Лейла, или Осада Гренады. Часть вторая, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1838

Переводы
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Скачать в PDF

[]

ЛЕЙЛА
ИЛИ
ОСАДА ГРЕНАДЫ.

Сочиненіе Э. Л. Больвера.

Переводъ съ Англійскаго

П. М.

Часть вторая.

МОСКВА.
Въ Типографіи Н. Эрнста.
1842

ГЛАВА I.
Лейла въ замк.— Осада.

Неожиданное и ужасное извстіе, овладвшее всми мыслями и чувствами каждаго обитателя замка, прервало спокойныя размышленія и благочестивыя занятія Лейлы. Боабдилъ Эль-Чико выступилъ въ поле со многочисленнымъ войскомъ. Неимоврною быстротою движеній изумилъ онъ враговъ своихъ, и осадилъ, одну за другою, вс важнйшія крпости, окружавшія Гренаду, и защищаемыя сильными Испанскими гарнизонами. Блистательный успхъ предпріятій соотвтствовалъ быстрот движеній, и оружіе его распространило страхъ и ужасъ по сосднимъ провинціямъ Испаніи, ряды его съ каждымъ днемъ увеличивались: съ снжныхъ вершинъ Сіерры-Невады стекались къ нему, дикими толпами, храбрые горцы, привыкшіе къ вчной зим, и столь непохожіе на веселыхъ и образованныхъ воиновъ Гренады, отъ которыхъ они рзко отличались и суровымъ видомъ своимъ и косматою одеждою.
Многіе изъ Мавританскихъ городовъ, покоренныхъ Фердинандомъ, снова возмутились: и ихъ пылкіе юноши и ихъ старцы, посдвшіе въ искусств ратномъ, присоединились къ знамени владтеля Гренады. Въ то же время, къ довершенію паническаго страха, овладвшаго Испанцами, распространился слухъ, что въ рядахъ мусульманскихъ внезапно явился страшный чародй, который отличался яростью и отчаянною неустрашимостью, свойственными только существу, покровительствуемому нечистою силою. Лишь только Мавры начинали отступать отъ стны или башни, съ которой или лилась горящая смола, или гремла смертоносная артиллерія, опустошавшая ихъ ряды — этотъ волшебникъ тотчасъ бросался въ средину унывавшихъ дружинъ, съ страшнымъ воплемъ и дикими тлодвиженіями разввалъ онъ блымъ знаменемъ, которое и Мавры и Христіане почитали произведеніемъ волшебства, и, не смотря на то, что подвергалъ себя всмъ опасностямъ приступа, всегда оставался невредимъ, голосомъ, мольбами, примромъ воспламенялъ онъ въ Маврахъ мужество, оживлявшее первые дни магометанскихъ завоеваній, и твердыни того длиннаго ряду горныхъ крпостей не могли устоять противъ гибельнаго вліянія роковаго знамени, и, одна за другою, покорялись Маврамъ. Однако жъ эти неимоврные успхи Мавританскаго оружія не устрашили устарлаго и опытнаго витязя Мендо де Кехада, занимавшаго замокъ Алгендинъ съ двумястами пятидесятые отборными воинами. Онъ воспользовался днями спокойствія, чтобъ сдлать вс приготовленія къ осад, которую предвидлъ: гонцы съ извстіемъ о предстоящей опасности были отправлены къ Фердинанду, новыя укрпленія прибавлены къ замку, заготовленъ полный запасъ оружія и състныхъ припасовъ, и не оставлено ни одной предосторожности, могшей сохранить Испанцамъ крпость, которая владычествовала и надъ долинами Алпухаррасскихъ горъ и надъ горизонтомъ до самыхъ стнъ Гренады, и какъ будто насмхалась надъ могуществомъ Мавровъ.
Было утро, и солнце только что показалось изъ-за горъ, Лейла стояла у высокаго окна комнаты своей, и, волнуемая разнообразными чувствами, устремила задумчивые взоры на отдаленныя башни Гренады, позлащенныя лучами утренняго солнца. На эту минуту сердце ея погрузилось въ думы и воспоминанія о домашнемъ кров, и близкая опасность и неизвстность будущности были забыты.
Вдругъ отдаленныя долины огласились звуками воинской музыки, двушка вздрогнула и стала внимательно прислушиваться: звуки съ каждою минутою становились громче и ясне. Можно уже было различить и дикую музыку Мавританскихъ трубъ, и удары Африканскаго барабана, и звуки литавръ, наконецъ показались блестящія копья и разввающіяся знамена передовыхъ дружинъ мусульманскихъ. Прошла еще минута, и весь замокъ былъ въ движеніи.
Мендо де Кехада надлъ воинскіе доспхи, и поспшилъ на стну. Лейла видла изъ окна своего, какъ онъ старался самымъ выгоднымъ образомъ расположить малочисленную дружину свою на стнахъ и башняхъ замка. Чрезъ нсколько минутъ присоединились къ ней Донья Инеса и ея женщины, въ ужас столпившіяся вокругъ госпожи своей,— однако жъ не мене того желавшія удовлетворить врожденную страсть своего пола взглядомъ на блестящую одежду и величественный строй Мавританской рати.
Окно этой комнаты было такъ расположено, что можно было, не подвергаясь ни какой опасности, слдовать за всми движеніями и успхами непріятеля. Молодая Израильтянка не слышала голоса окружавшихъ ее, и сердце ея затрепетало, ланиты покрылись яркимъ румянцемъ, когда ей представилось, что она уже можетъ различить, посреди всадниковъ, величественный стань и блоснжную одежду Музы Бенъ-Абиль-Газана.
