Монастырь, Скотт Вальтер, Год: 1820 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

0x01 graphic

РОМАНЫ

ВАЛЬТЕРА СКОТТА

МОНАСТЫРЬ

Съ двумя картинами, гравироваными на стали, и 45 политипажами въ текст

ПЕТЕРБУРГЪ
1877

ИЛЛЮСТРАЦІИ РОМАНА МОНАСТЫРЬ.

Картины.

Сраженіе Глендининга и Пирси Шафтона

Мэри Авенель

Политипажи

Факсимиле Вальтера Скотта

Мельрозъ съ гостиницею Короля Георга въ Роксбургшир

Мельрозъ со стороны Гладсвуда

Башня Смайльгольмъ въ Роксбургшир

Зало въ башн Смайльгольмъ

Башня Дари и къ близъ Мельроза

Развалины замка Роксбурга

Протекторъ Сомерсетъ

Болтонъ и семейство Глендинитъ

Переселенцы

Лэди Авенель читаетъ домашнимъ библію

Отецъ Филипъ и Блая дама

Абатъ Бонифацій

Твійдскій двойной мостъ

Глендеаргъ

Отецъ Евстафій и Блая дама

Тальбертъ призываетъ Блую даму

Мэри Авенель и Мизія Гапперъ

Замокъ Прудое

Замокъ Аливикъ

Придворные наряды временъ Елизаветы

Корри-нан-Шіанъ

Дундерпанское абатство

Пинкійское поле сраженія

Филипъ Сидней

Глендеаргская долина

Утесъ въ Глендеаргской долин

Замокъ Варквортъ графа Нортумберланда

Джонъ Ноксъ

Замокъ Авенель

Баронъ Авенель и его приближенные

Мизія Гапперъ и Пирси Шафтонъ

Домъ Джона Нокса въ Эдинбург

Генри Варденъ и отецъ Евстафій

Джорджъ Бухананъ и его подпись

Домъ мельрозскаго пріора въ Эдинбург

Іаковъ V, шотландскій король

Марія Гюизъ, супруга Іакова V

Домъ Муррея въ Эдинбург

Кардиналъ Бійтонъ

Старое дерево кеннаквайрскаго креста

Джэмсъ Гамильтонъ, шотландскій регентъ

Абатъ Евстафій и Муррей у кеннаквайрскаго креста

Нирси представляетъ Мизію графу Муррею

Мельрозскій мостъ и Эйльдонскіе холмы

0x01 graphic

ВСТУПЛЕНІЕ.

Трудно объяснить, почему въ Айвено авторъ всячески старался отодвинуть мсто дйствія и дйствующихъ лицъ подальше отъ родной страны, а въ предлагаемомъ роман выбралъ театромъ событій знаменитыя развалины Мельроза, находящіяся рядомъ съ его собственымъ жилищемъ. Причины такого измненія системы совершенно ускользнули изъ памяти автора, и онъ не находитъ нужнымъ останавливаться на этомъ въ сущности маловажномъ факт.

Цль разсказа Монастырь — вывести двухъ дятелей бурнаго и воинственнаго вка, которые благодаря окружавшимъ ихъ обстоятельствамъ смотрли различно на реформацію, оба они одинаково искрено и чистосердечно преданы своему длу, но одинъ поддерживаетъ колеблющееся зданіе католической церкви, а другой стремится къ распространенію новыхъ ученій. Естествено было предположить, что сопоставленіе двухъ людей, увлеченныхъ своими возрніями, со всми ихъ достоинствами, страстями и предразсудками, привлечетъ на себя вниманіе читателей. Мстоположеніе Мельроза вполн соотвтствовало цлямъ автора, развалины эти сами по себ представляютъ естественую сцену для трагическихъ событій всякаго рода, а въ окрестностяхъ кром того протекаетъ величественая рка со множествомъ притоковъ, орошающихъ мстность, столь знакомую автору и столь богатую воспоминіями о кровавыхъ битвахъ эпохи, избраной имъ для своего разсказа.

Это еще не все. На противоположномъ берегу Тайда до сихъ поръ видны остатки старинныхъ изгородей и возвышаются ряды кленовъ и ясеней громадной величины. Тутъ нкогда были обработавшія земли селенія, отъ котораго теперь осталась одна лачужка, пристанище перевозчика-рыболова. Посщая эти мста, съ трудомъ находишь кое-какіе слды стоявшихъ здсь когда-то домовъ и церкви, жители понемногу перебрались въ сосдній городъ Галангіель, пользующійся нын благосостояніемъ и даже нкоторою извстностью. За недостаткомъ людей, старинныя преданія населили эти покинутыя поля и рощи воздушными существами. Разрушенное, пустынное кладбище Болдсайда долго считалось любимымъ мстечкомъ фей, и надобно сознаться, что просторное, глубокое ложе Твійда, катящаго свои волны при свт луны, между крутыхъ береговъ и деревьевъ, насаженыхъ нкогда для охраны деревенскихъ полей, а теперь представляющихъ разбросаныя рощи, невольно кажется нашему воображенію однимъ изъ тхъ мстъ, которыя Оберонъ и царица Мабъ выбирали обыкновенно для своихъ ночныхъ празднествъ. Въ иной вечеръ зритель могъ бы сказать вмст со старикомъ Чаусеромъ, что Царица Фей обитаетъ здсь со своей арфой, свирлью и прелестными хорами.

