Кентень Дюрвард, или Шотландец при дворе Людовика XI. Часть III, Скотт Вальтер, Год: 1825 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 121 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

КЕНТЕНЬ ДЮРВАРДЪ,
или
ШОТЛАНДЕЦЪ ПРИ ДВОРЪ ЛЮДОВИКА XI.

ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ

Сира Вальтера Скотта.

ПЕРЕВОДЪ
А. И. Писарева.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

МОСКВА.
Въ Типографіи Императорскаго Московскаго Театра, 1827 года.
У Содержателя А. Похорскаго.

Печатать позволяется

съ тмъ, чтобы по напечатаніи, до выпуска въ продажу, представлены были въ Цензурный Комитетъ одинъ екземпляръ сей книги для Цензурнаго Комитета, другой для Департамента Народнаго Просвщенія, два екземпляра для Императорской Публичной Библіотеки и одинъ для Императорской Академіи Наукъ. Москва, 1826 года, Августа 16 дня. Сію рукопись разсматривалъ Екстра-Ординарный Профессоръ Надворный Совтникъ Дмитрій Перевощиковъ.

ГЛАВА ОСЬМНАДЦАТАЯ.
Хиромантія.

Едва стало свтать, Дюрвардъ, вышедъ изъ своей келейки, разбудилъ спящихъ конюшихъ и съ большимъ вниманіемъ, чмъ когда либо, позаботился о всхъ приготовленіяхъ къ отъзду. Онъ самъ осмотрлъ въ хорошемъ ли состояніи узды, удила и вся сбруя лошадей, поврилъ исправно ли он подкованы, чтобы не случилось чего нибудь неважнаго по себ, по могущаго замедлить шествіе странниковъ. Также веллъ при себ дать лошадямъ овса, дабы увриться, что он могутъ въ случа необходимости выдержать хорошій, или даже принужденный перездъ.

Возвратясь въ свою комнату, онъ вооружился съ особеннымъ стараніемъ и препоясалъ мечь, какъ человкъ, предвидящій близкую опасность и твердо ршившійся презирать се.

Ет великодушныя чувства придали ему гордую осанку и важный видъ, котораго Графини Круа еще въ немъ не замчали, хотя съ удовольствіемъ и участіемъ видли приятность и простосердечіе въ его рчахъ и обращеніи, и соединеніе природнаго ума съ простотою воспитанія. Онъ сказалъ имъ, что должно хать ране обыкновеннаго и потому он позавтракавши оставили монастырь, изъявивъ благодарность свою за полученное гостеприимство приношеніями олтарю, боле приличными ихъ настоящему, нежели подложному званію. Ета щедрость не возбудила однакожъ никакого подозрнія: ихъ почитали за Англичанокъ, а ети островитяне еще и въ то время славились богатствомъ.

Настоятель благословилъ ихъ, когда он садились на коней и поздравилъ Кентеня съ отсутствіемъ окаяннаго проводника его.— Ибо, присовокупилъ этотъ почтенный человкъ, лучше, споткнуться въ пути, чмъ быть поддержану рукою вора, или разбойника.

Дюрвардъ не совсмъ былъ согласенъ съ етимъ мнніемъ, хотя онъ зналъ, что Цыганъ опасенъ, но считалъ возможнымъ воспользоваться его услугами и въ тоже время, зная его предательскія намренія, помшать имъ. Но его безпокойство объ этомъ не долго продолжалось, ибо маленькой отрядъ не усплъ отъхать трехъ сотъ шаговъ отъ деревни, какъ онъ увидлъ Гайраддина, по обыкновенію сидящаго на своей лошадк. Дорога шла берегомъ того самаго ручья, у котораго Кентень подслушалъ таинственное совщаніе прошедшей ночи, и вскор по прозд Цыгана они поравнялись съ ивою, которая доставила Кентеню способъ невидимо узнать разговоръ коварнаго проводника съ копейщикомъ.

Воспоминанія, возбужденныя етимъ мстомъ въ ум Кентеня, заставили его грубо заговорить съ Цыганомъ, которому до тхъ поръ онъ почти не сказалъ ни слова.

— Гд ты почесалъ нынче, окаянный бездльникъ?

— Ты можешь ето легко отгадать, взглянувши на мое платье, отвчалъ Гайраддинъ, указывая на свое одяніе, еще покрытое сномъ.

— Стогъ сна, возразилъ Дюрвардъ, постель весьма приличная Астрологу и даже слишкомъ хорошая для идолопоклонника, дерзнувшаго оскорблять Святую Вру нашу и ея служителей.

— Мой Клепперъ былъ ею довольне, нежели я, сказалъ Гайраддинъ поглаживая шею своей лошади, она дала ему и приютъ и пищу. Старики и его прогнали за ворота, какъ будто опасаясь и лошади умнаго человка. Къ счастію Клепперъ знаетъ мой свистъ и ходитъ за мною, какъ собака, иначе мы никакъ бы не свидлись, да и ты могъ бы также посвистывать въ ожиданіи провожатаго.

— Я теб не разъ совтовалъ, сказалъ Кентень, бросивъ на него строгой взглядъ, удерживать дерзской языкъ, когда находишься къ обществ честныхъ людей, чего, я думаю, до сихъ поръ съ тобой и не случалось, и клянусь, что еслибъ я полагалъ, что ты такой же неврной проводникъ, какъ окаянный богохульникъ, то мой Шотландскій кн ткалъ немедленно бы познакомился съ изуврскимъ сердцемъ твоимъ, хотя бы я этимъ и унизилъ себя на степень мясника, который ржетъ свиней.

Не потупляя глазъ отъ проницательнаго взора Кентеня и ни мало не перемняя насмшливаго равнодушія, съ которымъ всегда говорилъ, Цыганъ отвчалъ: — Вепрь близкой родня свинь, а многіе находятъ почести, удовольствіе и поживу, убивая его.

Удивленный увренностію и смлостію етаго человка, и опасаясь, что ему извстно кое что о его жизни и чувствахъ, о которыхъ не желалъ съ нимъ бесдовать, Кентень внезапно прервалъ разговоръ, въ коемъ не получилъ никакой выгоды надъ Moграбиномъ и возвратился къ обыкновенному своему мсту, подл двухъ дамъ.

Мы уже замтили, что между ими началась какая-то короткость. Графиня Амелина, совершенно уврившись въ благородств его происхожденія, обращалась съ нимъ, какъ съ равнымъ и любимцемъ, и хотя племянница, ея не такъ ясно показывала свое уваженіе къ нему, однакожь не смотря на ея скромность и застнчивость, Кентень былъ почти увренъ, что его бесда и разговоры ей нсколько приятны.

Ничто такъ не возбуждаетъ веселости: въ молодыхъ людяхъ, какъ увренность, что она нравится. И потому Кентень во все путешествіе пользовался всми своими средствами для развеселенія прекрасной Графини, то забавными разговорами, то напвая ей псни своей родины на своемъ язык, иногда разсказывая преданія отечественныя, усилія его переводить ихъ на Французскій языкъ, котораго не зналъ еще совершенно, часто давали поводъ къ маленькимъ ошибкамъ, которыя были забавне самаго повствованія. Но въ ето утро предавшись безпокойнымъ мыслямъ своимъ, онъ халъ подл Графинь Круа, не стараясь но обыкновенію развеселить ихъ и его молчаніе показалось, имъ страннымъ.

— Нашъ молодой воинъ видлъ волка, сказала Графиня Амелина, намекая на старинное поврье, и ета встрча лишила его языка.

— Справедливе было бы сказать, что я ослдилъ лисицу, подумалъ Кентень про себя.

— Не больны ли вы, господинъ Кентень, спросила Графиня Изабелла съ участіемъ, которое невольно заставило ее покраснть, ибо она чувствовала, что зашла дале, чмъ позволяло разстояніе, ихъ отдляющее.

— Онъ провелъ ночь за столомъ съ добрыми братіями, сказала Графиня Амелина. Шотландцы похожи на Нмцевъ, которые такъ истощаютъ свою веселость надъ Рейнвейномъ, что вечеромъ являются въ танцы съ нетвердыми ногами, а на завтра поутру въ общество дамъ съ больною головою.

— Я не заслуживаю такихъ упрековъ, Милостивыя Государыни, отвчалъ Дюрвардъ. Добрые братіи почти всю ночь провели въ церкви, а я едва выпилъ рюмку ихъ худшаго вина.

— Можетъ быть ета умренность и лишила его веселости. Полноте, Господинъ Кентень, утшьтесь, если мы когда нибудь вмст будемъ въ древнемъ замк моемъ Бракемон, то хотя бы мн самой должно быть вашимъ Шенкомъ, я все поднесла бы вамъ сама рюмку отличнаго вина, гораздо лучше славнаго Гохгенмскаго, или Іоганнисборгскаго.

— Стаканъ воды изъ вашихъ рукъ… сказалъ Кентень, но не могъ докончить, и Изабелла продолжала говорить, какъ будто совсмъ не примчая нжности, съ которою произнесъ онъ притяжательное мстонмніе.

— Ето вино, сказала она, поставлено въ погреба Бракемонскіе праддомъ моимъ Рейн-Графомъ Готфридомъ.

— Который получилъ руку ея прабабки, сказала перебивая Графиня Амелина, за то, что велъ себя мужественне всхъ сыновъ Рыцарства, на большомъ Страсбургскомъ турнир, гд десять Рыцарей лишились жизни на поприщ. Но ето время прошло. Нынче никто уже не хочетъ подвергаться опасностямъ для обртенія чести, или защищенія красоты.

Она сказала ето также, какъ увядающая красавица нашего времени жалуется на недостатокъ учтивости своего вка. Кентень отвчалъ, что не пропалъ еще духъ Рыцарства, который она по видимому почитаетъ угаснувшимъ, и что еслибъ онъ исчезъ съ лица всей земли, то отыскался бы еще въ сердц Шотландскихъ дворянъ.

— Слышите! вскричала Графиня Амелина, онъ хочетъ насъ уврить, что въ холодной и безплодной земл его сохраняется еще етотъ благородный пламень, угасшій во Франціи и въ Германіи! Бдный молодой человкъ похожъ на горныхъ Швейцарцевъ, которые не знаютъ ни чего лучше ужасной земли своей: онъ скоро заговоритъ намъ о Шотландскихъ виноградникахъ и масличныхъ деревьяхъ.

— Нтъ, сударыня, отвчалъ Дюрвардъ, о вин и масл нашихъ горъ я могу сказать только, что нашъ мечь уметъ братъ съ богатыхъ сосдей дани етми роскошными произведеніями. Но что касается до безпорочной врности-и безупречной чести Шотландіи, я принужденъ теперь испытать нашу къ нимъ довренность, хотя смиренный искатель ея ничего боле не можешь дать намъ залогомъ вашей безопасности.

— Вы говорите таинственно, сказала Графиня Амелина, стало знаете, что намъ нынче угрожаешь какая-нибудь опасность.

— Я съ часъ уже видла ето по его глазамъ! вскричала Изабелла, всплеснувъ руками. Пресвятая Богородица! Что будетъ съ нами?

— Только то, что вы захотите, сказалъ Кентень, по крайней мр я такъ надюсь. Но я принужденъ спросить васъ, Милостивыя Государыни, можете ли вы мн ввриться?

— Вамъ ввриться! отвчала Графиня Амелина, безъ сомннія. Но къ чему стоить вопросъ? и какъ велика должна быть ета довренность?

— А я, сказала Изабелла, даю намъ ее сполна и безъ ограниченія, и если вы, Кентень, можете обмануть насъ, то я подумаю, что на неб только есть искренность.

— Милостивая государыня, отвчалъ Кентень вн себя отъ удовольствія, вы только отдаете мн справедливость. Я намренъ перемнить путь и хать до Литтиха правымъ берегомъ Мааса, не перезжая его въ Намур. Ето будетъ отступленіе отъ приказаній, данныхъ мн Королемъ Людовикомъ, и отъ наставленіи, полученныхъ нашимъ проводникомъ. Но мн сказывали въ монастырь, изъ котораго мы выхали, что видли бродягъ на правомъ берегу стой рки и что Герцогъ Бургундскій выслалъ войска для усмиренія ихъ. Ети два обстоятельства заставляютъ меня бояться за вашу безопасность. Даете ли вы мн позволеніе перемнить путь нашъ?

— Мое полное и совершенное позволеніе, отвчала Графина Изабелла.

— Я думаю также какъ ты, племянница, сказала ей тетка, что молодой человкъ иметъ хорошія намренія, но подумай, что мы поступимъ въ противность наставленіямъ, полученнымъ отъ Короля Людовика и которыя онъ такъ часто и утвердительно повторялъ намъ.

— А что намъ заботиться о его наставленіяхъ? сказала Изабелла. Благодаря Бога, я не подданная его. Я вврилась его покровительству, а онъ употребилъ во зло довренность, на которую самъ вызывалъ меня. Я не хотла бы ни на минуту оскорбить етаго молодаго человка, колеблясь между его словомъ и наставленіями Людовика.

— Да наградитъ васъ небо за ваши слова! вскричалъ Дюрвардъ съ восторгомъ. Если бы я не оправдалъ довренности, которой вы меня удостоиваете, то мн было бы слишкомъ легкою казнію — на семъ свт быть разорвану бшеными лошадьми, а на томъ терпть вчныя муки.

Тутъ онъ пришпорилъ лошадь и похалъ къ Цыгану. Характеръ етаго достойнаго человка казался совершенно страдательнымъ. Брань и угрозы не длали на него никакого впечатлнія, и если онъ не прощалъ ихъ, то по крайней мр казалось, забывалъ. Дюрвардъ началъ съ нимъ разговаривать и проводникъ отвчалъ такъ спокойно, какъ будто между ими не было никакой неприятности во все утро.

— Собака, подумалъ молодой Шотландецъ, не лаетъ теперь, потому что хочетъ разомъ со мною разчесться, схвативъ за горло, когда можно будетъ сдлать ето безъ наказанія, но мы увидимъ не льзя ли поразить измнника собственнымъ его оружіемъ.— Ну, честный Гайраддинъ, съ тхъ поря, какъ мы вмст путешествуемъ, ты еще не показывалъ намъ обращика своего дара въ Хиромантіи, однакожь видно очень любишь имъ хвастать, потому что непременно выказываешь свою науку въ каждомъ монастыр, гд мы останавливаемся, подвергаясь опасности ночевать подъ стогомъ сна.

— Ты никогда меня испросилъ объ етомъ, отвчалъ Цыганъ, ты похожь на прочихъ людей: довольствуешься насмшками надъ таинствами, которыхъ не можешь понять.

— Такъ докажи же мн, свои незнанія, сказалъ Кентень, и снявъ рукавицу, подалъ ему руку.

Гайраддинъ осмотрлъ съ большимъ вниманіемъ вс линіи, я равно и возвышенія при начал пальцовъ, которымъ тогда приписывали такую же связь съ характеромъ, привычками и счастіемъ людей, какую предполагаютъ нынче въ неравностяхъ черепа.

— Erna рука, сказалъ онъ посл, повствуетъ о понесенныхъ трудахъ, о претерпнныхъ опасностяхъ. Я вижу, что она рано познакомилась съ рукоятью сабли, но не всегда была чужда и застежекъ часовника.

— Ты могъ узнать кой-что о приключеніяхъ прошедшей моей жизни, скажи мн лучше о будущемъ.

— Ета линія, идущая отъ Венерина бугра, не прерываясь внезапно, не сопровождая линію жизни, возвщаетъ мн, что женитьба доставитъ тебя блестящее состояніе, и что любовь, увнчанная успхомъ, поверстаетъ тебя съ вельможами и богачами свта.

— Вы всмъ расточаете ет общанія: ето тайна вашего искуства.

— Предсказанное мною также врно, какъ и то, что теб скоро будешь угрожать величайшая опасность, ибо я вижу ето по той блестящей, кровоцвтной линіи, которая перескаетъ линію жизни и предвщаетъ сабельный ударъ, или какое другое насиліе, и ты избавишься отъ него только приверженностію врнаго друга.

— Не твоею,ли? вскричалъ Дюрвардъ, негодуя, что хиромантикъ хочешь воспользоваться его легковріемъ и прославиться предсказаніемъ послдствій собственной измны.

— Моя наука не показываетъ мн ничего, касающагося до меня, отвчалъ Цыганъ.

— Стало, возразилъ Кентену, угадчики моей земли искусне вашихъ, которые такъ хвастаютъ своими знаніями, ибо наши умютъ предвидть опасности, угрожающія имъ самимъ. Я въ своихъ горахъ получилъ нсколько даръ второвиднія и докажу теб ето, за твой обращикъ хиромантіи. Гайраддинъ, мн угрожаетъ опасность на правомъ берегу Мааса и для избжанія ея я поду въ Литтихъ лвымъ берегомъ.

Цыганъ выслушалъ его съ видомъ спокойнымъ, который въ тогдашнихъ обстоятельствахъ показался Дюрварду непонятнымъ.

— Если ты исполнить ето намреніе, отвчалъ Цыганъ, то опасность отъ тебя перейдетъ ко мн.

— Кажется, ты сей часъ говорилъ мн, что искуство твое не можетъ открыть ничего, могущаго касаться до тебя?

— Не такъ, какъ оно открыло мн, что касается до тебя, но не будучи большимъ колдуномъ, а зная только Людовика Валуа, можно предсказать, что онъ велитъ повсишь проводника за то, что теб угодно! было своротить съ предписанной дороги.

— Лишь бы мы счастливо и безопасно достигли цли нашего путешествія, то насъ не льзя упрекать за небольшое отступленіе отъ показанной линіи.

— Разумется, если ты увренъ, что Королю хочется, чтобы ваше путешествіе кончилось, какъ онъ теб сказалъ.

— А можно ли хотть ему, чтобъ оно иначе кончилось? Какая причина заставляетъ тебя подозрвать, что онъ имлъ виды различные съ тми, которые самъ изъявлялъ мн?

— Просто потому, что всмъ знающимъ Христіаннйшаго Короля, извстно, что у него именно боле на ум то предприятіе, о которомъ онъ мене говоритъ. Когда онъ отправляетъ дюжину посланниковъ, то я предаю шею мою веревк годомъ ране положеннаго, если у одиннадцати нтъ на дн чернилицы чего-нибудь, кром написаннаго перомъ на ихъ врительныхъ грамотахъ.

— А совсмъ не забочусь о твоихъ постыдныхъ подозрніяхъ. Долгъ мой ясенъ и точенъ: проводить етхъ дамъ безопасно въ Литтихъ. Я надюсь лучше успть въ етомъ, своротивъ немного съ предписанной дорога к беру на себя исполненіе. И такъ мы подемъ лвымъ берегомъ Мааса. Притомъ же ето самая прямая дорога въ Литтихъ: перезжая рку, мы только потеряемъ время и утомимся безо всякой пользы. Для чего бы намъ длать ето?

— Только для того, что вс молельщики, дущіе въ Кельнъ, всегда перезжаютъ Маасъ, не достигая еще Литтиха, а какъ ет дамы желаютъ прослыть богомолками, то предлагаемая тобою дорога покажетъ, что он не то, за что- выдаютъ себя.

— Если намъ сдлаютъ какія замчанія на этотъ счетъ, то мы скажемъ, что страхъ Герцога Гельдернскаго, Вильгельма Ла-Марка, живодеровъ и копейщиковъ, опустошающихъ правой берегъ, ршилъ насъ не слдовать обыкновенному пути и хать лвымъ берегомъ.

— Какъ хочешь, а мн все равно провожать васъ правымъ или лвымъ. Твое дло будетъ оправдаться передъ Королемъ.

Кентеня довольно удивила скорость, съ которою Гайраддинъ соглашался на ету перемну дороги, или по крайней мр малое его сопротивленіе, но онъ все етому обрадовался, ибо имлъ нужду въ проводник и боялся, чтобы Цыганъ, видя неудачу своей измны, не ршился на какую нибудь крайность. При томъ же разлука съ нимъ была врнйшимъ средствомъ навлечь на себя Вильгельма Ла-Марка, съ которымъ, онъ имлъ сношенія, оставляя же его вожатымъ отряда, онъ надялся строгимъ, присмотромъ помшать его тайнымъ свиданіямъ съ кмъ бы то ни было.

И такъ отказавшись совершенно отъ прежняго пути, они похали лвымъ берегомъ Мааса и шли такъ поспшно, что имъ посчастливилось на завтра довольно рано достигнуть цли своего путешествія. Они нашли Епископа Литтихскаго живущимъ, по словамъ его для поправленія здоровья, но можетъ быть для избжанія всякой опасности отъ многочисленной и буйной городской черни, въ прекрасномъ замк своемъ Шопвальд, почти на милю зды отъ Литтиха.

Приближаясь къ этому замку, они встртили Епископа, торжественно возвращающагося изъ ближняго города, гд онъ служилъ обдню. За нимъ шла многочисленная свита гражданскихъ и церковныхъ сановниковъ. Ето шествіе представляло благородное и прекрасное зрлище на зеленющихъ берегахъ Мааса, оно поворотило на право и сокрылось въ большомъ готическомъ преддверіи, служащемъ входомъ въ Епископскій замокъ.

Но приблизившись нсколько, наши путешественники увидли, что все окружающее показывало внутренній страхъ и безпокойства, что составляло разительную противоположность съ пышнымъ шествіемъ, котораго они были свидтелями. У воротъ и нкоторыхъ переднихъ притоновъ поставлены были караулы Епископской стражи, воинственная наружность етаго церковнаго двора показывала, что почтенный служитель олтаря боится нкоторыхъ опасностей, принуждающихъ его окружить себя всми предосторожностями оборонительной войны.

Кентень объявилъ о призд Графинь Круа и ихъ ввели въ большую залу, гд дружески принялъ самъ Епископъ съ небольшимъ дворомъ своимъ. Онъ не допустилъ ихъ къ рук своей, по поцловалъ въ щеку, какъ учтивый владтель, принимающій съ удовольствіемъ прекрасныхъ женщинъ и вмст, какъ пастырь питающій святую привязанность къ духовному стаду своему.

Людовикъ Бурбонскій, Епископъ Литтихскій, былъ въ самомъ дл одаренъ превосходнымъ сердцемъ. Можешь быть частная жизнь его и не всегда была образцомъ той строгой нравственности, которой духовенство должно подавать примръ, но онъ всегда достойно поддерживалъ простосердечіе и честь Бурбонскаго дома, отъ котораго происходилъ.

Въ послдствіи времени и старясь лтами онъ велъ жизнь, боле приличную служителю церкви, и сосдніе владтели любили его, какъ святителя благороднаго, великодушнаго и щедраго, хотя онъ мало отличался твердостію права и держалъ бразды правленія съ безпечностію, которая не только не усмиряла мятежныхъ покушеній богатыхъ и буйныхъ его подданныхъ, но казалось еще поощряла ихъ.

Епископъ былъ такъ тсно связанъ съ Герцогомъ Бургундскимъ, что сей Государь почиталъ себя какъ бы причастнымъ свтскому управленію Литтихскаго владнія и платилъ за снисхожденіе Епископа къ требованіямъ, которыя можно бы оспоривать, заступаясь за него во всякомъ случа съ врожденнымъ ему пылкимъ и буйнымъ рвеніемъ. Онъ часто говаривалъ, что почитаетъ Литтихъ своею собственностію, а Епископа братомъ (первая жена Герцога была сестра его), и что враги Людовика-Бурбонскаго будутъ имть дло съ Карломъ Бургундскимъ, ета угроза, по праву и могуществу Герцога испугала бы всхъ, кром богатыхъ и недовольныхъ Гражданъ Литтихскихъ, у которыхъ по старой пословиц было денегъ много, толку мало.

Епископъ, какъ мы уже сказали, уврилъ Графинь Круа, что употребитъ въ ихъ пользу всю силу, которою пользовался у Бургундскаго двора, и тмъ боле надялся успть въ етомъ, что по нкоторымъ недавнимъ открытіямъ, Кампо Бассо уже не въ прежней милости у своего Государя. Онъ также общалъ имъ все свое покровительство, но вздохомъ, сопровождавшимъ ето общаніе, онъ какъ будто признавался, что власть его сомнительне, нежели приличія позволяли ему объявлять.

— Во всякомъ случа, любезныя дочери, продолжалъ онъ съ видомъ, въ которомъ, какъ и въ первомъ прием его, замтна была смсь духовнаго смиренія и вжливости, наслдственной въ дом Бурбоновъ, сохрани Боже, чтобъ я когда нибудь предалъ невинную овцу ненасытнымъ волкамъ и благородныхъ дамъ притсненію изувровъ. Я человкъ мирный, хотя обитель моя и оглашается звуками оружія, но будьте уврены, что стану радть о вашей безопасности, какъ о своей собственной, и если положеніе длъ здсь испортится, хотя я надюсь, что, съ помощію Пресвятой Богородицы, умы успокоятся, а не воспламенятся еще боле, то я постараюсь безопасно препроводить васъ въ Германію, ибо даже воля брата и покровителя нашего, Карла Бургундскаго, не можетъ заставить насъ вами располагать противно вашимъ желаніямъ. Мы не можемъ исполнить просьбы вашей, касательно помщенія въ монастырь, ибо, увы! таково вліяніе сыновъ Веліала на жителей города Литтиха, что мы не знаемъ убжища, на которое бы власть паша простиралась вн стнъ етаго замка и вдали отъ защиты нашихъ воиновъ. Но я радъ видть васъ здсь и свита ваша будетъ принята почетно, а особливо етотъ молодой человкъ, котораго вы препоручили нашей благосклонности и которому мы даемъ наше благословеніе,

Кентень принялъ на колнахъ благословеніе Епископа.

— Что касается до васъ, продолжалъ добрый пастырь, то вы будете жить здсь съ сестрой моей Изабеллой, Трирской Каноницей, со всякою пристойностію, даже въ дом обожателя прекраснаго пола, каковъ Епископъ Литтихскій.

Кончивъ ето привтствіе, онъ вжливо проводилъ дамъ въ покои сестры своей, а правителю дома его, который, получивъ санъ діакона, былъ ни духовнымъ, ни свтскимъ, поручено было угощать Кентеня. Остатокъ свиты Графинь Круа ввренъ былъ попеченіямъ низшихъ служителей.

При всхъ сихъ распоряженіяхъ Кентень замтилъ что присутствіе Цыгана, служившее соблазномъ всмъ тамошнимъ монастырямъ, не было поводомъ ни къ какому возраженію въ дом етаго богатаго и можетъ быть свтскаго пастыря.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.
Городъ.

Разлученный съ Графинею Изабеллою, которой глаза въ теченіи нсколькихъ дней были его полярною звздою, Кентень почувствовалъ въ сердц странную пустоту и ледяной холодъ, котораго еще не ощущалъ среди всхъ превратностей, которымъ подвергался въ продолженіе своей жизни. Разумется окончаніе короткихъ сношеній, нуждою между ими возникшихъ, было необходимымъ слдствіемъ призда въ постоянное жилище, ибо подъ какимъ предлогомъ могла бы она, сели бы даже и хотла, безъ нарушенія приличій держать при себ такого молодаго оруженосца, какъ Дюрвардъ?

Но какъ ни необходима казалась эта разлука, все она причинила большую горесть Кентеню и гордость его оскорбилась, что съ нимъ обращаются, какъ съ обыкновеннымъ проводникомъ, или съ отряднымъ воиномъ, окончившимъ свое порученіе. Онъ даже уронилъ одну, или дв слезы, на развалины воздушныхъ замковъ, созданныхъ его воображеніемъ г-о время путешествія, слишкомъ занимательнаго. Сперва ему не удалось стараніе избавиться отъ етаго унынія. И такъ, предавшись мыслямъ, которыхъ не могъ истребить, онъ слъ въ углубленіи одного изъ оконъ, освщавшихъ большія готическія сни Шонвальда и сталъ разсуждать о жестокости Фортуны, отказавшей ему въ сап и богатств, нужныхъ для исполненія его желаніи. Однакожь ето скоро прошло и онъ почти возвратился къ настоящему своему характеру, какъ вдругъ случайно увидлъ старую романтическую поему, недавно отпечатанную въ Страсбург и лежащую на окн, заглавіе оной показывало:

Какъ низкой званіемъ, оруженосецъ бдной,

Любовью связанъ былъ съ Венгерской Королевной.

Пробгая готическія начертанія, имвшія такое близкое отношеніе къ собственному его положенію, Дюрвардъ почувствовалъ, что его треплютъ по плечу, и тотчасъ взглянувши, узналъ Цыгана.

Гайраддинъ, котораго видъ всегда былъ ему неприятенъ, сдлался ненавистенъ съ открытія его измны, и онъ грубо спросилъ, какъ смлъ онъ трогать Христіанина и дворянина.

— Просто, отвчалъ прежній его провожатый, мн хотлось увриться, не лишился ли Христіанинъ и дворянинъ осязанія, какъ зрнія и слуха. Пять минутъ уже стою подл тебя и говорю съ тобою, а ты сидишь, вытараща глаза на этотъ жолтый пергаминъ, какъ будто въ немъ заключено волшебство, могущее превратить тебя въ статую, и даже въ половину имвшее свое дйствіе.

— Ну! что теб надобно? Сказывай и ступай.

— Мн надобно то, что и всмъ и чмъ ни кто не довольствуется — должное, десять золотыхъ кронъ за то, что провожалъ етхъ дамъ отъ Тура до сихъ поръ.

— Какъ смешь ты требовать отъ меня другаго награжденія, кром пощады презрнной твоей жизни? Ты знаешь, что хотлъ предать ихъ дорогою.

— Да не предалъ, а если бы предалъ, то потребовалъ бы награды не отъ тебя и не отъ нихъ, а отъ того, кто воспользовался бы ихъ перездомъ на правый берегъ Мааса. Кому я служилъ, т и должны платить мн.

— Да погибнетъ награда твоя и съ тобою, измнникъ! вскричалъ Дюрвардъ, отсчитывая требуемыя деньги, ибо какъ управитель, получилъ все нужное на путевыя издержки. Ступай къ Вепрю Арденскому, или къ чорту, но не кажись мн, если не хочешь, чтобъ я отправилъ тебя въ адъ ране, нежели тебя туда ожидаютъ.

— Къ Вепрю Арденскому! повторилъ Цыганъ, показывая боле удивленія, чмъ обыкновенно, такъ не темная догадка, не неосновательное подозрніе заставили тебя настаивать о перемн дороги? Неужьли точно въ другихъ земляхъ есть гадательная наука, врне познаній нашего кочующаго племени? Ива, подъ которою мы разговаривали, не могла пересказать. Да нтъ, нтъ, нтъ, какъ же я глупъ. Теперь все знаю, понялъ: я видлъ, какъ ты, прозжая мимо стой ивы, на берегу ручья, около полумили отъ монастыря, смотрлъ на нее, ива не могла говорить, но втви ея могли скрывать подслушивающаго насъ. Съ етхъ поръ, стану совщаться въ открытомъ пол, подл меня не будетъ даже репейника, могущаго скрыть Шотландца. Ха! ха! Шотландецъ побилъ Цыгана его же оружіемъ! Но узнай, Кентень Дюрвардъ, что ты помшалъ моимъ намреніямъ въ противность собственной твоей польз. Да, счастье, продсказанное мною по линіямъ твоей руки, сбылось бы безъ твоего упрямства.

— Клянусь, что безстыдство твое невольно заставляетъ меня смяться! Чмъ и какъ успхъ низкой твоей измны могъ быть мн полезенъ? Я знаю, что ты выторговалъ безопасность моей жизни, хотя достойные твои союзники легко забыли бы ето условіе, когда бы у насъ дошло до драки, но къ чему бы мн послужило подлое твое коварство, кром смерти, или плна: ето тайна, превышающая человческое понятіе.

— Такъ не стоитъ и думать объ этомъ, ибо моя благодарность еще готовить теб нечаянность. Если бъ ты удержалъ мое награжденіе, то я счелъ бы, что мы квиты и предалъ, бы тебя совтамъ твоего неразумія, но въ теперешнемъ положеніи длъ, я все еще твой должникъ за произшествіе на берегахъ Шера.

— Кажется, я довольно взялъ уплаты ругательствами и проклятіями.

— Бранное слово и доброе слово — просто втеръ и не длаютъ перевса. Еслибъ случайно ты вмсто угрозъ ударилъ меня….

— Я очень могу приняться за этотъ родъ уплаты, если ты доле будешь приставать ко мн.

— Не совтую, ибо такая уплата отъ неосторожности руки можетъ превзойти долгъ и по несчастію перетянуть всы на тебя, чего я ни скрывать, ни прощать левъ силахъ. Теперь ма должно съ тобою. разстаться, только не на долго. Я иду прощаться съ Графинями Круа.

— Ты! вскричалъ Кентень, съ величайшимъ удивленіемъ, ты будешь допущенъ къ етмъ дамамъ! въ этомъ замк, гд он живутъ почти отшельницами? подъ покровительствомъ благородной Каноницы, сестры Епископа!… Невозможно!…

— Однакожь Марфа ожидаетъ меня, чтобы проводить къ нимъ, возразилъ Цыганъ съ насмшливою улыбкою, и я долженъ просить извиненія, что такъ внезапно тебя оставляю.

При сихъ словахъ онъ отошелъ нсколько шаговъ, но вдругъ оборотившись опять подошелъ къ Кентеню и сказалъ ему съ торжественною важностію: — Я знаю твои надежды: он смлы, но не тщетны, если подкрпятся моею помощію. Знаю твои опасенія: он должны придать теб осторожности, а не робости. Нтъ женщины, которой бы не льзя было прельстить. Титло Графа одно названіе и можетъ приличествовать Кентеню равно, какъ Герцогство — Карлу, а Королевство — Людовику.

Гайраддинъ ушелъ прежде, чмъ Дюрвардъ усплъ отвчать ему. Кентень тотчасъ за нимъ послдовалъ, но, какъ Цыганъ лучше Шотландца зналъ внутреннее расположеніе замка, то онъ воспользовался стою выгодою и пропалъ изъ глазъ его, сбжавъ потаенною лстницею. Однакожь Дюрвардъ продолжалъ его преслдовать, хотя почти не зналъ за чмъ хочетъ настигнуть. Лстница оканчивалась дверью въ садъ, онъ вошелъ въ него и увидлъ Цыгана, бгущаго по излучистымъ дорожкамъ.

Этотъ садъ прилегалъ съ двухъ сторонъ къ частямъ замка, который наружностью равно походилъ на крпость и на церковное зданіе, дв другія стороны были окружены высокою, укрпленною стною. Проходя другою дорожкой къ части строенія, гд была маленькая дверь подъ сводомъ, обвитымъ плющомъ, Гайраддинъ оборотился къ Дюрварду и какъ бы торжествуя сдлалъ ему рукою прощальный знакъ. Въ самомъ дл Кентень увидлъ, что Марфа отворила дверь и ввела, какъ должно было думать, презрннаго Цыгана въ покои Графинь Круа. Онъ закусилъ губы отъ негодованія и раскаявался, что не открылъ двумъ дамамъ всей гнусности характера Гайраддинова и заговора, который онъ умышлялъ противъ ихъ безопасности. Высокомрный видъ, съ которымъ Цыганъ общался подкрплять его надежды, усугублялъ его гнвъ и омерзніе, ему казалось даже, что рука Графини Изабеллы осквернится, если онъ можетъ получить ее чрезъ такое покровительство.

— Но все ето одинъ обманъ, подумалъ онъ, хитрость скомороха. Онъ добился доступа къ етимъ дамамъ подъ какимъ нибудь ложнымъ предлогомъ и съ дурными намреніями. Хорошо, что я узналъ, гд ихъ покои. Постараюсь увидться съ Марфю и потребую свиданія съ ея прекрасными Госпожами, чтобъ хотя предостеречь ихъ. Больно, что я принужденъ употреблять косвенныя средства и выжидать времени, когда ета тварь принята прямо и безостановочно. Однакожъ он увидятъ, что я хотя и лишенъ ихъ присутствія, по все главнымъ предметомъ своей бдительности считаю безопасность Изабеллы.

Пока ет размышленія занимали молодаго любовника, старый служитель Епископскаго дома, войдя въ садъ тою же дверью, которою вошелъ и Дюрвардъ, приблизился къ нему и очень учтиво увдомилъ, что етотъ садъ не публичной, но исключительно предоставленъ Енископу и почетнйшимъ гостямъ его.

Только по двукратномъ повтореніи етаго совта Кентень понялъ его, и вдругъ проснувшись отъ мечтаній своихъ поклонился ему и вышелъ изъ сада, а чиновникъ слдомъ за нимъ, разсыпаясь извиненіями, что необходимость требовала отъ него исполненія обязанности. Онъ даже по видимому такъ боялся оскорбить молодаго чужестранца, что предложилъ ему сопутствовать, дабы нсколько разсять его скуку. Кентень внутренно проклиная его услужливую учтивость, выдумалъ лучшее средство избавиться сказавъ, что желаетъ осмотрть ближній городъ и пошелъ такъ скоро, что старикъ не захотлъ провожать его дале подъемнаго моста. Черезъ нсколько минутъ Кентень очутился въ стнахъ Литтиха, который тогда былъ однимъ изъ богатйшихъ городовъ во Фландріи, стало и въ цломъ свт.