Положеніе ея было ужасно! Будучи уже Христіанкою, могла ли она желать побды неврнымъ? но любящее сердце ея могло ли желать гибели возлюбленнаго? Къ счастію ей было некогда задуматься о судьб своей, отрядъ Мавританской конницы былъ уже предъ стнами небольшаго города, окружавшаго замокъ, и скоро раздались громкія трубы герольдовъ, приглашавшихъ гарнизонъ сдаться.
‘Не бывать этому, пока хоть одинъ камень устоитъ на камн!’ былъ короткій отвтъ Кехады: чрезъ нсколько минутъ, со стнъ и башенъ замка, раздался громъ артиллеріи, и эхо окружныхъ долинъ повторило печальный гулъ.
Тогда взорамъ женщинъ представилось величественное и страшное зрлище: непріятельскія дружины построились въ боевой порядокъ, и изготовились къ приступу. Возвышеніе передъ замкомъ покрылось густыми, сомкнутыми полками — рядъ шелъ за рядомъ — колонна за колонною. Грозный и блестящій строй, озаренный яркими лучами полуденнаго солнца, двигался, и шумлъ, и приближался, подобно волнамъ морскимъ, колеблемымъ бурею. Въ отдаленіи гордо разввалось королевское знамя надъ шатромъ Боабдила, и самъ владтель Гренады на блоснжномъ кон, покрытомъ богатыми попонами, возвышался посреди пхоты, которая должна была начать приступъ.
‘Молись съ нами, о дочь моя!’ вскричала Донья Инеса, упавъ на колни. Увы! о чемъ могла молиться бдная двушка?
Уже четыре дня и четыре ночи продолжалась эта достопамятная осада: ночи, освщенныя полною луною, не прекращали битвъ, не доставляли отдохновенія осажденнымъ. Осаждающіе, напротивъ того, пользовались всми выгодами многочисленности и близкаго разстоянія отъ Гренады: они безпрестанно смнялись, отрядъ слдовалъ за отрядомъ, и утомленные уступали свое мсто свжимъ, бодрымъ дружинамъ.
Наступилъ пятый день, и Мусульмане владли уже городомъ и всмъ замкомъ, кром одной огромной башни, составлявшей внутренность крпости, и въ этомъ убжищ жалкіе и утомленные остатки гарнизона изготовились къ оборон, съ послднею надеждою мужественнаго отчаянія.
Въ комнату, въ которой собрались женщины, полумертвыя отъ страха и ужаса, вдругъ вбжалъ Кехада, покрытый пылью, обагренный кровью: щеки его впали, волосы посдли отъ внезапной старости, глаза налились кровью.
‘Пищи!’ вскричалъ онъ, — ‘дайте пищи и вина, можетъ быть, въ послдній разъ!’ Донья Инеса бросилась въ его объятія. ‘Погоди,’ произнесъ онъ, ‘погоди, мы еще обнимемся, прежде нежели настанетъ часъ разлуки.’
‘Разв не осталось ни какой надежды?’ сказала она съ блднымъ, но спокойнымъ лицемъ.
‘Мы погибли, если завтра восходящее солнце не озаритъ на тхъ горахъ оружія королевскихъ войскъ. До утра мы можемъ держаться.’ Сказавъ это, онъ проглотилъ нсколько кусковъ, выпилъ большой кубокъ вина, и поспшно удалился.
Въ эту минуту долины снова огласились громкими воинскими кликами Мавровъ. Лейла подошла къ окну, и взорамъ ея представились движущіяся стны, все боле и боле приближавшіяся къ замку.
Осаждающіе шли на приступъ подъ прикрытіемъ огромныхъ щитовъ и искусственныхъ деревянныхъ стнъ, предохранявшихъ ихъ отъ горящихъ потоковъ, все еще безпрестанно лившихся съ высотъ башни, между тмъ, какъ боле отдаленные ряды Мавровъ прикрывали работы инженеровъ градомъ стрлъ и копій, которыя проникали чрезъ многочисленныя щели и трещины башни.
Мужественный коммендантъ, съ ужасомъ и отчаяніемъ, замтилъ приготовленія инженеровъ, которые за деревянными стнами, защищавшими ихъ отъ оружія осажденныхъ, могли спокойно заниматься своими работами.
‘Клянусь святымъ Гробомъ!’ вскричалъ онъ, скрежеща зубами: ‘они ведутъ подкопы подъ башню, и мы погибнемъ подъ ея развалинами! Взгляни на т горы, Гонсальо! что это тамъ блеститъ — не оружіе ли нашего войска? Глаза мои уже ничего не могутъ различить.’
‘Увы, храбрый Кехада! это только блескъ лучей заходящаго солнца, отражающихся на снжныхъ вершинахъ горъ — но положеніе наше еще не безнадежно….’
Слова замерли на устахъ витязя, ужасный стонъ вырвался изъ груди его, и онъ замертво упалъ возл Кехады, пораженный Мавританскою стрлою въ голову.
‘Мой храбрйшій сподвижникъ!’ вскричалъ Кехада, ‘миръ праху его! Видите ли вы,’ сказалъ онъ, обращаясь къ своимъ воинамъ, того отчаяннаго неврнаго, который торопитъ инженеровъ? Клянусь небомъ, это онъ — это тотъ волшебникъ съ блымъ знаменемъ!… Онъ вышелъ изъ-за деревянныхъ стнъ — стрляйте въ него!’