Но если врить преданіямъ, феи еще чаще и охотне посщаютъ долину рки, или врне, ручья Алленъ, впадающаго въ Твійдъ съ свера на четверть мили выше теперешняго моста. Такъ какъ ручей этотъ протекаетъ позади ‘Павильона’ или охотничьяго домика лорда Соммервиля, то народъ прозвалъ его долину ‘Деканомъ фей’ или скоре Безымяннымъ Деканомъ, вслдствіе древняго врованія, что несчастіе грозитъ всякому, кто осмлится только назвать ту расу, которой отцы наши дали имя Добрыхъ сосдокъ, а горные жители — прозвище Мирныхъ людей. Въ названіяхъ этихъ нужно разумется видть простую любезность, а вовсе не доказательство дружескихъ сношеній обитателей горъ или долинъ съ капризными невидимками.

Присутствіе здсь фей доказывается тмъ, что посл половодья въ долин находятъ кусочки известковой массы, которые, благодаря стараніямъ воздушныхъ артистовъ, или же тренію, испытаному въ вод, принимаютъ форму чашекъ, блюдечекъ и тому подобныхъ предметовъ, а дти увряютъ, что все это домашняя утварь сверхъестественыхъ существъ.

Независимо отъ такой романической обстановки, meapauрега regna (мои бдныя владнія, какъ называлъ капитанъ Дальгети свое имніе Друмтвакетъ) прилегаютъ къ небольшому, но глубокому озеру. На немъ, какъ увряютъ нкоторые старожилы, имъ случалось видть духа водъ, въ образ быка, потрясавшаго своимъ ревомъ сосдніе холмы.

Хотя окрестности Мельроза и не самыя живописныя во всей Шотландіи, но съ ними связано столько воспоминаній и столько увлекательныхъ легендъ, что даже человку, мене привязаному, чмъ авторъ, къ этому уголку земли, легко пришла бы въ голову мысль выбрать мельрозскія окрестности театромъ романа. Но если, вообще говоря, въ Кеннаквайр и можно видть образецъ Мельроза, если въ Монастыр и описаны дйствительно существующіе мостъ и мельничные шлюзы, все таки напрасно было бы ждать отъ автора мельчайшаго воспроизведенія знакомыхъ ему подробностей. Онъ имлъ въ виду дать читателю не копію съ натуры, а задуманую имъ картину, лишь отчасти представляющую дйствительность. Такимъ образомъ сходство между воображаемымъ Глендеаргомь и долиною Аллена вовсе не велико, въ этомъ убдится всякій, кто побывалъ въ настоящемъ Аллен и со вниманіемъ прочтетъ описаніе Глендеарга. Представленый авторомъ ручей прихотливо бжитъ въ романической долин, извиваясь справа налво и слва направо, смотря по мстности, и не встрчая на своемъ пути ни малйшей обработки земли, начало свое онъ беретъ возл одинокой башни, жилища церковнаго васала, гд и происходятъ многія изъ событій романа. Но и настоящій же Алленъ протекаетъ сначала по Безимянному Декану, тамъ, бросаясь изъ стороны въ сторону какъ шаръ на бильярд, онъ. еще представляетъ сходство съ описаніемъ автора, но дальше мы встрчаемъ въ дйствительности уже боле доступную равнину, берега Аллена раздвигаются, во-многихъ мстахъ они обработаны поселянами округа. Мстность, гд Алленъ беретъ свое начало, далеко не совпадаетъ съ нашимъ описаніемъ. Вмсто уединеннаго дома или передовой укрпленной башни, предполагаемаго жилища госпожи Глендинингъ, у источниковъ Аллена, въ пяти миляхъ отъ впаденія его въ Твійдъ, видны развалины трехъ домовъ, построеныхъ когда-то мстными помщиками на границахъ ихъ владній, съ цлью взаимной защиты, столь необходимой въ то смутное время. Первое изъ этихъ зданій, разрушенное жилище Гильмановъ, еще недавно принадлежало Кэрнкроссамъ, а теперь находится во владніи Инна Стоу, второе есть остатокъ башни Комсли, древняго родоваго наслдства Бортвиковъ, что доказывается головою козы, помщенною въ ихъ герб и еще уцлвшею среди развалинъ, третье есть домъ Лангшау, также сильно попорченый временемъ, но владлецъ, Бальи Джервисвудъ-Меллерстэнъ, возл стараго зданія построилъ небольшой охотничій домъ.