Задумчивость, особливо любовная не такъ глубоко вкореняется, по крайней мр въ мущинахъ, какъ страждущіе ею ентузіасты стараются уврять себя. Она уступаетъ сильнымъ и внезапнымъ впечатлніямъ, произведеннымъ на чувства явленіями, которыя порождаютъ новыя мысли и шумнымъ зрлищемъ люднаго города. Чрезъ нсколько минутъ разные предметы, быстро смняющіеся на Литтихскихъ улицахъ, овладли вниманіемъ Кентеня такъ сильно, какъ будто не было въ мір ни Цыгана, ни Графини Изабеллы.

Темныя и узкія, но величественныя высотою домовъ улицы, магазины и лавки, представляющія роскошное собраніе драгоцннйшихъ товаровъ и богатйшихъ вооруженій, толпа запятыхъ гражданъ всхъ сословій, идущихъ взадъ и впередъ, съ дльнымъ и важнымъ видомъ, огромныя телги, навьюченныя сукнами, саржами, оружіями, гвоздями и всякими млочными желзными товарами, другія — всми предметами роскоши и нужды, необходимыми для потребленія богатаго, многолюднаго города, или даже вымненными для вывоза, вс сіи предметы вмст составляли движущуюся картину дятельности, богатства и великолпія, которая приковывала вниманіе и о которой Кентень до сихъ поръ не имлъ понятія. Онъ также удивлялся различнымъ каналамъ, открытымъ для сообщенія съ Маасомъ и которые, переская городъ въ различныхъ направленіяхъ, облегчали повсемстную торговлю водяными перевозами. Наконецъ онъ отслушалъ обдню въ древней и почтенной церкви Св. Ламберта, построенной, какъ сказываютъ, въ восьмомъ вк.

Но выход изъ сего зданія, посвященнаго божественному служенію, Кентень началъ примчать, что разсматривая все окружающее съ любопытствомъ, котораго не старался удерживать, онъ самъ сдлался предметомъ вниманія толпы добрыхъ Гражданъ, которые по видимому разсматривали его при выход изъ церкви и между которыми вскор начался глухой шумъ, родъ шопота, переходящаго отъ одного къ другому. Число любопытныхъ продолжало прибывать ежеминутно и глаза всхъ приходящихъ устремлялись на него съ участіемъ и любопытствомъ, въ которомъ даже замтно было нкоторое уваженіе.

Наконецъ онъ сдлался средоточіемъ многочисленнаго сборища, которое однакожъ, разступаясь, давало ему дорогу, но составлявшіе оное, все слдуя за нимъ, старались не слишкомъ тснить его и не мшать его ходу. Однакожь ето положеніе было затруднительно для Дюрварда, и онъ не могъ доле терпть его, не сдлавъ нкоторыхъ усилій избавиться отъ онаго, или по крайней мр узнать ему причину.

Осмотрвъ во кругъ себя и примтивъ человка почтенной наружности, котораго но бархатному платью и золотой цпи припалъ за одного изъ важнйшихъ гражданъ, а можетъ быть и городскихъ чиновниковъ, онъ спросилъ его: — Разв во мн видятъ нчто особенное, могущее привлечь до такой необычайной степени общее вниманіе, или у Литтихцевъ обычаи толпиться около чужеземцевъ, случайно завлеченныхъ въ ихъ городъ?

— Разумется нтъ, Милостивый Государь, отвчалъ Гражданинъ: у Литтихскихъ Гражданъ не достало бы ни любопытства, ни свободнаго времени для введенія такого обычая, и въ вашей наружности и одежд все должно быть отлично принято здшнимъ городомъ и наши жители все рады видть и желаютъ почтить.

— Я сроду не слыхалъ такой учтивости, Милостивый Государь, поклянусь Крестомъ Св. Андрея, что не понимаю, что вы хотите сказать.

— Ета клятва и вашъ выговоръ, Милостивый Государь, доказываютъ мн, что мы не ошиблись въ нашихъ догадкахъ.

— Клянусь покровителемъ моимъ Св. Кентенемъ, что мене прежняго понимаю васъ.

— Еще лучше, сказалъ Гражданинъ съ видомъ политика и улыбкою соумышленія, но все очень учтиво. Конечно намъ не пристало показывать будто видимъ, что вамъ угодно скрывать- но для чего клясться Св. Кентенемъ, если не хотите, чтобъ я придалъ етмъ словамъ нкоторый смыслъ? Мы знаемъ, что добрый Графъ Сен-Поль теперь въ город етаго имени и поддерживаетъ нашу сторону.

— Ей Богу, вскричалъ Кентень, тутъ есть какая нибудь ошибка. Я не знаю Графа Сен-Поля.

— О! мы вамъ не длаемъ вопросовъ, почтенный Господинъ, однакожъ выслушайте, слово на ушко: меня зовутъ Павильономъ.

— А мн какое дло, Господинъ Павильонъ?

— О! никакого. Только ето кажется должно васъ удостоврить, что на меня можно положиться, а вотъ товарищъ мой Руслеръ.

Подошелъ Руслеръ. Ето былъ сановникъ упитанный, толстымъ брюхомъ своимъ заставляющій толпу раздаваться, какъ таранъ пробиваетъ стны городскія. Онъ приблизился къ Павильону съ таинственнымъ видомъ и сказалъ ему упорнымъ голосомъ: — Вы забываете, любезный товарищъ, что здсь мсто слишкомъ публично. Этотъ Господинъ сдлаетъ милость завернетъ къ вамъ или ко мн, на стаканъ Рейнвейна съ сахаромъ, и тогда боле скажетъ намъ о достойномъ нашемъ друг, добромъ союзник, котораго мы любимъ со всею честностію Фламандскихъ сердецъ.

— Мн совершенно нечего вамъ сказывать, вскричалъ Дюрвардъ съ нетерпніемъ, я не стану нить Рейнвейна, и только прошу васъ какъ людей почтенныхъ, которые должны имть нкоторую власть, разогнать праздную толпу, меня окружающую, и позволить чужеземцу выдти изъ вашего города также спокойно, какъ вошелъ въ него.

— Ну! Милостивый Государь, сказалъ Руслеръ, если вы такъ упорствуете въ своемъ инкогнито, даже и съ нами, людьми довренными, позвольте просто спросишь, для чего жь вы надли отличительный знакъ вашего сословія, если хотли оставаться неизвстнымъ въ Литтих?

— О какомъ знак, о какомъ сословіи вы говорите? вскричалъ Кентень. Вы на видъ люди степенные, почтенные граждане, по клянусь душею, сошли съ ума, или меня хотите свести.

— Саперментъ! вскричалъ Павильонъ, этотъ молодой человкъ выведетъ изъ терпнія Св. Ламберта! Кто когда либо носилъ шапку съ крестомъ Св. Андрея и лиліями, кром стрлковъ Шотландской гвардіи Короля Людовика XI?

— Положимъ даже, что я и стрлокъ етой гвардіи, чтожь удивительнаго, что на мн шапка нашей дружины? сказалъ Кентень съ нетерпніемъ.

— Признался! признался! вскричали вмст Руслеръ и Павильонъ, обращаясь къ толп съ торжествующимъ видомъ, протянувъ и поднявъ руки и съ лицами, на которыхъ блистало удовольствіе. Онъ признаетъ себя стрлкомъ гвардіи Людовика, Людовика, хранителя вольностей города Литтиха.

Послдовало всеобще волненіе и въ толп послышались крики: — Да здравствуетъ Король Людовикъ! да здравствуетъ Шотландская гвардія! да здравствуетъ храбрый стрлокъ! Наши вольности, паши преимущества, или. смерть! Налоги долой! Да здравствуетъ мужественный Вепрь Арденскій! Долой Карла Бургундскаго! Гибель Бурбону и его Епископству!

Едва етотъ шумъ утихалъ съ одной стороны, какъ начинался съ другой, перемжаясь подобно ропоту валовъ и усиливаясь соединеніемъ тысячи голосовъ, раздающихся со всхъ улицъ и площадей. Оглушенный Кентень едва имлъ время составить нкоторыя догадки и предположить, какъ, ему дйствовать.

Онъ забылъ, что когда въ сраженіи съ Герцогомъ Орлеанскимъ и Дюну а, послдній

раздробилъ шлемъ его сабельнымъ ударомъ, то одинъ изъ стрлковъ, по приказанію Лорда Кравфорда, замнилъ его шапкой, подбитой сшалью и составлявшей часть вооруженія Шотландской гвардіи. Появленіе члена стой дружины, какъ извстно, всегда окружавшей особу Людовика XI, на улицахъ города, въ которомъ неудовольствія возбуждались происками повренныхъ ета то Монарха, Литтихцы очень естественно должны были приписать его ршенію открыто за нихъ вступиться. Видъ одного изъ стихъ Стрлковъ казался имъ залогомъ скорой и дятельной помощи. Нкоторые видли даже въ етомъ поруку, что вспомогательное войско Людовика входитъ въ ето время въ одн изъ городскихъ воротъ, хотя никто не могъ сказать въ которыя.

Кентень тотчасъ увидлъ, что невозможно разсять столь общепринятаго заблужденія, онъ даже почувствовалъ, что безъ личной опасности не льзя ему стараться вразумишь людей, столь упорныхъ въ своемъ мнніи. И потому наскоро ршался попременно и при первой возможности — избавиться отъ етой буйной толпы. Между тмъ его вели къ Ратуш, куда собирались уже почетнйшіе жители, дабы узнать новости, которыхъ полагали его возвстителемъ и предложить ему великолпное угощеніе.

Не смотря на вс его представленія, которыя приписывали скромности, онъ былъ окруженъ раздавателями любви народной, которая уже стремила къ нему свое теченіе. Друзья его Бургомистры, бывшіе городскими Синдиками, схватили его подъ руки. Никель Блокъ, глава цха мясниковъ, поспшно прибжавшій изъ бойни, открывалъ шествіе, размахивая большимъ ножемъ, еще обагреннымъ кровію жертвъ, зарзанныхъ имъ съ мужествомъ и ловкостію, которыя одна водка можетъ внушишь. За Кентенемъ виднъ былъ патріотъ Клаусъ Гаммерлейнъ, высокой, худощавой человкъ, едва держащійся на ногахъ отъ пьянства и предсдатель цха слсарей, которыхъ тысяча, одинъ черне другаго, слдовали за нимъ. Наконецъ гвоздяники, ткачи, веревочники и ремесленники всякаго рода толпами выходили изо всякой улицы и увеличивали шествіе. Стараться уйти отъ такой толпы, казалось предпріятіемъ отчаяннымъ и безуспшнымъ.

Въ семъ смутномъ положеніи Кентень прибгнулъ къ Руслеру, схватившему его за Руку и къ Павильону, уцпившемуся за другую и ведущимъ его впереди етаго торжеешвеинаго шествія, столь неожиданно имъ причиненнаго. Онъ наскоро увдомилъ ихъ, что безъ намренія надлъ шапку Шотландской Гвардіи, въ слдствіе приключенія съ шлемомъ, въ которомъ долженъ былъ путешествовать, пожаллъ, что ето обстоятельство и прозорливость, съ которою Литтихцы открыли его званіе и причину призда въ ихъ городъ, сдлали ихъ гласными, ибо, если его поведутъ въ Ратушу, то станется, что онъ будетъ принужденъ сообщишь всмъ собравшимся сановникамъ такія вещи, которыя Король поручилъ ему хранить въ особенности для ушей любезныхъ сообщниковъ его, Господъ Руслера и Павильона.

Сіи послднія слова произвели волшебное дйствіе на обоихъ гражданъ, бывшихъ начальниками возмутившихся мщанъ и желающихъ, подобно всмъ демагогамъ, предоставить себ по возможности управленіе всми длами. И потому они наскоро положили, что Дюрвардъ выйдетъ теперь изъ города и возвратится въ слдующую ночь для особеннаго совщанія съ ними въ дом Руслера, лежащемъ близь воротъ, что на противъ замка Шонвальда. Кентень ршился сказать имъ, что живетъ при двор Епископа, подъ видомъ порученій къ нему отъ Французскаго двора, хотя истинная., цль его путешествія относится къ обывателямъ Литтиха, какъ они и отгадали. Ето косвенное сношеніе, сапъ человка, на котораго считали его возложеннымъ, такъ соотвтствовали характеру Людовика, что не произвели ни сомннія, ни удивленія.

Почти тотчасъ посл етаго объясненія толпа подошла къ дому Павильона, вводной изъ первыхъ городскихъ улицъ, но сзади имющему сообщеніе съ Маасомъ, посредствомъ сада и большаго кожевеннаго завода, ибо обыватель Патріотъ былъ ремесломъ кожевникъ.

Ни чуть не удивительно, что Павильону хотлось принять къ себ мнимаго посланнаго Людовика XI, и остановка у его дома ни мало не удивила толпу, которая на противъ почтила мейнъ гера Павильона продолжительными восклицаніями, когда онъ увелъ столь важнаго гостя. Кентень тотчасъ избавился отъ слишкомъ замтной шапки своей, надлъ другую войлочную и спряталъ свое одяніе подъ большимъ плащемъ. Павильонъ вручилъ ему пропускъ, съ которымъ можно было входить въ Литтихъ и выходить и днемъ и ночью, и вврилъ его попеченіямъ своей дочери, хорошенькой веселой Фламандки, которой далъ нужныя наставленія, какъ тайно выпроводишь его изъ Литтиха. Потомъ отправился съ товарищемъ своимъ въ Ратушу, чтобы отдлаться отъ друзей своихъ лучшими отговорками, какія могли они придумать, на счетъ удаленія Королевскаго посланнаго. Мы не можемъ, какъ говоритъ слуга въ комедіи, точію вспомнить, что солгали овны стаду, но нтъ ничего легче, какъ обмануть чернь, предразсудки которой сдлаютъ половину дла, прежде чмъ лжецъ вымолвитъ одно слово.

Не усплъ уйти почтенный гражданинъ, какъ толстая дочь его Трюдхепъ, покраснвъ и съ улыбкой, которая очень пристала ея алымъ губкамъ, веселымъ голубымъ глазкамъ и блому личику, провела молодаго чужестранца чрезъ отцовской садъ къ берегу рки и показала ему на лодку, которую два сильныхъ Фламандца въ короткихъ панталонахъ, въ мховыхъ шапкахъ и кафтанахъ, застегнутыхъ сотнею пуговицъ, пустили такъ скоро, какъ только позволяло имъ Фламандское хладнокровіе.

Какъ прекрасная Трюдхенъ говорила только по Нмецки, то Кентень не измняя своей любви къ Графин Круа, поблагодарилъ ее поцлуемъ, который былъ принятъ съ скромною благодарностію) ибо молодцы, похожіе лицомъ и станомъ на нашего Шотландскаго стрлка, не сплошь попадались между Литтихскими обывателями.

Пока лодка, подымаясь по Маасу, прозжала городскія укрпленія, Кентень усплъ обдумать, какъ ему разсказывать о Литтихекомъ своемъ приключеніи, по возвращеніи въ замокъ Шопвальдь. Не желая измнять ни чьей довренности, хотя и ошибкою приобрлъ ее, ни скрывать отъ достойнаго святителя мятежнаго расположенія его столицы, онъ ршился употребишь на етотъ счетъ выраженія общія, дабы предостеречь Епископа, не означая по имени ни одной жертвы его мщенію.

Онъ причалилъ около полу-мили отъ замка и даль гульденъ своимъ провожатымъ, которые по видимому были очень довольны его щедростію. Хотя онъ былъ и недалеко отъ Шонвальда, однакожъ пришелъ уже посл звонка къ обду и со стороны, противоположной главному входу, такъ что былъ бы долженъ запоздать еще боле, если бы захотлъ обойти кругомъ. И потому пошелъ къ ближнему боку тмъ боле, что увидлъ укрпленную стну, вроятно окружающую садъ, о которомъ мы уже говорили, въ стн пробитъ былъ вылазъ подл котораго привязана была лодочка, безъ сомннія служащая для перезда черезъ ровъ, онъ понадялся, что если станетъ кликать, то кто нибудь подастъ ему ету лодку.

Приближаясь въ стой надежд, онъ увидлъ, что вылазъ отворился, изъ замка вышелъ человкъ, вскочилъ одинъ въ лодочку, переплылъ на другой берегъ, вышелъ и длиннымъ весломъ оттолкнулъ лодку на средину воды. Кентень узналъ Цыгана, но сей послдній избжалъ встрчи, пошелъ другою дорогою, также къ Литтиху, и скоро исчезъ.

Новый предметъ для размышленія. Не ужьли етотъ кочующій язычникъ пробылъ все ето время съ Графинями Круа? Что могло заставишь ихъ допустить его къ такому продолжительному совщанію? Мучимый стою мыслію, Дюрвардъ нашелъ въ ней новый поводъ искать объясненія съ двумя Графинями, дабы увдомишь ихъ о измн Гайраддина и вмст объ опасности покровители ихъ, Епископа Литтихскаго, происходящей отъ мятежнаго духа етаго города.

Онъ остановился на етомъ ршеніи, подходя къ главному входу замка, вошелъ и засталъ въ большой зал за столомъ духовенство Епископа, главныхъ чиновниковъ его дома и нкоторыхъ странниковъ, которые не принадлежа къ дворянству перваго разряда, не могли сидть за столомъ Епископа. Однакожъ молодому Шотландцу оставлено было мсто въ почетномъ конц стола, подл Епископскаго Капеллана, который встртилъ его старою поговоркою ученыхъ: опоздавшему кости. Но вмст постарался угостишь его въ противность стой пословиц, о которой земляки Кентеневы говорятъ, что ето плохая шутка и что ее трудно разжевать.

Чтобы за поздній приходъ не обвинили его въ незнаніи общежитія, Кетмень описалъ шумъ, произшедшій въ Литтих, когда узнали, что онъ принадлежитъ къ Шотландской гвардіи Людовика XI, и постарался обратить свой разсказъ въ шутку, говоря, что его не безъ труда выручилъ толстый Литтихскій обыватель съ дочерью.

Но общество было слишкомъ занято разсказомъ, чтобы обратишь вниманіе на шутку. Обдъ былъ прерванъ во время повствованія Кентеня, а по окончаніи онаго воцарилось торжественное молчаніе, которое наконецъ прервалъ управитель, сказавъ со вздохомъ: — Дай Богъ, чтобы пришли сто копейщиковъ изъ Бургундіи!

— За чмъ такъ жалть о ихъ отсутствіи? спросилъ Кентень. У васъ здсь довольно солдатъ, вскормленныхъ на войн, а противники ваши чернь буйнаго города: они побгутъ, увидя^— развернутое знамя окруженное храбрыми воинами.

— Вы не знаете Литтихцевъ, отвчалъ Капелланъ. Про нихъ можно сказать, что они, даже не исключая жителей Гента, самые непокорные мятежники во всей Европ. Герцогъ Бургундскій дважды наказывалъ ихъ за многократныя возмущенія противъ Епископа: дважды онъ ихъ укрощалъ, отнималъ преимущества, забиралъ знамена и налагалъ обязанности, отъ которыхъ вольной Имперской городъ долженъ бы быть свободенъ. Въ послдній разъ онъ разгромилъ ихъ близь Сен-Тропа, ето сраженіе стоило жизни почти шести тысячамъ Литтихцевъ, изъ которыхъ одни побиты въ пол, другіе потонули въ бгств. Чтобы отнять у нихъ способы къ новымъ возмущеніямъ, Герцогъ Карлъ не захотлъ входить городскими воротами, отъ которыхъ ему и ключи были принесены, но приказалъ выломать сажень сорокъ стны и проломомъ вошелъ въ Литтихъ, какъ завоеватель, съ опущеннымъ забраломъ и поднятымъ копьемъ, впереди всхъ своихъ Рыцарей, Литтихцевъ даже уврили, что, безъ посредничества Филиппа Добраго, Карлъ, бывшій тогда Граномъ Шаролуа, разграбилъ бы ихъ городъ, однакожь, помня вс emu бдствія, случившіяся не такъ давно, и едва снабдивъ свои арсеналы, они, при одномъ вид шапки стрлка, замышляютъ новые безпорядки. Да внушитъ имъ Господь лучшія помышленія! Но между столь буйною чернью и столь неукротимымъ владтелемъ трудно обойтись безъ пролитія крови. Я желалъ бы видть добраго и милостиваго Епископа на престол, который приносилъ бы мене почестей и боле безопасности, ибо вмсто горностаевъ митра его подбита терніями. Летимъ даю знать вамъ, молодой чужестранецъ, что если дла не удерживаютъ васъ въ Шонвальд, то всякой благоразумный человкъ долженъ какъ можно скоре оставить ето мсто. Я думаю, что и дамы ваши того же мннія, ибо отослали ко двору Французскому одного изъ своихъ провожатыхъ съ письмами, въ которыхъ врно объявляютъ о намреніи своемъ искать безопаснйшее убжище.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.
Записка.

По выход изъ за стола, Капелланъ, которому казалось понравилась бесда Дюрварда, а можетъ быть и желая боле развдать о случившемся по утру въ Литтих, повелъ его въ комнату, окнами обращенную къ саду, и видя, что молодой спутникъ его безпрестанно туда поглядывалъ, онъ предложилъ ему посмотрть любопытныя, растнія и заморскія деревья, коими Епископъ украсилъ его.

Кентень отговорился, разсказавъ какъ учтиво его поутру выгнали оттуда:— Правда, сказалъ Капелланъ улыбаясь, что старое постановленіе запрещаетъ входить въ собственный садъ Епископа, по оно учреждено еще въ его молодости, хотя гласно не отмнилось, по вовсе не исполняется и только осталось, какъ закоренлое суевріе,— въ голов стараго смотрителя. Когда вамъ угодно, мы войдемъ и посмотримъ — примутъ ли насъ съ тою же учтивостію.

Дюрварду весьма приятна была надежда свободно ходить въ етотъ садъ. Оттуда, какимъ нибудь, счастливымъ случаемъ, подобнымъ тмъ, которые уже помогали его страсти, онъ надялся имть какое нибудь сношеніе съ обожаемымъ предметомъ, или покрайней мр видть ее въ окно, или съ балкона башенки, какъ въ трактир Лиліи, или Дофиновой башн, замка Плесси.

Занимаясь етми мыслями, молодой любовникъ слушалъ очень равнодушно, а можетъ быть и вовсе не слушалъ названія растній, травъ и деревьевъ, на которыя почтенный проводникъ старался обратить его вниманіе. Одно растніе было драгоцнно по своей цлебной сил, другое еще драгоцнне, ибо придавало вкуса кушанью, а третье превышало цною предыдущія, ибо отличалось только своею рдкостію. Однакожь Дюрварду надобно было покрайней мр показывать будто слушаетъ ет скучныя подробности, что было ни очень легко, и онъ отъ всего сердца проклиналъ услужливаго натуралиста и все растительное царство. Наконецъ послышался звонъ колокола, а какъ онъ призывалъ Капеллана къ церковному служенію, то Кентень и освободился отъ его присутствія.

Однакожь предъ уходомъ Капелланъ очень долго и безполезно извинялся, что принужденъ его оставишь и кончилъ приятнымъ увреніемъ, что онъ можетъ гулять по етому саду до ужина, не подвергаясь никакой помх.

— Я здсь всегда учу мои проповди, сказалъ онъ, ибо не боюсь докучливыхъ. Сей часъ иду сказывать одну въ часовню, еслибъ вамъ угодно было сдлать мн честь — послушать… Многимъ угодно признавать во мн дарованіе, но слава примадлежитъ достойнымъ.

Кентень извинился ужасною головною болью, для которой открытой воздухъ долженъ быть лучшимъ лкарствомъ, и обязательный священникъ наконецъ оставилъ его.

Можно догадаться, что въ пристальномъ осмотр всхъ оконъ и отверстій, обращенныхъ въ садъ, онъ внимательне глядлъ на ближайшія къ маленькой двери, которою Мара ввела Гайраддина въ комнаты Графинь Круа, по его мннію. Но никакой признакъ не подтвердилъ и не опровергъ сказаннаго ему Цыганомъ, а какъ начинало смеркаться, онъ подумалъ, самъ не зная отъ чего, что столь долгая прогулка въ етомъ саду можетъ показаться подозрительною и не понравиться.

Ршившись уйти и проходя въ послдній разъ подъ окнами, столь для него привлекательными, онъ услышалъ легкій шумъ надъ своей головою, какъ будто кто-то осторожно кашлялъ, чтобы привлечь его вниманіе не примтно другимъ. Съ удивленіемъ а радостію поднявъ глаза, онъ увидлъ, что растворили окно. Мгновенно показалась женская рука и уронила бумагу, которая упала на розмаринъ, растущій у стны. Осторожность, съ какого ета записка была ему доставлена, показывала, что ее надобно прочесть также осторожно и тайно. Садъ, какъ мы уже сказали, съ двухъ сторонъ окруженный строеніями Епископскаго замка, былъ необходимо виднъ, но многія окна изъ разныхъ комнатъ, но тамъ былъ родъ грота, который указалъ ему привтливый Капелланъ. Въ одно мгновеніе онъ поднялъ записку, спряталъ ее за пазуху и побжалъ къ етому убжищу. Тамъ развернулъ драгоцнную записку, благословляя на. мять добрыхъ Абербротокскихъ монаховъ, давшихъ ему средства прочитать ее.

— Прочтите потихоньку.— Таково было наставленіе первой строки. Остальныя заключали слдующее:

— Глаза мои можетъ быть слишкомъ легко поняли, что ваши изъявили мн слишкомъ смло. Но неправое утшеніе ободряетъ жертву и лучше ввриться благодарности одного человка, чмъ подвергаться преслдованію многихъ. Счастіе поставило свой престолъ на крутой скал, но храбрый человкъ не страшится на нее взбираться. Если вы ршитесь сдлать что нибудь для женщины, отважившейся на многое, приходите завтра, въ етотъ садъ во время часовъ, съ голубыми и блыми перьями на шапк. До тхъ поръ не ожидайте новыхъ сношеній. Говорятъ, что свтила опредлили вамъ чреду высокую и внушили благодарность. Прощайте, будьте врны, скоры и ршительны и надйтесь смло на счастіе. Въ записк былъ сверхъ того перстень, украшенный прекраснымъ алмазомъ, на которомъ изображенъ былъ древній гербъ дома Круа.

Въ ету минуту первымъ ощущеніемъ Кентеня былъ совершенный восторгъ. Радость и гордость, казалось, вознесли его къ небесамъ. Онъ твердо ршился умереть, или достигнуть цли всхъ своихъ желаній: о препятствіяхъ же, могущихъ встртишься, думалъ только съ презрніемъ.

Не желая, чтобы какой нибудь предметъ могъ, хотя на минуту, отвратить его мысли отъ столь восхитительныхъ мечтаній, онъ поспшно вошелъ въ замокъ, отговорился отъ ужина тою же головною болью, къ которой уже прибгалъ, зажегъ ночникъ и удалился въ назначенную себ комнату, дабы читать и перечитывать драгоцнную записку и осыпать поцлуями не мене драгоцнный перстень.

Но такое изступленіе наконецъ должно было ослабвать. Неприятная мысль вспала ему на умъ, хотя онъ отвергалъ ее, какъ неблагодарность, какъ хулу. Ему казалось, что столь откровенное признаніе показывало мене разборчивости, чмъ требовало романическое обожаніе, которое онъ не переставалъ питать къ молодой Графин. Едва ета мысль мелькнула, какъ онъ поспшилъ истребишь се, подобно зм, всползнувшей ему на ложе.

Ему ли, столь осчастливленному, для кого прекрасная и молодая Графиня удостоила сойти съ высоты своей, ему ли было осуждать се за знакъ благоволенія, безъ коего онъ не смлъ бы поднять на нее глаза, ея санъ и родъ, въ настоящемъ положеніи, не избавляли ли ея отъ повиновенія общему правилу, которое предписываетъ всмъ женщинамъ молчать, пока не заговоритъ любовникъ? Къ симъ доказательствамъ, которыми онъ смло себя оспоривалъ, длая изъ нихъ непреодолимые силлогизмы, тщеславіе его можетъ быть присоединило другое, которое онъ принималъ уже не такъ открыто: что достоинство любимаго предмета можетъ дать женщин право немного отступить отъ общихъ правилъ и что даже есть этому примры въ преданіяхъ. Оруженосецъ стихотворнаго романа, котораго онъ прочелъ нсколько страницъ, былъ подобно ему бдный, дворянинъ, безъ помстьевъ и доходовъ, однакожъ великодушная Принцеса Венгерская не постыдилась доказать ему любовь свою ясне, чмъ въ полученной записк.

Приди, о другъ, любимый мною!

Приди съ богатою казною

Три поцлуя получить.

И потомъ, въ той же справедливой повсти говоритъ Венгерскій Король:

Самъ видлъ многихъ я пажей —

Женившись длались Царями.

Такъ, что наконецъ Кентень очень, великодушію ршилъ, что никакъ нельзя осуждать поступка, общающаго ему счастіе.

Ето сомнніе было замнено другимъ, тягостнйшимъ. Сколько Дюрвардъ могъ судить, измнникъ Гайраддинъ пробылъ въ комнат двухъ дамъ около четырехъ часовъ, и разбирая хорошенько двусмысленность, съ которою онъ хвасталъ своею властію надъ судьбою Кентеня, въ самомъ близкомъ ош*ношеніи къ его сердцу, Герой нашъ сталъ опасаться, что все ето произшествіе только слдствіе новаго его у мышленія, имющаго можетъ быть цлію исторгнуть Изабеллу изъ убжища, даннаго ей покровительствомъ достойнаго Епископа. Ето дло требовало ближайшаго разсмотрнія, ибо Дюрвардъ чувствовалъ къ етому негодяю отвращеніе, соразмрное неслыханной дерзости, съ которою признался онъ въ своей измн, и потому не могъ поврить, чтобы счастливое и честное окончаніе увнчало дло, въ которомъ онъ участвовалъ,

Ет различныя мысли, подобно мрачнымъ туманамъ затемняли прелестныя картины, прежде начертанныя его воображеніемъ и во всю ночь сонъ не могъ сомкнуть ему глаза. Въ самыя часы и даже часомъ прежде былъ онъ въ саду и никпіо уже не помшалъ ему войти туда и тамъ остаться. Шапку свою украсилъ онъ голубыми и блыми перьями, какихъ могъ достать въ столь короткое время. Часа два никто, казалось, не замчалъ его присутствія. На конецъ послышались звуки лютни, черезъ нсколько минутъ отворилось окно, надъ тою самою дверью, въ которую Мара ввела Гайраддина, во всемъ блеск красоты выглянула Изабелла, поклонилась ему благосклонно, по осторожно, покраснла, увидя быстрой и выразительный поклонъ его, затворила окно и исчезла.

Дневной свтъ не открылъ ему ничего боле. Достоврность записки казалась довольно доказанною. Оставалось только узнать какія должны быть слдствія, а объ етомъ красавица не писала ни слова. Впрочемъ въ виду не было никакой скорой опасности. Графиня л,ила въ укрпленномъ замк, подъ покровительствомъ владтеля, уважаемаго за его свтскую власть и духовный санъ. Ни что повидимому не требовало отъ молодаго и храбраго воина Рыцарскаго обта, стоило быть готовымъ къ исполненію поколніи Графини Изабеллы въ самую минуту ихъ полученія. Но судьба опредлила занять его ране, чмъ онъ думалъ, и ето случилось въ четвертую ночь по призд ихъ въ Шонвальдъ.

Кентень ршился на завтра отослать къ двору Людовика XI послдняго изъ двухъ спутниковъ своихъ, съ письмами къ Лорду Кравфорду и къ дяд, для извщенія ихъ о своемъ отказ отъ Французской службы, къ чему измна, которой подвергся онъ тайными наставленіями Гайраддина, давала ему поводъ, который честь и благоразуміе должны были одобрить. Онъ легъ, исполненный тхъ розовыхъ мыслей, окружающихъ ложе молодаго человка, истинно влюбленнаго, и полагающаго, что ему отвчаютъ съ тою же искренностію. Сны его сначала отзывались приятными мыслями, занимавшими его на яву, но мало по малу сдлались ужасне.

Ему казалось, что онъ гуляетъ съ Графиней Изабеллой по берегу тихихъ водъ прекраснаго озера, похожаго на то, которое составляло главное украшеніе Гленъ-Улакина. Онъ осмлился говоришь о любви своей, не помышляя уже ни о какихъ препятствіяхъ. Изабелла краснла и улыбалась, слушая его, какъ онъ могъ надяться по содержанію записки, которую наяву и во сн носилъ на сердц. Но все внезапно перемнилось, лто въ зиму, тишина въ бурю. Заревли втры и возстали волны, какъ будто вс духи воздушные и водяные заспорили о владніяхъ своихъ. Влажныя горы представляли имъ со всхъ сторонъ предлы, не позволявшіе идти ни назадъ, ни впередъ, и сила бури, ежеминутно возрастая и приближая ихъ другъ къ другу, отнимала всю надежду на безопасность. Сильное ощущеніе столь неминуемаго бдствія, разбудило спящаго.

Съ пробужденіемъ разсялись, вымышленныя произшествія она и онъ вспомнилъ настоящее свое положеніе, но шумъ, подобный бур и вроятно причинившій сонъ страшный сонъ, еще отзывался въ ушахъ его.

Онъ тотчасъ вскочилъ и съ удивленіемъ прислушивался къ шуму, который превосходилъ ужаснйшія вихри, когда либо сходившіе съ горъ Грампіанскихъ. Но мене нежели чрезъ минуту уврился, что оный происходитъ не отъ боренія стихій, но отъ бшенства людей.

Онъ всталъ съ постели и подошелъ къ окну своей комнаты. Оно обращено было въ садъ и съ етой стороны все было спокойно, но отворивъ окно, онъ еще боле уврился, что на замокъ напали враги многочисленные и ршительные, чему крики ихъ служили еще лучшимъ доказательствомъ. Онъ ощупью сталъ искать свое платье и вооруженіе и пока надвалъ ихъ такъ скоро, какъ позволяла внезапность и темнота, услышалъ, что стучатся въ дверь. Кентень отвчалъ слишкомъ поздно по мннію желавшаго войти, не очень крпкая дверь въ минуту была вышибена и Цыганъ Гайраддинъ, котораго легко можно было узнать по его нарчію, вошелъ въ комнату. Въ рук у него была небольшая сткляночка, въ которую обмокнулъ спичку. Мгновенное сильное пламя освтило всю комнату и онъ зажегъ маленькую лампаду, которую вынулъ изъ за пазухи.

— Судьба твоя, сказалъ онъ выразительно Дюрварду, не привтствуя его иначе, зависитъ отъ минутнаго ршенія.

— Негодной! вскричалъ Кентень, мы окружены измной, а везд, гд она есть, ты врно участвуешь.

— Ты съ ума сошелъ, отвчалъ Мограбинъ, если я когда измнялъ, такъ вчно изъ выгоды. За чмъ же я измню теб, когда мн выгодне помочь, нежели измнить? Внемли на минуту, если можешь, голосу разсудка, иначе смерть и разрушеніе заставятъ тебя внимать. Литтихцы взбунтовались, ими предводительствуетъ Ла-Маркъ съ своею шайкою. Если бъ и были средства сопротивляться, то ихъ остервененіе все бы превозмогло, но нтъ почти никакого средства. Если хочешь спасти Графиню и сохранить свои надежды, слдуй за мною, именемъ приславшей теб алмазъ, на которомъ изображены три леопарда.

— Укажи мн дорогу! быстро вскричалъ Кентень, при етомъ имени я готовъ отважиться на вс опасности.

— По моему распоряженію, сказалъ Цыганъ, мы ничему не подвергнемся, если ты можешь не мшаться не въ свое дло. Да и какая теб нужда, что Епископъ заржетъ свое стадо, или стадо заржетъ пастыря? Ха! ха! ха! Ступай за мной терпливо и осторожно. Забудь о своей храбрости и положись на мое благоразуміе. Я заплатилъ долгъ благодарности и ты женишься на Графин. Ступай за мною.

— Иду, отвчалъ Кентень, обнажая мечъ, но если увижу въ теб малйшій признакъ измны, то голова твоя очутится въ трехъ шагахъ отъ туловища.

Не отвчая ничего и видя, что Кентень вооружился, Цыганъ быстро сошелъ съ лстницы и разными скрытыми ходами пошелъ въ садъ. Едва одинъ свтъ виднъ былъ въ стой части зданія, едва слышенъ былъ въ ней малйшій шумъ, но оный вдесятеро усилился, когда сошли они въ садъ и Дюрвардъ узналъ даже различные воинскіе крики: Литтихъ! Литтихъ! Вепрь! Вепрь! громко произносимые нападающими, между тмъ, какъ защитники замка, внезапно окруженные, отвчали слабйшими криками: Во имя Пресвятой Богородицы за Государя Епископа!