Боле двадцати стрлъ, пущенныхъ утомленными и онмвшими руками, упало вокругъ Альмамена, но ни одна изъ нихъ не ранила его: и когда, размахивая своимъ зловщимъ знаменемъ, онъ снова скрылся за стнами, Испанцамъ показалось, что они слышатъ торжествующій, адскій хохотъ его.
Наступилъ шестой день: тайныя работы непріятеля были покончены, и подкопы подведены подъ всею башнею. Только одн деревянныя подпоры поддерживали ея фундаментъ: Боабдилъ, со свойственнымъ ему человколюбіемъ, веллъ поставить ихъ для того, чтобъ осажденные имли время спастись, прежде нежели совершенно обрушится ихъ убжище.
Былъ полдень: Мавританская рать оставила равнину, и, въ боевомъ порядк и безмолвномъ ожиданіи, заняла возвышеніе передъ замкомъ. Инженеры стояли въ отдаленіи — Испанцы, утомленные безпрерывными битвами и неподвижные, лежали на стнахъ, подобно мореплавателямъ, которые, посл долговременной, но тщетной борьбы противъ бури, съ самоотверженіемъ и почти съ равнодушіемъ ожидаютъ прилива роковой волны.
Вдругъ ряды Мавровъ разступились, и къ башн подъхалъ Боабдилъ, сопровождаемый по правую руку Музою, по лвую Альмаменомъ, за нимъ двинулись, медленнымъ шагомъ, ряды Эіопскихъ тлохранителей съ горящими факелами въ рукахъ, и изъ среды ихъ выступилъ королевскій герольдъ, и протрубилъ послднее увщаніе. Стукъ безчисленнаго оружія — блескъ факеловъ, озарявшихъ черныя лица и колоссальныя формы тлохранителей — величественный видъ монарха Гренады — героическій станъ Музы — обнаженная голова и блестящее знамя Альмамена — все соединялось съ обстоятельствами времени, чтобъ придать этому зрлищу нчто страшное и величественное.
Кехада молча устремилъ взоры на блдныя и мертвыя лица воиновъ, и не ршался подать сигналъ. Уста его шевелились, глаза сверкали — какъ вдругъ раздались вопли женщинъ. Мысль объ Инес, возлюбленной его юности, спутницы его старости, поразила его сердце, и трепещущею рукою опустилъ онъ знамя Испаніи, досел развевавшееся надъ башнею. Тогда безмолвіе, царствовавшее въ непріятельскихъ рядахъ, превратилось въ громкіе крики, потрясшіе нетвердое основаніе полуразрушившейся башни.
‘Встаньте, друзья мои!’ сказалъ онъ съ горькимъ вздохомъ, ‘мы сражались, какъ только могутъ храбрые воины, и отечество наше не можетъ стыдиться за насъ.’
Извилистою лстницею сошелъ онъ внизъ — медленными, шаткими шагами слдовали за нимъ усталые воины: врата башни отворились, и мужественные Христіане покорились Маврамъ.
‘Длай съ нами, что хочешь,’ сказалъ Кехада, низлагая ключи крпости къ ногамъ коня Боабдилова: ‘но въ башн есть женщины…..’
‘Он свободны,’ Прервалъ монархъ. ‘Мы дозволяемъ теб избрать для нихъ любое убжище. Говори же! куда отвести ихъ?’
‘Великодушный Государь!’ отвчалъ престарлый Кехада, отирая ладонью слезы, катившіяся по загорлымъ щекамъ воина: ‘ты даруешь намъ утшеніе въ самомъ несчастіи нашемъ, и съ чувствомъ глубокой благодарности принимаемъ мы твое предложеніе. За горами, близъ Олфадезской равнины, есть у меня небольшой замокъ, не имющій ни гарнизона, ни укрпленій. Если бъ война и обратилась въ ту сторону, то, во всякомъ случа, он оттуда легко могутъ добраться до королевскаго лагеря въ Кордов.’
‘Я согласенъ исполнить твое желаніе,’ возразилъ Боабдилъ. Потомъ, избравъ старйшаго изъ окружавшихъ его офицеровъ, онъ далъ ему повелніе вывести женщинъ изъ башни, и съ сильнымъ отрядомъ проводить ихъ въ замокъ, назначенный Кехадою. Другому офицеру поручилъ онъ плнныхъ Испанцевъ, потомъ отдалъ повелніе къ отступленію войска, и оставилъ только небольшой отрядъ для совершеннаго разоренія крпости.
Кончивъ распоряженія, Боабдилъ, въ сопровожденіи Альмамена и главныхъ военачальниковъ, поспшилъ въ Гренаду. Туда же, но гораздо медленне, подвигался отрядъ, ведшій Испанскихъ плнниковъ. Вдругъ внезапный поворотъ дороги представилъ взорамъ Кехады и его товарищей ту башню, которую они такъ храбро защищали. Гордая и непоколебимая, возвышалась она надъ развалинами и грудами почернвшихъ камней, и мрачныя, зубчатыя вершины ея, казалось, терялись въ облакахъ. Но прошла еще одна минута — и ужасный грохотъ поразилъ слухъ Испанцевъ: башня внезапно обрушилась, и густыя облака дыму и пыли, порожденныя ея паденіемъ, разнеслись по всей окружности. Такъ пала та твердыня, на вершинахъ которой жители Гренады, съ собственныхъ стнъ своихъ, могли различать разввающееся знамя Аррагоніи и Кастиліи.
Между тмъ Лейла — видвшая и отца и возлюбленнаго своего, и странною, таинственною судьбою снова отъ нихъ удаленная въ глубокомъ раздумьи преслдовала путь свой, вмст съ Доньею Инесою и прочими женщинами замка, чрезъ т мрачныя ущелія и долины, которыя отдляли ее отъ новаго и ей еще неизвстнаго убжища.

