Кенельм Чилингли, его приключения и мнения, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1873

Переводы
Время на прочтение: 527 минут(ы)
Скачать в PDF

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ РУССКОМУ ВСТНИКУ.

КЕНЕЛМЪ ЧИЛЛИНГИ
ЕГО ПРИКЛЮЧЕНІЯ И МННІЯ.

РОМАНЪ
ЭДУАРДА БУЛВЕРА, ЛОРДА ЛИТТОНА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО

МОСКВА.
Въ Университетской Типографіи (Катковъ и К).
На Страстномъ бульвар.
1873.

КНИГА ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I.

Сэръ-Питеръ Чиллингли изъ Эксмондгама, баронетъ, F. R. S. и F. А. S., {Fellow of the Royal Society — членъ Королевскаго Общества, Fellow of the Antiquarian Society — членъ Археологическаго Общества.} былъ представитель древней фамиліи и довольно значительный землевладлецъ. Онъ женился въ молодыхъ годахъ, не вслдствіе наклонности къ брачной жизни, но уступая желанію своихъ родителей. Они приняли на себя трудъ выбрать ему невсту, и если они могли сдлать лучшій выборъ, то могли сдлать и худшій, а это больше чмъ можно сказать про многихъ кто сами выбираютъ себ жену. Миссъ Каролина Бродертонъ была во всхъ отношеніяхъ приличною партіей. Она имла хорошее состояніе, которое очень пригодилось для покупки двухъ фермъ бывшихъ давнимъ предметомъ желаній господъ Чиллингли для округленія ихъ владній. У нея было хорошее родство, и она принесла въ графство ту привычку къ свтской жизни которая пріобртается молодою особой прошедшею курсъ баловъ въ теченіи трехъ сезоновъ, и вступала въ брачную жизнь съ довріемъ къ себ и своему жениху. Она была достаточно красива чтобъ удовлетворять гордость мужа, но не настолько чтобы держать постоянно на сторож его ревность. Она считалась высоко образованною. Это значитъ что она играла на фортепіано такъ что всякій музыкантъ сказалъ бы ‘ее хорошо учили’, но ни одинъ музыкантъ не сдлалъ бы лишняго шага для того чтобы послушать ее въ другой разъ. Она рисовала акварелью достаточно хорошо для своего удовольствія. Она знала французскій и италіянскій языки съ такою чисто-женскою элегантностью что, хотя читала только избранные отрывки на этихъ языкахъ, объяснялась на обоихъ съ гораздо боле правильнымъ акцентомъ чмъ можемъ приписывать Руссо или Аріосто. Что кром этого требуется отъ молодой особы чтобы считаться высоко образованною — я не знаю, но я знаю за врное что молодая особа о которой идетъ рчь удовлетворяла этимъ требованіямъ по мннію самыхъ лучшихъ учителей. Это была не только приличная партія для сэръ-Питера Чиллингли,— это была блестящая партія. Это была также вполн безупречная партія для миссъ Каролины Бродертонъ. Итакъ, они составили превосходную пару, подобно многимъ превосходнымъ парамъ. Вскор посл свадьбы, вслдствіе смерти своихъ родителей,— которые, женивъ своего наслдника, не находили для чего бы еще стоило жить,— сэръ-Питеръ вступилъ въ обладаніе наслдственными имніями. Девять мсяцевъ въ году жилъ онъ въ Эксмондгам, узжая въ городъ на остальные три мсяца. Леди Чиллингли и онъ самъ были очень рады хать въ городъ соскучившись въ Эксмондгам, и были очень рады возвращаться въ Эксмондгамъ соскучившись въ город. За однимъ исключеніемъ это было чрезвычайно счастливое супружество. Леди Чиллингли принадлежало первенство въ мелкихъ длахъ, сэръ-Питеру въ длахъ крупныхъ. Мелкія дла встрчаются ежедневно, крупныя дла разъ въ три года. Въ три года разъ леди Чиллингли уступала сэръ-Питеру, домашнія дла такимъ образомъ управляемыя, шли какъ нельзя лучше, такъ что недостатокъ въ ихъ семейномъ счастіи былъ только отрицательнаго свойства. Они вздыхали по залог своей взаимной любви, въ четырнадцать лтъ ихъ супружества къ нимъ не пожаловалъ маленькій пришлецъ.
Въ случа пресченія мужскаго колна, имнія сэръ-Питера переходили къ отдаленному родственнику какъ законному наслднику. Въ послдніе четыре года этотъ законный наслдникъ (хотя сэръ-Питеръ былъ гораздо моложе его и пользовался такимъ здоровьемъ какимъ только можетъ пользоваться человкъ) съ непріятною откровенностью выражалъ свои ожиданія на скорое наслдство. Онъ отказалъ дать свое согласіе на небольшой обмнъ земель съ сосднимъ сквайромъ, хотя сэръ-Питеръ могъ бы отъ этого пріобрсти нсколько хорошей пахатной земли вмсто отдаленнаго безполезнаго лса, не доставлявшаго ничего кром хворосту и кроликовъ. Отказалъ съ безцеремоннымъ объясненіемъ что онъ, законный наслдникъ, очень любитъ охоту на кроликовъ, и что этотъ лсъ пригодится ему въ будущій сезонъ, если къ тому времени онъ вступитъ во владніе имніемъ, что весьма возможно. Онъ оспаривалъ право сэръ-Питера производить обычную вырубку лса, и даже грозилъ жаловаться на него въ судъ по этому поводу. Короче, этотъ законный наслдникъ былъ именно однимъ изъ тхъ лицъ на зло которому всякій землевладлецъ, будь онъ одинокій, женился бы восьмидесяти лтъ отъ роду.
Но не единственно вслдствіе желанія положить конецъ ожиданіямъ своего непріятнаго родственника сэръ-Питеръ вздыхалъ объ отсутствіи ‘маленькаго пришельца’. Принадлежа къ тому классу помщиковъ въ которомъ иные политическіе резонеры отрицаютъ разумніе предоставляя его всмъ другимъ членамъ гражданскаго общества, сэръ-Питеръ былъ тмъ не мене человкъ не безъ образованія и имлъ большую склонность къ умозрительной философіи. Онъ вздыхалъ о законномъ наслдник сокровищъ своей эрудиціи, и,— какъ человкъ доброжелательный, о боле дятельномъ и полезномъ расточител тхъ благъ какія вырабатываютъ для человческаго рода философы чрезъ ожесточенную борьбу другъ съ другомъ, подобно тому какъ огниво выскаетъ искры изъ кремня, гд он могутъ остаться сокрытыми до дня страшнаго суда если кремень не будутъ бить сталью. Однимъ словомъ, сэръ-Питеръ желалъ имть сына щедро одареннаго качествами необходимыми для борьбы, которыхъ недоставало въ немъ самомъ, но которыя существенно необходимы для всякаго ищущаго извстности, въ особенности для благожелательныхъ философовъ.
При такихъ обстоятельствахъ легко понять радость объявшую Эксмондгамскій домъ и распространившуюся между всми арендаторами,— которые очень любили настоящаго владльца и ненавидли законнаго наслдника заботившагося о сохраненіи кроликовъ,— когда домашній докторъ чиллинглійскихъ владльцевъ объявилъ что ‘миледи находится въ интересномъ положеніи’. Можно представить себ какихъ размровъ достигла эта радость когда въ надлежащее время дитя мужескаго пола было благополучно помщено въ приготовленную для него люльку. Къ этой люльк былъ позванъ сэръ-Питеръ. Онъ вошелъ въ комнату радостно кивая головой, съ сіяющею физіономіей, онъ оставилъ ее задумчивыми шагами и съ отуманеннымъ челомъ.
Ребенокъ вовсе не былъ уродъ. Онъ явился на свтъ не съ двумя головами, чему, говорятъ, бывали примры, онъ былъ сложенъ какъ вс дти бываютъ сложены, былъ вообще здоровенькій ребенокъ, славный ребенокъ. Тмъ не мене его видъ испугалъ отца, какъ прежде испугалъ няньку. Маленькое существо глядло невыразимо торжественно. Оно устремило свои глаза на сэръ-Питера съ видомъ меланхолическаго упрека, его губы были сжаты и опущены книзу, какъ будто онъ съ неудовольствіемъ обдумывалъ свои будущія судьбы. Нянька объявила испуганнымъ шепотомъ что ребенокъ ни разу не вскрикнулъ при появленіи на свтъ. Онъ вступилъ въ обладаніе своею люлькой во всемъ величіи безмолвнаго огорченія. Боле печальныя и боле задумчивыя черты лица не могло имть человческое существо еслибъ оно оставляло міръ вмсто того чтобы вступать въ него.
‘Гм!’ сказалъ сэръ-Питеръ про себя, возвращаясь въ уединеніе своей библіотеки, ‘философъ которому новое существо обязано своимъ появленіемъ въ сей юдоли слезъ принимаетъ на себя весьма тяжелую отвтственность…’
Въ это мгновеніе, съ сосдней колокольни, раздался радостный звонъ, лтнее солнце глянуло въ окна, пчелы зажужжали надъ цвтами въ пол: сэръ-Питеръ встрепенулся, и глядя въ окно:— ‘Во всякомъ случа’, сказалъ онъ весело, ‘въ юдоли слезъ бываютъ и улыбки.’

ГЛАВА II.

Въ Эксмондгам состоялся семейный совтъ для выбора имени съ коимъ этотъ замчательный ребенокъ долженъ былъ вступить въ христіанское общество. Представителями младшей линіи древняго дома были, вопервыхъ, упомянутый уже законный наслдникъ — шотландская втвь — по имени Чиллингли Гордонъ. Онъ былъ вдовый отецъ единственнаго сына, которому въ настоящую пору было три года и который находился въ счастливомъ невдніи относительно несправедливости причиненной его будущимъ видамъ появленіемъ на свтъ новорожденнаго, чего по совсти нельзя было сказать о его отц. Мистеръ Чиллингли Гордонъ былъ одинъ изъ тхъ людей которые неизвстно для чего являются на свтъ. Родители его умерли когда онъ былъ еще ребенкомъ и не оставили ему ничего, родные пристроили его въ Чартеръ-Гаусскую школу, въ этой знаменитой академіи онъ не достигъ замчательныхъ отличій. Тмъ не мене, когда онъ оставилъ ее, государство обратило не него свою особливую заботливость и пристроило его клеркомъ въ одну изъ канцелярій. Съ того времени онъ началъ преуспвать въ свт и былъ въ настоящее время таможеннымъ коммиссіонеромъ съ жалованьемъ въ 1.500 ф. ст. Какъ скоро онъ пріобрлъ такимъ образомъ возможность содержать жену, онъ выбралъ себ жену которая доставляла ему подспорье. Это была вдова ирландскаго пера съ двумя тысячами фунтовъ годоваго дохода.
Черезъ нсколько мсяцевъ посл своей женитьбы, Чиллингли Гордонъ застраховалъ жизнь своей жены такъ чтобъ обезпечить себ 1000 фунтовъ годоваго дохода въ случа ея смерти. Повидимому она была совершенно здоровая женщина, нсколькими годами моложе своего мужа, потому ежегодное отдленіе части дохода на уплату страховой преміи казалось съ его стороны слишкомъ большимъ пожертвованіемъ настоящихъ благъ въ пользу будущихъ случайностей. Но результаты подтвердили его репутацію проницательнаго человка, когда на второй годъ супружества и черезъ нсколько мсяцевъ посл рожденія единственнаго сына, его жена умерла отъ болзни сердца которая не была замчена докторомъ, но которая, безъ сомннія, была тщательно наблюдаема мужемъ прежде чмъ онъ застраховалъ жизнь слишкомъ дорогую чтобы не нуждаться въ нкоторомъ вознагражденіи за ея утрату. Итакъ онъ сдлался обладателемъ 2500 фунтовъ ежегоднаго дохода, и чувствовалъ себя очень хорошо, въ денежномъ значеніи этой фразы. Сверхъ того, онъ пріобрлъ репутацію которая давала ему общественное положеніе повыше того какое было ему присвоено разборчивымъ государствомъ. Онъ считался человкомъ основательныхъ сужденій, и его мннія о всевозможныхъ длахъ, общественныхъ или частныхъ, почитались вскими. Мннія сами по себ, разобранныя критически, имли мало значенія, но онъ высказывалъ ихъ внушительно. Мистеръ Фоксъ говорилъ что ‘никогда никто не былъ столь мудрымъ какъ казался лордъ Терло’. Лордъ Терло не могъ казаться боле мудрымъ чмъ мистеръ Чиллингли Гордонъ. У него было четыреугольное отверстіе рта и широкія, рыжія, густо-заросшія брови, которыя онъ хмурилъ съ большимъ эффектомъ когда изрекалъ сужденіе. Онъ имлъ еще другое преимущество для пріобртенія своей важной репутаціи,— онъ былъ чрезвычайно непріятный человкъ. Онъ отвтилъ бы грубостью еслибъ ему стали противорчить, а такъ какъ мало кто желаетъ слушать грубости, то ему рдко противорчили.
Мистеръ Чиллингли Миверзъ, членъ другой младшей линіи, былъ также замчателенъ, но въ другомъ отношеніи. Онъ былъ холостякъ, въ то время ему было около тридцати пяти лтъ. Онъ былъ замчателенъ своимъ высоко-просвщеннымъ презрніемъ ко всмъ и ко всему. Онъ былъ основателемъ и главнымъ собственникомъ газеты Londoner, которая возникла недавно чтобы служить органомъ этому принципу презрнія, и, само собою разумется, была чрезвычайно популярна между тми передовыми членами общества которые никому не удивляются и ни во что не врятъ. Мистеръ Чиллингли Миверзъ считалъ себя самъ и былъ другими принимаемъ за человка который могъ бы достичь самаго блестящаго успха въ любой отрасли литературы еслибъ онъ только удостоилъ обнаружить свои таланты. Но онъ не удостоивалъ, и потому имлъ полное право полагать что еслибъ онъ написалъ эпопею, драму, повсть, исторію или метафизическій трактатъ, то затмилъ бы Мильтона, Шекспира, Сервантеса, Юма, Берклея. Онъ строго держался анонимности, и даже въ основанномъ имъ журнал никто не могъ сказать съ увренностью что именно онъ писалъ. Но во всякомъ случа мистеръ Чиллингли Миверзъ былъ тмъ чмъ никогда не былъ мистеръ Чиллингли Гордонъ, свдущимъ человкомъ и далеко не непріятнымъ въ обществ.
Преподобный Джонъ Сталвортъ Чиллингли былъ ршительный приверженецъ школы ‘мускульнаго христіанства’ и одинъ изъ отличныхъ ея представителей. Высокій, дюжій, широкоплечій, съ замчательнымъ развитіемъ икръ, онъ могъ бы во мгновеніе ока сбить съ ногъ любаго деиста. Г. де-Жуанвиль въ своей исторіи Лудовика Святаго разказываетъ что общество духовныхъ лицъ и богослововъ пригласило Евреевъ одного восточнаго города для собесдованія объ истинахъ христіанства, и что нкоторый рыцарь, бывшій въ то время калкой и ходившій на костыляхъ, просилъ и получилъ разршеніе присутствовать при преніяхъ. Евреи толпами стекались въ собраніе. Одинъ прелатъ, выбравъ ученаго раввина, съ кротостію предложилъ ему вопросъ:признаетъ ли онъ божественное происхожденіе нашего Господа? ‘Разумется нтъ’, отвчалъ раввинъ. Тогда благочестивый рыцарь, оскорбленный такимъ богохульствомъ, поднялъ свой костыль и ударилъ раввина, затмъ бросился на другихъ неврующихъ, избилъ ихъ и обратилъ въ постыдное бгство. О такомъ поведеніи рыцаря было донесено королю, съ просьбой сдлать ему приличное внушеніе. Но святой король отвчалъ слдующимъ мудрымъ разсужденіемъ:
‘Если благочестивый рыцарь ученый человкъ и можетъ выдвинуть подобающіе доводы противъ ученія неврныхъ, то нтъ сомннія что онъ долженъ дйствовать убжденіемъ, если же благочестивый рыцарь не ученый человкъ и съ аргументами не сладитъ, то пусть онъ прескаетъ споръ остріемъ своего добраго меча.’
Преподобный Джонъ Сталвортъ Чиллингли держался того же мннія какъ и Лудовикъ Святой, впрочемъ онъ былъ человкъ кроткій и милый. Онъ поощрялъ крикетъ и другія мужественныя упражненія своихъ сельскихъ прихожанъ. Онъ былъ искусный и отважный наздникъ, но не занимался охотой. Онъ былъ хорошій сотрапезникъ и собутыльникъ. Но его литературные вкусы были утонченные и миролюбивые, въ противность тенденціямъ какихъ можно было ожидать при его мускульномъ развитіи. Онъ очень любилъ читать поэтовъ, но ему не нравились Скоттъ и Байронъ, которыхъ онъ считалъ пустыми и трескучими, онъ утверждалъ что Попъ не боле какъ стихослагатель, и что величайшій англійскій поэтъ былъ Вордсвортъ. Не много заботился онъ о древнихъ классикахъ, отрицалъ всякое достоинство во французской поэзіи, не зналъ ничего объ италіянской, но зналъ съ грхомъ пополамъ по-нмецки и могъ надость всякому съ Германомъ и Доротеей Гте. Онъ былъ женатъ. Жена его, простая женщина, безмолвно благоговла предъ нимъ и была уврена что никакого раскола не произошло бы въ церкви еслибъ ея мужъ занялъ подобающее ему мсто архіепископа кентерберійскаго: въ этомъ мнніи онъ былъ вполн согласенъ съ своею женой.
Кром этихъ трехъ мужскихъ представителей рода Чиллингли, прекрасный полъ, въ отсутствіи хозяйки дома, которая еще не выходила изъ своей комнаты, имлъ своими представителями трехъ сестеръ сэръ-Питера Чиллингли, вс три были старыя двы. Можетъ-статься причиною ихъ одиночества было ихъ чрезвычайное сходство между собою, такъ что искателю ихъ руки было очень трудно ршить которую выбрать, кром того, его могло пугать то обстоятельство что выбравъ одну онъ завтра же могъ быть пойманъ на поцлу данномъ другой по ошибк. Вс он были высоки, худощавы, съ длинными шеями, а пониже шеи съ сильно развитыми ключицами. У всхъ были блднаго цвта волосы, блдныя вки, блдные глаза и блдный цвтъ лица. Вс он одвались совершенно одинаково, и любимый цвтъ ихъ былъ ярко зеленый: такого цвта платья были на нихъ и въ настоящемъ случа.
Будучи столь схожи по наружности, для обыкновеннаго наблюдателя он представлялись совершенно тождественными и по характеру и по уму. Он держали себя прекрасно, сообразно собственнымъ понятіямъ о томъ какъ прилично держать себя женщин,— чрезвычайно сдержанно и отдаленно съ чужими, чрезвычайно нжно другъ съ другомъ и съ родными или подругами, он были очень добры къ бднымъ, на которыхъ смотрли какъ на особый родъ существъ и къ которымъ относились съ тою снисходительностью съ какою сострадательные люди обращаются съ безсловесными животными. Он питали свой умъ одними и тми же книгами: какую читала одна, ту же читали и другія. Книги которыя он читали раздлялись преимущественно на два сорта: романы и что он называли ‘хорошія книги’. Он имли обычай читать книги обоихъ сортовъ поочередно,— одинъ день романъ, другой день хорошую книгу, потомъ опять романъ и т. д. Такимъ образомъ если воображеніе было подогрто въ понедльникъ, во вторникъ оно снова было охлаждаемо до надлежащей температуры, если же оно было заморожено во вторникъ, оно подогрвалось въ среду. Романы которые они выбирали были рдко такого свойства чтобы нагрть умственный термометръ до теплоты крови: герои и героини были всегда образцами хорошаго поведенія. Романы мистера Джемса были особенно въ ходу, и он единогласно утверждали что ‘это романы которые отецъ могъ бы позволить читать своимъ дочерямъ’. Но хотя обыкновенный наблюдатель могъ не найти различія между этими тремя двицами, и, видя ихъ постоянно одтыми въ зеленое, могъ бы сказать что он похожи между собою какъ одна горошина на другую, при боле внимательномъ изученіи въ нихъ открывались особенности свойственныя каждой. Миссъ Маргарит, старшей, принадлежало главенство изъ числа трехъ сестеръ, она управляла домашнимъ хозяйствомъ (он жили вмст), хранила общую казну и разршала вс возникающія недоумнія,— пригласить или нтъ мистрисъ Такую-то къ чаю, должна или нтъ быть разчитана Мери, подутъ он въ Бродстерсъ или въ Сандгетъ на октябрь мсяцъ. Словомъ, Миссъ Маргарита была волей этого соединеннаго тла.
Миссъ Сибила отличалась природною мягкостью и боле меланхолическимъ характеромъ, она имла поэтическій складъ ума и повременамъ писала стихи. Нкоторые изъ нихъ отпечатывались на глянцевитой бумаг и продавались съ благотворительною цлью на благотворительныхъ базарахъ. Газеты графства говорили что ‘стихи отличались всмъ изяществомъ высоко развитаго и женственнаго ума’. Остальными двумя сестрами было признано что она была домашнимъ геніемъ, но, подобно всмъ геніямъ, недостаточно практична.
Миссъ Сару Чиллингли, младшую изъ трехъ, и въ настоящую пору достигшую сорока четырехъ лтъ, остальныя сестры считали ‘милашкой, немножко шаловливою, но такою прелестною что ни у кого не достало бы духу побранить ее’. Миссъ Маргарита говорила: ‘она втреное созданіе’. Миссъ Сибила написала ей поэму озаглавленную: Предостереженіе молодой двиц противъ свтскихъ удовольствій. Сестры звали ее Салли, другія же дв не имли уменьшительныхъ именъ. Эти сестрицы, которыя вс были на много лтъ старше сэръ-Питера, жили въ красивомъ, старомодномъ дом изъ краснаго кирпича, съ большимъ садомъ позади, въ главной улиц главнаго города ихъ роднаго графства. Каждая изъ нихъ имла по 10.000 фунтовъ стерлинговъ, и еслибъ он вс три пожелали выйти замужъ, законный наслдникъ сэръ-Питера женился бы на нихъ прибравъ къ рукамъ капиталъ въ 30.000 фунтовъ. Но мы не дошли еще до того чтобы признавать законнымъ мормонство, хотя, если соціальный прогрессъ будетъ все идти тмъ же путемъ какъ теперь, то одному Небу извстно какихъ побдъ надъ предразсудками предковъ не одержитъ мудрость нашихъ потомковъ!

ГЛАВА III.

Сэръ-Питеръ стоялъ предъ каминомъ, и оглядывая гостей размстившихся полукругомъ, сказалъ:
— Друзья мои, въ парламент, прежде чмъ приступить къ обсужденію какого-нибудь билля, я полагаю, необходимо внести самый билль.— Онъ остановился на мгновеніе, позвонилъ въ колокольчикъ и сказалъ служанк, которая вошла: — Прикажите няньк внести ребенка.
Мистеръ Гордонъ Чиллингли.— Я не вижу необходимости въ этомъ, сэръ-Питеръ. Мы можемъ признать существованіе ребенка достоврнымъ.
Мистеръ Миверзъ.— Надобно предоставить произведенію сэръ-Питера выгоду сохранить инкогнито. Отпе ignotum pro magnifico.
Преподобный Джонъ Сталвортъ Чиллингли.— Я не одобряю циническаго легкомыслія подобныхъ замчаній. Безъ сомннія, намъ всмъ пріятно будетъ увидть въ раннемъ період развитія будущаго представителя нашего имени и рода. Кто бы не пожелалъ узрть источники, хотя и малые, Тигра или Нигера!…
Миссъ Салли (хихикаетъ).— Хи! Хи!
Миссъ Маргарита.— Ахъ, стыдъ какой! Втреница!
Ребенокъ, появляется на рукахъ няньки. Вс встаютъ и собираются вокругъ него, за исключеніемъ мистера Гордона, который пересталъ быть законнымъ наслдникомъ.
Ребенокъ, въ свою очередь, смотритъ на своихъ родственниковъ съ пренебрежительнымъ равнодушіемъ. Миссъ Сибила первая выражаетъ мнніе о ребенк:
— Какое небесно-грустное выраженіе! Онъ сожалетъ, какъ видно, что оставилъ ангеловъ.
Преподобный Джонъ.— Это превосходно сказано, кузина Сибила, но дитя должно вооружиться мужествомъ и проходить жизненный путь посреди смертныхъ безбоязненно, если оно желаетъ возвратиться къ ангеламъ. Я надюсь что такъ будетъ. Крупный ребенокъ!
Онъ взялъ его отъ няньки, и покачивая вверхъ и внизъ, какъ будто взвшивая, прибавилъ весело: — Замчательная тяжелина! Въ двадцать лтъ онъ потягается съ призовымъ бойцомъ!
Онъ шагнулъ къ Гордону, который, какъ бы желая показать что не хочетъ принимать никакого участія въ интересахъ семейства которое рожденіемъ этого ребенка нанесло ему такое оскорбленіе, взялъ газету Times и скрылъ свое лицо за ея громаднымъ листомъ. Священникъ быстро вырвалъ у него Times одною рукой, а другою указывая негодующему бывшему законному наслднику на ребенка, сказалъ:
— Поцлуйте его.
— Поцловать его! отозвался Чиллингли Гордонъ, отодвигая свой стулъ:— Поцловать его! Подите прочь, сэръ! Я никогда не цловалъ своего ребенка, буду ли цловать чужаго! Возьмите его прочь, сэръ, онъ безобразный, у него черные глаза.
Сэръ-Питеръ, который былъ близорукъ, надлъ очки и сталъ разсматривать лицо новорожденнаго.
— Правда, сказалъ онъ,— у него черные глаза, это необычайно, это ужасно, первый изъ семейства Чиллингли у котораго черные глаза.
— У его матери черные глаза, сказала миссъ Маргарита,— онъ похожъ на мать, у него нтъ фамильной красоты семейства Чиллингли, но онъ вовсе не безобразенъ.
— Милое дитя! вздыхаетъ Сибила: — и такое тихое, не кричитъ.
— Онъ не кричалъ съ самаго рожденія, сказала нянька:— Господь съ нимъ!
Она взяла ребенка съ рукъ священника и стала поправлять оборку его чепчика, которая измялась.
— Вы можете идти теперь, сказалъ Сэръ-Питеръ.

ГЛАВА IV.

— Я согласенъ съ мистеромъ Шанди, началъ сэръ-Питеръ, возвращаясь на прежнее мсто у камина,— что въ числ родительскихъ отвтственностей выборъ имени которое ребенокъ долженъ носить всю жизнь одна изъ самыхъ важныхъ. Въ особенности когда дло идетъ о баронетахъ. Если это пэръ, его христіанское имя, поглощаясь титуломъ, исчезаетъ. Если это мистеръ, будь его имя неблагозвучно или смшно, ему незачмъ постоянно выставлять его на показъ. Онъ можетъ опустить его даже на визитныхъ карточкахъ, и напечатать мистеръ Джонсъ вмсто мистеръ Эбинизиръ Джонсъ. Въ своей подписи, кром случаевъ когда законъ требуетъ полнаго имени, онъ можетъ ставить только первую букву и быть вашимъ покорнйшимъ слугою Э. Джонсомъ, оставляя догадываться что Э. означаетъ Эдуарда или Эрнеста, имена безобидныя, не намекающія на принадлежность къ раскольничьей часовн, подобно Эбинизиру. Если человкъ называемый Эдуардъ или Эрнестъ будетъ уличенъ въ какомъ-нибудь юношескомъ безразсудств, это не оставитъ несмываемаго пятна на его репутаціи, но если Эбинизиръ будетъ уличенъ въ этомъ, это будетъ вмнено ему какъ лицемру,— это оскорбитъ общественное мнніе какъ еслибы доказывали что какой-нибудь признаваемый святой не безъ грха. Баронетъ никогда не можетъ избжать своего крещенаго имени, оно не можетъ быть опущено, не можетъ быть сокращено въ одну букву, оно всегда выставляется на дневной свтъ. Окрестите его Эбинизиромъ, и онъ будетъ сэръ-Эбинизиръ вполн, со всми опасными послдствіями если онъ когда-либо поддастся искушенію которому подвержены даже баронеты. Но, друзья мои, не одно только дйствіе какое иметъ звукъ имени на другихъ надлежитъ тщательно обсудить, вліяніе какое оказываетъ имя на самого человка можетъ быть еще боле важно. Нкоторыя имена возбуждаютъ и ободряютъ того кто ихъ носитъ, другія убиваютъ энергію и парализуютъ. Я представляю печальное подтвержденіе этой истины. Питеръ, какъ вамъ извстно, въ теченіи нсколькихъ поколній было имя которое въ нашемъ семейств давалось старшимъ сыновьямъ. На алтар этого имени я былъ принесенъ въ жертву. Никогда не было сэръ-Питера Чиллингли который на какомъ бы то ни было поприщ отличался между своими ближними. Это имя легло могильнымъ камнемъ на мою умственную энергію. Въ списк знаменитыхъ Англичанъ не встрчается, я думаю, ни одного безсмертнаго сэръ-Питера, за исключеніемъ сэръ-Питера Тизля, но и тотъ знаменитъ только на комической сцен.
Миссъ Сибила.— Сэръ-Питеръ Лели?
Сэръ-Питеръ Чиллингли.— Этотъ живописецъ былъ не Англичанинъ. Онъ родился въ Вестфаліи, знаменитой своими окороками. Мое замчаніе относилось къ моимъ соотечественникамъ. Я увренъ что въ чужихъ странахъ это имя не гаситъ генія въ томъ кто его носитъ. А почему? Въ другихъ странахъ звукъ его измняется. Пьеръ Корнель былъ великій человкъ, но я спрашиваю, еслибъ онъ былъ Англичаниномъ, могъ ли бы онъ быть отцомъ европейской трагедіи въ качеств Питера Кроу?
Миссъ Сибила.— Невозможно!
Миссъ Салли.— Хи! хи!
Миссъ Маргарита.— Тутъ ничего нтъ смшнаго, втреный ребенокъ.
Сэръ-Питеръ.— Сынъ мой не сдлается каменнымъ отъ имени Петра.
Мистеръ Гордонъ Чиллингли.— Если человкъ такъ глупъ — а я не говорю что вашъ сынъ не будетъ глупъ, кузенъ Питеръ — что на него оказываетъ вліяніе звукъ собственнаго имени, и вы желаете чтобы вашъ глупышъ повернулъ весь свтъ кверху дномъ, вамъ лучше всего назвать его Юліемъ Цесаремъ или Ганнибаломъ, или Аттилой, или Карломъ Великимъ.
Сэръ-Питеръ (который не иметъ себ подобнаго по невозмутимости нрава).— Напротивъ, если вы наложите на человка бремя одного изъ тхъ именъ коихъ славы онъ не можетъ не только затмить, но даже и достигнуть, вы его раздавите ихъ тяжестію. Еслибы какой-нибудь поэтъ былъ названъ Джономъ Мильтономъ или Вильямомъ Шекспиромъ, онъ не дерзнулъ бы напечатать ни одного сонета. Нтъ, при выбор именъ должно избгать двухъ крайностей — смшнаго ничтожества и подавляющей знаменитости. Поэтому я приказалъ повсить здсь на стн изображеніе родословнаго дерева нашей фамиліи. Изслдуемъ его внимательно и посмотримъ—не найдется ли между самими Чиллингли или ихъ родичами имени которое могъ бы съ подобающимъ достоинствомъ носитъ тотъ кому предназначено стать главою нашего дома,— имени не слишкомъ легкаго и не слишкомъ тяжелаго.
Сэръ-Питеръ приблизился къ фамильному дереву, красивому свертку пергамена съ фамильнымъ гербомъ на вершин. Гербъ этотъ былъ простъ, какъ древнія геральдическія изображенія — три серебряныя рыбы на лазоревомъ пол, а наверху голова сирены. Вс собрались разсматривать родословное древо, за исключеніемъ мистера Гордона, который снова взялъ газету Times.
— Я никогда не могъ хорошенько разобрать что это за рыба, сказалъ преподобный Джонъ Сталвортъ.— Должно-быть эта не щука, которая составляетъ геральдическое украшеніе фамиліи Готовтъ и способна испугать будущаго Шекспира своимъ мрачнымъ видомъ въ герб фамиліи Варвикширъ Люси.
— Я думаю что это лини, сказалъ мистеръ Майверзъ.— Это рыба которая знаетъ какъ беречь себя, имя философскую склонность къ темному существованію въ глубокихъ омутахъ.
Сэръ-Питеръ.— Нтъ, Майверзъ, эта рыба плотва, рыба которую если разъ пустить въ прудъ, никогда уже оттуда не выживешь. Можете вычистить прудъ, можете спустить воду, и будете думать что плотва исчезла. Тщетная надежда! Плотва появляется снова. Въ этомъ отношеніи гербъ составляетъ истинную эмблему нашей фамиліи: при всхъ безпорядкахъ и революціяхъ какія случались въ Англіи посл Гектархіи, родъ Чиллингли остался тмъ же самымъ и на томъ же мст. Такъ или иначе, но норманскіе побдители не лишили ихъ владній, они столь же мирно владли своими помстьями при Евдо Дапифер какъ и при корол Рарольд, они не принимали участія ни въ Крестовыхъ Походахъ, ни въ войн Алой и Блой Розъ, ни въ междуусобіи между Карломъ I и парламентомъ. Какъ плотва льнетъ къ вод и вода ко плотв, такъ Чиллингли держались земли и земля держалась Чиллингліями. Можетъ-быть я не правъ желая чтобы новый членъ фамиліи Чиллингли былъ немножко меньше похожъ на плотву.
— О! вскричала миссъ Маргарита, которая взобралась на стулъ и разсматривала въ лорнетъ фамильную родословную.— Я не нахожу хорошаго имени съ самаго начала кром Оливера.
Сэръ-Питеръ.— Этотъ Чиллингли родился во времена Оливера Кромвеля, и былъ названъ Оливеромъ въ честь его, также какъ его отецъ, родившійся при Яков I, былъ окрещенъ Яковомъ. Три рыбы всегда плыли по теченію. Оливеръ!— это недурное имя, но напоминаетъ радикальныя доктрины.
Мистеръ Миверзъ.— Я этого не думаю. Оливеръ Кромвель не давалъ потачки радикаламъ съ ихъ доктринами, но можетъ-быть намъ удастся найти имя мене ужасное и мене революціонное.
— Я нашелъ, нашелъ! вскричалъ священникъ:— Здсь есть потомокъ сэръ-Кенелма Дигби и Венеціи Станли. Сэръ-Кенелмъ Дигби! Можетъ ли быть лучшій образецъ мускульнаго христіанства. Онъ дрался такъ же хорошо какъ и писалъ,— эксцентричный, это правда, но онъ всегда былъ джентльменомъ. Назовите мальчика Кенелмомъ!
— Прелестное имя, сказала миссъ Сибила,— напоминаетъ романы.
— Сэръ-Кенелмъ Чиллингли! Это звучитъ очень — внушительно! сказала миссъ Маргарита.
— И, замтилъ мистеръ Миверзъ,— иметъ то преимущество что представляя достаточно достоинствъ чтобы вліять на умъ соименника и возбуждать въ немъ соревнованіе, оно въ то же время принадлежитъ не столь великому человку чтобы длать невозможнымъ соперничество. Сэръ-Кенелмъ Дигби былъ несомннно очень образованный и храбрый джентльменъ, что же касается до его неразумнаго суеврія относительно симпатическихъ порошковъ и пр., то человкъ нашего времени можетъ быть еще умне не длаясь однако же чудакомъ. Да, ршимся выбрать Кенелма.
Сэръ-Питеръ призадумался.— Конечно, сказалъ онъ посл нкотораго молчанія,— конечно имя Кенелма окружено многими странностями, и я боюсь что выборъ сэръ-Кенелма Дигби при женитьб былъ не остороженъ. Прекрасная Венеція могла бы быть и лучше. И я бы желалъ чтобы мой наслдникъ не прельщался красотой, а женился бы на женщин достойной.
Миссъ Маргарита.— Разумется на англійской матрон.
Три сестры (хоромъ).— Разумется, разумется!
— Но, добавилъ сэръ-Питеръ,— я самъ имю странности, и странности вещь невинная, что же касается женитьбы, ребенокъ не можетъ жениться завтра, такъ что у насъ будетъ еще довольно времени обдумать этотъ предметъ. Кенелмъ Дигби былъ человкъ которымъ могло бы гордиться любое семейство, и какъ вы говорите, сестрица Маргарита. Кенелмъ Чиллингли звучитъ не дурно — пусть онъ будетъ Кенелмъ!
Согласно сему, ребенокъ былъ окрещенъ Кенелмомъ, и посл этой церемоніи лицо его вытянулось еще больше чмъ было до того.

ГЛАВА V.

Прежде чмъ родственники разъхались, сэръ-Питеръ пригласилъ мистера Кордона въ свою библіотеку.
— Я не осуждаю васъ, сказалъ онъ дружески,— за недостатокъ родственнаго чувства или даже человческаго интереса который вы обнаружили относительно новорожденнаго.
— Осуждать меня! Но за что? Я обнаружилъ столько родственнаго чувства и человческаго интереса колъко можно было ожидать отъ меня,— принимая во вниманіе обстоятельства.
— Я согласенъ, возразилъ сэръ-Питеръ съ невозмутимымъ спокойствіемъ,— что посл четырнадцатилтняго нашего бездтнаго супружества появленіе новорожденнаго было для васъ непріятною неожиданностью. Но такъ какъ я на много лтъ моложе васъ и на основаніи законовъ природы долженъ пережить васъ, то происходящее отъ упомянутаго событія лишеніе касается больше вашего сына чмъ васъ, объ этомъ-то я и хочу сказать нсколько словъ. Вамъ очень хорошо извстны условія на которыхъ я владю моими помстьями, вы знаете что я не имю законнаго права отказать ихъ вашему сыну по завщанію. Новорожденный долженъ вступить въ полное обладаніе наслдственными имніями. Но я намренъ съ этой минуты откладывать ежегодно въ пользу вашего сына часть изъ моихъ доходовъ, и хотя я очень люблю проводить ежегодно нсколько мсяцевъ въ Лондон, я теперь сдамъ мой городской домъ. Если я доживу до лтъ опредленныхъ для человческой жизни Псалмопвцемъ, я скоплю для вашего сына хорошенькую сумму, на которую можно смотрть какъ на вознагражденіе.
Мистеръ Гордонъ былъ, безъ сомннія, тронутъ великодушіемъ этой рчи. По крайней мр онъ отвчалъ вжливе обыкновеннаго:
— Сынъ мой будетъ очень обязанъ вамъ если только онъ будетъ когда-нибудь нуждаться въ вашемъ завщаніи.— Онъ остановился на минуту и прибавилъ съ веселою улыбкой:— Значительный процентъ дтей умираетъ не достигнувъ двадцати одного года.
— Да, но я слышалъ что вашъ сынъ замчательно здоровый мальчикъ.
— Мой сынъ! Я говорю вовсе не о моемъ сын, а о вашемъ. У вашего слишкомъ большая голова, и я вовсе не удивлюсь если окажется что у него головная водянка. Я не желаю огорчать васъ, но онъ можетъ вскор умереть, и въ этомъ случа едва ли леди Чиллингли благоволитъ замнить его другимъ. Такъ что вы простите меня если я буду зорко слдить за моими правами, и какъ это ни тяжело для моего чувства, я долженъ продолжать оспаривать ваше право на вырубку каждаго сучка въ лсу.
— Это безсмысленно, Гордонъ. Я безконтрольный пожизненный владлецъ, и могу вырубить хоть весь лсъ.
— Я вамъ не совтую, кузенъ Питеръ. Я уже говорилъ вамъ прежде, говорилъ дружески, что обращусь къ закону если бы меня принудите къ тому. Право есть право, и если я буду вынужденъ поддерживать мое, я полагаю что вы будете настолько благоразумны что приговоръ Канцлерскаго Суда не повліяетъ на ваши родственныя чувства ко мн и къ моему семейству. Но меня ждетъ экипажъ, и я долженъ еще посптъ къ позду.
— Хорошо, прощайте, Гордонъ. Дайте руку.
— Дать руку!— разумется, разумется. Кстати, когда я проходилъ по дому, я замтилъ что онъ запущенъ и требуетъ многихъ поправокъ. Я полагаю что на васъ лежитъ отвтственность за вебрежное его содержаніе. Прощайте.
‘Это бшеная свинья, разсуждалъ сэръ-Питеръ, когда его родственникъ ушелъ,— и если трудно направить обыкновенную свинку на путь по которому она не хочетъ идти, съ бшеною свиньей это еще трудне. Впрочемъ его сынъ не долженъ страдать за отцовское свинство, надо посмотрть сколько я могу для него откладывать. Во всякомъ случа это тяжело для Гордона. Бдный Гордонъ! бдный малый, бдный малый! Я надюсь все-таки что онъ не будетъ судиться со мной. Я ненавижу судъ.’

ГЛАВА VI.

Вопреки мрачнымъ предсказаніямъ бывшаго законнаго наслдника, Кенелмъ прожилъ благополучно, и разумется съ достоинствомъ, годы дтства. Онъ перенесъ корь и коклюшъ съ философскою невозмутимостью. Постепенно пріобрлъ онъ способность говорить, но не употреблялъ во зло эту отличительную принадлежность человческаго рода. Въ ранніе годы дтства онъ говорилъ такъ мало какъ будто былъ на предварительномъ испытаніи въ школ Пиагорейцевъ. Но очевидно что онъ говорилъ мало для того чтобъ больше думать. Онъ наблюдалъ прилежно, и внимательно взвшивалъ что наблюдалъ. На восьмомъ году онъ началъ говорить развязне, и въ этомъ возраст онъ привелъ въ ужасъ свою мать вопросомъ: ‘мама, не тяготитъ ли васъ по временамъ сознаніе вашего собственнаго тождества?’
Леди Чиллингли — я готовъ былъ сказать стремительно побжала, но леди Чиллингли никогда не бгала — леди Чиллингли двинулась мене плавно чмъ обыкновенно къ сэръ-Питеру, и повторивъ слова сына, сказала:
— Мальчикъ становится докучливъ, слишкомъ уменъ для женщины, надо отдать его въ школу.
Сэръ-Питеръ былъ того же мннія. Но откуда ребенокъ могъ взять такое мудреное слово ‘тождество’, и какимъ образомъ такой необыкновенный и запутанный метафизическій вопросъ пришелъ ему въ голову? Сэръ-Питеръ призвалъ Кенелма и узналъ что мальчикъ, имя свободный доступъ въ библіотеку, пристрастился къ сочиненію Локка О Человческомъ Разумніи, и былъ готовъ оспаривать этого философа въ его ученіи о прирожденныхъ идеяхъ. Кенелмъ говорилъ съ важностію:
— Желаніе есть идея, и когда, тотчасъ посл рожденія, я почувствовалъ желаніе сть и зналъ, не будучи наученъ, куда я долженъ обратиться за пищей, несомннно что я явился на свтъ съ прирожденною идеей.
Сэръ-Питеръ, хотя и смыслилъ немножко въ метафизик, былъ однако же поставленъ въ тупикъ и, почесавъ голову, не нашелъ приличнаго отвта касательно различія между инстинктами и идеями.
— Дитя мое, сказалъ онъ наконецъ,— ты самъ не знаешь что говоришь. Поди-ка поскачи хорошенько въ галопъ на своемъ черномъ пони. И я запрещаю теб читать какія-нибудь книги кром тхъ что я самъ или мать дадимъ теб. Читай почаще Кота въ сапогахъ.

ГЛАВА VI.

Сэръ-Питеръ приказалъ заложить экипажъ и похалъ къ дому дюжаго священника. Приходъ его былъ въ нсколькихъ миляхъ отъ Эксмондгама и онъ былъ единственнымъ изъ родственниковъ съ которымъ сэръ-Питеръ имлъ обыкновеніе совтоваться о семейныхъ длахъ.
Онъ засталъ священника въ его кабинет, который свидтельствовалъ о занятіяхъ другаго рода чмъ духовныя. Надъ каминомъ были размщены въ рядъ фехтовальныя рапиры, перчатки для бокса и палки для атлетическихъ упражненій, колотушки для крикета и удочки наполняли углы. На стнахъ висли различныя картины: портретъ мистера Вортсворта и по бокамъ его два изображенія знаменитыхъ кровныхъ лошадей, изображеніе лейстерскаго короткорогаго быка, за котораго священникъ, самъ воздлывавшій свою землю и воспитывавшій животныхъ на своихъ тучныхъ пастбищахъ, получилъ призъ на мстной выставк, съ обихъ сторонъ животнаго висли портреты Гукера и Іереміи Тейлера. Въ миніатюрныхъ книжныхъ шкафахъ находились разнородныя сочиненія въ красивыхъ переплетахъ. У открытаго окна стояли цвточные горшки съ растеніями въ полномъ цвту. Цвты священника пользовались извстностью.
Общій видъ комнаты говорилъ о наклонности ея обитателя къ чистот и порядку.
— Я пришелъ посовтоваться съ вами, сказалъ сэръ-Питеръ, и разказалъ объ удивительно раннемъ развитіи Кенелма Чиллингли.
— Видите ли, прибавилъ онъ,— имя начинаетъ оказывать на него свое дйствіе слишкомъ рано. Надо отдать его въ школу, но въ какую школу, публичную или частную?
Преподобный Джонъ Сталвортъ.— О той и о другой можно сказать многое и за и противъ. Въ публичной школ есть вроятность что Кенелмъ не будетъ долго подавляемъ сознаніемъ собственнаго тождества, всего вроятне онъ вовсе простится съ тождествомъ. Въ публичной школ хуже всего то что индивидуальный характеръ замняется общимъ характеромъ школы. Понятно что учитель не можетъ заботиться о своеобразномъ развитіи каждаго мальчика отдльно. Вс умы помщаются вмст въ одну большую форму, и выходятъ оттуда боле или мене одинаковые. Итонецъ можетъ быть умне или глупе, тмъ не мене онъ всегда останется истымъ Итонцемъ. Въ публичной школ зрютъ таланты, но она стремится подавлять геніальность. Кром того, публичная школа для единственнаго сына, наслдника богатаго имнія, которое поступаетъ въ его полное владніе, неудобна потому что можетъ воспитать въ немъ безпечность и расточительныя привычки, а ваше имніе требуетъ заботливаго управленія и не даетъ простора для росписокъ и посмертныхъ обязательствъ наслдника. Вообще я противъ публичной школы для Кенелма.
— Хорошо, въ такомъ случа мы ршимъ отдать его въ частную школу.
— Погодите, сказалъ священникъ,— частная школа иметъ свои недостатки. Рдко можно выростить большую рыбу въ маломъ пруд. Въ частной школ уменьшается соревнованіе, слабетъ энергія. Вмшивается жена содержателя школы, и по большей части балуетъ мальчиковъ. Въ этихъ школахъ недостаточно развивается мужественность, нтъ трудныхъ упражненій и рдко бываютъ драки. Умный мальчикъ длается надменнымъ, мальчикъ съ боле слабымъ умомъ становится благовоспитанною барышней въ штанахъ. Нтъ ничего мускульнаго въ систем воспитанія. Однимъ словомъ, соименникъ и потомокъ Кенелма Дигби не долженъ поступать въ частную школу.
— Сколько я могу сообразить ваши доводы, сказалъ сэръ-Питеръ съ обычнымъ спокойствіемъ,— Кенелмъ Чиллингли вовсе не долженъ поступать въ школу.
— Похоже на то, сказалъ добродушно священникъ,— хотя, по внимательномъ обсужденіи, можно найти нчто среднее. Есть такія школы которыя соединяютъ въ себ лучшія качества школъ публичныхъ и частныхъ,— достаточно обширныя чтобы возбуждать и развивать энергію, какъ умственную такъ и физическую, но не настолько компактныя чтобъ уподобиться плавильному тиглю. Напримръ, есть одна школа во глав которой стоитъ педагогъ считающійся въ настоящее время лучшимъ въ Европ, школа изъ которой вышли нсколько замчательнйшихъ людей ныншняго поколнія. Учитель сразу распознаетъ способнаго мальчика обращаетъ на него особенное вниманіе. Онъ не придерживается исключительно гекзаметровъ и сапфиковъ. Ученіе его обнимаетъ вс литературы древнія и новыя. Онъ самъ хорошій писатель и прекрасный критикъ, восхищается Вордсвортомъ. Онъ смотритъ сквозь пальцы на драки, и его мальчики славно умютъ владть кулаками и не имютъ обычая выдавать росписокъ не достигши пятнадцатилтняго возраста. Мертонская школа будетъ какъ разъ для Кенелма.
— Благодарю васъ, сказалъ сэръ-Питеръ.— Большое утшеніе въ жизни имть кого-нибудь кто бы ршалъ вмсто васъ. Я самъ нершительный человкъ, и въ обыкновенныхъ длахъ охотно предоставляю леди Чиллингли управлять мною.
— Посмотрлъ бы я какъ бы мной стала управлять жена! сказалъ дюжій священникъ.
— Но вдь вы женаты не на леди Чидлнигли. Пойдемте теперь въ садъ посмотрть на ваши лиліи.

ГЛАВА VIII.

Юный опровергатель Локка былъ отправленъ въ Мертонскую школу и помщенъ тамъ по своимъ познаніямъ послднимъ на предпослдней лавк. Пріхавъ домой на рождественскіе праздники, онъ имлъ боле обыкновеннаго пасмурный видъ, на лиц его видны были слды скрытаго горя. Между тмъ онъ сказалъ что школа ему очень правится и уклонился отъ дальнйшихъ разспросовъ. На другой день, рано утромъ, онъ слъ на своего чернаго пони и похалъ къ священнику. Преподобный джентльменъ былъ на скотномъ двор и осматривалъ своихъ бычковъ, когда Кенелмъ неожиданно обратился къ нему со слдующими словами:
— Сэръ, я обезчещенъ, и умру если вы не поможете мн оправдаться въ моихъ собственныхъ глазахъ.
— Любезный мальчикъ, напрасно говоришь такъ, пойдемъ въ мою комнату.
Когда они вошли въ домъ и священникъ тщательно затворилъ дверь, онъ взялъ мальчика за руку, повернулъ его лицомъ къ свту и тотчасъ же замтилъ что у него на ум что-то важшзе. Взявъ его за подбородокъ, священникъ сказалъ весело:
— Подними голову, Кенелмъ, я увренъ что ты не сдлалъ ничего недостойнаго джентльмена.
— Не знаю. Я поссорился съ однимъ мальчикомъ, немножко побольше меня, и онъ меня побилъ, однакоже я не уступалъ, но другіе мальчики оттащили меня, потому что ужь мн было плохо…. а тотъ съ кмъ я дрался большой хвастунъ, его зовутъ Батъ… и онъ сынъ правовда… и онъ мою голову подъ судъ упряталъ. {Got my head into chancery, терминъ бокса: значитъ ущемить голову противника подъ мышку.} Я вызвалъ его на бой въ слдующее полугодіе, и если вы не поможете мн побить его, я ни на что не буду годиться, я совсмъ пропаду.
— Я очень радъ слышать что ты имлъ мужество вызвать его. Покажи-ка мн какъ ты складываешь кулакъ. Такъ, это правильно. Теперь становись въ боевую позицію и нападай на меня, смлй, смлй! Нтъ, такъ нельзя. Нужно чтобъ ударъ шелъ прямо какъ стрла. И стоять нужно вовсе не такъ. Становись вотъ какъ. Держись крпче на ногахъ, упирайся больше на лвую ногу — хорошо! Надвай теперь перчатки, и я дамъ теб урокъ бокса.
Пять минутъ спустя, мистрисъ Джонъ Чиллингли, войдя въ комнату звать мужа завтракать, остановилась въ изумленіи, видя его безъ верхняго платья, отражающаго удары Кенелма, который налеталъ на него какъ тигренокъ. Добрый священникъ представлялся въ эту минуту прекраснымъ образцомъ мускульнаго христіанства, но не былъ похожъ на кандидата въ кентерберійскіе архіепископы.
— Боже мой! воскликнула смущенная мистрисъ Джонъ Чиллингли, и желая въ качеств жены защитить своего мужа, схватила Кенелма за плечи и встряхнула его хорошенько. Священникъ, который совсмъ запыхался, и не былъ недоволенъ за эту помху, надлъ свое верхнее платье и сказалъ:
— Мы займемся еще завтра. Теперь пойдемъ завтракать.
Во время завтрака лицо Кенелма сохраняло унылое выраженіе, онъ мало говорилъ и еще меньше лъ.
Когда завтракъ былъ конченъ, онъ повелъ священника въ садъ и сказалъ:
— Я думаю, сэръ, можетъ-быть это нечестно относительно Бата что я буду брать эти уроки, если это нечестно, я лучше не буду…
— Дай мн руку, дитя мое! воскликнулъ священикъ въ восторг.— Имя Кенелма не пропало даромъ. Естественное желаніе человка въ качеств бьющагося животнаго (въ этомъ качеств, я полагаю, онъ превосходитъ вс живыя существа, исключая перепела и бойца-птуха) — это побить своего противника. Но естественное желаніе того разряда людей которые называются джентльменами, это побить своего противника честно. Джентльменъ скоре готовъ быть побитымъ честно, нежели побить безчестно. Это была твоя мысль?
— Да, отвчалъ Кеаелмъ съ твердостію, и впадая въ философію прибавилъ:— И это иметъ разумныя основанія, ибо если я побилъ моего ближняго безчестно, значитъ я вовсе не побилъ его.
— Превосходно! Но предположи что ты и другой мальчикъ пришли экзаменоваться изъ комментаріевъ Цезаря или изъ таблицы умноженія, и другой мальчикъ способне тебя, но ты приложилъ стараніе чтобы выучить свой предметъ, а онъ нтъ. Скажешь ли ты что ты одоллъ его нечестно?
Кенелмъ помедлилъ минуту и потомъ сказалъ ршительно:
— Нтъ.
— Что прилагается къ умственнымъ занятіямъ, то прилагается и къ кулачному длу. Понялъ ли ты меня?
— Да, сэръ, теперь я понимаю.
— Во времена твоего тезки, сэръ-Кенелма Дигби, джентльмены носили шпаги и учились владть ими, ибо въ случа ссоры они дрались на шпагахъ. Никто въ настоящее время, по крайней мр въ Англіи, не дерется на шпагахъ. Теперь времена демократическія, и если приходится драться то пускаютъ въ дло кулаки, и если Кенелмъ Дигби учился фехтовать, Кенелмъ Чиллингли долженъ учиться боксировать. И если джентльменъ можетъ побить ломоваго извощика вдвое больше себя ростомъ, то это не безчестное дло, это практическое подтвержденіе истины что знаніе есть сила. Приходи завтра взять слдующій урокъ бокса.
Кенелмъ слъ на своего пони и возвратился домой. Онъ встртилъ въ саду отца который бродилъ съ книгой въ рукахъ.
— Папа, сказалъ Кенелмъ,— какъ долженъ одинъ джентльменъ писать другому съ которымъ онъ находится въ ссор и не хочетъ мириться, а хочетъ сказать ему по поводу ихъ ссоры то что другому джентльмену слдуетъ знать?
— Я не понимаю что ты хочешь сказать.
— Я вспоминаю что предъ самымъ моимъ отправленіемъ въ школу вы говорили что вы поссорились съ лордомъ Готфортомъ, и что онъ оселъ, и вы будете писать ему и скажете ему это. Когда вы писали ему, вы такъ и сказали, вы молъ оселъ? Разв такъ одинъ джентльменъ долженъ писать другому?
— По чести, Кенелмъ, ты задаешь странные вопросы. Но никогда не рано узнать что иронія для людей образованныхъ то же что брань для простыхъ людей. Когда одинъ джентльменъ считаетъ другаго осломъ, онъ не скажетъ этого буквально, а выразитъ въ самой вжливой форм какую только можно придумать. Лордъ Готфортъ отрицаетъ мое право свободной ловли въ форельномъ ручь который протекаетъ чрезъ его владнія. О ручь этомъ я ни мало не забочусь, но нтъ сомннія что я имю право ловить въ немъ рыбу. Онъ былъ оселъ что возбудилъ вопросъ объ этомъ. Еслибъ онъ не длалъ этого, я не имлъ бы повода настаивать на моемъ прав. Когда же онъ возбудилъ этотъ вопросъ, я былъ вынужденъ ловить его форелей.
— И вы написали ему письмо?
— Да.
— Какъ вы написали? Что вы сказали?
— Что-то въ род этого: ‘Сэръ-Питеръ Чиллингли, свидтельствуя совершенное почтеніе лорду Готфорту, считаетъ полезнымъ довести до свднія его лордства что онъ совтовался съ лучшими правовдами о своемъ прав свободы рыбной ловли, и извиняется ршаясь выразить надежду что лордъ Готфортъ хорошо бы сдлалъ посовтовавшись съ своимъ правовдомъ прежде чмъ ршится оспаривать это право.’
— Благодарю васъ, я понялъ….
Въ тотъ же вечеръ Кенелмъ написалъ слдующее письмо:
‘Мистеръ Чиллингли, свидтельствуя совершенное почтеніе мистеру Бату, считаетъ полезнымъ довести до свднія мистера Бата что онъ беретъ уроки бокса, и извиняется ршаясь выразить надежду что мистеръ Батъ хорошо бы сдлалъ начавъ самъ брать уроки прежде чмъ драться съ мистеромъ Чиллингли въ слдующее полугодіе.’
— Папа, сказалъ Кенелмъ на другой день утромъ,— я бы желалъ послать письмо школьному товарищу котораго зовутъ Батъ, онъ сынъ законника котораго называютъ сержантомъ. Я не знаю куда адресовать ему письмо.
— Это не трудно узнать, сказалъ сэръ-Питеръ.— Сержантъ Батъ человкъ извстный, и его адресъ долженъ быть въ судейскомъ календар.
Адресъ былъ отысканъ — Бломсбери-Скверъ, и Кенелмъ послалъ туда свое письмо. Черезъ нкоторое время онъ получилъ слдующій отвтъ:
‘Вы дерзкій дуракъ, и я изобью васъ до полусмерти.

‘Робертъ Батъ.’

Получивъ это вжливое посланіе, Кенелмъ удвоилъ свое стараніе, и ежедневно бралъ уроки мускульнаго христіанства.
Онъ возвратился въ школу въ лучшемъ настроеніи духа, и черезъ три дня посл своего возвращенія написалъ преподобному Джону:
‘Дорогой сэръ,— я побилъ Бата. Знаніе есть сила.— Вамъ преданный

‘Кенелмъ.

‘Р. S. Теперь когда я побилъ Бата, я помирился съ нимъ.’
Съ тхъ поръ Кенелмъ началъ преуспвать. Сэръ-Питеръ узнавалъ объ этомъ изъ хвалебныхъ писемъ знаменитаго педагога. Въ шестнадцать лтъ Кенелмъ Чиллингли былъ первымъ въ школ, и окончивъ полный курсъ возвратился домой, привезя съ собою слдующее письмо отъ содержателя школы къ сэръ-Питеру, помченное ‘конфиденціально’.
‘Дражайшій сэръ-Питеръ Чиллингли,— я никогда не безпокоился о будущей карьер моихъ учениковъ боле чмъ о вашемъ сын. Онъ такъ уменъ что легко можетъ сдлаться великимъ человкомъ. Но въ немъ столько странностей что можно думать что онъ сдлается извстнымъ міру только въ качеств великаго чудака. Знаменитый педагогъ, докторъ Арнольдъ, говоритъ что разница между однимъ и другимъ мальчикомъ обусловливается не столько талантами какъ энергіей. Вашъ сынъ иметъ талантъ, иметъ энергію, но у него недостаетъ чего-то для успха въ жизни, у него недостаетъ способности амальгамаціи. У него меланхолическій и необщительный характеръ. Онъ не какъ другіе. Онъ довольно дружелюбенъ, другіе мальчики любятъ его, особливо младшіе, для которыхъ онъ герой, но у него нтъ близкихъ друзей. Что касается собственно ученія, то онъ можетъ теперь же поступить въ коллегію, гд вроятно будетъ идти съ отличіемъ если только будетъ стараться. Но имй я право совтовать, я посовтовалъ бы вамъ употребить слдующіе два года на ближайшее ознакомленіе его съ дйствительною жизнью. Пошлите его къ какому-нибудь тутору, не педанту, а человку литературному или свтскому, и если онъ будетъ жить въ столиц, то тмъ лучше. Словомъ, мой юный другъ не похожъ на другихъ людей, и хотя онъ одаренъ качествами съ которыми могъ бы сдлать что-нибудь въ жизни, я боюсь, если вы не достигнете того чтобъ онъ боле походилъ на другихъ, что онъ ничего не сдлаетъ. Простите откровенность съ какою пишу къ вамъ, и припишите ее особливому участію какое я принимаю въ вашемъ сын.— Имю честь быть, сэръ-Питеръ, вамъ преданный

‘Вильямъ Гортонъ.’

Для обсужденія этого письма сэръ-Питеръ не собралъ вторично семейнаго совта, ибо не надялся чтобъ его три сестры двицы могли подать въ этомъ дл какой-нибудь практическій совтъ. Что же касается Гордона, то этотъ джентльменъ, обратившись къ суду по вопросу о вырубк лса и потерпвъ ршительное пораженіе, увдомилъ сэръ-Питера что не уважаетъ его какъ родственника и презираетъ какъ человка — не въ этихъ именно выраженіяхъ — мене прямо, но боле язвительно. Сэръ-Питеръ пригласилъ только мистера Миверза на недльку поохотиться и просилъ преподобнаго Джона побывать у него.
Мистеръ Миверзъ пріхалъ. Шестнадцать лтъ которыя протекли съ тхъ поръ какъ онъ впервые былъ представленъ читателю не произвели замтной перемны въ его наружности. Однимъ изъ его правилъ было что въ молодости свтскій человкъ долженъ казаться старше чмъ онъ есть, а въ среднихъ лтахъ и до конца жизни — моложе. Тайну достиженія этого искусства онъ выражалъ слдующими словами: ‘Надвайте раньше парикъ, и вы никогда не посдете’.
Въ противность многимъ философамъ, мистеръ Миверзъ согласовалъ практику съ своимъ ученіемъ, и въ первые годы юности обзавелся такимъ парикомъ который долженъ былъ скрывать теченіе времени, парикомъ не завитымъ и не надушеннымъ, но скромнымъ и съ прямыми волосами. Онъ сталъ казаться тридцати-пяти-лтнимъ съ тхъ поръ какъ надлъ этотъ парикъ въ двадцать пять лтъ. Онъ казался тридцати-пяти-лтнимъ и теперь когда ему былъ пятьдесятъ одинъ годъ.
‘Я надюсь, говорилъ онъ, остаться тридцати пяти лтъ на всю жизнь. Это самые лучшіе годы. Люди могутъ говорить что мн больше, но я не признаюсь въ этомъ. Никто не обязанъ уличать самъ себя.’
У мистера Миверза было еще нсколько афоризмовъ по поводу этого важнаго предмета. Одинъ изъ нихъ былъ слдующій: ‘Отрицайте что вы больны. Никому не говорите что вы больны, никогда не сознавайтесь въ этомъ даже себ. Болзнь есть одна изъ такихъ вещей которой человкъ долженъ противиться всми силами съ самаго начала. Наблюдайте себя внимательно, и замтивъ то что вамъ полезно, слдуйте этому съ точностію маятника.’ Мистеръ Миверзъ никогда не пропускалъ свою обычную прогулку въ Паркъ предъ завтракомъ, даже еслибы похавъ въ кэб, онъ могъ спасти Лондонъ отъ истребленія огнемъ.
Другой изъ его афоризмовъ былъ: ‘Если вы желаете сохранить молодость, живите въ столиц, никогда не оставайтесь доле нсколькихъ недль въ деревн. Возьмите двухъ человкъ въ двадцать пять лтъ и одинаковой комплекціи, пусть одинъ изъ нихъ живетъ въ Лондон и пользуется правильною клубною жизнію, пошлите другаго въ деревню. Посмотрите на обоихъ когда имъ будетъ сорокъ пять лтъ. Человкъ жившій въ Лондон сохранитъ свою фигуру, деревенскій отроститъ себ брюхо. Лондонскій житель сохранитъ интересную нжность въ лиц, лицо деревенскаго жителя сдлается корявое какъ рыбьи жабры.’
Третьей его аксіомой было: ‘Не длайтесь семейнымъ человкомъ, ничто такъ не старитъ какъ супружеское счастіе и родительскія узы. Никогда не увеличивайте своихъ заботъ и ограничивайте жизнь возможно тснымъ кругомъ. Для чего прибавлять себ къ багажу заботъ женскія кардонки и коробочки и цлый фургонъ дтскихъ принадлежностей. Избгайте честолюбія: оно ведетъ къ подагр. Оно уноситъ значительную часть человческой жизни, не давая взамнъ ничего что бы стоило имть.’
Былъ у него еще и такой афоризмъ: ‘Свжесть ума поддерживаетъ и телсную свжесть. Держитесь идей ныншняго дня, отбрасывайте идеи вчерашнія. Что же касается завтрашняго дня, то времени довольно для разсужденій до тхъ поръ пока онъ сдлается ныншнимъ днемъ.’
Сохраняя себя согласно этимъ правиламъ, мистеръ Миверзъ явился въ Эксмондгамъ totus, teres, но не rotundus — человкомъ средняго роста, тонкимъ, прямымъ, прекрасно одтымъ, съ мелкими, тонкими чертами лица, тонкими губами, прикрывающими рядъ прекрасныхъ зубовъ, всегда блыхъ и не знакомыхъ съ дантистомъ. Для сохраненія этихъ зубовъ онъ избгалъ кислыхъ винъ, особливо рейнскаго всхъ сортовъ, всего сладкаго въ кушаньяхъ и всякихъ горячихъ напитковъ. Чай онъ всегда пилъ холодный. ‘Дв вещи въ жизни, говорилъ онъ, человкъ долженъ беречь, не взирая ни на какія жертвы,— желудокъ и глазурь своихъ зубовъ. Во всякой другой бд можно найти утшеніе, кром желудочнаго разстройства и зубной боли.’ Будучи писателемъ и въ то же время свтскимъ человкомъ, онъ такъ изощрилъ свой умъ въ обоихъ этихъ качествахъ, что былъ страшенъ въ первомъ изъ нихъ и пріятенъ во второмъ. Какъ писателъ, онъ презиралъ свтъ, какъ свтскій человкъ, онъ презиралъ литературу, какъ представитель того и другаго, онъ уважалъ самого себя.

ГЛАВА IX.

Вечеромъ на третій день по прибытіи мистера Миверза, онъ, священникъ и сэръ-Питеръ сидли въ гостиной, священникъ въ креслахъ въ углу, покуривая короткую рзную трубку, мистеръ Миверзъ налво отъ него на кушетк, потихоньку вдыхая ароматъ трабуко. Сэръ-Питеръ никогда не курилъ. На стол стоялъ спиртъ, горячая вода и лимонъ. Священникъ славился своимъ искусствомъ приготовлять тодди. Время отъ времени онъ потягивалъ изъ своего стакана. Сэръ-Питеръ, мене часто, длалъ то же. Безполезно говорить что мистеръ Миверзъ не пилъ тодди, но предъ нимъ на стул стояла кружка и большой графинъ воды со льдомъ.
Сэръ-Питеръ.— Кузенъ Миверзъ, вы имли теперь время изучить Кенелма и сравнить его характеръ съ тмъ что пишетъ объ немъ докторъ въ своемъ письм.
Миверзъ (протяжно).— Гм!
Сэръ-Питеръ.— Я спрашиваю васъ какъ свтскаго человка, что, по вашему мннію, сдлать мн съ моимъ мальчикомъ? Послать ли его къ такому тутору какъ совтуетъ докторъ? Кузенъ Джонъ несогласенъ съ докторомъ, онъ полагаетъ что странности Кенелма въ своемъ род вещь не дурная и что ихъ не надо преждевременно сглаживать столкновеніемъ со свтскими туторами и лондонскими улицами.
— Гм! повторяетъ мистеръ Миверзъ, еще протяжне чмъ прежде. Посл нкотораго молчанія онъ прибавляетъ: — Послушаемъ что вы скажете, преподобный Джонъ.
Священникъ откладываетъ въ сторону свою трубку, опоражниваетъ четвертую кружку тодди, потомъ откидывая голову назадъ съ задумчивымъ видомъ, на подобіе великаго Кольриджа когда тотъ произноситъ монологъ, начинаетъ такимъ образомъ, выговаривая нсколько въ носъ:
— На разсвт жизни….
Миверзъ при этомъ пожимаетъ плечами, поворачивается на кушетк и закрываетъ глаза со вздохомъ человка обреченнаго на слушаніе проповди.
— На разсвт жизни, когда росы….
— Я зналъ что придутъ росы, говоритъ Миверзъ.— Осушите ихъ, пожалуста, он чрезвычайно вредны. Мы знаемъ напередъ что вы хотли сказать: вы хотли сказать что когда малому шестнадцать лтъ, онъ очень молодъ, это правда, стало-быть это мимо,— что жь дальше?
— Если вы намрены прерывать меня съ вашимъ всегдашнимъ цинизмомъ, сказалъ священникъ,— зачмъ же вы просили меня говорить?
— Это была ошибка, я сознаюсь, но кому на свт могло придти въ голову что вы начнете такимъ цвтистымъ слогомъ. Разсвтъ жизни!— какой вздоръ!
— Кузенъ Миверзъ, сказалъ сэръ-Питеръ,— вы теперь не занимаетесь исправленіемъ слога Джона въ вашей газет, и я попрошу васъ вспомнить что разсвтъ жизни моего сына есть нчто серіозное для его отца, и родственникъ его не долженъ надъ этимъ смяться. Продолжайте, Джонъ.
Священникъ сказалъ добродушно:
— Я постараюсь примнить мой слогъ къ требованіямъ критики. Когда малому шестнадцать лтъ и когда онъ слишкомъ молодъ для жизни, вопросъ въ томъ долженъ ли онъ столь рано перемнить идеи свойственныя юности на идеи свойственныя собственно среднимъ лтамъ, долженъ ли онъ начать пріобртать то знаніе свта которое имютъ и могутъ преподать люди среднихъ лтъ. Я думаю что нтъ. Я бы лучше желалъ чтобъ онъ былъ теперь въ обществ поэтовъ, предавался славнымъ надеждамъ и прекраснымъ мечтамъ. вырабатывая для себя типъ героическаго, который онъ сохранитъ предъ глазами какъ знамя когда вступитъ въ свтъ взрослымъ человкомъ. Для сформированія характера есть дв школы: реальная и идеальная. Я бы желалъ чтобъ его характеръ образовался въ идеальной школ, чтобы придать ему отвагу, величіе и мягкость когда онъ займетъ свое мсто во вседневной жизни, которая называется реальною. И потому я не въ пользу помщенія потомка сэръ-Кенелма Дигби, въ промежутокъ времени между среднею и высшею школой, къ какому-нибудь свтскому человку, можетъ-быть столь же циническому какъ кузенъ Миверзъ, и живущему въ каменныхъ улицахъ Лондона.
Мистеръ Миверзъ (потягиваясь).— Прежде чмъ погрузиться въ это Сербонское болото — разногласіе между академиками реалистами и идеалистами — я полагаю что намъ предстоитъ прежде всего ршить вопросъ чмъ вы желаете сдлать Кенелма въ будущемъ. Когда я заказываю себ сапоги, я прежде ршаю какого рода должны быть сапоги,— бальные или толстые для уличной ходьбы, и я не прошу сапожника читать мн предварительно лекціи о различныхъ способахъ передвиженія къ которымъ можетъ быть примнена кожа. Если вы желаете, сэръ-Питеръ, чтобы вашъ сынъ сдлался марателемъ напыщенныхъ поэмъ, послушайтесь пастора Джона, если вы желаете набить его голову пастушескимъ вздоромъ о невинной любви, которая можетъ кончиться женитьбой на дочери мельника, послушайтесь пастора Джона, если вы желаете чтобъ онъ вступилъ въ жизнь пустоголовымъ мальчишкой, который согласится по просьб какого-нибудь юнаго негодяя поручиться по пятидесяти-процентному векселю, послушайтесь пастора Джона, короче, если вы желаете чтобъ умный мальчикъ сдлался голубкомъ или турманомъ, легковрнымъ олухомъ или сентиментальнымъ молокососомъ, пасторъ Джонъ можетъ быть самымъ лучшимъ для васъ совтникомъ.
— Но я вовсе не желаю чтобъ изъ моего сына вышелъ тупоумный представитель одного изъ этихъ видовъ.
— Ну такъ не слушайте пастора Джона, и разговоръ конченъ.
— Вовсе нтъ. Я еще не слыхалъ вашего совта какъ мн поступить если я не долженъ слдовать совту Джона.
Мистеръ Миверзъ не ршался говорить. Онъ, казалось, былъ поставленъ въ большое затрудненіе.
— Дло въ томъ, сказалъ священникъ,— что Миверзъ въ своихъ сужденіяхъ совершенно проникся направленіемъ своей газеты Londoner: находить ошибки во всемъ что длаютъ другіе, но никогда не компрометировать себя указаніемъ какъ можно сдлать лучше.
— Это правда, сказалъ Миверзъ простодушно.— Разрушительный складъ ума рдко когда встрчается вмст съ созидательнымъ. Я и моя газета разрушительны по природ и изъ политики. Мы можемъ обратить зданіе въ развалины, но не претендуемъ на то чтобъ изъ развалинъ возвести зданіе. Мы критики и, какъ вы говорите, не такъ глупы чтобы компрометтировать себя предложеніемъ поправокъ чтобъ ихъ потомъ могли критиковать другіе. Тмъ не мене, для васъ, братецъ Питеръ, и съ тмъ условіемъ что если я дамъ совтъ, то вы никогда объ этомъ не скажете, и никогда меня не попрекнете, буде вы его примете и онъ окажется плохимъ, какъ почти всегда бываетъ со всми совтами,— я отступлю отъ своего обычая и рискну высказать мое мнніе.
— Я принимаю ваши условія.
— Ну такъ слушайте. Съ каждымъ новымъ поколніемъ возникаетъ и новый порядокъ идей. Чмъ ране человкъ овладваетъ идеями которыя должны имть вліяніе на его поколніе, тмъ боле онъ иметъ преимущества въ состязаніи со своими сверстниками. Если Кенелмъ въ шестнадцать лтъ уже пойметъ интеллектуальные признаки времени, а между тмъ, когда онъ поступитъ въ коллегію, его восьмнадцатилтніе и двадцатилтніе товарищи окажутся только-что подготовленными понимать эти признаки, то онъ произведетъ сильное впечатлніе своею мыслительною способностью и приложеніемъ ея къ дйствительной жизни, а это ему принесетъ большую пользу въ послдствіи. Притомъ, идеи вліяющія на массу молодаго поколнія никогда не имютъ своего начала въ самомъ этомъ поколніи. Он возникаютъ въ поколніи предыдущемъ, обыкновенно въ незначительномъ кружк меньшинства, которое презирается большинствомъ въ послдствіи принимающимъ эти идеи. Поэтому, если мальчику шестнадцати лтъ нужно ознакомиться съ такими идеями, то его надобно поставить въ близкое сношеніе съ человкомъ превосходнаго ума познавшимъ ихъ за двадцать или за тридцать лтъ прежде другихъ. Я стою, слдовательно,: а то чтобы помстить Кенелма къ человку у котораго онъ могъ бы научиться новымъ идеямъ. Я стою также за то чтобъ его помстить въ столиц во время процесса этого посвященія. При тхъ рекомендаціяхъ какими вы располагаете, онъ можетъ придти въ соприкосновеніе не только съ новыми идеями, но и съ замчательными людьми разнаго рода занятій. Для юноши весьма важно заблаговременно бывать въ обществ умныхъ людей. Отъ нихъ безсознательно нахватаешься ума. Есть и другая выгода, и весьма не маловажная, въ этомъ раннемъ знакомств съ хорошимъ обществомъ. Юноша научается манерамъ, самообладанію, находчивости, въ послдствіи, живя по своей вол, онъ, надобно надяться, мене будетъ попадать въ просакъ и не пріобртетъ порочныхъ наклонностей или привычки къ презрнной праздности, научившись предпочитать хорошее товарищество подъ руководствомъ людей способныхъ выбрать ему товарищей. Ну, довольно я наговорился, ршайтесь теперь же на мой совтъ, потому что по склонности моей къ противорчіямъ я завтра самъ пожалуй стану опровергать мое сегодняшнее мнніе.
Убдительное краснорчіе кузена произвело сильное впечатлніе на сэръ-Питера.
Священникъ продолжалъ молча курить свою коротенькую трубочку пока сэръ-Питеръ не обратился къ нему. Тогда онъ сказалъ:
— Въ этой программ воспитанія христіанскаго джентльмена, какъ мн кажется, совершенно опущена христіанская сторона воспитанія.
— Къ этому опущенію, спокойно замтилъ мистеръ Миверзъ,— и стремится нашъ вкъ. Свтское воспитаніе есть необходимая реакція противъ спеціальнаго богословскаго воспитанія, реакція вызванная враждой одной секты христіанъ къ ученію другой, а такъ какъ противники не хотятъ согласиться между собой какъ слдуетъ обучать религіи, то приходится или вовсе ничему не учить, или устранить религію изъ дла воспитанія.
— Это можетъ-быть и хорошо для какой-либо обширной системы національнаго воспитанія, сказалъ сэръ-Питеръ,— но вовсе не относится къ Кенелму, родившемуся въ семейств гд вс принадлежатъ къ учрежденной церкви. Его можно бы учить вр его предковъ, не оскорбляя этимъ ни одного нонконформиста.
— Къ какой же это учрежденной церкви онъ долженъ будетъ принадлежать? спросилъ мистеръ Миверзъ: — къ высокой церкви, къ низкой или къ широкой, къ церкви доктора Ньюзея или къ ритуалистской, или къ какой другой разновидности англиканства которая войдетъ въ моду?
— Что за вздоръ! сказалъ священникъ.— Насмшка ваша неумстна. Вы сами очень хорошо знаете что наша церковь отличается именно духомъ терпимости и не раздуваетъ малйшаго различія мнній въ ересъ или расколъ. А если сэръ-Питеръ пошлетъ своего шестнадцатилтняго сына къ тутору устраняющему христіанскую религію изъ своего преподаванія, то онъ заслужитъ чтобъ его отдули до полусмерти, и я, продолжалъ священникъ, взглянувъ сурово на сэръ-Питера и машинально засучивая свои обшлага,— съ удовольствіемъ отдулъ бы его.
— Потише, Джонъ, сказалъ сэръ-Питеръ отодвигаясь,— потише, любезный братецъ. Наслдникъ мой не будетъ воспитанъ какъ язычникъ, и Миверзъ только дразнитъ насъ. Послушайте, Миверзъ, не знаете ли вы между вашими лондонскими друзьями кого-нибудь кто былъ бы ученымъ и свтскимъ человкомъ и въ то же время христіаниномъ?
— То-есть христіаниномъ государственной церкви?
— Ну, да.
— И который согласился бы взять къ себ Кенелма воспитанникомъ?
— Конечно я предлагаю вопросъ не изъ пустаго любопытства.
— Я знаю именно такого. Онъ готовился прежде во священники, и онъ весьма учевый богословъ. Но получивъ посл неожиданной смерти старшаго брата небольшое наслдство, онъ оставилъ всякую мысль о духовномъ званіи. Онъ пріхалъ въ Лондонъ и поплатился за опытность, то-есть онъ былъ по природ великодушенъ, чрезвычайно легко попадалъ въ разныя затрудненія, и имніе его взято въ опеку для удовлетворенія кредиторовъ, а онъ получаетъ изъ нея по 400 фунтовъ въ годъ. Въ это время онъ уже былъ женатъ и имлъ двоихъ дтей. Необходимость заставила его взяться за перо для увеличенія своего дохода, и онъ сталъ однимъ изъ способнйшихъ сотрудниковъ періодической печати. Онъ блестящій ученый и бойкій писатель, и за нимъ ухаживаютъ наши общественные дятели, къ тому же онъ джентльменъ въ полномъ смысл слова, у него очень пріятный домъ, и онъ принимаетъ у себя лучшее общество. Получивъ разъ въ жизни урокъ, онъ теперь застрахованъ отъ излишней доврчивости. Его опытъ достался ему не черезчуръ дорого. Трудно найти боле тонкаго и образованнаго свтскаго человка. Онъ будетъ очень доволенъ тремя стами фунтовъ стерлинговъ или около того что вы будете платить за Кенелма. Его зовутъ Велби, и онъ живетъ въ Честеръ-Сквер.
— И безъ сомннія онъ сотрудникъ газеты Londoner? сказалъ священникъ насмшливо.
— Это врно. Онъ пишетъ наши классическія, богословскія и метафизическія статьи. Не пригласить ли мн его пріхать сюда на денекъ или на два чтобы вы сами могли посмотрть каковъ онъ вамъ покажется, сэръ-Питеръ?
— Хорошо.

ГЛАВА X.

Мистеръ Велби пріхалъ и всмъ понравился. Это былъ человкъ съ пріятными манерами, обходительный и вжливый. Въ немъ не было педантства, и однако вскор же замчалось что онъ былъ чрезвычайно начитанъ и много вещей изучилъ основательно. Онъ обворожилъ священника своими комментаріями на Іоанна Златоуста, сэръ-Питеръ былъ въ восторг отъ его разказовъ о древностяхъ древней Британіи, Кенелма онъ плнилъ своею готовностью вести съ нимъ бесду о самой спорной изъ всхъ наукъ называемой метафизикой, и въ то же время онъ былъ не мене занимателенъ и поучителенъ для леди Чиллингли и трехъ сестрицъ. Одинаково свдущій по части романовъ какъ и по части хорошихъ книгъ, онъ далъ двицамъ списокъ невинныхъ сочиненій въ томъ и въ другомъ род, а для леди Чиллингли у него былъ неистощимый запасъ анекдотовъ изъ фашонабельнаго міра, новйшихъ остротъ, послднихъ скандаловъ. Въ самомъ дл, мистеръ Велби былъ одною изъ тхъ блестящихъ личностей которыя украсятъ всякое общество куда имъ случится попасть. Если въ душ онъ и былъ человкъ разочарованный, то его разочарованіе прикрывалось невозмутимымъ спокойствіемъ духа, онъ имлъ прежде честолюбивыя и основательныя надежды на блестящую карьеру и на пріобртеніе прочной репутаціи богослова и проповдника, полученное имъ въ двадцатитрехъ-лтнемъ возраст наслдство измнило направленіе его честолюбія. Привлекательность его обращенія была такъ сильна что онъ сразу вошелъ въ моду, а его собственный общительный характеръ увлекъ его къ боле легкому, но боле пріятному роду честолюбія, которое довольствуется успхами въ обществ и наслаждается текущимъ днемъ. Когда потомъ обстоятельства принудили его дополнять свой доходъ литературною работой, онъ впалъ въ колею періодическаго авторства и отложилъ всякое попеченіе о работ необходимой для какого-либо полнаго произведенія, которая потребовала бы гораздо больше времени, а дала бы ничтожное вознагражденіе. Онъ сохранилъ еще популярность въ обществ, и можетъ-быть даже опасался компрометтировать свою общепризнанную репутацію талантливаго человка какимъ-либо капитальнымъ предпріятіемъ. Онъ не презиралъ всхъ и все, подобно Миверзу, но онъ смотрлъ на людей и на вещи какъ равнодушный, хотя и добродушный, посторонній зритель смотритъ на уличную толпу изъ окна своей гостиной. Его нельзя было назвать blas, но онъ былъ совершенно d&#233,sillusionn. Его характеръ, нкогда ультра-романтическій, теперь до такой степени проникся нейтральными оттнками жизни что всякая романтичность оскорбляла его вкусъ какъ вторженіе слишкомъ яркаго колера въ спокойный фонъ картины. Онъ сдлался вполн реалистомъ въ своей критик и во всемъ направленіи своей дятельности и мысли. Но пасторъ Джонъ не замтилъ этого, потому что Велби слушалъ его восхваленія идеальной школ, не безпокоясь опровергать ихъ. Онъ сталъ слишкомъ лнивъ для разговорнаго спора и только какъ критикъ обнаруживалъ оставшійся еще въ немъ задоръ утонченною жестокостью насмшки.
Онъ выдержалъ съ честью экзаменъ въ церковномъ православіи сдланный ему священникомъ и сэръ-Питеромъ. Въ туман канонической эрудиціи, его собственныя мннія улетучивались во мннія отцовъ церкви. На дл же онъ былъ реалистомъ въ религіи какъ и во всемъ прочемъ. Онъ смотрлъ на христіанство какъ на типъ существующей цивилизаціи, къ которому подобало относиться съ почтеніемъ, подобно тому какъ можно признавать и другіе типы этой цивилизаціи, какъ напримръ свободу печати, народное представительство, блые галстуки и черные фраки, и пр. Онъ принадлежалъ къ школ которую онъ самъ называлъ эклектическимъ христіанствомъ, и приспособлялъ разсужденія деизма къ доктринамъ церкви, если не какъ къ вроученію, то по крайней мр какъ къ учрежденію. Словомъ, онъ расположилъ въ свою пользу всхъ членовъ семейства Чиллингли, и узжая изъ замка увезъ съ собой Кенелма для посвященія его въ кругъ новыхъ идей кои долженствовали управлять его поколніемъ.

ГЛАВА XI.

Кенелмъ пробылъ полтора года у этого достойнаго наставника. Въ это время онъ многому научился по книгамъ, онъ много видлъ также знаменитостей того времени, литераторовъ, юристовъ, членовъ парламента. Онъ видлъ также не мало лицъ свтскаго общества. Прекрасныя дамы, бывшія подругами его матери въ ея молодые годы, принимали его подъ свое покровительство, давали ему совты и баловали его. Одна изъ нихъ была въ особенности добра къ нему, маркиза Гленальвонъ. Ее привязало къ нему благодарное воспоминаніе: младшій сынъ ея былъ его товарищемъ въ Мертонской школ, и Кенелмъ спасъ ему жизнь вытащивъ его изъ воды. Бдный мальчикъ потомъ умеръ отъ чахотки, и горе матери объ его утрат еще нжне привязало ее къ Кенелму. Леди Гленальвонъ была одною изъ царицъ лондонскаго свта. На пятидесятомъ году она все еще была прекрасна, она была также очень образована, очень умна, и очень добра, какъ это случается съ нкоторыми царицами, она была именно одною изъ тхъ женщинъ чье вліяніе такъ важно для образованія манеръ и характера молодаго человка предназначаемаго судьбой играть нкоторую ролъ въ обществ. Но она досадовала на самое себя, раздумывая что ей не удавалось возбудить подобное честолюбіе въ наслдник Чиллингли.
Здсь кстати сказать что Кенелмъ не лишенъ былъ вншнихъ преимуществъ. Онъ былъ высокъ ростомъ, и юношеская грація его сложенія скрадывала его необычайную физическую силу, зависвшую не отъ массивности размровъ, а скоре отъ желзной твердости тканей. Его лицо, при недостатк юношеской округлости, отличалось какою-то мрачною причудливою красотой, черты, не отличавшіяся художественною правильностью, были красивы и своеобразны, большіе, темные, выразительные глаза и какое-то необъяснимое сочетаніе нжности и задумчивости въ его кроткой улыбк. Онъ никогда громко не смялся, но живо схватывалъ смшную сторону, и его глаза смялись при закрытыхъ губахъ. Онъ говорилъ самъ странныя, забавныя, неожиданныя фразы производившія впечатлніе юмора, но только блескъ глазъ изобличалъ въ немъ шутливость, и онъ говорилъ съ видомъ невиннаго невднія шутки подобно траппистскому монаху выглянувшему изъ вырытой имъ могилы чтобы произнести memento mori.
Тмъ не мене его серіозное лицо было очень привлекательно. Женщины думали видть въ немъ выраженіе романической чувствительности: имъ оно казалось лицомъ человка склоннаго къ любви поэтической и страстной. А онъ оставался столь же неприступенъ для женскихъ стей какъ и молодой Ипполитъ. Онъ приводилъ въ восторгъ пастора Джона продолжая свои атлетическія упражненія, и пріобрлъ репутацію въ кулачной школ, которую онъ посщалъ аккуратно, какъ лучшій боксеръ между джентльменами.
Онъ пріобрлъ много знакомствъ, но друзей не имлъ. А между тмъ всякій кто часто съ нимъ видался начиналъ любить его, и не отвчая самъ на привязанность онъ не отталкивалъ ея. Онъ отличался чрезвычайною мягкостью голоса и манеръ, и обладалъ невозмутимымъ характеромъ своего отца, дти и собаки тянулись къ нему какъ бы инстинктивно.
Отъ мистера Велби Кенелмъ перешелъ въ Кембриджъ съ головой изрядно пропитанною новыми идеями готовыми пустить отростки. Онъ конечно удивлялъ другихъ новичковъ, и случалось что онъ ставилъ въ тупикъ и премудрыхъ туторовъ коллегій Троицы и Св. Іоанна. Но постепенно онъ сталъ устраняться вообще отъ товарищескаго общества. Дло въ томъ что умомъ онъ не по лтамъ былъ старъ, и посл избранныхъ столичныхъ кружковъ вечеринки въ коллегіи не представляли для него ничего занимательнаго. Онъ поддержалъ свою атлетическую репутацію, и въ нкоторыхъ случаяхъ, когда какой-нибудь слабенькій студентъ былъ побиваемъ гигантомъ лодочникомъ, его мускульное христіанство благородно заступалось за слабую сторону. Для пріобртенія другихъ, боле интеллектуальныхъ, университетскихъ отличій, онъ не такъ много работалъ какъ могъ бы, однако былъ въ числ первыхъ на экзаменахъ, получилъ дв награды, и кончилъ курсъ съ довольно почетною степенью, посл чего вернулся домой боле страннымъ, боле серіознымъ, словомъ, мене похожимъ на другихъ людей чмъ какимъ былъ по выход изъ Мертонской школы. Онъ отгородилъ для себя въ собственномъ сердц уединеніе, и въ этомъ уединеніи сидлъ безмолвнымъ наблюдателемъ подобно пауку въ паутин.
Вслдствіе ли естественной склонности, или отъ воспитанія такихъ наставниковъ какъ мистеръ Миверзъ, который, проводя новыя идеи, не находилъ въ прошедшемъ ничего достойнаго почтенія, и какъ мистеръ Велби, который признавалъ реальнымъ только рутину настоящаго и осмивалъ всякія мечты будущаго какъ идеалистическія, главное направленіе ума Кенелма приняло форму спокойнаго индифферентизма. Трудно было доискаться въ немъ какого-либо обыкновеннаго побужденія къ дятельности: тщеславія или честолюбія, искательства популярности или жажды власти. Ко всмъ женскимъ приманкамъ онъ досел пребывалъ равнодушенъ. Онъ никогда не испытывалъ любви, но много читалъ о ней, и эта страсть казалась ему необъяснимымъ заблужденіемъ человческаго разсудка и позорнымъ уклоненіемъ отъ спокойнаго теченія мысли которое должно быть удломъ мужественныхъ натуръ. Весьма краснорчивая книга восхваляющая безбрачіе и озаглавленная Приближеніе къ ангеламъ, написанная извстнымъ оксфордскимъ ученымъ Дединомъ Рочемъ, произвела столь сильное впечатлніе на его юный умъ что, будь онъ католикомъ, онъ могъ бы поступить въ монахи. Если у него въ чемъ проявлялась горячность, то разв горячность мыслителя ратующаго за отвлеченную истину, то-есть за то что онъ почиталъ истиной, а такъ какъ что кажется истиной одному человку наврное кажется ложью другому, то эта наклонность его представляла свои неудобства, и опасности, какъ это можно видть изъ послдующей главы.
Но предварительно, для правильной оцнки его поведенія въ той глав, я прошу тебя, благосклонный читатель (если бываетъ благосклонный читатель), припомнить что онъ напичканъ новыми идеями, которыя, встрчая глубокое и враждебное теченіе старыхъ идей, вырываются наружу тмъ съ большею ядовитостью.

ГЛАВА XII.

Въ Эксмондгам были большія празднества для ознаменованія великаго для міра событія когда Кенелму Чиллингли минуло двадцать одинъ годъ.
Молодой наслдникъ произнесъ рчь къ собравшимся фермерамъ и другимъ приглашеннымъ гостямъ, и рчь эта не прибавила веселья празднику. Онъ говорилъ гладко и съ самоувренностью, удивительною въ юнош въ первый разъ обращающемся къ толп, но рчь была не увеселительна.
Главный фермеръ усадьбы, предлагая выпить за его здоровье, естественно упомянулъ о длинномъ ряд его предковъ, онъ упомянулъ съ увлеченіемъ о заслугахъ его отца какъ человка и помщика, и усмотрлъ много благопріятныхъ предзнаменованій для его собственной будущей карьеры, съ одной стороны въ превосходныхъ качествахъ его родителей, а съ другой въ почестяхъ какія самъ юноша пріобрлъ въ университет.
Кенелмъ Чиллингли въ своемъ отвт щедро высылалъ т новыя идеи долженствовавшія руководить грядущимъ поколніемъ которыя онъ усвоилъ себ изъ газеты мистера Миверза и разговоровъ мистера Велби.
О предкахъ онъ не сталъ слишкомъ много распространяться. Онъ замтилъ только что странно обращать вниманіе на то какъ долго какая-либо фамилія или династія процвтала гд-нибудь въ уголк созданной матеріи, не обнаруживая себя никакими умственными заслугами и ничмъ не отличаясь отъ смняющихъ другъ друга посвовъ травъ. ‘Непреложно врно’, говорилъ онъ, ‘что Чиллингли жили на этомъ мст изъ поколнія въ поколніе въ теченіе цлой четверти всемірной исторіи, съ того самаго времени когда, по вычисленіямъ сэръ-Исаака Ньютона, случился потопъ. Но, насколько можно судить по уцлвшимъ лтописямъ, свтъ не сталъ мудре или лучше отъ ихъ существованія. Они раждались чтобы сть пока могли сть, а когда ужь не могли сть, то умирали. И нельзя, впрочемъ, сказать чтобы въ этомъ отношеніи они уступали въ незначительности большинству своихъ ближнихъ. ‘Большая часть изъ насъ здсь присутствующихъ’, продолжалъ ораторъ, ‘раждаемся только затмъ чтобъ умереть, и лучшее утшеніе нашей гордости оскорбляемой этимъ фактомъ есть вроятность что и наше потомство будетъ имть не боле значенія въ общемъ стро природы чмъ мысами.’ Высказавъ этотъ философскій взглядъ на своихъ предковъ въ особенности и на родъ человческій вообще, Кенелмъ Чиллингли затмъ перешелъ къ спокойному анализу похвалъ расточенныхъ его отцу какъ человку и помщику.
‘Какъ человкъ’, говорилъ онъ, ‘мой отецъ безъ сомннія достоинъ всего что въ пользу человка можетъ быть сказано другимъ человкомъ. Но что такое человкъ въ лучшемъ его вид? Грубый, слабый и неразвитый зародышъ, высшее качество коего есть смутное собственное сознаніе что онъ не боле какъ зародышъ и не можетъ довершить себя пока не перестанетъ быть человкомъ, то-есть пока не станетъ другимъ существомъ въ другой форм существованія. Мы можемъ хвалить собаку какъ собаку, потому что собака есть законченное бытіе, а не зародышъ. Но хвалить человка какъ человка, забывая что онъ только почка изъ которой въ конц концовъ должна развиться форма совершенно иная, одинаково несогласно и съ ученіемъ Писанія о настоящей неполнот и несовершенств человка, и съ психологическимъ и метафизическимъ познаніемъ его духовной организаціи, очевидно назначенной для цлей которыхъ онъ никогда не можетъ достигнуть какъ человкъ. Что мой отецъ какъ несовершенный зародышъ ни въ чемъ не уступаетъ любому изъ здсь присутствующихъ — вполн врно, но пораздумавъ, вы увидите что этимъ еще не много сказано въ его пользу. Даже въ отношеніи хваленаго физическаго устройства людей, вамъ извстно что наилучше сложенный изъ насъ, по послднимъ научнымъ изслдованіямъ, развился изъ нкоего безобразнаго волосатаго животнаго въ род гориллы, и что самъ предокъ этого гориллы имлъ своего родоначальника въ небольшомъ морскомъ животномъ имвшемъ форму двугорлой бутылки. Вроятно и то что мы сами, рано или поздно, будемъ истреблены какимъ-нибудь новымъ развитіемъ вида.
‘Что касается до заслугъ приписанныхъ отцу моему какъ помщику, то я принужденъ почтительно высказать мое несогласіе съ этими необдуманными похвалами. Всякій здравомыслящій человкъ долженъ согласиться что первая обязанность помщика относится не къ фермерамъ которымъ онъ сдаетъ землю въ аренду, а ко всей націи. Онъ обязанъ заботиться чтобы земля доставляла обществу наиболе продуктовъ. Для достиженія этой цли помщикъ долженъ сдавать свои фермы съ торговъ, добиваясь высшей ренты какую онъ можетъ получить отъ надежныхъ искателей. Состязательные экзамены въ нашъ просвщенный вкъ вводятся во всемъ, даже въ такихъ занятіяхъ гд отъ лучшихъ людей требуются качества не поддающіяся экзаменамъ. Въ земледліи, по счастію, принципъ состязательнаго экзамена не такъ трудно приложимъ для выбора лучшаго человка, какъ напримръ въ дипломатіи, гд Таллейранъ былъ бы устраненъ за незнаніе ни одного языка кром своего роднаго, или въ арміи, гд было бы отказано въ производств такому офицеру какъ Мальборо, который не умлъ писать правильно. Въ земледліи же помщику нужно только освдомиться кто иметъ большій капиталъ и можетъ дать высшую ренту, соглашаясь на строжайшія неустойки предусмотрнныя въ условіяхъ контракта, при чемъ самый контрактъ долженъ быть написанъ самыми учеными земледльцами, а неустойки опредлены самымъ осторожнымъ нотаріусомъ. Только при такомъ порядк аренды, рекомендуемомъ самыми либеральными экономистами, не говоря о тхъ еще боле либеральныхъ экономистахъ что вовсе не признаютъ за землевладніемъ какихъ-либо правъ собственности, только такимъ образомъ, говорю я, помщикъ исполнитъ свой долгъ предъ своею страной. Онъ ищетъ фермеровъ способныхъ при помощи своего капитала извлекать изъ земли для пользы общества наиболе продуктовъ, и такихъ фермеровъ находитъ посредствомъ состязательнаго экзамена сравненіемъ ихъ текущихъ счетовъ у банкировъ и представляемыхъ ими залоговъ, и обезпечивая ихъ благонадежность строгостью условій договора придуманнаго Либихомъ и изложеннаго въ законной форм Читти. Но на помстьяхъ моего отца я вижу весьма многихъ фермеровъ мало искусныхъ и еще мене капитальныхъ, не имющихъ понятія о Либих и приходящихъ въ ужасъ отъ Читти, и потому даже сыновняя любовь не можетъ заставить меня честно сказать что мой отецъ хорошій помщикъ. Онъ предпочиталъ привязанность къ отдльнымъ лицамъ исполненію долга въ отношеніи къ обществу. Вопросъ не въ томъ, друзья мои, пойдетъ ли горсть фермеровъ вамъ подобныхъ въ рабочій домъ или нтъ. Это вопросъ потребителя. Извлекаете ли вы изъ земли для потребителя наибольшую жатву?
‘Что до меня’, продолжалъ ораторъ, разгорячась по мр того какъ для него ощутительне становился холодъ навянный его словами на слушателей, ‘я не отрицаю что, благодаря случайной подготовк къ весьма ошибочному и одностороннему курсу образованія, я получилъ то что называютъ отличіями къ Кембриджскомъ университет, во не слдуетъ видть въ этомъ факт какихъ-нибудь предзнаменованій моей будущности. Многіе самые безполезные люди, въ особенности умы узкіе и фанатическіе, достигали въ университет гораздо высшихъ отличій чмъ т какія мн выпали на долю.
‘Тмъ не мене я благодарю васъ за любезности высказанныя вами обо мн и моемъ семейств, но я постараюсь совершить мой путь къ могил, всхъ насъ ожидающей, со спокойнымъ равнодушіемъ къ тому что станутъ обо мн говорить въ теченіе столь короткаго странствія. И чмъ скоре, друзья мои, мы достигнемъ конца нашего странствія, тмъ скоре избавимся отъ многихъ, многихъ горестей, хлопотъ, прегршеній и болзней. Поэтому, когда я пью за ваше здоровье, то вы должны понимать что въ сущности я желаю вамъ скорйшаго избавленія отъ немощей коимъ подвержена плоть, и которыя обыкновенно умножаются съ годами до такой степени что доброе здоровье едва ли возможно при упадк всхъ силъ въ старческомъ возраст. Джентльмены, ваше доброе здоровье!’

ГЛАВА XIII.

На слдующее утро посл празднованія совершеннолтія, сэръ-Питеръ и леди Чиллингли имли продолжительное совщаніе о странностяхъ своего наслдника и о лучшемъ способ достичь того чтобъ онъ имлъ боле пріятные взгляды или по крайней мр выражалъ мене непріятныя чувства,— согласныя разумется, хотя это не было высказано ими, съ новыми идеями коимъ предстояло управлять его вкомъ. Придя къ соглашенію по поводу этого щекотливаго предмета, они пошли рука объ руку отыскивать своего наслдника. Кенелмъ рдко завтракалъ съ ними вмст. Онъ вставалъ рано и обыкновенно совершалъ уединенныя прогулки прежде чмъ его родители вставали съ постели.
Достойная чета нашла Кенелма на берегу ручья который протекалъ паркъ Чиллингли. Онъ закинулъ удочку въ воду и звалъ, очевидно находя въ этомъ большую отраду.
— Нравится теб ловить рыбу, другъ мой? сказалъ дружелюбно сэръ-Питеръ.
— Ни мало, отвчалъ Кенелмъ.
— Для чего же ты ловишь? спросила леди Чиллингли.
— Длать больше нечего.
— А! вотъ что, сказалъ сэръ-Питеръ,— весь секретъ странностей Кенелма разъясняется этими словами, другъ мой, ему необходимо развлеченіе. Вольтеръ справедливо говоритъ что ‘развлеченія составляютъ одну изъ потребностей человка’. И еслибы Кенелмъ могъ развлекаться подобно другимъ, онъ и былъ бы какъ вс другіе.
— Въ такомъ случа, сказалъ Кенелмъ съ важностью и выдергивая изъ воды удочку съ трепетавшею на ней маленькою форелью, которая упала на колни къ леди Чиллингли,— въ такомъ случа я лучше не желаю развлекаться. Я не интересуюсь странностями другихъ людей. Инстинктъ самохраненія побуждаетъ меня интересоваться моими собственными.
— Послушай Кенелмъ, воскликнула леди Чиллингли съ жаромъ, что при спокойномъ характер миледи случалось очень рдко,— возьми прочь эту ужасную мокрую вещь! Положи въ сторону свою удочку и слушай что говоритъ твой отецъ. Твое странное поведеніе причиняетъ намъ очень много безпокойства.
Кенелмъ снялъ рыбу съ крючка, положилъ ее въ корзинку и устремивъ свои большіе глаза на отца, сказалъ:
— Что такое въ моемъ поведеніи причиняетъ вамъ неудовольствіе?
— Не неудовольствіе, Кенелмъ, сказалъ сэръ-Питеръ дружелюбно,— но безпокойство, твоя мать употребила врное выраженіе. Видишь ли, мой другъ, я желаю чтобы ты отличился въ свт. Ты могъ бы быть представителемъ графства, подобно твоимъ предкамъ. Вчерашній день казался мн превосходнымъ случаемъ чтобы представить тебя твоимъ будущимъ избирателемъ. Ораторское искусство цнится высоко въ свободной стран, и почему бы теб не быть ораторомъ? Демосенъ говоритъ: произнесеніе, произнесеніе, произнесеніе — вотъ въ чемъ искусство оратора, ты произносишь рчь превосходно, изящно, сдержанно, классически.
— Извините, любезный батюшка, Демосенъ не говорилъ произнесеніе, какъ обыкновенно передаютъ это слово, онъ говоритъ рчи или дйствіе, лицедйство — , искусство произносить рчь въ притворномъ характера, откуда и происходитъ слово гипокризія въ обыкновенномъ своемъ смысл. Лицемріе, лицемріе, лицемріе! вотъ, согласно Демосену, въ чемъ заключается тройное качество оратора. Желаете ли вы чтобъ я сдлался трижды лицемромъ?
— Кенелмъ, мн стыдно за тебя. Ты такъ же хорошо знаешь какъ и я что только съ помощію метафоры можно передать слово приписываемое великому Аинянину какъ лицемріе. Но допуская, какъ ты говоришь, что оно означаетъ не произнесеніе, но сценическую игру, я понимаю почему твой первый ораторскій дебютъ не былъ успшенъ. Ты произносилъ превосходно, но игралъ неувлетворительно. Ораторъ долженъ нравиться, привлекать, убждатъ, располагать въ свою пользу. Ты поступилъ какъ разъ наоборотъ. И хотя произвелъ большое впечатлніе, оно было ршительно не въ твою пользу, такъ что оно можетъ закрыть для тебя вс пути къ выборной карьер въ Англіи.
— Долженъ ли я понять, сказалъ Кенелмъ грустнымъ и сострадательнымъ тономъ какимъ благочестивый проповдникъ церкви обличаетъ отверженнаго и закоренлаго гршника,— долженъ ли я понять что вы совтуете вашему сыну прибгать къ неправд для достиженія личныхъ цлей?
— Прибгать къ неправд! Ахъ ты дрянной щенокъ!
— Щенокъ! повторилъ Кенелмъ не оскорбленно, но задумчиво,— щенокъ! Благовоспитанный щенокъ подражаетъ своимъ родителямъ.
Сэръ-Питеръ расхохотался.
Леди Чиллингли поднялась съ достоинствомъ, встряхнула свое платье, распустила зонтикъ и безмолвно двинулась прочь.
— Вотъ видишь. Кенелмъ, сказалъ сэръ-Питеръ, переставъ смяться.— Твои шутки и чудачества могутъ забавлять эксцентрическаго человка какъ я, но они не годятся для свта, и какъ въ твои годы, при рдкомъ преимуществ которое ты имлъ будучи въ молодыхъ годахъ принятъ въ самомъ просвщенномъ обществ, подъ руководствомъ наставника знакомаго съ новыми идеями которыя должны руководитъ государственныхъ людей, какъ могъ ты произнести такую глупую рчь какъ вчера, я этого не понимаю.
— Милый батюшка, позвольте мн уврить васъ что идеи которыя я выразилъ самыя новыя, он теперь наиболе въ ходу — идеи выражаемыя въ боле ясной, или если вы предпочитаете вашъ эпитетъ, въ боле глупой форм, чмъ та какую я употребилъ. Ихъ проповдуетъ газета Londoner и многія изъ лучшихъ либеральныхъ газетъ.
— Кенелмъ, Кенелмъ, такія идеи могутъ повернуть свтъ вверхъ дномъ.
— Новыя идеи всегда стремятся повернуть старыя идеи вверхъ дномъ. И наконецъ міръ есть не боле какъ идея, которая поворачивается вверхъ дномъ съ каждымъ новымъ вкомъ.
— Ты внушаешь мн отвращеніе къ слову идеи. Оставь свою метафизику и изучай дйствительную жизнь.
— Я изучалъ дйствительную жизнь у мистера Велби. Онъ архимандритъ реализма. А та жизнь ложная которую вы указываете мн для изученія. Чтобы сдлать вамъ удовольствіе я готовъ начать это изученіе. Я могу сказать что это даже очень пріятно. Дйствительная жизнь напротивъ очень скучна.
Кенелмъ снова звнулъ.
— Нтъ у тебя друзей между твоими молодыми товарищами-студентами?
— Друзей! разумется нтъ. Но я думаю что у меня есть нсколько враговъ, они могутъ вполн замнить друзей, только они вредятъ меньше.
— Ты хочешь сказать что ты жилъ одиноко въ Кембридж?
— Нтъ, я жилъ большею частію съ Аристофаномъ, и нсколько съ коническими сченіями и гидростатикою.
— Книги. Сухая компанія.
— Боле невинная по крайней мр чмъ влажная компанія. Вы никогда не напивались?
— Напиваться!
— Я попробовалъ однажды, съ молодою компаніей которую вы рекомендуете мн въ друзья. Не думаю чтобъ я имлъ успхъ, но я ходилъ съ больною головой. Дйствительная жизнь въ коллегіи изобилуетъ головными болями.
— Кенелмъ, другъ мой, ясно одно: теб слдуетъ путешествовать.
— Какъ вамъ угодно. Маркъ Антоній говоритъ что для камня все равно куда его бросятъ, вверхъ или внизъ. Когда мн хать?
— Очень скоро. Разумется нужно сдлать приготовленія, теб нуженъ товарищъ въ путешествіи. Я не хочу сказать наставникъ — ты слушкомъ уменъ и солиденъ чтобы нуждаться въ немъ — но пріятная, дружелюбная, съ хорошимъ обращеніемъ молодая особа твоихъ лтъ.
— Моихъ лтъ, мущина или женщина?
Сэръ-Питеръ попробовалъ нахмуриться. Но онъ ничего не могъ больше сдлать какъ сказать съ важностью:— женщина! Если я сказалъ что ты слишкомъ солиденъ чтобы нуждаться въ наставник, это потому что до сихъ поръ, повидимому, тебя нельзя было увлечь съ истиннаго пути женскими прелестями. Могу ли я спросить, въ числ другихъ наукъ какія ты изучалъ не была ли и та которую человкъ до сего времени не могъ постичь вполн,— познаніе женщины?
— Разумется. Вы позволите мн поймать еще форель?
— Такъ ты изучалъ женщинъ. Я бы никогда не подумалъ этого. Когда же и гд началъ ты знакомиться съ этою областью знанія?
— Когда? Начиная съ десяти лтъ. Гд? прежде въ вашемъ дом, потомъ въ коллегіи. Постойте! клюнула,— и другая форель, покинувъ свою родную стихію, попала прямо на носъ сэръ-Питеру, откуда была перенесена въ корзинку.
— Въ десять лтъ и въ моемъ дом. Эта щеголиха, вертушка Дженъ, горничная….
— Дженъ! Нтъ. Памела, миссъ Байронъ, Кларисса — женщины въ Ричардсон, которыя, какъ говоритъ докторъ Джонсонъ, ‘учатъ страсти повиноваться велніямъ добродтели’. Надюсь, ради васъ, что докторъ Джонсонъ не ошибся въ своемъ увреніи, ибо я находилъ всхъ этихъ женщинъ ночью въ вашихъ собственныхъ комнатахъ.
— О! сказалъ сэръ-Питеръ, только-то.
— Только что я припоминаю, возразилъ Кенелмъ.
— А у мистера Велби и въ коллегіи, продолжалъ сэръ-Питеръ нершительно,— ты былъ знакомъ съ женщинами такого же рода?
Кенелмъ покачалъ головой.
— Гораздо хуже, особенно въ коллегіи.
— Такъ и есть. Чего можно ожидать отъ нихъ хорошаго когда столько повсъ за ними гоняются.
— Очень не многіе изъ моихъ товарищей гонялись за женщинами о которыхъ я говорю, еще мене кто сознавался въ этомъ.
— Тмъ лучше.
— Нтъ, батюшка, тмъ хуже, безъ близкаго знакомства съ этими женщинами мало пользы быть въ университет.
— Объяснись пожалуста.
— Пирра и Лидія, Гликерія и Коринна, и многія другія въ томъ же род, потомъ женщины у Аристофана, что вы скажете о нихъ?
— И это только съ женщинами которыя жили 2.000 или 3.000 лтъ тому назадъ, или еще вроятне, вовсе никогда не жили, ты сводилъ знакомство? Не восхищался ли ты когда-нибудь настоящею женщиной?
— Настоящія женщины! Я никогда ни встрчалъ ни одной которая не была бы фальшивою, фальшивою съ той минуты какъ ее похвалятъ, она начинаетъ скрывать свои чувства, и во взгляд ея ложь когда она не говоритъ лжи. Но если мн слдуетъ изучать ложную жизнь, полагаю что я долженъ начать со лживыхъ женщинъ.
— Не потерплъ ли ты неудачи въ любви что говоришь съ такою горечью о женщинахъ?
— Я не говорю съ горечью о женщинахъ. Но испытайте женщину въ ея клятвахъ, и она локажетъ вамъ что она лжива, всегда была таковою и всегда будетъ, и гордится этимъ.
— Я радъ что твоя мать не слышитъ тебя. Со временемъ ты будешь думать иначе. А пока, возвратимся къ другому полу: нтъ ли молодаго человка твоего сословія съ кмъ бы теб пріятно было путешествовать?
— Разумется нтъ. Я ненавижу ссоры.
— Какъ хочешь. Но нельзя же тебы хать совершенно одному, я найду теб хорошаго слугу для путешествія. Сегодня я напишу въ городъ касательно приготовленій, и черезъ недлю или около того, я надюсь, все будетъ готово. Денегъ на расходы ты будешь получать сколько самъ назначишь: ты никогда не былъ расточителенъ, и, дитя мое, я люблю тебя. Развлекайся, веселись, и возвращайся излчившись отъ своихъ странностей, но сохранивъ свою честь.
Сэръ-Питеръ наклонился и поцловалъ сына въ лобъ. Кенелмъ былъ тронутъ, онъ всталъ, обнялъ отца и сказалъ тихимъ голосомъ:
— Если когда-нибудь мн встртится искушеніе поступить низко, для меня довольно будетъ вспомнить чей я сынъ — это спасетъ меня.
Сказавъ это онъ опустилъ руку и пошелъ одиноко вдоль ручья, не заботясь о дорог.

ГЛАВА XIV.

Молодой человкъ продолжалъ идти по берегу ручья пока не достигъ ограды парка. Здсь на грубомъ возвышеніи поросшемъ травой, одинъ изъ прежнихъ владльцевъ, общительнаго характера, построилъ родъ бельведера, откуда открывался прекрасный видъ на пролегавшую внизу большую дорогу. Наслдникъ фамиліи Чиллингли машинально взобрался на возвышеніе, вошелъ въ бельведеръ, слъ и задумчиво подперъ рукой голову. Зданіе это рдко было посщаемо человкомъ, обычными его обитателями были пауки. Эти искусныя наскомыя образовали тамъ многочисленную колонію. Паутина, потемнвшая отъ пыли и украшенная крыльями, ногами и остовами множества злополучныхъ путниковъ, густо застилала уголъ и подоконникъ, спускалась фестонами къ хромоногому столу, на который молодой человкъ положилъ свои локти, образовала геометрическіе круги и ромбоиды между полосками изъ коихъ состояли спинки старинныхъ стульевъ. Одинъ большой черный паукъ,— который былъ можетъ-статься старйшимъ обитателемъ и завладлъ лучшимъ мстомъ у окна, готовый предложить предательское гостепріимство всякому крылатому страннику который соблазнясь прохладой и отдохновеніемъ свернетъ съ большой дороги,— выскочилъ при вход Кенелма изъ своего внутренняго убжища и остановился неподвижно въ средин своей стки, глядя на него во вс глаза. Казалось онъ не былъ вполн увренъ слишкомъ великъ пришлецъ или нтъ.
— Котъ удивительное доказательство мудрости Провиднія, сказалъ Кенелмъ,— что когда значительное число его твореній составляютъ общество или классъ, тайный элементъ разъединенія входитъ въ сердца особей составляющихъ общину и лишаетъ ихъ возможности совмстно дйствовать съ усердіемъ и пользою для общаго интереса. ‘Мухи могли бы стащить меня съ постели еслибъ он были единодушны’, сказалъ великій г. Корренъ, и нтъ сомннія что еслибы вс пауки составляющіе здшнюю республику дружно напали на меня, я палъ бы жертвою ихъ соединенныхъ усилій. Но пауки, несмотря на то что живутъ въ одномъ мст, принадлежатъ къ одной пород, одушевлены одинакими инстинктами, не соединяются даже для нападенія на бабочку, каждый заботится о собственной польз, а не о польз всей общины. Жизнь каждаго творенія сходна въ этомъ отношеніи съ кругомъ, который не можетъ соприкасаться съ другимъ кругомъ боле чмъ въ одной точк. Я сомнваюсь даже прикасаются ли они и въ ней,— между атомами есть всегда разстояніе — Я всегда себялюбиво. Между тмъ есть знаменитые учители въ Академіи Новыхъ Идей которые хотятъ уврить насъ что вс рабочіе классы цивилизованнаго міра могли бы отршиться отъ всякаго различія происхожденія, исповданія, умственнаго развитія. индивидуальныхъ наклонностей и интересовъ, для соединенія въ одинъ союзъ заботящійся о наполненіи общественной кладовой!
Здсь бесда его съ самимъ собой прекратилась, и наклонясь за окно, онъ сталъ смотрть на большую дорогу. Это была прекрасная дорога, прямая и гладкая, содержимая въ превосходномъ порядк сторожами при шлагбаумахъ на каждыхъ одиннадцати миляхъ. Веселыя луговины окаймляли ее съ каждой стороны, а внизу бельведера одинъ изъ благожелательныхъ средневковыхъ Чиллингли устроилъ небольшой фонтанъ для освженія прохожихъ. Около фонтана стояла грубая каменная скамья, осненная густою ивой. Съ высокаго пригорка на которомъ она стояла открывался пространный видъ на хлбныя поля, луга и далекія горы, облитыя мягкимъ свтомъ лтняго солнца. Вдоль дороги двигались то колымага наполненная пассажирами сидящими на солом — старая женщина, красивая двушка, двое дтей, то толстый фермеръ отправляющійся на базаръ въ своей телг, потомъ три легкіе экипажа пронеслись на ближайшую станцію желзной дороги, лотомъ красивый молодой человкъ верхомъ, рядомъ съ нимъ молодая двушка, позади грумъ. Не трудно было угадать что молодой человкъ и молодая двушка были влюбленные. Это видно было по его блествшимъ глазамъ и серіознымъ губамъ, которыя шептали что-то слышное лишь ей одной, видно было по ея потупленнымъ очамъ и разгорвшимся щекамъ.
‘Увы! безпечные къ своей судьб’, прошепталъ Кенелмъ, ‘сколько тревогъ эти маленькія жертвы готовятъ для себя и своего потомства! Еслибъ я могъ снабдить ихъ сочиненіемъ Децима Роча О приближеніи къ Ангеламъ!’
Дорога оставалась нсколько минутъ пустынною, вдругъ справа послышался веселый голосъ, среднее между пніемъ и говоркомъ, съ такимъ отчетливымъ произношеніемъ что слова явственно достигали уха Кенелма. Они были слдующія:
Черный Карлъ изъ дверей своей хаты глядлъ,
Онъ глядлъ въ зеленющій боръ,
А дорогою внизъ идетъ рыцарь Нирстейнъ
И собаки его впереди.
И поетъ онъ, поетъ, беззаботно поетъ,
Идетъ рыцарь Нирстейнъ, внизъ дорогой идетъ
И собаки его впереди.
Слыша псню по звукамъ англійскую, по содержанію нмецкую, Кенелмъ сталъ внимательно вслушиваться, и взглянувъ внизъ на дорогу увидлъ выходящую изъ тни березъ оснявшихъ ограду парка фигуру которая не вполн гармонировала съ понятіемъ о рыцар Нирштейн. Фигура была тмъ не мене довольно привлекательна. Незнакомецъ былъ одтъ въ поношенное зеленое платье, съ высокою тирольскою шляпою на голов, за плечами у него былъ заброшенъ дорожный мшокъ и его сопровождала блая померанская собака, очевидно хромоногая, но съ претензіей казаться искусною въ охот: она ковыляла нсколькими шагами впереди своего хозяина и обнюхивала около плетня ища крысъ или мышей или тому подобной мелкой дичи.
Вмст съ окончаніемъ псни пшеходъ достигъ фонтана и привтствовалъ его радостнымъ восклицаніемъ. Сбросивъ съ плечъ мшокъ, онъ наполнилъ желзный ковшъ привязанный къ фонтану, кликнулъ собаку, называя ее Максомъ, и поднесъ ей ковшъ чтобъ она напилась, и только когда животное утолило жажду, хозяинъ его сталъ утолять свою. Потомъ, снявъ шляпу и обмывъ себ виски и лицо, прохожій слъ на скамью, а собака угнздилась на лужайк у его ногъ. Посл небольшой остановки, прохожій началъ снова, но боле тихимъ и медленнымъ голосомъ, пть свою псню, и продолжалъ съ небольшою запинкой прибирать стихи втораго куплета. Видно было что онъ или старался припомнить забытое или сочинялъ самъ, послднее казалось вроятне и было боле похоже на работу ума.
— Что пшкомъ, не верхомъ, рыцарь Карлъ, сказалъ онъ,—
Не на срой лошадк своей?
Срой лошадк…. гм! своей. Такъ будетъ хорошо!
‘Въ самомъ дл хорошо! Онъ немногимъ доволенъ’, пробормоталъ Кенельмъ. ‘Но такіе пшеходы не каждый день проходятъ по дорог. Потолкуемъ съ нимъ.’ Говоря такъ, онъ тихонько вылзъ изъ окна, сошелъ съ возвышенія и выйдя на дорогу чрезъ непримтную калиточку, безшумно остановился позади прохожаго подъ развсистою ивой.
Незнакомецъ былъ погруженъ въ молчаніе. Можетъ-статься онъ утомился стихами, или же механизмъ стихосложенія смнился тмъ мечтательнымъ состояніемъ которое свойственно характеру занимающихся стихотворствомъ. Красота окружающей природы приковала его взглядъ къ лсистому ландшафту уходившему вдаль ко гряд горъ, въ которыя, казалось, упиралось небо.
— Я бы желалъ слышать окончаніе этой нмецкой баллады, внезапно послышался голосъ.
Путникъ вздрогнулъ и оглянулся. Кенелмъ увидалъ предъ собою человка зрлыхъ лтъ, съ волосами и бородой густаго роскошнаго каштановаго цвта, съ блестящими голубыми глазами и замчательною необъяснимою прелестью въ очертаніяхъ лица и въ выраженіи, очень веселомъ, очень открытомъ, и съ оттнкомъ благородства, внушавшаго уваженіе.
— Простите что я обезпокоилъ васъ, сказалъ Кене.шъ приподнимая шляпу,— но я подслушалъ ваше пніе, и хотя мн кажется что ваши стихи переведены съ нмецкаго, я однакожь не помню чего-нибудь подобнаго у тхъ народныхъ нмецкихъ поэтовъ которыхъ мн случалось читать.
— Это не переводъ, сэръ, возразилъ прохожій.— Я просто пытался связать нсколько мыслей которыя пришли мн въ голову въ это прекрасное утро.
— Значитъ вы поэтъ? сказалъ Кенелмъ, садясь на скамью.
— Я не смю сказать поэтъ, я стихослагатель.
— Я знаю, сэръ, что въ этомъ есть разница. Многіе современные поэты, которыхъ считаютъ очень хорошими, необыкновенно дурные стихослагатели. Что касается меня, то я охотне бы считалъ ихъ хорошими поэтами еслибъ они вовсе не писали стиховъ. Но не могу ли я услышать окончаніе баллады?
— Увы! Окончаніе баллады еще не готово. Предметъ ея довольно обширенъ, и мои вдохновенія очень коротки.
— Тмъ лучше и тмъ меньше это похоже на модныхъ поэтовъ. Вы вроятно не здшній. Далеко ли вы держите путь съ вашею собакой?
— Теперь у меня праздничное время, и я проброжу все лто. Я уйду далеко, потому что буду путешествовать до сентября. Весело живется посреди полей въ лтнюю пору.
— Въ самомъ дл? сказалъ Кенелмъ съ большою наивностью.— Я бы подумалъ что гораздо раньше сентября вамъ наскучатъ и поля, и собака, и вы сами. Но у васъ есть развлеченіе, вы сочиняете стихи, а это, какъ кажется, очень пріятное занятіе для тхъ кто посвящаетъ себя ему, начиная отъ нашего стараго друга Горація, который претворялъ выроботанные алкаики въ медъ, бродя лтомъ по орошеннымъ лсамъ Тибура, до кардинала Ришелье, который пописывалъ французскія вирши въ промежутки рубки дворянскихъ головъ. Кажется при этомъ все равно хороши или дурны стихи, лишь бы самъ стихотворецъ былъ доволенъ, ибо Ришелье такъ же любилъ это занятіе какъ и Горацій, хотя стихи его разумется были вовсе не Гораціевы.
— Безъ сомннія въ ваши годы, сэръ, и при вашемъ очевидномъ образованіи….
— Говорите культур, это въ настоящее время модное слово.
— Хорошо, при вашей очевидной культур, вы должны были сочинять стихи.
— Латинскіе стихи — да, и изрдка греческіе. Я долженъ былъ длать это въ школ, это не занимало меня.
— Попробуйте англійскіе.
Кенелмъ покачалъ головой.— Гд мн. Всякъ сверчокъ знай свой шестокъ.
— Въ такомъ случа оставимъ стихотворство, не находите ли вы большое удовольствіе въ уединенныхъ лтнихъ прогулкахъ когда вся природа предъ вами, когда вы можете подмчать малйшія измненія въ ея лиц — ея смхъ, ея улыбку, ея слезы, ея нахмуренное чело!
— Полагая что подъ природой вы разумете механическую послдовательность вншнихъ явленій, я отвергаю вашъ способъ говорить о механизм какъ будто бы это было существо женскаго рода: ея смхъ, ея улыбка и т. д. Это такъ же невозможно какъ говорить о смх и улыбк паровой машины. Возвратимся ко здравому смыслу. Я допускаю что есть удовольствіе одиноко бродить въ хорошую погоду посреди разнообразныхъ мстностей. Вы говорите что пользуетесь праздничнымъ путешествіемъ, изъ этого я заключаю что у васъ есть и практическія занятія которыя поглощаютъ ваше время не посвященное праздникамъ?
— Да, я не всегда лнюсь. Я иногда работаю, хотя не такъ много какъ бы долженъ былъ. ‘Жизнь есть трудъ’, какъ говорятъ поэты. Однако и я и собака моя уже отдохнули, и такъ какъ у меня впереди еще длинный путь, то я долженъ проститься съ вами.
— Я боюсь, сказалъ Кенелмъ съ серіозною и мягкою вжливостью въ тон и манер, которую онъ могъ обнаруживать по временамъ и которая, отличаясь отъ обыкновенной условной вжливости, производила впечатлніе,— я боюсь что оскорбилъ васъ вопросомъ который могъ показаться вамъ притязательнымъ. можетъ-быть даже назойливымъ, прошу васъ простить меня, рдко приходится мн встрчать человка который бы интересовалъ меня, а вы меня заинтересовали.
Говоря это онъ протянулъ руку, которую прохожій пожалъ съ чувствомъ.
— Я былъ бы негодяемъ еслибы вашъ вопросъ оскорбилъ меня. Скоре меня можно обвинить въ назойливости что я, пользуясь превосходствомъ моихъ лтъ, ршаюсь подать вамъ совтъ. Не презирайте природу и не смотрите на нее какъ на паровую машину, вы найдете въ ней очень пріятнаго и разговорчиваго друга если захотите сблизиться съ нею. А я не знаю лучшаго способа достичь этого въ ваши годы и съ вашими крпкими ногами, какъ закинуть котомку за плечи и сдлаться подобно мн пшимъ странникомъ.
— Благодарю васъ за вашъ совтъ, сэръ. Я надюсь что мы встртимся еще разъ и обмняемся мыслями относительно той вещи которую вы называете природою, вещи на которую наука, и искусство никогда, кажется, не смотрятъ одними и тми же глазами. Если для артиста природа иметъ душу, почему не имть ея и паровой машин? Искусство снабжаетъ душою всякій предметъ который оно созерцаетъ, наука обращаетъ все что было прежде снабжаемо душою въ матерію. Прощайте, сэръ.
Кенелмъ быстро отвернулся, а прохожій продолжалъ свой путь молча и задумчиво.

ГЛАВА XV.

Кенелмъ направился къ дому подъ тнью своихъ старыхъ наслдственныхъ деревъ. Можно было подумать что его путь посреди зеленющихъ луговъ, по берегу журчащаго ручья, былъ пріятне и боле располагалъ къ мирнымъ мыслямъ чмъ широкая, пыльная дорога по коей побрелъ странникъ котораго онъ только-что оставилъ. Но человкъ преданный мечтамъ творитъ свои ландшафты и налагаетъ краски на собственное небо.
— Странное всегда было у меня желаніе, разсуждалъ Кенелмъ самъ съ собою,— выйти изъ самого себя, войти въ кожу другаго человка и внести немножко разнообразія въ свои мысли и чувства. Свое Я всегда одно и то же Я, вотъ почему я такъ часто зваю. Но если я не могу войти въ кожу другаго человка, самое лучшее вслдъ за тмъ что я могу сдлать, это стать сколько возможно не похожимъ на самого себя. Посмотримъ что такое я. Я — Кенелмъ Чиллингли, сынъ и наслдникъ богатаго джентльмена. А человкъ съ котомкой за плечами, спящій въ придорожныхъ постоялыхъ дворахъ, вовсе не похожъ на Кенелма Чиллингли, въ особенности если у него очень мало денегъ и онъ можетъ остаться безъ обда. Можетъ-статься этому человку доступенъ боле свтлый взглядъ на вещи: боле мрачнаго онъ имть не можетъ. Смле, мое Я,— мы можемъ только попробовать.
Слдующіе два дня Кенелмъ казался противъ обыкновенія веселымъ. Онъ звалъ не такъ часто, гулялъ съ своимъ отцомъ, игралъ въ пикетъ съ матерью и былъ больше похожъ на другихъ людей. Сэръ-Питеръ былъ въ восторг, онъ приписывалъ эту счастливую перемну приготовленіямъ какія онъ сдлалъ для приличнаго путешествія Кенелма. Гордый отецъ велъ дятельную переписку со своими значительными лондонскими друзьями, стараясь получить для Кенелма рекомендательныя письма ко всмъ дворамъ Европы. Чемоданы со всми новйшими приспособленіями были заказаны, опытный курьеръ говорившій на всхъ языкахъ и готовившій французскія блюда когда понадобится былъ приглашенъ объявить свои условія. Короче, всевозможныя приготовленія приличествовавшія вступленію молодаго патриція въ большой свтъ были на всемъ ходу, когда Кенелмъ Чиллингли ввезанно исчезъ, оставивъ на стол въ библіотек сэръ-Питера слдующее письмо:
‘Дражайшій батюшка,— Повинуясь вашему желанію, я отправился на поиски дйствительной жизни и дйствительныхъ лицъ или наилучшаго подражанія имъ. Простите меня, умоляю васъ, если я начинаю эти поиски по-своему. До сихъ поръ я видлъ довольно господъ и госпожъ: они должны быть вс схожи между собою во всхъ частяхъ свта. Вы желали чтобъ я позабавился. Я хочу попробовать возможно ли это. Леди и джентльмены не занимательны, и чмъ боле они похожи на господъ и госпожъ, тмъ нестерпиме я нахожу ихъ. Дорогой батюшка, я отправляюсь искать приключеній какъ Амадисъ Ральскій, какъ Донъ-Кихотъ, какъ Жиль Блазъ, какъ Родерикъ Рандомъ, какъ, словомъ, единственныя реальныя лица искавшія дйствительную жизнь,— лица кои никогда не существовали кром какъ въ книгахъ. Я иду пшкомъ, иду одинъ. Я запасся большею суммой денегъ чмъ могу издержать, ибо каждый человкъ долженъ покупать опытность, и первая плата особенно дорога. Итакъ, я положилъ пятьдесятъ фунтовъ въ мой бумажникъ, а въ кошелекъ пять совереновъ и семнадцать шиллинговъ. Этой суммы должно хватить мн на годъ, но можетъ-статься неопытность лишитъ меня ея въ одинъ мсяцъ, такъ что мы не будемъ ея считать ни во что. Вы сказали чтобъ я самъ назначилъ себ содержаніе, я буду покорнйше просить васъ начать мн выдачу его теперь же впередъ, приказавъ вашему банкиру уплачивать по моимъ чекамъ въ пять фунтовъ, длая это каждый мсяцъ, всего на шестьдесятъ фунтовъ въ годъ. Съ этою суммою я не умру съ голоду, а если мн понадобится больше, мн будетъ пріятно заработать. Прошу васъ, не посылайте за мной, не начинайте розысковъ, не безпокойте домашнихъ и не давайте повода къ толкамъ сосдей, а потому не упоминайте ни о моемъ ршеніи, ни о вашемъ изумленіи по поводу его. Я буду писать вамъ время отъ времени.
‘Вы сами обсудите что лучше сказать моей дорогой матушк. Если вы скажете ей правду, что разумется сдлалъ бы я еслибы говорилъ ей что-нибудь, то мое намреніе будетъ совершенно разрушено и я сдлаюсь предметомъ толковъ всего графства. Я знаю что вы не считаете ложь безнравственною когда она необходима, какъ въ настоящемъ случа.
‘Я надюсь пробыть въ отсутствіи годъ или одиннадцать мсяцевъ, если затмъ я буду продолжать свое путешествіе, то буду продолжать его такъ какъ вы предполагали. Тогда я займу свое мсто въ лощеномъ обществ, буду просить васъ уплачивать вс расходы, и буду лгать на свой собственный счетъ въ такихъ размрахъ какъ потребуетъ сей міръ фикцій который населенъ иллюзіями и управляется ложью.
‘Богъ да благословитъ васъ, дорогой батюшка, будьте уврены что если мн встртится затрудненіе при коемъ понадобится помощь друга, я обращусь къ вамъ. Въ настоящее время я не имю другаго друга на земл, и съ осторожностію и осмотрительностію я надюсь избжать вліянія другихъ друзей.

‘Всегда преданный вамъ
‘Кенелмъ.’

‘Р. S. Дражайшій батюшка, открываю письмо въ вашей библіотек чтобъ еще разъ написать: Богъ да благословитъ васъ, и сказать съ какимъ чувствомъ я цловалъ ваши старыя бобровыя перчатки которыя нашелъ на стол.’
Когда сэръ-Питеръ дошелъ до этого постскриптума, онъ снялъ очки и вытеръ ихъ — они были совсмъ мокры.
Затмъ онъ впалъ въ глубокое раздумье. Сэръ-Питеръ былъ, какъ я уже говорилъ, ученый человкъ, онъ былъ также относительно нкоторыхъ предметовъ чувствительный человкъ, онъ глубоко сочувствовалъ юмористической сторон охраннаго характера своего сына. Но что слдовало сказать леди Чиллингли? Эта матрона была неповинна ни въ какомъ грх который бы могъ лишить ее довренности мужа въ чемъ-либо касающемся ея единственнаго сына. Она была добродтельная матрона, съ достоинствомъ въ манерахъ, воплощенное баронство. Видя ее въ первый разъ всякій инстинктивно назвалъ бы ее ‘Your ladyship!‘ Можно ли было устранить такую матрону въ какомъ бы то ни было благоустроенномъ домашнемъ кругу? Совсть сэръ-Питера громко отвчала: ‘Нтъ’. Но когда, спрятавъ совсть въ карманъ, онъ смотрлъ на вопросъ съ точки зрнія послдствій какъ свтскій человкъ, сэръ-Питеръ чувствовалъ что сообщить леди Чиллингли содержаніе письма сына было бы величайшею глупостью какую онъ только могъ сдлать. Еслибъ она узнала что Кенелмъ пренебрегъ фамильнымъ достоинствомъ вложеннымъ въ самое его имя, никакой авторитетъ мужа, кром разв такого злоупотребленія властью которое есть преступная жестокость и ведетъ къ разводу, не помшалъ бы леди Чиллингли собрать всхъ грумовъ и разослать ихъ по всмъ направленіямъ со строжайшимъ приказаніемъ возвратить бглеца живаго или мертваго, стны были бы облплены объявленіями ‘скрылся изъ своего дома’ и пр., изъ города въ городъ стали бы разсылаться телеграммы къ полиціи съ подробными наставленіями, злословіе преслдовало бы Кенелма всю жизнь, съ серіозными намеками на порочныя наклонности и сумашедшія галлюцинаціи, на него всегда бы указывали въ послдствіи какъ на ‘человка который скрывался’. А скрыться и вернуться назадъ вмсто того чтобъ быть убитымъ — самая ненавистная вещь какую человкъ можетъ сдлать, вс газеты будутъ лаять на него, во имя общественной нравственности потребуются точныя объясненія касательно непристойнаго факта его нахожденія въ живыхъ, и никакое объясненіе не будетъ принимаемо, жизнь спасена, но репутація утрачена.
Сэръ-Питеръ схватилъ свою шляпу и вышелъ, не для того чтобы ршить солгать или не солгать подруг своего сердца, но для того чтобы придумать какого рода ложь скоре всего могла бы проникнуть въ сердце его подруги.
Нсколько концовъ взадъ и впередъ по террас были достаточны для того чтобъ избранная ложь созрла,— доказательство что сэръ-Питеръ былъ опытный лжецъ. Онъ вошелъ въ домъ, прошелъ въ комнату гд обыкновенно бывала миледи и сказалъ съ безпечною веселостью:
— Мой старый другъ герцогъ Клервиль отправляется путешествовать по Швейцаріи со всмъ семействомъ. Младшая дочь его, леди Дженъ, прехорошенькая двушка и была бы недурною партіей для Кенелма.
— Леди Дженъ, младшая дочь съ прекрасными волосами, которую я послдній разъ видла очаровательнымъ ребенкомъ съ прекрасною куклой подаренною ей императрицей Евгеніей. Разумется, это хорошая партія для Кенелма.
— Я радъ что ты согласна со мною. Не было ли бы шагомъ къ этому союзу и вообще хорошимъ дломъ для Кенелма еслибъ онъ постилъ континентъ въ обществ герцога?
— Разумется.
— Въ такомъ случа ты одобришь что я сдлалъ: герцогъ вызжаетъ послзавтра, и я отправилъ Кенелма въ городъ съ письмомъ къ моему старому другу. Ты простишь что это обошлось безъ прощанья. Ты знаешь что Кенелмъ превосходный сынъ, но онъ странный малый, и такъ какъ я говорилъ съ нимъ объ этомъ, то и поспшилъ ковать желзо пока горячо, пославъ его сегодня съ экстреннымъ поядомъ въ девять часовъ утра, я боялся что если допустить отсрочку, онъ отговорится отъ путешествія.
— Ты хочешь сказать что Кенелмъ уже ухалъ? Боже мой!
Сэръ-Питеръ потихоньку вышелъ изъ комнаты и позвавъ слугу сказалъ:
— Я послалъ мистера Чдлллингли въ Лондонъ. Уложите платье которое онъ желалъ имть, такъ чтобы можно было выслать его тотчасъ какъ онъ о томъ напишетъ.
Такимъ образомъ, благодаря благоразумному нарушенію правды со стороны отца, примрный правдивецъ Кенелмъ Чиллингли спасъ честь своего дома и свою собственную репутацію отъ скандала и розысковъ полиціи. Онъ не сдлался ‘человкомъ который скрылся’.

КНИГА II.

ГЛАВА I.

Кенелмъ Чиллингли покинулъ родительскій домъ на разсвт, прежде чмъ кто-либо изъ домашнихъ проснулся.
— Несомннно, сказалъ онъ идя вдоль пустыннаго луга,— я начинаю знакомство со свтомъ какъ поэты начинаютъ съ своею поэзіей,— какъ подражатель и заимствователь. Я подражаю прохожему стихотворцу, какъ, безъ сомннія, и онъ началъ подражая какому-нибудь другому слагателю стиховъ. Но если во мн есть что-нибудь, оно выработается само въ оригинальную форму. Да наконецъ и стихотворецъ не есть изобртатель идей. Пшеходныя приключенія упоминаются еще во времена баснословія. Геркулесъ, напримръ,— этимъ способомъ достигъ неба, какъ пшеходъ. Какъ пустыненъ міръ въ этотъ часъ! Не потому ли это самое прекрасное время!
Онъ умолкъ и оглянулся кругомъ. Была самая средина лта. Солнце только-что восходило надъ красивымъ отлогимъ пригоркомъ. Каждая росинка на изгороди блестла. На неб не было ни облачка. Изъ зеленой чащи колосьевъ взлетлъ одинокій жаворонокъ. Голосъ его разбудилъ другихъ птицъ. Еще нсколько минутъ, и веселый концертъ начался. Кенелмъ благоговйно снялъ шляпу и склонилъ голову въ безмолвномъ умиленіи и славословіи.

ГЛАВА II.

Около девяти часовъ Кенелмъ вошелъ въ городъ отстоявшій миль на двнадцать отъ дома его отца и къ которому онъ съ намреніемъ направилъ свой путь, ибо въ этомъ город онъ едва ли былъ извстенъ, и могъ сдлать необходимыя покупки не обративъ на себя ничьего вниманія. Изъ своего дорожнаго туалета онъ выбралъ охотничье платье, самое простое и мене выдававшее его какъ джентльмена. Но даже въ самомъ покро его было нчто отличавшееся, и каждый встрчный крестьянинъ прикладывалъ руку къ шляп. Да и кто носитъ охотничье платье въ средин іюня, или вообще охотничье платье если то не ловчій или не джентльменъ сбирающійся охотиться.
Кенелмъ зашелъ въ магазинъ готоваго платья и купилъ себ пару какую могъ носить по воскресеньямъ владлецъ маленькой усадьбы или фермеръ арендующій небольшой клочокъ земли,— толстаго грубаго сукна верхнее платье, полу-сюртукъ, полу-пальто, съ жилетомъ подъ пару, толстой бумажной матеріи шаровары, щегольской ирландскій шейный платокъ и небольшой запасъ нитяныхъ и шерстяныхъ носковъ подходящихъ къ остальной одежд. Онъ купилъ также кожаный ранецъ такой величины чтобы туда могъ уложиться весь этотъ гардеробъ и пара книгъ, которыя вмст съ гребнями и щетками онъ несъ въ карманахъ. Въ числ его чемодановъ дома не было ранца.
Сдлавъ эти покупки и расплатившись, онъ поспшно прошелъ чрезъ городъ и остановился у скромной гостиницы въ предмсть, къ коей привлекла его вывска: ‘Отдохновеніе для людей и животныхъ’. Онъ вошелъ въ небольшую комнату усыпанную пескомъ, которую въ этотъ часъ онъ имлъ всю въ свое распоряженіе, спросилъ завтракать, и сълъ добрую половину хлба въ четыре пенса и два крутыя яйца.
Подкрпившись такимъ образомъ, онъ вышелъ и зайдя въ густой лсъ въ сторон отъ дороги, перемнилъ платье въ которомъ вышелъ изъ дому на то которое купилъ, и съ помощью одного или двухъ большихъ камней утопилъ снятое въ небольшомъ, но глубокомъ озерк, которое по счастію нашелъ въ заросшей кустами долин, изобильной гаршнепами въ зимнее время.
‘Теперь, сказалъ Кенелмъ, я начинаю думать что я пересталъ быть самимъ собою. Я въ кож другаго человка, ибо что такое кожа какъ не одежда души, и что такое одежда какъ только приличная кожа? Своей собственной кожи всякая цивилизованная душа стыдится. Это высшая степень неприличія для всякаго, кром дикаря стоящаго на самой низкой степени, показывать ее. Еслибы самая чистая душа существующая нын на земл, душа римскаго папы или архіепископа кентерберійскаго, прошлась по Странду въ кож которую природа дала ей, обнаженною до глазъ, она была бы привлечена къ суду, преслдуема Обществомъ Пресченія Преступленій и посажена въ тюрьму какъ язва общества.
‘Ршительно я теперь въ кож другаго человка. Кенелмъ Чиллингли, я не остаюсь боле

Вамъ преданный,
Но я имю честь быть,
съ глубочайшимъ уваженіемъ,
вашъ всепокорнйшій слуга.’

Легкими шагами и съ гордою осанкой преобразившійся такимъ образомъ странникъ выскочилъ изъ лсу на пыльную дорогу.
Онъ шелъ около часа, встрчая мало прохожихъ, какъ вдругъ онъ услышалъ справа громкій, пронзительный молодой голосъ кричавшій: ‘Помогите, помогите! Я не пойду, говорю вамъ не пойду!’ Какъ разъ предъ нимъ, возл высокихъ ршетчатыхъ воротъ, стояла задумчиво срая лошадка запряженная въ чистенькую одноколку. Вожжи были заброшены на шею лошади. Животное очевидно привыкло стоять смирно когда ему прикажутъ и было радо этому случаю.
Крики ‘помогите, помогите!’ возобновились въ перемежку съ громкими звуками грубаго голоса, звуками гнвными и угрожающими. Голосъ этотъ принадлежалъ очевидно не лошади. Кенелмъ взглянулъ черезъ ворота и увидлъ въ нсколькихъ шагахъ, на лугу, хорошо одтаго мальчика въ ожесточенной борьб съ дюжимъ среднихъ лтъ человкомъ который съ силою тащилъ его за руки.
Рыцарская природа мгновенно воспрянула въ тезк великодушнаго сэръ-Кенелма Дигби. Онъ перепрыгнулъ черезъ ворота, схватилъ толстаго человка за шиворотъ и закричалъ: — Стыдъ какой! Что вы длаете съ бднымъ мальчикомъ? Пустите его!
— Съ какого чорта ты вмшиваешься? вскричалъ дюжій человкъ. Глаза его засверкали и губы покрылись пной отъ ярости.— А, ты-то и есть негодяй?— Такъ, несомннно. Я теб задамъ, обезьяна!— И удерживая мальчика одною рукой, толстякъ направилъ другою ударъ Кенелму, отъ коего только ловкость ученаго бойца и природное проворство юноши подвергшагося столь внезапному нападенію могли защитить его глаза и носъ. Дюжему человку самому пришлось плохо, ударъ былъ отпарированъ и возвращенъ Кенелмомъ ловкимъ движеніемъ правой ноги по Корнвалійскому образцу, и procumbit humi bos — толстякъ лежалъ растянувшись на спин. Мальчикъ, освобожденный такимъ образомъ, схватилъ Кенелма за руку и таща его за собою по полю, закричалъ:
— Пойдемте, пойдемте пока онъ не всталъ! Спасите меня! спасите меня!
Кенелмъ не усплъ еще опомниться отъ изумленія какъ мальчикъ подтащилъ его къ воротамъ и вскочивъ въ одноколку, простоналъ:
— Садитесь сюда, садитесь. Я не умю править, садитесь и правьте вы. Скоре! Скоре!
— Но, началъ было Кенелмъ.
— Садитесь, или я съ ума сойду.
Кенелмъ повиновался. Мальчикъ далъ ему вожжи, а самъ схватилъ бичъ и началъ усердно погонять лошадь. Лошадь понеслась.
— Стой, стой, стой, воръ! Негодяй! Караулъ! воры, воры, воры! Стой! слышался голосъ сзади. Кенелмъ невольно повернулъ голову и увидлъ дюжаго человка сидвшаго на воротахъ и свирпо махавшаго руками. Но это было только на мгновеніе. Бичъ снова началъ работать, лошадь понеслась бшенымъ галопомъ, одноколка трясла, колотилась и покачивалась, и не прежде какъ цлая миля отдляла ихъ отъ толстяка, Кенелму удалось овладть бичомъ и удержать лошадь такъ что она пошла благоразумною рысью.
— Молодой человкъ, сказалъ тогда Кенелмъ,— можетъ-статься вы будете такъ добры что объяснитесь.
— Посл, позжайте, онъ добрый, вамъ хорошо заплатятъ за это, хорошо и щедро.
Кенелмъ сказалъ съ важностью:
— Я знаю что въ дйствительной жизни плата и услуга естественно идутъ рука объ руку. Но я откладываю въ сторону плату пока вы не скажете мн въ чемъ должна состоятъ услуга. И прежде всего, куда мн везти васъ? Мы подъхали къ мсту гд встрчаются три дорога, которую изъ трехъ выбрать?
— Ахъ, я не знаю! Тамъ есть столбъ съ надписями. Я хочу хать…. но это секретъ, вы не выдадите меня? Общайте, поклянитесь.
— Я никогда не произношу клятвы кром случаевъ когда бываю раздраженъ, что, къ сожалнію, случается очень рдко, я никогда не даю общаній пока не узнаю что я общаю, я не увожу также бглыхъ мальчиковъ въ чужихъ одноколкахъ пока не узнаю что везу ихъ въ безопасное мсто гд ихъ отцы и матери могутъ найти ихъ.
— У меня нтъ ни отца ни матери, сказалъ мальчикъ печально, и губы его задрожали.
— Бдный мальчикъ! Я думаю что это грубое животное ваша, школьный учитель, и вы убжали изъ страха чтобы васъ не выскли.
Мальчикъ расхохотался, прекрасный, серебристый, веселый смхъ этотъ насквозь проникалъ Кенелма Чиллингли.
— Нтъ онъ не собирался счь меня, онъ не учитель, онъ еще хуже этого.
— Возможно ли? Что же онъ такое?
— Дядя.
— Гм! жестокость дядей вошла въ пословицу, такъ было въ классическія времена, и Ричардъ III былъ единственный ученый въ своей фамиліи.
— Э! Классики и Ричардъ III! сказалъ мальчикъ въ смущеніи и посмотрлъ внимательно на задумчиваго возницу.— Кто вы? Вы говорите будто джентльменъ.
— Простите. Я не буду больше длать этого если смогу удержаться.
Ршительно, думалъ Кенелмъ, я начинаю забавляться. Что за благодать быть въ чужой кож и въ чужой одноколк. Онъ прибавилъ вслухъ:
— Вотъ мы подъхали къ почтовому столбу. Если вы убжали отъ своего дяди, пора удостовриться куда вы бжите.
Мальчикъ перегнулся изъ одноколки и сталъ смотрть на почтовый столбъ. Потомъ радостно захлопалъ въ ладоши.
— Отлично! Я такъ и думалъ — ‘Въ Торъ-Гадгамъ, одиннадцать миль’. Вотъ дорога въ Торъ-Гадгамъ.
— Вы хотите сказать что я долженъ везти васъ всю эту дорогу — одиннадцать миль?
— Да.
— А къ кому вы дете?
— И посл скажу вамъ. Позжайте, позжайте пожалуста. Я не умю править, никогда въ жизни не правилъ, иначе бы я не просилъ васъ. Прошу васъ пожалуста не покидайте меня. Если вы джентльменъ, вы не оставите меня, если же вы не джентльменъ, у меня въ кошельк десять фунтовъ, и я вамъ отдамъ ихъ когда мы благополучно прибудемъ въ Торъ-Гадгамъ. Не отказывайтесь, отъ этого зависитъ моя жизнь! И мальчикъ снова началъ рыдать.
Кенелмъ повернулъ голову пони по направленію къ Торъ-Гадгаму, и рыданія мальчика прекратились.
— Вы добрый, милый человкъ, сказалъ мальчикъ вытирая глаза.— Я боюсь что отвлекаю васъ слишкомъ далеко отъ вашего пути.
— У меня нтъ никакого опредленнаго пути, и я такъ же охотно отправлюсь въ Торъ-Гадгамъ, котораго никогда не видалъ, какъ и во всякое другое мсто. Я просто скиталецъ по лицу земному.
— У васъ тоже нтъ ни отца ни матери? А вдь вы не старше меня.
— Маленькій джентльменъ, сказалъ Кенелмъ съ важностью,— я совершеннолтній, а вамъ, я думаю, не больше четырнадцати лтъ.
— Что за шутки! вскричалъ мальчикъ быстро.— Вдь это шутка?
— Это не будетъ шуткой если меня приговорятъ къ каторжнымъ работамъ за воровство дядюшкиной одноколки и похищеніе у его малолтняго племянника десяти фунтовъ. Кстати, этотъ вашъ вспыльчивый родственникъ вроятно думалъ избить кого-нибудь другаго когда ударилъ меня. Онъ спросилъ: _вы-то и есть негодяй?’ Скажите пожалуста кто такой этотъ негодяй? Вы какъ видно его знаете.
— Негодяй! Онъ самый честный, самый умный…. Но нечего теперь говорить объ этомъ. Я васъ представлю ему когда мы прідемъ въ Торъ-Гадгамъ. Ударьте лошадь, что она ползетъ!
— Здсь въ гору, хорошій человкъ жалетъ своихъ животныхъ.
Никакое искусство, никакое краснорчіе не могло заставить его молодаго спутника объяснить боле чмъ Кенелмъ узналъ до сихъ поръ. Продолжая путешествіе и приближаясь къ концу его оба впали въ глубокое молчаніе. Кенелмъ серіозно разсуждалъ о томъ что его первый день изученія дйствительной жизни въ чужой кож подвергалъ опасности его собственную. Онъ сбилъ съ ногъ человка очевидно почтеннаго и уважаемаго, увезъ его племянника и самовольно распорядился его имуществомъ и движимостью, то-есть одноколкой и лошадью. Все это могло быть удовлетворительно разъяснено предъ мировымъ судьей, но какимъ образомъ? Слдовало опять войти въ свою прежнюю кожу, признаться что онъ Кенелмъ Чиллингли, отличенный университетскій медалистъ, наслдникъ благороднаго имени и около десяти тысячъ фунтовъ годоваго дохода. Но тогда какой скандалъ! А онъ всегда гнушался скандаловъ, въ просторчіи говоря, что за ‘row‘ а онъ отрицалъ самое слово ‘row‘, которое не было освящено ни однимъ классическимъ авторитетомъ въ англійскомъ язык. Ему пришлось бы объяснять почему онъ былъ найденъ переряженнымъ, тщательно переряженнымъ въ такой костюмъ какого не надвалъ ни одинъ старшій сынъ баронета, разв бы этотъ сынъ баронета отправлялся на золотые пріиски. Могъ ли наслдникъ Чиллингли, знаменитаго рода, чей гербъ, Три Рыбы въ лазури, восходилъ къ самымъ раннимъ временамъ достоврнаго періода англійской геральдики при Эдуард III, стать въ такое положеніе не причинивъ величайшаго безчестья холодной и древней крови Трехъ Рыбъ?
Но и помимо Трехъ Рыбъ, какое униженіе для него самого, Кенелма! Онъ отвергъ сдланныя его отцомъ пышныя приготовленія для вступленія въ дйствительную жизнь, онъ упрямо избралъ свой путь на свой страхъ, и вотъ не прошло половины перваго дня, а въ какую адскую путаницу онъ попалъ! И чмъ могъ онъ оправдаться? Ничтожный мальчикъ, который рыдалъ и хохоталъ поочередно, оказался настолько уменъ что могъ намотать Кенелма Чиллингли себ на палецъ, его, человка который считалъ себя гораздо умне своихъ родителей, человка который съ отличіемъ кончилъ курсъ въ университет, человка съ солиднйшимъ характеромъ, который имлъ столъ превосходное критическое направленіе ума что не было закона въ искусств и въ природ въ которомъ онъ не подмтилъ бы недостатка, и онъ попалъ въ эту кашу. Даже подумать объ этотъ было по меньшей мр неутшительно.
Мальчикъ, когда Кенелмъ взглядывалъ на него время отъ времени, казался какимъ-то оборотнемъ. То онъ громко хохоталъ про себя, то безъ причины плакалъ потихоньку, то не смялся и не плакалъ, а казался погруженнымъ въ размышленіе. Дважды, когда они приближались къ городу Торъ-Гадгаму, Кенелмъ толкалъ мальчика локтемъ и говорилъ:, душа моя, я долженъ поговорить съ вами’, и дважды мальчикъ отвчалъ задумчиво:
— Постойте, я размышляю.
Такимъ образомъ они въхали въ городъ Торъ-Гадгамъ, на совершенно измученной лошади.

ГЛАВА III.