Но не смотря на воинственный духъ Дюрварда, для него происходящее сраженіе ничего не значило въ сравненіи съ участію Изабеллы Круа, за которую трепеталъ, чтобы она не попалась въ руки жестокому и развратному мятежнику, который старался овладть воротами замка. Онъ даже съ меньшимъ отвращеніемъ принялъ помощь Цыгана, какъ отчаянію больной ршается принять лкарство, предлагаемое емпирикомъ, или шарлатаномъ. Онъ ршился слдовать совершенно его совтамъ, но пронзить ему сердце, или снести голову при первомъ подозрніи въ измн. Казалось, и самъ Гайраддинъ видлъ всю свою опасность, ибо при вход въ садъ покинулъ свое хвастовство и насмшливость и какъ будто ршился вести себя скромно, храбро и дятельно.

Приближившись къ двери, ведущей въ покои Графинь, Гайраддинъ кликнулъ потихоньку и тотчасъ явились дв женщины, закутанныя съ ногъ до головы длинными черными шелковыми епанчами, которыя тогда носили Фламандки. Кентень подалъ руку одной изъ нихъ, она взяла ее поспшно и съ трепетомъ и такъ оперлась, что еслибъ была потяжел, то порядочно бы замедлила ихъ удаленіе. Цыганъ, провожавшій другую даму, пошелъ прямо къ вылазу: близь него во рву была та самая лодочка, на которой за нсколько времени Дюрвардъ видлъ самаго Гайраддина, вызжающаго изъ замка.

Во время короткой ихъ переправы, радостные крики, казалось, возвстили торжество насилія и взятіе замка. Они такъ неприятно поразили слухъ Кентеня, что онъ невольно вскричалъ: — Клянусь, если бы вся кровь моя не была навсегда посвящена особамъ, съ которыми я теперь, то полетлъ бы на стны, сразился бы врно за добраго Епископа и заставилъ бы молчать нсколько етихъ негодяевъ, крикомъ своимъ призывающихъ убійство и грабежъ.

Дама, опиравшаяся на его руку, слегка пожала ее, какъ бы напоминая, что она боле замка Шонвальда иметъ право надяться на его помощь, а Цыганъ закричалъ довольно внятно: — Вотъ прямо Европейское сумасшествіе, думать воротиться на сраженіе, когда любовь и Фортуна велятъ бжать какъ можно скоре! Впередъ! впередъ! не теряйте минуты! У стой ивовой купы насъ ждутъ лошади,

— Я вижу только двухъ, сказалъ Кентень, примтившій ихъ при лунномъ свт.

— Я не могъ бы достать больше, не возбудивъ подозрній, отвчалъ Цыганъ. Притомъ намъ больше и не надобно. Вы двое отправитесь на нихъ въ Тонеръ, пока дороги еще безопасны. А Мара останется съ женщинами нашего поколнія, съ которыми давно знакома. Мара наша землячка и осталась только услужить вамъ въ случа надобности.

— Мара! вскричала закутанная дама, держащая за руку Дюрварда, такъ ето не моя родственница?

— Ето только Мара, отвчалъ Гайраддинъ. Простите мн ету маленькую хитрость, я не смлъ разомъ похитить двухъ Графинь у Вепря Арденскаго.

— Разбойникъ! вскричалъ Кентень. Но еще есть… еще будетъ время. И возвращусь въ замокъ и спасу Графиню Амелину.

— Амелина, сказала ему подруга его съ замшательствомъ, Амелина здсь, опершись на вашу руку и благодаритъ васъ за помощь.

— Боже! Какъ! Что ето значитъ? вскричалъ Кентень, освобождая свою руку съ меньшею учтивостію, чмъ по волкомъ другомъ случа оказалъ бы женщин самаго низкаго званія. Такъ въ замк осталась Графиня Изабелла? Прощайте! прощайте!

Онъ готовился бжать, по Гайраддинъ сказалъ, схвативъ его за руку.— Выслушай меня! Выслушай меня! Ты бжишь на смерть! Для какого жъ чорта ты носилъ цвты тетки? Въ жизнь мою не поврю ни голубому, ни блому. Да подумай, что она почти также богата. У ней есть алмазы, золото, и даже надежды на Графство.

Пока Цыганъ говорилъ отрывистыми изрченіями и старался удержать Дюрварда, сей послдній взялся за кинжалъ, чтобы избавишься.

— А! если такъ, сказалъ Гайраддинъ, переставая его удерживать, ступай и пусть чортъ, если онъ есть, будетъ твоимъ спутникомъ.

Увидя себя свободнымъ, молодой Шотландецъ побжалъ къ замку съ быстротою оленя. Тогда Цыганъ обратился къ Графин, которая упала отъ страха, стыда и замшательства.

— Ето ошибка, сказалъ онъ, полно, встаньте и ступайте за мною. Прежде разсвта я найду вамъ мужа получше етаго ребенка съ женскимъ личикомъ.

Страсти Графики Амелины были равносильны тщеславію а слабости ея нрава. Подобно многимъ людямъ она порядочно исполняла обыкновенныя обязанности жизни, но въ теперешнихъ обстоятельствахъ могла только предаваться безполезнымъ жалобамъ и называть Гайраддина обманщикомъ, бродягою, разбойникомъ, убійцею.

— Назовите меня просто Цыганомъ, сказалъ Мограбинъ, и вы все скажете однимъ словомъ.

— Чудовище! вскричала разгнванная Графиня, ты сказалъ мн, что свтила опредлили намъ союзъ и научилъ меня писать къ нему… несчастная!

— И точно свтила опредляли етотъ союзъ, въ случа согласія обихъ сторонъ. Разв вы думаете, что небесныя созвздія женятъ людей по невол? Меня сбили съ толку ваши проклятыя Европейскія нжности, глупыя ленточки и цвты. А молодцу, кажется, ягненокъ нравится больше овцы. Вотъ и все. Ну, встаньте же и ступайте за мною, разсудите, что я не охотникъ до слезъ и обмороковъ.

— Я шага не ступлю, сказала Графиня ршительно.

— А я говорю теб, что ступишь! вскричалъ Гайраддинъ. Клянусь теб всмъ, чему люди когда нибудь врили, что ты имешь дло съ человкомъ, который легко можетъ раздть тебя, привязать къ дереву и оставить на произволъ судьбы.

— Съ вашего позволенія, сказала Мара, прошу не обижать ее. У меня ножъ не хуже твоего и я умю имъ владть. Она женщина добрая, хотя нсколько сумасбродная. А ты, сударыня, встань и ступай за нами. Ошибка сдлана, но спасеніе твоей жизни чего нибудь стоитъ. Въ етомъ замк многіе отдали бы все на свт, чтобы быть на нашемъ мст.

Тутъ отъ замка Шонвальда послышались новые крики, между которыми можно было различить восклицанія побды и радости, и вопли отчаянія и ужаса.

— Слушай, сказалъ Гайраддинъ, и радуйся, что не поешь въ этомъ хор. Вврься мн, я обойдусь съ тобою честно, свтила сдержатъ свое общаніе и доставятъ теб хорошаго мужа.

Графиня Амелина, изнуренная усталостію и покоренная страхомъ, наконецъ отдалась на руки двумъ проводникамъ своимъ и позволила вести себя, куда имъ угодно. Даже до того простиралось помшательство ея разсудка и истощеніе силъ, что достойная чета, которая боле тащила ее, нежели вела, свободно могла говорить при ней и она какъ будто не понимала, что слышала.

— Я всегда почитала твое намреніе сумасшествіемъ, сказала Мара. Хорошо, если бъ ты уладилъ свадьбу между молодежью, тогда мы могли бы надяться на ихъ благодарность и получить уголокъ въ ихъ замк. Но какъ могъ ты поврить, что такой прекрасной молодецъ хочетъ жениться на етой старой дур.

— Риспа, отвчалъ Гайраддинъ, ты носила Европейское имя и жила такъ долго подъ шатрами етаго безразсуднаго народа, что наконецъ поглупла съ нимъ вмст. Могъ ли я вообразить, что онъ станетъ считать годы при такомъ выгодномъ супружеств? А теб извстію, что гораздо бы трудне склонить на дерзкой поступокъ молодую недотрогу, чмъ ету Графиню, которая лежитъ у насъ на рукахъ, какъ мшокъ съ шерстью. При томъ же я любилъ етаго молодца и желалъ ему добра. Женивъ на старух, я устроилъ бы его счастіе, а съ молодою навязалъ бы ему на шею Вильгельма Ла-Марка, Бургундію, Францію и всхъ, кому выгодно располагать ея рукою. Сверхъ того, имніе етой боле состоитъ въ золот и каменьяхъ, и ихъ перепали бы и на нашу долю, но тетива лопнула и стрла не полетла. Полно объ етомъ! Отведемъ ее къ Вильгельму Длиннобородому. Ну, Риспа, смле! Блестящій Альдебаранъ еще проливаешь свтлое вліяніе свое на сыновъ степи.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.
Расхищеніе замка.

Хотя Шонвальдскій гарнизонъ и былъ окруженъ и испуганъ внезапно, однакожь онъ нсколько времени защищалъ замокъ отъ нападающихъ, но Литтихъ безпрестанно изрыгалъ новыхъ враговъ, которые со всхъ сторонъ устремляясь съ остервененіемъ на приступъ, развлекали вниманіе осаждающихъ и лишали ихъ бодрости.

При томъ же можно было замтить равнодушіе, если не измну, между воинами Епископа, ибо иные кричали, что должно сдаться, а другіе, оставляя мста свои, старались уйти изъ замка. Многіе бросались со стнъ въ ровъ и которымъ удавалось спасшись вплавь, т охраняли свою безопасность, скидывая все, что могло обличить ихъ служеніе Епископу и потомъ вмшивались въ толпы нападающихъ. Нкоторые, приверженные къ Епископу, соединились около него въ большой башн, куда онъ удалился другіе же, не ожидая никакой пощади, защищались съ мужествомъ отчаянія въ прочихъ башняхъ и оградахъ.

Наконецъ нападающіе, овладвъ дворами и всмъ нижнимъ жильемъ етаго обширнаго зданія, занялись преслдованіемъ побжденныхъ и утоленіемъ своей жажды къ грабежу. Внезапно одинъ человкъ, какъ бы искавшій смерти, когда вс прочіе хотли какимъ нибудь средствомъ ея избгнуть, усилился пробиться сквозь ету нестройную и ужасную сцену, воображеніе его терзали опасенія еще ужаснйшія страшной истины, ему представлявшейся. Всякой, видя Кентеня въ ету гибельную минуту, принялъ бы за бшенаго, въ часы изступленія, а узнавъ причину, его побуждавшую, за образецъ Героевъ Романа.

Приближаясь къ Шонвальду съ той же стороны, съ которой прежде удалялся, онъ встртилъ нсколькихъ бглецовъ, пробирающихся къ лсу, они, разумется, старались набжать его, почитая врагомъ, ибо онъ шелъ въ противоположномъ направленіи съ ними. Подойдя ближе къ заику, онъ увидлъ, что многіе свергались со стны въ ровъ, или были свергнуты неприятелями и слышалъ шумъ паденія тхъ, которыхъ не могъ видть. Мужество его отъ етаго ни чуть не поколебалось. Ему нкогда было искать лодку, если бы даже и можно было ею воспользоваться, и напрасно бы покушался онъ достигнуть небольшаго садоваго вылаза, наполненнаго толпою бжавшихъ, тснимыхъ новыми толпами и падающихъ одинъ за другимъ въ ровъ, чрезъ которой не могли переправиться.

И такъ, избгая етаго мста, Кентень бросился вплавь близь малыхъ воротъ замка, гд еще вислъ подъемный мостъ. Не безъ труда избавился онъ отъ усилій нсколькихъ несчастныхъ утопающихъ, которые, желая спасшись, могли бы погубить его.

Достигнувъ другаго берега, онъ ухватился за цпь подъемнаго моста, и собравъ вс силы, руками и колнками выбрался изъ воды и уже добирался до мостовой площадки, какъ вдругъ на него набжалъ копейщикъ и замахнувшись окровавленною саблею, приготовился нанесть ему смертельный ударъ.

— Какъ! вскричалъ Кентень повелительнымъ голосомъ, едакъ-то ты помогаешь товарищу? Подавай руку.

Молча и съ нкоторымъ сомнніемъ, воинъ протянулъ ему руку и помогъ взобраться на площадку. Кентень, не давая времени ему образумишься, тотчасъ закричалъ тмъ же голосомъ:— Къ западной башн, если хочешь поживы! Сокровище Епископа въ западной башн.

Сто голосовъ повторили ети слова. Къ западной башн! Сокровище въ западной башн! и вс бродяги, ихъ услышавшіе, подобно ста голодныхъ волковъ, побжали въ противномъ направленіи отъ того мста, куда Кентень ршился дойти живой, или мертвой.

Принявъ спокойный видъ, какъ будто принадлежитъ къ числу побдителей, а не побжденныхъ, онъ пошелъ прямо къ саду, встрчая мене препятствій, нежели полагалъ. Крикъ — къ западной башн! увлекъ въ ту сторону часть нападающихъ, а звукъ трубъ призывалъ прочихъ для отраженія вылазки, предпринятой въ ету минуту защитниками большой башни, которые, будучи доведены до отчаянія, окружили собою Епископа и старались прочистить себ дорогу для выхода изъ замка. И такъ Кентень скорымъ шагомъ и съ біющимся сердцемъ побжалъ въ садъ, поручая себя той Высочайшей Вол, которая хранила его среди безчисленныхъ опасностей уже угрожавшихъ ему, и ршившись успть, или погибнуть въ своемъ предпріятіи.

При вход въ садъ, на него набжали три человка, поднявъ копья и восклицая:— Литтихъ! Литтихъ!

Ставъ въ оборонительное положеніе., но не нанося удара, Кентень вскричалъ: — Франція! Франція! другъ Литтиха!

— Да здравствуетъ Франція! вскричали три Литтихца, и пустились своею дорогою.

Тже слова защитили его отъ четырехъ, или пяти воиновъ Вильгельма Ла-Марка, бродящихъ по саду и устремившихся на него съ восклицаніемъ: — Вепрь! Вепрь!

Словомъ, Кентень началъ надяться, что прослывши посланнымъ Короля Людовика, тайнаго возбудителя мятежныхъ Литтихцевъ и скрытаго покровителя Вильгельма Ла-Марка, онъ можетъ сохранишь себя посреди ужасовъ етой ночи.

Подойдя къ башенк, цли своего похода, онъ затрепеталъ, увидя, что дверь, въ которую вышли Графнил Амелина и Мара, завалена многими трупами.

Онъ поспшно отвалилъ два и собирался сдлать то же съ третьимъ, какъ мнимый мертвецъ ухватилъ его заплатье, прося помочь себ встать. При такой остановк не во время, Кеитсто очень хотлось, не теряя времени въ борьб съ этимъ противникомъ, избавишься отъ него не столь тихими средствами, по мертвый вскричалъ: — Я задыхаюсь подъ тяжестью вооруженія, я Павильонъ, Литтихскій Синдикъ, если ты за насъ, я тебя озолочу, если противъ насъ, защищу, только не дай мн задохнуться, какъ поросенку въ колод.

Посреди етой нестройной сцены убійства, у Дюрварда достало присутствія духа размыслить, что етоимъ сановникъ можетъ помочь ихъ удаленію. И потому, поднявъ его, спросилъ не раненъ ли онъ?

— Нтъ, не раненъ, отвчалъ Синдикъ, по крайней мр, кажется, что нтъ, а задохся.

— Сядьте на етотъ камень и отдохните, сказалъ Дюрвардъ, я тотчасъ къ вамъ ворочусь.

— Чью сторону ты держишь? спросилъ гражданинъ, удерживая его.

— Сторону Франціи, отвчалъ Кентень, сгибаясь вырваться.

— Ба! Да ето мой молодой стрлокъ вскричалъ добрый Синдикъ. Ну, если мн посчастливилось отыскать друга въ ету ужасную ночь, то клянусь, что не разстанусь съ нимъ. Ступай, куда хочешь, я за тобою, а если найду нсколькихъ молодцовъ нашего цха, то можешь быть и я теб помогу. Но они вс разсыпались, какъ горохъ изъ худаго мшка. О! что за страшная ночь!

Говоря такимъ образомъ, онъ тащился, опираясь на руку Кентеня, который чувствуя, какъ важно увриться въ покровительств такого значущаго человка, умрилъ шаги, внутренно проклиная остановку, причиняемую его товарищемъ.

По всход на лстницу была передняя, въ которой стояли сундуки и чемоданы, по видимому разграбленные, ибо часть поклажи была разбросана по полу. При свт лампады, стоящей на камн, видно было тло человка мертваго, или лишеннаго чувствъ, лежащаго у отверстія камина.

Вырвавшись изъ рукъ Павильона, подобно борзой собак, увлекающей свору, на которой держалъ ее псарь, Дюрвардъ поспшно бросился въ другую комнату, потомъ въ третью, бывшую по видимому спальной Графы въ Круа. Тамъ не было никого. Онъ кликнулъ Изабеллу, сперва тихо,) потомъ громче, наконецъ съ крикомъ отчаянія: нтъ отвта.

Между тмъ, какъ онъ ломалъ руки, рвалъ на себ волосы и вн себя топалъ ногою, слабый свтъ, блеснувшій въ скважин наняли, въ темпомъ углу комнаты, заставилъ его подумать, что тутъ есть потаенная дверь, ведущая въ какой-нибудь кабинетъ. Разсмотрвъ поближе, уврился онъ въ справедливости своей догадки. Попробовалъ отворить, но тщетно. Наконецъ, презирая опасность, устремился изо всей силы въ дверь, усиліе, внушенное надеждою и отчаяніемъ, было такъ успшно, что и крпчайшій замокъ и петли не устояли бы противъ него.

Такимъ образомъ онъ проложилъ себ дорогу въ маленькую образную, гд женщина, полумертвая отъ страха, молилась передъ изображеніемъ Создателя. Новый ужасъ овладлъ ею при отбитіи этой двери и она безъ чувствъ упала на полъ. Онъ подбжалъ поспшно поднялъ ее. О счастіе! Ето та, которую онъ хотлъ спасти, ето Графиня Изабелла. Онъ прижалъ се къ своему сердцу, заклиная придти въ себя, предаться надежд, близъ нея былъ человкъ, мужествомъ и силою своею могущій защитить ее противъ цлаго войска.

— Точно ли ето вы, Дюрвардъ? наконецъ вскричала она, приходя въ себя, стало мн есть еще надежда! Я думала, что вс друзья мои покинули меня на произволъ несчастной судьбы, Вы не оставите меня.

— Никогда! никогда! вскричалъ Дюрвардъ, чтобы ни случилось, какія бы опасности ни угрожали: да лишусь я блаженства, общаемаго стамъ святымъ изображеніемъ, если не раздлю судьбы вашей до счастливйшаго времени!

— Очень чувствительно, очень трогательно, право! сказалъ за ними задыхающійся голосъ, что вижу, любовныя шашни. А ей Богу, бдная двочка мн жалка, точно какъ дочь моя, моя Трюдхенъ.

— Вамъ, мейнъ Геръ Павильонъ, не должно ограничишься однимъ сожалніемъ, сказалъ Кентень, оборачиваясь къ нему, вы должны помочь мн защитить ету даму. Знайте, что она поручена была моему особенному охраненію вашимъ союзникомъ, Королемъ Французскимъ, и если вы не защитите ее отъ всякаго оскорбленія и насилія, городъ вашъ лишится покровительства Людовика Валуа. Пуще всего надо стараться, чтобъ она не попалась въ руки Вильгельма Ла-Марка.

— Дло трудное, отвчалъ Павильонъ, ети пострлы копейщики чертовски отыскиваютъ хорошенькихъ двушекъ, но я постараюсь. Пойдемте въ другую комнату — я тамъ подумаю. Лстница узка и вы можете покараулить съ копьемъ у дверей, а я изъ окна кликну нсколькихъ молодцовъ кожевеннаго цха: они врны, какъ ножъ у нихъ за поясомъ. Но прежде всего разстегните на мн ет застежки. Я не надвалъ етаго нагрудника съ Сен-Тронскаго сраженія, а съ тхъ поръ во мн прибавилось всу добрыхъ сорокъ Фунтовъ, если врить Фламандскимъ всамъ.

Доброму Синдику стало гораздо легче, когда избавился отъ тяжелаго желзнаго вооруженія, ибо надвая его, онъ мене спрашивался своей силы, чмъ усердія къ пользамъ Литтиха. Потомъ узнали, что Павильона почти несъ впередъ его цхъ, которымъ онъ предводительствовалъ, что его встащили на стны нкоторые изъ воиновъ, ходившихъ на приступъ, тамъ онъ невольно слдовалъ за приливомъ и отливомъ сражающихся той и другой стороны, не имя даже силы вымолвишь слово, и наконецъ, подобію отрубку дерева, извергнутому моремъ на берегъ, свалился при вход въ покои Графинь Круа, гд тяжесть вооруженія и двухъ труповъ, упавшихъ на него, врно долго бы его задержали, если бы Дюрвардъ не подосплъ на помощь.

Таже горячность, которая въ политик изъ Германа Павильона длала смутника, патріота неумреннаго и мятежнаго, имла счастливйшія послдствія, длая его въ частной жизни человкомъ тихимъ и добрымъ, иногда предающимся тщеславію, но всегда исполненнымъ благорасположенія и благонамренности. Онъ просилъ Кентеня особенно заботиться о бдной хорошенькой Юнгъ-Фрау, а посл етаго, совершенно лишняго увщанія, высунулся въ окно и закричалъ изо всей мочи: — Литтихъ! Литтихъ! и храбрый цхъ кожевниковъ и сыромятниковъ!

Два члена етаго почтеннаго сословія при-бжали на етотъ крикъ и на особый свистъ, его сопровождавшій, ибо каждый городской цхъ имлъ свои особливые сигналы. Къ нимъ присоединились многіе другіе и составили стражу у дверей, подъ окномъ, въ которое выглядывалъ ихъ начальникъ.

Въ замк начинало становиться спокойне. Сопротивленіе кончилось и вожди брали мры, для отвращенія общаго грабежа. Большой колоколъ призывалъ къ военному совту, звуки его возвщали въ Литтих о побд мятежниковъ и взятіи замка и вс городскіе колокола отвчали ему, какъ бы провозглашая славу побдителей. Теперь Павильону должно было бы выдти изъ своей засады, но или страшась за тхъ, которыхъ принялъ подъ свое покровительство, или не будучи увренъ въ собственной безопасности, онъ безпрестанно отправлялъ гонца за гонцомъ къ Поручику своему, Петеркину Гейслеру, съ повелніемъ тотчасъ явиться къ нему.

Наконецъ, къ величайшему его удовольствію, пришелъ Петеркинъ, ибо во всхъ крайнихъ обстоятельствахъ, военныхъ, политическихъ, или торговыхъ, Павильонъ привыкъ совершенно довряться ему. Онъ былъ малой крпкой, широколицый, и широкія черныя брови его показывали человк несговорчиваго. На немъ было полукафтанье изъ буйволовой кожи, на широкомъ пояс вислъ ножъ, въ рук была алебарда.

— Петеркинъ, любезный Поручикъ, сказалъ ему начальникъ, вотъ славный день, должно бы оказать — славная ночь: надюсь, что на етотъ разъ ты доволенъ.

— Я доволенъ, что вы довольны, отвчалъ храбрый Поручикъ, но если вы называете ето побдою, то не понимаю, что вамъ за охота праздновать ее, запершись на чердак, когда вы нужны въ совт.

— Точно ли ты увренъ, что я тамъ нуженъ, Петеркинъ?

— Да, чортъ возьми, очень нужны для поддержанія правъ города Литтиха, которыя никогда еще не бывали въ такой опасности.

— Полно, полно, Петеркинъ, ты вчно сердишься и бранишься.

— Я бранюсь! Право нтъ, что нравится другимъ и мн нравится. Только не хочу имть надъ собою цаплю вмсто чурбака, какъ сказано въ басн мейлъ гера Езопа, которую намъ часто читалъ Клеркъ Св. Ламберта.

— Я не понимаю, что ты хочешь сказать, Петеркинъ.

— Такъ я вамъ скажу, что стопы. Вепрь кажется, хочетъ заложить свою берлогу въ Шонвальд, а вроятно мы найдемъ въ немъ сосда не лучше стараго Епископа, а можетъ быть и хуже. Онъ, кажется, думаетъ что мы для него одного завоевали замокъ и только не. можетъ ршиться: Принцемъ или Епископомъ ему назваться. Стыдно посмотрть, что они надлали съ бднымъ старикомъ,

— Я не допущу, Петеркинъ! вскричалъ Павильонъ съ важнымъ видомъ, я не любилъ митры, но не желаю зла голов, ее носившей. Насъ десятеро противъ одного, Петеркинъ, и мы не должны потерпть такихъ злоупотребленій.

— Да, насъ десятеро противъ одного, въ чистомъ пол, а въ етомъ замк насъ поровну. Къ томужь мясникъ Никель Блокъ и вся слободская сволочь пристаютъ къ Вильгельму Ла-Марку, какъ за то, что онъ веллъ выкатить вс пивныя и винныя бочки, такъ и по старой зависти къ намъ, городскимъ сановникамъ, пользующимся всми льготами.

— Петеркинъ, сказалъ Павильонъ вставая, мы сей часъ возвратимся въ Литтихъ. А боле ни минуты не останусь въ Шонвальд.

— Но мосты подняты, ворота заперты, копейщики стоятъ на караул. Если мы захотимъ пройти силою, то ети мошенники пожалуй путемъ насъ поколотятъ, ихъ промыселъ драться ежедневно, а мы деремся только по большимъ праздникамъ.

— Но для чего заперъ онъ ворота? опросилъ испуганный Синдикъ, за чмъ держитъ въ заперши честныхъ людей?

— Право не знаю, хоть убе1 меня вовсе не знаю. Поговариваютъ о Графиняхъ Круа, убжавшихъ во время приступа. Эта всть сперва взбсила длиннобородаго до безумія, а теперь хмль вышибъ у него послдній разсудокъ.

Бургомистръ въ отчаяніи взглянулъ на Кентеня и не зналъ на что ршиться Дюрвардъ не проронилъ ни олова изъ разговора, который очень его обезпокоилъ, онъ видлъ, что послдняя надежда исчезнетъ, если не сохранить присутствія духа и не поддержитъ мужества Павильона. И потому въ въ ету минуту вмшался въ разговоръ, какъ бы имя право на совщаніе.

— Меня удивляетъ, Господинъ Павильонъ, сказалъ онъ, что вы колеблетесь въ етомъ случа. Ступайте смло къ Вильгельму Ла-Марку и требуйте отъ него пропуска изъ замка себ, своему Поручику, оруженосцу и дочери. Онъ не можетъ ни подъ какимъ предлогомъ васъ задержать.

— Мн и моему Поручику, то есть мн и Петеркину, очень хорошо, по кто мой оруженосецъ?

— Я покамстъ, отвчалъ неустрашимый Шотландецъ.

— Вы! сказалъ удивленный Синдикъ, да разв вы не посланный Людовика, Короля Французскаго?

— Точно, но я посланъ къ правителямъ города Литтиха и только въ Литтих переговорю съ ними. Если я открою свое званіе Вильгельму Ла-Марку, то не долженъ ли Суду входить съ нимъ въ переговоры? Вроятно даже, что онъ меня здсь удержитъ. Нтъ, вы должны тайно вывесть меня изъ замка, подъ видомъ вашего оруженосца.

— Ну положимъ, вы мои. оруженосецъ, по вы говорили о моей дочери. Надюсь, что Трюдхенъ теперь преспокойно въ Литтих, дома, и право, отъ всего сердца желалъ бы, чтобъ и отецъ ея былъ тамъ же.

— Ета дама будетъ называть насъ отцомъ, пока останется въ этомъ замк.

— И во всю жизнь мою, вскричала Графиня, бросаясь къ ногамъ Снидика и обнимая его колна! Не пройдетъ дня, въ который бы я не любила и не почитала васъ, какъ отца, въ который бы не молилась объ васъ, какъ дочь, если вы мн поможете въ етой крайности. О! сжальтесь надо мною! Представьте дочь свою у ногъ чужаго, умоляющую его о жизни и чести. Вообразите ето и не откажите мн въ покровительств, котораго желали бы ей.

— Клянусь честью, Петеркинъ, сказалъ добрый Синдикъ, тронутый стою просьбою, мн кажется, что ета прекрасная двушка нсколько напоминаетъ милой взглядъ нашей Трюдхенъ, мн ето показалось съ первой минуты, какъ я се увидлъ, а етотъ живой и скорой на совтъ молодецъ иметъ какое-то сходство съ женихомъ Гертруды. Держу грошь заклада, Петеркинъ, что тутъ есть любовь, и грхъ бы не помочь имъ.

— Грхъ и стыдъ, сказалъ Петеркинъ утирая глаза полою, ибо, не смотря на буйныя сбои мннія, онъ все былъ добрый и честный Фламандецъ.

— Такъ и быть! Она будетъ моею дочерью, сказалъ Павильонъ, пусть хорошенько закутается въ большую свою чрную шелковую епанчу, и если не найдется довольно храбрыхъ кожевниковъ, для охраненія дочери своего Синдика, то чтобъ имъ не изъ чего было выдлывать кожи! Но погодите, надобно приготовиться на вопросы. Какъ моя дочь очутилась въ стой суматох?

— А какъ половина Литтихскихъ женщинъ шла за нами до замка? спросилъ Петеркинъ, вдь он вчно тамъ, гд имъ не надо быть. Ваша Юнгъ Фрау Трюдхенъ зашла не много подале другихъ, вотъ и все.

— Славно сказано! вскричалъ Кентень. Ну, мейнъ Геръ Павильонъ, будьте не много смле, послдуйте доброму совту и вы сдлаете лучшее дло со временъ Карла Великаго. А вы, сударыня, закутайтесь хорошенько этою епанчою (ибо, какъ мы уже сказали, много женскихъ платьевъ были разбросаны по полу), будьте спокойне и чрезъ нсколько минутъ получите свободу и безопасность. Ну, мейнъ Геръ, ступайте впередъ.

— Постойте! постойте! сказалъ Павильонъ, у меня неприятныя предчувствія. Етотъ Ла-Маркъ чортъ, истинный Вепрь нравомъ и прозвищемъ. Если ета молодая дама одна изъ тхъ Графинь Круа и онъ ее узнаетъ, кто поручится за гнвъ его?

— А еслибъ я и точно была ета несчастная! вскричала Изабелла, готовясь опять упасть къ ногамъ его, не ужели вы бы меня оставили въ ету минуту отчаянія? О! для чего я въ самомъ дл не дочь ваша, не дочь бднйшаго обывателя.

— Не такъ-то бднаго, сударыня, возразилъ Синдикъ, не слишкомъ бднаго, мы платимъ, что занимаемъ.

— Извините, благородный Господинъ, сказала несчастная Графиня.

— И, нтъ! отвчалъ Павильонъ, я не благородный и не Господинъ, просто Литтихскій обыватель, который за свои векселя платитъ наличными. Но все ето нейдетъ къ длу, и еслибъ вы были Графиня, я все бы взялъ васъ подъ свое покровительство.

— Вы должны защитить ее, хотя бъ она была и Герцогиня, сказалъ Петеркинъ, потому, что дали слово.

— Ты правъ, Петеркинъ, отвчалъ Павильонъ, совершенно правъ. Не надо забывать старинной пословицы: слово законъ. Ну, теперь примемся за дло. Намъ должно проститься.съ етимъ Вильгельмомъ Ла-Маркомъ, однакожъ при одной мысли, объ етомъ мн дурно. Ахъ! если бъ можно было избжать етой церемоніи.

— Когда у васъ есть свой отрядъ, сказалъ Кентень, не лучше ли идти къ воротамъ и пробить себ дорогу?

Но Павильонъ и его совтникъ единогласно вскричали, что не прилично такъ нападать на войска союзника, и прибавили объ дерзости такого предпріятія нсколько размышленій, которыя дали почувствовать Дюрварду, что безразсудно на него отважиться съ такими товарищами. И такъ они ршились смло идти въ большую залу, гд, какъ слышно было, сидлъ за столомъ Вепрь Арденскій, и просить Снндику позволенія выдти изъ замка, казалось не льзя было отвергнуть такой простой просьбы. Однакожь добрый бургомистръ вздыхалъ, поглядывая на своихъ товарищей, и сказалъ врному Петеркину: — Видишь ли каково имть слишкомъ нжное и чувствительное сердце! Увы! Петеркинъ, чего ужь мн стоили мое мужество и человколюбіе! и сколько еще могутъ мн стоить мои добродтели, пока Небо выведетъ насъ изъ етаго адскаго замка.

— Проходя дворы, еще покрытые мертвыми и умирающими, Кентень, ведущій Изабеллу посреди етаго ужаснаго зрлища, тихо ея утшалъ и ободрялъ, напоминая, что безопасность ея зависитъ единственно отъ ея твердости и присутствія духа.

— Я ни за что не отвчаю, сказала она, и надюсь только на васъ. О! если я избавлюсь ужасовъ стой страшной ночи, то никогда не забуду моего избавителя! Однакожь вы еще можете оказать мн милость и я васъ прошу объ ней, заклинаю честью вашей матери, мужествомъ вашего отца!

— Разв вы не знаете, что всякое ваше слово для меня законъ? отвчалъ Дюрвардъ.

— Такъ лучше пронзите мн сердце кинжаломъ, сказала она, чмъ оставить въ плну у етхъ чудовищь.

Кентень отвчалъ только пожавъ руку прекрасной Графин, которая, казалось, хотла также изъявить ему свою благодарность, но испугъ не допустилъ ее. Наконецъ, опершись на руку молодаго своего покровителя, она вошла въ ужасную залу, гд былъ Ла-Маркъ, передъ нею шелъ Павильонъ съ своимъ Поручикомъ, а позади съ дюжину кожевниковъ, составлявшихъ почетную стражу своему Синдику.

До входа ихъ въ ету комнату, шумный хохотъ, смутныя восклицанія и буйныя крики, оттуда исходившіе, казалось, означали боле развратную пирушку дьяволовъ, нежели радость людей, успвшихъ въ своемъ предприятіи. Твердая ршимость, внушенная единственно отчаяніямъ, поддерживала принужденную бодрость Графини Изабеллы, непреодолимое мужество, по видимому возраставшее съ опасностію, одушевляло Дюрварда, а Павильонъ и его Поручикъ, храбрые по невол, похожи были на медвдей, привязанныхъ къ столбу и принужденныхъ выдерживать нападеніе, котораго избжать не могутъ.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.
Попойка.

Почти не возможно вообразить странной: и ужасной перемны, происшедшей въ большой зал замка Шонвальда съ тхъ поръ, какъ Кентень тамъ обдалъ, ето была картина, представляющая въ самомъ отвратительномъ вид вс бдствія войны, особливо войны, въ которой участвовали жесточайшіе сподвижники, наемные воины варварскаго вка, люди, привычкою и ремесломъ сблизившіеся со всми ужасами и жестокостями, не имющіе искры любви къ отечеству и романическаго духа Рыцарства, ибо тогда первая изъ сихъ добродтелей отличала смлыхъ поселянъ, сражающихся для защищенія своей земли, а вторая украшала храбрыхъ Рыцарей, пріявшихъ оружіе за честь и красоту.

Вмсто бывшей за нсколько часовъ спокойной и пристойной трапезы духовныхъ и гражданскихъ сановниковъ, обдавшихъ съ такимъ наблюденіемъ приличій, что едва позволили себ шутку въ полголоса, и посреди роскошнаго стола наблюдающихъ тишину,— похожую даже на лицемріе, ета зала теперь представляла зрлище буйнаго разврата, къ которому самъ сатана ничего бы не могъ прибавить.

Въ почетномъ конц стола, на трон Епископа, наскоро туда принесенномъ изъ залы совта, сидлъ грозный Вепрь Арденскій, весьма достойный етаго названія, которымъ онъ гордился, стараясь оправдывать его всми возможными средствами. Голова его была открыта, но онъ былъ въ тяжеломъ и блестящемъ вооруженіи своемъ, которое снималъ очень рдко. На плечахъ его лежала кожа вепря съ серебряными копытами и клыками. Головная кожа, была обдлана такъ, что будучи встянута на шлемъ, или вмсто капишона на обнаженную голову, придавала ему видъ страшнаго и грознаго чудовища. Однакожъ лицо, ею осняемое, вовсе не имло нужды въ сихъ новыхъ ужасахъ и могло

бы довольствоваться обыкновеннымъ своимъ выраженіемъ.