ГЛАВА II.
Новое предпріятіе Альмамена.— Три Израильтянина.— Обстоятельства сообщаютъ каждому характеру различные оттнки.

За послднимъ завоеваніемъ Боабдила послдовалъ цлый рядъ блестящихъ и успшныхъ приступовъ къ сосднимъ крпостямъ. Гренада, подобно сильному человку, поверженному на землю, изорвала, одну за другою, оковы, стснявшія ея свободу и могущество, наконецъ мужественный монархъ ея, снова завладвъ значительною частію окружной страны, ршился осадить приморскую гавань Салобрену. Обладаніе этимъ городомъ было важно: оно возстановило бы сообщеніе между Гренадою и моремъ, дало бы возможность пользоваться подкрпленіями Африканскихъ союзниковъ, и наконецъ, въ случа новой осады, обезпечило бы доставленіе състныхъ припасовъ. И такъ туда направилъ оружіе, и повелъ свою побдоносную рать юный монархъ Гренады, сопровождаемый Музою, врнымъ сподвижникомъ его.
Наканун выступленія войскъ, явился къ Боабдилу Альмаменъ. Физіономія мнимаго волшебника совершенно измнилась съ тхъ поръ, какъ Фердинандъ отступилъ отъ Гренады: гордость и величавость его вида исчезли, глаза померкли и впали, онъ казался разстроеннымъ и разсяннымъ. Любовь къ дочери была нкогда единственною отрадою угрюмаго характера его, и эта дочь была теперь во власти короля, который приговорилъ ея отца къ ужасной, безчеловчной пытк Инквизиціи! Какимъ опасностямъ не подвергнетъ ее фанатизмъ Испанцевъ, и ихъ усердіе обращать въ свою вру! и ея ли слабому стану, ея ли нжному сердцу бороться противъ ужасныхъ мученій пытки, которой могли подвергнуть несчастную двушку? ‘Пусть она,’ думалъ онъ, ‘лучше умретъ въ этихъ мукахъ, нежели приметъ ихъ ненавистную вру.’ И онъ судорожно скрежеталъ зубами, представляя себ дв неизбжныя крайности. Мечты, намренія и глубоко-обдуманные планы, жажда мести и тщеславіе — все покинуло его: одна надежда, одна мысль овладла его бурными страстями и пылкимъ умомъ.
Въ такомъ-то расположеніи духа явился Альмаменъ во дворецъ. Онъ представилъ юному монарху, надъ которымъ, посл послднихъ побдъ, вліяніе его еще боле усилилось, необходимость занимать войска Фердинандовы въ нкоторомъ отдаленіи, Для поддержанія этой политики, вызвался онъ отправиться въ Кордову, чтобъ теперь, когда блестящіе успхи и побды Боабдиловы оживили и воспламенили надежды Мавровъ, тайнымъ образомъ произвести возмущеніе въ этой ихъ древней столиц, и поддержаніемъ мятежа доставить владтелю Гренады время довершить начатыя предпріятія и увеличить войско подкрпленіями союзныхъ государствъ.
Боабдилъ не хотлъ разстаться со священнымъ сподвижникомъ своимъ, но представленія Альмамена наконецъ убдили его, и они ршились отправиться изъ Гренады въ одно время.
Альмаменъ уединенною дорогою возвращался домой — какъ вдругъ привтствіе, обращенное къ нему на Еврейскомъ язык, поразило слухъ его. Онъ поспшно обернулся, и увидлъ предъ собою старика, въ Жидовской одежд, въ которомъ тотчасъ узналъ Илію, одного изъ знатнйшихъ и богатй діихъ сыновъ Израиля.
‘Прости меня, мудрый соотечественникъ,’ произнесъ Жидъ, кланяясь до земли, ‘но я не могъ преодолть искушенія, и не воспользоваться родствомъ съ человкомъ, который можетъ возвысить рогъ Израиля.’
‘Тише, другъ мой!’ прервалъ Альмаменъ, осторожно осматриваясь кругомъ: ‘какимъ образомъ попалъ я въ твои соотечественники? разв ты не Еврей, какъ должно полагать, судя по языку твоему?’
‘Да, я Еврей,’ возразилъ Илія, ‘и даже одного поколнія съ покойнымъ родителемъ твоимъ — миръ праху его!— Выслушай меня: я узналъ тебя, хотя ты былъ еще ребенкомъ, когда, отрясая прахъ отъ ногъ твоихъ, ты покинулъ Гренаду. Да, я тотчасъ же узналъ тебя, когда ты опять возвратился къ намъ, но я хранилъ твою тайну въ надежд, что твой свтлый умъ и твои дарованія прекратятъ бдствія угнтенныхъ братьевъ твоихъ, и водворятъ радость и веселіе въ дом Израиля.’
