходъ черезъ нихъ будетъ возможенъ. Во всякомъ случа онъ готовъ попробовать провести насъ. Успокоенные въ этомъ отношеніи мы оставили Харчину рано утромъ и продолжали наше плаваніе вверхъ по рк. Вслдствіе быстраго теченія главной рки, мы свернули въ одинъ изъ множества протоковъ или рукавовъ, на которые она длится и медленно двигались впродолженіе четырехъ часовъ. Русло было извилисто и узко, такъ что веслами можно было доставать съ обихъ сторонъ до береговъ, а въ нкоторыхъ мстахъ березы и ивы такъ сплетались надъ ркою, что роняли желтые листья на наши головы, когда мы прозжали подъ ними, мстами длинные сухіе стволы свшивались съ берага въ воду и торчали изъ глубины потока, нсколько разъ казалось, что непроходимый сукъ преградитъ нашъ путь. Нашъ проводникъ, хавшій на лодк впереди насъ, плъ для развлеченія какія то однообразныя камчатскія псни, а мы съ Доддомъ, напротивъ, оглашали воздухъ веселыми звуками нашихъ родныхъ напвовъ. Когда, наконецъ вокальныя упражненія намъ надоли, мы дружелюбно размстили наши ноги въ узенькой лодк, легли на спины на наши медвжьи шкуры и заснули крпкимъ сномъ, несмотря на плескъ воды и скрипъ веселъ у самыхъ ушей нашихъ. Мы провели эту ночь на высокомъ песчаномъ берегу, въ десяти или двнадцати миляхъ на югъ отъ оловки.
Вечеръ былъ теплый и тихій, и когда мы вс сидли на медвжьихъ шкурахъ вокругъ костра, куря и перебирая дневныя приключенія, наше вниманіе было вдругъ привлечено глухимъ гуломъ, подобнымъ отдаленному грому и сопровождаемымъ иногда взрывами.
— Что это? спросилъ маіоръ.
— Это, сказалъ Брагинъ, медленно выпуская струйку дыма, ключевская сопка разговариваетъ съ сувайлической вершиной.
— Полагаю, что у нихъ нтъ особенныхъ секретовъ замтилъ Доддъ, такъ-какъ он говорятъ довольно громко.
Гулъ продолжался еще нсколько минутъ, но сувайлическая вершина ничего не отвчала на него. Эта несчастная гора необдуманно истратила всю свою вулканическую энергію въ ранней молодости и лишена теперь голоса, чтобы отвчать громовымъ призывамъ своего могущественнаго товарища. Было время, когда вулканы въ Камчатк были такъ-же многочисленны, какъ рыцари круглаго стола короля Артура, и полуостровъ содрогался отъ ихъ грохота, но одинъ за другимъ они истощили огненный потокъ своего краснорчія, пока не осталась одна Ключевская сопка, которая тщетно взываетъ къ своимъ прежнимъ товарищамъ среди безмолвія длинныхъ зимнихъ ночей, не получая отъ нихъ другого отвта, кром слабаго отклика своего собственнаго голоса.
На слдующее утро меня разбудилъ веселый напвъ ‘О, Сюзанна! не плачь обо мн’. Выбравшись изъ палатки, я былъ не мало удивленъ, когда увидлъ, что одинъ изъ нашихъ туземныхъ лодочниковъ барабанилъ на сковород, весело припвая:

‘Сюзанна не плачь!’

Нельзя было удержаться отъ смха при вид одтаго въ звринныя шкуры туземца, въ самомъ сердц Камчатки, который наигрывалъ на сковород и плъ ‘О, Сюзанна!’ подобно классическому трубадуру. Я разразился громкимъ смхомъ, чмъ вызвалъ Додда изъ палатки. Музыкантъ, воображая, что никто не слышитъ его музыкальныхъ упражненій, остановился и робко оглянулся, какъ-бы сознавая, что возбудилъ смхъ, но не понимая, чмъ именно.
— Андрей! сказалъ Доддъ, я не зналъ, что ты умешь пть по-англійски.
— Я не умю баринъ, по-англійски, отвчалъ онъ, я могу немного пть по-американски.
Доддъ и я снова захохотали, что еще больше смутило бднаго Андрея.
— Гд-же ты этому научился? спросилъ Доддъ.
— Матросы китоловнаго судна выучили меня, когда я былъ два года тому назадъ въ Петропавловск. Но разв это нехорошая псня, баринъ? спросилъ онъ, очевидно опасаясь, чтобы въ ней не было чего-нибудь неприличнаго.
— Напротивъ, это прекрасная псня, отвчалъ Доддъ успокоительно: — знаешь-ли ты еще какія-нибудь американскія слова?
— О, какже, баринъ, но я только не понимаю ихъ значенія.
И онъ произнесъ нсколько такихъ словъ, которыя вполн убдили насъ, что онъ дйствительно непонималъ ихъ значенія. Его познанія въ американскомъ нарчіи были очень ограничены и, конечно, безполезны, несмотря на это самъ кардиналъ Меццофанти не могъ-бы боле гордиться своими сорока языками, чмъ бдный Андрей своими ‘Dam yerize’ и ‘goaty hell’.
Пока мы разговаривали съ Андреемъ, Вьюшинъ развелъ огонь, и приготовилъ завтракъ. Солнце уже освтило долину и мы услись вокругъ нашего маленькаго свчного ящика и принялись за какую-то селянку, которой Вьюшинъ особенно гордился, и пили горячій чай стаканъ за стаканомъ. Селянка, черствый хлбъ и чай, иногда утка, изжаренная надъ огнемъ на острой палк, вотъ все, что мы ли во время нашихъ приваловъ подъ открытымъ небомъ. Только въ селеніяхъ мы наслаждались такой роскошью, какъ молоко, масло, мягкій хлбъ, варенье изъ лепестковъ розы и пирогами съ рыбой. Позавтракавъ, мы снова заняли наши мста въ лодкахъ и поплыли противъ теченія, спугивая по временамъ утокъ и лебедей и срывая мимоходомъ втки съ дикими вишнями, низко склонившіяся надъ водой. Около полудня мы вышли на берегъ и съ туземнымъ проводникомъ пошли пшкомъ по оловк, тогда-какъ нашимъ лодкамъ предстояло обогнуть большой извивъ рки. Трава по берегу и по равнин была выше пояса и потому итти по ней было утомительно. Но все-таки намъ удалось притти въ деревню около часа ране, чмъ покинутыя нами лодки наши показались на рк.
оловка, маленькое камчатское селеніе, состоящее всего изъ десятка домиковъ, расположена между холмами возл горнаго прохода, носящаго ея имя и на
прямой дорог къ Тагилю и западному берегу. Выше ее нельзя уже плыть по рк оловк и она служитъ также сборнымъ мстомъ всхъ партій, отправляющихся черезъ горы. Предвидя затрудненія въ лошадяхъ въ этой маленькой деревн, маіоръ выслалъ сюда изъ Ключей восемь или десять лошадей сухимъ, путемъ и он ожидали здсь нашего прибытія.
Все почти послобденное время прошло въ навьючиваніи лошадей и приготовленіяхъ къ отъзду, такъ что мы успли отъхать всего нсколько верстъ отъ деревни, какъ уже пришлось подумать о ночлег и мы расположились на ночь у свжаго горнаго ключа. Погода стояла ясная и теплая, но ночью стало пасмурно, и во вторникъ 19-го мы начали подниматься на горы при холодномъ, сверо-западномъ втр съ дождемъ. Дорога, если только можно назвать дорогой узкую тропинку, была отвратительна и вилась возл горнаго потока, вытекавшаго изъ таящихъ снговъ на вершинахъ и спускавшагося по утесамъ ревущими каскадами въ узкое темное ущелье. Тропинка шла по берегу потока сначала по одной сторон, потомъ по другой, — между огромными глыбами вулканическихъ утесовъ и крутыми скатами, гд вода бжала, какъ въ мельничномъ поток среди непроходимой чащи сосенъ, между грудами валежника и вдоль узкихъ выступовъ утесовъ, гд даже горный баранъ съ трудомъ могъ-бы пройти. Смло ручаюсь, что въ этомъ ущельи съ двадцатью человками можно продержаться противъ всхъ соединенныхъ армій Европы. Наши вьючныя лошади скатывались по крутымъ берегамъ въ потокъ, задвали за древесные стволы, спотыкались, рзали себ ноги объ обломки утесовъ, перескакивали черезъ ручьи и вообще совершали такіе подвиги, на которые способны только привыкшія къ тому камчатскія лошади.
Но вотъ, пытаясь сдлать прыжокъ въ восемь или десять футъ черезъ потокъ, я былъ сброшенъ съ сдла и моя лвая нога у самаго подъема зацпилась за маленькое желзное стремя. Лошадь выбралась на противоположный берегъ и, испуганная, помчалась вдоль оврага, влача меня по земл за ногу. Помню, что я длалъ отчаянное усиліе, чтобы освободить ногу и защитить мою голову, приподнявшись на локтяхъ, но лошадь лягнула меня въ этотъ моментъ въ бокъ. Съ этой минуты я уже ничего не сознавалъ боле и только опомнившись, увидлъ себя лежащимъ на земл. Еслибы не оторвался ремень у стремени, мой черепъ разбился-бы подобно яичной скорлуп о выдающіеся утесы. Я былъ совсмъ разбитъ и очень слабъ, но кости, кажется, были вс цлы и я поднялся безъ посторонней помощи. Нашъ маіоръ до сихъ поръ сдерживалъ свой горячій нравъ, но это вывело его изъ терпнія и онъ осыпалъ самой яростной бранью бднаго Николая за то, что тотъ повелъ насъ черезъ горы по такому ужасному проходу и угрожалъ ему самымъ строгимъ наказаніемъ, когда мы прідемъ въ Тагилъ. Напрасно Николай оправдывался, увряя, что другого прохода нтъ, онъ долженъ былъ найти его, а не подвергать опасности жизнь людей, ведя ихъ по этому проклятому оврагу, заваленному сломанными деревьями, лавой и глыбами вулканическихъ утесовъ! Если что-нибудь случится съ однимъ изъ членовъ нашей партіи въ этомъ ущельи, поклялся маіоръ, то онъ застрлитъ Николая на мст. Блдный и дрожащій отъ страха проводникъ поймалъ мою лошадь, починилъ ремень у стремени и отправился впередъ, чтобы показать намъ, что самъ онъ не боится итти по тому пути, по которому приглашаетъ насъ за собою слдовать.
Намъ пришлось немене, какъ 50 разъ перескочить на нашихъ лошадяхъ горный потокъ на протяженіи 2,000 футовъ, чтобы избжать утесовъ и скользкихъ камней, которые являлись то на одномъ, то на другомъ берегу. Одна изъ нашихъ вьючныхъ лошадей совсмъ отказалась итти дале, другія тоже едва двигали ноги, когда, наконецъ, посл полудня, мы достигли вершины горы, возвышавшейся на 4,000 ф. надъ уровнемъ моря.
Передъ нами, полускрытое срыми тучами и туманомъ, лежало большое плоское пространство, покрытое слоемъ мягкаго густого мха въ восемнадцать дюймовъ толщины и пропитанное водой, подобно огромной губк. Кругомъ невидно было ни деревца, ни кустика — ничего кром мха. Холодный, пронизывающій втеръ гналъ съ свера грозныя тучи черезъ пустынную вершину горы и полузамерзшія капли дождя били насъ въ лицо. Промоченные до костей восьми-часовымъ дождемъ, усталые и ослабвшіе отъ долгаго лазанья, съ окоченвшими отъ холода руками и сапогами, полными ледяной воды, мы остановились, чтобы дать отдохнуть лошадямъ и ршить, куда хать. Всмъ нашимъ людямъ было дано по чарк водки, но ея возбуждающее дйствіе было до того парализовано холодомъ, что его едва можно было ощутить. Бдный оловскій староста, въ мокромъ плать, съ посинлыми губами, дрожалъ отъ холода, зубы его стучали, черные волосы мокрыми прядями висли по его блднымъ щекамъ, онъ едва волочилъ ноги. Съ жадностью онъ выпилъ водку, которую подалъ ему маіоръ, но все его тло тряслось, какъ въ лихорадк.
Опасаясь, чтобъ темнота не застала насъ прежде, чмъ мы найдемъ себ убжище, мы направились къ заброшенной полуразвалившейся ‘юрт’, которая, по словамъ Николая, находилась въ восьми верстахъ отсюда. Наши лошади на каждомъ шагу тонули по колна въ этой трясин, такъ-что мы еле двигались, и коротенкое пространство въ восемь верстъ показалось намъ безконечнымъ. Наконецъ, посл четырехъ часовъ утомительнаго путешествія, впродолженіе которыхъ мы странствовали среди шума облаковъ, при рзкомъ сверо-западномъ втр и 32 градусовъ мороза, мы, полузамерзшіе, добрались, наконецъ, до юрты. Это была низенькая пустая хижина, выстроенная изъ бревенъ и покрытая мхомъ и дерномъ, такъ-что походила наружностью на подвалъ. Часть одной стны была употреблена застигнутыми бурей путешественниками на костеръ, ея земляной полъ былъ сырой отъ дождя, капающаго черезъ дырявую крышу, втеръ и дождь тоскливо завывали въ труб, дверей не было вовсе, и вся она представляла печальную картину разрушенія. Вьюшинъ оборвалъ еще часть отъ обломанной стны, развелъ огонь, повсилъ надъ нимъ котелокъ съ чаемъ и внесъ нашъ ящикъ съ припасами подъ кровлю жалкой хижины. Я никакъ не могъ добиться, откуда Вьюшинъ досталъ въ этотъ вечеръ воды для чая, такъ-какъ вблизи не было годнаго ручья, а вода, сочившаяся черезъ крышу была смшана съ грязью. Сильно подозрваю, что онъ выжалъ ее изъ мокраго мха, вырваннаго изъ тундры. Доддъ и я сняли наши сапоги, выплеснули изъ нихъ воду, просушили ноги, не смотря на то, что паръ распространялся клубами отъ нашей мокрой одежды, мы въ эту минуту ощущали даже нкотораго рода удовольствіе.
Вьюшинъ былъ въ отличномъ расположеніи духа. Онъ впродолженіе цлаго дня добровольно раздлялъ труды нашихъ проводниковъ, неутомимо поднималъ упавшихъ лошадей, проводя ихъ по опаснымъ мстамъ и воодушевляя упавшихъ духомъ камчадаловъ: теперь онъ стряхивалъ воду съ своей рубашкй и разсянно выжималъ свои мокрые волосы надъ котломъ, гд варился супъ, съ такимъ сіяющимъ отъ удовольствія лицомъ и такимъ сердечнымъ смхомъ, что никому не пришло въ голову сердиться или жаловаться на усталость, холодъ и голодъ. Видя это веселое лицо среди дымной атмосферы полуразрушенной юрты и слыша этотъ звонкій смхъ, мы сами начали невольно смяться надъ нашими злоключеніями и надяться на лучшее будущее. Посл скуднаго ужина, состоящаго изъ селянки, сушеной рыбы, черстваго хлба и чая, мы растянулись въ самой мелкой луж, какую могли только найти, покрылись одялами, плащами, пропитанными жиромъ простынями и медвжьими шкурами и несмотря на мокрое платье и сырыя постели, заснули крпкимъ сномъ.

ГЛАВА XIII.

Холодное помщеніе.— Величественный видъ.— Вторичная охота за медвдемъ.— Скачка съ препятствіями.— Прибытіе въ Тагилъ.

Ночью я проснулся, дрожа отъ холода и съ окоченвшими ногами. Отъ костра, разведеннаго наканун, осталось только нсколько тлющихъ головней, бросавшихъ красный отблескъ на закоптлыя бревна и, вспыхивая по временамъ, освщавшихъ дрожащимъ свтомъ темные углы юрты. Втеръ печально завывалъ во кругъ хижины, дождь стучалъ въ стны и капалъ черезъ сотню отверстій въ крыш, какъ изъ ршета, на мои, уже безъ того мокрыя одяла. Я посмотрлъ вокругъ себя. Въ хижин, кром меня никого не было. Въ первую минуту я не могъ даже сообразить, гд я и какъ сюда попалъ, но понемногу я припомнилъ наше вчерашнее путешествіе и направился къ дверямъ. Я увидалъ, что маіоръ и Доддъ со всми камчадалами раскинули палатки на влажномъ мх и улеглись въ нихъ вмсто того, чтобы оставаться въ грязной юрт. Въ палаткахъ было не суше, но я согласился съ ними, что чистая вода лучше грязной и, собравъ свою постель, улегся возл Додда. Ночью втеръ повалилъ нашу палатку и подвергъ насъ всмъ непріятностямъ бури, однако, мы ее вновь раскинули, подставили бревна, вытащенныя изъ стнъ юрты для поддержки ея и ршились во чтобы-то ни стало проспать въ ней до самаго утра.
Наружность наша была весьма плачевная, когда на другой день на разсвт вышли изъ палатки, Доддъ печально смотрлъ на свое мокрое платье и сырыя одяла, вс мы горячо сочуствовали ему и раздляли его грусть.
Наши промокшія и усталыя лошади были осдланы на разсвт, а такъ-какъ буря, по всмъ признакамъ, должна была скоро утихнуть, то, наскоро закусивъ, ршили продолжать нашъ путь къ западному краю плоской возвышенности, образуемой вершинами горной цпи. Видъ съ этого мста въ ясную погоду долженъ быть великолпный, такъ-какъ съ одной стороны видны Тагильская долина, а съ другой — Тихій Океанъ, долины оловки и Камчатки и вершина Ключевской сопки. Мстами туманъ рдлъ, и мы видли на нсколько тысячъ футовъ подъ нами рку оловку и дымящуюся верхушку далекаго вулкана, окутанную синеватымъ облакомъ, но новыя массы испареній поднимавшіяся съ Охотскаго моря на вершины горъ на встрчу намъ, скрывали отъ нашихъ глазъ все, исключая мокраго мха, по которому съ трудомъ тащились наши измученныя, голодныя лошади.
Съ перваго взгляда казалось совершенно невроятнымъ, чтобы человческія существа могли жить на этомъ пустынномъ плоскогоріи, на 4000 ф. надъ уровнемъ моря, поросшимъ мхомъ, часто застилаемымъ облаками и туманами и подвергнутымъ частымъ дождямъ и мятелямъ. Но оказалось, что кочующіе коряки даже сюда пригоняютъ свои стада сверныхъ оленей и какъ-бы наперекоръ стихіи устанавливаютъ и здсь свои палатки. Три или четыре раза, впродолженіе дня, мы встрчали на дорог груды оленьихъ роговъ и кучки золы, указывающія на мста, гд были расположены палатки коряковъ, но толпы дикихъ номадовъ, оставившихъ эти слды, повидимому, давно уже покинули эти мста и быть можетъ теперь пасутъ свои стада на пустынныхъ берегахъ Ледовитаго Океана.
Густой туманъ, которымъ мы были все время окружены, не далъ намъ возможности составить врнаго понятія о геологическомъ состав горной цпи, по которой мы прозжали, ни объ обширности и характер этой громандой, мшистой равнины, лежавшей такъ высоко между погасшими вулканическими вершинами. Я знаю только, что около полудня мы оставили тундру, какъ здсь называютъ эти поросшія мхомъ степи, и начали спускаться по дикой утесистой мстности, гд невидно было другой растительности кром тощихъ, одиноко растущихъ, малорослыхъ сосенъ. На протяженіи десяти миль, по крайней мр, почва была завалена каменными плитами вулканическаго происхожденія, различной величины отъ пяти кубическихъ футовъ и до пяти-сотъ, и въ величайшемъ безпорядк нагроможденныхъ другъ на друга. Общій видъ мстности свидтельствовалъ, что въ какой-то неизвстный геологическій періодъ небо низвергло на землю эти громадныя каменныя массы, пока земля не покрылась ихъ обломками на пятьдесятъ футовъ толщины. Почти вс эти массы имли дв гладкія, плоскія стороны и походили на ломти окаменлаго, чернаго плутоническаго пудинга.
Въ полдень мы напились чаю и до вечера выхали на дорогу, по которой снова показались кусты, трава и ягоды. И въ эту ночь, подобно предшествующей, намъ пришлось разбить нашу палатку подъ бурей и дождемъ, а на разсвт 21-го мы продолжали спускаться по западному склону горъ. Рано утромъ, мы съ радостью увидали свжихъ лошадей и людей, высланныхъ намъ на встрчу изъ туземной деревни ‘Седойка’, смнивъ нашихъ усталыхъ и хромавшихъ лошадей на свжихъ, мы быстро похали дале. Къ тому-же и погода прояснилась, стало тепле, тропинка вилась у подножія холмовъ, среди пожелтлыхъ березовыхъ рощъ и крупной рябины, а когда солине высушило наши промокшіе и платья, оживило и согрло окоченвшіе члены, мы забыли наши бды и веселое расположеніе духа снова вернулось къ намъ.
Въ одной изъ предъидущихъ главъ я говорилъ о нашей охот за медвдемъ въ Камчатской тундр, но такъ-какъ то была простая стычка, въ которой даже характеры дйствовавшихъ въ ней личностей не успли ярко обрисоваться, то я разскажу теперь еще одно послднее приключеніе съ медвдемъ въ Тагильскихъ горахъ.
Вы, читатели, доврчиво слушающіе разсказы охотниковъ и мысленно желающіе напасть на слдъ медвдя, вы, полагающіе, что мужество возрастаетъ съ опасностью, и что недостатокъ смлости замняется находчивостью, послушайте разсказъ неопытнаго охотника. Около полудня, когда мы хали по краю узкой долины, поросшей травой и окаймленной густой рощей березняка, ольхи и сосенъ, одинъ изъ нашихъ извощиковъ вдругъ закричалъ ‘медвдь’ и указалъ рукой на большого чернаго медвдя, беззаботно бродившаго по высокой трав въ поискахъ за брусникой, и постепенно приближающагося къ тому краю оврага, гд мы находились. Онъ еще не замтилъ насъ, и мы имли время организовать отрядъ, состоящій изъ двухъ камчадаловъ, маіора и меня, для нападенія на звря, вс мы были вооружены съ ногъ до головы винтовками, топорами, револьверами и ножами. Пробираясь тихонько по рощ, мы заняли удобную позицію на краю лса и, помстившись лицомъ къ лицу съ медвдемъ ожидали спокойно его приближенія. Занятый своей брусникой и не подозрвая ожидающей его засады медвдь медленно и неуклюже переваливался на разстояніи пятидесяти шаговъ отъ насъ. Камчадалы стали на колни, сняли съ плеча свои длинныя тяжелыя винтовки, воткнули въ землю упоры своихъ копій набожно перекрестились три раза, глубоко вздохнули, прицлились, закрыли глаза и выстрлили. Сначала раздалось продолжительное шипніе, впродолженіи котораго камчадалы добросовстно не открывали глазъ, а затмъ громъ выстрловъ извстилъ насъ о катастроф, за которой немедленно послдовали еще два выстрла изъ карабиновъ — маіора и моего. Когда дымъ разсялся, я поспшилъ посмотрть поближе на предсмертныя судороги животнаго, но каково-же было мое удивленіе, когда вмсто послдней агоніи, въ которой каждый порядочный зврь долженъ былъ находиться посл столькихъ выстрловъ, медвдь прямо несся на насъ усиленнымъ галопомъ.
Это былъ сюрпризъ совсмъ непредвиднный въ нашей программ. Мы не разсчитывали на контръ-атаку, а ярость, съ какою медвдь пробирался сквозь кусты, не оставляла ни малйшаго сомннія насчетъ серьезности его намреній. Въ эту минуту я старался вспомнить какой-нибудь историческій фактъ, который оправдалъ-бы мое спасеніе на дерев, но мозгъ мой былъ въ такомъ возбужденномъ состояніи, что вс мои историческія познанія исчезли, какъ дымъ. Въ самомъ дл, человкъ можетъ знать наизусть весь коранъ, но въ минуту, когда его преслдуетъ лютый зврь, онъ не будетъ въ состояніи вспомнить, даже азбуку. Что мы сдлали-бы при послдней крайности, неизвстно. Выстрлъ изъ револьвера маіора измнилъ, кажется, первоначальный планъ дйствій медвдя и послдній, повернувъ неожиданно въ сторону, пробжалъ въ кусты, въ десяти шагахъ отъ дулъ нашихъ незаряженныхъ винтовокъ и исчезъ въ рощ. Тщательно осмотрвъ листья и траву, мы не нашли на нихъ ни малйшихъ слдовъ крови и должны были сознаться, что медвдь ушелъ отъ насъ здравъ и невредимъ.
Надо-ли говоритъ, что охота на медвдя съ русской винтовкой представляетъ самое забавное и безвредное развлеченіе. Прежде, чмъ раздастся выстрлъ вы слышите какое-то шипніе, впродолженіе котораго зврь успетъ отлично пообдать, пробжать пятнадцать миль по горамъ, скрыться въ сосдней области и покойно заснуть въ своемъ логовищ!
Мы расположились на ночлегъ подъ втвями большой березы, въ нсколькихъ верстахъ отъ мста, бывшаго ареной нашихъ подвиговъ, а рано утромъ въ пятницу были на пути въ ‘Седойку’. Не дозжая до деревни верстъ пятнадцать, Доддъ предложилъ хать, въ галопъ, чтобы испытать ретивость нашихъ коней и разгорячить немного нашу собственную кровь. Такъ-какъ у насъ обоихъ были порядочныя лошади, то я охотно согласился. Изъ всхъ нашихъ скачекъ съ препятствіями въ Камчатк, это была самая замчательная. Лошади скоро разгорячились наровн съ сдоками и понеслись черезъ кусты, овраги, бревна, утесы и болоты, какъ бшеныя. Разъ я упалъ съ сдла, задвъ карабиномъ за сучекъ, нсколько разъ мы оба едва не расшибли себ лбы о деревья. Подъзжая къ селенію мы увидали трехъ или четырехъ камчадаловъ, которые рубили дрова въ недалекомъ разстояніи отъ насъ. Доддъ испустилъ страшный крикъ, подобный бранному кличу индійскаго племени Сіу, пришпорилъ свою лошадь и мы, какъ молнія, пронеслись мимо нихъ. При вид двухъ загорлыхъ иностранцевъ въ синихъ рубашкахъ, высокихъ сапогахъ и красныхъ шапкахъ, съ пистолетами и ножами за поясомъ, которые неслись на нихъ, подобно мамелюкамъ, во время битвы у пирамиды, бдные камчадалы бросили свои топоры и убжали въ лсъ. Исключая того случая, когда я упалъ съ сдла, мы ни разу не останавливались до самой деревни, куда наши лошади прискакали вс въ мыл и тяжело дыша.
Всю слдующую ночь мы плыли внизъ по рк въ Тагилъ, куда мы прибыли, когда еще было совсмъ темно, совершивъ такимъ образомъ впродолженіе шестнадцати дней путешествіе въ 1130 верстъ.
О Тагил у меня сохранились самыя смутныя и неопредленныя воспоминанія. Я помню только, что былъ поражонъ необыкновеннымъ количествомъ шампанскаго, хереса, рому и водки, которое русскіе жители въ состояніи выпить, и что Тагиль немного лучше остальныхъ населенныхъ пунктовъ и городовъ Камчатки. Посл Петропавловска это самое значительное поселеніе полуострова и торговый центръ всего западнаго берега. Русскій пароходъ и американское торговое судно каждое лто приходитъ къ устью рки Тагиля съ грузомъ ржаной муки, чая, сахара, платья, мдныхъ котловъ, табаку и водки, которые и разсылаются потомъ по всему полуострову. Здсь главные склады ‘Брашныхъ’, ‘Воробьевыхъ’ и другихъ торговыхъ фирмъ и сборное мсто многихъ чукчей и коряковъ. Такъ-какъ намъ не предстояло встртить на пути другого торговаго пункта, до самой Чижили на свер Охотскаго моря, то мы ршились остаться нсколько дней въ Тагил, чтобъ отдохнуть и пополнить наши запасы.
Теперь намъ предстояла наиболе трудная часть нашего путешествія, какъ по неудобству самой мстности, такъ и вслдствіе поздняго времени года. Между Тагилемъ и степями кочующихъ коряковъ, лежали семь камчатскихъ поселеній, а мы до сихъ поръ не могли придумать удобнаго способа для прозда по этимъ негостепріимнымъ пространствамъ до наступленія зимы, когда можно будетъ хать на оленяхъ. Никакое описаніе не въ состояніи дать правильнаго и врнаго понятія о поросшихъ мхомъ сибирскихъ степяхъ тому, кто незнакомъ съ жизнью на свер и самъ не испыталъ хотя часть тхъ препятствій, которымъ подвергаются въ этихъ степяхъ путешественники въ лтнее время.
Зимою, когда земля замерзла и покрыта снгомъ, путешествіе по нимъ можетъ быть удобно, но лтомъ они ршительно непроходимы. На протяженіи трехъ или четырехъ сотъ квадратныхъ миль никогда неоттаивающая почва покрыта на два фута глубины густымъ роскошнымъ ковромъ мягкаго, губчатаго арктическаго мха, напитаннаго водой и изрдка усяннаго малорослыми кустарниками брусники и лабрадорскаго чая. Почва никогда не высыхаетъ совершенно, не длается никогда на столько твердой, чтобы нога могла ступать по ней. Съ іюня до сентября, все это пространство представляетъ обширную трясину, въ которой нога вязнетъ по колна, но лишь только вы вытаскиваете ее, какъ почва снова поднимается съ эластичностью губки и не остается слда вашихъ шаговъ. Итти по такой трясин все равно, что итти по огромной губк. Причины, производящія этотъ необыкновенный и, повидимому, ненормальный ростъ мха, тже, которыя имютъ такое могущественное вліяніе на развитіе растительности везд, а именно: теплота, свтъ и влажность,— и эти три дятеля въ сверномъ климат такъ сильны въ продолженіе лтнихъ мсяцевъ, что придаютъ каждому растенію почти тропическую роскошь. Земля оттпаваетъ весною на два фута глубины, а подъ ними находится вчно мерзлая почва. Этотъ слой мерзлой земли мшаетъ вод, происшедшей отъ таянія зимнихъ снговъ, уходитъ глубже въ почву, и вода не иметъ другого исхода, какъ медленное испареніе, вслдствіе чего, слой мха на поверхности всегда насыщенъ водой, и согрваемый непрерывно солнцемъ, въ іюн и іюл достигаетъ такого необыкновенно-быстраго и роскошнаго роста.
Очень понятно, что путешествіе лтомъ по этому огромному пространству, покрытому мягкимъ, напитаннымъ водою, мхомъ, весьма затруднительно, и даже совсмъ невозможно. Лошадь на каждомъ шагу погружается по колна въ эту губко-образную трясину и скоро выбивается изъ силъ. Мы испытали уже примръ подобнаго путешествія на вершин оловскаго прохода и не удивительно, что мы съ ужасомъ думали объ огромныхъ тундрахъ коряковъ въ сверной части полуострова, по которымъ намъ предстояло хать. Быть можетъ, съ нашей стороны было-бы благоразумне ожидать въ Тагильск зимняго пути, но маіоръ полагалъ, что, по распоряженію главнаго инженера, партія изслдователей могла высадиться въ опасной мстности у Берингова пролива, и ему хотлось возможно скоре удостовриться въ этомъ. Поэтому онъ ршился во что-бы то ни было достигнуть границъ корякской тундры и, если возможно, перехать ее верхомъ.
Въ Тагильск была куплена китоловная лодка и отправлена съ туземной командой въ Лсновскъ такъ что, въ случа если-бъ намъ не удалось пробраться черезъ тундры коряковъ, мы могли-бы прохать водой по сверной части Охотскаго моря къ Гижигу, еще до наступленія зимы. Състные припасы и мховая одежда были закуплены и упакованы въ ящики, обшитые кожей, и все, что только мы могли придумать, для предохраненія насъ отъ дурной погоды и неудобствъ путешествія, было запасено въ изобиліи.

ГЛАВА XIV.

Берегъ Охотскаго моря.— Лсновскъ, — Китоловная лодка и сухопутная партія.— ‘Чертовъ проходъ’.— Саманкскія горы.— Мятель.— Дикая мстность.

Въ среду 27-го сентября, мы отправились въ путь, въ сопровожденіи двухъ казаковъ, переводчика, знающаго корякскій языкъ, восьми или десяти людей и четырнадцати лошадей. Наканун нашего отъзда шелъ небольшой снгъ, но онъ не могъ, въ сущности, испортить дороги, а напомнилъ намъ только, что зима близка и что намъ нельзя разсчитывать на лучшую погоду. Мы похали по берегу Охотскаго моря такъ быстро, какъ только было возможно, слдуя то по дорог у самаго взморья, то по лсистымъ холмамъ и долинамъ, которыя тянутся отъ центральнаго горнаго хребта къ берегу. Мы прохали селенія: ‘Аминіану’, ‘Ваіомпольское’, ‘Хуктана’ и ‘Поляну’, перемняя лошадей и людей въ каждой изъ нихъ, наконецъ, 3-го октября, добрались мы до Лсновска, послдняго камчатскаго поселенія на полуостров.— Лсновскъ лежитъ, насколько мы могли приблизительно опредлить, подъ 5920′ св. широты и 16025′ вост. долготы, около 150 верстъ на югъ отъ степей коряковъ и около 200 миль по прямой линіи отъ Гижиги, которая въ настоящую минуту была цлью нашего путешествія.
До сихъ поръ мы не встрчали во все время нашего путешествія по полуострову особенныхъ затрудненій, такъ-какъ погода стояла хорошая и никакія препятствія не задерживали насъ на пути. Теперь намъ предстояло вступить въ пустыню, совершенно необитаемую и мало знакомую даже нашимъ камчатскимъ проводникамъ. На сверъ отъ Лсновска большой центральный хребетъ Камчатскихъ горъ круто обрывался у Охотскаго моря длиннымъ рядомъ уступовъ и возвышался утесистой стной между нами и степями кочующихъ коряковъ. Даже и лтомъ трудно перехать на лошадяхъ черезъ эту горную цпь, а теперь было еще хуже, такъ-какъ горные ручьи превратились отъ дождей въ ревущіе потоки, и каждую минуту приходилось ждать мятелей. Въ Лсновк, камчадалы объявили намъ положительно, что напрасно было-бы пытаться перехать эти горы, пока рки не замерзли и снгъ не выпалъ на столько, что можно было-бы хать на сяняхъ и притомъ они и сами ненамрены для подобнаго предпріятія, рисковать жизнью пятнадцати или двадцати лошадей, не говоря уже о собственныхъ особахъ. Маіоръ объяснилъ имъ очень выразительно, если и не совсмъ учтиво, что онъ не вритъ ни одному слову изъ всего этого вранья, что горы необходимо перехать во что-бы то ни стало, и что они должны хать и подутъ. Имъ до сихъ поръ, вроятно, никогда не случалось имть дло съ такимъ ршительнымъ и настойчивымъ человкомъ, какъ маіоръ, посл нкоторыхъ совщаній они согласились сопровождать насъ съ восемью ненавьюченными лошадьми, съ условіемъ, оставить вс наши вещи и тяжелыя походныя принадлежности въ Лсновск. Сначала маіоръ не хотлъ и слушать объ этомъ, но, принявъ въ соображеніе наше положеніе, ршился раздлить нашъ небольшой караванъ на дв партіи — отправить одну водой на китоловной лодк, съ тяжелой кладью, а другую, черезъ горы, съ двадцатью ненавьюченными лошадьми. Предполагалось, что дорога черезъ горы пойдетъ возл самаго морского берега, такъ-что у сухопутной партіи будетъ все время въ виду китоловная лодка, а, въ случа, если одна изъ партій встртитъ какое-нибудь затрудненіе или препятствіе на пути, то другая будетъ всегда въ состояніи оказать ей помощь. Почти на половин горной дороги, на западъ отъ главнаго кряжа, по словамъ жителей, должна была находиться маленькая рчка, по имени ‘Саманка’, устье этой рчки назначалось сборнымъ пунктомъ для обихъ партій, въ случа, если они потеряютъ другъ друга изъ вида во время вьюгъ или тумановъ. Маіоръ ршился хать съ Доддомъ на китоловной лодк и вручилъ мн начальство надъ сухопутной партіей, состоящей изъ нашего лучшаго казака, Вьюшина, шести камчадаловъ и двадцати лошадей безъ всякой поклажи. Тогда об партіи запаслись флагами, затмъ придумали условные знаки, вся тяжелая кладь была перенесена на китоловное судно и на большую лодку, обитую тюленьей шкурой, 4-го октября, рано утромъ, я простился съ маіоромъ и Доддомъ, и они отчалили отъ берега. Когда лодка скрылась за выдающейся скалой, мы сли на лошадей и быстро похали черезъ долину къ горному проходу, за которымъ начиналась ‘степь’. Дорога первые десять или пятнадцать верстъ оказалось очень хорошею, но я былъ крайне удивленъ, замтивъ, что она прямо углублялась въ горы, въ противоположномъ направленіи отъ моря, вмсто того, чтобъ, итти вдоль морского берега, я началъ опасаться, что наши планы о содйствіи другъ другу не могутъ осуществиться. Сообразивъ, что китоловная лодка не далеко уйдетъ въ первый день, съ помощью однихъ веселъ безъ малйшаго втра, мы рано остановились для ночлега въ узкой долин, между двумя параллельными горными кряжами. Взобравшись на небольшую гору, позади нашей палатки, я началъ искать глазами море, но мы находились на разстояніи, по крайней мр, пятнадцати верстъ отъ берега, а видъ его былъ заслоненъ отъ насъ рядомъ промежуточныхъ остроконечныхъ вершинъ, изъ которыхъ многія достигали высоты вчныхъ снговъ. Въ эту ночь, я почувствовалъ себя одинокимъ, не видя веселаго лица Додда у нашего очага, не слыша его живыхъ острота, смшныхъ разсказовъ и добродушныхъ шутокъ, что до сихъ поръ оживляло длинные, скучные часы нашей кочевой жизни. Если Доддъ могъ прочесть мои мысли въ этотъ вечеръ, когда я сидлъ въ величественномъ одиночеств у огня, онъ порадовался-бы, увидавъ, что его общество достойно оцнено, а его отсутствіе такъ ощутительно. Вьюшинъ особенно хлопоталъ надъ приготовленіемъ моего ужина, добрый малый длалъ все, что могъ, лишь-бы только оживить одинокую трапезу разсказами и забавными воспоминаніями о путешествіи по Камчатк, но незатйливыя котлеты изъ дичины, казалось, утратили свой обычный вкусъ, а русскія исторіи и остроты оставались для меня непонятными.— Посл ужина, я легъ на мою медвжью шкуру и заснулъ, любуясь, какъ полная луна восходила надъ изрытой вершиной вулкана на восточной сторон долины.
На другой день мы должны были хать по узкой, извилистой долин между горами, по мшистому болоту и черезъ глубокій, узкій заливецъ, пока не добрались до развалившейся хижины, выстроенной въ земл, почти на полдорог между Лсновскомъ и ркою Саманкой. Здсь мы ли за завтракомъ сушеную рыбу съ черствымъ хлбомъ, затмъ, подъ проливнымъ дождемъ, продолжали путь вверхъ по долин, окруженные со всхъ сторонъ утесами, снжными вершинами горъ и потухшими вулканами. Дорога ухудшалась съ каждой минутой. Долина постепенно съуживалась и превращалась въ дикое утесистое ущелье, на дн котораго бжалъ бурливый горный потокъ, разбиваясь блой пной объ острые черные утесы и падая великолпными каскадами съ уступовъ, образованныхъ лавой. Казалось, что даже серн негд было-бы ступить на черномъ краю этого ‘Чертова прохода’, но нашъ проводникъ уврялъ, что онъ и прежде нсколько разъ уже проходилъ по этому мсту и, слзши съ лошади, осторожно повелъ ее по узкому каменистому выступу вдоль утеса, котораго я сначала и не замтилъ. Мы послдовали за нимъ, то спускаясь почти до берега ручья, то поднимаясь снова, пока ревущій потокъ не очутился, наконецъ, на пятьдесятъ футовъ ниже насъ, и мы, протянувъ руку, могли бросать камни прямо въ пнящуюся воду. Понадясь слишкомъ на ловкость моей лошади, я, несходя съ нея, беззаботно пустился вдоль ущелья и едва не поплатился жизнью за такую неосторожность. На половин дороги, гд тропинка поднималась всего на восемь или десять футовъ надъ потокомъ, часть выступа обрушилась подъ ногами лошади, и мы вмст съ ней полетли черезъ утесы въ русло потока. Изъ предосторожности я еще прежде освободилъ мою ногу изъ коварнаго стремени и при паденіи, сдлалъ усиліе отлетть въ сторону, чтобы не быть раздавленнымъ моей лошадью. Я первый упалъ въ потокъ и едва уберегъ голову отъ копытъ животнаго, пока оно пыталось стать на ноги. Моя лошадь отдлалась нсколькими ранами и ушибами, но серьезныхъ поврежденій не было, подтянувъ подпругу, я пошелъ по вод и повелъ за собой моего коня, пока не выбрался опять на тропинку. Тогда, свъ снова на лошадь, весь мокрый и съ нсколько разстроенными нервами, я похалъ дале.
Передъ самыми сумерками мы достигли такого мста, гд путь казался совершенно отрзаннымъ рядомъ высокихъ горъ, перескавшимъ долину. Это былъ центральный кряжъ Саманкскихъ горъ. Я съ удивленіемъ оглянулся на проводника, который, указывая прямо на горы, объявилъ, что дорога шла именно здсь. Березовая роща покрывала до половины горный склонъ, а за нею тянулись низенькіе зеленые кусты, малорослыя сосны и, наконецъ, выше,— голые черные утесы, на которыхъ даже не находилось мста для оленьяго мха, гд-бы онъ могъ пустить корни. Я не удивился боле ршительному отказу камчадаловъ итти по этому пути съ навьюченными лошадьми, и началъ уже сомнваться въ возможности перейти это мсто теперь безъ всякой клажи, хотя я уже и усплъ привыкнуть къ горнымъ дорогамъ. Я ршился остановиться здсь на ночь, чтобы дать отдохнуть хорошенько и людямъ и лошадямъ и запастись новыми силами для предстоящаго намъ труднаго пути. Скоро совсмъ стемнло, дождь продолжалъ лить потоками, такъ-что мы не могли даже просушить нашего промокшаго платья. Мн сильно хотлось выпить водки, чтобы согрть мою застывшую кровь, но я забылъ второпяхъ фляжку съ водкой въ Лсновск и долженъ былъ ограничиться горячимъ чаемъ. Моя постель, обернутая въ клеенку, была, по счастью, совершенна суха и, завернувъ сначала ноги въ медвжью шкуру, я покрылся нсколькими теплыми, тяжелыми одялами и улегся покойно и удобно, на сколько это было возможно въ моемъ положеніи.
На слдующее утро Вьюшинъ рано разбудилъ меня, объявивъ, что идетъ снгъ. Я быстро вскочилъ и, приподнявъ полотно палатки, взглянулъ наружу. Случилось именно то, чего я опасался. Была сильная снжная вьюга и природа внезапно облеклась въ свое печальное зимнее одяніе. Снгъ въ долин выпалъ на три фута глубины и на горахъ также его нанесло немало и тамъ онъ, вроятно былъ еще глубже. Я колебался съ минуту, благоразумно-ли хать черезъ горы въ такую погоду, но, наконецъ, приказалъ двинуться въ путь, чтобы добраться, по крайней мр, до рки Саманки, нершительность съ моей стороны могла-бы повредить успху нашей экспедиціи. По предшествующему опыту, я зналъ, что вьюга не помшаетъ маіору привести въ исполненіе его намреніе, и если ему удастся достигнуть рки Саманки раньше меня, то я никогда не буду въ состояніи поправиться посл этого пораженія и убдить его, что англо-саксонская кровь не хуже славянской. Вслдствіе этого я веллъ готовиться къ походу и лишь только лошади были собраны, какъ мы двинулись къ подошв горной цпи. Выхавъ изъ долины, мы не успли сдлать и двухъ сотъ шаговъ, какъ были встрчены сильнымъ ураганомъ съ С. В., который несъ ослпляющія массы снга съ горныхъ скатовъ прямо намъ въ лицо, такъ-что земля и небо смшались и исчезли въ огромномъ бломъ вихр снга. Подъемъ сдлался вскор такимъ крутымъ и утесистымъ, что нельзя было хать дале, мы должны были сойти съ лошадей и, пробираясь осторожно черезъ глубокіе рыхлые сугробы и карабкаясь съ трудомъ по острымъ выдающимся скаламъ, которыя прорзывали наши сапоги изъ тюленьей кожи, медленно тащили за собой лошадей. Такимъ образомъ, мы прошли около тысячи футъ, но, наконецъ, я такъ усталъ, что долженъ былъ остановиться и ссть. Снгъ во многихъ мстахъ былъ до пояса и надобно было безпрестанно понуждать лошадь, чтобы заставить ее итти впередъ. Отдохнувъ нсколько минутъ, мы пошли дале и черезъ часъ намъ удалось добраться, наконецъ, до вершины кряжа на высот 2000 футъ надъ уровнемъ моря. Здсь почти невозможно было противустоять ярости втра. Густыя массы снга не позволяли различать предметы на разстояніи нсколькихъ шаговъ, намъ казалось, что мы стояли на какомъ-то обломк міра въ бурномъ вихр снжныхъ хлопьевъ, рзавшемъ лицо. По временамъ черный вулканическій утесъ, неприступный, какъ вершина Маттергорна, поназывался въ бломъ туман надъ нашими головами, точно повиснувъ на воздух и, придавая на мгновеніе поразительно дикій видъ окружающей мстности, потомъ онъ снова исчезалъ въ вихр снга и мы напрасно старались разглядть его въ пространств. Длинная бахрома ледяныхъ сосулекъ украшала козырекъ моей шапки, мое платье, намоченное вчерашнимъ дождемъ, замерзло и превратилось въ твердую ледяную броню. Ослпленный снгомъ, съ окоченлыми членами и стуча зубами я слъ на лошадь и далъ ей волю итти, куда ей вздумается, умоляя только проводника не медлить и поскоре увести насъ изъ этой открытой мстности. Но напрасно онъ старался заставить свою лошадь итти на встрчу вьюг. Ни крики, ни удары не могли принудить ее обернуться и онъ долженъ былъ, наконецъ, уступить и похать вдоль кряжа въ восточномъ направленіи. Мы спустились въ сравнительно защищенную долину, поднялись на другой хребетъ еще выше перваго, обогнули коническую вершину, на которой дулъ сильнйшій втеръ, спустились въ другое глубокое ущелье, опять взобрались на горный кряжъ, пока наконецъ, я ршительно не потерялъ путеводной нити, не зналъ, въ какомъ направленіи мы шли и не имлъ ни малйшаго понятія о томъ, гд мы находились. Я сознавалъ только одно, что мы полузамерзли отъ холода и брели по какой-то гористой мстности.
Въ продолженіе послдняго получаса я замтилъ, что нашъ проводникъ часто и тревожно совтовался съ другими камчадалами на счетъ дороги, повидимому, онъ самъ не зналъ наврное, куда намъ итти. Наконецъ, онъ подошелъ ко мн, съ мрачнымъ лицомъ и сознался, что сбился съ пути. Я не могъ укорять бднаго малаго за то, что онъ потерялъ дорогу въ такую вьюгу, и сказалъ ему только, чтобы онъ постарался итти по направленію къ рк Саманк, если намъ удастся найти защищенную долину, то мы остановимся въ ней, въ ожиданіи лучшей погоды. Мн хотлось также предостеречь его, чтобы онъ не велъ насъ слишкомъ близко къ краямъ обрывовъ, но я плохо зналъ по-русски и не могъ хорошо объяснить ему моего желанія.
Впродолженіе двухъ часовъ мы бродили безцльно, то поднимаясь на вершины, то спускаясь въ небольшія долины, повидимому, все больше и больше углубляясь въ горы, но все-таки не находя нигд убжища отъ вьюги. Необходимо было принять какое-нибудь ршеніе, потому-что иначе намъ всмъ угрожала опасность замерзнуть на дорог. Я позвалъ, наконецъ, проводника, сказалъ ему, что самъ буду указывать путь и, открывъ мой маленькій карманный компасъ, объяснилъ ему, въ какомъ направленіи находился морской берегъ. Онъ съ тупымъ удивленіемъ посмотрлъ на маленькій мдный ящищекъ съ дрожащей въ немъ стрлкой и вскричалъ съ отчаяніемъ.
— Ахъ, баринъ! Какъ можетъ компасъ знать что-нибудь объ этихъ проклятыхъ горахъ? Вдь компасъ никогда еще не былъ здсь. Я всю жизнь брожу по этимъ горамъ и, прости мн Господи, не знаю, гд теперь море.
Несмотря на голодъ, страхъ и холодъ, я не могъ не улыбнуться, услыша мнніе проводника, что компасъ, никогда непутешествовавшій по Камчатк, не можетъ знать и дороги по ней. Я уврялъ его, что компасъ молодецъ своего дла и всегда найдетъ дорогу къ морю во время бури, но онъ мрачно покачалъ головой, какъ-будто мало врилъ въ его искусство, и отказался итти по тому направленію, которое я указывалъ. Не имя возможности заставить мою лошадь итти противъ втра, я сошелъ съ нея и, съ компасомъ въ рук, повелъ ее по направленію къ морю, за мной слдовалъ Вьюшинъ, закутанный съ головой въ медвжью шкуру и походившій скоре на какого-то дикаго звря, чмъ на человка. Проводникъ, видя наше полное довріе къ компасу, согласился, наконецъ, слдовать за ними. Мы подвигались очень медленно, такъ-какъ снгъ былъ глубокъ, члены наши окоченли и сильный втеръ дулъ прямо намъ въ лицо. Около полудня мы очутились на самомъ краю, занесеннаго снгомъ, обрыва, въ полтораста футъ глубины, у его подножія бушевало море и разъяренныя волны заглушали своимъ ревомъ вой втра. Я никогда не могъ-бы себ представить такого дикаго пустынннаго ландшафта. Позади и вокругъ насъ виднлись блыя вершины, надъ которыми повисло срое, безжалостное небо, мстами торчали сосновые сучья и черные обломки трановыхъ скалъ, представляя рзкую противуположность съ мертвенной близной снжныхъ горъ. Передъ нами внизу волновалось и пнилось море, а волны разбивались съ глухимъ плескомъ о черный утесъ.
Снгъ, вода, горы, а на переднемъ план маленькая группа обледенлыхъ людей и косматыхъ лошадей, устремившихъ взоры на море съ высоты могущественнаго утеса,— это была незатйливая, простая, но краснорчивая картина. Проводникъ нашъ, глядя пристально на темный обрывистый берегъ, въ надежд найти какой-нибудь знакомый предметъ, обратился, наконецъ, ко мн, съ просвтлвшимъ лицомъ и попросилъ показать ему компасъ.
Я развинтилъ крышку и показалъ ему синюю дрожащую стрлку, обращенную къ сверу. Онъ осмотрлъ ее съ любопытствомъ и съ очевиднымъ уваженіемъ къ ея таинственной сил и, наконецъ, сказалъ, что это дйствительно ‘мастеръ своего дла’, онъ, пожелалъ узнать всегда-ли компасъ указываетъ море. Я старался объяснить ему свойство и употребленіе этого снаряда, но это было выше его разумнія, и онъ отошелъ съ твердою увренностью, что въ маленькому мдномъ ящичк заключается что-то сверхъестественное, почему стрлка всегда можетъ указывать путь къ морю, даже въ стран, въ которой онъ никогда не бывалъ прежде.
Посл полудня, мы похали по направленію къ сверу, стараясь не удаляться отъ морского берега, огибая отдльныя вершины и перейдя черезъ девять невысокихъ горныхъ кряжей.
Въ продолженіе всего этого дня я имлъ случай наблюдать странное явленіе, о которомъ читалъ въ ‘Альпійскихъ ледникахъ’ Тиндалля, это тотъ голубоватый свтъ, который, кажется, наполняетъ каждое маленькое углубленіе въ снг. Углубленіе, сдланное длинной, тонкой палкой, такъ свтилось, какъ-будто было наполнено темно-голубымъ паромъ. Въ теченіе моего трехлтняго путешествія на свер, это явленіе никогда не было такъ замтно, какъ въ этотъ разъ.
Когда уже совсмъ стемнло, мы спустились въ глубокую, пустынную долину, которая, по словамъ нашего проводника, выходила къ морю возл устья рки Саманки. Здсь не было снга, но шелъ проливной дождь. Нельзя было предполагать, чтобы маіоръ и Доддъ могли достигнуть назначеннаго сборнаго пункта въ такую бурю, но, приказавъ людямъ разбить палатку, я все-таки похалъ съ Вьюшинымъ къ устью рки, чтобы удостовриться, тамъ-ли китоловная лодка или нтъ. Было слишкомъ темно для того, чтобъ можно было ясно различать предметы, но мы не нашли никакихъ слдовъ человческихъ существъ на берегу и возвратились обратно. Никогда еще мы не садились въ палатк за ужинъ и не завертывались въ наши медвжьи шкуры съ такимъ удовольствіемъ, какъ посл этого утомительнаго дня. Въ продолженіе сорока восьми часовъ, мы пробыли въ мокрыхъ и обледенлыхъ платьяхъ и около четырнадцати часовъ кряду или хали верхомъ или шли пшкомъ безъ горячей пищи и безъ отдыха.

ГЛАВА XV.

Продолженіе бури.— Голодъ.— Извстія о китоловной лодк.— Возвращеніе въ Лсновскъ.

Въ субботу, рано по утру, мы направились ко входу въ долину и разбили тамъ палатку такъ, чтобы намъ было видно устье Саманки, кром того мы укрпили палатку такъ, чтобы втеръ ее не снсъ и ршились ждать появленія китоловной лодки въ теченіе двухъ дней, какъ у насъ это было условлено заране.
Буря продолжалась, и свирпые волны, разбивавшіяся о берегъ цлый день, убдили меня, что мы напрасно поджидаемъ китоловнаго судна. Я надялся, что оно успло укрыться гд-нибудь въ бухт еще до начала бури. Если-же не успло, то оно должно было непремнно или пойти ко дну со всмъ экипажемъ, или-же разбиться объ утесы.
Къ вечеру Вьюшинъ изумилъ и привелъ меня въ отчаяніе, объявивъ, что наши запасы совершенно истощились, говядина вся вышла, а отъ хлба остались только корки. Вьюшинъ и вс камчадалы твердо надялись застать китоловное судно уже въ усть Саманки, а потому захватили съ собой продовольствія всего на три дня, ничего не сказавъ мн объ этомъ.
Мы были въ трехъ дняхъ пути отъ ближайшаго селенія. А какъ воротиться въ Лсновскъ? Теперь, вроятно, горы были непроходимы, потому-что шелъ постоянно снгъ. Но какъ ни опасенъ этотъ переходъ черезъ горы, все-таки необходимо было попытать счастья, не теряя ни минуты. Правда, мн приказано было ждать китоловнаго судна два дня, но я полагалъ, что обстоятельства совершенно оправдывали мое ослушаніе и приказалъ камчадаламъ приготовиться къ отъзду въ Лсновскъ на слдующее-же утро. Затмъ, я написалъ маіору записку и, положилъ ее въ жестяную фляжку, которую намревался оставить на мст нашего лагеря. Покончивъ эти дла, я залзъ въ свой мховой мшокъ и заснулъ, думая подкрпить свои силы для труднаго путешествія черезъ горы.
Слдующее утро было холодное и бурное, снгъ валилъ въ горахъ, а дождь лилъ въ долинахъ. На разсвт, мы сняли палатку, раздлили между собою багажъ, какъ могли добросовстне, и приняли вс мры, необходимыя для борьбы со снгомъ и непроходимыми дорогами по горамъ.
Нашъ проводникъ, посовтовавшись со своими товарищами, предложилъ намъ отказаться отъ перехода черезъ горы, а попытаться прохать тридцать миль во время отлива по узкому берегу, онъ утверждалъ, что этотъ путь представлялъ мене опасности, чмъ проздъ черезъ горы и боле шансовъ на успхъ, такъ-какъ тамъ мало было пунктовъ, по которымъ лошадь не могла-бы пройти, какъ по суху.
Было всего только тридцать миль до ущелья, находящагося въ южной цпи горъ, гд намъ придется удалиться отъ берега и хать по нашей старой дорог, такъ-что въ одинъ день мы достигнемъ Лсновска. Конечно, все пойдетъ хорошо, если мы во время достигнемъ ущелья, а если нтъ, то вода зальетъ берегъ на десять футовъ глубины, и наши лошади, если не мы сами, будутъ унесены въ море, какъ легкія пробки. Дерзкая смлость этого предложенія длала его гораздо привлекательне труднаго странствованія по снжнымъ сугробамъ въ замерзшихъ платьяхъ безъ всякой пищи, я съ удовольствіемъ согласился на него и приписалъ нашему проводнику боле смысла и находчивости, чмъ до сихъ поръ встрчалъ между камчадалами. Отливъ только-что начинался, и намъ нужно было еще подождать три или четыре часа, пока вода сбудетъ настолько, что можно прохать по берегу. Время это не пропало даромъ у камчадаловъ, они поймали одну изъ собакъ, которыя провожали насъ изъ Лсновска, зарзали ее самымъ хладнокровнымъ обрасомъ своими длинными ножами и принесли ее тощее тло въ жертву злому духу, въ вдніи котораго, по ихъ понятіямъ, находились эти проклятыя горы. Бдному животному вскрыли животъ, вынули внутренности и бросили ихъ на вс четыре стороны, а тло его повсили за заднія ноги на вершину высокаго шеста, воткнутаго отвсно въ землю. Но гнвъ злого духа казался неукротимымъ, потому-что буря еще боле усилилась посл этихъ умилостивительныхъ обрядовъ, что, впрочемъ, не поколебало вру камчадаловъ въ дйствительность ихъ примирительныхъ жертвъ. Если буря не утихала, то единственной причиной тому былъ неврующій американецъ, который со своимъ дьявольскимъ мднымъ ящичкомъ, называемымъ ‘компасъ’, настоялъ на томъ, чтобы перейти черезъ горы, не смотря на ‘мстнаго духа’ и его грозныя предостереженія. Одна умерщвленная собака не могла служить достаточнымъ возмездіемъ за такое святотатственное нарушеніе воли злого духа! Впрочемъ, жертвоприношеніе уменьшило, кажется, опасенія туземцевъ на счетъ ихъ собственной безопасности, и хоть мн было очень жаль бдную собаку, заколотую такъ безжалостно, но я съ удовольствіемъ увидлъ, что это подйствовало благотворно на упавшій духъ моихъ столь суеврныхъ спутниковъ.
Около десяти часовъ, насколько я могъ судить, не имя часовъ, нашъ проводникъ осмотрлъ берегъ и объявилъ, что пора итти въ путь, намъ оставалось четыре или пять часовъ, чтобъ дохать до ущелья. Мы поспшно вскочили на лошадей, и быстрымъ галопомъ пустились вдоль берега, подъ снью грозныхъ, черныхъ утесовъ съ одной стороны, и подъ солеными брызгами волнъ съ другой. Огромныя массы зеленой тины, водорослей и раковинъ, тысячи медузъ и обломки деревъ, выброшенные бурею, лежали грудами вдоль берега, но мы неслись черезъ все это въ бшеномъ галоп, останавливая нашихъ лошадей только тогда, когда нужно было пробираться между огромными каменными глыбами, скатившимися съ вершины скалъ, которыя мстами загромождали берегъ срыми покрытыми уткородками, обломками, въ семь и боле футовъ вышины.
Первыя восемнадцать миль мы прохали совершенно благополучно, но вдругъ Вьюшинъ, хавшій впереди, остановился такъ внезапно, что едва не упалъ съ лошади, и мы услыхали знаконый крикъ: ‘медвдь! Медвдь! Два!’ Дйствительно, два медвдя, казалось, пробирались по берегу на четверть мили впереди насъ, но какъ попали медвди въ это отчаянное положеніе, гд они должны были неизбжно потонуть черезъ два или три часа, этого мы не могли понять. Впрочемъ, для насъ это не длало никакой разницы, ясно было, что медвди здсь, и мы должны прохать мимо нихъ. Очевидно, одна изъ двухъ партій должна была попасть на завтракъ другой. Разойтись было невозможно, такъ какъ между скалами и моремъ оставалась только узенькая полоска земли. Я всыпалъ новый зарядъ въ мой карабинъ и положилъ дюжину запасныхъ зарядовъ въ карманъ, Вьюшинъ вложилъ дв пули въ свою двухствольную винтовку, и мы стали осторожно пробираться вдоль скалъ, желая выстрлить въ медвдей прежде, чмъ они насъ увидятъ. Мы подъхали уже довольно близко, какъ вдругъ Вьюшинъ разразился громкимъ смхомъ и закричалъ: ‘это люди!’ Когда они вышли изъ-за утеса, я тоже убдился, что это были люди. Но какъ они пришли сюда? Два туземца, одтые въ звриныя шкуры, приближались къ намъ, размахивая руками и крича намъ по русски, чтобъ мы не стрляли, въ то-же время они показывали намъ на что-то блое, подобное парламентерскому флагу.
Когда они подошли поближе, одинъ изъ нихъ подалъ мн съ низкимъ поклономъ сырой, грязный клочекъ бумаги, и я узналъ въ немъ одного изъ знакомыхъ мн камчадаловъ изъ Лсновска. Они были посланы маіоромъ. Слава Богу, партія ихъ не погибла! Я развернулъ бумагу и прочелъ поспшно:
‘Морской берегъ, 15 верстъ отъ Лсновска, 4-го октября. Выброшены сюда на берегъ бурею. Позжайте назадъ, какъ можно скоре.’

‘С. Абаза.’

Камчатскіе посланные выхали изъ Лсновска только днемъ посл насъ, но были задержаны вьюгой и дурными дорогами, и только въ прошлую ночь добрались до нашего второго лагеря. Не видя возможности перехать горы, вслдствіе глубокаго снга, они оставили своихъ лошадей и пытались дойти пшкомъ до рки Саманки по морскому берегу. Они не надялись исполнить этого во время одного отлива, но думали пріютиться на высокихъ скалахъ, когда начнется приливъ, и продолжать свое путешествіе, лишь только вода станетъ снова убывать. Нечего было тратить времени на дальнйшія объясненія. Вода быстро прибывала, а мы должны были сдлать двнадцать миль мене, чмъ въ часъ времени, или лишиться нашихъ лошадей. Мы посадили усталыхъ, промокшихъ камчадаловъ на двухъ свободныхъ коней и снова отправились въ путь крупной рысью. По мр приближенія къ ущелью, наше положеніе длалось все боле и боле критическимъ. У каждой выдающейся скалы вода становилась все выше, и въ нкоторыхъ мстахъ, она уже покрывала брызгами и пной подножіе утесовъ. Наши лошади шли бодро впередъ, уже только одна выдающаяся скала отдляла насъ отъ ущелья. Море бурлило возл нея такъ, что мы проскакали нсколько футовъ по вод, а черезъ пять минутъ бросили поводья у входа въ ущелье. Путешествіе было трудное, но мы пріхали на десять минутъ ране, чмъ ожидали, и находились на южной сторон снжнаго горнаго кряжа, мене чмъ на въ шестидесяти миляхъ отъ Лсновска. Безъ смтливости и смлости нашего проводника, мы-бы теперь еще вязли въ снгу и блуждали между дикими вершинами горъ, десять миль южне Саманки. Ущелье, по которому пролегалъ нашъ путь, было завалено каменными глыбами, покрыто непроходимой чащей сосенъ и ольхъ, мы впродолженіи двухъ часовъ должны были прорубать себ топорами дорогу съ страшнымъ трудомъ.
До сумерекъ, впрочемъ, мы достигли того мста, гд останавливались на второй день нашего отъзда изъ Лсновска, около полуночи мы пріхали въ юрту, въ которой завтракали пять дней тому назадъ. Утомленные четырнадцати-часовой здой безъ отдыха и пищи, мы не могли итти дале. Я надялся найти что-нибудь състное у камчадаловъ, посланныхъ изъ Лсновска, но оказалось, что ихъ запасы уничтожены совершенно, еще наканун. Вьюшинъ собралъ горсть грязныхъ хлбныхъ крошекъ изъ нашего пустого мшка съ хлбомъ, обжарилъ ихъ въ ворвани, которую употреблялъ, кажется для смазки своего ружья, и предложилъ мн это кушанье, но несмотря на голодъ, я не ршился отвдать этой черной, жирной массы, такъ что онъ раздлилъ ее между камчадалами.
Второй день уже я ничего не лъ, что не замедлило оказать на меня свое дйствіе, я почувствовалъ сильную, жгучую боль въ желудк. Я старался успокоить голодъ сменами сосновыхъ шишекъ и огромнымъ количествомъ воды, но ничто не помогало, я такъ ослаблъ къ вечеру, что не могъ держаться на лошади.
Около двухъ часовъ посл того, какъ смерклось, мы услышали вой собакъ въ Лсновск, и черезъ двадцать минутъ въхали въ селеніе, явились къ маленькому бревенчатому домику старосты и предстали передъ маіоромъ и Доддомъ въ то время, когда они сидли за ужиномъ. Такъ окончилась наша неудачная экспедиція въ Саманскія горы — самое трудное путешествіе, которое я когда либо совершалъ въ Камчатк.
Два дня спустя, тревоги и страданія, которыя маіоръ претерплъ за свою пятидневную стоянку на морскомъ берегу во время бури, явились причиною сильнаго ревматизма и лихорадки, и всякая мысль о дальнйшемъ путешествіи была покуда невозможна. Почти вс лошади въ селеніи были неспособны къ продолженію пути, нашъ саманскій горный проводникъ почти ослпъ отъ воспалительной рожи, сдлавшейся у него отъ сильнаго втра, которому онъ подвергался цлыхъ пять дней, — словомъ, половина нашей партіи никуда не годилась. При такихъ обстоятельствахъ, нечего было и думать о переход черезъ горы до наступленія зимы. Доддъ и казакъ Мироновъ были посланы обратно въ Тагилъ за докторомъ и новыми състными припасами, а Вьюшинъ остался со мной въ Лсновск, чтобы не оставить маіора одного, такъ-какъ онъ, вслдствіе своего болзненнаго состоянія, нуждался въ посторонней помощи.

ГЛАВА XVI.

Вечернія развлеченія камчадаловъ.— Народъ.— Рыба.— Мха.— Языкъ.— Музыка.— Псни.— Сани, запряженныя собаками.— Одежда.