Верхняя часть лица Ла-Маркова, природнымъ образованіемъ своимъ, почти не отвчала ег.) нраву, ибо, хотя рдко открываемые имъ волосы похожи были на жесткую и грубую щетину, покрывающую его головной уборъ, однакожъ возвышенный и открытый лобъ, полныя и румяныя щеки, большіе свтлосрые, но быстрые глаза и носъ, согнутый на подобіе орлинаго, означали мужество и нкоторое великодушіе. Но все, что было хорошаго въ етхъ чертахъ, совершенно истребилось его привычкою къ насилію и жестокости, которыя при его склонности къ излишествамъ и разврату, дали его лицу выраженіе, со всмъ отличное отъ того, котораго можно было ожидать. Мускулы въ щекахъ его надулись отъ частнаго изступленія гнва, а пьянство и невоздержная жизнь погасили огонь въ его глазахъ и налили ихъ кровію, все ето придавало его наружности отвратительное сходство съ чудовищемъ, съ которымъ ужасный баронъ любилъ себя сравнивать, по по какому-то странному противорчію, Ла-Маркъ, желая по всякомъ другомъ отношеніи походить на Вепря, старался длинною и густою бородой скрыть природное безобразіе, доставившее ему ето прозвище, хотя онъ, казалось, имъ сначала гордился. Ето безобразіе заключалось въ огромной нижней челюсти, выдавшейся гораздо дальше верхней и въ большихъ по обимъ сторонамъ зубахъ, похожихъ на клыки дикаго звря, по сему-то и по его страсти охотишься въ Арденскихъ лсахъ, онъ давно уже былъ прозванъ Вепремъ Арденскимъ. Большая, щетинистая и не чесанная борода его не уменьшала ужаса внушаемаго его наружностію и даже не придавала никакой важности грозному выраженію лица его.

Офицеры и солдаты были перемшаны за столомъ съ жителями Литтиха, изъ коихъ нкоторые принадлежали къ низшему сословію. Между ими отличался мясникъ Никкель Блокъ, сидящій подл Ла-Марка, съ засученными по локоть рукавами, окровавленными руками и большимъ ножемъ, лежащимъ передъ нимъ на стол. У большой части воиновъ были въ подражаніе начальнику длинныя и щетинистыя бороды, а заплетенные и подобранные волосы еще усиливали на ихъ лицахъ выраженіе жестокости. Будучи по видимому вс пьяны, ибо выпили много вина, празднуя свою побду, они представляли зрлище равно отвратительное и гадкое. Слова ихъ были такъ наполнены хулами, а псни, птыя не слушая даже одинъ другаго, такъ вольны, что Кентень благодарилъ Бога, что шумъ препятствовалъ его спутниц ихъ разслушать.

Намъ осталось замтить, что блдность и безпокойный видъ большей части Литтихцевъ, раздлявшихъ ету ужасную попонку съ воинами Вильгельма Ла-Марка, показывали, что пирушка имъ не нравится, а собесдники пугаютъ. Напротивъ нкоторые обыватели низшаго сословія, будучи не воспитаны, или имя грубйшія наклонности, видли въ буйств стихъ солдатъ одинъ воинскій жаръ, которому желали подражать и съ которымъ старались поверстаться частыми и большими приемами вина и чернаго пива, безъ стыда предаваясь пороку, всегда господствовавшему во Фландріи.

Устройство пирушки отвчало дурному выбору собесдниковъ. На стол видна была вся серебряная посуда Епископа, даже церковные сосуды, ибо Вепрь Арденскій ничуть не боялся обвиненія въ святотатств, и потому они были перемшаны съ глиняными и оловянными кружками и самыми простыми рожками.

Мы упомянемъ еще только объ одномъ ужасномъ обстоятельств и охотно оставимъ воображенію нашихъ читателей довершеніе етаго зрлища. Посреди вольности, которую позволяли себ солдаты Вильгельма Ла-Марка, копейщикъ, отличившійся мужествомъ и смлостію во время приступа къ замку, не заставъ мста за столомъ, безразсудно схватилъ большой серебряной стаканъ и унесъ его, говоря, что тмъ вознаграждаетъ себя за участіе въ пирушк. Етотъ поступокъ, столъ сообразный съ духомъ его шайки, разсмшилъ начальника, но когда другой солдатъ, по видимому не отличавшійся тмъ же мужествомъ, позволилъ себ ту же вольность, Ла-Маркъ тотчасъ остановилъ шутку, которая скоро похитила бы со стола вс драгоцнности.

— Клянусь духомъ грома! воскликнулъ онъ, неужели т, которые не смли дйствовать какъ люди передъ неприятелемъ, осмлится обкрадывать товарищей? Какъ! подлый мошенникъ, ты, ждавшій для входа въ замокъ, чтобъ отворили ворота и опустили мосты, между тмъ, какъ Конрадъ Горстъ взлзъ на стну, ты смешь невжи и чать! Тотчасъ прицпить его къ ршетк окна: пусть ногами бьетъ кадансъ, а мы выпьемъ за счастливое путешествіе его души въ адъ.

Етотъ приговоръ былъ произнесенъ и исполненъ почти въ одно время и черезъ минуту несчастный издыхалъ въ ужаснйшихъ судорогахъ. Трупъ его еще вислъ, когда Синдикъ Павильонъ вошелъ въ залу съ своими товарищами, при слабомъ мерцаніи луны онъ ложился на полъ тнью, но которой можно было угадать, отъ какого ужаснаго предмета она происходила.

Между тмъ, какъ имя Павильона переходило изъ устъ въ уста въ этомъ шумномъ скопищ, нашъ Синдикъ старался принять важный и спокойный видъ, приличный его власти и вліянію, но который, но смотря на многократныя увщанія Петеркина, весьма трудно было сохранять посл всего имъ видннаго, и особливо посл ужаснаго зрлища въ окн, хотя Поручикъ и самъ чувствовалъ нкоторое смущеніе, однакожь твердилъ ему на ухо:— Смле! смле! или мы пропали.

Однакожь Синдикъ поддержалъ свое достоинство, сколько могъ, небольшою рчью, въ которой поздравилъ бесду съ знаменитою побдою, одержанною воинами Вильгельма Ла-Марка и добрыми обывателями Липпппха.

— Да, отвчалъ насмшливо Ла-Маркъ, мы наконецъ угнали звря, какъ говорила шавка гончей собак. Ого! братъ бургомистиръ, да ты пришелъ сюда Марсомъ съ красавицею рядомъ. Кто ета прелесть въ покрывал? Пусть откроется! Нынче ни одна женщина не должна хвалиться, что ея красота ей принадлежитъ.

— Ето дочь моя, благородный вождь, отвчалъ Павильонъ, и прошу васъ позволить ей не снимать покрывала. Она дала такой обтъ тремъ блаженнымъ Волхвамъ Кельнскимъ.

— Я тотчасъ сниму етотъ обтъ, сказалъ Ла-Маркъ, однимъ ударомъ ножа я посвящу себя въ Литтихскіе Епископы, а надюсь, что живой Епископъ стоитъ трехъ мертвыхь волхвовъ.

Едва произнесъ онъ ет слова, какъ въ бесд поднялся довольно замтный ропотъ, ибо Литтихцы весьма уважали трехъ Волхвовъ Кельнскихъ, даже нкоторые изъ кровожадныхъ воиновъ Вепря Арденскаго, чувствовали къ нимъ почтеніе, котораго никому не оказывали.

— А не оскорбляю покойниковъ, продолжалъ Ла-Маркъ, а только говорю, кто ршился быть Епископомъ.— Владтель свтскій и вмст духовный, имющій власть связывать и разршать, всего лучше для вашей братьи гршниковъ, которымъ никто не захочетъ дать отпущенія. Но подойди, благородный бургомистръ, сядь подл меня, ты увидишь, какъ я умю очищать себ мсто. Привесть ко мн нашего предмстника на етомъ святомъ престол.

Въ зал зашевелились, чтобы дать дорогу Литтихскому Синдику, но Павильонъ, скромно отказавшись отъ предлагаемаго ему почетнаго мста, пошелъ къ нижнему концу стола, спутники его за нимъ по пятамъ, какъ часто бараны идутъ за старымъ окномъ, начальникомъ и вождемъ стада, потому что считаютъ его не много храбре себя.

Подл него сидлъ прекрасный молодой человкъ, какъ слышно побочный сынъ жестокаго Ла-Марка, и къ которому онъ показывалъ иногда привязанность и даже нжность. Его мать, любовница ета то чудовища, была женщина отмнной красоты и умерла отъ удара, который онъ нанесъ ей въ припадк пьянства и ревности, и ето преступленіе произвело въ тиран столько раскаянія, сколько могъ онъ чувствовать. Можетъ быть ето обстоятельство и возбудило въ Немъ привязанность къ сыну. Кентень, узнавшій все ето отъ стараго Епископскаго Капеллана, слъ какъ можно ближе къ етому молодому человку, ршившись избрать его залогомъ, или покровителемъ, если не будетъ другаго средства къ спасенію.

Между тмъ, какъ вс ожидали послдствій приказанія, даннаго тираномъ, одинъ изъ спутниковъ Павильона тихо сказалъ Петеркину:— Нашъ хозяинъ, кажется, говорилъ, что ето его дочь. Быть не можетъ, чтобъ ето была Трюдхенъ. Ета на два дюйма повыше и я изъ подъ покрывала вижу черныя косы. Все бы равно кожу чернаго рода назвать кожей блой шелки.

— Молчи! молчи! сказалъ Петеркинъ, какъ будто спохватившись. Почему ты знаешь, что хозяину не хочется, безъ вдома хозяйки, стянуть дичи изъ Епископскаго звринца? Ни мн, ни теб, не должно за нимъ присматривать.

— И въ ум не было, отвчалъ тотъ, только я никогда бы не подумалъ, что въ его лта, ему захочется украсть такую дичь. Сапперментъ! Что за хитрая штука! Смотри, какъ она прячется за другихъ, чтобъ ея не видали прислужники Вепря! Но тсъ! тсъ! посмотримъ, что сдлаютъ съ бднымъ старымъ Епископомъ.

Въ ету минуту буйные солдаты втащили въ залу Епископа Литтихскаго, Людовика Бурбона. Растрепанные его волосы, борода и одежда, показывали уже оскорбленія, имъ претерпнныя, и на него надли даже нкоторыя изъ святительскихъ одяній вроятно въ насмшку его сану и званію. По милости судьбы, какъ показалось Кентеню, Графиня Изабелла, которой чувствительность, при вид такой крайности ея покровителя, могла бы измнить ея тайн и повредить безопасности, сидла такъ, что по могла ни слышать, ни видть, что будетъ происходить, и онъ всячески старался заслонять ее, чтобы ей нельзя было ни примчать ни чего самой, и быть предметомъ примчаній.

За симъ послдовала короткая и ужасная сцена. Хотя несчастный святитель во всю жизнь отличался кротостію и добротою, по представъ кровожадному вождю, въ ето ршительное мгновеніе облекся всмъ благородствомъ и достоинствомъ, приличнымъ его знаменитому роду. Когда гнусныя руки, его влачившія, перестали осквернять его нечистымъ своимъ прикосновеніемъ, онъ явилъ взоръ спокойный и увренный, поступь важную и смиренную, видъ его занималъ средину между земнымъ властителемъ и Христіанскимъ мученикомъ. Жестокой Ла-Маркъ былъ внезапно пораженъ геройскою твердостію своего плнника и можетъ быть воспоминаніе о благодяніяхъ, отъ него полученныхъ, заставило его принять видъ нершительный и потупить глаза. Только опорожнивъ большой стаканъ вина возвратилъ онъ всегдашнее свое высокомріе и дерзость. Тогда поднявъ глаза на несчастнаго плнника, задыхаясь отъ бшенства, скрежеща зубами, протягивая къ нему сжатый кулакъ и стараясь всми тподвиженіями своими возбудить въ себ врожденную жестокость, онъ сказалъ ему:

— Людовикъ Бурбонъ, я предлагалъ теб мою дружбу, ты ее отвергнулъ. Теперь ты дорого бы далъ, чтобы поступать иначе! Ну, Никкель, будь готовъ.

Мясникъ всталъ, схватилъ ножъ и поднявъ жилистую руку, сталъ за тираномъ, готовясь пополнить его повелнія.

— Взгляни на етаго человка, Людовикъ Бурбонъ! сказалъ Ла-Маркъ, и скажи, что ты можешь теперь предложить мн, чтобы избавиться отъ етой опасной минуты.

Епископъ бросилъ задумчивый, но твердый взоръ на ужаснаго убійцу, который показывалъ совершнную готовность къ исполненію приказаній деспота, и отвчалъ, но показывая ни малйшаго смущенія.

— Выслушай меня, Вильгельмъ Ла-Маркъ и вы вс, добрые люди, если здсь кто нибудь достоинъ етаго названія, выслушайте, что могу я предложить етому извергу. Вильгельмъ Ла-Маркъ, ты возбудилъ къ мятежу Имперской городъ, ты приступомъ взялъ дворецъ Килзя Святой Германской Имперіи, ты побилъ его подданныхъ, разхитилъ имущества, оскорбилъ его особу. За вс ет дянія заслужилъ ты Имперскую опалу, заслужилъ скитаться какъ изгнанникъ и бглецъ, лишиться твоихъ правъ и владній. Ты сдлалъ еще хуже, не только нарушилъ законы человческіе и заслужилъ мщеніе людей: ты дерзнулъ войти въ домъ Господень, наложить руку на святителя церкви, осквернить святилище Божіе хищеніемъ и убійствомъ, какъ святотатный разбойникъ…

— Кончилъ ли ты? загремлъ Ла-Маркъ, прервавъ его и съ бшенствомъ топнувъ ногою.

— Нтъ, отвчалъ Епископъ, я еще не сказалъ, что могу предложить теб.

— Продолжай же, возразилъ Вепрь Арденскій, и горе сдой голов твоей, если конецъ проповди мн поправится не боле начала. При сихъ словахъ онъ прижался къ своему стулу, скрежеща зубами и изрыгая пну, подобно зврю,— котораго имя и кожу носилъ на себ.

— Ботъ твои преступленія, продолжалъ Епископъ съ ршимостію спокойною: теперь слушай, что мн, какъ милосердому Государю, какъ Христіанскому святителю, угодно предложить теб. Брось жезлъ начальства, откажись отъ своей власти, освободи плнниковъ, возврати награбленную добычу, раздай все имніе сиротамъ, которыхъ ты лишилъ отцовъ, вдовамъ у которыхъ отнялъ мужей, покройся вретищемъ, посыпь голову пепломъ, возьми странническій посохъ и ступай въ Римъ на молитву: мы сами испросимъ у Имперской Регенсбургской Палаты прощеніе твоихъ злодяній, а у Святйшаго отца нашего Папы отпущеніе твоихъ грховъ.

Пока Людовикъ Бурбонскій предлагалъ мн условія столь же ршительно, какъ будто самъ сидлъ на Епископскомъ престол, а умоляющій похититель простертъ быль у ногъ его, тиранъ всталъ медленно, удивленіе, произведенное етою смлостію, мало по малу смнялось въ немъ бшенствомъ. Наконецъ, когда умолкъ Епископъ, онъ бросилъ взглядъ на Никкеля Блока и молча поднялъ палецъ. Злодй поразилъ въ то же мгновеніе, какъ бы исправляя ремесло свое на бойн, и зарзанный Епископъ, не испустивъ ни одного стенанія, палъ у подножія своего престола.

Литтихцы, не ожидавшіе стой ужасной развязки и напротивъ думавшіе, что ето совщаніе кончится дружескими условіями, вс сдлали движеніе ужаса и подняли крикъ, внушаемый омерзеніемъ и местью. Но грозный голосъ Вильгельма Ла-Марка покрылъ весь этотъ шумъ. Протянувъ къ нимъ сжатый кулакъ, онъ вскричалъ: — Что ето! подлые свиньи Литтихскіе, привыкшіе валяться въ тин Мааса, какъ смете вы возставать на Вепря Арденскаго? Ей, сюда, мои вепрята! (такъ онъ и многіе часто называли его воиновъ,) покажите клыки свои етимъ Фламандскимъ поросятамъ.

Вс воины его вскочили въ то же мгновеніе, а какъ они были перемшаны съ прежними своими союзниками, не ожидавшими нападенія, то каждый вдругъ схватилъ за воротъ Литтихца, своего сосда, а правой рукой занесъ на грудъ ему кинжалъ, котораго лезвіе сверкало при свт лампадъ и луны. Вс руки были подняты, но никто не поражалъ. Изумленіе препятствовало Литтихцамъ сопротивляться, а можетъ быть Ла-Марку хотлось только постращать гражданъ, своихъ союзниковъ.

Но все внезапно перемнилось, благодаря мужеству Дюрварда, который присутствіемъ духа и ршимостію превзошелъ свои лта, и въ ето время былъ возбужденъ всмъ, могущимъ придать ему новыя силы. Подражая солдатамъ Ла-Марка, онъ бросился на Карла Еберсона, сына ихъ начальника, безъ труда овладлъ имъ и приставивъ ему кинжалъ къ горлу, громко вскричалъ:— Если вы играете въ ету игру, то и я умю не хуже вашего.

— Полно! полно! вскричалъ Ла-Маркъ, ето тушка, и больше ничего. Разв вы думаете, что я захочу сдлать малйшій вредъ моимъ добрымъ друзьямъ и союзникамъ изъ города Литтиха? Солдаты, положите оружіе и сядьте! Принять этотъ трупъ, причинившій ссору между друзьями, продолжалъ онъ, толкая ногою тло Епископа, и потопимъ воспоминаніе объ немъ въ вин.

Тотчасъ повиновались, солдаты и Литтихцы посматривали другъ на друга, какъ бы не зная: друзья они, или враги. Кентень Дюрвардъ воспользовался стою минутою:

— Вильгельмъ Ла-Маркъ! вскричалъ, онъ, и вы, обыватели и граждане Литтиха, выслушайте меня, а ты, молодой человкъ, сиди смирно, (ибо молодой Карлъ старался вырваться): теб не будетъ никакого вреда, села я опять не услышу какой нибудь замысловатой шуточки.

— Но, именемъ чорта! кто же ты, вскричалъ удивленный Ла-Маркъ, ты, смющій при мн брать аманатовъ и предписывать условія мн, привыкшему предписывать ихъ другимъ и не принимать ни отъ кого?

— Я воинъ Людовика, Короля Французскаго, смло отвчалъ Кентень, я стрлокъ его Шотландской гвардіи, что ты можешь видть по моему выговору и отчасти по платью. Я присланъ имъ примчать, что будетъ и доложить ему, и съ удивленіемъ вижу, что здсь поступаютъ боле какъ язычники, нежели какъ Христіане, какъ безумцы, нежели какъ люди разсудительные. Войско Карла Бургундскаго немедленно выступитъ противъ тебя, и если хочешь помощи отъ Франціи, то долженъ поступать иначе. Васъ же, граждане Литтиха, приглашаю тотчасъ возвратишься въ городъ, а если кто воспрепятствуешь вамъ идти, я объявляю его недругомъ Государя моего, Христіаннйшаго Короля.

Франція и Литтихъ! Франція и Литтихъ! воскликнули кожевники, составляющіе стражу Павильона, и многіе другіе обыватели, въ которыхъ мужество начало оживляться смлостію Кентеня, Франція и Литтихъ! да здравствуешь храбрый стрлокъ! Мы готовы жить и умереть съ нимъ!

Глаза Вильгельма Ла-Марка сверкали, онъ схватился за кинжалъ, какъ бы желая устремить его прямо въ сердце дерзскому стрлку. Но бросивъ взглядъ вокругъ себя, онъ увидлъ во взорахъ собственныхъ своихъ воиновъ нчто, даже и ему внушившее смиреніе. Многіе изъ и ихъ были Французы и. вс знали о тайныхъ вспоможеніяхъ людьми и деньгами, которыя вождь ихъ получалъ изъ етаго Королевства, нкоторыхъ даже устрашило богопротивное убійство, недавно совершенное. Имя Карла Бургундскаго, котораго мщеніе должно возбудишься произшествіями стой ночи, неосторожность ссоры съ Литтихцами, страхъ навлечь гнвъ Короля Французскаго, вс сіи мысли живо дйствовали на ихъ умъ, хотя они и не очень имъ тогда владли. Словомъ, Ла-Маркъ увидлъ, что отваживаясь на новое насиліе, онъ подвергнется опасности лишиться защищенія даже и своей шайки.

И потому изгладивъ морщины на лбу своемъ и укротивъ грозное выраженіе своего взора, онъ объявилъ, что не умышлялъ ничего худаго противъ добрыхъ друзей своихъ Литтихцевъ, что они вольны оставить Шонвальдъ, когда угодно, хотя онъ и надялся, что покрайней мр пропируютъ съ нимъ ночь, празднуя побду. Онъ прибавилъ съ большею противъ обыкновеннаго кротостію, что готовъ снестись съ ними на счетъ раздла добычи и мръ, необходимыхъ для ихъ взаимной обороны, завтра, или когда имъ за благо разсудится. Что же касается до молода то стрлка Шотландской стражи, то ласкаетъ себя надеждою, что онъ сдлаетъ ему честь, переночуетъ въ Шонвальд,

Кентень поблагодарилъ, но прибавилъ, что вс его движенія должны сообразоваться съ движеніями меинъ гера Павильона, къ которому онъ особенно присланъ, но что непремнно будетъ сопутствовать ему въ первомъ посщеніи храброму. Вильгельму Ла-Марку.

— Если ваши движенія будутъ сообразны съ моими, сказалъ Павильонъ, то вроятно вы оставите Шонвальдъ, не мшкая ни минуты, а если возвратитесь не иначе, какъ со мною, то врно васъ не такъ то скоро здсь увидятъ.

Честный гражданинъ произнесъ послднія слова сквозь зубы, какъ бы страшась громко изъявить чувство, котораго не могъ истребить совершенно.

— Ступайте за мною по пятамъ, храбрые мои кожевники, сказалъ онъ своимъ стражамъ, и выйдемъ какъ можно скоре изъ етаго вертепа разбойниковъ.

Большая часть Литтихцевъ, по крайней мр т, которые возвышались надъ чернію, раздляли на етотъ счетъ мнніе Синдика, и они мене радовались, входя въ Шонвальдъ побдителями, нежели выходя оттуда цлы и невредимы. Никто не воспрепятствовалъ ихъ удаленію и можно угадать радость Кентеня, когда онъ увидлъ себя вн етхъ ужасныхъ стнъ.

Въ первой разъ посл входа ихъ въ залу, бывшую мстомъ гнуснаго убійства, Кснніснь ршился заговоришь съ молодою Графинею, спросивъ се, какъ она себя чувствуетъ.

— Хорошо, хорошо, отвчала она съ поспшностію ужаса, какъ не льзя лучше. Не останавливайтесь и не спрашивайте меня. Не будемъ терять ни минуты. Пойдемте, пойдемте.

Говоря такимъ образомъ, она старалась удвоить шаги, но столь безуспшно, что упала бы отъ изнеможенія, если бы Дюрвардъ не поддержалъ ее. Съ нжностію матери, пекущейся о безопасности своего младенца, молодой Шотландецъ понесъ ее на рукахъ, и когда она рукою обняла его шею, безо всякой другой мысли, кром желанія спастись, онъ не желалъ бы ни чего убавить изъ опасностей стой ночи, ибо таково было ихъ заключеніе.

Честнаго бургомистра также поддерживалъ и почти тащилъ врный совтникъ его Петеркинъ съ другимъ работникомъ: такъ дошли они, задыхаясь, до береговъ

Мааса, встрчаясь дорогою со многими толпами Литтихцевь, желавшихъ узнать положеніе длъ въ Шонвальд и правда ли, капъ носилась слухи, что побдители поссорились между собою.

Отдлываясь по возможности отъ докучливости стихъ любопытныхъ, они успли наконецъ, благодаря Петеркина и нкоторыхъ его товарищей, достать себ лодку, а вмст и вкусить покой, весьма нужный Изабелл, которая все лежала неподвижно на рукахъ своего избавителя. Ето возвращеніе тишины было по мене нужно доброму бургомистру, который несвязно поблагодаривъ Кентеня, обратился къ Петеркину съ длинною рчью о своей храбрости, благотворительности и безчисленныхъ опасностяхъ, которымъ ет дв добродтели подвергли его какъ въ етомъ, такъ и во многихъ другихъ случаяхъ.

— Петеркинъ, сказалъ онъ, продолжая вчерашній разговоръ, еслибъ я имлъ не столь храброе сердце, то не сталъ бы противишься налогу двадцатой доли доходовъ съ Литтихцевъ, когда вс прочіе были на него согласны. Сердце, не столь храброе, не завело бы меня на Сен-Тронское сраженіе, въ которомъ копейщикъ изъ Генегау ударомъ копья свалилъ меня къ ровъ, наполненный грязью, откуда ни мужество, ни усилія мои не помогли мн выкарабкаться до окончанія битвы. И наконецъ не та же ли самая храбрость заставила меня въ прошедшую ночь надть слишкомъ узкія латы, въ которыхъ я задохся бы безъ помощи етаго добраго молодца, которому драка въ привычку, въ чемъ и желаю ему всякаго удовольствія? А моя доброта, Петеркинъ, раззорила меня, то есть могла бы раззорить, еслибъ я не запасся порядочно ничтожными благами житейскими. И Богъ знаетъ еще до какой крайности могутъ довести меня дамы, Графини, тайны. Все ето можетъ стоить мн половины имнія, да еще въ добавокъ цлой головы.

Кентень не могъ доле молчать и уврилъ его, что если онъ подвергнется какимъ опасностямъ, или понесетъ убытки, за молодую даму, находящуюся подъ его покровительствомъ, то она поспшитъ вознаградить его своею благодарностію и всми возможными вознагражденіями.

— Покорнйше благодарю, господинъ стрлокъ, покорнйше благодарю, отвчалъ Литтихскій Гражданинъ, по кто сказалъ вамъ, что я требую вознагражденіи за то, что исполняю долгъ честнаго человка? А только жаллъ, что ето можетъ мн стоить чего-нибудь въ томъ, или другомъ отношеніи, и надюсь, что могу разсуждать объ етомъ съ моимъ Поручикомъ, не упрекая ни кого убытками и опасностями, которымъ могу подвергнуться.

Кентень заключилъ изъ сихъ словъ, что Синдикъ принадлежитъ къ разряду людей, которые ропотомъ и ворчаньемъ награждаютъ себя за услуги, оказанныя ими, единственно, чтобы своими жалобами придашь себ боле цны. И потому онъ хранилъ благоразумное молчаніе, давъ бургомистру совершенную волю разпространяться о убыткахъ и опасностяхъ, которымъ онъ уже подвергался и теперь еще подвергается, отъ усердія къ благу общему и безкорыстной благотворительности, ет разсужденія довели его до самыхъ воротъ его дома.

Врне всего честный гражданинъ чувствовалъ, что онъ потерялъ нсколько своей важности, дозволивъ молодому чужестранцу быть первымъ дйствующимъ лицомъ во время произшествія, бывшаго въ замк Шонвальд, и какъ въ ту минуту ни восхищали его послдствія Дюрвардова посредничества, однакожъ, размысливъ, онъ видлъ, какъ должна отъ етаго уменьшиться слава его храбрости, и старался вознаградить себя, увеличивая права свои на благодарность всей страны вообще, особенно друзей своихъ, а еще боле — молодой Графини и ея покровителя.

Но когда лодка остановилась въ конц сада и съ помощію Петеркина онъ вышелъ на берегъ, можно бы подумать, что почва земли, ему принадлежащей, имла силу вдругъ изгонять чувства зависти и оскорбленнаго самолюбія, и демагога, недовольнаго своимъ униженіемъ, превращать въ друга услужливаго, добраго и гостеприимнаго. Онъ громко кликнулъ Трюдхенъ, которая тотчасъ явилась, ибо страхъ и безпокойство почти совершенно изгнали сонъ изъ стнъ Литтиха въ ету бдственную ночь. Дочери поручено было заботиться о молодой чужеземк, которая едва не упала безъ чувствъ, и добрая двушка, восхищаясь красотою молодой Графики и сострадая горести, въ которую казалась она погружена, исполнила этотъ долгъ гостеприимства съ усердіемъ и участіемъ сестры.

Какъ ни поздно было и какъ по видимому ни усталъ Павильонъ, однакожь Кентень не безъ труда избавился отъ бутылки драгоцннаго вина, старостію своею современнаго Азникурскому сраженію, и противъ воли своей онъ бы принужденъ былъ выпить на свою часть, если бы не явилась хозяйка дома, которую многократные крики Павильона, для полученія ключей отъ погреба, заставили выдти изъ своей спальни. Она была женщина небольшаго роста, толстая и по видимому не дурная въ свое гремя, но нсколько лтъ уже отличалась особенно краснымъ и острымъ носомъ, рзкимъ голосомъ и замтною ршимостію дома строго держать мужа въ рукахъ, за власть которою пользовался онъ на площади.

Узнавши причину спора, возникшаго между ея мужемъ и гостемъ, она ршительно объявила, что первому не только не нужно пить вина, но что онъ уже слишкомъ много его выпилъ^, а вмсто того, чтобы по его желанію пустить въ ходъ хотя одинъ изъ ключей, которыхъ большая связка была прившена къ ея поясу на серебряной цпочк, она безъ околичностей оборотилась къ нему спиною и проводила Дюрварда въ такую чистую, хорошо убранную и снабженную всмъ нужнымъ комнату, что онъ еще не видывалъ, что могъ бы сравнишь съ нею, такъ богатые Фламандцы тогда отличались всми приятностями домашней жизни, не только отъ бдныхъ и грубыхъ Шотландцевъ, но и отъ самихъ Французовъ.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.
Побгъ.

Не смотря на смшеніе радости и боязни, сомннія и безпокойства и всхъ прочихъ страстей, его волновавшихъ, труды предыдущаго дня такъ истощили силы нашего молодаго Шотландца, что онъ заснулъ крпкимъ сномъ и проснулся на другой день уже довольно поздно, въ ту минуту, какъ въ комнату къ нему вошелъ достойный хозяинъ, съ пасмурнымъ челомъ.

Онъ слъ у постели Кентеня и началъ длинную и не очень попятную рчь о домашнихъ обязанностяхъ женатыхъ людей, и въ особенности о почтенной власти и законномъ первенств, которое мужъ долженъ сохранять всегда, будучи противнаго мннія съ женою.

Кентень слушалъ его съ нкоторымъ безпокойствомъ, онъ зналъ, что мужья, подобно прочимъ воителямъ, часто празднуютъ побду, дабы скрыть пораженіе, и поспшилъ боле въ томъ увриться, сказавъ ему, что надется, что ихъ приходъ къ нему не причинилъ никакого разстройства хозяйк дома.

— Разстройства! отвчалъ бургомистръ нтъ. Мою старуху трудно застать въ расплохъ, она всегда рада угощать своихъ друзей, у ней, благодаря Бога, всегда есть готовая комната, а на кухн състнаго вдоволь. Она самая гостеприимная женщина, только жаль, что совсмъ особеннаго нрава.

— Словомъ, наше пребываніе здсь ей неприятно, сказалъ Кентень, поспшно вставая и начиная одваться. Еслибъ я былъ увренъ, что ета молодая дама можетъ выдержать дорогу посл ужасовъ прошедшей ночи, то мы боле ни минуты бы васъ не безпокоили

— Точно то же она сказала сей часъ моей жен, продолжалъ Павильонъ, и желалъ бы, чтобъ вы видли какой румянецъ заигралъ у ней на щекахъ при стихъ словахъ. Молочница, прошедшая пять миль противъ втра, спша на рынокъ, лилія въ сравненіи съ нею. Я не удивляюсь, что моя старуха немного ревнуетъ. Бдняжка!

— Такъ молодая дама уже вышла изъ своей комнаты? спросилъ Дюрвардъ, одваясь еще скоре.

— Да, право, и хочетъ повидаться съ вами, чтобъ выбрать дорогу, потому что вы оба ршились хать. Но я надюсь, что вы не удете, не позавтракавши.

— Зачмъ вы прежде не сказали мн всего етаго? нетерпливо вскричалъ Кентень.

— Тише! тише! Видно я и теперь еще сказалъ рано, когда вы такъ скоро выходите изъ себя. А мн бы еще надо вамъ сказать другое, если бъ у васъ достало терпнія меня выслушать — Говорите, мейнъ Геръ, говорите какъ можно скоре: я весь вниманіе.

— Ку, такъ я скажу вамъ только, что Трюдхенъ, которой жаль разстаться съ стой молоденькой и хорошенькой дамой, какъ съ сестрой, совтуетъ вамъ надть другое платье, по городу носится слухъ, что Графини Круа разъзжаютъ въ одежд богомолокъ, сопровождаемыя стрлкомъ Шотландской гвардіи Короля Французскаго, прибавляютъ, что одна изъ нихъ вчера по нашемъ уход была приведена въ Шонвальдъ Цыганомъ, который уврилъ Вильгельма Ла-Марка, что у васъ нтъ никакихъ порученій ни къ нему, ни къ добрымъ обывателямъ Литтиха, что вы похитили молодую Графінно и странствуете съ нею какъ любовникъ. Вс ет всти пришли ныншнимъ утромъ изъ замка и сообщены мн и прочимъ совтникамъ, которые не знаютъ, что длать, хотя мы и полагаемъ, что Вильгельмъ Ла-Маркъ обошелся немного грубо, какъ съ Епископомъ, такъ и съ нами, по его вообще почитаютъ человкомъ хорошимъ въ душ, то есть: когда онъ выпилъ не черезъ чуръ, и однимъ вождемъ въ цломъ свт, могущимъ защитить насъ противъ Бургундскаго Герцога, и я самъ, въ теперешнемъ положеніи длъ, вполовину увренъ, что. мы должны стараться жить съ нимъ ладно, ибо зашли далеко впередъ и назадъ подаваться поздно.

Кентень не сталъ ему ни упрекать, ни возражать, сидя, что ето будетъ напрасный трудъ и что достойный Синдикъ все станетъ упорствовать во мнніи, внушенномъ ему покорностью къ жен и видами политическими.— Дочь ваша права, сказалъ онъ, намъ должно хать переодвшись и хать тотчасъ. Надюсь, что вы не откроете нашей тайны и доставите намъ средства скрыться?

— Отъ всего сердца, отвчалъ честный гражданинъ, который, будучи самъ не слишкомъ доволенъ своими поступками, желалъ чмъ нибудь ихъ загладить, отъ всего сердца! Я не могу забыть, что прошедшею ночью обязанъ вамъ жизнію, во первыхъ когда вы меня вытащили изъ проклятой стальной фуфайки, а потомъ когда избавили меня отъ большой бды, потому что этотъ Вепрь и его вепрята боле похожи на дьяволовъ, чмъ на людей, и для того я вамъ буду вренъ, какъ лезвіе рукояти, но словамъ нашихъ ножовщиковъ, лучшихъ въ цломъ свт. Ну, какъ вы ужь одлись, то ступайте за мною и увидите до какой степени простирается моя къ вамъ довренность.

По выход изъ комнаты, въ которой ночевалъ Кентень, Синдикъ повелъ его въ кабинетъ, гд самъ длалъ вс свои разсчеты. Войдя, онъ рачительно заперъ двери задвижками, осторожно озрлся, и отворилъ кабинетъ, котораго дверь была скрыта на-‘ полью, и въ которомъ было много желзныхъ сундуковъ. Онъ отперъ одинъ, наполненный гульденами, и отдавая его на произволъ Дюрварда, веллъ ему взять сумму, какую почитаетъ нужною на расходы свои и своей спутницы.

Деньги, полученныя Кентенемъ при отъзд изъ Плесси, почти вс вышли и потому онъ ршился взять двсти гульденовъ, етимъ поступкомъ онъ снялъ большое бремя съ души Павильона, считавшаго добровольное предложеніе такого займа вознагражденіемъ за недостатокъ гостепріимства, къ которому его принуждали разныя причины.

Затворивъ хорошенько сундукъ, кабинетъ и комнату, заключавшіе его сокровища, богатый Фламандецъ повелъ своего гостя въ чалу, гд нашли они Графиню, одтую Фламандской двушкой средняго состоянія. Она была блдна, но не смотря на произшествія минувшей ночи здорова и пользовалась совершеннымъ присутствіемъ духа. Съ нею была одна Трюдхенъ, рачительно заботившаяся дополнить нарядъ Изабеллы, и дающая ей наставленія, какъ ходить въ немъ безъ принужденія.

Графиня подала Кентеню руку, которую онъ почтительно поцловалъ, и сказала ему: — Господинъ Дюрвардъ, мы должны разстаться съ этими добрыми друзьями, если не хотимъ навлечь на нихъ часть бдствіи, преслдующихъ меня съ самой кончины моего отца. Вамъ надобно переодться и слдовать за мною, если вамъ еще не наскучило охранять несчастную.