Альмаменъ устремилъ испытующіе взоры на рзкія Арабскія черты Израильтянина, и наконецъ отвчалъ: ‘И какимъ образомъ можно возстановить Израиля? не думаешь ли ты сражаться за него?’
‘Я уже слишкомъ старъ, о сынъ Иссашара, и не въ состояніи владть оружіемъ, но поколнія наши многочисленны, и юноши наши пылки и сильны. Этими раздорами между язычниками’…
‘Можетъ воспользоваться избранный народъ Божій’, съ живостью прервалъ Альмаменъ,— ‘станемъ надяться. Слышалъ ли ты о новыхъ гоненіяхъ, которымъ подвергаетъ нашихъ Кордовскихъ единоврцевъ нечестивый король Назареянъ — слышалъ ли ты о тхъ гоненіяхъ, отъ которыхъ сердце перестаетъ биться, и кровь леденетъ въ жилахъ?’
‘Увы!’ отвчалъ Илія, ‘какъ таковымъ бдствіямъ не достигнуть до слуха моего! у меня есть въ той стран близкіе и возлюбленные родственники, люди богатые и почтенные.’
‘Нелучше ли бы пасть имъ на бранномъ пол, чмъ гибнуть въ мукахъ пытки?’ произнесъ Альмаменъ торжественнымъ голосомъ. ‘O Богъ отцевъ моихъ! если въ твоемъ народ осталась хотя одна искра мужества, то дай рабу твоему возжечь пламя, которое озарило бы удивленную вселенную кровавымъ блескомъ своимъ!’
‘Нтъ,’ возразилъ Илія, боле опечаленный, нежели ободренный пылкостью своего собесдника, ‘будь осторожне, о сынъ Иссашара, будь осторожне: ты, можетъ быть, только раздражишь владыкъ земныхъ, и тогда изсякнутъ послдніе источники существованія нашего.’
Альмаменъ отступилъ на нсколько шаговъ, потомъ спокойно положилъ свою руку на плечо Еврея, устремилъ на него проницательный взглядъ, и, съ презрніемъ улыбнувшись, удалился отъ него.
Илья не пытался удерживать его. ‘Упорный,’ произнесъ онъ, ‘упорный и опасный человкъ! я всегда такъ думалъ о немъ. Онъ можетъ надлать намъ много бды: если бъ онъ не былъ такъ крпокъ и силенъ, я поразилъ бы его этимъ кинжаломъ. Золото и богатство великое дло, и — горе мн! я и забылъ, что рабы мои по пустякамъ жгутъ масло, зная, что меня нтъ дома.’ Съ этою мыслію Жидъ завернулся въ свой плащъ, и ускорилъ шаги свои.
Между тмъ Альмаменъ, мрачными подземными ходами, извстными только ему одному, возвратился въ домъ свой. Большую часть ночи провелъ онъ одинъ, но восточный небосклонъ еще не озарился тихимъ сіяніемъ денницы, а онъ уже изготовился къ путешествію, и, вмст съ Хименомъ, стоялъ въ своемъ подземельи, у той двери, которая вела въ подземные ходы.
‘Я отправляюсь, Хименъ,’ сказалъ Альмаменъ, ‘но успхъ предпріятія моего еще сомнителенъ. Можетъ быть, я найду дочь мою, и освобожу ее отъ нечистыхъ рукъ Назареянъ, но столь же легко могу я попасться въ ихъ сти и погибнуть,— тогда Гренада уже не увидитъ мнимаго волшебника своего. Если суждено случиться этому, то ты будешь наслдникомъ всхъ сокровищъ, которыя я оставляю въ этихъ мстахъ. Ты любишь золото, я знаю это, и, не имя дтей, найдешь утшеніе въ немъ.
Хименъ низко поклонился, и пробормоталъ нсколько невнятныхъ словъ благодарности и представленій. Тяжкій вздохъ вырвался изъ груди Альмамена, когда онъ бросилъ послдній взглядъ на подземелье свое. ‘Дурное предчувствіе волнуетъ душу мою, и въ книгахъ обртаю я дурныя предсказанія,’ произнесъ онъ съ глубокою горестью. ‘Но вотъ что ужасне всего,’ прибавилъ онъ, приложивъ съ значительнымъ видомъ указательный палецъ къ вискамъ своимъ: ‘нервы напружились — еще одинъ ударъ, и они лопнутъ.’
Сказавъ это, онъ отворилъ дверь, и исчезъ въ лабиринт тхъ подземныхъ ходовъ, которыми, никмъ незамченный, онъ всегда могъ достигнуть или дворца Алгамбры или садовъ, лежавшихъ за городскими стнами.
Хименъ остался въ подземельи въ глубокомъ размышленіи. ‘Все это будетъ принадлежать мн, если онъ умретъ!’ произнесъ онъ, посл минутнаго молчанія: ‘все это будетъ моимъ, если онъ не возвратится! Мн — мн достанутся эти сокровища! и во всей вселенной нтъ у меня ни одного родственника, который могъ бы отнять ихъ у меня!’ Съ этими словами онъ заперъ подземелье, и возвратился въ верхніе покои.