— Теперь, молодой человкъ, сказалъ Кенелмъ спокойнымъ, но ршительнымъ тономъ,— теперь мы въ город, куда же мн везти васъ? Во всякомъ случа я долженъ проститься съ вами.
— Нтъ, не прощайтесь. Побудьте со мной еще нсколько времени. Я начинаю чувствовать страхъ, я совершенно одинокъ,— и мальчикъ, не допускавшій прежде малйшаго прикосновенія со стороны Кенелма, взялъ его подъ руку и нжно прижался къ нему.
Я не знаю какого мннія были мои читатели до сихъ поръ о Кенелм Чиллингли, но среди всхъ уклоненій и изгибовъ его причудливаго нрава былъ одинъ путь который велъ прямо къ его сердцу: стоило только быть слабе его и просить его покровительства.
Онъ быстро обернулся, онъ забылъ всю странность своего положенія, и отвчалъ:
— Послушайте, маленькій зврокъ, пусть меня разстрляютъ если я покину васъ въ затрудненіи. Но нужно быть сострадательнымъ и къ лошади. Изъ жалости къ ней скажите гд намъ остановиться.
— Увряю васъ что я не могу сказать этого, я никогда прежде не былъ здсь. Подемте въ_хорошую, спокойную гостиницу. Позжайте тихонько и будемъ ее отыскивать.
Торъ-Гадгамъ былъ большой городъ, онъ не былъ столицею графства по имени, но по торговому значенію, суматох на улицахъ и жизни былъ настоящею столицею. Большая улица, по которой лошадь хала такъ тихо какъ будто везла тріумфальную колесницу на Священную Гору, представляла оживленное зрлище. Магазины были съ красивыми фасадами и цльными стеклами въ окнахъ, на тротуарахъ было оживленное движеніе, очевидно не только по дламъ, но и для удовольствія, ибо большая часть прохожихъ были женщины, нарядно одтыя, многія были молоды, нкоторыя красивы. Полкъ гусаръ ея величества за два дня предъ тмъ вступилъ въ городъ, и между офицерами этого счастливаго полка и прекраснымъ поломъ этого гостепріимнаго города возникло естественное соревнованіе, при чемъ многіе могли быть убиты и ранены. Прибытіе этихъ героевъ, по ремеслу занимающихся уменьшеніемъ враждебныхъ и умноженіемъ дружественныхъ населеній, дало толчекъ поставщикамъ тхъ удовольствій какія приносятъ съ собою молодые люди — митинговъ для стрльбы въ цль, охот, концертамъ, баламъ, о коихъ объявленія были налплены на доскахъ и на стнахъ и выставлены въ окнахъ магазиновъ.
Мальчикъ разсянно смотрлъ по сторонамъ, присматриваясь въ особенности къ этимъ объявленіямъ, наконецъ онъ радостно воскликнулъ:
— А, я не ошибся, это здсь!
— Что здсь? спросилъ Кенелмъ.— Гостиница?
Спутникъ его не отвтилъ, но Кенелмъ, слдуя за глазами мальчика, замтилъ огромную афишу:

Завтра вечеромъ открытіе театра.
Ричардъ III. Мистеръ Комптонъ.

— Спросите гд находится театръ, сказалъ мальчикъ шепотомъ, оборачивая голову.
Кенелмъ остановилъ лошадь, спросилъ, и ему указали ближайшій поворотъ направо. Черезъ нсколько минутъ представился портикъ безобразнаго ветхаго зданія посвященнаго драматическимъ музамъ, на углу печальнаго, пустыннаго переулка. Стны были облплены афишами, на коихъ имя Комптона было напечатано крупнйшими буквами. Мальчикъ подавилъ вздохъ.
— Теперь, сказалъ онъ, поищемъ гостиницу здсь вблизи, самую ближайшую.
Однако ни одной гостиницы получше маленькихъ подозрительнаго вида трактировъ не было видно, только въ нкоторомъ отдаленіи отъ театра, въ красивомъ, старинномъ и пустынномъ сквер стоялъ чистый заново выбленный домъ съ вывской большими черными буквами погребальнаго вида: ‘Гостиница Трезвости’.
— Постойте, сказалъ мальчикъ,— не думаете ли вы что это годится для насъ, она кажется такою тихою.
— Не могла бы казаться тише еслибъ была могильнымъ камнемъ, отвчалъ Кенелмъ.
Мальчикъ взялъ въ руки вожжи и остановилъ лошадь, которая была въ такомъ состояніи что малйшаго прикосновенія было достаточно чтобъ остановить ее. Она обернула голову нсколько печально, какъ бы сомнваясь не воспрещены ли сно и овесъ правилами Гостиницы Трезвости. Кенелмъ слзъ и вошелъ въ домъ. Опрятно одтая женщина вышла изъ-за стекляннаго буфета предъ которымъ былъ прилавокъ, только безъ утшительныхъ напитковъ неразлучныхъ съ идеаломъ прилавка, вмсто того, на немъ стояло два большіе графина съ холодною водой, со множествомъ стакановъ, и различныя блюда съ тонкими бисквитами и губкообразными пирожными. Женщина вжливо освдомилась что можетъ быть ему пріятно.
— ‘Пріятно’, отвчалъ Кенелмъ съ обычною своею важностію,— не то слово которое бы я выбралъ. Но не можете ли вы облагодять мою лошадь, я хочу сказать эту лошадь, стойломъ и порціей овса, а этого молодаго человка и меня отдльною комнатой и обдомъ?
— Обдомъ! отозвалась хозяйка:— обдомъ!
— Тысяча извиненій, сударыня. Но если слово обдъ вамъ не нравится, я беру его назадъ и готовъ сказать вмсто того ‘чего-нибудь сть и пить’.
— Пить! Это Гостиница Трезвости, сэръ.
— О, если вы не дите и не пьете здсь! воскликнулъ Кенелмъ съ сердцемъ, ибо онъ былъ голоденъ:— то желаю вамъ добраго утра!
— Постойте, сэръ. Мы и димъ и пьемъ здсь, но мы простые люди. Мы не допускаемъ спиртныхъ напитковъ.
— Ни даже стакана пива?
— Только инбирное пиво. Алькоголь же строго воспрещенъ. У насъ есть чай, кофе и молоко. Но большая часть нашихъ обычныхъ постителей предпочитаетъ чистую воду. Что же касается ды, сэръ, то что вы прикажите изъ скромныхъ блюдъ.
Кенелмъ покачалъ головой и хотлъ уйти, когда мальчикъ, соскочившій съ одноколки и подслушавшій ихъ разговоръ, воскликнулъ съ живостію:
— Что это значитъ? Кто желаетъ спиртныхъ напитковъ? Воды очень достаточно. Что же касается обда, то что можно сдлать. Пожалуста, сударыня, покажите намъ отдльную комнату, я такъ усталъ.
Послднія слова были сказаны ласковымъ голосомъ и такъ мило что хозяйка сразу перемнила тонъ и прошептавъ: ‘бдный мальчикъ!’ и потомъ еще тише: ‘какое у него красивое лицо’, кивнула головой и повела ихъ вверхъ по чистой старомодной лстниц.
— А лошадь и экипажъ, гд ихъ помстить? сказалъ Кенелмъ, съ тяжестью на сердц при мысли какъ дурно до сихъ поръ были приняты лошадь и ея хозяинъ.
— О! что касается лошади и экипажа, сэръ, въ нсколькихъ шагахъ отсюда вы найдете Джюксову конюшню гд отдаютъ лошадей на прокормъ: у нашихъ обычныхъ постителей рдко бываютъ лошади: но вы можете отлично устроить ее у Джюкса.
Кенелмъ отвелъ лошадь въ указанную конюшню, подождалъ пока ее выводили чтобъ она простыла, потомъ хорошенько вытерли и задали полмрки овса — Кенелмъ Чиллингли былъ сострадателенъ къ животнымъ — затмъ онъ возвратился съ непомрнымъ аппетитомъ въ Гостиницу Трезвости и былъ проведенъ въ маленькую комнату, съ маленькимъ кусочкомъ ковра въ средин, шестью маленькими стульями съ плетеными сидньями, картинами на стнахъ изображавшими разнообразныя дйствія опьяняющихъ напитковъ на различныхъ представителей человческаго рода — нкоторые были похожи на духовъ, другіе на чертенятъ и вс имли видъ нищенскій и потерянный, имъ противополагались картины Счастливыхъ Семействъ — улыбающіяся жены, дородные мужья, розовыя дти, эмблемы благосостоянія членовъ Общества Трезвости.
Но столъ съ чистою скатертью и двумя приборами привлекъ особливое вниманіе Кенелма.
Мальчикъ стоялъ у окна и казалось разсматривалъ помщенный тамъ маленькій акваріумъ содержавшій въ себ обычныя разновидности маленькихъ рыбокъ, пресмыкающихся и наскомыхъ, пользовавшихся удовольствіями трезвости въ своей родной стихіи, подая разумется при случа и другъ друга.
— Что они дадутъ намъ пость? спросилъ Кенелмъ.— Могу сказать что усталъ!
При этомъ онъ порывисто дернулъ колокольчикъ. Мальчикъ отошелъ отъ окна, причемъ Кенелмъ былъ пораженъ граціей его осанки и его красотой, теперь когда онъ былъ безъ шляпы и когда отдыхъ и умыванье освжили отъ жара и пыли нжный цвтъ его лица. Это былъ безспорно замчательно красивый мальчикъ и выростя онъ могъ разбить многія женскія сердца. Съ милостивымъ величіемъ не всегда свойственнымъ даже королевскому сану, и съ видомъ превосходства по лтамъ, молодой человкъ приблизился къ задумчивому наслднику фамиліи Чиллингли, протянулъ руку и сказалъ:
— Сэръ, вы держали себя превосходно, и я очень вамъ благодаренъ.
— Ваше королевское высочество очень снисходительны говоря это. отвчалъ Кенелмъ, кланяясь низко, — но заказали ли вы обдъ, и что они дадутъ намъ сть? Никто кажется не откликается здсь на зовъ. Такъ какъ это Гостиница Трезвости, то вроятно вс слуги пьяны.
— Почему они могутъ быть пьяны въ Гостиниц Трезвости?
— Почему! Потому что это общее правило: люди которые стараются казаться чмъ-нибудь, всегда составляютъ противоположность того чмъ они стараются казаться. Человкъ выдающій себя за святаго наврное гршникъ: а человкъ который похваляется тмъ что онъ гршникъ, наврно иметъ маленькую, ничтожную частичку святости достаточную чтобы сдлать его хвастуномъ. Мужественный и правдивый человкъ, будь онъ святой или гршникъ, никогда не выставляетъ себя ни святымъ, ни гршникомъ. Представьте себ святаго Августина выставляющаго себя святымъ, или Роберта Борнса гршникомъ, и хотя вы, маленькій мальчикъ, вроятно не читали поэмъ Роберта Борнса и наврно не читали Исповди Св. Августина, врьте моему слову, оба они были хорошіе люди, и съ нкоторою разницей въ учености и опытности Борнсъ могъ бы написать Исповдь, а святой Августинъ поэмы. Силы небесныя! Я умираю съ голоду. Что вы заказали къ обду и скоро ли онъ появится?
Мальчикъ, открывшій до необычайной величины отъ природы большіе глаза, пока его рослый спутникъ въ бумазейныхъ шароварахъ и ирландскомъ шейномъ платк, говорилъ такимъ покровительственнымъ тономъ о Роберт Борнс и святомъ Августин, отвчалъ съ умоляющимъ и сконфуженнымъ видомъ:
— Я очень сожалю что не подумалъ объ обд. Я не позаботился объ васъ какъ бы долженъ былъ позаботиться. Хозяйка спросила меня чего мы желаемъ. Я сказалъ ‘что хотите’, и хозяйка пробормотала что-то про…. (здсь мальчикъ запнулся).
— Про что же? Бараньи котлеты?
— Нтъ. Цвтную капусту и рисовый пуддингъ.
Кенелмъ Чиллингли никогда не произносилъ проклятій, никогда не приходилъ въ бшенство. Когда грубые люди начинали клясться или выходить изъ себя, неудовольствіе проявлялось у него столь патетично-меланхолическимъ и печальнымъ выраженіемъ лица что оно могло смягчить гирканскаго тигра. Онъ обратился къ мальчику и пробормотавъ: ‘цвтная капуста! голодная смерть!’ опустился на плетеный стулъ и добавилъ тихо:
— Такова-то человческая благодарность!
Мальчикъ очевидно былъ пораженъ въ самое сердце упрекомъ сказаннымъ съ такою кроткою горечью. Слезы задрожали въ его голос когда онъ проговорилъ запинаясь:
— Прошу васъ простите меня, я былъ неблагодаренъ. Я сбгаю внизъ, посмотрю что тамъ есть. И сопровождая слова дйствіемъ онъ изчезъ.
Кенелмъ остался неподвиженъ, онъ впалъ въ мечтательность или скоре былъ поглощенъ внутреннимъ духовнымъ бытіемъ, чего, какъ говорятъ, достигаютъ индійскіе дервиши продолжительнымъ постомъ. Аппетитъ людей съ сильнымъ мускульнымъ развитіемъ далеко не можетъ быть удовлетворенъ скромнымъ количествомъ цвтной капусты и рисоваго пуддинга. Во свидтельство этого можно привести самого І’еркулеса, котораго жадность къ животной пищ была постояннымъ предметомъ насмшекъ классическихъ поэтовъ. Я не знаю могъ ли бы Кенелмъ побить ивскаго Геркулеса или състь больше его, но если ему приходила охота драться или когда онъ бывалъ голоденъ, Геркулесу пришлось бы напрячь вс свои силы чтобы не потерпть пораженія.
Посл десятиминутнаго отсутствія, мальчикъ возвратился съ сіяющимъ лицомъ. Онъ потрепалъ Кенелма по плечу и сказалъ весело:
— Я веллъ изрзать цлый бараній бокъ на котлеты, кром цвтной капусты и рисоваго пуддинга и еще яичницы съ ветчиной. Радуйтесь! Черезъ минуту будетъ подано.
— А-а! сказалъ Кенелмъ.
— Они хорошіе люди, и вовсе не думали заставить васъ голодать, но большая часть ихъ обычныхъ постителей, какъ кажется. питаются только растительною и мучною пищею. Здсь есть общество основанное на этихъ началахъ: хозяйка говоритъ что они философы.
При слов ‘философы’ Кенелмъ гордо вздрогнулъ какъ опытная охотничья собака при крикахъ: ‘ату, эту его!’
— Философы! сказалъ онъ.— Въ самомъ дл философы? О игнорамусы, не знающіе дяже строенія человческаго зуба! Видите ли, маленькій мальчикъ, еслибы ничего не осталось на земл отъ настоящаго человческаго рода, какъ по увренію великаго авторитета должно современемъ случиться — и ужь какъ бы это было хорошо!— еслибы ничего, говорю я, не осталось отъ человка кром ископаемыхъ остатковъ его зубовъ и его большаго пальца, философъ той высшей расы которая иметъ послдовать за человческимъ родомъ будетъ имть возможность по этимъ остаткамъ судить о характер человка и всей его исторіи, сравнивая его большой палецъ съ когтемъ орла или тигра или съ копытомъ лошади, онъ скажетъ: тотъ кому принадлежалъ этотъ палецъ долженъ былъ быть царемъ другихъ созданій обладавшихъ когтями и копытами. Вы скажете что обезьяны имютъ также большой палецъ. Правда, но сравните палецъ обезьяны съ пальцемъ человка — могли ли пальцы самой крупной обезьяны построить Вестминстерское Аббатство? Впрочемъ, пальцы человка ничтожное доказательство его превосходства сравнительно съ его зубами. Взгляните на его зубы!— При этомъ Кенелмъ раскрылъ свой ротъ до ушей и обнаружилъ два полукруглые ряда такихъ превосходныхъ зубовъ что искусство величайшаго артиста между дантистами не могло бы сдлать ничего подобнаго.— Взгляните, говорю я, на его зубы!
Мальчикъ невольно отодвинулся.
— Разв это зубы презрннаго потребителя цвтной капусты? или единственно благодаря мучной пищ владлецъ такихъ зубовъ занялъ мсто полновластнаго господина твореній? Нтъ, маленькій мальчикъ, нтъ, продолжалъ Кенелмъ, закрывая свои челюсти, но приближаясь къ ребенку, который при каждомъ его шаг отступалъ къ акваріуму,— нтъ: человкъ сдлался властителемъ міра оттого что изъ числа всхъ сотворенныхъ существъ онъ потребляетъ наибольшее число самыхъ разнообразныхъ тварей. Его зубы свидтельствуютъ что человкъ можетъ жить во всякомъ климат, отъ знойнаго пояса земнаго шара до ледянаго, потому что человкъ можетъ сть все чего другія животныя не могутъ. И строеніе его зубовъ доказываетъ это. Тигръ можетъ сть дичь — человкъ также можетъ, но тигръ не можетъ сть угря, а человкъ можетъ. Слонъ можетъ сть цвтную капусту и рисовый пуддингъ — человкъ тоже можетъ, но слонъ не можетъ сть бифстекса, а человкъ можетъ. Итакъ, человкъ можетъ жить повсюду, потому что можетъ сть все благодаря устройству своихъ зубовъ! заключилъ Кенелмъ, быстро шагнувъ къ мальчику.— Человкъ, когда у него нтъ ничего другаго, стъ себ подобныхъ!
— Довольно, вы пугаете меня, сказалъ мальчикъ.— Ага! захлопалъ онъ радостно въ ладоши, чувствуя облегченіе,— вотъ несутъ бараньи котлеты!
Удивительно чистая, хорошо умытая, именно хорошо умытая. среднихъ лтъ служанка появилась неся блюдо въ рукахъ. Поставивъ блюдо на столъ и снявъ съ него крышку, служанка сказала вжливо, но робко, подобно существу которое питается только салатомъ и холодною водой.
— Хозяйка очень сожалетъ что заставила васъ дожидаться. но она думала что вы Овощники (Vegetarians).
Положивъ своему юному другу баранью котлетку, Кенелмъ положилъ и себ, и отвчалъ съ важностію:
— Скажите вашей хозяйк что еслибъ она дала намъ только овощей, я бы сълъ васъ. Скажите ей что если человкъ животное отчасти травоядное, то главнйшимъ образомъ онъ плотоядное животное. Скажите ей что хотя свинья сть капусту и тому подобное, но если она найдетъ ребенка, то она състъ и ребенка. Окажите ей (за третьей котлетой) что ни у одного животнаго органы пищеваренія такъ не похожи на свиныя какъ у человка. Спросите ее нтъ ли въ дом ребенка, если есть, то будетъ безопасне для ребенка если она пришлетъ намъ еще котлетъ.
Даже проницательный наблюдатель рдко могъ распознать шутитъ ли Кенелмъ или говоритъ серіозно, служанка постояла съ минуту, потомъ попробовала улыбнуться блдною улыбкой. Кенелмъ опустилъ свои черные глаза, невыразимо грустно и задумчиво, и сказалъ жалобнымъ голосомъ:
— Мн будетъ жаль ребенка. Принесите еще котлетъ.
Служанка исчезла. Мальчикъ положилъ ножъ и вилку и смотрлъ пристально и вопросительно на Кенелма. Кенелмъ съ безпечнымъ видомъ положилъ послднюю котлетку на тарелку мальчика.
— Не надо больше! вскричалъ тотъ порывисто и положилъ котлетку назадъ на блюдо.— Я уже пообдалъ, съ меня довольно.
— Маленькій мальчикъ, вы лжете, сказалъ Кенелмъ,— вы не имли довольно для подкрпленія души и тла. шьте эту котлетку, или я васъ побью: когда я говорю что-нибудь, я такъ и длаю.
Такъ или иначе мальчикъ утихъ, онъ молча сълъ котлетку, опять взглянулъ въ лицо Кенелму и сказалъ самъ себ: ‘я боюсь’.
Въ это время вошла служанка со свжимъ запасомъ котлетъ и блюдомъ яичницы съ ветчиною, за коей скоро послдовалъ рисовый пуддингъ на оловянномъ блюд въ количеств достаточномъ для насыщенія благотворительной школы. Когда обдъ былъ конченъ, Кенелмъ повидимому забылъ объ опасныхъ свойствахъ плотоядныхъ животныхъ, и лниво потягиваясь предался невиннымъ размышленіямъ подобно самому домашнему изъ травоядныхъ животныхъ.
Тогда мальчикъ сказалъ боле покойно:
— Могу я просить васъ о другой услуг?
— Побить другаго дядю или украсть еще одноколку съ лошадью?
— Нтъ, это очень просто: узнать только адресъ одного моего друга, и узнавъ передать ему записку отъ меня.
— Это порученіе очень спшное? ‘Пообдавъ отдохни’, говоритъ пословица, а пословицы такъ мудры что никто не можетъ угадать ихъ автора. Полагаютъ что это остатки допотопной философіи которые дошли до насъ завернутые въ радугу.
— Въ самомъ дл, сказалъ мальчикъ серіозно.— Какъ это интересно! Нтъ, мое порученіе потерпитъ часъ или около того. Думаете ли вы, сэръ, что до потопа была драма?
— Драма! Безъ сомннія. Люди которые жили тысячу или дв лтъ, имли достаточно времени чтобъ изобрсть и усовершенствовать всякую вещь, и представленіе могло имть тогда свою естественную продолжительность. Тогда не было необходимости нелпымъ образомъ скомкать цлую исторію Макебета, съ юныхъ лтъ до старости, въ трехчасовое представленіе. Изображая этого интереснаго Шотландца актеръ не можетъ представить ни одной черты врно человческой природ, ибо актеръ изображаетъ Макбета на сцен какъ бы онъ былъ тхъ же лтъ въ моментъ убіенія Дункана какъ и на закат жизни, когда онъ была, пораженъ Макдуфомъ.
— Вы думаете что Макбетъ былъ молодъ когда убилъ Дункана?
— Разумется. Человкъ никогда не совершаетъ перваго преступленія жестокаго характера, какъ убійство, посл тридцати лтъ: если онъ начнетъ раньше, то можетъ продолжать во всякомъ возраст. Но юность это то время когда начинаются т ложные разчеты которые основаны на неразумныхъ надеждахъ и ощущеніи физической силы. Такимъ образомъ вы видите въ газетахъ что люди убивающіе своихъ возлюбленныхъ бываютъ обыкновенно отъ двадцати двухъ до двадцати шести лтъ, а т что совершаютъ убійства изъ другихъ побужденій нежели любовь — изъ мести, окряжничества, самолюбія — бываютъ большею частію около двадцати восьми лтъ,— года Яго. Двадцать восемь лтъ обыкновенно есть срокъ въ который перестаютъ дятельно избавляться отъ своихъ ближнихъ, призовые бойцы прекращаютъ свои занятія въ это время. Я полагаю что Макбету было около двадцати восьми лтъ когда онъ убилъ Дункана, и отъ сорока четырехъ до шестидесяти когда онъ началъ плакаться на безутшность старческаго возраста. Но можетъ ли зритель понять эту разницу въ годахъ смотря на трехчасовое представленіе, или можетъ ли актеръ разчитывать произвести надлежащее впечатлніе на зрителя и казаться двадцати-восьми-лтнимъ въ первомъ акт и шестидесятилтнимъ въ пятомъ.
— Я никогда не думалъ объ этомъ, сказалъ мальчикъ, очевидно заинтересованный.— Но я никогда не видалъ Макбета. Я видлъ Ричарда III. Правда что это превосходно? Любите вы театръ? Я люблю страстно. Что за славная жизнь должна быть жизнь актера!
Кенелмъ, который до сихъ поръ, говорилъ скоре самъ съ собой чмъ со своимъ юнымъ спутникомъ, теперь обратилъ на него вниманіе, посмотрлъ пристально на мальчика и сказалъ:
— Я вижу что вы помшаны на сцен. Вы убжали изъ дому чтобы сдлаться актеромъ, и я вовсе не удивлюсь если то письмо которое вы мн дадите окажется адресованнымъ къ содержателю театра или къ его компаньйонамъ.
Молодое лицо на которое устремились темные глаза Кенелма вспыхнуло, но оно выражало ршительность и недовріе.
— А еслибъ это было такъ, вы бы не отдали его?
— Что! Помогать ребенку вашихъ лтъ, убжавшему изъ дому, поступить на сцену, въ противность желанію его родственниковъ, разумется нтъ.
— Я вовсе не ребенокъ, но нечего толковать объ этомъ. Я не желаю поступить на сцену, по крайней мр безъ согласія лица которое иметъ право распоряжаться моими дйствіями. Письмо мое адресовано не къ содержателю театра и не къ одному изъ его компаньйоновъ, но къ джентльмену который согласился играть здсь нсколько вечеровъ, настоящему джентльмену, великому актеру, моему другу, единственному другу какого я имю на свт. Я говорю откровенно что убжалъ изъ дому чтобы доставить ему это письмо, и если вы не передадите его, кто-нибудь другой передастъ.
Мальчикъ поднялся говоря это и стоялъ выпрямившись около развалившагося Кенелма, губы его дрожали, въ глазахъ блестли подавленныя слезы, но онъ имлъ видъ ршимости и опредленности. Очевидно было что если онъ не пробьетъ себ дороги въ жизни такъ не по недостатку воли.
— Я отнесу ваше письмо, сказалъ Кенелмъ.
— Вотъ оно, отдайте его прямо въ руки тому кому оно адресовано — мистеру Герберту Комптону.

ГЛАВА IV.

Кенелмъ отправился въ театръ и освдомился у швейцара о мистер Герберт Комптон. Служитель этотъ отвчалъ что мистеръ Комптонъ не играетъ сегодня, и что его нтъ въ театр. На вопросъ гд онъ живетъ, швейцаръ указалъ на колоніальную лавку на другой сторон улицы и сказалъ:
— Вонъ тамъ, позвоните.
Кенелмъ сдлалъ какъ ему было указано. Грязная служанка отворила дверь и въ отвтъ на вопросъ о хозяин сказазала что мистеръ Комптонъ дома, но за ужиномъ.
— Мн очень жаль обезпокоить его, сказалъ Кенелмъ, возвышая голосъ, потому что онъ слышалъ стукъ ножей и тарелокъ въ сосдней комнат слва,— но по моему длу мн нужно его видть немедленно.— И оттолкнувъ служанку онъ тотчасъ вступилъ въ прилежащую столовую.
За блюдомъ вкуснаго соуса, сильно отзывавшагося лукомъ, сидлъ спокойно развалясь, безъ сюртука и галстука, человкъ положительно красивый собой, съ коротко-остриженными волосами и гладко выбритымъ лицомъ, какъ подобаетъ актеру, имющему въ своемъ распоряженіи парики и бороды всхъ возможныхъ формъ и цвтовъ. Онъ былъ не одинъ, противъ него сидла дама, немного ломоложе его, нсколько отцвтшая, но все еще не дурная, съ приличными для сцены чертами лица и густыми блокурыми локонами.
— Мистеръ Комптонъ, я полагаю, сказалъ Кенелмъ съ важнымъ поклономъ.
— Меня зовутъ Комптонъ, не съ порученіемъ ли изъ театра? Что вамъ отъ меня угодно?
— Мн ничего, возразилъ Кенелмъ, и настроивъ свой и безъ того печальный голосъ на тонъ зловщій и трагическій, продолжалъ: — Вотъ это объяснитъ вамъ кому до васъ есть дло! И вслдъ затмъ положилъ въ руки мистера Комптона письмо которое ему поручено было передать, и вытянувъ руки и сложивъ пальцы въ поз Тальмы въ роли Юлія Цезаря, прибавилъ:— Qu’en dis tu, Brute?
Можетъ-быть мрачный видъ и страхъ внушающая декламація, или , посланника, а можетъ-быть и знакомый почеркъ адреса, привели въ смущеніе мистера Комптона, но его рука оставалась неподвижною, не ршаясь вскрыть письмо.
— Не безпокойся, мой милый, сказала дама съ блокурыми локонами, тономъ жеманной любезности,— прочти твое billet-doux, не заставляй же, душа моя, ждать молодаго человка!
— Что за вздоръ, Матильда! Какое billet-doux! Врне что просто счетъ отъ портнаго. Извини меня, милая, что я выйду на минуту. Пожалуйте сюда, сэръ, и вставъ и не опуская засученныхъ рукавовъ своей рубашки, онъ вышелъ изъ комнаты, затворивъ за собой дверь, провелъ Кенелма въ небольшой кабинетъ по другую сторону корридора, и тамъ при свт висвшей газовой лампы бгло пробжалъ глазами письмо, которое, хотя повидимому, весьма не длинное, вызывало у него разныя восклицанія: ‘Великій Боже! Какъ это нелпо! Ну что тутъ длать?’ Затмъ, сунувъ письмо въ карманъ панталонъ, онъ уставился въ Кенелма своими блестящими черными глазами, которые, однако, опустились предъ твердымъ взглядомъ этого печальнаго искателя приключеній.
— Вы повренный лица писавшаго это письмо? спросилъ мистеръ Комптонъ, все еще нсколько смущенный.
— Я не повренный его, отвчалъ Кенелмъ,— но въ настоящее время я его покровитель.
— Покровитель?
— Покровитель.
Мистеръ Комптонъ снова оглядлъ посланнаго, и на этотъ разъ хорошо разсмотрвъ гладіаторскіе размры физическихъ формъ мрачнаго незнакомца, поблднлъ и невольно отодвинулся къ шнурку колокольчика.
Посл небольшаго молчанія онъ сказалъ:
— Авторъ письма проситъ меня повидаться съ нимъ. Если я это сдлаю, могу ли я разчитывать что нашему свиданію никто не помшаетъ?
— Насколько меня касается,— да, но съ условіемъ что вы не сдлаете попытки увести это лицо изъ дому.
— Конечно нтъ, конечно нтъ, совершенно напротивъ! восклицалъ мистеръ Комптонъ съ неподдльнымъ оживленіемъ.— Скажите что я зайду черезъ полчаса.
— Я исполню ваше порученіе, сказалъ Кенелмъ съ вжливымъ поклономъ,— и извините меня если я вамъ напомню что я назвался покровителемъ вашего корреспондента, и что при малйшей попытк воспользоваться юностью и неопытностью этого корреспондента или при малйшемъ поощреніи плановъ побга изъ дому и отъ друзей, театръ лишится своего украшенія, и Гербертъ Комптонъ исчезнетъ со сцены.
Ошеломивъ актера этими словами, Кенелмъ вышелъ на улицу, натолкнулся на мальчика съ коробкой и едва не опрокинулъ его.
— Глупецъ, закричалъ мальчикъ,— не видишь куда идешь? Передай вотъ это мистрисъ Комптонъ.
— Я заслужилъ бы данное тобой названіе еслибы даромъ взялся за дло за которое теб платятъ деньги, сказалъ Кенелмъ нравоучительно, уходя быстрыми шагами.

ГЛАВА V.

— Я исполнилъ ваше порученіе, сказалъ Кенелмъ, возвращаясь къ своему товарищу по путешествію. Мистеръ Комптонъ сказалъ что будетъ черезъ полчаса.
— Вы видли его?
— Конечно, я общалъ передать ваше письмо въ его собственныя руки.
— Онъ былъ одинъ?
— Нтъ, онъ ужиналъ съ своею женой.
— Съ женой? Что это значитъ, сэръ? жена! У него нтъ жены.
— Наружность обманчива. По крайней мр онъ былъ съ дамой которая называла его милымъ и душенькой такимъ тономъ какъ будто она была его жена, а когда я вышелъ на улицу, столкнувшійся со мной какой-то мальчишка просилъ меня передать коробку мистрисъ Комптонъ.
Мальчикъ поблднлъ какъ смерть, шатнулся назадъ на нсколько шаговъ и опустился на стулъ.
Подозрніе уже мелькавшее въ наблюдательномъ ум Кенелма, во время его отсутствія, получило теперь сильное подтвержденіе. Онъ тихо приблизился, поставилъ стулъ рядомъ съ товарищемъ котораго ему навязала судьба, и сказалъ нжнымъ шепотомъ.
— Это волненіе не свойственное мальчику. Если вы были обмануты или введены въ заблужденіе и я могу въ чемъ-либо посовтовать или помочь вамъ, то разчитывайте на меня какъ женщина при подобныхъ обстоятельствахъ можетъ разчитывать на мущину и джентльмена.
Мальчикъ вскочилъ на ноги и зашагалъ по комнат неровными шагами, тщетно стараясь скрыть волненіе страсти на своемъ лиц. Потомъ вдругъ остановившись, онъ схватилъ руку Кенелма, судорожно сжалъ ее и проговорилъ, подавляя рыданія:
— Благодарю васъ,— благодарю отъ всей души. Оставьте меня теперь. Пусть никого не будетъ здсь когда я встрчу этого человка. Можетъ-быть еще тутъ есть ошибка. Уйдите.
— Общаете вы не выходить изъ дому пока я не возвращусь?
— Да, общаю.
— И если подозрнія мои оправдаются, вы мн позволите тогда поговорить съ вами и подать вамъ совтъ.
— Кому же другому мн довриться? Ступайте — уходите!
Кенелмъ снова очутился на улиц, освщенной смшаннымъ свтомъ газовыхъ фонарей и лтняго мсяца. Онъ шелъ безсознательно пока не достигъ окраины города. Тогда онъ остановился и свъ на дорожный столбикъ, предался слдующимъ размышленіямъ:
‘Кенелмъ, другъ мой, ты попался въ худшее затрудненіе чмъ я полагалъ часъ тому назадъ. Теперь очевидно что у тебя на рукахъ женщина. Ну что-то ты станешь съ нею длать? Бглянка, думавшая убжать съ кмъ-то другимъ,— таковы превратности и противорчія человческой судьбы,— убжала вмсто того съ тобой. Какой смертный можетъ почитать себя безопаснымъ? Выходя сегодня утромъ, я мене всего думалъ чтобы прежде чмъ кончится день мн могли приключиться хлопоты о женщин. Еслибъ я еще былъ влюбчиваго темперамента, то судьба могла бы имть нкоторое оправданіе устроивъ для меня эту ловушку, но нтъ, для этой старой суетливой двы нтъ никакого оправданія. Кенелмъ, другъ мой, какъ ты думаешь, можешь ли ты когда-либо влюбиться? И еслибы ты влюбился, какъ ты думаешь, можешь ли ты быть большимъ глупцомъ чмъ теперь?’
Кенелмъ еще не разршилъ этого труднаго вопроса въ бесд съ самимъ собой какъ до его слуха донеслись слабые и нжные звуки музыки. Это были звуки струннаго инструмента и они показались бы жидкими и дребезжащими еслибы не ночная тишина и спокойствіе воздуха, имющія особенное свойство придавать полноту музыкальнымъ звукамъ. Потомъ послышался въ отдаленіи и голосъ поющій подъ акомпанементъ инструмента. Это былъ мужской голосъ, звучный и густой, но Кенелмъ не могъ разслышать слова. Машинально направился онъ къ мсту откуда слышались звуки, потому что Кенелмъ имлъ влеченіе къ музык, самъ хорошенько не сознавая этого. Онъ увидлъ предъ собой зеленую лужайку, на которой стоялъ одинокій вязъ и подъ нимъ скамейка для путниковъ. Лужайка эта была въ средин покатости окаймленной въ вид широкаго полукруга отчасти лавками, отчасти чайными садиками красивой таверны въ вид коттеджа. За столиками разставленными въ садикахъ сидли степенные гости, очевидно изъ класса мелкихъ торговцевъ или зажиточныхъ рабочихъ. Они имли весьма приличный и почтенный видъ и внимательно слушали музыку. Много также людей стояло въ дверяхъ лавочекъ и виднлось въ окнахъ верхнихъ этажей. На лужайк, немного впереди дерева, но въ тни его, стоялъ музыкантъ, и въ немъ Кенелмъ узналъ странника въ разговор съ коимъ ему пришла мысль о пшей экскурсіи, которая успла уже привести его въ весьма неловкое положеніе. Инструментъ на коемъ пвецъ акомланировалъ себ была гитара, и онъ плъ очевидно любовный романсъ, хотя Кенелмъ не вполн могъ понять его содержаніе, такъ какъ пніе приближалось къ концу. Изъ того что онъ слышалъ онъ могъ впрочемъ замтить что въ словахъ не было по крайней мр пошлости обыкновенно отличающей уличныя баллады, и что они были однако достаточно просты чтобы нравиться весьма неприхотливымъ слушателямъ.
Когда пвецъ кончилъ, ему не аплодировали, но очевидно слушатели были тронуты, какъ бы чувствуя что прекратилось нчто доставившее всмъ удовольствіе. Тотчасъ же блая померанская собака, скрывавшаяся до сихъ поръ подъ скамейкой у вяза, выступила впередъ съ небольшою металлическою тарелочкой между зубами, и осмотрвшись кругомъ, какъ бы выбирая между слушателями кого почтить починомъ сбора, съ важностью приблизилась къ Кенелму, встала на заднія лапы, устремила на него взглядъ и протянула тарелочку.
Кенелмъ бросилъ туда шиллингъ, и собака, повидимому удовлетворенная, направилась въ чайные садики.
Приподнявъ шляпу, такъ какъ Кенелмъ былъ въ своемъ род очень учтивый человкъ, онъ приблизился къ пвцу, и полагая что вслдствіе перемны его одежды, онъ не будетъ узнанъ незнакомцемъ съ которымъ всего однажды встртился, онъ сказалъ ему:
— Судя по немногому что я слышалъ, вы очень хорошо поете, сэръ. Смю спросить васъ, чьего сочиненія слова этого романса?
— Они моего сочиненія, отвчалъ пвецъ.
— А напвъ?
— Также мой собственный.
— Поздравляю васъ. Надюсь что эти плоды вашего творчества доходны.
Пвецъ, до сихъ поръ бросившій лишь бглый взглядъ на сельское одяніе собесдника, теперь взглянулъ пристально на Кенелма и сказалъ улыбаясь:
— Вашъ голосъ изобличаетъ васъ, сэръ. Мы съ вами уже встрчались.
— Правда, но тогда я не замтилъ вашей гитары, и хотя тогда же познакомился съ вашимъ поэтическимъ дарованіемъ, но не полагалъ что вы прибгаете къ этому первобытному способу для ознакомленія съ нимъ публики.
— И я не обкидалъ удовольствія встртить васъ снова въ роли Гобнеля. Тс! не будемъ выдавать тайнъ другъ друга. Меня здсь не знаютъ иначе какъ подъ названіемъ ‘бродячаго менестреля’.
— Я къ вамъ и обращаюсь какъ къ менестрелю. Если только это не будетъ дерзкимъ вопросомъ, не знаете ли вы псни въ которой говорилось бы о чемъ-либо другомъ?
— О чемъ другомъ? Я не понимаю васъ, сэръ.
— Псня слышанная мною кажется восхваляла притворство называемое любовью. Какъ вы думаете, не могли ли бы вы спть что-нибудь боле новое и боле врное чтобы заклеймить заслуженнымъ презрніемъ это заблужденіе разсудка?
— Нтъ, тогда я не покрою моихъ путевыхъ расходовъ.
— Неужели это безуміе такъ популярно?
— Разв не говоритъ вамъ этого ваше собственное сердце?
— Ни мало, скоре напротивъ. Ваши теперешніе слушатели, какъ кажется, люди живущіе трудомъ и имющіе мало времени для подобныхъ праздныхъ фантазій, потому что ‘любовь порождается праздностью’, какъ врно замтилъ Овидій, поэтъ много писавшій объ этомъ предмет и претендовавшій на самое основательное знакомство съ нимъ. Не можете ли вы спть чего-нибудь въ похвалу хорошаго обда? Всякій кто много работаетъ иметъ аппетитъ къ д.
Пвецъ снова уставился на Кенелма своимъ испытующимъ взглядомъ, но не замтивъ и слда юмора на серіозномъ лиц его, нсколько затруднялся отвтомъ и потому промолчалъ.
— Я вижу, возобновилъ рчь Кенелмъ,— что мои замчанія васъ удивляютъ, но удивленіе ваше исчезнетъ по нкоторомъ размышленіи. Другимъ поэтомъ, боле рефлективнымъ чмъ Овидій, было сказано что ‘свтъ управляется любовью и голодомъ’. Но голоду конечно принадлежитъ львиная часть власти, и еслибы поэты дйствительно длали то что говорятъ про себя, то-есть изображали природу, то большая часть ихъ псень должна бы быть обращена къ желудку.
При этомъ, увлекаясь своею темой, Кенелмъ фамильярно положилъ руку на плечо музыканта, и голосъ его принялъ тонъ близко подходящій къ восторженному.
— Вы согласитесь, продолжалъ онъ,— что при нормальномъ состояніи здоровья человкъ не влюбляется ежедневно. Но при нормальномъ состояніи здоровья онъ чувствуетъ голодъ каждый день. Мало того, въ т ранніе годы когда, по словамъ поэтовъ, человкъ боле всего склоненъ къ любви, онъ въ особенности такъ чувствителенъ къ голоду что долженъ сть не мене трехъ разъ въ день чтобъ удовлетворить свой аппетитъ. Можно запереть человка на цлые мсяцы, годы, даже на всю его жизнь, съ дтства до любаго возраста какого только сэръ-Корвваллъ Луисъ дозволитъ ему достигнуть, и тогда онъ вовсе не будетъ влюбляться. Но попробуйте запереть его на недлю не давая пищи для его желудка, и по истеченіи срока вы найдете его мертвымъ.
Пвецъ, постепенно отступавшій предъ энергическимъ напоромъ оратора, наконецъ слъ на скамью подъ вязомъ и сказалъ патетически:
— Сэръ, ваши доводы весьма убдительны. Не угодно ли вамъ будетъ сдлать выводъ изъ вашихъ разсужденій?
— Выводъ мой таковъ что на одного человка занятаго любовью вы найдете тысячу способныхъ оцнить прелести обда, и если вы хотите быть популярнымъ пвцомъ или трубадуромъ нашего вка, то взывайте, сэръ, къ природ, бросьте вс эти избитыя рапсодіи о розовыхъ щечкахъ и настройте вашу лиру на тему бифстекса.
Собака, которая уже нсколько минутъ возвратилась къ своему хозяину и стояла на заднихъ ногахъ, держа въ зубахъ тарелочку изрядно наполненную мдными монетами, справедливо огорченная невниманіемъ такъ долго оставлявшимъ ее въ неестественномъ положеніи, выронила тарелочку и заворчала на Кенелма.
Въ то же время изъ чайныхъ садиковъ послышались нетерпливые призывы слушателей. Они требовали новой псни за свои деньги.
Пвецъ всталъ, повинуясь призыву.
— Извините меня, сэръ, но меня приглашаютъ…
— Опять пть?
— Да.
— На предложенную мной тему?
— Ну нтъ.
— Какъ, опять о любви?
— Должно-быть такъ.
— Ну такъ желаю вамъ добраго вечера. Вы кажется человкъ хорошо образованный, и тмъ стыдне для васъ. Можетъ-быть мы встртимся еще разъ въ нашихъ скитаніяхъ, и тогда основательне побесдуемъ объ этомъ вопрос.
Кенелмъ приподнялъ шляпу, и повернулъ назадъ. Прежде чмъ онъ достигъ улицы, до его слуха снова донесся нжный голосъ пвца, но на разстояніи онъ разслыхалъ только одно слово, звучавшее въ конц припва, это слово было: любовь.
— Ай люли, сказалъ Кенелмъ.

ГЛАВА VI.

Когда Кенелмъ возвратился въ улицу украшенную зданіемъ Гостиницы Трезвости, фигура красиво драпированная испанскимъ плащемъ быстро промелькнула мимо него, но не такъ быстро чтобъ онъ не могъ узнать въ ней трагика.
— Гм! пробормоталъ Кенелмъ: я не думаю чтобъ это лицо имло очень торжествующій видъ. Должно-быть ему досталось.
Мальчикъ — если нужно еще продолжать называть такимъ, образомъ спутника Кенелма — стоялъ прислонясь къ камину когда Кенелмъ вошелъ въ столовую. Его небрежная поза и томные глаза выражали глубокое уныніе.
— Милое дитя мое, сказалъ Кенелмъ, его грустный голосъ звучалъ необычайною мягкостію,— не повряйте мн того что вамъ тяжело будетъ разказыватъ, но позвольте мн надяться что вы оставили навсегда мысль поступить на сцену.
— Да, былъ едва слышный отвтъ.
— Теперь остается только вопросъ: что длать?
— Право я не знаю и не забочусь.
— Значитъ вы предоставляете мн знать и заботиться, и допуская на мгновеніе какъ фактъ то что есть величайшая ложь въ этомъ лживомъ свт — именно что вс люди братья, вы будете смотрть на меня какъ на старшаго брата который заботится и направляетъ свою неосторожную юную сестру. Я хорошо вижу какъ было дло. Такъ или иначе вы, восхищаясь сначала мистеромъ Комптономъ какъ Ромео или Ричардомъ III, познакомились съ нимъ какъ съ мистеромъ Комптономъ. Онъ не разубждалъ васъ въ мысли что онъ холостой человкъ. Въ минуту увлеченія вы убжали изъ дому съ цлію поступить на сцену и сдлаться мистрисъ Комптонъ.
— О, начала двушка (такъ какъ настоящій полъ ея долженъ быть теперь обнаруженъ),— о, воскликнула она со страстнымъ рыданіемъ,— какъ я была глупа! Только не думайте обо мн хуже чмъ я заслуживаю. Этотъ человкъ обманулъ меня, онъ не ожидалъ что я поймаю его на слов и послдую за нимъ сюда, въ противномъ случа его жена не появилась бы. Я бы вовсе не знала что онъ женатъ, и… и…
Колосъ ея былъ подавленъ рыданіями.
— Но теперь вы узнали истину. Будемъ благодарить небо что вы избавились отъ стыда и несчастія. Я долженъ послать телеграмму вашему дяд, дайте мн его агресъ.
— Нтъ, нтъ.
— Никакое ‘нтъ’ невозможно въ настоящемъ случа. Ваша репутація и будущность должны быть спасены. Позвольте мн объяснить все вашему дяд. Онъ вашъ защитникъ, здсь нтъ выбора. Вы можете ненавидть меня теперь за то что я принуждаю васъ, въ послдствіи вы будете благодарить меня. Послушайте, молодая особа, вамъ тяжело встртиться съ вашимъ дядей и слушать его упреки, но всякая вина должна быть наказана. Мужественныя натуры переносятъ наказаніе съ удовольствіемъ, какъ начало примиренія Вы мужественны. Смиритесь, и въ смиреніи возрадуйтесь!
Въ голос и манер Кенелма было что-то столь нжное и вмст повелительное что своенравная природа той къ кому онъ обращался уступила. Она дала ему адресъ своего дяди: ‘Джонъ Бовиль эсквайръ, Окдель, близь Вестмира.’ Давши его, она устремила свои грустные глаза на своего юнаго совтника и проговорила съ увлеченіемъ и горечью:
— Будете ли вы теперь больше уважать или врне меньше презирать меня?
Столько молодаго, даже дтскаго было въ ея взгляд когда она говорила это, что Кенелмъ почувствовалъ отеческое желаніе взять ее на руки и высушить поцлуями ея слезы. Но онъ благоразумно побдилъ это желаніе и сказалъ съ меланхолическою полуулыбкой:
— Если человческія существа могутъ презирать другъ друга за молодость или неразуміе, то чмъ скоре мы будемъ истреблены тою высшею расой что должна явиться посл насъ на земл, тмъ будетъ лучше. Прощайте до тхъ поръ пока прідетъ вашъ дядя.
— Какъ! Вы оставляете меня здсь — одну?
— Но если вашъ дядя найдетъ меня подъ одною крышей съ вами теперь когда я знаю что вы его племянница, вы думаете онъ не будетъ имть права выбросить меня изъ окна? Позвольте мн самому послдовать той осторожности которую я проповдовалъ вамъ. Пошлите за хозяйкой чтобъ она показала вамъ комнату вашу, запритесь въ ней, лягте въ постель и постарайтесь не плакать.
Кенелмъ забросилъ за плечи ранецъ, который войдя онъ положилъ въ углу комнаты, спросилъ гд телеграфное бюро, послалъ телеграмму мистеру Бовилю, взялъ комнату въ Коммерческой гостиниц и заснулъ бормоча слдующія знаменательныя слова:
— Рошфуко былъ какъ нельзя боле правъ говоря: ‘очень немногіе стали бы влюбляться, еслибъ они меньше слышали толковъ о любви’.

ГЛАВА VII.

Кенелмъ Чиллингли по обыкновенію всталъ съ солнцемъ а направился къ Гостиниц Трезвости. Вс въ этомъ умренномъ дом, казалось, находились еще въ объятіяхъ Морфея. Онъ повернулъ къ конюшн гд оставилъ срую лошадку, и съ удовольствіемъ увидлъ какъ чистили утомленное животное.
— Вотъ это хорошо, сказалъ онъ конюху,— я радъ видть что вы рано встаете.
— Да, отвчалъ конюхъ,— джентльменъ которому принадлежитъ этотъ пони разбудилъ меня въ два часа утра, и онъ былъ очень радъ увидвъ свою лошадь на свжей солом.
— А, стало-быть онъ прибылъ въ гостиницу? Толтый джентльменъ?
— Да, довольно толстый и горячій джентльменъ. Онъ прискакалъ на пар курьерскихъ. Постучался въ Трезвость, потомъ постучалъ ко мн чтобы взглянуть на лошадь, и вышелъ изъ себя что не могъ получить грогу въ Трезвости.
— Я думаю. Я бы желалъ чтобъ онъ получилъ свой грогъ, это бы могло привести его въ лучшее расположеніе духа. Бдняжка пробормотатъ Кенелмъ уходя,— я боюсь что ей сильно досталось. Я думаю теперь близка и моя очередь. Но должно-быть онъ добрый малый если тотчасъ же прискакалъ къ своей племянниц въ глубокую ночь.
Около девяти часовъ Кенелмъ снова пришелъ въ Гостиницу Трезвости, и спросилъ мистера Бовиля. Опрятная служанка провела его въ гостиную, гд онъ нашелъ мистера Бовиля сидящаго дружелюбно за завтракомъ съ своею племянницей, которая, разумется, была все въ томъ же мужскомъ плать, за неимніемъ другаго подъ руками. Къ великому облегченію Кенелма мистеръ Бовиль всталъ изъ-за стола съ сіяющимъ лицомъ, и протягивая ему руку сказалъ:
— Сэръ, вы джентльменъ, садитесь, садитесь и будемъ завтракать.
Потомъ, когда служанка вышла изъ комнаты, онъ продолжалъ:
— Мн все разказано о вашемъ прекрасномъ поведеніи съ этою простушкой, могло выйти гораздо хуже, сэръ.
Кенелмъ кивнулъ головой и молча подвинулъ къ себ хлбъ. Потомъ вспомнивъ что слдовало извиниться предъ собесдникомъ, онъ сказалъ:
— Я надюсь что вы простите мн это несчастное недоразумніе когда….
— Когда вы сшибли меня, или лучше сказать подшибли. Все забыто. Эльзи, налей джентльмену стаканъ чаю. Хорошенькая плутовка, не правда ли? и добрая двушка, несмотря на свое неразуміе. Это была моя ошибка позволить ей пойти въ театръ и познакомиться съ миссъ Локкигъ, глупою старою двкой помшанною на сцен, которой слдовало бы прежде подумать чмъ, надлать ей столько хлопотъ.
— Нтъ, дядя, вскричала двушка ршительно, — не обвиняйте ни ее и ни кого кром меня!
Кенелмъ одобрительно взглянулъ своими темными глазами на двушку и увидлъ что губы ея плотно сжаты, лицо ея выражало не стыдъ и не огорченіе, а сдержанную ршительность. Но когда ея глаза встртились съ его, лицо ея тотчасъ смягчилось и щеки покрылись румянцемъ до самаго лба.
— А! сказалъ дядя:— это похоже на тебя, Эльзи, всегда готова взвалить чужую вину на свои плечи. Хорошо, хорошо, не будемъ больше говорить объ этомъ. Теперь скажите мн вы, мой молодой другъ, что заставляетъ васъ совершать пшеходныя странствованія? Причуды молодаго человка?
Говоря это онъ очень пристально глядлъ на Кенелма, и взглядъ его былъ взглядъ умнаго человка привыкшаго наблюдать лица тхъ съ кмъ онъ говоритъ. Рдко можно было встртить на бирж или на базар боле ловкаго дловаго человка чмъ мистеръ Бовиль.
— Я путешествую пшкомъ для своего удовольствія, сэръ, отвчалъ Кенелмъ быстро и недоврчиво взглянувъ на него.
— Разумется такъ, вскричалъ мистеръ Бовиль съ веселымъ смхомъ.— Но кажется что вы не отказываетесь и отъ экипажа и пони когда можете получить ихъ даромъ, ха, ха! Простите, это шутка.
Тутъ мистеръ Бовиль, все съ тмъ же добродушіемъ, быстро перевелъ разговоръ на общіе предметы: успхи земледлія, виды на будущій урожай, хлбную торговлю, биржевыя дла вообще, политику, состояніе націи. Кенелмъ почувствовалъ что онъ длаетъ это чтобы заставить его проговориться и выпытать, и давалъ на все однословные отвты говорившіе о его невжеств во всхъ затронутыхъ вопросахъ, въ заключеніе, еслибы философскій наслдникъ фамиліи Чиллингли имлъ обыкновенія удивляться, онъ былъ бы пораженъ когда мистеръ Бовиль всталъ, потрепалъ его по плечу и сказалъ съ видомъ величайшаго удовольствія:
— Точь въ точь какъ я думалъ, сэръ, вы ничего не смыслите во всхъ этихъ предметахъ, вы родились и воспитаны джентльменомъ, ваша одежда не можетъ скрыть этого, сэръ. Эльзи была права. Другъ мой, оставь насъ на нсколько минутъ, мн нужно кое о чемъ поговорить съ нашимъ молодымъ другомъ. Ты можешь пока приготовиться хать со мной.
Эльзи встала изъ-за стола и послушно направилась къ двери. Тамъ она остановилась, обернулась и робко взглянула на Кенелма. Онъ естественно всталъ съ своего мста когда она встала и сдлалъ нсколько шаговъ какъ бы для того чтобъ отворить ей дверь. Ихъ взгляды встртились. Онъ не могъ объяснить себ этого боязливаго взгляда, онъ былъ нженъ, въ немъ была и мольба, и смиреніе, и защита, человкъ привычный къ побдамъ надъ женщинами могъ бы подумать что въ немъ было нчто боле, нчто въ чемъ былъ ключъ ко всему. Но это нчто боле было неизвстнымъ языкомъ для Кенелма Чиллингли.
Когда мущины остались одни, мистеръ Бовиль слъ и указалъ Кенелму сдлать то же.
— Теперь, молодой человкъ, сказалъ онъ,— мы съ вами можемъ поговорить на свобод. Это ваше вчерашнее приключеніе можетъ сдлаться самымъ большимъ счастіемъ для васъ какого только вы могли ожидать.
— Я дйствительно счастливъ что могъ быть полезенъ вашей племянниц. Но ея собственное благоразуміе могло быть ея хранителемъ еслибъ она была одна и узнала, какъ узнала теперь, что мистеръ Комптонъ, сознательно или нтъ, обманулъ ее заставивъ думать что онъ не женатъ.
— Къ чорту мистера Комптона! Мы съ нимъ покончили. Я человкъ откровенный, и прямо приступлю къ длу. Вы увезли мою племянницу, съ вами она пріхала въ эту гостиницу. Теперь когда она разказала мн какъ вы превосходно дерзали себя, и что вашъ разговоръ и обращеніе были джентльменскіе, я чрезвычайно обрадовался. Я очень хорошо догадываюсь кто вы такой, вы сынъ джентльмена, можетъ-быть студентъ, не слишкомъ обремененный капиталами, вы поссорились съ отцомъ, и онъ не даетъ вамъ денегъ. Не перебивайте меня. Теперь, Эльзи добрая двушка, красивая двушка и можетъ быть хорошею женой, наконецъ, замтьте это, у нея 20.000 фунтовъ приданаго. Стало-быть положитесь на меня, и если вы не хотите чтобы ваши родители знали объ этомъ до сватьбы, такъ что имъ осталось бы только простить и благословить васъ, вы можете жениться на Эльзи прежде чмъ проговорить Джакъ Робинсонъ.
Въ первый разъ въ жизни Кенелма Чиллингли объялъ ужасъ, ужасъ и изумленіе. Челюсти его дрожали, языкъ онмлъ. Если волосы становятся когда-нибудь дыбомъ, то его волосы стали дыбомъ. Наконецъ со сверхъестественнымъ усиліемъ онъ вымолвилъ слово:
— Жениться!
— Да, жениться. Если вы джентльменъ, вы обязаны сдлать это. Вы компрометировали мою племянницу — уважаемую, добродтельную двушку, сэръ,— сироту, но не беззащитную. Повторяю, вы вырвали ее изъ моихъ рукъ съ жестокостію и насиліемъ, убжали съ нею, а что бы сказалъ свтъ еслибъ узналъ объ этомъ? Поврилъ бы онъ вашему осторожному поведенію? поведенію которое можно объяснить единственно уваженіемъ какое вы чувствовали къ вашей будущей жен. И гд вы найдете лучше? Гд вы найдете дядю который захочетъ разстаться съ своею племянницей и двадцатью тысячами фунтовъ не спросивъ даже есть ли у васъ сикспенсъ? И двушка влюблена въ васъ — я вижу, разв бы она разсталась такъ легко съ этимъ актеромъ, еслибъ вы не похитили ея сердца? Неужели вы разобьете это сердце? Нтъ, молодой человкъ, вы вовсе не негодяй. Дайте мн вашу руку.
— Мистеръ Бовиль, сказалъ Кенелмъ, возвращаясь къ своему обычному спокойствію,— я несказанно польщенъ честью которую вы мн предлагаете и не сомнваюсь что миссъ Эльзи достойна лучшаго мужа чмъ я. Но я имю непреодолимыя предубжденія противъ брачнаго состоянія. Человку съ такимъ взглядомъ на вещи, если онъ джентльменъ, какъ удостоили вы назвать меня, вовсе не слдуетъ жениться. Что же касается упрековъ противъ миссъ Элъзи, то даже въ телеграмм которую я послалъ вамъ я просилъ васъ прибыть къ молодому человку въ здшнюю гостиницу, такъ что настоящій полъ ея не извстенъ здсь, разв вы сами пожелаете открыть его. И…
Кенелмъ былъ прерванъ взрывомъ ярости со стороны дяди. Онъ затопалъ ногами, губы его покрылись пной, онъ сжалъ кулакъ и поднесъ его къ лицу Кенелма.
— Сэръ, вы сметесь надо мной: Джонъ Бовиль вовсе не такой человкъ чтобы надъ нимъ можно было смяться такимъ образомъ. Вы женитесь на этой двушк. Я не хочу тащить ее съ собой чтобъ она отравляла мою жизнь своими причудами и капризами. Вы увезли ее, и пусть она останется у васъ, а не то я переломаю вамъ вс кости!
— Переломайте, сказалъ Кенелмъ ршительно, но въ то же время оступая и становясь въ оборонительную позицію, что сразу охладило его противника. Мистеръ Бовиль опустился на стулъ и ударилъ себя по лбу. Кенелмъ поспшилъ воспользоваться достигнутымъ результатомъ и тихимъ голосомъ продолжалъ разсуждать:
— Когда вы успокоитесь и будете въ состояніи разсуждать съ обычнымъ благоразуміемъ, вы увидите къ какимъ ошибочнымъ заключеніямъ привело васъ весьма простительное желаніе устроить счастіе вашей племянницы, и, смю добавить, ваше желаніе вознаградить меня за то что вамъ угодно было назвать прекраснымъ поведеніемъ съ моей стороны. Вы ничего не знаете обо мн. Можетъ-быть я обманщикъ и плутъ, можетъ-быть я имю всевозможныя дурныя качества: а вы довольствуетесь моимъ увреніемъ, или лучше сказать собственною вашею догадкой что я прирожденный джентльменъ чтобъ отдать за меня вашу племянницу съ 20.000 фунтовъ. Это временное заблужденіе ума съ вашей стороны. Позвольте мн оставить васъ дабы вы успокоились.
— Стойте, сэръ, сказалъ мистеръ Бовиль, быстро перемнивъ тонъ,— я вовсе не такой сумасшедшій какимъ вы считаете меня. Но я слишкомъ поспшилъ и былъ слишкомъ грубъ. Тмъ не мене факты именно таковы какъ я ихъ выставилъ, и я не могу понять какимъ образомъ, будучи честнымъ человкомъ, вы не женитесь на моей племянниц. Что вы увезли ее, это было безъ сомннія невиннымъ недоразумніемъ съ вашей стороны, но вдь это было, и въ случа если это дло поступитъ къ мировому судь, для васъ и для вашего семейства можетъ-быть много непріятностей. Только женитьбой можно поправить это. Позвольте, позвольте, я сознаюсь что поступилъ черезчуръ дловымъ образомъ приступая прямо къ длу, и я теперь уже не говорю: женитесь на моей племянниц сейчасъ же. Вы видли ее переодтой и въ ложномъ положеніи. Сдлайте мн визитъ въ Окдел, прогостите у меня мсяцъ, и если черезъ мсяцъ она не будетъ вамъ нравиться настолько чтобы вы могли сдлать ей предложеніе, я отпущу васъ, и ни слова больше объ этомъ.
Пока мистеръ Бовиль говорилъ это, Кенелмъ не видлъ и не слышалъ какъ дверь безшумно отворилась и Эльзи стояла на порог. Прежде нежели Кенелмъ собрался отвчать, она вышла на средину комнаты, выпрямилась во весь ростъ, щеки ея горли, губы дрожали, и она воскликнула:
— Дядя, какой стыдъ!
Потомъ обращаясь къ Кенелму проговорила съ отчаяніемъ:
— О! врьте что я ничего не знала объ этомъ! Она закрыла лицо обими руками и онмла.
Все что Кенелмъ получилъ рыцарскаго при крещеніи воспрянуло въ немъ. Онъ быстро приблизился къ ней, опустился на колни и взявъ ее за руку, проговорилъ:
— Я такъ же увренъ что слова вашего дяди были сказаны безъ вашего вдома какъ и въ томъ что вы женщина съ чистымъ сердцемъ и высокимъ умомъ, дружбою коей я долженъ гордиться. Мы еще увидимся.
Потомъ, опустивъ руку, онъ обратился къ мистеру Бовилю:
— Сэръ, вы не достойны того чтобъ имть попеченіе о вашей племянниц. Въ противномъ случа она не сдлала бы неосторожности. Если у нея есть женщины родственницы, передайте имъ обязанность заботиться о ней.
— Есть! Есть! вскричала Эльзи:— Сестра моей покойной матери, отпустите меня къ ней.
— Женщина которая содержитъ школу! сказалъ мистеръ Бовиль насмшливо.
— Почему же бы не такъ? спросилъ Кенелмъ.
— Она никогда не хотла туда отправиться. Я предлагалъ ей годъ тому назадъ. Двчонка не хочетъ идти въ школу.
— Теперь я хочу, дядя.
— Хорошо, въ такомъ случа я тебя отправлю сейчасъ же, и надюсь что тебя посадятъ на хлбъ и на воду. Глупая! глупая! ты сама испортила свое счастье. Мистеръ Чиллингли, теперь когда миссъ Эльзи сама не желаетъ себ добра, я могу сознаться что я не такой сумашедшій какимъ вы считаете меня. Я былъ на праздник въ замк въ день вашего рожденія: мой братъ одинъ изъ арендаторовъ вашего отца. Я не узналъ васъ съ перваго раза вслдствіе внезапности нашей встрчи, и видя васъ въ этомъ плать, но когда я шелъ домой мн показалось что я васъ видалъ прежде, а сегодня, когда вы вошли въ комнату, а сразу узналъ васъ. Между нами вышла ссора и вы побили меня, и все благодаря этой идіотк! Еслибъ она теперь не помшала мн, она могла бы сдлаться миледи. Теперь прощайте, сэръ.
— Мистеръ Бовиль, вы предлагали мн пожать вашу руку, дайте теперь руку и общайтесь честнымъ словомъ которое даетъ одинъ боецъ другому что миссъ Эльзи тотчасъ же будетъ отвезена къ своей тетк, содержательниц школы, если она желаетъ этого. И послушайте, другъ мой (это онъ проговорилъ на ухо мистеру Бовилю): Мущина никогда не можетъ управлять женщиной. Пока женщина не выйдетъ замужъ, благоразумный человкъ оставляетъ ее на попеченіи женщинъ, когда же она будетъ замужемъ, она будетъ управлять своимъ мужемъ.
Кенелмъ вышелъ.
— О, мудрый молодой человкъ, прошепталъ дядя.— Эльзи, другъ мой, какъ же намъ хать къ твоей тетк когда ты въ этомъ плать?
Эльзи вздрогнула какъ бы очнувшись отъ столбняка, глаза ея были устремлены по направленію двери въ которую вышелъ Кенелмъ.
— Въ этомъ плать, сказала она пренебрежительно,— вмсто этого платья можно достать другое въ магазин.
— Да, бормоталъ мистеръ Бовиль,— этотъ юноша второй Соломонъ, если я не могу управлять Эльзи, она будетъ управлять своимъ мужемъ, если у нея когда-нибудь будетъ мужъ.

ГЛАВА VIII.

‘Силы покровительствующія невинности и безбрачію, разсуждалъ самъ съ собою Кенелмъ, спасли меня отъ большой опасности. Будь это земноводное существо въ женскомъ плать вмсто мужскаго когда она внезапно явилась подобно божеству въ драм древнихъ, плохо пришлось бы рыбамъ моего герба. Хотя трудно предположить чтобы молодая двушка по уши влюбленная въ мистера Комптона вчера могла обратить свои чувства на меня сегодня. Между тмъ она смотритъ такъ какъ будто бы она могла, что доказываетъ что никогда не слдуетъ доврять ни женскому сердцу, ни женскому взгляду. Человкъ никогда не долженъ замедлять свое удаленіе отъ женщинъ если онъ хочетъ достичь ‘приближенія къ ангеламъ.’
Кенелмъ разсуждалъ такимъ образомъ когда вышелъ изъ города въ коемъ подвергался такимъ искушеніямъ и испытаніямъ, и, направивъ свой одинокій путь по тропинк извивавшейся между полями и лугами, прошелъ три мили по направленію къ каедральному городу, гд полагалъ ночевать.
Онъ шелъ уже нсколько часовъ, и солнце стало склоняться за голубыми холмами на запад когда онъ приблизился къ свжему ручейку осненному перистыми ивами и серебристыми италіянскими тополями съ дрожащими листами. Соблазнясь тишиной и прохладой этого прекраснаго мста онъ расположился на берегу, вынулъ изъ своего ранца нсколько корокъ хлба, коими предусмотрительно запасся, и обмакивая ихъ въ прозрачную воду протекавшую по кремнистому руслу, наслаждался однимъ изъ тхъ блестящихъ обдовъ приправленныхъ аппетитомъ молодости на которые эпикурейцы промняли бы свои пиршества. Потомъ склонясь на берегу и обрывая дикій тимьянъ, который ростетъ роскошне и ароматне подъ лсистымъ покровомъ, лишь бы въ сосдств была вода, озеро или ручеекъ, онъ погрузился въ то состояніе среднее между мыслями и сновидніями которое называютъ мечтами. Въ нкоторомъ разстояніи слышны были тихіе звуки косъ, воздухъ вявшій ему въ лицо былъ напоенъ сладкимъ благоуханіемъ свеже-скошевнаго сна.
Легкій ударъ по плечу заставилъ его очнуться. Обернувъ лниво голову онъ увидлъ веселое привтливое лицо на богатырскихъ плечахъ и услышалъ пріятный голосъ который сказалъ:
— Молодой человкъ, если вы не очень устали, не хотите ли помочь намъ убирать сно? У насъ очень мало рукъ, а я боюсь что скоро пойдетъ славный дождь.
Кенелмъ всталъ, отряхнулся, посмотрлъ съ важностію на говорившаго и сказалъ съ обычною своею сентенціозностью:
— Человкъ рожденъ для того чтобы помогать своимъ ближнимъ, въ особенности же убирать сно пока свтитъ солнце. Я къ вашимъ услугамъ.
— Вотъ такъ славный малый! Я вамъ очень благодаренъ. Видите ли, я разчитывалъ на артель косцовъ, но ихъ нанялъ другой фермеръ. Вотъ сюда,— и пробираясь сквозь кустарникъ онъ вышелъ, сопровождаемый Кенелмомъ, на обширный лугъ, одну треть котораго еще косили, остальное же пространство было занято лицами обоего пола которыя ворошили и раскидывали уже скошенную траву. Къ послднимъ присоединился Кенелмъ, и раздвшись до рукавовъ рубашки, началъ ворошить и раскидывать подобно другимъ, съ обычнымъ ему видомъ меланхолической покорности судьб. Сначала онъ неловко владлъ непривычнымъ орудіемъ, но занятіе всевозможными атлетическими упражненіями развило въ немъ ловкость, и вскор онъ превзошелъ другихъ въ усердіи и чистот съ какими исполнялъ свою работу. Что-то, можетъ-быть его наружность, можетъ-быть то обстоятельство что онъ былъ пришлецъ, привлекло къ нему вниманіе работавшихъ женщинъ, и одна очень красивая двушка, бывшая къ нему ближе другихъ, попробовала начать разговоръ.
— Это ново для васъ, сказала она улыбаясь.
— Ничто не ново для меня, отвчалъ Кенелмъ грустно.— Но позвольте мн замтить что дабы длать дло хорошо, нужно длать заразъ только одно дло. Я пришелъ сюда убирать сно, а не разговаривать.
— Вотъ какъ! изумленно проговорила двушка и отвернулась кивнувъ своею хорошенькою головкой.
‘Пожалуй у этой тоже есть дядя’, подумалъ Кенелмъ.
Фермеръ, принимавшій также участіе въ работ, находясь то тамъ то здсь чтобы присматривать за всмъ, съ большимъ одобреніемъ замтилъ добросовстное стараніе Кенелма, и когда дневная работа кончалась, онъ по жалъ ему руку, оставивъ въ его ладони двухшиллинговую монету. Наслдникъ Чиллингли посмотрлъ на полученную плату и перевернулъ монету между большимъ и указательнымъ пальцами лвой руки.
— Или мало? сказалъ фермеръ язвительно.
— Извините, отвчалъ Кенелмъ.— Сказать правду, это первыя деньги которыя я заработалъ своимъ трудомъ, и я смотрю на нихъ съ любопытствомъ и уваженіемъ. Но если это не оскорбитъ васъ, я бы попросилъ вмсто денегъ дать мн поужинать, такъ какъ я не лъ ничего кром хлба и воды съ самаго утра.
— Вы получите и деньги и ужинъ, сказалъ фермеръ весело.— А если захотите остаться и помогать намъ пока мы уберемъ все сно, я думаю что моя добрая жена найдетъ для васъ лучшую постель чмъ вы можете получить на постояломъ двор въ деревн, если только тамъ можно получить какую-нибудь.
— Вы очень добры. Но прежде чмъ я приму ваше гостепріимство, позвольте мн одинъ вопросъ: есть у васъ племянницы?
— Племянницы! повторилъ фермеръ, машинально опуская руки въ карманы шароваръ какъ бы ища чего тамъ,— племянницы! Что вы хотите сказать? Можетъ-быть такъ называется по-модному мдь?
— Не мдь, а можетъ-быть мишура. Я говорилъ безъ всякой метафоры, я вообще избгаю племянницъ вслдствіе отвлеченнаго принципа подтвержденнаго опытомъ.
Фермеръ посмотрлъ на него во вс глаза и подумалъ что умственныя способности его новаго друга не находятся въ такомъ же добромъ здоровьи какъ физическія. Однакоже онъ отвтилъ съ усмшкой:
— Успокойтесь. У меня только одна племянница, да и та замужемъ за желзнымъ торговцемъ и живетъ въ Экстер.
Войдя въ домъ хозяинъ провелъ Кенелма прямо въ кухню и закричалъ обращаясь къ красивой среднихъ лтъ женщин, которая вмст съ толстою служанкой занималась приготовленіемъ кушанья:
— Послушай, старуха! Я привелъ къ теб гостя который отлично заработалъ себ ужинъ, онъ работалъ за двоихъ, и я общалъ ему также дать постель.
Жена фермера быстро обернулась.
— Ужинать милости просимъ, а насчетъ постели, сказала она съ сомнніемъ,— я право не знаю.
Въ то же время глаза ея остановились на Кенелм. Наружность его такъ мало походила на то что она ожидала встртить въ захожемъ косц что она невольно присла и прибавила измнивъ голосъ:
— Джентльменъ можетъ помститься въ комнат для гостей, только нужно нсколько времени чтобы привести ее въ порядокъ: ты знаешь, Джонъ, что вся мебель покрыта чехлами.
— Ну, для этого будетъ довольно времени, вдь онъ не пойдетъ на нашесть до ужина.
— Разумется нтъ, сказалъ Кенелмъ, ощущая пріятный запахъ кушанья.
— А гд двочки? спросилъ фермеръ.
— Он были здсь минутъ пять тому назадъ, и пошли наверхъ переодться.
— Какія двочки? запнулся Кенелмъ отступая къ двери.— Вы кажется сказали что у васъ нтъ племянницъ.
— Но я не говорилъ что у меня нтъ дочерей. Разв вы и ихъ боитесь?
— Сэръ, отвчалъ Кенелмъ вжливо и ловко отклоняя этотъ вопросъ,— если ваши дочери похожи на свою мать, вы не можете сказать чтобъ он не были опасны.
— Вотъ какъ! воскликнулъ фермеръ, между тмъ какъ жена его улыбалась и краснла, — это такъ складно сказано какъ будто бы вы исходили все графство. Я догадываюсь что должно-быть не между косцами вы учились обращенію, и можетъ-быть я слишкомъ свободно держалъ себя съ высшимъ.
— Какъ! сказалъ любезно Кенелмъ:— вы хотите сказать что поступили слишкомъ свободно съ вашими шиллингами? Простите меня пожалуста, но я думаю что вы не получите назадъ вашихъ шиллинговъ. Я меньше вашего видалъ въ жизни, но опытность моя учитъ что когда человкъ разстанется со своими деньгами, будь это для высшихъ или для низшихъ, ему ужь не случается увидать ихъ опять.
При этомъ афоризм фермеръ чуть не лопнулъ со смха, жена его захохотала и даже служанка-на-вс-руки захихикала. Кенелмъ сохраняя свою невозмутимую важность сказалъ самъ себ:
— Остроуміе заключается въ эпиграматическомъ выраженіи ходячихъ истинъ, и самое ничтожное замчаніе о достоинств денегъ можетъ разчитывать на такой же успшный пріемъ какъ и ничтожное замчаніе о недостаткахъ женщинъ. Слдовательно я, самъ не замчая этого, обладаю остроуміемъ.
Въ это время фермеръ дотронулся до его плеча — дотронулся, а не ударилъ его по плечу, какъ бы сдлалъ это десять минутъ назадъ — и сказалъ:
— Не будемъ мшать хозяйк, не то останемся безъ ужина. Я пойду заглянуть подъ навсъ на коровъ. Вы знаете толкъ въ коровахъ?
— Да, коровы доставляютъ сливки и масло. Лучшія коровы т которыя при наименьшихъ издержкахъ даютъ лучшія сливки и масло. Но какимъ образомъ сливки и масло могутъ быть производимы такъ дешево чтобы появляться за завтракомъ бдныхъ людей, это вопросъ предстоящій ршенію реформированнаго парламента и либеральной администраціи. А пока не будемъ откладывать ужина.
Фермеръ и его гость вышли изъ кухни на дворъ фермы.
— Вы совсмъ чужой въ этихъ мстахъ?
— Совершенно.
— Вы даже не знаете моего имени?
— Нтъ, я слышалъ только что жена называла васъ Джономъ.
— Меня зовутъ Джонъ Сондерсонъ.
— А! Значитъ вы происходите изъ сверныхъ провинцій. Потому-то вы такой умный и ловкій. Имена оканчивающіяся на son (сынъ) большею частію принадлежатъ потомкамъ Датчанъ, которымъ король Алфредъ, Господь ему прости, мирно уступилъ только шестнадцать англійскихъ графствъ. А когда Датчанинъ называется такого-то сынъ, это означаетъ что онъ былъ сыномъ такого-то.
— Вотъ какъ! Я никогда не слыхалъ этого прежде.
— Еслибъ я думалъ что вы слышали, я бы не говорилъ этого.
— Теперь я сказалъ вамъ какъ меня зовутъ, а васъ какъ?
— Умный человкъ задаетъ вопросы, а глупый на нихъ отвчаетъ. Предположите на минуту что я не глупъ.
Фермеръ Сондерсонъ почесалъ голову и казался больше сбитымъ съ толку нежели подобало потомку Датчанина водвореннаго королемъ Алфредомъ на свер Англіи.
— Бросимъ это, сказалъ онъ наконецъ,— но я думаю что вы также Йоркширецъ.
— Человкъ, самое разумное изо всхъ животныхъ, приписываетъ одному себ преимущество думать, осуждая другихъ животныхъ на низшія механическія дйствія называемыя инстинктомъ. Но такъ какъ инстинкты безошибочны, а мысли по большей части бываютъ ложны, то человку нечмъ особенно похвалиться, согласно его собственному опредленію. Когда вы говорите: я думаю, и считаете достоврнымъ что я Йоркширецъ, вы то ошибаетесь: я не Йоркширецъ. А доврившись инстинкту не можете ли вы угадать когда мы будемъ ужинать? Коровы, которыхъ вы собираетесь навстить, угадываютъ время когда ихъ будутъ кормить.
Фермеръ сказалъ съ чувствомъ превосходства предъ гостемъ которому онъ длаетъ одолженіе ужиномъ:
— Черезъ десять минутъ.
Потомъ помолчавъ онъ прибавилъ заискивающимъ тономъ, какъ бы боясь чтобъ его не сочли слишкомъ простымъ человкомъ:
— Мы ужинаемъ не въ кухн. Мой отецъ длалъ такъ и я тоже пока не былъ женатъ, но моя Бессъ, хотя лучшая фермерская жена изо всхъ что когда-нибудь носили кожаные башмаки, была дочь купца и воспитана иначе. У нея, видите ли, было не мало денегъ, но еслибъ этого и не было, я не хотлъ бы чтобъ ея родные говорили что я унизилъ ее,— такъ что мы ужинаемъ всегда въ комнат.
Кенелмъ отвчалъ:
— Прежде всего важно чтобы вообще имть ужинъ. Если же ужинъ есть, то человкъ можетъ больше преуспвать въ жизни если онъ ужинаетъ въ комнат нежели въ кухн. А пока я вижу здсь колодезь, тмъ временемъ какъ вы сходите посмотрть коровъ, я останусь здсь и вымою себ руки.
— Послушайте. Вы, какъ я вижу, острый малый и далеко не глупый. У меня есть сынъ, добрый парень, но слишкомъ много о себ думаетъ и хочетъ быть выше другихъ. Вы бы сдлали мн большое одолженіе и ему также еслибъ посбили съ него спси.
Кенелмъ, который въ это время занялся умываньемъ, вмсто отвта кивнулъ только головой. Но такъ какъ онъ рдко упускалъ случай размышлять, то сказалъ самъ себ умывая лицо изъ-подъ жолоба:
Нечего удивляться что всякій маленькій человкъ съ удовольствіемъ думаетъ какъ бы пособить того кто больше его, когда отецъ проситъ чужаго человка принизить его сына за то только что тотъ не считаетъ себя маленькимъ. Отъ этого свойства человческой природы происходитъ то что критика благоразумно оставляетъ свои претензіи быть наукою анализа и становится прибыльнымъ ремесломъ. Она разчитываетъ на удовольствіе испытываемое читателями когда принимаютъ человка.

ГЛАВА IX.

Домъ фермера былъ красивый, славный домъ, какой можетъ хорошо поддерживаться при двухъ или трехъ стахъ акровъ довольно хорошей земли, довольно хорошо обрабатываемой арендаторомъ стараго покроя, который хотя и не употреблялъ жатвенныхъ машинъ и паровыхъ плуговъ и не производилъ химическихъ опытовъ, но положивъ достаточный капиталъ на свою землю получалъ съ этого капитала хорошіе проценты. Ужинъ былъ накрытъ въ просторной хотя не высокой комнат, со стеклянною дверью, отворенною настежъ, также какъ и ршетчатыя окна выходившія въ садъ, наполненный тми старыми англійскими цвтами которые въ настоящее время вытсняются изъ садовъ цвтами съ большими претензіями и безконечно мене душистыми. Въ одномъ углу была бесдка осненная жимолостью, супротивъ ея стоялъ рядъ ульевъ. Комната имла видъ удобства и того изящества которое свидтельствуетъ о женской заботливости. Полки были подвязаны къ стн голубыми лентами и наполнены маленькими книжками въ красивыхъ переплетахъ, на окнахъ стояли горшки съ цвтами, въ углу маленькое фортепіано, стны были украшены частію портретами магнатовъ графства и призовыхъ быковъ, частію вышитыми шерстями рамками въ коихъ помщались стихи нравственнаго содержанія и имена и дни рожденія бабушки фермера, его матери, жены и дочерей. Надъ каминомъ было небольшое зеркало, а надъ нимъ висли трофеи охоты за лисицей, въ одномъ изъ угловъ комнаты помщался стеклянный буфетъ наполненный старымъ китайскимъ, индійскимъ и англійскимъ фарфоромъ.
Общество состояло изъ фермера, его жены, трехъ пригожихъ дочерей и блднаго худощаваго парня лтъ двадцати, единственнаго сына, который имлъ отвращеніе къ хозяйству: онъ получилъ воспитаніе въ грамматической школ и былъ высокаго мннія объ успхахъ умственнаго развитія и прогресс настоящаго времени.
Кенелмъ, будучи солиднйшимъ изъ смертныхъ, былъ однако же мене всего застнчивъ. Въ самомъ дл, застнчивость обыкновенно есть признакъ сильно развитаго самолюбія, а этого качества у молодаго Чиллингли было едва ли боле чмъ у Трехъ Рыбъ его герба. Въ этомъ обществ онъ чувствовалъ себя совершенно какъ дома, стараясь только чтобъ его вниманіе было одинаково распредлено между всми тремя дочерьми, дабы избжать подозрнія въ исключительномъ предпочтеніи одной изъ нихъ. ‘Въ числахъ спасеніе’, думалъ онъ, ‘особливо же въ нечетныхъ. Три І’раціи никогда не выходили замужъ, равно какъ и девять Музъ.’
— Я догадываюсь что молодыя особы любятъ музыку, сказалъ Кенелмъ взглянувъ на фортепіано.
— Да, я очень люблю музыку, сказала старшая, отвчая за другихъ.
Фермеръ, накладывая на тарелку гостя вареной говядины съ картофелемъ, сказалъ:
— Теперь ужь далеко не то что было когда я былъ мальчикомъ, тогда только самые значительные арендаторы учили дочерей на фортепіано и посылали сыновей въ хорошія школы. А теперь и мы, маленькіе люди, стараемся подвинуть нашихъ дтей ступеньки на дв повыше на той лстниц гд стоимъ сами.
— Учитель за границей, сказалъ сынъ, съ выраженіемъ мудреца вносящаго оригинальный афоризмъ въ сокровищницу философіи.
— Несомннно что въ настоящее время культура распредляется боле равномрно чмъ въ прошломъ поколніи, сказалъ Кенелмъ.— Люди всхъ сословій произносятъ одни и т же общія мста совершенно въ томъ же синтаксическомъ построеніи. И по мр того какъ распространяется демократизація разумнія — одинъ мой пріятель докторъ говорилъ мн что болзни составлявшія прежде исключительную принадлежность того что называется аристократіей (хотя я право не знаю что бы значило это слово на чистомъ англійскомъ язык) теперь распространяются также между простыми гражданами — Tic-douloureux и другія нервныя болзни появляются въ изобиліи. И человческая порода, по крайней мр въ Англіи, становится боле слабою и изнженною. Есть басня о человк который доживъ до чрезмрной старости превратился въ кузнечика. Англія очень стара и очевидно, приближается къ степени развитія кузнечика. Можетъ-статься мы димъ не такъ много мяса какъ наши предки. Смю просить васъ дать мн еще ломтикъ?
Замчанія Кенелма превосходили пониманіе его слушателей. Но сынъ фермера, принимая ихъ за оскорбленіе просвщенному духу времени, вспыхнулъ и сказалъ нахмуривъ брови:
— Надюсь, сэръ, что вы не врагъ прогресса.
— Это смотря по тому, напримръ я предпочитаю оставаться здсь, гд мн хорошо, чмъ идти дале, чтобъ было хуже.
— Славно сказано! воскликнулъ фермеръ.
Не удостоивъ обратить вниманія на этотъ перерывъ, сынъ въ отвтъ на возраженія Кенелма сказалъ насмшливо:
— Вы кажется хотли сказать что будетъ хуже если идти вмст со временемъ.
— Я боюсь что тутъ нтъ выбора, приходится идти вмст со временемъ, но когда мы дойдемъ до того что идти дале значитъ приближаться къ старости, мы вроятно не постовали бы на время еслибъ оно благоволило пріостановиться, и вс хорошіе доктора совтуютъ не торопить его.
— Въ нашей стран нтъ признаковъ старости, и благодаря Бога мы не стоимъ на мст.
— Кузнечики никогда не стоятъ на мст, они всегда скачутъ и прыгаютъ, совершая то что они считаютъ прогрессомъ, до тхъ поръ (если разумется не попадутъ въ воду и не будутъ преждевременно съдены карпомъ или лягушкой) пока умрутъ отъ истощенія, естественнаго послдствія скаканья и прыганья. Смю ли просить васъ, мистрисъ Сондерсовъ, положить мн кусочекъ рисоваго пуддинга?
Фермеръ хотя и не вполн понялъ метафорическій способъ доказательствъ Кенелма, но былъ въ восторг что его мудрый сынъ казался еще боле поставленъ въ тупикъ чмъ онъ самъ, и воскликнулъ весело:
— Бобъ, сынъ мой — Бобъ! гость нашъ немножко мудренъ для тебя!
— О нтъ, сказалъ Кенелмъ скромно.— Я искренно увренъ что мистеръ Бобъ былъ бы еще гораздо боле умнымъ и почтеннымъ человкомъ, и былъ бы гораздо дальше отъ состоянія кузнечика, еслибъ меньше думалъ и больше лъ пуддинга.
Посл ужина фермеръ предложилъ Кенелму глиняную трубку набитую табакомъ, которую этотъ искатель приключеній принялъ съ обычною готовностью покоряться всмъ невзгодамъ жизни, и все общество, исключая мистрисъ Сондерсонъ, разбрелось по саду. Кенелмъ съ мистеромъ Сондерсономъ помстились въ бесдк изъ жимолости, двушки и защитникъ прогресса остались въ цвтник. Ночь была тихая и прекрасная, освщенная полною луной. Фермеръ сидлъ глядя на свои луга и мирно покуривая трубку. Кенелмъ посл третьей затяжки отложилъ трубку въ сторону и взглянулъ украдкой на трехъ грацій. Ом представляли красивую группу собравшуюся близь замолкшихъ ульевъ, младшія сидли на трав окоймлявшей цвточныя куртины, положивъ руки на плечи другъ другу, старшая стояла позади, и лунный свтъ мягко скользилъ по ея каштановымъ волосамъ. Молодой Сондерсонъ безпокойно бродилъ взадъ и впередъ въ сторон по дорожк усыпанной гравіемъ.
‘Странная вещь, разсуждалъ Кенелмъ, на двушекъ пріятно посмотрть когда ихъ нсколько, дв или три вмст, но если отдлить одну изъ нихъ отъ общей группы, окажется что она безобразна какъ палка. Желалъ бы я знать считаетъ ли этотъ буколическій кузнечикъ помшанный на прыжкахъ и скачкахъ которые онъ именуетъ прогрессомъ, считаетъ ли онъ общество мормоновъ въ числ доказательствъ преуспянія цивилизаціи. Многое можно сказать въ пользу цлой толпы женъ также какъ и за покупку цлой кучи дешевыхъ бритвъ. Нтъ ничего невозможнато что изъ дюжины найдется одна хорошая. Кром того цлый букетъ разнообразныхъ цвтовъ съ поблекшимъ листомъ тамъ и сямъ гораздо пріятне для глазъ чмъ монотонное зрлище одной и той же жены. Но можетъ-быть эти размышленія дурны, перемнимъ ихъ.’
— Фермеръ, сказалъ онъ вслухъ,— я думаю что ваши красавицы дочки слишкомъ нжны чтобы помогать вамъ много. Я не видалъ ихъ на снокос.
— Нтъ, он была тамъ, только въ сторон, въ задней части луга. Я не желалъ чтобъ он были вмст съ другими двушками, многія изъ нихъ пришли издали, и хоть я ничего не знаю про нихъ дурнаго, но какъ не знаю ничего и хорошаго, то я счелъ за лучшее отдлить моихъ дочерей къ сторонк.
— А по-моему было бы благоразумне держать вашего сына въ сторон отъ нихъ. Я видлъ его въ толп этихъ нимфъ.
— Я не думаю, сказалъ фермеръ задумчиво и вынимая изо рта трубку,— чтобы малообразованныя двушки могли больше повредить парню чмъ благовоспитаннымъ двушкамъ, по крайней мр моя жена не думаетъ этого. Отдляй хорошихъ двушекъ отъ дурныхъ, говоритъ она, и хорошія двушки никогда не испортятся. И вы согласитесь съ этимъ когда будете имть своихъ дочерей.
— Не дожидаясь этого времени, которое, надюсь, никогда не придетъ, я могу признать мудрость замчанія вашей превосходной жены. Мое мнніе что женщина можетъ легче длать зло другимъ женщинамъ, если, разумется, она не можетъ существовать не длая зла тому или другому.
— И добра также, сказалъ весело фермеръ, стукнувъ по столу.— Что бы мы были безъ женщинъ?
— Я думаю было бы гораздо лучше, сэръ. Адамъ былъ чистъ какъ золото, и не имлъ никакого искушенія ни въ ум, ни въ желудк, пока Евва не соблазнила его състь сырое яблоко.
— Молодой человкъ, ты былъ обманутъ въ любви. Теперь я вижу это. Потому-то ты и смотришь такъ грустно.
— Грустно! Видали ли вы человка обманутаго въ любви который смотрлъ бы мене грустно чмъ я когда я лъ пуддингъ?
— Да! про тебя можно сказать что ты славно владешь ножомъ съ вилкой.
При этомъ фермеръ сталъ внимательно всматриваться въ Кенелма, посл чего сказалъ боле почтительнымъ тономъ:
— Знаете что вы ставите меня въ затрудненіе?
— Очень можетъ быть. Я знаю что я самъ себя затрудняю. Скажите въ чемъ дло.
— Глядя на ваше платье, и…
— И вспоминая два шиллинга что вы дали мн? Ну…
— Я принялъ васъ сначала за сына скромнаго фермера въ род меня. А теперь, судя по вашему разговору, я думаю что вы студентъ, пожалуй джентльменъ. Не такъ ли?
— Дорогой мистеръ Сондерсонъ, я началъ путешествіе, что было очень недавно, съ твердымъ намреніемъ не лгать. Но я сомнваюсь можетъ ли человкъ долго прожить на семъ свт не убдившись что способность лгать вложена въ него природой какъ необходимое средство самохраненія. Если вы будете предлагать мн вопросы обо мн, я убжденъ что я солгу. Итакъ можетъ-быть лучше для насъ обоихъ если я откажусь отъ постели которую вы предложили мн и переночую гд-нибудь подъ заборомъ.
— Вотъ еще! Я вовсе не желаю знать о чужихъ длахъ больше того что мн скажутъ. Оставайтесь и кончайте уборку сна. А вотъ что я вамъ скажу: я очень радъ что вы не обращаете вниманія на двушекъ, я видлъ какъ одна очень красивая пробовала пококетничать съ вами, и еслибы вы не были осторожны, она могла бы ввести васъ въ большую бду.
— Какъ? Разв она хочетъ убжать отъ своего дяди?
— Дяди! Богъ съ вами, она живетъ не у дяди. Она живетъ у отца, и не слышно чтобъ она хотла убжать. Джесси Уайльзъ — ее такъ зовутъ — славная двушка и всмъ нравится, можетъ-быть немножко черезчуръ, но она знаетъ что она красавица и позволяетъ за собой ухаживать.
— Такъ длаютъ вс женщины, будь он красавицы или нтъ. Но я все-таки не понимаю какимъ образомъ Джесси Уайльзъ могла бы ввести меня въ бду.
— Дло въ томъ что здсь есть одинъ огромный молодецъ который съума сошелъ по ней, и если онъ замтитъ что кто-нибудь слишкомъ къ ней внимателенъ, онъ изобьетъ того человка до полусмерти. Вотъ, молодой человкъ, отъ чего вы избавились.
— Гм! А что говоритъ двушка о такихъ доказательствахъ привязанности? Любитъ ли она больше этого человка за то что онъ бьетъ другихъ обожателей до полусмерти?
— Бдное дитя! Нтъ, она его видть не можетъ. Но онъ поклялся что она ни за кого другаго не выйдетъ замужъ. А если сказать правду, я подозрваю что Джесси слишкомъ свободно держится съ другими чтобъ отвлечь подозрнія этого буяна отъ одного человка, котораго, я думаю, она любитъ: бдный больной молодой человкъ, который искалчился по несчастному случаю и котораго Томъ Боульзъ можетъ убить однимъ мизинцемъ.
— Это поистин интересно! воскликнулъ Кенелмъ обнаруживая что-то похожее на оживленіе.— желалъ бы я познакомиться съ этимъ ужаснымъ влюбленнымъ.
— Это очень легко, сказалъ фермеръ насмшливо.— Стоитъ вамъ только прогуляться съ Джесси Уайльзъ посл солнечнаго заката, и вы узнаете Тома Боульза настолько что не забудете въ цлый мсяцъ.
— Очень вамъ благодаренъ за ваше сообщеніе, сказалъ Кенелмъ мягкимъ и задумчивымъ голосомъ.— Надюсь воспользоваться имъ.
— Ладно. Только мн жалко будетъ если съ тобою случится бда, когда Томъ Боульзъ разозлится съ нимъ такъ же опасно встрчаться какъ съ бшенымъ быкомъ. А теперь, такъ какъ намъ завтра надо рано вставать, я пойду загляну въ конюшню и сейчасъ же спать. Совтую и вамъ сдлать то же.
— Благодарю васъ что напомнили. Дочери ваши какъ видно ужь ушли. Покойной ночи.
Проходя чрезъ садъ Кенелмъ встртилъ молодаго Сондерсона.
— Я боюсь, сказалъ защитникъ прогресса,— что вы нашли хозяина страшно отсталымъ. О чемъ вы толковали съ нимъ?
— О двушкахъ, сказалъ Кенелмъ,— предметъ всегда страшный, но не всегда отсталый.
— О двушкахъ, хозяинъ толковалъ о двушкахъ! Вы шутите.
— Я бы желалъ шутить, но я никогда не могъ съ тхъ поръ какъ явился на свтъ. Даже въ люльк я чувствовалъ что жизнь очень серіозная вещь и никогда не позволялъ себ шутить. Я очень хорошо помню мой первый пріемъ кастороваго масла. Вы, мистеръ Бобъ, также безъ сомннія извдали это предвкушеніе сладостей жизни. Углы вашихъ губъ, опущенные къ низу, съ тхъ поръ сохранили строгое выраженіе. Также какъ и я вы обладаете степеннымъ характеромъ и не имете склонности къ шуткамъ. Энтузіастъ прогресса по необходимости становится человкомъ въ высшей степени недовольнымъ настоящимъ порядкомъ вещей, а постоянное недовольство исключаетъ минутное увлеченіе шуткою.
— Перестаньте молоть вздоръ пожалуста, сказалъ Бобъ густымъ и наставительнымъ тономъ,— и скажите мн прямо, не говорилъ ли отецъ чего-нибудь особеннаго обо мн?
— Ни слова, единственный мущина о которомъ было говорено нчто особое это Томъ Боульзъ.
— Какъ, о забіяк Том который приводитъ въ ужасъ всю окрестность! А, я догадываюсь, старикъ боится чтобы Томъ не поссорился со мной. Но Джесси Уайльзъ вовсе не стоитъ чтобъ изъ-за нея ссориться съ этимъ животнымъ. Это вопіющій стыдъ для государства….
— Что! Государство должно было поощрять его героизмъ или удерживать его излишнюю пылкость?
— Вздоръ! Стыдъ для государства что оно не принудило его отца посылать его въ школу. Еслибъ образованіе было всеобщимъ….
— Вы думаете что тогда не было бы скотовъ въ частности. Можетъ-быть и такъ, но въ Кита образованіе всеобщее, также какъ и битье палками. Мн кажется впрочемъ вы упомянули о заграничномъ учител и сказали что просвщеніе въ настоящее время въ полномъ ходу.
— Да, въ городахъ, но не въ отсталыхъ земледльческихъ округахъ, и это мое несчастіе. Я чувствую себя здсь потеряннымъ, одинокимъ. Во мн есть кое-что, но это можетъ обнаружиться только при встрч съ одинаково развитыми умами. Сдлайте мн одно одолженіе, сдлаете?
— Съ величайшимъ удовольствіемъ.
— Растолкуйте хозяину чтобъ онъ не надялся что окончивъ ученіе я стану пахать землю или пасти свиней. Манчестеръ вотъ мое мсто.
— Почему Манчестеръ?
— Потому что у меня есть тамъ родственники которые доставятъ мн мсто клерка, если хозяинъ согласится. А Манчестеръ управляетъ Англіей.
— Мистеръ Бобъ Сондерсонъ, я постараюсь исполнить ваше желаніе. Мы живемъ въ свободной стран, гд каждый можетъ избирать для себя дорогу, и если человкъ въ конецъ пропадетъ, его не будетъ тяготить мысль что другой довелъ его до этого противъ его собственной воли. Ему некого будетъ упрекать кром самого себя. А это, мистеръ Бобъ, большое утшеніе. Если попавъ въ затрудненіе мы упрекаемъ другихъ, мы безсознательно становимся несправедливы, злобны, безрадостны, даже мстительны. Мы предаемся чувствамъ которыя могутъ испортить характеръ. Но если мы упрекаемъ только себя самихъ, мы становимся скромны и ощущаемъ раскаяніе. Мы снисходительны къ другимъ. И поистин самообвиненіе есть полезное упражненіе совсти которому хорошій человкъ предается ежедневно въ теченіе своей жизни. А теперь не покажете ли вы мн комнату гд я могу уснуть и забыть на нсколько часовъ что я существую,— самое лучшее что можетъ случиться съ нами въ семъ свт, дорогой мистеръ Бобъ! Нтъ ничего пріятне въ нашей жизни какъ забыть о ней совершенно положивъ голову на подушку.
Молодые люди вошли въ домъ дружелюбно, рука въ руку. Двушки удалились еще прежде, но мистрисъ Сондерсонъ дожидалась чтобы проводить своего гостя въ комнату для гостей, хорошенькую комнату которая была отдлана двадцать два года тому назадъ по случаю женитьбы фермера, отдлана на счетъ матери мистрисъ Сондерсонъ на случай ея прізда. Комната съ канифасными занавсками на окнахъ и клтчатыми обоями смотрла свжо и ново будто только вчера отдланная и меблированная.
Оставшись одинъ, Кенелмъ раздлся и прежде чмъ лечь съ постель обнажилъ свою правую руку и согнувъ ее съ важностію разсматривалъ ея мускульное развитіе, проводя лвою рукой по той выпуклости въ верхней части руки что въ просторчіи называется пирогомъ. Будучи повидимому доволенъ размрами и твердостію этого важнаго для бойцовъ мускула, онъ прошепталъ съ кротостію:
— Боюсь что мн придется побить этого Тома Боульза.
Пять минутъ спустя онъ уже спалъ.

ГЛАВА X.

На слдующій день покосъ былъ оконченъ и большая часть сна была уже свезена и убрана въ стоги. Кенелмъ работалъ такъ же усердно какъ и прежде когда заслужилъ одобреніе мистера Сондерсона. Но вмсто того чтобъ избгать какъ прежде знакомства съ миссъ Джесси Уайльзъ, около полудня онъ подошелъ поближе къ этой опасной красавиц и заговорилъ съ нею:
— Я боюсь что я былъ немного грубъ вчера и прошу васъ простить меня.
— О, отвчала двушка, говоря просто и разумно, что чаще встрчается въ настоящее время у деревенскихъ жителей чмъ можно полагать читая многихъ народныхъ писателей,— напротивъ, я должна просить у васъ прощенья за то что ршилась заговорить съ вами. Но я думала что такъ какъ вы здсь всмъ чужой, то это будетъ любезно.
— Я увренъ что вы такъ думали, возразилъ Кенельмъ, любезно убирая при этихъ словахъ ея сно вмст со своимъ,— и я бы желалъ чтобы мы были добрыми друзьями. Скоро наступитъ время обда, а мистрисъ Сондерсонъ наполнила мои карманы състными припасами, которыми я буду очень радъ подлиться съ вами, если вы не откажетесь пообдать со мной здсь, вмсто того чтобъ идти обдать домой.
Молодая двушка колебалась, потомъ покачала отрицательно головой.
— Вы боитесь что ваши сосди дурно объ этомъ подумаютъ?
Джесси презрительно сжала губы и сказала:
— Я не очень забочусь о томъ что скажутъ другіе, но вдь это не хорошо.
— Ни мало. Позвольте мн васъ успокоить. Я пробуду здсь всего день или два, можетъ-быть мы никогда больше не встртимся, но прежде чмъ уйти отсюда я былъ бы радъ еслибы могъ оказать вамъ небольшую услугу.
Говоря это онъ прекратилъ работу, оперся на грабли и въ первый разъ внимательно устремилъ глаза на красавицу.
Да, она была ршительно красавица, рдкая красавица. Ея блестящіе темнорусые волосы были тщательно подобраны и прикрыты соломенною шляпкой, безъ сомннія собственной работы, ибо вообще деревенскія двушки для своего украшенія особенно изучаютъ искусство плетенія соломы. У нея были большіе, мягкіе голубые глаза, нжныя, тонкія черты лица, и здоровый румянецъ ея былъ боле нженъ чмъ вообще у деревенскихъ красавицъ подъ вліяніемъ втра и солнца. Она улыбнулась и слегка покраснла когда онъ глядлъ на нее, и поднявъ глаза взглянула на него такимъ милымъ и доврчивымъ взглядомъ что онъ могъ очаровать философа и обольстить повсу. Кенелмъ, съ тмъ инстинктивнымъ пониманіемъ характеровъ которое часто бываетъ тмъ безошибочне чмъ мене возмущено сомнніями и ухищреніями пріобртеннаго знанія, почувствовалъ сразу что кокетство этой двушки, можетъ-быть безсознательное, было столь же невинно какъ кокетство ребенка. Онъ склонилъ голову и потупилъ глаза, почувствовавъ къ ней такую же нжность какъ еслибъ она была ребенокъ прибгавшій къ его защит.
‘Несомннно, сказалъ онъ самъ себ, я долженъ побить Тома Боульза, однакожь подождемъ, можетъ-быть еще онъ ей нравится.’
— Но, сказалъ онъ вслухъ,— вы не знаете какимъ образомъ я могу быть вамъ полезенъ. Прежде чмъ объяснить это, позвольте спросить, который изъ работающихъ на лугу Томъ Боульзъ?
— Томъ Боульзъ! воскликнула Джесси тономъ изумленія и отчаянія, и поблднла, поспшно оглядываясь кругомъ:— Вы испугали меня, сэръ, но его здсь нтъ, онъ не работаетъ въ пол. Но какимъ образомъ узнали вы про Тома Боульза?
— Будете обдать со мной, тогда скажу. Взгляните, вонъ тамъ тихое мстечко, въ томъ углу подъ терновникомъ, около ручья. Смотрите работа кончается, я схожу за кружкой пива, а потомъ позвольте мн присоединиться къ вамъ.
Джесси помолчала съ минуту какъ бы все еще сомнваясь, потомъ взглянувъ еще разъ на Кенелма и успокоенная его серіознымъ и добрымъ видомъ, вымолвила едва слышное согласіе и направилась къ терновымъ кустамъ.
Когда солнце стояло прямо надъ головами и стрлка часовъ деревенской колокольни возвышавшейся изъ-за живой изгороди показывала первый часъ по полудни, работа прекратилась и все мгновенно умолкло, нкоторыя двушки пошли по домамъ, оставшіяся собрались вмст, особо отъ мущинъ, которые направились въ тнь высокихъ дубовъ у изгороди, гд ихъ ждали боченки съ пивомъ и кружки.

ГЛАВА XI.

— Теперь, сказалъ Кенелмъ, когда молодые люди кончивъ свой скромный обдъ сидли подъ терновыми кустами на берегу ручья, окаймленнаго съ этой стороны высокимъ камышомъ, который пріятно шелестлъ, колеблемый легкимъ лтнимъ втеркомъ:— теперь потолкуемъ о Том Боульз. Правда ли что вамъ не нравится этотъ храбрый молодой человкъ? говорю молодой, считая это за достоврное.
— Правится? Я ненавижу его.
— Всегда ли вы ненавидли его?… Вроятно было время когда вы подали ему поводъ думать иначе?
Двушка вздрогнула и не отвчала, но сорвала цвтокъ царскихъ кудрей и безжалостно разорвала его въ куски.
— Я боюсь что вы находите удовольствіе поступать съ вашими обожателями такъ же какъ съ этимъ несчастнымъ цвткомъ, сказалъ Кенелмъ съ нкоторою строгостью въ голос.— Но вы можете встртить иногда скрытое въ цвтк пчелиное жало. Я вижу по выраженію вашего лица что вы не говорили Тому Боульзу что ненавидите его до тхъ поръ когда уже было поздно предупредить его сумашествіе отъ васъ.
— Нтъ, я не поступала такъ дурно, сказала Джесси, немного застыдившись,— но я была глупа и легкомысленна, я сознаюсь въ этомъ, и когда онъ въ въ первый разъ обратилъ на меня вниманіе, мн было это пріятно и я хорошенько не подумала объ этомъ, потому что, видите ли, мистеръ Боульзъ (съ удареніемъ на слов мистеръ) по своему положенію выше бдной двушки какъ я. Онъ торговецъ, я просто дочь пастуха, хотя на самомъ дл мой отецъ скоре помощникъ мистера Сондерсона чмъ простой пастухъ. Но я никогда не считала это серіознымъ и не подозрвала что онъ думаетъ иначе, то-есть въ начал.
— Итакъ Томъ Боульзъ торговецъ. Чмъ онъ торгуетъ?
— Онъ кузнецъ, сэръ.
— Я слышалъ что онъ очень красивый молодой человкъ.
— Не знаю какъ сказать: онъ очень высокъ.
— А за что стали вы ненавидть его?
— Прежде всего я возненавидла его за то что онъ оскорблялъ моего отца, а онъ очень тихій и добрый. Томъ Боульзъ грозилъ ему, я не знаю чмъ, если отецъ не заставитъ меня видаться съ нимъ. Заставить меня! А Томъ Боульзъ опасный, злой, жестокій человкъ, и — не смйтесь надо мной, сэръ — я разъ видла во сн что онъ убилъ меня. И я думаю что онъ сдлаетъ это если останется здсь, такъ же думаетъ его бдная мать: она прекрасная женщина и желала бы чтобъ онъ ушелъ отсюда, а онъ не хочетъ.
— Джесси, сказалъ Кенелмъ,— я говорилъ вамъ я хочу чтобы мы были друзьями. Можете вы быть моимъ другомъ? Я никогда не могу быть ничмъ боле какъ только другомъ, но этого я бы желалъ. Можете ли довриться мн какъ другу?
— Да, сказала двушка сдержанно, и когда она подняла на него глаза, взглядъ ихъ былъ чистъ отъ всякаго подозрнія въ кокетств — невинный, искренній, благодарный.
— Нтъ ли другаго молодаго человка который любитъ васъ нжне чмъ Томъ Боульзъ и котораго вы дйствительно любите?
Джесси поискала вокругъ цвтка царскихъ кудрей и не найдя ни одного, удовольствовалась голубымъ колокольчикомъ, который она не разорвала на кусочки, но ласкала нжною рукой. Кенелмъ устремилъ глаза на ея прекрасное лицо, и въ этомъ взгляд было нчто рдко появлявшееся въ немъ — нчто необъяснимо и невыразимо нжное, для чего философы его школы не имютъ извиненія. Еслибъ обыкновенный смертный, въ род насъ съ вами, заглянулъ въ эту минуту сквозь листья терновника, онъ вздохнулъ бы или нахмурился, сообразно собственному характеру, но всякій бы сказалъ, со злобой или завистью: ‘счастливые любовники!’ и всякій бы жестоко ошибся говоря это.
Между тмъ нельзя отрицать того факта что красивое лицо пользуется незаслуженными преимуществами предъ безобразнымъ. И, что служитъ къ уменьшенію достоинства Кенелмовой филантропіи, можно основательно сомнваться, будь Джесси Уайльзъ курносая или съ косыми глазами, предлагалъ ли бы Кенелмъ столь охотно свои дружескія услуги и не отложилъ ли бы онъ битву съ Томомъ Боульзомъ для ея защиты.
Но ни малйшаго признака зависти или ревности не было въ его голос когда онъ сказалъ:
— Я вижу что кого-то вы любите такъ что вышли бы за него замужъ, и въ этомъ отношеніи вы длаете большое различіе между царскими кудрями и голубымъ колокольчикомъ. Кто и что такое молодой человкъ котораго представляетъ колокольчикъ? Прошу васъ, доврьтесь мн.
— Мы долго росли вмст, сказала Джесси не поднимая глазъ и разглаживая листики гилубаго колокольчика.— Домъ его матери былъ рядомъ съ нашимъ, моя мать очень любила его и отецъ тоже, когда мн еще не было десяти лтъ, они постоянно смялись что Уыллъ называлъ меня своею жонкой.— Слезы наполнявшія глаза Джесси закапали на цвтокъ.— А теперь отецъ не хочетъ слышать объ этомъ, и этому не бывать. Я пробовала полюбить кого-нибудь другаго, но не могу. Теперь я сказала вамъ всю правду.
— Но почему же? Онъ сдлался дурнымъ человкомъ?— негодяемъ или пьяницей?
— Нтъ, нтъ, нтъ: онъ самый лучшій человкъ въ свт. Но…. но….
— Но что же?
— Онъ теперь калка, и я еще больше люблю его поэтому. При этомъ Джесси зарыдала.
Кенелмъ былъ сильно тронутъ и не говорилъ ни слова пока она нсколько не успокоилась, лотомъ на свои участливые разспросы онъ узналъ что Уыллъ Сомерсъ, прежде здоровый и сильный малый, шестнадцати лтъ упалъ со стройки и такъ сильно разшибся что былъ тотчасъ же отправленъ въ больницу. Когда онъ вышелъ оттуда, какъ отъ ушиба такъ и отъ продолжительной болзни онъ не только остался калкой на всю жизнь, но здоровье его стало такъ слабо что онъ не могъ уже переносить тяжелой работы въ поляхъ и суровой жизни селянина. Онъ былъ единственный сынъ вдовой матери и его помощь ей была очень не надежна. Онъ выучился самоучкой плести корзины, и хотя, говорила Джесси, работа его была очень красива, однако на нее находилось очень немного покупателей въ окрестности. И еслибы даже отецъ Джесси согласился отдать свою дочь за бднаго калку, какъ бы онъ сталъ содержать жену?
— И, сказала Джесси,— я все-таки была счастлива прогуливаясь съ нимъ въ воскресные вечера или сидя съ нимъ и съ его матерью, потому что мы оба молоды и можемъ ждать. Но теперь я не ршаюсь на это, такъ какъ Томъ Боульзъ поклялся что онъ изобьетъ его при мн, а Уыллъ очень великодушенъ, я не перенесу если съ нимъ случится изъ-за меня какое-нибудь несчастіе.
— Не будемъ пока думать о мистеръ Боульз. Но если Уыллъ будетъ въ состояніи содержать себя и васъ, будетъ ли вашъ отецъ запрещать вамъ или вы сами захотите ли выйти за бднаго калку?
— Отецъ не откажетъ ему, а я, еслибъ это не значило ослушаться отца, я бы вышла за него завтра же. Я могу работать.
— Теперь пора идти на снокосъ, но когда кончимъ работу позвольте мн идти съ вами и покажите мн домъ Уылла и лавку или кузницу мистера Боульза.
— Только вы ничего не говорите мистеру Боульзу. Онъ не повритъ что вы джентльменъ, что я вижу теперь, а онъ страшный, ахъ какой страшный! и такой сильный.
— Не бойтесь ничего, отвчалъ Кенелмъ, съ усмшкой приближавшейся къ той какою онъ съ самаго дтства не смялся,— а когда мы освободимся, подождите меня нсколько минутъ вотъ около тхъ воротъ.

ГЛАВА XII.

Кенелмъ не говорилъ боле съ своимъ новымъ другомъ на снокос, но когда дневная работа была окончена, онъ пошелъ искать фермера чтобъ извиниться что не можетъ присоединиться немедленно къ семейному ужину. Не найдя однако ни мистера Сондерсона, ни его сына, которые были заняты въ снномъ сара, и довольный что избавился отъ извиненія и разспросовъ къ которымъ оно могло дать поводъ, Кенелмъ надлъ сюртукъ и присоединился къ Джесси, поджидавшей его у воротъ. Они послдовали вдвоемъ за толпой поселянъ, которые медленнымъ шагомъ шли домой. Селеніе къ которому они приближались было патріархальное англійское селеніе, не украшенное фантастическими и образцовыми коттеджами, но за то говорившее о зажиточности и домовитости его обитателей. На красномъ фон заката возвышалась срая готическая церковь, окруженная церковною землей и полувидною усадьбой священника. За церковью разстилался общественный выгонъ, съ красивымъ зданіемъ школы, дале тянулась длинная улица опрятныхъ коттеджей, потонувшихъ въ зелени небольшихъ садиковъ.
Когда они подходили къ деревн, луна выплыла во всемъ своемъ великолпіи и освтила ихъ путь своимъ серебристымъ свтомъ.
— Кто здсь сквайръ? спросилъ Кенелмъ.— Онъ долженъ быть хорошій человкъ и притомъ человкъ съ хорошимъ состояніемъ.
— Сквайръ здсь мистеръ Траверсъ, онъ дйствительно отличный джентльменъ и, говорятъ, очень богатый. Но его усадьба далеко отъ деревни. Вы можете увидать ее если останетесь здсь, потому что онъ даетъ въ субботу ужинъ по случаю окончанія снокоса, и мистеръ Сондерсонъ и вс арендаторы пойдутъ туда. У сквайра прекрасный паркъ, а миссъ Траверсъ такъ хороша что стоитъ пойти только для того чтобъ увидать ее. Ахъ, какъ она хороша! продолжала Джесси съ непритворнымъ восхищеніемъ, ибо женщины не такъ равнодушны къ красот другъ друга какъ полагаютъ мущины.
— Такая же хорошенькая какъ вы?
— О, нтъ, къ ней не идетъ слово хорошенькая. Она прекрасна. Она въ тысячу разъ лучше меня.
— Гмм…. пробормоталъ Кенелмъ сомнительно.
Нсколько времени оба шли молча. Джесси вздохнула.
— О чемъ вы вздыхаете? скажите мн.
— Я думала что иногда очень немногое можетъ сдлать человка счастливымъ, а между тмъ оно не достижимо какъ будто что-нибудь чрезвычайное.
— Умно сказано. У каждаго есть что-нибудь такое о чемъ онъ мечтаетъ, но за что другой не далъ бы соломенки. Но что такое это немногое о чемъ вы вздыхаете?
— Видите ли вы тамъ лавку? Она принадлежитъ мистрисъ Ботри, но мистрисъ Ботри становится стара и болзненна, охотно продала бы ее еслибы нашелся покупатель. Еслибы Уыллъ могъ купить эту лавку, а мн бы торговать въ ней…. но объ этомъ нечего и думать.
— О какой лавк вы говорите?
— Вонъ тамъ!
— Гд? Я не вижу никакой лавки.
— Но вдь это лавка,— вонъ тамъ возл почтовой конторы. Единственная лавка въ деревн.
— А! тамъ гд на окнахъ виситъ что-то въ род красныхъ платковъ. Что же тутъ продается?
— Все что угодно — ча, сахаръ, свчи, шали, платья, платки, мышеловки, почтовая бумага. Мистрисъ Вотри покупаетъ также корзины бднаго Уылла и продаетъ ихъ съ большимъ барышомъ.
— Домъ повидимому хорошъ, съ полемъ и съ фруктовымъ садомъ.
— Да. Мистрисъ Вотри платитъ восемь фунтовъ въ годъ аренды, но лавка приноситъ ей гораздо больше.
Кенелмъ не сказалъ ни слова. Оба шли опять нсколько минутъ молча и достигли уже средины деревни когда Джесси, поднявъ глаза, вскрикнула, съ испугомъ отступила назадъ и остановилась какъ вкопанная.
Кенелмъ взглянулъ въ сторону куда были устремлены ея глаза и увидалъ, на разстояніи нсколькихъ шаговъ, на другой сторон дороги, небольшой красный кирпичный домъ, съ примыкавшимъ къ нему соломеннымъ навсомъ, среди большаго двора. У калитки, облокотясь на нее, стоялъ мущина съ короткою трубкой въ рук.
— Это Томъ Боульзъ, прошептала Джесси и инстинктивно взяла руку Кенелма, но тотчасъ же, какъ бы опомнясь, выпустила ее и прибавила все еще шепотомъ:— идите назадъ, сэръ, идите.
— — Нтъ, я не пойду назадъ, сказалъ Кенелмъ,— я хочу познакомиться съ Томомъ Боульзомъ.
Въ ту же минуту Томъ Боульзъ бросилъ свою трубку и направился медленнымъ шагомъ къ мсту гд они стояли.
Кенелмъ смотрлъ на него внимательно. Томъ былъ необыкновенно сильно сложенный человкъ, не такой высокій какъ Кенелмъ, но выше средняго роста, съ геркулесовскими плечами и грудью и ногами не пропорціональными съ верхнею частью тла,— тяжелый, неповоротливый увалень. Лунный свтъ падалъ на его лицо, оно было красиво, съ правильными чертами и со свжимъ румянцемъ. Онъ шелъ безъ шляпы, что давало видть его свтло-каштановые курчавые волосы. На видъ ему можно было дать лтъ двадцать шесть или двадцать семь. Но благопріятное впечатлніе которое онъ произвелъ на Кенелма издали ослабвало по мр того какъ онъ приближался, ибо выраженіе лица его было свирпое, угрожающее.
Кенелмъ и Джесси продолжали идти впередъ пока Томъ не преградилъ имъ дорогу. Онъ грубо схватилъ одною рукой руку двушки, повернулся лицомъ къ Кенелму и съ угрожающимъ движеніемъ другою рукой сказалъ глухимъ голосомъ:
— Кто вы?
— Выпустите эту двушку и тогда я скажу вамъ кто я.
— Еслибы вы не были здсь чужой, несдобровать бы вамъ посл вашихъ словъ, сказалъ Томъ, очевидно сдерживая порывъ ярости.— Но вы можетъ-быть не знаете что я Томъ Боульзъ и что я не позволяю чтобы двушка которая мн нравится проводила время съ другимъ мущиной.
— А я не позволю никакому мущин обидть двушку которая идетъ со мной не сказавъ ему что онъ неучъ и что когда об его руки будутъ свободны, я покажу ему что онъ иметъ дло не съ несчастнымъ калкой.
Томъ Боульзъ едва врилъ своимъ ушамъ. Изумленіе на минуту заглушило въ немъ вс другія чувства и онъ машинально выпустилъ Джесси, которая воспользовалась свободой такъ же поспшно какъ выпущенная на волю птичка. Но она очевидно думала боле объ опасномъ положеніи своего новаго друга чмъ о своемъ спасеніи, ибо вмсто того чтобы скрыться въ коттеджъ своего отца, она побжала къ групп поселянъ остановившихся у трактира и съ этими союзниками возвратилась къ мсту гд оставила двухъ мущинъ. Вс крестьяне очень любили ее, и надясь на превосходство своихъ соединенныхъ силъ преодолли свой страхъ къ Тому Боульзу и ршились идти спасать неповиннаго незнакомца отъ грозившей ему опасности.
Между тмъ Боульзъ, опомнившись отъ перваго изумленія и продолжая держать правую руку протянутою къ мсту гд стояла Джесси, какъ бы не замчая что она уже убжала, быстрымъ размахомъ поднялъ лвую руку въ уровень съ лицомъ Кенелма и прорычалъ презрительно:
— Съ тебя довольно и одной руки.
Но какъ ни быстро было нападеніе, Кенелмъ схватилъ поднятую руку выше локтя, такъ что ударъ потерялся въ воздух, и поднявъ въ то же мгновеніе правую ногу, ловко подшибъ своего неуклюжаго противника и повалилъ его на спину. Это было сдлано такъ быстро, пораженіе было такъ же сильно въ нравственномъ отношеніи, какъ и въ физическомъ, что прошло боле минуты прежде чмъ Томъ Боульзъ ршился встать. И вставъ онъ стоялъ съ минуту глядя на своего противника съ чувствомъ близкимъ къ паническому ужасу. Ибо замчено что какъ бы ни былъ человкъ, и не только человкъ но и дикій зврь, свирпъ и безстрашенъ, но если тотъ и другой знакомы только съ побдой и торжествомъ и никогда не встрчали противника сильне себя, то первое впечатлніе пораженія, въ особенности отъ презираемаго противника, потрясаетъ, почти парализуетъ всю нервную систему побжденнаго. Но по мр того какъ Томъ возвращался къ сознанію собственной силы и припоминалъ что она была побждена только хитрою уловкой соперника, а не въ рукопашвомъ бою, онъ становился опять самимъ собою.
— Такъ ты вотъ на какія штуки пускаешься, сказалъ онъ.— Мы здсь не деремся пятками, какъ какіе-нибудь канатные плясуны или обезьяны, мы деремся кулаками, любезный, и если хочешь попробовать что это такое, я угощу тебя.
— Провидніе привело меня въ эту деревню, отвчалъ Кенелмъ торжественно,— собственно для того чтобъ я побилъ Тома Боульза. И это есть особая милость къ теб Провиднія, съ чмъ ты самъ когда-нибудь согласишься.
Опять паническій трепетъ, нчто подобное тому что долженъ былъ почувствовать демагогъ Аристофана предъ смлымъ колбасникомъ, обуялъ мужественное сердце Тома. Ему очень не понравились зловщія слова Кенелма и мрачный тонъ какимъ они были произнесены. Онъ ршился продолжать борьбу съ нкоторыми предосторожностями о коихъ сначала не думалъ, и съ важнымъ видомъ снялъ свою толстую бумазейную куртку и жилетъ, засучилъ рукава рубашки и медленно приблизился къ своему противнику.
Кенелмъ, съ своей стороны, съ видомъ еще боле важнымъ снялъ сюртукъ, тщательно сложилъ его, какъ новый и единственный, положилъ его подъ изгородь и, обнаживъ руки, худощавыя, почти тощія въ сравненіи съ объемистымъ противникомъ, но твердыя и упругія какъ заднія ноги оленя, остановился въ ожиданіи нападенія.
Въ эту минуту крестьяне, созванные двушкой, прибыли къ мсту боя и готовы были вмщаться между бойцами, но Кенелмъ сдлалъ имъ знакъ отступить и сказалъ спокойнымъ, внушительнымъ голосомъ:
— Станьте вокругъ насъ, добрые друзья мои, сдлайте кругъ, и будьте свидтелями что бой съ моей стороны будетъ честенъ. Я увренъ что онъ будетъ честенъ и со стороны мистера Боульза, который достаточно силенъ чтобы насмхаться надъ слабыми. Но прежде чмъ мы начнемъ, мистеръ Боулъзъ, я хочу сказать вамъ нсколько словъ въ присутствіи вашихъ сосдей. Будьте уврены что я не скажу ничего неучтиваго. Если вы нсколько грубы, то это потому что человкъ не всегда владетъ собою, какъ я слыхалъ, когда думаетъ боле чмъ слдуетъ о хорошенькой двушк. Но, хотя я видлъ ваше лицо только при лунномъ свт и хотя выраженіе его въ настоящую минуту довольно сурово, я увренъ что вы въ душ честный малый и что давъ общаніе вы сдержите его. Правъ я или нтъ?
Двое или трое изъ слушателей поддакнули, остальные тснились въ безмолвномъ изумленіи.
— Къ чему вс эти разглагольствія? сказалъ Томъ съ нсколько растеряннымъ видомъ.
— Вотъ къ чему: я прошу васъ общать въ присутствіи вашихъ сосдей что если я побью васъ, вы никогда ни словомъ, ни дломъ не побезпокойте миссъ Джесси Уайльзъ.
— А! прервалъ Томъ.— Не потому ли что она нравится вамъ?
— Хотя бы поэтому. Я съ своей стороны общаю что если вы побьете меня, уйду изъ этой деревни лишь только буду въ силахъ, и никогда не приду опять. Какъ! Вы колеблетесь? Вы боитесь что я побью васъ?
— Вы! Я разотру въ порошокъ дюжину такихъ какъ вы!
— Если такъ, то вы можете дать общаніе ничмъ не рискуя. Я предлагаю вамъ хорошее условіе. Не правда ли, друзья?
Подкупленные добродушнымъ тономъ Кенелма и уступая чувству справедливости, присутствующіе отвчали единогласными криками одобренія.
— Слушай, Томъ, сказалъ одинъ пожилой человкъ,— джентльменъ совершенно правъ, и мы вс будемъ думать что ты струсилъ если ты не примешь условія.
Лицо Тома свидтельствовало о внутренней борьб, но наконецъ онъ сказалъ:
— Хорошо, я общаю…. конечно только въ такомъ случа если онъ побьетъ меня.
— Отлично, оказалъ Кенелмъ.— Вы вс свидтели, друзья, и Томъ Боульзъ не осмлится показать вамъ свое красивое лицо если нарушитъ общаніе. Ударимъ по рукамъ.
Томъ неохотно протянулъ руку.
— Прекрасно, сказалъ Кенелмъ.— Вотъ это по-англійски. Подайтесь назадъ, друзья мои, дайте намъ мсто.
Зрители отступили. Когда Кенелмъ занялъ свое мсто, его непринужденно свободная поза сразу выказала всю гибкость и нервную силу его тла, и широкоплечій Томъ въ сравненіи съ нимъ казался тяжелымъ и неуклюжимъ.
Два бойца съ минуту смотрли другъ на друга съ пристальнымъ вниманіемъ. Кровь Тома начинала воспламеняться, и Кенелмъ, при всемъ своемъ наружномъ хладнокровіи, уже ощущалъ гордое біеніе сердца возбуждаемое свирпымъ наслажденіемъ боя. Томъ замахнулся первый, ударъ былъ отпарированъ, но не возвращенъ, еще ударъ и еще были также отпарированы и не возвращены. Кенелмъ, дйствуя очевидно только оборонительно, пользовался всми преимуществами большей длины своихъ рукъ и гибкостью тла. Томъ, раздраженный тмъ что удары которые могли бы сбить съ могъ быка пропадали даромъ, и смутно сознавая что иметъ дло съ какимъ-то таинственнымъ искусствомъ которое обращало въ ничто его грубую силу и могло истощить ее продолжительностью борьбы, пришелъ къ быстрому заключенію что чмъ скоре онъ дастъ почувствовать противнику эту грубую силу тмъ для него будетъ выгодне. Вслдствіе этого, посл трехъ стычекъ въ которыхъ онъ не нанесъ никакого вреда противнику, но получилъ отъ него нсколько шутливыхъ щелчковъ по носу и по губамъ, Томъ отступилъ назадъ, и какъ быкъ, съ наклоненною головой и двумя кулаками замнявшими рога, бросился на противника. Остановившись, онъ очнулся въ положеніи человка попавшаго въ мельницу. Я считаю несомнннымъ что всякій Англичанинъ который можетъ назвать себя мущиной, то-есть всякій человкъ который былъ англійскимъ мальчикомъ и, какъ таковой, принужденъ былъ упражнять свои кулаки, знаетъ что значитъ мельница. Но я пишу не только для мущинъ, а также для женщинъ. Итакъ, милостивыя государыни, выраженіемъ ‘попасть въ мельницу’ на техническомъ язык боксеровъ, который я употребляю неохотно и съ презрніемъ къ самому себ, хотя онъ пользуется благосклонностью дамскихъ писателей и знакомъ современнымъ двушкамъ лучше Муррея,— попасть въ мельницу,— обращаюсь не къ дамскимъ писателямъ и не къ современнымъ двицамъ, а къ невиннымъ барышнямъ и къ иностранцамъ знакомымъ съ англійскимъ языкомъ только по Аддисону и Маколею,— выраженіемъ попасть въ мельницу означается такой случай когда въ благородной встрч кулака съ кулакомъ голова одного изъ бойцовъ попадаетъ подъ мышку лвой руки противника и въ этомъ положеніи, безпомощная и беззащитная, подвергается опасности быть избитою до неузнаваемости правымъ кулакомъ противника. {Выше такимъ же образомъ вроятно не совсмъ точно, объясненъ нами другой терминъ бокса.} Грубая сила иногда попадаетъ въ такое положеніе и рдко встрчаетъ пощаду со стороны превосходства искусства. Кенелмъ уже поднялъ правый кулакъ, но подумавъ съ минуту выпустилъ своего плнника и дружески потрепавъ его по плечу обратился къ зрителямъ и сказалъ тономъ извиненія:
— У него красивое лицо, жаль было изуродовать его.
Опасное положеніе Тома было такъ очевидно для всхъ, а пренебреженіе своимъ преимуществомъ со стороны противника показалось такимъ великодушіемъ что поселяне крикнули ура. Томъ же чувствовалъ что съ нимъ поступили какъ съ ребенкомъ, и къ своему несчастію повернувшись и оправляясь увидалъ лицо Джесси. Губы ея были полуоткрыты отъ ужаса, ему же показалось что она смется надъ нимъ. Томъ разсвирплъ какъ быкъ и ршился или побдить или умереть.
Если Томъ дрался первый разъ съ человкомъ учившимся у призоваго бойца, то и Кенелмъ въ первый разъ мрился силою съ человкомъ который не могъ одолть его только по недостатку такого же обученія. Кенелмъ не могъ боле дйствовать оборонительно, не могъ шутить кулаками тяжелыми какъ кузнечные молоты. При всей его ловкости, удары падали на его грудь какъ на наковальню, и онъ чувствовалъ что онъ погибнетъ если они обратятся на его голову. Его же удары въ грудь противника были очевидно такъ же безвредны какъ удары тросточкой по шкур носорога. Онъ разгорячился, ноздри его раздулись, глаза засверкали, Кенелмъ Чиллингли пересталъ быть философомъ. Оглушительный ударъ, вовсе не похожій на размашистые удары Тома, прямой какъ стрла и сосредоточивавшій въ себ всю силу нервовъ, мускуловъ и разчета, палъ прямо въ переносицу Тома, а за первымъ мгновенно послдовалъ другой, боле сдержанный, но не мене сильный, въ то мсто гд лвое ухо сходится съ горломъ и челюстью.
При первомъ удар Томъ Боульзъ зашатался, при второмъ онъ поднялъ руки, подпрыгнулъ какъ прострленный въ сердце и тяжело рухнулся на землю.
Зрители въ ужас обступили его. Они думали что онъ убитъ. Кенелмъ опустился на колни, быстро ощупалъ ротъ, пульсъ и сердце Тома, всталъ и сказалъ смиренно, какъ бы извиняясь:
— Увряю васъ честью что еслибъ онъ не былъ такимъ великолпнымъ созданіемъ, я не ршился бы на второй ударъ. Перваго было бы достаточно для человка не такъ щедро одареннаго природой. Поднимите его потихоньку и снесите домой. Передайте его матери мой поклонъ и скажите что я навщу его завтра. Постойте, скажите мн не пьетъ ли онъ слишкомъ много пива?
— Случается, отвчалъ одинъ изъ поселянъ.— Томъ уметъ пить.
— Я такъ и думалъ. Слишкомъ много мяса въ мускулахъ. Надо сходить за ближайшимъ докторомъ. Вы хотите идти, любезный? Хорошо, такъ идите же скоре. Опасности никакой, но можетъ-быть понадобится пустить кровь.
Четверо сильнйшихъ изъ присутствовавшихъ поселянъ осторожно подняли Тома и понесли домой. Онъ не проявлялъ никакихъ признаковъ сознанія, лицо его было блдно и очень спокойно, на губахъ его выступило немного пны.
Кенелмъ опустилъ рукава рубашки, надлъ сюртукъ и обратился къ Джесси.
— Теперь, молодой другъ мой, укажите мн коттеджъ Уылла.
Двушка подошла къ нему блдная и дрожащая. Она не смла заговорить. Незнакомецъ сдлался новымъ человкомъ въ ея глазахъ. Онъ повидимому внушалъ ей теперь такой же страхъ какъ Томъ Боульзъ въ прежнее время. Но она проводила его скорымъ шагомъ до конца деревни. Кенелмъ шелъ рядомъ съ ней, разсуждая вполголоса съ самимъ собою, и хотя Джесси слышала его, но къ счастію не понимла, ибо онъ повторялъ одинъ изъ горькихъ упрековъ какими изобилуютъ классическіе писатели, ея полу какъ главной причин ссоръ, кровопролитій и разныхъ другихъ непріятностей. Разогнавъ свой сплинъ этимъ обращеніемъ къ наставленіямъ древнихъ, Кенелмъ обратился къ своей безмолвной спутниц и сказалъ ей ласково, но серіозно:
— Я взялъ общаніе съ мистера Боульза и теперь считаю себя въ прав попросить общанія у васъ. Вотъ въ чемъ дло. Подумайте какъ легко такая двушка какъ вы можетъ сдлаться причиной смерти мущины. Еслибы мистеръ Боульзъ нанесъ мн такой ударъ какой я нанесъ ему, никакая помощь хирурга не спасла бы меня.
— О, простонала Джесси содрогнувшись и закрывъ лицо обими руками.
— И кром этого примите во вниманіе что мущина можетъ быть такъ же смертельно пораженъ въ сердце какъ и въ голову, и что женщина которая не думаетъ сколько несчастій можетъ причинить одно ея неумстное слово, одинъ неумстный взглядъ, беретъ на свою душу большую отвтственность. Подумайте объ этомъ и общайте мн что будете ли вы женой Уылла Сомерса, или нтъ, вы никогда не дадите никакому мущин повода думать что онъ можетъ пріобрсть вашу любовь если только ваше собственное сердце не скажетъ вамъ что это возможно. Общаете ли вы это?
— Общаю, общаю… голосъ бдной Джесси былъ заглушенъ рыданіями.
— Послушайте, дитя мое. Я не прошу васъ не плакать, потому что знаю женщины любятъ плакать, и въ настоящемъ случа слезы могутъ дйствительно принести вамъ облегченіе. Но мы уже дошли до конца деревни. Гд же домъ Уылла?
Джесси подняла голову и указала на маленькій уединенный коттеджъ.
— Я попросилъ бы васъ войти и представить меня, но это было бы слишкомъ похоже на насмшку надъ бднымъ Томомъ Боульзомъ. Прощайте и простите мн мое нравоученіе.

ГЛАВА XIII.

Кенелмъ постучалъ въ дверь коттеджа. Слабый голосъ отвчалъ: ‘войдите’.
Онъ наклонилъ голову и перешагнулъ порогъ.
Посл встрчи съ Томомъ Боульзомъ, симпатія его перешла къ этому отвергнутому обожателю, побивъ человка естественно полюбить его. Кенелмъ былъ ршительно противъ того что Джесси предпочла больнаго калку.
Но когда его испытующій взглядъ встртилъ мягкіе, блестящіе, темные глаза и умное лицо съ тою неопредленною нжностію которую часто придаетъ лицамъ, въ особенности молодымъ, слабое здоровье, сердце его тотчасъ же передалось на сторону этого соперника. Уыллъ Сомерсъ сидлъ предъ очагомъ въ которомъ несмотря на теплый лтній вечеръ горлъ слабый огонь, возл него стоялъ небольшой столъ грубой работы, на которомъ, рядомъ съ открытою книгой, лежали ивовые прутья и блыя очищенныя палочки. Онъ держалъ въ своихъ блдныхъ, худыхъ рукахъ небольшую, полуоконченную корзинку. Мать его прибирала чайную посуду съ другаго стола, стоявшаго предъ окномъ. При вход постителя Уыллъ всталъ съ учтивостію благовоспитаннаго поселянина, вдова обернулась и поклонилась съ удивленіемъ. Это была маленькая, худенькая женщина, съ отпечаткомъ кротости и терпнія на лиц.
Коттеджъ отличался крайнею чистотой, что не рдко замчается въ сельскихъ домахъ гд распоряжается женщина. На сосновомъ поставц противъ двери красовался дешевый фарфоръ, чисто выбленныя стны были увшаны раскрашенными картинками, съ сюжетами взятыми преимущественно изъ Новаго Завта, какъ напримръ возвращеніе блуднаго сына, въ голубомъ сюртук, желтыхъ невыразимыхъ и башмакахъ.
Одинъ уголъ комнаты былъ заваленъ корзинами разныхъ формъ и величинъ, въ другомъ стояла этажерка съ книгами,— украшеніе встрчающееся въ деревьяхъ несравненно рже раскрашенныхъ картинокъ и блестящей посуды.
Все это Кенелмъ конечно не могъ замтить сразу, но такъ какъ умъ привычный къ обобщенію быстро составляетъ правильное сужденіе тамъ гд умъ привыкшій обращать вниманіе только на подробности не можетъ составить никакого сужденія или составляетъ ошибочное, то Кенелмъ разсудилъ правильно когда сказалъ себ: ‘я въ дом простыхъ англійскихъ поселянъ, но по той или другой причин, не зависящей отъ количества заработковъ, эти люди принадлежатъ къ лучшимъ представителямъ своего класса’.
— Прошу извинить мое позднее посщеніе, мистрисъ Сомерсъ, сказалъ Кенелмъ, знакомый съ поселянами съ дтства и знавшій какъ они цнятъ уваженіе къ ихъ домашнимъ богамъ и какъ оскорбляетъ ихъ недостатокъ его.— Но я зашелъ въ ваше селеніе на самое короткое время и не хотлъ уйти не видавъ работы вашего сына, о которой я много слышалъ.
— Вы очень добры, сэръ, сказалъ Уыллъ съ лицомъ просіявшимъ довольною улыбкой.— Но я держу у себя только самую обыкновенную работу. Вещи получше я длаю только на заказъ.
— Да, сэръ, подтвердила мистрисъ Сомерсъ.— Красивыя рабочія корзинки и тому подобное берутъ много времени и сбываются не скоро, если только длаются не на заказъ. Но потрудитесь ссть, продолжала она подавая гостю стулъ, а я сбгаю на верхъ за рабочею корзинкой которую сынъ сдлалъ для миссъ Траверсъ. Завтра ее надо будетъ отнести, и я ее спрятала подальше чтобы какъ-нибудь не испортить.
Кенелмъ подвинулъ стулъ ближе къ Уыллу, слъ и взялъ со стола полуоконченную корзинку.
— Какая красивая, отчетливая работа, сказалъ онъ,— и форма корзины будетъ такъ изящна что ее охотно купитъ всякая леди.
— Я длаю ее для мистрисъ Лезбриджъ, отвчалъ Уыллъ.— Ей нужна корзина для храненія картъ и писемъ, я взялъ фасонъ ея изъ книги съ рисунками которую прислалъ мн мистеръ Лезбриджъ. Знаете вы мистера Лезбриджа, сэръ? Онъ очень добрый дкентльменъ.
— Нтъ, не знаю. Кто онъ?
— Нашъ священникъ, сэръ. Вотъ книга.
Къ удивленію Кенелма книга оказалась описаніемъ Помпей, съ рисунками утвари, орнаментовъ, мозаикъ и фресковъ найденныхъ въ этомъ достопамятномъ город.
— Вотъ вашъ оригиналъ, сказалъ Кенелмъ.— Это то что называется patera и образчикъ довольно замчательный. Вы копируете такъ мастерски, замняя бронзу плетеніемъ изъ прутьевъ, какъ я не считалъ возможнымъ. Не замчаете ли вы что красота этого кубка много зависитъ отъ двухъ голубковъ посаженныхъ на краяхъ? Этого украшенія вы конечно не можете скопировать.
— Мистрисъ Лезбридкъ придумала было посадить на корзину двухъ чучелъ канареекъ.
— Неужели! Праведное небо! воскликнулъ Кенелмъ.
— Но мн это не понравилось, продолжалъ Уыллъ,— и я ршился высказать ей свое мнніе.
— Почему же это не понравилось вамъ?
— Я самъ не знаю почему, но мн кажется что канареечныя чучелы тутъ не у мста.
— Вы совершенно-правы, это было бы очень некрасиво и испортило бы вашу работу, и я постараюсь объяснить вамъ почему. Вы видите здсь на слдующей страниц изображеніе прекрасной статуи. Эта статуя есть конечно воспроизведеніе природы, но природы идеализованной. Вы не понимаете этого мудренаго выраженія,— идеализованная природа, и очень не многіе понимаютъ его. Оно означаетъ воспроизведеніе искусствомъ чего-нибудь существующаго въ природ, но воспроизведеніе сообразно съ представленіемъ которое это что-нибудь оставило въ душ человка. Это что-нибудь должно быть конечно изучено во всхъ подробностяхъ прежде чмъ человкъ будетъ въ состояніи создать нчто что было бы его врнымъ воспроизведеніемъ. Ваятель, напримръ, который сдлалъ эту статую, долженъ былъ знать хорошо пропорціи человческаго тла. Онъ долженъ былъ изучить его по частямъ: голову, руки, ноги и такъ дале, а потомъ соединить вс свои отдльныя знанія въ одно новое цлое, олицетворившее представленіе которое осталось въ его душ. Слдите вы за мной?
— Слжу, сэръ, но все еще не совсмъ понимаю.
— Конечно, но вы поймете когда подумаете хорошенько о томъ что я говорю. Теперь вообразите что желая придать еще боле натуральности этой статуи, я надлъ на нее парикъ изъ настоящихъ волосъ. Разв вы не почувствовали бы тотчасъ же что я испортилъ ее, что парикъ на ея голов, какъ вы выразились, не у мста? И что вмсто того чтобы сдлать статую натуральне, я сдлалъ ее до смшнаго ненатуральною, насильственно представивъ зрителю контрастъ между дйствительнымъ міромъ, представляемымъ парикомъ изъ настоящихъ волосъ, и міромъ искусства, представляемымъ идеей воплощенною въ металл или мрамор? И чимъ выше произведеніе искусства, то-есть чмъ выше воплощенная въ немъ идея какъ новое сочетаніе подробностей взятыхъ изъ дйствительности, тмъ боле унижается и портится оно попыткой придать ему реальность средствами не гармонирующими съ употребленнымъ на него матеріаломъ. То же самое правило приложимо и ко всякому другому искусству, хотя бы самому скромному, и пара канареечныхъ чучелъ на краю плетеной копіи греческаго кубка была бы такъ же неумстна какъ парикъ изъ настоящихъ волосъ на голов мраморной статуи Аллолона.
— Понимаю, сказалъ Уыллъ опустивъ въ раздумьи голову,— по крайней мр мн кажется что я понимаю, и я очень благодаренъ вамъ, сэръ.
Мистрисъ Сомерсъ давно возвратилась съ рабочею корзинкой, и не смя прервать джентльмена слушала его разсужденія съ такимъ же невозмутимымъ терпніемъ и полнымъ непониманіемъ съ какими слушала полемическія проповди о ритуализм которыми мистеръ Лесбриджъ въ торжественные дни удсстоивалъ своихъ прихожанъ.
Окончивъ свою лекцію, изъ коей иные новаторы, старающіеся окарикатурить искусство своими попытками надть парики на головы мраморныхъ статуй, могли бы извлечь нсколько полезныхъ мыслей еслибы благоволили подумать, чего трудно ожидать,— Кенелмъ замтилъ мистрисъ Сомерсъ, взялъ изъ ея рукъ корзину, которая была дйствительно очень красива и изящна, и расхвалилъ ее по достоинству.
— Миссъ Траверсъ хочетъ отдлать ее сама лентами и подбить атласомъ, сказала мистрисъ Сомерсъ съ гордостью.
— Ленты вдь не испортятъ ее, сэръ? сказалъ Уыллъ полувопросительно.
— Нисколько. Вашъ собственный вкусъ говоритъ вамъ что ленты идутъ къ солом и къ такимъ легкимъ плетенымъ вещамъ какъ эта, но вы не привязали бы лентъ вонъ къ тмъ грубымъ кузовамъ и охотничьимъ корзинамъ. Здоровая веревка, напротивъ, пристанетъ къ нимъ какъ нельзя боле. Такъ и поэтъ понимающій свое искусство пишетъ изысканными выраженіями поэмы которыя предназначаетъ для великосвтскихъ гостиныхъ, и тщательно избгаетъ ихъ, но употребляетъ выраженія соотвтствующія грубымъ веревкамъ въ тхъ произведеніяхъ которымъ предназначается жить долго не страдая отъ частаго употребленія. Однако вы можете заработать такими вещами гораздо боле чмъ поденною работой.
Уыллъ вздохнулъ.— Только не въ этой мстности, сэръ. Въ город я можетъ-быть могъ бы заработать боле.
— Такъ почему же вы не передете въ городъ?
Молодой человкъ покраснлъ и опустилъ голову.
Кенелмъ обратилъ вопросительный взглядъ къ мистрисъ Сомерсъ.
— Я охотно переселилась бы въ любое мсто гд моему сыну было бы лучше, но….
Она не договорила и слеза медленно потекла по ея щек.
Уыллъ продолжалъ боле веселымъ тономъ:
— Впрочемъ я мало-по-малу пріобртаю извстность, и со временемъ буду имть выгодную работу. Надо только имть терпніе.
Кенелмъ не считалъ удобнымъ и учтивымъ навязываться на откровенность Уылла съ перваго свиданія, притомъ и глухая боль отъ ударовъ полученныхъ имъ въ послдней драк, и утомленіе слдующее за длиннымъ лтнимъ днемъ проведеннымъ въ полевой работ, давали чувствовать себя все сильне, и Кенелмъ простился сказавъ что ему было бы пріятно пріобрсти нсколько образчиковъ искусства Уылла и что онъ зайдетъ сказать, или напишетъ о подробностяхъ.
Когда, возвращаясь на ферму мистера Сондерсона, Кенелмъ приближался къ дому Тома Боульза, онъ увидлъ какого-то человка который садился на лошадь привязанную у воротъ и узжая обмнялся нсколькими словами съ почтеннаго вида женщиной. Онъ прохалъ мимо Кенелма не замтивъ его, но этотъ странствующій философъ остановилъ его сказавъ,
— Если не ошибаюсь, сэръ, вы докторъ. Не очень плохъ Томъ Боульзъ?
Докторъ покачалъ головой.— Я не могу еще сказать ничего. Онъ получилъ гд-то скверный ударъ.
— Какъ разъ подъ лвымъ ухомъ. Я не мтилъ нарочно въ это мсто, но Боульзъ по несчастію отклонился немного въ сторону въ моментъ удара, можетъ-быть вслдствіе неожиданнаго пораженія въ переносицу: вотъ какимъ образомъ онъ получилъ этотъ скверный ударъ. Но если это излчитъ его отъ привычки давать скверные удары другимъ которые мене въ состояніи переносить ихъ, то можетъ-быть это послужитъ къ его польз, какъ безъ сомннія, сэръ, говорилъ вашъ учитель когда скъ васъ.
— Боже мой! Такъ это вы тотъ человкъ что дрался съ нимъ, вы? Это невроятно.
— Почему?
— Почему! Сколько я могу судить по виду, вы хотя выше ростомъ, но Томъ Боульзъ долженъ быть тяжеле васъ.
— Томъ Спрингъ былъ первымъ бойцомъ Англіи, а какъ видно изъ протоколовъ его взвшиванія, сохраненныхъ въ историческихъ архивахъ, Томъ Спрингъ всилъ меньше чмъ я.
— Разв вы призовой боецъ?
— Не больше чмъ другое что-нибудь. Но возвратимся къ Тому Боульзу. Нужно было пустить ему кровь?
— Да, онъ былъ безъ памяти, или почти безъ памяти когда я пришелъ къ нему. Я выпустилъ нсколько унцовъ крови, и теперь могу съ удовольствіемъ сказать что онъ пришелъ въ себя, но ему нуженъ совершенный покой.
— Безъ сомннія, но я надюсь что завтра онъ настолько поправится что я могу повидаться съ нимъ.
— Я тоже надюсь, но не могу еще сказать положительно. Ссора изъ-за двушки — а?
— Не изъ-за денегъ. А я полагаю что еслибъ не было на свт ни денегъ, ни женщинъ, не было бы и ссоръ, и было бы очень мало докторовъ. Доброй ночи, сэръ.
— Вотъ что странно, сказалъ Кенелмъ отворяя садовую калитку на ферм мистера Сондерсона,— я цлый день ничего не лъ кром нсколькихъ жалкихъ сандвичей, а между тмъ не чувствую ни малйшаго голода. Такой пріостановки законной дятельности пищеварительныхъ органовъ никогда не случалось со мною прежде. Въ этомъ должно быть что-нибудь роковое и зловщее.
При вход Кенелма въ комнату, хотя ужинъ былъ уже давно конченъ, все семейство еще сидло вокругъ стола. Завидя Кенелма вс встали. Молва о его подвиг опередила его. Въ отвтъ на поздравленія, комплименты и вопросы которыми засыпалъ его добродушный фермеръ, онъ меланхолически воскликнулъ:
— Но я потерялъ аппетитъ! Никакая слава не можетъ возмстить его. Позвольте мн мирно отправиться въ постель, можетъ-статься въ волшебной стран сновъ природа подкрпитъ меня видніемъ ужина.

ГЛАВА XIV.