Посл нашей неудачной попытки перебраться черезъ Саманскія горы, намъ не оставалось другого выбора, какъ только терпливо ждать въ Лсновск, пока рки замерзнутъ и снгъ будетъ настолько глубокъ, что намъ можно будетъ отправиться въ Гижигунскъ въ саняхъ, запряженныхъ собаками. Это была продолжительная и скучная задержка, я почувствовалъ въ первый разъ одиночество во всей его сил и тоску по родин, по домашнему очагу и по цивилизованному міру. Маіоръ все еще былъ очень боленъ и въ бреду постоянно говорилъ объ успх нашей экспедиціи, о перезд черезъ горы, о путешествіи въ Гижигинскъ на китоловномъ судн и давалъ несообразныя приказанія Вьюшину, Додду и мн на счетъ лошадей, саней, лодокъ и състныхъ припасовъ. Мысль пріхать въ Гижигинскъ до начала зимы исключительно занимала его мозгъ. Впродолженіе его болзни, время, до возвращенія Додда, казалось мн очень длиннымъ и скучнымъ, длать мн было ршительно нечего, почти все время я сидлъ въ бревенчатой комнат, въ окнахъ которой вмсто стеколъ были натянуты рыбьи пузыри и углублялся въ чтеніе Шекспира и Библіи, пока не выучилъ ихъ наизуть. Въ хорошую-же погоду я съ ружьемъ за плечами, бродилъ цлые дни въ горахъ, преслдуя сверныхъ оленей и лисицъ, но охота рдко мн удавалась.
Моими единственными трофеями во все это время были: одинъ олень и нсколько арктическихъ песцовъ. По вечерамъ я сидлъ на обрубк бревна въ нашей маленькой кухн, при свт грубаго камчатскаго ночника, состоящаго изъ кусочка мха и жестяной чашечки съ тюленьимъ жиромъ и слушалъ, впродолженіе цлыхъ часовъ, пніе и игру на гитар камчадаловъ, и простые разсказы объ опасныхъ приключеніяхъ въ горахъ, которыя они такъ любили передавать. Во время этихъ вечернихъ бесдъ съ камчадалами я узналъ много любопытныхъ подробностей о ихъ жизни, обычаяхъ и нравахъ, о которыхъ еще не имлъ ни малйшаго понятія: вроятно, впослдствіи мн не придется говорить объ этомъ народ, малоизвстномъ цивилизованному міру, и я разскажу теперь, что узналъ о ихъ музык, язык, удовольствіяхъ, предразсудкахъ и образ жизни.
Я уже говорилъ о камчадалахъ, какъ о спокойномъ, безобидномъ, гостепріимномъ полудикомъ племени, отличающемся честностью и привтливостью, кром того, камчадалы относятся съ уваженіемъ къ властямъ и законамъ. Даже мысль о возмущеніи, или сопротивленіи совершенно чужда характеру камчадала. Они, кажется, готовы переносить и притсненія съ полною покорностью. Камчадалы незлопамятны и врны, какъ собаки. Если вы съ ними обращаетесь хорошо, то ваше малйшее желаніе будетъ для нихъ закономъ, они употребятъ вс усилія, чтобы доказать, по своему, свою признательность за вашу доброту, предупреждая даже ваши невысказаныя желанія. Во время нашего пребыванія въ Лсновск, маіоръ какъ-то попросилъ молока. Староста не сказалъ ему, что въ селеніи нтъ ни одной коровы, но отвтилъ, что постарается достать желаемое. Добродушный камчадалъ тотчасъ-же послалъ человка верхомъ въ сосднее селеніе Кликилъ и къ вечеру посланный вернулся съ шампанской бутылкой въ рукахъ и маіору было привезено къ чаю молоко. Съ этого времени и до нашего отъзда въ Гижигинскъ боле мсяца, верховой прозжалъ каждый день по двадцати миль, чтобы доставить намъ бутылку свжаго молока. Это длалось просто, по сердечной доброт, безъ желанія и безъ надежды на будущее вознагражденіе и можетъ служить образчикомъ того, какъ съ нами вообще обращались въ Камчатк.
Осдлые жители сверной Камчатки имютъ обыкновенно два различныхъ мста жительства, смотря по временамъ года. Одни называются ‘зимними поселеніями’, другія — ‘лтними рыболовными стоянками’ и находятся одни отъ другихъ на разстояіи отъ одной до пяти миль. Въ первомъ, расположенномъ обыкновенно подъ защитою лсистыхъ холмовъ въ нсколькихъ миляхъ отъ морского берега, они живутъ отъ сентября до іюня. Лтнее — построено всегда у устья ближайшей рки, большой, или малой и состоитъ изъ нсколькихъ ‘юртъ’ или покрытыхъ землею хижинъ, изъ восьми или десяти коническихъ ‘балагановъ’, построенныхъ на сваяхъ и изъ множества деревянныхъ срубовъ, куда вшаютъ рыбу для сушенья. Камчадалы перебираются въ эти рыболовныя стоянки въ начал іюня, оставляя свои зимнія жилища въ совершенномъ запустніи. Даже собаки и вороны покидаютъ ихъ для боле привлекательной и боле обильной добычи, которую находятъ возл лтнихъ ‘балагановъ’. Въ начал іюня лососи приходятъ въ рки изъ моря въ огромномъ количеств и туземцы ловятъ ихъ въ сти, въ корзины, въ невода, въ верши, и посредствомъ десятка другихъ хитрыхъ изобртеній: женщины разрзываютъ ихъ, потрошатъ и очищаютъ отъ костей съ изумительною ловкостью и быстротой, затмъ развшиваютъ длинными рядами на горизонтальныхъ шестахъ для сушенья. Рыба, доврчивая и неопытная, приходитъ въ рки, какъ морякъ на берегъ, надясь, вроятно, отдохнуть отъ тревожной морской жизни, но она не успваетъ еще опомниться, какъ попадаетъ уже въ неводъ, ее вытаскиваютъ на берегъ съ сотней такихъ-же неразсудительныхъ и несчастныхъ страдальцевъ, разрзываютъ большимъ ножомъ, вынимаютъ спинной хребетъ, отрзываютъ голову, очищаютъ ее отъ внутренностей и вшаютъ ея обезображенные, остатки на шесты, чтобы засушить ихъ на жаркомъ іюльскомъ солнц.
Удивительно, въ какомъ громадномъ количеств появляются эти рыбы и какъ далеко заходятъ он въ сибирскія рки. Вс маленькія рчки, которыя мы перезжали во внутренней Камчатк, на разстояніи семидесяти миль отъ морского берага, были переполнены тысячами околвающихъ, мертвыхъ и разлагавшихся рыбъ, такъ-что вода становилась совершенно негодною къ употребленію. Даже въ маленькихъ горныхъ ручьяхъ, до того узкихъ, что ребенокъ могъ-бы перешагнуть черезъ нихъ, мы видли лососей въ восемнадцать или двадцать дюймовъ длины, которые съ трудомъ плыли вверхъ по теченію, потому-что вода едва могла покрывать ихъ тло. Мы часто спускались въ ручей и ловили ихъ просто руками цлыми дюжинами. Но странное дло, чмъ лососи боле углубляются во внутреннія рки, тмъ боле измняется ихъ вншній видъ. Когда эти рыбы только-что выходятъ изъ моря, то ихъ чешуя отличается блескомъ и твердостью, а мясо бываетъ краснаго цвта, жирно и вкусно, по мр того, какъ лососи идутъ вверхъ по рк, чешуя ихъ теряетъ свой блескъ и спадаетъ, а мясо блднетъ и, наконецъ, принимаетъ совершенно блый цвтъ, становится тощимъ, сухимъ и безвкуснымъ. Поэтому вс рыбныя стоянки въ Камчатк находятся, по возможности, ближе къ устьямъ ркъ. Вс поселенія сверо-восточной Сибири обязаны своимъ возникновеніемъ инстинкту, заставляющему лососей заходить въ рки для метанія икры. Безъ этого изобилія рыбы, вся страна не имла-бы другого населенія, кром Оленьихъ Коряковъ. Какъ только кончится періодъ рыбной ловли, камчадалы складываютъ свою сушеную рыбу въ ‘балаганы’, возвращаются на зимнія квартиры и готовятся къ охот за соболями. Почти цлый мсяцъ они проводятъ все время въ лсахъ и въ горахъ въ приготовленіи и въ постановк западней. Чтобы сдлать западню для соболя, вырзываютъ въ ствол большого дерева узкую, отвсную щель въ четырнадцать дюймовъ длины, четыре дюйма ширины и пять дюймовъ глубины, но при этомъ необходимо, чтобы нижняя часть щели находилась на вышин головы соболя, если онъ стоитъ на заднихъ лапахъ. Тогда срубаютъ другое небольшое дерево, одинъ изъ концовъ котораго поднимаютъ на три фута вышины и подпираютъ рогатиной, воткнутой въ землю, а другой обтачиваютъ такъ, что онъ можетъ свободно скользить по щели, вырубленной для него въ большомъ дерев. Конецъ этотъ поднимаютъ до верхней части щели и поддерживаютъ его тамъ простой защелкой, оставляя почти четырехъугольное отверстіе внизу для головы соболя. Къ защелк прившиваютъ приманку и западня готова. Соболь поднимается на заднія лапы, кладетъ голову въ отверстіе, дергаетъ приманку вмст съ защелкой и тяжелое бревно падаетъ и раздробляетъ черепъ животнаго, нисколько не портя цнныхъ частей его шкуры. Туземцы ставятъ массу такихъ западней въ теченіе зимы и часто ходятъ наблюдать за ними. Бывали случаи, что одинъ камчадалъ поставитъ сотню такихъ западней. Не довольствуясь, впрочемъ, этой обширной и хорошо организованной системой ловли соболей, туземцы охотятся за ними на лыжахъ съ дрессированными собаками, загоняютъ соболей въ ямы, которыя окружаютъ стями и, выгоняя ихъ оттуда огнемъ и топорами, убиваютъ животныхъ дубинами.
Число соболей, добываемыхъ ежегодно на Камчатскомъ полуостров, колеблется между шестью и девятью тысячами, вс они отправляются въ Россію и развозятся оттуда по всей сверной Европ. Большая часть всхъ русскихъ соболей на европейскомъ рынк добывается жителями Камчатки и отправляются американскими купцами въ Москву. В. Г. Бордмэнъ изъ Бостона и американская торговая фирма въ Кита, извстная кажется, подъ названіемъ Россель и К, держатъ въ своихъ рукахъ всю пушную торговлю въ Камчатк и по берегу Охотскаго моря. Приблизительная цна, получаемая камчадаломъ за соболинную шкуру въ 1864 г. доходила до 15 р. сер., но плата производилась чаемъ, сахаромъ, табакомъ и разными другими товарами, по оцнк самого торговца, такъ-что, въ сущности, туземцы получали только немногимъ боле половины номинальной цны. Почти вс жители средней Камчатки занимаются зимою прямо или косвенно торговлей соболями и многіе давно уже пріобрли себ вполн независимое положеніе.
Звроловство и рыболовство составляютъ, такимъ образомъ, главныя занятія камчадаловъ лтомъ и зимою, къ этому побуждаетъ ихъ, скоре, природа и климатъ страны, чмъ ихъ собственная наклонность, поэтому-то эти промыслы и не могутъ дать намъ точнаго понятія о нкоторыхъ особенностяхъ характера камчадаловъ и о ихъ жизни. Языкъ, музыка, развлеченія и суеврія народа врне могутъ обрисовать ихъ настоящій характеръ, чмъ обыденныя занятія.
Камчатскій языкъ кажется мн самымъ достопримчательнымъ изъ всхъ нарчій дикихъ племенъ Азіи, не по содержанію словъ, но просто по страннымъ звукамъ, которыми онъ изобилуетъ и по своему горловому акценту. Бглый разговоръ всегда напоминалъ мн шумъ воды, льющейся изъ кувшина съ узкимъ горлышкомъ.
Одинъ русскій путешественникъ по Камчатк выразился, что ‘камчатскія слова произносятся на половину горломъ, на половину ртомъ’, но мн кажется, врне было-бы сказать, что они говорятся на-половину горломъ и на-половину желудкомъ. Въ этомъ нарчіи боле горловыхъ звуковъ, чмъ въ какомъ-либо изъ извстныхъ мн азіатскихъ языковъ, чмъ оно рзко отличается отъ нарчій коряковъ и чукчей. Оно составлено, кажется, изъ постоянныхъ неизмнныхъ корней, съ измняющимися приставками. Тмъ не мене, сколько я могъ замтить, въ немъ нтъ перемны окончаній, и грамматика его должна быть проста и легка. Значительная часть камчадаловъ въ сверной части полуострова говоритъ, кром собственнаго своего языка, еще по-русски и по-корякски, такъ-что, по своему, они прекрасные лингвисты.
Псни народа, въ особенности такого, который самъ ихъ создалъ, а не позаимствовалъ отъ другихъ, могутъ, я думаю, служить врнымъ обращикомъ его характера, присуще-ли пснямъ, какъ полагаетъ одинъ писатель, рефлективное вліяніе на характеръ, или он являются только его выраженіемъ,— это безразлично и во всякомъ случа между тми и другими существуетъ взаимное отношеніе. Ни у одного сибирскаго племени это такъ не замтно, какъ у камчадаловъ. Они, наврное, никогда не были воинственнымъ народомъ, ибо у нихъ нтъ псенъ въ память героическихъ дяній или охотничьихъ подвиговъ ихъ предковъ, какъ у многихъ индйскихъ племенъ Америки. Весь ихъ эпосъ иметъ печальный, фантастическій характеръ и создался, врне, подъ вліяніемъ нжныхъ, грустныхъ наслажденій, любовныхъ или семейныхъ, чмъ подъ давленіемъ боле грубыхъ страстей, какъ-то: гнва, гордости и мести. Для слуха чужестранца ихъ музыка иметъ въ себ нчто дикое и страшное, она навваетъ на душу грустное чувство, въ ней слышится какое-то смутное, безполезное сожалніе о чемъ-то невозвратномъ, подобно тому чувству, которое охватываетъ душу человка при пніи панихиды на могил дорогого существа. Объ этомъ можно сказать то-же, что говоритъ Оссіанъ о музык Каррилля, ‘она, подобно воспоминанію о прошедшихъ радостяхъ — и сладко и грустно дйствуетъ на душу’. Особенно памятна мн одна псня подъ названіемъ ‘Пенжинская’, птая однажды туземцами въ Лсновск, напвъ которой положительно представлялъ самое пріятное и вмст съ тмъ невыразимо грустное сочетаніе звуковъ, какое мн когда-либо доводилось слышать,— вопль погибшей души, отчаивающейся, но все-таки не перестающей умолять о помилованіи. Попытка моя достать переводъ этой псни осталась тщетною, не смотря на вс мои старанія. Содержитъ-ли она разсказъ о какой-нибудь кровавой бдственной стычк съ свирпыми сверными сосдями, или плачъ надъ тломъ дорогого сына, брата или мужа, я не могъ узнать, но сама музыка вызывала слезы на глаза, и доводила легко возбуждаемое чувство почти до изступленія. Плясовые мотивы камчадаловъ носятъ, разумется, совершенно иной характеръ и состоятъ вообще изъ оживленныхъ, энергическихъ, отрывистыхъ переходовъ, повторяемыхъ нсколько разъ безъ всякихъ варіацій. Вс почти туземцы аккомпанируютъ себ на трехъугольной гитар, называемой ‘балалайкой’ о двухъ струнахъ и нкоторые изъ нихъ очень хорошо играютъ на самодльныхъ скрипкахъ грубой работы. Вс они страстно любятъ музыку.
Прочія ихъ удовольствія заключаются въ пляск, игр ножнымъ мячикомъ на снгу и въ бг на санкахъ, запряженныхъ собаками.
Зимнія путешествія камчадаловъ совершаются исключительно на собакахъ и нигд этотъ народъ не выказываетъ лучше своего природнаго искусства и смтливости. Можно даже сказать, что они сами создали свою породу собакъ, такъ-какъ настоящая сибирская собака есть ничто иное, какъ полуприрученный арктическій волкъ и сохраняетъ вс свои волчьи инстинкты и привычки. Нужно-ли говорить, что на всемъ свт нтъ боле закаленаго, выносливаго животнаго? Эту собаку можно заставить спать на снгу при температур 70 ниже нуля, навсить на нее такія тяжести, что кожа на ея лапахъ трескается и оставляетъ кровавые слды на снгу, или морить ее голодомъ до того, что она начнетъ сть свою сбрую, но ея сила и бодрость остаются непобдимыми. Мн приходилось упряжку, состоящую изъ девяти собакъ, заставлять длать въ сутки боле ста миль и работать впродолженіе сорока восьми часовъ, причемъ не было возможности дать имъ ни крошки пищи. Обыкновенно, ихъ кормятъ одинъ разъ въ день и порція ихъ состоитъ изъ одной сушеной рыбы, всящей не боле полутора, или двухъ фунтовъ. Эта кормежка дляется на ночь, такъ-что на другой день он приступаютъ къ работ съ пустыми желудками.
Сани, въ которыя запрягаютъ этихъ животныхъ, имютъ десять футовъ длины и два ширины: они сшиты изъ березовой коры и соединяютъ въ себ въ замчательной степени два самыя важныя качества: прочность и легкость. Ихъ остовъ состоитъ изъ брусьевъ, связанныхъ ремнями изъ тюленьей шкуры и поставленныхъ на широкіе, выгнутые полозья. Въ нихъ совсмъ нтъ желза и он всятъ не боле двадцати фунтовъ тогда-какъ въ нихъ можно положить тяжесть въ четыреста или пятьсотъ фунтовъ и самыя скверныя горныя дороги не причиняютъ имъ ни малйшаго поврежденія. Число собакъ, запрягаемыхъ въ эти сани, колеблется между семью и пятнадцатью, смотря по дорог и по всу клади. Ихъ запрягаютъ въ сани попарно къ длинному ремню изъ тюленьей шкуры, къ которому каждая собака привязана коротенькой постромкой за ошейникъ. Ими управляютъ криками и съ помощью покрикиваній и передовой собаки, которую нарочно дрессируютъ для этого. Камчадалъ вмсто кнута, употребляетъ толстую палку, около четырехъ футъ длины и двухъ дюймовъ въ діаметр. Съ одной стороны она снабжена длиннымъ желзнымъ острымъ наконечникомъ и служитъ для того, чтобы удерживать сани во время спуска съ горъ и останавливать собакъ, когда он сворачиваютъ съ дороги для преслдованія оленей и лисицъ, что случается довольно часто. Острый конецъ втыкаютъ передъ однимъ изъ полозьевъ и тащутъ его такъ по снгу, держа другой конецъ крпко въ рук. Такимъ образомъ, палка служитъ сильнымъ тормазомъ, съ помощью котораго, при нкоторой ловкости, можно остановить сани очень быстро. Искусство управлять такими санями есть самая обманчивая вещь на свт. Сначала путешественнику кажется, что управлять ими такъ-же нетрудно, какъ телжкой на улиц, но это прямой самообманъ и неопытный человкъ въ первыя-же десять минутъ вывалится въ снжный сугробъ и его опрокинутыя сани отбрасываются на четверть мили отъ дороги, тогда онъ по опыту узнаетъ, что дло не такъ легко, какъ ему казалось и черезъ день, можетъ бытъ, онъ придетъ къ тому выводу, что надо родиться съ способностью управлять хорошо собаками, а пріобрсти ее трудно.
Одежда камчадаловъ и лтомъ и зимою сдлана, большею частью, изъ звриныхъ щкуръ. Ихъ зимній костюмъ состоитъ изъ сапогъ изъ тюленьей кожи, называемыхъ ‘торбассами’, которые надваются поверхъ чулокъ изъ оленьей шкуры и доходятъ до колнъ, изъ мховыхъ панталонъ шерстью внутрь, изъ лисьяго кукуля или капора съ длинной бахромой изъ кости и изъ толстой куклянки, или двойной мховой рубашки, покрывающей тло до колнъ. Эта рубашка сшита изъ самой толстой и мягкой оленьей шкуры, окрашенной въ разные цвта, вышита снизу шелками, обшита у ворота и на рукавахъ лоснящимся бобромъ, къ ней пришивается у подбородка четырехугольный лоскутъ, которымъ закрываютъ носъ, а сзади — нчто врод башлыка, такъ называемой ‘кукуль’, который надваютъ на голову во время дурной погоды. Въ такомъ одяніи камчадалы впродолженіи цлыхъ недль подвергаются страшному холоду, и спятъ спокойно и удобно на снгу при температур въ двадцать, тридцать и даже сорокъ градусовъ ниже 0.
Значительную часть нашего время въ Лсновск мы провели въ заготовленіи только-что описанныхъ костюмовъ, предназначаемыхъ для насъ самихъ, въ устройств крытыхъ саней для защиты отъ зимнихъ вьюгъ, въ шить просторныхъ мшковъ изъ медвжьей шкуры для спанья въ нихъ ночью, и, вообще говоря, въ приготовленіяхъ къ тяжелому зимнему странствованію.

ГЛАВА XVII.

Русское леченіе.— Саманкскія горы.— Лагерь кочующихъ коряковъ.— Собаки и сверные олни.— Наружность коряковъ.— ‘Пологи’.— Лакомства коряковъ.

Въ конц Октября прибылъ изъ Тагиля русскій докторъ и принялся истощать послднія силы маіора паровыми ваннами, кровопусканіями и шпанскими мушками, пока осталась, наконецъ, только слабая тнь его прежняго, здороваго тлосложенія. Лихорадка, впрочемъ, уступила этому энергическому лченію и нашъ маіоръ сталъ постепенно поправляться. Вскор посл того, на той-же недл, Доддъ и Мироновъ возвратились изъ Тагиля съ новыми запасами чая, сахара, рома, табаку и сухарей и мы начали набирать собакъ изъ сосднихъ селеній Кинъ-Килля и Поляны, для вторичной переправы черезъ Саманкскія горы. Снгъ выпалъ всюду на глубину двухъ футовъ, погода стояла ясная и морозная, и только болзнь маіора служила препятствіемъ къ нашему отъзду изъ Лсновска, но, какъ-бы то ни было 28 октября маіоръ объявилъ намъ, что въ состояніи продолжать путешествіе и мы начали укладывать наши вещи. 1 ноября мы обрядились въ наши тяжелыя мховыя одянія, которыя превратили насъ, по наружности, въ самыхъ страшныхъ дикихъ зврей, простились съ гостепріимными жителями Лсновска и отправились въ территоріи кочующихъ коряковъ въ числ восемнадцати человкъ на шестнадцати саняхъ, съ двумя стами собакъ и състными припасами на сорокъ дней. На этотъ разъ мы положили во что-бы ни стало, или добраться до Гижигинска или, какъ говорится въ газетахъ, пасть жертвою своего предпріятія.
3-го ноября, посл обда, когда долгій сверный полусвтъ началъ исчезать въ стальной синев, присущей только арктическимъ ночамъ, наши собаки медленно поднимались на послднюю вершину Саманкскихъ горъ, и мы озирали съ высоты боле чмъ 2.000 футовъ однообразное снжное пространство, начинавшееся у подошвы горъ, на которыхъ мы стояли, и сливавшееся съ горизонтомъ. То была земля кочевыхъ коряковъ. Холодный втеръ дулъ съ моря на вершины горъ и грустно завывалъ въ втвяхъ сосенъ, нарушая своимъ свистомъ молчаніе зимней природы. Блдный, потухающій свтъ исчезающаго солнца дрожалъ еще на боле высокихъ верхушкахъ, дикія ущелья поросшія ольховыми рощами и густой чащей малорослыхъ сосенъ, были уже погружены въ ночной мракъ. У подошвы горъ прихотливо раскинулся передовой лагерь коряковъ. Предъ тмъ, какъ начать спускаться въ равнину, мы ршили дать нашимъ собакамъ отдохнуть немного на вершин, сами-же старались разсмотрть сквозь вечерній сумракъ черныя палатки, которыя, по нашему ожиданію, должны были размститься у нашихъ ногъ, но мы видли лишь сосновые кусты и ничто иное не нарушало мертвенной близны снжной степи. Лагерь былъ скрытъ за выдающейся горой.
Едва лишь восходящая луна освтила черныя, изрытыя очертанія вершинъ праве нашего привала, какъ мы подняли собакъ и пустили ихъ въ темное ущелье, которое спускалось въ степь. Обманчивыя ночныя тни и массы утесовъ, загораживающія узкій проходъ, длали спускъ очень опаснымъ, и требовалось приложить все искусство опытныхъ камчадаловъ, чтобы избжать опасныхъ случаевъ. Цлыя облака снга летли изъ подъ острыхъ кольевъ, которыми наши проводники тщетно старались удержаться на стремительномъ спуск: предостережительные крики передовыхъ, удесятеренныя горнымъ эхомъ, подгоняли еще боле нашихъ собакъ, и намъ казалось, видя какъ утесы и деревья летли мимо насъ, что мы сами катились на стремительной лавин, которая уносила насъ съ захватывающей духъ скоростью къ врной гибели.
Впрочемъ, мало-по-малу быстрота эта начала уменьшаться и мы выхали на твердый, обмерзлый снгъ, въ открытую степь, освщенную луной. Посл получасовой зды, мы должны были, по нашимъ соображеніямъ, быть возл лагеря коряковъ, но до сихъ поръ нигд не было видно и слда оленей или палатокъ. Взрытый снгъ обыкновенно предупреждаетъ путешественника о близости юртъ, такъ-какъ олени на много миль въ окружности, взрываютъ ногами снгъ, отыскивая мохъ, который представляетъ собою единственную пищу этихъ животныхъ. Но ввиду отсутствія столь необходимыхъ примтъ, мы начали подозрвать, что намъ даны были неврныя указанія, какъ вдругъ наши передовыя собаки насторожились, обнюхали вокругъ себя воздухъ и съ рзкимъ отрывистымъ тявканьемъ помчались къ высокому холму, находившемуся почти подъ прямымъ угломъ отъ пройденнаго нами пути. Тщетно камчадалы сдерживали бгъ разгоряченныхъ собакъ, ихъ волчій инстинктъ былъ возбужденъ и вся дисциплина забыта, когда втеръ донесъ до ихъ обонянія свжій запахъ оленьихъ стадъ. Мы быстро очутились на верху холма и передъ нами въ ясномъ лунномъ свт стояли коническія палатки коряковъ, окруженныя по меньшей мр четырьмя тысячами сверныхъ оленей, ихъ втвистые рога напоминали настоящую рощу засохшихъ кустовъ. Вс собаки залаяли въ одинъ голосъ, подобно ста гончихъ, при вид дичи и шумно бросились съ горы, совершенно не слушая восклицаній своихъ хозяевъ и угрожающихъ криковъ трехъ или четырехъ черныхъ фигуръ, которыя внезапно поднялись со снга между ними и испуганными оленями. Въ этой суматох, я едва разслышалъ голосъ Додда, осыпающаго русскими ругательствами своихъ лающихъ собакъ, которыя несмотря на его самое усердное сопротивленіе, мчали его съ опрокинутыми санями по степи. Все огромное стадо оленей колебалось съ минуту и потомъ понеслось съ бшеными прыжками, преслдуемое камчадалами, сторожевыми коряками и двумя-стами собакъ.
Стараясь избгнуть этого всеобщаго смятенія я соскочилъ съ моихъ саней и наблюдалъ за толпой, которая мчалась съ криками и лаемъ черезъ равнину. Весь лагерь, дремавшій въ своемъ тихомъ одиночеств, какъ-будто онъ былъ необитаемымъ, проявилъ мгновенно, необыкновенную дятельность. Изъ палатокъ торопливо выходили темныя фигуры и, схвативъ длинныя копья, воткнутыя въ снгу у входа, присоединялись къ остальной погон, крича и бросая арканы изъ моржевой кожи на сабакъ, надясь этимъ остановить ихъ бгъ. Стукъ тысячи роговъ другъ о друга, среди смятенія бгства, частые удары безчисленныхъ копытъ на твердомъ снг, глухой хриплый крикъ испуганныхъ оленей и непонятныя воклицанія коряковъ, старающихся собрать пораженное паническимъ страхомъ стадо,— создали цлый хоръ ржущихъ слухъ звуковъ, которые раздавались далеко въ тихомъ морозномъ ночномъ воздух. Эта картина напоминала скоре полуночное нападеніе Каманчей на враждебный лагерь, чмъ мирное прибытіе трехъ или четырехъ американскихъ путешественниковъ и я съ удивленіемъ прислушивался къ смятенію и тревог, которую мы невольно создали.
Но вотъ шумъ началъ стихать и собаки, усталыя отъ неестественныхъ усилій, послушались-таки увщававшихъ ихъ хозяевъ и свернули къ палаткамъ. Собаки Додда, высунувъ языки отъ чрезмрной усталости, ковыляя, мрачно плелись назадъ, бросая нердко тоскливые взгляды по направленію къ оленямъ, какъ-будто они раскаивались въ слабости, побудившей ихъ прекратить столь заманчивое преслдованіе.
— Какъ-же вы ихъ не сдержали? спрашивалъ я, смясь, Додда. Такому опытному здоку, какъ вы, слдовало-бы лучше сдерживать свою стаю!
— Сдержать ихъ! воскликнулъ онъ съ сердцемъ, желалъ-бы я посмотрть, какъ вы-бы ихъ сдержали съ ременнымъ арканомъ вокругъ шеи и здоровымъ корякомъ, тащущимъ, подобно паровому вороту, за другой его конецъ! Хорошо вамъ кричатъ: ‘остановите ихъ’, но когда этотъ дикарь тащитъ васъ съ саней, какъ дикое животное, интересно знать, что внушила-бы вамъ ваша великая мудрость? У меня на ше наврное остался теперь слдъ аркана и онъ осторожно ощупывалъ руками рубецъ отъ ремня возл ушей.
Когда, наконецъ, собрали оленей и приставили къ нимъ караульныхъ, коряки тотчась-же съ любопытствомъ столпились вокругъ гостей, столь внезапно нарушившихъ ихъ покой и спросили черезъ нашего переводчика, Миронова, кто мы были и чего хотли. Они представляли собою дикую, живописную группу при бловатомъ свт луны, озарявшемъ ихъ темныя лица и блествшемъ на ихъ металлическихъ украшеніяхъ и на полированныхъ клинкахъ ихъ длинныхъ копьевъ. Выдающіяся скулы, ихъ темныхъ лицъ, смлые живые глаза и прямые, черные, какъ смоль, волосы обнаруживали близкое родство ихъ съ американскими индйцами, но дале этого сходство не простиралось. Выраженіе прямой, искренней честности, которой не достаетъ краснокожимъ и которую мы инстинктивно сочли за достаточную гарантію ихъ дружелюбія и искренности, составляетъ наиболе замтное выраженіе ихъ лицъ. Вопреки нашей предвзятой иде о сверныхъ дикаряхъ, это были атлетическіе, хорошо сложенные люди, неуступающіе въ рост американцамъ. Грубыя куклянки или рубашки изъ пятнистой оленьей шкуры, съ поясомъ и обшитыя внизу длинной бахромой изъ черныхъ волчьихъ волосъ, укутывали ихъ тло отъ шеи до колнъ и были украшены мстами нитями мелкаго цвтнаго бисера, красными сафьяновыми кистями и кусочками полированнаго металла. Мховые панталоны, длинные сапоги изъ тюленьей колеи, доходящіе до колнъ и капоты изъ волчьей шкуры съ волчьими ушами, торчавшими по обимъ сторонамъ головы, служили дополненіемъ костюма, который, несмотря на свою оригинальность, какъ-то живописно гармонировалъ съ этой пустынной мстностью, освщенной луною. Поручивъ нашему казаку Миронову вмст съ маіоромъ объяснять наши дла и нужды, мы съ Доддомъ, отправились осматривать лагерь. Онъ представлялъ собою ряды большихъ коническихъ палатокъ, составленныхъ, кажется, изъ деревянныхъ шестовъ и покрытыхъ оленьими шкурами, которыя поддерживались на своихъ мстахъ длинными ремнями изъ кожи тюленей или моржей, ремни были крпко натянуты отъ верхушки конуса до земли. Сначала, строенія эти казались неспособными противустоять бурнымъ втрамъ, дующимъ зимою въ степи со стороны Свернаго океана, но послдствія доказали, что сильнйшія бури не въ состояніи снести ихъ. Затйливыя сани, разной формы и величины, были разбросаны по снгу и двсти или триста вьючныхъ сделъ для оленей были собраны въ кучу и симметрически разложены у самой большой палатки. Производя нашъ бглый осмотръ и чувствуя нкоторую неловкость въ обществ пятнадцати или двадцати коряковъ, которые взяли на себя роль членовъ наблюдательнаго комитета за нашими движеніями, мы вернулись къ тому мсту, гд представители цивилизаціи и варварства вели свои переговоры. Казалось, они пришли къ дружескому соглашенію, такъ-какъ при нашемъ приближеніи высокій туземецъ, съ бритой головой, выступилъ изъ толпы и ведя насъ къ самой большой палатк, поднялъ занавсь изъ шкуры и показалъ черное отверстіе, около двухъ футъ съ половиною въ діаметр приглашая насъ движеніемъ руки войти въ это незатйливое жилище.
Если Вьюшинъ могъ гордиться какой-нибудь особенностью сибирскаго воспитанія, такъ это несомннно была его способность влзть въ самыя тсныя норы. Многолтняя практика сообщила его спинному хребту такую необыкновенную гибкость, которой мы могли только удивляться, но отнюдь не подражать, и хотя такое преимущество было не изъ завидныхъ, но Вьюшина всегда посылали осматривать вс темныя углубленія и подземныя проходы, которые встрчались на нашемъ пути. Предстоявшій намъ входъ былъ однимъ изъ наиболе необычайныхъ изъ всхъ, попадавшихся намъ до сихъ поръ, но Вьюшинъ, твердо исповдывающій аксіому, что никакая часть его тла не должна быть больше отверстія, въ которое ему предстояло войти, принялъ горизонтальное положеніе и, попрося Додда дать его ногамъ первоначальный толчокъ, началъ осторожно влзать въ него. Спустя нсколько секундъ за его исчезновеніемъ и предполагая, что онъ уже устроился въ палатк, я ршился всунуть мою голову въ отверстіе и поползъ съ большими усиліями за нимъ. Темнота была ужасная, но руководимый дыханіемъ Вьюшнна, я подвигался довольно быстро, какъ вдругъ дикое ворчаніе и громкій лай раздались изъ передняго угла и вслдъ за тмъ Вьюшинъ всей массой своего тла ударился объ мою голову, я поспшилъ назадъ и Вьюшинъ съ неловкостью ползущаго вспять рака, быстро послдовалъ за мной.
— Что за чорта вы тамъ увидали? спросилъ Доддъ по-русски, освобождая голову Вьюшина отъ занавски изъ шкуры, въ которую она запуталась. Вы идете назадъ, какъ будто шайтанъ со всми своими чертенятами бжитъ за вами!
— Вы не думаете, надюсь,— отвчалъ взволнованный Вьюшинъ — что я останусь въ этой ям, на съденье карякскими собаками! Хотя я и былъ настолько глупъ, чтобы войти въ нее, но все-таки я сохранилъ настолько разума, чтобъ знать, когда мн выйти. Я не думаю, чтобъ оттуда былъ еще другой выходъ куда-нибудь, сказалъ онъ въ извиненіе — а здсь куча собакъ.
Смекнувъ о затруднительности положенія Вьюшина и смясь надъ его смущеніемъ, нашъ карякскій хозяинъ вошелъ въ палатку, выгналъ собакъ и поднялъ внутреннюю занавсъ. Тогда красный свтъ очага освтилъ насъ всхъ. Мы проползли на рукахъ и ногахъ двнадцать или пятнадцать футъ по низкому проходу, и вошли въ просторный кругъ внутри палатки. Вязки смолистыхъ сосенъ, съ трескомъ горли на земл по середин, бросая красный отблескъ на густыя глянцовитыя жерди, отражаясь на темныхъ шкурахъ, которыми была покрыта крыша и на смуглыхъ татуированныхъ лицахъ женщинъ, сидящихъ вокругъ. Громадный мдный котелъ, наполненный какой-то бурдой сомнительнаго запаха и достоинства, вислъ надъ огнемъ, дв худощавыя женщины съ голыми руками суетились у огня, он одной и той-же палочкой поочередно мшали содержимое въ котл, поправляя уголья и ударяя по головамъ двухъ или трехъ слишкомъ назойливо-любознательныхъ собакъ. Дымъ, медленно поднимающійся надъ огнемъ, вислъ голубымъ прозрачнымъ облакомъ на вышин пяти футъ отъ пола, раздляя атмосферу палатки на нижній этажъ, сравнительно чистаго воздуха и на верхній, туманный слой, гд преобладали дурныя испаренія и дымъ.
Въ виду недостатка чистаго воздуха, въ юрт, я убждался, что способность дтей стоять на голов была завиднымъ свойствомъ, когда дкій дымъ пробралъ меня до слезъ, я посовтовалъ Додду попробовать принять обратное положеніе, — такимъ образомъ онъ избавился-бы отъ дыма и искръ и въ то-же время могъ-бы насладиться новымъ и любопытнымъ оптическимъ явленіемъ. Съ презрительной насмшкой, съ какой онъ обыкновенно встрчалъ мои самые разумные совты, онъ возразилъ, что я могу самъ сначала сдлать этотъ опытъ и, растянувшись на полу во всю длину, онъ предался интересному занятію — длать рожи корякскому ребенку. Вьюшинъ проводилъ время, лишь только глаза его немного привыкли къ дыму, между приготовленіемъ нашего ужина и мстительными колотушками собакамъ, которыя время отъ времени дерзали приблизиться къ нему, а маіоръ, кажется, самый полезный членъ нашей партіи, въ это время торговался за исключительное владніе ‘пологомъ’. Температура корякской палатки зимой бываетъ рдко 20 или 25 выше нуля по Фаренгейту, а такъ-какъ постоянно находиться въ такомъ холод не очень-то пріятно, то коряки длаютъ вокругъ внутренней стны палатки маленькія, почти непроницаемыя для воздуха помщенія, называемыя ‘пологами’, раздленные между собой кожанными занавсками и обладающія двумя важными преимуществами, а именно: замкнутостью и большимъ тепломъ. ‘Пологи’ имютъ около четырехъ футъ вышины и пяти или восьми длины и ширины. Ихъ длаютъ изъ толстыхъ шкуръ, сшитыхъ такъ плотно, что туда не проникаетъ воздухъ, согрваются и освщаются они кускомъ мха, горящимъ въ деревянной чашк, наполненной тюленьимъ жиромъ. Тмъ не мене законъ уравновшиванія силъ, имющій мсто во всей природ, даетъ себя знать и въ полог корякской юрты и за большее количество тепла награждаетъ васъ въ то-же время боле душной и дымной атмосферой. Зажженная свтильня ночника, плавающая подобно крошечному горящему кораблю въ маленькомъ озерц прогорклаго жира, поглощаетъ кислородъ воздуха въ полог и возвращаетъ его въ вид углекислаго газа, маслянистаго чада и разныхъ міазмовъ. Но, впрочемъ, вопреки всмъ извстнымъ законамъ гигіены, такой испорченный воздухъ оказывается здоровымъ, или точне нтъ очевидныхъ доказательствъ его зловредности. Корякскія женщины, проводящія большую часть своего времени въ этихъ пологахъ, достигаютъ обыкновенно преклонныхъ лтъ и, если не считать ихъ угловатыхъ формъ и худощавости, он не отличаются ни въ чемъ отъ старухъ другихъ странъ. Тревожимый опасеніемъ задохнуться, я проспалъ цлую ночь въ корякской юрт, но мои опасенія оказались напрасными и понемногу я отъ нихъ отказался. Чтобы избавиться отъ толпы коряковъ, которые услись вокругъ насъ на земляномъ полу, и любопытство которыхъ длалось назойливымъ, мы съ Доддомъ приподняли мховую занавску полога, уступленнаго намъ, благодаря дипломатіи маіора, и въ ожиданіи ужина сли за него. Любознательные коряки, не видя возможности помститься въ узкомъ полог во всемъ своемъ состав, улеглись съ наружной его стороны и, просунувъ свои безобразныя, полу-обритыя головы подъ занавсъ, продолжали свои молчаливыя наблюденія. Зрлище девяти головъ, широко открытые глаза которыхъ поворачивались одновременно и слдили изъ стороны въ сторону за всми нашими движеніями, было такъ смшно, что мы невольно разразились громкимъ смхомъ. Въ отвтъ на это появилась улыбка на каждомъ изъ девяти смуглыхъ лицъ, одновременныя движенія которыхъ производили впечатлніе какого-то огромнаго чудовища съ девятью головами и одной волей. По наущенію Додда, мы придумали удалить ихъ табачнымъ дымомъ и вотъ я вынулъ изъ кармана мою трубку изъ черенка шиповника и началъ зажигать ее спичкой, воспламеняющейся съ особеннымъ трескомъ, коробочку которыхъ я берегъ, какъ драгоцнную память о цивилизаціи. Лишь только спичка, посл нкотораго подобія крошечнаго фейерверка, вдругъ загорлась, девять изумленныхъ головъ разомъ исчезли и изъ-за занавски послышались удивленныя восклицанія и оживленныя объясненія дьявольскаго способа добывать огонь, вс говорили за разъ, какъ при вавилонскомъ столпотвореніи. Опасаясь, вроятно, лишиться какого-нибудь зрлища, свидтельствующаго о сверхъественной сил блыхъ людей, головы снова появились вмст съ нсколькими другими, которыя очевидно, были привлечены разсказомъ о чудесномъ событіи. Баснословная бдительность стоглазаго Аргуса была ничто въ сравненіи съ тмъ вниманіемъ, которому мы теперь были подвергнуты. За каждымъ колечкомъ дыма, выходившимъ изъ нашего рта, любопытные глаза слдили такъ, же внимательно, какъ за какимъ-нибудь сладоноснымъ испареніемъ, поднимающимся изъ бездонной пропасти и, готовымъ разразиться выстрлами и пламенемъ. Громкое и сильное чиханіе Додда снова послужило сигналомъ къ внезапному, испуганному исчезновенію головъ и новымъ толкамъ за занавсью. Все это было довольно смшно, но утомленные этими пристальными взглядами и голодомъ, мы выползли изъ-за нашего полога и стали слдить съ живымъ интересомъ за приготовленіемъ ужина. Вьюшинъ превратилъ маленькій сосновый ящикъ съ нашими телеграфными приборами въ простой обденный столъ безъ ножекъ и уставилъ его сухарями, ломтями сырой ветчины и кружками горячаго чая. Таковы прихоти цивилизаціи, а рядомъ съ нами на полу, въ длинномъ деревянномъ корытц и большой чашк изъ того же матеріала, находились соотвтствующія лакомства варварства. Объ ихъ состав мы, разумется, не могли имть надлежащаго понятія: но аппетитъ усталыхъ путниковъ бываетъ не очень разборчивъ, мы услись по-турецки на полу между корытцемъ и ящикомъ съ приборами и ршились доказать нашу признательность корякскому гостепріимству, длая честь всему предлагаемому. Чашка со своимъ страннымъ содержимымъ остановила вниманіе наблюдательнаго Додда и, запустивъ въ нее длинную ложку, онъ обратился къ Вьюшину, который, въ качеств главнаго повара, обязанъ былъ все знать относительно ды, и спросилъ:
— Что это вы тутъ настряпали?
— Это?— замтилъ Вьюшинъ поспшно,— это рисовая каша!
— Каша!— воскликнулъ Доддъ сомнительно.— Это скоре похоже на матеріалъ, изъ котораго сыны Израиля приготовляли кирпичи. Однако, имъ, кажется, не нужна была солома, прибавилъ онъ, вытаскивая нсколько стебельковъ сухой травы.— Что-же это въ самомъ дл?
— Это,— снова отвтилъ Вьюшинъ съ видомъ знатока, это знаменитое ‘Ямукъ-чи la Пустерельскъ’, національное кушанье коряковъ, приготовленное по первоначальному рецепту его высочества Улкота Утку Минечиткина, великаго послдяго Тіона.
— Постойте, воскликнулъ Доддъ, съ нетерпливымъ движеніемъ, — этого достаточно, я буду сть и зачерпнувъ полъ ложки черной, липкой массы, онъ поднесъ ее къ губамъ.
— Ну какъ,— спросили мы, посл минутнаго ожиданія,— на что это похоже вкусомъ?
— На пирожки изъ грязи, которые мы длали въ ребячеств!— отвчалъ онъ наставительно, — немного соли, перцу и масла и побольше мяса и луку съ нкоторыми овощами по вкусу, вроятно, приправили-бы это, но впрочемъ, оно и такъ не очень-то дурно!
Въ виду такой двусмысленной рекомендаціи, я попробовалъ кушанье. Въ силу его страшнаго землянистаго вкуса, оно не было ни особенно пріятно, ни особенно непріятно. Вс его качества были отрицательныя, за исключеніемъ травянитости, придававшей особенное свойство и плотность этой масс.
Такая смсь, приготовляемая коряками подъ именемъ ‘маніаллы’, употребляются всми сибирскими племенами, какъ суррогатъ хлба, и туземная изобртательность не могла придумать легчайшаго и простйшаго способа для поддержанія своего существованія. Утверждаютъ, что она цнится больше за свои гигіеническія качества, чмъ за пріятный вкусъ и нашъ недолгій опытъ заставляетъ насъ этому врить. Она состоитъ изъ запекшейся крови, сала и полуперевареннаго мха, добываемаго изъ желудка оленей, гд онъ, по общему мннію, долженъ былъ подвергнуться важному измненію, которое длаетъ его годнымъ для вторичнаго употребленія. Столь необыкновенныя и разнородныя составныя части варятся вмст съ нсколькими пригоршнями сухой травы, чтобы придать смси нкоторую плотность и потомъ изъ этой темной массы длаютъ маленькіе хлбцы, которые замораживаютъ для храненія въ прокъ.
По всей вроятности, хозяинъ нашъ хотлъ принять насъ какъ можно лучше и въ знакъ особеннаго уваженія откусилъ нсколько кусковъ отъ дичины, которую держалъ въ своей грязной рук и вынувъ изо рта предложилъ ихъ мн. Я любезно отклонилъ его предложеніе и указалъ на Додда, какъ на достойный предметъ такого знака уваженія, но послдній отомстилъ за это, приказавъ какой-то старух подать мн сырого сала, увряя, что это была моя единственная пища дома. Мои опроверженія по-англійски, полныя негодованія не были поняты, и женщина, въ восторг, что нашла американца, вкусы котораго такъ подходили къ ея собственнымъ, принесла сало. Я являлся безпомощной жертвой и могъ только прибавить эту послднюю обиду къ длинному списку оскорбленій, которыя числились за Доддомъ и за которыя я надялся когда-нибудь отомстить.
Ужинъ у коряковъ, это — ихъ главная да за весь день. Къ котлу съ ‘маніаллой’ или корытцу съ олениной стекаются вс мужчины, бывшіе днемъ въ отсутствіи и толкуютъ, между глотками мяса или мха о разныхъ предметахъ ихъ одинокой жизни. Такой обычай далъ намъ возможность собрать нкоторыя свднія о племенахъ, обитающихъ на свер, о пріем, который вроятне всего намъ слдовало ожидать и о подробностяхъ предстоящаго путешествія.

ГЛАВА XVIII.

Другія черты характера кочующихъ коряковъ.— Неизвстность.— Гостепріимство.— Жилища.— Завтракъ,— Путешествіе на оленяхъ.— Понятія коряковъ о разстояніи.— Таинственный поститель.

Коряки, кочующіе по Камчатк, составляютъ до сорока отдльныхъ шаекъ и бродятъ по обширнымъ степямъ сверной части полуострова, между 58 и 63. Южный предлъ ихъ странствованія лежитъ въ въ Тагил на западномъ берегу, куда они приходятъ ежегодно для торговли и ихъ рдко можно встртить сверне Пенжины, двсти миль на сверъ отъ Охотскаго моря. Въ этихъ предлахъ они почти постоянно странствуютъ съ своими многочисленными стадами сверныхъ оленей и настолько непостоянны и подвижны, что рдко остаются на одномъ мст доле недли. Тмъ не мене, нельзя приписать это исключительно ихъ подвижности и страсти къ переночевкамъ. Стадо, состояще изъ четырехъ или пяти тысячъ головъ втеченіе нсколькихъ дней взроетъ весь снгъ и уничтожитъ мохъ на цлую милю въ окружности, и тогда, разумется, коряки должны переходить на новое мсто. Въ виду этого ихъ кочующій образъ жизни является слдствіемъ не ихъ характера, но скоре нужды, ставящей ихъ въ полную зависимость отъ свернаго оленя. Они должны странствовать, иначе ихъ олени умрутъ съ голода, а за этимъ настаетъ естественно и ихъ собственная голодная смерть. Кочевой образъ ихъ жизни былъ, вроятно, первымъ слдствіемъ прирученія оленя и необходимости, заставившей ихъ сообразоваться прежде всего съ нуждами этого животнаго, но теперь страсть къ бродяжничеству вошла въ плоть и кровь коряка, такъ-что едва-ли онъ могъ-бы жить другой жизнью, даже если-бы имлъ возможность къ этому. Такое кочующее, одинокое, независимое существованіе развило въ характер коряковъ смлость, независимость и полнйшую самонадянность, которыя отличаютъ ихъ отъ камчадаловъ и другихъ осдлыхъ жителей Сибири. Было-бы маленькое стадо оленей и тундра, гд можно было-бы странствовать и имъ ничего боле не требуется. Цивилизація и правительство не касаются ихъ. Каждый человкъ считаетъ себя вольнымъ господиномъ, если онъ владетъ дюжиной оленей, и онъ можетъ удалиться, если пожелаетъ отъ всего остального человчества и не заботиться о другихъ интересахъ, кром своихъ собственныхъ и своего оленя. Въ цляхъ общаго удобства они соединяются въ шайки, состоящія изъ шести или восьми семействъ, но эти шайки связаны только взаимнымъ соглашеніемъ и не признаютъ никакого начальника. Они имютъ предводителя, называемаго Тіономъ, владющаго самымъ многочисленнымъ стадомъ оленей во всей шайк, который ршаетъ вопросы относительно расположенія лагеря и переночевокъ на новыя мста, но лишенъ всякой другой власти и во всхъ, боле важныхъ вопросахъ о личныхъ правахъ и взаимныхъ обязательствахъ, долженъ обращаться ко всмъ членамъ шайки. Что касается ихъ религіи, то они почитаютъ преимущественно злыхъ духовъ, которые накликаютъ на нихъ разныя бдствія и ‘шамановъ’ или жрецовъ, которые служатъ посредниками между этими духами и ихъ жертвами. Они презираютъ всякую земную власть и мы вскор сами видли блистательное подтвержденіе этой черты ихъ характера. Маіору почему-то вздумалось, что для полученія отъ этихъ туземцевъ всего нужнаго для насъ, онъ долженъ убдить ихъ въ своемъ могуществ, богатств и важномъ положеніи въ свт и тмъ внушить имъ уваженіе къ его приказаніямъ и желаніямъ. Поэтому-то онъ призвалъ однажды самаго старшаго и самаго вліятельнаго члена всей шайки и началъ разсказывать ему черезъ переводчика о своемъ богатств, о своей власти назначать наказанія и награды, о своемъ высокомъ положеніи, о важномъ мст, занимаемомъ имъ въ Россіи и о томъ, съ какой сыновней почтительностью и уваженіемъ бдные, кочующіе язычники должны обращаться съ такой знаменитой личностью. Престарлый корякъ, сидя на корточкахъ на земл, спокойно слушалъ перечисленіе всхъ превосходныхъ качествъ и совершенствъ нашего предводителя и ни одинъ мускулъ не дрогнулъ на его лиц, когда-же переводчикъ кончилъ, онъ медленно поднялся, подошелъ къ маіору съ невозмутимой важностью и съ самымъ добродушнымъ и покровительствующимъ снисхожденіемъ похлопалъ его тихонько по голов! Маіоръ покраснлъ и громко захохоталъ, но никогда боле не пытался чмъ-бы то ни было привести коряка въ раболпствующій трепетъ.
Такая демократическая независимость коряковъ, ничуть не мшаетъ имъ быть гостепріимными, услужливыми и добрыми и изъ перваго-же знакомства съ ними мы были уврены, что вс они безъ затрудненій повезутъ насъ на оленяхъ отъ одного кочевья до другого, пока, наконецъ, мы не достигнемъ сверной части Пенжинскаго залива. Обстоятельно объяснившись съ коряками, собравшимися вокругъ насъ, пока мы сидли у огня, мы почувствовали усталость и дремоту и влзли въ нашъ маленькій пологъ, произведши на этотъ новый для насъ и странный народъ самое благопріятное впечатлніе. Въ другомъ углу юрты кто-то плъ тихую, грустную псню въ минорномъ тон, пока я засыпалъ и печальный, часто повторяемый напвъ, столь непохожій на обыкновенную музыку, какъ-то странно убаюкалъ меня въ мою первую ночь подъ корякской палаткой.
Возстать отъ сна съ припадкомъ кашля, возбужденнаго густымъ, дкимъ дымомъ, вылзти изъ спальни, сдланной изъ шкуръ, шести футовъ въ квадрат, въ еще боле душную и дымную атмосферу палатки, завтракать сушеной рыбой, мерзлымъ саломъ и дичиной изъ грязнаго деревяннаго корыта рядомъ съ тощими собаками, стоящими на заднихъ лапахъ по сторонамъ и жадно слдящими за каждымъ глоткомъ,— вотъ прелести корякскаго образа жизни, долго выносить которой могутъ только одни коряки. Сангвиникъ, быть можетъ, найдетъ въ новизн этой жизни нкоторое вознагражденіе за ея неудобства, но ощущеніе новизны рдко продолжается до второго дня, а неудобства съ каждымъ днемъ, кажется, все боле увеличиваются. Стоики могутъ уврять, что бодрый духъ долженъ стоять выше всхъ вншнихъ обстоятельствъ, но дв недли въ корякской палатк разубдили-бы ихъ въ этомъ заблужденіи скоре, чмъ всякія логическія доказательства. Я не могу похвастаться, что обладаю необыкновенно веселымъ нравомъ и печальная обстановка, встртившая меня, когда я на другое утро вылзъ изъ своего мхового мшка, несовсмъ пріятно подйствовала на меня. Первые лучи разсвта врывались мутными, синеватыми полосами въ дымную атмосферу палатки. Огонь, только-что разведенный не горлъ, а дымился, воздухъ былъ холоденъ и не привтливъ, двое ребятъ кричали въ сосднемъ полог, завтракъ не былъ готовъ, вс были не въ дух и не желая нарушать общее недовольное выраженіе лицъ, я самъ сдлался угрюмымъ. Три или четыре чашки горячаго чая, скоро, впрочемъ, появившіяся, произвели свое обычно-благопріятное дйствіе, и мы начали какъ-то веселе смотрть на наше положеніе. Призвавъ ‘Тіона’ и задобривъ его сначала трубкой крпкаго табаку, намъ удалось уговориться съ нимъ на счетъ доставленія насъ въ ближайшій лагерь коряковъ на свер, на разстояніи приблизительно сорока верстъ. Сейчасъ-же были отданы приказанія о поимк двадцати оленей и о приготовленіи саней. Проглотивъ наскоро нсколько кусковъ сухарей и вядчины въ вид завтрака, я поспшилъ надть мховой капоръ и рукавицы, и вылзъ черезъ низкій выходъ взглянуть, какъ двадцать ручныхъ олоней будутъ отдлены отъ цлаго стада дикихъ.
Во всхъ направленіяхъ кругомъ палатки можно было видть бродящихъ оленей, нкоторые взрывали снгъ своими острыми копытами, отыскивая мохъ, другіе съ хриплымъ крикомъ, сцпившись рогами, отчаянно дрались между собою или преслдовали другъ друга въ бшенномъ галоп по степи. Человкъ двадцать съ арканами въ рукахъ выстроились возл палатки въ дв параллельныя линіи, между тмъ какъ другіе двадцать, съ длиннымъ ремнемъ изъ тюленьей кожи, въ двсти или триста сажень длины, окружили часть большого стада и, крича и махая арканами, начали загонять ихъ къ палатк. Отчаянными прыжками старались олени спастись изъ постепенно съуживающагося круга, но ремень, за который держались туземцы въ близкомъ разстояніи другъ отъ друга, всякій разъ заставлялъ ихъ ворочаться обратно, и они, не смотря на все свое сопротивленіе, должны были прыгать въ узкій проходъ, оставленный для нихъ между двумя линіями людей, вооруженныхъ арканами. Длинная веревка взвивалась временами въ воздух, и петля падала на рога того или другого несчастнаго оленя, развтвленныя уши котораго служили признакомъ его прирученности, хотя его ужасные прыжки и бшенныя усилія вырваться на волю заставляли сильно сомнваться въ степени его прирученности. Во избжаніе того, чтобъ рога оленей не сцплялись, когда они будутъ запряжены парой въ сани, туземецъ безжалостно срзалъ одинъ рогъ большимъ ножемъ плотно у головы, оставивъ только красный корешокъ, изъ котораго кровь текла тоненькой струйкой на ухо животнаго. Посл того ихъ запрягли попарно въ сани посредствомъ хомута и постромки, пропущенной между передними ногами, веревки были привязаны къ маленькимъ острымъ гвоздямъ у оглоблей, которые кололи правую и лвую сторону головы, въ зависимости оттого, за какую возжу дергали, и экипажъ былъ уже запряженъ.
Распростившись съ камчадалами изъ Лсновска, провожавшими насъ до этихъ норъ, мы завернулись въ самые толстые мха, чтобъ защититься отъ рзкаго холода, услись въ сани, и, посл лаконическаго ‘тотъ’ (ступай) Тіона, двинулись въ путь, небольшая группа палатокъ все боле походила на группу коническихъ острововъ, по мр того, какъ мы углублялись въ безграничную, снжную степь. Замтивъ, что я вздрагивалъ въ морозномъ воздух, мой возница указалъ на сверъ и воскликнулъ съ выразительнымъ движеніемъ ‘Тамъ шибко холодно’. Но не было никакой надобности сообщать намъ объ этомъ факт, быстро падающая ртуть въ термометр, указывала о приближеніи къ царству вчныхъ морозовъ, и я не безъ ужаса размышлялъ о ночахъ, которыя намъ придется проводить на открытомъ воздух, при такомъ ужасномъ холод, о которомъ я читалъ, но который мн никогда не приводилось испытать.
Мн впервые пришлось путешествовать на оленяхъ, и я порядочно разочаровался, увидя, что оно не совсмъ опрадывало т понятія, которыя я составилъ въ дтств, глядя на скачущихъ лапландскихъ оленей на картинкахъ въ старой географіи. Олени были передо мною, но это не были идеальные олени юношескихъ лтъ и я чувствовалъ себя будто обиженнымъ и обманутымъ, увидя, что добрыя, быстроногія животныя моей дтской фантазіи замнились въ дйствительности такими неуклюжими созданіями. Они тяжело и неловко шагали и низко держали головы, ихъ затрудненное дыханіе и разинутые рты выражали постоянно полное утомленіе и возбуждали скоре жалость къ ихъ замтно тяжелымъ усиліямъ, чмъ удивленіе къ ихъ быстрому бгу.
Олень, котораго я себ представлялъ въ воображеніи никогда-бы не унизился на столько, чтобъ бжать съ широко разинутымъ ртомъ. Когда я впослдствіи узналъ, что они принуждены дышать ртомъ по тому случаю, что ноздри ихъ скоро индевютъ, я пересталъ бояться, что они выбьются изъ силъ, но не измнилъ моего глубокаго убжденія, что мой идеальный олень былъ неизмримо выше дйствительнаго животнаго съ эстетической точки зрнія. Но такъ или иначе, я не могъ признать той неоцненной услуги, которую олень оказываетъ своимъ кочующимъ владльцамъ. Кром того, что онъ перевозитъ ихъ съ мста на мсто, онъ даетъ имъ одежду, пищу и покрышку для ихъ палатокъ, рога его идутъ на разную грубую утварь, изъ его сухожилій длаютъ нитки, его кости, пропитанные тюленьимъ жиромъ, употребляются, какъ топливо, его внутренности очищаются, начиняются саломъ и употребляются въ пищу, изъ его крови, смшанной съ содержимымъ его желудка, приготовляется ‘маніалла’, его мозгъ и языкъ считаются самыми лакомыми блюдами, жестокая, щетинистая кожа его ногъ употребляется на обшивку лыжъ, и, помимо того, все его тло, принесенное въ жертву корякскимъ богамъ, низводитъ на его обладателей вс духовныя и мірскія блага, въ которыхъ они нуждаются. Не такъ-то легко найти другое животное, которое играло-бы такую важную роль въ жизни человка, какъ сверный олень въ жизни и хозяйственной экономіи сибирскихъ коряковъ. Тмъ не мене, я не знаю такого, которое удовлетворяло-бы первымъ четыремъ потребностямъ человка, т. е. доставляло бы ему пищу, одежду, кровь и средство къ перезду. Непонятно только то, что сибирскіе туземцы, единственный народъ, который, насколько мн извстно, приручилъ свернаго оленя, за исключаемъ лапландцевъ — не употребляютъ его молока. Въ силу какихъ обстоятельствъ такой важный и полезный предметъ потребленія находится въ пренебреженіи, между тмъ, какъ изъ всхъ другихъ частей тла оленя извлекается столько выгодъ, я положительно не понимаю. Врно, однако, что ни одно изъ четырехъ великихъ кочующихъ племенъ сверной Сибири, т. е. Коряки, Чукчи, Тунгузы и Самоды, не употребляютъ оленье молоко ни въ какомъ вид.
Около двухъ часовъ пополудни начало смеркаться, мы разсчитали, что сдлали по меньшей мр половину нашего дневного пути и остановились на нсколько минутъ, чтобы дать оленямъ пость. Вторая половина путешествія казалось нескончаемой. Мсяцъ взошелъ круглый и ясный, какъ щитъ Ахиллеса, и освтилъ огромную, пустынную тундру почти дневнымъ свтомъ, но это молчаніе и запустніе, отсутствіе малйшаго темнаго предмета, на которомъ глазъ могъ-бы отдохнуть и безграничное протяженіе этого мертваго моря снга давила насъ какимъ-то новымъ и страстнымъ ощущеніемъ ужаса. Густыя облака пара, непремнные спутники сильнаго холода, поднимались отъ тла оленей и висли надъ дорогой долго посл нашего прозда. Бороды наши напоминали собою безпорядочныя массы замерзшей желзной проволоки, рсницы отяжелли отъ инея и слипались при миганіи, носы принимали блый восковой цвтъ при малйшемъ неосторожномъ прикосновеніи воздуха, и мы могли сохранить нкоторое чувство въ нашихъ окоченлыхъ ногахъ только тмъ, что часто бжали возл саней по снгу. Возбуждаемые холодомъ и голодомъ, мы повторяли двадцать разъ съ отчаяніемъ: ‘Далеко-ли еще?’ и двадцать разъ получали одинаковый, но неопредленный отвтъ ‘чай-мукъ’ — близко, или изрдка ободряющее увреніе, что сію минуту прідемъ. Мы прекрасно знали, что не только черезъ минуту, но и черезъ сорокъ минутъ мы едва-ли доберемся до мста, но подобный отвтъ насъ все-таки утшалъ. Безпрестанное повтореніе вопросовъ побудило, наконецъ, моего возницу попробовать выразить разстояніе ариметически, и, повидимому, гордясь своимъ знаніемъ русскаго языка, онъ уврялъ меня, что остается всего ‘дв версты’. Я тотчасъ ободрился въ ожиданіи яркаго очага и безчисленнаго множества чашекъ горячаго чая, и умлъ заглушить настоящее чувство страданія воображаемымъ представленіемъ будущихъ удовольствій. Но по прошествіи сорока пяти минутъ, не видя и признаковъ общаннаго жилья, я освдомился еще разъ о разстояніи. Одинъ изъ коряковъ осмотрлся съ увреннымъ видомъ кругомъ, ища какихъ-нибудь знакомыхъ примтъ и, обратясь ко мн, повторилъ слово: ‘верста’, и поднялъ четыре пальца. Я въ отчаяніи откинулся въ мои сани. Разъ-что въ три четверти часа прохали только дв версты, сколько-же времени нужно было-бы употребить, чтобы возвратиться къ тому мсту, откуда мы выхали? Эта задача, приводила меня въ отчаяніе, и посл нсколькихъ неудачныхъ попытокь ршить ее, я бросилъ это занятіе. На пользу будущихъ путешественниковъ, я передамъ нсколько туземныхъ выраженій разстоянія съ ихъ численнымъ значеніемъ.
‘Чаймукъ’ — близко, двадцать верстъ, ‘немного’ — пятнадцать верстъ: ‘сейчасъ прідемъ’ — равняется всякому времени дня и ночи, ‘далеко’ — значитъ недльное путешествіе. Ознакомившись со всми этими простыми выраженіями, путешественникъ избгнетъ многихъ горькихъ разочарованій и, можетъ быть, не совсмъ потеряетъ вру въ человческую искренность.
Почти въ шесть часовъ вечера, усталые, голодные и полузамерзшіе, мы увидали искры и красный дымъ поднимавшіеся надъ палатками второго лагеря и, среди всеобщаго лая собакъ и крика людей, мы въхали въ него. Поспшно соскочивъ съ саней, не имя другой мысли, какъ добраться поскоре до огня, я влзъ въ первый входъ, представившійся мн съ полной увренностью, основанной на вчерашнемъ опыт, что это должна была быть дверь. Двигаясь нкоторое время ощупью въ темнот, споткнувшись на двухъ мертвыхъ оленей и на кучу сушеной рыбы, я долженъ былъ наконецъ громко просить о помощи. Велико было удивленіе владльца, который явился на зовъ съ огнемъ, увидя благо незнакомца, бродящаго безцльно по его кладовой. Предварительно вскрикнувъ отъ изумленія, онъ указалъ мн, наконецъ, дорогу во внутренность палатки, гд я нашелъ маіора, старающагося отрзать плохимъ корякскимъ ножомъ свою бороду отъ мхового кукуля и освободить свой ротъ отъ слоя льда и волосъ. Котелокъ съ чаемъ скоро закиплъ надъ яркимъ огнемъ, бороды наши оттаяли, носы были освидтельствованы и черезъ полчаса мы тихо сидли вокругъ стола, импровизированнаго изъ свчного ящика, пили чай и разсуждали о событіяхъ дня. Только-что Вьюшинъ наполнилъ по третьему разу наши чашки, какъ кожаная занавсь низкой входной двери возл насъ приподнялась и самое необыкновенное существо, какое я когда-либо видлъ въ Камчатк, молча вползло въ нее, поднялось во весь свой шестифутовый ростъ и величествено стало передъ нами. Это существо представляло собою уродливаго человка, съ темнымъ лицомъ, лтъ тридцати отъ роду. Его одежда состояла изъ краснаго платья, съ голубыми отворотами и мдными пуговицами, съ длинными золотыми снурками, висящими на груди, и изъ черныхъ, сальныхъ панталонъ изъ оленьей шкуры и мховыхъ сапоговъ. Его волосы были старательно выбриты на макушк и только на вискахъ и за ушами висли жидкими, неровными прядями. Множество нитокъ мелкихъ цвтныхъ бусъ украшало его уши и за однимъ изъ нихъ торчалъ большой пучокъ табаку для будущаго употребленія. Онъ былъ подпоясанъ изорваннымъ ремнемъ изъ тюленьей кожи, на которомъ висла великолпная шпага съ серебрянымъ эфесомъ въ рзныхъ ножнахъ. Его закоптлое, чистое, корякское лицо, бритая голова, красное платье, сальные кожаные панталоны, золотые снурки, ременный поясъ, шпага съ серебрянымъ эфесомъ и мховые сапоги — представляли такую противоположную смсь, что мы долго смотрли на него съ величайшимъ удивленіемъ. Онъ напомнилъ мн ‘Талипота, безсмертнаго державнаго государя Манакаба. Посланника утра, Просвтителя Солнца, Владтеля всей земли и Могущественнаго Монарха шпаги съ мдной рукояткой’.
— Что вы за человкъ? спросилъ, наконецъ, маіоръ по-русски.
Низкій поклонъ былъ единственнымъ отвтомъ.
— Откуда вы явились?
Вторичный поклонъ.
— Гд достали вы это платье? Можете-ли вы говорить что-нибудь?
— Эй! Мироновъ! Поди поговори съ этимъ молодцомъ, я не могу добиться отъ него ни слова.
Доддъ вызсказалъ предположеніе, что онъ, можетъ быть, принадлежитъ къ экспедиціи сэра Джона Франклина и присланъ сообщить новйшія свднія о полюс и сверо-западномъ проход, и молчаливо владлецъ шпаги кивнулъ утвердительно головой, какъ будто это была настоящая разгадка тайны.
— Вы можетъ быть ничто иное какъ мариновая капуста? вдругъ спросилъ Доддъ по-русски.
Незнакомецъ съ большою важностью кивнулъ утвердительно головой.
— Онъ ничего не понимаетъ! сказалъ Доддъ съ нескрываемой досадой.
— Куда двался Мироновъ?
Мироновъ вскор явился и предложилъ таинственному незнакомцу въ красномъ плать вопросы о его мстожительств, имени и происхожденіи.
Наконецъ-то онъ заговорилъ.
— Что онъ говоритъ?— спросилъ маіоръ, — какъ его зовутъ?
— Онъ говорить, что его зовутъ Ханальнучиникъ.
— Гд взялъ онъ это платье и эту шпагу?
— Онъ говоритъ, что ‘Великій Блый Начальникъ’ далъ ихъ ему за убитаго оленя. Такой отвтъ былъ несовсмъ удовлетворителенъ и Миронову было поручено добиться боле подробныхъ свдній.
Кто былъ этотъ ‘Великій Блый Начальникъ’ и почему онъ далъ красное платье и серебряную шпагу за убитаго оленя,— были вопросы, которые мы не могли ршить. Но вскор недоумвающее лицо Миронова, прояснилось и онъ сказалъ намъ, что платье и шпага были пожалованы незнакомцу императоромъ въ награду за оленей, пожертвованныхъ во время голода нуждающимся русскимъ въ Камчатк. Мы предложили коряку вопросъ, не получилъ-ли онъ какой бумаги вмст съ этими дарами и онъ тотчасъ-же вышелъ изъ палатки и возвратился черезъ минуту съ листомъ бумаги, старательно завязаннымъ оленьими жилами между двухъ тоненькихъ дощечекъ. Принесенная бумага объяснила намъ все. Платье и шпага пожалованы были отцу настоящаго владльца ихъ въ царствованіе Александра I, русскимъ губернаторомъ Камчатки въ награду за помощь, оказанную этимъ корякомъ русскимъ во время голода. Отъ отца ее наслдовалъ сынъ и этотъ послдній, гордясь своими унаслдованными знаками отличія, представился намъ, лишь только услыхалъ о нашемъ прізд. Ничего большаго онъ не желалъ, какъ только показать себя, и освидтельствовавъ его шпагу, которая была дйствительно великолпной работы, мы дали ему нсколько пучковъ табаку и простились съ нимъ. Такимъ образомъ, мы совершенно нечаянно натолкнулись въ дебряхъ Камчатки на воспоминаніе объ импе.ратор Александр I.