Вс эти развалины, такъ странно скученыя въ пустынной мстности, служатъ живыми свидтелями связаныхъ съ ними воспоминаній и легендъ, но ни одно изъ нихъ не представляетъ ни малйшаго сходства съ описаніями романа. Ясно, что это не ошибка со стороны автора: онъ не можетъ не знать мста, для посщенія которыхъ достаточно одной утреней прогулки. Гильснанъ сдлался извстенъ благодаря характеру своихъ послднихъ обитательницъ, двухъ или трехъ старыхъ лэди, довольно похожихъ на мисъ Райландъ, въ Старомъ Замк, хотя и мене вліятельныхъ по происхожденію и богатству. Комсли попалъ даже въ псню:

Комсли стоитъ на гор Комсли,

Вода окружаетъ мельницу Комсли.

Мельница и хлбная печь межъ собою согласны,

И также согласно живутъ себ хозяева въ Комсли.

Лангшау по величин больше всхъ домовъ, стоящихъ на вершин воображаемаго Глендеарга, но въ немъ замчательна только надпись, помщенная теперешнимъ владльцемъ на его охотничьемъ дом: Utinam hanc etiain viris impleam amicis (дай Богъ наполнить хоть это жилище врными друзьями!). Желаніе очень скромное и, по моему мннію, джентльменъ, приложившій его къ столь малымъ размрамъ, боле достоинъ видть его исполненіе, чмъ всякій другой, избравшій обширный кругъ для своихъ привязаностей.

Убдивши такимъ образомъ читателей въ своемъ знакомств съ этими заброшеными зданіями, скучеными въ долин ради сосдства или взаимной защиты, я боле не считаю нужнымъ доказывать, что нтъ никакого сходства между ними и уединеннымъ жилищемъ мисисъ Эльспетъ Глендинингъ. Позади этихъ развалинъ еще есть остатки лсовъ, и тянутся обширныя болота, но я никому не посовтую терять свое время и искать тамъ источникъ и таинственую рощу Блой женщины.

Прежде чмъ покончить съ этимъ предметомъ, я прибавляю, что ни въ Мельроз, ни въ его окрестностяхъ, я не встрчалъ никого похожаго на капитана Клуттербука, воображаемаго издателя Монастыря. Подобные типы однако существуютъ. Представьте себ человка, который долгое время занимался какою нибудь спеціальной професіей, а потомъ оставилъ ее, и начинаетъ скучать, до тхъ поръ пока не найдетъ занятій по своимъ силамъ и средствамъ. Но когда онъ уже отыскалъ себ дло, жизнь получаетъ для него смыслъ, досуги его наполнены, и онъ пріобртаетъ даже, благодаря своей новой спеціальности, нкоторое значеніе и славу въ околотк. Весьма часто отставные служаки въ род Клуттербука съ жаромъ предаются собиранію какихъ нибудь древностей. Въ виду распространенности этого типа, я не мало удивился, когда капитанъ, издатель этой книги, принятъ былъ почему-то за точный портретъ одного изъ моихъ сосдей и даже друзей. Отождествленіе этихъ двухъ лицъ я прочелъ въ книг Роберта Чамберса, озаглавленной: ‘Свденія объ автор Вэверлея, замчанія и анекдоты о существующихъ въ дйствительности лицахъ, мстахъ и происшествіяхъ, которыя предполагаются описаными въ его романахъ’. Трудно разумется написать книгу подобнаго рода, и при всей проницательности не впасть въ заблужденія, объясняя то что можетъ быть достоврно извстно только другому. Ошибки относительно мста дйствія и предметовъ неодушевленныхъ конечно не важны, но что касается существующихъ лицъ, то остроумному автору названой книги слдовало бы быть осторожне, и не пристегивать имена живыхъ людей къ воображаемымъ личностямъ. Кажется въ журнал ‘Зритель’ я читалъ любопытный анекдотъ о поселянин, который, взявъ книгу ‘Обязаности человка’, противъ каждаго изъ перечисленыхъ тамъ пороковъ выставилъ имя кого нибудь изъ своихъ сосдей. Такимъ образомъ это прекрасное сочиненіе онъ ухитрился превратить въ сатиру противъ цлаго околотка!