Кенелмъ всталъ рано утромъ чувствуя себя вялымъ и не совсмъ здоровымъ, но достаточно укрпленнымъ чтобъ ощущать смертельный голодъ. По счастію, одна изъ молодыхъ двушекъ завдывавшая молочною была уже вставши и снабдила голоднаго героя миской молока съ хлбомъ. Потомъ онъ отправился на снокосъ, гд работы оставалось очень мало и кром него работало всего нсколько человкъ. Джесси тамъ не было. Кенелмъ былъ радъ этому. Къ девяти часамъ работа была кончена, и фермеръ съ рабочими занимался на двор пополненіемъ стоговъ. Кенелмъ ушелъ не будучи никмъ замченъ, намреваясь сдлать нсколько посщеній. Прежде всего онъ направился въ лавку содержимую мистрисъ Ботри, которую указала ему Джесси, и вошелъ подъ предлогомъ покупки пестраго шейнаго платка. Скоро, благодаря своей обычной вжливости, онъ свелъ близкое знакомство съ хозяйкой лавки. Это была маленькая хворая старушка, голова ея тряслась, какъ бы разбитая параличомъ, она была немного глуха, но еще проворна и смтлива, сдлавшись таковою механически, вслдствіе долгаго навыка въ проворств и смтливости. Она сдлалась очень сообщительна, разказала о своемъ желаніи сдать лавку и провести остатокъ дней съ сестрой, тоже вдовою, въ сосднемъ город. Со времени смерти ея мужа, поле и фруктовый садъ кот- рыми она владла вмст съ лавкой перестали приносить доходъ и причиняли ей много хлопотъ и безпокойства, да и хозяйничанье, въ лавк становилось утомительно. Но оставалось еще двнадцать лтъ аренды взятой ея мужемъ на двадцать одинъ годъ, и она желала бы передать ее съ выгодой и найти покупателя на лавку съ товаромъ. Кенелмъ скоро вывдалъ отъ нея что за все она желала бы получить сорокъ пять фунтовъ.
— Вы не думаете ли сами пріобрсти ее? спросила она, надвая очки и внимательно оглядывая его.
— Можетъ-быть и такъ если она можетъ доставлять средства жить прилично. Ведете вы книгу приходо-расходную?
— Конечно, сэръ, сказала она съ гордостью.— Я вела книги еще при покойномъ муж, а онъ могъ бы замтить еслибы тамъ былъ просчитанъ хоть одинъ фартингъ, потому что онъ смолоду служилъ въ контор юриспрудента.
— Почему же онъ промнялъ службу въ контор юриспрудента на содержаніе маленькой лавочки?
— Да онъ былъ сынъ фермера здсь по сосдству и всегда имлъ желаніе жить въ деревн, и кром того….
— Что же?
— Я скажу вамъ всю правду. Онъ пристрастился къ спиртнымъ напиткамъ, но онъ былъ хорошій молодой человкъ и хотлъ отстать отъ этого, онъ обязался клятвенно къ трезвости, но это было очень тяжело для него, потому что онъ не могъ отдлаться отъ товарищей которые пріучили его къ вину. Однажды, онъ былъ въ нашемъ сосдств, придя къ роднымъ на рождественскіе праздники, тутъ я ему понравилась, вскор мой отецъ, который служилъ у сквайра Траверса, умеръ оставивъ мн нсколько денегъ. Такимъ образомъ я стала его женою, мы сняли этотъ домъ и землю у сквайра на очень умренныхъ условіяхъ. Мужъ мой былъ очень хорошо образованъ и прилеженъ, онъ уже потомъ совсмъ не пилъ, и занимался разными длами. Мы держали коровъ, свиней, куръ, и жили очень хорошо, тмъ боле что милосердый Богъ не далъ намъ дтей.
— А что приносила лавка въ годъ когда вашъ мужъ былъ еще живъ?
— Сами можете судить. Не хотите ли просмотрть книги и потомъ взглянуть на землю и яблонныя деревья? Но они остались безъ призора съ тхъ поръ какъ мой мужъ умеръ.
Черезъ минуту наслдникъ фамиліи Чиллингли сидлъ въ чистой небольшей задней комнат, съ прекраснымъ хотя ограниченнымъ видомъ на садъ и покрытый травою откосъ позади его, и просматривалъ книги мистрисъ Ботри.
Въ это время нсколько покупателей желавшихъ получить сыра и ветчины пришли въ лавку, и старуха оставила Кенелма продолжать свои занятія. Хотя они были непривычны ему, но онъ принялся за дло съ тою ясностью мысли и способностью схватывать главнйшіе пункты которая пріобртается людьми прошедшими школу дисциплинирующую умъ и привыкшими извлекать сущность изъ многихъ книгъ о многихъ предметахъ. Результаты оказались удовлетворительны: беря среднюю цифру за послдніе три года оказалось что чистый доходъ отъ одной лавки можетъ простираться до сорока фунтовъ въ годъ. Закрывъ книгу онъ вышелъ чрезъ окно въ садъ, а оттуда въ прилежащее поле. И то и другое были дйствительно очень запущены: деревья нуждались въ очистк, земля въ удобреніи. Но почва была очевидно хорошая, а плодовыя деревья достигли зрлаго возраста, могли давать хорошій сборъ и имли здоровый видъ несмотря на небрежный уходъ. Съ быстрымъ чутьемъ человка который родившись и выростя въ деревн безсознательно набрался сельско-хозяйственныхъ свдній, Кенелмъ убдился что земля, при тщательной обработк, съ избыткомъ могла покрыть арендную плату, подати десятины и вс случайные расходы, оставляя доходъ отъ лавки чистымъ барышомъ арендатора. И безъ сомннія при содержаніи лавки молодыми способными людьми доходъ ея могъ еще увеличиться.
Не считая пока нужнымъ возвращаться къ мистрисъ Вотри, Кенелмъ направилъ свой путь къ Тому Боульзу.
Дверь его дома была заперта. Когда онъ постучался, ее отворила высокая, полная, замчательно красивая женщина, по виду ей было лтъ пятьдесятъ, и годы эти не тяготили ея могучія плечи. Одта она была очень прилично въ черное, волосы ея были просто заплетены и прикрыты скромно убраннымъ чепцомъ. Черты лица были орлиныя и очень правильныя, во всей фигур ея было что-то величавое и напоминавшее Корнелію. Она бы могла послужить моделью для изображенія этой римской матроны, за исключеніемъ разв англо-саксонской свжести лица.
— Что вамъ угодно? спросила она холоднымъ и нсколько строгимъ тономъ.
— Сударыня, сказалъ Кенелмъ снимая шляпу,— я пришелъ повидаться съ мистеромъ Боулъзомъ, и радъ бы былъ узнать что онъ чувствуетъ себя достаточно хорошо чтобы принять меня.
— Нтъ, сэръ, онъ еще не настолько поправился, онъ лежитъ въ своей комнат и ему нуженъ покой.
— Смю ли просить васъ сдлать одолженіе впустить меня. Я бы желалъ сказать нсколько словъ вамъ, его матери, если не ошибаюсь.
Мистрисъ Боульзъ помолчала съ минуту какъ бы сомнваясь. По обращенію Кенелма она не замедлила открыть что онъ принадлежалъ къ высшему слою общества чмъ можно было думать судя по его платью, и полагая что его посщеніе могло имть отношеніе къ ремеслу ея сына, она растворила пошире дверь, отодвинулась чтобы пропустить его пройти, и когда онъ остановился на средин комнаты, пригласила его ссть, и чтобы показать ему примръ сла сама.
— Сударыня, сказалъ Кенелмъ,— не сожалйте что впустили меня и не думайте обо мн дурно когда я скажу вамъ что я былъ злополучною причиной несчастія вашего сына.
Мистрисъ Боульзъ поднялась съ испугомъ.
— Вы человкъ который избилъ моего сына?
— Нтъ, сударыня, не говорите что я избилъ его. Онъ не избитъ. Онъ такъ мужественъ и силенъ что легко побилъ бы меня еслибъ я по счастію не сбилъ его съ ногъ прежде чмъ онъ усплъ сдлать это. Прошу васъ, сударыня, сядьте и послушайте меня терлливо нсколько минутъ.
Мистрисъ Боульзъ, испустивъ вздохъ негодованія изъ своей Юнонинской груди, съ величаво-надменнымъ выраженіемъ въ лиц, которое очень шло къ его орлинымъ очертаніямъ, повиновалась.
— Согласитесь, сударыня, продолжалъ Кенелмъ,— что это не первый случай, и что мистеръ Боульзъ многократно дрался съ другими. Правъ ли я говоря это?
— У моего сына очень вспыльчивый нравъ, возразила мистрисъ Боульзъ запинаясь,— и не должно раздражать его.
— Значитъ вы допускаете фактъ? сказалъ Кенелмъ невозмутимо, но съ вжливымъ наклоненіемъ головы.— Мистеру Боульзу часто случалось имть подобныя встрчи, и во всхъ этихъ случаяхъ почти несомннно что онъ самъ всегда бывалъ зачинщикомъ, потому что вамъ должно быть извстно что онъ вовсе не такой человкъ которому другой ршился бы дать первый ударъ. Когда при этихъ случаяхъ мистеръ Боульзъ до полусмерти избивалъ человка, вдь вы не чувствовали злобы противъ этого человка? Скоре, еслибъ онъ нуждался въ уход, вы пошли бы и стали ухаживать за нимъ.
— Не знаю стала ли бы я ухаживать, сказала мистрисъ Боульзъ, начиная понемногу смягчаться,— но разумется мн было бы очень жаль его. Что же касается Тома — хотя мн бы не слдъ говорить — у него злобы не больше чмъ у ребенка: онъ пошелъ и помирился бы съ человкомъ, какъ бы жестоко ни избилъ его.
— Я такъ и думалъ, а еслибы человкъ продолжалъ злиться, и мириться бы не сталъ, Томъ назвалъ бы его дурнымъ человкомъ и готовъ былъ бы поколотить его опять.
На, лиц мистрисъ Боульзъ появилась величественная улыбка.
— Такъ вотъ, продолжалъ Кенелмъ,— я только смиренно подражаю мистеру Боульзу, и пришелъ помириться съ нимъ и пожать ему руку.
— Нтъ, сэръ, нтъ! воскликнула мистрисъ Боульзъ, тихимъ голосомъ и поблднвъ.— И не думайте объ этомъ. Дло не въ удар, это бы онъ легко перенесъ, но здсь оскорблена его гордость, и если онъ васъ увидитъ, это добромъ не кончится. Но вы здсь чужой и уйдете отсюда, уходите же поскоре, не стойте на его дорог, уйдите!— И мать сложила руки.
— Мистрисъ Боульзъ, сказалъ Кенелмъ, и голосъ и наружность его измнились: и голосъ и наружность его сдлались такъ серіозны и выразительны что она умолкла и содрогнулась:— Вы не хотите помочь мн спасти вашего сына отъ опасности въ которую могутъ увлечь его вспыльчивый нравъ и злая гордость. Разв вы никогда не слыхали объ ужасныхъ преступленіяхъ влекущихъ за собою страшныя наказанія, не слыхали что противъ грубой силы управляемой дикими страстями общество обезпечиваетъ себя галерами и вислицами?
— Сръ, какъ вы смете….
— Постойте! Если человкъ убьетъ другаго въ минуту неудержимой ярости, то хотя это есть преступленіе строго наказываемое совстью, но законъ смотритъ на него снисходительно, называя его непреднамреннымъ убійствомъ, если же побудительная причина преступленія — какъ напримръ ревность или мщеніе — можетъ быть обнаружена, и не найдется свидтелей которые бы удостоврили что преступленіе не было обдумано заране, тогда законъ не называетъ его уже непреднамреннымъ убійствомъ, а убійствомъ съ обдуманнымъ намреніемъ. Не эта ли мысль побудила васъ воскликнуть умоляющимъ голосомъ: ‘Уходите скоре, не стойте на его дорог’?
Женщина не отвчала, но опустилась снова на стулъ и глубоко вздохнула.
— Нтъ, сударыня, сказалъ Кенелмъ кротко, — разсйте ваши опасенія. Если вы мн поможете, я увренъ что буду въ состояніи спасти вашего сына отъ такихъ несчастій, я только о томъ и прошу чтобы вы позволили мн спасти его. Я убжденъ что у него добрая, честная природа, и что онъ стоитъ того чтобы спасти его.
Говоря это онъ взялъ ее за руку, она не противилась и съ своей стороны отвчала пожатіемъ, гордость ея смягчилась, и она начала плакать.
Наконецъ, когда она снова могла говорить, она сказала:
— Все это изъ-за этой двушки. Онъ не былъ такой пока она не обманула его, и сдлала его полупомшаннымъ. Съ тхъ поръ онъ сталъ совсмъ другой человкъ, мой бдный Томъ!
— Знаете ли вы что онъ далъ мн слово при всхъ крестьянахъ что если будетъ пораженъ, онъ никогда больше не будетъ безпокоить Джесси Уайльзъ.
— Да, онъ самъ сказалъ мн объ этомъ, и это теперь больше всего тяготитъ его. Онъ все думаетъ, думаетъ и шепчетъ и не можетъ успокоиться, и я боюсь что онъ задумываетъ отомстить. Я еще разъ прошу васъ не становитесь на его дорог.
— Онъ думаетъ не о томъ чтобъ отомстить мн. Положимъ я уйду и не возвращусь никогда, уврены ли вы въ душ что жизнь этой двушки не будетъ въ опасности?
— Какъ! Мой Томъ убьетъ женщину!
— Разв вы никогда не читали въ газетахъ что люди убиваютъ своихъ возлюбленныхъ или двушекъ которыя не хотятъ отвчать на ихъ любовь? Во всякомъ случа вы сами не одобряете этихъ неистовыхъ его преслдованій. Если мн справедливо передавали, вы хотли удалить Тома на нкоторое время изъ деревни, пока Джесси Уайльзъ, скажемъ, выйдетъ замужъ или устроится гд-нибудь въ другомъ мст.
— Да, это правда, я желала этого и много разъ просила его, для ея и для его пользы. И по правд сказать я не знаю что мы будемъ длать если онъ останется, потому что онъ совсмъ пересталъ заниматься своимъ дломъ. Сквайръ отобралъ у него работу, многіе изъ фермеровъ тоже, а какъ хорошо шла работа при его покойномъ отц! Если же онъ ршится уйти отсюда, то его дядя, ветеринаръ въ Лоскомб, взялъ бы его къ себ компаньйономъ, такъ какъ у него нтъ своихъ дтей, и онъ знаетъ что Томъ очень способенъ: никто лучше его не знаетъ все что касается лошадей и коровъ тоже.
— А если Лоскомбъ большое мсто, занятія тамъ должны приносить больше чмъ можно получить здсь, даже въ томъ случа если Томъ снова примется за свое дло?
— О, конечно! Въ пять разъ больше еслибъ онъ только согласился, но онъ и слышать объ этомъ не хочетъ.
— Мистрисъ Боульзъ, я вамъ очень благодаренъ за вашу откровенность и увренъ что теперь все хорошо устроится. Я не хочу больше настаивать на свиданіи. Я полагаю что Томъ не выйдетъ сегодня изъ дому до вечера.
— О! сэръ, онъ кажется вовсе не хочетъ выходить изъ дому, разв ршится на что-нибудь ужасное.
— Не бойтесь! Я зайду опять вечеромъ, тогда вы позволите мн войти въ комнату Тома и остаться тамъ пока мы съ нимъ не сдлаемся друзьями, какъ съ вами теперь. А пока не говорите обо мн ни слова.
— Но….
— ‘Но’, мистрисъ Боульзъ, есть слово которое охлаждаетъ многіе горячіе порывы, уничтожаетъ многія добрыя мысли, убиваетъ многія братскія желанія. Никто никогда не любилъ бы своихъ ближнихъ какъ самого себя еслибъ онъ слушался всхъ ‘Но’ какія могутъ быть сказаны если смотрть на дло съ другой стороны.

ГЛАВА XV.

Кенелмъ направилъ свой путь къ дому священника. Приближаясь къ церковной земл онъ встртилъ джентльмена, по одежд несомннно духовное лицо, тогда онъ остановился и сказалъ:
— Я имю честь говорить съ мистеромъ Лесбриджемъ?
— Это мое имя, сказалъ священникъ пріятно улыбаясь.— Могу я что-нибудь сдлать для васъ?
— Да, очень многое, если вы позволите поговорить съ вами о нкоторыхъ изъ вашихъ прихожанъ.
— Моихъ прихожанъ! Простите, сэръ, но вы совершенно неизвстны мн и я думаю также приходу.
— Приходу извстенъ, я тамъ совершенно дома, и я искренно убжденъ что въ вашемъ приход не бывало такого хлопотуна который бы такъ вмшивался въ частныя дла.
Мистеръ Лесбриджъ изумился и помолчавъ сказалъ:
— Я слышалъ объ одномъ молодомъ человк который живетъ у мистера Сондерсона и теперь дйствительно служитъ предметомъ толковъ всей деревни. Вы….
— Этотъ молодой человкъ. Увы! да.
— Хотя, сказалъ мистеръ Лесбриджъ кротко,— я не могу какъ служитель алтаря одобрить ваше ремесло, и еслибъ могъ, постарался бы отклонить васъ отъ него, но такъ какъ этимъ избавлена бдная двушка отъ самыхъ ужасныхъ преслдованій и данъ урокъ дикому животному которое долгое время было язвою и ужасомъ всей окрестности,— то я не могу искренно осуждать васъ. Нравственное чувство общины по большей части безошибочно: вы заслужили одобреніе цлой деревни. Во всякомъ случа я присоединяю къ нему и мое. Вы проснулись въ это утро и увидли себя знаменитымъ. Не вздыхайте же и не говорите ‘увы’.
— Лордъ Байронъ проснулся однажды утромъ и увидлъ себя знаменитымъ, послдствіемъ было то что онъ провздыхалъ ‘увы’ всю остальную жизнь. Если есть вещи которыхъ мудрый человкъ долженъ избгать, то это слава и любовь. Богъ да сохранитъ меня отъ того и другаго!
Священникъ опять изумился, но будучи сострадательнаго свойства и имя наклонность снисходительно смотрть на человческія слабости, онъ сказалъ съ легкимъ наклоненіемъ головы:
— Я всегда слышалъ что въ Америк кругъ образованной и читающей публики гораздо шире чмъ у насъ: но слыша какъ Американецъ принадлежащій къ званію не высоко уважаемому у насъ по умственному развитію и нравственной философіи цитируетъ лорда Байрона и высказываетъ чувства несогласныя съ пылкостью неопытной юности, но заслуживающія всякаго одобренія въ глазахъ мыслящаго христіанина убжденнаго въ ничтожеств вещей наиболе пріятныхъ человческому сердцу, я изумленъ. О, юный другъ мой, при вашемъ образованіи вы могли чмъ-нибудь лучшимъ снискивать себ пропитаніе!
Въ числ убжденій Кенелма Чиллингли было то что разумный человкъ никогда не долженъ давать застигнуть себя врасплохъ, но теперь онъ совершенно опшилъ, и снисходя до уровня обыкновенныхъ умовъ проговорилъ:
— Я васъ не понимаю.
— Я вижу, сказалъ священникъ, снисходительно покачивая головой,— какъ и всегда думалъ, что въ хваленомъ американскомъ воспитаніи самыя элементарныя христіанскія понятія о добр и зл находятся въ большемъ пренебреженіи чмъ въ образованіи нашихъ низшихъ классовъ. Да, мой юный другъ, вы можете цитировать поэтовъ, можете изумлять меня замчаніями о ничтожеств человческой славы и человческой любви почерпнутыми изъ языческихъ поэтовъ, и въ то же время не понимать съ какимъ состраданіемъ — человкъ боле строгаго образа мыслей сказалъ бы съ какимъ презрніемъ,— смотрятъ на человческое существо посвятившее себя вашей профессіи.
— У меня есть профессія? сказалъ Кенелмъ.— Я очень радъ слышать это. Въ чемъ же состоитъ моя профессія? И почему я долженъ быть Американцемъ?
— Почему? Я увренъ что меня не обманули. Вы тотъ Американецъ, я забылъ его имя, который прибылъ сюда чтобы состязаться на призъ съ первымъ бойцомъ Англіи. Вы молчите, вы опускаете голову. Ваша наружность, длина вашихъ рукъ и ногъ, важное выраженіе лица, ваше очевидное образованіе свидтельствуютъ о вашемъ происхожденіи. Ваше удальство обнаружило вашу профессію.
— Преподобный сэръ, сказалъ Кенелмъ съ обычною своею невозмутимостью,— я путешествую съ цлью отыскивать истину и сражаться съ ложью, но подобной лжи къ какой я самъ подалъ поводъ я еще не встрчалъ. Помяните меня въ вашихъ молитвахъ. Я вовсе не Американецъ и не призовой боецъ. Я уважаю въ первомъ гражданина великой республики старающагося изо всхъ силъ осуществить опытъ управленія въ которомъ то самое благосостояніе къ которому онъ стремится рано или поздно разрушитъ этотъ опытъ. Я уважаю втораго потому что сила, мужество и трезвость существенныя свойства призоваго бойца, а эти качества служатъ лучшимъ украшеніемъ царей и героевъ. Но я самъ ни то, ни другое. Я могу сказать о себ только что я принадлежу ко многочисленному классу обыкновенно называемому англійскими джентльменами, и что по рожденію и воспитанію я имю право пожать вамъ руку какъ равному.
Мистеръ Лесбриджъ изумился снова, приподнялъ шляпу, поклонился и подалъ руку.
— Теперь вы мн позволите поговорить съ вами о вашихъ лрихожанахъ. Вы принимаете участіе въ Уылл Сомерс, я также. Онъ уменъ и талантливъ. Но здсь повидимому нтъ достаточно спроса на его работу, и безъ сомннія ему было бы лучше въ какомъ-нибудь город. Почему онъ не хочетъ переселиться?
— Я боюсь что бдный Уыллъ умретъ съ тоски если ему придется разстаться съ этою красивою двушкой изъ-за которой вы вступили въ такую рыцарскую борьбу съ Томомъ Боульзомъ.
— Бдный малый, значитъ онъ и въ самомъ дл любитъ Джесси Уайльзъ? Вы думаете что и она также любитъ его?
— Я въ этомъ увренъ.
— И будетъ ему хорошею женой?
— Хорошая дочь обыкновенно бываетъ и хорошею женой. А въ здшней деревн едвали найдется отецъ у котораго была бы лучшая дочь чмъ Джесси. Она поистин рдкая двушка. Она была лучшею ученицей въ нашей школ, и моя жена очень привязана къ ней. Но у нея есть нчто высшее чмъ хорошія способности, у нея превосходное сердце.
— Ваши слова подтверждаютъ мое собственное впечатлніе. А отецъ двушки не иметъ другихъ причинъ отказывать Уыллу Сомерсу кром боязни что Уыллъ не будетъ въ состояніи содержать жену и семейство?
— Онъ не можетъ имть другихъ причинъ кром разв той которая одинаково можетъ относиться ко всмъ женихамъ. Я хочу сказать что онъ боится чтобы Томъ Боульзъ не сдлалъ ей зла если узнаетъ что она выходитъ за кого-нибудь другаго.
— Значитъ вы думаете что мистеръ Боульзъ совершенно дурной и опасный человкъ?
— Совершенно дурной и опасный, и сдлался еще хуже съ тхъ поръ какъ началъ пить.
— Я полагаю что онъ не пилъ пока не сошелъ съ ума по Джесси Уайльзъ?
— Нтъ, я думаю что не пилъ.
— Но не пробовали ли вы, мистеръ Лесбриджъ, употребить ваше вліяніе на этого опаснаго человка?
— Разумется пробовалъ, но получалъ только оскорбленія. Онъ безбожное животное и уже нсколько лтъ не бывалъ въ церкви. Онъ кажется набрался нелпыхъ ученій которыя попадаются въ безбожныхъ сочиненіяхъ, и я сомнваюсь даже есть ли у него какая-нибудь религія.
— Бдный Полифемъ! Не удивительно что его І’алатея избгала его.
— Старикъ Уайльзъ ужасно боится и просилъ мою жену найти для Джесси мсто служанки гд-нибудь въ дали. Но Джесси не можетъ помириться съ мыслью оставить деревню.
— По той же причин какая привязываетъ Уылла Сомерса къ родной почв?
— Жена моя думаетъ что такъ.
— Думаете ли вы что еслибы Тома Боульза не было здсь, а Джесси и Уыллъ были бы мужемъ и женой, они могли бы жить достаточно на мст мистрисъ Ботри, при доход который Уыллъ выручалъ бы отъ своей работы въ дополненіе къ тому что доставляетъ лавка и земля?
— Достаточно! разумется. Они были бы почти богаты. Я знаю что лавка приносила всегда большой доходъ. Старуха теперь не очень много занимается длами, но все-таки получаетъ достаточно.
— Уыллъ Сомерсъ кажется слабаго здоровья. Можетъ-статься еслибъ онъ былъ лучше обезпеченъ въ жизни и не боялся потерять Джесси, здоровье его поправилось бы?
— Его жизнь была бы спасена, сэръ.
— Итакъ, сказалъ Кенелмъ съ глубокимъ вздохомъ, и лицо его вытянулось какъ у провожающаго похоронную процессію,— хотя я самъ глубоко сожалю о томъ нарушеніи умственнаго равновсія которое извстно подъ именемъ любви, и хотя я вовсе не желалъ бы увеличивать заботы и огорченія которыя бракъ причиняетъ своимъ жертвамъ — я не говорю уже о несчастіяхъ составляющихъ удлъ тхъ кого браки прибавляютъ къ населенію, и такъ уже чрезмрному — я боюсь что мн придется послужить средствомъ соединенія этихъ двухъ любящихъ птицъ въ одной клтк. Я готовъ купить для нихъ лавку съ принадлежностями при условіи что вы примете на себя трудъ получить согласіе отца Джесси на этотъ бракъ. Что же касается моего храбраго друга Тома Боульза, то я озабочусь освободить ихъ и всю деревню отъ этой широкой натуры, требующей боле обширнаго поприща для своей энергіи. Простите что я не даю вамъ вставить слова. Я не кончилъ еще всего что хотлъ сказать. Позвольте спросить васъ, сплетничаютъ ли въ этой деревн?
— Сплетничаютъ. Разумется, гд только у женщины есть языкъ, тамъ не обойдется безъ сплетень.
— И замчая что Джесси очень красива и что я встртился съ Томомъ Боульзомъ идя съ нею вмст, не можетъ ли какая-нибудь сплетница сказать, покачивая головой: ‘Не изъ одного чувства благотворительности этотъ пришлецъ былъ такъ великодушенъ къ Джесси Уайльзъ.’ Но если деньги за лавку будутъ заплачены мистрисъ Ботри чрезъ васъ и вы милостиво примете на себя вс сопряженныя съ этимъ хлопоты, тогда нечего и не о комъ будетъ сплетничать.
Мистеръ Лесбриджъ съ изумленіемъ взглянулъ на торжественное лицо предъ собою.
— Сэръ, сказалъ онъ посл продолжительнаго молчанія,— я не знаю какъ выразить мое удивленіе щедрости столь благородной, столь разумной, и сопровождаемой такою деликатностью и мудростью которая…. которая….
— Прошу васъ, дорогой сэръ, не заставляйте меня стыдиться самого себя еще боле чмъ я стыжусь теперь по случаю своего вмшательства въ любовныя дла, совершенно противорчащія моимъ убжденіямъ о лучшемъ способ достичь ‘приближенія къ ангеламъ’. Чтобы покончить это дло я думаю лучше всего передать вамъ сумму въ сорокъ пять фунтовъ стерлинговъ, за которую мистрисъ Ботри согласилась передать аренду и находящійся въ лавк товаръ. Но разумется вы никому ничего не скажите объ этомъ пока я не уйду вмст съ Томомъ Боульзомъ. Я надюсь что буду въ состояніи взять его съ собой завтра, но сегодня вечеромъ я узнаю наврное когда онъ отправится, и до его ухода мн придется остаться здсь.
Говоря это Кенелмъ вынулъ изъ своего бумажника и передалъ мистеру Лесбриджу банковый билетъ на упомянутую сумму.
— Могу ли я по крайней мр узнать имя джентльмена который почтилъ меня своимъ довріемъ и сдлалъ столько добра моимъ прихожанамъ?
— Я не имю никакой особенной причины не называть моего имени, но не имю также причины назвать его. Помните совтъ Талейрана: ‘если вы сомнваетесь написать письмо или нтъ — не пишите’. Совтъ этотъ приложимъ ко многимъ сомнніямъ въ жизни кром писанія писемъ. Прощайте, сэръ.
— Необыкновенный молодой человкъ, пробормоталъ священникъ смотря на удалявшуюся фигуру высокаго незнакомца. Потомъ тихо покачавъ головою добавилъ: — Совершенный оригиналъ!— Онъ удовольствовался такимъ разршеніемъ загадки. Читатель можетъ послдовать его примру.

ГЛАВА XVI.

Посл семейнаго обда, во время коего гость фермера обнаружилъ боле обыкновеннаго свой аппетитъ, Кенелмъ послдовалъ за фермеромъ къ складу сна и сказалъ:
— Дорогой мистеръ Сондерсонъ, хотя ужь у васъ нтъ для меня работы и я не долженъ бы злоупотреблять доле вашимъ гостепріимствомъ, но еслибъ я могъ остаться у васъ денекъ-другой я былъ бы вамъ очень благодаренъ.
— Другъ мой, воскликнулъ фермеръ, уваженіе коего къ Кенелму безмрно увеличилось посл побды его надъ Томомъ,— вы можете оставаться у насъ сколько пожелаете, и мы вс будемъ жалть когда вы уйдете. Но во всякомъ случа вы должны пробыть у насъ до субботы, потому что вы пойдете съ нами къ сквайру на ужинъ. Тамъ есть на что посмотрть, и мои дочери разчитываютъ танцовать съ вами.
— Суббота будетъ послзавтра. Вы очень добры: но веселиться не мое дло, и я думаю что буду уже въ дорог прежде чмъ вы отправитесь на ужинъ къ сквайру.
— Нтъ! вы должны остаться, и если вамъ нечего больше длать, я дамъ вамъ работу которая будетъ какъ разъ по вашей части.
— Что такое?
— Поколотите моего работника. Онъ нагрубилъ мн сегодня утромъ, а онъ самый здоровый малый во всемъ графств, въ род Тома Боульза.
Фермеръ отъ души расхохотался своей шутк.
— Нтъ, спасибо, сказалъ Кенелмъ, потирая свои ушибы,— на молок обжегся, на воду дуть станешь.
Молодой человкъ пошелъ одиноко бродить по полямъ. День становился пасмуренъ, облака предвщали дождь. Въ воздух было необыкновенно тихо, окружающій видъ, не освщенный солнцемъ, казался печальнымъ и пустыннымъ. Кенелмъ дошелъ до берега ручья не далеко отъ того мста гд фермеръ встртилъ его въ первый разъ. Тамъ онъ слъ, склонилъ щеку на руку и устремилъ глаза на тихія и потемнвшія воды ручья грустно протекавшія предъ нимъ, печаль наполнила его сердце и разбудила его мечтательность.
— Итакъ, это правда, сказалъ онъ, разсуждая самъ съ собою:— я явился на свтъ чтобы прожить всю жизнь совершенно одинокимъ, не ища разумется себ подруги, не вря въ возможность этого, содрогаясь при одной мысли объ этомъ, отчасти презирая, отчасти сожаля тхъ кто вздыхаетъ объ этомъ, — это недостижимо, лучше вздыхать о лун! Между тмъ другіе люди вздыхаютъ объ этомъ, почему же я стою въ сторон отъ нихъ? Если міръ сцена, и вс мущины и женщины въ немъ только актеры, долженъ ли я быть одинокимъ зрителемъ не имя никакой роли въ драм, не интересуясь развитіемъ дйствія? Безъ сомннія, многіе на этой сцен такъ же мало какъ и я желаютъ имть роль любовника, посвящающаго грустные стихи бровямъ своей возлюбленной, но въ такомъ случа они желаютъ занимать другія роли въ піес, напримръ воина ‘бородатаго какъ пардъ’, или судьи ‘съ кругленькимъ брюшкомъ подбитымъ каплунами’. Но меня не тревожитъ честолюбіе, я не стремлюсь возвышаться или блестть. Я не желаю сдлаться ни полковникомъ, ни адмираломъ, ни членомъ парламента, ни алдерменомъ. Меня не прельщаетъ слава остряка, или поэта, или философа, или непремннаго гостя на званыхъ обдахъ, или знаменитаго стрлка на стрльбищахъ и облавахъ. Ршительно, я зритель что стоитъ въ сторон и такъ же мало заботится о дйствующемъ мір какъ какой-нибудь камень. У Гте есть страшный фантастическій вымыселъ что первоначально мы вс были монады, маленькіе разсянные атомы носящіеся въ атмосфер, влекомые туда и сюда силами которыя вн нашего контроля, преимущественно притяженіемъ другихъ монадъ: такъ что одна монада управляемая свиными монадами кристализуется въ свинью, другая, подъ вліяніемъ героическихъ монадъ, становится львомъ или Александромъ. Теперь совершенно ясно, продолікалъ Кенелмъ, перемняя положеніе и кладя правую ногу на лвую,— что какая-нибудь монада имющая своимъ назначеніемъ другую планету можетъ встртиться на пути, съ потокомъ монадъ перескающихъ земной путь, и увлеченная этимъ потокомъ начнетъ крутиться до тхъ поръ пока, вопреки ея назначенію и опредленному ей мсту дйствія, попадетъ на землю и превратится въ ребенка. Можетъ-статься мн выпалъ такой жребій: моя монада изъ другихъ областей пространства попала сюда, гд она никогда не можетъ быть дома, не можетъ амальгамироваться съ другими монадами, ни понять почему он находятся въ такихъ постоянныхъ хлопотахъ. Признаюсь, я такъ же мало понимаю почему умъ человческихъ существъ неустанно хлопочетъ о вещахъ отъ которыхъ, по сознанію многихъ, бываетъ боле безпокойства нежели удовольствія, какъ не понимаю почему эта толпа комаровъ, жизнь ихъ такъ коротка, не дадутъ себ ни минуты покоя, но толкутся вверхъ и внизъ, подымаясь и опускаясь будто на качеляхъ, и длая такъ много шуму по поводу своего ничего не значащаго возвышенія или пониженія какъ еслибъ это былъ ропотъ людей. А можетъ-быть на другой планет моя монада рзвилась бы, и прыгала бы и танцовала бы съ такимъ же удовольствіемъ и безуміемъ какъ это длаютъ монады людей и комаровъ въ этой чуждой юдоли слезъ.
Кенелмъ дошелъ до этого гадательнаго разршенія своихъ недоумній какъ вдругъ услышалъ пніе или скоре среднее между пніемъ и речитативомъ, что такъ пріятно когда произношеніе ясно и музыкально. Такъ было въ настоящемъ случа, и Кенелмъ могъ ясно разслышать каждое слово слдующей псни:
Есть время когда умолкаютъ заботы,
Чуть слышалось въ воздух рянье пчелъ,
Я сталъ гд отраду полдневной дремоты
Ручей на природу журчаньемъ навелъ.
Душа говорила: хоть тсно ихъ ложе,
Струи къ Океану спокойно текутъ,
Вселенной просторъ прохожу я, но все же
Довольства не знаю, и тсно мн тутъ.
Душа, не тверди о вселенной простор,
Нтъ, мене сжата потока струя.
Безбрежна сама ты, и вотъ твое горе,
Виной недовольства безбрежность твоя.
Когда пніе кончилось Кенелмъ поднялъ голову. Но берегъ ручья былъ такъ извилистъ и такъ густо поросъ кустарникомъ что нсколько минутъ онъ не могъ видть пвца. Наконецъ втви предъ нимъ раздвинулись, и въ нсколькихъ шагахъ онъ увидалъ человка которому совтовалъ воспвать бифстекъ вмсто того чтобы посвящать свои псни любви, какъ ошибочно и споконъ вка поступаютъ пвцы.
— Сэръ, сказалъ Кенелмъ приподнимаясь,— я радъ что мы опять встртились. Слышали вы когда-нибудь кукушку?
— Сэръ, отвчалъ менестрель,— замчали вы когда-нибудь присутствіе лта?
— Позвольте мн пожать вамъ руку. Я восхищенъ вопросомъ которымъ вы встртили и отпарировали мой. Если вы не спшите, присядьте здсь и потолкуемъ.
Менестрель наклонилъ голову и слъ. Собака его, выйдя изъ-за кустовъ, съ важностію приблизилась къ Кенелму, который еще съ большею важностью посмотрлъ на нее, помахивая хвостомъ она услась на заднія лапы и принялась прислушиваться къ шуму въ сосднемъ тростник, какъ бы желая угадать рыба ли производила его или же водяная мышь.
— Я спросилъ васъ, сэръ, слыхали ли вы кукушку не изъ пустаго любопытства, часто въ лтніе дни когда человкъ разговариваетъ самъ съ собою — и разумется ставитъ себя въ затрудненіе — вдругъ слышится голосъ какъ бы исходящій изъ сердца природы: такъ далекъ онъ и въ то же время такъ близокъ, онъ говоритъ что-нибудь очень успокоивающеи, очень мелодичное, такъ что является искушеніе необдуманно и неразумно воскликнуть: ‘природа отвчаетъ мн’. Кукушка часто такъ подшучивала надо мной. Въ вашемъ пніи содержался лучшій отвтъ на вопросы какіе человкъ задаетъ себ чмъ можно получить отъ кукушки.
— Я сомнваюсь въ этомъ, сказалъ менестрель. Псня, въ лучшемъ случа, есть только эхо того голоса что исходитъ изъ сердца природы. И если крикъ кукушки представлялся вамъ такимъ голосомъ, это былъ вроятно боле простой и правдивый отвтъ на вашъ вопросъ чмъ можетъ дать человкъ, еслибы вы только могли правильно перевести ея языкъ.
— Добрый другъ мой, отвчалъ Кенелмъ,— то что вы говорите звучитъ очень пріятно и содержитъ въ себ чувство которое было распространено нкоторыми критиками въ безпредльное царство пустоголовыхъ, по просту называемое вздоромъ. Хотя природа никогда не молчитъ, хотя она, злоупотребляя преимуществомъ своихъ лтъ, утомительно- болтаетъ безъ умолку, она однако же никогда не отвчаетъ на наши вопросы, она не можетъ понимать аргументовъ, она никогда не читала сочиненія Милля о Логик. Дйствительно, какъ справедливо сказалъ великій философъ, ‘природа не иметъ разума’. Каждый человкъ который обращается къ ней бываетъ вынужденъ снабжать ее на время своимъ умомъ. И если она отвчаетъ на вопросы которые задаетъ ей его собственный умъ, то лишь повторяя какъ попугай то что его умъ подскажетъ ей. И такъ какъ у каждаго человка свой умъ, то каждый человкъ получаетъ свой отвтъ. Природа лживый старый лицемръ.
Менестрель весело разсмялся, и смхъ его былъ такъ же пріятенъ какъ пніе.
— Многому бы пришлось разучиться поэтамъ еслибъ они стали смотрть на природу такимъ образомъ.
— Плохимъ поэтамъ да, и тмъ лучше было бы и для нихъ и для ихъ читателей.
— Разв хорошіе поэты не изучаютъ природу?
— Разумется изучаютъ, какъ хирургъ изучаетъ анатомію разская мертвое тло. Но хорошій поэтъ, равно какъ и хорошій хирургъ, тотъ кто смотритъ на это изученіе только какъ на необходимую азбуку, а не какъ на внецъ всего въ его дл. Я не назову хорошимъ хирургомъ человка который наполнитъ цлую книгу подробностями, боле или мене точными, о фибрахъ, нервахъ и мускулахъ, и не назову хорошимъ поэтомъ человка который опишетъ въ мельчайшихъ подробностяхъ Рейнъ или Глостерскую Долину. Хорошій хирургъ и хорошій поэтъ тотъ кто понимаетъ живаго человка. Что такое драма, которую Аристотель справедливо ставитъ выше всего въ области поэзіи? Не есть ли это такой родъ поэзіи гд описаніе неодушевленной природы по необходимости вынуждено быть очень краткимъ и общимъ, гд даже вншнія формы человка до такой степени не важны что они могутъ измняться вмст съ актеромъ исполняющимъ роль? Гамлетъ можетъ быть блокурый и черноволосый. Макбетъ можетъ быть низкаго или высокаго роста. Достоинство драматической поэзіи состоитъ въ подчиненіи того что обыкновенно называютъ природой (т.-е. вншней и матеріальной природы) существамъ разумнымъ, одушевленнымъ, но въ такой степени нематеріальнымъ что они, можно сказать, состоятъ только изъ ума и души, принимая временно такое тло какое можетъ предложить имъ попавшійся актеръ, дабы сдлаться ощутимыми и видимыми для зрителя, но не нуждаясь въ подобномъ тл чтобы быть ощутимыми и видимыми для читателя. Итакъ высшій родъ поэзіи тотъ который наимене нуждается во вншней природ. Но каждый родъ иметъ свои достоинства, боле или мене высокія смотря по тому сколько онъ влагаетъ въ природу то чего въ ней нтъ, то-есть умъ и душу человка.
— Я не могу согласиться, сказалъ менестрель,— чтобы на дл одинъ родъ поэзіи былъ выше другаго до такой степени чтобы ставить поэта съ успхомъ занимающагося тмъ что вы назвали высшимъ родомъ поэзіи выше другаго поэта который занимается еще успшне тмъ что вы называете низшею школой. Въ теоріи драматическая поэзія можетъ быть выше лирической, и Venice Preserved очень хорошая драма, но я считаю Борнса лучшимъ поэтомъ чмъ Отвея.
— Можетъ-быть это такъ, но я не знаю другаго лирическаго поэта, по крайней мр изъ числа новыхъ, который бы мене толковалъ о природ какъ о вншней только форм вещей и съ большею страстью одушевлялъ бы ее своимъ собственнымъ человческимъ сердцемъ чмъ Робертъ Борнсъ. Полагаете ли вы что когда Грекъ въ какомъ-нибудь затрудненіи обращался къ вщимъ листьямъ дуба Додонскаго, эти дубовые листья отвчали ему? Не думаете ли вы скоре что на вопросъ возбужденный его умомъ отвчалъ умъ подобнаго ему человка, жреца, который употреблялъ листы дуба только какъ посредствующее орудіе, какъ мы съ вами пользуемся въ качеств посредствующаго орудія листомъ писчей бумаги? Не есть ли исторія суеврій хроника безумныхъ попытокъ человка получать отвты отъ вншней природы?
— Но, сказалъ менестрель,— я слышалъ или читалъ гд-то что научные опыты суть отвты которые даетъ природа на вопросы предлагаемые ей человкомъ.
— Это не боле какъ отвты которые его собственный умъ внушаетъ ей. Умъ его изучаетъ законы матеріи и при этомъ изученіи длаетъ опыты надъ матеріей, изъ этихъ опытовъ его умъ, согласно своимъ прежнимъ свдніямъ или природной смтливости, длаетъ свои выводы, такимъ образомъ являются науки о природ, механика, химія и т. д. Но сама матерія не даетъ отвтовъ, отвты измняются сообразно уму предлагающему вопросы, и успхи наукъ состоятъ въ постоянномъ исправленіи ошибокъ и ложныхъ представленій которыя прежніе умы считали правильными отвтами полученными отъ природы. Только сверхъестественное заключенное въ васъ, то-есть умъ, можетъ угадывать механизмъ естественнаго, то-есть матеріи. Камень не можетъ вопрошать камень.
Менестрель не отвчалъ. Наступило продолжительное молчаніе, прерываемое лишь жужжаньемъ наскомыхъ, плескомъ воды и вздохомъ втра въ тростникахъ.

ГЛАВА XVII.

Наконецъ Кенелмъ проговорилъ прерывая молчаніе:
Rapiamus, amici,
Occasionem de die, dumque virent genua,
Et decet, obducta solvatur fronte senectus!
— Это стихи Горація? спросилъ менестрель.
— Да, и я съ намреніемъ проговорилъ ихъ чтобы видть получили ли вы классическое образованіе.
— Я могъ бы получить такое образованіе еслибы мои обстоятельства не отвлекли меня въ дтств отъ ученія, всей цны коего я не понималъ тогда. Но я немножко познакомился съ латынью въ школ, и посл того какъ вышелъ изъ школы старался отъ времени до времени знакомиться съ боле извстными латинскими поэтами, большею частію, признаюсь къ стыду моему, съ помощію подстрочныхъ англійскихъ переводовъ.
— Такъ какъ вы сами поэтъ, то быть-можетъ вамъ не было бы выгоды знать другой, хотя бы и мертвый, языкъ такъ хорошо чтобъ его формы и обороты мысли отражались, хотя можетъ-быть безсознательно, въ язык на которомъ вы сочиняете. Горацій, пожалуй, былъ бы еще лучшимъ поэтомъ еслибы по-гречески зналъ не больше чмъ вы по-латыни.
— Я принимаю это не боле какъ за любезность съ вашей стороны, отвчалъ менестрель съ улыбкой.
— А вы были бы еще любезне, сказалъ Кенелмъ,— еслибы простили мой нескромный вопросъ и сказали не вслдствіе ли пари вы странствуете подобно Гомеру, и посылаете это разумное четвероногое, вашего спутника, ходить съ тарелочкой во рту за сборомъ пенсовъ?
— Нтъ, это не вслдствіе пари, это моя причуда, которую, какъ я надюсь по тону вашего разговора, вы поймете имя повидимому сами нкоторыя причуды.
— Что касается причудъ, можете быть уврены въ моемъ сочувствіи.
— Хорошо, въ такомъ случа я скажу вамъ что хотя у меня есть занятіе доставляющее мн скромный доходъ, но стихи моя страсть. Еслибы круглый годъ было лто и человкъ вчно былъ молодъ, я прожилъ бы всю жизнь распвая. Но я никогда не пробовалъ печатать моихъ стиховъ. Еслибъ они остались незамченными, это причинило бы мн величайшее огорченіе какое только можетъ быть нанесено самолюбію человка. Еслибъ они подверглись нападкамъ или осмянію, это могло бы серіозно повредить моимъ практическимъ занятіямъ. Это послднее соображеніе, будь я одинъ на свт, не значило бы для меня ничего, но есть другіе для кого мн хотлось бы составить себ состояніе, и потому я не хочу бросать своихъ дловыхъ занятій. Нсколько лтъ тому назадъ,— это было въ Германіи, я встртилъ одного очень бднаго нмецкаго студента который добывалъ деньги странствуя съ лютней и пніемъ. Потомъ онъ сдлался довольно извстнымъ поэтомъ и разказывалъ мн что онъ увренъ что нашелъ секретъ пріобрсти извстность привыкнувъ сообразоваться со вкусами публики во время своихъ странствій. Его примръ сильно подйствовалъ на меня. Я попытался длать то же, и въ теченіи нсколькихъ лтъ я провожу такимъ образомъ часть лтняго времени. Въ мстахъ которыя я посщаю я извстенъ, какъ я кажется говорилъ вамъ прежде, подъ именемъ бродячаго менестреля, я получаю маленькія деньги которыя даютъ мн какъ бы въ доказательство нкотораго моего достоинства. Бдные люди не платили бы мн еслибъ я имъ не доставлялъ удовольствія, и по большей части имъ особенно правятся именно т псни которыя я самъ больше люблю. Кром того это время я не считаю потеряннымъ, не только для тлеснаго здоровья, но и для ума. Мысли пріобртаютъ большую свжесть въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ веселыхъ занятій и разнообразныхъ приключеній.
— Да, приключенія бываютъ довольно разнообразны, сказалъ Кенелмъ нсколько жалобно, ибо перемняя положеніе онъ почувствовалъ острую боль въ своихъ избитыхъ мускулахъ.— Но не правда ли что ко всмъ приключеніямъ непремнно примшиваются эти зловредныя женщины?
— Разумется, сказалъ менестрель со звонкимъ смхомъ.— Въ жизни, какъ и на сцен, интересъ юпки всегда самый сильный.
— Въ этомъ я не согласенъ съ вами, сказалъ Кенелмъ сухо.— И мн кажется что это замчаніе недостойно васъ. Впрочемъ настоящая жаркая погода не располагаетъ къ спорамъ, и я готовъ признать что юпка, если она красная, не лишена нкотораго интереса въ картин, именно интереса колера.
— Молодой человкъ, сказалъ менестрель вставая,— день склоняется къ вечеру, и я долженъ проститься съ вами, безъ сомннія, еслибы вы постранствовали какъ я, вамъ бы довелось видть столько хорошенькихъ двушекъ что вы признали бы важность юпокъ не на картин только, и еслибы мы съ вами еще разъ встртились, можетъ-быть оказалось бы что вы сами пишете любовные стихи.
— Посл такого ничмъ не оправдываемаго заключенія я разстаюсь съ вами съ меньшимъ сожалніемъ чмъ бы сдлалъ это прежде. Но я надюсь что мы еще встртимся.
— Ваше желаніе очень лестно для меня, и если намъ придется еще увидться, я прошу васъ оправдать мою доврчивость и смотрть на мои поэтическія странствія и на тарелочку моей собаки какъ на священную тайну. А если намъ такъ не встртиться, то я только изъ благоразумной сдержанности не называю вамъ моего настоящаго имени и адреса.
— Вы обнаруживаете такимъ образомъ опасливый здравый смыслъ который рдко встрчается въ любителяхъ стиховъ, и юпокъ. Что вы сдлали съ вашею гитарой?
— Я не хожу по дорогамъ съ этимъ инструментомъ, онъ пересылается мн изъ города въ городъ подъ чужимъ именемъ вмст съ платьемъ не такимъ какъ это, на случай если я пожелаю бросить роль бродячаго менестреля.
Оба съ чувствомъ пожали руку другъ другу. Когда менестрель удаляясь по берегу ручья заплъ, подъ вліяніемъ его голоса казалось веселй зажурчали струи и мене грустно вздыхалъ прибрежный тростникъ.

ГЛАВА XVIII.

Въ своей комнат, одинокій и задумчивый, сидлъ пораженный герой сотни сраженій. Были сумерки, но ставни были притворены цлый день, чтобы не впускать въ комнату солнечнаго свта, который никогда прежде не былъ непріятенъ для Тома Боульза, он были притворены и теперь, длая сумерки вдвое боле сумрачными, пока луна, поднявшаяся рано, не проникла своими лучами сквозь щели и не провела серебристой полосы между тнями на полу.
Голова Тома была опущена на грудь, его сильныя руки безцльно покоились на колняхъ, въ положеніи его видно было изнеможеніе и уныніе. Но въ выраженіи лица были видны признаки опасной и безпокойной мысли которая противорчила его наружному спокойствію. Лобъ его, обыкновенно открытый, выражавшій дерзкую отвагу, теперь былъ покрытъ морщинами и сумрачно нависъ надъ опущенными, полузакрытыми глазами. Губы его были такъ плотно сжаты что лицо утратило свою округлость, и массивныя кости челюстей рзко выступали на щекахъ. Время отъ времени, правда, губы раскрывались давая выходъ глубокому порывистому вздоху, но он тотчасъ же опять стискивались такъ же быстро какъ были открыты. Это былъ одинъ изъ тхъ кризисовъ въ жизни когда вс элементы составлявшіе прежнюю сущность человка приходятъ въ безпорядочную анархію, когда Злой кажется входитъ въ человка и начинаетъ направлять бурю, когда грубый не воспитанный умъ, никогда прежде не помышлявшій о преступленіи, видитъ предъ сооой преступленіе внезапно воздымающееся изъ бездны, чувствуетъ въ немъ врага, но покоряется ему какъ неизбжной судьо. И вотъ когда наконецъ преступникъ приговоренъ къ вислиц, онъ съ содраганіемъ оглядывается назадъ на то мгновеніе что раздляетъ два міра,— міръ человка невиннаго и міръ человка преступнаго — и говоритъ святому, высоко образованному, безстрастному духовнику напутствующему его и называющему его братомъ:— ‘дьяволъ внушилъ мн это’.
Въ эту минуту дверь отворилась, на порог стояла его мать, которой онъ никогда не давалъ руководить его поступками, хотя любилъ ее по-своему, и ненавистный человкъ котораго онъ желалъ видть мертвымъ у своихъ ногъ. Дверь снова затворилась, мать вышла не говоря ни слова, слезы мшали ей. Вошедшій остался съ нимъ наедин. Томъ Боульзъ поднялъ глаза, узналъ постителя, просіялъ и потеръ свои могучія руки.

ГЛАВА XIX.

Кенелмъ Чиллингли поставилъ стулъ рядомъ со своимъ противникомъ и молча взялъ его за руку.
Томъ Боульзъ взялъ его руку въ об свои, повернулъ ее съ любопытствомъ къ лунному свту, посмотрлъ, взвсилъ ее, потомъ издавъ нчто среднее между рычаньемъ и смхомъ оттолкнулъ ее прочь какъ предметъ враждебный, но не заслуживающій вниманія, всталъ, приперъ дверь, слъ опять и сказалъ грубо:
— Чего вы теперь отъ меня хотите?
— Я хочу просить у васъ милости.
— Милости?
— Величайшей милости о какой только человкъ можетъ просить другаго человка — дружбы. Видите ли, мой дражайшій Томъ, продолжалъ Кенелмъ, располагаясь какъ дома, положивъ одну руку на стулъ Тома и протянувъ ноги будто предъ каминомъ въ своей комнат, — видите ли, мой любезный Томъ, люди подобные намъ, молодые, одинокіе, не совсмъ дурные собой, могутъ найти много возлюбленныхъ. Если одна не полюбитъ насъ, полюбитъ другая, он разсяны везд какъ крапива или репейникъ. Но въ жизни нтъ ничего рже друга. Скажите мн откровенно, случалось ли вамъ попадать въ деревню гд бы вы не могли найти себ зазнобу еслибы пожелали, и если имя зазнобу вы покидаете ее, думаете ли вы что вамъ трудно было бы найти другую? Но предположите что вы имли бы истиннаго друга мущину, друга который поддерживалъ бы васъ во всхъ обстоятельствахъ, который въ глаза говорилъ о вашихъ недостаткахъ, а за глаза хвалилъ бы ваши хорошія качества, который длалъ бы все возможное чтобъ избавить васъ отъ опасности или предупредить опасность, предположите что вы имли бы такого друга и потеряли бы его. Думаете ли вы что доживъ до Маусаиловыхъ лтъ вы могли бы найти другаго? Вы не отвчаете мн, вы молчите. Итакъ Томъ, я прошу васъ быть такимъ другомъ для меня и общаю быть такимъ другомъ для васъ.
Томъ такъ опшилъ отъ этого обращенія что не могъ опомниться отъ изумленія. Но онъ почувствовалъ какъ будто тучи въ душ его разорвались, и солнечный лучъ проникъ сквозь угрюмую тьму. Наконецъ, хотя утихшій гнвъ снова возсталъ въ немъ, но уже не столь ршительно, и онъ проворчалъ сквозь зубы,
— Хорошъ другъ! Укралъ у меня мою любу. Подите прочь!
— Она была столько же вашею сколько была или можетъ когда-нибудь быть моею.
— Какъ, разв вы не ухаживали за ней?
— Разумется нтъ. Я ухожу въ Лоскомбъ и приглашаю васъ отправиться вмст. Вы думаете что я уйду и оставлю васъ здсь?
— Какое вамъ дло до меня?
— Провидніе дозволило мн спасти васъ отъ самаго неутшнаго горя. Подумайте, какое горе можетъ быть продолжительне чмъ было бы ваше еслибы вы достигли вашихъ желаній, еслибы вы силой или страхомъ принудили женщину сдлаться вашею подругой на всю жизнь, и вы бы любили ее, а она бы васъ ненавидла. Совсть день и ночь укоряла бы васъ что ваша любовь сдлалась причиной ея несчастія, и это несчастіе неотлучно преслдовало бы васъ какъ привидніе. Вотъ отъ какого горя я спасъ васъ. Дай-то Богъ довершить мн мое дло и спасти васъ отъ неискупимаго злодянія. Загляните въ вашу душу, соберите мысли которыя въ теченіе цлаго дня до тхъ поръ какъ я переступилъ вашъ порогъ не покидали васъ, заставляя умъ вашъ молчать и ослпляя совсть, потомъ скажите положа руку на сердце: ‘я не повиненъ въ помышленіи объ убійств’.
Несчастный человкъ быстро вскочилъ и выпрямился въ угрожающей поз, но встртивъ спокойный, твердый и полный сожалнія взглядъ Кенелма, онъ такъ же быстро упалъ, упалъ на подъ, закрылъ лицо руками, и громкій крикъ вырвался изъ его груди между воплями и рыданіями.
— Братъ, сказалъ Кенелмъ опускаясь возл него на колни и обвивъ рукою его тяжело дышавшую грудь,— теперь все забыто, съ этимъ крикомъ демонъ омрачавшій твой разумъ отлетлъ навсегда.

ГЛАВА XX.

Когда нсколько времени спустя Кенелмъ вышелъ изъ комнаты и зашелъ къ мистрисъ Боульзъ, находившейся внизу, онъ сказалъ весело:
— Все устроилось отлично, мы съ Томомъ поклялись быть друзьями. Мы отправляемся въ Лоскомбъ послзавтра, въ субботу, напишите туда его дяд и пошлите туда же его платье, такъ какъ мы пойдемъ пшкомъ и выйдемъ рано утромъ чтобы никто не видалъ насъ. А теперь ступайте на верхъ поговорить съ нимъ, ему необходимо утшеніе и ласки матери. У него благородное сердце, и рано или поздно мы будемъ гордиться имъ.
Возвращаясь на ферму, Кенелмъ встртилъ мистера Лесбриджа, который сказалъ:
— Я иду отъ мистера Сондерсона, куда заходилъ чтобы видть васъ. Въ переговорахъ о лавк мистрисъ Ботри встртилось неожиданное затрудненіе. Посл того какъ я видлся съ вами сегодня утромъ, я встртился съ однимъ служащимъ у мистера Траверса и онъ сказалъ мн что мистрисъ Ботри не иметъ права передать аренду безъ согласія сквайра, а такъ какъ земля была сдана сначала на очень низкихъ условіяхъ для любимаго и почтеннаго арендатора, то трудно ожидать согласія мистера Траверса на передачу ея бдному корзинщику. Услыхавъ это я похалъ въ Паркъ и увидлся съ самимъ мистеромъ Траверсомъ. Но онъ остался непреклоненъ къ моимъ просьбамъ. Я добился только того что онъ сказалъ: ‘Пусть незнакомецъ который интересуется этимъ дломъ придетъ самъ и потолкуетъ со мной. Я бы желалъ посмотрть на человка который отколотилъ это животное Тома Боульза, если онъ побдилъ его, то можетъ-статься побдитъ и меня. Приведите его съ собою на ужинъ который я даю для арендаторовъ завтра вечеромъ.’ — Чтожь вы пойдете?
— Но, сказалъ Кенелмъ неохотно,— если онъ зоветъ меня только для того чтобъ удовлетворить пустому любопытству, то пользы будетъ отъ этого мало Уылоу Сомерсу. Что вы объ этомъ скажете?
— Сквайръ настоящій дловой человкъ, и хотя никто не можетъ сказать чтобъ онъ былъ несправедливъ или жаденъ, онъ однакоже не отличается большою чувствительностію, а нужно сознаться что больной калка въ род Уылла Сомерса не особенно выгодный арендаторъ. И еслибы дло зависло единственно отъ вашего успха у сквайра, я не былъ бы увренъ что оно устроится согласно нашему желанію. Но мы найдемъ союзника въ его дочери. Она очень любитъ Джесси Уайльзъ и была очень добра къ Уыллу. Едва ли есть на свт боле мягкая, благотворительная и симпатичная натура чмъ Сесилія Траверсъ. Она иметъ большое вліяніе на своего отца, и чрезъ нее мы можемъ уговорить его.
— Я терпть не могу имть какія-нибудь дла съ женщинами, сказалъ Кенелмъ сухо.— Безъ сомннія, милостивый государь, вы боле способны на это дло чмъ я.
— Позвольте мн скромно усомниться въ этомъ, едва ли можно надяться на успхъ у женщинъ когда годы тяготятъ старыя плечи, но если вамъ потребуется помощь священника чтобы довести ваши ухаживанія къ счастливому окончанію, я буду очень радъ въ качеств священника исполнить надлежащую церемонію.
— Dii meliora! сказалъ Кенелмъ съ важностію.— Есть зло котораго и въ шутку касаться не слдуетъ. Что до миссъ Траверсъ, то какъ только вы назвали ее благотворительною, вы привели меня въ ужасъ. Я очень хорошо знаю что такое благотворительная двушка: надутая, безпокойная, хлопотливая, со вздернутымъ носомъ и съ карманомъ наполненнымъ книжками. Я не пойду на ужинъ къ сквайру.
— Тсс! сдлалъ тихо священникъ. Они проходили въ это время мимо дома мистера Сомерса, и пока Кенелмъ произносилъ рчь противъ благотворительныхъ двицъ, мистеръ Лесбриджъ остановился предъ домомъ и украдкой заглянулъ въ окно.— Подойдите сюда тихонько.
Кенелмъ повиновался и заглянулъ въ окно. Уыллъ сидлъ на стул, Джесси Уайльзъ помстилась у его ногъ держа его руку въ своихъ и глядя ему въ лицо. Виденъ былъ только ея профиль, выраженіе его было несказанно кроткое и нжное. Его лицо, наклоненное къ ней, было печально, слезы тихо бжали по его щекамъ. Кенелмъ прислушался и разслышалъ ея слова:
— Не говори этого, Уыллъ, ты разрываешь мое сердце, это я тебя не стою.
— Нтъ видно надо, сказалъ Кенелмъ когда они отошли,— идти на этотъ проклятый ужинъ. Я начинаю думать что разказы о любви въ хижинахъ имютъ долю правды. Пусть этотъ Уыллъ поскоре женится, чтобы посл каяться.
— Я не вижу почему человкъ долженъ каяться женившись на хорошей двушк которую онъ любитъ.
— Вы не видите? Отвчайте мн откровенно: Разв вы никогда не встрчали человка который раскаивался что женился?
— Разумется встрчалъ, очень часто.
— Хорошо, подумайте опять и отвчайте мн откровенно. Видали, вы когда-нибудь человка который бы раскаялся что не женился?
Священникъ задумался и не отвчалъ.
— Сэръ, сказалъ Кенелмъ,— ваше молчаніе доказываетъ вашу честность, и я уважаю его.
Говоря это онъ повернулся и оставилъ священника который закричалъ громкимъ голосомъ:
— Но… но…

ГЛАВА XXI.

Мистеръ Сондерсонъ и Кенелмъ сидли въ бесдк, первый попивалъ грогъ и покуривалъ трубку, послдній смотрлъ въ лтнее ночное небо съ задумчивымъ и озабоченнымъ видомъ какъ будто пытаясь сосчитать звзды Млечнаго Пути.
— Вотъ, сказалъ мистеръ Сондерсонъ, длая выводъ изъ своихъ доказательствъ,— теперь вы сами видите, не такъ ли?
— Я? ни мало. Вы говорите что вашъ ддъ былъ фермеръ, и отецъ былъ фермеръ, и вы сами хозяйничаете на ферм тридцать лтъ, и изъ этихъ посылокъ выводите нелогичное и неразумное заключеніе что и сынъ вашъ долженъ также быть фермеромъ.
— Молодой человкъ, вы можете считать себя очень ученымъ потому что были въ университет и утянули оттуда малую толику книжной учености.
— Постойте, сказалъ Кенелмъ.— Вы согласны что въ университет есть ученость?
— Да, согласенъ.
— Но какъ же могла бы въ немъ быть ученость если выходящіе изъ него уносятъ ученость съ собою? Мы вс оставляемъ ее тамъ на попеченіе туторовъ. Но я знаю что вы хотли сказать: если я прочелъ много книгъ, то не значитъ что я знаю жизнь лучше нежели человкъ вашихъ лтъ и съ вашею опытностью. Согласенъ что это общее правило. Но вдь всякій докторъ, хотя бы самый ученый и искусный, пожелаетъ узнать мнніе о себ другаго доктора, хотя бы этотъ другой докторъ только начиналъ свою практику. А такъ какъ доктора, говоря вообще, очень ученые люди, то не достоинъ ли ихъ примръ подражанія? Не доказываетъ ли это что человкъ, какой бы умный ни былъ, не можетъ быть хорошимъ судьей въ собственномъ дл? Дло вашего сына есть ваше дло, вы смотрите на него сквозь ваши вкусы, и стараетесь втиснуть четыреугольный клинъ въ круглую дыру, потому что въ круглой дыр вы, какъ сами круглый клинъ, чувствуете себя плотно и удобно. Вотъ это по-моему неразумно.
— Я не вижу почему мой сынъ иметъ право воображать себя четыреугольнымъ клиномъ, сказалъ фермеръ угрюмо,— когда его отецъ, и ддъ, и праддъ были круглые клинья, и природ противно чтобы какая-нибудь тварь выходила не въ свою породу. Собака бываетъ понтеромъ или овчаркой смотря по тому были ли ея предки понтеры или овчарки. Теперь, воскликнулъ съ торжествомъ фермеръ вытряхая золу изъ своей трубки,— надюсь что я поставилъ васъ въ тупикъ, молодой человкъ!
— Ни мало, вы берете случай когда породы не были смшаны, но предположите что отецъ былъ овчаръ, а мать понтеръ, уврены ли вы что сынъ ихъ не будетъ больше похожъ на понтера чмъ на овчара?
Мистеръ Сондерсонъ пересталъ набивать свою трубку и почесалъ голову.
— Видите ли, сказалъ Кенелмъ,— вы смшали породы. Вы женились на дочери купца, и я могу сказать что и ддъ ея, и праддъ были то же купцы. Сыновья большею частію бываютъ похожи на мать, и мистеръ Сондерсонъ младшій вышелъ въ родню своей матери и явился на свтъ четыреугольнымъ клиномъ, который можетъ плотно и удобно входить только въ четыреугольное отверстіе. Безполезно больше спорить, фермеръ: сынъ вашъ долженъ отправиться къ своему дяд, и кончено.
— Вотъ еще, сказалъ фермеръ,— вы кажется хотите заставить меня поступить противъ моихъ чувствъ.
— Нтъ, но я думаю что если вы поступите по-своему, то вашъ сынъ попадетъ въ рабочій домъ.
— Что! Прилпившись къ земл какъ и его отецъ? Пусть только человкъ держится земли, земля не отстанетъ отъ него.
— Пусть человкъ попадетъ въ тину, и тина облпитъ его. Вы полагаете свое сердце въ вашу ферму, а сынъ вашъ будетъ только ставить на нее ноги. Смле! Не видите ли вы что время какъ волчокъ и вс вещи идутъ кругомъ? Каждый день кто-нибудь оставляетъ землю и уходитъ въ торговлю. По времени онъ становится богатъ, и тогда величайшее его желаніе возвратиться къ земл. Онъ оставляетъ ее сыномъ фермера, возвращается сквайромъ. Сынъ вашъ, когда ему будетъ пятьдесятъ лтъ, промняетъ свои сбереженія на акры земли и будетъ имть своихъ собственныхъ арендаторовъ. Боже мой, какія онъ будетъ предписывать имъ условія! Я не совтую вамъ брать у него ферму въ аренду.
— Боже меня сохрани! сказалъ фермеръ.— Онъ вывалитъ цлую аптеку на мое паровое поле, и будетъ говорить что это ‘прогрессъ’.
— Пусть его длаетъ опыты на своихъ поляхъ когда у него будутъ свои фермы, поберегите вашу отъ его химическихъ когтей. Я пойду скажу ему чтобъ онъ укладывался и былъ готовъ отправиться къ дяд на будущей недл.
— Ладно, ладно, сказалъ фермеръ уступая,— человкъ съ характеромъ всегда возьметъ свое.
— А самое лучшее что можетъ сдлать разумный человкъ, это не мшать ему. Мистеръ Сондерсонъ, дайте мн вашу честную руку. Вы одинъ изъ тхъ людей которые заставляютъ сыновей добрыхъ отцовъ вспоминать о своемъ отц, и я думаю о моемъ говоря, спаси васъ, Господь!
Оставивъ фермера Кенелмъ возвратился въ домъ и нашелъ Сондерсона младшаго въ его комнат. Молодой человкъ еще не ложился и читалъ краснорчивый трактатъ объ эманципаціи человческаго рода отъ всякой тиранніи, политической, общественной, церковной и семейной.
Молодой человкъ взглянулъ изъ-подлобья и сказалъ, замтивъ меланхолическое выраженіе лица Кенелма:
— А, я вижу вы толковали со старымъ хозяиномъ, и онъ слышать не хочетъ объ этомъ.
— Вопервыхъ отвчалъ Кенелмъ,— такъ какъ выхвалитесь высшимъ образованіемъ, то позвольте мн посовтовать вамъ изучать англійскій языкъ въ томъ вид какъ онъ употреблялся старыми авторами, которыхъ, хоть и въ вкъ прогресса, уважаютъ люди высшаго образованія. Ни одинъ человкъ прошедшій это ученіе, ни одинъ человкъ выучившій на родномъ язык десять заповдей, никакъ не подумаетъ что ‘старый хозяинъ’ есть синонимъ слова ‘отецъ’. Вовторыхъ, такъ какъ вы претендуете на высшее разумніе, которое есть результатъ высшаго образованія, то научитесь лучше познавать самого себя прежде чмъ выступите учителемъ человчества. Простите откровенность съ какою я, какъ вашъ истинный доброжелатель, скажу что въ настоящее время вы надутый глупецъ, короче сказать, вы то что между мальчиками зовется: оселъ. Но и скудоумный можетъ поднять свою человчность до извстнаго уровня обогащеніемъ сердца. Постарайтесь увеличить богатство вашего сердца. Отецъ вашъ предоставляетъ вамъ самимъ выбрать свою участь и жертвуетъ своими наклонностями. Это тяжелая жертва для родительской гордости, для родительскаго чувства, и немногіе отцы добровольно приносятъ такія жертвы. Я сдержалъ свое общаніе вамъ и подкрпилъ ваши желанія въ мысляхъ мистера Сондерсона, такъ какъ я убжденъ что вы были бы самымъ дурнымъ фермеромъ. Вамъ остается теперь доказать что вы можете быть очень хорошимъ торговцемъ. Честь обязываетъ васъ предо мной и предъ вашимъ отцомъ употребить для этого вс усилія. А пока предоставьте заботу перестраивать міръ тмъ кто не иметъ въ немъ лавки, которая можетъ погибнуть при всеобщемъ разрушеніи. Желаю вамъ доброй ночи.
Этимъ поучительнымъ словамъ, sacro digna silentio, Сондерсонъ младшій внималъ съ разинутымъ ртомъ и заколдованно-оцепенлыми глазами. Онъ чувствовалъ себя въ положеніи ребенка которому нянька вдругъ дала тумака, и онъ такъ пораженъ этою операціей что не можетъ ршить больно ему или нтъ.
Кенелмъ вышелъ изъ комнаты, но чрезъ минуту снова появился въ дверяхъ и сказалъ извиняющимся шепотомъ:
— Не принимайте къ сердцу что я назвалъ васъ надутымъ глупцомъ и осломъ. Эти термины могутъ, безъ сомннія, относиться и ко мн самому. Но есть еще боле надутый глупецъ и еще большій оселъ нежели каждый изъ васъ,— это вкъ въ который мы имли несчастіе родиться, Вкъ Прогресса, мистеръ Сондерсовъ младшій, Вкъ Шарлатановъ!

КНИГА III.

ГЛАВА I.

Если была въ свт женщина созданная для того чтобы примирить Кенелма со сладкими волненіями любви и прелестями семейной жизни, то можно было не безъ основанія полагать что такая женщина могла быть найдена въ лиц Сесиліи Траверсъ. Единственная дочь, лишившаяся матеря въ дтств, она сдлалась хозяйкою дома въ т годы когда многія двушки еще укладываютъ въ постель своихъ куколъ, такимъ образомъ она рано пріобрла то чувство отвтственности, соединенной съ навыками къ самостоятельности, которое почти всегда придаетъ нкоторое благородство характеру, хотя почти также часто, если дло идетъ о женщин, оно лишаетъ ее нжной кротости составляющей украшеніе ея пола.
Но этого не случилось съ Сесиліей Траверсъ, она была настолько женственна что даже привычка повелвать не сдлала ее подобною мущин. Во глубин ея натуры былъ такой инстинктъ сладкаго что надъ чмъ бы ни трудился и куда бы ни залеталъ ея умъ онъ везд собиралъ медъ.
Она имла одно преимущество предъ многими двушками одинаковаго съ нею общественнаго положенія: она не была пріучена употреблять т задатки культуры какіе Провидніе дало ей на безполезные пустяки что называются женскими талантами. Она не рисовала акварелью, не посвятила годы жизни на то чтобы наводить на вжливыхъ слушателей тоску италіянскими бравурами, которые вс могутъ слышать въ лучшемъ исполненіи отъ третьестепенныхъ пвицъ столичныхъ театровъ. Я боюсь что у нея не было другихъ женскихъ талантовъ кром тхъ коими швеи и вышивальщицы зарабатываютъ себ насущный хлбъ. Этого рода работы она любила и была въ нихъ искусна.
Но не подвергаясь безплоднымъ мученіямъ учителей, Сесилія Траверсъ была обязана своему отцу примрнымъ выборомъ наставницы. Онъ имлъ предубжденіе противъ гувернантокъ по профессіи, и случилось такъ что въ его собственномъ кругу общества нашлась нкоторая мистрисъ Кампіонъ, женщина съ литературнымъ образованіемъ, мужъ коей занималъ высокую общественную должность, и живя въ свое удовольствіе проживалъ очень хорошій доходъ, такъ что когда онъ умеръ, то ко всеобщему удивленію вдова его осталась безъ копйки.
По счастію у нея не было дтей. Вдов была назначена скромная пенсія, и такъ какъ она умла сдлать домъ своего мужа однимъ изъ самыхъ пріятныхъ въ Лондон, то у нея осталось много друзей которые приглашали ее въ свои помстья, въ числ другихъ и мистеръ Траверсъ. Она пріхала къ нему намреваясь прогостить дв недли. Но подъ конецъ этого времени такъ привязалась къ Сесиліи и Сесилія къ ней, и присутствіе ея было такъ пріятно и полезно Для хозяевъ, что сквайръ просилъ ее остаться и заняться воспитаніемъ его дочери. Мистрисъ Кампіонъ посл нкоторыхъ колебаній согласилась. Такимъ образомъ Сесилія съ восьми лтъ до настоящаго девятнадцатилтняго возраста имла неоцнимое преимущество жить въ постоянномъ сообществ съ женщиной высоко образованнаго ума, привыкшею слышать превосходныя критическія замчанія на превосходныя книги, и соединявшею со значительнымъ литературнымъ образованіемъ утонченность обращенія и осторожность сужденій, которая пріобртается привычкою обращаться въ умственно-развитомъ, изящномъ, полномъ свтской мудрости общественномъ кругу. Вслдствіе этого Сесилія, не будучи ни мало синимъ чулкомъ или педанткой, сдлалась одною изъ тхъ рдкихъ двушекъ съ коими хорошо образованный мущина можетъ говорить какъ съ равными, пріобртая отъ нихъ столько же сколько можетъ сообщить самъ, между тмъ какъ человкъ не книжный, но достаточно благовоспитанный чтобы цнить хорошее образованіе, съ удовольствіемъ могъ вести съ ней разговоръ на родномъ язык не опасаясь услышать что епископъ ‘хлыщъ’ или что играть въ крикетъ ‘ужасно весело’.
Словомъ, Сесилія была одною изъ тхъ женщинъ которыхъ небо создаетъ чтобы быть подругою и помощницей мущины, еслибы ей выпало на долю высокое положеніе и богатство, она придала бы имъ новый блескъ и пользуясь этими благами не забывала бы о тхъ обязанностяхъ которыя они налагаютъ, если же избранный ею мужъ былъ бы бденъ и обремененъ заботами, она ободря ла бы его, поддерживала и утшала бы, неся свою долю бремени и умряя горечь жизни все-вознаграждающею сладостью своей улыбки.
Но до сихъ поръ она еще вовсе не думала о любви и о возлюбленныхъ. Она даже не составила себ одного изъ тхъ идеаловъ которые носятся предъ глазами большей части отроковицъ. Но она внутргино была убждена въ двухъ вещахъ: волервыхъ, что она никогда не выйдетъ замужъ не любя, и вовторыхъ, что если кого полюбитъ, то на всю жизнь.
Я закончу этотъ очеркъ портретомъ самой двушки. Она только-что вошла въ комнату посл осмотра приготовленій къ вечернему празднику который отецъ ея давалъ своимъ арендаторамъ и деревенскимъ сосдямъ.
Она сняла свою соломенную шляпу, поставила большую корзину наполненную цвтами и остановилась предъ зеркаломъ, поправляя сбившіяся пряди волосъ, темнаго, мягкаго каштановаго цвта, шелковистыхъ и блестящихъ, которые никогда не знали, никогда во всю ея жизнь не должны были узнать, никакихъ косметиковъ, нжный темный оттнокъ ихъ не имлъ ничего общаго съ тмъ какой по преданію приписывается кудрямъ Іуды.
Лицо ея, обыкновенно нжнаго цвта, наклоннаго къ блдности, теперь разгорлось отъ движснія и солнца. Черты лица ея мелки и женственны, глаза темные съ длинными рсницами, ротъ рдкой красоты съ ямочками по об стороны, теперь полу-открытый легкою улыбкой при какомъ-то пріятномъ воспоминаніи и обнаружившій рядъ мелкихъ зубовъ блестящихъ какъ жемчугъ. Но особую прелесть ея лицу придавало выраженіе свтлаго счастія, того счастія которое кажется никогда не было прерываемо огорченіемъ, никогда не было возмущаемо грхомъ, того святаго счастія что принадлежитъ невинности и отражаетъ сердце и совсть одинаково спокойныя.

ГЛАВА II.

Былъ прекрасный лтній вечеръ для сельскаго праздника сквайра. У мистера Траверса гостило нсколько съхавшихся постителей, по случаю предстоящаго празднества обдали рано, и теперь, не задолго до шести часовъ, и хозяинъ и гости собрались на лужайк. Домъ былъ неправильной архитектуры, перестраивавшійся и дополнявшійся въ разныя времена отъ царствованія Елизаветы до царствованія Викторіи. На одномъ конц, древнйшей части, была высокая крыша и окна съ переплетами, на другомъ флигель съ плоскою крышей новйшей постройки, съ новыми подъемными окнами выходившими на лугъ, средняя часть скрывалась отъ глазъ позади веранды покрытой вьющимися растеніями въ полномъ цвту. Лужайка представляла обширную плоскую возвышенность обращенную къ западу и ограниченную позади зеленымъ красивымъ холмомъ, увнчаннымъ развалинами древняго монастыря. Съ одной стороны былъ цвточный садъ, въ противоположномъ углу были раскинуты дв обширныя палатки, одна для танцевъ, другая для ужина. Къ югу видъ оставался открытымъ и представлялъ старый англійскій паркъ, не имвшій величественнаго характера, не пересченный старинными аллеями и не заросшій безполезными кустами папоротника, которые служатъ убжищемъ дичи, но паркъ заботливаго земледльца, соединяющій пріятное съ полезнымъ, луговины хорошо дренированныя и орошаемыя способны были откармливать бычковъ въ невроятно короткое время, но видъ ихъ былъ нсколько испорченъ ршетчатыми перегородками. Мистеръ Траверсъ былъ извстенъ какъ искусный сельскій хозяинъ отлично управлявшій своимъ имніемъ. Онъ получилъ его еще бывъ ребенкомъ и такимъ образомъ могъ въ послдствіи воспользоваться сбереженіями сдланными во время его малолтства. Восьмнадцати лтъ онъ вступилъ въ гвардію, и такъ какъ онъ имлъ въ своемъ распоряженіи больше денегъ нежели многіе изъ его товарищей, хотя т имли высшее общественное положеніе и были сыновья боле богатыхъ людей, то за нимъ много ухаживали и его много обирали. Въ двадцать пять лтъ онъ былъ однимъ изъ законодателей моды, и славился дерзкою храбростію съ какою бросался во всякую опасность дававшую возможность отличиться. На скачкахъ съ препятствіями, отъ его подвиговъ волосы подымались дыбомъ у самыхъ спокойныхъ людей, какъ наздникъ онъ не зналъ себ соперника и длалъ скачки какихъ не позволяли себ самые опытные охотники. Онъ извстенъ былъ въ Париж также какъ и въ Лондон, имъ восхищались дамы коихъ улыбки стоили ему дуэлей, знаки ихъ еще и теперь были видны. Въ двадцать семь лтъ вс его сбереженья истощились, имніе, приносившее когда онъ достигъ совершеннолтія три тысячи въ годъ, было заложено и перезаложено.
Друзья его начали покачивать головами называя его ‘бднымъ малымъ’. Несмотря на вс свои заблужденія Леопольдъ Траверсъ былъ совершено чистъ отъ двухъ пороковъ отъ которыхъ человкъ рдко можетъ уберечься. Онъ никогда не пилъ и никогда не игралъ въ азартныя игры. Нервы его не были разбиты, умъ его не былъ омраченъ. Онъ сохранилъ всю крпость души и тла. Въ критическій періодъ жизни онъ женился по любви и выборъ его былъ вполн удачный. :ена его не имла состоянія и хотя была красива и высокаго рода, но не имла наклонности къ мотовству и не желала другаго общества кром общества человка котораго любила. Такъ что когда ея мужъ сказалъ: ‘поселимся въ деревн, постараемся жить на нсколько сотенъ, откладывая остальное чтобы спасти старое мсто отъ продажи’, она съ радостью согласилась. И дивились вс какъ этотъ дикій Леопольдъ Траверсъ остепенился, принялся работать въ поляхъ съ своими рабочими отъ восхода до заката солнца какъ простой фермеръ-арендаторъ, платилъ проценты по закладной и улучшалъ свое состояніе. Посл нсколькихъ лтъ той школы бережливости, въ теченіе коихъ привычки его формировались и характеръ окрпъ, Леопольдъ Траверсъ вдругъ снова разбогатлъ чрезъ жену на которой женился безъ всякаго приданаго кром ея любви и прекрасныхъ качествъ. Единственный братъ ея, лордъ Игльтонъ, шотландскій перъ, женился на молодой особ которую вс считали драгоцннымъ выигрышемъ въ лотере замужства. Бракъ этотъ былъ расторгнутъ при самыхъ несчастныхъ обстоятельствахъ. Можно было ожидать что молодой лордъ, красивый и пріятный, скоро найдетъ утшеніе въ другомъ союз, но онъ не сдлалъ этого и умеръ одинокимъ, оставивъ своей сестр все что могъ спасти отъ передачи отдаленному родственнику къ которому перешли помстья и титулъ. Это была довольно большая сумма, коей не только достаточно было чтобы выкупить Низдель-Паркъ изъ залога, но еще оказался остатокъ который далъ возможность владльцу, знакомому на практик съ деревенскою жизнью, сдлать многія улучшенія въ имніи. Онъ замнилъ старыя развалившіяся фермерскія постройки новыми зданіями сооруженными по всмъ правиламъ, отобралъ аренды у нерадивыхъ или неумлыхъ содержателей, соединивъ мелкіе клочки земли въ большія фермы подходившія къ новымъ постройкамъ, прикупилъ тамъ и сямъ небольшіе клочки земли удобные для прилежащихъ фермъ и округлилъ свои владнія, вырубилъ безполезные лса которые уменьшали цнность пахатныхъ земель заграждая къ нимъ доступъ свта и воздуха и давая убжище легіонамъ кроликовъ, затмъ, пріискивая предпріимчивыхъ и достаточныхъ фермеровъ боле нежели удвоилъ годовой доходъ съ имнія и можетъ-быть боле чмъ утроилъ его цнность. Пріобртя состояніе онъ выступилъ изъ той негостепріимной и нелюдимой тьмы къ какой вынуждала его бдность, принялъ дятельное участіе въ длахъ графства, показалъ себя отличнымъ ораторомъ на публичныхъ митингахъ, щедро подписывался на охоту, и иногда самъ принималъ участіе въ ней, будучи теперь мене дерзкимъ и боле благоразумнымъ наздникомъ чмъ въ былое время. Короче, какъ емистоклъ похвалялся что могъ сдлать изъ малаго государства большое, такъ Леопольдъ Траверсъ могъ столь же справедливо хвалиться что съ своею энергіей, благоразуміемъ и твердостью характера онъ сдлалъ изъ владльца помстья которое доставшись ему имло третьестепенное значеніе въ графств столь значительное лицо что ни одинъ рыцарь противъ котораго онъ высказывался не могъ разчитывать на избраніе, и еслибъ онъ ршился выступить самъ, то несомннно былъ бы выбранъ безъ всякихъ расходовъ.
Но когда ему предлагали выступить кандидатомъ, онъ говорилъ: ‘Если человкъ посвящаетъ себя заботамъ и улучшенію своей земли, у него уже не можетъ быть ни времени ни охоты къ чему-нибудь другому. Помстье есть или доходная статья или королевство, это зависитъ отъ того какъ смотритъ на него владлецъ. Я смотрю на него какъ на королевство, и не могу быть roi fainunt, съ управляющимъ въ качеств maire du palais. Королю не подобаетъ вступать въ Палату Общинъ.’
Черезъ три года посл этого возвышенія въ общественномъ положеніи, мистрисъ Траверсъ заболла воспаленіемъ легкихъ, которое перешло въ плевритисъ, и умерла проболвъ мене недли. Хотя еще молодой и красивый, мужъ ея не допускалъ мысли о другой жен, о любви къ другой женщин. Онъ былъ слишкомъ мужественъ чтобы выказывать свое горе. На нсколько недль, правда, онъ заперся въ своей комнат и не хотлъ никого видть, даже свою дочь. Но однажды утромъ онъ появился снова на поляхъ и съ того дня возвратился къ своимъ прежнимъ привычкамъ и постепенно возобновилъ дружескій обмнъ гостепріимства отличавшій его со времени улучшенія его состоянія. Но вс чувствовали что онъ измнился, онъ сдлался молчаливе и серіозне: будучи всегда справедливъ въ своихъ поступкахъ, онъ теперь склонялся боле въ строгую сторону правосудія, тогда какъ при жен выказывалъ боле снисходительности. Для человка съ сильною волей постоянное общеніе съ кроткою женщиной существенно для тхъ случаевъ когда воля всего лучше доказываетъ свое благородство легкостью съ какою можно преклонить ее.
Можно пожалуй сказать что Леопольдъ Траверсъ могъ найти такую женщину въ своей дочери. Но она была еще ребенкомъ когда умерла его жена и сдлалась женщиною слишкомъ нечувствительно для него, такъ что онъ не могъ замтить перемну. Кром того, для человка нашедшаго въ своей жен все, дочь никогда не можетъ вполн замнить ее. Самое уваженіе дтей къ родителямъ исключаетъ неограниченную довренность, наконецъ, въ отношеніи къ дочери нтъ того чувства вчнаго товарищества какое мужа связываетъ съ женою: каждый день можетъ явиться пришлецъ и увести ее отъ него. Какъ бы то ни было, Леопольдъ не находилъ въ Сесиліи того смягчающаго вліянія какое оказывала на него ея мать. Онъ любилъ ее, гордился ею, былъ снисходителенъ къ ней, но снисходительность имла свои предлы. Чего бы она ни попросила для себя самой, онъ соглашался, чего бы она ни пожелала въ длахъ подлежащихъ женскому контролю, касавшихся домашняго хозяйства, приходской школы, посщенія бдныхъ, во всемъ она имла его согласіе. Но когда какой-нибудь провинившійся рабочій или неисправный арендаторъ искалъ ея заступничества, мистеръ Траверсъ полагалъ конецъ ея вмшательствамъ ршительнымъ нтъ, сказаннымъ впрочемъ мягкимъ тономъ и въ сопровожденіи афоризма что ‘не было бы на свт вещей именуемыхъ строгимъ правосудіемъ, дисциплиной и порядкомъ еслибы мущины уступали женскимъ просьбамъ касающимся дловыхъ отношеній мущинъ между собою’. Изъ этого можно видть что мистеръ Лесбриджъ преувеличивалъ значеніе участія Сесиліи въ переговорахъ касавшихся передачи аренды и лавки мистрисъ Ботри.

ГЛАВА III.

Еслибы прочтя приведенную біографію и характеристику Леопольда Траверса, вы, дражайшій читатель, были лично представлены этому джентльмену когда онъ стоялъ центральною фигурой группы собравшейся вокругъ него на террас, вы вроятно были бы удивлены, я не сомнваюсь даже что вы сказали бы внутренно: ‘вовсе не такой человкъ какъ я ожидалъ’. Въ этой стройной фигур, немного пониже средняго роста, въ этомъ открытомъ лиц которое еще въ сорокъ восемь лтъ сохранило нжность очертаній и цвта почти женственной красоты, и спокойною мягкостью выраженія напоминало почти женскую кротость, трудно было бы узнать человка который въ молодости былъ знаменитъ беззавтною отвагой, въ зрлые годы имлъ боле почетную извстность по своей твердости и благоразумію, и который, какъ въ своихъ ошибкахъ такъ и въ достоинствахъ, равно выказывалъ мужественное увлеченіе на какое только можетъ быть способно двуногое носящее шаровары.
Мистеръ Траверсъ слушаетъ молодаго человка, лтъ двадцати двухъ, старшаго сына богатйшаго дворянина въ графств, который желаетъ выступить представителемъ графства на приближающихся общихъ выборахъ. Досточтимый Георгъ Бельвойръ высокаго роста, наклоненъ къ полнот и будетъ имть представительный видъ на выборахъ. Къ воспитанію молодаго человка было приложено то стараніе какое обыкновенно прилагается англійскими перами къ воспитанію сыновей долженствующихъ наслдовать благородное имя и нести отвтственность высокаго положенія. Если старшіе сыновья не такъ часто играютъ значительную роль въ свт какъ ихъ младшіе братья, то это не оттого что умъ ихъ бываетъ мене развитъ, но потому что они имютъ мене побужденій къ дятельности. Георгъ Бельвойръ много читалъ, особливо такого рода книгъ какія могли быть полезны будущему сенатору, по исторіи, статистик, политической экономіи, насколько эта сухая наука касается земледльческихъ интересовъ. Онъ имлъ также хорошія правила, сильно развитое чувство дисциплины и долга, былъ приготовленъ въ политик крпко отстаивать какъ истинное все что могло быть предложено его собственною партіей, и отрицать какъ ложное что бы ни было предложено другими. Въ настоящее время онъ нсколько громко и шумно отстаивалъ свои мннія, таковы бываютъ обыкновенно молодые люди только-что съ университетской скамьи. Тайнымъ желаніемъ мистера Траверса было чтобы Георгъ Бельвойръ сдлался его зятемъ, не столько по его положенію и богатству (хотя и этими преимуществами не могъ пренебрегать практическій человкъ подобный Леопольду Траверсу), сколько по его личнымъ качествамъ которыя способны были сдлать его превосходнымъ мужемъ.
На ршетчатыхъ скамьяхъ около самой веранды, подъ тнью ея ароматныхъ фестоновъ, сидла мистрисъ Кампіонъ съ тремя дамами, женами сосднихъ сквайровъ. Сесилія стояла немного въ сторон отъ нихъ нагнувшись къ длинному террьеру, котораго она учила стоять на заднихъ лапкахъ.
Но смотрите, вотъ начали собираться приглашенные! Какъ внезапно зеленое пространство, десять минутъ назадъ столь пустынное, оживилось и наполнилось народомъ!
Въ самомъ дл, паркъ представлялъ теперь очень оживленное зрлище: колымаги, телги и одноколки фермеровъ тянулись вереницей по большой дорог, пшеходы стекались къ дому по всмъ направленіямъ. Табуны и стада останавливались за своими загородками тараща глаза на необычныхъ постителей вторгавшихся въ ихъ пастбища. Духъ порядка свойственный хозяину внушалъ уваженіе къ порядку и его сельскимъ гостямъ, ни одинъ шаловливый мальчикъ не перепрыгивалъ черезъ загородки и не пролзалъ между жердями, но вс чинно проходили между вертящимися крестами отдлявшими одинъ участокъ луга отъ другаго.
Мистеръ Траверсъ обратился къ Георгу Бельвойру:
— Я вижу желтую одноколку стараго фермера Стина. Подумайте какъ вы будете говорить съ нимъ, Георгъ. У него множество странностей и причудъ, и если погладить его противъ шерсти, онъ длается мстителенъ какъ попугай. Но онъ долженъ поддерживать васъ на выборахъ. Никто изъ другихъ арендаторовъ не иметъ такого вліянія между своими какъ онъ.
— Я полагаю, сказалъ Георгъ,— что если мистеръ Стинъ лучше всхъ можетъ поддержать меня на выборахъ, значитъ онъ хорошій ораторъ?
— Хорошій ораторъ? Въ одномъ отношеніи, да. Онъ никогда не скажетъ лишняго слова. Въ послдній разъ онъ поддерживалъ выборы вашего предшественника, и вотъ какова была его рчь: ‘Братья избиратели, въ теченіи двадцати лтъ я былъ судьею на выставкахъ скота въ нашемъ графств. Я умю различать одно животное отъ другаго. Посмотрвъ на образцы выставленные предъ вами сегодня я нахожу что вс они не такъ хороши въ своемъ род какъ т что я видалъ тамъ. Но если выберете Джона Гогга, вы поймаете не плохую свинью за ухо.’
—По крайней мр, сказалъ Георгъ расхохотавшись этому обращику безыскусственнаго краснорчія,— мистеръ Стинъ не гршитъ лестью въ своихъ рекомендаціяхъ кандидатовъ. Но что длаетъ его такимъ авторитетомъ между фермерами? Онъ первостатейный хозяинъ?
— По достатку, да, по уму, нтъ. Онъ говоритъ что вс опыты сопряженные съ расходами должны быть предоставлены фермерамъ джентльменамъ. Онъ сдлался авторитетомъ между арендаторами, вопервыхъ, потому что онъ строго судитъ объ ихъ помщикахъ, вовторыхъ, потому что онъ держится совершенно независимо относительно своего, втретьихъ, потому что его считаютъ свдущимъ въ вопросахъ касающихся земельныхъ интересовъ, и его не разъ приглашали подавать мнніе о подобныхъ предметахъ въ комитетахъ обихъ палатъ парламента. Вотъ онъ идетъ. Помните, когда я оставлю васъ поговорить съ нимъ, вопервыхъ, что вы сознаетесь въ совершенномъ невдніи практическаго хозяйства, вовторыхъ, что вы желаете знать его мнніе о собираніи статистическихъ свдній по земледлію, причемъ намекните что вы съ своей стороны считаете такое любопытное вмшательство въ чужія дла несогласнымъ съ британскою конституціей. И что бы онъ ни говорилъ о недостаткахъ помщиковъ вообще и вашего отца въ частности, не возражайте ничего, только слушайте съ видомъ меланхолическаго убжденія…. Какъ поживаете, мистеръ Стинъ, здорова ли ваша жена? Почему вы не взяли ее съ собою?
— Жена моя опять родитъ, сквайръ. Кто этотъ молодой человкъ?
— А! Позвольте представить вамъ мистера Бельвойра.
Мистеръ Бельвойръ протянулъ руку.
— Нтъ, сэръ! воскликнулъ Стинъ, пряча об руки назадъ.— Не обижайтесь, молодой джентльменъ, но я не даю съ перваго взгляда руки человку который хочетъ выгрести изъ нея подачу голоса въ свою пользу. Не то чтобъ я зналъ что-нибудь дурное про васъ. Но если вы другъ фермеровъ, то кролики нтъ, а милордъ вашъ отецъ большой любитель кроликовъ.
— Вы совершенно ошибаетесь! воскликнулъ Георгъ съ горячностію.
Мистеръ Траверсъ сдлалъ ему знакъ, какъ бы говоря: ‘замолчите’. Георгъ понялъ и покорно послдовалъ за мистеромъ Стиномъ въ уединеніе плантаціи. Гости сбирались большими толпами. Они состояли не только изъ арендаторовъ мистера Траверса, но и изъ окрестныхъ фермеровъ и ихъ семействъ на разстояніи восьми или десяти миль отъ Парка и немногихъ дворянъ и духовныхъ лицъ.
Это не былъ ужинъ для рабочаго люда, ибо мистеръ Траверсъ терпть не могъ обычая кормить крестьянъ на показъ, какъ будто они прирученныя животныя низшей породы. Когда онъ угощалъ рабочихъ, онъ заботился чтобъ имъ было удобно по-своему, и крестьяне чувствовали себя свободно когда на нихъ не были устремлены любопытные взгляды.
— Ну, что, Лесбриджъ, сказалъ мистеръ Траверсъ,— гд молодой гладіаторъ котораго вы хотли привести?
— Я привелъ его и онъ былъ около меня сію минуту, но потомъ внезапно исчезъ — abiit, evasif, erupit. Я смотрлъ кругомъ не увижу ли его, когда вы подошли ко мн.
— Надюсь что онъ не встртилъ въ числ моихъ гостей кого-нибудь съ кмъ бы желалъ подраться.
— Полагаю что нтъ, отвчалъ священникъ съ сомнніемъ.— Онъ странный малый. Но я думаю что онъ вамъ понравится, разумется если мы его найдемъ. А, мистеръ Сондерсонъ, какъ поживаете? Не видали ли вы вашего гостя?
— Нтъ, сэръ, я только-что пришелъ. Моя жена, сквайръ, и три дочери, а это мой сынъ.
— Добро пожаловать, сказалъ любезно сквайръ. Обращаясь къ Сондерсону младшему: — вы врно любите танцоватъ. Пригласите даму. Мы можемъ сейчасъ открыть балъ.
— Благодарю васъ, сэръ, я никогда не танцую, сказалъ Сондерсонъ младшій, съ видомъ глубокаго пренебреженія къ забав отвергнутой успхами разумнія.
— Въ такомъ случа вы меньше будете жалть когда состаретесь. Но я слышу музыку, надо отправляться въ палатку. Георгъ (мистеръ Бельвойръ только-что подошелъ, избавившись отъ мистера Стина), не дадите ли руку Сесиліи, вы вроятно пригласили ее на первую кадриль?
— Надюсь, сказалъ Георгъ Сесиліи когда они шли къ палатк,— что не вс избиратели въ которыхъ мн придется искать похожи на мистера Стина. Я не берусь ршить учили ли его почитать своего отца и мать, но онъ кажется хотлъ научить меня не почитать моихъ. Набросивъ тнь на нравственныя качества моего отца лживымъ извтомъ что онъ любитъ кроликовъ больше людей, онъ напалъ на мою мать по поводу религіи и освдомился когда она переходитъ въ римскую церковь, основывая этотъ вопросъ на увреніи что она перестала длать закупки въ колоніальной лавк принадлежащей протестанту и стала покупать у паписта.
— Это хорошій знакъ, мистеръ Бельвойръ. Расположенію со стороны мистера Стина всегда предшествуетъ множество грубостей. Разъ я попросила его одолжить мн пони, такъ какъ мой неожиданно захромалъ. Онъ воспользовался этимъ случаемъ чтобы наговорить мн что мой отецъ хвастунъ, потому что выдаетъ себя за знатока животныхъ, что онъ тиранъ притсняющій своихъ арендаторовъ благодаря своей разорительной привычк принимать гостей, и уврялъ что будетъ величайшею милостью Провиднія если мы не доживемъ до того что будемъ обращаться къ нему не только за пони, но за приходскимъ подаяніемъ. Однакожь онъ прислалъ мн пони. Я уврена что онъ подастъ за васъ голосъ.
— А пока, сказалъ Георгъ при начал кадрили, стараясь быть любезнымъ,— меня будетъ подкрплять мысль что мн желаетъ успха миссъ Траверсъ. Еслибы женщины участвовали въ выборахъ, какъ совтуетъ мистеръ Милль, тогда….
— Тогда бы я подавала голосъ за того же за кого отецъ, сказала миссъ Траверсъ просто.— Еслибы женщины имли право голоса, то я полагаю что не было бы мира въ семействахъ гд он вотировали бы не такъ какъ мущина стоящій во глав семьи.
— Но я думаю, сказалъ парламентскій кандидатъ серіозно,— что защитники женскаго голосованія желаютъ предоставить право голоса только женщинамъ независимымъ отъ контроля мущинъ — вдовамъ и старымъ двамъ, которыя подавали бы голосъ за свои независимыя владнія.
— Въ такомъ случа, сказала Сесилія,— я думаю что он подчинялись бы мннію кого-нибудь изъ мущинъ кому он довряютъ, или же длали бы очень неразумный выборъ.
— Вы увижаете здравый смыслъ вашего пола.
— Не думаю. Разв вы унижаете здравый смыслъ вашего когда относительно большей половины длъ касающихся вседневной жизни, самые разумные мущины говорятъ: ‘лучше предоставить это женщинамъ’? Но вы забыли фигуру — cavalier seul.
— Кстати, сказалъ Георгъ въ слдующій перерывъ танца,— знаете вы мистера Чиллингли, сына сэръ-Питера изъ Эксмондгама въ Вестшир?
— Нтъ, почему вы спрашиваете?
— Да мн показалось что предо мной промелькнуло его лицо когда мистеръ Стинъ увелъ меня въ поле. Судя по вашимъ словамъ мн приходится думать что я ошибся.
— Чиллингли! Я припоминаю что вчера за обдомъ говорили о молодомъ джентльмен съ этой фамиліей который, какъ полагаютъ, выступитъ за Вестширъ на слдующихъ выборахъ, но онъ произнесъ экцентрическую рчь по случаю своего совершеннолтія которая очень не понравилась.
— Тотъ самый, я былъ вмст съ нимъ въ коллегіи, очень странный характеръ. Его считали способнымъ, онъ получилъ одну или дв награды и хорошую степень, и вс были уврены что онъ могъ бы получить гораздо высшую еслибы въ нкоторыхъ изъ его письменныхъ отвтовъ не заключалось скрытыхъ насмшекъ надъ предметомъ или надъ экзаменаторами. Быть юмористомъ въ дйствительной жизни, особливо въ публичной жизни, опасная вещь. Говорятъ что мистеръ Питтъ имлъ отъ природы много странностей и юмора, но онъ благоразумно одерживалъ въ себ эти качества въ своихъ парламентскихъ рчахъ. Это похоже на Чиллингли, обратить въ шутку такое важное событіе какъ празднество совершеннолтія, случай который никогда не повторится въ жизни.
— Это было дурно, сказала Сесилія,— если было сдлано съ намреніемъ. Но можетъ-статься его не такъ поняли или онъ растерялся.
— Не такъ поняли — можетъ-быть, но чтобъ онъ растерялся это невозможно. Онъ самый хладнокровный человкъ какого я знаю. Я не могу сказать чтобы мы видлись часто. Говорили что онъ читалъ много. Но я сомнваюсь въ этомъ, потому что моя комната была какъ разъ надъ его, и я знаю что онъ рдко бывалъ дома. Онъ много бродилъ пшкомъ по окрестностямъ. Бозиращаясь верхомъ съ охоты я встрчалъ его миль за двнадцать отъ города. Онъ любилъ воду и былъ отличнымъ гребцомъ, но не принималъ участія въ нашихъ университетскихъ гонкахъ, если же случалось состязаніе между студентами еще не имющими степени и лодочниками, онъ непремнно участвовалъ въ немъ. Да, онъ величайшій чудакъ, полный противорчій, такъ какъ въ обыкновенномъ разговор трудно встртить боле тихаго и кроткаго человка, что же касается насмшекъ въ его письменныхъ отвтахъ на экзамен, то взглянувъ на его лицо всякій безпристрастный судъ присяжныхъ призналъ бы его невиновнымъ.
— Портретъ который вы нарисовали очень интересенъ, сказала Сесилія.— Я желала бы чтобъ онъ былъ знакомъ съ нами, его бы стоило видть.
— И разъ увидавъ его не легко забыть — смуглое, красивое лицо, съ большими, задумчивыми глазами, худощавая стройная фигура которая помогаетъ человку скрывать свою силу, какъ ловкій билліардный игрокъ маскируетъ свою игру.
Пока они разговаривали танецъ кончился, и они продолжали бесду прогуливаясь медленно взадъ и впередъ среди общей толпы.
— Какъ хорошо вашъ отецъ исполняетъ роль хозяина среди своихъ сельскихъ гостей! сказалъ Георгъ съ тайною завистью.— Посмотрите какъ онъ ободряетъ этого застнчиваго молодаго фермера, какъ любезно устраиваетъ эту старую даму на скамь и подвигаетъ ей подъ ноги табуретку. Съ какимъ бы успхомъ онъ находилъ избирателей! И какъ онъ еще молодъ на видъ, и какъ удивительно красивъ!
Этотъ послдній комплиментъ сказанъ былъ когда Траверсъ, успокоивъ старую даму, подошелъ къ тремъ миссъ Сондерсонъ, распредляя свои любезныя улыбки равномрно между ними, и повидимому не примчая восхищенныхъ взоровъ устремленныхъ на него многими другими деревенскими красавицами мимо которыхъ онъ проходилъ. Въ немъ было какое-то невыразимое изящество, врожденная привлекательность, чуждая той жеманной искусственной искренности или снисходительной вжливости какою слишкомъ часто отличаются благонамренныя старанія провинціальныхъ магнатовъ поддлываться къ людямъ низшаго положенія и образованія. Большое преимущество для человка провести раннюю молодость среди самой равной и самой утонченной изъ всхъ демократій,— лучшаго общества большихъ городовъ. Къ этому преимуществу у Леопольда Траверса присоединялась и врожденная привлекательность.
Позже вечеромъ Траверсъ, встртивъ опять мистера Лесбриджа, сказалъ:
— Я много говорилъ съ Сондерсонами о молодомъ человк который оказалъ намъ неоцненную услугу наказавъ вашего свирпаго прихожанина Тома Боульза, и все что я слышалъ до такой степени поддерживаетъ интересъ возбужденный во мн вашимъ разказомъ что я въ самомъ дл очень желаю познакомиться съ нимъ.
— Я боюсь что онъ ушелъ. Но въ такомъ случа я надюсь что великодушное желаніе его помочь моему бдному корзинщику будетъ довершено вашимъ снисходительнымъ согласіемъ.
— Не настаивайте, мн трудно отказывать вамъ. Но я имю свой взглядъ на управленіе имніемъ, и моя система не допускаетъ снисхожденій. Я бы желалъ объяснить это лично молодому пришельцу. Я такъ уважаю мужество что не желалъ бы чтобы храбрый человкъ оставляя это мсто унесъ съ собою впечатлніе что Леопольдъ Траверсъ безсердечный скряга. Однако не могъ же онъ уйти. Я пойду самъ искать его. Скажите пожалуста Сесиліи что она довольно уже танцовала съ джентри, и что я сказалъ сыну фермера Торби, красивому молодому человку и лучшему назднику въ графств, чтобъ онъ показалъ моей дочери что онъ танцуетъ такъ же хорошо какъ здитъ верхомъ.

ГЛАВА IV.

Оставивъ мистера Лесбриджа, Траверсъ направился скорыми шагами къ самой отдаленной части луга. Проходя по полямъ онъ не нашелъ предмета своихъ поисковъ, и обойдя кругомъ возвращался чрезъ заброшенную каменистую лощину позади палатки, заросшую сорными травами. Здсь онъ внезапно остановился увидавъ сидящаго на сромъ камн человка которому луна свтила прямо въ лицо и который устремилъ вверхъ задумчивый, грустный взглядъ, и былъ очевидно поглощенъ отвлеченными размышленіями.
Припоминая описанія пришельца слышанныя отъ мистера Лесбриджа и Сондерсоновъ, мистеръ Траверсъ былъ увренъ что наконецъ нашелъ его. Онъ тихо приблизился. За высокимъ бурьяномъ Кенелмъ (ибо это былъ онъ) не замтилъ его приближенія пока не почувствовалъ руку на своемъ плеч и обернувшись увидлъ пріятную улыбку и услышалъ пріятный голосъ.
— Полагаю что я не ошибся, сказалъ Леопольдъ Траверсъ,— считая васъ за джентльмена съ которымъ мистеръ Лесбриджъ общалъ познакомить меня и который живетъ у моего арендатора мистера Сондерзона?
Кенелмъ всталъ и поклонился. Траверсъ замтилъ тотчасъ же по поклону что иметъ дло съ человкомъ принадлежащимъ къ одному съ нимъ общественному слою, а не съ мелкимъ фермеромъ въ праздничномъ плать.
— Потолкуемъ лучше сидя, сказалъ онъ, и свъ на камень посадилъ Кенелма возл себя.
— Прежде всего, началъ Траверсъ,— я долженъ поблагодарить васъ за то что вы оказали публичную услугу сломивъ грубую силу бывшую долго мученіемъ для сосдей. Мн доводилось часто жалть въ молодые годы о недостатк силы и роста въ тхъ случаяхъ когда было бы очень кстати прекратить распрю или наказать нахальство прибгнувъ къ первобытному оружію людей, но никогда я такъ не сожаллъ о моей физической слабости какъ въ нкоторыхъ случаяхъ когда бы отдалъ все чтобы только быть въ состояніи собственноручно поколотить Тома Боульза. Для моихъ владній было такимъ же несчастіемъ что это животное такъ долго свирпствовало въ нихъ какъ для короля Италіи который со всею своею арміей не можетъ справиться съ разбойникомъ въ Калабріи.
— Простите меня, мистеръ Траверсъ, но я принадлежу къ числу тхъ немногихъ людей которые не любятъ слышать дурнаго о своихъ друзьяхъ. Мистеръ Томасъ Боульзъ мой лучшій другъ.
— Э! воскликнулъ удивленный Траверсъ.— Другъ! Вы шутите?
— Вы бы не обвиняли меня въ томъ что я шучу еслибы лучше знали меня. Вы вроятно согласились бы что рдкаго друга можно такъ искренно любить и уважать какъ врага съ которымъ вы только-что примирились.
— Вы правы, и я принимаю ваше замчаніе, сказалъ Траверсъ все боле удивляясь.— Я разумется имю меньше права осуждать мистера Боульза чмъ вы, такъ какъ я не имлъ мужества сразить его. Но перейдемъ къ предмету боле мирному. Мистеръ Лесбриджъ говорилъ мн о вашемъ добромъ намреніи помочь двумъ изъ его молодыхъ прихожанъ, Уыллу Сомерсу и Джесси Уайльзъ, и о вашемъ великодушномъ общаніи заплатить мистрисъ Ботри деньги которыя она желаетъ получить за передачу своей аренды. Для этой сдлки необходимо мое согласіе, но этого согласія я дать не могу. Хотите ли знать почему?
— Прошу васъ скажите. Можетъ-быть ваши объясненія допускаютъ возраженія.
— Всякое объясненіе допускаетъ возраженіе, сказалъ мистеръ Траверсъ, забавляясь спокойною увренностью молодаго пришельца собирающагося спорить съ опытнымъ хозяиномъ въ дл касающемся управленія его же имнія.— Я впрочемъ хочу дать вамъ объясненія не для того чтобы спорить, но чтобъ оправдать мою кажущуюся нелюбезность относительно васъ. Мн пришлось употребить много труда и преодолть много препятствій чтобы довести доходъ имнія до его дйствительной стоимости. При этомъ я вынужденъ былъ примнить однообразную систему какъ къ большимъ, такъ и къ самымъ мелкимъ изъ моихъ участковъ. Эта система состоитъ въ выбор самыхъ лучшихъ и надежныхъ арендаторовъ какихъ только я могу найти, и въ назначеніи цны вычисленной оцнщикомъ которому я довряю. Съ этою системой приложенною ко всмъ моимъ помстьямъ и навлекавшею на меня въ начал много нареканій, удалось мн наконецъ примирить общественное мнніе моихъ сосдей. Сначала говорили что я жестокъ, теперь сознались что я справедливъ. Если же я хоть разъ дамъ ходъ фавору или чувству, вся моя система разстроится. Мн ежедневно приходится выслушивать просьбы въ этомъ род. Лордъ Дв Звздочки, тонкій политикъ, проситъ меня отдать свободную ферму арендатору который отлично дйствуетъ при выборахъ и всегда вотируетъ совершенно согласно съ партіей. Мистрисъ Четыре Звздочки, женщина благотворительная, упрашиваетъ меня не смщать другаго фермера потому что онъ въ стсненныхъ обстоятельствахъ и обремененъ многочисленнымъ семействомъ — основаніе можетъ-быть самое лучшее для того чтобъ я простилъ ему недоимку или назначилъ пенсію за его удаленіе, но самое худшее основаніе для того чтобъ я позволилъ ему продолжать раззорять и себя и мою землю. Мистрисъ Ботри арендуетъ маленькій участокъ за несоразмрно низкую цну 8 фунтовъ въ годъ. Она проситъ сорокъ пять фунтовъ за передачу его, но она не можетъ передать аренду безъ моего согласія, а я могу получить 12 фунтовъ въ годъ за этотъ участокъ и найти на эту цну много охотниковъ изъ числа опытныхъ арендаторовъ. Я лучше самъ заплачу ей сорокъ пять фунтовъ, которые новый фермеръ безъ сомннія возвратитъ мн, по крайней мр отчасти, если же нтъ, то увеличеніе ренты составитъ хорошій процентъ на мою затрату. Вы случайно заинтересовались, проходя по деревн, любовью неимущаго калки, котораго ремесло достаточно лишь для того чтобы спасать его отъ приходской милостыни, и легкомысленной двушки не имющей ни гроша денегъ, и просите меня принять этихъ ненадежныхъ арендаторовъ вмсто состоятельныхъ, съ платою на одну треть мене дйствительной стоимости аренды. Предположите что я соглашусь уступить вашей просьб, что тогда станетъ съ моей репутаціей практическаго, дловаго, справедливаго человка? Я нарушу систему по которой управляются вс мои помстья и подамъ поводъ ко всевозможнымъ просьбамъ со стороны друзей и сосдей, которымъ не въ состояніи буду больше отказывать, показавъ какъ легко было уговорить меня пришлому человку котораго я никогда больше не увижу. Наконецъ, уврены ли вы что еслибы вамъ удалось уговорить меня, вы точно сдлаете добро тмъ кому желаете помочь? Безъ сомннія, очень пріятно думать что вы осчастливили молодую чету. Но если эта молодая чета раззорится содержа лавочку въ которую вы хотите помстить ихъ (и это очень вроятно: крестьяне рдко бываютъ хорошими торговцами), и очутится съ кучей дтей въ зависимости не отъ рукъ сильнаго рабочаго, но отъ десяти пальцевъ больнаго калки длающаго хорошія корзины, но на которыя имется очень незначительный и лишь случайный спросъ въ сосдств, не причините ли вы скоре несчастія людямъ которыхъ хотите осчастливить?
— Я отказываюсь отъ всякаго возраженія, сказалъ Кенелмъ съ уничиженнымъ и унылымъ видомъ который могъ бы смягчить гренландскаго медвдя или уголовнаго обвинителя.— Я боле и боле убждаюсь что изъ всхъ притворствъ въ мір благожелательность есть величайшее притворство. Такъ легко кажется длать добро, но такъ трудно дйствительно длать его. Повсюду въ этой ненавистной цивилизованной жизни приходится стукаться головой о систему. Система, мистеръ Траверсъ, есть рабское человческое подраженіе тому что мы въ своемъ невжеств называемъ законами природы, нчто механическое управляющее міромъ съ жестокостью общихъ принциповъ, при полнйшемъ невниманіи къ лицамъ. По законамъ природы твари истребляютъ другъ друга, и большая рыба подаетъ мелкихъ систематически. Тмъ не мене это тяжело для мелкихъ рыбъ. Всякая нація, всякій городъ, всякая деревня, всякій родъ занятій иметъ систему по которой такъ или иначе прудъ наполняется рыбами, и изъ нихъ множество мелкихъ служатъ для увеличенія размровъ одной большой рыбы. И напрасна благотворительность которая старается спасти одинокаго пискаря изъ челюстей щуки. Теперь я сдлалъ то что считалъ простйшею вещью въ свт попросивъ джентльмена, очевидно столь же хорошаго происхожденія какъ и я, дозволить старой женщин передать свою аренду достойной молодой чет, и платя за это собственныя деньги. Оказывается что я возмущаюсь противъ системы, ниспровергаю вс законы на основаніи которыхъ увеличенъ доходъ и устроено имніе. Мистеръ Траверсъ, вамъ нечего жалть о томъ что вы не побили Тома Боульза, вы побили его побдителя. Я оставляю теперь вс мечты о дальнйшемъ вмшательств въ законы природы коими управляется эта деревня, и напрасно я постилъ ее. Я желалъ взять Тома Боульза изъ этой мирной общины. Теперь я оставлю его, пусть онъ возвратится къ своимъ прежнимъ привычкамъ, женится на Джесси Уайльзъ, что вроятно и случится, и…
— Погодите! воскликнулъ мистеръ Треверсъ.— Вы кажется сказали что можете уговорить Тома Боульза оставить деревню.
— Я уговорилъ уже его сдлать это чтобы Джесси Уайльзъ могла выйти замужъ за корзинщика. Но такъ какъ объ этомъ не можетъ быть рчи, то я долженъ сказать ему это, и онъ останется.
— Но если онъ уйдетъ, что станется съ его длами? Его мать не можетъ продолжать ихъ. У него независимый участокъ, единственный домъ въ деревн который не принадлежитъ мн, иначе я давно прогналъ бы его. Не продастъ ли онъ свою землю мн?
— Нтъ, если онъ останется и женится на Джесси Уайльзъ. Но если онъ уйдетъ со мной въ Лоскомбъ и водворится въ этомъ город сдлавшись партнеромъ своего дяди, въ такомъ случа, я полагаю, онъ будетъ радъ продать свой домъ о которомъ онъ не можетъ имть пріятныхъ воспоминаній. Но объ этомъ нечего говорить. Вдь вы не можете нарушить вашу систему ради несчастнаго кузнеца.
— Это не будетъ нарушеніемъ моей системы если вмсто того чтобъ уступить чувству я буду имть выгоду, и правду говоря я былъ бы очень радъ купить эту кузницу и принадлежащія къ ней поля.
— Теперь это ваше дло, а не мое, мистеръ Траверсъ. Я больше не ршаюсь вмшиваться. Я завтра же ухожу отсюда. Попробуйте, не уговорите ли вы мастера Боульза. Честь имю кланяться.
— Нтъ, молодой человкъ, я не могу отпустить васъ такъ. Повидимому вы отказались присоединиться къ танцующимъ, не откажитесь по крайней мр поужинать. Пойдемте.
— Нтъ, очень вамъ благодаренъ. Я приходилъ только по длу, но оно уже ршено вашею системой.
— Я еще не увренъ что оно ршено.
И мистеръ Траверсъ взялъ Кенелма подъ руку и смотря ему пристально въ лицо сказалъ:
— Я знаю что говорю съ джентльменомъ по меньшей мр равнымъ мн по общественному положенію, но такъ какъ я пользуюсь печальнымъ преимуществомъ быть старше весъ, то не сочтите за излишнюю свободу если я попрошу васъ сказать ваше имя. Я бы желалъ представить васъ моей дочери, которая очень интересуется Джесси Уайльзъ и Уылломъ Сомерсомъ. Но я не ршаюсь воспламенить ея воображеніе представивъ васъ какъ переодтаго принца.
— Мистеръ Траверсъ, вы очень добры. Но я только-что потерплъ неудачу въ жизни и боюсь оскорбить моего отца соединяя мое имя съ этою неудачей. Предположите еслибъ я былъ анонимнымъ сотрудникомъ напримръ газеты Londoner и дискредитировалъ бы этотъ почтенный органъ слабою попыткой къ добросовстной критик или великодушному чувству, былъ ли бы это удобный случай чтобы снять маску и выставить себя на посмщище свта въ качеств неразумнаго нарушителя утвержденной системы? Не желалъ ли бы я напротивъ въ такую неудачную минуту боле чмъ когда-нибудь прикрыть мою незначительную единицу таинственною важностью какую пріобртаетъ скромное единственное число обращаясь во множественное, и говоря не какъ я, а какъ мы? Мы нечувствительны къ прелестямъ молодыхъ особъ, мы не соблазняемся ужинами, мы подобно вдьмамъ въ Макбет не имемъ имени на земл, мы представляемъ собою величайшую мудрость большинства, мы таковы вслдствіе системы, мы кланяемся вамъ, мистеръ Траверсъ, и удаляемся неуловимые.
При этомъ Кенелмъ всталъ, снялъ и снова надлъ шляпу, сдлавъ величественный поклонъ, повернулся чтобъ уйти и внезапно очутился гадомъ къ лицу съ Георгомъ Бельвойромъ, за которымъ слдовала съ толпою гостей красивая фигура Сесиліи. Георгъ Бельвойръ схватилъ Кенелма за руку и воскликнулъ:
— Чиллингли! я былъ увренъ что не ошибся.
— Чиллингли! повторилъ Леопольдъ Траверсъ сзади.— Вы сынъ моего стараго друга сэръ-Питера?
Такимъ образомъ открытый и окруженный Кенелмъ не утратилъ своей обычной находчивости, онъ обернулся къ Леопольду Траверсу, который стоялъ какъ разъ позади его, и прошепталъ:
— Если мой отецъ былъ вашимъ другомъ, то не огорчайте его сына, не говорите что я потерплъ неудачу. Отступите отъ вашей системы и позвольте Уыллу Сомерсу занять мсто мистрисъ Ботри.— Потомъ обратясь къ Бельвойру онъ сказалъ спокойно:— Да, мы съ вами встрчались.
— Сесилія, сказалъ Траверсъ выступая впередъ,— я радъ что могу представить теб какъ мистера Чиллингли не только сына моего стараго друга, не только странствующаго рыцаря о храбромъ поведеніи котораго въ защиту твоей protge Джесси Уайльзъ мы такъ много слышали, но и краснорчиваго человка побдившаго меня въ вопрос въ которомъ я считалъ себя непогршимымъ. Скажи мистеру Лисбриджу что я принимаю Уылла Сомерса арендаторомъ на мсто мистрисъ Ботри.
Кенелмъ съ чувствомъ пожалъ руку сквайра.
— Еслибъ я могъ сдлать для васъ что-нибудь пріятное вопреки систем противорчій! сказалъ онъ.
— Мистеръ Чиллингли, дайте руку моей дочери. Теперь вы не откажетесь присоединиться къ танцующимъ?

ГЛАВА V.

Сесилія украдкою взглянула на Кенелма когда они вышли изъ кустарниковъ на открытую лужайку. Наружность его понравилась ей, подъ холодною и печальною важностью его лица скрывалось, казалось ей, много внутренней теплоты. Приписывая его молчаніе неловкому положенію въ какое онъ былъ поставленъ вслдствіе внезапнаго раскрытія его инкогнито, она съ женскимъ тактомъ старалась разсять его предполагаемое смущеніе.
— Вы избрали пріятный способъ знакомиться со страной въ это прекрасное лтнее время, мистеръ Чиллингли. Я думаю что университетскіе студенты очень часто предпринимаютъ такія пшеходныя экскурсіи во время большихъ вакацій.
— Очень часто, хотя они большею частію бродятъ стадами подобно дикимъ собакамъ или австралійскимъ динго. Только домашнюю собаку можно встртить на дорог одну, и тогда, хотя бы она держалась очень тихо, девять разъ изъ десяти случается что ее убьютъ камнемъ какъ бшеную собаку.
— Судя по тому что я слышала я боюсь что ваше путешествіе не обошлось безъ непріятныхъ приключеній.
— Вы совершенно правы, миссъ Траверсъ, я печальная собака если не бшеная. Но извините меня, мы приближаемся къ палатк, оркестръ начинаетъ играть, а я, увы! не танцующая собака.
Онъ оставилъ руку Сесиліи и поклонился.
— Въ такомъ случа сядемте здсь, сказала она подходя къ садовой скамейк.— Я не приглашена на этотъ танецъ, и такъ какъ я устала, то рада буду отдохнуть.
Кенелмъ вздохнулъ съ видомъ мученика ведомаго на казнь садясь около красивйшей двушки въ графств.
— Вы были въ коллегіи вмст съ мистеромъ Бельвойромъ?
— Былъ.
— Его считали способнымъ тамъ?
— Я не сомнваюсь въ этомъ.
— Знаете ли, онъ ищетъ быть представителемъ нашего графства на ближайшихъ выборахъ. Отецъ очень интересуется его успхомъ и полагаетъ что онъ будетъ полезнымъ членомъ парламента.
— Я увренъ въ этомъ. Въ первыя пять лтъ, его будутъ считать безпокойнымъ, шумливымъ и высокомрнымъ, люди его лтъ будутъ потшаться надъ нимъ, и его будутъ заглушать кашлемъ при важныхъ случаяхъ, въ слдующія пять лтъ онъ будетъ считаться полезнымъ человкомъ въ комитетахъ и необходимымъ лицомъ въ преніяхъ, въ конц этихъ лтъ онъ сдлается подъ-секретаремъ, еще черезъ пять лтъ онъ будетъ членомъ кабинета и представителемъ важной секціи мнній. Онъ будетъ имть безукоризненную репутацію, и жена его будетъ показываться въ фамильныхъ брилліантахъ на всхъ большихъ собраніяхъ. Она будетъ интересоваться политикой и богословіемъ, и если она умретъ прежде его, мужъ ея обнаружитъ свою наклонность къ семейному счастію избравъ другую жену, воспитанную также чтобы носить фамильные брилліанты и поддерживать фамильное достоинство.
Сесилія разсмялась, но торжественность голоса и манеры съ которою Кенелмъ произнесъ эту пророческую рчь внушала Сесиліи нкоторое трепетное чувство, и все это предсказаніе страннымъ образомъ совпадало съ тмъ впечатлніемъ какое производилъ на нее человкъ чья судьба была такимъ образомъ очерчена.
— Вы предсказываете будущее, мистеръ Чиллингли? спросила она запинаясь, посл нкотораго молчанія.
— Такъ же хорошо какъ т кому вы можете заплатить за это шиллингъ.
— Не предскажете ли вы мн?
— Нтъ, я никогда не предсказываю женщинамъ, потому что он суеврны: женщина можетъ поврить тому что я скажу ей. А если мы вримъ что судьба наша будетъ именно такова, то мы слишкомъ склонны такъ устраивать свою жизнь что она будетъ подтверждать нашу увренность. Еслибы леди Макбетъ не поврила вдьмамъ, она не стала бы уговаривать своего мужа убить Дункана.
— Но не можете ли вы предсказать мн боле отрадную будущность чмъ какою повидимому угрожаетъ ваша трагическая картина?
— Будущность никогда не можетъ быть отрадна для тхъ кто смотритъ на темную сторону вопроса. Мистеръ Грей слишкомъ хорошій поэтъ, а потому его не читаютъ въ новйшее время, а то я напомнилъ бы вамъ нкоторыя строки изъ его Оды къ Итонской коллегіи. Мы можемъ пока довольствоваться настоящимъ. Мы молоды, мы слушаемъ музыку, на звздномъ лтнемъ неб нтъ ни облачка, совсть наша чиста, сердце спокойно, къ чему заглядывать впередъ отыскивая счастіе? Будемъ ли мы когда-нибудь счастливе чмъ въ настоящую минуту?
Въ это время къ нимъ подошелъ мистеръ Траверсъ.
— Черезъ нсколько минутъ мы пойдемъ ужинать, сказалъ онъ,— и прежде чмъ мы растанемся, мистеръ Чиллингли, я бы желалъ напомнить вамъ что одно доброе дло вызываетъ другое. Я уступилъ вашему желанію, теперь вы должны уступить моему. Погостите у меня нсколько дней и посмотрите на исполненіе вашихъ благихъ намреній.
Кенелмъ помолчалъ. Теперь, когда онъ открытъ, почему ему не провести нсколько дней между равными? Реальности и поддлки могутъ быть изучаемы между сквайрами также какъ и между фермерами, кром того Траверсъ ему понравился, онъ не былъ похожъ на деревенскихъ сквайровъ вообще. Кенелмъ помолчалъ, потомъ сказалъ искренно:
— Я принимаю ваше приглашеніе. Будетъ для васъ удобна половина будущей недли?
— Чмъ раньше тмъ лучше. Почему не завтра?
— На завтра у меня уже назначено путешествіе съ мистеромъ Боульзомъ. На это потребуется два или три дня, а тмъ временемъ я долженъ написать домой чтобы мн прислали другое платье.
— Выбирайте любой день.
— Хорошо.
— Слышите, звонокъ къ ужину.
— Ужинъ, сказалъ Кенелмъ подавая руку миссъ Траверсъ,— ужинъ слово поистин интересное и поэтическое. Оно напоминаетъ пиршества древнихъ, время Августа, Борація и Мецената, напоминаетъ единственный изящный, но слишкомъ мимолетный періодъ новаго міра, аристократію и остроумцевъ Парижа, когда Парижъ имлъ остроумцевъ и аристократовъ, Мольера и мягкосердечнаго герцога который, какъ говорятъ, послужилъ оригиналомъ Мольеровскому Мизантропу, мадамъ де-Севинье и Расина, которому эта нелодрагкаемая писательница писемъ отказывала въ поэтическомъ дарованіи, Свифта и Болингброка, Дконсона, Гольдсмита и Баррика. Эпохи знаменовались трапезами. Я уважаю тхъ кто воскрешаетъ золотой вкъ ужиновъ.
Когда онъ говорилъ это, лицо его сіяло.

ГЛАВА VI.

Кенелмъ Чиллингли эсквайръ, сэръ-Питеру Чиллингли, баронету и пр. и пр.

‘Дражайшій батюшка, я живъ и не женатъ. Провидніе хранило меня въ этомъ отношеніи, хотя опасности были велики. До сихъ поръ я не пріобрлъ еще много житейской мудрости въ моихъ странствіяхъ. Правда что я получилъ два шиллинга за поденную работу, и на самомъ дл честно заработалъ еще по крайней мр шесть, но отъ этой добавочной платы я великодушно отказался, воспользовавшись взамнъ ея столомъ и квартирой. Другою рукой я истратилъ сорокъ пять фунтовъ изъ числа пятидесяти которые опредлилъ на покупку опытности. Но я надюсь что вы воспользуетесь съ нихъ процентами. Пошлите заказъ мистеру Уылльяму Сомерсу, корзинщику, Гревлей, въ графств ***, изготовить кузововъ и охотничьихъ корзинъ, и я ручаюсь что вы сохраните двадцать процентовъ на этой стать (вычитая расходы на пересылку) и сдлаете при покупк доброе дло. Вслдствіе долгой опытности вы знаете лучше меня какъ цнно доброе дло. Я увренъ что вамъ будетъ пріятне узнать, чмъ мн занести на эти страницы, фактъ что я снова завлеченъ въ общество леди и джентльменовъ, и принялъ приглашеніе провести нсколько дней въ Низдель-Парк у мистера Траверса — христіанское имя Леопольдъ — который называетъ васъ ‘своимъ старымъ другомъ’, выраженіе которое, я увренъ, принадлежитъ къ той же категоріи поэтическихъ вымысловъ къ какой могутъ быть причислены ‘милые’ и ‘душеньки’ супружескихъ разговоровъ. Не имя для этого визита приличнаго платья, прошу васъ прикажите Дженкинсу прислать мн чемоданъ съ тми какія я обыкновенно носилъ какъ Кенелмъ Чиллингли, адресуя его въ ‘Низдель-Паркъ, близь Беверстона’. Я бы желалъ получить ихъ тамъ въ среду.
‘Я оставляю здшнія мста завтра, въ сообществ друга по имени Боульза. Онъ не родственникъ преподобному джентльмену того же имени который поддерживаетъ доктрину что поэтъ долженъ надодать намъ до смерти мельчайшими вздорными подробностями о предметахъ природы, преимущественно предъ тмъ изученіемъ ничтожнаго существа человка, въ его отношеніяхъ къ себ подобнымъ, которому мистеръ Попъ исключительно посвятилъ свою низшую музу, и который, поступая согласно своему ученію, написалъ нсколько прекрасныхъ стихотвореній, коимъ школа озерныхъ поэтовъ и ея послдователи обязаны многимъ. Мой мистеръ Боульзъ упражнялъ свои способности надъ человкомъ, и иметъ могущественный природный даръ въ этомъ отношеніи, который требуетъ только обработки чтобъ онъ не зналъ себ равнаго. Его мужественная натура въ настоящее время омрачена тмъ мимолетнымъ облакомъ что на условномъ язык называется ‘безнадежною привязанностью’. Но я надюсь что во время нашего путешествія, долженствующаго происходить пшкомъ, этотъ паръ можетъ консолидироваться вслдствіе движенія, подобно тому какъ, по увренію нкоторыхъ старомодныхъ астрономовъ, туманъ консолидируется въ осязаемую міровую матерію. Кажется Рошфуко говоритъ что человкъ никогда боле не способенъ пріобрсти надежную привязавность къ кому-нибудь какъ въ то время когда его сердце размягчено безнадежною привязанностью къ другому. Пусть еще долгое время, дорогой батюшка, вамъ не придется сожалтъ обо мн по поводу перваго или поздравить меня со вторымъ. Вашъ преданный сынъ

‘Кенелмъ.’

‘Письмо адресуйте мн къ мистеру Траверсу. Передайте мою нжную любовь матери.’
Здсь же помщается отвтъ на это письмо, какъ въ самомъ удобномъ для него мст, хотя разумется онъ былъ полученъ лишь черезъ нсколько дней посл описаннаго въ послдней глав.

Сэръ-Питеръ Чиллингли, баронетъ, Кенелму Чиллингли, эсквайру.

‘Милый мой мальчикъ, вмст съ симъ посылаю теб чемоданъ который ты просилъ по указанному тобой адресу. Я хорошо помню Леопольда Траверса когда онъ служилъ въ гвардіи: очень красивый и буйный молодой человкъ. Но онъ былъ гораздо умне чмъ его почитали, и посщалъ общество мыслящихъ людей, по крайней мр я его встрчалъ часто у моихъ друзей Кампіоновъ, въ дом коихъ особенно часто собирались замчательнйшіе люди. У него были изящныя манеры и имъ нельзя было не интересоваться. Я былъ очень радъ слышать что онъ женился и перемнился. Замчу здсь кстати что люди привыкшіе къ дурному обществу часто женятся, но рдко при этомъ перемняются. Я былъ бы радъ слышать что опытъ который стоилъ теб сорокъ пять фунтовъ убдилъ тебя что ты можешь найти лучшее для себя примненіе чмъ заработать два, или даже шесть шиллинговъ поденною работой.
‘Я не передалъ твою любовь матери какъ ты просишь. Въ самомъ дл ты поставилъ меня въ самое ложное положеніе относительно этого другаго творца твоего эксцентрическаго существованія. Я могъ спасти тебя отъ розысковъ полиціи и огласки чрезъ объявленія съ описаніемъ примтъ только увривъ жену что ты отправился за границу съ герцогомъ Клервилемъ и его семействомъ. Легко сказать ложь, но потомъ трудно признаться въ этомъ. Во всякомъ случа я буду очень благодаренъ если ты извстишь меня тотчасъ же какъ только ршишься занять свое обыкновенное положеніе среди леди и джентльменовъ. Я не желаю чтобы ложь тяготила мою совсть доле чмъ необходимо чтобы предупредить потребность сказать другую.
‘Изъ того что ты говоришь объ изученіи мистеромъ Боульзомъ человка и о его врожденномъ талант къ этимъ научнымъ изслдованіямъ, я догадываюсь что онъ посвятилъ себя метафизик, и я былъ бы радъ узнать его откровенное мнніе о первыхъ основахъ нравственности, предметъ о которомъ я за три года предъ симъ собирался писать. Но прочтя недавно препирательство о немъ двухъ извстныхъ философовъ, изъ которыхъ каждый обвинялъ другаго что тотъ не понимаетъ его, я разсудилъ оставить пока основы въ ихъ неутвержденномъ состояніи.
‘Ты пугаешь меня говоря что едва ускользнулъ отъ женитьбы. Если ты, съ цлью увеличенія опытности, ршишь испытать вліяніе на свою нервную систему какой-нибудь мистрисъ Чиллингли, то хорошо бы извстить меня объ этомъ заблаговременно, чтобъ я могъ приготовить твою мать къ этому событію. Подобныя хозяйственныя мелочи находятся въ ея исключительномъ вдніи, и она была бы очень смущена еслибы какая-нибудь мистрисъ Чиллингли свалилась къ ней неожиданно.
‘Однако этотъ предметъ слишкомъ важенъ чтобы допускать шутку даже между людьми которые знаютъ, какъ мы съ тобой, тайный ключъ чтобы нашъ наружно шутливый тонъ истолковывать серіозно въ смысл ироніи, которая говоритъ одно, а разуметъ другое. Милый мальчикъ, ты очень молодъ, ты путешествуешь очень страннымъ образомъ, и вроятно будешь встрчать много красивыхъ лицъ. Ты не можешь считать меня жестокимъ тираномъ если я попрошу тебя общать честнымъ словомъ что ты не сдлаешь предложенія не обратясь предварительно ко мн и не подвергнувъ вопроса моему разсмотрнію и одобренію. Ты знаешь меня хорошо и конечно не думаешь что я способенъ безъ причины не дать согласія. То что молодые люди принимаютъ за любовь часто бываетъ пустой случай въ жизни, между тмъ какъ женитьба важнйшее въ ней событіе, если съ одной стороны она можетъ составить счастіе человка, то съ другой можетъ сдлать его и несчастнымъ. Дражайшій, лучшій и страннйшій изъ сыновъ, общай о чемъ прошу и ты освободишь меня отъ тяжкой тревожной мысли которая давитъ меня какъ кошмаръ.
‘Твоя рекомендація корзинщика пришла кстати. Вс подобныя вещи находятся на рукахъ управляющаго, и Гринъ не дальше какъ вчера жаловался мн что человкъ длавшій намъ прежде охотничьи корзины очень дорожится. Гринъ напишетъ твоему protg.
‘Продолжай извщать о своихъ похожденіяхъ насколько позволитъ твой аномальный характеръ, дабы ничто не могло уменьшить мою увренность что человкъ имвшій честь быть окрещенъ Кенелмомъ не унизитъ своего имени, но достигнетъ отличій въ коихъ отказано Питеру.

‘Твой любящій отецъ.

ГЛАВА VII.

По воскресеньямъ крестьяне встаютъ позже нежели въ рабочіе дни, и вс ставни были еще затворены въ окнахъ деревенской улицы по которой проходили Кенелмъ Чиллинтли и Томъ Боульзъ тихимъ раннимъ утромъ. Они шли рядомъ проходя чрезъ церковныя земли, гд сонныя коровы еще покоились въ густой тни каштановыхъ деревьевъ, потомъ спустились въ узкій проселокъ извивавшійся между возвышенными холмами густо поросшими шиповникомъ и жимолостью.
Шли они молча, ибо Кенелмъ посл нсколькихъ попытокъ начать разговоръ замтилъ что его спутникъ не хочетъ разговаривать, и принадлежа самъ къ числу людей склонныхъ къ задумчивой мечтательности онъ былъ радъ что молчаніе не прерывалось и упивался прелестью лтняго утра, свжестью блестящей росы, веселымъ пніемъ раннихъ птицъ, прозрачнымъ спокойствіемъ тихо вявшаго воздуха. Только при поворотахъ дороги ведущей къ городу куда они шли, Томъ Боульзъ нсколько опережалъ своею спутника и указывалъ дорогу односложными словами или движеніемъ руки. Такъ они шли нсколько часовъ пока солнце поднялось высоко и видъ маленькой придорожной гостиницы близь селенія навелъ Кенелма на мысль объ отдохновеніи и завтрак.
— Томъ, сказалъ онъ пробуждаясь отъ своей мечтательности,— что вы скажете о завтрак?
Томъ отвчалъ угрюмо: — Я не голоденъ, впрочемъ какъ хотите.
— Благодарю васъ, въ такомъ случа мы остановимся здсь. Я затрудняюсь врить что вы не голодны, потому что вы сильны, а съ большою физическою силой всегда неразлучны дв вещи: вопервыхъ хорошій аппетитъ, вовторыхъ, хотя вы можетъ-быть не предполагаете этого и это не всмъ извстно, меланхолическій темпераментъ.
— Что такое?
— Наклонность къ меланхоліи. Вы вроятно слыхали о Геркулес, знаете поговорку ‘силенъ какъ Геркулесъ’?
— Да, разумется.
— Я впервые пришелъ къ мысли о сродств между силою, аппетитомъ и меланхоліей прочтя у одного древняго автора по имени Плутарха что Геркулесъ представляетъ одинъ изъ самыхъ рдкихъ примровъ меланхолическаго темперамента. Таково должно быть было преданіе о характер Геркулеса. Что же касается аппетита, то аппетитъ Геркулеса былъ постояннымъ предметомъ насмшекъ комическихъ писателей. Прочтя эти замчанія я задумался, такъ какъ самъ наклоненъ къ меланхоліи и имю замчательно хорошій аппетитъ. Когда я началъ собирать факты, то разумется нашелъ что самые сильные люди какихъ мн приходилось встрчать, въ томъ числ призовые бойцы и ирландскіе ломовые извощики, были наклонны смотрть на жизнь боле съ мрачной нежели со свтлой стороны, короче были меланхолики. Но благость Провидвія дозволяла имъ наслаждаться вкушеніемъ пищи, что мы сейчасъ съ вами будемъ длать.
Произнося эту странную рчь Кенелмъ остановился, потомъ быстро шагнулъ ко входу въ гостиницу и заглянувъ въ кладовую приказалъ вынести все въ ней заключавшееся въ бесдку изъ жимолости которую онъ усмотрлъ въ углу лужайки примыкавшей къ дому сзади.
Кром обыкновенныхъ припасовъ: хлба, масла, яицъ, молока и чая, скоро столъ заскриплъ подъ тяжестью пирога съ голубями, края холодной говядины и плеча баранины, оставшихся отъ празднества которое справляли здсь за нсколько дней члены деревенскаго клуба. Томъ сперва лъ мало, но примръ заразителенъ, и мало-по-малу онъ началъ соперничать со своимъ спутникомъ въ уменьшеніи стоявшихъ предъ нимъ запасовъ мяса. Потомъ онъ спросилъ водки.
— Нтъ, сказалъ Кенелмъ.— Нтъ, Томъ, вы общали быть моимъ другомъ, а это не совмстно съ водкой. Водка есть злйшій врагъ какого можетъ имть человкъ подобный вамъ, она можетъ поссорить васъ даже со мной. Если вамъ необходимо возбуждающее средство, я разршаю вамъ трубку. Я самъ не имю привычки курить, но въ моей жизни бывали минуты когда мн необходимо было утшеніе, и тогда я замтилъ что затяжка табакомъ утшаетъ и успокоиваетъ какъ поцлуй ребенка. Принесите джентльмену трубку.
Томъ глубоко вздохнулъ, но взялъ трубку съ удовольствіемъ, и черезъ нсколько минутъ, въ продолженіи коихъ Кенелмъ молчалъ, глубокія складки между бровями его разгладились.
Мало-по-малу онъ началъ ощущать смягчающее вліяніе природы, веселыхъ солнечныхъ лучей прорывавшихся между зеленью бесдки, ароматнаго запаха жимолости, щебетанія птицъ распвавшихъ посреди затишья лтняго полудня.
Наконецъ онъ вздохнулъ и поднялся неохотно когда Кенелмъ сказалъ:
— Намъ предстоитъ еще долгій путь, пора уходить.
Дйствительно, хозяйка уже намекнула имъ что она съ семействомъ собирается идти въ церковь и запереть домъ. Кенелмъ вынулъ кошелекъ, но Томъ сдлалъ то же и брови его снова нахмурились, такъ что Кенелмъ понялъ что для него будетъ смертельною обидой если съ нимъ поступятъ какъ съ низшимъ, каждый заплатилъ свою часть, и они снова пустились въ путь. Они пошли по тропинк посреди полей, ближе выводившей на большую дорогу въ Лоскомбъ вежели проселокъ по которому они шли прежде. Они подвигались медленно пока не достигли грубаго пшеходнаго мостика перекинутаго черезъ мутный ручей, не шумливый, но протекавшій съ тихимъ сладкимъ журчаньемъ, безъ сомннія тотъ самый ручей на берегу котораго въ разстояніи нсколькихъ миль Кенелмъ разговаривалъ съ менестрелемъ. Когда они подходили къ мостику, до ихъ слуха достигъ отдаленный звукъ колокола сельской церкви.
— Присядемъ здсь и послушаемъ, сказалъ Кенелмъ, садясь на перила моста.— Я вижу что вы взяли изъ гостиницы трубку и запаслись табакомъ, набейте трубку и слушайте.
Томъ слегка улыбнулся и повиновался.
— Другъ мой, сказалъ Кенелмъ искренно, и посл долгаго задумчиваго молчанія прибавилъ: — Не чувствуете ли вы какое утшеніе въ этой преходящей жизни вспоминать по временамъ что у васъ есть душа.
Томъ смутился, вынулъ изо рта трубку и пробормоталъ:
— Э!
Кенелмъ продолжалъ:
— Несомннно что мы съ вами, Томъ, вовсе не такъ хороши какъ бы должны бытъ, добрые люди сказали бы что намъ теперь слдуетъ бытъ въ церкви вмсто того чтобы слушать ея колоколъ. Такъ, другъ мой, такъ. Но все же хорошо послушать и колоколъ, чувствуя по связи мыслей, которыя восходятъ къ вашему невинному дтству когда мы читали молитвы на колняхъ матери, что мы стоимъ выше этой видимой природы, выше полей, деревъ и воды, что намъ недостаетъ чего-то въ нихъ, какъ ни прекрасны они, что мы не можемъ быть среди нихъ такъ же счастливы какъ коровы въ поляхъ, птицы въ втвяхъ деревьевъ и рыбы въ вод, что мы выше потому что надлены сознающимъ разумомъ, которымъ не надлены коровы, птицы и рыбы, разумомъ способнымъ понимать что природа иметъ Творца и человкъ будущую жизнь. Колоколъ говоритъ это вамъ и мн. Будь этотъ колоколъ въ тысячу разъ музыкальне онъ не могъ бы сказать этого животнымъ, птицамъ и рыбамъ. Понимаете ли вы меня, Томъ?
Томъ помолчалъ съ минуту, потомъ сказалъ:
— Я никогда прежде не думалъ объ этомъ, но когда вы говорите, я понимаю.
— Природа никогда не даетъ живому существу способностей которыя не были бы практически приложимы для его блага или пользы. Если природа даетъ вамъ способность врить что мы имемъ Творца котораго никогда не видли, который благъ и милостивъ превыше всего что мы знаемъ благаго и милостиваго на земл, то это потому что способность представлять такое существо должна послужить для вашего блага и пользы, еслибъ это была ложь, она не служила бы къ вашему благу и польз. Затмъ, если природа дала намъ способность получать представленіе о будущей жизни, то хотя бы нкоторые изъ васъ не имли этой вры и оспаривали будущую жизнь, самая способность получить о ней идею (ибо не получая ея мы не могли бы ее оспаривать) доказываетъ что это для нашего блага и пользы. Еслибы не было такой будущей жизни, то нашими поступками управляла бы ложь, каждый изъ насъ устраивалъ бы жизнь покоряясь лжи, и вся наша цивилизація была бы основана на лжи, которую внушила намъ сама природа давъ намъ способность врить. Вы все еще понимаете меня?
— Да, это мн скучно немножко, потому что я, вы знаете, не охотникъ до проповдей, но я понимаю.
— Если такъ, другъ мой, старайтесь научиться — это требуетъ постоянной работы — старайтесь научиться примнять то что вы понимаете къ вашей собственной жизни. Вы нчто боле чмъ Томъ Боульзъ, кузнецъ и ветеринаръ, нчто боле чмъ великолпное животное свирпющее отъ ревности, готовое бороться со всякимъ соперникомъ, на это способенъ и быкъ. Помните что вы душа одаренная способностью постигать Творца, который такъ божественно мудръ, великъ и милосердъ что дйствуя посредствомъ неизмнныхъ законовъ Онъ можетъ примнять ихъ къ каждому отдльному случаю, такъ что — принимая во вниманіе будущую жизнь въ которую Онъ вамъ далъ способность врить — все что тяготитъ васъ теперь окажется мудрымъ и великимъ и благимъ или въ сей жизни или въ будущей. Утвердите эту истину въ вашемъ сердц, другъ мой, теперь, прежде чмъ смолкнетъ этотъ колоколъ, припоминайте ее каждый разъ какъ услышите благовстъ. О, Томъ, ваша природа такъ благородна…
— Благородна! Моя! Не смйтесь надо мною.
— Такая благородная природа, потому что вы можете любить такъ глубоко, биться такъ безстрашно, а когда вы убдились что ваша любовь причинитъ несчастіе той которую вы любите, вы можете отказаться отъ нея, и потерпвъ пораженіе, вы можете простить вашего побдителя и въ этомъ пустынномъ мст идти съ нимъ дружелюбно, зная что вамъ ничего не стоитъ лишить его жизни, но вмсто того чтобы лишить его жизни вы готовы защищать его противъ цлаго полчища. Вы думаете что я не вижу всего этого? Не есть ли это доказательство благородной природы?
Томъ Боульзъ закрылъ лицо руками. Грудь его тяжело поднималась.
— Да, и я довряюсь вашему благородству. Самъ я сдлалъ мало хорошаго въ жизни и можетъ-быть никогда не сдлаю ничего, но позвольте мн думать что моя встрча съ вами не безполезна для васъ и для тхъ кого ваша жизнь можетъ сдлать счастливыми или несчастными. Вы сильны, будьте же кротки, вы способны любить горячо одну, будьте же добры со всми, въ васъ такъ много того что отличаетъ человка, высшее созданіе Божіе на земл, отъ низшихъ тварей, пусть же во всякомъ вашемъ дйствіи ваша человчность соединяется съ мыслью о Томъ къ Кому призываетъ насъ этотъ колоколъ. Вотъ онъ смолкъ. Но сердце ваше не смолкло, Томъ, оно все еще продолжаетъ говорить.
Томъ плакалъ какъ ребенокъ.

ГЛАВА VIII.

Когда наши странники снова пустились въ путь, въ отношеніяхъ ихъ произошла перемна, можно было даже подумать что характеры ихъ измнились. Томъ шелъ повряя Кенелму тайны своего тревожнаго сердца и знакомилъ этого глубокомысленнаго гонителя любви со всмъ что сопровождаетъ ее, съ ея надеждами, страданіями, ревностью и бшенствомъ, словомъ со всмъ что приближаетъ это нжнйшее изъ чувствъ къ ужасному и трагическому. И Кенелмъ слушалъ его съ участіемъ, со смягченнымъ взоромъ, воздерживаясь отъ циническихъ замчаній и даже шутокъ. Онъ чувствовалъ что то что говорилъ Томъ было слишкомъ серіозно для насмшекъ, слишкомъ глубоко для утшеній. Любовь такого рода была для него чувствомъ котораго онъ никогда не испыталъ, не желалъ и не думалъ испытать, но онъ сочувствовалъ ей тмъ не мене. Странно, право, какъ сильно мы способны сочувствовать такимъ страстямъ которыя никогда не волновали насъ, слдя за ними, напримръ, на сцен или въ книг. Еслибы Кенелмъ позволилъ себ шутку, разсужденіе или наставленіе, Томъ погрузился бы опять въ угрюмое молчаніе. Но Кенелмъ не говорилъ ничего и только время отъ времени, кладя дружески руку на широкое плечо своего спутника, произносилъ вполголоса: ‘бдный малый!’ И Томъ, кончивъ свое призваніе и освободивъ сердце отъ тяготившаго его опаснаго бремени, почувствовалъ необыкновенное облегченіе.
Былъ ли этотъ счастливый результатъ слдствіемъ благоразумнаго поведенія Кенелма, или же его удивительной способности проникаться чужими страстями, являвшейся по временамъ какъ бы проблесками и безсознательно для него самого у этого страннаго человка наблюдавшаго цли и стремленія своихъ ближнихъ со страстнымъ желаніемъ раздлить ихъ, и говорившаго себ: ‘нтъ, я не имю и не могу имть ничего общаго съ этимъ міромъ, я стою въ сторон отъ него и гляжу на него какъ на призракъ!’
Между тмъ они медленно продолжали свой путь посреди мягкихъ зеленыхъ полей и желтющихъ нивъ и наконецъ вышли на пыльную большую дорогу. Здсь тонъ ихъ разговора мало-по-малу сдлался прозаичне и Кенелмъ могъ опять позволить себ свои остроты, къ которымъ давали ему поводъ явленія самыя обыкновенныя, и Томъ по временамъ не могъ удержаться отъ смха. Этотъ массивный человкъ обладалъ однимъ пріятнымъ даромъ, свойственнымъ, мн кажется, только людямъ добрымъ и простодушнымъ,— даромъ симпатичнаго, задушевнаго смха, мужественнаго и откровеннаго, но не грубаго, какъ можно было ожидать. Онъ смялся теперь такимъ смхомъ въ первый разъ съ тхъ поръ какъ любовь къ Джесси Уайльзъ поставила его въ положеніе борьбы съ самимъ собою и со всмъ міромъ.
Солнце садилось когда наши путники, поднявшись на пригорокъ, увидали вдали Лоскомбъ, возвышавшійся среди зеленыхъ низменныхъ луговъ орошаемыхъ тою же самою ркой вдоль которой они шли въ начал своего пути, но значительно расширившеюся и потребовавшею массивнаго моста для удобства отправленій цивилизованной промышленности. Городъ казался близко, но по дорог до него оставалось добрыхъ дв мили.
— За этою калиткой есть проселочная дорога которая ведетъ прямо къ дому моего дяди, сказалъ Томъ.— Я увренъ, сэръ, что вы рады будете миновать грязное предмстье чрезъ которое лежитъ большая дорога.
— Славная мысль, Томъ. Странно что къ хорошимъ городамъ всегда подходишь по грязнымъ предмстьямъ. Не есть ли это аллегорическая сатира на пути къ успху въ большихъ городахъ? Корыстолюбіе и честолюбіе проходятъ по самымъ грязнымъ путямъ прежде чмъ приближаются, растолкавъ толпу, къ своей цли, къ мсту въ ратуш или на бирж. И счастливы люди которые, подобно вамъ, Томъ, находятъ боле короткій, чистый и пріятный путь къ успху или къ мсту отдохновенія чмъ тотъ который пролегаетъ по грязному предмстью.
На проселочной дорог они встртили почтенную, пожилую чету, судя по виду диссентерскаго пастора съ женой, двочку лтъ четырнадцати которая вела за руку мальчика лтъ семи, и чету влюбленныхъ, несомннно влюбленныхъ на глаза Тома, ибо посмотрвъ на нихъ какъ они шли не глядя на него, онъ нахмурился и перемнился въ лиц. Даже нсколько времени спустя Кенелмъ, взглянувъ на него, замтилъ на лиц его страдальческое выраженіе, губы были плотно сжаты и углы ихъ печально опущены.
Но въ эту минуту раздался быстрый отрывистый лай и къ нимъ подбгала померанская собака съ острою мордой и торчащими вверхъ ушами. Приблизясь къ Кенелму она смолкла, обнюхала его ноги и замахала хвостомъ.
— Ба! воскликнулъ Кенелмъ.— Да это та самая собака что ходитъ съ тарелочкой. Гд же твой хозяинъ?
Собака, какъ бы понявъ вопросъ, выразительно повернула голову, и Кенелмъ увидлъ на довольно далекомъ разстояніи, подъ липой, человка сидвшаго съ книгой въ рукахъ и очевидно рисовавшаго.
— Идите сюда, сказалъ онъ Тому. Я вижу знакомаго.
Томъ не былъ расположенъ въ эту минуту къ новому знакомству, однако покорно послдовалъ за Кенелмомъ.

ГЛАВА IX.

— Судьба, какъ видите, свела насъ опять, сказалъ Кенелмъ растянувшись на земл и сдлавъ знакъ Тому послдовать его примру.— Такъ вы въ добавокъ къ поэтическому таланту обладаете и талантомъ къ живописи? Вы рисуете съ того что вы называете природой?
— Съ того что я называю природой! Да, иногда.
— И не убждаетесь ли вы рисуя, какъ и слагая стихи, въ истин которую я старался внушить вамъ вопреки вашему желанію, въ томъ что природа не иметъ другаго разума кром того который мы сами влагаемъ въ нее? Я готовъ держать пари что картина которую вы рисуете есть скоре попытка выразить какую-нибудь изъ вашихъ собственныхъ идей чмъ представить предметы такими какими они представляются другому наблюдателю. Позвольте мн взглянуть.
И онъ наклонился надъ альбомомъ. Для того кто самъ не живописецъ и не знатокъ въ живописи часто трудно ршить принадлежитъ ли рисунокъ набросанный наскоро карандашомъ рук живописца по профессіи или только любителя. Кенелмъ не былъ ни живописцемъ, ни знатокомъ, но рисунокъ менестреля показался ему произведеніемъ человка съ врнымъ взглядомъ и пользовавшагося нкоторое время хорошими уроками. Но для него важно было только то что этотъ рисунокъ могъ служить подтвержденіемъ его теоріи.
— Я правъ, воскликнулъ онъ торжествуя.— Съ этой высоты гд мы сидимъ представляется прекрасный видъ города, луговъ и рки, озаренныхъ свтомъ солнечнаго заката, который, подобно позолот, соединяетъ и смягчаетъ разнородные цвта. Но въ вашемъ рисунк этого нтъ, а то что я въ немъ вижу для меня загадка.
— Видъ предъ нами дйствительно красивъ, возразилъ менестрель,— но передать его дло Торнера или Клода. Мои способности слишкомъ слабы для такого ландшафта.
— Въ вашемъ рисунк я вижу только фигуру ребенка.
— Подождите! Вонъ она стоитъ. Подождите пока я не кончилъ.
Кенелмъ напрягъ зрніе и увидалъ вдали одинокую фигуру маленькой двочки, бросавшей вверхъ какой-то предметъ (какой именно онъ не могъ разглядть) и ловившей его когда онъ падалъ. Она стояла на вершин плоской возвышенности и фономъ для ея одинокой фигуры служили розовыя облака окружавшія заходящее солнце. Внизу, въ смутныхъ очертаніяхъ, лежалъ большой городъ. На рисунк очертанія его были намчены только нсколькими смлыми штрихами, но красивая фигура двочки была сдлана отчетливо. Ея одиночество было невыразимо трогательно, ея игра и глаза поднятые къ небу полны были тихаго, безмятежнаго счастія.
— Какъ могли вы, спросилъ Кенелмъ когда менестрель кончилъ картину и поглядвъ на нее молча закрылъ книгу съ довольною улыбкой,— какъ могли вы различить на такомъ разстояніи лицо двочки? Какъ узнали вы что мячъ которымъ она играетъ сдланъ изъ цвтовъ? Разв вы ее знаете?
— Я никогда не видалъ ее до ныншняго вечера, но когда я сидлъ здсь одинъ, она бродила вокругъ меня, плетя гирлянды изъ полевыхъ цвтовъ, которые нарвала у тхъ изгородей, близь большой дороги, и пла какую-то дтскую псенку. Вы поймете что услышавъ ея пніе я заинтересовался ею и мы скоро подружились. Я узналъ отъ нея что она сирота и воспитывается у одного старика, своего дальняго родственника, который занимается какою-то мелочною торговлей и теперь живетъ въ многолюдномъ переулк въ центр города. Онъ очень добръ съ ней, но отъ старости и болзненности не можетъ выходить изъ дому и посылаетъ ее въ лтнія воскресенья одну поиграть въ поляхъ. У нея нтъ подругъ однихъ съ нею лтъ. Она говоритъ что ей не нравится ни одна двочка въ переулк и что единственная двочка которая ей нравится въ школ выше ея по общественному положенію и имъ не позволяютъ играть вмст. Но пока свтитъ солнце и цвтутъ цвты, говоритъ она, ей не нужно никакого общества.
— Томъ, вы слышите? Такъ какъ вы останетесь въ Лоскомб, отыщите эту странную двочку и будьте добры къ ней ради меня.
Томъ вмсто отвта только положилъ свою широкую руку на руку Кенельма. Онъ пристально глядлъ на менестреля, и привлекаемый его лицомъ и голосомъ подвигался къ нему ближе и ближе.
— Пока двочка говорила со мной, продолжалъ менестрель,— я машинально взялъ изъ руки ея гирлянды и въ разсянности свернулъ ихъ въ клубокъ. Она вдругъ замтила что я сдлалъ, и вмсто того чтобы побранить меня, чего я вполн заслуживалъ, пришла въ восторгъ, ршивъ что я сдлалъ ей новую игрушку. Вн себя отъ радости, она бгала подбрасывая свой мячъ пока не остановилась на этой возвышенности. Тогда я началъ мой рисунокъ.
— И это прелестное лицо которое вы нарисовали ея лицо?
— Нтъ, только отчасти. Рисуя его я думалъ о другомъ лиц, но и съ тмъ нтъ сходства, такъ что это одинъ изъ тхъ набросковъ которые мы называемъ фантастическими головками и новое выраженіе мысли которую я выразилъ стихами предъ тмъ какъ увидалъ двочку.
— Не споете ли вы вамъ эти стихи?
— Боюсь наскучить если не вамъ, то вашему пріятелю.
— Я увренъ что этого не случится. Томъ, вы поете?
— Пвалъ когда-то, отвчалъ Томъ угрюмо понуривъ голову.— Я охотно послушалъ бы джентльмена.
— Но стихи эти только-что сложились, и я не знаю ихъ такъ твердо чтобы пропть. Достаточно будетъ если я припомню ихъ настолько чтобы сказать.
Онъ помолчалъ съ минуту какъ бы припоминая, и произнесъ своимъ звучнымъ, нжнымъ голосомъ и съ рдкою изящностью фразировки, отличавшею какъ его пніе, такъ и декламацію, слдующее стихотвореніе, которому придалъ глубокій и трогательный смыслъ какого никто не найдетъ въ немъ при чтеніи:
На углу, гд народъ
Вплоть до ночи снуетъ,
Продавщица-малютка стояла.
Хороша какъ весна,
Всмъ цвточки она,
Улыбаясь какъ май, предлагала.
Но народъ ддовой
Перемнной волной
Пробгаетъ все мимо и мимо,—
Средь мірской суеты
Увядаютъ цвты,
Пропадаютъ неслышно, незримо!
Для толпы дловой
Нуженъ блескъ золотой,
Красоту же она презираетъ.
О, малютка моя!
Поспшимъ же въ поля
Гд привольно весна расцвтаетъ.
Кончивъ, стихотворецъ не опустилъ скромно глаза въ землю въ ожиданіи похвалъ, какъ часто длаютъ люди читающіе свои стихи, но непритворно дорожа боле своимъ искусствомъ чмъ мнніемъ слушателей, прибавилъ унылымъ тономъ:
— Я убждаюсь съ большимъ сожалніемъ что мои рисунки удачне моихъ стихотвореній. Я сомнваюсь даже поняли ли вы (обращаясь къ Кенелму) что я хотлъ выразить этими стихами.
Кенелмъ.— Томъ, вы поняли?
Томъ (шепотомъ).— Нтъ.
Кенелмъ.— Мн кажется что въ образ двушки съ цвтами нашъ другъ хотлъ представить не только поэзію вообще, но извстный родъ поэзіи, не принадлежащій къ моднымъ въ наше время. Но я расширяю его мысль, и въ образ этой двочки съ цвтами вижу образъ естественной правды и красоты, для которой мы, живя искусственною и спшною жизнью многолюдныхъ улицъ, не пожертвуемъ ни одною минутой времени и ни однимъ пенни.
— Понимайте какъ угодно, сказалъ менестрель улыбаясь и вздыхая въ одно время,— но я выразилъ мою мысль карандашомъ вдвое лучше чмъ словами.
— Почему вы такъ думаете? спросилъ Кенелмъ.
— Образъ представляющій мою идею, поэзія ли это или что другое, стоитъ въ стихахъ на многолюдной улиц, въ общемъ пренебреженіи, на картинк же двочка находится на вершин зеленаго холма, надъ большимъ городомъ разстилающимся внизу въ смутныхъ очертаніяхъ и, равнодушная къ прохожимъ и пенсамъ, играетъ полевыми цвтами, бросая ихъ къ небу и поднявъ глаза къ небу.
— Прекрасно, сказалъ Кенелмъ вполголоса,— прекрасно! Потомъ, посл задумчиваго молчанія, онъ прибавилъ понизивъ голосъ еще боле:— Простите мн мои разсужденія о бифстек, но сознайтесь, я правъ говоря что то что вы называете изображеніемъ природы есть только выраженіе вашей собственной мысли.