ГЛАВА XIX.

Скучное путешествіе.— Свадьба у коряковъ.— Не желаете-ли скушать поганку?— Однообразная жизнь.

На слдующій день, посл разсвта, мы стали продолжать нашъ путь, мы хали цлый день и опять уже начало смеркаться, прошло часа четыре съ тхъ поръ, какъ стемнло, а мы все хали по безграничной равнин, не встрчая впродолженіи всего времени ни малйшаго признака, могущаго указать намъ дорогу. Я удивлялся, какъ наши проводники умли врно опредлять страны свта и направлять путь, соображаясь только съ расположеніемъ снга. Сильный сверо-восточный втеръ, господствующій въ этой мстности впродолженіе зимы, сметаетъ снгъ въ длинныя, волнообразныя борозды, называемыя ‘застругами’, которыя лежатъ всегда перпендикулярно направленію втра, т.-е. отъ сверо-запада къ юго-востоку. Только-что выпавшій снгъ иногда засыпаетъ ихъ въ продолженіи нсколькихъ дней, но опытный корякъ, раскопавъ верхній слой, всегда можетъ сказать гд сверъ, и идетъ къ своей цли днемъ и ночью почти по прямой линіи.
Мы достигли третьяго стана около шести часовъ и, войдя въ самую большую палатку, были крайне удивлены, увидя цлую толпу туземцевъ, собравшихся какъ будто, въ ожиданіи какой-нибуь церемоніи или какого-либо интереснаго зрлища. Переводчикъ сообщилъ намъ, что здсь готовятся къ совершенію свадебнаго обряда, сначала мы хотли было искать себ другого помщенія въ боле свободной палатк, но потомъ ршились остаться, чтобы посмотрть, какимъ образомъ этотъ обрядъ совершается у такого грубаго и непросвщеннаго народа.
Свадебная церемонія у коряковъ замчательна своей полнйшей своеобразностью, полнымъ пренебреженіемъ къ чувствамъ жениха. Ни въ какой другой стран не существуетъ такой странной смси здраваго смысла и нелпости, какъ у коряковъ при свадебномъ обряд, мы полагаемъ, что ни у какого другого народа несчастный женихъ не подвергается такимъ унизительнымъ оскорбленіямъ, какъ у коряковъ. Женитьба есть или должна была-бы быть серьезнымъ предметомъ размышленія для всякаго молодого человка, но тутъ, у коряковъ, свадебный обрядъ положительно долженъ приводить жениха въ ужасъ въ особенности, если онъ обладаетъ нкоторой долей чувствительности. Свидтельство о бракосочетаніи (если только подобный документъ существуетъ у коряковъ) можетъ служить несомнннылъ признакомъ храбрости, и храбрость это доходитъ до положительнаго героизма, если человкъ женится два или три раза. Я зналъ въ Камчатк одного коряка, у котораго было четыре жены, и почувствовалъ такое-же уваженіе къ его геройской храбрости, какъ-будто онъ былъ въ числ шестисотъ, бывшихъ у Балаклавы.
Полагаю, что этотъ обрядъ никмъ еще не былъ описанъ, и хотя всякое описаніе бываетъ много блдне дйствительности, но все-таки, можетъ быть, американскіе влюбленные поймутъ, какого несчастія они избгаютъ, родясь въ Америк, а не въ Камчатк. Бдствія молодого коряка начинаются съ той самой минуты, какъ онъ влюбляется, любовь, подобно гнву Ахиллеса, есть ужасный источникъ безчисленныхъ бдствій. Если его намренія серьезны, онъ является къ отцу своей возлюбленной съ формальнымъ предложеніемъ, удостовряется въ количеств ея приданнаго, состоящаго изъ оленей, и узнаетъ назначенную за нее цну. Ему тогда предлагаютъ работать за свою жену два или три года. Очень тяжелое испытаніе для привязанности молодого человка. Тогда онъ ищетъ свиданія съ самой молодой двушкой и исполняетъ пріятную или непріятную обязанность, называемую въ цивилизованныхъ странахъ ‘объясненіемъ’.
Мы старались узнать у коряковъ о лучшемъ способ приступать къ этому деликатному вопросу, но не узнали ничего, что можно было-бы примнить къ цивилизованному обществу. Если чувства молодого человка взаимны и онъ получаетъ ршительное согласіе на бракъ, то бодро принимается за работу, какъ Фердинандъ въ ‘Бур’ для отца Миранды, въ продолженіе двухъ или трехъ лтъ рубитъ и таскаетъ дрова, караулитъ оленей, заготовляетъ сани и вообще всячески способствуетъ благосостоянію своего будущаго тестя. По истеченіи этого періода испытанія настаетъ великій ‘experimentum crucis’, которое ршаетъ его судьбу и успшность или неуспшность его долгихъ стараній.
За этимъ интереснымъ кризисомъ мы застали нашихъ корякскихъ друзей въ третьемъ стан.
Палатка, въ которую мы вошли, была необыкновенно просторна и заключала въ себ двадцать шесть ‘пологовъ’, устроенныхъ вокругъ ея внутренней стны. На свободномъ пространств, по средин, у очага сидла толпа коряковъ съ темными лицами и полуобритыми головами, все ихъ вниманіе, казалось, раздлялось между разными котелками и корытцами съ ‘маніаллой’, варенымъ мясомъ, мозгомъ, замороженнымъ саломъ и т. п. лакомствами и споромъ на счетъ какихъ-то пунктовъ брачнаго обряда. По моему незнанію языка, я не былъ въ состояніи вполн вникнуть въ достоинство обсуждаемаго вопроса, повидимому, доводы обихъ сторонъ имли свои основанія. Наше внезапное появленіе, казалось, на время отвлекло ихъ вниманіе отъ главнаго предмета. Татуированныя женщины и мущины съ обритыми головами съ удивленіемъ смотрли на блднолицыхъ гостей, явившихся незванно на свадебный пиръ не въ фрачныхъ одеждахъ. Наши лица были безспорно грязны, наши синія рубашки и лосинныя пантолоны носили слды двухмсячнаго утомительнато путешествія въ вид дыръ и лохмотьевъ, которыя только отчасти скрывались подъ толстымъ слоемъ оленьихъ волосъ, приставшихъ къ нимъ отъ мховыхъ ‘кухлянокъ’. Вся наша наружность дйствительно свидтельствовала скоре о нашемъ близкомъ знакомств съ грязными юртами, горными проходами и сибирскими вьюгами, чмъ съ цивилизующимъ вліяніемъ мыла, воды, бритвъ и иголокъ. Мы выдержали любопытные взгляды всхъ сидвшихь у очага коряковъ съ полнымъ равнодушіемъ людей, привыкшихъ къ этому, затмъ мы стали прихлебывать горячій чай въ ожиданіи начала церемоніи. Я съ любопытствомъ озирался вокругъ, чтобы угадать счастливыхъ кандидатовъ на брачныя узы, но они, вроятно, скрывались въ одномъ изъ пологовъ. Но вотъ окончилось угощеніе и недоумніе. Вдругъ раздался мрный барабанный бой, наполнившій палатку оглушительными звуками. Въ эту самую минуту въ палатку вошелъ высокій, суровый корякъ съ охабкой ивовыхъ прутьевъ и ольховыхъ втокъ, которыя онъ началъ раздавать по всмъ пологамъ палатки.
— Къ чему это? спросилъ Доддъ.
— Не знаю,— отвчалъ, я — сидите смирно, увидимъ что будетъ дальше.
Оглушительный барабанный бой продолжался во время раздачи ивовыхъ прутьевъ, наконецъ, барабанщикъ заплъ тихій региративъ, все боле и боле возвышая голосъ и воодушевляясь, пока пніе не превратилось въ какіе-то дикіе звуки, а барабанъ отбивалъ тактъ. Затмъ замтно было маленькое волненіе, передняя занавсъ у всхъ пологовъ отдернулась, у входа каждаго полога помстились но дв или по три женщины и взяли въ руки приготовленныя заране ивовыя втви. Черезъ минутъ, почтенный туземецъ, котораго мы приняли за отца одного изъ бракующихся, вышелъ изъ одного изъ пологовъ возл двери, ведя за собой красиваго молодого коряка и его темнолицую невсту. При ихъ появленіи, общее возбужденіе дошло почти до изступленія, музыка удвоила свой быстрый темпъ, мущины по средин палатки присоединили свои голоса къ громкому пнію и по временамъ сопровождали его рзкими, дикими вскрикиваніями. При знак, данномъ туземцемъ, введшемъ чету, невста стремительно бросилась въ первый пологъ и начала быстро бгать вокругъ палатки, поднимая послдовательно занавсы между пологами и пробгая черезъ нихъ. Женихъ горячо преслдовалъ ее, но женщины, находящіяся у каждаго полога, всячески старались задержать его, подставляя ему ноги, опуская занавсы, чтобы помшать ему пройти и, осыпая его безпощадными ударами ивовыхъ и ольховыхъ прутьевъ по самымъ чувствительнымъ частямъ его тла, когда онъ наклонялся, чтобы поднять занавски.
Воздухъ оглашался барабаннымъ боемъ, одобрительными и насмшливыми возгласами и звуками тяжелыхъ ударовъ, которыми каждая кучка женщинъ угощала несчастнаго жениха, прогоняя его сквозь строй. Очевидно было, что, не смотря на вс усилія, ему не удастся настигнуть бдную Атланту, прежде чмъ она обжитъ кругомъ всей палатки. Даже золотыя яблоки Гесперидъ не могли-бы помочь ему при такомъ неравенств шансовъ, но онъ съ невозмутимымъ рвеніемъ продолжалъ стремиться къ своей цли, спотыкаясь о подставленныя ему ноги преслдовальницъ и постоянно запутываясь въ складки занавсокъ изъ оленьей шкуры, которыя он бросали ему на голову и на глаза съ искусствомъ матадора. Но вотъ невста вошла въ послдній пологъ у дверей, а несчастный женихъ все еще боролся со всми безчисленными препятствіями на половин дороги вокругъ палатки. Я ожидалъ, что онъ откажется, наконецъ, отъ состязанія посл исчезновенія невсты и готовился громко протестовать противъ несправедливости такого испытанія, но, къ моему удивленію, онъ продолжалъ борьбу, пока наконецъ не ворвался въ послдній пологъ и не настигъ своей невсты. Музыка вдругъ замолкла и толпа начала выходить изъ палатки. Церемонія, повидимому, кончилась. Обратясь къ Миронову, слдившему съ довольной улыбкой за всей этой сценой, мы спросили, что все это означало.
— Что-же, свадьба кончена?
— Да-съ, сказалъ онъ утвердительно.
— Но, возразили мы, вдь онъ ее не поймалъ?
— Она ждала его, ваше благородіе, въ послднемъ полог и достаточно, если онъ тамъ поймалъ ее.
— А если-бы онъ ее вовсе не поймалъ, чтобы тогда было?
— Тогда, отвчалъ казакъ съ видомъ состраданія, это значило-бы, что бдный малый проработалъ два года даромъ!
Это было забавно — для жениха. Работать два года за жену, подвергнуться мучительному сченью ивовыми прутьями по окончаніи срока и потомъ не имть никакой гарантіи противъ вроломства невсты. Его вра въ ея постоянство должна быть безгранична. Цль всего обряда заключалась въ томъ, чтобы предоставить двушк свободу выбора итти за этого молодого человка, или нтъ, такъ-какъ ему положительно невозможно было-бы догнать ее при такихъ обстоятельствахъ, если она добровольно не подождетъ его въ одномъ изъ пологовъ. Обычай этотъ доказываетъ боле рыцарское отношеніе къ желаніямъ и предпочтеніямъ прекраснаго пола, чмъ можно было-бы ожидать при такомъ низкомъ уровн развитія, но мн, какъ безпристрастному зрителю, казалось, что тотъ-же результатъ могъ-бы быть достигнуть съ меньшими непріятностями для несчастнаго жениха! Можно было-бы отнестись съ большимъ уваженіемъ къ его человческому достоинству. Я не могъ достоврно узнать смысла наказанія ивовыми прутьями, которыми ежеминутно подвергаютъ жениха. Доддъ высказалъ предположеніе, что оно могло быть символомъ супружеской жизни — родъ предзнаменованія будущихъ семейныхъ испытаній, но, судя по мужественному характеру коряковъ, это казалось мн невроятнымъ.
Ни одна женщина, въ здравомъ разсудк, не попробовала-бы повторить подобные опыты надъ однимъ изъ суровыхъ ршительныхъ мущинъ, присутствовавшихъ при церемоніи и смотрвшихъ на нее, какъ на священный обрядъ. Вроятно, роли перемнились-бы при другихъ обстоятельствахъ.
Мистеръ А. С. Бикморъ, въ ‘American journal of Science’ за май мсяцъ 1868 г., упоминая объ этомъ странномъ обыча коряковъ, говоритъ, что эта обрядная экзекуція приготовляетъ человка къ перенесенію всхъ трудностей жизни, но едва-ли трудности жизни являются кому-нибудь въ такомъ вид, сченье человка ивовыми прутьями есть весьма странное приготовленіе къ какимъ-бы то ни было житейскимъ непріятностямъ. Во всякомъ случа, этотъ обычай есть, конечно, полное нарушеніе всми признаннныхъ преимуществъ сильнйшаго пола и его слдовало-бы уничтожить корякамъ, которые стояли за превосходство мужчинъ.
По окончаніи церемоніи, мы перешли въ сосднюю палатку и, выйдя на дворъ, увидали трехъ или четырехъ коряковъ, которые кричали и шатались совершенно пьяные, празднуя, вроятно, только-что совершившееся событіе. Я зналъ, что во всей сверной Камчатк не существовало вовсе спиртныхъ напитковъ и ничего такого, изъ чего можно было бы ихъ приготовить, потому я никакъ не могъ понять, какъ они могли такъ внезапно и скоро охмлть. Возбуждающее снадобье, ими принятое, очевидно, производило такое-же быстрое дйствіе и имло такіе же результаты, какъ лучшій алкоголь, извстный новйшей цивилизаціи. Освдомившись, мы узнали, къ величайшему нашему удивленію, что они поли одного растенія, извстнаго въ общежитіи подъ именемъ поганки. Въ Сибири растутъ особенные грибы этого вида, называемые мухоморами, которые обладаютъ охмляющими свойствами, и употребляются съ этой цлью почти всми сибирскими племенами. Употребляемые въ большомъ количеств, они дйствуютъ, какъ сильный наркотическій ядъ, но незначительная доза ихъ производитъ вс дйствія алькогольной жидкости. Его постоянное употребленіе, впрочемъ, совершенно потрясаетъ нервную систему, русскіе купцы, продающіе это растеніе туземцамъ, подвергаются, по русскимъ законамъ, строгому взысканію. Но, несмотря на вс запрещенія, торговля производится тайкомъ, мн самому довелось видть, какъ за одинъ такой грибъ коряки давали, по крайней мр, долларовъ на двадцать цнныхъ шкуръ. Сами коряки не могутъ собирать мухоморовъ, потому-что они растутъ только въ лсахъ и никогда не встрчаются на голыхъ степяхъ, по которымъ они кочуютъ, поэтому они принуждены покупать ихъ у русскихъ купцовъ за баснословныя цны. Для американскаго уха покажется приглашеніе гостепріимнаго коряка своему прозжему пріятелю крайне страннымъ, вмсто того, чтобы сказать ему: ‘Зайди-ка выпить стаканчикъ’, онъ говоритъ: ‘Не хочешь-ли отвдать поганки?’ Такое предложеніе вовсе не соблазнительно для цивилизованнаго пьяницы, но оно иметъ волшебное дйствіе на гуляку-коряка. Такъ-какъ запросъ на мухоморы значительно превосходитъ привозъ ихъ, то изобртательность коряковъ всячески изощрялась, чтобы сберечь это драгоцннное возбудительное средство и продлить его дйствіе, какъ можно доле. Иногда является у всего табора потребность напиться, а между тмъ во всемъ стан имется только одна поганка. Чтобы узнать способъ, посредствомъ котораго вся партія ухитряется охмлть отъ одного мухомора и пробыть въ такомъ состояніи цлую недлю, мы отсылаемъ любознательнаго читателя къ ‘Гражданамъ Свта’ Голь Смита, письмо 32. Нужно, впрочемъ, сказать, что этотъ отвратительный обычай существуетъ только у осдлыхъ коряковъ Пенжинскаго залива — у самаго неразвитаго и притупленнаго народца этого племени. Можетъ быть, онъ встрчается, но только въ меньшей мр у нкоторыхъ кочующихъ туземцевъ, но мн всего разъ только случилось слышать объ немъ вн поселеній Пенжинскаго залива.
Наше путешествіе впродолженіи слдующихъ дней посл нашего отъзда изъ третьяго стана, было утомительно и однообразно. Неизмнная рутина нашей ежедневной жизни въ дымныхъ корякскихъ палаткахъ и вчно одинаковая, пустынная, ровная мстность — страшно намъ прискучили, мы съ тоскливымъ нетерпніемъ думали о русскомъ город Гижигинск, на свер Гижигинскаго залива, которая была Меккой нашего долгаго странствованія. Для того, чтобы провести боле недли съ кочующими коряками и не почувствовать тоски по родин и тяжелаго одиночества, надобно имть почти неистощимый запасъ умственной силы. Вы принуждены находить развлеченіе въ самомъ себ. Ни газеты, со свжимъ матеріаломъ для размышленій и споровъ, которые оживляли-бы долгіе, невеселые вечера у бивуачнаго огня, ни слухи о войн, или о государственныхъ переворотахъ, или о политическихъ событіяхъ — не возмущаютъ никогда стоячую умственную атмосферу корякскаго существованія. Удаленный и въ физическомъ, и въ умственномъ отношеніяхъ на безграничное разстояніе, отъ всхъ интересовъ и тревогъ, которые волнуютъ міръ, корякъ существуетъ, какъ человческая улитка, въ стоячей вод своей однообразной жизни. Случайное рожденіе или свадьба, принесеніе въ жертву собаки или въ рдкихъ случаяхъ человка корякскому Аринаку и нечастыя посщенія русскаго купца — вотъ важнйшія событія его исторіи отъ колыбели до могилы. Иногда мн было трудно представить себ, сидя у очага въ корякской палатк, что я еще принадлежу къ міру желзныхъ дорогъ, электричества, телеграфовъ и ежедневныхъ газетъ. Мн представлялось, что я дйствіемъ какого-то волшебства перенесенъ за цлыя тысячелтія назадъ, къ обитателямъ палатокъ во времеи Сима и афета, къ которымъ точно принадлежу и я самъ. Все, что только окружало насъ, нисколько не напоминало намъ развитія и цивилизаціи девятнадцатаго вка, но въ то время, какъ приходилось намъ привыкать къ первобытнымъ обычаямъ варварства и невжества, воспоминанія о цивилизованной жизни представлялись намъ не боле, какъ туманными образами сновидній.

ГЛАВА XX.

Языкъ коряковъ.— Религія, нравы и обычаи.

Наши продолжительныя сношенія съ кочующими коряками дали намъ возможность изучить многія изъ ихъ особенностей, которыя легко могутъ ускользнуть при бгломъ знакомств съ ними, наше путешествіе до Пенжинскаго залива было лишено всякихъ интересныхъ событій, и я закончу эту главу свдніями, которыя я могъ собрать относительно языка, религіи, суеврій, обычаевъ и образа жизни камчатскихъ коряковъ.
Не можетъ быть сомннія, что коряки и могущественное племя чукчей произошли отъ одного корня и вмст выселились изъ своей первоначальной родины въ т мста, гд они живутъ теперь. Уже нсколько столтій прошло съ тхъ поръ, какъ они отдлились другъ отъ друга, но до сихъ поръ между ними такъ много сходства, что ихъ трудно различить и между ихъ нарчіями мене разницы, чмъ между португальскимъ и испанскимъ языками. Нашъ корякскій переводчикъ не встртилъ никакихъ затрудненій, разговаривая съ чукчами, а сравнительный словарь, который мы впослдствіи составили, указываетъ на самыя незначительныя діалектическія измненія, происшедшія вслдствіе недавняго раздленія племенъ. Ни у одного изъ знакомыхъ мн сибирскихъ языковъ нтъ азбуки, а потому, не имя прочной опоры въ письменности, они измняются очень быстро. Это видно изъ сравненія новйшаго словаря чукчей со словаремъ, составленнымъ г. Лессепсомъ въ 1788 г. Многія слова такъ измнились, что ихъ трудно узнать. Другія-же, напротивъ, какъ напр. типъ-типъ — ледъ, утттутъ — лсъ, уингей — нтъ, ай — да, и большая часть чиселъ до десяти совсмъ не измнились. И коряки и чукчи считаютъ пятками вмсто десятковъ, особенность свойственная только природнымъ жителямъ Аляски. Вотъ названія корякскихъ чиселъ:
Иннинъ одинъ.
Ни-акъ два.
Ни-окхъ три.
Не-акхъ четыре.
Миллингенъ пять.
Иннинъ миллингенъ пять-одинъ.
Ни-жъ пять-два.
Ни-бкхъ пять-три.
Не-акхъ пять-четыре.
Мин-іе-гитъ-кхинъ десять.
Посл этого они считаютъ десять-одинъ, десять-два и т. д. до пятнадцати, и потомъ десять-пять-одинъ, но ихъ счисленіе длается такимъ сложнымъ, когда они дойдутъ до двадцати, что гораздо легче носить пригоршню камешковъ и считать посредствомъ нихъ, чмъ произнести соотвтствующее число.
Напримръ, ни-акъ-клин-кин-мин-іе-гит-кин-пар-оль-иннин-миллингенъ — означаетъ всего пятьдесятъ шесть! Можно подумать, что это значитъ, по крайней мр, двсти шестьдесятъ три милліона девятьсотъ четырнадцать тысячъ семьсотъ одинъ и то еще было-бы слишкомъ мало. Впрочемъ, корякамъ рдко случается употреблять такія большія числа, а если и приходится, то лишняго времени у нихъ всегда немало. Много труда стоило-бы мальчику объяснить по-корякски одну изъ задачъ высшей ариметики Рея. Выговорить 324 + 5260 = 1,704,240, дало-бы ему право на часовой отдыхъ и награду. Мы никогда не были въ состояніи отыскать какое-нибудь сходство между коряко-чукскимъ нарчіемъ и нарчіями туземцевъ, живущихъ по ту сторону Берингова пролива. Если и существуетъ какое-нибудь сходство, то, вроятно, въ грамматик, а не въ разговор.
У всхъ племенъ сверо-восточной Сибири, какъ кочующихъ, такъ и осдлыхъ, господствующая религія,— ‘шаманизмъ’. Эта религія очень разнообразится у разныхъ народовъ и въ разныхъ мстностяхъ, у коряковъ и у чукчей она заключается преимущественно въ почитаніи злыхъ духовъ, которые, по ихъ врованію, воплощены во всхъ таинственныхъ силахъ и проявленіяхъ природы, какъ-то: эпидеміяхъ и заразительныхъ болзняхъ, разрушительныхъ буряхъ, голод, затмніяхъ солнца и луны и сверныхъ сіяніяхъ. Она заимствовала свое названіе отъ ‘шамановъ’ или жрецовъ, которые служатъ изъяснителями воли злыхъ духовъ и посредниками между ними и человкомъ. Вс сверхъестественныя явленія, въ особенности, разрушительныя и страшныя, приписываются прямому дйствію этихъ злыхъ духовъ и принимаются, какъ очевидиныя доказательства ихъ неудовольствія. Многіе утверждаютъ, что вся система шаманизма есть ничто иное, какъ огромный обманъ, изобртенный нсколькими хитрыми жрецами для извлеченія себ выгодъ изъ легковрія суеврныхъ туземцевъ. Но я увренъ, что этотъ взглядъ ошибоченъ. Человкъ, пожившій нкоторое время съ сибирскими туземцами, изучившій ихъ характеръ, подвергавшійся тмъ-же вліяніямъ, которыя окружаютъ ихъ, и пытавшійся стать на ихъ точку зрнія, насколько это было возможно, не можетъ сомнваться въ искренности жрецовъ и ихъ послдователей, или удивляться, что поклоненіе злымъ духамъ составляетъ основу ихъ религіи. Это единственное врованіе, возможное для такихъ людей и при такихъ обстоятельствахъ. Одинъ современный писатель, справедливость и безпристрастіе котораго не подлежатъ сомннію, прекрасно описалъ сибирскихъ коряковъ, происхожденіе и свойство ихъ религіозныхъ врованій, что я не нахожу боле лучшаго, какъ привести его собственныя слова: {B. Е. Ленни. Исторія раціонализма въ Европ.}
‘Ужасъ служитъ у дикарей основаніемъ религіи. Въ ум дикаря не т явленія запечатлваются сильне всего, которыя входятъ въ обычный порядокъ законовъ природы и проявляютъ благодтельныя послдствія, а т которыя дйствуютъ разрушительно и считаются сверхъестественными. Благодарность не такъ живуча, какъ страхъ, малйшее нарушеніе законовъ природы производитъ боле глубокое впечатлніе, чмъ самыя чудесныя проявленія ея обыденной дятельности.
Поэтому, если природа является уму дикаря въ своемъ самомъ ужасающемъ вид, если страшныя болзни или естественные перевороты опустошаютъ его страну, онъ непремнно выводитъ изъ нихъ представленіе о діавольскомъ присутствіи. Въ темнот ночи, передъ зіяющей бездной и среди дикихъ отголосковъ горнаго ущелья, въ сіяніи кометы или въ торжественномъ мрак солнечнаго или луннаго затмнія, во время свирпствующаго голода, землетрясеніи съ его разрушительною силою, во время чумы, уносящей тысячи жертвъ — словомъ, при несчастіи, которое на время заглушаетъ голосъ разсудка, является что-то ужасное, зловщее и смертоносное, дикарь ощущаетъ при этомъ присутствіе сверхъестественной силы и преклоняется передъ нею. Вполн предоставленный всмъ вліяніямъ природы, не зная той послдовательной цпи законовъ, которой связаны ея различныя проявленія, онъ живетъ въ постоянномъ страх того, что считаетъ прямыми и самостоятельными дйствіями злыхъ духовъ. Ощущая ихъ постоянно возл себя, онъ естественно старается войти въ сношенія съ ними. Дикарь силится умиротворить ихъ жертвами. Если какое-нибудь несчастіе обрушивается на него, если какая-нибудь страсть овладваетъ его разсудкомъ, онъ пытается самъ облечься ихъ властью, а его возбужденное воображеніе скоро убждаетъ его, что онъ достигъ желаемаго’. Эти, полныя глубокаго смысла, слова служатъ ключомъ къ религіи сибирскихъ туземцевъ и представляютъ единственное удовлетворительное объясненіе возникновенію шамановъ.
Если нужно еще какое-нибудь доказательство того, что эта система врованія есть естественный продуктъ человческой природы на извстной степени варварства, то его можно найти въ факт всеобщаго преобладанія шаманизма въ сверо-восточной Сибири, между племенами, совершенно различнаго происхожденія и различнаго характера. Такъ, напримръ, племя тунгусовъ, безъ сомннія китайскаго происхожденія, а племя якутовъ — туркменскаго. Оба имли, конечно, въ начал различныя религіи, обряды, понятія и суеврія, но когда всякое постороннее вліяніе было устранено отъ нихъ и они подверглись одинаковымъ вншнимъ условіямъ, оба народа развили одну и ту-же систему религіозныхъ врованій. Если толпа невжественныхъ магометанъ была-бы выселена въ сверо-восточную Сибирь и ей пришлось-бы жить одиноко въ палаткахъ, столтія за столтіями среди дикой, мрачной природы Станового хребта, переносить страшныя бури, причины которыхъ она не могла-бы себ объяснить, терять своихъ оленей отъ повальной болзни, противъ которой она не имла-бы силъ бороться, видть поражающія великолпныя сверныя сіянія, освщающія весь міръ своимъ огненнымъ свтомъ, быть свидтелями эпидемій, свойства которыхъ они не понимали и пагубныхъ послдствій которыхъ они не могли-бы избжать, уничтожавшихъ десятую часть изъ нихъ,— они по немногу стали-бы утрачивать вру въ Аллаха и Магомета и сдлались-бы такими-же точно приверженцами шаманства, какъ сибирскіе коряки и чукчи нашихъ дней. Совокупное вліяніе цивилизаціи и христіанства впродолженіе цлаго столтія не могло вполн искоренить слды шаманизма, поддерживаемаго могущественными естественными силами въ этой пустынной и негостепріимной мстности.
Камчадалы, провожавшіе меня въ Саманскихъ горахъ, были дти христіанскихъ родителей и съ дтства воспитаны въ правилахъ православной церкви, они твердо врили въ Божественное искупленіе и въ божественное Провидніе, каждое утро и вечеръ молились христіанскому Богу, но когда буря застигла ихъ въ этихъ суровыхъ горахъ, страхъ передъ естественными силами одержалъ верхъ надъ ихъ религіозными убжденіями, и они принесли въ жертву собаку, подобно самымъ закоснлымъ язычникамъ, чтобы умилостивить гнвъ злого духа, проявленіемъ котораго была для нихъ настоящая буря. Я могъ-бы привести много примровъ, гд самая твердая, повидимому и искреи
няя вра въ существованіе Божественнаго Промысла и Всемогущества была побждена вліяніемъ на воображеніе какого-нибудь поражающаго, необычайнаго явленія природы. Поступки человка управляютя не столько его разсудкомъ, сколько впечатлніемъ минуты, вслдствіе этого-то минутнаго впечатлнія и возникъ шаманизмъ.
Обязанности шамановъ или жрецовъ у коряковъ заключаются въ заклинаніяхъ надъ больными, въ сообщеніи съ злыми духами и въ истолкованіи ихъ воли людямъ. Если какое-нибудь несчастіе, какъ напр., болзнь, голодъ или буря, обрушивается надъ племенемъ, это приписывается, конечно, гнву злого духа, тогда совтуются съ шаманомъ о лучшемъ способ укротить его гнвъ. Жрецъ, къ которому съ этимъ обратились, собираетъ народъ въ одну изъ самыхъ большихъ палатокъ, облекается въ длинную одежду, испещренную фантастическими фигурами птицъ, животныхъ и странными іероглифическими знаками, распускаетъ свои длинные черные волосы и, взявъ большой туземный барабанъ, начинаетъ пть вполголоса, сопровождая свою псню медленнымъ, торжественнымъ барабаннымъ боемъ. По мр того, какъ пніе длается все энергичне и быстре, глаза жреца принимаютъ странное выраженіе, тло его начинаетъ искривляться и его дикая псня смшивается съ звуками барабана въ одинъ оглушительный непрерывный гулъ. Тогда, вскочивъ на ноги и, потрясая конвульсивно головой, пока его длинные волосы не начинаютъ издавать легкій трескъ, онъ пускается въ бшеную пляску вокругъ палатки и опускается, наконецъ, въ изнеможеніи на скамью. Черезъ нсколько минутъ онъ объявляетъ пораженнымъ ужасомъ, туземцамъ сообщеніе, полученное имъ отъ злого духа, которое заключается, по большей части, въ приказаніи принести въ жертву извстное число собакъ или оленей, или пожалуй, человка оскорбленнымъ богамъ. Во время этихъ дикихъ заклинаній, жрецы иногда вводятъ въ обманъ своихъ легковрныхъ послдователей, показывая имъ фокусы врод проглатыванія горячихъ углей или прокалыванія своего тла ножами, но въ большинств случаевъ, шаманъ самъ искренно вритъ, что онъ руководимъ и употребляемъ сверхъестественной силой. Впрочемъ, иногда сами туземцы, кажется, сомнваются въ мнимомъ вдохновеніи своего жреца, и сильно его бичуютъ, чтобъ испытать истину его словъ и подлинность его откровеній. Если онъ настолько твердъ, что во время истязанія не выкажетъ человчейской слабости и страданій, его власть, какъ служителя злыхъ духовъ, считается доказанной, а его приказанія исполняются въ точности. Кром жертвоприношеній, требуемыхъ шаманами, коряки приносятъ жертвы, по крайней мр, два раза въ годъ, чтобы обезпечить себ хорошій уловъ рыбы, тюленей и благопріятную погоду. Намъ часто случалось видть въ одномъ только кочевь двадцать или тридцать собакъ, повшенныхъ за заднія ноги на длиныхъ шестахъ. Огромое количество травы собирается всякое лто и сплетается въ внки, которые вшаютъ на шею убитыхъ животныхъ, приношенія въ вид табаку постоянно бросаются злымъ духамъ, когда коряки переходятъ черезъ вершины горъ. Тла умершихъ сожигаются у всхъ кочующихъ племенъ, вмст со всмъ ихъ имуществомъ, въ надежд на конечное воскрешеніе духа и матеріи, больныхъ, на выздоровленіе которыхъ не осталось ни малйшей надежды, побиваютъ камнями и прокалываютъ копьемъ. Мы сами убдились въ томъ что слшали отъ русскихъ и камчадаловъ, а именно что коряки сами убиваютъ стариковъ, лишь только болзни или преклонныя лта длаютъ ихъ неспособными къ перенесенію всхъ трудностей кочевой жизни. Изъ долгаго опыта они пріобрли страшное умнье лишать жизни лучшимъ и скорйшимъ способомъ, они часто объясняли намъ съ ужасающими подробностями, въ длинные вечера, которые мы проводили въ ихъ дымныхъ пологахъ, различные способы убивать человка и указывали на самыя чувствительныя части тла, гд единственная рана копьемъ или ножомъ бываетъ смертельна. Я подумалъ о знаменитыхъ опытахъ Де-Кенсея объ ‘Убійств, разсматриваемомъ, какъ изящное искусство’, и о томъ, сколько свдній это ‘Общество знатоковъ въ дл убійства’ могла-бы пріобрсти въ корякскомъ стан. Коряки пріучаются смотрть на такую смерть, какъ на естественный конецъ ихъ существованія, встрчая ее совершенно спокойно. Рдко случается, чтобы человкъ желалъ пережить періодъ своей физической дятельности и силы. Ихъ умерщвляютъ въ присутствіи всей орды, съ особенными церемоніями, потомъ тла ихъ сжигаютъ, а пепелъ разносится по вол втра.
Этотъ обычай умерщвлять старыхъ и больныхъ и сожигать тла умершихъ произошелъ вслдствіе кочующей жизни коряковъ и служитъ новымъ доказательствомъ могущественнаго вліянія физическихъ законовъ на дйствія и нравственныя чувства человка. И т и другія прямо и почти неизбжно проистекаютъ изъ свойства страны и климата. Безплодность почвы сверо-восточной Азіи и суровость продолжительной зимы побудили человка приручить свернаго оленя, какъ единственное средство къ поддержанію жизни, кочевая жизнь сдлала болзнь и старость слишкомъ тяжелымъ бременемъ, какъ для самихъ страждущихъ, такъ и для тхъ, которымъ приходится заботиться о нихъ, все это окончательно повело за собою умерщвленіе старыхъ и больныхъ, какъ мру, благодтельную для обихъ сторонъ. Т-же причины вели въ обычай сожиганіе мертвыхъ. Имъ невозможно было, при ихъ кочевой жизни, имть какое-либо общее для всхъ мсто погребенія, только съ величайшимъ трудомъ могли-бы они рыть могилы, въ вчно мерзлой земл. Нельзя также было оставлять трупы на съденіе волкамъ, — такимъ образомъ, сожженіе оказалось единственнымъ средствомъ. Ни одинъ изъ этихъ обычаевъ не заставляетъ предполагать какую-нибудь врожденную жестокость или варварство со стороны коряковъ. Это только естественное слдствіе извстныхъ объстоятельствъ, доказывающихъ что сильнйшія душевныя движенія человческой натуры, какъ-то: сыновнее почтеніе, братская привязанность, любовь къ жизни и уваженіе къ дорогимъ останкамъ, не въ силахъ противустоять дйствію великихъ законовъ природы. Православная церковь старается посредствомъ миссіонеровъ, обратить въ христіанство вс сибирскія языческія племена, и хотя, повидимому, оно имло нкоторый успхъ между осдлыми народами, но кочующія племена продолжаютъ придерживаться шаманизма, такъ-что въ скудно населенной Сибири насчитываютъ боле 70,000 послдователей этой религіи. Для обращенія кочующихъ племенъ въ христіанство необходимо прежде всего распространить между ними просвщеніе и измнить изъ образъ жизни.
Между разными предразсудками кочующихъ коряковъ и чукчей замчательно, между прочимъ, ихъ упорство разставаться съ живымъ оленемъ. Вы можете купить у нихъ сколько угодно убитыхъ оленей, хоть пятьсотъ, за самую ничтожную плату, но живого оленя вамъ не отдадутъ ни изъ дружбы, ни за деньги. Предлагайте имъ огромное количество табаку, мдныхъ котловъ, бусъ и красныхъ платьевъ за одного живого оленя, они ршительно откажутся продать его, но если вы позволите имъ убить то-же животное, то вы можете получить трупъ его за одну нитку простыхъ стеклянныхъ бусъ. Напрасно было-бы имъ доказывать нелпость этого предразсудка. Они не дадутъ вамъ другого объясненія, какъ ‘продать живого оленя было-бы аткинъ дурно’. Для проведенія нашей предполагаемой телеграфной линіи, намъ необходимо было имть нсколькихъ ручныхъ оленей, и мы предлагали корякамъ какое угодно вознагражденіе за одно только животное, но вс наши усилія остались тщетными. Они уступали намъ сотню убитыхъ оленей за сто фунтовъ табаку, но пятьсотъ фунтовъ не могли ихъ соблазнить разстаться съ однимъ животнымъ, пока въ немъ былъ еще признакъ жизни.
Впродолженіи двухъ съ половиною лтъ, проведенныхъ нами въ Сибири, ни одной изъ нашихъ партій, насколько я знаю, не удалось купить у коряковъ или у чукчей ни одного живого оленя. Вс олени, которыми мы владли, впослдствіи, около восьми сотъ головъ, были пріобртены отъ кочующихъ тунгусовъ.
Коряки, конечно, самые богатые владльцы оленьихъ стадъ во всей Сибири, а слдовательно, и во всемъ свт. Многія стада, которыя мы видли въ сверной Камчатк, доходили до восьми или двнадцати тысячъ головъ, намъ говорили, что какой-то богатый корякъ, живущій посреди великой ‘Тундры’, владлъ тремя огромными стадами сверныхъ оленей въ различныхъ мстахъ, у него было около 30,000 головъ. Забота о стадахъ оленей составляетъ почти единственное занятіе коряковъ. Они принуждены постояно перекочевывать съ мста на мсто, чтобы отыскивать кормъ этимъ животнымъ и стеречь ихъ день и ночь, оберегая отъ волковъ. Каждый день восемь или десять коряковъ, вооруженные копьями и ножами, выходятъ передъ сумерками изъ стана, отправляются за милю или за дв къ тому мсу, гд пасутся олени и строютъ тамъ себ маленькія шалаши изъ сосновыхъ втвей, около трехъ футовъ вышины и двухъ въ діаметр, тамъ они и проводятъ всю долгую, холодную, арктическую ночь, подкарауливая волковъ. Чмъ хуже погода, тмъ бдительность становится необходиме. Иногда среди зимней ночи, когда страшный сверо-восточный втеръ гонитъ, завывая, цлыя облака снга, стая волковъ внезапно нападаетъ на оленье стадо и разгоняетъ его на вс четыре стороны. Обязанность караульныхъ именно и заключается въ томъ, чтобы предупредить такого рода случай. Одинъ и почти безъ крова среди этого безграничнаго океана снга, человкъ сидитъ, скорчившись въ своемъ непрочномъ шалаш, похожемъ на пчелиный улей, и проводить долгія зимнія ночи, глядя на великолпныя сверныя сіянія, которыя, покрываютъ землю пурпуромъ, и прислушивается къ біенію своего собственнаго сердца и къ слабому вою волковъ, раздающемуся въ отдаленіи. Терпливо переноситъ онъ такой холодъ, отъ котораго мерзнетъ ртуть и такія вьюги, которыя уносятъ его убогій шалашъ, подобно соломенк въ облак снжнаго вихря. Онъ никогда не унываетъ, ничто не пугаетъ его и ничто не заставляетъ его вернуться въ палатку. Я видлъ, какъ эти люди караулили оленей съ отмороженными до-бла щеками и носомъ и находилъ ихъ въ холодныя, зимнія утра скорчившимися подъ охабкой втвей, съ лицами закрытыми ихъ мховыми одеждами, точно они были мертвыми. Я никогда не могъ прохать мимо одного изъ этихъ шалашей среди пустынной, безграничной тундры, не подумавъ о человк, который когда-то сидлъ въ ней одиноко, и старался представить себ его мысли, когда онъ ждалъ въ продолженіи долгой, утомительной ночи перваго, слабаго луча разсвта. Не размышлялъ-ли онъ иногда, видя огненные столбы свернаго сіянія надъ своей головой, о причин этого таинственнаго свта? Не пробуждали-ли въ немъ далекія звзды, постоянно обращающіяся надъ снговой равниной, сознаніе о возможности другого боле свтлаго, боле счастливаго міра? Горе безпомощному человческому сердцу! Сверхъестесвенное вліяніе оно можетъ ощущать и ощущаетъ, но барабанный бой и дикіе крики шамановъ показали, какъ оно съумло понять книгу природы.
Кочующіе коряки, по своей природ, вообще, добры. Они обращаются очень мягко съ женщинами и дтьми, впродолженіи двухъ лтъ, которые я провелъ съ ними, я никогда не видалъ, чтобы они били женщину или ребенка. Ихъ честность замчательна. Не разъ, посл нашего отъзда они запрягали нарочно оленей и догоняли насъ на разстояніи пяти или десяти миль отъ стана, чтобъ отдать ножикъ, трубку или другую бездлицу, забытую нами у нихъ въ поспшности. Сани наши, нагруженныя табакомъ, бусами и другими предметами торговли оставались безъ всякаго караула вн палатокъ, но никогда, насколько мн извстно, ничего не было украдено. Нкоторыя орды принимали насъ съ такимъ радушіемъ и гостепріимствомъ, какого трудно было-бы даже ожидать въ цивилизованной стран отъ христіанскихъ народовъ, если-бы у меня не было денегъ или друзей, я съ большимъ довріемъ обратился-бы за помощью къ шайк кочующихъ коряковъ, чмъ ко многимъ американскимъ семействамъ. Они, можетъ быть, жестоки, согласно нашимъ понятіямъ о жестокости и варварств, но измна между ними неизвстна, я также безусловно вврилъ-бы имъ мою жизнь, какъ всякому другому непросвщенному народу.
Ночь за ночью, по мр нашего приближенія къ сверу, полярная звзда все ближе и ближе подходила къ зениту, пока наконецъ, подъ шестьдесятъ второй параллелью, мы увидали блыя вершины Становыхъ горъ, у верхней части Пенжинскаго залива, это самая сверная граница Камчатки. Подъ снью снжныхъ склоновъ этихъ горъ, мы въ послдній разъ въ дымныхъ палаткахъ камчатскихъ коряковъ, поли изъ ихъ деревянныхъ корытъ и безъ особаго сожалнія простились съ однообразными и скучными степями полуострова и съ ихъ кочевымъ населеніемъ.

ГЛАВА XXI.

Пенжина.— 25 мороза.— Каменскъ.— Корякская юрта.— Путешествіе въ Гижигинскъ.— Повозки.— Минина.— Осдлые коряки.

22-го ноября при 25 мороза, мы прибыли къ устью большой рки, называемой ‘Пенжина’, которая впадаетъ въ Пенжинскій заливъ, въ сверной части Охотскаго моря, погода стояла, хотя морозная, но ясная, только вдали, надъ срединою залива повисло густое облако тумана, что доказывало, что именно тамъ вода еще не замерзла, тогда-какъ устье рки было все завалено огромными земляными глыбами, шероховатыми, покрытыми плсенью камнями и безпорядочной массой льдинъ, прибитыхъ сюда юго-западнымъ втромъ и примерзшихъ одна къ другой. Сквозь срый туманъ мы смутно различили на высокой противоположной крутизн странныя очертанія юртъ Каменскихъ коряковъ въ форм буквы X.
Маіоръ, Доддъ и я предоставили нашимъ проводникамъ переправляться черезъ рку съ оленями и санями, какъ они найдутъ боле удобнымъ, а мы отправились пшкомъ, пробираясь между огромными неправильными глыбами прозрачнаго зеленоватаго льда, цпляясь руками и ногами за громадные уступы, проваливаясь въ широкія и глубокія разслины, и спотыкаясь объ острые обломки льдинъ. Мы уже почти достигли другого берега, какъ вдругъ Доддъ закричалъ:
— О, Кеннанъ! Вашъ носъ совсмъ побллъ, потрите его снгомъ! Скоре! Скоре!
Я нисколько не сомнвался, что и остальная часть моего лица также вся поблла при этомъ страшномъ сообщеніи, утрата моего носа при самомъ начал моего поприща арктическаго путешественника — была-бы для меня очень серьезнымъ несчастіемъ. Я схватилъ пригоршню снга, смшаннаго съ острыми осколками льда и началъ тереть лишенный чувства органъ, пока на кончик его не осталось ни малйшей частички кожи, а потомъ продолжалъ треніе рукавицей, пока не устала рука. Если энергическое лченіе могло спасти мой носъ, то на этотъ разъ съ моей стороны было сдлано все. Почувствовавъ, наконецъ, что кровообращеніе въ носу возстановились, я пересталъ его тереть и влзъ за Доддомъ и маіоромъ по крутому берегу въ корякское селеніе Каменскъ.
Это селеніе напоминало собраніе гигантскихъ деревянныхъ песочныхъ часовъ, сброшенныхъ и разрушенныхъ землетрясеніемъ. Дома, — если только ихъ можно было назвать домами, — были около двадцати футъ вышины, грубо построены изъ лса, выброшеннаго моремъ на берегъ и формой своей могли только сравниться съ песочными часами. У нихъ совершенно не было ни оконъ, ни дверей и входить въ нихъ можно было только по шесту, поставленному съ наружной стороны, спускаясь по другому шесту черезъ трубу, удобства этого страннаго способа вхожденія вполн зависли отъ дятельности и силы огня, разведеннаго внутри юрты. Дымъ и искры, хотя и довольно непріятные сами по себ, были сущими бездлицами въ сравненіи съ другими неудобствами. Я помню, мн разсказывали въ дтств, что одинъ древній пустынникъ всегда входилъ въ домъ черезъ трубу, тогда я принималъ этотъ фактъ съ неразсуждающей, ребяческой врой, но все-же никакъ не могъ понять, какъ такое странное событіе, какъ пролзаніе черезъ трубу могло быть приведено въ исполненіе безъ всякой опасности. Желая удовлетворить такое любопытство, я каждыя святки чувствовалъ непреодолимое желаніе испытать это на себ, но узкія трубы англійскихъ печей останавливали меня въ этомъ намреніи. Я надялся вполн на успхъ, если-бы то была обыкновенная труба, но войти въ комнату черезъ восьми-дюймовое отверстіе и узкую печную дверку — было ршительно невозможно, такъ-что мн пришлось отказаться отъ такого опаснаго опыта и мое любопытство такъ и осталось неудовлетвореннымъ. Мой первый входъ въ корякскую юрту въ Каменск разрушилъ, впрочемъ, вс мои дтскія сомннія и доказалъ возможность войти въ домъ такимъ оригинальнымъ способомъ, какой практиковался древнимъ пустынникомъ. Большая толпа, одтыхъ въ звриныя шкуры туземцевъ, съ дикимъ видомъ, собралась вокругъ насъ, когда мы вошли въ селеніе и смотрла на насъ съ тупымъ любопытствомъ при нашей первой попытк влзть по шесту въ домъ. Изъ уваженія къ сану и положенію маіора мы предоставили ему войти первому. Онъ очень удачно влзъ по первому шесту и съ неподражаемой самоувренностью началъ спускаться въ темное, узкое отверстіе трубы, изъ котораго выходили клубы дыма, но въ ту критическую минуту, когда голова его еще виднлась сквозь облоко дыма, а тло уже исчезло въ труб, съ нимъ случилась большая непріятность. Ноги его, обутые въ тяжелые, мховые сапоги, не могли цпляться за зарубки, сдланныя въ бревн, чтобы было удобне спускаться, онъ повисъ въ труб, боясь провалиться и не въ силахъ былъ оттуда выкарабкаться. Слезы текли изъ его глазъ, зажмуренныхъ отъ дыма, окружавшаго его голову и вмсто криковъ о помощи, слышались только удушливый кашель и хрипнье. Наконецъ, какой-то туземецъ изнутри юрты, пораженный тщетными усиліями маіора высвободиться изъ трубы пришелъ къ нему на помощь и благополучно спустилъ его на землю. Наученные его опытомъ, мы съ Доддомъ не обратили вниманіе на зарубки, устроенныя для того, чтобы было удобне спускаться, схватили руками гладкое бревно, и начали быстро по немъ спускаться, пока не достигли ногами до пола. Когда я раскрылъ мои наполненные слезами глаза, меня привтствовали въ одинъ голосъ громкимъ ‘здорово’ полдюжины худыхъ, грязныхъ старухъ, сидвшихъ, поджавши ноги, на возвышеніи вокругъ огня и шившихъ мховыя одежды.
Внутренность корякской юрты, т. е. одной изъ деревянныхъ юртъ осдлыхъ коряковъ, представляетъ странную и далеко непривлекательную картину для человка, непривыкшаго къ ея грязи, дыму и холоду. Въ этой юрт все мрачно и непривтливо, свтъ проникаетъ въ нее единственно только черезъ круглое отверстіе, находящееся на двадцать футовъ отъ пола, которое служитъ въ то-же время и окномъ и дверью и трубою, до него добираются по круглому столбу съ зарубками, стоящему перпендикулярно по середин юрты. Перекладины, стропила и бревна, изъ которыхъ построена юрта, стали совершенно черными отъ постояннаго дыма. Вокругъ стнъ внутри юрты на одинъ футъ отъ пола возвышается платформа, имющая шесть футовъ въ ширину, по средин-же остается кругъ въ восемь или десять футовъ въ діаметр для огня и большого мднаго котла съ тающимъ снгомъ. На платформ устроены три или четыре четыреугольныхъ полога изъ шкуръ, служащихъ спальнями для хозяевъ и убжищами отъ дыма, выносить которой иногда нтъ никакой возможности. Маленькій кругъ изъ каменныхъ плитъ на земл, по середин юрты, образуетъ очагъ, надъ которымъ обыкновенно виситъ котелокъ съ рыбой или олениной, составляющими вмст съ сушеной семгой, ворванью и прогорклымъ жиромъ всю пищу коряковъ. Все, что вы видите или до чего дотрогиваетесь, носитъ на себ отличительные слды корякскаго вкуса, а именно,— сала и копоти. О чьемъ-нибудь появленіи въ юрт вы узнаете по совершенному закрытію отверстія на потолк и внезапному мраку, воцаряющемуся вокругъ насъ и если вы посмотрите на верхъ, то увидите сквозь облако дыма и оленьихъ волосъ, которые летятъ отъ одежды пришельца, пару тонкихъ ногъ, спускающися по шесту. Вы скоро привыкните различать ноги вашихъ знакомыхъ по ихъ различной форм или обуви, такъ-что лица ихъ играютъ при этомъ второстепенную роль. Если вы видите ноги Ивана, спускающагося изъ трубы, вы уврены, что голова его гд-нибудь недалеко въ облак дыма и сапоги Николая, появляясь въ отверстіи, служатъ несомнннымъ доказательствомъ его прибытія. Когда снгъ настолько занесетъ юрту, что собаки могутъ по немъ добраться до трубы, то он съ особеннымъ удовольствіемъ располагаются вокругъ отверстія, заглядывая въ юрту и наслаждаясь запахомъ рыбы, варящейся въ котл надъ очагомъ. Очень часто случается, что эти собаки заводятъ между собою драку, каждой изъ нихъ непремнно требуется быть по-ближе къ отверстію. Въ ту минуту, какъ вы готовитесь снять съ огня обдъ изъ вареной семги, одна изъ собакъ, побжденная въ драк, летитъ въ котелъ, а ея торжествующій противникъ смотритъ внизъ черезъ отверстіе трубы, наслаждаясь своимъ мщеніемъ надъ несчастной жертвой. Корякъ вытаскиваетъ за-шиворотъ полу-обваренную собаку, поднимается съ ней на крышу, бросаетъ ее въ какой-нибудь снжный сугробъ и возвращается съ невозмутимымъ спокойствіемъ сть свою ухуу которая была такъ некстати приправлена собакой и волосами. Волосы и особенно оленья шерсть служатъ необходимой составной частью всякаго кушанья, приготовленнаго въ корякской юрт и мы вскор привыкли смотрть на нихъ съ полнымъ равнодушіемъ. Не смотря на вс предосторожности, они непремнно попадались въ нашемъ ча и суп и приставали къ нашей жареной говядин. Кто-нибудь постоянно входилъ или уходилъ надъ очагомъ и цлое облако короткихъ срыхъ волосъ отъ одеждъ изъ оленьей шкуры постоянно носилось надъ всмъ, что варилось внизу. Такимъ образомъ, нашъ первый обдъ въ корякской юрт въ Каменск былъ далеко неаппетитенъ. Не прошло еще и двадцати минутъ посл нашего прізда въ селеніе, какъ занимаемая нами юрта совершенно переполнилась людьми съ тупымъ и зврскимъ выраженіемъ на лицахъ, одтыхъ въ запачканныя платья изъ оленьихъ шкуръ, съ нитками разноцвтнаго бисера въ ушахъ и съ большими ножами въ два фута длины, которые они носили въ ножнахъ, прившанныхъ къ бедру. Очевидно, они принадлежали къ туземному племени, совершенно различному отъ тхъ, которыхъ мы до сихъ поръ видли и ихъ дикій, зврскій видъ не внушалъ намъ большого доврія. Вслдъ за ними вошелъ очень красивый русскій съ самой добродушной физіономіей, который, снявъ шапку, подошелъ къ намъ, поклонился и отрекомендовался намъ, это былъ казакъ изъ Гижигинска, посланный намъ на встрчу русскимъ исправникомъ.
Курьеръ, отправленный нами изъ Лсновска, пріхалъ въ Гижигинскъ за десять дней до насъ, исправникъ послалъ тотчасъ-же казака встртить насъ въ Каменск и проводить черезъ поселенія осдлыхъ коряковъ, обогнувъ верхнюю часть Пенжинскаго залива, казакъ тотчасъ-же разогналъ всхъ туземцевъ изъ юрты, а маіоръ сталъ разспрашивать его о характер мстности на сверъ и на западъ отъ Гижигинска, о разстояніи между Каменскомъ и русскимъ форпостомъ Анадырскомъ, объ удобствахъ путешествія зимою и о времени, которое надо употребить на эту поздку. Безпокоясь о партіи изслдователей, которая, какъ онъ предполагалъ, должна была высадиться, по распоряженію главнаго инженера, у устья Анадыри, маіоръ Абаза намревался отправиться изъ Каменска прямо въ Анадырскъ, чтобы разыскать эту партію. Онъ хотлъ послать Додда и меня на западъ, вдоль берега Охотскаго моря, на встрчу Могуда и Бша. Казакъ сообщилъ намъ, что партія людей пріхали въ саняхъ на собакахъ съ Анадыри въ Гижигинскъ, передъ самымъ его отъздомъ и что она не привезла никакихъ извстій объ американцахъ, высадившихся въ той мстности. Полковникъ Блькли, главный инженеръ, общалъ намъ, при нашемъ отъзд изъ С.-Франциско, выслать партію людей на китоловномъ судн къ устьямъ Анадыри еще ранней осенью, такъ-что она могла-бы подняться вверхъ по рк до Анадырска и соединиться съ нами по первому зимнему пути. Вроятно, онъ не исполнилъ этого общанія, потому-что если-бы такая партія прибыла въ т мста, жители Анадырска, конечно, слышали-бы о ней что-нибудь. Неблагопріятная мстность у Берингова пролива, или позднее время года заставили его, вроятно, отказаться отъ этого первоначальнаго плана. Маіоръ Абаза все время былъ противъ намренія высадить партію у Берингова пролива, но онъ противъ воли почувствовалъ неудовольствіе, узнавъ, что партія дйствительно не была выслана и что ему предстояло съ четырьмя людьми изслдовать тысячу восемьсотъ миль земли между проливомъ и ркою Амуромъ. Казакъ уврилъ насъ, что мы не встртимъ въ Гижигинск затрудненій относительно собакъ, саней и людей, для изслдованія мстности на сверъ и на западъ отъ этого поселенія и что русскій исправникъ окажетъ намъ полное содйствіе съ своей стороны При такомъ положеніи длъ, намъ оставалось только продолжать нашъ путь къ Гижигинску, куда, по словамъ казака, мы должны были пріхать черезъ два или три дня. Каменскимъ корякамъ было приказано тотчасъ-же приготовить двнадцать саней съ собаками и свезти насъ въ ближайшее селеніе Шестаково, вскор все населеніе, подъ надзоромъ казака, было занято перекладкой нашихъ вещей и провизіи съ саней кочующихъ на длинныя узкія сани ихъ осдлыхъ единоплеменниковъ. Нашимъ прежнимъ проводникамъ было заплочено за ихъ труды не деньгами, а табакомъ, бусами и ситцами, посл долгихъ споровъ о поклаж между коряками и нашимъ новымъ казакомъ Кирилловымъ, намъ доложили, что все было готово, хотя было уже около полудня, но морозъ не унимался, завернувъ наши лица и головы въ большіе мховые воротники, мы размстились въ саняхъ, а сильныя корякскія собаки понесли насъ по селенію и спустились съ холма въ цломъ облак снга, поднимаемаго острыми жердями управлявшихъ ими коряковъ.
Маіоръ, Доддъ и я хали въ повозкахъ, но неосторожная зда Каменскихъ коряковъ заставила насъ вскор пожалть, что мы не придумали себ какого-нибудь другого экипажа, изъ котораго намъ удобне было-бы выпрыгнуть, въ случа несчастія. Въ настоящемъ-же нашемъ положеніи мы были такъ разбиты, что едва могли двинуться безъ посторонней помощи. Наши повозки очень походили на длинные, узкіе гробы, обтянутые тюленьей кожей и поставленные на полозья съ верхомъ, подъ которымъ могъ только едва помщаться одинъ человкъ. Большой фартукъ былъ прикрпленъ къ краямъ этого верха, онъ опускался въ дурную погоду и такъ плотно застегивался, что не пропускалъ ни воздуха, ни снга. Усвшись въ эти сани, мы протянули ноги вдоль длиннаго гробообразнаго ящика, на которомъ сидли наши возницы, между тмъ какъ наши головы и плечи были защищены кожанымъ верхомъ. Представьте себ восьми-футовой гробъ на полозьяхъ и сидящаго въ немъ человка съ опрокинутой корзиной надъ головой, то вы будете имть точное понятіе о сибирской повозк. Наши ноги такъ плотно лежали въ ящикахъ, а мы сами такъ были завалены подушками и тяжелыми мхами, что не могли ни выйти изъ саней, ни повернуться въ нихъ. При этомъ безпомощномъ положеніи, мы были совершенно во власти нашихъ возницъ, если-бы имъ даже вздумалось мчаться съ нами во весь опоръ по краю пропасти, то и тогда единственно, что мы могли-бы только сдлать, такъ это закрыть глаза, чтобы не видть грозящей намъ ежеминутно опасности полетть вмст съ повозкой въ бездонную пропасть.
Втеченіи какихъ-нибудь трехъ часовъ, мой возница со своими четырнадцатьею бшеными собаками и со своей остроконечной палкой, семь разъ опрокинулъ мою повозку, при этомъ онъ тащилъ меня по снгу головою вверхъ, а ногами въ ящикъ и лицомъ въ снжномъ сугроб, самъ-же принимался курить и, вроятно, размышлять о неудобствахъ горнаго путешествія и о неустойчивости саней. Это приводило въ неистовство. Я грозилъ ему револьверомъ и клялся всми чертями корякской теогоніи, что если онъ еще разъ меня опрокинетъ я убью его какъ собаку, оставлю его дтей сиротами и причиню горе всмъ его сродникамъ. Но все было безполезно. Корякъ не имлъ достаточно свдній, чтобы бояться пистолета и не понималъ моихъ угрозъ. Онъ продолжалъ сидть на снгу, скорчившись набиралъ въ себя дымъ и смотрлъ на меня съ тупымъ удивленіемъ, точно я представлялъ изъ себя какого-нибудь особеннаго звря, проявляющаго странную способность болтать и махать руками самымъ смшнымъ образомъ безъ всякой видимой причины. Потомъ, когда ему нужно было покрывать льдомъ позозья его саней, что случалось три раза въ часъ, то онъ совершенно равнодушно опрокидывалъ повозку, подпиралъ ее своей остроконечной палкой, а я лежалъ головой внизъ все время, пока натиралъ полозья водой и кускомъ оленьей шкуры. Все это приводило меня въ сильное отчаяніе, наконецъ, мн удалось высвободиться изъ моего гробообразнаго ящика и уссться рядомъ съ моимъ невозмутимымъ возницей. Тутъ мой ничмъ незащищенный носъ сталъ опять мерзнуть и до самаго Шестакова я все одной рукой теръ эту злополучную часть моего тла, а другой держался за сани, или въ случа несчастья выкарабкивался съ помощью обихъ рукъ изъ снжнаго сугроба.
Единственнымъ утшеніемъ послужило мн то обстоятельство, что положеніе маіора было еще печальне, чмъ мое, конечно, этимъ онъ былъ обязанъ глупости и упрямству своего возницы. Лишь только маіоръ приказывалъ хать, какъ корякъ останавливался и настаивалъ на томъ, чтобы покурить и самымъ искуснымъ образомъ опрокидывалъ маіора въ снжный сугробъ, когда возница намревался сойти пшкомъ съ крутой горы, то соскакивалъ съ своего сиднья и начиналъ кричать на собакъ, а т несли маіора, подобно лавин, до самой подошвы, подвергая опасности его жизнь, если коряку хотлось спать, то онъ самыми безстыдными жестами заставлялъ выходить изъ саней своего сдока и итти пшкомъ по склону горы, наконецъ маіоръ позвалъ Кириллова и веллъ ему объяснить коряку, что если онъ не будетъ слушаться, то его привяжутъ къ санямъ, свезутъ въ Гижигинскъ и передадутъ въ руки русскому исправнику. На это онъ обратилъ нкоторое вниманіе, но вс наши корякскіе проводники выказывали такую дерзость и грубость, какую мы еще никогда не встрчали въ Сибири и которая выводила насъ изъ терпнія. Маіоръ объявилъ, что когда начнетъ сооружаться наша линія и когда онъ будетъ имть на то право, онъ даетъ такой урокъ Каменскимъ корякамъ, который они не скоро забудутъ.
Посл обда намъ пришлось хать по неровной и лишенной всякой растительности мстности, лежавшей между обнаженнымъ горнымъ кряжемъ и моремъ и только передъ самыми сумерками мы добрались до Шестакова, расположеннаго на берегу у устья маленькаго лсного потока. Остановившись здсь только на нсколько минутъ, чтобы дать отдохнуть нашимъ собакамъ, мы отправились въ другое корякское селеніе, называемое Минина, десять миль западне Шестакова, гд мы остановились ночевать.
Минина была копіей Каменскаго, только въ меньшей мр, т-же самыя юрты, на подобіе песочныхъ часовъ, т-же коническіе балаганы на сваяхъ и т-же большіе остовы ‘байдаръ’, или морскихъ лодокъ, обтянутыхъ тюленьей кожей, лежали рядами на берегу. Мы подъхали къ лучшей юрт селенія, надъ которой висла убитая, выптрошенная собака съ внкомъ изъ зеленой травы вокругъ шеи и спустились по труб въ плохую комнату, наполненную синеватымъ дымомъ, освщенную только слабымъ огнемъ по середин земляного пола и пропитанную запахомъ испорченной рыбы и прогорклаго жира. Вьюшинъ заварилъ котелокъ съ чаемъ надъ огнемъ и черезъ двадцать минутъ мы сидли по-турецки, на возвышенной платформ у одной изъ стнъ юрты, жуя черствый хлбъ и запивая его чаемъ, около двадцати мужчинъ съ дикими отврательными лицами сидли, скрючившись вокругъ насъ и слдили за всми нашими малйшими движеніями. Осдлые коряки Пенжинскаго залива, безъ сомннія, представляютъ самое худшее, самое безобразнйшее и стоящее на нисшей ступени развитія, племя изъ всхъ туземцевъ Сверо-восточной Азіи. Ихъ насчитываютъ не боле трехъ или четырехъ сотъ человкъ, они живутъ въ пяти отдльныхъ селеніяхъ вдоль морского берега, но они причинили намъ боле непріятностей, чмъ вс жители Сибири и Камчатки вмст взятые. Сначала они также вели кочевую жизнь, подобно остальнымъ корякамъ, но лишившись своихъ оленей, вслдствіе какого-то несчастья или эпидеміи, они построили себ дома изъ лса, выбрасываемаго моремъ на берегъ, поселились въ нихъ и поддерживаютъ теперь свое жалкое существованіе рыбной и тюленьей ловлей и отыскиваніемъ остововъ китовъ, которые были убиты американскими китоловными промышленниками для полученія ворвани и прибиты потомъ моремъ къ берегу. Они имютъ жестокій и зврскій нравъ, грубы, мстительны, безчестны и вроломны — словомъ, у нихъ нтъ ни одного изъ качествъ кочующихъ коряковъ. Причины такой рзкой противуположности между обоими племенами весьма разнообразны. Во-первыхъ ‘осдлые’ живутъ постоянно въ селеніяхъ, которыя часто посщаются русскими купцами и отъ этихъ купцовъ и русскихъ крестьянъ они получили большую часть пороковъ цивилизованнаго общества, не усвоивъ ни одного изъ его достоинствъ. Къ этому надо прибавить развращающее вліяніе американскихъ китолововъ, которые познакомили осдлыхъ коряковъ съ ромомъ и внесли къ нимъ страшныя болзни, которыя еще увеличиваются отъ ихъ образа жизни и ихъ бдности. Они заимствовали отъ русскихъ — ложь, обманъ и воровство, отъ китолововъ — пьянство и распущенность нравовъ. Кром всхъ этихъ пороковъ, они уничтожають въ огромномъ количеств опьяняющій сибирскій мухоморъ, а этотъ образъ жизни можетъ развратить и низвести каждаго человка до самаго низкаго уровня. Образъ жизни кочующихъ коряковъ спасаетъ ихъ отъ всхъ этихъ пагубныхъ вліяній. Они проводятъ большую часть своего времени на открытомъ воздух, обладаютъ боле здоровымъ и правильно развитымъ тлосложеніемъ, рдко видятъ русскихъ купцовъ и русскую водку и вообще умренны, цломудренны и человчны. Слдовательно, кочевыя племена сверо-восточной Азіи въ нравственномъ, физическомъ и умственномъ отношеніяхъ стоятъ много выше осдлыхъ туземцевъ, эти послдніе никогда не будутъ въ состояніи сравниться съ ними. Я питаю искреннее и полное уваженіе ко многимъ кочующимъ корякамъ, которыхъ мн доводилось встрчать на обширныхъ сибирскихъ тундрахъ, но ихъ осдлые сосди — самые худшіе образцы людей, которыхъ я когда-либо видлъ во всей сверной Азіи отъ Берингова пролива до Уральскихъ горъ. Быть можетъ, эти люди мало и виноваты въ томъ низкомъ уровн нравственности, до которой они дошли, а причиною этому служитъ ихъ частое общеніе съ прізжими купцами, которые, соблюдая свои меркантильныя выгоды, стараются пріучить этихъ людей къ водк и къ пьянству, что главнымъ образомъ и иметъ на нихъ такое пагубное вліяніе.

ГЛАВА XXII.

Путешествіе на собакахъ.— Происшествіе съ оленями.— Гижигинскъ.— Исправникъ и его гостепріимство.— Планы на счетъ телеграфа.— Наша партія отправляется въ Анадырскъ.

Мы выхали изъ Минины рано утромъ 23-го ноября и снова понеслись по огромной снжной равнин, гд невидно другой растительности, кром травы и нсколькихъ тощихъ экземпляровъ малорослой сосны.
Съ самаго отъзда изъ Лсновска я изучалъ искусство управлять собаками съ ршительнымъ, но невысказаннымъ намреніемъ, я брался за это дло при всякомъ благопріятномъ случа, думая удивить управленіемъ моей стаи Додда и туземцевъ, выказывая при этомъ ловкость опытнаго ‘кіура’.
Я уже давно замтилъ, по собственному опыту, что эти невжественные коряки цнятъ человка не столько, по превосходству его познаній надъ ихъ собственными, сколько по его умнью взяться за ихъ исключительныя занятія, потому-то я и ршился доказать этимъ неразвитымъ умамъ, что сила цивилизаціи иметъ большое значеніе, а блый человкъ, несмотря на цвтъ его кожи, можетъ управлять собаками, единственно по соображенію, лучше, чмъ они вслдствіе накопленнаго вками опыта, въ случа необходимости, онъ можетъ дйствительно развить правила управленія собаками изъ глубины своего нравственнаго сознанія. Я долженъ признаться, впрочемъ, что самъ несовсмъ былъ проникнутъ справедливостью своихъ идей, а вслдствіе этого и не пренебрегалъ пользоваться результатами туземной опытности, насколько они соотвтствовали моимъ собственнымъ убжденіямъ. Я слдилъ за каждымъ движеніемъ моего корякскаго спутника и теоретически изучалъ, какъ онъ, вмсто тормаза, вонзалъ остроконечную палку въ снгъ между полозьями и мысленно зубрилъ односложныя, горловыя слова, означавшія ‘направо и налво’, а также и многіе другіе, странные для меня звуки, въ глубин души, я льстилъ себя надеждой, что съумю управлять не хуже, если не лучше коряка. Моимъ неопытнымъ глазамъ это казалось такъ-же легко, какъ раззориться на Калифорнскихъ золотыхъ пріискахъ. На этотъ разъ дорога была достаточно сносная, погода стояла хорошая и я ршился привести въ исполненіе мое намреніе. Согласно съ этимъ, я сдлалъ знакъ моему корякскому возниц ссть въ повозку и передать мн знаки своего достоинства. Когда онъ вручилъ мн свою остроконечную палку, я замтилъ на его губахъ худо скрытую насмшку, свидтельствующую о его недовріи къ моему искусству, но я принялъ это такъ, какъ человку науки слдуетъ принимать улыбку невждъ, т. е. съ молчаливымъ презрніемъ и, усвшись верхомъ на санки, я крикнулъ: ‘ну! Пошелъ!’ Мои голосъ не произвелъ того устрашающаго дйствія, котораго я ожидалъ, вроятно, потому, что былъ далеко не такъ рзокъ и грубъ, какъ у коряковъ. Передовая собака, угрюмое, суровое животное, беззаботно оглянулась на меня и очень замтно убавила рыси. Это внезапное и очевидное недовріе къ моей власти со стороны собакъ подйствовало на мою самоувренность гораздо боле всхъ насмшекъ коряковъ. Но мои средства не были еще совсмъ истощены и я обрушалъ на всхъ собакъ кучу односложныхъ, двухсложныхъ и многосложныхъ восклицаній въ род слдующихъ: ‘Ахъ, ты, шельма, проклятая такая! Смотри! Я теб дамъ!’ Но моя ругань и мои крики были совершенно напрасны, собаки оставались нечувствительными къ такому риторическому фейерверку словъ и восклицаній и доказывали полное равнодушіе ко мн и даже все боле и боле замедляли ходъ. Когда я излилъ на нихъ до дна чашу всего своего гнва, Доддъ, понимавшій смыслъ словъ, которыми я такъ злоупотреблялъ, подъхалъ ко мн и замтилъ небрежно:
— Вы божитесь довольно хорошо для начинающаго.
Если-бы пропасть разверзлась вдругъ подъ моими ногами, я, кажется, не пришелъ-бы въ такое изумленіе, какъ теперь, услыша слова Додда.
— Божусь? Я божусь? Вроятно, вы не то хотли сказать?
— Конечно, вы божились, какъ морской разбойникъ, совершенно равнодушно отвчалъ мн Доддъ.
Я въ смущеніи выпустилъ изъ рукъ остроконечную палку. Разв это было умнье управлять собаками, почерпнутое мной изъ глубины моего нравственнаго сознанія?
Оно, казалось, возникло скоре въ глубин моей безнравственной безсознательности.
— Какъ, безсовстный богохульникъ, вскричалъ я, не вы-ли сами научили меня этимъ словамъ?
— Разумется, я, отвчалъ онъ, нисколько не стсняясь,— но вы у меня не спрашивали ихъ смысла, вы спрашивали, какъ ихъ выговаривать правильно я и сказалъ вамъ. Я полагалъ, что вы длаете только изслдованія по сравнительной филологіи,— пытаясь доказать единство человческаго рода по сходству клятвъ и брани, или по сравненію богохульствъ, доказать законное происхожденіе индйцевъ отъ китайцевъ. Я знаю, что ваша голова (во всхъ другихъ отношеніяхъ прекрасная) всегда была наполнена вздоромъ такого рода.
— Доддъ, — возразилъ я съ торжественностью, которая должна была пробудить раскаяніе въ его очерствломъ сердц,— я безсознательно былъ введенъ въ грхъ, но такъ-какъ согршить немножко боле или немножко мене ршительно все равно, то мн очень хочется наградить васъ нсколькими подобными эпитетами.
Доддъ тихо засмялся и прохалъ мимо. Этотъ маленькій случай значительно умрилъ мой восторгъ, я сдлался крайне остороженъ въ употребленіи иностранныхъ словъ, если не понималъ ихъ настоящаго смысла. Я опасался существованія какихъ-нибудь страшныхъ ругательствъ въ самой простой рчи и подозрвалъ богохульство даже въ односложныхъ восклицаніяхъ ‘Рэта’ и ‘Хугъ’, которыя означали, какъ мн объяснили, ‘направо’ и ‘налво’. Собаки, пользующія малйшимъ невниманіемъ своего руководителя, были очень довольны моимъ молчаніемъ и высказали необыкновенную склонность останавливаться и отдыхать, что совершенно противорчило дисциплин и на что он никогда не осмлились-бы съ боле опытнымъ возницею. Ршившись доказать имъ свою власть боле ощутительными мрами, я пустилъ въ передовую собаку своей остроконечной палкой, какъ багромъ, разсчитывая поднять ее когда сани будутъ прозжать мимо. Но собака ловко увернулась отъ палки, а послдня отлетла на десять футовъ отъ дороги. Въ эту самую минуту, три или четыре дикихъ оленя выскочили изъ-за маленькаго возвышенія въ двухъ или трехъ стахъ аршинахъ отъ насъ и понеслись по степи къ глубокому крутому оврагу, на дн котораго протекалъ притокъ рки Минины. Собаки, врныя своему волчьему инстинкту, разгорячились и погнались за ними съ громкимъ лаемъ. Я былъ въ отчаяніи и хотлъ схватить свою злополучную остроконечную палку, пока мы неслись мимо нея, но не усплъ и мы помчались по тундр къ оврагу, сани большую часть времени лежали на боку и такъ подпрыгивали на жесткихъ затругахъ и снжныхъ сугробахъ, что грозили совершенно разломиться. Корякъ съ удивительной догадливостью скатился съ саней за нсколько секундъ передъ этимъ и, оглянувшись назадъ я увидалъ странную фигуру, катящуюся вслдъ за мной по снгу. Видя передъ собой неминуемую гибель, мн некогда было обращать вниманіе на его положеніе. Вс мои усилія были обращены на то, чтобы умрить ту страшную быстроту, съ которой мы приближались къ оврагу. Безъ остроконечной палки я былъ совсмъ безпомощенъ и черезъ минуту мы были на краю пропасти. Я закрылъ глаза, крпко схватился за дугу полозьевъ и мы помчались внизъ. Почти на полдорог спускъ длался круче и передовая собака бросилась въ сторону, опрокинувъ сани и отбросивъ меня, подобно огромному, живому метеору, въ глубокій, мягкій снжный сугробъ на дно оврага. Я упалъ съ высоты, по крайней мр, восемнадцати футъ и весь погрузился въ сугробъ, за исключеніемъ моихъ крайнихъ конечностей, которыя выглядывали изъ снга, точно взывая о помощи. Закутанный въ тяжелые мха, я съ трудомъ могъ выбраться наружу и когда мн удалось, наконецъ, снова выглянуть на свтъ, я увидалъ круглое лицо моего возницы, которое, широко улыбаясь, глядло на меня черезъ кусты съ края скалы. Мн казалось, что этотъ человкъ точно радуется моей неудач.
— Ума! закричалъ онъ.
— Что? спросила снжная фигура, стоящая по поясъ въ сугроб.
— У американцевъ нтъ хорошихъ кіуровъ, не правда-ли?
— Совсмъ нтъ хорошихъ,— печально отвчалъ я, выбравшись изъ оврага.
Сани оказались въ кустахъ возл меня, зацпившимися за сучья, а собаки выли въ одинъ голосъ, доведенныя почти до бшенства такой неожиданной для нихъ обстановкою.
Я былъ на столько недоволенъ своимъ опытомъ, что не желалъ повторить его снова и не возражалъ ничего, когда корякъ опять занялъ свое первоначальное мсто. Логика событій вполн убдила меня, что искусство управлять собаками требуетъ боле внимательнаго и серьезнаго изученія, чмъ я думалъ до сихъ поръ, вслдствіе этого, я ршился старательно усвоить элементарныя правила управленія собаками отъ корякскихъ профессоровъ, прежде-чмъ вторично попробовать приложить свои идеи къ практик.
Когда мы снова выбрались изъ оврага на открытую степь я увидалъ, что вся наша партія опередила насъ на цлую милю, быстро приближаясь къ корякскому селенію Куиль. Мы миновали Куиль поздно за полдень и расположились на ночь въ рощ изъ березъ, тополей и осинъ, на берегу рки Парены.
Мы были теперь на разстояніи только семидесяти миль отъ Гижигинска. На слдующую ночь мы достигли небольшой, построенной здсь правительствомъ у одного изъ притоковъ рки Гижиги, бревенчатой юрты для пріюта путешественниковъ, въ пятницу утромъ, 25 ноября, около одинадцати часовъ, мы увидали красныя колокольни русскаго города Гижигинска. Кто не путешествовалъ впродолженіе трехъ долгихъ мсяцевъ по такой дикой стран, какъ Камчатка, не располагался лагеремъ среди пустынныхъ горъ въ бурныя ночи, не спалъ въ продолженіе трехъ недль въ дымныхъ палаткахъ и еще боле дымныхъ и грязныхъ юртахъ коряковъ и не жилъ совершенно дикой и варварской жизнью — кто не испыталъ всего этого, тотъ не можетъ понять, съ какимъ радостнымъ сердцемъ мы привтствовали эти красныя колокольни, служившія признакомъ цивилизаціи. Да, мы радовались, какъ дти, что видимъ улицы, дома, церкви съ ихъ колокольнями, а не. занесенную снгомъ пустыню и грязныя юрты коряковъ.
Почти цлый мсяцъ намъ приходилось спать или на голой земл, или на снгу, или-же подъ душными пологами въ юртахъ коряковъ. Мы не видали ни стула, ни стола, ни кровати, ни зеркала, не раздвались ни ночью, ни днемъ и умывались не боле одного раза въ недлю! Мы были покрыты грязью и копотью отъ пролзанія въ корякскія трубы, наши волосы висли нечесанными прядями за ушами, кожа лупилась, на отмороженныхъ носахъ и скулахъ, наше платье и панталоны были покрыты срыми оленьими волосами нашихъ куклянокъ, вообще, у насъ былъ самый неряшливый и дикій видъ, какой только можно себ представить. Мы, впрочемъ, не успли даже осмотрться хорошенько, потому-что наши собаки неслись бшеннымъ галопомъ по городу съ громкимъ воемъ, возбудившимъ отвтный вой двухъ или трехъ сотъ другихъ собакъ, возницы наши кричали: ‘Кхта! кхта! гухъ! гухъ!’ поднимая при этомъ своими остроконечными палками цлыя облака снга по улицамъ, все поселеніе выбжало къ воротамъ, чтобы узнать причину такого адскаго шума. Наши пятнадцать саней, одни за другими мчались по городу и остановились, наконецъ, передъ большимъ удобнымъ домомъ, съ двойными рамами въ окнахъ, который былъ приготовленъ, по словамъ, Кириллова, для нашего прізда. Едва только мы успли войти въ большую, чистую комнату и сбросить наши тяжелыя замерзшія одежды, какъ вошелъ живой, бодрый господинъ съ густыми каштановыми усами и свтлыми, коротко остриженными волосами, одтый въ платье изъ толстаго сукна и безукоризненную полотняную рубашку, съ перстнями на пальцахъ, съ толстой цпочкой на жилет и тростью въ рукахъ. Мы тотчасъ-же узнали въ немъ здшняго исправника. Доддъ и я хотли сначала скрыться изъ комнаты, но было уже поздно, поздоровавшись съ нашимъ хозяиномъ, мы довольно неловко услись ни стулья, завернули наши закоптлыя руки въ красные и желтые бумажныя платки и, живо сознавая грязь на нашихъ лицахъ и вообще нашу непривлекательную наружность, мы старались принять видъ, достойный участниковъ великой экспедиціи россійско-американскаго телеграфа. Но мы потерпли жалкую неудачу, потому-что, не смотря на вс наши старанія, мы не походили ни на что иное, какъ на кочующихъ коряковъ въ бдственномъ положеніи. Исправникъ, впрочемъ, не замчалъ, кажется, ничего особеннаго въ нашей наружности и осыпалъ насъ градомъ быстрыхъ нервическихъ вопросовъ врод слдующихъ:
— Когда вы оставили Петропавловскъ? Прямо-ли вы изъ Америки? Я послалъ казака. Встртили-ли вы его? Какъ вы перехали тундры,— съ коряками? Ахъ, эти проклятые коряки! Нтъ-ли извстій изъ Петербурга? Вы должны сегодня у меня обдать. Долго-ли вы останетесь въ город? Вы можете отправиться въ баню сейчасъ-же посл обда. Эй! Люди! (громко и повелительно) подите, велите Ивану поскоре истопить баню! Ахъ! Чортъ ихъ возьми!
Безпокойный маленькій человкъ замолчалъ, наконецъ, въ полномъ истощеніи и началъ нервно шагать по комнат. Маіоръ разсказывалъ о нашихъ похожденіяхъ, сообщалъ новйшія всти изъ Россіи, объяснялъ наши планы, цль нашей экспедиціи, говорилъ ему объ убійств Линкольна, объ окончаніи возмущенія, о послднихъ событіяхъ французскаго вторженія въ Мексику, о слухахъ объ Императорскомъ Двор и, вообще, о разныхъ происшестіяхъ, которыя намъ были извстны уже полгода тому назадъ, но о которыхъ бдный исправникъ не слыхалъ ни слова въ своемъ изгнаніи. Онъ не имлъ никакихъ извстій изъ Россіи почти одиннадцать мсяцевъ. Взявъ съ насъ вторично слово, что мы сейчасъ-же придемъ къ нему обдать, онъ вышелъ изъ комнаты и далъ намъ возможность приступить къ умыванью и одванью.
Два часа спустя, во всемъ блеск нашихъ синихъ мундировъ и мдныхъ пуговицъ, съ выбритыми лицами, въ накрахмаленномъ бль и лакированныхъ сапогахъ, ‘Первая сибирская партія изслдователей’ отправилась на обдъ къ исправнику. Русскіе крестьяне, которыхъ мы встрчали, инстинктивно снимали свои обледенлыя мховыя шапки и смотрли на насъ съ изумленіемъ, проходя мимо, какъ будто мы чудомъ упали на землю, изъ небеснаго пространства. Никто не узналъ-бы въ насъ грязныхъ, закоптлыхъ, оборванныхъ бродягъ, которые только два часа тому назадъ възжали въ городъ. Куколки развернулись въ голубыя съ золотомъ бабочки!
Исправникъ ожидалъ насъ въ свтлой просторной комнат, убранной со всей роскошью цивилизаціи. Стны были оклеены обоями и украшены дорогими картинами и литографіями, на окнахъ висли занавси, полъ былъ покрытъ мягкимъ ковромъ съ яркими цвтами, большой письменный столъ орховаго дерева занималъ одинъ уголъ комнаты, а по середин стоялъ обденный столъ, покрытый чистой скатертью и уставленный китайскимъ фарфоромъ и серебромъ. Мы были пріятно поражены при вид такого необычнаго и неожиданнаго великолпія. Посл неизбжной рюмки водки и закуски, состоящей изъ копченой рыбы, ржанаго хлба и икры, предшествующихъ каждому русскому обду, мы заняли наши мста вокругъ стола и провели полтора часа за щами, кулебякой съ семгой, котлетами, дичью, маленькими пирожками съ говядиной, пуддингомъ и пирожнымъ, вс эти блюда послдовательно ставились передъ нами. За обдомъ мы разсуждали о всевозможныхъ предметахъ, начиная отъ бревенчатыхъ селеній Камчатки и до императорскихъ дворцовъ Москвы и Петербурга. Потомъ нашъ хозяинъ веллъ подать шампанскаго и сидя передъ прозрачными высокими бокалами холоднаго шипучаго клико, мы размышляли о случайностяхъ сибирской жизни. Вчера еще мы сидли на голой земл въ корякской палатк и ли пальцами оленину изъ деревяннаго корыта, а сегодня мы обдаемъ у русскаго исправника, въ роскошномъ дом, наслаждаемся котлетами, пуддингомъ и шампанскимъ. Исключая нашей замтной, но подавляемой склонности поджать ноги и ссть на полъ, мн кажется, въ нашемъ обращеніи, не было ничего изобличающаго дикую свободную жизнь, которой мы такъ недавно жили. Мы владли ножами и вилками и глотали наше кушанье съ граціей, которая возбудила-бы зависть самого лорда Честерфильда. Но все это утомляло насъ.
Лишь только мы возвратились въ нашу квартиру, какъ сейчасъ-же сбросили наши мундиры, разостлали на полу медвжьи шкуры и услись на нихъ, поджавши ноги, чтобы покурить и по старому насладиться свободой. Если-бы наши лица были немного погрязне, мы были-бы совершенно счастливы.
Слдующіе десять дней нашего пребыванія въ Гижигинск были проведены, сравнительно, въ праздности. Мы гуляли немного, когда не было очень холодно, принимали формальные визиты мстныхъ русскихъ купцовъ, посщали исправника, по вечерамъ пили его восхитительный цвточный чай и курили его папиросы, вознаграждая себя за три мсяца утомительной жизни и наслаждаясь въ избытк всми удовольствіями, которыя намъ доставилъ этотъ маленькій городокъ.
Но эта пріятная праздная жизнь была вскор прервана приказаніемъ маіора готовиться къ зимнему путешествію, чтобы при первомъ распоряженіи отправиться къ полярному кругу или на западный берегъ Охотскаго моря. Онъ ршился изслдовать путь для нашей предположенной линіи отъ Берингова пролива до Амура, прежде наступленія весны,— а слдовательно, нечего было терять времени. Свднія, которыя мы могли собрать въ Гижигинск относительно внутренности страны, были крайне сбивчивы, неясны и неопредленны. По словамъ туземцевъ, между Охотскимъ моремъ и Беринговымъ проливомъ было всего два поселенія и ближайшее изъ нихъ, Пенжинскъ, находился на разстояніи четырехсотъ верстъ, почва состояла изъ огромныхъ тундръ, поросшихъ мхомъ и совершенно безлсныхъ, лтомъ такія тундры непроходимы, страна, лежащая на сверо-восток отъ послдняго поселенія, была необитаема отъ недостатка въ ней лса. Одинъ русскій чиновникъ, по имени Филиппеусъ, хотлъ изслдовать эту тундру зимою 1860 года, но возвратился безуспшно въ самомъ жалкомъ вид съ извстіемъ, что на пространств 800 верстъ, между Гижигинскомъ и устьемъ Анадыра, въ четырехъ или пяти мстахъ, только можно найти довольно большія деревья для телеграфныхъ столбовъ и что, кром того, можно встртить на пути только изрдка мстечки, поросшія малорослой сосной. Отъ Гижигинска до послдняго поселенія, русскаго форпоста Анадырска, у полярнаго круга, должно было быть зды отъ двадцати до тридцати дней, смотря по погод, а дале этого не было никакой возможности продолжать путь. Мстность на западъ отъ Гижигинска, вдоль берега Охотскаго моря, была, по общему отзыву, лучше, но гориста и съ самымъ суровымъ климатомъ, тутъ встрчаются густые лса сосенъ и лиственницъ. До Охотска, отстоящаго отсюда на восемьсотъ верстъ, можно было дохать на собакахъ втеченіе мсяца. Это были, въ немногихъ словахъ, вс свднія, которыя мы могли только собрать и, конечно, они не внушили намъ большого доврія къ успшному окончанію нашего предпріятія. Я въ первый разъ только сообразилъ громадность труда, предпринятаго компаніей россійско-американскаго телеграфа. Но, взявшись разъ за такое дло, мы были обязаны изслдовать страну вполн добросовстно, собрать врныя свднія объ ея площади и свойств почвы и избрать легчайшій способъ для сооруженія нашей линіи. Русскія по селенія Охотскъ и Гижигинскъ раздляли страну между Беринговымъ проливомъ и ркою Амуромъ на три, почти равныя, части, изъ которыхъ дв были гористы и лсисты, а одна, сравнительно, низменна и почти безлюдна. Первая изъ этихъ частей, между Амуромъ и Охотскомъ, была поручена Мегуду и Бшу и мы предполагали, что они уже приступили къ ея изслдованію. Остальныя дв части, заключающія въ себ все пространство между Охотскомъ и Беринговымъ проливомъ, должны были быть раздлены между маіоромъ, Доддомъ и мною. Имя въ виду пустынность необитаемой территоріи на западъ отъ Берингова пролива, мы ршились оставить ее неизслдованной до весны, а, можетъ быть, и до слдующаго года. Мы не получили общаннаго содйствія со стороны анадырскаго отдленія партіи и, за недостаткомъ людей, для этого, маіоръ не находилъ возможности предпринять изслдованіе страны, представляющей такія большія препятствія для зимняго путешествія. Разстояніе, которое мы должны были пройти, простиралось, такимъ образомъ, на тысячу четыреста верстъ отъ Охотска до Анадырска, почти у самаго полярнаго круга. Посл нкоторыхъ преній, маіоръ ршился послать Додда и меня съ партіей туземцевъ, въ Анадырскъ, а самому отправиться на собакахъ къ Охотску, гд онъ ожидалъ встртить Мегуда и Бша. Такимъ образомъ, мы надялись довольно врно обозрть весь путь предполагаемой линіи втеченіе пяти мсяцевъ. Състные припасы, привезенные нами изъ Петропавловска, были вс уничтожены, за исключеніемъ небольшого количества чая, сахара и нсколькихъ кадочекъ соленаго мяса, въ Гижинск мы получили два или три пуда ржаного хлба, четыре или пять мерзлыхъ оленей, соли и огромное количество ‘юколы’ или сушеной рыбы. Въ этомъ, вмст съ чаемъ и сахаромъ и нсколькими брусками мороженнаго молока, заключались вс наши състные припасы. Мы запаслись также шестью или восемью пудами черкаскаго табаку въ листьяхъ, для расплаты съ туземцами вмсто денегъ, раздлили поровну нашъ маленькій запасъ бусъ, трубокъ, костей и другихъ предметовъ торговли, купили новыя, полныя мховыя одежды и приготовились къ трехъ или четырехмсячной кочевой жизни въ сверномъ климат. Русскій исправникъ приказалъ шести казакамъ перевезти Додда и меня на собакахъ въ корякское селеніе Шестаково и послать сказать въ Пенжину черезъ возвращающихся въ Анадырскъ людей, чтобы намъ были готовы три или четыре человка съ собаками къ 20-му декабрю, для доставленія насъ изъ Пенжины въ Анадырскъ. Мы пригласили стараго и опытнаго казака Григорія Зиновьева быть нашимъ проводникомъ у чукчей, наняли молодого русскаго, по имени Егора, въ повара и адъютанты (въ полномъ смысл слова), уложили наши вещи въ сани, увязали ихъ ремнями изъ тюленьей кожи и 13-го декабря были совсмъ готовы отправиться въ путь. Вечеромъ мы получили наши инструкціи отъ маіора. Они заключались въ томъ, чтобы слдовать по прямому пути въ Анадырскъ, черезъ Шестаково и Пенжину, удостовриться въ удобствахъ почвы, въ возможности достать строевой лсъ для сооруженія телеграфной линіи и нанять туземцевъ для приготовленія столбовъ въ Пенжин и Анадырск и изслдовать, гд возможно близъ лежащія мстности, для отысканія мстныхъ ркъ по сосдству Пенжинскаго залива и Берингова моря. Поздней весною мы должны были возвратиться въ Гижигинскъ со всми тми свдніями, которыя намъ удастся собрать о стран между этимъ пунктомъ и полярнымъ кругомъ. Маіоръ самъ долженъ былъ остаться въ Гижигинск, приблизительно, до 17 декабря, а потомъ отправиться на собакахъ съ Вьюшинымъ и маленькой партіей казаковъ въ Охотскъ. Если онъ соединится въ этомъ город съ Мегудомъ и Бшомъ, онъ тотчасъ-же подетъ обратно и встртитъ насъ въ Гижигинск.

ГЛАВА XXIII.

Путешествіе по полярнымъ странамъ зимою.— Мальмовка.— Ночныя картины.— Шестаково.

13-го декабря утромъ было 31 мороза, а между тмъ утро было ясное и тихое, но такъ-какъ въ это время года солнце восходитъ на горизонт не ране половины одинадцатаго, то мы только около полудня успли собрать нашихъ проводниковъ съ собаками. Наша маленькая партія, состоящая изъ десяти человкъ, представляла совсмъ новый и весьма живописный видъ, вс были въ пестро-вышитыхъ мховыхъ одеждахъ, красныхъ кушакахъ и лисьихъ капорахъ, когда мы собрались во всемъ своемъ состав передъ нашимъ домомъ, чтобы проститься съ исправникомъ и маіоромъ. Восемь тяжело нагруженныхъ саней стояли врядъ у крыльца и около сотни собакъ бшенно рвались въ сбруяхъ и оглушительно лаяли отъ нетерпнія, когда мы вышли изъ комнаты на тихій морозный воздухъ. Мы простились со всми и посл сердечнаго восклицанія маіора: ‘Богъ съ вами, ребята!’ исчезли въ облакахъ снга, рзавшаго намъ лицо. Сдой старикъ Падеринъ, начальникъ Гижигинскихъ казаковъ, съ заиндиввшей бородой, стоялъ на крыльц своего маленькаго, краснаго бревенчатаго домика, когда мы прозжали мимо и махалъ намъ мховой шапкой въ знакъ послдняго прощанія, пока мы не выхали на большую гладкую степь за городомъ.
Было ровно двнадцать часовъ, но солнце, не смотря на это, стояло все еще низко на южномъ горизонт, въ вид краснаго огненнаго шара, надъ блымъ снжнымъ пейзажемъ былъ разлитъ какой-то странный срый полусвтъ. Мн все казалось, что солнце только-что восходило и что скоро будетъ совершенно свтло. Какая-то блая птица, по временамъ, пролетала мимо насъ, шумно махая крыльями и издавала рзкій испуганный ‘кверкъ, кверкъ, кверкъ’ и, отлетвъ на нсколько саженъ, усаживалась гд-нибудь на снгу и вскор исчезала изъ виду. Нсколько сорокъ сидли неподвижно въ сосновыхъ кустахъ, когда мы прозжали мимо, он, казалось, совсмъ замерзли отъ страшнаго холода. Далекія очертанія синющейся полосы лса вдоль рки Гижиги колебались и дрожали, точно сквозь паръ, а блыя горы, какъ привиднія, на тридцать миль южне насъ, отражались въ воздух тысячами фантастическихъ формъ, которыя незамтно сливались и переходили одн въ другія, подобно ряду туманныхъ картинъ. Во всякой черт этого пейзажа было что-то странное, причудливое, полярное, а вмст и что-то суровое, величественное, грозное, точно эти горы не то манили насъ къ себ, не то угрожали намъ своею таинственностью. Красное солнце медленно катилось по южному горизонту, пока не остановилось, какъ кажется, надъ блой, снжной вершиной, далеко на юго-запад и потомъ, пока мы все еще ожидали дня, внезапно исчезло и пасмурный полусвтъ постепенно перешелъ въ мракъ. Только три часа прошло посл восхода солнца, а уже звзды первой величины были ясно видны на неб.
Мы остановились на ночь въ дом русскаго крестьянина, живущаго на берегу Гижиги, пятнадцать верстъ восточне поселенія. Пока мы пили чай, нарочный пріхалъ изъ города и привезъ намъ два замороженныхъ пирога съ брусникой, какъ прощальный знакъ вниманія со стороны маіора и послднее воспоминаніе о цивилизаціи. Изъ опасенія, чтобы что-нибудь не случилось съ этими лакомствами, если мы попытаемся взять ихъ съ собою, Доддъ, въ вид предостерегательной мры, сълъ одинъ изъ нихъ до послдней ягодки, не желая чтобы онъ изъ самопожертвованія, въ виду исполненія неврно понимаемой обязанности, сълъ и другой пирогъ, и позаботился самъ о его сохраненіи и на всегда застраховалъ его отъ всякой непріятной случайности
На слдующій день, мы достигли маленькой бревенчатой юрты на Мальмовк, гд мы уже ночевали дорогой въ Гижигу, такъ-какъ холодъ былъ все еще очень силенъ, то мы были рады пріютиться въ ней и посидть вокругъ яркаго огня, разведеннаго Егоромъ посреди комнаты на какомъ-то глинянномъ очаг. На грубомъ, досчатомъ полу не было мста для всей нашей партіи и потому наши люди зажгли большой костеръ на двор, повсили надъ нимъ чайный котелокъ, оттаяли свои замерзшія бороды, стали есть сушеную рыбу, пть удалыя русскія псни и были такъ веселы, что мы готовы были оставить нашу комнату, чтобы принять участіе въ ихъ забавахъ и шумномъ весель. Термометры показывали, впрочемъ, 35 мороза, мы отважились выйти наружу только тогда, когда особенно громкій взрывъ смха извщалъ насъ о какой-нибудь удивительной сибирской шутк которую стоило послушать. Воздухъ казался именно достаточно холоднымъ, чтобы произвести возбуждающее дйствіе на нашихъ веселыхъ казаковъ, но для непривычной американской организаціи онъ былъ слишкомъ суровъ. Согрвшись, впрочемъ, у яркаго очага и напившись вдоволь горячаго чая, мы нашли нашу юрту очень уютной и, длинный вечеръ прошелъ незамтно въ пніи американскихъ псенъ, въ куреніи черкасскаго табаку съ сосновой корой, въ разсказываніи исторіи и въ подшучиваніи надъ добродушимъ, но простоватымъ Мироновымъ.
Было уже очень поздно, когда мы, наконецъ, забрались въ наши мховые мшки, чтобы спать, но долго до разсвта мы продолжали прислушиваться къ пснямъ, шуткамъ и смху нашихъ проводниковъ, пока они сидли вокругъ бивуачнаго огня и разсказывали забавныя приключенія изъ своихъ путешествіи по Сибири.
На слдующее утро мы встали за долго до разсвта и посл завтрака, на скорую руку, состоявшаго изъ чернаго хлба, сушеной рыбы и чая, мы запрягли нашихъ собакъ, облили полозья саней водою изъ котла, чтобы они покрылись ледяной корою, уложили наши походныя вещи и, оставивъ юрту, похали по огромной снжной Сахар, лежащей между ркой Мальмовкой и Пенжинскимъ заливомъ. Эта мстность была настоящей пустыней. Обширная, ровная степь, безграничная и утомительная для взора, какъ океанъ, продолжалась кругомъ во вс стороны до самаго горизонта безъ малйшаго деревца или кустарника, которые разнообразили-бы эту блую снжную поверхность. Нигд не видно было слда животной или растительной жизни, ничего, что напоминало-бы лто, или цвты, или теплое солнце чтобы оживить это пустынное пространство. Блый, холодный и молчаливый, точно покойникъ въ саван, лежалъ передъ нами этотъ снжный океанъ, слабо освщаемый съ восточной стороны луною, которая была уже на убыли и зловщими голубыми лучами свернаго сіянія, то исчезающими, то снова появляющимися на полярномъ горизонт. Даже когда солнце восходило огромнымъ огненнымъ піаромъ въ морозномъ туман на юг, оно, казалось, не согрвало и не оживляло холоднаго, мрачнаго зимняго пейзажа. Свтило дня теперь только поглощало своимъ густымъ краснымъ свтомъ голубые дрожащіе лучи свернаго сіянія, между тмъ, какъ бловатый свтъ мсяца и звздъ, окрашивая снгъ блыми тнями, напоминающими солнечный закатъ, представляетъ глазамъ нашимъ на сверозапад какой-то чудный миражъ, который насмшливо дразнилъ насъ знакомыми картинами. Жезлъ полуночнаго чародя, казалось, коснулся до пустынной снжной степи и она внезапно превращалась въ голубое, тропическое озеро, на далекомъ берегу котораго поднимались стны, куполы и стройные минареты большого восточнаго города. Массы роскошной зелени, казалось. наклонялись надъ прозрачной, голубой водой и отражались въ ея глубин, высокія-же стны только-что окрашивались первыми лучами восходящаго солнца. Обманъ не могъ быть полне и совершенне. Вы невольно оглядывались вокругъ себя, чтобы убдиться, ощущая вокругъ знакомые предметы, что это не сонъ и не бредъ вашей воспаленной фантазіи, но когда вы снова обращали взоры на сверо-западъ къ темно-голубому озеру, дрожащія очертанія миража вставали опять передъ вами во всей своей неземной красот, а увнчанныя облаками башни и пышные дворцы, своимъ таинственнымъ великолпіемъ, казалось, отвергали всякое сомнніе, которое могло-бы приписать ихъ сну или разгоряченной фантазіи. И это лучезарное явленіе то блднло, то снова оживало, пока, наконецъ, не исчезло совсмъ, а изъ его развалинъ поднялись два колосальныхъ столба, высченные изъ розоваго кварца, верхушки которыхъ постоянно сближались и образовали наконецъ гигантскую арку, подобно огромному входу на небо. Эта, въ свою очередь, преобразилась въ обширную крпость, съ массивными бастіонами и подпорами, боковыми башнями и глубокими бойницами и выдающимися и вдающимися углами, съ самыми естественными оттнками и перспективой. Такіе обманчивые миражи образовывались не только въ отдаленіи, но даже и вблизи. Воронъ, стоявшій на снгу на разстояніи не боле двухъсотъ аршинъ, принималъ такіе увеличенные и уродливые размры, что былъ неузнаваемъ, однажды, мн пришлось отстать немного отъ партіи и я былъ пораженъ, увидя длинный рядъ саней, двигающійся быстро въ воздух на высот восьми или десяти футъ отъ земли. Призрачныя сани были въ обратномъ положеніи, а призрачныя собаки бжали вверхъ ногами, но ихъ очертанія были такъ-же ясны, какъ очертанія настоящихъ саней и собакъ внизу. Это любопытное явленіе продолжалось только съ минуту, за нимъ послдовали другія, столь-же удивительныя, пока, наконецъ, мы совсмъ перестали доврять своимъ глазамъ и врили только тому, что могли осязать руками. Каждый пустынный бугорокъ, каждый темный предметъ на снгу становился ядромъ, вокругъ котораго образовывались самые обманчивые образы, два или три раза мы хватались за наши карабины, чтобы преслдовать волковъ и черныхъ лисицъ, которыя при ближайшемъ осмотр оказывались простыми воронами. Я никогда прежде не думалъ, что свтъ и воздухъ такъ благопріятствовали преломленію лучей и никогда такъ не ошибался относительно величины, формы и разстоянія предметовъ на снгу, какъ во время путешествія по снжнымъ пустынямъ крайняго свера. Въ полдень термометръ показывалъ 35, а посл солнечнаго заката 38 и продолжалъ понижаться. Мы не встрчали лса съ самой юрты у рки Мальмовки и, не отваживаясь остановиться безъ огня, мы хали еще впродолженіе пяти часовъ посл наступленія ночи, направляясь только по звздамъ и по блеску свернаго сіянія. Отъ сильнаго холода, сосульки льда образовывались на всемъ, до чего касалось наше дыханіе. Бороды походили на перепутанныя нити желзной проволоки, рсницы превратились въ ледяную бахрому и вки примерзали, когда мы мигали, а наши собаки, окруженныя густымъ облакомъ пара, походили на полярныхъ волковъ. Намъ часто приходилось бжать возл саней, чтобы сохранить какую-нибудь чувствительность въ ногахъ. Около восьми часовъ нсколько деревьевъ зачернли на восточномъ горизонт и радостный крикъ съ передовыхъ саней извстилъ насъ о близости лса. Мы достигли до небольшого потока, называемаго Узинова, въ семидесяти верстахъ восточне Гижигинска, этотъ потокъ струился по самой середин степи. Мы пріхали будто на островъ, посл долгаго плаванія по морю. Наши собаки остановились и свернулись клубками на снгу, какъ будто сознавая, что ихъ долгое дневное путешествіе было окончено, между тмъ какъ наши проводники начали быстро и систематично сооружать лагерь по сибирскому способу. Трое саней были сдвинуты вмст, такъ чтобы составить съ трехъ сторонъ, изгородь имющую около десяти футъ въ квадрат, весь снгъ былъ выгребенъ изнутри, изъ него сдланъ валъ вокругъ трехъ загороженныхъ сторонъ, какъ у крпости и большой огонь изъ сосновыхъ сучьевъ разведенъ у четвертой, открытой стороны. Дно этого маленькаго снжнаго погреба усыпали слоемъ ивовыхъ и ольховыхъ втокъ на три или четыре дюйма толщины, разостлали сверху мохнатыя, медвжьи шкуры, въ вид теплаго, мягкаго ковра и приготовили намъ мховые мшки на ночь. Егоръ вскор поставилъ на маленькій столъ, устроенный изъ свчного ящика, дв чашки дымящагося, горячаго чая и дв сушеныя рыбы. Тогда, растянувшись съ наслажденіемъ на медвжьихъ коврахъ, протянувъ ноги къ огню, и прислонясь къ подушкамъ, мы стали курить, пить чай, разсказывать разныя происшествія. Посл ужина, наши проводники набросали цлую кучу сухихъ сосновыхъ сучьевъ на костеръ, пока пламя не поднялось краснымъ столбомъ на десять футовъ въ вышину и, собравшись живописной группой вокругъ огня, впродолженіе нсколькихъ часовъ, пли свои дикія, заунывныя, камчатскія псни и разсказывали безконечныя исторіи объ опасностяхъ и приключеніяхъ, случившихся на обширныхъ степяхъ и у береговъ Ледовитаго моря. Наконецъ, яркое созвздіе Оріона указало намъ время ложиться спать. Съ ворчаніемъ и дракой собаки получили каждая свою двойную порцію, состоящую изъ одной сушеной рыбы, мы сняли наши отсырвшіе мховые чулки и повсили ихъ сушить у огня и, надвъ самыя толстыя куклянки, всунули сначала ноги въ мшки изъ медвжьей шкуры, потомъ завернулись въ нихъ съ головами и заснули.
Лагерь среди ясной, зимней ночи представляетъ странный, дикій видъ. Я проснулся вскор посл полуночи, почувствовавъ, что ноги мои озябли и, приподнявшись на локтяхъ, высунулъ голову изъ мхового мшка, чтобы узнать о времени по звздамъ. Костеръ превратился въ красную кучу тлющихся угольевъ. Было достаточно свтло, чтобы различить темныя очертанія нагруженныхъ саней, людей нашихъ, одтыхъ въ шкуры и лежащихъ группами у огня и промерзшихъ собакъ, свернувшихся сотней маленькихъ клубочковъ на снгу. За границей лагеря простиралась пустынная степь, рядомъ длинныхъ, снжныхъ валовъ, которые постепенно сливались въ одинъ огромный блый океанъ и терялись въ отдаленіи и ночной темнот. Высоко надъ головами, на черномъ неб, сіяли яркія созвздія Оріона и Плеядъ, эти небесные часы показывали долгое утомительное время между закатомъ и восходомъ солнца. Голубоватые, таинственные лучи свернаго сіянія мерцали на свер, то доставая своими лучезарными полосами до зенита, то колеблясь величественными дугами надъ нашимъ тихимъ лагеремъ, какъ-бы предостерегая отваленаго путешественника противъ невдомыхъ полярныхъ странъ. Кругомъ царило подавляющее, глубокое молчаніе. Только біеніе нерва въ моихъ ушахъ и тяжелое дыханіе людей, спящихъ у моихъ ногъ, нарушали всеобщее безмолвіе. Внезапно, среди тихаго, ночного воздуха, раздался долгій, слабый, жалобный крикъ, похожій на вопль человческаго существа, находящагося при послдней степени страданія, постепенно онъ длался все громче и громче, пока, наконецъ, наполнилъ воздухъ массой раздирающихъ криковъ, переходящихъ въ тихое отчаяное рыданіе. Это былъ сигнальный вой сибирской собаки, но онъ казался такимъ дикимъ и сверхъестественнымъ въ тишин полярной ночи, что кровь застыла въ моихъ жилахъ при этомъ звук. Черезъ минуту другая собака подхватила этотъ раздирающій душу крикъ, къ ней присоединились дв-три другія, потомъ еще десять, двадцать, сорокъ, шестьдесятъ, восемьдесятъ и наконецъ вся сотня собакъ завыла въ одинъ голосъ такъ, что воздухъ дрожалъ отъ этихъ звуковъ, какъ отъ низкихъ басовыхъ нотъ какого-нибудь огромнаго органа. Впродолженіе боле минуты земля и небо, казалось, были наполнены криками и воемъ. Потомъ собаки начали одна за другою понемногу утихать, ужасный гвалтъ длался съ каждой минутой все слабе и слабе, пока не закончился наконецъ тмъ-же, чмъ и начался, т.-е. долгимъ невыразимо-жалобнымъ воплемъ, а затмъ опять водворилась мертвая тишина. Одинъ или двое изъ нашихъ людей безпокойно повернулись во сн, какъ будто раздирающій крикъ непріятно смшался съ ихъ сновидніями, но ни одинъ изъ нихъ не проснулся. Внезапно сверное сіяніе заблистало съ новой силой, большими огненными полукругами прорзало во всхъ направленіяхъ темное звздное небо и освщало по временамъ снжную степь потоками свта, какъ-будто небесныя врата отворялись и затворялись передъ ослпительнымъ сіяніемъ волшебнаго города. Наконецъ, оно начало слабть и снова превратилось въ слабый свтъ на свер, и только одинъ блдно-зеленый лучъ, тонкій и блестящій, медленно поднимался къ зениту, пока не достигъ своей прозрачной вершиной до алмазнаго пояса Оріона, потомъ онъ также погасъ и изчезъ, только блдная, туманная полоса на сверномъ горизонт указывала още мсто небеснаго арсенала, откуда полярные духи вынимаютъ свои сверкающіе мечи и копья, которыми они потрясаютъ ночью надъ одинокими сибирскими степями. Спрятавшись опять въ мой мшокъ посл изчезновенія свернаго сіянія, я заснулъ и не просыпался до утра. Съ первыми лучами разсвта, въ нашемъ стан появились признаки жизни. Собаки выбрались изъ глубокихъ ямъ, которыя оттаяли подъ ними въ снг, казаки высунули головы изъ мховыхъ одеждъ и палочками отчистили иней, накопившійся на нихъ отъ дыханія, развели огонь, заварили чай и мы вылзли изъ мшковъ, дрожа у огня, чтобы поскоре пость чернаго хлба съ сушеной рыбой и напиться чаю. Черезъ двадцать минутъ собаки были запряжены, сани увязаны, полозья политы водой и мы похали крупной рысью изъ стана по пустынной степи.
Медленно проходили дни за днями среди этой однообразной зды, лагерной жизни и спанья на снгу, но наконецъ, 20 декабря, мы пріхали въ поселеніе осдлыхъ коряковъ, Шестаково, лежащее у верхней части Пенжинскаго залива. Отсюда наши гижигинскіе казаки должны были возвратиться домой, а намъ надобно было дожидаться прибытія саней изъ Пенжинска. Мы спустили наши постели, подушки, лагерныя принадлежности и провизію черезъ трубу самой просторной юрты маленькаго селенія, размстили ихъ съ возможнымъ изяществомъ на большой деревянной платформ, находящейся у одной изъ стнъ и устроились на столько удобно, на сколько позволили намъ это мракъ, дымъ и холодъ, господствующіе въ юрт. И опять насъ окружила грязь, копоть, запахъ прогорклаго жира и дикія лица коряковъ, слдившихъ за всми нашими движеніями, о чемъ я уже упоминалъ въ одной изъ предъидущихъ главъ. Но несмотря на эту грязь и копоть юрты, мы все-же были довольны и тмъ, что спали не на открытомъ воздух и не на лютомъ мороз, который такъ жестоко давалъ себя чувствовать.

ГЛАВА XXIV.

Плохія помщенія.— Извстія отъ полковника Блькли.— Поиски за потерянной партіей американцевъ.— Любопытное дерево.— Сибирская ‘Пурга’.— Вьюга.

Долгое пребываніе въ Шестаков, въ ожиданіи Пенжинскихъ саней, показалось намъ невыразимо скучнымъ и тяжелымъ. 20-го числа, въ полдень, началась страшная вьюга, сильный втеръ съ свера наносилъ на деревню такія облака снга изъ степи, что даже стало темно вокругъ, какъ во время солнечнаго затменія, воздухъ, на высот ста футовъ отъ земли, былъ буквально переполненъ снжными хлопьями. Я попробовалъ было взобраться на верхъ трубы, но втеръ почти снесъ меня на землю, ослпленный и засыпанный снгомъ, я поспшно спустился обратно, радуясь, что мн не пришлось пролежать цлый день на какой-нибудь пустынной равнин и подвергаться полной ярости такой ужасной бури. Чтобы снгъ не попалъ-бы въ хижину, мы должны были потушить огонь и закрыть трубу какой-то деревянной западней, такъ-что мы остались въ совершенной темнот, дрожа отъ холода. Мы зажгли свчи и прилпили ихъ растопленнымъ саломъ къ чернымъ, закоптлымъ бревнамъ надъ нашими головами, чтобы имть возможность читать, но холодъ было слишкомъ ощутителенъ и мы принуждены были отказаться отъ литературныхъ занятій, одлись въ мховыя рубашки и куклянки, влзли въ мшки и попробовали проспать цлый день. Конечно, мы не могли придумать ничего лучшаго, потому-что были заключены въ мрачную подземную тюрьму и еще при 10 мороза.
Я не могу понять, какъ человческія существа, одаренныя какой-нибудь чувствительносттю, могутъ довольствоваться, подобно осдлымъ корякамъ, жизнью въ этихъ ужасныхъ, отвратительныхъ юртахъ. Въ нихъ нтъ ни одной привлекательной черты. Входятъ въ нихъ черезъ трубу, солнце заглядываетъ туда только одинъ мсяцъ въ году, а именно, въ іюн, зимою он холодны, лтомъ душны и неудобны, и круглый годъ дымны. Въ нихъ господствуетъ запахъ прогорклаго жира и тухлой рыбы, стны ихъ черны, какъ уголь, отъ копоти, а земляной полъ состоитъ изъ неописанной смси оленьихъ волосъ и всякой дряни, которая высохла и отвердла. У нихъ нтъ другой мебели, кром деревянныхъ чашекъ съ тюленьимъ жиромъ, въ которыхъ горятъ кусочки мха и черныхъ деревянныхъ корытъ, употребляемыхъ то вмсто посуды, то вмсто сидній. Печальна участь дтей, родившихся въ такихъ жилищахъ. Пока они недостаточно велики, чтобы самимъ вскарабкаться по шесту въ трубу, они не видятъ свта Божьяго.
Погода на другой день, посл нашего прибытія въ Шестаково, значительно улучшились и казакъ Мироновъ, который долженъ былъ возвратиться въ Тагиль, простился съ нами и отправился съ двумя или тремя туземцами въ Каменскъ. Мы съ Доддомъ провели день, разъ десять принимаясь за питье чая, въ вид развлеченія, читая разрозненный томъ романовъ Купера, который мы нашли въ Гижигинск и бродя съ револьверами по высокимъ скаламъ надъ заливомъ, охотясь за лисицами. Вскор посл того, какъ смеркалось, когда мы въ полномъ отчаяніи въ седьмой разъ принимались за чай, наши собаки, привязанныя вокругъ юрты, подняли оглушительный вой и Егоръ явился изъ трубы въ самомъ безпорядочномъ вид, съ извстіемъ, что русскій казакъ только-что пріхалъ изъ Петропавловска съ письмомъ отъ маіора. Доддъ вскочилъ въ величайшемъ волненіи, спотыкнулся о котелокъ съ чаемъ, уронилъ свою чашку вмст съ блюдечкомъ и бросился къ шесту, но прежде, чмъ онъ усплъ схватиться за него, чьи-то ноги начали спускаться въ юрту и черезъ минуту появилась высокая фигура въ запачканномъ плать изъ оленьей шкуры, перекрестилась два или три раза, какъ-бы въ благодарность за благополучное прибытіе и обратилось къ намъ съ обычнымъ ‘здравствуйте!’
— Откуда? спросилъ Доддъ поспшно.
— Изъ Петропавловска, съ письмами къ маіору, отвтилъ тотъ, три корабля прибыли туда, а меня послали съ важными письмами отъ американскаго начальника, я халъ тридцать девять сутокъ изъ Петропавловска.
Это была важная новость. Полковникъ Блькли, очевидно, высадился на южномъ берегу Камчатки, вернувшись изъ Берингова моря, письма-же, привезенныя курьеромъ, вроятно, объясняли намъ, почему онъ не оставилъ партіи у устья Анадыри, какъ это предполагалось вначал. Мн хотлось распечатать этотъ пакетъ, но убдясь, что онъ былъ адресованъ не ко мн, я ршился отослать его немедленно въ Гижигинскъ, съ слабой надеждой, что маіоръ еще не усплъ ухать въ Охотскъ. Черезъ двадцать минутъ казакъ уже продолжалъ свой путь, а намъ оставалось изобртать самыя нелпыя догадки относительно содержанія писемъ и движенія партій, высаженныхъ полковникомъ Блькли у Берингова пролива. Я сто разъ раскаивался, что не распечаталъ писемъ, такъ-какъ тогда могъ-бы удостовриться, что партія не была высажена у Анадырской рки. Но теперь было уже поздно и мы могли только надяться, что курьеръ застанетъ въ Гижигинск маіора, а этотъ послдній пошлетъ къ намъ кого-нибудь съ полученными извстіями въ Анадырскъ.
О Пенжинскихъ саняхъ не было и слуха, и мы провели еще ночь и еще одинъ долгій, скучный день въ дымной шестаковской юрт, въ ожиданіи ихъ. 22 декабря, Егоръ, исполнявшій должность караульнаго, явился изъ трубы опять съ новой встью. Онъ услыхалъ вой собакъ по направленію къ Пенжинску. Мы вышли на крышу юрты и прислушивались нсколько минутъ, но не слыша ничего, кром воя втра, ршили, что Егоръ или ошибся, или слышалъ вой стаи волковъ въ долин, на востокъ отъ селенія. Однако, Егоръ былъ правъ, онъ дйствительно слышалъ голоса собакъ по Пенжинской дорог, черезъ десять минутъ давно ожидаемыя сани подъхали среди криковъ и лая къ нашей юрт. Прислушиваясь къ разговору новоприбывшихъ, мн показалось, что пенжинскіе люди разсказывали что-то о партіи, таинственно появившейся у устья Анадыри и строившей тамъ домъ, какъ-будто съ намреніемъ провести зиму. Я плохо понималъ порусски, но сейчасъ-же догадался, что дло шло о давно ожидаемой анадырской партіи и, вскочивъ въ волненіи съ своего мста, позвалъ Додда для объясненія. Изъ всхъ свдній, которыми могли снабдить насъ прізжіе изъ Пенжины, мы узнали, что небольшая партія американцевъ таинственно появилась въ начал зимы близь устья Анадыри и принялась за постройку дома изъ лса, прибитаго моремъ къ берегу и изъ нсколькихъ досокъ, привезенныхъ на корабл, на которомъ они пріхали. Чего они хотли, кто они были и долго-ли они намревались остаться, никто не зналъ, такъ какъ это извстіе получилось отъ кочующихъ чукчей, которые сами ни разу не видали американцевъ, но слышали о нихъ отъ другихъ. Извстіе это передавалось изъ одного кочевья въ другое, пока дошло, наконецъ, до Пенжины, а оттуда принесено было къ намъ въ Шестаково, отстоящее боле, чмъ на пятьсотъ миль отъ того мста, гд, по разсказамъ, находились американцы. Мы съ трудомъ могли поврить, что полковникъ Блькли высадилъ партію ислдователей въ пустынную мстность на юг Берингова пролива, въ начал полярной зимы, но зачмъ-же явились сюда американцы, если они не принадлежали къ нашей экспедиціи? Цивилизованныя существа не избрали-бы такого мста для зимней резиденціи, если-бы не имли въ виду какого-нибудь важнаго предпріятія. Ближайшее поселеніе Анадырскъ отстояло на двсти пятьдесятъ миль, мстность по низовьямъ Анадыри была, говорятъ, совершенно безлсна и обитаема только бродячими шайками чукчей, а партія, высаженная туда безъ переводчика, не имла-бы даже никакого способа сообщаться съ этими дикими, необузданными туземцами или получить отъ нихъ какія-нибудь средства къ перевозк. Если тамъ были дйствительно американцы, то они должны были находиться въ самомъ непріятномъ положеніи.
Мы съ Доддомъ обсуждали этотъ вопросъ почти до полуночи и ршили, наконецъ, что лишь только прідемъ въ Анадырскъ, какъ соберемъ партію изъ опытныхъ туземцевъ, возьмемъ провизіи на тридцать дней и отправимся на собакахъ вдоль берега Тихаго океана для отысканія этихъ таинственныхъ американцевъ. Это предпріятіе было достаточно ново и рискованно, чтобы возбудить въ насъ живйшій интересъ, если-бы намъ удалось достигнуть устья Анадыри зимой, то это былъ-бы такой подвигъ, который до сихъ поръ еще никому не удавался. Съ этимъ ршеніемъ мы завернулись въ мховые мшки и мечтали о путешествіи по Ледовитому океану въ поискахъ за сэромъ Джономъ Франклиномъ.
Утромъ, 23-го декабря, лишь только разсвло, мы принялись за укладку нашей провизіи: табаку, чаю, сахару и другихъ товаровъ на Пенжинскія сани и похали по неглубокой, поросшей кустами, долин Шестаковской бухты, къ горному хребту, отрогу великой Становой цпи, изъ котораго вытекала рчка. Передъ полуднемъ мы перехали горы на высот тысячи футовъ и быстро спустились по ихъ сверному склону въ узкую долину, кончающуюся огромными степями, по которымъ протекаетъ рка Акланъ. Погода была ясная и не очень холодная, но снгъ въ долин былъ такъ глубокъ и рыхлъ, что мы медленно подвигались впередъ. Мы надялись къ ночи достигнуть Аклона, но день былъ такъ коротокъ, а дорога такъ дурна, что мы хали пять часовъ посл того, какъ смерклось и все-таки принуждены были остановиться въ десяти верстахъ южне рки. Но въ награду за это, мы любовались зрлищемъ двухъ прекрасныхъ ложныхъ лунъ и нашли большую рощу малорослой сосны, которая снабдила насъ въ изобиліи хворостомъ для великолпнаго костра. Любопытное дерево или кустарникъ, извстный у русскихъ подъ именемъ ‘кедровника’ и названный въ путешествіи Врангеля низкорослымъ кедромъ, представляетъ одно изъ самыхъ необыкновенныхъ произведеній Сибири. Я не знаю, назвать-ли его деревомъ или кустарникомъ, или лозой, такъ-какъ онъ обладаетъ характеристическими признаками всхъ трехъ, а между тмъ походитъ, скоре, на малорослую сосну, съ замчательно узловатымъ и искривленнымъ стволомъ, который тянется горизонтально по земл, подобно запущенной виноградной лоз съ перпендикулярными отростками, торчащими изъ-подъ снга. Его хвои и шишки напоминаютъ обыкновенныя сосновыя, но онъ никогда не растетъ прямо, подобно дереву, а занимаетъ большія пространства земли, отъ немногихъ аршинъ до нсколькихъ десятинъ. Человкъ можетъ пройти по мсту, густо поросшему такимъ кустарникомъ и замтитъ только нсколько пучковъ зеленыхъ иголъ, торчащихъ мстами изъ снга. Онъ встрчается на самыхъ пустынныхъ степяхъ и утесистыхъ горныхъ склонахъ, отъ Охотскаго моря до Ледовитаго океана, чмъ безплодне почва и сурове климатъ и гд бываютъ частыя бури, тамъ онъ, повидимому, роскошне произрастаетъ. На огромныхъ равнинахъ, лишенныхъ всякой другой растительности эти низкорослыя хвойныя растенія выглядываютъ изъ-подъ снга и покрываютъ землю настоящей стью узловатыхъ, переплетающихся стволовъ. Достигнувъ извстнаго возраста, они умираютъ, такъ-что, вмст съ зелеными колючими хвоями, вы всегда найдете и сухіе, блые сучья, которые воспламеняются такъ-ж легко, какъ трутъ. Они доставляютъ единственное топливо кочующимъ корякамъ и чукчамъ и безъ этихъ растеній многія мста сверо-восточной Сибири были-бы совершенно необитаемы. Сколько ночей, впродолженіе нашего путешествія но Сибири, пришлось-бы намъ провести безъ огня, воды и горячей пищи, если-бы природа не позаботилась распространить здсь въ изобиліи малорослую сосну и сберечь ее подъ снгомъ для несчастныхъ путниковъ, которые хотя нсколько могутъ согрть у разведеннаго огня свои окоченлые члены.
Мы оставили нашъ станъ въ долин рано утромъ, перехали черезъ широкую и богатую лсомъ рчку Акланъ и вступили въ обширную степь, простирающуюся отъ ея сверныхъ береговъ до Анадырска. Впродолженіе двухъ дней мы хали по этой безплодной, снжной равнин, не видя другой растительности, кром захирвшихъ деревьевъ и кустовъ малорослой сосны вдоль береговъ потоковъ, — и другой жизни, кром двухъ одинокихъ воронъ и одной красной лисицы. Эту мрачную печальную мстность можно выразить въ двухъ словахъ: снгъ и небо. Я пріхалъ въ Сибирь съ полной врой въ успхъ Россійско-Американской телеграфной линіи, но чмъ дале я проникалъ въ страну и тмъ боле и боле падалъ духомъ. Мы сдлали около трехсотъ верстъ съ тхъ поръ, какъ выхали изъ Гижигинска и нашли только четыре мста, гд можно было достать столбовъ и прохали только три поселенія. Если мы не найдемъ лучшаго пути, чмъ тотъ, по которому уже прохали, то Сибирская телеграфная линія останется несбыточной мечтой, а вс наши труды и перенесенныя нами непріятности утомительнаго путешествія пропадутъ даромъ.
Сначала намъ благопріятствовала необыкновенно хорошая погода, но это время года вообще отличается вьюгами и я нисколько не удивился, когда въ ночь на Рождество былъ разбуженъ воемъ втра и шумомъ падающихъ хлопьевъ снга, которые обрушивались на нашъ незащищенный станъ и засыпали собакъ и сани. Намъ предстояло небольшое знакомство съ сибирской ‘пургой’. Рядъ деревьевъ, растущихъ вдоль маленькаго потока, у котораго мы расположились станомъ защищалъ насъ отчасти отъ втра, но въ степи была настоящая буря. Мы встали, по обыкновенію, на разсвт и попытались продолжать путь, но лишь только мы выхали изъ подъ деревьевъ, какъ съ нашими собаками невозможно было справиться и, ослпленные снгомъ, мы должны были снова возвратиться въ лсъ. На тридцать шаговъ нельзя было ничего различить и втеръ такъ неистово дулъ намъ навстрчу, что собаки не могли выносить его. Мы сдвинули наши сани въ вид брустверовъ противъ снга, разостлали за ними мховые мшки, влзли на нихъ, покрыли головы оленьими шкурами и одялами и приготовились къ продолжительной скучной остановк. Нтъ ничего безнадежне, тяжеле и непріятне, какъ оставаться среди сибирской степи въ такую погоду. Втеръ такъ силенъ, что самая прочная палатка не можетъ, устоять противъ него, костеръ засыпается снгомъ, а если и продолжаетъ горть, то наполняетъ глаза дымомъ и золой, всякій разговоръ длается невозможнымъ отъ сильнаго воя втра и снга, который бьетъ вамъ прямо въ лицо, медвжьи шкуры, подушки и мховое платье мокнутъ и замерзаютъ, сани невидимы подъ снгомъ, несчастному путешественнику остается только забраться въ свой мшокъ, покрыться съ головой и дрожать отъ холода въ продолженіе многихъ утомительныхъ часовъ.
Такимъ образомъ мы пролежали на снгу два дня, пока продолжалась вьюга, и почти не выходили изъ мховыхъ мшковъ, сильно страдая отъ холода въ долгія, темныя ночи. 28-го, около четырехъ часовъ утра, буря стала нсколько стихать, а въ шесть мы открыли наши сани и были уже на пути. Верстахъ въ десяти на сверъ отъ стана виднлась низкая втвь Становыхъ горъ, наши люди увряли, что если намъ удастся перебраться черезъ нее до разсвта, то дурная погода не застигнетъ насъ, вроятно, до самаго Пенжинска. Кормъ собакамъ весь вышелъ, и намъ необходимо было пріхать въ селеніе черезъ сутки.
Втеръ сдулъ много снга, собаки освжились двухдневнымъ отдыхомъ, и мы до разсвта перехали горный кряжъ и остановились напиться чаю и отдохнуть въ маленькой долин на сверномъ склон горъ. Когда сибирскимъ туземцамъ приходится провести въ дорог цлую ночь, то у нихъ вошло въ привычку останавливаться передъ восходомъ солнца, чтобы дать собакамъ заснуть. Они полагаютъ, что если собака заснетъ, пока темно, и, проснувшись черезъ часъ, увидитъ, что солнце уже взошло, она подумаетъ, что проспала цлую ночь, и впродолженіи всего слдующаго дня не вспомнитъ объ отдых. Часовая-же остановка въ другое время будетъ совершенно безполезна. Когда намъ показалось, что собаки достаточно обмануты продолжительностью своего сна, мы ихъ подняли и спустились по долин къ Усканову, притоку Пенжины. Погода была ясная и не очень холодна и вс мы, впродолженіи двухъ часовъ, наслаждались лучами солнца, которыми оно наградило насъ прежде, чмъ скрылось за блыми вершинами становыхъ горъ. Когда смерклось, мы перехали рку Коядру, въ пятнадцати миляхъ отъ Пенжины, и черезъ два часа снова хали по другой обширной равнин, раздляясь на нсколько отдльныхъ партій. Перехавъ Кондру, я вскор заснулъ и нисколько не сознавалъ, демъ-ли мы впередъ или назадъ, какъ вдругъ Доддъ потрясъ меня за плечи и вскричалъ.
— Кеннанъ, мы заблудились!
Боле поразительнымъ извстіемъ невозможно было разбудить человка, но видя, что Доддъ неособенно встревоженъ, я уврилъ его, что мн все равно и, положивъ голову на подушки, заснулъ снова, увренный въ томъ, что мой возница найдетъ въ теченіи ночи Пенжинскъ какимъ-бы то ни было способомъ.
Руководствуясь звздами, Доддъ, Григорій и я, мы поворотили съ другими санями, хавшими за нами, къ востоку, и девять часовъ спустя добрались до рки Пенжины, немного ниже поселенія. Мы похали вверхъ по льду и черезъ нсколько времени увидли двое или трое саней, хавшихъ внизъ по рк. Пораженные тмъ, что эти люди оставляли деревню въ такой часъ ночи, мы ихъ окликнули.
Они отвчали намъ тмъ-же.
— Вы куда дете?
— Въ Пенжинскъ! А вы кто?
— Мы Гижигинскіе, тоже демъ въ Пенжинскъ.
— Зачмъ-же вы дете внизъ по рк?
— Мы ищемъ поселеніе, чортъ возьми! Проздили всю ночь и не можемъ его найти!
Доддъ громко расхохотался и, когда таинственныя сани приблизились, мы узнали въ нихъ нашихъ спутниковъ, которые отдлились отъ насъ при наступленіи сумерокъ, и которые теперь сбились съ пути и отыскивали Пенжинскъ, спускаясь по рк къ Охотскому морю. Мы едва могли ихъ убдить, что поселеніе лежало не въ этомъ направленіи. Наконецъ, они ршились вернуться за нами и, посл полуночи, мы въхали въ Пенжинскъ, разбудили спящихъ жителей нашими неистовыми криками, подняли десятковъ пять или шесть собакъ, которыя встртили насъ громкимъ воемъ и привели все селеніе въ страшный переполохъ.
Десять минутъ спустя мы сидли на медвжьихъ шкурахъ передъ яркимъ огнемъ въ уютномъ русскомъ домик, пили чашку за чашкой душистаго чаю и разговаривали о нашихъ ночныхъ приключеніяхъ, которыя теперь казались намъ смшными, тогда-какъ во время нашего продолжительнаго странствованія намъ было далеко не до шутокъ.

ГЛАВА XXV.