— Мн! мн наскучило слдовать за вами! вскричалъ Кентоны, я за вами послдую на край свта, защищу противъ вселенной, но вы, вы сами въ силахъ ли исполнить свое намреніе? Можете ли, посл ужасовъ прошедшей ночи?…

— Не напоминайте мн объ нихъ, отвчала Графиня. Я смутно ихъ помню, какъ страшное видніе сна. Спасенъ ли добрый Епископъ.

— Я думаю, что ему нечего опасаться, сказалъ Кентень, сдлавъ знакъ молчанія Павильону, который по видимому собирался начинать ужасное повствованіе о его смерти.

— Не льзя ли намъ присоединиться къ нему? спросила Изабелла. Не собралъ ли онъ сколько-нибудь войска?

— Ему не осталось надежды кром Бога, отвчалъ Дюрвардъ. Но куда бы вамъ ни угодно было хать, я буду вашимъ проводникомъ и защитникомъ, я никогда васъ не оставлю.

— Мы подумаемъ объ этомъ, сказала Изабелла, и по минутномъ молчаніи продолжала: Я выбрала бы себ убжищемъ монастырь, по боюсь, что ето будетъ слишкомъ слабая защита противъ моихъ гонителей.

— Гмъ! Гмъ! сказалъ Синдикъ, я по совсти не совтую вамъ выбирать монастыря въ окрестностяхъ Литтиха, ибо Вепрь Арденскій, впрочемъ храбрый вождь, врный союзникъ и доброжелатель нашему городу, иметъ нсколько крутой нравъ и вовсе не уважаетъ монастырей. Говорятъ даже…

— Готовьтесь хать, Господинъ Дюрвардъ, и какъ можно скоре, сказала Изабелла, перерывая ет подробности, когда, хотите еще заботиться о моей безопасности.

По выход Синдика и Кентеня, Изабелла стала разспрашивать Гертруду о дорогахъ и другихъ предметахъ съ такимъ спокойствіемъ и присутствіемъ духа, что дочь бургомистра невольно вскричала: — Я удивляюсь вамъ, сударыня, я слыхала о неустрашимости многихъ женщинъ, но ваша, мн кажется, превышаетъ человческія силы.

— Необходимость, отвчала Графиня, мать неустрашимости и изобртательности. Не давно я падала въ обморокъ, видя каплю крови на оцарапанномъ человк. А вчера она точно текла ручьями во кругъ меня и я не лишилась чувствъ. Не думай впрочемъ, чтобъ ето было такъ легко, продолжала она, опираясь объ руку Гертруды дрожащею рукою, хотя говорила и твердымъ голосомъ: — Сила души моей подобна малочисленному войску, осажденному множествомъ враговъ, одна только отчаянная ршимость препятствуетъ ему сдаться ежеминутно. Еслибъ мое положеніе было хотя немного безопасне, еслибъ я не чувствовала, что мн осталось одно средство избавиться отъ участи, которая хуже самой смерти, сохраненіемъ равнодушія и присутствія духа, то въ сію жь минуту бросилась бы въ твои объятія, Гертруда, и облегчила бы печаль свою потокомъ слезъ самыхъ горькихъ.

— Нтъ, сударыня, не плачьте, отвчала сострадательная Фламандка, ободритесь, вручите себя покровительству Неба, и если оно когда либо посылало избавителя погибающему, то етотъ храбрый и неустрашимый молодой человкъ долженъ быть вашимъ, избавителемъ. Есть также человкъ, надъ которымъ я имю нкоторую власть, продолжала она покраснвши, не говорите объ етомъ батюшк, но я сказала моему любовнику, Ганцу Гловеру, чтобъ ждалъ васъ у восточныхъ воротъ и не иначе смлъ явиться ко мн, какъ съ извстіемъ, что безопасно выпроводилъ васъ изъ Литтихскихъ владній.

Графиня иначе не могла поблагодарить добрую двушку, какъ нжно обнявши ее, а Гертруда, отвчая ей такимъ же искреннимъ поцлуемъ, продолжала, улыбаясь: — Не безпокоитесь: если дв двушки и двое влюбленныхъ и совершенно преданныхъ имъ мущинъ не могутъ успть въ побг и переодваніи, то свтъ видно пересталъ быть такимъ, какъ мн всегда его описывали.

Ет слова произвели живой румянецъ на щекахъ Изабеллы и внезапный входъ Кентеня вовсе не уменьшилъ его. Онъ былъ одтъ Фламандскимъ поселяниномъ высшаго сословія, въ праздничное платье Петеркина, доказавшаго свое усердіе молодому Шотландцу поспшностію, съ которою предложилъ оное, поклявшись никогда не измнять, хотя бы его самаго стали выдлывать, какъ воловью кожу.

Дв прекрасныя лошади были изготовлены стараніями жены Павильона, которая томно не желала никакого зла График и ея спутнику, лишь бы отъздъ ихъ удалилъ опасности, которыя она страшилась ихъ присутствіемъ навлечь на свой домъ и семейство. И потому проводила ихъ съ большимъ удовольствіемъ, сказавъ, что они найдутъ дорогу къ восточнымъ воротамъ, слдуя глазами за Петеркиномъ, который долженъ былъ идти провожатымъ передъ ними, не показывая однакожь никакихъ съ ними сношеній.

Тотчасъ по отъзд своихъ гостей, жена Павильона воспользовалась случаемъ прочесть Гертруд длинное поученіе на счетъ опасности читать романы- ибо отъ етаго придворныя красавицы стали такъ смлы, что не учась честно вести домъ, должны были выучиться здить верьхомъ и разъзжать взадъ и впередъ, въ сопровожденіи празднаго оруженосца, повсы пажа, или негодяя чужеземнаго стрлка, подвергая, опасности здоровье, проживая имніе и невозвратно теряя доброе имя.

Трюдхенъ выслушала все ето молча и не отвчая, но но ея праву сомнительно, чтобъ она вывела заключенія, сходныя съ тми которыя мать желала ей внушить.

Между тмъ наши путешественники достигли восточныхъ воротъ города, прохавши улицы, наполненныя толпою людей, по счастью слишкомъ занятыхъ ежедневными новостями и политическими произшествіями, чтобы заняться четою, по наружности не слишкомъ замчательною. Стражи пропустили ихъ въ силу пропуска, полученнаго Павильономъ, но отъ имени товарища его Руслера, и они простились съ Петеркинымъ Генслеромъ, въ немногихъ словахъ пожелавъ другъ другу всякаго благополучія. Почти въ тужъ минуту къ нимъ подъхалъ здоровый молодой человкъ, на доброй срой лошади и объявилъ себя Ганцомъ Гловеромъ, обожателемъ Гертруды Павильонъ. У него было доброе Фламандское лицо, не отличающееся остроуміемъ и общающее боле доброты и веселости, нежели смтливости, и Графиня Изабелла невольно подумала, что онъ не стоитъ привязанности великодушной Трюдхенъ. Однакожъ онъ по видимому желалъ всми силами содйствовать благодтельнымъ намреніямъ дочери бургомистра, ибо, почтительно поклонившись Графин, спросилъ какою дорогою она прикажетъ провожать себя.

— Проводи меня, отвчала она, въ ближайшій городъ на границу Брабанта.

— Такъ вы избрали цль своему путешествію? спросилъ Кентень, приближаясь къ Изабелл и говоря по Французски, чтобы проводникъ не могъ понимать ихъ,

— Да, отвчала Графнищ въ моемъ теперешнемъ положеніи, мн бы неприлично продолжать путешествіе, я должна стараться сократить его, хотя бы окончаніемъ его была даже темница.

— Темница! покричалъ Кентень.

— Да, другъ мой, темница. Но я постараюсь, чтобы вы не раздляли моего заключенія.

— Не говорите обо мн, не думайте обо мн, лишь бы васъ видть безопасною и нтъ нужды, чтобы посл ни было со мною.

Не говорите такъ громко, сказала Изабелла, чтобъ не удивить нашего провожатаго. Видите, что онъ ужь опередилъ насъ на нсколько шаговъ.

Точно, добрый Фламандецъ, длая для другихъ то, чего желалъ бы себ, похалъ впередъ, чтобы по мшать ихъ разговору своимъ присутствіемъ, лишь увидлъ, что Кентень подъхалъ къ Графин.

— Да, продолжала она, увидя, что провожатый по отдаленію своему не можетъ ихъ подслушать, да, мой другъ, мой покровитель: для чего мн стыдиться называть васъ тмъ, что само Небо мн въ васъ даровало? Я должна сказать вамъ, что ршилась возвращаться на родину и предать себя на произволъ Герцога Бургундскаго. Безразсудные, хотя благонамренные, совты заставили меня, убгая его покровительств, искать онаго отъ хитраго Людовика.

— И такъ вы ршились быть супругою Кампо Баосо, недостойнаго любимца Карлова?

Такъ говорилъ Кентень, стараясь притворнымъ равнодушіемъ прикрыть истому, его терзающую, какъ несчастный преступникъ, присужденный къ смерти, показываетъ твердость, весьма далекую отъ его сердца, спрашивая полученъ ли приговоръ его.

— Нтъ, Дюрвардъ, нтъ, отвчала Графиня, мало всей власти Герцога Бургундскаго, чтобы довести до такого униженія наслдницу дома Круа. Онъ можетъ завладть моими помстьями, заключить меня въ монастырь, но боле я ни чего не боюсь, и перенесу еще тягчайшія бдствія прежде, чмъ ршусь отдать свою руку Кампо Басео.

— Тягчайшія бдствія! повторилъ Кентень, но разв могутъ быть бдствія тяжелъ потери имнія и свободы? Ахъ! подумайте хорошенько объ етомъ, пока еще Небу угодно позволить вамъ дышать чистымъ воздухомъ, пока еще при васъ есть человкъ, который отважитъ свою жизнь, чтобы проводить васъ въ Германію, въ Англію, даже въ Шотландію, а во всхъ етхъ земляхъ вы найдете великодушныхъ покровителей. Hе отрекайтесь такъ поспшно отъ свободы, отъ драгоцннйшаго дара Небесъ!

Она слушала его съ задумчивою улыбкою и сказала посл минутнаго молчанія: — Свобода удлъ одного мущины, женщина всегда должна искать покровителя, ибо природа не дала ей способовъ защищаться. А гд найду я покровителя? Уже ли имъ будетъ развратный Едуардъ Англинской, или пьяный Венцеславъ Германскій? Вы говорите мн объ Шотландіи…. Ахъ, Дюрвардъ! еслибъ я была нашей сестрой и вы могли ручаться мн за убжище въ какой нибудь безмятежной долин, посреди горъ, которыя такъ любите описывать, гд бы мн позволили изъ милости, или за малыя драгоцнности, которыя у меня остались, вести жизнь спокойную и забыть санъ, на которой меня обрекали, еслибъ вы могли выпросить мн покровительство какой нибудь почтенной дамы въ вашей земл, какого-нибудь благороднаго Барона, чье сердце равнялось бы врностью его мечу, то можетъ быть я тогда ршилась бы продолжать мое путешествіе, не смотря на общее порицаніе.

Она произнесла ет слова почти невнятнымъ голосомъ и съ такимъ трогательнымъ выраженіемъ нжности и чувствительности, которое наполнило радостію сердце Дюрварда. Онъ помдлилъ отвтомъ, поспшно придумывая можетъ ли доставишь ей врное и честное убжище въ Шотландіи, но невольно убдился въ горькой истин, что поступитъ низко и жестоко, если понудитъ ее на такое предпріятіе, не имя средствъ посл, быть ей надежнымъ покровителемъ.— Я поступилъ бы въ противность моей, чести, сказалъ онъ наконецъ, и законовъ рыцарства, если бы допустилъ васъ принять намреніе, основанное на мысли, что могу въ Шотландіи предложить вамъ какое ни’ будь покровительство, кром, смиренной руки, вамъ преданной. Я не знаю течетъ ли кровь моя въ жилахъ хотя одного изъ прочихъ обитателей моей родины. Рыцарь Иннеркварити взялъ приступомъ нашъ замокъ въ ужасную ночь, въ которую погибло все, носившее мое имя. Если я возвращусь въ Шотландію, то помстные враги мои многочисленны и сильны, я одинъ и безъ покровителей, когда бы Король захотлъ оказать мн правосудіе, то не ршился бы, для удовлетворенія одного человка, сдлать неудовольствіе предводителю пяти сотъ всадниковъ.

— И такъ, сказала Графиня, въ цломъ свт нтъ уголка, въ которомъ можно бы прожить безъ утшенія, оно равно свирпствуетъ на пустынныхъ горахъ, представляющихъ столь мало приманокъ алчности и въ нашихъ богатыхъ и плодоносныхъ долинахъ.

— Ето горькая истина, отвчалъ Дюрвардъ, и я не смю утаивать ея отъ васъ, одна жажда крови и мщенія вооружаешь наши кланы одинъ противъ другаго, и Огильвіи представляютъ въ Шотландіи такія же ужасныя зрлища, какія Ла-Маркъ и его разбойники здсь.

— Не будемъ же говорить объ Шотландіи, сказала Изабелла съ настоящимъ, или притворнымъ равнодушіемъ, не упоминайте объ ней. Правду сказать, я шутя ее намекнула, желая знать ршитесь ли вы въ самомъ дл предлагать мн врнымъ убжищемъ Королевство, боле всей Европы наполненное смятеніями. Ето было испытаніе вашей искренности и съ удовольствіемъ вижу, что на нее можно положиться, даже и возбуждая господствующее въ васъ чувство любви къ отечеству. И такъ еще повторяю, что ршилась искать покровительства только у какого нибудь честнаго Барона, подвластнаго Карлу, въ руки котораго хочу предать себя.

— Но не лучше ли вамъ удалиться въ свои владнія, въ свой укрпленный замокъ, какъ вы располагали при вызд изъ Тура? Для чего не призвать въ защитники вассаловъ вашего родителя, и не войти въ переговоры съ Герцогомъ Бургундскимъ, не сдаваясь ему? Вы найдете много сердецъ, которыя храбро за васъ сразятся, я по крайней мр знаю одно, готовое жертвовать жизнію для примра прочимъ.

— Ето намреніе, внушенное хитрымъ Людовикомъ и подобно всмъ его предпріятіямъ имвшее цлію боле его выгоды, нежели мои, сдлалось теперь неудобоисполнимымъ измною коварнаго Замета Гайраддина, извстившаго о томъ Бургундскаго Герцога. Онъ заключилъ моего родственника въ темницу и поставилъ войско въ мой замокъ. Всякое покушеніе мое можетъ только подвергнуть моихъ Вассаловъ мщенію Герцога Карла, а я чувствую себя такъ мало достойною уже пролитой за меня крови, что не хочу вновь проливать ее. Нтъ, какъ покорная Вассалка предамся своему повелителю и буду повиноваться ему во всемъ, кром выбора супруга. И я тмъ легче ршаюсь на ето, что полагаю, что и тетка моя, Графиня Амелина, прежде всхъ подавшая мн этотъ совтъ и даже понуждавшая меня къ побду, сама уже приняла ет благоразумныя мры.

Тетка ваша! повторилъ Кентень, которому ет послднія слова напомнили мысли, чуждыя молодой Графин и быстрымъ послдованіемъ опасностей и произшествій, ‘.требовавшихъ всего его вниманія, изглаженныя изъ собственной его памяти.

— Да, отвчала Изабелла, моя тетка, Графиня Амелина Круа. Знаете ли вы гд она теперь? Я смю надяться, что уже подъ покровительствомъ Бургундскихъ знаменъ. Не знаете ли объ ней чего-нибудь?

Этотъ вопросъ, сдланный съ видомъ участія и безпокойства, принудилъ Дюрварда сказать ей часть того, что зналъ онъ объ участи Графнни Амелины. Онъ разсказалъ какимъ образомъ приглашенъ былъ за нею слдовать, во время побга ея изъ Шоивальда, въ которомъ полагалъ, что и племянница будетъ участвовать, какъ узналъ, что дутъ безъ Изабеллы, какъ воротился вза мокъ и въ какомъ положеніи нашелъ ее. Но совершенно умолчалъ о слишкомъ явныхъ видахъ тетки при отъзд изъ Шоивальда, также о носившемся слух, что она предана въ руки Вильгельму Ла-Марку, скромность его заставила скрыть первое, а сберегая чувствительность своей спутницы въ такое время, когда ей нужны были вс силы ея тлесныя и душевныя, онъ боялся разстроить ее повствованіемъ произшествій, о которомъ зналъ только по неврнымъ слухамъ.

Ето повствованіе, хотя лишенное важнйшихъ обстоятельствъ, произвело сильное впечатлніе на Изабеллу, которая, помолчавъ не много, сказала ему съ холодностію и неудовольствіемъ:

— И такъ вы оставили мою несчастную тетку въ лсу, на произволъ подлаго Цыгана и коварной горнишной! Бдная Амелина! Она обыкновенно выхваляла вашу врность!

— Если бъ я поступилъ иначе, сударыня, отвчалъ Кентень, нсколько и справедливо обиженный такимъ порицаніемъ, то какой бы участи была подвержена особа, которой я боле посвятилъ мои услуги? Еслибъ я не оставилъ Графиню. Амелину Круа въ рукахъ совтниковъ, ею самою избранныхъ, то Графиня Изабелла теперь была бы во власти Вильгельма Ла-Марка, Вепря Арденскаго.

— Вы правы, сказала Изабелла обыкновеннымъ своимъ тономъ, и я, получившая всю пользу столь ршительной преданности, виновна передъ вами въ гнусной неблагодарности. Но несчастная моя тетка! и ета негодная Мара, къ которой она оказывала такую довренность и которая такъ мало ея заслуживала! Она ввела къ ней обоихъ Мограбиновъ, Замета и Гайраддина, которыхъ мнимыя астрологическія познанія совершенно завладли умомъ ея Мара же основываясь на ихъ предсказаніяхъ, наполнила ей голову — не знаю какъ выразить — мечтаніями о замужств, о любовникахъ, что въ ея лта было невроятно и даже неприлично. Я уврена, что хитрый Людовикъ окружилъ насъ всми етими измнниками сначала, чтобы склонишь на побгъ къ его двору, или на покореніе его власти. А когда мы сдлали этотъ безразсудный поступокъ, какимъ недостойнымъ Короля, Рыцаря и благороднаго человка образомъ обошелся съ нами. Вы сами, Дюрвардъ, были тому свидтелемъ. Но бдная тетка моя! Что, вы думаете, съ нею будетъ?

Стараясь внушить ей надежды, которыхъ симъ не имлъ, Кентень отвчалъ, что корыстолюбіе господствующая страсть етихъ негодяевъ, что разставаясь съ Графиней Амелиной, ему казалось, будто Мара хочетъ ей покровительствовать, что наконецъ трудно понять съ какою цлію Гайраддинъ ршился бы убить свою плнницу, или дурно съ нею обходиться, когда обращаясь хорошо, можетъ надяться на хорошій выкупъ,

Для отвращенія мыслей Изабеллы отъ етаго непріятнаго предмета, онъ разсказалъ какимъ образомъ на ночлег съ монастыр близъ Намура, открылъ злоумышленіе ихъ провожатаго, которое казалось слдствіемъ соглашенія между Королемъ Французскимъ и Вильгельмомъ Ла-Маркомъ. Молодая Графиня затрепетала отъ ужаса, и пришедъ въ себя вскричала: — Я стыжусь моей слабости, я точно согршила, позволивъ себ столько недоврчивости къ покровительству угодниковъ, что хотя минуту могла подумать, что такое жестокое, низкое и безчестное предпріятіе можетъ исполнишься, когда очи небожителей отверсты на горести человческія и соболзнуютъ о нихъ. Мало съ боязнію и ужасомъ думать объ етомъ предпріятіи: должно почитать его гнусною измною, которой успхъ былъ невозможенъ. Но я теперь ясно вижу для чего ета лицемрная Мара часто старалась посять зависть и раздоръ между бдною теткой и мною, для чего, расточая лесть присутствующей, она всячески вооружала ее противъ отсутствующей. Однакожъ я никакъ не могла вообразишь, что ей удастся склонитъ родственницу, прежде столь привязанную ко мн, оставить меня въ Шонвальд, когда сама нашла случай уйти оттуда.

— Разв она не говорила вамъ объ етомъ? спросилъ Кентень.

— Нтъ, отвчала Изабелла, она сказала мн только, чтобъ я со вниманіемъ выслушала Мару. Правда, что таинственыя выраженія негоднаго Гайраддина, съ которымъ въ етотъ же день бдная тетка моя имла продолжительное и тайное совщаніе, такъ вскружили ей голову, и она говорила со мной такъ странно и непонятно, что я не захотла требовать объясненія. Но не жестоко ли такъ оставить меня?

— Я не почитаю Графиню Амелину виновною въ стой жестокости, сказалъ Кентень, въ потьмахъ и въ такую минуту, когда величайшая поспшность была необходима, я увренъ, что она также врно полагала, что детъ съ вами, какъ я самъ обманутый платьемъ и станомъ Мары, думалъ что провожаю Графинь Круа и особенно, продолжалъ онъ понизивъ голосъ, по усиливая выраженіе, особенно ту, безъ которой я за вс сокровища свта не ршился бы оставить Шонвальдъ въ ету минуту.

Изабелла опустила голову и казалось не замтила восторга, съ которымъ онъ говорилъ. Но снова устремила на него глаза, когда онъ сталъ описывать изворотливую политику Людовика, и нкоторыя взаимныя объясненія уврили ихъ, что оба Цыгана и Мара ихъ сообщница, были повренными етаго хитраго Короля, хотя старшій братъ, Заметъ, по коварству, врожденному ихъ племени, попробовалъ сыграть двойную роль и получилъ за то наказаніе.

Предаваясь такимъ образомъ взаимной довренности и забывая о странности своего положенія и опасностяхъ, которымъ были еще подвержены, паши путешественники хали нсколько часовъ и остановились только для отдыха лошадямъ въ уединенной деревеньк., куда проводилъ ихъ спутникъ, который во всхъ отношеніяхъ велъ себя благоразумно и скромно, что доказалъ уже тмъ, что халъ нсколько поодаль, чтобы не мшать свободному ихъ разговору.

Искуственное разстояніе, положенное общественными обрядами между двумя любовниками, ибо мы теперь можемъ называть ихъ етимъ именемъ, казалось уменьшалось или даже исчезало, въ тогдашнихъ обстоятельствахъ. Хотя Графиня была выше званіемъ, хотя порода дала ей права на^!имніе, котораго ни какъ не льзя было сравнить съ достояніемъ молодаго человка, не имющаго ни чего кром своего меча, однакожь надобно замтить, что теперь они были равно бдны, и что она безопасностію, жизнію и честію была обязана его присутствію духа, мужеству и усердію. Не смотря на ето, они не говорили, объ любви, ибо хотя Изабелла, исполненная довренности и благодарности, и могла бы извинить ему такую смлость, но языкъ Кентеня удерживала его природная застнчивость и честь рыцарская, не позволявшая употребить во зло положенія молодой Графини непринужденнымъ изъявленіемъ своихъ чувствъ.

И такъ они не говорили объ любви, но необходимо должны были думать объ ней и потому находились въ томъ положеніи, въ, которомъ взаимная привязанность боле понимается, нежели выражается. Ето положеніе допускаетъ нкоторую свободу, оставляетъ въ какой-то неизвстности, часто составляетъ приятинйшіе часы въ человческой жизни и чаще бываетъ причиною продолжительныхъ неприятностей, непостоянства и всхъ горестей, происходящихъ отъ несбывшейся надежды и безотвтной привязанности.

Въ два часа по полудни ихъ провожатый, съ блднымъ и испуганнымъ лицомъ, встревожилъ ихъ извстіемъ, что ихъ преслдуетъ толпа Шварцрейтеровъ Вильгельма Ла-Марка. Ети воины, или лучше сказать разбойники, набирались. въ округахъ Нижней Германіи, и во всемъ походили на копейщиковъ, кром того, что отправляли должность легкой конницы. Дабы оправдать названіе черныхъ всадниковъ и боле устрашить неприятелей, они обыкновенно здили на вороныхъ лошадяхъ, носили черное платье и даже чернили свое оружіе, что часто придавало этотъ же цвтъ ихъ рукамъ и лицу. Нравами и жестокостію шварцрейтеры были достойными соперниками товарищей своихъ, пшихъ копейщиковъ. Кентень оглянулся и примтивъ вдали въ конц большой долины, которую только что прохалъ, облако пыли, предъ коимъ скакали во весь опоръ два всадника, предводительствующіе отрядомъ, сказалъ своей спутниц: — Любезная Изабелла, у меня нтъ инаго оружія, кром меча, но если не могу сразиться за васъ, то могу бжать за вами. Если бъ намъ удалось дохать до етаго лса, прежде чмъ всадники насъ настигнутъ, то мы легко бы нашли средство уйти.

— Попробуемъ, единственный другъ мой, отвчала Изабелла, пустивъ лошадь свою вскачь, а ты ступай другою дорогою, продолжала она, обратясь къ Ганцу Гловеру, и не раздляй нашего бдствія и опасности.

Честный Фламандецъ, покачавъ головою, отвчалъ на ето великодушное увщаніе: — Неинъ, дасъ гетъ нихтъ, и по прежнему слдовалъ за ними къ лсу, вс трое скакали сколько позволяла усталость ихъ лошадей. Преслдующіе шварцрейтеры съ своей стороны также ускорили погонею, примтивъ ихъ побгъ. Но, не смотря на усталость лошадей, бглецы, не бывъ обременены тяжелымъ вооруженіемъ, стало имя возможность хать скоре, непрестанно удалились отъ неприятельскаго отряда и были уже почти въ четверти мили отъ лса, какъ вдругъ изъ него показался другой отрядъ всадниковъ, дущихъ подъ Рыцарскимъ знамемъ и готовящихся пресчь имъ дорогу.

— По блестящему вооруженію, сказала Изабелла, ето должны быть Бургундцы. Но кто бы они ни были, я лучше сдамся имъ, чмъ попасть въ руки безсовстныхъ и неукротимыхъ изувровъ, насъ преслдующихъ.

He много спустя, взглянувъ на развернутое знамя, она вскричала: — По пронзенному сердцу я узнаю ето знамя, оно принадлежитъ Графу Кревкеру, благородному вельмож Бургундскому, и я сдамся ему.

Дюрвардъ вздохнулъ, но не было другаго средства. За минуту онъ почелъ бы себя отмнно счастливымъ, если бы могъ купить безопасность Изабеллы, даже на худшихъ условіяхъ. Вскор о ни подъхали къ отряду Кревкера, остановившемуся для наблюденія за шварцрейшерами. Графиня потребовала свиданія съ начальникомъ и сказала Графу, смотрящему на нее съ сомнніемъ и недоумніемъ: — Благородный Графъ, Изабелла Круа, дочь стариннаго сослуживца вашего, Графа Рейнольда Круа, сдается вамъ и проситъ вашего покровительства себ и спутникамъ своимъ.

— И вы получите его, любезная сестрица, противъ всхъ и каждаго, разумется за исключеніемъ повелителя моего Герцога Бургундскаго, но теперь не время разговаривать, ети негодные мошенники стали, какъ будто готовясь къ сопротивленію. Клянусь Св. Георгіемъ Бургундскимъ! они осмливаются идти на знамя Кревкера! Какъ! Неужели никогда не уймутъ этихъ разбойниковъ? Даміанъ, копье! Хорунжій, впередъ! Поднимите копья! Впередъ за Кревкеромъ!

Испустивъ воинскій крикъ свой и въ сопровожденіи своихъ всадниковъ, Графъ устремился во весь опоръ на черную конницу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.
Плнница.

Сшибка между шварцрейтерами и всадниками Кревкера продолжилась не боле пяти минутъ, ибо первые вскор были разсяны превосходнымъ вооруженіемъ, лошадьми и стремительнымъ мужествомъ Бургундцевъ. Гораздо скоре нежели въ нашемъ повствованіи, Графъ, не влагая окровавленнаго меча своего въ ножны, обтеръ его объ гриву своей лошади и возвратился къ опушк лса, гд Изабелла оставалась зрительницею битвы. За нимъ хала часть его воиновъ, между тмъ, какъ прочіе преслдовали бгущихъ.

— Стыдно, сказалъ онъ, что оружіе дворянъ и Рыцарей оскверняется кровію стихъ презрнныхъ поросятъ.

При сихъ словахъ вложилъ мечъ въ ножны и продолжалъ: — Приемъ нсколько грубъ при возвращеніи вашемъ на родину, прекрасная сестрица, но странствующія Принцессы должны ожидать подобныхъ приключеній. Хорошо, что я посплъ но время, позвольте уврить васъ, что черные воины корону Графини уважаютъ не боле головнаго бора крестьянки, а вамъ, кажется, не льзя было надяться на продолжительное сопротивленіе вашихъ спутниковъ.

— Прежде всего, господинъ Графъ, отвчала Изабелла, скажите: плнница ли я и куда вы меня повезете.

— Вы очень знаете, безразсудная малютка, отвчалъ Кревкеръ, что бы я желалъ сказать на этотъ вопросъ. Но вы и ваша сумасбродная тетушка, съ ея надеждами на замужство, недавно такъ размахивали крылышками, что кажется теперь вамъ долго владть ими не иначе, какъ въ клтк. Я же исполню свой долгъ, довольно тяжелый, проводивъ васъ въ Перонну къ двору Герцога, и потому думаю сдать начальство надъ спишь отрядомъ племяннику моему, Графу Стефану, а самъ поду съ вами, ибо вамъ можетъ понадобиться посредникъ. Наюсь, что етотъ молодой втренникъ, благоразумно исполнитъ свою должность.

— Съ позволенія вашего, любезный дядюшка, сказалъ Графъ Стефанъ, если вы почитаете меня неспособнымъ повелвать вашими воинами, то можете сами остаться съ ними, а я возьмусь быть слугою и охранителемъ Графини Изабеллы Круа.

— Конечно, любезный племянникъ, отвчалъ дядя, етотъ планъ гораздо лучше моего, но мн боле нравится то, что я самъ придумалъ. И потому прошу не забывать, что твое дло здсь не гоняться за этими черными поросятами, хотя ты какъ будто нарочно созданъ для етаго занятія, но доставишь мн врныя извстія о происходящемъ въ Литтихскомъ владніи, чтобы мы знали должно ли врить всмъ распускаемымъ слухамъ. Пусть за много детъ десятокъ копейщиковъ, прочіе останутся подъ моимъ знамемъ и твоимъ начальствомъ.

— На минуту, братецъ, сказала Графиня, позвольте мн, отдаваясь въ плнъ, выговорить безопасность тхъ, которые охраняли меня въ моемъ несчастіи. Позвольте этому честному молодому, врному проводнику моему, свободно возвратиться къ себ въ Литтихъ,

Кревкеръ устремилъ на минуту проницательные глаза свои на честное и смирное лицо Гловера.— Етотъ доброй молодецъ, сказалъ онъ, кажется, человкъ не слишкомъ опасный. Онъ подетъ съ племянникомъ до Литтихскихъ владній, а потомъ свободно отправится куда захочетъ.

— Не забудь напомнить обо мн доброй Гертруд, сказала Графиня своему проводнику, и попроси ее, продолжала она, снимая жемчужное ожерелье, носить ето въ память несчастной подруг своей.

Добрый Гловеръ взялъ ожерелье, и довольно не ловко, но съ искреннимъ чувствомъ, поцловалъ прекрасную руку, нашедшую ето тонкое средство вознаградить его за понесенные труды и опасности, коимъ онъ подвергался.

— Право! знаки и залоги! сказалъ Графъ..

— Нтъ ли у васъ какой другой просьбы, прекрасная сестрица? намъ пора хать.

— Мн осталось только просить насъ, отвчала Изабелла съ усиліемъ, о покровительств…. етому молодому дворянину.

— Право! сказалъ Кревкеръ, бросивъ на Кентеня такой же проницательный взглядъ, какъ прежде на Гловера, но по видимому не будучи равно доволенъ обоими. Право! повторилъ онъ подражая, но безъ злаго умысла, смятенію Изабеллы, о! да ето лезвіе не одинокой доброты… Съ позволенія вашего, прекрасная сестрица, чмъ же етотъ… этотъ точно молодой дворянинъ, заслужилъ такія попеченія отъ насъ?

— Онъ сохранилъ мн жизнь и честь, отвчала Графиня, покраснвъ отъ стыда и негодованія.

Кентень вспыхнулъ также отъ досады, но благоразуміе напомнило ему, что предаваясь ей только испортитъ дло.

— Право! повторилъ опять Графъ. Жизнь, и честь! Кажется, прекрасная сестрица, вамъ лучше бы не подвергать себя быть столько обязанной такому молодому человку. Но что нужды? Молодой дворянинъ можетъ за нами слдовать, если его званіе ему позволяетъ. Только впередъ я самъ берусь охранять вашу жизнь и честь, а ему найду, можетъ быть, занятіе приличне, чмъ быть провожатымъ странствующихъ красавицъ.

— Графъ, сказалъ Дюрвардъ, не будучи въ силахъ молчать доле,— чтобы вамъ посл не жалть, что говорили о чужеземц слишкомъ легко, позвольте увдомить васъ, что я Кентень Дюрвардъ, стрлокъ Шотландской гвардіи Короля Французскаго, а вамъ должно быть извстно, что въ ету дружину принимаютъ только дворянъ.

— Благодарю васъ за увдомленіе и нижайшее кланяюсь вамъ, Господинъ стрлокъ, отвчалъ Кревкеръ столь же насмшливо. Сдлайте одолженіе, позжайте подл меня впереди отряда.

Кентень повиновался повелнію Графа, имвшаго тогда если не право, то возможность ему приказывать. Онъ примтилъ, что Изабелла съ стыдливымъ и заботливымъ участіемъ, почти похожимъ на нжность, слдовала за каждымъ его движеніемъ и слезы навернулись у него на глазахъ. Но вспомнилъ, что должно быть мущиною передъ Кревкеромъ, готовымъ боле всхъ Французскихъ и Бургундскихъ Рыцарей смяться надъ любовными страданіями. И потому ршился, не откладывая дале, заговорить съ нимъ такимъ тономъ, который показалъ бы права его на хорошее обращеніе и на большую учтивость противъ той, которую Графъ казалось расположенъ былъ ему оказывать, можетъ быть оскорбившись, что столь маловажный человкъ заслужилъ такую довренность отъ богатой и благородной его родственницы.

— Господинъ Графъ Кревкеръ, сказалъ онъ ему учтиво, по съ твердостію, не подаваясь впередъ, я желаю спросить васъ: свободенъ я, или долженъ почитать себя вашимъ плнникомъ?

— Вопросъ справедливъ, но теперь я могу отвчать на него только другимъ. Какъ ты думаешь: Франція въ мир съ Бургундіей или нтъ?

— Вы безъ сомннія должны знать объ етомъ боле моего. Прошло уже довольно времени, какъ я оставилъ Французскій дворъ,и не имю оттуда никакихъ извстій сы еамаго своего отъзда.

— Ну! видишь, какъ легко спрашивать, и какъ трудно отвчать. Я самъ, пробывъ недлю и слишкомъ въ Перонн съ Герцогомъ, не лучше твоего могу ршить ету задачу. Однакожь, господинъ оруженосецъ, только отъ ршенія етаго вопроса мы можемъ узнать свободенъ ты, или плнникъ, теперь, же я долженъ считать тебя въ послднихъ, только, если ты точно и честно былъ полезенъ моей родственниц и будешь прямо отвчать на мои вопросы, то не станешь въ томъ раскаиваться.

— Пусть Графиня Круа ршитъ, оказалъ ли лей какія побудь услуги и вы объ етомъ можете узнать отъ нея. Объ отвтахъ же моихъ посудите сами, когда меня спросите.

— Право! сказалъ Кревкеръ въ полголоса, порядочное высокомріе! такъ долженъ говорить только тотъ, кто носитъ на шляп залогъ дамы и считаетъ себя вправ возвысить голосъ въ честь стой драгоцнной ленты.— Ну! сударь, можете ли сказать мн, не уронивъ своего достоинства, давно ли вы вошли въ службу къ Графин Изабелл Круа?

— Графъ Кревкеръ, если я отвчаю на вопросы, похожіе на оскорбленіе, то единственно, чтобы молчаніе мое не было истолковано обидно для дамы, которую оба мы должны уважать. Я провожалъ Графиню Изабеллу со времени отъзда ея изъ Франціи во Фландрію.

— О! о! то есть съ тхъ поръ, какъ она бжала изъ Плесси-Ле-Туръ? А какъ стрлокъ Шотландской гвардіи, ты врно провожалъ ее по особому повелнію Короля Людовика?

Какъ мало Кентень ни считалъ себя обязаннымъ Французскому Королю, который, стараясь предать Изабеллу Вильгельму Ла-Марку, вроятно расчелъ, что молодой оруженосецъ будетъ убитъ, защищая ее, однакожь полагая себя все таки связаннымъ довренностію, которой Людовикъ въ самомъ дл, или притворно его удостоилъ, онъ отвчалъ Графу, что ему довольно приказанія начальника, не дожидаясь дальнйшаго.