ГЛАВА X.

Двочка съ мячикомъ изъ цвтовъ исчезла съ вершины холма, розовыя облачка, опустившись за городъ, скрылись съ горизонта, и сумерки быстро сгущались когда три путника вошли въ городъ. Томъ уговаривалъ Кенелма идти съ нимъ къ его дяд общая ему радушный пріемъ, ужинъ и постель, но Кенелмъ отказался. Онъ былъ твердо убжденъ что для состоянія духа Тома полезне будетъ если онъ проведетъ этотъ вечеръ наедин со своими родственниками, но предложилъ провести слдующій день вмст и согласился придти утромъ къ ветеринарному врачу.
Разставшись съ Томомъ у дверей дома его дяди, Кенелмъ сказалъ менестерелю:
— Вы вроятно отправитесь въ какую-нибудь гостиницу. Могу я сопровождать васъ? Мы можемъ поужинать вмст, и мн пріятно будетъ послушать ваши разсужденія о поэзіи и природ.
— Ваше предложеніе очень льститъ мн, но у меня есть друзья въ этомъ город, у которыхъ я остановился: они ждутъ меня. Не замтили ли вы что я перемнилъ костюмъ? Здсь меня не знаютъ за бродячаго менестреля.
Кенелмъ оглянулъ его и только теперь замтилъ перемну. Костюмъ его былъ въ своемъ род живописенъ, но это былъ костюмъ какой носятъ въ провинціи джентльмены высшаго круга, самый щегольской, самый новый и полный, отъ шляпы до башмаковъ съ бантами и пряжками.
— Боюсь, сказалъ Кенелмъ серіозно,— что эта перемна свидтельствуетъ о близости красивыхъ двушекъ о которыхъ вы говорили при нашей прошлой встрч. По Дарвиновой теоріи отбора красивыя перья имютъ большое значеніе въ глазахъ Дженни Ренъ и ея пола. Но извстно что птицы съ красивыми перьями рдко обладаютъ хорошимъ голосомъ, и съ вашей стороны не совсмъ честно относительно другихъ соперниковъ соединять въ себ оба преимущества.
Менестрель засмялся.
— Въ дом моего друга есть только одна двушка, его племянница. Она не красива, и ей только тринадцать лтъ. Но для меня общество женщинъ, красивыхъ и не красивыхъ, положительная необходимость. Я былъ лишенъ его много дней, и вы не поврите какъ мн было пріятно, какъ очистились мои мысли отъ дорожной пыли когда я почувствовалъ опять…
— Интересъ юбки, прервалъ Кенелмъ.— Берегитесь. Мой бдный другъ съ которымъ вы меня видли сегодня можетъ служить серіознымъ предостереженіемъ, которымъ я намренъ воспользоваться, противъ интереса юбки. Онъ переживаетъ теперь большое горе, которое могло сдлаться больше чмъ горемъ. Онъ намренъ остаться въ этомъ город. Если вы тоже останетесь здсь, не забывайте его пожалуста. Вы принесли бы ему громадную пользу еслибъ увлекли его изъ міра дйствительности въ сады поэзіи. Только не пойте и не говорите ему о любви.
— Я уважаю всхъ влюбленныхъ, сказалъ менестрель съ непритворною нжностью въ голос,— и охотно ободрилъ бы и утшилъ вашего друга, но я уйду изъ Лоскомба послзавтра. Я бываю здсь только по денежнымъ дламъ.
— Я тоже уйду отсюда послзавтра. Пожертвуйте вамъ по крайней мр нсколько часовъ завтра.
— Непремнно. Отъ полудня до солнечнаго заката я буду бродить безъ всякаго дла, и вы оба сдлаете мн величайшее удовольствіе если пойдете со мной. Согласны? Хорошо. Такъ я зайду въ вашу гостиницу завтра въ полдень. И совтую вамъ остановиться вотъ въ этой гостиниц которая противъ насъ, Золотой Агнецъ. Хозяева здсь, говорятъ, добрые люди и столъ добрый.
Кенелмъ почувствовалъ что его спутникъ старается отдлаться отъ него и понялъ что онъ не говоритъ ему адреса семейства у котораго остановился для того чтобы сохранить въ тайн свое имя.
— Еще нсколько словъ, сказалъ Кенелмъ.— Вашъ хозяинъ или хозяйка, какъ здшніе жители, могутъ конечно по вашему описанію двочки и старика узнать ихъ адресъ. Мн хотлось бы чтобы мой пріятель подружился съ этою двочкой. Здсь интересъ юбки будетъ по крайней мр невинный и безопасный. Ничто не можетъ такъ успокоить и дать боле чистое и нжное направленіе такому страстному сердцу какъ сердце Тома, теперь страдающее отъ ужасной раны, какъ любовь къ ребенку.
Менестрель измнился въ лиц и даже вздрогнулъ.
— Нужно быть всезнающимъ чтобы сказать это мн.
— Я не всезнающій, но изъ вашихъ словъ заключаю что у васъ есть свой ребенокъ. Тмъ лучше, ребенокъ удержитъ васъ отъ многихъ увлеченій. Помните о ребенк. Прощайте.
Кенелмъ вошелъ въ гостиницу Золотаго Агнца, занялъ нумеръ, заказалъ ужинъ и покушалъ съ своимъ обычнымъ аппетитомъ. Затмъ, чувствуя приступъ меланхоліи, которую онъ считалъ принадлежностью геркулесовскаго сложенія, онъ всталъ, и ища развлеченія, вышелъ на освщенную газомъ улицу.
Лоскомбъ большой, красивый городъ, красиве Торъ-Гадгама по своему положенію въ долин окруженной лсистыми холмами и орошаемой прекрасною ркой, и по своему величественному собору, окруженному почтенными домами духовенства и патріархальнаго джентри. На главной улиц тснились прохожіе, одни возвращались отъ вечерней службы, другіе гуляли съ возлюбленными и родными, нкоторые, очевидно холостяки и щезамужнія, ходили рука въ руку мущины съ мущинами, женщины съ женщинами. Эту улицу Кенелмъ прошелъ разсянно. Поворотъ направо привелъ его къ забору. Здсь все было пустынно. Уединеніе понравилось ему и онъ долго бродилъ здсь глядя на величественный храмъ съ его высокими башнями и шпилями возвышавшимися къ темносинему звздному небу.
Въ задумчивости онъ пошелъ дальше и попалъ въ лабиринтъ темныхъ переулковъ. Лавки были уже заперты, но двери многихъ домовъ были отворены настежь и предъ ними стояли мущины рабочаго класса, лниво покуривая трубки, женщины сидли сплетничая на крылечкахъ, а дти играли и ссорились на улиц. Все это представляло праздную сторону англійскаго воскресенья не въ розовомъ свт. Кенелмъ прибавилъ шагу и скоро вышелъ на боле широкую улицу невольно привлеченный яркимъ свтомъ сіявшимъ въ центр ея. Подойдя ближе, онъ увидлъ что свтъ выходилъ изъ виннаго магазина, краснаго дерева двери безпрерывно отворялись и затворялись, впуская и выпуская покупателей. Этотъ домъ былъ, посл собора, красивйшимъ зданіемъ изъ всхъ виднныхъ Кенелмомъ во время его прогулки. ‘Новая цивилизація соперничаетъ со старою’, прошепталъ онъ, и въ эту самую минуту чья-то рука прикоснулась съ робкою дерзостью къ его плечу. Онъ оглянулся и увидлъ молодое лицо, утратившее однако свжесть молодости, истомленное, огрубвшее и съ искусственнымъ румянцемъ.
— Благосклонны ли вы сегодня? спросилъ хриплый голосъ.
— Благосклоненъ ли я, повторилъ Кенелмъ грустнымъ тономъ и съ грустнымъ взглядомъ.— Увы, моя бдная ближняя, если сожалніе есть благосклонность, то кто можетъ при вид васъ не быть благосклоннымъ.
Двушка сняла руку съ его плеча и онъ пошелъ дальше. Она стояла глядя на него пока онъ не скрылся изъ вида, потомъ провела рукой по глазамъ, пошла назадъ и проходя мимо виннаго магазина была въ свою очередь остановлена рукою боле грубою чмъ ея рука. Она вырвалась съ негодованіемъ и пошла прямо домой. Домой! Умстно ли здсь это слово? Бдная ближняя!

ГЛАВА XI.

Пройдя немного, Кенелмъ очутился на окраин города, на берегу рки. Небольшіе грязные домики окаймляли берегъ вплоть до моста, гд начинался скверъ, чрезъ который Кенелмъ вышелъ опять на главную улицу. На другомъ конц этой улицы онъ нашелъ рядъ домовъ похожихъ на дачи, съ большими садами спускавшимися къ рк.
Это мсто было тихо и пустынно. Вс гуляющіе разошлись по домамъ. Ночь была тихая и звздная. Изъ садовъ доносилось благоуханіе ночныхъ цвтовъ. Кенелмъ остановился чтобы подышать ароматнымъ воздухомъ, и поднявъ глаза, до тхъ поръ въ задумчивости опущенные, увидалъ на террас ближайшаго дома группу хорошо одтыхъ людей. Терраса была необычно обширна. Вокругъ небольшаго круглаго стола, уставленнаго виномъ и фруктами, сидли на плетеныхъ стульяхъ три женщины и одинъ мущина, на сторон ближайшей къ Кенелму. Въ этомъ мущин, который сидлъ слегка повернувшись къ нему профилемъ и повидимому глядлъ на рку, Кенелмъ узналъ менестреля. Онъ былъ все еще въ своемъ щегольскомъ плать, и его тонкія черты, густые кудрявые волосы и борода, напоминавшая цвтомъ и формой Рубенса, казались красиве чмъ когда-либо, при ночномъ освщеніи, которому только-что взошедшая луна придала еще боле мягкости. Женщины были въ вечернихъ костюмахъ, но Кенелмъ не могъ видть ихъ лица заслоненныя фигурой менестреля. Онъ тихо перешелъ улицу и сталъ за контрфорсомъ низкой стны окружавшей садъ, откуда могъ видть все происходившее на террас не рискуя быть замченнымъ сидвшими на ней. Онъ предпринялъ это наблюденіе безъ всякой опредленной цли. Группа была такъ сценично-живописна что онъ остановился предъ ней какъ предъ картиной.
Тутъ онъ увидлъ что одна изъ трехъ женщинъ была старуха, другая стройная двочка лтъ двнадцати или тринадцати, третья женщина лтъ двадцати семи или двадцати восьми. Послдняя была одта нарядне другихъ. На. ея ше, полузакрытой тонкою косынкой, блистали драгоцнные камни, и когда она повернулась лицомъ къ лун, Кенелмъ увидалъ что она красавица, съ тмъ родомъ красоты который боле другихъ плняетъ поэтовъ и артистовъ, нсколько напоминавшая Форнарину Рафаэля, смуглая съ теплыми тонами.
Въ эту минуту въ открытомъ окн показался высокій, полный мущина среднихъ лтъ, типъ человка семейнаго, богатаго и довольнаго. Онъ былъ лысъ, румянъ, съ небольшими бакенбардами.
— Не пора ли идти въ комнаты? сказалъ онъ съ легкимъ иностраннымъ акцентомъ и громкимъ, чистымъ голосомъ ясно донесшимся до Кенелма.
— Какъ ты несносенъ, Фрицъ, отвчала красивая женщина полусердито, полушутливо, тмъ тономъ какимъ говорятъ жены съ надодающими мужьями. Твой другъ хмурился весь вечеръ, и только теперь, когда показалась луна, начинаетъ оживляться.
— Луна дйствуетъ хорошо, какъ я слышалъ, на поэтовъ и другихъ безумцевъ, сказалъ лысый съ добродушнымъ смхомъ,— но я не хочу чтобы моя маленькая племянница захворала опять когда только-что начала поправляться. Анни, или домой.
Двочка неохотно повиновалась. Старуха тоже встала.
— Вотъ матушка благоразумна, сказалъ лысый.— Играть въ euchre безопасне чмъ мечтать ночью на открытомъ воздух. Говоря это онъ заботливо обнялъ талію старухи, которая повидимому была хромая и ходила съ трудомъ.— Что же касается васъ, двухъ мечтателей и поклонниковъ луны, я даю вамъ десять минутъ и никакъ не боле.
— Тиранъ, отвчалъ менестрель.
На балкон остались только двое, менестрель и красивая женщина. Окно было затворено и полузавшано кисейною занавской, но Кенелмъ могъ видть часть комнаты. Она была освщена лампой, стоявшею на стол посредин, и свчами, и убрана роскошно, но не въ англійскомъ вкус. Потолокъ и стны, напримръ, были расписаны, стны съ панелями и пилястрами въ арабескахъ.
‘Они иностранцы, несмотря на то что мущина говоритъ такъ хорошо по-англійски, подумалъ Кенелмъ.— Это видно и изъ того что они не считаютъ предосудительнымъ играть въ воскресный вечеръ въ карты. Euchre американская игра. Мущину зовутъ Фрицъ. Понимаю! Они Нмцы жившіе долго въ Америк. Менестрель сказалъ что бываетъ въ Лоскомб по денежнымъ дламъ. Хозяинъ дома безъ сомннія купецъ. Менестрель членъ какой-нибудь коммерческой фирмы. Понятно почему онъ скрываетъ свое имя. Онъ опасается чтобы не обнаружилось что онъ проводитъ время въ занятіяхъ такъ не соотвтствующихъ его общественному положенію.’
Пока онъ соображалъ это, женщина на террас подвинулась ближе къ менестрелю и говорила съ нимъ очевидно съ жаромъ, но такъ тихо что Кенелмъ не слышалъ ни слова. По ея манерамъ и выраженію лица ея собесдника можно было заключить что она упрекаетъ его въ чемъ-то въ чемъ тотъ не признаетъ себя виновнымъ. Когда онъ заговорилъ въ свою очередь, она на минуту отвернулась отъ него, потомъ протянула ему руку, которую онъ поцловалъ. Глядя на нихъ со стороны, легко было принять ихъ за влюбленныхъ. Прекрасная ночь, благоуханіе цвтовъ, и уединеніе, луна и звзды, все окружало ихъ атмосферой любви. Менестрель всталъ, наклонился надъ ршеткой балкона и устремилъ взоръ на рку. Женщина тоже встала и наклонилась надъ ршеткой такъ что ея темные волосы почти прикасались къ каштановымъ кудрямъ ея собесдника.
Кенелмъ вздохнулъ. Было ли то отъ зависти, отъ сожалнія или страха,— не знаю, но онъ вздохнулъ.
Посл краткаго молчанія женщина сказала все еще тихимъ голосомъ, однако такъ громко что Кенелмъ, благодаря своему тонкому слуху, разслышалъ.
— Скажите мн опять т стихи. Я должна запомнить въ нихъ каждое слово пока вы не покинули насъ.
Менестрель отвчалъ что-то неслышно.
— Скажите, продолжала женщина.— Потомъ положите ихъ на музыку, и я спою ихъ въ слдующій разъ какъ вы прідете къ намъ. Я придумала для нихъ заглавіе.
— Какое?
— Любовная ссора.
Менестрель повернулъ голову и глаза ихъ встртились, и встртясь долго не могли разстаться. Затмъ онъ отвернулся отъ нея, и устремивъ опять взоръ на рку проговорилъ своимъ мелодическимъ голосомъ слдующія строки:
ЛЮБОВНАЯ ССОРА.
Наклонившись надъ ркою
Мы стоимъ въ вечерній часъ,
Ты поникла головою
И отвесть не можешь глазъ.
Лунный свтъ въ вод трепещетъ,
Передъ нами чудеса:
Въ искрахъ волны, звзды блещутъ,
Подъ ногами небеса!
Вдругъ холодною струею
Дунулъ втръ издалека,
Надъ взволнованной ркою
Слышны стоны тростника,
Облакъ звзды черной дымкой
Застилаетъ все темнй….
Обними, сказки съ улыбкой:
‘Ты прощенъ’. Гляди скорй:
Свтлой струйкой тихо плещетъ
Успокоенный потокъ,
Въ искрахъ волны, звзды блещутъ,
Небеса у нашихъ ногъ.
Когда онъ кончилъ и стоялъ все еще отвернувшись, женщина не обняла его, не вымолвила ‘ты прощенъ’, но какъ бы покоряясь непреодолимому влеченію положила руку на его плечо.
Менестрель вздрогнулъ.
Ему послышалось, онъ самъ не зналъ откуда, отъ кого:
— Не хорошо, не хорошо! Помните о ребенк!
— Шт! Вымолвилъ онъ.— Слышали вы голосъ?
— Только вашъ.
— Это былъ голосъ нашего ангела хранителя, Амалія. Онъ прозвучалъ вовремя. Пойдемте въ комнаты.

ГЛАВА XII.

На слдующій день, рано утромъ, Кенелмъ постилъ Тома въ дом его дяди. Это былъ удобный, красивый домъ, говорившій о достатк владльца. Самъ ветеринаръ былъ человкъ умный и повидимому боле образованный чмъ того требовало его ремесло. Бездтный вдовецъ лтъ шестидесяти или семидесяти, онъ жилъ съ сестрой, старою двушкой. Они очевидно были очень привязаны къ Тому и радовались мысли что онъ останется съ ними. Самъ Томъ имлъ скоре печальный нежели пасмурный видъ, и лицо его просіяло при первомъ взгляд на Кенелма. Этотъ чудакъ старался быть любезнымъ въ разговор со стариками и насколько могъ боле похожимъ на другихъ людей. Уходя онъ просилъ Тома придти къ нему въ гостиницу въ половин перваго и провести день съ нимъ и съ менестрелемъ. Возвратясь въ гостиницу Золотаго Агнца, онъ сталъ ждать своего перваго гостя, менестреля.
Служитель музъ явился ровно въ двнадцать часовъ. Выраженіе его лица не было такъ ясно и весело какъ обыкновенно. Кенелмъ не упомянулъ о сцен которой былъ свидтелемъ, и его гость не подозрвалъ что Кенелмъ видлъ ее и что отъ него исходилъ предостерегающій голосъ.
Кенелмъ.— Я просилъ моего друга Тома Боульза придти немного позже, я бы желалъ чтобы вы были полезны ему, и хочу сказать вамъ какъ…
Менестрель.— Скажите, сдлайте милость.
Кенелмъ.— Вы знаете что я не поэтъ и не особенно уважаю стихосложеніе какъ искусство только.
Менестрель.— И я также.
Кенелмъ.— Но я глубоко уважаю поэзію какъ проповдь. Я почувствовалъ это уваженіе къ вамъ когда вы рисовали и говорили поученіе вчера вечеромъ, и запечатлли въ моемъ сердц — надюсь навсегда пока оно бьется — образъ ребенка на гор освщенной солнцемъ, высоко надъ жилищами людей, бросающаго мячъ изъ цвтовъ къ небу, съ глазами устремленными на небо.
Лицо пвца покрылось густымъ румянцемъ и губы его дрожали, онъ былъ очень чувствителенъ къ похваламъ — большинство пвцовъ таковы.
Кенелмъ продолжалъ:
— Я былъ воспитанъ въ реалистической школ, и я не доволенъ реализмомъ, ибо въ реализм какъ школ нтъ истины. Онъ заключаетъ въ себ только часть истины, самую холодную и жесткую часть, а кто говоритъ только одну часть истины, скрывая остальныя, тотъ говоритъ ложь.
Менестрель (лукаво).— Значитъ критикъ который сказалъ ма: ‘воспвайте бифетекъ, такъ какъ аппетитъ къ д есть дйствительная потребность вседневной жизни, и не пойте объ искусств, о слав и любви, ибо во вседневной жизни человкъ можетъ обойтись безъ такихъ понятій’ — говорилъ ложь?
Кенелмъ.— Благодарю васъ за этотъ упрекъ. Я покоряюсь ему. Несомннно я говорилъ ложъ, то-есть если давалъ совтъ совершенно серіозно, если же не серіозно, то….
Менестрель.— Вы оклеветали себя.
Кенелмъ.— Почти такъ. Я пустился въ свои странствія чтобъ избжать притворствъ, и начинаю замчать что я самъ притворщикъ по преимуществу. Но я внезапно встртилъ васъ какъ мальчикъ которому наскучилъ синтаксисъ и дроби встрчаетъ веселую поэму или книгу съ картинками, и чувствуетъ что умъ его проясняется. Я многимъ обязанъ вамъ, вы сдлали мн бездну добра.
— Я не могу понять какимъ образомъ.
— Можетъ-быть такъ, но вы показали мн какъ самый реализмъ природы получаетъ краски и жизнь и душу когда смотришь на него съ идеальной или поэтической стороны. Не самыя т слова что вы говорите или поете сдлали мн добро, но они пробудили во мн новый рядъ мыслей. Лучшій учитель тотъ кто боле наводитъ на мысль чмъ передаетъ ее догматически, и возбуждаетъ въ своихъ слушателяхъ желаніе учиться. Вотъ почему, какого бы ни было достоинство вашихъ псень въ глазахъ критики, я съ удовольствіемъ вспоминаю что вы хотли бы прожить всю жизнь распвая.
— Простите меня, вы забыли что я прибавилъ ‘еслибы круглый годъ было лто и человкъ вчно былъ молодъ’.
— Я не забылъ этого. Но если лто и молодость пройдутъ для васъ, вы оставите и молодость и лто на своемъ пути, въ сердцахъ которыя простая дйствительность длала бы вчно старыми, считающими свои медленныя біенія подъ сумрачнымъ небомъ безъ солнца и звздъ. Подумайте какъ прекрасно призваніе пвца приводить вашу жизнь въ соотвтствіе съ вашими пснями и бросать ваши цвты къ небу, какъ длалъ вашъ ребенокъ, устремляя глаза въ небо. Подумайте лишь объ этомъ когда будете говорить съ моимъ грустнымъ другомъ и вы сдлаете ему добро, какъ сдлали мн, не будучи въ состояніи отгадать какимъ образомъ искатель прекраснаго, подобный вамъ, увлекаетъ насъ за собой на своемъ пути, такъ что и мы начинаемъ искать прекрасное и видимъ его въ полевыхъ цвтахъ которыхъ не замчали до тхъ поръ.
Въ это время Томъ вошелъ въ маленькую усыпанную пескомъ комнату гд происходилъ этотъ разговоръ, и вс трое вышли вмст, избравъ кратчайшій путь изъ города въ поля и лса.

ГЛАВА XIII.

Былъ ли умъ менестреля возбужденъ похвалами и одобреніями Кенелма или нтъ, но онъ говорилъ такъ что совершенно очаровалъ Тома, и Кенелмъ ограничивался только краткими замчаніями чтобы вызывать главнаго собесдника на продолженіе разговора.
Поводы къ разговору подавали окружающіе предметы природы, которые интересуютъ дтей и взрослыхъ людей кои подобно Тому привыкли смотрть на окружающее боле глазами сердца нежели ума. Странствующій пвецъ зналъ многое объ образ жизни птицъ, животныхъ и наскомыхъ, онъ разказывалъ о нихъ анекдоты съ примсью юмора и увлеченія которые приковывали вниманіе Тома, заставляли его хохотать отъ души и по временамъ вызывали слезы на его большіе голубые глаза.
Они обдали въ придорожной гостиниц и обдъ прошелъ очень весело, потомъ потихоньку пошли назадъ. По мр наступленія сумерокъ разговоръ ихъ становился серіозяе, и Кенелмъ принималъ больше участія въ немъ. Томъ слушалъ молча и внимательно. Наконецъ, когда городъ былъ уже въ виду они ршили отдохнуть немного подъ тнью деревъ.
Они прилегли для отдыха, и птицы распвали свои вечерніе гимны въ втвяхъ надъ ихъ головами или безшумно и безбоязненно спускались вокругъ нихъ за пищей въ поля. Бродячій пвецъ сказалъ Кенелму:
— Вы говорили мн что вы не поэтъ, но я убждаюсь что вы имете поэтическое призваніе, вы вроятно писали стихи?
— Нтъ, я уже прежде говорилъ вамъ что писалъ только ученическіе стихи на латинскомъ и греческомъ языкахъ, но сегодня утромъ я нашелъ въ своемъ ранц копію стиховъ написанныхъ однимъ моимъ школьнымъ товарищемъ, я положилъ ихъ въ карманъ чтобы прочесть ихъ вамъ обоимъ. Они не похожи на ваши стихи, которые безъ сомннія выливаются внезапно и оригинально. Эти стихи были написаны однимъ Шотландцемъ въ дух старинныхъ балладъ. Въ самыхъ словахъ нтъ ничего особенно замчательнаго, но идея ихъ не лишена значенія и показалась мн оригинальною, вотъ почему я списалъ ихъ. Этотъ листокъ случайно нашелся въ одной изъ двухъ книгъ которыя я взялъ съ собой изъ дому.
— Что это за книги? Я увренъ что это поэтическія произведенія.
— Нтъ, об метафизическія и чрезвычайно сухи. Томъ, закурите свою трубку, а вы, сэръ, расположитесь поспокойне. Я долженъ предупредить васъ что баллада довольно длинна. Терпніе!
— Вниманіе! сказалъ менестрель.
— Начинайте! прибавилъ Томъ.
Кенелмъ началъ читать — онъ читалъ хорошо:
НЕВСТА ЛОРДА РОНАЛЬДА
I.
Только звзды зашли, чуть заря занялась,
А на площади нтъ ужь проходу.
На какое веселье толпа собралась?
Что за праздникъ готовятъ народу?
— Только солнце блеснетъ, злая вдьма умретъ
На костр.— ‘Чмъ она согршила?
Убивала людей? Истребляла ли скотъ?
Иль бездождьемь поля изсушила?’
— Нтъ, не знаютъ за ней прегршеній такихъ,
Она славилась жизнью иною:
Утшала сиротъ, исцляла больныхъ,
Одляла всхъ щедрой рукою.
Но вернулся изъ Рима епископъ святой
И его благодать оснила:
Онъ прозрлъ что она все не силой благой,
А нечистою силой творила.
Не хотла сознать прегршенье свое,
И умретъ въ нераскаяньи гордомъ.
А была бы прощена: мужъ покойный ея
Былъ на Клайд властительнымъ лордомъ.
Всколебалась толпа, слышенъ говоръ: ‘ведутъ!’
Вотъ она — все молчитъ, какъ нмая!
Вотъ они, палачи! Ахъ, сейчасъ подожгутъ,
И погибнетъ безвинно святая!
И во славу Господню колдунью сожгли,
Но епископъ святой сокрушался.
‘Не въ конецъ, молвилъ онъ, мы злой родъ изведи:
Посл вдьмы наслдникъ остался.’
Выросъ сынъ молодцомъ и отважнымъ бойцомъ
И пустился за синее море,
Добывать ли богатства отцовскимъ мечомъ,
Иль размыкать тяжелое горе….
II.
Годъ прошелъ и другой, за холодной зимой
Вновь повяло теплой весною.
Лордъ Рональдъ воротился въ свой замокъ родной
Не одинъ, съ молодою женою.
Красотой никого не прельстила бъ она,
Смльчаки, съ ней при встрч, пугались,
Изъ лица, точно смерть, и худа, и блдна,
Два клыка изо рта выставлялись.
Говоритъ ли она — такъ осенней порой ъ
Волкъ голодный въ степи завываетъ,
А какъ взглянетъ съ улыбкою мрачной и злой —
Въ жилахъ кровь въ одинъ мигъ застываетъ.
‘Лордъ Рональдъ! не красой ты прельстился въ жен,
Видно леди безмрно богата?’
— Денегъ я не ищу хоть родился въ стран
Гд за золото выдадутъ брата.
Нтъ, не тлннымъ богатствомъ владетъ она,
Ея даръ всего въ мір цнне,—
Оттого для меня молодая жена
Всхъ красавицъ на свт миле.
Разъ епископъ съ докладомъ придя къ королю
Съ укоризной къ нему обратился:
‘Разлюбилъ, государь, ты отчизну свою:
Вновь на Клайд злой духъ воцарился.
‘Лордъ Рональдъ на чужбин женился…. на комъ?
Она врно въ родств съ сатаною,
Безобразна лицомъ, злая вдьма притомъ —
По ночамъ выползаетъ змею.
‘Повели ихъ казнить, ради церкви святой
И на злое врагу посрамленье.
Злое смя сотри королевской рукой
И на церковь пожертвуй имнье.’
Засмялся король, ты умно разсудилъ
Онъ сказалъ,— разсудку я умне,
Ты имнье цнилъ, да одно позабылъ:
Королю оно будетъ нужне.
‘Передъ очи мои пусть предстанутъ они,
Осужу ихъ судомъ я правдивымъ,
Пусть не скажутъ что я былъ какъ предки мои
О церковныхъ длахъ нерадивымъ.’
III.
Лордъ Рональдъ на суд предъ самимъ королемъ
Не одинъ, съ молодою женою.
И смяся толпятся бароны кругомъ,
Восхищаясь ея красотою.
Но взглянула — и всхъ велій страхъ обуялъ,
Слово молвить епископъ боялся,
Лишь король на нее безъ боязни взиралъ,
Но въ душ — самъ король содрогался.
‘Лордъ Рональдъ! На тебя, средь великихъ заботъ,
Не случайно нашъ взоръ обратился:
Знаменитъ и богатъ твой въ Шотландіи родъ,
Отвчай намъ: на комъ ты женился?
‘Такой рыцарь какъ я, такой рыцарь какъ ты
Не беретъ себ встрчную въ жены,
Ищемъ золота мы, ищемъ мы красоты,
Въ томъ на васъ я ссылаюсь, бароны.’
— Не гляди, злой король, что дурна я съ лица —
Отвчала съ властительнымъ взглядомъ —
Назови я свой родъ, назови я отца
Ты со мной не посмлъ бы стать рядомъ
— Нтъ богатства за мной, не взяла я красой,
Но безцнною тайной владю,
Старъ и младъ назоветъ меня милой женой,
Если я — не дай Богъ!— овдовю.
Одарю кто посметъ женою назвать
Величайшимъ сокровищемъ въ мір:
То о чемъ онъ боится въ молитв шептать
И повдать за чашей на пир,
То о чемъ онъ боится забредить во сн,
Что влечетъ за собой преступленье,
Вожделнный тотъ грхъ онъ увидитъ во мн,
И увидитъ грха исполненье.
Вс бароны, король, самъ епископъ святой,
Страстныхъ взоровъ съ нея не спускали,
У нея на лиц потрясенной душой
Вожделнный свой, грхъ созерцали.
И казалося имъ что предъ ними стоитъ
Не она, а краса неземная,
Волчій голосъ ея слаще арфы звучитъ,
Какъ голубка воркуетъ лсная.
И сердца, очарованы дивной красой,
Къ ней любовнымъ огнемъ запылали,
Слышенъ крикъ: ‘будь вдовой! будь моею женой!…’
И надъ мужемъ мечи засверкали….
Но внезапно весь залъ мракъ полночный объялъ,
И свершилось грховное дло:
Съ дикимъ воплемъ на смерть пораженный упалъ….
А когда во дворц прояснло
Лордъ Рональдъ свой кинжалъ о полу вытиралъ,
Озираяся злобно и дико,
А епископъ въ крови бездыханный лежалъ….
И всхъ трепетъ объемлетъ великій.
‘Не напрасно жену выше тлнныхъ утхъ,
Я цнилъ — ея слово нелживо,
Здсь во очію всхъ вожделнный свой грхъ
Я въ крови потопилъ нечестивой.
‘За сожженную мать нын месть свершена,
И завса съ очей моихъ пала:
Красотою грха не прельщаетъ жена,
Ненавистна отнын мн стала.
‘Оставляю вдову — кто готовъ испытать?
Кто безъ страха возьметъ ее въ жены?
Съ этимъ словомъ пошелъ — и его удержать
Не посмлъ ни король, ни бароны.
Но вдова никому не казалась страшна,
Всмъ являлась желанной женою….
Сколько душъ своей тайной загубитъ она,
Сколько жизней обманной красою!
Да не будетъ чтобъ грхъ лучезарной красой
Могъ явиться для нашихъ желаній!
О, спаси насъ Господь Своей силой святой
Отъ подобныхъ сему испытаній!…
Кончивъ, Кенелмъ взглянулъ на Тома, лицо коего было обращено къ нему, съ открытыми губами, блдными щеками и съ выраженіемъ ужаса. Оправившись онъ хотлъ говорить, хотлъ улыбнуться, но ни то ни другое не удалось ему. Онъ быстро поднялся, отошелъ и сталъ въ тни темной березы прислонившись къ ея стволу.
— Что вы скажете о баллад? спросилъ Кенелмъ пвца.
— Она не лишена силы, отвчалъ тотъ.
— Въ нкоторомъ род.
Менестрель посмотрлъ пристально на Кэнелма и опустилъ глаза, густой румянецъ покрылъ его щеки.
— Шотландцы вдумчивое племя. Шотландецъ написавшій эту вещь вроятно думалъ о томъ времени когда грхъ казался ему привлекательнымъ, но если такъ, то очевидно что онъ отдлался отъ этого призрака. Не пора ли намъ идти? Пойдемъ Томъ.
Менестрель разстался съ ними при вход въ городъ, сказавъ:
— Я сожалю что не могу еще разъ увидаться съ вами обоими, такъ какъ я съ разсвтомъ оставляю Лоскомбъ. Кстати, я забылъ прежде передать вамъ, вотъ адресъ который вы желали имть.
Кенелмъ.— Ребенка. Я радъ что вы вспомнили о немъ.
Менестрель снова взглянулъ пристально на Кенелма, на этотъ разъ уже не опуская глазъ. Выраженіе лица Кенелма было такъ просто и спокойно что въ немъ не замтно было никакой мысли.
Кенелмъ съ Томомъ нсколько минутъ въ молчаніи продолжали свой путь къ дому ветеринарнаго врача. Тутъ Томъ сказалъ со вздохомъ:
— Вы прочли эти стихи чтобы поразить меня сюда, сюда.
Онъ ударилъ себя въ грудь.
— Стихи эти были написаны задолго до того какъ я увидлъ васъ, Томъ, но хорошо еслибъ они поражали насъ всхъ. За васъ, другъ мой, я больше не боюсь. Разв вы теперь не другой человкъ?
— Я чувствую что во мн какъ будто произошла перемна, отвчалъ Томъ медленнымъ и печальнымъ голосомъ.— Слушая какъ вы съ этимъ джентльменомъ толковали такъ много о вещахъ о которыхъ я прежде не думалъ, я почувствовалъ въ себ что-то,— вы будете смяться когда я скажу,— что-то похожее на птицу.
— Похожее на птицу, хорошо — у птицы есть крылья.
— Именно такъ.
— Вы почувствовали что крылья, которыхъ вы прежде не замчали, распустились и бьются будто о ршетку клтки. Вы были врны своимъ инстинктамъ, дорогой другъ, инстинктамъ пространства и неба. Смле! двери клтки скоро растворятся. А пока, говоря практически, я даю вамъ слдующій совтъ на прощанье: у васъ быстрый и впечатлительный умъ, который вы дали стснить и подавить вашему сильному тлу. Дайте этому уму полную свободу. Занимайтесь старательно своимъ дломъ: потребность правильныхъ занятій есть здоровый аппетитъ ума, въ свободные часы воспитывайте въ себ новыя мысли которыя пробуждены въ васъ разговоромъ съ людьми привыкшими воспитывать свой умъ боле нежели тло. Вступите въ какой-нибудь книжный клубъ и старайтесь интересоваться книгами. Мудрый человкъ сказалъ: ‘книги расширяютъ настоящее, прибавляя къ нему прошедшее и будущее’. Ищите общества образованныхъ мущинъ и образованныхъ женщинъ также, а когда вы разсердитесь на кого-нибудь, старайтесь примириться съ нимъ, не сшибайте его съ ногъ, и не давайте сбить себя съ ногъ врагу боле сильному чмъ вы — пьянству. Поступайте такъ, и когда мы снова увидимся, вы будете….
— Постойте, сэръ, мы свидимся еще?
— Да, если мы оба будемъ живы, я общаю вамъ это.
— Когда?
— Видите ли, Томъ, у обоихъ насъ въ вашихъ старыхъ Я кое-что надобно переработать. Вы будете перерабатывать ваше кое-что покоемъ, а я долженъ переработать свое, если только смогу, движеніемъ. Итакъ, я долженъ продолжать свой путь. Дай Богъ чтобъ у насъ были новыя Я, лучше старыхъ, когда снова ложмемъ другъ другу руку. Съ своей стороны, дражайшій Томъ, употребите для этого всевозможныя старанія, и Богъ да поможетъ вамъ.
— И Богъ да благословитъ васъ! воскликнулъ Томъ съ чувствомъ, и слезы, которыхъ онъ не удерживалъ, закапали изъ его большихъ голубыхъ глазъ.

ГЛАВА XIV.

Хотя Кенелмъ вышелъ изъ Лоскомба во вторникъ утромъ, но въ Низдель-Паркъ онъ явился только въ среду, немного прежде звонка возвщавшаго что пора одваться къ обду. Приключенія его въ этотъ промежутокъ времени не заслуживаютъ упоминанія. Онъ надялся встртиться еще разъ съ менестрелемъ, но этого не случилось.
Чемоданъ его уже прибылъ, и онъ тяжело вздохнулъ облекаясь въ вечернее платье джентльмена:
— Увы! я скоро возвратился въ свою кожу.
Въ дом было еще нсколько гостей, хотя общество не было велико. Они были приглашены въ виду приближавшихся выборовъ и состояли изъ помщиковъ и духовныхъ лицъ. Высшимъ изъ гостей по положенію и значенію былъ Георгъ Бельвойръ.
Кенелмъ принималъ участіе въ этомъ обществ съ самоотверженіемъ которое граничило съ раскаяніемъ.
Въ первый день онъ говорилъ очень мало, и дама которую онъ велъ къ обду нашла что онъ очень скучный молодой человкъ. Мистеръ Траверсъ напрасно старался вызвать его на разговоръ. Онъ ожидалъ много удовольствія отъ эксцентричностей своего гостя который говорилъ довольно охотно въ лощин поросшей кустами, и горько разочаровался.
— Я чувствую себя, шепнулъ онъ мистрисъ Кэмпіонъ,— подобно бдному лорду Помфрету который будучи очарованъ оживленною болтовней Панча купилъ его и былъ чрезвычайно удивленъ что Панчъ принесенный домой не говоритъ.
— Но вашъ Панчъ слушаетъ, сказала мистрисъ Кампіовъ,— и наблюдаетъ.
Съ другой стороны, Георга Бельвойра вс находили очень пріятнымъ. Не будучи веселымъ отъ природы, онъ старался казаться таковымъ, громко смялся со сквайрами, толковалъ съ ихъ женами и дочерьми о такихъ мелочахъ какъ провинціальные балы и партіи крикета, а когда посл обда онъ подобно Катону ‘подогрлъ свою доблесть виномъ’, доблесть его обнаружилась въ похвалахъ хорошимъ людямъ, то-есть людямъ его партіи, и въ проклятіяхъ людямъ дурнымъ, тоесть людямъ другой партіи.
Время отъ времени онъ обращался къ Кенелму, и Кенелмъ постоянно давалъ одинъ и тотъ же отвтъ:
— Вы говорите очень убдительно.
Первый вечеръ закончился какъ обыкновенно въ сельскихъ домахъ. Позвали при лунномъ свт на террас предъ домомъ, потомъ молодыя любительницы спли кое-что, старшіе сыграли робберъ виста, за тмъ слдовало вино съ водою, ручные подсвчники, курильная комната для курящихъ и постели для тхъ кто не курилъ.
Въ продолженіе вечера Сесилія, частію по обязанности хозяйки, частію изъ свойственнаго добрымъ и благовоспитаннымъ особамъ состраданія къ застнчивости, старалась вывести Кенелма изъ того разобщенія въ которое онъ замкнулся. Старанія дочери были такъ же напрасны какъ и старанія ея отца. Кенелмъ отвчалъ со спокойнымъ самообладаніемъ которое могло убдить ее что не было въ свт человка мене застнчиваго, ни одинъ человкъ не нуждался мене въ заботахъ хозяйки чтобы чувствовать себя удобне или по крайней мр мене неудобно. Но онъ отвчалъ односложными словами и съ видомъ человка который думалъ внутренно: ‘Еслибъ это существо только оставило меня въ поко!’
Гордость Сесиліи впервые въ жизни была уязвлена, и, странно сказать, она начала интересоваться этимъ равнодушнымъ пришельцемъ боле чмъ оживленнымъ и пріятнымъ Георгомъ Бельвойромъ, который, она угадывала это женскимъ чутьемъ, былъ влюбленъ въ нее до безумія.
Въ этотъ вечеръ Сесилія Траверсъ, придя въ свою спальню, сказала съ улыбкою горничной что она слишкомъ утомлена чтобы перечесывать свои волосы, но когда двушка вышла, она оглянула себя въ зеркало боле внимательно и съ меньшимъ удовлетвореніемъ чмъ обыкновенно и не взирая на усталость простояла у окна глядя въ лунную ночь еще добрый часъ времени посл того какъ горничная оставила ее одну.

ГЛАВА XV.

Кенелмъ Чиллингли пробылъ уже нсколько дней въ Низдель-Парк. Рчь къ нему возвратилась. Другіе гости разъхались, въ томъ числ и Георгъ Бельвойръ. Кенелмъ очень понравился Леопольду Траверсу. Леопольдъ былъ изъ числа тхъ людей, можетъ-быть не рдкихъ въ Англіи, кои при большой умственной энергіи имютъ мало книжныхъ знаній, и встрчаясь съ человкомъ книжнымъ, но не педантомъ, чувствуютъ пріятное оживленіе въ его обществ, находя удовольствіе слушать его замчанія, съ удивленіемъ видя какими почтенными авторитетами поддерживаются выводы добытые ихъ собственнымъ здравымъ смысломъ изъ жизни, или какими убдительными доводами почерпнутыми изъ книгъ эти выводы опровергаются. Леопольдъ Траверсъ имлъ то чувство юмора что обыкновенно сопровождаетъ глубокій практическій смыслъ (нтъ, напримръ, человка который имлъ бы боле практическаго смысла чмъ Шотландецъ, и нтъ человка боле чувствительнаго къ юмору), и не только забавлялся страннымъ способомъ выраженій Кенелма, но часто принималъ по ошибк его иронію за серіозное.
Съ тхъ поръ какъ онъ въ молодости удалился изъ столицы и посвятилъ себя земледльческимъ интересамъ, Леопольдъ Траверсъ очень рдко встрчалъ людей которые своимъ разговоромъ отвлекали бы его къ другимъ предметамъ отъ вседневной рутины его жизни, и потому во взглядахъ Кенелма на людей и вещи онъ нашелъ источникъ новаго удовольствія, они разбудили его собственныя метафизическія врованія которыя сформировались въ немъ безсознательно, и долгое время покоились въ тайникахъ его разума, остраго и крпкаго, но боле привыкшаго повелвать чмъ спорить. Кенелмъ съ своей стороны находилъ въ хозяин дома многое что ему нравилось и восхищало его, но въ противоположность ихъ взаимному положенію по лтамъ, онъ говорилъ съ Траверсомъ какъ съ боле молодымъ умомъ. Одною изъ странныхъ теорій его было что каждое поколніе умственно старше поколнія предыдущаго, особливо во всемъ что относится къ наукамъ, а изученіе жизни, сказалъ бы онъ, есть наука, а не искусство.
Но Сесилія, какое впечатлніе произвела она на юнаго гостя? Былъ ли онъ чувствителенъ къ чарамъ ея рдкой красоты, ко граціозности ея ума, достаточно развитаго для обмна мыслей съ тми кто любитъ думать и въ то же время достаточно женственнаго и игриваго чтобъ уловлять веселую сторону дйствительности и давать надлежащее мсто тмъ мелочамъ изъ коихъ слагается сумма человческихъ заботъ? Впечатлніе она произвела, и это впечатлніе было для него ново и пріятно. Даже повременамъ въ ея присутствіи, иногда же будучи одинъ, онъ начиналъ мысленно совтоваться съ своимъ Я. ‘Кенелмъ Чиллингли, теперь когда ты возвратился въ свою шкуру, не думаешь ли ты что теб лучше бы остаться въ ней? Не могъ ли бы ты удовлетвориться своимъ жребіемъ какъ гршный потомокъ Адама, еслибы могъ получить себ въ подруги эту безгршную правнуку Евы которая промелькнула предъ тобой?’ Но онъ не могъ получить отъ своего Я никакого удовлетворительнаго отвта на эти вопросы.
Однажды онъ сказалъ неожиданно Траверсу когда они возвращались съ прогулки и предъ ними промелькнула свтлая фигура Сесиліи наклонившейся надъ цвточною куртиной на лужайк:
— Любите вы Виргилія?
— Я Виргилія читалъ еще мальчикомъ, и признаюсь съ тхъ поръ не читалъ, и, между нами, я тогда находилъ его однообразнымъ.
— Можетъ-быть потому что его стихи такъ ровны въ своей красот?
— Вроятно. Когда человкъ очень молодъ, вкусы его ошибочны, и если поэтъ безошибоченъ, мы готовы думать что у него недостаетъ живости и огня.
— Благодарю васъ за объясненіе, отвчалъ Кенелмъ, и прибавилъ про себя: ‘Боюсь что я сталъ бы звать слишкомъ часто еслибы женился на миссъ Виргиліи’.

ГЛАВА XVI.

Въ дом мистера Траверса была большая коллекція фамильныхъ портретовъ, не многіе изъ нихъ были хорошаго письма, но сквайръ очевидно гордился такимъ свидтельствомъ многочисленности предковъ. Они не только занимали большое пространство на стнахъ пріемныхъ покоевъ, но висли во множеств въ главныхъ спальныхъ комнатахъ, улыбались или хмурились на зрителей изъ темныхъ переходовъ и отдаленныхъ корридоровъ. Однажды утромъ Сесилія, проходя въ Китайскій Кабинетъ, увидла Кенелма, который съ большимъ вниманіемъ разсматривалъ женскій портретъ помщенный въ одномъ изъ этихъ темныхъ убжищъ, по которому онъ проходилъ чрезъ заднюю лстницу изъ залы въ свою комнату.
— Я не большой знатокъ въ живописи, сказалъ Кенелмъ когда Сесилія остановилась около него,— но меня поразило что эта картина гораздо лучше тхъ которымъ отведены боле почетныя мста въ вашей коллекціи. И самое лицо такъ пріятно что могло бы служить украшеніемъ самой роскошной галлереи.
— Да, сказала Сесилія съ легкимъ вздохомъ.— Лицо пріятно и портретъ считается однимъ изъ самыхъ рдкихъ художественныхъ произведеній Лели. Прежде онъ вислъ надъ каминомъ въ гостиной. Нсколько лтъ тому назадъ отецъ перемстилъ его сюда.
— Можетъ-быть онъ нашелъ что это не фамильный портретъ?
— Напротивъ, его огорчаетъ мысль что это фамильный портретъ. Постойте! Я слышу его шаги. Не говорите съ нимъ объ этой картин. Это для него очень тяжелый предметъ.
Сесилія скрылась въ Китайскій Кабинетъ, а Кенелмъ вернулся въ свою комнату.
Какой грхъ совершенный оригиналомъ во времена Карла II и открытый лишь въ царствованіе Викторіи побудилъ Леопольда Траверса перемстить самый лучшій портретъ въ дом съ почетнаго мста какое онъ занималъ, и изгнать его въ это темное уединеніе? Кенелмъ Чиллингли не говорилъ боле объ этомъ предмет, и часъ спустя пересталъ думать о немъ. На другой день онъ отправился на прогулку верхомъ съ мистеромъ Траверсомъ и Сесиліей. Путь ихъ лежалъ по уединеннымъ, тнистымъ проселкамъ безъ опредленнаго направленія, какъ вдругъ, въ томъ мст гд сходились три дороги подъ угломъ, предъ ними возстала уединенная срая башня посреди обширнаго пространства поросшаго травою и имвшаго видъ когда-то бывшаго здсь парка, съ громадными пнями срубленныхъ дубовъ торчащими тамъ и здсь.
— Сесилія! воскликнулъ Траверсъ, сердито затянувъ поводья и прерывая политическій споръ который велъ съ Кенелмомъ.— Сесилія! Какъ это случилось! Мы ошиблись поворотомъ! Но все равно, я вижу тамъ,— указывая направо,— трубу дома стараго Мондля. Онъ еще не общалъ своего голоса Георгу Бельвойру. Я поду и поговорю съ нимъ. Позжай назадъ съ мистеромъ Чиллингли и подойдите меня на Тернеровомъ лугу, я пріду къ вамъ туда. Я не буду извиняться предъ вами, мистеръ Чиллингли. Голосъ на выборахъ дло серіозное.
Говоря это, сквайръ, котораго обычная верховая лошадь былъ старый гунтеръ, остановился, повернулъ, и не видя нигд воротъ перескочилъ чрезъ изгородь и исчезъ въ томъ направленіи гд виднлись трубы дома стараго Мондля.
Кенелмъ, едва слыша сказанное сквайромъ дочери и извиненія обращенныя къ нему, стоялъ неподвижно глядя на старую срую башню столь внезапно явившуюся предъ глазами.
Не будучи ученымъ антикваріемъ подобно отцу, Кенелмъ чрезвычайно интересовался остатками прошлаго: а въ Англіи рдко доводится видть старинныя срыя башни кром разв церковныхъ башень. Все окружающее съ невыразимою грустью говорило о прошломъ раззореніи: видны были слды обширнаго готическаго зданія когда-то примыкавшаго къ башн, тамъ и сямъ возвышались остатки стнъ съ толстыми контрфорсами, видна была высохшая канава между двумя высокими валами, гд былъ прежде укрпленный ровъ, можно было даже различить мсто гд когда-то былъ холмъ съ котораго старинный баронъ творилъ судъ. Рдко доводится самому опытному антикварію открыть подобные остатки норманскихъ временъ на земляхъ принадлежащихъ стариннымъ англо-норманскимъ фамиліямъ. Окружающая дикая природа, рядъ зеленыхъ луговинъ со старыми гигантскими дубовыми стволами, пустыми внутри и со срубленными вершинами, все говорило заодно съ срою башней о прошедшемъ столь же далекомъ отъ царствованія Викторіи какъ времена пирамидъ далеки отъ правленія египетскаго вице-короля.
— Вернемтесь, сказала миссъ Траверсъ,— отецъ будетъ недоволенъ что я остаюсь здсь.
— Простите, одну минуту. Я бы желалъ чтобы мой отецъ былъ здсь, онъ простоялъ бы до солнечнаго заката. Но какая исторія у этой старой башни? Она должна имть исторію.
— Всякій домъ иметъ свою исторію, даже крестьянская хата, сказала Сесилія.— Но простите если я попрошу васъ исполнить желаніе моего отца. Я по крайней мр должна вернуться.
Кенелмъ неохотно отвелъ глаза отъ развалинъ и догналъ Сесилію, которая уже прохала нсколько шаговъ по дорог.
— Я отъ природы далеко не любопытный человкъ въ длахъ обыкновенной жизни, сказалъ Кенелмъ.— Но я не трудился бы открывать книгу еслибъ я не интересовался прошедшимъ. Сдлайте милость удовлетворите моему любопытству узнать что-нибудь объ этой старинной башн. Она не была бы печальне и уединенне еслибъ я самъ ее построилъ.
— Самыя грустныя воспоминанія соединенныя съ ней относятся къ недавнему прошлому, отвтила Сесилія.— Въ древнія времена башня охраняла замокъ который принадлежалъ древнйшей и когда-то очень могущественной фамиліи въ этихъ странахъ. Владльцы были бароны принимавшіе дятельное участіе въ войн Блой и Алой Розы. Послдній изъ нихъ держалъ сторону Ричарда III, и посл битвы при Босворс титулъ былъ потерянъ и большая часть земель конфискована. Врность Плантагенету была разумется измною Тюдору. Но ближайшіе ихъ наслдники оправились спасши отъ общаго раззоренія часть имнія которая могла бы назваться хорошимъ помстьемъ и приносила почти такой же доходъ какой получаетъ отецъ, но была обширне. Тмъ не мене эти сквайры пользовались большимъ уваженіемъ въ графств чмъ богатйшіе перы. Это была самая древняя фамилія связанная родствомъ съ замчательнйшими именами англійской исторіи. Сами они, въ теченіи нсколькихъ поколній, отличались умомъ, гостепріимствомъ, пользовались популярностью, жили своими доходами безъ излишней пышности и довольствовались званіемъ сквайровъ. Замокъ, разрушенный временемъ и войнами, они не пытались возобновить. Они жили въ дом по близости, построенномъ во времена Елизаветы, котораго вамъ не видно потому что онъ лежитъ въ лощин позади башни, средней величины, живописный загородный домъ. Наша фамилія породнилась съ ними чрезъ женитьбу. Особа портретъ кокоторый вы видли была двица изъ ихъ дома. И всякій сквайръ въ графств могъ бы гордиться родствомъ съ Флетвудами.
— Флетвуды — это ихъ имя? Я смутно припоминаю что слышалъ это имя въ связи съ разказомъ объ одномъ ужасномъ происшествіи, но не можетъ-быть чтобъ это было то же семейство. Продолжайте пожалуста.
— Боюсь что это то самое. Но я докончу свой разказъ такъ какъ его слышала. Имнье перешло наконецъ къ нкоему Бертраму Флетвуду, который къ несчастію пріобрлъ репутацію очень ловкаго дловаго человка. Онъ принималъ дятельное участіе, вмст съ другими джентльменами графства, въ одной горнозаводской компаніи, пріобрлъ значительную часть паевъ, сталъ во глав управленія предпріятіемъ….
— Понимаю, и конечно раззорился.
— Нтъ, еще хуже: сдлался очень богатъ, и, къ несчастію, пожелалъ разбогатть еще больше. Говорятъ что въ то время была манія на спекуляціи. Онъ также пустился въ нихъ и имлъ большой успхъ, наконецъ употребилъ значительную часть пріобртеннаго такимъ образомъ капитала чтобы вступить пайщикомъ въ одинъ банкъ длавшій большія операціи. До этого времени онъ пользовался популярностью и уваженіемъ въ графств, но сквайры принимавшіе участіе въ эксплуатаціи рудниковъ и знавшіе очень мало или ничего не знавшіе о другихъ спекуляціяхъ гд появлялось его имя, сочли себя обиженными что Флетвудъ изъ Флетвуда вступилъ въ товариществ съ Джонсомъ изъ Клафама въ Лондонскій банкъ.
— Неразвитые люди, эти сельскіе сквайры, отстали отъ вка. Что же дальше?
— Я слышала что Бертрамъ Флетвудъ самъ колебался сдлать этотъ шагъ, но его уговорилъ сынъ. Этотъ сынъ, Алфредъ, считался еще боле талантливымъ дльцомъ чмъ его отецъ, и былъ главнымъ дятелемъ во всхъ послднихъ спекуляціяхъ которыя были такъ успшны. Мистрисъ Кампіонъ хорошо знала Алфреда Флетвуда. Она говоритъ что онъ былъ очень красивъ, съ быстрыми блестящими глазами, съ красивою внушительною рчью, безмрно честолюбивый,— боле честолюбивый чмъ скупой,— онъ копилъ деньги не столько для денегъ, сколько для положенія и вліянія. По ея словамъ, самымъ завтнымъ его желаніемъ было воротить баронскій титулъ, но не раньше какъ пріобртя состояніе соотвтственное блеску древняго титула и равное богатству знатнйшихъ изъ современныхъ перовъ.
— Жалкое честолюбіе, еслибы мн пришлось выбирать, я предпочелъ бы долю поэта на чердак. Но я не могу быть судьею. Благодаря Бога я не честолюбивъ. Но всякое честолюбіе, всякое желаніе возвыситься можетъ интересовать и того кто чувствуетъ жалкое удовлетвореніе если только не падаетъ. Итакъ сынъ одержалъ верхъ и Флетвудъ вступилъ въ компаніи съ Джонсомъ на путь къ богатству и титулу? Но былъ ли сынъ женатъ? Если такъ, то безъ сомннія на дочери герцога или милліонера. Охота за почестями и за деньгами съ опасностью раззоренія и рабочаго дома. Таковъ прогрессъ вка!
— Нтъ, возразила Сесилія улыбаясь, но улыбаясь съ горечью,— Флетвудъ былъ женатъ не на дочери герцога или милліонера, жена его принадлежала однако къ благородной фамиліи, очень бдной и очень гордой. Вроятно онъ женился изъ честолюбія если не для денегъ. Отецъ ея пользовался большимъ политическимъ вліяніемъ, и вроятно могъ содйствовать ему въ достиженіи баронства. Мать ея была свтская женщина высокаго рода и въ близкомъ родств съ нашею родственницей леди Гленальвонъ.
— Леди Гленальвонъ, самый дорогой другъ мой изъ числа женщинъ! Вы въ родств съ ней?
— Да, лордъ Гленальвонъ былъ дядя моей матери. Но я хочу кончить разказъ прежде чмъ вернется отецъ. Алфредъ Флетвудъ женился гораздо позже вступленія въ банкъ. Отецъ его, по его желанію, пріобрлъ все предпріятіе, когда мистеръ Джонсъ умеръ. Банкъ продолжалъ дйствовать подъ фирмою Флетвудъ и Сынъ. Но отецъ былъ участникомъ только по имени, что кажется называется ‘на поко’. Онъ давно пересталъ жить въ имніи. Старый домъ былъ недостаточно великолпенъ. Онъ купилъ себ дворецъ, жилъ съ большою пышностію, былъ щедрымъ покровителемъ наукъ и искусствъ, и несмотря на то что рано посвятилъ себя денежнымъ спекуляціямъ, былъ, говорятъ, замчательно талантливый и хорошо образованный человкъ. За нсколько лтъ до женитьбы сына, мистеръ Флетвудъ былъ разбитъ параличомъ, и долженъ былъ по совту врачей совершенно удалиться отъ длъ. Съ тхъ поръ онъ не вмшивался въ управленіе банкомъ, которымъ завдывалъ сынъ. У него была единственная дочь, гораздо моложе Алфреда. Лордъ Игльтонъ, братъ моей матери, хотлъ жениться на ней. День свадьбы былъ назначенъ — какъ вдругъ вс были поражены извстіемъ что фирма Флетвудъ и Сынъ прекратила платежи,— такъ кажется это называется?
— Кажется такъ.
— Очень многіе раззорились отъ этого банкрутства. Общественное негодованіе было очень сильно. Вс имнія Флетвудовъ перешли разумется къ кредиторамъ. Старикъ Флетвудъ былъ оправданъ по закону во всемъ кром излишняго доврія къ сыну. Алфредъ былъ призванъ виновнымъ въ мошенничеств, въ поддлк. Я не знаю подробностей — он очень сложны. Онъ былъ приговоренъ къ продолжительнымъ каторжнымъ работамъ, но въ день своего заключенія умеръ, повидимому отъ яду, который давно уже носилъ тайно при себ. Теперь вы понимаете почему мой отецъ, который очень чувствителенъ въ длахъ чести, удалилъ въ темный уголъ портретъ Арабеллы Флетвудъ, своей родственницы, и въ то же время родственницы осужденнаго преступника, вы поймете почему все это такъ тяжело для него. Братъ его жены долженъ былъ жениться на сестр преступника, и хотя этотъ бракъ разумется не состоялся посл несчастія въ семейств Флетвудовъ, но я думаю что ударъ этотъ былъ слишкомъ чувствителенъ для дяди, онъ ухалъ за границу и умеръ на остров Мадер.
— А сестра преступника тоже умерла?
— Нтъ, сколько я знаю. Мистрисъ Кампіонъ говоритъ что видла въ газетахъ извстіе о смерти старика Флетвуда, тамъ было сказано что посл этого событія миссъ Флетвудъ отправилась изъ Ливерпуля въ Нью-Йоркъ.
— Жена Алфреда Флетвуда вроятно возвратилась въ свою семью?
— Увы! Нтъ. Бдняжка! Она была всего нсколько мсяцевъ замужемъ когда банкъ лопнулъ, и ея мужъ повидимому поддлалъ имена свидтелей на брачномъ контракт, и растратилъ деньги которыя должны были бы принадлежать ей. Отецъ ея много пострадалъ отъ банкрутства, отдавъ по совту зятя большую чаоть своего умреннаго состоянія Алфреду изъ процентовъ, все это погибло. Кажется, онъ былъ человкъ очень жестокосердый, во всякомъ случа его бдная дочь никогда не возвращалась къ нему. Я думаю что она умерла еще прежде смерти Бертрама Флетвуда. Вся эта исторія очень печальна.
— Дйствительно печальна, но въ ней есть много полезныхъ предостереженій для тхъ кто живетъ въ вкъ прогресса. Вы видите въ ней семейство съ хорошимъ состояніемъ, гостепріимное, всми любимое, уважаемое, почитаемое сосдями больше самыхъ богатйшихъ дворянскихъ фамилій, нтъ семьи которая не гордилась бы союзомъ съ ними. Вдругъ, въ этой спокойной, счастливой семь появляется любимецъ вка, герой прогресса,— ловкій дловой человкъ. Чтобъ онъ довольствовался жизнью своихъ отцовъ! Чтобъ онъ довольствовался такими пустяками какъ достатокъ, уваженіе и любовь! Онъ слишкомъ уменъ для этого. Теперь вкъ добыванія богатствъ — надо идти вмст съ вкомъ! Онъ идетъ вмст съ вкомъ. Родившись только джентльменомъ, онъ возводитъ себя въ торгаши. По крайней мр онъ, какъ кажется, былъ только жаденъ, но не былъ безчестенъ. Онъ родился джентльменомъ. Но его сынъ родился торгашомъ. Сынъ еще боле ловкій дловой человкъ, съ нимъ совтуются и ему довряютъ. Онъ также идетъ вмст съ вкомъ. Къ жадности у него присоединяется честолюбіе. Сынъ торгаша желаетъ снова сдлаться — чмъ? джентльменомъ?— Джентльменъ! что за пустяки! всякій въ наши дни джентльменъ — онъ хочетъ сдлаться лордомъ. И чмъ все это кончается? Еслибъ я могъ пробыть только одинъ день во глубин сердца этого Алфреда Флетвуда, могъ бы увидть какъ шагъ за шагомъ, съ самаго дтства, безчестный сынъ былъ скаредно пріученъ честнымъ отцомъ удаляться отъ старыхъ преданій Флетвудовъ изъ Флетвуда, презирая ‘Довольно чтобы добиться Большаго, добывая Большее вздыхать что еще не Довольно’. Надюсь я тогда могъ бы доказать что нашъ вкъ живетъ въ стеклянномъ дом и что было бы лучше для него самого не бросать камнями въ преступника! {Англійская пословица: Those who live in glass houses should never throw stones. Кто живетъ въ стеклянномъ дом, тотъ камнями не бросайся.}
— Но, мистеръ Чиллингли, безъ сомннія это рдкое исключеніе….
— Рдкое! прервалъ Кенелмъ, который такъ разгорячился что удивилъ бы своего искренняго друга еслибы когда-нибудь у него былъ такой другъ.— Рдкое! Нтъ, въ наше время — не говорю о мошенничеств и обман, а только объ униженіи и раззореніи — самая обычная вещь жадность имть Немного Побольше въ тхъ кто иметъ Довольно, самая обычная вещь зариться на деньги, забывая все, и доброе имя, и любовь. Какъ много исчезло хорошихъ фамилій, которымъ какъ проклятіе посланъ наслдникъ слывущій ловкимъ дловымъ человкомъ! Возникаетъ компанія, ловкій человкъ присоединяется къ ней въ одинъ прекрасный день. Бацъ! Старое помстье и старый титулъ обращаются въ прахъ. Поднимитесь выше. Возьмите благородныя фамиліи которыхъ древніе титулы должны бы звучать трубнымъ гласомъ для англійскаго слуха! Вотъ, въ этой насмшливой пляск смерти именуемой прогрессомъ вка, одинъ который не нашелъ Довольно въ царскомъ доход, а ищетъ Немного Побольше какъ игрокъ на скаковомъ кругу по совту шулера! Вотъ другой, владющей большими помстьями чмъ когда-либо имли его предки, все еще ищетъ немного боле, прибавляя акръ къ акру и увеличивая одинъ долгъ другимъ долгомъ!— Вотъ третій, котораго имя нкогда, во времена его предковъ, было грозою для враговъ Англіи, теперь содержитъ гостиницу! Четвертый — но къ чему перечислять весь списокъ? И прочіе и прочіе, вс преуспваютъ на пути къ паденію, во времена прогресса. Ахъ, миссъ Траверсъ! Въ древнія времена чрезъ храмъ Чести проходили въ храмъ Фортуны. Въ нашъ мудрый вкъ наоборотъ. Но вотъ подъзжаетъ вашъ отецъ.
— Тысяча извиненій! сказалъ Леопольдъ Траверсъ.— Этотъ пустоголовый Мондль задержалъ меня такъ съ своими старомодными торійскими сомнніями можетъ ли либеральная политика благопріятствовать успхамъ земледлія. Но такъ какъ онъ долженъ довольно большую сумму одному вигу, то мн пришлось поговорить съ его женой, женщиной осторожною, убждая ее что интересъ ея собственной земли связанъ съ партіей виговъ, поцловавъ ихъ ребенка и пожавъ хозяину руку я получилъ отъ него общаніе подать голосъ за Георга Бедьвойра предпочтительно предъ другими кандидатами.
— Я думаю, сказалъ Кенелмъ про себя съ искренностью которая отличала его бесды съ самимъ собою,— что Траверсъ избралъ истинный путь ведущій ко храму не Чести, но почестей во всякой стран, древней или новой, принявшей систему народнаго голосованія.

ГЛАВА XVII.

На другой день мистрисъ Кампіонъ и Сесилія сидли подъ верандой. Об повидимому занималась вышиваньемъ двухъ различныхъ вещей, одной для экрана, другой для подушки на диванъ. Но мысли каждой изъ нихъ были далеки отъ работы.
Мистрисъ Кампіонъ.— Мистеръ Чиллингли ничего не говорилъ когда онъ узжаетъ отъ насъ?
Сесилія.— Мн, нтъ. Какъ любитъ папа бесдовать съ нимъ!
Мистрисъ Кампіонъ.— Цинизмъ и насмшливость не были въ мод во времена вашего отца, какъ теперь, и потому они кажутся новостью для мистера Траверса. Для меня это не ново, потому что я живя въ Лондон видала больше стариковъ чмъ молодыхъ, а цинизмъ и насмшливость боле свойственны людямъ которые оставляютъ свтъ чмъ тмъ кто только вступаетъ въ него.
Сесилія.— Дорогая мистрисъ Кампіонъ, вы жестоки и несправедливы. Вы принимаете слишкомъ буквально шутливый тонъ мистера Чиллингли. Кто сходитъ съ своего пути чтобы сдлать другихъ счастливыми не можетъ имть цинизма.
Мистрисъ Кампіонъ.— Вы хотите сказать о его фантазіи устроить неподходящій бракъ хорошенькой деревенской кокетки съ больнымъ калкой и втянуть эту крестьянскую пару въ дла къ которымъ они вовсе не подготовлены.
Сесилія.— Джесси Уайльзъ вовсе не кокетка, и я убждена что она будетъ прекрасною женой Сомерса и что лавка ихъ будетъ процвтать.
Мистрисъ Кампіонъ.— Увидимъ. Но если разговоры мистера Чиллингли противорчать его поступкамъ, онъ долженъ быть хорошій человкъ, но очень афектированный.
Сесилія.— Не вы ли говорили мн что бываютъ люди до такой степени простые что они кажутся афектированными тмъ кто не понимаетъ ихъ?
Мистрисъ Кампіонъ взглянула въ лицо Сесиліи, потомъ снова опустила глаза на свою работу и сказала серіознымъ полушепотомъ:
— Берегитесь, Сесилія.
— Чего?
— Простите меня, милое дитя мое, но мн не нравится горячность съ какою вы защищаете мистера Чиллингли.
— Разв мой отецъ не защищалъ бы его еще съ большею горячностью еслибы слышалъ что вы говорите?
— Мущины судятъ о мущинахъ по отношенію другъ къ другу. Я женщина, и сужу о человк въ отношеніи къ женщинамъ. Я дрожала бы за счастіе женщины которая соединитъ свою судьбу съ судьбою мистера Чиллингли.
— Я не понимаю васъ сегодня, другъ мой.
— Душа моя, я не хотла говорить такъ торжественно. Да и какое намъ дло до того на комъ женится или не женится мистеръ Чиллингли. Онъ не больше какъ случайный гость у насъ, и когда онъ удетъ, можетъ-быть мы съ нимъ не увидимся нсколько лтъ.
Говоря это мистрисъ Кампіонъ снова подняла глаза, съ работы и взглянула пристально съ боку на Сесилію. Материнское сердце ея упало когда она замтила какъ двушка внезапно поблднла и губы ея задрожали. Мистрисъ Кампіонъ достаточно знала жизнь чтобы понять что она сдлала большую ошибку. Въ томъ раннемъ період двичьей привязанности когда двушка не сознаетъ ничего кром нкотораго смутнаго интереса къ человку который въ ея мысляхъ отличается отъ другихъ,— если она слышитъ что его незаслуженно оскорбляютъ, если ее предостерегаютъ отъ него, если ей стараются насильно втолковать что онъ никогда не можетъ быть для нея ничмъ кром случайнаго знакомства — смутный интересъ, который иначе разсялся бы вмст съ другими двичьими мечтами, внезапно приковывается, становится опредленне, внезапное огорченіе заставляетъ ее невольно впервые спросить себя: ‘люблю ли я?’ Но когда двушка съ такою тонкою организаціей какъ Сесилія Траверсъ спрашиваетъ себя: ‘люблю ли я?’, то самая скромность ея, самая боязнь убдиться что ея мыслями, на добро или зло, можетъ овладть человкъ безъ освященія любви, которая только тогда становится священною въ ея глазахъ когда она глубока, чиста и самоотвержена, побуждаетъ ее отвчать ‘да’. И когда подобная двушка отвтитъ въ сердц своемъ ‘да’ на такой вопросъ, то если она и обманывала себя въ эту минуту, она начинаетъ лелять этотъ обманъ до тхъ поръ пока любовь не станетъ дйствительностью. Это ея религія, истинна она или ложна, но она будетъ презирать себя если будетъ способна легко измнить ей.
Мистрисъ Кампіонъ поняла что она заставила Сесилію задать себ этотъ вопросъ, и боялась, судя по измненію ея лица, что сердце двушки отвтило ‘да’.

ГЛАВА XVIII.

Въ то время когда происходилъ этотъ разговоръ, Кенелмъ отправился навстить Уылла Сомерса. Теперь вс препятствія къ его женитьб были устранены, передача аренды и лавки состоялась, и въ слдующее воскресенье должно было послдовать первое оглашеніе брака. Потомъ Кенелмъ постилъ мистрисъ Боульзъ, у которой пробылъ около часа. Возвращаясь въ Паркъ онъ увидлъ мистера Траверса, который шелъ тихо, съ опущенными глазами и заложенными назадъ руками (такова была его привычка когда онъ задумывался). Онъ замтилъ Кенелма только когда тотъ находился въ нсколькихъ шагахъ отъ него, и привтствовалъ своего гостя тихимъ голосомъ не похожимъ на его всегдашній веселый тонъ.
— Я сейчасъ навщалъ человка котораго вы такъ осчастливили, сказалъ Кенелмъ.
— Кто бы это могъ быть?
— Уыллъ Сомерсъ. Значитъ такъ много людей которыхъ вы длаете счастливыми что ваши воспоминанія затрудняются ихъ множествомъ.
Траверсъ слегка улыбнулся и покачалъ головой.
Кенелмъ продолжалъ:— Я видлъ также мистрисъ Боульзъ, и вамъ будетъ пріятно узнать что Томъ доволенъ перемною мста и нтъ надежды чтобъ онъ возвратился въ Гревлей. Мистрисъ Боульзъ съ удовольствіемъ приняла мой совтъ продать вамъ землю которую вы желали пріобрсти. Въ такомъ случа она отправится въ Лоскомбъ чтобы быть вмст съ сыномъ.
— Очень вамъ благодаренъ что вы вспомнили обо мн, сказалъ Траверсъ,— хотя я боле не нуждаюсь въ этой покупк. Мн слдовало сказать вамъ три дня тому назадъ, но это ускользнуло изъ моей памяти, что одинъ сосдній сквайръ, молодой человкъ только-что прибывшій въ свое помстье, предложилъ промнять большую ферму, гораздо ближе къ моему имнію, на земли которыя у меня были въ Гревле, включая ферму Сондерсона и коттеджи: они совершенно въ сторон отъ моихъ владній и вдаются въ его, такъ что обмнъ будетъ выгоденъ для обоихъ. Но я все-таки радъ что здшнія мста навсегда избавятся отъ такого животнаго какъ Томъ Боульзъ.
— Вы бы не называли его животнымъ еслибы знали его, но мн очень жаль что Уыллъ Сомерсъ будетъ имть другаго помщика.
— Это все равно, когда аренда обезпечена за нимъ на четырнадцать лтъ.
— Что за человкъ новый помщикъ?
— Я мало его знаю. Онъ служилъ въ арміи до смерти своего отца, и теперь только-что появился въ графств. Однако же онъ усплъ уже составить себ репутацію большаго любителя прекраснаго пола, и для хорошенькой Джесси лучше что она выходитъ замужъ.
Затмъ Траверсъ погрузился въ задумчивое молчаніе изъ котораго Кенелму было трудно вывести его. Наконецъ онъ сказалъ любезно:
— Дорогой мистеръ Траверсъ, не сочтите за излишнюю свободу съ моей стороны если я выскажу предположеніе что сегодня утромъ случилось что-нибудь что васъ безпокоитъ или сердитъ. Если это такъ, то часто можно найти облегченіе подлившись даже съ такимъ неискуснымъ совтникомъ и утшителемъ какъ я.
— Вы славный человкъ, Чиллингли, и я не знаю никого, по крайней мр въ здшнихъ мстахъ, кому бы я съ большею охотой доврился. Признаюсь, я не въ дух, безъ всякой причины разрушено мое завтное желаніе, и,— прибавилъ онъ съ легкимъ смхомъ,— мн всегда бываетъ досадно если я не могу сдлать по-своему.
— Мн также.
— Не находите ли вы что Георгъ Бельвойръ отличный молодой человкъ?
— Разумется.
— Я нахожу его прекраснымъ, онъ надежне многихъ людей своихъ лтъ съ такимъ же состояніемъ, и у него нтъ недостатка ни въ ум, ни въ знаніи жизни. Ко всмъ преимуществамъ положенія и богатства онъ присоединяетъ любовь къ труду и къ отличію, что общаетъ успхъ въ публичной жизни.
— Совершенно врно. Что жь, онъ устраняется отъ выборовъ?
— Боже мой, нтъ!
— Такъ въ чемъ же онъ поступалъ не по вашему?
— Не онъ, сказалъ Траверсъ угрюмо,— а Сесилія. Понимаете ли что Георгъ именно такой мужъ какого бы я желалъ найти для нея. Сегодня утромъ я получилъ отъ него прекрасно написанное письмо, въ которомъ онъ проситъ меня позволить ему сдлать ей предложеніе.
— Все это согласно съ вашимъ желаніемъ.
— Да, но вотъ здсь-то и встрчается препятствіе. Я разумется сообщилъ объ этомъ Сесиліи, но она положительно несогласна и не можетъ сказать почему. Она не отрицаетъ что Георгъ красивъ и уменъ, что всякая двушка могла бы гордиться имъ, но ей угодно говорить что она не можетъ любить его, а когда я спрашиваю почему же она не можетъ любить его, отвчаетъ только что не можетъ сказать. Это досадно.
— Это досадно, отвчалъ Кенелмъ,— но вдь любовь самая пустоголовая изо всхъ страстей, она никогда не внемлетъ разсудку. Самыя первыя начала логики ей неизвстны. Любовь не знаетъ отчего, какъ сказалъ одинъ изъ латинскихъ поэтовъ что писалъ любовные стихи называвшіеся элегіями,— названіе которое мы въ новйшія времена присвоили похороннымъ пснопніямъ. Я съ своей стороны не могу понять какъ можно ожидать чтобы человкъ добровольно разсудилъ лишиться разсудка. И если миссъ Траверсъ не можетъ лишиться разсудка на томъ основаніи что такъ длаетъ Георгъ Бельвойръ, то вы до дня страшнаго суда будете не въ состояніи убдить ее сдлать это.
Траверсъ невольно улыбнулся, но отвчалъ серіозно:
— Разумется я не захочу чтобы Сесилія вышла замужъ за человка который ей непріятенъ, но Георгъ не непріятенъ ей — онъ можетъ понравиться всякой двушк, и двушка съ такимъ умомъ, такая чувствительная, такая благовоспитанная, несомннно полюбитъ посл брака добраго и уважаемаго человка, особливо если у нея не было прежде другихъ привязанностей — которыхъ у Сесиліи разумется никогда не было. Если я не хочу принуждать волю дочери, то не хочу и отказаться отъ своей. Понимаете?
— Совершенно.
— Я тмъ боле склоненъ къ этому браку, превосходному во всхъ отношеніяхъ, что когда Сесилія появится въ Лондон, гд она еще не была, то несомннно ея наружность и предполагаемое наслдство привлечетъ къ ней вниманіе всхъ искателей фортуны и титулованныхъ vauriens, и если любовь происходитъ отъ ничего, то можно ли быть уврену что она не полюбитъ какого-нибудь негодяя?
— Я думаю, въ этомъ вы можете быть уврены, сказалъ Кенелмъ.— Миссъ Траверсъ слишкомъ умна для этого.
— Да, теперь, но не сказали ли вы что въ любви люди лишаются разсудка.
— Правда! Я забылъ объ этомъ.
— Итакъ я не желалъ бы огорчить бднаго Георга ршительнымъ отказомъ, но было бы не честно обманывать его подавая надежду. Пусть меня повсятъ если я знаю что отвчать!
— Вы думаете что Георгъ Бельвойръ не непріятенъ миссъ Траверсъ и если она будетъ чаще водиться съ нимъ онъ можетъ ей понравиться, и что для нея и для него было бы хорошо не лишаться этой возможности?
— Совершенно такъ.
— Почему жь бы не написать въ такомъ случа: ‘Дражайшій Георгъ, съ моей стороны вы имете полное согласіе, но дочь въ настоящее время еще не расположена къ замужеству. Позвольте мн считать ваше письмо какъ бы не написаннымъ, и пусть все останется какъ было до сихъ поръ.’ А такъ какъ Георгъ знакомъ съ Виргиліемъ, то вы могли бы съ пользою употребить ваши школьныя воспоминанія и прибавить: Varium et mvtabile semper femina. Избито, но справедливо.
— Дорогой Чиллингли, вашъ совтъ превосходенъ. Какимъ чудомъ въ ваши лта вы обладаете такимъ глубокимъ познаніемъ свта?
Кенелмъ отвчалъ съ грустнымъ оттнкомъ столь свойственнымъ его голосу:
— Будучи, увы! только зрителемъ.
Леопольдъ Траверсъ очень успокоился написавъ свой отвтъ Георгу. Онъ былъ вообще не такъ наивенъ въ своей откровенности съ Чиллингли какъ это могло показаться. Сознавая, подобно всмъ гордымъ и любящимъ отцамъ, привлекательность своей дочери, онъ не былъ чуждъ подозрнія что Кенелмъ самъ могъ желать того же чего и Георгъ Бельвойръ. Если такъ, то онъ ршилъ тотчасъ же положить конецъ подобнымъ мечтамъ, пока еще было время,— отчасти потому что его выборъ уже прежде остановился на Георг, отчасти потому что, по знатности и богатству, Георгъ былъ лучшею партіей, отчасти потому что І’еоргъ былъ одинаковыхъ съ нимъ политическихъ убжденій, такъ какъ сэръ-Питеръ и вроятно наслдникъ сэръ-Питера держался противоположныхъ, отчасти также и потому что какъ ни нравился ему Кенелмъ лично, но Леопольдъ Траверсъ, какъ умный и практическій свтскій человкъ, не былъ увренъ чтобы наслдникъ баронета путешествующій пшкомъ въ одежд мелкаго фермера и вступающій въ рукопашный бой съ дюжимъ кузнецомъ могъ сдлаться хорошимъ мужемъ и удобнымъ зятемъ. Слова Кенелма и еще боле его манера убдили Траверса что всякія подозрнія въ соперничеств, которыя онъ имлъ прежде, были совершенно лишены основанія.

ГЛАВА XIX.

Въ тотъ же вечеръ, посл обда (въ лтнее время въ Низдель-Парк обдали рано) Кенелмъ вмст съ Траверсомъ и Сесиліей стояли на красивой возвышенности позади сада, гд находились живописныя поросшія плющемъ развалины древняго монастыря и откуда былъ лучшій видъ на величественный закатъ солнца и открывался плнительный ландшафтъ долинъ и лсовъ, ручья и отдаленныхъ горъ.
— Не есть ли наслажденіе природою, сказалъ Кенелмъ,— пріобртенная способность какъ полагаютъ нкоторые философы? Малыя дти и грубые дикари не чувствуютъ его, глазъ долженъ воспитаться для пониманія ея красотъ, а глазъ можетъ быть воспитанъ только посредствомъ ума.
— Я расположенъ думать что ваши философы правы, сказалъ Траверсъ.— Когда я былъ мальчикомъ въ школ, я думалъ что никакой ландшафтъ не можетъ сравниться съ площадкою расчищенною для крикета, когда я охотился въ Мельтон, я находилъ эту некрасивую мстность прекрасне Девоншира. Только въ послдніе годы я началъ цнить красоту природы ради ея самой, независимо отъ того какое употребленіе можно сдлать изъ этой мстности.
— А что вы скажете, миссъ Траверсъ?
— Я почти не знаю что сказать, отвчала Сесилія задумчиво.— Я не запомню въ моемъ дтств времени когда то что мн казалось красивымъ въ природ не приводило бы меня въ восхищеніе, но я подозрваю что я очень смутно отличала одинъ родъ красоты отъ другаго. Простое поле усянное маргаритками и колокольчиками я находила прекраснымъ и сомнваюсь чтобы величественные ландшафты больше нравились мн.
— Правда, сказалъ Кенолмъ,— въ раннемъ дтств мы не обращаемъ вниманія на разстоянія, каковъ умъ, таковъ и глазъ, въ раннемъ дтств умъ наслаждается настоящимъ, и глазъ чувствуетъ боле удовольстія при вид ближайшихъ предметовъ. Я не думаю чтобы въ дтств мы
Внимающимъ окомъ взирали
На солнца прекрасный закатъ.
— Какъ полно значенія это слово: внимающій! прошептала Сесилія, между тмъ какъ глаза ея устремились на западную сторону неба, куда указалъ Кенелмъ говоря эти слова, и гд увеличенный солнечный дискъ одной половиной уже спустился за горизонтъ.
Она сидла на обломк развалинъ прислонясь къ углубленію разрушенной арки. Послдніе лучи солнца скользили по ея молодому лицу и терялись въ темнот арки позади ея. Нсколько минутъ длилось молчаніе, пока солнце скрылось. Розовыя облака тонкими клочками плавали въ неб, мгновенно угасая, показалась вечерняя звзда, блестящая и одинокая, нтъ, уже не одинокая — этотъ встникъ разбудилъ цлое полчище.
Вдругъ раздался голосъ:
— Нтъ надежды на дождь, сквайръ. Что станется съ рпой?
— Опять дйствительная жизнь! Кто можетъ избгнуть ее? прошепталъ Кенелмъ увидавъ толстую фигуру управляющаго сквайра.
— А! Нортсъ, сказалъ Траверсъ,— что привело васъ сюда? Надюсь не случилось никакой бды?
— Именно такъ, сквайръ. Дургамскій быкъ….
— Дургамскій быкъ? Что съ нимъ? Вы меня пугаете.
— Захворалъ.
— Простите меня, Чиллингли, вскричалъ Траверсъ,— я долженъ уйти. Самое цнное животное, и я увренъ что никто не можетъ помочь ему кром меня.
— Это правда, сказалъ управляющій.— Во всемъ графств нтъ такого ветеринара какъ сквайръ.
Траверсъ уже ушелъ, и запыхавшійся управляющій съ трудомъ могъ догнать его.
Кенелмъ слъ подл Сесиліи на развалин.
— Какъ я завидую вашему отцу! сказалъ онъ.
— Почему именно теперь? Потому что онъ знаетъ какъ вылчить быка? сказала Сесилія съ громкимъ, веселымъ смхомъ.
— И здсь есть чему позавидовать. Пріятно спасти отъ страданій созданіе Божіе, даже дургамскаго быка.
— Это правда. Я заслужила упрекъ.
— Напротивъ, вы заслуживаете одобренія. Вашъ вопросъ внушилъ мн доброе чувство вмсто эгоистическаго которое прежде было у меня въ мысляхъ. Я завидывалъ вашему отцу потому что онъ можетъ найти для себя столько предметовъ интереса, потому что онъ можетъ любоваться прекраснымъ ландшафтомъ и солнечнымъ закатомъ, и въ то же время заботиться объ урожа рпы и о быкахъ. Счастливъ, миссъ Траверсъ, Практическій Человкъ.
— Когда отецъ былъ такъ же молодъ какъ вы, мистеръ Чиллингли, я уврена что онъ не больше вашего интересовался рпой и быками. Безъ сомннія когда-нибудь и вы будете такъ же практичны какъ онъ въ этомъ отношеніи.
— Вы искренно думаете такъ?
Сесилія не отвчала.
Кенелмъ повторилъ вопросъ.
— Искренно говоря, я не знаю будете ли вы интересоваться именно тми вещами какія занимаютъ отца, но есть много вещей кром рпы и скота которыя также относятся къ тому что вы называете практическою жизнью, и ими вы будете интересоваться какъ интересовались судьбою Сомерса и Джесси.
— Это не былъ практическій интересъ. Я ничего не получилъ чрезъ это. Но еслибы даже это былъ практическій интересъ — я хочу сказать производительный, какъ домашнія животныя и урожай рпы — трудно надяться встртить еще другихъ Сомерсовъ и Джесси. Исторія никогда не повторяется.
— Позвольте возразить вамъ съ совершеннымъ смиреніемъ.
— Миссъ Траверсъ, мудрйшій человкъ какой когда-либо жилъ на земл не былъ достаточно мудръ чтобы знать женщинъ, но я думаю что большая часть людей съ обыкновеннымъ умомъ согласятся съ тмъ что женщина ни въ какомъ случа не смиренное существо, и когда она говоритъ что отвчаетъ со смиреніемъ, она не думаетъ того что говоритъ. Позвольте мн просить васъ отвтить очень высокомрно.
Сесилія разсмялась и щеки ея покрылись румянцемъ. Смхъ былъ музыкаленъ, румянецъ въ лиц былъ—каковъ? Пусть человкъ сидящій рядомъ съ такою двушкой какъ Сесиліи въ звздныя сумерки найдетъ точный эпитетъ для этого румянца. Я оставляю его безъ эпитета. Но она отвтила ршительно, хотя мягко:
— Разв нтъ вещей очень практическихъ и полезныхъ для счастія не одного или двухъ человкъ, а для многихъ тысячъ, которыя могутъ интересовать человка подобнаго мистеру Чиллингли гораздо прежде чмъ онъ доживетъ до лтъ моего отца?
— Простите меня, вы не отвчаете — вы спрашиваете. Подражая вамъ я также спрошу: что это за вещи которыя могутъ интересовать человка подобнаго мистеру Чиллингли?
Сесилія собралась съ мыслями, какъ бы желая выразить въ немногихъ словахъ многое, и сказала.
— Какъ выраженіе мыслей — литература, какъ проявленіе дятельности — политика.
Кенелмъ Чиллингли изумился. Величайшій энтузіастъ правъ женщинъ не могъ съ большимъ уваженіемъ относиться къ ихъ уму, но въ числ предметовъ недоступныхъ для женскаго ума онъ считалъ лаконизмъ. ‘Ни одна женщина, говорилъ онъ обыкновенно, никогда не выдумала аксіомы или пословицы’.
— Миссъ Траверсъ, сказалъ онъ наконецъ, — прежде чмъ продолжать разговоръ, благоволите сказать мн былъ ли этотъ вашъ превосходный отвтъ внезапнымъ и оригинальнымъ или же вы заимствовали его изъ какой-нибудь книги которую мн случилось, читать?
Сесилія подумала, потомъ сказала:
— Я не думаю чтобъ это было взято изъ книги, но многими мыслями я обязана мистрисъ Кампіонъ, а она такъ долго жила въ обществ умныхъ людей что…
— Теперь я вижу, и принимаю ваше опредленіе изъ какого бы источника ни шло оно. Вы думаете что я могъ бы сдлаться писателемъ или политическимъ дятелемъ. Не читали ли вы сочиненія живаго автора подъ названіемъ Движущая Сила?
— Нтъ.
— Это сочиненіе иметъ цлію доказать, что безъ движущей силы человкъ, каковы бы ни были его таланты и образованіе, не длаетъ ничего практическаго. Пружины движущей силы — Нужда и Честолюбіе. Ихъ совершенно нтъ въ моемъ механизм. Вслдствіе случайностей рожденія я не терплю недостатка въ хлб и сыр, вслдствіе случайностей характера и философическаго образованія я ни мало не забочусь о похвалахъ или порицаніяхъ. Но думаете ли вы искренно что человкъ можетъ сдлать что-нибудь практическое въ литератур или въ политик если ему не нужно добывать себ хлба съ сыромъ и если онъ совершенно равнодушенъ къ похваламъ и порицаніямъ? Спросите объ этомъ у мистрисъ Кампіонъ.
— Зачмъ мн спрашивать у нея. Разв ничего не значитъ чувство долга?
— Увы! долгъ понимается такъ различно. Я не думаю чтобъ я пренебрегалъ долгомъ, въ томъ смысл какъ обыкновенно понимается это слово, больше чмъ другіе люди. Но думаете ли вы что для полнаго развитія всего добра заключеннаго въ насъ человкъ долженъ избрать родъ дятельности противъ котораго онъ возмущается всмъ сердцемъ? Можете ли вы сказать канцеляристу ‘будь поэтомъ’? Можете ли сказать поэту ‘будь канцеляристомъ’? Заставить человка избрать одну карьеру когда сердце тянетъ его къ другой, значитъ сдлать его такъ же несчастнымъ какъ заставляя его жениться когда сердце его отдано другой женщин.
Сесилія вздрогнула и отвернулась. Кенелмъ имлъ боле такта чмъ многіе люди его лтъ, онъ тонко подмчалъ какихъ предметовъ слдуетъ избгать. Но онъ имлъ несчастную привычку забывать о тхъ съ кмъ говорилъ и говорить съ самимъ собою. Позабывъ совершенно о Георг Бельвойр онъ говорилъ теперь самъ съ собой. Не замчая дйствія произведеннаго на его собесдницу этими некстати сказанными словами, онъ продолжалъ:
— Легко сказать слово счастіе. Оно можетъ значить и мало и много. Я разумю подъ словомъ счастіе не минутное удовольствіе какое ощущаетъ ребенокъ получившій игрушку, но постоянную гармонію между нашими наклонностями и поступками, безъ этой гармоніи мы становимся разладомъ съ собою, становимся недодлками, становимся неудачами. Между тмъ вы найдете множество совтниковъ которые скажутъ вамъ: ‘долгъ велитъ быть разладомъ’. Я отрицаю это.
Сесилія встала и сказала тихимъ голосомъ:
— Становится поздно. Пора домой.
Они медленно спускалисъ съ зеленаго возвышенія и шли сначала молча. Летучія мыши, вылетая изъ зеленющихъ развалинъ оставшихся позади, проносились и сновали предъ ними охотясь за ночными наскомыми. Ночная бабочка, спасаясь отъ преслдованія, сла на грудь Сесиліи ища убжища
— Летучія мыши практичны, сказалъ Кенелмъ,— он голодны, и особенно дйствуетъ ночью движущая сила ихъ. Ихъ интересуютъ наскомыя за которыми он охотятся. Ихъ не интересуютъ звзды, но звзды привлекаютъ ночныхъ бабочекъ.
Сесиліи прикрыла бабочку своимъ легкимъ шарфомъ такъ чтобъ она не могла улетть и стать добычею летучей мыши.
— Бабочка тоже практична, сказала она.
— Да теперь, когда она нашла убжище отъ опасности грозившей ей въ стремленіи къ звздамъ.
Сесилія почувствовала какъ забилось сердце на которомъ лежала спасенная бабочка. Думала ли она что подъ этими словами скрывается боле глубокій и нжный смыслъ? Если такъ, то она ошибалась. Они подошли къ садовой калитк, и отворяя ее Кенелмъ остановился.
— Смотрите, сказалъ онъ,— вотъ луна поднялась надъ старыми елями, и тихая ночь стала еще тише. Не удивительно ли что мы смертные, которымъ суждено жить посреди постоянныхъ тревогъ и волненій и распрь какъ въ родной стихіи, чувствуемъ влеченіе къ образамъ противоположнымъ нашей дйствительной жизни — къ образамъ покоя? Въ эту минуту я чувствую будто я самъ внезапно сдлался лучше когда небо и земля стали вдругъ спокойне. Теперь на мысли у меня мораль лучше той которую мы вывели изъ случая съ бабочкой что вы спасли. Мн придется прибгнуть къ поэтамъ чтобы выразить ее —
Стремленіе бабочки къ звздамъ высоко,
Стремленіе ночи стать завтрашнимъ днемъ —
Влеченіе наше къ чему-то далеко
Отъ длъ и заботъ средь которыхъ живемъ.
— О, это невдомое далеко! это невдомое далеко! никогда не достижимое на земл — никогда, никогда!
Столько горя было въ этомъ возглас вырвавшемся прямо изъ сердца что Сесилія не могла сдержать въ себ сострадательный порывъ. Она положила свою руку въ его, и на грустную кротость его обращеннаго вверхъ лица взглянула глазами которые небо создало для утшенія горестей человка. При легкомъ прикосновеніи руки Кенелмъ вздрогнулъ, опустилъ взоръ и встртилъ эти утшающіе глаза.
— Мн пріятно объявить вамъ что я спасъ моего Дургама! прокричалъ сквайръ съ другой стороны калитки.

ГЛАВА XX.

Возвращаясь въ этотъ вечеръ въ свою комнату Кенелмъ остановился на площадк предъ портретомъ который мистеръ Траверсъ осудилъ на это безутшное изгнаніе. Эта двица изъ опозореннаго семейства могла бы украсить домъ въ который входила женою. Черты лица ея были замчательно красивы, и красота была чисто патриціанская, она отличалась выраженіемъ кротости и скромности, что не часто встрчается въ женскихъ портретахъ сэръ-Питера Лели, въ глазахъ и въ улыбк свтилось невинное счастіе.
— Какъ краснорчиво говоришь ты, о милый образъ, противъ честолюбія которое твоя прекрасная правнучка хотла возбудить во мн, заговорилъ Кенелмъ про себя обращаясь къ портрету.— Въ теченіе поколній красота твоя жила на этомъ холст, предметъ радости и гордости стараго рода. Одинъ владлецъ за другимъ говорилъ восхищеннымъ гостямъ: ‘Да, славный портретъ, кисти Лели, это моя прабабушка, Флетвудъ изъ Флетвуда’. Теперь же, чтобы кто изъ гостей не вспомнилъ что Траверсы были въ родств съ Флетвудами, тебя убрали съ глазъ долой, и даже искусство Лели не могло придать теб цны, не могло спасти твой невинный образъ отъ немилости. Послдній изъ Флетвудовъ, несомннно самый честолюбивый изъ всхъ, желавшій воротить старый титулъ лордовъ, умеръ преступникомъ, безчестіе одного живущаго такъ велико что можетъ запятнать честь умершихъ.
Онъ отвелъ глаза отъ улыбки портрета, вошелъ въ свою комнату, слъ предъ письменнымъ столомъ, подвинулъ къ себ бюваръ и почтовую бумагу, взялъ перо, но вмсто того чтобы писать впалъ въ глубокую задумчивость. Тонкая морщинка обозначилась у него на лбу, гд морщины были рдкостью. Онъ былъ очень сердитъ на себя.
— Кенелмъ, сказалъ онъ начиная обычный разговоръ съ своимъ Я,— теб какъ разъ пристало разсуждать о чести фамилій съ которыми ты не имешь ничего общаго. Сынъ сэръ-Питера Чиллингли, взгляни на себя. Увренъ ли ты что ты ни словомъ, ни дломъ, ни взглядомъ не нарушилъ покой дома гд ты принятъ какъ гость? Какое право имлъ ты канючить, забывая что твои слова поражаютъ сострадательный слухъ, и что подобныя слова сказанныя двушк при лунномъ свт могутъ возбудить жалость въ ея сердц и нарушить ея покой. Стыдно, Кенелмъ, стыдно! Вдь ты знаешь чего желаетъ ея отецъ, знаешь что не имешь извиненія, такъ какъ ты не думаешь жениться на этой милой двушк. Что ты скажешь, Кенелмъ? Я тебя не слышу, говори А, вотъ что: ‘я тщеславный дуракъ, выдумалъ будто она обо мн думаетъ’,— хорошо, можетъ-быть и такъ, я увренъ въ этомъ, во всякомъ случа не было еще и не должно быть времени для большаго зла. Завтра мы уйдемъ отсюда, Кенелмъ, собирайся, укладывай вещи, лиши свои письма, потомъ гаси огонь, гаси огонь!
Но посл этого разговора съ самимъ собою онъ не принялся тотчасъ же за дло какъ было ршено этимъ двойственнымъ Я. Онъ всталъ и началъ безпокойно ходить взадъ и впередъ, останавливаясь по временамъ и глядя на картины развшанныя по стнамъ.
Нкоторые изъ фамильныхъ портретовъ худшаго письма были помщены въ комнат отведенной Кенелму. Это была самая старая и самая большая спальня въ дом, но ее всегда назначали кому-нибудь изъ холостыхъ гостей, частію потому что при ней не было уборной, что она была далеко отъ другихъ помщеній и соединялась только маленькою заднею лстницей съ площадкой куда былъ изгнанъ портретъ Арабеллы, частію и потому что въ ней, какъ говорили, являются привиднія, а дамы обыкновенно боле подвержены суеврнымъ страхамъ чмъ мущины. Портреты предъ которыми останавливался Кенелмъ принадлежали къ различнымъ временамъ, отъ царствованія Елизаветы до Георга III, ни одинъ изъ нихъ не принадлежалъ кисти знаменитаго живописца и ни одинъ не былъ изображеніемъ предковъ оставившихъ имя въ исторіи, короче, это были такіе портреты какіе часто встрчаются въ сельскихъ домахъ сквайровъ хорошихъ фамилій. На большей части портретовъ преобладалъ одинъ общій типъ — черты ясно обозначенныя и твердыя, выраженіе открытое и честное. Хотя ни одинъ изъ этихъ нкогда жившихъ людей не былъ знаменитостью, тмъ не мене каждый изъ нихъ имлъ свою скромную долю участія въ движеніяхъ времени. Вотъ этотъ почтенный человкъ въ брыжжахъ и латахъ снарядилъ на свой счетъ корабль противъ Армады, издержки его никогда не были вознаграждены экономнымъ Бурлеемъ и повлекли за собой уменьшеніе его имній, онъ не былъ возведенъ даже въ рыцари. Другой джентльменъ, съ короткими волосами свсившимися на лобъ, держащій въ одной рук мечъ, въ другой открытую книгу, былъ представителемъ главнаго города своего графства въ Долгомъ Парламент, бился въ войскахъ Кромвеля при Марстонъ Мур, но за сопротивлніе Протектору, когда тотъ веллъ ‘вынести игрушку’, {Кромвель, войдя съ солдатами въ Палату Общинъ чтобы силою закрыть Долгій Парламентъ, назвалъ булаву спикера лежавшую на стол ‘шутовскою игрушкой’ и сказалъ: ‘вынести ее вонъ!’ Булава эта есть атрибутъ достоинства спикера или предсдателя Палаты Общинъ, и кладется предъ нимъ на стол, служа знакомъ что палата засдаетъ. Если же палата преобразуется въ комитетъ или когда мсто спикера занимаетъ кто-нибудь изъ членовъ, то булава снимается и кладется подъ столъ. Старая булава спикера при Кромвел была сломана, расплавлена и продана по распоряженію Палаты, 9то августа 1649 года.} былъ однимъ изъ числа патріотовъ заключенныхъ въ ‘Адскую яму’. Онъ также уменьшилъ свои владнія содержа на свой счетъ двухъ конныхъ воиновъ, и кром ‘Адской ямы’ ничего не получилъ за это. Третій, со вкрадчивымъ выраженіемъ въ лиц, въ большомъ парик, процвталъ въ мирныя времена Карла II, онъ былъ только мировымъ судьей, но его быстрый взглядъ свидтельствовалъ что онъ былъ очень дятеленъ. Онъ не увеличилъ и не уменьшилъ наслдственныхъ владній. Четвертый, въ одежд временъ царствованія Вильгельма III, будучи юриспрудентомъ сдлалъ нкоторыя приращенія къ имнію. Вроятно онъ былъ хорошимъ юристомъ, подъ портретомъ была подпись: сержантъ закона. Пятый, лейтенантъ арміи, былъ убитъ при Бленгейм, портретъ снятый за годъ до его смерти изображалъ его молодымъ красивымъ мущиной. Портретъ его жены былъ помщенъ въ гостиной, потому что онъ былъ писанъ Неллеромъ. Она была тоже красивая особа, и вышла во второй разъ замужъ за лорда котораго разумется не было въ фамильной коллекціи. Здсь былъ перерывъ въ хронологическомъ порядк, такъ какъ сынъ лейтенанта былъ ребенкомъ, но во времена Георга II появляется другой Траверсъ въ качеств губернатора Вестъ-Индской колоніи. Сынъ его принималъ участіе въ различныхъ движеніяхъ вка. Онъ представленъ почтеннымъ старикомъ съ сдыми волосами и подъ его изображеніемъ подписано: Послдователь Веслея. Его наслдникомъ заключалась коллекція. Онъ въ морскомъ мундир, портретъ во весь ростъ и одна нога у него деревянная, онъ былъ капитанъ королевскаго флота, и подпись гласитъ что онъ бился подъ начальствомъ Нельсона при Трафалгар. Этотъ портретъ могъ бы занять боле почетное мсто въ пріемныхъ комнатахъ, еслибы лицо его не было отвратительно безобразно и портретъ не былъ очень дурно сдланъ.
— Теперь я вижу, сказалъ Кенелмъ останавливаясь,— что побуждало Сесилію Траверсъ говорить о долг какъ о практическомъ интерес въ жизни. Эти люди старыхъ временъ жили какъ видно исполняя свой долгъ, а не слдуя прогрессу вка въ охот за стяжаніемъ, исключая можетъ-быть одного, но вдъ тотъ былъ юриспрудентъ. Кенелмъ, встань и слушай меня, каковы бы мы ни были, дятельны или лнивы, не справедливо ли мое любимое правило что ‘добрый человкъ длаетъ добро тмъ что живетъ’? Но для этого онъ долженъ быть гармоніей, а не разладомъ. Кенелмъ, лнивая собака, надо укладываться.
Кенелмъ уложилъ свой чемоданъ, наклеилъ на него ярлыкъ съ адресомъ въ Эксмондгамъ, потомъ написалъ слдующія три письма:

I.
Маркиз Гленальвоне.

‘Дорогой другъ и руководительница,— Боле мсяца оставлялъ я ваше послднее письмо безъ отвта. Я не могъ отвчать на ваши поздравленія по поводу достиженія мною двадцати одного года. Это событіе есть условная ложь, а вы знаете какъ я избгаю всякой лжи и всего условнаго. По правд, я или много моложе двадцати одного года или много старше. Что касается замысловъ на мое спокойствіе чтобъ я сталъ кандидатомъ за ваше графство на слдующихъ выборахъ, то я вознамрился разрушить ихъ и усплъ въ этомъ. Теперь я предпринялъ путешествіе. Отправляясь я намревался ограничить его моею родиной. Намренія измнчивы. Я отправляюсь за границу. Вы будете знать о моемъ мстопребываніи. Настоящее письмо я пишу въ дом Леопольда Траверса, который, какъ я узналъ отъ его прекрасной дочери, въ родств съ вами, это человкъ заслуживающій глубокаго уваженія и искренней любви.
‘Нтъ, вопреки вашимъ лестнымъ предсказаніямъ, я никогда во всю жизнь не буду ничмъ боле значительнымъ чмъ теперь. Леди Гленальвонъ позволяетъ мн называться ея благодарнымъ другомъ.

‘К. Ч.’

II.

‘Дорогой кузенъ Миверсъ,— я ду за границу и могу имть нужду въ деньгахъ, ибо для возбужденія въ себ движущей силы я намренъ нуждаться въ деньгахъ если смогу. Когда я былъ шестнадцатилтнимъ мальчикомъ вы предлагали мн деньги за то чтобы нападать на заслуженныхъ писателей въ газет Londoner. Не дадите ли вы мн денегъ теперь за подобное развитіе великой Новой Идеи нашего поколнія состоящей въ томъ что чмъ меньше человкъ знаетъ о предмет тмъ онъ больше понимаетъ его? Я предпринимаю путешествіе въ страны которыхъ никогда не видывалъ, буду находиться среди людей о которыхъ никогда ничего не зналъ. Мои произвольныя сужденія о тхъ и другихъ будутъ неоцненны для газеты Londoner отъ спеціальнаго корреспондента раздляющаго ваше уваженіе къ анонимности и который хочетъ на всегда скрыть свое имя. Адресуйте вашъ отвтъ въ Кале, poste restante. Вамъ преданный

‘К. Ч.’

III.

‘Дражайшій батюшка,— Я получилъ ваше письмо здсь, откуда узжаю завтра. Простите поспшность. ду за границу, буду писать вамъ изъ Кале.
‘Леопольдъ Траверсъ мн очень понравился. Въ самомъ дл какая устойчивость въ истомъ англійскомъ джентльмен! Бросьте его вверхъ или внизъ, куда хотите, онъ всегда станетъ на ноги джентльменомъ. Семейство его состоитъ изъ одной дочери Сесиліи, которая достаточно красива чтобы склонить ко браку всякаго смертнаго кого Децимъ Рочъ не убдилъ что безбрачіе есть истинный путь ‘приближенія къ Ангеламъ’. Кром того, это двушка съ которою можно говорить. Даже вы могли бы говорить съ ней. Траверсъ хочетъ выдать ее за очень почтеннаго, красиваго, много общающаго джентльмена, ‘приличнаго’, какъ говорятъ, во всхъ отношеніяхъ. Если она выйдетъ за него, она будетъ соперничать съ цвтомъ и совершенствомъ свтскихъ женщинъ, леди Гленальвонъ. Возвращаю вамъ мой чемоданъ. Деньги назначенныя для опыта почти истощились, но я еще не касался своего ежемсячнаго содержанія. Я все еще надюсь прожить на него, добывая деньги, если понадобятся еще, въ пот лица — или мозга. Но если представится случай гд понадобятся экстренныя средства, случай въ которомъ они могутъ сдлать дйствительное добро другому, такое добро которое я почувствую вы бы сами сдлали, тогда я обращусь къ вашему банкиру. Но знайте что это будетъ вашъ расходъ, а не мой, и что вамъ получать за него награду въ небесахъ. Дорогой батюшка, какъ съ каждымъ днемъ я все больше уважаю и люблю васъ! Общать что я не сдлаю предложенія ни одной двиц не обратившись прежде къ вамъ за совтомъ! О, милый батюшка, какъ могли вы сомнваться въ этомъ? Какъ сомнваться что я не могъ бы быть счастливъ съ женой, которую вы не любили бы какъ дочь? Примите мое общаніе какъ священное. Но я бы желалъ чтобы вы потребовали отъ меня чего-нибудь гд повиновеніе не было бы такъ легко, а было бы испытаніемъ. Я бы не могъ повиноваться съ большею радостью еслибы вы потребовали общанія не длать вовсе предложенія ни одной женщин. Но еслибы вы потребовали общанія что я отрекусь отъ разума для безумія любви, и отъ свободы человка для рабства мужа, я постарался бы достичь невозможнаго, но я умеръ бы отъ этого усилія! И ты позналъ бы угрызенія которыя тревожатъ сонъ тирановъ… Вашъ любящій сынъ

‘К. Ч.’

ГЛАВА XXI.

На другой день Кенелмъ удивилъ общество за завтракомъ появившись въ простомъ плать въ которомъ онъ впервые познакомился съ хозяиномъ дома. Объявляя о своемъ отъзд онъ не взглянулъ на Сесилію, но глаза его остановились на мистрисъ Кампіонъ, и онъ улыбнулся, можетъ-быть нсколько печально, когда увидлъ что лицо ея просіяло при этомъ извстіи и услышалъ короткій облегчительный вздохъ ея. Траверсъ всячески старался убдить его остаться еще нсколько дней, но Кенелмъ былъ твердъ въ своемъ ршеніи.
— Лто проходитъ, сказалъ онъ,— а мн нужно уйти далеко прежде чмъ завянутъ цвты и выпадетъ снгъ. Черезъ два дня я буду спать уже на чужой земл.
— Вы отправляетесь за границу? спросила мистрисъ Кампіонъ.
— Да.
— Неожиданное ршеніе, мистеръ Чиллингли. На дняхъ вы говорили о поздк къ Шотландскимъ озерамъ.
— Правда, но я сообразилъ что тамъ соберется множество праздничныхъ путешественниковъ, изъ которыхъ многіе можетъ-быть знаютъ меня. За границей я буду свободенъ, потому что тамъ меня никто не знаетъ.
— Надюсь что вы вернетесь къ тому времени какъ наступитъ пора охоты, сказалъ мистеръ Траверсъ.
— Думаю что нтъ. Я не охочусь за лисицами.
— Во всякомъ случа мы врно встртимся въ Лондон, сказалъ Траверсъ.— Я думаю что посл долгой жизни въ деревн провести одинъ или два сезона въ шумной столиц будетъ пріятнымъ разнообразіемъ для души и тла, да и Сесиліи пора представиться ко двору чтобы подробное описаніе ея туалета появилось на столбцахъ Morning Post.
Сесилія, повидимому, была слишкомъ занята приготовленіемъ чая и не обратила вниманія на это упоминаніе о ея предстоящемъ дебют.
— Я буду страшно тосковать по васъ, воскликнулъ Траверсъ нсколько минутъ спустя съ большимъ чувствомъ.— Признаюсь вы меня совсмъ разстроили. Ваши острыя слова еще долго будутъ звучать въ моихъ ушахъ посл того какъ васъ не будетъ.
За чайнымъ приборомъ послышался шорохъ какъ бы женскаго платья при быстромъ движеніи.
— Сесилія, сказала мистрисъ Кантонъ,— дождемся мы когда-нибудь чаю?
— Простите, сказалъ голосъ позади чайника,— я слышу что Помпей (терріеръ) воетъ на лужайк. Дверь заперта. Я сейчасъ вернусь.
Сесилія встала и ушла. Мистрисъ Кампіонъ заняла ея мсто у чайника.
— Какъ это нелпо что Сесилія такъ любитъ эту безобразную собаку, сказалъ Траверсъ ворчливо.
— Безобразіе и составляетъ ея красоту, возразила мистрисъ Кампіонъ смясь.— Мистеръ Бельвойръ выбралъ ее потому что у нея самая длинная спина и самыя короткія ноги какія онъ только могъ найти въ Шотландіи.
— А, это ей подарилъ Георгъ, я и забылъ, сказалъ Траверсъ съ довольнымъ смхомъ.
Прошло нсколько минутъ прежде чмъ возвратилась Сесилія со своимъ терріеромъ. Хорошее расположеніе духа ея казалось возвратилось съ появленіемъ этого новаго члена общества, она говорила очень быстро и весело, щеки ея горли какъ бы отъ избытка веселья:
Но когда, полчаса спустя, Кенелмъ простился съ ней и съ мистрисъ Кампіонъ у дверей залы, румянецъ ея пропалъ, губы плотно сжались и прощальныя слова ея нельзя было разслышать. Когда, же его фигура (рядомъ съ ея отцомъ, который провожалъ своего гостя до воротъ) показавшись на лужайк исчезла за деревьями, мистрисъ Кэмпіонъ своею материнскою рукой обаяла ее за талію и поцловала ее. Сесилія вздрогнула и обернувшись къ своему другу улыбнулась, но такою улыбкой — одною изъ тхъ улыбокъ что кажутся полны слезами.
— Благодарю васъ, сказала она кротко и пошла къ саду, помедлила съ минуту около калитки которую Кенелмъ отворялъ наканун вечеромъ. Потомъ пошла тихими шагами на возвышеніе къ развалинамъ монастыря.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.

ГЛАВА I.

Прошло боле полутора года съ того времени какъ Кенелмъ Чиллингли оставилъ Англію. Дйствіе происходитъ въ Лондон во время ранняго и боле общительнаго сезона предшествующаго Пасхальнымъ праздникамъ,— сезона когда очарованіе разумнаго общества еще не испарилось въ душной атмосфер переполненныхъ комнатъ, когда собранія не велики и разговоры не ограничиваются обмномъ общихъ мстъ съ сосдомъ за обденнымъ столомъ, когда вы можете разчитывать что самые теплые друзья ваши еще не поглощены высшими заботами о своихъ боле холодныхъ знакомыхъ.
Былъ такъ-называемый conversazione въ дом одного вига хорошей фамиліи, который сохранилъ прекрасное искусство соединять пріятныхъ людей, и собирать вокругъ нихъ истинную аристократію соединяющую отличія въ литератур, искусствахъ и наукахъ съ наслдственными титулами и политическими отличіями, искусство составлявшее завидную тайну Лансдоуновъ и Голландовъ въ прошломъ поколніи. Лордъ Боманойръ былъ самъ человкъ талантливый, начитанный, хорошій судья въ искусствахъ и пріятный собесдникъ. Жена его была очаровательная женщина, преданная мужу и дтямъ, но въ то же время настолько цнившая успхи въ модномъ свт какъ еслибъ она искала въ его веселостяхъ убжрща отъ скуки домашней жизни.
Двое изъ гостей бывшихъ у Боманойровъ въ этотъ вечеръ сидли особо въ маленькой комнат, и вели дружескій разговоръ. Одному изъ нихъ было на видъ около пятидесяти четырехъ лтъ, онъ былъ высокаго роста, крпкаго сложенія, скоре плотенъ чмъ толстъ, съ черными бровями, съ черными глазами, острыми и блестящими, съ подвижными губами на которыхъ играла лукавая или временамъ саркастическая улыбка. Этотъ джентльменъ, высокочтимый Джерардъ Данверсъ, былъ очень вліятельнымъ членомъ парламента. Еще когда онъ былъ слишкомъ молодъ для англійской политической жизни, онъ достигъ высокаго служебнаго положенія, но, частію по нелюбви къ дрязгамъ администраціи, частію по гордости характера не терпвшаго подчиненія, частію также по особаго рода эпикурейской философіи, веселой и цинической вмст, побуждавшей его искать житейскихъ удовольствій и не высоко цнить житейскія почести,— онъ ршительно отказался снова вступить въ службу, и только говорилъ въ рдкихъ случаяхъ. Въ такихъ случаяхъ онъ имлъ большой всъ, и краткимъ выраженіемъ своихъ мнній привлекалъ больше голосовъ нежели ораторы безконечно боле краснорчивые. Вопреки отсутствію честолюбія онъ любилъ власть по-своему: власть надъ людьми имющими власть, и находилъ въ политическихъ интригахъ удовлетвореніе для своего тонкаго и дятельнаго ума. Въ настоящее время его занимала новая комбинація между глазами различныхъ оттнковъ одной и той же партіи, такъ чтобы нкоторые старые члены удалились и нкоторые новые люди вступили въ администрацію. Пріятною чертой его характера было его сочувствіе къ молодымъ людямъ, изъ коихъ онъ многимъ способнйшимъ пособилъ вступить въ парламентъ или на службу. Онъ подавалъ имъ разумные совты, радовался ихъ успху и ободрялъ въ случа неудачи, давая имъ средства исправить ошибку, если же это не удавалось, онъ незамтно лишалъ ихъ своего доврія, поддерживая впрочемъ добрыя отношенія къ нимъ настолько чтобъ быть увреннымъ что голоса ихъ будутъ къ его услугамъ когда онъ пожелаетъ.
Джентльменъ съ которымъ онъ разговаривалъ былъ молодъ, лтъ около двадцати пяти, еще не членъ парламента, но съ сильнымъ желаніемъ занять въ немъ мсто, и съ одною изъ тхъ репутацій которая выносится молодымъ человкомъ изъ школы и коллегіи и которая оправдывается не академическими отличіями, но впечатлніемъ ловкости и силы произведеннымъ на умы сверстниковъ и признаннымъ старшими. Онъ мало что сдлалъ въ университет сверхъ полученія хорошей степени, разв только пріобрлъ въ Обществ для Преній славу чрезвычайно находчиваго и ловкаго говоруна. Выйдя изъ коллегіи, онъ написалъ одну или дв политическія статьи въ одномъ изъ ‘четвертныхъ обозрній’, которыя произвели впечатлніе. Хотя онъ не принадлежалъ ни къ какой профессіи и имлъ лишь скромный, хотя независимый доходъ, но въ свт приняли его очень хорошо, какъ человка который рано или поздно займетъ положеніе въ которомъ можетъ вредить врагамъ и служить друзьямъ. Нчто въ лиц и манерахъ молодаго человка оправдывало возлагаемыя на него надежды. Въ чертахъ лица не было красоты, въ манерахъ не было изящества. Но въ этихъ чертахъ была смлость, была энергія, была дерзость. Лобъ широкій, но низкій, выдающійся въ органахъ соотвтствующихъ воспріятію и сужденію, качествамъ вседневной жизни, глаза свтлой англійской синевы, маленькіе, нсколько впалые, бдительные, чуткіе, проницательные, длинная прямая верхняя губа указывающая на ршительность намреній, ротъ въ которомъ физіономистъ открылъ бы опасное очарованіе. Улыбка была плнительна, но она была искусственна, вызывала ямочки на щекахъ и обнаруживала блые, мелкіе и крпкіе но рдкіе зубы. Улыбка эта могла казаться искреннею для всякаго кто не замчалъ что она не гармонировала съ озабоченнымъ лбомъ и неподвижными глазами, что она появлялась какъ бы отдльно отъ остальнаго лица, будто повторяя заученную роль. Въ затылк его была видна та физическая сила что принадлежитъ людямъ посвятившимъ свою жизнь на борьбу и разрушеніе. Вс гладіаторы одарены ею, равно какъ и великіе спорщики и реформаторы, то-есть реформаторы которые могутъ разрушать, но не всегда возсозидать. Въ манерахъ его была большая самоувренность, но до того простая и неафектировавная что и злйшій врагъ не могъ бы назвать ее самомнніемъ. Это были манеры человка который зналъ какъ поддерживать собственное достоинство не показывая вида что заботится объ этомъ,— не униженныя предъ высшими, не надменныя съ низшими, не черезчуръ утонченныя и не вульгарныя,— популярныя манеры.
Комната гд сидли эти джентльмены была отдлена отъ другихъ покоевъ корридоромъ выходившимъ на площадку лстницы и служила будуаромъ леди Боманойръ. Комната была премилая, но меблирована просто, съ ситцевыми занавсками. Стны были украшены акварельными рисунками и драгоцнными образцами китайскаго фарфора. Въ одномъ углу, около окна обращеннаго къ югу и выходившаго на обширный балконъ забранный стеклами и наполненный цвтами, стоялъ высокій трельяжъ, изобртенный, кажется, впервые въ Вн, по которому вился плющъ образуя родъ бесдки.
Это уединенное мстечко скрытое въ тни и не видимое изъ остальной части комнаты было любимымъ уголкомъ хозяйки. Два человка только-что представленные читателю сидли близь трельяжа, и очевидно не подозрвали чтобы кто-нибудь могъ находиться позади его.
— Да, сказалъ мистеръ Данверсъ съ отомана стоявшаго въ углубленіи комнаты,— я думаю что вскор откроется вакансія въ Саксборо. Мильрой желаетъ получить мсто губернатора въ колоніи, и если намъ удастся перестроить кабинетъ какъ я предполагаю, то онъ получитъ это мсто, и Саксборо будетъ свободно. Но Саксборо, другъ мой, такое мсто гд можно добиться выбора только за деньги. Тамъ требуется отъ кандидата либерализмъ, либерализмъ двухъ родовъ которые рдко встрчаются вмст: либерализмъ мнній, который естественъ въ самомъ бдномъ человк, и либерализмъ въ расходахъ, что можетъ быть свойственно только человку очень богатому. Можно положить что расходы по выборамъ обойдутся въ Саксборо въ 3.000 фунтовъ, кром того потребуется еще около двухъ тысячъ чтобъ отстоять ваше мсто противъ петиціи, кандидатъ потерпвшій неудачу почти всегда петоціонируетъ. Пять тысячъ сумма большая, и хуже всего то что крайнія мннія которыхъ долженъ держаться членъ за Саксборо закрываютъ для него путь къ служебной карьер. Крайніе политики не самый лучшій сырой матеріалъ для фабрикаціи счастливыхъ искателей мстъ.
— Мннія не важны, важны расходы. Я не могу располагать пятью тысячами, даже тремя тысячами.
— Не поможетъ ли вамъ сэръ-Питеръ? Вы говорите что у него одинъ сынъ, и если что-нибудь случится съ этимъ сыномъ, вы ближайшій наслдникъ.
— Отецъ мой поссорился съ сэръ-Питеромъ, и затялъ съ нимъ неосторожный и непріятный процессъ. Не думаю чтобъ я могъ обратиться къ нему за деньгами для полученія мста въ парламент съ демократическимъ оттнкомъ, я мало знаю его политическія убжденія, но полагаю что сельскій джентльменъ старинной фамиліи съ годовымъ доходомъ въ десять тысячъ фунтовъ не можетъ быть демократомъ.
— Стало-быть и вы не были бы демократомъ еслибы, въ случа смерти вашего кузена, сдлались наслдникомъ Чиллингли.
— Я не знаю чмъ бы я былъ въ такомъ случа. Бываютъ времена когда демократъ хорошей фамиліи и съ богатыми помстьями можетъ занять очень высокое мсто между аристократами.
— Эге! дорогой Гордонъ, vous irez loin.
— Надюсь. Сравнивая себя съ другими людьми моихъ лтъ, я не нахожу чтобы многіе могли опередить меня.
— Что за человкъ вашъ кузенъ Кенелмъ? Я встрчалъ его разъ или два когда онъ былъ очень молодъ и занимался съ Кельби въ Лондон. Говорили что онъ былъ очень способный человкъ, мн онъ показался очень страннымъ.
— Я никогда не видалъ его, но судя по тому что слышалъ отъ всхъ, способный онъ или странный человкъ, онъ кажется никогда ничего не сдлаетъ въ жизни — мечтатель.
— Можетъ-быть пишетъ стихи?
— Кажется на это способенъ.
Въ это время нсколько другихъ гостей вошли въ комнату, въ числ ихъ одна дама съ замчательною и привлекательною наружностію, немного выше средняго роста, съ невыразимымъ благородствомъ въ манерахъ и обращеніи. Леди Гленальвонъ была одна изъ царицъ высшаго лондонскаго общества, и ни одна царица въ этомъ обществ не была мене суетна и боле царственна. Рядомъ съ нею шелъ мистеръ Чиллингли Миверсъ. Гордонъ и Миверсъ обмнялись дружескими кивками, и первый отошелъ и вскор скрылся въ толп другихъ молодыхъ людей, которые любили его за то что онъ могъ хорошо и легко говорить о вещахъ интересовавшихъ ихъ, но никто не былъ коротокъ съ нимъ. Мистеръ Данверсъ удалился въ уголъ корридора примыкавшаго къ этой комнат, и встртя французскаго посланника сталъ излагать ему свои взгляды на положеніе Европы и на переустройство кабинетовъ вообще.
— Уврены ли вы, сказала леди Гленальвонъ Миворсу,— что мой юный старый другъ Кенелмъ находится здсь? Съ тхъ поръ какъ вы сказали мн это, я везд искала его, но напрасно. Я была бы такъ рада увидться съ нимъ.
— Полчаса тому назадъ онъ промелькнулъ предо мной, но прежде чмъ я могъ избавиться отъ одного геолога который замучилъ меня силурійскою системой, Кенелмъ скрылся.
— Можетъ-быть это былъ его духъ!
— Мы живемъ въ самомъ легковрномъ и суеврномъ вк и столько людей увряютъ меня что они бесдовали подъ столомъ съ умершими, что съ моей стороны было бы дерзостію не врить въ духовъ.
— Разкажите мн эти необъяснимыя исторіи о стучащихъ столахъ, сказала леди Гленальвонъ.— Вотъ здсь прекрасный уютный уголокъ позади трельяжа.
Но едва вступивъ за трельяжъ она вздрогнула и отступила съ восклицаніемъ изумленія. Сидя около стола въ углубленіи, склонивъ щеку на руку, съ опущенною головой, погруженный въ мечтанія, сидлъ молодой человкъ. Онъ сидлъ такъ неподвижно, лицо его выражало такую глубокую грусть, такъ чуждъ казался онъ шумной и блестящей толп двигавшейся вблизи уединенія съ которое онъ замкнулся, что его легко было почесть за одного изъ тхъ выходцевъ съ того свта тайну коихъ только-что хотла узнать вошедшая. Онъ не замтилъ ее. Оправившись отъ изумленія она подошла къ нему, подожила руку на его плечо и заговорила тихимъ мягкимъ голосомъ. При звук этого голоса Кенелмъ оглянулся.
— Вы не помните меня? спросила леди Гленальвонъ.
Прежде чмъ онъ могъ отвтить, Миверсъ, вошедшій вслдъ за маркизой, заговорилъ:
— Любезный Кенелмъ, какъ поживаете? Давно ли вы въ Лондон? Почему не постили меня? Что заставляетъ васъ скрываться?
Самообладаніе, рдко покидавшее Кенелма на долго въ присутствіи другихъ, тотчасъ же возвратилось къ нему. Онъ искренно отвчалъ на привтствія своего родственника, поцловалъ съ обычною рыцарскою граціей прекрасную руку которую леди сняла съ его плеча и протянула ему для пожатія.
— Помнить васъ! сказалъ онъ леди Гленальвонъ съ самымъ мягкимъ выраженіемъ своихъ мягкихъ черныхъ глазъ:— Я еще не такъ далеко подвинулся къ полдню жизни чтобы забыть солнце ея утра. Любезный Миверсъ, мн не трудно отвчать на ваши вопросы. Я возвратился въ Англію дв недли тому назадъ, пробылъ въ Эксмогдгам до сегодняшняго утра, обдалъ сегодня съ лордомъ Тедфордомъ, съ которымъ познакомился за границей, и онъ уговорилъ меня пріхать сюда чтобы представиться его отцу съ матерью, Боманойрамъ. Когда я совершилъ эту церемонію, видъ множества незнакомыхъ лицъ смутилъ меня. Войдя въ эту комнату когда въ ней никого не было, я уединился за трельяжемъ.
— Входя въ комнату вы должны были встртить вашего кузена Кордона.
— Вы забываете что я не знаю его. И когда я вошелъ въ комнат никого не было, немного спустя сюда пришелъ кто-то, я слышалъ звукъ голосовъ говорившихъ шепотомъ, хотя я не подслушивалъ какъ человкъ скрывшійся за перегородкой на сцен.
Это была правда. Еслибы Гордонъ и Данверсъ говорили и громко, Кенелмъ былъ слишкомъ поглощенъ собственными мыслями чтобы слышать ихъ разговоръ.
— Вамъ слдуетъ познакомиться съ Гордономъ, онъ умный малый и хочетъ вступить въ парламентъ. Надюсь что старая семейная ссора между медвдемъ его отцомъ и добрымъ сэръ-Питеромъ не помшаетъ вамъ встртиться съ нимъ.
— Сэръ-Питеръ способенъ прощать очень многое, но онъ едва ли бы простилъ меня еслибъ я отказался свидться съ родственникомъ который ничмъ не оскорбилъ его.
— Хорошо сказано. Прізжайте завтра и познакомьтесь съ Гордономъ у меня за завтракомъ, въ десять часовъ. Я все на той же квартир.
Пока родственники разговаривали, леди Гленальвонъ сла на диванъ около Кенелма и спокойно разсматривала его лицо. Она сказала:
— Любезный мистеръ Миверсъ, вы будете имть еще много случаевъ поговорить съ Кенелмомъ, не лишайте меня возможности поговорить теперь съ нимъ пять минутъ.
— Покидаю васъ, миледи, въ вашей пустын. Какъ все общество будетъ завидовать пустыннику!

ГЛАВА II.

— Я рада что опять вижу васъ въ свт, сказала леди Гленальвонъ,— надюсь что вы готовы занять въ немъ теперь роль которая при вашихъ талантахъ будетъ не малая.
Кенелмъ.— Когда вы бываете въ театр и смотрите одну изъ тхъ піесъ что кажется въ мод теперь, кмъ вы желали бы скоре быть, актеромъ или зрителемъ?
Леди Глевальвонъ.— Молодой другъ мой, вашъ вопросъ огорчаетъ меня. (Помолчавъ:) Хотя выражая надежду что вы займете не малую роль въ свт я сравнила его со сценой, но на самомъ дл свтъ не театръ. Жизнь не допускаетъ зрителей. Скажите мн откровенно какъ всегда. Я вижу на вашемъ лиц прежнее меланхолическое выраженіе. Вы не счастливы?
Кенелмъ.— Счастливъ какъ вообще смертные я долженъ быть. Не думаю чтобъ я былъ несчастливъ. Если у меня меланхолическій характеръ, то меланхолики могутъ быть счастливы по-своему. Мильтонъ доказываетъ что Pemeroso въ жизни можехъ имть столько же прелести какъ ея Allegro.
Леди Гленальвонъ.— Кенелмъ, вы спасли моего бднаго сына, и когда посл онъ былъ взятъ отъ меня, мн казалось что онъ поручалъ мн заботиться о васъ. Когда вы въ шестнадцать лтъ, мальчикъ по лтамъ, но съ сердцемъ мужа, явились въ Лондон, не старалась ли я быть для васъ вмсто матери? Не говорили ли вы мн часто что готовы поврять мн тайны вашего сердца охотне чмъ всякому другому?
— Вы были для меня, сказалъ Кенелмъ съ чувствомъ,— этимъ неоцненнымъ добрымъ геніемъ какого юноша можетъ встртихь на порог жизни въ женщин нжно мудрой и снисходительно сочувствующей. Созерцаніе вашей чистоты спасало меня отъ грубыхъ ошибокъ, душевная высота какую можно встртить только въ благороднйшихъ женщинахъ возвышала меня надъ низкими желаніями. Я всегда готовъ открыть вамъ мое сердце. Я боюсь что теперь оно своенравне чмъ когда-нибудь. Оно чувствуетъ себя чуждымъ сообщества и стремленій свойственныхъ моимъ годамъ и положенію. Я старался укрпить мою природу для практическихъ цлей жизни путешествіями и приключеніями преимущественно среди боле грубыхъ разновидностей человческаго рода чмъ мы встрчаемъ въ гостиныхъ. Теперь, повинуясь желанію отца, я возвратился въ т сферы въ которыя вступилъ подъ вашимъ руководствомъ еще будучи мальчикомъ и которыя даже тогда казались мн такъ пусты и искусственны, мы желаете чтобъ я занялъ роль въ этихъ сферахъ. Отвтъ мой будетъ коротокъ. Я всячески старался возбудить въ себ движущую силу, и мн не удалось это. Я не нахожу ничего за что стоило бы бороться, что я желалъ бы пріобрсти. Самое время въ которое мы живемъ представляется мн какъ Гамлету вывихнутымъ, и я не родился подобно Гамлету для того чтобъ исправить его. Ахъ, еслибъ я могъ смотрть на общество сквозь очки въ которыя бдный хидальго въ Жиль Блаз смотрлъ на свою скудную пищу, очки въ которыя вишни казались величиной съ персикъ и синица съ индйку! Воображеніе, которое необходимо для честолюбія, есть сильное увеличительное стекло.
— Я знавала нсколькихъ людей, теперь очень извстныхъ, очень дятельныхъ, которые въ ваши годы также чуждались практическихъ интересовъ.
— И что обращало этихъ людей къ такимъ интересамъ?
— То смягченное чувство своей личности, тотъ переливъ своего бытія въ другія существованія, что мы называемъ жить своимъ домомъ и вступить въ бракъ.
— Я не отказываюсь отъ своего дома, но отказываюсь отъ женитьбы.
— Поврьте что для мущины нтъ своего дома гд нтъ женщины.
— Прекрасно. Въ такомъ случа я отказываюсь отъ своего дома.
— Вы хотите серіозно уврить меня что никогда не встрчали женщины которую могли бы такъ полюбить чтобы жениться на ней, и никогда не бывали въ дом который покидали завидуя счастію семейной жизни?
— Серіозно, я никогда не встрчалъ такой женщины, никогда не бывалъ въ такомъ дом.
— Въ такомъ случа вооружитесь терпніемъ, ваше время придетъ, и я надюсь что это будетъ вскор. Слушайте. Не дальше какъ вчера я чувствовала непреодолимое желаніе увидть васъ, узнать вашъ адресъ чтобы написать къ вамъ, потому что вчера, когда одна молодая особа оставила мой домъ прогостивъ у меня цлую недлю, я сказала себ: вотъ двушка которая будетъ превосходною женой, и была бы именно такою женой какая нужна Кенелму Чиллингли.
— Кенелмъ Чиллингли очень радъ слышать что эта молодая особа ухала отъ васъ.
— Но она не ухала изъ Лондона, она здсь сегодня. Она жила у меня только до прибытія своего отца и пока не освободался домъ который они наняли на ныншній сезонъ. Оба эти событія произошли вчера.
— Счастливыя событія для меня: они позволяютъ мн быть у васъ безъ всякой опасности.
— Не чувствуете ли вы по крайней мр любопытства узнать кто и что эта двушка которая кажется мн подходящею для васъ?
— Любопытства? Нтъ, но смутное ощущеніе ужаса.
— Я не могу говорить съ вами когда вы въ такомъ раздраженномъ состояніи духа, и намъ пора покинуть нашу пустыню. Пойдемте, я хочу возобновить ваше прежнее знакомство съ нкоторыми лицами и познакомить васъ кое съ кмъ.
— Я готовъ слдовать за леди Гленальвонъ всюду куда ей угодно будетъ вести меня, лишь бы не къ алтарю съ другою.

ГЛАВА III.

Комнаты были полны,— не переполнены, но полны, и даже въ этомъ дом не часто случалось чтобъ одновременно собралось столько замчательныхъ людей. Молодому человку удостоенному вниманія такой знатной дамы какъ леди Гленальвонъ были рады вс кому она представляла его: министры и вожди парламентскихъ партій, балодаватели и извстныя красавицы, даже авторы и артисты. Въ замчательныхъ чертахъ лица и фигур Кенелма Чиллингли, въ спокойной непринужденности и простот его манеръ было нчто объяснявшее особенную ласковость къ нему знатныхъ свтскихъ дамъ и обращенное на него всеобщее вниманіе.
Первый вечеръ его возвращенія въ модный свтъ былъ такимъ успхомъ какого достигали немногіе молодые люди его лтъ. Онъ произвелъ впечатлніе. Когда въ комнатахъ стало просторне, леди Гленальвонъ шепнула Кенелму:
— Пойдемте въ эту сторону, я хочу возобновить ваше знакомство съ одною особой, будете благодарить меня за это посл.
Кенелмъ послдовалъ за маркизой и очутился лицомъ къ лицу съ Сесиліей Траверсъ. Она опиралась на руку отца и была очаровательна, румянецъ покрывшій ея щеки когда приблизился Кенелмъ еще больше возвысилъ ея красоту.
Траверсъ привтствовалъ его очень радушно. Леди Гленальвонъ просила его сопровождать ее въ буфетъ, и Кенелму не оставалось другаго выбора какъ подать руку Сесиліи. Онъ чувствовалъ нкоторое смущеніе.
— Вы давно въ город, миссъ Траверсъ?
— Немного больше недли, но мы только вчера заняли нашъ домъ.
— Въ самомъ дл, значитъ вы та молодая особа которая…— Онъ вдругъ остановился и выраженіе лица его сдлалось мягче и серіозне.
— Молодая особа которая — что? спросила Сесилія съ улыбкой.
— Которая гостила у леди Гленальвонъ?
— Да, она вамъ сказала?
— Она не назвала имени, но отзывалась съ такими справедливыми похвалами о молодой особ что я долженъ былъ догадаться.
Сесилія отвчала что-то неслышно. При вход въ буфетъ она была окружена другими молодыми людьми, завязался общій разговоръ, леди Гленальвонъ и Кенелмъ молчали. Когда Траверсъ, давъ свой адресъ Кенелму и пригласивъ его навстить ихъ, ухалъ вмст съ Сесиліей, Кенелмъ сказалъ задумчиво маркиз Гленальвонъ:
— Такъ это-то молодая особа въ которой я долженъ видть свою судьбу, вы знали что я уже прежде встрчался съ ней?
— Да, она говорила мн гд и когда. Кром того, около двухъ лтъ тому назадъ вы писали мн письмо изъ дома ея отца. Разв вы забыли?
— А, сказалъ Кенелмъ такъ разсянно какъ бы погружаясь въ дремоту,— никому не дано видть свою судьбу съ открытыми глазами. Если человкъ увидитъ ее онъ умретъ. Любовь слпа. Говорятъ что слпые счастливы, однакожь я никогда не встрчалъ слпаго который не желалъ бы возвратить себ зрніе еслибы представилась возможность.

ГЛАВА VI.

Мистеръ Чиллингли Миверсъ никогда не давалъ обдовъ въ своей квартир. Если онъ давалъ обдъ, то въ Гринич или въ Ричмонд. Но онъ часто устраивалъ завтраки, и завтраки эти считались пріятными. Онъ занималъ прекрасную холостую квартиру въ Гровеноръ-Стрит, отличавшуюся изысканною щеголеватостью. У него была хорошая библіотека, состоявшая изъ справочныхъ книгъ и дареныхъ экземпляровъ произведеній современныхъ авторовъ въ красивыхъ переплетахъ. Хотя комната эта была кабинетомъ литератора, вы никогда не увидали бы въ ней безпорядка которымъ обыкновенно отличаются кабинеты людей имющихъ дло съ книгами и бумагой. Даже письменныя принадлежности не были на виду. Он скрывались въ большомъ цилиндрическомъ бюро французской работы и съ французскою полировкой. Въ этомъ бюро было множество клточекъ и секретныхъ ящиковъ и большое углубленіе съ особымъ патентованнымъ замкомъ. Въ углубленіи находились статьи назначавшіяся для газеты Londoner, корректуры и пр., въ клточкахъ обыкновенная корреспонденція, въ секретныхъ ящикахъ конфиденціальныя письма и замтки о жизни современныхъ знаменитостей, біографіи которыхъ должны были появиться на другой день посл ихъ смерти.
Никто не писалъ некрологи такимъ живымъ языкомъ какъ Чиллингли Миверсъ. Обширный и разнообразный кругъ его знакомства давалъ ему возможность слдить, съ помощью достоврныхъ слуховъ и собственныхъ наблюденій, за ходомъ смертельныхъ болзней его знаменитыхъ друзей приглашавшихъ его на обды. Онъ инстинктивно ощущалъ ослабленіе ихъ пульсовъ пожимая ихъ руки, и часто бывалъ въ состояніи заканчивать ихъ біографіи нсколькими днями, недлями и даже мсяцами ране чмъ ихъ кончина поражала публику удивленіемъ. Цилиндрическое бюро вполн гармонировало съ таинственностью которою этотъ замчательный человкъ облекалъ плоды своего ума. Въ литературной жизни Миверсъ не имлъ своего Я. Въ качеств литератора онъ былъ всегда непроницаемымъ, таинственнымъ Мы. Онъ былъ Я только въ обществ и когда его называли Миверсомъ.
По одну сторону библіотеки была небольшая столовая, или лучше сказать комната для завтраковъ, украшеная хорошими картинами, подарками современныхъ живописцевъ. Многихъ изъ этихъ живописцевъ мистеръ Миверсъ, въ своемъ качеств Мы, подвергалъ жестокой критик, не всегда въ газет Londoner. Самыя рзкія критическія статьи его часто помщались въ другихъ журналахъ, издаваемыхъ членами той же литературной клики. Встрчая мистера Миверса живописцы не знали какъ презрительно отзывался о нихъ его Мы. Его Я такъ льстило имъ что они презентовали ему дань своей благодарности.
По другую сторону библіотеки была гостиная, также украшенная подарками, преимущественно изъ прекрасныхъ женскихъ ручекъ, вышитыми подушками, скатертями, вещицами изъ севрскаго фарфора и всевозможными изящными бездлушками. Модныя писательницы очень ухаживали за мистеромъ Миверсомъ, и кром модныхъ писательницъ онъ имлъ въ теченіи своей холостой жизни много другихъ поклонницъ.
Мистеръ Миверсъ уже возвратился со своей ранней гигіенической прогулки по Парку и сидлъ теперь предъ своимъ цилиндрическимъ бюро съ человкомъ добродушнаго вида, который былъ однимъ изъ самыхъ безпощадныхъ сотрудниковъ Londoner и немаловажнымъ совтникомъ въ олигархіи клики похвалявшейся своимъ разумніемъ.
— Да, сказалъ Миверсъ утомленнымъ тономъ,— я не могу даже одолть эту книгу, она безотрадна какъ деревня въ ноябр. Но, какъ вы справедливо замтили, авторъ человкъ съ разумніемъ, а клика имла бы что угодно только не разумніе еслибы не поддерживала своихъ членовъ. Разберите эту книгу сами и выдайте ея незанимательность за лучшее доказательство ея достоинства. Скажите: обыкновенному разряду читателей эта превосходная книга покажется мене увлекательною чмъ вычурныя произведенія такого-то, назовите какого-нибудь писателя, ‘но для людей просвщенныхъ и мыслящихъ каждая строчка проникнута’ и т. д. и т. д. Кстати, когда мы будемъ обозрвать выставку картинъ въ Борлингтонъ-Хаус, надо будетъ постараться втоптать въ грязь одного живописца. Я самъ не видалъ его картинъ, но онъ новичокъ, и другъ нашъ видвшій его ужасно завидуетъ ему и говоритъ что если хорошіе судьи не разбранятъ его съ самаго начала, извращенный вкусъ публики можетъ выдать его за генія. Человкъ низшаго круга, какъ я слышалъ. Вотъ его имя и сюжеты его картинъ. Позаботьтесь объ этомъ когда придетъ время. Между тмъ подготовляйте вылазку на его картины случайными нападеніями на самого живописца.— Тутъ мистеръ Миверсъ вынулъ изъ своего бюро конфиденціальную записку отъ завистливаго соперника, отдалъ ее своему добродушному на видъ собрату и вставъ сказалъ: — Боюсь что намъ придется отложить дла до завтра. Я жду къ завтраку двухъ молодыхъ родственниковъ.
Когда господинъ съ добродушною наружностью вышелъ, Миверсъ подошелъ къ окну гостиной и любезно предложилъ кусочекъ сахара канарейк присланной ему въ подарокъ наканун. Канарейка оглянула его изъ своей золоченой клтки, которая была также частью подарка, и отказалась отъ сахара.
Время было очень снисходительно къ Чиллингли Миверсу. Съ виду онъ не постарлъ ни на одинъ день съ тхъ поръ какъ читатель впервые познакомился съ нимъ во время появленія на свтъ родственника его Кенелма. Онъ пожиналъ плоды своихъ мудрыхъ принциповъ. Не нося бакенбардъ и всегда въ парик, онъ могъ не опасаться сдины и не нуждался въ краск. Возвышенность надъ страстью, отреченіе отъ заботъ, податливость на развлеченья, воздержаніе отъ излишествъ, спасли его отъ морщинъ, сохранили эластичность его тла и чистоту его изящнаго цвта лица. Дверь отворилась и хорошо одтый слуга, который жилъ у Миверса такъ долго что сталъ похожъ на него, доложилъ о прибытіи мистера Чиллингли Кордона.
— Добраго утра, сказалъ Миверсъ. Мн пріятно было видть вчера что вы говорили такъ долго и такъ фамильярно съ Данверсомъ: это было конечно замчено и другими и прибавило шагъ на вашей карьер. Вамъ, полезно чтобы васъ видли въ разговорахъ съ лицами извстными. Но могу я спросить былъ ли разговоръ удовлетворителенъ самъ по себ?
— Нисколько: Данверсъ облилъ холодною водой мои надежды на Саксборо и даже не намекнулъ что партія его поддержитъ меня въ другихъ вакансіяхъ.
— Партія иметъ мало вакансій въ своемъ распоряженіи для молодаго человка. Школьный учитель, будучи за границей, погубилъ школу для государственныхъ людей, какъ погубилъ школу для дятелей. Это большое зло, и зло имющее боле важныя послдствія для судебъ націи чмъ польза которую можетъ принести новая система. Но безполезно возмущаться противъ того что не поправимо. Еслибъ я былъ на вашемъ мст, я отказался бы отъ честолюбиваго стремленія въ парламентъ и сталъ бы готовиться къ адвокатур.
— Совтъ благоразумный, но слишкомъ невкусный чтобы принять его. Я ршилъ быть членомъ Палаты Общинъ, а что захочешь, то сможешь.
— Я въ этомъ не такъ увренъ какъ вы.
— А я увренъ.
— Судя по тому что мн говорили ваши университетскіе товарищи о вашихъ рчахъ въ Обществ для Преній, вы не были тогда ультра-радикаломъ. А въ Саксборо можетъ имть успхъ только ультра-радикалъ.
— Я не фанатикъ въ политик. Обо всхъ партіяхъ можно сказать многое, caeteris paribus, я торжествующую сторону предпочитаю побжденной.
— Да, но въ политик происходитъ постоянная реакція. Сторона торжествующая сегодня можетъ быть завтра стороной побжденною. Побжденная сторона — меньшинство, а у меньшинства всегда больше ума чмъ у большинства. Въ долгой борьб разумніе возьметъ верхъ, пріобртетъ большинство и опять утратитъ его, потому что съ большинствомъ партія глупетъ.
— Кузенъ Миверсъ, разв всемірная исторія не доказываетъ что одинъ человкъ можетъ опровергнуть вс теоріи о сравнительной мудрости меньшинства и большинства? Возьмите немногихъ умнйшихъ людей какихъ найдете, одинъ геніальный человкъ, далеко не столь умный, сотретъ ихъ въ порошокъ. Но этотъ геніальный человкъ, хотя бы онъ презиралъ большинство, долженъ опираться на него. Достивнувъ своей цли, онъ покоритъ его. Разв вы не видите какъ въ свободныхъ странахъ политическіе перевороты воплощаются въ личностяхъ. При общихъ выборахъ, избиратели всегда соединяются вокругъ одного имени. Кандидатъ можетъ толковать сколько ему угодно о политическихъ принципахъ, онъ не пріобртетъ достаточнаго числа голосовъ если не скажетъ: ‘Я заодно съ А, министромъ, или съ Z, вождемъ оппозиціи.’ Не торіи побдили виговъ когда мистеръ Питтъ распустилъ парламентъ, а мистеръ Питтъ побдилъ мистера Фокса, съ которымъ онъ въ общихъ политическихъ принципахъ, въ вопросахъ о торговл невольниками, объ эманцилаціи римскихъ-католиковъ, о парламентской реформ, сходился боле чмъ съ кмъ-либо въ своемъ кабинет.
— Берегитесь, мой юный другъ, воскликнулъ Миверсъ испуганнымъ тономъ,— не выдавайте себя за геніальнаго человка. Геніальность есть худшее качество для общественнаго дятеля въ наше время, никто не уважаетъ ее и вс завидуютъ ей.
— Извините, вы меня не поняли. Мое замчаніе было только возраженіемъ на вашъ аргументъ. Я предпочитаю примкнуть теперь къ большинству, потому что оно въ сил. Если ему понадобится геніальный человкъ который могъ бы поддержать его силу подчинивъ его партизановъ своей вол, такой человкъ найдется. Меньшинство оттолкнетъ его отъ себя къ намъ, потому что меньшинство смотритъ всегда враждебно на геніальность. Меньшинство недоврчиво, меньшинство завистливо. Ваше сужденіе, обыкновенно столь ясное, нсколько затмилось вашею критическою опытностью. Критики тоже меньшинство. Они безконечно образованне большинства. Но когда появляется истинно даровитый человкъ, критики рдко оцниваютъ его такъ врно какъ большинство. Если онъ не принадлежитъ къ ихъ олигархической клик, они или бранятъ и унижаютъ его, или длаютъ видъ что не замчаютъ, хотя рано или поздно приходитъ время когда, убдившись что большинство за него, они наконецъ признаютъ его. Но между общественнымъ дятелемъ и писателемъ та разница что писатель бываетъ признанъ большею частью только посл смерти, между тмъ какъ для общественнаго дятеля необходимо быть признаннымъ при жизни. Но довольно объ этомъ. Вы пригласили меня чтобы познакомить меня съ Кенелмомъ. Разв онъ не будетъ?
— Я назначилъ ему быть въ десять. Васъ я пригласилъ къ половин десятаго потому что хотлъ узнать о Данверс и о Саксборо, а также подготовить васъ къ знакомству съ вашимъ кузеномъ. Съ послднимъ надо поспшить потому что осталось только пять минутъ до десяти, а онъ аккуратенъ. Кенелмъ во всхъ отношеніяхъ противоположенъ вамъ. Не знаю умне ли онъ васъ или глупе, въ этомъ отношеніи нтъ возможности васъ сравнивать, но онъ совершенно лишенъ честолюбія и можетъ помочь вашему. Онъ можетъ длать что угодно съ сэръ-Питеромъ, и принявъ въ соображеніе какъ вашъ бдный отецъ, человкъ достойный, но взбалмошный, мучилъ и преслдовалъ сэръ-Питера зато что Кенелмъ сталъ между вами и имніемъ, нужно полагать что сэръ-Питеръ предубжденъ противъ васъ, хотя Кенелмъ увряетъ что онъ на это не способенъ, и было бы хорошо еслибъ вы избавились отъ предубжденія отца снискавъ расположеніе сына.
— Я былъ бы радъ еслибъ это удалось. Но скажите мн слабую сторону Кенелма. Что это? Конскія скачки? Охота? женщины? Поэзія? Чтобы снискать расположеніе человка, нужно знать его слабую сторону.
— Тише! Я видлъ его въ окно. Слабою стороной Кенелма, когда я зналъ его нсколько лтъ тому назадъ, было и вроятно есть до сихъ поръ….
— Хорошо, скоре! Я слышалъ его звонокъ.
— Страстное желаніе найти идеальную правду въ дйствительной жизни.
— А! сказалъ Гордонъ:— я такъ и думалъ. Не боле какъ мечтатель!

ГЛАВА V.