И такъ сцена дйствія была подъ руками у автора, и воспоминанія, связаныя съ Мельрозомъ, значительно облегчали его трудъ. Въ самомъ дл, сколько богатаго историческаго матеріала представляетъ страна, гд лошади вчно были подъ сдломъ, солдатъ рдко снималъ оружіе, и война была всегдашнимъ занятіемъ жителей, пользовавшихся миромъ лишь въ короткихъ промежуткахъ времени. Но вмст съ тмъ выборъ пограничныхъ округовъ представлялъ собою и нкоторыя неудобства: и самъ авторъ, и другіе писатели уже не разъ брали эти мста сценою для своихъ романовъ. Слдовательно, нужно было изобразить ихъ съ покой точки зрнія, чтобы не услыхать поговорку ‘crambe bis cocta’ {Капуста, сваренная во второй разъ, т. е. предметъ слишкомъ извстный.}.

По этому авторъ счелъ нужнымъ изобразить здсь противоположность между нравами церковныхъ васаловъ и нравами подчиненныхъ свтскимъ баронамъ, но этого была еще недостаточно. Есть такія семейства минераловъ и растеній, различія между которыми ясны для натуралиста, но не замчаемыя глазами несвдущихъ людей. То же можно сказать и объ оттнкахъ между назваными классами общества, не отличавшимися очень рзко другъ отъ друга.

Оставалось прибгнуть къ элементу чудеснаго и сверхъестественаго, какъ это и длали въ случа крайности вс писатели, со временъ Горація. Но въ нашъ вкъ этотъ способъ уже не представляетъ прежнихъ удобствъ, и не пользуется расположеніемъ читателей. Замтно ослабла вра въ таинственыя существа, бродящія гд-то на границахъ видимаго и невидимаго міровъ, чудесныя феи не слетаютъ больше на зеленый дернъ при свт луны, страшныя колдуньи перестали собираться въ долинахъ, поросшихъ ядовитымъ омегомъ.

‘И послдняя, вызваная мною тнь, призракъ могилъ снова отошла въ свой вчный покой’.

Сознавая, что обыкновенныя формы шотландскихъ преданій уже не пользуются прежнимъ довріемъ, авторъ, принужденъ былъ обратиться къ прекрасной, хотя и полузабытой теоріи звздныхъ духовъ,— такихъ существъ, которыя стоятъ гораздо выше человка по своимъ знаніямъ и своему могуществу, но которымъ не дано безсмертія, общанаго сынамъ Адама. Этихъ духовъ подраздляютъ на четыре разряда, сообразно четыремъ стихіямъ ихъ происхожденія, изучавшимъ кабалистическую философію хорошо извстны сильфы, гномы, саламандры и наяды, — дти воздуха, земли, огня и воды. Читатель найдетъ о нихъ любопытныя подробности во французскомъ сочиненіи ‘Разговоры графа Габалиса’. Остроумный графъ де Ламоттъ-Фуке, въ одномъ изъ наиболе удачныхъ произведеній своего плодовитаго пера, также далъ намъ изящную, трогательную повсть о водяной нимф, которая достигаетъ безсмертія, сдлавшись доступною человческимъ страстямъ. Она вполн отдается смертному, а онъ впослдствіи измнически покидаетъ ее.

Слдуя удачному примру Ламоттъ-Фуке, авторъ вывелъ въ своемъ разсказ Авенельскую Блую женщину. Она связана съ Авенельскимъ домомъ тми таинствеными узами, которыя, какъ думали нкогда, существуютъ при извстныхъ обстоятельствахъ между стихійными духами и людьми. Такія отношенія можно встртить въ Ирландіи въ милезіанскихъ семействахъ, имющихъ свою ‘банши’. И преданія шотландцевъ каждому семейству или цлому племени даютъ духа, какъ покровителя или помощника. Эти демоны, если ужъ такъ называть ихъ, предупреждаютъ близкихъ къ нимъ людей о всякой радости и о всякой бд, одни изъ нихъ принимаютъ участіе только въ серьезныхъ событіяхъ жизни, а другіе, какъ напримръ Май-Моллахъ (двушка съ волосатыми руками), снисходятъ до самыхъ обыденныхъ происшествій, и иногда не прочь помогать своимъ любимцамъ въ игр въ шашки.