— Разумется, конечно, етаго довольно, но намъ извстно, что Король не позволяетъ начальникамъ разсыпать по свту стрлковъ своей гвардіи, какъ странствующихъ Рыцарей, за какою-нибудь кочующею Принцессою, если на ето нтъ особой политической причины. Королю Людовику трудно будетъ утверждать съ прежнею смлостію, что онъ не зналъ о побг Графинь Круа изъ Франціи, ибо ихъ провожалъ стрлокъ его гвардіи. А куда направляли вы свое путешествіе, господинъ стрлокъ?

— Къ Литтиху, Графъ, ет дамы желали поручишь себя покровительству послдняго тамошняго Епископа.

— Послдняго Епископа! вскричалъ Кревкеръ, разв Людовикъ Бурбонъ умеръ? Герцогъ не зналъ даже о его болзни, Чмъ же онъ умеръ?

— Онъ почиваетъ въ окровавленной гробниц, господинъ Графъ, если его убійцы не отказали ему въ стой послдней почести,

— Его убійцы! Пресвятая Богородица! Ето невозможно, молодой человкъ!

— А своими глазами видлъ ето преступленіе и много другихъ ужасовъ!

— Ты видлъ! И не подалъ помощи доброму Пастырю! И не воздвигъ всхъ жителей замка на убійцъ! Знаешь ли, что быть свидтелемъ такого злодянія и не стараться остановить его, есть дло богопротивное и святотатное?

— Короче, Ваше Сіятельство, до совершенія етаго злодйства, замокъ взялъ приступомъ Вильгельмъ Ла-Маркъ, съ помощію возмутившихся Литтихцевъ.

— Я какъ громомъ пораженъ, сказалъ Кревкеръ! Литтихъ возмутился! Шонвальдъ взятъ! Епископъ убитъ! Встникъ несчастій, никогда разомъ не возвщали столько бдствій!— Говори, разсказывай мн подробно объ етомъ возмущеніи, приступ и убійств. Говори, ты одинъ изъ довренныхъ стрлковъ Людовика, а его рука управляла етимъ злодяніемъ. Говори же, или велю растерзать тебя четырью лошадьми.

— А если вы и сдлаете ето, Графъ Кревкеръ, то не вывдаете отъ меня ничего, могущаго нанести безчестіе Шотландскому дворянину. Я столько же, какъ и вы, чуждъ етаго убійства. Я такъ далекъ былъ отъ участія въ етомъ злодйств, что воспротивился бы ему всми силами, если бъ он были хотя въ двадцать разъ мене моего усердія. Но что могъ я сдлать? Ихъ были сотни, а я одинъ. Одно стараніе мое было спасши Графиню Изабеллу и я счастливо усплъ въ томъ. Однако жъ еслибъ я случился по ближе во время убіенія почтеннаго старца, то защитилъ бы сдины его, или отмстилъ за нихъ, и ужасъ, внушенный мн етимъ злодйствомъ, выразился довольно явно и предупредилъ новыя преступленія.

— Я врю теб, молодой человкъ, по лтамъ и кажется по праву ты не годишься въ исполнители кровавыхъ порученій, хотя можешь быть и преискуснымъ женскимъ провожатымъ. Но увы! какъ могло случиться, что етотъ добрый и великодушный пастырь зарзанъ въ томъ самомъ мст, гд онъ такъ часто принималъ странниковъ, съ милосердіемъ Христіанина и гостеприимствомъ Государя! Зарзанъ! и негодяемъ, чудовищемъ кровожадности и жестокости, вскормленнымъ въ томъ самомъ дом, который осквернилъ онъ убійствомъ своего благодтеля! Но я не узнаю Карла Бургундскаго, я усомнюсь даже въ правосудіи Неба, сели мщеніе не будетъ столь же скоро, строго и полно, сколь ужасно и безпримрно злодяніе.

Тутъ онъ остановилъ коня, опустилъ поводъ, прижалъ къ латамъ руки свои, покрытыя рукавицами, и потомъ воздвъ ихъ къ кебу, сказалъ торжественно: — И еслибъ никто другой не взялся преслдовать убійцу, я, я Филиппъ Кревкеръ Кордесъ, даю обтъ Богу, Св. Ламберту и Тремъ Волхвамъ Кельнскимъ, мало помышлять о прочихъ длахъ житейскихъ, пока не отмщу совершенно убійцамъ добраго Людовика Бурбона, въ лсу, или на пол битвы, въ город, или въ чистомъ пол, на гор или въ долин, въ чертогахъ Королевскихъ или во храм Божіемъ, на что и обркаю свои земли и имущества, друзей своихъ и вассаловъ, жизнь свою и честь. И да поможетъ мн Господъ Богъ, Св. Ламбертъ Литтихскій и три Волхва Кельнскіе!

По произнесеніи етаго обта, казалось душа Графа Кревкера нсколько облегчилась отъ изумленія и горести, причиненныхъ роковымъ извстіемъ о трагедіи, съигранной въ Шонвальд, и онъ потребовалъ отъ Кентеня подробнйшаго повствованія о всемъ дл. Молодой Шотландецъ ничуть не хотлъ уменьшить его жажду мести противъ Вильгельма Ла-Марка и сообщилъ безъ утайки вс желаемыя подробности.

— Негодные Литтихцы, вскричалъ Графъ, твари непостоянныя и безсовстныя! сдружились съ подлымъ разбойникомъ, съ безжалостнымъ убійцею и посягнули на жизнь законнаго владтеля!

Тутъ Дюрвардъ сказалъ разгнванному Бургундцу, что Литтинхцы, по крайней мр высшаго сословія, хотя принимали дерзское участіе въ бунт противъ Епископа, но по видимому вовсе не были расположены помогать Ла-Марку въ гнусномъ его умысл, а напротивъ воспрепятствовали бы исполненію онаго, еслибъ имли къ тому средства, и не могли безъ ужаса быть свидтелями етаго злодянія.

— Не говори мн объ етой презрннойчерни, сказалъ Графъ. Когда они подняли оружіе на Государя, котораго единственнымъ порокомъ было излишнее милосердіе къ роду неблагодарному и клятвопреступному, когда возстали противъ него, когда вторглись въ мирную его обитель, что могли они имть въ виду, кром убійства? Когда соединились съ Вепремъ Арденскимъ, съ кровожаднйшимъ убійцою во всей Фландріи, чего могли ожидать отъ него, кром душегубства, ибо онъ живетъ этимъ ремесломъ? А по сказанному тобою свершитель преступленія не принадлежалъ ли къ етой подлой черни? Я надюсь, при свт ихъ пылающихъ жилищъ, видть каналы, залитые ихъ кровію. Какого благороднаго и великодушнаго Государя они умертвили! Иногда бунтовались вассалы утшенные налогами, томимые нуждою, но Литтихцевъ вооружила гордость, происходящая отъ чрезмрнаго богатства!

Онъ опять опустилъ повода и началъ ломать себ руки, не смотря на рукавицы, ихъ покрывающія. Кентеню легко было видть, что горесть его усуглябляло воспоминаніе о дружб, соединявшей его съ покойникомъ. И потому онъ не прервалъ молчанія, уважая скорбь, которой не хотлъ увеличивать и ничмъ не могъ уменьшить.

Но Графъ Кревкеръ нсколько разъ возвращался къ тому же предмету, многократно разспрашивалъ о взятіи Шонвальда и подробностяхъ смерти Епископа, потомъ внезапно, какъ бы вспомнивъ нчто, изгладившееся изъ своей памяти, спросилъ, что сдлалось съ Графиней Амелиной и отъ чего ея нтъ съ племянницей.

— Не то, продолжалъ онъ съ презрніемъ, чтобъ ея отсутствіе почиталъ большою потерею для Графини Изабеллы, хотя она ей и тетка и въ душ имла хорошія намренія, но въ цломъ свт нтъ подобной сумасшедшей, и я увренъ, что племянница, которую я всегда почиталъ двушкой благоразумной и скромной, на безразсудной побгъ изъ Бургундіи во Францію подбита была стой старой романической дурой, у которой одна забота: выдти самой за мужъ и выдавать другихъ.

Каково слушать любовнику, который самъ напитанъ былъ романами, и въ такое время, когда съ его стороны смшно было бы покуситься на невозможное, то есть силою оружія уврить Графа, что онъ весьма несправедливъ пропитъ Графини, одаренной рдкимъ умомъ и красотою, называя ее просто Двушкой благоразумной и скромной! Такая похвала могла бы пригодиться загорлой дочери добраго крестьянина, привыкшей погонять воловъ, когда отецъ ея правитъ плугомъ. Да и какъ предполагать, что ею управляла безразсудная и романическая тетка! ету клевету должно бы просчь въ самомъ горл дерзновеннаго. Графъ внушалъ ему невольное почтеніе чистосердечнымъ, хотя строгимъ видомъ своимъ и презрніемъ ко всмъ чувствамъ, господствующимъ въ сердц Кентеня. Слава же, приобртенная Кревкеромъ на войн, только усилила бы въ немъ желаніе предложить ему поединокъ, еслибъ его не удерживалъ страхъ сдлаться смшнымъ, вообще насмшка ужасне всякаго оружія для людей пылкихъ, часто она укрощаетъ въ нихъ мысли безразсудныя, а нердко подавляетъ и благородныя побужденія.

Страшась возбудитъ боле презрнія, чмъ негодованія, Дюрвардъ удовольствовался, хотя не безъ труда, сказать ему довольно глухо, что Графин Амелин удалось уйти изъ замка, при самомъ начал приступа. Онъ не могъ бы войти въ дальнйшія подробности, не сдлавъ смшною тетку Изабеллы, а можетъ быть и самаго себя, какъ бывшаго предметомъ ея видовъ на замужство. Къ сему, довольно неопредленному, повствованію, присовокупилъ онъ, что носится слухъ, хотя ничмъ не подтвержденный, будто Графиня Амелина попалась въ руки Вильгельму Ла-Марку.

— Надюсь, что онъ совокупится съ нею законнымъ бракомъ, сказалъ Кревкеръ, а право, онъ вроятно ето сдлаетъ изъ любви къ ея мшкамъ съ деньгами и пришибетъ ее, когда завладетъ ими, или подождетъ уже до тхъ поръ, какъ опорожнитъ ихъ.

Тутъ Графъ предложилъ Кентеню столько вопросовъ о поведеніи обихъ дамъ во время ихъ путешествія, о степени его короткости съ ними, и о другихъ, довольно затруднительныхъ предметахъ, что встревоженный, смущенный и разгнванный молодой человкъ едва могъ скрыть свое замшательство отъ стараго придворнаго воина, порядочно одареннаго опытностію и прозорливостію и который внезапно оставляя его, вскричалъ: — Право! вижу, что ето значитъ, я етаго ожидалъ, по крайней мр съ одной стороны, надюсь, что съ другой будутъ благоразумне. Господинъ оруженосецъ, пришпорь лошадь и позжай кпереди, мн нужно поговорить съ Графиней Изабеллой. Кажется, по сказанному тобою, я могу теперь говорить съ нею о всемъ, что по несчастію случилось, не оскорбляя ея чувствительности, хотя нсколько задлъ твою, по погоди молодой человкъ, выслушай одно слово, а посл позжай. Ты счастливо създилъ въ страну очарованій, исполненную геройскихъ подвиговъ, высокихъ надеждъ, льстивыхъ мечтаній, подобію садамъ волшебницы Морганы. Забудь все ето, молодой воинъ, продолжалъ онъ, ударивъ его по плечу, помни объ этой молодой, дам, какъ о благородной Графин Круа, забудь странствующую красавицу, ея друзья (за одного я могу поручиться) будутъ подшить только заслуги, ей оказанныя тобою и забудутъ о безразсудной наград, которой ты осмлился пожелать.

Досадуя, что не могъ скрыть отъ прозорливаго Кровкера чувствованій, на которыя, казалось, Графъ смотрлъ только съ насмшкою, Кентень возразилъ ему съ неудовольствіемъ: — Господинъ Графъ, я потребую вашихъ наставленій, когда он мн понадобятся, вы успете отказать мн въ своей помощи, когда я стану просить о ней, и сказать свое мнніе обо мн, когда оно будетъ имть для меня какую-нибудь цну.

— Право! сказалъ Графъ. Видно я попался между Амадисомъ и Оріаною, и врно долженъ ожидать вызова.

— Вы почитаете ето невозможнымъ. Когда я дрался на копьяхъ съ Герцогомъ Орлеанскимъ, у меня былъ противникомъ человкъ, въ жилахъ котораго течетъ кровь, благородне крови Кревкера. Когда мрился мечемъ съ Дюнуа, мн противоборствовалъ воинъ, знамените васъ.

— Да просвтитъ Небо твой разумъ, доброй молодецъ. Если ты говоришь правду, то счастіе особенно послужило теб, и право, если Про виднію угодно будетъ подвергать тебя такимъ испытаніямъ, пока ты не обростешь бородою, то отъ гордости сойдешь съ ума, не достигнувъ совершеннолтнія. Ты можешь меня разсмшить, а не прогнвать. Поврь, что, хотя по особымъ прихотямъ Фортуны, которыя иногда бываютъ, ты сражался съ Принцами и былъ защитникомъ Графинь, все отъ того не сравнялся съ тми, которыхъ случаи послалъ теб въ противники, и еще страннйшій случай въ спутницы. А могу позволить теб, какъ молодому человку, который начитавшись Романовъ, почитаетъ себя странствующимъ Рыцаремъ, забыться на время прелестнымъ сномъ, по не должно сердишься на доброжелательнаго друга, за то, что онъ немного грубо разбудилъ тебя.

— Моя фамилія, Господинъ Графъ…

— Я не столько говорю о твоей фамиліи, какъ о званіи, богатств, возвышеніи, полагающихъ различіе между людьми. А что касается до породы, то мы вс потомки Адама и Евы.

— Мои предки, господинъ Графъ, Дюрварды Гленъ-Улакинскіе.

— А! если хочешь повесть ихъ родословную прежде Адама, мн нечего боле сказать. До свиданія, молодой человкъ.

Графъ остановилъ своего коня и подождалъ Графиню, которой его намеки и наставленія, хотя благонамренные, показались, если можно, еще несносне, чмъ Дюрварду. Сей послдній, подвигаясь впередъ, ворчалъ про себя:— Холодной насмшникъ, хвастливой невжа, желалъ бы я, чтобы первой стрлокъ Шотландскій, который будетъ стоять съ наведенною на тебя пищалью, не помиловалъ тебя такъ легко, какъ я!— Вечеромъ, прихали они въ городъ Шарлеруа, на Самбр, гд Графъ Кревкерь ршился оставить Изабеллу, которая отъ вчерашняго страха и усталости, ныншняго пятидесятимильнаго пути и всхъ горестныхъ чувствъ, ее терзавшихъ, была не въ силахъ хать дале, не подвергая здоровья своего опасности. Графъ вврилъ ее, совершенно изнемогшую, попеченіямъ игуменьи одного монастыря, женщины благороднаго происхожденія, родственницы обоихъ домовъ

Кревкера и Круа, на благоразуміе и дружбу которой онъ совершенно могъ положиться.

Кревкеръ остановился въ город только чтобы приказать Коменданту небольшаго Бургундскаго гарнизона, занимавшаго городъ, быть какъ полаю осторожне и поставишь въ монастырь почетный караулъ на все время, которое Графиня Изабелла Круа тамъ пробудетъ, по видимому, будто бы для ея безопасности, а въ самомъ дл, можетъ быть, для отвращенія всякаго покушенія къ побгу. Графъ наказалъ гарнизону остерегаться по причин смутныхъ слуховъ, дошедшихъ до него о безпокойствахъ, возникшихъ въ Литтихскомъ Епископств. Но онъ ршился прежде всхъ принесть Герцогу Карлу ужасное извстіе о возмущеніи Литтиха и убіеніи Епископа. Въ слдствіе сего, истребовавъ себ и спутникамъ своимъ свжихъ лошадей, пустился прямо къ Перонн, и приказавъ Дюрварду слдовать за собою, насмшливо извинялся въ томъ, что лишаетъ его такого прекраснаго сообщества, прибавя, что врно такому дамскому приверженцу приятне будетъ хать при свт лупы, чмъ предаваться сну, подобно простымъ смертнымъ.

Кентень, уже довольно опечаленный встію о близкой разлук съ Изабеллою, горлъ желаніемъ отвчать на ету насмшку вызовомъ, но размысливъ, что Графъ будетъ только смяться его гнву и презритъ его вызовъ, ршился ожидать въ будущемъ возможности получить удовлетвореніе отъ етаго гордаго Рыцаря, который, хотя по другимъ причинамъ, ему опротивлъ почти столько же, какъ и самъ Вепрь Арденскій. И такъ онъ согласился слдовать за Кревкеромъ, ибо не могъ отъ того отказаться, и они вмст и съ величайшею поспшностію похали изъ Шарлеруа въ Перонну.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.
Неожиданное посщеніе.

Въ продолженіе первой половины етаго ночнаго путешествія, Дюрварду должно было бороться съ тою сердечною скорбію, которую чувствуетъ молодой человкъ разстающійся, и вроятію навсегда, съ любимымъ предметомъ. Понуждаемый важностію тогдашнихъ обстоятельствъ и нетерпливостію Кревкера, маленькой отрядъ поспшно прозжалъ тучныя долины Генегау, при путеводномъ сіяніи луны, разливающей лучи свои на обильныя пастбища, лса и поля, еще покрытыя снопами, о уборк которыхъ заботились земледльцы, пользуясь прекрасною ночью, ибо прилжаніе Фламандцевъ къ работ и тогда было велико. Ночное свтило посребряло широкія рки, разносящія повсюду обиліе и покрытыя парусами, разввающимися для поддержанія цвтущей торговли, спокойныя селенія, въ которыхъ наружная чистота жилищъ ручалась за довольство и счастіе, иногда открывало оно и феодальный замокъ, окруженный глубокими рвами, толстыми стнами, съ высокою подзорною башнею, ибо Гейнегавское Рыцарство славилось въ Европ. По мстамъ возвышались колокольни и башни многочисленныхъ, церквей и монастырей.

Столь разнообразные и отличные отъ безплодныхъ и пустынныхъ горъ его родины виды, не уменьшали горести Дюрварда. Онъ оставилъ сердце свое въ Шарлеруа и во все путешествіе у него была одна мысль, что каждый шагъ боле отдаляетъ его отъ Изабеллы. Онъ принуждалъ свое воображеніе припоминать каждое слово, ею произнесенное, каждый взглядъ, относившійся къ нему, и какъ часто бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, впечатлніе, производимое на душу его воспоминаніемъ етхъ подробностей, было сильне нежели на самомъ дл.

Наконецъ, по прошествіи холодной полуночи, не смотря на любовь и горесть, чрезмрная усталость, претерпнная Кентенемъ въ два предыдущіе дня, начала производить надъ нимъ дйствіе, отъ котораго онъ до тхъ поръ былъ избавленъ своею привычкою къ тлеснымъ упражненіямъ всякаго рода, дятельнымъ нравомъ, врожденною живостію и тяжкими размышленіями, его занимавшими. Изнуренныя чувства его такъ мало уже имли вліянія на его мысли, что мечты воображенія измняли, или превращали все, сообщаемое притупленными орудіями слуха и зрнія.

Повременныя усилія противиться оцпненію глубокаго сна, вынужденныя опаснымъ его положеніемъ, одн увряли его, что онъ не спитъ. Изрдка, чувствуя, что можетъ упасть съ лошади, онъ приходилъ въ себя, но почти въ ту жь минуту сгущенные мраки опять застилали ему глаза, прекрасное мстоположеніе, освщаемое луною, исчезало, наконецъ изнеможеніе его стало такъ примтно, что Графъ Кревкеръ былъ принужденъ велть двумъ своимъ воинамъ хать по обимъ сторонамъ Дюрварда, чтобы онъ не упалъ съ лошади.

По призд въ Ландреси, Графъ, изъ сожалнія къ етому молодому человку, не спавшему уже три ночи, назначилъ разстахъ на четыре часа, чтобы самому и съ свитой освжиться и успокоиться.

Кентень спалъ крпко и былъ внезапно пробужденъ звуками Графскихъ трубъ и криками его фурьеровъ и квартирмейстеровъ: — Вставайте! вставайте! Пора хать!— Хотя ему неприятно было слышать ету слишкомъ раннюю тревогу, однако жъ, просыпаясь, онъ почувствовалъ себя совсмъ иначе, нежели засыпая. Увренность въ самомъ себ и въ счастіи возвратилась вмст съ его силами и дневнымъ свтомъ. Онъ не думалъ уже о любви своей, какъ о пустой грез, о безнадежной мечт, но почиталъ ее источникомъ силы и дятельности, который всегда долженъ питать въ сердц, хотя никогда не могъ бы ожидать успха своей привязанности, посреди многочисленныхъ препятствій, его окружающихъ.

— Кормчій, думалъ онъ, направляетъ челнокъ свой по полярной звзд, хотя никогда не надется овладть ею, воспоминаніе о Изабелл Круа додлаетъ меня знаменитымъ воиномъ, хотя можетъ быть я ее никогда не увижу. Когда она узнаетъ, что Шотландскій солдатъ, по имени Кентень Дюрвардъ, отличился на пол сраженія, или палъ посреди мертвыхъ на пролом, то вспомнитъ о своемъ спутник, какъ о человк, сдлавшемъ все, зависвшее отъ него, чтобы избавить ее отъ стей и бдствій, ей угрожавшихъ и можетъ быть почтитъ память его слезой, а гробъ его цвтами.

Ободрившись и оградивъ себя мужествомъ отъ всякаго несчастія, Кентень терпливе сталъ сносить насмшки Графа Кревкера, который не пощадилъ его и сталъ осмивать, какъ изнженнаго мальчика, не могущаго выносить усталости. Молодой Шотландецъ возразилъ безъ досады, съ приятностію поддался шуткамъ Графа и отвчалъ ему столь удачно и вмст почтительно, что перемна въ его обращеніи явно подала объ немъ Бургундскому Рыцарю мнніе, выгодне того, которое получилъ онъ по вчерашнему поведенію своего плнника, когда, ожесточенный тягостнымъ обоимъ положеніемъ, Кентень сердито молчалъ, или отвчалъ высокомрно.

Заслуженный воинъ наконецъ сталъ почитать его молодымъ человкомъ, изъ котораго можно что нибудь сдлать, онъ изъявилъ ему довольно ясно, что если ему угодно оставить Французскую службу, то доставитъ мсто при двор Герцога Бургундскаго и самъ постарается о его повышеніи. Кентень, поблагодаривъ какъ должно, отозвался отъ принятія этой милости, по крайней мр на этотъ разъ и пока не узнаетъ онъ, сколь много долженъ упрекать Короля Людовика, перваго своего покровителя, но етошь отказъ не перемнилъ благосклоннаго къ нему расположенія Кревкера, и между тмъ, какъ его пылкость, иноземный выговоръ, образъ мыслей и выраженія часто развеселяли улыбкою важныя черты, Графа, ета улыбка потеряла всю свою дкость, не означала боле насмшки, и не выходила изъ предловъ общежитія и веселости.

Продолжая свое путешествіе съ большимъ противъ вчерашняго согласіемъ, маленькій отрядъ былъ уже въ двухъ миляхъ отъ славнаго и укрпленнаго города Перонны, близъ коего стояло лагеремъ войско Герцога Бургундскаго, какъ думали, готовое вторгнуться во Францію, а Людовикъ съ своей стороны, собралъ большое ополченіе въ Пон-Сен-Максанс, дабы усмирить слишкомъ сильнаго противника.

Перонна, лежащая на берегу глубокой рки, въ равнин, окруженная крпкими валами и широкими рвами, почиталась прежде, какъ и нын почитается, однимъ изъ крпчайшихъ городовъ во Франціи. Графъ Кревкеръ съ своими воинами и плнникомъ приближался къ стой крпости около трехъ часовъ по полудни, какъ, прозжая большой лсъ, простиравшійся съ восточной стороны почти до самыхъ городскихъ воротъ, встртили они двухъ именитыхъ вельможъ, что можно было видть по множеству людей, ихъ сопровождавшихъ. На нихъ были платья, носимыя тогда въ мирное время, а по соколамъ, сидящимъ у нихъ на рукахъ и множеству псарей и собакъ, видно было, что они забавляются соколиною охотою. Но примтивъ Кревкера, котораго цвты и вооруженіе совершенно были имъ извстны, они отказались отъ преслдованія цапли и по весь опоръ прискакали къ нему.

— Встей! встей! Графъ Кревкеръ! вскричали они вмст. Хотите намъ ихъ разсказывать, или слушать отъ насъ? или размняться ими по совсти?

— Мн, господа, было бы чмъ помняться, отвчалъ Кревкеръ, раскланявшись съ ними, если бы я могъ надяться, что ваши всти сравняются важностію съ моими.

Охотники съ улыбкою взглянули другъ на друга^, и тотъ, который былъ повыше ростомъ и представлялъ совершеннаго феодальнаго барона, имя лице смуглое и тотъ пасмурный видъ, который иные физіономисты приписываютъ желчному сложенію, а другіе, подобно Италіанскому ваятелю, разбившему черты Карла II, почитаютъ предзнаменованіемъ насильственной смерти, сказалъ своему товарищу: — Кревкеръ прямо изъ Брабанта, отчизны торговли, врно онъ навыкъ всмъ ея хитростямъ и намъ трудно будетъ выгодно съ нимъ сторговаться.

— Господа, сказалъ Кревкеръ, справедливость требуетъ, чтобъ я показалъ свои товары Герцогу прежде всхъ, ибо пошлина владльцу борется до открытія торга. Но какого цвта ваши всти? Печальныя или веселыя?

Тотъ, къ кому особенно обратился онъ съ спишь вопросомъ, былъ небольшаго роста, живой наружности, быстрота взгляда его умрялась глубокомысліемъ и важностію. Бея физіономія его показывала человка боле одареннаго проницательностію, нежели способнаго дйствовать, медленнаго въ ршеніи, благоразумнаго въ исполненіи. То былъ знаменитый Аржантонъ, боле извстный въ Исторіи и между Историками подъ настоящимъ именемъ Филиппа Коммина, тогда находившійся при особ Карла Дерзновеннаго и боле прочихъ совтниковъ имъ уважаемый. Онъ отвчалъ на вопросъ Графа Кревкера о цвт встей, принесенныхъ имъ и товарищемъ его Барономъ Имберкуромъ: — Он представляютъ вс цвты радуги, и измняются, смотря по отраженію своему на черной туч, или ясной лазури неба. Никогда подобная радуга не появлялась ни во Франціи, ни во Фландріи со временъ ковчега.

— Мои всти, сказалъ Кревкеръ, подобно комет мрачны, грозны и ужасны, но должны предвщать по себ еще ужаснйшія бдствія.

— Развяжемъ свои кипы, сказалъ Аржантонъ товарищу своему, иначе насъ предупредятъ искуснйшіе люди и намъ некуда будетъ сбыть свой товаръ. Однимъ словомъ, Кревкеръ, слушайте и умирайте отъ удивленія. Король Людовикъ въ Перонн.

— Какъ! вскричалъ Графъ, пораженный удивленіемъ, разв Герцогъ отступилъ, не сражаясь? Или вы забавляетесь здсь охотою, когда городъ осажденъ Французами? Я не поврю, чтобы онъ былъ уже взятъ.

— Разумется нтъ, сказалъ Имберкуръ, Бургундскія знамена не отступили ни на шагъ: а Король Людовикъ здсь.

— Стало Едуардъ Англійскій перехалъ море съ своими стрлками, сказалъ Кревкеръ, и одержалъ новую побду при Пуатье.

— Совсмъ не то, отвчалъ Аржантонъ. Ни одно судно не призжало изъ Англіи, ни одно Французское знамя не было попрано. Едуардъ веселится съ женами добрыхъ Лондонскихъ обывателей, не думая играть роль чернаго Принца. Слушайте истину невроятную. Вы знаете, что по разлук нашей, прервались переговоры между Французскими и Бургундскими повренными и по видимому не оставалось средства къ примиренію.

— Да, и мы помышляли только о войн.

— Послдствія, возразилъ Аржантонъ, такъ похожи на сновидніе, что я поминутно ожидаю пробужденія. Прошло не боле сутокъ съ тхъ поръ, какъ Герцогъ съ такимъ ожесточеніемъ возставалъ въ совт на всякое дальнйшее отлагательство и уже положили послать Королю объявленіе войны и тотчасъ вступить во Францію. Туазонъ-Доръ, на котораго возложено было ето порученіе, надлъ уже свое должностное одяніе и ставилъ ногу въ стремя, какъ вдругъ въ лагерь нашъ призжаетъ Монъ-Жуа, Герольдъ Французской. Мы тотчасъ подумали, что Людовикъ захотлъ предупредить насъ и заран угадывали какъ разгнвается Герцогъ на тхъ, которые отсовтовали ему быть первымъ зачинщикомъ войны. Но каково было изумленіе наскоро созваннаго совта, когда Герольдъ увдомилъ насъ, что Людовикъ, Король Французскій, мене чмъ на часъ зды отъ Пероины и детъ съ малою свитою въ гости къ Карлу, Герцогу Бургундскому, для окончанія всхъ распрей своихъ торжественнымъ свиданіемъ.

— Вы изумляете меня, Господа, однакожь не столько, какъ могли бы ожидать. Въ послднюю бытность мою въ Плесси-Ле-Туръ, Кардиналъ Ла-Балю, обладающій всею довренностію своего Государя, недовольный имъ и Бургундецъ въ душ, намекнулъ мн, что, пользуясь личными слабостями Людовика, онъ съуметъ сдлать, что Король самъ поставитъ себя противъ Бургундіи въ такое положеніе, въ которомъ Герцогу можно будетъ по крайней мрь предписать мирныя условія. По я никогда бы не поврилъ, чтобъ Людовикъ, ета старая лисица, такъ добровольно бросился въ сть. А что сказалъ совтъ?

— Какъ вы можете представить, отвчалъ Имберкуръ, въ немъ говорено много о чести, прямодушіи и весьма мало о выгодахъ, которыя можно бы получитъ отъ такого посщенія, хоть очевидно одна ета мысль занимала всхъ совтниковъ и они придумывали только средство схоронить концы.

— А что сказалъ Герцогъ?

— По обыкновенію своему, отвчалъ Аржантонъ, онъ говорилъ кратко и ршительно: — Кто изъ васъ, спросилъ онъ, былъ свидтелемъ свиданія моего съ братомъ Людовикомъ, посл сраженія при Монлери, когда я неосторожно послдовалъ за нимъ въ самыя укрпленія Парижа, имя за собою не боле десяти человкъ и тмъ предавая себя въ его руки?— Я отвчалъ ему, что большая частъ насъ были тамъ и что вроятію никто не позабылъ, какъ ему угодно было насъ стращать.— Ну, продолжалъ онъ, вы осудили мою безразсудность и я признался, что поступилъ, какъ молодой вертопрахъ, я знаю, что блаженной памяти родитель мой тогда еще былъ живъ, и что брату Людовику было бы мене выгоды задержать меня, чмъ мн теперь овладть имъ: но что нужды! Если царственный родственникъ мой въ настоящемъ случа детъ сюда съ тмъ же простосердечіемъ, которое тогда управляло мною, то будетъ принятъ, какъ Король, по если этою наружною довренностію думаетъ обмануть меня для какихъ нибудь политическихъ видовъ, то клянусь Св. Георгіемъ Бургундскимъ! что ему должно остерегаться! При сихъ словахъ, расправивъ, усы и сильно топнувъ ногою, приказалъ намъ хать на встрчу такому необыкновенному гостю.

— И вы похали? Чудеса еще не прекратились? Кто сопроводилъ Короля?

— Самая простая и малочисленная свита, отвчалъ Имберкуръ: человкъ тридцать его Шотландскихъ стрлковъ, нсколько рыцарей и немногіе придворные, изъ которыхъ блестяще всхъ Астрологъ Галеотти.

— Этотъ негодяй пользуется покровительствомъ Кардинала Ла-Балю, сказалъ Кревкеръ. Станется, что онъ нсколько подвигнулъ Короля къ поступку, внушенному столь неврною политикою. Есть ли съ нимъ кто изъ знатнйшихъ особъ?

— Герцогъ Орлеанскій и Дюнуа, отвчалъ Аржантонъ.

— Дюнуа! вскричалъ Кревкеръ, чтобы ни вышло, намъ съ нимъ должно поразчесться, но мн сказывали, что они оба усажены въ тюрму.

— Они точно помщены были въ Лощеномъ замк, отвчалъ Имберкуръ, въ етомъ увеселительномъ мст, назначенномъ Французскимъ дворянамъ, но Людовикъ веллъ ихъ выпустишь и привезъ съ собою, можетъ быть не желая оставить Орлеанскаго безъ себя. Что же до прочихъ, то право я думаю, что всхъ значительне Оливье, его цырюльникъ, и Тристанъ, придворный судья и кумъ, который взялъ съ собою нсколько служителей. И вс они такъ бдно одты, что Короля можно почесть за стараго ростовщика, разъзжающаго для собиранія долговъ, съ отрядомъ полиціи.

— А гд живетъ онъ? спросилъ Кревкеръ.

— Ето всего чудне, отвчалъ Аржантонъ. Герцогъ предлагалъ поручить Шотландскимъ стрлкамъ стражу какихъ-нибудь городскихъ воротъ и пловучаго моста на Сомм, Королю назначилъ по близости домъ богатаго обывателя Вильгельма Ортепа, но прозжая туда, Король увидлъ знамена Лау и Пенсиля Ривіера, выгнанныхъ имъ изъ Франціи, и врно не желая сосдства стихъ выходцевъ, имъ недовольныхъ, попросился жить въ Перонскомъ замк и тотчасъ былъ переведенъ туда.

— Боже мой! вскричалъ Кревкеръ: стало не довольно было отважиться во львиную берлогу, онъ захотлъ еще всунуть ему свою голову въ пасть. Право, етому старому хитрецу хотлось попасть въ мышеловку!

— Имберкуръ не сказывалъ вамъ остроmy Хвастуна? сказалъ Аржантонъ. По мн она. лучше всего до сихъ поръ сказаннаго объ етомъ произшествіи.

— А что изрекла его высокоименитая мудрость?

— Герцогъ, отвчалъ Аржантонъ, приказалъ наскоро приготовить нсколько серебреныхъ вещей въ подарокъ Королю и его спутникамъ. Карлъ, другъ мой, сказалъ ему Хвастунъ, не ломай пустой головы своей изъ такой бездлицы, я берусь сдлать брату Людовику подарокъ поблагородне и поприличне: именно мой колпакъ, гремушку и жезлъ, потому что, стало онъ глупе меня, когда такъ бросился въ твои лапы.

— А если я не заставлю его въ етомъ раскаяваться, тогда что ты скажешь, дуракъ? спросилъ Герцогъ.— Тогда, Карлъ, отвчалъ Хвастунъ, теб самому придется владть колпакомъ и гремушкою, потому что ты будешь глупе изо всхъ троихъ.— Ручаюсь, что ета насмшка задла Герцога за живое. Онъ перемнился въ лиц и закусилъ губы.— Вотъ наши всти, Кревкеръ, на что он кажутся вамъ похожими?

— На подкопъ, начиненный порохомъ, отвчалъ Графъ, и я боюсь, что судьба опредлила мн зажечь его. Ваши всти съ моими, какъ огонь съ пенькою, или какъ нкоторые химическіе составы, которыхъ не льзя смшать, не произведя взрыва. Друзья мои, приближьтесь ко мн, и когда я скажу вамъ, что случилось въ Литтихскомъ Епископств, то врно вы согласитесь, что Королю Людовику благоразумне было бы отправиться въ преисподнюю, нежели такъ некстати прихать въ Перонну.

Друзья его подвинулись ближе и выслушали съ восклицаніями и тлодвиженіями, выражающими ихъ изумленіе, повсть о произшествіяхъ, бывшихъ въ Литтих и Шонвальд. Кентеня призвали и долго разпрашивали о подробностяхъ смерти Епископа, такъ что онъ наконецъ отказался отвчать на новые вопросы, не зная зачмъ ихъ предлагаютъ и къ чему могутъ послужить его отвты.

Они были тогда на прекрасныхъ берегахъ Соммы, ввиду древнихъ стнъ Перонны и широкихъ луговъ, на которыхъ разбиты были шатры войска Герцога Бургундскаго, которое простиралось числомъ до пятнадцати тысячи.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ.
Свиданіе.