Въ комнату вошелъ Кенелмъ. Молодые родственники были представлены, пожали руки, отступили на шагъ и оглянули другъ друга. Трудно представить контрастъ боле рзкій чмъ между двумя представителями новаго поколнія Чиллингли. И тотъ и другой почувствовали этотъ контрастъ. И тотъ и другой поняли что это контрастъ ведущій къ антагонизму и что если они встртятся на одной арен, то встртятся какъ соперники. Вмст съ тмъ каждый по какому-то таинственному инстинкту почувствовалъ уваженіе къ другому, каждый угадалъ въ другомъ силу которую не могъ оцнить вполн врно, но съ борьб съ которою пришлось бы напречь всю свою силу. Такъ оглянули бы другъ друга хорошо выдрессированная гончая и полувыдрессированный бульдогъ. Зритель не могъ бы сомнваться которое изъ двухъ животныхъ благородне, но поколебался бы за которое держать пари еслибы между ними завязалась смертельная борьба. Между тмъ хорошо выдрессированная гончая и полувыдрессированный бульдогъ обнюхали другъ друга учтивымъ поклономъ. Гордонъ подалъ голосъ первый.
— Мн давно хотлось узнать васъ лично, сказалъ онъ, придавъ своему голосу и манерамъ деликатною почтительность съ которою младшій членъ аристократической фамиліи относится къ будущему глав фамиліи.— Не могу понять какъ я не видалъ васъ вчера вечеромъ у леди Боманойръ, гд вы тоже были, какъ я узналъ отъ Миверса. Впрочемъ я ушелъ рано.
Миверсъ пригласилъ гостей въ столовую и усвшись тамъ началъ говорить безъ умолку и съ непринужденною легкостью объ интересахъ дня, о послднемъ скандал, о послдней книг, о военной реформ, о скаковой реформ, о критическомъ положеніи Испаніи и о дебют италіянской пвицы. Онъ казался олицетворенною газетой, съ руководящею статьей, съ судебными отчетами, съ иностранными извстіями, съ хроникой придворной жизни, даже съ извстіями о родившихся, умершихъ и сочетавшихся бракомъ. Гордонъ время отъ времени прерывалъ потокъ его словъ короткимъ и мткимъ замчаніемъ гласившимъ объ его знакомств съ предметомъ о которомъ шла рчь и о привычк смотрть на занятія и стремленія человчества съ присвоенной себ высоты и сквозь синія стекла придающія зимній колоритъ лтнему ландшафту. Кенелмъ говорилъ мало, но слушалъ внимательно.
Разговоръ утратилъ свой легкій тонъ коснувшись одного политическаго вождя, перваго по извстности и положенію въ партіи къ которой Миверсъ считалъ себя — не принадлежавшимъ, онъ принадлежалъ только себ — но причисленнымъ. Миверсъ говорилъ объ этомъ вожд съ величайшимъ недовріемъ и тономъ безпощаднаго порицанія. Гордонъ согласился въ недовріи и порицаніи, и прибавилъ:
— Но онъ въ сил, и теперь его нужно поддерживать во что бы то ни стало.
— Да, теперь, сказалъ Миверсъ,— нтъ другаго выбора. Но въ конц сессіи вы найдете нсколько умныхъ статей въ газет Londoner которыя много повредятъ ему хваля его невпопадъ и усиливая страхъ его главныхъ послдователей, страхъ уже существующій, хотя и подавленный.
Кенелмъ вмшался скромнымъ тономъ и спросилъ,— почему Гордонъ, считая этого человка заслуживающимъ такъ мало доврія и такимъ опаснымъ, думаетъ что теперь нужно поддерживать его во что бы то ни стало?
— Потому что теперь членъ выбранный съ тмъ чтобы поддерживать его потерялъ бы свое мсто еслибы пошелъ противъ него. Сиди когда дьяволъ правитъ.
Кенелмъ.— Когда дьяволъ правитъ, я предпочелъ бы отказаться отъ своего мста въ экипаж. Мн кажется что можно принести пользу и вн экипажа, помогая тормозить его.
Миверсъ.— Умно сказано, Кенелмъ. Но отложивъ въ сторону метафору, Гордонъ правъ, молодой политикъ долженъ слдовать за своею партіей: такой старый ветеранъ журналистъ какъ я независиме. Пока журналистъ бранитъ всхъ и каждаго, у него много читателей.
Кенелмъ не отвтилъ, и Гордонъ перенесъ разговоръ съ людей на дла. Онъ говорилъ замчательно умно, обнаруживая много познаній, много критическаго смысла, о нкоторыхъ парламентскихъ билляхъ, о ихъ недостаткахъ и объ опасности ихъ неизбжныхъ послдствій.
Кенелмъ былъ пораженъ силою этого холоднаго, яснаго ума и сознался про себя что Палата Общинъ удобное мсто для его развитія.
— Но разв вы не были бы вынуждены поддерживать эти билли еслибы сдлались представителемъ Сакеборо? спросилъ Миверсъ.
— Прежде чмъ я отвчу на вашъ вопросъ, отвтьте вы на мой.— Какъ ни опасны эти билли, разв не необходимо чтобъ они прошли? Разв общественное мнніе не ршило что они должны пройти?
— Въ этомъ не можетъ быть сомннія.
— А представитель Сакеборо не достаточно силенъ чтобъ идти противъ общественнаго мннія.
— Прогрессъ вка! пробормоталъ Кенелмъ угрюмо.— Какъ вы думаете, долго ли еще продержится въ Англіи классъ джентльменовъ?
— Кого вы называете джентльменами? Прирожденную аристократію? Gentilhommes’овъ?
— Нтъ, мн кажется что никакой законъ не можетъ отнять у человка его предковъ и что классъ людей отличающихся хорошимъ происхожденіемъ не исчезнетъ никогда. Но классъ людей хорошаго происхожденія безъ обязанностей, безъ отвтственности, безъ преданности стран и сознанія личной чести, къ которымъ обязываетъ происхожденіе, не можетъ быть полезенъ для страны. Государственные люди демократическаго исповданія должны были бы согласиться что къ несчастію классъ людей хорошаго происхожденія не можетъ быть уничтоженъ, онъ сохраняется, какъ сохранился до конца въ Рим и сохраняется во Франціи, вопреки всмъ стараніямъ истребить его, какъ самый опасный классъ гражданъ безъ атрибутовъ длавшихъ его самымъ полезнымъ. Я говорю о томъ неклассифированномъ разряд людей, составляющемъ особенность Англіи, который, образовавшись въ начал безъ сомннія изъ gentilhommes’овъ, или людей высшаго класса, считавшихся представителями идеальной честности и правдивости, не требуетъ уже родословныхъ и акровъ земли чтобъ удостоить своего члена наименованіемъ джентльмена. И когда я слышу отъ человка считаемаго джентльменомъ что онъ не иметъ другаго выбора какъ думать одно и говорить другое, какой бы вредъ ни принесло это его стран, я заключаю что Прогресъ Вка готовится замнить классъ джентльменовъ какою-нибудь новою боле развитою породой людей.
Сказавъ это, Кенелмъ всталъ и хотлъ уйти, но Гордонъ схватилъ его за руку и удержалъ.
— Милый кузенъ, если позволите называтьвасъ такъ, сказалъ онъ съ своею откровенною манерой которая очень шла къ смлому выраженію его лица и звучному голосу,— я одинъ изъ тхъ людей которые вслдствіе чрезмрнаго отвращенія отъ сентиментальности и жеманности часто заставляютъ тхъ кто близко не знаетъ ихъ думать о нихъ хуже чмъ они заслуживаютъ. Если человкъ слдующій за своею партіей считаетъ себя вынужденнымъ поддерживить реформы которыхъ не одобряетъ и высказываетъ это откровенно въ обществ своихъ друзей и родственниковъ, то это еще не значитъ что этотъ человкъ лишенъ чувства чести, и я надюсь что узнавъ меня лучше вы не будете считать меня способнымъ унизить классъ джентльменовъ къ которому мы оба принадлежимъ.
— Простите меня, я самъ былъ рзокъ, отвчалъ Кенелмъ,— припишите это моему невднію англійскихъ обычаевъ. Я полагалъ что если общественный дятель считаетъ что-нибудь вреднымъ, то не долженъ содйствовать этому. Я можетъ-быть ошибаюсь?
— Несомннно ошибаетесь, сказалъ Миверсъ,— и вотъ по какой причин:— въ прежнее время въ политик былъ прямой выборъ между добромъ и зломъ. Теперь это случается рдко. Люди высоко просвщенные, выбирая принять или отвергнуть мру навязываемую имъ мало образованными выборными корпораціями, должны взвсить одно зло противъ другаго: и принять мру вредно, и отвергнуть ее вредно, и если они останавливаются на первомъ, то какъ на меньшемъ изъ двухъ золъ.
— Ваше опредленіе какъ нельзя боле врно, сказалъ Гордонъ,— и я довольствуюсь ннъ какъ достаточнымъ извиненіемъ того что мой кузенъ считаетъ не искреннимъ.
— Это вроятно дйствительная жизнь, сказалъ Кенелмъ съ своею грустною улыбкой.
— Конечно, отвчалъ Миверсъ.
— Каждый день который я проживаю, вздохнулъ Кенелмъ,— подтверждаетъ все боле и боле мое убжденіе что дйствительная жизнь есть фантасмагорія. Какъ глупо со стороны философовъ отвергать существованіе призраковъ: какими призраками должны казаться мы, живые люди, духамъ усопшихъ. ‘Духи мудрыхъ сидятъ въ облакахъ и смются надъ нами.’

ГЛАВА VI.

Чиллингли Гордонъ не замедлилъ скрпить свое знакомство съ Кенелмомъ. Онъ часто заходилъ къ нему по утрамъ, сопровождалъ его иногда въ предобденныхъ верховыхъ прогулкахъ, представилъ его своему кружку знакомыхъ, состоявшему преимущественно изъ дятельныхъ членовъ парламента, адвокатовъ начинавшихъ входить въ славу, сотрудниковъ политическихъ журналовъ, но включавшему также и блестящихъ праздношатающихся, членовъ клубовъ, спортсменовъ, щеголей, людей знатныхъ и богатыхъ. Онъ длалъ это съ цлью, потому что эти люди отзывались о немъ хвалебнымъ тономъ, превознося не только его дарованія, но и его честность. Онъ былъ извстенъ въ своемъ кружк подъ названіемъ ‘честнаго Гордона’. Кенелмъ сначала думалъ что этотъ эпитетъ употребляется въ смысл ироническомъ, и ошибся. Гордона называли честнымъ за откровенность и смлость съ которыми онъ высказывалъ мннія обнаруживавшія того рода цинизмъ который называется ‘отсутствіемъ хвастовства’. Этотъ человкъ дйствительно не былъ лицемромъ, онъ не приписывалъ себ врованій которыхъ не имлъ. А онъ мало во что врилъ кром первой половины поговорки: ‘каждый за себя и Богъ за всхъ’.
Но если Гордонъ и отрицалъ теоретически принципы составляющіе ходячія врованія людей добродтельныхъ, въ поведеніи его не было ничего говорившаго о предрасположеніи къ порокамъ. Онъ былъ безукоризненно честенъ во всхъ своихъ дйствіяхъ, и въ щекотливыхъ вопросахъ чести считался авторитетомъ между своими товарищами. Несмотря на его откровенное честолюбіе, никто не могъ обвинить его въ стараніи выдвинуться впередъ на плечахъ своихъ патроновъ. Въ характер его не было ничего рабскаго и хотя онъ не задумался бы подкупить избирателей еслибы понадобилось, его самого нельзя было подкупить никакими деньгами. Его преобладающею страстью было властолюбіе. Онъ смялся надъ патріотизмомъ какъ надъ устарвшимъ предразсудкомъ, надъ филантропіей какъ надъ сентиментальною рекламой. Онъ стремился не служить отечеству, но управлять имъ. Онъ не искалъ возвысить человческій родъ, но желалъ возвыситься самъ. Онъ былъ беззастнчивъ и не имлъ принциповъ, какъ большая часть честолюбцевъ. Тмъ не мене еслибъ онъ добился власти, то по всей вроятности сталъ бы пользоваться ею хорошо, потому что умъ его былъ ясенъ и силенъ. Какое впечатлніе онъ произвелъ на Кенелма можно видть изъ слдующаго письма:

Сэръ-Питеру Чиллингли, баронету и проч.

‘Дражайшій батюшка,— Вы и милая матушка узнаете съ удовольствіемъ что Лондонъ продолжаетъ быть весьма учтивымъ со мной. Эта arida nutrix leonum причисляетъ меня къ привилегированной пород львовъ которыхъ дамы пускаютъ въ общество своихъ комнатныхъ собачекъ. Около шести лтъ тому назадъ я имлъ возможность смотрть на эту выставку сквозь щели убжища мистера Велби. Мн кажется, можетъ-быть ошибочно, что даже въ этотъ краткій періодъ времени тонъ общества замтно измнился. Что перемна эта къ лучшему, это я оставляю на отвтственности прогрессивной партіи.
‘Не думаю чтобы шесть лтъ назадъ было такъ много двицъ подкрашивавшихъ волосы и вки. Нкоторыя изъ нихъ подражали школьному арго распространенному мелкими нувелистами, он употребляли такія выраженія какъ ‘оглушительно хорошо’, ‘ужасъ какъ весело’ и т. д. Но теперь я встрчаю множество такихъ которыя заимствовали арго не только словесное, но арго образа мыслей, арго чувствъ, арго которое оставило въ нихъ очень мало женскаго и ничего характеризующаго леди.
‘Газетные обозрватели увряютъ что въ этомъ виноваты современные молодые люди, что это имъ нравится и что прекрасныя искательницы мужей насаживаютъ на свои удочки такихъ мухъ которыя представляютъ боле шансовъ на успхъ. Не берусь судить справедливо ли это. Но меня поражаетъ что люди моихъ лтъ, считающіе себя передовыми, представляютъ поколніе боле дряхлое чмъ люди на десять, на двадцать лтъ старе, которыхъ первые считаютъ устарлыми. Привычка выпивать утромъ рюмку водки, одна изъ новйшихъ идей, теперь въ большой мод. Адонисъ требуетъ ‘подкрпительнаго’ прежде чмъ соберется отвтить на billet-doux отъ Венеры. Адонисъ не иметъ достаточно мужества чтобы благородно напиться, но его слабая натура нуждается бъ возбужденіи и онъ постоянно прихлебываетъ.
‘Люди благороднаго происхожденія или извстные своими общественными успхами изъ вашего поколнія, милый батюшка, отличаются благовоспитанностью, тономъ разговора боле или мене просвщеннымъ и свидтельствующимъ о литературномъ образованіи, отъ людей той же категоріи изъ моего поколнія, которые повидимому гордятся тмъ что не уважаютъ никого и не знаютъ ничего, не исключая грамматики. Тмъ не мене мы уврены что идемъ впередъ совершенствуясь. Эта новая идея теперь въ большомъ ходу.
‘Общество въ цломъ сдлалось поразительно увреннымъ въ своемъ прогрессивномъ превосходств, и личности составляющія цлое питаютъ ту же увренность относительно самихъ себя. Встрчается конечно много, и даже несмотря на кратковременность и несовершенство моихъ наблюденій я знаю нсколько исключеній изъ того что мн кажется отличительными особенностями новаго поколнія общества. Изъ исключеній встрченныхъ мною я назову только самыя замчательныя. Place aux dames. Вопервыхъ Сесилія Траверсъ. Она и отецъ ея теперь въ Лондон и я встрчаюсь съ ними часто. Я не могу представить такой цивилизованной эры въ которой Сесилія Траверсъ не была бы украшеніемъ общества, потому что она именно такого рода женщина какими мущины любятъ представлять женщинъ. И я говорю женщина, а не двушка, потому что Сесилія Траверсъ не можетъ быть причислена къ разряду современныхъ двушекъ. Можно назвать ее двицей, барышней, отроковицей, но нельзя назвать ее двушкой, какъ нельзя назвать благородную Француженку fille. Она достаточно красива чтобы понравиться любому мущин, какъ бы ни былъ онъ разборчивъ, но это не такого рода красота, которая поражаетъ такъ сильно всхъ что не можетъ привлечь одного, ибо, говоря, слава Богу, только теоретически, я подозрваю что любовь къ женщин заключаетъ въ себ сильное стремленіе къ обладанію, потребность быть увреннымъ что моя собственность принадлежитъ мн нераздльно, что это не такая собственность которою можетъ любоваться вся публика. Я вполн понимаю богача который, обладая тмъ что называется показнымъ мстомъ, великолпныя комнаты и роскошные сады котораго постоянно открыты для желающихъ осмотрть ихъ, бжитъ въ какой-нибудь скромный коттеджъ гд можетъ сказать себ: Это мой домъ, это принадлежитъ мн одному.
‘Но есть родъ красоты напоминающій такое показное мсто которымъ публика считаетъ себя въ прав любоваться такъ же свободно какъ его обладатель, и показное мсто было бы само по себ скучно, и обладатель не сталъ бы можетъ-быть поддерживать его еслибы публика перестала его осматривать.
‘Красота Сесиліи Траверсъ не напоминаетъ показнаго мста. Она внушаетъ чувство безопасности. Еслибы Дездемона была похожа на нее, Отелло не сталъ бы ревновать. Но Сесилія не обманула бы отца и, мн кажется, не выразила бы Мавру желанія чтобы небо даровало ей такого мужа. Умъ ея гармонируетъ съ ея личностью, это умъ общежительный. Дарованія ея тоже не показныя, во въ совокупности составляютъ пріятное цлое: у нея достаточно здраваго смысла для практической жизни, достаточно необъяснимаго женскаго дара называемаго тактомъ для того чтобы противодйствовать выходкамъ такихъ юмористическихъ натуръ какъ моя, однако достаточно и юмористическаго воззрнія на жизнь чтобы не принимать за чистую монету все что можетъ сказать такой юмористическій человкъ какъ я. Что касается характера, нельзя узнать характеръ женщины пока она не выйдетъ изъ себя. Но мн кажется что характеръ Сесиліи, въ нормальномъ состояніи, характеръ спокойный и расположенный къ веселости. Еслибы вы, милый батюшка, не были однимъ изъ умнйшихъ людей, это хвалебное описаніе заставило бы васъ подумать что я влюбленъ въ Сесилію Траверсъ. Но вы безъ сомннія знаете что мущина влюбленный въ женщину не взвшиваетъ ея достоинствъ такою твердою рукой какъ та что управляетъ этимъ стальнымъ перомъ. Я не влюбленъ въ Сесилію Траверсъ и сожалю объ этомъ. Когда леди Гленальвонъ, которая попрежнему необычайно добра со мною, повторяетъ мн день за днемъ: ‘Сесилія Траверсъ была бы для васъ прекрасною женой’, мн нечего сказать ей въ отвтъ, и я не чувствую ни малйшаго расположенія предложить Сесиліи чтобъ она принесла свои совершенства въ жертву человку который цнитъ ихъ такъ холодно.
‘Я узналъ что она настояла на своемъ отказ жениху за котораго хотлъ выдать ее отецъ, и что молодой человкъ утшился женившись на какой-то другой двушк. Безъ сомннія у нея скоро явятся другіе женихи столь же достойные.
‘О, милйшій изъ всхъ моихъ друзей, единственный другъ съ которымъ я откровененъ, буду ли я любить когда-нибудь? Если нтъ, то почему? Иногда я чувствую что, какъ въ любви такъ и въ честолюбіи, у меня должно-быть есть какой-нибудь невозможный идеалъ, такъ какъ я остаюсь равнодушенъ къ тому что представляется мн и въ той, и въ другой сфер. Мн кажется что еслибъ я полюбилъ, то полюбилъ бы такъ же страстно какъ Ромео, и эта мысль внушаетъ мн неопредленныя, но страшныя предчувствія, и что еслибъ я нашелъ цль которая пробудила бы во мн честолюбіе, я преслдовалъ бы ее съ такою же горячностью какъ… кого бы назвать? Цезаря или Катона? Честолюбіе Катона мн больше нравится. Но въ наше время честолюбіе называютъ непрактичною причудой если оно обращено не въ торжествующую сторону. Катонъ хотлъ спасти Римъ отъ черни и диктатора, но Римъ не могъ быть спасенъ, и Катонъ бросился на свой мечъ. Еслибы Катонъ явился въ ваше время, присяжные коронера произнесли бы вердиктъ: ‘самоубійство въ состояніи помшательства’, и этотъ вердиктъ былъ бы основанъ на его безразсудномъ сопротивленіи черни и диктатору.
‘Говоря о честолюбіи я вспомнилъ о другомъ исключеніи изъ современной молодежи. Я назвалъ demoiselle, теперь назову damoiseau. Представьте человка лтъ двадцати пяти, который нравственно лтъ на пятьдесятъ старше здороваго шестидесятилтняго человка, представьте его съ умомъ старика и съ тломъ юноши, съ сердцемъ которое поглощено мозгомъ и доставляетъ горячую кровью ледянымъ идеямъ, человка насмхающагося надо всмъ что я почитаю высокимъ, но неспособнаго сдлать ничего такого что онъ считаетъ низкимъ, человка для котораго порокъ и добродтель такъ же безразличны какъ для эстетики Гте,— который въ качеств практическаго мыслителя никогда не повредитъ своей карьер неосторожною добродтелью, и никогда не омрачитъ свою репутацію унизительнымъ порокомъ. Представьте этого человка съ умомъ острымъ, сильнымъ, живымъ, незастнчивымъ, безстрашнымъ, въ высшей степени разсудительнымъ и безъ искры геніальности. Представьте такого человка, и не удивляйтесь когда я скажу что онъ Чиллингли.
‘Чиллинглійская раса достигаетъ въ немъ своей высшей степени развитія и становится Чиллинглйшею. Дйствительно мн кажется что мы живемъ въ эпоху какъ нельзя боле благопріятствующую преуспянію Чиллингліевъ. Въ теченіи десяти столтій или боле какъ наша фамилія владетъ землею и именемъ, она не заявила себя ничмъ. Представители ея жили въ горячія времена и были вынуждены укрываться въ спокойныхъ водахъ со своими эмблематическими Плотвами. Но настоящее время, милый батюшка, такъ хладнокровно что никакое хладнокровіе не повредитъ. Чмъ могъ бы быть Чиллингли Миверсъ въ вкъ когда люди сколько-нибудь дорожили своими религіозными врованіями, когда политическія партіи считали убжденія свои священными, а вождей своихъ героями? Чиллингли Миверсъ не нашелъ бы пяти подпищиковъ на газету Londoner. Теперь же Londoner любимый органъ просвщенной публики, онъ глумится надъ всми основами общества не указывая чмъ замнить ихъ, и каждый вновь основанный журналъ, чтобъ имть успхъ, беретъ за образецъ Londoner. Чиллингли Миверсъ — великій человкъ и самый вліятельный писатель, хотя никто не знаетъ что онъ написалъ. Чиллингли Гордонъ представляетъ еще боле очевидный примръ повышенія въ цн Чиллинглійскихъ качествъ на современномъ рынк.
‘Въ самыхъ авторитетныхъ кругахъ господствуетъ мнніе что Чиллингли Гордонъ займетъ высокое положеніе въ рядахъ людей будущаго. Его самоувренность такъ сильна что сообщается всмъ съ кмъ онъ сталкивается, не исключая и меня.
‘На дняхъ онъ сказалъ мн, съ хладнокровіемъ достойнымъ самаго ледянаго изъ Чиллингліевъ: ‘Я намренъ быть первымъ министромъ Англіи, это только вопросъ времени’. И если Чиллингли Гордонъ будетъ первымъ министромъ, то потому что усиливающійся холодъ нашей нравственной и общественной атмосферы способствуетъ какъ нельзя боле развитію его талантовъ.
‘Онъ лучше всхъ оспариваетъ защитниковъ старомодныхъ сентиментальностей, какъ любовь къ отечеству, заботы объ его положеніи среди другихъ державъ, ревность къ его слав, народная гордость (о, еслибы вы слышали какъ онъ философски и логически осмиваетъ слово prestige!). Вс такія понятія относятся теперь въ разрядъ вздора. И когда списокъ ихъ будетъ полонъ, когда Англія не будетъ имть ни колоній которыя должна защищать, ни флота который должна оплачивать, когда она не будетъ принимать участія въ длахъ другихъ странъ и достигнетъ счастливыхъ условій въ какихъ находится Голландія, тогда Чиллингли Гордонъ будетъ ея первымъ министромъ.
‘Если я когда-нибудь приму участіе въ политической жизни, это будетъ отрицаніемъ атрибутовъ фамиліи Чиллингли и оппозиціей, хотя безнадежною, Чиллингли Гордону, я чувствую что этого человка не слдуетъ стснять, а нужно предоставить ему полную возможность дйствовать, ибо его честолюбіе будетъ безконечно боле опасно если скиснется отъ времени. Я предлагаю вамъ, милый батюшка, честь сдлать одолженіе этому нашему талантливому родственнику и помочь ему вступить въ парламентъ. Во время нашего послдняго разговора въ Эксмондгам вы говорили мн о нескрытой злоб Гордона отца, когда мое появленіе на свтъ лишило его права наслдовать Эксмондгамъ, вы открыли мн ваше тогдашнее намреніе ежегодно откладывать нкоторую сумму для Гордона сына, которая могла бы служить вознагражденіемъ за утрату его надеждъ когда осуществились ваши — имть наслдника, вы говорили мн также какъ это желаніе было оставлено вслдствіе естественнаго негодованія на поведеніе Гордона старшаго, который затялъ съ вами неосновательный и дорого стоившій процессъ, и вслдствіе расширенія имнія чрезъ покупку которая хотя увеличила его размры, но уменьшила вашъ собственный доходъ, и лишила васъ возможности длать сбереженія. Теперь я случайно встртился съ вашимъ юриспрудентомъ, мистеромъ Вайнингомъ, и узаалъ отъ него о вашемъ давнишнемъ желаніи, чего вы изъ деликатности не говорили мн, чтобы я, къ кому заказное имніе должно перейти въ полную собственность, далъ свое согласіе на снятіе заказа, такъ чтобъ имніе теперь-же освободилось и переустроилось въ юридическомъ отношеніи. Онъ показалъ мн какъ полезно будетъ это для самого имнія, потому что такимъ образомъ вы получили бы возможность длать улучшенія относительно коихъ я совершенно схожусь съ прогрессомъ вка и которыя вы, имя землю только въ пожизненномъ пользованіи, не могли длать иначе какъ при самыхъ раззорительныхъ условіяхъ. Нужны новые коттеджи для рабочихъ, новые дома для арендаторовъ, уплата по старымъ закладнымъ и т. д. Позвольте мн прибавить къ этому что я желалъ бы чтобы доля моей матушки была значительно увеличена. Вайнингъ говорилъ также что у насъ есть дальняя часть земли, которая, находясь по близости города, можетъ быть продана съ выгодой, если юридическія условія имнія будутъ измнены.
‘Поспшимте же сдлать все необходимое для этого, такимъ образомъ мы получимъ двадцать тысячъ фунтовъ для осуществленія вашего благороднаго и, позвольте прибавить, вашего справедливаго желанія сдлать что-нибудь для Чиллингли Гордона. При новыхъ распоряженіяхъ о прав владнія мы можемъ обезпечить себ право завщать его по усмотрнію, и я буду твердо стоять противъ выдленія изъ него части Чиллингли Гордону. Можетъ-быть это, странность съ моей стороны, но надюсь что и вы держитесь того же мннія, я думаю что англійскій землевладлецъ долженъ имть сыновнюю любовь къ родной земл, а Гордонъ никогда не будетъ имть ее. Я думаю что и для его карьеры и для нашихъ взаимныхъ отношеній съ нимъ было бы лучше еслибъ ему откровенно было сказано что онъ не можетъ разчитывать на наслдство въ случа нашей смерти. Двадцать тысячъ фунтовъ данные ему теперь будутъ для него большимъ одолженіемъ чмъ вдесятеро большая сумма черезъ двадцать лтъ. Имя ихъ въ своемъ распоряженіи онъ можетъ вступить въ парламентъ и получать доходъ который вмст съ тмъ что онъ теперь иметъ хотя будетъ довольно скроменъ, но избавитъ его отъ министерскаго патронатства.
‘Потшьте меня, дражайшій батюшка, исполните мое предложеніе. Вашъ любящій сынъ

‘Кенелмъ.’

Отъ сэръ-Питера Чиллингли Кенелму Чиллингли.

‘Милый мальчикъ, ты недостоинъ быть Чиллингли — ты ршительно теплокровный: никогда бремя тяготящее умъ человка не снималось боле нжною рукою. Да, я хотлъ выдлить части изъ имнія и измнить условія владнія, но такъ какъ это клонилось главнйшимъ образомъ къ моей выгод, то я избгалъ говорить объ этомъ, хотя по обстоятельствамъ это можетъ быть выгодно и для тебя. Что касается покупки земли Ферключъ — которую я могъ совершить только при помощи займа за большіе проценты на свое имя, погашая его ежегодными уплатами, значительно уменьшавшими доходъ, признаюсь это меня тяготило послдніе годы. Но больше всего меня радуетъ возможность построить для нашихъ честныхъ рабочихъ помщенія поудобне и поближе къ полямъ, послднее особенно важно, потому что сами по себ и старые коттеджи не дурны, бда въ томъ что какъ только пристроишь имъ лишнюю комнату для дтей, глупые люди сейчасъ отдадутъ ее въ наемъ.
‘Милый мальчикъ, я очень тронутъ твоимъ желаніемъ увеличить часть твоей матери, это очень законное желаніе, независимо отъ сыновняго чувства, потому что за ней было очень хорошее приданое, которое я съ согласія ея попечителей обратилъ въ землю, и хотя этотъ прибавокъ округлилъ наши владнія, но земля приноситъ не боле двухъ процентовъ и условія субституціи ограничивали право увеличенія части которая должна достаться вдов.
‘Я озабоченъ больше этими статьями чмъ интересами сына стараго Чиллингли Гордона. Я намревался поступить щедро съ его отцомъ, но когда въ отвтъ на это онъ обратился въ судъ, я отказался отъ своего намренія. Тмъ не мене я согласенъ съ тобой что сына не слдуетъ наказывать за грхи отца, и если пожертвовавъ двадцать тысячъ фунтовъ мы будемъ сознавать себя лучшими христіанами и боле истыми джентльменами, мы купимъ это сознаніе очень дешево.’
Затмъ сэръ-Питеръ, полушутя полусеріозно, нападалъ на увренія Кенелма что онъ не влюбленъ въ Сесилію Траверсъ, и настаивая на преимуществахъ брака съ тою которая по мннію Кенелма могла бы быть прекрасною женой, замчалъ лукаво что въ случа если у Кенелма не будетъ сына, ему кажется не вполн справедливымъ устранять ближайшаго родственника отъ наслдства только на томъ основаніи что онъ не иметъ любви къ родной земл. ‘Онъ полюбитъ свою страну когда у него будетъ въ ней 10.000 акровъ земли.’
Дойдя до этого разсужденія Кенелмъ покачалъ головой.
— Да разв любовь къ своей стран есть любовь къ своему богатству, сказалъ онъ, и отложилъ чтеніе отцовскаго письма.

ГЛАВА VII.

Общественное положеніе Кенелма Чиллингли не возвысилось сравнительно съ тмъ какое онъ занялъ сдлавшись однимъ изъ львовъ моднаго свта. Я не берусь сосчитать число треугольныхъ записочекъ которыя дождемъ сыпались на него отъ прекрасныхъ дамъ увлекавшихся знаменитостями всякаго рода, или тщательно запечатанныхъ конвертовъ съ письмами отъ прекрасныхъ анонимовъ которые спрашивали есть ли у него сердце и будетъ ли онъ въ такомъ-то часу въ такомъ-то мст въ Парк. Трудно опредлить что такое было въ Кенелм Чиллингли длавшее его любимцемъ, въ особенности, прекраснаго пола, кром разв его двойственной репутаціи: что онъ не похожъ на другихъ и что онъ совершенно равнодушенъ къ пріобртенію какойбы то ни было репутаціи. Онъ могъ бы, еслибы захотлъ, представить доказательство что смутная увренность въ его талантахъ была не совсмъ лишена основанія. Ибо статьи которыя онъ присылалъ изъ-за границы въ газету Londoner и которыми окупалось его путешествіе носили на себ печать того рода оригинальности въ тон и взглядахъ которая возбуждаетъ любопытство узнать автора и встрчаетъ боле похвалъ чмъ можетъ-быть заслуживаетъ.
Но Миверсъ былъ вренъ условію сохранять ненарушимо инкогнито автора, и Кенелмъ смотрлъ съ глубочайшимъ презрніемъ какъ на самыя статьи такъ и на читателей восхвалявшихъ ихъ.
Подобно тому какъ у нкоторыхъ людей мизантропія является вслдствіе обманутаго доброжелательства, такъ есть нкоторыя натуры — и Кенелмъ Чиллингли былъ можетъ-быть одною изъ нихъ — у которыхъ индиферентизмъ является послдствіемъ оборвавшейся горячности.
Онъ предвидлъ большое удовольствіе для себя въ возобновленіи знакомства съ своимъ бывшимъ туторомъ, мистеромъ Велби, удовольствіе освжить свою собственную склонность къ метафизик, казуистик и критик. Но этотъ талантливый профессоръ реализма совершенно оставилъ философію, и отдыхалъ на казенной служб. Министръ, въ пользу котораго, когда тотъ находился въ оппозиціи, мистеръ Велби въ веселую минуту написалъ нсколько ловкихъ статей въ одномъ изъ вліятельныхъ журналовъ, достигнувъ власти доставилъ ему одну изъ тхъ немногихъ хорошихъ вещей что еще остались въ распоряженіи министровъ,— мсто съ жалованьемъ въ 1.200 фунтовъ въ годъ. Будучи такимъ образомъ занятъ по утрамъ рутинною работой, мистеръ Велби проводилъ весело свои вечера.
— Invent portum, сказалъ онъ Кенелму,— я теперь больше не плаваю по бурнымъ волнамъ. Приходите ко мн завтра обдать tte—tte. Жена моя съ младшимъ ребенкомъ въ Сентъ-Леонард пользуется морскимъ воздухомъ.
Кенелмъ принялъ приглашеніе.
Обдъ могъ бы удовлетворить Бридья-Саварена — онъ былъ безукоризненъ, вино было рдкимъ некторомъ, лафитъ 1848 года.
— Я никогда не длюсь этимъ, сказалъ Велби,— больше чмъ съ однимъ другомъ заразъ.
Кенелмъ старался завлечь хозяина дома въ споръ о нкоторыхъ новыхъ сочиненіяхъ составленныхъ согласно всей чистот реалистическихъ каноновъ критики.
— Чмъ больше эти книги претендуютъ на реализмъ, тмъ меньше он реальны, сказалъ Кенелмъ.— Я почти склоненъ думать что вся школа которую вы такъ систематически созидали есть ошибка, и что реализмъ въ искусств вещь невозможная.
— Я думаю что вы правы. Я серіозно относился къ этой школ потому что былъ золъ на защитниковъ идеалистической школы, а если человкъ относится къ чему-нибудь серіозно онъ всегда ошибается, особенно если онъ раздраженъ. Я не былъ серіозенъ и не былъ раздраженъ когда писалъ т статьи которымъ обязанъ своимъ мстомъ.
При этомъ Велби съ удовольствіемъ потягивался и поднеся стаканъ къ губамъ съ удовольствіемъ наслаждался букетомъ вина.
— Вы огорчаете меня, отвчалъ Кенелмъ.— Грустно узнать что умъ человка въ юности находился подъ вліяніемъ учителя который смется надъ своимъ собственнымъ ученіемъ.
Велби пожалъ плечами.
— Жизнь состоитъ изъ послдовательныхъ процессовъ ученія и разучиванія, и часто больше мудрости въ томъ чтобы разучиваться чмъ учиться. Во всякомъ случа, такъ какъ я пересталъ быть критикомъ, то я мало забочусь о томъ былъ я правъ или нтъ исполняя эту роль. Я думаю что я теперь правъ какъ служащій. Пускай міръ идетъ своимъ путемъ, лишь бы онъ доставлялъ намъ средства къ жизни. Отрицайте если хотите реализмъ въ искусств и примите его въ жизни. Въ первый разъ въ жизни я устроился съ комфортомъ: умъ мой износилъ свои сапоги и теперь наслаждается роскошью туфлей. Кто мзжетъ отрицать реализмъ комфорта?
— Иметъ ли человкъ право, сказалъ Кенелмъ про себя свъ въ свою одноконную каретку,— употреблять весь блескъ рдкаго ума, весь запасъ рдкой учености на то чтобы совращать молодое поколніе со старыхъ надежныхъ путей по которымъ юноши предоставленные самимъ себ пошли бы сами,— старыхъ путей окаймленныхъ романтическими рками и развсистыми деревьями,— направляя ихъ на новыя стези по песчанымъ степямъ, и потомъ, когда они измучаются и разобьютъ ноги, говорить имъ что ему нтъ никакого дла до того избили ли они свою обувь на истинномъ пути или на ложномъ, потому что онъ достигъ summum bonnum философіи въ удобств покойныхъ туфлей?
Прежде чмъ онъ усплъ отвтить на этотъ вопросъ, экипажъ его остановился у дверей дома министра которому Велби содйствовалъ въ достиженіи власти.
Въ этотъ вечеръ въ дом великаго человка было большое сборище моднаго свта. Для министра настала критическая минута. Судьба его кабинета зависила отъ результатовъ предложенія которое намревались сдлать на слдующей недл въ Палат Общинъ. Великій человкъ стоя у входа въ комнаты принималъ гостей. Въ числ ихъ были главные участники возбужденнаго движенія и вожди оппозиціи. Онъ улыбался имъ такъ же любезно какъ самымъ искреннимъ своимъ друзьямъ и самымъ крпкимъ приверженцамъ.
‘Я полагаю что это реализмъ, сказалъ Кенелмъ про себя, но это не истина и не комфортъ.’
Остановившись у стны близь дверей онъ съ большимъ интересомъ наблюдалъ выраженіе лица хозяина. За любезною улыбкой и привтливою манерой онъ видлъ на лиц его слды заботъ. Глаза разсянно блуждали, щеки были впалы, лобъ покрытъ морщинами. Кенелмъ отвелъ глаза и сталъ разсматривать лица лнивыхъ звакъ бродившихъ по боле обыкновеннымъ путямъ жизни. Глаза ихъ не были разсянны: лобъ не былъ покрытъ морщинами, и умъ ихъ былъ какъ дома когда они обмнивались пустяками. Многіе изъ нихъ интересовались предстоявшею борьбой, но это по большей части былъ такой же интересъ какой имютъ т что держатъ пари на небольшую сумму въ Дербіевъ день, лишь для того чтобы придать пикантность скачкамъ, не чувствуя удовольствія при выигрыш и огорченія при проигрыш.
— Хозяинъ дома повидимому боленъ, сказалъ Миверсъ встртясь съ Кенелмомъ.— Я замчаю въ немъ симптомы скрытой подагры. Вы знаете мой афоризмъ: ‘ничто не ведетъ такъ скоро къ подагр какъ честолюбіе’, въ особенности же парламентское честолюбіе.
— Вы не принадлежите къ числу друзей которые убждаютъ меня избрать двигателемъ жизни эту причину болзни. Позвольте благодарить васъ за это.
— Благодарность ваша неумстна. Я именно совтую вамъ посвятить себя политической карьер.
— Не взирая на подагру?
— Не взирая на подагру. Еслибы вы могли смотрть на жизнь какъ я, мой совтъ былъ бы иной. Но вашъ умъ преисполненъ сомнніями, фантазіями и причудами, и вамъ остается только одинъ выборъ — дать имъ выходъ въ дятельной жизни.
— Вы отчасти были причиной что я сдлался тмъ что есть — лнивцемъ, на васъ лежитъ часть отвтственности за мои сомннія, фантазіи и причуды. По вашей рекомендаціи я былъ помщенъ подъ руководство мистера Велби въ тотъ критическій періодъ жизни когда изгибъ втви даетъ направленіе дереву.
— И я горжусь моимъ совтомъ. Повторяю причины почему я далъ его: для молодаго человка неоцненное преимущество вступитъ въ жизнь вполн посвященнымъ въ Новыя Идеи которыя будутъ боле или мене вліять на его поколніе. Велби былъ самымъ способнымъ представителемъ этихъ идей. Это рдкое счастіе когда пропагандистъ Новыхъ Идей не только книжный философъ, но въ то же время вполн свтскій человкъ, и человкъ что-называется практическій. Да, вы много обязаны мн что я спасъ васъ отъ пустой болтовни и сентиментальностей, отъ поэзіи Вордсворта и мускульнаго христіанства кузена Джона.
— То отъ чего вы, по вашимъ словамъ, спасли меня сдлало бы мн больше добра чмъ то чмъ меня надлили. Я полагаю что когда чрезъ воспитаніе удается присадить старую голову къ молодымъ плечамъ, такое соединеніе не Приноситъ здоровья,— оно задерживаетъ кровь и ослабляетъ пульсъ. Впрочемъ, не хочу быть неблагодарнымъ: вы желали мн добра. Да, я думаю что Велби практиченъ, онъ не иметъ вры и получилъ мсто. Хозяинъ дома тоже практиченъ: мсто его гораздо выше того какое занимаетъ Велби, и вроятно онъ не лишенъ вры?
— Онъ родился прежде чмъ новыя идеи получили практическую силу, но по мр того какъ он получали ее, его врованія по необходимости исчезали. Я не думаю чтобъ онъ теперь врилъ многому исключая двухъ вещей: вопервыхъ, если онъ приметъ новыя идеи, то будетъ имть власть и удержитъ ее, если же не приметъ ихъ, то власти имть не будетъ, и вовторыхъ, если новымъ идеямъ суждено одержать верхъ, то онъ лучше всхъ въ состояніи направлять ихъ,— врованія которыхъ совершенно достаточно для министра. Ни одинъ благоразумный министръ не будетъ имть ихъ больше.
— Разв онъ не увренъ что предложеніе съ которымъ ему приходится бороться на будущей недл — дурно?
— Разумется дурно по своимъ послдствіямъ, потому что въ случа успха лишитъ его мста, и хорошо само по себ, я увренъ что онъ такъ думаетъ, потому что будь онъ въ оппозиціи, онъ самъ бы сдлалъ его.
— Я вижу что опредленіе Попа все еще справедливо: ‘партія есть безуміе большинства которымъ пользуется меньшинство’.
— Нтъ, это не справедливо. Слово безуміе непримнимо къ большинству, большинство довольно умно, оно знаетъ свои потребности и пользуется разумніемъ меньшинства для достиженія ихъ. Во всякой партіи большинство управляетъ меньшинствомъ которые номинально считаются вождями. Человкъ длается первымъ министромъ потому что большинству его партіи онъ кажется самымъ способнымъ человкомъ чтобы проводить взгляды этого большинства. Если онъ вздумаетъ отклониться отъ этихъ взглядовъ, на него набьютъ нравственную колодку и забросаютъ его камнями и гнилыми лицами.
— Въ такомъ случа это правило справедливо въ обратномъ вид: партія есть безуміе меньшинства которымъ пользуется большинство.
— Изъ двухъ это боле правильное опредленіе.
— Позвольте же мн сохранить мой разумъ и не быть въ числ меньшинства.
Кенелмъ отошелъ отъ своего родственника и войдя въ одну изъ комнатъ гд было попросторне увидлъ Сессилію Траверсъ, которая сидла и разговаривала съ леди Гленальвонъ. Онъ подошелъ къ нимъ. Посл обмна нсколькихъ общихъ мстъ, леди Гленальвонъ ушла чтобы встртиться съ какимъ-то иностраннымъ посланникомъ, а Кенелмъ опустился на стулъ съ котораго она встала.
Для него было утшеніемъ всматриваться въ ея открытое чело, прислушиваться къ ея мягкому голосу въ которомъ не было искусственныхъ нотъ и который не произносилъ циническихъ остротъ.
— Не находите ли вы страннымъ, сказалъ Кенелмъ,— что у насъ Англичанъ вс привычки складываются такъ что длаютъ даже то что мы называемъ весельемъ какъ можно меньше веселымъ? Теперь начало іюня, расцвтъ лса, когда всякій день проведенный въ деревн есть наслажденіе для взора и слуха, а мы говоримъ: наступаетъ сезонъ душныхъ комнатъ. Одни мы изо всхъ цивилизованныхъ народовъ проводимъ лто въ столиц, и узжаемъ въ деревню когда листья спадаютъ съ деревьевъ и замерзаютъ ручьи.
— Конечно это ошибка, но я люблю деревню во всякое время года, даже зимой.
— Съ тмъ условіемъ чтобы деревенскій домъ былъ полонъ лондонскихъ гостей?
— Нтъ, это скоре можетъ оттолкнуть отъ нея. Я никогда не ищу общества въ деревн.
— Правда, мн слдовало вспомнить что вы отличаетесь отъ другихъ двицъ и находите общество въ книгахъ. Он всегда разговорчиве въ деревн чмъ въ город, или врне мы тамъ прислушиваемся къ нимъ не такъ разсянно. А! Не узнаете ли вы тамъ прекрасныя бакенбарды Георга Бельвойра? Кто эта дама что идетъ съ нимъ подъ руку?
— Разв вы не знаете? Леди Эмилія Бельвойръ, его жена..
— Да! Я слышалъ что онъ женился. Она красива. Она будетъ идти къ фамильнымъ бриліантамъ. Читаетъ она Синія Книги?
— Я спрошу ее если хотите.
— Не стоитъ терять времени. Скитаясь за границей я рдко видалъ англійскія газеты. Я слышалъ однакоже что Георгъ былъ избранъ. Говорилъ ужь онъ въ парламент?
— Да, онъ двигалъ адресъ въ ныншнюю сессію, и заслужилъ большія одобренія за тонъ и содержаніе своей рчи. Спустя нсколько недль онъ говорилъ опять, но кажется не съ такимъ успхомъ.
— Былъ заглушенъ кашлемъ?
— Почти что такъ.
— Это послужитъ ему въ пользу, кашель исправитъ его, и онъ оправдаетъ мое предсказаніе объ его успхахъ.
— Разв вы разошлись теперь съ бднымъ Георгомъ? Если такъ, то позвольте спросить забыли вы также Уылла Сомерса и Джесси Уайльзъ?
— Забыть ихъ! нтъ.
— Но вы никогда о нихъ не спрашиваете.
— Я былъ увренъ что они счастливы какъ только возможно. Скажите, вдь это правда?
— Надюсь что теперь это такъ, но у нихъ было много горя, и они оставили Гревлей.
— Горе! оставили Гревлей! Вы огорчаете меня. Объясните пожалуста.
— Три мсяца спустя посл того какъ они обвнчались и поселились въ дом которымъ вамъ обязаны, Уыллъ заболлъ горячкой. Онъ пролежалъ въ постели нсколько недль, и оправившись былъ еще такъ слабъ что не могъ работать. Во время его болзни Джесси была слишкомъ озабочена и не имла времени заниматься лавкой. Разумется я, лучше сказать отецъ — доставили имъ необходимую помощь, но….
— Понимаю, они дошли до того что стали нуждаться въ благотворительности. Я не прощу себ что ни разу не вспомнилъ о моей обязанности къ этой чет. Пожалуста продолжайте.
— Вы знаете что какъ разъ предъ вашимъ отъздомъ, отецъ получилъ предложеніе обмнять свою землю въ Гревле на другую которая была для него удобне.
— Помню, онъ принялъ это предложеніе.
— Да. Капитанъ Ставерсъ, новый помщикъ Гревлея, оказался очень дурнымъ человкомъ, онъ не могъ прогнать ихъ пока они исправно платили аренду — мы заботились чтобъ они платили — но по низкой злоб онъ устроилъ другую лавку тутъ же въ одномъ изъ своихъ деревенскихъ коттеджей, тогда для бдныхъ молодыхъ людей стало невозможно оставаться дольше въ Гревле.
— Какой предлогъ могъ найти или выдумать капитанъ Ставерсъ для своей злобы противъ такой безобидной молодой четы?…
Сесилія закраснлась и опустила глаза.
— Онъ сдлалъ это изъ мести къ Джесси.
— А! понимаю.
— Но теперь они уже оставили деревню и хорошо устроились въ другомъ мст. Уыллъ поправился здоровьемъ, и они живутъ гораздо лучше чмъ могли бы жить въ Гревле.
— Въ этой перемн вы были ихъ благотворительницей? сказалъ Кенелмъ боле нжнымъ голосомъ и съ боле мягкимъ взглядомъ чмъ и обыковенно обратившись къ Сееиліи.
— Нтъ, не меня должны они благодарить и благословлять за это.
— Кто жь бы это могъ быть? Вашъ отецъ?
— Нтъ. Не спрашивайте меня. Я общала не говорить. Они сами не знаютъ. Они почти уврены что всмъ обязаны вамъ.
— Мн! Неужели вопреки себя я долженъ всегда казаться не самимъ собою. Миссъ Траверсъ, для моей чести необходимо разуврить эту легковрную пару, гд я могу найти ихъ?
— Я не могу сказать этого, но я спрошу позволенія у ихъ тайнаго благодтеля, и тогда пришлю вамъ ихъ адресъ.
Кенелмъ почувствовалъ прикосновеніе къ своей рук и услышалъ голосъ говорившій шепотомъ:
— Могу я просить васъ представить меня миссъ Траверсъ?
— Миссъ Траверсъ, сказалъ Кенелмъ,— прошу васъ включить въ число вашихъ знакомыхъ моего родственника, мистера Чиллингли Гордона.
Пока Гордонъ говорилъ вжливыя условныя фразы какими обыкновенно начинаются знакомства въ лондонскихъ гостиныхъ, Кенелмъ, повинуясь знаку леди Гленальвонъ, которая только-что возвратилась въ комнату, всталъ и подошелъ къ маркиз.
— Молодой человкъ котораго вы оставили говорить съ Сесиліей вашъ умный кузенъ Гордонъ?
— Онъ самый.
— Она слушаетъ его съ большимъ вниманіемъ. Какъ его лицо сіяетъ когда онъ говоритъ! Онъ положительно красивъ въ своемъ оживленіи.
— Да, я могъ бы считать его опаснымъ ухаживателемъ. У него есть умъ, ловкость и смлость, онъ можетъ сильно влюбиться въ большое богатство и говорить съ его обладательницей съ жаромъ какой рдко обнаруживали Чиллингли. Но это не мое дло.
— Должно быть вашимъ.
— Увы и увы! ‘Должно быть.’ Сколько грустнаго значенія въ этой простой фраз! Какъ счастлива была бы ваша жизнь, какъ велики наши дла, какъ чисты наши души еслибы все что должно быть — могло быть!

ГЛАВА VIII.

Часто между людьми устанавливается дружеская короткость въ замкнутыхъ кружкахъ сельскаго дома, или на мало посщаемыхъ водахъ, или въ какомъ-нибудь маленькомъ городк на континент, которая переходитъ въ отдаленное знакомство въ могучемъ водоворот лондонской жизни, и ни ту ни другую сторону нельзя винить въ отчужденіи. Такъ было и съ Леопольдомъ Траверсомъ и Кенелмомъ Чиллингли. Траверсъ, какъ мы видли, былъ очарованъ разговарами молодаго пришельца, такъ не похожими на рутину деревенскаго обществакоторымъ въ теченіи многихъ лтъ онъ ограничилъ свой живой умъ. Но появившись снова въ Лондон за годъ до вторичной встрчи съ Кенелмомъ, онъ возобновилъ старыя дружескія отношенія съ людьми своего круга — офицерами полка котораго онъ нкогда былъ украшеніемъ, нкоторые изъ нихъ все еще оставались холостяками, немногіе подобно ему были вдовы, онъ встртилъ бывшихъ соперниковъ своихъ по успхамъ въ свт, которые такъ и остались праздными обитателями города. Въ столиц рдко встрчается тсная дружба между людьми различныхъ поколній, кром тхъ случаевъ когда ихъ связываетъ общій интересъ въ занятіяхъ литературой или искусствомъ, или одинакія симпатіи въ борьб политическихъ партій. Кром того, Траверсъ и Кенелмъ рдко видались запросто съ того времени какъ въ первый разъ встртились у Боманойровъ. Время отъ времени они встрчались во многолюдныхъ собраніяхъ и обмнивались поклонами и привтствіями. Но привычки ихъ были различны. Ближайшія знакомства ихъ были въ разныхъ домахъ, и они посщали разные клубы. Любимыми физическими упражненіями Кенелма были какъ прежде долгія раннія прогулки въ отдаленныхъ сельскихъ предмстьяхъ, Леопольдъ же любилъ позднія прогулки верхомъ. Траверсъ больше пользовался удовольствіями чмъ Кенелмъ. Возвратясь къ столичной жизни, онъ при своемъ живомъ, пылкомъ и общительномъ характер съ удовольствіемъ возвратился, какъ въ годы юности, къ легкимъ веселостямъ.
Еслибъ отношенія ихъ продолжали быть такъ же близки какъ въ Низдель-Парк, Кенелмъ вроятно часто бы видалъ Сесилію въ ея собственномъ дом, и восхищеніе и уваженіе которое она внушала ему до сихъ поръ могло бы созрть въ боле теплое чувство, когда онъ понялъ бы ясно это мягкое женственное сердце и его нжное расположеніе къ нему.
Въ письм къ отцу онъ смутно упомянулъ что повременамъ ему кажется что его равнодушіе въ дл честолюбія и любви происходитъ оттого что онъ составилъ себ для того и другаго недостижимые идеалы. Обдумывая это заключеніе онъ не могъ добросовстно уврить себя что Сесилія противорчитъ составленному имъ идеалу женщины и жены. Напротивъ, чмъ больше онъ думалъ о характер Сесиліи, тмъ больше казалось ему этотъ характеръ совладаетъ съ идеаломъ который носился предъ нимъ въ смутныхъ мечтаніяхъ, но въ то же время онъ зналъ что не былъ влюбленъ въ нее, что его сердце не отвчало уму. И онъ ршилъ съ грустію что нигд на этой планет, обычныхъ цлей обитателей коей онъ такъ нуждался, не ждетъ его улыбка подруги и помощницы. По мр того какъ усиливалось это убжденіе, увеличивавшееся утомленіе этою искусственною столичною жизнью, со всми ея заботами и веселостями, обращало его мысли къ цыганской свобод и бродячей жизни на свжемъ воздух. Онъ часто съ завистью помышлялъ о бродячемъ менестрел и думалъ что отправившись опять въ т же мста, онъ могъ бы встртить этого странствующаго пвца.

ГЛАВА IX.

Прошло около недли съ тхъ поръ какъ Кенелмъ видлъ Сесилію. Онъ сидитъ въ своей комнат съ лордомъ Тетфордомъ, въ три часа пополудни, въ тотъ часъ который трудне всего наполнить ничмъ не занятымъ жителямъ столицы. Изъ числа молодыхъ людей одинаковыхъ лтъ и общественнаго положенія съ которыми Кенелмъ встрчался въ свт, больше всхъ ему нравился и чаще всхъ съ нимъ видался наслдникъ Боманойровъ. Хотя лордъ Тетфордъ и не иметъ прямаго отношенія къ теченію моего разказа, тмъ не мене стоитъ остановиться на нсколько минутъ надъ описаніемъ одного изъ лучшихъ представителей новаго поколнія готовыхъ занять роль какую, благодаря случайностямъ происхожденія и состоянія, молодые люди подобные лорду Тетфорду должны играть на сцен, занавсъ коей еще не поднятъ. Предназначенный судьбою стать во глав фамиліи которая съ огромными богатствами и историческимъ именемъ соединяла сильное, но честное стремленіе къ политическому вліянію, лордъ Тетфордъ былъ прекрасно воспитанъ, преимущественно въ новыхъ идеяхъ своего времени. Отецъ его, несмотря на необыкновенные таланты, никогда не игралъ значительной роли въ политической жизни. Но онъ желалъ чтобы его старшій сынъ занялъ такую роль. Боманойры были вигами со временъ Вильяма III. Они длили счастливую и несчастную судьбу партіи, которую, принадлежа къ ней или нтъ, ни одинъ политикъ остерегающійся крайностей въ управленіи государствомъ, гд перевсъ на одну сторону всовъ можетъ быть гибеленъ для равновсія, не можетъ желать увичтожить или ослабить докол конституціонная монархія существуетъ въ Англіи. Со временъ царствованія Георга I до смерти Георга IV, Боманойры были въ сил. Постите ихъ фамильную портретную галлерею, и вы познакомитесь съ величіемъ дома который въ этотъ періодъ, продолжавшійся около столтія, доставилъ столькихъ людей занимавшихъ высшія должности въ государств или бывшихъ украшеніемъ двора,— столькихъ министровъ, посланниковъ, генераловъ, лордовъ камергеровъ и шталмейстеровъ. Когда Питтъ Младшій сокрушилъ могущество виговъ знатныхъ фамилій, Боманойры остались нсколько въ тни, но съ восшествіемъ на престолъ Вильяма IV, изъ ихъ фамиліи снова являются люди бывшіе оплотомъ государства и украшеніемъ короны. Настоящій лордъ Боманойръ, будучи росо curante въ политик, все-таки занимаетъ высокія должности при двор, онъ лордъ намстникъ своего графства и кавалеръ ордена Подвязки. Онъ человкъ съ которымъ привыкли совтоваться вожди его партіи въ затруднительныхъ вопросахъ. Онъ даетъ свои совты скромно, и если они не бываютъ приняты, никогда не обижается. Онъ полагаетъ что наступаетъ время когда глав Боманойровъ придется выступить на арену и биться рука объ руку съ какимъ-нибудь Годжемъ или Гобсономъ на пользу своей страны и партіи виговъ. Будучи самъ слишкомъ лнивъ для этого, онъ говоритъ сыну:
— Это будетъ твое дло: въ теченіе моей жизни положеніе не измнится безъ усилій съ моей стороны. Но отъ тебя потребуются усилія чтобъ оно могло оставаться неизмннымъ и во время твоей жизни.
Лордъ Тетфордъ охотно слдуетъ указаніямъ отца. Онъ одерживаетъ свои природныя наклонности которыя не лишены изящества и мужественности, онъ большой любитель музыки и живописи, талантливый любитель, и считается большимъ знатокомъ въ томъ и другомъ, съ другой стороны онъ страстно любитъ всякій спортъ, въ особенности охоту. Но онъ не дозволяетъ этимъ своимъ привязанностямъ мшать внимательному отношенію къ дламъ Палаты Общинъ. Онъ работаетъ въ комитетахъ, принимаетъ участіе въ публичныхъ митингахъ по вопросамъ санитарнымъ или проектамъ о народномъ продовольствіи, и держитъ себя тамъ очень хорошо. До сихъ поръ онъ еще не принималъ участія въ преніяхъ, онъ еще только два года въ парламент и придерживается мудраго совта отца не говорить раньше третьяго года. Но онъ иметъ всъ среди молодыхъ людей хорошаго происхожденія въ своей партіи, и въ немъ есть матеріалъ изъ котораго, когда придетъ время, могутъ быть выточены очень красивыя коринскія капители палаты. Онъ убжденъ въ душ что его партія заходитъ слишкомъ далеко и слишкомъ стремится впередъ, но онъ охотно идетъ съ этою партіей и будетъ идти съ нею хотя бы до Эреба, хотя весьма желалъ бы чтобъ она избрала другой путь. Остается прибавить что онъ красивый молодой человкъ съ блестящими глазами и веселымъ нравомъ, въ минуты свободныя отъ общественныхъ длъ онъ появляется какъ ясное солнце въ грязныхъ охотничьихъ поляхъ и какъ струя свжаго воздуха въ душныхъ бальныхъ комнатахъ.
— Другъ мой, сказалъ лордъ Тетфордъ кладя въ сторону свою сигару,— я совершенно понимаю что вы скучаете, вамъ кром этого и длать нечего!
— Что жь я могу длать?
— Работать.
— Работать!
— Вы настолько умны чтобы чувствовать что у васъ есть умъ, а умъ безпокойный жилецъ тла, онъ требуетъ какихъ-нибудь занятій, и притомъ правильныхъ занятій, ему необходимо ежедневное привычное упражненіе. Даете ли вы его вашему уму?
— Право не знаю, но мой умъ самъ всегда занятъ тмъ или другимъ.
— Занятъ безпорядочно, не имя опредленнаго предмета.
— Правда.
— Пишите книгу, тогда онъ будетъ имть правильныя занятія.
— Умъ мой постоянно пишетъ книгу (хотя не можетъ издать книги), всегда длаетъ наброски впечатлній, или изобртаетъ приключенія, или изслдуетъ характеры, между нами, я не думаю чтобъ я самъ наскучалъ себ такъ сильно какъ лржде, другіе же люди теперь надодаютъ мн больше прежняго.
— Потому что вы не хотите имть интереса общаго съ другими людьми, вступите въ парламентъ, примкните къ партіи, и у васъ будетъ такой интересъ.
— Вы хотите серіозно уврить меня что не скучаете въ Палат Общинъ.
— Говорящіе правда часто бываютъ скучны, но борьба между ними — нтъ. Въ жизни Палаты Общинъ есть своеобразное возбужденіе которое трудно понять со стороны. Вы можете составить себ понятіе объ ея привлекательности видя какъ люди бывшіе въ ней чувствуютъ себя потерянными утративъ свое мсто, и часто сожалютъ когда вслдствіе случайностей рожденія переходятъ въ боле прозрачную атмосферу Верхней Палаты. Испытайте эту жизнь, Чиллингли.
— Да, еслибъ я былъ ультра-радикаломъ, республиканцемъ, коммунистомъ, соціалистомъ и желалъ ниспровергнуть все существующее, тогда борьба была бы по крайней мр очень серіозна.
— Но разв вы не могли бы такъ же серіозно бороться противъ этихъ господъ?
— Разв вы и ваши вожди боретесь съ ними серіозно? Мн кажется что нтъ.
Тетфоріъ помолчалъ съ минуту.
— Ну, если вы сомнваетесь въ принципахъ моей партіи, присоединитесь къ другой. Я съ своей стороны и многіе въ моей партіи были бы рады чтобы консервативы были сильне.
— Я не сомнваюсь что они были бы рады. Ни одинъ разумный человкъ не захочетъ чтобы его увлекла толпа подталкивающая сзади, и толпа мене глупа когда видитъ крпкую силу сплотившуюся въ ряды впереди ея. Но мн кажется что въ настоящее время консервативы могутъ быть только тмъ что они есть, партіей которая можетъ соединиться для отпора, и не соединится для созиданія новаго. Мы живемъ въ такомъ вк когда процессъ разрушенія во всемъ ходу, какъ бы управляемый Немезидою столь же слпою какъ самъ. Новыя идеи съ пной и брызгами бьются противъ того что прежніе резонеры считали незыблемыми берегами и водорзами, а новыя идеи такъ непостоянны и измнчивы что почитавшееся новымъ десять лтъ тому назадъ, считается теперь устарлымъ, а что ново сегодня, устаретъ въ свою очередь завтра. И вы видите что государственные люди съ какимъ-то фатализмомъ уступаютъ дорогу для этихъ фальшивыхъ экспериментовъ,— такъ какъ эти эксперименты свидтельствуютъ противъ опыта — и говорятъ другъ другу пожимая плечами: ‘Бисмилдахъ, такъ быть должно, страна хочетъ этого, даже еслибы это погубило страну’. Я не могу ручаться что она не погибнетъ скоре если вы въ состояніи усилить консервативный элементъ лишь настолько чтобы поставить его во глав длъ съ вроятностью выбить его оттуда снова. Увы, я слишкомъ безстрастный зритель чтобы годиться въ союзники, я бы желалъ не быть такимъ. Обратитесь къ моему кузену Гордону.
— Чиллингли Гордонъ пойдетъ далеко, въ немъ есть серіозность которой вы не находите въ вашей партіи и въ себ самомъ.
— Вы считаете его серіознымъ?
— Какъ нельзя боле, въ преслдованіи одной цли — возвышенія Чиллингли Гордона. Если онъ вступитъ въ Палату Общинъ и будетъ имть тамъ успхъ, надюсь что онъ никогда не станетъ моимъ вождемъ, потому что еслибъ ему показалось что христіанство стоитъ на пути къ его избранію, онъ внесъ бы билль объ уничтоженіи христіанства.
— Будетъ ли онъ и въ этомъ случа вашимъ вождемъ?
— Любезный Кенелмъ, вы не знаете что такое духъ партіи и какъ легко она извиняетъ всякія дйствія своего главы. Разумется еслибы Чиллингли Гордонъ внесъ билль объ уничтоженіи христіанства, это было бы сдлано подъ тмъ предлогомъ что это полезно для самихъ христіанъ, и его послдователи одобрили бы такія просвщенныя чувства.
— Признаюсь, сказалъ Кенелмъ со вздохомъ,— что я самый тупой человкъ, вмсто того чтобы соблазнить меня на участіе въ борьб партій, вашъ разговоръ заставляетъ меня удивляться какъ вы не бжите со всхъ ногъ, когда честь можетъ быть спасена только бгствомъ.
— Но, любезный Кенелмъ, мы не можемъ убжать отъ вка въ который живемъ, мы должны подчиниться его условіямъ и стараться употребить ихъ какъ можно лучше, и если Палата Общинъ не есть что-нибудь большее, она во всякомъ случа превосходное общество для преній, знаменитый клубъ. Подумайте объ этомъ. Теперь я долженъ съ вами проститься. Я иду посмотрть картину на выставк которую озлобленно раскритиковали въ газет Londoner, но которая, какъ я слышалъ отъ людей понимающихъ, есть замчательное произведеніе. Я долженъ видть человка униженнаго и осмяннаго, безъ сомннія завистливыми соперниками имющими вліяніе въ журналахъ, и судить о картин по собственному впечатлнію. Если она въ самомъ дл такъ хороша какъ мн говорили, я стану толковать о ней всякому встрчному, а мое мнніе въ искусств, я думаю, что-нибудь значитъ. Изучайте искусство, Кенелмъ. Образованіе джентльмена не полно если онъ не уметъ отличігть хорошей картины отъ дурной. Посл выставки у меня еще останется время прохаться верхомъ по Парку до начала преній которыя открываются сегодня.
Легкими шагами молодой человкъ вышелъ изъ комнаты и заплъ арію изъ Фигаро, спускаясь съ лстницы. Кенелмъ смотрлъ изъ окна какъ онъ съ беззаботною граціей вспрыгнулъ въ сдло и быстро поскакалъ по улиц: по наружвости и манерамъ это былъ совершенный образецъ молодаго человка хорошаго происхожденія и благовоспитаннаго.
— Венеціанцы, пробормоталъ Кенелмъ,— обезглавили Марино Фаліеро за возмущеніе противъ своего класса благородныхъ. Венеціанцы любили свои учрежденія и довряли имъ. Есть ли такая любовь и такая вра у Англичанъ?
Пока онъ говоритъ такъ съ самимъ собою онъ услышалъ хриплый пискъ, человкъ показывающій маріонетки поставилъ предъ его окномъ сцену, съ которой Паншъ (Петрушка) осмивалъ законы и житейскую мораль, убивалъ блюстителя порядка и вызывалъ на бой чорта.

ГЛАВА X.

Кенелмъ пересталъ смотрть на Панша и его друга собаку когда вошедшій слуга сказалъ:
— Какой-то господинъ изъ деревни желаетъ васъ видть, онъ не хотлъ сказать своего имени.
Думая что это можетъ-быть посланный отъ отца, Кенелмъ веллъ пригласить незнакомца. Черезъ минуту въ комнату вошелъ человкъ красивой наружности и сильнаго сложенія, въ которомъ Кенелмъ съ удивленіемъ узналъ Тома Боульза. Человкъ не наблюдательный съ трудомъ могъ бы узнать его, въ немъ не осталось ничего что напоминало бы мрачнаго буяна или деревенскаго кузнеца, выраженіе лица было кроткое и умное, скоре застнчивое чмъ смлое, грубая сила формъ перестала быть неуклюжею, онъ былъ одтъ въ простое платье джентльмена, весь онъ, употребляя выразительный идіомъ, удивительно какъ выцвлъ.
— Боюсь, не слишкомъ ли большую даю себ свободу, сказалъ Томъ нервно повертывая въ рукахъ шляпу.
— Я сталъ бы еще большимъ другомъ свободы чмъ теперь еслибъ она всегда являлась въ такой форм, сказалъ Кенелмъ впадая въ свой мрачный тонъ. Потомъ вдругъ уступая боле теплому порывы своей природы схватилъ своего бывшаго противника за руку и воскликнулъ:— Любезный Томъ, добро пожаловать. Я такъ радъ васъ видть. Садитесь, другъ мой, садитесь и будьте какъ дома.
— Я не зналъ до послдняго времени что вы вернулись въ Англію, потому что вы общали возвратясь увидться со мною или дать мн знать.
Въ послднихъ словахъ слышенъ былъ упрекъ.
— Я виноватъ, простите меня, сказалъ Кенелмъ съ раскаяніемъ.— Но какимъ образомъ вы нашли меня? Вы вроятно даже не знали моего имени. Это впрочемъ не трудно было узнать. Но кто далъ вамъ адресъ моей квартиры?
— Миссъ Траверсъ, она-то и сказала чтобы я зашелъ къ вамъ. А такъ какъ вы не послали за мной, то мн быть-можетъ не слдовало бы являться безъ приглашенія.
— Но, другъ мой Томъ, мн никогда и во сн не снилось чтобы вы были въ Лондон. Человка о которомъ думаютъ что онъ за сто миль никто не пригласитъ сдлать утренній визитъ. Вдь вы продолжаете жить у дяди? Не зачмъ спрашивать хорошо ли идутъ ваши дла. Вы съ ногъ до головы смотрите человкомъ благоденствующимъ.
— Да, сказалъ Томъ,— благодарю васъ, сэръ, дла мои идутъ успшно, и къ Рождеству дядя хочетъ передать мн все свое дло.
Пока Томъ говорилъ это Кенелмъ позвалъ слугу и веллъ подать завтракъ какой можетъ найтись у холостаго человка живущаго въ наемной квартир.
— Но что привело васъ въ Лондонъ, Томъ?
— Миссъ Траверсъ писала мн объ одномъ маленькомъ дл которое она была такъ добра устроила для меня, и сказала что вы желаете знать о немъ, подумавъ нсколько дней, я ршилъ пріхать сюда. По правд сказать,— прибавилъ Томъ съ чувствомъ,— мн хотлось еще разъ взглянуть на васъ.
— Вы говорите загадками. О какомъ вашемъ дл могла думать миссъ Траверсъ что я хочу знать?
Томъ покраснлъ и казалось былъ въ большомъ затрудненіи. По счастію вошелъ слута и принесъ завтракъ, что дало ему время оправиться. Кенелмъ положилъ ему добрый кусокъ пирога съ голубями, налилъ вина и не возобновлялъ разговора пока не убдился что гость его можетъ опять говорить. Тогда онъ сказалъ положивъ руку на плечо Тома:
— Я думалъ о томъ что такое я говорилъ съ миссъ Траверсъ. Мн хотлось знать новый адресъ Уылла Сомерса, она общала написать его благодтелю прося позволенія сообщить его. Вы этотъ благодтель?
— Не называйте меня благодтелемъ. Если позволите я разкажу какъ это случилось. Видите ли, я продалъ свою землю въ Гревле новому сквайру, и когда матушка пріхала ко мн въ Лоскомбъ она разказала какъ много терпла бдная Джесси отъ докучливости капитана Ставерса, который кажется думалъ что въ его покупку кром лса входила и молодая женщина. Я отчасти боялся что она подала поводъ къ этимъ преслдованіямъ, потому что вы знаете она можетъ такъ взглянуть своими кроткими глазами что умный человкъ сдлается дуракомъ.
— Но я думаю что выйдя замужъ она разсталась съ этими взглядами.
— Я тоже убжденъ въ этомъ. Я знаю наврно что она не поощряла капитана Ставерса, потому что самъ тайкомъ пришелъ въ Гревлей и помстился у одного изъ поселянъ который былъ мн обязанъ. Однажды я подстерегъ какъ капитанъ высматривалъ сквозь изгородь что отдляетъ Гольмвудъ отъ церковной земли, помните вы Гольмвудъ?
— Не могу сказать.
— Тропинка отъ деревни къ дому сквайра Траверса пролегаетъ чрезъ лсъ, въ нсколькихъ сотняхъ шаговъ позади сада Уылла Сомерса. Капитанъ вдругъ отошелъ отъ плетня и скрылся между деревьями. Потомъ я увидлъ какъ Джесси вышла изъ сада съ корзинкой въ рук и поспшно пошла по направленію къ лсу. Тогда, сэръ, мое сердце упало. Я былъ увренъ что она идетъ на свиданіе съ капитаномъ. Я пошелъ тайкомъ вдоль изгороди и очутился въ лсу въ то же время какъ Джесси дошла туда другою дорогой. Капитанъ вышелъ изъ-за кустовъ съ другой стороны тропинки и остановился предъ Джесси. Тогда я увидлъ что былъ несправедливъ къ ней. Она не думала встртить его, потому что тотчасъ же повернулась и побжала домой, но онъ догналъ ее и схватилъ за руку. Я не могъ слышать что онъ говорилъ, но я слышалъ ея голосъ, въ которомъ былъ и испугъ и досада. Вдругъ онъ обнялъ ее за талію, она вскрикнула, я выскочилъ изъ засады….
— И поколотили капитана?
— Нтъ, сказалъ Томъ, — я далъ себ слово никогда не быть жестокимъ если смогу. Я взялъ его одной рукой за воротникъ, другой за поясъ и тихонько оттолкнулъ его въ кусты, совершенно тихо. Онъ скоро вскочилъ на ноги потому что онъ ловкій маленькій человчекъ, и началъ браниться. Но я сохранилъ хладнокровіе и сказалъ ему вжливо: ‘Маленькій джентльменъ, брань на вороту не виснетъ, если же вы когда-нибудь еще дотронетесь до мистрисъ Сомерсъ, я стащу васъ въ ея садъ, посажу васъ въ прудъ гд полощутся утки и созову всю деревню смотрть какъ вы будете вылзать оттуда, я сдлаю это теперь же если вы не уйдете. Можетъ-быть вы слышали мое имя — я Томъ Боульзъ.’ При этомъ лицо его, которое было очень красно, вдругъ поблднло, и проворчавъ что-то чего я не разслышалъ онъ ушелъ. Джесси,— я хочу сказать мистрисъ Сомерсъ — сначала испугалась меня такъ же какъ капитана, и когда я предложилъ проводить ее къ миссъ Траверсъ, куда она несла заказанную корзинку, она отказалась и вернулась домой. Это огорчило меня и я въ тотъ же вечеръ возвратился къ дяд. И лишь черезъ нсколько мсяцевъ я услышалъ что капитанъ изъ злобы открылъ другую лавку напротивъ, что бдный Уыллъ заболлъ, у жены его въ это время былъ ребенокъ, по слухамъ, они раззорились и лавка ихъ могла быть продана. Услыхавши все это я подумалъ что мой грубый языкъ такъ разсердилъ капитана и былъ причиной его ненависти и что мой долгъ поправить дла бднаго Уылла и его жены. Я не зналъ какъ взяться за это и пошелъ посовтоваться къ миссъ Траверсъ. Если когда-нибудь было доброе сердце въ груди двушки, такъ это у ней.
— Я думаю что вы правы, что же сказала миссъ Траверсъ?
— Я почти не знаю что она сказала, но она заставила меня подумать, и мн пришло въ голову что для Джесси — мистрисъ Соммерсъ — было бы лучше находиться подальше отъ капитана, и для Уылла было бы лучше въ мене уедипеаномъ мст. По счастію я встртилъ въ газетахъ объявленіе о продаж за умренную цну галантерейной лавки съ библіотекою въ Мольсвик, по ту сторону Лондона. Я поспшилъ туда. Лавка показалась мн годною для нихъ, дло не слишкомъ труднымъ. Затмъ я отправился къ миссъ Траверсъ, захвативъ съ собой деньги вырученныя отъ продажи старой кузницы и усадьбы, которыя лежали у меня безъ всякаго употребленія. Словомъ, чтобы сократить этотъ длинный разказъ, я скажу вамъ только что лавка куплена и что Уыллъ и жена его теперь въ Мольсвик, трудолюбивые и счастливые, надюсь что такъ.
Голосъ Тома задрожалъ при послднихъ словахъ, онъ быстро отвернулся и провелъ рукой по глазамъ.
Кенелмъ былъ глубоко тронутъ.
— И они не знаютъ что вы сдлали для нихъ?
— Конечно нтъ. Не думаю чтобы Уыллъ захотлъ быть обязанъ мн. О, онъ малый съ характеромъ, и Джесси — мистрисъ Сомерсъ — была бы огорчена и обижена еслибъ узнала что это сдлано мною. Миссъ Траверсъ все это уладила. Деньги даны имъ займообразно, съ тмъ что они будутъ выплачивать ихъ по частямъ. И они уже прислали миссъ Траверсъ порядочную сумму, потому я и знаю что дла ихъ идутъ хорошо.
— Они думаютъ что деньги эти принадлежатъ миссъ Траверсъ?
— Нтъ, миссъ Траверсъ изъявила желаніе участвовать въ этомъ,но я просилъ ее не вмшиваться. Мн пріятно было думать что я сдлалъ это одинъ. Миссъ Траверсъ поняла меня и не стала настаивать. Они можетъ-быть думаютъ что деньги даны имъ сквайромъ Траверсомъ (хотя сквайръ былъ бы очень недоволенъ еслибъ это мнніе распространилось и побудило другихъ обращаться къ нему за помощью) или какимъ-нибудь другимъ джентльменомъ принимающимъ въ нихъ участіе.
— Я всегда говорилъ что вы славный малый, Томъ. Но вы даже лучше чмъ я думалъ объ васъ.
— Если во мн есть что хорошее, сэръ, я обязанъ этимъ вамъ. Вспомните какимъ пьяницей и буйнымъ животнымъ я былъ когда въ первый разъ встртилъ васъ. Но прогулки съ вами, разговоры вашего знакомаго, и длинное письмо безъ подписи которое вы прислали мн изъ-за границы переродили меня.
— Вы врно много читали съ тхъ поръ какъ мы разстались?
— Да, я членъ библіотеки и учебнаго общества нашихъ молодыхъ людей. И когда я вечеромъ берусь за книгу, въ особенности если это интересная повсть, мн не нужно никакого общества.
— Вы не встртили другой двушки которую могли бы полюбить и жениться на ней?
— О, сэръ, отвчалъ Томъ,— кто любилъ такъ безумно какъ я любилъ Джесси и только-что пришелъ въ себя, тотъ можетъ ли залчить свое сердце такъ же легко какъ сломанную ногу? Я не говорю что никогда не полюблю опять и не женюсь на другой женщин. Я желалъ бы чтобъ это случилось. Но я знаю что буду побить Джесси до послдняго дня моей жизни, но не грховно, нтъ, не грховно. Я не желалъ бы оскорбить ее даже мыслью.
Затмъ послдовало долгое молчаніе.
Наконецъ Кенелмъ сказалъ:— Вы общали мн принять участіе въ двочк съ цвточнымъ мячикомъ. Что сталось съ ней?
— Она совершенно счастлива, сэръ. Моя тетка очень полюбила ее, и матушка тоже. Она часто приходитъ къ намъ по вечерамъ съ работой. Это живая, умная двочка, и съ такими хорошими мыслями. По воскресеньямъ, если погода хорошая, мы отправляемся вс вмст въ поля.
— Она была для васъ утшеніемъ, Томъ?
— О, да.
— И любитъ васъ?
— Я увренъ что любитъ. Она чувствительное доброе дитя.
— Она будетъ скоро женщиной, Томъ, и можетъ-быть полюбитъ васъ какъ женщина.
Томъ глянулъ съ негодованіямъ и съ насмшкой при этомъ предположеніи и поспшилъ перенесть разговоръ на предметъ боле близкій его сердцу:
— Миссъ Траверсъ сказала мн что вамъ пріятно будетъ побывать у Уылла Сомерса и его жены. Подете вы къ нимъ? Мольсвикъ, какъ вамъ извстно, недалеко отъ Лондона.
— Да, я побываю у нихъ.
— Надюсь что вы найдете ихъ счастливыми и можетъ-быть будете такъ добры увдомите, меня объ этомъ. И…. и… Желалъ бы я знать похожъ ли ребенокъ Джесси на нее. У нея мальчикъ. Не знаю почему, но мн жаль что не двочка.
— Я опишу вамъ вс подробности. Впрочемъ почему бы вамъ не похать со мной?
— Нтъ, сэръ, теперь я думаю что еще не способенъ на это. Я былъ очень огорченъ когда увидалъ въ Гревеле ея милое лицо и замтилъ что она все еще боится меня. Это было мн очень больно.
— Она должна узнать что вы сдлали для нихъ, и узнаетъ.
— Ни подъ какимъ видомъ, сэръ! Общайте мн что не скажете ей. Я былъ бы несчастливъ еслибъ унизилъ ихъ такимъ образомъ.
— Я васъ понимаю, но теперь не могу дать вамъ никакого положительнаго общанія. Между тмъ, если вы намрены пожить въ город, остановитесь здсь. У моей хозяйки найдется комната для васъ.
— Благодарю васъ отъ души, сэръ, но я узжаю домой съ вечернимъ поздомъ. И какъ уже поздно! Я долженъ проститься съ вами. Мн еще нужно исполнить нсколько порученій тетки и купить новую куклу для Сюзи.
— Это двочка съ цвточнымъ мячикомъ?
— Да. Я пойду. Я такъ счастливъ что свидлся съ вами и что вы приняли меня съ такою добротой какъ будто я вамъ равный.
— О, Томъ, желалъ бы я сравниться съ вами, даже быть хоть въ половину такимъ благороднымъ какимъ сотворилъ васъ Богъ.
Томъ засмялся недоврчиво и ушелъ.
— Однако любовь, эта зловредная страсть, иметъ и хорошую сторону, сказалъ самъ себ Кенелмъ.— Если она едва не превратила этого честнаго малаго въ дикое животное, даже хуже чмъ въ дикое животное, въ убійцу достойнаго вислицы, то съ другой стороны, какую благородную, деликатную, рыцарскую натуру джентльмена развила она изъ бурныхъ элементовъ этой натуры. Да, я съзжу посмотрть на эту новобрачную чету. Я почти увренъ что они уже рычатъ и щетинятся другъ на друга какъ кошка съ собакой. Мольсвикъ можетъ служить цлью для прогулки.

КНИГА ПЯТАЯ.

ГЛАВА I.

Два дня спустя посл свиданія описаннаго въ послдней глав предыдущей книги, Траверсъ, захавъ къ Кенелму, узналъ отъ его слуги что мистеръ Чиллингли ухалъ изъ Лондона одинъ и не оставилъ никакихъ распоряженій насчетъ пересылки писемъ. Слуга не зналъ куда онъ ухалъ и когда возвратится.
Траверсъ случайно повторилъ эту новость Сесиліи, и Сесилія была нсколько обижена тмъ что Кенелмъ не написалъ ей ни строчки о посщеніи Тома. Она однако угадала что онъ пошелъ повидаться съ Сомерсомъ и думала что онъ возвратится въ Лондонъ черезъ день или два. Но прошло нсколько недль и сезонъ близился къ концу, а она не только не видала Кенелма, во и не слыхала о немъ никакихъ извстій. Кенелмъ Чиллингли исчезъ изъ лондонскаго свта. Онъ написалъ лишь нсколько строкъ своему слуг, приказывая ему пріхать немедленно въ Эксмондгамъ и ждать его тамъ и прислалъ чекъ чтобы заплатить по счетамъ.
Мы должны послдовать за страннымъ существомъ который сдлался героемъ этого разказа. Онъ ушелъ изъ своей квартиры на разсвт, задолго до того часа когда вставалъ его слуга, ушелъ захвативъ съ собой дорожную сумку и небольшой чемоданъ наполненный добавочнымъ носильнымъ платьемъ не помстившимся въ сумк, но которое онъ считалъ нужнымъ, и нкоторыми изъ его любимыхъ книгъ. Дохавъ въ извощичьей карет до Воксгольской станціи, онъ сдалъ тамъ чемоданъ адресовавъ его въ Мольсвикъ, закинулъ сумку за плечи и пошелъ медленнымъ шагомъ по соннымъ предмстьямъ, и наконецъ вздохнулъ свободне увидавъ по об стороны дороги первые слды полевой растительности. Но не раньше какъ оставивъ далеко за собой крыши и деревья красиваго Ричмонда началъ онъ чувствовать себя въ безопасности отъ тревожнаго вліянія столицы. Узнавъ въ небольшой гостиниц куда онъ зашелъ позавтракать что до мста его назначенія можно дойти по тропинк пролегающей по полямъ и въ виду рки, онъ свернулъ съ большой дороги, прошелъ по красивйшему округу одного изъ самыхъ красивыхъ англійскихъ графствъ и около полудня достигъ Мольсвика.

ГЛАВА II.

На главной улиц красиваго городка легко можно было найти имя Сомерса, написанное большими золотыми буквами надъ дверью очень приличной лавки. Лавка выходила на улицу двумя зеркальными окнами, изъ коихъ одно было со вкусомъ убрано различными письменными принадлежностями, образцами дамскихъ работъ и т. п., другое, съ неменьшимъ вкусомъ, разнообразными плетеными вещами.
Кенелмъ вошелъ въ дверь и увидалъ за прилавкомъ красивую попрежнему, но съ боле степеннымъ выраженіемъ лица и съ пополнвшимъ станомъ, свою старую пріятельницу Джесси. Предъ ней стояли два или три покупателя, между которыми она раздляла свое вниманіе, и красивая молодая дама свшая на стул и сказавшая голосомъ нсколько громкимъ, но веселымъ и пріятнымъ:
— Не безпокойтесь обо мн, мистрисъ Сомерсъ, я могу подождать.
Джесси бросила взглядъ на вошедшаго, но слишкомъ быстрый чтобъ узнать его, а онъ поспшилъ отвернуться и началъ разглядывать корзины.
Минуты черезъ дв покупатели были удовлетворены и вышли и снова послышался голосъ молодой дамы:
— Теперь, мистрисъ Сомерсъ, покажите мн ваши игрушки и книги съ картинками. Я длаю сегодня дтскій праздникъ и хочу чтобы мои маленькіе гости были у меня такъ счастливы какъ только возможно.
— Этотъ голосъ я слышалъ гд-то на этой планет или раньше чмъ моя монада донеслась до нея, сказалъ себ Кенелмъ.
Джесси начала быстро выкладывать свои игрушки и картинки и сказала обращаясь къ нему:
— Мн жаль, сэръ, что вамъ приходится ждать. Если вамъ нужны корзины, я могу позвать мужа.
— Позовите, отвчалъ Кенелмъ.
— Уыльямъ! крикнула мистрисъ Сомерсъ, и посл промежутка достаточнаго для того чтобы надть сюртукъ, Уыльямъ Сомерсъ вышелъ изъ боковой комнаты.
Въ лиц его не было уже прежнихъ слдовъ страданія и болзни, но оно было все еще нсколько блдно и сохранило свое умное выраженіе.
— Какъ вы усовершенствовались въ своемъ искусств, сказалъ Кенелмъ искреннимъ тономъ.
Уыльямъ вздрогнулъ и узналъ его сразу. Онъ бросился къ нему, схватилъ его протянутую руку и воскликнулъ голосомъ въ которомъ слышались слезы и смхъ:
— Джесси, Джесси, вдь это онъ! Тотъ за кого мы молимся каждый вечеръ. Да благословитъ васъ Богъ! Да благословитъ васъ Богъ и да наградитъ Онъ васъ такимъ же счастіемъ какое помогъ вамъ дать мн.
Джесси подбжала къ мужу прежде чмъ эта маленькая рчь была окончена и прибавила голосомъ боле тихимъ, но дрожавшимъ отъ глубокаго чувства:
— И мн тоже!
— Съ вашего позволенія, Уыллъ, сказалъ Кенелмъ, и напечатллъ на бломъ лбу Джесси поцлуй который не могъ бы быть ласкове и холодне еслибы былъ поцлуемъ ея дда.
Между тмъ дама тихо встала и подойдя къ Кенелму взглянула ему пристально въ лицо.
— У васъ есть здсь еще другъ, сэръ, который иметъ также причину благодарить васъ.
— Вашъ голосъ показался мн знакомымъ, сказалъ Кенелмъ съ изумленіемъ,— но извините, я никакъ не могу припомнить ваше лицо. Гд мы встрчались?
— Дайте мн руку когда мы пойдемъ отсюда и я напомню вамъ кто я. Но нтъ, я не хочу торопить васъ. Я зайду за вами черезъ полчаса. Между тмъ, мистеръ Сомерсъ, вы завернете вещи которыя я отобрала. Я захвачу ихъ на обратномъ пути изъ дома священника, гд я оставила экипажъ.
И поклонившись съ улыбкой Кенелму, она вышла, оставивъ его въ недоумніи.
— Кто эта дама, Уыллъ?
— Нкто мистрисъ Брефильдъ. Она здсь новопрізжая.
— Да, прибавила Джесси улыбаясь,— она вышла замужъ только шесть мсяцевъ тому назадъ.
— Но какъ было ея имя до замужества?
— Право не знаю, сэръ. Вдь мы живемъ здсь только три мсяца. Она очень добра съ нами и отличная покупательница. Ее здсь вс любятъ. Мистеръ Брефильдъ негоціантъ и очень богатый. Они занимаютъ лучшій домъ въ город и живутъ очень открыто.
— Все это ничего не объяснило мн, сказалъ Кенелмъ.— Впрочемъ разспросы рдко приводятъ къ цли.
— Какъ вы отыскали насъ, сэръ? спросила Джесси.— А, понимаю, прибавила она съ лукавою улыбкой.— Вы видлись съ миссъ Траверсъ и она сказала вамъ.
— Вы правы. Она первая сообщила мн о вашемъ переселеніи и мн пришло въ голову повидаться съ вами и представиться младенцу. Мальчикъ, какъ мн говорили. Похожъ на васъ, Уыллъ?
— Нтъ, сэръ, портретъ Джесси.
— Пустяки, Уыллъ, весь въ тебя, даже ручки.
— А ваша матушка, Уыллъ? Какъ оставили вы ее?
— Богъ съ вами, сэръ! воскликнула Джесси съ упрекомъ.— Неужели вы думаете что у насъ хватило бы духа покинуть матушку, такую одинокую и хворую? Она ходитъ за ребенкомъ когда я бываю въ лавк.
Кенелмъ послдовалъ за молодою четой въ боковую комнату, гд нашелъ старую мистрисъ Сомерсъ читавшую Библію и качавшую колыбель въ которой спалъ безмятежнымъ сномъ младенецъ.
— Уыллъ, сказалъ Кенелмъ наклоняявъ свое смуглое лицо надъ колыбелью,— я скажу вамъ прекрасную мысль одного иностраннаго поэта: {Шиллера.}
Счастливъ ребенокъ!— и въ люльк просторно ему, но дай время
Сдлаться мужемъ — и тсенъ покажется міръ.
— Я думаю что это несправедливо, сэръ, сказалъ Уыллъ простодушно.— Счастливая семья есть міръ достаточно обширный для всякаго человка.
На глазахъ Джесси выступили слезы. Она наклонилась и поцловала — не младенца, но колыбель.
— Это созданіе Уылла, сказала она и прибавила красня:— я говорю о колыбели, сэръ.
Въ разговор съ Уылломъ и его старою матерью (Джесси была скоро отозвана въ лавку) время летло такъ быстро что Кенелмъ не замтилъ какъ прошелъ получасовой срокъ и удивился когда Джесси, заглянувъ въ дверь, сказала:
— Мистрисъ Брефильдъ ждетъ васъ.
— Прощайте, Уыллъ. Я еще навщу васъ. Матушка поручила мн пріобрсти поболе образцовъ вашего искусства.

ГЛАВА III.

Предъ дверью лавки стоялъ нарядный фаэтонъ съ кучеромъ въ нарядной ливре.
— Теперь, мистеръ Чиллингли, сказала мистрисъ Брефилдъ,— пришла мн очередь бжать съ вами. Садитесь!
— Какъ, пробормоталъ Кенелмъ взглянувъ на нее большими удивленными глазами.— Возможно ли?
— Совершенно возможно, садитесь. Кучеръ, домой! Да, мистеръ Чиллингли, вы встрчаете опять негодное созданіе которое вы когда-то грозились побить, это было бы ему полезно. Я должна бы стыдиться напоминать вамъ о себ, а мн ничего не стыдно. Я горжусь возможностью показать вамъ что я сдлалась степенною, респектабельною женщиной, и хорошею женой, какъ говоритъ мой мужъ.
— Вы замужемъ только шесть мсяцевъ, какъ я слышалъ, сказалъ Кенелмъ сухо.— Надюсь что вашъ мужъ скажетъ то же самое черезъ шесть лтъ.
— Онъ скажетъ то же самое черезъ шестьдесятъ лтъ если мы проживемъ такъ долго.
— Сколько лтъ вашему мужу?
— Тридцать восемь.
— Человкъ которому не достаетъ только двухъ лтъ до ста долженъ знать что для него хорошо и что дурно, но въ большинств случаевъ у такого человка остается очень мало ума чтобы судить объ этомъ.
— Не насмхайтесь, сэръ, и не говорите презрительно о брак когда вы только-что оставили самую счастливую молодую чету, и притомъ — мистрисъ Сомерсъ разказала мн все о своемъ брак — обязанную своимъ счастіемъ вамъ.
— Обязанную своимъ счастіемъ мн? Нисколько. Я помогъ имъ вступить въ бракъ, а они, вопреки браку, постарались быть счастливыми.
— А сами вы все еще не женаты?
— Славу Богу, нтъ.
— И счастливы?
— Нтъ. Я не могу сдлать себя счастливымъ, мое Я ничмъ не довольное животное.
— Такъ почему же вы говорите ‘слава Богу’?
— Потому что утшительно думать что я не длаю другое существо несчастнымъ.
— Вы думаете что любя жену которая бы васъ любила вы бы длали ее несчастною?
— Право не знаю, но я не видалъ ни одной женщины которую могъ бы любить какъ жену. Не будемъ простирать наши изслдованія дале. Что сталось съ блою лошадкой которой такъ досталось тогда?
— Благодарю васъ, она была жива и невредима когда я слышала о ней въ послдній разъ.
— А дядюшка который навязалъ бы меня вамъ еслибы вы не воспротивились такъ храбро?
— Онъ живетъ все тамъ же гд жилъ и женился на своей экономк. Онъ совстился сдлать это пока я не вышла замужъ и не избавила его отъ своего присутстія.
И мистрисъ Брефильдъ, говоря необыкновенно быстро, какъ часто говорятъ женщины когда стараются скрыть волненіе, разказала Кенелму какъ несчастна она была въ продолженіи многихъ недль посл того какъ нашла убжище у тетки, какъ ее мучило раскаяніе и чувство униженія при мысли о своей глупости и ужасномъ воспоминаніи о мистер Комптон, какъ она объявила себ что никогда не выйдетъ замужъ, никогда! какъ мистеръ Брефильдъ пріхалъ погостить къ сосдямъ и увидалъ ее въ церкви, какъ онъ старался познакомиться съ ней и какъ онъ сначала даже не нравился ей, хотя онъ былъ очень добръ и внимателенъ, какъ онъ наконецъ сдлалъ предложеніе, и когда она откровенно разказала ему о своемъ увлеченіи и побг, какъ великодушно благодарилъ онъ ее, говоря что ея признаніе внушило ему такое же сильное уваженіе къ ней какъ сильна была его любовь.
— И съ этой минуты, закончила мистрисъ Брефильдъ,— я предалась ему всмъ сердцемъ. Теперь вы знаете все, и вотъ мы пріхали.
Фаэтонъ прокатился чрезвычайно быстро по широкому мощеному подъзду, окаймлевному рдкими вчно зелеными растеніями, и остановился предъ красивымъ домомъ съ портикомъ предъ фасадомъ и съ длинною оранжереей на сторон сада, предъ однимъ изъ тхъ домовъ которые принадлежатъ ‘джентльменамъ Сити’, и часто отличаются большими удобствами и роскошью чмъ многія родовыя палаты.
Мистрисъ Брефильдъ съ видимою гордостью ввела Кенелма въ красивую швейцарскую вымощенную мальверискою черепицей, и потомъ въ гостиную отдланную съ большимъ вкусомъ и выходившую въ садъ.
— Гд же мистеръ Брефильдъ? спросилъ Кенелмъ.
— О, онъ въ своей контор, но онъ будетъ дома еще задолго до обда. Вы конечно обдаете съ нами.
— Вы очень гостепріимны, но….
— Безъ всякихъ но, я не принимаю никакихъ извиненій. Не бойтесь что вамъ подадутъ только бараньи котлеты и рисовый пуддингъ. Къ тому же у меня сегодня дтскій праздникъ съ двухъ часовъ и всевозможныя удовольствія. Я уврена что вы любите дтей.
— Я скоре думаю что нтъ. Впрочемъ я никогда ясно не опредлялъ моихъ чувствъ въ этомъ отношеніи.
— Въ такомъ случа вы будете имть полную возможность опредлить ихъ сегодня. Да, и я общаю показать вамъ прелестнйшее лицо какое только можете себ представить воображая свою будущую жену.
— Моя будущая жена надюсь еще не родилась, сказалъ Кенелмъ усталымъ тономъ и стараясь подавить звоту.— Но какъ бы то ни было, я останусь до двухъ часовъ, потому что два часа, надюсь, означаютъ завтракъ.
Мистрисъ Брефильдъ засмялась.— Вы сохранили свой аппетитъ.
— Большинство холостяковъ сохраняютъ его если только не влюбляются и не становятся двоедушными.
Мистрисъ Брефильдъ не удостоила засмяться при этой неудачной попытк сказать каламбуръ, и отвернувшись сняла шляпку и перчатки и слегка провела руками лбу, какъ бы откидывая назадъ нсколько спустившихся прядей своихъ помятыхъ локоновъ. Въ женскомъ плать она была не такъ хороша какъ въ мужскомъ и казалась старше. Во всхъ же другихъ отношеніяхъ она очень измнилась къ лучшему. Ея откровенные свтлые глаза смотрли спокойне и сознательне, ея полуоткрытыя губы приняли выраженіе боле мягкое. Кенелмъ глядлъ на нее съ удовольствіемъ, и когда она, отвернувшись отъ зеркала, встртила его взглядъ, на ея нжныхъ щекахъ вспыхнулъ румянецъ и глаза ея увлажились. Она подошла къ нему, взяла его руку въ об свои и горячо пожала ее.
— О, мистеръ Чиллингли, сказала она порывистымъ, дрожащимъ голосомъ,— посмотрите вокругъ, посмотрите на этотъ счастливый, спокойный домъ, на жизнь не омраченную ни малйшею заботой, съ мужемъ котораго я такъ люблю и уважаю, на все что составляетъ теперь мн счастіе и чего я была бы лишена еслибы не встртила васъ и была бы наказана какъ того заслуживала! Какъ часто думала я о вашихъ словахъ что вы будете гордиться моею дружбой когда мы встртимся опять! Какъ ободряли они меня во дни моего уничиженія и раскаянія!
Голосъ ея былъ подавленъ сдержанными рыданіями.
Она выпустила его руку, и прежде чмъ онъ могъ отвтить вышла чрезъ отворенную дверь въ садъ.

ГЛАВА IV.

Дти пришли, человкъ тридцать, прелестныя какъ вс англійскія дти, въ восторг отъ свжаго лтняго дня, отъ полнаго цвтами сада и отъ угощенія приготовленнаго для нихъ на дерновой лужайк подъ холстиннымъ навсомъ протянутымъ между каштанами.
Кенелмъ конечно сдлалъ честь банкету и всми силами старался поддержать общую веселость, когда онъ говорилъ дти жадно слушали его, и весело смялись когда онъ кончалъ.
— Здсь еще нтъ прелестнаго лица которое я общала показать вамъ, шепнула мистрисъ Брефильдъ.— Я получила записку отъ молодой особы съ увдомленіемъ что мистрисъ Камеронъ не совсмъ здорова сегодня, но надется быть въ состояніи придти поздне.
— Скажите пожалуста, кто такая мистрисъ Камеронъ?
— Ахъ я забыла что вы здсь чужой, мистрисъ Камеронъ тетка у которой живетъ Лили. Не правда ли какое хорошенькое имя Лили?
— Очень, напоминаетъ лиліи которыя не прядутъ, съ блою головкой на тоненькой ножк.
— Если такъ, то имя не подходитъ къ моей Лили, какъ вы сами увидите.
Дти окончили свой завтракъ и отправились танцовать, подъ звуки скрипки стараго ддушки одного изъ нихъ, на площадку выровненную для крикета. Мистрисъ Брефильдъ занялась устройствомъ танцевъ, а Кенелмъ воспользовался случаемъ скрыться отъ юной двнадцатилтней нимфы которая сидла съ нимъ рядомъ за столомъ и возымла къ нему такую симпатію что онъ опасался какъ бы она не дала себ клятвы не покидать его ни на минуту въ этотъ день. Онъ ушелъ незамченный.
Бываютъ минуты когда веселье другихъ только раздражаетъ насъ, въ особенности веселье рзвыхъ дтей, такъ не гармонирующее съ нашимъ расположеніемъ къ покою. Пробравшись сквозь густой кустарникъ, въ которомъ сирень уже отцвла, но ракитникъ еще удержалъ мстами свои золотыя кисти, Кенелмъ вошелъ въ бесдку гд принужденъ былъ остановиться. Это былъ кругъ обнесенный легкимъ трельяжемъ искусно скрытымъ вьющимися розами съ густою зеленью и со множествомъ цвтовъ. Въ центр былъ небольшой фонтанъ, съ тихимъ, серебристымъ журчаньемъ. На заднемъ план, ограничивая видъ, высились вершины величественныхъ деревьевъ, облитыя солнечнымъ свтомъ, но скрывавшія весь дальнйшій горизонтъ. Не такъ ли въ нашей жизни сильныя страсти — любовь, честолюбіе, стремленіе ко власти, къ богатству, къ слав, къ знанію — образуютъ гордый фонъ для мимолетныхъ цвтовъ нашей юности, отвлекаютъ нашъ взглядъ отъ ихъ улыбающейся свжести, прельщаютъ насъ своимъ роскошнымъ освщеніемъ и вмст съ тмъ скрываютъ отъ насъ даль и ширь пространства находящагося за ними?
Кенелмъ легъ на трав близь фонтана. Вдали слышался крикъ и смхъ игравшихъ или танцовавшихъ дтей. Издали радость ихъ не раздражала его, онъ самъ не зналъ почему, и задавъ себ этотъ вопросъ, впалъ въ мечтательную задумчивость.
— Поэтъ, размышлялъ онъ,— сказалъ намъ что ‘даль чаруетъ зрніе’, и сравнилъ съ прелестью дали иллюзію надежды. Но поэтъ самъ съузилъ смыслъ своего сравненія. Даль чаруетъ слухъ также какъ и зрніе, и не одни эти тлесныя чувства, воспоминанія, какъ и надежда, обязаны своею прелестью отдаленію. Среди шумливыхъ дтей я не могу представить себя опять ребенкомъ. Но слушая шумъ ихъ отсюда и зная, благодаря Бога, что они не тронутъ меня, я могу легко перенестись опять къ моему дтству и сочувствовать школьнымъ играмъ. То же самое должно быть и съ горемъ: какая разница между страшною агоніей тоски по только-что умершей возлюбленной и тихимъ сожалніемъ о возлюбленной которая улетла на небо нсколько лтъ тому назадъ. То же самое и въ поэтическомъ искусств: какъ необходимо для поэта когда онъ иметъ дло съ трагическими страстями, отдалять отъ насъ своихъ героевъ для того чтобы трагедія пробудила въ насъ возвышенныя чувства и заставила насъ плакать. Но каково было бы впечатлніе еслибы поэтъ вывелъ на сцену какого-нибудь благоразумнаго джентльмена съ которымъ мы обдали вчера, и сказалъ вамъ что этотъ джентльменъ убилъ своего отца и женился на своей матери? Когда же Эдипъ совершаетъ эти несчастныя ошибки, он никого не шокируютъ. Оксфордъ девятнадцатаго столтія очень далекъ отъ ивъ за 3.000 или 4.000 лтъ назадъ.. И, продолжалъ Кенелмъ заходя все дале и дале въ лабиринтъ своей метафизической критики,— даже если поэтъ иметъ дло съ лицами и предметами входящими въ нашъ вседневный кругозоръ, онъ долженъ, чтобы придать имъ поэтическую прелесть, прибгнуть къ содйствію какого-нибудь моральнаго или психологическаго отдаленія. Вертеръ и Кларисса представлены современными ихъ художественному созданію и съ сохраненіемъ мельчайшихъ подробностей ихъ вымышленной реальности, но мы тотчасъ же чувствуемъ что они далеки отъ васъ по своимъ особенностямъ и своей судьб. Мы знаемъ что если Вертеръ и Кларисса такъ сходны съ нами во многомъ въ чемъ мы имъ сочувствуемъ какъ друзьямъ и ближнимъ, то съ своей поэтической, идеальной стороны они такъ же далеки отъ васъ какъ еслибы жили въ вкъ Гомера. То же самое, вроятно, должно быть и въ любви. Для того чтобы любовь имла для насъ прелесть поэзіи, необходимо чтобъ она была любовью къ существу морально далекому отъ вашего привычнаго Я, необходимо чтобъ это существо отличалось отъ насъ качествами къ которымъ мы не могли бы никогда приблизиться, какъ бы ни былъ къ намъ близокъ ихъ обладатель, которыя не могли бы никогда слиться съ нашими качествами, такъ что въ любимомъ существ есть всегда нчто напоминающее идеалъ, тайну, ‘позлащенную солнцемъ вершину сливающуюся съ небесами’.
Дале разсужденія его мало-по-малу перешли въ смутныя мечтанія. Онъ закрылъ глаза въ томъ неопредленномъ состояніи полусна и полубднія какое иногда нападаетъ въ свтлый день когда лежишь на трав съ закрытыми глазами, и смутно ощущаешь золотой свтъ проникающій сквозь отяжелвшія вки, и въ этомъ свт появляются и исчезаютъ какъ въ сновидніи фантастическія картины, хотя въ то же время сознаешь что это не сонъ.

ГЛАВА V.

Медленно и неохотно вышелъ Кенелмъ изъ этого полусоннаго, полусознательнаго состоянія. Что-то тихо ударилось объ его щеку, еще разъ, и уже немного сильне. Онъ открылъ глаза, они остановились на двухъ розовыхъ бутонахъ которые, ударившись въ его лицо, свалились на грудь. Онъ взглянулъ выше и увидалъ предъ собой въ отверстіи трельяжа смющееся лицо двочки. Рука ея была поднята съ новымъ бутономъ, но за ней, глядя чрезъ ея плечо и удерживая ея угрожавшую руку, стоялъ образъ столь же невинный, но несравненно прекрасне, образъ молодой двушки въ первомъ цвт молодости, съ лицомъ обрамленнымъ зеленью трельяжа. Какъ это лицо шло къ цвтамъ! Оно казалось ихъ волшебнымъ духомъ.
Кенелмъ опомнился и всталъ на ноги. Двочка, та самая отъ которой онъ скрылся такъ торопливо, подбжала къ нему чрезъ калитку трельяжа. Спутница ея исчезла.
— Такъ это вы? сказалъ Кенелмъ двочк.— Это вы бомбардировали меня такъ жестоко? Неблагодарное созданіе! Вдь я далъ вамъ лучшую землянику съ блюда и свои сливки.
— А вы зачмъ убжали и спрятались вмсто того чтобы танцовать со мной, возразила двочка, уклоняясь съ инстинктомъ своего пола отъ прямаго отвта на заслуженный упрекъ.
— Я не бгалъ, и ясно что я не думалъ скрываться если вы нашли меня такъ легко. Но кто эта молодая особа что была съ вами? Я подозрваю что она тоже бомбардировала меня, потому что она-то дйствительно убжала чтобы спрятаться.
— Нтъ, она не бомбардировала васъ. Она остановила меня, и вы получили бы еще бутонъ, и какой большой, еслибъ она не удержала мою руку. Вы не знаете ее? Вы не знаете Лили?
— Нтъ. Такъ это Лили? Вы представите меня ей?
Между тмъ они вышли изъ бесдки чрезъ калиточку противоположную той тропинк по которой вошелъ Кенелмъ и выходившую на лужайку. Здсь, въ нкоторомъ разстояніи, дти собрались кучками, иныя лежали на трав, другія прогуливались въ промежутокъ между танцами.
Между группою дтей и трельяжемъ шла Лили, она шла одна и шла скоро. Двочка оставила Кенелма и побжала за своимъ другомъ, скоро догнала ее, но не могла остановить. Лили остановилась только дойдя до травянаго паркета гд танцовали, здсь дти окружили ее, и фигура ея скрылась отъ глазъ Кенелма.
Прежде чмъ онъ дошелъ до мста, его встртила мистрисъ Брефилъдъ.
— Лили пришла!
— Знаю, я ее видлъ.
— Неправда ли что она хороша?
— Мн надо посмотрть на нее подольше чтобы дать критическій отвтъ. Но прежде чмъ вы представите меня, позвольте спросить кто и что такое Лили?
Мистрисъ Брефилъдъ помолчала съ минуту прежде чмъ отвтила, хотя отвтъ ея былъ такъ кратокъ что не о чемъ было задумываться.
— Фамилія ея миссъ Мордантъ, она сирота, и какъ я уже вамъ говорила, живетъ съ теткой, мистрисъ Камеронъ, вдовой. У нихъ самый красивый коттеджъ на берегу рки, или скоре ручейка, въ разстояніи мили отсюда. Мистрисъ Камеронъ очень добрая, простая женщина. Что же касается Лили, то я могу хвалить только ея красоту, потому что она еще совершенный ребенокъ, умъ ея еще не сформировался.
— А разв вы встрчали когда-нибудь человка, тмъ паче женщину, чей умъ былъ вполн сформированъ? пробормоталъ Кенелмъ.— Я увренъ что мой умъ не сформировался и никогда не сформируется на сей земл.
Мистрисъ Брефильдъ не слыхала этого замчанія сказаннаго тихимъ голосомъ. Она искала глазами Лили, и замтивъ ее наконецъ когда дти окружавшія ее разошлись чтобы возобновить танцы, взяла Кенелма за руку, подвела его къ молодой двушк и тогда послдовало формальное представленіе.
Настолько формальное какъ могло быть посреди освщенныхъ солнцемъ лужаекъ, въ ясный лтній день и при веселомъ смх дтей. Въ такомъ мст и при такихъ обстоятельствахъ формальности удерживаются не долго. Я не знаю какъ это случилось, но черезъ нсколько минутъ Кенелмъ и Лили перестали быть чужими другъ для друга. Они сидли въ сторон отъ рзвившихся дтей, на скамейк подъ липами, мущина слушалъ съ опущенными глазами, двушка быстро перебгая глазами съ земли на небо говорила свободно, весело, подобно тому какъ лепечетъ ручей своимъ сладкимъ серебристымъ голоскомъ съ сверкающими и струящимися улыбками.
Безъ сомннія это противорчило обычаямъ свтской жизни и условнымъ описаніямъ ея, согласно коимъ, мущина долженъ говорить, а двушка слушать, но я добросовстно описываю факты какъ они были. И Лили знала про обычаи гостиныхъ не больше чмъ жаворонокъ только-что вылетвшій изъ гнзда знаетъ о клтк и объ учител пнія. Она была еще такой ребенокъ. Мистрисъ Брефильдъ была права: умъ ея еще такъ не сформировался.
О чемъ она говорила во время этой первой бесды съ нимъ, что заставляло Кенелма слушать задумчиво и внимательно — не знаю, по крайней мр не могу передать на бумаг. Боюсь что это былъ эгоистическій разговоръ, какъ большая часть дтскихъ разговоровъ, о себ самой, о своей тетк, о своемъ дом и своихъ друзьяхъ,— вс друзья ея повидимому были дти также какъ она сама, хотя моложе: Клемми была старшая изъ нихъ. Клемми была двочка которой понравился Кенелмъ. Среди всей этой наивной болтовни прорывались проблески быстраго ума, живой мысли, даже поэзіи въ выраженіяхъ и чувствахъ. Можетъ-статься это былъ разговоръ ребенка, но только не глупаго ребенка.
Едва кончились танцы, малютки опять собрались вокругъ Лили. Очевидно она была всеобщею любимицей. Такъ какъ маленькіе друзья ея утомились отъ танцевъ, то придумали другую игру, въ которой Лили должна была принять участіе.
— Я очень радъ познакомиться съ вами, мистеръ Чиллингли, сказалъ искренній пріятный голосъ, и красивый мущина протянулъ руку Кенелму.
— Мой мужъ, сказала мистрисъ Брефильдъ съ нкоторою гордостью во взгляд.
Кенелмъ отвчалъ искренно на привтствіе хозяина дома, который только-что вернулся изъ своей конторы въ Сити и стряхнулъ съ себя вс заботы. Стоило только взглянуть на него чтобы видть что онъ былъ счастливъ и заслуживалъ этого. Въ лиц его виденъ былъ умъ твердый, добрый нравъ, а главное, дятельный, энергическій темпераментъ. Это былъ человкъ съ широкимъ гладкимъ лбомъ, острыми карими глазами, твердо очерченными губами и челюстями, счастливое довольство самимъ собою, своимъ домомъ, и всмъ міромъ вообще выражалось въ его улыбк и слышалось въ металлическомъ звук его голоса.
— Вы безъ сомннія останетесь обдать у васъ, сказалъ мистеръ Брефильдъ,— и если вамъ нтъ надобности особенно спшить въ городъ сегодня, надюсь вы останетесь и ночевать.
Кенелмъ колебался.
— Останьтесь по крайней мр до завтра, сказала мистрисъ Брефильдъ.
Кенелмъ все еще колебался. Въ это время глаза его остановились на Лили, шедшей подъ руку съ женщиной среднихъ лтъ и приближавшейся къ хозяевамъ, очевидно съ намреніемъ проститься.
— Я не могу отказаться отъ такаго любезнаго приглашенія, сказалъ Кенелмъ и отодвинулся ставъ нсколько позади Лили и ея спутницы.
— Благодарю васъ за такой пріятный день, сказала мистрисъ Камеронъ хозяйк.— Лили много веселилась. Я жалю только что мы не могли придти раньше.
— Если вы идете домой, сказалъ мистеръ Брефильдъ,— позвольте мн проводить васъ. Я хочу поговорить съ вашимъ садовникомъ объ Анютиныхъ глазкахъ, они гораздо лучше моихъ.
— Въ такомъ случа, сказалъ Кенелмъ Лили,— нельзя ли и мн идти съ вами. Изо всхъ цвтовъ я особенно люблю Анютины глазки.
Нсколько минутъ спустя Кенелмъ шелъ рядомъ съ Лили по берегу маленькаго ручья впадающаго въ Темзу. Мистрисъ Камеронъ съ мистеромъ Брефильдомъ шли нсколько впереди, потому что по тропинк могли пройти только двое въ рядъ.
Вдругъ Лили отошла въ сторону, привлеченная видомъ рдкой бабочки — кажется она называется Морокскій императоръ — которая блестла на солнц своими желтыми крыльями надъ дикимъ камышомъ. Ей удалось поймать этого скитальца въ свою соломенную шляпку которую она накрыла вуалью. Захвативъ этого знаменитаго плнника она степенно возвратилась къ Кенелму.
— Вы собираете наскомыхъ? сказалъ этотъ философъ.
— Только бабочекъ, отвчала Лили:— вы знаете что он не наскомыя, он души.
— Эмблемы душъ, вы хотите сказать, по крайней мр такъ прекрасно представляли ихъ Греки.
— Нтъ, настоящія души — души младенцевъ которые умерли некрещеными, и если ихъ беречь, если ихъ не съдятъ птицы и он проживутъ годъ, то он становятся феями.
— Это очень поэтическая мысль, миссъ Мордантъ, и основанная на такой же разумной очевидности какъ и другія увренія о превращеніяхъ однихъ созданій въ другія. Вы можете пожалуй сдлать то чего не могутъ философы — сказать мн какимъ образомъ вы узнали что эта новая идея есть неопровержимый фактъ?
— Не знаю, отвчала Лили, съ очень смущеннымъ видомъ,— можетъ-быть я вычитала ее изъ книги, можетъ-быть видла во сн.
— Вы не могли бы дать боле мудраго отвта еслибъ были философомъ. Но вы говорите беречь бабочекъ, какъ вы это длаете. Вы сажаете ихъ на булавки и помщаете въ стеклянномъ ящик?
— Сажать ихъ на булавки! Какъ можете вы говорить такъ жестоко? Вы заслужили чтобы васъ защипали феи.
‘Боюсь, подумалъ Кенелмъ съ сожалніемъ, что у моей спутницы вовсе нтъ ума который могъ бы сформироваться. Это то что для благозвучія называется ‘невинность.’
Онъ покачалъ головой и замолчалъ.
Лиди продолжала:
— Когда мы придемъ домой я вамъ покажу мою коллекцію, они кажется такъ счастливы. Я уврена что нкоторыя изъ нихъ знаютъ меня, он дятъ у меня изъ рукъ. У меня умерла только одна съ тхъ поръ какъ я стала собирать ихъ прошлымъ лтомъ.
— Значитъ он у васъ больше года, въ такомъ случа он должны были уже обратиться въ фей.
— Я думаю что многія изъ нихъ обратились. Разумется я выпускаю всхъ которыя прожили у меня двнадцать мсяцевъ, вы знаете, въ клтк он не могутъ сдлаться феями. Теперь у меня только т какихъ я поймала въ ныншнемъ году или прошлою осенью, самыя красивыя не появляются раньше осени.
Говоря это двушка наклонила свою непокрытую голову къ соломенной шляпк, на которую спустились ея локоны, и прошептала нсколько ласковыхъ словъ своему плннику. Потомъ поднявъ голову оглянулась кругомъ, и внезапно остановилась воскликнувъ:
— Какъ могутъ люди жить въ городахъ, какъ могутъ говорить что въ деревн когда-нибудь скучно! Посмотрите, продолжала она серіозно и торжественно:— посмотрите на эту высокую сосну съ ея длинными втвями надъ водой, посмотрите когда втеръ качаетъ ихъ какъ мняются на нихъ тни, и какъ тни измняютъ игру солнца въ ручь:—
Склоняйтесь вершинами, сосны,
Въ знакъ общей молитвы, склоняйтесь.
Какой обмнъ музыки долженъ быть между природою и поэтомъ!
Кенелмъ былъ изумленъ. Это ‘невинность’! это двушка у которой нтъ ума который бы могъ развиться! Въ ея присутствіи онъ не могъ быть циникомъ, не могъ называть природу машиной, лживымъ льстецомъ, какъ называлъ предъ поэтомъ мущиной. Онъ отвчалъ серіозно:
— Творецъ даровалъ вселенной языкъ, но немногія сердца способны понимать его. Счастливы т кому это не чужой языкъ выученный съ трудомъ и не вполн, во языкъ родной, усвоенный безсознательно изъ устъ великой матери природы. Для нихъ крылья бабочекъ могутъ поднимать къ небесамъ души фей.
— Кто такой мистеръ Мельвиль? Вашъ родственникъ? шепнулъ Кенелмъ Лили.
— Родственникъ!— право не знаю. Я думаю что такъ, потому что онъ мой покровитель. Но еслибъ онъ былъ мн самымъ близкимъ родственникомъ въ свт, я не могла бы больше любить его, сказала Лили съ жаромъ, щеки ея горли и глаза наполнились слезами.
— Онъ художникъ, живописецъ? спросилъ Кенелмъ.
— О да, никто не напишетъ такихъ прекрасныхъ картинъ, никого нтъ умне и добре его.
Кенелмъ старался припомнить слышалъ ли онъ когда-нибудь фамилію Мельвиля какъ живописца, но тщетно. Впрочемъ Кенелмъ мало зналъ о живописи, это было не по его части, и онъ смиренно сознался самому себ что можетъ-быть есть очень много современныхъ знаменитыхъ живописцевъ чьи имена и произведенія совершенно невдомы ему.
Онъ поглядлъ кругомъ по стнамъ, Лили замтила этотъ взглядъ.
— Здсь нтъ его картинъ, сказала она.— Въ моей комнат есть одна, я покажу вамъ ее когда вы будете въ другой разъ.
— А теперь, сказалъ мистеръ Брефильдъ вставая,— я пойду поговорю съ вашимъ садовникомъ и потомъ отправлюсь домой. Мы обдаемъ здсь раньше чмъ въ Лондон, мистеръ Чиллингли.
Когда оба джентльмена простившись вышли въ переднюю Лили послдовала за ними и сказала Кенелму:
— Въ какое время вы завтра придете посмотрть картину?
Кенелмъ повернулся и отвчалъ не съ обычною своею любезностью, но быстро и отрывочно:
— Боюсь что не могу придти завтра, съ восходомъ солнца я долженъ уйти далеко.
Лили не отвчала и возвратилась въ комнаты.
Мистеръ Брефильдъ нашелъ садовника, который и си валъ цвточныя клумбы, посовтовался съ нимъ о цвтахъ, потомъ присоединился къ Кенелму, поджидавшему его въ нсколькихъ шагахъ позади садовой калитки.
— Красивое мстечко, сказалъ мистеръ Брефильдъ, съ нкотораго рода снисходительностью приличествовавшею владльцу Брефильдвилля.— Что можно назвать милое мсто.
— Да милое, повторилъ Кенелмъ разсянно.
— Таковы всегда бываютъ дома которые расширяются постепенно. Я слышалъ отъ матушки что когда Мельвилъ или мистрисъ Камеронъ купили это мсто, оно было разв немноко получше деревенскаго коттеджа, съ полемъ. Черезъ два или три года была пристроена комната и частъ поля разбита подъ садъ, такимъ образомъ, постепенно построилось все зданіе занимаемое ими теперь, въ старомъ же коттедж устроена кладовая и прачешная, а все поле превращено въ садъ. Но длалось ли это на деньги Медьвиля или тетки, не могу сказать. Думаю что скоре на теткины. Я не вижу почему бы Мельвиль могъ заботиться объ этомъ мст, онъ бываетъ здсь не часто. Я думаю что это не его домъ.
— Мистеръ Мельвиль кажется живописецъ, и судя по тому что я слышалъ, иметъ успхъ.
— Я думаю что до ныншняго года онъ имлъ мало успха. Вы безъ сомннія видли его картины на выставк?
— Мн стыдно признаться что я вовсе не былъ на выставк.
— Вы меня удивляете. Тамъ было три картины Мельвиля, вс очень хорошія. Но одна изъ нихъ которую я хотлъ купить больше другихъ имла успхъ и сразу сдлала его изъ неизвстности знаменитымъ.
— Онъ кажется родственникъ миссъ Мордантъ, но такой дальній что она даже не можетъ сказать въ какомъ оняя родств.
— Я тоже не могу. Знаю только что онъ ея покровитель. Родство, если есть, то должно быть, какъ вы говорите, очень дальнее, потому что Мельвиль скромнаго происхожденія, тогда какъ всякій сразу можетъ замтить что мистрисъ Камеронъ хорошаго рода, а Лили Мордантъ дочь ея сестры. Матушка сказывала мн что коттеджъ этотъ купилъ Мельвиль, тогда еще очень молодой человкъ, можетъ-быть на деньги мистрисъ Камеронъ. Онъ говорилъ что это для вдовой леди, которой мужъ оставилъ очень ограниченныя средства. Когда мистрисъ Камеронъ переселилась сюда съ Лили, въ то время еще ребенкомъ, она сама была молода и красива. Еслибы Мельвиль часто извщалъ ее, это разумется подавало бы поводъ къ сплетнямъ, но онъ бывалъ очень рдко, и когда приходяялъ, то останавливался въ другомъ коттедж, Кромвель-Лодж, на другой сторон ручья, иногда онъ приходилъ съ товарищемъ, вроятно тоже молодымъ артистомъ, чтобы вмст ловить рыбу. Такимъ образомъ для сплетенъ не было никакого повода, и жизнь мистрисъ Камеронъ совершенно безупречна. Матушка, жившая тогда въ Брефильдвил, очень полюбила Лили и ея тетку, а когда коттеджъ постепенно превратился въ хорошенькую дачку, нкоторые изъ сосднихъ помщиковъ послдовали примру моей матери и были очень добры къ мистрисъ Камеронъ, такъ что теперь она иметъ положеніе въ окрестномъ обществ и вс ее очень любятъ.
— А мистеръ Мельвиль? Онъ и до сихъ поръ рдко бываетъ здсь?
— По правд сказать, онъ не былъ здсь съ тхъ поръ какъ я поселился въ Брефильдвил. Мсто это принадлежало пожизненно моей матери, и я не часто бывалъ здсь пока она владла имъ. Я тогда былъ младшимъ партнеромъ нашей фирмы и управлялъ конторою въ Нью-Йорк, прізжая въ Англію на праздники небольше какъ разъ въ годъ. Когда мать умерла, нужно было многое устроить прежде чмъ я могъ переселиться въ Англію, и я водворился въ Брефильдвил только когда женился. Я видлъ Мельвиля всего одинъ разъ бывши въ этихъ мстахъ нсколько лтъ тому назадъ, но между нами, онъ не такой человкъ съ которымъ было бы пріятно сойтись. Мать говорила мн что онъ лнивый, безпорядочный человкъ, и отъ другихъ я слыхалъ что онъ человкъ непостоянный. Мистеръ ***, знаменитый живописецъ, сказывалъ мн что онъ пустой человкъ, я думаю что привычки его мшали его успху до ныншняго года, когда ему удалось, можетъ-быть по счастливой случайности, написать картину которая составила его славу. Но не правда ли что миссъ Лили очень красива? Какъ жаль что ея образованіемъ такъ пренебрегали.
— Неужели?
— Разв вы не замтили этого? У нея не было даже учителя музыки, хотя жена говоритъ что у нея хорошій слухъ и она можетъ пть довольно хорошо. Читать, я думаю она ничего не читала кром волшебныхъ сказокъ, стиховъ и тому подобныхъ глупостей. Но она еще очень молода, и теперь когда ея покровитель въ состояніи продавать свои картины, можно надяться что на ея воспитаніе будетъ обращено больше вниманія. Живописцы и актеры не такъ правильно устраиваютъ свою частную жизнь какъ мы простые смертные, и къ нимъ можно имть снисхожденіе. Но каждый обязанъ же исполнять свой долгъ. Я увренъ, вы согласитесь со мною?
— Несомннно, сказалъ Кенелмъ съ одушевленіемъ которое изумило негоціанта.— Ваше правило превосходно: оно кажется общимъ мстомъ, между тмъ какъ часто, когда мы услышимъ его, оно поражаетъ насъ какъ новость. Долгъ можетъ быть очень труденъ, очень непріятенъ, и что странно, часто онъ совершенно непримтенъ. Онъ близокъ, онъ подл насъ, а мы его не видимъ, вдругъ кто-нибудь произнесетъ при насъ слово: ‘Долгъ’, и онъ возрастаетъ предъ нами страшнымъ исполиномъ. Простите меня если я прощусь съ вами. Я не могу остаться обдать. Долгъ влечетъ меня въ другое мсто. Извинитесь за меня предъ мистрисъ Брефильдъ.
Прежде чмъ мистеръ Брефильдъ усплъ опомниться, Кенелмъ перепрыгнулъ черезъ изгородь и скрылся.

ГЛАВА VI.

Кенелмъ пришелъ въ лавку Сомерсовъ и нашелъ тамъ Джесси за конторкой.
— Дайте мой ранецъ. Благодарю васъ, сказалъ онъ закидывая ранецъ за плечи.— Теперь сдлайте мн одолженіе. На станціи долженъ быть мой чемоданъ. Пошлите за нимъ и оставьте его у себя до тхъ поръ какъ я сообщу вамъ куда его выслать. Я хочу сходить на день или на два въ Оксфордъ. Еще одно слово, мистрисъ Сомерсъ. Подумайте и скажите откровенно, вполн ли вы счастливы, какъ говорили сегодня утромъ, выйдя замужъ за человка котораго любите?
— О, я такъ счастлива!
— И не желаете ничего другаго? Не желаете чтобы Уыллъ былъ другимъ чмъ онъ есть?
— Боже сохрани! Вы меня пугаете, сэръ.
— Пугаю васъ! Будь такъ. Всякій кто счастливъ долженъ бояться чтобы счастіе не улетло отъ него. Старайтесь удержать его. И вы его удержите потому что соединяете счастіе съ исполненіемъ долга. А долгъ,— пробормоталъ Кенелмъ выходя изъ лавки,— не розовая лента, а тяжелая желзная цпь.
Онъ миновалъ улицу, дошелъ до дорожнаго столба съ надписью ‘въ Оксфордъ’, и говоря въ прямомъ значеніи о своемъ ранц или же метафорически о долг, пробормоталъ:
Путника ноша тяжелая внизъ пригибаетъ.

ГЛАВА VII.

Кенелмъ могъ бы достичь Оксфорда въ ту же ночь, такъ какъ онъ ходилъ скоро и былъ неутомимый пшеходъ, но вскор посл того какъ взошла луна онъ остановился и прилегъ отдохнуть подъ стогомъ свже-скошеннаго сна, не вдалек отъ большой дороги.
Онъ не спалъ. Опершись задумчиво на локоть онъ сказалъ самому себ:
— Давно уже я ничему не удивлялся. Я удивляюсь теперь, можетъ ли это быть любовь, дйствительная любовь, несомннная любовь? Нтъ, это невозможно. Послднее существо въ мір которое можно полюбить. Поразсудимъ объ этомъ, я самъ и мое Я. Прежде всего лицо! Что такое лицо? Въ нсколько лтъ самое красивое лицо можетъ сдлаться безобразнымъ. Возьмите Венеру Флорентійскую, одушевите ее, посмотрите на нее черезъ десять лтъ: шиньйонъ, передніе зубы (синіе или искусственно блые), испорченный цвтъ лица, двойной подбородокъ,— у всхъ этихъ полныхъ красавицъ вырастаетъ двойной подбородокъ. Лицо! Какой разумный человкъ, какой ученикъ Велби, реалиста, можетъ влюбиться въ лицо? Да еслибъ даже я и былъ такъ простъ, то вдь красивыя лица также обыкновенны какъ маргаритки. У Сесиліи Траверсъ черты лица правильне, у Джесси Уайльзъ цвтъ лица лучше. Однакожь я въ нихъ не влюблялся, ни крошка. Мое Я, теб нечего отвчать. Хорошо, въ такомъ случа умъ? Есть о чемъ говорить въ самомъ дл! Существо для котораго самое пріятное общество бабочки, которое говоритъ что бабочки души некрещеныхъ младенцевъ. Прекрасный матеріалъ для статьи въ Londoner о воспитаніи женщинъ. Что за двушка для миссъ Гарреттъ и миссъ Эмиліи Фетфулъ! Отбросимъ умъ какъ мы отбросили лицо. Что же остается? Французскій идеалъ счастливаго супружества? одинаковость’происхожденія, состоянія, вкусовъ, привычекъ. Еще хуже. Отвчай по совсти, мое Я. не разбито ли ты на всхъ пунктахъ?
На это его Я отвчало притчею и сказало: — О, безумецъ! Почему чувствовалъ ты такое неизъяснимое наслажденіе въ ея присутствіи? Почему когда разстался съ ней долгъ сдлался для тебя такъ важенъ? Для чего ты обращаешься ко мн съ этими нелпыми педантскими вопросами при свт луны, которая внезапно перестала быть для тебя астрономическимъ тломъ, и на вчныя времена отождествилась въ твоихъ сердечныхъ мечтахъ съ романами, и поэзіей, и первою любовью? Отчего, вмсто того чтобы глазть на это холодное свтило, не ускорилъ ты шаги свои къ пріютной гостиниц и доброму уживу въ Оксфорд? Кенелмъ, другъ мой, нельзя отрицать факта — ты влюбленъ!
— Пусть меня повсятъ если это правда, сказалъ другой въ дуализм Кенелмова ума, вмст съ тмъ онъ подложилъ вмсто подушки подъ голову ранецъ, отвернулся отъ луны, во заснуть все-таки не могъ. Лицо Лили носилось предъ его глазами, голосъ Лили продолжалъ звучать у него въ ушахъ.
Можетъ-быть ты попросишь меня теперь, читатель, разказать какова была Лили: темноволосая была она или русая, высокаго или низкаго роста? Этой тайны ты никогда не узнаешь отъ меня. Представь себ существо къ которому всего тебя, и умъ, и душу, и тло, веудержимо влечетъ какъ магнитную стрлку къ полюсу. Будь она высока или мала, темноволосая или русая, она такова что изо всхъ женщинъ вдругъ одна станетъ для тебя женщиной. Счастливъ ты, читатель, если теб довелось слышать народную псню Моя Царица сптую единственною особой которая можетъ пть ее съ выраженіемъ достойнымъ стиховъ поэтессы и музыки композитора, сестрою величайшей пвицы. Но если ты не слышалъ этихъ стиховъ въ такомъ пніи и съ такимъ акомпавиментомъ, все же эти слова знакомы теб, или должны быть знакомы, если ты, какъ я увренъ, любитель истинной лирической поэзіи. Припомни же эти слова предположивъ что говорящій ихъ знаетъ что ему суждено полюбить ту кого онъ еще не видлъ:
Когда и откуда придешь ты — не знаю,
Но страстной душою тебя ожидаю,
Тебя называю царицей своей.
Придешь ли въ крас золотистыхъ кудрей,
Иль блещутъ какъ смоль твои косы густыя,
Какъ небо свтлы ль твои глазки живые,
Горятъ, ли огнемъ изъ-подъ черныхъ бровей,—
Т кудри, т очи всхъ будутъ милй,
Тебя назову я царицей своей!
Покорна, горда ли царица моя,
Плнитъ ли улыбкою милой меня,
Про то я не знаю, о томъ не мечтаю,
Но знаю: она всхъ на свт милй,
Ее назову я царицей своей!
Возможно ли чтобы жестокій божокъ, ‘который остритъ свои стрлы о камень человческаго сердца’, улучилъ наконецъ минуту чтобъ отмстить за небреженіе его алтарей и презрніе его власти. Долженъ ли суровый странствующій рыцарь, герой этой повсти, вопреки Тремъ Рыбамъ своего очарованнаго щита, спустить наконецъ забрало, стать на колни и прошептать: ‘моя царица — вотъ она!’

ГЛАВА VIII.

На слдующее утро Кенелмъ прибылъ въ Оксфордъ — Verum secretumque Momeion.
Если есть на нашемъ дловомъ остров мсто способное отвращать страсти юности отъ любовныхъ увлеченій и направлять къ учености, къ ритуализму, къ средневковымъ воспоминаніямъ, къ тмъ поэтическимъ чувствамъ или поэтическому фанатизму къ которому и Миверсъ и Велби и всякій защитникъ реалитической школы отнеслись бы съ презрніемъ,— такое мсто есть безъ сомннія Оксфордъ. Тмъ не мене это разсадникъ великихъ мыслителей и великихъ дятелей практической жизни.
Вакаціи еще не начинались, но начало ихъ уже близилось. Кенелму казалось что онъ могъ распознавать руководящихъ людей по ихъ боле медленной походк и задумчивому выраженію лица. Въ числ членовъ университета былъ знаменитый авторъ книги которая такъ могущественно вліяла на раннюю юность Кенелма Чиллингли и который самъ находился подъ вліяніемъ еще боле сильнаго ума. Преподобный Децимъ Рочъ былъ всегда горячимъ поклонникомъ Джонъ Генри Ньюмана, {Преподобный Джонъ Генри Ньюманъ (Rev. John Henry Newman) англійскій богословъ новйшаго времени, родился въ 1801 году въ Лондон, получилъ образованіе въ Оксфордскомъ университет, гд потомъ занималъ видныя мста. Въ 1833 году онъ сталъ во глав такъ-называемаго Оксфордскаго движенія, и вмст съ Пьюзеемъ, Кеблемъ и др. началъ изданіе Оксфордскихъ трактатовъ, которые произвели сильное впечатлніе въ богословскомъ мір и въ которыхъ видна была попытка удалиться отъ началъ англиканской церкви приближаясь къ ученію католическому. Въ 1844 году Dr. Ньюманъ перешелъ въ католичество, въ 1852 сдлался ректоромъ новаго университета основаннаго католиками въ Дублин. Потомъ, оставивъ эту должность, переселился на материкъ Европы, гд по временамъ произносилъ проповди въ нкоторыхъ католическихъ соборахъ.} поклонникомъ чистаго и возвышеннаго характера этого человка, независимо отъ сочувствія его ученіямъ. Хотя Рочъ оставался неуклоннымъ протестантомъ ортодоксальной вры, конечно высокой церкви, {Высокою церковью называется та часть англійской церкви которая. въ противоположность такъ-называемой низкой церкви, придаетъ особенную цну обрядовой сторон приближающейся къ характеру католической церкви.} но въ одномъ пункт ученія онъ сходился съ авторомъ Апологіи. Онъ причислялъ безбрачіе къ числу добродтелей наиболе угодныхъ небу. Въ своемъ краснорчивомъ сочиненіи о Приближеніи къ Ангеламъ онъ утверждалъ что безбрачіе не только должно въ строгости содержаться членами іерархіи, но и предписываться всякому благочестивому мірянину.
Желаніе посовтоваться съ этимъ знаменитымъ богословомъ побудило Кенелма направить стопы свои въ Оксфордъ.
Мистеръ Рочъ былъ другомъ Велби, въ чьемъ дом во время своего ученичества Кенелмъ раза два встрчалъ его и былъ очарованъ его разговоромъ еще больше чмъ его книгой. Кенелмъ пришелъ къ мистеру Рочу, который принялъ его очень любезно и не будучи туторомъ или экзаменаторомъ отдалъ свое время въ его распоряженіе. Обвелъ его по коллегіямъ и Бодлену {Такъ называется библіотека Оксфордскаго университета въ честь сэръ-Томаса Бодлея (Sir Thomas Bodley, род. въ 1544 году), который былъ нкоторое время англійскимъ посломъ за границей, но попавъ въ немилость при двор удалился въ 1597 году въ Оксфордскій университетъ, гд оставался до конца жизни занимаясь устройствомъ его библіотеки, въ которую пожертвовалъ свои богатыя коллекціи. Умеръ въ 1612 году, завщавъ почти все свое состояніе въ пользу библіотеки, похороненъ въ Мертонской коллегіи Оксфордскаго университета.} пригласилъ обдать въ зал коллегіи, а посл обда повелъ въ свою квартиру и предложилъ ему превосходную бутылку шато-марго.
Мистеру Рочу было съ небольшимъ пятьдесятъ лтъ, онъ былъ красивъ, и очевидно признавалъ себя таковымъ, потому что носилъ волосы длинные сзади и раздленные посредин проборомъ, чего не длаютъ люди имющіе скромное понятіе о своей наружности.
Кенелмъ не замедлилъ обратиться къ предмету которому этотъ глубокій мыслитель посвятилъ столько размышленій.
— Не могу выразить вамъ, сказалъ Кенелмъ,— съ какимъ восхищеніемъ я изучалъ вашъ благородный трудъ Приближеніе къ Ангеламъ. Онъ произвелъ на меня сильное впечатлніе въ годы между отрочествомъ и юностью. Но въ послднее время въ ум моемъ возникло нсколько сомнній о всеобщей приложимости этого ученія.
— Въ самомъ дл? сказалъ Рочъ съ выраженіемъ интереса въ лиц.
— И я пришелъ къ вамъ за разршеніемъ этихъ сомнній.
Мистеръ Рочъ отвернулся и подвинулъ къ Кенелму бутылку.
— Я охотно признаю, продолжалъ наслдникъ Чиллингли,— что духовенство долиш) избгать развлекающихъ семейныхъ заботъ и должно быть чисто отъ всякихъ плотскихъ привязанностей.
— Гм., гм.! промычалъ Рочъ и положивъ одну ногу на другую сталъ поглаживать колни.
— Я пойду дальше, продолжалъ Кенелмъ,— и допуская вмст съ вами что исповдь иметъ важное значеніе, какъ воспитательное и облегчающее средство для кающагося гршника, какъ учатъ католики, и что она должна быть введена и въ реформированной церкви, мн представляется существенно-важнымъ чтобъ исповдникъ не имлъ прекрасной половины чтобъ его нельзя было даже подозрвать что онъ въ неосторожную минуту можетъ проговориться ей о слабостяхъ какой-нибудь знакомой ей женщины.
— Я слишкомъ далеко зашелъ въ этомъ аргумент, пробормоталъ Рочъ.
— Ни мало. Вашъ аргументъ здсь звучитъ какъ колоколъ. Но когда дло доходитъ до мірянина, мн кажется я нахожу разницу.
Мистеръ Рочъ покачалъ головой и возразилъ ршительно:
— Нтъ, если безбрачіе необходимо для одного, то оно необходимо и для другаго. Я говорю ‘если’.
— Позвольте мн возразить на такое утвержденіе. Не бойтесь что я оскорблю ваше разумніе ходячею плоскостью что еслибъ безбрачіе было всеобщимъ, то въ нсколько лтъ родъ человческій прекратился бы. Вы справедливо замтили въ отвтъ на этотъ софизмъ что ‘долгъ каждой человческой души стремиться къ высшему совершенству своего собственнаго духовнаго бытія, оставляя заботиться о судьбахъ человческаго рода Творцу’. Если безбрачіе необходимо для совершенства, то какъ можемъ мы знать, можетъстаться въ этомъ состоитъ цль Высшей Мудрости чтобы родъ человческій достигнувъ такого совершенства долженъ былъ исчезнуть съ земли. Такимъ образомъ всеобщее безбрачіе будетъ легкою и пріятною смертью человчества. Съ другой стороны, если Творецъ опредлилъ чтобы достигнувъ этого высшаго но безплоднаго цвта совершенства родъ человческій все-таки продолжалъ бы увеличиваться и размножаться на земл, то разв вы не восклицали побдоносно: ‘Дерзновенный смертный! Какъ можешь ты ограничивать средства Всемогущаго? Разв не было бы легко для Него избрать другой способъ для обновленія поколній, чуждый волненіямъ грха и страстей, подобно тому какъ размножаются растенія. Можемъ ли мы утверждать что ангелы, безсмертные обитатели неба, не увеличиваются ежечасно въ числ простирая. сонмы свои до безконечности? А въ неб не женятся и не выходятъ замужъ.’ Все это было высказано вами въ выраженіяхъ которыя только моя память мшаетъ мн передать вполн точно, и которыя я признаю ни мало не колеблясь.
Митеръ Рочъ всталъ и принесъ другую бутылку шато-марго, наполнилъ стаканъ Кенелма, слъ опять и сталъ поглаживать другую колнку.
— Но, продолжалъ Кенелмъ,— сомннія мои состоятъ въ слдующемъ.
— А! воскликнулъ мистеръ Рочъ: — послушаемъ ваши сомннія.
— Вопервыхъ, существенно ли необходимо безбрачіе для достиженія высшаго духовнаго совершенства? А вовторыхъ, если такъ, то способны ли смертные, въ настоящемъ своемъ вид, достичь этой высшей цли?
— Прекрасно выражено, сказалъ мистеръ Рочъ и опорожнилъ свой стаканъ съ боле веселымъ видомъ чмъ какой имлъ до сихъ поръ.
— Видите ли, сказалъ Кенелмъ,— въ этомъ вопрос, также какъ и въ другихъ философскихъ вопросахъ, намъ приходится прибгнуть къ индуктивному методу, извлекая теорію изъ фактовъ намъ извстныхъ. Итакъ, глядя вокругъ, видимъ ли мы что старыя двушки и старые холостяки дйствительно настолько выше въ духовномъ отношеніи чмъ люди женатые? Проводилъ ли они свое время, подобно индійскимъ дервишамъ, въ безмятежномъ созерцаніи божественныхъ красотъ и совершенствъ? Не такъ же ли они суетны, по-своему, какъ и лица что были замужемъ столько же разъ какъ жена изъ Бата {Wife of Bath юмористическая поэма Чосера, героиня коей, бывшая пять разъ замужемъ, описываетъ свою жизнь съ каждымъ изъ пяти мужей. Чосеръ (Chauser) англійскій писатель четырнадцатаго вка, называемый отцомъ англійской поэзіи, родился въ 1328 году, умеръ въ 1400, похороненъ въ Вестминстерскомъ Аббатств. Нкоторыя изъ его поэмъ были передланы на новый англійскій языкъ. Wife of Bath была передлана Попомъ.} и говоря вообще, боле себялюбивы, суетны и злы? Я не хочу быть строгимъ къ старымъ двушкамъ и старымъ холостякамъ. У меня есть три тетки старыя двушки, прекрасныя представительницы своего пола, но я увренъ что вс три были бы пріятне въ обществ и не мене одарены духовно еслибы счастливо вышли замужъ и ласкали своихъ дтей вмсто комнатныхъ собачекъ. Точно также есть у меня старый холостякъ родственникъ, Чиллингли Миверсъ, котораго вы знаете. Уменъ какъ только можетъ быть человкъ, но отнюдь не склоненъ предаваться духовнымъ размышленіямъ. Онъ не могъ бы быть боле преданъ земнымъ вещамъ еслибъ у него было столько же женъ какъ у Соломона и столько дтей какъ у Пріама. Наконецъ не произошла ли половина ошибокъ въ свт отъ раздленія между духовною и нравственною стороной человка? Да разв, въ конц концовъ, не чрезъ отношенія свои къ ближнимъ человкъ скоре всего достигаетъ ‘приближенія къ ангеламъ’? И разв нравственная система не то же самое что мускульная система? Разв она не требуетъ постояннаго упражненія для поддержанія здоровой силы, и разв она не находитъ стественно такихъ упражненій въ семейств съ его отношеніями и въ борьб съ жизнью вызываемою семейными заботами? Я предлагаю вамъ эти вопросы съ полнйшимъ смиреніемъ, въ надежд услышать отвты которые вполн разсять мои сомннія, чему я буду очень радъ. Потому что любовь основана на противорчіяхъ и должна быть самымъ безпокойнымъ и тревожнымъ чувствомъ, и она довела многихъ героевъ и мудрецовъ до слабости и глупости.
— Потише, потише, мистеръ Чиллингли, не преувеличивайте. Любовь безъ сомннія есть — гм!— безпокойная страсть. Но вдь и всякое чувство которое превращаетъ стоячій прудъ жизни въ свжій бгущій ручей безпокойно для пруда. Не только любовь и сопутствующія ей страсти, какъ честолюбіе, но и упражненіе мыслительной способности которая работаетъ измняя наши идеи, также безпокойно. Любовь, мистеръ Чиллингли, иметъ и свою хорошую сторону также какъ дурную. Передайте мн бутылку.
Кенелмъ (передавая бутылку).— Такъ, такъ, вы совершенно правы подкрпляя мысли противника прежде чмъ разбить ихъ, вс хорошіе риторы длаютъ такъ. Простите меня, я самъ знаю этотъ пріемъ доказательствъ. Предположите что я знаю все что можетъ быть сказано въ пользу этого отрицанія здраваго смысла что для благозвучія называютъ любовью, и приступите къ опроверженію ея.
Преподобный Децимъ Рочъ. (нершительно).— Опроверженію? Гм! Страсти вложены въ человческую природу какъ нераздльная часть ея, и ихъ не такъ легко уничтожить какъ вы кажется думаете. Любовь, понимаемая разумно и нравственно человкомъ хорошо образованнымъ, съ твердыми правилами, есть…. есть…
Кенелмъ.— Что же она такое?
Преподобный Децимъ Рочъ.— Есть вещь которую пренебрегать нельзя. Подобно солнцу она освщаетъ жизнь человка, мистеръ Чиллингли. И вы правы — нравственная сторона человка требуетъ ежедневныхъ упражненій. Что можетъ доставить такое упражненіе человку одинокому когда онъ достигнетъ зрлаго возраста и не въ состояніи просиживать по шести часовъ въ упорныхъ размышленіяхъ о божественной сущности, а ревматизмъ и другія болзни не даютъ ему возможности пуститься въ дикія страны Африки въ качеств миссіонера? Въ такіе годы природа, которой нужно повиноваться, мистеръ Чиллингли, требуетъ своихъ правъ. Сочувствующая подруга рядомъ, малютки карабкающіеся на колни,— милая, прелестная картина! Кто можетъ быть такимъ варваромъ чтобы зачернить ее, кто такой фанатикъ что ршится поставить выше ея изображеніе столиника! Выпейте еще стаканъ. Вы мало льете, мистеръ Чиллингли.
— Я пилъ довольно, отвчалъ Кенелмъ мрачнымъ голосомъ,— я думаю что у меня двоится въ глазахъ. Мн представляется что предо мною сидитъ строгій противникъ безумія любви и несчастій супружества. Въ то же время мн кажется что я слышу сентиментальнаго человка говорящаго пустяки которые другой Децимъ Рочъ уже опровергъ. Несомннно что или у меня двоится въ глазахъ, или же вы насмхаетесь надъ моимъ обращеніемъ къ вашей мудрости.
— Ни мало, мистеръ Чиллингли. Дло въ томъ что когда я писалъ книгу о которой вы говорите, я былъ молодъ, а молодые люди увлекаются и бываютъ одностороннія. Теперь, съ тмъ же презрніемъ къ крайностямъ къ какимъ любовь ведетъ слабые умы, я признаю ея благотворное дйствіе когда къ ней относятся, какъ я уже сказалъ, разумно, молодой другъ мой. Въ тотъ періодъ жизни когда человкъ достигаетъ зрлаго сужденія, утшающее общество милой женщины можетъ только придать свжесть уму, и предотвратить угрюмый холодъ который ждетъ человка въ одиночеств и длаетъ его суровымъ съ лтами. Словомъ, мистеръ Чиллингли, убдившись что мннія мои, нкогда слишкомъ смло развитыя, были ошибочны, я обязавъ предъ истиной, обязавъ предъ человчествомъ сдлать мое обращеніе извстнымъ міру. Въ слдующемъ мсяц я готовлюсь вступить въ бракъ съ молодою особой которая….
— Не продолжайте, не продолжайте, мистеръ Рочъ. Это долженъ быть тяжелый предметъ для васъ, оставимъ его.
— Это вовсе не тяжело для меня! воскликнулъ мистеръ Рочъ съ жаромъ.— Я взираю на исполненіе моего долга съ радостью какую всегда долженъ чувствовать просвщенный умъ отрекаясь отъ ложныхъ ученій. Но вы воздаете мн должное понимая что разумется я длаю предположенный шагъ не для личнаго своего удовлетворенія. Нтъ, государь мой, значеніе моего примра для другихъ очищаетъ мои побужденія и подкрпляетъ мою душу.
Посл этой заключительной благородной рчи разговоръ прекратился. И хозяинъ и гость тяготились другъ другомъ. Кенелмъ всталъ чтобы проститься.
Мистеръ Рочъ прощаясь съ нимъ у дверей сказалъ съ сильнымъ удареніемъ:
— Не для собственнаго удовлетворенія, попомните это. Если вы услышите въ свт толки о моемъ обращеніи, скажите что изъ моихъ собственныхъ устъ слышали эти слова: не для собственнаго удовлетворенія. Передайте мой дружескій поклонъ Велби, онъ самъ женатый человкъ и отецъ, онъ пойметъ меня.

ГЛАВА IX.

Оставивъ Оксфордъ, Кенелмъ бродилъ нсколько дней по полямъ не приближаясь ни къ какой опредленной цли, не встрчая никакихъ достойныхъ вниманія приключеній. Наконецъ онъ замтилъ что безсознательно возвращается по своимъ слдамъ. Магнетическое вліяніе которому онъ не могъ противиться влекло его назадъ къ зеленымъ лугамъ и блестящему ручью Мольсвика.
— Это должно-быть, сказалъ онъ самъ себ,— умственная иллюзія подобно тому какъ бываютъ иллюзіи оптическія. Намъ кажется что мы видли призракъ. Если мы не осмливаемся посмотрть на видніе, не осмливаемся попробовать прикоснуться къ нему, суеврно бжимъ отъ него — что тогда происходитъ? До самаго смертнаго часа мы будемъ врить что это не была иллюзія, что это былъ дйствительно призракъ и такимъ образомъ всю жизнь будемъ не въ своемъ ум. Но если мы мужественно пойдемъ на встрчу призраку, протянемъ руки чтобы поймать его, онъ исчезнетъ въ воздух, обманъ зрнія разсется, и духи никогда уже не будутъ посщать насъ. То же должно быть и съ моею теперешнею умственною иллюзіей. Я вижу образъ чуждый моей опытности, онъ кажется ма при первомъ взгляд облеченнымъ въ сверхъестественное очарованіе, и я какъ неразумный трусъ бгу отъ него. Онъ продолжаетъ посщать меня, я не могу отогнать его. Онъ преслдуетъ меня днемъ, и въ обществ людей, и въ уединеніи природы, онъ посщаетъ меня ночью во сн. Я начинаю говорить что это долженъ быть дйствительный гость съ другаго свта, это должна быть любовь, любовь, о которой я читалъ у поэтовъ, какъ у поэтовъ же я читалъ о волшебствахъ и духахъ. Несомннно что я долженъ приблизиться къ этому призраку какъ филолофъ подобный сэръ-Давиду Брустеру приблизился бы къ черной кошк сидящей на предкаминномъ коврик, которую, какъ онъ разказываетъ, одна его знакомая дама постоянно видла докол не переселилась въ тотъ міръ куда, какъ мы вримъ, черныя кошки не будутъ допущены. Чмъ больше я думаю, тмъ меньше кажется мн возможнымъ чтобъ я дйствительно могъ полюбить дикое, полуобразованное странное существо только потому что призракъ eu лица посщаетъ меня. Стало-быть я могу съ полнйшею безопасностью приблизиться къ этому созданію, когда я буду видть ея чаще, иллюзія должна разсяться. Я мужественно возвращусь въ Мольсвикъ.
Такъ говорилъ Кенелмъ своему Я, и его, Я отвчало:
— Ступай, потому что ты не можешь не идти. Думаешь ли ты что Плотвы могутъ избгнуть стей которыя опутали самого Роча? Нтъ —
Настанетъ день намченный судьбою,
когда ты уступишь ‘природ которой должно повиноваться’. Лучше уступить ей теперь и добровольно, чмъ противиться докол достигнешь пятидесятаго года и тогда сдлать разумный выборъ не для собственнаго удовлетворенія.
На это Кенелмъ отвчалъ своему Я съ негодованіемъ:
— Ахъ ты пустомеля, ты самъ не знаешь что говоришь! Вопросъ вовсе не о природ, вопросъ о сверхъестественномъ, объ иллюзіи, о призрак!
Такимъ образомъ Кенелмъ и его Я продолжали ссориться другъ съ другомъ. И чмъ больше они ссорились, тмъ больше приближались къ зачарованному мсту гд онъ видлъ роковой призракъ отъ котораго бжалъ, призракъ первой любви.

КНИГА VI.

ГЛАВА I.