ГЛАВА III.
Бгство и встрча.

Царственные соперники были одинаково счастливы въ различныхъ предпріятіяхъ своихъ. Салобрена, недавно покоренная Испанцами, взволновалась при первомъ появленіи знаменъ Боабдиловыхъ: жители вооружились, опрокинули христіанскій гарнизонъ, и отворили врата города послднему потомку древнихъ государей своихъ. Только одна цитадель, которую успли занять отступившіе Испанцы, противилась оружію Боабдила, и, окруженная твердыми стнами, угрожала упорною и кровопролитною осадою.
Между тмъ Фердинандъ, тотчасъ по вступленіи въ Кордову, приступилъ къ исполненію давно-обдуманнаго плана своего: началось ужасное гоненіе противъ богатыхъ Евреевъ, сопровождаемое отобраніемъ въ казну всхъ сокровищъ ихъ. Не только боле пятисотъ Жидовъ, преданныхъ въ руки великаго Инквизитора, погибло въ мрачномъ и тайномъ судилищ его, но даже нсколько сотъ богатйшихъ христіанскихъ семействъ, въ крови которыхъ былъ замтенъ отпечатокъ Еврейскаго происхожденія, были ввергнуты въ темницу, и счастливйшія изъ нихъ купили жизнь пожертвованіемъ половины своего имущества. Но, въ это время, вдругъ вспыхнулъ ужасный бунтъ между этими несчастными подданными — Мессенянами Иберійской Спарты. Всемогущее отчаяніе пробудило Евреевъ, посл долговременнаго уничиженія, и одна искра, упавшая на пепелище ихъ древняго духа, зажгла пламя мужества въ потомкахъ славныхъ витязей Палестины. Ихъ воспламеняли и подстрекали Христіане, подвергнутые тому же ужасному гоненію, и всмъ возмущеніемъ управлялъ человкъ, внезапно явившійся между ними, и произведшій рдкій, пламенный восторгъ воинственнымъ духомъ и непреодолимымъ краснорчіемъ своимъ. Къ несчастію, подробности этого страннаго возмущенія неизвстны намъ, Испанскіе лтописцы упоминаютъ о немъ только слегка, и скрытными, осторожными намеками извщаютъ насъ о его существованіи и опасностяхъ. Очевидно, что было строго запрещено всякое повствованіе происшествія, могшаго послужить опаснымъ примромъ, и непріятнаго какъ для гордости и корыстолюбія короля Испанскаго, такъ и для священнаго усердія Церкви, и весь заговоръ скрытъ непроницаемымъ, ужаснымъ безмолвіемъ Инквизиціи, въ руки которой наконецъ попались вс главные заговорщики. Мы узнаемъ только, что ршительная и кровопролитная борьба кончилась побдою Фердинанда и совершеннымъ истребленіемъ мятежниковъ.
Былъ вечеръ, и одинокій бглецъ, преслдуемый вооруженнымъ отрядомъ братьевъ Св. Германдада, выходилъ изъ дикаго и утесистаго ущелья, которое терялось въ садахъ небольшаго замка, не имвшаго ни гарнизона, ни укрпленій, и, по-видимому, необитаемаго. При необыкновенной тишин, свойственной воздуху Андалузскихъ сумерекъ, слышалъ онъ, въ нкоторомъ отдаленіи за собою, звуки трубъ и стукъ конскихъ копытъ. Преслдователи его, раздлившись на нсколько отрядовъ, слдовали за нимъ, подобно рыбарямъ, которые, растянувъ сти отъ одного берега до другаго, влекутъ ихъ въ увренности, что гонимая ими добыча не можетъ ихъ избгнуть, и рано или поздно, но наконецъ должна попасться въ нихъ. Бглецъ остановился, и осмотрлъ окружность, но не зналъ на что ршиться: онъ былъ утомленъ, глаза его налились кровью, потъ градомъ катился съ чела, и весь станъ его дрожалъ, подобно стану оленя, преслдуемаго ловчими. За замкомъ, до самыхъ границъ горизонта, разстилалась равнина, на которой не было ни одного куста, ни одного углубленія, могшихъ скрыть его: тщетно было бы бгство чрезъ это мсто, столь благопріятствовавшее его преслдователямъ. И ему только оставалось, или возвратиться тою же самою дорогою, которою слдовали за нимъ всадники, или скрыться подъ ненадежною и опасною защитою небольшихъ рощицъ, покрывавшихъ садъ замка. Онъ ршился вврить судьбу свою послднему убжищу, перескочилъ чрезъ вязкую и уединенную стну, окружавшую садъ, и скрылся за густою зеленью втвистыхъ дубовъ и каштановъ.