Карлъ, Герцогъ Бургундскій, самый неукротимый, нетерпливый и можно сказать безразсудный владтель своего времени, почувствовалъ себя однако жь какъ бы заключеннымъ въ волшебный кругъ, описанный уваженіемъ, которымъ онъ былъ обязанъ Людовику, какъ помстному своему Государю и повелителю, удостоившему его, своего вассала, своимъ посщеніемъ. Надвъ Герцогскую епанчу, онъ слъ на лошадь, въ сопровожденіи знатнйшихъ своихъ дворянъ и Рыцарей и похалъ на встрчу Людовику XI. Одежды сопровождавшихъ его вельможъ горли золотомъ и серебромъ, ибо сокровища Англійскаго двора были истощены войнами домовъ Іоркекаго и Ланкастерскаго, а расходы Французскаго двора умрены бережливостію Короля и потому Бургундскій дворъ превышалъ великолпіемъ вс Европейскіе. Свита же Людовика была сравнительно малочисленна и скудна, одежда самаго Короля длала противоположность еще разительне. Платье Людовика совершенно уже вытерлось, на голов у него была большая шапка, обитая свинцовыми образами. Почти смшно было видть, какъ Герцогъ, богато одтый, съ короною на голов и пышной епанчой на плечахъ, сошелъ съ гордаго коня своего, сталъ на одно колно и приготовился подержать стремя, чтобы помочь Людовику сойти съ его пресмирной лошадки.

Два Государя встртились съ изъявленіями принужденнаго, но не искренняго, удовольствія и дружбы, но характеръ Герцога длалъ очень труднымъ для него приличное измненіе голоса, выраженій и ухватокъ, а Король былъ такъ опытенъ въ притворств, что привычка къ оному была въ немъ второю природою и что даже люди, лучше всхъ его знающіе, не могли различить, что было въ немъ принужденное и что искренное.

Всего точне можно бы сравнить Короля съ путникомъ, совершенно знающимъ нравы и прихоти собакъ, и по какой нибудь особой причин желающимъ подружиться съ большою сердитою собакою, которая его подозрваетъ и готова кинуться на него при малйшемъ повод къ недоврчивости. Собака рычитъ про себя, щетинится, скалитъ зубы, а между тмъ, какъ будто стыдится нападать на человка, который кажется такимъ добрымъ и доврчивымъ. И потому она терпитъ ласки, которыя ни чуть ея не укрощаютъ и выжидаетъ перваго случая, могущаго оправдать ее въ собственныхъ глазахъ, что вцпилась въ горло новому своему приятелю.

Разумется, по измнившемуся голосу, принужденнымъ ухваткамъ и тлодвиженіямъ Герцога Карла, Король догадался сколь трудная роль предстоитъ ему и можетъ быть не разъ раскаялся, что взялся за нее. Но раскаяніе было слишкомъ поздно и ему оставалась только надежда на безпримрную хитрость и увертливую политику, которую онъ понималъ лучше всхъ.

Обращеніе Людовика съ Герцогомъ простосердечіемъ своимъ напоминало первую минуту примиренія съ другомъ испытаннымъ и почтеннымъ, посл краткаго разрыва, котораго причина уже давно прошла и забыта. Онъ сказалъ ему, что пняетъ себ, что прежде не предпринялъ етаго ршительнаго поступка, дабы уврить добраго и любезнаго родственника такимъ знакомъ довренности, что возникшія между ними несогласія не оставили по себ воспоминанія, по сравненіи со всми доказательствами дружбы, имъ полученными во время изгнанія изъ Франціи. Онъ заговорилъ съ нимъ о покойномъ Герцог Бургундскомъ, Филипп Добромъ, какъ вообще называли отца Карлова, и припомнилъ тысячу знаковъ его отеческой любви къ себ.

— Думаю, любезный братецъ, что родитель вашъ почти поровну удлялъ нжности своей вамъ и мн, я помню, что однажды я нечаянно заблудился на охот и по возвращеніи нашемъ, добрый Герцогъ бранилъ васъ за оставленіе меня въ лсу, какъ бы за небреженіе о безопасности старшаго брата.

Черты Герцога Бургундскаго отъ природы были жестки и грубы, когда же онъ учтивою улыбкою захотлъ подтвердить испишу сказаннаго Королемъ, то лицо его приняло точно чертовское выраженіе.

— Глава обманщиковъ, подумалъ онъ, жаль, что честь моя запрещаетъ спросить тебя, какъ заплатилъ ты за вс благодянія нашего дома.

— Притомъ же, продолжалъ Король, если бы мы не довольно были связаны узами крови и благодарности, то у насъ сыпь и духовное родство, я восприемникъ прелестной дочери вашей Маріи, которую люблю наравн съ своими, а когда угодники послали мн цвтокъ, увянувшій черезъ три мсяца, то его принималъ отъ купели Государь, родитель вашъ и торжествовалъ ето крещеніе съ большею пышностію и великолпіемъ, чмъ могло быть въ самомъ Париж. Никогда не забуду я глубокаго впечатлнія, произведеннаго великодушіемъ Герцога Филиппа и вашимъ, любезный братецъ, на полурастерзанное сердце бднаго изгнанника.

Герцогъ принудилъ себя найти какой нибудь отвтъ: — Ваше Величество, сказалъ онъ, удостоили признать ето маловажное одолженіе въ такихъ выраженіяхъ, которыя слишкомъ заплатили за всю пышность, которую могъ показать Бургундскій дворъ въ доказательство, что чувствуетъ честь, оказанную вами его Государю.

— Я помню выраженія, о которыхъ вы говорите, любезный братецъ, сказалъ Король, улыбаясь, кажется, въ нихъ было сказано, что я, бдный изгнанникъ, ничмъ не 5іогу воздать вамъ за такую приязнь, кром себя, своей жены и младенца. И право, кажется, я порядочно сдержалъ слово.

— Я не оспориваю ничего, что Вашему Величеству угодно утверждать, сказалъ Герцогъ, но…

— Но вы спрашиваете, прервалъ Король, какъ поступки мои отвчали словамъ. Клянусь Пасхою, вотъ какъ. Тло сына моего Іоакима почіетъ въ Бургундской земл, ныншнимъ утромъ я совершенно предалъ себя въ ваши руки, а что до жены моей, право, любезный братецъ, думаю, что по времени, прошедшемъ съ тхъ поръ, вы не будете настаивать о строгомъ исполненіи етаго условія Она родилась во святый день Благовщенія, продолжалъ онъ, перекрестившись, лтъ за пятьдесятъ назадъ. Но она не дале, какъ въ Реймс и если вы хотите точнаго исполненія моего общанія, то она немедленно явится.

Какъ ни досадно было Герцогу двуличіе, съ которымъ Король старался оказывать ему дружбу я приязнь, однакожъ онъ не могъ не разсмяться страннымъ рчамъ етаго необыкновеннаго Государя и веселость его выразилась звуками, нестройностію своею похожими на звуки гнва, которому онъ часто, предавался. Онъ захохоталъ во все горло, громче и продолжительне, чмъ позволила бы ныншняя и даже тогдашняя благопристойность, и поблагодарилъ Короля за честь, сдланную ему предложеніемъ свиданія съ Королевою, но прибавилъ, что охотне согласился бы принять старшую дочь ихъ, славящуюся своею красотою.

— Радуюсь, любезный братецъ, сказалъ Король съ обыкновенною своею двумысленною улыбкою, что выборъ вашъ не палъ на дочь мою Іоанну. Тогда вамъ пришлось бы ломать копья съ братцемъ моимъ Герцогомъ Орлеанскимъ, и если бы случилось несчастіе которому нибудь изъ васъ, я все лишился бы добраго друга и нжнаго брата.

— Нтъ, нтъ, Государь, сказалъ Герцогъ Карлъ, я вовсе не хочу препятствовать любви Герцога Орлеанскаго. Если мы когда должны будемъ ломать съ нимъ копья, то за лучшее и прямйшее дло.

Людовикъ ничуть не оскорбился стамъ грубымъ намекомъ на станъ и недостатокъ красоты дочери своей Іоанны. Напротивъ, онъ съ удовольствіемъ увидлъ, что Герцогъ забавляется грубыми насмшками, ибо самъ былъ на ето мастеръ и они могли избавишь его, говоря ныншнимъ языкомъ, отъ сантиментальнаго притворства. И потому онъ такъ повелъ разговоръ, что Карлъ, чувствуя всю невозможность играть роль врнаго и примирена то друга съ Государемъ, нанесшимъ ему столько оскорбленій и котораго искренность была столь подозрительна при тогдашнихъ обстоятельствахъ, ни чуть не затруднился обращаться, какъ гостеприимный хозяинъ, съ Государемъ, столь шутливымъ, чего не доставало у обоихъ на счетъ истинной дружбы, было замнено согласіемъ приличнымъ двумъ весельчакамъ, такое обращеніе нравилось Герцогу по его искренности, а Людовику потому, что будучи въ состояніи принимать вс тоны разговора, онъ боле всего способенъ былъ къ смшному выраженію грубыхъ мыслей.

Во все время стола, приготовленнаго въ Пероннской Ратуш, обоимъ Государямъ по счастію удалось продолжить разговоръ на томъ же основаніи. Ето былъ для нихъ родъ неутральнаго владнія, на которомъ они могли встрчаться безопасно, и Людовикъ легко замтилъ, что ето всего боле способствовало удерживать Герцога Бургундскаго въ томъ спокойствіи, которое Король считалъ нужнымъ для своей безопасности.

Однакожь онъ нсколько встревожился, увидя близь Герцога многихъ изъ знатнйшихъ Французскихъ вельможь, выгнанныхъ изъ Франціи несправедливою его строгостію и которымъ Карлъ далъ довренныя мста при своемъ двор. И потому, желая оградить себя отъ ихъ злопамятности и мщенія, онъ пожелалъ жить въ замк, то есть въ крпости Пероннской, а не въ самомъ город. Герцогъ тотчасъ на ето согласился, съ двусмысленною улыбкою, о которой не льзя угадать: добро, или зло предвщаетъ она тмъ, къ кому относится.

Но когда Король, со всевозможною осторожностію, всячески стараясь не возбуждать подозрнія, спросилъ: не льзя ли Шотландскимъ стрлкамъ, вмсто предложенной самимъ Герцогомъ стражи городскихъ воротъ, стоять на караул въ замк Пероннскомъ, пока онъ будетъ тамъ жить, то Карлъ, съ обыкновенною своею краткостію и грубостію, которыя, отъ привычки его, говоря, расправлять усы и хвататься за мечъ, или кинжалъ, вынимая ихъ и опять вкладывая въ ножны, сдлались еще ужасне, вскричалъ:

— Нтъ, Государь! Вы въ лагер и въ город своего вассала, такъ называютъ меня въ отношеніи къ Вашему Величеству, замокъ и городъ мой принадлежатъ вамъ, воины мои сушь ваши, и потому все равное что имъ, что вашимъ стрлкамъ охранять вороша у стны Пероннскаго замка. Нтъ! клянусь Св. Георгіемъ! Перонна двственная крпость и не лишится чести своей отъ моего небреженія. За двицами должно строго присматривать, Царственный братъ мой, если хотимъ сохранить ихъ добрую славу,

— Конечно, любезный братецъ, конечно, отвчалъ Король, я совершенно согласенъ съ вами, и точно я боле васъ самихъ долженъ заботиться о добромъ имени етаго хорошенькаго городка, потому что онъ, какъ вамъ извстно, принадлежитъ къ числу городовъ, лежащихъ на Сомм и заложенныхъ блаженной памяти родителю вашему, въ обезпеченіе денегъ, которыми онъ ссужалъ насъ, и которые мы предоставили себ право выкупить, сказать же по совсти, любезный братецъ, я, какъ честный должникъ, готовый исполнить вс условія, привелъ съ собой нсколько лошаковъ, навьюченныхъ серебромъ для выкупа, вы тамъ найдете чмъ въ теченіи трехъ лтъ покрыть вс расходы двора вашего, смотря на всю Королевскую вашу пышность.

— Я не возьму ни ефимка, сказалъ герцогъ, закручивая усы, день, назначенный для выкупа, давно уже прошелъ, Царственный братъ мой, и никогда ни которая изъ обихъ сторонъ по помышляла о точномъ исполненіи етаго права, уступка етхъ крпостей была единственнымъ вознагражденіемъ, которое отецъ мой получилъ отъ Франціи, когда, въ счастливую для вашего семейства минуту, согласился забыть убіеніе моего дда и союзъ съ Англіею промнять на дружество отца вашего. Если бъ онъ не сдлалъ етаго, то Ваше Величество не только не имли бы городовъ на Сомм, ни едва могли бы сохранить и т, которые лежать за Луарою. Нтъ, я не отдамъ ниже камня, хотя бы за него стали платить мн такимъ же всомъ золота. Благодаря Бога, благодаря мудрости и храбрости моихъ предковъ, доходы Бургундіи, не смотря на то что она просто Герцогство, достаточны на содержаніе двора моего, даже когда мн вздумается угощаю Короля, и я не принужденъ продавать моего наслдія.

— И такъ, любезный братецъ, отвчалъ Король также гинхо и спокойно, какъ бы не замчая гнвныхъ тлодвиженій и запальчивости Герцога, я вижу, ваша дружба къ Франціи такъ сильна, что вы не хотите разстаться ни съ чмъ, ей принадлежавшимъ. Но когда мы въ совт станемъ разсуждать о длахъ, намъ понадобится посредникъ.. Что скажете вы о Граф…?

— Графъ и вс на свт Графы и Князья, вскричалъ Герцогъ, не заставятъ меня отказаться отъ Перонны.

— Вы не выслушали меня, сказалъ Людовикъ улыбаясь, я говорю о Граф Людовик Люксембургскомъ, врномъ Конетабл натомъ, о Граф Сен-Пол. Ахъ! его только головы не достаетъ при нашемъ совщаніи! Ето лучшая голова во всей Франціи, она всего скоре могла бы упрочить согласіе между нами.

— Клянусь Св. Георгіемъ! вскричалъ Герцогъ, удивляюсь, что Ваше Величество говорите такъ о человк обманчивомъ, преступившемъ клятвы, данныя Франціи и Бургундіи, о человк, который всегда старался возжечь пожаръ изъ малйшей искры несогласія, чтобы посл втереться въ посредники. Клянусь орденомъ, который ношу, что болота не долго будутъ охранять его.

— Не горячитесь, любезный братецъ, сказалъ Король улыбаясь и понизивъ голосъ: говоря, что голова Конетабля могла бы согласить млочныя наши притязанія, я не упоминалъ объ его туловищ, его можно бы оставить въ Сен-Кентен для большей удобности.

— О! о! я понимаю васъ, вскричалъ Карлъ, захохотавъ во все горло, какъ посл многихъ грубыхъ шутокъ Людовика, и топнувъ ногою, продолжалъ: Согласенъ, что въ етомъ отношеніи голова Конетабля могла бы принесши пользу въ Перонн.

Такіе и многіе другіе разговоры, которыми Король старался развеселить Герцога, изрдка помщая словцо о длахъ важнйшихъ, не безпрерывно слдовали одинъ за другимъ, по были искусно приведены во время стола, бывшаго въ Ратуш и при свиданіи Людовика съ Герцогомъ, которое посл происходило въ собственныхъ покояхъ сего послдняго, ибо Король воспользовался всми случаями, могущими облегчить толки о предметахъ, столь затруднительныхъ.

Наконецъ кончился день, столь утомительный для Людовика, по ежеминутнымъ усиліямъ вниманія, бдительности и осторожности, которыхъ требовало его положеніе, онъ былъ также днемъ принужденія для Герцога, по необходимости укрощать буйныя побужденія, которымъ онъ привыкъ предаваться.

Простясь на ночь съ Королемъ, со всми обрядами етикета, Карлъ вошелъ въ свою комнату и не удерживалъ боле взрыва страстей, дотол имъ скрываемыхъ, и по словамъ тута его Хвастуна, въ етотъ вечеръ осыпалъ ругательствами людей, о которыхъ и не думалъ, чеканя ету монету, ибо онъ истощилъ на нихъ все сокровище брани, накопленное имъ въ теченіе дня и которымъ онъ безъ нарушенія приличій не могъ угостить Короля, даже и заочно, а оно было такъ полно, что должно было выдти изъ краевъ. Однакожъ наконецъ шутки Хвастуна укротили гнвъ его, онъ расхохотался, бросилъ шуту золотую монету, спокойно раздлся, выпилъ большой стаканъ глиндвенну, легъ и крпко заснулъ.

Приготовленіе Короля Людовика ко сну заслуживаетъ большее вниманіе, ибо сильное изъявленіе гнва, нетерпнія и дерзости, принадлежа боле къ животной части человка, нежели къ разумной, не столько можетъ занять насъ, какъ высшая дятельность мощнаго разума.

Людовика провожали до жилища, избраннаго имъ въ замк, или крпости Пероннской, Каммергеры и Квартирмейстеры Герцога Бургундскаго, а при вход нашелъ онъ крпкую стражу изъ стрлковъ и копейщиковъ.

Спшившись для перехода подъемнаго моста, перекинутаго чрезъ ровъ необыкновенно глубокой и широкой, онъ взглянулъ на часовыхъ и сказалъ Аржантону, провожавшему его съ нкоторыми другими Бургундскими вельможами: — На нихъ крестъ Св. Андрея, по не тотъ, который носятъ мои Шотландскіе стрлки.

— Но Вы, Государь, также найдете ихъ готовыми умереть для защиты Вашей, отвчалъ Аржантонъ, котораго тонкій слухъ замтилъ въ голос Людовика выраженіе подозрнія, котораго Король, не смотря на все свое притворство, не могъ совершенно скрыть. Они носятъ крестъ Св. Андрея, какъ одинъ изъ знаковъ Золотаго Руна, ордена Государя моего, Герцога Бургундскаго.

— Разв я не знаю? сказалъ Людовикъ, показывая цпь етаго ордена, которую надлъ въ честь своему хозяину, ето одна изъ братскихъ связей, соединяющихъ любезнаго брата со мною. Мы братья по Рыцарству и по родству духовному, братья по родству тлесному, друзья, по всмъ связямъ приязни и добраго сосдства.— Вы не пойдете дале етаго двора, Господа, я не потерплю, чтобъ вы шли дале, вы и такъ оказали мн много чести.

— Намъ приказано было отъ Герцога, отвчалъ Имберкуръ, проводишь Ваше Величество до самой спальни. Надемся, что Вы позволите намъ исполнить повелніе своего Государя.

— Въ дл, столь маловажномъ, сказалъ Король, я надюсь и вы’ хотя его подданные, согласитесь, что мои повелнія должны быть сильне его приказаній. Я нсколько чувствую себя нездоровымъ, Господа, я немного усталъ. Большое удовольствіе почти столь же тяжело перенести, какъ и большую горесть. Завтра надюсь боле насладиться вашею бесдою, особенно вашею Господинъ Филиппъ Аржантонъ. Я знаю, что вы лтописецъ нашего времени, Желая оставить имя въ Исторіи, мы должны приласкать васъ, ибо, говорятъ, перо ваше очень остро, когда вы того захотите. Покойной ночи, Господа, покойной ночи всмъ и каждому изъ васъ.

Бургундскіе вельможи удалились, восхищенные милостивымъ обращеніемъ Людовика и хитрымъ вниманіемъ его къ каждому изъ нихъ, и Король остался съ двумя изъ чиновниковъ своихъ подъ сводомъ служащимъ воротами на дворъ Пероннскаго замка, въ одномъ изъ угловъ котораго видна была большая башня, родъ государственной темницы. Ето огромное и мрачное зданіе тогда было освщено тми же лунными лучами, которые: Кентеню Дюрварду освщали дорогу отъ, Шарлеруа къ Перонн и какъ извстію уже читателю, изливали особенное сіяніе. Наружность етаго зданія почти походила на блую башню Лондонской крпости, но зодчество было еще древне, ибо построеніе, оной относили ко времени Карла Великаго. Стны были чрезмрной толщины, окны малы и съ желзными ршетками, и все строеніе ложилось на весь дворъ черною и почти грозною тнью.

— Я не тамъ буду жить, сказалъ Король съ невольнымъ трепетомъ, который показался дурнымъ предзнаменованіемъ.

— Нтъ, Государь, отвчалъ старый Сенешаль, провожавшій его съ открытою головою: сохрани Боже! комнаты Вашему Величеству приготовлены въ етомъ другомъ строеніи, он т самыя, въ которыхъ Король Іоаннъ ночевалъ дв ночи передъ Пуатьерскимъ сраженіемъ.

— Гмъ! И ето не слишкомъ хорошее предзнаменованіе, сказалъ Король про себя. Но что заговорили вы о башн, старый другъ мой? и почему молите Бога, чтобъ я не жилъ въ ней?

— Я не могу сказать ничего дурнаго о башн, Государь, отвчалъ Сенешаль, только часовые увряютъ, что въ ней видны огни, ночью слышны странные звуки, ето было бы не совсмъ удивительно, ибо она прежде была государственною темницею и много разсказываютъ произшествій, случившихся въ ея стнахъ.

Людовикъ не сталъ боле разспрашивать его, ибо привыкъ уважать темничныя тайны. У дверей комнатъ, ему отведенныхъ, нашелъ онъ отрядъ своихъ Шотландскихъ стрлковъ, подъ начальствомъ стараго ихъ вождя.

— Кравфордъ, храбрый и врный мой Кравфордъ, сказалъ Король, гд же ты былъ сего дня? Неужели въ Бургундскихъ вельможахъ такъ мало гостеприимства, что они оставили безъ вниманія одного изъ храбрйшихъ и благороднйшихъ людей, бывшихъ когда либо при двор? Я не видалъ тебя въ столовой зал.

— Я не принялъ приглашенія, Государь, я ужь не таковъ какъ былъ прежде. Было время, въ которое я перепилъ бы самаго здороваго Бургундца даже ихъ собственнымъ виномъ, а нынче четыре негодныя кружки одолваютъ меня, я же думалъ, что для службы Вашему Величеству, мн должно подать примръ воздержанія моимъ подчиненнымъ.

— Ты всегда остороженъ, Кравфордъ, но врно теб нынче труда мене обыкновеннаго, ибо начальствуешь такимъ небольшимъ отрядомъ: и праздникъ же не требуетъ такого строгаго порядка, какъ сраженіе.

— Чмъ мене людей у меня подъ начальствомъ, Государь, тмъ боле должно держать ихъ въ готовности къ служб. А. кончится ето праздникомъ, или сраженіемъ, извстне Богу и Вашему Величеству, чмъ старому Джону Кравфорду.

— Врно ты не предвидишь никакой опасности? поспшно спросилъ Король, понизивъ голосъ.

— Нтъ, Государь, дай Богъ чтобъ я ее предвидлъ, ибо, какъ часто то порывалъ старый Графъ Дугласъ: предвиднную опасность легче отвратить. Позвольте спросить, какой пароль угодно Вашему Величеству назначишь на ету ночь?

— Бургундія, Кравфордъ, въ честь нашему хозяину и вину, къ которому ты не равнодушенъ.

— Я не поссорюсь ни съ Герцогомъ, ни съ виномъ етаго имени, Государь, лишь бы съ тмъ и съ другимъ легко было ладить. Покойной ночи Вашему Величеству.

— Прощай, врный мой Шотландецъ, отвчалъ Король, и вошелъ въ свою комнату.

У дверей своей спальни увидлъ онъ Рубца, стоящаго на часахъ.— Ступай за мною, сказалъ онъ, проходя мимо его, и стрлокъ, подобно машин, дйствующей отъ того, что тронули пружину, вошелъ за нимъ въ спальню, сталъ въ двухъ шагахъ отъ двери и молча, неподвижно, ожидалъ приказаній Короля.

— Не знаешь ли чего нибудь объ странствующемъ витяз, твоемъ племянник? спросилъ Король, онъ точно пропалъ съ тхъ поръ, какъ подобію молодому Рыцарю, выхавшему искать первыхъ приключеній, прислалъ намъ двухъ плнниковъ плодами перваго своего подвига.

— Кой что дошло до ушей моихъ, Государь, но я надюсь, что Ваше Величество милостиво поврите, что если онъ поступилъ дурно, то не былъ побужденъ къ тому ни наставленіями моими, ни примромъ, ибо я никогда не былъ такимъ безтолковымъ осломъ, чтобы осмлиться вышибить изъ сдла Принца Вашего Высокаго Дома, слишкомъ зная свое положеніе.

— Молчи объ етомъ, Рубецъ, твои племянникъ только исполнилъ свою должность.

— Объ этомъ, Государь, я порядкомъ натолковалъ ему. Кентень, сказалъ я, чтобы ни случилось, помни, что ты принадлежишь къ, Шотландской страж, и исполняй свою должность^ чтобы изъ того ни вышло.

— Я увренъ, что онъ получилъ какія нибудь добрыя наставленія въ етомъ род, но теперь мн нужно, чтобъ ты отвчалъ на мой вопросъ. Не узналъ ли ты чего недавно о своемъ племянник? Отойдите, господа, сказалъ Король прочимъ особамъ своей свиты, ето дло касается только до моихъ ушей.

— Точно, Государь, я ныншнимъ же вечеромъ видлъ Шарло, одного изъ спутниковъ моего племянника и котораго онъ прислалъ изъ Литтиха, или изъ какого-то окрестнаго замка, принадлежащаго Епископу, куда онъ безопасно проводилъ Графинь Круа.

— Слава Богу! Но увренъ ли ты въ етомъ? Справедлива ли ета добрая всть?

— Увренъ, какъ не льзя боле, Государь, я даже думаю, что у Шарло есть письма отъ Графинь Круа къ Вашему Величеству.

— Принеси мн ихъ. Отдай свою пищаль кому-нибудь изъ стихъ негодяевъ, Оливье, первому встрчному. Теперь воздадимъ благодареніе Амбрюнской Богородиц! продолжалъ Король по уход Рубца, я замню серебреною желзную ршетку, окружающую олтарь ея.

Въ семъ порыв благодарности и набожности, Людовикъ, по обыкновенію своему снялъ шапку, поставилъ ее на столъ, отыскалъ образъ призываемой имъ Богоматери, сталъ на колни и съ новымъ усердіемъ повторилъ обтъ, имъ произнесенный.

Шарло, первый гонецъ изъ Шонвальда, вскор пришелъ и отдалъ Королю письма, отправленныя двумя Графнями Круа. Он очень холодно благодарили его за дарованное имъ, во все время бытности при его двор, покровительство и нсколько боле за позволеніе ухать оттуда, ет выраженія разсмшили, а не оскорбили Людовика. Потомъ онъ спросилъ у Шарло, съ видомъ, явно показывающимъ, какъ важенъ для него етотъ вопросъ, не было ли имъ въ пути какой тревоги, не нападалъ ли кто на нихъ.

Шарло, человкъ очень глупый и етому достоинству обязанный тмъ, что Король избралъ его на ето порученіе, отдалъ Королю весьма неполный отчетъ о дл, въ которомъ былъ убитъ Гасконецъ, его товарищъ, и уврилъ его, что во все остальное время путешествія съ ними не было никакой неприятной встрчи. Тогда Людовикъ очень подробно сталъ разспрашивать его о дорог, которою они хали до Литтиха, и вниманіе его казалось удвоилось, когда узналъ что приближаясь къ Намуру, они выбрали кратчайшій путь по правому берегу Мааса, а не перезжали его, какъ было предписано въ наставленіяхъ. Король отпустилъ ого, приказалъ сдлать ему небольшой подарокъ и скрылъ явное свое безпокойство, приписавъ его желанію узнать о безопасности Графинь Круа.

Хотя ето извстіе увдомило Короля о неудач любимаго его плана, однакожь оно по видимому принесло ему боле внутренняго удовольствія, нежели самый блестящій успхъ. Онъ вздохнулъ подобно человку, у котораго грудь избавилась отъ тяжкаго бремени, прошепталъ новыя благодаренія угодникамъ съ видомъ глубокой набожности, поднялъ глаза кънебу и поспшилъ обдумывать другіе честолюбивые планы, которые были бы по врне.

Для сего Людовикъ веллъ кликнуть астролога своего Галеотти, который явился съ своимъ принужденно-важнымъ видомъ и однакожь съ челомъ нсколько безпокойнымъ, какъ бы сомнваясь въ хорошемъ прием Короля. Однакожь, его приняли благосклонне, чмъ когда-нибудь. Людовикъ назвалъ его своимъ другомъ, отцомъ по наук, стекломъ, чрезъ которое Государи видятъ будущее, и заключилъ свои похвалы, надвъ ему на палецъ перстень большой цны.

Галеотти не зналъ какія обстоятельства столь внезапно возвысили его достоинства въ глазахъ Короля, но слишкомъ хорошо понималъ свое ремесло, чтобы не признаться въ своемъ незнаніи. Онъ принялъ похвалы Людовика съ важною скромностію: сказалъ, что ихъ заслуживаетъ одна благородная наука, которою онъ занимается и которая тмъ боле достойна удивленія, что совершаетъ чудеса чрезъ такого слабаго посредника, какъ онъ.

По уход астролога, Людовикъ, по видимому весьма изнуренный, бросился въ кресла, выслалъ всхъ своихъ приближенныхъ и остался съ однимъ Оливье, который, исполняя должность свою ревностно и тихо, помогъ Государю своему приготовиться ко сну.

Пока онъ занимался обыкновеннымъ своимъ дломъ, Король, въ противность своей привычк, былъ задумчивъ и безмолвенъ. Такая чрезвычайная перемна поразила Оливье.

Самыя развратныя души не всегда бываютъ лишены всякаго добраго свойства, Оливье чортъ, или какое бы другое прозвище ни было выдумано для изображенія порочныхъ его склонностей, не столь совершенно еще сдружился съ сатаною, чтобы совсмъ изгнать изъ сердца своего благодарность, которой обязанъ былъ Королю, и не могъ безъ сожалнія видть его въ такой задумчивости и даже казалось въ безпокойств.

Оказывая Королю молча обыкновенныя услуги, которыя слуга отправляетъ при раздваніи своего господина, онъ наконецъ ршился сказать съ тою смлостію, которую снизхожденіе Людовика позволяло ему въ подобномъ случа:

— Клянусь Богомъ, Государь, можно бы подумать, что вы проиграли сраженіе, однакожь, бывши не отлучно при особ Вашего Величества во весь день, я могу сказать, что вы никогда не сражались такъ храбро и овладли полемъ битвы.

— Полемъ битвы! вскричалъ Людовикъ, поднявъ глаза и возвращаясь къ обыкновенной своей насмшливости, клянусь Пасхою, Оливье, скажи, что я овладлъ поприщемъ посл сраженія съ быкомъ, ибо никогда не было животнаго глупе, упряме и неукротиме нашего Бургундскаго братца, кром Гишпанской большой собаки, вскормленной на битву съ быкомъ. Нужды нтъ, я порядочно тревожилъ его, но порадуйся со мною, Оливье, что ни одинъ изъ плановъ моихъ по удался во Фландріи, ни въ разсужденіи кочующихъ Графинь Круа, ни въ отношеніи къ Литтиху. Понимаешь?

— Нтъ, клянусь честью, Государь, что не могу поздравить Ваше Величество съ неудачею любимыхъ вашихъ намреній, если Вы не скажете мн, что произвело ету перемну въ Вашихъ видахъ и желаніяхъ,

— Говоря въ общемъ смысл, другъ мои, не произошло никакой перемны, но, клянусь Пасхою, что я сегодня лучше прежняго узналъ Герцога Карла. Когда онъ былъ Графомъ Шароле при жизни отца его, стараго Герцога Филиппа Добраго, а я изгнаннымъ Дофиномъ Франціи, мы пили, охотились, рыскали и не разъ шалили вмст. Тогда я имлъ надъ нимъ ршительную поверхность, какую обыкновенно умнйшій беретъ надъ глупйшимъ: но онъ съ тхъ поръ перемнился, сдлался упрямъ, предприимчивъ, заносчивъ, сварливъ, спорливъ, онъ явно питаетъ желаніе дойти до крайностей, когда считаетъ случай удобнымъ. Я не иначе могъ касаться предмета, ему неприятнаго, какъ съ такими же предосторожностями, какъ бы то было раскаленное желзо. Едва я намекнулъ ему о возможности етмъ кочующимъ Графинямъ Круа попасть въ руки какого-нибудь пограничнаго бродяги до призда въ Литтихъ, ибо я ему признался искренно, что по всему можно было думать, что он туда отправились: Боже мой! Иной подумалъ бы, что я сказалъ ему о святотатств! Не нужно повторять теб, что онъ наговорилъ мн на етотъ счетъ, довольно съ тебя, что я очень бы побоялся за свою голову, еслибъ ему въ ету минуту объявили о успх честнаго предприятія, придуманнаго тобою и другомъ твоимъ, Вильгельмомъ Длиннобородымъ, для обогащенія его законнымъ бракомъ.

— Ваше Величество изволите припомнить, что я не другъ Вильгельму Длиннобородому и не я придумалъ етотъ планъ.

— Ты правъ, Оливье, теб хотлось отбрить Вепря Арденскаго, по ты выбиралъ не лучшаго мужа Графин Изабелл, когда скромно думалъ о себ. Впрочемъ, Оливье, горе тому, кто будетъ ея мужемъ! Мой смирной братецъ готовъ повсить, колесовать, четверить того, кто женится на молодой вассалк его безъ его согласія.

— И вроятно его не мене разгнваетъ всякое мятежное покушеніе добрыхъ Лтитихекихъ обывателей.

— Столько же и даже гораздо боле, Оливье, ты преумно отгадалъ. Но ршившись хать сюда, я отправилъ гонцовъ въ Литтихъ, дабы усмирить на ето время разгоряченные умы, я веллъ сказать буйнымъ друзьямъ моимъ, Павильону и Руслеру, чтобъ они притихли, какъ мыши, до окончанія етаго радостнаго свиданія моего съ любезнымъ братцемъ.

— Такъ по всему, сказанному Вашимъ Величествомъ, кажется, что Вы не надетесь отъ етаго свиданія другаго плода, кром того, что Вамъ не будетъ хуже. Клянусь честью, ето похоже на похожденіе цапли, которая засунула шею въ пасть къ лисиц и посл должна была благодаришь Бога, что удалось се вынуть. Однако жь Ваше Величество еще недавно осыпали похвалами мудраго Философа, котораго предсказанія ршили Васъ отважиться на игру, отъ которой ожидали столько хорошаго.

— Въ игр не должно отчаиваться прежде проигрыша, Оливье, а я не имю никакой причины бояться проиграть ес, напротивъ долженъ выиграть, если ничто не взбситъ етаго мстительнаго сумазброда, и конечно я очень обязанъ наук, которая назначила мн повреннымъ и проводникомъ Графинь Круа молодаго человка, котораго гороскопъ такъ согласенъ съ моимъ, что онъ спасъ меня отъ большой опасности, избравъ дорогу, избавившую его отъ засады Вильгельма Ла-Марка.

— У Вашего Величества всегда найдутся повренные, готовые служить Вамъ на такихъ условіяхъ.

— Нужды нтъ, Оливье, нужды нтъ: языческой стихотворецъ говоритъ vota diis exaudita malignis_y то есть угодники въ гнв своемъ попускаютъ исполненіе нкоторыхъ желаній, а въ теперешнихъ обстоятельствахъ таково было бы мое желаніе относительно Вильгельма Ла-Марка, если бы оно исполнилось теперь, когда я въ рукахъ у етаго Бургундскаго Герцога. Вотъ что предвидло мое знаніе, подкрпленное наукою Галеотти, то есть я предъузналъ не то, что Ла-Маркъ не успетъ въ своемъ предприятіи, но что порученіе Шотландца кончится счастливо для меня, то и случилось, только иначе, нежели я воображалъ, ибо свтила предсказываютъ намъ общія послдствія, но умалчиваютъ о причин оныхъ, которая часто совершенно противна нашимъ ожиданіямъ, или даже и желаніямъ. Но къ чему говоришь объ етхъ таинствахъ съ тобою, ты хуже дьявола, отъ котораго получилъ свое прозвище: онъ вритъ и трепещетъ, а ты изувръ въ религіи и въ науки, и останешься такимъ до совершенія судьбы твоей, которая, по увренію твоего гороскопа и физіономіи, кончится вислицею.

— А ето случится за то, отвчалъ смиренно Оливье, что я, какъ благодарный рабъ, страшился не исполнять приказаній моего Государя.

Людовикъ захохоталъ обыкновеннымъ своимъ злобнымъ хоботомъ: — Ты прямо попалъ, Оливье, вскричалъ онъ, и совершенно правъ: я самъ вызвалъ тебя на бой. Но скажи не шутя: примтилъ ли ты въ обращеніи съ нами что-нибудь, заставляющее подозрвать дурныя намренія?

— Государь, отвчалъ Оливье, Ваше Величество съ ученымъ астрологомъ своимъ ищете предзнаменованій въ свтилахъ и воинств Небесномъ, а я какъ земное пресмыкающееся, могу разсматривать только вещи, меня окружающія. Мн кажется, что

Вашему Величеству здсь не совсмъ оказываютъ то вниманіе и заботливость, которыя доказывали бы, что принимаютъ съ удовольствіемъ столь Высокаго гостя. Герцогъ ныншнимъ вечеромъ притворился усталымъ, онъ проводилъ Ваше Величество только до улицы и оставилъ придворныхъ своихъ провожать васъ сюда. Ет комнаты убраны наскоро и небрежно. Обои прибиты на выворотъ, люди ходятъ на головахъ, а корни деревьевъ тянутся по потолку.