Не нужно было особеныхъ усилій воображенія, чтобы пред положить существованіе подобныхъ демоновъ, когда уже врили въ стихійныхъ духовъ, но гораздо трудне описать или представить себ вс ихъ свойства и характеръ ихъ дйствій. Шэкспиръ, лучшій авторитетъ въ этомъ дл, нарисовалъ намъ Аріеля, это прелестное созданіе, его мысли близко къ человческой натур лишь на столько, что можетъ понимать сущность людскихъ привязаностей. Аріель говоритъ между прочимъ: ‘она принадлежала бы мн, еслибъ я былъ человческимъ существомъ’. Результаты такихъ особеностей въ природ духовъ довольно странны, но кажется можно подвести подъ извстныя нормы. Представьте себ существо, живущее дольше человка, имющее боле, чмъ онъ, власти надъ стихіями, и посвященное во многія тайны настоящаго, прошедшаго и будущаго, но неспособное испытывать людскія страсти, не знающее разницы между добромъ и зломъ, и не ожидающее воздаянія за гробомъ,— такое существо принадлежитъ скоре къ пород неразумныхъ животныхъ, но не къ пород человка. Оно по этому дйствуетъ въ силу случайныхъ капризовъ, а никакъ не подъ вліяніемъ разсудка или чувства. Допустивъ это, мы должны приравнять могущество стихійныхъ духовъ лишь къ грубой сил слона или льва, которые во всхъ другихъ отношеніяхъ стоятъ гораздо ниже человка на ступеняхъ мірозданія, привязаности этихъ духовъ должны походить на преданость собаки своему господину, ихъ внезапный гнвъ, ихъ капризы невольно напоминаютъ непостоянный, измнчивый нравъ кошки, въ конц концовъ вс склонности ихъ подчиняются общему закону превосходства человка надъ низшими существами. Онъ или покоряетъ ихъ себ наукою, какъ это думаютъ гностики и послдователи философіи розенкрейцеровъ, или одолваетъ мужествомъ, презирая безсильныя чары этихъ духовъ.

Вотъ почему Авенельская Блая женщина представлена авторомъ какъ фантастическое, капризное существо, которое покровительствуетъ членамъ близкой къ нему семьи, но которое всегда не прочь надлать непріятностей постороннимъ смертнымъ, какъ напримръ, ризничему и сельскому воришк, благодаря ихъ неправильной жизни, эти два лица частенько испытываютъ на себ ея карательную руку. Но власть Блой женщины не велика, она можетъ только напугать васъ или быть временной помхой, добродтель и энергія смертныхъ вчно побждаютъ ее, и такимъ образомъ она является чмъ то среднимъ между обманчивымъ, блудящимъ огонькомъ и благодтельной феей востока, всегда готовой оказать людямъ свое покровительство.

Но по слабости ли исполненія автора или по нерасположенію публики вообще, Блая женщина не удостоилась особенаго лестнаго пріема. Мы говоримъ это здсь не для того, чтобы внушить читателямъ боле благопріятное мнніе, но просто хотимъ отвтить на сдланый намъ упрекъ, будто бы мы неосмотрительно дали мсто въ своемъ роман такому существу, мощь и склонности котораго не совмстны съ современными идеями.

Въ роман есть еще одинъ характеръ, на успхъ котораго авторъ, какъ оказалось, надялся совершенно ошибочно. Извстно, что нтъ ничего смшне старыхъ модъ, по этому можно было думать, что кавалеръ временъ Елизаветы явится развлеченіемъ для читателя среди серьезныхъ сценъ романа. Всегда и повсюду право занимать высшія мста въ обществ зависло отъ умнья держать себя со щеголеватою натянутостью извстнаго рода, достаточно присоединить къ этому нкоторую живость ума и нкоторую силу характера и смлости, и тогда остаются далеко назади простой здравый смыслъ и разсудокъ, качества слишкомъ вульгарныя для того, кто мтитъ быть ‘избранимъ умомъ вка’. Такіе ‘передовые’ люди ставятъ себ въ заслугу подражаніе модамъ и причудамъ времени и крайнее ихъ преувеличеніе.

Характеръ государя, его двора и цлаго вка даютъ всегда свой оттнокъ описанію качествъ, за которыми гоняются люди, стремящіеся выказывать обладаніе хорошимъ тономъ.

Царствованіе двственицы Елизаветы отличалось изысканой вжливостью придворныхъ, выражавшихъ глубочайшее почтеніе къ своей государын. Посл того что признаны были несравненныя достоинства дочери Генриха VIII, то же обожаніе перешло и на окружавшихъ ее красавицъ, хотя это были, по извстному выраженію, звзды меньшихъ величинъ, заимствовавшія свтъ свой отъ сіяющей королевы. Правда, въ т времена вжливые кавалеры уже не ршались на подвиги, опасные для нихъ и для ихъ соперниковъ, рыцарская преданость дамамъ не выходила за предлы турнира, да и тутъ особаго рода перегородки мшали столкновеніямъ лошадей, и все ограничивалось мирнымъ ломаніемъ копій, но съ дамами своего сердца эти рыцари разговаривали тмъ же вычурнымъ языкомъ, съ какимъ нкогда Амадисъ обратился къ Оріан, прежде чмъ вступить въ битву съ дракономъ, ради любви къ своей принцес. Одинъ изъ нашихъ писателей, приторность и жеманность котораго не исключаютъ однако таланта, взялся подвести старинный романическій языкъ подъ извстнаго рода правила, и далъ намъ понятіе объ этомъ вид великосвтскихъ разговоровъ въ педантическомъ сочиненіи подъ заглавіемъ ‘Эфуэсъ и его Англія’. въ нашемъ роман читатель познакомится отчасти съ этимъ произведеніемъ, здсь мы считаемъ не лишнимъ сказать нсколько пояснительныхъ словъ.