Сэръ-Питеръ не имлъ извстій отъ Кенелма со времени письма извщавшаго что сынъ его оставилъ городъ и отправился въ путешествіе которое могло быть непродолжительно, хотя могло и продлиться нсколько недль. Добрый баронетъ ршился самъ отправиться въ Лондонъ надясь что Кенелмъ возвратится, если же онъ все еще въ отсутствіи, то узнать по крайней мр отъ Миверса и другихъ насколько эта эксцентричная планета вознамрилась начать правильный путь посреди неподвижныхъ звздъ столичьрй системы. У него были еще и другія причины для путешествія. Онъ желалъ познакомиться съ Чиллингли Гордономъ прежде чмъ вручить ему 20.000 фунтовъ, полученные при измненіи правъ владнія имніемъ, для чего вс нужныя бумаги были подписаны Кенелмомъ предъ его уходомъ изъ Лондона въ Мольсвикъ. Еще больше желалъ сэръ-Питеръ увидать Сесилію Траверсъ, которая по описанію Кенелма очень заинтересовала его.
На другой день по прибытіи въ Лондонъ, сэръ-Питеръ завтракалъ у Миверса.
— По чести, вы отлично живете здсь, сказалъ сэръ-Питеръ оглядывая хорошо сервированный столъ и отлично убранныя комнаты.
— Понятно, у меня нтъ никого кто бы лишалъ меня удобствъ. Я не женатъ, попробуйте эту омлетку.
— Нкоторые люди утверждаютъ что никогда не знавали удобствъ пока не женились.
— Нкоторые люди похожи на зеркало отражая блдный свтъ комфорта какой жена сосредоточиваетъ на себ. При моемъ скромномъ состояніи, я не знаю какихъ удобствъ какими я теперь пользуюсь не лишила бы меня мистрисъ Чиллингли Гордонъ и не присвоила бы ихъ себ! Вмсто этой прекрасной квартиры, гд бы я помстился? Въ мрачной берлог съ окнами на задній дворъ, въ которую солнце не заглядываетъ днемъ и слышно мяуканье кошекъ по ночамъ, а мистрисъ Миверсъ роскошествовала бы въ то же время въ двухъ гостиныхъ съ окнами на югъ, да еще можетъ-быть въ будуар. Экипажъ у меня былъ бы отнятъ и имъ завладлъ бы ‘ангелъ моего сердца’, наполняя его тучей кринолиновъ и шиньйоновъ. Нтъ! если я женюсь когда-нибудь — а я не желаю лишать себя любезностей и вышиваній какими теперь награждаютъ меня незамужнія особы говоря что не женюсь — то только тогда когда женщины вполн достигнутъ своихъ правъ, потому что тогда мущины получатъ возможность требовать своихъ. Тогда, если въ дом будетъ дв гостиныя, я возьму одну себ, если не будетъ двухъ, мы можемъ бросить жребій кому достанется задняя комната. Если у насъ будетъ экипажъ, онъ будетъ принадлежать исключительно мн три дня въ недлю, если мистрисъ Миверсъ нужно будетъ двсти фунтовъ въ годъ на гардеробъ, она должна будетъ довольствоваться одною сотней, другая половина пойдетъ на мои украшенія, если меня будутъ одолвать корректоры и типографскіе черты, половина хлопотъ должна выпадать ея долю, пока я буду отдыхать на лужайк для крикета въ Вимбледон. Да, когда теперешнія несправедливости относительно женщинъ уступятъ мсто ихъ равенству съ мущинами тогда я женюсь съ удовольствіемъ, и чтобы быть великоушнымъ, я не буду мшать мистрисъ Миверсъ подавать голосъ въ приходскихъ попечительствахъ или въ парламент, я съ удовольствіемъ передамъ ей и свой голосъ.
— Боюсь, любезный кузенъ, что вы заразили Кенелма вашими эгоистическими идеями о брачной жизни. Онъ кажется не расположенъ къ женитьб, а?
— Нтъ, сколько мн извстно.
— Что за двушка Сесилія Траверсъ?
— Она выступаетъ изъ ряду другихъ двушекъ, но нтъ опасности чтобъ она забжала настолько впередъ чтобы сдлаться тмъ ужасомъ что называется ‘передовою женщиной’, красивая, хорошо образованная умная двица. Не испорченная мыслью что она богатая наслдница, однимъ словомъ, как разъ такая невстка какую вы можете желать.
— Но вы не думаете что она нравится Кенелму?
— По чести говоря, не думаю.
— А какая-нибудь другая привязанность? Есть вещи которыхъ сыновья не повряютъ своимъ отцамъ. Не случалось ли вамъ слышать что Кенелмъ немножко дикъ?
— Да, онъ дикъ, какъ благородные дикари которые бгали въ лсахъ,— сказалъ Миверсъ.
— Вы меня пугаете.
— Прежде благородный дикарь, повстрчавъ сквау {Squau — названіе женщины или жены у нкоторыхъ изъ туземныхъ африканскихъ племенъ.} былъ настолько благоразуменъ чтобъ убжать отъ нея. Кенелмъ теперь убжалъ куда-то.
— Да, онъ не сказалъ мн куда, и въ квартир его этого не знаютъ. На стол его лежитъ куча писемъ и нтъ адреса куда их пересылать. Но вообще онъ занялъ приличное ему мсто въ лондонскомъ обществ — а?
— Разумется! За нимъ ухаживали больше чмъ за многими молодыми людьми и о немъ больше говорили. Обыкновенная судьба чудаковъ.
— Вы согласны то онъ обладаетъ недюжинными талантами? Не думаете ли что онъ современемъ сдлается замчательнымъ человкомъ и заплатитъ, на литературномъ или политическомъ поприщ, долгъ стран который, увы! ни я, ни мои предки, другіе сэръ-Питеры, не могли уплатить и ради котораго я привтствовалъ его рожденіе и далъ ему имя Кенелма.
— По чести, отвчалъ Миверсъ, который окончивъ завтракъ, услся въ покойное кресло, и взялъ съ камина одну изъ своихъ знаменитыхъ сигаръ,— по чести я не могу сказать этого, еслибъ его постигло раззореніе или ему пришлось бы зарабатывать себ средства къ жизни, или какое-нибудь другое великое бдствіе дало толчокъ его нервной систем, и тряхнуло его въ хлопотливомъ направленіи, онъ могъ бы произвести всплескъ въ поток жизни которой влечетъ людей къ могил. Но вы видите что ему не достаетъ, какъ онъ самъ справедливо говоритъ, двухъ стимуловъ для ршительныхъ дйствій — бдности и тщеславія.
— Но вдь бывали же великіе люди которые не бы на бдны, ни тщеславны?
— Сомнваюсь. Тщеславіе одинъ изъ главныхъ двигателей являющійся въ различныхъ формахъ и подъ разными наименованіями, назовите его честолюбіемъ или жаждой славы, сущность его остается одна и та же: желаніе одобренія своихъ дйствій.
— Но можетъ быть и влеченіе къ отвлеченной истин безъ заботы объ одобреніяхъ.
— Разумется. Философъ на необитаемомъ остров можетъ забавляться размышленіями о своемъ выбор межъ холодомъ и теплотой. Но если возвратясь въ свтъ онъ перемнитъ результаты своихъ размышленій, здсь то и проявится тщеславіе и желаніе похвалъ.
— Пустяки, Маверсъ, онъ скоре можетъ желать служить польз и благу человчества. Вы вдь не отрицаете существованія такой вещи какъ филантропія?
— Я не отрицаю что есть такая вещь какъ хвастовство. И когда я встрчаю человка который сметъ говорить что перенесъ много безпокойствій и лишеній для филантропической цли, безъ малйшей мысли о вознагражденіи въ форм похвалъ или пенсовъ, я знаю, что передо мной стоитъ хвастунъ, опасный хвастунъ, плутоватый хвастунъ, молодецъ у котораго карманъ наполненъ негодными объявленіями и воззваніями къ подписк.
— Фи, фи, бросьте эту циническую афектацію, у васъ не злое сердце, вы должны любить человчество и интересоваться благосостояніемъ потомства.
— Любить человчество? Интересоваться потомствомъ? Помилуйте, кузенъ Питеръ, надюсь у васъ въ карманахъ нтъ ни объявленій, ни проектовъ объ осушеніи Понтинскихъ болотъ изъ чистйшей любви къ человчеству, ни предложеній объ увеличеніи подоходныхъ налоговъ для составленія запаснаго капитала для потомства, въ тхъ видахъ что наши каменоугольныя копи могутъ истощиться черезъ три тысячи лтъ. Любовь къ человчеству! Дребедень! Вотъ что значитъ жить въ деревн.
— Но вдь вы любите человческій родъ, заботитесь о грядущихъ поколніяхъ.
— Я! Ни мало. Напротивъ, я скоре ненавижу человческій родъ, во всей его цлости, со включеніемъ австралійскихъ дикарей, и я не поврю никому кто вздумаетъ уврять меня что онъ хоть на половину такъ огорченъ гибелью десяти милліоновъ человческихъ существъ отъ землетрясенія, въ достаточномъ разстояніи отъ его собственнаго мста жительства, скажемъ въ Абиссиніи, какъ онъ бываетъ огорченъ увеличеніемъ счетовъ своего мясника. Что до потомства, то кто согласится перенести въ теченіи двухъ недль подагру или tic-douloureux ради того чтобы въ четырехтысячномъ году по P. X наше потомство пользовалось превосходною системой ассенизаціи?
Сэръ-Питеръ, который недавно страдалъ очень острыми припадками невралгіи, покачалъ головой, но по совсти былъ долженъ смолкать.
— Возвращаясь къ нашему предмету, сказалъ Миверсъ закуривая опять сигару которую онъ отложилъ въ сторону выражая свои пріятныя мннія,— я думаю что вы бы хорошо сдлали еслибъ побывали, пока въ город, у вашего стараго друга Траверса и познакомились съ Сесиліей. Если ваше мнніе о ней будетъ также благопріятно какъ мое, почему бы не пригласить отца съ дочерью погостить у васъ въ Эксмондгам? Двушки начинаютъ больше думать о мущин увидавъ мсто которое онъ можетъ предложить имъ какъ свой домъ, а Эксмондгамъ привлекательное мсто для двушки — живописное и романтическое.
~ Превосходная мысль, воскликнулъ сэръ-Питеръ радушно.— Я желалъ бы также познакомиться съ Чиллингли Гордономъ. Дайте мн его адресъ.
— Его карточка на камин, возьмите ее, вы всегда застанете его дома до двухъ часовъ. Онъ слишкомъ уменъ чтобы терять утреннее время на прогулки въ Гайдъ-Парк съ молодыми дамами.
— Скажите мн ваше откровенное мнніе объ этомъ нашемъ молодомъ родственник. Кенелмъ говоритъ что онъ уменъ и честолюбивъ.
— Кенелмъ говоритъ правду. Онъ такой человкъ что не станетъ толковать пустяковъ о любви къ человчеству и къ потомству. Онъ человкъ современный, съ большими, острыми, широко открытыми глазами, которые смотрятъ лишь на ту часть человчества какая можетъ быть ему полезна и не портятъ своего зрнія въ усиліяхъ доглядться до потомства въ разбитый телескопъ. Гордонъ такой человкъ чтобъ быть канцлеромъ казначейства, можетъ-быть первымъ министромъ.
— И сынъ стараго Гордона умне моего мальчика, тезки Кенелма Дигби!
Сэръ-Питеръ вздохнулъ.
— Я не говорилъ этого. Я умне Чиллингли Гордона, а вотъ доказательство: я не желаю быть первымъ министромъ очень непріятная служба, тяжелая работа, неправильные часы для пищи, много хлопотъ и непремнное разстройство желудка.
Сэръ-Питеръ ушелъ огорченный. Онъ засталъ Чиллингли Гордона дома въ квартир его въ Джермайнъ-Стрит. Несмотрь на то что сэръ-Питеръ былъ предубжденъ противъ него всмъ что про него слышалъ, онъ вскор расположился въ его пользу. Гордонъ говорилъ съ нимъ искренно, тономъ свтскаго человка, и имлъ довольно такта чтобы не выказать чувствъ которыя могли бы не понравиться старосвтскому сельскому джентльмену и родственнику который могъ быть полезенъ для его карьеры. Онъ коснулся вскользь съ видимымъ чувствомъ несчастнаго процесса возбужденнаго его отцомъ, говорилъ съ восторженными похвалами о Кенелм, и съ разборчивымъ добродушіемъ о Миверс какъ человк который, пародируя эпиграмму на Карла II,
Слова добраго не молвилъ
И не сдлалъ злаго дла.
Потомъ онъ вызвалъ сэръ-Питера на разговоръ о деревн и объ успхахъ земледлія. Онъ узналъ что въ числ побудительныхъ причинъ прибытія его въ городъ было желаніе увидть гидравлическій таранъ, который могъ быть полезенъ для его усадьбы, дурно снабженной водою. Удивилъ баронета обнаруживъ нкоторыя практическія свднія въ механик, настаивалъ что будетъ сопутствовать ему въ Сити для осмотра машины, сопровождалъ его и одобрилъ покупку, потомъ пригласилъ его осмотрть новую американскую жатвенную машину и не разставался съ нимъ пока не получилъ отъ сэръ-Питера общанія обдать вмст въ клуб Гаррика. Приглашеніе это было особенно пріятно для сэръ-Питера, который чувствовалъ естественное любопытство увидть новыя знаменитости посщавшія этотъ клубъ. Когда разставшись съ Гордономъ сэръ-Питеръ направился къ дому Леопольда Траверса, онъ съ удовольствіемъ думалъ о своемъ молодомъ родственник.
‘Миверсъ и Кенелмъ’, говорилъ онъ самъ съ собою, ‘дали мн неблагопріятное понятіе объ этомъ юнош, они изображали его суетнымъ, себялюбивымъ и т. д. Но Миверсъ такъ цинически смотритъ на характеры, а Кенелмъ слишкомъ эксцентриченъ чтобы судить правильно объ умномъ свтскомъ человк. Во всякомъ случа пожертвовать своимъ временемъ изъ любезности къ старику въ род меня — это не похоже на эгоиста. Свтскій молодой человкъ можетъ пріятне провести свой день чмъ осматривая водокачалки и жатвенныя машины. Умнымъ они его признаютъ. Да, у него ршительно есть умъ, и не заносчивый умъ, практическій.’
Сэръ-Питеръ нашелъ Траверса въ гостиной съ дочерью, мистрисъ Кампіонъ и леди Гленальвонъ. Траверсъ былъ однимъ изъ тхъ рдкихъ людей среднихъ лтъ кого чаще можно встртить въ гостиной чмъ въ кабинет, онъ любилъ дамское общество, и можетъ-быть эта склонность сохранила въ немъ очарованіе хорошаго воспитанія и привлекательнаго обращенія. Оба они не видались много лтъ, съ того времени какъ Траверсъ былъ на высшей точк своей модной карьеры, а сэръ-Питеръ былъ однимъ изъ тхъ пріятныхъ дилеттантовъ и отчасти юмористическихъ говоруновъ которые длаются непремнными гостями на всхъ званыхъ обдахъ.
Сэръ-Питеръ былъ первоначально умреннымъ вигомъ, потому что отецъ его принадлежалъ къ этой партіи, но онъ оставилъ ее вмст съ герцогомъ Ричмондомъ, мистеромъ Станли (въ послдствіи лордъ Дерби) и другими, когда ему показалось что эта партія перестала быть умренною.
Леопольдъ Траверсъ въ молодости служа въ гвардіи былъ крайнимъ тори, но будучи сторонникомъ сэръ-Роберта Пиля по вопросу объ отмн хлбныхъ законовъ, онъ остался съ послдователями Пиля посл того какъ большинство дорійской партіи отказалось слдовать за своимъ бывшимъ главою, и теперь шелъ съ послдователями Пиля въ какомъ бы направленіи прогрессъ вка ни направилъ ихъ путь къ возвышенію виговъ и уменьшенію значенія торіевъ.
Впрочемъ теперь вопросъ не въ политическихъ мнніяхъ этихъ обоихъ джентльменовъ. Я уже сказалъ что они не видались много лтъ. Траверсъ очень мало перемнился. Сэръ-Питеръ узналъ его съ перваго взгляда. Сэръ-Питеръ перемнился больше, и Траверсъ сначала недоумвалъ, но слыша какъ было произнесено его имя онъ былъ увренъ что это дйствительно сэръ-Питеръ къ кому онъ подошелъ и протянулъ дружески руку. Траверсъ сохранилъ цвтъ своихъ волосъ и прежнюю фигуру и былъ одтъ такъ же хорошо какъ и въ то время когда считался данди. Сэръ-Питеръ, который прежде былъ очень тонокъ, со свтлыми кудрями и мечтательными голубыми глазами, теперь сталъ скоре толстымъ, особенно въ средин своей фигуры, сильно посдлъ, давно надлъ очки, платье на немъ было старомодное, сшитое деревенскимъ портнымъ. Онъ смотрлъ такимъ же джентльменомъ какъ Траверсъ, пользовался пожалуй такимъ же здоровьемъ. принимая во вниманіе разницу въ лтахъ, казалось могъ прожить такъ же долго. Но между ними была разница какъ между нервнымъ и лимфатическимъ темпераментами, Траверсъ, хотя былъ не такъ уменъ какъ сэръ-Питеръ. поддерживалъ свой умъ въ постоянной дятельности, сэръ-Питеръ дозволялъ своему уму дремать за старыми книгами и наслаждаться ничего не дланіемъ по цлымъ часамъ. Потому Траверсъ все еще казался молодымъ и былъ чутокъ ко всему, между тмъ какъ сэръ-Питеръ входя въ гостиную представлялся какимъ-то Рипъ-вамъ-Винклемъ который проспалъ жизнь прошлаго поколнія и смотрлъ на настоящее отежелвшими глазами. За то, въ т рдкія минуты когда онъ просыпался совершенно, въ сэръ-Питер можно было найти сердечный пылъ, даже силу мысли, боле выразительной чмъ живость темперамента характеризовавшая Леопольда Траверса, присутствіе тхъ качествъ которыя мы особенно любимъ и ими же восхищаемся въ молодыхъ людяхъ.
— Любезнйшій сэръ-Питеръ, вы ли это? Я такъ радъ что вижу васъ опять, сказалъ Траверсъ.— Сколько столтій мы не видались, и какъ снисходительны вы были ко мн въ то время какъ я былъ глупымъ франтомъ. Но что прошло, то прошло, перейдемъ къ настоящему. Позвольте мн познакомить васъ, вопервыхъ, съ моимъ достойнымъ другомъ мистрисъ Кампіонъ, достойнаго супруга которой вы помните. Какія пріятныя собранія бывали у нихъ въ дом! Потомъ съ этою молодою двицей которой она замнила мать, съ моею дочерью Сесиліей. Съ Леди Гленальвонъ, другомъ вашей жены, разумется нечего васъ знакомить, для нея время стоитъ неподвижно.
Сэръ-Питеръ спустилъ свои очки, въ которыхъ нуждался только для книгъ мелкой печати, и посмотрлъ внимательно на трехъ женщинъ — при каждомъ взгляд поклонъ. Глаза его все еще были устремлены на Сесилію, когда леди Гленальвонъ подошла къ нему, пользуясь преимуществами общественнаго положенія и давняго знакомства, и первая привтствовала его.
— Увы, любезнйшій сэръ-Питеръ! время не стоитъ ни для кого, но такъ и быть, лишь бы оно оставило пріятныя воспоминанія! Когда я вижу васъ снова предо мной воскресаетъ моя молодость. Мой давній другъ Каролина Бродертонъ, теперь леди Чиллингли, наши двичьи прогулки вмст, уборы и бальныя платья — главныя заботы, мечты — о будущихъ мужьяхъ. Садитесь здсь.и разкажите мн все о Каролин.
Сэръ-Питеръ, который не много могъ разказать о Каролин что могло бы интересовать кого-нибудь кром его, слъ однакоже возл леди Гленальвонъ и какъ подобало далъ самый лестный отчетъ о миледи къ какому только подавала поводъ дйствительность или изобртательность. Все это время однако въ мысляхъ его былъ Кенелмъ, а глаза были устремлены на Сесилію.
Сесилія снова принялась за какое-то таинственное женское рукодлье — что за дло какое?— можетъ-быть это было вышиванье на табуретъ къ фортепіано, можетъ-быть туфли для ея отца (который, гордясь своими ногами и зная что он красиве въ ботинкахъ изъ тонкой кожи, разумется никогда не будетъ носить ихъ). Сесилія повидимому поглощена своею работой, но глаза ея и мысли устремлены на сэръ-Питера. Почему, читатель можетъ догадаться. И съ какимъ вниманіемъ и любовью смотрятъ эти глаза! Она думаетъ что у него самыя пріятныя, умныя, кроткія черты лица. Она восхищается даже его старомоднымъ сюртукомъ, высокимъ галстукомъ и панталонами со штрипками. Она чтитъ его сдые и не подкрашеные волосы. Она старается найти близкое сходство между этимъ голубоглазымъ, толстымъ, старымъ джентльменомъ и тонкимъ, черноглазымъ, угрюмымъ и высокимъ Кенелмомъ, она находитъ сходство котораго не нашелъ бы никто другой. Она начинаетъ любить сэръ-Питера, хотя онъ не сказалъ съ ней ни слова.
Здсь кстати молвить словечко вамъ, мой дорогой читатель. Если вы желаете жениться на двушк которая любила бы васъ вчно и глубоко, и была бы для васъ вполн доброю женой, замчайте какъ она относится къ вашимъ родителямъ, питаетъ ли она къ нимъ чувство не поддающееся выраженію, безкорыстное уваженіе, если вы, хотя бы смутно, распознаете это чувство или подмтите уваженіе, если между вами и вашими родителями возникнетъ незначительное охлажденіе, и она снова побудитъ васъ чтить вашего отца и вашу мать, хотя бы они и не особенно были благосклонны къ ней,— если такая двушка станетъ вашею женой, знайте что вы нашли сокровище. Вы нашли женщину которой Небо дало два лучшія качества — сильное чувство любви и сильное чувство долга. То что говорю про одинъ полъ, мои дорогія читательницы, относится и къ другому, хотя въ меньшей степени, потому что двушка, выходя замужъ, вступаетъ въ семью своего мужа, мущина же не вступаетъ въ семью своей жены. Однакоже я не врю глубин любви человка къ женщин если онъ не чувствуетъ въ значительной степени нжности (и терпнія, если возникаютъ разногласія) къ ея родителямъ. Но жена не должна выставлять ихъ до такой степени на первый планъ чтобы подавать мужу поводъ думать что онъ остается въ холодной тни. Простите, дорогой читатель, это безжалоство длинное отступленіе, это не совсмъ отступленіе, ибо одну изъ задачъ моей повсти составляетъ то чтобъ вы ясне могли понять двушку какая олицетворена въ Сесиліи Траверсъ.
— Что сталось съ Кенелмомъ? спросила леди Гленальвонъ.
— Я бы желалъ имть возможность сказать вамъ это, отвчалъ сэръ-Питеръ.— Онъ написалъ мн одно слово что отправился бродить ‘въ лсахъ обновленныхъ и свжихъ лугахъ’, можетъ-быть на нсколько недль. Съ тхъ поръ я не имлъ отъ него ни слова.
— Вы огорчаете меня, сказала леди Гленальвонъ,— надюсь съ нимъ не случилось чего-нибудь, онъ не могъ заболть.
Сесилія перестала работать и поднявъ глаза насторожилась.
— Успокойтесь, сказалъ смясь Траверсъ,— я знаю его тайну. Онъ вызвалъ на состязаніе перваго бойца Англіи и теперь отправился въ деревню приготовляться къ битв.
— Очень можетъ-быть, сказалъ сэръ-Питеръ спокойно,— я бы ни мало не удивился этому, а вы, миссъ Траверсъ?
— Мн скоре кажется вроятнымъ что мистеръ Чиллингли занятъ какимъ-нибудь добрымъ дломъ для другихъ и хочетъ сохранить его въ тайн.
Сэръ-Питеру понравился этотъ отвтъ и онъ подвинулъ свой стулъ поближе къ Сесиліи. Леди Гленальвонъ, радуясь что они сошлись, вскор встала и простилась.
Сэръ-Питеръ оставался около часа, разговаривая преимущественно съ Сесиліей, которая необыкновенно легко овладла его сердцемъ. Онъ пригласилъ ея отца, мистрисъ Кампіонъ и ее погостить у него недлю въ Эксмондгам въ конц лондонскаго сезона, который былъ уже близокъ.
Получивъ общаніе сэръ-Питеръ вышелъ, а десять минутъ спустя Гордонъ Чиллингли вошелъ въ гостиную. У него уже установилось визитное знакомство съ Траверсомъ. Траверсъ полюбилъ его. Мистрисъ Кампіонъ находила его чрезвычайно образованнымъ, неафектированнымъ молодымъ человкомъ, гораздо выше другихъ молодыхъ людей. Сесилія была искренно любезна къ кузену Кенелма.
Это былъ вообще счастливый день для сэръ-Питера. Онъ былъ очень доволенъ обдомъ въ клуб Гаррика, гд встртилъ нсколькихъ старыхъ знакомыхъ и былъ представленъ нкоторымъ новымъ ‘знаменитостямъ’. Онъ замтилъ что Гордонъ былъ хорошъ съ этими замчательными лицами. Хотя онъ еще ничмъ не отличился, но они смотрли на него съ нкоторымъ уваженіемъ и съ очевидною любовью. Замчательнйшій изъ нихъ, по крайней мр человкъ съ наиболе установившеюся репутаціей, сказалъ сэръ-Питеру на ухо:
— Вы можете гордиться вашимъ племянникомъ Гордономъ!
— Онъ не племянникъ мн, только сынъ дальняго родственника.
— Жаль. Но онъ сообщитъ блескъ и отдаленнымъ втвямъ своей фамиліи. Умный малый и популярный, рдкія соединенія: несомннно пойдетъ далеко.
Сэръ-Питеръ подавилъ вздохъ. ‘О, еслибы кто-нибудь столь же знаменитый сказалъ это о Кенелм.’
Но онъ былъ слишкомъ великодушенъ чтобы позволить этому полузавистливому чувству продлиться боле одного мгновенія. Почему бы ему не гордиться всякимъ членомъ фамиліи кто могъ озарить блескомъ древнюю темноту Чиллинглійской расы? И какъ любезенъ этотъ молодой человкъ сталъ для сэръ-Питера!
На другой день Гордонъ настоялъ на томъ чтобы сопровождать его при осмотр новйшихъ пріобртеній Британскаго Музея и разныхъ другихъ выставокъ, а вечеромъ отправился съ нимъ въ театръ Принца Вельсскаго, гд сэръ-Питеръ былъ въ восхищеніи отъ замчательной комедійки мистера Робертсона, которую такъ хорошо поставила на сцену Мери Уилтонъ. На слдующій день, когда Гордонъ зашелъ къ нему въ гостиницу, онъ отложилъ свои опасенія и приступилъ къ сообщенію которое до тхъ доръ откладывалъ.
— Гордонъ другъ мой, я твой должникъ, и теперь, благодаря Кенелму, могу заплатить мой долгъ.
Гордонъ сдлалъ легкое движеніе удивленія, но хранилъ молчаніе.
— Я говорилъ твоему отцу, вскор посл того какъ родился Кенелмъ, что намренъ сдать мой лондонскій домъ, и откладывать для тебя ежегодао тысячу фунтовъ, въ вознагражденіе за то что ты могъ бы наслдовать Эксмондгамъ еслибъ я умеръ бездтнымъ. Но отецъ твой кажется не обратилъ вниманія на это общаніе и затялъ со мной процессъ по вопросу составлявшему безспорное мое право. Я бы удивился какъ такой умный человкъ сдлалъ такую ошибку еслибы мн не былъ извстенъ его сварливый нравъ. Нравъ такая вещь что часто беретъ верхъ надъ умомъ. Не имя самъ наклонности къ ссор (Чилингліи мирная раса) я не былъ снисходителенъ къ странностямъ твоего отца и его ненормальному (для Чиллингія) характеру. Языкъ и тонъ его письма по этому поводу задлъ меня за живое. Я не могъ понять зачмъ, если онъ такъ относится ко мн, стану я откладывать тысячу фунтовъ въ годъ. Тутъ представился случай купить землю очень подручную для владльца Эксмондгама. Я купилъ ее на занятыя деньги, и хотя сдалъ свой лондонскій домъ, но уже не откладывалъ по тысяч въ годъ.
— Любезнйшій сэръ-Питеръ, я всегда сожаллъ что мой покойный отецъ затялъ — можетъ-быть изъ черезчуръ сильной отеческой заботливости о моихъ предполагаемыхъ интересахъ — этотъ несчастный и безплодный процессъ, посл котораго не могло быть сомннія что всякое великодушное намреніе съ вашей стороны будетъ оставлено. Я былъ радостно удивленъ что вы и Кенелмъ съ такою добротой и искренностью приняли меня въ ваше семейство. Прошу васъ сдлайте мн одолженіе оставьте всякій разговоръ о денежныхъ длахъ, мысль о вознагражденіи дальняго родственника за потерю надеждъ которыя онъ не въ прав былъ питать слишкомъ нелпа, по крайней мр въ моихъ глазахъ.
— Но я такъ нелпъ что держусь этой мысли, хотя нельзя не отдать справедливости благородству твоего образа мыслей. Возвращаясь къ длу, Кенелмъ теперь совершеннолтній и съ имнія теперь сняли запретъ. Оно поступитъ въ полное распоряженіе Кенелма и мы можемъ быть уврены что онъ женится, во всякомъ случа онъ не впадетъ въ ошибку твоего покойнаго отца, но что бы онъ ни сдлалъ съ своею собственностью, это тебя не касается и на это нечего разчитывать. Даже титулъ баронета прекратится со смертью Кенелма, если у него не будетъ сына. Но при освобожденіи имнія очистилась сумма дающая мн, какъ я уже сказалъ, возможность уплатить то что, Кенелмъ искренно согласенъ со мною, мы должны теб. У моего банкира лежитъ теперь двадцать тысячъ фунтовъ, и онъ переведетъ ихъ на твоего, если ты зайдешь къ моему солиситору, мистеру Вайнингу, въ Линкольнсъ-Инн, ты можешь увидть документы и дать ему росписку въ полученіи 20.000 на которые онъ иметъ мой чекъ. Стой, стой, стой, я не хочу слышать ни слова, безъ благодарностей, он не заслужены.
При этомъ Гордонъ, который во время этой рчи произносилъ различныя отрывистыя восклицанія, оставленныя сэръ-Питеромъ безъ вниманія, овладлъ рукой своего родственника и, несмотря на его сопротивленіе, поднесъ ее къ губамъ.
— Я долженъ благодарить васъ, я долженъ дать выходъ моимъ чувствамъ, воскликнулъ Гордонъ.— Эта сумма, сама по себ значительная, гораздо важне для меня чмъ вы можете вообразить, она открываетъ мн карьеру, обезпечиваетъ мою будущность.
— Кенелмъ говорилъ мн это, онъ сказалъ что эта сумма будетъ полезне для тебя теперь чмъ вдесятеро большая сумма двадцать лтъ спустя.
— Да, это будетъ такъ. И Кенелмъ согласенъ на эту жертву?
— Не только согласенъ, онъ настаивалъ на этомъ.
Гордонъ отвернулся, а сэръ-Питеръ продолжалъ:
— Ты хочешь вступить въ парламентъ, честолюбіе очень естественное въ умномъ молодомъ человк. Я не намренъ навязывать теб политическія мннія. Я слышалъ что ты что называется либералъ, я полагаю что человкъ можетъ быть либераломъ не будучи якобинцемъ.
— Я то же думаю. Чмъ бы я ни былъ, во всякомъ случа я не насильникъ.
— Насильникъ, нтъ! Кто слыхалъ когда-нибудь о насильник изъ рода Чиллингли? Но я читалъ сегодня въ газетахъ рчь обращенную къ слушателямъ изъ народа, въ которой ораторъ высказывался за раздленіе земли и всхъ капиталовъ принадлежащихъ другимъ людямъ между рабочими тихо и спокойно, безо всякаго насилія, и умоляя избгать насилія, но говоря, можетъ-статься весьма справедливо, что тмъ кого будутъ грабить можетъ это не понравиться, и они могутъ прибгнуть къ сил, въ такомъ случа плохо де придется имъ, они де будутъ виновниками насилія и на нихъ должна пасть отвтственность если они будутъ сопротивляться разумнымъ предложеніямъ его и его друзей! Это, я полагаю, принадлежитъ къ числу новыхъ идей, съ которыми Кенелмъ больше знакомъ чмъ я. Держишься ты этихъ новыхъ идей?
— Разумется нтъ, я презираю глупцовъ которые держатся ихъ.
— И ты не будешь поддерживать революціонныя мры когда вступишь въ парламентъ?
— Любезнйшій сэръ-Питеръ, я боюсь что вы слышали очень ложные отзывы о моихъ мнніяхъ если предлагаете такіе вопросы. Послушайте.
И Гордонъ пустился въ диссертацію очень умную, очень тонкую, которая только обязывала его мудро направлять общественное мнніе на правильный путь: что такое былъ правильный путь онъ не опредлилъ, онъ предоставилъ угадывать сэръ-Питеру. Сэръ-Питеръ понялъ, какъ и ожидалъ Гордонъ, что это путь который онъ, сэръ-Питеръ, считалъ правильнымъ, и былъ удовлетворенъ.
Покончивъ съ этимъ предметомъ, Гордонъ сказалъ съ замтнымъ чувствомъ:
— Могу ли я просить васъ довершить милости какими вы осыпали меня. Я никогда не видалъ Эксмондгама, и домъ фамиліи къ которой я принадлежу очень интересуетъ меня. Не позволите ли мн провести у васъ нсколько дней и подъ тнью вашихъ родныхъ деревъ послушать уроки политической мудрости отъ того кто очевидно глубоко вникалъ въ ея ученіе?
— Глубоко — нтъ, но немножко, немножко, какъ простой зритель, сказалъ сэръ-Питеръ скромно, но очень польщенный.— Прізжай, другъ мой, разумется, ты будешь принятъ радушно. Кстати, Траверсъ съ своею прекрасною дочерью общалъ навстить меня недли черезъ дв, почему бы и теб не пріхать въ то же время?
Внезапный румянецъ освтилъ лицо молодаго человка.
— Я буду въ восторг, вскричалъ онъ.— Я мало знакомъ съ мистеромъ Траверсомъ, но онъ мн очень нравится, и мистрисъ Кампіонъ такая образованная женщина.
— А что ты скажешь о двушк?
— Миссъ Траверсъ? О, она прекрасная двушка. Но я говорю съ молодыми двушками только когда это бываетъ неизбжно.
— Значитъ ты похожъ на своего кузена Кенелма?
— Я бы желалъ походить на него въ другихъ отношеніяхъ.
— Нтъ, одного такого чудака въ семейств совершенно достаточно. Но хотя я не желалъ бы чтобы ты уподобился Кенелму, я бы все-таки не промнялъ Кенелма на совершеннйшій образецъ сына какой только можетъ явиться на свтъ.
Давъ исходъ этому порыву отеческой нжности, сэръ-Питеръ пожалъ руку Гордону и отправился къ Миверсу, который пригласилъ его завтракать и потомъ хотлъ проводить на станцію. Сэръ-Питеръ возвращался въ Эксмондгамъ съ послполуденнымъ экстреннымъ поздомъ.
Оставшись одинъ, Гордонъ погрузился въ одно изъ тхъ блестящихъ гаданій о будущемъ которыя составляютъ счастливйшія минуты въ жизни юноши съ такимъ честолюбіемъ какъ его. Сумма переданная въ его распоряженіе сэръ-Питеромъ обезпечивала его вступленіе въ парламентъ. Тамъ онъ съ увренностью разчитывалъ на скорые успхи. Онъ расширялъ свои виды. При такихъ успхахъ онъ могъ съ вроятностью разчитывать на блестящую женитьбу которая увеличитъ его состояніе и упрочитъ положеніе. Онъ уже остановилъ свои мысли на Сесиліи Траверсъ. Я буду справедливъ къ нему сказавъ что это не было исключительно изъ меркантильныхъ побужденій, но разумется и не съ безумнымъ пыломъ юношеской любви. Онъ находилъ что она, съ ея наружностью, образованіемъ, величественнымъ, но общительнымъ обращеніемъ, создана именно для того чтобъ бытъ женой знаменитаго человка. Онъ уважалъ ее, она нравилась ему, и кром того ея богатство могло упрочить его положеніе. Онъ питалъ такого рода разумную привязанность къ Сесиліи какую мудрецы въ род лорда Бекона и Монтаня рекомендовали бы другому мудрецу ищущему себ жену. Какой удобный случай возбудить въ ней подобную, а можетъ-быть и боле горячую привязанность могло представить пребываніе въ Эксмондгам! Бывъ у Траверсовъ онъ узналъ что они отправляются туда и тогда-то явился въ немъ тотъ порывъ родственныхъ чувствъ что доставилъ и ему приглашеніе туда же.
Но онъ долженъ быть остороженъ, онъ не долженъ возбуждать преждевременныхъ подозрній въ Траверс. Онъ еще не былъ достойною партіей какую сквайръ могъ бы одобрить для своей дочери. И хотя ему не были извстны планы сэръ-Питера касательно этой двушки, онъ былъ слишкомъ остороженъ чтобы доврить свои планы родственнику въ чьей скромности онъ сильно сомнвался. Въ настоящее время для него было довольно что открывался путь для его собственной энергіи. И весело, хотя задумчиво, онъ взвшивалъ представляющіяся ей препятствія, угадывалъ ея цли, прохаживаясь по своей комнат съ опущенною головой и безпокойными шагами, то ускоряя, то замедляя ихъ.
Сэръ-Питеръ между тмъ нашелъ въ квартир Миверса приготовленный для него прекрасный завтракъ, который былъ въ полномъ его распоряженіи, потому что самъ Миверсъ никогда ‘не портилъ обда и чай не порочилъ’, то-есть никогда не завтракалъ. Онъ оставался за своею конторкой и писалъ краткія записки, дловыя или касавшіяся удовольствій, пока сэръ-Питеръ длалъ честь котлетамъ изъ ягненка и жареному цыпленку. Но Миверсъ оставилъ свою работу и взглянулъ съ приподнятыми бровями когда сэръ-Питеръ, посл нсколько сбивчиваго отчета о своемъ визит къ Траверсу, своемъ восхищеніи отъ Сесиліи и ловкости съ какою онъ, дйствуя по совту своего кузена, пригласилъ это семейство провести нсколько дней въ Эксмондгам, прибавилъ:
— А кстати я пригласилъ и молодаго Гордона пріхать вмст съ ними.
— Пріхать съ ними, съ мистеромъ и миссъ Траверсъ! въ самомъ дл? Я думалъ что вы хотли женить Кенелма на Сесиліи. Я ошибся, вы думали о Гордон!
— О Гордон, воскликнулъ сэръ-Питеръ уронивъ ножъ съ вилкой.— Какой вздоръ! Вдь вы не думаете что миссъ Траверсъ предпочитаетъ его Кенелму, или что онъ иметъ смлость воображать что ея отецъ одобряетъ его ухаживаніе.
— Я не пускаюсь въ подобныя предположенія. Я думаю только что Гордонъ уменъ, вкрадчивъ, молодъ, и вы доставляете ему случай который будетъ ему очень удобенъ. Впрочемъ это не мое дло, и хотя вообще я люблю Кенелма больше чмъ Гордона, но я очень люблю и Гордона и интересуюсь слдить за его карьерой, чего не могу относительно Кенелма, вроятно, у него не будетъ никакой карьеры.
— Миверсъ, вамъ пріятно сердить меня, вы и говорите такія неутшительныя вещи. По, вопервыхъ, Гордомъ говорилъ скоре пренебрежительно о миссъ Траверсъ.
— А, въ самомъ дл, это дурной знакъ, пробормоталъ Миверсъ.
Сэръ-Питеръ не слыхалъ его и продолжалъ:
— И кром того я вполн увренъ что милая двушка настолько занята Кенелмомъ что это исключаетъ возможность соперничества. Впрочемъ я не забуду вашего намека и буду смотрть въ оба, и если замчу что молодой человкъ старается быть очень любезнымъ съ Сесиліей, я положу конецъ его пребыванію у меня.
— Не давайте себ труда заботиться объ этомъ, это къ добру не поведетъ. Браки составляются въ небесахъ, да будетъ на то ихъ воля. Если мн можно будетъ ухать, я прискачу къ вамъ денька на два. Можетъ-быть вы тогда пригласите и леди Гленальвонъ. Я люблю ее, а она любитъ Кенелма. Кончили вы? Я вижу экипажъ у дверей, и намъ нужно еще захать къ вамъ въ гостиницу взять вашъ чемоданъ.
Говоря это Миверсъ старательно запечатывалъ свои письма. Потомъ позвонилъ слугу, приказалъ отправить ихъ и послдовалъ за сэръ-Питеромъ по лстниц и въ экипажъ. Ни слова больше не было сказано о Гордон, и сэръ-Питеръ не сообщилъ ему о двадцати тысячахъ фунтовъ. Чиллингли Миверсъ былъ можетъ-быть послдній человкъ предъ которымъ сэръ-Питеръ ршился бы выказывать великодушіе. Миверсъ нердко самъ способенъ былъ на великодушный поступокъ, лишь бы объ этомъ никто не зналъ, но онъ всегда насмхался надъ великодушіемъ другихъ.

ГЛАВА II.

Бредя назадъ по направленію къ Мольсвику Кенелмъ не задолго до солнечнаго захода очутился на берегу говорливаго ручья, почти противъ дома гд жила Лили Мордантъ. Онъ долго стоялъ молча на берегу поросшемъ травою, и темная тнь его падала на воду дробясь на части отраженіемъ въ волнахъ падавшихъ и крутившихся близь сосдняго водопада. Глаза его были устремлены на домъ и садъ лежавшіе предъ нимъ. Верхнія окна были отворены. ‘Желалъ бы я знать которое ея окно’, сказалъ онъ самъ себ. Наконецъ онъ примтилъ садовника который наклонялся съ лейкой надъ цвтами и потомъ пробирался медленно между мелкимъ кустарникомъ, безъ сомннія въ свой коттеджъ. Теперь лугъ опустлъ, только два дрозда внезапно опустились на траву.
— Добрый вечеръ, сэръ, послышался голосъ.— Богатое здсь мсто для форели.
Кенелмъ обернулъ голову и увидалъ на тропинк, какъ разъ позади себя, почтенннаго пожилаго человка, повидимому мелочнаго торговца, съ удочкой въ рук и корзинкой прившенной на боку.
— Для форели? возразилъ Кенелмъ,— да, я думаю. Въ самомъ дл очень привлекательное мсто.
— Смю спросить вы любите удить рыбу, сэръ? спросилъ пожилой человкъ, затрудняясь угадать къ какому классу принадлежитъ незнакомецъ, замтивъ съ одной стороны его одежду и наружность, съ другой, висвшій у него за плечами старый изношенный ранецъ, который Кенелмъ въ послдній годъ носилъ и дома и за границей.
— Да, я любитель рыбной ловли.
— Въ такомъ случа здсь самое лучшее мсто во всемъ ручь. Посмотрите, сэръ, вотъ дача Исаака Уалтона, а за ней пониже видите блый чистенькій домъ. Это мой домъ, сэръ, и у меня есть квартира которую я отдаю рыбакамъ джентльменамъ. Она обыкновенно занята вс лтніе мсяцы. Я каждый день ожидаю письма что ее хотятъ снять, но теперь она свободна. Прекрасная квартира, сэръ, чистая комната и спальня.
— Descende coelo, et die age tibia, сказалъ Кенелмъ.
— Какъ? спросилъ пожилой человкъ.
— Десять тысячъ извиненій. Я имлъ несчастіе быть въ университет и изучать немножко латынь, которая повременамъ приходитъ мн на память некстати. Но говоря по-англійски, я хотлъ сказать вотъ что: я призывалъ музу сойти съ неба и принести съ собою — въ оригинал сказано свирль, но я подразумвалъ удочку. Я думаю что ваша квартира будетъ какъ нельзя боле удобна для меня, пожалуста покажите ее.
— Съ величайшимъ удовольствіемъ, сказалъ пожилой человкъ.— Муз незачмъ приносить вамъ удочку, всякаго рода рыболовные снаряды у насъ есть къ вашимъ услугамъ, и лодка тоже, если вамъ понадобится. Въ этихъ мстахъ ручей такъ мелокъ и узокъ что лодка едва ли будетъ нужна, разв вы вздумаете спуститься пониже.
— Ниже я не желаю спускаться, но если я захочу перебраться на тотъ берегъ не переходя въ бродъ, можетъ ваша лодка перевозить меня или же есть здсь мостъ?
— Лодка можетъ перевезти васъ. Она плоскодонная, и здсь также есть мостъ для пшеходовъ, какъ разъ противъ моего дома, а между этимъ мстомъ и Мольсвикомъ, гд ручей расширяется, есть перевозъ. Каменный же мостъ для зды въ томъ конц города.
— Хорошо. Пойдемте теперь же въ вашъ домъ.
Они пошли.
— Кстати, сказалъ Кенелмъ во время пути,— вы хорошо знаете семейство которое живетъ въ красивомъ коттедж напротивъ того мста что мы только-что прошли?
— Мистрисъ Камеронъ. Да, разумется, она очень хорошая леди, и мистеръ Мельвиль, живописецъ. Я думаю что мн слдуетъ знать ихъ, потому что онъ часто останавливался у меня когда приходилъ навщать мистрисъ Камеронъ. Онъ рекомендовалъ мою квартиру своимъ друзьямъ, и они были лучшими моимъ постояльцами. Я люблю живописцевъ, сэръ, хотя мало смыслю въ живописи. Они пріятные джентльмены и бываютъ довольны моею скромною кровлей и пищей.
— Вы правы. Я самъ мало смыслю въ живописи, но я готовъ думать что живописцы, судя не по тому что я видлъ, такъ какъ я лично не знакомъ ни съ однимъ изъ нихъ, но по тому что я читалъ о ихъ жизни, вообще не только пріятные, но и благородные люди. Они внутренно желаютъ длать прекрасными и возвышенными обыкновенные предметы, и могутъ исполнять свои желанія только чрезъ постоянное изученіе того что возвышенно и прекрасно. Человкъ постоянно занятый этимъ долженъ быть очень благороднымъ джентльменомъ, хотя бы онъ былъ сынъ человка что чиститъ сапоги. И живя въ высшемъ мір чмъ мы, я увренъ что они, какъ вы говорите, могутъ быть очень довольны скромною кровлей и пищей въ мір гд мы живемъ.
— Совершенно такъ, сэръ, теперь я вижу, вы представили это въ такомъ вид какъ мн никогда прежде не приходило въ голову.
— Мн кажется, сказалъ Кенелмъ глядя кротко на говорившаго,— что вы хорошо воспитанный, разумный человкъ, вы разсуждая о вещахъ вообще, не забываете и своихъ интересовъ въ частности, особенно когда у васъ есть квартира для найма. Не обижайтесь. Такого рода люди не родятся можетъ-быть чтобы быть живописцами, но я очень уважаю ихъ. Міръ, сударь мой, нуждается чтобы большинство его обитателей, живя въ немъ, жило имъ. Всякъ за себя, а Богъ за всхъ. Наибольшее счастіе наибольшаго числа всего лучше достигается благоразумнымъ вниманіемъ къ числу единиц.
Къ нкоторому удивленію Кенелма (допуская что онъ настолько теперь познакомился съ жизнію чтобы повременамъ удивляться), пожилой человкъ остановился какъ вкопаный, протянулъ дружески руку и воскликнулъ:
— Такъ, такъ! Я вижу что вы, также какъ и я, ршительный демократъ.
— Демократъ! Смю ли я спросить, не о томъ почему вы таковы — это была бы свобода, а демократы не любятъ чтобы къ нимъ относились свободно,— а только о томъ почему вы думаете что я демократъ?
— Вы говорили о наибольшемъ счастіи для наибольшаго числа. Это несомннно демократическое чувство! А потомъ, разв вы не сказали, сэръ, что живописцы, живописцы, сэръ, живописцы, еслибъ они и были сыновьями людей которые чистятъ сапоги, были бы истинными джентльменами, истинно благородными?
— Я сказалъ не совсмъ то самое, не унижая другихъ джентльменовъ и нобльменовъ. Но еслибъ я и сказалъ это, то что жь изъ того?
— Сэръ, я согласенъ съ вами. Я презираю титулы, презираю герцоговъ, графовъ и аристократовъ. ‘Честный человкъ есть благороднйшее твореніе Божіе’. Это сказалъ одинъ поэтъ. Я думаю Шекспиръ. Чудный человкъ Шекспиръ. Сынъ торговца, мясника кажется. О! мой дядя былъ мясникомъ и могъ бы быть альдерменомъ. Я всею душой вамъ сочувствую, всею душой. Я демократъ съ ногъ до головы. Дайте руку, сэръ, дайте руку, мы вс равны. Всякъ за себя, и Богъ за всхъ.
— Я не отказываюсь пожать вамъ руку, сказалъ Кенелмъ,— но не желаю чтобы вашимъ снисхожденіемъ руководило ложное мнніе обо мн. Хотя мы вс равны предъ закономъ, исключая богатаго человка, который иметъ меньше вроятности оказаться правымъ когда судится съ бднымъ человкомъ предъ судомъ присяжныхъ, но я ршительно отрицаю чтобы два человка выбранные на удачу могли быть равны. Одинъ долженъ превзойти другаго въ чемъ-нибудь, а если одинъ человкъ превосходитъ другаго, демократія кончается и начинается аристократія.
— Аристократія! Я этого не вижу. Что вы разумете подъ аристократіей?
— Господство лучшихъ людей. Въ государств грубомъ, лучшимъ человкомъ почитается сильншій, въ государств развращенномъ можетъ-быть самый плутоватый, въ новйшихъ республикахъ плутамъ принадлежатъ богатства, а законникамъ власть. Только въ благоустроенномъ государств аристократія являетъ свое истинное достоинство: это лучшіе люди по происхожденію, ибо уваженіе къ предкамъ обезпечиваетъ высокое чувство чести, лучшіе люди по богатству, потому что имютъ больше средствъ для предпріимчивости, энергіи и покровительства изящнымъ искусствамъ: таковы должны быть богатые люди слдуя своему естественному призванію, лучшіе люди по своимъ нравственнымъ качествамъ и способностямъ, это очевидно и не требуетъ объясненія, и эти два послдніе разряда возьмутъ верхъ надъ другими въ управленіи государствомъ если государство цвтущее и свободное. Вс эти четыре разряда лучшихъ людей составляютъ истинную аристократію, и когда умъ человческій изобртетъ лучшее правительство чмъ истинная аристократія, то это будетъ приближаться къ блаженному тысячелтію {Апокалипсисъ, гл. XX.} и правленію святыхъ. Но вотъ мы пришли къ вашему дому, не правда ли? Наружность его мн чрезвычайно нравится.
Пожилой человкъ вошелъ подъ небольшой портикъ обвитый жимолостью и павиликой и ввелъ Кенелма въ красивую комнату съ выступавшимъ изъ фасада окномъ, за которою слдовала тоже красивая спальня.
— Годится это для васъ, сэръ?
— Совершенно. Я займу ее теперь же. Въ моемъ ранц есть все необходимое для ночи. Чемоданъ мой находится въ лавк мистера Сомерса и можетъ быть доставленъ сюда утромъ.
— Но мы еще не уговорились объ условіяхъ, сказалъ пожилой человкъ начиная колебаться слдуетъ ли принимать въ свой домъ дюжаго пшехода о комъ онъ ничего не зналъ и кто, бойко толкуя о другихъ предметахъ, хранилъ зловщее молчаніе по вопросу о плат.
— Объ условіяхъ, правда, назовите ихъ.
— Включая и столъ?
— Разумется. Хамелеоны живутъ воздухомъ, демократы своими фантазіями. У меня же боле простой аппетитъ, мн нужна баранина.
— Провизія теперь очень дорога, сказалъ пожилой человкъ,— боюсь что за столъ и квартиру мн нельзя взять меньше трехъ фунтовъ и трехъ шиллинговъ, скажемъ три фунта въ недлю. Мои постояльцы всегда платятъ за недлю впередъ.
— Согласенъ, сказалъ Кенелмъ вынимая изъ кошелька три соверена.— Я ужь обдалъ и сегодня вечеромъ мн ничего не нужно, я не буду задерживать васъ дольше. Будте добры затворите за собой дверь.
Оставшись одинъ Кенелмъ слъ на подоконникъ и сталъ смотрть внимательно. Да, онъ не ошибся, онъ могъ видть отсюда домъ Лили. Не только блую стну дома, мелькавшую въ промежуткахъ деревъ и кустарниковъ, но и мягкую лужайку спускавшуюся къ ручью, съ высокою ивой свсившею свои втви въ воду и скрывавшею дальнйшій видъ гущею своихъ тонкихъ листьевъ. Молодой человкъ склонилъ голову на руки и мечтательно задумался. Сумерки сгущались, показались звзды, лучи мсяца косвенно проникали сквозь просвты ивы посеребряя свой путь гд они прокрадывались къ волнамъ.
— Не подать ли огня, сэръ? Что вы предпочитаете, лампу или свчи? спросилъ голосъ позади его, голосъ жены пожилаго человка.— Не закрыть ли ставни?
Эти вопросы смутили мечтателя. Они казалось насмхались его собственнымъ прежнимъ смхомъ надъ увлеченіями любви. Лампа или свчи, практическій свтъ для глазъ прозаиковъ, и ставни скрывающія свтъ звздъ и луны!
— Благодарю васъ, сударыня, пока не нужно, сказалъ онъ, и тихо поднявшись положилъ руку на подоконникъ, спустился изъ отвореннаго окна и медленно пошелъ вдоль берега ручья по тропинк гд тни перемежались со свтомъ звздъ, луна теперь плыла медленне поднимаясь надъ ивой и растягивая свой слдъ по волнамъ.

ГЛАВА III.

Хотя Кенелмъ не считалъ необходимымъ въ настоящее время извщать своихъ родителей или лондонскихъ знакомыхъ о своихъ послднихъ передвиженіяхъ и настоящемъ мст пребыванія, но ему также никогда не входило въ голову сидть въ засад въ непосредственномъ сосдств дома Лили или искать случая видться тайно съ нею. На слдующее утро онъ пошелъ къ мистрисъ Брефильдъ, засталъ ее дома и сказалъ живе обыкновеннаго:
— Я нанялъ квартиру въ вашемъ сосдств, на берегу ручья, чтобы ловить въ немъ форелей. Вы позволите заходить къ вамъ по временамъ, и въ одинъ изъ этихъ дней надюсь угостите меня обдомъ, отъ котораго я такъ безцеремонно отказался нсколько дней тому назадъ. Я тогда былъ внезапно отвлеченъ совершенно противъ вми.
— Да, мужъ говорилъ мн что вы убжали отъ него съ возгласомъ о долг.
— Совершенно врно, умъ мой, и могу сказать совсть, были въ большомъ затрудненіи относительно предмета крайне важнаго и совершенно новаго для меня. Я пошелъ въ Оксфордъ, мсто гд глубже чмъ во всякомъ другомъ относятся къ вопросамъ разума и совсти, и гд можетъ-статься ихъ наимене удовлетворительно разршаютъ. Успокоивъ свой умъ посщеніемъ знаменитости украшающей этотъ университетъ, я почувствовалъ что могу воспользоваться лтнею свободой, такимъ образомъ я попалъ сюда.
— А, понимаю. У васъ были религіозныя сомннія, можетъ-быть вы хотли обратиться въ римскій католицизмъ. Надюсь вы не собираетесь сдлать этого?
— Мои сомннія не были непремнно религіознаго свойства. Ихъ раздляли и язычники.
— Каковы бы они ни были, я рада что они не лишили насъ удовольствія видть васъ, сказала мистрисъ Брефильдъ любезно.— Но гд вы нашли квартиру, почему не пожаловали къ намъ? Мужъ не меньше меня былъ бы радъ принять васъ.
— Вы говорите это съ такою добротою, такъ искренно что отвчать краткимъ ‘благодарю васъ’, было бы грубо и безсердечно. Но въ жизни бываютъ времена когда хочется остаться одному, бесдовать со своимъ сердцемъ и, если возможно, молчать, я нахожусь въ одномъ изъ этихъ печальныхъ періодовъ. Будьте ко мн снисходительны.
Мистрисъ Брефильдъ посмотрла на него съ нжнымъ, добрымъ вниманіемъ. Она прошла чрезъ скрытое бремя юношескихъ увлеченій. Она вспомнила свое мечтательное, полное опасностей, двическое время когда она также желала оставаться одна.
— Быть къ вамъ снисходительной, конечно. Я бы желала, мистеръ Чиллингли, быть вашею сестрой и чтобы вы доврились мн. Что-нибудь тяготитъ васъ?
— Тяготитъ — нтъ. Мысли мои счастливыя мысли, он по временамъ затрудняютъ, но не тяготятъ меня.
Кенелмъ сказалъ это очень кротко, и въ тепломъ блеск его задумчивыхъ глазъ, въ выраженіи его спокойной улыбки не было ничего что бы опровергало его слова.
— Вы не сказали мн гд нашли квартиру, сказала неожиданно мистрисъ Брефильдъ.
— Неужели! возразилъ Кенелмъ безсознательно вздрогнувъ, какъ бы очнувшись отъ мечтаній.— Я думаю что у человка замчательнаго, потому что когда я спросилъ его сегодня утромъ объ адрес его коттеджа, чтобъ отправить туда кое-какой багажъ, онъ подалъ мн свою карточку сказавъ нсколько свысока: ‘Меня достаточно знаютъ въ Мольсвик и въ окрестностяхъ’. Я еще не взглянулъ на карточку. Вотъ она: Алджернонъ Сидней Гель Джонзъ, Кромвель-Лодже, вы сметесь. Что вы о немъ знаете?
— Я бы желала чтобъ мой мужъ былъ здсь, онъ бы побольше разказалъ вамъ о немъ. Мистеръ Джонзъ, это характеръ.
— И мн также кажется.
— Великій радикалъ, большой говорунъ и спорщикъ въ приходскомъ попечительств, но нашъ викарій, мистеръ Эмлинъ, говоритъ что на самсмъ дл онъ безвреденъ, что онъ больше лаетъ чмъ кусается, и что въ его республиканскихъ или радикальныхъ мнніяхъ виноваты его крестные отцы. Въ придачу къ имени Джонза онъ былъ по несчастій окрещенъ Гелемъ, Гель Джонзъ былъ извстный радикальный ораторъ въ то время когда онъ родился. И я думаю что Алджернонъ Сидней было прибавлено къ Гелю для того чтобъ еще больше посвятить новорожденнаго въ революціонные принципы.
— Понятно теперь что Алджернонъ Сидней Гель Джонзъ окрестилъ свой домъ Кромвель-Лоджемъ, хотя Алджернонъ Сидней былъ особенный ненавистникъ Протектората {Алджернонъ Сидней былъ сынъ Роберта втораго графа Леимера (род. въ 1621, казненъ въ 1663). Въ начал междоусобной войны отъ отличался въ ряду противниковъ Карла I, былъ полковникомъ парламентской арміи и выставлялъ себя республиканцемъ. Онъ былъ назначенъ въ число судей надъ королемъ, но не присутствовалъ при произнесеніи приговора и не подписалъ его. Когда Кромвель принялъ титулъ Протектора, Сидней замкнулся въ частную жизнь. Во время реставраціи онъ ухалъ за границу, но въ 1667 году возвратился въ Англію, получивъ прощеніе подъ условіемъ что будетъ врнымъ подданнымъ. Въ 1683 онъ былъ обвиненъ въ участіи въ заговор и беззаконно осужденъ на смерть. Онъ писалъ статьи о правительств въ которыхъ доказывалъ что источникъ всякой власти и право на нее принадлежитъ народу. О характер его извстно что онъ былъ замчательно смлъ, стоекъ до упрямства, искренъ, но грубый и буйный и не могъ слышать противорчій.}, и хотя Гель Джоизъ, если онъ честный радикалъ, долженъ былъ бы раздлять это чувство, вдая какъ расправлялся его высочество протекторъ съ адвокатами парламентской реформы. Впрочемъ нужно быть снисходительнымъ къ людямъ которые были по несчастію окрещены прежде чмъ могли выбрать имя долженствовавшее управлять ихъ судьбою. Я самъ не былъ бы такимъ чудакомъ еслибы не былъ названъ именемъ Кенелма, моего предка, который врилъ въ симпатическіе порошки. Помимо его политическихъ убжденій мн нравится мой хозяинъ: онъ отлично держитъ свою жену. Она кажется пугается звука собственныхъ шаговъ, и озирается по сторонамъ, блдный образъ женской покорности въ туфляхъ изъ покромокъ.
— Конечно это хорошая рекомендація. И мстоположеніе Кромвель-Лоджа прекрасное. Кстати, это очень близко отъ дома мистрисъ Камеронъ.
— Теперь я вспоминаю, въ самомъ дл такъ, сказалъ Кенелмъ съ видомъ невинности.
О, другъ мой Кенелмъ, врагъ притворствъ и правдивецъ par excellence, до чего ты дошелъ! Какъ падаетъ величіе!
— Вы сказали что будете обдать у насъ, что если мы условимся на послзавтра, и я приглашу мистрисъ Камеронъ и Лили?
— Послзавтра — я буду очень радъ.
— И ранній часъ?
— Чмъ раньше тмъ лучше.
— Въ шесть часовъ не слишкомъ рано будетъ?
— Слишкомъ рано? разумется нтъ, напротивъ. Прощайте, мн нужно зайти къ мистрисъ Сомерсъ, у нея остался мой чемоданъ.
Кенелмъ всталъ.
— Бдная Лили! сказала мистрисъ Брефильдъ,— я бы желала чтобъ она не была такимъ ребенкомъ.
Кенелмъ опять слъ.
— Разв она ребенокъ? Я не думаю чтобъ она была въ самомъ дл ребенокъ.
— Не по лтамъ, ей семнадцать или восьмнадцать лтъ, но мужъ говоритъ что разговоры ея слишкомъ дтскіе, и всегда проситъ меня избавить его отъ нея, онъ охотне разговариваетъ съ мистрисъ Камеронъ.
— Въ самомъ дл!
— Но я нахожу въ ней кое-что.
— Въ самомъ дл!
— Не совершенно дтское и не вполн женское.
— Что же такое?
— Я не могу опредлить въ точности. Но знаете ли какимъ ласкательнымъ именемъ мистеръ Мельвиль и мистрисъ Камеронъ зовутъ ее?
— Нтъ.
— Фея! а феи не имютъ возраста, феи не дти и не женщины.
— Фея. Ее называютъ феей т кто знаетъ ее лучше другихъ. Фея!
— И она вритъ въ существованіе фей.
— Въ самомъ дл? И я также врю. Простите, мн нужно идти. Такъ послзавтра въ шесть часовъ.
— Подождите минутку, сказала Эльзи подходя къ письменному столу.— Такъ какъ вы пойдете чрезъ Грасмиръ по дорог домой, то не будете ли такъ добры занести эту записку?
— Я думалъ что Грасмиръ озеро на свер.
— Да, но мистеръ Мельвиль назвалъ коттеджъ по имени озера. Кажется первая картина какую онъ продалъ было изображеніе дома Вордсворта на берегу этого озера. Вотъ письмо въ которомъ я приглашаю мистрисъ Камеронъ обдать вмст съ вами, но если вы откажетесь исполнить мое порученіе….
— Откажусь! Любезнйшая мистрисъ Брефильдъ, вдь вы сказали что мой путь лежитъ какъ разъ мимо коттеджа.

ГЛАВА IV.

Кенелмъ пошелъ нсколько спшными шагами отъ мистрисъ Брефильдъ въ лавку Уылла Сомерса въ Хай-Стритъ. Джесси стояла за конторкой окруженной толпой покупателей. Кенелмъ далъ ей адресъ куда отправить его чемоданъ и затмъ прошелъ въ заднюю комнату гд ея мужъ занимался дланіемъ корзинъ, въ углу стояла люлька младенца, которую механически качала бабушка читая въ то же время удивительный миссіонерскій трактатъ полный разказовъ о чудесныхъ обращеніяхъ въ христіанство, каково было это христіанство мы не станемъ изслдовать.
— Итакъ вы счастливы, Уыллъ? сказалъ Кенелмъ садясь между корзинщикомъ и младенцемъ, старушка мать возл него читающая трактатъ который связывалъ ея мечты о вчной жизни съ жизнью только-что начинавшеюся въ люльк что она качала. Онъ ли не счастливъ! Какъ онъ жаллъ человка кто могъ предложить подобный вопросъ.
— Счастливъ, сэръ! Я думаю что такъ. Не проходитъ вечера чтобы Джесси и я, и матушка тоже, не молились чтобы рано или поздно и вы были такъ же счастливы. Со временемъ и малютка научится молиться: ‘Господи помилуй папу и маму, бабушку и мистера Чиллингли’.
— Есть еще одинъ кто больше заслуживаетъ вашихъ молитвъ, хотя мене въ нихъ нуждается. Вы узнаете со временемъ — теперь нечего объ этомъ. Возвратимся къ нашему предмету, вы счастливы, и если я спрошу почему, не отвтите ли вы: ‘Потому что я женился на двушк которую люблю и никогда въ этомъ не раскаивался’?
— Да, сэръ, именно потому, хотя, простите, я думаю что то же можно бы сказать какъ-нибудь иначе и гораздо лучше.
— Вы правы. Можетъ-быть любовь и счастіе никогда еще не находили словъ чтобы достойно выразить ихъ. Прощайте пока.
О, еслибъ это было такъ какъ неразумно говорятъ матеріалисты или люди среднихъ лтъ и пожилые, которые бываютъ матеріалистами сами того не замчая, что ‘главнйшій элементъ счастія есть тлесное или животное здоровье и крпость’, то вопросъ предложенный Кенелмомъ показался бы совершенно безсмысленнымъ или оскорбительнымъ будучи обращенъ къ блдному калк, кому, хотя онъ и поправился здоровьемъ въ послднее время, всю жизнь суждено было оставаться хворымъ и хилымъ, да еще предложенный человкомъ съ рдкимъ развитіемъ физическихъ силъ какое только природа можетъ дать для физическаго благосостоянія, человкомъ который съ того возраста когда начинается память никогда не знавалъ что значитъ быть больнымъ, который едва ли могъ понять васъ еслибы вы стали говорить ему о боли въ пальц, и котораго утонченность умственнаго развитія, умножающая наслажденія чувствъ, надлила высшею способностью понимать то счастіе какое можетъ дать природа и ея инстинкты! Но Уыллъ не считалъ его вопроса безсмысленнымъ или оскорбительнымъ. Онъ, бдный калка, чувствовалъ огромное превосходство свое на лстниц счастія предъ молодымъ Геркулесомъ хорошаго происхожденія, образованнымъ и здоровымъ, который такъ мало зналъ о счастіи что могъ спрашивать хвораго корзинщика счастливъ ли онъ, онъ, счастливйшій мужъ и отецъ!

ГЛАВА V.

Лили сидла на трав подъ каштановымъ деревомъ. Блая кошка, еще недавно переставшая быть котенкомъ, лежала свернувшись около нея. На колняхъ у нея была книга, которую она читала съ величайшимъ наслажденіемъ.
Мистрисъ Камеронъ вышла изъ дому, осмотрлась кругомъ и замтивъ двушку подошла къ ней. Или она шла такъ тихо, или же Лили была такъ поглощена чтеніемъ что не замтила ея присутствія пока не почуяла легкаго прикосновенія руки къ своему плечу, и тогда поднявъ глаза увидала милое лицо своей тетки.
— Ахъ, Фея, Фея, опять эта глупая книга когда теб слдуетъ учить французскіе глаголы. Что скажетъ твой покровитель когда придетъ и увидитъ что ты потеряла такъ много времени даромъ?
— Онъ скажетъ что феи никогда не теряютъ времени даромъ, и пожуритъ васъ за то что вы такъ говорите.
При этихъ словахъ Лили отбросила книгу, вскочила на ноги, обняла мистрисъ Камеронъ и горячо поцловала ее.
— Смотрите! разв это значитъ терять время? Я васъ люблю, тетя. Въ такой день какъ сегодня мн кажется что я люблю всхъ и все.
Говоря это она выпрямила свою маленькую фигурку, взглянула на голубое небо, и казалось что ея открытыя губы впивали воздухъ и солнечный свтъ. Потомъ она подошла къ своей дремлющей кошк и стала гонять ее по лужайк.
Мистрисъ Камеронъ стояла неподвижно смотря на нее увлаженными глазами. Въ эту самую минуту Кенелмъ вошелъ чрезъ садовую калитку. Онъ также остановился неподвижно устремивъ глаза на волнистыя движенія красивой феи. Она поймала свою любимицу и теперь играла съ нею помахивая своею соломенною шляпой и трепля привязанныя къ ней ленты по мягкой трав. Ея роскошные волосы, распустившіеся отъ движенія, падали на лицо волнистыми прядями веселый смхъ ея и ласковыя слова звучали для Кенелмова уха радостне трели жаворонка, слаще воркованья сизой голубки.
Онъ подошелъ къ мистрисъ Камеронъ. Лили вдругъ обернулась и увидала его. Инстинктивно она поправила свое смявшееся платье, надла соломенную шляпу и степенно подошла къ нему когда онъ приблизился къ ея тетк.
— Простите мое вторженіе, мистрисъ Камеронъ. Я долженъ передать вамъ это письмо отъ мистрисъ Брефильдъ.
Пока тетка читала письмо онъ обратился къ племянниц.
— Вы общали показать мн картину, миссъ Мордантъ.
— Но это было давно.
— Слишкомъ давно для женскаго общанія?
Лили казалось взвсила этотъ вопросъ и помедлила прежде чмъ отвтила.
— Я покажу вамъ картину. Мн кажется что до сихъ поръ я никогда еще не нарушала своего общанія, но впередъ я буду осторожне давать ихъ.
— Почему такъ?
— Потому что когда я общала вамъ вы еще этого не заслужили, и это огорчило меня.
Лили подняла голову съ очаровательною величавостью я прибавила съ важностью:
— Я была оскорблена.
— Мистрисъ Брефильдъ очень добра, сказала мистрисъ Камеронъ,— она зоветъ насъ обдать послзавтра. Хочешь ты пойти, Лили?
— Я думаю тамъ будутъ все взрослые? Нтъ, благодарю васъ, милая тетя. Ступайте одни, я лучше останусь дома. Я могу позвать маленькую Клемми поиграть со мной. Она принесетъ своего Джюба, а Бланка очень дружна съ Джюбой, хоть и царапаетъ его.
— Хорошо, другъ мой, къ теб придетъ твоя подруга, а я пойду одна.
Кенелмъ стоялъ пораженный ужасомъ.
— Вы не пойдете, миссъ Мордантъ? Мистрисъ Брефилъдъ будетъ очень жалть. И если не будетъ васъ, съ кмъ я тогда буду говорить? Я также какъ и вы не люблю взрослыхъ.
— Вы будете тамъ?
— Разумется.
— А если я пойду, вы будете разговаривать со мной? Я боюсь мистера Брефильда. Онъ такъ уменъ.
— Я спасу васъ отъ него и не скажу ни одного умнаго слова.
— Тетя, я пойду.
При этомъ Лили сдлала прыжокъ и поймала Бланку, которая покорно принимая ея поцлуи смотрла съ очевиднымъ любопытствомъ на Кенелма.
Въ это время колокольчикъ въ дом прозвонилъ къ завтраку. Мистрисъ Камеронъ пригласила Кенелма позавтракать съ ними. Онъ чувствовалъ себя такъ же какъ долженъ былъ чувствовать Ромулъ впервые приглашенный отвдать амброзіи боговъ. Разумется завтракъ былъ не таковъ какой могъ нравиться Кенелму въ его раннюю пору въ гостиниц Трезвости. Но такъ или иначе въ послднее время онъ потерялъ аппетитъ, и въ настоящемъ случа очень скромная часть скуднаго блюда фрикасе изъ цыпленка и нсколько вишенъ красиво уложенныхъ на виноградныхъ листьяхъ, которыя Лили для него выбрала, удовлетворили его, какъ вроятно очень немного амброзіи удовлетворило Ромула когда глаза его были устремлены на Гебу.
По окончаніи завтрака, пока мистрисъ Камеронъ писала отвтъ Эльзи, Лили провела Кенелма въ свою собственную комнату, говоря на обыкновенномъ язык, въ свой boudoir, хотя онъ имлъ такой видъ что нельзя было подумать чтобы въ немъ было мсто для bouderie. Онъ былъ чрезвычайно милъ, милъ какъ мечты, не женщины, а ребенка о собственной, собственной комнат какую бы онъ хотлъ имть, удивительно изященъ, прохладенъ и чистъ, съ клтчатыми обоями въ которыхъ клточки пестрли розами и жимолостью, птицами и бабочками, занавски изъ кисеи съ красивыми кисточками и лентами, маленькій шкалчикъ съ книгами, казалось хорошо подобранными, по крайней мр судя по переплетамъ, красивый письменный столъ французской marqueterie, который судя по его свжему и чистому виду не зналъ тяжелой службы. Окна были отворены и гармонировали съ обоями, розы и жимолость что росли за окномъ, тихонько качаясь отъ легкаго лтняго втерка, наполняли ароматомъ маленькую комнату. Кенелмъ подошелъ къ окну и взглянулъ на открывавшійся видъ. ‘Я былъ правъ’, сказалъ онъ самъ себ, ‘я угадалъ.’ Хотя онъ говорилъ про себя тихимъ шопотомъ, Лили, слдившая съ изумленіемъ за его движеніями, подслушала.
— Вы угадали. Угадали что?
— Ничего, ничего, я такъ самъ съ собой говорилъ.
— Скажите мн что вы угадали, я требую! И фея капризно топнула своею маленькою ножкой по полу.
— Вы требуете. Въ такомъ случа я повинуюсь. Я нанялъ на короткое время квартиру по ту сторону ручья, въ Кромвель-Лодж и проходя мимо я угадалъ что ваша комната въ этой части дома. Какой славный здсь видъ на воду! А вонъ тамъ дача Исаака Уалтона.
— Не говорите объ Исаак Уалтон или я поссорюсь съ вами, какъ ссорилась со Львомъ когда онъ хотлъ чтобы я полюбила эту жестокую книгу.
— Кто такое Левъ?
— Левъ — разумется мой покровитель. Я прозвала его Львомъ бывши маленькимъ ребенкомъ. Это было когда я увидала въ одной изъ его книгъ картинку гд левъ играетъ съ маленькимъ ребенкомъ.
— А! Я хорошо знаю этотъ рисунокъ, сказалъ Кеаелмъ съ легкимъ вздохомъ.— Это снимокъ съ одной древней греческой камеи. Это не левъ играетъ съ ребенкомъ, а ребенокъ укрощаетъ льва, и Греки называли ребенка Любовь.
Эта мысль казалось превышала пониманіе Лили. Она помолчала прежде чмъ отвтила съ наивностью шестилтняго ребенка:
— Теперь я вижу почему я могу укрощать Бланку, которая ни съ кмъ больше не другкна: я люблю Бланку. А, это напоминаетъ мн… подойдите и посмотрите картину.
Она подошла къ стн надъ письменнымъ столомъ, отдернула шелковую занавску съ небольшой картины въ изящной бархатной рамк, и указывая на нее воскликнула съ торжествомъ:
— Смотрите! Разв это не превосходно?
Кенелмъ готовился увидать ландшафтъ или группу или что бы то ни было только не то что увидлъ: это былъ портретъ Бланки когда она была котенкомъ.
Какъ ни мало возвышенъ былъ предметъ, въ изображеніи была мысль и изящество. Котенокъ очевидно пересталъ играть съ катушкой нитокъ что лежала между его лапами и устремилъ глаза на снигиря свшаго на втку гд онъ могъ достать его.
— Понимаете, сказала Лили взявъ его за руку и подведя къ тому мсту откуда по ея мннію картина была видна при наилучшемъ освщеніи.— Это первый взглядъ Бланки на птицу. Всмотритесь хорошенько въ ея лицо, не видите ли вы внезапное изумленіе, отчасти радость, отчасти страхъ? Она перестаетъ играть съ катушкой. Ея разумъ, или какъ сказалъ бы мистеръ Брефильдъ, ‘ея инстинктъ’ впервые проснулся. Съ этой минуты Бланка перестала ужь быть котенкомъ. И нужно было самое старательное воспитаніе, о какое старательное! чтобы научить ее не умерщвлять бдныхъ птичекъ. Теперь она не длаетъ этого, но мн было столько хлопотъ съ ней.
— Не могу сказать по совсти что вижу все что вы видите въ картин, но мн кажется она нарисована очень просто, и была безъ сомннія поразительно похожа на Бланку въ раннемъ возраст.
— Такъ и было. Это былъ первый въ жизни рисунокъ что Левъ сдлалъ сначала карандашомъ, а когда онъ увидлъ какъ это мн нравилось, онъ былъ такъ добръ нарисовалъ его на полотн и позволилъ мн сидть около него пока онъ рисовалъ. Потомъ онъ взялъ его съ собой и принесъ назадъ отдланный и въ рамк, какъ вы теперь видите, въ минувшемъ ма мсяц, какъ подарокъ въ день моего рожденія.
— Вы родились въ ма, вмст съ цвтами.
— Лучшіе изо всхъ цвтовъ появляются прежде мая — фіалки.
— Но он родятся въ тни и любятъ тнь. Безъ сомннія, какъ дитя мая, вы любите солнце.
— Я люблю солнце, оно никогда не слишкомъ ярко и не слишкомъ жарко для меня. Но хотя я родилась въ ма, я не думаю чтобъ я родилась на солнечномъ свт. Мн кажется что моему природному Я привольне когда я укроюсь въ тни и сижу одна. Тогда я могу плакать.
Когда она застнчиво договорила это, выраженіе лица ея совершенно измнилось: дтская веселость исчезла, важное, задумчивое, даже грустное выраженіе появилось въ ея нжныхъ глазахъ и дрожащихъ губахъ.
Кенелмъ былъ такъ тронутъ что не могъ выговорить ни слова, и оба они молчали нсколько минутъ. Наконецъ онъ сказалъ медленно:
— Вы говорите ваше природное Я. Значитъ вы чувствуете, какъ и я часто чувствую, что есть еще другое, можетъбыть прирожденное Я, глубоко сокрытое не только позади того Я, что мы показываемъ другимъ (это иногда бываетъ только маской), но и того Я которое мы обыкновенно принимаемъ, даже наедин, за наше собственное Я, внутреннее, самое внутреннее Я, о, какъ оно отличается отъ другаго и какъ рдко выходитъ изъ своего сокровеннаго убжища, заявляя свое господствующее право и затмвая другое Я какъ солнце затмваетъ звзды!
Заговори такъ Кенелмъ съ умнымъ свтскимъ человкомъ, въ род Чиллингли Миверса или Чиллингли Гордона, они наврно бы его не поняли. Но съ такими людьми онъ никогда бы и не заговорилъ такимъ образомъ. Онъ смутно надялся что эта двушка-дитя, несмотря на свои дтскія рчи, пойметъ его. И она поняла сразу.
Подойдя близко къ нему, опять кладя свою руку на его и смотря вверхъ на его склоненное лицо широко открытыми изумленными глазами, не печально уже, не и не весело:
— Какъ врно! Вы также чувствовали это? Гд это самое внутренее Я — оно такъ глубоко, глубоко, а когда оно выйдетъ, то поднимется выше, неизмримо выше нашего вседневнаго Я,— гд оно? Оно не ловитъ бабочекъ, оно рвется къ звздамъ. И потомъ, потомъ, какъ часто опять оно упадетъ внизъ! Вы это чувствовали? Это не смущаетъ васъ?
— Очень.
— Нтъ ли умныхъ книгъ объ этомъ предмет которыя помогли бы объяснить его?
— Ни одна умная книга изъ того ограниченнаго запаса что я прочелъ даже не намекаетъ на это затрудненіе. Я думаю что это одинъ изъ тхъ неразршимыхъ вопросовъ которые остаются между человкомъ и его Творцомъ. Умъ и душа не одно и то же, и т кого мы съ вами называемъ умными людьми всегда смшиваютъ то и другое….
Къ счастію для всхъ, въ особенности для читателя — ибо Кенелмъ вскочилъ уже на своего любимаго конька: различіе между психологіей и метафизикой, душею и умомъ, мистрисъ Камеронъ вошла въ это время въ комнату и спросила его какъ ему нравится картина.
— Очень. Я не большой судья въ искусств. Но она сразу понравилась мн, и теперь когда миссъ Мордантъ объяснила мн мысль живописца, я восхищаюсь еще больше.
— Лили объясняетъ его мысль по-своему и увряетъ что въ выраженіи Бланки виденъ намекъ на то что она можетъ отстать отъ своихъ разрушительныхъ инстинктовъ и понять что не хорошо умерщвлять птицъ изъ одной охоты. Для добыванія пищи ей не нужно гоняться за птицами, потому что Лили заботится чтобъ она была всегда сыта. Но я думаю что Мельвиль самъ ни мало не подозрвалъ что указалъ на эту способность въ картин.
— Онъ долженъ былъ сдлать это, подозрвалъ онъ или нтъ, сказала Лили положительно, — иначе онъ не былъ бы правдивымъ.
— Почему не былъ бы правдивымъ? спросилъ Кенелмъ.
— Разв вы не видите? Еслибъ вамъ пришлось правдиво описать характеръ ребенка, разв вы упомянули бы только о дурныхъ порывахъ къ какимъ склонны вс дти и не намекнули бы даже на возможность для него сдлаться лучше?
— Прекрасно сказано! проговорилъ Кенелмъ.— Несомннно что еще боле дикія животныя чмъ кошка — тигръ напримръ или торжествующій герой — могутъ пріучиться жить въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ съ тми кого ихъ природный инстинктъ побуждаетъ терзать.
— Такъ, такъ, послушайте-ка, тетя! Помните ‘счастливое семейство’ что мы видли, восемь лтъ тому назадъ, въ Мольсвик на ярмарк: кошка вдвое хуже Бланки позволяла мыши кусать себя за ухо? Значитъ Левъ былъ бы не справедливъ къ Бланк еслибъ онъ….
Лили остановилась и взглянула отчасти застнчиво, отчасти лукаво на Кенелма, и потомъ прибавила медленно и понизивъ голосъ:
— Не намекнулъ на ея внутреннее Я.
— Внутреннее Я! повторила мистрисъ Комерэнъ въ недоумніи и слегка разсмявшись.
Лили подвинулась ближе къ Кенелму и прошептала:
— Вдь самое внутреннее Я есть самое лучшее Я!
Кенелмъ улыбнулся одобрительно. Чары Феи быстро усиливались надъ нимъ. Еслибы Лили была его сестрою, его невстой, женою, какъ горячо бы онъ поцловалъ ее! Она выразила мысль надъ которою онъ часто и глубоко задумывался про себя, и облекла ее всмъ очарованіемъ своего ребяческаго ума и гкенской нжности. Гте сказалъ гд-то, или же ему только приписываютъ это, что ‘въ сердц каждаго человка есть нчто такое что еслибы вы знали вы бы стали ненавидть его’. Но то что говорилъ Гте, тмъ боле то что ему приписываютъ никогда нельзя понимать буквально. Ни одинъ обширный геній — геній поэтъ и мыслитель въ то же время — не можетъ быть понимаемъ такимъ образомъ. Солнце свтитъ на сорную кучу. Но оно не иметъ пристрастія къ сорной куч. Оно только освщаетъ ее также какъ освщаетъ и розу. Но Кенелмъ всегда смотрлъ на этотъ слабый лучъ такого громаднаго свтила какъ Гте съ презрніемъ самымъ вефилософскимъ для философа слишкомъ молодаго чтобы не считать священнымъ каждое слово такого великаго мастера. Кенелмъ полагалъ что корень всякой частной благожелательности, всякаго просвщеннаго движенія въ общественныхъ реформахъ лежитъ въ теорем противоположной, т.-е. что въ природ каждаго человка есть нчто такое что, если добраться до него, очистить, отполировать и сдлать ясно видимымъ для глазъ, заставило бы насъ полюбить этого человка. И встртивъ самородное невыработанное сочувствіе къ результатамъ долгой и упорной борьбы его собственнаго разумнія противъ ученія нмецкаго гиганта онъ почувствовалъ что нашелъ, правда боле молодую, но настолько боле покорную, по причин своей молодости — сестру своей мужской души.
Мысль о ея симпатіи къ его собственному странному внутреннему Я, что человкъ только однажды въ жизни чувствуетъ къ дочери Евы, такъ сильно охватила его что онъ не ршался заговорить. Онъ нсколько ускорилъ свой уходъ.
Пройдя позади сада къ мосту что велъ къ его квартир, онъ нашелъ на противоположномъ берегу, у другаго конца моста, мистера Альджернона Сиднея Геля Джонза мирно удившаго рыбу.
— Не хотите ли ознакомиться сегодня съ ручьемъ, сэръ? Возьмите мою удочку.
Кенелмъ вспомнилъ что Лили назвала книгу Исаака Уэлтона ‘жестокою’, и слегка покачавъ головой пошелъ домой. Тамъ онъ слъ молча у окна и смотрлъ на зеленую лужайку и густую иву и блую стну сквозившую въ деревьяхъ, какъ смотрлъ наканун.
— А, прошепталъ онъ наконецъ,— если, какъ я всегда думалъ, человкъ лишь изрядно хорошій длаетъ безсознательное добро самымъ процессомъ своей жизни, если онъ не можетъ пройти отъ колыбели до могилы не обронивъ на своемъ пути сменъ силы, плодородія и красоты, какъ беззаботный вихрь или перелетная птица оставляютъ позади себя дубъ и хлбный колосъ или цвтокъ, о! если это такъ, то какъ должно удесятериться это добро если человкъ найдетъ боле кроткаго и чистаго двойника своего существа въ томъ таинственномъ, необъяснимомъ единеніи что и Шекспиръ и простой поденщикъ согласно называютъ любовью, чего никогда не признавалъ Ньютонъ и что Декартъ (единственный соперникъ его въ царств мысли строгой и въ то же время изобилующей воображеніемъ) ограничивалъ связью съ ранними воспоминаніями, объясняя что онъ любитъ косыхъ женщинъ потому что когда онъ былъ мальчикомъ, одна двочка съ этимъ недостаткомъ косила на него глаза по другую сторону забора въ саду его отца! Ахъ, чмъ бы ни было это единеніе между мущиной и женщиной, если это дйствительная любовь, дйствительная связь соединяющая внутреннйшія и лучшія Я обоихъ, то мы ежедневно, ежечасно и и ежеминутно должны благословлять Творца что онъ сдлалъ столь легкою возможность быть счастливымъ и добрымъ!

ГЛАВА VI.

Общество за обдомъ у мистера Брефильда было не такъ малочисленно какъ предполагалъ Кенелмъ. Услыхавъ отъ жены что Кенелмъ будетъ обдать у нихъ, коммерсантъ подумалъ что будетъ любезно относительно Кенелма если онъ пригласитъ еще другихъ гостей.
— Видишь ли, другъ мой, сказалъ онъ Эльзи,— мистрисъ Камеронъ очень хорошая и простая женщина, но не особенно занимательная, а Лили, хоть и хорошенькая двушка, но въ ней чрезвычайно много ребяческаго. Мы многимъ обязаны, душа моя Эльзи, этому мистеру Чиллингли — это было сказано съ глубокимъ чувствомъ въ голос и во взгляд — и должны сдлать для него обдъ какъ можно пріятне. Я привезу съ собой моего друга сэръ-Томаса, а ты пригласи мистера Эмлина съ женой. Сэръ-Томасъ очень умный человкъ, а Эмлинъ очень ученый. Такъ что мистеру Чиллингли будетъ съ кмъ поговорить. Кстати какъ поду въ городъ я пришлю отъ Гровза ногу дичины.
Такимъ образомъ Кенелмъ, придя незадолго до шести часовъ, нашелъ въ гостиной преподобнаго Чарлза Эмлина, викарія Мольсвикскаго прихода, съ супругой, и толстаго человка среднихъ лтъ кому онъ былъ представленъ какъ сэръ-Томасу Пратту. Сэръ-Томасъ Праттъ былъ извстный банкиръ въ Сити. Когда церемонія представленія кончилась, Кенелмъ тихонько подошелъ къ Эльзи.
— Я думалъ что встрчу мистрисъ Камеронъ. Я не вижу ея.
— Она сейчасъ будетъ. Мн показалось что собирается дождь и я послала за ней и за Лили экипажъ. А, вотъ и он!
Вошла мистрисъ Камеронъ, въ черномъ шелковомъ плать. Она всегда носила черное. За нею шла Лили въ плать непорочнаго цвта, приличномъ ея имени, безо всякихъ украшеній, кром тонкой золотой цпочки на которой вислъ простой золотой медальйонъ, и розы въ волосахъ. Она была замчательно прелестна, и къ этой прелести присоединялся какой-то отпечатокъ величія, происходившій можетъ-быть отъ изящества формъ, можетъ-быть отъ граціозной осанки не лишенной нкоторой гордости.
Мистеръ Брефильдъ, человкъ очень аккуратный, сдлалъ знакъ слуг, и минуты черезъ дв тотъ доложилъ что обдъ поданъ. Сэръ-Томасъ повелъ къ столу разумется хозяйку, мастеръ Брефильдъ жену викарія (она была дочь декана), Кенелмъ — мистрисъ Камеронъ, а вакарій — Лили.
За столомъ Кенелмъ сидлъ по лвую руку хозяйки, и его отдляли отъ Лили мистрисъ Камеронъ и мистеръ Эмлинъ. Когда викарій прочелъ молитву, Лили взглянула позади его и своей тетки на Кенелма (онъ сдлалъ то же), faisant une moue, какъ говорятъ Французы. Общаніе данное ей было нарушено. Она сидла между двумя очень взрослыми людьми, викаріемъ и хозяиномъ дома. Кенелмъ отвчалъ такою же гримасой съ грустною улыбкой и невольною дрожью.
Сперва вс молчали. Но посл супа и первой рюмки хересу сэръ-Томасъ началъ:
— Кажется, мистеръ Чиллингли, мы съ вами уже встрчались, хотя я не имлъ тогда чести съ сами познакомиться.— Сэръ-Томасъ помолчалъ, потомъ прибавилъ:— Не такъ давно на послднемъ балу въ Бокингамскомъ дворц.
Кенелмъ утвердительно наклонилъ голову. Онъ былъ на этомъ балу.
— Вы разговаривали съ самою очаровательною женщиной, моимъ другомъ, леди Гленальвонъ. (Сэръ-Томасъ былъ банкиромъ Леди Гленальвонъ).
— Очень хорошо помню, сказалъ Кенелмъ.— Мы сидли въ картинной галлере. Вы подошли и заговорили съ леди Гленальвонъ, и я уступилъ вамъ мое мсто.
— Совершенно справедливо, и вы кажется подошли къ молодой двушк, очень красивой, и богатой наслдниц, миссъ Траверсъ.
Кенелмъ кивнулъ опять и отвернувшись какъ только могъ вжливе обратился къ мистрисъ Камеронъ. Сэръ-Томасъ, довольный тмъ что заявилъ слушателямъ фактъ своей дружбы съ леди Гленальвонъ и то что былъ на придворномъ балу, направилъ теперь свою разговорную способность къ викарію, который, потерпвъ неудачу въ своей попытк вызвать на разговоръ Лили, встртилъ обращеніе баронета съ жаромъ говоруна слишкомъ долго молчавшаго. Кенелмъ никмъ не обезпокоиваемый продолжалъ укрплять свое знакомство съ мистрисъ Камеронъ. Она казалось не особенно внимательно слушала его вступительныя общія мста о погод и при первомъ перерыв сказала:
— Сэръ-Томасъ упомянулъ о массъ Траверсъ, не родня ли она джентльмену служившему прежде въ гвардіи, Леопольду Траверсу?
— Она дочь его. Вы знавали Леопольда Траверса?
— Я слыхала его имя отъ моихъ друзей, давно, очень давно, отвчала мистрисъ Камеронъ съ выраженіемъ грусти въ голос и манер, потомъ, какъ бы отгоняя мелькнувшее въ мысляхъ воспоминаніе, она перемнила предметъ разговора.
— Лили говорила мн, мистеръ Чиллингли, что вы остановились у мистера Джонза въ Кромвель-Лодж. Надюсь вы тамъ хорошо устроились.
— Очень. Мстоположеніе замчательно пріятное.
— Да, это мсто считается самымъ красивымъ на всемъ ручь, и прежде было любимымъ мстомъ рыболововъ, но теперь, я думаю, форель рдко попадается. Бдный мистеръ Джонзъ жалуется что его обычные постояльцы оставили его. Вы вроятно наняли у него квартиру чтобы ловить рыбу. Я думаю что ловля будетъ удачне чмъ говорятъ.
— Это мало интересуетъ меня, я не большой охотникъ до рыбной ловли, а съ тхъ поръ какъ миссъ Мордантъ назвала книгу которая впервые заставила меня испытать это удовольствіе ‘жестокою книгой’, форели сдлались для меня такими же священными какъ крокодилы для древнихъ Египтянъ.
— Лили въ этомъ отношеніи глупенькій ребенокъ. Она не можетъ переносить мысли причинить боль какой бы то ни было безсловесной твари. Какъ разъ предъ вашимъ садомъ есть нсколько форелей которыхъ она приручила. Он дятъ у нея изъ рукъ, она всегда боится чтобъ он не ушли и не были пойманы.
— Но вдь мистеръ Мельвиль рыболовъ?
— Нсколько лтъ тому назадъ онъ уврялъ будто ловитъ рыбу, но я скоре думаю что это былъ просто предлогъ чтобы лежать на трав и читать ‘жестокую книгу’, или же рисовать. Теперь же онъ рдко бываетъ здсь раньше осени, когда становится ужь холодно для такихъ удовольствій.
Въ это время голосъ сэръ-Томаса настолько возвысился что разговоръ между Кенелмомъ и мистрисъ Камеронъ долженъ былъ прекратиться. Разговоръ коснулся нкоторыхъ политическихъ вопросовъ въ которыхъ онъ не сходился съ викаріемъ, и споръ грозилъ сдлаться слишкомъ горячимъ, тогда мистрисъ Брефилъдъ, съ истинно женскимъ тактомъ, начала новый разговоръ тотчасъ же заинтересовавшій сэръ-Томаса, разговоръ касавшійся устройства теплицы для орхидеевъ которую она думала пристроить къ своему дому, при этомъ часто обращались къ мистрисъ Камеронъ, почитавшейся очень искусною въ дл разведенія цвтовъ и казалось когда-то близко знакомой съ дорогимъ семействомъ орхидеевъ.
Когда дамы встали изъ-за стола, ближайшимъ сосдомъ Кенелма остался мистеръ Эмлинъ, который изумилъ Кенелма приведя съ похвалою отрывокъ изъ его собственнаго латинскаго стихотворенія увнчаннаго наградою въ университет, выразилъ надежду что онъ нкоторое время останется въ Мольсвик, указалъ на главншія мста въ окрестностяхъ которыя стоило постить и предложилъ ему осмотрть его библіотеку, довольно богатую лучшими изданіями греческихъ и латинскихъ классиковъ и старинныхъ англійскихъ авторовъ. Ученый викарій очень понравился Кенелму, въ особенности когда заговорилъ о мистрисъ Камеронъ и Лили. О первой онъ сказалъ:
— Она одна изъ тхъ женщинъ въ которыхъ Тишина до такой степени преобладаетъ что не скоро можно распознать какой потокъ добрыхъ чувствъ скрывается подъ невозмутимою поверхностью. Я бы желалъ однакожь чтобъ она была боле дятельна въ воспитаніи своей племянницы, я съ тревожнымъ интересомъ слжу за этою двушкой, и сомнваюсь понимаетъ ли ее мистрисъ Камеронъ. Можетъ-быть впрочемъ только поэтъ, и поэтъ совершенно особаго склада, можетъ понять ее: Лили Мордантъ сама цлая поэма.
— Мн нравится какъ вы опредляете ее. Въ ней есть дйствительно что-то что отличаетъ ее отъ обычной прозы жизни.
— Вы вроятно знаете стихи Вордсворта:
Она чутко будетъ слушать
Какъ среди уединенья
Волны дружною толпою
Шумно водятъ хороводы.
И краса, родясь изъ звуковъ,
Въ ясномъ взор отразится.
Эти строки многіе критики находили непонятными, Лили кажется какъ бы живая ихъ разгадка.
Смуглое лицо Кенелма просіяло, но онъ ничего не отвтилъ.
— Одно только, продолжалъ мистеръ Эмлинъ,— какъ такая двушка, предоставленная вполн самой себ, не выдержанная, не воспитанная, будетъ относиться къ практическимъ обязанностямъ женщины, этотъ вопросъ затрудняетъ и огорчаетъ меня.
— Прикажете еще вина? спросилъ хозяинъ окончивъ разговоръ о торговл съ сэръ-Томасомъ.— Нтъ? Не пойдемъ ли мы къ дамамъ?

ГЛАВА VII.

Въ гостиной никого не было, дамы ушли въ садъ. Когда Кенелмъ идя рядомъ съ мистеромъ Эмлиномъ приближались къ нимъ (сэръ-Томасъ съ мистеромъ Брефильдомъ шли за ними въ нкоторомъ разстояніи), первый спросилъ нсколько неожиданно:
— Что за человкъ этотъ покровитель миссъ Мордантъ, мистеръ Мельвиль?
— Едва ли я смогу отвтить на этотъ вопросъ. Я его мало вижу когда онъ бываетъ здсь. Прежде онъ часто появлялся въ этихъ мстахъ съ шайкой легкомысленныхъ молодыхъ людей, полагаю учениковъ Академіи, и останавливался въ Кромвель-Лодж, такъ какъ въ Грасмир имъ нельзя было помщаться. Нсколько лтъ онъ уже не приводилъ этихъ людей и самъ бываетъ лишь на нсколько дней. Онъ иметъ репутацію очень страннаго человка.
Разговоръ на этомъ прекратился. Толкуя, оба они уклонились отъ прямаго пути черезъ лужайку и зашли на отдаленныя тропинки пролегавшія чрезъ кусты, теперь они вышли на открытую лужайку въ томъ мст гд стоялъ столъ и все общество собралось лить кофе.
— Надюсь, мистеръ Эмлинъ, послышался веселый голосъ Эльзи,— что вы убдили мистера Чиллингли не обращаться въ католичество. Я уврена что вамъ потребовалось на это не мало времени.
Мистеръ Эмлинъ, ревностный протестантъ, слегка отодвинулся отъ Кенелма.
— Вы думаете обратиться….
Онъ не могъ договорить.
— Не бойтесь, дорогой сэръ. Я сознался только мистрисъ Брефильдъ что ходилъ въ Оксфордъ чтобы посовтоваться съ однимъ ученымъ о вопрос затруднявшемъ меня, это такой же отвлеченный вопросъ какъ богословіе, это времяпровожденіе женщинъ въ послднее время. Но я не могу убдитъ мистрисъ Брефилъдъ что въ Оксфорд берутся къ свднію и другія жизненныя затрудненія кром тхъ какими забавляются женщины.
Говоря это Кенелмъ опустился на стулъ возл Лили. Она отвернулась отъ него.
— Я опятъ оскорбилъ васъ?
Лили слегка ложала плечами и не отвчала.
— Кажется, миссъ Мордантъ, что между вашими хорошими качествами природа не дала вамъ одного. Ваше лучшее внутреннее Я должно возмститъ его.
Лили быстро повернулась лицомъ къ нему. Небо начинало темнть, на немъ свтила только вечерняя звзда.
— Какъ! Что вы хотите сказать?
— Какъ прикажете отвчать: вжливо или правдиво?
— Правдиво! непремнно правдиво! Что за жизнь безъ правды?
— Даже когда вришь въ существованіе фей?
— Феи правдивы по-своему. А вы нтъ. Вы не думали о феяхъ когда вы….
— Когда я что?
— Нашли во мн недостатокъ!
— Не думаю. Но я объясню вамъ мои мысли насколько самъ могу читать ихъ, и для этого прибгну къ помощи фей. Предположимъ что фея помстила свою избранницу въ колыбель смертной, что она осыпала эту колыбель всевозможными дарами фей какими не надлены простые смертные но забыла объ одномъ качеств смертныхъ. Избранница выростаетъ чаруя всхъ окружающихъ, они балуютъ, ласкаютъ и портятъ ее. Но настаетъ минута когда недостатокъ одного изъ качествъ смертныхъ чувствуется ея друзьями и тми кто восхищается ею. Отгадайте что это такое.
Лили подумала.
— Я вижу что вы разумете: то что противоположно правдивости — вжливость.
— Нтъ, не совсмъ такъ, хотя вжливость случайно и входитъ въ это качество, это очень скромное качество, самое не поэтическое качество, имъ обладаютъ многіе темные люди, однако же безъ него ru одна фея не можетъ очаровать смертнаго когда на лиц ея появится первая морщинка. Не можете ли теперь отгадать?
— Нтъ, вы мучаете и раздражаете меня, и Лили капризно топнула ножкой, какъ это уже случилось однажды въ присутствіи Кенелма.— Говорите прямо, я требую.
— Миссъ Морданъ, простите меня, я не осмливаюсь, сказалъ Кенелмъ склоняя голову какъ бы предъ королевой, и отошелъ къ мистрисъ Брефильдъ.
Лили осталась сердито надувшись.
Сэръ-Томасъ слъ на стулъ оставленный Кенелмомъ.

ГЛАВА VIII.

Пришла пора отправляться по домамъ. Изо всхъ гостей одинъ сэръ-Томасъ остался ночевать. У мистера и мистрисъ Эмлинъ былъ свой экипажъ. Экипажъ мистрисъ Брефильдъ былъ поданъ чтобъ отвезти домой мистрисъ Камеронъ и Лили.
Лили проговорила нетерпливо и нелюбезно:
— Кто бы не предпочелъ идти пшкомъ въ такую ночь? и пошептала что-то тетк.
Мистрисъ Камеронъ услыхавъ шопотъ Лили и повинуясь всмъ ея прихотямъ сказала:
— Вы очень добры, дорогая мистрисъ Брефильдъ, но Лили предпочитаетъ идти домой пшкомъ, дождя теперь ждать нельзя.
Кенелмъ послдовалъ за теткой и племянницей и скоро догналъ ихъ на берегу ручья.
— Очаровательная ночь, мистеръ Чиллингли, сказала мистрисъ Камеронъ.
— Англійская лтняя ночь, ничего подобнаго нтъ въ тхъ странахъ какія мн довелось видть. Но увы! англійскихъ лтнихъ ночей очень не много.
— Вы много путешествовали за границей?
— Нтъ, не много, больше пшкомъ.
Лили до сихъ поръ не произнесла ни слова и шла съ поникшею годовой. Тутъ она подняла голову и сказала самымъ кроткимъ и примирительнымъ голосомъ какимъ только можетъ говорить человкъ:
— Вы были въ чужихъ краяхъ,— потомъ уступая обычаямъ свта, чего прежде никогда не длала обращаясь къ нему прибавила:— мистеръ Чиллингли, и продолжала боле дружески:— Какъ много значенія въ этомъ слов ‘чужія края’! Вдали отъ самого себя, вдали отъ своей обычной жизни. Какъ я вамъ завидую! Вы были въ чужихъ краяхъ, Левъ тоже былъ (она поправилась), я хочу сказать мой покровитель, мистеръ Мельвиль.
— Да я былъ въ чужихъ краяхъ, но вдали отъ себя — никогда. Есть старинная пословица (вс старинныя изреченія правдивы, большая часть новыхъ ложны), что человкъ носитъ родную землю на подошвахъ своихъ ногъ.
Здсь тропинка нсколько сузилась. Мистрисъ Камеронъ пошла впередъ, Кенелмъ и Лили сзади, она разумется по сухой дорожк, онъ по росистой трав.
Она остановила его.
— Вы идете по сырости, въ такихъ тонкихъ ботинкахъ.
Лили инстинктивно сошла съ сухой дорожки.
Какъ ни просты были эти слова Лили, и даже несообразны будучи сказаны слабою двушкой гладіатору въ род Кенелма, они освтили цлый міръ женственности, показали всю невдомую страну сокрытую для ученаго мистера Эмлина, страну которою овладваетъ и гд царствуетъ неразумная двушка становясь женою и матерью.
При этихъ простыхъ словахъ И порывистомъ движеніи, Кенелмъ остановился въ какомъ-то мечтательномъ изумленіи. Онъ возразилъ кротко:
— Простите ли вы мн мои грубыя слова? Я осмливался находить въ васъ недостатки.
— И такъ врно. Я обдумала все что вы говорили и чувствую что вы были правы, только я все еще не совсмъ понимаю какое вы разумли качетво смертныхъ чмъ фея не надлила свою избранницу.
— Если я не смлъ сказать этого прежде, теперь еще меньше смю.
— Скажите.
Теперь ужь она не топала ногой, глаза ее не сверкали, не обнаруживалось своеволія, говорившаго: ‘я требую’, только ‘скажите’, кроткое, нжное, молящее.
Кенелмъ собрался съ духомъ и не смя взглянуть на Лили проговорилъ быстро:
— Качество которое слдуетъ имть мущинамъ, во еще боле необходимо женщинамъ, по мр ихъ сходства съ феями, хотя это самая простая вещь. Это качество — добрый нравъ.
Лили сдлала неожиданный прыжокъ въ сторону отъ него и присоединилась къ тетк идя по сырой трав.
Когда они дошли до садовой калитки, Кенелмъ приблизился и отворилъ ее. Лили высокомрно прошла мимо него, они дошли до дверей дома.
— Я не приглашаю васъ войти въ такой часъ, сказала мистрисъ Камеронъ.— Это была бы лживая любезность.
Кенелмъ поклонился и пошелъ. Лили оставила тетку и подойдя къ нему протянула руку.
— Я подумаю о вашихъ словахъ, мистеръ Чиллингли, сказала она страннымъ величественнымъ тономъ.— Теперь ма кажется что вы не правы. У меня не дурной нравъ, но….— она остановилась и потомъ прибавила съ высокомрнымъ видомъ, который, не будь она такъ замчательно красива, показался бы грубымъ:— во всякомъ случа я васъ прощаю.

ГЛАВА IX.

Въ окрестностяхъ Мольсвика было много красивыхъ виллъ, и владльцы ихъ были вообще богатые люди, хотя тамъ почти не было того что называется обществомъ. Это происходило можетъ-статься отъ того что между владльцами не было лицъ принадлежащихъ къ тому что обыкновенно называется аристократическимъ классомъ и было много аристократическихъ претензій. Семейство мистера А., нажившаго состояніе биржевою игрой, поднимало носъ предъ семействомъ Б., который важилъ еще большее состояніе полотняною торговлей, между тмъ какъ семейство мистера Б. очень холодно относилось къ семейству мистера С., разбогатвшаго больше ихъ обоихъ ссудою денегъ подъ залогъ, чья жена носила брилліанты и не умла говорить правильно. Англія была бы такою аристократическою страной что въ ней жить бы нельзя было еслибъ уничтожить въ ней то что теперь называется аристократіей. Брефильды были единственные люди соединявшіе враждующіе элементы мольсвикскаго общества, частію потому что вс признавали ихъ первенство, не только потому что они прежде другихъ водворились тамъ (Брефильды владли Брефильдвилемъ въ теченіи четырехъ поколній), но и по богатству пріобртенному такими коммерческими предпріятіями кои почитаются высшими, и потому что домъ ихъ считался самымъ изящнымъ, главнйшимъ же образомъ потому что Элъзи, вмст съ замчательно-пріятнымъ и веселымъ нравомъ, имла извстную силу воли (что обнаруживало и ея бгство), и приглашая гостей умла принудить ихъ быть вжливыми другъ съ другомъ. Она начала эти примирительныя дйствія устраивая дтскіе праздники, и когда дти подружились между собою, родители по необходимости сходились ближе. Но такъ какъ она еще недавно принялась за разршеніе этой задачи, то результаты не были еще вполн достигнуты. Такимъ образомъ, хотя въ Мольсвик стало извстно что молодой джентльменъ, наслдникъ титула баронета и богатаго помстья, поселился въ Кромвель-Лодж, но онъ не получалъ приглашеній ни отъ А., ни отъ Б., ни отъ С. Викарій, зайдя къ Кенелму на слдующій день посл обда въ Брефильдвил, объяснилъ ему мстныя общественныя условія.
— Вы понимаете, сказалъ онъ,— что если наши сосди не предложатъ вамъ отдыха отъ удовольствій одиночества, то это не отъ недостатка любезности. Это только застнчивость, а не невжливость. Эти соображенія побудили меня, рискуя показаться выскочкой, просить васъ заглянуть какъ-нибудь утромъ или вечеромъ когда вамъ наскучитъ оставаться только съ собою вдвоемъ, положимъ напримръ что вы пьете у насъ чай сегодня вечеромъ, вы встртите молодую особу чьимъ сердцемъ вы уже овладли.
— Чьимъ сердцемъ я овладлъ! запнулся Кенелмъ и яркій румянецъ покрылъ его щеки.
— Но, продолжалъ викарій,— она пока еще не иметъ на васъ брачныхъ видовъ. Ей только двнадцать лтъ, это моя дочь Клемми.
— Клемми! она ваша дочь. Я этого не зналъ. Принимаю ваше приглашеніе съ величайшею благодарностью.
— Мн не слдуетъ дольше отрывать васъ отъ вашей забавы. Небо покрылось облаками, что общаетъ хорошую ловлю. На какую приманку вы ловите?
— По правд сказать я не думаю чтобы ручей сильно соблазнялъ меня своими форелями, я предпочитаю блужданье по проселкамъ ‘безшумному занятью рыбака’. Я неутомимый пшеходъ, и здшнія живописныя окрестности мн очень нравятся. Кром того,— прибавилъ Кенелмъ чувствуя надобность привести боле вроятное объясненіе своего продолжительнаго пребыванія въ Кромвель-Лодж чмъ живописныя окрестности,— кром того я хочу посвятить свое время чтенію. Въ послднее время я былъ очень лнивъ, а уединеніе этого мста будетъ способствовать занятіямъ.
— Смю спросить, вы не предназначаете себя къ какой-нибудь ученой профессіи?
— Ученыя профессіи, возразилъ Кенелмъ,— такое ненавистное выраженіе что мы всячески стараемся искоренить его изъ языка. Вс профессіи въ наше время надо посравнить. Уровень знаній военной профессіи немножко повысимъ, а уровень знаній ученаго сословія понизимъ. Есть кабинетъ-министры которые смются надъ употребленіемъ греческаго и латинскаго языковъ. И даже такія мужественныя званія какъ правовдніе и медицина должны приноровиться ко вкусамъ и приличіямъ женскихъ пансіоновъ. Нтъ, я не предназначаю себя ни къ какой профессіи, но и такой невжественный человкъ какъ я не сдлается хуже если время отъ времени перечтетъ нсколько книгъ.
— Здсь вы кажется плохо снабжевы книгами, сказалъ викарій оглянувъ комнату, гд на стол въ углу лежало съ полдюжины старыхъ томовъ очевидно принадлежавшихъ не жильцу, а хозяину дома.— Но моя библіотека, какъ я уже говорилъ, къ вашимъ услугамъ. Какую отрасль вы предпочитаете?
Кенелмъ былъ и казался смущенъ. Помолчавъ онъ отвтилъ:
— Чмъ отдаленне отъ настоящаго времени, тмъ лучше. Если у васъ есть книги о нравахъ и обычаяхъ тхъ кто, по новымъ въ наук идеямъ, были нашими человкообразными прародителями во времена ихъ переходнаго состоянія отъ морскаго животнаго къ горилл, для меня было бы очень назидательно прочесть ихъ.
— Увы, сказалъ мистеръ Эмлинъ смясь,— такихъ книгъ не дошло до насъ.
— Нтъ такихъ книгъ? Вы ошибаетесь, гд-нибудь ихъ должно быть множество. Я признаю всю удивительную силу изобртенія какою одарены были творцы поэтическихъ вымысловъ, между тмъ даже самые великіе мастера въ этой отрасли литературы — ни Скоттъ, ни Сервантесъ, ни Гте, ни даже Шекспиръ — не могли ршиться возсоздавать прошлое безъ тхъ матеріаловъ какіе они находили въ книгахъ къ нему относившихся. И хотя я съ не меньшимъ удовольствіемъ признаю что среди насъ въ настоящее время живетъ творецъ поэтическихъ вымысловъ съ неизмримо большею изобртательностью чмъ они — взывающій къ нашему легковрію въ самыя чудовищныя чудища въ прелестномъ дружески разговорномъ слог,— но я все-таки не могу допустить чтобы даже и этотъ несравненный романистъ могъ такъ заколдовать наше пониманіе чтобы заставить насъ поврить что если кошка миссъ Мордантъ боится замочить свои лапы, то это вроятно потому что въ доисторическія времена ея предки жили на сухой почв Египта, или что когда кто-нибудь изъ великихъ ораторовъ, какой-нибудь Питтъ или Гладстонъ, отражаетъ съ вжливою улыбкой, открывающею его клыки, грубое нападеніе оппонента, то онъ выдаетъ тмъ свое происхожденіе отъ ‘человкообразныхъ предковъ’ которые привыкли скалить зубы на своихъ враговъ. Несомннно, несомннно что должны быть книги, донын сохранившіяся, писанныя философами до рожденія Адама, въ которыхъ находятся подтвержденія, хотя бы въ форм миическихъ сказаній, подобныхъ поэтическихъ вымысловъ. Несомннно что какіе-нибудь ранніе лтописцы свидтельствуютъ что видли, видли собственными глазами, великаго горилла который сдиралъ съ себя волосяные покровы чтобы понравиться молодой особ своей породы, и что они замчали постепенное превращеніе однихъ животныхъ въ другія. Потому что, если вы скажете мн что этотъ знаменитый романистъ есть только осторожный ученый, и что мы должны принимать его вымыслы согласно трезвымъ законамъ очевидности и факта, то въ этомъ отношеніи всякая самая невроятная сказка о привидніяхъ можетъ гораздо лучше удовлетворить здравый смыслъ скептика. Впрочемъ, если у васъ нтъ такихъ книгъ, то снабдите меня самыми нефилософскими какія у васъ есть, о магіи, напримръ, о философскомъ камн….
— У меня есть нсколько такихъ, сказалъ викарій смясь,— выберете сами.
— Если вы теперь идете домой, позвольте мн пройти съ вами часть пути, я еще не знаю гд находится церковь и церковный домъ, а мн слдуетъ знать это раньше вечера.
Кенелмъ съ викаріемъ пошли рядомъ, разговаривая, черезъ мостъ и по той сторон ручья гд былъ домъ мистрисъ Камеронъ. Проходя вдоль садоваго забора позади дома, Кенелмъ вдругъ замолчалъ среди рчи заинтересовавшей мистера Эмлина и также внезапно остановился. Немного впереди его стояла деревенская старуха съ которою Лили разговаривала стоя по другую сторону садовой ршетки. Мистеръ Эмлинъ сначала не замтилъ того что увидалъ Кенелмъ, обернулся и взглянулъ на своего спутника удивляясь внезапному перерыву его рчи. Двушка подала маленькую корзинку старух, которая проговорила съ низкимъ поклономъ: ‘Богъ да благословитъ васъ’. Хотя это было сказано тихо, но Кенелмъ услыхалъ и сказалъ мистеру Эмлину:
— Есть ли боле крпкая связь между сей жизнью и будущею чмъ благословеніе Божіе призываемое на молодость устами старости?

ГЛАВА X.

— Какъ поживаетъ вашъ мужъ, мистрисъ Гели? сказалъ священникъ дойдя до мста гд стояла старуха, прекрасное лицо Лили все еще наклонялось къ ней, Кенелмъ медленно слдовалъ за нимъ.
— Покорнйше васъ благодарю, сэръ, ему лучше, онъ ужь встаетъ съ постели. Барышня сдлала ему пропасть добра…
— Тш! сказала Лили красня.— Спшите теперь домой, не надо заставлять его ждать обда.
Старуха опять поклонилась и пошла скорыми шагами.
— Знаете ли, мистеръ Чиллингли, сказалъ мистеръ Эмлинъ,— что миссъ Мордантъ лучшій докторъ въ вашихъ мстахъ? Такъ что если ей удастся вылчить еще нсколькихъ, то число ея паціентовъ сдлается наконецъ обременительнымъ.
— Вы еще вчера, сказала Лили,— бранили меня за самое удачное мое излченіе.
— Я?… А, помню, вы заставили этого глупаго ребенка Меджъ врить что въ аррорут который вы послали ей было волшебство фей. Признаюсь, васъ слдовало побранить.
— Нтъ. Я сама приготовляла аррорутъ, а разв я не фея? Я сейчасъ получила милую записочку отъ Клемми, мистеръ Умлинъ, она проситъ меня придти сегодня вечеромъ посмотрть ея новый волшебный фонарь. Потрудитесь передать ей что я буду, но чуръ не бранить меня.
— И вс волшебства? сказалъ мистеръ Эмлинъ, — хорошо.
Лили и Кенелмъ до сихъ поръ еще не обмнялись ни словомъ. Она отвчала важнымъ наклоненіемъ головы на его молчаливый поклонъ. Но тутъ она обернулась къ нему застнчиво и сказала:
— Я думаю вы все утро ловили рыбу?
— Нтъ, рыбы въ окрестности находятся подъ покровительствомъ феи, которой я не могу ослушаться.
Лицо Лили просіяло и она протянула ему руку черезъ ршетку.— Прощайте, я слышу тетинъ голосъ. Опять эти ужасные французскіе глаголы!
Она исчезла въ кустахъ, откуда до нихъ донеслась трель ея молодаго голоса пвшаго про себя.
— У этого ребенка золотое сердце, сказалъ мистеръ Эмлинъ когда они пошли дальше.— Я не преувеличивалъ говоря что она лучшій докторъ въ нашихъ мстахъ. Я думаю бдные люди въ самомъ дл врятъ что она фея. Мы разумется посылаемъ нашимъ бднымъ прихожанамъ пищу и вино, кто нуждается въ этомъ, но кажется что это никогда не приноситъ имъ столько пользы какъ ея маленькія блюда приготовленныя ея собственными маленькими ручками, не знаю замтили ли вы корзинку что она дала старух. Миссъ Лили научила Уылла Гоуэра длать красивыя маленькія корзиночки, и кладетъ свои желе или другія вкусныя вещи въ изящныя форфоровыя баночки красиво вставленныя въ эти корзиночки украшенныя лентами. Видъ этихъ вещицъ возбуждаетъ аппетитъ больныхъ, и разумется этого ребенка теперь можно называть феей, но я бы желалъ чтобы мистрисъ Камеронъ побольше занималась ея воспитаніемъ. Не можетъ же она остаться феей навсегда.
Кенелмъ вздохнулъ, но не отвчалъ.
Мистеръ Эмлинъ перевелъ разговоръ на ученые предметы. Дойдя до мста откуда былъ виденъ городъ, викарій остановился указывая въ направленіи къ церкви, которой шпиль поднимался нсколько влво, тутъ же виднлись два старыя, тиссовыя дерева оснявшія кладбище, а позади часть церковнаго дома гд жилъ викарій, посреди кустовъ окружавшаго его сада.
— Теперь вы будете знать дорогу, сказалъ викарій,— простите если я здсь оставлю васъ, мн нужно навстить кой-кого, между прочимъ и бднаго Гели, мужа старухи что вы видли. Я читаю ему каждый день главу изъ Библіи, во все-таки думаю что онъ вритъ въ волшебства фей.
— Лучше слишкомъ много врить чмъ слишкомъ мало, сказалъ Кенелмъ и повернувшись пошелъ въ деревню, гд провелъ полчаса съ Уылломъ разсматривая красивыя корзиночки что научила его длать Лили. Потомъ идя медленно домой онъ своротилъ въ сторону на кладбище.
Церковь, построенная въ тринадцатомъ вк, была не велика, но очевидно достаточна для прихода, такъ какъ въ ней не было признаковъ новыхъ пристроекъ, въ передлкахъ и поправкахъ она не нуждалась. Столтія смягчили только краски на ея прочныхъ стнахъ: ее не портили огромные стебли плющей протягивавшіе свои горделивые листья до самой вершины ея стройной башни, ни нжвые стебли розъ которые тянулись на футъ или на два въ вышину около массивныхъ контрфорсовъ. Мстность кладбища была необычайно живописна: защищенная съ свера возвышенностью покрытою лсомъ, она склонялась на югъ къ приходской земл, чрезъ которую бжалъ ручеекъ, въ довольно близкомъ разстояніи такъ что его говорливое журчаніе было слышно въ тихій день. Кенелмъ слъ на старую могилу принадлежавшую очевидно въ старинныя времена лицамъ выше обыкновеннаго общественнаго положенія, теперь вс украшенія ея сгладились.
Тишина и уединеніе этого мста имли свою прелесть для его задумчиваго характера, и онъ долго остался тамъ, позабывъ о времени, едва слыша бой часовъ предостерегавшихъ о потер онаго.
Вдругъ тнь, тнь имвшая человческую форму, упала на траву на которой мечтательно покоились его взоры. Онъ вздрогнулъ, поднялъ голову и увидалъ Лили стоявшую предъ нимъ молча и неподвижно. Образъ ея до такой степени занималъ его мысли что онъ почувствовалъ содраганіе ужаса какъ будто бы мысли вызвали ея призракъ. Она заговорила первая.
— Вы тоже здсь? сказала она очень тихо, почти шепотомъ.
— Тоже! повторилъ Кенелмъ вставая.— Тоже! Не удивительно что я, чужой въ этихъ мстахъ, былъ привлеченъ къ самому почтенному здшнему зданію. Даже беззаботнйшій путешественникъ, остановясь въ какомъ-нибудь отдаленномъ жилищ живыхъ, обращаетъ взоры свои къ мсту упокоенія мертвыхъ. Меня удивляетъ что васъ, миссъ Мордантъ, также привлекло это мсто.
— Это мое любимое мсто, сказала Лили,— и я всегда любила его. Я много часовъ просиживала на этомъ могильномъ камн. Странно думать что никому неизвстно кто покоится подъ нимъ. Путеводитель по Мольсвику, хоть и сообщаетъ исторію церкви начиная съ царствованія когда она была построена, приводитъ однакожь только догадку что въ этой могил, самой обширной и древней на кладбищ, погребены члены фамиліи Монтфичетъ, когда-то самой могущественной въ графств, во исчезнувшей со временъ Генриха VI. Но,— прибавила Лили — здсь не осталось ни одной буквы изъ имени Монтфичетъ. Я открыла больше другихъ — я изучила для того черныя письмена. {Черныя письмена, то же что готическія буквы, были введены въ Англіи въ четырнадцатомъ вк, до изобртенія книгопечатанія рукописи писались такими письменами, въ подражаніе рукописямъ такъ же печатались въ начал и книги. Англійскія книги изданныя ране 1500 года вс напечатаны этими буквами, ихъ называютъ черными книгами.} Посмотрите сюда,— и она указала на небольшое мсто очищенное отъ моху.— Видите эти фигуры, разв это не цифра XVIII? Посмотрите еще на то мсто гд прежде была строка надъ этими фигурами, видите ELE. Здсь должно-быть была погребена Элеонора умершая восьмнадцати лтъ….
— Мн кажется вроятне что цифра относится ко времени кончины, можетъ-быть 1318, и насколько я могу разбирать черныя письмена, хоть это больше по части моего отца, мн кажется что это AL, а не EL, и что между вторымъ Е и L была еще буква которая теперь стерлась. Не похоже чтобъ и могила принадлежала какой-нибудь могущественной фамиліи жившей въ этихъ мстахъ. Ихъ монументъ, по обычаю, находился бы внутри церкви, можетъ-быть въ собственной усыпальниц.
— Не старайтесь разстроить мои мысли, сказала Лили покачивая головою,— вамъ это не удастся, я хорошо знаю ея исторію. Она была молода, кто-то любилъ ее и поставилъ надъ ней памятникъ, посмотрите какъ длинна эпитафія! Какъ много здсь было сказано въ похвалу ей и о его гор! Потомъ онъ пошелъ своимъ путемъ, и могила осталась заброшенною, судьба ея была позабыта.
— Любезнйшая миссъ Мордантъ, поистин это смлая фантазія прясть изъ такой слабой нити. Но если даже это а справедливо, то нтъ повода думать что жизнь позабыта если заброшена могила.
— Можетъ-быть нтъ, сказала Лили задумчиво.— Но если по смерти я буду имть возможность смотрть на землю, я думаю мн было бы пріятно видть что могила моя не забыта тми кто когда-то любилъ меня.
Говоря это она отошла отъ него и направилась къ маленькой могильной насыпи, казалось недавней, въ головахъ стоялъ простой крестъ, и вокругъ него узкая полоска цвтовъ. Она опустилась на колни около цвтовъ и выполола нсколько сорныхъ травъ. Потомъ поднялась и сказала Кенелму, послдовавшему за ней и стоявшему возл:
— Здсь лежитъ маленькая внучка бдной старой мистрисъ Гельсъ. Мн не удалось вылчить ее, хоть я очень старалась: она такъ любила меня и умерла на моихъ рукахъ. Нтъ, зачмъ я говорю ‘умерла’, разв есть такая вещь какъ смерть! Это только перемна жизни:
Существованье и душа — ихъ связь тснй
Чмъ двухъ воздушныхъ волнъ между собою.
— Чьи это строки? спросилъ Кенелмъ.
— Не знаю, я слышала ихъ отъ Льва. Не находите ли вы что он справедливы?
— Да! Но он не передаютъ мысли о томъ что эта жизнь оставляется для другой боле желательной для многихъ изъ насъ. Посмотрите какъ тихо и прекрасно и свтло надъ вами это небо, будемте говорить о немъ, а не о кладбищ гд стоимъ.
— Но разв нтъ еще неба, прекрасне чмъ то что надъ нами, мы видимъ его будто во сн, видимъ лучше когда говоримъ о могилахъ?— Не дожидаясь отвта Лили продолжала:— Я посадила эти цвты. Мистеръ Эмлинъ сердился на меня, онъ говоритъ что это католическій обычай. Но онъ не ршился велть вырвать ихъ. Думаете вы что это не хорошо! Бдная маленькая Нелль! Она такъ любила цвты. И Элеонора въ большой могил можетъ-быть тоже звала кого-нибудь кто звалъ ее Нелль, но на могил ея нтъ цвтовъ. Бдная Элеонора!
Она сняла букетъ бывшій у нея на груди и возвратясь къ могил положила его на старый камень.

ГЛАВА XI.

Они оставили кладбище и пошли по дорог къ Грасмиру. Кенелмъ шелъ рядомъ съ Лили, ни слова не было сказано между ними пока они не дошли до мста откуда открывался домъ Лили.
Тогда она неожиданно остановилась и поднявъ къ нему свое очаровательное лицо сказала:
— Я общала подумать о томъ что вы мн сказали вчера вечеромъ. Я думала, и могу поблагодарить васъ отъ души. Вы были очень добры, мн никогда прежде не казалось что у меня дурной нравъ, никто не говорилъ мн этого. Но теперь я вижу что вы разумли: по временамъ я чувствую слишкомъ живо и обнаруживаю это. Но какъ я выказала это предъ вами, мистеръ Чиллингли?
— Разв вы не отворотились отъ меня когда я сидлъ около васъ въ саду мистрисъ Брефильдъ, не удостоивая меня отвта когда я спрашивалъ не обидлъ ли васъ?
Лицо Лили покрылось румянцемъ, и голосъ ея задрожалъ какъ она отвтила:
— Я не была обижена, это не былъ дурной нравъ, это было хуже.
— Хуже — что жь это могло быть?
— Боюсь что это была зависть.
— Зависть къ чему, къ кому?
— Не знаю какъ это объяснить, я боюсь что тетя права и волшебныя сказки внушаютъ глупыя и дурныя мысли. Когда сестры Сендриліоны отправились на королевскій балъ, а Сендриліона осталась одна, разв она не желала тоже отправиться туда? Разв она не завидовала своимъ сестрамъ?
— А! Теперь понимаю, сэръ-Томасъ говорилъ о королевскомъ бал.
— И вы были тамъ и разговаривали съ прекрасными дамами: я была глупа, мн стало больно.
— Вамъ? А когда мы въ первый разъ видлись вы удивлялись какъ люди которые могутъ жить въ деревн предпочитаютъ жить въ городахъ, значитъ вы иногда противорчите себ и вздыхаете о большомъ свт что лежитъ за этими тихими берегами. Вы чувствуете что у васъ есть молодость и красота и желаете чтобы другіе восхищались вами.
— Это не совсмъ такъ, сказала Лили, и ея невинное лицо приняло смущенный видъ,— и въ лучшія минуты, когда появляется мое лучшее Я, я знаю что не создана для большаго свта о которомъ вы говорите. Но видите ли….
Она опять умолкла и войдя въ садъ устало опустилась на скамью возл дорожки. Кенелмъ также слъ ожидая чтобъ она кончила свою прерванную рчь.
— Видите ли, продолжала она въ смущеніи опустивъ глаза и чертя на песк неясные круги своею волшебною ножкой,— дома, съ тхъ поръ какъ я себя помню, со мной обращались какъ будто бы я была — какъ бы это сказать? Дочерью одной изъ вашихъ знатныхъ дамъ. Даже Левъ, который такъ благороденъ, такъ великъ, казалось считалъ меня, когда я была ребенкомъ, за маленькую царевну, разъ когда я сказала неправду онъ не бранилъ меня, но я никогда не видала его такимъ печальнымъ и огорченнымъ какъ въ то время какъ онъ сказалъ: ‘никогда не забывайте впередъ что вы леди’. И, но я надола вамъ….
— Ничуть, продолжайте.
— Нтъ, я сказала довольно чтобъ объяснить почему у меня по временамъ являются гордыя мысли и пустыя мысли, почему напримръ я говорила себ: можетъ-быть я имю право занимать мсто среди тхъ прекрасныхъ леди съ которыми онъ…. но теперь это прошло.
Она поспшно встала и съ веселымъ смхомъ побжала къ мистрисъ Камеронъ, которая медленно шла по дорожк съ книгой въ рукахъ.

ГЛАВА XII.

Въ дом священника въ этотъ вечеръ собралось самое веселое общество. Лили не ожидала встртить тамъ Кенелма, и лицо ея просіяло когда при вход ея онъ отвернулся отъ книжныхъ полокъ на которыя мистеръ Эмлинъ обращалъ его вниманіе. Но вмсто того чтобъ отвчать на его привтствіе она выбжала на лужайку гд Клемми и другія дти встртили ее радостнымъ крикомъ.
— Вы не знакомы съ Маклиновымъ Ювеналомъ? сказалъ ученый священникъ,— онъ вамъ очень понравится, вотъ онъ, посмертное сочиненіе изданное Георгомъ Лонгомъ. Я могу дать вамъ Лукреція изданія Монро 1869. У насъ-таки есть нсколько ученыхъ которые могутъ соперничать съ германскими.
— Отъ души радъ слышать это, сказалъ Кенелмъ.— Но много еще пройдетъ времени прежде чмъ они пожелаютъ соперничать съ нами въ игр которую миссъ Клемми затяла теперь на лужайк и въ которой Англія пріобрла уже европейскую репутацію.
— Не понимаю. Какая игра?
— Кошка и мышка. Съ вашего позволенія я пойду посмотрть какъ посчастливится кошк.
Кенелмъ присоединился къ дтямъ, между которыми Лили казалась тоже ребенкомъ. Отказавшись, несмотря на упрашиванья Клемми, принять участіе въ игр, онъ слъ въ нкоторомъ разстояніи на дерновую скамью, оставаясь лнивымъ зрителемъ. Глаза его слдили за быстрыми движеніями Лили, слухъ упивался музыкой ея веселаго смха. Могла ли это быть та самая двушка которую онъ видлъ въ заботахъ о цвтахъ на могильныхъ камняхъ! Мистрисъ Эмлинъ перейдя лужайку присоединилась къ нему свъ на ту же скамью. Мистрисъ Эмлинъ была чрезвычайно умная женщина, но она не была ужасна, напротивъ, пріятна, и хотя сосдки говорили про нее ‘они говоритъ какъ книга’, но ея пріятный голосъ увичтожалъ это обвиненіе.
— Кажется, мистеръ Чиллингли, сказала она,— мн слдуетъ извиниться что мужъ пригласилъ васъ на такую пустую, какъ вамъ должно казаться, забаву какъ дтскій праздникъ. Но когда мистеръ Эмлинъ просилъ васъ пожаловать сегодня вечеромъ, онъ не зналъ что Клемми тоже позвала своихъ молодыхъ друзей. Онъ разчитывалъ на серіозный разговоръ съ вами о своихъ любимыхъ научныхъ занятіяхъ.
— Я еще не такъ давно оставилъ школу и потому предпочитаю полупраздники урокамъ даже такого пріятнаго наставника какъ мистеръ Эмлинъ.
Счастливые года — кто бъ не хотлъ ребенкомъ снова стать!
— Нтъ, сказала мистрисъ Эмлинъ съ серіозною улыбкой.— Кто такъ прекрасно какъ мистеръ Чиллингли началъ карьеру мущины, захочетъ ли вернуться назадъ и снова стать мальчикомъ?
— Но, любезнйшая мистрисъ Эмлинъ, строка что я привелъ вылилась изъ сердца человка опередившаго всхъ соперниковъ на избранномъ имъ поприщ, бывшаго въ то время въ полномъ цвт юности и славы. И если такой человкъ въ такую эпоху своей карьеры вздыхалъ желая снова стать ребенкомъ, то безъ сомннія въ это время онъ вспоминалъ о дтскихъ полупраздникахъ стараясь забыть о жизненныхъ задачахъ которыя былъ осужденъ изучать какъ мущина.
— Я думаю что это стихъ изъ Чайльдъ Гарольда, вроятно вы не станете прилагать ко всему человчеству чувства поэта такъ исключительно проникнутаго самомнніемъ (если можно такъ выразиться) и чьи чувства часто такъ болзненны.
— Вы правы, мистрисъ Эмлинъ, сказалъ Кенелмъ простодушно.— Между тмъ дтскіе полупраздники очень счастливая вещь, и изъ среды человчества вообще очень многіе рады были бы воротить ихъ. Я думаю, даже самъ мистеръ Эмлинъ.
— Мистеръ Эмлинъ пользуется теперь полупраздникомъ. Видите онъ стоитъ тамъ предъ окномъ? Слышите какъ онъ смется? Веселье дтей снова длаетъ его ребенкомъ. Надюсь что вы останетесь еще нсколько времени въ нашихъ мстахъ, и я уврена что вы съ нимъ полюбите другъ друга. Для него же такое рдкое счастіе встртить ученаго какъ вы съ кмъ бы поговорить.
— Простите, но я не ученый, это слишкомъ почетное слово чтобы прилагать его къ лнивцу нахватавшемуся только вершковъ книжныхъ знаній.
— Вы слишкомъ скромны. У мужа есть экземпляръ вашихъ стиховъ за которые вы получили награду въ Комбридж, онъ говоритъ что латынь ихъ превосходна. Я повторяю его собственныя слова.
— Писать латинскіе стихи ршительно пустяки, это доказываетъ только что у человка былъ прекрасный туторъ, какой былъ у меня. Но возвратимся къ боле интересному вопросу о полулраздникахъ. Вотъ Клемми съ тріумфомъ ведетъ вашего мужа. Теперь ему приходится быть кошкой.
— Когда вы побольше узнаете Чарлза,— моего мужа — вы увидите что вся его жизнь боле или мене праздникъ. Можетъ-быть потому что его нельзя обвинить въ томъ въ чемъ вы обвиняете себя: онъ не лнивъ, онъ никогда не желаетъ стать опять ребенкомъ, и самая работа праздникъ для него. Онъ наслаждается когда запершись въ кабинет погружается въ чтеніе, наслаждается гуляя съ дтьми, находитъ наслажденіе посщать бдныхъ, съ наслажденіемъ исполняетъ свои церковныя обязанности. И хотя я не всегда довольна и думаю что онъ могъ бы получить т отличія въ своей профессіи какими щедро надляютъ людей не такихъ достойныхъ и ученыхъ, но онъ никогда не бываетъ недоволенъ. Сказать ли вамъ его секретъ?
— Скажите.
— Онъ благодарный человкъ. Вамъ также есть много за что благодарить Бога, мистеръ Чиллингли, а съ благодарностью къ Богу соединяется желаніе приносить пользу людямъ, и такое употребленіе времени на пользу длаетъ каждый день праздникомъ.
Кенелмъ съ изумленіемъ взглянулъ на спокойное лицо жены пастора.
— Я вижу, сударыня, сказалъ онъ, что вы много изучали эстетическую философію нмецкихъ мыслителей которыхъ довольно трудно понимать.
— Я, мистеръ Чиллингли — помилуйте. Нтъ! Что вы разумете подъ вашею эстетическою философіей?
— Согласно эстетикамъ, я думаю, человкъ достигаетъ высшаго нравственнаго совершенства когда трудъ и долгъ не требуютъ боле усилій, когда они становятся двигателемъ и привычкою жизни, когда они, какъ необходимая принадлежность прекраснаго, доставляютъ наслажденіе подобно красот. Прекрасное ученіе, можетъ-быть не такъ возвышенное какъ ученіе стоиковъ, но гораздо привлекательне. Только очень немногіе изъ насъ могутъ на практик окружать свои тяготы и заботы такою прозрачною атмосферой.
— Нкоторые достигаютъ этого не зная ничего объ эстетикахъ и не претендуя быть стоиками, но потому что они христіане.
— Безъ сомннія есть нсколько такихъ христіанъ, но ихъ рдко можно встртить. Возьмите христіанскій міръ въ его цлости, онъ представится вамъ самымъ безпокойнымъ населеніемъ, населеніемъ въ которомъ больше всего слышно ропоту на количество работы какую необходимо исполнить, раздаются самыя громкія жалобы что долгъ вмсто удовольствій есть тяжелая борьба, и въ этомъ мір праздниковъ мало и нравственная атмосфера вовсе непрозрачна. Можетъ-быть,— прибавилъ Кенелмъ съ печатью глубокой думы на чел,— это вчное сознаніе борьбы, это препятствіе замнить трудъ покоемъ, суровый долгъ мирными наслажденіями, этотъ самоотказъ вознестись въ спокойныя пространства высоко надъ тучами омрачающими ближнихъ остающихся внизу, надъ градомъ и бурей что имъ угрожаетъ,— это и длаетъ тревожную жизнь христіанства боле любезною Небесамъ и боле согласною съ ихъ начертаніями,— такъ какъ земля есть поприще борьбы, а не мсто успокоенія для человка,— нежели жизнь брамина, вчно ищущаго удалиться отъ христіанской борьбы между дйствіями и желаніями, и внести въ нее крайнее развитіе эстетической теоріи, невозмутимо покоясь въ созерцаніи абсолютнйшей красоты какую человческая мысль можетъ отразить отъ идеи божественной благости!
То что мистрисъ Эмлинъ могла сказать въ отвтъ было прервано дтьми сбжавшимися къ ней, они устали играть и жаждали чаю и волшебнаго фонаря.

ГЛАВА XIII.

Въ комнат было какъ слдуетъ темно и на стн развшана блая простыня, дти сидятъ притихнувъ и робя. Кенелмъ помстился около Лили.
Самыя простыя вещи въ нашей смертной опытности принадлежатъ къ числу самыхъ таинственныхъ. Въ рост травяной былинки больше таинственнаго чмъ въ волшебномъ зеркал или въ штукахъ спирита медіума. Многіе изъ насъ испытывали притяженіе влекущее одно человческое существо къ другому и длающее величайшимъ счастіемъ сидть спокойно и молча другъ подл друга, тогда умолкаютъ на мітуту самыя безпокойныя мысли въ голов, самыя тревожныя желанія въ сердц и остается только сознаніе настоящаго неизъяснимаго блаженства. Большинство изъ насъ знали это. Но кто оставался когда-нибудь удовлетворенъ метафизическимъ отчетомъ почему и отчего это такъ? Мы можемъ сказать только что это любовь, и любовь въ томъ раннемъ період своей исторіи когда она еще не освободилась отъ романтичности, но вслдствіе какого процесса одно существо отличается это всей вселенной пріобртая надъ другимъ такую особую власть, это задача которая, хотя многіе пытались ршить ее, никогда ршена не была.
При тускломъ освщеніи комнаты, Кенелмъ могъ различить только очеркъ нжнаго лица Лили, но при каждой новой неожидаиности лицо это инстинктивно обращалось къ нему, и разъ когда страшный образъ окутаннаго покрываломъ духа преслдующаго гршника пронесся по стн, она съ ребяческимъ страхомъ придвинулась ближе къ нему и невольно невиннымъ движеніемъ положила свою руку на его. Онъ нжно удержалъ ее, но увы! она была отнята въ слдующее мгновеніе, за духомъ послдовала пара танцующихъ собакъ. И тотчасъ же раздавшійся смхъ Лили — частію на собакъ, частію по поводу своего испуга — раздражалъ слухъ Кенелма. Онъ желалъ бы чтобы являлся цлый рядъ духовъ одинъ страшне другаго.
Забава кончилась, и посл легкой закуски изъ пирожнаго и вина съ водой общество стало расходиться. Дти бывшія въ гостяхъ уходили по домамъ въ сопровожденіи служанокъ пришедшихъ за ними. Мистрисъ Камеронъ и Лили отправлялись домой пшкомъ.
— Прекрасный вечеръ, мистрисъ Камеронъ, сказалъ мистеръ Эмлинъ,— я провожу васъ до дому.
— Позвольте и мн тоже, оказалъ Кенелмъ.
— Это, сказалъ викарій,— вдь и ваша дорога въ Кромвель-Лоджъ.
Тропинка вела ихъ чрезъ кладбище какъ ближайшій путь къ ручью. Лучи мсяца просвчивали сквозь деревья и покоились на старой могил какъ бы играя вокругъ цвтовъ положенныхъ въ этотъ день рукой Лили на могильную плиту. Она шла рядомъ съ Кенелмомъ, старшіе шли на нсколько шаговъ впереди.
— Какъ я была глупа, сказала она,— что испугалась фальшиваго духа! Не думаю чтобы настоящій испугалъ меня, по крайней мр явись онъ здсь, въ этомъ миломъ лунномъ свт, на Божіей нив!
— Духи, имй они возможность являться иначе какъ въ волшебномъ фонар, не вредили бы невиннымъ. И я удивляюсь почему мысль о ихъ появленіи всегда сопровождается представленіемъ объ ужасномъ, особенно у безгршныхъ дтей, которымъ меньше всего причинъ бояться ихъ.
— О, это правда, воскликнула Лили, — но даже и въ зрломъ возраст мы должны по временамъ испытывать сильнйшее желаніе видть духа и чувствовать какое бы это было утшеніе и радость.
— Я понимаю васъ. Если кто-нибудь очень намъ дорогой покинетъ эту жизнь, если мы такъ сильно чувствуемъ тяжесть разлуки что постигаемъ что жизнь, какъ вы прекрасно выразили, никогда не умираетъ, тогда я понимаю что тоскующій по покойномъ можетъ желать увидать отшедшаго, хотя бы для того только чтобы спросить: ‘счастливъ ли ты? могу ли я надяться что мы опять встртимся чтобы никогда, никогда не разлучаться?’
Голосъ Кенелма дрожалъ когда онъ говорилъ это: слезы наполнили его глаза. Смутная, безотчетная, непреодолимая грусть пронеслась по его сердцу какъ тнь птицы съ темными крылами проносится надъ спокойнымъ ручьемъ.
— Вы еще никогда не чувствовали этого? спросила Лили съ сомнніемъ, кроткимъ голосомъ полнымъ нжной жалости, остановясь и смотря ему въ лицо.
— Я? Нтъ. Я еще не терялъ никого кого бы любилъ такъ чтобы желать увидть опять. Я только думалъ что подобную потерю можетъ испытать каждый изъ насъ прежде чмъ мы сами исчезнемъ изъ вида.
— Лили! позвала мистрисъ Камеронъ остановясь у воротъ кладбища.
— Что, тетя?
— Мистеръ Эмлинъ желаетъ знать какъ далеко ты ушла въ Нум Помпиліи. Подойди и скажи сама.
— О, эти скучные взрослые люди! шепнула Лили капризно Кенелму:— Я люблю мистера Эмлина, ‘онъ одинъ изъ самыхъ лучшихъ людей. Но все-таки онъ взрослый, и его Нума Пояпилій такъ глупъ.
— Мой первый французскій учебникъ. Нтъ, онъ не глупъ. Прочтите. Въ немъ отблески самой лучшей волшебной сказки, въ особенности о фе которая очаровывала мои мысли когда я былъ мальчикомъ.
Въ это время они достигли воротъ кладбища.
— Какая волшебная сказка? какая фея? спросила Лиди говоря поспшно.
— Она была фея, хотя на языческомъ язык называется нимфой — Эгерія. Она была звеномъ между людьми и богами для того кото любила, она изъ рода боговъ. Правда, она также можетъ исчезнуть изъ вида, но умереть не можетъ.
— Ну, миссъ Лили, сказалъ викарій,— много ли вы прочли изъ книги что я далъ вамъ — Нума Помпилій?
— Спросите меня черезъ недлю.
— Хорошо, но помните что вы должны переводить что читаете. Я посмотрю переводъ.
— Хорошо. Я буду стараться, отвчала Лили кротко.
Лили теперь шла съ викаріемъ, а Кенелмъ съ мистрисъ Камеронъ пока они достигли Грасмира.
— Я пройду съ вами до моста, мистеръ Чиллингли, сказалъ викарій когда дамы скрылись въ своемъ саду.
— У насъ мало было времени осмотрть мои книги, надюсь что вы по крайней мр взяли съ собой Ювенала.
— Нтъ, мистеръ Эмлинъ, кто можетъ выйти изъ вашего дома съ наклонностью къ сатир? Я долженъ зайти къ вамъ какъ-нибудь поутру и выбрать томикъ изъ тхъ сочиненій что даютъ пріятные взгляды на жизнь и оставляютъ благопріятное впечатлніе о человчеств. Жена ваша, съ которой я имлъ интересный разговоръ о принципахъ эстетической философіи….
— Моя жена — Шарлотта! Она не иметъ понятія объ эстетической философіи.
— Она зоветъ ее другимъ именемъ, но понимаетъ ее хорошо, такъ что поясняетъ правила примромъ. Она говорила мн что трудъ и долгъ совершаются для васъ
In den heitern Regionen
Wo die reinen Formen wohnen,
такъ что они становятся радостью и красотой, такъ это?
— Я увренъ что Шарлотта никогда не говорила ничего въ половину столь поэтическаго. Но, говоря просто, дни мои проходятъ очень счастливо. Небо даровало мн столько источниковъ любви: жену, дтей, книги, и призваніе которое, когда оставляешь свой домъ, несетъ съ собою любовь во вншній міръ. Міръ мой самъ по себ маленькій, всего только одинъ приходъ — но мое призваніе связуетъ его съ вчностью.
— Теперь понимаю, изъ источниковъ любви вы извлекаете запасъ счастія.
— Конечно, безъ любви можно пожалуй быть добрымъ, но едва ли можно быть счастливымъ. Никто не можетъ представить себ неба иначе какъ обителью любви. Кто это изъ писателей сказалъ: ‘Какъ хорошо разумлъ человческое сердце Тотъ Кто первый назвалъ Бога именемъ отца’?
— Не припомню, но это прекрасно сказано. Вы какъ видно не подпишетесь подъ аргументами Децима Роча въ его Приближеніи къ Ангеламъ.
— Ахъ, мистеръ Чиллингли! ваши слова учатъ меня что счастіе человка можетъ быть растерзано если онъ не будетъ плотно обрзывать когтей тщеславія. Я чувствую глубокую боль когда вы говорите мн объ этомъ краснорчивомъ панегирик безбрачія не зная что единственная вещь изъ напечатанныхъ мною которая, я думаю, понравилась мыслящимъ читателямъ была Возраженіе на Приближеніе къ Ангеламъ, юношеская книга, написанная въ первый годъ моей женитьбы. Но она имла успхъ: я только-что просмотрлъ десятое изданіе ея.
— Вотъ книга которую я выберу въ вашей библіотек. Вамъ врно пріятно будетъ услышать что мистеръ Рочъ, котораго я видлъ въ Оксфорд нсколько дней тому назадъ, отказался отъ своихъ мнній, и въ пятьдесятъ лтъ собирается жениться, онъ просилъ меня прибавить: не для своего личнаго удовлетворенія.
— Собирается жениться! Децимъ Рочъ! Я думалъ что мое Возраженіе убдитъ его наконецъ.
— Я прочту ваше Возраженіе чтобы разсять нкоторыя сомннія моего собственнаго ума.
— Сомннія въ пользу безбрачія?
— Да, если не для мірянъ, то можетъ-быть для духовенства.
— Самая сильная часть моего возраженія направлена на этотъ пунктъ, прочтите его внимательно. Я думаю что изо всхъ людей именно духовенству, и не только ради его самого, но ради общества, браки должны въ особенности рекомендоваться. Какъ, сэръ,— продолжалъ викарій воодушевляясь ораторскимъ энтузіазмомъ,— разв вы не знаете что нтъ семействъ въ Англіи откуда выходили бы въ такомъ множеств люди служившіе своей стран и бывшіе ея украшеніемъ, какъ изъ семействъ духовенства нашей церкви? Какой другой классъ можетъ представить такой списокъ полный знаменитыхъ именъ какимъ можемъ мы похвалиться съ именами сыновей которыхъ мы воспитали и пустили въ свтъ? Сколько государственныхъ людей, воиновъ, моряковъ, юристовъ, медиковъ, авторовъ, людей науки были сыновья нашихъ сельскихъ пасторовъ? Это и понятно, потому что они получаютъ у васъ тщательное воспитаніе, они по необходимости пріобртаютъ наклонность къ простот и дисциплинированныя привычки, что ведетъ къ трудолюбію и настойчивости, и по большей части они сохраняютъ въ теченіи своей жизни боле чистыя нравственныя правила, боле систематическое почтеніе къ предметамъ и мыслямъ религіозно соединеннымъ съ самыми ранними образцами привязанности и уваженія, чмъ можно ожидать отъ сыновей мірянъ, чьи родители вполн преданы міру и сует. Я утверждаю, сэръ, что это могущественный аргументъ который должна признавать нація не только въ пользу женатаго духовенства — въ этомъ вопрос милліонъ Рочей не будетъ въ состояніи поколебать общественное мнніе страны — но въ пользу церкви, учрежденной церкви, которая была столь плодовитою воспитательницею знаменитыхъ мірянъ, и мн часто думалось что главнйшая и неоспоримая причина боле низкаго уровня Нравственности, общественной и частной, большаго поврежденія нравовъ, боле распространеннаго пренебреженія къ религіи, какія мы видимъ напримръ въ такой цивилизованной стран какъ Франція, состоитъ въ томъ что ея духовенство не можетъ воспитывать сыновей которые бы хранили посреди земныхъ испытаній неколебимую вру въ возмездіе на небесахъ.
— Отъ всей души благодарю васъ, сказалъ Кенелмъ.— Я обдумаю хорошенько все что вы такъ убдительно высказали. Я уже готовъ отказаться отъ прежнихъ нелпыхъ мыслей о неженатомъ духовенств, въ качеств же мірянина я боюсь что самъ никогда не достигну возвышенной филантропіи мистера Децима Роча, и если женюсь когда-нибудь, то главнйшимъ образомъ для моего личнаго удовлетворенія.
Мистеръ Эмлинъ добродушно разсмялся, и такъ какъ они дошли теперь до моста, пожалъ руку Кенелму и пошелъ домой по берегу ручья и чрезъ кладбище, легкою походкой и съ поднятою головой, какъ человкъ который находитъ радость въ жизни и не допускаетъ страха смерти.

ГЛАВА XIV.