— Вотъ, сказалъ Король, ето произошло отъ поспшности, разв я когда-нибудь замчалъ ет млочи?

— Сами по себ, он не достойны на минуту занять Васъ, Государь, возразилъ Оливье, только показываютъ степень уваженія, придворными Герцога замченную въ Государ своемъ къ Вашему Величеству, Будьте уврены, что еслибъ онъ изъявилъ желаніе достойно принять Васъ, то рвеніе придворныхъ въ каждую минуту отправило бы дневную работу, и продолжалъ, указывая на лохань и рукомойникъ, стоящіе въ комнат: — давно ли на уборномъ стол Вашего Величества появилась серебреная посуда?

— Ето послднее замчаніе, Оливье, сказалъ Король съ принужденною улыбкою, слишкомъ отзывается твоими обыкновенными занятіями и потому на него не нужно отвчать. Правда, что когда я былъ только бглецомъ, изгнанникомъ, то мн подавали все на золот по приказанію етаго же Карла, который тогда серебро считалъ металломъ недостойнымъ Дофина, хотя теперь кажется считаетъ его слишкомъ драгоцннымъ для Французскаго Короля. Ну, Оливье, ляжемъ въ постель. Мы приняли намреніе, исполнили его, остается только хорошенько съиграть роль, которую на себя взяли. Я знаю моего Бургундскаго братца: подобно дикому быку, онъ бросается зажмурившись, мн стоитъ только выждать ету минуту, какъ длали тореадоры, виднные мною въ Бургос, и неукротимость его предастъ его въ мои руки.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ.
Взрывъ.

Предыдущая глаза, по заглавію своему заставила оглянуться назадъ, чтобы читатель могъ судить въ какихъ отношеніяхъ были Французской Король и Бургундскій Герцогъ, когда Людовикъ ршился вврить особу спою чести отчаяннаго врага, ибо его увренность въ астрологіи общала ему выгодныя послдствія. Но конечно его побудило къ этому и внутреннее сознаніе въ преимуществ, которое умственныя силы давали ему надъ Карломъ. Ето странное и впрочемъ неизъяснимое намреніе было тмъ безразсудне, что въ сіи смутныя^ времена было много доказательствъ, что не должно надяться и на самыя торжественныя общанія. И въ самомъ дл убіеніе Герцогскаго дда на Монтероскомъ мосту, при отц Людовика XI, на свиданіи, имющемъ цлію возстановленіе мира и общее прощеное, представляло Герцогу ужасный примръ, еслибъ онъ ршился воспользоваться онымъ.

Но въ прав Карла, хотя грубомъ, гордомъ, запальчивомъ и упорномъ, была примись и прямодушія и великости, кром тхъ минутъ, въ которыя увлекался онъ буйствомъ страстей своихъ. Однимъ холоднымъ людямъ еті дв добродтели могутъ быть вовсе не извстны. Онъ ни чуть не принудилъ себя принять Короля лучше, нежели требовали законы гостеприимства, но съ другой стороны не показалъ готовности преступить священные предлы, ими положенные.

На другой день по призд Короля былъ общій смотръ войскъ Карла, и он были такъ многочисленны, такъ хорошо вооружсны и одты, что онъ можетъ быть порадовался случаю представишь ето зрлище своему совмстнику въ могуществ. Хотя и сказалъ ему, какъ учтивый вассалъ своему Государю, что ето войско не его, а Королевское, но выраженіе лица и гордость, блеснувшая въ глазахъ его, довольно показывали, что ет слова просто учтивость, ничего незначущая и что онъ очень твердо зналъ, что ето отличное войско, единственно отъ него зависящее, столь же готово идти на Парижъ, какъ и по всякому другому направленію. Неудовольствіе Людовика должно было увеличиться тмъ, что онъ узналъ между прочими знамена многихъ Французскихъ дворянъ, не только изъ Нормандіи и Бретани, по даже изъ провинціи непосредственне ему подвластныхъ и которые, по разнымъ неприятностямъ, присоединились къ Герцогу Бургундскому и шли за одно съ нимъ.

Врный своему нраву, Людовикъ притворился незамчающимъ етихъ недовольныхъ, между тмъ, какъ мысленно высчитывалъ способы отдлить ихъ отъ Бургундіи и опять заманить къ себ, и ршился вывдать объ етомъ у важнйшихъ изъ нихъ, черезъ Оливье и другихъ посредниковъ.

Самъ рачительно, но съ величайшею осторожностію, старался приобрсть благорасположеніе главнйшихъ сановниковъ и совтниковъ Карла, употребляя къ сему обыкновенныя свои средства, оказывая вниманіе, осыпая искусными ласкательствами и расточая щедрые подарки. Не для того, говорилъ онъ етимъ вельможамъ, чтобы поколебать врность, которою они обязаны были благородному своему властелину, но чтобы возбудить въ нихъ все стараніе о сохраненіи мира между Франціею и Бургундіею, ета цль сама по себ была очень похвальна и очевидно клонилась къ счастію обихъ государствъ и ихъ владтелей.

Вниманіе Государя столь великаго, благоразумнаго, само собою уже производило нкоторое дйствіе, ласкательства усиливали оное, а подарки, которые тогдашніе обычаи позволяли принимать Бургундскимъ придворнымъ, дйствовали еще боле. Во время травли кабана въ лсу, пока Герцогъ занимающійся съ одинакою ревностію длами и удовольствіями, совершенно предавался своей страсти къ охот, Людовикъ, не будучи связанъ его присутствіемъ, нашелъ средство переговорить тайно и по очереди со многими придворными, которымъ приписывали большую власть надъ умомъ Карла и въ числ ихъ не были забыты Имберкуръ и Аржантонъ. Къ ласкамъ, оказаннымъ етимъ отличнымъ людямъ, онъ не преминулъ искусно присоединишь похвалу храбрости и воинскихъ дарованіи перваго, и глубокомыслія и познаніи въ словесности будущаго историка етаго времени.

Ета удобность лично привлечь къ себ, или если угодно читателю, подкупить министровъ Карла, была можетъ быть важнйшимъ предметомъ Королевскаго посщенія, даже хотя бы ему и не удалися его старанія приласкать Герцога. Франціи была въ такой связи съ Бургундіею, что многіе изъ дворянъ послдней земли имли въ первой или настоящія выгоды, или будущія надежды и благосклонность Людовика могла столько же содйствовать онымъ, сколько бы немилость его быть имъ вредною.

Искусный въ семъ род происковъ, какъ и во всхъ другихъ, щедрый до излишества, когда его предпріятія того требовали, умя давать своимъ предложеніямъ и подаркамъ самую благовидную наружность, Король усплъ преклонить гордость иныхъ корыстолюбіемъ, и представить другимъ, истиннымъ, или притворнымъ приверженцамъ отечества, общее благо Франціи и Бургундіи настоящею цлію, между тмъ, какъ личныя выгоды каждаго, подобно скрытому колесу движущему машиною, дйствовали съ неменьшею силою. Онъ умлъ узнать приманку, годную для всякаго, и способъ подавать ее: тихонько втиралъ подарки тмъ, которые по гордости не протягивали руки, и не сомнвался, что щедрость его, сходя подобію рос, безъ шума и непримтно, произведетъ въ свое время обильную жатву благорасположенія къ дателю, а можетъ быть и добрыхъ поступковъ въ его пользу. Наконецъ, хотя давно уже чрезъ повренныхъ своихъ онъ проложилъ себ путь къ полученію при Бургундскомъ двор вліянія, могущаго принесть выгоду Франціи, но личныя старанія, разумется подкрпленныя предварительными развдываніями, пряме довела его къ цли въ нсколько часовъ, нежели средства, употребленныя прежде успли бы многолтними переговорами.

При Бургундскомъ двор былъ человкъ, котораго особенно Людовику хотлось преклонить къ себ и котораго тщетно искалъ онъ по призд: ето былъ Графъ Кревкеръ. Король не только посердился за твердость показанную имъ при посольств въ Плесси-Ле-Туръ, но она еще усилила въ немъ желаніе стараться, если можно, завлечь его. Людовикъ съ неудовольствіемъ узналъ, что Графъ отправился съ сотнею Рыцарей на границы Брабанта, для вспоможенія Епископу, въ случа нужды, противъ Вильгельма Ла-Марка, или мятежныхъ подданныхъ. Его утшила только мысль, что ето войско и наставленія, отправленныя имъ съ падежными гонцами, удержатъ тамошнихъ жителей отъ преждевременныхъ смятеній, которые взрывомъ своимъ могли бы сдлать положеніе его весьма сомнительнымъ.

Весь дворъ отобдалъ въ лсу и въ полдень, какъ часто случалось на большихъ травляхъ, въ тогдашнихъ обстоятельствахъ, такое распоряженіе особенно нравилось Герцогу, желающему по возможности избавишься отъ торжественнаго и почтительнаго обращенія, которое во всякомъ другомъ случа онъ обязанъ былъ сохранять съ Королемъ Людовикомъ. Правду сказать, глубокое познаніе человческихъ слабостей обмануло Короля въ етомъ случа. Онъ подумалъ, что Герцога несказанно обрадуетъ такое доказательство благоволенія и довренности его Государя, но забылъ, что зависимость Бургундскаго Герцогства отъ Французской Короны, втайн сильно огорчало владтеля столь богатаго, гордаго и мощнаго, каковъ былъ Карлъ, конечно всего боле желающій превратить владніе свое въ независимое Королевство. Присутствіе Короля налагало на него обязанность играть роль подчинена наго вассала въ собственномъ двор своемъ, исполнять разные обряды Феодальнаго потворства и уваженія, что человку столь высокомрному казалось неприличнымъ достоинству владтельнаго Принца, которое онъ во всякомъ случа сколь возможно старался поддерживать.

Но хотя шутъ можно было обдать на трап и при звук роговъ починать боченки со всею вольностію, допускаемою сельскимъ столомъ, тмъ необходиме было за ужиномъ соблюсти вс законы строжайшаго етикета.

На этотъ счетъ отданы были предварительныя приказанія, и возвратясь въ Перонну, Король нашелъ столъ изготовленный съ пышностію и великолпіемъ, достойными богатства мощнаго его вассала, владющаго почти всми Нидерландами, которыя были тогда богатйшею страною Европы. Герцогъ сидлъ въ почетномъ конц стола, отягченнаго золотою и серебреною посудою, наполненною лучшими кушаньями. По правую руку его, на возвышеннйшемъ мст сидлъ Король, гость его. За нимъ стояли съ одной стороны сынъ Герцога Гельдернскаго, исполняющій должность кравчаго, съ другой шутъ его, Хвастунъ, безъ котораго его рдко видали, ибо подобно большей части людей, имющихъ съ нимъ одинакой правъ, Карлъ перещеголялъ вс современные дворы привязанностію къ дуракамъ и шутамъ, столько же наслаждаясь зрлищемъ ихъ умственнаго несовершенства, или слушаніемъ странныхъ выходокъ ихъ, сколько умный, но не боле сострадательный соперникъ его, охотно смющійся.

Ошибкамъ мудреца и трусости героя, забавлялся наблюденіемъ человческихъ слабостей, съ благороднйшей точки зрнія. И если точно Брантомъ повствуетъ правду, что одинъ придворный шумъ, услышавъ, какъ въ порыв раскаянія и набожности Людовикъ XI призналъ себя участникомъ въ отравленіи брата своего Генриха, Графа Гвіеннскаго, назавтра за обдомъ разсказалъ ето всему двору, то можно поврить, что шутки должностныхъ шутовъ мало правились етому Государю, въ остальное время его жизни.

Но въ етомъ случа, онъ одна ко жь удостоилъ вниманіемъ своимъ любимаго шута Герцога Бургундскаго и восхищался его остротами. Онъ ршился на ето тмъ охотне, что замтилъ, по смотря на грубое иногда выраженіе шутокъ Хвастуна, что часто он заключали боле тонкости и насмшливости, нежели въ прочихъ людяхъ того же званія.

Въ самомъ дл, Тиль Вельцвейлеръ, прозванный Хвастуномъ, ничуть не былъ обыкновенный шутъ. Онъ отличался высокимъ ростомъ и приятною наружностію, успвалъ во многихъ тлесныхъ упражненіяхъ, что едва можно было согласить съ слабымъ понятіемъ, ибо для приобртенія этой ловкости ему нужно было терпніе и вниманіе. Онъ обыкновенно сопровождалъ Герцога на охоту и даже на войну, а въ сраженіи при Моплери, когда етотъ Государь находился въ величайшей опасности, бывъ раненъ въ горло и едва не попавшись въ плнъ Французскому Рыцарю, схватившему уже лошадь его подъ узцы, Тиль Вельцвеилеръ бросился на нападающаго съ такою неустрашимостію, что смялъ его и избавилъ своего Государя. Можетъ быть онъ боялся услугою, столь важною для человка его званія, вооружишь противъ себя Рыцарей и вельможъ, оставившихъ придворному шуту заботиться о безопасности Герцога, какъ бы ни было, не требуя похвалъ за этотъ подвигъ, онъ старался только разсмшить на свой счетъ и нахвасталъ столько о своей отважности въ етомъ сраженіи, что многіе почли выдумкою и помощь, столь кстати поданную Герцогу. Тутъ и получилъ онъ имя Хвастуна и съ тхъ поръ его не называли иначе.

Хвастунъ одвался очень пышно и весьма немногія части его одянія напоминали его званіе, да и т имли боле переносный, нежели буквальный смыслъ. Вмсто обритой головы, на немъ были длинные завитые волосы, сливающіеся съ причесанною бородою, черты его были правильны и даже могли бы почесться хорошими, если бы въ глазахъ не было чего-то сумасброднаго. Небольшая полоска краснаго бархата, нашитая на верхушк его колпака, боле означала, нежели представляла, птушій гребень, отличительный признакъ должностнаго шута. Его жезлъ изъ чернаго дерева по обыкновенію оканчивался дурацкой головой съ серебреными ослиными ушами, но ета голова была такъ мала и такъ чисто отдлана, что издали можно бы подумать, что у него въ рукахъ должностной жезлъ важнйшей должности. Только по етимъ признакамъ можно было угадать его званіе. Въ другихъ отношеніяхъ онъ спорилъ пышностію съ большею частію придворныхъ. Къ шапк его пришита была золотая медаль, на ше висла прекрасная цпы изъ того же металла, и богатое платье его было сшито не странне платья тхъ щеголей, которые стараются превзойти моду.

Карлъ и въ подражаніе ему Людовикъ во время стола часто заговаривали съ нимъ и оба, искреннимъ смхомъ, показывали, что отвты Хвастуна забавляютъ ихъ.

— Кому приготовлены ет два пустыя мста? спросилъ Карлъ.

— По крайней мр лишь одно изъ нихъ должно бы достаться мн по наслдству, отвчалъ Хвастунъ.

— А почему, дуракъ?

— Потому что ето мста Имберкура и Аржантона, которые такъ далеко пустили своихъ соколовъ, что забыли объ ужин. А кто предпочитаетъ летящаго сокола жареному Фазану, тотъ близкой родня дуракамъ, стало мн должно бы имть право на мста ихъ зй столомъ, какъ на часть движимаго наслдства.

— Старая псня, другъ мой Тиль, по глупы они, или умны, а воротились для поправленія вины своей.

Въ ету минуту Аржантонъ и Имберкуръ вошли въ залу и почтительно поклонившись обоимъ Государямъ, сли на оставленныя себ мста.

— Ну! Господа, сказалъ имъ Герцогъ, видно ваша охота была очень хороша, или очень дурна, что такъ долго васъ задержала? Но что ето! Филиппъ Комминъ, ты совершенно разстроенъ! Или Имберкуръ выигралъ у тебя большой закладъ? Ты философъ и долженъ бы умть терпливе сносить неудачи. Да Имберкуръ также пасмуренъ. Что ето значитъ, Господа? разв вы не нашли дичи? растеряли своихъ соколовъ? встртились съ какой-нибудь колдуньей? или дикой охотникъ явился вамъ въ лсу? Клянусь честью, можно бы подумать, что вы пришли не на пиръ, а на похороны.

Пока говорилъ Герцогъ, взоры всего собранія были устремлены на Аржантона и Имберкура. Они ничуть не принадлежали къ числу тхъ людей, у которыхъ задумчивость вошла въ привычку, и потому ихъ замшательство и разстроенный видъ были скоре замчены. Веселость, большею частію происходящая отъ чрезмрныхъ изліяній прекраснаго вина, исчезла почти въ то же аinioвеніе, и хотя никто не могъ изъяснить причины стой внезапной перемны въ общемъ расположеніи, однакожъ каждый сталъ шептать на ухо своему сосду, какъ бы ожидая важнаго извстія.

— Что значитъ ето молчаніе, Господа? вскричалъ Герцогъ, возвысивъ голосъ, и безъ того слишкомъ громкой. Если вы приходите за столъ нашъ съ такимъ страннымъ видомъ и еще страннйшимъ молчаніемъ, то лучше бы вамъ оставаться въ болот травишь цаплей, или филиновъ и совъ.

— Государь, сказалъ Аржантонъ, возвращаясь сюда изъ лса, мы встртились съ Графомъ Кревкеромъ.

— Какъ! Онъ ужь вернулся изъ Брабанта? надюсь, что все тамъ спокойно.

— Графъ тотчасъ самъ доложитъ Вашему Высочеству извстія, имъ принесенныя, сказалъ Имберкуру, ибо мы не знаемъ ихъ въ подробности.

— Право! А гд Графъ?

— Онъ переодвается для представленія Вашему Высочеству, отвчалъ Имберкуръ.

— Переодвается! Клянусь Богомъ, что мн въ его переодваніи? Вы, я думаю, сговорились съ нимъ свести меня съ ума!

— Правду сказать, возразилъ Аржантонъ, онъ желаетъ сообщить вамъ принесенныя извстія на особой аудіенціи.

— Мой Богъ! Вотъ, Государь, сказалъ Карлъ, вотъ какъ намъ всегда служатъ наши совтники. Если имъ удастся поймать что нибудь, по ихъ мннію для насъ нсколько занимательное, они тотчасъ примутъ важный видъ и гордятся своею ношею, какъ оселъ новымъ сдломъ. Сказать Кревкеру, чтобъ тотчасъ явился сюда. Онъ прихалъ съ Литтихской границы, и по крайней мр мы, продолжалъ онъ, ударяя на мстоименіе, не имемъ въ стой земл никакой тайны, которой не могли бы объявить предъ цлымъ свтомъ.

Вс замтили, что вино порядочно усилило врожденное упрямство Герцога, и хотя многіе изъ придворныхъ охотно представили бы ему, что время неудобное ни къ принятію извстій, ни къ засданію въ совт, однакожъ, слишкомъ хорошо зная буйный нравъ его, они не осмлились возражать и ршились ожидать извстій, которыя Графъ могъ сообщишь.

Прошло нсколько минутъ, въ продолженіе которыхъ Герцогъ все смотрлъ съ нетерпніемъ на дверь, а вс присутствующіе потупили глаза въ столъ, какъ бы скрывая свое безпокойство и любопытство. Одинъ Людовикъ сохранилъ величайшее хладнокровіе и попеременно разговаривалъ съ шутомъ и съ великимъ кравчимъ.

Наконецъ пришелъ Кревкеръ и Герцогъ встртилъ его отрывистымъ вопросомъ: — Ну что! Господинъ Графъ, что новаго въ Литтих и въ Брабант? Всть о призд твоемъ изгнала веселость изъ нашей бесды, но я надюсь, что твое присутствіе воротитъ ее.

— Государь повелитель, отвчалъ Кревкеръ твердо, но печально, всти, мною принесенныя, приличне слушать въ совт, нежели за столомъ:

— Что ето за всти? вскричалъ Герцогъ, я хочу знать ихъ, хотя бы ты возвстилъ мн о пришествіи Антихриста. Но я угадываю: Литтихцы опять взбунтовались.

— Ето правда, Государь, сказалъ Кревкеръ очень важно.

— Видишь ли, воскликнулъ Герцогъ, какъ. я тотчасъ угадалъ, что ты такъ колебался мн сказывать! Такъ ети безмозглые мщане опять зашевелились? Эта всть пришла очень кстати, прибавилъ онъ бросивъ на Людовика взглядъ, исполненный гнва и негодованія, хотя очевидно старался укротить себя, ибо мы можемъ спросить мннія нашего Государя о способ унять етихъ мятежниковъ. Нтъ ли у тебя другихъ извстій, Графъ? сказывай ихъ намъ, потомъ объясни, для чего ты самъ- не поспшилъ на помощь къ Епископу?

— Тяжко мн, Государь, повдать вамъ другія всти и вамъ горько будетъ ихъ выслушать. Помощь моя и всхъ на свт Рыцарей, не могла бы спасти достойнаго святителя: Вильгельмъ-Ла-Маркъ, вмст съ возмущенными Литтихцами, Овладлъ Шонвальдомъ и въ собственномъ замк зарзалъ его.

— Зарзалъ! повторилъ Герцогъ глухимъ шопотомъ, который однакожь раздался во всхъ концахъ залы, ты былъ обманутъ ложнымъ донесеніемъ, Кревкеръ, ето невозможно!

— Увы, Государь, отвчалъ Графъ, я узналъ ето отъ очевиднаго свидтеля, отъ стрлка Шотландской гвардіи Короля Французскаго, который былъ въ зал, когда ето злодяніе совершилось по приказанію Вильгельма Ла-Марка.

— И который врно былъ споспшникомъ и сообщникомъ етаго ужаснаго преступленія, вскричалъ Герцогъ вскочивъ съ мста и топнувъ ногою съ такимъ бшенствомъ, что скамейка, стоявшая передъ нимъ, разлетлась въ дребезги. Заперсть двери въ зал! Стражи къ окнамъ! ни одинъ чужеземецъ не смй шевельнуться подъ опасеніемъ смерти! Дворяне мои, обнажайте мечи!— И обратясь къ Людовику, онъ медленно, но ршительно, схватился за рукоять меча своего. Король же, не показывая ни малйшаго страха, не принимая даже никакихъ оборонительныхъ мръ, хладнокровно сказалъ ему:

— Ето извстіе помрачило разсудокъ вашъ, любезный братецъ.

— Нтъ, возразилъ Герцогъ ужаснымъ голосомъ, но оно пробудило справедливое негодованіе, которое я слишкомъ долго усыплялъ пустымъ уваженіемъ къ мсту и обстоятельствамъ. Убійца брата! сынъ мятежный! мучитель подданныхъ! союзникъ коварный! -Король клятвопреступный! дворянинъ безчестный! Ты въ моей власти, ни за то благодарю Бога.

— Лучше благодарите мою глупость, сказалъ Король. Когда мы встртились съ силами, боле равными, при Монлери, кажется, вы желали бы дале быть отъ меня, нежели теперь.

Герцогъ все еще держался за рукоять меча своего, по не обнажилъ его. Казалось, онъ не могъ ршиться поднять его на врага, не желающаго сопротивляться и котораго спокойный видъ не оправдалъ бы никакого насилія.

Между тмъ въ зал господствовало общее смятеніе. Двери заперли по приказанію Герцога, и поставили стражу къ нимъ и къ окнамъ, но многіе Французскіе вельможи вскочили и готовились защищать своего Государя, Людовикъ не сказалъ ни слова Герцогу Орлеанскому и Дюнуа, со времени освобожденія ихъ изъ Лошекаго замка, и едва могли они почитать себя свободными, ибо ихъ влачили за Королемъ, какъ достойныхъ боле недоврчивости и подозрній его, нежели привтствій и любви. Однакожь голосъ Дюнуа первый раздался посреди смятенія, онъ сказалъ Герцогу Бургундскому: — Герцогъ, не забудьте, что вы вассалъ Франціи и что мы, гости ваши, Французы. Если поднимете руку на нашего Государя, то приготовьтесь къ самымъ жестокимъ усиліямъ отчаянія, ибо, врьте мн, мы упьемся кровью Бургундскою,— какъ виномъ ея. Смле, Герцогъ Орлеанскій. А вы, дворяне Французскіе, станьте вокругъ Дюнуа и длайте, что онъ будетъ длать.

Въ подобныя минуты Государь узнаетъ на кого изъ подданныхъ своихъ врне можетъ положиться. Малое число Рыцарей и независимыхъ дворянъ, сопровождавшихъ Людовика, и изъ коихъ большая часть получала отъ него только знаки презрнія, или неудовольствія, не страшась несравненно большей силы, которая оставляла имъ только надежду умереть со славою, тотчасъ стали около Дюнуа и за нимъ пробились къ почетному концу стола, гд былиоба Государя.

Напротивъ т, которыхъ Людовикъ извлекъ изъ ничтожества и вврилъ важныя мста, непринадлежащія ихъ пород, показали одну холодность и трусость и сидя спокойно, казалось, ршились не спшить на встрчу къ судьб своей, вмшиваясь въ ето дло, чтобы ни случилось съ ихъ благодтелемъ.

Въ числ великодушнйшихъ и врнйшихъ отличался почтенный Лордъ Кравфордъ, который съ быстротою, почти невроятною-въ его лта, открылъ себ путь, не смотря ни на какое сопротивленіе. Правда, что никто и не сопротивлялся ему, ибо, по какому-то побужденію чести, или по тайному желанію отклонить ударъ, угрожающій Людовику, большая часть Бургундскихъ вельможъ раздались и пропустили его. Смло ставъ между Королемъ и Герцогомъ, Кравфордъ надвинулъ на голову свой токъ, изъ подъ котораго показывались нсколько сдыхъ волосъ, его блдныя щеки и сморщенное чело заблистали румянцемъ молодости, въ глазахъ, потухшихъ отъ старости, засверкалъ огонь молодаго воина, готоваго на дйствіе мужественное и отчаянное, и обернувъ лвую руку епанчею, прикрпленною къ своему плечу, а правою обнажилъ мечь.

— Я сражался за его отца и дда, вскричалъ онъ, и клянусь Св. Андреемъ! что бы ни случилось, не покину его въ такой опасности!

Все ето произошло съ быстротою молніи. Не усплъ Герцогъ стать въ угрожающее положеніе, какъ Кравфордъ бросился между имъ и предметомъ его мщенія, а Дюнуа, окруженный Французскими вельможами, былъ въ немногихъ шагахъ.

Герцогъ Бургундскій все еще держался за рукоять меча и казалось готовился подать знакъ ко всеобщему нападенію, слдствіемъ коего было бы избіеніе слабйшей стороны, по Кратеръ бросился впередъ и громко вскричалъ: — Государь Герцогъ, подумайте, что вы хотите длать! Вы дома. Вы вассалъ Короля. Не проливайте подъ своею кровлею крови своего гостя, крови Короля на престол, Вами для него воздвигнутомъ, на которой онъ слъ, доврившись вамъ. Изъ уваженія къ чести Вашего дома, не старайтесь за ужасное убійство отмщать еще ужаснйшимъ.

— Прочь, Кревкеръ, вскричалъ Герцогъ, дай мн насытить мое мщеніе. Прочь, говорятъ теб: гнвъ Государей ужасенъ, подобно небесному.

— Да, отвчалъ Кревкеръ съ твердостію, но только когда онъ справедливъ, подобно небесному. Позвольте мн просить Васъ о укрощеніи вашего права, хотя вы по справедливости оскорбляетесь. А вы, дворяне Французскіе, ваше сопротивленіе тщетно, позвольте просить васъ не предпринимать ничего, могущаго произвесть кровопролитіе.

— Онъ правъ, сказалъ Людовикъ, который не потерялъ своего хладнокровія въ етой ужасной крайности и предвидлъ, что если бы началась ссора, то минутное бшенство довело бы до большаго насилія, нежели по разсмотрніи дла, когда бы удалось сохранить тишину.

— Братъ Орлеанскій, любезный Дюнуа, храбрый мой Кравфордъ, не доводите до бдствіи и кровопролитія, слишкомъ скоро вступаясь за обиду. Герцогъ, нашъ братецъ, разгнванъ смертію друга, ему драгоцннаго, почтеннаго Епископа Литтихскаго, о смерти коего мы жалемъ не мене его. Старые и по несчастію новые поводы къ ссор заставляютъ его подозрвать насъ въ нкоторомъ участіи въ преступленіи, которое насъ ужасаетъ. Если бы нашъ хозяинъ хотлъ насъ умертвить на этомъ же мст, насъ своего Короля и родственника, подъ ложнымъ предлогомъ, что мы содйствовали этому гнусному убійству, то вс ваши усилія ничуть не облегчили бы нашей участи, а напротивъ еще могли бы очень отягчить ее. И такъ, отойди, Кравфордъ. Когда бы ето были мои послднія слова, я говорю какъ Король своему чиновнику и требую повиновенія. Отойди, и если потребуютъ, отдай свой мечъ, я приказываю, а твоя присяга велитъ повиноваться мн.

— Ето правда, Государь, отвчалъ Кравфордъ отступая и влагая мечъ въ ножны, такъ, ето правда, но еслибъ я начальствовалъ семьюдесятью пятью храбрыми моими стрлками, а не былъ отягченъ такимъ же числомъ годовъ, то, клянусь честью! посмотрлъ бы можно ли сладить съ этими щеголями, которые такъ чванятся своими золотыми цпочками и драгоцнными камнями на шапкахъ.

Герцогъ долго стоялъ, потупивши глаза въ землю и сказалъ наконецъ съ горькою усмшкою: — Ты правъ, Кревкеръ: наша честь велитъ не такъ поспшно, какъ мы было ршили въ гнв нашемъ, платитъ этому великому Королю, почтенному гостю, врному другу, за его одолженія. Мы поступимъ такъ, что вся Европа узнаетъ нашу справедливость. Дворяне Французскіе, вы должны отдать свое оружіе нашимъ чиновникамъ. Вашъ Государь нарушилъ перемиріе и но иметъ боле права имъ пользоваться. Однакожь, изъ уваженія къ чести вашей и къ роду, имъ посрамленному, мы не потребуемъ меча у брата нашего Людовика.

— Ни одинъ изъ насъ, вскричалъ Дюнуа, не отдастъ оружія и не тронется изъ стой залы, не уврившись въ безопасности нашего Короля.

— И ни одинъ изъ Шотландскихъ стрлковъ, продолжалъ Лордъ Кравфордъ, не положитъ оружія, безъ приказанія Французскаго Короля, или его великаго Конетабля.

— Храбрый Дюнуа, сказалъ Король, и ты, врный мой Кравфордъ, ваше усердіе не принесетъ мн никакой пользы, а только повредитъ. А надюсь, продолжалъ онъ съ важностію, боле на мою правость, чмъ на тщетное сопротивленіе, которое стоило бы жизни лучшимъ и храбрйшимъ моимъ подданнымъ. Отдайте свое оружіе: благородные Бургундцы, которые получатъ ети почтенные залоги, лучше васъ защитятъ меня и васъ самихъ. Отдайте свое оружіе, я вамъ приказываю.

Такъ, въ стой опасной крайности, Людовикъ показалъ ту скорую ршимость и то удивительное присутствіе духа, которыя одн могли спасти ему жизнь. Онъ зналъ, что до начатія боя можетъ положиться на усилія большей части Бургундскихъ вельможъ, бывшихъ въ зал, укротить ярость ихъ Государя, но что въ случа сраженія, жизнь его и малаго числа его защитниковъ тотчасъ будетъ принесена въ жертву: однакожь самые жестокіе враги его признались, что въ ету минуту онъ не показалъ ни подлости, ни трусости. Онъ не старался довести гнвъ Герцога до бшенства, по по видимому не боялся и не укрощалъ его и продолжалъ смотрть на Карла съ тмъ спокойнымъ и постояннымъ вниманіемъ, которое замтно въ глазахъ неустрашимаго человка, наблюдающаго угрозныя движенія сумасшедшаго, и знающаго, что довольно хладнокровія а твердости для усмиренія даже самаго бшенства.

По приказанію Короля, Кравфордъ бросивъ мечъ свой Графу Кревкеру, сказалъ’.— Возьми его и пусть чортъ тебя обрадуетъ. Законный владтель етаго меча не обезчещенъ, отдавая его: насъ не пустили защищаться.

— Постоите, Господа, вскричалъ Герцогъ прерывистымъ голосомъ, подобно человку, которому гнвъ мшаетъ говоритъ, останьтесь при своемъ оружіи) съ меня довольно вашего слова не поднимать его. А ты, Людовикъ Валуа, долженъ считать себя моимъ плнникомъ, пока не оправдаешься и не докажешь, что не былъ сообщникомъ убійства и святотатства. Проводить его въ замокъ, въ башню Графа Герберта, пусть онъ выберетъ себ въ товарищи шестерыхъ изъ своихъ приближенныхъ. Лордъ Кравфордъ, ваша стража должна выдти изъ замка, ей назначатъ другое мсто, почетное. Поднять вс мосты, опустить вс рогатки, утроить караулъ у городскихъ воротъ, пловучій мостъ отвести къ правому берегу рки, пусть отрядъ черныхъ Фламандцевъ окружитъ замокъ, утроить часовыхъ на всхъ притинахъ. Имберкуръ, назначь обходы и объзды вокругъ города, ночью чрезъ каждыя полчаса, а завтра днемъ черезъ часъ, если только ета предосторожность тогда будетъ еще нужна, ибо мы вроятно не запустимъ етаго дла. Смотри хорошенько за особою Людовика, если дорожить жизнію.

Онъ бросилъ ужинъ съ тмъ же пасмурнымъ и гнвнымъ видомъ, взглянулъ на Короля съ выраженіемъ смертельной ненависти и быстрыми шагами вышелъ изъ комнаты.

— Господа, сказалъ Людовикъ, съ важностію посмотрвъ вокругъ себя, горесть о смерти союзника повредила разсудокъ Вашего Государя. Надюсь, что вы слишкомъ хорошо знаете обязанности дворянъ и Рыцарей, чтобы помогать ему въ измнническихъ и насильственныхъ умыслахъ противъ особы его Повелителя.

Въ ету минуту по улицамъ раздался бой барабановъ и звукъ трубъ, призывающій воиновъ ето всюду.

— Мы подданные Бургундіи, отвчалъ Кревкеръ, правящій должность придворнаго Маршала при Герцог, и должны поступать сообразно этому. Надежды, просьбы и усилія наши будутъ клониться къ водворенію мира и согласія между Вашимъ Величествомъ и нашимъ Государемъ, но до тхъ поръ мы обязаны исполнять его приказанія. Ети Господа и Рыцари за честь почтутъ принять къ себ знаменитаго Герцога Орлеанскаго, храбраго Дюнуа и достопочтеннаго Лорда Кравфорда. Я же долженъ быть каммергеромъ Вашего Величества и проводишь совсмъ не въ такое жилище, котораго бы желалъ Вамъ, помня гостеприимство, съ которымъ меня встрчали въ Плесси. Не угодно ли Вамъ избрать своихъ спутниковъ, коихъ число по повелнію Герцога ограничено шестью.

— Въ такомъ случа, сказалъ Король, посмотрвъ около себя и подумавъ немного, я желаю имть при себ Оливье Лань, стрлка моей Шотландской гвардіи, по имени Рубца, Тристана Пустынника съ двумя служителями по его выбору, и врнаго и честнаго Философа моего, Марція Галеотти.

— Воля Вашего Величества будетъ въ точности исполнена, отвчалъ Графъ Кревкеръ. Я узналъ, прибавилъ онъ по нкоторымъ справкамъ, что Галеотти теперь на веселомъ ужин, но за нимъ тотчасъ пошлютъ. Остальные сію жь минуту явятся по приказанію Вашего Величества.

— И такъ, сказалъ Король, пойдемте въ новое жилище, назначенное намъ гостепрнимствомъ нашего братца. Мы знаемъ, что ето мсто крпкое и надемся, что будетъ безопасно.

— Замтили ли вы какихъ товарищей выбралъ Король Людовикъ? спросилъ тихо Хваетунъ Графа Кревкера, провожая Людовика по выход изъ столовой.

— Разумется, приятель, что же ты скажешь объ этомъ?

— О! ничего, совершенно ничего. Я пойду съ тобою, Кревкеръ.

Шутъ, которому все было позволено, взялъ Кревкера за руку и пошелъ съ нимъ, между тмъ, какъ подъ крпкою стражею, но со всми наружными знаками уваженія, Графъ провожалъ Короля къ новому его жилищу.

КОНЕЦЪ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ.

КЕНТЕНЬ ДЮРВАРДЪ,илиШОТЛАНДЕЦЪ ПРИ ДВОРЪ ЛЮДОВИКА XI.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

ГЛАВА ОСЬМНАДЦАТАЯ.Хиромантія.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.Городъ.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.Записка.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.Расхищеніе замка.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.Попойка.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.Побгъ.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.Плнница.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.Неожиданное посщеніе.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ.Свиданіе.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ.Взрывъ.

Читайте также: