В. Г. Короленко
Князь Мещерскій — прогрессистъ!
Князь Мещерский — прогрессист!, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1907
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Полное собраніе сочиненій В. Г. Короленко. Томъ шестой
Изданіе т-ва А. Ф. Марксъ въ С.-Петербург. 1914
Все въ мір относительно. Бываютъ положенія, когда даже князь Мещерскій является ‘прогрессистомъ’. Для этого стоитъ только сравнить этого свтскаго ретрограда съ ретроградами духовными.
Когда-то, нсколько лтъ назадъ въ одной изъ статей нашего журнала предположительно высказывалась мысль о возможности такого страннаго положенія. Въ очеркахъ ‘Самозванцы духовнаго вдомства’ {‘Русское Богатство’, 1896, май.} говорилось о темной рати многоразличныхъ странниковъ, сборщиковъ, юродивыхъ-прозорливцевъ, эксплуатирующихъ сознательно или безсознательно религіозныя суеврія темнаго народа. Между прочимъ, авторъ останавливался на типахъ въ род странника Антонія тобольскаго (одно время счастливаго соперника Іоанна Кронштадтскаго) или нкоего полу-юродиваго Пети изъ села Хрящевки, ‘толкователя священнаго писанія’. Въ стать выражалась увренность, что, ‘если бы была возможность свести Петю и князя Мещерскаго такъ, чтобы послдній призналъ въ Пет не только лниваго субъекта, имющаго неодолимую потребность въ порк, но и человка, у котораго есть свои мысли, то оба вскор отступили бы другъ отъ друга съ нкоторымъ ужасомъ. До такой степени князь, не смотря на свою проповдь невжества, показался бы Пет свободомыслящимъ, до такой степени Петя показался бы князю… отсталымъ!’
Мысль, что кн. Мещерскій можетъ кому-нибудь показаться слишкомъ свободомыслящимъ, въ то время имла видъ нсколько парадоксальный, но въ наши дни она подтверждается весьма наглядно. Князю не пришлось отправляться ни въ Хрящевку для личнаго свиданія съ юродивымъ Петей, ни въ тобольскія дебри, куда, побжденный въ состязаній съ кронштадтскимъ Іоанномъ, укрылся носитель той же мудрости странникъ Антоній. Въ этомъ не представлялось ни малйшей надобности, такъ какъ въ настоящее время и Хрящевка, и тобольскія дебри водворились въ литератур. Юродивые Пети и лукавые странники Антоніи пишутъ статьи, въ которыхъ тина и отстои временъ почти до-историческихъ пользуются всею силой печатнаго станка и всми удобствами казеннаго покровительства. Теперь эта народная мудрость юродивыхъ и кликушъ распространяется лаврой Кіево-Печерской, лаврой Почаевской и разными другими учрежденіями, въ коихъ, подъ толстымъ слоемъ вковой пыли, хранятся пережитки старой и темной Руси.
Князь Мещерскій ршительно выступаетъ противъ этихъ теченій. Правда, давно уже замчено, что настроенія и взгляды почтеннаго князя капризны, легко подвижны и такъ часто ‘переходятъ въ свою противоположность’… что чуть не на каждое его положеніе не трудно найти соотвтствующую антитезу въ его же писаніяхъ. Однако, данное настроеніе сіятельнаго публициста длится уже довольно значительное время и, кажется, его слдуетъ считать сравнительно устойчивымъ.
Вызвано оно на сей разъ изступленнымъ кликушествомъ монаха Иліодора. Сей еще младый лтами инокъ сталъ уже знаменитъ, какъ редакторъ ‘Почаевскихъ извстій’. Кто знакомъ съ этимъ замчательнымъ органомъ печати хотя бы по газетнымъ выдержкамъ, тотъ согласится, что не только XIX, но даже XVIII и XVII вка въ Европ не видли ничего подобнаго этому изуврству, внезапно вспыхнувшему въ Россіи на зар ея конституціи. ‘Почаевскія извстія’ разносили по Юго-Западному краю такое откровенное человконенавистничество и такую нетерпимость, которыя соотвтствуютъ разв самымъ мрачнымъ временамъ средневковой инквизиціи. Когда, наконецъ, на дятельность почтеннаго ‘редактора’, призывавшаго совершенно откровенно къ убійствамъ инако-мыслящихъ, было (изъ приличія) обращено вниманіе, то онъ былъ вызванъ въ Петербургъ для объясненій. Повидимому, объясненія велись въ самомъ дружескомъ тон и признаны были вполн удовлетворительными. Поздка чернеца Иліодора въ Петербургъ обратилась въ своего рода тріумфъ, не меньшій, чмъ знаменитое въ свое время путешествіе въ Кронштадтъ странника Антонія съ его мурмолкой, босыми ногами и шелепугою. И въ то самое время, когда свящ. Петровъ сидитъ въ заточеніи надъ пустыннымъ озеромъ Череменецкаго монастыря, монахъ Иліодоръ пользуется успхомъ въ ‘петербургскихъ сферахъ’, а митрополитъ Антоній рекомендуетъ его, какъ юношу, нсколько увлекающагося, но все же одухотвореннаго самыми лучшими намреніями. Писанія свящ. Петрова признаны вредными. Мы ихъ знаемъ. Тмъ интересне познакомиться съ писаніями Иліодора, въ которыхъ признаются ‘наилучшія намренія’. Вотъ одна выдержка, съ которой насъ знакомитъ князь Мещерскій:
‘Возьмемъ же этотъ (духовный?) мечь, — выкликаетъ почаевскій отшельникъ, — и сокрушимъ имъ служителей сатаны и поборниковъ неправды, а свтскихъ властей понудимъ вещественнымъ мечомъ непрестанно (sic!) ссекать головы безбожниковъ крамольниковъ. Работа наша передъ нами. Во имя Бога (!), во имя святой вры, народа православнаго и всхъ его святынь, проснитесь, монахи, поднимитесь и отбейте упорное нападеніе сильнаго врага. Іеромонахъ Иліодоръ’.