Въ слдующія за тмъ дв недли или около того Кенелмъ и Лили встрчались, не такъ часто какъ можетъ-быть полагаетъ читатель, но все таки часто, пять разъ у мистрисъ Брефильдъ, еще разъ у викарія и дважды когда Кенелмъ приходилъ въ Грасмиръ, будучи приглашенъ въ одно изъ этихъ посщеній остаться пить чай, онъ пробылъ цлый вечеръ, Кенелмъ боле и боле поддавался очарованію по мр того какъ чаще встрчалъ существо такъ совершенно чуждое его опытности. Она была для него не только поэмой, но поэмой изъ Сивиллиныхъ книгъ, загадочною, сбивавшею толкованіе и сливавшею свой интересъ съ видніями будущаго.
Лили представляла дйствительно очаровательное соединеніе противоположностей, рдко встрчающихся въ гармоническомъ соединеніи. Ея невдніе многаго что знаютъ двушки въ половину моложе ея годами такъ смягчалось непритворною, невинною простотой, было такъ украшено прекрасный, фантазіями и сладостными врованіями, такъ контрастировалось и озарялось проблесками знанія какое рдко обнаруживаютъ молодыя двушки называемыя хорошо образованными,— знанія исходящаго изъ острой наблюдательности вншней природы, и впечатлительности къ ея измнчивымъ и тонкимъ красотамъ. Это знаніе можетъ-быть впервые заронилось и было постепенно воспитано тою поэзіей что она не только выучивала наизусть, но усвоила какъ нераздльную отъ здороваго теченія собственныхъ мыслей, не современною поэзіей — большинство молодыхъ двушекъ довольно знакомы съ ней — но избранными отрывками стихотвореній старыхъ, по большей части принадлежащихъ поэтамъ нын мало читаемымъ молодыми людьми обоего пола. Но ни одинъ изъ нихъ не былъ такъ дорогъ ей какъ торжественныя мелодія Мильтона. Многіе изъ этихъ стиховъ она никогда не читала въ книгахъ, она выучила ихъ еще въ дтств отъ своего покровителя живописца. Съ этимъ несовершеннымъ, отрывочнымъ образованіемъ соединялась въ ней такая удивительная утонченность въ каждомъ взгляд и движеніи, такая глубоко
Женственная нжность сердца. Съ тхъ поръ какъ Кенелмъ рекомендовалъ ей Нума Помпилія, она съ большою охотой принялась за этотъ старомодный романъ и очень любила говорить съ нимъ объ Эгеріи какъ о лиц дйствительно существовавшемъ.
Но какое впечатлніе онъ — первый человкъ сходный съ нею по лтамъ съ кмъ она когда-либо дружески разговаривала — какое впечатлніе Кенелмъ Чиллингли произвелъ на умъ и сердце Лили?
Во всякомъ случа это былъ вопросъ который больше всего затруднялъ его, и не безъ причины: онъ могъ затруднить самаго проницательнаго зрителя. Безыскусственная искренность съ какою она выражала что онъ ей нравился отличалась отъ обыкновенной двической любви, она скоре напоминала привязанность ребенка къ любимому брату. И эта неувренность оправдывала въ глазахъ Кенелма его медлительность и убжденіе что необходимо боле привлечь къ себ или по крайнй мр боле изучить тайники ея сердца прежде чмъ ршиться раскрыть свое. Онъ не льстилъ себя пріятнымъ страхомъ что могъ быть опасенъ для ея счастія, онъ рисковалъ только своимъ собственнымъ. Такимъ образомъ во вс эти свиданія, при всхъ разговорахъ между ними, не было сказано ни одного слова изъ тхъ что передаютъ нашу судьбу вол другаго. Если въ его взгляд прорывалась любовь, искренній невинный взглядъ Лили снова охлаждалъ ее и возвращалъ въ ея сокровенную келью. Когда она весело бросалась къ нему на встрчу, на щекахъ ея не появлялось краснорчиваго румянца, не было предательскаго дрожанія въ ея свтломъ, сладко звучавшемъ голос. Нтъ, до сихъ поръ не было еще мгновенія когда бы онъ могъ сказать себ: ‘Она любитъ меня’. Часто говорилъ онъ себ: ‘Она еще не знаетъ что такое любовь’.
Въ промежутки времени проведеннаго не въ обществ Лили, Кенелмъ предпринималъ длинныя прогулки съ мистеромъ Эмлиномъ или звалъ въ гостиной мистрисъ Брефильдъ. Къ первому онъ чувствовалъ боле искреннюю дружбу чмъ къ кому бы то ни было изъ своихъ ровесниковъ, дружбу въ которую входятъ благороднйшіе элементы удивленія и уваженія.
Чарлзъ Эмлинъ былъ однимъ изъ тхъ характеровъ въ которыхъ краски кажутся блдными пока свтъ не поднесенъ къ нимъ очень близко, тогда каждый цвтъ кажется измняется становясь боле теплымъ и богатымъ. Нравъ который съ начала вы бы назвали просто мягкимъ становился непритворно благодушнымъ, умъ который вы могли съ перваго раза назвать неподвижнымъ, хотя обогащеннымъ свдніями, вы признавали теперь полнымъ выдержанной силы. Эмлинъ не лишенъ былъ нкоторыхъ пріятныхъ слабостей, и можетъ-быть это и длало его любезнымъ. Онъ крпко врилъ въ человческую доброту и его легко было обмануть ловкимъ обращеніемъ къ его ‘хорошо извстной благожелательности’. Онъ расположенъ былъ преувеличивать достоинства всего что было близко его сердцу. Онъ былъ увренъ что у него самая лучшая жена въ свт, самыя лучшія дти, самые лучшіе слуги, самые лучшіе пчелиные улья, лучшія лошадки и самая лучшая дворовая собака. Приходъ его былъ самый добродтельный, церковь самая живописная, церковный домъ въ которомъ онъ жилъ самый красивый, несомннно во всемъ графств, можетъ-быть во всемъ королевств. Вроятно эта оптимистическая философія помогала ему возноситься въ прозрачную область эстетической радости.
Подобно привязанностямъ у него были и антипатіи. Будучи терпимымъ церковникомъ по отношенію къ протестантскимъ диссентерамъ, онъ питалъ odium theologicum ко всему что отзывалось папствомъ. Можетъ-быть этому была и другая причина кром чисто богословской. Въ раннюю пору жизни, его младшая сестра была, употребляя его выраженіе, ‘тайно уловлена’ въ римско-католическую вру и поступила въ монастырь. Привязанность его была глубоко уязвлена этою потерей. Мистеръ Эмлинъ имлъ еще маленькую слабость самоуваженія, скорй чмъ тщеславія. Хотя онъ очень мало видлъ свтъ за предлами своего прихода, онъ гордился своимъ знаніемъ человческой природы и практическихъ длъ вообще. Конечно, едвали кто-нибудь больше читалъ о нихъ, особливо въ сочиненіяхъ древнихъ классиковъ. Можетъ-статься именно благодаря этому онъ такъ мало понималъ Лили, характеръ которому древніе классики не представляютъ дубликата, не даютъ нити къ его уразумнію, можетъ-статься это также побуждало Лили считать его ‘такъ ужасно взрослымъ’. Такъ что несмотря на его кроткій добрый нравъ она не очень съ нимъ сходилась.
Общество этого любезнаго ученаго нравилось Кенелму тмъ боле что ученый очевидно не имлъ даже отдаленнйшаго помышленія о томъ что на пребываніе Кенелма въ Кромвель-Лодж имла вліяніе близость Грасмира. Мистеръ Эмлинъ былъ увренъ что онъ слишкомъ хорошо зналъ человческую природу и практическія дла вообще чтобы подозрвать что наслдникъ богатаго баронета можетъ мечтать жениться на двушк безъ состоянія и положенія въ свт, сирот бывшей на попеченіи простаго артиста только еще боровшагося за извстность, или чтобы человкъ получившій премію въ Кембридж, очевидно много читавшій о серіозныхъ и сухихъ предметахъ и очевидно также не мало вращавшійся въ большомъ свт, могъ находить иную привлекательность въ мало образованной двушк которая воспитывала бабочекъ и не больше ихъ знала о свтской жизни, чмъ находилъ самъ мистеръ Эмлинъ въ присутствіи красиваго, живаго, невиннаго ребенка, товарища и друга его Клемми.
Мистрисъ Брефильдъ была боле проницательна, но она имла достаточно такта и не отпугивала Кенелма отъ своего дома показывая какъ много она угадывала. Она не говорила ничего даже мужу, который не бывая большею частію дома по утрамъ былъ слишкомъ поглощенъ заботами о собственныхъ длахъ для того чтобъ интересоваться чужими.
Эльзи, сохранившая романтическое направленіе ума, забрала себ въ голову что если Лили Мордантъ и не была дйствительно принцесса какія встрчаются въ поэтическихъ драмахъ, чье происхожденіе было до времени скрываемо, тмъ не мене знатная двица древней фамиліи, и потому была подходящею партіей для Кенелма Чиллингли. Для этого вывода она не имла другихъ данныхъ кром благовоспитанной вншности и манеръ тетки и замчательнаго изящества формъ и лица племянницы съ невыразимымъ оттнкомъ отличія сопровождавшимъ самыя безпечныя и порывистыя ея движенія. Но мистрисъ Брефильдъ имла также достаточно ума чтобъ открыть что подъ дтскими пріемами и фантазіями этой двушки почти самоучки таились еще не развившіеся задатки превосходной женщины. Такъ что съ самаго перваго дня вторичной встрчи своей съ Кенелмомъ, Эльзи начала думать что Лили была бы самою подходящею женой для него. Когда эта мысль утвердилась въ ней, природная сила воли побуждала ее употреблять вс свои способности чтобы привести ее въ исполненіе потихоньку, не навязчиво и искусно.
— Я такъ рада, сказала она однажды Кенелму сопровождавшему ее въ прогулк по саду,— что вы сошлись съ мистеромъ Эмлиномъ. Хотя вс въ сосдств очень любятъ его за его доброту, однако мало кто можетъ понять его ученость. Для васъ должно быть также неожиданно какъ и пріятно встртить въ этомъ скучномъ захолусть такого умнаго и ученаго собесдника, это можетъ вознаградить васъ за разочарованіе что нашъ ручей оказался такимъ плохимъ мстомъ для ловли.
— Не унижайте ручей, у него пріятные берега гд можно лежать подъ старыми дубами въ полдень или бродить безъ цли по утрамъ и вечерамъ. Еслибы не было этихъ прелестей, даже лососи въ немъ не могли бы быть соблазнительны. Да, я очень радъ что сошелся съ мистеромъ Эмлиномъ. Я многому научился отъ него, и часто спрашиваю себя примирюсь ли я когда-нибудь съ своею совстью приложивъ на практик то чему научился.
— Смю ли спросить что это за спеціальная отрасль знаній?
— Едва ли я сумю опредлить ее. Назовемъ ее напримръ стоитъ-труда-логіею (Worth-whileism). Въ числ новыхъ идей которыя мн рекомендовали изучить какъ долженствующія руководить моимъ поколніемъ, не-стоитъ-труда-идвя занимаетъ высокое мсто, и такъ какъ я самъ спокойнаго и равнодушнаго нрава, то эта новая идея сдлалась основаніемъ моей философской системы. Но съ тхъ поръ какъ я дружески сошелся съ мистеромъ Эмлиномъ я нашелъ что можно сказать многое въ пользу стоитъ-труда-логіи, хотя это старая идея. Я вижу человка который имя въ своемъ распоряженіи очень скудный матеріалъ для интереса и удовольствія, продолжаетъ имъ интересоваться и чувствовать постоянное удовольствіе, я спрашиваю себя какъ это и почему? и мн кажется что причина лежитъ въ твердыхъ убжденіяхъ опредляющихъ его отношенія къ Богу и человку, и эти отношенія онъ не позволитъ поколебать никакимъ умозрніямъ. Раздляютъ эти убжденія другіе или нтъ, во всякомъ случа они таковы что не могутъ не быть угодны Божеству и полезны ближнимъ. Онъ вноситъ эти убжденія въ счастливую семью, гд они находятъ подтвержденіе. получаютъ новую силу и входятъ въ ежедневную практику, выходя изъ дому до самыхъ крайнихъ предловъ своего круга онъ несетъ съ собою вліянія семьи — доброту и полезность. Можетъ-быть мой кругъ дятельности будетъ пространне чмъ его, но тмъ больше интереса и занимательности, если онъ можетъ быть описанъ изъ того же центра, то-есть твердыхъ убжденій согрваемыхъ для жизненныхъ дйствій солнечнымъ свтомъ сочувственной семьи.
Мистрисъ Брефильдъ слушала эту рчь съ удовольствіемъ и вниманіемъ, и когда она кончилась имя Лили было у нея на язык, потому что она догадывалась что говоря о семь онъ думалъ о Лили, но она удержала этотъ порывъ и отвчала общимъ мстомъ.
— Разумется первая вещь въ жизни это обезпечить себ счастливую и сочувствующую семью. Для лучшаго изъ насъ было бы ужаснйшимъ испытаніемъ жениться безъ любви.
— Дйствительно ужасно, если одинъ любитъ, а другой нтъ.
— Это едва ли можетъ случиться съ вами, мистеръ Чиллингли, не думаю что вы женитесь не любя, и говоря безъ лести, человка даже гораздо мене одареннаго чмъ вы не можетъ не полюбить женщина чью любовь онъ захочетъ пріобрсти.
Кенелмъ, будучи скромнйшимъ изъ людей въ этомъ отношеніи, сомнительно пожалъ плечами и готовъ былъ дать неблагопріятный для себя отвтъ, когда поднявъ глаза и взглянувъ вокругъ онъ умолкъ и остановился какъ вкопаный. Они вошли въ обнесенный трельяжемъ кругъ гд сквозь розовые кусты онъ когда-то впервые увидалъ молодое личико которое съ тхъ поръ преслдуетъ его.
— А! сказалъ онъ неожиданно,— я не могу больше оставаться здсь тратя рабочіе часы на грезы въ очарованномъ круг. ду въ городъ сегодня съ ближайшимъ поздомъ.
— И воротитесь назадъ?
— Разумется, сегодня же вечеромъ. Я не оставилъ своего адреса на лондонской квартир. Тамъ должно-быть накопилось множество писемъ, вроятно нсколько отъ отца съ матерью. Я съзжу только за ними. Прощайте. Какъ снисходительно вы слушали меня!
— Не назначимъ ли мы день на слдующей недл чтобъ отправиться осматривать остатки древней римской виллы? Я приглашу мистрисъ Камеронъ и ея племянницу принять участіе въ этой прогулк.
— Я согласенъ на всякій день какой вамъ угодно назначить, сказалъ Кенелмъ весело.

ГЛАВА XV.

Прибывъ въ свою давно покинутую квартиру въ Мефер, Кенелмъ дйствительно нашелъ кучу писемъ и записокъ. Многія изъ нихъ были приглашеніями на дни давно протекшіе, интересныхъ не было, за исключеніемъ двухъ отъ его отца, трехъ отъ матери и одного отъ Тома Баульза.
Сэръ-Питеръ былъ кратокъ. Въ первомъ письм онъ ласково выговаривалъ сыну за то что онъ ухалъ не оставивъ адреса и сообщалъ ему о своемъ знакомств съ Гордономъ, о благопріятномъ впечатлніи произведенномъ на него этимъ молодымъ человкомъ, о передач ему двадцати тысячъ и о приглашеніи въ Эксмондгамъ Гордона, Траверсовъ и леди Гленальвонъ. Во второмъ письм, датированномъ много позже, онъ увдомлялъ о прибытіи приглашенныхъ гостей, говоря съ несвойственною ему горячностью о привлекательности Сесиліи и напоминалъ сыну о его священномъ общаніи не длать предложенія ни одной двушк не посовтовавшись напередъ съ отцомъ и не получивъ его согласія. ‘Прізжай въ Эксмондгамъ и если я не разршу теб сдлать предложеніе Сесиліи Траверсъ, считай меня тираномъ и смутьяномъ.’
Письма леди Чиллингли были значительно длинне. Въ нихъ трактовалось подробне объ его эксцентричныхъ поступкахъ, такъ не похожихъ на поступки другихъ, въ особенности о томъ что онъ ухалъ изъ Лондона въ самый разгаръ сезона, Богъ знаетъ куда, и не взявъ даже слуги. Она не хотла огорчать его, но такіе поступки тмъ не мене не естественны для порядочнаго молодаго человка. Если онъ не уважаетъ себя, ему слдовало бы подумать по крайней мр о своихъ родителяхъ, въ особенности о своей бдной матери. Дале говорилось объ изящныхъ манерахъ Леопольда Траверса и о разсудительнности и пріятныхъ разговорахъ Чиллингли Гордона, молодаго человка которымъ могла бы гордиться всякая мать. За симъ слдовали жалобы на домашнія непріятности. Священникъ Джонъ выразился слишкомъ рзко въ разговор съ мистеромъ Чиллингли Гордономъ по поводу книги какого-то иностраннаго автора — Конта, Каунта, или что-то въ этомъ род — въ которой, сколько она можетъ судить, мистеръ Чиллингли Гордонъ находилъ самыя возвышенныя чувства къ человчеству и которую священникъ Джонъ, съ неприличною запальчивостью, осуждалъ какъ нападеніе на религію. Но право священникъ Джонъ ужь слишкомъ высокоцерковенъ. Посл этого приговора священнику Джону, она переходила къ страннымъ костюмамъ трехъ миссъ Чиллингли. Сэръ-Питеръ пригласилъ ихъ, безъ ея вдома — это такъ похоже на него — пріхать въ Эксмондгамъ въ одно время съ лондонскими гостями, съ леди Гленальвонъ и съ миссъ Траверсъ, костюмы которыхъ такъ совершенны (при этомъ удобномъ случа описывались ихъ костюмы), двицы же Чиллингли явилась въ платьяхъ цвта зеленаго горошка, съ пелеринками изъ поддльныхъ блондъ, а миссъ Салли въ мелкихъ локонахъ и въ внк изъ жасмина, ‘какого не осмлилась бы надть ни одна двушка старше восьмнадцати лтъ’.
‘Но, другъ мой’, прибавляла она, ‘родственники твоего отца большіе оригиналы. Никто не знаетъ сколько я страдаю изъ-за этого. Но я сознаю мой долгъ и исполню его.’
Окончивъ свои стованія на домашнія непріятности, леди Чиллингли возвращалась къ своимъ гостямъ.
Очевидно не подозрвая о планахъ своего мужа относительно Сесиліи, она говорила о ней мало. ‘Очень красивая молодая особа, хотя слишкомъ блокурая на ея вкусъ, и безъ сомннія двушка вполн distingue.’ Въ заключеніе она распространялась о величайшемъ удовольствіи съ какимъ увидлась опять съ другомъ своей молодости, леди Гленальвонъ.
‘Нисколько не испорчена жизнью въ большомъ свт, отъ котораго, увы! покоряясь моимъ обязанностямъ жены и матери, какъ ни мало цнятся мои жертвы, я давно отказалась. Леди Гленальвонъ совтуетъ превратить безобразный старый ровъ въ теплицу для папоротниковъ, что было бы большимъ улучшеніемъ. Отецъ твой конечно возражаетъ.’
Письмо Тома Баульза было написано на траурной бумаг. Вотъ оно:
‘Дорогой сэръ,— Посл того какъ я имлъ честь видть васъ въ Лондон, я потерплъ печальную утрату, я лишился моего дяди. Онъ умеръ скоропостижно посл сытнаго ужина, по мннію одного доктора, отъ апоплексіи, по мннію другаго, отъ болзни сердца. Онъ оставилъ свое состояніе мн, обезпечивъ свою сестру. Никто не подозрвалъ что онъ скопилъ такъ много. Я теперь богатый человкъ. Я брошу ветеринарное дло, къ которому потерялъ всякую охоту съ тхъ поръ какъ по вашему доброму совту принялся за чтеніе. Главный здшній хлбный торговецъ предлагаетъ мн быть его компаньйономъ и, сколько я могу судить, это было бы выгоднымъ дломъ и большимъ повышеніемъ въ жизни. Но, сэръ, я не могу теперь приняться за это, не могу приняться, ни за что. Я знаю что вы не будете смяться надо мной когда я скажу вамъ что чувствую сильное желаніе постранствовать нкоторое время. Я читалъ книги о путешествіяхъ, и он занимали меня больше чмъ всякія другія. Но мн кажется что я не могъ бы ухать изъ Англіи спокойно не повидавшись еще разъ вы знаете съ кмъ, чтобы только посмотрть на нее и узнать что она счастлива. Я увренъ что могъ бы пожать руку ея мужу и поцловать ея малютку безо всякаго дурнаго помышленія. Что вы скажете на это, сэръ? Вы общали мн написать о ней, но я не получалъ отъ васъ ничего. Сюзи, двочка съ цвточнымъ мячикомъ, понесла также утрату. Бдный старикъ у котораго она жила умеръ, спустя нсколько дней посл кончины моего дяди. Моя матушка, какъ вамъ кажется уже извстно, перехала сюда посл продажи кузницы въ Гревле, и она намрена теперь взять Сюзи къ себ. Сдлайте милость, напишите мн поскоре и дайте мн совтъ о путешествіи и о ней. Видите ли, мн бы хотлось чтобы когда я буду въ дальнихъ странахъ она думала обо мн лучше чмъ теперь.

‘Остаюсь, дорогой сэръ,
‘Вашъ благодарный слуга
‘Т. Баульзъ.’

‘Р. S. Миссъ Траверсъ прислала мн еще часть долга Уылла. Они должны мн теперь очень немного. Изъ этого я заключаю что дла ихъ идутъ хорошо. Надюсь что она не изнуряетъ себя работой.’
Возвратясь въ Мольсвикъ въ этотъ же день вечеромъ по желзной дорог, Кенелмъ отправился къ Уыллу Сомерсу. Лавка была уже заперта, но служанка ввела его въ гостиную, гд онъ засталъ ихъ всхъ за ужиномъ, всхъ кром младенца, который былъ давно уложенъ въ колыбель и перенесенъ наверхъ. Уыллъ и Джесси были очень довольны когда Кенелмъ вызвался раздлить съ ними ихъ трапезу, которая была хотя и проста, но далеко не плоха. Когда ужинъ былъ оконченъ и посуда убрана, Кенелмъ поставилъ свой стулъ къ стеклянной двери выходившей въ небольшой, но красивый садикъ, которому Уыллъ посвящалъ ежедневно нсколько времени прежде чмъ принимался за свою работу. Дверь была отворена и сквозь нее проникала прохлада свктлой ночи и благоуханіе цвтовъ.
— Славный у васъ домъ, мистрисъ Сомерсъ.
— Да, сэръ, и мы умемъ благословлять того кому обязаны такимъ домомъ.
— Мн очень пріятно слышать это. Какъ часто видимъ мы что Господь, оказывая намъ особую милость, избираетъ Своимъ орудіемъ нашего ближняго, и иногда такого человка отъ котораго мы всего мене ожидали участія, но благословляя этого человка, мы благодаримъ Бога внушившаго ему помочь намъ. Я знаю, милые друзья мои, что вы считаете орудіемъ Божіимъ въ оказанной вамъ милости меня. Вы думаете что деньги на которыя вы переселились въ Мольсвикъ и устроились здсь даны вамъ мною. Вы ошибаетесь. Вы не врите мн?
— Не можетъ быть чтобъ ихъ далъ сквайръ, воскликнула Джесси.— Миссъ Траверсъ увряла меня что это не ея деньги и не ея отца. Извините, сэръ, но кто же кром васъ могъ оказать намъ эту помощь?
— Мужъ вашъ угадаетъ кто. Предположите, Уыллъ, что вы поступили дурно съ человкомъ который тмъ не мене дорогъ вамъ, и что думая объ этомъ въ послдствіи вы раскаялись и очень сожалли о своемъ поступк, и предположите что вамъ представилась возможность оказать услугу этому человку. Оказали бы ее?
— Я былъ бы дурнымъ человкомъ еслибы не сдлалъ этого.
— Браво! Предположите теперь что человкъ которому вы оказали услугу узналъ что онъ обязанъ ею вамъ и изъ ложной гордости обидлся бы и разсердился и назвалъ неделикатностью съ вашей стороны то что вы оказали ему услугу въ отплату за зло которое нкогда причинили ему. Не назвали ли бы вы такого человка неблагодарнымъ не только относительно васъ, своего ближняго, что еще не такъ важно, но неблагодарнымъ относительно Господа Который избралъ васъ орудіемъ Своего милосердія?
— Да, сэръ, конечно, отвчалъ Уыллъ, который, несмотря на то что былъ значительно развите своей жены, не понялъ къ чему Кенелмъ велъ свою рчь, между тмъ какъ Джесси, сжимая руки, блдня и взглянувъ съ испугомъ на мужа, воскликнула:
— О, мистеръ Чиллингли, надюсь что вы говорите не о мистер Баульз.
— О комъ же еще могъ бы я сказать это какъ не о немъ?
Уыллъ всталъ порывисто. Лицо его исказилось.
— О, сэръ, какой жестокій ударъ!
Джесси бросилась къ мужу, обняла его и зарыдала.
Кенелмъ обратился спокойно къ старой мистрисъ Сомерсъ, отложившей въ сторону свое вязанье, чулки для младенца.
— Любезнйшая мистрисъ Сомерсъ, что толку быть бабушкой и вязать чулки для внучатъ, когда вы не можете убдить вашихъ неразумныхъ дтей что они слишкомъ счастливы другъ съ другомъ чтобы питать злое чувство къ человку который могъ нкогда разлучить ихъ и теперь кается?
Къ восхищенію Кенелма, я не ршаюсь сказать къ его удивленію, старая мистрисъ Сомерсъ посл этого обращенія встала съ своего мста, подошла къ молодымъ супругамъ, подняла одной рукой голову Джесси, другую положила на голову Уылла, и сказала съ достоинствомъ котораго трудно было ожидать отъ этой спокойной крестьянки:
— Если вы не чувствуете желанія увидать мистера Баульза и сказать ему: ‘Да благословитъ васъ Богъ, сэръ’, вы не заслуживаете чтобы Божіе благословеніе осталось на васъ.
Сказавъ это она возвратилась на свое мсто и принялась опять за вязанье.
— Благодаря Бога мы уже заплатили большую часть долга, сказалъ Уыллъ взволнованнымъ голосомъ,— и мн кажется что собравъ все что у насъ есть и продавъ часть запаснаго товара, мы могли бы заплатить остальное. И тогда, сэръ,— обратился онъ къ Кенелму,— тогда, сэръ (голосъ его прервался) — мы поблагодарили бы мистера Баульза.
— Это нисколько не удовлетворяетъ меня, Уыллъ, отвчалъ Кенелмъ,— и такъ какъ я способствовалъ вашему браку, я считаю себя въ прав высказать что я не сдлалъ бы этого еслибы могъ предвидть что вы неспособны уважать жену вашу настолько чтобы воспоминаніе о мистер Баульз не было для васъ мученіемъ. Вы не чувствовали себя унижевнымъ воображая что дояжны мн деньги которыя честно выплачиваете. Такъ я ссужу вамъ небольшую сумму которую вы еще должны мистеру Баульзу для того чтобы вы могли расплатиться съ нимъ окончательно и сказать ему спасибо. Но, между нами, Уыллъ, вы поступите благородне и мужественне если откажетесь взять у меня деньги и поблагодарите мистера Баульза безъ ложвой мысли что если вы заплатили ему его деньги, то ничмъ не обязаны ему за его доброту.
Уыллъ отвернулся въ нершимости. Кенелмъ продолжалъ:
— Я получилъ сегодня письмо отъ мистера Баульза. Онъ разбогатлъ и думаетъ създить за границу, но говоритъ что ему хотлось бы предъ отъздомъ пожать руку Уыллу и получить отъ Джесси прощеніе за свои прежнія грубости. Онъ не ожидалъ что я проговорюсь о деньгахъ, онъ хотлъ чтобъ это осталось навсегда тайной. Но между друзьями не должно быть тайнъ. Что вы скажете, Уыллъ? Можетъ ли мистеръ Баульзъ разчитывать на дружескій пріемъ въ вашемъ дом или нтъ?
— На самый дружескій пріемъ, сказала старая мистрисъ Сомерсъ, поднявъ глаза съ вязанья.
— Сэръ, отвчалъ Уыллъ со внезапною ршимостью,— выслушайте меня. Мн кажется что вы никогда не любили, иначе вы не были бы такъ строги ко мн. Мистеръ Баульзъ былъ влюбленъ въ мою жену. Мистеръ Баульзъ красивый человкъ, а я калка.
— О, Уыллъ, Уыллъ! воскликнула Джесси.
— Но я врю моей жен, врю всмъ сердцемъ и всею душой, и теперь, когда первый порывъ горя лережитъ, мистеръ Баульзъ можетъ разчитывать, какъ сказала матушка, на самый дружескій пріемъ въ этомъ дом.
— Дайте руку, Уыллъ. Теперь вы говорите какъ мущина. Я надюсь привести къ вамъ мистера Баульза на этихъ дняхъ.
И въ этотъ же вечеръ Кенелмъ написалъ Баульзу:
‘Любезный Томъ,— Прізжайте провести со мной нсколько дней въ Кромвель-Лодж въ Мольсвик. Мистеръ и мистрисъ Сомерсъ желаютъ повидаться съ вами и поблагодарить васъ. Я не могъ вчно переносить униженіе ради удовлетворенія вашей фантазіи. Они воображали что обязаны мн за покупку лавки и за все прочее и я былъ вынужденъ защитить себя и сказать кто это сдлалъ. Мы поговоримъ объ этомъ и о вашемъ путешествіи когда вы прідете.

‘Васъ искренній другъ
‘К. Ч.’

ГЛАВА XVI.

Мистрисъ Камеронъ сидла одна въ своей хорошенькой гостиной. На колняхъ ея лежала открытая книга, но она глядла въ сторону, повидимому въ садъ, скоре же въ пустое пространство.
Проницательный и опытный наблюдатель прочелъ бы въ ея лиц много такого что должно было остаться незамченнымъ для простаго зрителя.
Для простаго зрителя лицо ея выражало мало, это было лицо спокойной, скучающей женщины, думавшей можетъ-быть за минуту о какомъ-нибудь незначительномъ, скучномъ вседневномъ дл, но нашедшей что это слишкомъ утомительно и не думающей теперь ни о чемъ.
Но истинный наблюдатель замтилъ бы въ этомъ лиц слды безпокойнаго прошлаго, все еще не забытаго, также признаки характера вынесшаго сильный переломъ, характера женщины которая не была въ прежнее время спокойною и скучающею. Нжные контуры губъ и ноздрей свидтельствовали о чувствительности, а опущенные углы губъ о привычной грусти. Мягкость взгляда обращеннаго въ пространство указывала не на пустоту ума, но на умъ смиренный и обремененный тайнымъ горемъ. Во всей ея наружности, въ самомъ спокойствіи которое было ея характеристическою чертой, проглядывало вліяніе жизни въ просвщенномъ обществ, гд спокойствіе соединено съ достоинствомъ и граціей. Бдные понимали это лучше ея богатыхъ мольсвтскихъ знакомыхъ, бдные говорили ‘мистрисъ Камеронъ съ ногъ до головы леди’. Судя по чертамъ ея лица она была нкогда красива, не замчательная красавица, но положительно красива. Теперь, такъ какъ черты были мелки, красота лица пропала подъ холоднымъ, сроватымъ оттнкомъ и какимъ-то робкимъ, дремлющимъ выраженіемъ. Она не только не была откровенна, но очевидно положила себ за правило подавлять всякій порывъ высказаться. Кто, увидавъ очертаніе ея губъ, не сказалъ бы что это женщины съ нервнымъ, живымъ, откровеннымъ темпераментомъ? Но вглядвшись въ нее пристальне и замтивъ что природныя склонности подавлены силой воли, вы заинтересовались бы еще боле, потому что, если врить физіономистик и френологіи, въ характер этой женщины нельзя было предположить силы. Женственная уступчивость короткой, вздернутой верхней губы, робость взгляда, непропорціональное, но изящное удлинненіе головы между уходомъ и шей были признаками характера который не монетъ сопротивляться вол, можетъ-быть даже капризу другаго, человка любимаго и уважаемаго.
Книга лежащая на ея колняхъ серіозная книга, написанная однимъ изъ популярныхъ представителей такъ-называемой Низкой Церкви. Она читаетъ только серіозныя книги и иногда по обязанности, какъ наставница Лили, такія какъ ‘очерки изъ исторіи и географіи’ и элементарныя французскія руководства употребляемыя въ пансіонахъ. Однако, еслибы вамъ удалось вызвать мистрисъ Камеронъ на откровенный разговоръ, вы замтили бы что она получила въ юности образованіе свтской двушки. Она говорила и писала по-французски и по-италіянски такъ же свободно какъ на своемъ родномъ язык. Она прочитала, и все это помнила, на томъ и другомъ язык всхъ классическихъ авторовъ которыхъ даютъ ученицамъ образованныя и умныя гувернантки. Она была знакома съ ботаникой, съ тою ботаникой какая преподавалась двадцать лтъ назадъ, и я расположенъ думать что еслибы расшевелить хорошенько ея память, она оказалась бы сильною въ богословіи и въ политической экономіи, въ объем популярныхъ руководствъ мистрисъ Марсетъ. Словомъ, вы нашли бы въ ней тщательно образованную англійскую леди, учившуюся съ поколніемъ предшествовавшимъ поколнію Лили, то-есть несравненно лучше большинства современныхъ двушекъ. То же самое замтили бы вы и въ мене важныхъ, теперь сдланныхъ главными, отрасляхъ женскаго воспитанія, какъ напримръ музыка. Слушая ея игру на фортепіано нельзя было не подумать: эта женщина училась у лучшихъ учителей своего времени. Она могла играть только піесы своего времени. Позже она не выучила ничего. Интеллектуальное развитіе этой женщины остановилось много лтъ назадъ, можетъ-быть еще до рожденія Лили.
Въ настоящее время, когда мистрисъ Камеронъ сидитъ въ гостиной и глядитъ въ пространство, ей объявляютъ о прибытіи мистрисъ Брефильдъ. Мистрисъ Камеронъ не оживляется, она никогда не оживляется, но длаетъ утомленное движеніе неудовольствія, приподнимается и кладетъ серіозную книгу на столъ предъ диваномъ, Эльзи входитъ, молодая, сіяющая, одтая по послдней модной картинк, то-есть такъ неизящно, на взглядъ художника, какъ только можетъ одться женщина, но богатые коммерсанты гордящіеся своими женами требуютъ чтобъ он одвались по мод, и жены ихъ, въ этомъ отношеніи, покоряются имъ безпрекословно.
Женщины обмниваются обычными привтствіями и обычными вступительными фразами и, помолчавъ немного, Эльзи начинаетъ съ жаромъ:
— Но разв я не увижу Лили? Гд она?
— Боюсь не ушла ли она въ городъ. Одинъ бдный мальчикъ, бывшій у насъ на посылкахъ, разшибся упавъ съ вишневаго дерева.
— Которое онъ обкрадывалъ?
— Вроятно.
— И Лили отправилась прочесть ему наставленіе?
— Не думаю. Онъ очень ушибся, и Лили пошла узнать какъ онъ себя чувствуетъ.
Мистрисъ Брефильдъ продолжаетъ своимъ откровеннымъ тономъ:
— Я не чувствую большаго расположенія къ двушкамъ такихъ лтъ какъ Лили, хотя страстно люблю дтей. Но вы знаете какъ я расположена къ Лили, можетъ-быть потому что она такъ похожа на ребенка. Однако вамъ должно-быть съ ней много хлопотъ и безпокойства.
Мистрисъ Камеронъ возразила тревожно:
— Нтъ. Она все еще ребенокъ, хорошій ребенокъ, почему мн безпокоиться?
Мистрисъ Брефильдъ порывисто:— Почему? Да вашему ребенку восьмнадцать лтъ.
Мистрисъ Камеронъ,— Восьмнадцать лтъ! Возможно ли? Какъ время-то летитъ! хотя при такой монотонной жизни какъ моя, мн кажется что время не летитъ, а течетъ какъ вода. Дайте мн подумать. Восьмнадцать? Нтъ, ей только семнадцать, въ прошломъ ма было семнадцать.
Мистрисъ Брефильдъ:— Семнадцать! Очень опасный возрастъ для двушки. Возрастъ когда бросаютъ куколъ и начинаютъ думать о поклонникахъ.
Мистрисъ Камеронъ, не такъ лниво, во все еще спокойно:— Лили никогда не любила куколъ и вообще неодушевленныхъ игрушекъ, что касается поклонниковъ, она еще не думаетъ о нихъ.
— Нтъ возраста, старше шестилтняго, въ который бы двушка не думала о поклонникахъ. Но тутъ возникаетъ новый вопросъ. Когда такой прелестной двушк какъ Лили идетъ восьмнадцатый годъ, не можетъ ли какой-нибудь поклонникъ мечтать о ней?
Мистрисъ Камеронъ, съ леденящимъ спокойствіемъ, долженствующимъ внушить задавшему вопросъ что онъ позволяетъ себ слишкомъ много:
— Такъ какъ поклонникъ еще не являлся, я не могу безпокоить себя его мечтами.
Эльзи говоритъ про себя: ‘безтолкове этой женщины я еще никогда не встрчала!’ и вслухъ:
— Какъ вамъ нравится вашъ сосдъ, мистеръ Чиллингли? Не правда ли онъ очень красивый молодой человкъ?
— Да, я думаю что онъ считается красивымъ. Онъ высокъ.
— Прекрасное лицо.
— Да? Можетъ-быть.
— Что говоритъ Лили?
— О чемъ?
— О мистер Чиллингли? Находитъ ли она его красивымъ?
— Я не спрашивала ее.
— Вотъ бы прекрасная партія для Лили, мистрисъ Камеронъ. Чиллингли помщены въ числ древнйшихъ фамилій въ Сельскомъ джентри Борка. И я полагаю что отецъ его, сэръ-Питеръ, иметъ значительное состояніе.
Мистрисъ Камеронъ, впервые въ теченіи этого разговора обнаружила нкоторое волненіе. Лицо ея внезапно вспыхнуло яркимъ румянцемъ, потомъ стало блдне обыкновеннаго. Помолчавъ немного, она овладла собою и возразила рзко:
— Тотъ кто внушилъ бы Лили эту мысль не былъ бы ея другомъ. И мн кажется что нтъ никакого основанія полагать что мистеръ Чиллингли думаетъ о Лили.
— Разв вамъ было бы непріятно еслибъ онъ думалъ о ней? Вы конечно желаете чтобы ваша племянница сдлала хорошую партію, а въ Мольсвик это трудно.
— Извините меня, мистрисъ Брефильдъ, но о замужеств Лили я еще не говорила ни съ кмъ, даже съ ея покровителемъ. И, принявъ во вниманіе ея ребяческій характеръ, ребяческіе вкусы и привычки, полагаю, несмотря на ея годы, что не пришло еще время говорить объ этомъ.
Мистрисъ Брефильдъ посл такого отпора перемнила предметъ разговора на какую-тотазетную новость, интересовавшую въ то время общество, и вскор встала чтобъ уйти. Мистрисъ Камеронъ удержала руку гостьи и сказала смущеннымъ, но искреннимъ голосомъ:
— Милая мистрисъ Брефильдъ, я надюсь что ваше благоразуміе. и любовь которой вы удостоиваете мою племянницу удержатъ васъ отъ риска вскружить ей голову намекомъ на честолюбивые планы о которыхъ вы говорили мн. Нельзя предположить чтобы молодой человкъ съ такимъ общественнымъ положеніемъ какъ мистеръ Чиллингли могъ имть серіозное намреніе взять жену не изъ того круга общества къ которому онъ принадлежитъ.
— Позвольте, мистрисъ Камеронъ, я должна прервать васъ. Красота и привлекательность Лили украсили бы всякое положеніе, и разв вы сами не говорили мн что хотя ея покровитель, мистеръ Мельвиль, человкъ возвысившійся, какъ намъ всмъ извстно, изъ довольно низкаго слоя общества, но что племянница ваша, какъ и вы, хорошаго рода.
— Да, хорошаго рода, повторила мистрисъ Камеронъ, гордо поднявъ голову, но тотчасъ же прибавила съ леденящимъ смиреніемъ:— это ничего не значитъ. Двушка безъ состоянія, безъ связей, выросшая въ этомъ маленькомъ коттедж, воспитанница артиста по профессіи, сына клерка, которому обязана своимъ единственнымъ пріютомъ, не принадлежитъ къ кругу общества мистера Чиллингли, и его родители не одобрили бы его женитьбы на ней. Вы поступите очень жестоко относительно ея если замните невинное удовольствіе которое она находитъ въ разговорахъ съ умнымъ и хорошо образованнымъ знакомымъ тревожными отношеніями двушки къ человку на котораго ей указано какъ на возможнаго спутника ея жизни. Не длайте этой жестокости, не длайте, умоляю васъ!
— Не сомнвайтесь во мн, воскликнула добродушная Эльзи со слезами на глазахъ.— То что вы говорите теперь съ такимъ чувствомъ, такъ благородно, никогда не приходило мн въ голову раньше. Я мало знакома со свтомъ, я совсмъ не была знакома съ нимъ пока не вышла замужъ, но любя Лиди и уважая мистера Чиллингли, я воображала что не могу оказать имъ обоимъ лучшей услуги какъ… какъ… но теперь я понимаю. Онъ очень молодъ, очень страненъ, родители его могутъ воспротивиться, не противъ самой Лили, но противъ обстоятельствъ о которыхъ вы говорили. И вы не желаете чтобъ она вошла въ семейство въ которомъ ее приняли бы не такъ радушно какъ она заслуживаетъ. Я очень рада что поговорила съ вами. Къ счастію я еще не сдлала никакого промаха. И не сдлаю. Я пріхала чтобы предложить экскурсію къ развалинамъ римской виллы, за нсколько миль отсюда, и хотла пригласить васъ и мистера Чиллингли. Я не буду боле стараться сближать его и Лили.
— Благодарю васъ. Но вы поняли меня не вполн. Я думаю что мистеръ Чиллингли интересуетъ Лили вдвое мене чмъ новая бабочка. Я не боюсь ихъ сближенія при ея теперешнихъ отношеніяхъ къ нему и его отношеніяхъ къ ней. Я только боюсь чтобы какой-нибудь намекъ не заставилъ ее смотрть на него иначе, такъ какъ ей не слдуетъ смотрть на него.

ГЛАВА XVII.

Въ тотъ же день и около того же времени когда происходилъ вышеприведенный разговоръ между Эльзи и мистрисъ Камеронъ, Кенелмъ, совершая свою одинокую полдневную прогулку, зашелъ на кладбище, гд не такъ давно застала его Лили, и увидалъ ее надъ цвтами посаженными ею на могилу ребенка котораго ей не удалось вылчить.
День былъ облачный и безсолнечный, одинъ изъ дней которые такъ часто придаютъ сумрачный характеръ средин англійскаго лта.
— Вы ходите сюда слишкомъ часто, миссъ Мордантъ, сказалъ тихо Кенелмъ подходя къ ней:
Лили повернула къ нему лицо безъ всякаго испуга или удивленія и безъ малйшаго оживленія въ его задумчивомъ выраженіи, рдкомъ на этомъ подвижномъ лиц.
— Нтъ, не слишкомъ часто. Я общала ходить такъ часто какъ могу и я уже говорила вамъ что всегда исполняю общанія.
Кенелмъ не отвчалъ. Двушка пошла въ сторону и онъ молча слдовалъ за ней пока она не остановилась у стараго памятника со старою надписью.
— Посмотрите, сказала она со слабою улыбкой,— я посадила сюда свжихъ цвтовъ. Посл того дня когда мы встртились здсь, я много думала объ этомъ памятник, всми забытомъ, запущенномъ и — она смолкла на минуту и прибавила быстро — не находите ли вы часто что вы слишкомъ… какъ это слово? да! слишкомъ себялюбивы, осмотрительны, разсудительны и что вы думаете о себ слишкомъ много?
— Вы правы въ этомъ, хотя совсть не упрекала меня до вашего обвиненія.
— И не находите ли вы что вы избавляетесь отъ преслдующей васъ мысли о самомъ себ когда думаете о мертвыхъ? Мертвые не могутъ имть ничего общаго съ вашимъ земнымъ существованіемъ. Когда вы говорите себ ‘я сдлаю то-то или то-то сегодня’, когда вы думаете ‘я буду тмъ или этимъ завтра’, вы думаете о себ и для себя. Но вы вн себя когда думаете о мертвомъ который не можетъ имть ничего общаго съ вашимъ сегодня и съ вашимъ завтра.
Мы знаемъ что однимъ изъ жизненныхъ правилъ Кенелма Чиллингли было никогда не удивляться. Но услыша такую рчь изъ устъ приручительницы бабочекъ, онъ былъ такъ озадаченъ что все что онъ нашелся оказать посл долгаго молчанія было:
— Мертвые прошлое, а съ прошлымъ связано все что можетъ поднять насъ выше насъ самихъ въ настоящемъ и въ будущемъ. Прошлое управляетъ нашимъ настоящимъ. По прошлому мы угадываемъ наше будущее. Исторія, поэзія, наука, благосостояніе государствъ, возвышеніе личностей, все это связано съ могильными памятниками. Вы хорошо длаете украшая ихъ цвтами. Только въ обществ мертвыхъ перестаемъ мы быть эгоистами.
Если рчь неученой Лили была выше пониманія ученаго Кенелма, то рчь Кенелма была теперь также выше пониманія Лили. Она тоже подумала прежде чмъ отвтила.
— Мн кажется что еслибъ я звала васъ лучше, я и понимала бы васъ лучше. Жаль что вы не знакомы со Львомъ. Я желала бы чтобъ вы поговорили съ нимъ при мн.
Разговаривая такъ они вышли съ кладбища и шли теперь по тропинк пробитой пшеходами.
Лили повторила:
— Да, я желала бы чтобъ вы поговорили при мн со Львомъ.
— Это вашъ покровитель, мистеръ Мельвиль?
— Да, вдь вы знаете.
— Почему же вы желаете чтобъ я поговорилъ съ нимъ при васъ?
— Потому что я сомнваюсь правъ ли онъ въ нкоторыхъ своихъ мнніяхъ, и я попросила бы васъ высказать ему мои сомннія. Вдь вы сдлали бы это, не правда ли?
— Почему же вы но выскажете ихъ сами вашему покровителю? Разв вы боитесь его?
— Боюсь! конечно нтъ…. но…. однако какое здсь множество прохожихъ. Сегодня какой-то скучный митингъ въ город. Передемте на тотъ берегъ ручья, онъ гораздо красиве и тамъ намъ меньше будутъ мшать.
Говоря это Лили повернула вправо и сошла по отлогому спуску къ берегу, гд они нашли стараго перевозчика, дремавшаго на плоту.
Сидя рядомъ съ своею спутницей и подвигаясь медленно по тихой поверхности воды подъ облачнымъ небомъ, Кенелмъ хотлъ возобновить начатый разговоръ, но Лили взглянула многозначительно на перевозчика и покачала головой. То что она хотла сказать ему очевидно не могло быть сказано при третьемъ лиц, хотя перевозчикъ былъ повидимому вовсе не расположенъ слушать разговоръ не касавшійся его. Лили заговорила съ нимъ.
— Итакъ, Браунъ, корова выздоровла.
— Да, миссъ, благодаря вамъ, спаси васъ Господь. Какъ славно вы побдили старую вдьму.
— Нтъ Браунъ, не я побдила вдьму, ее побдили феи. Феи, какъ вы знаете, гораздо сильне вдьмъ.
— Должно-быть, миссъ.
Лили обратилась къ Кенелму.— Мистеръ Броунъ иметъ славную дойную корову. Корова вдругъ заболла, и оба они, онъ и жена его, ршили что она испорчена.
— Конечно испорчена, это ясно какъ день. Разв старая тетка Райтъ не говорила что моя жена будетъ каяться что продаетъ молоко и не бранила ее всячески и разв съ коровой не сдлались судороги въ ту же ночь?
— Тише, Браунъ. Тетка Райтъ сказала что ваша жена будетъ каяться не въ томъ что продаетъ молоко, а что разбавляетъ его водой.
— А какъ она узнала если она не вдьма? Мы поставляемъ молоко въ лучшіе дома и никто никогда не жаловался.
— И Браунъ, продолжала Лили обратившись къ Кенелму и не дослушавъ послдняго замчанія сдланнаго самымъ угрюмымъ тономъ.— Браунъ имлъ ужасное намреніе заманить тетку Райтъ на плотъ и бросить ее въ воду чтобы снять порчу съ коровы. Но я посовтовалась съ феями и дала ему волшебный талисманъ который онъ надлъ на шею коровы, И корова выздоровла. Итакъ, Браунъ, не было никакой необходимости бросать тетку Райтъ въ воду за то что она сказала что вы разбавляете молоко водою. Но,— прибавила она между тмъ какъ плотъ причалилъ къ противоположному берегу,— хотите ли знать, Браунъ, что сказали мн феи сегодня утромъ?
— Скажите, миссъ.
— Вотъ что: если корова Брауна даетъ молоко не разбавленное водою и если вода подбавляется при продаж, мы, феи, защиплемъ мистера Брауна до того что онъ будетъ весь синій и когда съ нимъ сдлается опять припадокъ ревматизма, пусть онъ не разчитываетъ на волшебную помощь.
Съ этими словами Лили опустила серебряную монету въ руку Брауна и прыгнула на берегъ. Кенелмъ послдовалъ за ней.
— Вы совершенно убдили его не только въ существованіи фей, но и въ ихъ благодтельномъ могуществ, сказалъ онъ.
— Да, отвчала Лили серіозно.— И разв не пріятно было бы еслибы феи существовали, разумется добрыя феи? Стоило бы только разказать имъ вс наши непріятности чтобы получить отъ нихъ средства противъ порчи которую мы производимъ сами надъ собой.
— Не знаю хорошо ли было бы еслибы мы могли надяться на такую сверхъестественную помощь. Наша собственная душа такъ безпредльна что чмъ больше мы изслдуемъ ее тмъ больше находимъ въ ней новыхъ міровъ, и между этими мірами есть и волшебный міръ.
И онъ прибавилъ про себя: ‘разв я теперь не въ волшебномъ мір?’
— Молчите, подождите говорить, прошептала Лили.— Я думаю теперь о томъ что вы сейчасъ сказала и стараюсь понять.
Продолжая идти молча, они дошли до небольшой бесдки которую преданіе посвящало памяти Исаака Уалтона.
Лили вошла и сла, Кенелмъ слъ рядомъ съ ней. Бесдка была небольшое осьмиугольное зданіе, построенное, судя по архитектур, въ безпокойное царствованіе Карла I, стны, оштукатуренныя внутри, были сплошь покрыты именами, числами, надписями въ похвалу уженію, въ честь Исаака Уалтона и изреченіями изъ его сочиненій. Изъ бесдки виднлся противоположный берегъ ручья, съ его высокими ивами склонявшимися надъ водой. Уединенность мста, его связь съ тихою жизнью рыболова, гармонировали съ тишиной дня, съ неподвижностью воздуха, съ облачнымъ небомъ.
— Вы хотли высказать мн ваши сомннія касательно нкоторыхъ сужденій вашего покровителя, сомннія которыхъ не могли высказать ему сами.
Лили вышла изъ задумчивости имвшей повидимому связь съ предметомъ о которомъ заговорилъ Кенелмъ.
— Да, я не могу высказать ему мои сомннія сама, потому что они касаются меня, а онъ такъ добръ со мной, я такъ обязана ему что не желала бы огорчить его ни однимъ словомъ которое могло бы показаться ему упрекомъ или жалобой. Вы помните — при этихъ словахъ она подвинулась къ нему ближе и подняла на него свои большіе смлые глаза и положила руку на его руку съ тмъ доврчивымъ взглядомъ и непринужденнымъ движеніемъ которые часто очаровывали его, но и огорчали когда онъ думалъ о нихъ, огорчали потому что были слишкомъ доврчивы и непринужденны для чувства которое ему хотлось внушить ей,— вы помните что я высказала вамъ на кладбищ какъ мн больно что мы постоянно думаемъ слишкомъ много о себ. Это не хорошо. И говоря съ вами только о себ, я знаю что поступаю нехорошо. Но я не могу не говорить о себ, я должна говорить. Не осуждайте меня за это. Вы знаете что я не получила образованія какъ другія двушки. Правъ ли былъ въ этомъ мой покровитель? Еслибъ онъ настаивалъ чтобы мн не позволяли длать все что я хочу и вмсто поэмъ и волшебныхъ сказокъ заставлялъ меня читать книги которыя мистеръ и мистрисъ Эмлинъ хотли заставить меня читать, у меня было бы можетъ-быть такъ много интересовъ что я могла бы думать меньше о себ. Вы сказали что мертвые прошлое, что мы забываемъ иногда о себ когда думаемъ о прошломъ. Еслибъ я прочла больше о прошломъ и знала больше объ исторіи мертвыхъ, я не была бы такъ замкнута въ себ, въ своемъ маленькомъ, эгоистическомъ сердц. Я начала думать объ этомъ только очень недавно и очень недавно начала чувствовать горе и стыдъ замчая мое невжество во многомъ что знаютъ другія двушки, даже такія маленькія какъ Клемми. Но я не ршусь сказать это Льву когда увижусь съ нимъ, не ршусь изъ опасенія что онъ начнетъ осуждать себя, а я знаю что онъ по доброт своей говорилъ: ‘Я не хочу чтобы фея была ученая, съ меня довольно знать что она счастлива’. И какъ я была счастлива до… до послдняго времени!
— Потому что до послдняго времени вы знали себя только какъ ребенокъ. Но когда вы почувствовали потребность въ образованіи, вы перестали быть ребенкомъ. Не печальтесь. Съ умомъ которымъ одарила васъ природа такое образованіе какое вамъ нужно для разговора со скучными взрослыми дастся вамъ легко и скоро. Теперь вы пріобртете въ мсяцъ больше чмъ пріобрли бы въ годъ когда, были ребенкомъ, когда трудъ избгался, а не искался. Ваша тетушка очевидно хорошо образована и еслибъ я могъ поговорить съ ней о выбор книгъ.
— Нтъ, не длайте этого. Это было бы непріятно Льву.
— Вашъ покровитель не желаетъ чтобъ вы пріобрли такое образованіе какое дается другимъ двушкамъ?
— Левъ запретилъ тетушк учить меня много даже тому чему я хотла учиться. Она начала было учить меня, но по его желанію оставила. Теперь она мучаетъ меня только ужасными французскими глаголами и я знаю что и это длается только для виду. Воскресенья составляютъ конечно исключеніе, по воскресеньямъ меня заставляютъ читать проповди и Библію. Проповди я не люблю какъ бы слдовало, но Евангеліе я готова читать цлый день и не только въ воскресенье, но и въ будни, и изъ Евангелія-то я и узнала что должна думать меньше о себ.
Кенелмъ невольно пожалъ маленькую ручку лежавшую на его рук.
— Знаете вы разницу между однимъ родомъ поэзіи и другимъ? спросила неожиданно Лили.
— Я не увренъ въ этомъ. Мн слдовало бы знать когда одинъ родъ хорошъ, а другой дуренъ, но я вижу что многіе, въ особенности критики по профессіи, предпочитаютъ произведенія какія я считаю дурными тому что я считаю хорошимъ.
— Разница между однимъ родомъ поэзіи и другимъ, предположивъ что произведенія въ томъ и другомъ род одинаково хороши, вотъ какая, начала Лили увреннымъ и торжествующимъ тономъ.— Я знаю это, Левъ объяснилъ это мн самъ. Въ одномъ род поэзіи авторъ отршается вполн отъ своего существованія и входитъ въ существованіе другихъ, вполн чуждое его существованію. Онъ можетъ быть очень хорошимъ человкомъ и написать свои лучшія поэмы объ очень дурныхъ людяхъ, онъ не обидитъ мухи и описываетъ съ наслажденіемъ чувства убійцъ. Въ другомъ же род поэзіи авторъ не переносится въ чужое существованіе, онъ выражаетъ свои собственныя радости и страданія, свое собственное сердце, свой собственный умъ. Если онъ такой человкъ что не способенъ обидть муху, то онъ конечно не способенъ и раздлять чувства разбойника. Вотъ разница, мистеръ Чиллингли, между однимъ родомъ поэзіи и другимъ.
— Совершенно врно, сказалъ Кенелмъ, выслушавъ съ удовольствіемъ критическія опредленія двушки,— Это разница между драматическою поэзіей и лирическою. Но позвольте спросить что общаго иметъ это опредленіе съ тмъ о чемъ мы говорили?
— Очень много, потому что когда Левъ объяснялъ это тет, онъ сказалъ: ‘совершенная женщина есть поэма, но она можетъ быть поэмой только одного рода поэзіи, она не можетъ переноситься въ сердца людей съ которыми не иметъ ничего общаго, не можетъ сочувствовать злу и преступленію, она должна быть поэмой другаго рода, должна выражать поэзію своихъ собственныхъ чувствъ и мыслей’. И обратясь ко мн онъ прибавилъ, улыбаясь: ‘вотъ какою поэмой должна быть Лили, а слишкомъ много сухихъ книгъ только испортили бы поэму’. Вы теперь знаете почему я такая невжда и такъ не похожа на другихъ двушекъ и почему мистеръ и мистрисъ Эмлинъ смотрятъ на меня свысока.
— Вы несправедливы къ мистеру Эмлину. Онъ первый сказалъ мн: Лили Мордантъ цлая поэма.
— Въ самомъ дл? Я буду любить его за эти слова. Какъ Левъ будетъ доволенъ!
— Мистеръ Мельвиль иметъ повидимому необычайное вліяніе на васъ, сказалъ Кенелмъ съ припадкомъ ревности.
— Конечно. У меня нтъ ни отца, ни матери, Левъ замнилъ мн обоихъ. Тетя говоритъ часто: ‘ты не можешь никогда достойно благодарить своего покровителя, безъ него у меня не было бы дома чтобы пріютить тебя, не было бы средствъ содержать тебя’. Онъ никогда не говорилъ этого, онъ очень разсердился бы на тетю еслибъ узналъ что она говоритъ мн это. Иногда онъ называетъ меня не феей, а принцессой. Я ни за что въ мір не ршилась бы сдлать ему непріятное.
— Я слышалъ что онъ много старше васъ, что по лтамъ онъ могъ бы быть вашимъ отцомъ.
— Можетъ-быть, но еслибъ онъ былъ вдвое старше, я не могла бы любить его больше чмъ теперь.
Кенелмъ улыбнулся, ревность его успокоилась. Не такъ говорила бы двушка, даже такая какъ Лили, о человк въ котораго она чувствовала бы себя способною влюбиться.
Лили встала медленно и съ видомъ утомленія.
— Пора домой, тетя будетъ безпокоиться обо мн. Пойдемте.
Они направились къ Кромвель-Лоджу.
Нсколько минутъ длилось молчаніе. Лили прервала его первая однимъ изъ тхъ рзкихъ переходовъ съ одного предмета на другой которые были свойственны безпокойной игр ея скрытыхъ мыслей.
— Вашъ отецъ и мать еще живы, мистеръ Чиллингли?
— Благодаря Бога живы.
— Кого изъ нихъ любите вы больше?
— Трудно ршить. Мать я люблю очень, но отецъ понимаетъ меня и я его лучше чмъ….
— Да. Какъ трудно заставить понять себя. Меня не понимаетъ никто.
— Мн кажется что я понимаю васъ.
Лили покачала головой съ энергическимъ отрицаніемъ.
— По крайней мр насколько можетъ понимать мущина молодую двушку.
— Какого рода двушка миссъ Сесилія Траверсъ?
— Сесилія Траверсъ! Какъ вы узнали о существованіи такой особы?
— Тотъ толстякъ изъ Лондона котораго называли сэръ-Томасомъ говорилъ о ней когда мы обдали въ Брефильдвил.
— Да, помню. Онъ сказалъ что она была на придворномъ балу?
— Онъ сказалъ что она очень хороша собой.
— Это правда.
— Она тоже поэма?
— Нтъ, я этого не замтилъ.
— Мистеръ Эмлинъ вроятно призналъ бы ее прекрасно воспитанною, хорошо образованною. Онъ не приподнялъ бы на нее бровей какъ на меня, бдную Сендриліону.
— О, миссъ Мордантъ, вамъ нечего завидовать ей. И позвольте мн повторить вамъ что вы могли бы образовать себя очень скоро до уровня молодой особы украшающей придворные балы.
— Но тогда я перестала бы быть поэмой, сказала Лили бросивъ украдкой застнчивый взглядъ на его лицо.
Они были уже на мосту. Прежде чмъ онъ усплъ отвтить, она прибавила быстро:
— Можете нейдти дальше, вамъ не по дорог.
— Я не могу покориться такой пренебрежительной отставк, миссъ Мордантъ. Я провожу васъ по крайней мр до калитки вашего сада.
Лили не возразила и заговорила опять:
— Какого рода мстность окружаетъ вашъ домъ? Похожа она на эту?
— Не такъ красива, очертанія крупне, больше долинъ и лсовъ, но есть и сходство: по нашей земл также протекаетъ ручей, пошире вашего ручейка, и берега мстами до того похожи на берегъ у Кромвель-Лоджа что я иногда забываюсь и воображаю себя дома. Я ужасно люблю ручьи и всякую бгущую воду. Меня тянетъ къ ней съ неотразимою силой когда я гуляю пшкомъ.
Лили слушала съ интересомъ и посл краткаго молчанія сказала съ подавленнымъ вздохомъ:
— Ваше помстье гораздо красиве всхъ здшнихъ мстъ, даже Брефильдвиля, не правда ли? Мистрисъ Брефильдъ говоритъ что вашъ отецъ очень богатъ.
— Не думаю чтобъ онъ былъ богаче мистера Брефильда, и хотя домъ его больше Брефильдвиля, но убранъ не такъ нарядно и не можетъ похвалиться такими роскошными теплицами и оранжереями. Вкусы отца моего, какъ и мои, очень просты. Дайте ему его библіотеку, и онъ едвали пожаллъ бы о своемъ состояніи еслибы лишился его. Въ этомъ отношеніи онъ обладаетъ громаднымъ преимуществомъ предо мной.
— Вы стали бы жалтъ о состояніи? быстро спросила Лили.
— Нтъ, въ томъ отношеніи что отцу моему никогда не надодаютъ книги. А мн,— признаться ли?— мн он иногда такъ же противны какъ вамъ.
Они были у калитки. Лили, взявшись одной рукой за щеколду, протянула другую Кенелму и взглянула на него съ улыбкой озарившею сумрачный день какъ проблескъ солнца.

КНИГА VII.

ГЛАВА I.

Кенелмъ вернулся домой въ сумерки, и въ ту самую минуту какъ онъ садился за свой одинокій обдъ послышался звонокъ и мистрисъ Джонсъ ввела мистера Томаса Баульза.
Хотя этотъ джентльменъ не увдомилъ ни одной строчкой о дн своего прибытія, онъ былъ тмъ не мене принятъ какъ дорогой гость.
— Но, сказалъ Кенелмъ,— если вы сохранили аппетитъ который я утратилъ, боюсь что мое угощеніе покажется вамъ скуднымъ. Садитесь, любезный другъ.
— Благодарю васъ, сэръ, но я обдалъ два часа тому назадъ въ Лондон и право не въ состояніи сть теперь.
Кенелмъ былъ слишкомъ благовоспитанъ чтобы настаивать. Нсколько минутъ спустя его скромный обдъ былъ оконченъ, со стола убрано и мущины остались вдвоемъ.
— Вы остановитесь здсь, конечно, я занялъ для васъ комнату въ тотъ же день какъ пригласилъ васъ, но вамъ слдовало увдомить меня когда васъ ждать, для того чтобъ я могъ распорядиться на счетъ обда или ужина. Вы все еще курите? Закурите трубку.
— Благодарю васъ, сэръ. Я курю теперь мало, но если позволите сигару.— И Томъ вынулъ красивый портъ-сигаръ.
— Будьте какъ дома. Я пошлю сказать Уыллу Сомерсу что мы будемъ завтра ужинать у него. Вы прощаете мн что я выдалъ вашу тайну. Теперь и впредь никакихъ тайнъ. Вы войдете въ ихъ домъ какъ другъ и съ каждымъ годомъ будете становиться имъ дороже. Да, Томъ, удивительное чувство любовь къ женщин. Она можетъ низвести человка до самыхъ гнусныхъ пороковъ и поднять его до высшаго добра.
— Что касается добра, я сомнваюсь, сказалъ Томъ угрюмо и отложивъ въ сторону сигару.
— Продолжайте курить и я выкурю для компаніи. Можете вы одолжить мн сигару?
Томъ предложилъ свой портъ-сигаръ. Кенелмъ взялъ сигару, закурилъ, и когда Томъ взялъ свою, возобновилъ разговоръ.
— Вы сомнвались въ добромъ вліяніи любви. Но скажите мн по совсти, были ли бы вы такимъ хорошимъ человкомъ какъ теперь еслибы не любили Джесси Уайльзъ?
— Если я сталъ лучше, то не потому что любилъ двушку.
— Почему же?
— Потому что лишился ея.
Кенелмъ вздрогнулъ, поблднлъ, бросилъ сигару и началъ ходить взадъ и впередъ по комнат быстрыми, но весьма нетвердыми шагами.
Томъ продолжалъ спокойно.
— Предположите что я добился бы согласія Джесси и женился бы на ней. Не думаю чтобы мн тогда пришло въ голову позаботиться о своемъ развитіи. Дядя мой былъ бы очень оскорбленъ моей женитьбой на дочери поденьщика и не пригласилъ бы меня въ Лоскомбъ. Я продолжалъ бы жить въ Гревле, не думая сдлаться чмъ-нибудь повыше кузнеца и остался бы невждой, безпокойнымъ, заносчивымъ человкомъ, и еслибы Джесси не полюбила меня такъ какъ я хотлъ, я не пересталъ бы пить, и я съ ужасомъ думаю, читая иногда въ газетахъ о пьяниц муж который бьетъ свою жену, что и самъ могъ бы сдлаться такимъ же животнымъ. Почемъ мы знаемъ, можетъ-быть этотъ пьяница мужъ любилъ свою жену до безумія, а она не любила его? Семейная жизнь его была несчастна, и онъ началъ пить и бить жену.
— Такъ я былъ правъ, сказалъ Кенелмъ остановившись,— когда говорилъ вамъ что ваша участь была бы незавидна еслибы вы женились на двушк которую любили страстно и которая не хотла отвчать вамъ тмъ же и никогда не могла быть счастлива съ вами?
— Совершенно правы!
— Оставимъ теперь этотъ разговоръ, сказалъ Кенелмъ садясь опять.— Поговоримъ о вашемъ путешествіи. Хотя вы довольны что не женились на Джесси, хотя вы можете теперь безъ страданія увидать ее женой другаго, но нкоторыя мысли о ней все еще не даютъ вамъ покою, и вамъ кажется что вы могли бы избавиться отъ нихъ скоре подъ вліяніемъ движенія и новыхъ впечатлній и наконецъ похоронить ихъ навсегда въ чужой стран. Такъ?
— Да, въ этомъ род, сэръ.
Кенелмъ оживился и началъ говорить о чужихъ странахъ и составлять планъ путешествія которое заняло бы нсколько мсяцевъ. Онъ узналъ съ удовольствіемъ что Томъ познакомился уже съ французскимъ языкомъ насколько это было необходимо для путешествія, и еще съ большимъ удовольствіемъ что онъ не только прочелъ много хорошихъ гидовъ и описаній достопримчательныхъ мстъ Европы, но заинтересовался этими мстами, ихъ славнымъ историческимъ прошлымъ или сокровищами искусствъ собранными въ нихъ,
Такъ они проговорили до глубокой ночи. Когда Томъ удалился въ свою комнату, Кенелмъ вышелъ безшумно изъ дома и направился къ бесдк гд сидлъ въ этотъ день съ Лили. Поднявшійся втеръ разорвалъ облака омрачавшія протекшій день, и въ глубокихъ просвтахъ между ними появлявшихся то въ одномъ мст, то въ другомъ, сіяли звзды. Кенелму казалось что среди разнообразнаго шума деревьевъ колыхаемыхъ ночнымъ втромъ, онъ различалъ тихій шелестъ ивы стоявшей на противоположномъ берегу.

ГЛАВА II.

На слдующій день рано утромъ Кенелмъ послалъ записку Уыллу Сомерсу увдомляя его что придетъ къ нему вечеромъ ужинать съ Томомъ Баульзомъ. Онъ имлъ настолько такта чтобы понять что такое общее собраніе будетъ пріятне и мене стснительно для всхъ и каждаго чмъ былъ бы формальный визитъ Тома днемъ, когда Джесси занята въ лавк.
Но онъ сводилъ Тома въ городъ и показалъ ему лавку съ ея красивымъ товаромъ, зеркальными окнами и общимъ видомъ зажиточности, потомъ гулялъ по окрестнымъ полямъ и лугамъ, разговаривая съ нимъ и замчая съ большимъ удивленіемъ какъ значительно обогатился его умъ и развилось мышленіе.
Но что бы ни было предметомъ ихъ разговора, а они перемнили ихъ много, Кенелмъ постоянно замчалъ что Томъ задумчивъ и разсянъ, его смущало предстоявшее свиданіе съ Джесси.
Когда она вышли вечеромъ изъ Кромвель-Лоджа отправляясь ужинать къ Уыллу, Кенелмъ замтилъ что Баульзъ произвелъ нкоторыя улучшенія въ своемъ костюм. Улучшенія были ему къ лицу.
Когда они вошли въ гостиную, Уыллъ всталъ со слдами сильнаго волненія на лиц, подошелъ къ Баульзу и молча пожалъ его руку. Джесси, не поднимая глазъ, привтствовала обоихъ гостей церемоннымъ поклономъ. Только старая мать была совершенно покойна.
— Я душевно рада видть васъ, мистеръ Баульзъ, сказала она,— и не я одна, а вс мы трое, и будь младенецъ постарше, онъ былъ бы четвертый.
— Но куда же двали вы младенца? воскликнулъ Кенелмъ.— Вамъ бы погодить укладывать его зная что я приду. Въ прошлый разъ какъ я ужиналъ у васъ, я пришелъ неожиданно и не имлъ права жаловаться на его невниманіе къ друзьямъ его родителей.
Джесси подняла оконный занавсъ и указала на колыбель стоявшую на окн. Кенелмъ взялъ подъ руку Тома, подвелъ его къ колыбели и оставивъ его одного поглядть на спящаго младенца, слъ къ столу между старою мистрисъ Сомерсъ и Уылломъ. Глаза Уылла были обращены къ окну. Джесси стояла приподнявъ занавсъ, а Томъ, бывшій нкогда ужасомъ своего округа, наклонялся съ улыбкой надъ колыбелью, пока наконецъ не положилъ свою большую руку на подушку, тихо, робко, стараясь не разбудить спящаго, и губы его зашевелились, произнося безъ сомннія благословеніе, затмъ онъ подошелъ къ столу и слъ, а Джесси понесла колыбель на верхъ.
Уыллъ устремилъ свои проницательные умные глаза на своего прежняго соперника, и когда онъ замтилъ перемну въ выраженіи нкогда заносчивой наружности и перемну въ костюм, который, безъ мщанской пестроты и щегольства, свидтельствовалъ объ извстномъ общественномъ положеніи, слишкомъ высокомъ для возвращенія къ прежнимъ сельскимъ обычаямъ и любовнымъ похожденіямъ, послдніе слды ревности затихли въ его мягкой душ.
— Мистеръ Баульзъ, воскликнулъ онъ порывисто,— у васъ доброе, великодушное сердце, и ваше дружеское посщеніе есть честь которая… которая…
— Которую, прервалъ его Кенелмъ подоспвъ къ нему на помощь,— длаете вы намъ какъ холостымъ людямъ. Въ нашей свободной стран женатый человкъ имющій сына можетъ быть отцомъ лорда-канцлера или архіепископа Кентерберійскаго. Но, друзья мои, такія встрчи какъ наша случаются не часто, и посл ужина мы отпразднуемъ ее чашей пунша. Если же завтра утромъ у насъ будутъ болть головы, никто изъ насъ не будетъ жаловаться.
Старая мистрисъ Сомерсъ весело засмялась.
— А я было и не подумала о пунш, сэръ,пойду похлопочу.
И не выпуская изъ рукъ чулокъ младенца, она поспшно вышла изъ комнаты.
Благодаря ужину, благодаря пушну, благодаря способности Кенелма поддерживать веселый разговоръ, вся сдержанность, неловкость и застнчивость въ отношеніяхъ присутствовавшихъ быстро исчезли. Джесси вмшалась въ разговоръ и говорила можетъ-быть больше всхъ, за исключеніемъ Кенелма, говорила непринужденно, весело, безъ всякихъ слдовъ прежняго кокетства, но выказывая по временамъ вліяніе своего повышенія въ жизни и столкновенія съ благородными покупателями. Вечеръ прошелъ очень пріятно, Кенелмъ заране ршилъ что онъ долженъ быть пріятнымъ. Никто не сдлалъ ни малйшаго намека на одолженіе Баульза, пока Уыллъ, провожая гостя къ двери, не шепнулъ ему:
— Вы не нуждаетесь въ нашей благодарности и я не могу выразить ее. Молясь вечеромъ, мы всегда просимъ Господа благословить того кто соединилъ насъ и устроилъ ваше счастіе, то-есть мистера Чиллингли. Сегодня мы будемъ молиться кром него и за другаго, за кого станетъ молиться и младенецъ, когда подростетъ.
Голосъ Уылла возвысился, и онъ осторожно замолчалъ, не безъ основанія опасаясь что пуншъ побудитъ его къ излишней чувствительности если онъ скажетъ боле.
На обратномъ пути въ Кромвель-Лоджъ Томъ былъ очень молчаливъ, но молчаніе это было слдствіемъ не унынія, а спокойнаго размышленія котораго Кенелмъ не хотлъ прерывать.
Но когда они были уже у садовой ограды Грасмира, Томъ внезапно обратился къ Кенелму и сказалъ:
— Я очень благодаренъ вамъ за этотъ вечеръ, очень.
— Такъ онъ не оставилъ тяжелыхъ воспоминаній?
— Нтъ, меня напротивъ очень успокоило это свиданіе съ ней.
‘Возможно ли?’ сказалъ Кенелмъ про себя. ‘Что почувствовалъ бы я увидавъ Лили женой другаго, матерью его ребенка?’ Онъ содрогнулся и невольный стонъ вырвался изъ его груди. Въ эту самую минуту что-то мягкое прикоснулось къ его рук которую онъ положилъ на ршетку сада, охотно остановившись въ этомъ мст когда Томъ обратился къ нему. Кенелмъ обернулся и увидалъ Бланку. Кошка, побуждаемая своею инстинктивною склонностью къ ночнымъ прогулкамъ, нашла какимъ-то образомъ возможность уйти изъ дома и услышавъ голосъ который былъ уже нсколько знакомъ ей вскарапкалась на ршетку и остановилась выгнувъ сливу и мурлыча какъ бы въ привтствіе.
Кенелмъ наклонился и покрылъ поцлуями голубую ленту которую Лиди навязала на шею своей любимицы. Бланка на минуту покорилась ласкамъ, но заслышавъ въ кустахъ легкій шорохъ пробудившейся птичка, прыгнула въ чащу и исчезла.
Кенелмъ пошелъ дальше быстрыми, нетерпливыми шагами, и ни онъ, ни спутникъ его не вымолвили ни слова пока не пришли домой, гд пожелали другъ другу доброй ночи.

ГЛАВА III.

На слдующій день около полудня, Кенелмъ и его гость, идя вмст по берегу ручья, остановились предъ бесдкой Исаака Уалтона и по предложенію Кенелма вошли въ нее чтобъ спокойно отдохнуть и продолжать начатый разговоръ.
— Вы сейчасъ сказали мн, продолжалъ Кенелмъ,— что сердце ваше освободилось отъ тяжелаго бремени когда вы повидались съ Джесси Сомерсъ и нашли ее такъ измнившеюся что она уже не та женщина которую вы любили. Что касается перемны, я сознаюсь что нахожу ее измнившеюся къ лучшему и наружностью, и манерами, и характеромъ. Я не сказалъ бы этого еслибы не врилъ искренности вашего увренія что вы излчились отъ старой раны. Но мн интересно знать какъ случилось что сильная любовь долго владвшая сердцемъ такого любящаго и страстнаго человка какъ вы, внезапно, вслдствіе одного свиданія, прошла или превратилась въ чувство спокойной дружбы, и я прошу васъ объяснить мн какъ это случилось.
— Это удивляетъ меня самого, сэръ, сказалъ Томъ проведя рукой по лбу,— и не знаю сумю ли я объяснить это.
— Подумайте и постарайтесь.
Томъ подумалъ нсколько минутъ и началъ:
— Вы знаете, сэръ, что я былъ совсмъ другимъ человкомъ когда влюбился въ Джесси Уайльзъ и сказалъ себ: ‘эта двушка будетъ моей женой во что бы то ни стало. Я не уступлю ее никому.’
— Хорошо, продолжайте.
— Между тмъ какъ во мн самомъ происходила перемна, думая о Джесси — а я постоянно думалъ о ней — я представлялъ ее себ все тою же Джесси Уайльзъ въ которую я влюбился, и хотя когда я видлъ ее въ Гревле посл замужества, въ тотъ день….
— Когда вы спасли ее отъ наглаго сквайра.
— Это было вскор посл ея свадьбы, и я еще не могъ представить ее себ замужней. Я не видалъ ея мужа, и перемна во мн только-что начиналась. Итакъ, все время пока я читалъ и думалъ и развивалъ свой умъ въ Лоскомб, Джесси Уайльзъ преслдовала меня какъ единственная двушка которую я любилъ, единственная которую я способенъ былъ любить, мн казалось невозможнымъ чтобъ я когда-нибудь женился на другой. Въ послднее время меня очень уговаривали жениться, вс мои родные желаютъ этого, но образъ Джесси стоялъ предо мной и я говорилъ себ: я былъ бы низкимъ человкомъ еслибы женился на одной женщин когда не могу изгнать изъ своего сердца другую. Мн необходимо повидаться опять съ Джесси, необходимо узнать дйствительно ли лицо ея теперь то же самое которое не оставляетъ меня когда я одинъ. И я видлъ ее, и лицо ея не то, оно стало можетъ-быть красиве, но это не лицо двушки, это лицо жены и матери. И вчера вечеромъ, когда она говорила такъ откровенно какъ никогда не говорила при мн прежде, я почувствовалъ перемну которая незамтно для меня самого произошла во мн въ послдніе два года. Тогда, сэръ, когда я былъ простымъ невжественнымъ деревенскимъ кузнецомъ, между мною и крестьянскою двушкой не было неравенства, крестьянская двушка была даже во всемъ, кром зажиточности, выше меня. Но вчера вечеромъ, глядя на нее и слушая ея разговоръ, я спросилъ себя: ‘Еслибы Джесси была теперь свободна, предложилъ ли бы я ей быть моей женой?’ И я отвтилъ себ ‘нтъ’.
Кенелмъ слушалъ съ жаднымъ вниманіемъ и воскликнулъ съ жаромъ:
— Почему?
— Вамъ можетъ-быть покажется что я думаю о себ слишкомъ много когда я скажу почему. Въ послднее время, сэръ, я жилъ въ кругу людей, женщинъ и мущинъ, которые выше того класса общества въ которомъ я родился, и въ жен мн нужна подруга равная имъ и равная мн, и мн кажется, сэръ, что я не нашелъ бы такую подругу въ мистрисъ Сомерсъ.
— Я понимаю васъ теперь, Томъ. Но вы портите романическую исторію которую я придумалъ. Я воображалъ что маленькая двочка съ цвточнымъ мячикомъ замнитъ вамъ со временемъ Джесси и я такъ мало знаю человческое сердце что думалъ двочка успетъ сдлаться женщиной прежде чмъ вы будете въ состояніи замнить старую любовь новою. Я вижу теперь что бдная двочка не иметъ шансовъ.
— Шансовъ! Что вы говорите, мистеръ Чиллингли, воскликнулъ Томъ задтый за живое.— Сюзи милая двочка, но вдь она не боле какъ пріемышъ. Сэръ, когда мы видлись съ вами въ послдній разъ въ Лондон, вы коснулись этого предмета какъ будто я все еще деревенскій кузнецъ и могу жениться на деревенской двушк. Но,— прибавилъ Томъ смягчивъ свой раздраженный тонъ,— даже еслибы Сюзи была по происхожденію леди, мн кажется что я сдлалъ бы большую ошибку воспитывая двочку какъ отецъ и надясь что она, когда выростетъ, полюбить меня какъ мущину.
— О, вы это думаете! воскликнулъ Кенелмъ съ жаромъ и обративъ глаза, засіявшіе радостью, въ сторону Грасмира.— Вы это думаете, и какъ хорошо вы это сказали! Такъ васъ уговаривали жениться на другой и вы уклонялись пока не повидались съ мистрисъ Сомерсъ. Теперь вы боле расположены къ такому шагу. Разкажите мн объ этомъ.
— Я говорилъ вамъ, сэръ, что одинъ изъ главныхъ капиталистовъ Лоскомба, первенствующій хлбный торговецъ, предложилъ мн быть его компаньйономъ. У него есть единственная дочь, очень хорошая двушка, отлично образованная и такая пріятная въ обращеніи и въ разговор, словомъ, настоящая леди. Еслибъ я женился на ней, я сдлался бы скоро первымъ человкомъ въ Лоскомб, а Лоскомбъ, какъ вамъ вроятно извстно, посылаетъ двухъ членовъ въ парламентъ. Кто знаетъ, можетъ-быть когда-нибудь сынъ кузнеца….
Томъ внезапно остановился не высказавъ своего честолюбиваго стремленія, но румянецъ сгустился на его смугломъ лиц, и честные глаза его заблистали.
— О, сказалъ Кенелмъ почти угрюмымъ тономъ.— Такъ вотъ что! Неужели каждый человкъ долженъ въ начал своей жизни сыграть нсколько ролей. Честолюбіе слдуетъ за любовью, благоразуміе за страстностью сердца. Дйствительно, Томъ, вы очень измнились. Моего Тома Баульза уже нтъ.
— Онъ все тотъ же въ своей неизмнной благодарности къ вамъ, сказалъ Томъ съ сильнымъ волненіемъ.— Вашъ Томъ Баульзъ отказался бы отъ всхъ мечтаній о богатств и повышеній въ жизни и прошелъ бы чрезъ огонь и воду чтобъ послужить другу который первый побудилъ его сдлаться новымъ Томомъ Баульзомъ. Не презирайте меня, я ваше собственное созданіе. Вы сказали мн въ тотъ ужасный день когда безуміе было въ голов моей и преступленіе въ сердц: ‘я буду для васъ самымъ искреннимъ другомъ какого когда-либо находилъ одинъ человкъ въ другомъ’. И вы это исполнили. Вы заставили меня читать, вы заставили меня думать, вы заставили меня понять что тло должно быть слугой души.
— Полно, полно, времена измнились, теперь вы можете поучить меня. Объясните мн какъ честолюбіе замняетъ любовь, какъ стремленіе къ повышенію становится господствующею страстью и, въ случа успха, всеискупающимъ утшеніемъ въ жизни. Мы не можемъ быть такъ счастливы удовлетвореннымъ честолюбіемъ, хотя бы возвысились до трона Цесарей, какъ надемся быть если небо дозволитъ намъ жить, хотя оы въ самомъ скромномъ селеніи, съ любимою женщиной.
Томъ былъ необычайно изумленъ такимъ взрывомъ неудержимой страсти въ человк который говорилъ ему нкогда что хотя истиннаго друга можно встртить только разъ въ жизни, но что женщинъ которыхъ можно любить такъ же много какъ крапивы.
Онъ провелъ опять рукой по лбу и сказалъ нершительно:
— Не смю утверждать что такъ бываетъ съ другими, но судя по мн, это случается вотъ какъ: молодой человкъ не имющій вн своихъ обязанностей никакихъ возбуждающихъ интересовъ жаждетъ удовлетворенія и возбужденія въ любви, къ своему благу или вреду, воображать что нтъ въ мір ничего лучше любви. Сколько разъ покойный дядя звалъ меня въ Лоскомбъ, представляя мн вс выгоды этого переселенія, но я не могъ разстаться съ деревней гд жила Джесси и чувствовалъ себя неспособнымъ быть чмъ-нибудь выше того чмъ я былъ. Но поживъ нкоторое время въ Лоскомб и мало по малу привыкнувъ къ другаго рода обществу и къ другаго рода разговорамъ, я началъ интересоваться тмъ что интересовало окружавшихъ меня, и когда, отчасти вслдствіе сближенія съ образованными людьми, отчасти вслдствіе моихъ стараній образовать себя, я почувствовалъ что могу теперь возвыситься надъ моимъ настоящимъ положеніемъ легче чмъ два года тому назадъ могъ возвыситься надъ положеніемъ деревенскаго кузнеца, честолюбіе заговорило во мн и съ каждымъ днемъ становилось все сильне и сильне. Сэръ, мн кажется что нельзя пробудить умъ человка не пробудивъ вмст съ нимъ и соревнованія. А соревнованіе есть не что иное какъ честолюбіе.
— Такъ я вроятно не способенъ къ соревнованію, потому что честолюбія во мн наврное нтъ.
— Не могу поврить этому, сэръ. Другія чувства прикрываютъ и заглушаютъ его въ настоящее время, но рано или поздно оно пробудится, какъ это случилось со мной. Повышаться въ общественномъ положеніи, пріобртать общее уваженіе которое укрплялось бы по мр того какъ становишься старше, это я называю благороднымъ стремленіемъ. Я увренъ что оно такъ же естественно въ Англичанин какъ…. какъ….
— Какъ стремленіе повалить другаго Англичанина кто стоитъ на твоей, дорог. Я понялъ теперь что вы были всегда очень честолюбивымъ человкомъ, Томъ, честолюбіе приняло только другое направленіе. Цезарь могъ быть лишь первымъ бойцомъ на арен. И вы вроятно оставите теперь ваше намреніе путешествовать. Вы возвратитесь въ Лоскомбъ не жаля боле объ утрат Джесси, женитесь на молодой особ о которой говорили и поднимитесь постепенно по ступенямъ альдермена и мера до положенія члена парламента за Лоскомбъ.
— Все это можетъ придти со временемъ, отвчалъ Томъ не замчая ироническаго тона Кенелма,— но я не оставилъ намренія путешествовать. Годъ употребленный на путешествіе только подготовитъ меня къ положенію котораго я буду добиваться. Я вернусь въ Лоскомбъ чтобъ устроить свои дла и сговориться съ мистеромъ Леландомъ, хлбнымъ торговцемъ, насчетъ времени моего возвращенія и….
— А молодая особа будетъ ждать?
— Жмилія….
— Такъ ее зовутъ Эмиліей. Эмилія! имя гораздо изящне чмъ Джесси.
— Эмилія, продолжалъ Томъ съ невозмутимою кротостью, которая, при оскорбительной горечи смнившей холодное равнодушіе въ тон Кенелма, достойна была святаго.— Эмилія знаетъ что если она выйдетъ за меня, я долженъ буду гордиться ею и она почувствуетъ ко мн уваженіе видя какъ я стараюсь чтобъ ей не пришлось краснть за меня.
— Простите меня Томъ, сказалъ Кенелмъ смягчившись и положивъ руку съ братскою нжностью на плечо своего друга.— Природа сотворила васъ истиннымъ джентльменомъ и вы не могли бы думать и говорить благородне еслибы родились на свтъ главою всхъ Говардовъ.

ГЛАВА IV.

Томъ ухалъ на слдующее утро. Онъ отказался зайти опять къ Джесси, сказавъ кратко: ‘я не хочу рисковать ослабить впечатлніе которое она произвела на меня въ послдній разъ.’
Кенелмъ не жаллъ объ отъзд своего друга. Вопреки перемн къ лучшему въ манерахъ Тома, вопреки его умственнымъ успхамъ, приблизившимъ его къ равенству съ учтивымъ и ученымъ наслдникомъ Чиллингли, Кенелмъ симпатизировалъ прежнему горюющему спутнику, лежавшему съ нимъ на трав слушая разговоръ и стихи менестреля, боле чмъ практическому, честолюбивому гражданину Лоскомба. Для молодаго поклонника Лили Мордантъ было разочарованіемъ узнать что сердце человческое способно къ такимъ обдуманнымъ, такимъ мотивированнымъ переходамъ, сегодня Джесси, завтра Эмилія — la reine est morte, vive la reine!
Часъ или два спустя посл отъзда Тома, Кенелмъ, почти безсознательно, направилъ стопы свои къ Брефильдвилю. Онъ инстинктивно понялъ тайное желаніе Эльзи относительно его и Лили, хотя она и думала что искусно скрывала его.
Въ Брефильдвил онъ услышитъ что-нибудь о Лили и увидитъ мсто гд встртилъ ее въ первый разъ.
Онъ засталъ мистрисъ Брефильдъ одну въ гостиной у стола покрытаго цвтами изъ которыхъ она составляла букеты для вазъ.
Онъ замтилъ что ея обращеніе съ нимъ въ этотъ разъ было сдержанне и принужденне чмъ прежде, и когда, поговоривъ нсколько времени о постороннихъ предметахъ, онъ смло вступилъ in medias res и спросилъ давно ли она видлась съ мистрисъ Камеронъ, она отвчала сухо: ‘я была у нея третьяго дня’, и немедленно перемнила предметъ разговора заговоривъ о тревожномъ положеніи длъ на континент.
Кенелмъ ршился не отступать и вскор сказалъ:
— Вы предлагали на дняхъ поздку къ развалинамъ римской виллы и хотли пригласить мистрисъ Камеронъ. Вы можетъ-быть забыли?
— Нтъ, не забыла, но мистрисъ Камеронъ отказалась. Не пригласить ли вмсто нихъ Эмлиновъ? Онъ будетъ превосходнымъ чичероне.
— Конечно. Но почему отказалась мистрисъ Камеронъ?
Эльзи поколебалась, потомъ подняла на него свои ясные каріе глаза со внезапною ршимостью довести дло до кризиса.
— Я не могу сказать вамъ что было причиной отказа мистрисъ Камеронъ, но отказавшись она поступила очень благоразумно и благородно. Выслушайте меня, мистеръ Чиллингли. Вы знаете какъ глубоко я уважаю васъ и какъ искренно мое расположеніе къ вамъ и судя по тому что я чувствовала въ теченіи нсколькихъ недль посл того какъ мы разстались въ Торъ-Гадгам….— Она опять поколебалась и съ полусмхомъ и съ легкою вспышкой румянца продолжала ршительно:— Еслибъ я была теткой или старшею сестрой Лили, я поступала бы такъ же какъ мистрисъ Камеронъ, я старалась бы не давать Лили сближаться съ молодымъ человкомъ который по богатству и общественному положенію настолько выше ея, что….
— Позвольте, воскликнулъ Кенелмъ гордо.— Я не могу допустить чтобъ какое бы то ни было общественное положеніе давало человку право считать себя выше миссъ Мордантъ.
— Выше ея личными качествами конечно нтъ. Но свтъ предъявляетъ и другія требованія которыя сэръ-Питеръ и леди Чиллингли можетъ-быть примутъ въ разчетъ.
— Вы не думали этого до послдняго свиданія съ мистрисъ Камеронъ.
— Говоря откровенно, нтъ. Зная что миссъ Мордантъ двушка хорошаго рода, я не взвсила какъ слдуетъ другихъ неравенствъ.
— А вы знаете что она хорошаго рода?
— Знаю, какъ и вс здсь, по словамъ мистрисъ Камеронъ, о которой никто не скажетъ что она не леди.— Но есть нсколько степеней леди и джентльменовъ, что почти не замчается въ обыкновенныхъ общественныхъ сношеніяхъ, но иметъ большое значеніе когда рчь заходитъ о брак, и мистрисъ Камеронъ говоритъ прямо что не считаетъ свою племянницу принадлежащею къ тому кругу общества изъ котораго сынъ сэра-Питера и леди Чиллингли возьметъ себ жену. Итакъ (протягивая ему руку) простите меня если я огорчила или обидла васъ. Я говорю какъ вашъ другъ и другъ Лили. Я горячо совтую вамъ, если миссъ Мордантъ причина вашего пребыванія здсь, ухать ради ея и вашего душевнаго спокойствія пока еще не поздно.
— Ради ея душевнаго спокойствія, повторилъ Кенелмъ тихимъ, дрожащимъ голосомъ, не обративъ вниманія на послднія слова мистрисъ Брефильдъ.— Ея душевнаго спокойствія. Вы дйствительно думаете что она любитъ меня, что она могла бы полюбить меня еслибъ я остался?
— Я желала бы отвчать вамъ положительно, но я не посвящена въ ея душевныя тайны. Я только думаю что для молодой двушки опасно видться слишкомъ часто съ такимъ человкомъ какъ вы, догадываться что онъ любитъ ее и не знать что онъ не можетъ предложить ей свою руку съ разршенія своихъ родителей.
Кенелмъ опустилъ голову и закрылъ лицо рукой. Нсколько минутъ онъ сидлъ молча, потомъ всталъ съ очень блднымъ лицомъ и сказалъ:
— Вы правы. Душевное спокойствіе миссъ Мордантъ должно быть важне всего. Извините меня что я ухожу такъ внезапно. Я долженъ подумать о томъ, что вы сказали мн, а я могу думать какъ слдуетъ только когда я одинъ.

ГЛАВА V.

Отъ Кенелма Чиллингли сэру-Питеру Чиллингли.

‘Батюшка, милый батюшка.— Это не отвтъ на ваши письма, я не знаю можетъ ли это быть названо само по себ письмомъ, я даже не увренъ дойдетъ ли это до васъ. Уставъ говорить самъ съ собою, я сажусь чтобы поговорить съ вами. Часто упрекаю я себя что не пользуюсь всякимъ случаемъ выразить вамъ какъ горячо я люблю насъ, какъ глубоко уважаю, васъ, о другъ, о отецъ! Но мы, Чиллингли, не экспансивная порода. Я не помню чтобъ вы выразили когда-нибудь словами несомннный фактъ что любите вашего сына безконечно боле чмъ онъ заслуживаетъ. Однако разв я не знаю что вы охотне продадите вс свои возлюбленныя старыя книги чмъ позволите своему сыну отказаться отъ какого-нибудь неизвданнаго наслажденія о которомъ онъ мечтаетъ, если оно безгршно. И разв вы не уврены также твердо что я скоре откажусь отъ всего наслдства и сдлаюсь поденьщикомъ чмъ позволю вамъ разстаться съ вашими книгами.
‘Я не сомнваюсь что вы поймете все что мое сердце стремится выразить вашему. Но если я не ошибаюсь, настаетъ день когда одинъ изъ насъ долженъ будетъ принести жертву другому. Если мое ожиданіе оправдается, я умоляю васъ, принесите жертву вы. Какъ это возможно? Какъ возможно что я такъ не великодушенъ, такъ эгоистиченъ, такъ неблагодаренъ за все чмъ я уже обязанъ вамъ, и за что никогда не буду въ состояніи отплатить вамъ? Я могу отвтить только: Это судьба, это природа, это любовь….
‘На этомъ я долженъ остановиться. Луна стоитъ противъ окна у котораго я сижу, и отражается въ ручь протекающемъ внизу узкою полосой въ которой каждая волна искрится ея свтомъ, а по обимъ сторонамъ свтлой полосы вода кажется темной и неподвижной, хотя стремится все такъ же быстро къ своей могил въ невидимой глубин. Я не могу продолжать.’

Датировано двумя днями позже.

‘Говорятъ что она ниже насъ по богатству и общественному положенію. Но разв мы, милый батюшка, мы, два благородные джентльмена, разв мы искатели золота и лакеи сильныхъ? Въ коллегіи гд я воспитывался мы никого такъ не презирали какъ паразита и низкопоклонника кто ищетъ дружбы только такихъ людей чье богатство и общественное положеніе могутъ быть ему полезны. Если эти разчеты такъ низки при выбор который иметъ такъ мало значенія для счастія и карьеры человка, то во сколько разъ они ниже при выбор женщины которая должна украсить и облагородить вседневную жизнь человка? Способна ли она украсить и облагородить мою жизнь? Я твердо увренъ въ этомъ. Жизнь получила уже для меня прелесть которой я даже не подозрвалъ въ ней прежде, я уже начинаю, хотя еще слабо и смутно, сочувствовать интересамъ и стремленіямъ моихъ ближнихъ, въ особенности тхъ кого потомство признаетъ своими облагораживателями. Въ этомъ тихомъ селеніи я нашелъ много примровъ доказывающихъ что человкъ созданъ не для того чтобы размышлять о жизни, но чтобы принимать въ ней дятельное участіе и въ этомъ участіи находить пользу для себя. Но сомнваюсь воспользовался ли бы я этими примрами еслибы смотрлъ на эту маленькую міровую сцену какъ смотрлъ на большую, то-есть какъ равнодушный зритель на знакомую комедію исполняемую знакомыми актерами, еслибы все существо мое не перенеслось внезапно изъ философіи въ страсть и, сразу очеловчившись, не получило способности сочувствовать всему человческому. О, можно ли сомнваться достойна ли она какого бы то ни было высокаго положенія, она, моя принцесса, моя фея? Если я женюсь на ней, какъ довольны будете вы, батюшка, свтскою карьерой вашего сына! Какъ настойчиво будетъ онъ стремиться (а когда настойчивость не достигаетъ цли?) пополнить проблы своего ума, духа, образованія энергіей сосредоточенной на одной страсти которая — сильне чмъ умъ, духъ и образованіе если только они не достигаютъ такой же энергіи такъ же сосредоточенной — побуждаетъ къ тому что свтъ называетъ почестями.
‘Да, съ ней, съ ней какъ съ носительницей моего имени, съ ней могу я, сдлавъ что-нибудь хорошее и великое, могъ бы сказать ‘это твое дло’, съ ней я былъ бы такимъ человкомъ что вы благословили бы день когда приняли въ свои объятія дочь.
‘Ты соприкасаешься съ возлюбленною во всемъ что чувствуешь въ себ высокаго. Это написано однимъ изъ вщихъ Нмцевъ которые отыскиваютъ въ сердцахъ нашихъ смена сокрытой истины и превращаютъ ихъ въ цвты прежде чмъ мы сами почувствуемъ въ себ смена.
‘Каждая моя мысль что иметъ связь съ моею возлюбленной кажется мн окрыленною.
‘Я сейчасъ видлъ ее, я только-что разстался съ ней. Посл того какъ мн сказали, сказали учтиво, благоразумно, что я не имю права подвергать опасности ея душевное спокойствіе не получивъ позволенія сдлать ей предложеніе, я далъ себ слово избгать встрчъ съ нею пока не открою своего сердца вамъ, что длаю теперь, и не получу вашего согласія, потому что еслибъ я и не былъ связанъ общаніемъ которое далъ вамъ, я тмъ не мене просилъ бы васъ освятить мой выборъ вашимъ согласіемъ и благословеніемъ. Я не могу ршиться предложить такой непорочной, прекрасной двушк быть женой неблагодарнаго, непокорнаго сына. Но сегодня вечеромъ я встртилъ ее у здшняго викарія, превосходнаго человка, у котораго я научился многому. Его совты, его личный примръ, его привязанность къ своему дому, его жизнь вмст дятельная и спокойная гармонируютъ съ моими мечтами о жизни съ ней.
‘Я скажу вамъ имя моей возлюбленной, но знайте что это еще тайна между вами и мной. Настанетъ ли когда-нибудь день что вы назовете ее этимъ именемъ и напечатлете на лбу ея поцлуй какъ единственный мущина къ которому я не могу ревновать.
‘Сегодня воскресенье, день когда мой другъ викарій иметъ обыкновеніе собирать вокругъ себя дтей своихъ и безъ формальной проповди и разсужденій обращаетъ ихъ мысли на вопросы гармонирующіе со святостью дня, иногда не прямо относящіеся къ религіи, большею частью шутливо почерпнутые въ какомъ-нибудь незначительномъ событіи или въ книжк интересовавшихъ дтей въ теченіи послдней недли, и постепенно выводитъ изъ нихъ какое-нибудь нравственное правило. Онъ полагаетъ что хотя многое изъ того что должны выучить дти можетъ быть выучено ими хорошо только при добросовстномъ труд и отношеніи къ труду какъ къ обязанности, но что религія не должна быть сопряжена для нихъ съ трудомъ и обязательною работой, а должна привиться незамтно къ ихъ привычкамъ и образу мыслей, сливаясь съ воспоминаніями и картинами мира и любви, со снисходительною нжностью ихъ первыхъ учителей, съ непорочными радостями роднаго дома, съ утшеніемъ въ гор, съ поддержкой въ испытаніяхъ и всегда въ связи съ сестрой ея надеждой.
‘Я вошелъ въ комнату викарія когда группа только-что собралась вокругъ него. Рядомъ съ его женой сидла леди къ которой я чувствую большую симпатію. Лицо ея выражаетъ того рода спокойствіе которое есть слдствіе утомленія оставленнаго страданіемъ. Она тетка моей возлюбленной. Лили услась на низкомъ табурет у ногъ добраго пастора, обнявъ рукой одну изъ его маленькихъ дочерей. Она любитъ общество дтей несравненно боле чмъ общество своихъ ровесницъ. Однажды когда жена викарія, очень умная женщина, спросила ее почему она предпочитаетъ всегда быть не со взрослыми, а съ дтьми которыя не могутъ научить ее ничему, Лили отвчала просто: ‘Мн кажется потому что съ дтьми я чувствую себя безопасне, то-есть ближе къ Богу’.
‘Мистеръ Эмлинъ, викарій, вывелъ въ этотъ день свое поученіе изъ волшебной сказки которую Лили разказала на дняхъ его дтямъ и которую онъ попросилъ ее теперь повторить.
‘Вотъ вкратц содержаніе сказки:
‘Жили нкогда король съ королевой. Они очень горевали что не имли дтей и молили даровать имъ сына и наслдника престола. И вотъ въ одно прекрасное лтнее утро, пробудясь отъ сна, королева увидла у своей кровати колыбель, а въ колыбели прекраснаго спящаго младенца. Великое торжество было въ этотъ день во всемъ государств! Но когда ребенокъ подросъ, онъ сдлался своевольнымъ и злымъ, лишился своей красоты, не хотлъ учить уроки, словомъ, сталъ такъ дуренъ какъ только можетъ быть ребенокъ. Родители очень горевали видя что наслдникъ котораго они такъ ждали грозитъ быть наказаніемъ для нихъ и для ихъ подданныхъ. Наконецъ къ довершенію ихъ горя, за плечами принца появились два горбика. Они созвали докторовъ, и доктора предписали конечно спинные бинты и стальныя машины которыми измучили принца и озлобили его еще боле. Горбики тмъ не мене росли, и по мр того какъ они увеличивались, принцъ слаблъ и хирлъ. Наконецъ одинъ искусный хирургъ предложилъ срзать ихъ, говоря что это единственное средство спасти жизнь принца. Родители согласились, и операція была назначена на слдующій день. Но въ эту ночь королева видитъ во сн что къ постели ея подходитъ прекрасная женщина и говоритъ ей: неблагодарная! Такъ-то ты платишь мн за мой драгоцнный даръ! Узнай что я царица фей. Когда ты просила наслдника престола, я отдала теб младенца ихъ волшебной страны, думая что онъ выростетъ на утшеніе теб и твоему народу, а ты хочешь уморить его страшною смертью отъ ножа хирурга! А королева отвчала: хорошъ твой драгоцнный даръ! жалкій, болзненный, безпокойный ребенокъ!
‘Какъ ты безтолкова, сказала прекрасная гостья.— Неужели ты не понимаешь что первымъ чувствомъ ребенка изъ волшебной страны должна быть тоска о родномъ дом, отъ этой тоски онъ или умеръ бы, или выросъ злымъ и угрюмымъ, и обладая волшебнымъ могуществомъ употреблялъ бы его во вредъ другимъ еслибы врожденная сила его натуры не была достаточна для развитія его крыльевъ. То что ты въ слпот своей принимаешь за уродство смертнаго, есть развитіе красоты волшебнаго существа. Горе теб если ты не дашь вырости крыльямъ волшебнаго ребенка.
‘И на слдующее утро королева прогнала хирурга съ его страшнымъ ножомъ, сняла бинты и машины съ плечъ принца, не слушая докторовъ которые предсказывали что ребенокъ умретъ. Съ этого дня королевскій наслдникъ началъ поправляться, и когда наконецъ изъ безобразныхъ горбиковъ показались перышки блоснжныхъ крыльевъ, злой нравъ ребенка смягчился. Вмсто того чтобы царапать своихъ учителей, онъ сдлался самымъ понятливымъ и прилежнымъ ученикомъ, утшеніемъ своихъ родителей и гордостью своего народа, и народъ говорилъ о немъ: онъ будетъ такимъ королемъ какого у насъ еще не было.
‘Такъ кончилась сказка Лили. Не могу дать вамъ понятія какъ мило, шутливо разказала она ее. Затмъ она прибавила, важно покачавъ головой.— Но вы кажется не знаете что было посл. Вы думаете что принцъ никогда не пользовался своими крыльями? Слушайте. Придворные состоявшіе при его королевскомъ высочеств замтили что каждую недлю въ извстныя ночи принцъ исчезалъ. Въ эти ночи, покоряясь инстинкту своихъ крыльевъ, онъ улеталъ изъ дворца въ волшебную страну изъ которой возвращался съ обновленною любовью къ своему человческому дому.
‘— Да, дти мои, прибавилъ пасторъ съ жаромъ,— крылья были бы даны намъ напрасно еслибы мы не покорялись инстинкту побуждающему васъ улетать съ земли, и летаніе было бы не мене напрасно еслибы цлію его не было наше общее отечество, въ родномъ воздух котораго мы укрпляемъ свое здоровье, обновляемъ свою душу и посл каждаго воспаренія къ небу возвращаемся на землю еще боле примиренными съ нашими земными обязанностями.
‘Когда онъ вывелъ такое поученіе изъ волшебной сказки Лили, двушка встала съ своего мста, взяла его руку, почтительно поцловала ее и отошла къ окну. Я видлъ что она тронута до слезъ и старается скрыть ихъ. Позже вечеромъ, когда мы разбрелись вс по лугу и собирались уже разойтись, Лили робко подошла ко мн и спросила шепотомъ:
‘— Вы сердитесь на меня? За что?
‘— Сержусь на васъ! Какъ можете вы думать обо мн такъ несправедливо?
‘— Сколько дней не были вы у насъ, сколько дней не видала я васъ, сказала она простодушно и поднявъ на меня глаза на которыхъ дрожали слезы.
‘Прежде чмъ я собрался съ духомъ чтобъ отвтить, подошла ея тетка и поклонившись мн съ сухимъ ‘прощайте’, увела Лили.
‘Я разчитывалъ проводить ихъ до дому, какъ всегда это длалъ когда мы встрчались въ другихъ домахъ. Но тетка вроятно предвидла что я буду въ этотъ вечеръ у викарія и чтобы помшать моему намренію наняла для обратнаго пути экипажъ. Ее конечно предостерегли противъ дальнйшаго сближенія Лили со мной.
‘Батюшка, я долженъ пріхать къ вамъ немедленно, исполнить мое общаніе и получить отъ васъ согласіе на мой выборъ, потому что вдь вы согласитесь, не праада ли? Но я хочу приготовить васъ заране и потому отошлю къ вамъ завтра эти непослдовательные отрывки общенія моего сердца съ вашимъ. Ждите меня вслдъ за ними, спустя день въ который вы обдумаете ихъ одни, одни, милый батюшка, они написаны только для васъ.

‘К. Ч.’

ГЛАВА VI.

На слдующій день Кенелмъ отправился въ городъ, сдалъ на почту свое объемистое письмо къ отцу и зашелъ въ лавку Уылла Сомерса, намреваясь купить нсколько корзинъ и нсколько вещицъ изъ мелочнаго товара Джесси которыя пришлись бы по вкусу его матери.
Когда онъ вошелъ въ лавку, сердце его забилось быстре. Онъ увидалъ дв молодыя фигуры стоявшія наклонившись надъ прилавкомъ и разсматривая товаръ подъ стекломъ. Одна изъ покупательницъ была Клемми, въ другой нельзя было не узнать тонкой, граціозной фигуры Лили Мордантъ. Клемми воскликнула:
— Какъ это мило, мистрисъ Сомерсъ! но, грустно взглянувъ на свой шелковый кошелекъ, она прибавила: — Я не могу купить его. У меня не хватитъ денегъ, далеко не хватитъ.
— Что это такое, миссъ Клемми? спросилъ Кенелмъ.
Об двушки повернулись на его голосъ. Лицо Клемми просіяло.
— Посмотрите, сказала она,— не правда ли какъ это мило?
Предметъ которымъ она такъ восхищалась былъ маленькій золотой медальйонъ украшенный крестикомъ изъ мелкаго жемчуга.
— Увряю васъ, миссъ, сказала Джесси, которая пріобрла уже умніе завлекать покупателей,— увряю васъ что это вовсе не дорого. Миссъ Мери Борроусъ, которая была у меня предъ вами, купила медальйонъ далеко не такой красивый и дала за него десять шиллинговъ.
Миссъ Мери Борроусъ была ровесница Клемми и ея соперница въ нарядахъ.— Миссъ Борроусъ, вздохнула Клемми презрительно.
Но вниманіе Кенелма было отвлечено съ медальйона на колечко которое мистрисъ Сомерсъ убдила Лили надть и которое Лили возвратила теперь покачавъ отрицательно головой. Мистрисъ Сомерсъ, потерявъ надеду продать медальйонъ Клемми, обратилась къ старшей двушк, разчитывая что у этой найдется боле карманныхъ денегъ и что ей во всякомъ случа можно безопасно поврить въ долгъ.
— Кольцо такъ пристало къ вамъ, миссъ Мордантъ, и всякая двушка въ ваши годы носитъ по крайней мр одно кольцо, позвольте мн завернуть вамъ его.— И она прибавила понизивъ голосъ:— Хотя мы продаемъ такія вещи только по коммиссіи, намъ все равно заплатите ли вы теперь или на Рождеств.
— Вы соблазняете меня напрасно, мистрисъ Сомерсъ, сказала Лили засмявшись. Потомъ прибавила серіозно:— Я общала Льву — моему покровителю, не длать никогда долговъ, и не измню своему слову.
И взявъ сверточекъ съ новою лентой для Бланки, Лили отвернулась ршительно отъ соблазнительнаго прилавка и вышла изъ лавки. Клемми не охотно послдовала за ней.
Кенелмъ остался, выбралъ наскоро нсколько вещицъ, веллъ прислать ихъ къ себ вечеромъ съ нсколькими образчиками искусства Уылла, выборъ которыхъ предоставилъ ему самому, купилъ медальйонъ прельстившій Клемми, но мысли его въ это время были заняты колечкомъ которое мрила Лили. Подарить медальйонъ такому ребенку какъ Клемми не могло быть преступленіемъ противъ этикета, но не будетъ ли страшною дерзостью предложить подарокъ Лили?
Джесси сказала:
— Миссъ Мордантъ очень понравилось это колечко, мистеръ Чиллингли. Я уврена что ея тетк было бы пріятно подарить ей кольцо. Не отложить ли мн его въ сторону на случай если мистрисъ Камеронъ зайдетъ ко мн? жаль было бы еслибъ оно досталось кому-нибудь другому.
— Я возьму на себя смлость показать его мистрисъ Камеронъ, сказалъ Кенелмъ.— Я увренъ что она купитъ его для племянницы. Прибавьте его цну къ моему счету. И онъ овладлъ кольцомъ и унесъ его съ собой. Это было маленькое простое колечко, съ однимъ камешкомъ вырзаннымъ въ форм сердца, стоившее въ половину дешевле медальйона.
Кенелмъ нагналъ двушекъ въ томъ мст гд встрчались дв тропинки изъ которыхъ одна вела прямо въ Грасмиръ, другая чрезъ кладбище къ дому викарія. Онъ предложилъ медальйонъ Клемми сказавъ нсколько добрыхъ словъ которыя легко убдили ее что она не сдлаетъ ничего предосудительнаго принявъ этотъ подарокъ, и она убжала домой въ восторг отъ своего пріобртенія и спша показать его своей мама и сестрамъ и въ особенности миссъ Мери Борроусъ которая должна была придти къ намъ въ этотъ день завтракать.
Кенелмъ пошелъ медленно рядомъ съ Лили.
— У васъ доброе сердце, мистеръ Чиллингли, сказала она нсколько неожиданно.— Какъ вамъ должно быть пріятно что вы доставили такое удовольствіе! Милая Клемми!
Эта безъискуственная похвала и отсутствіе всякой зависти или мысли о себ восхитили Кенелма.
— Если доставлять удовольствіе пріятно, сказалъ онъ,— вы можете сдлать себ пріятное доставивъ удовольствіе мн.
— Какимъ образомъ? спросила она нершительно и измнившись въ лиц.
— Давъ мн такое же право какое дала мн ваша подруга.
И онъ протянулъ кольцо.
Лили подняла голову со внезапною вспышкой оскорбленной гордости, но когда глаза ихъ встртились, голова ея опустилась, и легкая дрожь пробжала по ея тлу.
— Миссъ Мордантъ, продолжалъ Кенелмъ сдерживая страстный порывъ упасть къ ея ногамъ и сказать: ‘но въ этомъ кольц я предлагаю вамъ мою любовь, оно залогъ моей преданности!’ — Миссъ Мордантъ, пощадите меня, избавьте меня отъ ужасной мысли что я оскорбилъ васъ. Сегодня способенъ я на это мене чмъ когда-либо потому что пройдетъ можетъ-быть нсколько времени прежде чмъ я увижу васъ опять. Я узжаю домой по длу отъ котораго зависитъ счастіе моей жизни. Я былъ бы дурнымъ сыномъ и недостойнымъ джентльменомъ еслибы не посовтовался объ этомъ дл съ человкомъ который пріучилъ меня обращаться къ нему со всмъ что касается моихъ привязанностей какъ къ отцу, со всмъ что касается моей чести какъ къ джентльмену.
Рчи боле несходной съ тмъ что писатели изображающіе современные нравы влагаютъ въ уста влюбленныхъ не могъ бы осмять на одинъ критикъ газеты Londoner. Но бдная приручительница бабочекъ и разкащица волшебныхъ сказокъ поняла сразу все что этотъ эксцентричнйшій изъ смертныхъ оставилъ недосказаннымъ. Слова его тронули ее сильне чмъ могло бы тронуть самое пламенное изъ признаній влагаемыхъ писателями изображающими современные нравы въ уста глупцовъ и негодяевъ которые слишкомъ часто служатъ у нихъ представителями рыцарскаго понятія воплощеннаго въ слав ‘влюбленный’.
Въ томъ мст тропинки извивавшейся по берегу ручья гд они разговаривая остановились, стояла скамейка гд они сидли однажды нсколько недль тому назадъ. На эту скамейку они сли опять.
И колечко съ бирюзовымъ сердцемъ очутилось на пальц Лили, и они просидли вмст около получаса, говоря мало, но необычайно счастливые, не обмнявшись ни однимъ обтомъ, не вымолвивъ ни одного слова которое могло бы быть понято въ смысл ‘я люблю васъ’. Тмъ не мене когда они встали со скамьи и пошли молча по берегу ручья, и онъ и она были уврены во взаимной любви.
Подойдя къ калитк сада Грасмира, Кенелмъ слегка вздрогнулъ. У калитки, облокотясь на нее, стояла мистрисъ Камеронъ. Но если встрча съ ней почему бы то ни было смутила Кенелма, она ни мало не смутила его спутницу. Лили быстро обогнала его, поцловала тетку въ щеку и весело напвая прошла по лугу.
Кенелмъ остался у калитки лицомъ къ лицу съ мистрисъ Камеронъ. Она вышла, взяла его подъ руку и повела назадъ по берегу ручья.
— Я уврена, мистеръ Чаллингли, сказала она,— что вы не преувеличите значенія моихъ словъ когда я напомню вамъ что нигд, даже въ самомъ глухомъ захолусть, люди не свободны отъ сплетенъ, и вы должны согласиться что моя племянница можетъ легко сдлаться ихъ жертвой если будетъ продолжать гулять по такимъ уединеннымъ тропинкамъ въ сопровожденіи человка вашихъ лтъ и съ вашимъ положеніемъ, чье пребываніе въ этомъ мст, не мотивированное никакою уважительною причиной или цлью, уже возбудило толки. Я конечно уврена что вы смотрите на мою племянницу не иначе какъ на простодушнаго ребенка забавляющаго васъ оригинальностью своихъ мыслей и вкусовъ, и еще боле уврена что она не перетолковываетъ въ ложную сторону вашего вниманія къ ней. Но я обязана ради нея думать о томъ что скажутъ другіе, и извините меня если я прибавлю что по моему мннію вы также обязаны подумать объ этомъ. Да, мистеръ Чиллингли, для меня было бы большимъ облегченіемъ еслибы вы нашли нужнымъ ухать отсюда.
— Любезнйшая мистрисъ Камеронъ, сказалъ Кенелмъ, выслушавшій ея рчь съ невозмутимымъ спокойствіемъ въ лиц,— благодарю васъ за откровенность и пользуюсь случаемъ сообщить вамъ что я узжаю немедленно, но надюсь возвратиться спустя нсколько дней и поправить вашу ошибку относительно точки зрнія съ которой я смотрю на вашу племянницу. Словомъ (выраженіе лица его и тонъ голоса внезапно измнились), самое горячее мое желаніе теперь получить отъ моихъ родителей порученіе уврить васъ въ радушіи съ какимъ они примутъ вашу племянницу какъ дочь если только она удостоитъ отвтить на мое предложеніе согласіемъ и ввритъ мн свое счастіе.
Мистрисъ Камеронъ внезапно остановилась и взглянула на него съ невыразимымъ смущеніемъ.
— Какъ! мистеръ Чиллингли! воскликнула она.— Но это невозможно, этого не будетъ! Выбросьте изъ головы эту дикую идею. Это безсмысленная романическая затя юноши. Ваши родители не могутъ согласиться на такой бракъ, и я предсказываю вамъ что они не согласятся.
— Почему же? спросилъ Кенелмъ съ легкою улыбкой. Горячность ея увренія не произвела на него большаго впечатлнія.
— Почему? повторила она съ жаромъ, но тотчасъ же овладла отчасти своимъ обычнымъ спокойствіемъ и продолжала:— это не трудно объяснить. Мистеръ Кенелмъ Чиллингли наслдникъ очень древняго рода и, какъ я слышала, значительнаго состоянія. Лили Мордантъ никто, сирота безъ всякаго состоянія, безъ связей, воспитанница артиста скромнаго происхожденія которому обязана всмъ, Лили Мордантъ не получила порядочнаго образованія и не иметъ никакого понятія о свт въ которомъ вы вращаетесь. Ваши родители не имютъ права позволить такому молодому сыну испортить свою карьеру опрометчивымъ, неблагоразумнымъ союзомъ. А я ни за что не соглашусь и Валтеръ Мельвиль ни за что не согласится чтобъ она вошла въ семью которая приметъ ее неохотно. Довольно объ этомъ. Откажитесь отъ вашего необдуманнаго намренія и прощайте.
— Сударыня, возразилъ Кенелмъ горячо,— поврьте мн что еслибъ я не имлъ надежды близкой къ увренности что причины которыя вы приводите противъ моего намренія не будутъ имть для моихъ родителей такого важнаго значенія какое вы приписываете имъ, я не ршился бы говорить съ вами такъ откровенно. Какъ я ни молодъ, но имю уже право жениться на комъ хочу. Но дло въ томъ что я далъ моему отцу общаніе не длать предложенія ни одной двушк не сообщивъ ему напередъ о моемъ намреніи и не получивъ его согласія на мой выборъ, а онъ не такой человкъ чтобъ отказывать мн въ согласіи на то отъ чего зависитъ мое счастіе. Мн не нужно чтобы жена моя была богата, если же мн вздумается искать повышенія въ общественномъ положеніи, никакія связи не будутъ мн такъ полезны какъ одобрительная улыбка любимой жены. Есть только одно условіе котораго родители мои сочтутъ себя въ прав требовать отъ женщины которая будетъ носить наше имя. Я хочу сказать что она должна быть по вншности, по манерамъ, по принципамъ — и моя мать можетъ-быть прибавитъ, по происхожденію,— леди. Что касается вншности и манеръ, я жилъ съ дтства въ высшемъ обществ и не видалъ ни одной женщины которая превосходила бы безупречностью каждаго взгляда, врожденною деликатностью каждой мысли ту кмъ, если она будетъ моею, я буду также гордиться какъ буду любить ее. Что касается мишурнаго лоска пансіонскаго воспитанія, онъ можетъ быть легко пріобртенъ. Остается только одно условіе — происхожденіе. Мистрисъ Брефильдъ говорила мн что вы увряли ее что хотя ваша племянница вслдствіе обстоятельствъ о коихъ я не имю еще права справляться, воспитанница человка скромнаго происхожденія, но что сама она принадлежитъ къ хорошей фамиліи. Вы не отвергаете этого?
— Нтъ, сказала мистрисъ Камеронъ нершительно, но со вспышкой гордости во взгляд.— Я не отвергаю что она принадлежитъ къ фамиліи которая по благородству не уступитъ вашей. Но что въ этомъ?— прибавила она съ горькимъ смиреніемъ.— Происхожденіе теряетъ всякое значеніе когда впадаешь въ бдность, неизвстность, ничтожество.
— Это слишкомъ односторонній взглядъ, мистрисъ Камеронъ. Но когда мы уже объяснились такъ откровенно, не доставите ли вы мн возможность отвчать на вопросъ который по всей вроятности будетъ предложенъ мн, разъясненіе его уничтожитъ послднее препятствіе къ моему счастію. Каковы бы ни были причины побуждающія васъ хранить въ тайн родство миссъ Мордантъ и ваше собственное, неужели он помшаютъ вамъ доврить эту тайну мн, искателю рука вашей племянницы, такъ какъ во всякомъ случа ее нельзя будетъ скрыть отъ будущаго мужа?
— Отъ ея будущаго мужа? Конечно нтъ, отвчала миггрисъ Камеронъ.— Но я отказываюсь открыть ее человку котораго можетъ-быть никогда боле не увижу, о которомъ знаю такъ мало. Я отказываюсь содйствовать вамъ въ устраненіи препятствій ко браку съ моею племянницей, который считаю во всхъ отношеніяхъ не подходящимъ ни для васъ, ни для нея. Я не имю даже основанія думать что племянница моя приняла бы ваше предложеніе еслибы вы сдлали его. Надюсь что вы еще не говорили съ ней какъ искатель ея руки, не признавались ей въ любви и не пытались заставить ее, пользуясь ея неопытностью, высказать вамъ что-нибудь дающее право думать что она будетъ несчастна если вы не возвратитесь?
— Я не заслужилъ такихъ жестокихъ и оскорбительныхъ вопросовъ, сказалъ Кенелмъ съ негодованіемъ.— Я не скажу теперь ничего боле. Позвольте мн надяться что вы будете добре со мной когда я возвращусь. Прощайте.
— Позвольте, сэръ. Еще два слова. Вы остались при своемъ намреніи просить разршенія вашихъ родителей на союзъ съ миссъ Мордантъ?
— Конечно.
— Дайте мн ваше слово джентльмена что откроете имъ безъ утайки вс обстоятельства которыя могутъ помшать имъ дать согласіе: бдность, скромное воспитаніе, плохое образованіе моей племянницы, для того чтобъ они не могли сказать въ послдствіи что вы обманули ихъ и не стали вымщать вашъ обманъ презрніемъ къ ней.
— Вы подвергаете мое терпніе слишкомъ тяжелому испытанію. Но я даю вамъ слово, если вы придаете какое-нибудь значеніе слову человка котораго считаете способнымъ на предумышленный обманъ.
— Простите меня, мистеръ Чиллингли. Не сердитесь за мою рзкость. Я такъ поражена что едва сознаю что говорю. Но мы должны понять другъ друга вполн прежде чмъ разстанемся. Если ваши родители не дадутъ согласія, вы сообщите объ этомъ мн, а не Лили. Я повторяю что ничего не зяаю объ ея чувствахъ къ вамъ, но жизнь всякой двушки можетъ быть отравлена любовью къ человку который не можетъ жениться на ней.
— Я исполню ваше желаніе. Но если мои родители согласятся?
— Въ такомъ случа вы поговорите со мной прежде чмъ увидитесь съ Лили. Тогда возникнетъ другой вопросъ: согласится ли ея покровитель и…. и….
— И что?
— Все равно. Въ этомъ какъ и во всемъ другомъ я полагаюсь на вашу честь. Прощайте!
Она пошла назадъ спшными шагами говоря про себя вполголоса: ‘Но они не согласятся. Дай Богъ чтобъ не согласились. А если согласятся? Что сказать, что сдлать? О, еслибы Валтеръ Мельвиль былъ здсь, или еслибъ я знала куда написать ему!’
На обратномъ пути въ Кромвель-Лоджъ, Кенелмъ былъ настигнутъ викаріемъ.
— Я шелъ къ вамъ, любезнйшій мистеръ Чиллингли, вопервыхъ чтобы поблагодарить васъ за хорошенькій подарокъ которымъ вы обрадовали мою маленькую Клемми, потомъ чтобы пригласить васъ быть сегодня у меня и познакомиться съ мистеромъ ***, знаменитымъ антикваріемъ, пріхавшихъ въ Мольсвикъ сегодня утромъ по моей просьб чтобъ осмотрть старый готическій памятникъ на нашемъ кладбищ. Вообразите, хотя онъ, какъ и мы, не можетъ разобрать надписи, но знаетъ всю исторію памятника. Оказывается что какой-то молодой рыцарь прославившійся своею храбростію въ царствованіе Генриха IV, женатый на дочери одного изъ знаменитыхъ графовъ Монтфичегъ, бывшихъ въ то время самою могущественною фамиліей въ этихъ мстахъ, былъ убитъ защищая церковь отъ толпы бунтовщиковъ партіи Лолларда и палъ на томъ мст гд стоитъ теперь памятникъ. Это объясняетъ почему онъ не въ церкви. Мистеръ *** узналъ это изъ старыхъ мемуаровъ древней и нкогда славной фамиліи къ которой принадлежалъ рыцарь Албертъ и которая, увы, дожила до такого позорнаго конца, фамиліи Флетвудовъ, бароновъ Флетвуда и Малласа. А наша милая Лили Мордантъ настаивала что это памятникъ какой-то романической героини, созданной ея собственнымъ воображеніемъ! Пожалуйте обдать. Мистеръ *** очень пріятный человкъ съ неистощимымъ запасомъ интересныхъ анекдотовъ.
— Къ сожалнію я не могу придти. Мн необходимо ухать немедленно на нсколько дней домой. Да, эта старая фамилія Флетвудовъ. Я будто вижу теперь предъ собой ихъ старую башню гд они нкогда господствовали, а послдній изъ фамиліи, служа маммон и слдуя за прогрессомъ вка, угодилъ на каторгу. Какая ужасная сатира на гордость происхожденіемъ!
Кенелмъ ухалъ изъ Кромвель-Лоджа въ этотъ же вечеръ, но оставилъ квартиру за собой, сказавъ что можетъ-быть вернется въ теченіи слдующей недли.
Онъ пробылъ въ Лондон два дня, желая чтобы все сообщенное отцу въ письм запало глубже въ его сердц до личнаго объясненія.
Чмъ больше онъ думалъ о недружелюбіи съ какимъ мистрисъ Кьмеронъ приняла его признаніе, тмъ мене придавалъ ему значенія. Преувеличенное понятіе о значеніи общественныхъ неравенствъ въ особ проникнутой гордостью людей знавшихъ лучшіе дни и тревожное опасеніе чтобы семейство его не заподозрило въ ней старанія женить очень молодого человка, богатаго и знатнаго, на своей бдной племянниц, объясняли, казалось ему, многое изъ того что смутило и разсердило его вначал. И если, соображалъ онъ, мистрисъ Камеронъ занимала нкогда значительно боле высокое положеніе въ свт,— предположеніе подтверждавшееся неоспоримою изящностью ея обращенія,— и теперь, какъ сама она сказала, находится въ зависимости отъ милостей живописца только въ послднее время достигшаго нкотораго отличія, то понятно что ей тяжела мысль сдлаться предметомъ соболзнованія своихъ боле богатыхъ сосдей, и не имлъ ли онъ такъ же мало права какъ эти сосди знать о родств ея или ея племянницы пока еще не сдлалъ формальнаго предложенія и не получилъ согласія?
Лондонъ показался ему нестерпимо скучнымъ и утомительнымъ. Онъ не былъ ни у кого кром леди Гленальвонъ, и съ удовольствіемъ узналъ отъ ея слугъ что она все еще въ Эксмондгам. Онъ сильно разчитывалъ на вліяніе царицы высшаго свта, зная что леди Чиллингли трудне будетъ уговоритъ чмъ сэръ-Питера, а что ему удастся склонить на свою сторону добросердечную царицу, въ этомъ онъ не сомнвался.

ГЛАВА VII.

Прошло уже около трехъ недль съ тхъ поръ какъ общество приглашенное сэръ-Питеромъ и леди Чиллингли собралось въ Эксмондгам, но оно все еще тамъ, хотя люди приглашаемые въ сельскіе дома рдко бываютъ настолько сострадательны къ скук ихъ владльцевъ чтобъ остаться у нихъ боле трехъ дней. Мистеръ Чиллингли Миверсъ не превзошелъ этого обычнаго предла. Спокойно наблюдая въ продолженіе своего визита за Гордономъ и Сесиліей, онъ пришелъ къ заключенію что сэръ-Питеръ можетъ не тревожиться и не сожалть что пригласилъ къ себ своего умнаго молодато родственника. Для всхъ же оставшихся гостей пребываніе въ Эксмондгам было пріятно. Для леди Гленальвонъ — потому что въ хозяйк дома она встртила подругу своей молодости и ей пріятно было видть какъ Сесилія интересовалась мстомъ полнымъ воспоминаній о человк за кмъ леди Гленальвонъ надялась видть ее современемъ замужемъ, для Гордона Чиллингли — потому что онъ не могъ найти боле благопріятнаго случая для исполненія своихъ тщательно скрытыхъ видовъ на руку и сердце наслдницы, для самой наслдницы — по причин понятной безъ объясненій.
Для Леопольда Траверса Эксмондгамъ далеко не имлъ такой прелести какъ для другихъ гостей, но и онъ оставался въ немъ охотно. Его дятельный умъ нашелъ развлеченіе въ прогулкахъ по имнію которое при боле раціональномъ управленіи могло бы приносить значительно большій доходъ. Онъ осуждалъ сэръ-Питера за устарлый способъ обработки земли какой этотъ добродушный помщикъ дозволялъ своимъ арендаторамъ и за слишкомъ большое число рабочихъ содержавшихся при усадьб и вообще при имніи: плотниковъ, пильщиковъ, лсниковъ, каменщиковъ, кузнецовъ. Но когда сквайръ говорилъ: ‘вы могли бы обойтись съ одною третью этихъ дорогихъ слугъ’, сэръ-Питеръ возражалъ, повторяя безсознательно отвтъ одного стариннаго французскаго вельможи, ‘очень можетъ быть, но вопросъ въ томъ обошлись ли бы остальные безъ меня’.
Содержаніе Эксмондгама стоило дйствительно большихъ денегъ. Домъ, построенный три столтія тому назадъ какимъ-то честолюбивымъ Чиллингли, былъ бы слишкомъ великъ даже для обладателя втрое большаго дохода, и хотя цвтникъ былъ меньше чмъ въ Брефильдвил, но отъ него тянулись тропинки и дороги въ нсколько миль длины чрезъ молодыя плантаціи и старые лса, доставлявшія нетрудную работу цлому полчищу рабочихъ. Не удивительно что несмотря на свои десять тысячъ фунтовъ дохода, сэръ-Питеръ былъ далеко не богатый человкъ. Эксмондгамъ поглощалъ по крайней мр половину ренты.
Дятельный умъ Леопольда Траверса нашелъ также много дла въ богатой библіотек хозяина. Никогда не читавшій много, Траверсъ однако далеко не былъ гонителемъ учености и теперь предался историческимъ и археологическимъ изысканіямъ со рвеніемъ человка готоваго взяться за какое бы то ни было дло чтобы только не оставаться празднымъ, праздности Леопольдъ Траверсъ не выносилъ. Но ни одно изъ этихъ занятій не развлекало и не оживляло его такъ какъ разговоры съ Чиллингли Гордономъ. Всегда готовый обновить свою молодость въ обществ молодыхъ, онъ, какъ мы видли, горячо принималъ къ сердцу честолюбивые планы Георга Бельвойра и легко примнился къ причудамъ Кенелма Чиллингли. Но первый изъ этихъ двухъ былъ слишкомъ обыкновененъ, второй слишкомъ эксцентриченъ чтобъ этотъ умный и практическій человкъ могъ войти съ ними въ такія же дружелюбныя отношенія какія установились между имъ и умнымъ практическимъ представителемъ новаго поколнія, Чиллингли Гордономъ. Общимъ между ними въ вопросахъ политическихъ и общественныхъ было сильное презрніе къ безвреднымъ старомоднымъ понятіямъ, къ которому въ ум Траверса присоединялось презрніе — оно было бы полнымъ еслибы не сопровождалось страхомъ — и ко вреднымъ новомоднымъ понятіямъ, которыя, по его мннію, грозили гибелью его стран и разрушеніемъ современнаго общества, а на словахъ это выражалось слдующею фразой благовоспитаннаго свтскаго человка: ‘по-моему это значить заходить слишкомъ далеко’. Чиллингли Гордонъ, со своимъ значительно боле развитымъ разумнімъ и значительно боле дальновиднымъ честолюбіемъ, смотрлъ на эти понятія такъ: могу ли я принять эти доктрины? Я не вижу возможности сдлаться первымъ министромъ въ стран гд религія и капиталъ все еще силы съ которыми приходится считаться. Но я не вижу возможности, если эти понятія перейдутъ въ законы, сохранить на плечахъ хорошій сюртукъ не пострадавъ за это: или у меня сорвутъ съ плечъ сюртукъ какъ у капиталиста, или, если я вздумаю отстаивать его во имя честности, меня осудятъ насмерть какъ приверженца религіи.
Поэтому когда Леопольдъ Траверсъ говорилъ: ‘Разумется мы должны идти впередъ’, Чиллингли Гордонъ улыбался и отвчалъ: ‘Конечно должны идти впередъ’, а когда Леопольдъ Траверсъ прибавлялъ: ‘Но мы можемъ зайти слишкомъ далеко’, Чиллингли Гордонъ покачивалъ головой и говорилъ: ‘Какъ это справедливо! конечно слишкомъ далеко.’
Помимо сходства въ политическихъ мнніяхъ, были другія основанія для дружескаго сближенія этихъ двухъ джентльменовъ. Оба были чрезвычайно пріятными людьми въ обществ, и хотя Траверсъ не могъ проникнуть до нкоторыхъ тайниковъ души Гордона — въ душ каждаго человка есть тайники куда не проникнетъ самый искусный изслдователь — онъ былъ правъ, говоря: ‘Гордонъ джентльменъ’.
Читатели поняли бы этого умнаго молодаго человка совершенно превратно еслибы сочли его за лицемра. Чиллингли Гордонъ былъ джентльменъ во всхъ частныхъ значеніяхъ этого слова. Еслибъ онъ рискнулъ въ роббер виста всмъ своимъ состояніемъ, и выигрышъ или проигрышъ зависли бы отъ одного незамтнаго взгляда въ карты противника, онъ отвернулъ бы голову и сказалъ бы: поднимите выше ваши карты. Что касается его намренія искать руки наслдницы, я имлъ уже случай объяснить что побужденія его въ этомъ случа не имли ничего общаго съ побужденіями обыкновеннаго искателя приданаго. Онъ говорилъ себ: то что она дастъ мн деньгами, я возвращу ей съ избыткомъ моимъ общественнымъ успхомъ, а что я буду имть успхъ, это несомннно. Будь я такъ же богатъ какъ лордъ Вестминстеръ, еслибъ я имлъ намреніе сдлаться первымъ министромъ, я выбралъ бы ее какъ женщину самую подходящую быть женой перваго министра.
Нельзя не согласиться что такіе разчеты, не свойственные влюбленному, свойственны умному человку съ высокимъ мнніемъ о себ, задавшемуся цлью добиться отличій публичной карьеры и желающему чтобъ жена его могла занимать съ честью положеніе о которомъ онъ мечтаетъ. Такой умный человкъ какъ Чиллингли Гордонъ никогда не ршился бы добиваться положенія перваго министра Англіи еслибы въ частной жизни былъ повиненъ въ поступкахъ неприличныхъ англійскому джентльмену.
Но въ публичной жизни онъ былъ тмъ чмъ были до него многіе джентльмены честные въ частной жизни, честолюбивымъ, ршительнымъ эгоистомъ, не безъ личныхъ привязанностей, но подчиняющимъ ихъ требованіямъ личнаго честолюбія, и безъ всякихъ правилъ кром тхъ которыя необходимы для карьеры. Но эта необходимость сама по себ казалась ему единственнымъ раціональнымъ правиломъ для государственнаго человка. Онъ опредлялъ ее умомъ вполн свободнымъ отъ предвзятыхъ идей и вполн способнымъ ршить расположено ли общественное мнніе свободнаго и просвщеннаго народа обратить соборъ святаго Павла въ Агапемонъ, или нтъ.
Не одного Леопольда Траверса расположилъ въ свою пользу Чиллингли Гордонъ въ теченіи лтнихъ недль посвященныхъ имъ лугамъ и рощамъ Эксмондгама. Онъ внушилъ самую горячую симпатію мистрисъ Кампіонъ. Его разговоры напоминали ей общество собиравшееся въ дом ея мужа. Говоря о немъ съ Сесиліей, она любила сравнивать его съ Кенелмомъ, не въ пользу Кенелма, котораго она совсмъ не понимала и называла афектированнымъ. Мистеръ Гордонъ несравненно лучше, какъ уменъ, какъ образованъ и главное какъ естественъ. Таково было мнніе мистрисъ Кампіонъ о непризнанномъ кандидат на руку Сесиліи. Она не нуждалась въ признаніи чтобы догадаться о кандидатур. Даже леди Гленальвонъ начала интересоваться этимъ многообщающимъ молодымъ человкомъ. Многія женщины расположены сочувствовать юношескому честолюбію. Онъ внушилъ ей глубокую вру въ его способности и еще боле глубокое уваженіе къ ихъ сосредоточенію на практической цли достиженія власти и славы. Она какъ и мистрисъ Кампіонъ начала длать сравненія между двумя кузенами не въ пользу Кенелма: одинъ изъ нихъ повидимому принялъ недостойное намреніе скрывать свой свтильникъ, другой такъ честно готовъ былъ выставить свой предъ человками. Къ тому же она была встревожена и раздражена тмъ что Кенелмъ не былъ дома въ то время когда она гостила у его родителей и когда ему представлялся такой удобный случай сблизиться съ двушкой которая, по убжденію леди Гленальвонъ, была бы для него самою лучшею женой какую онъ могъ найти. Такъ что когда однажды мистрисъ Кампіонъ гуляя по саду вдвоемъ съ леди Гленальвонъ и увидавъ Гордона прошедшаго подъ руку съ Траверсомъ изъ цвтника въ паркъ, сказала неожиданно,
— Не кажется ли вамъ что мистеръ Гордонъ неравнодушенъ къ Сесиліи, но при своемъ незначительномъ состоянія не ршается признаться въ этомъ? И не думаете ли вы что такая богатая двушка какъ Сесилія можетъ предпочесть такого человка какъ Чиллингли Гордонъ какому-нибудь глупому лорду?
Леди Гленальвонъ отвчала грустно:
— Да, конечно.
Помолчавъ немного она прибавила:
— Есть человкъ съ которымъ, казалось мн, она могла бы быть счастливе чмъ со всякимъ другимъ, который мн дороже Гордона, потому что я обязана ему спасаніемъ моего сына, человкъ который можетъ-быть не такъ уменъ какъ Гордонъ, но все же съ большими способностями и он могли бы проявиться и сдлать его полезнымъ членомъ общества еслибъ онъ женился на такой двушк какъ Сесилія Траверсъ, которая наврное возвыситъ своего мужа. Еслибъ я отказалась отъ этой надежды, я не нашла бы въ числ моихъ знакомыхъ ни одного кого предпочла бы Гордону для умной женщины способной раздлить сердцемъ и душою честолюбіе умнаго человка. Но, мистрисъ Кампіонъ, я еще не отказалась отъ моей надежды и думаю что есть человкъ кому я отдала бы Сесилію, будь она моя дочь, охотне чмъ всякому другому.
Сказавъ это, леди Гденадьвонъ перемнила предметъ разговора такъ ршительно что мистрисъ Камлюнъ не могла возобновить его не сдлавъ большаго проступка противъ этикета благовоспитанности, на что мистрисъ Кампіонъ была вовсе не способна.
Леди Чиллингли также не могъ не понравиться Гордонъ. Онъ былъ услужливъ, помогалъ ей занимать гостей, составлялъ робберъ виста въ случа нужды.
Были однако два человка, священникъ Джонъ и сэръ-Питеръ, которые смотрли на Гордона иначе. Когда Траверсъ однажды хвалилъ его за солидность его мнній и за основательность сужденій, священникъ возразилъ насмшливо:
— Да, солиденъ и основателенъ какъ столъ который покупаешь въ лавк подержанныхъ вещей, густота полировки скрываетъ изъяны дерева которое никуда не годится.
Но когда Траверсъ съ негодованіемъ попросилъ его объяснить на чемъ основываетъ онъ свое рзкое сужденіе, священникъ могъ отвтить только заявленіемъ которое показалось Траверсу взрывомъ клерикальной нетерпимости.
— На томъ, сказалъ священникъ,— что въ сердц его нтъ любви къ людямъ и страха Божія. Характеръ развивающій свои вншнія качества въ ущербъ тому что должно служить имъ основаніемъ не можетъ быть названъ солиднымъ.
Что касается сэръ-Питера, расположеніе съ какимъ онъ отнесся сначала къ Гордону ослабвало по мр того какъ, помня намекъ сдланный однажды Миверсомъ, хотя и не повторенный, онъ подмчалъ усилія молодаго человка заслужить благоволеніе мистера Траверса и мистрисъ Кампіонъ и искусную, полускрытую любезность его обращенія съ наслдницей.
Можетъ-быть Гордонъ не ршался дйствовать въ этомъ направленіи слишкомъ усердно въ присутствіи Миверса, или можетъ-быть сэръ-Питеръ по родительской заботливости былъ въ этомъ случа боле тонкимъ наблюдателемъ, чмъ человкъ свта, природная проницательность котораго въ длахъ сердца не рдко затемнялась нажитою философіей индифферентизма.
Съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ пребыванія въ его дом, Сесилія становилась все миле и миле сэръ-Питеру и все боле и боле укрплялось его желаніе видть ее своею невсткой. Ему невыразимо льстило предпочтеніе которое она отдавала его обществу предъ обществомъ другихъ, всегда готовая сопутствовать ему въ его прогулкахъ и въ посщеніяхъ коттеджей крестьянъ и мелкихъ арендаторовъ, куда они заходили съ увренностію наслушаться разказовъ о дтскихъ подвигахъ мастера Кенелма, объ его ум, доброт и самоотверженномъ мужеств.
Среди этого кружка съ его разнообразными чувствами и помышленіями, леди Чиллингли сохраняла невозмутимое спокойствіе и сознаніе собственнаго достоинства. Добрая женщина и безукоризненная леди, сказалъ бы о ней всякій. Никто не могъ подмтить ни одного недостатка въ ея характер, ни одной помятой складки въ ея одежд. Она была только, какъ боги Эпикура, слишкомъ снисходительна чтобы смущать свое безмятежное существованіе треволненіями простыхъ смертныхъ. Но изъ этого не слдуетъ что она была не способна ощущать спокойное удовольствіе принимая данъ которую свтъ приносилъ на ея алтарь, или что она была настолько выше простыхъ смертныхъ что не могла имть домашнихъ привязанностей. Она любила мужа какъ многія пожилыя жены любятъ своихъ мужей, къ Кенелму же питала привязанность нсколько боле теплую и соединенную съ сожалніемъ. Его эксцентричности безпокоили бы ее еслибъ она позволяла себ безпокоиться, сожалть о нихъ было спокойне. Она не раздляла видовъ своего мужа на Сесилію. Она полагала что Кенелмъ занялъ бы боле высокое положеніе въ графств еслибы женился на леди Дженъ, дочери герцога Кланвилля, ‘что онъ и долженъ сдлать’, говорила миледи. Она не раздляла и опасенія побудившаго сэръ-Питера взять съ сына общаніе что онъ не сдлаетъ предложенія ни одной двушк не получивъ на то разршенія отца. Что сынъ леди Чиллингли, при всхъ своихъ странностяхъ въ другихъ отношеніяхъ, способенъ сдлать msalliance, это предположеніе, еслибъ она допустила его, могло смутить ее такъ сильно что она не допускала его.
Таково было положеніе длъ въ Эксмондгам когда длинное письмо Кенелма было получено сэръ-Питеромъ.

КНИГА VIII.

ГЛАВА I.

Никогда во всю свою жизнь сэръ-Питеръ не былъ такъ взволнованъ какъ во время чтенія безпорядочнаго посланія Кенелма. Онъ получилъ его за завтракомъ и поспшно открывъ, началъ бгло просматривать его содержаніе пока не дошелъ до выраженій которыя поразили его. Къ счастью для него, леди Чиллингли была занята чаемъ и не замтила его смущенія. Его видли только Гордонъ и Сесилія, но ни тотъ, ни другая не догадались отъ кого было письмо.
— Надюсь вы не получили дурнаго извстія, спросила Сесилія тихо.
— Дурнаго извстія, воскликнулъ сэръ-Питеръ.— Нтъ, душа моя, нтъ, это дловое письмо и страшно длинное.— И онъ опустилъ его въ карманъ прошептавъ:— до боле удобнаго времени.
— Ватъ нерадивый фермеръ Ностокъ вроятно раззорился, спросилъ Траверсъ поднявъ глаза и замтивъ легкую дрожь на губахъ хозяина.— Я предсказывалъ вамъ это. А какая славная ферма! Позвольте мн рекомендовать вамъ другаго арендатора.
Сэръ-Питеръ покачалъ головой съ слабою улыбкой.
— Ностокъ не раззорится. На этой ферм прожили шесть поколній Ностоковъ.
— Мн слдовало догадаться объ этомъ, сказалъ Траверсъ сухо.
— И… и… пробормоталъ сэръ-Питеръ, если послдній изъ нихъ раззорится,— онъ долженъ разчитывать на меня, если одинъ изъ насъ потерпитъ неудачу, то это…
— То не этотъ болванъ, такъ ли, любезнйшій сэръ-Питеръ? Это было бы ужъ излишнимъ великодушіемъ.
Тутъ тактъ и savoir vivre Чиллингли Гордона выручили хозяина. Овладвъ газетою Times, Гордонъ издалъ восклицаніе удивленія, искренняго или притворнаго, и прочелъ вслухъ отрывокъ изъ передовой статьи возвщавшей о предстоявшей перемн кабинета.
Воспользовавшись первою возможностью выйти изъ-за стола, сэръ-Питеръ поспшилъ въ библіотеку и тамъ предался изученію нерадостнаго для него посланія Кенелма. Онъ употребилъ на это не мало времени, такъ какъ безпрестанно останавливался, пересиливаемый борьбою въ его сердц, то переполнявшемся сочувствіемъ къ страстному краснорчію сына, до тхъ поръ столь далекаго отъ романичности любви, то страдавшемъ при воспоминаніи о собственныхъ разбитыхъ надеждахъ. Необразованная провинціальная двушка никогда не будетъ такою помощницей для Кенелма какою была бы Сесилія Траверсъ. Дочитавъ наконецъ письмо, сэръ-Питеръ опустилъ голову на сложенныя руки и попробовалъ представить себ ясно положеніе ставившее отца и сына въ такой прямой антагонизмъ.
‘Но какъ бы то ни было’, прошепталъ онъ, ‘дло идетъ о счастьи моего сына. Если онъ не хочетъ быть счастливымъ какъ я хочу, имю ли я право помшать ему быть счастливымъ такъ какъ онъ хочетъ?’
Въ эту самую минуту, въ комнату тихо вошла Сесилія. Она пользовалась привилегіей входить въ его библіотеку во всякое время, иногда чтобы выбрать книгу по его рекомендаціи, или чтобы надписать адресы и запечатать его письма — онъ былъ благодаренъ всякому кто избавлялъ его отъ этого труда,— иногда, въ особенности въ этотъ часъ, чтобы выманить его на его обычную прогулку.
Онъ поднялъ голову услыша ея шаги и ея милый голосъ, и лицо его было такъ печально что на глазахъ ея, при взгляд на него, выступили слезы. Она положила руку на его плечо и оказала съ мольбою:
— Любезный сэръ-Питеръ, что такое? Что случилось?
— Ничего, ничего, душа моя, отвчалъ сэръ-Питеръ поспшно собирая дрожащими руками разбросанные листки признанія Кенелма.— Не спрашивайте, не говорите объ этому. Это одно изъ разочарованій ожидающихъ каждаго изъ насъ, когда мы основываемъ наши надежды на невдомой вол другихъ.
Потомъ, замтивъ что слезы потекли по блднымъ, красивымъ щекамъ двушки, онъ взявъ ея руку въ об свои, поцловалъ ее въ лобъ и сказалъ шепотомъ:
— Красавица моя, какъ вы были добры со мной! Да благословитъ васъ Богъ. Какою прекрасною женой будете вы!
Сказавъ это, онъ вышелъ поспшно изъ комнаты въ отворенную дверь сада. Она послдовала за нимъ безсознательно, недоумвая, но прежде чмъ догнала его, онъ обернулся, ласково махнулъ ей рукою и ушелъ одинъ по густой сосновой алле посаженной въ память рожденія Кенелма.

ГЛАВА II.

Кенелмъ прибылъ въ Эксмондгамъ какъ разъ когда было время переодваться къ обду. Пріздъ его не былъ неожиданностью, такъ какъ сэръ-Питеръ на другой день посл полученія его письма сообщилъ леди Чиллингли что Кенелмъ увдомилъ его что прідетъ на дняхъ.
— Давно пора, сказала леди Чиллингли.— Письмо его съ тобой?
— Нтъ, милая Каролина. Онъ конечно кланяется теб. Бдный малый.
— Почему бдный? Разв онъ былъ боленъ?
— Нтъ, но у него по видимому есть что-то на душ. Если такъ, мы должны сдлать все возможное чтобъ утшить его. Онъ лучшій изъ сыновей, Каролина.
— Я не могу сказать противъ него ничего. Разв только то, прибавила миледи задумчиво,— что было бы лучше еслибъ онъ былъ боле похожъ на другихъ молодыхъ людей.
— Гм… На Чиллингли Гордона, напримръ?
— Пожалуй, мистеръ Гордонъ замчательно благовоспитанный и умный молодой человкъ. Какъ онъ не похожъ на своего непріятнаго, грубаго отца, который судился съ тобой.
— Не похожъ, дйствительно, но все съ тою же Чиллинглійскою кровью. Какъ Чиллингли могли произвести на свтъ такого субъекта какъ Кенелмъ, вотъ чего я не могу понять.
— О, милый сэръ-Питеръ, не будь такъ метафизиченъ. Ты знаешь какъ я не терплю загадокъ.
— Однако, Каролина, я обязанъ теб загадкой которую никакъ не могу разршить. Въ человческой природ много такихъ загадокъ которыя могутъ быть разгаданы только сердцемъ.
— Совершенно врно, сказала леди Чиллингли.— Я думаю приготовить Кенелму его прежнюю комнату, прямо противъ комнаты Гордона.
— Да, да, прямо противъ. Одинъ противъ другаго они будутъ всю жизнь. Вообрази, Каролина, я сдлалъ открытіе.
— Боже мой, надюсь что ты шутишь. Твои открытія обходятся намъ обыкновенно очень дорого и приводятъ васъ въ столкновеніе съ такими странными людьми.
— Это открытіе не будетъ стоить намъ ни одного пенни и я не знаю настолько страннаго человка чтобъ не понять его. Словомъ, вотъ что: первая принадлежность генія — сердце, для таланта же оно вовсе не нужно. Гордонъ талантливе всхъ молодыхъ людей какихъ я знаю, но ему недостаетъ первой принадлежности генія. Я конечно не увренъ что Кенелмъ обладаетъ геніемъ, но нтъ сомннія что онъ обладаетъ первою принадлежностью генія — сердцемъ. Сердце есть необыкновенно загадочный, своевольный, ирраціональный предметъ, этимъ объясняется можетъ-быть общая неспособность понимать генія, между тмъ какъ талантъ понятенъ всякому глупцу. Милая Каролина, ты знаешь какъ рдко, не больше какъ разъ въ три года, предъявляю я притязаніе имть свою волю несогласную съ твоею, но я предупреждаю тебя что если возникнетъ вопросъ въ которомъ будетъ заинтересовано сердце нашего сына, то (говоря между нами) моя воля будетъ управлять твоею.
‘Сэръ-Питеръ становится день это дня странне’, сказала себ леди Чиллингли оставшись одна. ‘Но сердце у него не злое и бываютъ мужья хуже.’
Посл этого ршенія она вызвала свою горничную, отдала ей приказаніе приготовить комнату Кенелма и начала совтоваться съ ней о передлк одного изъ своихъ платьевъ, слишкомъ дорогаго чтобы бросить его, по фасону мене дорогаго платья леди Гленальвонъ, сшитаго по послдней мод и привезеннаго изъ Парижа.
Въ тотъ самый день когда Кенелмъ прибылъ въ Эксмондгамъ, Чиллингли Гордонъ получилъ отъ мистера Джерарда Данверса слдующее письмо:
‘Любезный Гордонъ,— вслдствіе перемны министерства объявленной газетами какъ слухъ, но которую вы можете считать ршенною, нжный маленькій херувимъ *** будетъ отправленъ засдать вверху и молиться за бднаго Джака то-есть за правительство которое онъ оставитъ внизу. Принимая перство по моему совту, онъ оставляетъ вакантными представительство бурга —, которое вполн пригодно для васъ и во всхъ отношеніяхъ лучше Оакеборо. *** общаетъ рекомендовать васъ своимъ избирателямъ. Прізжайте въ Лондонъ немедленно.

‘Вашъ и пр.
‘Дж. Данверсъ.’

Гордонъ передалъ это письмо Траверсу, и принявъ его сердечное поздравленіе и желаніе ему успха, сказалъ съ волненіемъ, частью притворнымъ, частью искреннимъ:
— Вы не знаете чмъ было бы для меня исполненіе вашихъ добрыхъ желаній. Стоитъ мн только попасть въ палату общинъ, и мои побужденія къ дятельности такъ сильны что — не считайте меня слишкомъ самонадяннымъ — я буду имть парламентскій успхъ.
— Любезнйшій Гордонъ, я такъ же увренъ въ вашемъ успх какъ въ своемъ существованіи.
— Если же ожиданія мои оправдаются, если великія награды общественной жизни сдлаются доступными для меня, если я возвышусь до положенія которое оправдывало бы мою смлость, могу ли я придти тогда къ вамъ и сказать: мое честолюбіе иметъ цль которая для меня дороже власти и положенія, цль надежда на достиженіе коей была для меня сильнйшимъ побужденіемъ къ дятельности. Могу ли я разсчитывать и въ этомъ случа на сочувствіе отца Сесиліи Траверсъ?
— Милый другъ мой, дайте руку. Вы говорите мужественно и откровенно, какъ прилично джентльмену. Я отвчаю въ томъ же дух. Не скажу чтобъ я не желалъ встртить въ будущемъ муж Сесиліи наслдственную знатность и обезпеченное состояніе, но я никогда не считалъ ихъ главными условіями. Я недостаточно знатенъ и не настолько parvenu чтобы слишкомъ дорожить этимъ, и не могу забытъ (при этихъ словахъ каждый мускулъ въ лиц его задрожалъ) что самъ женился по любви и былъ счастливъ. Одному Богу извстно какъ я былъ счастливъ! Однако еслибы вы высказались нсколько недль тому назадъ, мой отвтъ на вашъ вопросъ не былъ бы поощреніемъ. Теперь же, зная васъ хорошо, я отвчаю: если вы потерпите неудачу на выборахъ, если вы не попадете въ парламентъ, я буду тмъ не мене на вашей сторон. Если вы снискали расположеніе моей дочери, нтъ человка которому я отдалъ бы ее охотне чмъ вамъ. Вонъ она одна въ саду. Идите, поговорите съ ней.
Гордонъ поколебался. Онъ зналъ какъ нельзя лучше что не снискалъ ея расположенія, хотя не подозрвалъ что сердце ея уже отдано другому. Онъ былъ слишкомъ уменъ чтобы не знать какъ рискуетъ тотъ кто въ сердечныхъ длахъ дйствуетъ поспшно.
— Я не въ состояніи выразить вамъ мою благодарность за такія теплыя слова, за такое великодушное поощреніе. Но я еще не осмлился сказать миссъ Траверсъ ни одного слова которое приготовило бы ее даже къ мысли взглянуть на меня какъ на искателя ея руки, и мн кажется что у меня не хватитъ духа подвергнуться выборамъ если мое сердце будетъ поражено ея отказомъ.
— Если такъ, то покончите сначала съ выборами. Но во всякомъ случа проститесь съ Сесиліей.
Гордонъ оставилъ своего друга и присоединился къ миссъ Траверсъ, не имя намренія сдлать формальное предложеніе, но ршившись вывдать каковы его шансы на успхъ. Свиданіе было непродолжительно. Гордонъ вывдывалъ весьма искусно и почувствовалъ что почва подъ его ногами не безопасна. Имя уже согласіе отца, онъ не ршился утратить это преимущество рискуя получить отъ дочери такой отвтъ который не допускаетъ повторенія предложенія, въ особенности со стороны бднаго джентльмена претендующаго на руку наслдницы.
Онъ вернулся къ Траверсу и сказалъ просто:
— Я увожу съ собой ея добрыя желанія какъ и ваши. Это все. Я полагаюсь на вашу доброту.
И онъ ушелъ поспшно чтобы проститься съ хозяиномъ и хозяйкой и сказать нсколько многозначительныхъ словъ союзниц которую пріобрлъ уже въ лиц мистрисъ Кампіонъ. Часъ спустя онъ былъ на пути въ Лондонъ, и поздъ на которомъ онъ узжалъ встртился съ поздомъ который везъ Кенелма въ Эксмондгамъ. Гордонъ былъ въ дух. Онъ не сомнвался въ своемъ будущемъ успх у Сесиліи, какъ не сомнвался въ успх на выборахъ.
— Я еще никогда не терплъ неудачи ни въ чемъ за что брался, потому что старался чтобъ этого не случилось, сказалъ онъ себ.
Причина внезапнаго отъзда Гордона произвела большое волненіе въ тихомъ Эксмондгамскомъ кружк, захватившее всхъ кром Сесиліи и сэръ-Питера.

ГЛАВА III.

Кенелмъ не видался ни съ отцомъ, ни съ матерью пока не сошелъ къ обду. Ему пришлось сидть рядомъ съ Сесиліей, но они говорила другъ съ другомъ мало. Общій и оживленный разговоръ былъ сосредоточенъ на Гордон, на его выборахъ, на его шансахъ на успхъ, на томъ что онъ сдлаетъ въ парламент.
— Теперь, сказала леди Гленальвонъ,— такой недостатокъ въ способныхъ молодыхъ людяхъ что обладай Гордонъ половиною своего ума, онъ былъ бы тмъ не мене пріобртеніемъ.
— Пріобртеніемъ для кого? спросилъ сэръ-Питеръ съ раздраженіемъ.— Для страны которую онъ повидимому въ грошъ не ставитъ?
Леопольдъ Траверсъ возсталъ съ жаромъ противъ этого мннія и былъ поддержанъ съ неменьшимъ жаромъ мистрисъ Кампіонъ.
— Что касается меня, сказала леди Гленальвонъ примирительнымъ тономъ,— я полагаю что всякій способный человкъ въ парламент есть пріобртеніе для страны, и что онъ хожетъ принести пользу стран не выставляя на видъ свою любовь къ ней. Я опасаюсь всего боле такихъ политиковъ которые въ настоящее время торжествуютъ во Франціи, неспособныхъ патріотовъ. Когда сэръ-Вальполь сказалъ что вс эти люди уже получили мзду свою, онъ указалъ на людей величавшихъ себя патріотами.
— Браво! воскликнулъ Траверсъ.
— А сэръ-Роберть Вальполь проявилъ свою любовь къ отечеству тмъ что развратилъ его. Есть много средствъ помимо подкуповъ для развращенія страны, сказалъ Кенелмъ мягко, и это замчаніе было его единственнымъ вмшательствомъ въ общій разговоръ.
Только когда вс другіе разошлись по своимъ спальнямъ, состоялось въ библіотек совщаніе, котораго Кенелмъ ждалъ съ нетерпніемъ, сэръ-Питеръ со страхомъ. Оно длилось долго, до глубокой ночи, и отецъ и сынъ простились съ облегченными сердцами и съ обновленною любовью другъ къ другу. Кенелмъ представилъ такой очаровательный образъ своей феи и уврилъ такъ убдительно что его чувство къ ней не преходящее юношеское увлеченіе, но любовь глубоко укоренившаяся въ сердц, что сэръ-Питеръ, хотя и со вздохомъ, съ глубокимъ вздохомъ, отказался отъ своихъ видовъ на Сесилію и утшившись положительнымъ ручательствомъ Кенелма, что Лили двушка хорошаго рода и что фамилія Мордантъ древняя и знатная фамилія, сказалъ съ полуулыбкой:
— Могло бы быть и хуже, милый мой. Я уже началъ было опасаться что вопреки ученію Миверса и Велби ты влюбился въ дочь мельника. А все-таки намъ не легко будетъ получить согласіе твоей матери. Покрывая твой первый побгъ изъ родительскаго дома, я намекнулъ ей на леди Дженъ, дочь герцога, и она до сихъ поръ не хочетъ покинуть эту надежду. Вотъ что значитъ хитрить.
— Кром вашего вліянія, я разчитываю на вліяніе леди Гленальвонъ. Если оракулъ высшаго свта выскажется въ мою пользу, общаетъ представить жену мою ко двору и ввести въ модный свтъ, мн кажется матушка разршитъ намъ передлать старые фамильные брилліанты для ея возвращенія въ лондонскій свтъ. А вы съ своей стороны можете сказать что я буду представителемъ графства. Я вступлю въ парламентъ, и если встрчусь тамъ съ нашимъ умнымъ молодымъ родственникомъ и узнаю что онъ дйствительно въ грошъ не ставитъ свою страну, ручаюсь вамъ, что я побью его съ меньшимъ трудомъ чмъ мн стоило побить Тома Баульза.
— Томъ Баульзъ? Кто это? А, вспомнилъ. Ты мн писалъ однажды о какомъ-то Том Баульз который занимается изученіемъ человчества. Моральный философъ.
— Моральные философы, сказалъ Кенелмъ,— такъ пропитали свои мозги алкоголемъ новыхъ идей что ихъ моральныя ноги стали трястись, и гуманне уложить ихъ въ постель чмъ вызывать на бой. Мой Томъ Баульзъ мускульный христіанинъ, который не сталъ мене мускульнымъ, но сталъ боле христіаниномъ посл того какъ былъ побитъ.
Такъ окончилось совщаніе этихъ двухъ чудаковъ, и обнявъ другъ друга они отправились въ свои спальни.