Въ саду сидли въ это время, неподалеку отъ небольшаго фонтана, дв женщины: одна изъ нихъ была уже пожилыхъ лтъ, другая еще въ полномъ цвт юности. Но этотъ цвтъ преждевременно увялъ, и на прелестномъ, но блдномъ, какъ блый мраморъ, лиц ея не было ни блеска, ни игривости, свойственныхъ ея возрасту, и какая-то грусть, казалось, обввала своею печальною тнью все существо ея.
‘O юная подруга моя!’ сказала старшая изъ дамъ: ‘въ эти часы уединенія и спокойствія, боле нежели когда либо, поражаетъ насъ ничтожество земной жизни. Ты недавно познала истину святой религіи нашей, возлюбленная дщерь моя!— и уже составляешь предметъ не сожалнія, а зависти моей, и я чувствую, и твердо уврена, что душа твоя обртетъ блаженное спокойствіе въ ндрахъ Церкви-матери. Блаженны умирающіе въ лта юности, но еще блаженне т, которые умираютъ не плотью, а духомъ: т, которые умираютъ для грха, а не для добродтели, для страха, а не для надежды, для людей, а не для Бога!’
‘Возлюбленная и уважаемая Сеньора!’ возразила молодая двушка съ глубокою горестью, ‘если бъ я была одна на земл, то Господь свидтель тому, съ какимъ глубокимъ и благодарственнымъ самоотверженіемъ произнесла бы я вчный обтъ забыть все земное, но сердце не можетъ совершенію разстаться съ человческими чувствами, какъ ни божественна та надежда, которую оно питаетъ. И часто, очень часто возмущается мое спокойствіе мыслію о родимомъ кров, о дтств моемъ, о странномъ, но любимомъ мною родител, покинутомъ и лишившемся единственной дочери — послдней отрады его старости.’
‘О Лейла!’ отвчала старшая изъ собесдницъ: ‘все это ничто иное, какъ такія горести, которыя, въ здшней жизни, суждено переносить всмъ земнороднымъ. И не все ли равно, разлука ли или смерть отдляетъ отъ насъ людей, милыхъ сердцу нашему? Ты грустишь о своемъ родител, я грущу о сын, котораго сразила смерть въ цвт юности и красоты, о супруг, который томится въ оковахъ и плну неврныхъ. Утшься въ твоей горести мыслію, что горесть — удлъ всхъ земнородныхъ.’
Прежде, нежели Лейла могла отвчать, втви померанцоваго дерева, подъ тнью котораго он сидли, раздвинулись, и, между фонтаномъ и женщинами, показалась угрюмая фигура Еврея Альмамена. Лейла вскочила, вскрикнула, и невольно упала на грудь его.
‘O Господь Израиля!’ вскричалъ Альмаменъ съ глубокимъ уныніемъ и горестью: ‘дочь ли мою вижу я наконецъ предъ собою? ее ли прижимаю къ сердцу моему? и только на то короткое мгновеніе, когда я одною ногою уже стою на краю могилы! Лейла, дитя мое, взгляни на меня! улыбнись отцу твоему: дай ему, на обезумвшемъ и пылающемъ чел его, почувствовать сладостное дыханіе послдней дщери его поколнія — и унести въ мрачную могилу хотя одну святую и радостную мысль!’
‘Родитель мой!— но онъ ли это?’ сказала Лейла, начиная приходить въ себя, и отступивъ на нсколько шаговъ, чтобъ увриться въ столь знакомыхъ чертахъ лица: ‘онъ! точно онъ? Какая счастливая судьба соединяетъ насъ?’
‘Судьба, увлекающая меня въ мою могилу!’ возразилъ Альмаменъ торжественнымъ голосомъ. ‘Тише! слышишь ли ты топотъ ихъ скачущихъ коней?— слышишь ли ихъ неистовые крики?.. О, они уже близки!’
‘Ho кто они? о комъ говоришь ты?’
‘Мои преслдователи — всадники Испанскаго короля.’
‘О Сеньора, спасите его!’ вскричала Ленда, обратившись къ Донь Инес, до этой минуты забытой и отцемъ и дочерью, и устремившей на Альмамена взоры, исполненные изумленія и безпокойства. ‘Куда теперь бжать ему?…. Онъ можетъ скрыться въ подвалахъ замка. Пойдемъ этою дорогою — пойдемъ скоре!’
‘Погоди!’ вскричала Донья Инеса, трепеща всмъ тломъ, и приблизившись къ Альмамену: ‘не ошибаюсь ли я? и посл столькихъ лтъ и столькихъ переворотовъ узнаю ли благородныя черты того человка, который нкогда возвратилъ горестнымъ взорамъ матери единственнаго сына ея, изнемогшаго подъ бременемъ болзни? Не ты ли нкогда спасъ сына моего отъ заразы, не ты ли привезъ его въ Неаполь, и вручилъ этимъ рукамъ? Взгляни на меня! разв ты не узнаешь мать твоего друга?’