Пенжинскъ.— Телеграфные столбы.— Арктическая температура.— Астрономическія наблюденія.— Прибытіе въ Анадырскъ.— Гостепріимный священникъ

Поселеніе Пенжинскъ, состоящее изъ нсколькихъ бревенчатыхъ домиковъ, юртъ съ плоскими крышами и балагановъ на четырехъ столбахъ, расположено на сверномъ берегу рки, которая носитъ его или, почти на полпути между Охотскимъ моремъ и Анадырскомъ. Жители состоятъ преимущественно изъ мщанъ, но въ число ея скуднаго народонаселенія входятъ также немного чуванцевъ, сибирскихъ туземцевъ, покоренныхъ русскими казаками въ восемнадцатомъ вк, эти покоренныя племена говорятъ теперь языкомъ своихъ завоевателей и поддерживаютъ свое жалкое существованіе рыбной ловлей и пушной торговлей. Городъ защищенъ съ свера отвсной скалой, около ста футовъ вышины, на вершин которой, какъ и на всхъ холмахъ близъ русскихъ поселеній, поставленъ православный крестъ. Рка передъ городомъ иметъ около ста аршинъ ширины, и берега ея густо заросли березой, лиственицей, тополемъ, ивой и осиной. Благодаря теплымъ ключамъ въ ея русл, она никогда не замерзаетъ совершенно въ этомъ мст даже и при 40 мороза.
Мы прожили въ Пенжинск три дня, собирая свднія объ окрестной мстности и нанимая людей для сооруженія столбовъ по нашей линіи.
Жители оказались веселыми, добродушными, гостепріимными, и были вполн расположены сдлать все, что было въ ихъ власти для успха нашего предпріятія, конечно, они никогда не слыхали ничего о телеграф, не имли о немъ положительно никокого понятія, и не могли представить, для чего намъ нужны столбы, о которыхъ мы такъ хлопочемъ. Нкоторые говорили, что мы намрены построить деревянную дорогу изъ Гижигинска въ Анадырскъ, по которой можно было-бы здить лтомъ, другіе не совсмъ довряли, чтобы два человка, хотя даже и истые американцы, могли построить деревянную дорогу въ шестьсотъ верстъ длины, они говорили, что настоящей нашей цлью было соорудить что-то въ род огромнаго дома. Когда-же, впрочемъ, ихъ спрашивали о цли этого обширнаго зданія, защитники теоріи дома приходили въ смущеніе и могли только настаивать на физической невозможности дороги и убждали своихъ противниковъ или согласиться съ ихъ предположеніемъ, или придумать что-либо другое, боле вроятное. Намъ удалось, впрочемъ, нанять шестнадцать способныхъ людей для обтесываніи столбовъ за приличное вознагражденіе, обозначить требуемые размры — двадцать одинъ футъ въ вышину и пять дюймовъ въ діаметр въ ширину, поручивъ нарубить ихъ въ возможно большомъ количеств и сложить грудами на берегу рки.
Я упомяну здсь, что въ март, по возвращеніи изъ Анадырска, я отправился посмотрть эти столбы, которые были заготовлены въ числ 500 штукъ жителями Пенжинска. Я увидалъ, къ моему величайшему удивленію, что едва-ли одинъ изъ нихъ имлъ мене двнадцати дюймовъ въ діаметр на вершин, большаяже часть изъ нихъ были такъ тяжелы и неудобны для перевозки, что двнадцать человкъ не могли сдвинуть ихъ съ мста. Я сказалъ туземцамъ, что такіе столбы никуда не годятся и спросилъ: ‘почему они не нарубили боле тонкихъ т. е. указаннаго мною размра?’ Они предполагали, отвтили они, что я желаю построить что-то въ род дороги по верхъ этихъ столбовъ, и что они знаютъ наврное, что пяти дюймовые столбы недостаточно крпки для этого. Поэтому они и нарубили деревьевъ такихъ толстыхъ, что они годились-бы на колонны для какого угодно громаднаго сооруженія. Они еще и до сихъ поръ лежатъ тамъ засыпанные полярными снгами, я нисколько не сомнваюсь, что много лтъ спустя, когда новозеландецъ, наконецъ, окончитъ описаніе развалинъ св. Павла и отправится въ Сибирь довершать образованіе, проводники-туземцы будутъ разсказывать ему исторію двухъ сумасшедшихъ американцевъ, задумавшихъ однажды построить желзную дорогу на сваяхъ отъ Охотскаго моря до Берингова пролива. Я надюсь также, что новозеландецъ напишетъ книгу, которая прославитъ и обезсмертитъ обоихъ сумасшедшихъ американцевъ, какъ того заслуживаютъ ихъ труды, чего имъ не удалось достигнуть въ вид желзной дороги на сваяхъ.
Мы ухали изъ Пенжинска въ Анадырскъ 31 декабря. Пропутешествовавъ, по обыкновенію, цлый день по пустынной степи, мы расположились на ночь у подошвы уединенной вершины, называемой Налгимъ, при 53 мороза. Это былъ канунъ Новаго года, и, сидя у костра, одтый въ самыя толстыя мховыя платья, покрытый инеемъ съ головы до ногъ, я размышлялъ о рзкой перемн, происшедшей во всемъ, меня окружающемъ, въ продолженіе одного только года. Канунъ новаго 1864 года я провелъ въ центральной Америк, я халъ на мул съ озера Никарагуа къ Тихому океану по великолпной тропической рощ. Новый 1865 годъ застаетъ меня сидящимъ, скорчившись, на обширной снжной равнин, близь полярнаго круга, я старался при 53 мороза дость свой супъ прежде, чмъ онъ примерзнетъ къ тарелк. Едва-ли можно было придумать большую противоположность.
Мстность возл горы Налгима изобиловала малорослой сосной, мы развели такой огонь, что яркое пламя поднималось столбомъ на 10 футовъ вышины, но оно, кажется, не имло большого вліянія на воздухъ. Наши рсницы смерзались въ то время, какъ мы пили чай, горячій супъ, налитый прямо изъ котелка, застывалъ въ оловянныхъ тарелкахъ прежде, чмъ мы успвали състь его, наши платья были покрыты блымъ инеемъ хотя мы сидли въ нсколькихъ шагахъ отъ огромнаго пылающаго костра. Оловянныя тарелки, и ложки жгли голую руку, какъ раскаленнымъ желзомъ, когда до нихъ дотрогивались, вода, вылитая на доску всего въ четырнадцати футахъ отъ огня, превращалась въ ледъ мене, чмъ черезъ дв минуты. Надъ теплыми тлами собакъ стояли облака пара, даже голая рука, вытертая до суха, испускала испареніе, когда была вы ставлена на воздухъ. Никогда намъ еще не случалось испытывать такого холода. Но мы мало отъ него страдали, у насъ зябли только ноги, Доддъ объявилъ, что съ хорошимъ огнемъ и обильной жирной пищей, онъ не испугался-бы, еслибъ ртуть понизалась еще на 15.
Но втеръ причиняетъ гораздо больше страданій для путешественниковъ по Сибири, чмъ самый лютый морозъ. Двадцать градусовъ мороза, при свжемъ втерк, почти невыносимы, а сильный втеръ при 40 въ состояніи убить всякое живое существо. Холодъ самъ по себ неособенно опасенъ для жизни. Человкъ, съвшій до сыта за ужиномъ сушеной рыбы и сала, одвшійся въ сибирскій костюмъ и закутавшійся въ тсный мховой мшокъ, можетъ провести цлую ночь на двор при 70 мороза, безъ всякой серьезной опасности, но если онъ утомленъ долгимъ путешествіемъ, или голоденъ, если его одежда влажна отъ испарины, онъ можетъ замезнуть даже тогда, когда ртуть стоитъ на нул. Важнйшія правила для путешественника по полярнымъ странамъ слдующія: сть въ изобиліи жирную пищу, избгать слишкомъ большого утомленія, зды ночью, никогда не вызывать въ себ излишнюю испарину усиленными движеніями, ради временнаго согрванія. Я видлъ кочующихъ чукчей въ мстности, совершенно безлсной и при очень низкой температур, которые предпочитали путешествовать цлый день съ сильно ноющими ногами, чмъ согрвать ихъ бганьемъ и тмъ истощать свои силы. Они длали движеніе ногами только тогда, когда это было крайне необходимо, чтобы предохранить ихъ отъ отмораживанія. Вслдствіе такой предосторожности, эти люди были къ ночи почти такъ-же свжи, какъ и утромъ, если имъ не удавалось найти лсу для костра, или случалось пропутешествовать почему-нибудь цлыя сутки подрядъ, у нихъ всегда являлось для этого достаточно силы. Неопытный путешественникъ, при тхъ-же обстоятельствахъ истощилъ-бы всю свою энергію, въ продолженіи дня, придумывая различныя средства, чтобы согрться, ночью-же, вспотвшій и утомленный слишкомъ сильными движеніями, путникъ, конечно, неминуемо замерзнетъ. Впродолженіе двухъ часовъ, посл ужина, мы сидли съ Доддомъ и наблюдали за погодой. Около восьми часовъ, небо вдругъ покрылось облаками и мене, чмъ черезъ часъ, термометръ поднялся до 30. Обрадовавшись такой счастливой перемн погоды, мы влзли въ наши мховые мшки и проспали всю долгую полярную ночь.
Вс слдующіе дни наша жизнь шла той-же однообразной колеей, къ которой мы уже совершенно привыкли. Мстность, гд мы хали, была вообще пустынна и неинтересна, погода хотя стояла и холодная, но это не вредило нашему физическому благосостоянію, дни продолжались всего два или три часа, а ночи казались намъ безконечными. Останавлаваясь на ночлегъ вскор посл полудня, намъ предстояла двадцати часовая ночь, впродолженіе которой мы должны были или придумывать какія-нибудь развлеченія или спать. Двадцать часовъ сна для всякаго другого, кром Рипъ-Ванъ-Винкля, было уже слишкомъ много, наполовину времени намъ не оставалось другого занятія, какъ сидть на медвжьихъ шкурахъ у костра и разговаривать. Съ самаго отъзда изъ Петропавловска, бесды были главнымъ нашимъ развлеченіемъ, и хотя мы вполн довольствовались ими въ первую сотню ночей, но теперь он стали уже слишкомъ однообразными, а наши умственныя средства положительно истощались. Не было ни одного предмета изъ извстныхъ намъ, котораго мы не обсудили-бы и не разобрали-бы со всхъ сторонъ. Мы разсказали другъ другу съ подробностями, свою жизнь вмст съ жизнью всхъ нашихъ предковъ, о которыхъ что-нибудь знали. Мы обсудили вполн вс извстные вопросы о воин, любви, наук, политик и религіи, вмст со многими другими, о которыхъ не имли ни малйшаго понятія, и наконецъ, дошли до такихъ предметовъ разговора, какъ численность арміи, съ которой Ксерксъ вторгнулся въ Грецію, и даже о потоп, о постройк Ноемъ ковчега, и о его пребываніи въ немъ со всмъ своимъ семействомъ.
Такъ-какъ не было никакой возможности притти какому-нибудь взаимному соглашенію относительно послднихъ двухъ важныхъ вопросовъ, то пренія наши послдовательно продолжались двадцать или тридцать ночей, но вопросъ все еще остался открытымъ для дальнйшаго обсужденія. Мы знали, что при послдней крайности, когда намъ не останется боле ни одного сюжета для разговора, мы можемъ снова возвратиться къ Ксерксу, и поэтому, по безмолвному соглашенію обихъ сторонъ, предметы эти были оставлены немедленно по вызд изъ Гижигинска и береглись, какъ послднія средства для бурныхъ ночей въ корякскихъ юртахъ. Однажды, когда мы расположились станомъ въ огромной степи на свер отъ Шестакова, мн пришла въ голову счастливая мысль проводить эти длинные вечера на двор и читать лекціи моимъ туземнымъ спутникамъ о чудесахъ современной науки. Это заняло-бы меня и, въ то же время, принесло-бы намъ пользу, какъ я надялся, и я тотчасъ-же сталъ приводить этотъ планъ въ исполненіе. Сначала я обратилъ вниманіе на астрономію. Проводя ночи въ открытой степи, не имя надъ собой другого крова, кром звзднаго неба, мн ненужны были никакіе рисунки для моего предмета, ночь за ночью, во время нашего путешествія на сверъ, я просиживалъ, окруженный толпою любознательныхъ туземцевъ, ихъ смуглыя лица освщались краснымъ пламенемъ костра и они слушали съ дтскимъ любопытствомъ, какъ я имъ объяснялъ о временахъ года, объ обращеніи планетъ вокругъ солнца и о причинахъ лунныхъ затмній. Я долженъ былъ, какъ Джонъ Фениксъ, изготовлять собственноручно мои планетаріи, причемъ комокъ мерзлаго сала изображалъ землю, кусокъ чернаго хлба — луну, а маленькіе кусочки сушенаго мяса — меньшія планеты. Я долженъ сознаться, что и сало, и мясо, и черный хлбъ очень мало походили на солнце, луну и звзды, но за неимніемъ лучшаго мн пришлось довольствоваться и этимъ, но не смотря на это, дла шли порядочно. Постороннему зрителю показалась-бы смшна та серьезность, съ которой я заставлялъ хлбъ и сало обращаться въ своихъ орбитахъ, затмъ слдовали удивленныя восклицанія туземцевъ, когда съ хлбомъ произошло затмніе за комкомъ сала. Моя первая лекція имла-бы громадный успхъ, еслибы туземная аудиторія была въ состояніи понять символическое значеніе хлба и сала. Главное препятствіе заключалось въ томъ, что ихъ сообразительныя способности были слишкомъ слабы. Имъ нельзя было втолковать, что хлбъ замнялъ луну, а сало — землю, они продолжали смотрть на нихъ, какъ на простыя земныя произведенія, имющія свое собственное существенное значеніе. Вслдствіе этого они растапливали сало для питья, пожирали луну и требовали немедленно другой лекціи. Я старался объяснить имъ, что эти лекціи имли астрономическую, а не гастрономическую цль, и уничтоженіе небесныхъ тлъ такимъ безцеремоннымъ способомъ — было вовсе неприлично. Я уврялъ ихъ, что астрономическая наука не признаетъ такихъ затмній, при которыхъ проглатываются планеты, и что хотя такой курсъ и удовлетворяетъ ихъ, но онъ унизителенъ для моего планетарія. Выговоры не производили, однако, своего дйствія, мн приходилось опять запасаться новымъ солнцемъ, луной и землей для каждой лекціи. Для меня вскор стало очевидно, что эти астрономическія пиршества становились слишкомъ популярными, такъ-какъ моя аудиторія думала только о томъ, чтобы съдать каждую ночь всю мою солнечную систему, а матеріалъ для планетъ началъ убывать. Я долженъ былъ, наконецъ, употреблять камни и комья снга для изображенія небесныхъ тлъ, вмсто хлба и сала, съ этого времени интересъ къ астрономическимъ явленіямъ началъ постепенно уменьшаться, а популярность моихъ лекцій быстро упадала, пока, наконецъ, не исчезъ и послдній слушатель.
Короткій, зимній, трехчасовой день давно уже уступилъ мсто ночи, когда мы, посл двадцати трехдневнаго, труднаго пути, приблизились къ цли нашихъ странствованій — къ ultima Thule русской цивилизаціи.
Я лежалъ полусонный въ саняхъ, совсмъ погруженный въ толстые мха, когда далекій лай собакъ возвстилъ намъ о близости Анадырска. Я хотлъ поспшно смнить мховые ‘торбасы’ и верхнюю обувь на американскіе сапоги, но не усплъ окончить этого занятія, какъ сани мои подъхали къ дому русскаго священника, гд мы предполагали остановиться, пока не найдемъ себ отдльнаго помщенія. Толпа любопытныхъ собралась къ дверямъ дома, чтобы посмотрть на удивительныхъ американцевъ, о которыхъ они уже слышали, среди этой группы людей, въ мховыхъ одеждахъ, выдлялась фигура священника съ длинными, разввающимися волосами и бородой, въ широкомъ черномъ одяніи, держащая надъ своей головой длинную сальную свчу, пламя которой сильно колебалось въ холодномъ ночномъ воздух. Лишь только мн удалось высвободить ноги изъ мховыхъ чулокъ, какъ я вышелъ изъ саней, привтствуемый низкими поклонами и ‘здравствуйте’ толпы и сердечнымъ ‘добро пожаловать’ священника.
Полагаю, что три недли суровой жизни въ пустын не улучшили мою наружность, а мой костюмъ везд былъ-бы замченъ, кром Сибири. Лицо мое, неособенно чистое, украшалось бородой, которую я не брилъ три недли, всклокоченные волосы висли длинными неровными прядями по лбу, а бахрома изъ косматой, черной медвжьей шерсти, обрамляя мое лицо,— придавала мн необыкновенно дикій и суровый видъ. Американскіе сапоги, которые я быстро надлъ при възд въ деревню, одни только свидтельствовали о моемъ прежнемъ знакомств съ цивилизаціей. Отвчая на почтительныя привтствія чуванцевъ, юкагировъ и русскихъ казаковъ, которые, въ жолтыхъ мховыхъ капорахъ и плать изъ оленьихъ шкуръ, толпились у дверей, я послдовалъ за священникомъ въ домъ. Это было второе жилище, заслуживающее названіе дома, въ которое я не входилъ въ продолженіе двадцати двухъ дней, посл дымныхъ корякскихъ юртъ въ Куэл, Микин и Шестаков, домикъ священника мн показался настоящимъ дворцомъ. Полъ былъ устланъ мягкими, темными оленьими шкурами, въ которыхъ нога утопала при каждомъ шаг, яркій огонь горлъ на красивомъ очаг, въ одномъ углу, и привтливо освщалъ комнату, крошечная восковая свчка съ позолотой горла передъ массивнымъ вызолоченнымъ образомъ, противъ двери, въ окнахъ были стекла, вмсто льда и закоптлыхъ рыбныхъ пузырей, къ которымъ я такъ привыкъ, нсколько иллюстрированныхъ газетъ лежали на столик въ углу. Словомъ, въ дом все было убрано со вкусомъ и разсчитано на комфортъ, это было очень пріятно для усталаго путешественника, и являлось совершенно неожиданнымъ сюрпризомъ въ этихъ пустынныхъ степяхъ и среди невжественныхъ народовъ. Доддъ, правящій самъ своими санями, еще не прізжалъ, но черезъ дверь намъ былъ слышенъ голось, распвающій въ ближайшей рощ: ‘какъ буду я радъ, когда выду изъ этой пустыни, изъ этой пустыни, изъ этой пустыни!’ Пвецъ и не подозрвалъ, что онъ такъ близокъ къ селенію и что его, мелодично выраженное, желаніе ‘выхать изъ пустыни’ — было кмъ-нибудь услышано.
Мои познанія въ русскомъ язык не были на столько обширны и точны, чтобы я могъ вести разговоръ съ священникомъ, поэтому, я былъ отъ души радъ, когда Доддъ выхалъ изъ пустыни и явился избавить меня отъ затрудненія. Его вншній видъ былъ нелучше моего, и это меня утшило. Лишь только мой спутникъ вошелъ въ комнату, я мысленно провелъ это сравненіе между нами и убдился, что мы оба одинаково походили на коряковъ, и что каждый изъ насъ могъ одинаково заявлять свои права на цивилизацію, относительно изящества костюмовъ. Мы пожали руки жен священника — блдной, высокой женщин, съ блокурыми волосами и темными глазами, познакомились съ двумя или тремя хорошенькими малютками, которыя въ испуг убжали отъ насъ, лишь только мы ихъ выпустили изъ рукъ, посл этого мы услись, наконецъ, къ столу — пить чай.
Радушное обращеніе хозяина нсколько подбодрило насъ и черезъ десять минутъ Доддъ краснорчиво разсказывалъ о нашихъ приключеніяхъ и страданіяхъ, смялся, шутилъ и пилъ водку со священникомъ такъ-же безцеремонно, какъ будто онъ былъ съ нимъ знакомъ десять лтъ, а не десять минутъ. У Додда была особенная способность, которой я часто завидовалъ, скоро знакомиться и сходиться на короткую ногу съ совершенно посторонними людьми, которыхъ онъ видлъ первый разъ къ жизни. Черезъ пять минутъ, съ помощью водки, онъ сломилъ-бы церемонность самаго строгаго патріарха греческой церкви и взялъ-бы его, если можно такъ выразиться, приступомъ, мн-же оставалось только сидть и улыбаться, такъ-какъ я не могъ сказать ни одной фразы. Великое дло краснорчіе!
Посл прекраснаго ужина, состоящаго изъ щей, котлетъ, благо хлба и масла, мы разостлали наши медвжьи шкуры на полу, раздлись во второй разъ впродолженіи трехъ недль и легли спать. Ощущеніе, что мы, наконецъ, спали безъ мховой одежды и съ непокрытыми головами, было такъ странно, что мы долго не могли заснуть, глядя на красноватый отблескъ на стн и наслаждаясь пріятной теплотой мягкихъ шерстяныхъ одялъ, роскошью необутыхъ ногъ и ничмъ не стсненныхъ движеній. Вроятно, каждый изъ насъ мысленно переносился на далекую, покинутую нами, родину и на время забывалъ о всхъ перенесенныхъ нами опасностяхъ, затрудненіяхъ, забывалъ и о холод, и о голод, и даже о всемъ томъ, что еще предстояло намъ впереди, по тлу разливалась пріятная теплота, чувствовалась какая-то истома и, наконецъ, мы забылись въ сладкомъ укрпляющемъ сн.

ГЛАВА XXVI.

Анадырскъ.— Крайній пунктъ русской колонизаціи на Свер.— Рождество у русскихъ.— Балъ.— Праздникъ.— Сибирская учтивость.

Четыре маленькія русскія и туземныя поселенія нсколько южне полярнаго крута, извстныя подъ общимъ названіемъ Анадырска, образуютъ послднее звено того великаго поселенія, которое тянется почти одной непрерывной, линіей отъ Уральскихъ горъ до Берингова пролива.
Благодаря своему уединенному положенію и трудности путешествія, которое возможно только въ продолженіе одной части года, ихъ никогда не посщалъ до нашего прізда ни одинъ иностранецъ, исключая одного шведскаго офицера, состоящаго на русской служб, который велъ партію изслдователей изъ Анадырска къ Берингову проливу, зимою 1859—60 года. Это небольшое поселеніе, отрзанное въ продолженіе года отъ остального міра и посщаемое только изрдка немногими полу-образованными купцами, было такъ-же независимо и самостоятельно, какъ если-бы оно находилось посреди Арктическаго океана. Даже самое существованіе этого поселенія долгое время было сомнительно для тхъ, кто не имлъ съ ними никакого дла, оно было основано въ начал XVIII столтія бродячей шайкой отважныхъ казаковъ, которые, покоривъ почти всю Сибирь, прошли черезъ горы отъ Колымья къ Анадыри, вытснили чукчей, которые противились ихъ нашествію и утвердили военный постъ на рк, нсколько верстъ выше настоящаго поселенія. Съ этихъ поръ начались частыя столкновенія между чукчами и русскими пришельцами, продолжавшіяся съ перемннымъ успхомъ, много лтъ. Въ теченіе значительнаго періода времени, въ Анадырск стоялъ гарнизонъ въ 600 человкъ и артиллерійская батарея, но посл открытія и занятія Камчатки, онъ утратилъ большую часть своего значенія, войска были отозваны и, наконецъ, онъ былъ разбитъ чукчами. Во время войны, окончившейся разрушеніемъ Анадырска, два туземные племени, чуванцы и юкагиры, принявшія сторону русскихъ, были почти совершенно уничтожены чукчами, съ того времени они уже никогда боле не были въ состояніи возвратить свою племенную индивидуальность. Немногіе оставшіеся потеряли всхъ своихъ оленей и все свое имущество, должны были оставить кочевую жизнь, поселиться со своими русскими союзниками и добывать средства къ жизни охотой и рыбной ловлей. Постепенно они переняли русскіе обычаи и утратили отличительныя черты своего прежняго характера, нсколько лтъ спустя, ни одна живая душа не будетъ говорить языкомъ этихъ, когда-то могущественныхъ народовъ. Анадырскъ былъ снова выстроенъ русскими, чуванцами и юкагирами и сдлался со временемъ значительнымъ торговымъ пунктомъ. Табакъ, введенный русскими, пришелся по вкусу чукчамъ, для полученія этой, дорого-цнимой роскоши, они прекратили враждебныя дйствія противъ русскихъ и стали ежегодно посщать Анадырскъ для мховой торговли.
Они не утратили, впрочемъ, совершенно враждебнаго чувства къ русскимъ, вторгнувшимся въ ихъ территорію и долго вели съ ними дла не иначе, какъ на конц копья. Они вшали связку мховъ или моржовый клыкъ на полированное остріе чукотскаго копья и, если русскій купецъ снималъ ихъ и вшалъ на ихъ мсто равно-цнное количество табаку, то торгъ былъ заключенъ, если-же нтъ, то дло расходилось. Этотъ способъ служилъ гарантіей противъ всякаго обмана, во всей Сибири ни одинъ русскій не осмлился-бы обмануть кого-нибудь изъ этихъ свирпыхъ дикарей, видя острые копья въ десяти дюймахъ отъ груди. Честность служила лучшей политикой и нравственное убжденіе чукотскаго копья развивало самое безкорыстное добродушіе въ груди человка, стоящаго у его острія. Торговля, установившисъ такимъ образомъ, до сихъ поръ составляетъ значительный источникъ выгодъ для жителей Анадырска и русскихъ купцовъ, которые прізжаютъ сюда ежегодно изъ Гижигинска.
Четыре небольшія селенія, оставляющія городъ и носящія названія: Покоруковъ, Псалкинъ, Марково и Крпость насчитываютъ приблизительно до 200 человкъ жителей. Въ центральномъ селеніи, называемомъ Марково, живетъ священникъ и находится маленькая церковь грубой архитектуры, а зимой это очень печальное мстечко. У его маленькихъ, бревенчатыхъ домиковъ нтъ оконныхъ стеколъ, они замняются толстыми плитами льда, наколотыми на рк, большая часть этихъ домовъ до половины врыта въ землю для тепла, вс они боле или мене засыпаны снгомъ. Густая роща лиственницъ, тополей и осинъ окружаетъ деревню, такъ что путникъ, дущій изъ Гижигинска, часто отыскиваетъ Анадырскъ въ продолженіе цлаго дня, а если чужеземецъ незнакомъ съ стью рукавовъ, на которые длится Анадырь, то можетъ и вовсе не найти этого мстечка. Жители всхъ четырехъ селеній занимаются лтомъ рыбной ловлей и охотой за дикими оленями, которые огромными стадами ежегодно переходятъ черезъ рку. Зимой почти вс обитатели этого мстечка разъзжаются, посщая для торговли кочующихъ чукчей, отправляясь съ товарами на ежегодную большую ярмарку въ Колымскъ и нанимаясь въ услуженіе къ русскимъ купцамъ изъ Гижигинска. Берегъ Анадыря, вблизи поселенія и на семьдесятъ миль выше него, покрытъ густыми лсами, деревья которыхъ достигаютъ ютъ восемнадцати до двадцати четыеръ футъ въ объем, хотя и находятся подъ 66 с. ш. Климатъ очень суровъ: метеорологическія наблюденія, сдланныя нами въ Марков, въ феврал 1867 г., показали, что впродолженіе шестнадцати дней этого мсяца термометръ показывалъ —40, восемь дней боле 50 мороза, пять дней боле 60 и одинъ разъ —68. Боле низкой температуры мы не испытали въ Сибири. Переходъ отъ сильнаго холода къ сравнительно теплой погод бываетъ иногда очень рзокъ. 18 февраля въ 9 ч. утра термометръ показывалъ 52 мороза, а черезъ двадцать семь часовъ, онъ поднялся на семдесятъ три градуса и показывалъ + 21. 21 февраля онъ показывалъ + 3, а 22 —49, такая-же быстрая перемна бываетъ и въ обратномъ отношеніи. Несмотря, впрочемъ, на климатъ, Анадырскъ такъ-же удобенъ для жилья, какъ и девять десятыхъ русскихъ поселеній въ сверо-восточной Сибири, мы одинаково наслаждались въ немъ различными удовольствіями жизни, зимою 1866 г., какъ и въ другихъ сибирскихъ мстностяхъ.
Слдующій за нашимъ пріздомъ день мы отдыхали и старались придать себ самый приличный видъ съ помощью тхъ небольшихъ средствъ, которыя нашли въ нашихъ чемоданахъ изъ тюленьей кожи.
Въ четвергъ, 25 декабря, у русскихъ праздновался день Рождества Христова, мы вс встали за четыре часа до разсвта, чтобы присутствовать при раннемъ богослуженіи въ церкви. Вс въ дом были на ногахъ, огонь ярко горлъ въ очаг, восковыя свчи были зажжены передъ образами и кіотами въ нашей комнат и воздухъ былъ наполненъ запахомъ ладона. На двор было совершенно темно. Плеяды стояли низко на запад, большое созвздіе Оріона начало закатываться и слабое сверное сіяніе блестло, надъ верхушкою деревьевъ на свер селенія. Изъ каждой трубы поднимались клубы дыма и искръ, это доказывало, что вс жители уже встали. Мы поспшно отправились къ бревенчатой церкви, но служба уже началась, когда мы пришли, мы молча заняли мста въ толп богомольцевъ. Стны зданія были украшены изображеніями патріарховъ и святыхъ, передъ которыми горли большія восковыя свчи, перевитыя спиралью золотыми полосками. Облака синеватаго, благоухающаго дыма поднимались къ потолку отъ кадилъ, и густыя ноты священника, въ блестящемъ облаченіи, составляли странный контрастъ съ высокимъ сопрано, поющимъ на клирос.
Богослуженіе православной церкви производитъ боле сильное впечатлніе, чмъ католической, но такъ-какъ оно совершается на древнемъ-славянскомъ язык, то для насъ, американцевъ, оно почти непонятно. Но самое лучшее во всемъ богослуженіи православной церкви — это пніе. Его нельзя слушать безъ волненія даже и въ маленькой бревенчатой часовн далекой Сибири, оно дышетъ глубокой набожностью, я часто простаивалъ службы, продолжающіяся два или три часа, чтобы слышать пніе нсколькихъ псалмовъ и молитвъ. Молящіеся стоятъ все время впродолженіе самыхъ долгихъ службъ и кажется вполн погружены въ свою молитву. Вс крестятся и постоянно наклоняются въ отвтъ на слова священника и часто кладутъ земные поклоны. Видъ такой усердной, сосредоточенной молитвы невольно умиляетъ посторонняго зрителя,— будь то христіанинъ другого вроисповданія, или магометанинъ, или даже, пожалуй, язычникъ.
По окончаніи утренняго рождественскаго богослуженія на клирос раздается ликующій гимнъ, выражающій радость ангеловъ при рожденіи Спасителя и среди нестройнаго трезвона колоколовъ, висвшихъ на маленькой колокольн у дверей, мы вышли съ Доддомъ изъ церкви и возвратились домой пить чай. Едва я усплъ только допить послднюю чашку и докурить папироску, какъ дверь внезапно отворилась и съ полдюжины людей съ серьезными и безстрастными лицами, вошли вереницей, остановились за нсколько шаговъ до иконы, въ углу, перекрестились вс заразъ и запли чудную трогательную молитву, начинающуюся словами: ‘Христосъ рождается’. Не ожидая услышать рождественскіе гимны въ маленькомъ сибирскомъ поселеніи у полярнаго круга, я стоялъ совершенно пораженный и смотрлъ съ удивленіемъ сначала на Додда, чтобы угадать его мысли насчетъ этотъ, а потомъ и на пвшихъ. Эти послдніе, увлеченные своимъ пніемъ, кажется и не замчали нашего присутствія, только по окончаніи гимна обратились они къ намъ, поздоровались и поздравили съ праздникомъ Рождества Христова. Доддъ далъ каждому по нсколько копекъ, пвчіе-же, пожелавъ веселыхъ праздниковъ, долгой жизни и счастія ‘нашимъ превосходительствамъ’ пошли дале, постить остальные дома въ селеніи. Одна толпа пвцовъ слдовала за другой, пока, наконецъ, вся молодежь города не перебывала у насъ и не получила на праздникъ по мелкой монет. Нкоторые изъ маленькихъ мальчиковъ, боле заинтересованные пріобртеніемъ денегъ, чмъ торжественностью событія, портили все впечатлніе, оканчивая свой гимнъ словами ‘Христосъ родился,— дайте мн денегъ!’ Но большая часть изъ нихъ вела себя очень прилично, мы остались очень довольны такимъ прекраснымъ обычаемъ. Когда солнце взошло, вс восковыя свчи были погашены, народъ нарядился въ свои лучшія одежды, и все поселеніе предалось ничмъ не стсненнымъ увеселеніямъ большого праздника. Колокола безъ умолку звонили на церковной колокольн, сани, запряженныя собаками и наполненныя двушками, неслись по улицамъ, опрокидываясь въ снжныхъ сугробахъ и затмъ мчались внизъ по холмамъ среди криковъ и смха, женщины, въ пестрыхъ ситцевыхъ платьяхъ, повязанныя пунцовыми шолковыми платками, ходили изъ дома въ домъ съ поздравительными визитами и съ разговорами о прибытіи знаменитыхъ американскихъ офицеровъ, толпы мужчинъ играли въ мячъ на снг и все поселеніе представляло оживленный и веселый видъ.
Вечеромъ, на третій день Рождества, священникъ сдлалъ въ честь насъ большой вечеръ, на который были приглашены жители всхъ четырехъ селеній и къ которому были сдланы самыя тщательныя приготовленія. Вечеръ въ дом священника въ воскресенье поразилъ меня своею несообразностью, я долго не могъ согласиться на такое явное нарушеніе четвертой заповди. Доддъ, впрочемъ, доказалъ мн самымъ убдительнымъ образомъ, что благодаря разниц во времени, въ Америк была еще суббота, а не воскресенье, что наши друзья заняты въ эту минуту длами и удовольствіями и что если мы случайно находимся на другомъ полушаріи, то это еще не значитъ, что мы не можемъ длать то-же самое, что наши друзья — антиподы въ эту минуту. Я сознавалъ, что доводы эти были чистыми софизмами, но Доддъ такъ меня засыпалъ ‘долготами’, ‘Гринвичскимъ меридіаномъ’, ‘мореплавателемъ Боудитча’, ‘русскими воскресеньями’ и ‘американскими субботами’, что я совершенно растерялся и ни за что на свт не могъ-бы сказать, какой день былъ сегодня въ Америк, или когда начнется сибирское воскресенье. Наконецъ, я пришелъ къ заключенію, что такъ какъ русскіе празднуютъ ночь на воскресенье, а новую недлю начинаютъ посл солнечнаго заката въ субботу, то танцы въ настоящее время будутъ достаточно невиннымъ занятіемъ. Согласно сибирскимъ обычаямъ, я былъ совершенно правъ. Перегородка въ нашемъ дом была вынесена, ковры сняты, комната ярко освщена свчами, прилпленными къ стн, а вокругъ трехъ сторонъ комнаты поставлены деревянныя скамьи для дамъ, около пяти часовъ любители удовольствій начали собираться. Это было немного рано для бала, но уже много времени прошло посл того, какъ смерклось. Вскор гостей собралось около сорока человкъ, вс мужчины были одты въ тяжелыя мховыя куклянки, мховые панталоны и сапоги, а дамы въ прозрачныя блыя кисейныя или ситцевыя платья. Костюмы обоихъ половъ были неслишкомъ соотвтственны, такъ-какъ одн по своей легкости и воздушности одлись для африканскаго лта, а другіе — для полярной экспедиціи, отыскивающей сэра Дисона Франклина. Общій эффектъ, впрочемъ, былъ довольно живописенъ, оркестръ состоялъ изъ двухъ, грубо сдланныхъ скрипокъ, двухъ балалаекъ, или треугольныхъ туземныхъ гитаръ съ двумя струнами и большого гребня съ листомъ бумаги — инструмента хорошо извстнаго всмъ мальчикамъ. Любопытствуя посмотрть, какъ дло такого рода, будетъ ведено по правиламъ сибирскаго этикета, я спокойно услся въ уголъ и началъ свои наблюденія. Дамы тотчасъ-же по прізд садились торжественно въ рядъ на деревянныя скамьи, у одной стны комнаты, а мужчины густой толпой стояли у другой. Вс были необыкновенно воздержаны. Никто не улыбался, никто не говорилъ ни слова, молчаніе нарушалось только случайно пискливымъ аккордомъ разбитой скрипки въ оркестр или меланхолическимъ ‘тутъ-тутъ’, когда одинъ изъ музыкантовъ вздумывалъ настраивать свой гребень. Если только въ этомъ и заключалось все увеселеніе, то я не видалъ въ немъ ничего неприличнаго для воскресенья. Оно походило скоре на похороны. Я мало зналъ еще, какая способность возбужденія заключалась подъ скромной наружностью этихъ туземцевъ. Черезъ нсколько минутъ, маленькое движеніе у двери возвстило о появленіи угощенія и молодой чуванецъ подесъ мн большую деревянную чашку, содержащую около четырехъ гарнцевъ сырой замороженной брусники. Неужели предполагали что я могу състь четыре гарнца сырой брусники! Я взялъ ложки дв и посмотрлъ на Додда за дальнйшими инструкціями. Онъ сдлалъ мн знакъ, чтобы я передалъ ее дале, эта брусника походила вкусомъ на кисловатыя градины, причинила мн только зубную боль и я былъ очень радъ избавиться отъ нея.
Слдующее угощеніе состояло изъ другой деревянной чашки, наполненной, какъ мн показалось, блыми сосновыми стружками, и я взглянулъ на нихъ, исполненый удивленія. Замороженная брусника и сосновыя стружки были самымъ необыновеннымъ угощеніемъ, которое я когда-либо видлъ, даже и въ Сибири, но я хвастался своей способностью сть почти все и если туземцы могли питаться брусникой и стружками — я не долженъ былъ уступать имъ. Что я принялъ за сосновыя стружки, оказалось при ближайшемъ изслдованіи наскобленной, сырой, мерзлой рыбой, любимымъ лакомствомъ сибиряковъ, которое впослдствіи я встрчалъ очень часто подъ названіемъ ‘струганины’. Мн удалось справиться и съ этими рыбными стружками безъ иныхъ, серьезныхъ результатовъ, кром усиленія зубной боли. За ними слдовали блый хлбъ съ масломъ, пироги съ брусникой и чай, которымъ и закончился ужинъ. Тогда мы были уже совершенно приготовлены къ началу удовольствія, посл нсколькихъ подготовительныхъ пиликаній и настраиваній музыкальныхъ инструментовъ, оркестръ разразился оживленнымъ, русскимъ, народнымъ танцемъ. Музыканты усердно били тактъ головой и правой ногой, человкъ съ гребнемъ покраснлъ, какъ ракъ, отъ усиленной натуги и все собраніе начало пть. Черезъ минуту, одинъ изъ мужчинъ въ плать изъ пятнистой оленьей шкуры и въ лосинныхъ панталонахъ, выскочилъ на середину комнаты и низко поклонился одной дам, сидвшей на конц скамьи. Дама встала съ граціознымъ поклономъ и оба начали родъ полу-пляски, полу-пантомимы по комнат, приближаясь и удаляясь въ тактъ музык и бысто повертываясь, мужчина, повидимому, ухаживалъ за дамой, а дама отталкивала вс его любезности, отворачиваясь отъ него и закрывая себ лицо платкомъ. Посл нсколькихъ минутъ такихъ нмыхъ движеній, дама удалилась и другая заняла ея мсто, музыка удвоила тактъ, танцующіе пустились въ бшеную пляску и рзкія возбуждающія восклицанія: ‘Ахъ! Ахъ! валяй! Не отставай!’ раздавались со всхъ концовъ комнаты вмст съ оглушающей музыкой гребня и топаньемъ полсотни ногъ на деревянномъ полу. Кровь закипла въ моихъ жилахъ,— такъ заразительно было это общее возбужденіе.
Вдругъ, пляшущій бросился на землю, къ ногамъ своей дамы и началъ въ присядку плясать вокругъ нее, напоминая мн въ эту минуту своей фигурой хромую огромную стрекозу. Этотъ неожиданный поступокъ привелъ все общество въ дикій восторгъ, крики псни заглушили вс музыкальные инструменты, исключая гребня, который продолжалъ трубить, подобно шотландской волынк, при ея послдней агоніи. Такого пнія, такой пляски, такого возбужденія я никогда еще не видалъ. Оно разомъ уничтожило все мое самообладаніе. Наконецъ, танцоръ, проплясавъ поочереди со всми дамами въ комнат, остановился, повидимому, истощенный — чему я вполн врю — потъ градомъ катился по его лицу и онъ отправился за мороженой брусникой, чтобы освжиться посл этой усиленной гимнастики. За этой пляской, называемой ‘русская’, послдовала другая, извстная подъ именемъ ‘казачка’, въ которой Доддъ, къ великому моему удивленію, не замедлилъ принять участіе. Я чувствовалъ себя способнымъ на каждый танецъ, на который способенъ былъ Доддъ, поэтому, пригласивъ даму въ ситцевомъ плать, съ красными и голубыми цвтами, я занялъ мсто въ ряду танцующихъ. Восторгъ былъ неописанный, когда оба американца начали быстро кружиться по комнат, музыканты приложили все твое стараніе, чтобы играть быстре, человкъ съ гребнемъ закашлялся и долженъ былъ прекратить свою игру, но правильное притоптываніе пятидесяти или шестидесяти ногъ указывали тактъ музык вмст съ одобряющими криками, ‘валяй американцы! Эхъ, эхъ, эхъ!’ и шумнымъ пніемъ всей толпы. Верхъ возбужденія, до котораго туземцы доводятъ себя впродолженіе этой пляски, почти невроятенъ и производитъ сильное впечатлніе даже и на иностранца. Если-бы я былъ въ полномъ разсудк въ эту минуту, а не подъ вліяніемъ неестественнаго энтузіазма, я никогда не ршился-бы ни танцовать ‘казачка’, ни выставлять себя въ смшномъ вид. Въ Сибири считается большимъ нарушеніемъ этикета если вы, пустившись разъ танцовать, не протанцуете, или по крайней мр не предложите протанцовать со всми дамами въ обществ, если ихъ очень много, то такое удовольствіе становится крайне утомительнымъ. Исполнивши этотъ обычай, мы съ Доддомъ бросились вонъ изъ комнаты, сли на скамью, сдланную изъ снга и съли по гарнцу замороженной рыбы и брусничныхъ градинъ. Весь нашъ организмъ таялъ, кажется, отъ страшнаго жара.
Какъ доказательство того уваженія, которымъ американцы пользуются въ Анадырск, я разскажу слдующій маленькій случай: танцуя казачка, я нечаянно наступилъ своими тяжелыми сапогами на ногу одного русскаго крестьянина. По выраженію его лица, я замтилъ, что причинилъ ему сильную боль, по окончаніи пляски, я отправился къ нему извиняться, взявъ Додда, какъ переводчика. Но онъ прервалъ меня кучей поклоновъ, увряя, что ему вовсе не было больно, только того недоставало, чтобы онъ сказалъ, что американецъ сдлалъ ему большую честь, наступивъ на ногу! Никогда до сихъ поръ я не сознавалъ того славнаго и завиднаго положенія, которымъ пользовался, какъ уроженецъ Америки, къ которой вс относились съ такимъ уваженіемъ.
Танцы, прерываемые оригинальными туземными играми и частыми угощеніями въ вид замороженной брусники, продолжались до двухъ часовъ, т. е. девять часовъ сряду. Я описалъ слишкомъ подробно этотъ танцовальный вечеръ, потому что въ этомъ состоитъ главное развлеченіе полу-образованныхъ жителей всхъ русскихъ поселеній въ Сибири, это доказываетъ лучше, чмъ что другое, беззаботный, веселый нравъ этого народа крайняго свера.
Впродолженіе всхъ святокъ все поселеніе занималось только визитами, приглашеніями на чай, плясками, катаньемъ на саняхъ и игрою въ мячъ. Каждый вечеръ отъ Рождества до Новаго года, толпы наряженныхъ въ самые фантастическіе костюмы, обходили съ музыкой вс дома въ селеніи и угощали хозяевъ пснями и танцами. Жители этихъ маленькихъ поселеній въ сверо-восточной Сибири самый беззаботный, добросердечный и гостепріимный народъ во всемъ мір, эти качества проявляются всюду въ ихъ общественной жизни. Вы не встртите ни церемоніи, ни напыщенности, ни желаній выставиться ни въ одномъ класс общества. Вс смшаны вмст, вс обращаются другъ съ другомъ съ самой радушной откровенностью, мужчины часто цлуются при встрч и прощаніи, какъ братья. Ихъ уединеніе отъ остального міра кажется, связало ихъ узами взаимной симпатіи и солидарности и изгнало изъ ихъ сердецъ всякое чувство зависти и мелочного эгоизма. Во все время нашего пребыванія у священника, съ нами обращались съ большимъ вниманіемъ и полнымъ уваженіемъ, маленькій запасъ роскоши священника, какъ-то: мука, сахаръ и масло, щедро тратился для нашего стола. Онъ былъ радъ длить съ нами все, что у него было и никогда не длалъ даже намека на какое-либо вознагражденіе, ему, кажется, и въ голову не приходило, что онъ длаетъ боле того, чего требуетъ простое гостепріимство. Словомъ, онъ совершенно не считалъ насъ за постороннихъ людей, а обращался съ нами, какъ съ близкими родными, пріхавшими повидаться съ нимъ издалека на самое короткое время.
Первые десять дней нашего пребыванія въ Анадырск навсегда останутся для насъ самымъ пріятнымъ воспоминаніемъ изъ всей нашей жизни въ Сибири.

ГЛАВА XXVII.

Нкоторыя приключенія во время розыска нашихъ товарищей.

Пріхавъ въ Анадырскъ, мы навели справки о партіи американцевъ, которые, по слухамъ, высадились близъ устья Анадыри, но мы не могли добиться боле точныхъ свдній, чмъ т, которыя уже намъ сообщили. Кочующіе чукчи принесли извстіе, что маленькая партія блыхъ людей высадилась южне Берингова пролива поздней осенью съ ‘огненнаго корабля’ т. е. съ парохода, эти люди вырыли въ земл родъ погреба, покрыли его втвями и досками и такимъ образомъ остались на зимовку. Кто они были, зачмъ пришли и долго-ли предполагали остаться — вотъ вопросы, которые волновали все чукотское населеніе и на которые никто не могъ дать отвта. Ихъ маленькая подземная хижина была совершенно завалена, по словамъ туземцевъ, снжными сугробами и только странная желзная труба, изъ которой выходили дымъ и искры, указывало то мсто, гд жили блые люди. Эта странная желзная труба, которая такъ поражала чукчей, была, конечно, ничто иное, какъ англійская печная труба, такое сообщеніе подтверждало правдоподобность разсказа. Ни одинъ сибирскій туземецъ не могъ-бы выдумать понятія о желзной печной труб — кто-нибудь изъ нихъ долженъ былъ дйствительно видть ее, одинъ этотъ фактъ убдилъ насъ, что американцы жили гд-нибудь на берегу моря, вроятно, это партія изслдователей, высаженная полковникомъ Белли для одинаковой съ нами цли.
Инструкціи, данныя намъ маіоромъ, при отправленіи изъ Гижигинска, не разсчитывали на такую случайность, какъ прибытіе партіи къ Берингову проливу, въ то время мы потеряли всякую надежду на такую помощь и думали изслдовать страну только собственными силами. При нашемъ отъзд изъ Санъ-Франциско, главный инженеръ положительно сказалъ намъ, что если онъ пошлетъ партію людей къ устью Анадыри, то никакъ не ране начала осени и, кром того, съ большой китоловной лодкой, на которой они могли-бы подняться къ поселенію до наступленія зимы. Поэтому, когда мы встртили въ Гижигинск прізжихъ изъ Анадырска въ конц ноября и узнали отъ нихъ, что они ничего не слыхали объ этой партіи, то заключили, что полковникъ Блькли по какимъ-нибудь причинамъ отказался отъ своего первоначальнаго плана. Никто не предполагалъ, что онъ оставитъ горсть людей въ пустынной мстности, на юг отъ Берингова пролива, въ начал полярной зимы, безъ всякихъ средствъ къ передвиженію, безъ крова, окруженныхъ дикими племенами необузданныхъ туземцевъ и удаленныхъ боле, чмъ на двсти миль отъ ближайшаго цивилизованнаго человческаго существа. Что должна была длать эта несчастная партія? Ей оставалось только жить въ бездйствіи, пока она не умретъ съ голода, или не будетъ перебита туземцами, если-же ей и удастся спастись, то это уже будетъ какимъ-то чудомъ. Таково было положеніе длъ, когда мы съ Доддомъ пріхали въ Анадырскъ. Намъ приказано было оставить рку Анадырь неизслдованною до слдующаго года, но мы знали, что лишь только маіоръ получитъ письма, бывшія у насъ въ рукахъ въ Шестаков, то узнаетъ, что партія высажена на юг Берингова пролива, онъ наврно пришлетъ намъ приказаніе черезъ нарочнаго курьера отправиться розыскивать эту экспедицію и привести ее въ Анадырскъ, гд она можетъ быть намъ полезна. Поэтому мы ршились предупредить эти распоряженія и взять на собственную отвтственность розыски американской печной трубы.
Однако, наше положеніе было одно изъ самыхъ затруднительныхъ. У насъ не имлось средствъ врно опредлить ни наше собственное географическое положеніе, ни мстонахожденіе американской партіи. У насъ не было инструментовъ для астрономическихъ наблюденій, мы не могли опредлить съ точностью градусы широты и долготы того мста, гд находились и не знали, что въ двухъ стахъ-ли миляхъ отъ насъ Тихій океанъ или въ пяти стахъ. По отчету лейтенанта Филиппеуса, который изслдовалъ часть Анадырской рки, поселеніе отстояло на 1,000 верстъ отъ Анадырской губы, между тмъ, какъ по разсчету жителей Гижигинска, оно находилось не боле, какъ въ 400 в. отъ него. Настоящее разстояніе было для насъ вопросомъ большой важности, потому что мы должны были взять съ собою кормъ для собакъ на всю дорогу, а если намъ предстояло путешествіе въ тысячу верстъ, то собаки, вроятно, перемерли-бы отъ истощенія прежде, чмъ мы успемъ вернуться. Кром этого, если мы и достигнемъ Анадырской губы, то какимъ образомъ узнаемъ о мстопребываніи американцевъ? И пока намъ удастся встртить шайку чукчей, которые видли чужестранцевъ, придется цлый мсяцъ блуждать по этимъ безплоднымъ равнинамъ, не наткнувшись на печную трубу, которая была единственнымъ наружнымъ признакомъ подземнаго жилища американцевъ. Это будетъ много трудне, чмъ, согласно пословиц, найти иголку въ стог сна.
Когда мы сообщили обывателямъ Анадырска о нашемъ намреніи отправиться къ берегу Тихаго океана, и стали приглашать охотниковъ сопутствовать намъ, то встртили самую сильную оппозицію. Туземцы заявили въ одинъ голосъ, что такое путешествіе невозможно, что это неслыханная до сихъ поръ вещь, что у низовьевъ Анадыри бываютъ страшныя бури, что мстность у устья этой рки совершенно безлсна, что тамъ всегда сильный холодъ, и что мы неминуемо замерзнемъ или умремъ съ голода и лишимся всхъ собакъ. Они приводили въ примръ лейтенанта Филиппеуса, который едва избгнулъ голодной смерти въ этихъ мстностяхъ въ 1860 году, хотя и отправился туда весною, между тмъ, какъ мы хотимъ хать среди зимы, когда морозы и вьюги свирпствуютъ во всей своей сил. Словомъ, они объявили, что такое предпріятіе должно окончиться неминуемымъ несчастіемъ. Нашъ казакъ, Григорій, честный и заслуживающій доврія старикъ, сопровождавшій лейтенанта Филиппеуса и служившій ему переводчикомъ у чукчей въ 1860 г. спускался уже по рк на полтораста миль зимою, а слдовательно, былъ опытне въ этомъ дл, чмъ многіе другіе. Поэтому мы не обратили вниманія на слова туземцевъ, а обсудили съ нимъ этотъ вопросъ. Казакъ сказалъ, что былъ близко отъ Анадырской губы и везд встрчалъ достаточно малорослой сосны но берегамъ, чтобы снабдить насъ въ избытк лсомъ для костровъ, а мстность была нехуже той, по которой мы хали изъ Гижигинска въ Анадырскъ. Онъ заявилъ о своей полной готовности предпринять это путешествіе, и похать на собственныхъ собакахъ, куда мы только пожелаемъ. Священникъ, который также путешествовалъ лтомъ по рк, полагалъ, что эта поздка очень возможна и сказалъ, что самъ сопутствовалъ-бы намъ, если-бы могъ принести какую-нибудь пользу. Ободренные этими увреніями, мы сообщили туземцамъ наше окончательное ршеніе, показали имъ письмо, привезенное отъ Гижигинскаго исправника, дающее намъ право требовать людей и саней для всякаго рода услугъ и сказали имъ,
что если они откажутся хать съ нами, то мы пошлемъ нарочнаго въ Гижигинскъ объявить объ ихъ непослушаніи. Эта угроза и примръ казака Григорія извстнаго за самаго опытнаго проводника отъ Охотскаго моря до Ледовитаго океана, произвели, наконецъ, желаемое дйствіе. Одинадцать человкъ согласились сопутствовать намъ и, мы начали тотчасъ запасать кормъ для собакъ и състныя припасы для себя. До сихъ поръ, мы имли только самыя неопредленныя свднія о положеніи американской партіи и ршились подождать еще нсколько дней возвращенія казака Кожевина, который похалъ къ кочующимъ чукчамъ. Священникъ былъ увренъ, что казакъ привезетъ послднія и самыя достоврныя свднія, такъ-какъ кочующіе туземцы во всей стран знали о прибытіи таинственныхъ блыхъ и могли приблизительно объяснить Кожевину мсто ихъ нахожденія. Въ это время мы заботились о нкоторыхъ прибавкахъ къ нашимъ мховымъ костюмамъ, объ изготовленіи масокъ изъ бличьей шкуры, чтобы надвать ихъ на лицо при слишкомъ сильномъ мороз и засадили всхъ женщинъ въ поселеніи за работу большой палатки изъ шкуръ.
Въ субботу, 20-го Января с. н. Кожевинъ возвратился отъ чукчей, расположившихся сверне Анадырска и привезъ, какъ и ожидали, боле подробныя свднія о партіи американцевъ, покинутой у Берингова пролива. Она состояла, по послднимъ извстіямъ, только изъ пяти человкъ, живущихъ на Анадыри, на разстояніи одного дня путешествія отъ ея устья. Эти пять человкъ жили въ подземной хижин, грубо построенной изъ сучьевъ и досокъ и совершенно погребенной подъ снгомъ, говорили, что они въ изобиліи снабжены състными припасами и у нихъ много боченковъ, содержащихъ, по предположенію туземцевъ, водку, но по всей вроятности въ этихъ боченкахъ была солонина, а не водка. Они разводили огонь самымъ необыкновеннымъ способомъ, по словамъ чукчей, зажигая ‘черныя камни въ желзномъ ящик’, между тмъ, какъ весь дымъ таинственно выходилъ изъ наклоненной желзной трубы, которая вертлась отъ втра. Въ этомъ живомъ, но смшномъ описаніи, мы узнали, разумется, печь, топящуюся каменнымъ углемъ и трубу съ коловратнымъ движеніемъ. Кожевину сказали также, что они имютъ огромнаго чернаго ручного медвдя, который бгаетъ на свобод вокругъ ихъ жилища и который разогналъ чукчей самымъ энергичнымъ способомъ. Когда я услыхалъ это, я не могъ доле удержать торжествующаго крика. Партія состояла изъ нашихъ старыхъ товарищей изъ Санъ-Франциско, а ручной черный медвдь была ньюфаундленская собака Робинсона. Я ее ласкалъ столько разъ въ Америк и между моими фотографическими карточками былъ даже снимокъ съ нея. Она принимала даже участіе въ экспедиціи. Теперь не могло быть боле сомннія, что партія, погребенная подъ снгомъ въ обширныхъ степяхъ на юг Берингова пролива, была давно ожидаемая партія изслдователей, подъ начальствомъ лейтенанта Макри, наши сердца бились отъ волненія, когда мы думали, какъ изумятся наши старые друзья, и товарищи когда мы неожиданно явимся къ нимъ въ эту пустынную, Богомъ покинутую, страну, за дв тысячи миль отъ того мста, гд, по ихъ разметамъ, мы должны были высадиться. Такая встрча вознаградитъ насъ сторицею за вс трудности и непріятности сибирской жизни.
Вскор все было готово къ отзду. Сани были нагружены на пять футовъ вышины състными припасами для насъ и для собакъ на тридцать дней, наша палатка изъ шкуръ, которою мы должны были пользоваться во время слишкомъ сильныхъ холодовъ, окончена и уложена, мшки, верхняя обувь, маски, толстая одежда для спанья, лопаты, топоры, ножи и длинныя сибирскія лыжи были распредлены на каждыя сани, все, что мы только могли придумать съ Доддомъ и Григоріемъ, было сдлано для обезпеченія успха экспедиціи.
Въ понедльникъ утромъ, 22 января, вся партія собралась передъ домомъ священника. Для соблюденія экономіи и изъ желанія раздлить участь нашихъ людей, какая-бы она ни была, Доддъ и я не сли въ повозки, а сами стали управлять нашими нагруженными санями. Намъ не хотлось чтобы туземцы могли сказать, что мы заставляемъ ихъ хать, а сами избгаемъ свою долю трудовъ и опасностей. Все населеніе города,— мужчины, женщины и дти собрались смотрть на нашъ отздъ, а улица передъ домомъ священника была переполнена толпой темнолицыхъ мужчинъ въ мховыхъ одеждахъ, красныхъ кушакахъ и большихъ лисьихъ капорахъ, и встревоженныхъ женщинъ, бгающихъ взадъ и впередъ и прощающимися съ мужьями и братьями, у крыльца стояли одиннадцать узкихъ длинныхъ саней, нагруженныхъ сушеной рыбой и увязанныхъ желтой лосиной кожей и ремнями, 125 мохнатыхъ, волкообразныхъ собакъ заглушали весь остальной шумъ громкимъ нетерпливымъ лаемъ.
Наши спутники вошли въ домъ священника, перекрестились и помолились передъ образомъ Спасителя, что они всегда длали передъ отъздомъ въ долгій путь. Доддъ и я простились съ добродушнымъ священникомъ, на что онъ намъ отвчалъ ‘съ Богомъ’, что у русскихъ замняетъ ‘прощайте’, потомъ, вскочивъ въ сани и пустивъ нашихъ бшенныхъ собакъ, мы понеслись изъ селенія въ облакахъ снга, блествшихъ какъ алмазный порошокъ, въ красномъ свт солнца.
За двумя или тремя стами милями снжной пустыни, мы представляли себ въ своемъ воображеніи закоптлую печную трубу, поднимающуюся изъ снжна го сугроба — эту чашу Грааля, которую мы отыскивали, какъ странствующіе рыцари полярнаго полюса.

ГЛАВА XXVIII.

Продолженіе путешествія.— Открытіе партіи.