ГЛАВА IV.

Кенелмъ не предвидлъ всхъ трудностей какія пришлось ему преодолть чтобы склонить на свою сторону леди Гленальвонъ. Принимая такое живое участіе въ судьб Кенелма, она естественно была возмущена мыслью о брак его съ какою-то безприданницей, съ которою онъ знакомъ былъ лишь нсколько недль и о родств которой ровно ничего не зналъ кром увреній что она ему ровня по происхожденію. И такъ какъ леди Гленальвонъ не мене сэръ-Питера леляла сладкую надежду что Кенелмъ можетъ найти невсту во всхъ отношеніяхъ достойную его выбора какъ Сесилія Траверсъ, то она негодовала и скорбла о разрушенныхъ мечтахъ своихъ. Сначала она дйствительно была такъ раздосадована что не хотла даже выслушать его. Она ушла отъ него съ такою рзкостью какой никогда ни предъ кмъ не выказывала. Отказалась дать ему другое свиданье чтобы снова переговорить объ этомъ дл и объявила что не только не употребитъ своего вліянія въ пользу его безумной романтической страсти, а напротивъ постарается убдить леди Чиллингли и сэръ-Питера никакъ не давать своего согласія и не допускать его ‘погубить себя’.
Только на третій день по прізд, тронутая серіознымъ, гордо-печальнымъ выраженіемъ его лица, она имла бесду съ глазу на глазъ съ сэръ-Питеромъ и сдалась на доводы почтеннаго баронета. Ода не исполнила угрозы своей отговорить леди Чиллингли, но неохотно согласилась допустить чтобы сынъ, который получивъ, по сил субституціи, имніе въ полное владніе, добровольно укрпилъ его за своими родителями на условіяхъ весьма выгодныхъ для нихъ, имлъ право на нкоторыя уступки съ ихъ стороны относительно вопроса весьма близко касающагося его счастья, что онъ по годамъ своимъ въ прав выбирать жену независимо отъ согласія родителей и стсняется разв только общаніемъ взятымъ съ него отцомъ, общаніемъ которое, строго говоря, относилось не къ леди Чиллингли, а къ одному только сэръ-Питеру, какъ глав семейства и хозяину дома. Отецъ уже далъ свое согласіе, а если уваженіе Кенелма къ обоимъ родителямъ не позволяло ему обойтись безъ одобренія матери, то конечно дло истиннаго друга стараться облегчать его совсть и устранитъ вс препятствія встрчаемыя любовью которая по своему безкорыстію не заслуживала осужденія.
Посл этого разговора, леди Гленальвонъ отправилась искать Кенелма. Она нашла его на берегу ручья погруженнаго въ мрачную думу, и, взявъ его подъ руку, увела и темную зелень хвойной рощи и терпливо выслушала все что онъ имлъ ей сказать. Но и тутъ ея женское сердце не сдавалось на его доводы, пока наконецъ онъ сказалъ съ жаромъ:
— Вы однажды благодарили меня за то что я спасъ жизнь вашего сына, вы говорили тогда что ничмъ не можете отплатить мн, теперь вы можете отплатить мн сторицею. Когда бы сынъ вашъ, который, мы уповаемъ, теперь на небесахъ, когда бы сынъ вашъ могъ взглянуть и стать между нами судьей, неужели, думаете вы, онъ одобрилъ бы вашъ отказъ?
Тутъ леди Гленальвонъ заплакала, взяла его руку, поцловала его въ лобъ, какъ поцловала бы мать, и сказала:
— Вы побдили, сейчасъ же иду къ леди Чиллингли. Женитесь на той которую вы такъ любите, но съ условіемъ: пусть выйдетъ она замужъ изъ моего дома.
Леди Гленальвонъ была не изъ тхъ женщинъ которыя оказываютъ друзьямъ своимъ услугу на половину. О на очень хорошо знала какъ склонить и направить въ извстную сторону апатическій нравъ леди Чиллингли. Она не отставала до тхъ поръ пока та сама не отправилась въ комнату Кенелма и не сказала спокойно:
— Такъ ты собираешься просить руки миссъ Мордантъ — это вроятно Морданты изъ Варвикшира. Леди Гленальвонъ говоритъ что она прелестная двушка, и будетъ до свадьбы жить у нея. Такъ какъ она сирота, то герцогъ, дядя леди Гленальвонъ, который состоитъ въ родств со старшею линіей Мордантовъ, будетъ ея посаженымъ отцомъ. Свадьба будетъ блестящая. Отъ души желаю теб счастья, пора теб остепениться и пристроиться.
Черезъ два дня посл полученія этого формальнаго согласія, Кенелмъ оставилъ Эксмондгамь. Сэръ-Питеръ самъ бы сопровождалъ его чтобы засвидтельствовать свое почтеніе будущей невстк, но волненія чрезъ которыя прошелъ онъ вызвали припадокъ подагры, и онъ осужденъ былъ держать ноги во фланели.
По отъзд Кенелма, леди Гленальвонъ отправилась въ комнату Сесиліи. Пригорюнившись сидла Сесилія у отвореннаго окна, отъ нея не ускользнуло что и отецъ и сынъ находятся подъ гнетомъ чего-то тревожнаго, даже болзненнаго, и она предполагала здсь связь съ письмомъ разстроившимъ ровные духъ сэръ-Питера, но въ чемъ именно дло, этого она угадать не могла. Какъ ни болзненно отзывалось въ ней обращеніе Кенелма, который боле чмъ когда-либо былъ остороженъ и холоденъ съ нею, тмъ не мене чувство обиды уступало нжному участію, когда она примчала грусть на лиц его, и желаніе утшить его наполняло ея сердце. Теперь не его, а себя укоряла она за то что подъ вліяніемъ его обращенія она сама стала осторожне съ нимъ и держалась боле прежняго въ сторон.
Леди Гленальвонъ обняла Сесилію и поцловавъ ее тихо прошептала:
— Я обманулась въ этомъ человк, онъ недостоинъ того счастья какое я ему прочила.
— О комъ вы говорите? блдня прошептала Сесилія.
— О Кенелм Чиллингли. Онъ, повидимому, влюбился въ какую-то двочку совершенно безъ состоянія которую встртилъ во время своихъ скитаній, онъ пріхалъ сюда чтобъ испросить согласіе родителей на сватовство, согласіе это получилъ и отправился просить ея руки.
Закрывъ глаза, Сесилія на мгновеніе оставалась безмолвна.
— Онъ достоинъ всякаго счастія, проговорила она наконецъ,— и не сдлаетъ дурнаго выбора. Да благословитъ Господь его, и…. и…. Она хотла прибавить ‘его невсту’, но губы ея отказывались выговорить слово невста.
— Гордонъ стоитъ десятерыхъ Кенелмовъ, воскликнула съ негодованіемъ леди Гленальвонъ.
Она хлопотала за Кенелма, но не простила ему.

ГЛАВА V.

Эту ночь Кенелмъ провелъ въ Лондон, а такъ какъ слдующій день былъ особенно ясенъ, ясне чмъ обыкновенно бываютъ англійскіе лтніе дни, то онъ отправился въ Мольсвикъ пшкомъ. На этотъ разъ ему не было надобности брать съ собой ранецъ, онъ оставилъ достаточно платья на квартир своей въ Кромвель-Лодж.
Вечеръ засталъ его въ одномъ изъ прелестныхъ селеній дышащихъ пастушескою простотой, которыя расположены по берегамъ Темзы.
То не былъ прямой путь изъ Лондона въ Мольсвикъ, но представлялъ гораздо боле привлекательности для пшаго путника. Выйдя изъ длинной улицы сонной деревушки и подойдя къ покатому берегу рки, онъ радъ былъ отдохнуть намного, насладиться прохладой струящихся водъ и прислушаться къ ихъ тихому ропоту въ прибрежныхъ тростникахъ. Ему еще оставалось много времени впереди. Живя въ Кромвель-Лодж, во время частыхъ своихъ прогулокъ онъ усплъ вполн освоиться съ мстностью окружающею Мольсвикъ, и зналъ что направо черезъ поля пролегаетъ тропинка которая въ часъ ходьбы приведетъ его къ ручейку гд стоитъ Кромвель-Лоджъ, противъ деревяннаго моста ведущаго въ Грасмиръ и Мольсвикъ.
Для того кто дорожитъ романтическою стороной исторіи, англійской исторіи, все теченіе Темзы исполнено прелести. О! когда бы я могъ возвратиться къ тмъ временамъ когда поколнія жившія задолго до моего героя еще не народились, когда въ каждой Рейнской волн сказывались мн исторія и легенда, тогда бы и на твоихъ берегахъ, мать наша Темза, какихъ бы не слеталось волшебницъ! Придетъ время быть-можетъ когда германскій пилигримъ воздастъ теб сторицею дань принесенную его англійскимъ собратомъ отцу Рейну.
Прислушиваясь къ шелесту тростниковъ, Кенелмъ испытывалъ обаяніе связанныхъ съ этою ркой легендъ. Многіе поэтическіе разказы или преданія старыхъ хроникъ, многіе отрывки псенъ дорогихъ предковъ, которыхъ самыя имена получили для насъ значеніе поэтическихъ созданій, смутною толпой поднялись въ его памяти, не старавшейся прежде хранить такія изящныя игрушки въ сокровищниц любви. Но все что съ самаго дтства связывается съ поэзіей живо и ярко воскресаетъ въ воспоминаніи того кто любитъ.
И этого человка, столь странно избгнувшаго обычной опасности молодыхъ лтъ, въ опаснйшее время молодости, этого усерднаго сторонника реализма, примрнаго ученика Велби и Миверса, этого человка охватила любовь со всею роковою силой баснословной Китереи, а при появленіи любви весь реализмъ жизни преобразился въ идеалы, вс суровыя черты пошлаго быта нашего сложились въ очертанія красоты, вс избитые звуки ежедневнаго существованія настроились въ ладъ восторженныхъ псенъ. Какъ полно легковрной и вмст смутной радости было его сердце, какъ полно счастія казалось будущее, при легкомъ втерк освжавшемъ зной лтняго вечера! Онъ увидитъ Лили на слдующее утро, и теперь уста его въ прав высказать все что сдерживалъ онъ въ себ до сихъ поръ.
Звукъ голоса выражавшаго свою радость боле шумно чмъ голосъ его сердца внезапно вывелъ Кенелма изъ той полудремоты счастья которую испытываемъ мы переносясь въ Элизіумъ:
И поетъ онъ, поетъ, беззаботно поетъ,
Идетъ рыцарь Нирстейнъ, внизъ дорогой идетъ
И собаки его впереди.
Кенелмъ обернулся такъ быстро что испугалъ Макса который уже съ минуту стоялъ за его спиной, поднявъ лапу и вопросительно нюхая воздухъ, не ршаясь еще признать стараго знакомаго, но при быстромъ движенія Кенелха собака залаяла нервнымъ лаемъ и вернулась къ своему хозяину. Менестрель прошелъ бы мимо легкою походкой съ веселою псенкой, не замтивъ лежавшаго на трав, но Кенелмъ поднялся на ноги и протягивая руку, сказалъ:
— Надюсь что встрча со мной не такъ пугаетъ васъ какъ Макса?
— А, мой молодой философъ, васъ ли я вижу?
— Не меня, если думаете видть философа. Говоря искренно, я уже не тотъ какимъ былъ прежде, когда въ тотъ пріятный день проведенный нами въ поляхъ около Лоскомба два года тому назадъ….
— Или когда въ Торъ-Гадгам совтовали мн воспвать на лир мой бифстекъ. И я отчасти сталъ не тотъ, я что заставлялъ собаку свою подносить вамъ тарелочку.
— Однако вы попрежнему припваючи идете житейскою тропой.
— Да и это время праздношатанья и псенъ почти миновало. Но вы отдыхали и я потревожилъ васъ. Я предпочелъ бы самъ отдохнуть подл васъ. Мы вроятно идемъ въ разныя стороны, и такъ какъ я нисколько не спшу, то и не желалъ бы упустить случай возобновить знакомство съ человкомъ о комъ съ нашей послдней встрчи часто вспоминалъ.
Съ этими словами пвецъ покойно улегся на берегу, а Кенелмъ послдовалъ его примру.
Въ хозяин собаки съ тарелочкой дйствительно произошла перемна, она сказывалась и въ одежд, и въ выраженіи лица, и во всхъ неуловимыхъ оттнкахъ обращеніи. Онъ уже не былъ одтъ по-цыгански какъ встртилъ впервые бродячаго пвца Кенелмъ, ни въ боле изящный нарядъ который такъ шелъ къ его стройному стану въ Лоскомб. Теперь на немъ былъ простый, опрятный, легкій, не бросающійся въ глаза лтній костюмъ какой могъ бы надть любой англійскій джентльменъ для долгой прогулки въ деревн. Онъ снялъ шляпу чтобы свжій втерокъ освжилъ его голову, въ его красивомъ Рубенсовскомъ лиц было боле серіознаго достоинства, въ очертаніяхъ широкаго лба боле сосредоточенной мысли, а въ густыхъ каштановыхъ кудряхъ и въ бород кое-гд серебрился сдой волосъ. И въ обращеніи, попрежнему простомъ и откровенномъ, можно было однако подмтитъ нкотораго рода самоувренность, не заносчивую, но мужественную самоувренность, приличную человку уже въ зрломъ возраст, занимающему извстное общественное положеніе, когда онъ говоритъ съ собесдникомъ гораздо моложе его, не добившимся, по всей вроятности, никакого положенія кром того какое дала ему случайность рожденія.
— Да, сказалъ пвецъ съ полуподавленнымъ вздохомъ,— послдній годъ моей праздничной скитальческой жизни приходитъ къ концу. Помнится, въ день вашей первой встрча у придорожнаго фонтана, я посовтовалъ вамъ слдовать моему примру — странствовать пшкомъ и искать приключеній. Но видя теперь васъ, человка очевидно принадлежащаго по воспитанію и рожденію къ высшему кругу, все гуляющимъ по свту, мн кажется я долженъ сказать вамъ: довольно вамъ ходить, бродячая жизнь иметъ не только прелесть, но и опасность, бросьте ее и пристройтесь.
— Я такъ и собираюсь сдлать, лаконически отвчалъ Кенелмъ.
— Избираете профессію? Что же: военную, юридическую, медицинскую?
— Нтъ.
— А, стало-быть женитесь? Это хорошо, радъ за это пожать вамъ руку. Итакъ не только на картин, но и въ дйствительной жизни юпка наконецъ подучала прелесть въ вашихъ глазахъ?
— Изъ вашего замчанія, сказалъ Кенелмъ, уклоняясь отъ прямаго отвта на шутливую насмшку,— изъ вашего замчанія я могу заключать что сами вы намрены пристроиться бракомъ.
— Да, когда бы я могъ сдлать это ране, многихъ бы я избжалъ ошибокъ, а нсколькими годами приблизился бы къ цли обольщавшей меня оквозь туманъ дтскихъ грезъ.
— Какая же это цль — могила?
— Могила! Нтъ, то что не знаетъ могилы — слава.
— Я вижу что вопреки вашимъ словамъ, вы все еще намрены странствовать по свту отыскивая славы поэта.
— Увы! я отрекаюсь отъ этой мечты, сказалъ пвецъ съ новымъ полувздохомъ.— Правда, не совсмъ, но однако въ значительной степени надежда на славу поэта заставила меня уклониться отъ пути къ тому что судьба и немногія дарованія какими надлила меня природа ставили мн только цлью. Но эта страсть къ стихотворству — блудящій огонекъ! Человкъ здравомыслящій въ другихъ случаяхъ рдко ошибается въ своихъ способностяхъ, но пусть онъ разъ упьется чарами стихотворства, и какъ околдуютъ он его разумъ, какъ долго не будетъ онъ въ состояніи убдиться что свтъ не повритъ ему на слово, если онъ крикнетъ солнцу, лун и звздамь: ‘и я поэтъ!’ Съ какою мукой, какъ бы разставаясь съ душою, убждается онъ наконецъ что онъ ли, свтъ ли правъ — это сводится къ одному и тому же. Какъ защищаться предъ судомъ который не хочетъ слушать?
Хозяинъ ученой собака говорилъ съ такою страстною силой, съ такою интенсивною болью что Кенелмъ по симпатіи самъ чувствовалъ какъ бы раздирающую боль разставанья души съ жизнію. Кенелмъ былъ такой причудливый смертный что еслибы свидтельство его чувствъ представило ему острое страданіе ближняго, онъ самъ ощутилъ бы чуть ли не такое же страданіе какъ и этотъ ближній. Поэтому, хотя изъ всхъ дятельностей на свт онъ мене всего желалъ бы сочинять стихи, однако умъ его тотчасъ поспшилъ изобрсти доводы чтобъ облегчить страданіе стихотворца. Онъ сказалъ:
— Основываясь на своихъ, весьма впрочемъ скудиныхъ, литературныхъ свдніяхъ, я замчу что вашу страсть къ стихотворству раздляли люди стяжавшіе громкую извстность на поприщахъ ведущихъ къ слав. И слдовательно это долдна быть очень благородная страсть. Августъ, Пононъ, Барій, Меценатъ — величайшіе государственные люди своего времени, вс они писали стихи. Кардиналъ Ришелье писалъ стихи, Валтеръ Ралей и Филиппъ Сидней, Фоксъ, Боркъ, Шериданъ, Варранъ Гастингсъ, Каннингъ, даже серіозный Уилльямъ Питъ, вс они сочиняли стихи. Стихотворство не задерживало ихъ на пути къ слав, напротивъ, способности нужныя для стихотворства сокращали этотъ путь. Какіе великіе живописцы были стихотворцами! Микель Анджело, Леонардо да-Винчи, Сальваторъ Роза…
И Богъ вдаетъ сколько еще великихъ именъ насчиталъ бы Кенелмъ, еслибы пвецъ не прервалъ его:
— Какъ, вс эти великіе живописцы были стихотворцами?
— Да еще такими хорошими, въ особенности Микель Анджело, величайшій изъ художниковъ, что они пріобрли бы славу поэтовъ еслибъ ихъ поэзія не затмвалась славою ихъ въ родственномъ искусств живописи. Но когда вы свой поэтическій даръ называете скромнымъ именемъ слаганія стиховъ, то позвольте замтить что вашъ даръ ничего общаго со стихослаганіемъ не иметъ. Даръ вашъ, каковъ бы ни былъ, не можетъ существовать безъ нкоторой симпатіи къ нестихотворствующему человческому сердцу. Нтъ сомннія что во время вашихъ странствій вы ознакомились глубоко не съ одною только вншнею стороной природы въ ежечасно мняющихся оттнкахъ далекой горы, въ тняхъ заката, ложащахся все длинне и гуще на воды ручья у ногъ вашихъ, въ нравахъ дрозда безбоязненно свшаго подл меня, въ мурав влажной отъ сосдства съ ручьемъ — все это я могъ бы такъ же врно описать какъ и вы. Питеръ Беллъ могъ бы описать все это такъ же врно какъ Уилльямъ Вордсвортъ. Но въ тхъ изъ вашихъ псенъ которыя вы благоволили сообщить мн, вы повидимому пошли дальше этой элементарной стороны искусства и коснулись, хотя слегка, того что одно неизмнно привлекаетъ человческое сердце къ псн поэта, вы затронули струны отзывающіяся въ груди каждаго. Что же до того что вы называете свтомъ, то это не боле какъ мода дня. Я не берусь ршить стоитъ ли поэту обращать вниманіе на сужденія свта. Но вотъ въ чемъ я совершенно увренъ: хотя для меня сочинить самый незатйливый куплетъ, обращенный къ сердцу самаго незатйливаго собранія слушателей съ вроятностью собратъ въ тарелочку Макса выраженія ихъ одобренія, все равно что найти квадратуру круга, однако я могъ бы кропать цлыми аршинами стихи какіе теперь въ мод.
Странствующаго пвца польстило это, и онъ нсколько развеселился, онъ повернулъ свое ясное лицо, уже не омраченное тучей, къ своему утшителю, разлегшемуся лниво, и сказалъ весело:
— Вы говорите что беретесь скропать цлые аршины модныхъ стиховъ по ныншнему образцу. Желалъ бы я чтобы вы показали мн обращики вашего искусства въ этомъ ремесл.
— Извольте, только съ условіемъ что вы отплатите мн обращикомъ вашихъ стиховъ не во вкус нашихъ дней, чмъ-нибудь такимъ что для меня имло бы смыслъ. А въ моихъ, бьюсь объ закладъ, вы смыслу не найдете.
— Согласенъ.
— Итакъ, допустимъ что наше время есть Августовскій періодъ англійской поэзіи. Предположимъ что я пишу на золотую медаль по-англійски, какъ писалъ въ школ по-латыни, конечно успхъ мой будетъ пропорціоналенъ введенному мною количеству изящныхъ выраженій и оборотовъ составляющихъ особенность Августова вка, и умнью моему уловить характеръ этой эпохи. Мн кажется что всякій наблюдательный критикъ допуститъ что модная поэзія нашихъ дней, то-есть положимъ Августовскихъ, иметъ слдующія рзкія особенности: вопервыхъ, выборъ изящныхъ выраженій и реченій, совершенно противныхъ варварскому вкусу предшествующаго столтія, вовторыхъ, выспреннйшее презрніе ко всякимъ прозаическимъ уступкамъ здравому смыслу и тщательная обработка того элемента красоты который мистеръ Боркъ называетъ туманностью. Теперь установивъ эти условія, я только попрошу васъ выбрать размръ. Блые стихи теперь очень въ мод.
— Ну, нтъ, это слишкомъ облегчить вашъ опытъ если избавить васъ отъ трудностей римы.
— Мн все равно, звая сказалъ Кенелмъ.— Пусть будутъ равны, ну, а какой же видъ поэзіи возьмемъ мы, героическій или лирическій? Эпосъ устарлъ, не въ мод, но Чосеровскій куплетъ въ современной усовершенствованной форм кажется мн наиболе удобнымъ для изящной безсмыслицы.
— Сюжетъ?
— О, объ этомъ прошу не безпокоиться, какое бы заглавіе поэтъ нашего Августова времени ни надписывалъ надъ своимъ произведеніемъ, геній его, какъ геній Пиндара, отвергаетъ всякія стсненія. Слушайте же, и если возможно не давайте Максу выть. Начинаю.
И съ афектаціей, но выразительно, нсколько нараспвъ, Кенелмъ началъ:
Въ Аинахъ мужъ рода честнйшаго Пиіасъ жилъ,
Былъ молодъ, богатымъ считался, но онъ находилъ
Что деньги и младость душ одинокой
Не могутъ дать счастья. Красой черноокой
Сіяла Софронія. Разъ лтнимъ днемъ, когда тихо катитъ
Въ морской колесниц Нептунъ, и любовью журчитъ
Илиссъ, съ твоей лирой согласно, Гармонія,
Сказалъ онъ: ‘люблю тебя нжно, Софронія’.
И крокусъ и ирисъ услышавши это кивали
Головками, радости полны, жужжали
Медвяныя пчелы, разглаживать перья свои
Лсная голубка спшила — вотъ чары любви.
Сей повсти нжной вы знать заключенье хотите?
Томахъ въ четырехъ я ее напечатаю вамъ, подождите
Пріятели критики славу составятъ мою
Не мене Чосера, въ этомъ вамъ слово даю.
Вы можете врить имъ, только чуръ не читать,
А то кто жь велитъ вамъ меня покупать?
— Вы дйствительно сдержали слово, смясь сказалъ пвецъ.— И если теперь у насъ вкъ Августа, вы конечно заслужили золотую медаль.
— Вы льстите мн, скромно сказалъ Кенелмъ.— Но если я, человкъ сроду не сложившій двухъ римъ, могу съ такою легкостью импровизовать стихи въ современномъ вкус почему бы опытному римачу, какъ вы, не отмахать за одой присстъ томъ-другой въ томъ же род, маскируя заимствованныя красоты слога и придавая еще боле изящества рим частою вставкою стиха неподходящаго подъ размръ, и возноситься все выше въ область прекраснаго становясь все боле непонятнымъ. Сдлайте это, и я общаю вамъ восторженный панегирикъ въ газет Londoner, ибо я самъ его напишу.
— Londonerlх! воскликнулъ пвецъ и гнвно вспыхнуло его лицо.— Londoner мой ожесточенный врагъ.
— Къ сожалнію, вы кажется также мало изучали критическую печать Августова вка какъ мало прониклась муза ваша классическими красотами современнаго стиха. Искусство писателя требуетъ чтобы человкъ поработалъ надъ самихъ собой, искусство быть писателемъ цнимымъ критикой требуетъ чтобы человкъ поработалъ надъ своимъ критикомъ, то-есть былъ его хорошимъ знакомымъ. Въ вкъ Августа клика есть краеугольный камень критики. Если вы принадлежите къ клик — вы Горацій или Тибуллъ. Если вы не имете клика — вы Бавій или Мевій. Londoner, поврьте, никому не врагъ, онъ равно презираетъ всхъ людей. Цль его забавлять свою публику, а этого достигнуть можно только надъ кмъ-нибудь ругаясь, поэтому, чтобы вознаградить за похвалы расточаемыя членамъ своей клики, надо на людей не имющихъ клики сыпать сугубое количество насмшекъ и брани. Бей его, у него нтъ друзей.
— Ахъ, сказалъ пвецъ.— въ словахъ вашихъ, кажется, есть много правды. У меня никогда ни въ одной клик не было друга. Одному Богу извстно съ какимъ упорствомъ, соединенными силами, старались задавить меня люди въ которыхъ я, въ совершенномъ невдніи обычаевъ управляющихъ такъ-называемыми органами общественнаго мннія, надялся во время борьбы встртить участіе и поощреніе. Имъ это долго удавалось. Но теперь я осмливаюсь надяться что начинаю быть побдителемъ. Къ счастію, природа надлила меня сангвиническимъ, веселымъ, упругимъ темпераментомъ. Кто никогда не отчаивается, тотъ рдко терпитъ полную неудачу.
Эта рчь нсколько сбила съ толку Кенелма. Не объявилъ ли ему пвецъ что пора псень для него прошла, что онъ ршился отречься отъ стихотворства. Какой же новый путь къ слав, съ котораго не могли столкнуть его критики, избралъ онъ себ? Кенелмъ принималъ его за члена касой-нибудь торговой денежной фирмы. Несомннно мене трудную, прозаическую, торную дорогу — должно-быть повсть. Въ наше время всякъ пишетъ повсти, и такъ какъ публика читаетъ ихъ по собственному желанію, а стихи читаетъ только когда ей укажутъ на нихъ да разъяснять что ихъ слдуетъ прочесть, то повсти можетъ-быть находятся въ меньшей зависимости отъ произвола кликъ чмъ поэты нашего Августова вка.
Однако Кенелмъ не пускался далеко въ изслдованія по этому вопросу. Мысли его въ эту минуту естественно перенеслись отъ книгъ и критиковъ къ любви и браку.
— Нашъ разговоръ, сказалъ онъ,— уклоняется въ сторону, позвольте мн вернуться къ исходной точк. Вы намреваетесь погрузиться въ миръ семейнаго очага. Мирный очагъ подобенъ спокойной совсти. Дождь не проходитъ чрезъ крышу его, втеръ не потрясаетъ его стнъ. Если вы не сочтете мой вопросъ нескромнымъ, давно ли вы знакомы съ вашею невстой?
— Очень давно.
— И всегда ее любили?
— Всегда, съ дтства ея. Изъ всхъ на свт женщинъ, ей было предназначено быть спутникомъ моей жизни, ангеломъ хранителемъ очищающимъ мою душу. Не знаю что бы сталось со мною еслибъ я всюду не носилъ съ собой мысль о ней. У меня, какъ и у многихъ бродягъ уклоняющихся отъ битаго житейскаго пути, есть въ характер необузданность которая часто связана съ физическимъ здоровьемъ, со вкусомъ къ приключеніямъ, и внутренній жаръ изливающійся въ псню, потому что псня есть голосъ радости. Оглядываясь на прошлое, я долженъ сознаться что слишкомъ часто уклонялся, отъ цлей которыя ставилъ мн разумъ и къ которымъ стремилось сердце, благодаря лживымъ увлеченіямъ и пустымъ причудамъ.
— Вліяніе юпки полагаю, замтилъ Кенелмъ сухо.
— Желалъ бы я по совсти отвтить вамъ: ‘нтъ’, сказалъ пвецъ, сильно красня.— Но отъ худшаго, отъ всего что навсегда преградило бы путь которому я ввряю судьбу свою, это всего что сдлало бы меня недостойнымъ той чистой любви которая, надюсь, ожидаеть меня и увнчаетъ мои грезы счастія, ото всего этого спасла меня улыбка на безгршномъ дтскомъ личик, которая слдила за мною повсюду. Одинъ только разъ я былъ на краю гибели: я безъ содроганія не могу вспомнить этого часа. То было въ Лоскомб.
— Въ Лоскомб!
— Въ искушеніи къ страшному преступленію, мн показалось что я слышу голосъ говорившій: ‘не хорошо, помните о ребенк’. Въ томъ суевріи которое легко принимается за божественное предостереженіе, когда воображеніе болзненно возбуждено, а совсть, хотя на минуту усыпленная, спитъ однако такъ чутко что дуновеніе втерка, паденіе листа можетъ пробудить ее въ ужас, я принялъ тотъ голосъ за голосъ моего ангела-хранителя. Одумавшись посл и сопоставивъ голосъ этотъ со смысломъ тхъ строкъ которыя вы такъ кстати прочли мн на слдующій день, я заключилъ что спасительный голосъ былъ вашъ.
— Сознаюсь въ свой дерзости, извините ее.
Пвецъ схватилъ руку Кенелма, и съ чувствомъ сжалъ ее.
— Извинить! О, когда бы вы знали какъ я долженъ быть вамъ вчно благодаренъ! Внезапный голосъ, раскаяніе и ужасъ пробужденные имъ во мн были усилены рзкими строками которыя на слдующій день Заставили меня удалиться содрогаясь отъ моего. ‘вожделннаго грха’. То былъ поворотный пунктъ въ моей жизни. Съ этого дня необузданный бродяга былъ убитъ во мн. Этимъ я не хочу сказать что во мн умерла любовь къ природ и псн, которая такъ манила бродягу, но ненависть къ порядку въ жизни и привычкахъ и къ серіозному труду — вотъ что было убито. Я уже пересталъ шутить своимъ призваніемъ, и взялся за него какъ за серіозный долгъ. И когда я увидлъ ее, для меня взрощенную и хранимую судьбой, она предстала глазамъ моимъ уже не игривымъ ребенкомъ, въ лиц ея уже теплилась заря женской души. Только два года прошло съ того памятнаго для меня дня. Однако теперь мое положеніе обезпечено. И если еще не упрочена слава моя, то по крайней мр я могу смло сказать любимой женщин: ‘Пришло время когда безъ страха за наше будущее я могу просить тебя быть моею’.
Пвецъ говорилъ съ такимъ жаромъ, съ такою страстью, что Кенелмъ молча далъ ему время оправиться. Онъ съ удовольствіемъ молчалъ въ тишин вечера незамтно переходящаго отъ багрянаго заката къ звздному сумраку, охотно шепталъ яро себя: ‘и для меня тоже наступило время’.
Черезъ нсколько минутъ пвецъ снова заговорилъ бодро и весело:
— Теперь ваша очередь, скажите давно знакомы вы съ предметомъ вашей любви? Судя по нашему прежнему разговору вы должно-быть не долго любили особу, руки которой искали и добились.
Такъ какъ Кенелмъ пока еще не искалъ и не добился руки особы о которой шла рчь и не считалъ нужнымъ вдаваться въ подробности лично его касающіяся, то онъ отвтилъ общимъ замчаніемъ:
— Мн кажется что появленіе въ сердц нашемъ любви подобно наступленію весны: по календарю не разочтешь ея прихода. Она наступаетъ медленно и постепенно, или быстро и внезапно. Но просыпаясь по утру и видя перемну во вншней природ, зелень на деревьяхъ, цвты на лугу, чувствуя тепло, лучи солнца, звуки въ воздух, мы говоримъ: весна пришла.
— Мн нравится ваше сравненіе. И если безполезно спрашивать влюбленнаго давно ли онъ полюбилъ свою возлюбленную, то еще безполезне спросить его хороша ли она. Въ лиц ея онъ не можетъ не видть красоты которую она придала всему вншнему міру.
— Правда, и въ этой мысли столько поэзіи что я вспоминаю наше условіе, я почтилъ васъ двственнымъ обращикомъ моихъ поэтическихъ дарованій съ тмъ чтобы вы мн отплатили обращикомъ вашего опытнаго мастерства въ этомъ искусств Я требую права назначить тему. Пусть это будетъ…
— Бифстекъ?
— Нтъ, довольно вы кололи меня этою пошлою шуткой. Темою должна быть любовь, и еслибы вы могли импровизовать строфу-другую на ту мысль которую сейчасъ выразили, я буду слушать васъ еще съ большимъ вниманіемъ.
— Увы, я не импровизаторъ. Однако отомщу вамъ за ваше прежнее презрніе къ моему искусству, и скажу небольшую вещицу которая иметъ нчто общее съ выбранною вами мыслію: вы не хотли прослушать ее тогда, въ Торъ-Гадгам, и ушли (положивъ, правда, шиллингъ на тарелочку Макса). Это была одна изъ псень сптыхъ мною въ тотъ вечеръ, и она не дурно была принята моими скромными слушателями.
— Мабель Мей, согласись, образецъ красоты?
Не нашелъ ничего въ ней красиваго свтъ.
Согласись что ея безупречны черты.
— Если долженъ отвтить я искренно — нтъ!
— Какъ отрадно мн думать что два моя
Свои прелести скрыла отъ взглядовъ людскихъ,
Что спустиласч съ неба она для меня
И цвтетъ красотою для глазъ лишь моихъ.
Окончивъ эти весьма безыскусственныя строфы, менестрель, всталъ со словами:
— Теперь я долженъ проститься съ вами. Мой путь лежитъ чрезъ луга, а вашъ вроятно по большой дорог?
— Нтъ. Позвольте мн идти съ вами. Не вдалек отсюда находится моя квартира, и ближайшій путь къ ней лугомъ.
Нсколько удивленно и вопросительно глянулъ менестрель на Кенелма. Но чувствуя можетъ-быть что онъ не въ прав допрашивать своего спутника отъ котораго самъ скрылъ свое имя и званіе, пвецъ любезно отвчалъ что имя такого путника онъ только сожалетъ о краткости пути, и пошелъ быстрымъ шагомъ. Сумерки уже сгустились, наступила ясная, звздная лтняя ночь, ничто не нарушало тишины полей. Оба эти человка, идя рядомъ, чувствовали себя на высот счастья, а счастье, какъ вино, на различные организмы дйствуетъ различно. Въ одномъ оно болтливо, нсколько хвастливо, горячо, чувственно, воспріимчиво ко впечатлніямъ вншней народы, какъ Эолова арфа къ дуновенью втра, въ другомъ оно сосредоточенно, скромно, угрюмо, задумчиво, доступно, правда, вліяніямъ вншней природы, но не придаетъ цны имъ, разв тамъ гд они изъ области чувственной переходятъ въ умственную и гд душа человка обращается къ бездушной природ съ своими вопросами и возраженіями.
Пвецъ овладлъ разговоромъ и совершенно плнилъ свое слушателя. Было столько истиннаго краснорчія въ его глазахъ, въ самомъ звук голоса, что описаніе мое также не можетъ дать о немъ понятіе какъ рчь оратора пересказанная хотя бы и слово въ слово разкащикомъ передаетъ понятіе о томъ что принадлежитъ исключительно живому слову оратора.
Не ршаясь передавать рчи этого необыкновеннаго странника, я скажу только что тема ихъ была такая на которую вс почти могутъ быть краснорчивы: онъ говорилъ о себ самомъ, онъ говорилъ о стремленіи къ извстности, о разныхъ препятствіяхъ связанныхъ съ низкимъ происхожденіемъ, со скудными средствами, о внезапно представившейся цли для его честолюбія еще въ дтств, благодаря милостямъ одного богатаго человка который сказалъ: ‘Это ребенокъ даровитый, я дамъ ему образованіе, когда-нибудь онъ уплатить міру долгъ свой мн.’ Онъ говорилъ о томъ какъ страстно принялся онъ за науку, какъ усердно занимался ею и какъ печально прервалъ ученіе въ ранней юности. Причины онъ не объяснялъ, но распространился о борьб съ нуждой за себя и за тхъ кому долженъ былъ служить опорой, какъ въ этой борьб онъ принужденъ былъ отвлекать трудъ и энергію отъ систематическаго преслдованія той цли которую онъ когда-то поставилъ, нужда въ деньгахъ была слишкомъ чувствительна, и нельзя было пренебречь ею ради грезъ славы.
— Но даже, воскликнулъ онъ съ жаромъ,— даже таки торопливыя и незрлыя проявленія того что во мн было, вх виду обстоятельствъ стснявшихъ мои способности, должны были бы заслужить похвалу и поощреніе отъ людей выдающихъ себя за судей и знатоковъ дла. Какъ много лучше сталъ бы я работать еслибъ было такъ! Какъ малая похвала согрваетъ все что есть въ человк лучшаго, и какъ улыбка незаслуженнаго презрнія обдаетъ его холодомъ и подавляетъ его рвеніе! Однако я пробилъ себ дорогу къ тому что въ то время было для меня самымъ существеннымъ: я обезпечилъ кусокъ хлба тмъ кого я любилъ, въ праздничные дни моихъ псенъ и скитаній, я испытывая радости которыя вознаграждали меня за все остальное, и желаніе славы, разъ зародившись въ дтств и вскормленное въ юности, умираетъ только въ могил. Ноги и копыта могутъ потоптать его цвтъ, и листъ, и стебель, но корень слишкомъ глубоко сокрытъ подъ поверхностью, и изъ году въ годъ стебель, цвтъ и листъ обновляются. Отъ насъ можетъ быть отнята наша земная любовь, мы утшаемся мыслью что возлюбленная соединится съ нами снова въ лучшей жизни. Но если тотъ кто полюбилъ славу ее въ этой жизни, что можетъ его утшить?
— Не говорили ли вы недавно что для славы нтъ могилы?
— Правда, но если мы не достигаемъ славы прежде чмъ ляжемъ въ могилу, то какая же намъ радость? Любовь возносится въ небо, куда сами мы надемся вознестись, слава же останется на земл, на которую мы уже не возвратимся. Потому-то желаніе славы такъ и упорно что земля ея родина, и потому-то такъ горько сожалніе о ней для дтей земли. Но теперь я пріобрту ее, она уже въ моихъ рукахъ.
Этимъ временемъ путники подошли къ ручью прямо противъ деревяннаго моста ведущаго въ Кромвель-Лоджъ.
Тутъ пвецъ остановился, и Кенелмъ не безъ нкотораго волненія въ голос сказалъ:
— Не пора ли намъ назваться другъ другу? Я не имю никакой причины доле скрывать свое имя — въ сущности и прежде я не имлъ на это причины — такъ, одна причуда, Кенелмъ Чиллингли единственный сынъ сэръ-Питера изъ Эксмондгама.
— Отецъ вашъ можетъ порадоваться что иметъ такого умнаго сына, сказалъ менестрель съ обычною своею любезностью.— Вы уже достаточно отъ меня слышали чтобы знать что мое рожденіе и положеніе въ свт гораздо скромне вашего, но если вамъ случилось постить въ ныншнемъ году выставку Королевской Академіи,— А! понимаю это движеніе — вы могли узнать одну картину которой видли первый эскизъ. Двушка съ цвточнымъ мячикомъ. Одна изъ трехъ картинъ къ которымъ Londoner отнесся особенно сурово, но которая вопреки этому могущественному врагу обезпечиваетъ состояніе и общаетъ славу бродячему пвцу, имя котораго, еслибы картина заставила васъ о немъ справиться, оказалось бы Валтеръ Мельвиль. Въ будущемъ январ, благодаря этой картин, я надюсь прибавить къ нему: членъ Королевской Академіи. Публика заставитъ ее принять меня, вопреки газет! Васъ вроятно ожидаютъ какъ дорогаго гостя въ одной изъ тхъ боле пышныхъ виллъ которыхъ огни намъ видятся издали. Я же иду въ весьма скромный коттеджъ гд надюсь навсегда поселиться. Теперь я тамъ только на короткое время, но позвольте мн имть удовольствіе принять васъ тамъ предъ моимъ отъздомъ. Коттеджъ этотъ называется Грасмиръ.

ГЛАВА VI.

Пвецъ, на прощаніе, крпко пожалъ руку спутника, которому совтовалъ пристроиться, и не замтилъ какъ холодна была эта рука въ его искреннемъ пожатіи. Легкимъ шагомъ ступилъ онъ за мостъ предшествуемый Максомъ, и весело, съ того края, долетлъ до слуха Кенелма, въ безмолвіи сіяющей ночи, стихъ неоконченной любовной псни:
И поетъ онъ, поетъ, беззаботно поетъ,
Идетъ рыцарь Ниротейнъ, внизъ дорогой идетъ,
И собаки его впереди.
Неоконченная любовная псня — отчего неоконченная? Это ‘отчего’ Кенелму не дано было разгадать. Эта псня передавала въ поэтической форм прелестнйшую въ свт волшебную сказку которую особенно любила Лили, Левъ общалъ ей изложить эту сказку въ стихахъ, но окончить ихъ не иначе какъ въ ея присутствіи и съ ея одобреніемъ.

ГЛАВА VII

Если я не ршился передать на бумаг слова краснорчиваго искателя славы, а слава — дитя земли, еще мене осмлюсь я поврить бумаг все что происходило въ молчаливомъ сердц искателя любви — любовь дитя небесъ.
Съ того часа какъ Кенелмъ Чиллингли разстался съ Вальтеромъ Мельвилемъ, до поздняго утра слдующаго дня, лтнее веселіе вншней природы, которая по временамъ и часто обманчиво предлагаетъ душ человка вопросы и отвты ей самой, бездушной, принадлежащіе, разсяло мрачность его опасеній.
Нтъ сомннія, Валтерь Мельвиль никто иной какъ возлюбленный покровитель Лили, нтъ сомннія, она та невста которую возрастила и сохранила для него судьба. Но, въ этомъ вопрос, ршающій голосъ принадлежалъ самой Лили. Оставалось еще узнать обманулся ли Кенелмъ въ той надежд которая со времени ихъ послдняго прощанія сдлала для него міръ столь прекраснымъ. Во всякомъ случа, какъ относительно ея самой такъ и своего соперника, онъ обязанъ заявить права свои на ея выборъ. И чмъ боле онъ припоминалъ все что говорила ему Лиди о своемъ покровител, такъ открыто, такъ искренно высказывая свою привязанность и благодарность, тмъ убдительне разсудокъ опровергалъ его опасенія нашептывая: ‘такъ могъ бы ребенокъ говорить о родител, но не такъ двушка говоритъ о любимомъ человк, она едва ршается хвалить его’.
Словомъ, когда, незадолго предъ полуднемъ, Кенелмъ перешелъ мостъ и снова ступилъ на волшебную землю Грасмира, въ немъ не было унынія, онъ шелъ бодро.
Въ отвтъ на его вопросы, служанка отворившая ему дверь ‘сказала что ни мистера Мельвиль, ни миссъ Мордантъ нтъ дома, они только-что вмст ушли гулять. Онъ ужь готовъ было уйти когда мистрисъ Камеронъ вошла въ залу и скоре жестомъ чмъ словомъ пригласила его войти. Кенелмъ вошелъ вслдъ за нею въ гостиную и услся подл нея. Онъ было хотлъ заговорить, но она прервала его, звукъ ея голоса совершенно утратилъ свою обычную томность и былъ такъ рзокъ и пронзителенъ что походилъ на крикъ смятенія.
— Я только-что собиралась идти къ вамъ. Къ счастью, вы нашли меня одну, а на разговоръ много времени не потребуется. Но прежде всего скажите мн видли ли вы вашихъ родителей, вы просили ихъ позволенія жениться на такой двушк какую я описала вамъ, скажите мн, о, скажите что они не дали вамъ своего согласія?
— Напротивъ, я явился съ ихъ полнымъ разршеніемъ просить руки вашей племянницы.
Мистрисъ Камеронъ откинулась на спинку креселъ и начала качаться взадъ и впередъ какъ человкъ испытывающій сильную боль.
— Я этого боялась. Валтеръ говорилъ что встртилъ васъ вчера вечеромъ, что вы, какъ и онъ, помышляете жениться. Вы, конечно, когда узнали его имя, должны были понять кого онъ иметъ въ виду. Къ счастью, онъ не могъ угадать выборъ сдланный вами подъ вліяніемъ слпой юношеской фантазіи.
— Любезнйшая мистрисъ Камеронъ, сказалъ Кенелмъ очень кротко, но очень твердо,— вамъ извстно было съ какою цлью я оставилъ Мольсвикъ нсколько дней тому назадъ, и мн кажется что вы могли бы предугадать мое намреніе, которое провело меня теперь такъ рано въ вашъ домъ. Я пришелъ сказать покровителю массъ Мордантъ: Я прошу у васъ руки ввренной вамъ двушки. Если вы тоже ищете ея руки, то у меня очень благородный соперникъ. Для обоихъ васъ всякія соображенія о личномъ счасть ничто въ сравненіи съ ея счастьемъ. Пусть она выбираетъ между нами.
— Невозможно! воскликнула мистрисъ Камеронъ,— невозможно! Вы не знаете что говорите, не знаете, не догадываетесь какъ священны права Валтера Мельвиля на все чмъ можетъ воздать ему сирота которой онъ былъ покровителемъ съ самаго ея рожденія. Она не иметъ права предпочесть другаго, сердце ея такъ полно благодарности что не можетъ допустить такого предпочтенія. Еслибъ ей предоставленъ былъ выборъ между имъ и вами, она выбрала бы его. Я могу торжественно уврить васъ въ этомъ. Не подвергайте же ее мукамъ подобнаго выбора. Предположите, если хотите, что вы плнили ея воображеніе и что вы теперь откроете ей свою любовь, и сдлаете предложеніе, она тмъ не мене отклонитъ, обязана отклонить ваше предложеніе, и вы только омрачите ея счастье съ Мельвилемъ. Будьте великодушны. Побдите свое влеченіе, оно не можетъ не бытъ преходящимъ. Не говорите ни съ нею, ни съ мистеромъ Мельвилемъ о желаніи которое исполниться не можетъ. Уйдите отсюда молча и не медля.
Слова и пріемы блдной умоляющей женщины навяла смутный страхъ на сердце ея слушателя. Тмъ не мене онъ отвчалъ ршительно:
— Я не могу васъ послушаться. Мн кажется честь велитъ мн доказать вашей племянниц что если я ошибся въ ея чувств ко мн, я не желаю чтобъ она усомнилась въ искренности моего чувства, и едва ли честне будетъ относительно моего достойнаго соперника подвергнуть опасности его будущее счастіе еслибъ онъ въ послдствіи узналъ что жена егь была бы счастливе съ другимъ. Къ чему эта таинственная боязливость? Если — и вы повидимому говорите это съ такимъ убжденіемъ — нтъ сомннія что племянница ваша изберетъ другаго, по первому слову ея я удалюсь, и вы никогда больше не увидите меня. Но это слово должно быть сказано ею, и если вы мн не позволите испросить его въ вашемъ дом, то я попытаюсь теперь же отыскать ее на прогулк съ мистеромъ Мельвилемъ, и еслибъ онъ отказалъ мн въ прав переговорить съ нею наедин, то что я имю сказать можетъ быть сказано и въ его присутствіи. О, неужели въ васъ нтъ жалости ко мн? Зачмъ безполезно мучить мое сердце? Если я долженъ перенести худшее, то дайте мн узнать худшее.
— Узнайте же отъ меня, заговорила мистрисъ Камеронъ голосомъ неестественно спокойнымъ, съ лицомъ напряженно сдержаннымъ.— Исторгнутую вами тайну я ввряю вашей чести, на которую вы такъ хвастливо ссылаетесь чтобы подвергнуть опасности счастье дома въ который я не должна была бы впускать васъ. У одной честной четы, скромной и по положенію и по средствамъ, былъ единственный сынъ, съ ранняго дтства выказавшій такія замчательныя дарованія что обратилъ на себя вниманіе человка богатаго, чрезвычайно добросердечнаго, образованнаго, на котораго работалъ его отецъ. Этотъ человкъ помстилъ мальчика на свой счетъ въ одну изъ первоклассныхъ коммерческихъ школъ, намреваясь со временемъ принять его въ свою фирму и тмъ обезпечить его состояніе. Этотъ богатый человкъ стоялъ во глав извстнаго банка, но слабое здоровье, вкусы совершенно чуждые коммерческому длу, побудили его отказаться отъ всякаго дятельнаго участіе въ фирм управленіе которой онъ вврилъ обожаемому сыну. Между тмъ дарованія его protg отданнаго имъ въ школу обратились съ такою страстью къ искусству, и такъ мало соотвтствовали коммерціи, а первые его опыты кистью показанные знатокамъ общали въ будущемъ, по ихъ словамъ, такое совершенство, что покровитель измнилъ свое первоначальное намреніе, помстилъ его ученикомъ въ мастерскую замчательнаго французскаго художника, а потомъ послалъ его усовершенствовать вкусъ свой изученіемъ лучшихъ произведеній италіянской и фламандской школы. Онъ былъ еще за границей когда — здсь мистрисъ Камеронъ остановилась, съ замтнымъ усиліемъ удержала рыданіе и шепотомъ, сквозь стиснутые зубы, продолжала:— когда громовой ударъ разразился надъ домомъ его покровителя, раззоривъ его и опозоривъ его имя. Сынъ безъ вдома отца увлекся спекуляціями, которыя оказались очень неудачными, взявшись тотчасъ за дло легко можно было бы вернуть потери, но къ несчастію онъ выбралъ не тотъ путь который привелъ бы его къ успху, а пустился на новый рискъ. Распространяться нечего. Въ одинъ прекрасный день свтъ пораженъ былъ извстіемъ что фирма, славящаяся своимъ предполагаемымъ богатствомъ и прочностью, обанкротилась. Безчестность была усмотрна, была доказана,— не въ отц,— произведенное слдствіе порицая его, правда, за небрежность не уличало въ обман,— но онъ остался все-таки же нищимъ, безъ всякихъ средствъ. А сынъ, сынъ, идолъ отца, былъ уведенъ со скамьи подсудимыхъ преступникомъ приговореннымъ къ каторг. Избгъ онъ ее…. но какъ — вы догадываетесь, что кром смерти, могло спасти его? Смерти отъ его собственной доступной руки.
Взволнованный едва ли не столько же сколько сама мистрисъ Камеронъ, Кенелмъ закрылъ одною рукою свое склоненное лицо, протянувъ другую чтобы пожать ея руку, но она не взяла его руки.
Дурное предзнаменованіе. Опятъ предъ его глазами встала сдая башня, опять въ ушахъ его зазвучала трагически повсть о Флетвудахъ. Недосказанное держало молодаго человка въ какомъ-то заколдованномъ молчаніи. Мистрисъ Камеронъ продолжала:
— Я сказала что отецъ сдлался нищимъ, онъ умеръ медленно въ постели. Одинъ только врный другъ не покинулъ этой постели: юноша котораго талантъ поддержало его богатство. Онъ вернулся изъ чужихъ краевъ съ небольшою суммой денегъ сбереженныхъ имъ посл продажи кое-какихъ картинъ и рисунковъ сдланныхъ имъ во Флоренціи. Эти деньги дали кровъ старику и двумъ безпомощнымъ убитымъ женщинамъ, нищимъ какъ и онъ, его дочери и вдов его сына. Когда эти деньги вышли молодой человкъ спустился съ высоты своего призванія, нашелъ какимъ-то образомъ практическія занятія, какъ ни чужды были они его наклонностямъ, и три существа которыхъ онъ содержалъ своими трудами никогда не нуждались ни въ кров, ни въ пищ. Чрезъ нсколько недль посл ужасной смерти мужа, молодая вдова (она еще и году не была замужемъ) родила ребенка-дочь. Она не перенесла родовъ и вскор скончалась. Этотъ новый ударъ порвалъ слабую нить жизни бднаго отца. Обоихъ хоронили въ одинъ день. Предъ смертью оба просили объ одномъ и томъ же двоихъ близкихъ имъ, сестру преступника и юнаго благодтеля старика. Вотъ ихъ просьба: чтобы новорожденнаго ребенка воспитывали въ совершенномъ невдніи о ея рожденіи и преступленіи и позор ея отца. Она не должна была просить милостыни у богатыхъ и знатныхъ родственниковъ, которые не удостоили даже словомъ участія безвиннаго отца и жену преступника. Это общаніе исполнялось до сей минуты. Я дочь раззорившагося богача. Имя которое я ношу, имя данное моей племянниц, не принадлежитъ намъ: только родственныя связи далекаго времени даютъ намъ право на него. Я не вышла замужъ. Я была помолвлена за представителя извстной фамиліи который долженъ былъ получить за мною блестящее приданое, день свадьбы былъ уже назначенъ когда разразился громъ. Я съ тхъ поръ никогда уже не видала своего жениха. Онъ ухалъ за границу и тамъ умеръ. Кажется онъ любилъ меня, онъ зналъ что я его люблю. Кто можетъ осуждать его за то что онъ меня бросилъ? Кто могъ бы жениться на сестр преступника? Кто захочетъ жениться на дочери преступника? Кто, кром одного человка? Того человка который знаетъ тайну и хранитъ ее, того человка который, мало заботясь о другихъ сторонахъ воспитанія, вкоренилъ въ ребенк такую любовь къ правд, такое чуткое чувство чести что узнай она позоръ омрачившій ея рожденіе она умерла бы отъ муки.
— Но разв на свт есть только одинъ человкъ, вскричалъ Кенелмъ внезапно поднимая голову, до тхъ поръ склоненную, съ гордостью несвойственною обыкновенно его кроткому лицу:— Разв одинъ только человкъ на свт не счелъ бы двушку у ногъ которой онъ желаетъ сказать: ‘будьте владычицей моей жизни’ выше всхъ грховъ совершенныхъ до ея рожденія? Разв одинъ только человкъ на свт думаетъ что любовь къ правд и чувство чести высшія добродтели для мущины и женщины, хотя бы отцы ихъ были пираты, столь же безпощадные какъ отцы норманскихъ королей, или обманщики столь же безсовстные въ длахъ своего интереса, какъ внчанные представители знаменитыхъ родовъ Цезарей, Бурбоновъ, Тюдоровъ, Стюартовъ? Благородство, какъ геній, прирожденны. Какъ, одинъ только человкъ способенъ сохранить ея тайну, сохранить тайну которая могла бы смутить сердце содрогающееся предъ стыдомъ! Мы, Чиллингли, родъ темный, ничмъ не прославившійся, но боле тысячи лтъ мы были англійскими джентльменами. Хранить ея тайну, чтобы не причинить ей страданій? Еслибъ я всю жизнь провелъ съ нею въ Камчатк, то и тамъ ея тайна была бы, даже для собственныхъ глазъ моихъ, ‘непроницаемо одта уваженіемъ и любовью’.
Этотъ взрывъ страсти показался мистриссъ Камеронъ безсмысленною декламаціей, продуктомъ горячей головы неопытнаго юноши, и оставляя его безъ всякаго вниманія, подобно великому юристу отвергающему какъ вздоръ цвтистое краснорчіе своего младшаго собрата, краснорчіе въ которомъ когда-то съ наслажденіемъ упражнялся самъ великій юристъ, или подобно женщин пережившей уже романтическую пору и считающей однимъ пустословіемъ какое-нибудь романтическое чувство сводящее съ ума ея молодую дочку, мистрисъ Камеронъ сказала просто:
— Все это пустыя рчи, мистеръ Чиллингли, обратимся къ сущности вопроса. Посл всего что я сказала удерживаете ли вы намреніе длать предложеніе моей племянниц?
— Удерживаю.
— Какъ! воскликнула она съ негодованіемъ, и съ великодушнымъ негодованіемъ, — какъ, даже еслибы вамъ удалось получить согласіе вашихъ родителей на бракъ съ дочерью человка приговореннаго къ каторг, или вопреки обязанностямъ сына относительно его родителей скрыть отъ нихъ этотъ фактъ, можете-ли вы, находясь въ такомъ положеніи что сплетни будутъ заниматься вопросомъ о томъ кто и что такое будущая леди Чиллингли, можете ли вы думать что истина не будетъ наконецъ открыта? Неужели вы, человкъ совершенно посторонній, котораго мы знаемъ только нсколько недль, неужели вы имете право сказать Валтеру Мельвилю: ‘Откажитесь для меня отъ вашей единственной награды за великодушныя жертвы, за неизмнную преданность, за бдительную нжность столькихъ терпливыхъ годовъ’.
— Я думаю, сударыня, воскликнулъ Кенелмъ боле изумленный и пораженный въ сердц этимъ воззваніемъ нежели предшедшими открытіями.— Я думаю что когда мы въ послдній разъ видлись, когда я открылъ вамъ мою любовь къ вашей племянниц, когда вы одобрили мое намреніе отправиться домой и испросить согласіе моего отца, я думаю тогда было время сказать: ‘Нтъ, васъ предупредилъ уже другой, имющій на ея руку большія и несомннныя права’.
— Богъ свидтель что я не знала тогда, не подозрвала даже чтобы Валтеръ Мельвиль мечталъ жениться на двочк выросшей на его глазахъ. Вы не можете не признать что я старалась разстроить ваше намреніе, я не могла сдлать ничего больше не разказавъ тайну рожденія Лиди, а на это можно было ршаться только въ крайности. Но я надялась что отецъ вашъ не согласится на вашъ бракъ, что его отказъ прекратитъ дальнйшее ваше знакомство съ Лиди, и открывать ея тайну не будетъ надобности. Только посл вашего отъзда, два дня тому назадъ, я получила отъ Валтера Мельвиля письмо раскрывшее мн то о чемъ я никогда прежде не догадывалась. Вотъ это письмо, прочтите его, и тогда скажите ршитесь ли вы стать соперникомъ съ тмъ….
Она не договорила, ослабвъ отъ напряженія, подала ему письмо а стала слдить острымъ, серіознымъ и жаднымъ взглядомъ за выраженіемъ его лица пока онъ читалъ.

‘— — Стритъ, Блумсбери.

‘Дорогой другъ мой,— радость и торжество! Картина моя окончена, картина надъ которою я столько мсяцевъ работалъ день и ночь запершись въ своей мастерской, не видя даже мелькомъ зелени полей, скрывая свой адресъ это всхъ, даже отъ васъ, чтобы не имть искушенія прервать работу. Картина окончена и уже продана, угадайте за какую цну? За тысячу пятьсотъ гиней, да еще продавцу картинъ! Подумайте объ этомъ! Онъ повезетъ ее по стран, будетъ выставлять. Помните три мои маленькіе ландшафта которые два года тому назадъ я бы съ радостью продалъ за десять фунтовъ еслибъ и Лили, и вы не уговаривали меня не длать этого. Мой другъ и бывшій патронъ, нмецкій негоціантъ въ Лоскомб, зашелъ ко мн вчера и предлагалъ покрыть все ихъ полотно гинеями въ три ряда. Можете себ представить какъ я былъ счастливъ уговоривъ его принять ихъ въ подарокъ. Какой шагъ впередъ въ жизни человка когда онъ въ состояніи сказать: ‘дарю!’ Наконецъ-то, наконецъ я занялъ положеніе оправдавшее надежду которая въ теченіи восемнадцати лтъ была моимъ утшеніемъ и поддержкой, была солнечнымъ лучомъ не перестававшимъ свтить въ темнот когда судьба моя всего боле омрачалась, была музыкой возносившею меня въ вышину подобно псн жаворонка въ то время когда въ голосахъ людей я слышалъ лишь смхъ и презрніе. Помните ли вы ту ночь когда мать Лили умоляла васъ воспитать ея ребенка въ невдніи о его родств, даже не сообщатъ безрадостнымъ и негодующимъ родственникамъ о рожденіи этого ребенка? Помните ли вы какъ жалобно и въ то же время гордо она, столь благородная по рожденію, блестящая воспитанію, сжимала мою руку когда я попробовалъ возражать говоря что ея родственники не будутъ осуждать ребенка за преступленія отца,— она самая гордая женщина какую я зналъ, чью улыбку въ рдкія минуты я узнаю въ Лили, подняла съ подушки голову и проговорила съ усиліемъ:
‘— Я умираю, послднія слова умирающихъ — приказаніе. Я приказываю вамъ заботиться чтобы судьба моего ребенка и была судьбой дочери преступника перенесенной въ благородный домъ. Для ея счастья жребій ея долженъ быть смиренный,— чмъ смиренне будетъ кровъ подъ которымъ будетъ жить она, чмъ скромне будетъ званіе ея будущаго мука, тмъ лучше.
‘Съ того часа я принялъ ршеніе не отдавать никому своей руки и сердца чтобы когда подрастетъ внучка моего благодтеля и станетъ женщиной, сказать ей: ‘происхожденіе мое очень скромно, однако твоя мать выдала бы тебя за меня’. Теперь ребенокъ ввренный вашимъ попеченіямъ станетъ женщиной, и я теперь настолько уже обезпечилъ свое состояніе что не борьбу и не бдность могу предложить ей раздлить со мною. Я сознаю что не будь ея судьба столь исключительна, подобная надежда съ моей стороны была бы черезчуръ смлою, сознаю что я не боле какъ созданіе милостей ея дда, кому я обязанъ всмъ чмъ могу сдлаться, сознаю несходство вашихъ лтъ, сознаю многія мои прошедшія заблужденія и настоящія ошибки. Но предъ велніями судьбы подобныя соображенія не имютъ цны. Я могу быть для нея самымъ подходящимъ мужемъ. Гд можно найти ли нея другаго мужа кто удовлетворилъ бы тмъ условіямъ которыя тяготятъ ваше чувство чести, дорогой и уважаемый другъ, больше чмъ тяготятъ меня? Допуская что вы, ея ближайшая и наиболе отвтственная родственница, не презираете меня за мою смлость, я не встрчаю другихъ препятствій. Дтская привязанность Лили ко мн глубока и сильна, и можетъ превратиться въ любовь женщины, къ счастію также она не получила стереотипнаго пустаго пасіонскаго воспитанія и не пріобрла условной свтскости, но была воспитана, подобно мн, подъ свободнымъ вліяніемъ природы, она не мечтаетъ о великолпныхъ чертогахъ и дворцахъ кром тхъ что мы строимъ въ волшебной стран, она научена понимать и длитъ мечты которыя важне книжнаго ученія для тхъ что посвящаютъ себя искусству и пснямъ. Дня черезъ два, можетъ-быть на другой день посл того какъ вы получите это письмо, я буду въ состояніи вырваться изъ Лондона, и вроятно пшкомъ приду какъ бывало. Какъ я жажду снова взглянуть на кусты живыхъ изгородей, на зелень полей, переливы солнца въ рк, и что еще краше, на тонкія струйки нашего журчащаго ручейка! А пока я прошу васъ, дражайшій, добрйшій и наиболе чтимый изъ немногихъ друзей какихъ я пріобрлъ въ жизни, хорошенько обсудить цль этого письма. Если вы, родившаяся въ кругу общества безконечно выше моего, найдете что съ моей стороны непростительная смлость искать руки внучки моего благодтеля, то скажите это откровенно, и я буду также благодаренъ за вашу дружбу какъ и за доброту вашу ко мн когда я впервые обдалъ въ палатахъ вашего батюшки. Молодой, впечатлительный и застнчивый, я чувствовалъ тогда что его высокіе гости удивлялись какимъ образомъ я былъ приглашенъ къ одному съ ними столу. Въ то время вы, предметъ общаго вниманія и восхищенія, вы почувствовали состраданіе къ простому невоспитанному мальчику, вы оставили тхъ которые представлялись мн тогда подобными богамъ и богинямъ языческаго пантеона, подошли и сли около protg вашего отца и ободряя шептали ему такія слова посл которыхъ самолюбивый мальчикъ пошелъ домой съ облегченнымъ сердцемъ говоря про себя: ‘придетъ время’. А что значило для самолюбиваго мальчика считавшаго себя отверженнымъ богами и богинями пантеона идти домой съ облегченнымъ сердцемъ шепча ‘придетъ время’, сомнваюсь можете ли даже вы отгадать.
‘Но если вы будете также добры къ самонадянному человку какъ были добры къ ничтожному мальчику, и окажете: Пусть сбудутся мечты и довершится цль вашей жизни! примите отъ меня какъ отъ ближайшей родственницы послднюю отрасль фамиліи вашего благодтеля,— тогда я ршусь разъяснить вамъ это. Вы замнили мать ребенку вашей сестры, будьте теперь ея руководительницей, приготовьте ея умъ и сердце къ предстоящей перемн въ отношеніяхъ между мною и ею. Когда я видлъ ее послдній разъ полгода тому назадъ, она была такъ ребячески игрива что мн почти казалось что я согршу противъ уваженія къ дтскому возрасту если неожиданно скажу ей: вы женщина, и я люблю васъ не какъ ребенка, а какъ женщину. Между тмъ время не дозволяетъ мн длать медленный, заботливый и постепенный переходъ отъ отношеній дружескихъ къ отношеніямъ возлюбленнаго. Теперь я понимаю что сказалъ мн однажды великій мастеръ моего искусства: ‘карьера это судьба’. Отъ одного изъ тхъ князей торговли которые нынче въ Манчестер, какъ и былыя времена въ Гену и Венеціи, царятъ надъ двумя цивилизаторами міра, для неразумнаго глаза не совмстныхъ, надъ искусствомъ и промышленностью, я получилъ заказъ написать картину на сюжетъ поразившій его мечты, сюжетъ этотъ побуждаетъ меня отправиться какъ можно скоре на берега Рейна. Мн необходимо посмотрлъ на тамошнюю зелень во всемъ великолпіи лтнихъ цвтовъ. Я могу пробыть въ Грасмир лишь нсколько дней, но прежде чмъ уйти оттуда, мн необходимо узнать буду я работать для Лили или нтъ. Отъ отвта на этотъ вопросъ зависитъ все. Если не работать для нея, я не буду видть великолпія лта, не буду надяться на успхъ искусства, я откажусь отъ заказа. Если же она скажетъ: да, ты работаешь для меня, тогда она станетъ моею судьбой. Она обезпечитъ мою карьеру. Я говорю какъ артистъ, кто не артистъ, тотъ не можетъ понять какъ въ критическія минуты его карьеры какъ артиста и его жизни какъ человка важны даже ли нравственнаго бытія его успхъ или неудача одного произведенія. Буду говорить теперь только какъ человкъ. Въ послдніе шесть мсяцевъ любовь моя къ Лили стала такова что если она и откажетъ мн, я все-таки буду продолжать служить искусству, добиваться славы, но уже какъ старикъ. Юность жизни тогда оставитъ меня.
‘Какъ человкъ я говорю: вс мои мечты о счастіи, помимо искусства и славы, сосредоточены въ одномъ вопрос: ‘будетъ Лили моей женой или нтъ?’

‘Вамъ преданный
‘B. M.’

Кенелмъ возвратилъ письмо не сказавъ ни слова.
Раздраженная его молчаніемъ, мистрисъ Камеронъ воскликнула:
— Теперь, сэръ, что вы скажете? Вы знаете Лили не боле какъ недль пять. Что значатъ лихорадочныя мечты пяти недль въ сравненіи съ полною преданности жизнью подобнаго человка! Достанетъ ли у васъ смлости повторить: ‘я настаиваю’?
Кенелмъ спокойно махнулъ рукой, какъ бы отмахивая всякую возможность упрека или оскорбленія, и сказалъ устремляя мягкій задумчивый взглядъ на тревожныя черты тетки Лили:
— Этотъ человкъ достойне ея чмъ я. Онъ проситъ васъ въ своемъ письм приготовить вашу племянницу къ перемн въ отношеніяхъ его къ ней, что боится сдлать самъ слишкомъ неожиданно. Сдлали ли вы это?
— Да, въ тотъ же вечеръ какъ получила письмо.
— И… вы колеблетесь, скажите правду, умоляю васъ. И она….
— Она, отвчала мистрись Камеронъ, чувструя невольную необходимость повиноваться такому молящему голосу,— она казалось была сперва поражена и прошептала: ‘Это сонъ, не можетъ быть чтобъ это была правда, не можетъ быть! Я жена Льва, я, я! Я его судьба! Во мн его счастіе!’ Потомъ она разсмялась своимъ милымъ дтскимъ смхомъ, и обнявъ меня проговорила: ‘Вы шутите, тетя, онъ не могъ писать этого!’ Я показала ей эту часть его письма, когда она сама убдилась лицо ея сдлалось очень серіозно, больше похоже на лицо женщины чмъ я когда-нибудь видла, помолчавъ она воскликнула со страстью: ‘Можете ли вы думать, могу ли я сама думать, что я такъ дурна, такъ неблагодарна чтобы сомнваться что я должна отвчать когда Левъ спроситъ меня захочу ли я сказать или сдлать что-нибудь для его счастья? Еслибы такое сомнніе было въ моемъ сердц, я бы вырвала его!’ О, мистеръ Чиллингли, она не могла бы быть счастлива съ другимъ зная что испортила жизнь тому кому она такъ много обязана, хотя она никогда не увядать насколько больше обязана ему!— Кенелмъ не возражалъ на это замчаніе, тогда она продолжала:— Я буду съ вами вполн откровенна, мистеръ Чиллингли. Я не была довольна обращеніемъ и взглядами Лили на слдующее утро, то-есть вчера. Я боялась что въ ум ея могла происходить борьба при мысли о васъ. И когда Валтеръ, придя сюда вечеромъ, заговорилъ о васъ, сказалъ что встрчалъ васъ прежде въ своихъ сельскихъ прогулкахъ, но узналъ ваше имя только вчера разставаясь съ вами и мосту у Кромвель-Лоджа, я замтила что Лили поблднла и вскор ушла въ свою комнату. Боясь что свиданіе съ вами, хотя и не измнитъ ея ршенія, но можетъ уменьшить ея счастіе съ тмъ кого одного она можетъ и должна выбрать, я ршила отправиться сегодня утромъ къ вамъ и обратиться къ вашему уму и сердцу, какъ обращалась теперь, повидимому, напрасно. Тш! я слышу его голосъ.
Мельвиль вошелъ въ комнату подъ руку съ Лили. Красивое лицо художника сіяло неизъяснимою радостью. Оставивъ Лили онъ какъ бы однимъ прыжкомъ очутился около Кенелма и съ чувствомъ пожалъ его руку говоря:
— Я узналъ что вы уже прежде были дорогимъ гостемъ въ этомъ дом. Пусть это всегда будетъ такъ, говорю вамъ это отъ своего имени и (я ручаюсь за нее) отъ имени моей прекрасной невсты, которой кажется нтъ надобности представлять васъ.
Лили приблизилась и очень спокойно протянула руку. Кенелмъ скоре дотронулся нежели пожалъ ее. Его сильная рука дрожала какъ листъ. Однако онъ ршился взглянуть не ея лицо. Вся краска сбжала съ него, но выраженіе показалось ему удивительно, жестоко покойнымъ.
— Ваша невста, ваша будущая жена! сказалъ онъ художнику преодолвъ свое волненіе при одномъ взгляд на ея спокойное лицо.— желаю вамъ счастія, всякаго счастія для васъ, миссъ Мордантъ. Вы сдлали благородный выборъ.
Онъ оглянулся кругомъ ища свою шляпу, она лежала у ногъ его, но онъ не замтилъ этого, глаза его блуждали по сторонамъ ничего не видя какъ глаза лунатика.
Мистрисъ Камеронъ подняла шляпу и подала ему.
— Благодарю васъ, сказалъ онъ кротко, потомъ съ улыбкой отчасти любезною, отчасти горькою, добавилъ:— мн многое есть за что благодарить васъ, мистрисъ Камеронъ.
— Но разв вы ужь уходите, когда я только-что пришелъ? Подождите! Мистрисъ Камеронъ говорила мн что вы живете у моего стараго друга Джонса. Побудьте у васъ денька два, у насъ найдется для васъ комната, та что позади клтки бабочекъ, такъ ли, Фея?
— Благодарю васъ, благодарю васъ всхъ. Нтъ, я долженъ хать въ Лондонъ съ первымъ же поздомъ.
Говоря это онъ отыскалъ дорогу къ двери, поклонился со спокойною граціей, отличавшею вс его движенія, и вышелъ.
— Прости его поспшность, Лали, онъ тоже любитъ, онъ таже спшитъ увидаться съ своею невстой, оказалъ весело художникъ:— но теперь когда онъ знаетъ мою завтную тайну я думаю что имю право узнать и его, попытаюсь.
Едва проговоривъ эти слова онъ тоже вышелъ изъ комнаты и догналъ Кенелма какъ разъ на порог.
— Если вы возвращаетесь въ Кромвель-Лоджъ чтобъ укладываться, то позвольте мн проводить васъ до моста.
Кенелмъ наклонилъ голову въ знакъ согласія, они вышли изъ воротъ и пошли молча по дорожк огибавшей садъ. Въ томъ одномъ мст гд на другой день посл его первой и единственной ссоры съ Лили лицо ея явилось сіяющее между вчно зелеными деревьями, въ тотъ день когда старуха прощаясь съ нею сказала: ‘Богъ да благословитъ васъ!’ и викарій идя съ Кенелмомъ говорилъ о ея волшебствахъ, въ томъ самомъ мст снова явилось лицо Лили, на этотъ разъ не сіяющее сквозь зелень деревъ, разв только самый блдный свтъ самой блдной луны можно назвать сіяніемъ. Кенелмъ увидалъ, вздрогнулъ, остановился. Спутникъ его въ поток радостнаго говора, изъ котораго Кенелмъ не слыхалъ ни слова, не видалъ и не остановился, онъ продолжалъ идти медленно, радостно и не переставая говорить.
Лили протянула руку сквозь кустарникъ. Кенелмъ почтительно взялъ ее. На этотъ разъ дрожала не его рука.
— Прощайте, сказала она шепотомъ,— прощайте навсегда въ этомъ мір. Вы понимаете меня. Скажите что такъ.
— Я васъ понимаю. Благородное дитя, благородный выборъ. Богъ да благословить васъ! и утшитъ меня! прошепталъ Кенелмъ. Глаза ихъ встртились. Сколько горя, и увы! сколько любви было въ глазахъ обоихъ.
Все сказалось въ одно мгновеніе. Какъ часто высказывается все вполн въ одно мгновеніе! Мельвиль дошелъ до половины пылкой рчи начатой когда Кенелмъ отошелъ отъ него, рчь эта заключалась слдующими словами:
— Слова не могутъ выразить какъ прекрасна кажется жизнь, какъ легко кажется достиженіе славы съ этого дня.— Онъ оглянулся и остановясь взглянулъ кругомъ на освщенную солнцемъ картину природы и вздохнулъ полною грудью какъ бы желая влить въ свою душу всю радость земли, всю красоту какую обнималъ его взглядъ и замыкалъ кругъ небосклона.— Кто зналъ ее даже лучше, продолжалъ художникъ,— даже ея тетка никогда не могла угадать какъ серіозна и глубока, несмотря на всю дтскую прелесть фантазіи, истинная ея природа. Мы шли по берегу ручья когда я началъ говорить какъ одинокъ будетъ для меня міръ если я не буду имть ее всегда при себ, пока я говорилъ она свернула и сторону съ дорожки по которой мы шли, и только дойдя до церкви гд, мы будемъ внчаться она проговорила т слова что озарили каждое облачко моей судьбы серебристымъ блескомъ, это доказываетъ какъ торжественно связана быліи ея ум мысль о любви со святостью религіи.
Кенелмъ содрогнулся: церковь, кладбище, старый готическій памятникъ, цвты на могил дитяти!
— Но я говорю все больше о себ, продолжалъ художникъ.— Любящіе самые ужасные изъ эгоистовъ и самые болтливые изо всхъ сплетниковъ. Вы пожелали мн счастія вх предстоящей женитьб, когда могу я пожелать вамъ счастія въ вашей? Такъ какъ мы уже начали поврять другъ другу свои тайны, то вы у меня въ долгу.
Они дошли въ это время до моста. Кенелмъ неожиданно обернулся и сказалъ:
— Прощайте, разстанемтесь здсь. Мн нечего поврятъ вамъ что не показалось бы вамъ насмшкой когда я пожелалъ вамъ счастія.
Говоря такъ, поддаваясь противъ воли сердечному страданію, Кенелмъ стиснулъ руку своему спутнику съ силой необузданной агоніи и поспшно вошелъ на мостъ прежде чмъ Мельвиль могъ опомниться отъ изумленія.
Художникъ не имлъ бы права гордиться существенною принадлежностью генія, инстинктивною симпатіей страсти со страстью, еслибы тайна Кенелма которую, по его словми, ‘онъ пріобрлъ право узнать’ не открылась ему какъ бы освщенная электрическою искрой.
— Бдняга! сказалъ онъ про себя съ сожалніемъ:— это естественно что онъ долженъ былъ влюбиться въ Фею! По счастію онъ такъ молодъ, такой философъ, что это не больше какъ одно изъ тхъ испытаній какія встрчались мн по десяти разъ въ годъ, и раны отъ нихъ заживали не оставляя никакого слда.
Разсуждая такъ съ самимъ и собой, пылкій служитель природы возвратился домой слишкомъ счастливый своимъ успхомъ чтобы чувствовать боле нежели просто доброе состраданіе къ раненому сердцу, которое безъ всякаго сомннія должно было вскор оправиться благодаря непостоянству молодости и утшеніямъ философіи. Ни на минуту не подозрвалъ счастливый соперникъ чтобы любовь Кенелма встртила взаимность, чтобы хоть одинъ атомъ въ сердц двушки общавшей сдлаться его женой могъ освщаться или омрачаться чьей-нибудь любовью кром его. Такъ что больше изъ деликатнаго уваженія къ сопернику, такъ внезапно выдавшему себя, чмъ вслдствіе побужденій осторожности онъ не говорилъ ни съ мистрисъ Камеронъ ни съ Лили о тайн и гор Кенелма, и разумется ни она, ни Лиди не были расположены предлагать вопросовъ касавшихся ушедшаго гостя.
Дйствительно, имя Кенелма Чиллингли едва ли было или вовсе не было упоминаемо въ этомъ дом въ теченіи нсколькихъ дней протекшихъ до того времени какъ Валтеръ Мельвиль ухалъ изъ Грасмира на берега Рейна съ тмъ чтобы возвратиться только осенью когда должна была послдовать его свадьба съ Лили. Въ эти дни Лили была спокойна и казалась веселою, обращеніе ея съ женихомъ если и было боле покорно, то отличалось такою же привязанностью какъ прежде. Мистрисъ Камеронъ поздравляла себя что съ такимъ успхомъ отдлалась отъ Кенелма Чиллингли.

ГЛАВА VIII.

Итакъ, еслибы не это услужливое предостереженіе, данное возл балкона въ Лоскомб, Валтеръ Мельвиль никогда бы не былъ соперникомъ Кенелма Чиллингли. Но читатель, имлъ бы дурное понятіе о характер Кенелма еслибы думалъ что такая мысль могла усилитъ его горе. Въ мысли что благородная натура спасена отъ соблазна грха нтъ горя.
Хорошій человкъ длаетъ добро уже тмъ что живетъ. А добро которое онъ длаетъ можетъ часто разстроить вс планы составленные имъ для собственнаго счастія. Но онъ не можетъ жалть о томъ что небо дозволило ему длать добро.
То что чувствовалъ Кенелмъ можетъ-бытъ лучше всего объяснено въ письм его къ сэръ-Питеру. Вотъ оно:
‘Дражайшій батюшка! До послдняго дня моей жизни не забуду я того чувства нжности съ которымъ вы желали мн счастія, не взирая ни на какія свтскія соображенія, ни на то что вс ваши любимые планы или честолюбивыя надежды для наслдника вашего имени и рода могли бытъ разбиты, вы отпустили меня изъ-подъ вашего крова со слдующими словами звучащими въ ушахъ моихъ подобно радостному звону колоколовъ ‘Выбирай по своему желанію, а я заране благословляю твой выборъ. Въ моемъ сердц есть мсто еще для одного ребенка, твоя жена будетъ моею дочерью.’ Теперь припоминать эти яслова для меня невыразимое утшеніе. Изо всхъ человческихъ привязанностей, благодарность, конечно, самая святая, а если это благодарность къ отцу, то она сливается со сладостью религіи. Итакъ, не печальтесь слишкомъ обо мн когда узнаете что надеждамъ восхищавшимъ меня въ то время когда мы разстались не суждено осуществиться. Она общала руку свою другому,— другому, котораго право за ея предпочтеніе несравненно боле моего, и онъ самъ, помимо всхъ случайныхъ преимуществъ имени и состоянія, иметъ надо мной огромное превосходство. Въ мысли что избранный ею человкъ достойне этой двушки чмъ я, и что съ его счастіемъ сольется и ея счастіе, я найду утшеніе какъ только буду въ состояніи достаточно разсуждать чтобы заглушить первый порывъ подавляющаго чувства эгоизма который слдуетъ за сознаніемъ неожиданной и непоправимой потери. Между тмъ вы не найдете неестественнымъ что я прибгаю къ тому средству для облегченія сердечной тоски какое даетъ намъ перемна мста. Я ду сегодня вечеромъ на континентъ и проду не останавливаясь до Венеціи, которую еще не видалъ. Я чувствую непреодолимое влеченіе къ тихимъ каналамъ и скользящимъ гондоламъ. Я буду писать вамъ и милой матушк въ день моего прізда. Надюсь, писать въ спокойномъ и даже радостномъ дух, разкажу вамъ все что увижу и что случится со мной. Прошу васъ, милый батюшка, въ своихъ письмахъ ко мн не возвращайтесь къ этому горю: если даже вы съ вашею обыкновенною нжностію будете намекать на него, оно усилится, и боль сдлается еще чувствительне. Вдь несчастная любовь вещь такая обыкновенная. Каждый день мы встрчаемъ людей — и мущинъ и женщинъ — которые испытали ее, и совершенно излчились.
‘Самый мужественный изъ нашихъ современныхъ лирическихъ поэтовъ сказалъ очень благородно, и, безъ сомннія, очень справедливо: ‘Терпть значитъ побждать судьбу’.

‘Вчно любящій сынъ вашъ
‘К. Ч.’

ГЛАВА IX.

Почти полтора года прошло со времени описаннаго въ послдней глав. На одномъ изъ валовъ по скату Позилилло, можно было видть двухъ Англичанъ, изъ которыхъ одинъ сидлъ, а другой растянулся во весь ростъ. Предъ ними разстилалось безшумное, безъ ряби, море, и грлось на солнц, налво, сквозь просвты кустарника, виднлись общественные сады и блая вода Кіаіи. Это были друзья, встртившіеся за границей случайно, неожиданно, и путешествовавшіе вмст уже нсколько мсяцевъ, преимущественно на Восток. Въ Неаполь они пріхали лишь за нсколько дней. У старшаго изъ двухъ были дла въ Англіи, для которыхъ онъ бы давно долженъ былъ вернуться домой. Но онъ не хотлъ чтобы другъ его зналъ объ этомъ, ему казалось что дла его мене важны чмъ обязанности относительно человка къ кому онъ питалъ ту глубокую и благородную любовь что сильне братской любви, потому что съ братскою привязанностью она соединяетъ еще чувство признательности и уваженія. Онъ зналъ также что другъ его находится подъ гнетомъ неотвязнаго горя, причину котораго онъ угадывалъ, хоть тотъ не открывалъ ея.
Оставить его, столь любимаго, одного съ этимъ горемъ, въ чужой сторон,— эта мысль не улыбалась такому нжному другу, въ дружб этого человка былъ тотъ оттнокъ нжности что заканчиваетъ характеръ вполн мужской, придавая ему вмст съ тмъ нкоторую долю женственности.
Это было время когда въ нашихъ сверныхъ климатахъ наступили уже зимніе дни, въ южномъ же неаполитанскомъ климат было тепло какъ бываетъ въ Англіи въ лтній день, одинъ изъ послднихъ дней предшествующихъ осени. Солнце клонилось къ западу и вокругъ него собирались уже легкими клочьями розовыя и пурпурныя облачка, крутомъ же нигд на темно-голубомъ неб не было ни облака.
Оба молчали въ теченіи нсколькихъ минутъ, наконецъ, тотъ что лежалъ на трав, это былъ младшій изъ нихъ, оказалъ неожиданно:
— Скажите мн, Томъ, правду, положа руку на сердце такъ ли свободны ваши мысли отъ сожалній какъ небо надъ нами отъ облаковъ? Человкъ груститъ надъ слезами что перестали ужь литься, какъ небо покрывается тучами отъ дождей которые перестали идти.
— Сожалній? А, понимаю, объ утрат двушки которую я когда-то любилъ до безумія! Нтъ, я уже говорилъ это вамъ много, много мсяцевъ тому назадъ, когда гостилъ у васъ въ Мольсвик.
— Да, но вдь я никогда съ тхъ поръ не говорилъ съ вами объ этомъ. Я не смлъ. Мн кажется такъ естественно что человкъ, въ начал борьбы между любовью и разсудкомъ, скажетъ себ: ‘разсудокъ долженъ побдить и побдилъ’, хотя, по мр того какъ время уходитъ, онъ чувстуетъ что завоеватели которые не могутъ усмирить возстанія не пользуются спокойнымъ царствованіемъ. Отвчайте мн не какъ въ Мольсвик, во время первой борьбы, но теперь спустя время, когда настаетъ реакція слдующая за борьбой.
— Честью увряю, отвчалъ другъ,— я не испыталъ никакой реакціи. Я совершенно излчился когда увидлъ Джесси женою другаго, матерью его ребенка, счастливою въ супружеств, измнилась ли она или нтъ, но въ ней ничего не было общаго съ тою двушкой на которой я пожелалъ бы жениться теперь когда я уже не кузнецъ деревенскій.
— Я припоминаю что вы говорили мн о другой двушк которая была бы для васъ подходящею партіей. Вы долго были за границей и не видали ее. Думаете ли вы о ней какъ о своей будущей жен? Можете ли вы любить ее? Вы уже любили съ такою преданностью, можете ли вы снова любить?
— Я не сомнваюсь въ этомъ. Я люблю Эмилію боле чмъ любилъ ее когда узжалъ изъ Англіи. Мы въ переписк. Она пишетъ такія славныя письма.— Томъ пріостановился, покраснлъ, и продолжалъ въ смущеніи: — Я желалъ бы показавъ вамъ одно изъ ея писемъ.
— Покажите.
Томъ вынулъ послднее ея письмо, лежавшее у него въ боковомъ карман.
Кенелмъ привсталъ, взялъ письмо и прочелъ его тихо, внимательно, пока Томъ напрасно слдилъ не освтитъ ли одобрительная улыбка темную красоту этого грустнаго лица.
Дйствительно, это было одно изъ тхъ писемъ которое влюбленный можетъ съ гордостью показалъ своему другу, письмо женщины хорошо воспитанной, хорошо образованной, скромно выражающей свою привязанность и умъ, такое письмо въ которомъ мать любящая свою дочь и одобряющая ея выборъ ничего бы не измнила.
Когда Кенелмъ отдавалъ письмо, взглядъ его встртился со взглядомъ его друга. Это былъ взглядъ жаждущій одобренія. Кенелмъ почувствовалъ угрызеніе совсти, онъ упрекалъ себя въ величайшемъ преступленіи противъ дружбы, въ недостатк симпатіи, и тревожное его сердце заставило его произнести поздравленія, можетъ-быть не совсмъ искреннія, но которыя вполн удовлетворили влюбленнаго молодаго человка. Произнося ихъ Кенелмъ всталъ, одною рукой обнялъ своего друга и сказалъ:
— Не наскучили ли вамъ эти мста, Товсь? Мн очень наскучили. Подемъ завтра назадъ въ Англію.
Честное лицо Тома просіяло.
— Какой я былъ эгоистъ! продолжалъ Кенелмъ.— Я бы долженъ больше думать о васъ, о вашей карьер, о вашей женитьб, простите меня.
— Простить васъ, простить! Разв не вамъ я обязанъ всмъ, даже счастіемъ скоро назвать Эмилію своею? Еслибы вы не пріхали въ Гревлей, не сказали: ‘Будь моимъ другомъ!’ чмъ бы я былъ теперь? Чмъ?
На слдующій день друзья оставили Неаполь, и направили путь свой къ Англіи, не пускаясь дорогой въ долгіе разговоры. Прежняя разговорчивость и причудливость Кенелма совершенно покинули его. Вы не могли бы представить себ боле скучнаго товарища. Онъ могъ бы быть героемъ дамской повсти.
Только разставаясь въ Лондон, Кенелмъ обнаружилъ боле внутреннихъ побужденій и вншнихъ движеній чмъ его генеологическія Плотвы подымающіяся со дна на поверхность тихаго пруда.
— Если я правильно понялъ васъ, Томъ, то воя происшедшая въ васъ перемна, это забвеніе мучительныхъ воспоминаній, совершилась, и совершилась прочно, давъ вамъ возможность со спокойнымъ сердцемъ предаться общественной дятельности и мирнымъ наслажденіямъ домашняго очага, въ тотъ вечеръ когда вы увидли ту чье лицо преслдовало васъ счастливою женой другаго, и замтили что или лицо ея тогда измнилось, или ваше сердце.
— Совершенно врно. Я могъ бы выразить это иначе, но фактъ остается тотъ же.
— Да благословитъ васъ Богъ, Томъ, да наградить Онъ васъ успхомъ въ жизни, и домашнимъ счастіемъ, оказавъ Кенелмъ, крпко сжимая руку своего друга у дверей вагона который долженъ былъ прикатить Тома къ предмету его любви, къ богатству, къ блестящему положенію въ свт, его, бывшаго деревенскаго буяна.

ГЛАВА X.

Зимній вечеръ въ Мольсвик очень непохожій на зимній закатъ солнца въ Неапол. На двор очень холодно. Выпалъ небольшой снгъ за которымъ тотчасъ послдовавъ сильный, ясный морозъ, такъ что мостовая какъ бы осыпана блыми блестками. Кенелмъ Чиллингли вошелъ въ городъ пшкомъ, но на этотъ разъ не имя за спиной ранца. Проходя по главной улиц, онъ остановился на минуту предъ дверью Уылла Сомерса. Лавка была заперта. Нтъ, онъ не остановится здсь чтобы получить извстіе окольными путями. Онъ пойдетъ открыто и мужественно въ Грасмиръ. Онъ удивить обитателей его своимъ внезапнымъ появленіемъ. Чмъ скоре онъ воспользуется опытностью Тома, тмъ лучше. Онъ пріучилъ свое сердце полагаться на этотъ опытъ, и это возвратило прежнюю твердость его шагу. Въ его гордой осанк и сіяющемъ лиц снова можно было увидать старую гордость индиферентизма, который держитъ себя въ сторон отъ шумнаго волненія и условной суетности тхъ кого эта философія или жалетъ, или презираетъ.
— Ха, ха! смялся тотъ который, подобно Свифту, никогда не смялся вслухъ, и часто смялся не слышно.— Ха, ха, я буду заклинать призракъ моего горя. Никогда ужъ онъ не станетъ преслдовать меня. Если это буйное существо, котораго любовь могла бы довести до преступленія, если оно излчилось отъ любви только тмъ что постило жилище женщины чье лицо измнилось для него когда ея улыбки и слезы стали принадіежать другому, то на мн тмъ боле изгладились вс слды этой любви. Я наслдникъ Чиллингли! Я родственникъ Миверса! Я ученикъ Велби! Я, я Кенелмъ Чаиллингли, такъ….
Вдругъ посреди этого хвастливаго монолога ему почудился знакомый ручей, при лучахъ зимняго мсяца онъ видлъ блескъ его и слышалъ стонъ. Кенелмъ Чиллингли остановился, закрылъ лицо руками и зарыдалъ.
Потомъ понемногу успокоившись, онъ пошелъ дальше по дорог гд каждый шагъ напоминалъ ему Лили.
Онъ дошелъ до калитки сада Грасмира, поднялъ щеколду и вошелъ. Въ эту минуту человкъ быстро прошелъ мимо него, снимая шапку, и пошелъ предъ нимъ, это былъ деревенскій почталіонъ. Кенелмъ отошелъ въ сторону, пропустивъ почталіона къ двери, и отступивъ такимъ образомъ на нсколько шаговъ, онъ увидалъ вновь освщенныя окна выходившія на дужайку,— окна уютной гостиной въ которой Лили въ первый разъ говорила ему о своемъ покровител.
Почталіонъ отдалъ письмо и уже вернулся къ садовой калитк, а Кенелмъ все еще стоялъ и напряженно смотрлъ на эти освщенныя окна. Между тмъ, ступая по поблвшему дерну, онъ подвинулся къ освщенному мсту и говорилъ себ: ‘Только бы мн увидть ее, и счастье которымъ она наслаждается, и тогда я смло постучусь въ дверь и скажу: добрый вечеръ, мистрисъ Мельвиль!’
Кенелмъ прокрался чрезъ лужайку и остановившись у самаго угла стны, сталъ смотрть въ окно.
Мельвиль въ халат и туфляхъ сидлъ одинъ предъ каминомъ. Собака его лниво растянулась на ковр предъ самымъ огнемъ. Образы всего что было въ комнат одни за другими, подобно исчезнувшей любви его, выростали постепенно въ тишин, нжно-окрашенныя стны, маленькій книжный шкафъ съ женскими украшеніями на верхней полк, фортепіано стоящее все на томъ же мст, маленькій, низкій стулъ принадлежащій собственно Лили, онъ не стоялъ на старомъ мст, но былъ задвинутъ въ дальній уголъ, какъ вещь которая боле не употребляется. Мельвиль читалъ письмо, вроятно одно изъ тхъ что принесъ почталіонъ. Содержаніе письма было вроятно пріятное, потому что красивое лицо его, всегда откровенно выражавшее всякое душевное волненіе, замтно просіяло когда онъ читалъ его. Потомъ онъ быстро всталъ и позвонилъ.
Вошла опрятная служанка, незнакомое Кенелму лицо. Мельвиль отдалъ ей какое-то краткое приказаніе. ‘Онъ получилъ радостное извстіе’, подумалъ Кенелмъ. ‘Онъ послалъ за женой чтобъ она могла раздлить съ нимъ эту радость’.
Скоро дверь отворилась, и вошла не Лили, а мистрисъ Камеронъ.
Она измнилась. Спокойное выраженіе ея лица и тихія движенія, правда, остались т же, но къ нимъ прибавилась еще нкоторая томность. Волосы ея посдли. Мельвилъ стоялъ у окна когда она подошла къ нему. Онъ подалъ ей письмо съ веселою и гордою улыбкой, и смотрлъ черезъ ея плечо пока она читала его, указывая пальцемъ на т мста на которыя она должна была обратить особенное вниманіе.
Когда она кончила, на ея лиц отразилась его улыбка. Они сердечно пожали другъ другу руку, какъ бы выражая поздравленія. ‘А, подумалъ Кенелмъ,— письмо отъ Лили. Она за границей. Можетъ-быть ожидаютъ рожденія перваго ребенка.’
Въ это самое время Бланка, которую никто раньше не замтилъ, выползла изъ-подъ стола, и когда Мельвиль снова слъ къ камину, вскочила къ нему на колни и стала ласкаться. Выраженіе лица его измнилось, онъ тихо произнесъ какое-то восклицаніе. Мистрисъ Камеронъ взяла кошку съ его колнъ, тихонько поглаживая, и выпустила за дверь. Потомъ она сла возл артиста, положила свою руку въ его, и они тихо говорили пока лицо Мельвиля прояснилось, и онъ опятъ взялъ въ руки письмо.
Нсколько минутъ спустя, служанка вошла съ чайнымъ приборомъ, и уставивъ его на стол, подошла къ окну. Кенелмъ спрятался въ тнь, служанка затворила ставни и опустила сторы, и эта сцена тихаго домашняго комфорта исчезла изъ глазъ наблюдателя.
Кенелмъ чувствовалъ странное смущеніе. Что сталось съ Лили? Была ли она дйствительно въ отсутствіи? Не былъ ли онъ правъ предполагая что письмо такъ замтно обрадовавшее Мельвиля было отъ нея, или не могло ли случиться — тутъ радостная мысль охватила его сердце, такъ что дыханіе у него замерло — не могло ли случиться что она не вышла замужъ за своего покровителя, можетъ-быть нашла пріютъ въ другомъ мст, была свободна? Онъ пошелъ дальше внизъ по лужайк, по направленію къ вод, чтобы лучше увидать ту часть неправильнаго зданія гд прежде находилась спальни Лили и ея ‘собственная, собственная комната’. Тамъ все было темно, ставни наглухо затворены. Мсто съ которымъ эта двушка, почти еще ребенокъ, слагала свои почти дтскія мечты, гд она воспитывала бабочекъ, которымъ суждено было превратиться въ фей, это легкое жилище не было защищено отъ втра и снговъ, двери его были растворены, изящная проволочная ршетка была мстами оборвана, отъ роскошныхъ занавсей висло лишь кое-гд нсколько оборванныхъ лоскутковъ, а лунное сіяніе лежало на полу холодно и жутко. Не летли брызги отъ маленькаго фонтана, басейнъ его весь облупился и покрылся плесенью, вода въ немъ замерзла. Изо всхъ миловидныхъ созданій которыхъ Лили хотла сдлать ручными, не осталось ни одного. Впрочемъ нтъ, было одно, вроятно не изъ числа прежнихъ любимцевъ, которое могло залетть туда чтобъ скрыться отъ первой зимней вьюги, и теперь сидло прижавшись къ дальней стн, съ опущенными крыльями, оно спало, но жило еще. Но Кенелмъ не видалъ этого, онъ замтилъ только общій пустынный видъ этого мста.
‘Очень естественно’, думалъ онъ. ‘Она вышла изъ того возраста когда тшатъ подобные милые вздоры. Жена не можетъ оставаться ребенкомъ. Однако, еслибъ она принадлежала мн…. Мысль эта душила его и помшала ему докончить фразу. Онъ отвернулся, остановился на мгновеніе подъ оголенными втвями большой ивы, которыя купались въ ручь, и потомъ нетерпливыми шагами пошелъ обратно къ садовой калитк.
‘Нтъ, нтъ, нтъ. Я не могу теперь войти въ этотъ домъ и спросить мистрисъ Мельвиль. Для одной ночи довольно и этого испытанія — постоять на старой почв. Я вернусь въ городъ. Я зайду къ Джесси и тамъ узнаю дйствительно ли она счастлива.’
Онъ пошелъ по дорожк вдоль ручья, ночь ежеминутно становилась все холодне, и ежеминутно свтле, а мсяцъ между тмъ неслышимо скользилъ въ вышину. Когда онъ пришелъ къ тому мсту гд дорога длится на двое, то погруженный въ свои отвлеченныя мысли, онъ не пошелъ по той которая ведетъ боле прямымъ путемъ къ городу. Шаги его, естественно слдившіе за направленіемъ мыслей, вели его по той дорог съ которою соединялся предметъ этихъ мыслей. Онъ очутился на кладбищ, предъ старымъ, развалившимся памятникомъ, со стертою надписью.
‘О, дитя, дитя!’ прошепталъ онъ почти вслухъ. ‘Какая глубина женской нжности скрыта въ теб! Съ какою любящею симпатіей къ прошедшему,— симпатіей дарованную только нжнйшимъ женщинамъ и великимъ поэтамъ, ты положила цвты свои на могилу, ты приписала ей поэтическую повсть, истолкованную женскимъ сердцемъ, ты не думала что подъ этимъ камнемъ покоился герой твоего же павшаго рода.’
Онъ прошелъ подъ тнью тисовыхъ деревъ, листы которыхъ не можетъ разсять зимній втеръ, и остановился у разрушеннаго памятника, не было теперь цвтовъ на немъ, только у подножья лежалъ небольшой снгъ, и около боле скромныхъ памятниковъ также лежалъ снгъ. Церковный шпиль неподвижно и ясно рисовался въ морозномъ воздух, выше и выше подъ небеснымъ сводомъ парила вчно движущаяся луна. Вокругъ нея, и ниже, и выше, были звзды, которыхъ никакая наука не можетъ исчислить, но не мене трудно исчислить мысли, желанія, стремленія могущія родиться въ безконечной глубин человческой души въ промежутокъ времени короче зимней ночи.
Стоя у готическаго памятника, Кенелмъ осматривалъ кладбище, чтобы найти ту дтскую могилу которую набожная заботливость Лили украсила цвтами по обту. Да, въ этомъ направленіи виднлся блескъ чего-то яркаго, неужели это были цвты, въ такое холодное зимнее время, луна такъ обманчива, она серебрится въ оттнкахъ жасмина у неувядающей зелени.
Онъ пошелъ дальше, къ блой могильной насыпи. Зрніе обмануло его, ни блднаго цвтка, ни неувядающей зелени на ея заброшенной насыпи, только бурая плсень, сухіе прутья, снжныя полосы.
— Однако, сказалъ онъ съ грустью,— она говорила мн что никогда не нарушала своихъ общаній, а вдь она дала общаніе умирающему ребенку. Ахъ, она теперь слишкомъ счастлива чтобы думать объ умершихъ!
Говоря такимъ образомъ самъ съ собою, онъ хотлъ направить шаги свои къ городу, какъ вдругъ увидалъ у самой могилы ребенка другую могилу. Вокругъ послдней были блдныя не вянущія растенія, малорослый цвтъ дикаго аира, въ четырехъ углахъ виднлись понурыя, не распустившіяся зимнія розы, въ головахъ — блый камень, острые края его будто врзывалась въ освщенный звздами воздухъ, а сверху свжая надпись гласила:

Памяти
Л. М.
скончавшейся 17 лтъ,
октября 29го 18—.
Камень этотъ, подъ коимъ покоятся
ея бренные останки,
рядомъ съ младенцамъ столь же безгршнымъ какъ она,
поставили оплакивающіе ее
Изабела Камеронъ,
и Вальтеръ Мельвиль.

Оставите дтей приходить ко Мн.1

1 Марк. X, 14

ГЛАВА XI.

На слдующее утро мистеръ Эмлинъ, проходя изъ своего сада, по пути въ городъ Мольсвикъ, увидалъ человческую фигуру распростертую на кладбищ, хотя очень тихо, однако онъ шевелился какъ бы отъ сильнаго безпокойства, или отъ невольной дрожи, испуская почти не слышные разбитые звуки, подобные стонамъ человка который страдаетъ, старается удержать эти стоны, и не можетъ.
Ректоръ поспшно пошелъ къ этому мсту. Человкъ сидлъ, лицомъ внизъ, на могильной насыпи, не мертвый, но спящій.
‘Несчастный! врно напился!’ подумалъ кроткій священникъ, а такъ какъ ему было свойственно сострадать заблужденію даже боле чмъ горю, то онъ обратился къ предполагаемому гршнику съ успокоительною рчью, стараясь поднять его съ земли и говоря очень ласково.
Человкъ поднялъ лицо съ изголовья своего на могильной насыпи, посмотрлъ задумчиво вокругъ себя, на этотъ срый блдный воздухъ пасмурнаго утра, и тихо и медленно всталъ на ноги.
Священникъ былъ пораженъ, онъ узналъ лицо того кого въ послдній разъ видлъ пользующимся избыткомъ здоровья и силы. Но характеръ лица измнился, очень измнился, прежнее спокойное выраженіе, серіозное и въ то же время ласковое, замнилось выраженіемъ безпокойства въ отяжелвшихъ вкахъ и дрожащихъ устахъ.
— Мистеръ Чиллингли — вы! возможно ли?
— Варусъ, Варусъ, воскликнулъ Кенелмъ страстно,— что ты сдлалъ съ моими легіонами?
При этой цитат извстнаго привтствія которымъ Августъ встртилъ своего несчастнаго полководца, ученый священникъ отступилъ. Не потерялъ ли его молодой другъ разсудка, утомленный бытъ-можетъ слишкомъ большими умственными занятіями?
Однако онъ скоро успокоился, лицо Кенелма снова приняло тихое выраженіе, хотя это было выраженіе печальное, подобно зимнему утру.
— Простите меня, мистеръ Эмлинъ, я не могъ сразу отдлаться отъ страннаго сна. Мн снилось что я быль въ худшихъ обстоятельствахъ чмъ Августъ, онъ не потерялъ міръ, когда легіоны порученные другому исчезли въ могил!
Тутъ Кенелмъ взялъ подъ руку священника, причемъ довольно тяжело оперся на него, и увлекъ его съ кладбища на открытое мсто гд встрчались дв дороги.
— Но давно ли вы вернулись въ Мольсвикъ? спросилъ Эмлинъ,— и по какому случаю вы выбрали такую сырую постель для утренняго она?
— Зимній холодъ прокрался мн въ жилы когда я спалъ на кладбищ, и я былъ очень утомленъ, я не спалъ всю ночь. Пожалуста не сворачивайте съ пути для меня, я иду въ Грасмиръ. Я узналъ по надписи на памятник что боле года какъ Мельвиль лишился жены.
— Жены! Онъ никогда не былъ женатъ!
— Какъ! воскликнулъ Кенелмъ.— Чей же это памятникъ — Л. М?
— Увы! это памятникъ нашей бдной Лали.
— И она умерла не будучи замужемъ?
Говоря это, Кенелмъ взглянулъ вверхъ, и въ то самое время солнце выглянуло изъ мрачнаго утренняго тумана ‘Такъ я могу назвать тебя моею’, подумалъ онъ, ‘назвать тебя моею когда мы опять встртимся’.
— Не замужемъ, да, продолжалъ священникъ.— Она дйствительно была невстой своего покровителя, свадьба была назначена осенью, по возвращеніи его съ береговъ Рейна. Онъ похалъ туда чтобы написалъ на мст свою лучшую картину, которая теперь получила такую извстность: ‘Роландъ рыцарь отшельникъ, смотрящій на оконную ршетку монастыря чтобы хоть мелькомъ увидать святую монахиню’. Только-что Мельвиль ухалъ какъ показались уже вс симптомы болзни которая была смертельна для Лили, помощь врачей оказалось напрасна — у нея была скоротечная чахотка. Она всегда была очень нжнаго сложенія, но признаковъ чахотки въ ней не замчалось. Мельвиль вернулся только за день или за два до ея смерти. Милое дитя, наша Лили, какъ мы вс грустили по ней! бдные конечно не мене другихъ, они врили въ ея волшебныя чары.
— А мене всхъ, повидимому, грустилъ тотъ за кого она должна была выдти замужъ?
— Онъ? Мельвиль? Какъ можете вы быть такъ несправедливы къ нему? Нкоторое время горе его было глубокое, гнетущее.
— Нкоторое время! какое время? сказалъ Кенелмъ, но такъ тихо что ректоръ не могъ слышать его.
Они шли молча. Мистеръ Эмлинъ заговорилъ опять:
— Замтили ли вы текстъ на памятник Лили? Она продиктовала его сама наканун смерти. Я былъ тогда съ ней и при послднихъ минутахъ ея также.
— Вы были, вы были при ея кончин? Прощайте, мистеръ Эмлинъ, вотъ уже близко садовая калитка. И, простите меня, я желалъ бы видть мистера Мельвиля одного.
— Такъ прощайте, но если вы еще пробудете нкоторое время въ нашихъ краяхъ, то не погостите ли у насъ? У насъ есть комната къ вашимъ услугамъ.
— Душевно вамъ благодаренъ, но я ду назадъ въ Лондонъ часа черезъ два. Погодите немного. Вы были при ея кончин? Мирилась ли она съ мыслью о смерти?
— Мирилась ли? Это выраженіе почти употребить нельзя въ этомъ случа. Улыбка которая осталась на лиц ея не похожа была на улыбку покорности, ея улыбка выражала божественную радость.

ГЛАВА XI.

— Да, сэръ, мистеръ Мельвиль въ своей мастерской.
Кенелмъ пошелъ за служанкой чрезъ залу въ комнату которая еще не существовала во время прежнихъ посщеній Кенелмомъ этого дома: артистъ, поселившись въ Грасмир посл смерти Лили, пристроилъ эту комнату позади того покинутаго мста гд Лили помщала ‘души некрещеныхъ младенцевъ’.
Высокая комната, съ окнами отчасти завшенными, выходила на сверъ, разные эскизы на стнахъ, экземпляры старинной мебели, и дорогихъ италіянскихъ тканей, разбросанные въ безпорядк по всей комнат, одна большая завшенная картина на мольберт, другая, того же размра и на половину неоконченная, предъ которою стоялъ живописецъ. Онъ быстро обернулся когда Кенелмъ безъ доклада вошелъ въ комнату, уронилъ кисть и палитру, съ горячностью подошелъ къ нему, сжалъ его руку, опустилъ голову на плечо Кенелма и сказалъ голосомъ по которому слышно было что онъ боролся съ овладвшимъ имъ сильнымъ волненіемъ:
— Съ тхъ поръ какъ мы видлись, такое горе! Такая потеря!
— Я знаю все, я видлъ ея могилу. Не будемъ говірять объ этомъ. Зачмъ такъ безполезно возобновлять ваше горе? Итакъ, итакъ, ваши пламенныя надежды осуществились, свтъ наконецъ отдалъ вамъ должное? Эвлинъ сказалъ мн что вы написали знаменитую картину.
Говоря это, Кенелмъ слъ. Живописецъ все еще стоялъ уныло по средин комнаты, и раза два провелъ рукой по влажнымъ глазамъ прежде нежели отвтилъ:
— Да, погодите немного, не говорите еще о слав. Будьте снисходительны ко мн, неожиданное появленіе ваше обезсилило меня.
Тутъ живописецъ тоже слъ на какой-то старый готическій сундукъ, изъденный червями, онъ вертлъ въ рукахъ и комкалъ золотыя или мишурныя нитки шитой шелковой матеріи столь рдкой и такъ пострадавшей отъ времени, наброшенной на готическій сундукъ,— также предметъ очень рдкій, и очень пострадавшій отъ червей.
Кенелмъ смотрлъ на живописца сквозь полузакрытыя вки, и губы его, прежде слегка покривившіяся отъ скрытаго презрнія, теперь сжались, придавъ лицу его серіозное выраженіе. Въ усиліи которое сдлалъ Мельвиль чтобы скрыть свое волненіе, сильный человкъ узналъ человка сильнаго — и все-таки могъ только удивляться, онъ удивлялся какъ могъ человкъ которому Лили общала свою руку, такъ скоро посл смерти ея продолжать рисовать картины и дорожить какою-либо похвалой обращенною къ аршину холста.
Черезъ нсколько минутъ Мельвиль возобновилъ разговоръ, не упоминая боле о Лили, какъ будто она никогда и не существовала.
— Да, моя послдняя картина имла дйствительный успхъ, этотъ успхъ вознаградилъ меня вполн, хотя поздно, за всю горечь прежней борьбы, борьбы совершенно напрасной, за всю горькую несправедливость, тоска которой знакома только художнику, когда недостойныхъ соперниковъ ставятъ выше его.
Враги поспшно осуждаютъ,
Друзья боятся похвалить.
Правда что мн предстоитъ еще многое претерпть, враждебные мн кружки все еще стараются меня унизить, но между мною и этими кликами стоитъ теперь гигантскій образъ публики, и наконецъ критики съ большимъ всомъ чмъ эти клики удостоили причислить меня къ такому разряду къ которому даже публика еще не причисляла меня. Вы не считаете себя знатокомъ въ живописи, мистеръ Чиллингли, но извините меня, взгляните только на это письмо. Я получилъ его лишь вчера вечеромъ отъ величайшаго знатока моего искусства, безъ сомннія въ Англіи, можетъ-быть въ Европ.
При этомъ Мельвиль вынулъ изъ боковаго кармана своего живописнаго средневковаго сюртука письмо подписанное именемъ человка служащаго авторитетомъ для тхъ людей которые будучи сами живописцами признаютъ авторитетъ того кто также мало способенъ былъ написать картину какъ Аддисонъ, лучшій критикъ знаменитйшей поэмы въ современной Европ, былъ неспособенъ написать десять строкъ Потеряннаго Рая, и подалъ письмо Кенелму. Кенелмъ сталъ разсянно читать его, презрніе которое онъ чувствовалъ къ художнику способному такимъ образомъ найти въ удовлетворенномъ тщеславіи утшеніе въ скорби по умершемъ дорогомъ существ, презрніе это постепенно увеличвалось. Но какъ ни разсянно онъ читалъ, однако искренній энтузіазмъ похвалъ не могъ не подйствовать на него, а весьма значительный авторитетъ подписи нельзя было оспаривать.
Письмо было написано по случаю недавняго избранія Мельвиля почетнымъ членомъ Королевской Академіи, какъ преемника великаго художника по случаю смерти коего въ академіи открылась ваканція. Онъ возвратилъ Мельвилю письмо, говоря:
— Это то письмо что вы читали вчера вечеромъ, я видлъ въ окно. Конечно, для человка который дорожитъ мнніемъ другихъ, это письмо очень лестное, а для живописца, который дорожитъ деньгами, должно быть очень пріятно знать сколькими гинеями можетъ быть покрытъ каждый вершокъ его полотна.— Не въ состояніи доле сдерживать злобу, презрніе, мучительное горе, Кенелмъ воскликнулъ: — Мельвиль, Мельвиль, ты кого я когда-то поставилъ себ наставникомъ чтобы согрвать, освщать и возвышать меня равнодушнаго, мечтательнаго, апатичнаго! женщина которую ты выбралъ изо всхъ въ этомъ многолюдномъ свт чтобы быть костью отъ костей твоихъ и плотью отъ плоти твоей, на вки покинула землю,— не много боле года прошло съ тхъ поръ какъ голосъ ея умолкъ, какъ перестало биться ея сердце! Но какъ такая потеря иметъ мало значенія въ твоей жизни, сравнительно съ цной какую иметъ въ твоихъ глазахъ похвала льстящая твоему тщеславію!
Художникъ всталъ въ порыв негодованія. Но, при взгляд на своего порицателя, первая вспышка гнва его изчезла. Онъ подошелъ къ нему и хотлъ взять его за руку, но Кенелмъ презрительно вырвалъ ее.
— Бдный другъ, оказалъ Мельвиль грустно и ласковымъ голосомъ.— Я не думалъ что вы такъ глубоко любили ее. Простите меня.
Онъ придвинулъ себ стулъ близко къ Кенелму, и посл недолгаго молчанія заговорилъ очень серіозно и съ видимой искренностью:
— Я не такъ безсердеченъ, не такъ равнодушенъ къ моей потер, какъ вы полагаете. Но подумайте, вы только-что узнали о ея смерти, вы находитесь подъ первымъ ударомъ своего горя. Мн было дано боле года чтобы постепенно покориться вол Провиднія. Теперь выслушайте меня, и постарайтесь выслушать спокойно. Я на много лтъ старше васъ, мн слдуетъ лучше знать т условія на какихъ человкъ удерживаетъ свое право на жизнь. Жизнь сложна, многостороння, природа не позволяетъ ей быть охваченною на долгое время какою-нибудь одною страстью или пока она еще въ лучшей пор и сил завянуть на долго подъ вліяніемъ какого-нибудь одного горя. Взгляните на всю огромную массу обыкновенныхъ людей, занимающихъ самыя различныя поприща, кто въ скромной дол, кто въ высшей сфер, на которыхъ ведутся міровыя дла, можете ли вы справедливо презирать бднаго торговца или государственнаго мужа за то что можетъ-быть нсколько дней спустя посл потери даже самаго близкаго и дорогаго сердцу его существа, торговецъ отворяетъ свою лавку, государственный мужъ снова появляется на мст своего служенія. Но во мн, поклонник искусства, во мн вы видите только слабость удовлетвореннаго тщеславія, если меня радуетъ надежда что искусство мое можетъ восторжествовать, и что мое отечество быть-можетъ прибавитъ мое имя къ списку людей способствующихъ его слав. Гд и когда жилъ художникъ не поддерживаемый этою надеждой, даже въ болзни, въ печали, въ лишеніяхъ, которыя онъ долженъ длить съ себ подобными? И эта надежда вовсе не основана на малодушномъ тщеславіи, болзненной жажд одобренія, она неразрывна со славнымъ служеніемъ родному краю, нашему поколнію, дтямъ всхъ будущихъ временъ. Наше искусство не можетъ восторжествовать, наше имя не можетъ жить, если мы не совершимъ чего-нибудь къ украшенію и облагороженію міра, въ которомъ мы принимаемъ наслдство труда и горя, съ тмъ чтобы выработать изъ него отдохновеніе и радость для грядущихъ поколній.
Пока художникъ говорилъ, Кенелмъ поднялъ на него глаза полные сдержанныхъ слезъ. Выраженіе лица его, оживлявшееся по мр того какъ художникъ защищался отъ тягостнаго обвиненія молодаго человка, сдлалось трогательно мягкимъ посл этой не лишенной благородства защиты.
— Довольно, сказалъ Кенелмъ вставая.— Въ томъ что вы говорите есть доля правды. Я могу понять бгство художника, поэта, изъ міра гд царствуютъ зима и смерть, въ міръ созданный и окрашенный по произволу его лтними красками. Точно также я могу понять что человкъ чья жизнь сурово направлена на стезю занятій торговца или обязанностей государственнаго мужа бываетъ увлеченъ силою привычки далеко отъ такого мста какъ могила. Но я не поэтъ, не художникъ, не торговецъ, не государственный человкъ, у меня нтъ профессіи, моя жизнь не идетъ на по какой назначенной стез. Прощайте.
— Подождите минуту. Не теперь, но когда-нибудь позже, спросите себя можно ли допустить чтобы какое-либо существованіе скиталось въ пространств какъ монада отдленная отъ существованія другихъ. На какую-нибудь стезю, рано или поздно, оно должно быть направлено, повинуясь законамъ природы и отвтственности предъ Богомъ.

ГЛАВА XIII.

Опустивъ глаза, Кенелмъ возвращался одинъ, чрезъ пустынный садъ, въ которомъ уже не было цвтовъ, въ это время, кто-то съ другой стороны калитки слегка коснулся его руки. Онъ поднялъ голову и узналъ мистрисъ Камеронъ.
— Я видла изъ окна что вы идете къ дому, оказала она,— и пришла сюда ждать васъ. Мн хотлось поговорить съ вами наедин. Позвольте мн идти съ вами.
Кенелмъ утвердительно кивнулъ головой, но ничего не отвчалъ.
Они были почти на половин дороги между домомъ и кладбищемъ когда мистрисъ Камеронъ снова заговорила, взволнованный голосъ ея и скорая рчь были несходны съ обычнымъ ея спокойствіемъ.
— Меня гнететъ тяжелая мысль, но это не должно быть раскаяніе. Я поступила по совсти. Но умоляю васъ, мистеръ Чилингли, если я ошиблась, если я дурно разсудила, скажете мн что прощаете меня. Она охватила его руку и судорожно сжала ее. Кенелмъ пробормоталъ что-то невнятное, какое-то мрачное безчувствіе овладло имъ посл напряженнаго возбужденія горя.
Мистрисъ Камеронъ продолжала:
— Вдь вы не могли бы жениться на Лили, вы знаете что не могли бы. Отъ вашихъ родителей нельзя было бы, поступая честно, скрыть тайну ея рожденія. Она не могли бы согласиться на вашъ бракъ, и еслибы даже вы настояли на своемъ, безъ ихъ согласія, не взирая на эту тайну, даже еслибъ она была ваша…
— Но вдь она была бы теперь жива! воскликнулъ Кенелмъ съ бшенствомъ.
— Нтъ, нтъ, тайна непремнно обнаружилась бы. Безжалостный свтъ открылъ бы ее, это дошло бы до нея. Стыдъ убилъ бы ее. Какъ горько было бы для нея это краткое существованіе! Теперь же она умерла примиренная и счастливая. Но признаюсь я не понимала, не могла понять ее, не могла думать что чувство ея къ вамъ было такъ сильно. Я думала что когда она узнаетъ свое сердце, то найдетъ что любовь къ ея покровителю самая сильная въ немъ привязанность. Она согласилась, повидимому, безо всякой грусти быть его женой, она казалось такъ любила его, и какая двушка не привязалась бы къ нему? Но я ошибалась, я была обманута. Съ того дня когда вы видли ее въ послдній разъ, она стала увядать, но нсколько дней спустя ухалъ Валтеръ, и я думала что она грустила по немъ. Она никогда не открывала мн что ваше отсутствіе было тому причиной, до тхъ поръ когда было уже поздно, слишкомъ поздно, когда вслдствіе моего печальнаго письма онъ пріхалъ только за три дня до ея смерти. Еслибъ я знала все это ране, когда была еще надежда на выздоровленіе, я была бы вынуждена написать вамъ, даже еслибы препятствія не позволявшія вамъ жениться на ней оставались т же. О, умоляю васъ, скажите что если я поступила дурно, вы прощаете меня! Она простила, и такъ нжно поцловала меня. Да, она простила меня. Неужели вы не простите? Она бы желала этого.
— Она бы желала? Думаете ли вы что я могу не исполнить ея желанія? Я не знаю есть ли мн что прощать. Если же есть, могу ли не простить того кто любилъ ее? Да утшитъ Богъ обоихъ насъ.
Онъ нагнулся и поцловалъ мистрисъ Камеронъ въ лобъ. Бдная женщина быстрымъ движеніемъ обняла его съ чувствомъ глубокой признательности и любви, и зарыдала.
Оправившись немного отъ волненія она сказала:
— Теперь мн гораздо легче на сердц, и я могу исполнить ея порученіе къ вамъ. Но прежде чмъ я передамъ вотъ это въ ваша руки, можете да вы дать мн общаніе? Никогда не говорите Мельвилю какъ она любила васъ. Она такъ старалась чтобъ онъ никогда не могъ догадаться. И еслибъ онъ зналъ что одна мысль о соединеніи съ нимъ убила ее, онъ никогда бы не улыбнулся въ жизни.
— Вы не нуждались бы слышать отъ меня такое общаніе еслибы могли знать какъ свято я сохраню отъ всего міра тайну которую вы мн повряете. Эта тайна превращаетъ могилу въ алтарь. Наше внчаніе теперь отложено только на время.
Мистрисъ Камеронъ вручала Кенелму письмо, и проговоривъ невнятно отъ душившихъ ее рыданій: ‘Она дала мн его наканун своего послдняго дня’, оставила его, и скорыми, нетвердыми шагами направилась къ дому. Теперь она наконецъ поняла его и почувствовала что при чтеніи письма ему надо быть наедин съ покойницей.
Странно что намъ надо такъ мало практическаго, вседневнаго знанія другъ друга, для того чтобы любить. Никогда еще до этого дня Кенелмъ не видалъ даже мелькомъ почерка Лили. И теперь онъ разсматривалъ адресъ написанный за конверт съ чувствомъ какого-то страха. Неизвстный почеркъ являющійся къ нему изъ невдомаго міра, нжный, нетвердый почеркъ, почеркъ не взрослаго человка, но и не ребенка которому суждено долго жить.
Онъ долго переворачивалъ конвертъ въ рукахъ, не съ нетерпніемъ какъ влюбленный, котораго сердце бьется при звук приближающихся шаговъ, но медленно, несмло. Онъ не ршался сломать печать.
Онъ былъ уже очень близко отъ кладбища. Гд лучше могло быть прочтено первое письмо полученное отъ нея, единственное которое онъ когда-либо могъ получить, гд могло быть прочтено оно съ такимъ благоговніемъ, съ такою любовью, какъ не на ея могил?
Онъ вошелъ на кладбище, слъ у могилы, сломалъ печать, скромное колечко съ маленькою бирюзой выпало изъ него, и покатилось къ ногамъ его. Въ письм были только слдующія слова:
‘Кольцо возвращается къ теб. Я не могла жить чтобы выдти замужъ за другаго. Я не знала какъ я любила тебя — пока, пока не начала молиться о томъ чтобы ты не слишкомъ меня любилъ. Милый, милый! прощай, милый!

‘Лили.

‘Никогда не показывай этого Льву, пусть онъ никогда не знаетъ что здсь говорится теб. Онъ такой добрый и такъ заслуживаетъ счастья. Помнишь день кольца? Милый, милый!’

ГЛАВА XIV.

Прошло немного боле года. Въ Лондон ранняя весна. Деревья въ паркахъ и скверахъ начинаютъ покрываться листьями и цвтами. Леопольдъ Траверсъ, посл краткой, но серіозной бесды съ дочерью, похалъ кататься верхомъ. Еще красивый и изящный, Леопольдъ Траверсъ очень доволенъ что можетъ, когда бываетъ въ Лондон, быть едва ли меньше въ мод между молодежью чмъ въ то время когда самъ онъ былъ молодъ. Онъ теперь детъ по берегу Серпентины: нтъ человка лучше его одтаго, красиве его, дущаго на лучшей лошади или говорящаго съ большею живостью о предметахъ интересныхъ для его спутниковъ.
Сесилія сидитъ въ маленькой гостиной принадлежащей исключительно ей, одна съ леди Гленальвонъ.
Леди Гленальвонъ.— Признаюсь, милая Сесилія, что я наконецъ перехожу на сторону вашего отца. Нечего говорить какъ пламенно я одно время надялась что Кенелмъ Чиллингли будетъ искать и добьется руки той которая, какъ мн казалось, создана для того чтобъ украшать и радовать его жизнь. Но когда въ Эксмондгам онъ, выбравъ другую, просилъ меня помочь ему въ этомъ дл, уговорить мать его смотрть снисходительно на этотъ выборъ — очевидно неблагоразумный — съ этого дня я махнула на него рукой. И несмотря на то что это теперь разстроилось, онъ повидимому никогда не остепенится для практическихъ обязанностей и семейной жизни, и вчно будетъ скитаться по свту въ отдаленныхъ мстностяхъ, въ сообществ со странными товарищами. Можетъ-быть даже онъ никогда не вернется въ Англію.
Сесилія.— Онъ теперь въ Англіи, и даже въ Лондон.
Леди Гленальвонъ.— Вы изумляете меня! Кто вамъ сказалъ это?
Сесилія.— Отецъ его, который теперь съ нимъ. Сэръ-Питеръ былъ у насъ вчера, и такъ ласково говорилъ со мной.
Сесилія отвернулась чтобы скрыть слезы выступившій у нея на глазахъ.
Леди Гленальвонъ.— Видлся ли мистеръ Траверсь съ серъ-Питеромъ?
Сесилія.— Да, и я думаю что между ними произошло что-нибудь вслдствіе чего отецъ первый разъ въ жизни говорюсь со мной почти сурово.
Леди Глевальвонъ.— Въ пользу сватовства Гордона Чиллингли?
Сесилія.— Онъ приказалъ мн обдумать еще разъ все что заставило меня отказать ему. Онъ сумлъ очаровать отца.
Леди Гленальвонъ.— И меня тоже. Конечно между другими искателями вашей руки вы могли бы выбрать кого-нибудь съ боле блестящимъ положеніемъ въ обществ, съ большимъ состояніемъ, но какъ вы уже отвергли ихъ, то по своимъ достоинствамъ Гордонъ иметъ тмъ боле права за ваше вниманіе. Онъ уже теперь занимаетъ положеніе какого не можетъ доставить ни титулъ, ни богатство. Люди различныхъ партій очень лестно отзываются о его способностяхъ къ парламентской дятельности. Онъ начинаетъ пріобртать извстность и слыветъ будущимъ дятелемъ высшаго разряда. Онъ молодъ и красивъ, нравственная сторона его характера ничмъ не запятнана, обращеніе его такъ свободно отъ всякой напускной суровости, такъ откровенно и любезно. Всякой женщин должно быть пріятно въ его обществ: а вы, съ вашимъ умомъ, съ вашимъ образованіемъ, вы рождены чтобы занимать высокое положеніе въ свт, вы именно та женщина которая съ гордостію длила бы съ нимъ вс треволненія проходимаго имъ поприща и все что удовлетворяло бы его честолюбіе.
Сесилія (крпко сжимая руки).— Я не могу, не могу. Онъ можетъ быть всмъ что вы говорите, я ничего не знаю что говорило бы не въ пользу Гордона Чиллингли, но вся моя природа враждебна его природ, и даже не будь этого….
Она вдругъ замолчала, густой румянецъ вспыхнулъ на ея прекрасномъ лиц, и сбжавъ оставилъ на немъ холодную блдность.
Леди Гленальвонъ (нжно цлуя ее).— Вы стало-быть еще не побороли эту первую двическую привязанность: неблагодарный еще не забытъ?
Сесилія прильнула головой къ груди своего друга, и чуть слышно проговорила умоляющимъ голосомъ:
— Не осуждайте его, онъ былъ такъ несчастливъ. Какъ сильно онъ долженъ былъ любить!
— Но вдь онъ любилъ не васъ.
— Что-то здсь въ моемъ сердц говоритъ мн что онъ еще полюбитъ меня, а если нтъ, я буду довольна ставъ его другомъ.

ГЛАВА XV.

Въ то время какъ происходилъ этотъ разговоръ между Сесиліей и леди Гленальвонъ, Гордонъ Чиллингли сидлъ одинъ съ Миверсомъ въ комфортабельной квартир стараго циника-холостяка. Гордонъ завтракалъ у своего родственника, но завтракъ былъ давно уже конченъ, между ними завязался разговоръ весьма интересный для младшаго и не лишенный также интереса для старшаго.
Дйствительно, Чиллингли Гордонъ, въ краткій промежутокъ протекшій со дня вступленія его въ Палату Общинъ, усплъ пріобрсти славу которая облегчаетъ человку доступъ въ высшія сферы парламентской карьеры — славу не столько блестящую, сколько прочную. Природа не одарила его качествами геніальнаго оратора, ни энтузіазмомъ, ни воображеніемъ, она не дала ему неосторожныхъ порывовъ жгучаго слова изливающагося изъ страстнаго сердца. Но онъ обладалъ свойствами нужными для того чтобы говорить убдительно: у него былъ чистый, металлическій голосъ, жесты благовоспитаннаго человка приличные случаю, не лишенные достоинства, хотя можетъ-быть слишкомъ тихіе, всегда готовые отвты, прилежаніе и правильная метода для изложенія подготовленныхъ доказательствъ принципа или факта. Но главныя достоинства за которыя цнили его вожди собранія, были здравый смыслъ и свтскій тактъ длавшіе его надежнымъ ораторомъ. Этими достоинствами онъ былъ много обязанъ своимъ частымъ бесдамъ съ Чиллингли Миверсомъ. Этотъ джентльменъ, благодаря ли своимъ качествамъ человка общественнаго, или вліянію газеты Londoner на общественное мнніе, пользовался интимными сношеніями съ вождями всхъ партій и былъ вполн пропитанъ свтскою мудростью. ‘Ни что, говорилъ онъ, не вредитъ такъ молодому парламентскому оратору, какъ крайность мнній въ ту или другую сторону. Остерегайтесь этого. Всегда допускайте что многое можетъ быть сказано съ обихъ сторонъ. Когда вожди вашей стороны впадаютъ въ крайность, вы можете безразлично идти за или противъ нихъ, смотря по тому что боле согласно съ вашею книжкой.
— Итакъ, сказалъ Миверсъ, лежа на диван и докуривая вторую сигару (онъ никогда не позволялъ себ боле) итакъ, я думаю, мы довольно ясно опредлили въ какомъ именно тон должна быть ваша сегодняшняя рчь. Это важный случай.
— Правда. Первый разъ пренія такъ устроилась то мн придется говорить часовъ въ десять или поздне. Это само по себ ужь есть большой шагъ, мн приходится отвчать кабинетъ-министру, къ счастію онъ малый не далекій. Какъ вы думаете, не рискнуть ли мн на какую-нибудь шутку или по крайней мр остроту.
— На его счетъ? Положительно нтъ. Хотя его обязаности принуждаютъ его проводить эту мру, тмъ не мене окь далеко не былъ сторонникомъ ее когда она обсуждалась въ кабинет. И хотя, какъ вы говорите, онъ недалекъ, но именно этого рода посредственности существенно необходимы для составленія всякаго респектабельнаго кабинета. Шутить надъ нимъ! Знайте что кроткая посредственность не любитъ шутокъ — на свой счетъ. Тщеславный человкъ! ловите случай который представляетъ вамъ то обстоятельство что вы не одобряете его мры и заставьте его хвалить васъ: льстите ему. Но будетъ о политик. Всегда вредно обдумывать слишкомъ долго то что вы уже ршили говорить. Взвшивая слова свои слишкомъ тщательно, можно впасть въ слишкомъ большую серіозность, и поступить нескромно. Итакъ Кенелмъ возвратился?
— Да. Я узналъ объ этомъ вчера вечеромъ у Уайта отъ Траверса. Сэръ-Питеръ заходилъ къ Траверсу.
— Траверсъ продолжаетъ одобрять ваше сватовство за его дочери?
— Мн кажется боле чмъ когда-нибудь. Успхъ въ Парламент сильно дйствуетъ на человка который иметъ успхъ въ свт и уважаетъ мнніе клубовъ. Но вчера вечеромъ онъ былъ радушне обыкновеннаго. Между вами, кажется немного побаивается чтобы Кенелмъ не одлался моимъ соперникомъ. Я вывелъ это заключеніе изъ его намека на не совсмъ непріятный разговоръ который имлъ съ нимъ сэръ-Питеръ.
— За что Траверсъ питаетъ непріязнь къ бдному Кенелму? Онъ казалось былъ прежде довольно расположенъ къ нему.
— Но не какъ къ будущему зятю, даже прежде чмъ я имлъ въ виду сдлаться имъ. О когда, посл появленія Кенелма въ Эксмондгам, когда Траверсъ былъ тамъ, онъ узналъ, я думаю, отъ леди Чиллингли, что Кенелмъ влюбился въ какую-то другую двушку и хотлъ жениться на ней, но она отвергла его предложеніе, и еще боле когда онъ услыхалъ что Кенелмъ посл того путешествовалъ на континент въ обществ безнравственнаго пьяницы и буйнаго сына кузнеца, вы можете себ представить какъ такому образованному и разумному человку, какъ Леопольдъ Траверсъ, было тяжело думать о возможности выдать дочь свою за того кто такъ мало былъ способенъ сдлаться хорошимъ зятемъ. Я нисколько не боюсь Кенелма. Кстати, не говорилъ ли вамъ сэръ-Питерь о здоровьи Кенелма? поправился ли онъ? Полтора года тому назадъ онъ былъ на краю гроба, когда сэръ-Питеръ и леди Чиллингли были призваны въ городъ докторами.
— Боюсь, любезнйшій Гордонъ, что вамъ нтъ надежды на Эксмондгамское наслдство. Сэръ-Питеръ говоритъ что его странствующій Геркулесъ такой же молодецъ какъ и былъ и теперь боле ровнаго темперамента, молчаливе и серіозне, однимъ словомъ, съ меньшими причудами. Но когда вы говорите что не боитесь соперничества Кенелма, слдуетъ ли понимать это только относительно Сесиліи Траверсъ?
— Также какъ и относительно всего другаго въ жизни, что же касается до наслдства Экомондгамскаго, то онъ можетъ завщать его кому вздумаетъ, и я имю основаніе думать что онъ никогда не завщаетъ его мн. Скоре ужъ священнику Джону или сыну священника, почему бы даже не вамъ? Я часто думаю что для успховъ предстоящихъ моему честолюбію мн лучше не владть землею, земля многое затмваетъ.
— Гм. Въ этою, пожалуй, есть доля правды. Однако страхъ обладать землею повидимому не дйствуетъ на васъ когда дло идетъ о женитьб на Сесиліи Траверсъ?
— Отецъ ея, по всему вроятію, проживетъ до тхъ поръ когда я буду отдыхать въ Верхней Палат, а мн бы не хотлось быть безземельнымъ перомъ.
— Въ этомъ вы правы, но я долженъ вамъ сказать что теперь какъ пріхалъ Кенелмъ, сэръ-Питеръ непремнно хочетъ чтобы сынъ его сдлался вашимъ соперникомъ.
— Относительно Сесиліи?
— Можетъ-быть, но относительно репутаціи въ парламент, наврное. Старшій представитель графства намревается удалиться изъ парламента, и сэръ-Питера уговорили позвать сына выступить кандидатомъ, какъ я слышалъ, съ уврнностію въ успх.
— Какъ! несмотря на удивительную рчь которую on произнесъ въ день своего совершеннолтія?
— Теперь поняли что это была лишь насмшка надъ новыми идеями и ихъ органами, включая и Londoner. Но если Кенелмъ вступитъ въ парламентъ, онъ будетъ не на вашей сторон, и если я не слишкомъ преувеличиваю его способности,— что довольно вроятно,— онъ будетъ соперникомъ котoрымъ пренебрегать нельзя. Разв только онъ впадетъ въ ошибку которая въ нашъ вкъ сдлала бы его человкомъ неспособнымъ къ публичной жизни.
— Какая же это ошибка?
— Измна крови Чиллингли. Въ Англіи теперь такой вкъ что надо быть Чиллингліемъ. Еслибы Кенелму вскружило голову какое-нибудь политическое отвлеченіе, назовите его какъ хотите, ‘любовь къ отечеству’ или какое-нибудь старомодное чудачество въ этомъ род, то я боюсь, сильно боюсь что онъ сочтетъ себя не въ шутку убжденнымъ.

ГЛАВА ПОСЛДНЯЯ.

Была ночь борьбы въ Палат Общинъ: шли отложенныя пренія возобновленныя теперь Георгомъ Бельвойромъ, который въ послдніе два года очень медленно добивался милости или лучше сказать, снисхожденія парламента, и боле чмъ подтверждалъ предсказанія Кенелма о его карьер. Наслдникъ знатнаго рода и обширныхъ помстій, чрезвычайно трудолюбивый, очень образованный, онъ и не могъ не подвигаться на этомъ поприщ. Въ этотъ вечеръ онъ говорилъ довольно разумно помогая своей памяти частыми справками съ записками, его слушали вжливо, и когда онъ кончилъ, привтствовали словами ‘слушайте, слушайте!’ чувствуя нкоторое облегченіе, затмъ зала засданій начала понемногу пустть, но въ девять часовъ снова быстро наполнилась. Одинъ изъ кабинетъ-министровъ торжественно всталъ, разложилъ предъ собою цлую кучу печатныхъ бумагъ, и вмст съ ними объемистую Синюю Книгу. Опершись рукой на красный портфель, онъ началъ слдующимъ внушительнымъ изреченіемъ:
— Сэръ, я не согласенъ съ высокочтимымъ джентльменомъ сидящимъ напротивъ. Онъ говоритъ что этотъ вопросъ поднятъ не какъ вопросъ партіи. Я отрицаю это. Имъ ставится на судъ палаты правительство ея величества.
При этихъ словахъ раздались одобренія столь громкія и такъ рдко вызываемыя рчами этого кабинетъ-министра что онъ смшался и долго произносилъ только невнятные ‘гм’ и ‘а’, прежде чмъ снова поймалъ нить своей рчи. Тогда онъ продолжалъ съ непрерывною, но летаргическою плавностью, читалъ длинныя извлеченія изъ офиціальныхъ бумагъ, привелъ выдержку цлой страницы изъ Синей Книги, заключилъ вою рчь нсколькими приличными общими мстами, взглянулъ на часы, увидалъ что проговорилъ часъ, ровно сколько прилично для кабинетъ-министра не претендующаго на ораторское искусство, и слъ на мсто.
Воспрянули разомъ нсколько нетерпливыхъ лицъ, изъ коихъ спикеръ, по предварительному уговору съ загонщиками партій, {Загонщикъ или погоняла партіи — whip (бичъ, плетка) есть должность весьма щекотливая и не легкая. Это собственно правая рука въ парламент вождя партіи, лидера. Его спеціальная обязанность прежде всего знать въ точности силы партіи и составъ различныхъ группъ и мнній, чтобъ извщать вождя на какихъ приверженцевъ онъ можетъ разсчитывать всегда и во всхъ случаяхъ и чья поддержка, напротивъ, при томъ или другомъ случа, сомнительна. Затмъ онъ предупреждаетъ сторонниковъ партіи когда ихъ присутствіе необходимо въ палат, убждаетъ и проситъ ихъ подать голоса въ томъ или другомъ смысл, и чрезъ него же обыкновенно передаются вождями общанія награды за поддержку какою-либо должностью. Каждая партія иметъ своего погонялу и потому есть погоняла миистерскій — ministerial whip, и оппозиціонный — opposition wip, и нердко, въ видахъ партіи, они уговариваются между собой на очетъ порядка преній, о чемъ увдомляется и спикеръ. О такомъ уговор и идетъ рчь въ данномъ случа.} выбралъ одно лицо, молодое, смлое, умное и невозмутимое. {Въ англійскомъ парламент нтъ обычая записываться заране для произнесенія рчи, а кто желаетъ говорить встаетъ со свою мста, но начинаетъ рчь не прежде какъ спикеръ (предсдатель) укажетъ на него пальцемъ. Если же случается что нсколько человкъ встаютъ разомъ, то говоритъ рчь тотъ кого прежде замтитъ спикеръ, и это называется to catch the Speaker’s eye — поймать взглядъ спикера.}
Нтъ надобности говорить что это было лицо Чиллингли Гордона.
Его положеніе въ эту ночь требовало особенной ловкости и такта. Обыкновенно онъ поддерживалъ правительство, и до сихъ поръ когда говорилъ, то въ его пользу. На этотъ разъ онъ былъ несогласенъ съ правительствомъ. Несогласіе это было извстно вождямъ оппозиціи, и вслдствіе сего погонялами и было устроено что онъ долженъ говорить въ первый разъ посл десяти часовъ и первый разъ въ отвтъ на рчь кабинетъ-министра. Въ такомъ положеніи молодой человкъ или создаетъ себ карьеру въ рядахъ партіи или портитъ ее. Чиллингли Гордонъ говорилъ съ третьей скамьи позади министерства: Миверсъ счелъ долгомъ предостеречь его чтобъ онъ не принималъ притворнаго вида независимости или согласія съ ‘крпостями’ ультра-либеральныхъ мнній, усвшись на скамьяхъ за проходомъ. {Gangway — такъ называется въ Палат Общинъ широкій проходъ раздляющій скамьи на каждой сторон палаты. На скамьяхъ выше прохода располагаются по правую сторону отъ кресла спикера министры и ихъ приверженцы, по лвую партія оппозиціи, на скамьяхъ же за проходомъ — below the gangway размщаются обыкновенно такъ-называемые независимые или крайніе члены каждой партіи, и эти-то иногда причиняютъ вождямъ гораздо боле безпокойности чмъ даже противники.} Напротивъ, всякое мнніе въ чемъ-либо несогласное съ заявленіями краснобаевъ министерскихъ скамей наврное должно было произвести боле сильное впечатлніе, будучи произнесено среди врныхъ министерскихъ приверженцевъ, чмъ еслибъ его высказалъ сидящій среди мятежныхъ баши-бузуковъ, раздленныхъ проходомъ отъ регулярныхъ и дисципливованныхъ силъ. Уже первыя краткіе замчанія его приковали вниманіе палаты, примирили министерскую партію, поставили въ неизвстность оппозицію.— Да и вся его рчь была необыкновенно удачна, и въ особенности въ томъ отношеніи что хотя она была направлена противъ правительства вообще, но въ то же время выражала мннія состоятельной части кабинета, которая въ настоящее время, правда, была еще въ меньшинств, но наиболе увлеченная ‘новою идеей’, и по всей вроятности, какъ не безъ основанія могъ разчитывать честный Гордонъ, съ прогрессомъ вка должна была одержать верхъ надъ остальными товарищами.
Впрочемъ, не прежде какъ Гордонъ окончилъ свою рчь, привтствія слушателей, столь радушныя какими всегда встрчало это собраніе несомннные признаки дарованія, вполн обнаружили галлере и репортерамъ все вліяніе только-что произнесенной рчи. Вождъ оппозиціи шепнулъ своему сосду: ‘Я желалъ бы завербовать къ намъ этого молодца’. Кабинетъ-министръ которому возражалъ Гордонъ, боле довольный похвалой обращенною къ нему лично, нежели недовольный нападками на мру которую онъ долженъ былъ отстаивать по своему служебному положенію, шепнулъ своему глав: ‘Намъ не слдуетъ упускать этого человка’.
Два джентльмена въ галлере спикера, находившіеся тамъ съ открытія преній, теперь встали со своихъ мстъ. Выйдя корридоръ они смшались съ толпой членовъ, которые только оставили свои мста посл рчи Гордона, чтобы потолковать объ ея достоинствахъ, собравшись вокругъ буфета съ апельсинами и содовой водой. Между ними былъ Георгъ Бельвойръ, увидя младшаго изъ двухъ джентльменовъ вышедшихъ изъ галлереи спикера, онъ подошелъ къ нему съ дружимъ восклицаніемъ:
— А, Чиллингли, какъ поживаете? Не зналъ что вы въ город. Были здсь весь вечеръ? Да, очень хорошее преніе, какъ вамъ понравилась рчь Гордона?
— По мн ваша гораздо лучше.
— Моя! воскликнулъ Георгъ, очень польщенный и очень удивленный.— О, моя рчь скучная, простое изложеніе причинъ о мнніи которое мн слдуетъ подать. А рчь Гордона совсмъ иное дло. Вамъ не понравились его мннія?
— Я не знаю какія его мннія, но мн не понравились его идеи.
— Я не совсмъ васъ понимаю. Какія идеи?
— Новыя, которыя показываютъ какъ быстро великое государство можетъ сдлаться ничтожнымъ.
Тутъ мистера Бельвойра отвелъ въ сторону членъ-собратъ, чтобы переговорить съ нимъ о важномъ дл которое должно было обсуждаться въ комитет о ловл лососей, гд оба они присутствовали, а Кенелмъ съ своимъ спутникомъ, сэръ-Питеромъ, пробрался сквозь толпу заполнявшую корридоръ и скрылся. Выйдя за широкій просторъ, гд возвышалась стройная часовая башня, сэръ-Питеръ остановился и указывая по направленію къ старому Аббатству, стоявшему на половину въ тни наполовину освщенному кроткими лунными лучами, сказалъ:
— Оно предрекаетъ долгую будущность народу когда согласуется въ человк съ чувствомъ вчности, когда почетная могила суждена въ награду за труды и опасности честной жизни. Какъ многое изъ исторіи Англіи Нельсонъ заключилъ въ простыхъ словахъ: ‘Побда или Вестминстерское Аббатство!’
— Превосходно выражено, батюшка? сказалъ быстро Кенелмъ.
— Я согласенъ съ твоимъ замчаніемъ, которое услышалъ случайно, касательно рчи Гордона, сказалъ сэръ-Питеръ. Это была замчательно умная рчь, однако мн было бы грустно еслибъ эту рчь сказалъ ты. Не такого рода чувства длаютъ Нельсоновъ великими людьми. Еслибы такія чувства когда-нибудь сдлалась національными, то народный кликъ былъ бы не ‘Побда или Вестминстерское Аббатство!’, но ‘пораженіе и три процента!’
Довольный самъ своимъ необычайнымъ одушевленіемъ съ сочуственною полуулыбкой на молчаливыхъ устахъ сына, сэръ-Питеръ поспшилъ перейти къ предметамъ тяготившимъ его сердце. Успхъ Гордона въ парламент, сватовство Гордона за Сесилію Траверсъ, одобряемое, какъ узналъ сэръ-Питеръ, ея отцомъ, но отвергнутое ею, все это было неразрывно связано въ мысляхъ и словахъ сэръ-Питера, какъ онъ старался возбудить соревнованіе своего сына. Онъ настаивалъ на обязанностяхъ возлагаемыхъ страною на своихъ гражданъ, въ особенности на молодое и сильное поколніе, которому вручена судьба послдующихъ поколній, съ этими суровыми обязанностями онъ соединилъ всю отрадную и нжную сторону жизни, которая для англійскаго общественнаго дятеля неразрывно связана съ понятіемъ о домашнемъ очаг: женщин съ улыбкой облегчающею заботы, и съ умомъ способнымъ раздлять стремленіе къ жизни которая только путемъ труда ведетъ насъ къ слав, соединяя такимъ образомъ, во всемъ что онъ говорилъ, честолюбіе и Сесилію, какъ будто они были нераздльны.
Сынъ не прервалъ его рчи ни однимъ словомъ: въ горячности своей сэръ-Питеръ не замтилъ что Кенелмъ увлекъ его въ сторону отъ многолюдной улицы, по которой они шли, остановился по средин Вестминстерскаго моста, онъ нагнулся надъ массивную ршеткой и задумчиво смотрлъ на блестящія звздами волны рки. Направо тянулся во всю длину свою величественный народный законодательный дворецъ, еще новый по времени, вмст съ тмъ, по своей форм весьма древній до мельчайшихъ подробностей, онъ тянулся по направленію къ низкимъ зубчатымъ кровлямъ нищеты и порока. Ихъ мсто было дйствительно возл залъ народнаго законодательнаго дворца, великая задача распространенія народнаго величія и добродтели, и уменьшенія нищеты и порока, должна быть всегда близка сердцу каждаго народнаго законодателя.
— Какъ странно, сказалъ Кенелмъ, все еще наклоняясь надъ перилами моста,— что во время моихъ безцльныхъ скитаній меня всегда притягивалъ къ себ видъ и звукъ бгущей воды, даже воды самаго смиреннаго ручья! Сколько мыслей, сколько грезъ, сколько воспоминаній, освщающихъ повсть прошедшаго, могли бы разказать волны самого смиреннаго ручья, еслибы волны сами по себ не были такими философами и поднимаясь сами на поверхность, раздражаясь препятствіемъ встрчающимся имъ на пути, он остаются равнодушными всему что есть мракъ и смерть для людей, которые думаютъ и мечтаютъ и чувствуютъ на ихъ берегахъ.
— Боже мой, сказалъ про себя сэръ-Питеръ, онъ снова попалъ въ свою прежнюю коллею причудъ и меланхоліи. Онъ не слыхалъ ни одного слова сказаннаго мною. Траверсъ правъ. Онъ никогда ничего не сдлаетъ въ жизни. Зачмъ я назвалъ его Кенелмомъ? Онъ точно также могъ бы быть названъ Питеромъ. Однако съ досадой сознаваясь что краснорчіе его потрачено безо всякой пользы, и что сердечному желанію его не суждено сбыться, сэръ-Питеръ сказалъ вслухъ:
— Ты не слышалъ что я говорилъ, Кенелмъ, ты огорчаешь меня.
— Огорчаю васъ, васъ! не говорите этого, батюшка, милый батюшка. Не слушалъ васъ! Каждое слово сказанное вами глубоко запечатллось въ тайник души моей. Простите за этотъ ненамренный отрывочный разговоръ съ самимъ собою, это только по привычк, только по привычк, милый батюшка!
— Дитя, дитя, воскликнулъ сэръ-Питеръ со слезами на глазахъ,— еслибы ты могъ отвыкнуть отъ твоихъ страшныхъ привычекъ, я былъ бы такъ благодаренъ. Но если ты не можешь, то что бы ты ни длалъ, ничто не огорчитъ меня Только позволь мн сказать одно: бгущія воды имютъ большую прелесть для тебя. Со смиреннымъ ручейкомъ соединяются для тебя и мысли, и грезы, и воспоминанія прошлаго. Но теперь ты стоишь предъ теченіемъ могущественной рки — предъ тобой сенатъ имперіи боле обширной чмъ имперія Александра, за тобою торговый рынокъ предъ которыми торговля Тира была лишь жалкая промышленность. Смотри дальше на эти неопрятныя лачужки, сколькихъ можно тамъ поднять, сколькимъ помочь, и хотя не въ виду, но невдалек національная Валгалла: ‘Побда или Вестминстерское Аббатство!8 Смиренный ручеекъ былъ свидтелемъ твоего прошедшаго. Не будетъ ли могущественная рка имть вліяніе на твое будущее? Ручеекъ не можетъ разказать намъ твое прошедшее, но быть-можетъ рка разкажетъ твое будущее? О дитя, дитя, я вижу ты все еще погруженъ въ свои грезы, говорить безполезно. Пойдемъ домой.
— Я не предавался грезамъ, я говорилъ себ что пришло время замнить стараго Кенелма съ новыми идеями — новымъ Кенелмомь съ идеями старыхъ. А! быть-можетъ мы должны — чего бы намъ это ни стоило,— мы должны пережить романическую сторону жизни прежде чмъ сумемъ ясно понять что есть великаго въ ея дйствительности. Я уже не могу стовать что отчужденъ отъ цлей и стремленій моего поколнія. Я узналъ теперь сколько у меня съ нимъ общаго. Я зналъ любовь, я зналъ горе.
Кенелмъ остановился на мгновеніе, на одно мгновеніе, потомъ поднялъ голову, которая опустилась когда онъ замолчалъ и выпрямился во весь ростъ, отецъ его былъ пораженъ перемной въ его лиц, губы, глаза, вся наружностъ дышала ршительнымъ энтузіазмомъ, который не могъ быть проблескомъ минутнаго увлеченья.
— Да, сказалъ онъ, побда или Вестминстерское Аббатство! Міръ — это поле битвы, на которомъ всхъ хуже достается дезертирамъ, они получаютъ самыя тяжкія раны, поражаемые въ то время когда спасаются бгствомъ и заглушаютъ свои стоны чтобы не открыть тайну своего безславнаго убжища. Счастіе служенія благородной цли заставляетъ забывать боль отъ ранъ полученныхъ въ пылу сраженія, и страданья эти вполн искупаются почтеніемъ которое внушаютъ столь доблестно нажитые шрамы. Выборъ мой сдланъ. Я не буду дезертиромъ, я поступлю въ рядовые солдаты.
— Теб не долго придется ждать повышенія, дитя мое, если ты будешь крпко держаться идей старыхъ, символомъ коихъ служитъ англійскій военный кличъ: ‘Побда или Вестминстерское Аббатство’.
Говоря это сэръ-Питеръ взялъ подъ руку сына и гордо оперся на него, и такимъ образомъ посл отдыха на новомъ мосту пролегающемъ черезъ легендарную рку, человкъ молодаго поколнія переходитъ въ людныя улицы на встрчу судебъ идущихъ за край того горизонта который ограничиваетъ пытливые взгляды моего поколнія.

КОНЕЦЪ.

Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Мой роман, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1853
  2. Парижане, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1873
  3. Будущая порода людей, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1871
  4. Восход и закат, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1841
  5. Семейство Какстон, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1849
  6. Лейла, или Осада Гренады. Часть вторая, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1838
  7. Книга моего друга, Франс Анатоль, Год: 1885
  8. Джон Кальдигет, Троллоп Энтони, Год: 1879
Электронная библиотека