‘Я вспомнилъ твои черты, но неясно и какъ будто во сн,’ отвчалъ Еврей, ‘и слова твои оживляютъ въ душ моей воспоминанія о дняхъ давно-минувшяхъ, о странахъ, гд Лейла впервые узрла свтъ, гд мать ея, въ сумрак вечернемъ, пла мн сладостныя псни при шум водъ Евфратскихъ, на развалинахъ царствъ, потрясшихъ вселенную. Твой сынъ — теперь я все вспомнилъ: я тогда имлъ дружбу съ однимъ Христіаниномъ,— я былъ еще молодъ.’
‘Не теряйте времени — родитель — сеньора!’ съ нетерпніемъ вскричала Лейла, снова бросившись на грудь отца своего.
‘Ты говоришь справедливо, и твой отецъ, въ которомъ я, такимъ страннымъ образомъ, узнала друга моего сына, не погибнетъ, если только я могу спасти его.’
Инеса повела своего страннаго гостя чрезъ небольшую дверь, находившуюся въ заднемъ отдленіи замка, и, прошедши нкоторыми изъ главныхъ покоевъ, наконецъ оставила его въ уборныхъ комнатахъ, смежныхъ съ ея собственною, и не имвшихъ другаго входа, кром небольшой двери, прикрытой обоями. Она справедливо полагала, что это убжище, которымъ онъ не могъ бы воспользоваться безъ ея помощи, было гораздо надежне и безопасне подваловъ замка: ея знатное имя и всмъ извстная дружба съ королевою предохраняли ее отъ всякаго подозрнія въ содйствіи къ бгству Еврея.
Чрезъ нсколько минутъ нкоторые изъ преслдовавшихъ отрядовъ подъхали къ замку. Узнавъ имя владльца, они довольствовались осмотромъ сада, нижнихъ и наружныхъ покоевъ, и давъ служителямъ нужное наставленіе, сли на коней, и разсыпались на обширной равнин, уже покрытой густою пеленою ночи, и едва-озаренной тусклымъ сіяніемъ звздъ.
Когда наконецъ Лейла взошла въ комнату, служившую убжищемъ Альмамену, она застала его распростертаго на плащ, и погруженнаго въ глубокій сонъ. Ужасныя несчастія и трудности бгства утомили вс силы его, неожиданное же свиданіе съ дочерью пролило бальзамъ успокоенія на чувства его: и сонъ этого надменнаго странника былъ тихъ и спокоенъ, какъ сонъ невиннаго младенца. И казалось, Лейла была уже не дочерью, а матерью, бдящею надъ своимъ младенцемъ, когда она осторожно сла возл него, и устремила глаза — безпрестанно орошаемые ручьями слезъ — на утомленныя, но спокойныя черты его, которымъ тихій лунный свтъ, проникавшій чрезъ окна комнаты, придавалъ даже какую-то ясность. Такъ прошла эта ночь, и отецъ и дитя — мстительный фанатикъ и слабая двушка, принявшая христіанскую вру,-находились подъ однимъ кровомъ.

ГЛАВА XV.
Альмаменъ слышитъ и видитъ, но не хочетъ вритъ: такъ, подъ бременемъ бдствій, иногда помрачается самый свтлый разумъ.

Первые лучи загоравшагося дня уже проливали въ комнат свой тихій свтъ, и Альмаменъ все еще спалъ. Былъ день праздничный — день освященный Воскресеніемъ Спасителя, и такъ прекрасно, такъ выразительно названный первобытною Церковью днемъ Господнимъ. Восточный небосклонъ зажегся яркимъ пурпуромъ, и лучи восходящаго солнца, подобно лучамъ внца славы, озарили Распятіе, стоявшее въ углубленіи готическаго окна, и пред
Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Мой роман, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1853
  2. Кенельм Чилингли, его приключения и мнения, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1873
  3. Парижане, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1873
  4. Будущая порода людей, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1871
  5. Восход и закат, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1841
  6. Семейство Какстон, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1849
  7. Южная звезда, Верн Жюль, Год: 1884
  8. Наш общий друг. Часть третья, Диккенс Чарльз, Год: 1865
Электронная библиотека