Я не стану распространяться о первой части нашего путешествія изъ Анадырска къ берегу Тихаго океана, это явилось-бы только повтореніемъ того, что намъ пришлось испытывать до сихъ поръ, зда по льду рки или по пустынной снжной степи, лагерныя стоянки ночью, несмотря ни на какую погоду — вотъ, въ чемъ состояла наша жизнь, это скучное утомительное однообразіе смягчилось только радостнымъ ожиданіемъ встрчи съ нашими друзьями изгнанниками и полнымъ сознаніемъ, что мы направлялись въ такую страну, куда до насъ никогда еще не вступала нога цивилизованнаго человка. Съ каждымъ днемъ ольховые кусты по берегу рки становились все ниже и рже, а обширная степь, по которой протекала рка, все пустынне, чмъ ближе мы подходили къ морю. Наконецъ, мы оставили за собой послдній признакъ растительности, на десятый день путешествіе началось по равнинамъ, совершенно лишеннымъ всякой жизни, он простирались безграничнымъ блымъ ковромъ и сливались съ далекимъ горизонтомъ. Рка достигала здсь мили ширины. Не безъ опасенія страшился я возможности быть застигнутымъ вьюгой въ такой мстности. По приблизительному разсчету мы сдлали, выхавъ изъ Анадырска, около 200 верстъ, но насколько мы подвинулись къ морскому берегу, мы никакъ не могли узнать. Погода впродолженіе этой недли, вообще, была ясная и не очень холодная, но въ ночь на 1-е февраля термометръ понизился до —35, а намъ удалось найти только маленькій зеленый кустарникъ, достаточный лишь для того, чтобы вскипятить чай. Въ нсколькихъ мстахъ мы раскапывали снгъ, ища лса, но не находили ничего, кром мха и нсколькихъ кустовъ брусники, которые не годились для костра. Утомленные и измученные длиннымъ дневнымъ путешествіемъ, а боле всего безполезнымъ копаніемъ снга, думая найти подъ нимъ какую-либо растительность, удобную для того, чтобы развести костеръ, мы возвратились съ Доддомъ въ станъ, бросились на медвжьи шкуры и стали пить чай. Едва Доддъ поднесъ чашку къ губамъ, какъ странное выраженіе его лица поразило меня, онъ будто замтилъ какой-то особенный вкусъ въ ча. Только-что я хотлъ спросить его о причин, какъ онъ восликнулъ съ особеннымъ удивленіемъ и нескрываемою радостью:
— Вода прилива! чай соленый!
Полагая, что соль могла случайно попасть въ чай, я послалъ людей внизъ по рк за чистымъ льдомъ и мы старательно распустили его. Не было ни малйшаго сомннія, что въ вод былъ соленый вкусъ. Мы достигли Тихаго океана, онъ былъ недалекъ. Еще день — и мы достигнемъ жилища американской партіи или устья рки. По всей вроятности, мы не встртимъ боле лса, желая воспользоваться ясной погодой, мы поспшили заснуть, чтобы шесть часовъ спустя отправиться дале въ самую полночь, при свт полной луны.
На одиннадцатый день посл отъзда изъ Анадырска, по окончаніи тхъ долгихъ сумерекъ, которыя слдуютъ за полярнымъ днемъ, наши одиннадцать саней подъхали къ тому мсту, гд, по словамъ чукчей, мы ожидали найти партію американцевъ. Ночь была ясная, тихая и очень холодная, термометръ при закат солнца показывалъ 44 ниже нуля и быстро понизился до 50, а розовый свтъ на запад становился все слабе и слабе и, наконецъ, темнота распространилась по всей обширной степи. Много разъ въ Сибири и въ Камчатк случалось мн видть природу въ ея суровомъ, зимнемъ наряд, но никогда, кажется, до сихъ поръ элементы холода, безплодности и запустнія не составляли такой мрачной картины, какъ та, которая лежала въ эту ночь передъ нами у Берингова пролива. Насколько глазъ могъ проникнуть черезъ этотъ мракъ, голая степь тянулась во вс стороны, подобно безграничному снжному океану съ волнообразными возвышенностями, остатками слдовъ прежнихъ бурь. Не было ни деревца, ни куста, никакого признака животной или растительной жизни, который служилъ-бы доказательствомъ, что мы демъ не по замерзшему океану. Всюду мертвенная тишина и запустніе. Казалось, что эта земля была покинута Богомъ и людьми и отдана во власть полярнаго духа, дрожащее знамя котораго безпокойно колебалось на неб, въ лучахъ свернаго сіянія, какъ знакъ его побды, власти и силы. Около восьми часовъ полная луна взошла, круглая и красная, на восток, бросая заманчивый свтъ на огромное снжное поле: но какъ-бы повинуясь также вол полярнаго духа, она вовсе не походила на настоящую луну и принимала постоянно самыя фантастическія и разнообразныя формы. То она растягивалась въ элипсисъ, то опять съеживалась и принимала очертаніе большой, красной урны, то удлинялась въ перпендикулярную линію съ закругленными концами и сдлалась, наконецъ, треугольной.
Трудно себ представить, какое чудное и странное впечатлніе производила эта кроваво-красная, искаженная, луна среди этой дикои и странной мстности. Мы, казалось, вступили въ какой-то ледяной, покинутый міръ, гд вс естественныя явленія и законы природы теряли свою силу, гд всякая животная и растительная жизнь была уничтожена. Страшный холодъ, уединеніе, давящее молчаніе и красный, зловщій свтъ луны, похожій на зарево далекаго, но огромнаго пожара, все это вмст возбуждало въ душ чувство ужаса, которое можетъ быть увеличивалось еще сознаніемъ, что до сихъ поръ ни одно человческое существо, кром нсколькихъ кочующихъ чукчей, не отваживалось зимою вступить въ это царство морозовъ. Не слышно было ни псней, ни шутокъ, ни криковъ, которыми, бывало, наши возницы оживляли ночное путешествіе. Часы проходили за часами медленно и утомительно до полуночи. Мы прохали уже миль двадцать дале того мста гд предполагалось встртить партію американцевъ но нигд не видно было ни малйшаго признака ихъ подземнаго жилища или его выдающейся трубы, передъ нами огромная степь простиралась все такая-же блая, мертвенная, какъ и прежде. Мы уже хали около сутокъ, не останавливаясь ни днемъ, ни ночью, не считая маленькаго отдыха, который мы дали усталымъ собакамъ передъ солнечнымъ закатомъ, ужасный холодъ, утомленіе, страхъ и недостатокъ въ горячей пищ стали уже отзываться на нашихъ ослабвшихъ спутникахъ. Намъ приходилось уже серьезно призадуматься надъ рискованностью нашего предпріятія и надъ врной неудачей поисковъ, затянныхъ нами для открытія американской партіи. Изъ ста случайностей мы не имли ни одного врнаго шанса, чтобы найти въ полночь, въ этой обширной, снжной пустын, маленькую, засыпанную хижину, точнаго мста которой мы не знали и даже въ существованіи которой далеко не были уврены. Кто могъ сказать, что американцы не оставили своего подземнаго жилища два мсяца тому назадъ и не переселились съ какими-нибудь дружественными туземцами въ боле удобную и защищенную мстность? Послднія свднія о нихъ мы имли отъ перваго декабря, а теперь былъ уже февраль. Они, можетъ быть, ушли на сотню миль по берегу, отыскивая мсто для поселенія, или удалились глубоко во внутрь страны съ шайкой оленьихъ чукчей. Не было вроятности, чтобы они пробыли четыре мсяца въ этой печальной, пустынной мстности, не пытаясь выйти изъ нея. Даже если они и были еще на своей прежней стоянк, какъ намъ найти ихъ? Мы, можетъ быть, прохали мимо ихъ подземной хижины уже нсколько часовъ тому назадъ, не замтя ее и удалялись теперь все боле и боле отъ нихъ, отъ лса, отъ крова. До отъзда изъ Анадырска ничего не казалось легче, какъ спуститься по рк, пока не прідемъ къ дому, построенному на ея берегу, или не увидимъ печной трубы, торчащей изъ снжнаго сугроба, но теперь въ двухъ-стахъ пятидесяти или трехъ-стахъ миляхъ отъ человческаго жилья, при температур въ 50 мороза, когда наша жизнь, можетъ быть, зависла отъ открытія этой маленькой, занесенной снгомъ, хижины, мы поняли, какъ безумны были наши ожиданія и какъ слаба теперь надежда на успхъ. Ближайшій лсъ былъ въ пятидесяти миляхъ за нами и при томъ утомленіи и озноб, который мы чувствовали, мы не отваживались остановиться безъ огня. Мы должны или подыматься впередъ или вернуться назадъ, слдовательно, или найти хижину, или отказаться отъ поисковъ и возвратиться къ ближайшему лсу, какъ можно скоре. Собаки выказывали врные признаки усталости, ихъ ноги, распухшія отъ продолжительнаго пути, растрескались между пальцами и при каждомъ шаг оставляли на бломъ снгу слды крови. Не желая отказаться отъ поисковъ, пока была еще хотя тнь надежды, мы все продолжали хать на востокъ, по окраин высокихъ голыхъ скалъ, опоясывающихъ рку, въ возможно далекомъ разстояніи другъ отъ друга, вытянувшись въ длинную линію, чтобы занять большее пространство земли. Полная луна поднялась теперь высоко на неб и освщала почти дневнымъ свтомъ пустынную равнину на сверной сторон рки. Близна этой равнины нарушалась только мстами, маленькими бугорками мха или болотной травы, съ которыхъ снгъ былъ снесенъ сильнымъ втромъ и эти мста имли видъ темныхъ пятенъ.
Вс мы страшно страдали отъ холода, а мховые кукули и переда нашихъ одеждъ превратились въ массы благо инея, образовавшагося отъ дыханія. Я, надвъ на себя дв тяжевыя куклянки изъ оленьей шкуры, всящія вмст около тридцати фунтовъ, подпоясалъ ихъ туго поясомъ, надлъ ихъ толстые мховые капоры себ на голову и покрылъ лицо бличьей маской, но не смотря на все это, я предохранялъ себя отъ холода только тмъ, что бжалъ возл саней. Доддъ ничего не говорилъ, но повидимому, пріунылъ и почти замерзъ, между тмъ, какъ туземцы молча сидли на своихъ саняхъ, какъ будто ничего больше не ждали и ни на что не надялись. Только Григорій и одинъ старый чукча, служившій намъ проводникомъ, выказывали нкоторую энергію и, повидимому, надялись напасть на слды партіи американцевъ. Они хали впередъ, разрывая всюду снгъ, чтобы найти хоть топливо, разглядывая внимательно берега рки и сворачивая, по временамъ, въ снжную равнину на сверъ. Наконецъ Доддъ, не сказавъ мн ни слова, отдалъ свою остроконечную палку одному изъ туземцевъ, спряталъ голову и руки въ свое мховое платье и легъ въ сани, собираясь спать, не смотря на мои предостереженія и не обращая вниманія на вс мои вопросы. Онъ очевидно начиналъ коченть отъ холода, отъ котораго не сберегли его и самыя теплыя одежды. Онъ, конечно, не проживетъ ночи, если его не поднять тотчасъ-же, кто знаетъ, проживетъ-ли онъ и два часа. Его отчаянное положеніе привело меня въ уныніе, истощенный постоянными усиліями согрться, я потерялъ наконецъ всякую надежду и хотя неохотно, но согласился отказаться отъ поисковъ и расположиться на ночлегъ. Я надялся возвратить Додда къ жизни, остановившись, гд мы теперь находились, разломивъ одни сани на дрова и напоивъ его чаемъ, хать-же дале на востокъ и рисковать жизнью всхъ безъ всякой видимой надежды на то, что намъ удастся найти партію американцевъ, или отыскать хотя нсколько кустарниковъ, чтобы развести огонь, было совершенно безполезно. Только-что я далъ приказаніе ближайшимъ ко мн туземцамъ остановиться, какъ мн показалось, что вдали раздался слабый крикъ. Вся кровь въ моихъ жилахъ внезапно прилила къ сердцу, я сбросилъ мховой капоръ и сталъ прислушиваться. Снова слабый, долгій крикъ долетлъ до меня по тихому воздуху съ передовыхъ саней. Мои собаки навострили уши при этомъ звук, рванулись впередъ и черезъ минуту я подъхалъ къ кучк нашихъ людей, собравшихся вокругъ какого-то предмета, похожаго на опрокинутую китоловную лодку, занесенную снгомъ на берегу рки. Слдъ на песк не былъ боле изумителенъ для Робинзона Крузое, чмъ эта поврежденная погодой, покинутая лодка для насъ, такъ-какъ она ясно свидтельствовала, что гд-то вблизи долженъ былъ находиться пріютъ. Одинъ изъ возницъ, нсколько минутъ тому назадъ, нахалъ на какой-то темный, твердый предметъ въ снг, который онъ принялъ сначала за бревно, выброшенное моремъ, но при ближайшемъ осмотр оказалось, что это была американская китоловная лодка. Если когда-нибудь мы благодарили Бога со всей искренностью нашего сердца, то это было въ эту минуту. Отчистивъ рукавицей длинную бахрому инея, висвшую на моихъ вкахъ, я сталъ поспшно искать вокругъ признака дома, но Григорій былъ быстре меня, и радостный крикъ объявилъ о новомъ открытіи. Я далъ собакамъ волю итти, куда имъ вздумается, бросилъ остроконечную палку и побжалъ по направленію къ звуку. Черезъ минуту я увидалъ Григорія и стараго чукчу, стоящихъ возл низкаго, снжнаго вала въ ста аршинахъ отъ рчнаго берега и разглядывающихъ какой-то темный предметъ, который торчалъ на его гладкой, блой поверхности. Это была давно жданная, давно искомая печная труба! Анадырская партія была найдена!
Неожиданное открытіе этихъ соотечественниковъ поздней ночью, когда мы уже потеряли всякую надежду на пріютъ и почти на жизнь — было настоящимъ посланіемъ Господнимъ для нашего упавшаго духа и въ сильномъ волненіи я положительно не сознавалъ, что длалъ. Помню, что я быстро ходилъ взадъ и впередъ передъ снжнымъ сугробомъ, повторяя на каждомъ шагу вполголоса: ‘Слава Богу! Слава Богу!’ Я сознавалъ въ эту минуту только одинъ важный фактъ, что намъ не угрожало боле никакой опасности. Доддъ, очнувшійся изъ своей летаргіи отъ сильнаго волненія, причиненнаго нашимъ открытіемъ, замтилъ теперь, что нужно было-бы постараться найти входъ въ жилище и войти въ него, какъ можно скоре, такъ какъ онъ умиралъ отъ холода и истощенія. Въ одинокомъ снжномъ сугроб передъ нами не видно было признака жизни, обитатели его, если они и были, вроятно, спали. Не видя нигд двери, я взошелъ на сугробъ и крикнулъ черезъ трубу громовымъ голосомъ. Удивленный голосъ изъ подъ моихъ ногъ спросилъ:
— Кто тамъ?
— Придите и посмотрите! Гд дверь?
Мой голосъ, выходящій изъ печи, изумилъ американцевъ, такъ-какъ илъ еще не приходилось испытывать подобнаго явленія, но они разсудили очень правильно, что печь, способная среди ночи задавать вопросы на чистомъ англійскомъ язык, иметъ полное право на отвтъ, и они сказали, запинаясь и полу-испуганно, что дверь была въ юго-восточномъ углу, что, впрочемъ, нисколько насъ не подвинуло впередъ. Во первыхъ, мы не знали, гд былъ юго-востокъ, а во вторыхъ, трудно было найти уголъ въ снжномъ сугроб. Я оглядывался во вс стороны, въ надежд увидать гд-нибудь входъ. Обитатели выкопали глубокій ровъ около тридцати футовъ длины, вмсто входа, и покрыли его жердями и оленьими шкурами, чтобы предохранить отъ снга. Ступая неосторожно по этой непрочной крыш, я провалился именно въ ту самую минуту, когда одинъ изъ потревоженныхъ нами людей выходилъ въ одномъ бль, держа высоко надъ головой свчу, и взглядывался въ темноту тунеля, чтобы разсмотрть новоприбывшихъ. Мое внезапное паденіе черезъ крышу въ такомъ именно вид, въ какомъ я былъ, конечно, не могло успокоить нервы испуганныхъ подземныхъ обитателей. На мн были надты дв тяжелыя куклянки, придававшія моей фигур гигантскія размры, два толстыхъ кукуля изъ оленьей шкуры съ обледенлой бахрамой изъ чернаго медвдя, бличья маска, превратившаяся въ ледяной листъ, закрывала мн лицо, и только глаза, выглядывавшіе изъ подъ этой всклокоченной массы мерзлыхъ волосъ, показывали, что вс эти звриныя шкуры заключали въ себ человческое существо. Встртившій меня американецъ отступилъ испуганно нсколько шаговъ назадъ и едва удержалъ свчу въ рукахъ. Я явился въ такомъ сомнительномъ вид, что онъ имлъ-бы право спросить: ‘съ хорошими или дурными намреніями вы приходите?’ Когдаже я узналъ его и обратился къ нему снова по-англійски, онъ остолбенлъ, тогда я снялъ маску, мховое платье и назвался. Не можетъ быть радости боле той, которую я ощутилъ въ этомъ маленькомъ погреб, узнавъ въ партіи изгнанниковъ двухъ изъ моихъ товарищей и друзей, съ которыми я простился восемь мсяцевъ тому назадъ, когда ‘Ольга’ поднимала паруса ‘въ Гольденъ-Гэт’ въ Санъ-Франциско. Пожимая при прощань руки Гардеру и Робинсону, я не думалъ тогда, что мн придется встртиться съ ними ночью, въ маленькомъ, засыпанномъ снгомъ, погреб, на большой пустынной степи у низовьевъ Анадыри. Лишь только мы раздлись и услись у яркаго костра, какъ тотчасъ-же внезапный переходъ отъ страданій, утомленія и страха втеченіи цлыхъ сутокъ далъ себя почувствовать. Наши напряженные нервы не выдержали и черезъ десять минутъ я едва могъ поднести чашку кофе къ губамъ. Стыдясь такой женской слабости, я старался скрыть ее отъ своихъ соотечественниковъ и полагаю, что они не знаютъ до сихъ поръ, что Доддъ и я едва не упали въ обмарокъ нсколько разъ въ продолженіе первыхъ двадцати минутъ, вслдствіе рзкаго перехода отъ 50 мороза къ теплу и нервнаго напряженія, причиненнаго недостаткомъ сна и тревожнымъ состояніемъ. Мы чувствовали непреодолимую потребность подкрпиться какимъ-нибудь сильнымъ возбудительнымъ средствомъ и попросили водки, но у нихъ не оказалось никакого спиртного напитка.Эта слабость, впрочемъ, скоро прошла, мы принялись разсказывать другъ-другу наши взаимныя приключенія, между тмъ, какъ наши спутники прижались кучкой къ другому углу маленькой хижины и подкрпляли свои силы горячимъ чаемъ.
Партія американцевъ, которую мы нашли такимъ образомъ погребенною подъ снгомъ, въ трехъ стахъ верстахъ слишкомъ отъ Анадырска, была привезена сюда на одномъ изъ кораблей компаніи еще въ сентябр. Они намревались подняться по рк на китоловной лодк до какого-нибудь поселенія и потомъ постараться открыть сообщеніе съ нами, но зима пришла такъ внезапно, и рка замерзла такъ неожиданно, что этотъ планъ не могъ быть осуществленъ. Не имя другихъ средствъ къ передвиженію, кром лодки, имъ оставалось только построить себ жилище и зазимовать здсь съ слабой надеждой, что въ начал весны маіоръ Абаза пришлетъ имъ на выручку небольшую партію людей. Они выстроили себ родъ подземной норы съ помощью кустарника, лса, выброшеннаго моремъ и нсколькихъ досокъ, привезенныхъ на корабл, такимъ образомъ, они жили вотъ уже пять мсяцевъ при свт ночника, не видя ни одного цивилизованнаго человческаго существа. Кочующіе чукчи вскор открыли ихъ убжище и часто посщали ихъ на оленяхъ, привозя имъ свжаго мяса и ворвани, которую они употребляли вмсто ламповаго масла, но эти туземцы, по предразсудку, о которыхъ я уже упоминалъ выше, ни за что не хотли продать имъ живого оленя, такъ-что вс старанія достать средства къ перезду отсюда были тщетны. Вначал партія состояла изъ пяти человкъ — Макри, Арнольда, Робинсона, Гардера и Смита, но Макри и Арнольдъ, за три недли до нашего прибытія отправились на удачу съ большой шайкой кочующихъ чукчей искать какого-нибудь русскаго поселенія. Съ этого времени ничего не было о нихъ слышно, а Робинзонъ, Гардеръ и Смитъ жили совершенно одни.
Вотъ, въ какомъ положеніи была партія американцевъ, когда мы ее отыскали. Конечно, ничего не оставалось боле длать, какъ свезти этихъ людей и всю ихъ кладь обратно въ Анадырскъ, гд, вроятно, Макри и Арнольдъ уже ждали нашего прибытія. Я зналъ, что чукчи приходили въ Анадырскъ каждую зиму для торговли и, вроятно, привезли съ собою обоихъ американцевъ.
Посл трехдневнаго отдыха, въ продолженіи которыхъ намъ удалось исправить нкоторыя изъ нашихъ попорченныхъ вещей, мы отправились въ обратный путь вмст съ нашими новыми товарищами и 6 февраля благополучно возвратились въ Анадырскъ.

ГЛАВА ХХХ.

Сибирскіе племена и ихъ особенности.— Понятіе о чтеніи и искусствахъ.

Когда мы вернулись обратно въ поселеніе, то вс его жители высыпали къ намъ на встрчу, но между ними мы не увидали знакомыхъ лицъ Макри и Арнольда. Ммого шаекъ чукчей прізжали въ поселеніе съ низовьевъ Анадыри, но никто не слыхалъ ничего о двухъ американцахъ. Полтора мсяца прошло съ тхъ поръ, какъ они оставили свою стоянку на рк подъ снжнымъ сугробомъ, и если они не умерли или ихъ не убили, то они должны были-бы уже давно пріхать. Я хотлъ было послать партію розыскивать ихъ, но не имлъ ни малйшаго понятія о направленіи, по которому они отправились, ни о намреніяхъ туземцевъ, уведшихъ ихъ съ собою, а искать шайку кочующихъ чукчей на этихъ обширныхъ степяхъ было-бы также безполезно, какъ отыскивать пропавшій корабль среди Тихаго океана и еще гораздо опасне.
Намъ оставалось только ждать и надяться. Первую недлю посл нашего возвращенія мы употребили на отдыхъ, составленіе журнала и на приготовленіе отчета о нашихъ изслдованіяхъ для отправки его съ нарочнымъ къ маіору. Въ это время много дикихъ кочующихъ туземцевъ-чукчей, ломутовъ и коряковъ приходили въ поселеніе мнять свои звриныя шкуры и моржовые клыки на табакъ, это былъ для насъ прекрасный случай изучить ихъ различные нравы и образъ жизни. Кочующіе чукчи, посщавшіе насъ чаще всхъ, составляли, очевидно, самое могущественное племя сверо-восточной Сибири и производили на насъ благопріятное впечатлніе своей наружностью и обращеніемъ. Кром одежды, они мало чмъ отличаются отъ сверо-американскихъ индйцевъ — многіе изъ нихъ представляютъ прекрасные, могучіе образцы первобытнаго человчества. Въ главныхъ чертахъ они не многимъ отличаются отъ кочующихъ коряковъ, обычаи, врованія и образъ жизни которыхъ я уже описывалъ.
Другой народецъ, ломуты, напротивъ принадлежатъ къ совершенно отдльному племени, они имютъ сходство съ чукчами только по своему кочевому образу жизни. Вс туземцы сверо-восточной Сибири, исключая камчадаловъ, чуванцевъ и юкагировъ, частью уже обрусвшихъ, принадлежатъ къ одному изъ трехъ великихъ племенъ. Къ первому изъ нихъ, которое можно назвать индйскимъ племенемъ, принадлежатъ кочующіе и осдлые чукчи и коряки, занимаетъ часть Сибири, лежащую между 16 меридіаномъ восточной долготы и Беринговымъ проливомъ. Это единственное племя, которое съ успхомъ сопротивлялось вторженію русскихъ, оно состоитъ, безъ сомннія, изъ самыхъ храбрыхъ независимыхъ дикарей всей Сибири. Я не думаю, чтобы это племя заключало въ себ теперь боле шести или восьми тысячъ душъ, хотя русскіе и насчитываютъ ихъ значительно, боле.
Ко второму племени принадлежатъ вс туземцы китайскаго происхожденія, какъ-то: тунгузы, ломуты, манжуры и гиляки на Амур. Оно одно занимаетъ большее пространство земли, чмъ оба другія племени, вмст взятыя, такъ-какъ представители его встрчаются на запад до Енисея и на восток до Анадырска, т. е. до 69 в. д. Единственныя втви этого племени, съ которыми мн удалось познакомиться,— это ломуты и тунгузы. Они очень похожи другъ на друга, какъ ломуты, такъ и тунгузы отличаются стройнымъ тлосложеніемъ, прямыми черными волосами, темно-оливковымъ цвтомъ кожи, боле или мене узкими, косо-прорзанными глазами и безъ бороды. Они столько-же походятъ на чукча или на коряка, сколько китаецъ походитъ на каманча или на сіу. Ихъ одежда крайне своеобразная. Она состоитъ изъ мхового капора, узкихъ мховыхъ панталонъ, короткихъ оленьихъ сапогъ, мховыхъ фартуковъ, сдланныхъ изъ мягкой лосиной кожи, старательно украшенныхъ бусами и кусочками металла, именно, такихъ, какія носятъ массоны и верхняго платья необыкновеннаго покроя изъ оленьей кожи, похожаго на покрой европейскаго и отдланнаго длинными шнурками изъ окрашенной оленьей шерсти въ род синели. Это производитъ на васъ такое впечатлніе, точно на нихъ надтъ какой-то мундиръ. Мужчины и женщины очень походятъ другъ на друга наружностью и одеждой, такъ-что иностранцу трудно бываетъ ихъ различить съ перваго раза. Подобно чукчамъ и корякамъ, они — кочующее племя, владющее оленями, но образомъ жизни они нсколько различаются отъ первыхъ. Ихъ палатки меньше и иначе построены, они не переносятъ съ собою палаточные шесты, какъ чукчи, но оставляютъ ихъ на томъ мст, гд стояли лагеремъ, а срзываютъ себ новые или пользуются тми, которые были оставлены другими шайками. Такимъ образомъ, шесты палатокъ служатъ имъ придорожными знаками. Немногіе только изъ тунгузовъ и ломутовъ владютъ большими стадами оленей. Стадо въ двсти или триста головъ считается уже очень многочисленнымъ, а на человка, обладающаго имъ, смотрятъ, какъ у насъ милліонера. Стада, подобныя корякскимъ въ сверной Камчатк, заключающія отъ пяти до десяти тысячъ головъ никогда не встрчаются на запад отъ Гижигинска. Тунгузы, несмотря на это, извлекаютъ боле выгодъ изъ своихъ оленей, чмъ коряки. Такъ, напримръ, эти послдніе очень рдко здятъ верхомъ или навьючиваютъ на нихъ свои пожитки, между тмъ, какъ у тунгузовъ это самая обыкновенная вещь. Тунгузы кроткаго и тихаго нрава, легко управляемы и скоро подпадаютъ подъ постороннее вліяніе, они заняли такое большое пространство земли, скорй вслдствіе уступчивости другихъ племенъ, чмъ по своимъ завоевательнымъ наклонностямъ. Ихъ первоначальная религія была шаманизмъ, но теперь они вс почти исповдуютъ православную вру и получаютъ при крещеніи христіанскія имена. Они признаютъ верховную власть царя и платятъ ежегодную дань мхами. Почти вс бличьи шкуры, появляющіяся на европейскомъ рынк, покупаются русскими торговцами у тунгузовъ, кочующихъ близъ Охотскаго моря. Когда я оставилъ Охотскъ, въ конц 1867 г., въ рукахъ одного русскаго купца было боле 70,000 бличьихъ шкурокъ, а это еще малая часть всего количества, привезеннаго тунгузами впродолженіе лта. Ломуты, боле всего родственные тунгузамъ, не такъ многочисленны, но они много походятъ на нихъ своими нравами и образомъ жизни. Впродолженіе двухъ лтъ моего постояннаго странствованія по сверо-восточной Сибири, я встртилъ не боле трехъ и четырехъ шаекъ ломутовъ.
Къ третьему племени принадлежатъ одни только якуты, они турецкаго происхожденія и преимущественно живутъ по Лен, отъ ея верховьевъ и до самаго Ледовитаго океана. Ихъ происхожденіе неизвстно въ точности, но говорятъ, что ихъ языкъ до такой степени похожъ на турецкій или на ново-османскій, что нисшій классъ жителей Константинополя могъ-бы довольно хорошо объясняться съ якутомъ, пріхавшимъ съ Лены. Жаль, что живя въ Сибири, я не занялся на столько сравнительной филологіей, чтобы составить словарь и грамматику якутскаго языка. Я имлъ на это прекрасный случай, но тогда я еще не зналъ о его близкомъ родств съ турецкимъ и смотрлъ на него единственно, какъ на непонятный и трудный языкъ, свидтельствующій только о дятельномъ участіи якутовъ въ сооруженіи Вавилонской башни. Большая часть этого племени живетъ непосредственно у полярнаго круга и способно выносить самую низкую температуру съ меньшими страданіями, чмъ другіе уроженцы Сибири. Врангель называетъ ихъ ‘желзными людьми’ и они вполн заслуживаетъ это названіе. Въ Якутск, гд живетъ ихъ нсколько тысячъ, термометръ впродолженіе трехъ зимнихъ мсяцевъ показываетъ среднимъ числомъ 37 ниже нуля, такой сильный холодъ, кажется, нисколько не безпокоитъ ихъ. Мн случалось видть при 40 мороза якутовъ въ одной только рубашк и овчинномъ полушубк, стоящими спокойно на улиц, разговаривающими и смющимися, какъ въ прекрасный лтній день, когда воздухъ наполненъ ароматомъ цвтовъ! Это самые бережливые и самыз промышленные туземцы всей сверной Азіи. Въ Сибири существуетъ такого рода поврье, что если взять якута, раздть его до нага и оставить его среди большой пустыной степи, а потомъ вернуться на это самое мсто черезъ годъ, то найдешь его живущаго въ большомъ, удобномъ дом, окруженнаго скирдами хлба и стогами сна, владющаго табунами лошадей и стадами и наслаждающагося жизнью, какъ какой-нибудь патріархъ. Они боле или мене цивилизовались отъ сношеній съ русскими, усвоили русскій образъ жизни и православную вру. На Лен они воздлываютъ рожь, косятъ сно, содержатъ стада рогатаго скота и табуны сибирскихъ лошадей, а питаются преимущественно чернымъ хлбомъ, молокомъ, масломъ и кониной. Они очень жадны. Вс искусно владютъ топоромъ и только съ нимъ однимъ отправляются въ первобытные лса, срубаютъ деревья, обтесываютъ бревна и доски и сооружаютъ цлые дома съ оконницами и дверями съ панелями. Это единственные туземцы во всей сверо-восточной Сибири, которые способны на трудную, продолжительную работу и охотно занимаются ею.
Эти три великія племени, т. е. индйское, китайское и турецко-якутское, заключаютъ въ себ всхъ первобытныхъ жителей сверо-восточной Сибиро, исключая камчадаловъ, чуванцевъ и юкагировъ. Эти послдніе такъ измнились отъ вліянія русскихъ, что трудно сказать теперь, къ какому племени они принадлежатъ, этнологи скоро избавятся совершенно отъ труда ршать эту задачу, вслдствіе ихъ неминуемаго уничтоженія. Отъ чуванцевъ и юкагировъ существуетъ теперь только немногіе остатки, ихъ языкъ погибнетъ съ настоящимъ поколніемъ.
Большая часть туземцевъ, которыхъ мы видли въ Анадырск, принадлежали, какъ я уже сказалъ, къ племени чукчей. Они часто посщали насъ большими партіями и очень насъ забавляли наивными и дтскими замчаніями на счетъ американцевъ, американскихъ инструментовъ и вообще удивительныхъ американскихъ вещей, которыя мы имъ показывали. Я никогда не забуду крайняго изумленія, съ которымъ одна шайка сморла въ мою зрительную трубу. Я вынесъ ее въ одинъ ясный, морозный день на дворъ, тотчасъ-же толпа чукчей и юкагировъ собралась вокругъ меня посмотрть, что я буду длать. Замтивъ ихъ любопытство, я передалъ трубу одному изъ нихъ и веллъ ему смотрть черезъ нее на другого туземца, который случайно стоялъ на равнин въ двухъ стахъ аршинахъ отъ насъ. Выраженіе смущенія и полунедоврчиваго удивленія, появлявшихся все боле и боле на его лиц, когда онъ увидалъ туземца въ нсколькихъ шагахъ отъ себя, было чрезвычайно смшно. Ему и въ голову не пришло, что это былъ простой оптическій обманъ, онъ вообразилъ, что удивительный снарядъ перенесъ человка съ того мста, гд онъ стоялъ, на нсколько аршинъ отъ него, держа трубу одной рукой передъ глазами, онъ протянулъ другою, чтобы схватить своего одноплеменника. Видя, къ своему величайшему удивленію, что это ему не удается, онъ отнялъ трубу и увидалъ человка, стоящаго также спокойно, какъ и прежде, въ двухъ стахъ аршинахъ отъ него. Ему пришла тогда мысль, что если онъ успетъ поднести таинственный инструментъ къ глазамъ, какъ можно быстре, то онъ застигнетъ человка въ тотъ самый моментъ, когда тотъ будетъ подходить, поймаетъ его, можетъ быть, на полъдорог и узнаетъ секретъ его приближенія. Поэтому онъ сталъ очень медленно подносить трубу къ глазамъ, наблюдая все время внимательно за человкомъ, чтобы тотъ не началъ двигаться, слишкомъ рано, и когда стекло было на одинъ дюймъ отъ его глаза, онъ быстро взглянулъ въ него. Но это оказалось безполезнымъ. Человкъ опять стоялъ прямо передъ нимъ и онъ не зналъ, какъ тотъ попалъ сюда. Можетъ быть, ему удастся поймать его, если онъ внезапно бросится на него,— онъ попытался и на эту уловку, но опять неудачно, а остальные туземцы смотрли на него удивленно, не понимая, чего онъ хочетъ достигнуть всми этими странными движеніяии. Онъ старался объяснить имъ съ большимъ волненіемъ, что тотъ далекій человкъ внезапно являлся ему въ самомъ близкомъ разстояніи и что, несмотря на это, онъ не могъ схватить его. Товарищи начали, конечно, уврять съ негодованіемъ, что человкъ тотъ вовсе не двигался и на эту тему начался между ними большой споръ. Туземецъ, утверждавшій, что человкъ на равнин приближался къ нему, обратился ко мн за поддержкой, но въ порыв смха, я не могъ отвчать, и онъ побжалъ, наконецъ, къ этому человку, чтобы узнать, двигался тотъ или нтъ, и какъ онъ чувствовалъ себя посл такого мгновеннаго перемщенія. Мы, свыкнувшіеся съ открытіями науки, едва можемъ понять то странное впечатлніе, которое он производятъ на дикаря, но если-бы высшій видъ существа явился-бы къ намъ съ Юпитера и показалъ-бы намъ таинственный снарядъ, дающій человку возможность быть въ двухъ различныхъ мстахъ въ одно и то-же время, мы поняли-бы ощущеніе бднаго чукча, смотрящаго въ зрительную трубу.
Вскор посл того, мн случилось провести ночь на большой равнин близъ Анадырска съ нсколькими туземцами, я получилъ въ это время записку отъ Додда съ нарочнымъ и читалъ ее у костра. На какомъ-то смшномъ мст я громко расхохотался, тогда туземцы толкнули одинъ другого локтемъ и указывали на меня, какъ-бы говоря: ‘Посмотрите на этого сумасшедшаго американца! Что съ нимъ длается?’ Наконецъ, одинъ почтенный сдовласый старецъ спросилъ меня, о чемъ я смюсь. ‘Вотъ надъ этимъ’, сказалъ я, указывая на бумажку. Старикъ задумался, поговорилъ что-то со своими товарищами, которые тоже, казалось, погрузились въ размышленіе, но ни одинъ, повидимому, не могъ объяснить себ причины моего непостижимаго смха. Черезъ нсколько минутъ, старикъ поднялъ полуобгорлую палку, лежащую у огня и сказалъ:
— Представь себ, что я стану смотрть на эту палку и потомъ расхохочусь, чтобы ты тогда объ этомъ подумалъ?
— ‘Что?’ отвтилъ я добродушно, ‘я подумалъ-бы, что ты сошелъ съ ума’.
— ‘Такъ’, возразилъ онъ съ важнымъ самодовольствомъ, ‘то-же самое я думалъ о теб’.
Онъ, кажется, былъ очень доволенъ, что наши мннія о такомъ предмет совпадали одно съ другимъ. Смотрть на палку и смяться, и смотрть на бумагу и смяться — казалось ему одинаково неразумнымъ. Языкъ чукчей и коряковъ никогда не имлъ письменныхъ знаковъ, на сколько мн извстно, эти племена никогда не пробовали даже выражать свои мысли какими-нибудь знаками или изображеніями. Написанная мысль для многихъ изъ нихъ,— понятіе совершенно непостижимое. Можно себ представить поэтому, съ какимъ удивленіемъ и любопытствомъ они разглядываютъ иллюстрированныя газеты, завозимыя къ нимъ случайно посщающими эти берега матросами китоловныхъ судовъ. На нкоторыхъ изъ этихъ картинъ они узнаютъ изображеніе знакомыхъ имъ предметовъ, но большая часть иллюстрацій была для нихъ совершенно непонятна, какъ гіероглифы ацтековъ. Я помню, одинъ корякъ принесъ мн старую изорванную модную картинку изъ ‘Иллюстрированной газеты Франка Лесли’, на которой были изображены три или четыре дамы во весь ростъ, въ кринолинахъ самыхъ громадныхъ размровъ, какъ это было тогда въ мод. Бдный корякъ разсказывалъ мн, какъ онъ всякій разъ удивлялся, что могутъ изображать эти странные предметы, а я, какъ американецъ, можетъ быть, буду въ состояніи объяснить ему ихъ. Очевидно, онъ не подозрвалъ, что картинка изображала человческія существа. Я сказалъ ему, что эти любопытные предметы, какъ онъ ихъ называлъ, были американскія женщины. Онъ вскрикнулъ отъ удивленія и спросилъ:
— Неужели у васъ вс женщины такія толстыя внизу, какъ эти?
Въ виду такого строгаго сужденія коряка относительно костюма нашихъ барынь, я не ршился сказать ему, что толщина эта была искусственная, но отвтилъ печально, что он вс такія. Тогда онъ посмотрлъ съ удивленіемъ на мои ноги, точно хотлъ провести сравненіе между американцемъ и американкой, но это ему не удалось, и онъ пришелъ къ мудрому заключенію, что американцы должны принадлежать къ двумъ различнымъ рассамъ.
Вообще, коряки плохо понимаютъ иллюстраціи и часто придаютъ имющимся на нихъ изображеніямъ превратное значеніе.

ГЛАВА XXX.

Сверное сіяніе.— Дальнйшія путешествія.— Пріздъ нашихъ товарищей.— Путешествіе къ Охотскому морю.

Путешественнику на крайнемъ свер приходится выносить много опастностей и трудовъ: онъ почти на каждомъ шагу рискуетъ жизнію, но вс эти невзгоды и страданія отчасти вознаграждаются чуднымъ зрлищемъ свернаго сіянія. Оно по временамъ прорзываетъ мракъ длинной полярной ночи и наполняетъ чуднымъ блескомъ весь лазоревый сводъ неба. Изъ всхъ естественныхъ явленій, нтъ (ни одного такого величественнаго, такого таинственнаго, такого ужаснаго въ своемъ неземномъ великолпіи, кажется, что завса, скрывающая отъ глазъ смертнаго славу Предвчнаго Престола вдругъ разрывается, и пораженный ужасомъ человкъ возвышается изъ своей обыденной жизни въ непосредственное присутствіе божества.
Когда еще мы вс жили въ Анадырск, произошло одно изъ самыхъ великолпныхъ сверныхъ сіяній, когда-либо наблюдаемыхъ впродолженіе послднихъ пятидесяти лтъ, оно было такъ необыкновенно ярко, что удивило даже туземцевъ. Была холодная, темная, но ясная зимняя ночь, небо съ начала вечера не проявляло никакихъ признаковъ той великолпной иллюминаціи, которую оно подготовляло. Нсколько свтлыхъ полосъ время до времени появлялось, колеблясь на свер, а слабый свтъ, похожій на восходящій мсяцъ, блестлъ надъ темной линіей кустарника, опоясывающаго рку, но это явленіе было такъ обыкновенно, что не возбудило въ насъ ни малйшаго вниманія.
Поздно вечеромъ, когда мы собрались ложиться спать, Доддъ случайно вышелъ на дворъ посмотрть на своихъ собакъ, но лишь только онъ отворилъ наружную дверь, какъ быстро возвратился взволнованный, крича:
— Кеннанъ! Робинсонъ! Идите сюда скоре!
Я выскочилъ на улицу, думая, что случился пожаръ, не надвъ на себя ничего теплаго, за мною послдовали Робинсонъ, Гардеръ и Смитъ. Не успли мы выйти, какъ нашимъ глазамъ внезапно представилось величайшее смшеніе самыхъ яркихъ и ослпительныхъ красокъ и свта, которые умъ едва-ли можетъ себ представить. Вся вселенная, казалось, была залита огнемъ. Широкая дуга изъ самыхъ блестящихъ цвтовъ призмы опоясывала небо отъ востока до запада, какъ гигантская радуга съ длинной бахромой малиновыхъ и желтыхъ лучей, простирающихся отъ ея выпуклаго края до самаго зенита. Черезъ короткіе промежутки отъ одной до двухъ секундъ, широкія луче зарныя полосы быстро и величественно проносились черезъ все небо, подобно волнамъ фосфорическаго блеска, которыя катились по какому-то безграничному океану въ пространств.
Каждая отдльная часть огромнаго свода поминутно дрожала и измняла цвта, а блестящія полосы, окаймляющія край его, колеблясь, описывали большія дуги, подобно огненному мечу ангела у вратъ Эдема. Черезъ нсколько минутъ, огромная радуга со всми своими дрожащими лучами начала медленно подвигаться къ зениту и вторая дуга, такая-же блестящая, образовалась непосредственно подъ нею, испуская второй рядъ тонкихъ, разноцвтныхъ стрлъ по направленію къ полярной звзд, подобно небесной рати, берущейся за оружіе по повелнію высшей силы. Неземное величіе этой картины возрастало съ каждой минутой. Лучезарныя полосы быстро вращались по небесному своду, какъ спицы огромнаго свтящагося колеса, лучи приближались и удалялись, дрожа, отъ концовъ дуги къ центру и время отъ времени, большая красная волна поднималась съ свера и заливала все небо потоками свта, окрашивая блоснжную землю своимъ розовымъ отраженіемъ. Но лишь только слова пророчества ‘и небеса обратятся въ кровь’, готовы были сорваться у меня съ языка, какъ пурпуръ внезапно исчезъ, а блестящая волна ярко оранжеваго цвта облила насъ своимъ свтомъ, простирающимся далеко до южнаго горизонта, какъ-будто вся масса воздуха воспламенилась въ одно мгновеніе. Я невольно притаилъ дыханіе, точно ожидая страшнаго раската грома, который неминуемо долженъ былъ послдовать за этимъ внезапнымъ потокомъ яркаго свта, но ни на земл, ни на неб ни одинъ звукъ не нарушалъ торжественнаго безмолвія ночи, исключая поспшно-нашептываемыхъ молитвъ испуганныхъ туземцевъ возл меня, которые крестились и преклоняли колна передъ видимымъ величіемъ Творца. Я не могъ себ представить ничего, что можно было-бы еще прибавить къ великолпію этого свернаго сіянія, которое явилось теперь передъ нами. Быстрые переходы краснаго, голубого, зеленаго и желтаго цвтовъ на неб отражались такъ живо на блой поверхности снга, что вся вселенная казалась поочередно то залитою кровью, то дрожащею въ мертвенно-блдныхъ зеленыхъ лучахъ, сквозь которые блестли въ чудномъ сіяніи могучія малиновыя и желтыя дуги. Но этимъ явленіе еще не кончилось. Пока мы слдили за быстрыми приливами и отливами этихъ небесныхъ волнъ свта, послдняя печать божественнаго откровенія была снята, об дуги одновременно распались на тысячу параллельныхъ отвсныхъ полосъ, изъ которыхъ каждая представляла въ правильномъ порядк вс семь основныхъ цвтовъ солнечнаго спектра. Отъ одного края горизонта до другого тянулись два громадные, дугообразные моста изъ цвтныхъ полосъ, по которымъ, казалось, должны были пройти лучезарные обитатели другихъ міровъ. Среди удивленныхъ восклицаній пораженныхъ туземцевъ, твердившихъ поминутно: ‘Господи помилуй!’ эти безчисленныя полосы начали колебаться взадъ и впередъ вдоль всего протяженія обихъ дугъ съ такою изумительною быстротой, что глазъ напрасно старался слдить за ними. Весь сводъ неба превратился, кажется, въ одинъ огромный вертящійся калейдоскопъ изъ обломковъ радугъ. Мн и не снилось никогда сверное сіяніе, подобное этому, и я не стыжусь признаться, что его величіе въ эту минуту наполнило меня невдомымъ ужасомъ. Весь небесный сводъ, отъ зенита до горизонта, представлялъ одно расплавленное смшанное море красокъ и огня, кармина и пурпура, лазури и малахита и такихъ цвтовъ, для которыхъ нтъ словъ на человческомъ язык и не подобрать никакихъ точныхъ выраженій, такъ-какъ нтъ понятій въ мозгу — предметовъ, которые можно вообразить только тогда, когда ихъ видишь! ‘Знаменія’ на неб были довольно величественны, чтобы предвщать разрушеніе міра, потоки самыхъ разнообразныхъ цвтовъ, заливающіе половину неба на одно мгновеніе, тотчасъ-же исчезли, какъ лтняя зарница, блестящіе зеленоватые потоки свта быстро пробгали по зениту. Тысячи разноцвтныхъ полосъ перегоняли другъ друга, образуя дв великолпныя дуги и огромныя, лучезарныя волны, катились между звздными пространствами и разбивались длинными, свтлыми линіями въ пустомъ воздух, окружающемъ мрачную землю.
Посл распаденія обихъ дугъ на ихъ составныя полосы, сіяніе достигло своего высшаго великолпія, съ этого момента его сверхъестественная красота начала медленно, но постоянно уменьшаться. Сначала разорвалась первая дуга, а за ней вскор и другая, цвтные лучи появлялись все рже и рже, лучезарныя полосы перестали колебаться по зениту, а черезъ часъ ничего не осталось на темномъ, звздномъ неб, что напоминало-бы намъ о сіяніи, кром нсколькихъ блдныхъ облачковъ свтящагося тумана.
Мн приходится съ грустью сознаться въ своей неспособности изобразить, какъ-бы слдовало, великолпное явленіе свернаго сіянія, но такое чудное зрлище и не можетъ быть выражено словами такъ-же, какъ неопытный художникъ не можетъ воспроизвести кускомъ древеснаго угля яркій колоритъ пейзажей Тернера. Я набросалъ здсь только слабыя черты, которыя читатель можетъ дополнить своею фантазіею. Но будьте уврены, что самое врное описаніе, самая пылкая фантазія не въ состояніи передать съ надлежащей точностью зрлище такого грандіознаго величія. Пока человкъ не освободится отъ своей бренной оболочки въ присутствіи божества, онъ не можетъ увидать боле поразительнаго явленія природы, чмъ это разноцвтное сверкающее сверное сіяніе.
Время тянулось для насъ очень медленно, прошелъ февраль, миновалъ и мартъ, а мы все еще были въ Анадырск, такъ-какъ не получили никакихъ извстій ни отъ маіора, ни отъ нашихъ пропавшихъ товарищей,— Арнольда и Макри. Пятьдесятъ семь дней прошло съ тхъ поръ, какъ они оставили свое жилище у низовьевъ Анадыри и мы начали уже опасаться, что никогда ихъ боле не увидимъ. Погибли-ли они отъ голода или-же отъ морозовъ, были-ли они убиты чукчами — мы ничего объ этомъ не знали, но ихъ долгое отсутствіе было яснымъ доказательствомъ, что съ ними случилось какое-нибудь несчастіе.
Я былъ крайне недоволенъ дорогой, по которой мы хали изъ Шестакова въ Анадырскъ, это была безплодная мстность, по которой нельзя было перевозить тяжелыхъ телеграфныхъ столбовъ, она представляла обширныя снжныя степи, по которымъ протекало очень мало лсистыхъ ркъ. Поэтому я отправился 4 марта изъ Анадырска съ пятью санями, желая попытаться найти лучшее сообщеніе между Анадырью и верховьями Пенжины. Посл трехъ дней пути, мы встртили, по дорог въ Пенжинскъ, посланнаго изъ Гижигинска съ письмомъ отъ маіора изъ Охотска отъ 19-го января. Тутъ-же были письма отъ полковника Белькли, извщавшаго насъ о высадк партіи подъ начальствомъ лейтенанта Макри у Анадырской рки и карта, показывающая точное мсто ихъ стоянки. Маіоръ писалъ слдующее: ‘Въ случа — чего Боже избави — Макри со своей партіей не прибылъ еще въ Анадырскъ, то вы должны немедленно по полученіи этихъ писемъ, сдлать все возможное, чтобы спасти ихъ отъ слишкомъ долгой зимовки у устья Анадыри, куда они были высажены въ сентябр. Мн было сказано, что Макри только въ такомъ случа будетъ посланъ къ Берингову проливу, если будетъ несомннная возможность достигнуть Анадырска на лодкахъ, признаюсь, мн не нравятся такія неожиданности, какъ настоящая, приготовленная мн полковникомъ Блькли. Теперь наша обязанность сдлать все возможное, чтобы вывести ихъ изъ критическаго положенія, вы должны достать гд-бы то ни было саней, наполнить ихъ кормомъ для собакъ и състными припасами и немедленно отправиться отыскивать лагерь Макри.’
Вс эти распоряженія я уже предвидлъ и исполнилъ, а партія Макри, или, по крайней мр, что осталось отъ нея, жила уже въ Анадырск. Когда маіоръ писалъ это письмо, онъ не предполагалъ, что мы съ Доддомъ услышимъ о высадк этой партіи отъ кочующихъ чукчей и догадаемся отправиться за ней до полученія приказаній. Онъ настоятельно запретилъ намъ всякую попытку изслдовать Анадырь до слдующаго времени года и не ожидалъ, что мы подемъ дальше послдняго поселенія. Я поспшно написалъ записку Додду на обледенломъ полоз моихъ опрокинутыхъ саней — отморозивъ при этой операціи два пальца — и отправилъ посланнаго въ Анадырскъ съ письмами.
Въ полученномъ мною пакет заключались также и письма ко мн отъ капитана Скаммона, начальника флота кампаніи и отъ моего пріятеля, натуралиста Долля, который возвратился съ кораблями въ Санъ-Франциско и написалъ мн во время остановки на нсколько дней въ Петропавловск. Онъ умолялъ меня во имя интересовъ науки, чтобы ни одинъ клопъ или другое живое существо какого-бы то ни было вида не ускользнуло отъ моей бдительности, но читая вечеромъ его письмо у костра, я подумалъ съ улыбкой, что снжныя степи Сибири и 30 или 40 градусовъ мороза не особенно благопріятствовали для распространенія клоповъ и для стараній собрать и сохранить ихъ.
Считаю лишнимъ задерживать читателя подробнымъ отчетомъ объ изслдованіяхъ, произведенныхъ мною и лейтенантомъ Робинсономъ въ поискахъ боле удобнаго пути для нашей линіи между Пенжиной и Анадырскомъ. Мы нашли, что рчная система Анадыри отдляется отъ Пенжинской только невысокимъ, горнымъ кряжемъ, черезъ который легко пройти и что, слдуя по притокамъ этой послдней и спустясь потомъ по притоку Анадыри, мы получимъ почти непрерывный водный путь между Охотскимъ моремъ и Беринговымъ проливомъ. По берегамъ этихъ ркъ лсъ растетъ въ изобиліи, а гд его и нтъ, то нетрудно будетъ сплавить бревна въ плотахъ. Путь этотъ представлялъ вс удобства, которыя можно было только пожелать. Такимъ образомъ, считая, что наши труды по изслдованію, были вполн вознаграждены такими результатами, мы вернулись обратно въ Анадырскъ 13-го марта.
Первый человкъ, встртившійся намъ въ город, обрадовалъ насъ извстіемъ о прибытіи Макри и Арнольда и, черезъ пять минутъ, мы уже дружески жали имъ руки, поздравляя ихъ съ благополучнымъ пріздомъ и осыпая вопросами о ихъ путешестіяхъ и приключеніяхъ и о причинахъ ихъ долгаго отсутствія.
Наши пріятели боле двухъ мсяцевъ жили съ кочующими чукчами и медленно подвигались окольными путями къ Анадырску. Съ ними вообще обращались хорошо, но шайка, съ которой они путешествовали, не спшила въ поселеніе, а странствовала съ ними, длая по десяти и двнадцати миль въ день, по обширнымъ степямъ, лежащимъ на югъ отъ Анадыри. Имъ приходилось переносить большія лишенія, питаться впродолженіе нсколькихъ недль однми оленьими внутренностями и саломъ, большую часть двухъ долгихъ мсяцевъ они проводили въ чукотскихъ пологахъ и уже отчаявались достигнуть когда-нибудь русскаго поселенія или увидть цивилизованное существо, но надежда и мужество поддерживали ихъ все время и они наконецъ добрались до Анадырска здравы и невредимы. Весь ихъ багажъ, когда они въхали въ поселеніе, состоялъ изъ четверти бутылки виски, завернутой въ американскій флагъ! Какъ только мы вс соединились, то тотчасъ-же повсили флагъ на шестъ надъ нашимъ маленькимъ бревенчатымъ домикомъ, сдлали пуншъ изъ того виски, который прохалъ половину сверо-восточной Сибири и выпили за здоровье личностей, прожившихъ два мсяца съ кочующими чукчами въ самыхъ дикихъ, невдомыхъ странахъ земного шара.
Такъ-какъ вс изслдованія относительно нашего предпріятія были окончены, то мы стали готовиться къ возвращенію въ Гижигинскъ. Маіоръ приказалъ мн встртить его тамъ съ Макри, Арнольдомъ, Робинсономъ и Доддомъ не позже 1-го апрля, а мартъ уже быстро приближался къ концу.
Наконецъ, мы уложили наши вещи и 20-го марта, простившись съ добродушными, гостепріимными обитателями Анадырска, отправились длинной вереницей саней къ берегу Охотскаго моря, чтобы опять съ новымъ мужествомъ переносить вс лишенія и опасности, странствуя по необозримымъ снжнымъ пустынямъ восточной Сибири.
Наше путешествіе не отличалось разнообразіемъ и было бдно приключеніями, поздно вечеромъ, 2-го апрля, мы оставили за собою безплодныя Пенжинскія степи и подъхали къ маленькой юрт съ плоской кровлей въ Мальмовк, отстоящей всего на 25 верстъ отъ Гижигинска. Здсь мы нашли людей и сани съ собаками, высланныя намъ навстрчу маіоромъ, оставивъ наши тяжело-нагруженныя сани и усталыхъ собакъ, мы сли на легкія ‘нарты’ гижигинскихъ казаковъ и, при свт яркаго свернаго сіянія, помчались къ поселенію.
Часъ спустя, раздался далекій лай собакъ и черезъ нсколько минутъ мы съ шумомъ въхали въ тихое поселеніе и остановились передъ домомъ русскаго купца Воробьева, гд уже жили въ нашъ послдній пріздъ и гд мы ожидали найти маіора. Я спрыгнулъ съ саней и, отыскивая ощупью дорогу, вошелъ въ теплую, темную комнату, закричавъ:
— Вставайте!
Я хотлъ разбудить спящихъ хозяевъ дома.
Вдругъ кто-то вскочилъ съ пола у моихъ ногъ и, схвативъ меня за руку, воскликнулъ поразительно знакомымъ голосомъ:
— Кеннанъ, вы-ли это?
Удивленный и несовсмъ довряя своему слуху, я могъ только отвтить:
— Бшъ, вы-ли это?
Когда какой-то заспанный мальчикъ вошелъ со свчей, то съ изумленіемъ увидлъ, какъ человкъ, одтый въ толстыя, мховыя одежды, обнималъ другого, бывшаго въ одной только полотняной рубашк. Какое веселье было въ этомъ бревенчатомъ домик, когда маіоръ, Бешъ, Макри, Арнольдъ, Робинсонъ, Доддъ и я, собрались вс вокругъ кипящаго самовара на сосновомъ стол, посреди комнаты и разсуждали о приключеніяхъ, удачахъ и невзгодахъ нашей первой зимовки въ Сибири. Одни изъ насъ пріхали отъ льдовъ дальней Камчатки, другіе — отъ границъ Китая, нкоторые — отъ Берингова пролива и вс мы встртились въ этотъ вечеръ въ Гижигинск и поздравляли другъ друга съ удачнымъ изслдованіемъ всего пути предполагаемаго россійско-американскаго телеграфа, отъ Анадырской губы до Амура. Вс члены партіи, собравшейся теперь здсь, впродолженіи семи мсяцевъ изслдовали въ общей сложности около десяти тысячъ миль.
Вкратц я сообщу читателямъ о результатахъ нашихъ зимнихъ работъ по изслдованію. Бшъ и Мегудъ, оставивъ маіора и меня въ Петропавловск, отправились въ русскій городъ Николаевъ, у устья Амура, и тотчасъ-же принялись за изслдованіе западнаго берега Охотскаго моря. Они прошли съ кочующими тунгузами по густо-поросшей лсомъ стран, межцу Николаевскомъ и устьемъ Амура, прохавъ верхомъ на оленяхъ черезъ горы Станового хребта, южне Охотска, и наконецъ, 22-го февраля встртили маіора въ этомъ послднемъ мстечк. Маіоръ совершенно одинъ изслдовалъ весь сверный берегъ Охотскаго моря и поспшилъ въ Якутскъ, лежащій въ 600 верстахъ западне Охотска, чтобы тамъ нанять необходимыхъ работниковъ и лошадей для нашего предпріятія. Онъ нашелъ возможнымъ нанять тысячу якутскихъ работниковъ въ поселеніяхъ по теченію Лены за шестьдесятъ долларовъ въ годъ каждому человку и купить сибирскихъ лошадей, въ количеств, нужномъ для нашихъ работъ, за весьма умренныя цны. Онъ начертилъ дорогу между Гижигинскомъ и Охотскомъ и вообще имлъ надзоръ за дйствіями всхъ партій. Макри и Арнольдъ изслдовали почти всю мстность на югъ отъ Анадыри и по низовьямъ Міака и пріобрли важныя свднія о мало извстномъ племени кочующихъ чукчей. Доддъ, Робинсонъ и я изслдовали два пути отъ Гижигинска къ Анадырску и нашли систему лсистыхъ ркъ, соединяющую Охотское море съ Тихимъ океаномъ у Берингова пролива. Мы убдились, что вс туземцы мирно и хорошо расположены и многіе изъ нихъ были уже наняты для рубки столбовъ. Мстность, хотя и неблагопріятная для сооруженія телеграфа, не представляла, впрочемъ, такихъ препятствій, которыхъ нельзя было-бы побороть энергіей и устойчивостью, разсмотрвъ обстоятельно наши зимнія работы, мы остались ими довольны и нашли, что предпріятіе, въ которомъ мы были заинтересованы, хотя и представляло нкоторыя затрудненія, но во всякомъ случа подавало большія надежды на полный успхъ. Повторяю, что мы вс остались довольны другъ другомъ, такъ-какъ каждый изъ насъ не сидлъ сложа руки, а работалъ настолько, насколько это позволяли его силы.

ГЛАВА XXXI.

Общественная жизнь въ Гижигинск.— Экспедиція маіора Абазы.— Внезапный переходъ отъ зимы къ лту.— Народные нравы и обычаи.

Въ Сибири, въ апрл и въ ма стоитъ сравнительно теплая погода и кром того еще длинные дни, что очень удобно какъ для путешествій, такъ и для работъ на чистомъ воздух. Прибытіе въ Гижигинскъ кораблей компаніи нельзя было ожидать ране начала іюня, въ виду это маіоръ Абаза ршился употребить остающееся время съ возможно большею пользою, отдохнувъ немного отъ своей прежней поздки, онъ снова отправился съ Бешемъ, Макри и русскимъ исправникомъ въ Анадырскъ, съ цлью нанять тамъ пятьдесятъ или шестьдесятъ туземныхъ рабочихъ и немедленно приступить къ постройк станціонныхъ домовъ и къ рубк и распредленію столбовъ вдоль Анадыри. Мои собственныя старанія съ этою цлью, по лни анадырскихъ обывателей не имли никакого успха, оставалась одна надежда достигнуть чего-нибудь посредствомъ вліянія и содйствія представителя гражданской власти.
Въ начал мая маіоръ Абаза возвратился по послднему зимнему пути. Его поздка была вполн успшна, Бешъ былъ назначенъ начальникомъ свернаго участка отъ Пенжины до Берингова пролива и оставленъ на все лто въ Анадырск вмст съ Макри, Гардеромъ и Смитомъ. Тотчасъ по вскрытіи рки, было приказано этой партіи спуститься на лодкахъ къ ея устью и ждать тамъ прибытія изъ Санъ-Франциско одного изъ кораблей компаніи съ подкрпленіемъ и новыми запасами. Въ то-же самое время пятьдесятъ туземныхъ рабочихъ, нанятыхъ въ Анадырск и другихъ поселеніяхъ, были предоставлены въ ея распоряженіе, мы надялись, что ко времени, когда вода очистится отъ льда, они уже успютъ заготовить шесть или восемь станціонныхъ домовъ и нарубить нсколько тысячъ столбовъ, для сплавки ихъ въ плотахъ и для распредленія между Анадырскомъ и берегомъ Тихаго океана. Такимъ образомъ, приведя въ исполненіе все, что было возможно при ограниченныхъ средствахъ, находящихся въ распоряженіи маіора Абазы, онъ возвратился въ Гижигинскъ ожидать прибытія изъ Америки общанныхъ кораблей съ людьми, матеріалами и пособіями для продолженія работъ.
Теперь уже миновало время путешествій на собакахъ, потому-что снгъ почти стаялъ, но такъ-какъ въ этой стран не существовало иного способа внутренняго пути сообщенія, то наши работы должны были прекратиться, точно такъ-же, какъ и всякая связь между партіей анадырской и охотской, до прибытія нашихъ кораблей. Поэтому мы наняли небольшой домикъ надъ долиною рки Гижиги, меблировали его по возможности удобно нсколькими простыми, деревянными столами и стульями, увсили его бревенчатыя стны географическими и морскими картами, разложили въ одномъ углу нашу скудную библіотеку, состоящую изъ двухъ книгъ — Шекспира и Новаго Завта, устроившись такимъ образомъ, мы приготовились къ цлому мсяцу, по крайней мр, сладкой лни и праздности.
Когда наступилъ іюнь, то снгъ быстро исчезалъ подъ вліяніемъ теплаго продолжительнаго дня, ледъ на рк, по всмъ признакамъ, готовился уже тронуться, мстами голая земля показывалась на солнечной сторон холмовъ и все предвщало приближеніе короткаго, но жаркаго полярнаго лта. Въ большей части сверовосточной Сибири только въ ма зима начинаетъ уступать мсто лту, которое тогда быстро вытсняетъ ее, покрывая травой и цвтами землю, которую она отнимаетъ у тающихъ снжныхъ сугробовъ. Едва только почва освободится отъ снга, какъ нжные восковые лепестки брусники и астры и блоснжные кисти лабрадорскаго чая начинаютъ уже блть на мшистыхъ равнинахъ, березы, ивы, ольхи быстро одваются листвой, по берегамъ рки растелается зеленый мягкій коверъ, и теплый тихій воздухъ въ теченіе дня наполняется рзкими криками дикихъ лебедей и гусей, летящихъ въ вид большихъ треугольниковъ высоко подъ облаками отъ горъ на далекій сверъ. Три недли спустя посл исчезновенія послдняго снга вся природа облекается уже въ свой лтній нарядъ, и земля почти постоянно освщается солнцемъ. Здсь не бываетъ длинной, сырой весны, ни постепеннаго, продолжительнаго распусканія почекъ и листьевъ, какъ у насъ. Растительность, сдерживаемая въ ледяныхъ оковахъ впродолженіи восьми мсяцевъ, разомъ разрываетъ свои узы и съ неодолимой силой захватываетъ весь міръ. Ночей боле нтъ, одинъ день почти незамтно сливается съ другимъ, раздленный отъ него только короткими сумерками, дающими прохладу и покой ночи. При ихъ полусвт, вы можете сидть у открытаго окна и читать до двнадцати часовъ, вдыхая благоуханіе цвтовъ, приносимое вамъ свжимъ ночнымъ втромъ, прислушиваясь къ журчанію и плеску воды въ долин надъ вами и слдя за приближеніемъ еще скрытаго отъ глазъ солнца по стру розоваго свта, разливающейся на сверъ изъ-за красноватыхъ горъ. Вотъ уже стало совсмъ свтло, а природа все еще спитъ, странная таинственная тишина, подобная той, которая предшествуетъ солнечному затмнію, царствуетъ на земл и на неб. Вы можете даже разслышать далекій ревъ буруна на утесистомъ берегу въ десяти миляхъ отъ васъ. По временамъ воробей, пріютившійся въ ольховой чащ на берегу рки, грезя, что уже утро, разражается быстрымъ безсознательнымъ чириканьемъ, но проснувшись, онъ останавливается внезапно и пищитъ тревожно, какъ-бы недоумвая, утро-ли это, или вечеръ и долженъ-ли онъ пть, или снова заснуть? Наконецъ, онъ ршается, на послднее и все кругомъ снова умолкаетъ, кром журчанья рки въ ея каменистомъ лож и едва слышнаго рева далекаго моря. Въ начал второго часа блестящая частичка солнца показывается между облачными вершинами отдаленныхъ горъ, внезапный потокъ золотистаго цвта заливаетъ зеленый, влажный пейзажъ, маленькій воробей въ ольховой чащ торжественно продолжаетъ свою неоконченную псню, утки, гуси и разныя водяныя птицы возобновляютъ свои рзкіе, нестройные крики на болотистомъ прибрежь рки, все, что живетъ въ природ, привтствуетъ появленіе дня, какъ будто въ первый только разъ сознательно ощутило его. Ночи не было, а между тмъ наступилъ другой день.
Незнакомый съ полярнымъ лтомъ путешественникъ, привыкшій думать о Сибири, какъ о земл вчныхъ льдовъ и снговъ, конечно, будетъ крайне удивленъ, что съ появленіемъ теплыхъ дней животная и растительная жизнь развиваются тамъ съ неимоврною быстротою въ теченіе іюня мсяца, лто въ сверовосточной Сибири очень коротко и продолжается всего нсколько недль. Часто случается, что въ начал іюня въ окрестностяхъ Гижигинска можно еще здить на саняхъ, а въ конц этого мсяца деревья уже вс покрыты листьями: скоросплки, блыя буквицы, валеріанъ, лабрадорскій чай цвтутъ всюду на возвышенныхъ равнинахъ и рчныхъ берегахъ, термометръ въ полдень достигаетъ 60 по Реом. въ тни. Въ Сибири нтъ весны, въ настоящемъ смысл этого слова. Изчезновеніе снга и появленіе растительности почти одновременны, и хотя ‘тундры’ или степи, поросшіе мхомъ, продолжаютъ еще содержать въ себ нкоторое время воду, подобно насыщенной губк, но он также покрываются цвтами и распускающимися кустами брусники, нигд невидно и слда долгой, холодной зимы, которая такъ недавно еще властвовала надъ всей природой. Мене чмъ черезъ мсяцъ посл исчезновенія снга, въ 1866 г., я набралъ на высокой равнин у устья рки Гижиги боле шестнадцати видовъ цвтовъ, на пространств въ дв съ половиною десятины. Животная жизнь здсь одинаково быстро развивается. Много ране, чмъ береговые заливы и бухты очистятся это льда, перелетныя птицы уже начинаютъ появляться съ моря въ огромномъ количеств. Безчисленные виды утокъ, гусей и лебедей — многіе изъ нихъ неизвстные орнитологамъ — кишатъ на всякой маленькой луж въ долин и на низменностяхъ, чайки, ястребы и орлы постоянно вьются съ рзкими криками у устья многочисленныхъ ркъ, скалистые-же крутые берега моря буквально усяны милліонами птицъ съ краснымъ клювомъ, называемыхъ обыкновенно ипатками или морскими попугаями, которые вьютъ себ гнзда въ разщелинахъ и на выступахъ самыхъ недоступныхъ утесовъ, эти пернатыя при первомъ выстрл изъ пистолета поднимаются тучами, которыя почти омрачаютъ воздухъ. Кром этихъ хищныхъ и водяныхъ птицъ, здсь находятся также много другихъ, неживущихъ стаями, и потому на нихъ обращаютъ мене вниманія. Между ними самые многочисленные обыкновенно: домашняя ласточка, воронъ, сорока, зуекъ, дроздъ и тетеревъ. Изъ пвчихъ птицъ, насколько мн извстно, только одна встрчается въ этой части Сибири, а именно, видъ маленькаго воробья, обитающаго на самыхъ сухихъ и травянистыхъ равнинахъ, близъ русскихъ поселеній.
Мы временно устроили себ главную квартиру въ Гижигинск, это небольшое поселеніе состоитъ изъ пятидесяти или шестидесяти простыхъ бревенчатыхъ домовъ, расположенныхъ на лвомъ берегу рки Гижиги, миляхъ въ десяти отъ залива. Въ то время это было одно изъ самыхъ важныхъ и цвтущихъ поселеній на берегу Охотскаго моря, въ его рукахъ была почти вся торговля отъ Анадыри до Охотска. Оно служило пребываніемъ для мстнаго начальника и главной квартирой для четырехъ или пяти русскихъ купцовъ, туда ежегодно причаливалъ пароходъ, принадлежащій правительству, а также нсколько купеческихъ кораблей богатыхъ торговыхъ домовъ Америки. Населеніе его состояло преимущественно изъ сибирскихъ казаковъ и потомковъ поселенцевъ, высланныхъ изъ Россіи и получившихъ свободу въ награду за принудительное изгнаніе. Подобно всмъ другимъ осдлымъ жителямъ Сибири и Камчатки, ихъ средства къ жизни зависятъ главнымъ образомъ отъ рыбнаго промысла, но такъ-какъ мстность эта сверхъ того изобилуетъ дичью, а климатъ и почва гижигинской долины допускаетъ воздлыванье простйшихъ овощей, то положеніе ихъ, безъ сомннія, ни сколько не хуже, чмъ оно было-бы въ Россіи. Они совершенно свободны, могутъ безпрепятственно располагать своимъ временемъ и трудами, зимою они нанимаются съ собаками въ извозъ къ русскимъ купцамъ и зарабатываютъ достаточно денегъ, чтобы не лишать себя такой простой роскоши, какъ чай, сахаръ и табакъ въ продолженіе всего года. Подобно всмъ русскимъ, переселенцы эти очень гостепріимны, добросердечны и услужливы, они много способствовали тому, что наша жизнь въ долгіе зимніе мсяцы не казалась намъ особенно скучною и монотонною какъ это неминуемо должно было-бы случиться въ такой пустынной стран.
Гижигинскъ рдко посщается американцами и наше присутствіе тамъ нсколько оживило все общество. Лишь только обитатели поселенія убдились на опыт, что эти важные американцы несчитаютъ униженіемъ своего достоинства сообщаться съ ‘простымъ народомъ’, какъ засыпали насъ приглашеніями на чаи и на танцовальные вечера. Готовые длать все, что угодно, чтобы оживить наше однообразное существованіе, мы ршились принимать вс подобныя приглашенія и трудно было-бы сосчитать, на сколькихъ танцовальныхъ вечерахъ были мы съ Арнольдомъ во время отсутствія маіора и исправника изъ Анадырска. Намъ ненужно было спрашивать у Егора, когда будетъ слдующій вечеръ, надобно было только спросить: ‘Гд танцуютъ сегодня вечеромъ?’ потому-что мы могли быть уврены, что гд-нибудь будетъ непремнно собраніе, и желали только узнать, довольно-ли высокъ потолокъ въ томъ дом для безопасности нашихъ головъ. Мысль пригласить людей на танцы въ комнатку, недостаточно высокую для того, чтобы въ ней могъ помститься человкъ средняго роста, покажется можетъ быть нелпою, но увлекающіеся любители удовольствій въ Гижигинск далеко не такого мннія, вечеръ за вечеромъ вы увидали-бы ихъ пляшущими въ комнат въ семь шаговъ въ ширину и девять въ длину, подъ музыку старой скрипки и двухструнной гитары, танцоры отдавливали другъ другу ноги и ударялись головами о потолокъ съ самымъ благодушнымъ спокойствіемъ, какое только можно себ представить. На этихъ танцовальныхъ вечерахъ насъ угощали ягодами, чернымъ хлбомъ и чаемъ до тхъ поръ, пока мы были боле не въ состояніи ни сть, ни танцовать. Иногда, впрочемъ, сибирское гостепріимство облекается въ такія формы, которыя, говоря откровенно, несовсмъ пріятны. Такъ, однажды, Доддъ и я, мы были приглашены на вечеръ въ домъ одного казака и, по обыкновенію въ такихъ случаяхъ, хозяинъ поставилъ передъ нами цлый подносъ съ чернымъ хлбомъ, солью, сырой мерзлой рыбой и маленькую бутылку, до половины наполненною какой-то жидкостью, которую онъ называлъ водкой. Зная, что во всемъ поселеніи не было спиртныхъ напитковъ, кром находящихся у насъ, Доддъ освдомился, откуда онъ досталъ ее. Онъ отвчалъ съ видимымъ смущеніемъ, что купилъ ее на купеческомъ корабл еще въ прошломъ году и сохранилъ для особенныхъ случаевъ. Я не поврилъ, что-бъ какой-нибудь казакъ въ сверовосточной Азіи былъ въ состояніи сохранить бутылку водки такое долгое время, и видя его смущеніе, мы предпочли отказаться отъ напитка и не разспрашивать боле. Можетъ быть, это и точно была водка, но довольно подозрительнаго свойства. Возвратясь домой, я позвалъ нашего мальчика и спросилъ, не знаетъ-ли онъ чего-нибудь о напитк казака, какъ онъ добылъ его и откуда водка могла явиться въ такое время года, когда ее не было въ продаж ни у одного русскаго купца. Мальчикъ колебался съ минуту, но посл настоятельныхъ вопросовъ объяснилъ намъ наконецъ тайну. Оказалось, что водка была наша. Когда жители селенія приходили къ намъ, что случалось очень часто, особенно въ праздники, мы обыкновенно подносили имъ по стаканчику. Воспользовавшись этимъ, нашъ другъ казакъ запасался всегда маленькой бутылочкой, вшалъ ее на шнурк вокругъ шеи, пряталъ подъ шубой, и являлся къ намъ подъ предлогомъ поздравить съ какимъ-нибудь русскимъ праздникомъ. Понятно, мы вознаграждали его вниманіе водкой. Тогда казакъ проглатывалъ сколько могъ жгучаго напитка, а потомъ, наполнивъ имъ ротъ, длалъ страшную гримасу, закрывалъ лицо рукой, какъ будто водка слишкомъ крпка и поспшно бжалъ въ кухню за водой. Такъ-какъ за нимъ никто не наблюдалъ, то онъ вынималъ свою бутылочку, выплевывалъ въ нее послдній глотокъ водки и возвращался черезъ нсколько минутъ поблагодарить за угощеніе. Эту хитрость онъ приводитъ въ исполненіе довольно долгое время и, наконецъ, набралъ около полуштофа. Тогда онъ былъ настолько дерзокъ, что поставилъ передъ нами эту выплюнутую водку въ какой-то старой бутылк и уврялъ, что сохранилъ ее отъ прошлаго года для необыкновенныхъ случаевъ. Можетъ-ли человческая наглость итти дале?
Тутъ кстати упомяну еще объ одномъ происшествіи, которое случилось въ первый мсяцъ нашего пребыванія въ Гижигинск, оно указываетъ на другую сторону характера народа, а именно, на его крайнее суевріе. Какъ-то утромъ я сидлъ одинъ дома и пилъ чай, какъ вдругъ къ намъ вошелъ русскій казакъ по фамиліи Холмогоровъ. Онъ, оказалось, былъ крайне чмъ-то встревоженъ и, поклонившись мн и пожелавъ добраго утра, тотчасъ-же обратился къ нашему казаку, Вьюшину, и началъ ему разсказывать въ полголоса какое-то происшествіе, только-что случившееся и которое ихъ обоихъ, кажется, очень интересовало. Благодаря моему плохому знанію языка и разговору въ полголоса, я не понялъ было въ чемъ дло, но оно кончилось серьезной просьбой Холмогорова, чтобы Вьюшинъ далъ ему что-то въ род, какъ мн показалось, пелеринки или шарфа. Вьюшинъ тотчасъ-же отправился въ маленькій чуланчикъ въ углу комнаты, куда онъ обыкновенно пряталъ принадлежащія ему вещи, вытащилъ большой мшокъ изъ тюленьей кожи и началъ въ немъ отыскивать требуемую вещь. Вытащивъ три или четыре пары мховыхъ сапоговъ, кусокъ сала, нсколько чулокъ изъ собачьей шкуры, топоръ и связку бличьихъ мховъ, онъ вынулъ, наконецъ и торжественно разстелилъ половинку старой, грязной изъденной молью шерстяной перелинки и, подавая ее Холмогорову, началъ снова искать недостающую половинку. Эта послдняя оказалась еще въ худшемъ вид, чмъ первая, будто они были найдены въ мшк какого-нибудь несчастнаго тряпичника, вытащившаго ихъ изъ грязной канавы. Холмогоровъ связалъ об половинки, завернулъ ихъ бережно въ старую газету, поблагодарилъ Вьюшина за хлопоты и, поклонившись мн снова, съ облегченнымъ видомъ вышелъ изъ комнаты. Недоумвая, зачмъ ему понадобилась эта изъденная молью, грязная, разорванная вещь, я обратился къ Выошину за разъясненіемъ загадки, которая, признаюсь, очень меня занимала и которую я никакъ не могъ разгадать самъ.
— Зачмъ ему понадобилась эта перелинка?— полюбопытствовалъ я,— вдь она никуда не годится, ее давно слдовало-бы бросить.
— Я знаю,— отвчалъ Выошинъ,— что это негодное старье, но другой нтъ въ город, а у его дочери ‘Анадырская боль’.
— ‘Анадырская боль!’ — повторилъ я съ удивленіемъ, въ первый разъ услыша о такой болзни:— чмъ-же поможетъ старая перелинка противъ мученій ‘анадырской боли’?
— Видите-ли, его дочь попросила перелинку, а такъ какъ у нея анадырская боль, то нужно достать для нея эту вещь непремнно, все равно, старую или новую.
Такое странное объясненіе еще боле удивило меня и я сталъ подробне разспрашивать Вьюшина объ этой необыкновенной болзни и о томъ, какимъ образомъ старая изъденная молью пелеринка можетъ исцлить ее. Вотъ, что мн довелось узнать объ этой странной болзни по собраннымъ мною свдніямъ.
‘Анадырская боль’ такъ называлась потому, что впервые появилась въ Анадырск, это особый родъ болзни очень похожій на конвульсіи новйшихъ спиритовъ, она долго господствовала въ сверо-восточной Азіи и не уступала никакимъ обыкновеннымъ способамъ лченія. Личности, подвергавшіяся ей, преимущественно, женщины утрачивали сознаніе всего ихъ окружающаго, пріобртали внезапную способность говорить на языкахъ, никогда еще неслыханныхъ ими, особенно на якутскомъ, кром того эти женщины во время приключенія съ ними упомянутой болзни получали временной даръ ясновиднія, вслдствіе чего описывали съ точностью совершенно незнакомые имъ предметы. Въ такомъ положеніи он часто требуютъ какія-нибудь вещи, видъ и мстоположеніе которыхъ объясняютъ и пока вы не принесете имъ такой вещи, съ ними происходятъ сильныя конвульсіи, он поютъ псни на якутскомъ язык, испускаютъ странные крики и вообще приходятъ въ положительное безуміе. Ничто не въ силахъ успокоить ихъ, пока имъ не дадутъ желаемой вещи. Такимъ образомъ, дочь Холмогорова настоятельно потребовала шерстяную пелеринку, а такъ какъ у бднаго казака ничего подобнаго въ дом не оказалось, то онъ долженъ былъ искать этой перелинки по всему селенію. Вотъ вс свднія, которыя я могъ получить отъ Вьюшина. Ему самому никогда не случалось видть личностей, одержимыхъ такими припадками, онъ слышалъ объ этой болзни только отъ другихъ, но онъ сказамъ мн, что Подеринъ, начальникъ Гижигинскихъ казаковъ, можетъ безъ сомннія сообщить мн вс подробности объ этой болзни, такъ-какъ этимъ страдала также и его дочь. Я былъ удивленъ встртить между необразованными крестьянами сверо-восточной Азіи болзнь, симптомы которой такъ походили на проявленія новйшаго спиритизма и ршился разузнать какъ можно подробне объ этомъ, лишь только маіоръ возвратился я уговорилъ его тотчасъ-же послать за Подеринымъ. Начальникъ казаковъ, простой, честный старикъ,— котораго едва-ли было можно подозрвать въ умышленномъ обман — подтвердилъ все, сказанное Вьюшинымъ, и прибавилъ еще къ этому нкоторыя подробности. Онъ утверждалъ, что часто слышалъ, какъ его дочь говорила на якутсмомъ язык во время своихъ припадковъ и разсказывала происшествія, случившіяся на разстояніи нсколькихъ сотъ миль. Маіоръ спросилъ, почему-же онъ зналъ, что дочь его говорила именно по-якутски. Онъ отвчалъ, что наврное не зналъ этого, но что языкъ этотъ не былъ ни русскій, ни корякскій, ни какой-либо иной изъ извстныхъ ему туземныхъ нарчій, но онъ своими звуками походилъ на якутскій. Я освдомился, какъ-же поступаютъ въ такихъ случаяхъ, если больная требуетъ чего-нибудь, что невозможно достать. Подеринъ возразилъ, что никогда не слыхалъ о такихъ случайностяхъ и что если требуемая вещь была несовсмъ обыкновенна, то двушка всегда объясняла, гд ее можно было найти, описывая часто съ величайшими подробностями предметы, которые, насколько ему извстно, она никогда не видала. Однажды дочь его попросила собаку съ особенными пятнами, которую онъ обыкновенно запрягалъ въ свои сани. Собаку привели въ комнату и двушка тотчасъ-же успокоилась, но съ этого времени собака сама сдлалась такъ безпокойна и дика, что ею почти невозможно стало управлять и волей-неволей пришлось, наконецъ, ее убить.
— И вы врите такимъ глупостямъ, такой безсмыслиц? спросилъ его маіоръ съ нескрываемымъ нетерпніемъ.
Подеринъ помолчалъ нсколько времени, посмотрлъ какъ-то странно на маіора и затмъ отвтилъ:
— Я врю въ Бога и въ Спасителя Нашего исуса Христа, и набожно перекрестился.
— Все это хорошо и въ этомъ вы правы,— возразилъ маіоръ, но наши религіозныя убжденія не имютъ никакого отношенія къ анадырской боли. Неужели вы врите, что эти женщины дйствительно говорятъ на якутскомъ язык, котораго никогда не слыхали и описываютъ вещи, которыхъ никогда не видали и о которыхъ не имютъ ни малйшаго представленія?
Подеринъ выразительно пожалъ плечами и возразилъ что врить тому, что видитъ. Тогда онъ началъ намъ разсказывать еще боле невроятныя подробности этого недуга и таинственныя силы, которыя онъ развиваетъ въ зараженныхъ имъ лицахъ, подтверждая свои разсказы примромъ собственной дочери. Онъ, повидимому, твердо врилъ въ дйствительность болзни, но не могъ объяснить, какому вліянію приписывалъ ясновидніе и способность говорить на незнакомыхъ языкахъ, что принадлежало къ самымъ ея симптомамъ.
Въ тотъ-же самый день намъ пришлось быть у исправника, въ разговор съ нимъ я между прочимъ упомянулъ объ ‘анадырской боли’ и разсказалъ нкоторые случаи, слышанные отъ Подерина. Исправникъ — большей скептикъ во всемъ, а въ этомъ въ особенности — сказалъ, что часто слышалъ о болзни, и что его жена твердо въ нее врила, но по его собственному мннію, все это былъ чистый вздоръ, нестоющій никакого вниманія, подобныхъ-же людей, которые занимаются распространеніемъ такихъ нелпостей, слдуетъ подвергнуть тлесному наказанію. Русское крестьянство, продолжалъ онъ, очень суеврно и готово допустить все, а ‘анадырская боль’ была частью собственное заблужденіе, частью умышленный обманъ, пускаемый въ ходъ женщинами, чтобы повліять на своихъ родственниковъ для личныхъ выгодъ. Женщина, желающая новую шляпку и неразсчитывающая получить ее обыкновеннымъ способомъ, находитъ, какъ послднее средство, самымъ удобнымъ впасть въ конвульсивный припадокъ и требовать шляпку, какъ необходимую потребность лченія. Если супругъ продолжаетъ оставаться неумолимымъ, то нсколько искусныхъ конвульсій и псни дв, сптыя на такъ называемомъ якутскомъ язык, обыкновенно бываютъ достаточными для смягченія его жестокосердія. При этомъ онъ разсказалъ о русскомъ купц, жена котораго была подвергнута ‘анадырской боли’. Этому купцу пришлось какъ-то зимою хать изъ Гижигинска въ Янекъ за 300 верстъ, чтобы достать тамъ шелковое платье, которое требовала его жена и которое нигд больше нельзя было найти! Конечно, женщины невсегда требуютъ такихъ вещей, въ которыхъ он могутъ нуждаться въ здоровомъ состояніи. Иначе он вскор возбудили-бы подозрніе въ своихъ обманчивыхъ супругахъ, отцахъ и братьяхъ и заставили-бы ихъ серьезне отнестись къ такому таинственному недугу. Но женщины и здсь перехитрили мужчинъ и чтобы не навлечь на себя подозрній отцовъ, мужей и братьевъ, часто спрашиваютъ такія вещи, которыя вовсе не относятся къ женскимъ костюмамъ и повидимому вовсе имъ и ненужны, итакъ, он требуютъ собакъ, сани, топоры и другія подобныя ненужныя имъ вещи, думая этимъ убдить своихъ доврчивыхъ мужей, что он въ своихъ желаніяхъ не имютъ никакой предвзятой цли и что это не боле, какъ болзненный капризъ.
Такое раціональное истолкованіе далъ намъ исправникъ о любопытномъ явленіи, извстномъ подъ именемъ ‘анадырской боли’, подобное объясненіе, конечно, выставляло женскую хитрость и мужскую легковрность въ неблагородномъ свт: но я долженъ былъ сознаться, что объясненіе было вполн разумно и давало удовлетворительный отвтъ на такое странное явленіе, какъ эта своеобразная болзнь.
Въ виду такой замчательной черты женской хитрости, наши здравомыслящія американскія женщины должны согласиться, что ихъ сибирскія сестры выказываютъ большую изобртательность въ достиженіи своихъ правъ и въ пусканіи пыли въ глаза своимъ повелителямъ, чмъ вс ассоціаціи женскихъ правъ во всемъ христіанскомъ мір. Выдумать несуществующую болзнь съ такими необыкновенными проявленіями, дать ей размры эпидеміи по всей стран и употреблять ее, какъ рычагъ для обиранія мужскихъ бумажниковъ и, удовлетвовенія женскимъ потребностямъ,— это величайшее Торжество, которое приходилось одерживать когда-либо женщинамъ надъ мужской глупостью!
Разсказъ исправника повліялъ на Додда самымъ необыкновеннымъ образомъ. Онъ объявилъ, что чувствуетъ начальные симптомы ‘анадырской боли’ и вполн убжденъ, что подвергнется этой болзни. Поэтому онъ просилъ маіора не удивляться, если когда-нибудь тотъ, возвратясь домой, найдетъ его, Додда, въ страшныхъ конвульсіяхъ, поющаго ‘Jankee Doodle’ на якутскомъ язык и требующаго своего жалованья. Маіоръ уврилъ его, что въ случа такой крайности, онъ принужденъ будетъ прибгнуть къ средству исправника, т. е. къ двадцати ударамъ по обнаженной спин и посовтовалъ ему отложить свои конвульсіи до тхъ поръ, пока казначейство сибирскаго отдленія найдетъ возможнымъ удовлетворить его требованіямъ.
Въ начал іюня наша жизнь въ Гижигинск была большимъ вознагражденіемъ за испытанія предшествующихъ мсяцевъ. Погода стояла теплая и ясная, холмы и долины зеленли роскошной растительностью, день почти не перемежался и намъ нечего было больше длать, какъ только ходить за дичью, спускаться иногда на лодк къ устью рки посмотрть, не пришелъ-ли корабль и придумывать всевозможныя развлеченія, чтобы какъ-нибудь убить время.
Но лучшей частью сутокъ были ночи, постоянный дневной свтъ казался намъ еще боле страннымъ, чмъ почти непрерывный мракъ. Мы никогда не могли точно ршить, когда кончался одинъ день и начинался другой, или когда было пора ложиться спать. Какъ-то смшно казалось готовить постель, пока солнце еще не сло, а если мы вздумали-бы ждать его захожденія, то не успли-бы и уснуть, какъ оно снова взошло-бы и тогда опять было-бы странно лежать въ постели. Наконецъ, мы положили предлъ нашему недоумнію, заказавъ плотныя деревянныя ставни для всхъ оконъ и зажигая въ комнат свчи, такимъ образомъ, намъ удалось убдить свои недоврчивыя чувства, что была ночь хотя солнце на двор сіяло съ полуденнымъ блескомъ. Когда мы просыпались, впрочемъ, то являлось другое недоумніе. Легли-ли мы спать сегодня? или это было вчера? И какое было теперь время? Вчера, сегодня и завтра сливалось воедино и намъ было почти невозможно отличить ихъ одно отъ другого. Я часто ошибался, ведя свой дневникъ и зачастую раздлялъ одн сутки на-двое.
Когда гижигинская губа очистилась отъ льда, такъ что можно было ожидать прихода судовъ, маіоръ Абаза приказалъ нсколькимъ казакамъ постоянно находиться у устья рки день и ночь, чтобы тотчасъ увдомить насъ о появленіи паруса.
Торговый бригъ ‘Hallie Jakcson’, принадлежащій В. Б. Бордмэну изъ Бостона, вошелъ въ заливъ 18 іюля и во время прилива вбжалъ въ устье рки, чтобы выгрузить свой товаръ. Этотъ корабль привезъ намъ первую всть о вншнемъ мір въ эти одиннадцать мсяцевъ и его прибытіе мы привтствовали съ большимъ восторгомъ. Половина населенія выбжала къ устью рки, лишь только узнала о прибытіи корабля, мсто выгрузки было впродолженіи нсколькихъ дней мстомъ самой возбужденной дятельности. ‘Джэксонъ’ не могъ намъ дать другихъ свдній о корабляхъ нашего общества кром того, что во время его отплытія, въ март, изъ Санъ-Франциско ихъ дятельно нагружали и снаряжали къ отплытію. Онъ привезъ, впрочемъ, съ собою вс вещи, оставленныя нами въ Петропавловск, также какъ и большой грузъ чаю, сахара, табаку и другихъ предметовъ для торговли съ Сибирью.
Мы убдились вслдствіе опыта, что платить туземцамъ удобно только въ Охотск, Гижигинск и Анадырск, вообще-же, выгодне расплачиваться чаемъ, сахаромъ и табакомъ, такъ-какъ эти предметы потребляются всюду и цна на нихъ въ зимніе мсяцы стоитъ чрезвычайно высокая. Работникъ или извощикъ, просящій деньгами двадцать рублей за мсяцъ труда, оставался совершенно доволенъ, если мы ему давали восемь фунтовъ чаю и десять фунтовъ сахару, что стоило не боле 10 рублей, такимъ образомъ, у насъ оставалась половина суммы. Въ виду этого факта, маіоръ Абаза ршилъ раздавать какъ можно меньше деньгами, а уплачивать за труды товаромъ по существующимъ цнамъ. Поэтому онъ купилъ на ‘Джэксон’ 10,000 фунтовъ чая и 15 или 20,000 ф. сахара, все это онъ положилъ въ казенные магазины, чтобы этимъ товаромъ уплачивать на будущую зиму за товаръ вмсто денегъ.
‘Джэксонъ’ выгрузилъ весь товаръ, который долженъ былъ оставить въ Гижигинск и только-что приливъ сталъ довольно высокъ и судно могло перейти баръ у устья рки, какъ оно подняло паруса и отправилось въ Петропавловскъ, оставивъ насъ снова однихъ.