Крайности эфуизма или символическаго языка преобладаютъ также въ романахъ Кальпренэда и Скудери: романы эти, которые забавляли прекрасный полъ во Франціи при Лудовик XIV, и выраженія которыхъ считались образцовымъ языкомъ любви и рыцарской вжливости, не ускользнули однако отъ критики Мольера и Боало. Придворная мода перешла и въ частные кружки, изысканый слогъ романовъ сдлался обыкновеннымъ языкомъ жеманницъ или причудницъ (prcieuses), слава которыхъ разошлась далеко изъ отеля Рамбулье и которыя дали Мольеру сюжетъ для одной изъ лучшихъ его комедій (Les Prcieuses ridicules, Смшныя причудницы). Въ Англіи эфуизмъ сталъ падать, если не ошибаемся, вскор посл восшествія на престолъ короля Іакова I.

Авторъ льстилъ себя надеждою, что задуманый имъ характеръ, какъ живое олицетвореніе смшныхъ, нелпыхъ модъ стараго времени, понравится настоящему поколнію, судя по вниманію, съ которымъ оно относится вообще къ образу жизни и нравамъ предковъ, можно было думать, что оно охотно познакомится и съ ихъ странностями. Авторъ долженъ однако откровенно сознаться, что онъ ошибся: его эфуистъ показался публик лицомъ неестественымъ, нелпымъ и неудачнымъ.

Такую ошибку легко можно было бы объяснить неумньемъ автора справиться со своей задачей, и многіе изъ читателей вроятно удовлетворились бы подобнымъ объясненіемъ,но съ такимъ заключеніемъ можно было бы согласиться лишь за неимніемъ другой причины. Авторъ же останавливается на своемъ первомъ мнніи, и видитъ здсь только неудачный выборъ предмета, въ самой сущности котораго, а не въ способахъ выполненія, кроется причина неуспха.

Нравы и обычаи народа въ его младенчеств всегда близки къ природ: вотъ почему боле цивилизовапое поколніе такъ быстро освоивается съ ними и сочувствуетъ имъ. Не нужно ни дисертацій, ни ученыхъ коментаріевъ для того, чтобы сдлать понятными всякому чувства и рчи героевъ Гомера, нужно только, по выраженію Лира, сбросить съ себя все заимствованое, отложить въ сторону т искуственыя понятія, т украшенія, которыми насъ награждаетъ общественый строй, столь удалившійся отъ природы въ сравненіи съ прежнимъ, тогда наши врожденныя чувства придутъ въ согласіе съ чувствами хіосскаго барда и героевъ, увковченыхъ его стихами. Тоже самое можно сказать и о большинств произведеній моего друга Купера. Мы сочувствуемъ его индйскимъ начальникамъ и его жителямъ лсовъ: въ изображаемыхъ имъ характерахъ мы узнаемъ ту самую природу, которая была бы и нашимъ наставникомъ въ подобныхъ условіяхъ жизни. На сколько трудно и даже немыслимо подчинить воинственаго дикаря и лснаго охотника стснительнымъ условіямъ и порядкамъ цивилизованаго общества, на столько же легко встртить людей, выросшихъ среди привычекъ и удобствъ развитой цивилизаціи и въ то же время жаждущихъ промнять свой образъ жизни на дятельное существованіе охотника и рыболова. Наконецъ, люди всхъ классовъ общества, нелишенные силъ и здоровья, чаще всего ищутъ развлеченія въ рыбной ловл, охот и иногда даже войн, составляющей естественое и неизбжное занятіе дикаря Драйдена, который увряетъ, что онъ

‘Такъ же свободенъ, какъ созданый природою первобытный человкъ, когда этотъ благородный дикарь бродилъ въ глуши лсовъ’.