Цитата дйствительно замчательная. Сопоставьте эти ‘идеалы’ смиреннаго монаха даже съ той дйствительностью, которая олицетворяется полевыми судами, и вы увидите, что сія мрачная ‘свтская’ дйствительность остается все же далеко позади ‘духовныхъ мечтаній’, вдь даже полевые суды знаютъ нкоторыя передышки и изъятья. А смиренный инокъ требуетъ непрестаннаго ускновенія головъ своихъ гршныхъ соотечественниковъ. ‘Добрыя намренія’ людей изъ ‘черной церкви’ куда свирпе свтской военной и штатской юстиціи… Приведя эту выдержку, князь Мещерскій восклицаетъ:
— Ну, и что же? Неужели ничего? Неужели представители церковной власти могутъ допустить возможность безотвтственности для такого воззванія? Ясно, что если церковная власть не прекратитъ этотъ скандалъ поруганія монахомъ своего служенія и своего сана, — она становится соучастницей въ преступныхъ противъ церкви дяніяхъ монаха Иліодора.
Вопросы и восклицанія князя намъ кажутся очень наивными. Мы не стали бы призывать даже на Иліодора духовно-административныхъ пресченій и запрещеній. Есть чернецы, которые такъ думаютъ… Пусть говорятъ, но если есть представители благо духовенства, которые думаютъ иначе, въ род священника Григорія Петрова, то почему же на нихъ сыплются кары и запрещенія? Петровыхъ ссылаютъ въ монастыри, Тихвинских безъ суда отршаютъ отъ священнодйствія, какъ это сдлалъ на-дняхъ вятскій архіерей, — а на изуврные призывы Иліодоровъ смотрятъ, какъ на проявленіе отличныхъ намреній {Интересно, что Иліодору никто не ставитъ въ вину ‘отсутствіе текстовъ и свтскій характеръ’ его погромныхъ призывовъ, что найдено предосудительнымъ для священника Петрова.}. Тутъ ужъ дйствительно нельзя не сказать, что чернецы изъ синода проявляютъ такую долю сочувствія и терпимости къ чернецамъ изъ погромной рати, которая совершенно не соотвтствуетъ отношенію того же синода къ рчамъ и писаніямъ нкоторыхъ представителей благо духовенства. И это, конечно, кидаетъ тнь на всю отданную во власть монаховъ оффиціальную церковь, такъ что недоумнные вопросы кн. Мещерскаго о ‘соучастіи’ имютъ очень большія основанія.
Объ этомъ, впрочемъ, можно бы сказать очень много, и, вроятно, мы еще вернемся къ этому предмету. Задача этой случайной замтки — гораздо скромне. Намъ показалось просто любопытнымъ отмтить, что въ лиц князя Мещерскаго крайній предлъ свтскаго ‘консерватизма’ протестуетъ противъ ‘консерватизма’ церковнаго. И это, конечно, потому, что (цитируемъ изъ той же статьи ‘Русскаго Богатства’, о которой говорили въ начал): ‘нтъ такого самаго консервативнаго, но все-таки современнаго государственнаго и общественнаго уклада, который бы юродивые Пети, лукавые странники Антоніи (и изступленные чернецы Иліодоры) признали соотвтствующимъ своимъ идеаламъ. И нтъ такого государственнаго порядка, который бы могъ довриться космогоническимъ и политическимъ представленіямъ Петей, Антоніевъ’ (и Иліодоровъ).
Фигура нашего стараго знакомаго князя Мещерскаго, остановившагося въ недоумніи и испуг передъ мрачнымъ кликушествомъ почаевскаго чернеца, которому внемлютъ, сочувственно помавая клобуками, высшіе представители оффиціальной церкви, — является знаменательной и очемь яркой иллюстраціей этой мысли {Замтка была уже набрана, когда мы прочли въ газетахъ, что и Виссаріонъ Виссаріоновичъ Комаровъ не одобряетъ ни почаевскаго чернеца, ни нкоторыхъ политическихъ оказательствъ высшаго духовенства (‘Бирж. Вд.’, 10 апр., веч. вып.).}.
1907 г.