ГЛАВА XXXII.

Долгое ожиданіе.— Москиты.— Прибытіе русскаго корвета.

Когда Джэксонъ, выгрузивъ вс свои товары, опять вышелъ въ море, мы стали съ нетерпніемъ ожидать прибытія нашихъ собственныхъ кораблей и окончанія долгаго заключенія въ Гижигинск. Восемь мсяцевъ кочующей, бивуачной жизни вселили въ насъ такую любовь къ приключеніямъ и такую потребность возбужденія, что только постоянныя странствованія могли удовлетворить ей, лишь только праздность перестала быть новизной для насъ, какъ мы уже начали тяготиться нашимъ невольнымъ бездйствіемъ и жаждали новыхъ трудовъ и приключеній. Мы истощили запасъ всхъ гижигнискихъ удовольствій, прочли вс газеты, привезенныя ‘Джэксономъ’, обсудили ихъ содержаніе до малйшихъ подробностей, изслдовали каждый шагъ земли въ окрестностяхъ города и испробовали все, что наша изобртательность могла придумать, лишь-бы только убить время,— но ничего не помогло. Дни казались безконечными, ожидаемые съ такимъ нетерпніемъ корабли не являлись, а москиты и комары, недававшіе намъ покоя ни днемъ, ни ночью, положительно отравляли нашу и безъ того скучкую и однообразную жизнь.
Москитъ — этотъ бичъ свернаго лта — около 10-го іюля поднимается изъ сырого мха низменностей и пронзительно трубитъ въ свою трубу, точно хочетъ дать знать всему живующему о своемъ побдносномъ воскрешеніи и готовности доставлять музыкальное наслажденіе человку и животному на самыхъ сходныхъ условіяхъ. Черезъ три или четыре дня, когда стоитъ тихая и теплая погода, то вся атмосфера буквально наполняется тучами москитовъ и до 10 августа они преслдуютъ и животныхъ и человка съ кровожадностью, ничмъ не удерживаемой,— ни усталостью, ни состраданіемъ. Избавленіе невозможно, такъ-какъ всякая защита совершенно безполезна: они преслдуютъ всюду свои несчастныя жертвы, ихъ неутомимая настойчивость превозмогаетъ вс препятствія, которыя ставитъ на ихъ пути человческая изобртательность и хитрость. Ихъ не пугаетъ самый густой дымъ, устраивайте противъ нихъ какую-угодно защиту, они будутъ или избгать ее или-же брать ее приступомъ, человку остается одно только средство избавиться отъ этихъ ужасныхъ наскомыхъ — это зарыться въ землю, куда, понятно, они никакъ не могутъ проникнуть. Напрасно мы носили на головахъ газовые вуали и укрывались подъ коленкоровыми пологами. Количество нашихъ крошечныхъ враговъ было такъ велико, что рано или поздно нкоторые изъ нихъ наврное находили незащищенное отверстіе и въ ту минуту, когда мы воображали себя въ полной безопасности, они нападали на насъ со свжими неожиданными силами. Москиты вообще не упоминаются въ описаніяхъ Сибири, но ни въ одной тропической стран я не видалъ ихъ въ такомъ изобиліи, какъ въ Сибири въ іюн. По ихъ милости большая тундра мстами совершенно необитаема и даже покрытый шерстью олень принужденъ иногда искать защиты отъ нихъ въ боле холодномъ горномъ климат. Въ русскихъ поселеніяхъ они мучаютъ собакъ и скотину до тхъ поръ, пока эта послдняя приходитъ въ ярость и отчаянно борется за мсто въ дыму у костра. Даже въ Колым, на берегу Ледовитаго океана, москиты, безжалостно преслдуютъ туземцевъ и ихъ домашнихъ животныхъ.
Вс жители Гижигинска, за исключеніемъ исправника и нсколькихъ русскихъ купцовъ, въ начал іюня запираютъ свои зимнія жилища и переселяются въ лтнія рыболовныя стоянки на берега ркъ, въ ожиданіи появленія семги. Соскучившись жить въ покинутомъ селеніи, Доддъ, Робинсонъ, Арнольдъ и я, мы переселились къ устью рки и снова помстились въ томъ-же пустомъ казенномъ магазин, который уже занимали во время пребыванія здсь ‘Hallie Jackson’.
Весь слдующій мсяцъ намъ пришлось вести крайне однообразную и скучную жизнь, но о ней я не стану много распространяться, такъ-какъ не желаю злоупотреблять терпніемъ моихъ благосклонныхъ читателей. Нашу жизнь можно резюмировать въ. четырехъ словахъ — бездйствіе, разочарованіе, москиты и скука, страшная скука. Ждать корабля было нашей единственной обязанностью, воевать съ москитами — единственнымъ разнообразіемъ, но первый не появлялся, а послдніе не исчезали, и, слдовательно, оба занятія оказывались равно невыгодными и неудовлетворительными. Двадцать разъ въ день мы надвали газовые вуали, завязывали наши платья у кисти рукъ и у щиколотки и добросовстно взбирались на верхушку высокой скалы, чтобы поджидать появленіе корабля,— и двадцать-же разъ возвращались съ обманутой надеждой въ нашу пустую невеселую комнату и изливали безъ ропота свою досаду на страну, на компанію, на корабли, и, на москитовъ. Намъ невольно казалось, что мы были поглощены великимъ потокомъ человческой дятельности, что наши мста на свт были замщены и самое наше существованіе совершенно забыто.
Намъ было общано отъ главнаго инженера, что корабли съ людьми, матеріалами и средствами для немедленнаго продолженія работа будутъ въ Гижигинск и у устья Анадыри, лишь только берега очистятся отъ льда, но наступилъ уже августа, а они все не являлись. Погибли-ли они, или все предпріятіе рушилось — мы ничего не знали, Но когда недля проходила за недлей, не принося намъ никакихъ извстій, мы стали терять всякую надежду и поговаривали уже послать въ сибирскую столицу, чтобы по телеграфу дать знать компаніи о нашемъ безвыходномъ и непріятномъ положеніи.
Однако, изъ всхъ насъ не унывалъ одинъ только маіоръ въ теченіе этихъ томительныхъ мсяцевъ ожиданія, онъ ни разу не жаловался, на скуку и нисколько не сомнвался въ томъ, что компанія будетъ настойчиво продолжать начатое дло. Корабли могли запоздать или подвергнутая какому-нибудь несчастью, но онъ не допускалъ возможности, чтобы предпріятіе было совершенно оставлено и продолжалъ все лто длать приготовленія къ будущей зимней компаніи.
Наконецъ, намъ надоло ожидать прибытія кораблей, которые не появлялись и въ приходъ которыхъ мы потеряли всякую надежду, наконецъ, мн и Додду наскучило караулить корабли и мы поршили съ нимъ возвратиться обратно въ поселеніе, оставивъ Арнольда и Робинсона однихъ на часахъ у устья рки ожидать прибытія судовъ.
Какъ-то въ половин августа я занялся посл полудня черченіемъ картъ для нагляднаго изображенія нашихъ изслдованій во время прошлой зимы, я такъ углубился въ свои занятія, что совершенно забылъ обо всемъ окружающемъ, но вдругъ служившій намъ казакъ, какъ сумасшедшій вбжалъ въ комнату, задыхаясь отъ волненія и закричалъ:
— Пушки! Корабль!
Я прекрасно зналъ, что три пушечныхъ выстрла были сигналомъ, которымъ Арнольдъ и Робинсонъ должны были дать намъ знать о появленіи корабля въ залив, мы выбжали изъ дома и стали нетерпливо прислушиваться ко второму выстрлу. Намъ недолго пришлось ждать. Другой, слабый, глухой гулъ послышался по направленію къ магазину, за нимъ черезъ нсколько минутъ послдовалъ и третій:— теперь не оставалось никакого сомннія, что прибылъ давно ожидаемый нами корабль. Среди всеобщаго волненія поспшно была снаряжена лодка и спущена на воду, размстившись на ея дн, на медвжьихъ шкурахъ, мы приказали гребцамъ отчалить. Во всякой рыболовной стоянк, мимо которой мы хали, спускаясь по теченію рки, насъ встрчали криками: ‘Судно! Судно!’.
Наконецъ, въ Волынкин, гд мы остановились на нсколько минутъ, чтобы, дать отдохнуть гребцамъ, намъ сказали, что корабль былъ теперь ясно виденъ съ холмовъ и что онъ бросилъ якорь возл острова, называемаго Матуга, въ двнадцати миляхъ отъ устья рки. Убжденные, что эта была не фальшивая тревога, мы похали дале съ удвоенной скоростью и черезъ пятнадцать минутъ высадились на берегъ у сверной части залива. Арнольдъ и Робинсонъ съ русскимъ кормчимъ Кириловымъ уже отправились на корабль въ казенной китоловной лодк, такъ-что намъ оставалось только вскарабкаться на вершину скалы, гд стоялъ маякъ и нетерпливо ожидалъ ихъ возвращенія.
Вскор посл полудня уже былъ данъ сигналъ о приближеніи корабля и пока мы достигли устья рки, солнце уже почти сло. Корабль тихо стоялъ на якор по середин залива въ двнадцати миляхъ отъ берега, съ маленькимъ американскимъ флагомъ, разввавшимся на его мачт. Намъ видна была казенная китоловная лодка, буксировавшая у кормы,— слдовательно, Арнольдъ и Робинсонъ были на корабл, но шлюпки все еще висли на шлюбъ-балкахъ и незамтно было никакихъ приготовленій для высадки на берегъ. Исправникъ взялъ съ насъ слово, когда мы вызжали изъ поселенія, сдлать еще три выстрла, если прибытіе корабля окажется не вымысломъ, а дйствигельностью. Онъ никакъ не могъ поврить, что корабль дйствительно уже былъ вблизи насъ, потому-что такъ часто обманывался въ своихъ ожиданіяхъ, ему вовсе не было желательно прохаться даромъ до маяка въ лодк съ печью, пока первоначальныя свднія не подтвердятся окончательно. Такъ-какъ теперь фактъ не подлежалъ боле сомннію, то мы зарядили еще разъ старую, ржавую пушку, набили ее сырой травой, чтобы усилить гулъ выстрла и дали общанный сигналъ, который повторился послдовательными раскатами надъ всякой выдающейся скалой вдоль берега и замеръ, наконецъ, далеко въ мор.
Исправникъ явился черезъ часъ и такъ-какъ уже смерклось, то мы вс поднялись на скалу, взглянуть въ послдній разъ на корабль, прежде чмъ ночной мракъ скроетъ его совсмъ изъ вида. На палуб не замчалось никакого движенія, было уже поздно и едва-ли можно было надяться, чтобы Арнольдъ и Робинсонъ вернулись ране утра. Итакъ, мы снова отправились въ казенный магазинъ или ‘казарму’, какъ его здсь называли и провели половину ночи въ безплодныхъ догадкахъ о причинахъ поздняго прибытія корабля и объ извстіяхъ, которыя онъ могъ намъ привезти.
При первыхъ лучахъ разсвта мы съ Доддомъ снова взобрались на вершину скалы, чтобы увриться, что корабль не исчезъ, подобно ‘Странствующему Голландцу’, подъ покровомъ ночи, оставя насъ оплакивать новое разочарованіе. Но наши опасенія оказались напрасными. Судно не только стояло на своемъ мст, но ночью пришло еще и другое. Большой трехъ-мачтовый пароходъ въ 2000 тоннъ приблизительно, стоялъ въ открытомъ мор и три маленькія шлюпки быстро приближались на веслахъ къ устью рки. Это новое открытіе произвело сильное впечатлніе. Доддъ, какъ сумасшедшій, сбжалъ по утесу къ казарм, объявляя маіору, что въ залив находился еще пароходъ и что лодки были всего въ пяти миляхъ отъ маяка. Мы вс собрались толпой на самой высокой точк утеса, разсуждая о таинственномъ пароход, появившемся такъ неожиданно и карауля приближеніе лодокъ. Самая большая изъ нихъ находилась всего въ трехъ миляхъ отъ берега и въ зрительную трубу мы могли различить въ продолжительныхъ, правильныхъ взмахахъ веселъ опытную руку матросовъ, а на офицерскомъ мст въ шлюпк виднлись фигуры русскихъ офицеровъ. Пароходъ былъ, очевидно, большое военное судно, но что привело его въ этотъ отдаленный малопосщаемый уголокъ міра — оставалось для насъ загадкою.
Наконецъ, дв лодки поравнялись со скалою маяка и мы, въ сильномъ волненіи, сошли къ мсту, куда он должны были пристать. Боле года прошло съ тхъ поръ, какъ мы не имли никакихъ извстій изъ дома и надежда получить письма и новую работу достаточно изъясняла это волненіе. Самая маленькая лодка первая достигла берега и лишь только она причалила, какъ офицеръ въ синемъ морскомъ мундир выскочилъ изъ нея на песокъ и отрекомендовался намъ, какъ капитанъ Сеттонъ съ судна ‘Клара-Белль’, принадлежащаго россійско-американской телеграфной компаніи, которое два мсяца тому назадъ оставило Санъ-Франциско съ рабочими и матеріалами для сооруженія нашей линіи.
— Гд вы были все лто?— спросилъ маіоръ, пожимая руку капитану,— мы ждали васъ съ іюня и пришли, наконецъ, къ тому заключенію, что предпріятіе совершенно оставлено.
На это капитанъ Сеттонъ возразилъ, что вс корабли общества оставили Санъ-Франциско довольно поздно и что сверхъ того онъ былъ задержанъ въ Петропавловск обстоятельствами, объясненными въ письмахъ. Маіоръ спросилъ у него о пароход, стоящемъ на якор за ‘Кларой-Белль’.
— Это русскій корветъ ‘Варягъ’ изъ Японіи, отвчалъ Сеттонъ.
— Что-же онъ тутъ длаетъ?
— Я слыхалъ, сказалъ капитанъ, что онъ явился къ вамъ за приказаніями, полагаю, что онъ командированъ русскимъ правительствомъ, чтобы содйствовать сооруженію вашей линіи, это, по крайней мр, мн такъ сказали, когда мы встртились съ нимъ въ Петропавловск. У него на пароход находятся русскій комиссаръ и спеціальный корреспондентъ ‘Нью-орскаго Встника’.
Такія новости были для насъ совершенно неожиданны. Мы слышали, что морскія вдомства Россіи и Америки получили приказанія послать въ Берингово море для содйствія компаніи въ измреніи глубины и въ опусканіи каната между американскимъ и сибирскимъ берегами, но мы никакъ не ожидали видть одинъ изъ этихъ кораблей въ Гижигинск. Одновременное прибытіе нагруженнаго судна, парового корвета, русскаго комиссара и корреспондента ‘Нью-оркскаго Встника’ — общало намъ впереди большую дятельность и мы поздравляли другъ друга съ будущими успхами сибирской партіи.
Вскор шлюпка съ корвета пристала къ берегу и мы, познакомившись съ г. Аносовымъ, полковникомъ Ноксомъ — корреспондентомъ Встника — и съ нсколькими русскими офицерами, говорившими совершенно свободно по-англійски, приступили къ распечатыванію и чтенію давно ожидаемой корреспонденціи.
Вс извстія относительно длъ общества и плановъ предпріятія, были весьма удовлетворительны. Полковникъ Белькли, главный инженеръ, зазжалъ въ Петропавловскъ, отправляясь на сверъ, и сообщилъ намъ съ ‘Варягомъ’ и ‘Кларой Белль’ вс подробности своихъ дальнйшихъ дйствій и распоряженій. Три корабля: ‘Клара Белль’, ‘Пальметто’ и ‘Онуардъ’ были посланы въ Гижигинскъ изъ Санъ-Франциско съ шестьюдесятью людьми и большимъ грузомъ всего необходимаго для работъ, на шестьдесятъ тысячъ долларовъ. Одинъ изъ нихъ, ‘Клара Белль’, нагруженный подставками и изоляторами, уже прибылъ, остальные два,— съ продовольствіемъ, проволокой, снарядами и людьми были еще на пути. Четвертое судно съ тридцатью служащими и рабочими — маленькій рчной пароходъ, нагруженный инструментами и также продовольствіемъ, посланъ былъ къ устью Анадыри, гд его долженъ былъ встртить лейтенантъ Бешъ. Корветъ ‘Варягъ’ былъ отправленъ русскимъ морскимъ вдомствомъ для содйствія къ проложенію каната черезъ Беринговъ проливъ, но такъ-какъ канатъ, заказанный въ Англіи, не былъ еще полученъ, то для ‘Варяга’ не нашлось никакого другого дла, и полковникъ Белькли послалъ его съ русскимъ комиссаромъ въ Гижигинскъ. Вслдствіе того, что ‘Варягъ’ сидлъ около двадцатидвухъ футъ въ вод, то не могъ подойти ближе, чмъ на пятнадцать или двадцать миль къ берегу и поэтому не былъ для насъ большой помощью, но одно только присутствіе его съ особеннымъ русскимъ комиссаромъ, придавало нашему предпріятію оффиціальный характеръ, который позволялъ намъ успшне дйствовать на мстныя власти и на народъ, чмъ это было до сихъ поръ.
Сначала у маіора Абаза было намреніе лишь только прибудутъ корабли, тотчасъ отправиться въ Якутскую область по рк Лен и въ самый Якутскъ, чтобы нанять пять или шесть-сотъ туземныхъ рабочихъ, купить лошадей и размстить ихъ вдоль телеграфной линіи. Но положеніе длъ во время прибытія ‘Варяга’ и ‘Клары Белль’ въ Гижигинскъ заставили его совершенно измнить этотъ планъ. Два судна ‘Онуардъ’ и ‘Пальметто’ должны были еще притти съ большимъ грузомъ, который маіоръ хотлъ распредлить по берегу Охотскаго моря подъ своимъ личнымъ надзоромъ. Поэтому онъ ршился отложить свою поздку до боле поздняго времени года, а пока воспользоваться двумя судами, бывшими въ его распоряженіи. На ‘Клар Белль’ вмст съ подставками и изоляторами, пріхали также одинъ главный мастеръ и четыре рабочихъ, ихъ-то маіоръ Абаза и намревался послать въ Якутскъ подъ начальствомъ лейтенанта Арнольда съ приказаніемъ нанять тамъ какъ можно больше рабочихъ и тотчасъ-же приступить къ тесанію столбовъ и постройк станціонныхъ домовъ. ‘Варяга’ онъ намревался послать съ продовольствіемъ и письмами къ Мэгуду, который уже почти пять мсяцевъ жилъ въ Охотск, не получая ни денегъ, ни състныхъ припасовъ, никакихъ извстій и который, вроятно, уже потерялъ всякую надежду на поддержку.
Офицеры ‘Варяга’ за день до отплытія этого судна пригласили насъ всхъ на прощальный обдъ, хотя наши скудныя средства не позволяли намъ отплатить имъ тмъ-же, но мы, не колеблясь, приняли ихъ приглашеніе, чтобы хоть немного насладиться всею прелестью цивилизованной жизни. Вс почти офицеры ‘Варяга’, человкъ около тридцати, говорили по-англійски, такъ-что мы могли объясняться съ ними совершенно свободно, прекрасный военный оркестръ привтствовалъ насъ гимномъ ‘Heil Columbia’, когда мы вошли на палубу и продолжалъ игру во время обда, услаждая нашъ слухъ отрывками изъ оперъ ‘Марты’, ‘Травіаты’ и ‘Фрейщютца’, словомъ, день, проведенный нами на ‘Варяг’, остался самымъ свтлымъ воспоминаніемъ изъ всей нашей жизни въ Сибири.
На слдующее утро, въ десять часовъ, мы возвратились на ‘Клару Белль’ въ маленькой шлюпк этой послдней, а корветъ, разведя пары, снялся съ якоря, офицеры махали фуражками съ квартеръ-дека въ знакъ безмолвнаго прощанія, а оркестръ игралъ хоръ изъ ‘Пирата’ ‘Будь всегда счастливъ и благословенъ, какъ теперь’ — это была горькая иронія надъ нашимъ одинокимъ, безотраднымъ изгнаніемъ!
Невесела была кучка людей, возвращавшихся въ этотъ день къ ужину, состоящему изъ оленины и капусты, въ пустыя комнаты гижигинской казармы! Теперь мы’только оцнили вполн разницу между жизнью въ ‘обтованной земл’ и существованіемъ въ сверовосточной Азіи.
Посл отплытія ‘Варяга’, ‘Клара Белль’ была введена въ устье рки, кладь ея выгружена, лейтенантъ Арнольдъ съ партіей посланъ на это судно и 26 августа, во время прилива, оно подняло паруса и отправилось въ Ямскъ и Санъ-Франциско, оставя въ Гижигинск только прежнюю камчатскую партію, т. е. Додда, маіора и меня.
И вотъ мы опять остались втроемъ среди грубаго и невжественнаго общества, пребываніе между нами англійскихъ и русскихъ моряковъ промелькнуло, какъ пріятное сновидніе.

ГЛАВА XXXIII.

Новое прибытіе кораблей.— Послдняя поздка къ сверному полярному кругу.— Корякскіе проводники.— Голодъ въ Анадырск.

Посл отплытія ‘Варяга’ и ‘Клары Белль’, послдовалъ опять долгій томительный мсяцъ ожиданій, впродолженіе котораго мы жили съ прежними неудобствами у устья Гижиги. Недля проходила за недлей, не принося никакихъ извстій объ ожидаемыхъ корабляхъ, наступилъ и конецъ короткаго свернаго лта, на горахъ снова появился снгъ и продолжительныя, сильныя бури предсказывали скорое приближеніе зимы. Прошло боле трехъ мсяцевъ посл предполагаемаго отплытія ‘Онуарда’ и ‘Пальметто’ изъ Санъ-Франциско и ихъ долгое отсутствіе можно было объяснить только ихъ поврежденіемъ или крушеніемъ. 18 сентября маіоръ Абаза ршился послать гонца въ столицу Сибири, чтобы оттуда телеграфировать компаніи, спрашивая о дальнйшихъ распоряженіяхъ. Оставленные на слдующую зиму безъ людей, инструментовъ и другихъ матеріаловъ, кром 50.000 изоляторовъ и подставокъ, мы не могли никакимъ образомъ способствовать сооруженію линіи и намъ оставался только одинъ исходъ — дать знать компаніи о нашемъ затруднительномъ положеніи. Однако 19, прежде-чмъ мы успли привести въ исполненіе это ршеніе, прибыло давно ожидаемое судно ‘Пальметто’, а вслдъ за нимъ явился и русскій пароходъ ‘Сахалинъ’ съ пособіями изъ Николаевска. Этотъ послдній, не завися нисколько отъ втра и сидя неглубоко въ вод, безъ затрудненія перешелъ баръ и вошелъ въ рку, но ‘Пальметто’ нужно было еще простоять на якор въ залив, въ ожиданіи прилива. Нсколько дней погода стояла холодная и пасмурная и разразилась наконецъ бурей, 22 втеръ дулъ такъ сильно съ юго-востока, а волны бушевали такъ грозно, что мы стали серьезно опасаться за цлость несчастнаго судна.
Такъ-какъ мелководье не позволяло кораблю перейти баръ у устья рки, то до прилива невозможно было подать ему никакой помощи. 23 стало очевидно, что ‘Пальметто’, на котораго были возложены вс наши надежды, долженъ былъ неминуемо ссть на мель. Его самый большой якорь оборвался и онъ медленно, но врно дрейфовался на скалистый, обрывистый берегъ на востокъ отъ рки, гд онъ, конечно, долженъ былъ разбиться въ щепки. Капитанъ Артюръ, не видя другого исхода, выпустилъ канатъ и сталъ противъ самаго устья рки. Онъ не могъ боле избгнуть, и конечно лучше было набжать на песчанный баръ, чмъ безпомощно дрейфовать на черную, отвсную, скалистую стну, гд гибель была-бы неизбжна. Судно храбро приблизилось на полъ-мили къ маяку и потомъ тяжело врзалось въ песокъ на семифутовой глубин. Посл перваго толчка послдовало сильное сотрясеніе въ подводной части судна, а волны между тмъ разбивались цлымъ облакомъ брызгъ надъ его верхней палубой. Намъ казалось, что оно не продержится и до утра. Когда, впрочемъ, вода прилива стала подниматься, то судно все боле и боле начало приближаться къ устью рки и, наконецъ, во время самой высокой воды оно очутилось не дале четверти мили отъ него. Судно было очень крпкой постройки и потому потерпло мене вреда, чмъ мы предполагали, и когда вода сбыла, оно осталось на бар, не потерпвъ другихъ пораженій, кром потери своего фальшкиля и нкоторой порчи въ мдной обшивк.
Судно лежало на боку, образуя уголъ въ сорокъ пять градусовъ, такъ-что невозможно было ничего достать изъ трюма, мы сдлали необходимыя приготовленія для выгрузки клади въ лодки, лишь только слдующій приливъ подниметъ судно и поставитъ его въ прямое положеніе. Мы мало надялись спасти самый корабль, но вся наша забота заключалась въ томъ, чтобы выгрузить его прежде, чмъ онъ превратится въ обломки. Капитанъ Табезинъ, съ русскаго парохода ‘Сахалинъ’, предложилъ къ нашимъ услугамъ вс свои шлюпки и всю наличную команду.
На слдующій день мы принялись за работу съ шестью или семью лодками, большимъ плашкотомъ и пятьюдесятью рабочими. Море продолжало волноваться, подводная часть судна снова стала содрогаться, плашкотъ завязъ и потонулъ въ ста аршинахъ отъ берега съ полнымъ грузомъ, и множество ящиковъ и боченковъ съ мукой понеслись съ приливомъ вверхъ по рк. Намъ приходилось усердно работать, не покладая рукъ, лишь-бы только спасти грузъ судна, состоящій большею частью, какъ я уже упоминалъ выше, изъ състныхъ припасовъ, потеря такого груза обрекала насъ на голоданіе во время зимы, а слдовательно, и наше предпріятіе не могло-бы быть приведено въ исполненіе. Поэтому мы настойчиво продолжали работать на лодкахъ, пока вода вокругъ судна была достаточно высока, чтобы поднимать ихъ, и при начал отлива мы могли поздравить другъ друга съ пріятнымъ извстіемъ, что състныхъ припасовъ спасено столько, что наше существованіе вполн обезпечено даже въ томъ случа, если судно въ слдующую-же ночь разлетится въ щепки. 25-го втеръ былъ уже слабе, море стало утихать и такъ-какъ судно не потерпло, повидимому, особенно серьезныхъ поврежденій, то мы начали надяться спасти и корабль и грузъ. Съ 26 по 29-е сентября, вс шлюпки съ ‘Сахалина’ и ‘Пальметто’, вмст съ командой обоихъ судовъ, были постоянно заняты перевозкой груза съ корабля на берегъ, и 30-го половина его по крайней мр была благополучно выгружена. На сколько мы могли судить, ничто не должно помшать ему отправиться въ море въ октябр. При ближайшемъ осмотр оказалось, что потери его ограничивались фальшкилемъ, а это, по мннію офицеровъ ‘Сахалина’, нисколько не длало его неспособнымъ къ морскому плаванію и не могло помшать его отплытію.
Представилось, однако, новое затрудненіе. Весь экипажъ ‘Пальметто’ состоялъ изъ негровъ и лишь только они узнали, что маіоръ Абаза намревался отправить судно въ Санъ Франциско этой же осенью, они отказались итти, объявивъ, что корабль неспособенъ къ морскому плаванію, и что они предпочитаютъ провести зиму въ Сибири, чмъ подвергаться опасному путешествію въ Америку. Маіоръ Абаза немедленно созвалъ коммисію офицеровъ съ ‘Сахалина’ и попросилъ ихъ снова осмотрть судно и представить письменное мнніе о пригодности его. Осмотръ былъ сдланъ, и мнніе заключалось въ томъ, что оно вполн годно для совершенія путешествія въ Петропавловскъ, Камчатку и, можетъ быть, даже въ Санъ-Франциско. Это ршеніе было прочитано неграмъ, но они продолжали наставать на своемъ отказ. Представивъ имъ послдствія возмущенія, маіоръ приказалъ заковать зачинщика въ цпи, отправилъ его на бортъ ‘Сахалина’ и заключилъ въ угольную яму, но товарищи его не уступали. Необходимо было, чтобы ‘Пальметто’ вышелъ въ море при первой-же возможности, такъ-какъ время года было уже позднее, и онъ могъ быть неминуемо затертъ льдомъ, если останется въ рк позже половины октября.
Затмъ, какъ я уже упомянулъ выше, маіору Абаз необходимо было хать въ Охотскъ на пароход ‘Сахалинъ’, а этотъ послдній былъ уже совершенно готовъ выступить въ море. Посл полудня, 1-го октября, когда ‘Сахалинъ’ разводилъ уже пары для отплытія, негры общали маіору окончить выгрузку ‘Пальметто’ и возвратиться въ Санъ-Франциско съ условіемъ, если онъ освободитъ закованнаго имъ человка. Заключенный тотчасъ-же былъ освобожденъ и черезъ два часа маіоръ отплылъ на ‘Сахалин’ въ Охотскъ, оставя насъ однихъ распоряжаться по нашему усмотрнію съ полу-разбитымъ кораблемъ и съ его мятежной командой, съ которой трудно справиться.
Еще далеко не весь грузъ былъ вывезенъ на берегъ, часть его еще находилась на судн и потому мы продолжали слдующіе пять дней выгружать его на лодкахъ, работа была трудная и утомительная, лодки могли подходить къ кораблю только впродолженіи шести часовъ изъ двадцати четырехъ, и эти шесть часовъ были отъ одинадцати вечера до пяти утра. Все остальное время корабль лежалъ на боку, а вода вокругъ него была такъ мелка, что едва-ли могла-бы поднять даже доску. Къ увеличенію нашихъ опасеній и затрудненій, наступили холода, термометръ опустился до нуля и массы плавающихъ льдинъ приносились каждымъ приливомъ и отливомъ, вскор вся рка была такъ завалена обломками льда и обломками кусковъ мдной обшивки судна, что мы должны были тянуть лодки взадъ и впередъ на канат. Не смотря, впрочемъ, на дурную погоду, мелководье и ледъ, грузъ корабля медленно, но постепенно убавлялся, къ 10 октября на немъ осталось только нсколько боченковъ муки, немного солонины и свинины, что намъ было ненужно и семьдесятъ или сто тоннъ угля. Это мы ршили отправить назадъ въ Санъ-Франциско вмсто балласта. Вода съ каждымъ днемъ все боле и боле повышалась, и, наконецъ, 11-го ‘Пальметто’ въ первый разъ, въ продолженіе трехъ недль, былъ въ состояніи двинуться съ мста. Лишь только киль его освободился изъ песка, какъ его повернули въ залив носомъ къ морю и укрпили большими верпами, приготовивъ къ отплытію на слдующій день. Испытавъ страшный холодъ предшествовавшей недли, экипажъ не выражалъ боле желанія зимовать въ Сибири, кром внезапной перемны втра, ничто не могло препятствовать благополучному выходу изъ рки. Втеръ былъ, однако, благопріятенъ, какъ и прежде, и 12-го октября, въ 2 часа пополуночи, на ‘Пальметто’ снова заколебались долго отдыхавшіе нижніе паруса и марсели, канаты большихъ верповъ были отрзаны и при легкомъ сверо-восточномъ втр онъ медленно вышелъ въ заливъ. Никакая музыка никогда не казалась мн такою пріятною для слуха, какъ сердечное ‘Но! Heiss! Ho!’ экипажа, когда натянули шкоты брамсалей по ту сторону бара! Судно наконецъ выбралось въ открытое море! И пора ему было! Мене, чмъ черезъ недлю посл его отплытія, рка и прибережная часть залива, были такъ завалены ледяными глыбами, что ему не возможно было-бы избжать полнаго крушенія.
При наступленіи второй зимы надежды предпринимателей были боле въ цвтущемъ положеніи, чмъ когда-либо до сихъ поръ. Корабли общества, правда, очень опоздали своимъ прибытіемъ, и одинъ изъ нихъ ‘Онуардъ’ вовсе не пришелъ, но ‘Пальметто’ снабдилъ насъ четырнадцатью работниками, большимъ запасомъ инструментовъ и продовольствія, маіоръ Абаза отправился въ Якутскъ, чтобы нанять шестьсотъ или семьсотъ туземныхъ работниковъ и купить триста лошадей, такъ что мы надялись къ 1-му февралю начать работы по всей линіи, которыя будутъ успшно подвигаться впередъ.
Теперь уже нельзя сидть, сложа, руки, а надо было приниматься за дло, тотчасъ посл отплытія ‘Пальметто’, я послалъ лейтенанта Сандфорта съ двадцатью рабочими въ лса Гижигинской рки, выше поселенія, снабдивъ ихъ топорами, лыжами, санями и продовольствіемъ, и поручилъ имъ рубить столбы и заготовлять срубы для домовъ, которые должны были быть впослдствіи распредлены въ степяхъ между Гижитискомъ и Пенжинскимъ заливомъ. Я послалъ также небольшую партію туземцевъ подъ начальствомъ г. Уимера въ Ямскъ съ пятью или шестью санями, съ топорами и състными припасами, къ лейтенанту Арнольду и депешами для отправленія маіору Абаз.
Въ настоящее время мн не предстояло никакого дла на берегу Охотскаго моря и я намревался похать еще разъ на сверъ. Мы ничего не слыхали о лейтенант Бш и его партіи съ 1-го мая, а намъ непремнно нужно было знать, успшно-ли шла рубка и сплавка столбовъ по Анадыри, и какіе были его намренія и планы на слдующую зиму. Позднее прибытіе ‘Пальметто’ возбудило въ насъ опасеніе, что корабль, посланный къ Анадыри, также былъ задержанъ на пути, что должно было поставить лейтенанта Бша и его партію въ крайне непріятное, если не опасное положеніе. По этому маіоръ Абаза приказалъ мн, узжая въ Охотскъ, отправиться по первому зимнему пути въ Анадырскъ и увриться, приходили-ли корабли общества къ устью рки и не нуждался-ли Бешъ въ помощи. Меня ничто боле не задерживало въ Гижигинск и я уложилъ свои походныя принадлежности, запасное мховое платье, положилъ на пять саней чай, сахаръ, табакъ и продовольствіе, и 2-го ноября отправился съ шестью казаками еще разъ къ полярному кругу.
Изъ всхъ моихъ путешествій по Сибири ни одно не было такъ печально, какъ это. Во избжаніе лишнихъ издержекъ, я не взялъ съ собой никого изъ моихъ американскихъ товарищей, но сколько разъ, сидя одиноко у походнаго огня, раскаивался я въ своей самоотверженной бережливости, какъ я часто скучалъ о сердечномъ смх и добродушныхъ шуткахъ моего врнаго Ахата-Додда. Впродолженіи двадцати пяти дней я не встртилъ ни одного цивилизованнаго существа, не сказалъ ни одного слова на моемъ родномъ язык, а по истеченіи этого времени я былъ-бы радъ, кажется, поговорить съ умной американской собакой. ‘Уединеніе’, говоритъ Бичеръ, ‘для общественной жизни все равно, что паузы для музыки’, я-же нахожу, что путешествіе, совершенное въ одиночеств, такъ-же непріятно, какъ и музыкальное произведеніе, состоящее исключительно изъ паузъ — только самое живое воображеніе можетъ найти и въ томъ и въ другомъ что-нибудь интересное.
Въ Купл, на берегу Пенжинскаго залива, я долженъ былъ проститься съ моими добродушными казаками и взять себ проводниками полдюжины тупыхъ угрюмыхъ коряковъ съ бритыми головами и съ тхъ поръ я еще живе почувствовалъ свое одиночество. Съ казаками я былъ еще въ состояніи говорить и часто проводилъ длинные зимніе вечера у походнаго, огня, разспрашивая о ихъ поврьяхъ и предразсудкахъ и слушая характеристическіе разсказы изъ сибирской жизни, теперь-же, не зная вовсе корякскаго языка, я былъ лишенъ и этого послдняго развлеченія. Мн приходилось довольствоваться только собственными думами и мыслями, а эти мысли и думы, конечно, не могли быть веселаго характера и только нагоняли на меня еще большую тоску.
У моихъ проводниковъ была самая уродливая и непріятная наружность, какую можно было только встртить въ поселеніяхъ Пенжинскаго залива, а ихъ упрямство и тупость поддерживали во мн дурное расположеніе духа во все время путешествія отъ Купля до Пенжины. Только съ револьверомъ въ рук я могъ принудить ихъ къ повиновенію. Они не имли никакого понятія о томъ, какъ удобне расположить станъ въ дурную погоду, и я напрасно старался научить ихъ этому. Не смотря на вс мои убжденія, они продолжали каждую ночь рыть глубокую яму въ снгу для костра и сидть скорчившись по ея краямъ, подобно лягушкамъ на краю колодца, между тмъ, какъ я самъ устраивалъ себ ночлегъ. Поваренное искусство было имъ также совершенно неизвстно и они никакъ не могли проникнуть въ его тайны. Почему мясо, положенное въ одинъ сосудъ варилось, а положенное въ другой, совершенно сходный, жарилось,— почему одно превращалось въ супъ, а другое въ пирогъ,— все это были вопросы, о которыхъ они разсуждали каждый вечеръ и которые все-таки никакъ ни могли себ усвоить. Изумительны были опыты, которые они производили надъ содержимымъ этихъ непонятныхъ жестяныхъ коробокъ съ консервами. Они мн часто подавали пироги съ томатами, обжаренными въ масл, шепталу они смшивали съ жареной говядиной или варили въ суп, крупу они подслащивали, а сушеные консервы разбивали камнями въ куски. Никогда, даже случайно, не могли они попасть на надлежащіе припасы, если я самъ постоянно не стоялъ надъ ними и не наблюдалъ лично за приготовляемымъ мн ужиномъ.
Не имя понятія объ этихъ необыкновенныхъ американскихъ кушаньяхъ, они всегда съ большимъ любопытствомъ отвдывали ихъ, и эти опыты были иногда чрезвычайно смшны. Однажды вечеромъ, вскор посл отъзда изъ Шестакова, они увидали, что я мъ маринованный огурецъ, а такъ-какъ этотъ новый предметъ былъ для нихъ совершенно незнакомъ, то они попросили у меня кусочекъ огурца, чтобы его попробовать. Предвидя, какія изъ этого выйдутъ послдствія, я отдалъ весь огурецъ самому грязному и дикому изъ нихъ и посовтовалъ ему откусить какъ можно больше. Вс его товарищи смотрли, притаивъ дыханіе, пока онъ подносилъ огурецъ ко рту, чтобы увидать, какъ онъ ему понравится. Съ минуту лицо его выражало смшную смсь удивленія, недоумнія и отвращенія, и онъ былъ, кажется, готовъ выплюнуть откушенный кусокъ, но сдлавъ большое усиліе, онъ превозмогъ себя, придалъ лицу своему выраженіе удовольствія, чмокнулъ губами, объявилъ, что это было ‘акмель немелькинъ’ — очень хорошо — и передалъ огурецъ ближайшему сосду. Этотъ послдній былъ равно пораженъ и недоволенъ его неожиданной кислотой, но не желая сознаться въ обманутомъ ожиданіи и услышать насмшки товарищей, онъ также уврялъ, что это великолпно и передалъ дале. Шесть человкъ послдовательно разыграли эту комедію съ величайшей серьезностью, но когда вс откусили по кусочку огурца, они разразились единодушнымъ, удивленнымъ ‘т!— е — ее’ и дали свободу долго-сдерживаемому чувству отвращенія. Усиленное плеванье, кашель, умыванье рта снгомъ, послдовавшіе за первымъ взрывомъ неудовольствія, доказали, что вкусъ къ пикулямъ благопріобртенъ, а не свойствененъ первобытному человку. Меня особенно забявляло то, что они обманывали другъ-друга. Каждый изъ нихъ, сдлавшись жертвой обмана, тотчасъ чувствовалъ необходимость ввести въ заблужденіе и своего сосда, и ни одинъ изъ нихъ не ршился сознаться, что огурецъ былъ несовсмъ вкусенъ, пока вс не отвдали его. Несчастье любитъ товарищей, а человческая природа везд одинакова. Хотя и недовольные послдствіями опыта, они тмъ не мене просили у меня и посл этого кусочекъ изъ каждой жестянки, которую я открывалъ. Передъ самымъ пріздомъ въ Пенжину, впрочемъ, одинъ случай навсегда избавилъ меня отъ ихъ докучливости и внушилъ имъ такой суеврный страхъ къ жестянкамъ, что они ничмъ не могли побороть его впослдствіи. У насъ вошло въ обыкновеніе, во время остановки на ночлегъ, ставить наши жестянки въ горячую золу или уголья, чтобы содержимое въ нихъ оттаяло, и я нсколько разъ уже говорилъ моимъ проводникамъ, чтобы они ихъ всегда прежде открывали. Конечно, я не могъ объяснить имъ, что отъ скопленія пара жестянки могутъ лопнуть, я сказалъ имъ, что это будетъ ‘аткинъ’ — дурно — если они не сдлаютъ отверстія въ крышк прежде, чмъ поставятъ жестянку на огонь. Однажды вечеромъ, они забыли эту предосторожность и пока они сидли, скорчившись, вокругъ костра, погруженные въ размышленія, одна изъ жестянокъ лопнула съ страшнымъ взрывомъ, освободивъ густое облако пара, а куски кипящей баранины разлетлись по всмъ направленіямъ. Если-бы вулканъ разверзся надъ костромъ, коряки не могли бы больше испугаться. Не успвъ убжать, они упали на спину и подняли ноги кверху съ криками ‘каммукъ!’ — дьяволъ — воображая себя совсмъ погибшими. Мой смхъ успокоилъ ихъ наконецъ, и имъ стало немного стыдно за свой минутный страхъ, но съ этого времени они стали обращаться съ жестянками, какъ будто-бы он были наполнены разрывными пулями, и никакъ не могли ршиться отвдать кусочекъ содержимаго въ нихъ. Я, конечно, остался этимъ доволенъ, потому-что избавился отъ ихъ докучливыхъ попрошайничествъ.
Однако, мы медленно подвигались впередъ отъ Охотскаго моря къ Анадырску, дни были коротки, а только что выпавшій снгъ рыхлъ и глубокъ. Часто на протяженіи десяти или пятнадцати миль, мы должны были лыжами прокладывать дорогу для нашихъ тяжело-нагруженныхъ саней, и то усталыя собаки съ трудомъ только могли пробираться но этимъ рыхлымъ сугробамъ. Холодъ былъ такъ силенъ, что ртутный термометръ, показывающій до —23 былъ почти безполезенъ. Впродолженіе нсколькихъ дней, ртути совсмъ не было видно, я могъ судить о холод только по быстрот, съ которою замерзалъ мой ужинъ, когда его снимали съ огня. Сколько разъ супъ превращался въ моихъ рукахъ изъ жидкаго тла въ твердое, а каша примерзала къ жестяной тарелк, прежде-чмъ я успвалъ ее дость.
Дв недли спустя посл отъзда изъ Гижигинска, мы достигли Пенжины, отстоящей въ двухъ стахъ верстахъ отъ Анадырска. Посл насъ, т. е. съ мая, никто изъ постороннихъ не заглядывалъ въ этотъ городокъ, и все поселеніе — мужчины, женщины, дти и собаки — толпой высыпали намъ навстрчу съ самыми радостными заявленіями. Боле полугода они не видли ни одного посторонняго лица и не слыхали живого слова о вншнемъ мір, въ вид выраженія своего восторга, они привтствовали насъ полдюжиной выстрловъ изъ старыхъ заржавленныхъ винтовокъ.
Когда я выхалъ изъ Гижигинска, то надялся встретить гд-нибудь на дорог посланнаго съ извстіями и письмами отъ Бша, но я очень удивился и встревожился, узнавъ, что никто не прізжалъ изъ Анадырска въ Пенжину и что съ прошедшей весны не было никакихъ слуховъ о нашей партіи. Какое-то непріятное предчувствіе овладло мной, такъ-какъ Бшу было непремнно приказано послать нарочнаго въ Гижигинскъ по первому зимнему пути, а теперь былъ уже конецъ ноября.
Къ несчастью, мои предчувствія оправдались на слдующій-же день. Поздно вечеромъ, когда я сидлъ въ дом русскаго крестьянина и пилъ чай, на улиц раздался крикъ:
— Анадырскіе дутъ!
Я поспшно выбжалъ изъ дома встртилъ анадырскаго священника въ ту самую минуту, когда тотъ останавливалъ своихъ собакъ у воротъ. Моимъ первымъ вопросомъ было:
— ‘Гд Бшъ?’
Священникъ отвтилъ:
— ‘Богъ его знаетъ!’
У меня сердце такъ и упало.
— Но гд-же видли вы его въ послдній разъ — гд провелъ онъ лто? допытывался я.
— Я видлъ его въ послдній разъ у устья Анадыри, въ іюл, возразилъ священникъ и съ этого времени о немъ нтъ никакихъ слуховъ.
Еще нсколько вопросовъ объяснили мн всю печальную исторію. Бшъ, Макри, Гардеръ и Смитъ отправились въ іюн внизъ по Анадыри на большомъ плоту съ матеріалами для станціонныхъ домовъ, которые должны были быть построены вдоль ея береговъ. Поставивъ эти дома въ назначенныхъ мстахъ, они отправились на лодкахъ къ анадырской губ ожидать прибытія кораблей общества изъ Санъ-Франциско. Тутъ къ нимъ пріхалъ священникъ и прожилъ съ ними нсколько недль, но въ конц іюля ихъ скудный запасъ продовольствій истощился, ожидаемые корабли не являлись и священникъ возвратился въ поселеніе, оставивъ несчастныхъ американцевъ въ самомъ жалкомъ положеніи у устья рки. Съ этихъ поръ ничего не было о нихъ слышно и, какъ священникъ мрачно замтилъ, ‘одинъ Богъ только зналъ’, гд они были и что съ ними сдлалось. Это были плохія всти, но еще не самыя худшія. Вслдствіе неудачнаго лова семги въ Анадыри въ это лто, въ поселеніи начался страшный голодъ, часть жителей и вс почти собаки погибли отъ него и населеніе совершенно опустло. Каждый, имющій довольно собакъ, чтобы ухать, отправлялся отыскивать кочующихъ чукчей, съ которыми могъ-бы прожить до слдующаго лта, а т немногіе, которые остались въ селеніи, ли сапоги и обрзки оленьихъ шкуръ, чтобы поддержать свое существованіе. Въ начал октября партія туземцевъ отправилась, на собакахъ отыскивать Додда и его товарищей, но вотъ уже боле мсяца прошло съ ихъ отъзда, а они все еще не возвращались. Вроятно, они погибли отъ голода въ пустынныхъ равнинахъ нижней Анадыри, такъ-какъ они могли взять съ собою продовольствія на десять дней и едва-ли имъ удалось встртить на пути кочующихъ чукчей, которые снабдили-бы ихъ състными припасами.
Такимъ образомъ, первыя всти, дошедшія до меня изъ Сверной области были крайне неблагопріятны,— голодъ въ Анадырск, исчезновеніе Беша съ партіей съ іюля и восьми туземцевъ съ санями и собаками съ половины октября, конечно, это еще боле увеличило мое дурное расположеніе духа! Худшаго положенія длъ нельзя было и придумать. Конечно, я не могъ сомкнуть глазъ цлую ночь, размышляя объ этихъ несчастіяхъ и стараясь придумать лучшій планъ дйствій. Какъ ни ужасна была вторичная поздка къ Анадыри зимой, но я не видлъ средствъ избжать ее. Фактъ, что ничего не было слышно о Бш впродолженіе четырехъ мсяцевъ ясно свидтельствовалъ, что съ нимъ случилось какое-нибудь несчастье, и моя прямая обязанность была отправиться къ анадырской губ и найти его, если только это окаасется возможнымъ.
На слдующее-же утро я началъ закупать продовольствіе для собакъ и до вечера пріоблъ уже 2.000 штукъ сушеной рыбы и такое-же количество тюленьяго жира, которое наврное достало-бы пяти стаямъ собакъ на сорокъ дней по крайней мр. Потомъ я послалъ за начальникомъ шайки кочующихъ коряковъ, разбившихъ случайно свои палатки близъ Пенжины, и уговорилъ его пригнать стадо оленей къ Анадырску, чтобы зарзать изъ него столько головъ, сколько нужно будетъ для снабженія пищей голодающихъ жителей, пока они не получатъ другой помощи. Я послалъ также двухъ туземцевъ обратно въ Гижигинскъ съ письмами къ исправнику, извщая его о голод и къ Додду, чтобы тотъ снарядилъ какъ можно больше саней съ продовольствіемъ и отправилъ-бы ихъ тотчасъ-же въ Пенжину, гд я распоряжусь о ихъ препровожденіи въ голодающее поселеніе.
Самъ я думалъ отправиться въ Анадырскъ 20 ноября съ пятью надежнйшими Пенжинскими проводниками и столькими-же санями. Эти люди и собаки должны были сопровождать меня до устья Анадыри, если я ничего не узнаю о Беш до прибытія въ Анадырскъ.
Распорядившись такимъ образомъ, я сталъ и самъ готовиться къ новому путешествію, холодъ и трудности пути нисколько не смущали меня, я думалъ лишь только о томъ, какъ-бы поспть во время, чтобы мои старанія и хлопоты не оказались-бы безполезными.

ГЛАВА XXXIV.

Свиданіе съ Бшемъ.— Трудная дилемма.— Голодъ.— Наемъ восьмисотъ рабочихъ.— Предпріимчивый американецъ.— Пустыня.