Но изъ того, что высоко цивилизованые люди относятся съ любопытствомъ и участіемъ къ занятіямъ и даже чувствамъ человка первобытнаго, еще далеко нельзя выводить, что вкусы, мннія и моды извстной цивилизованой эпохи непремнно должны забавлять и занимать поколніе другаго вка. Если эти вкусы и мннія доведены до крайности, то основа ихъ лежитъ уже не въ естественыхъ склонностяхъ человка, а въ ложной принужденности, въ искуствености, которая не представляетъ ровно ничего привлекательнаго для всхъ вообще, а тмъ боле для позднйшихъ поколній. Смшная одежда и нелпыя манеры фатовъ служатъ дйствительно удачнымъ и богатымъ предметомъ сатиры во время своего существованія. Театральные критики могутъ подтвердить, что публика всегда бываетъ довольна, когда въ піес насмшка направлена противъ какой нибудь современной, всмъ хорошо извстной нелпости вкуса, и когда авторъ ‘ловитъ эту нелпость на лету’, по извстному театральному выраженію. но какъ только смшное лишается своей привлекательности для общества, тогда уже напрасно тратить свой порохъ попусту и смяться надъ тмъ, что перестало существовать. Піесы, нападающія на давно забытыя, глупости времени, скоро старютъ и забываются такъ же легко, какъ и моды, которымъ он обязаны своимъ первымъ успхомъ, а если же он остаются на репертуар, то это значитъ, что въ нихъ есть источникъ занимательности боле прочной и не основаной на устарвшихъ обычаяхъ.

Можетъ быть этимъ и слдуетъ объяснить, почему публик перестали нравиться комедіи Бена Джонсона: вс он основаны на старомъ юмор, т. е. на искуственой натянутости, служившей когда-то для извстныхъ людей средствомъ обмануть постороннихъ на счетъ своей личности. Комедіи эти полны тонкаго анализа, богаты наблюдательностью и правдой, и не смотря на это он сдлались достояніемъ антикварія, которому только внимательное изученіе прошедшаго показываетъ, что дйствующія лица въ піесахъ Джонсона изображаютъ живые портреты типовъ, дйствительно существовавшихъ на свт, а не вымышленныхъ авторомъ.

Въ доказательство своего мннія позволю себ еще указать на самого Шэкспира, обладавшаго боле чмъ кто либо способностью писать понятно для всхъ временъ и эпохъ. При всемъ благоговніи къ его великому имени масса читателей безъ всякаго удовольствія встрчаетъ т творенія его мысли, матеріаломъ для которыхъ послужили преувеличенія временныхъ странностей моды: эфуистъ донъ Армадо, педантъ Олофернъ, даже Нимъ и Пистоль перестали нравиться, какъ портреты, въ сходств которыхъ мы не можемъ убдиться, потому что оригиналы ихъ давно уже исчезли. Точно также, бдствія Ромео и Юліи до сихъ поръ трогаютъ вс сердца, а Меркуціо, превосходный типъ изящнаго джентльмена той эпохи, встрченый съ восторгомъ современниками, теперь не представляетъ почти никакихъ прелестей. Отнимите у него его остроты, и онъ удержится на сцен только потому, что онъ необходимъ для развитія интриги піесы, да еще благодаря прекрасному монологу о мечтахъ, не принадлежащихъ въ частности ни къ какой особеной эпох.

Авторъ, можетъ быть, слишкомъ долго остановился на разсужденіи, цль котораго доказать, что введеніе въ романъ забавной личности ссра Пирси Шафтона, подъ вліяніемъ давно забытыхъ и странныхъ обычаевъ, скоре способно оттолкнуть читателя, нежели позабавить его. По этой ли причин, или просто потому, что автору не хватило умнья, какъ бы то ни было, но страшный упрекъ incredulus odi {Не любимъ невроятнаго.} сдланъ былъ эфуисту и Авенельской Блой женщин, одну объявили слышкомъ идеальною, а другаго нашли невозможнымъ.

Наконецъ и самый разсказъ не на столько богатъ достоинствами, чтобы загладить ошибку въ двухъ главныхъ пунктахъ, событія слдуютъ одно за другимъ въ безпорядк, интрига романа не представляетъ особенаго интереса, и развязка является не органическимъ результатомъ всего предшествовавшаго, а слдствіемъ политическихъ обстоятельствъ, имющихъ слабое отношеніе къ предмету и недостаточно запечатлнныхъ въ ум читателя.

Если это и не положительная ошибка, то во всякомъ случа большой недостатокъ для романа. Тмъ не мене простой, безъискусственый разсказъ автора иметъ свое оправданіе въ примр нкоторыхъ извстныхъ романистовъ-историковъ, и въ обыкновенномъ теченіи самой жизни. Въ самомъ дл, какъ рдко случается, чтобы лицо, вступившее на жизненый путь при извстной обстановк, дошло до ршительнаго поворота своей судьбы въ обществ все тхъ же ему близкихъ людей! Напротивъ, чмъ жизнь богаче событіями, а слдовательно чмъ она привлекательне, тмъ больше перемнъ и разнообразія въ знакомствахъ, такъ что въ конц поприща человкъ уже не видитъ вокругъ себя прежнихъ спутниковъ: одни остались назади, другіе сбились съ дороги, третьи наконецъ переселились въ иной, лучшій міръ. Это устарвшее сравненіе можно замнить и другимъ: множество кораблей, разнаго устройства и съ разными цлями, плывутъ въ одномъ океан и стараются слдовать каждый по назначеной ему дорог, но вс ихъ усилія такъ мало значатъ противъ втра и морскихъ приливовъ и отливовъ! То же бываетъ и на свт. Человческое благоразуміе по видимому все предусмотрло, но достаточно какого-нибудь политическаго или общественаго потрясенія, и въ одно мгновеніе планы отдльной личности опрокинуты, уничтожены, какъ уничтожается паутина подъ вліяніемъ удара, противъ котораго паукъ безсиленъ.