Я отправился въ Анадырскъ 20-го ноября, какъ и предполагалъ. Сани священника проложили уже для насъ путь, и мы дохали до Анадырска скоре, чмъ я ожидалъ, уже 22 ноября мы расположили нашъ станъ у подошвы невысокаго горнаго кряжа, извстнаго подъ именемъ ‘Русскаго хребта’, въ тридцати верстахъ на юг отъ поселенія. Въ надежд достигнуть мста нашего назначенія до утра, мы ршились хать всю ночь, но передъ сумерками неожиданно поднялась вьюга, которая помшала намъ перебраться черезъ горный проходъ. Около полуночи втеръ немного стихъ, луна по временамъ выглядывала изъ-за тучъ, и опасаясь, что погода можетъ сдлаться еще хуже, мы разбудили усталыхъ собакъ и начали подниматься на горы. Мстность была дикая и пустынная. Снгъ опускался крупными хлопьями надъ проходомъ, почти скрывая изъ вида голыя, блыя вершины, торчавшіе съ обихъ сторонъ, засыпалъ за нами дорогу по мр того, какъ мы поднимались вверхъ. Время отъ времени блдные лучи луны, пробиваясь сквозь снжныя облака, освщали на мгновеніе обнаженные склоны горъ надъ нашими головами, потомъ они снова погружались въ темныя испаренія, втеръ завывалъ въ ущельяхъ и все исчезало въ туман и мгл. Наконецъ, мы достигли вершины, и когда остановились на минуту, чтобы дать вздохнуть усталымъ собакамъ, насъ внезапно поразилъ видъ длиннаго ряда темныхъ предметовъ, быстро проносившихся по обнаженной поверхности горы, въ нсколькихъ саженяхъ отъ насъ, и спускающихся въ ущелье, изъ котораго мы только-что выхали. Я видлъ ихъ мелькомъ, но мн показалось, что это были сани, запряженныя собаками, съ громкимъ крикомъ мы бросились имъ вслдъ. Дйствительно, это были сани и, приблизившись, я узналъ между ними старую, обтянутую тюленьей кожей ‘повозку’, которую я оставилъ прошлой зимой въ Анадырск и которая, конечно, должна была быть занята американцами. Съ сердцемъ бьющимся отъ волненія, я спрыгнулъ съ саней, подбжалъ къ повозк и спросилъ по англійски:
— Кто тутъ?
Было слишкомъ темно, чтобы различить лица, но давно знакомый мн голосъ отвтилъ:
— Бшъ!
Никогда этотъ голосъ не былъ мн такъ пріятенъ. Цлыхъ три недли я не видалъ ни одного соотечественника и не слыхалъ ни одного англійскаго слова, одиночество и постоянно новыя неудачи привели меня въ совершенно уныніе, какъ вдругъ въ полночь, на пустынной горной вершин, въ вьюгу, я встртилъ стараго друга и товарища, котораго почти уже считалъ погибшимъ. Радостна была эта встрча! Туземцы, отправившіеся къ Анадырской губ отыскивать Бша и его партію, благополучно возвратились вмст съ Бшемъ, и этотъ послдній халъ теперь въ Гижигинскъ съ извстіями о голод и за продовольствіемъ и помощью. Вьюга задержала его такъ-же какъ и насъ и когда она немного утихла въ полночь, мы оба двинулись съ противуположныхъ сторонъ, чтобы перебраться черезъ горный кряжъ, и такимъ образомъ встртились на вершин. Мы вмст возвратились къ моему покинутому стану на южномъ склон горъ, раздули еще тлвшіеся уголья, разстелили медвжьи шкуры и проговорили до тхъ поръ, пока стали похожи на блыхъ медвдей отъ падающаго на насъ снга, а день уже занимался на восток.
Бшъ привезъ также дурныя всти. Онъ похалъ съ партіей къ устью Анадыри, какъ уже сказалъ мн, священникъ, въ начал іюня, и почти четыре мсяца ждалъ прибытія кораблей общества. Наконецъ, ихъ запасы истощились, и они были принуждены питаться только рыбой, которую имъ удавалось поймать впродолженіи дня и голодать, когда ловъ былъ неудаченъ. Чтобы добыть соли они скребли доски стараго боченка, бывшаго съ соленой свининой и оставленнаго здсь Макри въ прошломъ году, а вмсто кофе жгли рисъ и варили его. Наконецъ не стало боле ни риса, ни соли, и они должны были питаться одной вареной рыбой безъ кофе, хлба и соли. Живя посреди обширнаго мшистаго болота, не имя на пятьдесятъ миль кругомъ ни одного дерева, одваясь въ звриныя шкуры, за неимніемъ другого платья, страдая часто отъ голода, мучимые москитами, отъ которыхъ имъ нечмъ было защищаться, и ожидая день за днемъ, недлю за недлей кораблей, которые все не являлись, положеніе ихъ было самое плачевное. Одно судно компаніи ‘Гольденъ Тэтъ’ прибыло, наконецъ, въ октябр съ двадцатью двумя человками и маленькимъ пароходомъ, но зима уже наступила и черезъ пять дней, прежде-чмъ они успли окончить выгрузку товаровъ, корабль былъ затертъ льдомъ, экипажъ и почти весь грузъ были спасены, но черезъ это несчастіе численность партіи увеличилась съ двадцати пяти на сорокъ семь человкъ, а соотвтствующаго увеличенія продовольствія для ея содержанія не было. По счастью, впрочемъ, не подалеку находились шайки кочующихъ чукчей, и отъ нихъ Бшу удалось пріобрсти значительное число оленей, мясо которыхъ онъ веллъ заморозить и запасти для будущаго употребленія. Когда Анадырь замерзла, Бшъ остался, какъ и Макри прошлой зимой, безъ всякихъ средствъ добраться до поселенія, но онъ предвидлъ это затрудненіе и, узжая изъ Анадырска, распорядился, чтобы ему выслали сани на выручку въ случа, если онъ не успетъ возвратиться на лодкахъ до замерзанія рки. Не смотря на голодъ, сани были дйствительно отправлены, и Бшъ съ двумя проводниками возвратился въ Анадырскъ на этихъ саняхъ. Найдя это поселеніе совершенно опустошеннымъ отъ голода, онъ, не медля ни минуты, продолжалъ свой путь въ Гижигинскъ, между тмъ какъ его голодающія и утомленныя собаки умирали на дорог. Таково было положеніе моего товарища, котораго я считалъ совершенно погибшимъ, не имя отъ нето такъ долго никакихъ извстіи.
Между тмъ въ Анадырск голодъ принесъ много несчастій и бдъ. Вотъ, каково было тамъ положеніе длъ, когда я встртился съ Бшемъ на вершин Русскаго хребта.
Сорокъ четыре человка жили у устья Анадыри, въ 250 миляхъ отъ ближайшаго поселенія, у нихъ ршительно не было никакого продовольствія на зиму и никакихъ средствъ къ перезду. Анадырскъ былъ опустошенъ и, кром нсколькихъ упряжекъ собакъ, въ Пенжинск нельзя было найти ни одной годной собаки во всей Сверной области Охотскаго моря до Берингова пролива. Что можно было сдлать при подобныхъ обстоятельствахъ? Мы съ Бшемъ обсуждали этотъ вопросъ у нашего одинокаго костра, у подножія Русскаго хребта, но не могли притти ни къ какому ршенію, посл трехъ или четырехъ часоваго тревожнаго сна мы похали дале, къ Анадырску. Вечеромъ мы пріхали въ городъ, если можно назвать городомъ то, что отъ него осталось. Въ двухъ верхнихъ селеніяхъ — ‘Оселкин’ и ‘Покоруков’,— бывшихъ прошедшей зимой въ такомъ цвтущемъ состояніи, не было ни одного жителя, даже въ Марков жило только нсколько семействъ, истощенныхъ голодомъ, которыя, лишившись всхъ собакъ, не имли средствъ выхать изъ селенія. Громкій вой собакъ не извщалъ боле о нашемъ прізд, никто не выходилъ къ. намъ на встрчу, окна домовъ были заколочены деревянными ставнями и до половины занесены снгомъ, на которомъ невидно было ничьихъ слдовъ, и все поселеніе было молчаливо и пустынно. Казалось, будто одна половина жителей вымерла, а другая отправилась хоронить ее! Мы остановились передъ маленькимъ домикомъ, гд Бешъ расположилъ свою главную квартиру, и провели остатокъ дня въ сообщеніи другъ другу подробностей нашихъ странствованій.
Почти единственной причиной непріятнаго положенія, въ которомъ мы находились, былъ голодъ въ Анадырск. Позднее прибытіе и затмъ гибель ‘Гольденъ Тэта’ — было, конечно, большимъ несчастіемъ, но оно было-бы поправимо, если-бы голодъ не лишилъ насъ всхъ средствъ къ передвиженію. Существованіе жителей Анадырска, какъ и всхъ другихъ русскихъ поселеніи въ Сибири, зависитъ отъ рыбы, заходящей каждое лто въ рки метать икру, рыба обыкновенно ловится тысячами въ то время, когда поднимается по притокамъ ркъ во внутрь страны. Пока эти странствованія рыбы совершаются правильно, туземцамъ нетрудно запасать себ обильную пищу на зиму, но одинъ разъ въ три или четыре года рыба, по какой-то не объяснимой причин, не является, тогда на слдующую зиму всегда бываетъ такой голодъ въ Анадырск, какъ я сейчасъ описывалъ, а часто и еще опустошительне. Въ 1860 г. боле ста пятидесяти туземцевъ умерли съ голоду въ четырехъ селеніяхъ на берегу Пенжинскаго залива, а полуостровъ Камчатка былъ столько разъ опустошаемъ голодомъ со времени покоренія его русскими, что его народонаселеніе уменьшилось боле, чмъ на половину. Если-бы кочующіе коряки не приходили на выручку къ голодающимъ, со своими многочисленными стадами сверныхъ оленей, то я увренъ, что осдлое населеніе Сибири, т. е. русскіе, чуванцы, юкагиры и камчадалы уничтожились-бы мене, чмъ въ пятьдесятъ лтъ. Огромныя разстоянія, раздляющія селенія одно отъ другого, и отсутствіе всякихъ средствъ къ сообщенію лтомъ, предоставляютъ каждое селеніе самому себ и длаютъ невозможными взаимную помощь и поддержку до тхъ поръ, пока всякое пособіе оказывается слишкомъ позднимъ. Первой жертвой голода бываютъ обыкновенно собаки, народъ, лишенный такимъ образомъ послдняго средства къ перезду не можетъ покинуть опустошенное голодомъ поселеніе и повъ вс сапоги, тюленьи ремни и обрзки сырыхъ кожъ, умираетъ, наконецъ, отъ недостатка пищи.
Въ этомъ, впрочемъ, много виноваты ихъ безпечность и непредусмотрительность. Въ одно лто они могли-бы наловить и насушить столько рыбы, что ее хватило-бы имъ на три года, но вмсто этого, они запасаютъ себ продовольствія только на одну зиму, рискуя на слдующую умереть съ голода. Ни тяжелый опытъ, ни громадныя страданія не длаютъ ихъ предусмотрительне. Человкъ, едва избгшій голодной смерти въ эту зиму, скоре подвергнется той-же опасности въ слдующую, чмъ возьметъ на себя лишній трудъ и наловитъ больше рыбы. Даже, если они видятъ, что голодъ неизбженъ, они не предпринимаютъ никакихъ мръ, хотя нсколько облегчить и предупредить его, пока, наконецъ, не уничтожится послдняя крошка пищи.
Одинъ туземецъ изъ Анадырска говорилъ мн однажды, что у него осталось только на пять дней корму для собакъ.
— Что-же вы будете тогда длать? спросилъ я его.
— Богъ знаетъ, былъ характерическій отвтъ, и туземецъ равнодушно отвернулся, какъ-будто въ этомъ факт не было ничего особенно непріятнаго. Онъ думалъ, кажется, что если одному Богу только дано знать, что надо длать, то другимъ нечего и спрашивать. Отдавъ собакамъ послднюю рыбу изъ своего балагана, онъ всегда успетъ подумать о томъ, что предпринять, а до тхъ поръ нечего безполезно и тревожить себя! Извстная безпечность и безпорядочность туземцевъ принудили, наконецъ, русское правительство учредить во многихъ мстностяхъ сверо-восточной Сибири, такъ сказать сберегательные банки или запасные магазины. Чтобы основать ихъ, накупили по-немногу у туземцевъ до ста тысячъ сушеныхъ рыбъ или ‘юколю’, составляющихъ основной капиталъ банка. Каждая душа мужского пола въ поселеніи обязана была, по закону, вносить въ магазинъ ежегодно одну десятую всей пойманной рыбы, и никакія оправданія въ неисполненіи этого закона не считались уважительными. Ежегодный взносъ причислялся такимъ образомъ къ основному капиталу, такъ что пока онъ будетъ правильно производиться, средства магазина будутъ постоянно увеличиваться. Въ случа-же недостатка въ рыб или угрожающаго голода, каждый вкладчикъ, или, лучше сказать, плательщикъ подати имлъ право взять заимообразно столько рыбы, сколько нужно для удовлетворенія его насущной потребности, съ условіемъ возвратить ее на слдующее лто, вмст съ обычнымъ десяти процентнымъ взносомъ. Очевидно, что учрежденіе, возникшее на такихъ основаніяхъ и руководимое такими правилами, не можетъ никогда лопнуть, и капиталъ его, состоящій изъ сушеной рыбы, будетъ постоянно увеличиваться, пока, наконецъ, поселеніе будетъ совсмъ обезпечено противъ возможности голода. Въ Колым, русскомъ поселеніи на берегу Ледовитаго океана, былъ впервые сдланъ этотъ опыта и онъ увнчался полнымъ успхомъ. Магазинъ поддерживаетъ жителей селенія въ продолженіи двухъ самыхъ голодныхъ зимъ и его капиталъ въ 1867 г. доходилъ до 300.000 штукъ сушеной рыбы и каждый годъ приблизительно увеличивался на 20.000 штукъ.
Анадырскъ не принадлежитъ къ числу военныхъ постовъ, и тамъ не было такого запаснаго магазина, удобнаго для склада сушеной рыбы. Но если-бы наши работы продолжались въ Анадырск и его окрестностяхъ и на слдующій годъ, то мы имли въ виду просить правительство объ учрежденіи такихъ магазиновъ во всхъ поселеніяхъ какъ русскихъ, такъ и туземныхъ, по всей нашей линіи.
Однако, голодъ въ настоящемъ году былъ неизбженъ, и къ 1 декабрю 1867 г. бдный Бшъ жилъ въ пустынномъ селенія въ 600 верстахъ отъ Гижигинска, безъ денегъ, безъ продовольствія, безъ всякихъ средствъ ухать оттуда, съ безпомощной партіей въ сорокъ пять человкъ, оставленныхъ у устья Анадыря и основывающихъ на немъ одномъ вс свои надежды. Нечего было и думать о сооруженіи телеграфной линіи при такихъ обстоятельствахъ. Все его желаніе ограничивалось только снабженіемъ партіи състными припасами, пока прибытіе лошадей и людей изъ Якутска дадутъ ему возможность продолжать работы.
Видя, что и мое пребываніе въ Анадырск совершенно безполезно и что я только способствую къ скорйшему уничтоженію скуднаго запаса пищи Бша, я отправился 29 ноября съ двумя Пенжинскими санями въ Гижигинскъ. Такъ-какъ мн уже боле не пришлось вернуться въ эти сверныя страны, то и не представится боле случая упоминать о нихъ, я разскажу здсь въ нсколькихъ словахъ все то, что узналъ впослдствіи изъ писемъ о неудачахъ и несчастіяхъ изслдователей въ этой мстности. Сани, снаряженныя мною въ Гижигинскъ, достигли Пенжинска только въ конц декабря съ 3000 фунтовъ бобовъ, риса, сухарей и другихъ предметовъ. Бшъ тотчасъ-же отправилъ шесть изъ нихъ съ небольшимъ количествомъ продовольствія къ устью Анадыри, а въ феврал они возвратились, захвативъ съ собою шесть человкъ изъ партіи. Желая подвинуть хотя сколько-нибудь работы, Бешъ послалъ этихъ шестерыхъ человкъ на рку Міанъ, около семидесяти пяти верстъ отъ Анадырска, и поручилъ имъ разставлять столбы вдоль линіи, на лыжахъ. Позже была послана еще другая экспедиція къ устью Анадыри, которая 4 марта также возвратилась съ лейтенантомъ Макри и съ семью рабочими. Во время путешествія этой партіи стояла очень дурная погода, такъ-что одинъ изъ рабочихъ, по имени Робинзонъ, погибъ въ дорог, во время вьюги, въ 150 верстахъ на востокъ отъ поселенія. Его тло осталось непогребеннымъ въ одномъ изъ домовъ, построенныхъ Бшемъ въ предъидущее лто, а товарищи его похали дале. Тотчасъ по прибытіи ихъ въ Анадырскъ, они были отправлены на Міанъ, и къ половин марта об партіи вмст срубили и размстили вдоль береговъ этой рки около 3000 столбовъ. Въ апрл, впрочемъ, ихъ съсные припасы начали истощаться и вскор имъ также стала угрожать голодная смерть, Бшъ во второй разъ отправился въ Гижигинскъ за продовольствіемъ, собравъ нсколько упряжекъ голодныхъ собакъ. Во время его отсутствія, несчастныя партіи на Міан были предоставлены самимъ себ, уничтоживъ послднія крохи пищи и съвши трехъ лошадей, посланныхъ имъ еще ране изъ Анадырска, они потеряли всякую надежду на помощь и на лыжахъ отправились въ поселеніе. Это путешествіе было ужасно для истощенныхъ голодомъ людей, и хотя они благополучно достигли цли своего пути, но были такъ слабы, что, приближаясь къ поселенію, едва могли сдлать сто шаговъ, чтобы не упасть. Въ Анадырск имъ удалось добыть немного оленьяго мяса, которымъ они и питались до возвращенія лейтенанта Беша изъ Гижигинска съ продовольственными припасами, т. е. до мая.
Этимъ и ограничились наши работы на вторую зиму. Что касается до практическихъ результатовъ, то они были почти ничтожны, но эти испытанія развили въ нашихъ служащихъ и рабочихъ мужество, терпніе и выносливость, что, конечно, при лучшихъ обстоятельствахъ, увнчалось-бы блестящимъ успхомъ. Въ феврал, пока г. Нортонъ со своими людьми работалъ на Міан, термометръ изъ двадцати одного дня шестнадцать дней стоялъ боле, чмъ на сорокъ градусовъ ниже нуля, пять разъ опускался до —60 и однажды до —68, т. е. сто градусовъ ниже точки замерзанія воды. Тесать столбы на лыжахъ при теиператур въ 40 или 60 ниже нуля, само по себ нелегкое испытаніе для силъ человческихъ, но если къ нему присоединяются еще страданія голода и опасенія погибнуть среди невдомой пустыни, то оно превосходитъ человческую выносливость и можно только удивляться, какъ Нортонъ и Макри могли совершить такіе геройскіе подвиги!
15 декабря я возвратился изъ Анадырска въ Гижигинскъ посл шестнадцатидневнаго утомительнаго, тяжелаго пути. Въ это-же время прибылъ туда изъ Якутска нарочный курьеръ съ письмами и приказаніями отъ маіора Абазы.
Маіоръ, съ разршенія и при содйствіи губернатора этой области, нанялъ на три года восемьсотъ якутскихъ рабочихъ съ платою по шестидесяти рублей, т. е. около сорока долларовъ въ годъ, каждому. Онъ купилъ также триста якутскихъ лошадей и вьючныхъ сделъ, огромное количество матеріаловъ и състныхъ припасовъ, разнаго рода вещей для снаряженія и продовольствія лошадей и рабочихъ. Часть этихъ людей была уже на пути въ Охотскъ, вс они должны были быть переправлены туда отдльными партіями въ самомъ скоромъ времени и распредлены по всему протяженію линіи. Необходимо было, конечно, подчинить всю эту огромную рабочую силу надзору опытныхъ и свдущихъ американцевъ, а такъ какъ во всхъ нашихъ партіяхъ такихъ людей можно было найти человкъ пять-шесть, то маіоръ Абаза ршился послать курьера въ Петропавловскъ за офицерами, пріхавшими изъ Санъ Франциско на судн ‘Онуардъ’, которые, по его предположенію, должны были высадиться въ Камчатк. Поэтому, онъ поручилъ мн распорядиться о доставленіи этихъ людей изъ Петропавловска въ Гижигинскъ, сдлать приготовленіе къ немедленному принятію пятидесяти или шестидесяти якутскихъ рабочихъ, послать съсныхъ припасовъ въ Ямскъ для продовольствія тамошней нашей американской партіи и семьсотъ пятьдесятъ пудовъ ржаной муки для якутовъ, которые придутъ туда въ феврал. Чтобы привести въ исполненіе вс эти приказанія, въ моемъ распоряженіи было только пятнадцать саней съ собаками, но даже и эти были посланы въ Пенжинскъ съ продовольствіемъ на выручку лейтенанта Бша. Съ помощью исправника, мн удалось уговорить двухъ казаковъ хать въ Петропавловскъ за американцами, которые должны были быть оставлены тамъ ‘Онуардомъ’ и послать съ полдюжины коряковъ свезти муку и разные другіе припасы въ Ямскъ и сказать лейтенанту Арнольду, чтобы тотъ самъ прислалъ сани за остальными припасами. Такимъ образомъ, мои собственныя пятнадцать саней остались въ моемъ распоряженіи для пособія лейтенанту Сандфорду и его партіи, занятой въ настоящее время приготовленіемъ столбовъ на рк Тильга, на свер отъ Пенжинскаго залива. Разъ какъ-то, въ конц декабря, когда мы съ Доддомъ объзжали стаю собакъ за селеніемъ, намъ пришли сказать, что какой-то американецъ пріхалъ изъ Камчатки съ извстіями о долго-пропадавшемъ судн ‘Онуардъ’ и партіи людей, высаженныхъ имъ въ Петропавловск. Вернувшись поспшно въ селеніе мы нашли г. Льюиса, вышеупомянутаго американца сидящимъ совершенно спокойно въ нашей комнат за чаемъ. Этотъ предпріимчивый молодой человкъ — агентъ Телеграфнаго Общества, совершенно непріученный къ суровой жизни — не зная ни одного слова по-русски, прохалъ одинъ, среди зимы, все необитаемое пространство Камчатки между Петропавловскомъ и Гижигинскомъ. Онъ былъ въ дорог сорокъ два дня и сдлалъ на собакахъ около 1.200 миль безъ другихъ товарищей, кром нсколькихъ туземцевъ и казака изъ Тагильска. Онъ относился очень скромно къ такому подвигу, хотя это была одна изъ самыхъ трудныхъ поздокъ, совершенныхъ служащими въ нашемъ обществ.
Дйствительно, ‘Онуардъ’, какъ мы и предполагали былъ уже боле не въ состояніи достигнуть Гижигинска по случаю поздняго времени года, выгрузилъ свой грузъ и высадилъ большую часть своихъ пассажировъ въ Петропавловск, а г. Льюисъ былъ посланъ начальникомъ этой партіи донести обо всемъ маіору Абаз и узнать, что имъ слдовало длать дале.
Посл прибытія г. Льюиса, до марта не случилось ничего особенно важнаго. Арнольдъ въ Ямск, Сандфордъ на Тильга и Бшъ въ Анадырск старались съ немногими имющимися у нихъ людьми подвинуть работы впередъ, насколько только это было можно, но вслдствіе глубокаго снга, сильнаго холода и повсемстнаго недостатка въ състныхъ припасахъ, вс ихъ усилія были почти безплодны. Въ январ я похалъ съ двнадцатью или пятнадцатью санями въ станъ Сандфорда на Тильга и попытался перевезти его партію на другой пунктъ, верстъ на сорокъ ближе къ Гижигинску, но во время сильной вьюги въ Куэльской степи, мы вс были разбиты и разсяны, пять дней мы буквально блуждали въ облакахъ снга изъ-за котораго невидны были даже наши собаки, Сандфордъ съ частью своей партіи возвратился на Тильгай, а я съ остальными вернулся обратно въ Гижигинскъ.
Въ конц февраля казакъ Холмогоровъ возвратился изъ Петропавловска и привезъ съ собою троихъ изъ людей, пріхавшихъ туда на ‘Онуард’.
Въ март я получилъ изъ Якутска второе письмо и новыя приказанія отъ маіора Абазы. Нанятые имъ восемьсотъ рабочихъ переправлялись въ Охотскъ и боле полутораста изъ нихъ принялись уже за работу и въ этомъ город и въ Ямск. Снаряженіе и отправка остальныхъ все еще требовали его личнаго надзора, и онъ писалъ, что ему невозможно будетъ возвратиться на эту зиму въ Гижигинскъ. Онъ могъ только дохать до Ямска, корякскаго поселенія въ трехстахъ верстахъ отъ на Гижигинска и просилъ меня встртить его тамъ двнадцать дней спустя посл полученія его письма. Я тотчасъ же отправился въ путь съ товарищемъ-американцемъ, по имени Литъ, взявъ на двнадцать дней продовольствія для себя и для собакъ.
Между Гижигинскомъ и Ямскомъ мстность была совершенно другого характера, чмъ все то, что мн случалось до сихъ поръ видть въ Сибири. Здсь не было такихъ огромныхъ, пустынныхъ равнинъ, какъ между Гижигинскомъ и Анадырскомъ и въ сверной части Камчатки.
Весь берегъ Охотскаго моря на шестьсотъ верстъ западне Гижигинска состоялъ изъ суровыхъ обрывистыхъ, почти непроходимыхъ горъ, прорзанныхъ глубокими долинами и ущельями и густо поросшихъ сосновыми и лиственными лсами. Становой хребетъ, опоясывающій Охотское море отъ самой китайской границы, все время почти тянется возл самаго берега, между его боковыми отрогами спускаются сотни маленькихъ рчекъ и потоковъ, которые текутъ по глубокимъ лсистымъ долинамъ въ море. Дорога, ведущая отъ Гижигинска въ Ямскъ, перескаетъ вс эти рчки и боковые отроги подъ прямыми углами, проходя почти по средин между главной цпью и моремъ. Большая часть кряжей между этими потоками ничто иное, какъ возвышенные, обнаженные водораздлы, черезъ которые очень легко перехать, къ одному только мст, въ ста пятидесяти верстахъ восточне Гижигинска, отъ центральнаго хребта тянется къ морю значительный горный кряжъ отъ 2.500 до 3.000 футовъ вышины, который совершенно загораживаетъ дорогу. У подножія этихъ горъ проходитъ глубокая, мрачная Виллигинская дорога, верхній конецъ которой проникаетъ въ центральную цпь Становыхъ горъ и служитъ проходомъ для втровъ между моремъ и степями. Зимою, когда воды Охотскаго моря тепле, чмъ ледяныя равнины на свер горъ, теплый воздухъ поднимается вверхъ, а боле холодный врывается черезъ Виллигинскую долину, чтобы занять его мсто. Лтомъ-же, напротивъ, когда вода моря охлаждается еще глыбами плавучаго льда, обширныя степи по ту сторону горъ уже покрыты растительностью и согрваются почти постояннымъ солнцемъ, вслдствіе чего и втеръ принимаетъ обратное направленіе. На Виллигинскую долину можно поэтому смотрть, какъ на громадное дыхательное отверстіе, которымъ внутреннія степи дышатъ разъ въ годъ. Ни въ какомъ другомъ мст Становой хребетъ не представляетъ свободнаго прохода для воздуха между степями и моремъ, и поэтому неудивительно, что въ этомъ ушель бушуетъ почти непрерывная буря. Несмотря на повсемстное затишье кругомъ, въ Виллигинскомъ проход втеръ дуетъ, какъ настоящій ураганъ, срывая огромныя массы снга съ горныхъ склоновъ и унося ихъ далеко въ море. Поэтому онъ внушаетъ страхъ всмъ туземцамъ, которымъ предстоитъ хать по этому пути, и извстенъ во всей сверовосточной Сибири подъ названіемъ ‘бурнаго ущелья’.
Наша маленькая партія на пятый день отъзда изъ Гижигинска увеличилась еще присоединеніемъ къ намъ русскаго почталіона и трехъ или четырехъ саней, которыя везли ежегодную камчатскую почту и теперь приблизилась къ подножью страшныхъ Виллигинскихъ горъ. Вслдствіе глубокаго снга, мы подвигались не такъ быстро, какъ ожидали, и только на пятую ночь намъ удалось достигнуть маленькой юрты, служащей убжищемъ для путешественниковъ, возл устья рчки Тополовки, въ тридцати верстахъ отъ Виллиги. Здсь мы расположились на ночь, напились чаю и растянулись на жесткомъ деревянномъ полу, чтобы отдохнуть передъ тмъ труднымъ путемъ, который ожидалъ насъ на слдующій день, а именно,— дорога черезъ такъ называемое ‘бурное ущелье’.

ГЛАВА XXXV.

Поздка въ Ямскъ.— Виллигинская долина.— Буря.— Опасный проходъ.

— Кеннанъ, а Кеннанъ! Пора вставать! уже совсмъ разсвло!
Конечно, эта фраза относилась лично ко мн, но я такъ заспался, что ничего не могъ разобрать, что-то пробормоталъ съ просонья и затмъ сказалъ:
— Вотъ какъ!
Звуки и слова, произносимые мною, были далеко неясны, такъ-какъ я лежалъ, хотя и на жесткомъ полу на разостланной на немъ оленьей шкур, но на меня было навалено столько разнаго мхового хламу,— конечно, ради тепла,— что я ршительно не могъ освободить изъ подъ него головы. Впрочемъ, я и самъ все еще не могъ очнуться отъ міра грезъ и сновидній и, конечно, требовались боле энергичныя мры, чтобы привести меня въ совершенно сознательное состояніе.
Голосъ, будившій меня, раздался еще разъ.
— Кеннанъ, проснитесь-же! Вставайте-же скоре! Завтракъ давно готовъ!
Слово ‘завтракъ’ произвело на меня магическое дйствіе, оно прогнало сонливость, я высунулъ голову изъ мха и, бросивъ взглядъ вокругъ, старался припомнить гд я, что со мною и какимъ образомъ я сюда попалъ. Посреди хижины трещали подъ очагомъ смолистые сучья сосны и распространяли тепло по всмъ угламъ нашего небольшого помщенія, такъ-что на бревенчатыхъ и заплеснвшихъ стнахъ и на грубо выштукатуренномъ потолк выступила вода крупными каплями. Черезъ квадратное отверстіе въ крыш дымъ лниво поднимался къ бловатымъ прекраснымъ звздамъ, которыя мерцали между темными нависшими втвями лиственницъ. Мистеръ Литъ, добровольно принявшій на себя обязанность метръ д’отеля, стоялъ теперь передо мной съ ломтемъ вядчины на складномъ нож въ одной рук и съ кочергой въ другой, онъ уморительно потрясалъ надъ моей головой знаками своего почетнаго достоинства, точно у него было намреніе разбудить меня боле дйствительнымъ образомъ. Однако, его странные жесты все-же увнчались успхомъ. У меня явилось какое-то смутное сознаніе, что я былъ выброшенъ бурею на берегъ людодовъ и обреченъ на умилостивительную жертву богамъ, я быстро вскочилъ со своей постели и сталъ тереть глаза, желая привести въ порядокъ свои мысли. А между тмъ, мистеръ Литъ находился въ самомъ веселомъ расположеніи духа. Почтальонъ-же, нашъ товарищъ по путешествію, уже нсколько дней къ ряду выказывалъ странную наклонность избгать всякаго труда и предоставлять намъ самимъ прокладывать себ дорогу, тогда какъ онъ самъ совершенно спокойно халъ по нашимъ слдамъ, такою хитростью онъ навлекъ на себя самую неумолимую ненависть мистера Лита. Этотъ послдній, изъ желанія отмстить почтальону, не далъ ему отдохнуть и пяти часовъ, и указывая ему на сверное сіяніе, уврилъ его, что это были первые лучи разсвта. Вслдствіе этого бдному почтальону пришлось встать съ полночи и теперь онъ усердно пролагалъ дорогу по крутому, горному склону на рыхломъ снгу въ три фута глубины, разсчитывая на общаніе мистера Лита догнать его до солнечнаго восхода. Когда я всталъ въ пять часовъ, то голоса почтальона и его людей и крики ихъ на измученныхъ собакъ еще были слышны у насъ съ вершины горы. Мы сли за завтракъ и нисколько не торопились, желая дать время почтальону проложить намъ дорогу и только въ шесть часовъ утра, мы выхали послдамъ, проложеннымъ почтальономъ.
Утро было ясное и тихое, мы перехали горы за юртой и приближались между незащищенныхъ долинъ и высокихъ холмовъ къ берегу моря. Надъ восточными вершинами взошло солнце и снгъ блестлъ, какъ усыпанный брилліантами, между тмъ, какъ отдаленныя Виллигинскія вершины окрашивались нжнымъ, блднымъ пурпуромъ, он казались намъ такими спокойными и сіяющими въ своемъ снжномъ величіи, точно и самая мысль о бур была совершенно чужда ихъ гладкимъ блымъ склонамъ и острымъ вершинамъ. Воздухъ былъ морозный и прозрачный, теперь дышалось какъ-то легко и свободно, словомъ, вс мы были въ самомъ хорошемъ расположеніи духа. Даже наши собаки, отдохнувъ за ночь, теперь бжали галопомъ по жесткой изрытой дорог, подбрасывая наши легкія сани во вс стороны.
Мы достигли берега моря уже около полудня, а горы остались за нами, тутъ-же мы догнали почтальона, который остановился на время, чтобы дать отдохнуть собакамъ. Силы нашихъ собакъ еще были совершенно свжи и мы снова пустились въ дорогу, быстро приближаясь къ Виллигинской долин.
Я уже благословлялъ въ душ судьбу за то, что намъ удастся прохать этотъ опасный проходъ въ ясную погоду, какъ вдругъ мое вниманіе было привлечено блымъ облакомъ тумана, которое мн казалось совершенно необыкновеннымъ, это облако простиралось отъ выхода Виллигинскаго ущелья до темной поверхности Охотскаго моря. Я никакъ не могъ понять что-бы это значило, я спросилъ проводника, не туманъ-ли это. Но на лиц моего проводника выразилась тревога, когда онъ взглянулъ на это облако и лаконически сказалъ:
— Это Виллига дуритъ!
Такой отвтъ немного подвинулъ меня впередъ и я попросилъ объясненія. Но къ моему крайнему удивленію и отчаянію, мн сказали, что странная блая полоса, которая мн показалась отдаленнымъ туманомъ, было ничто иное, какъ густое облако снга, которое несла буря изъ ущелья. Эта буря уже начала свирпствовать съ сверныхъ проходахъ Станового хребта. Нашъ проводникъ сообщилъ намъ, что теперь совершенно невозможно перейти долину и что всякая подобная попытка была-бы крайне опасна, необходимо дождаться пока совершенно стихнетъ втеръ. Мн казалось, напротивъ того, что тутъ не предвидлось никакой опасности, а такъ-какъ по ту сторону ущелья стояла тоже юрта, въ которой я надялся пріютиться, то я думалъ попытаться пройти черезъ этотъ проходъ. На томъ мст, гд мы расположились было совершенно тихо, такъ-что даже не шелохнулось-бы и пламя свчи, но въ это время я не понималъ всей яростной силы урагана, который на разстояніи какой-нибудь мили отъ насъ поднималъ изъ ущелья снгъ и уносилъ его далеко къ морю.
Нашъ проводникъ, видя, что мы съ мистеромъ Литомъ поршили перейти долину во что-бы то ни стало, пожалъ плечами и покачалъ головой, какъ-бы говоря:
— Вы скоро раскайтесь въ вашей неосторожности.
Но мы не обратили на него никакого вниманія и двинулись впередъ.
Чмъ ближе мы подходили къ блой туманной стн, тмъ сильне начинали ошущать острые перемежающіеся порывы втра, а небольшіе снжные вихри становились все сильне и чаще. Проводникъ замтилъ намъ еще разъ, что съ нашей стороны крайне безумно подвергаться добровольно такой бур, какая намъ угрожаетъ, но мистеръ Литъ только посмялся надъ замчаніемъ проводника, сказавъ, что въ Сьерр-Невад, онъ видалъ и не такія бури, какъ эти!
Но не прошло и пяти минутъ, какъ мистеръ Литъ готовъ былъ допустить, что настоящая буря въ Виллиг ничмъ не уступаетъ тмъ, которыя ему приходилось видть въ Калифорніи.
Дйствительно, буря становилась все сильне и сильне, лишь только мы обогнули скалу, которая заслоняла входъ въ ущелье, какъ порывъ втра встртилъ насъ со всею своею яростью, мы положительно были ослплены хлопьями снга и задыхались отъ нихъ, такія густыя облака снга почти мгновенно скрыли отъ нашихъ глазъ и солнце и ясное голубое небо, такъ-что вся земля казалась погруженною въ густой мракъ. Втеръ ревлъ, свисталъ, бушевалъ, какъ это обыкновенно встрчается на мор при сильной бур. Казалось, что въ этомъ внезапномъ переход отъ такой солнечной погоды къ воюющей ослпляющей бур, было что-то странное, сверхъестественное и тутъ только я началъ сомнваться въ возможности перебраться черезъ долину.
Нашъ проводникъ бросилъ на меня отчаянный взглядъ, точно упрекалъ меня за мою упорную настойчивость непремнно итти впередъ, тогда-какъ онъ предостерегалъ меня заране, но я пренебрегъ его мудрыми совтами, потомъ онъ сталъ подбодрять своихъ оплошавшихъ собакъ громкими криками и пощелкиваніемъ. Глазныя впадины этихъ животныхъ были буквально залплены снгомъ и у нкоторыхъ собакъ сочились изъ нихъ капли крови, но, не взирая на вс эти страданія, неутомимыя животныя продолжали бороться съ непогодой, только изрдка они издавали зловщій вой. Откровенно признаюсь, что такой вой пугалъ меня гораздо боле, чмъ ревъ самой бури.
Минуту спустя, мы уже были на дн ущелья, но прежде, чмъ мы успли умрить стремительную силу, сообщенную санямъ быстрымъ спускомъ, какъ мы уже катились по гладкой блестящей ледяной поверхности рки ‘Пропадшей’ и съ невроятною скоростью неслись къ Охотскому морю которое находилось только въ ста аршинахъ ниже насъ. Вс наши старанія остановить сани отъ сильнаго напора втра были совершенно безполезны, теперь только я вполн сознавалъ всю ту опасность, о которой намекалъ нашъ проводникъ. Если намъ не удастся остановить сани прежде, чмъ мы додемъ до устья рки, то мы неминуемо очутимся въ мор на трехъ или четырехъ-саженной глубин. Тутъ часто происходили такіе несчастные случаи, отъ чего рка и получила свое зловщее наименованіе ‘Пропадшая’. Мистеръ Литъ и казакъ Подеринъ сидли въ отдльныхъ саняхъ и съ самаго начала попали ближе, чмъ мы къ берегу, такъ-что успли повернуть сани съ помощью остроконечныхъ палокъ, но старый проводникъ и я сидли вмст на однихъ саняхъ, были стснены тяжолыми мховыми одеждами и не могли свободно управлять своими ерстелями или остановиться, а собаки также не были въ состояніи умрить свой бгъ. Я полагалъ, что сани будутъ неминуемо унесены въ море, если мы оба будемъ за нихъ цпляться, выскочилъ и старался удержаться, свъ сначала на ледъ, а потомъ растянувшись на немъ внизъ лицомъ, но все это было безполезно, мое мховое платье скользило по гладкой предательской поверхности и я несся внизъ еще быстре, чмъ прежде. Я разорвалъ свои рукавицы и когда, наконецъ, мн встртилось довольно шероховатое мсто на льду, я усплъ схватиться ногтями за маленькую неровность на его поверхности и остановиться, я почти не ршался даже вздохнуть лишній разъ, чтобы только не потерять равновсія и не лишиться своей послдней точки опоры. Мистеръ Литъ, увидя мое отчаянное положеніе, бросилъ мн свой ерстель съ желзнымъ наконечникомъ, этотъ ерстель обыкновенно употребляютъ при спускахъ съ горъ, съ помощью этого ерстеля, упирая имъ въ ледъ, я выкарабкался, наконецъ, на берегъ въ нсколькихъ шагахъ отъ открытаго моря, у устья рки. Нашъ проводникъ все еще продолжалъ катиться внизъ по истоку, но Подеринъ пришелъ къ нему на помощь еще съ другимъ ерстелемъ, такъ-что общими усиліями имъ удалось, наконецъ, выбраться на твердую землю. Теперь я былъ готовъ возвратиться и укрыться отъ бури, но нашъ проводникъ уже въ свою очередь оказался настойчивымъ и не хотлъ мн боле уступать и требовалъ, чтобы мы хали дале, даже если-бы намъ пришлось потерять въ мор вс сани. Онъ мотивировалъ свою настойчивость тмъ, что предупреждалъ насъ, но мы тогда не хотли его слушать и потому теперь должны выпить всю чашу до дна.
Въ этомъ мст невозможно было перехать рку и намъ пришлось подыматься по лвому берегу на разстояніи около полумили и притомъ въ самую сильную бурю, наконецъ, мы достигли до изгиба рки, гд была возможность перебраться на другую сторону. На этотъ разъ мы переправились совершенно удачно. Мы перехали невысокій кряжъ на запад рки ‘Пропадшей’ и дохали до другого маленькаго потока, извстнаго подъ именемъ Виллиги, у подножія Виллигинскихъ горъ. Вдоль него тянулась узкая полоса лса и тамъ стояла гд-то юрта, которую мы искали.
И вотъ намъ необходимо было добраться до этой хижины гд-бы мы могли провести ночь. А буря, между тмъ, все боле и боле усиливалась, притомъ мы еще не были вполн уврены въ существованіи этой юрты и намъ пришлось ее искать по всей полос лса, тянувшагося вдоль русла Виллиги. Нсколько разъ намъ приходилось выбираться изъ чащи лса и возвращаться опять къ Виллиг, случалось, что подъхавъ къ какому-нибудь высокому снжному сугробу, мы разрывали его, думая найти подъ нимъ юрту, въ которой надялись провести ночь, но наши труды оказывались совершенно напрасными, такъ какъ подъ разрытымъ снгомъ оказывались одни только пни. Такое положеніе, конечно, сильно тревожило всхъ насъ, но нашъ проводникъ продолжалъ настаивать на томъ, что въ лсу должна быть бревенчатая юрта, въ которой мы можемъ развести огонь, напиться чаю и провести бурную ночь подъ кровлей, но въ какой части лса находится эта хижина, онъ никакъ не могъ этого опредлить, и только ходилъ отъ сугроба къ сугробу, втыкая въ него свой ерстель. Мы уже начали приходить въ отчаяніе, такъ-какъ приближались сумерки и намъ, чего добраго, придется ночевать подъ открытымъ небомъ, дрогнуть отъ холода и не имть возможности развести костра, потому что втеръ былъ настолько силенъ, что, конечно, потушилъ-бы огонь. Но судьба, вроятно, сжалилась надъ нами и вскор наши поиски увнчались успхомъ.
Передъ сумерками мы дохали до бревенчатой хижины усталые, голодные и промокшіе до костей, по словамъ нашего проводника, эта хижина и была именно Виллигинская юрта. Послдніе путешественники, отдыхавшіе въ этой хижин, забыли закрыть отверстіе трубы и все небольшое помщеніе юрты было наполнено снгомъ, мы расчистили его, сколько могли, потомъ развели огонь по середин хижины и не смотря на сильный дымъ, услись пить чай вокругъ очага. Мы разстались съ почтальономъ около полудня и думали, что ему не удастся добраться до юрты, но лишь только стало смеркаться, какъ въ лсу послышался лай собакъ и черезъ нсколько времени появился и самъ почтальонъ. Теперь наша партія уже состояла изъ девяти человкъ: двухъ американцевъ, трехъ русскихъ и четырехъ коряковъ, у насъ у всхъ былъ крайне дикій и странный видъ. Мы размстились вс скорчившись около очага этой низкой закоптлой хижины и наслаждались горячимъ чаемъ, прислушиваясь къ завыванію врта.
Несмотря на то, что насъ было девять человкъ и вс мы были взрослые и сильные мужчины, но это завываніе втра наводило на всхъ насъ какое-то странное впечатлніе: не то страха, не то скуки, мы были точно отдлены отъ всего остального міра, здсь, среди лса занесеннаго снгомъ, въ маленькой заброшенной хижин и еще были довольны, что могли сидть тутъ, вокругъ огня и согрвать наши окоченлые члены горячимъ чаемъ. Мы сидли молча, изрдка только перекидываясь другъ съ другомъ отрывистыми фразами, которыя, конечно, по большей части касались нашего дальнйшаго путешествія. Наша юрта была слишкомъ тсна, чтобы мы вс могли расположиться въ ней на ночь и поэтому коряки размстились на двор прямо на снгу, а къ утру они очутились почти до половины зарытыми въ сугробъ.
Въ лсу цлую ночь дулъ сильный и порывистый втеръ, а на слдующее утро буря нисколько не уменьшилась. Намъ было хорошо извстно, что такая буря въ ущель могла продолжаться недли дв подъ-рядъ, а то и боле, между тмъ, какъ у насъ было всего только на четыре дня състныхъ припасовъ для насъ и корму для собакъ. Необходимо было что-либо предпринять. Виллигинскія горы запирали намъ дорогу въ Ямскъ, потому что он прорзывались тремя проходами въ долину, по которымъ можно было пробраться только въ хорошую и ясную погоду, но въ такую бурю, которая свирпствовала въ настоящее время, даже сто проходовъ не послужили-бы ни къ чему, потому-что шелъ такой сильный снгъ, который положительно все скрывалъ отъ нашихъ глазъ, такъ что въ тридцати шагахъ ршительно ничего не было видно: мы легко могли вмсто прохода забрести въ такую глушь, откуда не знали-бы, какъ и выбраться. Западный берегъ, насколько мы могли это видть съ того мста, гд расположились, былъ совершенно загроможденъ до самаго моря на высоту семидесяти пяти или ста футовъ огромными снжными сугробами, которые накопились здсь съ самаго начала зимы, эти сугробы заслоняли теперь все ущелье, такъ что не оставляли прохода между нимъ и моремъ. Эти снжные сугробы, при частыхъ переходахъ отъ тепла къ холоду, стали почти такими-же твердыми и скользкими, какъ ледъ, а такъ-какъ они поднимались почти до самыхъ вершинъ утесовъ, подъ угломъ въ семьдесятъ пять или восемьдесятъ градусовъ, то, конечно, не было никакой возможности удержаться на нихъ, а необходимо было предварительно вырубить топоромъ ступени. Нашъ единственный путь въ Ямскъ пролегалъ вдоль поверхности этихъ скользкихъ снжныхъ холмовъ, поднимающихся на три, на четыре сажени надъ уровнемъ моря. Но мы все-же не могли надяться миновать эти холмы безъ всякаго несчастія, потому-что при малйшемъ неврномъ шаг, мы рисковали скатиться въ море, намъ не предстояло никакого другого исхода и потому пришлось попытаться найти счастье, мы привязали собакъ и взялись за топоры, сбросивъ верхнюю тяжелую одежду.
Цлый день мы работали съ большимъ усердіемъ и только къ шести часамъ вечера вырубили глубокую ложбину въ три фута ширины, вдоль поверхности холма, до мста, отстоящаго на милю съ четвертью отъ устья Виллиги. Но тутъ насъ остановило еще худшее препятствіе, чмъ то, которое мы только что устранили. Ровный берегъ, который тянулся до сихъ поръ одной непрерывной полосою у подножія утесовъ, здсь внезапно исчезалъ и снжная масса, въ которой мы вырубили себ дорогу, круто обрывалась, неподдерживаемая снизу, въ море, образуя провалъ, наполненный водой, футовъ въ тридцать пять ширины, изъ котораго поднималась черная отвсная скала, образующая противоположный берегъ. Не было никакой возможности перебраться черезъ это мсто безъ понтоннаго моста. Мы устали до такой степени, что положительно приходили въ отчаяніе, намъ пришлось расположиться на ночлегъ на самомъ откос, а на слдующее утро возвратиться какъ можно скоре къ Виллиг и совершенно отказаться отъ поздки въ Ямскъ.
Трудно было-бы найти въ Сибири боле дикую и опасную мстность для стана, чмъ та, въ которой намъ пришлось остановиться ночевать, когда стало темнть, то я съ безпокойствомъ началъ слдить за состояніемъ погоды. А мы въ это время находились на огромномъ скользкомъ сугроб, который поднимался прямо изъ воды, насколько намъ было извстно, этотъ снжный сугробъ не имлъ другой опоры, кром узкой полосы льда, слдовательно, при малйшемъ порыв втра, кром какъ съ свера, могли-бы нахлынуть на насъ волны, которыя подмыли-бы и разрушили-бы возвышенность и увлекли-бы насъ съ собою въ открытое море или-же оставили-бы насъ на голой поверхности обрыва въ семидесяти пяти футахъ надъ водою. Весьма понятно, что, какъ то, такъ и другое представляло для насъ большую опасность и поэтому я ршился поискать боле удобнаго и боле безопаснаго мста для нашего стана.
Мистеръ Литъ, со своей обычною беззаботностью вырылъ себ, какъ онъ обыкновенно выражался ‘спальню’ въ снгу и предсказывалъ и мн прекрасный и покойный сонъ, если только я соглашусь раздлить съ нимъ его постель, но, конечно, при такихъ обстоятельствахъ, я поршилъ лучше отказаться отъ его любезнаго предложенія. Еще до наступленія утра его спальня, кровать и постель могли очутиться въ открытомъ мор, а его покойный сонъ могъ-бы продлиться вчно. Наконецъ, мн удалось найти ложбину по направленію къ Виллиг, эта ложбина, по всей вроятности, была прорыта маленькимъ потокомъ на вершин утеса, въ этомъ-то каменистомъ неровномъ русл я и расположился съ туземцами на ночлегъ, тамъ мы размстились такъ, что наши тла образовали уголъ въ сорокъ пять градусовъ.
Если читатель желаетъ имть хотя малйшее понятіе о томъ, какъ мы провели ночь, то пусть онъ представитъ себя лежащимъ на крутой, покатой крыш какого-либо зданія, надъ его головой будетъ обрывъ въ сто футовъ, а подъ ногами — открытое море.
Немудрено, что при такихъ удобствахъ ночлега, мы уже съ разсвтомъ были на ногахъ. Пока мы приготовлялись къ обратному путешествію къ Виллиг, какъ одинъ изъ коряковъ, отправившійся еще разъ взглянуть на море, скоро прибжалъ обратно съ радостнымъ крикомъ:
— Теперь можно перехать! Можно перехать!
За ночь приливъ принесъ дв или три огромныя льдины и такъ сплотилъ ихъ въ заливц, что изъ нихъ образовался естественный мостъ. Однако, мы опасались, что ледъ можетъ не выдержать слишкомъ большой тяжести и сняли поклажу со всхъ саней, вещи и собакъ и потомъ снова все уложили по-прежнему и похали дале. Теперь миновали, наконецъ, главныя затрудненія, хотя иногда намъ и случалось прорубать себ дорогу на снжныхъ сугробахъ, и чмъ дале мы подвигались на западъ, тмъ берегъ, какъ предсказывали коряки, становился все выше и шире, ледъ исчезалъ мало-помалу и къ наступленію сумерекъ мы уже сдлали тридцать верстъ. На слдующій день намъ удалось выбраться изъ этой узкой дороги черезъ долину рки Кананаги.
На двнадцатый день нашего путешествія мы достигли обширной Малкоганской степи, которая находилась на разстояніи всего тридцати миль отъ Ямска, несмотря на то, что наши състные припасы были совершенно истощены, мы не особенно этимъ тревожились, потому-что надялись быть къ ночи въ поселеніи. Но лишь только стало смеркаться, какъ поднялась вьюга, во время которой мы сбились съ пути и такъ-какъ намъ было опасно хать въ темнот, потому-что мы могли слишкомъ близко подъхать къ берегу и съ крутизны свалиться въ море, которое граничило со степью на восток, то мы ршились остановиться. Мы нигд не могли найти дровъ для костра, но если-бы намъ даже и удалось развести огонь, то его тотчасъ же занесло-бы облаками снга, яростно гонимаго втромъ по равнин. Мы на земл разстелили полотно палатки и на одинъ изъ его краевъ поставили тяжелыя сани, чтобы его не унесло, а сами заползли подъ него, чтобы укрыться отъ снга. Мы легли внизъ лицомъ, а полотно, между тмъ яростно колотилось о наши спины, изъ мшка съ хлбомъ мы вытряхнули послднія мерзлыя корки, которыя тамъ оставались и поли сырой говядины, которую мистеръ Литъ отрылъ въ однихъ изъ саней. Минутъ двадцать спустя, мы стали замчать точно полотно палатки стало съуживаться и начинало насъ давить, мы сдлали нкоторое усиліе, чтобы привстать, но почувствовали, что прижаты къ земл. Снгъ навалилъ такими огромными массами и такъ плотно на края палатки, что е невозможно было сдвинуть съ мста, мы попытались приподняться раза два или три, но убдились, что не въ силахъ были этого сдлать и поэтому поршили лежать спокойно, стараясь извлечь возможную выгоду изъ нашего непріятнаго положенія. Конечно, пока еще снгъ насъ несовсмъ засыпалъ, то намъ было удобне находиться подъ палаткой, чмъ на открытомъ воздух, такъ-какъ здсь мы были, по крайней мр, защищены отъ втра. Однако, вскор сугробъ снга надъ нами достигъ такихъ размровъ, что мы не могли боле повернуться, а свжій воздухъ почти вовсе и не проникалъ къ намъ. Оставалось выбрать одно изъ двухъ: или выползти на свжій воздухъ или задохнуться подъ сугробомъ снга, который съ минуты на минуту становился все выше и все тяжеле. Наконецъ, намъ уже становилось трудно дышать, тогда я вынулъ свой складной ножъ и прорзалъ большое отверзтіе въ палатк надъ своей головой, черезъ это отверстіе мы вс и вылзли на свжій воздухъ.
Но не прошло и пяти минутъ, какъ наши ноздри и глаза были совершенно залплены снгомъ и мы дышали такъ тяжело, точно струя воды изъ пожарной трубы была пущена намъ прямо въ лицо. Тогда мы сли на снгъ, скорчились, спрятали руки и головы въ шубы и въ такомъ непріятномъ положеніи стали ожидать разсвта. Но мистеръ Литъ, любившій всегда подшучивать надъ подобными приключеніями во время нашихъ путешествій, закричалъ мн черезъ воротъ моей шубы:
— Что сказали-бы наши матери, если-бы он насъ увидли въ такомъ положеніи?
Мн хотлось спросить у него, насколько настоящая погода могла сравниться съ бурями въ Сьерр Невад, но онъ ушелъ прежде, чмъ я усплъ высунуть голову и я ничего не слыхалъ боле о немъ въ эту долгую ночь. Онъ исчезъ гд-то въ темнот и пріютился одиноко на снгу, терпливо вынося голодъ, холодъ и другія неудобства до самаго утра. Мы просидли на ятой пустынной равнин боле десяти, часовъ среди страшной вьюги, безъ огня, безъ пищи, безъ сна, продрогшіе отъ холода и истощенные отъ голода, намъ казалось, что мы никогда не дождемся разсвта.
Это была дйствительно, ужасная ночь! Она тянулась безконечно долго, мн казалось, что мы навки обречены просидть въ этомъ мрак, подъ хлопьями снга и при завываніи втра. Я совершенно измучился отъ усталости, а не могъ сомкнуть глазъ, какія-то странныя мысли бродили въ моей голов и порой мн казалось, что я теряю сознаніе, но сильный порывъ втра снова напоминалъ мн, что я провожу ночь подъ открытымъ небомъ и какая-то лихорадочная дрожь пробгала тогда у меня по всему тлу, я старался плотне закутаться въ свою шубу, но, конечно, это мало помогало, холодъ пронизывалъ меня насквозь. Я старался думать о чемъ-нибудь другомъ, вспоминать боле лучшія времена изъ моей жизни, мысленно уноситься на свою далекую родину, но не могъ на чемъ-либо остановиться, завываніе втра, пронизывающій холодъ, хлопья снга напоминали мн, что я обреченъ провести длинную ночь среди снжной пустыни. И какъ долго тянулась эта ночь! Неужели ей не будетъ конца? Небо, покрытое снжными тучами, казалось, готово было раздавить насъ своею тяжестью. По временамъ мое сердце билось такъ сильно, точно я ожидалъ чего-то ужаснаго, необычайнаго, выходящаго изъ ряда вонъ. Конечно, во всемъ этомъ главную роль играли нервы, которые въ теченіе послднихъ дней находились въ такомъ сильномъ напряженіи, какое было-бы очень затруднительно представить
Но вотъ, наконецъ, забрезжилось утро сквозь срыя снжныя облака и мы поднялись съ окоченвшими членами, затмъ мы принялись откапывать наши сани, занесенныя снгомъ. Намъ въ этомъ много помогъ мистеръ Литъ, потому-что безъ его энергичныхъ усилій врядъ-ли удалось-бы достигнуть успха, мои руки такъ онмли отъ холода, что я едва держалъ въ нихъ лопату или топоръ, наши-же проводники, напуганные вьюгой, пришли въ сильное уныніе и, казалось, потеряли всякую способность къ работ. Наконецъ, благодаря личнымъ усиліямъ мистера Лита, наши сани были откопаны и мы отправились въ путь. Но эта короткая вспышка энергіи была послднимъ проявленіемъ сильной воли поддержать ослабвающее и утомленное тло и черезъ полчаса мистера Лита пришлось привязать къ санямъ. Мы закутали его въ медвжьи шкуры, обмотали съ головы до ногъ тюленьими ремнями и похали дале. Нсколько времени спустя, спутникъ мистера Лита, Подеринъ, прибжалъ ко мн, испуганный и блдный, объявивъ, что тотъ умеръ, онъ прибавилъ еще, что какъ ни трясъ его, но не могъ добиться отъ него ни слова. Я скоре выскочилъ изъ саней и побжалъ къ тому мсту, гд лежалъ Литъ, я также сталъ трясти его за плечи и старался раскрыть ему голову, которую онъ спряталъ въ шубу, къ моей величайшей радости я, наконецъ услыхалъ голосъ Лита, который объявилъ мн, что онъ чувствуетъ себя совершенно хорошо и вполн надется выдержать до ночи, а не отвчалъ Подерину потому, что не хотлъ лишній разъ безпокоиться, но что мн нечего за него опасаться. Затмъ мн показалось, будто онъ что-то прибавилъ о ‘худшихъ буряхъ въ Сьерр Невад’, чмъ и убдилъ меня, что онъ еще несовсмъ плохъ и нечего было терять надежды, пока онъ. еще былъ въ состояніи настаивать на превосходств калифорнскихъ бурь.
Около полудня, мы добрались до рки Ямы и, прохавъ часъ или два по лсу, наткнулись на одну изъ якутскихъ партій рабочихъ лейтенанта Арнольда, эти люди и привели насъ въ свой станъ, находящійся въ нсколькихъ миляхъ отъ поселенія. Здсь насъ накормили ржанымъ хлбомъ и напоили горячимъ чаемъ, такъ-что мы отогрли наши окоченвшіе члены. Увидя мистера Лита раздтымъ я удивился, какъ онъ остался живъ. Когда, онъ въ прошлую ночь лежалъ на земл во время вьюги, то ему нанесло на шею много снга, который растаялъ отъ теплоты его тла и потомъ опять замерзъ, такъ-что образовалъ почти сплошную кору вдоль него его спинного хребта и въ такомъ положеніи онъ прохалъ двадцать верстъ. Литъ выдержалъ это, только благодаря своей удивительной сил воли и крпкому здоровью. Когда мы согрлись, отдохнули и обсохли у костра якутовъ, то снова отправились въ дорогу, такъ-что къ вечеру въхали въ Ямскъ, мы употребили цлый мсяцъ на это трудное и утомительное путешествіе. Три недли спустя посл нашего прибытія въ Ямскъ, мистеръ Литъ посл недолгаго отдыха похалъ въ Охотскъ, гд, по порученію маіора, принялъ на себя надзоръ за якутскими рабочими. Еще до сихъ поръ мн припоминаются его слова, сказанныя имъ во время вьюги и мрака той ужасной ночи, которую мы провели на Малкачанской степи:
— Что сказали-бы наши матери, если-бы он насъ увидли въ такомъ положеніи?
Впослдствіи этотъ бдный молодой человкъ сошелъ съ ума отъ возбужденія и тяжелыхъ испытаній, подобныхъ тмъ, которыя я только-что описывалъ, отчасти, вроятно, и вслдствіе этого злополучнаго путешествія въ Ямскъ, конецъ мистера Лита былъ очень печальный,— онъ застрлился въ одномъ изъ поселеній на берегу Охотскаго моря.
Я съ умысломъ описалъ подробно эту поздку въ Ямскъ, такъ-какъ въ ней вполн высказались вс мрачныя стороны путешествій по Сибири. Въ такой малонаселенной стран, какъ Сибирь, путешествія въ особенности зимою, когда они бываютъ сопряжены съ большими или меньшими опасностями, страданіями и лишеніями далеки отъ какой-бы то ни было привлекательности.

ГЛАВА XXXVI.

Обратное возвращеніе въ Гижигинскъ.— Прибытіе Онуарда.— Приказаніе окончить работы, въ виду проведенія атлантическаго кабеля.— Отъздъ въ С.-Петербургъ.— 5000 миль пути.

Моя поздка въ Ямскъ, которую я такъ подробно описалъ въ предъидущей глав, была послднею, которую мн пришлось совершить по сверовосточной Сибири. Маіоръ Абаза вернулся въ Якуткъ 18-го марта, тутъ онъ окончилъ снаряженіе и организацію нашихъ якутскихъ рабочихъ, а я отправился въ Гижигинскъ, чтобы дожидаться тамъ прибытія кораблей изъ Америки. Начиная съ этого времени и до открытіи навигаціи, сибирскіе рабочіе сдлали очень мало. Въ март также вернулся обратно изъ Петропавловска и Григорій Зиновьевъ, казакъ, посланный туда еще зимою. Съ нимъ пріхали также и остальные офицеры съ прибывшаго изъ Америки судна ‘Онуардъ’, которыхъ я послалъ, но распоряженію маіора, въ Ямскъ. Сандфрдъ со своею партіею рабочихъ окончилъ рубку столбовъ на Тильга и я ихъ отправилъ въ Пенжинскъ, но такъ-какъ срокъ найма его рабочихъ уже кончился и они отказались возобновить контракты, то я остался только съ пятью рабочими для продолженія дальнйшихъ подготовительныхъ работъ.
Ледъ въ Гижигинской губ сталъ исчезать только въ конц мая, а 1-го іюня прибыло судно къ Матугскимъ островамъ. Это были лодки Sea Breeze изъ Нью-Бедфорда, штата Массачусестъ и привезла намъ извстія изъ Америки отъ 1-го марта. Оказалось, что проведеніе атлантическаго кабеля окончилось съ большимъ успхомъ и мы узнали изъ словъ ‘San-Franzisco Bulletin’, что въ виду такого успха вс работы по Россійско-Американской телеграфной линіи будутъ прекращены, а слдовательно, и все предпріятіе рушилось.
Въ половин іюля прибыло изъ Санъ-Франциско судно компаніи ‘Онуардъ’ съ приказаніемъ окончить вс дла, разсчитать всхъ туземныхъ рабочихъ, собрать всхъ нашихъ людей и вернуться обратно въ Америку. Проведеніе атлантическаго кабеля увнчалось полнымъ успхомъ, такъ что телеграфное общество западнаго Союза потративъ около 3,000,000 долларовъ, совершенно отказалось отъ проведенія сухопутной линіи въ Россію. Нечего и говорить, что намъ всмъ было крайне тяжело такъ неожиданно оставить дло, на которое мы употребили три года нашей жизни и перенесли столько страданій и лишеній, терпя и голодъ, и холодъ, и изгнаніе, но нечего длать, пришлось покориться судьб и мы тотчасъ-же стали готовиться къ отъзду. Вотъ, въ какомъ положеніи было дло къ тому времени, когда пришлось закрыть работы. Мы изслдовали весь путь отъ Амура до Берингова пролива, заготовили вс вмст до 50,000 столбовъ, построили отъ сорока до пятидесяти станцій и магазиновъ, между Ямскомъ и Охотскомъ прорубили на пятьдесятъ миль дорогу по лсамъ и окончили всю подготовительную работу по всему протяженію линіи. Къ слдующему году мы обладали обширными средствами. Кром семидесяти пяти американцевъ, у насъ было въ распоряженіи полтораста туземцевъ, которые уже работали между Ямскомъ и Охотскомъ и еще шестьсотъ были высланы изъ Якутска, у насъ былъ маленькій пароходъ на Анадыри и мы заготовили другой для Пенжинска, у насъ было сто пятьдесятъ собакъ и нсколько сотенъ оленей въ Ямск, Охотск и Гижигинск, мы купили триста лошадей въ Якутск съ огромнымъ количествомъ матеріала и продовольствія. Начиная съ перваго сентября, мы могли-бы приступить къ работамъ съ тысячью рабочими. Но успхъ атлантическаго кабеля разрушилъ вс наши надежды и ожиданія, вс наши труды оказались безполезными. Никакое общество въ мір не согласилось-бы предпринимать и поддерживать постройку линіи, у которой былъ такой соперникъ, какъ атлантическій кабель.
Вся мстность отъ Берингова пролива до Амура не представляла уже такихъ непреодолимыхъ препятствій для проведенія телеграфной линіи. Работа была-бы трудна, но исполнима, я полагаю, что этотъ путь былъ-бы удобне для проведенія линіи въ Китай, чмъ тотъ, который недавно предложилъ г. Коллинсъ черезъ Алеутскіе острова, Камчатку и Японію. Рабочій трудъ цнится очень дешево въ Сибири, въ Якутск можно нанять сколько угодно, рабочихъ за сорокъ долларовъ въ годъ на хозяйскомъ продовольствіи. Въ Якутск и Колым также можно купить пятьсотъ или шестьсотъ лошадей отъ пятнадцати до двадцати пяти долларовъ за штуку. Изъ Америки слдовало-бы только привезти проволоку, изоляторы, инструменты и еще нсколько състныхъ припасовъ для нкоторыхъ мастеровыхъ. Я вполн увренъ, что если-бы встртилась необходимость, то отъ Берингова пролива до рки Амура можно было-бы провести телеграфную линію, съ полнымъ успхомъ въ какіе-нибудь два года, истративъ на это не боле 250 тысячъ фунтовъ стерлинговъ.
Посл прибытія ‘Онуарда’ весь конецъ лта 1867 года былъ употребленъ на собраніе партій, разсянныхъ вдоль берега Охотскаго моря, на распродажу нашихъ състныхъ запасовъ русскимъ купцамъ и на приготовленія къ обратному путешествію. Къ устью Анадыри было послано отдльное судно за Бшомъ и его товарищами и мы уже боле не видлись съ ними. Маіоръ Абаза ухалъ въ Петербургъ сухимъ путемъ 6 августа, въ начал-же октября ‘Онуардъ’ отплылъ въ Санъ-Франциско и увезъ съ собою всхъ, кром четырехъ служащихъ въ Россійско-Американской телеграфной экспедиціи. Литъ, Прайсъ, Мэгудъ и я — арріергардъ великой арміи — остались въ Охотск, намреваясь вернуться обратно на родину зимою черезъ Азію и Европу — словомъ, мы пожелали совершить кругосвтное путешествіе.
Конечно, предстоящее путешествіе не могло быть сопряжено съ такими опасностями, затрудненіями и лишеніями, которыя намъ приходилось испытывать во время нашихъ перездовъ по Сибири, хотя сравнительно и небольшихъ по разстоянію, но продолжительныхъ по времени, которое приходилось употреблять на нихъ. Въ предстоящемъ путешествіи намъ улыбалась надежда, что съ каждою верстою мы все боле и боле будемъ приближаться къ цивилизованному міру, тогда-какъ при перездахъ по сверовосточной Сибири, намъ приходилось углубляться въ такія пустынныя мстности, по которымъ мало приходилось путешествовать боле или мене образованнымъ людямъ. Намъ предстояло начать путешествіе на собакахъ, потомъ перемнить ихъ на почтовыхъ лошадей, а послднихъ на современный способъ передвиженія — желзную дорогу, которая должна была перевезти насъ съ востока европейской Россіи въ Петербургъ. Конечно, намъ придется провести въ дорог два съ половиною мсяца, но это насъ нисколько не страшило, во время нашего пребыванія въ Сибири, мы достаточно свыклись съ постоянными перездами. Одно только обстоятельство омрачало вс наши мысли, это — неудача нашего предпріятія, отъ котораго пришлось отказаться въ то время, когда на него было уже уже потрачено столько труда, лишеній и страданій и столько перенесено опасностей.
Наша жизнь, посл отъзда товарищей, была очень невесела въ скучномъ поселеніи. Но 24 октября Прайсъ и я выхали изъ поселенія на собакахъ въ Петербургъ, предпринявъ, такимъ образомъ, путешествіе въ 5000 в.
Я нахожу совершенно излишнимъ описывать наше путешествіе отъ Тихаго океана въ Россію, потому-что описаній такихъ сухопутныхъ путешествій существуетъ очень много и мн нечего къ нимъ прибавить.
Скажу только, что отъ Якутска мы взяли почтовыхъ лошадей и только 6-го декабря, путешествуя днемъ и ночью, пріхали въ Иркутскъ, главный городъ восточной Сибири. Мы перехали сибирскую границу 30-го числа того-же мсяца и только посл десяти недль непрерывнаго пути по Сибири и Европейской Россіи мы увидли, наконецъ, златоглавую Москву.
Это было 3-го января 1868 года… Мы закрыли навсегда книгу, въ которой были помщены вс наши лишенія и испытанія во время путешествія по Сибири.

Конецъ.

Кеннан Джордж
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Путешествие в Корсику, на остров Эльбу и в Сардинию. Часть I, Валери Антуан-Клод-Паскен, Год: 1837
  2. Флорида и Куба, Таунсенд Фредерик-Тренч, Год: 1875
  3. Путешествие в Корсику, на остров Эльбу и в Сардинию. Часть II, Валери Антуан-Клод-Паскен, Год: 1837
  4. В сердце Азии, Гедин Свен, Год: 1898
  5. В дебрях Африки, Стэнли Генри Мортон, Год: 1890
  6. На запретном пути. Часть вторая, Лэндор Генри, Год: 1899
  7. К Южному полюсу, Кук Фредерик, Год: 1900
  8. Гостеприимная Арктика, Стефанссон Вильялмур, Год: 1921
Электронная библиотека