Этотъ взглядъ на жизнь породилъ много прекрасныхъ романовъ, герой которыхъ принимаетъ участіе въ цломъ ряду отдльныхъ сценъ, а возл него появляется и исчезаетъ множество второстепенныхъ лицъ, по большей части не имющихъ никакого существенаго вліянія на ходъ разсказа. Въ такомъ род написаны Жиль-Блазъ, Родерикъ Рандомъ и многіе другіе романы, гд главное дйствующее лицо является въ различныхъ положеніяхъ и присутствуетъ при разнообразныхъ событіяхъ, служа для нихъ единственою связью: тождественость лица соединяетъ эти событія какъ одна общая нить соединяетъ отдльныя зерна жемчужнаго ожерелья.

Хотя такой порядокъ отдльныхъ событій и представляется совершенно естественымъ, но въ идеальной области романа еще не достаточно простаго подражанія дйствительности: мы и отъ садовника требуемъ, чтобы онъ умлъ искусно группировать въ куртинахъ т цвты, которые разбросаны на холмахъ и долинахъ по вол прихотливой природы. Такъ и Фійльдингъ во многихъ изъ своихъ произведеній, а особено въ лучшемъ — Том Джонс, оставилъ намъ примръ повствованія, подчиненнаго строгому плану: вс части связаны въ немъ крпко и тсно, каждое происшествіе и каждое дйствующее лицо имютъ прямое отношеніе къ развязк романа и приближаютъ ее.

Требовать такой же точности и такого же искуства отъ того, кто идетъ по стопамъ знаменитаго писатели, значило бы слишкомъ затруднять, взятое имъ на себя дло, обставляя его карательными законами, о легкой литератур романовъ вполн можно сказать, что въ ней вс роды хороши, кром скучнаго. Однако несомннно, что только при строго задуманомъ план, при точности и талантливости разсказа, его развязка является совершенно естественою, авторъ не долженъ пренебрегать этими качествами подъ страхомъ отвтствености, соразмрной его ошибкамъ.

Съ этой стороны роману Монастырь трудно выдержать критику: интрига его въ сущности не особено занимательна и не вполн удачно разсказана, ея развязка является слдствіемъ враждебныхъ дйствій между Англіей и Шотландіей и внезапнаго заключенія перемирія. Правда, что факты подобнаго рода вовсе нердки, но прибгать къ нимъ для того, чтобы заключить романъ насильственымъ образомъ, — это всегда считалось средствомъ, несообразнымъ съ правилами искуства и малопонятнымъ для большинства читателей.

Но, хотя Монастырь и представляетъ широкое поле для справедливыхъ и строгихъ нападокъ, тмъ не мене онъ оказался не лишеннымъ извстнаго интереса, если судить по числу его изданій, и это вполн понятно: трудно бываетъ составить себ извстность въ литератур однимъ усиліемъ сразу, но еще трудне потерять эту извстность благодаря одной случайной ошибк.

Такимъ образомъ автору оказана была пощада, и онъ имлъ время утшиться, въ случа нужды, припвомъ старой шотландской псенки:

‘Если шутка не удалась, то мы начнемъ снова!’

Аботсфордъ, 1 ноября 1830.

ВМСТО ВВЕДЕНІЯ

ПИСЬМО КЛУТТЕРБУКА

КАПИТАНА —ГО ПХОТНАГО ПОЛКА

КЪ АВТОРУ ВЭВЕРЛЕЯ.

Серъ!

Я не имю удовольствія знать васъ лично, однако, вмст съ другими читателями, вроятно столь же вамъ чуждыми какъ и я, принимаю живое участіе въ вашихъ сочиненіяхъ, и желаю ихъ продолженія. Это не значитъ, что имю притязаніе быть знатокомъ въ дл вымысловъ, или что легко трогаюсь вашими серьезными сценами и забавляюсь тми, въ которыхъ вы стараетесь быть комичнымъ, — вовсе нтъ, я даже не скрою отъ васъ, что послднее свиданіе Макъ-Айвора